Шанс
Глава восьмая. Ты боишься холода
— Держи рапиру ровнее! Это — часть тебя, продолжение твоего рога! Куда ты её вбок накренил! Ровнее!
С кристального стадиона доносились яростные и раздраженные крики, а иногда и ругань, заставляющая уши прижиматься к основанию черепа и сворачиваться в дискордовы трубочки. Яркое солнце, сменившее вчерашний дождь, спешило разогнать утренний туман, тяжелыми клубами висевший над самой травой, оставляя на зелёных стебельках хрустальные шарики холодной воды. Иногда на дневное светило наползали остатки дождевых облаков, которые пегасы сгоняли обратно к Клаудсдейлу, и тогда на сражающихся единорогов наползала большая кучерявая тень.
Ноги до колен были мокрыми, шерсть свалялась и покрылась сосульками грязи и пота. Выступающие чёрные копыта, блестящие от обильной влаги, то и дело скользили по траве, норовя сместиться в песок. Шадоу поскальзывался, падал, но упорно продолжал отражать удары отца, стараясь исправлять подмеченные им косяки.
— Ноги должны пружинить, а не стоять, как палка! Ты в любой момент должен отскочить в сторону или назад, так какого Дискорда ты стоишь, словно девица на ярмарке невест?! Ноги в коленях согнуть!
Разрезающий воздух свист настиг единорога справа, оставив хлёсткий отпечаток на боку. Шадоу глухо застонал, стараясь удержаться на дрожащих от слабости ногах, но скользкая трава вновь подвела его. Все четыре ноги подкосились вправо, следуя за ударом рапиры противника, и жеребец завалился на бок, тяжело дыша. Он зажмурился, пытаясь снова встать и стряхнуть с лица и шеи грязь, в которую превратилась каша-земля, но мгновение спустя в его шею уткнулся стальной шарик.
— Ты мертв. Поединок проигран. Поднимайся.
Холодящий кожу конец отцовского оружия исчез, и Шадоу, потерявший контроль над телекинезом, заметил, что теперь их рапиры воткнуты в землю перед его носом крест-накрест. Отец развернулся к нему спиной и уходил. Лишь трехцветный синий хвост покачивался в такт его шагам, как и всегда. Он снова уходил.
Внезапно в сердце взыграла злость. С яростным воплем черногривый рывком поднялся, выхватил из земли рапиру, объяв красным пламенем широкую гарду, и в два прыжка преодолел расстояние между ним и отцом. Шадоу послал рапиру вверх, занося её над спиной отца, уже предвкушая то, как белый единорог упадет в топкую грязь, замарав чистую шерсть…
Не разворачиваясь Шайнинг Армор со свистом отразил удар ярко-малиновой вспышкой. Шадоу почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, и отлетел в сторону, чувствуя сильный удар в грудь. В барабанных перепонках зазвенело, рядом с глазами мелькнули осколки. Столкновение с землей выбило из лёгких весь воздух, заставив его закашляться, а спина и волосы пропитались холодной росой и грязью, перемешанной с соленым потом.
Оглушенный и беспомощный, Шадоу хлопал ртом, захватывая воздух. Шайнинг Армор приблизился к нему, холодно глядя на жалкие попытки встать.
— Нападать со спины? Мерзко. Отвратительно. Низко.
Шадоу стиснул зубы, пытаясь перекатиться на бок и встать, но темно-синее копыто отца, сжавшее шею, пригвоздило его к земле. На секунду единорог вздрогнул: копыто слишком сильно давило на трахею, будто хотело её вырвать.
— Так действуют только трусы и убийцы. Если в следующий раз хочешь незаметно нападать, сдержи свою ярость. Крик — лучшая сигнализация.
Убрав копыто, единорог рассеял в воздухе сверкающий меч, малиновыми всполохами играющий перед его лицом. Яркие искры осыпались на траву и песок, а белое копыто подхватило тёмно-серое, ставя его на ноги. Темно-серый жеребец опустил голову, чувствуя, как по его лицу скатываются потоки пота и слёз, капающие с подбородка. Унижение, как грязь на шерсти, свалявшейся в плотные сосульки, обволакивало его, заставляя появиться знакомую горечь поражения.
— На сегодня всё. Тренировка окончена.
Шадоу помотал головой, всё ещё пытаясь прийти в себя, а когда открыл глаза, отец уже ушел. Наползшая туча убежала с яркого золотого шара, и стадион засверкал сотней маленьких бликов. Посреди этого сияющего великолепия Шадоу, мокрый, грязный, вспотевший, чувствовал себя нищим оборванцем в замке. Он глубоко вздохнул, пытаясь унять боль в груди, и оглядел бок. На тёмно-серой шерсти, ещё сильнее потемневшей от воды и грязи, проступили багровые капли крови, тонкой струйкой стекающей по рёбрам.
Жеребец поморщился, зажигая рог и проводя по магическим каналам формулу телекинетического заклинания. Гарды обеих рапир засветились алыми всполохами, и, поднятые в воздух, поплыли вслед за ним. Шадоу, морщась от ноющей боли в боку и всё ещё задыхаясь от мощного удара в грудь, дошел по скользкой траве до небольшого склада оружия, поместившегося в маленьком здании из кристалла глубокого фиолетового цвета.
Там он тщательно протер хлёсткие лезвия, отполировал до блеска витиеватые гарды и поставил оружие в специальные чехлы. Заняло это около пятнадцати минут, но воздух всё так же поступал с трудом. Единорог старался дышать глубоко и нечасто, чтобы не было так больно, но каждый вздох приносил с собой колкую резь в мышцах, бунтующих и непокорных таким нагрузкам.
— Только трусы и убийцы, — пробормотал он, злобно глядя на блестящий арсенал широких мечей и изящных сабель, хлёстких рапир и зазубренных кинжалов. — Он считает меня трусом, — Шадоу с раздражением толкнул попавшую под копыта подставку с семью съемными гардами. — Трусом!
Снова закашлявшись, единорог взял себя в копыта и, глубоко вздохнув, заставил своё лицо принять непроницаемое выражение. Он должен быть невозмутим и спокоен, чтобы стать достойным правителем. И ярость со злобой не помощники ему совсем.
Выходя из оружейной, он уже не чувствовал клокочущей в груди ярости и унижения. «Спокойный, как вода», — подумал единорог, стараясь заглушить отвращение и страх к тихому плеску и темному омуту. Холодная, как зимние сумерки, вода вызывала в нём лишь животный ужас, неподобающий принцам.
«Я должен быть храбрым, — думал Шадоу, стараясь изо всех сил сдержать постыдные слёзы. — Но отец прав: я трус. Я боюсь этой дурацкой воды, боюсь этого холода, пробирающегося до костей. Боюсь отца».
Он прошел по незаметному темному переулку, где переодевались и ждали своей очереди спортсмены, приезжавшие на Эквестрийские Игры и другие соревнования, взял несколько чистых полотенец и постарался стереть грязь и пот. Вышло ужасно. Оглядев коричневые разводы по бокам, единорог вздохнул и зажег рог, мысленно представляя, как его тело переносится в его комнату.
Физическая нагрузка слишком сильно влияла на его магические способности, но Шадоу об этом как-то забыл. Поняв, что он снова промахнулся, и легче было бы дойти пешком, он отвел глаза, спрятав их под короткой челкой. Весёлый плеск замолк, обдав его пахнущим мылом молчанием, а затем поднялся визг и гомон. Единорог попытался в спешке телепортироваться куда угодно, лишь бы подальше отсюда, но рог выдал только пару слабых искр, отказавшись работать совсем.
— Шадоу, ты что творишь?! Специально подглядываешь?!
Узнав по голосу Флёрри, жеребец чуть не завопил от стыда и ужаса. Он интуитивно шагнул назад, не глядя, и, не нащупав копытом опоры, упал навзничь. Визг тут же повторился, но теперь он был полон страха, а не «о боже, жеребец зашел в кобылью раздевалку!». Ударившись затылком обо что-то деревянное и опрокинув на себя ведро с холодной водой, Шадоу закрыл копытами стремительно краснеющее лицо, стараясь не завыть в голос.
Послышался плеск, грохот, еле различимый на фоне треск магической ауры, а потом его рога коснулось нежное распаренное копытце.
— С тобой всё в порядке?
— Прости, я не хотел, — Шадоу поморщился и робко приоткрыл один глаз. — Ты одета?
— Я в халате, не бойся, — Флёрри задорно фыркнула, помогая ему подняться. — Ты откуда такой грязный? С тренировки?
— С неё, — кивнул единорог, чуть пошатываясь. — Ну и шишек у меня будет за сегодня…
Чувствуя, как по нему стекает вода вместе с жидкой грязью, образующей большую коричнево-чёрную лужу на кафельном полу, и глядя на чистенькую, разрумянившуюся от горячего пара Флёрри, Шадоу испытывал необъяснимое чувство собственной ущербности. Сестра казалась ему каким-то далёким, божественным существом. Спадающая на глаз мокрая кудряшка, на этот раз розовая, глубокие светло-зелёные глаза, смотрящие на него с незабвенной искоркой смеха, нежный изгиб шеи, прячущейся в вороте махрового халата, веяли какой-то неведомой красотой, заставившей его сердце на мгновение сделать в два раза больше ударов.
Но это чувство продлилось ровно секунду. В следующий миг она встревоженно воскликнула:
— Это что, кровь?!
— А, — единорог часто заморгал, стряхивая наваждение, — это. Рапира хлестнула по боку. Наверное, просто рассекла кожу, ничего страшного…
Но сестру это не убедило. Ступая чистыми копытцами по грязной луже, постепенно утекающей в канализацию, она подхватила телекинезом мягкую пористую губку, нежно промокая ею саднящий бок. Сам того не осознавая, Шадоу остановил свой взгляд на её лице. Он смотрел на то, как она чуть прикусывает нижнюю губу, плавно перенося губку по царапине, как скользят под опущенными густыми ресницами глаза. Смотрел и не мог оторваться.
— Ты, — в конце концов, он спохватился и опустил голову вниз, на грязную лужу, — ты запачкаешься, Флёр.
— Уже запачкалась, — улыбнулась она, осторожно промокая его бок. — Фу, какой ты грязный. Сейчас мы кого-то будем мыть.
— Не-ет! — единорог дёрнулся в сторону, но золотистый телекинез уже подхватил его за бока. — Нет, только не это!
— Это, это, — хихикнула аликорн, подходя к большой кристальной ванне, наполненной чистой горячей водой с ароматной пеной. Шадоу попытался выбраться из магического захвата, но рог отказывался блокировать более мощную магию сестры.
— Плюх! — радостно воскликнула она, погружая его в воду. Половина содержимого тут же вылилась на пол, смыв остатки грязи с кафеля, на что принцесса только восторженно засмеялась.
Черногривый, мокрый с головы до ног, выпучил глаза, а его брови заломились домиком. Бок защипало от мыла, но после холодной воды, горячая наполнила тело теплом. Флёрри стряхнула с копыт грязь, промыв их под проточной водой, а затем подхватила телекинезом сразу кучу баночек и бутыльков с шампунями, кондиционерами и прочими моющими прелестями.
— Нет! — Шадоу предпринял попытку сбежать от экзекуции, рванув к краю ванны, но скользкое дно кристального сосуда для купаний подвело его. Ненадолго оказавшись под водой с головой, он запаниковал, барахтаясь и молотя копытами во все стороны, пока его за шкирку не вытянула Флёрри.
— Не убежишь. Я тебя всё равно вымою!
Вернувшись на поверхность, единорог немного успокоился, и ему ничего больше не оставалось, как смириться с тем, что сейчас его волосы будут мылить, потом поливать водой, потом снова мылить, и снова поливать. Флёрри подтащила его к краю ванны, устроившись за его спиной, и щедро полила на его слипшиеся волосы всевозможные шампуни, круговыми движениями бутыльков распределяя их по всей голове.
Такие же холодные, как недавняя вода, полоски шампуней заставили его поёжится, но затем Шадоу позволил себе немного расслабиться. Он закрыл глаза, глубоко вдыхая горячий пар и запах чистоты, ароматным шлейфом тянущийся от Флёрри. Её копыта начали нежно ворошить его волосы, заставляя появиться обильную пену, осторожно счищая с кожи грязь, вынуждая течь по лицу тонкие струйки коричневой воды.
От тепла и ласки единорог разомлел, совсем успокоился и позволил сестре делать с ним всё, что душе угодно, чем она не преминула воспользоваться. Осторожно подхватив лейку, она омыла его лицо, заставив всю грязь стечь в помутневшую воду. Мягкими движениями массируя голову брата, она телекинезом подхватила губку, промокая его шею и передние копыта, лежащие на бортиках.
Шадоу чувствовал себя в безопасности. Сейчас не было холода, не было презрительного взгляда отца, лишь нежность и тепло, укутывавшее его большим одеялом. Усталые мышцы, ноющие от напряжения, под действием воды расслабились, бок почти не саднил, дышалось легко. Легкие приятные касания действовали убаюкивающе, и единорог заклевал носом.
— Эй, — мягко погладила его по щеке крылом сестра, — не засыпай. Я уже почти закончила.
Жеребец кивнул и пошевелил задними ногами. Вода смыла с него грязь, оставив запах чистоты и мыла. Флёрри ещё раз полила его из лейки, а затем золотым пламенем опустила на его голову полотенце.
— Вылезай, а то совсем размякнешь.
Осторожно встав на скользкий кафель, Шадоу быстро накинул протянутый халат и улыбнулся сестре. В её глазах бегали задорные искорки, и они излучали такое приятное тепло, ярким всполохом пробиравшееся в грудь, которое он не мог игнорировать.
— Спасибо, — прошептал он. Аликорн развела крыльями, улыбаясь ему.
— А сам вопил. Так ведь гораздо лучше, правда?
Шадоу кивнул и указал головой на дверь. Принцесса поняв его, подошла ближе и протянула крыло.
— Держись. А то поскользнемся оба и упадем.
Позволив крылу лечь поверх его спины, единорог вместе с сестрой направился к выходу, чуть поскальзываясь на лужицах воды. Флёрри весело хихикала, когда её копытца тоже разъезжались в стороны, и Шадоу не было так неловко.
Ему было тепло рядом с ней. И тепло это подозрительно быстро завладевало всем телом.
— Шайнинг, так нельзя! Я видела, как ты сегодня его избил!
— Кайди, — белый единорог раздраженным голосом призывал жену прекратить истерику, — это была тренировка по фехтованию. Я тренировал его, а не избивал.
— Принцип фехтования — уколы противника, а не битье лезвием рапиры по бокам! — возопила принцесса, топая копытом в золотой туфельке. — Ты рассек ему бок! Я видела кровь!
— Да это просто кожа треснула, — фыркнул Шайнинг Армор, сверля Кейденс взглядом. — Вот и всё.
Единственной возможностью убедиться в том, что Сомбра всё ещё не опасен, была их каждодневная утренняя схватка. На протяжении десяти лет Шайнинг тренировал его, но фехтование давалось молодому жеребцу с трудом. И принц Кристальной Империи, видя, как беспомощно барахтается в грязи юный Сомбра, чувствовал себя в безопасности. Этот молокосос не сможет навредить его семье, пока не научится хоть чему-нибудь.
— Это не оправдывает то, что ты ударил его не по правилам, — настаивала аликорн. — И потом… Этот удар в грудь! Ты понимаешь, что мог его убить?!
— Астральным мечом — нет, — упрямо возразил жеребец. — Я специально сотворил его тупым, только чтобы отбить удар. Прекрати истерить, в конце концов.
— Ты должен быть мягче с ним, — продолжала наседать принцесса. — Он ещё всего лишь жеребёнок!
— Он взрослый жеребец, Кейденс, — парировал Шайнинг, разворачиваясь лицом к супруге. Она стояла возле дверей, поэтому одно мимолетное заклинание смогло повернуть защёлку. — И враги или соперники не будут с ним мягкими, уж поверь.
— Какие враги?! Шайнинг, что ты делаешь?! Перестань! Мы о ребёнке разговариваем, вообще-то!
Единственный безотказный способ заткнуть его любимую принцессу — это прижать её к стене и целовать, пока податливые розовые крылья не раскроются. Скользя губами по нежной шее и перехватывая слабое сопротивление жены копытами, единорог дождался этого момента. Спор затух и малиновое пламя, задёрнувшее шторы, погрузило комнату во тьму.
В этот раз ему удалось избежать выяснения отношений. Но он знал, что Кейденс не угомонится, пока считает Сомбру своим сыном. Шайнинг Армор никогда не терял бдительности, внимательно наблюдая за «сыном» издалека.
Когда он издал яростный крик и кинулся на него со спины, Шайнинг подумал, что вот оно. Вот тот самый момент, когда он может от него избавиться. Но, обернувшись, он увидел лишь разозлённого подростка, а не давнего врага.
«Где ты, сволочь, — думал он в тот момент. — Покажись, гнида. Дай мне повод тебя прикончить».
И лишь по счастливой случайности астральный меч ударил плашмя.
Ведь ранее он разрубил кристалл, внезапно обвалившийся с верхних этажей стадиона.