← Глава 9: Откровения Глава 11: Глубокое возмущение →

Fallout: Equestria - Ископаемое (The Fossil)

Глава 10: Белоснежка

"Ископаемое" (The Fossil)

Авторы: Lucky Ticket и Alnair.
Редактор: California.

Оригинал на google docs

Если бы кто-нибудь захотел уточнить, была ли вода в тоннеле ледяной или просто очень холодной, то я бы ответила ему, что мне как-то без разницы. Гораздо важнее было то, что она обжигала, впиваясь в кожу сотнями невидимых игл. Ну, знаете, если случайно вылить крутой кипяток себе на ногу, по ощущениям выйдет примерно то же самое. Помимо посредственного летуна я оказалась ещё и никудышным пловцом. Правда, и тут удивляться не приходилось, поскольку в Стойле даже ванна была далеко не у всех; в моём жилом отсеке так вообще стояла вертикальная душевая кабина, в которой, согласитесь, не поплаваешь. Что ж, сейчас у меня было около десяти минут, чтобы наверстать упущенное. А у Джестер – и того меньше…

Впрочем, в отличие от меня, серая пони чувствовала себя одинаково хорошо и на земле, и в воде. Осталось только узнать, как она чувствует себя в воздухе. За какую-то пару секунд Джестер проскользнула между прутьями решётки, закрывавшей вход в тоннель, а вот мне пришлось изрядно повозиться с ремнём винтовки, зацепившимся за одну из таких железок. Когда я, наконец, втащила Свити Бот в полумрак тесной каменной трубы, серая пони уже успела скрыться за поворотом, и чтобы совсем не потерять её из виду, мне пришлось изо всех сил грести тремя свободными копытами, четвёртым прижимая механическую кобылку к себе. Вот тут-то и начались настоящие трудности.

Казалось бы, что могло помешать мне быстро проплыть по подводному тоннелю из одного его конца в другой? А очень даже много чего: тяжеленная Свити, всем своим механическим телом тянувшая меня ко дну, длинная винтовка, то и дело цеплявшаяся за неровные стены, вымокшая одежда, напрочь сковывавшая движения, и, наконец, темнота.

Как только за спиной утихли последние всполохи пламени, уничтожившего грифонье святилище, пространство вокруг меня поглотила непроглядная тьма. Я даже моргнула пару раз, но ничего не изменилось. Проклятье! Прыгая в прозрачную воду ритуального бассейна, я совсем не ожидала, что вдруг станет так темно. Первые секунды я продолжала двигаться по инерции, пока не упёрлась носом в твёрдую стенку. Затем моё больное плечо задело какой-то уступ и, стиснув зубы, я дёрнулась вправо.
“Тупик?” – я запаниковала, осознав, что тоннель, в котором мы оказались, может ветвиться, а из-за проклятой темноты ни я, ни Джестер даже не будем знать об этом. С каждой секундой серая пони удалялась от меня, и если здесь, под водой, был целый подземный лабиринт, наши шансы на выживание резко снижались. Вся эта ситуация напомнила мне недавнюю пробежку по шахтам Штальбарна, вот только тогда на мою голову не был надет душный пластиковый пакет, а подсветка ПипБака исправно работала.
“Чёрт, чёрт!” – я тыкалась в невидимые стенки тоннеля, пока не сообразила, что в этом месте он поворачивал под углом, большим чем в 90 градусов. Паника понемногу отступила, и, вспомнив правило одного копыта, некогда вычитанное всё в том же скаутском справочнике, я стала двигаться только вдоль правой стены тоннеля. Так мне удалось проплыть ещё с десяток метров, пока стена вновь резко не завернула за угол, и под ногами не оказалась пустота. Под весом Свити Бот я начала погружаться на дно.

Попытки нащупать стены, или выплыть обратно не увенчались успехом, и мне стало ясно, что подводный тоннель расширился до полости большего размера. Это было очень, очень плохо! Даже если продолжение тоннеля и находилось в нескольких метрах от меня, оно терялось в кромешной темноте. Я сглотнула.

Падение в бездну было плавным, но рефлексы не обманешь: за спиной заработали крылья. Сначала я подумала, что в этом не было никакого смысла, но через несколько взмахов моё погружение замедлилось, а когда я вошла в нужный ритм, и вовсе – остановилось. В это самое мгновение ярко-розовая вспышка осветила шероховатый камень, и далеко впереди загорелся красный огонь. Это была Джестер! Держа в зубах фальшфейер, серая пони освещала дно подводного грота, а я наблюдала за ней, почти упираясь макушкой в потолок. На мгновение мне показалось, что я зависла в ночном небе и разглядываю костёр, который кто-то зажёг внизу. Сказать по правде, зрелище подводного огня завораживало, но любоваться им было некогда. Под водой крылья работали почти так же, как в воздухе, поэтому я стала грести вперёд и, благодаря своей отрицательной плавучести, довольно быстро достигла дна.

Через запотевшую маску самоспасателя я видела красный огонёк Джестер, который по-прежнему маячил далеко впереди, а я, издевательски медленно, следовала за ним, проваливаясь копытами в вязкое дно. Сколько прошло времени с момента нашего погружения, я не знала. По моим ощущениям, само время замедлилось, а толща воды, сквозь которую я тащила Свити Бот, казалась вязкой и тягучей, как ненавистное мною в детстве банановое желе.

Когда мне всё-таки удалось доплыть до источника красного свечения, Джестер там не оказалось. Догорающий фальшфейер был брошен на каменистом дне и освещал отвесную стену грота. Я в панике принялась вращать головой во все стороны, надеясь разглядеть серую пони во мраке подводной пещеры. Но её нигде не было! В голове промелькнула страшная мысль: “Что если Джестер утонула?” – но я постаралась запрятать её как можно дальше. Конечно, серая пони не была бессмертной, но вот так глупо погибнуть… она не из таких!

Свободным копытом я попыталась подцепить фальшфейер и в этот же момент почувствовала, как кто-то тянет меня за шиворот. Раздался всплеск, и через напрочь запотевшее забрало я увидела чёрную, блестящую поверхность воды и едва различимые очертания неровных стен, плясавшие в свете ещё одного фальшфейера – на этот раз зелёного. Через промокшую одежду стал проникать холод подземного воздуха.

Потом у меня за спиной зажёгся ярко-белый свет “Лайтбрингера”, так что капли, покрывавшие забрало шлема, заискрились словно бриллианты, и над самым ухом послышался усталый голос Джестер:

– Давай сюда эту… Спящую Красавицу... Подтолкни, – после такого длительного заплыва серая пони никак не могла восстановить дыхание.

Нащупав задними копытами дно, передними я отодвинула тело Свити от себя и, судя по тому, что моя ноша стала легче, Джестер приняла её и потащила на берег. Но, даже избавившись от лишнего веса, я с трудом брела за неясным силуэтом подруги, то и дело проваливаясь в выбоины на дне подземного водоёма. Пару раз Джестер оборачивалась, и в эти моменты свет её “Лайтбрингера” больно бил по глазам.

– Джестееееер! Сними с меня эту штуку! Я ни черта не вижу! – громко выругалась я вслед удаляющейся подруге, после того как вынырнула из очередной подводной ямы. Яркий луч фонаря вновь скользнул по моему лицу, затем давление шнурка, затянутого на шее, заметно ослабло, и ненавистный пластиковый мешок соскользнул в воду. Сделав глубокий вдох, я уставилась в потолок и чуть не поперхнулась солоноватой водой подземного озера, доходившей мне ровно до подбородка. Однако произошло это не по причине сбитого дыхания, а от зрелища, открывшегося прямо передо мной.

То место, куда мы выплыли из тоннеля, никак нельзя было назвать гротом. Это была просторная пещера, с потолка которой свисали массивные глыбы какого-то белого минерала, наподобие кварца. Правда, в затухающем свете фальшфейера они приобрели зеленоватый оттенок и сейчас напоминали, скорее, изумруды. По мере удаления от того места, где я стояла, этих минеральных наростов становилось всё больше; если прямо над моей головой ещё можно было увидеть красно-коричневый потолок, то на границе света, отбрасываемого фальшфейером, кристаллы срастались и опасно поблёскивали острыми зубьями.

Наверное, это вовсе не зазорно стоять по шею в воде посреди подземной пещеры – с широко распахнутым ртом, в насквозь промокшей одежде и дрожа от холода. Во всяком случае, в глубине души я верила, что зрелище такой невероятной красоты открывается лишь настоящим искателям приключений, а после всего пережитого мы вполне заслужили это звание.

– Додо, тебе там тепло в этом озере? – с мокрой гривой Джестер выглядела еще большей стервой, чем обычно, но она была права: мои крылья, широко раскрытые за спиной, мелко подрагивали от холода, а капли, стекавшие по перьям вниз, издавали весьма мелодичный звон. Шмыгнув заложенным носом, я выбралась из воды и стала стягивать с себя мокрую одежду. Выходило это довольно неуклюже, поскольку меня била дрожь, а сгоревший ПипБак никак не желал пролезать через узкий рукав намокшей куртки. Орошая берег подземного озера кристально-чистой водой и ритмично стуча зубами, я попутно следила за лучом “Лайтбрингера” Джестер, которым та словно ощупывала окружающее пространство, выхватывая из темноты всё новые и новые подробности.

Мне стало ясно, что тот плоский участок берега, на который мы выбрались, был лишь “прихожей”, и что настоящая пещера начиналась в добром десятке метров от нас. Пол там уже не был таким ровным и вздымался кристальными наростами всё того же белого минерала. Свет фонарика Джестер рассеивался по их поверхности, и от этого казалось, что кристаллы мягко светятся изнутри. Среди наростов особенно выделялась массивная кристальная колонна толщиной примерно в два обхвата и весом ну никак не меньше тонны. Она лежала на боку, и при самых скромных подсчётах в длину на ней могли бы уместиться пять-шесть взрослых пони.

Джестер цыкнула языком, затем узкий луч фонарика скользнул куда-то вниз, и меня окутал полумрак; к этому времени зелёный фальшфейер давно погас. Серая пони наклонилась к своей сумке, достала оттуда какой-то предмет и начала прикручивать его к “Лайтбрингеру”. Как оказалось, моя подруга приладила к фонарику блестящий светоотражатель, внешне напоминавший круглое налобное зеркальце врача из нашего Стойла. Повернув голову в сторону упавшей кристальной колонны, Джестер прорезала темноту направленным потоком света.

Вот теперь я увидела всё: и бездыханное тело Свити Бот, бережно уложенное на брезентовую плащ-палатку, и лес кристальных стволов, торчащих из пола, и само пространство пещеры, представлявшее собой широкую, почти горизонтальную трещину в скале, шедшую от озера под некоторым углом вверх. И, насколько хватало глаз, пещера была буквально заполнена десятками, если не сотнями вытянутых в высоту кристаллов, по своей форме напоминавших тонкие иглы. Вот только реальная толщина этих игл была никак не меньше моего собственного роста!

Под всевозможными углами они вырастали из стен, пола и потолка, пронизывая пещеру насквозь. Несмотря на то, что кристальные иглы выглядели хрупкими, я была уверена, что даже сильным и точным ударом ледоруба мне вряд ли удастся отколоть хоть кусочек себе на память. Но вот что даже самый маленький из кристаллов способен проломить мне череп, сорвись он неожиданно с потолка, – в этом я нисколько не сомневалась. Даже стоя на безопасном расстоянии, я видела, что кристаллы были поистине гигантских размеров: та цилиндрическая колонна, что валялась на полу, оказалась лишь обломком, когда-то сорвавшимся вниз.

И всё-таки это зрелище скорее завораживало, чем пугало. Хаотично расходясь во все стороны, кристальные иглы пересекались, а в некоторых местах срастались в арки, мосты и даже целые стены. Я словно оказалась в кристальном дворце империи прошлого, но без окон и без солнечных лучей, в сумраке, создаваемом холодным светом магического фонарика. Удивительно было видеть эту стихийно возникшую архитектуру и осознавать совершенство тех несовершенных форм, которые, переплетаясь между собой, давали ощущение абсолютной целостности и гармонии. Сама природа, в противовес которой пони Мэйнхэттена устремляли в небо вертикали остеклённых небоскрёбов, создала эту пещеру и придала ей форму. Мне вдруг стало понятно, почему Твайлайт Спаркл предпочла поселиться внутри векового дерева-библиотеки, а не в обычном копытотворном доме.
“Селестия Милосердная, думала ли я, что когда-нибудь увижу что-либо подобное!” – моему восхищению не было предела, но едва уловимый сквозняк, тянувший откуда-то сверху, вернул ход мыслей в привычное русло.

– К-как т-ы д-думаешь, з-десь есть в-ыход на П-поверхность, – спросила я у Джестер, одновременно пританцовывая на месте в тщетной попытке хоть как-то согреться.

– Я думаю, пятьдесят на пятьдесят, жеребёнок. Или есть, ну, или его нет, – Джестер улыбнулась мне улыбкой, которая, видимо, должна была меня приободрить. – А если его нет, придется устроить еще один заплыв. Ты ведь не против, правда?

В ответ на последнее предложение я зашлась в жутком кашле, но серая пони как ни в чём не бывало продолжила:

– Но, в любом случае, с нашей больной, – она ткнула копытом в сторону Свити, – мы далеко не уйдём. Поэтому давай так: я иду на разведку, а ты пытаешься привести в чувство нашу Белоснежку.

Я бросила взгляд на лежащего навзничь экиноида и дёрнулась от увиденного: в холодном свете фонарика да на фоне белых кристаллов механическая пони выглядела как закоченевший труп, и неестественная, одеревенелая поза лишь усиливала это впечатление.

– Свити… а если я не справлюсь, – прошептала я, глядя на неподвижную подругу, но Джестер прекрасно услышала это.

– Справишься. Осмотри её вещи ещё раз. Может, найдёшь инструкцию пользователя, или какой-нибудь пульт управления.
“Инструкция...” – я энергично хлопнула себя копытом по лбу. Ну, конечно! Создатели экиноида были страшными перестраховщиками и вместо мятой бумажки, сложенной вчетверо, как это обычно бывало, в качестве инструкции вложили целую книгу! Иначе быть просто не могло. Я ещё тогда, в грифоньем храме, подумала: “Зачем Свити Бот книга, если она может запоминать больше информации, чем любой пони?”
Подскочив к Свити, я зубами потянула ремешок её седельной сумки. К счастью, за время плавания впотьмах, сумки не свалились с её спины. Вытряхнув их содержимое прямо на пол, я не рассчитала силу, и часть вещей укатилась в темноту.

– Джестер, посвети сюда, – попросила я, пытаясь достать копытом какую-то коробочку, завалившуюся в трещину в полу.

– Эх, жеребёнок, говорила тебе купить фонарь, – серая пони с ухмылкой взглянула на меня. – Ладно, держи!

С этими словами она кинула в мою сторону продолговатый цилиндр красного цвета и, к своему удивлению, я поймала его двумя копытами. “Расту”.
“Кэндл Лайт ВР-2”, – прочитала я декоративную надпись на металлическом боку карманного фонарика, и надавила на упругую резиновую кнопку. Кристаллы вокруг меня засветились приятным оранжевым светом, и я принялась сгребать нехитрый скарб Свити в одну кучу. В основном, это были средства для ухода за внешностью: накопытная щётка для гривы и хвоста, какие-то косметические препараты, пудреница, духи и, наконец, маленькое складное зеркальце, на крышке которого драгоценными камнями в деталях повторялась кьютимарка белоснежной кобылки. Увидев последний предмет, я издала нервный смешок. Не знаю, что меня позабавило больше: то, что нам достался единственный в Эквестрии робот-модница, или то, что этот невероятно продвинутый кибернетический организм не мог оценить собственную внешность без помощи обычного зеркала! Да, определённо, мир, в который я попала, был безумен и, похоже, это безумие оказалось заразительным.
“А вот и книга”.

Теперь-то мне стало ясно, почему Джестер отшвырнула её, как ненужную. Толстая книга была завёрнута в три слоя полиэтилена так, что прочитать её название было невозможно. Зато она не пострадала от воздействия воды. Впрочем, и остальные вещи Свити Бот были сухими, и сумки, отделанные внутри зелёной замшей, оказались лишь чуть влажными в районе клапанов. “Как?”
Внимательно изучив хитроумную конструкцию, я поняла, что седельные сумки Свити Бот могли сохранять герметичность довольно продолжительное время, а ещё я вспомнила, что мои собственные сумки совсем не могли похвастаться подобным.
“Проклятие! Вещи!”
Разумеется, вода не пощадила мои скромные сбережения. Если сувенирный шарик и орб памяти от воды не пострадали, то вот бесценная подборка комиксов, которые я так бережно хранила, была уничтожена безвозвратно. И зачем я взяла их с собой?

Больше половины вещей. Больше половины прекрасных, полезных и просто приятных вещей остались в Баттерфлае. Все они были забракованы моей полосатой подругой либо из-за своего большого веса, либо, по её мнению, полной бесполезности. И я прекрасно помнила, каких усилий мне стоило включить в список самого необходимого эту подборку комиксов. Да если бы я только знала…

Но предаться горю по поводу этой невосполнимой утраты не удалось: среди размокших и слипшихся журнальных страниц лежали несколько листов старой, но абсолютно сухой бумаги! Капли воды сбегали по ним так, словно эта бумага была пропитана воском. Странно, но я не помнила этих страниц. Взгляд скользнул по витиеватым строчкам текста, и я на секунду забыла про окружающую действительность. В тексте говорилось о каком-то необычном месте, вернее – сооружении, судя по описанию, похожем на древний подземный храм! Проглядев листы по диагонали, я поняла, что вижу этот текст впервые.

– Ээй, Джестер! – окликнула я свою подругу и для верности помахала фонариком. – Глянь-ка!

Полосатая пони подошла ко мне и заглянула через плечо.

– Кажется, мы с тобой умудрились кое-что упустить! Как тебе это нравится?

– Додо, это же твои бумажки из самолета, те самые, со звёздами, подковами и прочими иероглифами… – я посмотрела на свою подругу с выражением полнейшего непонимания, от чего она впервые за долгое время сделала серьёзное лицо. – Погоди, ты хочешь сказать, что ты... видишь тут современный текст?

– Ну да. Здесь же чёрным по белому написано про храм. Храм Тау, той самой! Джестер, ты же помнишь, что Базилевс рассказывал нам про Тау, забытую богиню грифонов и про легенду, связанную с её пером. И тот грифон, что погиб около моего Стойла, в своей тетради делал заметки про Перо Тау. Он искал его здесь, на Севере! Так вот, в этих, как ты выразилась, бумажках сказано о том, что у неё был свой собственный храм.

– Это случайно не тот самый храм, из которого мы только что сбежали?

– Нет! Что ты! Согласно этому тексту, он огромен и расположен глубоко под землёй.

– Ну, прямо как твоё Стойло. И где ты хочешь искать этот... храм Тау?

– А вот здесь как раз проблема, – вздохнула я. – На страницах в мельчайших подробностях описано устройство храма, но нет ни слова, о том, где он находится. Текст обрывается посреди строки, а больше страниц нет. И я почти уверена, что Бэбс специально изъяла эти листы и спрятала их в другом месте.

– Прекрасно, – Джестер уже развернула свои копыта в сторону кристальных колонн. – Похоже, теперь у нашего маленького похода появилась конкретная цель. Мы не знаем, что именно мы ищем или где оно находится, зато мы теперь точно знаем, как оно выглядит! Супер.

Я укоризненно посмотрела на полосатую пони поверх страницы. Но Джестер сделала вид, что не заметила этого.
“Ну и пусть!” – я ощутила, что только что прикоснулась к чему-то по-настоящему древнему, а главное – важному. Заклинание мгновенной памяти, которое Бэбс наложила на самодельный словарик, дало мне возможность читать текст, написанный древним забытым языком! И, как сказал тот пони из воспоминания, язык изменился не слишком сильно. Да, сами фразы звучали немного непривычно и даже забавно, но их смысл вполне улавливался при должной концентрации внимания.

Если отбросить все те витиеватые словесные конструкции, что были свойственны древним сочинителям, записи являлись чем-то вроде… проектной документации, только на старый лад. Автор текста уделил большое внимание размерам и расстояниям, вот только в качестве единиц измерения он использовал не привычные метры, а морально устаревшие аршины и локти. А ведь помимо них в тексте присутствовали и другие меры длины – совсем мне не знакомые. Вот, скажите, какому одарённому пони пришло в голову высчитывать высоту лестничных ступеней в ячменных зёрнах?

Понятное дело, что из-за такой путаницы в измерениях даже основные габариты этой подземной постройки представлялись с трудом. Впрочем, слова “большой” и “огромный”, периодически проскальзывавшие в описании, говорили сами за себя. А ещё из текста было ясно, что это сооружение уходило вглубь, словно гробница, а не ввысь. Я понятия не имела, для чего грифоны древности воздвигли храм поклонения Богине Света – или кем она там у них была – под землёй, но без остальных листов документа мне оставалось лишь строить предположения, а это – дело неблагодарное.

– Эй, жеребёнок, – Джестер вновь стояла у меня за спиной и трясла за плечо. – Я понимаю, что древние тайны – это всё замечательно, но если мы не хотим умереть от холода, нам нужен огонь. У нас есть горелка, но от неё не согреешься. Так и быть, я пойду поищу, есть ли у этой пещеры выход на поверхность, а ты всё же постарайся привести в чувство нашу Принцессу Шиповничек.

– Принцессу кого?

– Додо.

– Что?

Джестер состроила саркастичную физиономию.

– Ты уверена, что ты читала в детстве книжки?

Мягкая обложка невзрачного серо-зелёного цвета уже давно потеряла бы всякий вид, не догадайся кто-то покрыть её твёрдой защитной плёнкой. Единственная строчка, набитая по центру листа крупнолитерной печатной машинкой, гласила: “Инструкция по эксплуатации прототипа SB-001”; для верности она была подведена синим фломастером. Зернистая бумага низкого качества и характерный машинописный шрифт позволяли утверждать, что книжка отпечатана в едином экземпляре: примерно так выглядели самодельные электротехнические методички, по которым нас в своё время учили.

Открыв инструкцию по эксплуатации… своей подруги, я пробежалась по оглавлению: “Отказ от ответственности, гарантийные обязательства, меры предосторожности, распаковка, первый запуск…” – все-таки Свити Бот была машиной. И хотя этот факт совсем не укладывался у меня в голове, к ней действительно прилагалась своя техническая документация.
“Проекционные системы, энергетические системы, боевые системы, эмоциональные контуры…” – поскольку Свити была создана в единичном экземпляре, завод-изготовитель давал избыточную информацию о своём высокотехнологичном изделии. Я уже достаточно хорошо знала реалии того времени, и поэтому нисколько не удивилась бы, узнав, что автор этой документации закончил свои дни где-нибудь на дне океана… О! “Устранение неисправностей”!

Я пролистала инструкцию с конца, до нужной страницы. Список возможных неисправностей экиноида оказался довольно внушительным, причем о большинстве из них можно было узнать по голосовому оповещению словом “ошибка”, после которого шёл порядковый номер для каждого случая. Странно, но при своём отключении Свити Бот никаких таких слов не произнесла. Неужели заботливые создатели экиноида не предусмотрели возможность поражения электромагнитным излучением? Впрочем, гадать можно было сколько угодно, но на электромонтажных курсах нас учили: в решении проблем надо идти от общего к частному, а не наоборот.

Я выбрала запись, стоявшую одной из первых в списке: “#003 – Экиноид не подает признаков жизни”. Согласно инструкции, в первую очередь, следовало проверить заряд батарей. К счастью, в конструкции Свити был предусмотрен простой световой индикатор, встроенный в её глаз, правда, включался он весьма необычным образом: нужно было одним копытом приподнять правое верхнее веко экиноида, а другим – надавить на точку у основания её левого уха. М-да, в пору было вспомнить мои бестолковые попытки перепрошить свой ПипБак.

Бережно отодвинув мокрый кудрявый локон с лица механической кобылки, я приоткрыла её правый глаз и невольно вскрикнула: на меня смотрела абсолютная чернота глазного яблока, и выглядело это крайне жутко. Я сделала глубокий вдох и надавила вторым копытом у неё за ухом; раздался едва уловимый писк, и на стеклянной поверхности глаза появился зеленый значок батарейки. “Ага, значит, импульсная граната не высосала заряд, и у меня есть надежда привести Свити в чувство”.

Я вновь заглянула в инструкцию и прочитала следующее: “Если батареи разряжены, зарядите их. Если в батареях есть заряд, то следует сбросить автоматические выключатели. Для этого необходимо нажать на кнопку сброса, расположенную с правой стороны верхней челюсти изделия в специальном углублении позади зуба мудрости. Используйте тонкий длинный предмет и удерживайте кнопку в течение 8 секунд. Если это не помогает и экиноид по-прежнему находится без движения, необходимо считать коды ошибок при помощи подключаемого модуля OBD146”.

Тот, кто всё это придумал, явно издевался надо мной. Конечно, я понимала, что кнопку сброса запрятали в такое место именно для того, чтобы никто не смог легко добраться до нее, но тут изобретательность инженеров превзошла все мыслимые варианты.

Основательно порывшись в своих мокрых вещах, я извлекла из специального нарукавного кармашка тонкую прецизионную отвертку. Редкая штука, между прочим. Как правило, подобными отвертками пользовались техники по ремонту ПипБаков и другой точной аппаратуры, а не электрики, но я всегда таскала одну такую с собой. В конце концов, мало ли где может пригодиться тонкий длинный инструмент? Вот и пригодился…

Зажав отвертку зубами, я аккуратно взяла Свити Бот под голову. Её глаза были закрыты и не смотрели на меня своей пугающей чернотой. Сейчас Свити выглядела, как обычная спящая пони… Ну, ладно, как обычная очень красивая спящая пони. Хорошо, что дизайнер не стал идеализировать её внешность. В противном случае, от натуральной красоты белой кобылки не осталось бы и следа. Вышло бы примерно то же самое, что происходило с фотомоделями из довоенных журналов: их фотографии проходили через многие этапы обработки и, в конечном итоге, теряли всякую связь с обликом настоящих живых пони. Именно благодаря несовершенству, доставшемуся ей в наследство от прототипа, Свити Бот воспринималась мной не как искусно выполненное робототехническое изделие, а как живая пони. И прямо сейчас передо мной стояла задача в буквальном смысле вернуть её к жизни.

Мне пришлось наклониться к лицу Свити Бот настолько близко, что кончиком своего носа я почувствовала бархатистость её белой синтетической шёрстки и уловила слабый запах духов, который, казалось, давно должен был сойти на нет. Разумеется, ноздрям стало щекотно, и мне стоило больших усилий, чтобы не чихнуть; с острым инструментом, находившимся между чужих зубов, я просто не могла позволить себе такую роскошь. Медленно выдохнув, я чуть наклонила свою голову и попыталась нащупать концом отвертки хитроумно запрятанную кнопку сброса.

Разумеется, по закону подлости, сама кнопка была крохотной, и попасть в нее у меня получилось только с третьего раза. Но самым ужасным было то, что длина отвёртки оказалась ненамного большей, чем расстояние между нашими губами. Если вы спросите, как я себя чувствовала в этот момент, то отвечу: крайне неловко и странно. Но на что только не пойдешь ради подруги!

Однако я испытывала не только смущение от своих необычных действий, но и беспокойство по поводу словосочетания «кнопка сброса», упомянутого в инструкции. Вот что тут имелось в виду: замыкание резервных цепей питания или возвращение к заводским настройкам? А что если после включения наша Свити не вернётся? Что если экиноид потеряет свою память и попросту не узнает нас? Но за неимением “модуля OBD146” у меня просто не было иного выбора, кроме как нажать на злосчастную кнопку.

Отсчитав положенные восемь секунд и, на всякий случай, прибавив к ним ещё пять, я перестала давить отвёрткой на микровыключатель и отстранилась от кобылки. Свити по-прежнему лежала на спине и не подавала никаких признаков жизни. Прецизионная отвёртка торчала у моей “пациентки” изо рта, словно градусник, и я поняла, что нужно срочно извлечь оттуда этот посторонний предмет. Что если Свити её проглотит, когда очнётся?!

Отвёртка со звоном покатилась по блестящему кристальному полу, а я нависла над Свити Бот, пытаясь уловить её дыхание. Понятно, что в полном смысле этого слова она не дышала, но отток горячего воздуха от процессора и снабжение кислородом отдельных систем явно были предусмотрены конструкцией экиноида.

Увы, я не почувствовала ни малейшего дуновения. В курсах первой помощи говорилось, что если дыхание пони, лежащего без сознания, не ощущается, надо приложить к его рту зеркальце и ждать, запотеет ли оно. Но достать этот полезный аксессуар мне так и не удалось: по всему телу Свити Бот прошла еле заметная дрожь, и в следующий момент её передние копыта обвились вокруг моей шеи! На мгновение я подумала, что сейчас она придушит меня, но вместо этого кобылка вытянула шею чуть вперёд, и... наши губы сомкнулись.
“Богини… Да как же так… вышло?” – успела подумать я в тот момент, когда по спине прошёл лёгкий холодок, и шёрстка на ушах встала дыбом. Я испугалась происходящего и рефлекторно подалась назад, тщетно пытаясь вырваться из крепких объятий экиноида, но через мгновение мозг отключился. Напрочь. Мысли рассыпались кучей бесполезных обрывков, и им на смену пришли чувства.

Целоваться с кобылками мне ещё не доводилось. Когда я видела, как мои сверстницы в Стойле целуются при встрече, это вызывало у меня чувство недоумения, граничащее с брезгливостью: “Это же так негигиенично и противоестественно!” – думала я, наблюдая за этим актом проявления дружеских чувств. К счастью, натянутые отношения с большинством из одноклассниц освобождали меня от этого ежедневного ритуала, а при общении с Коппер и её сестрой Стил Вайр я использовала гораздо более нейтральное копытопожатие – жест, позаимствованный у жеребцов. Впрочем, у себя в Стойле я старалась избегать любых телесных контактов. Наверное, поэтому с парнями у меня так ничего и не сложилось. Любые разговоры превращались или в нейтральную болтовню “о погоде”, или в неловкие взаимные переглядывания со втянутыми плечами. Чёрт, да даже кавалер Барбары Сид вёл себя адекватнее, чем я в такие моменты! В своё оправдание скажу: у меня были любимые книги и желание увидеть мир – вот я и сидела в полутёмном читальном зале и мечтала о далёких странах и новых ощущениях. Кто же знал, что на Поверхности ощущения испытывают тебя…

Наверное, это как с алкоголем: больше смелости, решительности и сумасбродства без осознания возможных последствий. В этом смысле запах гривы Свити Бот и её горячее дыхание очень способствовали моему “опьянению”. Где-то на задворках разума промелькнула последняя цельная мысль: “Да что я за трусиха, в самом деле?! Бежать всё равно некуда: можно перетерпеть и ходить с душевной травмой, а можно посчитать это ещё одним приключением…”
И я расслабилась.

Свити целовала меня настолько страстно и бережно, что я физически ощущала порыв нежности, исходивший от неё.
“Неужели так... вообще бывает?” – я закрыла глаза, и обняла белоснежную подругу в ответ. Все вопросы и сомнения оказались задавлены безымянными, ранее не знакомыми эмоциями, которые буквально рвались у меня из груди. Сейчас я была не властна над собой и превратилась в клубок из счастья, тепла и любви. Не знаю, сколько длилось то мгновение – секунд десять или же пару минут – но когда оно закончилось, я поняла: меня только что целовала кобылка. Роскошная белоснежная кобылка с ослепительной улыбкой, по совместительству являющаяся двухсотлетним роботом! Меня сразу бросило в жар, и я почувствовала, как становлюсь бордовой от носа до кончиков ушей. Я просто не знала, куда деваться от смущения и как оценивать этот странный опыт.

Открыв глаза и обнаружив себя сидящей на полу кристальной пещеры, я вернулась к жестокой реальности. Свити по-прежнему находилась в моих объятиях, но её передние копыта больше не замыкались у меня за спиной, они упирались в пол. Кобылка постепенно приходила в себя.

Свити Бот приоткрыла глаза – совсем чуть-чуть, словно после тяжелого сна, но это были её настоящие глаза, а не та пустая стеклянная бездна, которую я видела пару минут назад.

– Додо, – были первые её слова. Противоречивые чувства, связанные с произошедшим, сменились радостью: “Она меня узнала!”
Свити сфокусировала взгляд на моём лице и моргнула. При этом её вялость как копытом сняло.

– Додо… где мы? Постой, так это не сон… и мы… – она запнулась. – Мы с тобой…

Я дотронулась кончиком копыта до её губ и кивнула. Луна мне свидетель, Свити Бот покраснела! Я прекрасно видела, как сквозь белую синтетическую шёрстку отчётливо проступил румянец.
“Эмоциональные контуры, значит?” – вспомнила я строчку из инструкции.

Что касалось моих, эхм, контуров, то они просто пылали.

Свити Бот коснулась моей щеки копытом, видимо, пытаясь удостовериться, что я настоящая. При этом она по-прежнему смотрела мне прямо в глаза. Что хотите со мной делайте, но уверяю: никогда в жизни я не видела таких красивых глаз. Если бы это было возможно, мои уши сгорели бы дотла. Но судьба была беспощадна ко мне: ничто нигде не сгорело и не исчезло, я не очнулась от сна, – словом, всё было по-настоящему, со мной, здесь и сейчас.

И в этот момент произошла самая ужасная вещь, из всех, какие могли произойти вообще в принципе.

– Так-так-тааааак! – о, я знала этот голос. Этот голос я узнала бы посреди ночи, даже в горячечном бреду, даже на смертном одре. И сейчас этот голос был преисполнен триумфа! – Что это у нас тут? – полосатая пони стояла посреди пещеры, с фонариком в зубах, а глаза её прямо светились от удовольствия, как у охранника, поймавшего с поличным целую банду хулиганов.

– Джестер, я… Это не то, о чем ты подумала! Я… Мы… – но было слишком поздно.

Не сговариваясь, мы со Свити почти отпихнули друг друга в стороны и приняли самый невинный вид, на который были только способны. Я почувствовала себя жеребёнком, который прячет за спиной коробку конфет, без спросу взятую из буфета, и, при этом, изображает свою полную непричастность к их пропаже.

– Вот вы, значит, как? Пока Джестер ходит в поисках хвороста, ломая спину между этими вашими кристальными колоннами, они тут сидят, милуются!

В воздухе повисло неловкое молчание. Меня еще никогда не застукивали за таким делом, и я просто не знала, как себя вести.

– Я, может быть, тоже хочу! – произнесла Джестер нарочито обиженным голосом и плюхнулась на круп, уронив на пол целую кучу хвороста. Только сейчас я заметила, что сама полузебра была насквозь промокшей.

Ситуацию спасла Свити:

– Джестер, тогда в следующий раз спасать от смерти меня будешь ты! Сегодня просто не твой день! Смирись с этим.

В ответ на фразу экиноида, Джестер состроила такую физиономию, что я не выдержала и рассмеялась. Всё-таки она была прирожденным клоуном и просто не могла жить без таких вот маленьких представлений. Я уже достаточно хорошо знала Джестер, чтобы понять: полосатая пони лишь делала вид, что дуется на нас; на самом деле она действительно была искренне рада возвращению Свити. А я была рада тому, что все живы и здоровы, несмотря на всё то, что нам довелось пережить за этот тяжёлый день.

– Давайте ставить палатку, готовить еду и сушиться! – Свити Бот поднялась на ноги и отряхнулась. – Не знаю, как вы, а я после воды всегда себя так странно чувствую…

“Громкий смех трёх кобылок эхом разносился по ледяной пещере. Единорожка, земная пони и пегаска всю ночь поддерживали Огонь Дружбы сидя рядом, рассказывая друг другу весёлые истории и напевая беззаботные песни...”
Сейчас мы чем-то напоминали героев легенды об основании Эквестрии, пусть и в диком, карикатурном варианте: земнопони, которая являлась пони лишь наполовину, единорожка, которая вообще не была пони, и я, пегас, который едва мог летать. Но мы были вместе, и нас объединяла радость на наших усталых лицах. Да, у нас не было мифического Огня Дружбы, но зрелище того, как Свити Бот гримасничала, стараясь изобразить мимику и речь серой пони, в то время как та нарочито механическими движениями имитировала походку робота, согревало ничуть не хуже. Удивительно, но при всём этом жеребячестве мои подруги успевали заниматься ещё и делом.

Пока мы с Джестер в четыре копыта ломали ветки для костра, Свити Бот не только поставила палатку, но и успела приладить к ней хитроумную конструкцию, состоявшую из моего ледоруба и длинной бечёвки, которую она прикрепила к ближайшей кристальной колонне. Результатом её работы стала сушилка для нашей промокшей одежды, которой мы незамедлительно воспользовались.

Развешивая свои пожитки, я случайно заметила листы пёстрой бумаги, почему-то лежавшие поверх кучи дров. Серая пони оказалась в своём репертуаре: посчитав, что мои комиксы в их нынешнем состоянии не представляют никакой ценности, она приговорила их к сожжению! Понятное дело, что сначала бумага должна была подсохнуть, но я нисколько не сомневалась, что потом Джестер без всяких сожалений отправит комиксы прямиком в огонь. Я даже не стала ничего объяснять – просто схватила кипу бумаги в зубы и одарила свою подругу взглядом, полным неодобрения, на который она ответила нарочито широкой улыбкой и разведёнными в стороны передними копытами. Нет, я совсем не сердилась на неё. Мне уже давно было ясно, что у нас с ней совершенно разные представления о ценности вещей. Бережно разгладив покоробленные страницы, я принялась развешивать многострадальные комиксы на верёвке и неожиданно вспомнила о ещё одной бумажной вещи, которую не видела с самого утра.

– Карта! – прокричала я на всю пещеру, заслужив заинтересованный взгляд. – Джестер, ты не видела мою планшетку с картой?!

Полосатая кобылка ничего не ответила. Она неторопливо поднялась на ноги и молча прошествовала к куче наших вещей, сложенных Свити возле палатки. Затем она откинула клапан своего непромокаемого рюкзака и, одарив меня победоносной улыбкой, помахала небольшой кожаной планшеткой.

Да, определённо у серой пони были свои представления о ценности вещей, но сейчас, чёрт возьми, я их полностью разделяла. Благодаря расторопности серой пони, карта нисколько не пострадала от воды как, впрочем, и остальное содержимое планшетки.

– Джестер, спасибо тебе! – крикнула я, направляясь в сторону Свити Бот; всё это время единорожка занималась приготовлением ужина. Увидев результаты её трудов, я так и прыснула со смеху: на жестяных тарелках лежали изысканно украшенные, но лишённые всяких калорий бутербродики. Определённо, с таким выдающимся талантом к оформлению наша аристопони заняла бы призовое место в каком-нибудь кулинарном конкурсе.

Краем глаза я увидела, что к нам приближается Джестер. Заинтригованный вид выдавал мою подругу и просто кричал о том, что ей хочется узнать причину такого веселья с моей стороны. Окинув взглядом пространство импровизированной кухни, Джестер сразу всё поняла.

Через несколько секунд за спиной единорожки вынырнула полосатая голова, державшая в зубах зелёный пластиковый пакет знакомого вида. Ещё через мгновение Свити удивлённо заморгала, увидев перед своим носом три пачки сухого пайка, уложенные друг на друга.

Мы решили заночевать прямо в пещере. Джестер, которая нашла выход на поверхность, отрапортовала, что снаружи бушует метель, и особо отметила, что спуск с горы в такую погоду, да ещё и на ночь глядя, будет гарантированным самоубийством. Вспоминая свой первый ночной полёт, я не могла не согласиться с ней.

Но непогода была лишь одной из проблем: скорее всего, где-то поблизости находились те пегасы, с которыми мы столкнулись в ущелье Мицуми, и им вряд ли понравился фейерверк, устроенный серой пони у самых дверей храма. Наверняка наши новые враги всё ещё прочёсывали окрестности ущелья в надежде отыскать нарушителей границы их карантинной зоны и отомстить за погибших товарищей.

В глубине души я сожалела о том, что моя первая встреча с пегасами, прибывшими из-за Облачного Занавеса, закончилась так неудачно. Формально, они были моей самой близкой роднёй – во всяком случае, ближе, чем земнопони и единороги. Но, как бы мне ни хотелось выйти на контакт с другими пегасами, жизнь распорядилась иначе: сейчас мы находились по разные стороны баррикад, и если ничего не изменится, то нам придется сначала открывать огонь, и лишь потом пытаться вести переговоры.

Обсуждая события прошедшего дня, мои подруги не могли не затронуть эту тему, и я буквально физически чувствовала напряжение, когда они при помощи полунамёков пытались выяснить моё отношение к тем пегасам, что стреляли в нас. И всё бы ничего, но я сама не могла прийти к какому-то конкретному мнению на этот счёт. Мне совсем не хотелось верить в то, что они все такие злые и агрессивные, но, если подумать, я ещё не встретила ни одного пегаса, который не попытался бы навредить мне, либо кому-то из моих друзей.

Видя мои колебания, Джестер и Свити Бот старательно пытались подбирать нужные слова, но это получалось у них из копыт вон плохо, и, признаться, сильно раздражало. Сейчас их сочувствие, пусть даже искреннее, звучало для меня как жалость, и мне стоило больших усилий, чтобы сохранять спокойствие. Очень хотелось сказать им что-нибудь резкое, чтобы обрубить всякие обсуждения на этот счёт, но я боялась обидеть их, а на более спокойные замечания они, казалось, не реагировали.

Чтобы сменить опостылевшую тему, я было заикнулась о своём открытии – тех нескольких страницах с древним текстом – но тут же умолкла, увидев, как единорожка нахмурила брови и покачала головой.

– Додо, я думаю, что тебе следует оставить эти знания при себе, – сказала она спокойным, но очень серьёзным голосом. – Совершенно невозможно сохранить в тайне то, что будут знать двое или, в нашем случае, трое.

Я взглянула на Джестер, ожидая её реакции, и встретилась с ней глазами. Сначала она попыталась ответить на мой немой вопрос и даже вдохнула немного воздуха, но затем одёрнула себя и лишь многозначительно кивнула. Я так и не поняла, что она хотела сказать этим кивком: то, что Свити Бот права, или же то, что я сама должна была принять решение.

Вообще, сразу после долгожданного сытного обеда, Джестер как-то сразу стала молчаливой и задумчивой. Я весь вечер ждала от неё едких шуточек по поводу инцидента со Свити, но от её былого веселья не осталось и следа. Вот и в нашем со Свити Бот разговоре она была скорее слушателем, чем полноправным участником; не отрывая взгляда от огня, серая пони сидела в странной позе – с вертикально выпрямленной спиной, скрестив ноги – и лишь изредка бросала замечания, касавшиеся дела. Её взгляд, отрешенный, но озабоченный говорил о том, что полузебра прокручивала в своей полосатой голове события прошедшего дня, и, похоже, ей совсем не нравилась та ситуация, в которую мы попали, наткнувшись на отряд вооружённых пегасов.

Пегасы… Судя по тому, что пленник Свити так и не выдал истинных намерений своего крыла, разведывательная операция, которую проводили пегасы в ущелье, носила глубоко законспирированный характер. Но я уже догадывалась, что именно там искали эти любители зеркальных шлемов.

Я уже говорила, что люблю совпадения. Но когда череда совпадений выстраивается в чёткую закономерность – всё становится гораздо интереснее. Конечно, для завершения мозаики не хватало многих элементов, но из того, что я сейчас имела на копытах, следовал однозначный вывод: некая группа пегасов из-за Облачного Занавеса была всерьёз заинтересована памятниками прошлого, и я готова была биться об заклад, что они искали Перо Тау.

Согласно запискам полусумасшедшего грифона и тем легендам, в которые он искренне верил, перо являлось неким древним, могущественным артефактом, наделявшим своего владельца чуть ли не безграничными возможностями. И раз кто-то в Анклаве не скупился на амуницию и оружие (достаточно было вспомнить жуткую, навороченную магнитную винтовку и не менее пугающий огнемёт дезинфектора), то этот кто-то имел все основания верить в легенды.

В преддверии Катастрофы, умница Барбара Сид надёжно спрятала документы, выкраденные из архива Мэйнхэттенского университета. Но такие материалы не исчезают бесследно, и где-нибудь за облаками либо на просторах погибшего королевства могли остаться свидетельства об их существовании, к примеру, такие, как результаты работы Штальбарнской экспедиции.

Я была убеждена, что те пони, которые двести лет назад вскрыли подземный склеп, являлись участниками какой-то тайной археологической экспедиции. Ну не мог тот некогда роскошный кожаный портфель принадлежать простому шахтёру! Да и сама фраза “Здесь Ископаемое не нашли” напоминала зашифрованное послание. Иначе как объяснить, что слово “ископаемое” было написано в единственном числе и с заглавной буквы. Это явно было какое-то кодовое слово, за которым вполне могло скрываться то самое Перо Тау.

И вот, спустя двести лет, в подземные коридоры спустилась жестокая зелёная пегаска. Судя по тому, что пегасы из-за облаков не побрезговали взять к себе на службу такое чудовище, как Эмеральд Грин, они были готовы заполучить заветное перо любой ценой. И то, что сегодня мы сами того не желая переступили им дорогу, отрезало нам путь обратно к спокойной, мирной жизни. Конечно, была вероятность того, что Анклав забудет про нас, посчитав инцидент в ущелье досадным недоразумением, но мне в это верилось с большим трудом. Ну, нельзя было сначала задрать маленькую армию, а затем, как ни в чем ни бывало, вернуться домой. Теперь на нас будут охотиться профессиональные солдаты, обученные убивать, и лишь Богини знали, что хуже: сразу словить пулю или попасть к ним в плен.

По мнению Свити Бот, из всей сложившейся ситуации оставался лишь один выход – играть на опережение. Мы должны были добраться до Пера раньше, чем пегасы из Анклава и, чем бы ни являлся этот древний артефакт на самом деле, нам следовало передать его в ведение Никсианского Альянса. Свити полагала, что, подобно Бэбс, она сможет надёжно спрятать Перо Тау в какой-нибудь пещере или на дне глубокого замёрзшего озера. Не исключено, что, ради спокойствия всех Пустошей, это перо следовало уничтожить. В любом случае, опасная реликвия ни в коем случае не должна была попасть в копыта тех, кто и так имел больше власти, чем им полагалось.

Но самым забавным было то, что главную роль в этом спектакле с обилием злодеев и ярких пиротехнических эффектов единорожка отводила мне. Её вера в меня была почти маниакальной, и я не могла понять, как машина, работающая на логике и статистике, могла быть настолько одержимой. Впрочем, Свити в принципе неважно справлялась с ролью холодной машины, как в прямом, так и, эхм, в переносном смысле.
“Но если она всё-таки права?” Последние дни я чувствовала, как моя жизнь выходит из-под контроля. Погрузившись с головой в тайны прошлого, я столкнулась с чем-то таким большим и непонятным, чего в моей жизни раньше не было. Я словно попала в стремительный речной поток, который постоянно швырял меня на острые камни, и в такие моменты мне приходилось грести изо всех сил, чтобы обойти эти внезапно возникающие препятствия. Пока что мне это удавалось, но вот на то, чтобы плыть против этого мощного течения, моих скромных умений явно не хватало.

Мне очень не хотелось это признавать, но та самая судьба, в которую я до недавнего времени слабо верила, подталкивала меня к решительным действиям, не спрашивая, готова ли я к ним или нет. И если я вылезла на Поверхность наивным жеребёнком, мечтающим поглазеть на мир, то теперь судьба круто брала меня в оборот, и я чувствовала, что сейчас она готова была кормить меня приключениями до тех пор, пока меня от них не начнёт тошнить. Что ж, ей придется хорошенько постараться, если она думает, что меня можно так легко сломать!
“Свернуть с намеченного пути только из-за того, что по нам стреляли стальными болванками и пытались поджарить из огнемёта? Да ни в жизни! Нам нужно в Поларштерн, значит, мы идём в Поларштерн, и точка!” – полная решительности я развернула карту прямо на кристальном полу и привлекла внимание своих подруг.

Ещё накануне появления Свити, мы с Джестер успели проработать примерный маршрут на ближайшие несколько дней пути. Движение по шоссе 411 до его пересечения с трассой “Северная” обещало спокойную и размеренную прогулку по относительно ровной поверхности. Громадное тёмно-зелёное пятно, обозначавшее собой густой лес, по непонятной причине вынудило строителей этой дороги не провести её прямо, а заложить многокилометровый крюк на запад. Но если до сегодняшнего дня мы планировали идти по ней до самой развилки, то теперь обстоятельства подталкивали к радикальным решениям.
“Нам нужно срезать путь,” – сказала я, проведя кончиком копыта невидимую линию, словно разделившую лес надвое. Джестер и Свити Бот как-то странно переглянулись, но выслушали моё предложение до конца. Нахмурившись, полосатая пони стала ворчать на тему того, что на моей карте не было отмечено ни одной дороги, ведущей прямиком через лес, но Свити неожиданно вступилась за меня – единорожка сообщила, что на её навигаторе видны странные отрезки, беспорядочно раскиданные по всему лесному массиву. Были ли это лесные тропы, проложенные вездеходами колеи, или же просеки, она не знала, но само наличие этих линий говорило о том, что лес не сплошной, и в нём должны быть проходы. Посчитав прежний вариант маршрута непозволительно долгим, мы решили пойти на риск.

Когда этот вопрос был улажен, мы приступили к разработке плана действий непосредственно на территории Поларштерна. Сказать по правде, такое и планом-то было стыдно назвать. В сущности, он напоминал те же самые поиски иголки в стоге сена, которые затеяли пегасы из-за Облачного Занавеса. Разница заключалась лишь в том, что наши поиски сужались с масштабов всей Северной Пустоши до одного единственного города, о котором не было неизвестно практически ничего. Но, в отличие от анклавовцев, мы хотя бы знали, что нам следует искать: конверт, летевший авиапочтой в Мэрманск, был отправлен на именной абонентский ящик, находившийся где-то городе. Если в действиях Бэбс была какая-то система, то такой ящик существовал и в Поларштерне. Собственно, весь так называемый “план” и держался на зыбкой надежде, что на главном городском почтамте удастся найти хоть какие-то упоминания о Барбаре Сид или о ком-то из её лучших подруг. В противном случае, просеивание всей находящейся там почты могло бы занять годы.

Но у нас не было гарантии, что нам вообще будет что искать. В ходе инцидента, произошедшего в Поларштерне, конверт с древним текстом мог сгореть, расплавиться, расщепиться на атомы или… да хоть растечься яблочным повидлом; чем именно закончился эксперимент, погубивший город, до сих пор было неизвестно.

Я вдруг вспомнила, что Свити осталась единственной из моих знакомых, кого я ещё не расспрашивала о Поларштерне, но, моему разочарованию, даже механическая кобылка обладала лишь поверхностной информацией. Знания единорожки складывались из противоречивых рассказов, услышанных от пони, живших до Катастрофы, и скупых заметок официального толка, время от времени появлявшихся на страницах газет и научных журналов. Местоположение таких научно-исследовательских центров, как Поларштерн, было выбрано именно из расчёта на то, что любая технологическая неудача или авария не будет предана огласке. Именно по этой причине, сам инцидент, приведший к гибели Поларштерна, нигде не описывался. Его просто не было, как и многотысячного населения, проживавшего на его территории. И это не являлось странностью.

Будучи кузницами великой победы, и Поларштерн, и ряд ему подобных закрытых поселений оставались в тени промышленных концернов, сотрудничавших с Министерством Военных Технологий. Отлаженные и проверенные прототипы сразу поступали на конвейер, а учёные закрытых городов получали всё новые и новые заказы. Что же на самом деле творилось за высокими железобетонными стенами, кольцом окружавшими Поларштерн, знали, наверное, лишь высокопоставленные чины военного ведомства, главы Министерств и Принцессы.

В Поларштерн уезжали в одиночку и целыми семьями, но никто не возвращался обратно. Все пони, которых принимали на работу, подписывали договор о неразглашении государственной тайны, и эта бумага исключала миграцию кадров, характерную для гражданских отраслей. Фактически, работа в закрытом городе означала разрыв отношений с внешним миром, и лишь почта оставалась единственной ниточкой, соединявшей закрытый город с остальной Эквестрией.

Свити знала, что родственникам тех, кто трудился на благо страны в закрытых городах, ежемесячно присылали специальные талоны, обналичив которые можно было прокормить семью из дюжины пони, но лишь единицы могли обнаружить в конверте со штемпелем в виде остроконечной снежинки короткую телеграмму. Пять, семь, иногда чуть больше дюжины слов, по несколько раз проверенных агентами Министерства Морали на предмет возможной утечки информации, становились поводом созвать всех соседей и закатить вечеринку, как в старые добрые довоенные времена.

Нет, определённо, Свити Бот очень хорошо раскладывала информацию по полочкам. В её рассказе разрозненные факты и свидетельства превратились в целостную картину, от которой веяло холодом и жутью.

После всего услышанного, у меня уже не осталось сомнений в том, что охряная кобыла спрятала один из фрагментов древнего текста в Поларштерне. Обстановка строжайшей секретности, царившая на территории закрытого города, как нельзя лучше подходила для осуществления задуманного. Возможно, Барбара даже похлопотала над тем, чтобы её конверт надёжно и качественно “потеряли”. В любом случае, более подходящего места для того чтобы укрыть эту информацию от посторонних глаз не было, наверное, во всей Эквестрии. А это означало, что “поларштернский” пакет, как я его уже мысленно окрестила, должен был содержать куда более важную информацию, чем словесное описание древнего храмового комплекса. И вот, когда в своих мечтах я уже тянула копыта к заветному жёлтому конверту, Джестер спустила меня с небес на землю известной поговоркой о пироге из несобранных яблок. Вечно она так!

Но, несмотря на, в общем-то, резонное замечание серой пони, мне хотелось верить в то, что наш поход не будет напрасным. Поларштерн по-прежнему оставался нашей главной надеждой, поскольку никто из нас понятия не имел, где искать другие части древнего текста, если они, конечно, существовали.

Когда план был готов, оказалось, что у Джестер припрятана целая фляжка чего-то горячительного. Повертев её в копытах, полосатая кобылка свинтила крышку и неожиданно протянула фляжку мне; при этом она многозначительно улыбнулась. Я поднесла нос к горлышку и ощутила запах, знакомый до дрожи в копытах: коньяк “Эмбер Мэйр”! В голове мгновенно всплыли события той снежной ночи, когда я умудрилась свалиться с сигнальной вышки, будучи, между прочим, сертифицированным специалистом с допуском по высоте…
“Богини, это же надо было так налакаться!” – на меня тут же накатило смущение, подкреплённое пристальным взглядом серой пони.
“Вот ведь зараза! Джестер догадывалась о моих непростых отношениях с этим напитком и всё подстроила!” – скорчив ей максимально глупую рожу, я сделала небольшой глоток из фляжки и окинула взглядом тарелку с невостребованными за обедом бутербродиками. К слову, из них получилась отличная закуска.

Коньяк теплом разлился по телу, и переживания дня стали отходить на второй план; единственным, что меня сейчас действительно интересовало, был вопрос, как именно алкоголь подействует на Свити Бот? Я незаметно отодвинула тарелку с бутербродиками к себе за спину и, улыбаясь собственной идее, протянула фляжку экиноиду. Теперь оставалось лишь немного подождать…

Мы пустили фляжку по кругу. Следуя своему коварному плану, я пила коньяк маленькими глотками, скорее ополаскивая рот, чем заливая его внутрь, а Джестер, ловко орудуя охотничьим ножом, вырезала на прикладе своего гранатомёта какой-то рисунок; при этом она мерно покачивала головой в такт одной лишь ей известной внутренней мелодии. Приглядевшись к рисунку повнимательнее, я поняла, что это четырёхлистный клевер – традиционный символ удачи во многих культурах.

Я закрыла глаза и с лёгкостью представила этот четырёхлистник на боку своей подруги вместо того странного птичьего глаза. В сочетании с её зелёными глазами он бы смотрелся очень хорошо. Вот только…

Неожиданно в моём воображении возникла Другая Джестер. Нет, внутри она осталась совсем такой же, какой я её знала, а вот внешне очень сильно изменилась. Дело в том, что я представила себе, как бы выглядела Джестер, будь она не гибридом, а обычной пони.

Молочно-белая шкура, ярко-рыжая, цвета хны, грива, уложенная в причёску, напоминающую взрыв фейерверка, высоко вздёрнутый веснушчатый нос; внешность этой Другой Джестер точно соответствовала внутреннему содержанию. И этот образ получился настолько детальным и живым, что ещё немного и воображаемая кобылка открыла бы рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость в мой адрес.

Когда-то я читала теорию Розентротт-Фезерфланка – известных довоенных физиков, которые утверждали, что наш мир лишь один из многих вероятных, что на самом деле их могут быть тысячи, если не миллионы. И я представила себе, что существует такой мир, где не упали бомбы и где все живут в мире и гармонии: Принцессы по-прежнему управляют небесными светилами, а мы, пегасы – погодой. И, наверное, эта Другая Джестер с огненно-рыжей гривой, посетившая моё воображение, пришла как раз из того, быть может, лучшего мира… Разлепив сонные глаза, я увидела, как этот образ плавно тает в мерцании костра и замещается знакомыми очертаниями. Передо мной вновь сидела привычная, но по-прежнему загадочная серая пони-зебра.

Во что бы ни верила Розентротт, что бы ни предполагал её муж Фезерфланк, я поняла, что, скорее всего, Другая Я не встретила бы Другую Джестер, а Свити Бот так и вовсе не существовало бы на свете, либо Другая Она оказалась бы неразумным пылесосом. И в этот момент я поняла, что есть, конечно, далёкие мечты и планы, но мне нужно ценить то, что происходит вокруг и радоваться, что всё сложилась так, а не иначе…
“Додо, допивать будешь?” – Джестер протягивала мне фляжку, на дне которой булькали остатки коньяка. Я кивнула и, в очередной раз смочив язык, передала фляжку Свити Бот. Сейчас я пристально вглядывалась в её лицо, пытаясь понять: подействовал ли Эмберчик на её высокоточные механизмы, или нет.

– Эй, Свити... – я замялась, уловив заинтересованный взгляд Джестер. – Ведь ты же, это самое… совсем как она, да? – зелёные глаза экиноида непонимающе посмотрели на меня.

– Ясно, жеребёнку больше не наливать, – констатировала Джестер.
“Чёрт, я что, всё-таки опьянела, раз несу такую несуразицу?” – закусив последним бутербродиком, я постаралась повторить свой вопрос:

– То есть я имею в виду… – я покрутила копытом в воздухе, подбирая слова. – Я подумала, что раз ты почти полная копия Свити Белль, то ты, наверное, и петь умеешь?

– А, ты об этом, – кобылка странно улыбнулась, отчего её физиономия приобрела несколько дурашливый вид. Но, несмотря на порозовевший нос, в отличие от меня, Свити по-прежнему чётко излагала свои мысли. – По большинству биометрических параметров, наше сходство с госпожой Свити Белль составляет 67%, в ряде случаев отдельные параметры совпадают на 100%. Что касается пения, перед моей создательницей – госпожой Эппл Блум – не стояла задача в точности копировать голосовые данные госпожи Свити Белль, однако она не стала ограничивать диапазон звуков, которые я способна воспроизвести, какими-либо рамками. Поэтому…

– То есть ты сможешь повторить любую песню из репертуара Свити Белль, верно? – я уже привыкла прерывать монотонные объяснения Свити Бот ради экономии времени. К счастью, единорожка на это нисколько не обижалась.

– Додо. Тебе же знакома песня “Светлячок” или, на худой конец, “Звёздный свет”, – она смешно наклонила голову, ожидая моего ответа.

– Конечно, я их знаю. Я большая поклонница творчества Свити Белль! – воскликнула я.

– А ведь это – моя работа, – Свити весело подмигнула, дождавшись моей реакции и, не дав мне вставить и слова, продолжила. – Это был четверг, и госпожа Свити Белль должна была в очередной раз ехать в Строуберри Филд для записи своего нового альбома “Принцесса ночи”. Но за три предыдущих дня работы в студии она настолько вымоталась, что предпочла уехать на ферму Сладкое Яблочко, чтобы хорошенько там отдохнуть с подругами. И всё это время я подменяла её, да так, что эту подмену никто не заметил. Конечно, по большому счёту, этому способствовало закрытое концертное платье, скрывавшее кьютимарку, и моё практически полное портретное сходство с госпожой Свити Белль, однако для того чтобы воссоздать её неповторимую манеру пения, мне пришлось проанализировать все существовавшие на тот момент записи и черновые наработки по альбому. На мой взгляд, получилось весьма недурно, – она широко улыбнулась.
“Нда-а, от скромности эта механическая единорожка точно не умрёт”, – подумала я, глядя на её кокетливую улыбку. Удивительно же всё сложилось: я, сама того не подозревая, уже давно была заочно знакома со Свити Бот благодаря тем звукозаписям. Шутка ли, пластинку “Принцесса ночи”, я успела заслушать до дыр ещё в детстве!

– Барышни… – Джестер оглядела нас из-под картинно нахмуренных бровей, с видом бывалого головореза. – Если вы собираетесь тут петь "Умолкай, засыпай", то я сейчас стану буйной.

Свити засмеялась.

– Не переживай, Джестер. Твоя нелюбовь к госпоже Флаттершай для меня не секрет. Лучше я спою вам другую песню, намного более старую.

И, усевшись поудобнее, единорожка запела:

Придите, дети,

Я вас заберу,

В волшебный край свой далекий

Придите, дети,

Я вам покажу,

Танец теней одиноких

Внезапно голос Свити разложился на несколько голосов, подобно распускающемуся цветку; к одному голосу присоединился второй, а затем и третий. Разумеется, ни один живой пони не мог бы так петь, даже сама Свити Бель. К слову, в голосе моей подруги угадывался неповторимый тембр великой певицы, но сама её манера пения очень сильно отличалась от всего того, что я слышала на пластинках.

Многоголосие слилось обратно в один голос:

За мною же, дети,

Я путь укажу

Через всю боль и все слезы

Не плачьте, дети,

Про жизнь расскажу:

Она губит и прелесть, и грёзы

И снова несколько голосов, словно птицы, полетели, догоняя один другой. У Свити не было никакого музыкального аккомпанемента, и всё же на глаза наворачивались слёзы; это чувство я испытывала впервые: я не могла сказать, почему мне хотелось плакать. Но не от грусти, а от какой-то беспричинной радости и счастья. Наверное, это состояние и называется заумным словом “катарсис”.

Тихо же, дети,

Так быть суждено:

От жизни устать и обмана

Спите же, дети,

Всё скоро пройдет,

Покой все укроет туманом.

Когда песня закончилась, повисла неловкая тишина, которую мне не хотелось нарушать. Впрочем, Джестер явно впечатлилась не настолько сильно.

– Это песня о смерти, – буркнула она себе под нос, уже направляясь в сторону палатки.

– А я думаю, что эта песня о том, что Принцесса Ночи присматривает за нами и оберегает нас от бед, – ответила ей Свити с улыбкой.

– Меня оберегает мой гранатомёт, – безапелляционно заявила серая пони, пару раз стукнув передним копытом по деревянному прикладу своего оружия.

Я же сидела, заворожённая, и машинально перемешивала угольки от костра тонкой веткой, пока Свити Бот не тронула меня за плечо.

– Пойдем, Додо. Нам действительно пора спать.

Вздохнув, я смахнула оцепенение, дошла до палатки и откинула полог: Джестер улеглась прямо по центру, раскинув ноги в стороны.

– Что? Я сегодня сплю между вами.

Заколоченное окно, от которого противно тянуло сквозняком, было первым, на чём сфокусировался мой взгляд – серые деревянные рамы без стёкол совершенно не спасали от потоков сырого воздуха, который настойчиво прорывался снаружи. Серебристый свет лился через приоткрытую дверь и освещал убогую обстановку незнакомой комнаты, посреди которой на грязно-сером матраце, лежала я – совершенно голая.

Помимо матраца, брошенного прямо на дощатый пол, ржавого ведра и обломка швабры в этой каморке с облезлыми стенами больше ничего и никого не было; лишь под потолком монотонно завывал ветер, от которого деревянные стропила издавали скрип, напоминавший чьи-то шаги, но я почему-то твёрдо знала, что это место давным-давно покинуто.
“Да тут и околеть можно”, – я поднялась на ноги и, дрожа от холода, стала разминать затёкшие крылья. Изо рта вырвалось облачко густого пара, и если бы оно прямо сейчас затвердело в воздухе и осыпалось на пол кристалликами льда, меня бы это нисколько не удивило; узкое пыльное помещение было выстужено настолько, что спокойно могло использоваться в качестве морозильной камеры. Отворив рассохшуюся дверь до конца, я шагнула в коридор, вымощенный тёмными и светлыми ромбами истёртой керамической плитки. У меня не было ни малейшей идеи насчёт того, как я очутилась в этом странном заброшенном месте, и, что самое странное, я вообще не помнила событий, предшествовавших моему пробуждению здесь; голова была пустая и ватная.

Короткий коридор вывел меня в просторную комнату, буквально залитую лунным светом; яркие лучи серебра проникали как через прорехи в покатой крыше, так и сквозь высокие оконные проёмы, обрамлённые истлевшими остатками грязно-жёлтых занавесок. Судя по двухъярусным железным кроватям, коричневым от ржавчины, когда-то здесь располагалась общая спальня. Кровати стояли в несколько рядов, и никелированные шары, украшавшие их спинки, по-прежнему блестели. Деревянные оконные рамы с выбитыми стёклами были распахнуты – все до единой – и ветер полноправным хозяином гулял по заброшенной спальне. Он же занёс с улицы пожухлые листья, которыми были присыпаны куски штукатурки, обломки досок и полусгнившие матрацы.

Я старательно обходила эти кучи мусора, так как в них поблёскивали острые осколки стекла. Мертвые листья шуршали под ногами, притаившись в углах громадной комнаты, зловеще шевелились под порывами ночного ветра. На мгновение мне даже почудилось, будто кто-то зовёт меня по имени, но это были всё те же листья, ни на секунду не прекращавшие свой тревожный шёпот. От всего этого шумового сопровождения становилось очень не по себе.

На тумбочке возле одной из кроватей я нашла старую игрушку – грубое подобие пони с глазами-пуговицами и бледно-синей гривой, но стоило лишь прикоснуться к ней, как игрушка разорвалась, и наполнявшие её мелкие камешки с глухим стуком просыпались на пол. Это жуткое место начинало действовать мне на нервы.

К счастью, в дальнем конце комнаты темнели перила чугунной винтовой лестницы, ведущей на нижний этаж. Когда я наступила на первую ажурную ступеньку, вся конструкция пошатнулась и издала негромкий скрежет. Я замерла, втянув голову в шею, но вопреки моим опасениям, больше не произошло ничего, лишь неугомонный ветер продолжал продувать здание насквозь. Теперь я осторожно спускалась в чёрный провал лестничной клетки, готовая в любой момент расправить крылья и зависнуть в воздухе.

Оказавшись на лестничной площадке, я наткнулась на брошенную инвалидную колесницу, своими размерами явно не рассчитанную на взрослого пони. Ажурная конструкция о четырёх колёсах, которая когда-то помогала жеребёнку передвигаться на двух ногах, стояла теперь у стены и медленно покрывалась ржавчиной и пылью. За годы стояния на этом месте ось одного колеса прогнила, и колесо откатилось в сторону. Именно на него я наткнулась копытом. В том месте, где колесо соприкасалось с полом, остался ржавый отпечаток, отдалённо напомнивший мне маленькое солнышко с длинными кривыми лучами.

Наконец, я добралась до открытой галереи, из которой открывался вид на холл первого этажа. Лунный свет проникал через небольшое круглое окно, находившееся почти под самым потолком. Частички пыли и штукатурки плясали в нем, словно снежинки. Из-за чудом уцелевшего стекла, покрытого слоем серой грязи, овальное пятно на полу было довольно тусклым, но даже при таком освещении я разглядела массивные двойные двери, явно ведущие на улицу. Забыв о всякой осторожности, я спустилась на первый этаж и бегом направилась к выходу, однако внешняя стена здания за долгие годы настолько просела, что ни правая, ни левая створка не сдвинулись с места даже тогда, когда я со всей силы зарядила по ним задними копытами.

Я сидела на грязном полу, привалившись спиной к дверному косяку, и оглядывала замкнутое пространство холла. Два симметричных лестничных марша вели наверх, словно приглашая меня продолжить путешествие по заброшенному дому, ажурная свечная люстра, покрытая лохмотьями паутины, мерно покачивалась под потолком, а прямо передо мной – с двух сторон – расположились ломанные стеллажи, под которыми валялись безвозвратно испорченные книги. Усталый взгляд блуждал по тёмным корешкам и остановился лишь тогда, когда упёрся в позолоченный угол огромной картинной рамы, висевшей на уровне второго этажа.

Удивительно, но, несмотря на годы запустения, в этой раме по-прежнему находился портрет, изображавший тёмно-серого единорога с длинной снежно-белой бородой. Седой старец был одет в старомодный плащ, украшенный звездами и полумесяцами – прямо как на кьютимарке Принцессы Луны. Его остроконечная шляпа с бубенцами была расшита таким же образом. Художник нарисовал жеребца строго и высокомерно взирающим на каждого, кто входил через массивные двойные двери с улицы. Мне даже не нужно было разглядывать позеленевшую медную табличку, чтобы уточнить его имя. То, что я была пегасом, а не единорогом ещё не означало, что я не интересовалась самыми знаменитыми из них. Это был ни кто иной, как Стар Свирл Бородатый – величайший маг в истории Эквестрии и кумир министерской кобылы Твайлайт Спаркл.

Симметрия холла, на дальней стене которого располагалось мозаичное панно с Королевскими Сёстрами, навела меня на мысль, что картин в помещении должно быть две, ведь Богини Дня и Ночи, образующие на этой мозаике Круг Гармонии, как на довоенном флаге Эквестрии, олицетворяли собой единство противоположностей. И в пару к умудрённому опытом серому единорогу, оформитель этого зала подобрал…

Молодую и совершенно незнакомую мне Принцессу с вишнёво-красной гривой и удивительно красивыми ярко-голубыми глазами, окаймлёнными длинными пушистыми ресницами. Глядя на абсолютно белого аликорна, я ощущала каким-то шестым чувством, что эта Принцесса намного древнее и величественнее, чем сама Принцесса Селестия. Возможно, дело было в её взгляде: именно так заботливые матери смотрят на своих несмышлёных детей.

В тот момент, когда я подошла к картине, чтобы прочитать имя загадочной Принцессы, обе двери за моей спиной с грохотом распахнулись, и вместе с гудящим ветром в помещение ворвался ослепительный белый свет, от которого контуры предметов в холле утоньшились, а все детали огрубели. Спиной я почувствовала чей-то пристальный взгляд и резко обернулась.

На фоне угольно-чёрной стены дверной проём выделялся особенно ярко, и проникавший через него лунный свет слепил глаза. Я зажмурилась и лишь тогда разглядела высокий тёмный силуэт, стоявший в дверях, и его длинную чёрную тень, которая постепенно тянулась к моим ногам. Не помня себя от ужаса, я попятилась к стенке, но тень накрыла меня, и я провалилась в холодную пустоту.

Я проснулась. На этот раз – по-настоящему. Скомканное шерстяное одеяло лежало где-то в ногах, а стопка одежды, служившая мне подушкой, сдвинулась в самый угол палатки.

Какое-то время я не могла прийти в себя. Прерывисто дыша, я вслушивалась в темноту. Никогда раньше мне не доводилось видеть таких детальных и подробных снов. Создавалось впечатление, что пару минут назад я действительно находилась в том заброшенном пансионе и бродила по его пустым комнатам.

Наконец, копыто нащупало “Кэндл Лайт”, и рассеянный свет, пропущенный через одеяло, осветил палатку. Увидев Джестер, мирно сопевшую на плече у Свити, я окончательно успокоилась, выключила фонарь и остаток ночи проспала без всяких снов.

Выход из удивительной кристальной пещеры был не очень далеко, но из-за растущих во всех направления кристаллов нам приходилось то протискиваться между ними, то и вовсе карабкаться по их скользким склонам; понятие “пол” в пещере фактически отсутствовало и, как правило, означало то место, ниже которого уже просто не упадешь. Впрочем, у моих подруг были свои хитрости: Джестер, от природы маленькая и ловкая, казалось, просто просачивалась прямо сквозь кристальный лес. Свити, даром что машина, в принципе двигалась намного быстрее любой другой пони, иногда совершая прыжки, физически недоступные живому копытному. Иногда мне казалось, что она сейчас сорвётся и полетит вниз, на твёрдые и острые иглы, но это впечатление было обманчиво: траекторию прыжков Свити рассчитывала идеально. Чтобы поспевать за этими двумя горными козами, я решила включить своё главное преимущество – крылья. Пусть я не умела летать далеко и высоко, зато я хорошо разбиралась в том, как планировать от точки до точки. Пользуясь случаем, я пробовала те или иные движения и маневры и потихоньку начинала входить во вкус. Окрыленная, простите за каламбур, своими успехами, пару раз я зазевывалась и чуть было не прилетала лбом в кристальные колонны, внезапно возникавшие из темноты, но это были мелочи. Я очень быстро почувствовала азарт гонки и сконцентрировалась на движении. Оказалось, что секрет успеха заключался том, что нужно просчитывать следующий маневр заранее – еще до того, как копыта коснутся поверхности очередного кристалла. Если же удавалось просчитывать более одного маневра за раз, то и лететь получалось равномерно, не притормаживая. Через пару минут я набрала хорошую скорость, и не только догнала своих подруг, но и периодически опережала их в этой захватывающей гонке.

Пожалуй, самой большой проблемой были колонны, растущие горизонтально, и один раз мне пришлось очень резко развернуться в воздухе, чтобы нырнуть вверх, почти к самому потолку. Ух! Оказывается, летать в закрытом пространстве можно, и это даже намного веселее, чем бескрайний пустой простор неба, где нет ни точек “А” и “Б”, ни препятствий, ни изгибов.

Ничего удивительного, что я оказалась не готова к тому, что пещера внезапно кончится. Вылетев сквозь ослепительно-белый прямоугольник света наружу, я чуть не впечаталась в дерево. Лишь в последний момент инстинкт, работавший вперёд головы, заставил меня развернуть крылья поперёк воздушного потока и затормозить. Тяжело дыша, я разглядывала высокое, стройное дерево – не чета тем кривым веточкам, что росли в ущелье Мицуми – и, изучив узор красно-коричневой коры его ствола, пришла к выводу, что это сосна. Такие деревья росли вниз по склону, насколько хватало глаз, и от хвойного запаха, витавшего в воздухе, у меня закружилась голова.

– Эй, Додо, на твоём месте я бы не обнималась с этими соснами, это вредно для здоровья, – разгоряченная и довольная пробежкой, Джестер щурилась от дневного света, глядя на меня снизу вверх. – Лучше поднимись повыше и посмотри, не виднеется ли там это твоё шоссе 411?

Сделав пару взмахов крыльями, я пролетела между кронами деревьев, тем самым набрав полный воротник снега. Наверху я увидела бескрайний бело-зеленый ковер и узкую полоску снега, словно отсекавшую густой хвойный лес от горного склона.

“Шоссе 411” – среди деревьев я разглядела покосившиеся опоры линии электропередач, черневшие на краю прогалины и, сильно левее, какую-то железную коробку, видимо, грузовое транспортное средство, брошенное на произвол судьбы двести лет назад. Дорога федерального значения шла строго слева направо и её дальние края терялась в снежной дымке.

– Ну, так что? – повторила свой вопрос Джестер.

– Шоссе есть, но никаких боковых дорожек от него в лес не идёт. Я вижу только сосны.

– Сосны ели мох... – видимо, выругалась она, – значит, будем продираться через сугробы. Спускайся, жеребёнок.

– Кого ели? – переспросила я, пробуя представить у себя в голове эту сюрреалистическую картину, но серая пони ничего не ответила, лишь взглянула на меня как на круглую идиотку.

Так началось наше путешествие через лес. Судя по всему, пещера вывела нас гораздо ниже ущелья Мицуми – только так можно было объяснить столь существенное изменение ландшафта. Идти было легко и приятно: мох под снегом создавал ощущение ковра. Вообще, если так разобраться, я не знала, куда глядеть: то ли на очень высокий потолок из веток, то ли на переплетающиеся под кронами ветви, то ли себе под ноги, где периодически попадались предательские коряги и камни.

Лес был достаточно густым, и, даже несмотря на спокойную, по меркам Поверхности, погоду, видимость была далеко не идеальной. Кроме того, от мощного притока кислорода и нависавших над нашими головами хвойных лап у меня рябило в глазах. На наше счастье, Свити теперь была с нами, а вместе с ней – и её встроенный компас, подключённый к системе спутниковой навигации. Уверена, поставь кто-нибудь перед ней задачу двигаться по прямой линии, единорожка так и продиралась бы сквозь близко растущие сосны подобно танку или чему-то не менее солидному.

Вот уж не знаю, каково это жить с постоянно включённым локатором в голове, но сейчас эта особенность моем механической подруги очень выручала нас, поскольку без постоянной сверки с компасом мы были бы обречены ходить по лесу кругами. Джестер объяснила мне, что шаг любого живого пони с правой ноги всегда немного длиннее шага с левой, поэтому мы невольно забираем в сторону, и этой незначительной погрешности уже достаточно для того, чтобы сбиться с пути.

Глядя на мою скептическую физиономию, Джестер заверила меня, что некоторым этого было достаточно, чтобы замерзнуть насмерть: иных мусорщиков так и находили в снегу, протоптавшими по своим следам кольцо немалых размеров.

Оказалось, что под разговоры идти гораздо легче и веселее, поэтому Джестер не без удовольствия стала делиться разными секретами выживания в лесу. Оказывается, красивый и живописный лес – это довольно недружелюбное место, когда там нечего есть и нечем согреться.

Так я узнала, что талая вода совершенно не подходит для утоления жажды, поскольку в ней нет солей – поэтому её надо подсаливать искусственно. А для того, чтобы добыть огонь, нет лучшего инструмента, чем огниво, но если его под копытом не оказалось, то можно собрать лук из ветки и бечевы и добыть огонь трением. Впрочем, толку не будет, если не накрошить трут из тонких древесных волокон, сухой травы и тому подобного легко воспламеняющегося материала. Если у тебя нет палатки, то спать лучше всего под навесом из еловых веток, но ветки надо класть плотно и иголками вниз: тогда дождь будет стекать по ним на землю. Если же совсем прижмёт, то можно закопаться прямо в снег! По словам Джестер, с виду холодный снег отлично согревает того, кто лежит под ним. Мне же было холодно даже слушать о таком способе.

Особенно серая пони смаковала взаимоотношения тепла и алкоголя, продолжая намекать на мои похождения в окрестностях родного Стойла. К моему стыду, к её лекции подключилась и Свити Бот, которая с видом профессора биологии начала сыпать терминами из области теплообмена, кровообращения и обмена веществ. Но если сократить все её заумные объяснения до нормального языка, то получалось, что от алкоголя кровь приливает к коже, где быстро охлаждается и, как следствие, охлаждает внутренние органы. Выходит, бояться нужно охлаждения внутренностей организма, а не жгучего ощущения холода на кончиках копыт. И судя по всему, именно в эту ловушку обманчивого тепла я попала в своём первом приключении, за что и поплатилась, валяясь потом в постели с температурой.

“Зато нет ничего лучше стопки крепкого коньяка или виски перед тем, как залезть в теплый спальник или ванну”, – закончила Свити. И от одной лишь мысли о такой тёплой ванне на душе стало печально и тоскливо.

Самой большой неприятностью до сего момента в нашем путешествии были снежные ловушки – глубокие ямы, скрытые под ровным слоем рыхлого снега. В отличие от горных вершин, где снег сдувало ветром, тут определить засадные места удавалось только по гневному бормотанию Свити, которая проваливалась порой по самую шею, и тогда мы с Джестер, не сговариваясь, обходили яму с двух сторон; иногда везло мне, иногда – ей, но снега наглотались мы все. Впрочем, Джестер не торопилась это признавать и пыталась меня подколоть:

– Эй, Додо, если ты постоянно проваливаешься, давай мы посадим тебя на спину Свити Бот, будет у нас сказка о Принцессе на Железном Коне!

– Ты знаешь, Джестер, мне это всё напоминает другую сказку.

– М? – серая пони довольно рысила по снегу рядом со мной.

– Я вспомнила сказку о Волшебнике из Страны Оз. Свити Бель будет Железным Дровосеком и попросит себе живое сердце, я – так уж и быть – буду Трусливым Львом и попрошу себе немного храбрости, а ты будешь Соломенным Пугалом и тебе придется попросить себе немного мозгов!

Я так и не поняла, как я вдруг опять оказалась носом в снегу, но никакой снег не мог заглушить моего довольного гогота.

Впрочем, веселье пришлось очень быстро закончить, когда Джестер окликнула меня отнюдь не весёлым голосом. Причина её тревоги оказалась прямо перед нами, и, пожалуй, было от чего встревожиться.

Перед нами раскинулось урочище, которое можно было бы назвать поляной, если бы оно не было целиком закрыто кронами кедров, которые здесь росли намного реже, и оттого были более раскидистыми, чем в других частях леса. Поэтому всё, что находилось под ними, было накрыто приглушённым серым сумраком. На поляне был разбит солидных размеров лагерь, и, судя по виду, он давным-давно был покинут и заброшен. За оградой из почти сгнившей маскировочной сетки и колючей проволоки стояли постройки, наскоро возведенные прямо из срубленных на месте бревен и обтянутые плотным пластиковым полотном. Одна или две брезентовых палатки почти полностью сгнили и превратились в бесформенные, присыпанные снегом кучи. Центральное здание представляло собой деревянный сруб и имело целых два этажа, правда, крыша второго давно провалилась, прихватив с собой часть стены. А вот полукруглые палатки-ангары оказались почти не тронуты временем, но и по ним было видно, что из года в год их утюжили дожди, снег и сырость: черные пятна грибка покрывали их тут и там, а поближе к земле на материи поселился лишайник и мох. На противоположной стороне находился, судя по всему, импровизированный гараж, в котором бок о бок стояли, наверное, с десяток занесенных снегом гусеничных машин.

Но жутко было не столько от зрелища заброшенного и наполовину разрушенного лагеря, сколько от неестественной тишины, в окружении которой он стоял. Конечно, это была не абсолютная тишина пещер, но в то же время казалось, словно на окружающий нас лес накинули одеяло: все звуки стали приглушенными и тут же пропадали. Время уже давно перевалило за полдень, и вместе с сумраком через промокшую одежду начинал пробираться предательский холод.

– Что это за место?

– Будь я проклята, если я знаю, жеребёнок. В этом квадрате на карте не было нанесено никаких строений.

– Это временный лагерь, – Свити была сама очевидность. – Но не военный. Может быть, это лагерь какой-то экспедиции?

Она сказала “экспедиции”? Мне сразу вспомнилась записка, найденная в погребальной камере под Штальбарном. “Здесь Ископаемое не нашли. Аннбьорг попала заклинание. Два дня не в себе. Ушли Поларштерн”. Мог ли этот лагерь иметь отношение к той самой экспедиции? Да мог, почему бы и нет. Вот только каким ветром их занесло в этот лес?

– Джестер, мне кажется, этот лагерь построили те самые пони, которые занимались раскопками под Остовом. Помнишь, они оставили под землёй кожаный портфель?

– Помню. Но почему лагерь находится здесь? Свити, ты знаешь что-нибудь об археологической экспедиции под Остов?

– Нет, Джестер. Скорее всего, это была очень секретная экспедиция; возможно, организованная одним из Министерств…

Признаться, это место было настолько жутким, что оно приглушило даже мою вечную тягу к раскапыванию тайн прошлого. Но раз уж мы ввязались в этот поход, негоже было оставлять после себя вопросы без ответов.

– Похоже, что у нас есть лишь один способ узнать, что с ними всеми произошло. Вперед, дамы!

Мрачность этого места сама собой заставляла быть осторожными и, как минимум, глядеть под ноги. Было совершенно очевидно, что лагерь находился в том состоянии, в котором его оставили его обитатели. Впрочем, останков самих обитателей нам на глаза пока не попадалось, но если даже они и были, то все они находились либо в помещениях, либо глубоко под снегом. Хотелось, конечно, верить, что эти пони просто убежали из лагеря, побросав все своё добро, но вряд ли такой исход в этих краях на самом деле был лучше смерти. Как только мы пересекли границу маскировочной сетки, Свити пожаловалась на какие-то помехи в радио-эфире. Мы с Джестер надели гарнитуры карманных раций и услышали тихое потрескивание, словно от неисправной лампы. В лагере находился какой-то источник радиоизлучения, возможно – какой-то прибор, который повредился от сырости и времени. На всякий случай Свити просканировала лагерь Л.У.М.ом, но тот не обнаружил никаких форм жизни. Это нас немного успокоило.

Мы зашли в ближайшую палатку, которая оказалась местной столовой. Складные столы, стулья, разбитые столовые приборы – всё находилось в беспорядке и валялось на полу. Судя по количеству кухонной утвари, валявшейся здесь и там, в лагере могли одновременно обедать несколько десятков пони. Была ли это полная численность экспедиции, я не знала. Мы заглянули на кухню, отгороженную от обеденной части ангара изорванной во многих местах переборкой: там бардак был еще сильнее, чем в столовой, все было вымазано в липкой грязи, котлы и утварь валялись на полу, повсюду завелась мохнатая плесень, пропитав воздух отвратительным удушливым запахом. А вот следов еды не было – ни консервированной, ни сухих пайков.

Зажимая носы копытами, мы высыпали из столовой на улицу и жадно глотнули свежего воздуха. Конечно, запах плесени не шел ни в какое сравнение с запахом гниющей плоти, но, всё равно, приятного было мало. Казалось, что этот мерзкий запах въедался в нос, в одежду… Бр.

Следующая палатка-ангар была от нас через двор, и мы решили направится именно к ней. По логике вещей, одинаковые строения должны были выполнять более-менее одинаковые функции, поэтому я решила покончить с неприятной частью как можно скорее. Но не тут-то было: в палатке стояли раскладные койки, а по погнутой ржавой стойке с закреплённой капельницей и металлическим подносам рядом с кроватями я однозначно определила, что тут был лазарет. И если я думала, что в столовой пахло плохо, то теперь стало ясно, насколько я ошибалась! В палатке стоял непередаваемый букет из плесени, лекарств, нестиранного белья, разложения, продуктов пищеварения, и всё это перебивал запах хлорки. К горлу подступил ком тошноты, а глаза моментально заслезились. Какими словами описала всё это Джестер, я не передам, но это была впечатляющая тирада.

Никогда не любила всё, что связано с медициной. Даже в Стойле лично я предпочитала в лазарете лишний раз не появляться, даже на медосмотр. Особенно на медосмотр.

Остатки одеял на койках валялись как попало, а некоторые – так и вовсе на полу. Заправленной кровати не было ни одной. Это наводило меня на мысли, что в лагере бушевала какая-то болезнь, подкосившая сразу многих, но была ли это банальная простуда или же инфекция – сказать было невозможно. Может быть, экспедицию эвакуировали отсюда по воздуху, побросав в спешке и одеяла, и вездеходы? Но что-то мне подсказывало, что всё было совсем не так.

К спинкам кроватей были приделаны планшетки, на которых когда-то находились истории болезни, но, увы, бумага давно превратилась в отсыревшую массу, и прочитать что-либо было уже невозможно.

В дальнем конце лазарета одна койка стояла особняком. Она была расположена не поперек ангара, а вдоль, и со всех сторон её накрывали куски прозрачного полиэтилена. Этот импровизированный паланкин выглядел странно, неуместно, и оттого особенно жутко. Но если в палате была инфекция, то в нём, наверное, был определенный смысл. Вопрос только в том, кто от кого защищался?

Борясь с брезгливостью, я прошла между коек к полиэтиленовому паланкину. Прозрачный водонепроницаемый занавес сохранил материалы в относительной сохранности: даже постельное белье всё еще лежало на кровати, а на спинке висела планшетка с написанным химическим карандашом именем: “Аннбьорг Эвиг Сьот.”
“Во что же ты вляпалась, Аннбьорг? Что тут произошло?”
На тумбочке рядом с кроватью стояла фоторамка, с которой на меня смотрела совсем молодая кобылка. Это была кристальная пони с волнистой и черной, как смоль, гривой, очаровательными миндалевидными голубыми глазами и смешно вздернутым носиком. Стоя на фоне присыпанных снегом елей, она улыбалась счастливой белозубой улыбкой. Я видела очень мало фотографий кристальных пони и всякий раз завидовала их необычной внешности. У них даже глаза блестели как-то по-особенному.

Рядом с фоторамкой лежал портативный кассетный магнитофон в блестящем корпусе из нержавеющей стали. Немного подумав, я нажала на кнопку воспроизведения, и мне совсем не понравилось то, что я услышала. На фоне каких-то приглушенных животных звуков послышалось чье-то прерывистое дыхание, а затем раздался сбивчивый, испуганный голос взрослого жеребца.

“Меня зовут Колд Блад, доктор медицинских наук. Если вы слышите эту запись, значит, наша экспедиция погибла, а меня уже нет в живых... Как лечащий врач и главный санитар экспедиции... Я обязан рассказать о том, что здесь произошло. Под Штальбарном мы наткнулись на древнее захоронение. Радиоуглеродный анализ датировал останки эпохой Войны Племен... На сегодняшний день это самая древняя археологическая находка в Эквестрии. Но нам не повезло: наша младшая научная сотрудница, Аннбьорг, душа всей экспедиции и самая молодая участница, попала под действие заклинания, которое, как мы считаем, было призвано защитить останки от вандалов. Ни тогда, ни сейчас мы так и не смогли понять истинной природы этой магии... Поначалу ничего не происходило, и я диагностировал у Аннбьорг обычный шок, списав его на потрясение от увиденного. Я ошибался... Аннбьорг не пришла в себя ни в тот вечер, ни на следующий день.

Цель нашей экспедиции является высшей государственной тайной и неизвестна даже мне. Однако археологическая группа приняла решение покинуть место раскопок и в полном составе переместиться в Поларштерн, закрытый город к северо-востоку от Штальбарна. Аннбьорг была передана под моё наблюдение, в санитарный вездеход. На третий день у неё начался бред... Слова нечленораздельные, судя по всему, на нескольких языках: кристальном, эквестрийском и на неизвестном мне языке, в котором проскальзывали отдельные гортанные и фрикативные звуки. На пятый день у неё поднялась температура и началась лихорадка.

Настроение у всей экспедиции было подавленное... Все участники – особенно два её брата – были сильно эмоционально привязаны к девушке, и её болезнь ударила по морали группы. На седьмой день мы достигли гор и начали подъем. Бред моей пациентки не прекращался ни днём, ни ночью, и её громкие крики не давали нам спать: у некоторых участников начались кошмары, бессонница подкашивала личный состав и подрывала темп экспедиции. Отношения среди участников стали напряженные и, то и дело, срывались на конфликт. Я диагностировал у Аннбьорг сильное истощение и начал вводить глюкозу внутривенно, чтобы поддерживать её хрупкую жизнь. При попытке напоить её водой, моя подопечная едва не захлебнулась, так как она уже не контролировала мышечные сокращения. На восьмой день у неё начались сильные судороги, и нам пришлось привязать её к кровати и ввести успокоительное, чтобы Аннбьорг не повредила себе мышечные связки. Жар и лихорадка сохранялись. После перевала было принято решение разбить временный лагерь, так как продолжать движение в таких условиях было принципиально невозможно: все участники экспедиции были морально истощены и нуждались в терапии и отдыхе. Кроме того, работа по возведению лагеря отвлекла личный состав от нашего бедственного положения. Аналитическая группа, после долгих обсуждений, предложила прекратить экспедицию и эвакуировать весь личный состав по воздуху при помощи конвертопланов.

На девятый день картина изменилась: бред Аннбьорг и судороги прекратились, температура пошла на спад. К сожалению, девушка так и не пришла в сознание. Я попробовал дать ей щадящей еды, чтобы избежать атрофии желудка, но безуспешно. В лагере появилась надежда на выздоровление девушки.

На одиннадцатый день... Стало ясно, что надежды на поправку были преждевременными. За два дня температура упала ниже совместимой с жизнью, но Аннбьорг, вне всякого сомнения, была ещё жива. Пульс редкий, но стабильный, энцефалограмма показывает активность мозга, хотя таких показаний я никогда ранее не встречал. Судя по показаниям энцефалографа, Аннбьорг испытывала сильнейшую боль. Я прописал внутривенное введение обезболивающего, чтобы сохранить её нервную систему от самоповреждения.

День тринадцатый. Кровообращение практически прекратилось, пульс нитевидный. Я диагностировал... Необратитмый некроз внутренних органов, многочисленные внутренние кровоизлияния. Сохранялась спорадическая вялая двигательная активность. К сожалению, девушка умирала у нас на глазах. Я поделился своими выводами с руководством экспедиции, и было принято решение поддерживать жизнедеятельность пациентки до последнего. Я не спал уже десять дней...

На четырнадцатый день у Аннбьорг началась рвота кровью и слизью. Санитары, из числа добровольцев, полдня помогали мне очищать ей дыхательные пути. Эти ребята – настоящие герои, не всякий бы выдержал такое зрелище. В полночь я диагностировал... клиническую смерть. В лагере был объявлен траур. Один из братьев Аннбьорг пытался покончить с собой, и до утра я и моя коллега пытались привести его в чувство. Под утро он перегорел; бедняга проплакал навзрыд несколько часов, и Роузхарт едва успевала споласкивать носовые платки. С этого дня режим сна был введен принудительно, но безрезультатно.

На пятнадцатый день было решено придать тело Аннборьг земле. Но когда мы начали опускать тело в яму, у Аннбьорг внезапно случился рецидив: она открыла глаза и начала выкрикивать нечленораздельные звуки. От такого зрелища похоронная команда выронила носилки с телом и в панике убежала в лес. Похороны пришлось прекратить, чтобы вернуть участников. Как показало время, это было нашей самой большой ошибкой.

Убежавшие пони были найдены в лесу с рваными ранами, оставленными какими-то крупными хищниками, вероятно – волками. Судя по всему, поисковая группа отпугнула их. Пострадавшие были доставлены в лазарет.

К ужасу нашему, вернувшись к могиле, тела Аннбьорг мы не нашли. Один из участников экспедиции вернулся из леса сам, в состоянии белой горячки. При себе у него оказался острый кухонный нож. Мы подозревали, что тело Аннбьорг утащил именно он, но добиться от него членораздельного ответа нам так и не удалось.

После всех этих жутких событий стало ясно, что до Поларштерна нам не дойти. Мы попытались связаться по рации с большой землёй, но на всех частотах слышалось лишь шипение, и на наши настойчивые запросы о помощи никто так и не откликнулся. Проблема усугублялась тем, что дизеля для генераторов оставалось всего на четыре дня…

У пострадавших от укусов началось заражение крови. Санитары делали уколы от бешенства и вводили антибиотики, но их эффекта было явно недостаточно. Увеличивать дозировку мы уже не могли физически…

На следующий день я обнаружил поразительный факт: заражение крови имело не животную, а грибковую природу! Неудивительно, что антибиотики не сработали... С одобрения руководства я провел вскрытие на живом пациенте. То, что я увидел, я буду помнить до конца своих дней. Неизвестный грибок, стремительно размножаясь, замещал собой внутренние органы, костную ткань и даже ткани головного мозга. Мимикрируя под нервную систему, он придавал ей электрохимическую проводимость! Самое страшное было в том, что мы ничем не могли помочь больным. Заражение стремительно прогрессировало, и пациенты вели себя крайне агрессивно. Несколько санитаров были укушены при попытке сделать укол обезболивающего. Я обработал укусы антисептиком и наложил повязки.

Новые попытки связаться по рации так и не увенчались успехом. Создавалось впечатление, что кто-то или что-то глушит сигнал прямо из леса. К вечеру объявили чрезвычайное положение, и был открыт арсенал. А ночью в лагере случилась настоящая бойня.

Я проснулся от криков и звуков выстрелов. Пациенты, привязанные к кроватям, бесновались и стремились вырваться, рыча и брызгая зеленой слюной. Одному удалось вырваться, и я, защищая свою жизнь, выстрелил в него из револьвера. Я выглянул на улицу, но освещения в лагере не было. Я попытался добраться до административного здания, но на меня напали несколько участников экспедиции. У них... все лица... зубы... были в крови. Если кто-то однажды объявит меня трусом... Посмотрел бы я на ваши лица. Я заперся в подсобном помещении и просидел там до утра.

К утру всё стихло. Когда я выглянул из укрытия, на улице никого не было. Лагерь был совершенно пустой. В административном здании царил полнейший разгром. Повсюду была видна кровь. Когда я вернулся в лазарет, то увидел, что койки были пусты: кто-то выпустил всех пациентов на волю. Я попытался добраться до столовой, и там я нашёл их всех: они спали среди разбросанной еды и собственных испражнений. Осторожно, чтобы не разбудить их, я вернулся на улицу и добежал до арсенала, но он, как я и думал, был пуст. У нашей экспедиции было с собой всего несколько ружей для защиты от зверей, и, судя по всему, теперь они валялись где-то по лагерю. Одно ружье... я нашёл у радиорубки, но в нем не было патронов. Само радио было повреждено. Похоже, кто-то случайно выстрелил в него дробью. Везде была кровь.

Под вечер... Я попытался завести вездеход. Наверное... Наверное, я что-то делал не так, но машина не заводилась. Я ничего не понимаю в машинах, но я слышал что-то про холод... Наши механики каждый день давали машинам поработать, чтобы они не замерзли. Когда последний раз заводили эти вездеходы? Неделю назад? Пять дней? Похоже, я уже потерял счет времени.

Я собрал по лагерю столько еды, сколько смог найти и заперся в лазарете. Я облил все помещение хлоркой, чтобы отбить запах. Они проснулись... может быть, слышите, как они ходят снаружи? Если мне удастся пережить эту ночь, завтра я убегу отсюда... В револьвере у меня три патрона... Лучше замерзнуть в лесу, чем стать одним из них. Я не хочу умирать вот так... Милая Аннбьорг, прости, что мы не уберегли тебя…”

В записи послышался какой-то шум и вскрик доктора, затем раздался выстрел, затем еще один.

“Хлорка... Не действует... Они... Учуяли меня. Сейчас здесь будет вся... Стая? Хаха! Конечно же! Стая! Мои друзья теперь чертовы звери... Хах! Хахаха! Ххххахахахахаха! Гыыыыыы…”

Затем раздался еще выстрел, и наступила тишина.

Магнитофон еще некоторое время издавал какие-то невнятные звуки, но я остановила воспроизведение. Я… просто не знала, как реагировать на то, что я только что услышала. Мне было страшно, жутко, но все это казалось каким-то нереальным, словно история-ужастик, рассказанная на ночь. Останков доктора нигде не было видно, а это значило, что, скорее всего, его нашли те, кого он так боялся. Из профессионального интереса я заглянула под кровать, но ничего там не нашла. Ну конечно, револьверы не оставляют гильз...

– Додо, пойдем, – окликнула меня Свити Бот. – Если в лазарете была инфекция, она могла сохраниться даже на холоде.

Я бросила последний взгляд на полиэтиленовый паланкин; почему-то в голову пришла ассоциация с хрустальным гробом Белоснежки, и меня передернуло. Это место определенно действовало на мозги.

Я попробовала стряхнуть оцепенение, но реальность не хотела отступать. От клубившихся в палатке хлорных миазмов мысли путались, и мне срочно нужен был глоток свежего воздуха. Втроем мы вывалились из лазарета, и даже Свити Бот словно вздохнула с облегчением.

– Это место – один большой кусок дерьма, – Джестер смачно сплюнула на снег. – Не знаю, как вы, а я здесь не хочу оставаться ни одной лишней минуты.

– А что если нам попробовать оседлать один из вездеходов? Их там целая дюжина, авось какой и заведётся, – хотя, если честно, я слабо верила в то, что удастся запустить машину, которая двести лет мерзла тут без работы.

– Здесь кто-то есть, – подала голос Свити. – Что-то или кто-то.

– С чего ты взяла? – Джестер насторожилась и на всякий случай сняла с плеча гранатомёт.

– Мой Л.У.М. сходит с ума! Я вижу сигнатуры тут и там, но они пропадают быстрее, чем я успеваю их зарегистрировать.

Свити выглядела ошарашенной, даже испуганной. Я бы тоже испугалась, наверное, если бы часть моего мозга отказалась работать. Я положила копыто ей на шею и попыталась приободрить свою белоснежную подругу.

– Свити. Верь глазам своим. Тут никого нет.

– Есть, – Джестер вытянула копыто в сторону двухэтажного здания.

Посреди двора, там, где мы только что прошли, стояла пони. Она смотрела в землю, и я не могла разглядеть её лица за длинной, свалявшейся в колтуны гривой, которая мочалом свисала до земли. – Эй? – голос дал петуха, но я не решилась прочистить горло. – Кто вы?

Пони не шелохнулась. Она вообще, казалось, не двигалась, и если бы я не знала точно, что её только что тут не было, решила бы, что она так и закоченела посреди двора. Я моргнула, и видение исчезло. Двор был совершенно пустой.

– Какого... – Джестер стояла с дурным видом и часто моргала, как будто надеялась, что призрак вернется обратно.

– Свити, ты тоже это видела?

– Видела что, Додо?

Не сговариваясь, мы подбежали к тому месту, где только что находилась странная пони, но на снегу не было никаких следов – ни туда, ни обратно. Я стояла и ошарашено смотрела на снег, потому что я совершенно точно видела тут… существо. И Джестер её видела! Она не могла телепортироваться: была бы вспышка, звук! А тут...

Затылком я почувствовала, что на меня кто-то смотрит, и машинально обернулась. Лучше бы я этого не делала.

Существо, когда-то бывшее пони, стояло прямо перед нами, всего в десятке метров, и смотрело прямо на меня…

Вот только глаз у неё не было! Пустые глазницы с подтеками сукровицы на обтянутом иссиня-серой кожей черепе виднелись из-под слежавшейся черной гривы, свисавшей ей на лицо. Её нос атрофировался и впал, открыв взгляду забитые гноем ноздри. Позвоночник и рёбра уродливо торчали из-под шкуры, покрытой бурыми бесформенными пятнами, а черные вены спускались по ногам до самых растрескавшихся копыт.

– Ох, лягать тебя в зад... – прошептала Джестер. – Какая же она отвратительная уродина.

И тут пони открыла рот. Я приготовилась услышать вопль или шипение, но вместо этого кобыла издала совершенно неожиданный и жуткий звук – глубокую басовую гласную, которая становилась всё ниже, по мере того, как отпадала её челюсть. Этот звук, вибрирующий и оглушающий, эхом отразился от деревьев и ангаров, усилившись собственным эхом. И словно на зов, из под снега начали подниматься фигуры. Из домов, из-под обвалившихся палаток, и даже из старого вездехода появились одна, две три, десяток чудовищ, каким не место при свете дня: похожие на скелеты, покрытые мхом, лишенные какого-либо облика, четырехногие копытные кадавры, чьи кости были перекручены и сплетены, как корни вывороченного дерева.

Со всех сторон послышался отвратительный древесный скрип разминавших суставы чудовищ с горящими мертвенным зеленым светом глазами. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, а затем, как по команде, эти ходячие останки бросились на нас, с плотоядным рычанием и прытью, которой сложно было ожидать от существа, лишенного мышечной ткани.

Не потеряла самообладание, наверное, одна только Джестер, которая мгновенно сориентировалась и выстрелила гранатой в пасть ближайшему кадавру, отбросив его на пластиковую материю полукруглой палатки-ангара, бывшей когда-то столовой. Оглушительный взрыв разнес существо на куски веток и сучки, и вывел меня из оцепенения. Слегка замешкавшись, я вытащила-таки свой пистолет из кобуры и прицелилась, но мощный залп из тридцатисантиметрового хромированного револьвера Свити Бот оторвал голову моей цели.

Встретив такой яростный отпор, стая скелетоподобных хищников замешкалась, и я увидела, как рассыпавшееся было тело обезглавленного врага у меня на глазах стало собираться обратно.

– Двигаемся! Не стоим на месте! – крикнула Джестер, и мы побежали, стараясь не путаться друг у друга под ногами. Стая зарычала в один голос и рванула за нами, проигрывая в реакции, но значительно выигрывая в скорости.

– Ищем укрытия! – Джестер резко свернула вбок, и бежавший за ней монстр с размаху врезался в бревенчатую стену, потеряв половину конечностей. Впрочем, краем глаза я увидела, что и его болотно-зеленые кости вновь начали собираться вместе.

Один из врагов сбил было Свити с ног, но ударом механических копыт кобылка проломила ему грудную клетку, лишив кадавра возможности двигать передними конечностями. Я бросилась было следом за Джестер, но путь мне преградило ещё одно древесное отродье, спрыгнувшее передо мной с крыши дома. Я машинально выстрелила в него пару раз, но куда там! Мои пули пролетели между покрытых лишайником костей, а одна просто застряла у него за ухом. Кадавр зарычал, продемонстрировав мне полную пасть загнутых, как шипы розы, зубов.

Трезво оценив свои шансы, я собралась было броситься наутёк, как моего потенциального убийцу окликнули сзади:

– Эй, бревно! – кадавр повернулся на звук, и Джестер со всего размаху запихнула ему в пасть… открытый баллон от бензиновой горелки. В зубах у неё была зажата металлическая палочка – огниво! Одно движение, и зловредная тварь вспыхнула факелом, издав лютый предсмертный вой. Запах горящего топлива ударил мне в нос, но это был запах победы!

– Ищем факелы! Быстрее! – я, Джестер и избавившаяся от своего противника Свити бросились врассыпную, судорожно ища глазами подходящие слеги. Долго искать мне не пришлось. Возможно, это был не лучший выбор для боя, но со страху я оторвала от двери административного корпуса увесистый засов вместе с проржавевшим висячим замком.

– Джестер! – серая пони бежала ко мне с каким-то флагштоком в зубах, раздавая тычки встречным скелетам. Увидев мое импровизированное оружие, она невольно вскинула бровь.

– Не лопнешь с натуги, жеребёнок?

– Да уж что было. Лей давай! Свити, прикрой!

Джестер зубами оторвала крышку от очередного бензинового баллона и принялась смачивать бензином какую-то ветошь. За спиной у неё снежной кометой пронеслась Свити Бот, с хрустом протаранившая сразу нескольких чудовищ.

– Я не могу стрелять, Додо! Л.У.М. глючит!

– Отключи его! Стреляй на глаз!

– Голову себе отключи! Я же вам говорила, что тут кто-то есть! – Свити выпускала пулю за пулей, в полной мере реализуя потенциал своей внушительной хромированной пушки.

Наконец, наши факелы были готовы, и Джестер достала было огниво, но я успела поджечь свой засов об пролетевшее мимо обезумевшее горящее чудовище. “Вот теперь посмотрим, кто тут самая быстрая пони в Эквестрии!”
– Эффектно! – Джестер подожгла свой факел от моего и с разбегу вломилась в гущу врагов. Теперь она оказалась в своей стихи: кадавры были слишком тупы, чтобы пользоваться копытами и, пытаясь укусить Джестер за ноги, раз за разом получали по голове горящим флагштоком. Удивительно, но этого было достаточно, чтобы огонь перекинулся на них, словно на кучу сухого хвороста.

Загоревшиеся враги начинали метаться по лагерю, как полоумные, раскидывая огонь на палатки и срубы. Воодушевленные победами, мы раздавали жгучие плюхи направо и налево. Но радость наша была недолгой: в свете пламени пожара я увидела, как в проломе стены на втором этаже административного корпуса появился силуэт безглазой кобылы. По телу чудовища пробежала волна какой-то энергии, и на мгновение она как будто преобразилась, но я не успела рассмотреть её в деталях – слишком быстро всё произошло.

Мёртвая пони открыла свою пасть и издала свой басовый зов, но на этот раз ей вторил хриплый вой десятка одеревенелых глоток. Джестер, словно ужаленная, развернулась на месте; в её копытах уже был верный гранатомёт. Раскаленная граната прожужжала по морозному воздуху, но не попала в цель: невесть откуда взявшийся кадавр, размером крупнее остальных, подпрыгнул выше головы и встретил гранату собственным телом. Взрыв разметал его прямо в воздухе, осыпав нас горящими головешками.

– Они прикрывают ведьму!

Вокруг бушевал уже настоящий пожар, но не это было самое страшное: со стороны леса, со всех сторон на нас медленно шли новые враги. Когда они добрались до полосы света, я поняла, что с ними не так: почти у каждого их них недоставало какой-то части тела. Зато то, что осталось, было перетянуто свежими лозами, влажно блестевшими в отблесках пожара.

– Джестер, у них подкрепление!

Моя полосатая подруга мгновенно оценила ситуацию и, наскоро смастерив из бензинового баллона и горящей тряпки подобие гранаты, запустила этот снаряд в наступавшую толпу. Но, к нашему ужасу, пожара в стане врага не возникло. Шипя и испуская клубы пара, гнилая братия уверенно пробиралась вперед.

– Джестер, огонь их не берет! Нам нужно срочно что-то придумать! – все же Свити явно иногда любила сообщать очевидные вещи.

– Попробую их раскидать. Все в круг!

Мы встали спина к спине, готовые отмахиваться факелами до последнего, чтобы дать Джестер возможность перезарядить гранатомёт. Получалось у неё это неважно: один раз она даже выронила гранату в снег, но, на наше счастье, быстро нашла. Толпа гнилых пони, впрочем, всё надвигалась, и я поняла, что у Джестер просто не хватит гранат, чтобы раскидать их всех. В этот самый момент я увидела её: ведьма стояла на крыше радиорубки, освещенная пламенем, и магия пульсировала по её телу, расходясь от сердца до конечностей, и затем сжимаясь обратно. Лишь дыры пустых глаз оставались черными за вороной слежавшейся гривой. Тварь улыбалась.
“Аннбьорг”.

И тут меня осенило.

– Свити, радио!

– Что? – Свити посмотрела на меня в недоумении.

– На какой частоте были помехи?

– На всех!

– Можешь передать по радио что-нибудь очень громкое?

– Сигнал бедствия!

– Давай!

Свити зажмурилась, а её рог ярко засветился от нагрузки. Бежавший на Джестер кадавр споткнулся на ровном месте и полетел кувырком. Я же, выхватив пистолет и наведя красную точку прицела прямо в лоб безглазой ведьме, с остервенением спустила курок.

Ни один кадавр не попытался закрыть ведьму собой. Пуля вошла ей точно промеж глаз, разворотив череп и брызнув гнилой плотью в ночную темноту.

На площадке воцарилась тишина. На моих глазах неупокоенная ведьма, порождение древнего проклятья, потеряла опору и обвалилась там, где стояла. Свити упала на круп и зажала голову копытами. Стая деревянных исчадий вдруг остановилась, как будто не понимая, что произошло, и все как один воззрились на то место, где только что стояла их любимица.

А потом они начали выть.

Этот вой я не забуду никогда. Никогда и нигде я не слышала столько боли и тоски. Вой подхватывали все новые и новые кадавры, и я почувствовала, как от их нестройного хора у меня носом пошла кровь. Джестер зажала уши копытам и упала на снег. Красная пелена стала перед глазами, зубы, сведённые болью разжались, и пистолет, что я по-прежнему держала во рту, упал под ноги. Всё, что я чувствовала сейчас, была боль, боль в каждой кости, от зубов и до задних копыт. Голова моя, казалось, сейчас расколется, и мозг вытечет наружу. Я упала на снег рядом с Джестер, пытаясь заткнуть себе уши, но ужасный вибрирующий звук проходил и через тело.

Наверное, мы бы все погибли там, среди этого воинства мертвых, но вдруг с неба прилетела огненная стрела, которая вонзилась посреди массы врагов и оглушительно взорвалась, оставив облако сладковатого порохового дыма.

Боль внезапно начала отпускать. Я открыла глаза и сквозь кровавую пелену увидела, как с неба несется… “Небесный бандит”, запряженный грифоном! И не каким-нибудь грифоном! Это был Базилевс, а в когтях у него был его чудовищный лук!

Крылатый охотник вложил в лук еще одну стрелу, натянул тетиву и выстрелил. Стрела понеслась вперед с громким свистом, оставляя за собой дымный след. Через секунду раздался новый взрыв, и Базилевс заложил вираж, открыв нашему взгляду бок летающей повозки.

Часть борта была снята, а вместо неё на шкворне стоял тяжелый пулемет “Сторителлер”! И я знала, кто стоял за пулемётом! Мистер Бэкфайр, в полном камуфляжном обмундировании, в зеленой бандане, огромных черных очках и с сигарой во рту!

– Сюрприз, сучье вымя!

Святая Селестия, ох, и страшной же штукой оказался этот пулемёт! Когда Бэкфайр надавил на гашетку, я почувствовала, как меня подбрасывает над землей в такт его выстрелам. Каждый выстрел с легкостью разбирал деревянного кадавра на запчасти, осыпая поле боя гильзами размером с копыто. Базилевс закладывал медленный вираж, одну за другой посылая пиротехнические стрелы туда, где только что стояли враги, а теперь валялись лишь бесформенные сучья, и я видела, как одни за другими гасли зловещие глаза наших врагов. Уши мгновенно заложило, и я, можно сказать, даже комфортно себя ощущала, если не считать того, что я не слышала собственного голоса. Я лежала на земле, закрыв уши копытами и орала от радости, как полоумная, во всю глотку.

Джестер хотела было поддержать нашу небесную кавалерию огнём, но этого уже не потребовалось: стрелять было, в общем-то, не в кого. Бэкфайр прекратил огонь, и Базилевс опустил повозку на землю. Из “Бандита” высыпало больше двух десятков пони, что, насколько мне известно, превышало паспортную грузоподъемность летающей повозки раза этак в полтора! Как они туда уместились вообще?

Бэкфайр выкрикивал какие-то команды, и пони из Баттерфлая бросились вязать факелы и палить останки врага. Несколько пони бросились к нам, таща в зубах аптечки. Вдруг из толпы, растолкав всех, выскочил знакомый медный жеребёнок с вороной гривой, и со всех ног бросился в мою сторону и повис у меня на шее.

– Коппер? Как вы все здесь оказались? И что вообще происходит?

– Додо! – Коппер, не отпуская хватки, затараторила у меня над ухом с такой скоростью, что я едва успевала разбирать слова и ставить пробелы:

– Слава — Селестии — с — тобой — всё — в — порядке — я — так — перепугалась — прости — меня — пожалуйста — прости — я — не — думала — что — ты — серьезно — честное — слово — я — не — хотела — ты — ведь — простишь — меня — правда…

Где-то в этом месте Коппер пошла по второму кругу. Боюсь, тут бы мои приключения и кончились, потому что я умерла бы от удушья, но на моё счастье кто-то мягко оторвал кобылку от моей несчастной шеи.

– Мисс Коппер Вайр извела всю деревню, – Бэкфайр в своём полном обмундировании улыбнулся мне сверху вниз и помог встать. Надо сказать, в этом наряде тучный оружейник выглядел чертовски привлекательно. – Она едва не взорвала весь мой магазин и Баттерфлай вместе с ним только ради того, чтобы мы организовали эту экспедицию. А потом мы просто нашли вас по пожарам и разрушениям.

– Она заставила полдеревни лететь за нами?

Я посмотрела на это растрёпанное чудо, едва вошедшее в совершеннолетний возраст, смотревшее на меня огромными, красными от слёз глазами. Да, я помнила, что мне всё еще положено злиться на неё, но после того, что произошло за последнее время – будь я проклята, но я была по-настоящему рада её видеть!

– Вообще-то, нет, – Бэкфайр улыбнулся. – Все эти ребята увязались следом за ней.

– В смысле? – я изогнула бровь.

– Видишь ли, за эти дни Коппер стала… Как бы это сказать… Всеобщей любимицей. Почти все жеребцы нет-нет, да и глянут в её сторону. Включая вашего покорного слугу.

“Вот как? Ну и ну, вот вам и молодо-зелено” – я на секунду почувствовала укол зависти: за мной вот никто так не бегал, впрочем, не то чтобы мне это было сильно нужно…

Бэкфайр наклонился ко мне и прошептал на ухо:

– Додо, есть одна проблема… – я проследила за его взглядом, и увидела ту, кого надеялась уже никогда не увидеть. Хэк Рэнч стояла в Бандите, держась за поручень и мрачно смотрела на всё, что творилось вокруг. Её лицо освещали багровые языки пламени. – Всё-таки “Бандит” принадлежит ей. Но я думаю, она тоже пошла следом за Коппер.

Я отвернулась. Вокруг сновали пони с факелами в зубах. Лагерь был объят пламенем. Из тех зданий, которые не загорелись, жители Баттерфлая организованно доставали все полезные и ценные вещи, складывая их на снег.

– Мистер Бэкфайр, лагерь заражен инфекцией. Отсюда ничего нельзя брать! – прокричала я не своим голосом. – Если кому-нибудь в кровь попадет плесень, то Баттерфлай будет обречен. Все эти вещи нужно сжечь.

Бэкфайр пристально посмотрел на меня, кивнул и отправился раздавать новые распоряжения.

– Додо… – Коппер вновь нарисовалась рядом, и два блестящих от слёз глаза смотрели на меня из-под взлохмаченной чёлки – прямо как в том кошмарном сне. – Лучшие… – кобылка всхлипнула. – Лучшие друзья навсегда? – спросила она, протягивая мне копыто.

Но я так и не успела ей ничего ответить. Внезапно вся поляна осветилась под лучами десятка мощных прожекторов, и с неба раздался усиленный мегафоном голос.

– Вы окружены! Не двигаться! Положить оружие на землю! Сопротивление бесполезно!

Мы все как один посмотрели наверх и увидели, а также, наконец, услышали порядка дюжины винтокрылых летательных аппаратов – конвертопланов, похожих и на самолеты, и на вертолеты одновременно. Они вертикально снижались прямо на площадку лагеря, закручивая своими винтами снег и пламя в настоящие вихри и поливая ярким светом всех, кто находился внизу. Мы смотрели на это явление, разинув рты – ни я, ни охотники никогда в жизни не видели такого зрелища.

Еще до того, как конвертопланы приземлились, из каждого высыпало не меньше полудюжины солдат в форме, которую я уже видела – в ущелье Мицуми. Внезапно на территории лагеря стало очень тесно: на одного пони из Баттерфлая приходилось не меньше четырех вооруженных солдат в блестящих сферических шлемах. В одном они были совершенно правы: о сопротивлении речи не шло. Не открывая огня, солдаты Анклава оттеснили нас всех к административному зданию и взяли в кольцо.

Ничего не понимая, я оглядывала зеркальные забрала шлемов, за которыми не было видно лиц. В одном я была уверена: эти ребята явно прилетели по мою душу, и мне сейчас явно не светило ничего хорошего.

Полукруг солдат расступился, и на поляне появилась Эмеральд Грин. Вот, значит, какие у нее друзья. Выходит, Эмеральд действительно работает на Анклав. На пегаске красовался новенький бронежилет и неизменный ПипБак 148-го Стойла, а её соломенная грива была заплетена в тугую косу. Она обвела своим холодным взглядом наши ряды.

– Среди вас есть пегаска по имени Дэзлин Даск.
“Святая Селестия, что у неё с голосом?”

– Мы ищем её. Остальные нам не нужны.

У Эмеральд Грин не было голоса! Вместо этого из её глотки издавался бесцветный хрип, который она формировала в слова.

Ответа не последовало. Охотники молча смотрели на неё, а она – на охотников. Все знали, кто стоит перед ними, и каждый охотник знал, что именно Эмеральд была ответственна за нападение на Баттерфлай. Эмеральд усмехнулась.

– Я могу просто перестрелять вас всех. Но меня попросили не убивать без надобности. Поэтому я буду убивать по одному.

– Очко себе дёрни, сука! – один из охотников не выдержал, и бросился на пегаску, но еще до того, как кто-либо из солдат успел среагировать, Эмеральд ударом ноги запрокинула голову нападавшему. Послышался хруст шейных позвонков, а в следующее мгновение Грин всадила ему в шею пугающего вида армейский нож со стропорезом. Жеребец упал ей под ноги, хрипя и булькая кровью. Эмеральд вытащила нож из тела и вытерла его об одежду охотника.

– Итак, первый готов. Кто следующий?
“Ну уж нет! Из-за меня пони погибать не будут! Тем более так”.

– Я здесь, Эмеральд, – я вышла вперед. Мне было страшно, но решение далось мне легко: никто не будет умирать ради меня, а я не буду прятаться за чужими спинами. Я просто не стоила того, чтобы кто-то отдавал за меня свою жизнь. Если Эмеральд было что-то от меня нужно, следовало покончить с этим здесь и сейчас. – Я здесь. Что тебе от меня нужно?

Эмеральд Грин медленно повернула голову и посмотрела на меня. Во взгляде пегаски ясно читалось то, что она меня узнала. Она подошла ко мне практически вплотную и оглядела с ног до головы. Я попыталась выдержать её взгляд, но почувствовала, как помимо моей воли по телу пошли мурашки, а в колени предательски задрожали. Я отвела глаза в сторону.

Эмеральд протянула копыто и коснулась своего бывшего бронежилета.

– А ты смелая. В тебе живёт дух воина. Как жаль.

Удар наотмашь сбил меня с ног. Я почувствовала во рту омерзительно солёный вкус крови.

– Ты обвиняешься в нападении на вооруженные силы Эквестрии, уничтожении памятников исторического наследия и краже государственной собственности.

– Какой еще собственности? – я сплюнула кровь и попыталась было встать, но Эмеральд пинком отбросила меня обратно в снег. Одним движением пегаска распотрошила мои седельные сумки, и всё их содержимое высыпалось наружу.

– Ты похитила документ государственной важности, – Грин явно знала, что искать, поскольку из кучки моих вещей она безошибочно достала странички с древними письменами. – Ты обыкновенный вор, мародёр. По законам военного времени мародёрство карается расстрелом, не так ли, Дэзлин “Додо” Даск?
“Какого сена она несет?”
– Эти документы никому не принадлежат! Война закончилась двести лет назад, как и Эквестрия! И откуда ты знаешь, как меня зовут?

Эмеральд улыбнулась, глядя на меня сверху вниз. В сочетании с её абсолютно ледяным взглядом, улыбка получилась страшной.

– Полковник Эйсбрехер, прошу вас, доставьте эту преступницу на базу. Её место в карцере.

Из строя солдат вышел жеребец, достаточно старый для того, чтобы годиться мне в отцы. Он единственный был без шлема, и я могла разглядеть его: густая, местами седая, короткая львиная грива, жесткий взгляд проницательных глаз и длинный шрам на правом виске; довершала образ военная шинель с высоким меховым воротником, погоны со знаками отличия и многозарядный дробовик на боку. Гашетка боевого седла ясно намекала на то, что в случае чего снимать дробовик полковнику не придется.

Сопровождала его кобыла, в чёрном блестящем шлеме которой виднелась глубокая вмятина. Белый бинт, выбивавшийся из-под открытого забрала и здоровенная пушка с прицелом квадратного сечения позволяли утверждать, что именно по ней я стреляла тем вечером в ущелье. Увидев торчавшую за моей спиной винтовку, кобыла свела вместе густые чёрные брови и одарила меня совершенно непередаваемым взглядом.

Эйсбрехер сделал движение головой, и я сочла за лучшее подняться со снега и проследовать под его конвоем к ближайшему конвертоплану. Оказалось, что один из винтокрылых аппаратов был переоборудован в летающую тюрьму: вместо обычных бортов на конвертоплане была сварена решетчатая клетка, куда меня и посадили, у всех на виду, закрыв на замок.

Я обвела взглядом строй охотников в надежде найти своих подруг. Свити стояла в задних рядах и смотрела прямо на меня с болью во взгляде. Я попыталась улыбнуться ей, но улыбка вышла натянутой. А вот Джестер нигде не было видно.

Полковник Эйсбрехер запрыгнул в кабину, и пилот начал готовить машину к полёту, щёлкая тумблерами. Эмеральд торжествовала. Я видела, как в отблесках пожара горели её безумные глаза.

– Твоя знакомая, Додо, оказалась нам очень полезной. Мисс Хэк Рэнч согласилась сотрудничать с нами, когда мы вели раскопки, – при этих словах охотники расступились, и Хэк Рэнч вдруг оказалась совершенно одна. Она смотрела на меня исподлобья, и это был тяжелый взгляд. Грива её выбилась из-под повязки на лбу и падала ей на лицо.
“Что, не нравится быть крысой?”
– Да-да, мисс Даск. Ты не спасала её из шахт, как тебе казалось. Ты просто привела её с собой в этот ваш деревянный город и показала ей все свои находки. Прекрасная работа, мисс Рэнч. Вы оказали Эквестрии неоценимую услугу, за которую вас наградят по достоинству.

До меня с ужасом дошло, что Эмеральд только что приговорила Рэнч. Жить с этим ей не дадут. Поняла это и сама Рэнч: на глазах кобылка осунулась и посерела, а взгляд её стал пустым и затравленным. Но всё произошло не так, как я думала.

– Ах ты тварь! – раздался юный истеричный голосок, и из толпы выскочила взъерошенная Коппер. Я никогда не видела свою напарницу такой: сейчас она была похожа на маленькую огненную комету, готовую сеять хаос и разрушение. Но самое страшное было не это: в свечении её телекинеза парил раскрытый ошейник раба! В два прыжка Коппер оказалась рядом с Хэк Рэнч, и прежде, чем та успела среагировать, защелкнула ошейник у неё на загривке.

– Коппер, нет!!! – крикнула я в ужасе, но было уже слишком поздно: включенный ошейник, не найдя своего терминала, непрерывно и страшно запищал, перекрыв шум раскручивающихся винтов. Буквально секунды задержки хватило, чтобы Коппер успела отскочить от Рэнч, дикими, полными паники глазами смотревшей на ошейник на своей шее. Затем сверкнула оранжевая вспышка, и голову Хэк Рэнч расколола темная трещина – от подбородка до макушки.

Коппер только что убила Рэнч! Вот так, быстро и без колебаний!

Это был даже не взрыв – взрывов я навидалась в ущелье Мицуми Сато – просто лёгкий хлопок, сопровождавшийся серым дымком, вперемешку с облачком кровавой пыли. Работорговцы о своей безопасности заботились всегда. Потеряв опору в виде позвоночника, голова синегривой предательницы завалилась вперёд, сохраняя на лице гримасу ужаса. Она упала в снег, сделала два или три кувырка и остановилась. Красный фонтанчик крови брызнул из перебитых артерий, передние копыта безвольно разжались, и мёртвое тело Хэк Рэнч повалилось на бок. К счастью, сейчас я не видела её лица, но была уверена, что глаза по-прежнему широко раскрыты, так что Рэнч и после смерти взирает на собственную обезглавленную тушу.

Какой бесславный конец. Сейчас у меня не было ни капли жалости по отношению к этой законченной мрази, но чувство ужаса, рождённое в самом низу позвоночника распространялось всё выше, поскольку я видела лицо Коппер, которая уже вышла из оцепенения и, стоя под прицелом нескольких десятков винтовок анклавовских солдат, глядела на искалеченный труп без страха и отвращения. Нет, на её лице, которое мне было хорошо видно в профиль, застыло чувство удовлетворения содеянным!

Надо ли говорить, что Эмеральд глядела на всю эту сцену, не скрывая собственного торжества. Садистская улыбка не сходила с её страшного лица. Минус один свидетель, причём, чужими копытами. Похоже, эта ситуация полностью устраивала её. Рэнч – генетический мусор, лишённый даже рога.

Я же мучилась от чувства бессилия. Коппер сделала первый шаг на пути к тому, чтобы стать чудовищем. Мне очень хотелось привести её в чувство, не дать закрепиться в её сознании ощущению, что это кошмарное по своей сути убийство можно легко пережить. Ведь если так будет, она уже никогда не станет той Коппер, которую я знала.

Винты конвертоплана раскрутились, и импровизированная воздушная тюрьма оторвалась от земли. Больше всего я боялась, что пегасы Эмеральд Грин просто перебьют охотников из Баттерфлая, в отместку за поражение в неудавшемся набеге. Но, похоже, Эмеральд была кобылой слова – а может, у анклавовцев просто не было времени: весь вооруженный отряд оперативно погрузился на оставшиеся аппараты и поднялся в воздух, оставив моих друзей, как они были – среди догоравших обломков заброшенного лагеря. Затем эскадрилья разделилась: три машины, выстроившись клином, взяли курс на запад, а оставшиеся нестройным порядком полетели вдогонку за нами.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (11)
Новая способность: Холодная Кровь. Постоянная потребность выживать в условиях Северной Пустоши увеличивает ваш общий навык выживания на 10, а способность сохранять самообладание в опасных ситуациях даёт вам +1 очко к харизме и +10% к сопротивлению урону.

In Young Pony’s Life …

Меж Звёзд

Луч света или как важно быть брони.

Одиночество ночи

Рыцарь, Ладья и Принцесса

Это не я

В Эквестрии богов нет!

Опыление

Распечатывая Магию

Дружба ли это?

Fallout: Equestria - Ископаемое (The Fossil)

Глава 10: Белоснежка