Фоллаут: Эквестрия. Обречённые

Пролог. Трюм

Типпи Дегару, пятнадцатилетняя сереброшкурая единорожка, подняла голову, с трудом открыла слипшиеся от гноя глаза и медленно посмотрела по сторонам. Желудок, измученный вчерашним тошнотворным ужином и ночным штормом, скрутила болезненная судорога. Кобылка застонала и слабо всхлипнула – всё тело болело, как после недели допросов в зебриканской Палате Истины. Старый каторжный корабль «Касабанга», испокон веков возивший заключённых на угольные шахты пустыни Навиру, изрядно потрепало этой ночью. Дряхлая посудина, скрипя и содрогаясь проржавевшим корпусом, попеременно ложилась то на правый, то на левый борт; и всякий раз несчастные обитатели трюма перекатывались в своих тесных клетках от одной стенки к другой, сталкиваясь и получая всё новые синяки и шишки. Первое время было очень страшно, казалось, ещё немного, и прогнившая лоханка переломится пополам, но спустя несколько часов таких вот кувырканий узники всерьёз стали подумывать о том, что смерть во время кораблекрушения выйдет гораздо предпочтительнее этого бесконечного аттракциона. Шторм прекратился только на рассвете, дав бедным пони возможность зализать раны и хоть немножко поспать.

Типпи не спалось. Она была самой младшей в клетке, соседи всячески оберегали юную спутницу от травм этой ночью, так что не боль от ушибов мешала ей забыться. Просто все десять дней, проведённых в трюме, она только и делала, что хлебала мерзкий суп, сваренный из очисток вперемешку с тухлой рыбой, что на зебриканском языке именовался «баландой», и дрыхла, ибо больше заняться было абсолютно нечем. Её спутники по несчастью — пони взрослые, почтенные и очень ограниченные, могли болтать до бесконечности, обсуждая по кругу одни и те же проблемы, но юная кобылка, привыкшая к другому стилю общения и иным собеседникам, очень быстро перестала прислушиваться к их бессмысленным разговорам…

Где-то над головой послышался характерный булькающий звук, и секунду спустя что-то тёплое потекло по её спине. Случись подобное ещё совсем недавно, она мгновенно бы вскочила на все четыре копыта, негодующе вопя и энергично отряхиваясь, но сейчас лишь скривилась и поджала уши. Клетки с депортированными пони располагались в четыре яруса, полом им служила всё та же решётка, правда, расстояние между прутьями было значительно меньше, чтоб копыта не проваливались в щели. Лежать на таком «полу» было очень неудобно, но главной проблемой оказалось то, что разного вида нечистоты с верхних ярусов беспрепятственно лились и сыпались на головы обитателей нижних «этажей». И хоть ёмкости соответствующего назначения имелись в каждой клетке, тухлая пища и постоянная качка зачастую не давали возможности заключённым вовремя добежать до спасительных сосудов. Разумеется, хуже всего приходилось узникам, обитавшим в самом нижнем, первом ярусе. Типпи, как всегда, повезло и не повезло одновременно. Повезло, что на самое дно она не попала, а не повезло в том, что её запихнули во второй ряд. Шёрстка несчастной кобылки слиплась от омерзительной жижи, шкурка страшно зудела, а жалкого количества воды из опреснителя, что им выдавали, не хватало даже для питья. Всемогущие Духи Океана, до того как единорожка попала на борт «Касабанги», она искренне считала, что полгода, проведённые в понигетто города Эпплсид, являлись самым жутким периодом в её жизни. Прозрение наступило в конце первого дня плаванья в трюме этого вонючего корыта. Впрочем, здравый смысл подсказывал Типпи, что, после того как пароход бросит якорь в гавани Зонгея и депортированных пони запихнут в недра жутких Навирийских шахт, нынешнее путешествие будет восприниматься ею как весёлый и беззаботный морской круиз…
Кобылка хмыкнула и устало прикрыла глаза. Что делать, когда поговорить не с кем, а любое воспоминание о прошлом вызывает лишь приступ тяжёлой боли? Остаётся заняться каким-нибудь бессмысленным делом. К примеру, решать в уме математические уравнения или сочинять стихи. Типпи не была искушена в поэзии или математике, зато обожала географию, а карту Безбрежного океана, по которому плыл, переваливаясь с волны на волну, их пароход, знала буквально наизусть. Поэтому кобылка принялась вновь, как вчера и позавчера, вычислять курс корабля, пытаясь выяснить, в какой именно точке пространства он находится в данный момент. Занятие абсолютно бесполезное, но не лишённое определённого смысла: к примеру, не так давно Типпи точно предсказала время прибытия «Касабанги» в Порт-Окс.

«Значит так, — размышляла она, стараясь не обращать внимания на боль в желудке, — мы вышли из Порт-Окса три дня назад, под завязку набив угольные ямы. Сейчас начало лета – самое тихое время года в здешних широтах, за полторы недели всего один шторм, причём не самый сильный. Десять к одному, что капитан нашей лохани, экономя время и уголь, пойдёт к Зонгею кратчайшим путём, без захода в гавань Сулуланда, ведь это лишние два, а то и три дня пути. Если предположить, что «Касабанга» движется со скоростью шесть узлов… больше из раздолбанной машины просто не выжать, получается, что мы сейчас проходим к западу от архипелага Марракуд… Интересно. Ну-ка, госпожа Дегару, напрягите свои заплесневелые полушария и перечислите всё, что вы знаете об этом скопище кусков суши!

«Пожалуйста, если вы так настаиваете… Марракуд включает в себя три десятка обитаемых и несколько сотен необитаемых островов, главный остров – Умпарус, на котором, собственно, и находится Сулуланд. Архипелаг принадлежит империи Зебрика последние сто пятьдесят лет… Что ещё? Население… Семьдесят процентов – этнические пони, заселившие острова примерно тысячу лет назад. Двадцать пять – зебры, пять – остальные расы. Губернатор провинции и вся администрация исключительно полосатые, пони входят в местный сенат с правом совещательного голоса, не более того. Большая часть зебр проживает в Сулуланде и занимается коммерцией, тогда как пони обитают в основном в деревнях и рыбачьих посёлках. Главный предмет экспорта – вяленая рыба, копра, каучук и пряности… Достаточно, госпожа учительница, я могу сесть?»

Типпи с тоской посмотрела на неровный, весь в потёках ржавчины, борт парохода. Эх, будь у неё сверхсила, словно у героя серии комиксов Капитана Стальное Копыто, она несомненно попробовала бы пробить его насквозь одним сильным ударом и выскочить наружу. Хотя нет, не выйдет. Её клетка находится значительно ниже ватерлинии, а значит, через пробоину внутрь хлынет тугая струя тёплой забортной воды. Правда, учитывая сложившиеся обстоятельства, это не самый худший конец, не так ли, госпожа Дегару? Нет, разумеется, это ложь, она не из породы слабаков, которые чуть что сразу поднимают лапки кверху! Ей удалось выжить в гетто, одной, без помощи родных и друзей. Выживет и здесь…

Где-то вдали лязгнула металлом дверь, затем послышались неторопливые шаги. Единорожка вытянула шею, пытаясь разглядеть в слабом свете ламп, кого ещё принесло на их головы. В следующее мгновение сердце пронзила раскалённая игла страха. Охранники. Только их сейчас не хватало для полного счастья. И идут, как назло, по её ряду, неторопливо, вальяжно помахивая хвостами, заглядывая в каждую клетку. Выбирают.
Типпи уткнулась мордочкой в передние ноги и попыталась как можно сильнее вжаться в решётчатый пол. Нет, только не меня! Кого угодно, только не меня! В других клетках полно красивых кобыл, возьмите лучше их! Решительный боевой настрой сменился страхом, липким, животным страхом. Страх попасть в копыта скучающих мерзавцев, которые могут сделать с тобой всё что угодно, оказался настолько сильным, что погасил остальные чувства. Охранники заглядывали в трюм почти каждый день. Иногда кобылки, уведённые наверх, возвращались, едва волоча ноги, избитые, с потухшими навсегда глазами, иногда нет. Начальству было плевать на то, что их подчинённые творили с пленницами, главное чтобы погибших было не слишком много.

Охранники… Вот кого Типпи ненавидела лютой ненавистью, и не важно, есть ли на их шкурах полоски. Когда зебрикане устроили в Эпплсиде гетто для пони (на их языке оно называлось «крааль»), им понадобились помощники, следящие за порядком внутри периметра. Был объявлен набор в ряды «видилиума» – иррегулярных полицейских сил, набираемых из местного населения. Единорожке не верилось, что кто-нибудь из пони добровольно пойдёт сотрудничать с оккупантами, но желающих было настолько много, что все вакантные места оказались заняты в течение двух дней. Что характерно – первыми кинулись записываться в «видилиты» типы из числа самых активных горлопанов-патриотов, что громче всех вопили «лучше быть распятым, чем полосатым» на предвоенных митингах. Сейчас же они расхаживали по узким улицам гетто в высоких чёрно-белых полосатых кокардах, вооружённые тяжёлыми дубинками, и были готовы пустить их в дело против любого бедняги, показавшегося хоть чуть-чуть подозрительным. Выслуживаясь перед начальством за свои жалкие привилегии – усиленный паёк, неприкосновенность для близких родственников и прочие льготы, они не щадили никого.
Примечательно, что, ища способ заработать на жизнь, Типпи постоянно покидала гетто одна или в компании бесстрашных жеребят-подростков, просачиваясь сквозь многочисленные лазейки и тайные проходы. Несколько раз она попадала в копыта полосатых патрульных, по большей части солдат Восьмого «Каменного» легиона, традиционно комплектующегося уроженцами высокогорных провинций Махрум и Локхар. И всякий раз нарушителей без слов отпускали на все четыре стороны, ибо суровым полосатым горцам претила сама мысль войны с мирным населением.

Подобное противоречие поначалу изумляло кобылку – соотечественники вели себя страшнее оккупантов, но постепенно она поняла, что охранниками в обществе, где не работают законы, как правило, становятся всякие подонки, вне зависимости от цвета шкурки. Вот и здешние зебриканские охраннички, что следили за порядком на борту «Касабанги», похоже, были набраны из числа самых гнусных негодяев, которых можно встретить далеко не в каждом порту.

Топот копыт приближался, сердце Типпи колотилось всё сильнее. Да что же это они так медленно тащатся? Самая страшная пытка – пытка неизвестностью, и полосатые ублюдки, похоже, великолепно осведомлены об этом…
Шаги стихли. Остановились. Остановились напротив их клетки… Мамочка, папочка, Селестия, Луна, да хоть кто-нибудь, сделайте так, чтобы они двинулись дальше…

— Чего уставился? На кой ляд тебе сдалась эта мелкая лошарка? Тут же смотрть не на что! — хрипло бросил один из охранников.
— Не скажи, — фыркнул его товарищ. — Глянь, какая у неё шкурка. Если грязь смыть, вообще глаз не отвести будет! Главное снять аккуратно, без разрывов.
— Зачем тебе её шкура, дурень?
— Убони подарю. Та всякий раз, как с кровати встаёт, жалуется, что пол холодный и копыта мёрзнут. Пусть постелет под ноги. За такую красоту она мне неделю бесплатно давать будет.
— Так уж и неделю, — засмеялся второй. — Дня три, не больше.
— Да хоть и три дня. Знаешь, какие у неё пышные ляжки.
— Как хочешь, эту, так эту. Только рог я себе заберу. Мне ручка для ножа новая нужна…

Типпи слушала неторопливый диалог, и её «драгоценная» шкурка дрожала мелкой дрожью. Сначала она решила, что двое полосатых садистов специально пугают свою новую жертву, дабы окончательно сломить её волю к сопротивлению, но быстро поняла, что ошиблась. Охранники разговаривали меж собой на «зебро-пиджине», искусственном языке моряков зебриканского флота. Этот синтетический язык, вобравший в себя основные слова диалектов Империи, позволял матросам из разных провинций легко понимать друг друга. Единорожка знала его, так же как и основные наречия зебрикан, практически в совершенстве, но держала своё знание втайне от других. Охранники, разумеется, не могли догадаться, что их новая жертва поймёт хоть слово из беседы, значит… О нет! Они обсуждали это всерьёз! Негодяи действительно собирались сначала изнасиловать её, а затем… Затем содрать шкуру и отпилить рог! Селестия, Луна, за что? Чем же я так перед вами провинилась?!

Лязгнул засов, со скрипом отворилась дверь. Удар копыта обрушился на беззащитный бок кобылки.
— Вставай, лошарка! — рявкнул охранник на ломанном эквестрийском. — Ты шпионка, и тебя надо допросить. Шевелись, живо!

Типпи пискнула и как можно быстрее поднялась на ноги. Самое страшное уже произошло, а раз так, то поздно закатывать истерику. Если она будет копаться, это закончится побоями, а ей требуется сохранить все силы. Лежащая рядом госпожа Клокус, пожилая учительница младших классов, милая, хотя и несколько занудная кобылка, подняла голову, явно пытаясь высказать протест, но её муж, господин Гро, толстый, растерявший прежний лоск адвокат, торопливо заткнул супруге рот копытом и навалился сверху. Слова возмущения всё равно не остановили бы охранников, зато дали бы им прекрасный повод пустить в дело дубинки, после чего госпоже Клокус пришлось бы худо.

Попрощавшись кивком головы с сокамерниками, Типпи впервые за десять дней покинула клетку. Ноги слушались плохо, и единорожка принялась активно их разминать на ходу, стараясь не отставать от своих мучителей. Липкий оглушающий страх ушёл, уступив место злой решимости. Она уже знала, что её шкурка никогда не украсит комнату зебриканской проститутки, так же как рог никогда не станет рукояткой ножа. Даже если ради этого ей придётся погибнуть. Главное – выйти на палубу, а там посмотрим…

Ржавая дверь отворилась с противным скрипом, и Типпи пошатнулась, вдохнув полной грудью струю чистого, невероятно свежего океанского ветра. Бедняжка столько времени провела в тёмном, пропитанном вонью нечистот трюме, что солёный бриз и яркий солнечный свет едва не свалили её с ног. Охранники, привыкшие к подобной реакции, загоготали и погнали несчастную пленницу энергичными пинками. Она шла щурясь, практически ничего не видя перед собой, полностью дезориентированная в пространстве. В сердце начала нарастать волна паники.
«Если сейчас меня вновь запихнут в помещение – я погибла, — лихорадочно думала Типпи. — Тогда придётся драться и надеяться, что умру раньше, чем…»
— А ну стой, ишь, разогналась! — рявкнул конвоир.

Единорожка послушно остановилась. Яркие сполохи перед глазами постепенно исчезали, ещё минута-две, и зрение полностью восстановится. Охранник принялся разворачивать лежащий на палубе серый брезентовый шланг, снабжённый узким медным наконечником с держателем для зубов.

— Становись к стенке, лошарка! А то от тебя воняет как от выгребной ямы.
Он повернул запорную рукоять, и в следующий миг поток холодной солёной воды обрушился на кобылку. Та на секунду задохнулась, а затем начала энергично вертеться, подставляя потоку загрязнённые части тела.
«Что бы ни случилось, а я умру чистой, — лихорадочно думала она. — Главное – выждать правильный момент!»
Наконец импровизированный душ иссяк, её добровольный «банщик» повернул кран и принялся сворачивать рукав. Второй охранник, тот самый, что претендовал на шкуру, подошёл вплотную и принялся её бесцеремонно разглядывать.

— Пойдёт, — резюмировал он наконец. — Шикарная шерсть. И густая. Убони оценит.
— Думаешь? — скептически фыркнул приятель. — Цвет неравномерный, пятна какие-то уродские, и вообще…

Пользуясь тем, что всё внимание негодяев сосредоточилось на разглядывании слабых узоров, покрывающих её шкуру, Типпи напряглась, засветила рог и захватила телекинезом деревянную рукоятку крана. Миг, и брезентовый рукав изогнулся, словно гигантская змея, извергая поток воды.

— Ах ты… — нецензурно взревел охранник, получивший удар медным наконечником прямо под хвост, — ты что кран не закрыл, дурень!
— Да закрыл я! — возмущенно рявкнул второй, — наверное, вентиль срезало…
Пользуясь всеобщей суматохой, стоящая доселе неподвижно единорожка внезапно сорвалась с места и кинулась к борту.
— Держи су-у-у… — взвыл любитель тёплых понячьих шкурок и захлебнулся собственным криком, когда задние копыта Типпи ударили ему в морду, ломая нижнюю челюсть. Знаток холодного оружия, лязгнув зубами, попытался схватить её за хвост, но промахнулся и лишь прикусил себе язык. В два прыжка беглянка подлетела к борту и легко перемахнула через леера ограждения. На мгновение перед глазами распахнулась кобальтовая синь океана, а затем Типпи стрелой вонзилась в воду и игривые волны сомкнулись над её головой.