Обретенная Эквестрия. Части 1-2
Глава 4. Важное решение.
На похороны сошлись соседи почти со всей деревни. Батю положили рядом с могилой матери и Олеси. Воткнули в рыхлую землю простой деревянный крест, отец Никодим вдоволь намахался кадилом, затем пошли речи… Я смотрел на ритуальные действия и чувствовал себя словно во сне. Рассудок отказывался верить в случившееся, было невозможно представить, что этого спокойного, молчаливого человека больше нет.
Он почти не ошибся в сроках своей смерти и умер спустя одиннадцать дней после памятной беседы. За эти несколько коротких суток с ним произошла чудовищная метаморфоза – высокий статный мужчина, как говорится, «косая сажень в плечах», превратился в сморщенного худого гнома, у которого вылезли все волосы и выпали зубы.
На наше счастье, старые опытные соседки, схоронившие не одного родственника, взяли на себя организацию похоронных хлопот и поминок. Я снабдил их деньгами да пару раз скатался в город за деликатесами.
Таким образом, благодаря трудам заботливых бабушек, мы оказались избавлены от забот. Поминки устроили в помещении недавно открытого кафе «Скобарь», и именно туда потянулись соседи пить самогон и вспоминать Егора Радченко простым, добрым словом. Мы, решив, что появимся там несколько позже, отправились домой. Когда проходили мимо библиотеки, закрытой по причине траура, Искорка внезапно остановилась и посмотрела на меня.
— Зайдём? — тихо спросила она.
— Давай, — мне было всё равно.
Внутри было сумрачно и тихо. Единорожка уселась на своё привычное место и приглашающее махнула копытом, дескать, устраивайся. Я присел на краешек стула. Больше всего на свете мне хотелось запереться в своей комнате, зарыться лицом в подушку и просто лежать, стараясь ни о чём не думать.
— Макс, — серьёзно сказала поняшка, — Я безмерно благодарна тебе и папе за всё, что вы для меня сделали. Если бы не ваша помощь, мои кости давно были бы перетёрты в муку и добавлены в комбикорм. Впрочем, вы спасли не только жизнь. Вы помогли мне обрести самоуважение, дали образование, показали цель в жизни, я этого никогда не забуду…
— Но? — с лёгкой усмешкой спросил я.
— В смысле?
— Обычно такие хвалебные спичи всегда оканчиваются коротким союзом «но».
Искорка смутилась, опустила голову и затеребила копытом край скатерти.
— Я не могу забыть всего того, что он нам рассказал.
— Об Эквестрии?
— Да.
— Надеюсь, ты не собираешься всерьёз принять его предложение. Я имею в виду идею о возрождении свободной страны пони.
— Собираюсь!
— Ох, прекрати! Ты перечитала книжек, где мужественные герои в одиночку спасают планету. Опомнись, мы живём в реальном мире. Да и зачем тебе это нужно?
— Что значит «зачем»?
— Ты – свободная пони, живущая среди друзей…
— Прости, но ты ошибаешься! — Искорка в волнении вскочила на ноги и прошлась по комнате.
— В чём?
— В степени моей свободы. Позволь напомнить, что в твоей комнате на шкафу лежит жестяная коробка, а в ней пожелтевший листок бумаги, где чёрным по белому написано, что я – твоя собственность.
Её слова были словно плевок в лицо.
— Не стоило тебе так говорить, — медленно сказал я вставая. — Давай на сегодня закончим беседу.
— Нет! — воскликнула она и подскочила к двери, явно пытаясь помешать мне уйти. — Нет, мы должны, наконец, объяснится! Можешь назвать меня неблагодарной скотиной, но нужно наконец-то расставить все точки над «ё»!
— Хорошо, чего ты хочешь? Неужели всерьёз думаешь, что я не даю тебе свободу из глупой прихоти?
— Нет, конечно! В этом и заключается весь ужас – пони по определению не могут быть свободны, как не могут быть свободны коровы или козы.
— Раз так, то к чему наш спор?
— Потому что появился крошечный шанс изменить ситуацию.
— Нет никакого шанса. Государство свободных пони – это утопия. Кроме того, не забывай о законах исторического развития. Рабский труд непродуктивен. Рано или поздно пони получат равные права, нужно только прождать!
— Сколько? Пятьдесят? Сто лет? Боюсь, мне не хватит всего мифического долголетия. Да и в конце концов, я – молодая, взрослая кобылка, хочу обзавестись семьёй, нарожать кучу детей.
— И в чём, собственно, дело? Если встретишь симпатичного жеребца, я просто куплю его, и все дела, — бросил я, потом понял что, сморозил глупость, прикусил язык, но было уже поздно.
— Купишь! — взвилась она. — Купишь?! Да ты хоть сам-то понял что сказал?!
Никогда мне ещё не доводилось видеть Искорку в таком гневе. Её глаза пылали, грива встала дыбом, копыта яростно рассекали воздух. Признаться, в какой-то момент я решил, что она сейчас бросится в драку.
— Успокойся! Прекрати истерику немедленно!
Как ни странно, но мои слова возымели действие. Единорожка замолчала, опустилась на передние ноги, поджала уши и закрыла глаза. Я вновь уселся на стул.
— Извини, — не поднимая век, произнесла она. — Извини, пожалуйста.
— Ничего страшного.
— Нет, я не должна была… Ты теперь, наверное, будешь считать меня сумасшедшей истеричкой, да?
— Прекрати и успокойся.
— А я уже почти спокойна. Просто мне очень хочется, чтобы ты понял… Давай представим себе пасторальную картинку: я влюбляюсь в красивого парня и… выкупаю его у хозяев. Выкупаю сама, мне удалось за эти годы скопить небольшую сумму денег, так что даже не понадобиться твоя великодушная помощь. Мы вместе строим дом, помогаем тебе вести хозяйство и всё такое, у меня рождается три – четыре весёлых жеребёнка. Здорово, правда?
— Да, совсем неплохо.
— Но представь на секунду… Понимаю, что такие вещи нельзя произносить вслух, но вдруг… с тобой происходит какое-то несчастье и ты… покидаешь этот мир. От подобных вещей ведь никто не застрахован, верно?
Я молчал.
— Тебе рассказать, что случится после?
Я молчал.
— Всю мою семью – меня, мужа и жеребят – погрузят в фургон и для начала отвезут на ветеринарный пункт. Там усталый ветеринар, через руки которого каждый день проходит десятки животных – коров, лошадей, свиней, собак, кошек и… пони, внимательно нас осмотрит и выпишет справки. Если у кого из малышей окажется дефект – ну, там, неправильный прикус или косоглазие, врач, скорее всего, отправит его на утилизацию. Чтоб не портил породу, так сказать… Затем аукцион. Нас выведут на помост, вокруг которого будут сновать фермеры и хозяева небольших заводов или какие-то мутные типы с короткими липкими пальцами. Начнётся торг, дети будут заглядывать мне в глаза и спрашивать… «Почему мы не идём домой», а я… я…
Тут у неё в горле забулькало и она замолчала.
— Постой, — осторожно начал я, — не надо себя накручивать!
— Всего раз в жизни! Понимаешь – раз в жизни я стояла на том самом помосте, но до сих пор просыпаюсь с криком, когда мне снится этот день! А ведь я тогда была совсем крохой, не старше четырёх лет! Говорят, что те, кто пережил куплю-продажу несколько раз, привыкают и даже начинают находить в своём положении смешные моменты, но я не хочу пережить этот кошмар снова! И тем более смотреть, как распродают моих собственных детей! Лучше умереть…
Я присел рядом на корточки, обнял за шею, прижался щекой к её мохнатой щеке. И тут она заплакала. Никогда раньше мне не доводилось видеть, как она плачет, даже в самые тяжёлые моменты глаза Искорки оставались сухими. Но сейчас она ревела, как ребёнок. Мне, толстокожему болвану, наконец стало понятно, как сильно единорожка страшится будущего, сколько тёмного ужаса накопилось в её душе за эти «безмятежные» годы. Я ласково гладил чёрную гриву, бормотал слова утешения, но на сердце у меня лежал тяжёлый камень.
Прошло несколько дней. Мы с Искоркой почти не разговаривали и старательно избегали встреч. Не потому что злились друг на друга, просто обеим было стыдно за ту глупую размолвку. Но вот в один из вечеров я толкнул тяжёлую дверь библиотеки и вошёл внутрь.
Единорожка как раз распекала какого-то вихрастого мальчишку с озорными глазами.
— Если ещё раз замечу, что ты разрисовываешь книги, отберу абонемент и больше не пущу на порог! Тебе ясно?
— Ясно, — тянул мелкий негодник. — Тётя Искорка, не надо только мамке рассказывать, я честно больше не буду…
— Ты мне это в прошлый раз обещал, и чем всё закончилось?
— Ну пожалуйста!
— Иди с глаз моих, и если опять…
— Спасибочки! — крикнул он, пулей вылетая на улицу.
— Вот и заводи после этого потомство, — вздохнула она. — Насмотришься на таких обормотов и задумаешься, стоит ли время терять.
— Золотые слова, — улыбнулся я. — Ты уже всё, или ещё будут посетители?
— Всё, слава Селестии.
— Отлично. Тогда поболтаем.
Она опустила голову и поджала уши.
— Ты очень на меня сердишься, да?
— Сержусь? Прекрати. Да и за что?
— Ну, как же – устроила истерику в день похорон, обвинила тебя Дискорд знает в чём, затем ревела как последняя дура.
— Давай оставим это, ладно? В конце концов, в тот день мы оба были не в лучшей форме. Мир?
— Мир! — воскликнула она с облегчением. — Сама не понимаю, что на меня тогда нашло.
— Просто высказала то, что годами копилось в душе. В этом нет ничего плохого.
— Ты даже не представляешь, как я боюсь снова попасть в кабалу. Иногда лежу без сна всю ночь напролёт и думаю, думаю…
— Понимаю. Я тоже в первые дни валдайской заварухи не мог заснуть. Лежишь где-нибудь в подвале на бетоне, и вроде бы и выстрелов не слышно, а всё равно, как закроешь глаза, всё видишь ребят, с которыми ещё совсем недавно в футбол играл и к девчонкам в окно общежития ползал. А теперь их нет, а ты есть. И мучает вопрос «Почему»?
Искорка кивнула и положила мордочку на передние копыта. Похоже, она была рада, что конфликт благополучно исчерпан. Но я пришёл сюда не только за этим.
— Послушай. Возможно, ты уже не помнишь, но однажды, много лет назад, когда мы только познакомились, я спросил тебя, о чём ты мечтаешь.
— Помню, — улыбнувшись, сказала она.
— Твой ответ будет тем же?
— Не совсем. Тогда я сказала, что мечтаю попасть в Эквестрию, но теперь мы знаем, что этого, увы, недостаточно. Сейчас мой ответ будет таким – возродить Эквестрию к жизни.
— Хорошая мечта. Ну а есть у тебя желание не столь глобальное, которое можно выполнить уже сейчас? Возрождение свободной страны пони – дело сложное, оно требует много сил и времени. А вдруг ты хочешь чего попроще. Так сказать, для разминки.
— Я не могу тебя ни о чём просить, ты и так сделал для меня слишком много…
— Прекрати, — жёстко сказал я. — Вот сейчас ты разговариваешь, как рабыня. Если мы действительно решимся взяться за это безнадёжное дело, никаких «я не могу тебя просить», «ты и так много сделал» быть не должно. Мы либо действуем вместе без сомнений и колебаний, либо разбегаемся по углам.
Единорожка встала с места, пристально посмотрела мне в глаза и негромко сказала:
— Я хочу отыскать своих родителей. Узнать, кто были мои мама и папа. Это считается?
— Да. Хорошее начало для долгого поиска. Думаю, найти их будет легче, чем возродить Эквестрию. Ты помнишь, в каком питомнике родилась?
— Помню. Подыхать буду, не забуду. Он называется «Довольная лошадка» и находится на окраине Порхова.
— Совсем недалеко от нас. Уверен, у них должны остаться архивы, ведь они ведут племенную работу. Завтра мы поедем туда и всё узнаем.
Древнерусский город Порхов, долгое время остававшийся скромным райцентром, не пострадал во время войны, и потому его население значительно выросло по сравнению с началом века. Благодаря хорошо сохранившемуся шоссе, добраться до него было просто. Покружив по окрестностям, мы легко узнали, где находится питомник, и спустя немного времени прибыли на место. Нашему взору предстали несколько загонов, многочисленные хозяйственные постройки и одноэтажное административное кирпичное здание.
От охранника при входе я узнал, что хозяина питомника зовут Матвей Коновалов (просто знаковая фамилия), что он принимает в любое время и что проходить внутрь вместе с пони можно без проблем. Мы с Искоркой переглянулись и вошли в полутёмный коридор. Пол был выложен чугунными плитами, сильно пахло животными и отхожим местом. Подойдя к грязной деревянной двери хозяйского кабинета, я повернулся к подруге и сказал:
— Будь добра, веди себя как тихое забитое существо и не лезь с умными репликами, ладно? А то он может нас заподозрить.
— Без проблем, я ещё не забыла, как это делается.
— Умница, — улыбнулся я и постучал.
— Да! — раздался недовольный мужской голос, — Чего надо?
— Мне бы хотелось поговорить по поводу пони.
— А. Заходите, дверь открыта.
Большое помещение оказалось заставлено многочисленными шкафами, комодами, стеллажами и полками, битком набитыми всяким бумажным хламом. Похоже, мусор отсюда не вывозился десятилетиями. Представьте себе моё изумление, когда я увидел, что на хозяйском столе стоит довоенный компьютер. Он, естественно, не работал и служил подставкой для целой горы папок, но сам факт того, что бесполезную вещь не выбросили на помойку, говорил о многом. Сам Коновалов был пожилым, грузным мужчиной с редкой шевелюрой и большим красным носом. Его костюм больше подходил для конюха, выгребающего навоз из денников, чем для руководителя солидного предприятия.
— Добрый день, — лучезарно улыбаясь, сказал я, по возможности сместившись вправо, чтобы Искорка могла встать рядом. — Мне хотелось бы получить от вас кой-какую информацию.
— Понях ты что, покупать не будешь? — разочарованно поинтересовался он.
— Возможно в будущем. А пока я хотел бы узнать родословную этой единорожки. Разумеется, не забесплатно.
Он презрительно фыркнул, затем посмотрел на Искорку и пожал плечами.
— А чего тут спрашивать, сам что ли не видишь? Кобылка примерно четырнадцати лет, полукровка, мать – единорог, отец – землепони. Несколько лет назад перенесла серьёзную травму правой задней ноги. Сейчас абсолютно здорова, физическая сила выше среднего. Правда, слегка перекормлена…
Искорка негодующе переступила копытами, но благоразумно промолчала.
— Да вы отличный специалист, — с нескрываемым уважением в голосе протянул я.
— Работа такая, — осклабился Коновалов. Похоже, мой комплимент пришёлся ему по душе.
— Дело в том, что я купил эту лошадку несколько лет назад у Андрея Фетисова. Вы наверняка слышали это имя.
— Разумеется, — фыркнул Матвей. — Наш постоянный клиент, покупает в основном молодняк. И почему они у него так быстро дохнут? Жрёт он их, что ли?
— Просто не следит за своими работниками, которые гоняют поняшек и в хвост, и в гриву. Вы бы видели, в каком состоянии находилась эта красавица, когда я её купил.
— Вполне представляю. Уверен, что ты потратил много сил, чтоб привести её в порядок.
— Это точно. Но хотелось бы узнать родословную. Понимаете, она утверждает, что родилась в этом питомнике. Возможно, у вас остались какие либо записи…
— Записи-то остались, я ничего не выбрасываю, но за эти годы через нас прошли десятки фиолетовых единорожек, поди найди нужную.
— Мой номер, — тихо произнесла Искорка, — ЕУ5893-69, добрый господин.
— О, это совсем другое дело! — воскликнул Коновалов, энергично поднимаясь. — Значит, год рождения шестьдесят девятый… — он залез в шкаф, извлёк пыльную конторскую книгу, водрузил на стол и начал перелистывать страницы, мусоля пальцы.
— Ага, вот. ЕУ5893-69… Занятно… Занятно. Знаешь, парень, боюсь, что ничем не смогу тебе помочь.
— В смысле?
Хозяин питомника с шумом захлопнул тетрадь и с интересом посмотрел на Искорку.
— Вот, значит, кто ты такая. Подросла, зараза! Эх, годы летят, как на самолёте: вжик – и нету.
— А поконкретнее?
— Если конкретно, то никто не знает её родителей. И родилась она не здесь, её нам привезли приямком из следственного изолятора.
— Так она что – преступница?
Матвей захохотал, потом утёр слёзы и покачал головой.
— Скажешь тоже – преступница. Ей тогда от силы было около трёх месяцев, на ногах ещё толком не стояла.
— Причём здесь тогда СИЗО?
— Притом, что девчонка проходила как вещдок по одному странному делу. Мой братец тогда в милиции работал, вот и слил её мне потихоньку. А то утилизировали бы, как скоропортящийся продукт с истёкшим сроком хранения, — хозяин питомника вновь заржал.
Искорка закаменела, а мне захотелось съездить Матвею по физиономии, но я сдержался. Отсмеявшись, Коновалов полез в дебри шкафов и вскоре вытащил картонную папку.
— Здесь лежат газетные вырезки тех дней. Дело было шумное, месяц весь город только о нём и говорил. Да что там у нас, даже в столичных новостях несколько раз сообщали. А суть такова: в одну из ночей на конвой, перевозящий группу конфискованных понях, было совершено нападение. Перебили всю охрану и даже водителей. На месте нашли только трупы и вот её, — Матвей кивнул в сторону единорожки. — Лежала среди жмуриков в жеребячьей распашонке, рассказать, естественно, ничего не могла. На распашонке, между прочим, была вышита метка, и не похоже, что хозяйская. Брат утверждал, что она напоминала эту… Как её…
— Кьютимарку? — быстро спросила Искорка.
— Точно.
— Как выглядела метка?
— Не могу знать, и в газетах тоже о том ни слова – тайна следствия, мать её ити. Вообще, переполох был – мама не горюй. Из столицы целая бригада следователей прикатила, весь город на уши поставила.
— С чего вдруг? — удивился я. — Дело-то не самое необычное. Что, бандюки никогда раньше на конвои не нападали?
— Так-то оно так, но, видишь ли, парень, всё улики говорили за то, что напавшими были не люди, а поняхи.
— Что?
— Прикинь, да? Поняхи никогда раньше не нападали на людей, а тут даже не одиночка, а целая группа. Есть от чего потерять голову. Местных следаков столичные даже близко к делу не подпустили, целый месяц колупались, брательник чуть богу душу не отдал, гоняли их как сидоровых коз. В конце концов ничего не нашли, собрали манатки и свалили обратно.
— А результат?
— Да какой там результат. Говорю, не выяснили ничего. Дело потом закрыли…
— А распашонка с меткой?
— Забрали. Все вещдоки забрали в Питер.
— И где её можно найти?
— Ясное дело, в столичном криминальном архиве. Просто так туда людей с улицы не пускают, но если смазать пару осей… Ну, ты понимаешь, о чём я, то дело решится быстро.
— Спасибо, вы очень помогли, — сказал я, доставая кошелёк. — Сколько с меня?
Когда мы вышли на свежий воздух, Искорка вздохнула и опустила голову.
— Бесполезно. Мы их никогда не найдём.
— Брось. Завтра соберёмся и рванём в Питер.
— Ты это серьёзно?
— Конечно. Найдём архив, смажем пару осей…
— А где взять деньги на эту самую смазку?
— Продадим мой трофей. Подлинная бутылка виски семидесятилетней выдержки стоит столько, что назад мы вернёмся в золотой карете. Заодно столицу посмотрим, возможно, ты сможешь прикупить немного книг для библиотеки.
— Верно, — оживилась подруга, — Об этом я как-то не подумала.
— Вот видишь, что ни делается – всё к лучшему. Возможно, сохранились справочники, позволяющие по рисунку кьютимарки узнать имя.
— Сомневаюсь. Откуда им там взяться?
— Проверим. Давай решать проблемы по мере поступления. Кстати, скажи, откуда ты знаешь свой номер?
— Он был записан на табличке, прибитой над моей подстилкой.
— Но ведь тогда ты не знала ни букв, ни цифр!
— И что с того? Я так часто на него смотрела, что выучила до последней чёрточки. Когда папа стал учить меня грамоте, я просто нарисовала номер на листке бумаги и прочитала.
— Но зачем?
— Потому что эти несколько значков были единственным мостиком, который связывал меня с родителями.
— Значит, ты уже давно собралась отправиться на поиски?
— Верно.
— А тебе не кажется, что они могли оказаться среди погибших во время боя?
— Возможно. В любом случае лучше знать наверняка, чем всю жизнь мучаться.
— И то верно. Ладно, покатили, пока совсем не стемнело.
— Покатили. И… И спасибо тебе, партнёр.
— Пожалуйста, партнёрша!