Обретенная Эквестрия. Части 1-2

Часть 2. Поиск. Глава 1. Шёл солдат

Меня не пугают ни волны, ни ветер,

Плыву я к единственной маме на свете!

Плыву я сквозь волны и ветер

К единственной маме на свете.

(Старинная детская песенка).

Глава 1. Шёл солдат

Когда возвращаешься домой после долгого отсутствия, всё кажется немного другим. Старые, до боли знакомые вещи неожиданно меняют очертания, блекнут, становятся меньше. Словно всё это время они дружно усыхали и выгорали на солнце. Я шагал по просёлочной дороге, ведущей от шоссе до деревни, и не узнавал родные края. Казалось, какие изменения могут произойти в нашей глубинке за три года? А ведь всё серьёзно поменялось. Вместо заросших сорняками и борщевиком лугов появились вспаханные поля, заброшенный прежде старый совхозный коровник щеголял новой крышей. То тут, то там стояли новые аккуратные дома, вдоль обочины гордо поднимались чистенькие столбы с не успевшими ещё потускнеть медными проводами. Похоже, глобальная реформа сельского хозяйства, начатая правительством несколько лет назад, стала приносить первые плоды. Если это так, то здорово, лучше поздно, чем никогда. И всё равно я буду скучать о прежней варварской дикости мест, где прошло трудное и в то же время счастливое «босоногое детство».

А сегодня мои начищенные до зеркального блеска сапоги уминают дорожную пыль, тяжёлый походный рюкзак привычно оттягивает плечи, да время от времени позвякивают три медали, украшающие новенькую дембельскую гимнастёрку. Две «Отваги» и одна «Пролившему кровь». За них мне полагаются какие-то льготы при поступлении в вуз и при проезде в общественном транспорте, но, честно говоря, я с радостью отдал бы эти государственные цацки в обмен на то, чтобы простреленное навылет плечо перестало болеть в сырую погоду.

С первой медалью вышло довольно забавно. Отлично помню день, когда генерал-майор Нефедов, стоя перед редким строем уцелевших в Валдайской мясорубке ребят, с надрывом клялся, что мы получим по Звезде Героя, никак не меньше, и все, естественно, верили бравому командиру. Правда, потом наверху испугались, что Звёзд не хватит многочисленным начальничкам, мужественно проливавшим кровь в столичных кабинетах. В результате «сапогам» как всегда сунули по «Отваге» и поспешили забыть про их «беспримерный подвиг, память о котором навеки останется в сердцах грядущих поколений». Хотя на самом деле я не в обиде — жив остался, и ладно.

Самое смешное, мы тогда до последней минуты не верили, что всё закончится большой кровью. Когда наш батальон перебросили для усиления пограничных частей, это показалось неплохим развлечением. Я даже успел договориться с ротным, что он отпустит меня на охоту, как вдруг ракетный обстрел, осколки, крики раненых и разорванные в клочья тела товарищей, ещё пять минут назад отчаянно резавшихся в волейбол. Ударные бригады Великой Московии вспороли наши приграничные укрепления, словно плуг – жирный чернозём, а Володимир III «Истинный Император Московский и Всея Руси» торжественно объявил, что пришло время воссоединить великую державу под его осенённым благодатью скипетром. Мы удерживали город Валдай целую неделю, в полном окружении, под непрерывным огнём, вгрызаясь зубами в каждый клочок земли. Своим отчаянным сопротивлением нам удалось сковать основные силы неприятеля, что позволило корпусу Майренгофа почти без боя занять Вышний Волочок, поставив московитам шах и мат в два хода. Трёхнедельную бойню политики нейтрально обозвали «Валдайским инцидентом» и постарались сделать вид, что ничего особенного не произошло. Действительно, двадцать тысяч погибших и три десятка сожжённых дотла населённых пунктов – это пустяк, о котором не стоит говорить. Недавно в кинохронике видел нашего президента во время какого-то саммита в Новом Стокгольме, где он мило о чём-то беседовал с Володимиром. Ручку жал, улыбаясь вставными зубами, словно успел позабыть, как ещё совсем недавно этот коронованный мерзавец обещал привезти его в клетке и лично обезглавить на Лобном месте. Впрочем, какое мне дело до политических игр?

Мимо прокатил небольшой трактор с незнакомым фермером за рулём. Да, оживает потихоньку место, отстраивается. Глядишь, через пару лет снова школу с больницей откроют, тогда совсем здорово будет. Дело в том, что я твёрдо решил заняться хозяйством – прикупить земли, починить дом, построить для Искорки нормальное жилище и так далее. Планов много, на всё требуется время и деньги. Чтоб их все реализовать, придётся очень хорошо потрудиться.

Впереди показалась развилка, где дорога разбегается на две руки. Одна ведёт к нашей деревне, другая уходит к посёлку Борисово. Я прибавил шаг, но тут внезапно затрещали кусты и на дорогу вынеслась фиолетовая ракета, которая, громко стуча копытами, стремительно рванула навстречу с криком: «Наконец-то доехал!» Подбежав, она принялась носиться вокруг, высоко подпрыгивая и бесконечно повторяя:

— Да! Да! Да!

— Искорка, прекрати мельтешить, дай хоть посмотрю на тебя! Ты что, тут с утра меня дожидаешься?

— С вечера! — прокричала поняшка, даже не думая снижать частоту прыжков. — Я надеялась, что ты появишься ещё вечером!

— Псковский поезд опоздал на шесть часов, пришлось ночевать на вокзале. А ты спала прямо здесь, в кустах?

— А что такого, сейчас ведь лето!

Наконец единорожка прекратила прыгать, подошла и уткнулась носом в грудь.

— Как я по тебе соскучилась!

— А я по вам.

— Когда на тебя принесли похоронку, думала, что свихнусь! Три дня ревела, затопила слезами библиотеку, потом вёдрами пришлось вычерпывать.

— Опять шутишь, — пробормотал я, чувствуя подступающий к горлу комок. — Хвастунишка.

— Ну, может, слегка преувеличиваю. Зато представляешь, как мы радовались, когда пришло твоё письмо из госпиталя?!

— Представляю. Потолок, наверное, пришлось ремонтировать.

— При чём тут потолок?

— Думаю, ты так высоко скакала, что застревала в нём своим длинным рогом.

Она счастливо засмеялась и потёрлась мягкой щекой о моё предплечье.

— Максимка, ты всё такой же, несмотря на то, что вымахал, как каланча.

— Да и ты, подруга, уже не та, что раньше. Повзрослела, окрепла в плечах и, гм, талии…

— Попрошу без намёков! Это не жир, а мышцы!

— Запас на чёрный день?

Единорожка фыркнула.

— Я так рада, что готова простить тебе любую гадость.

— Не буду испытывать прочность твоего терпения. Лучше расскажи, как дела?

— О, новостей куча. Тетя Зина продала коров и уехала к дочери в Порхов, на хозяйстве остался Гришка, но из него хозяин как из палки автомат. Месяц пил не просыхая, пока за чертями не стал гоняться, еле откачали. У Ритки сын родился, на прошлой неделе окрестили. Котя купил трактор и взял у Скрягина в аренду три гектара под картошку. У Митрича разорили пасеку, поломали ульи и обчистили погреб.

— Нашли лиходеев?

— Нет. Говорят, что городские бандюки хотели его заставить дань платить, а он упёрся рогом, вот ребята и пошалили. Думаю, Митрич просто так это не оставит, как-никак бывший спецназовец. А вот ещё прикол недавно случился – Дима с Лёшкой поженились и живут теперь одним хозяйством, представляешь?!

— Серьёзно? И кто их венчал? Отец Никодим?

— Естественно. Ему ж главное чтобы деньги заплатили, а кто там с кем – роли не играет. Помнишь, как он Фетисовских легавых крестил?

— Разумеется. Что ещё интересного произошло?

— Катька недавно приезжала со старшим сыном. Такая важная стала, не узнать.

— Как у неё дела?

— Отлично, третий магазин купила. Помнишь тот, на привокзальной площади, что молоком и мясом торговал? «Счастливая хрюшка» назывался?

— Как же, помню. Лет через десять она весь город скупит.

— Возможно. Всё спрашивала, когда ты вернешься.

— Что, опять проблемы с мужем? Как его там? Серёгой?

— Смеешься? С ним она уже год как разбежалась. Сейчас у неё Богдан. Забавный дядька, низенький, лысый, на двадцать лет старше.

— Кто бы удивлялся. А как твои дела?

— По-старому. Хозяйничаю, тружусь в библиотеке. Читателей в последнее время стало много, людей в деревне прибавилось. Хотя скоро грозили электричество провести, тогда народ телевизоров накупит и все будут по домам сидеть.

— Глупости, они слишком дорого стоят.

— Слышала, в Волхове открыли новый большой завод, где будут выпускать по сто тысяч штук в год.

— И сколько лет пройдёт, прежде чем они смогут рынок насытить? Мы состариться успеем. Так что не горюй, мохнатая, твоя библиотека долго ещё будет при деле. Лучше скажи, как отец? С ним всё в порядке?

Поняшка искоса посмотрела на меня и вздохнула.

— На самом деле не очень.

— Много пьёт?

— С зимы ни капли в рот не взял.

— Правда? Тогда дело действительно плохо. Заболел?

— В том-то и дело, что нет. Только вот недели три назад прибежал поздно вечером, я уже спать укладываться собиралась, бухнулся в кресло и говорит, дескать, конец мне приходит, и если я до Максимкиного приезда не дотяну, то тебе, Искорка, придётся всё ему рассказать.

— Что рассказать?

— Я о том же спросила, но он не ответил, только сидел, зубами лязгал. Затем попросил ручку, стопку бумаги, ушёл домой и два дня что-то сочинял. На все мои расспросы отвечал как обычно уклончиво.

— Удалось прочесть хоть страницу из его писанины?

— Нет, рукопись он каждый вечер прятал в сейф. Затем вроде немного успокоился, перестал строчить, зато стал сам с собой разговаривать.

— Сам с собой?

— Ага. Засядет где-нибудь в уголке, к губам коробочку поднесёт и говорит, говорит. Я подойду, так он сразу замолкает и такими глазами смотрит, что стыдно становится.

— Что за коробочка?

— Не знаю, маленькая такая, симпатичная, с экранчиком, словно у телевизора.

— Ничего себе! Наверное, это довоенная вещь.

— Я тоже так думаю. В книгах пишут, что раньше люди умели мастерить совсем мелкие электронные штуки, которые назывались… Назывались… Копыто мне в глаз, слово такое забавное… А, вспомнила – айфоны. Правда, смешно? Айфоновка! Звучит совсем как сорт яблок.

— Ерунда, айфон – марка дорогого автомобиля, а штуки эти звались гаджетами. Хотя, вроде они всё равно имели какое-то отношение к яблокам. Вот только какое?

— Всё просто – гадом называли змея, соблазнившего Еву сорвать плод с Древа Познания.

— Правда? Ну, тогда понятно. Впрочем, мы отвлеклись. Что он бубнит в этот гаджет, ты слышала?

— В том-то и дело, что нет. При мне он молчит, а подслушивать я не хочу, потому что неприлично.

— Надо же, какие мы стали щепетильные.

— Подозреваю, что он и так тебе всё расскажет.

— Возможно.

— Самое страшное, что он, похоже, начал стремительно стареть. Вчера посмотрела ему в лицо, а там такие морщины! Ещё неделю назад кожа была совершенно гладкая.

— Шутишь?

— Нет. Да ты сам всё увидишь.

К моему приезду подготовились основательно. Искорка напекла груду маффинов с орехами, ягодами и цукатами. Отец, тряхнув стариной, приготовил роскошный плов из отборной баранины. Пришли гости: в основном соседи и несколько моих подросших приятелей. Было шумно, разошлись далеко за полночь. Когда последний гость покинул дом, мы перебрались на веранду и уселись у большой керосиновой лампы. Отец, абсолютно трезвый (за вечер он не выпил ни капли), задумчиво барабанил пальцами по столу. Его голову прятали ночные тени, но даже они не могли скрыть глубокие морщины, избороздившие лицо. Я вспомнил, что на фотографии, присланной полгода назад, он выглядел как огурчик – привлекательный мужчина лет сорока, не старше. Сейчас на меня глядел глубокий старик. Искорка лежала на своей низенькой кушетке, свернувшись калачиком, уложив голову на передние ноги. Её огромные глаза, казалось, слабо светились в темноте.

Я расстегнул верхний клапан рюкзака и запустил внутрь руки.

— Сейчас мы устроим небольшой вечер раздачи подарков!

Единорожка оживилась. Она до сих пор любила получать подарки. Первой на свет оказалась извлечена небольшая замшевая коробочка.

— Это тебе, моя прелесть. Носи на здоровье!

— Что? Что там внутри? — заволновалась поняшка. — Открывай скорей!

Внутри лежали два браслета, сделанных из массивной золотой цепочки, и небольшая серьга с рубином.

— Какая красота! — воскликнула Искорка, протягивая вперёд обе передние ноги. — Давай, надевай!

— А где спасибо?

— Спасибоспасибоспасибоспасибо! — затараторила она.

Я улыбнулся, застегнул браслеты, затем вынул из её правого уха скромную серебряную серьгу и вставил золотую. Поняшка, тут же сорвавшись с места, принялась крутиться вокруг зеркала, пытаясь разглядеть обновки в слабом свете лампы.

— Балуешь ты её, — усмехнулся отец.

— Сначала хотел подарить браслеты тебе, но затем подумал, что они будут плохо сочетаться с цветом твоих глаз. Потому держи вот это.

Второй мой подарок был несколько раз обёрнут пупырчатым полиэтиленом, щедро обмотанным скотчем. Я разрезал упаковку и обнажил бутылку характерной формы с выцветшей чёрной этикеткой.

— Виски «Джек Дэниэлс», разлит в две тысячи десятом году. Нектар богов семидесятитрёхлетней выдержки!

— Ого, — уважительно покачал головой батя, осторожно беря в руки почтенный артефакт. — Редкая вещь!

— Редкая – не то слово. Знаешь, сколько мне за неё предлагали? Лучше даже не спрашивай. Но я решил, что тебе она принесёт больше удовольствия.

— Спасибо, конечно, но… Я завязал.

— Совсем?

— Совсем.

— Жаль, а то думал, что мы её откроем и разделим на троих…

— На двоих! — строго сказала Искорка. — Я знаю, какой жуткий эффект оказывает алкоголь на пони, и не собираюсь учувствовать в безобразной оргии, даже если здесь собираются дегустировать такой древний напиток.

— Я тоже пас, — не без грусти сказал отец. — В моём положении… Лучше скажи, где тебе удалось раздобыть этот предмет антиквариата?

— Мы с ребятами перехватили московитскую штабную машину. Портфель с документами и двух офицеров отправили куда надо, а прочие трофеи разделили меж собой по-братски.

— Хорошее дело, — усмехнулся батя. — На войне у солдат должны быть маленькие радости.

— Ага, именно что маленькие. Это оказалась вторая Звезда, мимо которой я пролетел как фанера над Парижем. В портфеле были такие документики, что весь комсостав получил по золотой висюльке, а нам как обычно дали «За отвагу». Даже вшивого «Петра» пожалели.

— Бывает. Когда я воевал, нас вообще ничем не награждали, так что тебе ещё повезло. Впрочем… — он замолчал и закашлялся.

— Бать, — осторожно начал я, чувствуя, что настало время для серьёзного разговора, — Ты болен, да?

— Завтра, — хрипя и отплевываясь, пробасил он. — Завтра с утречка мы позавтракаем, затем засядем здесь, заложим дверь на тяжёлый засов, тогда и поболтаем.

Мы с единорожкой удивлённо переглянулись. Неужели медведь в лесу удавился и этот скрытный человек решил-таки поведать свои секреты? Что же, подождём завтрашнего дня. Я вновь залез в рюкзак и выложил на стол тяжёлый предмет в чёрном чехле.

— Вот ещё один трофей. Из этой штуки я, собственно, и схлопотал свою пулю. Мне его потом ребята отдали, когда из госпиталя вернулся. Снайпер, говорят, совсем молодым парнем оказался, наверное, потому и промазал.

— Что там?

— Многофункциональный карабин «Сыч». Между прочим, штучная работа, таких раз-два и обчёлся.

— Хорошая машинка, — одобрительно сказал отец, беря в руки оружие. — С таким на охоту только и ходить. Бить чебурахов в ухо. Главное – участковому на глаза не попасться.

— Успокойся, я получил разрешение.

— Серьёзно?

— Ага. Мне, как участнику боевых действий, отмеченному государственными наградами, можно хранить дома лёгкое стрелковое оружие. Так что всё законно. Я когда в Псков приехал, сразу все документы оформил, сейчас это быстро делается. Полдня, и справка в кармане.

— Ты всегда был самостоятельным мальчиком, — тихо произнёс отец, грустно улыбнулся, затем взглянул на бутылку виски и встал, опираясь на стол.

— Спасибо за подарок, но лучше припрячь его, хорошо? А теперь давайте спать, завтра будет длинный день.