Подземелья и драконы

Глава вторая «Всё не по плану»

Эпплблум знала единственный способ, каким кобылка четырнадцати лет могла бы удовлетворить дракона. Несложный способ, естественный, природный — где достаточно только захотеть. И она представила, как обнимает пару крошечных жеребчиков: латунных шёрсткой и яркогривых, с полосой чешуек на спине. Она захотела. А после потянулась к Ужаснейшему, чтобы по-особенному поцеловать.

Крепкое объятие, горячее дыхание в ноздри, скользящий от нёба до горла язык. Она принимала его, прикрыв глаза и с наслаждением отвечая, и вскоре нос учуял кое-что особенное: одуряюще пряный «яблочный» аромат. Спустя мгновения она услышала, как монстр принюхивается, одобрительно урча. Нежно облизав мордочку он её похвалил. А ещё был взгляд, прищуренных, но всё равно таких огромных глазищ — и в этом взгляде появилась крошечная искра уважения.

«Уже не игрушка», — поняла она. Но ещё и не любимая. Право на достойное место нужно было заслужить тяжёлым, очень тяжёлым трудом.

А дракон осматривал её как-то задумчиво, укоризненно, с долей брезгливости. Грива грязная? Шкурка потная?.. Ну так не она же виновата, что с печкой тыкается. И Ужаснейший, лениво фыркнув, с этим согласился. Он поднялся, отряхиваясь, и тем же движением прижал её покрепче к животу.

— Что… Аааа?!..

Глаза на лоб — самое меньшее, что Эпплблум испытала. Голос отнялся, судорога сковала мышцы. Оба пениса застряли в ней, накрепко обхваченные внутренними стенками. И тут дракон шагнул. Вырвался визг.

— Стооой! Порвёшь же!!! СТОООЙ!!!

— Эм, сейчас! — голос Динки. И мгновенное облегчение. Что-то мягкое, но упругое как пара спасательных кругов обхватило пенисы дракона. Их внешнюю часть. Тяжелейшие толчки внутри сменились массажем. Глубоким, сильным. Слишком сильным! Но всё же терпимым. Следующий панический возглас сорвался на стон.

Она попробовала отстранится, но куда там — дракон был неумолим. Мягкие и глубокие удары следовали один за другим, отмеряя каждый шаг Ужаснейшего. На десятом ударе голос вернулся: она завизжала; на двадцатом кончила, корчась под брюхом безумного монстра; а он только рыкнул, да и ускорил шаг.

— Аааау! Отпусти! Отпусти же!..

Эпплблум ловила тени деревьев краем взгляда, слышала быстрый топот единорожкиных копыт, но всё растворялось, всё мутнело — перед лицом двигалась грудь дракона, где чешуи отблескивали, а крепкие мышцы перекатывались в глубине.

Удары в матку отмеряли каждый шаг, взвизг сопровождал особенно тяжёлые тараны на прыжке, и всё внутри отвечало частыми спазмами. Она чувствовала, как раздваивается: одна маленькая Эпплблум корчилась, избиваемая и доведённая до предела; а вторая неслась в тумане, где каждый шаг сопровождался визгом первой себя.

И вдруг Ужаснейший остановился; что-то холодное обожгло её до плеч; мгновением позже она услышала всплеск — и тут же пронзительный вопль единорожки, которую затащило в ледяную воду.

— Пусти! Пустиии! Пустиииии!!! — рогатая потрясающе громко визжала.

Это был родник — лесной, смутно знакомый — где ручей заполнял неглубокую как бадья расщелину в скале. Эпплблум завизжала тоже: в первые мгновения от холода, а затем и от восторга — когда дракон вытянул её из воды и жаркий выдох обдул всё тело разом. Забавно прижав ноздрю когтем, Ужаснейший дул на них с единорожкой — которая тоже оказалась в загребущей лапе под животом.

Жар, холод, снова жар — глубокие толчки внутри — всё сливалось воедино, заставляя её бить копытами о чешуи и прерываясь только на вдохи кричать. А рядом визжала единорожка; в сто раз громче, в сто раз пронзительнее; с непривычки от холода её колотило куда круче, чем от пары раскалённых членов внутри. И Эпплблум бы предложила поменяться местами: только боязно было — вдруг дракон туговатый, шутку не поймёт?

Так или иначе, пока что тугой и до ушей мокрой была здесь именно она. Десяток раз ополоснув, Ужаснейший вытащил её из холода и постепенно разогревал. «Огненное дыхание», горячая как печной кирпич чешуя, раскалённые штуки внутри — всё это потрясающе бодрило. А ещё она готова была расцеловать монстра за идею с родником. О, она уже представляла, как подставит под его струйку раскалённый от спермы живот!

— Подожди, секунду… — она взмолилась.

А когда Ужаснейший приблизил нахмуренную морду, с криком: «Сюрприз!» — Блум поцеловала его. Ха, как приятно было видеть на мгновение озадаченный взгляд. Она развела копытами: мол, делай что хочешь. Потому что дракону всё позволено — на то он, блин, и дракон.

Ужаснейший почесал её клыками, а после ещё крепче прижал к камням. Темп замедлился. Теперь он брал её с расстановкой, всерьёз. Опустив взгляд, Эпплблум видела, как движется в животе выступ, а внутри ощущала каждый бугор. Десятый, одиннадцатый, двенадцатый — сильный толчок тринадцатым и обратно. Облачко единорожкиной магии окутывало основание члена и упруго пружинило, не давая разгорячённому дракону взять её сильнее, чем она могла бы принять. Ужаснейший потихоньку зверел.

— Динк, это хорошим не кончится. Убирай давай!

— Ааа? — показалась промокшая мордочка.

— Страховку убирай!

Потому что хватит — сопротивление для слабаков! Она подняла задние ноги, обхватив их передними, спина упёрлась о выступ в скале. И когда защита развеялась, она была полностью готова: Эпплблум расслабилась так, как только могла.

— Только не быстро, — она взмолилась, поймав драконий взгляд.

И игра началась. Бугристый член скользил к выходу, отжимая клитор, и тут же плавно погружался вновь, заставляя дрожать от ушей до копыт. Теперь всё зависело от воли дракона, такого могучего, что даже попробуй она сопротивляться, он не замедлился бы ни на миг.

С каждым ударом в глубине она представляла, как дракон кончает в неё снова и снова — каждый день и каждую ночь; как он разрабатывает её всё лучше и лучше, чтобы могла принять уже не двенадцать, не восемнадцать, а все тридцать, сорок бугров! И наконец, как в самом сокровенном месте растёт пара маленьких пони-дракончиков, ради которых ей придётся очень хорошо постараться: засыпая и просыпаясь с двумя большими, бугристыми грелками внутри.

На очередном ударе проход чуть поддался, и дракон тоже почувствовал это, остановившись и усиливая давление внутри. Он принюхивался, опустив морду. «Яблоками» пахло до тумана в голове.

— Приятно пахну? — она улыбнулась.

Ужаснейший взглянул ей в глаза. Прищурился. Выражение морды говорило яснее всяких слов: игры закончились — дракон жаждал получить своё. Он навалился на неё, вдавливая в землю, на плечи опустилась пара когтистых лап. Единственное усилие — и он вошёл.

Что-то расступилось внутри. Открылось новое, дикое, жуткое — дракон погрузился дальше, сразу на два бугра, а вскоре и ещё на один, пробивая себе путь в окружении её особенно сильных и плотно сжатых мышц. Где-то под грудью давило, внутрь погружался уже пятнадцатый, шестнадцатый бугор. На семнадцатом голос вернулся — она вскрикнула; а на восемнадцатом ошарашенно уставилась вдоль живота. Выступ теперь торчал гораздо выше пупка, а крупные шары прижимались к крупу. Она справилась — она приняла его целиком.

На мгновение появилась улыбка, но на второе уже пришлось сосредоточиться, хмуря мордочку, а на третье она вовсю ёрзала под драконом. В дальнюю стенку лона утыкалось нечто горячее — горяченнное! — и это нечто принуждало её отчаянно елозить: плотный слой спермы защищал стенки матки от жара, но конец-то тыкался, а припекало так, что шкварчало внутри.

— Ох, вау… — послышался голос единорожки. — Может не надо?

Но они с драконом не уделили ей внимания. Пусть ноет, что с неё взять?.. Рогатую ждёт тяжёлая ночь, а её тугое местечко будет разработано настолько, что, пожалуй, и для третьего дракончика место найдётся, чтобы паре первых не приходилось скучать.

Между тем, гонка началась.

* * *

Эпплблум всегда считала себя стойкой земной, но здесь и сейчас она едва держалась. Внутри пылало, когти дракона скользили по телу, заставляя корчиться и дрожать; а ещё было «огненное дыхание», от которого трещали волоски в гриве, а всю мордочку солёными разводами покрывал мгновенно высыхавший пот.

Дракон брал её, и брал всерьёз, так долго, что она уже не помнила, сколько это длилось. Но что-то менялось, не снаружи, а внутри: те удары, от которых она поначалу визжала, теперь казались нежными ласками, а вновь разогретая сперма бурлила морем жидкого, но очень приятно колющего огня. Её лоно разминало, растягивало, разогревало толчками — и копытами она уже чувствовала, как упругий шар в животе становится мягким, а после и вовсе тянется как резина, легко и плавно принимая любую форму, какую дракон бы ни захотел. Она была готова принять ещё столько же, а то и гораздо больше спермы; но Ужаснейший не спешил заканчивать — он испытывал её, искал её предел.

А Эпплблум держалась. Держалась и держалась, только вскрикивая, но не моля о пощаде. Вдруг дракон сдастся и кончит раньше? Это же, дискорд забери, будет её победа! Победа четырнадцатилетней земной над огромным чудовищем. Такое-то море славы, что всякие рогатые будут до земли кланяться перед ней! И Ужаснейший, чуя скорое поражение, уже использовал запрещённые средства. Её целовало до сбитого дыхания, роговой кончик хвоста хлестал в бока, а лапа, когтистая и злая, массировала вход в растянутую щель. И вдруг она ощутила, как коготь гладким краем ткнулся в клитор, а потом и вошёл внутрь со следующим толчком.

— Эй, так нечестно!..

Дракон ухмыльнулся, и ещё два когтя легли на член. А вот фигу ему — так было даже легче. Когти оттягивали половые губы, расширяли проход в глубину, но вместе с тем так приятно захватывали клитор на выходе, что она улыбалась до ушей.

— Ты проиграешь, — она пообещала.

И Ужаснейший нахмурился, глубоко задетый, хотя «глубоко задетой» здесь была именно она! И она терпеть не могла самодовольных жеребчиков, которые считают, что раз они жеребчики, то все им обязаны. Таким она всегда поясняла, кто здесь прав, а кто не прав…

Вдруг дракон вышел. Прохладный воздух тут же проник в растянутые отверстия, вынуждая ёжиться от ушек до копыт.

— Ха, сдаёшься?..

Ужаснейший фыркнул. Оба пениса поднялись, легли ей на живот. Такие массивные, красные, часто пульсирующие. Опустив мордочку она поцеловала их в концы. А потом они двинулись обратно, и она тоже вытянула шею, не отпуская.

Она была гибкой земной, очень гибкой, и легко достигла края щели, лизнула себя в клитор. Здорово, надо сказать, растянутый. Когда-то крошечный бугорок, теперь он распух, торчал наружу, влажно блестел. Но не болел, разве что если слегка куснуть. А щель под ним даже не думала сжиматься. Подтянув бёдра до предела, она увидела, как в глубине пульсирует вход в матку, а изнутри его отдавливает море упруго набитой спермы — тонкая плёнка волшебства перекрывала проход.

— Ау, есть кто-нибудь? — Эпплблум хохотнула.

Дракон коснулся плеча, приказывая отстраниться, погладил, мордочку облизал. А когда она, вдоволь насмеявшись, наконец-то проморгалась, то увидела то, что заставила слегка похолодеть. Оба члена упирались в щель, а лапа массировала, подготавливая для них проход.

— А не лопну? — она спросила.

Ответом был взгляд. Выразительный такой, суровый. Хотела честной игры — получай. А лопаться, или не лопаться, зависело исключительно от неё. И у дракона были доводы — весомые доводы, а кроме них аргумент более тонкого плана, единственный, но более чем достаточный. Он хотел.

— Я не слабая. Я просто одноразовой стать не хочу, — она буркнула, опуская взгляд.

Эпплблум расслабилась, думая о дракончиках; крепко обхватила задние ноги, подтягивая к плечам; а после развела, аж до боли в суставах, чтобы у партнёра было всё место, какое она только могла дать.

Неспешно, позволяя ей прочувствовать каждое мгновение, дракон надавил. Нижний пенис, чуть длиннее верхнего, вошёл первым; а за ним последовали когти. Грубый захват на клиторе, растяжение, и второй горячий конец. Она приняла его, крепко обхватывая; дрожь трясла тело от ушей до копыт. А потом был писк, плавно переходящий в визг и вопль, резкие вдохи и снова писк. Два растущих с каждым бугром предмета входили, до треска растягивая её.

Это было плавное, непрерывное движение. Десятая пара бугров, одиннадцатая, двенадцатая. Мгновение страха — вход в матку — и путь дальше, заставляющий уже не кричать, а с глазами на пол-мордочки вопить. Тринадцатая пара, четырнадцатая, пятнадцатая — лёгкие покачивания вверх и вниз, ухмылка Ужаснейшего, снова вскрики. Шестнадцатая, семнадцатая, восемнадцатая — и мягкий толчок основания о половые губы. Дракон остановился, давая ей привыкнуть ко всему.

— Добро пожаловать во взрослую лигу… — она пробормотала.

Попытка сжаться — куда там, сразу больно. Попытка поёрзать — тоже нелегко. Узковата она была для «взрослой лиги», но с таким партнёром, чувствовалось, решится это скоро, хотя и непростым путём. Неловко она улыбнулась, предоставляя всё дракону, и отчаянно, отчаянно надеясь, что выносливости земной хватит на всё. Она прикрыла глаза, представляя две цепочки ребристых яблок, на концах которых живут маленькие дракончики — жуть какие жгучие и самодовольные, которые хотели её снова и снова целовать.

И они качнулись. Немного вперёд, немного назад. Потом снова, снова и снова, постепенно ускоряя темп. Становилось больно, мордочка кривилась, и тогда дракон сдерживался, облизывая её; а после они снова достигали тяжёлого места и вместе его преодолевали. Эпплблум пробовала понемногу сжиматься, лаская дракона, а спустя долгие мгновения хлюпанья и собственных взвизгов, решилась поработать и ногами. Голени опустились на бёдра Ужаснейшего — чтобы чуть сдерживать его, когда больновато; а передние копыта на собственный живот — чтобы ласкать, платя за снисхождение.

Она работала, снова потея до скользких разводов на шерсти; дракон осквернял — как ему и подобает; а рядом сидела маленькая единорожка. Мокрая, дрожащая, она прижимала оба копыта к мордочке и тонко пищала, когда Ужаснейший отвлекался, чтобы дыхнуть жаром ещё и на неё.

Темп ускорился. Дракон доводил её до дрожи, до визга, но сразу же после этого приостанавливался, не давая кончить. Они меняли позы. Эпплблум попробовала боком, натирая соски и клитор о раскалённую чешую, а ногами крепко захватив бедро; попробовала и сверху, скача в диком темпе и оглушительно визжа, когда хлопки кожистых крыльев с силой насаживали её и тут же подбрасывали в вышину. И это ей нравилось, дико нравилось, но всё же было слишком сложно, чтобы держаться дольше нескольких минут.

В конце они нашли свой идеал: в меру приятный, неспешный и спокойный. Эпплблум сидела, крепко прижимаясь животом к брюху дракона; чешуйчатые бёдра скользили от её соков, а собственные ноги крепко обхватывали до гребня спины. Кожистые крылья то поднимались, то опускались — она чуть взлетала, но в нижней точке партнёр поддерживал её; и в то же мгновение она начинала с силой массировать живот копытами, чтобы Ужаснейшему не было скучно в те мгновения, пока она переводит дух.

— Давай вместе признаем поражение? — она улыбнулась, трясясь уже из последних сил.

И дракон кивнул, обхватывая сильнее. Поцелуй, начисто сбитое дыхание, жаркий язык в горле — и снова огненные потоки. Первой же струи ей хватило, чтобы кончить, а на второй оргазм повторился, как и на третьей. Лоно заполняло всё плотнее и плотнее, уши и копыта дрожали — но в этот раз она не позволяла восторгу полностью собой овладеть. Копыта гладили выступы на животе, внутренние стенки сжимались, вытягивая сперму до последней капли. В этот раз она подарила чудовищу столько удовольствия, сколько четырнадцатилетняя кобылка только могла дать.

Было жарко, очень жарко внутри; звёздочки летали, мутнело в глазах; только на краю чувств она ощущала, как дракон её нежно поддерживает лапой, несёт вперёд. Вода заплескалась вокруг, копыта проехали по скользкому камню — а затем крошечный водопад холодной влаги упал сверху. Прямо на её раскалённый, заметно распухший живот.

— Ка-айф…

Эпплблум рассмеялась, откидываясь назад. Такое-то наслаждение! Холод сверху, жар внутри — и весёлая мордочка единорожки, которая забавно складывая губы трубочкой дула на рог. Это она разогрела воду в купели — такая-то умница! — не сильно разогрела, а так, чтобы было приятно лежать, не думая ни о чём.

— Спасибо, Динк. Ты на всю голову стукнутая, но я обожаю тебя!

* * *

Текли минуты, жар отступал. Впервые с начала этой дикой гонки Эпплблум позволила себе оглядеться: они и правда были в глуши, где под утренним ветерком шелестели липы, справа и слева лежали склоны промытого ручьём овражка — а дальше уже виднелись «Медведица» с «Колокольчиком», предвещая скорый рассвет.

Несколько часов дикого секса, печка вместо партнёра, бессонная ночь — а она чувствовала себя «зашибись». Круто быть земнопони! Потому что земные круче всех!..

— Слушай, а клёво ведь, — сказала Эпплблум, когда муть в голове окончательно развеялась. — Ты просто обязана попробовать, Динки! Поначалу сложно, но когда заполняет начинается такой-то кайф.

Единорожка фыркнула, забавно краснея. Дракон не позволил ей бегать вокруг, и сейчас она ёрзала на горячем бедре, пока когти расчёсывали гриву. Ага, Ужаснейший заботился о них. Эпплблум тоже наслаждалась чисто поскрипывающими волосами. Привычная пушистость вернулась, а шёрстку когте-рогатыми усилиями так вычистили, что ни осталось ни единой соринки, ни одного свалявшегося комка.

Как говорится, любовь облагораживает! И грязных кобылок Ужаснейший больше не хотел. Впрочем, заполненные ему по-прежнему нравились. Эпплблум слабо покачивалась, поглаживая раскалёнными пенисами то одну, то другую стенку растянутого как арбуз лона; а единорожка рядом чуть ёжилась. Дракон оглядывал её худощавую фигуру и неодобрительно ворчал.

— Динк, думай о лимонах, — Блум шепнула, веселясь про себя.

Единорожкины копытца поднялись к мордочке, послышался тихий стон.

— Кончай выделываться. Меня осквернили, и тебя оскверним.

— Но…

— Думай о лимонах!

Ужаснейший подтянул единорожку ближе, внимательно оглядел. Что-то в гриве ему не понравилось, и он подправил прядь, а после почесал ушки, тыльной стороной лапы подтёр нос. Теперь рогатая смотрелась испуганной, но и удивлённой вместе с тем.

— Лимоны. Большие, ласковые, шероховатые. Задумайся о них!

— Ладно, дискорд тебя дери!..

Лапа под круп, и Ужаснейший поднял единорожку; изрядно дрожащие бёдра тоже легко поддались; теперь её ноги лежали на плечах дракона, а тонко сжавшаяся щёлка помигивала перед ними. Показывался маленький, но если хорошенько приласкать, очень «лимонный» на вкус клитор. Они изредка доводили себя до того самого состояния, ну, когда кобылка готова к жеребятам. Ибо почему бы и нет? К утру охота проходила, зато ночью можно такое творить!

Как сегодня, например.

Они с Ужаснейшим потянулись, показали друг другу языки. У дракона был длиннее, зато у неё шире! Так что, победно улыбнувшись, начала именно она. «Лимонами» ещё и не пахло, но влажная щёлка есть влажная щёлка — такую можно брать сходу, не глядя на вопли с другой стороны. Взвизг единорожки — облизывание по кругу. Тихий стон — тычок зубами о клитор. Наконец, вскрик — когда язык нащупал особенно чувствительную точку. Эпплблум учила, а дракон внимал.

С особенно громким взвизгом подготовка рогатой закончилась. Эпплблум отвела мордочку, стараясь отдышаться, и дракон взялся за дело сам. Короткий крик — хорошее начало; протяжный стон — конец туннеля; а вот и тот самый особенный вопль — единорожка «зацвела». Лимоны! Лимоны! Лимоны!.. Как же их Блум полюбила благодаря подруге, и теперь, чтобы кайфа было ещё больше, принялась покачиваться на членах дракона — он от этого просто замечательно зверел!

Вверх и вниз, вверх и вниз, а потом сжать, как можно крепче, и снова вверх. Эпплблум старательно возбуждала чешуйчатого, а визги подруги ласкали слух. Аромат «яблок» смешивался с «лимонами» — и весёлая, бесшабашная дурость стояла в голове.

И наконец, после особенно «лимонного» взвизга Ужаснейший оторвался.

— ХОЧУ.

Единорожка вздрогнула, а Эпплблум снова ощутила то давление внутри. И без того заполнявшие её пенисы расширялись, бедный туннель растягивало как никогда. Она попыталась подняться, но лапа крепко удержала за плечо.

— Порвёшь… — она взмолилась. И дракон опустил взгляд, будто предлагая решение.

Она решила ещё чуточку потерпеть. А спустя мгновение ещё чуточку, и ещё. Особой боли не было, если полностью расслабиться, а внутрь медленно продавливались новые бугры. Девятнадцатая пара, двадцатая, двадцать первая — дичайшие ощущения: вот теперь-то матку по настоящему растягивало в глубину! Двадцать вторая пара, двадцать третья, двадцать четвёртая — сложно-то как. Она дышала, вывалив язык.

Двадцать пятая пара — зубы застучали, давление чувствовалось уже где-то на лёгких, дыхание ушло.

— Порвёшь… — она выдохнула. — Порвёшь же!.. Стой!!!

Двадцать шестая пара — невероятно тяжёлая, растянувшая до предела — и дракон остановился. Два раскалённых стержня поднимались ей до груди, дыхание вырывалось со свистом, а внизу всё сжимало такими судорогами, что мутнело в глазах.

— Блииин, мы увлеклись… — она застонала. — Крови нет? Нет ведь?!

Испуганная единорожка вырвалась, принялась осматривать. Рог прижался к животу. Мгновения напряжения, дикого страха — и Динки улыбнулась, поднимая всё ещё испуганный, но чуточку злорадный взгляд.

— Всё норм, Блумик. Тянучка ты моя.

Нет, не норм! Внутри давило так, что ни капли удовольствия уже не осталась. И даже если это ошалеть как нравилось дракону — к чёрту, к чёрту — с кем угодно, но без неё. Она положила копыта ему на плечи, попробовала приподняться — и ничего не получилось; попробовала сильнее — стало больно, она опустилась обратно. Мысли метались.

— Ребята, у нас проблема.

Были такие штуки в мире, что назывались шурупами. Их закручивали, а закручивая создавали в материале резьбу. Проблема заключалась в том, что здесь и сейчас её бедный проход был материалом, а бугры на кольях, ага, той самой резьбой.

— Дружище, ты можешь на минутку расхотеть?

Дракон покачал головой.

— Динк, ты читала «Как совокупиться с драконом: ошибки начинающих»?

— А?..

— Вот именно. Нет такой книги. Мы обязаны выжить, чтобы её написать.

Эпплблум задумалась, слегка ёрзая: внутренние стенки неслабо так пекло. Но, дискорд, это замечательно бодрило! Если раньше её называли смышлёной земнопони, то сейчас варианты перебирал поистине гениальный ум. А с вариантами-то было небогато: без внешних средств — лишь несколько. Привлекательных — ровно два.

— Динки, давай свою «Эластичность».

— Ммм… кончилась. До завтра подождёшь?

Эпплблум попыталась это вообразить. Вот ночь заканчивается, а она сидит на драконе; вот друзья собираются в школу, а она остужает распухшее от спермы брюшко о струйку родника; вот вечер заглядывает в окно, а они с драконом играют в гляделки, часто целуясь и облизывая друг друга. А внутри печёт, печёт, печёт…

Нет, к такому приключению она не была готова! Только не в день рождения, когда друзья готовят подарки, а дома ждут вкуснейшие эклеры, где поджаристая корочка скрывает нежный горячий крем.

— Эклерку хочешь? — она спросила дракона.

Тот задумчиво погладил, ушко почесал.

— Если хочешь, наслаждайся. Только, блин, не порви.

Ага, основы гидродинамики. Давление, смазочные жидкости, скольжение твёрдых тел. И раз смазочная жидкость не просачивалась, это было всего лишь проблемой давления. Хорошо пропечённая эклерка всегда чуть протекала с проткнутого конца.

* * *

Как довести дракона до оргазма без поступательных движений? Эпплблум теперь знала, какому опыту в «Ошибках начинающих» будет выделена отдельная глава. Она попробовала начать с лёгкого покачивания, но сама тут же едва не заскулила — два раскалённых кола массировали всё внутри. Тогда она медленно, очень медленно, начала отклоняться назад. Вот спина коснулась поверхности воды, вот о днище упёрлись крылья — и два внушительных бугра проявились на животе, справа и слева от них забавно выпирали сосочки.

И пекло теперь хотя бы не всё внутри.

— Будем делать массаж, — решила Эпплблум. — Динк, ты хладагент! Залезай давай!

Единорожка послушно плюхнулась сверху, стало тяжеловато, но дракон — мудрое создание — тут же лапами поддержал. «Веселье» началось. Рогатой не хватало подготовки — но лапа на отчаянно елозящем крупе обещала это быстро исправить. Единорожка скользила по животу, ёрзая то чуть вправо, то чуть влево — и следуя её движениям выступ тоже смещался. Внутри жарило, внутри пекло.

— Динк, от тебя всё зависит! Мокрее! Быстрее! Сильнее! — Эпплблум подбадривала подругу, а копытами поддерживала её за бока. Задние ноги, широко обхватившие поясницу Ужаснейшего, отчаянно дрожали.

— Аууу…

Единорожка сделала «мокрее», но одного раза было мало. Эпплблум принялась массировать её, щекотать в особенно чувствительных местах. Животик, чуть выше пупка; окончание холки; основания бёдер — те самые точки, что в сочетании создавали музыку. Дракон внимал.

— Аааии… ииии… ййииифф…

Эстетика! Храбрость! Напор! Теперь-то Блум знала, что нравится драконам, и чешуйчатый явно наслаждался: дымок шёл из пасти, огнём горели глаза. А потом он начал помогать: то нежно, вызывая особенно низкие, «йифающие» звуки; а то и чуть погрубее, кончиками когтей, когда «хладогентка» забывала свою роль.

Рогатая старалась — отныне с упоением! — так что дракон особенно её не подгонял. Мягкий живот скользил по брюху, клитор тёрся о клитор, а соски о соски. Эпплблум тоже сосредоточилась на работе. Не очень-то многое она могла сделать: но массировать мышцами влагалища — вполне. И она делала свой массаж, заставляя мышцы не просто сжиматься, а ходить волнами: сверху-вниз, снизу-вверх. «Необходимость — суровый учитель», — ей как-то говорили, и она даже не представляла ранее, насколько это по-драконьему мудрые слова.

А ещё несмотря на «хладагентку» ей было жарко. Мучительно жарко. Горячо, горячо, горячо… Это уже стало таким привычным, что она почти не стонала. И она старалась покачиваться, чтобы поддерживать возбуждение — иначе дело шло гораздо хуже: раскалённые пенисы распирали сухой как пустыня проход. И эти два ужаса пульсировали, всё чаще и чаще, с каждым мгновением всё сильнее растягивая её бедное влагалище. Она пыталась сжимать их как можно крепче, но силы иссякали, глаза лезли на лоб.

— Если… выживу… — она прохрипела.

Дракон склонил голову.

— …Если выживу, натренируюсь для тебя. Только, блин, не убей…

Началось. Дракон столкнул взвизгнувшую единорожку, обхватил лапами, с дикой силой прижал. Эпплблум открыла рот, прося взглядом, и чешуйчатый всё понял верно — когти легли, удерживая челюсть, чтобы она могла без страха высунуть язык. И вот оно: первый удар концентрированного пламени, второй, третий — дальнюю стенку матки оттягивало струями, разжимало, расширяло, продавливало — так сильно, как она и представить не могла.

И с диким ужасом Эпплблум ощутила, как поддаётся вовсе не шейка матки, а нечто с другой стороны.

— О нет… Ааааа!..

Они открылись, два тонких прохода; расширились под потоками спермы; теперь уже не матку заполняло, а те две крошечные трубки, что вовсе не предназначались для этого! Где ничего подобного не должно было быть! И они принимали, дико растягиваясь, как бы она ни билась под телом дракона. Жгучая жидкость сама находила себе путь.

— Ааауууу!.. — она взвыла, затряслась.

Она хотела завести жеребёнка. Однажды. Правда ведь хотела! Она и представить себе не могла, что её стерилизуют вот так…

— Мне конец… мне конец… мне конец… — застонала Эпплблум.

— А?

— Всё!.. Мне звездец.

Единорожка прижалась рогом к брюху. Заулыбалась. Подняла весёлые глаза.

— Зашибись. Дракончики гарантированы!

— Ауу?

— Не бойся. Эта дурь целебная. Всё путём!

Эпплблум попыталась отдышаться. Жгучие потоки закончились, внутри ошалеть как распирало, но боль и правда вскоре прошла. Она вгляделась в глаза единорожки, пытаясь найти хоть капельку лжи, но, кажется, та говорила искренне. Во зло Динки не умела лгать.

— Ты уверена?

— Обижаешь! А ну извинись!

Взгляд остановился на морде дракона — довольно оскалившейся, с огоньками пламени уже не только в глазах, но и в глубине ноздрей — и Эпплблум согласилась: лучше не обижать. Она неистово принялась извиняться, массируя и пенисы внутренними стенками, и копытами живот.

— Ну выдавись же, выдавись… — шептала она.

Но давления не хватало. Когда она нажимала слишком сильно, становилось больно, а два здоровенных кола ничуть не хотели сдвигаться. Было сухо, было тесно, а её внутренние стенки только тёрлись о крупные как яблоки бугры.

Она откинула голову, всхлипнула.

— Мне конец…

— Слушай, а давай под водой? — предложила Динки.

— Аа?

Крылья вдавились в дно, гриву намочило, а затем погрузилась и морда — дракон склонился над ними, прижимая собственным весом. На секунду Эпплблум испугалась — утопит! — но тут же рог единорожки вспыхнул, и две трубочки воздуха спустились с поверхности, обхватив лица. Динки улыбалась, победно глядя на неё.

— Это… может сработать, — Эпплблум пробормотала. — Только нежнее, а?

Под водой было… гораздо легче: жар постепенно проходил. Она парила, раскинув копыта в стороны, дракон поддерживал тело и слегка проворачивал: то чуть правей, то чуть левей. Ровно настолько, чтобы не было больно, а сперма из лона и вода снаружи потихоньку проникали, смачивая её бедный, уже, небось, запечённый до корочки проход.

Единорожка елозила по брюху, массируя выступ, а заодно очень приятно потираясь клитором о клитор. Они часто целовались, облизывая друг другу мордочки под воздушными масками. Легко, спокойно, неспешно — так неспешно, что Эпплблум даже позволила себе слегка задремать.

Снились дракончики, маленькие, свернувшиеся в клубочек; а ещё яйца для них. Большие такие, с дыню, которые кобылка должна выносить в себе, хорошо разогревая, а потом… хмм, отложить. Для чего от кобылки требовались особенные качества: стойкость, послушание, усердие — хорошая, очень хорошая растяжка! — и, неплохо бы, высокий болевой порог.

Земнопони во всех смыслах были идеальны. А маленькие, ещё растущие, идеальны вдвойне.

* * *

— Блу-умик.

— А?

Глаза открылись. Носик единорожки тыкался в нос, а рядом парила бутылочка оливкового масла. И добрая треть, похоже, уже куда-то ушла.

— А я домой сбегала. Смотри! Мы тебя хорошенько смазали. Готова ещё немного дракончиков принять?

Эпплблум неуверенно улыбнулась. Она могла бы сказать «понеслась!», или «к чёрту!» — но дракона, который склонил морду к лицу, это нисколько бы не озаботило. Всё сводилось к двум очень простым вещам: он хотел, а она могла.

Когтистые лапы опустились на плечи, зубастая морда прижалась к лицу. Дракон хотел поцеловать её, и она послушно раскрыла рот, позволяя всё ощупать. Они играли, борясь языками, густая слюна с каждым глотком обжигала пищевод. Затем Ужаснейший начал. Плечо качнуло — отклоняя её в одну сторону, дракон тут же повернулся в другую — и дыхание перехватило, звёздочки едва не посыпались из глаз. Плавно и ошалеть как ощутимо колья внутри сместились, отжимая все её внутренности куда-то вбок.

— Аууу… — она выдохнула.

Движение вверх, движение вниз, плавное покачивание бёдер дракона. Он принялся поглаживать её внутри, медленно возвращая член обратно. Надавил наружу, показывая выступ над пупком, надавил в глубину. Душа холодела. Эпплблум представляла, как что-нибудь вспыхнет болью и порвётся, как изо рта пойдёт кровь. А потом это будет худший день в жизни. Потому что её-то откачают, но уж точно не поймут!

Да и она себя не понимала! Она не подписывалась на это!..

— Динк…

— Всё путём! «Крепкая шкурка» работает и внутри!

Эпплблум застонала, до шипения вжимаясь носом в грудь чешуйчатого здоровяка. Её задние ноги обхватывали бёдра, а передние плечи; драконий хвост охлёстывал спину, а клыки подёргивали кончики ушей. Он будто размышлял: «Осилит, не осилит? Сожрать, не сожрать?» — и двигался он всё быстрее, теперь уже не только от бока к боку, но и слегка вытягивая её бедный туннель, чтобы тут же затолкнуть обратно в глубину. Масло не помогало! Пенисы засели так плотно, что даже с уймой смазки она не могла и на край копыта выпустить их.

— Ребята, это полный звездец… — она прошептала.

Дракон обнял крепче, прижался мордой к лицу. Смотрел он вопросительно, с долей досады.

— Я… так не могу.

Он положил лапы ей на бока. Надавил.

— Аааайй!

Изнутри едва не брызнуло. Эпплблум ощутила, как её бедный проход мгновенно заполняется скользким, а на самом выходе выжатую из матки сперму удержала только плёнка волшебства.

— Эмм… так просто?

Дракон качнулся назад, постепенно вынимая. И зубы сжались, ощущения заставляли всё тело дрожать. Каждый бугор продавливал себе проход, а за ним растянутые до предела стенки сжимались, чтобы уже через мгновение их раздвинуло очередной парой яблок, засевших внутри. Но дракон не вытащил полностью: дойдя до половины он двинулся обратно.

— Ааа… нет, стой!..

Он не остановился, он ввёл до конца. И лапы на боках сжались снова, окутывая член очередным потоком «смазки», а её превращая в источник концентрированного визга, слёз и соплей. «Наслаждайся», — она посмела попросить, и он, без сомнения, «наслаждался»; а ещё, как подобает юному дракону — играл. Отныне проблема была лишь в том, что она — ничуточки не наслаждалась. Стойкость закончилась, «тянучесть» исчерпалась, земнопоньской выносливости на такие подвиги уже не хватало. Всё болело внутри.

Эта эпика была не для четырнадцатилетних кобыл!

— Я понимаю… — Эпплблум выдохнула, — ты хочешь отодрать меня по-настоящему. Ещё больше заполнить. Но, пожалуйста, возьми нас двоих.

Дракон приблизил морду, вгляделся ей в глаза. С мягким укором, с осуждением — и с крошечной искрой снисхождения. Он словно бы размышлял: «Отжарить эклерку, не отжарить?» — и она живо представляла, как он может «отжарить» — перекинув её на край купели, крепко удерживая за бока. Жарить и жарить, от визга до затихающих стонов, а потом кончая, чтобы снова научилась визжать. И нет, не останавливаясь на этом, разминая и разогревая матку дальше, пока она не раздуется как настоящий эклер.

Дракон мог, дракон хотел.

— Пожалуйста. Я сильная, но не настолько. Я проиграла. Я твоя.

Призрачные кости упали, зло перекатываясь, чтобы показать кому-то непредставимому свои цифры — и чудо дипломатии свершилось. Ужаснейший довольно оскалился, а затем принялся её облизывать. Жуть как горячо и щекотно, так что судорогами сводило живот. Медленно, очень медленно, дозволяя прочувствовать каждое мгновение, он начал вынимать.

Было больно, было страшно, но вместе с тем до жути весело. Она хохотала, а когда живот сводило спазмами от очередного взрыва смеха, дракон её нежно поглаживал, оплетая хвостом. Она взвизгивала с каждой выходящей парой бугров, а в долгие перерывы массировала оставшиеся. Единорожка тоже старалась, тщательно вылизывая и лаская: в клитор тыкался мокрый, подрагивающий нос.

Наконец, почти весь ужас вышел наружу, остались последние шесть бугров. Эпплблум ощутила, что может изогнуться в поясе, и сразу же потянулась вперёд: к выступу, что уже болел гораздо ниже пупка, и дальше, к растянутому выходящими пенисами проходу. Всё это, чтобы дождаться выхода, нежно поцеловать, а заодно, украдкой, сравнить с копытом. Впечатления не обманули — размер каждого был ему под стать.

Она представила возможности. Задумалась. И расхохоталась. О, Дискорд, она думала о копытах, когда у них с Динк был целый дракон! И она обняла его; огромного, чешуйчатого истукана; принялась от лап до морды целовать.

— Моя прелесть… — прошептала Эпплблум.

* * *

Отныне Эпплблум знала, что будет в предисловии к «Ошибкам начинающих». Одна простая истина: «Без подруги не ходи». Можно взять единорожку, пегаску — в идеале другую земнопони. Вовсе не обязательно послушную! Но, блин, обязательно нужно взять.

Эпплблум лежала, подняв к голове задние ноги, ручеёк родника падал сверху, остужая её бедную-бедную, широко открытую щель. Копыто легко входило внутрь, а взгляд ловил пульсирующую шейку матки, которая тоже не желала закрываться: море спермы виднелось за тонкой плёнкой волшебства. Она обещала себе, что если увидит хоть одну царапину, хоть один ожог, то всё — к чёрту, к чёрту! Но ранений, кажется, не было. Соки текли по алым как помидор стенкам, запах течной кобылки забивал нос.

— Ааааай!.. Полегчеее!.. Прошуууу!..

Ах да, рядом страдала перекинутая через край бассейна единорожка. Эпплблум видела, как обе её дырочки постепенно поддаются, а дракон жарил так, что пенисы уже входили до половины длины. Зрелище завораживало. Мелкая рогатая тряслась всем телом, пыталась лягаться, но дракон с ленцой удерживал её. Две толстые как копыто штуки мелькали в диком темпе, и с каждым особенно громким вскриком наружу вылетали брызги «лимонной» воды.

— Отпустиии! Я не могууу!..

Она была громкой, громче её самой. Впрочем, дракон с их первой встречи тоже неслабо раздался в плечах. Раза в два крупнее? Пожалуй, почти ровно. Следовательно, вдвое больше в обхвате, вчетверо по площади жгучести и ровно в восемь раз тяжелее. Закон квадратов-кубов, никакого волшебства. Да и ничего невозможного для течной кобылки. Которую надо тренировать, тренировать и ещё раз тренировать.

— ААААииииии!.. Умруууууу!..

Пробежки утром, баклажаны по вечерам, а потом те шарики на ниточке, которые из журнала. С ними придётся импровизировать, но есть же яблоки, есть лимоны. А дракона каждый день нельзя: тяжело идёт, туго — не потянет. Рогатые, что поделать, слабенькие они.

— Иииии… ииии… ййииифф…

Вот оно! Интенсивность визгов поуменьшилась, зато в них появилась особенная глубина. Так вчерашний жеребёнок становилась взрослой кобылой. Тяжело, мучительно, страшно, но неизбежно. И очень эстетично, если смотреть со стороны. Эпплблум печалилась, что рядом нет кинематографической камеры, или хотя бы фотоаппарата. Жаль, очень жаль. Красота облагораживает мир.

— Аааиии… ауу?!..

Лимонная поддалась. Открылись новые горизонты и новые глубины, новые возможности и новые пределы; визг сменился стоном, а стон удивлённым сопением. Копыта бессильно болтались, всё её тело трясло. И Эпплблум оставила родник, чтобы потянуться ближе. Веселье весельем, но в такое мгновение наедине с Ужаснейшим подругу не хотелось оставлять.

Мордочка Динки блестела от смешанного со слезами пота, часто хлопали большие, ошарашенные глаза.

— Ну как ты там? — Эпплблум ткнулась носом о нос.

…

— Сдохну…

— Выживешь. Я верю в тебя.

Дракон потребовал молчания, хлестнув хвостом — очень больно, между прочим! — а потом потянул единорожку на себя. Плавно так, неспешно, чтобы всё прочувствовала. Постепенно на худощавом брюшке проявлялся изрядный по размеру бугор. Ребристый, пульсирующий, жаркий — который хотелось щупать и щупать. И Эпплблум, наплевав на рыки и удары хвоста, последовала желанию — прижалась носом, стала целовать.

Первый бугор, второй, третий — десятый, двадцатый — хорошо-то как растянулась! — а снаружи осталось ещё шесть. Особенно крупных. Но принимать их, это уже суровое испытание, слишком суровое для маленькой единорожки, у которой и на слова-то не оставалось сил. Это ведь важно, приступать к задачам ступенчато, а не как они — с наскока и в омут головой.

Десяток бугров, например, это так, жеребячья забава. Любая десятилетка бы справилась, лишь для вида поскулив. Пятнадцать бугров, это уже непросто, для этого маленькую кобылку нужно хорошенько натренировать. Двадцать — это испытание, которое и в охоте не каждая пройдёт. А дальше начинается уже спорт высоких достижений, что увлекательно, конечно, да только не для всех.

А она сама, к слову, не прочь была бы попробовать. Она любила испытания! Это же весело, особенно если знать, что в твоей жизни будет только ферма, соседи, да невеликий Понивиль.

— Аааай… Подождиии!..

Дракон продолжил, лениво развалившись и держа Динки над собой. Надёжно так, ухватисто, чтобы даже со своей магией не выскользнула. Отчаянно ёрзавшая кобылка терялась на фоне его исполинского тела, и только два красных члена двигались в неспешном ритме, да светились огненные глаза.

— Знаешь, Динк…

— Ааааа…

— Я давно сказать хотела…

— Аааии… Что?

— Я очень люблю тебя.

Единорожка так неловко улыбнулась.

— В смысле, не просто как подругу. Зачем нам жеребчики?.. Жеребчики для слабаков!

Единорожкины копыта прижались к мордочке, она скосила на дракона испуганный взгляд.

— Ага, вот именно! Жеребчики для слабаков!..

Дракон тоже высказался — громовым рычанием. Подхватил её за шкирку. Он словно бы спрашивал: «Под хвостом чешется?» — и Эпплблум смущённо развела копытами. Чего уж лгать: «яблоками» пахло ничуть не меньше, чем «лимонами», а чуть отошедшее от приключений подхвостье хоть и не жаждало, но вполне сгодилось бы для новых испытаний и новых побед.

— Давай, раз уж мы вместе, то и всё вместе. Эклерки! Ехууу!..

Эпплблум сиганула на дракона, чмокнула в морду, потянулась вниз. Нос нащупал клитор единорожки, и не удержавшись, Блум слегка куснула, но дальше принялась за дело всерьёз. Вылизывать, вылизывать, до блеска вылизывать! Она уже понимала, почему подруга так охотно обслуживает Ужаснейшего губами и языком. Дело в привычке. Хорошая привычка настраивает на то-самое-настроение, а «в потоке» можно хоть горы свернуть.

Ужаснейший, чуть порычав для вида, всё же одобрил её старания: «пищалку» потянуло наверх. Медленно, с расстановкой и самоуважением — как мудрый дракон и любил. Не любил он только грязных кобылок, да и сама Эпплблум тоже: поэтому второй пенис языком она не трогала, а только копытами, динкиным хвостом вместо мочалки, да ключевой водой. И пусть сто раз он был чистым и пах оливками — всё равно, кое-что в их с Динки играх было пределом: простое и ясное «не люблю».

Если что, обычное нытьё, мол «не хочу», к «не люблю» относилось примерно как один к десяти.

— Аууу…

Ага, дракон вынул. В то же мгновение на мордочку упал водопад динкиных соков: «лимонами» пахло как в «лимонном» саду. Одно Эпплблум никак не могла для себя решить: чем должна пахнуть сперма дракона, чем отдавать на языке? Имбирём? Кедровыми орешками? Или чем-то перечным, но только не очень жгучим. Суть ведь в том, что сперма поначалу горяченная, а потом мягкая и нежная, словно какао-масло, или свежайший, только что взбитый крем.

Есть хотелось. И Эпплблум собиралась хорошенько поработать, так поработать, чтобы в матке уже не умещалось, а Ужаснейший всё ещё хотел.

* * *

Несомненно, драконы лучше жеребчиков. Для самых маленьких — дракончики; для любознательных — драконята; ну а если не свезло родиться бесстрашной, то можно и драконище себе отыскать. Только с подругой, как уже было сказано, — обязательно с подругой. С подругой всё веселей.

— Ииии… ййиифф…

Динки умилительно пищала между поцелуями, а ещё отчаянно елозила, и уже слабо, из последних сил, пыталась лягаться. Красная как помидор мордочка забавно морщилась от следующих один за другим оргазмов, из под слипшейся чёлки поглядывали испуганные глаза. Какой-то зажатой она была, но дракон легко подбирал ключи к её обороне. Когда нужно силой, когда нужно лаской, а когда и щекоткой, чтобы особенно ярко прочувствовала всё. В такие мгновения Динки хихикала со слезинками в уголках глаз.

Эпплблум обнимала их обеих всей четвёркой копыт, а целовались они теперь не переставая — то она с драконом, то дракон с Динк. И поцелуи здорово помогали! Единорожка уже не так морщилась, принимая всю двадцатку бугров, но всё же чаще останавливалась на пятнадцати. Что поделать: плохо её дракон в прошлом тренировал. А сама Эпплблум нашла свой идеал на уровне «сурового испытания»: что-то особенное, возвышенное было в том, чтобы сначала взлетать на хлопке крыльев, а затем падать, до визга и удара ягодиц о каменно-твёрдую чешую. В это мгновение всё внутри так растягивало, что звёздочки сыпались из глаз.

Ужаснейший лежал, лениво устроившись на хвосте. Иногда он позволял им охладиться под брызгами ручейка, но чаще — нет. Чтобы хорошенько прогрелись. Сам он не двигался, но Блум чувствовала, это не пресыщение, а скорее — мудрость. Зачем шевелиться, если хорошо воспитанные кобылицы тренируются сами, рассветное Солнышко приятно греет, да и, вообще, всё в мире хорошо.

А ещё Эпплблум знала, что скоро, очень скоро начнётся настоящая гонка, и горе той мелочи, которая не успеет хорошо разработать свои кобыльи места. Здесь у Динки было преимущество — жутко несправедливое! — одна эклерка уже из последних сил растягивалась, а другая сопела ещё совсем пустой.

— Ииииййфф…

— Молодцом!

Двадцать первый бугор! Чем не достижение?.. И даже сам Ужаснейший похвалил, за ушком почесав; динк так смущённо заулыбалась; но на том отдых и закончился. Дракон подхватил их покрепче, притянул к себе. Взгляд горящих глаз был суровым: мол, кто не натренировался, тому и хуже — Осквернитель не будет ждать.

Гонка началась. Первое движение дракона не было быстрым: он плавно вышел, оставив внутри только по крайнему бугру, и легко, одной лапой приподнял тело единорожки. Поняв намёк, Эпплблум вгляделась: два ярко красных отростка упирались в их щели, широко растягивая края. Блестела от пота слипшаяся шерсть.

Дракон медленно двинулся вперёд, и бугры, особенно твёрдые с одного края, оставляли рельеф на животах. Единорожка вытянула копыта, поглаживая их, и Блум тоже нежно коснулась: она принялась массировать снаружи всё глубже уходящую штуку, одновременно ласкаясь к соскам единорожки и поглаживая её клитор; а её собственный бугорок обхватило облачком магии, чуть сжимая и покалывая со всех сторон. Горячий, ужасно горячий, дракон продвигался, одновременно дыша на них. Шерсть обдавало воздухом куда более жарким, чем ветер полуденной пустыни. Они с подругой вылизывали друг другу мордочки, и только потому держались. В гривах потрескивали волоски.

Вот и касание о шейку матки, усиливающееся давление в глубине. Ужаснейший плавно опустил единорожку, обхватил их обеих — и надавил. Этот раз был лишь чуть легче, чем предыдущий. Эпплблум заскулила, Динк вскрикнула — и одним плавным движением дракон проник до конца. Шесть мгновений отдыха, и он двинулся обратно. Секунда, вторая, третья — чувство пустоты в лоне — ещё три секунды, и опустевший любовный туннель. Эпплблум вся затряслась, когда в растянутую щель проник прохладный ветерок. Ровно шесть мгновений Ужаснейший дал им, чтобы сжать проходы, и снова надавил. В этот раз он ударил со всей силы, разом входя на всю глубину. Эпплблум закашлялась, поперхнувшись слюной.

Шесть секунд внутри, шесть секунд снаружи — и резкий вход, испытание их стойкости, которое они проваливали каждый раз. Единорожка взвизгивала, Эпплблум скулила, а пытка продолжалась — двумя орудиями дракон владел как одним. С каждым ударом клитор вжимался в клитор, а каменно-твёрдые сосочки подруги скользили по её соскам. Они целовались, спасаясь только этим: языки скользили по мгновенно пересыхавшим губам. Дракон распалялся, рос в силе, и вот уже два удара укладывалось в шесть мгновений, а потом и три, и четыре — таких глубоких и сильных, что Эпплблум потеряла счёт. Теперь она чувствовала только жар внутри, который всё нарастал, и горячие, горячие соки, которые вырывались наружу с каждым выходом раскалённого пениса. Но вскоре дракон перестал выходить. Движения сливались, он долбил и долбил их, заставляя кричать в голос, всё чаще переходя на визг. В ушах звенело, мутнело в глазах.

Эпплблум кончила, уже не помня в который раз, но попытка сжаться ни на миг не остановила дракона. Член с лёгкостью прорывался через сопротивление лона, бил в стенку, отступал и снова бил. Единорожка над ней дрожала и вертелась, но не больше, чем позволяли лапы дракона — до боли он обхватывал их плечи, когти путались в мокрой шерсти. Единорожка дрожала, вскрикивала и снова дрожала, мышцы живота напрягались, показывая быстро скользящий внутри рельефный член. И вскоре Блум сама ощутила то же самое. Тёплые волны поднимались изнутри, отступали и тут же возникали снова — крошечные оргазмы следовали один за другим.

Она билась в лапах дракона, кричала на каждом выдохе; копыта метались, бессильно скользя по раскалённой чешуе. И то же чувство пламени переполняло её внутри. А потом пламени стало гораздо, гораздо больше — раскалённые струи ударили в них.

— Ааайиии!!! ЙЙиииффф!!! — они заорали на пару.

— ДАБЛКИЛ!!! — взревел дракон.

В глазах мутнело, огонь внутри распирал. Эпплблум со всех сил вырывалась, но сжавшая шею когтистая лапа легко удерживала её; а единорожка рядом кричала, пытаясь свернуться и копытами обхватывая живот. Блум чувствовала, как растёт в бедной кобылке тугой, переполненный шар; а для неё самой это был огненный вихрь, что расширялся И расширялся, уже охватывая всё внутри.

Её захлестнуло, так ярко, как ещё никогда в жизни. До спёртого дыхания и такой лёгкости, словно тело исчезло вовсе, а она — свободная — парит среди света Солнца и тёплых ветров. И это ощущение было долгим, захватывающе долгим; только на самом краю чувств Эпплблум сознавала, что её подняли и куда-то несут. Её ласкали, легко и нежно, поглаживая гриву, мордочку и, особенно ласково, живот. Её расчёсывали, аккуратно распрямляя каждый клок свалявшейся шерсти — и когтистые лапы гуляли по всему телу, нежно щекоча.

А потом была влага: сверху и снизу, но ничуть не мешавшая дышать. Мягкие касания щётки и знакомый до мелочей аромат динкиного шампуня, с цветом яблони, мятой и черешней, который она готовила специально для неё.

* * *

Ей снились дракончики. Полчища дракончиков! Латунные и ярко-алые гребнем, чуть лимонные, если лизнуть, а ещё забавно «йифающие» когда приласкаешь мордочку. Дракончики были повсюду вокруг неё! И она их обожала. И милая подруга тоже. Её молоко, кстати, было приятно-ванильным, а мордочка замечательно морщилась, когда они посасывали друг другу подросшие вымячки, чтобы рот в рот покормить маленьких вокруг.

Если вдуматься, не так уж сильно это отличалось от фермы, яблок и кучи пушистогривых жеребят. Так почему же кобылки Эквестрии не выбирали дракончиков? Боялись?.. Подросшие и правда страшные! Но тем-то и веселее с ними дружить.

Определённо, ей стоило попробовать. И даже дракончик подходящий на примете был.

— Аууу… — Эпплблум проснулась, потёрла глаза.

— Ты такой молодец!

Это был голос Динки. А когда удалось сосредоточить зрение показалась и её мордочка, чуть мокрая, пахнущая шампунем, и грива, уложенная с иголочки. Из под чёлки весело блестели глаза.

— Стоп. А дракон?

— Замечательный, правда? Он позаботился о нас.

Они лежали в бадье с тёплой, пенящейся водой. Это была ванная динкиного дома: потолок в дощечках, легкомысленные бегемотики, а дальше зеркало, в котором отражалась яркогривая земная. Жуть какая ошарашенная земная, но на вид целая — а ещё кто-то добрый уложил ей гриву в аккуратную косу. Дракона не было рядом. Только Динки Ду, её улыбка до ушек и восторженные глаза.

События дня мелькали фотографиями. Дрожь сменялась тряской, а уши дёргались то вверх, то вниз. Дракон сверху, дракон снизу, дракон извне, дракон внутри. А посреди этого маленькая-маленькая эклерка, которая по всем меркам времени была слишком юной для таких игр! А ведь как-то выдержала, не побоялась, не слилась. Всякое Эпплблум встречала в жизни — с такой подругой-то станется — но подобного, ещё никогда!

— Ошалеть погрузились…

— Зашибись!.. — Динки тыкнулась носом. — Лимонада? Пирожных?..

— Да!

Она пила; с жадностью, наслаждаясь каждой каплей лимонной влаги; а потом ела, стараясь быть сдержанной, но всё равно до хруста за ушками чавкая эклерами, которых заполнял тягуче-мягкий ореховый крем. Всё казалось таким немыслимо ярким, вкусным, живым!

— Динк, ты гений, — Эпплблум зашептала на ушко подруге, когда наконец-то напилась и немного очухалась. — Да ты же выше головы прыгнула! Он был таким настоящим! Таким живым!..

Динки неловко рассмеялась.

— Не отнекивайся. Ты — гений. Я обожаю тебя!

— Я тебя тоже.

— А, вообще, задумайся, Динк! Не будь наш Спайки таким застенчивым милашкой, он мог бы взять двух горячих кобылок разом, произнеся ровно три фразы. А именно: «ХОЧУ», ХОЧУ» и «ДАБЛКИЛ».

Единорожка поперхнулась, и Эпплблум помогла ей прокашляться. Беднягу трясло от ушей до копыт, глаза нервно поблёскивали.

— С другой стороны, — Блум продолжила, поёжившись. — Не будь мы такими застенчивыми милашками, могли бы устроить первое приключение с настоящим, дракон забери, драконом! Вот это был бы улёт!

— Аааа… ага.

Динки так неловко хихикнула. Великая волшебница! Как же она недооценивала себя.

Они долго обнимались, тыкаясь носиками, но вода остывала, так что в конце-концов пришлось вылезать. Эпплблум хорошенько потянулась. Тело побаливало, но не как от ран или ушибов; это скорее напоминало то чувство, что бывало после тяжёлого, трудового дня. А ещё она ощущала странную скованность внутри — и когда ощупала живот, поняла, — нечто тёплое до сих пор заполняет лоно. Приятно-тёплое, замечательно распирающее изнутри, но всё же…

— Динк. Правила помнишь? Поиграли, и хватит. Магию свою — убирай.

— Нельзя.

— Хм, — Эпплблум обернулась.

— Нельзя, говорю, — зыркнула единорожка. — Так Ужаснейший сказал. А что дракон сказал, это закон. К полудню рассосётся. Пошли спать?

Всё же устала, бедненькая. Приуныла, поплыла. Магия ей давалась не так-то легко. А что в таких случаях делают подруги-земнопони? Именно! Берут бедную единорожицу на спину и тащат в спальню. Спать, спать, и ещё раз спать. До полудня, а то и дольше; в день рождения можно; и пусть школа катится ко всем чертям!

Они обнялись на лоскутном одеяле, вдоволь натыкавшись носиками, и всё было бы хорошо, если бы не динкин взгляд. Испуганный какой-то, неуверенный: будто у мелкой кобылки, которая сделала пакость, а боится сказать.

— Мне понравилось, честно! Я не прочь как-нибудь покувыркаться ещё раз.

Единорожка поднялась на постели. Забавно поморщилась. Хвост, как у собачонки, быстро-быстро вилял.

— Блум. Ты клянёшься служить Великому Дракону?

— Нуу… давай через неделю?

— Блумик.

— Ты тоже пойми. Яблоки, сестрёнки…

— Блумик!

Она заглянула в глаза подруги — серьёзные-пресерьёзные — и вздохнула:

— Клянусь.