Цикл "Механическая рука"
Правильно
ЦИКЛ «МЕХАНИЧЕСКАЯ РУКА»
ПРАВИЛЬНО
автор Ivan_Magregor
— Эх, братишки, в Глинсайде и не того насмотришься. – доказывал крупный черный земной пони своим товарищам, потрясая в воздухе копытом. – Это еще что, вот пару лет назад было вообще жуть: недоросли распоясались, хоть не заходи туда. И ничего с ними сделать не могли, ну никакой управы, ей-же ей!
Он быстро сделал пару глотков из большой глиняной кружки с коричневой глазурью чтобы промочить горло. Слушавшие его более молодые коллеги по транспортному ремеслу украдкой бросали быстрые взгляды вглубь темного помещения, где в мягком полумраке и приятной тиши вкушали яства и вина знаменитости. Пока черный рассказчик пил квасок овсяный, слово перехватил пожилой серый земной пони небольшого роста:
— И что только с ними не делали: уж и стражники их сколько раз на горячем ухватывали, и родители настрого наказывали, даже много раз поколачивали, а им как с гуся вода. Уж недельку ль, вторую, пока круп саднит еще малость, да и не шалят, а там сызнова давай втихомолку похаживать, а там и больше давай на прохожих погуливать. Уж на что были детки разбойные, как бывало, и прохожего яйцами да зашвыривают, а то и мукою осыпят сверху донизу. Вот как я быти масти серою, масти серою, гривой черною, а с шалостей ихних и белым оттуда выйду, снежным-сизым, аки дед старобытный.
Посторонние, что краем уха заслышали чудную, непривычную речь пожилого пони, притихли и прислушались. Он же, между тем, смутился этого, заметив к себе внимание, и замолчал. Жеребцы, что сидели за его столиком, привыкли уже давно, и внимания на это совершенно не обращали. Черный здоровяк не смел перебивать старшего, хоть и был значительно крупнее, и смотрелся уверенней. Но серый пожилой земной пони был для него очень авторитетным, мало того, начальником их небольшой бригады. Наконец, видя, что серый рассказчик продолжать не намерен, слово снова взял черный, предварительно утерев губы внушительной пястью своей черной, как смола, ноги:
— Да, много чего они пакостили. А вот только прошло годков несколько, и все они подросли, и шалости свои бросили. Кто куда подались. Только история осталась про вожака про ихнего. Красивая история, необычная. – И он снова приложился к кружке с квасом. Молодые жеребцы, что до этого мирно поглощали вкусный обед, оживились начали наперебой выклянчивать:
— Расскажи...
— Дядь Лайн, ну пожлст...
— Ну дядь Лайн...
— Ладно, так и быть. Расскажу. – откашлявшись, ответил черный Лайн и подавил отрыжку, помня о том, где находится. Грузчикам, техникам, транспортным пони и прочему обслуживающему персоналу театра разрешали кушать в той же столовой, где и знаменитым драматургам, музыкантам и актерам. Естественно, ото всех требовалось вести себя культурно, и суровые жеребцы-тяжеловозы всегда трепетно выполняли нормы приличия, ведь тут можно было задешево откушать самые изысканные деликатесы в очень приятной обстановке. Мало ли сказать, что тут можно было всего за один бит отведать знаменитые грибы шиитаке с сыром касу, за три бита – пюре бижмон с самой свежей цветной капустою, а порция фруктового ассорти, которой хватало для насыщения двум крупным жеребцам, шла всего за два бита. Многие блюда, как например, белые трюфели Каркадо, можно было отведать здесь, и только здесь. И хоть заведение официально считалось столовой, но могло с легонцой заткнуть за передник многие и многие рестораны Филлидельфии. Жеребец Лайн нахмурился, вспоминая, и начал:
— Значит, дело все было годика полтора назад, как раз весна была в разгаре, и на полях бескрайним желтым ковром зацвели одуванчики... Гммм... – Лейн замялся. – Ну не могу я это так рассказывать. Про одуванчики эти, и розовые бантики. Не мое это. Ну разве нельзя нормальными, простыми словами? Баян, расскажи же ты. У тебя так оно все складно выходит. Расскажешь? – Лейн с надеждой посмотрел на серого своего начальника, и тот кивнул легонько, и повел своим высоким, чуточку скрипучим голосом:
— Отчего ж не рассказать? Сказ — он ведь и есть, чтобы сказывать.
Так вот, было это дело недавнее,
Хоть недавнее, а все прежнее,
Как и раньше на свете случалося,
Когда путь товарищей шел по разному.
Како шли года, детки прежние,
Что над прохожим бывало подшучивали,
Али добро, ли злобно мешавши им,
Росли быстро, а кто и помедленней.
Атаманом у них, как водилося,
Как и прежде бывало за правило,
Был пегас – крылья синие,
Крылья синие — крылья сильные.
Подстрекал ён их всех на шалости,
На разбойную тропку их важивал,
А носил он имя Тервия,
Имя Тервия, сын Викария.
А и стали детишки старшие,
Стали думу думать нелегкую:
Той ли ходим путем-дороженькой,
А туда ль поведет нас Тервия?
И не только думу думати,
Разговаривать стали долго ли,
И говаривать слова гневные,
Слова громкие да обидные.
И собралися как-то детушки,
И говорили они таки слова:
«Уж как мы, молодцы все писаны,
Да пойдем мы, молодцы, к Тервию.
Да зайдем в палаты белокаменны,
Да зайдем-тко во столовую, во горенку,
Уж поклон мы отвесим Тервию,
Да и скажем ему всей дружиною,
Что дела плохие и пакосные
Не пойдем мы за ним больше делати,
И отныне его слушати
Не сберемся отныне и к веку-то».
И собралися молодцы все писаны,
Да пошли все молодцы к Тервию.
Да зашли в палаты белокаменны,
Да зашли-тко во столовую, во горенку,
Уж поклон отвесили Тервию,
Да сказали ему всей дружиною,
Что дела плохие и пакосные
Не пойдут-ко за ним больше делати,
И отныне его слушати
Не сбираются отныне и к веку-то.
И возгневился тогда Тервия,
И грозился он им грозами,
И топтал копытом пол каменный,
И рек он им таки слова:
«А и сильные, и могучие,
Стали вы, жеребцы любезные,
А не помните, не сказываете,
А такими вы были ли с первого?
А не помните, и не сказываете,
Что водил я вас всех с первого,
А и сильными, и могучими,
Со мною вы стали, братие!
А теперь, когда силушку, мною данную,
Ощущаете, подарённую,
То меня, атамана Тервия,
От себя и погнать собралися?
Уж холил вас, лелеял ранее,
Уж водил с собою за силушкой,
Да ее и добыл как водится,
Уж как водится, получается.»
А ему отвечают товарищи,
Отвечают, глаза не прячучи,
Отвечают честно и прямо-то,
Отвечают таки слова:
«Уж ты гой еси, свет-Тервия,
Уж ты прежний атаман-то наш,
Не ты нам силушку нашу выведал,
Она с нами была с веку-то.
Не тебе ль было силушку дати нам,
А ты сам ее брал бессовесно
На дела нехороши, пакосны.
А теперь же не хочем силушку
На дела пускать на пакосны,
А хочем ее, родимую,
На дела пустить добры и правильны.
Ох ты гой-еси, сын Викария,
Уж ты Тервия – крылья синие.
Не хотим тебя больше слушаться,
И не слушаться – видеть нехотя.»
И обиделся тогда Тервия,
И расправил он крылья синие,
Улетел он свет за очи,
И доселе его не видывали.
Серый Баян закончил длинное и необычное повествование и допил свой квас. Даже музыка притихла, пока он рассказывал эту историю, а все посетители навострили ушки.
— Пожалуй, будем собираться, ребята. – резюмировал он, закончив обед.
-Так, быстро все доели! – скомандовал черный Лайн, и молодежь послушно зазвенела посудой, опустошая тарелки. Затем вся команда резво поднялась, отнесла посуду на мойку и удалилась по своим делам. Розовая единорожка-официант быстро прибралась за их столиком, принесла новых салфеток и удалилась на кухню. Несколько минут спустя она вновь появилась в проеме, левитируя перед собой поднос с закусками и горячими блюдами, ловко и грациозно пробралась между столиков и подошла к нужному. Тот стоял у самого окна, черный, тяжелый, с массивными гранеными ножками и немножко закругленными углами столешницы. Толстые багровые шторы вполовину закрывали высокое окно.
— Ваш заказ. – звонким голосом оповестила официантка.
— Благодарю вас. – ответила ей серая земная пони с длинной ухоженной гривой и розовой бабочкой на точеной шейке. Она расчистила место для яств, переставив специи и салфетки подальше, и помогла официантке разместить коврики, приборы и заказ на столе. Ее белая спутница-единорожка с короткой, стоящей торчком синей гривой, что сидела напротив, даже не повернулась, и продолжила изучение дерева в окне. Дерево было самым обычным кленом, разве что крона его была сформирована правильно и аккуратно, четкой красно-желтой сферой обвившей ствол. Огненные листья потихоньку сыпались с дерева, устилая брусчатку, да еще и мелкий дождик пустился.
— Уже принесли. – мягко напомнила серая поняшка единорожке, поднимая вилку.
— Еле половина зала набралась. – отрешенно ответила ей белая. – Совсем никуда не годится. Хорошо хоть это последний концерт в Филидельфии. Надеюсь, в Сталлионграде будет получше.
— Винил, давай покушай, все будет отлично, вот увидишь. – серая перехватила взгляд единорожки и улыбнулась еле заметно так, как это умела только она. – Как раз твой любимый соус пармезан к горячему.
— Ох мне эти соусы... – недовольно сморщилась Винил и обратила внимание на принесенные блюда. Фаршированные баклажаны дымились, маня запахом, призывно поблескивали фиолетовыми матовыми боками. Единорожка сглотнула слюну:
— Можно было просто чипсов с колой, это у тебя все эти... – она осеклась, заметив смеющиеся глаза Октавии. – Ладно, ладно. Выглядит действительно вкусно.
Октавия не стала медлить, быстро порезала первый баклажан на пять равных частей, отчего испарения многократно увеличились, в особенности от желтоватой начинки, подлила специальным ковшиком пикантного соуса и смачно захрустела, уплетая за обе щеки, наплевав на все рамки приличия. Винил Скретч не отставала от подруги, и за столом воцарилась тишина, прерываемая звоном посуды и пыхтением двух голодных поняш.
Наконец, с кушаньями было покончено, посуду унесли, на столе остались только большие чашки с латте и небольшой серебряный поднос с шоколадом. Винил Скретч, заметно повеселев после трапезы, расслаблено откинулась на мягком диванчике, обтянутом темно-красным велюром. Октавия могла поспорить о том, что Винил сейчас закрыла глаза и медленно впадает в дремоту, но за непроницаемыми очками подруги этого не было видно. Иногда серая поняша завидовала этим очкам: частенько приставучие фанаты и корреспонденты заводили длинные разговоры «за жизнь», и пока она, Октавия, вежливо поддерживала беседу, бесстыжая Винил просто дремала, самым непостижимым образом при этом сохраняя участливое выражение лица. Правда, как-то раз она захрапела прямо посреди интервью какой-то местной газетенке. Скандала не было, корреспондент оказался довольно милым жеребцом, и выразил понимание усталости таких занятых пони.
Октавия пригубила немного кофе, запив кусочек горького шоколада, и теперь рассматривала столовую Филидельфийского театра. Она была тут далеко не впервые, но убранству этого помещения могли позавидовать многие рестораны, и она не упускала возможности полюбоваться интерьером. Высокие потолки с дивным гипсовым барельефом двухвековой давности в стиле барокко совершенно непонятно как, но гармонично сочетались с многоярусным люстрами в духе кубизма. Авангардистская мебель, совершенно не к месту, казалось бы, очень выгодно смотрелась на фоне размеренных готических стен со строгими светильниками. И дополнял уютный зал большой панорамный пейзаж-триптих в стиле классического реализма, расположившись в самом заметном углу, причем так, что первая и третья его часть заняли перпендикулярные стены, а средняя стала в угол под 45 градусов.
— Ах, Октавия, девочка моя! – донесся до поняш высокий с хрипотцой, отлично поставленный тенор, в котором, несмотря на всю мягкость, чувствовался металл. Октавия быстро обернулась на знакомый голос, Винил же отреагировала лишь небольшим движением пушистых ушек.
— Михал? – вскинула бровь серая красавица, расплываясь в улыбке.
— Октавия, душа моя, звезда моя... – к столику подошел высокий, стройный, даже несколько худощавый седогривый серый пони в дорогой шляпе с длинным коричневым пером, кьютимаркой в виде шпаги, улыбаясь в короткие аккуратные черные усики. – Это услада для моего сердца – видеть тебя в родных пенатах.
— Ох, Михал... Сколько же мы не виделись-то? – Октавия не скрывала своего волнения.
— Каждое мгновение, проведенное без твоего внимания – это мука для моего сердца. – улыбаясь, без запинки декламировал пони в шляпе, — Как роса иссушается утренним солнцем, как дерево теряет желтую листву в сию осеннюю пору, так моя душа теряется в этом безумном, жестоком мире без тебя, Октавия, душа моя, звезда моя...
Октавия с улыбкой слушала дифирамбы, отлично понимая тщетность любых попыток их прервать. Нужно просто дослушать до конца. Многие молодые кобылки таяли от таких слов седогривого жиголо, когда-то носившем черную растрепанную гриву, и умевшем рычать как тигр, но Октавия слышала это тысячи раз, а еще она слышала и многое другое от Михала, значительно менее приятное, поэтому воспринимала все как обычный ритуал. Винил же между тем напряглась и села в скованную позу, чувствуя такое давление незнакомца, вдруг обратившего свой взор не нее:
— Ах, Октавия, я просто неотёсанный болван, — хрипел Михал, тряся седой гривой, — Как мог я позабыть о твоей прекрасной спутнице? Ты можешь не представлять ее, ибо не знать ее может лишь болван и невежда, которого совершенно не помешает проучить как следует. Вы – Винил Скретч. Больше говорить нет смысла, ибо все этим уже сказано.
Октавия попыталась вставить словечко, но это было безнадежно, дерзкий напор серого пройдохи смог бы сдержать только он сам. Ну и еще директор театра.
— Позвольте же представиться мне. – Жеребец магией снял шляпу, и оказался единорогом. Шляпу он манерно прижал к груди и поклонился размашистым реверансом. – Меня зовут Михал Ярски, я руководитель и дирижер Филидельфийского симфонического оркестра, а также актер академического театра.
— Очень приятно. – напряженно ответила Винил. Октавия отодвинулась на диванчике дальше, позволяя Михалу присесть, что он незамедлительно и сделал. Сделав трагическое лицо, которому, впрочем, не было совершенно никакого смысла доверять, он продолжил:
— Ах, Октавия, ты даже не представляешь, какой утратой был для меня и оркестра твой уход. Но я понимаю, что ты переросла это. Я понял, что ты – птичка более высокого полета, и преступлением было бы насильно удерживать тебя в гнезде. Я счастлив, что смог воспитать такую талантливую, грациозную и гармоничную пони, которую сейчас вижу перед собой. – он приобнял ее, но она, смеясь, прижалась к нему.
— Да помню я твое воспитание. Когда мне во сне виделись твои «Тысяча чертей!», я чуть с кровати не падала...
— Тысяча чертей!!! – хрипло крикнул Михал, Винил подскочила от неожиданности, а Октавия и жеребец заливисто расхохотались. Краем глаза Винил отметила, как в центре зала в их сторону боязливо оглянулись несколько побледневших пони. Наверняка это был кто-то из оркестра.
— Душа моя, ты даже представить себе не можешь, как же я радуюсь твоим успехам. А радио — ... – он мечтательно закрыл глаза, — ... это услада для моих ушей. Сейчас я просто счастлив встретить тебя. Нет, не тебя – вас! Вас обеих рад я видеть. Винил Скретч, я теперь спокоен за свою Октавию, за ее талант, за ее судьбу.
— Вон как? – осторожно напряглась единорожка.
— Именно! – воскликнул Михал, снова вынудив подскочить Винил, а Октавию захихикать. – Именно, Винил Скретч. И ты есть та причина, по которой я спокоен. Если ты с Октавией, моей душой, то я могу расслабиться и заняться лоботрясами из оркестра. Тысяча чертей. – добавил он негромко, но теперь улыбались уже обе поняши.
— А что вы думаете о той истории, которую рассказал Боян? – неожиданно отвлекся серый жеребец.
— Кто? – не поняла Винил.
— Бригадир тяжеловозов. Во-он за тем столиком сидели, ушли когда вам принесли заказ.
— Ах, это. – Октавия расслабилась. – Ну что же, обычная история про хулиганов. Жалко, что не поколотили своего вожака – поделом бы ему.
— А ты что скажешь, Винил Скретч? – обратился Михал к единорожке.
— Не знаю. Как-то не досказано. Чего-то не хватает. Не мог вожак хулиганов вот так взять и улететь куда глаза глядят.
— Почему? – заинтересовался жеребец.
— А с чего вдруг? Ну послали его на дальнее облако, ну так ведь не конец же жизни. В конце-концов, мог успокоиться и остаться в компании. – Винил сдвинула плечами.
— Но он ведь хотел быть вожаком. – не унимался Михал.
— Ну так поступил бы в академию, не знаю, в вожатые для жеребят подался, что-ли. – Октавия непонимающе посмотрела на Винил.
— Да я думаю, он просто идиотом был. – резюмировала Скретч, — Или же там было кое-что еще, что не сказано. Какая-то загвоздка.
— Да, верно. – согласился жеребец. – Я пегаса этого знал, и его отца знал. И историю эту из первых уст. Да, Винил, все верно понимаешь. Не все там было сказано.
Михал погрустнел, и Октавия быстро перевела тему:
— Ты лучше о себе расскажи, Михал. Смотрю, совсем седой стал... –
— А, чего мне станется, а? Все наглецы и подлецы еще отведают моей острой дирижерской палочки, никакая каналья не посмеет филонить. Все как обычно, Октавия. Но вы же уже поняли, что пришел не для того, чтобы говорить о себе, о своей седой гриве, и о том, что есть еще порох в пороховницах. Я пришел послушать вас.
Октавия улыбнулась:
— А у нас все замечательно, заканчиваем турне, успех как обыч...
— Черт меня побери, половина зала – это успех?! – жеребец встряхнул своей гривой, отчего враз превратился из интеллигентного пони в натурального дикаря, — Октавия, ты можешь заморочить голову Винил Скретч, но не мне. Живо анализ ситуации!
Серая поняшка смутилась и начала мямлить:
— Оу... Михал, это так неожиданно, как-то даже и не дум...
— А ты думала? – бесцеремонно прервал ее Михал, обращаясь к белой единорожке.
— Пока нет. – хмуро ответила Винил.
— Думай! – повелительно прохрипел жеребец.
— Думать особо нечего. У нас нет ничего нового в репертуаре. – монотонно протянула Октавия.
— Так и есть! – воскликнул Михал.
— Значит, нам нужно придумать что-нибудь новенькое. Что скажешь, Окти?
— У меня есть одна идейка...
— Вы ведь завтра в Сталлионград отбываете? – бесцеремонно перебил Михал. – Вот и хорошо. Я, собственно, за этим и подошел. Вот тут, — он откуда-то пролевитировал небольшую, в пару дюймов, коробочку, отлично упакованную и перевязанную красной лентой. – Вот. Это посылка. Передать нужно срочно, почтой займет пару недель, вы же через два дня будете там. В концертном холле посылку заберут. Ну что, Октавия, выручишь старину Михала?
— Да какие проблемы. – равнодушно ответила Скретч, перехватывая коробочку и ставя ее на стол рядом с собой.
— Вот и чудненько. Так, мне пора, а то мои охламоны совершенно распустились. Чрезвычайно приятно было пообщаться, но нужно бежать. Каналья, как же нужно... – жеребец проворно выбрался из-за стола, опять снял шляпу и размашисто поклонился поняшам, и направился к столику в центре зала.
— Тысяча чертей! – донесся его рев. – Струнные, значит, уже перестали играть по соседям?
Группа пони быстро закончила трапезу и устремилась к выходу, подгоняемая проклятьями руководителя оркестра.
— Странный тип. – подытожила Винил, допивая свой латте. Октавия немного помолчала, съела еще пару кусочков шоколада, взглянула в окно и с улыбкой поведала:
— О, на самом деле странностей ты еще и не видела. О богини, одно время я его боготворила. Потом боялась. Жутко так боялась, от одного его крика меня бил мандраж, прямо как тех бедняг за столиком, которых он погнал на репетицию. А потом.. Потом я действительно переросла это все. И он стал чем-то обыденным, вроде так и должно все быть.
— Такое может стать обыденным? – Винил обратила внимание на шоколад и принялась живо его уплетать.
— О да. Всякое может стать обыденным. Даже Винил Скретч, знаете ли.
— Окти, ты меня недооцениваешь. – недобро усмехнулась Винил, но снова переключилась на шоколад.
— Знаешь, Винил, а ведь он прав. У нас сейчас отличная программа, но мы выступаем с ней уже год. Год назад эта программа вызывала дикий ажиотаж. Программа осталась все такой же...
— Клуфая плогламма. Эфифненько же. – с набитым ртом заметила белая единорожка.
— Да, программа не изменилась. Но пони переросли ее. Как я переросла Михала в свое время. Думаю, нам следует двигаться дальше. Этот Михал... Да, он странный, эксцентричный до ужаса, но у него всегда на все было чутье. И мудрость. – Винил вопросительно уставилась на подругу, оторвавшись от шоколада, которого на подносе оставалось совсем немного. – Да, да, мудрость. Перед самим своим уходом я приглядывалась к нему, и замечала, что он ничего и никогда не делает напрасно, и все его действия направлены на конечный результат. Иногда я не могла понять, зачем он делает то или другое, и лишь через месяц, два, а то и год, становился заметным результат безумного, как казалось в то время, поступка.
— Окти, только не говори, что ты в него втюрилась. – скривилась Скретч. Октавия улыбнулась и отмахнулась:
— Не говори ерунды. В самом начале, когда я считала его богоподобным существом, можно было предположить такое. И многие молодые кобылки сохли за ним. Да и сейчас таких много. Но уверяю тебя, Винил, стоит такой попасть к нему в оркестр, и всю романтику за месяц как ветром сдует. А сейчас я вижу в нем просто хорошего друга. Он ведь добряк, на самом деле, как и ты. Хоть и кажется злюкой поначалу.
— Хе-хе, ну ладно хватит. А то щас слезу буду пускать. – хихикала Винил, но у нее в самом деле поднялся к горлу комочек.
— Хотя нет, Винил Скретч. Ты все же лучше. Всегда и везде. Во всяком случае для меня. Он никогда не пойдет на то, на что пошла для меня ты, и я ценю это. Возьми шоколадку, белая ты егоза. – Октавия взяла последний кусочек с подноса и поднесла к губам Винил. Та аккуратно схрумала кусочек и облизала от остатков шоколада копытце Октавии.
Поезд живо нес музыкантов к Сталлионграду. К счастью, почти никакой аппаратуры с собой брать не пришлось, в концертном холле Сталлионграда устанавливали самую передовую акустическую систему, и Винил ерзала по сидению в предвкушении новой техники. В живую ее еще никто не пробовал, только заводские характеристики были известны, и Винил будет первой, кто ее протестирует. В Сталлионграде билеты на все пять выступлений были раскуплены еще неделю назад, ведь здесь с этой программой Скретч и Октавия с ансамблем еще не выступали. И по этому поводу настроение у всех было приподнятым. Более того, коронованная принцесса Твайлайт Спаркл лично будет присутствовать на первом концерте. Октавия удивилась такому ее стремлению, ведь через три недели такой же концерт будет в Кантерлоте. Но Винил подняла подругу на смех, удовлетворительно отметив, что новая принцесса плотно держит копыто на пульсе нового слова в музыкальной технике.
Винил и Октавия ехали в отдельном купе, обсуждая идею новой программы. Нотные листы валялись по всему столу, и даже на полу их было изрядное количество. Но разговор, тем не менее, не шел.
— Уж и не знаю. Винил, стаккато в таких местах просто недопустимо. Это настолько дурной вкус, что даже обсуждать это смысла не имеет. – Октавия говорила тихо, но манера отрывисто выговаривать слова выдавала ее раздражение.
— Не занимайся занудством. Ну сколько же можно зудеть – вкус, не вкус, послевкусие, блин. Ты не стряпню готовишь!
— Так тебе не нравиться моя готовка? Это уже стряпня? – Октавия подняла голос.
— Ну вот, приехали. К чему тут вообще это? Ты тут предлагаешь все медленно и тихонько обойти, но Окти, медленно и тихонько – это ведь не круто! Мы ведь не абы что пишем, а рок-оперу. РОК! Слышишь, рок! Рок не будет правильным, если он везде будет мягеньким, как твоя грива.
— Не пытайся подкупить меня такими дешевыми комплиментами, подруга. И про стряпню я еще никуда не забыла! – Октавия надула щечки и демонстративно уставилась в окно. За окном мелькали уже обсыпавшиеся редкие деревья севера, укрытые тонким слоем снега. Это немного успокоило поняшку, и она перестала злобно сопеть.
— Октавия, только давай не будем переходить на личности, занудство и и прочее, что совершенно не имеет отношение к будущей рок-опере. Ну Окти, ну ты же такая умница...
— Хватит тут сюсюкать! То, что ты предлагаешь – это неправильно. Это не по правилам, Винил. Так никто не делает, в музыке такое – недопустимо. Неправильно, и все тут. Везде есть свои правила, не нами писанные, но проверенные. И нарушать их как минимум глупо. – серая поняшка начала собирать разбросанные нотные записи.
— А то, что хочешь ты, тоже, между прочим, ни разу не по правилам. Ты лезешь в рок со своими правилами, но тут им ходу нет, они тут не работают. Оу, прием, Окти? Я говорю, что они тут в про-ле-те. Как фанера над Кантерлотом. У рока тоже есть свои правила, и я не стану допускать неправильного рока.
— Тогда забудь про оперу. Делай свой рок. А я буду делать свое. – злобно отрезала Октавия. На ее прекрасных глазках заблестели слезы.
— Ну и все. – надулась Винил, нахохлилась и отвернулась к окну. Комок также стоял у нее в горле.
Настроение было безнадежно испорченным. Через пару минут Октавия закончила собирать записи, вышла из купе и отправилась к своим ребятам. Белая единорожка сняла свои пурпурные очки и принялась утирать частые и крупные слезы, хлынувшие из глаз. До самого Сталлионграда Винил и Октавия не разговаривали.
В городе группу встретили тепло. Администрация заранее обо всем позаботилась, разместила артистов в гостинице недалеко от концертного холла. В самом здании, оказавшемся на удивление огромным, их встретил аж сам начальник – крупный, дородный красный жеребец с багряной гривой. Пока Октавия и Винил шли к центральному залу, он взахлеб рассказывал историю холла, а также нараспев нахваливал новейшую акустическую систему, которую совсем недавно разработал Ижемский завод.
— Систему уже смонтировали, но сейчас производится окончательная отладка и настройка. Так что до вечера она работает в тестовом режиме. Завтра же с утра вы сможете приступить к подготовке к концерту. – закончил начальник холла буквально в паре метров от кулис центрального зала.
— А как же я разберусь с незнакомой аппаратурой? – заволновалась Винил.
— О, не стоит беспокоиться. Завод прислал специалистов для наладки и обучения операторов. Завод все дела делает до конца и качественно, о том вам нечего беспокоится. За сим я раскланиваюсь и предоставляю вам возможность самим все увидеть. – начальник козырнул и отправился по делам.
Винил и Октавия медленно вошли на сцену центрального зала. Он был просто громаден.
— Я смотрю, в Сталлионграде просто обожают все громадное. – меланхолично заметила Октавия. Винил пустила это мимо ушей. Громадное, не освещенное пространство зала давило и завораживало одновременно.
— И сколько же пони сюда можно уместить? – хмыкнула белая единорожка.
— Четыре тысячи пони. – отозвался откуда-то из-за чудовищно больших колонок веселый, чистый низкий голос.
— Ого. – флегматично заметила Винил.
— Да, немало. – согласился голос из-за колонок. Также оттуда доносилось лязганье, шуршание и кряхтение. Наконец, кряхтевший выдохнул и направился в поняшам. Звук копыт был необычным, словно он приволакивал ногу или хромал. Наконец, он показался из-за колонки. Он действительно хромал на трех ногах, высоко поднимая правую переднюю ногу, обложенную какой-то странной металлической шиной.
Это был среднего роста серовато-белый единорог с коротко стриженными черной гривой и хвостом. Наконец, он протопал на своих трех.
— Приветствую вас. Я старший наладчик, я же буду вашим консультантом по первых порах.
— Очень приятно. – холодно ответила Октавия, косясь на покалеченную ногу единорога.
— Да, кстати, Ярски должен был передать мне ревербератор-эмиттер. Ну дирижер из Филидельфии, помните? Коробочка с красной лентой?
— А, да. Держи. – Винил вытащила магией из сумки коробочку. Единорог перехватил ее магией и поднес ближе к себе и открыл. Из коробочки медленно выплыл кроваво-красный светящейся рубин.
— Ну вот, последняя деталь. Без вас бы ничего не получилось. Так что вы молодцы. Вот мы его сейчас и установим. Хотите посмотреть?
— Без разговоров. – оживилась Скретч, но тут же отпрянула, когда металлическая конструкция вокруг «покалеченной» ноги единорога вдруг с тихим гулом ожила. Это была почти точная копия руки, какая бывает у грифонов, или драконов, но металлическая, с пятью хорошо развитыми пальцами и резиновыми подушечками на их окончаниях. Единорог ловко поймал этой рукой кристалл, и он встал в специальный паз на запястье, что позволило пальцам снова беспрепятственно передвигаться. Заметив реакцию поняш, единорог улыбнулся:
— Не бойтесь, это обычный рабочий инструмент. А теперь пойдем, я покажу вам как я им пользуюсь.
С этими словами единорог, несмотря на три ноги, довольно проворно подошел к центральной консоли в левой части сцены, и поняши пошли за ним. Там он принялся быстро выворачивать крепежные болты боковой панели при помощи это металлической руки, которая могла быстро вращаться вокруг своей оси. Сняв панель, он вернул в пальцы кристалл и стал аккуратно его монтировать, прикрепляя маленькими латунными крепежами. Наконец, все было готово, и он так же ловко вернул панель на место и завертел крепежи.
— Ну вот и все. Осталась самая малость. Кажется, я заслужил чай. А вы как? – Винил и Октавия замотали головами. Тогда единорог молча развернулся и отправился за кулисы по тайным переходам концертного холла.
— Странный тип. Не мудрено, что он якшается с Михалом. – заметила Октавия. Винил не успела ответить, потому что в дальнем конце зала появилась небольшое окошко света, возвещавшее о том, что в зал кто-то вошел. По залу шли двое, причем голос начальника угадывался явно. Кто был вторым, в темноте видно не было. Винил и Октавия молча ждали, кто же выйдет на свет из темноты. Возможно, кто-то из ансамбля Октавии. Слова же начальника расплывались в гулком пустом зале, и разобрать что он говорил было невозможно.
Наконец, на свет показался он и небольшая лавандовая единорожка, которой он без умолку что-то рассказывал. Поняши не узнали ее, поэтому переглянулись и собирались уйти.
— Это же принцесса Твайлайт. – укоризненно сказал им начальник холла. Поняши с удивлением заметили на спине лавандовой пони крылышки. Винил показалось, что они еле заметно подрагивали. Артисты поклонились юной принцессе, и Твайлайт засмущалась:
— Ну что вы, не стоит. Прекратите, все в порядке. Кстати, начальник, вы говорили, что здесь главный наладчик от завода. Где же он?
— Да вот только-что куда-то вышел. – ответила Скретч. – Буквально только-что ковырялся в этой штуке.
Начальник затараторил:
— Вы понимаете, ваше высочество, техники бегают по всем уровням, поймать их очень тяжело. Сейчас он тут, через минуту уже в другом конце холла что-то крутит. Пойди найди его тут. Если прикажете, я вызову его в приемную.
— Зачем же мешать. Просто хотелось посмотреть как они работают. Я догоню вас, начальник. – расстроено сказала Твайлайт и осмотрелась. Начальник вежливо поклонился:
— Я буду ожидать вас в буфете, ваше высочество. – и быстро направился к выходу.
— Простите, вы можете описать техника? – обратилась Твайлайт к Винил и Октавии.
— Конечно, ваше высочество...- начала серая поняша.
— Пожалуйста, просто Твайлайт. Не нужно всей этой... ну вы поняли. – попросила лавандовая пони.
— Да без проблем. – хмыкнула Винил. – То ли белый, то ли серый единорог, кьютимарку не запомнила.
— А имя?
— Мм... Забыли спросить. Мы сами тут пару минут как, так что особо не знакомились.
— Ясно. Ладно, извините, не буду отвлекать. – Твайлайт развернулась и двинулась к дальнему выходу.
— Да, еще обвешанный двигающимися железяками. – крикнула Винил вслед. Она не видела в темноте, как лицо лавандовой принцессы расплылось в улыбке от уха до уха.
Через минуту после того, как Твайлайт вышла, в проеме из-за кулис показался сам техник, сжимая железной рукой большую чашку, над которой клубился пар.
— Тебя тут искали. – заметила Скретч.
— Кто? – оживился единорог.
— Начальник и принцесса.
— Оу, принцесса тут? Странно, не слышал, что она должна быть. Кто, Селестия, или Луна? Каденс?
— Юная принцесса Твайлайт. – сказала Октавия.
— Твайлайт? Рановато. В газетах писали, что она должна быть на вашем первом концерте, а это послезавтра. И чего хотели?
— Посмотреть как работаешь.
— Ага, это дело хорошее. Можно долго смотреть на огонь, на воду, и на то, как работают другие пони. Ладно, если начальству надо – вызовет. А не вызовет, значит, не надо. – единорог переключил внимание на дымящую чашку чая и принялся дуть и потихоньку пить.
— Железная логика. – согласилась Винил. Октавия водила вокруг скучающим взглядом.
— А почему вы молчите? – удивился единорог, — вас по радио послушать, то вы постоянно болтаете, что-то обсуждаете, шутите. А сейчас как воды в рот понабирали. Или чаю.
— Все в порядке. – нервно ответила Октавия.
— Ого, значит и впрямь проблемы? – удивился белый единорог, — Это никуда не годиться.
— Простите, но это не ваше дело. – огрызнулась серая красавица.
— Вот тут накладочка. Я вас с таким настроем-то к технике не подпущу. Техника она что?
— Что? – уставилась на единорога Скретч.
— Техника – она ласку любит. Ласку, и понимание. Гармонию она любит, иначе с ней никак. По хорошему с ней надо, тогда и она себя хорошо покажет. Ну а вы там себе где-то поругались, на технике будете вымещать, она и не сдюжит. А кто виноват? Ну конечно, завод ведь виноват, не то что-то накрутил. Нет, девоньки, так дело не пойдет. Или я вас к машине не допущу.
— Ну, это не вам решать. – Октавия хмыкнула.
— Ух ты, серьезно? Смотрите сюда, маленькие, если я не подпишу вот этот акт о том, что вы ознакомлены с правилами эксплуатации машины, — единорог извлек магией какой-то бланк и помахал им перед носом Октавии, отчего она попятилась, — То вы не будете иметь право даже включать машину. Так что о концертах можно забыть, будете сами разбираться с администрацией и рассерженными зрителями, и самое главное то, что мне за это ровным счетом ничего не будет. Ага. – единорог кивнул для внушительности. – А все почему?
— Почему? – хмуро выплюнула Винил.
— Потому что правила безопасности – первейшая вещь. Всегда и везде. Ну почти всегда и почти везде. – он несколько стушевался после этих слов.
— Чего ты хочешь. – устало сказала серая поняша.
— Хочу знать, какая собака между вами пробежала. А я пока чаю попью.
Октавия вкратце рассказала о сути конфликта, который возник в поезде, а единорог тем временем допил свой чай, отставил чашку и начал с кислой миной:
— Значит, неправильно. Ну что ж, серьезный повод. Правильно, неправильно. А что вообще это правильно?
— То, что нормально. То, что положено. То, что многие делали и у них получалось. – монотонно ответила Скретч.
— Вон как. Но разве может быть что-то, что правильно вообще? Что правильно в абсолюте? Нет, может, конечно, но уж точно оно не ограничивается рамками какого-то музыкального стиля.
— Не согласна. – перебила Октавия. – Правила могут появится только в условиях каких-то рамок, вне рамок нет правил, нет и возможности определить что правильно.
— Нет таких ситуаций, когда нет рамок. Уверяю вас, девоньки, даже те, кто кажется вам абсолютно свободными, и те скованы рамками, причем подчас гораздо более жесткими, чем вы.
— Все равно тогда выходит, что ты говоришь впустую. Отсюда выходит, что нужно судить исходя из выбранных рамок. Октавия верно сказала. – начала оживляться Скретч.
— Нет, не впустую. Я не говорил, что рамок нет, я говорил, что незачем ограничивать себя рамками лишними. Что является вашей целью? Зачем вы пишете рок-оперу?
— Ну как зачем? – удивилась Октавия. – Чтобы сделать красивую музыку и порадовать пони.
— Верно. А что в музыке главное? Стиль?
— Нет. – удивленно сняла очки Винил и захлопала глазами.
— А что же? – не унимался единорог.
— Неверное, красота. – тихо сказала Октавия.
— И гармония. – опустила глаза Скретч.
— Вот. Вот же. Гармония и красота. – Единорог вышел на центр сцены. – Но разве гармония и красота могут ограничить себя каким-то стилем? – он поднял правое копыто, и манипулятор сжался в железный кулак, — Разве будет гармония в том, что все будут одинаковые, с одинаковой прической, с одинаковыми вкусами и одинаковым характером? Ведь мир – он огромный. – единорог обвел пустой темный зал правым копытом, и железная рука распахнулась во всю ширь, Октавия вдруг заметила большой крестообразный шрам на его левой щеке, — Мир, он разный. Именно из этого, разного набора всяких разностей может получиться хаос, а может получиться гармония. И это зависит от вас, дорогие мои. Это зависит от того, что и в какой последовательности вы возьмете из этого большого, разного мира.
Единорог замолчал, а поняши посмотрели друг на друга. Они ничего не говорили, просто подошли и обнялись, и снова в их глазах были слезы. На это раз оттого, что они опять нашли друг друга.
— Прости меня, Тави. – шепнула в серое ушко Винил. Октавия не ответила, только сильнее прижалась к белой, такой любимой вредине.
— Кхм... Итак, все в порядке, как я вижу? Ну вот и ладушки. Начнем, пожалуй, обучение. – белый единорог с улыбкой подошел к подругам.
— Слушай, тебе никто не говорил, что ты обломщик? – бурчала Скретч, нехотя отпуская серую пони.
— О, да. Я такой. Обламывать романтику – моя профессия. Вторая. А первая – обламывать... а впрочем, не будем об этом. Что ж, дорогие граждане артисты, так как теперь вы обрели гармонию и можете нести ее машине, подходите, не стесняйтесь, будем учиться. Ученье свет, а неученье – платный свет.
— Слушай, откуда у тебя эти шрамы? – указала Октавия на странный крест на щеке.
— Ах, это? Пренебрегал техникой безопасности при аварийных и нестабильных режимах работы. И вы очень верно подметили эту важную, я бы даже сказал, животрепещущую тему, ибо именно с этого мы и начнем. С техники безопасности.
В дальней ложе, в самом тихом углу, стараясь не издавать ни звука, сидела принцесса Твайлайт, смотрела на сцену блестящими глазами и улыбалась.
Концерты ансамбля Октавии и Винил Скретч прошли в Сталлионграде с большим успехом, а новая звуковая техника Ижемского завода показала себя отлично, и многие заведения Эквестрии заказали себе подобные установки, особенно после крайне положительных отзывов Винил Скретч в прессе и на радио.
Винил Скретч и Октавия пытались пригласить странного единорога на ужин и пообщаться с ним поплотнее, но он больше не появлялся в музыкальном холле. Прибывшие утром наладчики сообщили, что старший наладчик, он же генеральный конструктор, выезжает на объекты только в самых исключительных случаях. Попытки наладить контакт через Ижемский завод ни к чему не привели: поняш отправляли в отделы закупок, разработок и продаж, но субординация и координация на предприятии были строгими, поэтому далее этих отделов никаких контактов им получить не удалось.
Через полтора месяца по возвращению из Сталлионграда Винил Скретч и Октавия поставили свою рок-оперу, что вызвало небывалый фурор и породило новый жанр в музыкальном искусстве Эквестрии.