Марионетка своей славы (A Puppet To Her Fame)
Акт третий — Финал.
Обновлено 18.05.2021
Исправлены опечатки и неточности перевода
— Октавия просыпайся.
Мои глаза были закрыты. Я лежала неподвижно в постели. Возможно отец подумал что я упрямлюсь, но когда он снова со мной заговорил у меня заледенела душа.
— Я не стану повторять. — сказал отец.
Я скатилась с кровати, упав на копыта, играя роль побитой дворняги, которую он без сомнений и хотел увидеть. Я не отрывала своего взгляда от пола. Я найду способ вернуться к репетициям. Я вернусь к Винил. Мы убежим.
— Подойди ко мне.
Я приблизилась на несколько шагов к голосу.
— Зрелищный концерт ты устроила, но в конечном счете бесполезный. Должен признать у тебя весьма творческий подход к изобретению изощренных способов опозорить честь моей фамилии. Надевай свой галстук-бабочку.
Я подвязала его на шею. Ошейник, наполовину металлический, наполовину магический, который они сделали специально для того, чтобы он постоянно был на мне. Я чувствовала проходящую через него покалывающую магию и осознала всё отчаянье моего положения.
— Я надеялся, что до этого не дойдет, но методы моей жены оказались недостаточно эффективными. Она скоро придет, чтобы начать твоё воспитание. Я рекомендую тебе прекратить идти с нами на конфликт. Мы всегда сможем найти, где находится этот ошейник. И мы всегда сможем воспользоваться им для выработки мощного магического разряда.
Рог моего отца засветился и ошейник начал стягиваться на моей шее. Я еле могла дышать. Он буквально душил меня. Чтобы продемонстрировать, что произойдет при моем следующем ослушании, он без малейших усилий активировал его. Я рухнула на пол в невыразимой агонии. Я ощущала, как сотни разрядов пробегают по моему телу, от мозга по позвоночнику доставая до самых копыт, воспламеняя мои нервные окончания белым обжигающим пламенем. Насколько резко жгучее страдание возникло, настолько же быстро оно и исчезло, лишь оставив меня задыхаться на полу.
— Мы до последнего рассчитывали на твой здравый смысл и то что нам пришлось пойти на этот шаг весьма разочаровывает. Мы давали тебе всё, жертвовали всем чем только можно. Все это мы сделали для того, чтобы ты просто могла играть на инструментах. Годы учебы, десятки инструментов, бесчисленные репетиторы, лучшие специалисты в области теории музыки, которых только можно нанять за деньги. Но наплевав на все наши старания ты просто берешь и от всего отрекаешься.
Я все ещё стояла на коленях. Слезы мешали мне воспринимать окружение. Даже если я доберусь до Винил, какой теперь в этом толк? Сталкивались ли она или Лира с подобной магией?
— Веди себя послушно ради своей матери и я сопровожу тебя этим вечером на театральную репетицию. — сказал отец.
Я услышала, как отец вышел и вошла мать
— Как же давно я ждала этого дня. Давай, попробуй сказать что-нибудь про меня. — гавкнула мать.
Я встала и посмотрела ей в лицо, подыскивая слова, чтобы выразить свои чувства.
— Я приказала тебе — сказать что-нибудь про меня. — Её рог на мгновение вспыхнул. Я ощутила тысячу маленьких порезов по моему телу, что заставило меня биться в конвульсиях на полу.
— У тебя не хватит смелости, чтобы разобраться со мной без магии. — захныкала я, лежа на полу.
— Вот значит как? Ну давай посмотрим.
Я подняла голову как раз в тот момент, когда она подошла ко мне и уже заносила копыто над моей головой. Я перекатилась на бок, но у меня не хватало сил, чтобы встать.
— Хм, было бы на что смотреть. А теперь сидеть.
Я закрыла глаза и всплакнула, но она послала мне ещё один разряд боли. В этот раз мои нервы сообщили мозгу, что меня готово раздавить несколько тонн невидимого веса. Я чувствовала будто бы меня пытаются просунуть сквозь игольное ушко, но безрезультатно.
— Сидеть. — повторила она.
Я поднялась и села на пол. Ещё никогда я не чувствовала себя настолько унизительно. Неужели в это превратилась моя жизнь, контроль трусливыми родителями с безопасного расстояния? Неужели всё что мне уготовила судьба это боль и рабские узы?
— Послушная девочка, а теперь встать.
Я встала. У меня всё ещё оставалась надежда добраться до Винил и сбежать. Возможно, если я буду выжидать достаточно долго, то кукловод поможет мне.
— Послушная девочка. — она протянула мне яблоко как награду за послушание.
— Ты совсем еб... — прикусив язык, я упала на пол, от того что электрические разряды пронзили меня насквозь.
— В этом новом ошейнике столько интересных функций. И я с удовольствием воспользуюсь каждой из них. Так что вперед… начинай действовать мне на нервы.
Я взглянула на часы: оставалось ещё шесть часов до репетиции и слабая надежда на спасение. Я съела яблоко, затем не отрывая взгляда от земли прошептала: — Я смогу поспать, если буду послушной?
— Только когда я удостоверюсь, что ты научилась правильным манерам и ни секундой ранее. Я устала от того, что слугам приходится запирать твою комнату на ночь. Мне надоело выслушивать постоянные расспросы о моей одарённой дочери и о том каково это растить такого гения. Если бы они только знали насколько ты вшивая.
Я тихо сидела, пока она молчаливо наблюдала, не собираюсь ли я сказать что-нибудь глупое в ответ. Но я и не хотела ничего говорить, я, итак, уже обрекла себя на страдания.
— Лечь на спину. — приказала она.
Я тут же легла на спину. Такими темпами я умру от унижения и таким образом избавлюсь от ещё пяти часов и пятидесяти восьми минут пыток.
— Притворись мертвой. — хихикнула она.
Я расслабила мышцы и притворилась мертвой, слишком поздно догадавшись о её намерениях. Каждый миллиметр моего тела и мышц пронзили тысячи магических игл. Словно меня как какую-то бабочку пригвоздили к пробковой доске. Она прекратила блокировать мои двигательные нейроны и заливалась смехом, пока я медленно приходила в себя.
— Сидеть.
Я медленно заняла вертикальное положение. Неужели я действительно была настолько непослушной? Неужели все эти годы я неправильно воспринимала их намерения? Она перестанет измываться надо мной, если я буду послушной. Она будет любить меня, если я буду послушной.
— Хорошо, а теперь скажи мамуле, что ты её любишь.
— Я люблю тебя мамуля, пожалуйста прости меня. — взмолилась я.
— О прощении и речи быть не может, но я разрешаю тебе поспать. Но если вдруг я услышу малейший писк или ты по какой-либо причине покинешь свою постель, ты снова окажешься на улице.
— Хорошо, мама.
Я подошла к постели, медленно забралась в неё и спряталась под одеяло. Это я во всём виновата. Это Я никогда ничего не могла сделать правильно. Я не могла научиться музыке самостоятельно. Я не могла выполнять приказы. Я не могла дружить с правильными пони. Я не могла родиться единорогом! Всё что я могла это раздражать моих родителей и ради чего?
Я ревела до тех пор, пока не заснула, мечтая сделать так, чтобы мои родители были счастливыми. Мне снилось какой была бы моя жить, если бы я всегда слушалась своих родителей. Они бы позволяли мне ходить на званые ужины и дарили бы мне подарки на дни рождения. Отец бы разрешал мне смотреть, как он дирижирует и мать бы помогала мне создавать великие симфонии. Всё что отличало меня во сне от меня настоящей, моё безропотное послушание.
Мне показалось что дверь открылась всего через несколько минут, однако мой умиротворённый сон длился несколько часов.
— Почти настало время репетиции, вставай, Октавия. — приказал мой отец.
Я быстро выбралась из-под одеяла и села напротив него. Я уставилась в пол, надеясь не раздражать ни его, ни мать.
— Ты права, дорогая. — сказал он Матери и повернулся ко мне. — Ложись. — приказал Отец.
Я легла на живот, слыша как они шепчутся между собой. Перенесенная до этого боль всё ещё не утихла, поэтому я боялась сдвинуться с места. Наконец я услышала, как они собрались выходить.
— Теперь ты счастлив, Папа? — пролепетала я.
— Да, теперь папа очень счастлив. На столе лежит сандвич, съешь его и спускайся на репетицию. — Мой взгляд проследовал на прикроватную тумбочку. На ней лежал простой сандвич с пшеницей и подсолнухом.
Я поспешила съесть оставленный мне перекус. Когда я доела его и спустилась вниз с виолончелью, я вспомнила свой план на сегодня. Лира поговорит с Винил, а Винил освободит меня. Нет, сказал мой внутренний голос. Если ты убежишь, то это разозлит мамочку и папочку.
Я села у двери и стала ждать моих родителей и дворецкого. Трио будет сопровождать меня до театра, чтобы я не могла сбежать.
— И помни, — предупредил отец. — Если ты хотя бы просто задумаешься, о том, чтобы сделать лишний шаг в сторону, я могу выжечь каждый нейрон в твоем теле. Твоя мать бесчисленное количество раз умоляла меня прикончить тебя. И только по моей милости ты до сих пор жива. Единственная вещь которая вызывает во мне презрение больше чем ты, — это позор от признания того что мой отец оказался прав. Я не дам ему повода считать что он оказался прав в отношении моей жены. Даже если это будет означать, что мне придется вышвырнуть тебя прямиком со скал Кантерлота.
Я неудержимо рыдала, ведь я самая настоящая рабыня своей жестокой судьбы, которая мне неизбежно предназначалась ещё при рождении. Даже в самом страшном кошмаре не могло быть хуже, чем сейчас. Всеми своими силами я надеялась что музыка начнет раздаваться у меня в голове или струны помогут мне. Я готова пожертвовать чем угодно, чтобы избавиться от моих родителей раз и навсегда. Но я знала что все это тщетно.
Теперь я их собственность, но возможно если я буду послушной, то когда-нибудь я смогу снова стать их дочерью. Полагаю что невидимая длань судьбы не обязана мне помогать. Чем же пришлось пожертвовать моим родителям, чтобы наградить меня музыкальным талантом? Фантазировать, как можно использовать их щедрые дары им во вред, внезапно показалось в корне неправильным.
Я послушно следовала за ними на репетицию и исполнила свою часть пьесы. Я бы хотела рассказать о тех героических моментах тем вечером в оркестре, когда я победила своего отца. Но их не было, потому что я была полностью опустошена.
Ближе к концу, когда я уже шла к моему отцу, Лира потащила меня в сторону от сцены.
— Давай, Октавия, я вытащу тебя отсюда! — убеждала меня Лира. — Что он с тобой сделал? Ты выглядишь такой... отрешенной!
— Хватит, — приказала я. — Я никуда не пойду.
— Пожалуйста, Октавия, это ведь будет лучше для тебя! Мы так волновались, когда ты пропустила прошлые репетиции, ведь сегодня уже пятница.
— По барабану.
— Лира Хартстрингс. — спокойный собранный голос моего отца произнес. — Лирист, Королевского Кантерлотского Оркестра. Ты прекратишь общаться с моей дочерью и отправишься домой. В твоих услугах больше нет необходимости, не возвращайся сюда в понедельник.
— Что? Кто ты вообще такой? Меня не может уволить какой-то насильник над детьми! — гавкнула Лира, её слова в равной степени были наполнены злобой и ядом.
— Ты не знаешь кто я? Я собственник этого театра. Я собственник этого оркестра. Это я плачу дирижеру и жюри, отвечающим за отбор музыкантов. Ты принадлежишь мне. А теперь исчезни с глаз моих, Лира, пока ты не оказалась в тюрьме, благодаря одному из полицейских, получающих отчисления из моих фондов.
Впервые за день я оторвала взгляд от пола и посмотрела в глаза Лиры. Она смотрела на мой фингал под левым глазом и слезы лились из её глаз. Она была моим первым другом, первым лучиком солнца в этой жизни и я её никогда больше не увижу.
— Мне жаль, Лира. — пробормотала я. — Мне так жаль.
Лира повернулась взяв с собой лиру и вышла из черного хода театра.
— А ты не так тупа, как мне сначала показалось. — прошептал отец. Он отвел меня прочь от других музыкантов к выходу. — Мне почти что хочется сказать моей возлюбленной жене, чтобы она полегче обходилась с тобой. Почти.
— Сэр, — прошептал дворецкий моему отцу. — Дирижер хочет поговорить с вами.
Я видела, как мой отец пошел к дирижеру, а моя мать что-то обсуждала с единорогом, исполняющим свою часть пьесы на изготовленной на заказ скрипке.
Я взглянула в сторону двери и увидела Лиру, выглядывающую из неё. Она говорила что-то пони, которую я не могла увидеть и через секунду помахала мне фиолетовыми очками. Я не поддамся на этот трюк, я теперь послушная пони.
— Миледи, — сказал дворецкий. — Если вы хотите, вы можете пройти к своим друзьям, чтобы попрощаться. Я вас прикрою.
— Нет, пожалуйста, это уловка. — возразила я.
— Миледи, другого подобного случая у вас не будет. Пожалуйста, позвольте мне увидеть вашу улыбку хотя ещё один раз.
Я посмотрела на него. — Двалеский? — дворецкий усмехнулся услышав своё прозвище. Я улыбнулась ему в ответ: — Благодарю.
Я поспешила к выходу из-за кулис и вышла наружу. Для меня было удивительным увидеть не только Винил и Лиру, но ещё и Бон Бон.
— Окти? Слава Селестии. Стажа не пускает никого близко к твоему поместью. — пожаловалась Винил.
— Все в порядке. Спасибо за всё, но теперь я должна вести себя прилично. — ответила я.
— Видишь Винил! Они что-то сделали с ней. Мы сможем упечь их за решетку! — Крикнула Лира.
Рог Винил засветился, пока та осматривала меня. Я чувствовала, как у меня шерстка встает дыбом. — Что-то связанное с этой бабочкой.
— О, я кажется знаю в чем дело. — заявила Лира. Она сосредоточила свою магию на галстуке. На меня обрушилась волна боли, от которой я рухнула на землю и заплакала.
— Соски Луны, — выругалась Бон Бон. — Это самая мерзкая вещь, которую я когда-либо видела.
— Я неправильная пони. Я больше не хочу быть неправильной пони, ошейник помогает мне сдерживать себя. — объяснила я. Я даже не смогла подняться с колен.
— Дискорд побери, Окти, просто послушай себя! Я не знаю как, но мы проберемся в поместье. Встретимся через два часа у входа для прислуги. К тому времени мы сообразим как можно снять этот ошейник, — обещала Винил.
— Я... согласна, но если попытка спасения провалится, то я больше не хочу тебя видеть. Я не хочу, чтобы мне снова было больно. — сказала я.
Я развернулась и последовала к дворецкому, который ожидал, пока я закончу. Он проводил меня к родителям, и мы отправились домой.
Я следовала за ними не проронив ни слова. Отец нес мою виолончель, что весьма любопытно, учитывая его презрение ко мне. Возможно, это была его снисходительная награда за мою покорность. Мне уже было все равно. Я слышала, как крючки скрипели об тротуар позади нас. Они были очень близко, может они намеревались помочь мне? Я даже не осмеливалась признавать их присутствие, ведь из-за них я могла наделать глупостей и тогда меня бы наказали.
Я игнорировала их и сосредоточилась на музыке, грандиозной оркестровой пьесе, которая формировалась весь прошедший день в моей голове. Это была моя скорбная песнь, я бы назвала её Сангвиновая Соната. Это будет мой шедевр, не стареющая песня, которую будут помнить даже через десять тысячелетий. Печальная песня, написанная Октавией, великим музыкантом, которая забрала остатки её жизни, как только она была написана. Какая растерзанная, измученная и все же гениальная душа, сочинила такой шедевр. Историки будут удивляться, почему потребовалась такие терзания, чтобы создать нечто настолько прекрасное и вневременное, что даже у самой Селестии до сих пор льются слёзы, когда она её слышит.
Я оказалась дома слишком быстро или наоборот слишком поздно. Какая теперь разница. Я очнулась только, когда стояла перед моими матерью и отцом в моей спальне. Только мы трое: я, ошейник и виолончель.
— Я ждала этого с нетерпением. Я же говорила тебе, что это будет хорошая идея, смотри как теперь чудесно ведёт себя наша маленькая девочка.
— Да, только есть одна проблема. — ответил отец. — Дворецкий сообщил мне о твоих намерениях сбежать. И в соответствии с твоими помыслами тебя накажет твоя мать и можешь не надеяться, что тебе удастся встретиться с твоими друзьями через два часа.
Я бросила взгляд на дворецкого, который потупил глаза.
— Итак, будут какие-нибудь остроумные изречения? Хочешь рассказать отцу о том насколько маленький у него пенис? — насмехалась надо мной мать. — Октавия, — пролепетала мать. — Я тебя так сильно люблю и при этом у тебя не будет ещё три дня репетиций в оркестре. Я придумала для тебя очень, очень, очень плотное расписание развлечений на эти выходные. Я собираюсь выяснить сколько боли потребуется земной пони, чтобы потерять сознание, настолько точно насколько это вообще возможно. И тогда я буду растягивать эту процедуру на час, и так каждый час вплоть до репетиции в понедельник. Это укрепит твою верность.
Я услышала, как дворецкий закрыл дверь.
— И стоит сообщить о подарке отца специально для тебя. Он предоставил каждому слуге в особняке отгул до самого понедельника. Нас будет только трое. Мы отдали фунт плоти за тебя, и я, полагаю, будет справедливо, если мы возьмем свой долг в десятикратном размере, за всё то разочарование, которое ты принесла нам. Никто не услышит твоих криков.
Мне казалось, что если я сожму зубы и закрою глаза, то таким образом подготовлюсь к предстоящей боли. Но все тщетно. Первая волна уже поставила меня на колени.
— Полагаю мне следует сдерживать себя, но как же забавно наблюдать за твоими, подобно низменному паразиту-грязепони, извиваниями, впрочем, для тебя это в порядке вещей.
Мой разум был ошеломлён, как будто я находилась в раскалённом котле. Я закричала от ужаса, уверенная, что меня сжигают заживо. Тут же я упала на пол и покатилась пытаясь потушить пламя, бесполезно барахтаясь по полу. Если бы Селестия не была богиней, то видимо она бы переносила подобные муки, если бы она решила посетить свою звезду. Невозможно передать словами, каково это, когда каждая клетка тела беспрестанно кричит твоему разуму, что ты сгораешь заживо. Невозможно сосчитать бесконечный поток огня и холода пропускаемого нервами к каждой клетке моего тела.
— Можешь ли ты представить, чем мы пожертвовали ради тебя? Я полагала у тебя хватит здравого смысла, чтобы это понять. Я полагала ты достаточно сообразительная, чтобы не заставлять меня играть с твоими нервами. Но теперь твоя жизнь будет такой, ровно до того момента, когда ты окажешься в могиле. — хихикала она.
Моя мать волна за волной изувечивала меня. И с каждым наплывом боли мой разум посещала мысль. Буду послушной я или нет, она все равно будет использовать этот ошейник. Меня поджигали, замораживали, били, шокировали электрическими разрядами и так далее. Мои испытанные ранее чувства апатии и желания подчиняться сменились ненавистью и яростью.
— Где та шалава-единорожка, когда она тебе так нужна? — спросила она. — Наверное отсасывает в подворотне первому встреченному жеребцу. Да она просто взяла первую попавшуюся побрякушку, чтобы поиграть с ней, как с какой-нибудь флейтой. Ты для неё пустое место. Да и для всех — ты пустое место.
— Нет. — я рявкнула между волнами агонии. — Я не твоя марионетка!
— Нет, это именно то чем ты являешься, никчемная земная пони, ты способна только работать в поле для вскапывания земли!
Ярость накапливалась во мне, обжигая грудь и окрашивая мой взор в красные тона. Боль от магического устройства на шее начинала меркнуть перед неистовой злобой. Ярость заполонила мой мир, стала моим маяком. Я обнаружила, что встала, даже несмотря на отказывающие подчиняться мне мышцы. Моё сердце бешено перекачивало кровь, пока моё лицо преображалось в яростный оскал.
— Винил любила меня, больше чем ты за всю твою жизнь! Как бы я хотела, чтобы ты сдохла! — я закричала.
Отец и Мать обменялись взглядами прежде чем накинуть на меня новую волну страданий, однако я больше не чувствовала боли. Электрическим разрядам не осталось места в моём мозгу, потому что теперь он полностью игнорировал агонию. Вместо этого распалялась моя раскалённая ярость, она разжигала во мне желание избавиться от них навсегда. Каждая мышца в моём теле предвкушала сладкую расплату, по мере того как я приближалась к ним.
И в этот момент у меня в голове вновь возникла мелодия. Это была громкая, яростная музыка, подпитывающая мою решительность. Мысли о том как я готова сделать всё что угодно, лишь бы навсегда избавиться от них полностью испарились. Заменив собой воспоминаниями о ночи с Винил. Мысли о провёденном времени с моими друзьями в клубе разрушили цепи. Всепоглощающая агония жизни, которую они для меня создали, превзошла все остальные эмоции.
Мои родители продолжали смеяться надо мной, предоставляя мне секунды передышки. Звук их смеха выводил меня сильнее, чем их пытки. Я уже могла видеть свет в конце туннеля, счастливую жизнь, о которой всегда мечтала. Ярость и боль закончились бы здесь, сейчас, вместе с их жизнями.
— Вы не будете надо мной насмехаться! — я закричала.
Они пришли в себя и ещё один разряд боли поразил меня. Он прошелся сквозь мой мозг и буквально заставил мою кожу вскипеть. Моя воля и ярость отступали, но что-то все ещё заставляло меня стоять. В комнате потемнело и я услышала настолько громкий звон цепей, который и представить не могла. Я еле заставила себя открыть глаза и увидела не едва различимые струны и маленькие крючки, а десятки двадцатисантиметровых крюков и толстые железные цепи.
Тьма образовалась, потому что эти цепи блокировали весь свет из окон и мои родители тоже обратили внимание на преображение обстановки. Они растеряно осматривались, ведь они видели тени от цепей, но не сами цепи. Подобно теням от деревьев во время грозы, они мелькали вокруг моих родителей, добавляя им растерянности.
Я мстительно улыбалась, когда почувствовала, как крючки совершенно без малейших усилий сорвали с шеи устройство для пыток. Кукловод, казалось, набирал сил от моей ярости. Темп музыки, которую могла слышать только я, увеличился. Цепи появились следуя за моими мыслями и чувствами. Я не знала, были ли мои родители для них общим врагом со мной или они просто подчинялись мне.
— А теперь я отблагодарю вас за всё что вы сделали мне! — Я безудержно засмеялась.
Впервые эмоция ужаса посетила лица моих родителей. Возможно в отличие от меня они знали что на них надвигалось. Может быть они знали ту сущность, которая приближалась. Они тут же подняли защитные барьеры. Цепи пробили их чахлую магию.
Я наблюдала с огромным наслаждением, как они, побледнев, пятились из спальни. Отец навалился на двери, однако невидимые цепи закрыли их намертво. Мать кидала своей магией все что было не прибито к полу в меня. Цепи останавливали все снаряды, и наконец они вонзились в неё.
Как только я увидела кровь и услышала крик, я осознала что происходит. Цепи избавят меня от них. В своей жизни я ни разу не наблюдала смерть пони и меня затошнило от этого зрелища. Они не просто хотели их убивать, они жаждали разрывать их надвое. Когда я уже еле сдерживала позывы своего желудка, я решила что я не хочу смотреть на это.
Я спряталась под кровать и слушала, как за меня делают грязную работу. Когда всё затихло, я на секунду выглянула из-под кровати и тут же пожалела об этом. Цепи добрались до обоих родителей. Мои глаза закрылись и я заползла обратно, как только услышала звуки расправы над ними.
Цепи перезванивали друг об друга, наполняя комнату эхом. Громкие хрустящие звуки, как будто им отрывали конечности, заставили меня сжаться в комок. Музыка, как на зло, ничего не предпринимала, чтобы заглушить звуки моей мести.
Я всегда воспринимала смерть как нечто умиротворённое, похожее на тела на похоронах. У меня не хватит словарного запаса описать невообразимые доселе ужасы, которые творились прямо перед моими глазами. Мать безумно кричала от нескончаемой боли. Всё чего я хотела это чтобы цепи поторопились и закончили свою работу. Как только я пожелала, чтобы прекратился этот крик я выглянула и увидела что цепи душат её.
Это всё делаю я. Я убиваю их! Это не какая-то невидимая сила, они подчиняются мне! Я начала паниковать. Что мне делать? Все будут думать, что я их убила. Если меня поймают, я никогда не смогу увидеть Винил. Но так ли я хотела остановить всё это? Как только они с ними покончат, я стану свободной. Винил поможет мне с побегом и я не окажусь в тюрьме.
Крики отца вывели меня из оцепенения. Я слышала как что-то выплеснулось на стену, но не решилась посмотреть. Несомненно в одной комнате со мной были только два пони.
И тут я услышала барабаны. Сначала бас-барабаны, после струны малого барабана и наконец подключился ассортимент других ударных инструментов. Они как могли заглушали хруст костей, обладателем которых наверняка был мой отец.
Я тряслась в истерике под кроватью. Буду ли я следующей их жертвой? Смогу ли я остановить цепи, если они приблизятся ко мне?
— Хватит, пожалуйста хватит. — сказала я сквозь слёзы. Я продолжала слышать дребезжание цепей. Все звуки постепенно затихали и я поняла что должно быть моя месть свершилась. Но почему же тогда я чувствовала себя настолько опустошенной? Если я наконец свободна, не должна ли я чувствовать радость?
Я дождалась когда музыка и дребезжание цепей совсем исчезли и выползла из-под кровати.
Когда я подбежала к моим родителям, я всё ещё надеялась что с ними все хорошо. Может быть это все был кошмар и они усвоили урок хороших манер. Но ничего не осталось от пони, которые должны были усваивать уроки. Я подвела итог развернувшейся сцене передо мной. Их больше нет, я теперь свободна. Для этого мне просто надо было выйти через парадный выход в поместье.
Мои ноги отказывались слушать мой разум, который всё ещё пытался осознать как они умерли. Кукловод, которого я рассматривала как моего благодетеля, не просто убил их, о чем я уже давно тайно мечтала. Но перед этим он измывался над ними и в итоге четвертовал их как каких-то животных. Убили ли их цепи или же это было именно моё стремление к отмщению? Я пыталась осознать эту мысль, которую не хотела доводить до конца. Это я их убила. Я не лучше, чем они, а на самом деле, я гораздо хуже. Я убила моих родителей.
Я стояла рядом с ними, моя шерстка была вся красная от предыдущего истязания. Я хотела любой ценой освободиться от влияния моих родителей, но это слишком. Я совсем не хотела этого. Все хорошо, я просто была рассержена. Я не хотела их убивать, но раз уж я это произошло, то так ли это важно? Какая разница чувствую ли я опустошение в душе или истому победы, что сделано, то сделано. Я... Я теперь свободна.
Будто бы сонный паралич сковал меня. В комнате не раздавалось ни звука. Мои родители, музыка и цепи, все они покинули от меня. Я с трудом дошла до двери из комнаты. Я ещё никогда в своей жизни не ощущала себя настолько одинокой.
Комната закружилась, но в этот раз я не ощущала тошноты. Меня вырвало на пол и я попятилась назад. Мне нужно уйти отсюда пока кто-нибудь не обнаружил меня рядом с телами. Мне нужно найти Винил. Мне нужен... Мне нужен свежий воздух.
Как только я принялась истошно дышать, мне послышалось как меня кто-то позвал. Испуганно я осмотрелась, но всё на что наткнулся мой взор это свежий слой краски на стенах. Я потеряла равновесие и свалилась на пол.
— Окти? — знакомый голос позвал меня.
Я очнулась в постели, однако сильнее всего меня удивило, то что на мне не осталось и следа от произошедшего. Последнее, что я помню, как я балансировала посреди океана крови. Как же так вышло, что я совсем не запачкалась? Как только я закончила осматривать себя, я осмотрелась вокруг и начала осознавать, где я оказалась. Это была квартира Винил, что означало лишь одно — у меня получилось. Я наконец была в безопасности.
Винил заметила как я зашевелилась и подошла ко мне.
— Как? Как я здесь оказалась? — я спросила. — Мне страшно.
— Спокойно, у тебя была тяжелая ночь. Здесь ты в безопасности.
— Нет, я не хочу чтобы это повторилось вновь. Мне нужно что-нибудь сочинить, где ручка и бумага? — я спросила.
— Что должно повториться?
— Крючки... я убила их Винил! — я села и пыталась найти мою виолончель.
— Успокойся, нам необязательно обсуждать это прямо сейчас, я достала нам пару билетов на поезд до Понивилля.
— Нет, как я могу успокоиться? Если я не продолжу сочинять они и тебя убьют, или меня, или вообще всех вокруг!
— Окти, тебе необходимо привести свои мысли в порядок! Посмотри мне в глаза, — она приказала мне. — Я хочу чтобы ты выпила это снотворное и сказала "пошла бы в жопу вся эта музыка". Мы выспимся, и ты будешь чувствовать себя лучше.
Я прошептала: — Пошла бы в жопу эта музыка. — и проглотила таблетки. Я лежала и ждала пока меня будет затягивать в сон. Я размышляла зачем Винил помогла мне после всего что случилось. Я поняла что не хочу её снова потерять. Она по-настоящему исключительная кобылка.
И тут я увидела как вернулись крючки. Этого было недостаточно, чтобы ужаснуть пони, которая растерянно наблюдала за ними. Они просто не желали, чтобы я засыпала. Они хотели, чтобы я продолжала сочинять музыку. Они вонзились в меня, по двое в каждую конечность и пара в моё лицо.
Невидимый кукловод желал подвести меня к ручке и пергаменту, но к этому моменту я вообще перестала соображать. Мне было по барабану, как сильно они тянули, все события мира стали для меня ничтожными, и всё чего я хотела это спать. Наверняка я выглядела нелепо, пытаться ухватиться за землю. Винил сказала мне поспать. Я не стану ничего сочинять этой ночью.
Винил встала рядом со мной с обеспокоенным выражением на лице. Она и струны боролись за контроль над моим телом. Она терпеливо ждала, пока я перестану биться в конвульсиях и подхватила меня. Она пыталась заставить меня выплюнуть таблетки. Я пыталась сказать что-то, что могло бы успокоить её, однако к этому моменту я уже не могла пошевелить ни одной мышцей в моём теле.
Теперь кукловод полностью контролировал моё тело. Несмотря на моё наплевательское отношение к сочинению музыки этой ночью, я встала, села прямо напротив стены и начала писать прямо на ней ноты к Сангвиновой Сонате.
После нескольких попыток уговорить меня бросить эту затею, Винил сдалась и легла спать. Как только соната была написана, я легла к ней, восстановив контроль над своим телом как раз в тот момент, когда последние силы покинули моё тело, и через две секунды я упала в обморок от истощения.
На следующий день я проснулась поздно. Винил принесла мне сэндвич и воды.
— Эй, Окти, ты довольно сильно напугала меня. Ты не против, чтобы обсудить... то что произошло прошлой ночью? — спросила Винил. Она села рядом со мной и положила мою голову к себе на плечо.
Я кивнула в знак согласия. — Конечно. — еда и вода могут подождать; я хотела убедиться что она будет себя чувствовать спокойно.
— Только пойми, я не сержусь на тебя. Я не знаю, что там конкретно произошло, но теперь их нет. Они были злыми, но что там случилось?
— Они... Мать хотела издеваться надо мной ещё больше и контролировать каждое моё движение, но... Прости меня, Винил, я пойму если ты больше не будешь меня любить, но я не могу тебе ничего рассказать.
— Что? Нет, ничего не изменит моих чувств к тебе. — Винил некоторое время смотрела на стену, на которой была написана соната и ждала пока слова осядут у меня в голове. — Как... они умерли? Кроме вас там никого не было, когда я пришла.
— Я не хотела этого! — я закричала. — Я просто хотела снять этот галстук-бабочку! Я хотела чтобы они пережили те же самые страдания какие перенесла я. Я хотела... я не знаю... — я почувствовала как слезы капают с моего подбородка. — Это крючки, цепи, музыка... я была такой слабой и я не знаю почему. Но я не хочу больше никому навредить!
Винил перевела дыхание и подождала пока слова осядут. Она знала, что нет такого пони, который смог бы сделать одними лишь копытами, то что она лицезрела. — Я тебе верю. — ответила Винил. Она нежно положила копыто мне на плечо и тепло улыбнулась.
Я посмотрела на неё, собираясь сказать сколь многое это значит для меня. И тут я увидела крючки, нависающие над ней, словно издевающиеся надо мной. Они были настолько большими, что могли проткнуть её насквозь.
— Стойте! — я прокричала. — Не трогайте её! Возьмите меня!
— Окти? — Винил в замешательстве осмотрелась по сторонам.
— Это несправедливо! Я сочиняла этой ночью, пожалуйста, прекратите музыку! Всю мою жизнь у меня ничего не было, потом у меня появилось всё, но неужели только для того чтобы всё это у меня отобрали. — Винил была моим билетом отсюда я едва могла понять свои чувства к ней, после всего что мы пережили.
Винил стала приближаться ко мне, а крючки нависли над ней.
Я побежала к моей виолончели, слезы падали с моего лица. Как только я взяла её и направилась на выход, я оглянулась. Крючки отстранились от Винил и проследовали за мной.
— Мне очень жаль, но я должна играть. И если я не стану этого делать, они убьют и тебя тоже! Я развернулась и выбежала за дверь подальше от Винил. Я бежала по улице, предоставляя музыке выбирать мой маршрут. Она нарастала по мере того, как я приближалась к театру.
Винил встретила меня в оркестровом зале какое-то время после. Может прошел час или всего пара минут, я не могла сказать точно. Я полностью отдала моё тело под контроль кукловода. Это был самый безболезненный вариант. Я почти не ощущала что струны направляют меня, когда они шевелили моими конечностями. По дороге сюда всё что я слышала — это музыку в моей голове; и всё что я видела — это красные пятна в моей комнате. Я не просто была опустошенной, теперь я стала просто оболочкой. Может она всю дорогу бежала за мной и звала меня, но я не могла этого слышать.
Моё оцепенение облегчилось, как только я начала играть свой шедевр в оркестровом зале. Я улыбнулась, увидев её лицо. Винил стояла и не могла сдерживать слезы. Она что-то бормотала, но я не могла разобрать ни слова. Должно быть она бежала за мной всё это время.
Я не могла спокойно смотреть как она плачет, но понимала что она не бросила даже такого безнадежного пони, и это было таким мучительно приятным и душераздирающе нежным. Я зарыдала, увидев её. Её убитое горем лицо, на мгновение просияло. Даже несмотря на то, что я сбежала от её попытки меня защитить, она отказывалась меня отпускать.
— Окти, это всё ещё ты? — опасаясь спросила она.
— Да.
— О, с-спасибо богини... — она обняла меня и зарыдала мне в плечо.
Этот жест помешал мне играть, и я отшвырнула её. Она упала на пол с гулким звуком. Я поежилась в унисон с ней, и это всё что я могла самостоятельно сделать. Я могла нас обезопасить только продолжая играть. Было приятно чувствовать её прикосновение и её слезы на моей шерстке. Может быть это был последний раз, когда она обняла меня.
— Окти! Да хватит же! Просто скажи мне что-нибудь... Я... я не могу просто наблюдать за тобой! Я не понимаю. Ты что? Меня ненавидишь?
Я молчала. Разговоры могли подождать, когда крючки и струнки растворятся в ночи.
— Скажи же что-нибудь! Я не хочу этого делать, но мне придется пойти домой и наебениться в щи просто, чтобы забыть тебя! — сказала она лежа на полу. — Ладно это прозвучало немного неправильно, но ты меня очень пугаешь! Чего ты хочешь от меня?! Просто скажи и я сделаю всё!
По случайному стечению обстоятельств темп моей пьесы усилился, во время продолжительного молчания. Я думаю это было что-то что она в глубине души очень хорошо понимала — ритм и как он важен в пьесе. На её лице появилась решимость.
— Что? Ты так хочешь играть? — она вставала, вытирая щеки. — Может потому что музыка свела нас вместе, мы не можем сказать ей, чтобы она пошла в жопу?
— Да, песня должна закончится.
— Я не хочу испортить твою песню, но если это вернет тебя ко мне, я готова это сделать!
Винил лихорадочно рыскала по холлу. Ей сердце бешено колотилось в так её внутренним часам, она еле слышно материлась. Прежде чем она совсем выдохлась, она нашла, то что искала — барабанную установку.
Она села и начала подыгрывать мне. По жестокой иронии судьбы, этот ритм совпал с темпом моего сердцебиения. Каждый её удар ломал мою решимость. Под мою песню, образы и воспоминания вспыхивали у меня перед глазами.
Я стояла в задней части клуба наблюдала и ждала чего-то. Винил стояла у своих вертушек пластинок и объединяла обезумевшую толпу в едином порыве свободы. Позади неё висели ослепительные прожекторы и разворачивалось лазерное шоу, а она сама была окутана туманом. Неоновые огни угасали, и звук затихал. Музыка стала просто модуляцией мелодии. Наступила тишина, и в толпе нарастало беспокойство.
Я ощущала как я всё шире и шире улыбаюсь, ведь я вспомнила следующую часть этой песни. Было настоящим экстазом наблюдать за её выступлением, осознавая что эта самая кобылка на сцене моя подруга. Я гордилась ей, ведь я буквально своей кожей ощущала, как неистово толпа реагирует на неё. И тот образ навсегда осел у меня в воспоминаниях.
Когда толпа дошла до критической точки, динамики заревели, взрывая клуб в безудержном безумии. Вся толпа подпрыгнула как один пони, когда ударил бас. Я ликовала и кричала "Я люблю тебя" на пределе моих легких. Музыка стала для меня чем-то большим, но это совершенно не важно. Винил и так догадывалась, что у музыки особое место в моей жизни.
Позже этой ночью, Винил отвела меня в ванную. В моей жизни было слишком много высшего общества, чтобы наслаждаться чем-то приличным и чистым. Когда мы были вместе всё было грязно, быстро и страстно и этого я всего так и жаждала.
На этом Моя песня закончилась. Сангвиновая Соната закончилась. Винил аккомпанировала моему шедевру на барабанах и превратила его в нечто совершенно другое. И это было намного прекрасней, чем то что я написала изначально.
Винил жалобно всхлипывала.
— Окти, э-это о-очень хорошая песня... — её вовсю трясло. — П-прости что испортила её.
Она нервно смеялась, затаив дыхание в ожидании моего ответа.
— Ты ничего не испортила, это было прекрасно! Я люблю тебя, Винил! Я тебя так сильно люблю! — я ликовала во всё горло, всё ещё погруженная в эйфорию воспоминаний.
Но тут я стала повторять песню.
— Окти, пожалуйста, — взмолилась Винил. — Прошу перестань играть и скажи мне что-нибудь.
Я чувствовала, как слёзы текут из моих глаз. Я чувствовала как ноют мои суставы, пронзенные изогнутыми иглами и как из сочится кровь, когда они руководили моими движениями. Моя попытка отбросить виолончель ни во что не вылилась. — Можешь протянуть мне копыто? Я не могу остановиться.
Винил смотрела мне прямо в глаза: — Я люблю тебя, Октавия.
— Я тоже люблю тебя, Винил, — зарыдала я. — Давай избавимся от виолончели и переедем в Понивилль.
Винил потянулась к смычку и струны заставили меня дать ей пощечину им. Она стояла в шоке несколько минут, пока я продолжала играть как ни в чем не бывало.
— Скажи что не так. Я не знаю что мне ещё сделать.
— Винил? Разве ты не слышишь меня?
Винил нежно положила своё копыто на моё плечо, а я продолжила играть сонату.
— Нет, нет! Все это неправильно! Винил! — Я закричала. — Винил помоги мне! Я всеми силами пыталась разорвать струны, но не сдвинулась и на сантиметр. Я была не в силах пошевелиться, так что я сконцентрировалась на моём голосе и взгляде.
— Окти, — заплакала Винил. — Пожалуйста, скажи, что ты любишь меня, что мы будем счастливы, скажи что-нибудь!
— ДА! Да! Пожалуйста, Винил, увидь меня, перед тобой не я! Я не смогу освободиться без твоей помощи! Посмотри мне в глаза!
Винил смотрела мне прямо в глаза. — Не выбирай музыку вместо меня... Я... Пожалуйста...
Я почувствовала, как струны натянулись у кончиков моих губ и образовали знакомый первобытный оскал.
— НЕТ! НЕТ! ХВАТИТ! — Я требовала. Все не могло закончиться именно так, только не после всего что я пережила. — Винил! Помоги мне! Я люблю тебя!
Винил развернулась и стала уходить прочь. Она повернулась вполоборота и сказала: — Прости меня, Окти. Я не знаю, что я такого сделала, что ты возненавидела меня, но будь уверена — я всегда буду любить тебя.
Винил медленно шла к выходу.
— Проклятье! Вернись, Винил! Помоги мне! Стой! — Я вложила всю свою энергию в то, чтобы разорвать струны. Я чувствовала как натягиваются струны в моих суставах, однако все мои усилия не смогли сбить меня даже на одну ноту.
Я беспомощно смотрела, как Винил уходит. В этот день Я поистине стала марионеткой своей славы.