Хэппилон

Вид сверху

Взяв по стаканчику кофе, которое едва ли могло взбодрить их, Рэйнбоу Дэш и Скут присели на лавочку под самым сводом торговых рядов. Точнее сказать, на какой-то извилистый каменный порог, похожий на волнообразный гребень или выплюнутую жевательную резинку.

Крыша над ними не была очередным экраном — полностью стеклянная она открывала вид на тяжкое полуденное небо. Обе заглядывались на него, запрокинув головы, и постепенно засыпали от скуки, усталости и осознания некоторой безвыходности своего положения.

Они наконец-таки заблудились. Городские кварталы имели немалую площадь, и пройти их вдоль и поперёк оказалось для них непосильной задачей. Здесь не помогли бы ни познания в магическом искусстве телепортации, ни экстраординарные силы для пролома стен. А данные им с рождения крылья? Разве только врезаться в кого-нибудь, застрять в городской вентиляции или еще сильнее запыхаться — к тому же, весь чит находился под условным запретом городских властей, боровшихся за мультикультурализм.

Лас-Пегас приветствовал всех. Тот был глобальным центром развлечений, хоть и построенным воображением и силой лишь одного народца.

Мы не будем особо погружаться в недра национального менталитета пегасов (в конце концов невозможно говорить наверняка о его наличии или отсутствии, и уж тем более быть уверенным в его воплощении на примере отдельных особей).

Однако его можно угадать в эклектике Лас-Пегаса, где полярные точки зрения зодчих сошлись в сублимате, вобравшем всю энергию семиотического обобщения, не способного породить архитектуру, но умело ее спародировавшего.

Пегасы совершили заветный акт объединения своих разрозненных усилий, стремясь продемонстрировать миру прозрачность и вседозволенность, вечное обновление своей культуры. Они поступали наивно и несвоевременно: чаяния их столкнулись с невероятной осведомленностью и состоятельностью цивилизации, уверенной в изученности мира, лежащем в беззвучной монотонной горизонтальности.

Той цивилизации, что, надеялись они, примет их вызов и придёт на рандеву, в назначенную ими точку на карте, где они смогут преодолеть "сухость" и выразить всё, что они о ней думают. То, что желали сказать игроки в клубе “Гобото”.

Как могли прагматичные и приземлённые жители Эквестрии поверить в то, что некая безымянная масса из стройматериалов поднялась вверх — в незримое воздушное пространство, и уже самим фактом этого была проложена необходимая цепь из ассоциаций, ставшая планом, улицами и монорельсовой сетью Лас-Пегаса?

Схема метрополитена рядом со станцией, на которую случайно опрокинула сонный взгляд Рэйнбоу, очень походила на сосредоточение разноцветных цепей. Рядом с одним из многочисленных звеньев очерченных лент у неё получилось смутно разглядеть надпись:

Выставочная

— Смотри, Скут. Тебе это ни о чём не говорит? – с облегчением хрипнула она, расталкивая свою спутницу. Очнувшись, та сходу уловила суть, и они вместе совершили перелет (или перепрыг) на противоположную сторону пассажа.

— «Надземная подземка». Очень интересно, — подметила несоответствие Скуталу, не пытаясь найти смысла в железнодорожных путях, являющихся непременным атрибутом обычных городов и мегаполисов. Они слабо сочетались с тем, что им до сих пор довелось наблюдать в Лас-Пегасе. Усевшись в крохотную вагонетку, заменяющую вагон поезда, они ровным счетом не почувствовали никакого удивления — это было продолжением перезревшего эмоционального состояния, которое успело дойти до хандры и безразличия.

Автопилотируемая вагонетка резво скакала по магнитному рельсу то вниз, то вверх, прыгая ради потехи промеж тротуаров, этажей, хонки-тонк-баров, неоновых реклам и экзотических наименований вроде “Седьмой Континент”, “Магнолия”, “Эппл: Якутские Бриллианты”, “Океания”, “Хэппи-Энд”, ”Золотой Вавилон”, “Эльдорадо”.

Иллюзия пресных тематических районов постепенно исчезала в этом завлекательном движении и то, что казалось чем-то излишним и мертвым, частично раскрыло свои приглушенные эфемерные краски. Как в глухой текиловой слепоте, материя пульсировала, вновь угасала, и членораздельные формы пожирали друга друга словно хищные обитатели джунглей, смешиваясь в одном ядовито-пятнистом ералаше.

Техногенный транс на минуту прервал открытый перегон, застывший в погоне за солнечным богом и срывающийся горкой обратно в тонированный портал трубопровода.

На головокружительной скорости пассажиры успели разглядеть внешнюю инфраструктуру Лас-Пегаса, прошитую непроходимыми лесами из аркбутан, виадуков, облачных подмостков и опорных балок, которые служили стыками между кварталами и не позволяли зависшим в абсолютной пустоте сегментам упасть в объятия пустыни.

Никакое монолитное и полноценное строение не могло бы удерживаться в таком положении вечно, но будучи распещренным на стилистические фрагменты и не всегда возведенные до конца зоны Лас-Пегасу удавалось то, чего не удавалось никакому другому городу.

В сущности это не был город. В нем угадывалось все: от варвара-неогота и китового скелета из музея палеонтологии до непогрешимого прародителя, оставшегося жить в саду творца. Здесь отсутствовал быт в привычном понимании слова, и это было на 20% круче любого поселения, сложившегося исключительно исторически.

Это был макет того, что волей здравого смысла не имело право существовать. Но это можно было смоделировать, и волей прихоти оно было воплощено въявь.

“Лучший вид на Лас-Пегас из кабины пикирующей тележки”, — так сформулировала эту мысль Скут, служившая скорее комплиментом нежели сарказмом.

Пролетая вдоль, поперек и перпендикулярно улицам, как бывает это в детстве, пассажирки читали вслух вывески с перемешанными словами и их составными частями: “Седьмой Эппл”, “Контннтентннт”, “Я К У Т С К И Е”, “Золотой L”, “Хэппилон” и прочую белиберду.

В первый раз Рэйнбоу позабыла о цели своего визита. Она дурачилась вместе с молодой приятельницей, и в их радости уже не было ровным счетом никакой нарочитой мистичности или невозмещенной потребности, которую Лас-Пегас в силу своих качеств всё равно бы не смог никогда удовлетворить.