Служанка
Глава II. Рубеж
Соскучились по мне?
Спать в повозке было непривычно. Качаясь туда-сюда под тихий скрип колёс, она напоминала Пич колыбель или гамаки братьев, подвешенные под самым потолком. Но в гамаках были наглые перитоны и их по утрам приходилось расталкивать швабрами, чтобы они сошли на землю, а в колыбелях… в колыбелях были спящие оленята. Пич иногда завидовала Лазури и Фрут — они успели застать маленькими не только Астру, Камиллу и Финсилка, но и её с Шарпфоллом. Маленькими младенцами, милыми и пятнистыми, качать которых было одно удовольствие…
И теперь она снова была в колыбели, пускай и… вот такой. В просторной, деревянной, полной выдвижных ящиков, посуды и приборов, с гамаками и коврами, но всё же колыбели. С небольшими окнами по бокам и люком сверху, из которого открывался кусочек неба, с застывшей в вечном зените луной. Её нежный свет касался звёзд и облаков, плаща и шёрстки Пич — и всё покрывалось серебром, чистым и прохладным. Ничто не пыталось закрыть луну — ни облака, ни ветви, ни летающие тени. И даже стрёкот сверчков и скрип колёс были особенно тихими, почти неслышными, будто бы не желая беспокоить безмолвное светило.
Караван из Мотхауса шёл уже две недели, а Пич всё находила что-то примечательное в путешествии, как в новом, так и в обыденном, привычном. Впрочем, что тут было действительно привычного? Даже Шёлковый Лес далеко за кронами Мотхауса был совершенно другим, не таким.
Шёлк на белых деревьях был таким плотным, что уже походил на кости или резные рога. Этот же шёлк едва ли не всюду покрывал дороги и тропы, превращаясь в белоснежную узорчатую мостовую, прочную и вместе с тем мягкую на ощупь. Если в паутинном потолке Мотхауса и были прорехи, то за его предместьями он становился сплошным, цельным, погружая Лес в жутковатый сумрак. Только благодаря фонарям около дорог можно было увидеть изящные арки и мосты, словно вырванные из окутывающей Лес тьмы. А где-то там, в свете множества светлячков, можно было увидеть на ветках паучьи города-коконы, дикие хлопковые поля и стоящие среди них шпили гнёзд атласных муравьёв.
Или это были глаза? Сотни, тысячи сияющих глаз диких духов и внушительных пауков-лукки, похожих на деревья? Всё было иным за стенами города — и лес, и его обитатели.
Но однажды, во время одной из стоянок Пич позвали караванщики. Она видела их, видела, как они рассказывали истории, болтали и смеялись, как кто-то нашёл у себя в повозке бандуру и бодро играл на ней, не опасаясь, что дикие звери или буйные духи придут и испортят утро. Наверняка они думали, что такое веселье отпугнёт их. Привлечённая, едва проснувшаяся Пич вышла из повозки — и вместо шёлкового потолка, скрытого во тьме, увидела ясное небо с ослепительным солнцем в зените. Вместо шёлковой мостовой под ногами были грязь и трава, покрытая блестящей росой, белые деревья стали жёлто-зелёными, а на полянах вместо дикого хлопка росли лесные цветы и ягодные кусты. В воздухе жужжали пчёлы и стрекотали кузнечики, на ветках пели птицы и цокали белки, а ноздри заполнили пёстрые ароматы осеннего леса. За всего лишь одну ночь тихая тьма уступила симфонии жизни.
Пич упала в обморок, едва оглядев окружающую её красоту, и очнулась только под вечер, когда солнце постепенно остывало, превращаясь в луну. После этого и караванщики, и сопровождавшие их следопыты, подтрунивали её, “городскую лань”, впервые вышедшую за родные стены, и Пич стала проводить больше времени в повозке, кутаясь в белоснежный шёлковый плащ, подаренный на прощание друзьями. И только изредка она выходила, когда надо было помыться, попросить о чём-то отца или оставить подношения духам на дорожных алтарях.
Подколки и смешки исчезли, когда отец решил поговорить с остальными по душам. У тех, с кем поговорить не удавалось, появились шишки и синяки. И всё же это мало что поменяло — неприятное чувство, засевшее глубоко, подобно занозе, так и осталось, не давая как следует восхититься природой. Раз за разом Пич возвращалась к мысли, что каждый, кто находился в караване: следопыты, стражи, караванщики, другие пассажиры — все они приспосабливались намного быстрее. Они не задавались вопросами, что да как, могли пережить солнечный удар и не теряли сознание от резкой смены обстановки. Возможно, она заслуживала такие подколки…
И от этого на сердце становилось только тяжелее. И в очередной раз, возвращаясь после купания в каком-нибудь придорожном пруде, Пич закрывала дверь повозки, ныряла в родную полутьму и, укутавшись в плащ, покачивалась в гамаке под ритмичный скрип колёс. А затем закрывала глаза и представляла великую Конкордию, сердце Кервидерии, что, по словам путешественников, закрывала собой небо. И оставленный где-то позади дом. С садом, где семья, друзья и вольные копыта собирают урожай.
Но не сегодня. Серебро луны кусало холодом, снаружи пели ночные птицы, а караван встал на отдых около небольшой заставы. Пич ворочалась, куталась, закрывала глаза первым попавшимся шарфом, перечисляла в голове цветы, а сон так и не приходил. В голову не лезли никакие мысли, даже образы дома и далёких городов стали блёклыми, словно ночные мотыльки.
И она сдалась. Пич поднялась с гамака и вышла наружу — и, к её удивлению, караван был пуст. Тускло горели фонари на повозках, тихо качались на слабом ветру обереги, с глупым интересом наблюдали за мотыльками тягловые големы. Только где-то на самом краю дороги, рядом с каменной дорожкой в лес, стоял одинокий следопыт.
— Видишь ли ты трещину? — спросил следопыт, как только она оказалась рядом. Кажется, его звали Вайн и он, в отличие от остальных, не отходил от каравана, а если и отходил, то относительно недалеко. Плотно прижатая к телу одежда укрывала его до самых копыт, а пластины из серой коры были зазубрены и покрыты глубокими бороздами. Укрыто было и лицо: из под шлема из грубой грибной кожи и зелёного платка выглядывали только посеревшие глаза. Усталые глаза, смотревшие на полную луну.
— М… — Пич медленно перевела взгляд на небо и, чуть наклонив голову, ответила. — Вон там. Слева, внизу. Похожа на… промежуток между зазубринами.
— Хм-хм… и в самом деле. Знаешь, откуда она? — улыбнулся под платком Вайн.
— Знаю, — кивнула Пич, оживившись. — Однажды луна так низко пролетела над землёй, что… задела пик Рейна. И кусок, отколовшийся от неё, сверкал на самой вершине каждую ночь, пока горный олень Аврор не поднялся наверх…
— И в него не ударила молния, — глухо закончил за неё следопыт. — Превратив его в первого аврориана.
— Да. Легенды гласят, что именно из-за этой трещины луна стала расти и убывать. Не хотела, чтобы кто-то видел её шрам, — кивнула Пич, опустив взгляд обратно на следопыта, но в ответ увидела лишь тот же усталый, хмурый взгляд. Ненадолго — медленно, Вайн повернул голову обратно на небо.
— А теперь она всегда полная. Словно прибитая, — фыркнул он.
— Почему?
— “Почему”? — приподнял бровь Вайн, удивлённый вопросом. — Эквестрийцы. Точнее их мейнквен, Селестия и Лýна. Таким жестом они принудили королевства пони зарыть топор войны, когда не помогли слова. На месте тех королей я бы тоже подумал, а стоит ли биться с соседями, если две сестры буквально могут изменить что-то… неизменное. До сих пор неизменное.
— Это… это страшно, — опустила уши Пич. — Просто так взять и остановить луну с солнцем. Не думаю, что они хотели этого…
— Хмфх, — зажмурил на секунду глаза Вайн. — Никто не хотел. И никто не хочет. Но вопреки и потому случается. И даже луна теперь не может скрывать свои изъяны, по чьей-то божественной воле.
— Я бы… уууууууух, — взглянув на луну по-новому, лань задрожала, от копыт до самых кончиков ушей и хвоста, и быстро накинула капюшон. — Совсем не хотела бы быть на её месте. Каждую ночь сиять на небе, с таким заметным, хоть и мелким изъяном напоказ… который могут все увидеть…
— Ммфх… — фыркнул следопыт, прищурившись на небо, а затем повторил. — Слева, внизу, верно? — повторил он, медленно опуская взгляд обратно на Пич. И только потом до неё дошло.
— Вы… не видите… трещину…
— Не вижу? — прохрипел он, опуская повязку. Из-под неё выглядывало морщинистое, похожее на чернослив лицо старика, с идущей вниз неровной острой бородкой, такой же зазубренной, как и его доспех-кора. Такой же белой, как лунный свет. — Не замечаю, так будет вернее. За два века следопытства внимание стало заслуживать только что-то по-настоящему… важное, — блеснули его в глаза в отсвете дорожных фонарей. — Пока мои коллеги и ученики колобродят, выискивая нужные тропы.
— И… что же? — осторожно спросила Пич.
— Эххх… — покачал следопыт головой. — Притаившихся монстров. Переменчивых духов. Схроны контрабандистов… — повёл он в воздухе копытцем, а затем вгляделся в глаза Пич. — Дыхание Жницы за чьей-либо спиной.
Что-то хрустнуло позади Пич. Нервно оглянувшись, она увидела лишь голема, случайно наступившего на ветку, но переведя взгляд обратно… тёмный силуэт, притаившийся за спиной Вайна. Высокий и худой, он был одет в длинный балахон, доходивший до самой травы. Силуэт шёл медленно, неслышимо сквозь траву, хворост и корни, и они не трещали и не шелестели под его ногами. По спине Пич пробежал холодок, и она попятилась, вновь задрожав. Фигура подбиралась всё ближе и ближе, и она остановилась только когда свет отразился от её балахона, вырывая из-под её капюшона тощее чёрное лицо. Пич едва не вскрикнула, когда она протянула вперёд переднюю ногу, такую же сухую, похожую на обтянутой кожей кость…
И тихо прижала её к засохшим, сжатым губам.
— Чщщщщщщщщ… — прошипела она тихим ветром, прежде чем исчезнуть с ним в лесной темноте. Прямо за ней оказалась ещё одна фигура, быстро шедшая прямо к каравану. Будто бы назло, Вайн обернулся только сейчас.
— Кюрв! — по-доброму воскликнул он, обращаясь к ещё одному следопыту. — А я-то уже было подумал, чего наша спутница такая пугливая… поздравь, ты напугал ещё одну городскую…
— Нет времени, Вайн, — прошипел олень и, подойдя вплотную, вытащил из-под плаща длинный кусочек коры. Табличку, с вырезанными на ней линиями и символами, вместе складывавшихся в образы зверей… и монстров. — Я нашёл это буквально через поллиги. На каждом двенадцатом дереве. Они по всему Сердцежильному Тракту, если спригганы не врут.
— М? Хм… хм-хм-хм… ммррхх… Жопные черви! — воскликнул старый следопыт, округлив глаза, и оглядел табличку снизу вверх. — Червовый Лес, Дубовый Дол, Игла, Зелёные Скалы… нам придётся полностью менять маршрут…
— Менять? Зачем? Что случилось?
— Каждозверцы случились, — грубо ответил Кюрв. — Эти оборотни-язычники решили провести игрища в лесах по Тракту. Хоть на этот раз предупреждения нацарапали, а то обычно… “забывают”, — кисло поморщился он. — Мне, лягать, пришлось как-то одного княжеского сына спасать от их мороков, так сам чуть за ним не пошёл…
— Но… мы же идём по тракту, будут ли они нас тро… о… — замолчала Пич, оборвав фразу, как только оба следопыта медленно повернулись на неё.
— Ну конечно же, она же городская провинциалка, чему я удивляюсь?..
— Девочка… послушай, — начал Вайн. — Каждозверцам на игрищах всё равно, будем ли мы их трогать или нет, пойдём ли мы по дороге или заблудимся в лесу. Может, ты тоже поклоняешься Тысячеликому, но эти кре… кхм-кхм… кервидерцы впустили его в своё сердце и теперь верно следуют его заветам. Каждозверцы обращаются в животных, и они в первую очередь на этих игрищах — животные. Дикие, коварные и… чаще всего, злобные…
Сердце Пич замерло. Желудок неприятно сжался, а шёрстка на спине встопорщилась иголками. Глаза забегали, и захотелось сжаться вместе со всем внутри, стать как можно меньше и незаметнее… она выдохнула, долго, тяжело. И дрожащими губами спросила:
— Н-но зачем? З-з-зачем им всё это?
— Боги, Пич, — кивнул старый следопыт. — Мало кто может противостоять их воле. А некоторые ей подчиняются, добровольно.
— А-а… Лесной Херрен? Неужели о-он не… — она снова оборвалась, увидев, как следопыты опустили головы. Кюрв прижал копытце к голове с тяжёлым вздохом, а Вайн… Вайн снисходительно покачал головой. Словно друид, перед которым Пич сказала какую-то чепуху.
— Если бы у Золотого Древа была власть противиться воле бога, стал бы он закрывать на неё глаза?
Пич не ответила. Лишь опустила уши и медленно, нерешительно кивнула, прежде чем на дрожащих копытах повернулась и пошла к заставе. Всё стало только хуже — сон не пришёл, а в голове появились не самые приятные мысли. Жужжащие, как рой пчёл, они ползали внутри, извивались, довлели, сковывали движения, постоянно маячили перед глазами десятками образов. Нужно было рассказать обо всём отцу — об изменении маршрута, о каждозверцах, о собственных переживаниях… но только спустя минуту она поняла, что всё это время стояла на месте, глядя на заставу, горящую огнями окон и фонарей среди крон высоких деревьев.
— Беда… — тихо пробормотала она, зажмурившись. Вот она приходит к отцу — а что дальше? А дальше суматоха. Дрожь стен от его приказов. Бегающие по постам рогачи. Недовольное, раздражённое ворчание, а иногда и мычание, от которого душа уходила в самые копытца. И только потом он её… обнимет? Нет. Он скажет пойти в повозку и не выходить, пока всё не закончится. У него будет много работы, ради её же блага…
Разжав веки, Пич медленно выдохнула. Отцу всё равно скажут. Ей лучше не тратить его время. У него будет много работы, и ему же будет легче, если она сама закроется в повозке. Проводив взглядом спешащего Вайна, Пич вошла обратно в повозку… и простояла ещё минуту, глупо смотря в пустоту. Даже скрип досок и пение ночных птиц отошли на второй план, а то и вообще пропали, словно…
— Меня зовут Пич Бранч, — произнесла лань и услышала эти слова… но глухо, будто бы из-под воды. Так же глухо зашипев, Пич резко тряхнула головой и принялась рыться в сумках. Ореховые смеси, сухофрукты, домашний сок, бумаги, книги с трагедиями и комедиями, сотня крон, припасённых на чёрный день… и, наконец, та самая баночка без этикетки. А вместе с ней — небольшая миска, кисти и гребешок с короткими зубцами, для шерсти.
Если над тобой довлеет одна проблема и ты не можешь её решить — удели внимание другой. Более насущной. Вытащив всё необходимое, Пич заперла двери и люк на крыше, закрыла окна и на всякий случай плотно занавесила их. Зажгла небольшой шар-светильник, осветив повозку тусклым мягким светом.
Всё было готово: банка, вода, миска, кисти, гребень — но Пич медлила. Всегда медлила. Перед глазами проходила знакомая картина, всё было настолько привычно, что она понимала, как бы выглядела со стороны — и при этом прогоняла такой образ как можно дальше, чтобы не запаниковать. За уже наверняка тысячу раз она до сих пор не привыкла. Но затем вспоминала, зачем это нужно делать. Почему необходимо раз за разом откупоривать баночку с краской, макать кисть и приниматься за работу.
И Пич, уняв дрожь в копыте, открыла краску. Её неприятный, вонючий запах быстро разошёлся по повозке, и от него закружилась голова. Выдохнув, лань перехватила кисточку и, обмакнув её в краску, изогнула шею. Медленно, осторожно, она водила по шерсти, отбеливая один клочок за другим. Один ровный ряд за другим, чтобы ничего не упустить и не растратить понапрасну. Больно было дотягиваться, приходилось изгаляться и по-особенному перехватывать кисть, рассчитывать в уме, как и где будет ложиться краска. Тело затекло, замерев надолго в одном положении, краска противно холодила шерсть и кожу, а шея заболела, требуя вытянуть и размять её, но Пич продолжала, невзирая ни на что. Было так неприятно, что она тихо захныкала — и тут же унялась. На это будет время потом, когда всё закончится и всё высохнет.
Минуты кропотливой работы складывались в длинные полчаса — пока, наконец, Пич не закрыла банку и по привычке не открыла окно, оставив кисть отмачиваться в миске с водой. Свежий воздух заполнил ноздри и она полной грудью вдохнула его, облегчённо улыбнувшись. Было всё ещё неприятно, но по крайней мере теперь…
— …Пич…
Она запнулась в мыслях и подняла уши. Оглянувшись обратно в повозку, Пич не увидела кого-либо вошедшего — прежде чем вспомнила, что закрыла дверь. Вдохнув ещё раз свежий воздух, лань вновь подошла к окну, чтобы закрыть его… и увидела, как где-то в глубине леса что-то загорелось. Две маленькие красные точки, сверкающих, как брюшка светлячков. Как застывшая смола на сосновой коре. Как два тлеющих посреди ночного леса уголька.
— …Пич…
Сердце Пич внезапно застучало быстрее, дыхание стало неровным. Пич охватил страх, странный, неправильный, словно… вдруг это и в самом деле два уголька? И вот-вот начнётся пожар? Целый лес сгорит, даже следопыты не успеют что-то с ним сделать… а вдруг пожар станет настолько сильным, что он заворожит её?
Пич слышала жуткие истории про духов огня, потерявших рассудок в лесных пожарах, и из-за того только сильнее разжигали его, при этом вовлекая бедных путников и рогачей в безудержный последний танец…
Голова снова забилась мыслями, они всё сильнее жужжали, вызывали головокружение. Пич тщетно пыталась прогнать их, но они только сильнее стискивали её. Часто, судорожно задышав, она посмотрела вниз, на свои копыта…
И поняла, что ей нужно делать.
Сердце продолжало колотиться, пока она медленно вылезала из повозки через окно, не отводя взгляда от огоньков. Можно было пройти через дверь — но это было долго, каждая секунда была на счету, пожар мог начаться в любой момент. Каждый шаг вперёд был робким, её тело качало из стороны в сторону, а дыхание стало таким громким, что оглушало её саму. А что если Пич не сумеет справиться? Может, стоит позвать отца? Или хотя бы других следопытов? Она никогда до этого не тушила пожар… всё это тянуло её назад… но с каждым шагом эти мысли отлетали, одна за другой.
Она справится.
Это опасно, но если сделать как следует, то довольно просто.
И отец, и следопыты будут гордиться ею.
В конце концов, всё происходит в первый раз, верно?
Она справится.
Она.
Справится.
Сердце всё сильнее стучало, бешено, неистово, словно бой бубна. С каждым шагом оно будто бы пыталось выскочить из грудной клетки наружу, чтобы провести вперёд, поближе к углям. Но вместе с тем и постепенно пропадала и робость, нерешительность, дыхание выровнялось, хоть и не перестало быть таким частым. Мысли перестали неприятно давить — они ушли, осталась только одна. Единственная, что вдохновляла, окрыляла, двигала вперёд. Внушала странное, до сих пор неведомое чувство, но при этом… будто бы знакомое. Спавшее всё это время внутри неё. И оно пробуждалось, обретало бодрость с каждым пройденным шагом.
— …Пич…
Сомнения пропали. Неправильность исчезла. Остался лишь яркий, дикий восторг, с которым лань смотрела на два приближающихся огонька, пока они не стали так близко, что она смогла бы дотянуться до них копытом. Почти — как оказалось, вблизи они были на вершине крупного пня, поросшего густым, как шерсть, мхом. В воздухе витал аромат лесных трав и грибов, от которых пахло как от…
…Мастиана, её друга. Или от Шарпа, её брата? Такой знакомый запах только сильнее вдохновлял, она с лёгкостью сумеет взобраться на пень, потушить огонь и…
— Пиииииич!!!
Два огонька на миг погасли, будто бы их задуло ураганом… и лань согнулась от жуткой дрожи. Она судорожно попыталась сделать хотя бы глоток воздуха, ставшего таким густым, тяжёлым, отдающим… кровью? Вслед за ветром послышался свист, стук камня… и рёв? Пич подняла голову…
Перед ней, встав на задние копыта, был огромный монстр, покрытый густой бурой шерстью. Его массивные передние лапы были как у льва или тигра, грудь была рассечена множеством шрамов и отметин. Из крупной длинногривой головы выступали внушительные рога, перевязанные красными нитями, а морда была наполовину закрыта черепом, из-под которого была видна открытая в рёве острозубая пасть… и яркие, похожие на два уголька красные глаза.
Вдохновение и восторг пропали, и на их место пришёл страх, дикий всепоглощающий страх. Сердце всё продолжало стучать, а в голове всё кричало лишь одно — “беги, Пич, беги”! Лань попыталась встать — но от судорог она быстро упала и в панике поползла назад, подальше от монстра, от чудовища, к…
— Руууууууу!!!
…обернувшись, Пич увидела ещё одного монстра. Рогатого, злого, разъярённого, сверкающего молниями… буквально — они бегали меж его длинных рогов, лишь иногда разряжаясь в воздух. От каждого удара его копыт дрожала земля и качались ветки — и с ними дрожала и Пич. Бок о бок с этим монстром стояло несколько других рогачей — следопытов, судя по плащам и доспехах из коры.
“Молот и наковальня”, как сказали бы горные олени. “Меж челюстей”, добавили бы волки. Куда бы ни повернулась Пич, всюду были только жуткие монстры — и не важно, какой из них был хуже. Снова послышался свист — раскачав пращи, следопыты били камнями “костяного” монстра, а тот в ответ только сильнее ревел, выпячивая грудь. Ответным рёвом его встретил “громовой”, а затем рванул прямо на него, пытаясь повалить рогами. Он был меньше, но скорость “громового” была такой, что “костяной” пошатнулся, едва не упав на бок. Воспользовавшись шансом, Пич как можно скорее отползла назад, поближе к упавшему стволу, за которым её не заметят, не увидят… спешно, суматошно она цеплялась копытами за траву и камни, прижимаясь как можно ближе к земле, пригнув уши.
— Храаааааг!!!
— Ррууууурррхх!!!
— По глазам бей!
— В рога его! В рога обвёртыша!
— Хррраааааааррррх!!!
Она обернулась лишь один раз — проверить, не бежит ли за ней один из них. Монстры всё ещё сражались — покрытые ранами, истекающие кровью, они продолжали биться рогами и царапать копытами и лапами. В какой-то момент “грозовой”, воспользовавшись заминкой “костяного”, ударил его в бок и бросил подальше… прямо к Пич. Резко отскочив, она оглядела его снова, с головы до ног…
И остановилась на бедре. Светло-бежевом бедре, где был тёмный пятнознак в виде двух скрещенных зазубренных клыков. Едва он оказался перед её глазами, всё остальное пропало. Сейчас перед ней был только он и ничто более. Знак на монстре. Свойственный каждому оленю и лани. Зрачки Пич расширились, её затрясло.
Всё поплыло, смешиваясь в один тёмный цвет…
Пич резко вскочила, быстро-быстро задышав. Всё плыло, голова звенела, а сердце билось так громко, что отдавось в ушах. Паника охватила лань, и она инстинктивно отползла назад, оглядываясь вокруг… и не услышала ни рёва, ни свиста, ни грома. Только странный шум, похожий на… шум. Словно какой-то дух раз за разом тихо произносил слово “шум”. Или ритмично шелестели листья.
Дыхание выровнялось. В глазах перестало плыть, и сердце успокоилось. Она была под одеялом. На мягкой кровати. В тёплой комнате с деревянными стенами, каменным — в самом ли деле каменным? — потолком и широким панорамным окном, за которым было видно… море. Тихое море, лизавшее каменную набережную нежными волнами, в которых кувыркались наяды. И серое, укрытое облаками небо, откуда шёл далёкий гром и арии сильфид, вторящих ему.
Она в безопасности. Живая.
Пич легла обратно на кровать и укрылась одеялом. Если она в безопасности и ей ничего не угрожает, значит, можно понежиться ещё. В этой мягкой, тёплой, удобной, уютной постели, от которой веяло кофе с ореховым сиропом. В компании облачного дня и шелеста волн. Впервые в жизни.
Она заслужила этот отдых. Несколько недель путешествий в караване, насмешки со стороны следопытов, всё это странное подвешенное состояние и ещё это… нападение. Пич вздохнула и посильнее вжалась в постель, припоминая события… каких дней?
Сколько времени вообще прошло? День? Неделя? Месяц? Нет, месяц не мог пройти, иначе она была бы где-нибудь в больнице или в доме друида, в окружении лечебных трав и снадобий. Но и день не мог, слишком резкая перемена обстановки. Неужели она так и пролежала целую неделю без сознания? Отец, наверное, уже совсем не находил себе места, опасаясь за неё. И… где он?
Ворох мыслей уже привычно забил голову Пич, пока она ворочалась в кровати, чтобы лечь поудобнее. Настроение отдохнуть пропало, и на его место пришла тревога. Давящая, прижимающая, как чьё-то копыто, тревога, от которой с каждой секундой становилось всё менее уютно. Чудилось, что где-то среди шума моря слышится бег отца по улицам и его сбитое дыхание. Стоило бы его поискать…
Нет, не стоит. Лучше всего подождать его здесь, когда он вернётся и увидит её в сознании, здоровой и… спокойной? Навряд ли, картины пережитого всё ещё мелькали перед глазами, и казалось, что листва и ветки всё ещё были в гриве…
Пич прошлась копытом по своим локонам, ставшим особенно длинными с тех пор, как она уехала. О ней явно заботились, но далеко не нежно и бережно — для дороги это непозволительная роскошь. Грива была чересчур длинной, к тому же спутанной и неухоженной. Перед Пич пронеслись картины с ней, лежащей в гамаке на протяжении десятков часов, беспомощной, бормочущей что-то в бреду…
Настроение нежиться мгновенно пропало. Пич зажмурилась, тряхнула гривой и, тихо фыркнув, огляделась. Комната была на удивление чистой, пол, стены и потолок — до невозможности гладкими. Такими же гладкими и ровными были тумбочки у кроватей и высокий шкаф для одежды на краю комнаты. Окно выходило на балкон с небольшим обеденным столиком и парой подушек, а прямо перед ним, с другой стороны окна… стояла широкая ширма, прикрывавшая ванный уголок с ванной и умывальным тазиком. Улыбнувшись, Пич подошла к нему и, раскрыв ширму, принялась приводить себя в порядок.
Вода была холодной, а неухоженные локоны приходилось трижды промывать. Обычно приятное мытьё стало едва терпимым, и в голове снова и снова кололо от того, какой неухоженной она стала. Только после сушки и тщательного расчёсывания гребешком она облегчённо выдохнула.
— …никто ещё не умирал от морока, Танд…
— Амплор Вокс.
— Да, капитан Вокс…
И как раз вовремя. Выглянув из-за ширмы, Пич увидела, как со скрипом открылась дверь и в комнату вошёл тощий витранг. Его тело было укрыто белой лекарской мантей с красными узорами, из-под которой были видны только кристальные копытца. Его чёрные острые бакенбарды едва тронула седина, но его взгляд, такой же острый, ясно смотрел вперёд.
— Хм, — дёрнул он щекой, прежде чем посмотрел на неё. — Это вас надо осмотреть, я так понимаю?
— Д-да, — кивнула Пич. — Дайте только приоденусь…
— Пич? — выйдя из-за ширмы, Пич увидела вошедшего вслед за оленем отца, хмурого и напряжённого. Он мгновенно переменился, округлив глаза, и быстро направился к ней.
— Попрошу, капитан, — остановило его узорчатое копыто витранга. — Ваша дочь пережила тяжёлый морок, и нужно проверить, всё ли в порядке, — после этих слов отец, глубоко вдохнув, сел за столик неподалёку. — Для нежностей найдётся время. Так, Пич, а теперь сядь на кровать и расскажи о произошедшем. Во всех подробностях.
Осмотр, казалось, длился вечность. Лекарь-витранг методично осматривал Пич, осторожно щупал её виски, на запястьях. Прикладывал странные серые листья, от которых так неприятно жгло, что Пич тихо скулила. И при этом приходилось во время этого говорить о произошедшем…
— Значит, вы открыли окно, увидели два угля и решили их потушить, потому что… это бы одобрили остальные?
— Э-это не…
— Нормально, — дежурно успокоил её лекарь, снимая листья. — Во время морока никто не думает адекватно. Потом появился второй монстр, от которого шли гром и молнии, он кинулся на первого монстра и ты попыталась отползти подальше, но потеряла сознание.
— Да.
— Что-то ещё? — уточнил витранг, оттянув веки Пич и приглядываясь к её глазам.
— Я… потеряла сознание, когда увидела у одного из монстров… пятнознак, — помедлив, добавила она.
— Как выглядел пятнознак? — от низкого голоса отца Пич вздрогнула, а лекарь тяжело вздохнул, обернувшись на него.
— Капитан Вокс, прошу вас, не отвлекайте врача от работы.
— Два скрещенных клыка. Ну, зазубренных клыка, — добавила она и расслабилась, увидев, что отец стал заметно спокойнее. — Я не разглядела их как следует…
— Так, а теперь… следите глазами за копытом, не поворачивая голову, — скомандовал олень. — Часто употребляете алкоголь, Пич?
— По… по праздникам, — соврала она. — Ради приличия, иначе косо смотрят.
— Мгм, — удовлетворённо кивнул лекарь и, вытащив писчие принадлежности из сумки, начал делать пометки. Жемчужно-белое перо чайки едва ли не танцевало на бумаге, повинуясь чёрным сияющим нитям, идущим из копыта витранга. Нитям, точь-в-точь похожим на его витые узоры на ногах. — Вот, — казалось, прошла всего пара секунд, прежде чем он закончил. — Сознание ясное, психоза нет, только постгипнотический шок и утомление. Советую в ближайшее время не браться за какую-либо работу… и не переживать, — скосил взгляд олень на пару книг около кровати Пич. — Пейте побольше чая. И пройдитесь по набережной. Климат Сонного Моря благоприятно влияет на самочувствие.
Сдержанно поклонившись, лекарь накинул капюшон и, что-то прошептав отцу, вышел, оставив Пич наедине с ним. Смотрящий куда-то вниз и как всегда хмурый, он выглядел… растерянным. Даже сбитым с толку — впервые за всю её жизнь.
— Отец? — осторожно спросила Пич. — К-как… как долго я пролежала?
Он не ответил. Лишь тихо тряхнул головой, а затем посмотрел на собственные ноги, будто бы желая убедиться, что они у него всё ещё есть. Крепкие, тёмно-синие, на них было полно мозолей и потёртостей от накопытников, а на самих копытцах было полно мелких, едва заметных трещин. Чуждых для какого-то капитана стражи города в тихой глуши, раздающего рекрутам подзатыльники… но не для какого-нибудь следопыта или стража караванов.
Или кого-то посолиднее.
— Я… я чуть не погибла, — тихо пробубнила про себя Пич. — Из-за этого… оборотня… где ты был? Отец, почему?..
— Пич, я… грррх… — тихо прорычал Амплор про себя, зажмурившись. — Я был среди следопытов. Я метал камни. Из пращи. В того каждозверца.
— А тот громовой монстр? Откуда он взялся? — смутилась Пич.
— Откуда мне знать, Пич? — помедлив, произнёс отец. — Может, ветреный сильф. Кто-то из каравана воспользовался одним из долгов, чтобы помочь тебе. Видимо.
— В этом нет смысла…
— Я не знаю, Пич, — уже громче и чётче произнёс Амплор, подняв взгляд на неё. — Как ты вообще оказалась под мороком каждозверца? Я думал, ты закрыла окна, когда услышала о нём.
— Я и закрыла, — тихо ответила Пич
— Тогда почему оно открылось?
— Мне… мне стало душно.
— Душно? Ты бы могла открыть люк. Или оставить дверь открытой
— М-могла бы…
— Тогда почему не…
— Я-я… я не думала, ч-что это так п-произойдёт, отец! — дрожащим голосом воскликнула Пич. — Я просто ненароком посмотрела в сторону леса… за окном… и всё. О-от меня больше ничего н-не зависело, — она зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы, но сделала только хуже, заставляя их парой ручейков пойти по щекам. Скривив мордочку, Пич прижала копытца к лицу, пытаясь закрыть их. — Т-ты когда-нибудь ощущал этот морок, отец? Я даже не понимала, что делаю, всё было так… е-естественно… и-и потом после него… я н-не могла даже сбежать. М-м-мне пришлось ползти по грязи и траве, пока следопыты отвлекали монстров… и я… я никогда не чувствовала себя такой… такой… б… б-бессильной…
Плотная, душная, горькая тишина заполнила комнату, и тихий шелест волн заглушил стук маленького сердечка лани. Её взгляд дрожал, смотря куда-то сквозь стены и пол, в пустоту, пока внушительный олень раз за разом раскрывал рот… и снова закрывал, напряжённо выдыхая.
— Пич… — наконец начал он. — Я не знаю, что сделал бы с тобой оборотень. Но ты могла погибнуть. Просто из-за того, что ты посмотрела в сторону леса. Я понимаю, что ты к этому не была готова. Никто не готов. Я не хочу винить тебя за то, что ты поддалась. Или потеряла силы даже бежать. Мне знаком этот страх. Парализующий страх. От него не застрахован никто, Пич. Даже Лесной Херрен. Я не требую от тебя подвигов или великой силы воли. Я просто хочу… — тихо произнёс Амплор и, встав на четыре ноги, подошёл к дочери. — Просто пообещай мне одну вещь, — прошептал он, обняв её за тонкие плечи. — Будь осторожнее. Ты у нас с матерью одна такая, Пич.
— Мф… — тихо выдохнула лань, подняв лицо. — Я… я… п-попытаюсь, — нерешительно кивнула она. — Д-да, я должна быть осмотрительнее…
— Вот и хорошо, — медленно кивнул ей в ответ отец и, осторожно вытерев слёзы с её щёк, покрепче обнял. Сдавленно пискнув, Пич вскоре обняла его в ответ, положив подбородок на плечо, шерстистое и плотное.
— Тебя бы расчесать, — едва слышно пробубнила Пич. — Хочешь, я…
— Потом, Пич, — прохрипел Амплор. — Потом. У меня много дел. Из-за каждозверцев нам придётся иначе добираться до столицы. Как раз ищу транспорт. Мы тут задержимся… возможно надолго.
— Доктор… посоветовал мне пройтись по набережной… надеюсь, я смогу увидеть здесь местных наяд…
— Грррх… — снова проворчал отец. — Тебе лучше не покидать номер. Без меня.
— Я могла бы пройтись с тобой. Ты будешь всё время рядом, пока я…
— Исключено, — он ответил на удивление резко, прервав мысль Пич. — Тебе не понравятся мои собеседники. И ты сотрёшь со мной копыта. Я иду слишком быстро, особенно для тебя.
— И, получается, я тут буду сидеть целыми днями? — недоумённо подняла бровь Пич. — Без возможности хоть как-то следовать рецепту доктора?
— Хм… — отец задумался, переведя взгляд на набережную за окном. — У меня есть одна мысль. Иди за мной.
Накинув шёлковый плащ, Пич пошла вместе с Амплором по длинному коридору. Гостиница, где они остановились, выглядела непривычно: вместо живого древесного пола были полированные деревянные доски, а потолок и часть стен были из гладкого отшлифованного камня. Сами коридоры были довольно широкими, с мягкими подушками и небольшими столиками у стен. На некоторых даже сидели олени, болтая о чём-то за чашкой чая, и потому Пич не сразу заметила, как они вышли в обеденный зал.
В нём было мало посетителей, но зал всё равно казался шумным: олени беседовали о своих делах, шкварчали жареные орехи, грибы и овощи, кипели суп и кофе и где-то на фоне тихо наигрывала мандолина. От такой гостеприимной атмосферы и обилия приятных запахов Пич внезапно стало легче, словно не было никаких недель беспробудного сна.
С интересом оглядывая всё вокруг, Пич едва не потеряла из виду отца. Он, постояв немного посреди зала, указал ей на свободный столик, а сам подошёл к другому, за которым сидел олень в компании ореховой смеси и чего-то пенного. Он был молодым, лишь на пятнадцать-двадцать лет старше Пич. Гладко выбритая борода, аккуратно подстриженная короткая грива и ровная осанка выдавали в нём рогача, а куртка из тёмной грибной кожи с небрежной надписью “Личный феникс” — любителя эквестрийской музыки. Он не сразу заметил, как к нему подсели.
Сев за столик, Пич навострила уши, вслушиваясь в их разговор. Поначалу рогач сидел с безразличным видом, но едва взглянув на отца мгновенно переменился.
— Не может быть... — восхитился он. — Чтобы ко мне подсел сам?..
— Амплор Вокс, — представился отец, и восторг на лице оленя мгновенно сменился… непониманием? Оно дополнилось недоумением по мере того, как он говорил, слишком тихо, чтобы Пич могла расслышать.
— Мотхауса? — не унимался олень. — Капитан… Вокс, для оленя вашей компетентности такая глухомань выглядит очень… — незнакомец прервался на полуслове, увидев, как Вокс нахмурился. — Неожиданным выбором.
— Как ваше?.. — остаток фразы потонул в криках за соседним столиком — за ним играли несколько друзей и, похоже, кто-то сорвал куш. Бросив тщетные попытки что-то услышать, она позвала официанта, и вот уже спустя минуту перед ней была миска горячего грибного супа с тройкой моховых галет, а под копытом появилась чашечка орехового кофе. Время медленно тянулось, и Пич наслаждалась маленькой утренней трапезой и переменчивой мелодией мандолины, пока к ней не подошёл отец в компании с рогачом.
— Пич, это Кул Флоу. Он — один из офицеров стражи Дримрока, — представил он его, краем глаза поглядев на оленя. — Пока я буду занят, он за тобой присмотрит.
— Можете за неё не бояться… А-амплор, — беззаботно улыбнулся Кул. — У меня самого есть дочь, и я тоже боюсь оставлять её надолго одну, хех… — его улыбка начала медленно сползать с лица, так и не получив ответа.
— Дримрок? — заинтересованно спросила Пич. — Я… была сонной, когда сюда прибыла, поэтому даже не видела этот город толком…
— О, ты запомнишь этот город, — улыбка рогача вновь поднялась. — А то, что ты была сонной, не страшно — это не редкость у берегов Сонного Моря.
— Кул, — положил ему на плечо копыто Амплор. — Храните её как зеницу ока, — прохрипел он и медленно пошёл к выходу. Проводив его взглядом, рогач медленно повернулся к Пич. Его улыбка ослабла, но теперь она была… уверенной. Словно очередной небольшой огонёк в полумраке обеденного зала.
— Значит, толком и не видела город? — ненавязчиво поинтересовался Кул и тихо фыркнул, увидев кивок Пич. — С чего бы тогда начать?
Дримрок был совершенно не похожим на Мотхаус. Вместо земляных дорог копыта звонко цокали по мостовым из каменных плит. Холодный, влажный, свежий воздух наполнял лёгкие, из-за чего хотелось только сильнее кутаться в плащ и вместе с тем вдохнуть полной грудью. Здесь не было широких белых крон и потолка из паутины — только серое, полное облаков небо, за которыми тускло сиял зенит. И длинная река текла сквозь город, впадая в тихое, спокойное море, в волнах которого едва заметно кувыркались водные духи.
Но главным отличием был не климат и не мостовые. Не воздух и не небо. Это были дома. Не башни вокруг деревьев с террасами в кронах и не вырытые у корней норы — это были… скалы. Массивные тёмно-серые скалы возвышались над широкими улицами, выходя из-под земли острыми шипами. Они накладывались друг на друга волнами, жались друг к другу как чешуйки дракона, сжимались подобно волчьим зубам, скрещивались арками — каждая скала переходила одна в другую, превращая Дримрок в застывшее каменное море.
Но таким он был только снаружи: внутри каждой скалы были прорезаны коридоры, комнаты и залы, отшлифованные и отделанные по вкусу владельцев. У каждой скалы было своё крыльцо, свои балконы и окна.
Внутри каждой серой скалы горел тёплый огонёк.
— Мы… мы всё ещё в Кервидерии? — тихо произнесла Пич, оглядывая новую улицу города, где дома-скалы встали полукруглой волной.
— Ох-хо, думаешь, раз мы гордые лесные олени, то должны жить только у деревьев и на них? — усмехнулся Кул, ненадолго оглянувшись на неё. — Даже Северная Кервидерия слишком большая, чтобы мы жили только под древесной кроной.
— Но… что тогда это за земля? — неуверенно спросила лань.
— Это? — приподнял бровь рогач и, выдержав молчание, привёл Пич к набережной. За низким каменным парапетом находились причалы, десятки каменных причалов, у которых пришвартовались лодки, яхты и даже пара бригов. Маленькие оленята плавали на кое-как слепленном плоту, брызгаясь с такими же маленькими и игривыми наядами. — Это Чаша. Давным-давно здесь находился лес, а за ним — кряж Сонной Стены, за которой находилось Сонное Море. Но однажды… — Кул указал куда-то вдаль. — Бух! Упала звезда. Она расколола горы, разбросала камни, разломала землю, и воды Сонного Моря потекли вниз, в появившийся кратер. И всего за пару десятков лет он наполнился пресной водой, подобно громадной чаше… и звезда скрылась на самом дне. Если приглядишься, то… — он провёл копытом по набережной. — Увидишь, что берег изгибается, как край чаши. А что осталось от тех расколотых гор… ты видишь перед собой.
— Всё это? — удивилась Пич, оглядываясь на дома в скалах. — Неужели кто-то просто начал нашёл все эти скалы на берегу и начал в них пробивать проходы?
— Скалы на самом-то деле были то тут, то там, многие из них просто привезли с других берегов. Ты даже не представляешь, сколько спин болело от того, что скалы тащили и высекали. В местном музее целый обелиск посвящён основателям…
— Такой… красивый… и всё же странный подвиг, — оглядела она сверху вниз один из домов, похожий на зазубренный драконий клык. — Но… пресная вода? Это же море.
— Не совсем, — приподнял краешек губы Кул. — У Сонного Моря нет выходов в океан.
— То есть, это озеро.
— Это очень большое озеро. Вон те бриги тут не для парада, — рогач протянул копыто к одному из кораблей. — За границей Чаши заканчивается Сердцелесье и начинается Рассветный Берег, и даже при попутном ветре тебе придётся добираться отсюда до Давнгейта… неделю.
— Неделю… — хмыкнула Пич. — А до Арбориона?
— До Ар… аааааааа, — прервался на полуслове Кул, мгновенно переменившись в лице. — Три недели. С учётом того, что Арборионский Тракт перекрыт, поездка может растянуться на два-три месяца. И, на мой взгляд, было бы лучше посидеть до сезона Грёз, чем делать огромный крюк.
— Я… не уверена, что у меня есть время до Сезона Грёз, — тихо пробубнила Пич и глубоко вдохнула. Словно назло, ветер в этот момент усилился, и плащ с гривой лани быстро затрепетали. Пич попыталась придержать полы плаща, но грива, выросшая до плеч, постоянно лезла в глаза и нос, не давая ничего увидеть. Раздражённо фыркнув, Пич помотала головой в стороны, откидывая гриву с мордочки. — Кул, скажите… где тут ближайший цирюльник?
— Зачем? Вам необязательно платить кому-либо за то, чтобы он сплёл вашу гриву в косу или “овечьи ушки”...
— Я… — Пич задумалась, но ответ нашёлся быстро. — Я не просто так собираюсь в Арборион. Лучше быть готовой заранее.
— Ваша воля, — беззаботно пожал плечами Кул. — Знаю я одно местечко…
Извилистые улицы города поворачивались под самыми неожиданными углами, и Пич приходилось постоянно нагонять своего спутника, чтобы не упустить его из виду. Казалось, что скалы двигались, создавая запутанный каменный лабиринт. Пич то и дело смотрела по сторонам в надежде увидеть нужную вывеску, которую Кул бы упустил, но, как назло, всё было не то. Перед глазами лани появлялись то булочные, то кофейни, то мастерские резьбы по рогам и камню… попался даже некий “сонный клуб”, где обещали хорошую дрёму в приятной компании. В голову Пич закралась мысль, что они заблудились…
— Кул, мы скоро придём? — спросила Пич, переведя взгляд на…
Никого?
Пич застыла на месте и проморгалась. Задрожавшие ноги подкосились, и она едва не упала, лишь в последний миг расставив их пошире. Дыхание стало неровным, и лань медленно вдохнула и выдохнула, чтобы успокоиться. Она и в самом деле заблудилась… но что, в таком случае, делают олени?
Пич смутно припомнила уроки Инкхорна. Навряд ли Кул мог далеко уйти, а улица была довольно широкой и длинной, пускай и всё такой же извилистой. И она вела к перекрёстку, посреди которого рос белый, наполовину голый клён. И через этот перекрёсток шли по своим делам олени. Довольно хороший ориентир.
Облегчённо выдохнув, Пич прошла к перекрёстку и огляделась. Вокруг кленовой площади кругом стояли магазины с книгами и одеждой, а сама площадь была почти пустой — никто не задерживался на ней надолго.
— Ты выглядишь потерянной, Пич.
Она мгновенно обернулась на незнакомый голос. Перед ней стоял белоснежный олень в светлой, напоминающей облака мантии. Его алые рога были покрыты мягким бархатом, а одна из передних ног держала маленькую пачку белых листовок.
— Кто… — Пич привычно огляделась назад и рефлекторно поправила плащ. — Кто ты? Откуда ты знаешь моё имя? Ты следил за мной? Как долго? — посыпались из неё вопросы, и с каждым она делала шаг назад, подальше от странного чужака.
— Твоё лицо, — указал он плечом на неё. — Если камень зелёный, он зовётся змеевиком, если дерево разноцветное, его именуют радужным. А твоё лицо… ты сама похожа на персиковое дерево, — сделал он шаг вперёд.
— Меня могли назвать иначе, — раздражённо выпалила Пич.
— Вопреки твоей сути? И ты даже не попыталась бы это изменить? — недоумённо поднял олень бровь, и Пич остановилась. — Почему, Пич?
— С чего я тебе должна отвечать? Я вижу перед собой незнакомца, который что-то навязывает, и в такой ситуации сложно чувствовать что-либо кроме злости, — фыркнула Пич, глядя в его немигающие глаза. — Откуда такие вопросы?
— Ладно, хорошо, — чужак на пару секунд зажмурил глаза и медленно открыл их. — Как… ты думаешь, как меня зовут?
— Ох, откуда?..
— Как. Меня. Зовут. Пич? — спокойно повторил вопрос олень. Лань снова шагнула назад. Она не могла уйти с площади незнакомого города, но и этот странный олень не вызывал какого-либо доверия. Какая ирония — в миг, когда отец или Кул были нужнее всего, их нет! С другой стороны…
С другой стороны Кул мог не сразу заметить её отсутствие. И, возможно, обойдёт половину города, прежде чем он найдёт Пич. Нельзя было даже подойти к книжному и купить новый сборник Синдербёрна — можно с лёгкостью разминуться. Незнакомец… неожиданно стал возможностью скоротать время.
Пич медленно оглядела его. Неряшливая шерсть на копытах и груди будто бы шептала о гребешке. Его тусклые чёрные копытца, покрытые только-только сходящей серой краской, переступали с одного камня на другой, будто бы не желая оставаться надолго на одном месте. Белоснежная шерсть была странной, сплошной, без осветления на груди или потемнения на тыльной стороне — по крайней мере, видимой её части. Светло-жёлтая, похожее на жидкое кокосовое масло грива переходила на затылке в засаленные шипы, а на одном из висков висела короткая ученическая косичка. Но взгляд… усталый взгляд сине-зелёных, как хвоя, глаз был ясным, не просто смотрящим, а устремившимся вперёд, невзирая ни на что. И, кажется, он был не таким уж и незнакомым — Пич припомнила, что видела такой взгляд… в книгах… по истории…
— Номад, — уверенно произнесла Пич. — Номад Майнд, если точнее. Я… — она замялась. — Не ожидала встретить потомка одного из Хранителей… и не ожидала, что будет раздражать.
— Стемлет для меня — не более чем благородный предок, — тихо фыркнул олень. — Но меня и в самом деле зовут Номад. Ты очень внимательна Пич, возможно даже слишком. Как ты думаешь, почему?
— Предположу, что мне сейчас интересно, — выдохнула лань. — Просвети.
— Потому что ты боишься, — негромко объяснил он. — Тобой правит страх.
— … — Пич недобро прищурилась. — Страх чего?
— Страх остаться маленькой и беспомощной, — моргнул он. — Ты внимательна, ты ответственна и ты постоянно смотришь по сторонам. Но это не даёт тебе чувство… независимости. Не даёт чувствовать себя… полноценной.
Пич выпрямилась. Она попыталась сделать ещё один шаг назад, развернуться, уйти от него, от этого странного, жуткого потомка великого Хранителя Сезонов, но… не могла. Что-то держало её, как паучья сеть, — и оттого ещё сильнее хотелось уйти… убежать…
— П-почему?
— Потому что ты забываешь смотреть в одну конкретную сторону, Пич, — мягко ответил ей Номад. — Всегда забываешь. Поэтому… — он сделал ещё один шаг и оказался прямо перед ней. Осторожно вытащив листовку из пачки, олень протянул её лани. На её белоснежной поверхности не было ничего… кроме треугольника. Полупрозрачного серого треугольника, поделённого на три части. — Поэтому я бы хотел, чтобы ты научилась туда смотреть.
— Но… — Пич сглотнула. — Но зачем?
— Я хочу помочь тебе, Пич, — тихим, едва слышным шёпотом произнёс он. — Я не хочу, чтобы такое прекрасное персиковое дерево засохло. Всего лишь протяни руку… в ответ…
Пич снова оглядела листовку. Неестественно белая, белейшая из всего, что она видела, рядом с ней даже шерсть оленя казалась сероватой. Никаких слов. Только символ. Всё это было слишком странно, слишком неправильно, как в тот раз… но, в отличие от каждозверца, Номад сказал, чего он хочет.
Дрожащее копытце Пич оторвалось от мостовой. Оно то и дело пыталось уйти куда-то в сторону от протянутой ноги Номада, но Пич продолжала напрягаться. Ей не следовало. Ей не нужно…
Но она хотела.
Ножка обречённо обмякла, едва схватив листовку.
— Но… куда я должна смотреть? — подняла взгляд Пич.
— Советую подумать об этом… самой, — неясно ответил Номад, накинув капюшон с прорезями под рога. Дёрнув краешком капюшона на прощание, он медленно прошёл мимо неё, оставляя наедине с листовкой. Почему на ней нарисован лишь треугольник? Где она могла видеть этот символ?
В размышлениях о произошедшем Пич не заметила, как быстро прошло время. Побледневший Кул был рад видеть её целой и невредимой, и виновато извинился, попросив не говорить о случившемся курьёзе отцу. Вымуштрованная походка впервые сослужила рогачу плохую службу… Но даже снизив темп Кулу приходилось раз за разом окликивать Пич, то и дело встающей посреди дороги, погружённой в свои мысли.
— Пич! — в который раз крикнул рогач. — Вроде не перитон, а всё равно витаешь в облаках…
— М? — в смятении обратилась Пич. — Да, я сейча-а-а!..
Выпирающий камешек на мостовой выбил её из мыслей. Споткнувшись, Пич едва не потеряла равновесие и остановилась, прижимая к себе бедное ушибленное копытце.
— П-простите, просто никак не могу понять, как я вас потеряла, и вся эта ситуация, и… — сердце Пич быстро, бешено застучало, и слова так же быстро проговаривались, бессвязно и иногда бессмысленно… прежде чем она посмотрела на снисходительную улыбку Кула. — М-мы… пришли?
— Да, пришли, — усмехнулся он, указав копытом на деревянную вывеску рядом. Вывеску, на которой были нарисованы кое-как сложенные бритвы, ножницы и гребешки.
“Шейвер и сыновья. Цирюльники с 14’841го”
Как и с гостиницей, внутри было приятнее и приветливей. Деревянный пол и каменные стены с резными картинами. Мягкий свет ламп в круглых, похожих на жемчужины абажурах. Просторный зал со стойкой и зеркалами, около каждого — пуфики и столики с ножницами, бритвами и кремами. Была даже пара ванночек для мытья головы. Перед одним из зеркал уже находился пожилой цирюльник, аккуратно подстригая такого же пожилого оленя. Ещё пара цирюльников сидела неподалёку, беседуя за чашечкой чая.
Они тут же закончили разговор, едва увидев, как Пич повесила плащ и зазвенела кошельком. Один из них подошёл к свободному месту и пригласил жестом. И вскоре Пич оказалась перед зеркалом. Оттуда на неё смущённо смотрела лань с длинной спутанной гривой цвета индиго. Возможно, и в самом деле стоило бы сплести гриву в косу или пучок, а то и подстричь подо что-то подобающее для Летнего Дворца…
Но в некоторых случаях мнением танов, ярлов и даже самого Лесного Херрена можно пренебречь.
— Кхм… — тихо прокашлявшись, Пич подумала, с чего ей начать. — Вы… когда-нибудь смотрели комедию “Невероятные приключения Жайю Пулен”?