Битва за Аквелию
Битва за Аквелию: Глава V: Мешорио.
"Подданные Грифонской Империи! Я, как Верховный регент и Защитник Государства, намерен обратиться к вам с благой вестью. Военная компания в Аквелии подходит к концу! Наша доблестная армия перешла в решительное наступление, и достигнет всех поставленных целей не позже декабря. Сопротивление аквелийской армии сломлено и дезорганизовано, фронт в очередной раз прорван, и остановить наши войска противнику более не удастся. Кровожадные республиканцы бросают в бой свои последние резервы — отряды ополчения, собранные из фанатиков и загнанных силой несчастных, вооружённые устаревшими винтовками и одетые в лохмотья. Такие силы никак не способны противостоять славным полкам Кайзерхеера, и их бессмысленные жертвы свидетельствуют лишь о бессовестности, кровожадности и дикости того политического режима, который волею судьбы и злой удачи оказался при власти в этой стране. Аквелийские республиканцы — это не "патриоты и заступники народа", как они сами о себе говорят. Наоборот — это шайка бандитов, казнокрадов и мясников, чьей целью является единственно уничтожение подвластного им народа, его обеднение и духовное разложение на радость Кантерлоту и Сталлионграду! Помните, что наша армия — армия-освободитель. Наши воины несут на своих знамёнах Веру, Справедливость и Искупление. Наши солдаты идут на эту войну не разрушать — а восстанавливать, восстанавливать попранные и разрушенные Трон и Алтарь Аквелии. Народ и дворянство приветствуют Кайзерхеер, и вскоре порабощённая страна воспрянет против своих угнетателей!
Речь Фердинанда Моргенклау по случаю начала второго имперского наступления.
— Ложись! — Крик гулким эхом раздался среди развалин. Два десятка серо-бурых силуэтов быстро метнулись к ближайшим укрытиям за миг до того, как неподалёку от них прогремел разрыв снаряда.
— Это не те скорострелки! — заметил кто-то из грифонов. — Безбожники видать подтащили сюда что-нибудь потяжелее.
— Да, Шатц, долбануло так что уши отняло! — Согласился с ним другой солдат.
— Тишина! — гаркнул выбравшийся из-под какой-то стенки взводный. — Фенхель и Краузе пойдут со мной, нужно найти другие взводы. Остальным оставаться на своих позициях, за старшего будет унтер-офицер фон Роте! Роте, вам всё понятно?
— Обижаете, герр подпоручик! — Заявил залегший под кучей мусора офицер.
— Всяк дворянина норовит обидеть. — съязвил взводный. — Всё, ждите меня здесь. Если на вас нападут — деритесь. Вот всё что могу вам приказать. Нужно внести ясность в эту чёртову ситуацию, бывайте господа!
Поручик взял с собой двоих ефрейторов и быстро покинул своих бойцов. Хайнц приподнялся над землёй и посмотрел вслед удалявшейся группе. Вокруг царило затишье, только что прошёл серьёзный бой. Рота капитана Панкраца атаковала один из окраинных кварталов города и увязла в уличных боях, Противника удалось выбить из многих мест, но в других пунктах он ещё продолжал сопротивляться. Связь между взводами оказалась потеряна, герцмейстерам пришлось засесть на занятых позициях и перегруппироваться. Бой за квартал выдался тяжёлым и потери были серьёзными. Подходил к концу второй день наступления, а они до сих пор не сумели достичь каких-то серьёзных успехов. Вчера противник оставил предместья Мешорио, сильно разрушенные артиллерией, и отступил сюда на окраины города, где встал насмерть. Брецель дважды чуть не погиб: в первый раз, когда вражеская пуля прошла прямо у него над ухом, а второй раз, когда его чуть не убило осколком снаряда, отскочившего сначала от стены, а потом от его каски. Теперь солдат совсем не горел желанием высовываться из укрытия без нужды.
Их взвод встал на перекрёстке, заняв позиции на захваченной баррикаде и в развалинах обвалившегося трёхэтажного дома. На верхних этажах руины поставили пулемётный расчёт, несколько небольших групп по два-три бойца заняли позиции в нескольких отбитых до этого постройках. Где-то справа находились другие взводы, слева же отчётливо слышались пулемётные очереди и ружейная стрельба — там наступал соседний батальон, там сражение ещё не выдохлось.
— Наши соседи могут выйти врагу во фланг, и тогда может будет полегче. — Вполголоса сказал Хайнцу залегший неподалёку Вильгельм.
— Хорошо было бы, только им сейчас самим туго... — Ответил ему Брецель, стараясь не привлекать внимание фон Роте. Оставленный взводным за старшего, грифон нервно вертел в лапах тонкую белую трубочку и часто смотрел на часы.
— Тишина кругом. — сказал он своему денщику, который с полным видимым спокойствием дремал на скате баррикады. — Странновато это.
— Вестимо, ваше благородие. — Невозмутимо ответил тот, прислушиваясь к царившей впереди них тишине.
— Да, пару снарядов положили — и молчок. — Согласился с унтером ефрейтор из его отделения.
— Может быть, ушли? Надо проверить. — Заявил другой унтер-офицер, командовавший отделением Хайнца.
— Зачем им уходить? Они хорошо сели, это мы тут как... Как непонятно где. — с раздражением проговорил фон Роте, и тут же принял решение: — Слушай, Клапп, надень на приклад своё кепи и выстави над баррикадой как мишень. Только совсем краешком, чтобы подлога не заметили.
— Слушаюсь! — Один из бойцов взвода вытащил из-за своего ремня смятый головной убор, и надев его на приклад винтовки, осторожно стал выдвигать его над баррикадой. Все тут же обратили на это внимание и с нетерпением стали ждать: что же произойдёт с несчастной уставной кепи молодцеватого здоровяка-ефрейтора, постоянно затыкавшего его за пояс и нещадно мявшего, а теперь ещё и сделавшего из него мишень для вражеских стрелков.
Вот кепи поднялось над баррикадой, и тут же где-то перед ними щёлкнуло два выстрела: один прошёл мимо, а другой пробил кепку насквозь, оставив в ней две аккуратных дырки. В ответ с третьего этажа ударили пулемётчики взвода, к ним тоже залетело несколько пуль, но дальше дело не зашло.
— Сидят. — Сокрушённо заключил фон Роте.
— И мы сидим. — Кивнул ему один из ефрейторов. Среди солдат послышались смешки. Унтер-офицер фон Роте пусть и являлся старшим по званию, но его не воспринимали так же строго, как взводного командира или, не дай Боги, капитана Панкраца или майора фон Таубе.
После лаконичных, но исчерпывающих заключений, бойцы взвода погрузились в молчание. За сегодняшний день они потеряли немало товарищей, и численность боеспособных солдат во взводе серьёзно снизилась. Таких потерь не было ни на границе, ни в Фловерино, ни тем более в Сен-Шаре. Они попали в зловещее, паршивое место, где с лёгкостью мог погибнуть целый полк.
Время шло, бой на участке соседнего батальона продолжался, медленно, но верно уходя вперёд. "Всё-таки наши их обходят." — С надеждой подумал Хайнц, вслушиваясь во всё это. Ему не сильно хотелось вступать в бой снова. Он не видел вражеских позиций за занятой ими баррикадой, но он по-солдатски чуял, что на том валу из битого кирпича засел не один и не два пулемётчика, и что сидят они там с полной уверенностью и полным сознанием своего долга, и если кто-то сунется на них — то они-то точно не сплохуют. Для поредевшего и уставшего взвода прямая атака была бы самоубийством, а для каких-то серьёзных обходных манёвров нужно было установить связь с Панкрацом, если тот конечно был ещё жив.
Фон Роте быстро и осторожно взбежал по горе мусора и вскоре оказался на пулемётной позиции, с которой открывался какой-то обзор на улицу, перегороженную вражеской баррикадой. Обзор открывался очень узкий, вражескую баррикаду загораживала уцелевшая стена соседнего здания, но её участок всё же виднелся. Противник спрятался за ней, но на импровизированном валу виднелось несколько винтовок, что действительно свидетельствовало о присутствии противника.
— Я видел пару морд, герр офицер. — Доложил ему пулемётчик.
— Попали в кого-нибудь?
— Нет, не попал. Но и в нас не попали. Дурацкая ситуация... — Пулемётчик потянулся за папиросами.
— Ясно, ждите. Скоро что-нибудь предпримем. Будьте на чеку.
Пулемётчик молча взял под козырёк, и унтер начал спускаться вниз. Вновь потянулось время, ожидание начинало становиться невыносимым.
Вдруг, в воздухе раздался пронзительный шипящий свист. Солдаты снова бросились в укрытия, но было уже поздно: пущенная по низкой траектории и не замеченная заранее мина шваркнулась прямо на вал баррикады, во все стороны раскидав стальные и кирпичные осколки. В этот момент фон Роте ещё спускался, внезапный взрыв заставил его потерять равновесие — и грифон кубарем покатился вниз. За первой миной упала и вторая, третья, четвёртая: противник клал снаряды так точно, будто эта баррикада являлась для него чем-то вроде ориентира. После первого разрыва солдаты тут же всё поняли и ринулись в щели и норы, чтобы пережить обстрел, а тяжёлые вражеские мины всё лопались и лопались, превращая уличную брусчатку во взрытое месиво. Фон Роте кто-то схватил и дёрнул в ближайший неглубокий окоп, солдат накрыл офицера собой, и тихо проговорил: "Заткните уши!"
Хайнц уткнулся клювом в землю, чувствуя как осколки кирпича и камня барабанят по его шлему. Что-то сильное и мощное било совсем рядом, а он не мог даже поднять головы, не говоря уже о том, чтобы двинутся. "Хайнц! Хайнц чёрт побери! Беги отсюда, тебя тут пришибёт!" — Кричало что-то внутри его головы, и он повиновался. До заветного укрытия было совсем недалеко, и боец начал медленно отползать к нему, не видя и практически не слыша ничего вокруг себя. Он не понимал, насколько сильно ему везло в этот момент. Мины падали совсем рядом, земля дрожала и ходила ходуном. Его товарищи либо успели разбежаться, либо погибли, а он лежал практически на открытом месте, цел и невредим...
Последняя мина со вистом упала аккурат в одну из выкопанных защитниками противовоздушных щелей и убила прятавшихся там герцландцев. Обстрел закончился, и опытные солдаты быстро поняли это. Фон Роте, почувствовав наступившую тишину, ткнул накрывшего его солдата локтем и прошипел:
— Вылезай.
— Не могу, господин офицер. Ноги не слушаются... — Прошипел в ответ боец. В его голосе не было слышно боли, одна лишь тревога и недоумение. Фон Роте грязно и громко выругался. Солдат давил ему на крылья, что причиняло боль. В конце концов, унтеру удалось сдвинуть бойца и выбраться самому.
— Где тебя ранило?
— В поясницу, господин офицер...
— Фельдшер тут? — Закричал фон Роте, в ответ отозвалась гулкая тишина, прервавшаяся ответным окриком:
— Фельдшера убило!
— Свинособаки! — Во второй раз не сдерживаясь выругался грифон, но делать было нечего. Поблизости оказался другой уцелевший боец. Оставшийся за старшего Офицер занялся другим делом: организацией обороны. Он сразу понял, что противник решил отбить у них баррикаду. Допустить этого было нельзя, иначе у врага оказался бы под контролем важный перекрёсток, который стоил роте двух десятков мертвецов.
— Каковы потери? Кто из командиров уцелел? Всех командиров ко мне, о погибших — доложить!
Через минуту перед ним стояло два командира других отделений и несколько их помощников. Все начальники оказались целы, большая удача!
— Раз вы целы — значит готовьте взвод к обороне. Мы должны удержать баррикаду любой ценой, слышите? О потерях доложите позже.
Офицеры молча взяли под козырёк. Через считанные минуты уцелевшие бойцы уже выбегали из своих укрытий и занимали позиции на баррикаде. Их было немного, около пятнадцати. Многим не удалось уйти, погиб и ейфрейтор Клапп, какие-то минуты назад с таким спокойствием и азартом подставлявший вражеским пулям своё кепи. Хайнца Брецеля нашли поднимавшимся с земли. Его немного качало, но на его удачу он не был даже контужен, не говоря уже о каких-то ранениях. Так бывает: снаряд может убить даже если спрячешься в блиндаж, а может пощадить когда лежишь в открытом поле. О какой "военной логике" могут говорить всякие генералы и фельдмаршалы, если на практике эта самая логика может не возыметь над происходящем абсолютно никакой силы?..
Остатки взвода роты Панкраца забирались на обратный скат баррикады, не предназначенный для стрельбы. Один из ефрейторов аккуратно подполз к краю и выглянул оттуда. Сразу же просвистела очередь, но солдат успел скрыться.
— Идут, и их много! — Крикнул он остальным. Не знаю откуда, но по мне похоже дали из пулемёта.
— Это не пулемёт, это какая-то новая придумка. — Предположил один из унтер-офицеров.
— Из наших винтовок по ним бесполезно стрелять, будем кидать гранаты. Приготовить гранаты! — Скомандовал фон Роте.
— У них они тоже есть, герр официр. — Заметил тот ефрейтор, по которому дали очередь.
— Наши летят дальше. Кому говорю!
Герцландцы молча сползли с баррикады и стали приготовлять к броску свои "колотушки". Из-за кирпичного вала уже доносилась громкая аквелийская речь: атакующие явно рассредотачивались и сами готовились к броску гранат. Тем не менее, они должны были подойти ближе, так что у имперцев было некоторое преимущество.
— Бросаем сразу, по моей команде! — распоряжался унтер, сам доставая гранату и начиная свинчивать с неё предохранитель. Другие бойцы стали следовать его примеру. — Товсь! Мечи! — Герцмейтер вырвал чеку из деревянной рукоятки и как заправский атлет метнул смертельный груз вперёд. Десяток гранат с шипением перелетел через баррикаду и ударился о брусчатку где-то впереди. Послышались крики, а за ними — череда хлопков, сменившихся громкими криками боли и агонии, чётко доносившиеся до герцландцев благодаря уличной акустике.
— Попали! Попали! — радостно закричал фон Роте. — Кихельрот, тащи свою тарахтелку вниз! Надо вдарить по ним, пока не опомнились!
Не пострадавшие от обстрела пулемётчики быстро повиновались приказу, и почти мгновенно оказались внизу, противник ещё не опомнился от внезапной встречи, а на него уже смотрело дуло станкового пулемёта. "Тра-та-та-та-та-та..." — застучала протяжная очередь, и аквелийцы начали падать один за другим, залегая либо погибая на месте. Остальные пехотинцы поддержали их из винтовок. Оказавшись под внезапным и сильным огнём, аквелийские штурмовики быстро начали ретироваться под прикрытие своей баррикады. Попытка контратаки провалилась, перекрёсток остался за имперцами. Тем временем, командира взвода не было уже почти час.
Пулемётные очереди стучали с противоположной стороны улицы, метя в окна и подвалы, где скрывались герцландцы. Соседний взвод занял крупное и относительно целое здание, с которого открывался вид на широкую улицу и небольшую площадь. Это было самая далёкая точка, к которой удалось продвинутся имперцам. Противник в соседних зданиях затих на какое-то время, а теперь начал бить со всех сторон, постепенно подбираясь к зданию, где засело около сорока бойцов — ко взводу державшегося здесь поручика вышло два отделения из другого взвода, закрепившегося на баррикаде неподалёку от позиций другой роты, где ситуация была более спокойной.. Командир взвода, которым остался командовать фон Роте, оказался перехвачен небольшой группой аквелийских разведчиков. Завязалась перестрелка, кронцам удалось подстрелить троих врагов и те решили ретироваться, но один из спутников поручика был легко ранен и его пришлось перевязывать. На трупах убитых оказалось необычное оружие — пистолеты-пулемёты. Эта находка была воспринята с мрачным недовольством, ведь им, одной из лучших герцландских частей, такое оружие пока что только обещали. Взяв аквелийские автоматы как трофей, грифоны продолжили свой путь. Больше они не встречали противника, но та перестрелка с вражескими разведчиками ясно давала понять, что неприятель имеет возможность просачиваться между взводами, что не говорило ни о чём хорошем. Поручик попал в здание через наскоро вырытый окоп, подходивший прямо к подъёзду. В этом окопе сидело несколько солдат из другого взвода и вели огонь по вспыхивавшим выстрелами чёрным окнам торца одного из домов. Взводный подскочил к командовавшему ими фельдфебелю и спросил:
— Вас что, окружили?
— Черта с два! С той стороны пока не стреляют — и слава Богу! — Громко и грубо ответил ему младший командир, тряхнув головой куда-то за спину, видимо имея ввиду лежащий справа от траншеи газон, улицу и другую полуразрушенную постройку, из которой пока никто не стрелял. "Доберутся ведь, паскуды. Дал бы кто помощи..." — Подумал про себя поручик, поняв мысль подчинённого.
— Капитан здесь?
— Вроде как да. Видел его пару раз. — уже более спокойно произнёс фельдфебель, и тут просвистевшая над ним пуля заставила его пригнуться. Офицер без раздумий схватил поручика за каску и дёрнул его вниз. — Аккуратнее надо быть! Ополченцы часто косят, но там не только ополченцы!
— Это точно! — заявил сопровождавший подпоручика Краузе. — Видели? — И он указал на висевший у него на боку автомат.
— Видели. — угрюмо проговорил фельдфебель. — Идите уже в дом, а то тут стреляют — у меня уже двоих раненых вынесли!
Грифоны последовали его указанию, и вскоре оказались в подъезде. Внутри стоял громкий треск пальбы: засевшие у окон солдаты отстреливались от пытавшихся перебежать через улицу аквелийцев. У нижних окон уже засели бойцы с гранатами: они ожидали момента, пока враг не подойдёт достаточно близко. Герцландские "колотушки" летели дальше аквелийских "лимонок", и в этом было их преимущество.
— Фенхель, ты как? — Спросил подпоручик у раненого товарища.
— Нормально, господин офицер. — Сдерживая боль проговорил ефрейтор.
— Поддержите наших огнём, а мне нужно найти командира. Выполнять!
Бойцы коротко кивнули, и бросились к окнам, из которых стреляли их товарищи. Подпоручик же поймал за рукав подносчика боеприпасов, тащившего на себе несколько пулемётных лент.
— Где командиры?
— В подвале сидят, господин офицер!
"Действительно, где же им ещё быть?" — подумал про себя взводный и тут же отпустил пулемётчика. Кроме подвала в этом уже практически охваченном доме не было безопасных мест.
Подвальное помещение встретило грифона ранеными, которых за это небольшое время было уже пятеро. Они все находились в сознании и спокойно молчали: их ранения были пулевыми и не слишком тяжёлыми, так что повода для крика и агонии у привычных к подобному бойцов не было. За импровизированным госпиталем как раз и находился штаб. Там подпоручик наконец встретил командира взвода и капитана Панкраца, который по своему обыкновению находился на передке. Он козырнул им, они козырнули ему. Между офицерами установилось неловкое молчание.
— Зачем вы явились сюда? Ваш взвод ещё держится на своих позициях? — Наконец нарушил тишину Панкрац. Эти слова заставили подпоручика нервничать: а не случилось ли что с его бойцами в момент его отсутствия? Времени ведь прошло не так уж и мало...
— Я... Я пришёл к вам чтобы узнать обстановку... — Начал разъяснят взводный командир, понимая ошибочность своего действия.
— Мы слышали разрывы мин в районе вашей баррикады, скорее всего вашу позицию уже штурмуют. Вы оставили свой взвод без командования, вы это понимаете? — Резко спросил у него другой поручик.
— Я оставил командование на своём доверенном заместителе. Понимаете, я встревожился из-за обстановки...
— Ясно, чёрт с вами. — отрезал Панкрац, не вкладывая в эту фразу какой-то угрозы. — Аквелийцы всё равно скоро отступят. Наши соседи успешно наступают и их фланги под угрозой. Да и, честно говоря, сбить нас они навряд-ли смогут.
— Они просачиваются, герр капитан. Нам пришлось драться с вражескими разведчиками.
— Тогда я во второй раз повторю: какого рожна вы попёрлись сюда? Да, враг просачивается, но это ему ничего не даст. Они не смогут сидеть у нас в тылу вечно, так ведь? А вы... — Панкрац смерил взглядом незадачливого подпоручика. — Вы всё-таки пригодитесь тут. Как подкрепление. Отобьём их атаку, а там уже разберёмся — что и как, вы поняли меня?
— Понял вас, герр капитан! — Подпоручик глуповато вытянулся по стойке "смирно".
— Вольно, идите.
Грифон козырнул, повернулся "кругом" и вышел. На лестнице ему пришлось разминуться с ещё одним стонущим раненым. Гром пальбы вокруг нарастал, и спокойствие капитана среди такой напряжённой обстановки удивляло его. Так или иначе, эти мысли вскоре отошли в сторону и забылись.
Штаб полка расположился на верхнем этаже дома, откуда Фон Цапфель мог обозревать часть вверенных в его ответственность городских кварталов, где теперь шёл бой. Вид города отсюда удручал: некогда покрытые черепичной крышей дома теперь чуть ли не на треть прдставляли собой обуглившееся и осыпавшиеся руины. Сначала обстрел, потом бомбёжка — всё это изуродовало облик городской черты. Мешорио штурмовала целая дивизия и из тыла к ней на поддержку вскоре должна была подойти ещё одна. Страшные бои шли и к северу, и к востоку от города: сосредоточенные здесь части Кайзерхеера пытались расколоть этот орешек, пока другие соединения прорывались в большем отдалении от города и стремились захлопнуть западню к югу от Мешорио.
— Значит, аквелийцы двинулись в контратаку на батальон фон Таубе, верно? — Спросил он у стоявшего рядом Айзенкопфа.
— Да, это так. — Ответил начальник штаба.
— Я вижу, в том квартале идёт бой... Но Оствальд и Крамер прорываются?
— Докладывают, что очень даже хорошо прорываются. Видимо, враг на их участках оказался слабее, чем в центре.
— Туда ещё не бросили резервы, либо наоборот, решили эти резервы оттуда снять... — Продолжал размышлять пожилой грифон, всматриваясь в открывавшуюся отсюда панораму.
— Стало быть, враг сам себя загоняет?
— Либо пытается загнать нас. У него сил достаточно, а вот фон Таубе например сейчас туговато...
— Только что оттуда запросили артиллерийский огонь.
— Так откройте его, у них есть ориентиры?
— Да, есть.
— Передайте их Краппу, пусть займёт своих пушкарей работой. Только убедитесь, что эти ориентиры не устарели.
— Вас понял! — Отчеканил Айзенкопф и спустился на этаж ниже, где располагался узел связи. Безопаснее было бы разместить его в подвале, но полковник оставался непреклонен.
Осмотрев город вооружённым и невооружённым глазом, грифон начал тревожно расхаживать по помещению. Сообщений из дивизии приходило немного, и в основном они касались артиллерии. Фон Кирхе, истратив около пятиста тяжёлых снарядов до штурма, теперь довольно скупо распоряжался своей артиллерией. Аквелийские орудия тоже били редко: на обоих сторонах уже начинал сказываться постепенно нарастающий снарядный голод. Честно выражаясь, их текущей задачей являлся не захват города, а сдерживание занимавших его сил, пока другие полки и дивизии замыкают кольцо. В этом городе и его окрестностях располагалась сильная военная группировка, чья численность измерялась корпусами и дивизиями. Против них выступили не меньшие силы генерала Мерунгфлюга, и в первые дни им удалось потеснить их, оттянуть на себя большую часть резервов и создать благоприятные возможности для развития глубокого прорыва. Это всё звучало хорошо и оптимистично, но для полковника и многих других коллег виделось другое значение этой формулировки: их силы брошены на врага только с целью его парализовать, и первые бои уже показали, что потери обещают быть серьёзными.
Загремели выстрелы расположившегося неподалёку артиллерийского дивизиона, видимо Крапп всё-таки получил все ориентиры и начал свою работу. Тем временем, на лестнице снова послышались шаги, но это был уже не Айзенкопф. На чердак забрался майор Агриас, которого полковник до этого отсылал в "поле" за более подробной информацией о расположении частей полка. Чейнджлинг устал, запыхался, и явно не был доволен. Он осталютовал фон Цапфелю и доложил:
— Положение наших сил не самое лучшее, герр полковник.
— Продолжайте. — Спокойно проговорил командир, готовый к любым новостям.
— Пока я путешествовал между батальонами — я ввязывался в перестрелку трижды. Передовой у наших сил де-факто нет, неприятельские очаги сопротивления встречаются буквально повсюду и батальоны не могут обеспечить их зачистку и разгром. Враг явно пользуется канализацией или подземными катакомбами.
— Ясно, это совершенно неудивительно. Имеет ли такое тыловое сопротивление какую-либо организацию?
— Нет, скорее всего не имеет. Часто это просто не добитые гарнизоны зданий и состоят они из ополченцев.
— Ополченцы — опасный враг, особенно в городе. — Заметил фон Цапфель.
— Это так, они создают большие проблемы.
— Но насколько мне известно, батальонам всё же удаётся продвигаться вперёд. Скоро у нас появятся подкрепления и мы сумеем обезопасить наш тыл. Обоим сторонам приходится несладко: на аквелийской стороне тоже наблюдается нехватка солдат.
— В этом нет ничего удивительного, мы штурмуем крепость, и противник сам покинет её, когда его начнут окружать. — Агриас опустил взгляд в пол и замолчал, обдумывая какую-то мысль. — Не нравится мне наше положение, прямо вам скажу.
— Я вас понимаю, господин майор. Вы бы хотели найти какую-нибудь почти чудесную возможность легко одолеть врага — но на данный момент её у нас нет. Вы переживаете о наших потерях?
— Переживаю и сильно. Сомневаюсь, что в будущем наступлении полку будут выданы достаточные пополнения.
— После Мешорио эти пополнения уже могут и не понадобиться. Сейчас мы заняты тем, что ломаем врагу хребет. Это всегда тяжело, но в конце концов приводит к успеху. Подумайте сами, может быть эти корпуса — последнее, что осталось у Верани, и больше у него ничего нет? А нас хоть и потреплют, но потом доукомплектуют, а аквелиец этого не сможет сделать.
— Остаётся надеяться только на это. Эта кампания — самая тяжёлая и масштабная, в которой мне доводилось участвовать. Поскорее бы она завершилась.
— Моргенклау говорит, что к Голубой Луне всё кончится. Вы ведь, насколько я знаю, тоже хотели победить Эквестрию до нового года?
— И мы её победим. Нашей армии там намного легче воюется, чем вам воюется здесь. Падёт Кантерлот и Аквила — и их остальные союзники посыпятся, как карточный домик. Может быть, следующее лето я уже встречу в родном Везалиполисе.
— Может быть и встретите. — улыбнулся полковник. — Но без вас нам будет скучновато.
Агриас пожал плечами, не зная что ему ответить.
— Я с вами уже три года, даже как-то непривычно думать о том, что я могу попасть куда-нибудь ещё.
— А ведь вам, скорее всего, придётся попасть. — задумчиво проговорил герцландец. — Ваши командиры народ суровый и настырный, они-то как раз не жалеют подчинённых, в отличие от вас. У вас ведь все носятся как белки в колесе, а у нас всё по-спокойнее будет... Так что ещё вы намерены мне сообщить?
— Главным образом — больше ничего. Надо усилить охранения и зачистить тылы. Надеюсь, у нас ещё будут силы сделать это. И знаете ещё что... — Агриас снова несколько смутился. — Вспомнил я, как мы брали город Эстскуг. Одним батальоном справились, за сутки. Только вот у меня там положили взвод. Я отвлёкся, не досмотрел, вот и... — Чейнджлинг тяжело покачал головой.
— Да, город — дело страшное, если враг там укрепился. А вас в таком случае, мне жаль. Бывает такое на войне, когда случайность и минутная слабость командира решает судьбу множества солдат... Скажите мне, вы верите в случайности? — Пауль вопросительно наклонил голову.
— Герр Триммель писал, что случайностей на войне не бывает, что всё подобное — это последствия офицерской глупости и неосмотрительности.
— Однако, всё же иногда случаются вещи, которые трудно объяснить иначе. В любом случае, я рад вас видеть здесь. Положение наше пусть и шаткое, но тыл у нас прочный. Хорошие тылы — это главное, определяющее. Были бы патроны со снарядами, да мозги в головах — вот тогда бы воевали исправно. Но армия — такая штука, герр майор. Кто-то думает, что её можно сделать чем-то вроде заводных часов. Может они в чём-то и правы, но ведь те же часы состоят из валов, пружин и шестерёнок. А армия состоит из грифонов, из плоти, крови и крепких солдатских хребтов, на которых и выносятся все дела. Вал и шестерёнка знают своё дело, они из металла и им легко приказывать. А грифону так не прикажешь, он сделан из других материалов. Поэтому, ваша славная теория пусть временами и полезна, но стоит ей дать хоть пару мизерных сбоев — и всё расстроится, а всё починить у вас может и не получиться.
Агриас выслушал фон Цапфеля и кивнул: что-то было в этих словах. Они явно не являлись ложью, но и на правду походили слабовато.
— В таком случае, мне следует ожидать ваших приказов. — Проговорил цу Гардис.
— Мой приказ таков: побудьте пока здесь. На передовой вы сейчас можете погибнуть, причём без особого смысла. А пока вы находитесь здесь, у меня есть возможность найти вам применение получше.
Агриас снова кивнул, и побежал вниз по лестнице.
С потолка подвала постепенно осыпалась штукатурка. Имперские обстрелы были не такими уж частыми, но это не значило, что их не следовало опасаться. В штабе за столом сидело двое генералов: Бертье и Эствен. За дверью было слышно, как сворачиваются телефоны и упаковывается документация: часть большого штаба, располагавшегося в Мешорио собирала вещи и готовилась менять свою дислокацию.
— Как вы знаете по последним донесениям, на флангах нашей обороны назревает тяжёлый кризис: противник прорвал фронт на много километров и создаёт серьёзную опасность окружения. Из-за этого мне приходится покинуть город и перенести свою ставку южнее. — сказал коменданту генерал. Он был внешне спокоен, но изложение этих мыслей наводили явно не давали ему полностью сосредоточиться. — Моему штабу находиться в городе слишком опасно, и маршал Моро дал мне добро на отход в другое место.
— Опрометчивый поступок, месье. — осудил его бригадный генерал, командовавший обороной Мешорио. — Сразу узнают, что штаб ушёл. Это дурно влияет на мораль. В городе и ближайших окрестностях сражаются целых два ваших корпуса, а это — мои основные силы, без них город можно было бы спокойно сдавать, а вы просто берёте и уходите?
— Я поступаю так не из трусости, если вы думали меня в этом обвинить. За несколько последних дней противник создал две крупных бреши в порядках моих корпусов и после этого успешно продвинулся почти на сто пятьдесят километров, форсировав реку Меш и заняв ряд ключевых пунктов вроде деревни Мушен. Вы имеете информацию об этом?
— Имею, но это ведь не такой важный пункт, чтобы из-за него в открытую размышлять об отступлении? У нас ведь было достаточно сил для локализации прорывов, почему вы их не примените?
— Этих сил у нас больше нет. — прямо и заявил Эствен. — Неприятель создал опасное положение в таком количестве мест, что все возможные резервы уже истрачены на его сдерживание. Мы попробуем удержать имперцев на запасных рубежах и не дать им обойти город с флангов, но я не могу это гарантировать.
— Если ваши слова — это правда, то мы стоим на пороге катастрофы. Но с другой стороны, разве вы не знаете о том, что наступление на Рилу удалось отбить? Может быть, враг уже выдыхается, а вы уже намереваетесь уходить, разве нет в этом, извините меня, малодушия? — Бертье позволил себе открыто упрекнуть генерала. Это стало последней каплей.
— Хотите, чтобы я погубил армию?! — взъярился Эствен и вскочил со своего стула. — Даже если враг и выдыхается — он собрал всё, что у него осталось чтобы ударить по нам, и этого удара может хватить, чтобы герцландские сапоги прошли до самой Аквилы! На Рильском направлении он оттягивал наше внимание, здесь же он бьёт, и бьёт со всей силы. За одно сегодняшнее утро мне пришло десять донесений из частей — все требуют резервов и отходят, один генерал и вовсе приехал ко мне на машине, а потом демонстративно застрелился на моих глазах! То сражение, которое вы ведёте за город — это ширма, отвлечение. Моргенклау готов положить здесь хоть два батальона, хоть целую дивизию, он штурмует город чтобы растаскать наши резервы, чтобы у меня не было возможности собрать их в кулак и остановить его там, где это сейчас необходимо, он пользуется своим численным преимуществом, разве вам это не понятно?!
Бертье оказался ошеломлён этим откровением, которое, по существу, и не являлось таковым для него. Он разрывался между рациональной необходимостью и сильнейшим нежеланием сдавать этот город... Генерал не знал, хватит ли у него смелости воевать в полном окружении и сможет ли он обречь на такую участь гарнизон, но ему пока всеми силами не хотелось отступать отсюда. Он не видел приграничных поражений, не видел оставления из Фловерино и всех кровавых боёв, с которыми армия отходила сюда. Он не видел этого, но прекрасно об этом знал. И ему органически не хотелось сдавать Мешорио. Ополчение города сражалось с отчаянием обречённых, и он разделял их настрой. Так или иначе, всё вокруг абсолютно не соотносилось с его мыслями и идеями, и бригадному генералу приходилось как-то выходить из складывающейся ситуации. Грифон спокойно встал из-за стола и поднялся на один уровень с уже стоявшим Эственом. Он понял, что сказанные им слова прозвучали довольно глупо. Разжигание перепалки в такое напряжённое время уже можно было считать преступлением, поэтому Бертье решил прекратить это безобразие.
— Если вы уходите из города, то куда вы намерены направиться?
— В небольшое местечко к югу отсюда. — уже более спокойным тоном ответил Эствен. — Повторюсь: не подумайте что я трус, просто так город мы сдать всё равно не можем — тут нужна санкция маршала Моро.
— Но вы, насколько я понял, всё равно настроены скорее на отступление.
— Если враг продолжит замыкать кольцо — нам придётся отступать. Благо, времени на отступление у нас должно хватить, ведь несмотря на все усилия, темпы вражеского наступления пока удаётся несколько сдерживать.
— Понятно, — кивнул комендант, — меня сейчас по-существу волнует только оборона города и участие в ней подчинённых вам подразделений.
— Если отступать — то всеми силами, в том числе и силами ополченцев. — с вернувшейся строгостью проговорил генерал, поняв мысль своего собеседника. — Я солидарен с Моро, и я не хочу, чтобы бригады ополчения погибли во вражеском окружении. Да, они сражаются за свой город, а значит и за нашу Родину, но это не даёт им права погибать бессмысленной смертью. Если судьба будет милосердна к нам — мы ещё очистим город от захватчиков.
— Если бы судьба была к нам по-настоящему милосердна, — бригадный генерал тяжело вздохнул, — то мы бы не стояли здесь и не говорили о том, о чём сейчас говорим.
— Это так, месье. Я буду поддерживать с вами телефонную связь, ждите дальнейших указаний в течении недели. — Эствен взял со стола свой генеральский шако, надел его на голову и молча взял под козырёк. Бригадный генерал ответил ему таким же жестом, и грифон покинул помещение. Бертье какое-то время стоял, вслушиваясь в его шаги, а потом снова сел, вернувшись к раздумьям. Прошло уже несколько дней с начала вражеского наступления, и положение действительно оставалось критическим. На его участке линия фронта так и не сдвинулась: герцландцы шли в атаку, захватывали несколько домов, потом начиналась контратака и всё более-менее возвращалось на круги своя. Противник действовал грамотно, пленных и трофеев было мало, как и вражеских потерь. На передовой сражались части, недавно получившие новейшее автоматическое оружие, но это мало помогало им против неприятеля, который быстро приспособился к новому ландшафту. Иногда Бертье посещала мысль, что враг сумел бы сломить его сопротивление, имея такие силы и подготовку. Он не делал этого, значит — Эствен был прав.
Генерал достал из наградного портсигара папиросу, зажёг её и закурил. В глаза ему бросился висевший на стене портрет Теодора Верани, один из первых экземпляров, нарисованных сразу после революции. В Аквелии не было большой моды на портреты или статуи президента, сам он был достаточно скромен в этом деле и не любил подобного. Однако, его популярность делала своё дело, и изображения Верани всё-таки можно было найти во многих присутственных местах. В этом подвале, где до войны хранились товары какого-то лавочника, такому старому и ценному портрету, казалось бы, не было места. Находка возбудила большой интерес и стала предметом шуток, но сейчас военному совсем было не до них. Он смотрел в глаза нарисованного маслом Теодора и думал: "Останешься ли ты твёрд? Если останешься, то страна выстоит. Если оплошаешь — Аквелии конец. Генералы и солдаты не будут отступать вечно. Они должны встать, должны остановить — либо погибнуть. И ты будешь им примером, наш славный Верани".