Битва за Аквелию

Битва за Аквелию. Пролог: Ночь в Фловерино.

"Согласно нашим последним договорённостям, Ваше правительство и Ваша армия должны быть готовы к решительным действием военного характера, которые должны были быть тщательно подготовлены Вашим генштабом. Республика Аквелия — наш общий стратегический противник, которого необходимо убрать с шахматной доски. Ваши успехи в кампаниях на севере внушают нам уверенность в вашем решительном успехе. Наша Королева надеется, что вам удастся победить Аквелию за несколько месяцев, в обратном же случае — ваше положение может оказаться тяжёлым и рискованным. Война в Эквестрии продолжается уже неделю, и успехи наших войск пока не вызывают сомнений. Вы можете быть уверены, что правительство Верани получит помощь от своих союзников. Стоит так же отметить, что ваш решительный шаг может решить судьбу Герцланда и всей Грифонии, для вас настало время действовать, и Королевство Чейнджлингов выражает вам всецелую моральную поддержку.

Официальная нота чейнджлингского посольства правительству Герцланда.

По пустой и тёмной улице разносились звуки игры на гармонике и пение беспробудно пьяных голосов, полее похожее на заунывный, но громкий вой трудноразличимых и путающихся слов. Мелодию песни так же было трудно отличить, но это явно была одна из песенок солдатского репертуара, скорее всего, непристойного содержания. Капитан Панкрац брёл по мостовой, на его офицерском кителе был расстёгнут воротник, а кепи постоянно лезло то на лоб, то на затылок, то падая, то закрывая глаза. Офицер был привычно зол и серьёзно пьян, но это совершенно его не смущало. Грифон шёл бодро и быстро, тихо бормоча ругательства и озираясь на дурацкое пение под гармонику, явно исходившее из какого-то местного погреба. Пели на Ангриверском диалекте, это были какие-то чужие солдаты, отбившиеся от своих и забредшие в чужой район. "Вот остолопы." — подумал про себя Панкрац, прислушиваясь, откуда точно доносится звук. — "Это даже не другой полк, это, скорее всего, другая дивизия или корпус... Надо показать им." — И капитан резко свернул в один из узких переулков, где и находился тот злосчастный погребок.

Двери заведения были распахнуты, но само заведение было в большей степени пусто. С порога, подобно крови, текло вино, смешанное с водкой и прочим местным ассортиментом. Витрины были разбиты, Панкрацу пришлось обходить россыпи битого стекла. "Маар бы побрал эту мразь." — Пробормотал про себя грифон, вставая на задние ноги и осторожно ступая по залитому спиртным и заваленному всяким мусором полу. На верхнем этаже винного погреба находилось небольшое заведение, начисто разгромленное в ходе последних событий. Столы и стулья были перевёрнуты, повсюду валялись пустые и битые бутылки и брошенное солдатское имущество. По углам комнаты валялось несколько замученных аквелийцев и вусмерть пьяных имперских солдат, скорее всего уже вступавших в чертоги Борея. Среди всего этого, за барной стойкой стоял хозяин погреба, пытаясь прийти в себя и перевести дух. Вломившийся в дверь Панкрац сильно напугал его. Грифон было что-то залепетал на своём языке, но капитан резко оборвал его, рявкнув тому по-герцлнадски: "Молчать, свинья!", и, пронёсшись через весь этот бардак, скрылся внутри настежь распахнутой двери, от которой начиналась лестница вниз, в сам погреб.

Сбегая по ступенькам, офицер чуть не поскользнулся на чём-то жидком и в конце концов наступил на лежавшую на последней ступеньке бутылку, чудом устояв на ногах. Погреб, судья по всему, и до того был не так богат, а теперь и вовсе превратился в какое-то подобие притона: большие бочки были частью разломаны, частью вынесены, а частью просто опустошены. Повсюду лежали пустые бутылки, новые обитатели этого места продолжали их опустошать, несмотря ни на что. Их было четверо, они расселись за небольшим столиком. Одного из них уже сморил тяжёлый сон, другой же продолжал лакать портвейн, пока третий и четвёртый музицировали. Этих ребят уже трудно было назвать солдатами: даже оружия при них не было, если не считать пары штык-ножей, которыми они периодически резали добытую где-то ветчину. Панкрац сам не понял, как нашёл в себе силы не застрелить этих молодчиков сразу при встрече.

— Батальон!? Полк!? Дивизия!? — Заорал капитан во всю глотку, заставив нерадивую солдатню встрепенуться и обратить на него внимание. Тем не менее, несмотря на страх и осознание своего положения, грифоны не могли вменяемо ответить на этот вопрос.

— Отвечать!!! — Панкрац схватился за кобуру.

— М-мы... Дес-сятый... Бат-тальон... — Заплетающимся языком начал докладывать один из ангриверцев.

— Третья... Дивизия... Ангриверского... — Договорил за него.

— Ген-нерала фон Штарка д-дивизия... — Подал голос третий. Четвёртый продолжал спать.

— Что вы тут делаете?!

— Гуляем, герр официр. — Ответил постепенно трезвевший солдат.

— У нас и разрешение было... — Снова поддакнул его более пьяный товарищ.

— Плевал я на ваше разрешение, дети вы батрачьи! Ваша часть уже утопала, вы отстали! Знаете, что делают с отстающими?

— Секут, герр официр.

— Так бегите догонять ваш сброд, пока я вас не высек!

— Мы бы рады, да пьяны, герр официр. Мы заснули, видать...

— БЕГОМ!!! — Голос Панкраца сорвался в оглушительный хрипящий визг, тут же приведя солдат в чувство. Подхватив своего ещё толком не очнувшегося товарища, троица бросилась к выходу. Капитан не выдержал, и дал кому-то из них крепкого пинка. Их навряд-ли ждало что-то хорошее в своей части, но ему на это было абсолютно наплевать. Грифон подождал какое-то время, а потом начал подниматься. Ярость постепенно начала сходить на нет, поэтому, завидев хозяина во второй раз, Панкрац не стал больше на него кричать.

— Что творится? — Спросил у него на неплохом герцландском старик-аквелиец.

— Ничего особенного. Сиди и не высовывайся. — Спокойно и сухо ответил ему офицер, перед тем как выйти. Он быстро вспомнил свою первоначальную цель, и двинулся к ней. Ему нужно было добраться до майора фон Таубе, которого было довольно трудно найти в ночном городе.

Солдатский патруль медленно и осторожно продвигался по улице, озираясь по сторонам. Ночь таила в себе немало опасностей и неприятных встреч, и они уже убедились в этом на собственном опыте. Рядовой Брецель шёл по тротуару, заглядывая в каждый попадавшийся ему переулок. Грифон был вооружён фонарём, но одного фонаря было недостаточно для того, чтобы побороть царившую вокруг кромешную темноту, даже для зорких грифонских глаз предстающую в виде смутных потёмок. На улицах стояли электрические и газовые фонари. Некоторые из них работали, но большая часть была разбита или находилась в выключенном состоянии. Когда они входили в город, он показался им красивым и ухоженным, а теперь он стал похож на какие-то жуткие и заброшенные трущобы.

— А у нас через недельки три уже урожай собирать будут... — Вполголоса проговорил Вильгельм, товарищ Хайнца.

— Боишься не успеть?

— Боюсь. У меня семья, сам понимаешь.

— Пишут?

— Пишут. Плохо у них там всё. Тяжело без кормильца, а соседи жадные...

— Ничего, — вмешался в разговор третий солдат, — вернёмся домой до Нового Года, скоро аквелийцы надломятся.

— С чего ты взял, Мартин?

— В газетах пишут, аквелийцы уже почти сдались, у них сердце в пятки...

Кто-то в цепи рассмеялся от этих слов. Ведший бойцов унтер-офицер угрюмо промолчал.

— В батальоне Крамера сотни три полегло только за сегодня. — Возразил Мартину ефрейтор, бывший года на два старше чем он. Мартин Хаус был молодым солдатом, попавшим в полк уже после кампании в Волкенштурме. Его характер и поведение можно было описать афоризмом "Ума палата, а сам — лопата"

— Где ты это узнал? Брешут, небось.

— А может ты брешешь? — Резко осадил Мартина командир отделения, которому уже начало это надоедать.

— Да, Мартин. Угомонись уже, ради Бога. — Поддакнул унтеру Вильгельм. Мартин что-то пробормотал про себя, а потом действительно умолк. Какое-то время отделение прошло в тишине, пока не вышло на перекрёсток. Там стоял небольшой блокпост из пулемётного расчёта и пары десятков пехотинцев.

— Никого не встретили? — Спросил у унтер-офицера взводный командир, командовавший блокпостом.

— Пару пьянчуг из ангриверского полка. Направили их куда следует.

— Противник?

— По нам стреляли, но непонятно откуда. Пара винтовок, не больше. Причём довольно косо, может быть то было ополчение.

— Ясно. Преследовали?

— Нет, не поняли откуда стреляют, поэтому не преследовали.

— Зря. — покачал головой офицер. — Могли бы взять пленных.

— Эти, скорее всего, не стали бы сдаваться в плен.

— "Слабоумие и отвага"! — усмехнулся поручик, имея ввиду аквелийское ополчение. — Ладно. Двигайтесь дальше. А нам тут только с пьяницами и воевать...

Патруль двинулся дальше по улице. Изредка им попадались горожане, но большая часть грифонов попряталась по домам, в ожидании новых погромов. По центральным улицам шли колонны имперских войск: по всему городу отдавался топот тысяч ног, что не могло не пугать простых граждан. Хайнцу были интересны аквелийцы, интересна сама Аквелия как таковая. Он оказался в совершенно другой стране, чей облик казался ему чуть ли не сказочным. В голове солдата смешалась пропаганда о злых республиканцах, которые всех расстреляли и всё сожгли, и новые впечатления, полученные от похода, которые с этой пропагандой серьёзно расходились. Как-то раз, он с товарищами решил расспросить попавшегося им аквелийского старика об их жизни. Грифон, припоминая почти забытый им герцландский язык, начал было рассказывать как есть, но быстро поняв то, что от него хотят услышать, начал красочно описывать различные кровавые события: "Помещика расстреляли, священника расстреляли, церковь сожгли, всех прихожан убили..." — твердил он, скрывая улыбку, сидя при этом на скамейке близ той самой церкви, от которой по его собственному рассказу должно было остаться лишь пепелище.

Сначала они вошли в Грифенвальд, который быстро и внезапно превратился в верного союзника Императора, потом вступили в Аквелию и выиграли приграничное сражение. Город они взяли по инерции, преследуя отступавшего противника. Взят без подготовки и немалой кровью. Батальон фон Таубе не понес больших потерь, а вот другим батальонам досталось, как и остальным частям, участвовавшим в штурме. Всё это наводило некоторых солдат на тяжёлые мысли. Бывшие крестьяне, непривычные даже к обычным автомобилям, вдруг оказались в центре масштабных военных действий. Артиллерия, танки, массы пехоты, рыцари в чёрно-золотых латах, собравшиеся в поход в таком количестве, какого не видал, пожалуй, даже Гровер Великий. Кто-то впадал в радостную эйфорию при виде такой мощи, а кто-то терялся среди всего этого. Войны такого масштаба Грифония ещё не видела. Кто-то ожидал блистательный успех, а кто-то — катастрофу. Хайнц колебался между первыми и вторыми, считая, что его дело — сторона. Так вышло, что в старых полках, таких как 4-й Кронский, было немного пламенных молодых патриотов, служивших топливом для этой войны. Кронцы были верны присяге, полку и Кайзеру. Какие-то идеи о великом Герцланде, аквелийской и поньской неполноценности и прочем подобном слабо ложились на зрелую и умудрённую опытом почву. Им не требовалось этого, чтобы достойно воевать. Солдаты приходили и уходили, но чувство воинского коллектива при этом оставалось незыблемым.

Отделение прошло одну улицу, свернуло на другую. Навстречу им попадались другие патрули. Почти все рассказывали о том, что где-то отыскали и "привели в чувства" каких-то перепившихся и отставших солдат из других полков. Эти рассказы звучали зачастую отвратительно, но забавно.

Цепочка солдат в бурых шинелях растянулась поперёк широкого проспекта, ведшего на главную площадь города Фловерино. Такие же цепи и блокпосты покрыли и весь остальной город, с целью обеспечить сохранность стратегически важных объектов. Город был взят ещё днём, бой за него был коротким, но ожесточённым. Части аквелийской армии и народного ополчения были либо принуждены к отступлению, либо окружены и перебиты. Пленных взяли мало, потому что республиканцы дрались как львы. Отчаянное сопротивление разъярило герцландцев, и по городу прокатилось несколько сильных погромов, инициаторами которых часто становились не солдаты, а младшие и даже средние офицеры. Всё это длилось около часа, а потом порядок был восстановлен. Теперь имперские части продолжали наступать, а 4-му Кронскому было поручено поддерживать порядок в городе до подхода полицейских частей. Фронтовым частям пришлось временно заняться патрульно-постовой службой, что мало кому нравилось. С другой стороны, это можно было расценивать как временную передышку перед предстоящими сражениями.

Полковник фон Цапфель задумчиво ходил по комнате, не находя в себе желания спать. Он держал в лапе бокал с красным вином, и периодически отпивал из него. Вкус пробуждал в нём воспоминания о молодости, теперь находившиеся далеко позади. То была другая страна, другие грифоны и другое время. Всё это ушло в небытие и больше не вернётся. Аквелия, в которой он некогда бывал, теперь совсем другая. Ему хотелось бы думать, что она стала хуже, но эти мысли противоречили действительности. Они ожидали оказаться на пепелище, в уничтоженном варварами крае, где правит анархия, бандитизм и террор, а оказались в процветающей и прекрасной стране, где царил порядок и благоденствие. Виноградники, сады, тучные поля — даже церкви в городках и селениях были не тронуты. Это пробуждало былую память, навевало горечь, тоску, вызывало жгучую зависть и безотчётную ненависть к аквелийцам. Полковник сдерживал эти чувства глубоко внутри себя, но его возмущала мысль о том, что его солдаты пришли сюда не как освободители, а как завоеватели. Местные жители ненавидели их, а аквелийская армия пусть и проигрывала, но оказывала отчаянное сопротивление, порой нанося им существенные потери.

— Господин полковник! — В ночной тишине прозвучал голос одного из штабных ординарцев.

— Я слушаю.

— В северо-восточном квартале нашли ещё около десятка отставших. Все пьяны в стельку.

— Кто отвечает за этот район?

— Майор фон Таубе.

— Пусть фон Таубе разбирается сам.

— Есть нюанс, господин полковник.

— Что за нюанс?

— Некоторые из отставших напились так, что сейчас их отправить не получится.

— Так отправьте утром, заодно и протрезвеют. Ступай с миром, передай фон Таубе, чтобы больше с подобными глупостями ко мне не обращался.

— Слушаюсь! — Грифон тут же исчез в дверном проёме, из которого появился. В комнате снова установилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Полковник осторожно поставил бокал на стол, а сам сел в глубокое и удобное кресло, стоявшее рядом. Наступил редкий момент общего спокойствия: штаб молчал, не получая каких-либо указаний и не имея необходимости их раздавать, а части полка пока что были предоставлены сами себе. Цапфель предчувствовал, что завтра будет очень много шума и суматохи, поэтому наконец решил отдохнуть. Пожилой грифон сомкнул глаза и забылся чуткой дрёмой.

Битва за Аквелию. Глава I: Аквильская дорога.

"Карл, любимый, как ты? Твой внезапный отъезд несколько напугал и расстроил меня и мою матушку, твоя судьба теперь в лапах Богов и твоего начальства, но надеюсь, что ты вернёшься цел и невредим. Война, которую вы ведёте — праведная и справедливая. Отец Альфред уже несколько дней подряд молится за всех наших солдат, сражающихся на фронте и проклинает наших врагов. В городе вообще стало очень бурно и даже тревожно. Много добровольцев записывается в армию, вообще — на улицах часто можно встретить военных. Столько военной формы я в жизни не видела, честно сказать. Недавно случился ещё один погром — страшное дело! Эти сволочи из чёрных рот творят форменные бесчинства, а полиции хоть бы что! Ты знаешь, что через квартал от моего дома находится квартал иностранцев. Там убили больше сотни пони и грифонов, разграбили почти все магазины и много домов... Кто-то называет подобные выходки "патриотическими", но я, слабая грифина, их не понимаю. Можно было бы выселить или спокойно арестовать их, но не устраивать же форменный грабёж и зверство прямо на городских улицах... Надеюсь, что скоро народ успокоится и наступит мир. Ходят слухи, что нас могут начать бомбить. Комендант города хочет организовать гражданское ополчение для борьбы с пожарами, но я думаю, что это — чушь. Аквелийцы хоть и безбожники, но всё же имеют совесть, поэтому не будут бомбить мирные города, в обратном случае их ждёт позор и поругание.M

Возвращайся живым и здоровым.
Луиза.

P.S. Я боюсь за тебя, но я и рада тому, что ты участвуешь в таком славном и великом деле. Разлука мне в тягость, но я знаю, что ты скоро вернёшься. Ты самый храбрый, самый смелый и самый лучший офицер, и никакие безбожники тебе не ровня. После войны мы обязательно поженимся, иначе не может быть. Когда вы будете в Аквиле — достань для меня парочку платьев и новые сапожки, а так же какое-нибудь ожерелье (ты знаешь мои предпочтения, я люблю рубины).

Над городом нависли тяжёлые свинцовые тучи, обещал начаться дождь. По улицам города маршировало три батальонных колонны, за которыми волочилось какое-то количество обозных телег. Недавно приданный полку артиллерийский дивизион майора Краппа тянулся несколько позади. Полковник фон Цапфель получил указания выдвигаться именно в таком порядке, потому что обстановка на передовой имела невыясненный характер. За прошедшую ночь аквелийцы дважды пытались прорваться к Фловерино, поэтому на случай подобного действия приказано было двигаться в порядке, близком к боевому.

— Как у вас прошла ночь? — Спросил полковник у своих майоров, когда они наконец встретились после организации построения и отдаче всех необходимых приказов.

— Тихо. Отловили пару пьянчуг, а в остальном — ничего. — Отчитался фон Оствальд.

— Да, у нас тоже было где-то пять-шесть рядовых из других частей. — Кивнул Крамер.

— А у меня их было три десятка. — Сходу объявил фон Таубе. Пауль хмыкнул:

— Вы гордитесь своим уловом, герр майор?

— Ни разу, господин полковник. Неважно, сколько рыбы попало в сеть, важно — что это за рыба. У меня были сплошь какие-то сволочи из ангриверских полков. Они ведь наступали в той части города, в которую меня отправили, вот там кое-кто и остался.

— Я слышал, в вашем районе постреливали. — Обратился к Таубе артиллерист.

— Да, было дело. Никого так и не поймали. Может быть, это не солдаты, а какие-нибудь преступники. Пусть ими занимаются жандармы, а наша работа тут выполнена. Я, честно признаться, крайне не одобряю эту ситуацию. Оставить старый полк в тылу за какой-то грязной работой... Какое-то кощунство, как по мне.

— А кого было оставлять? Не всякую же сволочь, которая чуть что — сразу ударилась бы в грабежи. — Возразил Адриану Крамер.

— Она и так ударилась... — Пожал плечами майор. На этом разговор о городской службе был окончен. Офицеры склонились над картой, где довольно точно были обозначены позиции имперских и аквелийских войск. Полк фон Цапфеля оказался во втором эшелоне наступления, как бы "подпирая" менее профессиональные части ангриверского и Йельского полков, действовавших в составе двух разных дивизий. Дивизия фон Кирхе была растянута вдоль Старой Аквильской Дороги и пока что могла действовать только силами 4-го кронского, потому что два других полка пока что только лишь подходили к Фловерино и готовились развернуться в более широкий порядок, создав таким образом мощную опору для наступавших подразделений. Это было необходимо, ведь противник отличался непредсказуемостью, напором и решительностью в атаке, уступая имперцам только в численности и опыте.

— Итак, господа офицеры... — глядя на карту начал фон Цапфель. — Со вчерашнего дня пришло немало новой информации. Противник, судья по всему, усилился подошедшими резервами и предпринял попытку контратаки, но это ему не удалось и он, понеся тяжёлые потери в ночном бою, ретировался. Теперь его диспозиция пролегает в районе этих деревень. — Пауль ткнул когтем в несколько небольших точек, лежавших на перекрёстке двух дорог. Этот район находился в сотне километрах от Фловерин. — Сен-Шар, Корби, Эгаль и Мейсен — крупные поселения, находящиеся на господствующих высотах, контролирующих перекрёсток. В этом районе враг имеет самые лучшие условия для организации обороны или, как минимум, для перегруппировки. Это место, как говорят наши чейнджлингские советники, является "тяжёлым пунктом", ключевой позицией. Завтра-послезавтра её начнут штурмовать, без нас там навряд-ли обойдётся.

— Меня беспокоит положение дивизии. — Заметил Айзенкопф, указывая на растянутые коммуникации дивизии фон Кирхе.

— Оно выправляется. Вы ведь понимаете, что сделать это быстро герр Кирхе не имеет никакиой возможности. Мы его авангард, поэтому в некоторой степени можем действовать своим умом.

— Если весь этот сброд побежит — мы должны остановить его. — Кивнул фон Таубе.

— Я бы не назвал бы грифонов из тех подразделений сбродом. Я знаю полковников и офицеров оттуда — они умеют воевать, пусть и не так хорошо, как мы. Те же республиканцы из Волкенштурма или скайфольские наймиты — сброд похуже, чем ангриверцы или кто-либо ещё. Так или иначе, нам предстоит быстрый трёхдневный марш, дивизионные тылы поспеют за нами, можете не волноваться об этом.

— Кстати о дивизионных тылах. Как там наш чейнджлинг? — Айзенкопф внезапно вспомнил об Агриасе.

— Догонит нас. — полковник кивнул и обратился к Краппу. — Ваша колонна уже двинулась?

— Она идёт за вашей спиной, господин полковник. — Улыбаясь доложил Йозиас Крапп, молодой офицер, окончивший училище всего за полгода до начала войны. Его дивизион состояла из опытных артиллеристов, некогда бывших частью полка, ныне расформированного и растасканного по частям дивизии фон Кирхе. Новичок быстро вошёл в коллектив 4-го Кронского и в целом был доволен происходящим. У Краппа хорошо складывались отношения с таким же молодым фон Таубе, но по сравнению с Адрианом он был более простым и наивным, в этом сразу отмечался недостаток реального опыта. А тем временем, колонна артиллерийского дивизиона действительно начала движение. Двенадцать орудий и несколько десятков подвод обеспечения шли вперёд, гремя колёсами по старой брусчатке. Крапп командовал тремя батареями средних 76-ти миллиметровых пушек, имевших довольно универсальное применение. По сути — это были старые трёхдюймовки, но на новых, более удобных и лёгких лафетах. В герцландской армии было совсем немного современных гаубиц, основной костяк артиллерийского парка составляли орудия, служившие Империи около двадцати-тридцати лет, а так же их "новые видения" — модификации и недавно произведённые образцы, мало отличавшиеся от своих прародителей. ВПК в последние годы работал именно на количество, а не на качество. В свою очередь, пушки Краппа могли стрелять как прямой наводкой, так и по навесной траектории, при наличии бронебойных снарядов была возможность и противотанковой борьбы, правда, аквелийские танки имели славу полумифического явления. Беспроволочный солдатский телефон разносил слух об этих машинах, причём слух этот принимал порой самые различные формы.

Вместе с артиллерийской колонной выдвинулась и штабная. Офицеры отправились догонять свои подразделения, фон Цапфель в свою очередь решил пока остаться в тылу, чтобы оставаться на короткой связи с дивизией и быть готовым принять новые указания от фон Кирхе, которые рано или поздно обязаны были поступить. Результаты сегодняшнего дня не должны были быть внушительными, но следующее время обещало принести немало хлопот.

— Герр Айзенкопф, — задумчиво спросил он у своего заместителя, заглядевшись на идущие подводы, — как вы думаете, куда всё это вывернет?

— Я думаю, что аквелийцы сейчас как гадюка на сковороде, господин полковник.

— Категорично, но вам привычен такой образ мысли. Я тоже склонен так думать, ведь тут в дело вступает простая логика. С другой стороны, мне кажется, что всё это зависит... — полковник сделал паузу, подбирая слова. — Не от нас.

— Не от нас? Вы имеете ввиду божий промысел?

— Я имею ввиду нечто схожее, герр Айзенкопф, но, впрочем, сейчас не до этого. Может быть, найдётся немало тех, кто осудит меня за эти слова.

— Нет, герр майор, я не успел застать штурм города. Мой командир отослал меня в штаб раньше. — Агриас широко улыбался, дымя свежей сигаретой. Его собеседник расположился напротив него — это был другой чейнджлинг в кожаном пальто и надвинутой на лоб шинели, зеленовато-молочные глаза перевёртыша прятались за толстыми линзами очков. Он слушал с интересом, но не выдавал практически никаких признаков оного. Они были мельком знакомы ещё с самолёта, а теперь встретились и разговорились. Обоим чейнджлингам было очень приятно встретить соотечественника на чужой земле.

— Гм! Так зачем же вас сюда выслали? Тут скука и толчея, дивизия разворачивается.

— Я при полковом штабе, помогаю с поручениями. Полковник послал меня с целью выяснить, что творится у нас в тылу.

— И вы выяснили. — Не спрашивая, но утверждая проговорил собеседник Агриаса, тоже начавший тянуться в потайной карман за пачкой.

— Выяснил.

— Довольны?

— Ни капли.

— Вот и я не доволен. — Покачал головой офицер, потом немного придвинулся к Агриасу и вполголоса проговорил:

— Эти пернатые — те ещё кадры. Если бы не присяга — я бы точно повесился бы.

— Отчего так? — Удивлённо, но так же вполголоса спросил Агриас.

— Порядок у них скотский. Солдат порют, вешают — а толку нет никакого. Не понимают ничего, учиться не хотят, слушать не хотят. Мозги у них тёмные, как подулье. Чуть что — сразу драка, поножовщина, кого-то убьют или покалечат. Идём через город — всегда найдутся охочие пограбить, да за бабами погоняться, и никакая палка от этого не помогает.

— Ну, тут вы правы. Оленям палка тоже против нас не помогла, хотя они всегда были до палок охочи.

— У оленей хоть солдат офицеру не перечит. У вас-то хоть что?

— У меня спокойно. Мне старички попались, опытные.

— Их опыт — пыль да паутина. — продолжал сетовать коллега Агриаса. — Им бы свой опыт завернуть куда подальше, да начать воевать, как следует...

— Я не этот опыт имел ввиду, герр майор. — улыбнулся Агриас. — Они умеют работать с коллективом, я бы так выразился.

— В нашем или в ихнем прочтении? Мои господа-офицеры могут разве что шомполами ружейными работать.

— Ну, как вам сказать. Мой полк, в каком-то смысле, старая лавочка. Им такого нельзя, у них репутация.

— Хм-м... Мой полк тоже не так уж молод, но мне там не нравится. Так или иначе, долг есть долг, тут ничего не поделать.

Агриас достал часы и внимательно посмотрел на них. Стрелка почти показывала нужное время, но у них ещё была пара минут. Майор с некоторым разочарованием убрал часы обратно в китель.

— Эх... Жалко нас нет в Эквестрии сейчас. Там, говорят, скоро Кантерлот возьмут. — Проговорил майор, бросая взгляд на карту, висевшую рядом, на стене.

— А мы будем довольствоваться Аквилой.

— Аквила — тоже хороший город.

— Вообще, знаете ли, мне здесь нравится. — с внезапным оптимизмом заявил собеседник Агриаса. — Грифонов всё же есть за что хвалить, но народ они вздорный.

Их разговор вскоре закончился. Обоим офицерам нужно было срочно отправляться по делам. Штаб фон Кирхе временно расположился в одном из больших дворянских домов, стоявших вдоль аквильской дороги. Однако, везде уже кипела суматоха сборов — генерал стремился поскорее перенести свою ставку в захваченный Фловерино. По аквильской дороге к городу шли полковые колонны, которые вскоре должны были достичь городской черты. Миновав её, полковые колонны расщеплялись на батальонные, принимая таким образом более боеготовый вид. Агриас в свою очередь торопился к своему начальству. Простившись с другим перевёртышем, он вышел из ворот особняка, разминувшись с несколькими торопившимся адъютантами и связными. Прямо во дворе грузились автомашины, а среди грузовиков с важным видом расхаживал фон Кирхе, подгоняя и подбадривая своих подчинённых. Агриас вспомнил, как встретил фон Кирхе на балу: тогда он показался ему весёлым и доброжелательным грифоном, его характер был мягок, а внешне он выглядел каким-то обтекаемым и округлым. Теперь же он видел совершенно другое лицо. Этот грифон был резок, взыскателен, а его шутки были редки и имели остроту отточенной шпаги. Фон Кирхе будто бы вытянулся и иссох, его фигура теперь смотрелась грозно и угловато, сверкая медалями и золотом на генеральском кепи, окладистый и славно сидящий китель скрывала грубо накинутая шинель, видавшая многие виды.

— О, герр майор! — Скривив какое-то подобие улыбки обратился он к Агриасу. Чейнджлинг было оторопел, но не растерялся и тут же встал по стойке "Смирно".

— Я, герр генерал!

— Отправляетесь в полк?

— Так точно!

— Фон Цапфель славный малый, передавайте ему мой привет.

— Слушаюсь!

Фон Кирхе жестом отдал команду "Вольно", Агриас быстро потопал дальше. На обочине дороги его поджидала машина — один из немногих автомобилей, находившихся в полковом штате. За рулём сидел знакомый Агриасу водитель, верный денщик Карл о чём-то кумекал с ним, пока в их видимости не появился сам майор. Оба герцландца тут же выскочили из машины и отдали честь. Цу Гардис отсалютовал им в ответ, и вскоре оказался на переднем сиденье автомобиля.

— Двигай через город и дальше вдоль дороги. Наш полк сейчас где-то там.

— Дорога забита, не видите? — Проворчал водитель, не боясь нагоняя от знакомого ему командующего. И действительно, по широкому полотну шоссе двигались войска. Пехота шла сплошной колонной, не оставляя участков для движения в обратную сторону. По обочинам тракта пытались пробиться какие-то мотоциклисты и шофёры, но это давалось им с большим трудом. Агриас знал, что за пехотой пойдут ещё более медлительные подводы и пушки, так что вынырнуть на чистую дорогу он мог рассчитывать разве что к ночи, и то маловероятно.

— А может быть нам свернуть?

— Куда? — Удивился шофёр, мысль начальника показалась ему тревожной. Он плохо знал местность и боялся заблудиться.

— Есть ведь другие дороги, можно попасть в Фловерино с другой стороны. — Развивал мысль Агриас.

— У вас есть карта? — Прямо спросил водитель, не намеренный доверяться чейнджлингу, но с сожалением понимающий, что выбора ему скорее всего не дадут.

— Есть конечно, я же офицер. — усмехнулся цу Гардис, залезая в планшетку, висевшую у него на боку. Вскоре на руле машины была развёрнута подробная карта местности. — Смотрите, вот дорога отходит от шоссе и ведёт примерно в том же направлении. — майор показал на тонкую полоску просёлка, действительно отходившего от жирной и толстой линии Аквильской дороги. — Наш полк сейчас находится примерно вот здесь, в километрах пяти-шести от города. Примерно сюда же выводит и эта дорога.

— Ладно, как угодно. — Наконец согласился грифон.

— Заряжу-ка я винтовку... — Пробормотал про себя Карл, явно занервничавший.

— Что такое, товарищ? — Спросил у денщика Агриас.

— Видите, через что идёт ваша дорога? Тут селения какие-то есть, а наши войска туда могли не дойти ещё. Вдруг враг?

— На этот случай мы все вооружены, да и не могли аквелийцы остаться там — эта деревушка уже пару суток как в нашем тылу. — успокоил своего компаньона чейнджлинг, а потом хлопнул водителя по плечу:

— Трогай!

Машина сдвинулась с места начала вполсилы плестись по обочине. Прошедший ночью дождь сбил пыль, но в грифонском автомобиле было довольно жарко, особенно в летнее время года. В езде по обочине было мало преимуществ и удобств, скорее одни неудобства и недостатки, но тем не менее, им приходилось идти на подобную меру.

Приблизительно через полкилометра показался просёлок. Неширокая, но пригодная для автомашин дорожка сходила сходила с небольшого возвышения шоссе и терялась в густых зарослях живой изгороди. "Сворачивай!" — Скомандовал чейнджлинг, и машина съехала вниз. Далее их путь пролегал по этому просёлку. "Ну, пошла родная..." — Пробурчал про себя шофёр, и сильнее вдавил педаль газа в пол. Мотор затарахтел громче, и автомобиль рванул вперёд. Скорость машины всё ещё оставалась небольшой, но уже всяко быстрее, чем та, которая была у неё ранее. Грунтовка оказалась на удивление ровной и гладкой — на ней не было ни выступающих корней, ни каких-то ям или выбоин, разве что лужи, оставшиеся с прошлой ночи могли предоставить какие-то неудобства. Агриас обернулся на заднее сиденье и увидел, что Эрстфедер зорко и пристально озирается по сторонам. Герцландерам было крайне неуютно в этих местах, на их лицах ясно читалось ощущение опасности. Тут Карл посмотрел на чейнджлинга: "Куда ты нас завёл?" — читалось в собранных и напряжённых глазах грифона. Агриасу стало сильно не по себе от такого взгляда, но иначе поворачивать назад было уже поздно. Он молча отвернулся от денщика, и начал так же осматривать окружающий пейзаж, в поисках чего-нибудь подозрительного.

Отъехав от большой дороги, компания оказалась среди виноградников. Вся Аквелия была покрыта этим благородным кустарником, почти в каждой области можно было найти немало хозяйств, занимавшихся выращиванием винограда и производством вина. Местами они выглядели ухоженно и красиво, местами напоминали дикий бурьян, в их же случае виноград создал практически глухую стену, быстро отделившую их от шоссе, которое осталось где-то слева. Слева от грунтовки в свою очередь тянулись поля, разделённые оврагами и живой изгородью и защитными лесополосами. Среди колосящейся пшеницы виднелись дома хозяев или загородные усадьбы. Близ самой дороги периодически попадались какие-то постройки, нередко оказывающиеся заброшенными. Машина быстро миновала их, оставляя позади. Лёгкая, небольшая, имевшая открытый верх и по своим кондициям напоминавшая эквестрийский "Виллис", она выглядела куда менее удобной и внушительной, чем те автомашины, которые обычно пользовались популярностью у грифонов.

— Что-то наших не видно. — Прошипел шофёр, уставясь на дорогу, которая уже начинала постепенно выворачивать к той злосчастной деревушке.

— Проскочим на скорости. — Ответил ему чейнджлинг, нащупывая на портупее кобуру и чувствуя, как ветер начинает сильнее бить ему в лицо.

— Ну, сохрани нас Эир! — Послышался с задних кресел голос Карла.

На дороге показались домики и заборы той самой подозрительной деревни. Вернее, по чейнджлингским меркам это была скорее какая-то артель или хутор, потому что дворов в этом поселении было не так уж и много. Местные жители увидели их и тут же бросились по домам, послышались крики на аквелийском языке, а точнее — на каком-то очередном странноватом диалекте, который Агриас не мог воспринять на слух. В три минуты они оказались на окраине поселения и не тормозя рванули дальше. Из-под колёс разлетелось несколько кур, а потом Агриас услышал свист над своей головой.

— Пригнитесь! — Гаркнул ему в ухо шофёр, который сам чуть не упал на руль и заставил машину опасно вилять. Прямо над ухом майора ударил ответный выстрел, Карл навскидку пальнул куда-то в сторону домов. Послышались крики боли и ужаса, но машина уже миновала деревню и скоро двигалась дальше. Повернувшись назад, Агриас видел как из какого-то дома выбежало несколько грифонов в серо-бордовых шинелях, они были вооружены. Эти грифоны ещё несколько раз выстрелили им вслед, но безуспешно. Карл хотел было пальнуть ещё раз, но вместо этого он обессиленный опустился на задние кресла. Грифон тяжело дышал, а его перья начали лосниться от пота.

— Как ты? — Спросил у него Агриас.

— Паршиво, господин майор. Я, кажется, не в того попал...

Агриас вспомнил те крики, которые раздались после выстрела Эрстфедера. Так обычно кричат непривычные к боли и ранениям гражданские. На чейнджлинга было нахлынули тяжёлые мысли, но он отвлёк себя тем, что вернулся к изучению карты.

— Нам осталось недалеко, скоро мы проедем город.

— Я же вам говорил, господин майор, эта сволочь везде, где наших нет. Нас ведь и подстрелить могли...

— Но не подстрелили ведь.

— И слава Борею! В следующий раз может не пронести.

Чейнджлинг пожал плечами и вернулся к слежке за дорогой. Он твёрдо решил, что не будет рассказывать никому о том, что сейчас произошло.

— Думаю, они шли оттуда. — Капитан Панкрац показал когтем на небольшую рощу, сильно покорёженную артиллерией. От неё начиналось широкое убранное поле, ныне заваленное грудами мёртвых тел в серо-бордовых шинелях.

— Самоубийственная атака. — Проговорил фон Таубе, с мрачным видом осматривая поле, от которого уже начинало вонять мертвечиной.

— Закономерный исход. Они атаковали ночью, в полном беспорядке. Наши, судья по всему, встретили их из тех канав, а потом в дело вступила артиллерия.

— Ну, такими темпами они могут потерять всю свою армию, а это нам только на пользу. — Адриан улыбнулся, но в улыбке этой не было никакого веселья. Его батальон шёл вперёд, связь с другими частями полка поддерживалась через посыльных. Солдаты и офицеры морально готовились к скорому бою, да и обстановка вокруг становилась всё мрачнее и мрачнее. Батальону попадались отставшие солдаты ангриверского йельского полков, изредка они натыкались на какие-то оставшиеся в тылу госпиталя с сотнями раненых, похоронные команды, которым оставалось только стаскивать трупы в канавы, а так же отделять своих покойников от чужих. Опытный военный был привычен к подобным ужасам, но простому грифону трудно было представить, что всё это безобразие творится на многокилометровом фронте, что погибших не просто тысячи, а уже десятки, сотни тысяч.

Мимо батальона потянулась колонна раненых. Кто-то из них ковылял на раненой или сломанной конечности, у кого-то была перебинтована голова, были там и ослепшие, которые держались передними лапами друг за друга. За пешей колонной тянулись подводы, запряжённые ослабшей и измождённой тягловой пехотой. На четырёхколках лежали те, кто уже не мог идти. Солдаты с распоротыми животами и раздробленными ногами, со страшными, практически безнадёжными ранами от осколков и штыков. Кто-то из них тратил последние силы на ругань и крики, кто-то уже давно впал в апатию. Хайнц наблюдал за этой процессией и изо всех сил крепился, чтобы не поддаться ужасу, который вызывало это зрелище. Здесь были герцландцы и аквелийцы, офицеры и рядовые — все перемешались между собой, потеряв всякое различие. Славная военная жизнь уже кончилась для них, теперь это были просто страдающие калеки, многим из которых не суждено было дожить до завтрашнего дня.

— Чего смотришь?! — Окликнул Хайнца командир отделения, солдат вздрогнул и отвёл глаза от колонны. Многие солдаты в батальоне обращали внимание на раненых, тогда строю послышалось: "Не таращиться! Смотреть в затылок!", и кронцы более-менее пришли в порядок. Обычное дело, в конце концов. С кем такого не бывает на войне? Скоро это должно кончиться, совсем скоро...

Марш продолжился. Грифоны миновали полосу ночной аквелийской атаки, на обочине дороги начали показываться захваченные аквелийские подводы. Некоторые из них уже были пусты, у некоторых ещё возились тыловики.

— Где основные силы вашего полка? — Спросил Адриан у какого-то поручика, командовавшего трофейной командой.

— Ещё идут, герр майор! — С характерным ангриверским акцентом ответил ему командир. Фон Таубе козырнул ему и батальон продолжил движение. Местность вокруг казалась ровной, но на деле её было очень трудно обозревать, не находясь в воздухе или на высотке. Участки полей были чётко размежеваны живой изгородью, рощами и насыпями. Батальоны Оствальда и Крамера шли на небольшом расстоянии, менее километра, но их колонны скрывались в незаметных, но игравших свою роль складках местности. День выдался тихим, повсюду встречались свои, противник был либо где-то впереди, либо где-то сзади, рассеянный и дезорганизованный. В таком положении наступало какое-то странное и неуместное ощущение безопасности, которое наверняка бы заставило грифонов расслабиться, если бы они не так хорошо понимали своё положение и не знали своего врага. Война на территории Аквелии длилась всего несколько дней, но все уже отлично поняли, что там, где нет имперского солдата — там непременно есть солдат аквелийский. Враг цеплялся за каждый клочок земли, а линия фронта, казалось бы, ничего для него не значила. Тем не менее, Кайзерхеер пока побеждал, и иной исход дела мало кому казался вероятным.

Солдаты шли молча, разговоры в строю всегда порицались, потому что это мешало офицерам отдавать указания. Старая традиция, сохранившаяся ещё с ландскнехтских времён, когда заговорившего в строю солдата могло ждать только одно — позорная и жестокая смерть. С тех пор многое поменялось и порядок стал несколько иным, но запрет на болтовню обещал оставаться в силе ещё долгие и долгие годы. Дело постепенно подходило к вечеру, наступало время для привала. За день было преодолено немалое расстояние, фронт несколько подвинулся на юг. Противника не удалось встретить, за исключением отставших групп и малых заслонов. Противник отступал к более удачной позиции, а имперцы никак не могли ему помешать. Через два или три дня на шоссе должно было произойти сражение и скорее всего, это было понятно с обеих сторон.

Солдаты батальона засели в придорожной канаве, подводы отогнали на обочину и прикрыли на всякий случай маскировочным полотном. Никто не собирался спать всю ночь, грифоны должны были отдыхать максимум два-три часа, а потом встать, построиться и продолжить путь, не теряя времени и не дожидаясь зари. Уже наступала темнота, ноги и передние лапы солдат гудели от нагрузки и требовали хоть какого-то отдыха. Хайнц снял свой ранец, и держа его в лапах, сполз на дно канавы. Он снял с ранца шинель и расстелил её на земле, потом наконец улёгся и снял с себя тяжёлые, покрытые дорожной пылью перчатки. Солдат размял свои передние лапы, они ощутимо болели, при движении суставов раздавался хруст и щёлканье. "Плохо дело." — подумал солдат, глядя на свои конечности. — "Ещё лет пять так похожу — инвалидом стану."

Убрав перчатки в карман кителя, грифон снял с себя полевое кепи и достал из-под подбивки него пару фотографий, которые хранил там. Вокруг уже было совсем темно, поэтому изображённые на карточках лица было очень трудно разглядеть. Кто-то сел рядом с ним, это оказался Вильгельм.

— Ничего так прошлись. Брецель, как ты? — проговорил он, ложась прямо на влажную от вечерней росы землю. Заметив фотографии, которые рассматривал Хайнц, он достал из кармана зажигалку и один раз чиркнул ей. Вырвалось маленькое оранжевое пламя, придавшее чёткости изображённым на карточках лицам. На одной фотографии была изображена чета пожилых грифонов, на другой — молодая грифина с простым, но красивым лицом. — Родные? — Спросил Вильгельм, всматриваясь в лицо грифины и думая при этом о чём-то своём.

— Это мои родители, а это — жена. — Ответил Хайнц, в его голосе засквозила печаль и горечь. Он вспомнил о чём-то тяжёлом и неприятном.

— Не думал, что ты женат. А птенцы у вас есть?

— Должны были... быть. — Не своим голосом проговорил Брецель. Его будто-бы что-то жгло изнутри. Он посмотрел на своего друга, тот только пожал плечами.

— Дай угадаю, ты ушёл в армию и оставил её?

— Да, мне пришлось так поступить. Теперь я думаю, что она меня бросила. Писем нет уже несколько месяцев. — Наконец решился высказаться Брецель.

— Надо бы разобраться. — с участием заявил Вильгельм. — Как кончатся манёвры, как осядем в каком-нибудь городе, так и напиши ей. Если выдастся отпуск — съезди, поговори.

— Надо бы, только что я ей скажу? Мне побить её хочется, и пожалеть.

— Можно и побить, только толку от этого мало. Жалеть за измену я бы тоже не стал. В конце концов, может и нет никакой измены?

— Хотелось бы верить, да не верится.

Между солдатами установилась пауза. Брецель высказался, а Вильгельм искал слова, чтобы ответить. Он был не намного старше своего товарища, но ему казалось, что он имеет больший опыт в подобных вещах.

— Надейся на лучшее, иначе сойдёшь с ума. Нам о дамах сейчас думать — последнее дело, сам понимаешь.

— Понимаю. — Согласился с ним Хайнц. Между ними окончательно установилось молчание.

Ночь выдалась тихой и сухой. Откуда-то доносились окрики команд, кто-то где-то ещё двигался и действовал и батальону фон Таубе тоже скоро предстояло куда-то идти. Молчание не могло быть вечным, а покой можно было найти только на дне могилы.

Битва за Аквелию. Глава II: Бой за Сен-Шар.

"Сегодня ночью мы оставили ещё один пункт. Бой шёл целые сутки, а потом противник подтянул тяжёлую артиллерию и нам пришлось отступать. От моего батальона осталось меньше трети, мой штаб почти полностью перебит, я сам ранен в ногу и скорее всего охромею. Я устал, я истощён до предела, если я лягу на землю — я уже не встану с неё. Но моим солдатам ещё хуже, и это ещё держит меня на ногах.

Мы отойдём, перегруппируемся и займём новый рубеж. Пусть силы противника кажутся бесконечными, но я знаю: с каждым боем они становятся слабее, каждый метр нашей земли стоит им очень дорого. Скоро они выдохнутся, скоро они остановятся, их военная машина заглохнет и развалится под собственным весом. Они могут убить одного аквелийца, они могут убить тысячи, они могут карать, жечь, вешать — но это им не поможет. Аквелия уже никогда не покорится им, и они знают это. Они знают это, и злоба их велика, но бессильна. Никогда более земля нашей Родины не будет топтаться их сапогами, никогда более их поганая старая власть не будет нам указкой. Мы — свободный и великий народ, и нет такой силы, которая могла бы загнать нас обратно под ярмо кровожадной Монархии!"

Записка аквелийского офицера, якобы написанная после боя. Данный материал широко использовался аквелийской прессой в пропагандистских целях.

Стояло раннее летнее утро, артиллерия работала уже час. Полковые пушки били по вражеским позициям, пехота залегла, в ожидании приказа к выдвижению. До неприятеля было не так уж и далеко — вчера ночью передовые отряды столкнулись с вражеским предпольем, расположившимся в окрестностях высотки, на имперских картах обозначенной как "Высота Сен-Шар", по названию деревни, располагавшейся на вершине трёхсотметрового холма, подножье которого было густо покрыто виноградниками. Судья по разведке боем, противник успел серьёзно окопаться здесь. Дома в деревне были хорошо укреплены, передовые позиции аквелийцев скрывала густая растительность. Вызывали опасения и другие высоты — "Высота Корби" и "Высота Эгаль", на которых так же располагался вражеский контингент и которые препятствовали обходу Сен-Шара с флангов и захвата его в тактическое, огневое окружение. Командующие 10-й Йельской и 8-й Ангриверской фон Швальцопфа и фон Шерера пехотных дивизий решились на стратегическое окружение высот, в то время как прямую атаку должны были осуществить полки на их флангах, а так же находящаяся на подходе Герцмейстерская пехотная дивизия Фон Кирхе.

И вот, когда налапные часы йельских и ангриверских офицеров показали полдень, обстрел наконец прекратился. Сен-Шар, некогда бывший крупной и процветающей деревней, был превращён в дымящиеся развалины, а цепи имперцев наконец поднялись в атаку. Они находились у аквелийцев как на ладони и прекрасно понимали это. Они не надеялись на внезапность, но на решительность и мощь своего натиска.

— Идут... — Задумчиво проговорил аквелийский полковник, разглядывая в стереотрубу бурую форму неприятельских солдат.

— В обмотках. Стало быть, какая-то окраинная часть. — Заметил его помощник, тоже смотревший в ту сторону, но невооружённым глазом.

— Причём поредевшая. — Кивнул грифон, а потом отстранился от стереотрубы.

— Мортье, ставьте всех в ружьё. Тиральеры долго не продержатся.

— Слушаюсь! — Заместитель полковника, майор Мортье, двинулся по окопу, выкрикивая указания.

Обстрел был длительным и мощным, деревня сильно пострадала. Ориентиром для имперцев послужила колокольня местной церкви, которую аквелийцы не успели вовремя снести. "Вот вам и защитники веры." — С горькой усмешкой думал полковник, выходя из своего блиндажа и осматриваясь вокруг. От многих домов почти ничего не осталось, но потери оказались небольшими, потому что солдаты успели укрыться в блиндажах и подвалах. Сейчас они быстро занимали окопы и готовились к бою. В воздухе пахло порохом и пыльной взвесью, с минуты на минуту должен был начаться бой.

Два неприятельских полка двигались тремя волнами, постепенно перестраиваясь и охватывая их высоту в полукольцо. У подножия холма залегло несколько отрядов лёгкой пехоты. Они должны были завязать бой и выиграть время для артиллерийских корректировщиков, чтобы те направили огонь оставшихся в строю гаубиц на наступавших. Вражеская артиллерия, закончив бить по деревне, начала отрабатывать по другим высотам, с целью отвлечь на себя аквелийские батареи, расположенные там. Однако, те угрюмо молчали, пока наблюдатели вычисляли примерное местоположение герцландских батарей и дивизионов. Снаряды с диким свистом проносились над головами солдат, заставляя тех вжиматься в землю. Бой герцландских гаубиц было трудно спутать с чем-либо ещё. Визг и вой их снарядов был низким и оглушительным, а фугасы рвались с характерным звуком. Полковник пошёл дальше по окопу, вслушиваясь в пальбу. "Они летят через нас, тут нечего бояться!" — Смеялся он каждый раз, как пехота пригибалась под очередным залпом. Солдаты оборачивались на его голос: кто-то кивал, кто-то отдавал честь, кто-то начинал улыбаться в ответ, наполняясь мужеством. Молодые ребята, почти птенцы, годящиеся ему в сыновья. Много таких уже сложило голову, а сколько ещё должно сложить?..

Послышались первые ружейные выстрелы — это тиральеры встретили вражеские силы. Имперцы были не дураки, поэтому впереди их цепей тоже шла передовая разведка, она-то и попала под обстрел из виноградного кустарника. Поняв, что сражение началось, а ему следует быть на своём месте, полковник решил уходить. "Сражайтесь храбро, солдаты!" — Крикнул он бойцам, залегавшим в окопах первой линии, а сам двинулся к наблюдательному пункту, где находился до этого. Полковник встретил там артиллерийских телефонистов и корректировщиков, державших связь с высотами "Мейсен" и "Эгаль". Полковник взял с собой на наблюдательный пункт одного из связистов.

— В нашем предполье начался бой. Нужно подпустить врага поближе, так что когда тиральеры начнут отходить, командуй открывать огонь по ориентиру восемь.

— То есть по району виноградников? — Спросил у него телефонист, бросив взгляд на открывавшийся из амбразуры вид.

— Да. — сдержанно кивнул полковник. — Жалко, но придётся. Ждите команды, времени у нас немного.

Командир прильнул к стереотрубе и начал наблюдать за боем, связист в свою очередь встал у двери блиндажа, готовый в любой момент начать диктовку координат. У них было какое-то время для того, чтобы пристрелять окрестности и поделить окружающий ландшафт, но этого времени в основном не хватило. Однако, в районе Сен-Шара удалось подготовить достаточно продуманную систему ориентиров и секторов, так что тут противнику должны были быть созданы значительные трудности.

Тем временем, бой за предполье продолжался: имперцы наступали, неся незначительные потери. Оказавшись под серьёзным ударом, лёгкая пехота начала перекатами отходить к основным позициям. Они старались как можно быстрее разорвать дистанцию, заставить герцландцев следовать за ними. Небольшие отряды по десять-пятнадцать штыков мелкими перебежками пытались добраться до своих окопов, неся серьёзные потери под ощутимым вражеским огнём. Всё это происходило на большом расстоянии от полковника, но он отчётливо видел сцены неравного боя, развернувшегося у подножия холма. В конце концов, тиральеры бросили стрельбу и побежали, увлекая противника за собой. Имперцы клюнули на это и вскоре приблизились к той самой полосе, которая была отмечена аквелийцами как тот самый "Ориентир восемь".

— Пора! — Скомандовал аквелиец. Телефонист кивнул, высунулся из дверного проёма и прокричал:
— По ориентиру восемь, фугасами, беглый огонь!"
"По ориентиру восемь, фугасами, беглый огонь!" — Повторилось где-то за стеной блиндажа.

— Сейчас должны начать. — Доложил полковнику офицер связи. Полковник молча кивнул, не отрываясь от стереотрубы. Через минуту ожила аквелийская артиллерия.

В блиндаже послышался приглушённый свист снарядов, несколько секунд спустя среди вражеских цепей уже рвались фугасы скорострельных 75-ти миллиметровых пушек. Обстрел застал имперцев пробирающимися через виноградники и нанёс им серьёзный ущерб. Аквелийские пушки стреляли быстро, и вскоре зона видимости заволокло вырванной из земли грязью и дымом, среди которых метались тёмные фигуры вражеских солдат. Однако было понятно, что такого противника как герцландцы трудно опрокинуть одной лишь артиллерией. Бой продолжится, и будет он не из лёгких. Полковник продолжал внимательно наблюдать за ситуацией. Стереотруба была нужна ему только для оценки расстояния, как и все грифоны, он был очень зорок и отчётливо видел объекты даже на расстоянии двух-трёх километров. В данный момент, противник находился менее чем в километре от него.

— Мсье полковник, тиральеры добрались до главной позиции! — За его спиной внезапно возник верный Мортье.

— Скольких они потеряли?

— Десяток убитых, три легкораненых.

— Ясно. — полковник отстранился от стереотрубы и посмотрел на майора. — Готовьтесь к бою. За Республику.

— За Республику! — Грифон козырнул и покинул блиндаж.

Из облаков дыма и пыли снова показался противник. Цепи разбились и перемешались, но постепенно принимали первоначальный порядок. Имперцы уже не могли идти шагом, им пришлось перейти на бег. Офицеры с шпагами наголо вели то, что осталось от их взводов, рот и батальонов. Было видно, как они кричат и подгоняют своих солдат в атаку, как стреляют в воздух, как расстреливают паникёров, как сами со страхом и тревогой смотрят вперёд, удерживаемые от бегства только силой дисциплины и воинских понятий. Их моральный стержень ещё не был сломан — нужно было его переломить...

Аквелийцы открыли огонь первыми. Несколько пулемётов ударило из замаскированных огневых точек, к их огню вскоре прибавились залпы из винтовок. Над герцландерами засвистели пули, но они не остановились. Между цепями и окопами оставалось всего двести метров, имперцы надеялись быстро покрыть это расстояние и вступить в штыковой бой. Они всё ещё превосходили числом защитников и могли надеяться на успех. До наблюдательного пункта долетел их яростный боевой клич: "За Императора!"

Несколько сотен грифонов сумело добраться до первой траншеи, где тут же закипел жаркий и отчаянный бой. Полковник оторвался от стереотрубы и даже было схватился за шпагу, но волевым усилием удержал себя от этого. "Я нужен здесь." — подумал грифон.

— Ввести в бой резерв! — Скомандовал полковник. В начавшейся свалке смысл имели только численность и личное мужество. Нападавшие уже не придерживались какой-либо тактики или порядка — полки ворвались в траншеи и быстро смешались, потеряв организацию. То же самое произошло и с защитниками, и теперь каждый в тех траншеях был сам за себя. Наблюдательный пункт находился уже не так далеко, поэтому грифон достал пистолет из кобуры. Один из немногих оставшихся у него адъютантов выпорхнул из блиндажа и побежал к одному из подземных убежищ, где пряталась рота капитана Ланна — единственный резерв обороны высоты. Вскоре приказ был передан, и сотня грифонов перелетая через окопы двинулась вперёд, на помощь отчаянно дравшейся первой линии. Они ударили на герцландцев в штыки, но те быстро опомнились от шока и какое-то время продолжали храбро сражаться, несмотря на то, что исход их атаки уже был решён.

Бой в окопах длился долго, но врагу всё-таки пришлось отступить. На покатых склонах "Высоты Сен-Шар" осталось множество имперских солдат, ещё больше погибло во время яростной драки в окопах. Они не решатся на ещё одну атаку — им просто не хватит сил.

Аквелийский полковник тяжело опустился на стоявший в блиндаже стул. Сражение закончилось только к семи вечера, перейдя в фазу артиллерийской дуэли. Перед высотой и за ней свистели и рвались снаряды, тогда как у самой высоты появилась некоторая передышка.

— Мсье, атака отбита! — В блиндаж зашёл растрёпанный, но радостный майор Мортье. Он лично участвовал в этом бою и показал себя достойно.

— Я вижу. — Угрюмо проговорил полковник, стаскивая с себя тяжёлую перчатку и закрывая лапой лицо. Перья на лбу грифона были влажными от пота, к горлу подступал кашель, хотелось курить — но сигарет не было.

Между начальником и подчинённым установилась пауза. Мортье подошёл к стулу и склонился над пожилым командиром.

— Может, сходите к личному составу? — Спросил он.

— Надо бы. — Очнулся от каких-то своих мыслей полковник, и снова начал натягивать на лапу тяжёлую и длинную перчатку. Потом он встал, тяжело вздохнул и последовал за заместителем.

Всё вокруг пропахло порохом и смертью, везде носились медики и санитары, кричали раненые и умирающие. В разрушенному зданию церкви подъехало несколько грузовых машин — это приехала колонна из Эгаля, где находился главный госпиталь. Солдаты и врачи грузили в кузова раненых, оказывали первую помощь тем, кто в ней нуждался. Мимо идущих к первой линии командиров несли носилки, кто-то что-то приказывал, кто-то на кого-то ругался. Сейчас они победили, но что будет потом?. Их часть с боями отступала от границы, дралась за Фловерино и отступала дальше. От былых трёх батальонов остались жалкие сотни, восстановившие своё число только за счёт поглощения ещё более разбитых и разрозненных подразделений. Штаб полка погиб погиб, Мортье раньше командовал батальоном, а теперь стал чем-то вроде связующего звена между командиром и подразделением. Сейчас прошёл ещё один бой, и потери, судья по всему, уже шли на десятки и сотни. Им нужны резервы, нужна перегруппировка, но это будет ещё не скоро, если будет вообще.

— Полк, стройся! — Громко скомандовал полковник, заставив всех обратить внимание на себя. Отдыхающие после боя, утомлённые и измученные грифоны не сразу повиновались, но постепенно вокруг командира собралось около семи сотен бойцов. Они все были в грязи и пыли, кто-то волочил ногу или держал лапу на перевязи. Уцелевшие офицеры терялись в этой серо-бордовой массе шинелей, кителей и касок. Все они смотрели на него своими молодыми, но уже постаревшими глазами. Этот взгляд говорил ярче и красноречивее всякого слова, он не требовал никаких объяснений.

— Солдаты, — наконец начал свою речь полковник, — сегодняшний день был тяжёл для всех нас, но сегодня — мы победили! Я знаю, что вы устали и обескровлены, но враг обескровлен ещё сильнее, он остановлен и не сможет атаковать нас снова. Вы дрались как львы, и вы одержали верх над захватчиками. Скоро к нам подойдут резервы, скоро мы получим подкрепления — и тогда никто уже не сможет сбить нас с этой высоты. Слава Республике! Ура!

— Ура! — Ответил ему хор усталых голосов. Несмотря на всю тяжесть лишений и боёв, солдаты ещё держались. Дисциплина и мораль любого подразделения зависит от личности его командира, и в их случае эта личность была достаточно волевой и сильной, чтобы держать личный состав в порядке.

Снаряд со свистом ударился в землю и разорвался на тысячи осколков, калеча и кромсая всё вокруг себя. Одни артиллерийские батареи в дикой суматохе пытались сформировать колонны и отступить, пока другие отчаянно вели бой с превосходившим их в скорострельности противником. Гибла орудийная прислуга, гибли тягловые, фонтаны грязи вырывались из земли, переворачивая пушки и подводы, в щепки разнося снарядные ящики. Сквозь грохот разрывов прорывались командные окрики офицеров, пытавшихся придать отходу организованную форму. Вражеские фугасы летели градом, не давая практически никакой передышки. В это время, из-за пары отдельно стоящих домов, вышла батальонная колонна 4-го Кронского полка.

Грохот канонады был слышен ещё задолго до того, как они приблизились к артиллерийским позициям. Имперцы уже думали, что два идущих вперёд них полка заняты боем и успешно противостоят силам неприятеля, но зрелище уничтожающего вражеского огня быстро разубедила их в своих лучших ожиданиях. "Что тут творится?" — Подумал про себя майор фон Таубе, глядя на отходящую под огнём артиллерию. Аквелийские снаряды падали уже намного реже, но майор всё равно приказал своей части рассыпаться в цепи. Сам Адриан решительно направился к отступавшей колонне с целью найти там кого-то, кто располагал бы хоть какими-то сведениями. Однако, искать долго не пришлось, навстречу офицеру быстро выбежал молоденький командир в запылённом кителе и буром кепи, сбитом набекрень.

— Что творится? — Спросил у него Адриан, напряжённо всматриваясь в розовеющее вечернее небо.

— Отступаем, господин майор! — Ответил ему офицер, взяв под гипотетический козырёк, наделе уже сползший далеко на макушку.

— По приказу?

— Нет, герр майор! Связь с полком пропала, вестовых нет уже три часа! Если не отступим, нас тут с землёй смешают!

— Эх вы... — Было усмехнулся фон Таубе, как вдруг где-то близко раздался крик: "Ложись!", тут же сменившийся нарастающим визгом падающего снаряда. Оба офицера бросились в придорожную канаву, и едва успели закрыть ушные отверстия лапами, как совсем рядом прогремел очередной разрыв. На майора посыпалась пыль и грязь, вырванная из дорожного грунта. Он быстро опомнился, встал, и начал озираться в поисках своего собеседника.

— Я здесь! — Послышался голос артиллериста, Адриан услышал его и обернулся. Офицер лежал на дне канавы с перебитой осколком ногой. Он был необычно спокоен для раненого. Адриан подал ему лапу и помог выбраться из канавы. Снаряд разорвался рядом с обочиной и убил троих пушкарей, помогавших тащить орудия. Колонна не остановилась, а только прибавила шагу.

— Санитара сюда! — Крикнул майор, поддерживая раненого артиллериста, неспособного стоять на ногах.

— Не зовите санитара, господин майор... — прошипел грифон, стискивая клюв. — Зовите фельдкурата...

— Сам зови, если хочешь. — Резко высказал ему Адриан, пока к ним подлетал боец с медицинской сумкой на боку. Он принял на себя артиллерийского офицера и начал оказывать ему медицинскую помощь. Артиллерийский обстрел к тому времени уже поутих.

Батальон фон Таубе перестроился в широкую цепь и залёг на северной границе поля, находившегося в нескольких километрах от Сен-Шара. Это поле прерывалось очередной полосой деревьев и густого кустарника, за которой уже начинались ближние подступы к высоте. Аквелийцы перестали стрелять, но это не значило, что они не могли ударить вновь по уже имевшимся у них координатах. Их обстрел оставил после себя печально зрелище: несколько пушек дивизиона лежали перевёрнутые и разбитые, погребая под собой свою прислугу. Повсюду лежали мертвецы и чернели воронки от недавних разрывов. Остатки дивизиона отступили за фронт батальона, а медики из части фон Таубе принялись оказывать посильную помощь раненым. Сам майор решил закончить свой разговор с артиллеристом немного позже.

— Вы скоро его перевяжете? — Спросил он у батальонного санитара, носившего фамилию Крайх.

— Рана неопасная, сможет ходить через пару часов. — Ответил ему тот, убедившись что его немногочисленные подчинённые приступили к работе.

— А сам звал священника. Хорошо, что не орал как резаный, а честно терпел боль.

— Нам легче работать, когда они орут. — Сухо ответил ему Крайх, пожимая плечами. Фон Таубе улыбнулся на эти слова, но его собеседник в принципе не был склонен улыбаться.

На той стороне поля кто-то показался. Адриан одним из первых увидел их, и тут же начал пристально всматриваться в приближающиеся силуэты. Они шли небольшими группами, разрозненные и усталые. Их форма была перепачкана грязью и кровью, но наличие у некоторых из них полевых кепи позволяло установить, что это были солдаты Кайзерхеера. "Что это за черти идут? Что с ними случилось?" — Среди солдат фон Таубе пополз напряжённый, почти панический шёпот, но он быстро смолк, ведь солдат из 4-го Кронского трудно было смутить подобным зрелищем. Их майор выскочил на поле и громко крикнул: "Идите сюда! Здесь свои!"

Уцелевшие увидели его и прибавили ходу. Они производили впечатление деморализованных и побитых солдат, и это впечатление мало чем отличалось от реальности. Это было скопище из бойцов разных полков и батальонов, ведомое несколькими уцелевшими офицерами, младшими чинами и бойкими рядовыми, заменившими в своё погибшее или тяжёло раненное начальство. Командовал этими остатками капитан в помятом кепи, надетом поверх наскоро наложенных окровавленных бинтов. Он отдал честь Адриану и проговорил: "Все, кто остался от 8-го ангриверского, господин майор!"

Фон Таубе подошёл к нему, отдал честь и тяжело кивнул, бросив быстрый взгляд на ангриверцев и йельцев, подходивших к оврагам с его пехотой. Жители окрестностей Гриффенхейма всегда недолюбливали тех, кто жил на южной окраине Герцланда, но на войне эта неприязнь забылась.

— Вы знаете, куда делось ваше командование? — Спросил у капитана майор, глядя тому в глаза.

— Наше командование вело нас в эту атаку. — с трудом увязывая слова проговорил его собеседник. — Так что оно либо в плену, либо мертво. Полковник фон Швальцкопф — храбрый малый, но такой дур-рак... — Офицер закашлялся и сплюнул кровью. По нему было видно, что у него сильно болит голова. Адриан осторожно похлопал его по плечу:

— Отдыхайте, вы ранены. Не волнуйтесь по этому поводу, вами было сделано всё возможное.

— Нами не сделано ничего, господин майор. — Угрюмо и злобно проговорил ангриверец. Фон Таубе не оставалось ничего, кроме как кивнуть ему в ответ. Майора самого уже распирало от злости и внезапно нахлынувшей чёрной тоски. Он был молод, горяч и не любил сдерживать себя, но ему регулярно приходилось это делать. Вид разгромленных частей, за которыми они несколько дней подряд следовали по пятам, вызывал у него состояние пограничное с бешенством. "Какие-то аквелийские недобитки только что опрокинули два имперских полка!" — думал он, искоса разглядывая усталых и избитых грифонов, чудом спасшихся от смерти. — "Что теперь будем делать мы? Если сил двух полков не хватило чтобы расколоть этот проклятый Сен-Шар, то хватит ли одного нашего? А что дивизия? А что другие части? Как теперь извернётся эта проклятая ситуация, в которой я практически ничего не значу? Что Старик скажет по этому поводу, чёрт бы его побрал! Надеюсь, что нибудь дельное, потому что дело — дрянь."

— Герр майор, вас вызывают в штаб полковника! — За спиной Адриана послышался голос одного из его штабных. Он мрачно обернулся и смерил того взглядом.

— Это хорошо. Значит, мы сейчас что-то решим. Не сидеть же вечно в этих оврагах. Пока меня не будет — опросите недобитков и попробуйте вытянуть что-нибудь полезное из их слов, понятно?

— Так точно! Опрашивать только офицеров?

— Только офицеров. Солдатня как правило многого не знает. Панкрац остаётся за главного вместо меня, я вернусь скоро.

В комнате висело напряжённое молчание, нарушаемое лишь тяжёлыми и размеренными шагами полковника, мерившего её вдоль и поперёк. Вокруг него, у стен помещения и за столами, сидело около десятка офицеров, званиями от майора до штабного лейтенанта. Командиры батальонов, начальник штаба со своими подчинёнными, пара уцелевших офицеров из разбитых полков, чейнджлингский военный советник и даже фельдкурат собрались в одном месте, чтобы единым усилием найти выход из тяжёлой ситуации, в которую все они угодили. Однако, сейчас военный совет находился в тишине, ожидая прибытия последнего своего члена.

Наконец, входная дверь распахнулась и в прихожей показался Таубе в сопровождении денщика. Все тут же обратили внимание на него, а он, увидев собравшуюся компанию и почувствовав её настроение, решительно вошёл в помещение и взял под козырёк. Фон Цапфель остановился и смерил своего подчинённого оценивающе-туманным взглядом.

— Садитесь, господин майор. Мы ждали вас дольше, чем хотелось бы. — Полковник предложил грифону присесть, но тот молчаливо отказался, встав в углу комнаты, рядом с Айзенкопфом и Агриасом. Приняв это действие коротким кивком, а потом кивнув какой-то уже собственной мысли, Цапфель наконец обратился к собравшимся:

— Господа офицеры! Наше положение не относится к такому, какое можно было бы легко преодолеть. 4-й кронский полк оказался в одиночестве, смешанные остатки 8-го и 10-го полков отходят к нам в тыл и ещё не скоро вновь вступят в дело. В сложившейся обстановке нам необходимо действовать, однако, как конкретно нам следует действовать — я ещё не решил. Как старший по званию и начальствующее лицо, я намерен выслушать ваше мнение на этот счёт. Начнём с вас, герр Оставльд.

Пожилой майор поднялся из своего кресла, он явно ещё не додумал всех своих мыслей, поэтому не сразу начал говорить.

— Я думаю, что наше положение не такое уж и безвыходное. — наконец произнёс он, оглядывая собравшихся. — Нужно просто дождаться подхода других полков дивизии, а за это время провести тщательную разведку и пристреляться по их позициям. Йельцы и ангриверцы атаковали сходу, мы будем атаковать после двух-трёх дней подготовки и куда большими, в основе своей свежими, отдохнувшими от боёв частями. К этому времени фланги дивизий слева и справа от нас начнут смыкаться за высотами, и противник легко будет вынужден отступить, ведь если не наша атака — то клещи йельской и ангриверской дивизии послужат ему погибелью. Аквелийцы на всём фронте перешли к обороне, поэтому я не вижу серьёзных поводов для беспокойства.

— Позвольте, герр майор, — негромко, но вкрадчиво заговорил один из уцелевших йельских офицеров, — откуда берётся ваша уверенность в том, что аквелийцы ничего не предпримут? Их довольно много, с ними артиллерия, пулемёты...

— У страха глаза велики, герр лейтенант. И сколько бы их там ни было, наша дивизия во много раз их многочисленнее и сильнее. Если они попытаются нас атаковать — то умоются кровью и облегчат нам задачу. — Несколько грубо ответил ему майор. Йелец пожал плечами и перестал возражать, поняв что его голос в этом месте имеет небольшой авторитет.

— Противник располагает группами лёгкой пехоты и скорее всего — артиллерийскими корректировщиками. Было бы глупо с их стороны не пользоваться этим преимуществом. — Вступился за своего коллегу и товарища ангриверский военный. — Наша атака во многом провалилась именно из-за них. Артиллерия неприятеля опустошительна и опасна, особенно против развёрнутых пехотных построений. Мы не рассчитывали на подобные действия и в итоге оказались разбиты. — голос офицера звучал сдержанно и твёрдо, но видно было, что грифон с трудом переживал события, происходившие с ним и его солдатами всего несколько часов назад.

— Их артиллерию подавят дивизионные гаубицы. — Не уступал герцмейстер.

— Пока ваши гаубицы подойдут — противник успеет подтянуть свои. — Заметил ангриверец.

— Всё верно, вы правы. — Кивнул Крамер, сидевший рядом с Оствальдом.

— Я склонен думать... — подал голос до этого молчавший Агриас. — Что между этими выстоками наверняка проложены коммуникации и противник имеет возможность перебрасывать резервы к Сен-Шару. Так что, даже если атаковать его более организованно — потери будут всё равно велики, так как этот орешек намного крепче, чем кажется на первый взгляд. Посмотрите на карту. — Он указал грифону на висящую на стене карту местности, где были чётко обозначены все четыре злосчастные высоты, запиравшие дорожный перекрёсток. Они находились на расстоянии менее чем в километр друг от друга, поэтому отсечение и разгром каждого гарнизона по отдельности и был воспринят как несбыточная затея. С высот всё просматривалось на большие расстояния вокруг, а грифоны были хорошими часовыми и могли легко заметить крупный отряд, пытавшийся мимо них просочиться.

Командир 1-го батальона задумался крепче прежнего, не решаясь теперь как-то кому-то возражать. Поняв, что он окончательно высказался и дальше готов только слушать, он обратился к Айзенкопфу и Агриасу, явно имевшим какой-то общий замысел, оставив молодого и неопытного Краппа в стороне от серьёзной дискуссии.

— Что вы думаете, герр Айзенкопф?

— Я думаю, что нам надо идти вперёд и брать Сен-Шар. — Сразу заявил начальник штаба. Полковник глубоко кивнул головой, в его глазах на момент блеснула едва заметная искра.

— И как вы намерены это сделать?

— Первым делом, мы предлагаем сместить линию фронта полка несколько вперёд и начать активную разведку. — проговорил Агриас, подходя к карте. — Самой главной необходимостью мы считаем что нужно вскрыть позиции вражеской артиллерии и подавить её раньше, чем она получит какие-то подкрепления и пополнение боеприпасов. Вражеские орудия скорострельные, и судья по всему, их обслуга пока не жалеет снарядов. Разобьём дивизион Краппа на батареи, так же поступим с той артиллерией, которая осталась от 8-го и 10-го. Батареи будут открывать огонь с разных позиций и менять свою дислокацию, так мы вычислим точное нахождение противника и сможем пристреляться, избежав при этом лишних жертв.

— Загоним тягловых... — Недовольно протянул Крапп, понимая, что его мнения скорее всего не послушают.

— Придётся, герр майор. — пожал плечами чейнджлинг. — Пусть артиллеристы помогают таскать свои пушки, тогда и тягловой пехоте станет легче.

— Вы во многом повторяете мою мысль, господин майор. — снова заговорил фон Оствальд, отрываясь от мыслей.

— Да, но в отличии от вашей идеи, у нас есть всего один день и одна ночь на все эти дела. Сегодня ночью отправим в разведку лучшие взвода, утром начнём раскрывать аквелийские пушки. Где-то днём уже сформулируем чёткий план нападения на высоту, а следующей ночью уже выдвинемся на исходные позиции.

— Быстро. — Заметил Крамер, старавшийся вмешиваться в разговор только с веских позиций.

— Иначе мы их не переиграем. Быстрота — залог успеха. Они не ожидают от нас скорости.

— Но сумеют ли наши солдаты действовать так быстро и решительно? — Задумчиво спросил фон Цапфель.

— Должны суметь. Они имеют опыт и мотивацию — это значит, что можно заставить их действовать вне каких-либо привычных рамок. В обратном случае, нам не избежать большой крови, в очередной раз повторю.

Полковник занял своё место на стуле, стилистически напоминавшем кресло. На его усталом пожилом лие наконец-то отразилось довольствие.

— Отче. — обратился он к Фогелькацу. — Что вы можете сказать?

— Как грифон воинского звания, могу назвать план герра майора рискованным, но не лишённым логики — этого у чейнджлингов не отнять. Как грифон звания духовного, я могу только исполнить свой долг перед Богом-Воином и Святой Церковью, благословив воинов на бой. Однако, в силу растянутости фронта нашего полка, ни вечером, ни утром я сделать этого не могу.

— Тогда вознесите за нас молитву. Думаю, этого будет достаточно.

— Пожалуй, достаточного. — согласился с полковником священник. — Пламенные речи стоит приберечь на потом, ко взятию Аквилы.

— Да уж, сейчас нам уж точно не до речей...

Штаб 4-го Кронского занял брошенный дом фермера, скрытый от наблюдателей густыми кронами разросшихся деревьев. Вечерами и ночами здесь было нежарко, а топить камин было смерти подобно. Обсудив ещё кое-какие детали дела, офицеры всё же склонились к идее решительного взятия высоты, которое во многом сформулировал Агриас. Сегодня, он был доволен и бодр — впервые за долгое время его голос был услышан. Старые, спесивые и гордые герцмейстеры наконец прислушались к своему советнику и поняли, что он может быть им полезен. Фон Цапфель и Агриас вышли из дома, когда все остальные майоры и командующие уже разошлись по своим частям.

— Господин полковник, — не без застенчивости обратился к Паулю чейнджлинг, — вам доводилось участвовать в разведывательных рейдах?

— Во время войны с Кемерскаем мне как-то раз пришлось лично командовать штурмовой группой. — заговорил полковник, пытаясь поднять наружу подзабытые воспоминания. — Мы должны были просочиться мимо вражеских заслонов, но нас заметили и пришлось драться. Как видите, я жив и здоров, а значит — тогда удача так или иначе была на стороне моих бойцов. Фон Оствальд и Крамер не раз участвовали в рейдах и налётах на кемерскаевские коммуникации, но всё это — довольно редкие, единичные случаи. Да и в конце концов, сейчас идёт другая война.

— В нашем полку есть толковые разведчики... — заявил чейнджлинг. — Я подметил кое-кого ещё до войны, кого-то уже в Грифенвальде. Хорошо было бы создать отдельные отделения, а может и взвода из прытких и смекалистых бойцов, но скорее всего, придётся просто поставить их во главе.

— Кто они по званию? — Поинтересовался полковник.

— В основном ефрейторы, есть один сержант и один лейтенант.

— И вы собираетесь поставить под их команду несколько взводов... — С некоторым скепсисом проговорил фон Цапфель.

— Я думаю, трёх взводов будет достаточно. Командовать ими я бы назначил... Капитана Панкраца.

— Панкрац неплохой начальник, но всё таки, было бы хорошо, если бы вы дали солдатам какой-то инструктаж перед выдвижением.

— Я не разведчик. — смутился чейнджлинг, внутренне радуясь внезапно появившимся у него полномочиям. — Но организовать личный состав я могу.

На поле стояло около семи десятков грифонов. С ними не было ни единого фонаря, ведь они итак хорошо видели в темноте. Агриас в свою очередь включил свой карманный электрический фонарик, чтобы хоть что-то видеть в тёмной аквелийской ночи.

— Итак. — начал инструктаж чейнджлинг, раскладывая на земле карту. Нас немного — всего три группы. Порядок я вам уже объяснил — в каждом взводе по два начальника: один впереди, другой сзади, смотрит чтобы никто не отстал. Вы разделитесь на три отряда и двинетесь в трёх направлениях. Ваша задача — попытаться просочиться за холм, всё там осмотреть и тщательно отметить на картах. Помимо этого, желательно перерезать все телефонные провода или хотя бы отметить их местоположение. И ещё — попытайтесь захватить по языку для допроса. Вопросы есть?

— Что делать, если завяжется бой? — Среди разведчиков раздался чей-то голос.

— Немедленно отступать, если не удалось утихомирить врага без шума. Ваша задача — найти ту самую волчью тропу, которую враг забыл прикрыть. Где пройдёт десяток — туда и сотня втиснется. Думаю, вы понимаете мой образ мысли.

Грифоны закивали. Никто более не изъявил желания задавать вопросов. Небольшая колонна сквозь ночную темноту двинулась к своей цели. Её вела статная фигура Панкраца, который обязан был занять место командира одно из разведгрупп. Он был неопытен в этом деле, но компенсировал это энтузиазмом, решимостью и полным пониманием необходимости выполнения своей задачи. Майор какое-то время провожал разведчиков взглядом, пока те вовсе не исчезли в темноте.

Хайнц осторожно и тихо ступал по примятой траве, озираясь вокруг. Кромешная тьма для грифона были всего-лишь чем-то вроде сумерек или белой ночи. Однако, это не отменяло ни страха, ни тревоги бойцов. Они знали, что где-то впереди их поджидают такие же грифоны с такими же глазами, способными отчётливо видеть на сотни метров даже во время таких странных сумерек. Тем не менее, превозмогая всё, имперские разведчики двигались вперёд.

Группа Хайнца, попавшая под команду унтер-офицера Шнейдера и поручика фон Грюнвахта, быстро продвигалась вперёд. Вот они сделали несколько шагов по скошенному полю, вот снова нырнули в овраг и двинулись дальше, пригибаясь и быстро перебирая ногами. Вражеская высота, тот самый трёхсотметровый холм, вздымалась над ними монолитной чёрной тучей, увенчанной сверху руинами каких-то построек. Герцландцам так же приходилось то и дело натыкаться на воронки, убитых солдат, брошенное оружие и прочий страшный мусор, остававшийся после сражения на поле боя. Отделение Брецеля шло последним, прямо за ними уже двигался замыкающий командир с двумя ефрейторами, едва слышным шёпотом подгонявший небольшой отряд двигаться быстрее. Вот они снова выкарабкиваются из оврага и быстро устремляются к другому. Вдруг, Хайнц услышал приглушённый стон. Он доносился откуда-то снизу, будто бы из-под земли. Грифон было начал озираться и чуть было не потерял тем движения. Стенания остались где-то позади, скорее всего они исходили от одного из раненых, на свою беду оставшихся в живых и не сумевших добраться до своих. Стоны были слабыми, почти что замогильными. Их источник уже не надеялся на то, что его спасут, и трудно было в этом с ним не согласиться. Оказавшись в овраге, Хайнц почувствовал у себя под каблуком что-то мягкое. На поверку, это оказался чей-то труп. Грифон уже хотел было проползти мимо, как вдруг мельком заметил, что мундир мертвеца выглядит как-то необычно. За ним в канаву спрыгнул Шнейдер. Хайнц жестами показал ему на труп. Шнейдер сразу понял его и начал обыскивать убитого. На поверку это оказался майор 8-го Ангриверского. Он умер от кровопотери, его пустые глаза смотрели в ночное небо, а клюв так и остался приоткрыт, храня в себе то ли крик о помощи, то ли последние слова заупокойной молитвы. Унтер быстро пошарил по карманам убитого, найдя несколько фотокарточек и документов. Потом он осторожно снял с тела погибшего окровавленную планшетку и повесил её на себя. Это всё заняло всего несколько секунд, вскоре бойцы нагнали свою группу.

Высота угрюмо молчала, не обнаруживая почти никаких видимых признаков жизни. Только редкие отблески пламени давали имперцам понять, что их враг всё ещё находится в Сен-Шаре, и не намерен из него уходить. Видимых часовых нигде не было — они были либо замаскированы, либо отсутствовали вовсе. Маленький отряд Шнейдера и Грюнвахта постепенно заходил высоте во фланг. Грюнвахт периодически останавливался, чтобы сделать кое-какие заметки на карту — этими заметками были примерные сектора обстрела и обзора вражеских позиций, в видимости которых крались герцландцы. Та самая "Волчья тропа", о которой говорил чейнджлинг, была найдена быстрым и естественным способом. Это был небольшой овражек, который почти полностью скрывал кустраник. Его не видели и из Сен-Шарских окопов, и с видневшейся вдалеке высотки Эгаль, откуда до этого места могли достать разве что пушки. Разумеется, здесь нельзя было пройти широкой цепью, но при этом можно было протянуться, просочиться небольшим отрядом, а за этим отрядом таким же образом могла пройти и рота.

Хайнц полз изо всех сил, весь запылённый и испачканный. За ним шёпотом ругался Шнейдер, впереди толкал сапогами землю его верный товарищ — Вильгельм. Иногда они делали короткие остановки чтобы осмотреться, но больше половины солдат в отряде могла только лишь выполнять приказы своих командиров, потому что сами почти ничего не видели и воспринимали расстояние и пространство довольно условно ввиду своего нахождения в овраге.

Но тут, все остановились и смолкли. Хайнц осторожно поднял голову над товарищами и увидел, что их спасительный овраг кончился, а их отряд продвинулся на внушительное расстояние, оказавшись на опушке небольшой рощицы. Между деревьями петляла тропинка, пересекавшаяся с широким дорожным полотном Аквильской дороги. Сен Шар открылся им с другого ракурса — с этой стороны холм был более отвесным, однако в горку всё равно вела та самая тропинка, уходившая в лес. Она выглядела свежей, протоптанной намеренно и совсем недавно. Холм был уже достаточно далеко от них, деревья и изгороди скрывали от грифонов другие высоты и мешали прикинуть расстояние до них. Отряд постепенно покинул канаву и залег под деревьями, осматривая вокруг. Стояла ночная тишина, у подножия высоты виднелись фигуры аквелийских часовых, смотревших куда-то в сторону фронта. Они наверняка надеялись, что их противник намерен и дальше бить в лоб, надеясь на своё численное и огневое преимущество. Они ошибались, причём ошибались весомо.

Вдруг, недалеко от шоссе кто-то из герцландцев заметил силует тента грузовика, и слабые огненные блики. Имперцы подползли поближе и увидели двоих аквелийских шофёров, ночевавших у дороги близ своего грузовика. Один из них дремал, другой задумчиво глядел в неяркий костёр, крепко о чём-то задумавшись. Идеальная цель, шанс, от которого нельзя было отказаться. Два командира встретились и единолично решили брать двоих зазевавшихся. Для этого было выделено пятеро бойцов, которых возглавил Шнейдер. Вильгельм и Хайнц в свою очередь остались наблюдать за действом в одиночку. Это была их первая полноценная разведывательная вылазка, а они уже действовали тихо, чётко и слаженно, повинуясь малейшей команде лидера, понимая их с полужеста. Даже в таком неярком деле сказывалась знаменитая имперская муштра, вышибавшая из солдат любые мысли о неповиновении или непонимании. Вне строя эти мысли неизбежно возвращались, но в строю — о них не могло быть и речи. Вот пятеро бойцов осторожно, как можно более бесшумно, окружают своих врагов, вот они начинают медленно подбираться, выжидая момент для атаки... Вдруг один из аквелийцев вскакивает и хватается за ружьё. Шнейдер бросается на вскочившего, бьёт его рукоятью пистолета, валит на землю и начинает душить. Второй шофёр быстро просыпается, но тут же получает удар в затылок, от чего теряет сознание. Шнейдер и оставшийся шафёр какое-то время катались по земле, пока герцландец наконец не взял верх и не тюкнул неприятеля рукоятью в висок, угомонив того навеки. Всё произошло меньше чем за минуту. Боец с "языком" на плечах быстро пополз назад к товарищам, а остальные начали было обшаривать грузовик, но там не было того, что можно было бы унести налегке, поэтому и машину, и непотухший костерок решено было оставить. Тело обездвиженного и, скорее всего, мёртвого республиканца оставили под одним из кустов. Дело было сделано — их участок целиком разведан, пути проникновения обозначены, захвачен язык. Нужно было возвращаться назад.

Обратный путь был не менее тяжёлым и опасным, но тот удачный овраг, который герцландцам посчастливилось найти, сыграл им достойную службу и снова помог невредимыми миновать часовых на высотах. Несколько часов ночи пролетели абсолютно незаметно для пернатых, которые всё это время бегали и ползали прямо у врага под носом. Под конец вылазки у Хайнца начал зашкаливать адреналин: сердце стало бить чаще и тяжелее, было трудно дышать, но солдат не обращал на это внимания. Он полз, бежал, следовал в затылок за своими товарищами, и не смел издать лишнего звука, пока группа из двадцати бойцов 4-го Кронского полка не вернулась туда, откуда отправилась в путь. На этом месте их уже ждала другая группа, третья ещё только была на подходе.

— Что у вас было? — Спросил Грюнвахт у командира того отряда. Тот стянул с себя грязную перчатку и почесал у себя в затылке:

— Ничего особенного — поползали, осмотрелись. Записал что смог. Они как вялые мухи на этой высоте — пара часовых смотрит куда-то вдаль, остальные видимо дрыхнут. Другие высота далеко, а мы в кустах.

— Языка взяли?

— Нет, не взяли. У нас вообще всё пусто было — ни лагерей, ни патрулей, ни разъездов. Видели дорогу, но она далеко. Языков не нашли, сами никому не попались.

— Панкрац бы вернулся поскорее. — Посетовал лейтенант, озираясь по сторонам. Вокруг было тихо, но все боялись услышать выстрелы. Если где-то начнут стрелять — это значит, что разведчики были замечены врагом. Где-то совсем вдалеке раздавались отголоски мощной канонады, но у "Высоты Сен-Шар" всё пока-что было спокойно. Наступал предрассветный час — Панкрац всё не появлялся.

— Смотрите, господин лейтенант! — Вдруг глухо воскликнул один из грифонов, указывая когтем на показавшуюся группу силуэтов, в которых они тут же узнали капитана и его солдат. Шедший впереди Панкрац молча отсалютовал сослуживцам, и вскоре оказался среди них.

— Я уж думал, вас взяли. — Выдохнул один из командиров.

— Не нас взяли. Мы взяли. — Заявил капитан, отходя в сторону. Оказалось, что его отделение взяло не одного, а сразу троих "Языков". Это были грифоны в коричнево-синей форме, не столько запуганные, сколько забитые до такой степени, что могли только идти, и то с трудом. На них была коричнево-синяя форма аквелийских тиральеров.

— Эти откуда? — Удивился кто-то из офицеров.

— Пойдёмте, сейчас расскажу.

Три отряда снова слились в один и двинулись обратно, туда где находился полк. Все были довольны вылазкой, среди имперцев не было даже раненых.

— Наткнулись на отделение разведчиков, совершенно внезапно. — с жаром рассказывал Панкрац, довольный и гордый в куда большей степени, чем все остальные. — Я ползу по оврагу, отодвигаю лапой лозу, а там — это берет. — он показал когтем на одного из взятых аквелийцев. — Я на него смотрю, он на меня, даже ничего сделать не решались. Ну а я потом как хвачу его кулаком в глаз, тот сразу и опешил. Мои сразу поняли, что к чему, рванулись мне на выручку, а аквелийцев там было четверо, одного мой денщик прирезал насмерть. В общем, ни пикнуть, ни стрельнуть наши неприятели не успели, а мы их побили хорошенько. Это случилось уже на обратном пути, поэтому и задержались.

— Удачно вышло, но вы были на волоске.

— Все были на волоске. — кивнул Панкрац. — Этот чейнджлинг, он ведь сам не понимал до конца, чего ему от нас надо. Сам не разведчик, погонцы ему не по размеру: "Сходите мол, поглядите, авось что-нибудь выгорит." — капитан резко усмехнулся. — Смотрит как взводный какой-то, честное слово. Подобные парнишки могут много народу погубить, но наш майор, стало быть, не из их числа.

— Стало быть, стало быть...

Артиллерия начала свою работу с первыми лучами солнца: одна из батарей Краппа дала два залпа по намеченным в ходе разведки координатам. Её целью стала "Высота Корби", на которой предположительно находилась вражеская артиллерия. Противник быстро отреагировал и открыл ответный огонь, но к тому времени грифоны уже успели оттащить свои пушки от района поражения. Аквелийцы били скупо, стараясь точно поразить свою цель. Судья по всему, им ещё не подвезли снаряды после вчерашнего. В это время по Корби разрядилась ещё одна батарея, затем ещё одна. Пушки били из разных точек, не позволяя противнику сосредоточить огонь на одном ориентире. В конце концов, аквелийцы открыли огонь и с другой высоты, что выдало имперцам и её местоположение. Против "Высоты Эгаль" начали действовать уцелевшие батареи 8-го и 10-го. Аквелийцы пытались противостоять им, но теперь большая часть их снарядов уходила "в молоко", а противник превосходил их числом.

Хайнц лежал под деревом в овраге, прижавшись к земле и слушая, как она дрожит. Короткий сон, скудный завтра и полное незнание того, что будет впереди. Скоро они пойдут штурмовать эту высоту, у них должно получиться лучше, чем у тех, кто попытался сделать это до них. Однако, трудно было избавиться от гнетущей тревоги, которая хоть и не могла подавить опытного и умелого солдата, но всё равно ложилась на сердце неприятным и тяжёлым грузом.

— Завтра выбьем их оттуда. — Сказал он сидевшему рядом Вильгельму.

— Выбьем... — согласился он. — Зря что-ли ползали?

— Не зря. Должно же это как-то помочь, в конце-то концов.

— Эх, дали бы нам привал хороший, а то всё по канавам ночуем. — посетовал Вилл, качая головой. В это время шальной аквелийский снаряд с грохотом упал не так далеко от их укрытия. — Безбожники-то всё равно не угомонятся — они в своём праве, на своей земле. А мы что? А у нас приказ. Знай себе, выполняй на здоровье...

— Ничего, надо потерпеть. — Хайнц кивнул своему товарищу, а потом обратился к сидевшему где-то рядом Мартину: — Эй, парниша! Дай папироску.

— Нету. — Угрюмо пробурчал рядовой.

— Нету так нету, мы народ не жадный.

— Из газеток твоих, — Вильгельм тоже обратился к молодому бойцу, — можно было бы наделать.

Послышался смех, Мартин смутился и замолчал. Сигарет действительно было мало, набрать трофеев в Фловерино толком не удалось. Солдаты роты Панкраца тем временем продолжали обсуждать эту наболевшую тему.

— Стало быть, на высоте этой наберём.

— Наберём, ещё как наберём! У них наверное, с этим всё не так уж дурно.

— Аквелийцы же, у этих сволочей всего всегда достаточно. Ходим тут, как бедные родственники... И накой чёрт им эта революция сдалась?

— Зажрались, с жиру бесятся.

— Ну мы их от этого отучим...

Бойцы начинали заметно веселеть. Вражеские фугасы периодически падали не так уж далеко, но это их совсем не пугало, как и предстоящий бой. Это была Имперская Гвардия, опытные и храбрые Герцмейстеры. Их трудно было сбить с понталыки. Время шло медленно, как нечто упругое и вязкое, похожее на кисель. Грифоны развлекали себя разговорами, бранились, докуривали последние оставшиеся папиросы, но ни у кого не выходило из головы то, что завтра им идти в бой. В воздухе свистела и гремела канонада, но это доставляло не так много хлопот. Офицеры были где-то в штабе, обсуждали тактику, так что бойцы остались на попечении взводных, которые понимали необходимость "рязрядки" в этот напряжённый момент. Летний день длится очень долго, и от одной ночи до другой можно было сделать многое. Однако, сейчас действовали другие силы — силы артиллерии, облегчавшие им задачу, не перестававшую при этом быть тяжёлой и сопряжённой с большими жертвами.

— Итак, давайте смотреть. — Агриас разложил на столе карту, на которую уже было перенесено достаточно пометок, сделанных прошедшей ночью. — Вот сектора обстрела, вот безопасные маршруты. Как и предполагалось, всё прикрыто огнём не так тщательно, как это казалось изначально, вражеская оборона имеет несколько надёжных уязвимых мест, которыми можно воспользоваться для просачивания. В тылу у высоты, вот здесь, — чейнджлинг показал на область, лежавшую прямо за холмом, — сосредоточено много вражеских сил. В остальных местах аквелийцев совсем мало, и теоретически можно не просто туда пробраться, но и прождать там длительное время. Я думаю, что всё это следует реализовывать силами ротных групп, а с тыла вражескую высоту могут атаковать силы одного батальона, усиленного ещё одной-двумя ротами из другого.

— Мой батальон для этого подойдёт как нельзя кстати, — заявил Адриан, — среди моих подчинённых есть немало горячих голов, способных повести за собой штурмовую группу. Тот же Панкрац, например. Мы понесли наименьшие потери в городском бою, поэтому лучше остальных сохранил свою боеспособность.

— Герр майор, — обратился к нему Агриас, — ваш батальон действительно подходит лучше других. Однако, если придать вашим силам роты из 1-го и 3-го батальонов, то последние серьёзно ослабнут.

— Я предлагаю поднять в ружьё часть ангриверцев и йельцев. Их полки разгромлены, но среди уцелевших остались те, кого можно реорганизовать. — Произнёс полковник фон Цапфель, выйдя из очередного задумчивого молчания.

— Это верно. — Кивнул фон Оствальд, Крамер молча согласился со своим коллегой. Какое-то время офицеры занимались созданием маршрутов для рот, которые должны были выйти высоте в тыл. Споров было немного — военные наконец работали сообща, имея неопровержимые, или, как минимум, трудно опровержимые данные о противнике. У них уже был опыт подобных манёвров, никто не питал иллюзий касательно чести мундира, офицерской совести и прочего подобного. Более того, герцландцы и сами могли бы додуматься до такого, но Агриас предложил этот план быстрее, исходя из своей короткой, но достаточно насыщенной военной школы. Когда маршруты были отчерчены, началось планирование по часам: во сколько выдвинуться, во сколько занять исходные, во сколько начинать обстрел, во сколько начинать артобстрел, во сколько атаковать высоту и так далее. Полномочия Агриаса уже практически полностью исчерпались к этому моменту, но он всё равно посоветовал не растягивать артиллерийскую подготовку на часы, а сделать её быстрой и внезапной для противника. "Нужно взять высоту рывком, чтобы аквелийцы не успели опомниться." — Заявил чейнджлинг. "Это мы даже не обсуждали." — Угрюмо заметил фон Оствальд, которому уже начинало надоедать желание Агриаса показать свою компетенцию. Цу Гардис быстро это понял и более не встревал.

Закончив совещание, штаб направился на передовую. Позиции полка были несколько перенесены, и теперь находились на границе вражеской зоны видимости — в перелеске, разделявшем поле надвое. Там был оборудован и наблюдательный пункт, с которого открывался обзор на высоту.

— Отсюда почти ничего не видно. — сказал полковник, приникая к стереотрубе. В линзах прибора отражался только пологий склон и руины домов. Вражеской обороны не было видно из-за удачной маскировки. — Хорошее они место нашли, тут спору нет. Жаль деревню сравняли, толку то от этого всё равно было немного.

— Раз уже сравняли, значит я вины за собой не чувствую. — Хихикнул Крапп. В этот момент загрохотали пушки одной из их батарей, и в небе над их головами вновь просвистело несколько снарядов.

— А следовало бы, герр Крапп. В такой стране иной раз даже деревья валить жалко, не говоря уже о домах. — С некоторой меланхолией заметил полковник.

— Господин полковник, хватит вам переживать. — проговорил Крамер. — Тридцать лет прошло, даже больше.

Пауль ответил на слова своего подчинённого молчаливым кивком, и ещё какое-то время простоял у стереотрубы.

— Ну что, господа. — наконец проговорил полковник, отрываясь от стереотрубы. — Возвращайтесь в свои батальоны, завтрашний день будет не из лёгких.

Наступила ночь — такая же тёмная и сухая, как и прошлая. Ротная колонна, растянувшаяся в тонкую змейку по одному, быстро и тихо двигалась вперёд, ведомая и замыкаемая участниками вчерашней разведки. Теперь грифонов было не двадцать, а сто, но их маршрут и образ действий остался прежним. От оврага до оврага — от воронки до воронки, то скачками, то ползком, бойцы неуклонно продвигались к заветной цели, ведомые своими командирами. Их трудно было назвать умелыми в этом деле, но они действовали хладнокровно и хранили молчание — этого было достаточно.

Брецель повторял всё тот же путь, но на этот раз чувствовал, что за ним идёт целая сотня его товарищей. Сердце солдата тяжело билось, в висках стучала бешеная дробь. Крыля грифона были плотно прижаты к телу — он боялся издать ими хоть один лишний звук. Вот они остановились — их вождь осторожно выглядывает из-за укрытия и оглядывается, перешёптывается с помощниками, делает какие-то жесты, а потом всё вновь двигается с места, они снова бегут, ползут, продираются сквозь заросли и обходят стороной трупы. Они идут, и идут быстро, они — тени и призраки, вездесущие и безжалостные, не знающие покоя. Время идёт, и они не теряют его в пустую: вскоре высота осталась справа от них, а потом и вовсе стала отходить назад. Противник молчал, противник оставался в неведении, не желая или не имея такой возможности. Вот они окончательно вышли в тыл, вот уже виден тот самый лес, где был взят "Язык". Казалось, что это было очень давно. Хайнц не мог поверить, что всё это случилось всего сутки назад...

По колонне пробежал немой приказ "Стоять." Грифоны прекратили движение, замерли в своих укрытиях и начали ждать. С момента начала операции прошло уже два или три часа, но это время будто бы пролетело за минуты. Хайнц прижался каской к голой земле, и начал переводить дыхание. На место шороха и движения пришла тишина и покой. Аквелийская ночь шумела деревьями и пахла цветами, но притаившимся имперцам было не до этого. От этого места до их врагов было не так уж далеко, и это вызывало у всех осторожность и даже страх. Всё это пахло западнёй и многие не верили в успех дела, но не смотря на это солдаты продолжали исполнять приказы и в случае чего, готовы были драться до конца. Потянулись томительные часы молчаливого ожидания. Капитан Панкрац упёрся взглядом в стрелку своих часов, ожидая момента. Этим моментом должно было стать начало артподготовки. Дальше всё должна была решить удача, ярость, боевой напор. Другие группы тоже ворвутся в Сен-Шар, противник будет разгромлен, рассеян. Да, враг силён, враг достоин уважения. Но это всё ещё их враг, опасный и безжалостный. Тоже готовый драться до конца, но на этот раз угодивший в западню. Телефонные провода перерезаны, часовые перебиты — осталось лишь нанести последний удар.

Хайнц спустился на дно оврага и прикрыл глаза: на него накатила тяжёлая усталость, давившая на солдата все эти дни. Если бы не происходящее вокруг, он бы заснул как убитый, но вместо этого ему пришлось просто задремать. Темнота ночи сменилась темнотой сомкнутых век, в утомлённой голове Брецеля, подобно слайдам из диафильма начали мелькать образы: улица, дорога, поваленные деревья, крестьяне спешат куда-то по обочине и смотрят на них в своей простоватой манере. Они не печальны и не радостны — они вообще не привычны к ярким чувствам, ими больше движет любопытство, пустой интерес. Вечная тревога лежит на их сердцах глубокими морщинами, рано превращая их из молодых в стариков, но не лишает их интереса ко всему, что выходит за рамки их монотонного и тоскливого бытия. Хайнц видел много таких глаз, и в каждых из них ему виделся он сам. Его жизнь должна была стать совершенно другой, такой же, как у них, но он поступил так, как решились бы поступить немногие — он сделал свой выбор, и этот выбор привёл его в холодный овраг, чёрным шрамом лежащий на благодатной аквелийской земле. Земле, которая должна была перейти под власть Монархии. Они сражались здесь за "Трон и Алтарь" против "Безбожников и республиканцев", этой формулировки было вполне достаточно, чтобы не сойти с ума в поиске настоящих ответов и причин...

Кто-то хлопнул его по плечу, Хайнц открыл глаза и снова оказался среди аквелийской ночи, в миг оторвавшись от призраков воспоминаний. Это был Вильгельм, его лицо было напряжено и сурово. Его легко можно было понять: расслабляться в такой ситуации было смерти подобно.

Тем временем, ночь постепенно начала переходить в утро: багровая полоска рассвета расчертила небосвод на востоке, и оттуда начал медленно и чинно выкатываться ярко-золотой шар дневного светила. Среди солдат послышался едва слышный шёпот: момент рассвета считался священным для грифонов, и они всегда старались встретить его молитвой. Солдаты просили Арктура о воинской удаче и укреплении их сердец, о защите от вражеского оружия и заступничестве перед Всевышним, если им случится перед ним предстать. Торжественный момент длился около двадцати минут, а потом в свежем утреннем воздухе раздался свист артиллерийских снарядов.

Высоту в миг заволокло клубами пыли, в небо взлетели комья земли и обломков, грянул мощный взрыв подорванного арсенала, второй зарёй вспыхнуло пожарище.

— Рота, стройсь! — Голос капитана Панкраца прозвучал торжественно и громко среди грубо нарушенной тишины. Грифоны тут же покинули свои укрытия и двинулись вперёд, к высоте, на ходу формируя развёрнутую цепь. Когда это произошло, ротный командир скомандовал: "Примкнуть штыки!"

Хайнц машинальным движением потянулся к портупее и выдернул из ножен длинный клинок штыка и таким же чётким движением приладил его к винтовке. Они пока шли пешком, но расстояние до высоты неуклонно сокращалось. Когда артобстрел закончится, им придётся бежать.

Пушки Краппа били кучно и тяжело, имперцы не боялись ответного огня, ведь большая часть вражеской артиллерии была вибита за вчерашний день. Артподготовка должна была длиться не дольше сорока минут, за это время имперцы должны были сблизиться с окружённым противником на достаточно близкое расстояние для броска.

Имперцы решительно шагали вперёд, перемахивая через попадавшиеся овраги и изгороди, минуя прочие препятствия. Несколько раз они напарывались на единичных тыловиков, которых либо убивали либо брали в плен. Их было мало, большая часть коммуникаций осталась в стороне, у дороги, а Панкрац наступал в другом месте. Расстояние до высоты сокращалось, кровь закипала в жилах герцландеров, из груди рвался боевой клич, но они сохраняли молчание и боевой порядок, сохраняя боевой порядок и держа штыки наперевес. Поле обзора Брецеля вновь сократилось до какой-то мизерной точки, терявшейся среди грохота снарядов, рвавшихся впереди. "Дурацкая привычка" — подумал солдат, резко встряхивая головой. — "Так и до могилы может довести." Перед цепью вновь выскочил какой-то солдатик в пилотке и изношенном кителе. Он вытянул лапы вверх, но Хайнц без раздумий пристрелил его, не поняв намерений аквелийца. Поздно было думать, поздно было сожалеть — солдат просто перешагнул труп и пошёл дальше. Цепь миновала небольшую стоянку грузовиков и вышла на тропку, ведшую к высоте с их стороны. К тому моменту обстрел резко стих. Рокоту и грому уступила на миг восстановившаяся гробовая тишина.

— Бегом, в ата-аку, марш! — Скомандовал Панкрац, выхватывая шпагу. Тонкая полоска стали заблестела в солнечных лучах. Накапливавшаяся за все эти томительные часы энергия наконец нашла выход.

"Ур-ра!!! За Императора-а!!!" — Завопили грифоны, как один срываясь на бег и бросаясь вперёд, не обращая внимания ни на крутой склон, ни на опасность быть подстреленным приходящими в себя аквелийцами. Этот крик звучал не только здесь, этот крик, казалось, звучал по всюду. Это означало, что враг действительно попал в западню.

Панкрац первым рванулся на склон холма, его солдаты последовали за ним: послышался шум крыльев, грифоны быстро и решительно преодолевали преграду, помогая себе бежать вверх. Несколько минут — и они взобрались на высотку. Всё на ней перепахано снарядами и изрыто траншеями, от домов Сен-Шара остались лишь развалины. Из-под этих остовов, из земляных нор, щелей и убежищ выбирались их враги. Они не готовы были встретить врага со спины, но у них не было выбора. Началась отчаянная схватка.

Имперцы и аквелийцы сошлись стенка на стенку, даже не подумав о стрельбе. В ход пошли штыки, приклады, кинжалы, пыстолеты и острые когти. На Брецеля набросился невысокий, но яростный аквелиец, он сделал штыковой выпад, но Хайнц ушёл в сторону и со всей силы ткнул врага прикладом, повалив того на землю. Оппонент попытался подняться на ноги, но имперец пронзил его штыком.

— Хайнц! — Услышал он крик своего товарища, дравшегося с другим аквелийским бойцом: противник мёртвой хваткой вцепился в его карабин и, сократив дистанцию, взялся за нож. Брецель кое-как успел среагировать и выстрелил в него из винтовки. Пуля попала в каску и пробила её, аквелиец упал наземь, где и был добит. Схватка явно шла в их пользу, но всё больше и больше бойцов Панкраца гибло под вражескими штыками. Сам капитан дрался как лев — он сошёлся на шпагах с аквелийским офицером и быстро поразил его, ударив кулаком в глаз, затем он заколол двоих солдат, пытавшихся отбить своего командира. Шпага была слишком коротка в бою против оштыкованных винтовок, но Панкрац был опытным фехтовальщиком и бойцом, так что это немного для него значило. "Бей безбожников! За императора! За Борея!" — вопил офицер, нанося один удар за другим и не боясь ни штыков, ни пуль. Бой гремел уже повсюду, и его трудно было назвать боем — скорее свалкой, мясорубкой, жутким и чудовищным побоищем, где шансы одних бесконечно превышали шансы других.

В конце концов, всё смешалось. Бойцы батальона фон Таубе начали встречать своих товарищей из других батальонов, а так же вновь пущенных в бой бойцов 8-го и 10-го полков. Аквелийцы, быстро лишившись возможностей к сопротивлению, либо пытались вырваться с высоты, либо дрались до последнего. Несмотря на всю подготовку и успех, немало имперцев сложили головы в этой лихой суматохе. Несмотря ни на что, аквелийские солдаты дрались до последнего.

Дверь блиндажа пока что не поддавалась, но это было лишь вопросом времени. Он молча зарядил пистолет и бросил долгий взгляд на свою лапу, сжимавшую поношенную и видавшую виды рукоять. Он приставил пистолет к виску, но не решился нажать на спуск. Что-то удержало его: "Не здесь. Не сейчас. Смерть самоубийцы — позорная смерть." — подумал полковник, колебаясь. Он отвёл оружие от виска и снова положил его на стол. "Кто-то спасся, это точно. Мортье ушёл, он не мог попасться им... Проклятые имперцы, как они успели так быстро додуматься до подобного?"

Тут стук прекратился. Снаружи послышались команды на герцландском языке, а потом кто-то из-за двери на чистом аквелийском произнёс:

— Сдавайтесь мирно, месье! — Крикнул невидимый голос. Полковник встал со стула и обратился лицом к двери.

— По какому праву я должен вам сдаваться?

— Высота захвачена, ваши силы перебиты или разбежались! Мы не тронем старших офицеров, вы нам не враги. Ваше дело проиграно, мы предлагаем вам жизнь и достойный плен!

Аквелиец было хотел отказаться от предложения врага, но вдруг в его голову пришла мысль, которая тут же крепко засела в ней, не давала быстро принять решение: "А как они поступят с пленными и ранеными? Не отыграются ли они на них, если я не сдамся? Может быть, они уважат моё офицерское достоинство и не обманут меня, они пойдут на мои условия, я нужен им живьём, так пусть забирают меня одного, а не остальных!". Какое-то время он колебался, но эта мысль вскоре взяла верх над всеми остальными.

— Не дерзите, юноша! Если вам угодна моя сдача, то я сделаю это только удостоверившись в том, что уцелевшим и захваченным вами в плен солдатам гарантируют свободный выход, а раненым окажут медицинскую помощь и так же отпустят с миром. Оставьте им шпаги, винтовки и личное оружие, оставшиеся боеприпасы и провиант можете оставить себе. Если вы не согласитесь с моими условиями, я буду сопротивляться до конца и живьём вам не дамся!

За дверью послышалось молчание, затем послышался всё тот же молодой голос, слегка подёрнутый волнением.

— Даю слово имперского офицера! — Донеслось из-за двери.

— Если вы его нарушите — то ваша шпага вам ни к чему. — Заявил полковник, и вышел наружу. В ноздри клюва тут же ударил запах дыма и пороха, офицер сделал усилие чтобы не закашляться и не чихнуть. Его окружало несколько солдат и офицеров, среди которых выделялся невысокий молоденький майор. Он улыбался, но по его жёлтым глазам было видно, что он корил себя за излишнюю сговорчивость.

— Ваша шпага, месье. — Проговорил этот майор, демонстрируя полное уважение к своему противнику. Аквелийский полковник сокрушённо кивнул и положил лапу на золочёную рукоять семейного клинка. Он вытащил шпагу из ножен, но перехватил её за лезвия и протянул имперскому офицеру. Тот благодарно принял оружие, но не успел он сделать это, как в церемонию вмешался другой военный.

— Герр фон Таубе, — прозвучал скрипучий голос полковника фон Цапфеля, — вы, порой, чрезмерно расторопны... — Адриан обернулся к своему начальнику, но тот умолк, не закончив фразы. Полковник вдруг осёкся на полуслове, когда понял, кто стоит перед ним. Его спокойное выражение лица сначала смутилось, а потом просияло улыбкой. — Как тесен мир... — Протянул герцландер, понимая, что совершенно не ошибся.

— Пауль фон Цапфель. — Проговорил аквелиец, прекрасно понимая язык своего собеседника.

— Анри де Аигль, славный шевалье! — На миг забыв о формальности и своём чине ответил ему Пауль. Герцландец было хотел броситься обнимать старого товарища, но миг спустя его взгляд стал холодным и тоскливым, лёгкую дымку воспоминаний вспорола и разметала жестокая реальность.

— Он потребовал от нас свободного выхода и помощи раненым. — Доложил полковнику Адриан.

— Молодец. — саркастически отметил полковник. — И зачем вы, герр майор, приняли такие условия?

— Из милосердия, господин полковник. — Быстро нашёлся майор, сам уже десять раз пожалевший о своём решении.

— Да уж, вам милосердия не занимать... Ладно, придётся соглашаться.

— Господа офицеры, я прекрасно слышу ваш разговор. — Сказал де Аигль.

— Это хорошо для вас, месье. — уже с большим холодом ответил ему фон Цапфель. — Можете не волноваться за свою судьбу. Мой подчинённый дал вам слово, я даю вам своё. Ваши солдаты уйдут и заберут с собой раненых. Мы сможем только перевязать их, не больше.

— Этого хватит. Вы держите своё слово?

— Можете не волноваться об этом.

Короткая и странная церемония закончилась. Аквелийца взяли под конвой двое солдат, а офицеры начали раздавать указания. Уцелевшие, ещё не остывшие после горячего боя солдаты 4-го Кронского с трудом восприняли условия сдачи в плен одного единственного полковника. С другой стороны, взятых в плен было не так много, а всех тяжелораненых успели добить ещё до того, как де Аигль обратился к фон Таубе со своими требованиями. Уцелевших аквелийцев построили, всучили им винтовки и просто прогнали прочь. Полковника же отвели в один из захваченных блиндажей: фон Цапфель хотел поговорить с ним.

— Давно мы не виделись, месье де Аигль. — Проговорил герцландец, когда де Аигль уселся на стоявший в блиндаже стул. Аквелиец был спокоен и прямо смотрел в глаза своему давнему знакомому. Он явно не задумывался о том, о чём в этот момент думал Пауль.

— Да уж, вспоминаю старые деньки. Вы тогда были славным малым, только то была другая жизнь. Сейчас всё иначе. — Потупившись взглядом в земляной пол произнёс Анри. Когда-то он знал фон Цапфеля и считал его своим другом. Пауль, как и многие тогдашние дворяне, провёл какое-то время в Аквелии, занимаясь наведением связей и прожиганием жизни. У Анри де Аигля была схожая судьба, они быстро стали приятелями. Их дружба была недолгой, но её накрепко скрепили драки в аквильских переулках и лихие попойки. Они были молодыми, беспечными. Империя казалась сильной, вечной, никто тогда и не поверил бы в тот кошмар, который начнётся всего лишь считанные годы спустя...

— Понимаю, но вы ведь всё ещё дворянин, и мне не понятно, почему вы поддерживаете тех, с кем мы сейчас воюем. — Заявил на это фон Цапфель.

— Я поддерживаю их именно потому, что я дворянин. Я присягал Аквелии и я служу ей и её народу. — Спокойно ответил ему взятый в плен полковник.

— Но как же вы можете служить, если у вас отняли всё? — удивился герцландец. — Разве у вас не отобрали имения и деньги, разве вас не лишили дворянских привилегий, разве ваша дворянская честь не оказалась попрана революционерами и подлецами, дорвавшимися до власти в вашей стране? Вы присягали королю Дискрету, а до него — Рейху, Императору Герцланда.

— У меня не отняли главного — шпаги! — запальчиво бросил Анри, указывая когтем на пустовавшие ножны. — Деньги моей семьи вложены в благие дела, мой дом превращён в приют для сирот. Я присягал Дискрету, но он предал меня. Я присягал Империи, но Империя мертва, и вы не воскресите её из пепла. Я не служу господину, время господ прошло. Теперь народ — мой суверен, и я — его защитник. Вы же предали и свой народ, и своего Кайзера. Вами верховодит какая-то выскочка без рода и племени — разве вас можно назвать борцами за "Трон и алтарь"? Какой трон и какой алтарь вы восстановите у нас, если у вас самих уже нет ни алтаря, ни трона? Вы называете нас предателями, но при этом служите сами себе, вы называете нас безбожниками, но при этом губите и грабите наши храмы! И как после всего этого я могу даже думать о том, чтобы прислушаться к вашим словам, мсье фон Цапфель?

— Тысячи аквелийских дворян встали на нашу сторону. Генерал Родье...

— Генерал Родье — грязная и побитая псина! — окончательно сорвался де Аигль, но тут же пришёл в себя. — Пусть тысячи, пусть десятки тысяч — им всем плевать на Аквелию. Они грезят по своим деньгам, которые они прожирали и проигрывали, они грезят по своим роскошным дворцам и замкам, которые то и дело отдавались под залог всякой шерудивой сволочи. Они грезят по своему праву, по своей пустой кичливости, но не по стране, которую бросили. Они предатели, нарушившие в том числе и присягу королю, если эта присяга хоть что-то значила...

Аквелиец замолчал. Молчал и герцландец. Оба выговорились начисто, обоим было больше нечего сказать.

— Как там Марта? Вы поженились? — Наконец выдавил из себя Анри.

— Да. Тридцать лет уж как.

— Подумать только, свадьба под пушками... — Усмехнулся аквелиец.

— Всё почти так и было. — улыбнулся в ответ командир 4-го Кронского. — А у тебя что? Как там... твоя?

— А моя умерла. — мрачно проговорил де Аигль. — Сын воюет где-то на вингбардской границе, погибнет он — я один останусь...

Вновь установилось молчание. Грифоны смотрели друг на друга, обоим эта встреча была тяжела. Наконец, имперский полковник сделал усилие над собой, и отдал аквелийцу честь:

— Прощай, шевалье. Прав ты, или нет — Борей рассудит.

Сказав это, грифон удалился восвояси. В блиндаж зашло двое конвоиров, и они повели Анри куда-то в тыл, где уже должны были находиться порядки дивизии фон Кирхе, которые так и не успели подойти к деревне Сен-Шар, от которой ныне осталась лишь надпись названия да точка на карте...

Битва за Аквелию. Глава III: "Они не пройдут!"

"Дорогая, всё хорошо. Мы спокойно наступаем. Вчера мой батальон вошёл в аквелийскую деревню и выбил засевшего там противника. Аквелийцев было совсем мало — меньше взвода, и дрались они плоховато — постреляли чуть-чуть из пулемёта и отошли. Деревня прекрасная, но народ встретил нас безрадостно. Я не отдавал никаких приказов, но мои солдаты всё равно ограбили несколько домов и кого-то убили. Я бы приказал повесить их, но большая часть моих солдат (и даже офицеров!) скорее всего встанут на сторону грабителей, так что это слишком опрометчиво для такого начальника, как я. Все в полку уже наслышаны о взятии Фловерино, а мы идём по более богатым областям, так что даже такие офицеры как мой полковник и командир нашей дивизии были бы совсем не прочь поживиться добычей, припомнив древние наёмничьи права. Тем не менее, у нас пока не случалось больших эксцессов, а солдаты пока что пребывают в относительном дисциплинарном порядке. Бои на нашем направлении довольно тяжёлые: враг отступает, но огрызается контратаками. Несколько раз моим бойцам приходилось драться в штыковом бою, и мы ни разу не проиграли! Говорят, что меня хотят представить к награде за мужество, но я не вижу к этому действительного повода: такие драки происходят повсюду, война идёт нешуточная, и мне, простому майору без корней и связей, нет смысла вручать каких-то наград за простое выполнение моей работы.

Любимая Луиза, признаться тебе честно — я не счастлив от всего происходящего. Я рад победам нашей армии, но меня удручают другие вещи, касающейся войны не так прямо. Мне в тягость разлука с тобой, в этой южной стране моя верность тебе подвергается регулярным испытаниям. Мы редко останавливаемся на привалы — в основном мы куда-то идём, либо сражаемся в очередной стычке с аквелийцами, которые не готовы сдать нам без боя даже самый захолустный хутор (пусть таких в этой стране и совсем немного). Я устал, солдаты устали, но сил у нас всё ещё достаточно и мы идём так быстро, как только можем. Я уверен, что мы скоро победим. Будет прорыв, наши силы окружат аквелийскую армию и заставят её сдаться. Тем не менее, у нас пока получается окружать лишь мелкие отряды, которые враг выставляет чтобы выиграть время для своих отступающих частей. Наша авиация бомбит их, но её работа не причиняет такого ущерба врагу, как ожидалось. Я надеюсь, что следующее моё письмо ты прочитаешь уже тогда, когда мы будем праздновать победу в этой кампании.

С любовью,
Твой Карл.

P.S. Можешь не волноваться по поводу украшений, дорогая. Я уже договорился со своим начальством, и если нашему полку доведётся оказаться в Аквиле — я обязательно смогу добыть подарок для тебя. В обратном случае, мне придётся посетить какой-нибудь другой аквелийский город и потрудиться уже там. Думаю, всё это можно обстряпать без каких либо денежных затрат.

Письмо убитого герцландского офицера, находившееся среди прочих документов. Грифон погиб во время ночного рейда аквелийских разведчиков.

Солнце с трудом пробивалось сквозь наползавшие свинцовые тучи. На дворе ещё стоял август, а погода уже напоминала собой ранний сентябрь. Дожди ещё не были холодными, но они происходили всё чаще и чаще, сводя желание находиться на улице к минимуму. Просёлочные дороги постепенно начинало развозить, а солдат уже не мог отдохнуть в придорожной канаве, не заляпавшись грязью и не намочив сапог. Тёплые деньки всё же были довольно частыми, но с каждой неделей их становилось всё меньше и меньше. В садах желтели первые листья, птицы кружились над реками и озёрами, собираясь в огромные гурты и яростно галдя: животными двигала тревога, непонимание, они предчувствовали погоду, какой в этих краях практически не бывало. Зима обещала быть холодной, и никто не был к этому готов.

Фон Кирхе стоял у штабного автомобиля и курил. Только что он получил информацию о том, что его полки снова встретили серьёзное сопротивление у какого-то очередного едва заметного на карте пункта, лежащего на Старой Аквелийской дороге. Ночь генерал провёл без сна, мотаясь между командными и наблюдательными пунктами, раздавая указания и выслушивая доклады. Пожилой грифон устал, но обстоятельства требовали от него бодрости, ведь стоило ему наконец вернуться в свой штаб, как ему доложили о приезде командующего армией — генерала Мерунгфлюга. До его прибытия оставались считанные минуты.

Вот из-за поворота вывернуло два автомобиля с закрытым верхом. Фон Кирхе в последний раз затянулся сигаретой, а потом быстро притушил её и выбросил во влажную траву. Он был один, в машине рядом с ним полудремал водитель, несколько часовых из комендантской роты дежурило у дороги метрах в двухстах от него. Вот они приостановили кортеж, увидели пассажиров автомобиля и тут же вытянулись по струнке, держа обутые в длинные перчатки лапы у козырьков своих касок. "Увидели кого-то важного." — саркастически подумал про себя генерал, уже различая сквозь запотевшие лобовые стёкла лица своих будущих собеседников. Он был знаком со всеми ними, кто-то из них даже имел с ним дальнее родство, но сейчас это значило немного. Генерал был готов к тому, что придётся отбиваться. Мерунфлюг и остальные гости явно не были довольны происходящим на передовой.

Два чёрных автомобиля притормозили прямо возле стоявшего на обочине генерала. Из головной машины вышло несколько генералов в накинутых на плечи шинелях, из другой показалось пятеро бойцов с автоматами. Подобная мера была понятной: дороги были небезопасны даже в тылу, там скитались остатки аквелийских частей и диверсанты. Их деятельность пока была вялой, но постепенно набирала обороты. Мерунфлюг коротко кивнул фон Кирхе, они обменялись приветствиями.

— Здравствуйте, герр генерал-майор. — Весело и бодро улыбнулся генерал армии. Он выглядел сытым и относительно выспавшимся, сказывались последствия длительного пребывания в тылу. Его спутники — семеро военных в звании от полковника до генерал-лейтенанта, большей частью представляли его штаб. Они о чём-то вполголоса переговаривались между собой, бросая взгляд то на серое небо, то вокруг — на суетящихся связистов и вестовых, спешащих от и до подразделений, растянувшихся на трёхкилометровом фронте от хозяйства Мези до рощи Шапель фронтом на юг против поселений Шато-де-Сиель и Шато-де-Солей — дальних предместий города Мешорио, к которому постепенно стягивались вражеские силы. Сейчас, где-то среди изрезанных изгородями полей, мелких и крупных деревенек шли бои: герцландские передовые отряды дрались с арьергардными заслонами аквелийцев, медленно и осторожно продвигаясь вперёд. Постепенно началась бомбардировка предместий города: сначала её начали дивизионные орудия, по мере того, как имперцы подходили ближе к неприятелю в дело вступали и полковые батареи. Всё это выглядело вполне благовидно и привычно, но фон Кирхе серьёзно нервничал по поводу происходящего, ведь по сути его наступление практически полностью остановилось, а он был просто вынужден сдать инициативу в цепкие лапы аквелийских командующих. Он чуял чутьём опытного командира, что пока он медлит — в Мешорио идут подкрепления, а сам город превращается в крепость. Не медлить он не мог, потому что того требовала подготовка к правильному полномасштабному штурму города, так как шанс взять его с ходу был упущен. Теперь командиру дивизии предстояло объясняться перед вышестоящим лицом за сложившуюся ситуацию.

— Здравствуйте, господин генерал. — Спокойным и слегка усталым голосом ответил ему фон Кирхе.

— Ну что, как наши дела? — Всё ещё улыбаясь поинтересовался Мерунгфлюг. В его улыбке редко бывала фальшь, и он гордился этим.

— Идут своим чередом, но не в соответствии с планом. — вздохнув признал командир дивизии. — Пройдёмте к картам, они ещё не скоро устареют, если всё не сдвинется с мёртвой точки.

— Что-ж, пройдёмте. — генерал армии вежливым жестом позволил провести его до захваченного аквелийского блиндажа, где расположился штаб дивизии. — Чую я, герр генерал майор, каша заварилась у вас несладкая. — Заметил грифон, без слов и вопросов поняв мысли и чаяния своего подчинённого. Август Мерунгфлюг любил всякие звонкие словечки из народной лексики, так как сам был из простой семьи. Тридцать лет прошло с тех пор, когда он был простым солдатом-разведчиком. С тех пор он оброс званиями, регалиями, деньгами и связями, но ему всё же не всегда хотелось ассоциировать себя с теми офицерами, кто имел в своих фамилиях приставку "фон". Фон Кирхе был старше Мерунгфлюга, в полк он был записан ещё пятимесячным птенцом, но ему всё-таки не удалось добиться того, чего добился храбрый и бойкий простогрифон, на заре своей карьеры имевший лишь штык да верную винтовку.

— Вы ведь ознакомлены с докладами? — Спросил дивизионный командир.

— Знаком, но не верю. — Просто ответил Мерунгфлюг.

— Почему не верите? — удивился фон Кирхе. — Я всё честно составил.

— Вашей чести никто не уязвляет, господин генерал, но речь я сейчас вёл только о времени. — разъяснил свои слова Август. — Время! Каждая минута у нас на счету, каждый час должен быть потрачен с пользой.

— Очень по-триммелевски. — Подметил кто-то из генеральской толпы.

— Триммель хитрец, но говорит дело. — Обернувшись сказал Мерунгфлюг.

— Да уж, большой хитрец этот Триммель! — Важно заметил высокий и статный сотник, прибывший в штаб Мерунгфлюга из одной Имперской роты, прозябавшей где-то в глубоких резервах. Он резко отличался от всех остальных тем, что вместо мундира или шинели грифон был одет в чёрную стёганую телогрейку, напоминавшую поддоспешник. Вместо форменных галифе на нём были обычные просторные штаны, сапоги же мало чем отличались от сапог остальных присутствующих, разве что цвет у них был не глянцево-чёрный, а светло-коричневый. Этот офицер был кем-то вроде вестового-ординарца у самого герра Гельткройца, и славился в войсках своей грубостью, остроязыкостью, а так же любовью к поэзии и относительно умеренным возлияниям. Ходили слухи, что раньше этот вояка был бакалавром в каком-то гриффенхеймском университете. Он остался бакалавром и в Роте, только смысл этого звания стал несколько иным.

Сапоги и перчатки имперцев мокли в выступившей росе. Тропинка чернела среди скошенной травы, она была непривычно пуста для этого места, постоянно погруженного в работу и движение. Наконец, они добрались до того самого блиндажа: дверь ещё не успели приладить, поэтому стоявшему на часах бойцу комендантской роты было нечего собой заслонять. Он отточенным движением козырнул и тут же сдвинулся в сторону. Генералы пригибаясь начали забираться в блиндаж: дверной проём был сделан по грифонской мерке, но Мерунгфлюгу, фон Кирхе и другим всё же пришлось несколько пригнуться, чтобы не снимать кепи без излишней необходимости. Внутри помещения было просторно, удобно, сухо и тепло. Видно было, что перекрывшая дорогу аквелийская часть надеялась задержаться здесь подольше. Посреди помещения стоял стол с заранее подготовленными картами. Стульев не хватало на всех, поэтому военные остались стоять на ногах, не желая унижать ничьего достоинства. Когда все грифоны оказались в помещении и встали у стола, фон Кирхе наконец начал свой доклад:

— По последним донесениям, передовые части 4-го Кронского, а так же остальных полков моей дивизии вышли на этот рубеж. — генерал-майор провёл тупым концом карандаша по тонкой жёлтой линии, проходившей через несколько мелких населённых пунктов. — Отсюда до предместий Мешорио — четверть перехода. Сейчас полки ещё подвигаются вперёд, но вскоре они должны остановиться и ждать артналётов на Шато-де-Сиель и Шато-де-Солей, и после этого уже атаковать их. Я полагаю, что всё это случится уже завтра.

— А сам город вы намереваетесь штурмовать уже послезавтра, так? — Заключил Мерунгфлюг, в свою очередь тоже вглядывавшийся в карту.

— Нет, я не думаю что эти поселения удастся взять за одни сутки. Я планирую положиться на артиллерию и сравнять там всё с землёй. — заявил своему начальнику Кирхе. — Насколько мне известно, фланги моих соседей, ангриверцев и йельцев, отстают от моих флангов из-за постоянных стычек с неприятелем. В сложившейся ситуации было бы рискованно подвергать дивизию риску охвата и бросать все силы на штурм. Тем более, враг скорее всего уже готов нас встретить.

— Он готов нас встретить и с каждым часом его готовность всё растёт, господин генерал-майор. — проговорил Мерунгфлюг, пытавшийся воспроизвести изображённую местность у себя в мыслях. — Город не отрезан, значит в него постоянно идут подкрепления.

— Я понимаю это, но склонен рассчитывать на свои силы, и возможно, на резервы армии.

— Ваши силы — около десятка тысяч штыков и несколько дивизионов пушек. С пропускной способностью Аквелийской дороги и иных трактов, за последние два дня в городе могло оказаться до корпуса пехоты и до полка артиллерии. Это почти в два раза больше того, что есть у вас. — Голос Августа из бодрого и весёлого постепенно становился строгим и напряжённым. Взглянув на карту, он тут же начал что-то обдумывать. По его резко похолодевшему взгляду стало понятно, что грифон уже фактически взял дело на себя. Это значило, что ни о какой самодеятельности на местах теперь не могло быть и речи.

— Поэтому, прямая атака приведёт только к перемалыванию личного состава. — согласился с начальником фон Кирхе. — Поэтому, необходимо совершить охват и отрезать город от дорог. Окружить его. Это вы подразумеваете? Для окружения у меня недостаточно сил, а соседи отстают. Стало быть, настало время для резервов.

— Да. Вы правы. Именно это у меня и вертелось в голове. — кивнул Мерунгфлюг, а потом ткнул когтем в дорогу, проходившую на фланге 8-го пехотного полка, составлявшего правое крыло дивизии. Потом он показал на другой тракт, лежавший к востоку от рощи Шапель. Эта дорога была куда уже, а самое главное — там находился разрыв между флангом дивизии фон Кирхе и шедшей слева 10-й ангриверской дивизии. — Вот на этих направлениях следует прощупать противника, артиллерией или разведкой, желательно — и тем и тем. Самолётами бы ещё разведать, да самим посмотреть... Вы ведь понимаете, зачем я сюда к вам приехал? Именно ради этого и приехал, герр Кирхе.

— Что-ж, это славно. — кивнул фон Кирхе. — Тогда мне хотелось бы у вас спросить, герр генерал. А каков климат в генштабе в целом? Что думает Моргенклау?

— Моргенклау спокоен и не видит в вашем с нами положении никаких проблем. — с неискренней улыбкой проговорил Август. — Ставка перенесена поближе к передовой, маршалы работают над новым планом наступления.

— Значит этот план они считают провальным? — Поднял бровь фон Кирхе.

— Да, считают. — нехотя согласился с ним Мерунгфлюг. — И поэтому они решили сработать новый. В тылу как раз отмобилизовалось достаточно сил, чтобы бросить их в бой. Я осуждал вас за медлительность и промедление, но теперь я думаю, что иного вы предпринять просто не сможете. Ждите резервы и перегруппировывайтесь. Сожалею, но это лучшее, что сейчас можно принять за меру.

— Пойдёмте тогда на наблюдательные пункты... — Тяжело выдохнул фон Кирхе, понимая что его начальник прав и что даже пусть силы дивизии и не так исчерпаны, их действительно уже не хватит.

— Пойдёмте. — Согласился с ним Мерунгфлюг. Его свита начала выходить из блиндажа первой, чтобы не создавать толчеи.

— Там постреливают. — Вдруг не к месту заметил стоявший в углу адъютант.

— Трижды наплевать! — В глаза заявил ему Август, смеряя младшего офицера суровым взглядом. Он любил демонстрировать свои народные корни, но бывали случаи когда он показывал своё место излишне самомнительной штабной мелочи.

Компания снова оказалась на улице. За некоторое время небо прояснилось, утренняя почти осенняя сырость сменилась приятным августовским теплом. Трава и тропинки высохли, даже ветер будто бы стал потеплее.

— А что там 4-й Кронский? Вы его как-то особо выделяете. — Поинтересовался Мерунгфлюг, когда офицеры шли к одному из наблюдательных постов, находившихся прямо в штабе дивизии. Фон Кирхе встал на одной из высоток, с которой было видно несколько участков переднего края. Генерал понимал, что из этого места выходит совсем неважный наблюдательный пункт, но "переезжать" не торопился, потому что другой, более удобной высоты у него под контролем не было, для более продуктивного наблюдения проходилось выходить на самый передок, медленно подвигавшийся всё ближе и ближе к Мешорио. В специально оборудованной полуземлянке постоянно дежурили наблюдатели. Они козыряя встретили генеральских чинов, зашедших на их вотчину. Мерунгфлюг ответил им, и перед тем, как приняться осматривать ландшафт самолично, решил завести разговор:

— Что видели сегодня утром? — Спросил он у наблюдателей, стоявших перед ним по стойке "Смирно".

— На нашей колокольне всё тихо, господин генерал! — Отрапортовал ему старший наблюдатель.

— Хорошая у вас колокольня. — усмехнулся Август. — Только вот стоит она далековато, надо бы подвинуть поближе к фронту. Дайте-ка я посмотрю... — Грифон прильнул к стереотрубе и долго стоял у неё, медленно её поворачивая. Ни разу он не отвлекался от наблюдения, чтобы сделать какие-либо пометки на карте — значит всё было действительно тихо и спокойно.

— Как далеко ваши продвинулись за эту ночь? — Внезапно спросил он. Фон Кирхе быстро понял, что он имеет ввиду и ответил:

— Заняли несколько пунктов по всей дивизионной линии. Выдвинулись вперёд где-то на километр.

— Я вижу это — Кивнул Мерунгфлюг. — только ваши тылы отсюда и просматриваются. Вы что, ездите на передовую?

— Приходится, господин генерал. Этой ночью в некоторых местах оборудовали несколько других наблюдательных пунктов.

— Что-ж, это хорошо. Вы, я посмотрю, всё же стараетесь вести наблюдение самостоятельно.

— Это стоит мне бессонных ночей, герр Мерунгфлюг.

— А кому в нашем деле вообще положено спать? — усмехнулся Август, после длительного наблюдения всё же отпрянувший от стереотрубы. — Был солдатом — думал, что у генералов сладкая жизнь. Она у них действительно сладкая, но на войне воевать приходится всем.

— Верная мысль, герр генерал.

— Я редко говорю глупости. Стало быть, теперь на передовую. У моего кортежа осталось маловато топлива, у вас при штабе остались машины?

— Насколько я помню, несколько "карликов" ещё где-то стоят.

— О, "карлики"... Не понимаю, как на такой дряни вообще можно ездить. Помнится, читал я про такие авто в каком-то техническом журнале. Эквестрийцы называют их словом "джип", как по мне, не название — а полная безвкусица.

— Как вы лодку назовёте — так она и поплывёт, герр генерал. — Заметил один из сопровождавших Мерунгфлюга офицеров. Почти вся компания военных рассмеялась от этого замечания. Присутствие Августа на фронте поднимало моральный дух, этот генерал был относительно честен перед своими подчинёнными и не боялся ставить их в известность. В конце концов, он был не последним военачальником и зарекомендовал себя с хорошей точки зрения. В остановке наступления никто не видел какой-то серьёзной неудачи, не видел её и он. Герцланд пока что во много раз превосходил Аквелию численно, и предстоящее наступление должно было ярко это показать.

Часы с мерным и громким тиканьем отсчитывали время. Их безразличный и бесконечный стук был единственным, что нарушало тишину чистого и со вкусом убранного кабинета. Грифон в серо-бордовом френче сидел за столом и курил сигару. Вокруг было тихо и спокойно, но грифон нервничал: у него всё никак не получалось распробовать вкус скайфольского табака, цена на который порой уж слишком сильно не соответствовала качеству. С тех пор как Скайфол попал под имперскую лапу, добыча этого товара стала в Аквелии довольно проблематичной.

Аквелийский генерал в очередной раз выдохнул облако терпкого дыма. Какая-то мысль пришла к нему в голову, и заставила его нервничать ещё сильнее. Грифон встал из кресла, машинально оправил полы своего френча и начал кругами расхаживать по комнате, периодически поглядывая в окно. Иногда стоявшие в помещении стеклянные шкафы начинали дрожать. Через открытое окно периодически доносились звуки, похожие на отдалённый гром. Внизу, на улицах, творилась контролируемая суматоха: у призывных пунктов и магазинов уже давно стояли очереди, жандармерия и наскоро собранные части ополчения гонялись за мародёрами, которые пытались поживиться в пустеющем и готовившемся к обороне городе. На перекрёстках возводились баррикады, на этажах размещали пулемёты и расчёты противотанковых ружей. Они готовились уже почти месяц, и продолжали упорно готовиться к штурму. Враг не мог к ним не прийти, ведь Мешорио закрывал дорогу в сердце Аквелии, и его взятие означало прямой путь на столицу. И вот он пришёл, недалеко от предместий уже шли бои, а вражеская артиллерия начинала обстреливать город, начиная с окраин и постепенно подбираясь к центру. Имперцы действовали медленно, но планомерно. Это очень сильно нервировало и так уже не очень молодого военного, который с ощутимым трудом справлялся со всей возложенной на него работой.

За дверью послышались шаги. Аквелиец не стал дожидаться стука и сразу крикнул: "Войдите!" Дверь отворилась, на пороге стоял ординарец. Этого ординарца грифон знал в лицо, и это лицо ему совсем не нравилось. Не потому, что он был некрасив или относился к нему неуважительно, а потому, что зачастую приносил только плохие новости.

— Месье комендант, генерал Эствен ждёт вас на собрании! — Молодо и бойко отчеканил вестовой. Выражение его лица при этом трудно было назвать весёлым, скорее смертельно усталым.

— Собрание? — было удивился офицер, но тут его голову пронзила мысль, которая казалось бы вышла из неё каких-то пятнадцать минут назад. — А, собрание. Да, я уже выхожу. Передайте генералу, что я скоро буду.

— Прошу прощения, но генерал... — Начал было ординарец.

— Я знаю, что он не терпит промедления. Не волнуйтесь, я явлюсь в срок. А сейчас — идите откуда пришли. — Спокойно, но грубо выражаясь оборвал грифона комендант города. Тот немного помялся, сделал шаг через порог, бросил быстрый взгляд в сторону, видимо подумав о чём-то не очень хорошем, а потом снова взглянул в глаза офицеру:

— Слушаюсь! — Ординарец исчез, по коридору, а потом по лестнице застучали тяжёлые армейские ботинки. Комендант какое-то время нарочно прислушивался к ним, потом повернулся к двери спиной и посмотрел в окно: над красно-коричневыми крышами домов опять поднимались серо-чёрные столбы дыма и пыли. Стеклянная ваза, стоявшая на столе едва слышно дрожала. "Опять стреляют." — подумал про себя аквелиец, накидывая на себя бурый плащ, который по привычке носил на улице. Ему хотелось затянуть время, не попадаться на глаза к высшим чинам, но его более рациональное начало понимало, что если он будет скрываться от них, то будет смещён куда вернее, чем если честно предстанет перед их судом. Надев плащ и пристрастно взглянув в зеркало, пожилой грифон покинул свой кабинет, и пройдя по коридору оказался на широкой винтовой лестнице, а там уже и на мостовой. Дом, в котором расположился штаб находился немного дальше по улице.

В ноздри коменданта сразу же ударил запах гари и поднятой пыли. На перекрёстке за его спиной сооружали баррикаду: ополченцы в старых измявшихся кепи, одетые кто в шинель, а кто в собственные пальто и пиджаки, катили к перекрёстку тачки с песком и гравием. Кто-то вытаскивал из домов мебель, чтобы укрепить ей баррикаду. Комендант увидел, как команда ополченцев пыталась вынести через подъездную дверь большой и тяжёлый шефанер. После нескольких безуспешных попыток, один из них достал топор и начал рубить старинный шкаф на более мелкие части. Проходившие мимо жандармы заметили это и было хотели что-то предпринять, но тут же были осыпаны такой яростной руганью, что более не решились предъявлять к бойцам каких-либо претензий.

Вот и штаб — высокое четырёхэтажное здание, покинутое жильцами и лавочниками, некогда обитавшими здесь. У дверей стоят угрюмые солдаты штабной комендантской роты. Их профили напомнили офицеру горгулий на кафедральном соборе Аквилы. Эх Аквила... Что же станет с этим городом? Не дотянется ли до неё загребущая имперская лапа?.. Часовые молча пропустили коменданта в дом, сразу узнав его и не став тратить времени на вопросы. Это были хмурые и степенные господа, они умели демонстрировать своё значение.

Внутри здания было тихо, но ясно чувствовалась активная и бойкая деятельность: по коридорам и лестницам перемещались ординарцы, связисты и штабные. Из-за какой-то двери затрещал телефонный зуммер, затем щёлкнула снимаемая трубка: "Слушаю вас. Так точно. Это штаб. Зачем обращаетесь? Слушаю... Так точно, распорядились. Так, а почему не получили? Непорядок, надо разобраться... Слушаю вас... Так точно, я капитан Ламарше... Как самому? Прошу прощения, но я при штабе... Так точно, понял вас. Скоро наладим, ждите." — Трубку снова положили, и из-за поворота прямо навстречу коменданту почти выбежал офицер в штабном френче. Это и был капитан Ламарше.

— Вы бригадный генерал Бертье, комендант города? — Бегло спросил он у поднимавшегося по лестнице грифона.

— Да, это я. — Несколько смутившись ответил офицер.

— Частям в южных кварталах выдано оружие и боеприпас? — Сходу спросил у него капитан интендантской службы, явно чувствуя себя несколько выше в плане своих полномочий и осведомлённости.

— Нет, они занимаются сапёрными работами. — Удивившись и смутившись ещё сильнее заявил Бертье.

— Они уже как три часа не занимаются ими. Генерал Эствен отдал приказ вооружить их. Ваши складские отказывают, ссылаются на ваш приказ. Где вы были? — Глядя коменданту в глаза вопросил Ламарше. Его голос был напряжён и даже почти дерзок, но молодой офицер тем не менее сдерживал себя, когда другой на его месте мог наговорить куда больше лишнего.

— Я... Был... Ох... — комендант потупил взгляд, а потом снова взглянул на своего случайного собеседника: — Прошу прощения, я отменяю свой приказ. Что-то случилось с телефонной линией, я ничего не знал...

— Непорядок, месье. — Покачал головой капитан интендантской службы.

— Действуйте. Неприятель пока даёт нам время.

— Это время может подойти к концу в любой момент.

Военные обменялись кивками и наконец разминулись. Комендант Мешорио вскоре добрался до комнаты, где проходило совещание. Все уже были в сборе и ждали только его. Войдя в помещение, Бертье окаменел: за столом прямо напротив него стоял высокий чернопёрый грифон в маршальской форме. Он смотрел на вновь прибывшего с иронией и снисходительностью, но явно не был недоволен опозданием коменданта. Маршал сжимал в голой лапе чёрную трубку. Некогда глянцево-чёрное дерево постепенно покрывалось царапинами от когтей по мере своего использования.

— Фельдмаршал Моро, здравия желаю! — Собравшись с духом проговорил Бертье, прикладывая обутую в перчатку лапу к козырьку своего кепи. Маршал принял приветствие коротким кивком.

— Присаживайтесь. — Проскрипел Моро, и без того хриповатый голос грифона стал ещё более резким из-за пристрастия к табаку. Бертье обернулся и увидел, что здесь так же присутствуют генерал Эствен и несколько других старших офицеров, командиров крупных воинских частей и их начальников штабов. Начальник штаба Бертье не мог явиться по причине серьёзного ранения, полученного им во время одной из бомбёжек города.

Какое-то время в помещении держалась тишина. Приход коменданта несколько сбил всех с такта, но вскоре военные вернулись к теме начавшегося разговора. Как это полагалось, первым должен был говорить Моро.

— Итак, господа. — снова заскрипел голос офицера, чей авторитет в Аквелии мог соперничать разве что с авторитетом других маршалов и авторитетом Теодора Верани. — Наше положение несколько стабилизировалось за последние недели. Тем не менее, положение Северной группы войск, стоящей на пути неприятельского удара на Аквилу, является критическим. На восточном направлении удары вингбардийских и герцландских армий остановлены с куда большим успехом и состояние наших сил наверняка бы позволило нанести контрудар, но обстоятельства, сложившиеся здесь, в районе Мешорио, заставляют бросать готовые к контрнаступлению резервы на усиление ослабленных и истрёпанных частей. Под Мешорио противник остановился и готовится к штурму, под Рилой же он ещё наступает, и брешь в обороне армии Мюрата пока не закрыта полностью. Согласно данным авиационной и агентурной разведки — Гофкригсраат всё ещё расценивает мешорийское направление как самое выгодное, и готовится к прорыву в этом районе. Месье Эствен — вам слово. — Маршал сел в стоявшее в голове стола кресло, и с деловитым видом принялся вертеть в лапах свою трубку. Он, возможно, и не был спокоен, но видел важнейшую обязанность в том, чтобы проецировать спокойствие на своих подчинённых.

Над столом поднялась поджарая фигура грифона с серебряным оперением. Можно было бы подумать, что генерал был сед, но это это было вовсе не так.

— Итак, господа-товарищи, — ещё молодым, но уже начинавшем охрипать голосом начал военный. — Как вы уже знаете, моя армия закрывает Старую Аквелийскую дорогу и удерживает город Мешорио. В моём распоряжении находится пять пехотных корпусов и две резервных бронебригады, почти все командиры этих соединений представлены здесь. Почти по всей линии моих позиций противник остановлен и перешёл к рейдово-артиллерийским действиям. Это может значит только то, что имперцы прощупывают почву для дальнейших крупных ударов и пытаются помешать нам подготовиться к ним. Моя группировка — самая малочисленная, подразделения моих корпусов отступали с боями от самой границы, многие из них были уже несколько раз разбиты наголову и созданы заново, а многие другие и вовсе сформированы из остатков погибших подразделений. Принимая в расчёт все недостатки своей диспозиции, я намерен предложить собственное видение ситуации и собственный план действий.

Все заинтересовались и посмотрели на генерала: он какое-то время молчал, заостряя на себе внимание, но Моро оборвал это молчание:

— Продолжайте, месье. Нам не терпится узнать ваш план.

— Есть продолжать. — кивнул Эствен. — Последние несколько дней я провёл в разъездах и оценил обстановку непосредственно на позициях. В некоторых местах порядки корпусов сильно растянуты по фронту, их линии обороны тонки и легко могут быть прорваны в случае нового мощного наступления. Подошедшие резервы, корпуса Жюлье и Гида, не смогут достаточно укрепить фронт и заткнуть все бреши в обороне. Мобильных резервов так же недостаточно. Вывод: создание стабильного непрерывного фронта в наших условиях абсолютно невозможно.

— И что вы намерены предложить? — Спросил Моро, вопросительно склонив голову.

— Во время арьергардных боёв в районе Фловерино показала себя тактика укреплённых очагов сопротивления, расположенных близ узлов дорог и в иных стратегически важных точках. Я считаю, что на некоторых, наиболее уязвимых участках фронта следует сконцентрировать войска таким образом, чтобы сэкономить силы. Противник обладает средствами для борьбы с такой тактикой, однако достаточная её доработка позволяет создать мощную систему сдерживания неприятеля. По моему мнению, главным таким пунктом должен стать сам город Мешорио. Его следует превратить в крепость и оборонять до последней возможности. На этом населённом пункте завязаны все коммуникации и ключевые путевые артерии, противнику будет трудно маневрировать и тем более — наступать на Аквилу, не имея под своим контролем этого узла дорог. — генерал приостановил свою речь и обратился к коменданту: — Доложите о проведённой вами работе.

Бертье встал и окинул присутствующих набравшим уверенность взглядом: наконец-то у него была возможность показать, какую важную роль он играет и какую серьёзную работу он проделал, подготавливая город к обороне и осаде.

— За последнюю неделю мне удалось наладить логистику перемещения крупных военных и гражданских масс через город и внутри него. Моими усилиями, а так же усилиями моих помощников и подчинённых, удалось эвакуировать из города значительную часть небоеспособного населения, при этом не вызвав заторов и проблем, которые могли бы помешать войскам и снабжению. Ополчение мобилизовано по плану и даже сверх плана, итого мне удалось сформировать целых четыре усиленных боевых бригады, а так же несколько сотен полицейских, продовольственных и сапёрно-строительных команд, занявшихся укреплением города. Полиция и ополчение полностью перевооружены винтовками и пулемётами, и готовы оказать поддержку линейным частям в любой момент. Их окрестных хозяйств и поселений были экспроприированы продовольственные запасы, население сельских предместий эвакуировано в южную часть города и вскоре будет отправлено в тыл. План укрепления городских улиц выполнен, и в данный момент это укрепление проводится сверх плана. К проблемам, которые я испытываю в данный момент можно отнести обострившуюся криминальную обстановку. Полицейские подразделения вынуждены бросать более трети своих сил на борьбу с бандами, вместо того чтобы обеспечивать порядок на улицах, необходимый для организованного перемещения по ним. В ближайшее время, я планирую окончательно перекрыть баррикадами все главные улицы и сделать их непригодными для езды на автотранспорте.

— То есть, вы намерены стоять тут насмерть? — Спросил у Бертье Моро.

— Да, выходит, так. Если того потребует ситуация — погибну, но не сдам город.

— То есть, — продолжал Моро, — вас не интересуют жизни своих подчинённых, верно?

— Наше отчаянное положение требует отчаянных мер. Я думаю, что скорее всего, окажусь в полном окружении.

— Обижаете, месье! — Иронически воскликнул генерал Рошье, командир свежей резервной дивизии, вставшей к западу от города и обеспечивавшей его правый фланг. Комендант напряжённо взглянул на него, а потом и вовсе потупил голову.

— Вы действуете правильно. — заметил Моро. — Но в перекрывании всех путей к отступлению вы совершаете ошибку. Да, сдать этот город мы не имеем права, но беря в расчёт худший из возможных вариантов — мы всё же должны иметь возможность вывести из города войска, чтобы применить их в дальнейшем. Чтобы не погубить их. Я запрещаю вам возводить баррикады в тех местах, где они могли бы помешать отходу наших войск. Вам это понятно?

— Мне это понятно. Но как же ваше "Они не пройдут"? — Спросил бригадный генерал Легран, командир одного из бронетанковых соединений.

— Они не пройдут. — твёрдо ответил ему Моро. — Не вашему возрасту и не вашему званию сомневаться в моих словах. Моргенклау не войдёт в Аквилу, и Мешорио мы скорее всего удержим. Но идеи нашего коменданта слишком радикальны, а моё решение — окончательно. Господа, перед вами, передо мной, и перед нашими солдатами стоит задача — грудью заслонить столицу, спасти Республику и Революцию. Силы наши невелики, и компенсировать их мы можем только храбростью и умением. У нас есть шанс на победу, и он серьёзный, но нам следует отметать как малодушные, так и фанатичные решения, продиктованные эмоциями, равно ведущие к поражению. На нас надеется нация, на нас надеется страна, мы — часть нации и её защитники. Мы не должны её подвести.

Внезапная речь Моро на какое-то время заставило всех присутствовавших задуматься. Военный совет продолжился, сместившись к обсуждению более узких тем и частных случаев. Никто из грифонов не паниковал и не нервничал — у них появилось время, чтобы думать и силы, чтобы действовать. Тем не менее, большая часть генералов едва-ли могла догадаться до того, что им уготовил противник.

Битва за Аквелию: Глава IV: Прорыв под Сен-Арбрэ.

Кулак стальной зажал древко,
И все вокруг трепещет,
В ветрах лихих свистит крыло,
Мечи на солнце блещут.

Эй-я! Эй-я! Мечи на солнце блещут.

На стяге красно-золотом,
Вновь чёрный крест завьётся,
Он позовёт нас за собой,
И каждый отзовётся.

Эй-я! Эй-я! И каждый отзовётся.

Арктур, Борей, Матушка-Эйр,
Взывает к вам тревога,
Ведь враг наш честен и силён,
И крепка наша ссора.

Эй-я! Эй-я! И крепка наша ссора.

Младая спесь, отцов почёт
Нас призывает к бою,
О храбрых флаг, лети вперёд!
Мы мчимся за тобою!

Эй-я! Эй-я! Мы мчимся за тобою!

Песня грифонских рыцарей.

Стаи воронья с громким карканьем срывались с ветвей деревьев. Из-за гряды невысоких холмов медленно выкатывалось багровое августовское солнце. Восход разгорался где-то в стороне от них, и при всём страстном жении они не могли встретить его так, как подобает. В утренних сумерках слышался топот ног и тихий лязг железа, они шли в тени высоких деревьев с остроконечной кроной, напоминавшей копейное острие. Среди идузщих царило привычное для имперцев молчание. Вот они миновали насаждения и вышли к полю, ныне перекопанному сетью капониров и траншей. В этом искусственном лабиринте носились его обитатели: штабные, тыловики и артиллеристы. Это были тылы одного из полков 18-й Йельской дивизии, и они пребывали в непривычном для тылов состоянии бурной деятельности, которое наступало либо когда часть дралась, либо когда она снималась с позиций и меняла дислокацию. Часовые на дороге первыми заметили их, и реакцией их было оцепенение и волнительный трепет. "Рыцари идут! Рыцари идут!" — Понеслось среди грифонов, и вот уже десятки и сотни глаз уставились на спокойно идущую по дороге колонну, которая, казалось, совершенно никак не отреагировала на такие приветствия, дошедшие было чуть ли не до оваций.

Впереди рыцарской походной колонны шагал высокий грифон, облачённый в воронёные трёхчетвертные латы. Голову воина венчал такой же воронёный шлем с козырьком и гребнем, знаменитый герцландский "Штурмхауб", отличавшийся относительной дешевизной, качеством и красивым внешним видом. За спиной рыцарского вожака шли его воины: их снаряжение было на вид схожим, но при этом сильно отличалось друг от друга. У кого-то были шлемы с забралами, у кого-то без них. Кто-то щеголял в почти полных латах, а кто-то едва мог прикрыться уставным штальхельмом да старенькой кирасой, где воронение заменила обычная чёрная краска. Но йельские солдаты с трудом могли различить эту разницу. Они видели славное воинство, оживший миф, героев детских сказок и романов о любви. Мало кто из этих молодых призывников имел представление о том, кем на самом деле являлись эти воины.

Имперская рота продолжала идти по просёлку, не обращая внимания на глазеющих. Вскоре все пришли в чувства, и притихшая было тыловая возня вновь разгорелась с прежней силой. Вот и окопы, вот и залегшие в ожиданье цепи, скрытые в тенях деревьев и траншей — простая герцландская пехота, одетая в худые шинельки, с ношеными обмотками на ногах. Рядами чёрных линий виднелись находившиеся на готове винтовки. Слышались обрывки офицерских речей и молитв фельдкуратов. "Славная заря, на такой грех не помолиться.", подумалось капитану имперской роты, от чего ему даже взгрустнулось. У них сейчас нет времени на это. Они имеют чёткий приказ, они сходу развернутся и пойдут в атаку. В утренней тишине чувствовалось ощущение покоя, но оно было ложным — бой был уже на носу. От смерти и славы их отделяли считанные часы, не более. Вот к нему быстро подбегает какой-то офицер, на поверку оказавшийся командиром полка.

— Вы прибыли вовремя! — заявляет он, лихо улыбаясь и тщетно скрывая свою тревогу. — Через пятнадцать минут начнётся артподготовка. Мой полк ударит сразу за вами, прогоним их как зайцев!

"Аквелийцы не зайцы, а ты — не волк." — Подумал про себя капитан, внешне оставшись невозмутимым.

— Пятнадцать минут это немного, подготовьте своих бойцов к атаке. У вас есть приказ? Вы знаете, куда наступать?

— Так точно, герр капитан! Рад, что вы прибыли вовремя! Позвольте, как вас?..

— Альбрехт фон Гельткройц. Борей милостив. Скоро из тыла подойдёт ещё две роты, так что вам лучше не торопиться. — Бросил ему напоследок воин, и его отряд продолжил движение. Его подразделение пусть и называлось "ротой", но численностью было намного больше: одних рыцарей было шестьсот, а если прибавить к ним всех обеспечивавших их тыловиков — получалось число, более походившая на штат полка, чем на штат роты.

Рыцари прошли одну позицию, а потом другую. Гельткройц осматривался по сторонам, взгляд его был непроницаем как туман. Сейчас он был спокоен, но то, что должно начаться совсем скоро, требовало от него другого поведения. Рядом с ним шагал прапорщик фон Цейте — такой же высокий и статный воин, облачённый в трёхчетвертной доспех. В держатель на его груди было продето древко знамени Имперской роты. Ветра утром почти не было, поэтому древнее полотнище почти не колыхаясь, казавшись всего лишь одним из копий, что торчали над колонной редким и коротким частоколом. Герцландские риттеры были вооружены до зубов — весь вчерашний день был потрачен на чистку, подгонку и подготовку, и теперь они готовы были выступить. Короткий период затишья пошёл Кайзерхееру на пользу: поредевшие полки наконец нагнали пополнения, из Феатисии и Ротвассера на фронт перебросили несколько свежих корпусов, сформированных по новым планам и дополнительно усиленных артиллерией. Всё это должно было ударить во второй раз, этот удар должен был прикончить побитую, но выстоявшую Аквелийскую Республику.

Рыцари достигли переднего края йельского полка. В этот момент как раз начала работать артиллерия: новенькие гаубицы заухали где-то позади, а в воздухе раздался свист и вой снарядов. Тишина августовского утра была разорвана в клочья.

— Поэскадронно, в четыре шеренги, стройсь! — Скомандовал фон Гельткройц, едва заслышав начало артиллерийского обстрела. Колонна рыцарей тут же начала разворачиваться в широкую линию, это заняло считанные минуты. Альбрехт бросил взгляд на восходящее солнце чтобы примерно представить себе время: "Согласно их плану, мы должны быстро управиться." — Решил он про себя, а потом взлетел над землёй, чтобы осмотреть своих подчинённых. Четыре шеренги закованных в латы воинов стояло перед ним, ожидая заветной команды. Он видел глаза своих кавалеров: они пылали, требовали дела. Уже почти месяц рота почти не дралась, уже почти месяц они никого не рубили и не кололи. Пришла пора исправить это. Перед ними был слабый пункт противника, они должны были быстро расправиться с ним и вырваться на оперативный простор.

— Пистолеты к бою! — Хриплым, скрипящим голосом скомандовал Альбрехт. Послышался звук сотен расстёгиваемых кобур. Рота имела на вооружении пистолеты и револьверы герцландских, аквелийских, вингбардийских и эквестрийских систем, кто-то принёс из фамильных крепостей старые колесцовые пистоли. У Гельткройца был такой, его чёрное яблоко торчало из-под крепко стянутого жёлтого кушака. Помимо пистоля капитан был вооружён тяжёлым шестопёром — оружием, которое должно было отличать его от простых бойцов.

Из тыла действительно показались другие чёрные колонны: отстающие роты бегом нагоняли его. Он был назначен и их командиром, так как являлся самым старшим и опытным рыцарем среди них. Вот и они тоже построились в широкую линию, давая атакующему порядку опору и глубину. Радостно было смотреть на этих воинов: никто не остался дома, все сыновья рыцарских семей явились на войну. До момента их атаки оставались мгновения. Гельткройц окинул их всех взглядом:

— Сыновья! Братья! Дети гряйфкёнигских полей! Мы явились сюда по зову сюзерена! Наши мечи — мечи Арктуровы! Наши пики — суд Бореев! Бейтесь без страха и слабости, поражайте стоящих против вас и плените бегущих от вас, и да пребудет с нами счастье! Виват Император! Виват Империя! Смерть аквелийским безбожникам!

— Виват! — Грянул строй, и двинулся вперёд.

Сначала они шли шагом, сохраняя свои шеренги, потом постепенно начали переходить на бег, и только после этого — расправили крылья и оторвались от земли. Шеренги сломились, ровное и плотное построение быстро приобрело вид лавы, быстро несущейся над землёй. Впереди гремела канонада, сзади уже поднимались в атаку цепи йельского полка. Кровь стучала в висках, прохладный утренний ветер бил прямо в лицо, шумел, обтекая крылья. Фон Гельткройц нёсся впереди всех: он возглавлял атаку, с ним было знамя, наконец распрямившееся в чёрно-золотой квадрат, посреди которого на червлёном сердце красовался серебряный меч. Это была хоругвь знаменитой Хельхеймской роты, пользовавшейся репутацией самых яростных и отчаянных герцландских рыцарей. Сам Кайзер не раз вставал под это знамя, он бился крылом к крылу с предками Альбрехта, славными и храбрыми воинами, продолжателем которых он являлся и честь которых он обязан был сохранить.

Впереди показались вражеские окопы, в воздухе засвистели пулемётные очереди. "Кирие Элейсон!" — громом разнёсся боевой клич, триста лет гремевший от западного моря до восточной границы. Пули со свистом и скрежетом отскакивали от рёбер герцландских лат, не причиняя никакого вреда. Впереди атакующих неслись тяжелобронированные воины, те рыцари, что были победнее, остались в задних шеренгах. Гелькройц выдернул из-за кушака свой пистолет, длинный ствол которого больше походил на ствол укороченного ружья. Оружие было инкрустировано позолоченным орнаментом с изображениями диких животных. Капитан быстро навёл его на окопы, показавшиеся из-за невысокого холма. Там уже в панике метался небольшой гарнизон, оставленный аквелийцами здесь в надежде на то, что их враг ударит где-то в другом месте. На старинном пистолете не было ни целика, ни мушки, поэтому Альбрехт просто пальнул наугад. Его примеру последовали и остальные, рыцари начали стрелять в ответ, их огонь был неточным, но этого от них и не требовалось, ведь расстояние до противника молниеносно сокращалось.

"Ломи!!!" — Рявкнул фон Гельткройц, затыкая обратно разряженный пистоль и хватаясь за булаву. Сквозь шум крыльев и лязг брони донёсся звук клинков, покидавших ножны: палаши, тяжёлые боевые шпаги, чеканы и мощные люшианские сабли взлетели к небу, зажатые в стальных и кожаных перчатках своих хозяев. "Кирие Элейсон!" — снова грянул боевой клич, быстро смешавшись и превратившись в обычный крик сотен голосов. Враг не сумел остановить их, рыцари вломились на аквелийские позиции и началась отчаянная рубка. Вражеские солдаты выскакивали из окопов только для того чтобы получить палашный удар по шее или копейный укол в лицо. Всё произошло слишком быстро, аквелийские командиры потеряли контроль над ситуацией, их солдаты дрались отчаянно, но сопротивление было бесполезно. Всё, что они могли сделать — это сбиться в кучу, ощетинившись штыками. Такие храбрецы бились до последнего, но их смелости уже было недостаточно, чтобы обратить ситуацию вспять.

Гельткройц взмахнул перначом и ударил им первого подвернувшегося бойца: тот упал навзничь с проломленной головой, не успев ни оказать сопротивление, ни даже закричать. Другой аквелиец встал у него на пути, выставив вперёд штык, но капитан облетел его сбоку и так же повалил на землю. "Эскадрон фон Таубхофа — за мной! Цейте, знамя!" — Прокричал он, и не глядя назад, ринулся в гущу схватки, поражая всех кто вставал у него на пути. Аквелийцы укрепились в небольшой деревушке, носившей название Сент-Арбрэ. Короткая артподготовка йельцев частично разрушила и подажгла её, но это не помешало основательно зарывшимся здесь аквелийцам. Населённый пункт был перекопан траншеями, землянками и ходами сообщения, но все эти укрепления никак не помогли солдатам, не успевшим отойти от массированного артналёта и тут же попавшими под рыцарский удар. Чёрные латы забрызгивала кровь, битва превращалась в резню. Офицеров старались брать в плен, солдат безжалостно убивали на месте.

Прорвавшись сквозь линии окопов, рыцари ворвались в деревню. Фон Гельткройц был впереди всех, за ним спешила часть бойцов эскадрона — сам сотник фон Таубхоф и ещё три десятка рыцарей, услышавших команду капитана среди шума боя. Среди домов метались аквелийские тыловики и штабисты, редкие спасшиеся из боя солдаты. Альбрехт увидел группу военных, кучковавшихся у одного из полуразрушенных домов. Завидев рыцарей, аквелийцы не сдвинулись с места, но остались стоять. Почему-то, они не видели в них опасности.

— Господа, — на чистом аквелийском языке обратился к ним Альбрехт, подлетев ближе и приказав своим спутникам придержать оружие. — деревня захвачена, вы разбиты. Где ваш штаб и выш командир?

— Наш штаб и наш командир отступили в лес и вы их навряд-ли доищетесь. — прямо и не выдерживая никаких любезностей доложил грифону аквелиец с петлицами майора и повязкой с красным крестом на лапе. — В подвале этого дома — несколько десятков раненых и умирающих, большая часть из них — мирные жители. Я — военврач, командир медсанбата 151-го аквелийского полка, у нас нет иного выбора как капитулировать на вашу милость, но мы не намерены раскрывать местоположения нашего начальства, так как сами не знаем, где оно находится.

— Гм! — Смелость медика несколько ошарашила капитана. Он услышал, как кто-то за его спиной хватается за рукоять пистолета, и тут же осадил его. — Вам бы следовало обращаться ко мне и моим грифонам почтительнее, но ваша прямота мне приятна. Скоро в эту деревню войдёт пехота — она о вас и позаботится. Ладно, делайте свою работу. Я с калеками не воюю.

Врач козырнул имперцу, и вместе со своими подчинёнными пошёл обратно в подвал. Гельткройц обернулся к рыцарям:

— Если они нам соврали — значит полковника и его штаб найдёт пехота. — Объяснил он фон Таубофу и остальным. — Им никуда не деться в любом случае.

— Что-ж, ладно. — кивнул Таубхоф, который не очень-то и переживал по этому поводу. — Деревня взята, значит с первым пунктом программы мы справились.

Раздался выстрел, пуля просвистела рядом с ухом Альбрехта и ударилась об стену одного из домов. Капитан быстро обернулся и увидел фигуру аквелийца в одном из окон. Рыцарь тут же выхватил свой пистоль, но тот уже был разряжен.

— Дайте, скорей! — Крикнул он Таубхофу, тот тут же вытащил из кобуры миниатюрный сикамеонский пистолет системы Руби. Гельткройц схватил непривычно маленькую рукоятку, навёл прицел и сделал три выстрела в неуспевшего скрыться врага. Имперец попал, но солдат тем не менее как ни в чём не бывало скрылся в оконном проёме, а через мгновение выскочил через заднюю дверь дома и побежал по деревнеской улице, раскрывая крылья. Альбрехт сделал ещё два выстрела, но не попал, на третье нажатие крючка пистолет ответил щелчком пустого магазина.

— И как вы таким вообще пользуетесь? — С пренебрежением произнёс капитан, отдавая оружие рукоятью вперёд.

— Сноровка, господин капитан. — С некоторым стеснением ответил Таубхоф.

— Какая тут может быть сноровка, если он даже шинель нормально не пробивает? Что за мода такая пошла на эти дурацкие цельные патроны? Такой либо не прострелит, либо прострелит насквозь, а толку с этого так же немного.

— Милосердное оружие-с. — Иронически заметил кто-то из кавалеров.

— Милосердием война не выигрывается. — заметил другой. — Слышал я, что господа в Хельквилле на этих патронах надрезы делают, чтобы помощнее били. От таких патронов, говорят, головы и ноги отрывает.

— Ну головы и ноги это уже свинство. — брезгливо отозвался на это фон Гельткройц — Эти пограничники совсем дуру дали.

— В газетах пишут, что они теперь наши союзники.

— А шли к Маару эти газеты!

Бой подошёл к концу так же быстро, как и начался. Большую часть гарнизона Сен-Арбрэ перебили, остальные сдались в плен и были помилованы. Рыцари построили "ходячих" пленных в колонны и отправили в тыл, тяжелораненых же собрали около госпиталя, не приставляя при этом какой-либо охраны к ним: зачем охранять тех, кто даже встать не может? Молчание и холод пропали, теперь грифоны откровенно храбрились и радовались своей победе. В атаке никто не погиб, только несколько рыцарей из "бедняков" получили пулевые и штыковые ранения, да и те, казалось, были бодры и веселы: "Если-б не эта дырка, я бы с вами дальше пошёл!" — Заявил Гельткройцу один из них, мгновение спустя скривившись от боли, которую ему причиняла проколотая штыком нога, которую он перебинтовал себе сам. В короткий, длившийся меньше часа момент передышки, имперцы перезаряжали пистолеты, стирали кровь с клинков. Кто-то искал свои копья, брошенные в неприятеля во время атаки. Рыцари уже не били ими слёту, а метали их с верхнего хвата. Пики были уже не те, да и рыцари тоже.

— Поэскадронно, стройсь! — снова скомандовал капитан, когда три имперских роты уже перегруппировались, подготовились и немного остыли после первой удачи. Линия обороны была прорвана, но нужно было развивать успех. Рыцари снова образовали предыдущее построение в три шеренги. — Фон Ротхаймер и фон Лангенау — на правый фланг первой линии, фон Зюфтен и фон Грюнмайстер — на левый. Левофланговые и правофланговые скадроны третьей линии — занять их место! Фон Вольгаст и фон Дюрфт пойдут в передовом отряде. Исполнять!

Построение поменяло свою конфигурацию. Эскадроны из второй роты заняли фланги первой, а их место заняло четыре эскадрона из третьей, тогда как два других стали передовым отрядом. и должны были идти впереди, находясь в отрыве от основных сил. Командовать этими бойцами фон Гельткройц поставил капитана Вольгаста — командира Кронплацской роты, равного по чину, но несколько уступавшего ему по опыту и авторитету. Прапорщик его роты не остался с ним, а временно примкнул к Кронской роте, во второй линии стоявшей за Хельхеймской ротой фон Гельткройца. Закончив эти перестроения, рыцари двинулись вперёд, вскоре снова перейдя на лёт, и набирая высоту, поднявшись над верхушками деревьев начинавшегося над Сен-Арбрэ леса. Дорога, по которой они до этого шли, превратилась в направление, зрительный ориентир, чёрной полосой мощёного булыжника уходивший вперёд, на юг. Рыцарям предстояла серьёзная задача: за сутки преодолеть около пятидесяти километров и выйти на соединение с частями, прорывавшимися к востоку от них. На сотни километров вокруг слышался грохот канонады: наступление на Аквилу началось, и на их участке всё пока что было хорошо.

Небо дышало уже не летом, но приближавшейся осенью. Рыцари были опытными летунами, а так же были слишком тяжелы чтобы порыв ветра мог сбить их с курса. Почти всё, что грифоны несли с собой, было подвязано на ремешках или цепочках, которые в свою очередь продевались в специальные кольца на доспехах. Кто-то из рыцарей нёс с собой дополнительные магазины для пистолетов, но большая часть обходилась одной обоймой, пополняя боезапас за счёт противника, либо уже в тылу, после боя. Их построение всё ещё походило на шеренги, но не могло быть плотным из-за размаха грифонских крыльев. Сотникам и капитанам приходилось вертеть головами практически по-совиному, чтобы держать в поле зрения всех своих бойцов. Остров леса, который они преодолевали таким образом, закончился довольно быстро и роты снова "спешились", в воздухе остались только разведчики Вольгаста, и то им пришлось снизиться до двух-трёх метров над землёй. Дальше по дороге вражеское присутствие почти не замечалось, только спустя какое-то время рыцарям попался заслон с ополченцами, стоявший перекрёстке с небольшой грунтовкой. Неказистые солдатики засели в вырытых окопах и небольшом кирпичном доме.

Они ещё издалека увидели рыцарей, куда-то послали вестового, прекрасно понимая, что им тут не удержаться. По эскадронам фон Вольгаста ударили из пулемётов, а когда чёрные рыцарские доспехи были уже совсем близко, то аквелийцы вместо того, чтобы броситься назад — скрылись в своих траншеях. Лава не успела остановиться и проскочила над ними, тогда ополченцы выскочили из траншей и начали стрелять рыцарям в спины. Несколько слабо одоспешенных кавалеров из задних шеренг погибло, опытного и храброго Вольгаста надурила кучка каких-то оборванцев, даже не являвшихся полноценными солдатами. Когда рыцари пришли в себя — расправа была страшной. Ополченцы было попытались ощетиниться штыками, но штык — не пятиметровая пика, и защищаться с ним против такого врага было трудно. Кронплацские воины рубили аквелийцев в капусту, топтали их ногами и плевали на них. Не пощадили даже командовавшего ими офицера-дворянина, более того — его повесили на ближайшем дереве как предателя. Когда до места кровавой схватки дошли основные силы фон Гельткройца — они не были удивлены или обескуражены.

— Сколько рыцарей погибло? — Спокойно спросил Альбрехт у Вольгаста.

— Семерых. — Прорычал он.

— Многовато, ох многовато... — Посетовал капитан, глядя в землю.

— Мы только что побили вражеский полк и не потеряли ни одного. А на какой-то вшивой заставе!.. — Продолжал рычать фон Волгаст. Он был очень расстроен, но всю свою ярость уже выместил.

— Это война, Ансельм. — взглянув ему в глаза проговорил фон Гельткройц. — На войне всегда следует готовиться к худшему. — рыцарь бросил беглый взгляд на истерзанные трупы ополченцев. — И вот будут же потом про нас писать, что мы негодяи и мясники...

— И пусть пишут. Скоро прихлопнем все их газетки, а их самих повесим. Вон как того. — Капитан Кронсплатсцев кивнул на болтавшегося на суку офицера. Альбрехт тоже посмотрел на мертвеца, и едва заметно покачал головой.

— Они послали за помощью? — Спросил фон Гельткройц у своего подчинённого.

— Послали. — Ответил Вольгаст.

— Значит рвать нам надо отсюда как можно скорее. Строй свои эскадроны в третьей линии, дальше мы двинемся все вместе.

— Хотите застать их врасплох?

— Именно этого я и хочу, дорогой Ансельм. — При этой мысли Альбрехт невольно улыбнулся. Если на помощь разбитой заставе выдвинулись войска из того пункта, который они должны были занять, то его рыцари могли рассчитывать и на быстрый успех, и на трофеи, и на пленных, если конечно всё это выгорит. Скорее всего, аквелийцы дураками не являются и много сил на подмогу не пошлют, но с другой стороны, разминка никогда не была чем-то лишним.

Эскадроны перестроились согласно новым указаниям, а потом двинулись вперёд, снова набрав высоту и взлетев. После блокпоста снова начался крупный участок леса, который тоже не скрывал в себе больших сил противника. "Это место действительно довольно слабое." — думал про себя Гельткройц, без всякой карты ознакамливаясь с простиравшимся под ним пейзажем. — "Только тот пункт в Сен-Арбрэ, а за ним — пустота. Видимо, надеялись на мобильные резервы, какие-нибудь танки или броневики, только те похоже увязли где-то в другом месте, и тут в дело вступили мы. Однако, аквелиец не дурак, он должен опомниться, должен что-то предпринять, а мы должны действовать быстрее, чем он это сделает. Эти йельские солдатики не внушают доверия, молю Богов чтобы они сейчас шли прямо за нами, в обратном случае — всем крышка."

— Противник впереди! — Крикнул кто-то из рыцарей, которые летели впереди основной ватаги. Капитан тут же косил взгляд на дорогу: действительно, по ней быстро шла колонна грузовиков, впереди которой двигалось звено бронеавтомобилей. Имперцы отлетели от заставы всего десять километров и потратили на это меньше получаса. Встреча оказалась неожиданной, но желанной. Альбрехт хищно взглянул неприятельский отряд, уже успевший заметить их и пытавшийся как-то развернуться на достаточно узкой лесной дороге. Фон Гельткройц во второй раз за сегодняшний день достал из-за кушака пернач и надрывая голос скомандовал:

— Патро-онов не тратить!! Пи-ики к бо-ою, палаши-и — наголо-о!!!

За его спиной снова послышался звук доставаемых клинков, но порывы ветра и шум собственных крыльев заглушали его. Альбрехт обернулся на зад и увидел, что его бойцы уже обнажили оружие. К этому моменту в них уже летели первые пули, противник выскакивал из грузовиков и рассыпался среди деревьев, заговорили пулемёты бронемашин.

— Вперё-од, за мно-ой! — Крикнул вождь, складывая крылья и ныряя вниз. В этот момент о его нагрудник всмятку разбилась пуля. Что-то горячее черкануло грифона по щеке, но он не обратил на это никакого внимания, вторая пуля ударила его в бок и так же с визгом отскочила, не оставив даже вмятины на воронёной броне. Рыцари носили совсем непростые латы, не даром их считали "заговорёнными". Ветер свистел в перьях и ушах, воины падали вниз не чувствуя ни намёка на головокружение. Миг — и они уже у самой земли. В этот раз противник сдался ещё быстрее, аквелийцев захватили врасплох, им не помогли ни броневики, ни буксируемые пушки — скученную у дороги пехоту рубили и кололи, теснили от дороги в лес.

Гельткройц поразил одного из солдат сразу, размозжив всмятку его голову всей тяжестью булавы и собственных доспехов. Кто-то попытался уколоть его, но широкое клинковое лезвие просто уткнулось в доспех, не пробив его. В суматохе начавшейся свалки кавалер не стал отвечать на этот удар, а принялся за своё типичное в такой ситуации дело: поиск вражеского командира. Бой явно был на их стороне, им противостояло всего две-три сотни бойцов, и всё должно было кончиться очень быстро.

"Ломи!!! Руби!!! Не давай пощады!!!" — гремел среди сражающихся голос капитана Вольгаста: прошедшая было ярость вдруг снова выступила наружу. Гельткройц в свою очередь уже сокращал расстояние до аккуратной машины с закрытым верхом, явно служившей командиру этого подразделения. Вот ему навстречу выскочил высокий худощавый офицер в серо-бордовом френче. Он выхватил пистолет и навёл на него, но тут же опустил, понимая что стрелять нет никакого смысла.

— Сдавайтесь! — Крикнул ему Альбрехт, выставляя перед собой обагрённый кровью пернач и подходя к нему всё ближе. Грифон плотно сжал клюв и едва заметно дрожал от страха и напряжения. Это был какой-то молоденький капитан, явно не имевший какого-то серьёзного боевого опыта. Выбора ему не оставляли, смерть принимать он не собирался, поэтому он как-то дёргано кивнул, перехватил пистолет за дуло и протянул капитану, всё ещё не решаясь сказать что-либо.

— Где ваша шпага? — Поинтересовался у него фон Гельткройц. Его интонация звучала спокойно, даже несколько дружелюбно. Он подошёл вплотную к сдавшемуся военному и посмотрел ему в глаза, в которых были страх и непонимание.

— Я не дворянин, мне шпага не положена. — Сбиваясь и запинаясь ответил капитан.

— Что-ж, это печально. Но вы мой пленный, так что обойдусь я с вами по достоинству. — Произнёс Альбрехт. В этот момент до них донёсся истошный крик и визгливая аквелийская ругань, сопровождамая глухими и чавкающими ударами клевца. Захваченного офицера передёрнуло от этих звуков, страх и нерешительность вмиг сменились бессильной злобой:

— Ах значит так?! Офицеров вы в плен берёте, а солдат!.. — Прошипел он, задрожав ещё сильнее.

— Этот солдат не сдался в плен.

— Аквелийцы не сдаются в плен! — Сорвавшимся голосом прокричал командир, замахиваясь на Гельткройца пустой лапой. Герцландец перехватил её древком пернача, а левой рукой дал аквелийцу пощёчину, попав аккурат в висок и ухо. Удар был такой силы, что пленник повалился наземь, перья на левой стороне его лица начали пропитываться кровью. Он был жив и даже в сознании, но резкий ответ рыцарского капитана быстро охладил его пыл. К этому времени всё вокруг затихло: остатки аквелийского отряда скрылись в лесу, бронемашины и их экипаж были взяты в плен раньше, чем успели уйти или причинить какой-то серьёзный вред. Им приказали отогнать свои машины в кювет, а потом вылезти из них и примкнуть к остальным военнопленным, которых на всю колонну набралось около сотни.

— Богатые трофеи, господин капитан! — Обратился к фон Гельткройцу подошедший капитан Паннхоф — командир Кронской роты. За его жёлтым кушаком торчало окровавленная бойка клевца, сам рыцарь выглядел лихо и растрёпано, можно было догадаться, что он только что побывал в бою.

— Да уж, неплохие. — кивнул ему Альбрехт, и осмотрев своего коллегу с ног до головы, вдруг спросил: — Это вас я слышал?

— Что вы имеете ввиду? — Паннхоф несколько смутился.

— Вы забивали кого-то солдата клевцом, а тот кричал так что даже у меня было слышно.

— А-а, этот. — в глазах кронского капитана блеснул странный и зловещий огонёк. — Действительно, громко кричал. Зато не сдался.

— А мой вот сдался всё-таки. — Гельткройц кивнул головой на того самого аквелийского офицера, которого уже успели поднять с земли, перебинтовать и привести в чувство. — Сам сначала мне пистолет отдал, а потом как замахнётся...

— Да уж, забавный случай. Надо бы допросить его и вызнать, сколько в том городке солдат.

— Допрошу когда его перевяжут, а то прямо сейчас — не очень вежливо, знаете ли.

— Ох уж ваша вежливость. — Усмехнулся Паннхоф и ушёл строить своих бойцов. Фон Гельткройц в свою очередь остался ждать, пока его невольный собеседник окажется хоть в каком-то приемлемом состоянии, чтобы говорить. Аквелийцу перевязали кровоточащую голову и а потом почти насильно влили в него четверть фляжки крепкой настойки, которая должна была развязать ему язык. Когда всё это было проделано, Альбрехт сел рядом с ним на обочину, и как ни в чём не бывало, спокойным и всё тем же дружелюбным голосом начал свой допрос:

— Из какого вы подразделения, милейший?

— Из 188-го... полка. Да, кажется оттуда. — С трудом связывая слова проговорил грифон.

— Не припомню такого подразделения, значит оно сформировано было недавно, верно?

— Да... Как часть мотострелковой дивизии... А зачем спрашиваете?

— Зачем? — усмехнулся капитан. — Я испытываю в этом жизненную необходимость. Расскажите теперь, сколько сил находится в поселении Мушен, дальше по дороге?

— Зачем вам... — Пленный поднял глаза на говорившего с ним и сразу всё понял. Он было попытался вскочить, но фон Гельткройц успокаивающе похлопал его по плечу, и тот безвольно обмяк под тяжестью рыцарской перчатки.

— Говорите, говорите отчётливо. Я слушаю.

— Ладно. — кивнул аквелиец. — Гарнизон Мушен состоит из двух линейных полков и бригады ополчения, у нас танки, артиллерия — всё как положено. Городок укреплён, окрестности укреплены, всё укреплено, не пройдёте...

— Пройдём, милейший. Не сомневайтесь. Вот вам карта, покажите примерно, где сосредоточены ваши силы? — Альбрехт вынул из висевшей на ремне сумки планшетку с загнанной под целлюлозу картой. Аквелиец посмотрел на неё, потом на герцландца. Что-то мучительно больно впилось в душу и его заставило оцепенеть. Наконец, он слабо тряхнул головой, тихо выругался и поочерёдно ткнул в несколько мест, лежавших неподалёку от Мушена.

— Здесь...

— Ясно. — Удовлетворённо кивнул капитан, мысленно рисуя в голове пути обхода этих укреплённых точек, которыми противник намеревался не пустить их дальше по дороге. Сам Мушен выглядел на карте как крупная деревня, уже почти превратившаяся в маленький городок. Он стоял на перекрёстке сразу нескольких больших дорог и поэтому представлял собой значение. "Полнокровный пехотный полк при танках и артиллерии. Они готовы драться за этот пункт. Без пехоты нам тут не управиться, но нужно сделать всё, что в наших силах. Нужно собрать военный совет и вынести решение."

Допрос аквелийца продлился ещё какое-то время: Гельткройц расспрашивал его подробнее про аквелийскую оборону, но сам не очень верил его словам. "Нужно свериться с его картами. Нужно было сделать это сразу же." — Подумал он про себя. Планшетку с картами нашли в машине аквелийца, и на этой карте всё совпадало с тем, что говорил пленник. Так или иначе, после боя нужна была короткая передышка и имперцы собрали краткий совет. Капитаны фон Гельткройц, фон Вольгаст и фон Панхофф собрались у спущенного в кювет броневика.

— Неприятельский командир предоставил нам интересную информацию, и его карты её подтверждают. Дальше по дороге находятся сильные заслоны противника и нам придётся пробиваться с боем. — Начал совещание старший из капитанов.

— Пробиваться с боем? У них что, есть зенитки? — С недоверием спросил Вольгаст.

— Видимо — есть. В любом случае, сейчас идти воздухом слишком опасно. Скоро мы окажемся в виду Мушена, а там точно есть зенитные орудия.

— Идти по земле сейчас тоже достаточно рискованно, да и есть ли смысл атаковать вражеские передовые заслоны? Сколько по словам того мерзавца в городе солдат? — Подал голос Панхофф.

— Два полка и ополченческая бригада. Я думаю, около пяти тысяч, скорее всего побольше будет.

— Нам нечего делать против пяти тысяч, нужна артиллерия и поддержка пехоты. — согласился с Панхоффом Вольгаст. — Предлагаю немедленно установить связь с йельским полком. и дождаться его подхода.

— Я опасаюсь беспечного ожидания, господа. Таким образом мы отдадим инициативу. — рассуждал Альбрехт, понимая ошибочность собственных идей по поводу быстрого налёта, но ещё не имея нового плана действий. — Хорошо было бы как-нибудь занять неприятеля до подхода основных сил. Пока они сами дойдут, пока они дотащат пушки... Сколько времени пройдёт? Немало. А время сейчас очень важно. Аквелиец говорил о двух полках, это уже почти в два раза больше, чем предполагалось по плану наступления. Что будет если они кинут в это место ещё больше солдат?

— Они заткнут брешь которую мы проделали. — Сообразил фон Панхофф.

— И мы не в праве этого допустить. — кивнул ему фон Гельткройц. — Рана, нанесённая неприятелю должна кровоточить, иначе она затянется.

— Справедливое замечание, герр капитан, но что мы можем предпринять?

— Для начала, я бы установил связь с тылами и соседями. По шоссе Фловерино-Мушен наступает ударная группа фон Айхенбаха, его силы намного мобильнее и весомее того, что имеем мы. Нужно узнать, что с ними и наладить хоть какое-то взаимодействие. — перед военными снова оказалась планшетка с картой. За неимением карандаша или указки, Гельткройц водил по ней остро отточенным когтем. — До этой дороги сейчас не так далеко — всего 12 километров лесных угодий, предположительно занятых тылами противника. Они подходят к Мушену с северо-востока, тогда как мы подходим с севера. Я думаю, десяток рыцарей сумел бы справиться с этой задачей.

— Эх, маловато копий вы предлагаете послать... — Посетовал было Вольгаст, но тут резко осёкся, поднял глаза к небу и прислушался, молчаливым жестом призвав к этому остальных. Снова где-то ожила канонада, звук сильно искажался лесом, поэтому казалось, что он идёт и спереди, и сзади, и справа и слева.

— Кто-то палит, причём достаточно близко. — Заметил фон Паннхоф.

— Странно, очень странно. — покивал фон Гельткройц, а потом, как ничуть не бывало продолжать свою мысль: — Доберёмся до соседних наступающих, установим связь с полком в тылу...

— Это не они часом стреляют? — Снова с тревогой перебил старшего командир Кронской роты.

— Вот это и нужно проверить, для начала. Герр Паннхоф, вышлите в тыл два эскадрона и ещё десяток отправьте через лес к Айхенбаху. — Уже не спокойно, но напряжённо произнёс Альбрехт. Он видел, что Паннхоф не очень доволен тем, что от его роты отщипывают деташементы, но не стал спорить с авторитетом. Тем более, это решение виделось ему вполне здравым.

— Слушаюсь. Разрешите распорядиться?

— Распоряжайтесь. — Кивнул Гельткройц, Паннхоф ушёл в сторону от них, послышался его громкий голос. К тому времени рыцари уже закончили трофейничать. Эскадроны построились в колонны чтобы побыстрее взлететь и двинуться дальше. Дорога в этом случае выступала как своеобразная взлётная полоса, но приказ всё задерживался, ведь их командиры ещё не приняли всех решений.

— Значит, нужно атаковать там, где нас не ожидают. — Продолжал беседу со старшим капитан Вольгаст.

— Скорее всего, нас ожидают везде. Но есть места, которые слабее прочих. Вот там нам и нужно атаковать. Прорвёмся через первую линию оцепления, двинемся дальше и выйдем уже непосредственно к городу. Чтобы выяснить, где неприятель действительно ослаблен, нужно провести разведку боем против всех этих пунктов, что указаны на карте. Карты, как известно, устаревают чуть ли за часы... И да, конечно в серьёзный бой можно будет ввязаться только до подхода полка.

— Вы опять посылаете меня в разведку? — Мрачно спросил фон Вольгаст.

— Мои эскадроны тоже примут в этом участие. Придётся походить по лесу, но не думаю, что в этом есть какая-то проблема.

— Да, проблемы никакой, но... — Ансельм сделал паузу, раздумывая над своей идеей. — Что если враг сам пойдёт навстречу и откроется нам? Они выслали один батальон, вышлют и другой. Будем бить их по частям, пока уже не подойдут йельцы и остальные.

— Не-ет, — покачал головой фон Гельткройц, — аквелиец не дурак, второй раз он ошибается редко. Если они и предпримут что-то такое против нас, то скорее всего эта мера нам совсем не понравится... Так что пусть лучше мы будем бить первыми, а не они. Тем более, в свете последних событий йельцы могут очень... серьёзно опоздать нам на помощь.

— Что-ж, в этом есть смысл. Пора раздавать указания.

Две сотни рыцарей летели над лесом, вслушиваясь в грохот пушек, который продолжал приближаться. Эскадронами Кронской роты, отделёнными для выяснения ситуации командовал сотник фон Либен. Он быстро и своевременно оценил ситуацию, и заранее приказал своим бойцам готовиться к бою. На разбитой колонне грифоны пополнили свой небольшой боезапас и в случае необходимости были способны вести перестрелку. "Скорее всего в тыл к нам вышел кто-то непростой. Будут сопротивляться хорошо и мечами их не разгонишь." — Сказал он другому сотнику, оказавшемуся у него в подчинении. Вот они миновали лес и оказались на том поле, где погиб заслон аквелийских ополченцев. Именно отсюда и доносилась пушечная пальба.

С высоты всё было видно как на ладони: очертания злосчастного перекрёстка едва угадывались из-за нескольких свежих снарядных воронок, от сторожки остались лишь обломки стен и фундамент. Посреди перекрёстка намертво встала серая громадина аквелийского танка: люки машины были распахнуты, а от моторного отделения тянулась постепенно утолщавшаяся струйка дыма. Среди воронок лежало множество мертвецов и умирающих, а те, кто уцелел — скрылись в воронках и придорожных канавах и ещё вели оттуда бой, постепенно откатываясь назад. Это были атакующие аквелийцы, те кто попытался окружить роты Гельткройца. Их положение было довольно плачевным: йельцы видимо сумели вовремя выйти из-под их удара и развернуться в боевой порядок. Имперская артиллерия заняла удачный пригорок и прямой наводкой начала бить по ворвавшемуся на перекрёсток противнику. Аквелийцы притащили с собой какое-то количество буксируемых пушек, но к моменту появления здесь фон Либена они уже были уничтожены.

Рыцари не стали вмешиваться в бой, и сразу двинулись к ведущим огонь батареям. Они видели, что основная заварушка подходит, а они подоспели к шапочному разбору и от их действий уже ничего в сущности не значило. Йельцы уже поднимались в атаку, чтобы окончательно выбить и рассеять остатки неприятеля. На позициях артиллерии их встретил штабной офицер, наблюдавший за боем. Военные обменялись приветствиями, а потом начался разговор.

— Что у вас тут случилось? — Спросил фон Либен.

— Враг ударил нашей колонне во фланг. — начал рассказывать йельский офицер, его интонация и сам его вид производили в целом обнадёживающее впечатление. — Из-за леса выскочили грузовики под прикрытием танка и ударили на наш первый батальон. Они видимо и сами не ожидали встретить нас, да и числом серьёзно уступали. Так или иначе, наш авангард был смят, бит и отброшен. Мы развернулись, поставили пушки, начали стрелять. Подавили их батарею, подбили танк и отколотили пехоту. Сейчас наш второй батальон их опрокинет и разобьёт, там аквелийцев осталось совсем мало. Потери большие, первый батальон почти весь полёг. Танки — страшная сила.

— Мы услышали грохот канонады у себя в тылу, — начал объяснять фон Либен, но тут же осёкся, вспомнив что докладывать об этом нужно самому йельскому полковнику, а не его помощнику, — Где ваш командующий?

— Штаб немного дальше по дороге, господин полковник наблюдает за боем. Я могу позвать его сюда.

— Нет, в этом нет необходимости. Он по чину намного выше меня, так что это мне следует ему идти... Оставайтесь здесь, скоро двинем обратно. — Последняя фраза была адресована рыцарям, столпившимся чуть позади пушек. Фон Либен снова взял под козырёк своего штурмхауба, и простившись таким образом со своим собеседником быстро пошёл к командному пункту полка.

Командир йельского подразделения действительно был занят стереотрубой. Однако, он уже понимал, что необходимости делать это сейчас в принципе нет. Дело уже кончено, бой выигран.

— Господин полковник, я от капитана фон Гельткройца. — Обратился к нему внезапно подошедший фон Либен. Йельский полковник с удивлением обернулся на него, а потом быстро понял причину, по которой рыцарь явился сюда.

— Что-то случилось? Вам понадобилась помощь?

— В каком-то смысле, это так. Я не имею высокого звания и ситуация мне не понятна. Нас послали сюда чтобы выяснить ваше положение и помочь вам пробиться.

— Понятно. Сейчас всё объясню. Наш первый батальон сильно побит, но два других целы и готовы к дальнейшим действиям. Мы вскоре сумеем догнать вас, если вы сами конечно не продолжите рваться вперёд.

— Мне целиком не известны планы нашего нынешнего начальника, но если он хочет вас ждать — значит роты либо остановились, либо идут медленнее. Видимо, противник оказался более многочисленным, чем ожидалось. Даже полторы тысячи рыцарей мало что могут сделать с тысячами пехотинцев с орудиями и бронетехникой.

— Это верно... — Кивнул полковник, и снова прильнул к стереотрубе, дав понять что разговор окончен. Фон Либен по своему характеру не отличался спесивостью, и не ставил своё рыцарское звание выше чужих авторитетов. Пусть он и был правой лапой Паннхофа, но всё же считал своей главной добродетелью скромность. Закончив разговор с командиром полка, грифон посчитал свою задачу выполненной. Он вернулся к своим эскадронам, и вскоре они двинулись назад. К этому времени день уже давно перевалил за полдень, начинал подходить вечер. Герцландцам сопутствовал успех, но они уже отстали от графика. Аквелийцы не бежали, не сдавались, а отчаянно дрались. На каждом пункте им оказывали сопротивление, и даже двигающиеся казалось бы во втором эшелоне части не были застрахованы от атак. Это повторялось уже второй раз: аквелийская армия не гибла, а рассеивалась, продолжая сопротивление, тыла для герцландцев не было, везде был фронт, и отовсюду можно было ждать врага. Тем не менее, военные из кайзерхеера не были чейнджлингами, и не ставили временные рамки и скорость во главу угла, несмотря на попытки делать это. Если проблема требовала больших затрат и не могла быть решена никаким другим способом — необходимые на это часы спокойно приносились в жертву, и имперцы спокойно преодолевали кризис. Это порождало проблемы, но этим проблемам придавалось не такое уж большое значение.

Аквелийский генерал напряжённо всматривался в карту.

— Они атакуют снова, верно? — Спросил он у своего начальника штаба, только что доложившего об очередном бое на дальних подступах к их основной позиции.

— Да, месье. Противник начал действовать в секторе 12-1, на южной опушке рощи Пиве. Атакована наша застава, идёт бой.

— Какова численность атакующих?

— Рыцари. — в голосе офицера скользнула едва заметная подавленность. — Причем в значительном количестве. Судья по всему — не один эскадрон. Что прикажете делать?

— Прикажите им немедленно оттуда отступать. — Натянутым голосом произнёс генерал.

— Слушаюсь! — Начальник штаба метнулся к телефонам. Связист, находившийся на проводе с той самой заставой, сидел на своём месте. Его взгляд был тупо устремлён в стену землянки, а голая лапа без перчатки судорожно сжимала лежащую трубку.

— Мсье, вам лучше этого не слышать... — Прошипел он начальнику штаба.

— Дай сюда. — Резко оборвал его офицер и выхватил трубку. Ему в ухо тут же ударил громкий шум, в котором он постепенно различил крики умирающих и лязг железа. Это продолжалось несколько минут, а потом наступило глухое молчание: провод кто-то обрезал. Офицер, едва сдерживая дрожь положил телефон на место. Он понял: аванпоста в роще Пиве больше нет. Ещё несколько минут назад он слышал в трубке тревожный голос лейтенанта де Фукона, сообщавший о надвигающемся враге. А теперь всё смолкло, смолкло навсегда. Из этих коротких сообщений и докладов, можно было понять одно: их атакуют повсюду, и почти везде враг теснит их передовые отряды. Откуда у них столько рыцарей? Как они умудряются быть везде? Это было непонятно, разведданных не хватало, оставалось лишь предполагать, ожидать и бороться со страхом.

Ещё утром пропала связь с Сен-Арбре. Спустя некоторое время был разгромлен аванпост у сторожки Логе и отправившийся ему на помощь батальон капитана Мераньяка так же был разгромлен и рассеян по лесу. В это время с северо-востока по шоссе Фловерино-Мушен на них отступали части 9-й бронебригады Леграна. Последние сообщения от них говорили о том, что большая часть танков потеряна, а скоро окажется в непосредственной близости от Мушена.

— Итак. — всё тем же напряжённым голосом рассуждал генерал. — Рыцари, судья по всему, увязли в передовых заставах, и ещё не скоро сумеют пробиться через них. Против вражеских танков повёрнут дивизион орудий и батальон Армана. Рыцари же не смогут атаковать нас без поддержки пехоты и артиллерии, в каком бы количестве они не были. Насколько мне известно, северная дорога была перерезана одной из резервных команд и неприятельская пехота отстала от рыцарей. Это так?

— Это так, месье. Они выходили с нами на радиосвязь некоторое время назад. Скорее всего — они ещё сопротивляются, и артиллерия неприятеля навряд-ли сумеет дотянуться до нас.

— Придержите нашу артиллерию до момента, пока не будет установлено конкретное положение скоплений противника. Снарядов у нас немного, а новых пока не поставили, верно?

— Верно, месье. Везде идут бои, в тылах суматоха и беспорядок, штаб армии требует держаться, но о подкреплениях ничего не сообщает.

— Ясное дело, что помощи нет. Боши стянули на себя все резервы. — С досадой выругался генерал, командовавший обороной мушенского узла. Ему было очень тяжело находиться здесь, на командном пункте, пока на переднем краю его обороны шёл неравный бой, начавшийся ещё до главного сражения. Противник действовал быстро, дерзко и решительно, а ему оставалось только наблюдать за его действиями и ждать, как говорится, у моря погоды.

Вдруг, в воздухе послышался близкий грохот разрывов. Грифоны напряжённо переглянулись.

— Что это? Вражеская артиллерия? — Спросил генерал у своего помощника.

— Да, это она. — Невольно подтвердил офицер.

— Значит, к ним подошли линейные части... — с каким-то странным удовлетворением заключил командующий, поднимаясь от карты. — Передайте всем — пусть готовятся к бою.

— Слушаюсь! — Начштаба вытянулся и козырнул, зашёл к телефонистам и отдал несколько указаний, а потом направился к выходу и покинул командный блиндаж. Генерал ещё какое-то время поразглядывал карту, а потом повернулся к ней спиной и тоже двинулся на выход.

Деревня Мушен находилась на открытой местности, очищенной от леса и превращённой в поля. Само поселение стояло на небольшом повышении относительно окружающей местности, что позволяло производить более тщательное наблюдение за обстановкой. Населения в Мушене уже не было, а стоявшие здесь кирпичные одно- и двухэтажные дома укрепили мешками с песком и земляными валами. По уже отработанной аквелийской методе, поселение было превращено в земляную крепость с траншеями, огневыми точками и подземными убежищами, где можно было переждать серьёзный артобстрел. Это место планировалось оборонять куда большими силами, но в последнее время перед наступлением часть войск была выведена отсюда для укрепления других рубежей. Однако, даже после этого здесь находился довольно многочисленный и зубастый гарнизон, занявший оборону в ближайшей окрестности и в самой деревне.

Артиллерийская подготовка была мощной и опустошительной, но совершенно не внезапной. Большая часть аквелийцев сумела скрыться в блиндажах, даже выскочившее было наружу начальство успело добраться до другого укрытия, где был замаскирован наблюдательный пункт.

— Кучно стреляют! — Заметил один из офицеров, дежуривших в этом блиндаже.

— Другого от них ждать не приходится. — Мрачно отозвался командир гарнизона. Он прильнул к стереотрубе, и не увидел ничего, кроме заволакивавшей всё вокруг пыли. Землянка была обустроена таким образом, что смотреть наружу можно было только через стереотрубу, выступавшую чем-то вроде перископа.

По крыше блиндажа ударил тяжёлый снаряд, всех сильно тряхнуло, но три бревенчатых наката и земляная насыпь выдержали. Минуту спустя, в дверь вломился запыхавшийся гонец, в тусклом освещении блеснули артиллерийские петлицы.

— Мсье генерал, командиры дивизионов ждут приказа! — Сообщил вестовой, переводя дух.

— Пусть открывают ответный огонь. Если противник действительно намерен атаковать силами пехоты, то его районы скопления становятся более понятными. Ваши потери тяжелы?

— Прилетает, месье генерал! — сообщил вестовой. — Пару пушек перевернуло, пока я тут бегаю — может уже и не пару. Не ходите наружу месье: лупят кучно, сильно, на моих глазах два дома рухнуло!

— Ничего, нынче у имперцев новая манера. — заметил один из офицеров-наблюдателей. — Из пушек бьют недолго, чтобы ошеломить, а потом сразу рвут в атаку. Так в Сен-Шаре было.

— Я знаю, как было в Сен-Шаре. — Огрызнулся командир. Он хотел сказать что-то ещё, но промолчал, снова сосредоточив своё внимание на наблюдении.

Обстрел закончился так же внезапно, как и начался. Противник залпом опрокинул на Мушен около сотни тяжёлых фугасов, а потом сместился на несколько сот метров дальше, к окружавшим её позициям. Пыль и гарь начали постепенно оседать, но грохот артиллерийской подготовки не исчез, пусть и стал несколько более отдалённым. Генерал увидел в стереотрубу, как на передовые траншеи падают снаряды, а от темневших вдалеке перелескам к главным позициям торопливо отходит предполье — остатки разбитых рыцарями застав. "Их не так уж и мало" — Попытался успокоить себя комендант Мушена, но эта мысль звучала слишком глупо, он с отвращением отмахнулся от него. Сектор обзора его командного пункта был на редкость широким: он мог видеть как северный, так и северо-восточный подход к поселению. Дорога молчала, засевшая в небольшой кленовой роще батарея была практически неразличимой отсюда. "Капитан Дерье отлично спрятал свои пушки!" — Снова подумал про себя командующий, но вместе с этой мыслью к нему пришла и другая: "Враг скоро будет здесь. Эх, вот бы Легран отступил сюда хоть с какой-то техникой..."

Из-за леса внезапно выехала колонна грузовиков и мотоциклов. Часть из них были с тентами, часть без них, на кузовах и кабинах машин виднелись следы пуль и осколков, на некоторых мотоциклах в колясках лежали раненые.

— Пять... Десять... Пятнадцать... Ни одного танка... И это всё? — Шипел генерал, каждая выезжавшая из-за деревьев машина заставляла его гневаться только сильнее: "И это всё, что осталось от Леграна? Где он сам? Что с ним случилось? Где остались все его танки?" — Звучали в голове вопросы, ответ на которых был прост, но ужасен. Всё было ясно: бригада разгромлена, танки потеряны, Легран убит или ранен. Оставалось только ожидать доклада главы тех недобитков, кто всё-же сумел вырваться из лап врага. Конечно, среди них найдётся кто-то ещё способный драться, но этого явно было недостаточно.

— Пошлите к ним, чтобы командир этой колонны был в этом блиндаже через десять минут. Понятно? — Обратился он к ещё находившемуся рядом с ним начальнику штаба.

— Слушаюсь! — Офицер козырнул и выскользнул из блиндажа.

— Подвиньте поближе телефон. — Распорядился генерал, не отрываясь наблюдая от стереотрубы. При помощи этого телефона он намеревался как-то управлять происходящим. Провод связывал его с основной землянкой штаба, где в свою очередь сидели телефонисты, державшие связь с различными подразделениями и частями, находившимися под контролем генерала. "Мортиньи, вы слышите меня?" — обратился он к начштаба. "Так точно, месье! Линия в порядке." — ответил тот. "Пошлите связистов на позиции 179-го и 180-го, пусть проверят целостность провода. Будьте готовы соединить меня с их штабами, когда мне это потребуется." "Слушаюсь!" — снова ответил Мортиньи. — "Кстати, пришло сообщение с дороги. Дерье сообщает, что на машинах большая часть — тяжёлораненые, боеспособных бойцов десятка четыре на всю колонну. Командует ими некий Мортье. Он направляется прямо к вам, на командный пункт." "Что за Мортье? Впервые слышу эту фамилию. Кто он по званию?" "Майор." "Ясно, боги с ним. Восстановите связь, наладьте управление. Я пока поговорю с этим господином." — Генерал положил трубку и уставился на дверь, у которой уже занял место один из вестовых, готовый обеспечить альтернативную связь в случае крайней необходимости.

— Стой! — боец из комендантской роты было преградил кому-то путь, но увидев петлицы или вспомнив какие-то указания, отошёл в сторону. Дверь блиндажа приоткрылась, и внутрь вошёл невысокий грифон в потрёпанной форме пехотного майора. Взгляд у него был тяжёлым и усталым, в глубоких глазах военного смешалась тоска, боль и решимость действовать.

— Майор Мортье на командный пункт прибыл! — Доложил офицер, отдав под козырёк измятого и покорёженного шако. Генерал смерил его коротким, но грозным взглядом и вздохнул:

— Под вашим началом сорок штыков, верно?

— Так, месье. — Кивнул майор.

— Они вооружены? Имеют аммуницию, пулемёты?

— Так точно, удалось спасти несколько лёгких пулемётов. Но патронов на них почти нет.

— У нас тоже мало патронов, но нам придётся обеспечить вас ими. Что насчёт раненых? Их у вас сколько?

— Почти сотня раненых, почти все неходячие или контуженные. Легкораненые включены в состав боевой группы. Фактически, со мной отступил только медсанбат бригады.

— А остальные? Где танки? Где ваш генерал? — И без того напряжённый голос коменданта Мушена стал ещё напряжённее, едва не начав дрожать.

— Генерал погиб. — сразу заявил Мортье. — Остатки бронетанковых батальонов приняли свой последний бой. На меня легла эвакуация раненых.

— То есть вы бросили на смерть все свои танки... Ради сотни тех, кто скорее всего уже никогда не сумеет воевать? — Мрачно спросил генерал. Он вспомнил его последнюю встречу с генералом Леграном — пылким и храбрым малым, который казался мастаком в своей стезе. Он вспомнил, как они за бокалом вина обсуждали диспозицию, в которой они находились. Легран всё толковал о силе своего подразделения, о мощи своих новейших танков, переходя с тактики и стратегии на устройство двигателей и трансмиссий, а потом так же быстро возвращаясь к прошлой теме. "Мы вас выручим, месье!" С улыбкой на лице говорил этот юнец, получивший почётное звание совсем недавно и даже неожиданно для себя. Его бригада была чем-то вроде мобильной затычки на случай прорыва фронта. Он должен был выдвигаться навстречу врагу и контратаковать его. Он должен был быть грозной силой, а в итоге его часть растаяла меньше чем за сутки, а перед ним, комендантом Мушена, уже практически связанным по лапам и крыльям статичными позициями его частей, стоял этот майор, чей вид более походил на вид какого-то пехотинца, чем на офицера новой, современной части.

— Таков был приказ моего нового командира. Я был не согласен с ним, но офицерская честь обязывала меня. — Тихо, почти шёпотом проговорил Мортье.

— Честь? Вы дворянин? — Этот вопрос был задан совершенно не к месту. Комендант заметил, что на ремне майора висели чёрные матовые ножны со вложенным туда клинком. "Старорежимное племя..." — эта мысль всплыла в голове генерала и отдалась в ней странным безотчётным уважением к своему собеседнику.

— Был дворянином до тех пор, пока это имело смысл. Давайте не будем об этом сейчас. В сложившейся ситуации, я перехожу под вашу команду и жду ваших распоряжений касательно своих подчинённых.

— Хорошо, тогда я распоряжаюсь — доставьте ваших раненых в наш госпиталь, желательно со всеми грузовиками. Сами вы встанете в деревне и будете прикрывать южную дорогу, то есть путь для нашего отхода.

— Вы собираетесь отходить? — С некоторым удивлением спросил Мортье.

— Скорее всего — придётся. Однако, мы должны выиграть время.

— Мы должны удержать транспортный узел, мсье генерал. Если вы потеряете деревню — гарнизон Мешорио можно записывать в потери. Нам нельзя отсюда отступать... — Вдруг прямо и резко заявил Мортье, которому явно не нравился ни вид, ни характер его нового начальника. Этот генерал ещё чем-то распоряжался и командовал, внешне храбрился и убеждал себя в своей силе, но стороннему наблюдателю было трудно не заметить страха в его глазах. Ему уже казалось, что противник повсюду, что его вот-вот сомнут неизмеримые полчища неприятеля, а ему останется только дать драпа, либо доблестно пустить себе пулю в висок. Его уже победили, его уже одурачили, и он вёл за собой в пропасть несколько тысяч солдат и офицеров. А ему, Мортье, оставалось только смотреть на этот ужас и выполнять свой долг. Майор с утра дрался на дороге. Он видел вражеские танки, он видел, как их подбивают и как они горят, испуская чёрный дым. Он видел то, как сражались и погибали молодые аквелийские танкисты, как в ход шли бутылки с керосином и связки гранат в отчаянной попытке удержать врага, а враг всё шёл и шёл, норовя зайти им во фланг и постоянно вынуждая отходить всё дальше и дальше на юг. Теперь бригады больше не было, но она сделала всё, что могла.

— Не дерзите мне, месье. — не гневно, но с мрачным осуждением проговорил комендант. — Ваша роль сейчас неизмеримо мала, а моя роль велика настолько, что того гляди раздавит её... Впрочем, держитесь оптимизма. Если повезёт — обязательно увидимся после боя.

Майор кивнул:

— Я отступал от самой границы, месье. Вы — уже третья часть, к которой я примыкаю. Сопутствует ли мне удача — скорее всего. Было бы в этой удаче достаточно смысла... — Сказав это, майор ушёл. Проводив его взглядом, генерал тут же рванул трубку:

— Что со связью, восстановили?

— Точно так, месье! — Донёсся из мембраны голос начальника штаба.

— Отлично, будьте на чеку. Противник скоро выйдет на наши позиции.

— Это так, месье генерал! Судья по полковым, что уцелевшие передовые отряды докладывают, что рыцари уже полностью опрокинули линию оцепления и готовятся к прямому удару. Наша артиллерия бьёт по районам их сосредоточения, но результатов обстрела пока что нет.

— Ясно, держите меня в курсе. — Комендант опустил трубку.

В этот момент начался ещё один артиллерийский налёт Кайзерхеера.

Среди деревьев был разбит небольшой полевой лагерь: в наскоро выкопанных щелях и под кое-как поставленными настилами сидели связисты и штабные, передававшие указания в подразделения полка и обеспечивавшие сообщение между растянувшимися в боевой порядок батальонами. В центре всего этого, за раскладным столом стояло трое: полковник в буром мундире с серебряными пуговицами, генерал в заношенной серенькой куртке и рыцарь в чёрно-золотых доспехах, державший свой шлем у бока и надевший вместо него обычное уставное кепи. Троица вела серьёзный разговор.

— Лёгкой прогулки не вышло, господа. — Проговорил фон Гельткройц, опустив свои глаза на карту. Он казался усталым сильнее прочих и всё норовил прислониться к стоявшему неподалёку дереву. Ему уже трудно было соображать, ведь с утра и до раннего вечера он только и занимался тем, что вёл бой. Альбрехт уже почти сорвал голос, особенно его утомило сражение за аквелийское предполье, когда его бойцам приходилось нападать сразу в нескольких местах, а ему, командиру, приходилось разрываться между этими пунктами и держать всё под контролем. Это далось воину, но он понимал, что если он и его бойцы не отдохнут этой ночью — роты потеряют боеспособность.

— Никто на неё и не надеялся. — кивнул генерал фон Айхенбах, прекрасно понимавший своего коллегу. Они с Гельткройцем были знакомы довольно поверхностно, ведь Айхенбах сам происходил из Катеринского княжества. Рыцари обычно недолюбливали танкистов и подшучивали над ними, но сейчас на подобное не было ни времени, ни желания, ни сил. Молодой йельский полковник, в чей штаб наведалось это высокое начальство, сдержанно и вежливо кивнул, не желая комментировать и обсуждать ситуацию. Он был спокоен и чувствовал себя в неплохо, ведь положение казалось ему простым и привычным. Тревога, терзавшая его какие-то часы назад, быстро прошла.

— Итак, диспозиция у нас более чем выгодная. — после короткого молчания заявил генерал, в силу своего звания имевший право говорить первым. — Пока артиллерия бьёт по ним, мы успеем развернуться и подойти достаточно близко. Вы, Гельтройц, двинете со стороны леса при поддержке полка фон Кумпеля (так звали йельского командира), а я разверну оставшиеся у меня танки и направлю их вдоль шоссе.

— Мне не нравится ваша формулировка, господин генерал. Что значит "оставшиеся"? — Спросил у Айхенбаха фон Кумпель.

— То и значит, господин полковник. В боях на шоссе противник нанёс моим силам серьёзный ущерб. — не таясь заявил генерал-лейтенант. — Почти треть всех танков группы выбита, но тех что остались — должно хватить на следующий бой. Помимо них у меня осталось какое-то количество мотопехоты и артиллерия. Мы столкнулись с вражеской танковой бригадой, аквелийские пушки представили для нас серьёзную опасность.

— По данным нашей разведки, противник располагает силами до пяти тысяч штыков и занимает хорошо укреплённые позиции. Против этих сил мы имеем потрёпанный полк фон Кумпеля и три моих имперских роты — меньше двух тысяч бойцов. И вашу группу, вернее то, что осталось от неё. Силы неравные, противник в преимуществе. — Заключил фон Гельткройц, сам не радуясь своим мыслям. Фон Айхенбах серьёзно посмотрел на него, а потом в его умных глазах блеснула бойкая улыбка.

— В каком противник может быть преимуществе, если он сам позволил нам делать с ним всё, что мы захотим? — голос генерала вдруг отдался бодростью: он сам видимо тяготился происходящим, но вдруг что-то сдвинуло его мысли с мёртвой точки и направило их в верное русло. — Аквелийцы засели в своих окопах и сидят там безвылазно, вы напугали их достаточно чтобы отбить у них желание проводить какую-то разведку. Вы не заметили, что вражеские пушки бьют практически в молоко? Их оборона статична, если по ней нанести ошеломительный удар — она дрогнет, начнёт сыпаться. У них нет мобильного резерва, им нечем будет закрыть брешь, которую вы пробьёте. А если их ещё и охватить с одного из флангов, то разгром этого гарнизона окажется вопросом недолгого времени, как бы тупо и упрямо враг не держался за этот проклятый посёлок.

— Подумать только, мы сейчас стоим и изобретаем план взятия пункта, которым должны были овладеть за сущие часы... — Заметил командир йельского полка, его мысль была встречена молчаливым неодобрением.

— Действительно, довольно планов. — усталым и каким-то даже по-старчески ворчливым голосом согласился с ним фон Гельткройц. — Господин фон Айхенбах уже всё решил. Его танки охватят их с северо-востока, мы ударим напрямик с севера. Ударим так, что искры из глаз, как умеем, а герр Кумпель нам поможет, верно? — фон Кумпель растерянно кивнул. — Давайте не будем тянуть кота за лапы, и решим всё так, как подобает имперским офицерам. Предлагаю действовать немедленно.

— Согласен с вашим предложением. — Твёрдо кивнул фон Айхенбах и поднёс лапу к козырьку. Молодой полковник повторил то же самое. Фон Гельткройц снял с себя кепи и отдал его подскочившему денщику. Потом он перехватил свой шлем двумя лапами, опустил себе на голову, и быстро пошёл обратно к своим подчинённым.

Его роты расположились неподалёку от опушки леса: рыцари уже построились в эскадроны, но ещё не были готовы выступать. Вокруг них суетилось несколько сотен слуг, которые помогали воинам прийти в хоть какой-то надлежащий вид. Грифоны споласкивали себе лица, чистили оружие и броню от налипшей грязи и крови, кому-то надо было покрепче приладить кирасу к телу, кому-то нужны были истраченные патроны, а некоторые в эти короткие моменты умудрялись даже выправлять мелкие вмятины, оставленные пулями и ударами прикладов.

— Ваше благородие, будут ко мне распоряжения? — К Гельтройцу тут же подошёл немолодой грифон, чья одежда немного походила на военную форму, но при этом серьёзно отличалась от неё. Это был его слуга, Квикетт. Его перья почти полностью покрылись сединой, а уставшие глаза, казалось бы, смотрели на всё на свете с одинаковым выражением спокойствия и тоски.

— Вот тебе, прочисть и заряди. — Альбрехт протянул Квикетту свой пистоль. — Пернач прочищу сам, мокрой тряпки нет у тебя?

— Найдётся, Ваше благородие, найдётся. — Деловито ответил старичок, и направился к одному из вёдер, у которого сидело двое его молодых помощников. Те быстро намочили тряпку и передали её в лапы рыцаря. Тот молча поблагодарил их, уселся под стоявшим поблизости деревом и начал остервенело оттирать от булавы кровь и мозги, которые остались на ней после всего произошедшего за этот долгий летний день. У него было короткий миг передышки, и он решил воспользоваться им так, как считал нужным. Их артиллерия всё ещё перестреливалась с вражеской, одновременно пытаясь обстреливать укреплённые позиции врага. Аквелийский огонь постепенно стихал, превращаясь в скупые и редкие залпы, верно выдававшие нехватку боеприпасов или серьёзные потери в неприятельских дивизионах. Всё это обещало продлиться ещё какое-то не очень долгое время, которое нельзя было терять.

Закончив возиться с булавой и приняв от Квикетта заряженный и вычищенный пистоль, Гельткройц направился к остальным капитанам.

— План как-то изменился? Мы должны были атаковать раньше, насколько мне помнится. — Обратился к нему фон Вольгаст, который то и дело поглядывал в сторону скрывавшейся за небольшим гребнем деревни и позиций, которые им с минуты на минуту нужно было атаковать.

— Для нас почти ничего не поменялось, герр Вольгаст. Разве что у нас теперь есть немного больше времени. — Кивнул старший капитан, тоже невольно отвлекаясь на довольно короткую полосу ничейной земли, отделявшей их от врага.

— Скоро подойдёт эта пехота? — С таким же недовольным напряжением спросил у Гельткройца фон Паннхоф.

— Должна подойти. Полковник распоряжался на моих глазах.

— Баклан он чёртов, а не полковник. — Выругался фон Вольгаст, никогда не питавший чрезмерного уважения к армейским чинам. Фон Гельткройц никак не ответил на это замечание, возможно потому, что был частично согласен с ним. Напряжение действительно нарастало: рыцари уже закончили свои краткие приготовления, канонада всё гремела, а пехота всё не появлялась. Тем не менее, Альбрехт пока не подавал серьёзных признаков беспокойства, он вообще не любил паниковать.

— Так или иначе, нам необходимо ждать. Рывок будет коротким, пехота не отстанет. Кстати, вот она.

Из леса показались йельцы, они уже построились в цепи и пришли в полную готовность. Солдаты в бурой форме торопливо двигались вперёд, погоняемые резкими командами офицеров. Они тоже торопились и беспокоились из-за времени. Навстречу к капитанам вышел длинноногий и худощавый офицер с петлицами майора. Он козырнул, как-то неловко поклонился и заявил:

— Я командую первым и вторым батальонами. Согласно нашим указаниям, мы уже должны выступить на противника.

— Отлично! — воскликнул Альбрехт. — Мы вас заждались, господин майор. — Капитан жестами направил своих коллег на левое и правое крылья эскадронной линии. Ротные слуги к тому моменту уже удалились восвояси, выполнив свою работу.

— Не отрывайтесь от нас слишком далеко, вражеская линия серьёзно укреплена и огневая поддержка вам не помешает. — Произнёс йелец, он явно говорил собственным опытом, но этого опыта ему явно не доставало для таких ситуаций.

— Господин майор, — улыбнулся фон Гельткройц, — это не нам нужно не отрываться от вас — это вам нужно от нас не отставать. Пустите своих солдат бегом, они должны нагнать нас как можно скорее. Ваши штыки в данном случае намного полезнее пуль! — Уже входя в предбоевой кураж заявил ему рыцарь. Майор сдержанно кивнул и удалился. Времени на чтение речей уже не было: Гельткройц вылетел перед своими бойцами и прокричал:

— В деревне вино и тёплые постели! Все кто храбр — за мной!

"Виват! Виват!" — Закричали воины, и отбросив гнувшую их усталость, снова двинулись вперёд. Где-то за их спинами грянули резкие команды капитанов и взводных, шагавшая по лесу пехота тоже перешла на бег. Они бежали не на двух ногах, а на всех четырёх, чтобы как можно меньше отстать от рыцарей.

Чёрная лавина снова поднялась над землёй, сверкая золотом и сталью. Перед ними открылась картина разбомбленных траншей и окопов, на которые ещё падали последние фугасы. Противник ещё скрывался в своих укрытиях, а они уже приближались, сокращая драгоценное расстояние, делая стрельбу бесполезной. Гельткройц не стал строить свои роты в три эшелона, как делал это раньше. Вместо этого он растянул Хельхеймскую, Кронскую, и Кронцплацскую роту в одну широкую линию, чтобы пехоте было легче поддерживать и сопровождать её.

С криком рыцари ворвались на первую линию траншей и быстро преодолели её, не встретив никакого сопротивления. Противник был ошеломлён внезапной атакой, она застала его практически врасплох, и единственное верное решение, которое могли принять аквелийские командиры — это пропустить лаву вперёд, и встречать уже не рыцарей, а подходивших йельцев. Когда бой загремел в тылу у Гельткройца, его роты уже подлетали ко второй линии. В рыцарей полетели пулемётные очереди, несколько отлично замаскированных гнёзд со станковыми косильщиками поливало налетающую волну грифонов, собирая свой скупой, но верный урожай: кого-то поразило в незащищённое лицо, кому-то — в слабое сочленение доспеха или защищённую только толстым сапогом ногу. Огонь впервые оказался плотным, ураганным, дисциплинированным.

Пуля угодила Альбрехту прямо в грудь, выбив оттуда часть воздуха, другая пуля свистнула аккурат над его головой, а третья едва не попала в ничем незащищённое крыло грифона. Он мчался вперёд, складывая крылья и готовясь обрушиться на засевших в окопах, за ним рвались его бойцы: храбрецы Цейхте и Таубхоф, а так же верные товарищи из других рот. Они уже слишком сильно разогнались и слишком сильно устали для того, чтобы отступить перед вражеским огнём, пусть там была хоть тысяча пулемётов — они всё равно прорвутся!

— Впер-рёд!!! Ломи!!! — Закашливаясь, срываясь, но всё ещё громогласно прокричал фон Гельткройц. Его услышали, его поняли, поняли бы даже если он не произносил этих слов. Миг — и чёрная лава уже обрушивается на вторую позицию, круша и уничтожая всё на своём пути. Аквелийцы вырыли достаточно глубокие траншеи, но имперцы могли достать их и там. Одна за другой замолкали пулемётные точки, пулемётчиков убивали безжалостно и жестоко, мстя за раненых и убитых. Вокруг разгоралась баталия: йельцы накатывали на вражеские укрепления в других местах, шедшие за рыцарями батальоны уже начали пробиваться сквозь первую позицию, так внезапно и так дерзко встретившую их ураганным огнём. Альбрехт лично бил зазевавшихся и оцепеневших врагов своей палицей, демонстрируя пример своим рыцарям, которые дрались ничуть не хуже. Их напор могла остановить только артиллерия, но вражеские пушки расстреляли свои снаряды по ложным целям и теперь едва-ли могли что-то поменять в том побоище, которое разворачивалось в траншеях перед Мушеном.

Аквелийцы дрались храбро и достойно, но в итоге сломались и они. Иссечённые и побитые остатки занимавших вторую линию сил наконец сломались и дрогнули под катком имперских компаний. Самые глупые и отчаянные пытались спастись бегством из окопов, но на открытом поле они становились ещё уязвимее. Кто-то отходил по ходам сообщения, и их судьба была менее печальной. Искорёженные и разрушенные стены мушенских домов уже находились в прямой видимости. Где-то далеко справа дрались танки фон Айхенбаха, выходя к этому поселению с другой стороны. Там шла своя драка, и рыцари никак не могли на неё повлиять. Сражение за вторую линию обороны было довольно длительным, хоть и казалось скоротечным, молниеносным.

От двух мощных ударов линии аквелийцев дрогнули: опасаясь обхода с фланга, части занимавших оборону полков начали отход к деревне. Это было бы здравым решением, если бы их враг не наступал им на пятки, а среди солдат не начала возрастать паника и беспорядок. Батальоны, вступившие в бой только с йельцами и неплохо державшиеся против них, внезапно обнаружили, что враг уже прорывается к самой деревне, а они рискуют оказаться в окружении и быть разбитыми по частям. Эта мысль действовала намного эффективнее, чем меч или пуля. Офицеры пытались сохранять порядок, но в условиях боя и окопной тесноты сделать это было практически невозможно. Так, оборона двух 180-го и 181-го полков была сломлена. Бой приняла занимавшая деревню бригада народного ополчения, серьёзно прореженная после имперских артиллерийских обстрелов. Ополченцы дрались достойно и не дрогнули даже перед чернобронными эскадронами. Эти грифоны стояли за свои дома и за город Мешорио. Они умирали, но изо всех сил старались продать свою жизнь подороже. "Руби батраков!" — Кричали кавалеры, когда видели, что одного из них снова поразили штыком или удачной пулей. Ужас, ярость, безжалостность и отчаяние слились во что-то единое и хаотичное в этом месте. Вплоть до наступления темноты в Мушене лилась кровь.

Альбрехт фон Гельткройц шатаясь шагал по улице. Дыхание его было прерывистым, задняя левая лапа отдавала острой болью колотой раны, всё тело саднело от многочисленных попаданий пуль, прикладов и штыков, булава рыцаря снова покрылась густым слоем чужой крови, а броня — вмятинами и царапинами. Вокруг него суетились солдаты, оказывая помощь раненым и стаскивая в кучи убитых. Его рыцари лежали вповалку, забывшись тяжёлым, почти смертным сном — достойной наградой за этот день, в котором имела место и слава, и доблесть, и горечь утрат. Двадцать рыцарей сложили головы за одни сутки, туго пришлось и йельцам, чей личный состав сократился практически вдвое. Фон Айхенбах был тяжело ранен и сильно обгорел, когда аквелийская засада отбила первую атаку его танков, и он лично повёл остатки своих сил на второй удар, оказавшийся более успешным и наконец позволивший ворваться в Мушен с северо-востока. Аквелийцам было устроено побоище: около двух тысяч их солдат погибло в этот вечер, остальные попали в плен или организованно отступили, практически не оставив серьёзных трофеев вроде орудий или грузовиков. Их отход был спешным, хотя герцландцы уже навряд-ли могли их преследовать из-за больших потерь.

Над Мушеном разносился гимн запоздалой вечерней молитвы: фельдкураты отпевали мёртвых и отпускали грехи умирающим. Альбрехт дошёл до перекрёстка, прислонился к осевшей кирпичной стене и стал слушать это заунывное пение. "Война никогда ещё не имела такого уродливого лица." — Прошипел рыцарь, и собрав последние силы, продолжил ковылять по засыпанному землёй и стреляными гильзами тротуару. Первый день генерального наступления Кайзерхеера подошёл к концу.

Битва за Аквелию: Глава V: Мешорио.

"Подданные Грифонской Империи! Я, как Верховный регент и Защитник Государства, намерен обратиться к вам с благой вестью. Военная компания в Аквелии подходит к концу! Наша доблестная армия перешла в решительное наступление, и достигнет всех поставленных целей не позже декабря. Сопротивление аквелийской армии сломлено и дезорганизовано, фронт в очередной раз прорван, и остановить наши войска противнику более не удастся. Кровожадные республиканцы бросают в бой свои последние резервы — отряды ополчения, собранные из фанатиков и загнанных силой несчастных, вооружённые устаревшими винтовками и одетые в лохмотья. Такие силы никак не способны противостоять славным полкам Кайзерхеера, и их бессмысленные жертвы свидетельствуют лишь о бессовестности, кровожадности и дикости того политического режима, который волею судьбы и злой удачи оказался при власти в этой стране. Аквелийские республиканцы — это не "патриоты и заступники народа", как они сами о себе говорят. Наоборот — это шайка бандитов, казнокрадов и мясников, чьей целью является единственно уничтожение подвластного им народа, его обеднение и духовное разложение на радость Кантерлоту и Сталлионграду! Помните, что наша армия — армия-освободитель. Наши воины несут на своих знамёнах Веру, Справедливость и Искупление. Наши солдаты идут на эту войну не разрушать — а восстанавливать, восстанавливать попранные и разрушенные Трон и Алтарь Аквелии. Народ и дворянство приветствуют Кайзерхеер, и вскоре порабощённая страна воспрянет против своих угнетателей!

Речь Фердинанда Моргенклау по случаю начала второго имперского наступления.

— Ложись! — Крик гулким эхом раздался среди развалин. Два десятка серо-бурых силуэтов быстро метнулись к ближайшим укрытиям за миг до того, как неподалёку от них прогремел разрыв снаряда.

— Это не те скорострелки! — заметил кто-то из грифонов. — Безбожники видать подтащили сюда что-нибудь потяжелее.

— Да, Шатц, долбануло так что уши отняло! — Согласился с ним другой солдат.

— Тишина! — гаркнул выбравшийся из-под какой-то стенки взводный. — Фенхель и Краузе пойдут со мной, нужно найти другие взводы. Остальным оставаться на своих позициях, за старшего будет унтер-офицер фон Роте! Роте, вам всё понятно?

— Обижаете, герр подпоручик! — Заявил залегший под кучей мусора офицер.

— Всяк дворянина норовит обидеть. — съязвил взводный. — Всё, ждите меня здесь. Если на вас нападут — деритесь. Вот всё что могу вам приказать. Нужно внести ясность в эту чёртову ситуацию, бывайте господа!

Поручик взял с собой двоих ефрейторов и быстро покинул своих бойцов. Хайнц приподнялся над землёй и посмотрел вслед удалявшейся группе. Вокруг царило затишье, только что прошёл серьёзный бой. Рота капитана Панкраца атаковала один из окраинных кварталов города и увязла в уличных боях, Противника удалось выбить из многих мест, но в других пунктах он ещё продолжал сопротивляться. Связь между взводами оказалась потеряна, герцмейстерам пришлось засесть на занятых позициях и перегруппироваться. Бой за квартал выдался тяжёлым и потери были серьёзными. Подходил к концу второй день наступления, а они до сих пор не сумели достичь каких-то серьёзных успехов. Вчера противник оставил предместья Мешорио, сильно разрушенные артиллерией, и отступил сюда на окраины города, где встал насмерть. Брецель дважды чуть не погиб: в первый раз, когда вражеская пуля прошла прямо у него над ухом, а второй раз, когда его чуть не убило осколком снаряда, отскочившего сначала от стены, а потом от его каски. Теперь солдат совсем не горел желанием высовываться из укрытия без нужды.

Их взвод встал на перекрёстке, заняв позиции на захваченной баррикаде и в развалинах обвалившегося трёхэтажного дома. На верхних этажах руины поставили пулемётный расчёт, несколько небольших групп по два-три бойца заняли позиции в нескольких отбитых до этого постройках. Где-то справа находились другие взводы, слева же отчётливо слышались пулемётные очереди и ружейная стрельба — там наступал соседний батальон, там сражение ещё не выдохлось.

— Наши соседи могут выйти врагу во фланг, и тогда может будет полегче. — Вполголоса сказал Хайнцу залегший неподалёку Вильгельм.

— Хорошо было бы, только им сейчас самим туго... — Ответил ему Брецель, стараясь не привлекать внимание фон Роте. Оставленный взводным за старшего, грифон нервно вертел в лапах тонкую белую трубочку и часто смотрел на часы.

— Тишина кругом. — сказал он своему денщику, который с полным видимым спокойствием дремал на скате баррикады. — Странновато это.

— Вестимо, ваше благородие. — Невозмутимо ответил тот, прислушиваясь к царившей впереди них тишине.

— Да, пару снарядов положили — и молчок. — Согласился с унтером ефрейтор из его отделения.

— Может быть, ушли? Надо проверить. — Заявил другой унтер-офицер, командовавший отделением Хайнца.

— Зачем им уходить? Они хорошо сели, это мы тут как... Как непонятно где. — с раздражением проговорил фон Роте, и тут же принял решение: — Слушай, Клапп, надень на приклад своё кепи и выстави над баррикадой как мишень. Только совсем краешком, чтобы подлога не заметили.

— Слушаюсь! — Один из бойцов взвода вытащил из-за своего ремня смятый головной убор, и надев его на приклад винтовки, осторожно стал выдвигать его над баррикадой. Все тут же обратили на это внимание и с нетерпением стали ждать: что же произойдёт с несчастной уставной кепи молодцеватого здоровяка-ефрейтора, постоянно затыкавшего его за пояс и нещадно мявшего, а теперь ещё и сделавшего из него мишень для вражеских стрелков.

Вот кепи поднялось над баррикадой, и тут же где-то перед ними щёлкнуло два выстрела: один прошёл мимо, а другой пробил кепку насквозь, оставив в ней две аккуратных дырки. В ответ с третьего этажа ударили пулемётчики взвода, к ним тоже залетело несколько пуль, но дальше дело не зашло.

— Сидят. — Сокрушённо заключил фон Роте.

— И мы сидим. — Кивнул ему один из ефрейторов. Среди солдат послышались смешки. Унтер-офицер фон Роте пусть и являлся старшим по званию, но его не воспринимали так же строго, как взводного командира или, не дай Боги, капитана Панкраца или майора фон Таубе.

После лаконичных, но исчерпывающих заключений, бойцы взвода погрузились в молчание. За сегодняшний день они потеряли немало товарищей, и численность боеспособных солдат во взводе серьёзно снизилась. Таких потерь не было ни на границе, ни в Фловерино, ни тем более в Сен-Шаре. Они попали в зловещее, паршивое место, где с лёгкостью мог погибнуть целый полк.

Время шло, бой на участке соседнего батальона продолжался, медленно, но верно уходя вперёд. "Всё-таки наши их обходят." — С надеждой подумал Хайнц, вслушиваясь во всё это. Ему не сильно хотелось вступать в бой снова. Он не видел вражеских позиций за занятой ими баррикадой, но он по-солдатски чуял, что на том валу из битого кирпича засел не один и не два пулемётчика, и что сидят они там с полной уверенностью и полным сознанием своего долга, и если кто-то сунется на них — то они-то точно не сплохуют. Для поредевшего и уставшего взвода прямая атака была бы самоубийством, а для каких-то серьёзных обходных манёвров нужно было установить связь с Панкрацом, если тот конечно был ещё жив.

Фон Роте быстро и осторожно взбежал по горе мусора и вскоре оказался на пулемётной позиции, с которой открывался какой-то обзор на улицу, перегороженную вражеской баррикадой. Обзор открывался очень узкий, вражескую баррикаду загораживала уцелевшая стена соседнего здания, но её участок всё же виднелся. Противник спрятался за ней, но на импровизированном валу виднелось несколько винтовок, что действительно свидетельствовало о присутствии противника.

— Я видел пару морд, герр офицер. — Доложил ему пулемётчик.

— Попали в кого-нибудь?

— Нет, не попал. Но и в нас не попали. Дурацкая ситуация... — Пулемётчик потянулся за папиросами.

— Ясно, ждите. Скоро что-нибудь предпримем. Будьте на чеку.

Пулемётчик молча взял под козырёк, и унтер начал спускаться вниз. Вновь потянулось время, ожидание начинало становиться невыносимым.

Вдруг, в воздухе раздался пронзительный шипящий свист. Солдаты снова бросились в укрытия, но было уже поздно: пущенная по низкой траектории и не замеченная заранее мина шваркнулась прямо на вал баррикады, во все стороны раскидав стальные и кирпичные осколки. В этот момент фон Роте ещё спускался, внезапный взрыв заставил его потерять равновесие — и грифон кубарем покатился вниз. За первой миной упала и вторая, третья, четвёртая: противник клал снаряды так точно, будто эта баррикада являлась для него чем-то вроде ориентира. После первого разрыва солдаты тут же всё поняли и ринулись в щели и норы, чтобы пережить обстрел, а тяжёлые вражеские мины всё лопались и лопались, превращая уличную брусчатку во взрытое месиво. Фон Роте кто-то схватил и дёрнул в ближайший неглубокий окоп, солдат накрыл офицера собой, и тихо проговорил: "Заткните уши!"

Хайнц уткнулся клювом в землю, чувствуя как осколки кирпича и камня барабанят по его шлему. Что-то сильное и мощное било совсем рядом, а он не мог даже поднять головы, не говоря уже о том, чтобы двинутся. "Хайнц! Хайнц чёрт побери! Беги отсюда, тебя тут пришибёт!" — Кричало что-то внутри его головы, и он повиновался. До заветного укрытия было совсем недалеко, и боец начал медленно отползать к нему, не видя и практически не слыша ничего вокруг себя. Он не понимал, насколько сильно ему везло в этот момент. Мины падали совсем рядом, земля дрожала и ходила ходуном. Его товарищи либо успели разбежаться, либо погибли, а он лежал практически на открытом месте, цел и невредим...

Последняя мина со вистом упала аккурат в одну из выкопанных защитниками противовоздушных щелей и убила прятавшихся там герцландцев. Обстрел закончился, и опытные солдаты быстро поняли это. Фон Роте, почувствовав наступившую тишину, ткнул накрывшего его солдата локтем и прошипел:

— Вылезай.

— Не могу, господин офицер. Ноги не слушаются... — Прошипел в ответ боец. В его голосе не было слышно боли, одна лишь тревога и недоумение. Фон Роте грязно и громко выругался. Солдат давил ему на крылья, что причиняло боль. В конце концов, унтеру удалось сдвинуть бойца и выбраться самому.

— Где тебя ранило?

— В поясницу, господин офицер...

— Фельдшер тут? — Закричал фон Роте, в ответ отозвалась гулкая тишина, прервавшаяся ответным окриком:

— Фельдшера убило!

— Свинособаки! — Во второй раз не сдерживаясь выругался грифон, но делать было нечего. Поблизости оказался другой уцелевший боец. Оставшийся за старшего Офицер занялся другим делом: организацией обороны. Он сразу понял, что противник решил отбить у них баррикаду. Допустить этого было нельзя, иначе у врага оказался бы под контролем важный перекрёсток, который стоил роте двух десятков мертвецов.

— Каковы потери? Кто из командиров уцелел? Всех командиров ко мне, о погибших — доложить!

Через минуту перед ним стояло два командира других отделений и несколько их помощников. Все начальники оказались целы, большая удача!

— Раз вы целы — значит готовьте взвод к обороне. Мы должны удержать баррикаду любой ценой, слышите? О потерях доложите позже.

Офицеры молча взяли под козырёк. Через считанные минуты уцелевшие бойцы уже выбегали из своих укрытий и занимали позиции на баррикаде. Их было немного, около пятнадцати. Многим не удалось уйти, погиб и ейфрейтор Клапп, какие-то минуты назад с таким спокойствием и азартом подставлявший вражеским пулям своё кепи. Хайнца Брецеля нашли поднимавшимся с земли. Его немного качало, но на его удачу он не был даже контужен, не говоря уже о каких-то ранениях. Так бывает: снаряд может убить даже если спрячешься в блиндаж, а может пощадить когда лежишь в открытом поле. О какой "военной логике" могут говорить всякие генералы и фельдмаршалы, если на практике эта самая логика может не возыметь над происходящем абсолютно никакой силы?..

Остатки взвода роты Панкраца забирались на обратный скат баррикады, не предназначенный для стрельбы. Один из ефрейторов аккуратно подполз к краю и выглянул оттуда. Сразу же просвистела очередь, но солдат успел скрыться.

— Идут, и их много! — Крикнул он остальным. Не знаю откуда, но по мне похоже дали из пулемёта.

— Это не пулемёт, это какая-то новая придумка. — Предположил один из унтер-офицеров.

— Из наших винтовок по ним бесполезно стрелять, будем кидать гранаты. Приготовить гранаты! — Скомандовал фон Роте.

— У них они тоже есть, герр официр. — Заметил тот ефрейтор, по которому дали очередь.

— Наши летят дальше. Кому говорю!

Герцландцы молча сползли с баррикады и стали приготовлять к броску свои "колотушки". Из-за кирпичного вала уже доносилась громкая аквелийская речь: атакующие явно рассредотачивались и сами готовились к броску гранат. Тем не менее, они должны были подойти ближе, так что у имперцев было некоторое преимущество.

— Бросаем сразу, по моей команде! — распоряжался унтер, сам доставая гранату и начиная свинчивать с неё предохранитель. Другие бойцы стали следовать его примеру. — Товсь! Мечи! — Герцмейтер вырвал чеку из деревянной рукоятки и как заправский атлет метнул смертельный груз вперёд. Десяток гранат с шипением перелетел через баррикаду и ударился о брусчатку где-то впереди. Послышались крики, а за ними — череда хлопков, сменившихся громкими криками боли и агонии, чётко доносившиеся до герцландцев благодаря уличной акустике.

— Попали! Попали! — радостно закричал фон Роте. — Кихельрот, тащи свою тарахтелку вниз! Надо вдарить по ним, пока не опомнились!

Не пострадавшие от обстрела пулемётчики быстро повиновались приказу, и почти мгновенно оказались внизу, противник ещё не опомнился от внезапной встречи, а на него уже смотрело дуло станкового пулемёта. "Тра-та-та-та-та-та..." — застучала протяжная очередь, и аквелийцы начали падать один за другим, залегая либо погибая на месте. Остальные пехотинцы поддержали их из винтовок. Оказавшись под внезапным и сильным огнём, аквелийские штурмовики быстро начали ретироваться под прикрытие своей баррикады. Попытка контратаки провалилась, перекрёсток остался за имперцами. Тем временем, командира взвода не было уже почти час.

Пулемётные очереди стучали с противоположной стороны улицы, метя в окна и подвалы, где скрывались герцландцы. Соседний взвод занял крупное и относительно целое здание, с которого открывался вид на широкую улицу и небольшую площадь. Это было самая далёкая точка, к которой удалось продвинутся имперцам. Противник в соседних зданиях затих на какое-то время, а теперь начал бить со всех сторон, постепенно подбираясь к зданию, где засело около сорока бойцов — ко взводу державшегося здесь поручика вышло два отделения из другого взвода, закрепившегося на баррикаде неподалёку от позиций другой роты, где ситуация была более спокойной.. Командир взвода, которым остался командовать фон Роте, оказался перехвачен небольшой группой аквелийских разведчиков. Завязалась перестрелка, кронцам удалось подстрелить троих врагов и те решили ретироваться, но один из спутников поручика был легко ранен и его пришлось перевязывать. На трупах убитых оказалось необычное оружие — пистолеты-пулемёты. Эта находка была воспринята с мрачным недовольством, ведь им, одной из лучших герцландских частей, такое оружие пока что только обещали. Взяв аквелийские автоматы как трофей, грифоны продолжили свой путь. Больше они не встречали противника, но та перестрелка с вражескими разведчиками ясно давала понять, что неприятель имеет возможность просачиваться между взводами, что не говорило ни о чём хорошем. Поручик попал в здание через наскоро вырытый окоп, подходивший прямо к подъёзду. В этом окопе сидело несколько солдат из другого взвода и вели огонь по вспыхивавшим выстрелами чёрным окнам торца одного из домов. Взводный подскочил к командовавшему ими фельдфебелю и спросил:

— Вас что, окружили?

— Черта с два! С той стороны пока не стреляют — и слава Богу! — Громко и грубо ответил ему младший командир, тряхнув головой куда-то за спину, видимо имея ввиду лежащий справа от траншеи газон, улицу и другую полуразрушенную постройку, из которой пока никто не стрелял. "Доберутся ведь, паскуды. Дал бы кто помощи..." — Подумал про себя поручик, поняв мысль подчинённого.

— Капитан здесь?

— Вроде как да. Видел его пару раз. — уже более спокойно произнёс фельдфебель, и тут просвистевшая над ним пуля заставила его пригнуться. Офицер без раздумий схватил поручика за каску и дёрнул его вниз. — Аккуратнее надо быть! Ополченцы часто косят, но там не только ополченцы!

— Это точно! — заявил сопровождавший подпоручика Краузе. — Видели? — И он указал на висевший у него на боку автомат.

— Видели. — угрюмо проговорил фельдфебель. — Идите уже в дом, а то тут стреляют — у меня уже двоих раненых вынесли!

Грифоны последовали его указанию, и вскоре оказались в подъезде. Внутри стоял громкий треск пальбы: засевшие у окон солдаты отстреливались от пытавшихся перебежать через улицу аквелийцев. У нижних окон уже засели бойцы с гранатами: они ожидали момента, пока враг не подойдёт достаточно близко. Герцландские "колотушки" летели дальше аквелийских "лимонок", и в этом было их преимущество.

— Фенхель, ты как? — Спросил подпоручик у раненого товарища.

— Нормально, господин офицер. — Сдерживая боль проговорил ефрейтор.

— Поддержите наших огнём, а мне нужно найти командира. Выполнять!

Бойцы коротко кивнули, и бросились к окнам, из которых стреляли их товарищи. Подпоручик же поймал за рукав подносчика боеприпасов, тащившего на себе несколько пулемётных лент.

— Где командиры?

— В подвале сидят, господин офицер!

"Действительно, где же им ещё быть?" — подумал про себя взводный и тут же отпустил пулемётчика. Кроме подвала в этом уже практически охваченном доме не было безопасных мест.

Подвальное помещение встретило грифона ранеными, которых за это небольшое время было уже пятеро. Они все находились в сознании и спокойно молчали: их ранения были пулевыми и не слишком тяжёлыми, так что повода для крика и агонии у привычных к подобному бойцов не было. За импровизированным госпиталем как раз и находился штаб. Там подпоручик наконец встретил командира взвода и капитана Панкраца, который по своему обыкновению находился на передке. Он козырнул им, они козырнули ему. Между офицерами установилось неловкое молчание.

— Зачем вы явились сюда? Ваш взвод ещё держится на своих позициях? — Наконец нарушил тишину Панкрац. Эти слова заставили подпоручика нервничать: а не случилось ли что с его бойцами в момент его отсутствия? Времени ведь прошло не так уж и мало...

— Я... Я пришёл к вам чтобы узнать обстановку... — Начал разъяснят взводный командир, понимая ошибочность своего действия.

— Мы слышали разрывы мин в районе вашей баррикады, скорее всего вашу позицию уже штурмуют. Вы оставили свой взвод без командования, вы это понимаете? — Резко спросил у него другой поручик.

— Я оставил командование на своём доверенном заместителе. Понимаете, я встревожился из-за обстановки...

— Ясно, чёрт с вами. — отрезал Панкрац, не вкладывая в эту фразу какой-то угрозы. — Аквелийцы всё равно скоро отступят. Наши соседи успешно наступают и их фланги под угрозой. Да и, честно говоря, сбить нас они навряд-ли смогут.

— Они просачиваются, герр капитан. Нам пришлось драться с вражескими разведчиками.

— Тогда я во второй раз повторю: какого рожна вы попёрлись сюда? Да, враг просачивается, но это ему ничего не даст. Они не смогут сидеть у нас в тылу вечно, так ведь? А вы... — Панкрац смерил взглядом незадачливого подпоручика. — Вы всё-таки пригодитесь тут. Как подкрепление. Отобьём их атаку, а там уже разберёмся — что и как, вы поняли меня?

— Понял вас, герр капитан! — Подпоручик глуповато вытянулся по стойке "смирно".

— Вольно, идите.

Грифон козырнул, повернулся "кругом" и вышел. На лестнице ему пришлось разминуться с ещё одним стонущим раненым. Гром пальбы вокруг нарастал, и спокойствие капитана среди такой напряжённой обстановки удивляло его. Так или иначе, эти мысли вскоре отошли в сторону и забылись.

Штаб полка расположился на верхнем этаже дома, откуда Фон Цапфель мог обозревать часть вверенных в его ответственность городских кварталов, где теперь шёл бой. Вид города отсюда удручал: некогда покрытые черепичной крышей дома теперь чуть ли не на треть прдставляли собой обуглившееся и осыпавшиеся руины. Сначала обстрел, потом бомбёжка — всё это изуродовало облик городской черты. Мешорио штурмовала целая дивизия и из тыла к ней на поддержку вскоре должна была подойти ещё одна. Страшные бои шли и к северу, и к востоку от города: сосредоточенные здесь части Кайзерхеера пытались расколоть этот орешек, пока другие соединения прорывались в большем отдалении от города и стремились захлопнуть западню к югу от Мешорио.

— Значит, аквелийцы двинулись в контратаку на батальон фон Таубе, верно? — Спросил он у стоявшего рядом Айзенкопфа.

— Да, это так. — Ответил начальник штаба.

— Я вижу, в том квартале идёт бой... Но Оствальд и Крамер прорываются?

— Докладывают, что очень даже хорошо прорываются. Видимо, враг на их участках оказался слабее, чем в центре.

— Туда ещё не бросили резервы, либо наоборот, решили эти резервы оттуда снять... — Продолжал размышлять пожилой грифон, всматриваясь в открывавшуюся отсюда панораму.

— Стало быть, враг сам себя загоняет?

— Либо пытается загнать нас. У него сил достаточно, а вот фон Таубе например сейчас туговато...

— Только что оттуда запросили артиллерийский огонь.

— Так откройте его, у них есть ориентиры?

— Да, есть.

— Передайте их Краппу, пусть займёт своих пушкарей работой. Только убедитесь, что эти ориентиры не устарели.

— Вас понял! — Отчеканил Айзенкопф и спустился на этаж ниже, где располагался узел связи. Безопаснее было бы разместить его в подвале, но полковник оставался непреклонен.

Осмотрев город вооружённым и невооружённым глазом, грифон начал тревожно расхаживать по помещению. Сообщений из дивизии приходило немного, и в основном они касались артиллерии. Фон Кирхе, истратив около пятиста тяжёлых снарядов до штурма, теперь довольно скупо распоряжался своей артиллерией. Аквелийские орудия тоже били редко: на обоих сторонах уже начинал сказываться постепенно нарастающий снарядный голод. Честно выражаясь, их текущей задачей являлся не захват города, а сдерживание занимавших его сил, пока другие полки и дивизии замыкают кольцо. В этом городе и его окрестностях располагалась сильная военная группировка, чья численность измерялась корпусами и дивизиями. Против них выступили не меньшие силы генерала Мерунгфлюга, и в первые дни им удалось потеснить их, оттянуть на себя большую часть резервов и создать благоприятные возможности для развития глубокого прорыва. Это всё звучало хорошо и оптимистично, но для полковника и многих других коллег виделось другое значение этой формулировки: их силы брошены на врага только с целью его парализовать, и первые бои уже показали, что потери обещают быть серьёзными.

Загремели выстрелы расположившегося неподалёку артиллерийского дивизиона, видимо Крапп всё-таки получил все ориентиры и начал свою работу. Тем временем, на лестнице снова послышались шаги, но это был уже не Айзенкопф. На чердак забрался майор Агриас, которого полковник до этого отсылал в "поле" за более подробной информацией о расположении частей полка. Чейнджлинг устал, запыхался, и явно не был доволен. Он осталютовал фон Цапфелю и доложил:

— Положение наших сил не самое лучшее, герр полковник.

— Продолжайте. — Спокойно проговорил командир, готовый к любым новостям.

— Пока я путешествовал между батальонами — я ввязывался в перестрелку трижды. Передовой у наших сил де-факто нет, неприятельские очаги сопротивления встречаются буквально повсюду и батальоны не могут обеспечить их зачистку и разгром. Враг явно пользуется канализацией или подземными катакомбами.

— Ясно, это совершенно неудивительно. Имеет ли такое тыловое сопротивление какую-либо организацию?

— Нет, скорее всего не имеет. Часто это просто не добитые гарнизоны зданий и состоят они из ополченцев.

— Ополченцы — опасный враг, особенно в городе. — Заметил фон Цапфель.

— Это так, они создают большие проблемы.

— Но насколько мне известно, батальонам всё же удаётся продвигаться вперёд. Скоро у нас появятся подкрепления и мы сумеем обезопасить наш тыл. Обоим сторонам приходится несладко: на аквелийской стороне тоже наблюдается нехватка солдат.

— В этом нет ничего удивительного, мы штурмуем крепость, и противник сам покинет её, когда его начнут окружать. — Агриас опустил взгляд в пол и замолчал, обдумывая какую-то мысль. — Не нравится мне наше положение, прямо вам скажу.

— Я вас понимаю, господин майор. Вы бы хотели найти какую-нибудь почти чудесную возможность легко одолеть врага — но на данный момент её у нас нет. Вы переживаете о наших потерях?

— Переживаю и сильно. Сомневаюсь, что в будущем наступлении полку будут выданы достаточные пополнения.

— После Мешорио эти пополнения уже могут и не понадобиться. Сейчас мы заняты тем, что ломаем врагу хребет. Это всегда тяжело, но в конце концов приводит к успеху. Подумайте сами, может быть эти корпуса — последнее, что осталось у Верани, и больше у него ничего нет? А нас хоть и потреплют, но потом доукомплектуют, а аквелиец этого не сможет сделать.

— Остаётся надеяться только на это. Эта кампания — самая тяжёлая и масштабная, в которой мне доводилось участвовать. Поскорее бы она завершилась.

— Моргенклау говорит, что к Голубой Луне всё кончится. Вы ведь, насколько я знаю, тоже хотели победить Эквестрию до нового года?

— И мы её победим. Нашей армии там намного легче воюется, чем вам воюется здесь. Падёт Кантерлот и Аквила — и их остальные союзники посыпятся, как карточный домик. Может быть, следующее лето я уже встречу в родном Везалиполисе.

— Может быть и встретите. — улыбнулся полковник. — Но без вас нам будет скучновато.

Агриас пожал плечами, не зная что ему ответить.

— Я с вами уже три года, даже как-то непривычно думать о том, что я могу попасть куда-нибудь ещё.

— А ведь вам, скорее всего, придётся попасть. — задумчиво проговорил герцландец. — Ваши командиры народ суровый и настырный, они-то как раз не жалеют подчинённых, в отличие от вас. У вас ведь все носятся как белки в колесе, а у нас всё по-спокойнее будет... Так что ещё вы намерены мне сообщить?

— Главным образом — больше ничего. Надо усилить охранения и зачистить тылы. Надеюсь, у нас ещё будут силы сделать это. И знаете ещё что... — Агриас снова несколько смутился. — Вспомнил я, как мы брали город Эстскуг. Одним батальоном справились, за сутки. Только вот у меня там положили взвод. Я отвлёкся, не досмотрел, вот и... — Чейнджлинг тяжело покачал головой.

— Да, город — дело страшное, если враг там укрепился. А вас в таком случае, мне жаль. Бывает такое на войне, когда случайность и минутная слабость командира решает судьбу множества солдат... Скажите мне, вы верите в случайности? — Пауль вопросительно наклонил голову.

— Герр Триммель писал, что случайностей на войне не бывает, что всё подобное — это последствия офицерской глупости и неосмотрительности.

— Однако, всё же иногда случаются вещи, которые трудно объяснить иначе. В любом случае, я рад вас видеть здесь. Положение наше пусть и шаткое, но тыл у нас прочный. Хорошие тылы — это главное, определяющее. Были бы патроны со снарядами, да мозги в головах — вот тогда бы воевали исправно. Но армия — такая штука, герр майор. Кто-то думает, что её можно сделать чем-то вроде заводных часов. Может они в чём-то и правы, но ведь те же часы состоят из валов, пружин и шестерёнок. А армия состоит из грифонов, из плоти, крови и крепких солдатских хребтов, на которых и выносятся все дела. Вал и шестерёнка знают своё дело, они из металла и им легко приказывать. А грифону так не прикажешь, он сделан из других материалов. Поэтому, ваша славная теория пусть временами и полезна, но стоит ей дать хоть пару мизерных сбоев — и всё расстроится, а всё починить у вас может и не получиться.

Агриас выслушал фон Цапфеля и кивнул: что-то было в этих словах. Они явно не являлись ложью, но и на правду походили слабовато.

— В таком случае, мне следует ожидать ваших приказов. — Проговорил цу Гардис.

— Мой приказ таков: побудьте пока здесь. На передовой вы сейчас можете погибнуть, причём без особого смысла. А пока вы находитесь здесь, у меня есть возможность найти вам применение получше.

Агриас снова кивнул, и побежал вниз по лестнице.

С потолка подвала постепенно осыпалась штукатурка. Имперские обстрелы были не такими уж частыми, но это не значило, что их не следовало опасаться. В штабе за столом сидело двое генералов: Бертье и Эствен. За дверью было слышно, как сворачиваются телефоны и упаковывается документация: часть большого штаба, располагавшегося в Мешорио собирала вещи и готовилась менять свою дислокацию.

— Как вы знаете по последним донесениям, на флангах нашей обороны назревает тяжёлый кризис: противник прорвал фронт на много километров и создаёт серьёзную опасность окружения. Из-за этого мне приходится покинуть город и перенести свою ставку южнее. — сказал коменданту генерал. Он был внешне спокоен, но изложение этих мыслей наводили явно не давали ему полностью сосредоточиться. — Моему штабу находиться в городе слишком опасно, и маршал Моро дал мне добро на отход в другое место.

— Опрометчивый поступок, месье. — осудил его бригадный генерал, командовавший обороной Мешорио. — Сразу узнают, что штаб ушёл. Это дурно влияет на мораль. В городе и ближайших окрестностях сражаются целых два ваших корпуса, а это — мои основные силы, без них город можно было бы спокойно сдавать, а вы просто берёте и уходите?

— Я поступаю так не из трусости, если вы думали меня в этом обвинить. За несколько последних дней противник создал две крупных бреши в порядках моих корпусов и после этого успешно продвинулся почти на сто пятьдесят километров, форсировав реку Меш и заняв ряд ключевых пунктов вроде деревни Мушен. Вы имеете информацию об этом?

— Имею, но это ведь не такой важный пункт, чтобы из-за него в открытую размышлять об отступлении? У нас ведь было достаточно сил для локализации прорывов, почему вы их не примените?

— Этих сил у нас больше нет. — прямо и заявил Эствен. — Неприятель создал опасное положение в таком количестве мест, что все возможные резервы уже истрачены на его сдерживание. Мы попробуем удержать имперцев на запасных рубежах и не дать им обойти город с флангов, но я не могу это гарантировать.

— Если ваши слова — это правда, то мы стоим на пороге катастрофы. Но с другой стороны, разве вы не знаете о том, что наступление на Рилу удалось отбить? Может быть, враг уже выдыхается, а вы уже намереваетесь уходить, разве нет в этом, извините меня, малодушия? — Бертье позволил себе открыто упрекнуть генерала. Это стало последней каплей.

— Хотите, чтобы я погубил армию?! — взъярился Эствен и вскочил со своего стула. — Даже если враг и выдыхается — он собрал всё, что у него осталось чтобы ударить по нам, и этого удара может хватить, чтобы герцландские сапоги прошли до самой Аквилы! На Рильском направлении он оттягивал наше внимание, здесь же он бьёт, и бьёт со всей силы. За одно сегодняшнее утро мне пришло десять донесений из частей — все требуют резервов и отходят, один генерал и вовсе приехал ко мне на машине, а потом демонстративно застрелился на моих глазах! То сражение, которое вы ведёте за город — это ширма, отвлечение. Моргенклау готов положить здесь хоть два батальона, хоть целую дивизию, он штурмует город чтобы растаскать наши резервы, чтобы у меня не было возможности собрать их в кулак и остановить его там, где это сейчас необходимо, он пользуется своим численным преимуществом, разве вам это не понятно?!

Бертье оказался ошеломлён этим откровением, которое, по существу, и не являлось таковым для него. Он разрывался между рациональной необходимостью и сильнейшим нежеланием сдавать этот город... Генерал не знал, хватит ли у него смелости воевать в полном окружении и сможет ли он обречь на такую участь гарнизон, но ему пока всеми силами не хотелось отступать отсюда. Он не видел приграничных поражений, не видел оставления из Фловерино и всех кровавых боёв, с которыми армия отходила сюда. Он не видел этого, но прекрасно об этом знал. И ему органически не хотелось сдавать Мешорио. Ополчение города сражалось с отчаянием обречённых, и он разделял их настрой. Так или иначе, всё вокруг абсолютно не соотносилось с его мыслями и идеями, и бригадному генералу приходилось как-то выходить из складывающейся ситуации. Грифон спокойно встал из-за стола и поднялся на один уровень с уже стоявшим Эственом. Он понял, что сказанные им слова прозвучали довольно глупо. Разжигание перепалки в такое напряжённое время уже можно было считать преступлением, поэтому Бертье решил прекратить это безобразие.

— Если вы уходите из города, то куда вы намерены направиться?

— В небольшое местечко к югу отсюда. — уже более спокойным тоном ответил Эствен. — Повторюсь: не подумайте что я трус, просто так город мы сдать всё равно не можем — тут нужна санкция маршала Моро.

— Но вы, насколько я понял, всё равно настроены скорее на отступление.

— Если враг продолжит замыкать кольцо — нам придётся отступать. Благо, времени на отступление у нас должно хватить, ведь несмотря на все усилия, темпы вражеского наступления пока удаётся несколько сдерживать.

— Понятно, — кивнул комендант, — меня сейчас по-существу волнует только оборона города и участие в ней подчинённых вам подразделений.

— Если отступать — то всеми силами, в том числе и силами ополченцев. — с вернувшейся строгостью проговорил генерал, поняв мысль своего собеседника. — Я солидарен с Моро, и я не хочу, чтобы бригады ополчения погибли во вражеском окружении. Да, они сражаются за свой город, а значит и за нашу Родину, но это не даёт им права погибать бессмысленной смертью. Если судьба будет милосердна к нам — мы ещё очистим город от захватчиков.

— Если бы судьба была к нам по-настоящему милосердна, — бригадный генерал тяжело вздохнул, — то мы бы не стояли здесь и не говорили о том, о чём сейчас говорим.

— Это так, месье. Я буду поддерживать с вами телефонную связь, ждите дальнейших указаний в течении недели. — Эствен взял со стола свой генеральский шако, надел его на голову и молча взял под козырёк. Бригадный генерал ответил ему таким же жестом, и грифон покинул помещение. Бертье какое-то время стоял, вслушиваясь в его шаги, а потом снова сел, вернувшись к раздумьям. Прошло уже несколько дней с начала вражеского наступления, и положение действительно оставалось критическим. На его участке линия фронта так и не сдвинулась: герцландцы шли в атаку, захватывали несколько домов, потом начиналась контратака и всё более-менее возвращалось на круги своя. Противник действовал грамотно, пленных и трофеев было мало, как и вражеских потерь. На передовой сражались части, недавно получившие новейшее автоматическое оружие, но это мало помогало им против неприятеля, который быстро приспособился к новому ландшафту. Иногда Бертье посещала мысль, что враг сумел бы сломить его сопротивление, имея такие силы и подготовку. Он не делал этого, значит — Эствен был прав.

Генерал достал из наградного портсигара папиросу, зажёг её и закурил. В глаза ему бросился висевший на стене портрет Теодора Верани, один из первых экземпляров, нарисованных сразу после революции. В Аквелии не было большой моды на портреты или статуи президента, сам он был достаточно скромен в этом деле и не любил подобного. Однако, его популярность делала своё дело, и изображения Верани всё-таки можно было найти во многих присутственных местах. В этом подвале, где до войны хранились товары какого-то лавочника, такому старому и ценному портрету, казалось бы, не было места. Находка возбудила большой интерес и стала предметом шуток, но сейчас военному совсем было не до них. Он смотрел в глаза нарисованного маслом Теодора и думал: "Останешься ли ты твёрд? Если останешься, то страна выстоит. Если оплошаешь — Аквелии конец. Генералы и солдаты не будут отступать вечно. Они должны встать, должны остановить — либо погибнуть. И ты будешь им примером, наш славный Верани".

Битва за Аквелию: Глава VI: Темнейший час.

ГРАЖДАНЕ АКВЕЛИЙСКОЙ РЕСПУБЛИКИ! ОТЕЧЕСТВО ВЗЫВАЕТ К ВАМ!

Сегодня, 20-го августа 1011, наше правительство издало указ о массовом рекрутском наборе. Все граждане в возрасте от 17 до 40 лет, не попавшие в армию по причине ограниченной годности или негодности ныне должны явиться на призывные пункты для зачисления в бригады и дивизии народного ополчения. Представители диаспор пони с данного момента освобождаются от запрета на службу в вооружённых силах, и так же подлежат призыву в подразделения зуавов. Иностранным гражданам и подданным рекомендуется вступить в состав Аквелийского Иностранного легиона. Заключённые, которые отбывают наказания по статьям невысокой тяжести, объявляются амнистированными и включёнными в состав воинских частей.

На фронте складывается тяжёлая обстановка: противник рвётся к Аквиле, и лишь единое народное усилие может остановить вражеские полчища. Отныне, все без исключения отрасли республиканской экономики мобилизуются на войну. Правительство Республики изначально предпринимало все необходимые меры чтобы одержать верх над врагом, наша армия храбро сражалась и нанесла коварным герцландцам немало поражений, но теперь конфликт принял крайне тяжёлый, решающий оборот. Он уже давно перестал быть борьбой двух государств и их правительств. Отныне, это борьба за выживание Аквелии и аквелийского народа как идентичной общности. Это Священная, Отечественная война, борьба аквелийской нации с косной, реакционной кликой, которая лицемерно возвышает отжившие идеалы, даже номинально им не соответствуя. Этой клике никогда не победить, а наш народ не сломят даже самые отчаянные трудности.

Обращение аквелийского правительства и Теодора Верани, напечатанное и расклеенное на стенах Аквилы и других городов Республики.

В тесном и прокуренном помещении, надрываясь изо всех сил играло дешёвое и видавшее виды пианино. Из угла, заменявшего собой сцену, пела какая-то грифина, одетая в дешёвое, но блестящее платье. Голос певички был вроде чистым, но при этом отдавал туберкулёзным хрипом, а слова мелодии представляли собой типичнейший и давно всем опостылевший романс, никак не менявший своих форм на протяжении десятилетий, оставаясь прежним не смотря на бедствия, революции и войны.

За накрытым дешёвой клеёнкой столом сидело трое. Только что опустошённые бокалы тускло блестели в свете мерцающей электрической люстры. Такие же претенциозные, но дешёвые, как и всё здесь.

— Хороша. — Заметил один из сидевших за столом. Это был грифон в старой бордовой форме с петличками противовоздушной обороны. Странно было видеть де-факто военного в таком обществе в такое время, но в ночной Аквиле подобные вещи периодически случались и редкостью не были. Аквелиец подметил точно, он разбирался в вопросе, о котором говорил.

— Ты о певице? — спросил у него один из троицы, сидевший в углу. Тень почти полностью скрывала его, но было понятно, что это пони. Он говорил на аквелийском, но этот язык давался ему ценой странного и диковинного акцента. — Я бы назвал хорошим что угодно, но не подобную особу. Чахоточные мне никогда не нравились.

— Чахотка это вечный спутник нашего племени. — улыбнулся пернатый. — Боги славно постарались, создавая наши тела, но они были мудры и изобрели нам противовес... — Он снова бросил взгляд на певицу, но та даже не взглянула на него. Обстановка в помещении была удручающая: в зале сидело совсем немного посетителей, а хозяин питейной уже начинал готовился к закрытию. Окна были заколочены досками, на улице горели лишь единичные фонари, а вместо музыки и запаха ночной Аквилы к ним задувал лишь холодный и противный сквозняк.

— Боги... — Пробурчал пони, жалея, что вина на столе больше нет.

— Айдас, успокойся уже. Довольно нам твоего нигилизма. — Пробурчал третий собутыльник. Это тоже был пони, но его аквелийский был куда лучше, чем у Айдаса.

— Да мне уж самому его довольно. Пойду вот на фронт, встану перед какой-нибудь имперской сволочью — и пусть рубит меня, пусть убивает! Мне уже хватило на этом свете всего... — внезапно разразился откровениями жеребец. — У вас остались деньги? Закажите ещё портвейна, мне видимо не хватило.

— Э не-ет. — протянул грифон, отвлёкшись наконец от созерцания. — Тебе уже точно хватит. Вином такие вещи не решаются...

— Ещё как решаются, уж поверь. — Снова почти вслух пробурчал пони. Грифон сделал вид, что не услышал его ворчания.

— Мой покойный дед как-то раз сказал мне такую вещь: "В вине трудно утопить горе, зато просто утонуть самому."

— Мне, думаешь, интересно, что говорил твой мёртвый дед?!

— А мне, думаешь, хочется слушать твоё нытьё? Это, может быть, последний раз, когда мы видимся.

— И слава богам...

— Господа, — снова встрял в разговор третий собутыльник, — хватит уподобляться зверью. Ведёте вы себя непотребно, вот что я вам скажу. Эх, помнится мне...

— Что, всё не можешь отпустить старину, Андрей? — съязвил в его адрес Айдас. — В своей роте наверное всех по носу лупил за любой писк. Знаем, слышали мы о вашем брате. Не то уже время, извините-с.

— Дружище, имей совесть. Что, опять тебе то село снилось?

Айдас посмотрел на Андрея, его воспалённые глаза блеснули в тусклом освещении. Пони будто оцепенел на миг, будто сразу вспомнил что-то, что хотел бы забыть навсегда. В конце концов, он призвал на помощь волю и отрывисто кивнул.

— Если бы я был там, а не наблюдал со стороны, то меня бы здесь с вами не было. — Сипло проговорил жеребец.

Айдас Урбонас прибыл сюда с востока, из маркграфства Лангешверд. За его спиной стояла трагическая судьба, связанная в том числе и с судьбой его народа. Уже несколько лет к ряду там лилась кровь пони. Старые помещичьи порядки, которые и без того были тяжелы, теперь рухнули, и на смену им пришла новая власть, власть молодчиков в чёрной форме, гордо называвших себя "реформистами". Их самоназвание мало соответствовало реальности, ведь вместо того, чтобы вводить что-то новое, они решили поднять старый и избитый принцип — найти виноватых. Стоило им прийти к власти в восточных марках — как сразу же начались грабежи и погромы, поэтому народ придумал им более простую кличку — "вороньё". Сначала были уничтожены поньские кварталы в городах, и их выгнали в деревню, потом их начали облагать чрезмерными налогами, за неуплату которых отбирались те скудные участки земли, которые достались им после отмены крепостничества. В конце концов, землю начали отбирать и у тех немногих, кому ещё удавалось держаться на плаву. Всё это сообщалось погромами, убийствами и грабежом, которые власть не только не пресекала, но и активно поощряла. Разумеется, это не могло остаться без ответа, и вартайцы поднялись на восстание. Айдас вступил в ряды партизан и неплохо сражался, только вот враг оказался намного сильнее, и их движение потерпело крах. Все его друзья, родственники и товарищи погибли, а у него самого в памяти навсегда отпечаталось родное село, сожжённое врагом у него на глазах. Потом он бежал, скрывался, и судьба закинула его далеко на запад, в Аквелию.

— Трудно мне тебя понять. Вроде и сам пережил что-то похожее, а всё-таки... Не верится. Чтобы так открыто, так жестоко... — В голосе северянина прозвучало честное сочувствие.

— Я сам по началу не верил, что так вообще может быть. Уж поверь мне. Поэтому, нет мне теперь никакой дороги, кроме как туда. Воевать буду. Мстить буду.

— Вояка из тебя конечно... — Грифон скептически склонил голову набок. Он довольно долго знал Айдаса, и не мог признать в нём военного. Вартаец казался ему мягкотелым, ворчливым и слабым, при этом ещё и охочим до вина и особенно — до "Белого гуся", марки местной водки.

— Какой есть, Жак. Какой есть. Говорят, сейчас на службу даже калек берут. Так что, ко мне вопросов не будет. — Впервые за этот вечер Айдас улыбнулся. Улыбка была невесёлой, более похожей на дрожащую гримасу.

— Ясно... Значит, вы оба собрались на призывной пункт. — Утвердительно проговорил грифон.

— Да, собрались. Пойдём добровольцами куда пошлют. Я военный, он тоже военный. Не сидеть же тут. — Ответил ему Андрей.

— Понятно. Меня уже пристроили куда следует. Послужу хоть здесь. Вас мне, ребята, жалко.

— А нам, Жак, жалко тебя. Твои соотечественники там головы кладут, а ты здесь штаны протираешь. И хочешь того, или нет — всё равно здесь останешься. Вот чего я бы точно не перенёс. — Сказал северянин, доставая из кармана дешёвый портсигар. Он протянул одну сигарету Айасу, Жак отказался — у него была трубка. Какое-то время троица просидела молча. Смолкло пение и пианино, посетители начали расходиться. Из подсобного помещения вышел хозяин питейной — полностью седой старик, опиравшийся на трость. На нём была старенькая рубашка и выцветший жилет, грифон дрожал от старческой слабости, ему было очень тяжело держать дело, ведь все его сыновья и дочери записались в армию, а наёмных работников было мало, да и работали они плохо. Жак был знаком, и даже почти дружен с кабатчиком, и не мог смотреть на него без сожаления.

— Бедолага. — Вполголоса проговорил он, бросая взгляд в сторону. Пони ничего ему не ответили, но выразили согласие с ним.

— Пора. — Наконец выговорил Андрей, и вышел из-за стола. За ним поднялся Айдас, Жак же остался сидеть. Он ещё мог позволить себе немного времени в этом месте, но ему тоже в скором времени нужно было бежать.

— Месье. — хриплым и усталым голосом обратился к ним хозяин кабака. — Не приходите ко мне на следующей неделе. Я распродаю имущество и закрываю заведение.

— Позвольте, но ведь вы хотели сохранить его до лучших времён, разве нет? — С тревогой спросил его Жак. Кабатчик с почти осязаемой болью взглянул на грифона:

— Ко мне вчера пришли письма. Все мои дети мертвы. Налёт. Бомба. Раз — и всё. Нету теперь у меня ни детей, ни дела. Такие дела. — Со спокойствием отчаявшегося проговорил старик.

— И что теперь?

— А теперь — всё, господа хорошие. — хозяин уважительно кивнул, в знак благодарности. — Спасибо за деньги. Рад был угостить вас.

В помещении снова повисло молчание. Только ветер завывал в заколоченных окнах. Жак чуть не плакал, глядя на старика, пони же сохраняли твёрдость. Наконец, всё закончилось: боец ПВО дал старику лишнюю монету, они обменялись лапопожатиями и троица быстро покинула заведение. На улице их встретила темнота, ночной ветер продувал до костей.

— Прощайте! — Жак махнул жеребцам лапай, и быстро побежал по тротуару, надеясь успеть к месту своей ночной вахты. Пони же направились в другую сторону — к вербовочному пункту Иностранного легиона.

Вчера Андрей уволился со своей старой работы, так же поступил и Айдас. Оба они работали в таксопарке Аквилы, и оба презирали свою работу. Один из них когда-то имел немало денег, но всё промотал и теперь сводил концы с концами. Другой же всю свою жизнь был беден, и страдал по иным причинам. Однако, всё это теперь потеряло смысл. Они приняли волевое решение, Айдас — из проснувшейся жажды мести, Андрей же — из простого желания быть полезным хоть кому-то. Когда-то у него была офицерская честь и чувство долга, а потом ему пришлось утопить их в портвейне, чтобы не сойти с ума от горя по покинутой родине. Теперь у него появился настоящий смысл, возможность вспомнить лучшее своё время. Аквелия стала его новым домом, и он хотел его защищать. Тем более, насколько он знал, Эквестрия и родная Северяна тоже участвуют в этой войне, значит и он тоже должен, обязан сражаться в ней.

— Андрей, слушай. — вдруг обратился к нему вартаец. Прохладный воздух позволил ему почувствовать себя немного лучше. — А ты ведь, из тех кто бежал после Революции, верно?

— Да, а зачем ты спрашиваешь? Вроде знаешь всё, разве нет?

— Да, знаю. Знаю, что ты бывший военный. Говорят, у вас все офицеры были дворянами. Кем-то вроде рыцарей у грифонов, верно?

— Дворян в армии было немало. — кивнул северянин, вспоминая прошлое. — Но я не дворянин. У нас дворянами в основном пегасы были, а у меня крыльев нет, как видишь. Было у меня дворянство, но личное, а это мало что значит. Ни денег, ни почёта. Зато служба была, а потом...

— А потом всё покатилось, да?

— Ну как тебе сказать. Мне кажется, мы тогда и не понимали что творится. Всё как-то само собой случилось, понимаешь? Это ведь полная случайность, что я оказался на этой стороне. На стороне проигравших. Мог бы и к красным пойти, но... Не пошёл.

— Понятно. А почему не в Эквестрию? — Снова задал вопрос Айдас.

— А почему в Эквестрию? — Грубо ответил ему Андрей.

— Ну, там ведь революции не было.

— А что там было? Ничего. Ничего хорошего. Никогда они нас за своих не считали, и в беде не помогли. Испугались видимо, за себя. Кто-то к ним ушёл, кто-то — сюда. Нет теперь у нас единства — все грызутся непонятно за что. Пока у меня хоть какие-то деньги водились — я видел, как это выглядит. Мерзко, скажу тебе по-чести. Одни за одних, другие за других, спорят, ругаются. А всё без толку.

— У нас не было такого. У нас всё было проще. Собрала нас Накти — и пошли мы воевать. Эх, славная была кобыла, жалко повесили! Пока была у нас сила — мы дрались. Плоховато, может быть, но дрались.

— Да-а... Вас не упрекнёшь. Вы за дело шли, за жизнь свою, за народ. А что у нас было? Не знаю. Может кто-то что-то и имел, но теперь и того не осталось. Пропащее племя, так хоть отыграемся теперь.

— Да, надо бы отыграться. Тут я согласен. Грифоны — то ещё зверьё.

— Ты и об аквелийцах так думаешь? А с Жаком ты почему-то неплохо общался.

— В такси поработаешь — не на такое насмотришься. Паршивый народ всё таки здесь.

— Знаешь, мне кажется паршивый тут не народ, а те кто ездит на такси.

Айдас усмехнулся:

— Ну да, может быть. Богатеи они же всегда ну... С гнильцой. А вот Жак тот же — он ничего дядька. Молодец, не плохой. Зря я с ним поругался. Теперь уж не вернуть.

Сергей кивнул. Дальше они шли в молчании. За поворотом показалось освещённое лампами крыльцо. У входа стоял часовой в шинели и шако Иностранного легона. На удивление, это был пони. Он резко обернулся на выскочивших из-за поворота жеребцов и даже было вскинул винтовку, но потому тут же опустил её, и даже смутился. Вместо того, чтобы обратиться к ним на уставном языке, жеребец в удивлении выговорил три северянских слова:

— Андрей Владимирович, вы?

— Я, Сашка. — с горечью ответил Андрей, подходя к нему вплотную. — Пусти внутрь, там ещё принимают?

— Принимают, вашебродь. Проходите. — Часовой открыл дверь, и двое вошли внутрь.

В помещении было тепло и душно, в каком-то невидимом углу из раструба граммофона играл бравурный марш. Жеребрцы, вытерев ноги и пройдя через прихожую, тут же оказались в небольшой очереди, выстроившейся перед дверью в какой-то кабинет. Почти все в коридоре являлись пони. Среди них была парочка грифонов, один кирин и даже пара гарпий-макавианцев, громко и быстро тараторивших между собой. Вообще, в этой очереди было довольно шумно, и звучали самые разные слова, но чаще всего можно было услышать северянскую речь.

— Андрей Владимирович, не вы ли? — Кто-то снова окликнул северянина. На этот раз это оказался приятной наружности жеребец в костюме. Он был уже немолод, как и многие присутствующие. На груди пони гордо красовался белый крест. Андрей по сравнению с ним выглядел как настоящий нищий: короткая куртка, которой не хватало нескольких пуговиц, простые брюки без стрелок да прохудившиеся и разваливающиеся краги — вот и всё его богатство.

— Ну я. — грубо и угрюмо ответил северянин. — Рад видеть вас здесь, Илларион Валерьевич. Решили записаться добровольцем?

— Все записываются — и я запишусь. Вон там даже макавийцы есть, слышите как галдят?

— Галдят. — Кивнул Андрей. В этот момент кому-то из гарпий кто-то сделал резкий выговор, отчего обоим пришлось приумолкнуть. Бывшему таксисту не очень хотелось говорить со своим соотечественником. Но, тем не менее, он сохранял терпение и продолжал его слушать.

— Неприятно конечно видеть вас в таком виде. — едва заметно поморщившись заметил северянин в пиджаке. — Но, тем не менее, несмотря на ваш вид, вы — есть вы. И это главное.

— Да, это главное, ваше высокоблагородие. — съязвил Андрей Владимирович. — Ваш вид, тем не менее, не вызывает претензий. Стало быть, у вас остались какие-то деньги? Я уж думал, что вы их давно просадили, как многие другие помимо вас.

— И тем не менее, мне удалось выдержать всё. Я поступил на государственную службу. Оклад там приличный, пусть и чин не высок. А так, вы правы. Многие побираются, не хотят иной жизни... Но теперь дела идут иначе. Всё эта война...

— На войне мы можем показать себя как следует, в конце-то концов. Правда, офицерами нам уже не быть...

Илларион коротко кивнул Андрею и переключил своё внимание. Айдас молча слушал этот разговор, не понимая ни единого слова.

— Он — мой старый знакомый. — Объяснил ему северянин.

— Я уж понял. По тебе было видно, что ты его не сильно жалуешь. — Заметил вартаец. Северянин бросил взгляд вслед за отошедшим Илларионом, и коротко кивнул:

— Да, не могу ему простить кое-чего. Но это мелочи. Нечего ворошить. Он прав: сейчас всё по-другому. И ведёт он себя правильно.

Очередь тем временем сдвигалась. За дверью, один за другим, исчезали пони, грифоны и все остальные. Обратно они уже не возвращались.

— Может быть, их выпускают через другой вход? Выдают шинели, ружья, всё что положено. — Предположил Айдас. Сергей недовольно хмыкнул:

— Да черта с два. Ничего там не выдают. Сдаётся мне, что мы формы и винтовок до самого фронта не увидим.

— С чего ты взял?

— А с того, что часть у нас будет заштатная. А значит и со снабжением проблем не оберёшься.

— Да, снабжение... А ведь у на сбыло проще. Нам только патроны нужны были, а их достать не беда. В остальном на деревнях держались. Еда, одёжка — всем помогали, чем могли. Но армия... Армия это другое. Тут одной одёжкой ведь не отделаешься, верно?

— Верно. Я бы сказал — ясно как день. Я того времени не застал, но дело было. Ходили наши пегасы в Зебрику, Эквестрии помогать. Вот там-то такие фортели случались, что и поверить-то трудно в такую глупость и халатность. Так что, всё может быть.

Вартаец пожал плечами, не зная что ответить. Медленно, но верно очередь приближалась к ним. Вот за дверью исчез впереди стоявший пони, через какое-то время, в эту же дверь кто-то постучал и из-за неё раздался крик: "Следующий!"

— Я пойду первым. — Решительно заявил Айдас, Андрей не стал ему препятствовать. Бывший партизан зашёл в кабинет. После него наступала очередь северянина. Он был спокоен, но всё равно чувствовал странную тревогу и неловкость. Он вспомнил время, когда он ещё был северянским офицером, самыми тёмными пятнами его воспоминаний являлась военная бюрократия, от которой было просто не продохнуть. Комиссии, проверки, какие-то очередные доклады и бумаги, которые нужно было получать, отдавать и переносить с места на место. Северянские военные традиции в этом месте крепко сцепились с эквестрийской тягой к крючкотворству и эквестрийским же непониманием самой сути армии как таковой. "Именно из-за этого всё и началось." — промелькнуло в голове у Андрея, как раз перед тем, как настала его очередь. "Следующий, проходите!" — прогремел из-за двери грозный хриплый баритон, и пони повиновался.

В кабинете сидело несколько офицеров в красивых бежевых мундирах. На столе, за которым они сидели, лежали белые шако.

— Здравствуйте, гражданин. — обратился к Андрею хозяин того грозного голоса, пожилой грифон с чёрной повязкой на одном глазу. — Пришли вербоваться в наш легион?

— Так точно, явился по призыву правительства Республики. — По-военному, почти без всякого акцента, отчеканил пони.

— Понятно... — грифон утвердительно покачал головой. — Присаживайтесь, будет небольшое собеседование. Времени и сил у нас маловато, так что обойдёмся простыми вопросами.

— Вас понял. — Пони мерным шагом прошёлся по комнате и сел на стул перед комиссией. Пожилой офицер облокотился передними лапами на стол и получше вгляделся в лицо новобранца. Он сразу что-то для себя решил, что-то шепнул своим коллегам, и продолжил разговор:

— Я так понимаю, вы — эмигрант из Северяны, верно? И, судья по всему, имели опыт службы.

— Так точно. Вы правы. Я служил в пехоте, командовал ротой. Какой полк — не припомню уже, то ли 15-й пехотный, то-ли 16-й. В общем, я имею опыт службы.

— Понятно. — аквелиец снова произнёс одно из своих любимых слов. — А вам доводилось воевать?

— Воевать? — Пони сначала не понял вопроса, а потом крепко задумался.

— Да, воевать. У вас ведь не так давно была революция и она не обошлась без боёв. Многие ваши соотечественники рассказали мне, что они какое-то время сражались с отрядами Красной Гвардии. Вы принимали участие в этих действиях?

— Принимал ли я? Ха, интересный вопрос. — Андрей невесело улыбнулся. — Вы, месье офицер, знаете что творилось в Северяне во время революции?

— И что же вы можете мне рассказать?

— Творилось всякое, в основном — сущий бардак. В нашем полку например даже не убили никого. Мы в Ставропони стояли, это далековато от Принцессина и Петерсхуфа, где были основные бои. У нас всё прошло тихо — все просто навсего разбрелись кто куда. Кто-то к красным, кто-то к лоялистам, а кто-то сдёрнул за границу. Вот так это всё и случилось. Не пришлось мне воевать, и это даже к лучшему. Так мне кажется.

— Понятно... — офицер легиона скосил взгляд на одного из своих коллег. Тот коротко кивнул. — Значит, вы командовали ротой. Что-ж. В формирующемся батальоне все звания уже распределены, так что вам придётся тянуть рядовую лямку.

— Это не проблема.

— Что-ж, хорошо для вас. Приятно видеть такой патриотизм от заграничного гостя. Я так понимаю, ваши политические соображения не так уж развиты?

— Я военный. Ни в каких партиях и союзах никогда не состоял. После эмиграции входил в какое-то подобие объединения северянских офицеров, но их трудно назвать партией. Профсоюз таксистов, может быть? — Андрей снова улыбнулся. Аквелиец не разделил его энтузиазма и сдержанно промолчал.

— Думаю, с вашим прошлым я достаточно ознакомился. Ваше дворянское достоинство, ордена и заслуги на прошлой службе не обладали какими-то особенностями, верно?

— Я не пегас и не единорог, значит дворин из меня липовый. Наград тоже нет, ничем особым не отличился.

— Понятно. Теперь пара вопросов из простых. Как ваше полное имя?

— Андрей Владимирович Берёзов. — Чётко выговорил северянин. Один из военных, сидевших за столом, долго и тщательно выводил эти слова на желтоватой бумажке какого-то документа.

— Сколько вам лет?

— Сорок. Я в Аквелии с 995-го.

— Болели какими-нибудь заболеваниями?

— Нет, к счастью повезло.

— Родственники? Члены семьи? Вам удалось получить полное гражданство Республики?

— У меня была жена, но она погибла во время боёв в Аквиле. Большая часть родни осталась в Северяне. Гражданство я имею.

— Боёв в Аквиле? — В голосе военного послышалась настороженность.

— Да. — с внешним спокойствием ответил Андрей. — Пошла в магазин, попала под пули... и всё.

— Трагическая судьба. — Кивнул аквелиец. В это время его помощники что-то записывали на листы бумаги, образовывавшие собой немаленькие стопки. Андрей ждал следующих вопросов, но их не последовало. Собеседование действительно было коротким, даже чрезмерно коротким. Грифон коротко кивнул и указал новобранцу на дверь, ведшую в другое помещение. Там Берёзову быстро выдали кое-какую амуницию и спровадили дальше, к основной массе добровольцев. Иностранный легион считался элитным подразделением. Но за последние недели и месяцы войны его части оказались серьёзно потрёпаны. Формирующийся в Аквиле батальон фактически являлся ополченческим, и в отличии от первых полков, где служили в основном аквелийские, скайфольские и вингбардийские грифоны, здесь основной костяк составили пони, считавшиеся в военных кругах Аквелии ненадёжным, более слабым материалом. Однако, происходящее на фронте вынуждало генеральный штаб использовать даже такой "материал", чтобы как-то спасти ухудшающееся положение.

Город вокруг них был абсолютно пуст. Ветер выл среди развалин домов, скрипели покосившиеся и отваливающиеся двери. Где-то среди перегороженных баррикадами улиц гремели окрики и команды офицеров. Где-то совсем вдалеке гремели пушки: на окраинах и в южных предместьях ещё шли арьергардные бои. Всё начиналось медленно, а закончилось быстро. Они долго готовились к штурму, вели разведки, ползали по грязи, потом они дрались за предместья, улицы, дома и перекрёстки. Впервые за эту компанию потери оказались серьёзными и по-настоящему большими. Погибло много хороших солдат, а противник просто взял и отступил, оставив только пустые патронные ящики и ругательные написи на стенах. Они заняли полуразрушенный город, откуда уже успело сбежать почти всё население и где почти не осталось ничего ценного. После городских боёв дивизия фон Кирхе оказалась серьёзно истощена и поэтому осталась во втором эшелоне, пока свежие силы продолжали наступление. Они наступали быстро, но противник так же быстро удирал. И их не могли захватить в кольцо. По крайней мере, часть аквелийских сил точно успела вырваться, а другая отчаянно пыталась это сделать. Так или иначе, всё это уже не было заботой усталых и озлобившихся военных.

По городской улице шла группа военных, среди которых трое офицеров 4-го Кронского полка. Это были Панкрац, фон Таубе и Агриас. Офицеры кутались в шинели, настроение у всех было крайне удручённым.

— Проклятые баррикады, — бробурчал в воротник капитан. — Видимо, их настроил кто-то чрезмерно умный и смекалистый. Знал, шельма, что мы на них наплачемся!

— Да, из-за этих нагромождений одна улица теперь похожа на другую. — Заметил Адриан.

— А вообще — решение верное. Был бы я комендантом — я бы так тоже поступил. — В своей обычно прямолинейной манере проговорил Агриас.

— Ох, господин майор! — Резко осудил его Панкрац, но не закончил своей реплики, увидев жест фон Таубе. Никому сейчас не хотелось разводить споров, особенно — глупых и бессмысленных.

— Надо ведь заимствовать у врага его лучшие решения, верно? — Агриас тоже был в нелучшем расположении духа. Дни боёв за Мешорио он провёл под пулями, а сейчас разделял общее чувство опустошённости, царившее в войсках.

— Верно. — Угрюмо ответил ему капитан.

— Да, вы сказали очевидную вещь. Бедный старик, не могу порой смотреть на него. — Проговорил майор, оглядываясь по сторонам.

— Вы о полковнике? — С удивленеим поинтересовался чейнджлинг.

— А о ком же ещё? Мается наш командующий, тяжело ему. От самой этой войны тяжело. Я бы с ним пообщался тет-а-тет на эту тему, да времени нет, а ворошить чужие мысли не хочется.

— Солдаты тоже ходят угрюмые. — Заметил цу Гардис.

— Солдатам хуже всего. — кивнул Панкрац. — Моя рота порядком поредела, очень порядком...

— Ты, герр капитан, большой молодец. — утешил его Адриан. — На твоём участке были самые злые контратаки, а вы отбились. Я к вам дважды пытался прорваться — чуть не погиб!

— Если бы я вас не знал, то упрекнул бы в излишней храбрости, герр фон Таубе.

— Если бы я не знал вас, то упрекнул бы в излишней трусости, герр цу Гардис. — С усмешкой заметил грифон. Но чейнджлингу вдруг резко стало не по себе. Он резко остановился, оскалился и расстегнул кобуру:

— Вы слышите? — Прошипел он спутникам, которые так же остановились. Шедший за его спиной денщик Карл Эрстфедер прислушался и спокойно ответил:

— Кто-то болтает по-аквелийски. — Как ни в чём не бывало произнёс он.

— Действительно, что в этом такого? — Веселеющим тоном добавил Адриан.

— Да вот знаете... Опасно это. Вдруг недобитки.

— Так мы вооружены. — Вторил начальнику капитан Панкрац. Чейнджлинг отрывисто кивнул, нервно вздохнул и произнёс:

— Что-ж, тогда ладно. Напомните пожалуйста, а куда мы идём?

— Просто... гуляем. А если честно — хотел бы я найти какой-нибудь кабак или что-то вроде того. — Признался ему Адриан.

— Понятно. Вроде как это ещё наша область ответственности, но что это за голос?

— Герр майор, если бы это были защитники — они бы не болтали так открыто, а скрывались.

— Если это не вражеские солдаты — то кто это может быть?

— Наши солдаты. — Спокойно и без иронии ответил фон Таубе. Компания добралась до ещё одной баррикады. Из-за сваленной в кучу мебели высунулась голова в стальном шлеме. Увидев петлицы со звёздами, солдат несколько удивился и вскоре в полный рост взобрался на вал.

— Здравия желаю, господа офицеры! — Со странным акцентом и непривычной для солдата интонацией проговорил боец.

— Здравия желаю, месье! Это вас тут услыхал мой товарищ? — Спросил у часового фон Таубе.

— Так точно, господа, это скорее всего были мы. Здесь начинаются позиции 1-й аквелийской дивизии. Мы занимаем второй эшелон и занимаемся тыловым обеспечением. Вы — делегация от полковника фон Цапфеля?

"Больно складно этот солдатик говорит..." — Шепнул Карл денщику фон Таубе.

"Да ещё и по нашему..." — Ответил тот, с интересом наблюдая за своим начальством. Начальство в свою очередь пребывало в некоторой растерянности.

— Вы стоите у нас в тылу? — Переспросил Адриан.

— Да, в тылу. Ваш штаб ведь на площади Ле-Мар? — Отвечал солдат.

— Верно. А где ваш штаб?

— Штаб полка? — С чисто интеллигентским недоумением и наглостью спросил пернатый.

— Именно, штаб полка, рядовой. — Грубо произнёс майор, делая акцент на последнем слове.

— Наш штаб стоит в пятиэтажке на площади Мурье — она начинается через пару переулков за этим перекрёстком. — солдат махнул лапой назад, явно имея ввиду лежавший за баррикадой перекрёсток.

— Площадь Мурье? Значит мы сейчас на улице Ланна. Здесь прошёл батальон Крамера, я мельком проезжал её. — Вспомнил Агриас, осматриваясь вокруг.

— Вам нужно попасть к нашему начальству? — Снова невпопад спросил аквелиец, каким-то образом оказавшийся на имперской стороне.

— Не очень. — прямо заявил фон Таубе. — Мы отправились в город с другой целью.

— Найти алкоголь? — Прямо и не таясь задал вопрос солдат, которому видимо уже приходилось выслушивать его за время своего дежурства.

— Да. Именно. Нужно обмыть победу, а в нашей зоне ответственности не осталось ничего. И ещё, где командир вашего поста и что у вас за полк такой, в котором солдаты ведут себя так как ведёте себя вы, рядовой?

— 2-й Аквелийский офицерский полк. Я — рядовой Леонард де Клюни, до революции и эмиграции я командовал пехотным взводом. Нашей заставой руководит капитан де Риль — в прошлом полковник. Он отлучился на какое-то время и вскоре вернётся. Прошу прощения за мою вольность, но у нас в дивизии так принято.

— У нас в полку наоборот, так не принято. Но раз уж вами командует полковник, а я всего-лишь майор, то не буду вас осуждать. — Съехидничал фон Таубе, его слова явно не понравились аквелийцу, но он промолчал. Вскоре вернулся командир заставы. Грифон объяснился с ним на родном языке и капитан де Риль впустил герцландцев на "свою" территорию. На вопрос о питейных заведениях, капитан ответил утвердительно. Дальше по улице действительно находился чудом нетронутый погреб. По ту сторону вала из кирпичей, брусчатки и разбитой мебели сидело около шести десятков бойцов. Большая часть из них спала или делала вид, что спит.

— У них явный некомплект. — Заметил Агриас.

— Неудивительно, полк же офицерский. У нас во время Революции тоже такое было. Только полки не из офицеров, а из юнкеров. Воевали они неплохо, только потери большие несли. А вот в том, что эти могут воевать, я сомневаюсь.

— Они же получается, предали свою страну? — С некоторой осторожностью спросил чейнджлинг.

— В каком это смысле? Почему они её предали? И какая страна по их мнению — это их страна? — Продолжая ехидничать спросил у чейнджлинга Адриан. цу Гардис сначала замялся, а потом до него дошло, что грифон имел ввиду. Для эмигрантов, сбежавших из Аквелии после Революции, де-факто уже не было той страны, которой они присягали. А народ для них небольшое значение.

— Народ вообще как правило остаётся не удел. — Вслух подумал Панкрац, высказывая непривычную лля мысль.

— В конце концов, для дворянина присяга значит больше, чем какая-то эфимерная страна или народ, который он и вовсе привык воспринимать как челядь. Их короля убили, присяга оказалась силой расторгнута. Кто у них остался? Наш малолетний император и вместе с ним господин Моргенклау. Туда они и направились. Вот будем мы возвращаться в Грифехейм, а они у нас в тылу уже и замки отстроят, и в усадьбы вернутся. Того гляди — запросят о восстановлении крепостного права!

Чейнджлинг хмыкнул, но шутка приятеля его не особенно позабавила. За сутки кровопролитных боёв чейнджлинг насмотрелся на страдания простых грифонских солдат, и ему вдруг стало жгуче неприятно думать о том, что всё это делается только в интересах этих странных господ, которые пытались вернуться в покинутую ими страну, в которой они не любили ничего, кроме своего имущества и самих себя. Это показалось ему несправедливым, но он быстро отогнал от себя эти мысли, пока они не начали сеять в нём какие-то сомнения. Компания военных вскоре действительно нашла тот самый погреб, но задержалась там совсем ненадолго. Адриан, Агриас и Панкрац вскладчину купили несколько бутылок вина и двинулись назад, в своё расположение.

Битва за Аквелию. Глава VII: Перед бурей.

ФОРМАЛЬНЫЙ ОТЧЁТ ШТАБА АРМИИ МЕРУНГФЛЮГА КАСАТЕЛЬНО ОПЕРАЦИИ В РАЙОНЕ МЕШОРИО.

1-го сентября 1011-го года к 10 часам вечера по местному времени противник окончательно оставил город Вангуардиго, бои за который длились двое суток. Старая Аквелийская дорога, а так же ряд других стратегически важных магистралей оказались перерезаны, остатки сил противника отступают из образовавшегося котла по второстепенным дорогам и по бездорожью, но их попытки сильно осложняются окружающей местностью, изобилующей участками леса и ещё не осушенными болотами. Бои средней интенсивности продолжаются на внешней и на внутренней линиях оцепления, эти столкновения должны сойти на нет в ближайшие сутки. В наступательной операции отлично проявили себя практически все подразделения, вверенные в командование генералу Мерунгфлюгу и его штабу. Все задачи, поставленные Гофкригсратом были выполнены, пусть и на некоторое время позже, чем планировалось. Потери так же превышают запланированные, но это не является решающим фактором в сложившейся стратегической обстановке. Аквелийская армия на данном участке фронта разгромлена наголову, дорога на Аквилу открыта, а действия неприятеля кажутся спонтанными и беспорядочными. В данный момент ведётся активная разведка с целью точно выяснить планы аквелийского командования. В данный момент производится перегруппировка сил для последующих наступательных действий.

ПРИЛОЖЕНИЕ:
В прошедших боях с положительной стороны отличились практически все соединения, принимавшие участие в наступлении. Около десяти тысяч военнослужащих представлены к наградам, из них сто пятьдесят награждены посмертно. Особо проявили себя следующие подразделения:

11-й Феатисский пехотный полк. Командир — Клаас ван Хут.

17-й Йельский пехотный полк. Командир — Калико фон Хирштайн.

4-й Кронский пехотный полк. Командир — Пауль фон Цапфель.

19-й Катеринский пехотный полк. Командир — Йорг фон Грюндсберг

1-й Гриффенхеймский Его Величества пехотный полк. Командир — Адлер фон Виссенкопф

3-я Феатисская бронебригада. Командир — Виллем ван Грённт.

1-я Виннинская бронебригада. Командир — Адальбрехт фон Литке.

4-я Ротвассерская бронебригада. Командир — Альфред фон Пассау.

23-й Моторизированный пехотный полк. Командир — Ганс Федер.

10-й отдельный Его Величества тяжёлый артиллерийский дивизион. Командир — Рюдигер фрон дер Сольдау.

Хельхеймская Имперская Рота. Командир — Альбрехт фон Гельткройц.

Кронская Имперская Рота. Командир — Александр фон Паннхоф.

Кронцплацская Имперская Рота. Командир — Ансельм фон Вольгаст.

Влегульсская Имперская Рота. Командир — Тилль ван Остенрут.

1-я,2-я и 3-я Роты Арктурианского Ордена. Командир — Герхард фон Кранцбург.

И иные.

Строй бойцов в бурой форме стоял в торжественном молчании. Только что отыграл полковой оркестр, и настало время для торжественной речи. Солдаты уже были одеты в бурые шинели, так как погода продолжала ухудшаться. Осень началась с заметных заморозков, и это не радовало абсолютно никого. В Аквелии сентябрь привыкли путать с августом, а то и с июлем, а "настоящая зима" для местных начиналась только к середине декабря, тогда как сейчас обещала ударить в ноябре, если не раньше. Тем не менее, это не могло испортить данного момента.

— Солдаты Грифонской Империи!.. — По импровизированному плацу разнёсся голос Фердинанда Моргенклау. Он был не так уж гулок и силён от природы, а в последнее время Протектор ещё и страдал от простуды, так что речь его звучала не так уж важно и серьёзно, как он пытался её преподнести.

Хайнц Брецель стоял в первом ряду. Так вышло, что почти весь его взвод представили к медали "За Храбрость" третьей степени, а унтер-офицера фон Роте, который сумел организовать их и дать отпор врагу, к первой степени этой награды. Права, его сейчас не было среди них. Офицер погиб на следующий день после той атаки, и награду ему вручили посмертно. "Надрывается" — Хайнц услышал едва заметный шёпот его друга и товарища Вильгельма. Этот грифон всегда скептически относился к Фердинанду и скрыто недолюбливал его. Впрочем, такое отношение к начальству не так уж и порицалось в полку. Ходили слухи, что у самого фон Цапфеля были вопросы к этому генералу, который взял на себя так много. Тем не менее, все они сейчас были одинаково горды собой и радовались происходящему.

— ... вашей храбрости хватило бы с лихвой на десятки таких же тяжёлых компаний, но после победы над Аквелией войн в Грифонии больше не будет. Грифонские народы обретут единение и мир, и вы, здесь и сейчас, приближаете эту славную минуту. Долго нам приходилось терпеть тяжёлые годы раздоров, но сейчас — они подходят к концу.

Строй ответил Протектору громовым "Ура!". Ему удалось задеть их мысли и желания. Многие кронцы понимали, что Фердинанд скорее всего привирает, но это не умаляло их радости от его слов. Подумать о мире, осознать то, что спокойствие и порядок ближе, чем кажется — вот, чего им хотелось по-настоящему. Аквелия сидела у них в печёнках, они презирали и ненавидели эту страну, а эта страна презирала и ненавидела их. Многим хотелось окончить не только эту компанию, но и военную службу.

Протектор спустился с кафедры и пошёл вдоль шеренг, вручая бойцам награды. Большая часть бойцов получила медали "За Храбрость" и "За Ранение". Майор фон Таубе и ещё несколько офицеров заработали Имперский Крест 2-го класса, майор фон Оствальд и полковник фон Цапфель были представлены к Крестам 1-го класса. Агриас цу Гардис не был представлен ни к каким серьёзным наградам, но, как он шутил, в чейнджлингской армии его бы наградили знаком "За городской бой". Как ни странно, но в Кайзерхеере больше наград было посвящено различным годовщинам и памятным событиям, чем поступкам вроде участия в ближнем, городском или штурмовом бою. Награды "За Ближний Бой" и вовсе не существовало, так как ближний бой считался чем-то абсолютно естественным и обычным.

Вот грифон в тёмно-коричневой шинели приблизился к шеренге, в которой стоял Хайнц. Фердинанд быстро вручал награды, редко заводя с солдатами разговоры. Обычное дело: в имперской армии к солдатам относились довольно посредственно. Протектор вблизи казалась более низкорослым и тщедушным, его красноватые глаза тоже не имели симпатичного вида, а цвет белых перьев вызывал странное и явно безотчётное отторжение. Тем не менее, этому грифону удавалось располагать к себе. Вот он пристегнул медный круг медали к шинели Хайнца, и, немного помедлив, задал ему вопрос:

— Солдат, я не вижу в вашем строю командира одного из отделений. Он ранен или убит?

— Унтер-офицер фон Роте погиб в сражении, господин Протектор! — Несколько оторопев отчеканил Брецель. Боец был крепким и довольно высоким грифоном, но взгляд Моргенклау вдруг заставил его почувствовать себя робко и неловка.

— Печальная судьба. Насколько мне известно, он принял командование вашим взводом, так?

— Точно так, господин Протектор!

— Понятно... — Фердинанд опустил взгляд на разбитую брусчатку площади. — Вы славно повоевали, в нашей армии редко награждают без причины. Да здравствует Император, рядовой. Дадут Боги — и ваш полк ещё порадует меня.

— Да здравствует Император! — Едва не сорвавшись проговорил Хайнц. Моргенклау пошёл дальше. Кто-то справа от него хмыкнул: это был Вилли. Брецель почувствовал на себе несколько иронических взглядов своих сослуживцев.

Фердинанд тем временем пожал лапы старшему офицерскому составу, отдал строю все необходимые почести, а потом удалился под гром оркестра и в сопровождении многочисленной свиты адъютантов, журналистов и прочих подобных им. Агриас, стоявший в строю вместе с остальными своими коллегами, провожал его многозначительным взглядом. Странное впечатление производило это торжество. Аквила ещё была перед ними, армия ещё сражалась и враг ещё не сдался, а казалось, что уже празднуется победа. Тем не менее, трудно было найти тех, кто не был доволен награждениями. Более того, многие считали, что полк заслужил больше орденов и медалей, что начальство продешевило, наградив их только за последние бои. После Фердинанда речь держал уже полковник, и речь эта не отличалась какой-то особой мощью или красотой, фон Цапфель редко был способен на яркое красноречие. Церемония подошла к концу, шеренги превратились в колонны и батальоны, один за другим, покинули площадь. В этот же день им предстояла погрузка на поезд и короткий бросок прямо на передний край. Постепенно ощущение торжественности сменилось суетой, обычной для тыловых эшелонов.

— Господин полковник, разрешите обратиться? — К фон Цапфелю подошёл Цеткин. Грифон предпочитал слову дело и редко вмешивался в разговоры, когда речь не шла о его прямых обязанностях. Однако, по его интонации можно было понять, что дело требует внимания начальства.

— Разрешаю, герр Цеткин. — Военные шли по пустынной улице, которая вела прямо к нужному им вокзалу. Полковник решил добраться туда раньше своей части, чтобы посмотреть на эшелоны и получше проследить за погрузкой.

— За последнее время нам должны были поставить весь затраченный за время боёв боеприпас. Однако, приказ выступать уже поступил, а пришло едва ли три четверти от положенного. В полку до сих пор ощущается нехватка патронов и снарядов. Так же нам недогрузили некоторое количество медикаментов и одежды. По изначальному плану всё это должно было быть доставлено.

— Вы обращались в дивизию? — Нахмурив лоб спросил Пауль.

— Обращался, даже ездил. Не подумайте, что я всё валю на штаб фон Кирхе. Местный квартирмейстер — мой хороший друг и грифон ответственный. Он мне лично сказал, что и у них нет того, что нам причитается. Я думаю, что если по каким-то обстоятельствам мы останемся в Аквелии надолго, и интенсивность боёв останется прежней, то в полку может возникнуть серьёзная нехватка, которую с трудом выйдет восполнить. — Цеткин взглянул на полковника, тот кивнул, предлагая продолжать. — И ещё. Мой коллега говорил, что эти проблемы имеют место и в других дивизиях. Он назвал это довольно странно, но вполне точно. Он назвал это "голодом".

Фон Цапфель не сразу ответил подчинённому. Несколько минут они шагали молча, и только стук их сапог слышался в тишине покинутого города.

— Так или иначе, эта проблема пока находится под контролем, верно?

— Пока что — да. Я намерен провести беседы с кое-кем из наших боевых офицеров. Как бы не хотелось это признавать, но я намерен сделать им что-то вроде взыскания.

— Разве мои подчинённые допускают какие-то ошибки? — С удивлением спросил полковник.

— Не сказал бы, но Крапп и фон Таубе меня несколько нервируют. Они плохо ведут учёт растрате боеприпасов и иного имущества. Интендантская служба в их частях налажена не так тщательно, как в батальонах Крамера и фон Оствальда.

— Крапп... Наш славный молодой артиллерист. Его расточительности трудно не заметить, это вы верно сказали. Дай ему волю — будет стрелять пока пушки не откажут. Славный малый, но требует порядка. А фон Таубе мне знаком ещё с птенечества... Так что, мне понятны ваши замечания. Работайте дальше. Если верить герру Фердинанду — нам скоро улыбнётся счастье.

— Я бы не стал верить Фердинанду и его улыбкам счастья. — признался Цеткин — Нужно всегда готовиться к худшему. Разрешите идти?

— Разрешаю. — Кивнул фон Цапфель. Интендант козырнул и скрылся в одном из переулков. Полковник продолжил свой путь к вокзалу, по пути ему не встретилось ничего интересного.

На вокзале пока было пусто, но дежурившие у путей солдаты-железнодорожники докладывали о скором прибытии эшелонов для полка. Остальные части дивизии фон Кирхе уже были отправлены поездами в недавно взятый Вангуардиго, теперь наступала и очередь 4-го Кронского полка.

Мешорио действительно представлял из себя крупную железнодорожную развязку: здесь сходилось много путей, старых и новых, связывающих север, запад, юг и восток Второй Республики. Город переживал не лучшие времена после развала Старого Рейха, но те годы показались бы веком процветания и счастья по сравнению с тем, что пришло в него сейчас. После некоторого ожидания, поезда всё же появились, опоздав почти на сорок минут. Полковник подбежал к тормозившему локомотиву и спросил у машиниста причину опоздания.

— Самолёты бомбили, пришлось останавливаться! — Громко, отходя от паровозного грохота ответил грифон.

— Потери понесли?

— Не понесли! Борей Милостив! Они по дороге попали, но уже сзади нас. Удалось проскочить, а была бы беда...

— В таком случае, вы молодец, что довели эшелоны.

— Да что уж я! — Машинист растянулся в глуповатой и грубой улыбке. Фон Цапфель пожал его перепачканную сажей перчатку, кивнул и удалился. Колонна его полка тем временем уже втягивалась на вокзальный перрон.

Погрузка началась без лишних слов и телодвижений, как вдруг, в небе внезапно послышался гул моторов. Один капитан посмотрел наверх, и приглядевшись, увидел звено бомбардировщиков. Они летели с запада. "Воздух!" — Вскричал офицер. Тревожный клич быстро разнёсся среди герцландцев. Фон Цапфель вовремя среагировал и выкрикнул приказ: "Рассыпаться!" Майоры и младшие начальники тут же повторили указание, и страх бойцов оказался направлен в нужное русло. Паники и беспорядка удалось избежать, солдаты быстро попрятались в заранее подготовленные укрытия или просто разбежались достаточного далеко друг от друга. Те, кто успел погрузиться в поезда, тут же покинули вагоны и последовали примеру остальных. Когда бомбардировщики оказались над своей целью, они уже не могли рассчитывать на большой успех.

В воздухе просвистело около десятка бомб: снаряды один за другим, со свистом и грохотом падали на землю. Послышался скрежет железа, чьи-то крики и визг осколков. Земля задрожала, но всё кончилось так же быстро, как и началось. Вскоре разбежавшиеся и попрятавшиеся солдаты начали выбираться из своих укрытий. Потери действительно оказались невелики: часть путей уничтожено, разбито несколько грузовых вагонов, а так же около пятнадцати раненых. "Как-то плохо отбомбились!" — Шутя заметил один ефрейтор. "Молчал бы лучше!" — Тут же оборвал его взводный, одним из первых бросившийся в противовоздушную щель. "Летели медленно — видать горючку берегли." — Предположил третий боец, тяжело дыша. "Да и бомб сбросили мало — видать где-то уже отбомбились." "Жалко наших — небось туго им пришло." "А могло и не прийтись — солдат уже пуганый, натасканный, умеет прятаться. Не то что в первую неделю..."

За подобными разговорами полк вновь построился и продолжил погрузку. Разбитые и сильно повреждённые вагоны отцепили, раненых доставили в лазарет. Из-за потерь в составе эшелона пришлось нагружать оставшиеся вагоны плотнее, но так как переезд предстоял короткий — это не виделось большой проблемой. В воздухе тем временем висело странное ощущение чего-то грандиозного: приближалась победа в кампании, триумф и всё прочее, но многие фронтовики с трудом могли в это поверить. Враг уже несколько раз был серьёзно бит, но это не мешало ему вставать у них на пути. Грифонов беспокоило другое: они ждали момента, когда потребуется последнее решительное усилие, и они были готовы его приложить. Враг не собирался сдаваться легко, несмотря на все логические доводы и расчёты. В тылу, на фронте, в штабах и в окопах становилось понятно: будет ещё одно сражение. И возможно, это сражение окажется кровавее и страшнее всех тех, что были до этого момента. Ехавшие в эшелоне герцландцы ещё не знали о том, что наступление за рекой Сарно уже остановлено, что кое-где герцландские части переходят к обороне под внезапными контрударами свежих аквелийских резервов. Други полки фон Кирхе уже брошены куда-то в эту разворачивающуюся мясорубку, а их полку только предстоит это. Поезд быстро домчит их до места, где решится ход этой войны.

Битва за Аквелию. Глава VII: Сражение на Сарно. Часть первая: Станция Ремье.

"Слава Аквелии! Смерть врагам Её!"

Эшелон мчался один день и одну ночь. С железнодорожной насыпи виделись шоссейные дороги, забитые военными колоннами, полевые госпиталя, наскоро укрепляемые запасные позиции. От места, к которому они приближались раздавался медленно нарастающий артиллерийский гул. В небе то и дело появлялись самолёты и случались воздушные бои, эшелоны пытались бомбить два раза, но машинисты уже не останавливались, и ломили до последнего, стараясь выжать из паровозов максимум.

Тревога и готовность нарастала: солдатские песни смолкли, офицеры не могли найти себе места и поспешили поскорее оказаться среди своих рот, взводов и батальонов. Полковник фон Цапфель не находился в командирском вагоне, а постоянно перемещался по составу, советуясь и беседуя с подчинёнными. Вид полковника поднимал мораль простых солдат, но вместе с этим, к ним приходило осознание того, что скорее всего, их бросят в пекло сразу по прибытии. Агриас старался проводить это время с пользой, изучая карты местности, прислушиваясь к канонаде и прочищая свой пистолет. Утром следующего дня, чейнджлингский советник пересёкся с полковником в тамбуре одного из вагонов. Перевёртыш стоял на ветру и вслушивался в отдалённые, но приближающиеся раскаты грома. Холмы и перелески мешали обзору, поэтому приходилось полагаться на слух.

— Герр полковник. Если мне не изменяют мои уши — гаубицы бьют не только спереди, но и вдоль всего верхнего русла Сарно, чуть ли не близ Мешерио. То есть бой уже идёт на нашем условном фланге.

— По последней информации вдоль южного берега Сарно мы имеем довольно сильные позиции. Угрозы флангу пока что можно не опасаться.

— Наши фланги рискует превратиться в центр. А участок шоссе Мешорио-Вангуардиго — в рокаду. — Предположил Агриас. Он с трудом мог судить о происходящей ситуации, и нервы давили на чейнджлинга сильнее, чем на грифонов.

— Главное, чтобы нас не отбросили за реку. Но это маловероятно. — обнадёживающе проговорил фон Цапфель, глядя на гребни невысоких холмов, из-за которых уже виднелись блики, обозначавшие русло реки Сарно.

— Штаб бросит в бой всё что у него осталось. Мы стоим на пороге мясорубки. — Голос Агриаса вдруг зазвучал мрачно и тяжёло. Чейнджлинг впервые почувствовал на своей совести нависавший над ним груз возможного поражения. Подумать только, какие-то недели назад неудачи были редки, и даже самые тяжёлые дела кончались в их пользу. Однако, теперь всё резко поменялось к худшему.

Рокот канонады уже приблизился настолько, что можно было различить отдельные разрывы. Вдруг воздух разорвал визг падающего фугаса. Снаряд ударил по насыпи, разбросав во все стороны песок и грунт. В вагоне слева послышалась громкая и неприкрытая ругань. Фон Цапфель холодно ухмыльнулся и посмотрел на Агриаса: в его глубоких грифоньих глазах сейчас можно было прочесть многое, от страха до решительной отваги. Полковник дружески похлопал чейнджлинга по плечу:

— Не волнуйтесь, господин майор. Мы не стоим на этом пороге. Мы его уже переступили.

Река тускло блестела в утренних лучах, когда поезд быстро проходил недавно отстроенный железнодорожный мост. Полковник, оставив Агриаса наедине с его мыслями, молнией прошёлся по составу, лично отдавая короткие, но ёмкие приказы. Грифон уже был убеждён, что там куда они едут, уже свистят пули, поэтому батальонам нужно покинуть вагоны и выгрузиться быстро и в полной готовности. Все офицеры распределились по своим местам. Сам Пауль вопреки обыкновению присоединился к первому батальону фон Оствальда. Остальную часть полка принял на себя Айзенкопф.

Поезд оказался на южном берегу Сарно. По имевшейся у них информации, на этом плацдарме должна была держаться полковая группа, отделённая от частей 2-го Ротвассерского пехотного корпуса. Этот плацдарм носил название располагавшегося здесь городка Ремье, куда вела железнодорожная ветка и где находилась станция. По плану командования на этом плацдарме должны были накапливаться силы для дальнейших ударов, и именно сюда так спешно и вразнобой была переброшена дивизия фон Кирхе. Однако, несмотря на такие внушительные силы и серьёзные ожидания, обстановка здесь являлась не самой лучшей. Автомобильный мост, стоявший рядом с железнодорожным, был плотно загружен подводами с тяжелоранеными, а на самом южном берегу снарядными воронками был отмечен чуть ли не каждый квадратный метр. По береговой линии бежала брошенная аквелийцами линия траншей, дальше начиналось широкое и изрытое воронками поле, а за ним уже начинались дома Ренье — по ним тоже прошлась артподготовка. Снаряды до сих пор падали тут и там, не слишком редко, но и не слишком часто и сильно действуя этим на нервы.

— Наши силы ещё ведут бой. Населённый пункт не оставлен. — Спокойно, но с явным напряжением констатировал фон Оствальд, вслушиваясь в раскаты уже отчётливо раздававшейся ружейно-пулемётной перестрелки. Кто-то действительно ещё дрался за станцию и городок, и судья по плотности огня, его не смогли так быстро сбить с позиций. В это же время мимо эшелона виднелись крупные скопления дезорганизованных солдат, удалявшихся от фронта либо остававшихся здесь, в тылу. Их было действительно много, и при всём желании полк не сумел бы привести их в чувствв.

— Эх, знать бы мне хоть что-то из того, что сейчас творится в этом пекле. Нашу дивизию не могли просто взять и разбить...

— Не могли, господин полковник. Думаю, что из тех кто сейчас ещё дерётся за Ремье по настоящему дерётся именно наш фон Кирхе!

— Хотелось бы верить.

Паровоз взревел и резко затормозил, всех в вагоне рвануло вперёд. Грифоны хватались за всё, за что могли ухватиться, в том числе и друг за друга. От толча почти все в вагоне попадали на пол, но силами офицеров удалось восстановить порядок.

— Поезд встал. Все — на выход! — Скомандовал Оствальд, пока полковник, поддерживаемый им, кряхтя вставал на на ноги. Солдаты быстро и организованно начали покидать вагон.

Состав остановился на станции, не доехав до перрона совсем чуть-чуть. Железнодорожная развязка была разбомблена артиллерией, поэтому паровоз не мог проехать дальше. Так или иначе, это уже не имело значения. Бурая солдатская масса в относительном молчании рассредотачивалась на открытом пространстве развилки, на которую до сих пор периодически клали единичные снаряды. Около тысячи бойцов с пушками и обозом покинули состав где-то за двадцать минут, после чего поезд дал задний ход, а батальоны в свою очередь двинулись вперёд, навстречу гремевшему бою. Полк двигался относительно плотной, относительно компактной массой, никакой нужды в излишней рассредоточенности не было. Плотные цепи сначала шли пешком, потом перешли на бег. Редкие разрывы фугасов не пугали опытных солдат, видевших обстрелы намного страшнее этого. По пути им попадались отставшие, раненые и деморализованные солдаты. Почти все из них присоединялись к контратакующим, чувствуя подъём морали из-за присутствия такого количества активно действующих сослуживцев.

Офицеры шагали вперед своих батальонов, постоянно увлекая части за собой, не давая бойцам струхнуть или остановиться. Агриас, шагавший в тыловых порядках полка, чувствовал честное и неподдельное восхищение тем, как слаженно могли действовать его коллеги, как умело они руководили такой массой народа в таких тяжёлых условиях. Им, чейнджлингам, приходилось воздействовать на большие отряды путём инициативы младших начальников и ефрейторов, а тут один майор мог контролировать наступление целого батальона, не перепоручая ничего заместителям и командирам рот. С другой стороны, этот случай явно был каким-то странным исключением и его не следовало воспринимать так близко к сердцу. Намного ближе перевёртышу сейчас был резкий запах пороха и периодический свист фугасов, а так же ружейные залпы, становящиеся всё ближе. Он думал о самом бое, в котором, скорее всего, придётся участвовать и ему.

Миновав станцию, полк постепенно рассеялся среди дворов и улочек Ремье. Здесь им уже начали попадаться непосредственные тылы сражающихся частей, на поверку оказавшимися сборной солянкой из ошмётков уцелевших подразделений. Кронцам встречались как герцмейтеры из дивизии фон Кирхе, так и бойцы ротвассерских полков, изначально занимавших плацдарм. Здесь уже вою свистели пули и даже целые шальные очереди: противник был совсем недалеко, всего через улицу. Аквелийцам удалось ворваться в город и овладеть примерно третьей его частью, но при этом их силы сами понесли тяжёлые потери, а пришедшее подкрепление в лице фон Цапфеля и остальных и вовсе не входило в их планы и расчёты.

Агриас и Карл старались поспевать за быстро продвигающимися цепями, то и дело натыкаясь на отставших бойцов и деморализованных защитников, в беспорядке разбегавшихся от боя. Чейнджлинг увидел пятерых грифонов, которые прятались за единственной уцелевшей стеной одного из домов. Они явно не следовали ничьим приказам и не хотели этого делать, но при этом были вооружены и даже не ранены.

— Отбившиеся. — С сочувствием сказал денщик. Цу Гардис посмотрел на него полным ярости и недовольства взглядом. Когда майор увидел этих пернатых, что-то перемкнуло у него в голове:

— Я офицер. Я должен вернуть их в бой. — сквозь зубы проговорил чейнджлинг. — Заряди винтовку, на всякий случай.

Широкими и грозными шагами Агриас подошёл к укрывавшимся. Те быстро обратили на него внимание, но заговорил он первым:

— Что такое?! Почему не в бою?! Где ваш командир?! — Лающим тоном проорал майор. Грифоны переглянулись, кто-то из них крепче сжал винтовку. Блеск офицерских погон и петлиц и проснувшийся в перевёртыше приказной тон серьёзно повлияли на них.

— Чего? — В недоумении спросил один из пернатых, явно сразу не понявший чейнджлингского выговора. Это был молодой парень в серо-коричневой шинели, отличавшей в нём бойца из Эрдбеерского княжества. Герцмейстеров среди паникёров не было.

— Отставить вопросы! — рявкнул Агриас. — Немедленно прекратить панику! Началась контратака, хватит дрожать чёрт бы вас!

— Как не дрожать, вашебродь? — подал голос другой боец, кое-как разобравшийся в речи офицера. — Мы одни от батальона и остались, эта сволочь прёт и прёт...

— А на что вам ружья, сволочи!!? — резко оборвал его оборотень. — Идите вперёд и убейте их, вы же грифоны, с вами же ваши боги, вы что о богах забыли?! Я, чейнджлинг, иду вперёд и не боюсь, а вы тут трусить изволите, верно?! Чёртов чейнджлинг храбрее вас, "избранники"! — В этот момент впереди раздался звук, похожий на треск рвущейся бумаги: это батальоны кронцев сблизились с врагом и начали стрелять залпами. Кто-то из ротвассерцев прислушался, приподнялся и взглянул на Агриаса с большей долей понимания.

— Слышите? Это герцмейстеры выметают вражину из Ремье, скоро мы выбьем их и погоним до самой Аквилы! За мной, ребята! — Чейнджлинг демонстративно выхватил из кобуры свой пистолет и поднял его над головой: тёмный силуэт табельного "Блаушталя" держался в облаке зеленоватой энергии. Когда майор побежал, грифоны инстинктивно устремились за ним. От былой паники и страха не осталось и следа, им просто навсего стало стыдно. Тем временем, гремевший впереди бой только начинал разгораться.

Полк вступил в сражение плотной и компактной массой. Первыми открыли огонь бойцы фон Оствальда, вышедшие на удачные позиции и открывшие огонь по наступавшим аквелийцам. Вскоре пробрались через дворы и остальные части полка, и положение противника тяжело обострилось. Начавшаяся контратака оказалась мощной и решительной: сделав несколько залпов, герцмейстеры бросились вперёд с примкнутыми штыками, увлекая за собой державших оборону товарищей. Агриас и пятеро его новых подчинённых быстро бежали на звуки стрельбы и рукопашной схватки, им попадались тела убитых и раненых, которым пока некому было оказать помощь.

— Что у вас творилось тут? — Между делом спросил чейнджлинг, когда военным приходилось перелезать через внезапно возникшую перед ними ограду.

— Воевали-с! — Коротко ответил эрбейрский солдат, перемахивая через высокий забор. Чейнджлинг озирался по сторонам и везде видел либо трупы, либо суетившихся тыловиков. На таком маленьком пятачке земли сошлись огромные силы. Помимо дравшихся где-то впереди грифонов фон Кирхе, тут ещё были бойцы из других полков. Видимо, несколько часов назад здесь или в окрестностях шло настоящее побоище.

Перестрелка тем временем быстро уходила вперёд. Ремье — маленький городок, и раньше его можно было пересечь минут за сорок, но теперь сделать это стало намного труднее. В конце концов, Агриас наконец наткнулся на кронцев, и это оказались интенданты Цеткина, с которыми чейнджлинг был немного знаком. Трое грифонов собирали винтовки и патроны у лежавших повсюду мертвецов, а четвёртый боец в это время заматывал бинтами голову пятого. Рядом с ним лежало ещё несколько перебинтованных бойцов, в основном эрбеерцев.

— Здравствуйте, господин майор! — Весело окликнул Агриаса один из трофейщиков, взваливая на плечо целую фашину из винтовок.

— Здравья желаю! — отсалютовал им цу Гардис. — Наши впереди?

— Да-а, вон в том доме уже штаб поставили. — Пернатый показал когтем на стоящее впереди здание с частично провалившейся крышей. У не прикрытого дверью входа стоял оперевшись на ружьё часовой.

— Помогите трофейщикам. — Чейнджлинг показал ротвассерцам на подчинённых Цеткина. Те бросились выполнять приказ, не задавая вопросов.

— Господин майор, может мне тоже им помочь? — Обратился к Агриасу Эрстфедер.

— Помогай. — Коротко ответил советник, и быстро пошёл к штабу.

Бой тем временем уже сместился к окраинам Ремье. Противник начал отступать, а его огонь по станции и северной части города начал превращаться из беспокоящего в подавляющий. К дальнобойным гаубицам добавились миномёты, их заградительный огонь прикрыл отступление атаковавших сил. Тем временем командование имперскими силами собралось для выяснения обстановки. Агриас оказался на месте как раз вовремя: все были в сборе.

В подвале дома чейнджлинга встретил штаб 4-го Кронского, командиры трёх других полков, а так же сам генерал фон Кирхе, получивший лёгкое ранение в голову и носивший своё генеральское кепи поверх окровавленного бинта.

— Здравствуйте, господин майор. Я уж думал, вас убило. Присаживайтесь, тут ещё остались стулья. — Агриаса встретил фон Цапфель, чей голос стал резким и отрывистым. Полковник побывал в прямом бою считанные минуты назад, и был сильно возбуждён от этого.

— Господин полковник, сейчас нам не до этого. — Серьёзным и озлобленным от боли тоном заявил фон Кирхе. Противник скоро контратакует, у нас совсем немного времени на подготовку.

— В таком случае, нужно прояснить сложившееся положение, а потом приступать к планированию. — Проговорил Пауль.

— Положение? Оно туманно. — генерал невесело улыбнулся. — Я примерно понимаю, что происходит на нашем плацдарме, связь держится прочная, но вот то что творится на другом берегу, у наших соседей, мне пока не понятно. Может быть, вы что-нибудь знаете?

— Артиллерийская пальба вдоль берегов Сарно идёт на десятки километров к северо-западу от вас. Так что, бои идут и там.

— Но аквелиец явно нацелился именно сюда. Этот плацдарм — самое важно место для них. — Твёрдо заявил один из полковников, чьи подразделения находились на плацдарме до подхода фон Кирхе и остальных.

— Всё может быть. Так или иначе — сейчас нам важнее наше нынешнее положение.

— Да. Это так. Взгляните на карту. — фон Кирхе указал на карту плацдарма. Последние изменения указывали на то, что площадь плацдарма ужалась в два раза со вчерашнего дня. На карте короткими линиями были показаны позиции подразделений. По длине этих линий можно было судить по степени целости и боеспособности подразделения. — Наш плацдарм сейчас — около пятнадцати километров в длину и десяти километров в ширину. Скорее всего — эта площадь уже уменьшилась. Правый фланг я отдал 9-му Виннинскому полку моей дивизии, последние донесения говорят о том, что Виннинцы успешно отбились, стало быть — сейчас там передышка. На правом фланге держатся остатки 19-го и 12-го Ротвассерских полков. — при упоминании своих подразделений двое присутствовавших здесь полковников переглянулись и молча закивали. — Второй мой полк и остатки 7-го Ротвассерского стоят здесь, в Ремье. С вами, герр Цапфель, я намерен поступить следующим образом. Времени нет, слушайте внимательно:

Генерал провёл когтем линию от Ремье до точки, помеченной тремя единицами. Это был промежуток в два километра, прикрытый несколькими короткими прерывающимися линиями, помеченными как "8-й Роттвассерский полк"

— Здесь у нас самое слабое место. Это фланг виннинцев и мой фланг. Противник здесь остановился, но я приказал 8-му отходить на новую линию. Его место должны занять вы.

— Но... Постойте... — перебил генерала третий ротвассерец.

— Герр Хальдер, не стоит волноваться о сохранности наших позиций в центре. — предугадал его возражения фон Кирхе. — Намного хуже — оголять фланги. Сейчас на месте 8-го дыра побольше нашей, так что я использую свежие силы там. Если мы соберём всех деморализованных и отбившихся — то наша оборона в этом месте окрепнет. Ну, и да, думаю, что на станции можно оставить роту 4-го кронского. Герр фон Цапфель, кого предложите?

— Фон Оствальд и Крамер — мои лучшие майоры. Они пригодятся мне в поле. Думаю, отдам часть из второго батальона фон Таубе.

— Ясно. Понимаю вас. Теперь, полагаю, нам следует действовать. Противник отошёл в относительном порядке, но он численно потрёпан, поэтому, думаю что немного времени у нас ещё остаётся. Господин фон Цапфель — вы свою задачу поняли?

— Понял, герр генерал. Разрешите удалиться?

— Да, и торопитесь. В том месте вражеское долото пробило нам брешь. Следующий удар может решить нашу судьбу. Если они выйдут к Сарно — то всё уже будет кончено. Идите, Арктур с вами. А вы, господа, — он обратился к ротвассерцам, — побудьте пока при мне.

Фон Цапфель козырнул и вышел в сопровождении своих офицеров. Агриас последовал за ним. Всё пропахло порохом изнутри и снаружи, земля постепенно начинала дрожать от разрывов множества снарядов. Пауль слушал эти звуки и радовался тому, что его тылы успели проскочить северную окраину и район станции, где сейчас всё ровнялось с землёй.

— Ну что, Пауль, хуже было только тридцать лет назад! — С непривычной для него резвостью отметил Айзенкопф, шагавший подле полковника. Агриас заметил, что на буром мундире офицера виднелись свежие следы чужой крови.

— Я ждал этого времени, Адлер. Я ждал... — с тяжестью повторил грифон. — Нужно выводить части из города, и желательно — поторопиться с этим!

Полк рассредоточенной колонной покидал Ремье. Дорога, проходившая через городок с востока на запад, была видна и простреливалась с аквелийской стороны. Когда первые роты вышли из поселения — по ним открыла огонь миномётная батарея. Бойцам фон Оствальда пришлось быстро миновать простреливаемую местность. Полковник решил проблему довольно быстро — он разместил за дорогой две батареи из дивизиона Краппа, эти силы быстро подавили миномёты и позволили бойцам спокойно покинуть городок и добраться до лежавшего поблизости перелеска. Как и всё на этом плацдарме, он был сильно прорежен шрапнелью и фугасными осколками, но тем не менее всё же скрывал колонну от неприятеля. В этом перелеске начинались фланговые окопы новой линии 8-го полка. Там должны были остаться роты майора Крамера. В тот момент, в перелеске уже работало какое-то количество бойцов: они рыли стрелковые ячейки и окапывали полевую пушку. Крамеровцы пришли им на помощь — их задачей было занять участок длиной в семьсот метров, так что работа предстояла нешуточная.

— Где штаб вашего полка? — Пауль обратился к командовавшему ротвассерцами поручику. Грифон скорчил напряжённую мину и ответил:

— На отметке 123. Не знаю точно где это находится, но где-то сзади нас.

Грифон припомнил карту фон Кирхе и кивнул:

— Ясно. Я так понимаю, вас тут на весь перелесок десятка три.

— Обижаете! Нас побольше будет, но да — не больше сотни. Потрепал нас вражина, чёрт бы его... Сам не покажется, только стреляет!

— Держитесь тут. Мы ваше подкрепление.

— Слава Арктуру! — Выдохнул поручик, отдавая полковнику честь. Фон Цапфель кивнул и удалился. Батальн Крамера сворачивал с дороги и занимал оборону. Из перелеска открывался вид на поле, за которым различались очертания нескольких лесистых возвышенностей. Поле было перепахано воронками и полно следами поспешного отступления. Молчаливый и суровый майор взял контроль над своим участком, своими фланговыми ротами уперевшись в опушку и неглубокую овражину, а колонна шла дальше.

За перелеском линия обороны продолжалась по каменной ограде и нескольким брошенным постройкам. Правый фланг двухкилометрового учаска венчало старое и почти не пострадавшее от обстрелов здание монастыря. В роще к востоку от него уже начиналась загибающаяся на север линия Виннинского полка. Две роты 2-го батальона фон Таубе встретили остатки батальона 8-го, залегшие за высокой и прочной оградой и засевшие в подвалах крестьянских домов. Эта часть была самой сохранившейся от всего подразделения: становилось понятно, что полк попытались окружить, но имперцам вовремя удалось вырваться из клещей.

Недалеко от центральных позиций и находилась та самая "Отметка 123", где находился штаб ротвассерцев. Это была большая рытвина в земле, оставшаяся от выкорчеванного дерева. В этом укрытии фон Цапфель встретил своего коллегу-полковника, его начштаба и четверых связистов, оставшихся без своих телефонов и вынужденные действовать как посыльные-вестовые. Военные обменялись приветствиями:

— Мы пришли вам на смену, господин полковник. — Пауль спрыгнул в рытвину и поздоровался с грифоном за лапу: на него пахнуло кровью, порохом и потом. Ротвассерец и его подчинённые явно побывали в бою, это можно было понять по их измождённому и напряжённому виду.

— Мне не давали п-приказа от-тступать. — Щёлкая клювом проговорил командир 8-го пехотного. Кронец было усомнился в его здоровье, но во взгляде коллеги не было ни капли безумия, зато было два других чувства, куда более опасных в этой ситуации — это были страх и непонимание.

— Сколько у вас осталось штыков?

— Около трёх-четырёх сотен. Батарея пушек. Я приказал им занять оборону на новой линии, следуя последнему приказу фон Кирхе.

— Обстановка изменилась, у вас теперь есть замена. Я только что прибыл из Ремье и у меня есть свежие указания от генерала. Он отдаёт этот участок нам, значит вам нужно отступить. Пусть ваши бойцы помогут моим частям окопаться, а потом отходят назад. Вашему полку нужна перегруппировка, иначе вы все тут погибнете без смысла.

— Но... Эх. Связи нет, ничего не понятно... Ещё и вы, к ч-чему мне вас сейчас с-слушаться? Какой-то п-полк. О чём вы?

— О прямом приказе от генерала. — уже более жёстко проговорил фон Цапфель. — Ваши ошмётки мне тут не нужны — отступите и перегруппируйтесь, даже если Кирхе не давал таких указаний — то их даю я, и вы должны меня слушаться.

— С какой стати?!

— Назовите вашу фамилию, господин полковник.

— Фон Рапп.

— Ваша фамилия младше моей на пять поколений. Я герцмейтер, а вы — нет. Так что извольте слушать меня. И пушки ваши пока поступят под моё командование, всё вам понятно?

Фон Рапп мгновение топтался на месте, щёлкая клювом и оглядываясь на подчинённых. Наконец, он взглянул на полковника, и кивнул:

— Да. Я понял. Прошу прощения, господин фон Цапфель. Я себя паршиво чувствую — чуть не погиб!

— Хорошо. Вот идите и отдыхайте, не было бы вас — не было бы нас. — Пауль обратился к суетившемуся позади Айзенкопфу: — Телефоны налажены?

— Тянут, господин полковник! Скоро будет связь.

— Отлично! — грифон кивнул и снова обратился к коллеге: — Придержите вестовых, отдадите приказы по телефону.

— Как угодно... — Кивнул командир 8-го полка.

Вскоре соединение было налажено и командиры батальонов 4-го Кронского вышли на связь. Первые приказы были отданы фон Раппом, он действительно приказал остаткам своего полка отступать, оставив пушки во владении подошедших герцмейстеров. Фон Цапфель назначил точку сбора и концентрации остатков ротвассерцев — глубокую балку, лежавшую в полукилометре от отметки 123. Вражеский огонь там был слабым, а ещё там укрывались дезертиры, которых ещё можно было вернуть в строй. Полковники расстались хорошими знакомыми, но тишина на их участке подходила к концу.

Часы показывали два пополудни, когда аквелийский беспокоящий огонь на участке 4-го Кронского начал крепчать. Вражеская артиллерия последние часы сосредотачивалась на Ремье. Час назад со стороны городка начал доноситься ещё и стрелковый бой. К двум часам он начал стихать, а по телефонному проводу до фон Цапфеля дошла новость о ещё одной отбитой атаке. А потом начали стрелять уже по ним, что могло означать только одно — они следующие. На несколько минут беспокоящий обстрел закончился, а потом вдруг загрохотало на левом фланге, у перелеска где окопался майор Крамер. Полковник взял трубку и произнёс:

— 3-й батальон, что у вас?

— Стреляют по старым ориентирам. Первый залп — в молоко. — В мембране телефона послышался спокойный и невозмутимый голос майора Крамера.

— Сколько пушек?

— Немного. Где-то с дивизион. Они понимали, что промажут. Сейчас вышлют разведку, начнут наблюдать, постараются на стрельбу развести, а там корректировщики заметят. Что предложите, господин полковник?

— Жди большой атаки, на мелкие отряды не реагируй. Попробуй отсидеться. Пушки вкопали?

— Успели, слава Богу.

— Вдаришь, как цепью сунутся. Шрапнелью лупи, понял?

— Понял. — Коротко ответил майор и положил трубку. Артиллерия тем временем била уже по другим участкам фронта. Полковник и не заметил, как перешёл со своими подчинёнными на "ты". Все неожиданные и роковые обстоятельства прошли для опытного военного очень быстро и легко, они лишь придавали ему бодрости и активности, делали более грубым и беспокойным. Пауль понимал, что впадать в прострацию в таком положении это неминуемая смерть, поэтому следует предпринимать все усилия.

На связь вышел фон Таубе:

— Господин полковник, противник отстрелялся по моей позиции. Есть потери. дома разрушены.

— Скольких вы потеряли?

— Пока не считали, раненых отправлю к вам. Укрытия есть, будем держаться.

— Подпускай поближе и бей залпом! Маловат твой батальон, да не в числе одном сила. За тобой стоит батарея под началом Краппа. Они закопались?

— Закопались. Но потери и у них.

— Ясно. Молчите пока не полезут!

Из штаба полковника было видно всю линию от перелеска до монастыря. Впервые за долгое время у фон Цапфеля появилась отличная обзорная позиция с которой он мог управлять боем не рискуя без причины. Он видел, что на позициях Адриана действительно всё разворочено: крестьянские дома лежали в руинах, из их подвалов вытаскивали оглушённых пулемётчиков и их пулемёты, как клали раненых и контуженных на носилки, выложенные в шеренгу в придорожной канаве. Его батальон ослаб на треть, но всё равно действовал как единое целое, фон Таубе распоряжался не хуже остальных, и фон Цапфель всегда гордился этим.

Позиции вокруг монастыря оставались нетронуты: противник выбрал удачную цель только в центре, на флангах же артналёты ушли в молоко. "Они работают тем, что имели здесь до этого. Пока они повернут на нас те пушки, которыми обстреливали станцию — пройдёт ещё сколько-то времени." — Подумал Пауль, глядя по сторонам. Где-то на левом фланге, к востоку от Ремье, тоже загремели пушки неприятеля. Артиллерия фон Кирхе либо была выбита, либо ждала удачного момента, стояла в засаде. Герцландцы принимали удары на своих устроенных позициях предпочитая гибель солдат и разрушение укреплений потере дорогостоящего вооружения и трате снарядов, чья ценность в частях продолжала возрастать.

— Кирхе — старый коршун. — вслух бросил полковник, вглядываясь и вслушиваясь в происходящее. — Он умеет наступать, умеет обороняться. А ещё у него холодная голова. Может быть, он не так остёр умом, но знает своё дело.

— Вас вызывают! — Крикнул один из телефонистов, протягивая Паулю трубку. Грифон инстинктивно понял, что сообщение пришло с правого фланга, от фон Оствальда. Со своей позиции полковник мог отлично видеть его линию, но подступы к ней скрывались за гребнем небольшой высоты, на которой стоял костёл. Пауль дёрнул трубку из лапы связиста, его ухо услышало строгий и грубый тон фон Оствальда:

— Видим неприятеля. Численность — до батальона. Идут цепями, катят две лёгких пушки. Много пулемётов, автоматчики.

— А ты залпами их! Залпами!! — гаркнул в трубку полковник, обрадованный тем, что противник всё-таки решил сунуться в серьёзную драку не дожидаясь главной артподготовки. — У них две пушки, у тебя — четыре. Фугасом по пушкам, шрапнелью — по пехоте! Бей их Клаус! Не пускай!

— Эх ты, старый чёрт! Как в семидесятом, помнишь?

— Трудно не забыть!

Прошло несколько минут, на правом фланге грянул орудийный залп, а затем раздалось характерное ружейное "т-р-р-а!" — звук, похожий на звук рвущейся ткани. Звук ружейного залпа. Один удар следовал за другим, слышны были так же и пулемёты. Пушки ударили во второй раз — беспорядочные ответные очереди начали смолкать и удаляться. Фон Цапфель не видел этого, но легко мог себе представить: эти звуки могли говорить только об успехе.

— Отбили! Бегут! — В трубке снова послышался голос майора.

— Держись, они просто так не отстанут от тебя. Сколько набили?

— Сотни две. Обе пушки — всмятку!

— Ясно. — полковник успокоился, ликование начало постепенно проходить. — На других участках пока тишина, так что готовься, Клаус, к худшему. Они через тебя могут выйти в тыл виннинскому полку, ты для них самая главная цель и самая очевидная, понял?

— Понял. Будем отбиваться. Какие-нибудь подкрепления будут?

— Про подкрепления не знаю. Закопайтесь там поглубже, раненых шли к моему штабу, понятно?

— Понятно. Они у меня есть. — Оствальд положил трубку.

Штаб 4-го Кронского полка расположился на отметке 123. Комендантская рота окопалась вокруг рытвины, в самой рытвине засели связисты. Рядом со штабом находилась медсанчасть: после первых столкновений туда принесли около двух десятков раненых, за которыми тут же начали ухаживать врачи. Следующий артиллерийский налёт пришёлся на позиции первого батальона, он был уже более точным и более мощным, но майор сообщил, что "Телефонный провод цел, а монастырь, кажется, не берут снаряды." "С нами Идолова сила!" — С жаром ответил ему Пауль, а потом увидел, как на поле перед ним спускаются аквелийские цепи. Он увидел, как бойцы 2-го батальона готовятся встретить врага. Перелесок так же молчал, ожидая действий неприятеля.

— Дайте мне Крамера. — обратился он к связистам. Ему подали трубку: — Что там у вас? Разведки были?

— Пока что нет. Сейчас пошли главными силами, перед ними и идёт разведка.

— На правом фланге Оствальд отбил батальон.

— Рад за него, на нас сейчас идёт побольше. Мухлюют эти безбожники, ничего не понятно...

— Всё понятно, действуй.

— Слушаюсь! — Разговор окончился. Аквелийские цепи продолжали наступать. Предстоял серьёзный бой, но имперцы были к нему готовы. Полковник тем временем обратился к начальнику штаба и Агриасу, наблюдавшими за его работой и пытавшимися как-то ему помочь в этом нелёгком деле.

— Айзенкопф, возьмёшь под команду комендантскую роту. Герр Агриас — будете его заместителем. Если нашу линию где-нибудь прорвут — вы мой последний резерв. Фон Рапп подойдёт неизвестно когда, так что на него надеяться мы не можем.

— Слушаюсь! — отозвался начальник штаба. — Кто тогда останется со связистами и остальными?

— Кто старший по званию — пусть тот и командует. Никому кроме тебя я резерв не доверю.

На левом фланге плацдарма продолжала греметь канонада, тогда как на их участке артиллерия ограничивалась относительно короткими налётами. Вражеские цепи приближались: это была классическая атака тремя волнами, имевшая место ещё во времён Революции. На тех участках, где у противников не было танков и мотопехоты до сих пор приходилось использовать старые методы.

Забили шедшие впереди порядков лёгкие орудия, в воздухе начали лопаться бризантные гранаты. В атаку шла крепкая и многочисленная часть, на солдатах блестели новенькие каски, они были вооружены большим количеством автоматического оружия — видимо безбожники начали сводить автоматчиков и сапёров в отдельные подразделения. Так или иначе, артиллерия подвела их и этому полку предстояло умыться кровью за это.

Когда неприятель подошёл на достаточно близкое расстояние — по нему открыли огонь. Аквелийцы не сразу заметили окопавшихся — имперцы били из-за деревьев и заборов, из канав и развалин домов. Стрелковые ячейки и окопы оказались неплохо скрыты, их не сразу удалось заметить. По передовой цепи ударили из пулемётов, а когда та рассеялась и начала отступать — ружейные залпы принялись косить уже основные силы атакующих. Ожили вкопанные пушки, сначала заткнув вражеские орудия, а потом переключившись на пехоту. Закипела перестрелка: герцмейстеры клали залп за залпом, не давая противнику подойти на расстояние, где его автоматы могли бы представлять опасность. Однако, аквелийские батальоны не стали испытывать судьбу, начав быстро и организованно отступать. Увидев то, как поредевшие, но ровные цепи неприятеля отходят, фон Цапфель понял, что теперь его полком займутся по-настоящему.

— Передать во все батальоны! — начал распоряжаться полковник. — Передвинуть пушки и пулемёты на другие позиции. Штаб и госпиталь — немедленно собраться и отойти назад!

Телефонисты и штабные бросились выполнять указания: кто-то сгребал в охапку телефоны и бумаги, кто-то пришёл на помошь медикам которые перетаскивали носилки с ранеными, коих уже было несколько десятков. Их деятельностью распоряжался штабс-капитан Крехе, заместитель Айзенкопфа

— Господин полковник, что делать комендантской роте?

— Бросайте окопы, отходите за гребень. Считайте, что у нас была ложная позиция. Думаю, не нужно объяснять, зачем мы это делаем. — Ответил Айзенкопфу Пауль, тот тут же начал распоряжаться. Штаб полка отошёл на небольшое расстояние от отметки 123. На новом месте у фон Цапфеля был уже худший обзор, пришлось воспользоваться стереотрубой в качестве своеобразного перископа. Когда все приказы были выполнены, полковник потребовал соединить его с дивизией. Когда на том конце провода он услышал резкий голос фон Кирхе, то не мог не обрадоваться этому.

— Они сосредотачивают огонь на флангах, будут пытаться взять нас в окружение. Я уже выслал вашу роту к вам. Больше подкреплений дать не могу. — Ответствовал генерал.

— Понял вас. Стоит ли рассчитывать на тяжёлую артиллерию?

— Да, стит. Поддержим вас огнём как только услышим, что у вас дела плохи. Наши пушкари уже вычислили их расположение, так что мы не промахнёмся.

— Рад слышать. Хоть какая-то помощь.

— Вас уже атаковали? С вашего участка доносилась стрельба.

— Да, атаковали. И атакуют ещё раз, это точно.

— Ну, Бог в помочь! Минут десять назад на связь вышел Мерунгфлюг. Сказал, что сюда бросят всё, что только можно, так что наше положение уже не так фатально. К завтрашнему дню сюда подойдёт подкрепление. Будем наступать.

— Отлично! Значит нам сейчас нужно дожить до завтра.

— Верная мысль, господин полковник. До связи.

На том конце проволоки послышался щелчок опускаемой трубки. Потянулись долгие и тяжёлые минуты ожидания. Отнятая у фон Таубе рота ещё маршировала где-то в тылу, явно пущенная в обход обстреливаемой дороги, вдоль которой залегал Кронский полк. Солдаты пытались использовать эту короткую передышку с пользой: кто-то задремал, кто-то решил проверить оружие. Пулемёты и пушки с трудом, но успели переместить на другие позиции. Неприятель же отошёл назад и залёг в поле, ожидая обстрел своей артиллерии. Он не заставил себя долго ждать.

Воздух разорвал визг падающих снарядов. Тишина и спокойствие сорвались в грохот и агонию артподготовки. Герцландцы попрятались по окопам и ячейкам, прижимая каски к голове. Вихрь осколков и шрапнели уродовал деревья и косил кустарник. Снаряды падали и там, где раньше стоял штаб фон Цапфеля. Офицеры, солдаты и телефонисты побросались на землю. Сам полковник немного пригнулся, но остался стоять в рост.

— Ложитесь! — Сквозь грохот разрывов донёсся голос Агриаса, чейнджлинг навалился на полковника и повалил его на землю. Вдвоём они начали отползать назад, а обстрел всё не заканчивался. Фугасы падали перед штабом, а не на штаб, поэтому телефонисты вскоре продолжили свою работу, заняв места у аппаратов. Свист единичных случайных осколков не мешал им действовать.

— Что со связью?! — Пытаясь перекричать грохот аквелийской канонады обратился к ним Пауль.

— С первым пока есть, со вторым тоже, у третьего перебило! — Доложил старший телефонист.

— Восстановить провод немедленно! — Скомандовал полковник. Фон Цапфель сразу понял замысел неприятеля, или, по крайней мере, предположил один из вариантов его дальнейших действий. Артподготовка могла послужить прикрытием для наступающей пехоты. Вполне возможно, что враг атаковал уже прямо сейчас. Связист повиновался и отрядил двух своих подчинённых чинить провод. Полковник проводил их взглядом: один из бойцов взвалил на спину катушку с проволокой и вместе с товарищем на четвереньках побежал вперёд, туда где рвались снаряды. В первые секунды обстрел казался хаотичным, но потом уже стало понятно, что вражеские пушки стреляли с определёнными интервалами. Телефонисты быстро прочувствовали эти интервалы, преодолевая обстреливаемую местность короткими перебежками. Полковник залёг у телефонов, ожидая каких-нибудь донесений от своих батальонов. Снаряды подняли тучу пыли, сквозь которую трудно было увидеть что-либо. Земля дрожала, каждый удар отдавался в пожилом сердце офицера. Он всматривался в пелену крепко сжав клюв и ожидая конца вражеского обстрела. "Если бы нам дали укрепиться получше... Если бы..."

— Столкнулись с аквелийцами, ведём бой!! — Один из телефонов заговорил надрывающимся от крика голосом майора фон Таубе.

— Сколько?! Как?!

— Все те же, может ещё с подкреплениями! Шибут из миномётов и пушек! — С той стороны провода донеслись звуки ураганного огня и разрывы снарядов. Сам майор явно находился в относительной безопасности от всего этого.

— Что Крапп?

— Ранен в лицо и грудь, со мной на командном пункте. Батарея ведёт бой, много убитых и раненых.

— Что у Крамера?

— У него не лучше. Что у вас? Помощь будет?

— У нас тоже тут стрельба. Помощь будет, держитесь!

— Есть держаться! Об обстановке не знаю почти ничего, но в моей ближайшей видимости линия не прорвана.

— Фон Оствальд молчит?

— Не знаю что у него, к нему не добраться из-за огня.

— Ясно. Удачи. — Полковник бросил трубку. Вскоре после этого врагу начала отвечать имперская артиллерия.

Батареи забили с южного берега реки, куда отступили несколько часов назад. Как и обещал фон Кирхе — на обстрел позиций 4-го Кронского был дан быстрый и исчерпывающий ответ. Несколько мощных залпов прогремело позади обороняющихся, и всем показалось, будто бы после них дрожь земли начала слабеть. Артобстрелы не бывают слишком длинными или слишком короткими. Если их направляют умело, то они длятся ровно столько, сколько положено. Но в их случае аквелийцам пришлось прерваться на несколько минут раньше, чем они рассчитывали. Свист снарядов прекратился, пелена пыли начала быстро оседать. Полковник и все остальные тут же вскочили на ноги и бросились смотреть на то, что происходило на переднем краю. То, что они увидели, было ожидаемо, но всё равно поразило их.

Урон был крайне тяжёл: на левом фланге Крамера ещё гремели пушки и пулемёты, тогда как в центре уже началась каша-мала. Левый фланг и центр второго батальона кое-как держали наседавшего врага, тогда как на правом фланге, между участками фон Таубе и фон Оствальда остатки взводов отступали, загибая фронт и открывая противнику брешь. На участке 1-го батальона в свою очередь пулемётную и ружейную заглушили боевые кличи — там шла штыковая. Артподготовка длилась меньше получаса, но этого времени врагу было более чем достаточно. Полковник понял, что настало время для резервов.

— Айзенкопф!!! — Неожиданно громко гаркнул полковник.

— Я здесь! — Отозвался начальник штаба.

— Поднимай роту! Пора. Противник прорывается, нужно контратаковать!

— Слушаюсь! — Айзенкопф выкрикнул несколько команд своим подчинённым и встал с земли. Агриас, находившийся рядом с полковником и прижавший его к земле, присоединился к своему временному начальнику. Чейнджлинг был молчалив и мрачен, он никак не комментировал происходящего вокруг.

Тут к фон Цапфелю подбежал капитан той самой роты, которую фон Кирхе оставил в Ремье. Он козырнул Паулю, а тот чуть не обнял офицера, едва его увидев.

— Отлично. Добрались. У нас тут как раз созрели проблемы, которые нужно решить. Вас сильно потрепала та атака?

— Нет, отсиделись в резерве. Убило всего десяток.

— Ясно. Теперь вы под началом майора Айзенкопфа.

Капитан козырнул, и его почти не поредевшая рота присоединилась к комендантским. В свою очередь, полковник выслал вестовых к фон Раппу и в штаб Виннинского полка, с участка которого пока не доносилось звуков активного боя. Противник сильно превосходил их числом и их резерва могло не хватить. Нужно было перестраховаться.

Две роты построились в колонны и выдвинулись на помощь отчаянно дравшемуся Адриану. Аквелийцы вклинились в плохо прикрытый стык между двумя батальонами. Их автоматчики числом до усиленного взвода заняли укрепления имперцев и вели бой с центром фон Таубе, тогда как остальные силы республиканцев практически беспрепятственно выходили в тыл 1-му батальону. Вереница фигур в бордовых шинелях рвалась сквозь брешь как кровь через пулевое ранение, нужно было их остановить.

— Я встану в центре. Вы — контролируйте левый фланг. Пару раз ударим сходу, а потом пойдём в штыки. Это всё что я могу вас сейчас сказать. — Голос Адлера дрожал от напряжения. Этот обычно холодный, расчётливый и спокойный грифон проявил себя с самых разных сторон за этот длинный день. Сейчас он шёл среди солдат, возглавлял отчаянную контратаку которая могла стать последней в его жизни. В этот момент, Агриас проникся уважением к своему коллеге. Он коротко кивнул и занял своё место. Над их головами уже свистели пули — это враг заметил их, залёг и начал стрельбу. С правого фланга аквелийцев почти не пытались обстреливать: то ли бойцов фон Оствальда выбили, то ли он сам отвёл часть штыков в хладнокровной и решительной попытке удержать свой участок, где сейчас было уж точно не легче.

Грифоны начали падать на землю. "Рота, залпом, пли!" — Агриас услышал голос Айзенкопфа, ставший резким и приказным. Грифоны дали залп не вскидывая винтовок. Огонь неприятеля на несколько секунд смолк, затем снова раздалось: "Рота, залпом, пли!" — и снова майору в ухо ударил треск двух сотен ружей. Он почувствовал, что бойцы переходят на бег. "Ну всё." — подумал чейнджлинг, и во второй раз за этот день выхватил пистолет из кобуры.

— За Императора! — Прокричал верный денщик Агриаса, не отходивший от него ни на шаг, но в эту минуту бросившийся вперёд него с винтовкой наперевес. Цу Гардису тоже пришлось перейти на бег. Он вспомнил, как поднимал бойцов в атаку в далёком и уже почти забывшемся тысяча шестом. Не то чтобы он стал сильнее бояться смерти с того времени — скорее встретил тех, кто боялся её ещё меньше. Пули свистели над головой, Пули разили тех кто рядом, но имперцы всё равно шли вперёд. В герцмейтерах проснулась ярасть и порыв, копившийся всё это время. Они хотели вырвать свою победу у врага, вырвать здесь и сейчас этим отчаянным ударом, пусть он был бы последним в их жизни.

С позиций фон Таубе открылся неожиданно сильный ураганный огонь, противник опешил, оказавшись под ударом с двух сторон, но ворочаться уже было поздно. Несколько поредевшие, но озлобленные имперцы ударили на прорвавшегося врага и началась рукопашная.

Агриас ворвался в драку одним из первых, разрядив половину магазина в лицо вскочившему перед ним грифону, в то время как его денщик Карл протыкал другого аквелийца штыком. Чейнджлинг вновь ощутил, как что-то горячее бьёт прямо в мозг подобно стакану крепкой фантайнской водки. Всё перед глазами смазывалось в гротескные силуэты, время замедлялось и ускорялось одновременно. Кто-то бросился на него, он рефлекторно увернулся и зарядил копытом в лицо атакующему. Раздался треск ломающегося клюва и агонизирующий крик. В этот момент кто-то другой схватил его стволом за шею. Агриас закашлялся и попятился назад, в груди раздался болезненных жар. Чейнджлинг попытался крикнуть, но лишь захрипел, попытался повалить душителя на землю, но превосходящая сила удердивала его, как бы он не пытался вывернуться. Враг что-то шептал ему на ухо, но он не мог разобрать аквелийской речи, вместо неё в ушах раздавался лишь шум и бульканье крови. Сквозь нахлынувшее беспамятство к чейнджлингу прорвалась одна единственная мысль — мысль о смерти. "Плевать! Не дамся!" — Рявкнул он сам на себя, и продолжал выбиваться, теряя последние силы. Пистолет остался где-то вне видимости, он не мог захватить его. В портупее больше не было ничего, что можно было бы использовать как оружие. "Конец..." — Прошептал чейнджлинг, сжимая зубы как вдруг хвадка ослабла и он мешком повалился на землю.

В глазах потемнело, майор сначала судорожно вдохнул, а потом разразился кашлем пополам с ругательствами. По серому панцирю его лица потекли слёзы. Офицер упал на бок и какое-то время пролежал так, постепенно приходя в себя. Перед глазами ходили тёмные круги, но они постепенно сошли на нет. Чейнджлинг перевернулся на спину и с трудом поднялся на дрожащие ноги.

— Господин майор. Возьмите. — Над ним раздался голос денщика. Он протягивал ему фуражку и пистолет. Агриас увидел, что за ним лежит заколотый штыком аквелийский солдат. На глазах майора снова выступили слёзы, но уже по другой причине.

— Спасибо, Карл... — Сипло проговорил чейнджлинг, надевая фуражку на голову и убирая пистолет в кобуру. Бой вокруг ещё продолжался, но аквелийцев уже оттеснили дальше. Дорожный грунт был завален трупами задушенных, заколотых и застреленных, и Агриас едва не оказался среди них. Он взглянул на своего денщика:

— Крепко вас зажал тот парень. Вам на грифонов лучше не соваться. — Спокойно, как бы буднично ответил ему Эрстфедер, когда глаза цу Гардиса ещё блестели от слёз радости. Он с трудом встал на задние лапы и похлопал его по плечу, растянув от уха до уха свою лучезарную улыбку:

— Ты чертовски прав. — Сумел выговорить он перед тем, как к нему вернулось обычное состояние. Он вспомнил и про атаку, и про батальон фон Таубе, которому нужно было помогать. Вернулось к нему и понимание того, что вокруг идёт бой. Только это произошло уже тогда, когда имперцы выбили неприятеля. Чейнджлинга-майора хватились уже после того, как враг отступил, и были очень рады тому, что Агриасу удалось избежать гибели. Карл был прав: чейнджлингу не устоять против грифона.

Солнце закатывалось за горизонт, и делало это уже более охотно, чем в летние дни. Казалось, будто светило по собственной воле хотело поскорее скрыться, пресытившись кровью и страданиями последнего дня.

На бруствере глубокой стрелковой ячейки сидел солдат-герцмейстер: он отчуждённо вдыхал синеватый дымок сигареты, тупо глядя в багровеющее небо, и старался не думать ни о чём. Не раз за этот день он встречался со смертью: она свистела над его головой пулями, секла землю и траву осколками, бросалась на него со штыком, кинжалом и грантой. Так получилось, что он уцелел. Уцелели и многие его товарищи. Их линию прорывали трижды, но комендантская рота и ротвассерские части помогли выдержать фронт. Сейчас над головой свистят их снаряды, бомбящие врага, скрывшегося где-то за сереющими в отдалении горками горками. Завтра будет лучше, чем сегодня. А хуже, чем сегодня, не будет никогда. Он уже понял это, эта мысль была намного приятнее мысли о том, что почти две сотни его товарищей отправились в землю всего за несколько часов.

Кто-то хлопнул его по плечу и сел рядом. Ноздри ощутили сладковатый запах какой-то местной настойки, мозг начал отходить от всего пережитого.

— Что Вильгельм, вернулся? — прохрипел Хайнц, щуря глаза от солнца. — Дай промочить, мочи нет.

— Отчего же не дать? — Товарищ подал источник запаха Брецелю. На удивление, это оказалась не фляжка, а мутная бутылка из под вина без какой-либо надписи или отметки. В таких местные хранили самогон. Солдат сделал пару крупных глотков, тупая боль в голове начала проходить. Его товарищ, Вильгельм, уселся на землю рядом с ячейкой, и получив бутылку назад, сам приложился к ней. Не о чем было думать. Не о чем было говорить. Свет заходящего солнца освещал лица солдат, потемневшие от копоти и жара. До их слуха донеслась заупокойная молитва фельдкурата Фогелькаца.

— Ишь дед, показал сегодня всем. — Хмыкая заметил Вилли, слушая чистый и печальный голос священника. Он был прав: фельдкурат сражался вместе со всеми и чудом не был убит или ранен. То, как он держался после всего пережитого, действительно вызывало уважение к этому странноватому старику, сводившему в одну компанию кадило и бутылку. Он своим примером показал, что сегодня было сделано всё, и каждый в полку сражался на пределе своих сил.

Солнце продолжало заходить. Ночь наступила не сразу, но сон свалил многих ещё до её прихода. Завтрашний день ничего не обещал, но никто и не надеялся на это.

Битва за Аквелию. Глава IX: Сражение на Сарно. Часть вторая: Танец рыцарей.

"2-го сентября 1011-го года наступление сил герцландской реакции на столицу Аквелийской Республики было остановлено. Ценой огромных потерь и великого героизма аквелийский народ сумел дать отпор захватчикам на рубеже реки Сарно. Кровавые бои ещё ведутся, но судьба этой страны уже решена отвагой и самоотверженностью аквелийских рабочих, крестьян и солдат. Так же храбро, так же умело и решительно сражается и эквестрийская армия, но Аквелия — это первая страна, сумевшая отбить натиск реакционных полчищ. Настанет время — и армии Кризалис так же будут остановлены и отброшены назад!

Северянский трудовой народ оказывает пролетариату Аквелии братскую помощь оружием, боеприпасами и техникой. За последние два месяца в Республику было доставлено десять тысяч единиц стрелкового оружия, две тысячи грузовых автомашин и более тысячи станков. В сражающуюся Аквелию направлены квалифицированные кадры: сотни, а в будущем — тысячи инженеров и строителей окажут незаменимую помощь в борьбе с врагом. Объёмы этой помощи превышает только помощь Эквестрии, и в будущем они будут только рости.

Президент Аквелийской Республики, Теодор Верани, недавно выступал с обращением к своему народу. Этот грифон — славный сын своего Отечества, поднявший аквелийцев на борьбу с монархическим режимом. Он пользуется в своей стране заслуженной любовью и почётом. Во времена тяжёлых испытаний, выпавших на долю Республики, Верани остался так же твёрд в своих идейных убеждениях, и его твёрдость сплочает народ в его справедливой борьбе. Верани обратился к своим гражданам с такими словами:

"2-го сентября был совершён подвиг, величие и слава которого никогда не сгинет в веках, и будет подобно факелу освещать путь следующим поколениям. Наши доблестные войска остановили наступление коварного врага, посягнувшего на нашу любимую и прекрасную Аквелию. Два тяжёлых месяца наши храбрые солдаты отступали под ударами неприятеля, но сейчас враг наконец остановлен, и это можно назвать настоящим чудом, которому мы обязаны беспримерному героизму не только всех граждан нашей страны, но и помощи наших союзников, которые поддерживали нас несмотря на собственные тяготы и проблемы. Эта война — кошмар, доселе не виданный, но я уверен, что наш народ сумеет преодолеть его с храбростью и патриотизмом." "

Выдержка из газеты "Правда" за третье сентября 1011-го года. В это время сражение на реке Сарно ещё продолжалось, но странами-союзниками уже было объявлено, что в этом сражении одержана победа.

Канонада началась ещё ночью и гремела практически без перерывов, сливаясь в сплошной гул. Обе стороны напрочь забыли о снарядном дефиците, ведь на этих полях решалась судьба всей кампании. Герцландцы уступили несколько плацдармов, тогда как на других преуспели, и начали наступать, введя в бой последние неистощённые резервы. Аквелийский фронт оказался прорван, в воздухе повис рок. Наступившее положение стало критическим, решающим. Обе стороны бросали всё в горнило гигантского сражения, и в этом бою должен был победить не тот, кто лучше сражался, а тот, у кого на один патрон больше. Битва на Сароно окончательно превратилось в чудовищную мясорубку, исход которой повис на тонком волоске...

4-й Кронский сражался находился многих других подразделений, брошенных на ремьенский плацдарм. За несколько дней сражения имперцы много раз переходили от атаки к обороне. Они наступали, но медленно, неся большие потери от вездесущей вражеской артиллерии. Благо, их пушки не отставали от неприятеля, их бой вдохновлял, внушал бодрость и надежду. Надежду на то, что противник выдохнется первым и они возьмут верх. Однако, противник пока что и не думал выдыхаться.

Штаб полка расположился на возвышенности, которую недавно удалось отбить у аквелийцев. Враг отошёл, но всё ещё находился поблизости. После короткого завтрака, штаб собрался на совет, пользуясь установившейся тишиной. Первым речь держал полковник: его голос звучал устало, но твёрдо.

— Господа офицеры, как вам уже известно, за ночь каких-то важных приказов или сообщений не поступило. Противник отошёл к деревням к юго-западу отсюда. Судья по всему, аквелийцы до сих пор зализывают раны. Ночью батальоны Крамера и фон Таубе выслали несколько разведок чтобы составить примерное расположение неприятеля, и если верить результатам их действий, то перед фронтом нашего полка находится крайне ослабленный участок обороны. Смею предположить, что это место стыка двух аквелийских подразделений, с которыми части нашей дивизии вели бой в течении этого времени. Данная информация была направлена наверх, так что наш покой будет длиться совсем недолго.

Майоры переглянулись: Крамер и Айзенкопф сохраняли спокойствие, тогда как остальные, включая Агриаса, находились в нервозном состоянии. Чейнджлинг ещё не отошёл от последствий той схватки: оказалось, что поперёк его шеи пролегла довольно глубокая отметина, оставшаяся от аквелийского ружья. Фон Таубе переживал за свой поредевший батальон, Цеткина беспокоила нехватка боеприпасов, становившаяся всё острее и острее день ото дня. Однако, сегодняшнее утро пока что отдавало относительным покоем: батареи обменивались залпами, где-то далеко слева слышались звуки запоздалой разведки боем. Линия фронта в кое веки выглядела стабильно: полк занял свою линию, противник окопался в роще где-то в семиста метрах перед ними. Не было слышно стрельбы, никто не поднимался в атаку: грифоны использовали утренние часы чтобы прийти в себя после ночного бдения. Где-то внизу, у подножия холма герцмеймейстеры пытались умыться и разогреть еду, зная, что бой может возобновиться в любой момент, но не в это конкретное время.

— Что-ж. В таком случае, нам следует готовить батальоны к атаке. — Заключил фон Оствальд, но полковник отрицательно покачал головой:

— Ночь мы занимались разведкой, вчерашний день прошёл в боях. Не стоит тревожить солдат, пока не потревожат нас самих.

— Но таким образом мы ставим себя в уязвимое положение. — Возразил командир 1-го батальона.

— Противник сам сейчас уязвим, герр майор. Ваш батальон менее всего участвовал в ночных боях и поэтому ваши бойцы отдохнули лучше других. Но ваше положение не распространяется на остальных.

— Что-ж, всё-таки мы подневольные. — кивая согласился опытный офицер, понимая свою оплошность. — Командовать не евшей и не спавшей пехотой всё равно что командовать мертвецами. Наш противник не был бы так умел и опасен, если бы не знал этого.

— Опасность нашего врага стоит под вопросом. — подал голос Адриан. — Опять бросают ополчение, пусть и вооруженное лучше обычного.

— Во главе этих овец стоят львы, раз они сражаются так неплохо. Кемерскаевские вояки и скайфольское ополчение не позволяло себе такой дерзкой храбрости, как аквелийцы. Так или иначе, я думаю что нам следует находиться в готовности к решительным действиям. — Заключил полковник. Его подчинённые покивали и разошлись. Остался только Агриас, чьё лицо в последнее время искривляла гримаса раздражения.

— Я чуть не погиб в штыковом бою пару дней назад. — Выдавливая из себя кривую улыбку проговорил чейнджлинг.

— Похвально для вас. Насколько мне помнится, Айзенкопфа тогда тоже ранило. Вы храбрец, герр Агриас. Ваши коллеги наоборот предпочитают отсиживаться в тылу. Насколько я знаю, вы мне сами говорили что подходите на роль боевого офицера лучше, чем на роль советника.

— Было дело. Это так... — Агриас странно осмотрелся вокруг, будто не желая, чтобы его услышали. — Знаете, было у меня одно дурацкое, почти детское предубеждение.

— Думаю, вам не составит труда его поведать. — Полковник ухмыльнулся, в его глазах блеснул весёлый интерес.

— Я думал, что ваше расположение можно завоевать только делом, причём самым непосредственным, так сказать. — чейнджлинга уже самого забавляло то, что он говорил, кривая и давленная улыбка выпрямилась и обрела искренность. — То есть, грубо говоря, я хотел сходить с вами в бой. Вот в такую вот схватку. Думал, что если вы увидите мою храбрость, то измените своё мнение обо мне и о чейнджлингах в целом. Потом я об этом позабыл, а вот сейчас это как-то само... получилось.

Полковник рассмеялся своим старческим скрипучим смехом. Он явно не был как-то удивлён признанием майора, его скорее позабавило то, как он его излагал.

— Что-ж, звучит забавно. В иное время я бы и не поверил в то, что чейнджлингский офицер когда-то хотел кому-то что-то доказать. Вы, господа, обычно уж больно себе на уме. Впрочем, сейчас обстоятельства вовсе не располагают нас к подобным беседам, несмотря на затишье. Скоро бои продолжатся, и в этот раз вам скорее всего придётся помогать с обеспечением связи между нашим полком, соседями и тылами. После прошедших событий у меня в штабе осталось не так много связистов и вестовых, поэтому вам скорее всего придётся исполнять именно эту роль.

— Слушаюсь, герр полковник. — Чейнджлинг отдал салют и удалился. Полковник остался наедине со своими размышлениями. Прошло не так много времени перед тем, как к нему пришла телефонограмма из штаба дивизии, означавшая приказ к атаке. К полудню от утренней тишины и покоя не должно было остаться и следа.

Батальоны 4-го Кронского наступали через недавно скошенное поле, обходя и прикрываясь скирдами сена. Солдаты шли в полный рост, не ожидая серьёзного сопротивления противника. Перед ними поднимались столбы грязи и завесы пыли, поднимаемые их артиллерией. Полоса наступления кронцев была обозначена как слабое место во вражеских позициях, но на обстрел этого слабого места не жалели последних фугасов. Когда батальоны вошли в зону поражения вражеских винтовок и пулемётов — в них полетели лишь единичные заряды, пущенные немногими уцелевшими и оставшимися в порядке оборонявшимися. После короткого боя и им пришлось отступить, километр фронта остался полностью обнажён и совершенно пуст. Успех был головокружительный, но все ожидали как раз чего-то подобного: аквелийцы плоховато держали удар артиллерии, но всегда старались вернуться тогда, когда артиллерия замолкала. Поредевший в боях полк занял оборону, но фон Цапфель приказал окапываться чуть впереди оставленных аквелийских позиций, а не занимать уже вырытые вражеские траншеи. "Противник скорее всего пристрелялся по окопам и позициям. Они компенсируют нехватку штыков огнём." — Заявил он, и приказал действовать немедленно. В полку оставалось какое-то количество орудий, но это количество было совсем небольшим, а расчёты в свою очередь перешли под прямую команду пехотных офицеров. Раненый Крапп был перевезён на северный берег, без него его дивизон пришлось временно расформировать.

Телефонисты наконец управились со своей работой: длинные катушки проводов были размотаны, телефонные аппараты расставлены на своих местах. Немногочисленный и тоже поредевший штаб полковника вновь приступил к своей опасной и суетливой работе. Первым делом решено было оповестить штаб дивизии о том, что полк выполнил свою задачу без потерь и ждёт новых указаний. Как только это было сделано, внезапно прилетевший артиллерийский снаряд разнёс одну из штабных машин, убив водителя и разметав по земле горящие ошмётки прорезиненных проводов и прочего необходимого оборудования. "Слава Богу, что это было не радио, а то с нас бы шкуру содрали за потерю!" — громко высказался кто-то из телефонистов, а потом упавший рядом снаряд заставил его с визгом прыгнуть в щель. Как и говорил фон Цапфель, аквелийцы начали затыкать пробитую брешь. Но так как солдат у них сейчас не было — они пытались сделать это при помощи фугасов и шрапнели. Тем временем, на том конце провода послышался голос генерала фон Кирхе:

— Дайте мне полковника. — Обратился он к прижимавшему каску к голове связисту, и тот вскоре выполнил указание, когда ходивший в рост под пулями и осколками фон Цапфель оказался поблизости.

— Слушаю, герр генерал. — Спокойно, будто поблизости вовсе не рвались снаряды ответил грифон.

— Хорошие новости: наш назойливый резерв наконец приходит в движение. Командование узнало о том, что вы тут пробили брешь в стыке вражеских подразделений, так что ждите дорогих гостей.

— Наконец-то! — с радостью воскликнул фон Цапфель, пока окружающие его офицеры более были обеспокоены собственным самосохранением. — Наконец-то эти славные господа покажут им остроту своих мечей. Как скоро они будут здесь?

— Так скоро, как смогут. Вы их знаете, не стоит вдаваться в подробности. — В голосе генерала просквозило едва заметное пренебрежение.

— Ясно. Я пошлю к ним доверенное лицо для выяснения обстановки. — Полковник честно изложил начальнику свои намерения.

— Ваше лицо должно быть очень доверенным, имейте это ввиду. — с явным недоверием к инициативе фон Цапфеля заметил Кирхе. — В таком случае — конец связи. Что у вас там гремит?

— Артобстрел, господин полковник.

— Не ходите под осколками, ей Богу! — Резко высказался генерал и положил трубку. Полковник покачал головой, а затем отдал штабу сменить позицию. Правда, смысла в этом было немного, ведь плотность вражеского огня возрастала, и снаряды падали уже везде, вне зависимости от изначальных ориентиров.

После того, как штаб сдвинулся в более безопасное место, фон Цапфель обратился к Агриасу. Чейнджлинг привычно для себя несколько трусил под вражеским обстрелом. Вернее, он не то чтобы сильно боялся, но по сравнению с поведением грифонов это выглядело как трусость.

— Герр майор, вам нужно отправиться в наш тыл. Меня беспокоят происходящие там события.

— Что-то стряслось с нашими тылами? — Напряжённо спросил цу Гардис, ещё не понимая на какое предприятие его отправляют.

— Нет конечно, всё хорошо. В нашем тылу сейчас находятся подкрепления и в скором времени они пойдут на прорыв. Я только что говорил с нашим командиром дивизии, а герру фон Кирхе тоже в свою очередь довелось вести беседу с кем-то повыше него.

— Вы имеете ввиду тех рыцарей, которые встали за нашей полосой полтора дня назад? — Переспросил чейнджлинг. — Хорошо, я исполню ваше указание. Так вышло, что мне не доводилось видеть их вживую.

— Всё бывает в первый раз. Идите.

Майору пришлось повиноваться. Через какое-то время ему удалось найти своего водителя и свою машину, Карл в последнее время редко отходил от своего начальника. В это время оживилась аквелийская артиллерия, занятые полком позиции и пространство за ними подверглось серьёзной бомбардировке. Когда маленькая, похожая на эквестрийский "Виллис" машина ехала в тыл, снаряды не раз падали относительно недалеко от неё, вызывая ругань водителя: "У этого тарантаса есть одно большое преимущество — можно выбраться из него без возни с дверью!" — Отметил грифон, выкручивая руль во время объезда очередной воронки. Пользуясь преимуществами автотранспорта, компания быстро преодолела пройденный полком участок, объехала холм и оказалась посреди поля, начинавшегося за ним. Это поле было заполнено тылами имперцев. Согласно уставам, здесь же должны были находиться штабы, но герцландские командиры предпочитали командовать с переднего края, поэтому их штабы были не настолько велики, чтобы занимать столько места как склад или госпиталь.

— Карл, что ты слышал о рыцарях? — Вдруг спросил чейнджлинг своего денщика, сидевшего на заднем сидении.

— Немного, господин майор. — отозвался Эрстфедер. — Они все дворяне, многие со странностями, говорят. Воюют по старому, наряжаются в латы которым по триста лет. Славные господа, да не по нашему чину.

— Ясно. А ты их когда-нибудь видел?

— Видал мельком. Когда ещё Свет Наш жив был — они его сопровождали везде, рыцари-то. Где не появлялся Император — всё они с ним. Такая, насколько я знаю, у них обязанность. А так — рыцарей много. В каждом уезде сотня-другая наберётся. Раньше они с крепостного труда жили, теперь — не знаю как, но если собираются и воюют — значит с деньгами у них порядок.

— По старому воевать... — повторил чейнджлинг, вдумываясь в эти слова. — Да, знаю я, как воюют наши рыцари. Из книжек правда.

— А я вот сам не видел и не читал, только слышал всякое. Наш брат читает мало, нам грамота для другого нужна.

— Это понятно...

Тем временем, перед ними начала разворачиваться занимательная картина: наскоро вырытые щели и траншеи тыловых соединений сменились белыми палатками, расставленными прямо на поле или среди деревьев густой рощи, чудом не пострадавшей от артиллерийского огня. Периметр крупного лагеря охраняли грифоны в странной смеси военной и гражданской униформы. Автомобиль Агриаса остановил заслон, состоящий именно из них. К машине подошёл молодцеватого вида пернатый, одетый не в уставную шинель, а в какое-то штопанное и выцветшее полувоенное пальто, перетянутое новеньким ремнём из светлой кожи. На голове грифона было уставное кепи, чьи "уши" тот застёгнул на подбородке. Несмотря на своё солдатское или младшее офицерское положение, держался он очень резко и надменно:

— Назовитесь! По какому поводу? — Зычным и уже почти сорванным голосом прокричал грифон. Агриас оторопел от такой дерзости: его лицо передёрнуло, рот едва не оскалился острыми зубами, но майор сохранил спокойствие и ответил:

— Я майор Агриас цу Гардис, приписан к 4-му Кронскому полку, который недавно перешёл в наступление и пробил брешь в обороне противника. Ваш начальник намеревается выдвинуться вперёд и воспользоваться брешью, которую...

— Знаю, скоро выступим. А вы тут зачем? — Так же грубо и нагло перебил его странный военнослужащий.

— Послушайте... — Агриас было собрался лезть из машины, но тут понял, что все остальные бойцы на КПП держат его и его спутников на мушке.

— Я итак вас слушаю. Чего надо вам, отвечай... — Следующее высказывание чейнджлинг уже не хотел выслушивать.

— Что вы себе позволяете?! — воскликнул он, вперившись в обидчика взглядом. Майор понимал, что его действия могут закончиться плачевно, но ему уже было на это плевать. — Я офицер боевого подразделения Имперской армии! Я приехал сюда для встречи с вашим командиром!

— Каким командиром? Которым командиром, ваше благородие-с? — За спиной Агриаса послышались смешки, ему тут явно были не рады. Однако, вскоре в происходящее вмешалось ещё одно лицо:

— Ну-ка быстро прекратили трёп! — Гаркнул подошедший откуда-то сзади голос, отдававший какой-то особенной высокомерной строгостью, свойственной всем большим начальникам. Майор обернулся и увидел крупную и высокую фигуру в чёрном полудоспехе с жёлтой перевязью. Часовые оторопели, увидев его, а потом быстро обрели скромность и подобие субординации.

— Ваше благородие, тут-с какие-то подозрительные-с. — Было оправдывался старший.

— Это офицер, дурная башка! Тилль, вечно ты какую-то дрянь городишь, побоялся-б хоть богов! — Обращение рыцаря к своему подчинённому явно отдавало чем-то неуставным и неформальным. Агриас невольно припомнил свою первую встречу с фон Цапфелем, когда тот при нём обругал своих домашних слуг.

— Что это за офицер-с, вашбродь! Жук какой-то, впервые вижу, ещё и огрызается...

— Пшёл вон с глаз моих! Больше не возьму тебя в поход, будешь свиньям хвосты крутить! — Совсем взъярился кавалер, выведенный своим нерадивым подчинённым изо всяких рамок. Агриас тут же заметил, что общались они не на привычном ему герцландском языке, а на западном наречии, ходившем в Феатисии. Разобравшись со своими служками, грифон подошёл к машине и обратился уже к чейнджлингу:

— Здравствуйте, господин офицер. — На этот раз он говорил уже намного вежливее.

— Здравия желаю. — Агриас коротко отсалютовал. — Где можно поставить автомобиль и где сейчас ваше командование? Вы можете мне в этом помочь, герр...

— Матиас ван Зюфтен, к вашим услугам. Моё рыцарское звание невысоко, звание мне не полагается. Тем не менее, я вам помогу. Оставляйте машину здесь и следуйте за мной. Вы ведь прощаете моим слугам такое обращение?

"Слуги? Почему он так их называет?.. Ах да, точно. У рыцарей же всегда были такие помощники. Интересное дело..." — Подумал перевёртыш, когда выбирался из машины и приказывал его ординарцам оставаться при ней.

— Вашим слугам следовало бы поступать куда вежливее и осторожнее, когда они имеют дело с военными из других частей. Я прибыл сюда ненадолго и по приказу моего командования, так что их поведение не должно остаться безнаказанным. Мне нужно побыть при вашем штабе и, как я понял, довести до моего командира время, когда ваше подразделение выдвинется. — Майор честно изложил подробности своего приказа.

— Хорошо. Я понимаю вас, но такие ситуации, к сожалению, не редкость для нас. Тилль и остальные, прямо скажем, не солдаты и уставу не обучены. Они пытаются выглядеть высокомерно перед другими, но унижаются перед нами. Типичная проблема молодёжи. — ухмыльнулся грифон, явно пытаясь как-то обнадёжить чейнджлинга. — А нашими силами командует гофмейстер фон Фейербург, он сейчас завтракает в центре лагеря. Его ставка так же находится там. Вам хотелось бы попасть именно туда, верно?

— Верно. — Коротко ответил майор, испытавший острое чувство дежавю от того, как Матиас описывал своих подчинённых. Чейнджлинг заметил, что рыцарь держался достаточно гостеприимно и вежливо, при этом он довольно поверхностно следовал воинской субординации, а его вежливость знала чётко поставленную и строгую меру. Видимо, так он общался со всеми военными из не-рыцарских подразделений.

— Наш главнокомандующий сейчас немного занят, признаюсь вам честно. Думаю, вам следует быть осторожным в разговоре. Мэтр Гофмейстер очень грозен и суров, он не любит когда его отвлекают от своих дел. Он командует всем рыцарским войском, брошенным на этот плацдарм, а не только своими арктурианцами.

— Хм... А как этот орден проявляет себя на данный момент? — Из интереса спросил чейнджлинг.

— Не хуже других, если не лучше. Я отношусь к орденцам с белой завистью. — честно признался кавалер. Они уже отошли достаточно далеко от КПП и углубились в лагерь, кругом кипела деятельность: рыцари облачались в доспехи, Агриас заметил, что вне боя они носят грубую и не очень красивую одежду — чёрные или серые стёганки с пришитыми к ним шнурами, напоминавшими парадные аксельбанты. — Воюют они славно и снаряжение у них хорошее, так как сделано на казённые деньги. Орденской казны, конечно. По крайней мере, я ещё не видел у них солдатских касок, но и роскоши тоже не видел. Устав у них, порядок, но и гонору много, куда же без него.

Перед ними быстрым шагом прошла группа из четверых грифонов в поддоспешниках, на которых были вышиты золотые кресты. Один из шедших заметил Матиаса и козырнул ему. Грифон ответил, но до слов дело не дошло.

— У ваших помощников всяко больше надменности, чем у вас самих. — Хмыкнув заметил Агриас. Он уже свободнее чувствовал себя среди этих анахронических декораций, но продолжал справедливо считать, что расслабляться не стоит.

— Я слышал одну историю, когда гостил у родни в Роттенштаате. — поддерживая эту тему произнёс рыцарь. — Дело было лет сорок назад: какой-то исследователь Зебрики попал с экспедицией на остров, где встретил племя дикарей. Зебры то были, или ещё какие твари — не помню, но ничего страшного с ним там не произошло. Обменялся он с ними товарами, зарисовал, пообщался с местными мудрецами — и уплыл. Это у них заняло недели две-три, и за это время к острову пару раз причаливали корабли с провизией. Дикари это увидели, приметили, и соорудили такой же причал, какой до них пришлось сооружать экспедиции. Только сделали они его из тростника и веток, понимаете соль? — Феатисец усмехнулся и посмотрел на чейнджлинга.

— Видят, но не понимают, а потом пытаются воспроизвести. Это называется карго-культ. — заключил Агриас, отвлекаясь от своей идеи. — Я читал, что подобное может быть только у зебриканских дикарей, но видел подобное и в цивилизованном обществе. Причем чаще, чем хотелось бы...

Тем временем, они уже приближались к ставке гофмейстера. Никто так и не поинтересовался у них, зачем они туда идут, никто не упрекнул ван Зюфтена в том, что он покинул расположение. Всем не то чтобы было плевать, скорее никто не видел в этом чего-то зазорного. Матиас, несмотря на свой "рядовой" статус, всё же являлся достаточно зажиточным рыцарем, и вид его лат, которые покрывали практически всё тело грифона за исключением нижней части задних ног, уже говорил о том, что никаких вопросов он вызывать не должен.

Вот они подошли к большому шатру, у которого стояло двое воинов в полных рыцарских латах. Сам вид этих доспехов говорил об их старости. Агриас видел немало картин с изображениями рыцарей, и мог разобраться в том, к какому времени относится та или иная броня. Большая часть тех, кого он встречал до этого, носили относительно "новые" доспехи времён Гровера II: толстые кирасы и шлемы с гребнями, рассчитанные на противопульную защиту. Ими обычно не закрывали всё тело, оставляя место для кружев, кушаков и штанов с высокими тяжёлыми сапогами. Эти же латы выглядели иначе. На них не было одного противопульного гребня, они все были испещрены более тонкими и многочисленными рёбрами, формируя на броне довольно причудливый узор. Шлемы воинов так же были все в этих рёбрах, напоминая собой головы сказочных зверей. Доспех скрывал стражей полностью, от жёлто-белого плюмажа на голове, до стальных рукавиц и широких трапецевидных сабатонов на земле. Матиас надел на голову висевший на ремне шлем-штурмхауб. Створки распахнутого забрала в последний раз стукнули друг о друга, а воин в свою очередь приложил лапу к длинному козырьку. Один из рыцарей сделал такой же жест, только при этом закрытое до этого забрало распахнулось, обнажив молодое лицо с опытным и холодным взглядом.

— Прибыл офицер из пехоты. Хочет попасть к гофмейстеру. — Доложил ван Зюфтен. Охранник обратил внимание на Агриаса и смерил его холодным и многозначительным взглядом.

— Странный офицер. — высказался он, явно держа в голове более крепкое выражение. — Хочешь, чтобы я о нём доложил?

— Если бы я имел право заходить в этот шатёр — я бы доложил сам, Герлах. Но, сам понимаешь...

— Был бы ты хоть сотником или капитаном. — начал укорять Матиаса второй рыцарь. — А то развёл тут беспорядок, честное слово. Какие-то офицеры стучатся к герру Фейербургу, да ещё и... Эх! — Крякнул грифон, бросив взгляд на вход, который они охраняли.

— Рюдигер, сходи к нему, доложись. Шкуру он с тебя не снимет, в конце-то концов.

— Я не этого боюсь.

— Ты вообще мало чего боишься. Вот сходи и доложи.

Рюдигер молча кивнул и тут же исчез за занавешенным входом, так и не произнеся привычного ответа в духе "Слушаюсь!" или "Есть доложить!" Проводив напарника взглядом, Герлах обратился уже к Агриасу:

— Герр официр, зачем явились к нам, если не секрет? — Арктурианец говорил менее вежливо и даже грубо, но чейнджлингу эта манера была более привычной, нежели манера феатисца.

— Я явился сюда с целью выяснить, готовитесь ли вы к атаке и как скоро вы будете к ней готовы. — Честно и прямо выложил чейнджлинг.

— Будем готовиться, пока не приготовимся. — не с ожидаемым пренебрежением, а скорее с горечью ответил ему арктурианец. — У нас тут много рот, тысяч пять-шесть кавалеров. Приказ пришёл буквально минут сорок назад, мы тут ещё повозимся.

— Просто, полк из которого я прибыл, только что пробил брешь во вражеских порядках и выносит тяжёлый артобстрел... — Было хотел объяснить цу Гардис.

— И вы хотите, чтобы его выносили мы. Не волнуйтесь милейший, в такой баталии никто не останется без внимания. — С мрачной иронией перебил его воин. Тут из шатра вышел его товарищ и произнёс:

— Герр офицер, заходите. Гофмейстер не рад вас видеть.

Агриас вздохнул и посмотрел на своего недавнего знакомца. Ван Зюфтен молча кивнул ему, и удалился восвояси. Часовые открыли чейнджлингу проход, и он зашёл внутрь.

Внутри шатра стоял терпкий запах скайфольского табака. Почти все присутствующие курили трубки и сигары. Посреди стоял круглый стол, за которым собралось около десятка воинов, уже снарядившихся в доспехи и до доклада Рюдигера занимавшихся более важными и полезными вопросами. Теперь же они спокойным, высокомерным, но не лишённым интереса взглядом смотрели на вошедшего. Посреди них стояла уступающая им в росте фигура, согнутая годами, но ещё хранящая в себе силу и стать. На этом грифоне был тот же ребристый доспех, прикрытый белым ваффенроком с изображённым на нём белым крестом. Это и был фон Фейербург, командующий всей этой странноватой, но грозной компании.

— Кто вы такой и что вам тут нужно? — Проскрипел мощный старик, пристально глядя на Агриаса. Его взгляд пугал, заставлял подчиняться. Глубокие жёлтые глаза, почти не тронутые временем смотрели будто бы в самую душу майора. Они насмехались над ним и над всем его видом, и чейнджлинг едва не устыдился самого себя, но всё же сумел сделать необходимое усилие, чтобы выдержать этот взгляд.

— Я послан из 4-го Кронского полка. Меня послал полковник Пауль фон Цапфель. Я его доверенное лицо. Моё начальство хотело бы знать время, которое вам понадобится на все приготовления и выступление в бой. Это очень важно для полка, так как в данный момент он переживает серьёзный вражеский обстрел.

— 4-й Кронский полк... — задумчиво проговорил Гофмейстер. — Припоминаю такой. Хороший полк, из "стариков"! Только вот, зачем ваш начальник, в чьей компетенции я ни на миг не намерен сомневаться, послал сюда вас, чейнджлингского советничка в звании не выше армейского штабс-поручика или нашего сотника, ко мне, командующему силами Арктурианского ордена, Людвигу Герхарду Йоханнесу фон Фейербургу, владельцу шести имений на Виннинских порогах, обладателю рыцарского и баронского достоинства? Странное дело, господин... как вас точно по званию?

— Майор, герр Гофмейстер. — Нехотя, но машинально ответил цу Гардис.

— Майор... — рыцарь каркающе усмехнулся. — По глазам вижу, что не майор. Майор — это господин солидный, даже у вашего мушиного народца так принято. Вам наверное и тридцати-то нет. Какой из вас майор?! Впрочем... Хватит с вас. Прислали — значит знали зачем. Фон Цапфеля я знаю и уважаю, если вы от него — то на вас тоже ругаться нечего. Я уже дал приказ вооружаться и снаряжаться. Сейчас у нас было последнее собрание, и до вашего прихода мы уже всё главным образом решили... Так что, можете возвращаться к своему полковнику, ведь скоро мы выстроимся и пойдём вам на помощь. — Интонация грифона стала более тёплой, Агриас несколько успокоился.

— Вас понял. — кивнул чейнджлинг. — Разрешите удалиться?

— Конечно. Удаляйтесь туда, откуда пришли. — Снова сострил Гофмейстер, но цу Гардис уже воспринял это замечание скорее как шутку.

Капитаны рот быстро закончили совещание и начали расходиться по своим частям. Так вышло, что путь Агриаса совпал с путём капитана той феатисской компании, из которой был Матиас ван Зюфтен. Этот грифон сильно отличался от своего подчинённого: он был мрачен, тих и вовсе не хотел говорить с майором. Когда они уже достаточно отошли от шатра фон Фейербурга — внезапно начался обстрел. Аквелийцы ударили по лагерю из дальнобойных орудий. Снарядов было немного и летели они неточно, зато падали с громким визгом и грохотом. Чейнджлинг знал, что опасность таких обстрелов обманчива, но когда прямо над его головой с громким свистом пролетел пятнадцатисантиметровый фугас — он невольно, рефлекторно, распластался на земле и закрыл копытами голову. Грохот разрыва раздался где-то в серьёзном отдалении, но по земле всё равно прокатилась дрожь.

— Стыдно, господин майор! — Откуда-то сверху прозвучал голос феатисского рыцаря. Он, как и все окружающие, даже не взглянул на падающий "чемодан", чейнджлинг один бросился наземь.

— Если бы оно ударило близко от нас — то вы бы так меня не укоряли! — Запальчиво заявил майор, поднимаясь и отряхиваясь.

— Если бы. — Коротко подметил капитан и осенил себя троичным знамением. Более они не сказали друг другу не слова. Чейнджлинг добрался до своей машины и уехал назад.

На обратном пути Агриас видел, как из палаточного лагеря эскадрон за эскадроном поднимаются рыцарские компании: издалека они напоминали огромную стаю воронья или саранчи, их выдавали только яркие кушаки и золотые блики на чёрных латах, да знамёна, возглавляющие каждую роту. Старинные полотнища виднелись в небе маленькими яркими квадратами, отсюда трудно было их различить. Чейнджлинг вспомнил тот факт, что знамя его полка показывалось ему на глаза очень редко и давно. То было широкое квадратное полотнище, вышитое в крупную оранжево-золотую клетку, поверх которой был изображён силуэт чёрного грифона — символ Императорской семьи, который носили на себе все полки Герцмейстеров — как старые, так и новые. Это знамя было старым, его уже много раз латали и в последние годы хранили в казарменной часовне, редко вынося на показ. У полковника была идея сделать новую копию этого флага, но эту идею всё никак не удавалось как следует реализовать.

Полк тем временем продвинулся на полкилометра, оставив опасные позиции позади. Враг постепенно прекращал стрельбу: изначально мощный и трудно проницаемый огневой вал постепенно превратился в слабый беспокоящий огонь. Пушки либо остались без снарядов, либо потребовались на других участках фронта, где остальные имперские подразделения так же перешли в атаку. Когда Агриас подъезжал к позициям 4-го Кронского, он увидел колонны и вереницы пехоты, наступающие на вражеские позиции. Справа и слева от прорыва зарокотал бой, который должен был впитать в себя все вражеские резервы, оставив брешь открытой, незащищённой. Этот приём уже срабатывал, должен был сработать и в этот раз.

Штаб полка находился дальше, чем ожидалось. Фон Цапфелем было выбрано место получше, Агриасу и компании не сразу удалось найти его.

— Здравия желаю, герр майор. Что вам удалось выяснить? — Обратился к Агриасу полковник, когда тот предстал перед ним.

— Здравия желаю! Рыцари уже в воздухе, господин полковник. Скоро будут здесь. — ответил чейнджлинг салютуя. — Герр майор, прошу прощения, а что происходит в полосе нашего полка?

— Тишина. Это и настораживает. Не могут же они не иметь никаких резервов на случай прорыва в этом месте... Так или иначе. Как вам ваша поездка?

— Необычно. — Коротко ответил чейнджлинг. Полковник задумался, а потом понимающе кивнул.

— Да. Рыцари — очень необычные господа. Я даже было пожалел, что отправил вас к ним. Так или иначе — хорошо, если они прибудут скоро.

Над полем, на западной окраине которого расположились кронцы, вскоре показались рыцарские эскадроны. Воины уже летели в развёрнутом боевом строю, они медленно взмахивали крыльями, экономя силы перед атакой. Зрелище наводило благоговейный трепет: пять тысяч рыцарей в несколько широких рядов летели над землёй. Плюмажи и знамёна трепал встречный ветер, солнце отражалось от чёрной брони. Полк встретил воинов ликованием: Бойцы поднимались из окопов, размахивали лапами и кричали приветствия. Над штабом 4-го кронского пронёсся строй арктурианских рыцрей, их вёл лично Фейербург, у его шлема было поднято забрало.

— День добрый, герр Цапфель! — Крикнул рыцарь полковнику и взял под козырёк.

— Удачи вам, герр Гофмейстер! — Откликнулся Пауль с такой интонацией, будто встретил старого знакомого.

— Удача — дура. С нами Бог! — Шеренги арктурианского эскадрона пронеслись вперёд, а за ними — ещё несколько линий. Вот показался строй под знаменем Хельхеймской роты, и фон Цапфель просиял, узнав Гельткройца. Он крикнул ему приветствие, капитан заметил полковника, но ответить уже не успел, отделавшись единственным жестом закованной в сталь лапы.

Столько рыцарей в одном месте не видели давно: четыре орденских роты составляли ударный костяк всего порядка, тогда как шесть имперских рот подпирали их сзади и формировали широкие фланги воздушного построения. Хельхеймская, Кронская, Кронцплатцская, Виннинская, Мирабельская и Роттенштаатская компании приняли в этом участие, весь цвет Герцландского рыцарства собрался здесь, на узком участке фронта шириной с километр. Собрался, чтобы нанести врагу сокрушительный удар.

Колонна быстро шла по грунтовой дороге, то и дело пригибаясь от свиста и грохота снарядов. Где-то впереди гремел бой, но точка их назначения находилась намного ближе. Несколько минут назад командира этого батальона вызвали в штаб дивизии: седой генерал в потускневшем мундире ткнул когтем в карту и произнёс: "Нам больше некого послать туда." "Больше некого." — Эти слова стали привычными на фронте за последние недели и месяцы, и молодой капитан Иностранного Легиона не стал возражать. Он молча взял под козырёк и удалился. Восьми сотням его бойцов предстояло стать очередной охапкой хвороста, брошенной в топку сражения на реке Сарно. Здесь решалась судьба государства, и не им было корить судьбу за жестокость.

— Слабовато стреляют. — Сквозь зубы проговорил Айдас, прислушиваясь к свисту падающих фугасов. Вартаец шагал рядом со своим северянским товарищем. Тот был спокоен, мрачен и тих. Все бойцы в этой колонне были одеты в старые складские шинели, вооружение составляли ружья и пулемёты, к батальону так же придали две старых скорострельных пушки с изношенными стволами и усталыми пушкарями, набранными из резервистов.

— Наши тоже молчат. — Андрей повёл ухом, прислушиваясь к грому канонады: она звучала где-то сбоку, на их флангах, где у аквелийцев ещё был более-менее прочный и стабильный фронт. Там шли отвлекающие бои, там костьми ложились резервы, которые могли бы оказаться здесь, с ними, но вместо этого были брошены туда, где были нужны меньше всего.

— Понятно... — выдохнул Айдас. — Курить что-то захотелось. Нервы ни к чёрту...

"Стой!" — Впереди колонны раздался властный голос капитана Ришара. Пони обнаружили, что подошли к довольно густой кленовой роще, на опушке которой стояло несколько брошенных домов. Грохот боя был слышен уже достаточно близко, чуткое поньское ухо стало чётче различать звуки сражения.

— До фронта ещё километра три-четыре. — Прикинул на слух кто-то из солдат. По акценту было понятно, что это северянин.

— Враг забрался так далеко? — Удивился и ужаснулся другой боец, чей выговор скорее походил на грифонский.

— Не так уж и плохо. Главное, чтобы кто-то дрался, а там глядишь — и помощь придёт. Хорошо, что дерутся, не всегда же им отступать, в конце-то концов!

Батальон начал окапываться на западной опушке рощи. Слова того северянина действительно обнадёживали, ведь численность легионеров действительно была немалой. Крепко закопавшись, они могли бы отбить атаку целого полка, продержаться достаточно долго, чтобы командование прислало к ним подмогу.

Андрей снял со своего ранца лопату, и начал рыть себе укрытие. Земля пока что поддавалась, но в ней уже чувствовался холод наступающей зимы. Его сослуживцы так же принялись за работу: справа работал Айдас, а слева — один из тех вечно галдевших макавианцев, явившихся на вербовочный пункт той августовской ночью. Гарпию звали Иннокенцио, за время службы в свежесозданном батальоне он сумел влиться в коллектив, даже начал немного понимать по-северянски. Берёзов и его соотечественники называли макавианца на свой лад — Иннокентием или просто Кешей.

— Холодно тут. — на несколько ломаном аквелийском заметил макавианец, когда его ячейка уже была вырыта на половину. — А я думал, что в Аквелии тепло. Вам Андрей, ведь привычнее такие холода?

— Не то чтобы. — крякнул пони, вгрызаясь лопатой в полупромёрзшую землю. — Холодает ведь, от кровопролития, как говорят.

— Вы верите в это? Я думаю, это какая-то ваша байка, как боги у грифонов. — Кеша видимо пытался согреться разговором.

— Э нет, — Андрей укоризненно покачал головой, — уж что-что, а это — не байка ни разу. Холод наводят упыри, что живут по ту сторону. Они пьют нашу кровь, питаются нашим страхом и злобой. Я сам, знаешь ли, не верил во всё это особенно — тысячу лет жили спокойно и без них, а ведь за тысячу лет много всякого было, а вот сейчас что-то вдруг захотелось поверить в это, такие ужасы творятся вокруг...

— Северянин дело говорит. — согласился с Берёзовым Айдас, уже почти закончивший свою работу. — Жива эта сволочь и довольна. Мы тут сейчас помрём все до единого, а они из наших душ ещё тот банкет соорудят, вот увидите!

— Молчать!! — Гаркнул на них командир взвода — герцландский грифон, бежавший в Аквелию после краха кемерскаевской республики.

"Сам бы заткнулся." — по-вартайски пробурчал пони, выкидывая последний ком земли из глубокой и удобной ячейки. У него, как и у многих других здесь, уже был опыт создания подобных укрытий.

Пока работа шла полным ходом, вперёд был выдвинут небольшой отряд разведчиков. Сам капитан ходил среди работавших солдат, общался со своими подчинёнными, планировал предстоящую оборону. Он пока ещё не знал, с чем им предстоит столкнуться, но уже был готов к любым трудностям, а прежде всего — к своей гибели и гибели своего батальона. Если солдаты были в целом веселы и оптимистичны, то командование пребывало в фаталистическом ожидании конца. Офицеры не верили в то, что они преуспеют, надеясь только на нанесение врагу максимально возможного ущерба и выигрыш необходимого времени. Так привыкли думать и действовать ещё с первых недель войны, когда враг превосходил их практически во всём. Теперь же, когда герцландцы уже несколько ослабли, аквелийцы продолжали воспринимать своё положение как то, в котором остаётся только сделать всё возможное и погибнуть достойно.

Пушки поставили за основной линией батальона. Сам батальон вытянулся в короткую и компактную линию, которая дугой проходила по опушке, перекрывая секторами огня подходы с запада. Небольшие отряды легионеров рассредоточились по всей границе рощи, Ришар хотел подготовиться и к круговой обороне, но понимал, что противник покажется раньше, чем он успеет это сделать. Майор стал молчаливым и пасмурным. Он был молод и мало воевал до этого момента, чувство азарта и предвкушения в его душе было сильно подавлено мрачным фатализмом.

— У нас немного времени. — Заметил его заместитель, тот самый северянский пони с которым Андрей беседовал уже достаточно долгое время назад.

— Илларион, не стоит мне об этом напоминать. — Нервно ответил Ришар, оглядываясь вокруг.

— Роты окапываются быстро. Они уже могут принять бой, если враг покажется.

— Хорошо... — выдохнул капитан, смотря на часы: — Если он покажется — мы успеем об этом узнать. Главное, чтобы разведке хватило прыти.

— Наши пегасы никогда не летали медленно. — Обнадеживающе заявил Илларион. Ришар взглянул ему в глаза и отрывисто кивнул, соглашаясь с ним и собираясь с собственными силами.

Тем временем, Андрей, Айдас и Иннокенцио сидели у своих ячеек и смотрели на поле, откуда должен был появиться противник. Вокруг них слушался стук лопат и кирок, окрики и приказы офицеров, кряканье, ругань и божба солдат. Всё это наводило на рутинное настроение, давало уверенность покоя и порядка, но даже дурак знал, что на войне момент передышки и спокойствия всегда пропитан ложью. Миг — и пелена спадёт: из перелесков далеко перед ними выйдут цепи вражеской пехоты, или в воздухе раздастся визг снарядов или авиабомб. Такой покой — всего лишь морок, иллюзия, за которой уже блещет сталь и слышен скрежет зубовный...

— У меня осталось немного сигарет, будете? — Спросил Кеша, не отрывая взгляда от черневшего вдалеке лесочка.

— Давай. Хоть покурю перед... — Начал было вартаец, но северянин его перебил:

— Перед чем? — Спросил он, уже понимая, что Айдас имел ввиду.

— Перед боем, а ты что подумал?

— Ничего особенного. Надо тебе завязывать с этим глупым мраком. — Сказал Берёзов ему, а потом обратился к гарпии: — Кеша, что за сигареты?

— Макавианские, из дома.

— Хорошие они у вас?

— Сигары лучше, но мои — тоже ничего. — Голос гарпии исказился, когда он засунул сигарету в клюв и потянулся в карман за спичками. Его товарищи так же приняли сигареты. Однако, спичек у Кеши не оказалось. Макавиец пробормотал про себя неразборчивое ругательство и вопросительно посмотрел на собеседников. Те тоже пожали плечами, но делать, казалось, было нечего.

— Помочь? — Из-за спины Иннокенцио раздался голос одного из их сослуживцев — пони-единорога, носившего звание капрала. В его речи не слышалось акцента, ведь он жил и работал в этой стране с детства, но закону всё равно считался "иностранцем".

— Только аккуратно. — Предупредил его Андрей, не любивший единорожьих фокусов и в особенности игр с огнём.

— Успокойся, рощу не спалю. — Отшутился боец.

— Ты главное нас не спали! — Крикнул из-за спины Берёзова Айдас. Единорог фыркнул, но не обиделся.

— Смотрите как могу! — На кончике легионерского рога мелькнула яркая искра, миг спустя сигареты всех троих уже задымились, будто их зажёг маленький и невидимый удар молнии.

— Где вы так научились? — Уважительно спросил Кеша после того, как сделал пару неглубоких затяжек.

— В порту Придеи и не такому можно научиться. — Лихо ответил капрал и быстрым шагом удалился восвояси. Тем временем, стук лопат уже смолк, ему на смену пришла тяжёлая, звенящая тишина.

Троица курила жадно и молча, каждый думал о своём, но при этом старался особо не думать. Вдруг, от чёрной стены редкого в этой полосе ельника отделилось несколько фигур. Они не бежали, а летели. Это была та самая разведка, смешанный отряд из пегасов и грифонов. Андрей смотрел на них с угрюмым спокойствием, но его не могло не обрадовать то, что пегасы летели ровнее и быстрее, чем пернатые солдаты, по долгу службы привыкшие ходить пешком. Разведотряд вёл пегас-северянин — бывалый вояка, за которым не осталось ничего, кроме горькой памяти. Берёзов знал его, как и многих других. Вереница летунов осела на землю за линиями легионеров и быстрым шагом направилась к штабу Ришара. Торопливость разведчиков явно не была продиктована одной пунктуальностью, по батальону прокатилась волна тихого ропота.

— Ваше благо... ох то есть, месье капитан! — Пегас отдал салют комбату и встал перед ним по стойке "смирно".

— Отвечайте, Крылецкий. — Всё так же отрывисто проговорил офицер, вглядываясь в глаза своего собеседника так, будто пытался увидеть там то, что он видел.

— Противник наступает сюда быстро и без всякого сопротивления. Мы видели, как деревню в полукилометре от нашей позиции заняли вражеские летучие части. Мы, не принимая боя, двинулись к вам, так как число врага к нашему числу было несоразмерно.

— Летучие... части? Вы имеете ввиду рыцарей? — Почти дрожащим голосом переспросил грифон.

— Именно их. — Настораживаясь от вида капитана доложил Крылецкий.

— Сколько?

— Числом до тысячи, скорее всего — больше. Каждое знамя ведь стоит за полк, верно? Мы насчитали пять знамён.

— Каждое знамя стоит за роту, месье... А в каждой роте может их быть... До семиста... — Взгляд капитана обмяк и упёрся в пустоту. Задние ноги Ришара едва заметно задрожали. Его лицо вдруг стало мертвенно спокойным, а передняя лапа потянулась к кобуре.

— Месье, что вы делаете?! — В секундном недоумении спросил Крылецкий. Ришар ничего не ответил, а только улыбнулся странной лихорадочной улыбкой. Когти расстегнули кобуру и достали оттуда пистолет. Они действовали со странной, неестественной плавностью, будто не слушаясь своего сознания. "Хочет застрелиться!" — Пегас быстро понял к чему идёт дело и решил взять его в свои копыта: он быстрым и отточенным движением повалил грифона на правый бок, а затем упал на него всем весом своего поджарого тела. Ришар охнул, и лишь чудо не дало ему рефлекторно нажать на спуск. Пони зубами вырвал маленький пистолет из его лапы и отбросил его в сторону.

— Что тут творится?! — Рявкнул подбежавший Илларион.

— Наш командир хотел убить себя, ваше высокоблагородие! Он с ума спятил! — Доложил ему пегас, ещё лежавший на вяло брыкавшемся капитане. Вскоре тот затих и потерял сознание.

— Чёр-р-т побери! — выругался северянин, явно имея ввиду совсем другие слова. — Значит, я теперь командую.

— Так, ваше высокоблагородие! — Ответил ему Крылин, вставая на ноги. Двое его разведчиков молча подхватили обморочного офицера и понесли его в госпиталь.

— Ясно. Значит, противник недалеко.

— Более того. Он совсем близко.

Сопротивления на их пути фактически не было: размытые шеренги эскадронов рвались вперёд, перемахивая через овраги и перелески. Изначально наступавшие плотной массой, рыцари постепенно разворачивались по фронту, расширяя сделанный ими прорыв. На пути им попадались тылы вражеских полков и позиции артиллерии. Тыловики редко дрались, предпочитая бегство бессмысленной гибели. Персонал госпиталей в свою очередь мог рассчитывать на милосердие, ведь рыцари не воевали с ранеными и врачами.

Хельхеймская рота двигалась вслед за порядками арктурианских рыцарей. Интервал между ними постепенно расширился, как и промежутки между шеренгами и эскадронами. Подразделения, начавшие рейд в относительном порядке, постепенно теряли его. Начали они ещё в полдень, а сейчас было уже четыре часа. Рыцари ещё не устали по-настоящему, но некоторая расхлябанность уже наблюдалась и не могла радовать командиров. С другой стороны, они уже давно не встречали сопротивления, и необходимость в боевом порядке уже начинала казаться сомнительной.

Альбрехт фон Гельткройц вёл свою роту вперёд, с каждым преодолённым километром его чутьё било тревогу всё сильнее: "Противник не мог просто взять и позволить нам углубиться так далеко. Слишком сильно похоже на западню." — Думал рыцарь, вслушиваясь в звуки боя и вглядываясь в панораму, открывавшуюся с небольшой, но имевшей место высоты. "Герцмейстеры ещё не проломили оборону на флангах нашего участка, кронцы наступают за нами вслед, но они отстают. Получается, что наши роты оказываются в одиночестве, что не есть хорошо. Впрочем... Риск на то и есть риск. Если дело нельзя решить иначе — то нужно рисковать..."

— Герр капитан! Гофмейстер передаёт вам поручение! — Сквозь порывы ветра до Альбрехта донёсся крик посыльного, приближение которого он заметил не сразу.

— Я вас слушаю! — Таким же криком ответил капитан, разглядывая землю под ними.

— Вашей роте приказывается занять деревню внизу! Весь порядок начинает снижаться!

— Понятно! А по какому поводу!?

— В лесу перед нами замечена разведка! — Коротко ответил рыцарь, и улетел вперёд. Тем временем, та самая деревня действительно оказалась аккурат под ротой Альбрехта.

— Рота! Снижаемся! — Скомандовал грифон, и первым спикировал вниз, метя приземлиться на выцветшую черепицу одного из домов. Высота была небольшой — метров восемьдесят, короткое и крутое пике требовало сноровки. Тем не менее, уже немолодой кавалер всё же сумел подставить крыше свои лапы, а не нос, как это нередко бывало с другами.

Как и оказалось, в небольшой деревушке было пусто. Жители ушли сами и унесли с собой всё, что смогли. Пара домов было побито осколками, на земле виднелось несколько снарядных воронок.

— Как же их пронесло! — В удивлении заметил кто-то из воинов, оглядываясь вокруг.

— Да уж, так везло не всем. — Согласился с ним другой рыцарь.

— Все ушли! Даже взять нечего! — С досадой высказался третий.

— Хоть отдохнём. — Успокоил его четвёртый грифон, его слова были тут наиболее уместны, ведь отдых действительно имел смысл после четырёх часов напряжённого лёта. Рыцари выставили охранение и устроили короткую передышку.

Тем временем, шедшие впереди роты Ордена уже достигли того самого леса, в котором обнаружили разведку. Враг уже ушёл, так что причинить ему какой-либо вред было трудно.

— Разведка слабая, боя не принимает. Значит и заслон небольшой! — прокричал Фейербург своим подчинённым. — Эскадрон фон Типпельсхофа — за мной! Остальные — приостановитесь за лесом и ждите дальнейшего решения.

— Сами решили разведать?! — Спросил у командующего один из Типпельсхоф.

— Нет, у меня другая идея!

Сотня рыцарей молниеносно вылетела из-за ельника и показалась на равнине перед рощей. На той стороне, в тени деревьев сразу бросились в глаза вражеские укрепления: противник успел не только окопаться, но и устроить хитрые завалы из деревьев, лишавшее грифонов преимущества в высоте. "Опять эта дрянная выдумка." — Подумал про себя Фейербург. Вид сплетавшихся между собой древесных ветвей и стволов не пугал грифона, но не мог его не возмущать. Кавалер приказал всем остановиться в воздухе, и, обернувшись лицом к вражеской позиции и подняв в знак мира открытую безоружную лапу, на чистом аквелийском языке прокричал:

— Аквелийские солдаты! Я, Гофмейстер Герцландского ордена Арктурия, предлагаю вам не оказывать тщетное сопротивление и капитулировать! Мои рыцари не окажут вам вреда, вам будет сохранена жизнь, а так же офицерская честь и достоинство! Ваше сопротивление является бессмысленным и приведёт лишь к ненужному и досадному кровопролитию, а моё слово — слово кавалера, я не нарушу его ни при каких обстоятельствах!

Ответом ему было молчание, секунду спустя прервавшееся оглушительным треском ружейного залпа. Фейербург ощутил сразу три или четыре попадания в кирасу и шлем. Летевший подле него сотник вскрикнул от боли, и тут же начал падать на землю с пулей в глазу. За первым залпом последовал второй: со шлемов рыцарей посрывало плюмажи, раздались крики раненых и убитых. Стреляли из обычных винтовок, но так кучно, что пули находили цель чаще чем обычно.

— Назад!!! Назад!!! — Вскричал гофмейстер, чувствуя как по его жилам разливается чёрная ненависть. Сотня повернула назад, и прихватив нескольких раненых быстро отскочила к ельнику. "Немедленно в атаку! Перебить всех до одного!!" — Гаркнул он своим подчинённым. Те и не думали его упрекать или останавливать. Приказ разнёсся сначала по арктурианским, а потом и по оставшимся на флангах ротам фон Паннхофа и фон Вольгаста. Остановившаяся на короткий момент линия сдвинулась, набирая скорость с каждой секундой.

Андрей лежал в стрелковой ячейке, всё его внимание сейчас сошлось в маленькую мушку восьмизарядного ружья, выданного им со старого, ещё королевского склада. Только что они отстрелялись от небольшой группы рыцарей, попытавшихся предложить им сдаться. Это показалось северянину глупым, даже забавным, но вскоре эти мысли забылись: жар ударил в голову бойца, отодвинув мысли далеко в сторону, сосредоточив сознание на маленькой точке, на узком окне замершего и затихшего пространства, откуда должна была прийти смерть.

— Батальо-он, примкнуть штыки!! — Зычный и знакомый голос резко выдернул его из этого забытья, пони резко повернулся направо, и увидел, как Кеша вытаскивает из ножен короткий игольчатый штык и примыкает его к стволу ружья. Ловкие и плавные движения когтистых лап завлекли его внимание, и Берёзов опомнился окончательно. Он повторил те же действия: кое-как вытащил из ножен штык, рискуя своим языком взял его зубами, а потом приладил на свою винтовку. Вокруг звучала возня и щелчки примыкаемых штыков. Всё делалось в спокойном порядке, это обнадёживало.

— Господа! Товарищи! — продолжал свою речь Илларион. Его интонация была рваной и грубой, но накрепко отпечатывала слова в голове. — Долго нам не выдержать, да и чёрт бы с ним! Их несколько тысяч, нас — всего восемьсот. Этот лес — наша могила, но мы задержим их настолько, насколько сможем. Стрелять по моей команде, по команде же ударим в штыки. За Аквелию!

"За Северяну." — Твёрдо прошептал Берёзов, снова занимая позицию. Ложная тишина протянулась ещё минуту, а затем в воздухе раздался странный, приближающийся шум.

— Летят... — Слева донёсся приглушённый голос Айдаса. Андрей обернулся и увидел своего товарища: лицо вартайца исказила скалящаяся гримаса ненависти и страха, тощие ноги чуть не до хруста сжимали оштыкованную винтовку. Берёзов будто бы увидел перед собой кого-то другого, необратимо отличавшегося от того мрачного и вздорного, но спокойного пони. Перед глазами жеребца будто бы встали горящие сёла и деревни своей страны, которую ему не хватило сил отстоять. Он был готов к этому моменту, этому звуку. Он приветствовал его.

Свистящий шум приближался, вот появились и они: закованная в воронёную сталь лавина выплеснулась в небо над полем, закрыв его подобно туче саранчи. Андрей никогда не видел подобного, но страх быстро сменился угрюмой решимостью, копыто подвинулось к спусковой скобе, ожидая приказа. Расстояние сокращалось очень быстро: у них было всего несколько минут, если не секунд.

— Батальон! Залпом! Пли!! — Рявкнул Илларион Валерьевич, и батальон повиновался: грянул одновременный удар восьми сотен ружей, но волна не остановилась. Огонь будто бы только сильнее раззадорил, сильнее раздразнил её: до оборонявшихся долетели проклятия и боевые девизы, на землю упало около полутора десятков раненых и убитых. Треск выстрелов сменился клацаньем затворов, а потом снова раздалось: "Батальон! Залпом! Пли!!"

Андрей всем телом прижался к своей винтовке. Ещё один выстрел. Ещё раз приклад с больно упирается в плечо. Ещё одна пуля послана во врага. Ещё одна пуля рикошетит от заговорённой брони. Северянин прицелился в одного из грифонских командиров, увлекавшего за собой свой эскадрон. Лицо воина было открыто, тогда как грудь, живот и передние лапы были прикрыты чёрными доспехами с золотой филигранью. "Эх, только бы попасть!" — подумалось ему.

"... Огонь!!" — Повинуясь команде, жеребец нажал на спуск. Старая винтовка рявкнула, Берёзов оскалился от очередного удара в плечо и взглянул в прицел: тот самый сотник вдруг схватился за лицо и визгливо завопил, смутив своё подразделение. Раненого командира тут же подхватили и унесли назад, а командование принял другой воин. Пони радостно улыбнулся, со стороны Айдаса донеслось злобное: "Получай!" Заминка в грифонских рядах была короткой, но не могла не обрадовать легионеров.

"Артиллерия! Шрапнелью! Огонь!" — В лесу ожили две спрятанные пушки: среди имперских рядов засвистела шрапнель. Грифоны опешили: тяжёлые шрапнелины оставляли на доспехах глубокие вмятины, а часто и вовсе пробивали их. В этот момент бойцы перезарядили винтовки и снова начали стрелять. Всё больше и больше врагов валилось на землю, но их всё равно было немного: осколок и патрон находили глаза и крылья, залетали в прорези шлемов, пробивали толстые голенища сапог и дробили кости, рыцари сталкивались друг с другом, кувыркались в воздухе, их относительно плотное построение сыграло с ними злую шутку в этот момент. Но эта шутка оказалась не достаточно злой, чтобы как-то изменить их намерение. Многие из залегших сейчас на этой опушке до этого слышали много историй о дворянах-неженках что предпочитали мундиру роскошества и разврат, о малодушных, жадных и трусливых идиотах, которых с лёгкостью сокрушил молодой и храбрый аквелийский народ. Сейчас против них шли дворяне, и бойцы Легиона не могли увидеть в них ничего, кроме самоотверженной ярости и желания убивать. Герцландские кавалеры плевали на все их уловки, на всю их тактику — они были сто крат сильнее, они знали это уже тогда, когда приняли меч и герб из отцовских лап, и даже сама смерть не могла их в этом разубедить.

В защитников полетели ответные пули: над головой Андрея просвистело что-то тяжёлое, а потом откуда-то справа раздался короткий вскрик вперемешку с громким чавкающим хрустом. Обернувшись, Берёзов увидел Иннокенцио: гарпия уткнулся клювом в бруствер ячейки и постепенно сползал вниз. Его голова была разбита тяжёлой свинцовой пулей. Берёзов громко фыркнул и вполголоса выругался, припомнив несколько крепких слов из солдатского обихода.

— Что случилось? — Спросил у него вартаец, доведённым до автоматизма движением перезаряжавший своё оружие.

— Иннокентия убило! — Коротко бросил северянин и вернулся к стрельбе. Скоро это стало бесполезно: враг уже преодолел рубеж в сто пятьдесят метров.

Первые ряды рыцарей убрали пистолеты в кобуры, выхватив мечи, палаши и сабли. Заграждения должны были заставить их затормозить, но не могли остановить их надолго. Счёт шёл на секунды: Андрей услышал неподалёку от себя крик ужаса и выстрел: это казнили паникёра, пытавшегося сбежать от врага. "Встать в рост, штыки перед собой! В шеренгу — стройся!" — Легионеры как один поднялись из ячеек и начали пятиться назад, сходясь плечами. Сергей быстро поднялся из неглубокой ямки и сделал несколько шагов назад, пока не оказался в плотном строю: слева от него был Айдас, а справа — тот самый герцландец, прикрикнувший на них ещё меньше часа назад. Сейчас этот поседелый боец вполголоса читал молитву, с прищуром смотря на приближающиеся роты арктурианских кавалеров.

— С этого места — ни шагу! Огонь по моей команде! — Рычал и лаял голос северянина. Если в начале дела он говорил чисто и спокойно, то теперь его слова приобрели сильный акцент.

"Ни шагу, так ни шагу." — Пробормотал Андрей, привыкая к бипедальной стойке и вспоминая штыковые приёмы, которым он когда-то учил бойцов в своей роте. Тем временем, рыцари были уже тут как тут. Нескольких бойцов сразило часть первого ряда не смогла пройти между древесными стволами, кто кто застрял в наскоро сделанной ловушке, но остальные смогли пробиться к легионерам. "...Пли!" — Команда прозвучала в последний раз. Берёзов практически в упор выстрелил в одного из атакующих: пуля с визгом отскочила от брони, герцландец её даже не заметил. Он нёсся прямо на северянина, сжав в тяжёлой перчатке длинный и дорого отделанный палаш. Против этого оружия у северянина была только его длинная винтовка со штыком: он выставил её перед врагом, и собирался нанести удар, но враг был быстрее. Грифон схватил ружьё свободной лапой и со всей силы дёрнул её на себя, Андрей не сообразил выпустить винтовку и кубарем полетел вперёд. Прелый запах земли ударил в ноздри: "Сейчас рубанёт!" — пронеслось в голове у жеребца. Он зажмурился, но не почувствовал удара. Враг отвлёкся на него и удар пришёлся по кому-то другому. Поняв это, Андрей быстро опёрся на передние копыта и поднялся на ноги.

Рядом с ним кто-то кричал, это был крик ярости и боли, слившихся воедино. Это был крик Айдаса: Когда рыцарь уже хотел ударить Берёзова, вартаец со всей силы ударил его прямо в стык кирасы и наспинника. Штык вошёл глубоко, но сломался, грифон выкрикнул проклятие и палашный удар, предназначавшийся для северянина, пришёлся по Айдасу. Кровь ударила из разрубленной шеи, с такими ранами не жили и жеребец это прекрасно понимал. Он собрал последние силы и бросился на противника так быстро и неожиданно, что тот не успел среагировать. Айдас со всей силы ударил рыцаря в лицо, а потом вцепился зубами в незащищённое крыло, валя его на землю.

К этому моменту северянин уже успел вскочить, происходящее вокруг быстро вогнало его в ступор: отовсюду слышались крики боли и лязг железа, изредка били случайные выстрелы. Стоявший рядом с ним герцландец уже лежал на земле и корчился в агонии: враг был повсюду, враг их окружил. Строй начал ломаться, бой превращался в бойню. Рядом, на земле, лежала его винтовка. Немного впереди него, на земле барахталось два силуэта, Андрей пригляделся, и понял, что это Айдас и тот самый грифон, вырвавший у него ружьё. Вартаец истекал кровью, но давил на врага мёртвой хваткой, а он в свою очередь не мог ничего сделать из-за веса брони и чудовищной боли в повреждённом крыле. Среди деревьев мелькали чёрные фигуры, их было столько, что казалось будто бы все те залпы не дали абсолютно ничего. Вот одна из них бросилась на выручку своему товарищу: это был рыцарь в уставном стальном шлеме, простой кирасе и высоких сапогах, вооружённый лишь короткой кривой саблей. Берёзов не медля ни секунды вскинул винтовку и выстрелил: пуля срикошетила от кирасы, хотя по законам нормальной физики должна была хотя бы застрять в ней. "Чертовщина." — пробормотал про себя северянин и, недолго думая, бросился на врага со штыком наперевес. Грифон сверкнул глазами и нанёс удар: сабля со свистом рассекла воздух, но нашла лишь суконный рукав аквелийской шинели, пропоров его и исцарапав ногу, скрывавшуюся под ней. Берёзов чудом увернулся от вражеского удара и в два шага оказался достаточно близко к грифону, чтобы нанести свой. Кавалер замахнулся снова и хотел было отпрянуть от "обезумевшего" пони, но штык настиг его быстрее: короткое трёхгранное острие пронзило открывшуюся и ничем не защищённую подмышку. Рыцарь тихо застонал, сабля выпала из его лапы и повисла на притороченной к поясу цепочке. Андрей резким движением сдёрнул грифона вниз, и быстро добил его уколом в глаз, прикончившим воина на месте.

Закончив с этим, Берёзов тут же бросился к Айдасу. Возня на земле уже закончилась: рыцарь, едва не лишивший Андрея жизни, лежал на земле, его длинная и некогда грациозная шея была изломана, а остекленевшие орлиные глаза выражали смесь удивления, ярости и страха. Рядом с ним навзничь лежал вартаец: из его раны на шее до сих пор струилась кровь. Его глаза тоже налились кровью, но это не были глаза мертвеца. Северянин понял, что он в сознании.

— Айдас, ты... — Берёзов рассмотрел своего товарища и с горечью понял, что ему уже не помочь. Блуждающий взгляд умирающего нашёл его, распростёртый жеребец попытался приподняться и что-то сказать, но вместо это лишь закашлялся кровью, а из горла вырвался лишь искажённый и слабый хрип.

Андрей снова взглянул на жеребца, и ощутил почти осязаемую боль: их знакомство трудно было назвать дружбой, бывшему северянскому офицеру тяжело было понять вартайца, который когда-то жил обычной крестьянской жизнью, а потом потерял всё, безуспешно пытаясь отстоять свою землю и народ. В них было одно сходство: они оба были "бывшими", они оба хотели справедливости, пусть и каждый по-своему. Их навеки свяжет эта роща, этот бой, и гибель в этом бою.

Северянин передёрнул затвор своей винтовки и вскинул её, целясь товарищу в голову. Тот слабо кивнул и попытался улыбнуться. Сквозь душераздирающие хрипы Айдаса Андрей будто бы услышал слово: "Прощай."

— Если после смерти есть жизнь, то мы скоро встретимся. — Произнёс он, и нажал на спуск.

— Берёзов, сюда!!! — До легионера донёсся громкий крик, в котором он узнал крик командира. Вокруг лежали десятки и сотни мертвецов: они усеяли собой поляны, грудами повалились на кустарник, раненые отползали к деревьям и громко кричали, надеясь на пощаду. Повсюду были рыцари, и повсюду они убивали. В их действиях сквозила опрометчивая злоба и чёрная обида, будто перед ними стоял давнишний и ненавистный враг. Не щадили никого: даже если бы среди этих бойцов вдруг оказался отпрыск какого-нибудь дворянского рода, да хоть сам Гровер VI — его всё равно бы изрубили в капусту, не спросив и фамилии.

Голос Иллариона исходил от крупной группы уцелевших, кольцом сгрудившегося вокруг батальонного госпиталя, куда успели оттащить несколько десятков раненых и умирающих. Увидев их, Андрей галопом побежал к ним, не обращая внимания на свист пуль и яростные окрики. Вскоре, он оказался среди пары сотен уцелевших, собравшихся из остатков разбитых и рассеянных рот.

— Я здесь, ваше благородие! — На северянском доложил он Иллариону.

— Хорошо. — Коротко ответил ему офицер. Больше Берёзов не услышал от него ни единого слова. Противник дал им что-то вроде передышки: рыцари кружили между деревьями и стреляли в них из пистолетов. Пони и грифоны гибли под огнём, но их решимость трудно было сломить. Вот вспыхнул и начисто выгорел тот пришедший на пункт кирин, вот убило ещё нескольких солдат, а пули свистели и свистели, заставляя вражеские мечи и булавы казаться менее ужасной участью.

"Атакуйте, собачьи дети!" — В строю раздался выкрик на герцландском языке. "Трусы! Дворянская мразь!" — Поддержало его несколько голосов. Послышалась аквелийская ругань и северянский мат. Ответ последовал незамедлительно.

Они ударили со всех сторон: с криком и шумом крыльев, блестя доспехами и полными ярости глазами. Их встретила стена из штыков, плотный сомкнувшийся строй, отчаянно пытавшийся подражать старым колоннам пикинеров, но кавалеры герцланда разбивали и те колонны — что могла сделать им кучка измотанных и израненных солдат? Начался последний бой отдельного батальона: отчаянная, чудовищная рубка, где одни безраздельно убивали, а другие решились продать свою жизнь как подороже. Бойцу рядом с Андреем размозжило голову, следующий удар пришёлся по Берёзову, но тот рефлекторно среагировал и подставил ложе винтовки, принявшее удар. Клевец разнёс в щепки дерево и даже погнул металл: пони мог только пожалеть о том, что ружьё вышло из строя раньше, чем он. Против него оказался очередной гигант, закованный в чёрные латы. Накинутый поверх них ваффенрок покраснел и почернел от запекшейся крови, пожилое лицо, не скрытое забралом, было искажено застывшей гримасой ненависти.

— Давай, скотина! — Рявкнул ему в лицо Андрей, в отчаянии замахиваясь на врага копытом. Тот ушёл в сторону и оказался за спиной Андрея: северянин не успел увидеть этого. Он успел лишь осознать, что удар его не достиг цели. В следующую секунду в его затылке раздалась сильная боль, а потом наступила чернота и тишина. Удар рыцаря был точен, лапа его не дрогнула. Северянин пал на землю, растянувшись в неестественной позе. Он умер быстро, и не успел увидеть, как погибают его сослуживцы и товарищи, как благородные господа в ярости терзают и потрошат оставшийся в живых медперсонал и раненых. Его затухающий взор успел увидеть лишь странно блестящие облака, возникшие на горизонте с юго-запада.

Фон Фейербург стоял в самом центре только что кончившегося побоища. Вокруг него лежали тела мертвецов и умирающих, воздух пропах порохом и смертью. "Скольких мы потеряли, и всё из-за этих проклятых смердов. Нет, они не были трусами, они — в стократ хуже трусов. Они посмели ответить на моё предложения стрельбой, и вот что они получили взамен. Они могли сохранить хотя бы жизнь своих раненых, а в итоге обрекли на смерть всё своё подразделение. Какая глупость! Какой эгоизм!" — Ярость клокотала в сердце воина, когда он ходил среди убитых. Роща, некогда бывшая красивым, даже прекрасным местом, теперь превратилась в огромную братскую могилу, где лежало больше тысячи тел.

— Какие будут указания, герр Гофмейстер? — Сбоку показался один из капитанов Ордена. Рыцарь обернулся, смерил его суровым взглядом и огляделся вокруг: его подчинённые лежали вповалку, либо пытались опереться на дерево или собственную пику. Бой оказался непредвиденно жарким и сильно измотал всех его участников. Фон Фейербург сам устал в этом сражении, возраст уже напоминал о себе. Тем не менее, он ещё крепко держался на ногах.

— Пошлите к фон Гельткройцу и передайте, что он нужен мне здесь и сейчас. Отправьте гонцов так же и к дальним флангам — мне нужно знать, что там происходит. Вы посчитали убитых и раненых?

— Да, пересчитали.

— И сколько?

— Сто пятьдесят четыре убитых, двадцать легкораненых и семеро тяжёлых. — С волевым усилием доложил кавалер.

— Ясно. Тогда исполняйте мои указания. И да, пусть этим займётся кто-то из светских, думаю вам понятно, почему.

— Понял вас, передам это фон Паннхофу — его рота понесла меньше всего потерь и меньше всего устала.

— Приятно слышать, что у нас здесь остался кто-то боеспособный. — посетовал командующий, разглядывая испещрённый пулевыми вмятинами доспех капитана. — Идите.

Воин кивнул и удалился, но ему на смену тут же пришёл другой посыльный.

— Господин Гофмейстер, рота Паннхофа заняла юго-западную опушку леса! — Доложил рыцарь, в котором Людвиг узнал одного из светских сотников.

— Отлично. Только я этого не приказывал.

— Изволите переменить нашу позицию?

— Нет. Вы поступили верно. Моим арктурианцам нужно ещё хотя бы полчаса чтобы прийти в себя. Отправляйтесь к своим, если сказали всё, что должны были.

Сотник было кивнул и начал удаляться, но на его место вдруг встал другой рыцарь, и вид его совсем не понравился фон Фейербургу.

— Господин Гофмейстер! — Встревоженным голосом окликнул он Людвига.

— Не извольте возвышать голоса! — учтиво, но жёстко осадил его командующий. — Что у вас опять случилось?

— Аквелийские рыцари, господин гофмейстер!

— Где? — Коротко, не демонстрируя никаких эмоций спросил фон Фейербург.

— На юго-западе от рощи.

— Собираются атаковать?

— Нет, вызывают вас на переговоры. Их герольд только что явился к нашему капитану Паннхофу и потребовал вашей встречи с их командующим.

— Переговоры? — рыцарь немного подумал и уважительно кивнул. Несмотря на появление сильного врага и усталость его войска, эта новость его несколько обрадовало. — Замечательно. Хоть кто-то из этих безбожников чтит порядок. Я выхожу к ним немедленно. Пусть ваш капитан и его лучший эскадрон сопровождают меня.

— Так и будет! — Ответствовал посланец.

Через несколько минут всё было организовано: главный арктурианский рыцарь явился к светским коллегам, и в сопровождении их начальника вылетел вперёд. Крылья с трудом слушались после достаточно короткой, но яростной рубки, но фон Фейербург держался молодцом. Вид у кавалеров был страшноватый: их латы несли на себе следы от пуль и штыковых ударов, а у кого-то даже были запачканы в крови. Тылы рыцарского войска чудовищно отстали, так что они не могли рассчитывать на косметический ремонт. Тем не менее, они старались выглядеть достойно, даже перед врагом.

Аквелийское воинство стояло на той стороне поля, лежавшего между дорогой и изгородями, отделявшими его от другого участка. Над строем шевалье слабо реяли старые знамёна, в своей древности и почётности не уступавшие герцландским. Навстречу фон Феербургу летел отряд численностью около семи десятков рыцарей — такой же эскадрон, они повторяли эту церемонию в том же порядке.

Приближаясь, Людвиг рассматривал своих оппонентов: аквелийцы предпочитали не окрашивать и не воронить своих лат, отчего те казались белыми. Так же они любили пышные плюмажи, и никогда не жалели перьев на них. Лица воинов отдавали суровостью и мужественной твёрдостью, но вместе с тем казались менее чёрствыми и высокомерными, чем орлиные профили герцландских дворян. Гофмейстер смотрел на них и всё ещё был доволен. Он вспомнил времена, когда Империя была едина и эти славные бойцы ещё служили их Кайзеру. С тех пор поменялся лишь их сюзерен, и старому воину казалось большой глупостью то, что эта перемена — единственное, что делает из них врагов.

Два эскадрона сошлись друг с другом аккурат посередине поля. Два древних знамени трепало на постепенно поднимавшемся ветру, рыцарские партии встали друг напротив друга, выдерживая дистанцию и торжественное молчание. Из аквелийского строя чинным и размеренным шагом вышел высокий и статный воин, закованный в древний доспех, и скрипучим, но обладавшим странной мелодичностью голосом объявил:

— Герцландские рыцари! Я, капитан Пьер Терраиль де Талоне, от имени Богов, моей дамы сердца, и моего сюзерена — я вызываю вас на честный бой, и объявляю, что вверенные мне силы не сойдут с занятого ими места, кроме как в случае их полного разгрома и уничтожения.

Навстречу аквелийцу вышел фон Фейербург. Они встали на некотором расстоянии друг от друга, между двумя воеводами виделся резкий контраст: де Талоне был облачён в блестящие доспехи с пышным плюмажем, на арктурианце была измятая в бою броня и заляпанный кровью орденский ваффенрок. Один был мощным стариком, другой — молодым воином.

— Аквелийские шевалье! Я, Гофмейстер Арктурианского ордена, Людвиг Герхард Йоханнес фон Фейербург, от имени Арктурия и своего сюзерена — законного Императора Грифонии, принимаю ваш вызов, но при единственном условии: вы обязаны предоставить моим кавалерам время для того, чтобы они могли отдохнуть и приготовиться к бою. В обратном случае — я отказываюсь принимать сражение и буду ждать подхода армейских частей.

— Не малодушно ли таким храбрым и честным воинам требовать отсрочки? Неужели сопротивление наших солдат так сильно измотало вас? — Спросил капитан, прямо и строго глядя в глаза гофмейстеру.

— Не малодушно ли таким храбрым и честным воинам вызывать на бой ослабленного врага? Да, ваши солдаты сражались как дикие звери — мы потеряли многих в роще, что сейчас лежит за нашими спинами. Поэтому мы требуем передышки.

— Что-ж... Эти слова звучат достаточно весомо. В конце концов — наша главная задача сдержать вас, а не разгромить. Мы можем дать вам полчаса.

— Этого времени будет достаточно. — коротко ответил Фейербург. — Славно видеть среди полчищ смердов проблески рыцарской доблести и благородства, мне вас искренне жаль, месье.

— Нечего испытывать жалости к тому, кто сделал выбор по собственной воле. — Твёрдо и исчерпывающе ответил Талоне.

— В таком случае — пусть Борей рассудит нас!

Воины разошлись к разным концам поля. Поздний день к тому моменту уже перешёл в ранний вечер. Воины должны были схлестнуться в последние предзакатные часы. Герцландцы могли бы дождаться темноты, могли бы дождаться подкреплений, но в месте с тем не могли изменить своим принципам и не выполнить поставленной перед ними задачи. Если они потеряют время — то брешь во вражеской обороне начнёт затягиваться, и прорыв сойдёт на нет. Выйдя перед своими подчинёнными, к коим вскоре присоединился и подлетевший Гельткройц, фон Фейербург заявил:

— От нас сейчас зависит судьба всей кампании. Мы обязаны преуспеть в следующем бою и прорваться, в обратном случае — нашим войскам не видать победы в этой войне. Опрокинем их, преодолеем ещё десяток километров — и перережем большую часть вражеских путей снабжения. Это заставит ваквелийскую армию остановиться. Даст шанс нашим войскам. Так что наша роль в этом деле — решающая. Никто не имеет возражений?

Командиры молчали. Все понимали суть положения, в котором они находились, опытных и тёртых военных глупо было в чём-то убеждать. К Фейербургу явились разведчики, коими было назначено двое бойцов из свежей и небитой роты Гельткройца.

— Сколько знамён вы насчитали?

— Шесть знамён, господин Гофмейстер. Аквелийцы не прячутся от нас, так как не видят в этом большого смысла. — Доложил старший из них.

— Значит, их примерно столько же сколько и нас. — задумчиво проговорил гофмейстер. — Но мы уступаем им в готовности.

— Может быть, нам следует обойти их? — Предположил один из орденских капитанов, самый молодой командир из тех, кто здесь присутствовал.

— Посмотри на своих рыцарей, Кюстрих! — осадил его фон Фейербург, поражаясь недалёкости своего подчинённого. — Они не выдержат ещё одного манёвра. Они выдержат только бой и прямой рывок до означенной цели. Тем более, у врага тоже есть крылья. Они тоже претерпели тяжёлый перелёт, но всё же намного свежее нас. Так что нужно действовать отталкиваясь от времени, и только от времени. Когда эти полчаса закончатся — вы поднимете свои роты и выстроитесь следующим порядком: я и арктурианские роты встанут в затылок друг другу, формируя ядро колонны. Фон Гельткройц поведёт правое крыло, фон Вольгаст — левое. Паннхоф останется в тылу. Мы ударим на них, проломим их строй, перебьём или пленим их начальство и по возможности — захватим знамёна. Они не должны представлять опасности нашему наступлению после этого боя.

— Да! Вдарим по ним как положено, а то ишь чего удумали — защищать этих батраков-безбожников! — Распалившись заявил один из рыцарских начальников.

— Присяга есть присяга. Дали — пусть исполняют. — Лихо заметил другой. Гофмейстер молча согласился с этими высказываниями: ему нравилось, что его капитаны и сотники вновь настраиваются на сражение.

Отведённые на передышку полчаса неумолимо подходили к концу, вскоре настало время битвы. Небо залил багровый закат, а два воинства начали выстраиваться на равнине, никто не пытался скрыть от неприятеля своих действий: знамёна блестели золотом и серебром в лучах заходящего солнца, эскадроны быстро изготавливались к бою, строясь в линии. Среди герцландских воинов слышалась молитвы Арктурию и другим богам. Установилось короткое затишье, являвшее собой форменное затишье перед бурей. Считанные минуты оба войска стояли друг против друга в странной нерешительности.

Первыми тронулись герцландцы. Гофмейстер фон Фейербург вынул из-за широкого пояса клевец: "Верные, за мной!" — Воскликнул рыцарь, и первым ринулся в бой, увлекая за собой остальных. Сначала эскадроны шли быстрым шагом, потом перешли на бег, а потом оттолкнулись от земли и поднялись над ней, расправив крылья. Враг проделал то же самое. Сшибка началась.

Аквелийцы приостановились и выхватили из кобур пистолеты, многие из которых были древним колесцовым оружием. В тяжёлом воздухе засвистели пули, но всем было понятно, что они лишь раззадорят атакующих. "Пистолеты к бою!" — Скомандовал Фейербург, его подручные тут же начали выдёргивать из кобур и кушаков своё стрелковое оружие. За этой командой должен был последовать приказ к стрельбе, но гофмейстер намеренно задерживал его, намереваясь подойти к противнику как можно ближе. Расстояние сокращалось со скоростью молнии, шум крыльев, ветра и тяжёлый шлем мешали ориентироваться на слух, зато глаза легко фокусировались и при тряске, воин всегда мог положиться на них. Людвиг с холодной решимостью смотрел, как на него несётся закованная в доспехи лавина, но не ошибся ни на секунду, когда махнул сжимавшей клевец лапой и проорал: "Пли!.. Мечи наголо!.. В атаку!!!"

Слева и справа от него затрещали выстрелы, среди которых слышались как бой обычных пистолетов, так и щёлканье древних рейт-пистолей, чьи тяжёлые пули лучше всего могли противостоять броне. Вражеский строй на секунду опешил, этой секунды было достаточно: герцландцы накинулись на врага с рёвом и свистом, с яростным криком "За Императора!". Раздался ужасающий грохот: сталь ударилась о сталь, строй схватился со строем. Клинки заблистали на вечернем солнце, вскоре полилась кровь. Фейербург оказался в самой гуще боя и чудом уцелел, когда увернулся от копья, нёсшегося прямо на него. Древко ушло дальше и сломалось о коническое забрало следовавшего за рыцарем кавалера, не причинив ему никакого вреда. Гофмейстер взмахнул своим оружием и атаковал вражеского сотника, вставшего у него на пути: тот рыцарь тоже был вооружён булавой, он отбил несколько ударов Людвига, но не успел среагировать, когда гофмейстер нанёс обратный удар и ударил жалом клевца в по пластине нашейной защиты. Рана была не летальной, но тяжёлой: сотник выронил своё оружие и упал на землю.

"Аквилея! Сен-Пьерр!" — Кричали аквелийские рыцари, бросаясь на гофмейстера и сопровождавших его воинов. Они были вооружены палашами и булавами, кто безуспешно пытался поразить герцландцев из пистолетов. "Держать знамя! Гофмейстер здесь!" — Вопил фон Фейербург, размахивая своим только что отчищенным оружием, вновь начинавшем покрываться кровью: вот пал с разбитой головой храбрый рильский шевалье, бесстрашно бросившийся ему навстречу. Вот закричал от боли один из его спутников, поражённый вражеским ударом. Всё происходящее превращалось в суматоху: перед глазами рыцаря мелькали обрывки голов, тел и силуэтов, а он бил по ним что есть силы, не забывая отражать ответные выпады. Всё перемешалось: за грохотом металла и истошными криками воины быстро перестали слышать команд капитанов и сотников, построение начало разбиваться на отдельные схватки и поединки, но Людвиг знал по собственному чутью, что он пробивается вперёд: аквелийцы действительно начали отступать, их развёрнутый и широкий строй начал рассеиваться, ломаться. Через несколько минут боя гофмейстер понял, что впереди никого нет. "Вперёд! За мной!" — Скомандовал он, но вместо отклика спутников, он услышал лишь пронзительный и яростный крик: "Обернись!" Воин тут же последовал указанию и машинально отбил предназначавшийся ему удар: короткая рукоять клевца скользнула по его оружию и ушла в сторону. Клевец. Значит он встретил кого-то серьёзного.

Два кавалера зависли в небе друг напротив друга, держась на расстоянии удара. Фейербург тут же узнал того юнца, так гордо заявлявшего о том, что его роты "не сойдут с места, пока не будут разгромлены." Каких-то полчаса назад это был статный и прекрасный воин, похожий больше на ожившую легенду, чем на реального грифона. Теперь же его латы были замазаны кровью, пышный плюмаж содран, а из-под козырька штурмхауба на герцландца смотрела пара хладнокровных глаз, напоминавших более глаза убийцы, нежели благородного заступника из былин и сказок.

— Вы... Вы бросаете мне вызов?! — Запальчиво рявкнул фон Фейербург, поднимая клевец в жесте боевого приветствия.

— В обратном случае, я не смогу сразить вас в соответствии с понятиями чести! — Так же ответил ему де Талоне. Его манера не могла не вызывать уважения.

— Что-ж, я не в праве вам отказать! — С яростной усмешкой прокричал Людвиг, и поединок начался.

Первый удар был за аквелийцем, но ушёл в пустоту: фон Фейербург успел уйти в сторону и отточенным движением контратаковал, метя врагу в голову. Аквелийский капитан чудом пережил эту атаку, так же рванувшись в бок, и снова попытался достать оппонента своим оружием и снова не преуспел. Оба поединщика понимали: первое попадание может оказаться последним. Их доспехи были отлично заговорены, удар боевым молотом навряд-ли мог нанести им серьёзный ущерб, но это не касалось того, что было под доспехами. В этом и был смысл использования рыцарями подобного оружия: оно не пробивало, но калечило. Позволяло бороться с подобными себе.

— Давайте! Атакуйте! Что-ж вы мажете как слепой птенец! — Издевательски крикнул фон Фейербург, делая короткую паузу чтобы оценить положение своего противника.

— Вам не занимать прыти, месье! Вы лучше убегаете, чем сражаетесь! — Парировал его де Талоне, постепенно забывая о приличиях. Они снова сошлись, и снова им удалось уйти от ударов друг друга. Арктурианец взлетел на несколько метров выше, аквелийский капитан последовал за ним и они схватились снова. Бой вокруг них разгорался всё сильнее, превращаясь из чего-то упорядоченного в полную сумятицу и свалку, ту самую "бурю мечей" — яркий эпитет, хорошо описывающий подобные столкновения. И где-то на окраине этой "бури" сражались два командира. Исход их дуэли навряд-ли бы что-то решил, но это не умаляло ярости, с которой они сражались. Их бой затягивался: они кружили, сходились, расходились снова, зависали, пикировали — но победитель оставался неясен. "Время! Он тянет время!" — промелькнуло в голове у фон Фейербурга, когда тот заметил, что солнце практически на четверть скрылось за горизонт. Его роты всё никак не могли пробиться сквозь вражеский строй, всё никак не могли рассеять врага: аквелийцы выбрали неправильную диспозицию, но сражались отважно, не хуже, а местами и лучше чем имперцы, поэтому — победитель оставался нерешён.

— Какой вам толк продолжать сражение! Сдавайтесь — и мы вас пощадим! — Не слыша себя вопил гофмейстер, пользуясь короткой заминкой.

— Сдаваться такому псу как вы — кощунство, месье! Вы перебили всех солдат в роще Сирен, с вами не может быть никакого уговора!

— Эти солдаты отказались капитулировать!

— Они выполняли свой долг, так же как вы выполняете свой, месье! Вы ведь не намерены сдаваться, верно?!

— Именем Арктурия будь вы проклят! — Проревел Людвиг и пошёл в очередную атаку. Он притворился разозлённым, потерявшим контроль, на деле сохранив самообладание. Аквелиец не растерялся и так же бросился на него, надеясь смутить кавалера неожиданным манёвром. Клевцы блеснули на закатном солнце, послышался треск и скрежет. Два силуэта сцепились в один и полетели вниз. Глухой удар об землю не причинил обоим столько вреда, сколько собственные доспехи в этот момент. Однако, оба рыцаря остались целы, так как высота была не то чтобы большой.

Первым поднялся де Талоне: на нагруднике шевалье виднелся рубец, оставшийся от клевца герцландского рыцаря. Дыхание воина превратилось в прерывистый хрип, ноги едва заметно дрожали. Капитан сплюнул на землю окровавленную слюну, и вскоре закашлялся кровью. Затуманившимся взором, он посмотрел на своего врага, так же поднимавшегося с земли. Фейербургу тоже досталось от него, его рана была не легче. Старик тяжело встал на две лапы и поднял своё оружие перед собой. Иной бы чувствовал страх смерти или досаду от неудачи, но в эту минуту в глазах Людвига была лишь отчаянная тоска, переходящая в последний порыв исступлённой ярости. Фейербург понял, что весь их манёвр провалился. Его роты так и не прорвались вперёд, а если этого не сделали — то сражение было для них проиграно. Аквелийцы сумели остановить и измотать их. У них была возможность решить исход войны в пользу Императора, но атака захлебнулась — всё было кончено.

— Наш час... Пробил... — Вместе с кровавым кашлем выдавил из себя гофмейстер, и сделал два нетвёрдых шага к всё ещё стоявшему перед ним де Талоне. Тот хотел было замахнуться, но понял, что его лапе уже слишком тяжело даже держать молот, не говоря уже о том, чтобы им орудовать.

— Если это так... То в крови более нет смысла. — Более твёрдо, но с надрывным хрипом ответил ему Пьер.

— Ты не жалеешь о том... что предал Императора?.. Хотя бы... Своего к... короля? — Вдруг спросил у него Людвиг. Ему вдруг резко расхотелось убивать своего врага. Им обоим осталось недолго: какой в этом смысл?

— Нет... Я ни о чём не... жалею. Народ — мой сюзерен. — Аквелийца поразил ещё один приступ кашля, и он осел на земл, больно упав на крылья. Фон Феербург навис над ним чёрным сгорбленным силуэтом. Около минуты они молчали, разглядывая друг друга налитыми кровью глазами. Битва вокруг начинала стихать: никто уже никого не теснил, стихли яростные кличи, знамёна поникли и пали. Воинства прекратили сражение: они просто выдохлись.

К горлу де Талоне начала подступать красная пена, синие зрачки глаз исчезли за тёмно-коричневыми веками. Началась тихая и мучительная агония. Людвиг понял, что ему нужно сделать. Он собрал в кулак последние силы, и резким движением вынул из длинных и узких ножен мизерикордию — клинок милосердия, похожий больше на гвоздь с рукоятью, нежели на кинжал.

— Requiem aeternam dona eis, Domine... — Проговорил он про себя слова заупокойной молитвы, и склонился над павшим, намереваясь даровать покой достойному врагу. Грифонская кираса не представляла собой сплошной пластины, разделяя её на две части для большей анатомической гибкости. Фон Фейербург вставил в эту щель мизерикордию, а потом со всей силы вогнал её туда, где находилось сердце де Талоне. Капитан испустил последнее дыхание и отошёл в мир иной. Людвиг осенил мертвеца троичным знамением и сел подле него, но сил уже не было. Гофмейстер арктурианского ордена завалился набок и стал ждать, когда смерть придёт за ним.

— Господин гофмейстер! — Снаружи послышался шум крыльев и полный замешательства голос. Он узнал его — это был капитан фон Гельткройц. Дано ли ему было знать, что им суждено когда-либо встретиться в таких обстоятельствах? "Нужно распорядиться." — одна из последних мыслей посетила голову Людвига, и он опрокинул себя на спину: страшная боль пронзила его с головы до ног, но он только сжал клюв, направив на командира хельхеймцев свой стекленеющий взгляд.

— Рана слишком тяжела, Альбрехт. Я не улечу с этого поля живым. — Надрываясь прохрипел он, стараясь говорить твёрдо и чётко. Фон Гельткройц был опытным воином, но даже он не мог скрыть трепета перед ужасным зрелищем. Фон Фейербург был их иконой, негласным авторитетом и главой герцландского рыцарства. Вокруг него дворяне сплотились в тяжёлые годы, держались за него даже тогда, когда служили разным сюзеренам, а теперь... Реальность была слишком горька, чтобы как-то её описывать. Оставалось только выслушать его последние слова и отдать ему почести, достойные кавалера.

— Я слушаю вас. — Сдерживая подступавший к горлу комок проговорил Альбрехт, опуская голову к дрожащему клюву фон Фейербурга. Тот говорил чётко и быстро, но его голос слабел с каждой минутой.

— Фон Хервард цел?

— Да, господин.

— Пусть он будет новым гофмейстером. На командиром его роты назначьте лучшего сотника. Свой титул я передаю старшему сыну Ульриху, пусть выдаёт сестёр за какое угодно приданое — нечего им сидеть в девках. Слышишь меня?

— Да. Я слышу, господин.

— Хорошо, хорошо... Да простит меня Борей за всё содеянное... — Людвиг закрыл глаза и запрокинул голову назад: — Уводи роты назад. Наше дело здесь проиграно...

Таковы были его последние слова. Альбрехт фон Гельткройц поднял голову от уст усопшего и посмотрел на сопровождавших его: взгляд его был настолько тяжёл и мрачен, что они едва не дрогнули. Он произнёс всего два слова: "Позовите фельдкурата."

Батальон залёг в длинной придорожной канаве, положение всё сильнее начинало походить на отчаянное: от нескольких полуразрушенных домов им навстречу перебегала аквелийская цепь, несколько пулемётов строчило из развалин и кустарника: очереди были короткими, но косильщиков было много, и они компенсировали свои недостатки численностью. Тут и там то и дело лопались мины, не давая поднять головы.

Майор фон Таубе вместе со своим маленьким штабом сидел в той же канаве, что и все остальные. Несмотря на подавляющий огонь, герцмейстеры всё равно отстреливались, и это несомненно выигрывало время. Бой слышался так же слева и справа от него: значит сражался и остальной полк, противнику удалось застать их врасплох, но воспользоваться этим аквелийцы уже не могли. Бой, который по их мнению должен был закончиться быстрым успехом на деле длился уже сорок минут и обещал продлиться дольше.

— Направить пулемётный огонь вправо! — Скомандовал майор, увидев, что сегмент вражеской цепи начал очередную перебежку. Бивший рядом с ним пулемётчик быстро последовал команде и дал несколько очередей по поднявшемуся противнику. Несколько аквелийцев упало, остальные залегли и начали огрызаться из винтовок.

— Лежат! — Доложил командир расчёта, но тут кожух его оружия пробило несколько пуль: одна из них раскололась и осколком оцарапала офицеру лицо. Герцландцы тут же юркнули обратно в овраг, сверху застрекотал ответный огонь неприятеля.

— Господин майор! Господин майор! — Откуда-то сбоку послышался крик офицера-ординарца. Адриан был рад был услышать его: хоть какие-то указания от начальства.

— Докладывайте! — Майор обернулся и заметил, что на кителе младшего офицера есть кровавые пятна, а голова под стальным шлемом перемотана.

— Вам приказано отступать! Батальону приказывается отойти за полотно дороги и занять другую позицию!

— Пр-роклятье! — выругался фон Таубе, но внутренне он был согласен с подобным решением. — Где полковник? Он не ранен?

— Нет! Борей милостив! А вот вам стоило бы поостеречься!

В этот момент поблизости ударила ещё одна мина, заставив всех броситься на дно канавы. Адриан первым вскочил после разрыва, и игнорируя свистящие над ним пули скомандовал: "Первая рота — отступить за дорогу! Шиллер (так звали командира пулемётной роты) — не жалейте патрон! Любой ценой подавите неприятеля!

Приказ начал выполняться: первая рота в порядке покинула свой участок в одну перебежку оказалась на другой стороне десятиметрового полотна. Аквелийцы было предприняли рывок, но огонь оставшиеся на позициях пулемёты не дали им сделать и шага. За первой ротой двинулась вторая, в это время все остальные остававшиеся в канаве герцмейстеры стреляли в ускоренном темпе, не взирая на ответный огонь. В конце концов — все три роты оказались в зоне относительной безопасности. Последними отошли сам майор и пулемётные расчёты. "Старик намерен выровнять фронт — это понятно. Понимать бы ещё, что творится в общем." — Подумалось майору, когда он вновь оказался среди своих бойцов. С этой стороны дороги, проходившей по невысокой насыпи, уже были видны другие батальоны 4-го полка, отходящие назад. Отсюда же было видно и то, что бой идёт и на той стороне прорыва. За сумерками наступала ночь, а это говорило только о том, что стрельба скоро прекратится. Летние поражения научили безбожников остерегаться ночного боя.

Откатывающаяся цепь 2-го батальона быстро нагнала остальных. Полк организованно принял бой и откатился от дороги, заняв позиции в незначительной низине и взяв ровное как плац дорожное полотно на тысячу мушек. Вот над этим полотном появилась пара вражеских голов: аквелийцы высунулись сначала по шею, потом по грудь, а потом и встали в полный рост и двинулись вперёд, увлекая за собой остальные силы. По ним вдарили: почти все упали, остальные быстро ретировались назад. С этого момента всё относительно стихло: на позиции полка упало несколько мин, где-то протрещала пулемётная очередь и несколько винтовочных выстрелов. Пальба за их спинами так же начал сходить на нет. Такова была превратность войны — затишье порой наступало так же внезапно, как и заканчивалось.

Адриана потребовали на командный пункт, в суматохе только что залегших рот и взводов он нашёл его не сразу. Фон Цапфель решил расположиться близ другой дороги, пролегавшей всего в нескольких сотнях метров от той, по которой они шли ещё какой-то час назад. Этот неширокий старый тракт вёл к серевшей вдалеке брошенной деревушке и скрывался за наполовину срытым холмом, на котором она стояла.

— В общем, творится какая-то сумятица. Линию мы выдержали, соседи у нас есть, но положение остаётся выясненным далеко не полностью. — Со своим обыденным спокойствием произнёс фон Цапфель, смотря на карту.

— Как вы можете спокойно это констатировать?! — с тревогой заявил ему фон Оствальд, то и дело прислушивавшийся к тому, что происходит впереди. Солидный и важный майор всеми силами старался держать себя в лапах, но смирять себя холодным спокойствием, как делал его коллега, он не мог себе позволить. Крамер и Айзенкопф предпочитали словам молчание, лицо Агриаса то и дело щерилось напряжённым и опасливым оскалом, а Адриан и вовсе только что побывал на передке и был слишком устал и зол, чтобы выражать своё мнение перед всеми. — От рыцарей нет абсолютно никаких вестей, они молчат, пока мы предоставлены сами себе!

— Они тоже предоставлены сами себе. — спокойным тоном осадил подчинённого фон Цапфель. Интонация полковника заставила майора осечься и задуматься. — Если они сдюжат — то дело в шляпе, если нет — то... — Тут пришлось умолкнуть и самому полковнику.

— Отход за реку, стабилизация фронта и переход к обороне. — Нервно проговорил начальник штаба. Именно это предполагалось командованием на случай, если ремьенский плацдарм не удастся реализовать. Эти слова звучали как плевок и пощёчина, они отдавали запахом поражения и слабости. Они делали бессмысленными все перенесённые ужасы и все принесённые жертвы. Тем не менее, военным оставалось только исполнять приказы, а будущее кампании оставалось туманным.

После произнесённых Айзенкопфом слов все ненадолго замолчали, пытаясь свыкнуться с тяжёлой мыслью. В этот момент послышался топот сапог по траве — это был связист.

— Господа офицеры! Господа офицеры! Рыцари... — Запыхаясь проголосил он.

— Рыцари? Что рыцари? Докладывайте. — Обратился к нему полковник. Окружающие заметили, что на его лице начали проявляться признаки тревоги и беспокойства.

— Рыцари идут назад. Сильно устали, много раненых и убитых. — Скороговоркой ответил вестовой. Молчание, готовое было прерваться, вновь возобновилось: грифоны многозначительно посмотрели друг на друга, Агриас же потупил взгляд в землю, пытаясь справиться с волной негодования и досады, захлестнувшей его. Фон Таубе посмотрел на него с состраданием, но ничего не сказал. Вскоре послышался металлический звон и неровный топот. В наступавших ночных сумерках перед офицерами возникла колонна воинов в чёрных доспехах.

Впереди несли знамёна, понуро свисавшие со своих древок. Среди имперских стягов было два аквелийских, явно захваченных в бою, тогда как имперцы отдали врагу всего лишь одно полотнище. За прапорщиками шли капитаны и сотники, которых возглавляли фон Гельткройц и назначенный гофмейстером прямо на поле боя капитан фон Хервард. За ними тянулась длинная и нестройная вереница кавалеров в иссечённых и изломанных доспехах, медленно тянувшаяся вперёд. Кто-то божился, кто-то корил судьбу, кто-то стонал от полученных ран и приволакивал за собой повреждённые конечности. Блеск и величие, с которыми они выдвинулись теперь померкли, оставив за собой лишь толпу озлобленных и истощённых грифонов от которых несло кровью, потом и едким дымным порохом. Во хвосте колонны несли тяжелораненых и тела погибших, коих за этот день набралось более пяти с половиной сотен. Герцмейстеры едва не потеряли самообладание, когда увидели подобное зрелище. Фон Цапфель вдруг сорвался с места и в несколько шагов оказался подле идущего впереди фон Гельткройца. Тот повернул к нему понурую голову, его усталые полузакрытые глаза казались чёрными провалами в тени от козырька его помятого в схватке шлема. В этих тёмных пятнах вдруг сверкнула луна, и кавалер отвёл взгляд от старого знакомого.

— Что произошло с вами? — Твёрдо, но с участием спросил у него Пауль. От рыцаря можно было ожидать вспышки ярости или приступа отчаяния, но он был слишком устал и слишком опытен, чтобы позволять себе подобное.

— Мы не смогли победить их, но и они не победили нас. — тихо и странно ответил воин. — Тяжёлое время настаёт, друг мой, и храни Борей усопших!

Последняя фраза была сказана с каким-то дерзким и лихим запалом, в строю вдруг послышись ответные крики и хриплый, злобный смех. Вся колонна будто вспыхнула нездоровым и отчаянным энтузиазмом, скорбная тоска сменилась радостью. "Пускай они идут по нас! Мы не сдадимся просто!" — Выкрикнул кто-то из воинов, и остальные подхватили его слова. Пока солдаты Кайзерхеера пытались представить себе предстоящий кошмар, рыцари представляли его куда более чётко.

Битва за Аквелию. Эпилог: Затишье.

"К нашему величайшему сожалению, активные наступательные действия на линии реки Сарно пришли в тупик: противник, понеся тяжёлые потери в нескольких безуспешных контратаках, отошёл на северный берег и решительно останавливал всякие попытки форсировать реку. Малочисленные плацдармы наших сил на той стороне оказались сброшены неприятелем, либо организованно отступили по приказу вышестоящего начальства. В последние две недели продолжается затишье: фронт с нашей и вражеской стороны стабилизируется и упрочняется. Моральный дух войск выше среднего, страх и предрассудки по отношению к возможностям вражеской армии удалось окончательно устранить. В частях наблюдается нехватка боеприпасов как для стрелкового оружия, так и для артиллерийских орудий. Эта проблема требует самого быстрого решения.

Докладная записка маршала Моро правительству Аквелии в конце сентября. В ответном послании от Верани уже находилось представление к ордену Почётного Легиона.

"Уважаемым чинам Имперского Гофкригсрата намерен сообщить, что кризисное положение на направлении Вангуардиго удалось преодолеть. Части армии Мерунгфлюга отошли на мощную линию реки Сарно, пресекая всякие попытки неприятеля наступать на данном направлении. Фронт удалось стабилизировать, и данное положение длится уже более двух недель. Безусловно — это не разгром аквелийской армии, но и не её победа. Неприятель испытывает катастрофическую нехватку в снарядах, патронах, вооружении и солдатах, и потеря им северных и северо-восточных территорий должна поспособствовать его материальному истощению. Да пожалуют Боги победу нашей прекрасной Монархии. Виват Император!

Официальный отчёт герцландского генштаба по итогам сражения на Сарно. К этой бумаге прилагалась неофициальная записка генерала, где в присущей ему прямолинейной форме открыто изложил нелицеприятные черты нового положения. Генерал не потерпел от Моргенклау никаких наказаний, но отношения между военными с того момента серьёзно охладели.

Колёса мерно стучали по шпалам, до пассажиров то и дело доносились тревожные, надрывные гудки паровоза, уносящего свой тяжёлый груз далеко на север, а оттуда — на восток. Вагоны этого поезда были обставлены неплохо — присутствовали как мягкие, так и твёрдые места, в углу постоянно горела металлическая печка, чья раскалённая труба проходила через всю крышу вагона и давала тепло. За застеклёнными и местами износившимися окнами серел пасмурный осенний пейзаж, в довесок омрачённый последствиями войны.

Агриас сидел на жёсткой скамейке, прислонившись спиной к стенке и смотря в соседнее окно. За мутными, плохо вымытыми стёклами мелькали какие-то леса и деревни, но общая серая палитра и то, с какой скоростью они проносились, превращали их в какой-то странный и невыразительный кавардак, не несущий в себе чёткости и смысла. Глаза перевёртыша были такими же серыми и такими же туманными, привычная живость уже несколько дней как покинула его, сменившись задумчивостью и сонливостью, иногда переходившими в мрачную тоску.

— Господин майор, вы как? — Агриас услышал голос денщика и запах чего-то съедобного: Карл наконец вернулся, офицер посылал его за едой. Чейнджлинг отвлёкся от созерцания, всё так же вяло кивнул и переменил свою позу, изготовившись к приёму пищи.

— Местный повар — тот ещё выжига, скажу я вам честно. — продолжал говорить со своим начальником Эрстфедер, который наоборот пребывал в куда более живом и даже весёлом расположении. — Клянусь богами, что он тут всех обсчитывает. Гуляш жидковат, вина у него и вовсе не видно, зато кофе сыпет как казённое — не жалеет! И что мне с ним, прошу прощения, делать, с этим кофе то бишь, если я этой зебриканской дряни от роду не выношу?

Агриас коротко кивнул в ответ на эти слова, но дискуссию поддерживать отказался. Вместо этого он протёр копыта заготовленной денщиком мокрой тряпкой и занялся едой. Карл непонимающе посмотрел на него, вдохнул и уставился в окно, по которому ползла большая жирная муха, слишком старая и солидная, чтобы бестолково биться от стекло как другие её коллеги по цеху. Чейнджлинг питался медленно, что не было свойственно ему. Сначала он попробовал гуляш, он показался ему слишком горячим и недостаточно наваристым, так что цу Гардис очистил тарелку без большого удовольствия, запив всё это чашкой кофе, от которого офицер постоянно морщился, едва не чертыхаясь от его крепости. Действительно, в этих поездах кормили плохо. Он мог бы дождаться более комфортабельного состава, но ему не хотелось терять ни дня выпавшего ему отпуска. Единственная мысль, которая не мучила его в эти часы была мыслью о Гриффенхейме, а так же о том, что он скоро там окажется.

— Господин полковник, вы часом не больны? — Вдруг прямолинейно и без затей поинтересовался Эрстфедер, пристально разглядывавший начальника своими пристальными птичьими глазами. Агриас отложил посуду в сторону и поднял взгляд на него.

— Карл, я не болен... — устало проговорил Агриас. — Посмотри пожалуйста в ранцах, там должна была быть бумага и авторучка.

— Будете писать?

— Попытаюсь. Мучает меня одна мыслишка. — Признался чейнджлинг, но не решился полностью открыться денщику. Постепенно он привыкал к услужливости Карла, воспринимая её не как что-то "рабское", но как вполне товарищеские отношения, не просто возможные, но и необходимые между начальником и подчинённым.

— Вот, кажется. вы это имели ввиду? — Грифон протянул майору аккуратный белый конверт с вложенной туда походной авторучкой. Вид этих предметов поверг Агриаса в печальную радость, напомнив о давнишнем долге перед самим собой. В глазах Карла отражалось немое понимание этих предметов, майор с удовольствием понял, что денщик хранил их как зеницу ока. "Ваша родня, видать, далеко. Хотите написать им, да не можете. Дело известное, дело ясное." — Как бы говорил взгляд Эрстфедера, когда тот бережно сжимал бумагу в когтях.

Чейнджлинг развернул конверт: там всё уже было готово, причём сильно заранее. Лист дорогой скайфольской бумаги, парочка тетрадных разворотов под черновики, несколько фотокарточек и марки с изображениями набережных Роттенштаата, купленные перевёртышем за круглую сумму у престарелого филателиста, явно хотевшего обсчитать иноземца и добившегося своего. Цу Гардис забился в угол между стенкой вагона и невысокой спинкой скамейки и развернул один сложенный разворот. Его рог вспыхнул зелёным, захватив ручку и заставив её повиснуть в воздухе. Карл отвернулся при виде этого зрелища, на всякий случай сотворив знамение и прочитав строчку из молитвы. Майор в свою очередь прикрылся полами шинели, и вывел первые слова: "Дорогая Агриннис..." После этого его мысли смешались, но он кое-как привёл их в порядок, припомнив почтовую цензуру и прочие связанные с этим издержки. "Сейчас ведь война. Оно может и не дойти." — Подумал он. "Но нельзя ведь отправить его просто так? Это было бы глупо, нечестно... А впрочем — напишу сейчас что думаю, а там уже разберусь."

И Агриас начал писать, не делая передышек и не обращая внимания на тряску. Он выкладывал на бумагу всё, что накопилось в его голове за эти тяжёлые месяцы. Он представил себе сестру, красивую и строгую чейнджлингку, которую он уважал, боялся и любил. Представил себе шпили Везалиполиса и ту монструозную панораму зданий и дорог, в которую он превратился в последние месяцы его пребывания там, на Родине, в этой злой и прекрасной стране, где ему повезло родиться и вырасти. Никакие грифонские красоты так не привлекали, так не радовали его как воспоминания о Чейнджлингии. Эти месяцы он ждал и надеялся увидеть их снова, но затянувшаяся война в Аквелии, а так же странные и туманные новости из Эквестрии сильно его расстраивали. Он не чувствовал собственной вины в произошедшем, но это не умаляло его тоски. Перевёртыш закончил только тогда, когда понял, что исписал уже весь разворот. Тряска сильно испортила его почерк, кое-где буквы плясали, а строки находили одна на другую, это всё походило на записку сумасшедшего, в каком-то смысле и было ей, ведь три четверти написанного не стоило потраченных чернил и времени, ведь почтовая цензура всё равно бы вымарала это. Агриас прочёл всё это, многозначительно усмехнулся и принял своё прошлое положение.

Карл в это время растянулся на соседней полке и сладко спал, убаюканный стуком колёс. Его особое клювное сопение всегда забавляло майора и он редко решался будить денщика, так что и в этот раз Агриас решил сделать всё сам. Он встал, скомкал черновик и отошёл к коптившей печке, у которой дежурил легкораненый боец, тоже отправленный в отпуск и тоже спавший, не обращая внимания на подошедшего командира. Чейнджлинг изорвал бумагу в мелкие кусочки, потом взял кочергу, открыл ей дверцу печи и стопкой закинул их туда. Пламя ярко вспыхнуло и принялось жадно пожирать новое топливо, а солдат встрепенулся во сне, что-то пробормотал, но всё же не проснулся. Майор аккуратно закрыл дверцу, положил кочергу на место и быстрым шагом вернулся к своему месту. Вагон был погружён в ленивую и болезненную дрёму: жара, духота и мерная тряска быстро вгоняли грифонов в тяжёлый сон. Говорили мало и редко, порой кто-то смеялся или ругался, небольшие группы усаживались играть в карты или кости, были тут и гитары, и те, кто умел хорошо свистеть, но веселья всё равно не ощущалось, больше чувствовалась томительная скука и заглушаемая тревога, нагнетаемая капризной и всё ухудшающейся осенней погодой.

Прошло около двух дней с момента отбытия, всё это время поезд шёл почти без остановок, но явно делая серьёзный крюк, так как нужно было обходить разбитые или находящиеся под угрозой пути. Агриас постепенно отошёл от своего морока, приведя свои мысли в относительный порядок. Первым делом он решил посетить консульство, встретиться со своими соотечественниками и написать письмо Агриннис. Они уже ехали по герцландской земле и Гриффенхейм был уже не так далеко, так что ждать и томиться оставалось недолго. Тем временем, вокруг майора собралась разношёрстная компания попутчиков, состоящая из солдат и младших офицеров разных частей Кайзерхеера. Они проводили время в разговорах и за игрой в карты.

— Кормят нас, мягко говоря, паршиво. — хрипло прорычал ефрейтор-алмазный пёс, оказавшийся единственным представителем своего народа в этом месте. — Помнится мне — ехали мы на войну, и на каждой станции нам чуть ли не банкет устраивали, право! В Гриффенхейме нам закидывали окорока прямо в вагоны, солдаты обпивались и объедались так, что их пучило! Волонтёры, патриоты, сёстры милосердия, все платочками машут, поют "Боги храните Императора", мы, так сказать, тоже навеселе... А что сейчас? Молчат, всё как-то быстро, торопливо, куцо. Да и гуляш тут готовят противнее некуда!

— Издержки-с. — недовольно отвечал ему боец из йельской части, ещё носивший повязку на почти зажившей голове. — Война с середины лета идёт, а у нас патроны и снаряды уже на вес золота, да и продовольствие тоже, приходится с местными сговариваться. Нам повезло — наш полк аккурат между городом и рекой встал, у нас там и вино, и хлеб, и рыба, только рыбу надо по ночам ловить, чтобы аквелийцы не заметили.

— А-а! Знаю я ваш участочек. — вмешался в разговор поручик из герцмейстерского полка дивизии фон Кирхе. — Вы стоите в километрах полутора от нас, между нами катеринцы окопались тоже. Берега там не в нашу пользу, мягко говоря. Как аквелийцы вас не замечают?

— А они тоже рыбачат по ночам. — просто ответил боец. — У нас с ними что-то вроде договора — в первом часу идём мы, во втором — они. Сидим порой, смотрим друг на друга — они там, а мы здесь, и все делом заняты. Рыбалка — славное дело, только рыба часто попадается гнилая и давно сдохшая, иногда и покойничков вытаскиваем, куда-ж без них. Всяко лучше, господа офицеры, чем штыком кого-то пороть или ещё чего. Аквелийцы же тоже грифоны, всех нас Борей создал.

— Ну, дружище! — вдруг воскликнул пёс. — Ты говори, но не заговаривайся! Твои бы слова — да жандарму в уши. Мы тут все одним миром мазаны, дворян среди нас нет, на правду мы не обижаемся, но сам понимаешь...

— Понимаю, герр официр. А вы сами откуда? С какого участка то бишь? — Смело поинтересовался у пса йелец. Его манера выделяла в нём студента, непривычного к субординации и военному порядку.

— Не знаю точно. Я там ещё не был. — Признался пёс.

— Как так не были? — Поинтересовался Агриас.

— А вот так! Ранили меня ещё в конце августа, так и кочевал по госпиталям. Лечили меня сначала в одном госпитале, потом врачам показалось, что у меня тиф — и меня отправили в другой госпиталь, для тифозных. Только вот беда в том, что я-то им не болел, понимаете?! Чудом не умер, Борей уберёг, не иначе. Как разобрались, что я оказывается здоров — снова перебросили меня в другое место, там и долечили с горем по полам. Хотел я уже возвращаться, как меня тут же в отпуск отправили. Почему? Не знаю, видимо затишье сказалось. На фронте многовато ртов, вот и хотят побольше в тыл оттянуть... — Пёс замолчал, на его лице играла ироническая, но при этом совсем не ядовитая улыбка. — А то как меня ранили — это конечно та ещё история. Дело было на юге, дивизия наша воевала вместе с вингбардийцами. Вингбардийцы это... ну законченные ублюдки, извиняюсь за мой аквелийский. Воры, трусы и подлецы. Тузили мы их так, что только перья во все стороны летели, но, впрочем, я сейчас не о том говорю... В общем, наступали мы на какой-то полустанок. Сущая мелочь, казалось бы, и мы тоже так подумали. Вошёл наш батальон туда, начал только окапываться — а безбожники как начнут стрелять! Всё всмятку, дома подожжены. Наши прячутся кто куда, роют землю как проклятые! А вингбардийцы, значится, идут справа от нас. Слева — наши, бронцкойцсские, а сзади в резерве полк катеринский шёл. Как это началось — всё полетело к чёртовой матери. Кому-то почудилась стрельба, кто-то кого-то не понял — вот и отстрелялись вингбарды по нам, а мы — по вингбардам. Тогда-то мне шрапнелью ногу и подпороло... Больно было, орал как резаный — всё ведь в первый раз, сами понимаете. Но, тогда обошлось. С поля боя вынесли — и слава Богу...

Тем временем, поезд уже начал проезжать предместья имперской столицы. Агриас несколько отвлёкся от беседы и взглянул в окно, через которое уже виднелась приближающаяся городская черта. Предместья Гриффенхейма уже не представляли того пышного вида, какой чейнджлинг запомнил во время своего последнего визита. Многие поместья опустели, вокруг их заборов ходили сторожа, стуча колотушками по чугунным решёткам оград. Не было видно такого количества народу, как раньше, впрочем, дачные районы никогда не отличались большим количеством обитателей. Вот поезд въехал в городскую черту: понеслись вдоль окон крыши, стены и улицы, ударил в форточки запах заводских труб и угольной копоти, запах бурной и активной жизни, идущей в этом месте. Однако, улицы уже не были так заполнены народом, как раньше. Они казались более мрачными и пасмурными, и быть таковыми их заставляла не только погода. Повсюду на стенах были развешаны агитационные плакаты, на тротуарах и мостовых часто можно было увидеть грифонов в военной форме, которых все радостно приветствовали. Патриотический подъём ещё ощущался здесь, но вместе с ним будто бы проростали семена какой-то затаённой и завуалированной тревоги. Даже высокие окна старинных домов, казалось, смотрели на пассажиров иначе.

Паровоз издал приветственный гудок, поезд начал тормозить. Разговоры военных смолкли, кто-то ушёл к своим вещам. Алмазный пёс тоже козырнул и удалился, хотя его остановка была вовсе не здесь. Агриас и Карл остались одни.

Гриффенхеймский вокзал был так сильно забит народом, что чейнджлингу вспомнились вокзалы Везалиполиса и Вракса. Духота и толкотня властвовали в этом месте, и очень малое происходило хоть в каком-то порядке. Чейнджлинг и его денщик быстро выскочили из вагона и оказались посреди большой толпы грифонов, одетых в гражданское и военное: кто-то встречал приезжих, кто-то сам намеревался сесть на этот поезд. "Пойдём скорей." — Сказал агриас Эрстфедеру и они, пробиваясь сквозь толпу начали уходить с этого перрона. Выход с вокзала находился в трёх других перронах отсюда, и всё это пространство, кроме, пожалуй, пустых путей было заполнено доверху. Кто-то кричал, кто-то толкался, кто-то ругался самыми грязными выражениями и нецензурными выражениями, стеная от досады или ярости, пытаясь растолкать эту беспорядочную массу и добиться своего. Попутчики прошли мимо омерзительной сцены того, как какой-то офицер избивал кулаками неудачно подвернувшуюся грифину, попирая этим все возможные порядки и устои, принятые в этом обществе. Не раз они слышали, как кто-то кричал о том, что кто-то другой упал с перрона поезд или был задавлен. Всё это было ужасно, но все воспринимали это как что-то обычное. На другом перроне разгружали прибывший эшелон с ранеными: перемотанные бинтами солдаты ковыляли на своих ногах, либо выносились медсёстрами на носилках. От эшелона воняло кровью, мертвечиной и какой-то смесью всевозможной химозы, в которой более всего преобладал запах спирта. На третьем перроне тоже грузили какой-то военный состав: они не были так запружены, что позволило быстро преодолеть их.

На вокзальной площади стояли такси и рикши, тоже толпился народ, во многом военный. Система железные дорог, построенная Гровером V и несколько улучшенная Моргенклау, сейчас трещала от напряжения. Почти все полотна и маршруты пришлось передать под военные нужды, о перемещениях по стране и тем более — за границу можно было забыть. Настроение Агриаса, несколько выправившееся после моральной разрядки, вновь ухудшилось: "В нашей стране была огромная сеть железных дорог, но и она не работала идеально. В Герцланде необходимость в таких дорогах куда выше, но их наоборот не хватает! Что же будет с их армией, если не удастся навести порядок..."

— Господин майор, куда нам дальше деваться? — За спиной послышался голос денщика, он прервал поток мыслей офицера.

— Карл, ты точно не разбираешься в этой части города?

— Не то чтобы... Но, если пойти по какой-нибудь широкой мостовой — то мы точно окажемся в центре, либо у реки. А по набережной до Кайзерплаца лапой подать.

— Это я знаю. Не хотелось бы тратить времени, не хотелось бы тратить денег...

— Тогда идёмте! Видите, какие вокруг дома хорошие, вон и церковные колокольни торчат — мы недалеко! — Карл, в отличие от чейнджлинга был куда сильнее воодушевлён происходящим.

Они пересекли площадь и действительно оказались на широкой мостовой, заполненной пешеходами, летунами, автомобилями, рикшами и ещё не пойми чем. Тем не менее, попутчики шли достаточно быстро, так как эта толкучка пусть и не способствовала, но и не препятствовала им. Прохожие стремились каждый в свою сторону, кто-то собирался в небольшие компании и толковал о последних событиях. В этих разговорах тяжёлые фронтовые перипетии причудливо сочетались с разговорами о погоде, сплетнями о соседях и начальстве, выставляемых то рогоносцами, то пьяницами, то просто обыкновенными дураками. Слушать подобное было и смешно и грустно, но к таким речам издревле не было принято прислушиваться.

Вдруг, чейнджлинг заметил, что впереди них происходит какое-то столпотворение. По мере того, как они приближались к тому месту, сальные беседы стихали, нисходя к шёпоту, а на лицах гриффенхеймцев всё сильнее отпечатывалось несвойственное горожанам выражение насупленной и скорбной серьёзности. Чем плотнее становилась толпа, тем чаще можно было услышать тихие рыдания и молитвы, да и шёпот сменил свою интонацию, став более тихим и каким-то торжественным, как часто бывает в церквях или на богомолье. Агриас, следуя своей отточенной привычке, не стал обращать на себя внимания и просто молча посмотрел на денщика, тот пожал плечами и прошептал:

— Какое-то шествие. Идут по перекрёстку видимо. Не знаю, господин майор...

Пройдя ещё несколько шагов, перевёртыш понял, что дальше ему путь заказан: повсюду чернели и бурели спины грифонов, явно не готовых и не желающих пропускать его вперёд. Вдруг, по толпе прокатился ропот. "Несут... несут!" — Громко шептали горожане, вглядываясь друг другу в глаза. Чейнджлинг вновь посмотрел на Карла, который благодаря своему росту мог видеть на равне с остальными. Агриас заметил, что денщик тоже будто бы оторопел и не может свести взгляда с идущей впереди процессии.

— Гробы, открытые... — Тихо проговорил он, и продолжал смотреть. Более боец ничего не говорил майору, лишь изредко шептал про себя известные ему молитвы и низко кланялся, проникнувшись настроением окружающих.

Действительно, по одной из главных улиц Гриффенхейма в этот дневной час несли раскрытые гробы с телами погибших на фронте. Длинная процессия из священников, монахов и плакальщиц следовала по заранее расчищенной мостовой, сопровождаемая повсюду толпами горожан. Кто-то узнавал в замерших навсегда лица своих родных, монотонное молитвенное пение то и дело прерывалось криками, полными отчаяния и горя. Были в толпе и те, кто проклинал врагов, причём имея ввиду даже не аквелийских грифонов, а пони всех народностей и племён, бок о бок со скорбящими шли молодчики в чёрных рубахах и пепельных картузах, выкрикивая фразы порой настолько дикие, что вместо ожидаемого одобрения они получали недовольные взгляды и замечания, порой довольно жёсткие и прямолинейные.

Постепенно, процессия проходила дальше, и для Агриаса с денщиком постепенно открывался путь на ту сторону нужной им улицы. Чейнджлинг сумел увидеть совсем немного, почти ничего, но произошедшее сильно надавило на чейнджлинга: монотонные и стенающие звуки, топот и шушуканье вокруг, общее настроение, совсем не похожее на задорный и воинственный пыл, с которым город провожал их ещё какие-то месяцы назад. Майора трудно было назвать сердобольным и склонным к состраданию: он уже имел военный опыт и привык к вещам куда более худшим, но сейчас он был итак слишком расстроен чтобы подавлять в себе "малодушие". Когда толпа была преодолена и они оказались по ту сторону хода, далее военные шли в практически в полном молчании. Расчёт оказался верно: чутьё подсказывало чейнджлингу, что Кайзерплац недалеко. Он вспомнил, как гулял со своим попутчиком по этим улицам, разглядывая ещё диковинные для них витрины и дома. Он узнал эту улицу, которая раньше полностью состояла из дорогих иностранных магазинов. Он вспомнил её, и ужаснулся: витрины были разбиты и заколочены, где-то виднелись ругательные надписи, валялся мусор. Эта улочка была пуста, единичные прохожие старались как можно скорее покинуть её, не задерживаясь и не осматриваясь.

— Что здесь произошло? — Спросил чейнджлинг у денщика.

— Не знаю, но догадываюсь, господин майор. — ответил Карл. — Думаю, что все эти магазины погромили к мааровой бабке, сразу как началась война. Здесь же пони всякие торговали, а у нас с Эквестрией война теперь — вот и устроили невесть что.

— Да уж... Устроили. И где тогда порядок?

— А нету порядка. — с поразительным спокойствием ответил пернатый. — Война она же, как говорят, на болезнь похожа, и распространяется она соответственно. Помнится мне, батюшка рассказывал как грифон на войне в зверя превращается, причём как военный, так и мирный — без разницы. Повеет жареным, ударит в голову — и пойдут громить-жечь-вырезать, и ведь с такой силой даже оружием не совладаешь!

— Это ясно, да и пони вы никогда не жаловали... — Закругляя дискуссию проговорил чейнджлинг. Ему не хотелось больше этого обсуждать.

— Кто как, прямо вам скажу. Столица — город большой, народ разный, вот и относятся по-разному. Мне вот жалко этих лавочников, кем бы они ни были. Подумайте только — живёшь в чужой стране, работаешь в поте лица, ни об Эквестрии, ни об Аквелии ни сном не духом, а потом приходят к тебе те кого ты годами в лицо видел и говорят что ты для них теперь сволочь и вражина. Неприятно это, непорядочно. Так я думаю.

Цу Гардис нервно поёжился и кивнул. Они быстро миновали это мрачно место и вскоре оказались совсем близко к своей цели. Вот и площадь, вот и мрачная громада Императорского дворца, вот и скромное здание посольства, стоящее на другой её стороне.

— Предъявите документы. — сухой и вечно сердитый голос часового вновь напомнил Агриасу о доме. Он протянул соотечественнику свои удостоверения, тот пробежался по ним глазами, кивнул и снова отчеканил: — Проходите, герр майор. Грифона мне пускать не положено.

Цу Гардис переглянулся с Карлом, коротко кивнул ему и покинул его общество, исчезнув в дверном проёме. Угрюмый солдат заслонил денщику путь, в одном его взгляде читалась угроза и немой приказ: "Уходи." Эрстфедер хмыкнул: часовой был наголову ниже, чем он, и тем не менее казался чуть ли не выше из-за почти идеальной выправки и грозного вида. По-грифонски отдав честь своему коллеге, денщик отправился слоняться по городу в ожидании возвращения своего непосредственного начальника.

Тем временем, майор оказался в том самом доме, в котором получил свои первые точные знания о Герцланде и Грифонии в целом. Ностальгия подняла из памяти воспоминания трёхгодичной давности, но сейчас обстановка здесь сильно отличалась от той, которая была тогда. В посольстве стало куда меньше военных, да и вообще здесь уже было не так суматошно и шумно, как раньше. По этажам и коридорам ходили чиновники и дипломаты, агенты корпораций и прочие гражданские. Военные мундиры попадались так же часто, но было видно, что большая часть советников покинула это место и сейчас находится в частях. В прихожей Агриаса сухо встретил консьерж, там же он сдал часть документов и оставил свою шинель и вымыл ноги. Перевёртыш понял, что оказался в месте, которое ему нравится. Однако, здесь его держало всего одно единственное дело, и он не планировал задерживаться здесь дольше чем на пару дней. Перед отъездом полковник дал чейнджлингу довольно длинный список из своих хороших знакомых и родственников, которые могли бы приютить офицера на время отпуска, поэтому занимать вечно находящееся здесь в дефиците жилое пространство он не хотел.

Едва оказавшись в консульстве, Агриас справился о почте: солидный господин в дорогом костюме выслушал его просьбу и без лишних размышлений показал ему дорогу, которую любой не-чейнджлинг сумел не сумел бы удержать в голове не совершив над своим мозгом чудовищного насилия. Агриас сердечно поблагодарил его и углубился в коридоры. Мимо него мелькали десятки дверей и десятки лиц, его никто не узнавал. И вот, сделав очередной поворот налево и спустившись на один этаж, он понял, что оказался у цели. Почтовое отделение консульства напоминала этаж внутри этажа. Коридор на своей середине оканчивался дверью, за которой начинался маленький кабинетик местного смотрителя и большой склад, на котором лежали письма и посылки с родины, а так же та корреспонденция, которая должна была вскоре быть доставлена в Чейнджлингию.

Агриас решительно отворил дверь и оказался в ещё более душном и тесном помещении, в котором помещались два стула, стол и маленькая чейнджлинка, сидевшая за последним.

— Здравствуйте, господин офицер. — Устало поприветствовала его смотритель.

— Здравствуйте. — С неожиданной робостью ответил майор, присаживаясь на стул перед ней.

— По какому делу вы явились? — Спросила она.

— Мне нужно отправить письмо. И ещё... на моё имя что-нибудь приходило?

— Как вас зовут?

— Агриас цу Гардис. А вас? — Последние два слова он брякнул даже не заметив. Смотритель посмотрела на него будто бы с недоумением, но вместе с этим в её глазах было что-то странное и неразличимое. Казалось, что само появление офицера как-то взволновало её.

— Игния. Меня зовут Игния, если вам интересно. Я проверю ваши письма, может быть что-нибудь и пришло. Сейчас письма ходят не так часто, сами понимаете почему.

Она исчезла за дверью, Агриас остался один. "Что это я? Странно всё это..." — Подумалось ему. Действительно, стоило ему увидеть эту чиновницу, как он впал в какое-то стеснение и робость. Её лицо и голос не были чем-то особенным, но почему-то привлекли его. Привлекли так, что через минуту ему уже трудно было думать о чём-то или о ком-то, кроме Игнии. Однако, чейнджлинг сделал усилие над собой: "Сейчас не время для подобных похождений. Моя семья там, за морем, а я тут, видишь ли, засматриваюсь!" — С корящей досадой подумал он про себя, и это помогло, по крайней мере — на время. "Думал бы лучше о том, что будешь писать Агриннис. Это уж всяко важнее." — Решил он, попутно вспомнив поездную хандру и сожжённый черновик. В этот момент дверь открылась, и Игния вернулась на своё место. В её копытах белел конверт — глаза чейнджлинга сильно округлились, сердце чуть не пробило ему панцирь.

— Вот, смотрите. — Игния вежливо улыбнулась и положила бумагу на стол. — Пришло к нам недавно. Больше по вашему имени ничего нет. Пишет некая... Агриннис. Судья по всему — ваша сестра.

— Вы читали его, верно? — Агриас улыбнулся ей в ответ.

— За это я получаю треть своего оклада. А вашей сестре, судья по всему, цены нет. Будете читать здесь или проследуете куда-нибудь в другое место?

— Я... Я пожалуй пойду. Утомился с дороги, мысли путаются. Хотел сначала написать, а потом прийти на почту, а вот не вышло. До свидания, фрау Игния. — Чейнджлинг встал со стула, забрал письмо и учтиво кивнул, пятясь выйдя из каморки. Чиновница будто бы не придала этому жесту значения, но она тоже как-то переменилась, этого нельзя было заметить. Поднимаясь наверх, к жилым помещениям, Агриас не мог отделаться от мысленного вопроса: "Что это было?"

Наверху обстановка походила на прежнюю, здесь всё так же были негласные "владения" военных. Цу Гардиса встретили салютами и приветствиями, кто-то даже припомнил его: "Что, герр майор выпустили с фронта?" "Да вот, дали отпуск." "Ну что-ж, отдыхайте!"

Но чейнджлингу сейчас было не до отдыха. Он быстро договорился со старшим офицером и занял один из кубриков. Агриас заранее взял у Карла весь свой небольшой скарб, легко умещавшийся в одном вещевом ранце. Разобрав этот маленький мешок, он вынул оттуда почти выпитую бутылку с эссенцией. Поставив её на стол, чейнджлинг в чём был завалился на кровать, вскрыл письмо и с трепетом вынул свёрнутый вдвое листок бумаги. Если конверт успел пропахнуть затхлым воздухом почтового склада, то от самого письма вдруг пахнуло свежим запахом лёгких дешёвых духов, которыми пользовалась Агриннис. "Это... Это её запах." — Подумал про себя военный, и развернул лист, исписанный аккуратным и убористым почерком сестры.

Дорогой брат, любимый Агриас!

Мы все очень скучаем без тебя. Ты ушёл быстро и не успел достойно попрощаться родителями и со мной. Ты — военный, я понимаю это. Мой муж, Асилус, тоже сетовал на то, что не успел с тобой повидаться перед отбытием, но сейчас он слишком занят и я редко вижу его у нас дома. Он всегда приходит истощённый и усталый, я и представить боюсь, как ему тяжело на гвардейской службе. Сейчас всем становится тяжело, братец. Началась война, и многие наши знакомые оказались в армии или полувоенных организациях. Наш папа вчера объявил матушке и мне, что намерен вступить в гражданскую оборону. Это произошло неделю спустя после того, как нас бомбили. Бомбили не страшно, и наш район совсем не задело, но мы слышали свист бомб и грохот канонады, и не могли не обеспокоиться этим. В городе ходят разные слухи, но мы верим в лучшее, ведь наша армия побеждает и война скоро закончится.

Я слышала, что доставить письмо в Грифонию очень трудно из-за дорогих марок и больших расстояний, но у меня всё-таки получилось сделать это. Я получила твои послания из Герцланда — и я поражена тем, в какое странное и опасное место ты попал, братец. Тяжело исполнять свой долг в чужой стране, но в наши годы даже Королеве тяжело, а нам и подавно. В новостях недавно передавали, что армия Герцланда скоро захватит Аквелию и сможет помочь нашей стране. Я даже видела какую-то военную съёмку оттуда — грифоны такие высокие и грозные, наши офицеры очень неловко держатся среди них. Жалко только, что тебя там не было. Надеюсь, что с тобой всё хорошо. Возвращайся домой живой и здоровый, мы очень ждём тебя! Военные подвиги это славно и полезно для карьеры, но для меня намного важнее ты сам.

Береги себя ради меня и семьи.
Твоя сестра Агриннис.

Агриас прочёл письмо и положил его на стол, присоединив к общему беспорядку. Эти строки буквально вывернули его наизнанку, и он не знал, что думать о них. Бомбёжка Везалиполиса, отец уходит в добровольцы и подвергает свою жизнь опасности, кампания в Эквестрии, которая должна была кончиться ещё в августе, всё продолжается, а он... А он здесь, в Гриффенхейме, за тысячи километров от них. Между ними пропасть, вокруг них полыхает буря Мировой войны, и то, как она закончится, уже не кажется таким очевидным, как какие-то месяцы назад...

Спасти мир, любой ценой

Fallout: Equestria — Бремя.

Ми

Фокус и ложь (Зарисовка)

Твайлайт Спаркл играет в куклы

Король Теней

Пони с луны

Винил и Октавия: Университетские ночи

Брачные ритуалы пони

Никто не подменит нас