Дорога на Кантерлот

Дорога на Кантерлот. Пролог: К Хоуп Холлоу

"Чем дольше мы наступаем — тем тяжелее нам приходится. Погода ухудшается с каждым днём, вражеское сопротивление становится всё более отчаянным и фанатичным. Иногда возникает ощущение, что сама природа этой страны противостоит нам. В дивизии за последнюю неделю умерло или получило тяжёлые травмы более четверти тягловых солдат, пополнение не смогло восстановить эти потери. Длительные марши по разбитым дорогам изматывают наших товарищей, но Оленийская компания и летние бои всё же многому научили нашу дивизию: несмотря ни на что, наступление продолжается и боевой дух всё так же высок. Всё чаще мы идём не по разбитым колеям, а по хорошим асфальтовым магистралям, мы отдыхаем в каменных домах, кажущихся усадьбами и дворцами нашему неприхотливому солдату, и уничтожаем остатки сопротивления, встающие у нас на пути. Война обернулась для нас великим испытанием, но мы близки к тому, чтобы его преодолеть."

Фрагмент из летописи 11-й Фантайнской дивизии. Помимо информативных и сухих журналов боевых действий, при чейнджлингских дивизиях и полках так же велись и более официозные документы, информация в которых подавалась в идеализированной и романтизированной форме. Подобная практика считалась обыденностью для многих других армий мира и имела явно грифонское происхождение.

Гусеницы бронетранспортёра месили липкую октябрьскую колею, из отсека водителя то и дело слышалась дикая брань, заглушаемая скрежетом и воем начинающей надрываться машины. Сидящих в десантном отделении чейнджлингов трясло и бросало в разные стороны. Перед ними так же плёлся другой такой же ганомаг, сзади них слышалось холостое тарахтение мотора и всё та же ругань: ехавший за ними колёсный грузовик застрял в грязи, и его экипаж теперь безуспешно пытался вытащить его оттуда.

— Эквестр-рийские ублюдки! — рычал командир отделения, унтер-фельдфебель Кринг. — На триста метров асфальта пожалели, а мы тут!..

"Эй вы! Стой!" — Сзади послышался уже успевший сорваться голос водителя.

— Чего вам? — Недовольно крикнул Кринг, перекидываясь через борт броневика.

— Застряло! Мы там чуть не надорвались! Помогите вытащить, тут немного силы надо!

— Ладно, чёрт бы вас. — крякнул офицер, а затем обратился к своим бойцам: — Все на выход! Водитель — стой!

Фарцойг остановился. Водитель, его помощник и Кринг начали возиться с лебёдкой, тогда как десятеро чейнджлингов направились к грузовику. В машине везли снаряды для миномётов, её водители до этого имели в своём распоряжении целый БТР, но тот недавно получил серьёзные повреждения и едва не взлетел на воздух вместе с экипажем, после чего был направлен в тыл на ремонтную станцию, а вместо него в батальон направили обычный армейский грузовик, любимый в частях за все возможные достоинства, но не за проходимость.

Копыта Артиса уходили в грязь чуть ли не на половину. Он чувствовал, как рукава его шинели тяжелеют от неё, но сильный и противный ветер не вызывал у него и тени желания от этой шинели избавиться. Чейнджлинг бросил взгляд на стоявшие у дороги старые раскидистые ели. "Почти как дома." — Угрюмо подумал он, подходя к корме грузовика, у которой уже собрались его товарищи. Тактика уже была отработана: двое упирались в кузов, четверо брались за задние колёса, задачей остальных было вытащить из кузова груз, чтобы машину было сподручнее выталкивать. Пулемётчику досталась роль толкающего: он прижался боком к облипшему грязью колесу, упёрся задними ногами в землю. Впереди уже привязали лебёдку, трое панцергренадёров быстро заскочили в кузов и выгрузили оттуда штук пятнадцать небольших снарядных ящиков, чтобы снизить нагрузку на грунт. Мины быстро разложили на относительно сухой обочине, а троица принялась помогать остальным. Процесс взял под команду водитель застрявшего грузовика.

— Ну-ка давайте ребята! Упёрлись, приготовились, и... Толкай! — Впереди заревел двигатель фарцойга, закряхтел и мотор грузовика. Машина немного подалась из грязи, но после первого толчка вернулась на место. За первым толчком последовал второй, более сильный: машина подалась чуть лучше, но ещё не могла выехать самостоятельно. "Да шло оно всё!.." — Выругался Класпер, пытаясь перевести дух перед последней попыткой. Транспортёр впереди заревел ещё сильнее, из-под его гусениц и колёс фонтаном полетели комья грязи. Гренадёры собрались с силами, и принялись в последний раз.

Толчок был силён настолько, что застрявший грузовик буквально вылетел вперёд, окатив грязью всех стоявших за ним. Артис и вовсе не удержался, упав носом прямо в колею.

— Вставай! — Уже весёлым голосом крикнул ему Класпер. Он подал копыто, но пулемётчик поднялся сам. Вид у него был плачевный — серо-зелёная шинель, лицо и сидевшая на голове пилотка окрасились в коричневый цвет. Посреди толстого слоя грязи на них смотрело два недовольных зелёных глаза: это зрелище заставило бойцов залиться хохотом, но времени на подобное было немного. "Пошли!" — Хлопнул пулемётчика по плечу подошедший Кринг. Выехавшую из затора машину вновь нагрузили, и короткая заминка закончилась.

Им повезло, что вытащить грузовик удалось так быстро. Эквестрийские дороги в окрестностях столицы были хорошими, качественными, но их роте не повезло оказаться на таком просёлочном участке, который прокладывали не федеральные службы, а местные жители. Через какое-то время дорога стала менее расквашенной, сменившись на какое-то подобие полубрусчатки. Части дивизии двигались по параллельным дорогам чтобы лишний раз не нагружать асфальтовое полотно. Основное ядро их дивизии наступало прямо по Риверпульскому шоссе, на которое чейнджлингам удалось выйти после дня боёв с остатками эквестрийских сил, пытавшихся заслонить им проход. Где-то ещё слышась пальба, но на их участке было фактически пустомое место, где не было реального сопротивления.

— Чёртова враксианская колымага, не хочет работать как положено! — всё не унимался водитель. — Давай, мать твою-кочерёжку, дава-ай!

— Она не поедет лучше, если ты будешь орать на неё! — Кричал водителю Кринг, тот не слушал её за шумом мотора. Тряска продолжалась, чейнджлингам то и дело приходилось хвататься за борта и биться головами друг о друга, но этот ужас постепенно сходил на нет. Недавно начался дождь, и шёл он почти неделю. Каприз природы или вражеская диверсия — но всё вокруг превратилось в болото, и несмотря на то, что вода начала отходить, приметы говорили о том, что она не отойдёт раньше заморозков.

— Ребята, мне одному кажется, что это всё не просто так! Эти сволочи специально навели всю эту дрянь! — Класпер полустоял на дне отсека, относительно удобно упёршись копытами и выпирая из ганомага чуть ли не по грудь.

— Верно! Эта тварь-Селестия потеряла всех своих солдат, видимо думает, что нас теперь остановит болото! — Поддакнул ему помощник Агриаса, являвшийся вторым в отделении по степени заляпанности.

— Знаешь дружище, я сомневаюсь в том, что оно не способно нас остановить!

— Да пошёл ты, Лабрум! — огрызнулся второй номер. — Был бы я таким умным как ты — уже давно-б повесился!

Среди бойцов снова послышались смешки, а потом в воздухе раздался ещё тихий, но быстро нарастающий гул.

— Что это? — Громко спросил Артис, прерывая болтунов. Кринг внял его вопросу, поднялся во весь рост и прислушался:

— Самолёты... Летят с востока! Водила — рви направо, отделение — на выход!

Ганомаг рвануло вправо, надрывный рёв и скрежет заглушил даже нарастающий гул моторов. Десяток чейнджлингов спешно выпрыгивал из БТР, Артис по уже отточенной схеме оставил оружие на второго номера, а сам перемахнул через борт и приземлился прямо на дорогу. Товарищ бросил ему его оружие и спрыгнул сам. Всё это заняло меньше минуты. Вся колонна следовала подобному примеру, ведь у гренадёров уже был опыт: что у эквестрийцев получалось — так это авиаудары. Вражеские штурмовики атаковали быстро, точно, совершая короткие и дерзкие вылазки-укусы, часто оставляя Люфтваффе с носом несмотря на его полное превосходство в воздухе.

Вот из-за лесной гряды вынырнула дюжина бурых силуэтов: чейнджлинги сразу узнали в них шестеро пузатых двухмоторных самолёта, прикрываемых таким же количеством истребителей. Они приближались очень быстро, и бойцам очень повезло заметить их раньше, чем те рассчитывали. Стрелять по самолётам было бесполезно, в ротной колонне почти не было средств ПВО, тогда как штурмовавшие их двухмоторники славились своей живучестью. Перевёртышам оставалось только ожидать, пока всё это кончится.

Восемь самолётов отделилось от группы и двинулось в разные стороны, на колонну заходило только четыре машины. Чейнджлингская техника, согнанная к обочинам, была видна с воздуха как на копыте. "Заходят парой, не хотят распыляться." — промелькнуло в голове у Артиса, наблюдавшего эту картину из-за ствола толстого дерева. Двойка истребителей осталась кружить наверху, тогда как тяжёлые машины с воем зашли на бреющий полёт. Гулко застрочили автопушки, все прижались к земле. Жужжание моторов в какой-то момент стало оглушительным и невыносимым. Что-то прошило дерево прямо над головой пулемётчика, сквозь общий шум прорвался чей-то крик и громкий взрыв: бомб на самолётах не было — это рванул тот самый грузовик, который гренадёры только что вытаскивали. Первый заход оказался единственным: тяжёлые машины начали набирать высоту и разворачиваться в обратную сторону. Где-то в отдалении забила какая-то зенитная батарея, в сером пасмурном небе начали рваться снаряды, но вражеским лётчикам уже было не до этого. Бой автопушек всё равно не представлял для них угрозы, и эквестрийцы этим пользовались.

На земле все опомнились довольно быстро: наскоро пересчитав подбитые машины, убитых и раненых, бойцы снова бросились к уцелевшим грузовикам и транспортёрам, намереваясь продолжить путь как можно быстрее. Триста метров откровенно неудобной дороги, идущей через кем-то насаженный и запущенный ельник оказались слишком богаты на различные злоключения.

— Уйдёт ведь, мразь! — В ярости крикнул Класпер, угрожающе замахиваясь копытом на начинающие удаляться силуэты.

— В этот раз ушли — в следующий раз сцапают. — Успокоил его Лабрум, залегший рядом.

— Хоть панцирь с меня сдирайте — но мы войдём в этот чёртов городишко! Войдём и всех там!..

— Как прикажут, так и поступим. Мы — военные, а не сброд. — Сурово оборвал их оказавшийся поблизости лейтенант Ляппис.

Тем временем, в воздухе начало раздаваться прерывистое жужжание, приближающееся с запада.

— Наши! Идут на перехват! — С азартом воскликнул Кринг.

В небе показалось восемь чейнджлингских машин, терявшихся среди серых облаков. Четыре пары шли вдогонку за уходящими и вскоре они их настигли: два узконосых "Спита" отделились и вступили с ними в бой. Чейнджлинги оставили на противоборство с ними две пары, тогда как остальная масса самолётов атаковала штурмовики. Догонять их было бесполезно: чейнджлингские моторы были слабее эквестрийских. Отпустить так же было нельзя, ведь эти машины были у врага на высоком счету и каждая потеря такого самолёта значила многое. Эскадрилья перехватчиков решила притвориться ослабленной, усыпить вражескую бдительность — а потом напасть. Два самолёта спряталось в нависавших облаках, а остальные к тому моменту уже достаточно далеко отогнали штурмовики от своих истребителей. Их пилоты, видимо ведомые внезапно нахлынувшим азартом лёгкой добычи, развернулись на два оставшихся "Шварма", но едва сблизившись с ними — тут же оказались атакованы сверху. Застрекотали пушки и пулемёты: один чейнджлинг пошёл к земле, в крыльях и фюзеляже другого появились пробоины, но тот сумел удержать машину над землёй. Одному двухмоторнику начисто оторвало хвост, другому пробило кокпит, но его пилот, видимо раненый, но не убитый, ещё какое-то время пытался управлять самолётом, но не сумел уйти от преследователь. Схватка истребителей закончилась несколько мягче: один "Спитфайр" был изрешечён и сбит, другая машина попыталась уйти, но чейнджлинги захватили её в плотный капкан, фактически взяв лётчика в плен. Однако, тот попытался уйти, и получил очередь аккурат в мотор. Его двигатель заглох и пилот, пытаясь планировать, упал где-то далеко впереди, возможно уцелев. Всё это закончилось за считанные минуты, и чейнджлинги на земле уделили немного внимания произошедшему. Для усталых гренадёров не было никакого резона наблюдать за воздушным боем, для них главным было то, что врага всё-таки перехватили.

Артис опасливо выглядывал из-за борта броневика: серое небо было расчерчено чёрными дымными полосами, откуда-то доносились звуки зенитной или гаубичной пальбы. Ему на какой-то момент стало тяжело и тревожно, будто бы всё окружающее давило на него и бросало ему вызов. На войне спокойствие всегда должно быть бдительным, иначе это чревато гибелью. Глупо было считать, что чейнджлинги расслабились, оказавшись так близко от заветной цели. Скорее наоборот: они всё больше, ожесточались и настораживались, ведь солдатская молва и солдатское чутьё для опытных бойцов всегда более правдивы, нежели любая агитация и сводки из газет.

Стояла октябрьская ночь, когда на единственный вокзал города Хоуп Холлоу начали приходить военные поезда. На чёрных паровозах в свете фонарей поблёскивали красные звёзды. На станции слышались гудки, среди пара и тумана из вагонов выгружались и строились роты, батальоны и полки. Всё происходило в спешке, но не без порядка: вокзальная служба ждала прибытия дивизии, и оказала всю необходимую помощь в выгрузке солдат, орудий, продовольствия и всего остального. Менее чем через два часа все три полка, усиленные в Мейнхеттене артиллерийским полком при новых противотанковых орудиях, были в полной готовности выдвигаться.

Грау стоял во главе своего батальона, ожидая выдвижения. Он был собран и напряжён: его лейтенантская форма сидела на нём как на параде, его бойцы выглядели так же. Последний день пути перед выгрузкой был тяжёлым днём: в небе несколько раз показывались вражеские самолёты, откуда-то слышались звуки бомбовых разрывов. Тем не менее, машинисты не останавливаясь вели поезда вперёд, считая каждую секунду до прибытия на место.

— Как вы, Брехт? — Спросил Иоганн у батальонного политрука, стоявшего рядом с ним.

— Неплохо, товарищ старший лейтенант. Повезло нам не попасть под налёт. — Прямо высказался он.

— Повезло... Может быть и так, но я не верю в "повезло", товарищ политрук. — С некоторой задумчивостью проговорил лейтенант, зорко всматриваясь в ночное небо: луна была полностью скрыта плотным фронтом облаков, ночь была темна даже для грифонского глаза.

Батальон построился достаточно быстро: три пехотных роты Пежина, Уздцова и Адлера, пулемётная рота младлея Поттенбаккера и батарея лейтенанта Яблочкина, обоз в несколько двуколок и четырёхколок — все были в сборе и на взводе, все были бодры, несмотря на длительный, почти безостановочный перегон из Мейнхеттена прямо под Кантерлот. "Первый батальон! Напра-во! Второй батальон! Напра-во!.." — Наконец начали отдавать приказы к выдвижению. Какое-то время проведя на вокзальных перронах и придя в походный вид, дивизия начала покидать их, уходя в город. Численность 109-й стрелковой была её слабостью и её преимуществом: она могла быстро развернуться, быстро собраться в компактную массу. В ней было не так уж много средств связи, но большая часть командиров были опытными кадровиками, умевшими обращаться с личным составом.

— Третий батальон! Напра-во! — Своим зычным, приказным голосом отчеканил комбат Грау, и всё его небольшое воинство как один повернулось в затылок друг-другу. Лейтенант занял место в голове образовавшейся колонны и снова скомандовал: "Шагом -арш!" — И батальон двинулся вперёд. Загремели сапоги и зацокали копыта, бодро покатились по земле буксируемые пушки и подводы. Наблюдавшие за этим двое эквестрийских железнодорожников с мрачной иронией взглянули друг на друга: "Задорно кричат, а ведь и они пойдут на убой..." — Будто бы говорили их привыкшие к местным реалиям глаза. Северяне действительно выглядели задорно и свежо, но им ещё предстояло столкнуться с местными реалиями.

Дивизия покидала территорию вокзала несколькими колоннами. Хоуп Холлоу представлял собой город средних размеров, разросшийся и принявший свой вид относительно недавно. Когда-то он был мало отличим от крупного села, где уживались десяток-другой фермерских и мастеровых семей, но новое время превратило его в локальный центр, с заводами, фабриками и достаточно плотной застройкой. Батальон Грау замыкал полковую колонну, которая двигалась к окраинам города. Среди домов и уличных фонарей громко и заунывно завывал ветер, редкие фигуры прохожих, оставшихся в городе констеблей и солдат гарнизона расступались, с интересом и тревогой вглядываясь в тёмную вереницу военных в необычной форме, говоривших на необычных языках.

— Тихо тут что-то, а город-то немаленький... — Заметил в строю кто-то из стрелков.

— Соблюдают светомаскировку, да и нечего ночью шум разводить. — Ответил ему шедший рядом товарищ.

— В Мейнхеттене было иначе! — Съязвил третий боец. После упоминания Мейнхеттена в строю послышались смешки и приглушённый шёпот.

— Молчать! — Каркнул на них комроты — среднего роста, но крепкий в телосложении лейтенант Адлер. Этот грифон всегда отличался грубостью к подчинённым и за глаза его изредка называли "Герцмейстером". Он, как и Грау в своё время, приехал в Северяну как диссидент, и его служба в батальоне ясно показывала, что у него ещё до этого был некоторый боевой и организационный опыт. Иоганн обернулся на окрик и оглядел смутные, освещаемые редкими фонарями порядки роты: солдаты действительно примолкли, затих даже шёпот. Общее запустение действительно угнетало: вид разбитых и заколоченных окон, полуразрушенных домов, усталых и злых солдат, смотревших на северян как на мертвецов... Старший лейтенант быстро справился с мыслями об этом: "Нужно готовиться к худшему." — решил он про себя, и старался не заострять внимания на городе, в который уже пришла война.

Кварталы высоких пяти-шести этажных домов сменялись промзонами, а те в свою очередь плавно переходили в более старые двухэтажные кварталы. Вот в одном из домов зажёгся и тут же исчез неяркий огонёк света: видимо хозяева вовремя спохватились и задёрнули шторы. По колонне пронёсся приказ "Принять вправо!" — Впереди обнаружилась крупная воронка от тяжёлой бомбы, в которой уже успело набраться воды. Пони глазели по сторонам: кто-то ёжился, но не от ветра, а от подступающего страха, кто-то наоборот был спокоен и решителен, более задумываясь о будущем привале и харчах, нежели о чём-то ещё. Грифоны скорее склонялись ко второй категории, несмотря на то, что большая часть из них не имела ничего общего с армией до Войны.

— Товарищ комбат, разрешите обратиться? — За спиной Грау послышался голос его ординарца Белова, старавшегося не отходить от своего командира ни на шаг.

— Разрешаю. — Проскрежетал грифон, невольно вздрагивая от внезапного порыва ветра, с воем и визгом обрушившегося на пустынную улицу.

— Я, кажется, припоминаю этот городишко, товарищ комбат. Кое-что знаю о нём.

— Ты знаешь о нём что-то, чего не знаю я? — Фыркнул Грау и с некоторым недоверием и укором посмотрел на пегаса. Это разглагольствование было ему совсем не по нраву, но отнёсся к этому с некоторой снисходительностью. Говорили они тихо, почти шушукались, будто бы в этом месте был строго запрещён не только лишний свет, но и лишний звук.

— Я слыхал где-то, что это место не простое, а заколдованное. Мол, здесь цветов не было. Всё в этом городе было чёрно-белое. Как на фотографиях, только наяву, взаправду.

— Всё ты веришь в эти поповские бредни! Как так может быть, чтоб здесь... — Иоганн осёкся на полуслове, призадумался и понял, что хватил лишнего. Его грифонский вид на магию здесь давал осечку: Эквестрия действительно была особенной страной, и быть тут могло... всякое. — Всё равно в этом мало чего-то особенного: ваши единороги ведь магию эту уже давно изучили, это теперь что-то сродни физике или химии, как я понял.

— Не скажите, товарищ комбат, не скажите...

Самая окраина Хоуп Холлоу представляла собой полосу из фермерских огородов, садов, парников и оранжерей. Полк остановился и начал располагаться на привал среди яблоневого сада, ныне дочиста облетевшего, обобранного и покинутого. Батальону Грау предстояло встать в домах и амбарах, направо от дороги. Колонна свернула вбок, несколько потеряв свой порядок во время прохождения через достаточно густо насаженные деревья. После некоторого времени хождения в потёмках, они всё-таки добрались до своей цели. На их удачу и неожиданность, в одном из домиков явно топили.

— Я выйду на переговоры к местным. — Сообщил Иоганн своим подчинённым, когда этот факт вскрылся.

— Товарищ комбат, я тоже неплохо по-эквестрийски говорю, я и политрук всё-таки... — подал голос успевший устать и утомиться Брехт. — Для солидности, в конце концов.

— Вам, Брехт, лучше отдохнуть. — заявил комбат, кивая на тот дом. — Я беру на себя ответственность за весь наш постой, пусть уж лучше она лежит только на мне, а не на вас тоже.

— Будь по вашему. — Пожал плечами комиссар, Грау в свою очередь начал действовать: он подошёл к запертой двери и громко постучал в неё своей громадной кожаной перчаткой. За дверью послышалась возня: кто-то тяжело охнул, а потом к двери начали приближаться шаги. Щёлкнула щеколда, преграда отворилась и перед лейтенантом предстало странное зрелище: жеребец лет шестидесяти стоял перед ним в одной ночной рубашке, в копыте он держал свечной огарок, а на боку у него висел помповый дробовик. Лейтенанту сразу бросилось в глаза оружие: он бросил быстрый взгляд на ствол, потом снова посмотрел на хозяина дома, припоминая свой недавный опыт эквестрийского спика.

— Что вам нужно? Вы кто такие? — Фермер опередил его. Слова жеребца несколько огорошили Иоганна: в Северяне военных никто не встречал вопросом "Вы кто такие?"

— Командир 3-го батальона 170-го стрелкового полка 109-й стрелковой дивизии. И знаете что, уважаемый? Я не пристрелил вас на месте только потому, что уверен в том, что это ружьишко вам ни к чему. — Жёстко ответил Иоганн, ни на миг не замешкавшись. Он неплохо знал эквестрийский язык, пусть и говорил на нём с явным акцентом.

— Может и ни к чему. — несколько оробев проговорил фермер. — Так что вам собственно нужно, сэр? Вашей части нужен провиант?

— Моей части нужно проспать хотя бы часа четыре, а ещё мы голодны, как волки. Пусть кто-нибудь из ваших домашних созовёт всю округу, чтобы все знали об этом.

— Сэр, мы остались одни во всём квартале. — Печально ответил жеребец.

— Остальные эвакуировались?

— Так точно. — кивнул фермер. — В паре домов ещё остались какие-то старики, но толку с них...

— Ясно. В вашем доме переночую я и мой штаб.

— Ваша воля. — Вздохнул старик. Грау молча посмотрел в его усталые выцветшие глаза и удалился.

Батальон начал устраиваться на постой, но ночевать предстояло практически в развалинах. Некоторые дома стояли пустыми уже пару недель, в иных же остались лишь старики, которым уже трудно было передвигаться. Северяне быстро распределились между строениями: кому-то достались нормальные жилища, кому-то пришлось ночевать в амбарах, благо те ещё не успели покрыться щелями и развалиться, но уже успели порядком намокнуть после прошедших октябрьских ливней. Сам лейтенант со своим штабом — Кауровым, Брехтом и несколькими связистами и ординарцами, временно вселился в дом того самого пони, встретившего Грау с ружьём. Его звали Грином Картером, и он жил здесь вместе со своей женой и дочерью.

Первым делом командиров усадили за стол и накормили тем что оставалось: северянам дали супа с хлебом и навели им чай. Грифонам не понравилось то, что суп был приготовлен на воде, а не на бульоне, но то, что в Эквестрии мясных продуктов не жаловали для военных уже было не в новинку. Один Кауров ел с удовольствием, поглядывая на молодую дочь Грина. Иоганн перехватил его взгляд, и лейтенант чуть не поперхнулся от него, но виду не подал. Комбата, как и любого серьёзного начальника, раздражало подобное. Особенно он сердился, когда дивизия стояла в лагере близ Мейнхеттена, по известным, даже слишком очевидным причинам.

— Значит, вы приехали выручать нашу армию? — Спросила Грау жена Картера.

— Выручать? — удивился Иоганн. — Ваша армия держит фронт за несколько десятков километров от города. Наша дивизии им скорее в довесок.

За столом повисло тяжёлое молчание, ведь продолжить этот не самый приятный разговор было нечем. Никто на самом деле понятия не имел, стоят ли перед Хоуп Холлоу эквестрийские или же их нет. У одних был приказ, других же постепенно захватывал страх неизвестности. Трапеза вскоре закончилась и все отошли ко сну. Грау и остальным членам его штаба выделили небольшую гостиную с камином, от которой дом и получал тепло. Здесь стояли диваны и был расстелен пушистый ковёр, поэтому место для сна было не самое худшее. Лейтенант улёгся на один из диванов, Кауров — на другом, что был постарее и поменьше, Брехту же и вовсе досталось кресло.

Засыпая, Грау размышлял о происходящем вокруг. "Город будто скован страхом и апатией. Все молчат и боятся каждого шороха, не глупо ли это? К ним на помощь пришла целая дивизия в десять тысяч штыков, скоро здесь окажутся и другие, а они уже сбежали, побросав дома и землю... Да, это всё не просто так. Есть за этим какая-то... сила. Есть сила долга, есть сила воли, а есть сила страха... Как её перебороть?.." — После этой мысли лейтенанта накрыл сон.

Дорога на Кантерлот. Глава I: На Эплстокском рубеже.

"Дорогая и незабвенная Мария Семёновна, дабы пресечь ваши тревоги и переживания за мою жизнь, хочу успокоить вас тем, что пишу это письмо не в холодном окопе или где-нибудь в блиндаже, не на грубом железе своей боевой машины, но в тёплой комнате деревенского дома, сидя за столом. Наша бригада устроила ночной привал в городке NN, что недалеко от NN и NN (простите, не могу назвать их точных названий). Через несколько часов мы снова вернёмся в танки и продолжим марш. Настроение личного состава приподнятое, но не без тревоги. Впрочем, на войне тревога — привычное чувство. Мы вынуждены спать вполглаза и держать ухо востро, ведь пускай фронт и далеко, но он всегда может приблизиться, да и бомбёжки никто не отменял... В остальном же — всё хорошо. Нас накормили и разместили на квартиры, сейчас весь мой экипаж спит, ну а я решил уделить время вам.

Местные жители встретили нас тепло и радушно, но видно также, что они и опасаются нашего присутствия. Мне искренне жаль этих пони, ведь я вижу, как им тяжело. В городке немало беженцев из других поселений: кто-то идёт ещё дальше, на восток, кто-то решил остаться здесь. Много кобыл, много жеребят, часто везут подводы с поклажей. Им не хватает еды и у них нет крыши над головой, они запуганы и распространяют панику среди тех, кто ещё сохраняет здравомыслие. Ходят слухи о страшных бомбёжках Хоуп Холлоу и Луна Новы, о том, что бомбят и другие города, а ещё о том, что вражеские пикировщики налетают на шоссе и железные дороги, не делая различий между военными и гражданскими. Чем больше мы узнаём о подобном, тем крепче уверяемся в том, что у нашего врага нет ни чести, ни достоинства. Когда мы вступим с ним в бой — он не дождётся от нас пощады. Как член Коммунистической Партии и гражданин Северяны, я презираю такого врага. Если я погибну, то знайте, что я погиб за правое дело. Не хотелось бы заканчивать на такой тяжёлой ноте, но мысли о смерти неизбежно посещают и меня, и моих товарищей. Война здесь идёт страшная и нешуточная, и нам ни в коем случае нельзя дать слабину.

Письмо северянского лейтенанта домой, написанное в октябре 1011-го года.

"Ни окопов, ни огневых точек — ничего. Участок фронта... слишком широкий."

Он неподвижно стоял на невысоком пригорке, вглядываясь в окружавший его пейзаж: мелкая речка-ручеёк тонкой грязной полосой отделяла одно поле от другого. Он расположился на восточном берегу этой речушки: его позиция тонкой линией пересекала ровное и пустое пространство, одним флангом упираясь в участок опавшего кленового леса, подходившего к самой воде. "Надо бы вырубить его" — подумалось ему, когда он из подлобья посмотрел в ту сторону. Другой его фланг заканчивался в голом поле, с той стороны красноармейцев никто не прикрывал: другие дивизии ещё были на подходе, и 109-я стрелковая уже почти двое суток находилась в рискованном положении. В тылу у них находилась деревушка Эплсток, в которой почти не осталось жителей. Поле, в котором занимал оборону батальон, принадлежало именно им.

— Товарищ комбат, случилось происшествие. — Позади Грау послышался Каурова.

— Что за происшествие? — Сердито ответил комбат, поворачиваясь к своему заместителю.

— Окруженцы, пришли из-за речки.

— Я их что-то не заметил, странное дело... Надо этот кленовник рубить поскорее, заодно и польза будет. А то шляются тут всякие, видишь ли. Так и чейнджлинга пропустим, нехорошо! — последняя фраза была сказана очень резко, с какой-то суровой досадой. По взгляду Каурова Иоганн понял, что перегнул. — Ладно, время у нас ещё есть. Показывай, где эти окруженцы. Хочу посмотреть на них.

Начальник штаба кивнул, и два командира вместе двинулись вдоль позиций батальона. Солдаты отдыхали после нескольких часов работы. У свежевырытых окопов слышны были разговоры, иногда даже смех. Ночью они прибыли сюда, разминувшись с очередной вереницей подвод, уходивших на восток. Тогда комбат спросил у какого-то старика, где их грузовики и машины. Тот ответил, что их обладатели уехали первыми, взяв с собой только свою родню и добро. Остальным приходилось уходить по старинке. "Если население бежит, то как тогда удержится армия?" — Думал про себя грифон, превозмогая естественное чувство жалости к простым пони.

Двое военных добрались до участка, занимаемого ротой Пежина. Там-то Иоганн и увидел тех, о ком говорил Кауров. Несколько десятков жеребцов сидели у большого кострища и трескали густую похлёбку. Их тонкие, во многих местах прохудившиеся зеленовато-коричневые шинели стали тёмно-бурыми от толстого слоя грязи. У кого-то было оружие, у кого-то его не было. На головах у солдат были каски, пилотки и шарфы, у кого-то не было и этого. Все они сидели сгорбившись и потупив взгляд, сосредоточившись исключительно на пище и лишь изредка с непониманием вертели ушами, вслушиваясь в странные и чуждые им северянские разговоры.

— Отставить приём пищи! — По-эквестрийски скомандовал им Грау, едва оказавшись достаточно близко. Пони с неохотой отложили котелки в сторону и с удивлением уставились на грифона.

— Кто такие, откуда идёте, к какой части приписаны? — Строго отчеканил комбат. Окруженцы пожали плечами, начали переглядываться, наконец, вперёд подался единорог в нахлобученной на голову каске. Цвет его шерсти было трудно определить.

— Командир, сэр, э... — проговорил он, пытаясь припомнить как северянские военные называют друг друга.

— Неважно. — буркнул комбат. — Докладывай и всё.

— Слушаюсь. — кивнул единорог, и дальше заговорил уже бойчее. — Мы из окружения, идём на переформирование в Кантерлот. Часть наша погибла в окружении, почти неделю дралась! Мы и сейчас готовы, была бы техника и всё это... У меня и ружьё с собой, только не чищено и... без патронов.

Грау наклонил голову набок: сбивчивый тон и какой-то неизвестный ему говор единорога немного сбил его с толку.

— Какого ты звания?

— Капрал, звать меня Артур, по прозвищу — Вайз.

— А повыше званием у вас тут есть?

— Я, сэр. — Буркнул кто-то из толпы. Иоганн зыркнул на него:

— Встать, доложиться!

Перед ним поднялся жеребец, мало отличавшийся от остальных. Если Вайз смотрел прямо и говорил чётко, то этот офицер наоборот пребывал в замешательстве и явно сгорал от стыда.

— Капитан Марроу, 190-й полк 68-й пехотной дивизии. — Пони произнёс эти слова на автоматизме, стараясь не думать об их значении.

— Где ваше оружие? Где ваши опознавательные знаки? Почему не осуществляете командование этой... группой?! — Стал наседать на него комбат. Пони вздрогнул и не проронил ни слова. Командир же понял, что от него навряд-ли можно чего-то добиться. "Вот так и бывает. Командует тот, кто имеет силу воли, а не звание." — Подумалось ему.

— Сэр, вы ведь командуете этими парнями? — Снова подал голос Артур, кивая на поглядывавших на эквестрийцев бойцов красной армии.

— Да, я ими командую. Но кормить вас из полевой кухни я не распоряжался. — Иоганн обратился к стоявшему рядом Каурову и по-северянски спросил его: — Кто приказал?

— Брехт. — Коротко ответил тот.

— Где он?

— Думаю, ушёл в штабной блиндаж.

— Ох уж этот Брехт... — Проворчал комбат.

— Стало быть, доесть нам не дадут, так получается? — Спокойно, но с ноткой укора спросил единорог. Его товарищи поддержали его в этом высказывании.

— С чего ты взял, товарищ? Раз начали — так уж кончайте. Потом я вас ещё порасспрашиваю.

— О чём это? Давайте уж сейчас, чтобы потом не маяться.

Грау услышал хмыканье Каурова:

— Интересный господин, не находите?

— Нахожу. — буркнул ему комбат, и сделал несколько шагов по направлению к сидевшим. Он оценивающе окинул эквестрийев взглядом, а потом спросил у капрала: — Если вы из окружения, то скажите тогда...

— Как чейнджлинг воюет? Вы это хотели спросить? — нагло перебил его Артур. Глаза комбата вспыхнули: он огромным усилием подавил желание дать жеребцу прямо в ухо. — Спрашивал бы нас кто до этого — были бы благодарны. Думали ведь по-началу, что и так их разобьём. Над оленями смеялись, а сами ...сь, хе-хе-хе. Как чейнджлинг воюет? Так, что головы поднять нельзя! То танки пустит, то с фланга обойдёт, то миномётами...

— МОЛЧАТЬ! — едва не сорвавшись на визг рявкнул Грау. — Трус! Паникёр! Хамская морда! Вон из моего расположения, пока я тебя на месте не пристрелил! И вы тоже — толпа оборванцев. И это должно стоять на первой линии нашей обороны?!

"Нету больше нашей обороны." — Пробурчал кто-то из жеребцов. Единорог попятился от крика, его лицо скривилось в болезненной и кривой ухмылке.

— Я ведь от границы отступал, чуть не погиб даже. Из котла в котёл, из котла в котёл, понимаете? И жив остался ведь, потому что...

— Потому что ты трус. — успокоившись, но всё ещё жёстко бросил Иоганн. — Доедайте свои харчи, но чтобы после того я вас здесь не видел. Пусть ваше начальство с вами разбирается, я про вас всё уже высказал, и на вас мне в прицнипе наплевать.

— Ну хорошо, я вас понял, товарищ. — Проговорил капрал и вернулся на своё место. Окруженцы начали о чём-то переговариваться друг с другом, но комбата это уже мало интересовало. Через некоторое время группа эквестрийцев кончила трапезу, затушила костёр, и нестройной массой поплелась дальше, в тыл. Тем временем короткий перерыв закончился, и красноармейцы снова приступили к работе: кто-то валил деревья, кто-то делал из них доски и брёвна для накатов, а кто-то продолжал копать траншеи. Ещё рано утром, едва ознакомившись со своим положением, Грау решил, что недостаток в концентрации войск нужно компенсировать качеством защитных сооружений, поэтому все его планы состояли именно из этого. Сам лейтенант двинулся к своему блиндажу.

— Товарищ комбат, разрешите... — Иоганн увидел подходящего Брехта: необычно мягкие для грифона черты лица выражали озобоченность, даже недовольство.

— Разрешаю. Это вы распорядились накормить тех окруженцев? — Сходу задал вопрос Грау, сконфузив комиссара.

— Да, я распорядился. А что в этом такого?

— Вы конечно не сделали ничего противозаконного и укорять я вас не могу, но деморализованные солдаты могут деморализовать и остальных. Страх распространяется, и нашего батальона он коснуться не должен. Я приказал им уходить.

— Что-ж, хорошо. Наши союзники теперь хотя-бы сыты. — Брехт невесело усмехнулся. — Я хотел обратиться к вам по другому поводу.

— По какому же?

— Только что звонили из штаба дивизии. Сюда едет Любов, хочет посмотреть что и как.

— Гм, ну хорошо в таком случае. Как скоро прибудет товарищ генерал?

— Кажется мне, что долго мы его ждать не будем.

— Тогда подождём... — кивнул Иоганн. — Кстати, вы ведь собирались сегодня проводить политзанятие.

— Да, собирался. К вечеру где-нибудь.

— И что вы приготовили для личного состава?

— Если честно — пока что я не занимался сбором материала или рукописями. — Признался Брехт.

— Надо бы заняться. Может из меня писатель как из сапога флейта, но я склонен думать, что солдат не любит однообразия, но любит оригинальность и живость. Вы Брехт, грифон чуткий, так что пора бы вам почуять солдатскую душу.

— Надо бы, надо бы. — Покивал политрук, и вскоре исчез в двери блиндажа. Грау остался на улице и присел на один из спиленных пней, стоявших поблизости. Генерал приехал через тридцать девять минут после их с Брехтом разговора.

Эквестрийский "виллис" притормозил на обочине неширокого просёлка, проходившего недалеко от штаба батальона. Генерал-лейтенант Иван Васильевич Любов в компании нескольких ординарцев и офицеров с недовольным кряхтением выбрался из тесной машины и двинулся по направлению к сидевшему на пне Грау. Тот быстро встал и взял под козырёк.

— Здравия желаю, товарищ генерал! — Поприветствовал он начальника.

— Здравия желаю, товарищ комбат. — в своём обычно насмешливом тоне отвечал Любов. — Вот мы с вами и повстречались наконец. Показывайте теперь, чем богаты.

— Сразу скажу, что богатство наше невелико.

— Наше, знаете ли, тоже. Думаете, что вы один растянулись на два километра? Таковы отчаянные меры, товарищ Лунин бросает к нам на помощь всё, что может, но распутица, бомбёжки железных дорог... В общем, времени у врага достаточно, а вот у нас — маловато.

Военные прошли к линии обороны, на которой солдаты ещё не кончили работу. Завидев генерала, те прекратили работу. Любов улыбнулся своим бойцам, но приказал продолжить работу.

— Будем встречать врага на этих позициях. — Грау показал на ещё не полностью готовые линии траншей.

— Ясно. Впрочем, как я и думал. Однако, вы слишком явно всё это делаете. Враг всё хорошо видит, враг хитёр. И даже если он далеко — он близко. Так, по крайней мере, выразился один из наших новых коллег. Конечно, это продиктовано во многом страхами, опасением, но всё же хорошо было бы попытаться обмануть чейнджлинга. Устройте ложные позиции, да такие, чтобы не сразу удалось бы отличить.

— Это верно. Признаться, я сам об этом не подумал.

— А следовало бы... — Любов остановился на том самом месте, на котором некоторое время назад стоял комбат. Тот берег грязевой речки был виден отсюда очень хорошо: там тоже было поле, только зажатое с двух сторон двумя достаточно крупными перелесками, один из которых находился в опасной близости от берега. — Хорошее поле, прекрасное поле! Ни кустика, ни ложбинки — ничего. По таким полям не ходят без танков, товарищ комбат. А вот леса на той стороне достаточно густые, в таком лесу можно и батальон спрятать, если не целый полк...

— Не волнуйтесь по этому поводу. Мы скоро начнём пристрелку.

— Это хорошо. Чем быстрее — тем лучше. Время превыше всего, особенно сейчас. Вообще, я как погляжу, у вас тут всё налажено неплохо. Однако, давайте побеседуем ещё кое о чём.

— О чём же? — Поинтересовался Грау, взглянув на Любова: тот не отрываясь глядел в даль и о чём-то напряжённо думал, часто делая паузы между словами. Поняв, что его комбат в замешательстве, генерал кивнул и показал копытом на штабной блиндаж Иоганна.

— Пройдёмте туда, без карт моего замысла не разъяснить.

Делать было нечего, и военные прошли в тесную землянку, вырытую под поросшим кустами бугром, который эплстокцы не решились или просто поленились разровнять и распахать. В комнате с низким потолком умещался стол, стул и скамья-лежанка, покрытая казённой простынёй и одеялом. Это был главный блиндаж, здесь располагался узел связи, здесь работал над картами и бумагами Кауров, но жилым он был только для Грау, остальные, включая ординарца Белова, ночевали в других блиндажах.

На столе лежала только что составленная Кауровым карта позиций батальона. Сам лейтенант стоял навытяжку в углу блиндажа, ожидая, пока все военные втянутся внутрь. Василий Иванович подошёл к столу и внимательно всмотрелся в карту. Через минуту размышлений, пони покачал головой и взглянул на Грау:

— Да-а... Недовольны вы своим положением, и ведь не поспоришь с вами. И каков ваш план действий, если противник атакует на вашем участке?

— План простой, товарищ комбат. — пизнался Иоганн. — Встать насмерть и не пустить. Организуем позиции, займём их и будем обороняться.

— Насмерть, говорите? — глаза генерала блеснули насмешкой, но голос был серьёзен и строг. — От того, что вы насмерть встанете, враг особенно не пострадает. Ну бросит на вас батальон, бросит другой, подтащит танки, артиллерию — а дальше что? Погибнете сами, положите часть, а враг свои потери восполнит и дальше пойдёт — ему-то легче это сделать, его тылы близко — он их подвёл, а наш тыл пока далеко... В общем — плохо, товарищ Грау. Я вашу идею отвергаю.

— Виноват, товарищ генерал! — С тревогой и досадой проговорил комбат. Любов утвердительно кивнул, и вернулся к карте.

— Окруженцы и отступающие докладывают, что чейнджлинги уже намного ближе к нам, чем несколько суток назад. Эквестрийская авиаразведка доложила, что враг концентрируется в деревне Йеллоупич, это в десятке километрах отсюда, видите?

— Вижу. — кивнул грифон. — Это хороший перевалочный пункт. через неё проходят две дороги, и обе идут к нам...

— По этим дорогам врагу и наступать. И знаете... Вот что мне пришло в голову. Сидеть на бережке этой затхлой речки и ждать, пока они придут — идея гиблая. Ваша сила не в тонкой линии, а этих десяти километрах, понимаете? Смысл обороны не в том, чтобы остановить, смысл обороны — в том чтобы измотать, перемолоть, заставить врага выдохнуться, лишить его боеспособности, понимаете? — Любов посмотрел на Грау: в его глазах горели две яркие искры. Грифон смотрел в них уже не вопросительно: его захватил азарт. Напряжение, копившиеся во время марша и окопной работы вдруг превратилось в острейшее желание действовать.

— То есть, вы предлагаете атаковать врага раньше, чем он атакует нас?

— Да, именно, товарищ комбат. Хорошо бы разведать весь этот ничейный участок и разузнать положение в самой деревне, а потом, когда чейнджлинги пойдут вперёд — вы начнёте действовать небольшими отрядами вдоль этих дорог. Вот представьте ситуацию... — Генерал взял карандаш и указал обратным его концом условную точку на дороге. — Идёт вражеская колонна, ваши бойцы атакуют её из засады, заставляют мотострелков покинуть свой транспорт, развернуться как положено, а потом берут — и отскакивают от дороги в сторону, занимая новый рубеж и повторяя засаду. Враг устаёт, выматывается, теряет солдат, дерётся с крохой ваших сил, и эти километры проходит не с мундгармоникой в зубах, а с винтовкой в копытах, а тут и ваши окопы показались, и ваши основные силы... Как думаете, легко ли будет врагу раздавить батальон, если вы его хотя бы денька три перед своими-то окопами поводите?

— Нелегко. Но есть у меня ещё идея, товарищ генерал.

— Какая же?

— Раз уж мы решили, что стоять и ждать нам ни к чему, то давайте возьмём — и ударим по этому Йеллоупичу, дадим им по носу, чтобы знали с кем связались!

— Это не должно как-то их замедлить. — произнёс Любов, обдумывая это предложение. — Если и решитесь на подобное — то только на свой страх и риск. Даже маленькая победа может поднять дух солдат, мораль вообще является краеугольным камнем дела. Будут знать солдаты, что врага можно бить — будут бить его сами. Неизвестность порождает боязнь неизвестности, сидение в окопах порой куда вернее ведёт к панике, нежели что либо ещё. Даю вам добро на эту инициативу и желаю вам удачи в ещё исполнении.

— Кстати и о морали. — подхватил Иоганн. — Сегодня, буквально часа за два-полтора до вашего приезда, я имел дело с группой эквестрийских окруженцев. Они получили провиант и отобедали за наши средства, но мне пришлось их всех прогнать. Их вожак мне чейнджлингов обрисовал как каких-то драконов, будто их вообще никак победить нельзя.

— А что вы?

— А я их всех прогнал, не говоря худого слова. Такие элементы смущают солдата, внушают ему страх перед врагом ещё до появления врага. И, честно говоря, я не расположен к нашим союзникам после этого случая.

— И ведь зря, товарищ Грау. Видите этого офицера? — Любов показал на стоявшего подле него эквестрийца, слушавшего их разговор и пытавшегося что-то разобрать из плохо понятной ему северянской речи. — Это полковник Фир Логгер. Его полк сумел пробиться из окружения сохранив порядок, и теперь занимает ваш левый фланг.

Грифон оглядел коллегу с головы до ног, не обращая внимания на то, что Логгер был старше по званию на три ранга. Полковник был коренастым и достаточно высоким земнопони в выстиранном, но серьёзно заношенном кителе и блестящей новой фуражке. Его взгляд был заинтересованным и сосредоточенным, что говорило хотя бы о том, что полковник был крайне заинтересован происходящим. Любов повернулся к ниму лицом и по-эквестрийски произнёс:

— Это — старший лейтенант Грау. Ваша группа должна занять оборону на его фланге. Подробности обсудим позже. — Эквестриец кивнул, и пристально посмотрел на грифона. Тот улыбнулся ему, радуясь решению своей проблемы:

— Рад знакомству с вами. — Произнёс Иоганн, протягивая жеребцу лапу. Тот неловко переминаясь подал ему копыто, всё ещё не расщедриваясь на слова.

Военные провели в блиндаже ещё какое-то время: Грау спохватился о том, что Любову и его спутникам не подали чаю — и чай вскоре был подан. Батальонный повар Ион Гри скорее разбирался в гуляшах и жарком, нежели в варке чая, но гости не только не отказались, но и не остались недовольны. Вскоре после спонтанного чаепития, генерал уехал, а Грау остался в своём батальоне. Мысли и идеи, заложенные Любовым в пытливый ум Иоганна дали там всходы почти сразу же. Однако, приступить к подготовке сию минуту комбат не мог себе позволить: нужно было закончить укрепления, вырыть ложные позиции и пристреляться, а это было делом минимум двух-трёх дней. Противник в свою очередь тоже медлил, что могло дать бойцам 109-й дивизии некоторое время на подготовку.

За толстыми стенами блиндажа стояла ночь. За сутки батальон Грау сумел на первое время обустроить свои позиции и более-менее привыкнуть к новому месту.

— Хорошо мы тут сели, товарищ комбат. Если сунутся на нас — выдержим. — Грау лежал на своей короткой скамье, подоткнув под голову вещмешок и упёршись ногами в стену. Он собирался засыпать, но сон всё не шёл. Пегас Белов стоял в углу блиндажа, поблизости от выхода.

— Это не они на нас сунутся, а мы на них. — задумчиво, но твёрдо проговорил Иоганн, глядя в потолок. При его словах Белов повёл ухом и с недоумением и интересом посмотрел на начальника. — Только вот как, когда и кого... — Уже менее уверенно спросил себя лейтенант.

— Найдём как, это мы умеем. — Усмехнулся пожилой военный. Его высказывание действительно обнадёживало. Грау кивнул ему и дал команду "Вольно." Пегас ушёл к себе, оставив комбата наедине с картами, своими мыслями и коптящей керасинкой, чей тусклый свет отбрасывал на бревенчатые стены большие и бесформенные тени. Грау какое-то время всматривался в них, и не заметил, как уснул.

Во сне он увидел карту местности, но не свою, а чужую. Держа синий карандаш, склонялся невысокий, но солидный чейнджлингский офицер: его ярко-зелёные глаза впивались в линии и точки, будто бы видя в них какой-то шифр, загадку, которую нужно разгадать. Иоганн будто бы смотрел его глазами, будто бы мыслил его умом, и в этом уме была единственная мысль: "Как же мне поступить? Как же мне разбить этих дерзких северян, вставших у нас на пути?" Ответ на эту мысль отыскивался долго: офицер в звании полковника, а может быть даже и генерала сопоставлял множество фактов и предположений, знаний и формул, будто бы подбирая отмычку к замку. И когда этот жестокий, развращённый, но холодный ум был уже близок к решению, его отточенная, математически научная мысль вмиг прервалась криком вбежавшего в блиндаж Белова. Грау опомнился и в миг вскочил на ноги, едва не ударившись головой об низкий потолок: перед ним стоял взъерошенный ординарец, где-то снаружи слышались выстрелы. Пегас взглянул на своего начальника и повторил свои слова, с которыми он вошёл:

— Товарищ комбат, тревога!

Дорога на Кантерлот. Глава II: Разведка боем.

Запись от 20.10.11

Эскадра продолжает действовать в том же районе, что и в предыдущий период. Частота вражеских вылетов растёт, что приводит и к росту потерь. За прошедшие сутки произошли следующие боевые эпизоды:

В 9.07 по местному времени вражеская штурмовая группа совершила серию ударов в полосе наступления 3-ей панцердивизии. На перехват брошена 158-я эскадрилья. Командир — гауптман Кехтис. В 9.15-10.18 произошла серия воздушных схваток, окончившихся успехом Люфтваффе. Потери эскадрильи составили 4 машины сбитыми и 3 повреждёнными. Враг потерял около 6-ти штурмовых самолётов и 7-ми истребителей прикрытия сбитыми и повреждёнными.

В 10.30 по местному времени эквестрийские ВВС снова наносят удары по нашим колоннам, но это происходит уже в полосе 20-й панцердивизии. Против неприятеля выступает 157-я эскадрилья. Командир — гауптман Хартис. Неприятельские звенья частично удаётся перехватить ещё до атаки, эквестрийцев захватили врасплох, успех снова оказался за Люфтваффе: эскадрилья потеряла всего 2 машины повреждёнными. Враг потерял 7 штурмовиков и 9 истребителей сбитыми. Столкновение продолжалось с 10.34 до 11.01.

С 11.00 по 13.00 в небе продолжается затишье. Совершив две неудачных вылазки, эквестрийское ВВС сворачивает свою деятельность.

Однако, в 13.10 по местному времени находящееся в патруле звено из 160-й эскадрильи (Командир — гауптман Артиде) сталкивается в бою с превосходящими силами неприятеля. Лётчики успевают сообщить об этом, но их сбивают. Через 3 минуты (13.03) вся эскадрилья Артиде втягивается в бой. В 13.15 схожий эпизод происходит в зоне ответственности 157-й эскадрильи. Силы неприятеля оцениваются от двух до трёх истребительных эскадрилий: 158-й эскадрилья так же выдвигается на помощь. В 13.18 командир I-й группы майор Пестис сообщает в штаб эскадры о начале крупного боестолкновения. Все резервные звенья и эскадрильи III-й группы (160-я, 162-я и 179-я эскадрильи. Командиры: майор Ликтиде, гауптманы Хирс, Керикс и Рекнис.) поднимаются в воздух. От действующей в другом районе II-й группы отделяется 180-я эскадрилья. Командир — гауптман Дектрис. Сражение происходило над поселением Роузбридж и далее будет упомянуто вместе с этим названием.

Первое время противнику способствовала удача и фактор внезапности: эскадрильи Пестиса понесли тяжёлые потери от самолётов неприятеля, на поверку оказавшихся машинами северян. Однако, когда крупная вражеская группировка лишилась своего построения и бой перерос в единичные дуэли — остаткам 158-й, 157-й и 160-й удалось удержать неприятеля на месте и отвлечь его внимание до подхода резервных сил эскадры. Едва заметив наше подкрепление коммунисты немедленно начали ретироваться. Часть их самолётов оказалась медленнее наших, либо повреждена в ходе сражения, поэтому лётчики Люфтваффе добили их при отступлении.

В итоге, потери Эскадры за 20.10.11 составили в общей сложности около двадцати истребителей сбитыми и повреждёнными. Потери неприятеля превышают эту цифру почти в полтора раза.

Краткий отчёт 17-й истребительной Эскадры Люфтваффе, действовавшей в районе Хоуп Холлоу. Активные действия эквестрийской и северянской авиации вынудили чейнджлингов перенаправить часть своих сил на прикрытие наземных войск от угрозы с воздуха.

— Вопросы есть? — Акрис убрал карту в планшет и внимательно оглядел лица своих бойцов, ожидая утвердительного молчания. Как и обычно, никто не проронил ни слова: цугфюрер остался этим доволен. — Разобраться в цепь. Идём аккуратно и медленно: неизвестно, насколько они далеко от нас. Выполнять!

Чейнджлинги последовали приказу и быстро рассеялись в широкую цепь, чей центр несколько выдавался вперёд. После короткого объяснения поставленной задачи, взвод погрузился в молчание, далее полагаясь лишь на язык жестов. Их камуфляж не очень подходил к местности и времени года, но грязь и земля быстро сделали своё дело. На это задание егеря не взяли ни миномёта, ни взрывчатки: даже пару взводных пулемётов решено было оставить на базе, дабы не нагружать группу. Большая часть бойцов шла без касок, зато командиры отделений поставили на свои карабины оптические прицелы, да и штатных снайперов никто не отменял. Это был очередной разведывательный рейд, но все шли на него с каким-то особенным чувством спайки и товарищества, с особенной решимостью довести до конца начатое четыре месяца назад. Тем более, в войсках ходили упорные слухи, что танки и мотопехота сумеют добраться до Кантерлота всего через два-три дня...

Рейнис шёл по засыпанной опавшими листьями земле, вслушиваясь в каждый шорох и смотря вперёд. Вокруг него шумел лес: ветер бессмысленно завывал среди облетевших ветвей и стволов, птичье пенье давно сменилось вороньим карканьем. Как опытный охотник, чейнджлинг чувствовал, что жизнь ушла из этого места. Нет, это была не подготовка к зиме или чему-то подобному. Это выглядело так, будто звери бежали от чего-то. Что-то подобное случалось во время лесных пожаров, когда за сотни и десятки километров от очага пламени всё затихало и замолкало. Животное более чувствительно: оно может предугадать многие напасти и катаклизмы. И на этот раз оно предугадало их.

Взвод подошёл к опушке: за ней начинался небольшой участок нераспаханного поля, свежая вырубка. Егеря ушли на задание в четыре часа пополудни, рассчитав поход на половину дня и одну ночь. С того времени пришлось дважды останавливаться и менять маршрут следования. Ни в двух, ни в семи километрах километрах от деревни Йеллоупич, где размещались передовые части дивизии, ни разведки, ни застав встречено не было. Обычно чейнджлинги располагали свежими фотосъёмками с самолётов, но сейчас приходилось пользоваться устаревшими, и строить план по предположениям и продуманному расчёту, что было намного труднее. Расстояние, которое можно было бы покрыть за час-два быстрой ходьбы, пришлось преодолевать на протяжении трёх часов. В данный момент времени уже темнело, солнце быстро закатывалось за горизонт.

Цепь залегла и поползла между бугров, с целью добраться до заветных деревьев. С каждым пройденным метром обстановка накалялась: Рейнису опять пришла в голову мысль, что их взвод остался один, что роту расщепили чтобы обеспечить хоть какую-то разведку в ущерб боевой силе. А ещё они с каждым шагом становились всё ближе к врагу, и чутьё охотника говорило стрелку о том, что он где-то впереди. Он не может быть не там. Они наткнутся на него рано или поздно — и тогда им станет уж всяко легче, чем сейчас, среди воющих деревьев и звенящей, лживой тишины. Сбоку от Рейниса скользил по земле Хильф. Он чувствовал почти то же самое, эти мысли были общими для всех. Они могли бы смутить менее подготовленных солдат, но не бойцов егерского корпуса.

Вот и новый участок леса, кажущийся ещё более маленьким и пустым чем тот, по которому они двигались до этого. Под Мейрчестером и Марипозой они были более густыми, но к востоку редели всё сильнее, снова превращаясь в небольшие острова посреди бескрайнего моря распаханных полей. Вдруг, в звенящей тишине послышался гул мотора. Акрис тут же узнал этот гул: он глухо ругнулся про себя, и жестом приказал всему взводу залечь и спрятаться. Егеря последовали команде: невысокие, едва заметные силуэты вмиг окончательно слились с пейзажем, прикинувшись обычной землёй. Жужжание вдалеке постепенно превращалось в жужжание над их головами: Рейнис чуть-чуть приподнялся и взглянул вверх: над лесом бурой молью кружилась этажерка. Самолёт висел высоко в небе и лес явно не был основным объектом его наблюдения. Тем не менее, какое-то время егерям пришлось пролежать в укрытиях, ожидая, пока враг не улетит восвояси. Настроение и без того омрачённое, ещё сильнее ухудшилось тем, что враг битый час безнаказанно летал здесь, и никто не выдвинулся ему на перехват, будто бы истребители, отвечавшие за этот участок, будто резко куда-то делись.

Дождавшись ухода разведчика, егеря продолжили путь. Этажерка в каком-то смысле даже успокоила их. Её присутствие имело ввиду то, что противник недалеко, но этой близости всё никак не удавалось обнаружить...

Часы Акриса показывали десять пополудни, взвод всё ещё продвигался вперёд. Вдруг, шедший перед цепью Акрис передал всем приказ остановиться. Чейнджлинги замерли и залегли, лейтенант прислушался: сквозь шум ночного леса слышались какие-то негромкие, но высокие звуки, добиравшиеся сюда. Они походили на стук топора о дерева или просто лязг железа — трудно было определить. Цугфюрер подозвал к себе командиров отделений. Подполз к нему и Викрис, командир отделения Рейниса.

— Какой-то звук. На лесной не похож. Отсюда ничего не видно, нужно разведать. — Тихим шёпотом проговорил лейтенант, стараясь не шуметь.

— На дерево лезть опасно — заметят сразу. Моё отделение доползёт до опушки и выяснит источник звука. — Снова вызвался Викрис, Акрис посмотрел на него и, после короткого раздумья, кивнул:

— Вы не подводили до этого. Исполняйте.

— Слушаюсь! Возьму отделение и разведую. Вы пойдёте следом?

— Так точно. Остальной взвод будет следовать за отделением. Не отходите слишком далеко.

Викрис коротко кивнул и начал отползать назад. Через две минуты его отделение быстрым и тихим шагом перегнало взвод и залегло в десяти метрах перед ним: здесь так же слышался тот самый стук, но к нему прибавилось едва слышное журчание воды. Сопоставив карты, Викрис понял, что это может быть та узкая речка, пролегающая в десятке километров от их позиций и отмеченная на старых фотографиях с разведчиков. Прислушавшись и осмотрев местность вокруг, унтер приказал двигаться вперёд.

Рейниса окружала почти кромешная темнота: луна светила тускло, к вечеру облачность повысилась. Егеря то припадали к земле, прячась в ложбинках и под кустами, то прятались за деревьями. Снайпер и пулемётный расчёт шли несколько позади, прикрывая остальных стрелков. Лес постепенно расступался, переходя в свою опушку. Ощущение опасности нарастало всё сильнее, но разведчики неуклонно шли вперёд, не забывая смотреть по сторонам и прикрывать друг друга.

Рейнис выглянул из-за поваленого клёна, и увидел впереди пустое пространство, окаймляемое чёрными силуэтами стоящих в отдалении домов. Где-то поблизости от отделения журчала набухшая от дождей река, а за ней виднелись огни...

"Стоять!" — Шёпотом приказал Викрис, и все замерли, пытаясь различить очертания того, что развернулось перед ними. Ликтидец посмотрел на своего товарища, тот обернулся: его глаза блеснули в темноте. В этот растянувшийся миг все и каждый поняли, что перед ними был противник.

Линии окопов чернели на черноте, расчерчивая поле неправильными изогнутыми линиями. Стук, услышанный Акрисом, действительно оказался стуком топора: видимо кто-то из вражеских солдат рубил или обтёсывал какое-то дерево. Викрис занял позицию поудобнее, вытащил бинокль и начал смотреть в него: "Вот их первая линия... за ней виднеется вторая... Вон там блиндаж или... Что-то навроде, не могу различить. Похоже, но чёрт их знает..." — Диктовал он своему помощнику, который зарисовывал всё это на карту. Старый ефрейтор с острым и опытным глазом мог неплохо писать в почти кромешной темноте без всякого фонарика. "Так... Общее представление есть. А теперь нужно отходить к Акрису." — наконец решил унтер-офицер, закончив свой слепой осмотр. Действительно: на карту удалось нанести совсем немного общих мест, всё из-за того, что противник плохо освещал свои траншеи. "Что-то темнят." — Подумал Рейнис, глядя в прицел. — "Эквестрийцы могли через каждые метров двадцать ставить по фонарю, а эти..."

"Тра-та-та-та-та-та!" "Тра-та-та-та-та-та-та!" "Тра-та-та!" "Паф-паф!" — Противоположный берег вдруг вспыхнул огнём. Над головами егерей засвистели пули: кто-то сдавленно зашипел от боли. Егеря мгновенно среагировали: забил их пулемёт, стрелки начали отбиваться из ружий.

Три пули насквозь прошили дерево в метре-двух от Рейниса: егерь будто бы не заметил этого, за долю секунды наведя мушку на возникшую вспышку и автоматически нажав на скобу. Карабин привычно ударил в плечо, вспышка исчезла, а темнота вокруг неё стала ещё чернее, не позволяя разглядеть результат выстрела. Ещё пара пуль пробила поваленный клён, очередь просвистела у егеря над головою. Поняв, что его укрытие недостаточно надёжно, он начал отползать назад и влево, к кустам, где залегал другой его товарищ по отделению. За их спинами послышалась стрельба других частей взвода, почти сразу же пришедших Викрису на помощь. Егеря вынуждены были стрелять почти вслепую: опыт ночных боёв подводил их, они не ожидали того, что неприятель их заметит и атакует первым. Из перелеска, стоявшего на восточном берегу вдруг ударило ещё несколько пулемётов, оттуда стали доноситься крики команд, в траншеях кто-то завозился и забегал: будто бы чейнджлинги разворошили целый осиный улей.

Бой шёл уже десять минут, десять минут постепенно перетекли в пятнадцать. Чейнджлинги будто стреляли в молоко, в пустоту, но ответные пули поражали егерей более точно: Рейнис услышал справа от себя стон Хильфа, и обернувшись увидел, как раненого товарища оттаскивает назад другой боец. Егерь понял: его отделение постепенно отходит, оно не выдерживает огневого напора. В первый раз их принимали так горячо, и всё выглядело так, будто противник видел их чуть ли не как на ладони...

"Трра-та-та-та-та... паф-паф-паф... тра-та-тат... паф-паф... тр-р-рт... паф-паф паф!" — Ночь в какой-то момент стала походить на день: вспышки выстрелов с вражеской стороны озаряли силуэты окопов, пулемётов и фигуры в касках и пилотках, непохожих на эквестрийские. Рейнису бросился в глаза силуэт громадной крылатой твари с горящими глазами: существо было похожим на птицу или пегаса, но не было ни тем, ни другим.

"Ур-ра-а-а-а-а!!!" — С той стороны послышался новый звук, на этот раз он был похож на крик десятков или даже сотен глоток. Из окопов врага будто бы даже кто-то поднялся, будто бы что-то зашлёпало по воде... Вражеские действия трудно было распознать, но захваченному врасплох взводу этого хватило: Акрис скомандовал отступление, и егеря начали быстро ретироваться, прикрываясь пулемётным и снайперским огнём. Решение было принято быстро и без лишней спеси: план егерей хоть и был нарушен, но кое-что сделать они всё же успели. Нужно было уходить, пока не прибавилось новых раненых и убитых. Как-никак, а враг был в окопах, а они — почти в чистом поле, так что игра не стоила свеч.

Отряд быстро отошёл на двести метров назад. Шедшее позади отделение под командой лично Акриса установило, что погони за ними нет. Раненых пересчитали, перевязали и поместили на складные носилки. Рейнису досталось тащить раненого Хильфа: тот добросовестно сдерживался от крика, но всё равно сипел и шипел, при каждом неосторожном шаге носильщиков. Ночной рейд закончился, и егеря не чувствовали себя проигравшими, но какое-то странное ощущение поселилось среди них. Это чувство делало их мрачными и молчаливыми.

Холодный ночный воздух ударил комбату в лицо и в секунду заполнил его лёгкие. Он стоял вертикально, широко расставив задние ноги. Его острые глаза смотрели туда, откуда ещё минуту назад доносились выстрелы. До его ушей доносились отдалённые крики "А-а-а!..", похожие на боевой клич. Грау с трудом осознавал происходящее вокруг, но его мозг в миг принял одно твёрдое решение: "Нужно бежать туда и разобраться."

— Белов, за мной! — Крикнул командир, и сорвался с места. от блиндажа Грау до позиций ротного Пежин было достаточно далеко, но грифону показалось, что он покрыл это расстояние в пару шагов. Миг — и перед ним уже стоял Пежин, прикладывавший копыто к впопыхах нахлобученной каске.

— Что у вас тут стряслось? — Громко спросил у него Иоганн, стараясь выказывать спокойствие перед подчинённым.

— Перестрелка! Наши пулемётчики схватились с разведкой врага, вот в лесу буквально! — Молодой комроты не сдерживал своих чувств: он был одновременно и напуган, и взволнован и обескуражен, но вместе с тем его глаза блестели от вспыхнувшего в нём лихого задора. Этот блеск понравился Иоганну: "Вот так храбрость побеждает страх." — Мысленно решил лейтенант.

— Отлично, проведите меня к месту боя!

— Слушаюсь! — Радостно ответил Пежин, и повёл Иоганна по окопам.

Схватка случилась на самом правом участке их линии, бой приняло размещённые там пулемёты сержанта Шмульке — грифона, жившего через улицу от дома Грау. Шмульке всегда отличался прытью и зоркостью, до войны учился на инженера-машиностроителя. Теперь же он хвастал своим умением разбирать, собирать и чинить пулемёты, чем порой навлекал на себя недовольство. Увидев входящего в их окоп комбата, Шмульке вытянулся и козырнул:

— Здравья желаю товарищ командир!

— Здравия! — приняв общий задор ответил ему Иоганн. — Рассказывай теперь — что у вас было?

Грифон-пулемётчик выпятил грудь и, дождавшись команды "Вольно!", залихвацки облокотился на тело ещё не остывшего пулемёта:

— Дело было так, товарищ комбат. Стоит мой подчинённый в дозоре, я сплю, но рядом. Тишина, спокойствие, порядок, а тут мой Тилль как возьмёт, да как даст очередь! Тут я и подскочил. Кричу ему прямо в ухо, мол, что он творит. А потом и сам увидел, и сам за гашетку бросился...

— Что увидел? — Сходу спросил Грау.

— Разведчиков. — одним словом ответил Шмульке. Его глаза при этом упали на сапоги комбата, но миг спустя уже снова глядели на его лицо. Тон сержанта стал несколько более серьёзным. — Их была группа, морд где-то с десять. Только вылезли из леса и уже хотели через речку перемахивать — тут-то мы их и взяли. Я кричу всем тревогу, все — кто куда, кто-то даже струсил наверное, но бой мы им дали, ударили первыми!

— А они что?

— А они... ничего. — Сержант сделал значительную паузу между словами. По мере пересказывания прошедшего боя, ему всё меньше и меньше хотелось выглядеть весело. — Дали бой, всё как положено. Потом к ним и подмога подошла — три-четыре пулемёта да винтовок одних десятка три насчитать успели.

— Взвод. — Подметил один из присутствующих. Шмульке утвердительно кивнул.

— То есть, вы тут дрались.

— Да ещё как! Стрельба такая, что из-за щитка не высунуться. Умеют они, сволочи, стрелять...

— И какие потери? — Без лишних слов и ненужного затягивания спросил Грау. Шмульке совсем потупил взгляд и не сумел ответить сразу. На помощь пулемётчику пришёл Пежин:

— Раненые в основном, товарищ комбат. Они в потёмках отстреливались, видимо им без света тяжело... Но троих ребят насмерть прибили, и ещё штыков восемь раненых, но это не такая уж беда.

— Перевязали, доставили куда положено?

— Да как же! Пока вы просыпались, тут уже весь батальон на уши встал. Мы их даже в санчасть унести успели.

— Это похвально. Утром я отмечу вашу роту. — Кивнул Грау. "Вот и первые потери... Должно же было когда-нибудь такое произойти... Но они молодцы. Всё равно молодцы. Трусить не стали — отбились от вражины! И Пежин не струсил — храбрец, воин, и солдаты ему подстать. Эквестрийцы трусят, а мы — нет. И этот раз — не последний.

— Да все итак знают, товарищ комбат. — Улыбнулся пони, но Иоганну эти слова не понравились.

— Пусть знают получше. Можете идти, и держите ухо востро! — Пежин козырнул и удалился. Грау обернулся к стоявшему у пулемёта Шмульке:

— Вы не чейнджлингов отогнали — вы страх свой отогнали, товарищ сержант. — Коротко и твёрдо заявил ему комбат, и сжимая свою лапу в крепком кулаке.

— Служу Северяне. — Снова козырнул грифон, но взгляд его был уже скорее печальным. Комбат мог как-нибудь его напутствовать, но предпочёл этому молчаливый короткий кивок. Этот жест намного лучше выразил его мысль, нежели какие-либо слова.

Этой же ночью покойников похоронили на эплстокском кладбище: им наскоро вырыли могилы, и опустили туда замотанные в простыню тела. Всё это было проделано без каких-либо особых церемоний, разве что пара участвовавших в погребении грифонов-прайвенцев тихо бормотали какие-то молитвы. Вскоре после этого, старший лейтенант Иоганн Грау подписал три похоронки: первые похоронки этой войны. Запечатывая конверты, в голове комбата мелькнула мысль: "Сколько же их ещё будет?" — Он попытался отвязаться от него, но она крепко засела в уставшей голове грифона. Тогда он сам ответил на свой вопрос. Ответил единственным словом:"Много".

Остаток ночи для него прошëл в относительно спокойном сне без сновидений: Грау не увидел ни жены, ни далекого дома — даже заветный синий карандаш во вражеском копыте будто бы ушëл куда-то далеко, спрятался в подпол его рассудка.

Когда лейтенант проснулся ранним утром, то обнаружил, что за те несколько часов его сна успел выпасть снег. Грязевую колею схватило внезапно нагрянувшим морозцем, а пейзаж превратился из буро-серого в сплошную серо-бело-чëрную пелену, сливавшую воедино небо и землю. Батальон проснулся вместе с ним: зазвучали команды подъемов, солдаты начали просыпаться и приводить себя в порядок. То же самое сделал и Иоганн: он вышел из блиндажа и умылся в ведре холодной воды, пробив перед этим намёрзшую на ней корку льда. А потом было построение...

Роты построились на поле за позициями. Командир батальона вышел перед ними вместе со своим штабом, он осмотрел своих бойцов с бодрым чувством гордости и вдохновения. Грифон встал перед строем, окинул взглядом всех присутствующих и произнёс:

— Товарищи красноармейцы! Сегодняшней ночью к нашим позициям подобрался взвод вражеских разведчиков. Враг выслал этот отряд вперёд с целью нанести нам свой первый удар, намереваясь вселить в нас страх и нерешительность, показать, что сила находится на его стороне... — Грау вдохнул грудью холодный октябрьский воздух. Солдаты стояли перед ним в полном молчании. — Рота старшины Пежина, взвод сержанта Шмульке — выйти из строя!

Стоявшие на правом фланге пежинцы и часть построения пулемётчиков подались вперёд.

— Посмотрите на них! Сегодня ночью именно эти воины встретили врага огнём, и в тяжёлом бою вынудили вражескую разведку бежать от своих позиций! Той ночью они потеряли троих своих товарищей, попали под огонь трёх вражеских пулемётов, но это не помешало им успешно выполнить свою задачу! А теперь скажите мне, разве ваши товарищи чем-то от вас отличаются? Разве есть в них что-то особенное?

— Никак нет, товарищ комбат! — Отвечал ему хор из сотен голосов.

— Верно! Эти защитники трудового народа — такие же красноармейцы, как и вы. Они не испугались и дали бой, разве вы не сможете поступить так же?!

— Сможем! — Снова грянул строй.

— Славно! В таком случае, я скажу вам вот что. Наш враг силён, хитёр и умел. Но чейнджлинги — это существа которые немногим отличаются от нас. Они развращены ложной и разрушительной идеей, они ведомы злобной, грабительской целью, но при этом им так же ведом страх, и более того — он действует на них сильнее, ведь они хоть частью своего ума, но понимают, что им нечего делать в этой стране, что они переступили за чужой порог без спроса, что разно или поздно им придётся ответить за это. Прошлой ночью мы избавились от страха, а они — приобрели его, и теперь никогда уже от него не избавятся! Мы будем драться с ними храбро и умело, мы остановим их на этой земле, ведь с нами правда и справедливость, а с врагом — ненависть и ложь. Товарищи, скажите мне, что двигает бойца вперёд, что заставляет его стоять против силы врага?

Строй ответил не сразу: "Долг... Родина... Приказ..." — В некотором замешательстве восклицали бойцы, обнаружив неожиданную трудность ответа на этот вопрос.

— Вы правы, но не до конца. Я скажу вам, что сильнее всего нам помогает любовь. Долг и воинская присяга не имеют силы, если боец не любит страну, которой присягает. Приказ тоже не имеет абсолютной силы, если солдат не верен своему Отечеству, если он не любит его. Что же есть Родина? Родина — это не только наше государство, но и ваш дом, ваши родные: жёны, дети и родители. Город или деревня, где вы родились — это ваша Родина. И из любви к ней вы будете противостоять врагу, блюсти свой солдатский долг, дабы не опозорить свои семьи. Смерть лучше позора, но мы стоим на этом рубеже не с целью умереть, а с целью победить. Ура, товарищи!

По строю пронеслось троекратное "Ура!". В этом крике Иоганн услышал силу и волю. Он услышал голос тех, кого не стыдно повести за собой. После речи комбата началось рутинное распределение обязанностей, но вместо того, чтобы отправить командиров рот к своим подразделениям, лейтенант приказал им собраться в штабе. Военным предстояло серьёзное обсуждение вещей, о которых нельзя было молчать. Ещё вчера положение батальона казалось относительно безопасным, но ночной бой ясно и чётко дал понять, что противник намного ближе и активнее, чем может казаться.

Дорога на Кантерлот. Глава III: 21-е октября.

"Мы пойдём до конца.
Мы будем сражаться на родных полях,
Мы будем сражаться в наших домах и на улицах,
Мы будем биться на холмах и в горах,
Мы будем защищать наше небо,
Мы будем бороться на морях и океанах,
Мы будем поддерживать наших союзников, как бы тяжело им не приходилось под вражескими ударами,
Мы будем защищать нашу страну, и никогда не сдадимся,
И даже, если выйдет так, что враг захватит большую её часть,
Если наш народ окажется на грани поражения и голодной смерти,
Мы будем продолжать борьбу, несмотря ни на что."

Речь принцессы Луны перед эквестрийским парламентом, произнесённая в конце лета 1011-го года. Речь произвела серьёзный патриотический подъём, серьёзно пошатнувшийся после августовских и сентябрьских поражений.

Лейтенант Акрис твёрдой поступью вошёл в прихожую. Только что он отсалютовал часовому и попал внутрь. По его меркам, снаружи царила почти летняя жара, и несмотря на то, что все вокруг уже ходили в шинелях, цугфюрер всё ещё щеголял в летней форме, которую за это утро пришлось драить и выглаживать силами чуть ли не целого отделения. Сельская улица, по которой он шёл, выглядела какой-то слишком тихой, спокойной и порядочной. Ещё вчера здесь были глубокие грязевые колеи, ругающиеся солдаты и метающиеся остатки местных жителей, сейчас же всё мало отличалось от вчерашнего, разве что немного побелело и замёрзло, что впрочем было даже хорошо. Отряхнув с копыт замёрзшую грязь и снег, а затем тщательно протерев их подвернувшейся тряпкой, Акрис вздохнул и открыл дверь, ведущую в комнаты.

В доме было светло, чисто, но достаточно шумно: где-то какой-то радист громким голосом надиктовывал пришедшее сообщение, где-то кто-то яростно настукивал морзянку, кто-то топтался в коридоре, кто-то храпел, пользуясь заминкой. Из прихожей цугфюрер почти сразу вышел в достаточно просторную комнату, занятую столом и несколькими стульями. Там его встретило несколько пар пристальных глаз, воззрившихся на него с неподдельным интересом и пробудившие в нём некоторое подобие страха и неловкости.

— Здравия желаю герр лейтенант. — Проговорил один из командующих, протягивая копыто в салюте. Егерь так же отсалютовал, не только ему, но и всем присутствующим.

— Здравия желаю, господа офицеры!

— Вы прибыли к нам с докладом о противнике, верно? — начальник сразу перешёл к сути. — В таком случае, мы слушаем вас.

Чейнджлинг кивнул и подошёл к столу. После этого он взял в копыта сумку-планшет и вытащил оттуда карту местности, аккуратно загнанную под целлюлозу. Глаза военных жадно впились в этот лист бумаги, и около минуты офицеры и генералы внимательно изучали то, что егеря успели нанести на неё.

— Любопытно... — проговорил тот, кто обратился к Акрису на входе. Лейтенант сразу заметил на нём золотой блеск погонов и петлиц, говоривший о фельдмаршальском звании. Остальное ликтидец итак понял из манеры и вида этого начальника. Понял и остался невозмутим, ведь перед этим чейнджлингом у него не было грехов. — Эта диспозиция действительно выглядит логично в соотношении с другими разведывательными действиями в районе Хоуп Холлоу. Выходит, что перед фронтом нашего уважаемого генерал-майора всё-таки кто-то есть. — военный оторвался от карты и посмотрел в глаза цугфюреру: — Вам, герр лейтенант, есть что доложить? Вы принимали бой с теми кто занял эти позиции?

— Так точно, бой был принят. — началась не самая приятная часть доклада. Егерь не думал о том, чтобы сглаживать и искажать факты, но для того чтобы их произносить тоже требовалась сила воли. — Наш взвод отступил, не добившись полного выполнения поставленной задачи. Враг захватил нас врасплох массированным и достаточно метким ружейно-пулемётным огнём. Это и поставило моих подчинённых в тяжёлое положение.

— Но вы из него вышли, верно?

— Верно, герр генерал-фельдмаршал. Вышли без потерь. Но и карта вражеских позиций вышла неточная.

Начальник улыбнулся, но улыбка его была не то чтобы слишком тёплой и запоминающейся.

— Вы выполнили свой долг перед Королевой и добыли информацию о враге, остальное — это частности. Если вам нечего доложить — то вы свободны.

— Слушаюсь, герр генерал-фельдмаршал! — Егерь отошёл от стола, отсалютовал и вышел. Проводивший его взглядом Триммель прошёлся вдоль круглого стола и сел напротив подчинённых: генерал-майора, командира дивизии приехавшего с ним, и обычного майора, командовавшего силами в этой деревне, где уже организовывался передовой склад для наступающих частей.

— Господин генерал-фельдмаршал, ваш приезд очень нас... встревожил. — Теперь заговорил генерал-майор — относительно молодой офицер, сумевший отличиться ещё в Олении. Сейчас он был сумрачен, задумчив и смотрел на Триммеля с выражением тщательно скрываемого беспокойства.

— Я не в первый раз в вашем штабе, что же вам не нравится?

— Обстановка. Вы в десяти километрах от передовой. Я бы не придавал этому значения, но вы — наш главнокомандующий, и нам бы не хотелось держать ответ в том случае, если вас здесь застигнет непредвиденное. — Молча сидевший подле генерала офицер утвердительно кивнул.

— Я никогда не боялся риска, если он оправдан в достаточной степени. Тем более, мне нет нужды задерживаться в этом месте надолго. Меня более всего интересует обстановка на вашем участке фронта, и этот храбрый ликтидский муж уже частично меня в неё посвятил. Он рассказал мне о противнике, вы расскажете мне о своих частях, а так же о... своих идеях, если они у вас есть.

— Хорошо. Сразу скажу вам, что наше положение мало отличается от того что творится у наших соседей. Дивизия продвигается с севера на юг вдоль Риверпульского шоссе. Согласно вашим сентябрьским планам, в ближайшие двое-трое суток мы должны вырваться на Кантерлотское шоссе и наступать по нему до, собственно, Кантерлота. Проблема состоит в том, что наши коммуникации растянулись из-за распутицы. Вперёд может идти пехота либо гусеничная техника, остальное вязнет в грязи. Сейчас обстановка улучшилась, но улучшилась она буквально этим утром, так что нам пока не удаётся пожать плоды заморозков. В данный момент дивизия находится на марше: части 112-го полка повёрнуты на восток и формируют там заслон. Остальные полки при поддержке штурмовых орудий продвигаются к району деревень Йеллоупич и Эпплсток, откуда впоследствии будет нанесён удар. В этом, а так же в нескольких других пунктах решено создать передовые склады и ремонтные станции, перевалочные пункты для дальнейшего марша. Сейчас здесь находятся только разведрота гауптмана Креуса, взвод егерей и строительная часть. Начальником этого пункта я назначил офицера из моего штаба. В общем, стараемся действовать по вашим предписаниям, разве что время поджимает...

— Стало быть, вы осмелели настолько, что не опасаетесь действий противника в ваш адрес, герр генерал-майор? Это действительно вполне соответствует моим идеям, но вражеская диспозиция действительно туманна. А как к ситуации относится ваш подчинённый?

— Отношусь так, как мне положено относиться. — просто ответил майор. — Противник не мог просто взять и оказаться в том районе, он потратил на это время и тратит его до сих пор. Они слишком заняты подготовкой к обороне, чтобы предпринимать что-то против нас. Мы уже полгода воюем с этим противником, и за это время мы уяснили, что дай пони кочку — он под неё спрячется и носа казать не будет. Они держатся за свои окопы и не любят их покидать.

— ... Но при этом встречают ночную разведку ураганным огнём. Насколько я знаю, наших егерей не так уж легко заметить, те ли это пони, герр майор? — С внезапной задумчивостью спросил у него генерал-фельдмаршал.

— Я думаю — разница небольшая. — пожал плечами офицер, разглядывая карту. — Даже если это те самые северяне, о которых сейчас все говорят то я не думаю, что их поведение должно быть иным. Их офицерское начальство вышло из того же болота, что и эквестрийское, так что им должны быть свойственны общие недостатки.

Триммель кивнул майору, а потом задумался о чём-то, глядя в окно, находившееся за спинами чейнджлингов. В это окно было видно, как солдаты выносили из какого-то дома мебель и вещи, бесцеремонно сваливая их во дворе. Между них в панике и бессильной злобе металась какая-то кобыла. В конце концов, кому-то из солдат это надоело, и он ударил её копытом по голове. Местная жительница в беспамятстве осела на землю, а военные продолжили свою работу. Триммель будто бы не видел всего этого: его взгляд устремлялся далеко вперёд, уходя в мысли и воспоминания.

— Северяне — это не такой уж обычный противник. Вот что я вам скажу. — выговорил фельдмаршал, прорвавшись сквозь прояснившуюся память. — Так или иначе — сейчас они в меньшинстве, а значит обречены на провал.

— Они были обречены тогда, когда ввязались в эту войну. Наше наступление сдержать не так уж легко, даже в таких сложных для нас условиях. — С гордой насмешкой заявил генерал-майор. Триммель улыбнулся в ответ. В эту минуту ему искренне захотелось поверить в эти слова.

Громкий удар по двери заставил её отвориться. Он невольно вздрогнул от этого звука, в голове промелькнула мысль о табельном оружии, но он тут же подавил её и устыдил себя за неё. В коридоре раздались отрывистые команды, послышался грохот стучащих по паркету копыт, чей обладатель явно был сердит и чем-то недоволен. Он уже знал, с кем сейчас встретится, более-менее знал, что сейчас ему скажет, но это не придавало ему спокойствия. Каждая встреча с этим жеребцом была как в первый раз.

— Маршал на месте? — Его голос обратился к преградившему путь адъютанту. Тот ответил утвердительно. "Что-ж, вот мы снова и встретились." — решил обитатель кабинета и встал из кресла, повёрнутого спинкой к двери.

— Здравья желаю, сэр. — Произнёс Блюблад, салютуя входящему. Тот, как и в первый раз, не оказал ему большой любезности, пусть и ответил тем же.

— Здравия желаю. — Коротко и несколько грубо ответил тот, заходя в кабинет. Какое-то время двое командующих оценивающе разглядывали друг друга, но северянину это быстро надоело:

— Маршал Блюблад, я явился к вам неофициально, потому что на официоз у нас нет права тратить время.

— И каков же повод на этот раз? — Спросил принц, зная что его собеседник скорее всего скажет правду.

— Сообщения разведки неутешительные.

— А когда они были таковыми, господин Лунин? — Невесело усмехнулся принц.

— Ровно до тех пор, пока вы не столкнулись с реальными проблемами. — грубо съязвил северянин. — Судья по всему, противник стягивает силы в район Хоуп Холлоу, намереваясь ударить вдоль Кантерлотского и Мейрчестерского шоссе. На остальных участках фронта напор чейнджлингов несколько ослаб, что говорит о том, что готовится серьёзный удар прямо на вашу столицу.

— Селестия и все остальные не намерены её покидать... — как бы про себя проговорил Блюблад. — Придётся держаться до последнего. У нас ещё есть триста километров в запасе, так что...

— Триста километров это три дня пути. Через несколько дней начнутся серьёзные заморозки и распутица перестанет быть проблемой для врага. У вас есть план обороны и силы, которые вы можете применить на этом направлении?

— К сожалению, у меня сейчас нет там никаких реально боеспособных частей. Буквально вчера в штаб армии пришло несколько донесений о том, что какие-то наши командиры сумели вывести из окружения достаточно много бойцов и сохранить при этом порядок. Они все стягиваются к Хоуп Холлоу на помощь вашей дивизии генерала... — Блюблад склонил голову и скривился в недовольном выражении. — Проклятье, я забыл его фамилию.

— Генерал-лейтенанта Любова. Это одна из немногих дивизий которую удалось перебросить туда по железной дороге Кантерлот-Мейрчестер перед тем, как она была уничтожена вражеской диверсией. Если бы не халатность ваших служб, то мы бы уже развернули там как минимум две пехотных дивизии и танковую бригаду.

— Наши службы работают на износ, сэр.

— Если это и так — то смысла от их работы не так уж и много. Сейчас речь уже не идёт о том, чтобы остановить Триммеля... — Лунин тяжело вздохнул и сделал несколько шагов по кабинету, направляясь к одному из кресел. Принц последовал за ним. Северянский маршал сел на край кресла и достал из-за пазухи поношенный портсигар. — Речь идёт о том, чтобы его задержать. Именно это было бы разумным решением. Я говорил о том, что триста километров — это не расстояние, что его легко пройти. Но его легко пройти только в том случае, если не оказывается достаточное сопротивление. Если мы превратим эти три дня хотя бы в три недели, то враг может забыть о своих планах на этот год.

Блюблад раздражённо покачал головой, внутри него разливалось пылкое и язвительное раздражение. "Явился сюда как чёрт из табакерки и уже думает, что ему тут всё дозволено? Да кто он такой и кто доверил ему войска?" — Промелькнула у него в голове надменная мысль. Однако, он не мог согласиться с ней. Нестор Лунин действительно производил впечатление военного, настоящего военного. Однако, был ли смысл от этого вида?

— Сэр... — эквестрийский маршал устало опустился в кресло подле северянина. — Я не знаю, следует ли с вами соглашаться. Ваш план всё ещё туманен, вы не доводите его до моих инстанций и редко являетесь ко мне, чтобы его скоординировать. Вы говорите умные слова, с этим я согласен, но... Имеют ли они смысл? Те солдаты, что стоят под моей командой скорее умрут, чем сделают ещё один шаг назад. Мы отступали слишком долго, я дал слишком много нарушенных обещаний. Я и вверенные под мою команду подошли под черту...

— И во многом это является следствием ваших ошибок. Вас следовало бы сместить с должности сразу же после летних неудач, Блюблад. Сейчас с вами нет смысла советоваться, так как главные силы вашей армии разгромлены и приведены в полное ничтожество. Вы не имеете веса, вы не имеете силы, а ваша компетенция оставляет желать... лучшего. Ваше кантерлотское начальство находится в шаге от того, чтобы потерять доверие к вам. Поэтому я и предпочитаю действовать самостоятельно, без вашей помощи. — Лунин с раздражением притушил закуренную было сигарету и встал из кресла, начав беспокойно ходить по комнате. Сделав несколько широких шагов северянин остановился, и посмотрел на своего собеседника. В его взгляде не было явного презрения, которое он высказал Блюбладу. Было только угрюмое и решительное спокойствие, свойственно тем, кто вынужден преодолевать тяжёлые обстоятельства.

— Вам легко сохранять холодную голову и обвинять всех в халатности и некомпетенции, но когда я терпел все те поражения, вас поблизости не было. Тогда вас это не касалось, верно, товарищ маршал? — раздражение принца начало переходить в саркастический тон. — Вы до последнего сидели и ждали, пока нам не пустят кровь. Вы ждали момента, когда ваше вступление в войну примет образ благородного спасения утопающего, а до этого вы хладнокровно смотрели на всё. Кантерлот для вас — разменная монета, ваша страна и ваша столица ещё далеко от врага, и придёт он туда не скоро. Вас пока не бомбят: им сперва нужно стереть нас в порошок... — Блюблад ещё сильнее откинулся на спинку кресла и закрыл лицо копытом, пожалев о том, что в этой комнате у него не было припасено хотя бы сигарет. Каждый визит Лунина повергал его не сколько в гнев, сколько в тоскливую злобу от осознания собственного бессилия и тяжести допущенных просчётов, многие из которых он физически не сумел бы предотвратить. Ещё два года назад он поверить не мог, что его стране на помощь придут северяне. "Идиотский бравур, идиотская уверенность в том, чего нет!" — Невольно подумал он про себя, вспоминая этот странный и уже совсем далёкий тысяча девятый год, когда всё казалось тихим и спокойным, а война — делом будущим и маловероятным. Как же они тогда ошибались, как же расплачивались они теперь! А Лунин стоял перед ним: грубый, холодный и жёсткий Лунин, чьи слова невозможно слушать без оскала на лице, эта тяжёлая, бессмысленная правда о том, что уже нельзя обратить вспять. Сейчас он слушал его, слегка наклонив голову. За тусклым блеском его усталых глаз что-то мелькало, но это трудно было разглядеть.

— Считайте так, как вам угодно, а я буду воевать. Ждите подхода резервов, готовьте к обороне Луна Нову, а там уж посмотрим, как вы будете действовать. Я не понимаю милосердия вашего командования, но я могу увидеть в их действиях разумное зерно: вам дают шанс загладить свою вину, и вы должны им пользоваться. Признаться, я пришёл к вам не с целью вас устыдить — у меня недостаточно времени на подобные глупости. Я явился, чтобы сказать вам, что сейчас необходимо использовать любые резервы и любые возможности для предотвращения взятия Кантерлота.

— Что-ж, в таком случае я вас услышал. — несколько изменившимся тоном ответил Лунину принц. — Мне бы хотелось, чтобы мы встретились в другое время и при других обстоятельствах.

— Кому бы этого не хотелось. — глаза северянина тепло блеснули, маршал утвердительно кивнул, соглашаясь с мыслью Блюблада. — Обстоятельства действительно не самые лучшие.

Эквестриец встал из кресла, оправил на себе несколько помятый мундир и отсалютовал маршалу. Тот ответил тем же и вскоре молча удалился. Слушая стук удаляющихся шагов Блюблад вернулся за стол и уткнулся взглядом в потолок кабинета. "Считайте так, как вам угодно... а я буду воевать." — Вполголоса проговорил про себя маршал, эти слова ещё не скоро выйдут у него из головы.

Мотоцикл ехал по колее, с хрустом ломая заиндевевшую грязь. Вокруг было шумно: тарахтели двигатели машин, слышались резкие и обрывистые команды офицеров, топали копыта солдатских колонн. Дома, деревья, свежевырытые укрытия и окопы, чёрно-серые силуэты техники и серо-зелёные шинели пехоты — всё это смешивалось в какой-то сплошной и непрерывный поток, в котором не смыслящему в происходящем трудно было разобраться.

— Эх, вот бы заморозки продержались подольше... — кряхтел про себя водитель мотоцикла, с трудом ведший свою машину и страдавший от тяжёлой тряски. — Сейчас хоть ездить можно... Хоть так...

— Тормози! — Скомандовал ему ехавший в коляске офицер, закутавшийся в шинель по самый подбородок. Длинные полы и широкие рукава почти полностью скрывали очертания его тела, придавая ему комический вид. Однако, сейчас ему было не до шуток. Проехав ещё метров пятьдесят, моторрад остановился, и майор быстро выскочил из коляски, направившись к штабу, расположившемуся в недавно выкопанном земляном убежище. Никто на передке уже и мыслей не имел располагаться в домах или в палатках — Эквестрийские лётчики быстро выбили эту идею из головы наступавших.

— Герр майор! Мы искали вас! — Перед чейнджлингом вырос всполошённый начальник штаба батальона, явно начинавший утомляться от потока различных сообщений и прочей работы. Их батальон соединился с танками и вышел на эту позицию буквально несколько часов назад, ожидая некоторой передышки перед началом атаки. Панцергренадёры и танкисты уже знали: впереди есть враг, и это не разрозненные остатки какой-то части, а вполне свежее и подготовленное сопротивление. Уже прошла разведка боем, роты заняли исходные позиции, а начальство проводило объезд собравшихся подразделений и осмотр местности, с целью выработать план. Но сейчас, глядя в глаза своего начштаба, майор панцергренадёров чётко понял, что всё это было зря.

— По какому поводу? Что случилось?

— Пришло донесение из штаба дивизии! Мы должны перейти в наступление через полчаса. Времени на подготовку и планирование... не остаётся.

— Ясно, вы передали приказ частям?

— Точно так. Сделал это как раз перед вашим прибытием. Мы пойдём вместе с двумя танковыми батальонами, наша задача — сбить врага с высоты Гринхилл и продвигаться дальше.

— ... "И продвигаться дальше." Вся формулировка?

— Выходит — вся. — Пожал плечами офицер.

— Понятно. Думаю, это не должно вызвать у нас затруднений. — После момента замешательства майор обрёл присущее ему стоическое спокойствие. В последнее время его могли раздражать разве что дороги, вражеское сопротивление и инициативы начальства, всё чаще идущие вразрез с реальным положением вещей. Особенно он был недоволен сейчас, когда приказ из дивизии был отдан батальону не спросясь его. С другой стороны, какой в этом был смысл? Глупо было тешить своё самолюбие, особенно в такой ответственный момент.

"Мы стоим в шаге от Кантерлота. Настал момент, когда мой народ отделяет от победы лишь могучее волевое усилие, на которое он способен." — Прозвучали в его голове слова Кризалис, недавно услышанные в одной из радиопередач. Эти слова придавали сил и бросали вызов. Им нельзя было противиться.

Дорога на Кантерлот. Глава IV: Высота Гринхилл.

"Спустя несколько суток барахтанья в грязи нам наконец улыбается удача. Колеи замёрзли, и нам легко удалось преодолеть двадцать километров. Какое-то время назад рота достигла означенного пункта, и сейчас мы готовимся к бою. Я только что проверил оптику и сейчас пишу это, пока мой экипаж занят своим делом. Наше настроение приподнято: все устали и озлобились, но сейчас с радостью пойдут вперёд. В начале войны встреча с врагом вызывала тревогу, опасение. Позже мы избавились от лишних предрассудков и с лёгкостью научились громить части неприятеля. Теперь же в наших сердцах горит пылкая решимость встретиться с ним лицом к лицу. Мы уже видим очертания Фоальских гор, мы уже чувствуем запах скорой победы, и этот запах заставляет нашу кровь гореть. Во имя Королевы и нашей великой нации, мы должны пожать эти лавры, достойные лучших солдат мира!"

Из письма гауптмана Шосса, написанного 21-го октября 1011-го года.

Артис чистил затвор пулемёта, периодически осматриваясь вокруг. Взвод панцергренадёров рассеялся по кустам и наскоро вырытым щелям, замерев в ожидании команды. Поблизости от них на холостом ходу тарахтели танки: возившиеся вокруг них танкисты в миг умолкли, позаскакивали в люки и так же изготовились к действию. Ещё несколько минут назад напряжение было намного ниже: чейнджлинги обустраивали временные позиции, ожидая броска в атаку на утро или в ночь. Гренадёры курили, болтали между собой, копали ячейки. Земля замёрзла, почти окаменела, одной лопаты уже не хватало чтобы прогрызться достаточно глубоко. Нужны были кирки, а работать ими было намного тяжелее и неудобнее.

— Что, не мог найти время до этого? — Проворчал второй номер, так же занятый подготовкой к выдвижению.

— Не мог. Мы копали эту яму. — Коротко ответил Артис, спуская крючок и заряжая ленту.

— Земля ведь и впрямь замёрзла, почти как у нас. И не вырыли мы ничего толком. В Эквестрии ведь такого быть не должно...

— А ты не думай об этом. Погода от нас не зависит.

— Очень по-сорифски! — Съязвил помощник, захлопывая последнюю коробку с уложенной туда лентой. В этот момент к их ячейке подскочил Кринг:

— Что у вас? Готовы? — Спросил офицер. На его лице был напряжённый оскал, большие белёсо-зелёные глаза придирчиво и тревожно воззрились на бойцов.

— Пулемёт готов к стрельбе, герр унтер-фельдфебель! — Отрапортовал Артис, его напарник коротко кивнул.

— Будет жарко, без вас никуда. — Бросил им Кринг, присаживаясь около дерева, под которым залёг расчёт. Он должен был находиться подле пулемёта и координировать его огонь, в этом была его офицерская обязанность.

Рота занимала исходную позицию в участке леса, лежащего вдоль просёлочной дороги, идущей вперёд и исчезающей среди складок местности. Где-то поблизости от неё залегали и остальные роты батальона, а так же его миномёты и пехотные орудия. Здесь же стояли танки: их было явно больше одного батальона, рокот моторов слышался на десятки и сотни метров вправо, влево и назад. Спереди же не было слышно ничего, уже несколько минут там стояла гробовая тишина. Вроде как, в ту сторону выдвигалась разведка на мотоциклах и броневиках, сейчас её там не было, что могло говорить только о том, что появившийся перед ними неприятель оказался разведчикам не по зубам. Так бывало не так уж и редко, и это никого не настораживало сверх необходимого.

— Ничего... С первой атаки их опрокинем, и дальше пойдём! Скоро будем в Кантерлоте, а за это уж можно и заплатить... — Напряжённо шипел Кринг, тщетно вглядываясь в пространство перед ним. Внешне командир отделения храбрился, но по его лицу было видно, что он чем-то раздражён и встревожен. Это чувство разносилось среди солдат, и вызвано оно было тем, что до означенного момента было меньше десяти минут, а артиллерия всё ещё молчала. У панцергренадёров были и лёгкие противотанковые пушки, и даже пехотные гаубицы, но толку как от дальнобойных орудий в них не было, а вот гаубицы не давали о себе знать уже слишком долго.

— Может быть, у них там в тылу заминка? — Шепнул Артис второму номеру.

— А чёрт его... — Нехотя и недовольно отозвался тот. Пулемётчик обернулся и понял, что его напарник уже давно спокоен, тогда как нервы начинали шалить уже у него.

— Ладно, подождём ещё, время есть.

"Бух...бух...фью-у-у!!!" — Позади раздался отдалённый грохот начавшейся канонады, над деревьями просвистело несколько снарядов, разорвавшихся на вражеских позициях. Все выдохнули и воспряли духом. До выдвижения тем временем оставалось чуть больше пяти минут. Времени на обстрел уже не было, но сам факт его наличия уже облегчал задачу.

Моторы танков взревели сильнее, машины приготовились сдвинуться с места и покинуть свои укрытия. Пехота напряглась в ожидании быстрого и рискованного броска. Грохот канонады, шум моторов и крики офицерских команд выводили из ступора, настраивали на действие. Дружественный шум был всяко приятнее враждебной тишины.

Вот танки взревели и двинулись вперёд, лязгая гусеницами и перемалывая землю. Артис напряжённо сглотнул: он уже знал, как это будет происходить. Панцеры пойдут вперёд, а они пойдут за ними.

— Отделение, вперёд! — Над ухом пулемётчика послышалась команда Кринга. Из укрытий начали подниматься зелёно-чёрные фигуры бойцов, выскочило и их отделение. Артис секунду промедлил, а потом выдохнул, собрал все свои силы, поднялся на ноги и пошёл вперёд. Для него это было самой трудной частью любой атаки — решиться на риск, подчиниться приказу. Тем не менее, опытный солдат делал это постоянно и никогда не отступал перед страхом. Копыта чейнджлинга захрустели по схваченной морозом земле, среди лязга гусениц и общего грохота было трудно слышать даже собственные шаги. Группа двинулась к поставленной цели — средней высоте холму, серым силуэтом маячившему впереди. От их леса до того холма было чуть ли не два километра хода. То, что было между ними представлялось гренадёром тайной. Конечно, они располагали отличными картами и разведданными, но теперь это всё казалось несколько устаревшим, а новые обстоятельства так и оставались толком не выясненными. Бойцы понимали одно: где-то впереди засел неприятель и они должны выкурить его оттуда. Они так же понимали, что скорее всего у них это получится.

Танки ползли по полю, прикрывая своими стальными боками отделения пехоты. Два батальона панцеров и батальон панцергренадёр шли вперёд, ожидая встречи с противником. Они уже миновали разворачивавшееся перед ними широкое поле и втянулись в ещё один защитный лесок, заботливо выращенный эквестрийскими фермерами чтобы спасти посевы от ветра, а землю от коррозии. Здесь почти не осталось диких, "бессмысленных" лесов. В этих местах даже ландшафт был тщательно выверен и во всём подчинён местным обитателям. Неудивительно, что когда Артису удавалось рассмотреть карту этой местности, она постоянно напоминала ему соты пчелиного улья или кирпичную кладку.

Сейчас он шёл от дерева к дереву, стараясь не потерять направление и своих товарищей среди десятков и сотен бойцов. Он чувствовал, что помимо его отделения и его взвода сдвинулось с места нечто куда большее. Он не мог видеть этого, но он слышал. Шаги и звук гусениц превратились в единый, монотонный гул, огонь гаубиц становился сильнее и так же превращался в далёкий, но грозный рокот. Затихший и успокоившийся пейзаж вдруг вновь запах порохом, задышал войной. Просёлок, вдоль которого они шли, уходил дальше, теряясь в низине перед самым подножием высоты. Сама высота представляла собой густо усаженный деревьями холм, вершину которого венчала небольшая деревушка. Эта высота господствовала над Риверпульским шоссе и несколькими достаточно важными просёлками, так что её взятие было вопросом времени и необходимости.

Откуда-то издалека повеяло гарью. Артис принюхался и понял, что это пахнет не от танков и не от леса. Среди солдат послышался напряжённый ропот, что говорило о том, что это не было извращением его собственного обоняния. Тем временем, они уже находились на опушке. Несколько сотен бойцов и несколько десятков танков вышли к ещё одному полю, лежавшему в низине и до этого не видимому. "Это действительно похоже на соты, или на жилблоки в улье." — подумал Артис со смешанным чувством недоумения и странной неприязни. — "Здесь всё одинаковое, идёшь вперёд — и уже знаешь, что там." — В этот момент взгляд пулемётчика упал на бежавшую сбоку от них дорогу: на ней догорал один разведывательный броневик, поблизости от него лежало несколько трупов. Видимо, разведка приняла бой, понесла потери и ретировалась, толком не успев ничего выяснить. "Нет. Не знаешь!" — Крякнул про себя пулемётчик, ожидая каких-нибудь приказов или вражеского огня — чего угодно, лишь бы прервать эту заминку, не продлившуюся дольше секунды, но растянувшуюся в его сознании на битый час. На деле же, никто не останавливался и не устраивал никаких заминок: два танковых и один пехотный батальон сходу вышли из леса и двинулись широким фронтом прямо к высоте.

Что-то громко ухнуло, секунду спустя — шедший слева от бойцов танк резко остановился на месте, раздался оглушительный металлический скрежет, двигатель машины полыхнул, люки распахнулись и наружу полез экипаж. "Пригнуться!" — Крикнул Кринг, похожие команды разнеслись и среди остальной роты. Лязгавший впереди них танк продолжил движение, наступление не остановилось после первого удачного попадания. Артис почувствовал жар и едва заметную дрожь. Он быстро побежал за своими товарищами, пригибаясь и припадая к земле, прячась за панцером, уже начинавшем поворачивать башню в направлении, откуда был сделан выстрел.

Грянул второй удар: снова скрежет — ещё одна машина выбита. Третья болванка глухо ударилась об землю, четвёртая снова поразила цель. Панцеры начали отвечать: заговорили тридцатисемимиллиметровки и короткие 75-ти миллиметровые "окурки", продвижение сначала замедлилось, а потом остановилось. Закипел напряжённый бой.

— Отделение! Залечь за машиной! Пулемёт — открыть огонь по противнику справа! — Кринг засел у самых траков остановившегося танка. Его бойцы быстро выполнили приказ. Пехота так же начала нести потери, на бело-буром поле стали видны серо-зелёные шинели раненых и убитых. Артис залёг недалеко от танка, уперев сошки пулемёта в одеревеневшую борозду. В прицел он увидел вспышки орудийных выстрелов, мелькавшие впереди. Почему они заметили врага только тогда, когда он того захотел? Неужели эквестрийцы научились маскироваться? Артис даже не задумывался об этом. Он послал в ту сторону несколько очередей из своего пулемёта, слыша как начинают стрелять и остальные бойцы отделения. Ответный огонь вражеских стрелков был не так уж силён, но визжащие тут и там болванки и фугасы не давали поднять головы. Грохот стоял не только здесь, но и по ту сторону просёлка. Бой завязался не сразу, но разгорелся он очень быстро.

Одна очередь, другая, вражеский огонь не смолкает: он будто бьёт в пустоту. Что-то падает метрах в пятнадцати позади, земля содрогается и на несколько секунд Артис перестал что-либо слышать помимо тошнотворного звона, заполонившего собой всё. Опомнившись, он посмотрел на своего напарника: тот залёг на снегу сбоку и сзади от пулемёта, его лицо замерло в сосредоточенной и озлобленной мине. Его глаза уставились вперёд, на полыхающие вспышки вражеских пушек. Заметив Артиса, напарник перевёл взгляд на него. "Стреляй." — Сквозь зубы прошипел он, сверкнув глазами.

"Фь-ю-ю-у-у!!!" — Что-то тяжёлое разорвало собой воздух и мощно ударило в землю. Пулемётчик уткнул голову в борозду и с огромной силой прижал каску к голове копытами. Он почувствовал, как по стальным полям чиркнуло что-то металлическое, а потом всё засыпало комьями земли. Пулемётчик услышал, как кто-то прокричал: "Гаубицы!", а потом его снова накрыл этот омерзительный звон. Всё заволокло дымом и пылью, пахло землёй, горелым маслом, железом и кровью. Чейнджлинги всё ещё вели бой, всё ещё слышалась отчаянная пальба, но огневая мощь оказалась на стороне противника. Больше минуты Артис всем телом вжимался в землю, забыв и про пулемёт, и про сражение, и про приказ Кринга. Он не слышал ни приказов, ни выстрелов, ничего — только гулкий грохот, дрожь земли, ядрёный запах смерти, бьющий в нос.

Кто-то схватил его за задний ремень портупеи и что есть сил рванул на себя. Пулемётчик поддался и сам не заметил, как встал прямо. Перед ним откуда ни возьмись выросло лицо Класпера: озверевшее, с налитыми кровью глазами и оскалом во весь рот. В эту секунду он мало чем отличался от волка, в чейнджлинге слилось два животных чувство — ярость и страх.

— Хватай пулемёт, все отходят назад! — Рявкнул боец не своим голосом, добавив к этому несколько матерных оборотов. Артис механически повиновался. Танка перед ним не было — он был уже сзади, медленно пятясь обратно к лесу, из которого только что вышел. Панцергренадёры в несколько скачков добежали до него, соединившись с остальным отделением. Только оказавшись за бронёй машины Артис более-менее пришёл в себя, он обернулся и понял, что поблизости нет напарника. Жуткая мысль поразила его, он было повернулся назад, но его остановил окрик Кринга:

— Стоять!

— Герр унтер-фельдфебель! Там... — Начал было Артис.

— Пулемётчика я на смерть не отправлю. — Явив офицерскую непреклонность произнёс командир отделения.

— Но...

— Класпер, Лабрум — подберите раненного — там остался один из наших!

Класпер посмотрел на командира отделения как на палача: он только что выбежал оттуда, рискуя жизнью, а теперь...

— Да я там погибну, герр унтер...

— Погибнешь — чёрт с тобой! Выполнять приказ!!

Класпер посмотрел на Артиса, потом на Кринга. Боец нервно сглотнул.

— Слушаюсь! — Проговорил он, и снова побежал вперёд, прихватив с собой Лабрума. Его закадычный товарищ всё это время молчал, он не стал перечить начальству. Артису же оставалось только наблюдать. Вот два его товарища добрались до того самого места, вдруг Лабрум заметил что-то на земле и начал быстро что-то откапывать. Класпер в этот момент залёг за бороной и стрелял из ружья куда-то в направлении противника. Артис видел, как вокруг них свистели и ударялись о землю пули и снаряды, он с каждым шагом уходил всё дальше от своих товарищей, но продолжал напряжённо наблюдать за ними.

Наконец, Лабрум зубами схватил кого-то за рукав, выдернул его из земли и взвалил на свою узкую худощавую спину. Класпер увидел это, бросил стрельбу и помог товарищу с раненым. Тот не подавал признаков жизни, впрочем издалека это было не увидеть. Двое чейнджлингов двинулись назад, они бежали уже намного медленнее, и в этот момент у них было намного больше шансов погибнуть — но на этот раз пули будто обходили их стороной. Одна тяжёлая минута — и Класпер с Лабрумом оказались за бронёй танка, уже заползавшего обратно в лес. Вражеский орудийный и гаубичный огонь начинал стихать: вражеские артиллеристы не рисковали стрелять на большую дистанцию и экономили снаряды, довольствуясь тем, что чейнджлинги начали отступать.

Артис тут же оказался у своих друзей, оттащивших второго номера подальше за танк. Там же был и Класпер, и ещё один гренадёр-ефрейтор. Спасённого чейнджлинга уложили на землю, тот скорчился в гримасе невыносимой боли.

— Санитара сюда! — Крикнул командир отделения. Через минуту к ним подбежало двое перевёртышей с повязками на рукавах. Оба были измотаны, напряжены и заляпаны в грязи и крови.

— Чего вам? — Грубо и холодно спросил санитар.

— Вот вытащили. — Кринг показал на раненого. Санитар отстранил его и склонился над напарником Артиса. Он смерил его спокойным взглядом, а потом достаточно грубым, но вместе с тем отточенным движением перевернул чейнджлинга на спину. Наконец, закончив свою работу он произнёс:

— Контужен, тяжело. Несколько осколочных ранений, может даже перелом ребра. — Коротко ответил санитар.

— Отвоевался... — Вполголоса проговорил Класпер. Артис услышал это и зыркнул на него непонимающим, но полным осуждения взглядом. Пулемётчик вспомнил другой случай, произошедший с ним пять лет назад, когда он потерял напарника в бою с коммунистами.

— Жить будет? — Спросил пулемётчик.

— А я знаю? — грубо ответил медик, принявшийся резать ремни и одежду на раненом, пока его помощник доставал из ранца бинты. — Помереть можно и от меньшего. Но товарищ твой прав — здесь ему делать уже нечего...

Фельдшер принялся перевязывать голову второго номера, через несколько минут он уже забинтовал и спину и грудь, плотно зафиксировав область потенциального перелома. Естественный панцирь пусть и был достаточно тонок, но всё же спас бойца от нескольких мелких осколков. Товарищ Артиса не мог прийти в себя: он находился в мучительном состоянии между забытьем и сознанием, всё плыло и двоилось перед его глазами, чейнджлинг издавал странные стоны, будто не слыша собственного голоса. В этот момент трудно было поверить, что он когда-нибудь снова встанет на ноги. Санитары сделали всё, что было в их обязанности. Они сняли с бойца изорванную осколками шинель и сделали из неё что-то вроде носилок. Потом они положили раненого на них, и быстро удалились к развернувшемуся в тылу полевому госпиталю. Они ушли назад, как и все остальные.

Несмотря на то, что слева и справа ещё гремел бой — он тоже начинал сходить на нет. Первая атака захлебнулась, вторая могла начаться только следующим утром — и то смысл в ней представлялся сомнительным. Артис отходил вместе со своим отделением. Мысли путались в его голове, страх погибнуть и запах пороха ещё мутили ему рассудок, не давая прийти в себя. Пулемётчик шёл как в багровом тумане, с трудом различая то, что было вокруг. "Оступили... Мы отступили!.." — Вертелось в его голове, заставляя скалить зубы в бессилии. Он не был из тех, кто рвался в бой, кто испытывал жгучую ненависть к врагу. Он не был из тех, кто хотел и любил убивать — почти всем окружающим его это тоже было не свойственно. И тем не менее, сейчас гренадёры были готовы броситься даже друг на друга. Минуты назад их захватил страх перед врагом, перед силой его огня и внезапностью всего, что с ними случилось. Теперь же, в относительной безопасности, перевёртышам снова захотелось драться, но желание это исходило не от офицерской воли или духа товарищества — но от горечи и злобы понесённой неудачи. Солдат Королевы Кризалис трудно было назвать высокомерными, но в этот момент почти каждый из них почувствовал, что его воинская гордость непоправимо посрамлена.

— Как же нас так... Прокинули?.. — Тихо, едва дрожащим от тревоги голосом спросил Лабрум. Его вопрос был риторическим, но это не помешало остальным тут же отреагировать.

— Научились засады ставить. — Пророкотал Класпер, в бессилии повалившийся на свой ранец. Боец вертел в копытах игольчатый штык своей винтовки, бессмысленно глядя на отблески костра, игравшие на стальных гранях.

— Мы, ... тоже хороши. — Крякнул сидевший подле них ефрейтор, вставив между первым и вторым словами резкое непечатное выражение. Только что этого бойца, как самого опытного и умелого в отделении, приставили к Артису вторым номером. Сам Артис разделял общую компанию, он был в такой же фрустрации, как и остальные. Пулемётчик постепенно начинал чувствовать наваливающуюся на него усталость, будто каждый пройденный километр ложился на его хребет как пудовая гиря. "Запал, настрой, "послезавтра будем в Кантерлоте", а на деле — шиш." — Думал он про себя, глядя на голые ветви деревьев, в которых чернели опустевшие птичьи гнёзда. От этих мыслей было трудно опомниться, они казались правдивыми, но на деле имели губительный характер, за ними стояла паника, бегство, позорная смерть труса и предателя — и он физически сопротивлялся им, пока хватало сил. "Глупости всё это... Никогда на этой войне легко не было, всякий враг учится, даже этот... Ничего, разобьём их, а потом — точно конец. Поеду в Сориф героем, вот нас-то с ребятами встретят! Хотя... страшно ведь это даже. Как там братья, как там мать?.."

— Слушай, Артис. — охрипший голос Класпера выдернул пулемётчика из потока мыслей. — А если бы мне Кринг не приказал... Я бы не пошёл спасать твоего номера. Я бы под пули не полез, вытащил тебя — и то хорошо. Да и в конце концов, разве будет тот парень жить-то нормально после такой протряски?

— Знаешь... А мне наплевать, Класпер. — отвечал ему Артис, услышав обидные слова товарища. — Ты ведь всё равно это сделал.

— Ладно, чёрт с тобой. Нету смысла говорить. — Проворчал боец.

— Тогда зачем говоришь? О чём думаешь?

— А знаешь о чём? — спросил Класпер, растянув рот в невесёлой, скалящейся улыбке. — Знаешь наверное. Все мы знаем... Скажу — повесят меня вон на том дереве и имени не спросят.

— Отчего же? — Вдруг спросил вмешавшийся в разговор Кринг, подошедший к костру. Все посмотрели на него, офицер нелегко перенёс этот взгляд.

— Глупо это всё, герр официр. Час назад мы их зубами рвать готовы были, потом испугались, а теперь — ни туда, ни сюда. Глупо это как-то, порядка нет в голове. Это если смягчить.

— А, ну это дело ясное. — унтер-фельдфебель не разозлился, хотя лицо его точно помрачнело от этих слов. — Всяко бывает, наутро мы их нахлобучим. Слышал сейчас разговор начальства — они тоже в замешательстве, скажу я вам. К нашему ротному приехал батальонный и высказал ему ни за что ни про что. Ротный накинулся на Ляпписа, Ляппис нашипел на меня. А оно понятно почему — к нашему майору приехали из полка, а оберста потревожили из дивизии. Сейчас будут сидеть и думать, как бить эту сволочь в Гринхилле. А как они додумаются — так мы и сделаем.

— Это не так уж и плохо. — заключил Лабрум. — Действие лучше бездействия.

— Спасибо что напомнил, дружище. — Невесело отозвался Класпер.

Его друг вставил эти слова не так уж к месту, причём явно это осознавая. Тем не менее, сейчас все были слишком вымотаны, чтобы тратить силы на выяснение отношений. Грохот канонады ещё слышался, не умолкал он и ночью: в других местах бой возобновлялся, несмотря на наступавшую темноту.

Дорога на Кантерлот. Глава V: "Кто осмеливается - побеждает."

ОТЧЁТ ШТАБА 3-Й ТАНКОВОЙ ДИВИЗИИ О БОЯХ НА СЕВЕРНЫХ ПОДСТУПАХ К ХОУП ХОЛЛОУ. 21.10.1011.

3-я танковая дивизия, следуя приказам из штаба армии, с середины дня до глубокой ночи предпринимала попытки прорвать вражескую оборону на линии, пересекающей Риверпульское шоссе. Удары основных сил дивизии, в соответствии с приказом, были направлены против высот, господствующих над шоссе и окрестностями. Результаты первого дня боёв в этом районе достаточно посредственные: противник удержал основные рубежи в деревнях Гринхилл, Уайтхилл и Хай-поинт, уступив лишь несколько маловыгодных и простреливаемых его артиллерией участков. Штаб дивизии планирует провести разведку и перегруппировку, возобновив наступление утром.

Действия частей дивизии характеризуются серьёзными потерями, недостаточной координацией, отсутствием серьёзной разведки и нехваткой артиллерийской, а так же воздушной поддержки. Приказ был доведён до полков и батальонов недостаточно своевременно, и в какой-то степени произвёл на местах деморализующий и ошеломляющий эффект. Рядовой и офицерский состав, несмотря на это, действовал храбро, умело и дисциплинированно, оказавшись в плену не зависящих от него факторов. Потери оказались достаточно серьёзными и до сих пор подсчитываются. Главными их причинами стало продвижение танков и пехоты по открытой местности, а так же серьёзное вражеское превосходство мощи противотанковой и гаубичной артиллерии.

Действия противника можно охарактеризовать как нехарактерные для эквестрийской армии. Все позиции вражеских батарей оказались качественно и умело замаскированы. Неприятель стремился атаковать нашу технику во фланг, отсекать пехоту огнём из пулемётов. Так же очевиден тот факт, что наши части столкнулись с новыми образцами вооружения, способными эффективно поражать нашу танковую броню. До этого единственной серьёзной помехой считались эквестрийские зенитные орудия образца 1010-го года. Потери противника оцениваются как тяжёлые: на ряде участков он вынужден был отойти, бросив орудия и тяжёлое вооружение. Немногочисленные пленные оказались лицами северянской национальности, политофицеров среди них не обнаружено, но почти все захваченные объявили, что являются ярыми коммунистами, что облегчило командованию вопрос об их судьбе. Судья по всему, наши силы столкнулись с вражескими резервами, подошедшими из Северяны. Командование дивизии твёрдо намерено изучить особенности нового противника, а так же в том, что в дальнейшем ему удастся эффективно противостоять.

В блиндаже было тепло и душно, от затухшей печки исходило жаркое тепло. Бревенчатые стены землянки были украшены несколькими плакатами, снаружи доносился приглушённый стук лопат, кирок и топоров, пение работающих пил. Эти звуки были более чем привычны, и их наличие во многом успокаивало.

— Значит так... Ждать мы больше не можем. Нужно переходить к действию. — в установившейся тишине прозвучал молодой, слегка хрипловатый голос. Он говорил по-северянски несколько более медленно, чем на своём родном языке. Теперь же, когда его ум был занят постоянно развивающейся мыслью. — На Йеллоупич нужно устроить налёт этой ночью. Позже уже нельзя.

— Это верно. С позиций артиллерийских полков уже слышна канонада. — подметил другой голос — спокойный, но так же напряжённый. — Что же вы прикажете, товарищ комбат? На вашем месте, я бы провёл разведку: послал бы отделения два-три к той деревне, чтобы они оценили вражеские силы и вернулись назад. После этого уже можно собирать группу для налёта.

— Разведгруппы и ударный отряд следует собрать как можно раньше, чтобы не тратить на это времени. А в остальном — вы, Кауров, правы. Как относитесь к тому, чтобы возглавить предстоящую вылазку? Вы жеребец опытный и водить солдат вы умеете, не заблудитесь в трёх соснах.

— Отношусь положительно, с радостью возглавлю бойцов. — Твёрдо ответил начальник штаба. Грау кивнул ему, и обратился к остальным присутствующим здесь начальникам: командирам рот:

— Возлагаю на вас ответственность по отбору личного состава. Пусть в разведку пойдут те, кто ещё не участвовал в бою, но возглавить их должны бойцы с опытом, те что дрались этой ночью. Выяснят что творится в деревне, разведают подходы, посмотрят на живых чейнджлингов и вернутся.

— Это верно подмечено, товарищ комбат. — улыбнулся комроты Пежин. — Мы ведь их только в темноте видели — надо и на свету.

Командиры ободрились от шутки, но общий серьёзный тон остался таковым.

— Приступайте к приготовлениям как можно скорее. Всё проверю лично. — Заключил командир батальона. Подчинённые покивали:

— Разрешите идти? — Спросил командир роты Уздцов — уже пожилой жеребец с проседью в красно-коричневой шерсти. Он отличался своей снисходительностью к бойцам, так как до призыва работал в университете и к армии не имел абсолютно никакого отношения.

— Идите. — кивнул Иоганн. — Кстати, Уздцов. Вчера я отчитывал двоих ваших бойцов за недобросовестное отношение к работе. Они брали для накатов слишком тонкие брёвна.

— Да, я об этом знаю. Вы имеете ввиду рядового Птицына и ефрейтора Шумана?

— Да, именно их. Такая халтура ведёт к гибели, а товарищ Любов строго наказал нам беречь личный состав. Я не могу быть везде, а ваш участок вдобавок ещё и фланговый. Так что следите за этим.

— Слушаюсь, товарищ комбат. — Ответил Уздцов. Комроты встал из-за стола, отдал честь и удалился вслед за остальными ротными. В помещении остались только Грау, Кауров и комиссар Брехт, читавший последнюю корреспонденцию и не успевавший при этом следить за происходящим. Троица находилась в полном молчании: начальник штаба ходил по блиндажу, а комбат сидел за столом, оперевшись на лапу и полузакрыв глаза. Грифон думал, думал долго и напряжённо, стараясь не упустить ничего.

— Эти ночные разведчики чейнджлингов... — Вдруг проговорил он, отрывая свой затуманившийся взгляд и поворачиваясь к Каурову. Тот остановился и вопросительно взглянул на Иоганна.

— Что в них особенного, товарищ комбат? — Спросил начштаба.

— Помните, как мы ходили на место того боя? — Спросил у него Иоганн, уцепившись за какую-то важную мысль.

— Помню, разумеется.

— И как впечатления?

— Странные впечатления, если честно. — Согласился Кауров, поняв своего начальника по крайне озадаченному и задумчивому взгляду.

— Вот о чём я и говорю. Разве может простая армейская разведка попасться на горячем, а потом так быстро спокойно отступить, не оставив ни единого своего трупа? Это были матёрые волки, и они знали что делали. Вы что-нибудь слышали о казацких пластунах?

— Это вы... Прайвенскую войну вспоминаете? — Подал голос Брехт, отрываясь от "Правды".

— Да, можно сказать и так. Были у зафийских атаманов такие бойцы, которые могли вести по ночам разведку и устраивать диверсии. Меня как-то раз чуть не зарезал один такой — едва жив остался, но это всё частности. Выходит, у чейнджлингов тоже есть такие бойцы, только если у того казака была только природная выучка и смекалка — то наших разведчиков уж точно прогнали через строгую школу. И поэтому их стоит опасаться вдвойне.

— И что же теперь делать? — Спросил Кауров, понимая, что успех их предприятия начинает вставать под вопрос.

— Думать, вот что. — строго ответил ему Грау. — Никто не может предугадать, что случится там, впереди. Всё зависит от бойцов, от младших командиров, от банальной удачи, которая в девяти из десяти случаев является следствием грамотности и смекалки! Я переживаю за солдат не меньше вашего, но вы сами указали мне на то, что проведение разведки необходимо. Значит, её нужно провести. Наши солдаты пусть неопытны — но не глупы. Они понимают, что от их успеха зависит многое. Они не подведут.

В лесу стояла гробовая тишина. Запах прелой земли и грязи ослаб с началом заморозков, но несмотря на свежий снег, в воздухе всё ещё было сыро, от чего даже привычных к морозам существ пробирал до костей мерзкий промозглый холод. Он сидел под деревом и осматривал свою винтовку: карабин, в восьмом году едва не сверкавший новизной, теперь выглядел старым, даже поношенным. Он редко мог вспомнить, как разбирал или чистил это оружие, потому что всё это происходило на автоматизме, как будто в забытьи. Он попытался вспомнить момент, когда его плечо впервые почувствовало приклад — безуспешно. Это произошло слишком давно, лет семь назад, когда он был чуть ли не личинкой. С тех пор он знал, что такое оружие, и это знание не так уж сильно отличало его от других.

Вдруг, в его памяти возникла ясная картина: посреди леса стоит деревня, укутанная снегом по самые окна домов. Между срубами суетятся чёрные фигурки в толстых серых полушубках и длинных зимних платьях. Все заняты делом: кто-то чистит от снега крыльцо своего жилища, кто-то колет дрова, кто-то занят шкурами недавно добытых зверей. Он смотрит на всё снизу вверх, будто его голова находится намного ниже от того места, где она есть сейчас. Он стоит посреди всей этой деятельности, озираясь по сторонам с детским любопытством. Он слышит голос матери, доносящийся откуда-то из глубины дома. Он оборачивается, вздыхает и понуро идёт к ней, с нетерпеливой тоской вспоминая о том, что отец снова ушёл в лес и не взял его с собой. Рейнис не заметил, как воспоминание о тоске превратилось в настоящую тоску — тоску о доме, бывшем сейчас очень далеко. Всяко дальше, чем множество других куда менее приятных вещей.

— Рейнис, ты как? — Шепнул чейнджлингу его напарник, которым в этот раз выступал не Хильф, а другой боец. Рана Хильфа оказалась не смертельной, но в патруль его всё же решено было не брать.

— Нормально. — Коротко ответил боец, и перевернулся на живот, занимая свою позицию. Их отделение залегло, заняв достаточно широкую линию и взяв под контроль серьёзный по размерам участок леса перед собой. Второе отделение взвода находилось на ином участке, откуда теоретически мог появиться враг. Остальной взвод перешёл на другой участок фронта, проводить разведку на левом фланге находящегося перед ними противника. В районе Йеллоупича число егерей уменьшилось почти вдвое.

Чейнджлинг лежал под деревом, положив на кочку ствол карабина. Осматривал свой сектор, вглядываясь в каждый куст и каждый бугор. Это было бы намного труднее, если бы лес был хвойным, но сейчас деревья стояли как высокие телефонные столбы, кустарник был редким и "сквозным". Всё было дымчато-белым, и бурые эквестрийские шинели очень чётко выделялись бы на фоне всего этого. Однако, их пока что не было видно. Противник молчал, и это было ожидаемо. Этот дозор воспринимался как рутина.

— Слышишь? Пушки бьют. — Напарник Рейниса снова подал голос.

— Слышу. — Кивнул егерь.

— Скоро и у нас тут начнётся... А вражина непрост.

— Сам знаю. Дело известное.

— Да-а... Знаешь, вот нам ничего, а простых ребят ведь много должно полечь, от этой сволочи-то.

— Бывает всяко. Обойдут их как-нибудь.

— Должны обойти. Очень уж широко встали. Не удержатся... — вдруг голос товарища замер, а потом он весь переменился: — Противник слева! — Прошипел чейнджлинг. Рейнис тут же очнулся от спокойствия и посмотрел влево: действительно, по лесу пробирался небольшой отряд численностью не больше десятка. Они шли аккуратно, тихо, озираясь по сторонам. Это были солдаты в светло-коричневых шинелях и зимних меховых шапках. В отряде были как пони, так и странные существа с когтистыми лапами и головами как у птиц. Один такой возглавлял горе-разведчиков. Он шёл на четырёх лапах, периодически отдавая отряду команды и прячась за деревьями. Рейнис чуть не улыбнулся, но вовремя сдержал себя. Несмотря ни на что, они выглядели как настоящие военные, и заметить их оказалось не так уж легко. Всё это говорило о том, что предстоящий бой не должен был пройти так просто.

По отделению разнеслась новость о замеченном противнике. Чейнджлинги залегли таким образом, что каждая позиция могла прикрывать другую, и все они вместе могли сосредоточить огонь на одной конкретной точке. Егеря приготовились открыть огонь, но произошло невероятное: послышались гулкие команды на непонятном языке, враг открыл огонь первым.

Рейнис невольно дёрнулся, когда о дерево над ним щёлкнула вражеская пуля. Он не сразу пришёл в себя от увиденного: вражеский сержант только что посмотрел прямо на него, и их взгляды на миг встретились. Начался бой, и чейнджлингам ничего не оставалось, кроме как начать стрелять в ответ. Егерь прицелился из своей винтовки: силуэты северян бросились к укрытиям, один грифон на секунду замешкался, встав во весь рост со вскинутой винтовкой. Мушка сошлась с целиком, копыто надавило на спуск, ударил выстрел — существо молча запрокинулось навзничь. К нему тут же бросился кто-то из его товарищей, Рейнис хотел выстрелить и в него, но ему тут же пришлось пригнуться от плотной очереди, взявшейся непонятно откуда.

— У них что, пулемёт? — Раздражённо фыркнул товарищ чейнджлинга, ведя огонь на подавление в уже начинавшего отступать врага. Рейнис не отвечал ему. Рейнис стрелял.

Разведчики отходили быстро, их ретирадный огонь не смолкал. Чейнджлинги не покидали своих позиций, на случай того, что этот отряд являлся всего лишь приманкой для засады. У егерей был приказ держать позиции, и они держали их, пока вражеский отряд окончательно не скрылся из виду. Как только бой закончился, чейнджлинги сразу начали прислушиваться, не идёт ли бой у их соседей, но там всё было тихо. Рейнис тяжело вздохнул и уткнулся головой в землю. Он чувствовал какую-то непонятную радость, похожую на то чувство, которое испытывает чудом спасшийся утопающий. Интуиция чейнджлинга подсказывала ему, что в этот раз смерть была куда ближе, чем когда либо ещё. Разум Рейниса может и не сильно боялся её как таковой, но его нервы всё равно были напряжены до предела.

Через несколько минут перевёртыши покинули укрытия, и направились к месту где находились атаковавшие их. Там валялись гильзы, кое-где чернела кровь.

— Кто попал в их командира? — Среди бойцов послышался голос командира отделения.

— Рейнис попал! — Ответил за стрелка его напарник, видевший выстрел егеря.

— Тут от него осталось кое-что. Рейнис! Иди глянь!

Приказ был тут же исполнен: егерь подошёл к месту, на котором считанные минуты назад лежало тело убитого им врага. Сейчас там стояли его товарищи и фельдфебель Викрис. Командир держал в копытах необычную винтовку. Дол и приклад оружия были сделаны из светлого красно-коричневого дерева, ствол имел вытянутую кверху форму и заканчивался испещрённой отверстиями металлической частью и длинной высокой мушкой.

— Что скажешь? — Спросил у бойца фельдфебель, наплевав на субординацию и порядок. Сейчас он говорил не с подчинённым — скорее с коллегой. Рейнис пристально осмотрел агрегат и слегка покачал головой. На его пасмурном и невыразительном лице отразилось подобие эстетического удовольствия.

— Это ведь скорострелка, да? Ну, то есть, полуавтомат. — Викрис утвердительно кивнул. Рейнис ещё раз окинул винтовку взглядом, ещё раз покачал головой. — Славная вещь, жаль что у врага...

— Теперь у нас. Ты того офицера прибил, за добычу полагается награда. Опробуешь эту штуку?

— Отчего-ж не опробовать.

— Тогда держи. — Командир отделения протянул самозарядную винтовку Рейнису. Тот принял её и благодарно кивнул своему начальнику. Не то чтобы он был сильно рад приобретению, но раз Викрис захотел наградить его — то ему оставалось только принять эту награду.

Осмотрев место схватки на предмет трофеев, егеря вернулись на свои позиции. Драка с отрядом разведчиков даже немного развеселила их, заглушив недавнюю не совсем удачную разведку. Единственное, что беспокоило бойцов — это зоркость вражеских солдат, способных заметить их даже в укрытии. Не очень образованные по этому вопросу ликтидцы некоторое время рассуждали о том, кто это вообще такие, но тут Викрис припомнил последние передовицы фронтового журнала:

— Это эти, как их... А! Грифоны! — Объявил он, но это слово значило для его бойцов не так уж и много.

— Грифоны? — Переспросил кто-то из егерей.

— Да, грифоны. Те пернатые черти, которые нам теперь друзья.

— Друзья? Какие-то они нам паршивые друзья.

— Ну, значит те друзья, а эти не друзья. Странная дрянь, без бутылки не разобраться.

— Это точно!

Он шёл вперёд, с трудом разбирая дорогу. Мысли в его голове путались, но он боролся с этим, сохраняя самообладание. "Скольких они потеряли? Кто на них напал? Что с другой групппой? Зачем ты так поступил, ведь генерал требовал беречь бойцов..." — Упрекал его внутренний голос. Он был прав, с ним трудно было спорить, но ведь иначе было нельзя...

Вот линия окопов, вот у бруствера стоит отряд его бойцов: поредевший, усталый, озлобленный. Он берёт себя в лапы и твёрдо смотрит им в глаза, и видит в них лишь досаду и злость от неудачи. Не страх.

— Командир группы, доложить об обстановке! — Навстречу ему вышел пони, одетый в побуревшуюю от земли шинель с ефрейторскими петлицами.

— Товарищ комбат! Разведывательная группа в составе отделения сержанта Карлова выдвинулась к деревне Йеллоупич следуя по составленному маршруту. После нескольких часов пешего хода Карлов заметил вражескую засаду и завязался бой. Четверо красноармейцев включая самого Карлова были ранены, остальная группа, перешедшая под мою команду, отошла на исходную позицию... — Договорив, жеребец потупил взгляд и крепко сжал зубы. Грау заметил, что по его загривку пробежал нервный озноб.

— Что случилось с Карловым?

— Ранен... товарищ комбат. Серьёзно ранен... Может — не выживет. — Сквозь зубы проговорил ефрейтор, постепенно выпрямляясь. "Кремень." — Подумал про себя Иоганн. Другой бы на месте Шилова легко мог впасть в панику или морально сломаться.

— Ты вывел отделение из засады, не бросил раненых и сумел добраться до своих. Ты молодец, Шилов. — Всё с той же твёрдостью произнёс комбат. В этот момент твёрдость и спокойствие давались ему особенно дорогой ценой.

— Служу Северянской Республике. — Отчеканил Шилов и нетвёрдо отдал салют. Вскоре, он и его уцелевшие разведчики удалились в расположение роты. Единственное, что им удалось узнать — это стрелковая позиция, поставленная хитрыми чейнджлингами как раз на подобный случай. Грау оставалось надеяться, что вторая группа не наткнулась на врага и сумела добраться до деревни. Однако, это нельзя было выяснить до момента их возвращения, а время шло... Иоганн в напряжении ходил вдоль линии своего батальона в сопровождении Белова.

— А этот ефрейтор — славный малый. — Сказал Грау орденарцу.

— Это он перед вами такой. Видели бы вы его минут пять назад! — хмыкнул пегас. — Орёт на всех благим матом, сам дрожит как осиновый лист, я к нему подлетел — так он и меня обложил на чём свет стоит. Хорошо что рядом ни взводных ни политруков не оказалось — а то была бы беда!

— Если бы он отделение своё врагу бросил — была бы беда. А он и раненых спас, и сам вышел, и на вражескую засаду указал. В следующий раз дурака валять не будет уж точно, на таких ошибках учатся.

— Хотелось бы верить. — Снова хмыкнул Белов. Грау обернулся и увидел, что ординарец так же задумчив и немногословен, как и он. У всех сейчас был свой резон думать, ведь ситуация вокруг них складывалась действительно непростая, и их роль в происходящем продолжала возрастать.

Прошёл один час, начался другой: напряжение нарастало, и в момент, когда все уже готовы были смириться с пропажей группы — она объявилась на том берегу реки. Второй отряд вёл сержант Копытов, и он возвращался без потерь.

— Здравия желаю, товарищ комбат! — Пони отдал салют, когда Грау подошёл к ним.

— Не встречали противника? — Свой первый вопрос грифон задал сходу. Копытов несколько смутился:

— Конечно встречали, мы ведь ходили на разведку.

— Я имею ввиду, вы встречали вражеское сопротивление?

— Сопротивление? Не-ет, не встречали. Прошли спокойно, лес пустой.

— Вы даже не слышали стрельбу?

— Какую стрельбу? — Копытов оторопел.

— Обычную ружейную стрельбу, не слышали?

— Стало быть, не слышали. — мрачно заключил пони. — Что-то стряслось с Карловым?

— Да, но его группа уцелела. — Коротко ответил комбат. Копытов помрачнел ещё сильнее.

— Пон-нятно. — протянул сержант. — Значит, вам нужно доложиться? Информацию о противнике мы собрали. Деревушка эта, она ведь, как на копытце вся. Там пригорок поблизости, а на пригорке охраны нет, ну кроме пары мотоциклистов, но мы их прибили, хе-хе. — На лице командира блеснула суровая улыбка. Иоганну это понравилось.

— Это хорошо, Копытов. Ты нам, выходит, удобный путь разведал?

— Удобный или нет — не знаю. Овраги там — будьте здоровы!

Комбат, Белов, Копытов и двое его помощников-грифонов двинулись к штабному блиндажу. Сержант до войны работал в колхозе, сам был глубоко сельского ума, но при этом отнюдь не являлся дураком. Он неплохо умел ориентироваться на местности и не терялся даже в северянском лесу, который как правило был намного гуще и глуше, чем эквестрийский. В блиндаже, у карты и под пристальным слухом Брехта и Каурова, Копытов начал свой доклад. Он взял в копыто карандаш и склонился над картой.

— Нам удалось подойти к деревне вот по какому маршруту. — Копытов повёл аккуратную линию от позиций батальона через реку в поле. — В поле и ближайшем к нам лису ни заслонов, ни засад мы не обнаружили. Когда прошли по лесу километра полтора — я решил крюк сделать, свернуть туда где глуше, а то от этих клёнов дурацких никакого укрытия нет. Вот в этом месте начинается бурелом и глубокие балки — там мы и прошли.

— Понятно. — кивнул Грау. — Продолжай.

— Есть продолжать! — карандаш пошёл дальше. — Лес не очень густой, но мы нашли где погуще. Километров десять прошли, но не умаялись ни капли. До деревни добрались через час где-то. Поднимались в гору, потом слышу — какие-то разговоры. Ну, своим приказал залечь, а сам с двумя бойцами дальше пошёл. Доходим до верхушки холма, видим — мотоцикл. У мотоцикла два солдата.

— Чейнджлинги? — Спросил Кауров.

— Чейнджлинги, не пони же. Они на вид, прямо скажу, не очень внушительные. Мелкие, чёрные, только глазки из-под касок блестят... — разведчик оборвался, поняв, что свернул не туда. — Как я уже сказал — мы их прибили. Шума они поднять не успели. При мотоциклистах были карты местности, мы захватили их. Сам Йеллоупич — деревушка в сорок три двора. Чейнджлинги там явно недавно, но уже ведут себя как хозяева. Вот здесь у них казармы, здесь и здесь — склад топлива и боеприпасов. Остатки местных загнали на окраину, они ютятся в нескольких полуразвалившихся домах и амбарах.

— Думаю, нам не следует оставлять их на произвол чейнджлингов. — Заметил Брехт, так же слушавший доклад Копытова.

— Нам не следует отвлекаться на них. — не оборачиваясь проговорил Грау. Слова сородича были справедливы, но задуманная вылазка итак оказалась более рискованной, чем ожидалось. — Наша главная задача — нанести ущерб врагу. Пусть пони спасают себя сами. Кстати, Брехт. Кого из своих подчинённых посоветуете послать в Йеллоупич этой ночью?

Брехт задумался: ему не хотелось рисковать кем-то из ротных политруков, но вопрос Грау звучал как указание.

— Думаю, ротный политрук Петерс сможет. Он храбрый малый, стреляет хорошо.

— Да, я тоже о нём подумал. — кивнул Грау, а потом снова обратился к Копытову. — Вернёмся к деревне. Сколько там солдат?

— Порядочно, сотни полторы-две это точно. Много тыловиков-строителей, их даже большая часть, я бы сказал.

— Значит, организованного сопротивления можно не ожидать? — Собрался было заключить Кауров, но Иоганн посмотрел на него с недовольством.

— Карлов не ожидал организованного сопротивления, в итоге получил пулю и чуть не погиб! Чейнджлинги хитры и опасны. Вы, Кауров, должны быть готовы к тому, что враг будет драться и драться умело. Я не смогу руководить вами там, в поле. Вы должны продумать и организовать всё самостоятельно. — Грау посмотрел на своего начальника штаба, тот посмотрел на него. Обычно уверенное и покладистое лицо Каурова вдруг приобрело глубокие и мрачные черты.

— Можете не волноваться, товарищ комбат.

— Не волнуется в таком ситуации только тот, кому плевать на происходящее. Копытов, я тебя выслушал. Карта с тобой?

— Так точно! Лежит в планшетке, сейчас достану... — Сержант перемахнул сумку на грудь, открыл её и аккуратно вытащил сложенный вчетверо лист прочной походной бумаги. Грау принял свёрток и начал жадно разворачивать.

Через короткое время на столе оказался их главный трофей — небольшое желтоватое полотнище, испещрённое пометками. На нём легко узнавались Хоуп Холлоу, Риверпульское шоссе, Эплсток и Йеллоупич. Однако, теперь это выглядело немного иначе, эта карта представляла вид с той стороны. Иоганн впился глазами в линии, кружки и подписи. Он вспомнил тот самый сон, когда он смотрел глазами вражеского командира, и сейчас это вновь отразилось у него в памяти. Чейнджлингская карта была перед ним. Замысел того самого, невидимого ему ума был изложен здесь чётко, педантично, с точностью до мелочей. Йеллоупич был обозначен как "перевалочная база". Обозначений частей не было, "Действительно, зачем патрульному знать точные данные" — подумал Грау. Вместо конкретных частей были надписаны звание и фамилия коменданта "базы", некого чейнджлинга в звании майора.

— Кауров, видите эту фамилию? — Повеселевшим тоном спросил Иоганн.

— Вижу, товарищ комбат.

— Достаньте-ка мне его. Хороший "язык" получится.

— Непременно достанем, товарищ комбат!

Грифон продолжил изучать местность. На этот раз его внимание привлекли... позиции его же собственного батальона. Их правый фланг, тот самый, который кончался кленовником, был описан достаточно дотошно, враг так же имел преставление и об остальной его линии, а так же о том, что его левый фланг прикрыт некой "Группой 12", под которой враг явно подразумевал остатки полка Логгера. "Всё-таки успели всё разнюхать, сволочи." — с досадой подумал про себя лейтенант. "Но это рано или поздно случилось бы, верно? Во всяком случае, им скоро станет не до атаки на нас."

Стояла тёмная, непроглядная ночь. К вечеру наползли огромные серые облака, дело шло к снегу, дождю, либо ко всему сразу. Рейнис стоял на крыльце дома и курил сигарету. Он был спокоен, а сырая и холодная погода в каком-то смысле была даже привычна ему. Хильфа и других раненых только что погрузили в грузовик и увезли в тыловой госпиталь. Егеря теперь были спокойны за своих товарищей, но без них было скучнее, чем обычно. Скука и спокойствие — странное сочетание для переднего края, но именно в таком состоянии пребывал гарнизон Йеллоупича. Колонны основных сил дивизии были ещё на подходе, работа была простой и рутинной, враг молчал. Предстоял бой, и судья по грохоту орудий в районе Риверпульского шоссе — здесь он так же обещал быть нешуточным.

— Рейнис, слышал? — Откуда-то снизу послышался голос одного из егерей, так же стоявшего на часах у этого дома, служившего казармой для их взвода.

— Что слышал? — Неохотно отозвался ликтидец.

— Про мотоциклистов. Нашли два трупа на холме близ деревни, уехали в патруль и вот...

— Нет, не слышал. — Угрюмо откликнулся боец и продолжил созерцать практически непроницаемую черноту.

— Их другие патрульные нашли, когда мы в деревню ещё не явились. Подумали на кого-то из местных, тех тут же на виселицу и... ну ты понимаешь как это бывает.

— Понимаю.

— Странное дело. Кто-то грешит на вражескую разведку. Мы ведь тогда отряд перехватили — может их несколько было, а?

— Может быть. Дело-то не исправить уже.

— Не исправить...

Восстановилось молчание. Почти все звуки в деревне умолкли. Слышались только редкие шаги, окрики часовых. Чейнджлинги спали, ведь так было положено уставом. Работы оставалось совсем немного, а части дивизии были уже недалеко. Напряжённое ожидание проблем постепенно начало сходить на нет. Вражеские разведгруппы не пугали и не настораживали, скорее наоборот — тишина и бездействие со стороны противника намного сильнее заставляло бойцов нервничать. Впрочем, егеря чувствовали себя уже достаточно опытными в вопросах противостояния эквестрийцам, так что совсем немного вещей могло вызвать у них хоть какое-то недоумение.

Рейнис снова прислушался: ветер выл в сливных трубах и на опустевших улицах. Он постепенно усиливался, предвещая очередное погодное расстройство. Чейнджлинг вздохнул и посильнее закутался в шинель. Вдруг, на окраине деревни раздался странный треск. Егерь замер и повернул своё чуткое ухо в ту сторону. В этот момент треск раздался в другой части деревни, к этому треску вскоре прибавились отдельные щелчки, кто-то закричал, послышался топот...

— Слышишь? — Товарищ Рейниса вновь обратился к нему.

— Слышу. — Ответил егерь. Что-то инстинктивное щёлкнуло в его уме, и боец метнулся к двери дома.

— Ты куда? — Недоумённо спросил перевёртыш, услышав как копыта стучат по крыльцу.

— За мной! — Успел рявкнуть Рейнис, перед тем как совсем рядом с ними просвистела очередь. Егерь следовал иррациональному, звериному порыву, и в этот момент он спас ему жизнь. Его напарник по патрулю быстро понял его и рванулся за ним, оба успели забежать в дом. Как раз в тот момент, когда в одной из комнат послышался звук бьющегося стекла и шипение влетевшей туда гранты. Дверь слетела с петель, в коридор выбежало несколько силуэтов его товарищей, затем раздался громкий хлопок, оглушивший всех.

"Тревога!" — Закричал один из спасшихся, однако этого уже не требовалось. Егеря повскакивали с коек, послышалась яростная ругань и звук щёлкающего оружия. В комнате, куда влетела граната, было пятеро бойцов, но только троим удалось вовремя выбраться, остальных посекло насмерть. Этого чудовищного факта никто не заметил: начался бой.

Чейнджлинги выбили оставшиеся окна и начали отстреливаться от скрывавшегося в темноте противника. Рейнис и его напарник заняли оборону у входной двери: никто не отдал им приказа сделать это, они просто поняли, что их место теперь находится здесь. Рейнис выбил прикладом окно, находившееся сбоку от двери, и тут же увидел несколько фигур, подбегавших к крыльцу. Боец вскинул винтовку: приклад непривычно упёрся в плечо егеря, но он не успел этого заметить перед тем, как начал стрелять.

Звук выстрела ударил по ушам, фигуры в темноте пригнулись. Чейнджлинг по привычке потянулся к затвору, но тут же вспомнил, что винтовка полуавтоматическая, и продолжил жать на скобу. Первый выстрел ушёл в молоко, второй поразил врага, неудачно выскочившего под свет фонаря. Снаружи послышались крики и ругань на непонятном языке, начался ответный огонь. Ночь вспыхнула ярким пламенем, раздалось уже слышанное ранее "тр-р-р-р-рт!". Рейнис скрылся из окна и начал отползать от него подальше. Вокруг барабанили пули, сверху сыпалось стекло и штукатурка. Грохот стрельбы охватил весь дом: всё вокруг щёлкало, гремело и кричало, неподготовленное существо не смогло бы продержаться в этом месте и нескольких минут.

Вот егерь снова навёлся на окно, скрывшись на этот раз за оставшейся от прошлых хозяев фанерной тумбочкой. Прикрытие было плохим, но оно было. Очереди из неведомого оружия не смолкали, не давая поднять головы, а враг тем временем подползал всё ближе и ближе. За той, первой гранатой последует вторая и третья, пока они все не будут убиты или контужены. Кто это такие? Что происходит вокруг? Эти вопросы заботили бойцов в последнюю очередь.

— Пулемётные расчёты и снайперы — на чердак! Остальные — занять оборону у окон! — Сквозь шум отчаянной перестрелки раздался пронзительный крик обер-фельдфебеля, оставленного Акрисом в качестве заместителя. Этот чейнджлинг остался жив и теперь исполнял свои обязанности. Его указания тут же начали исполнять.

— Плотный огонь! Подходят со стороны крыльца! — Прокричал товарищ Рейниса, пока тот почти не целясь бил в проём окна, отгоняя наседавшего противника.

— Гранату туда, немедленно! — Скомандовал заместитель. В гостинную из коридора вбежал боец с винтовочным гранатомётом. Чейнджлинг спрятался в углу комнаты и нацелил своё оружие в одно из окон и выстрелил. Раздался хлопок, снаряд вылетел из окна и разорвался где-то перед домом. Очереди не смолкли, но Рейнис видел, как отряд неприятеля откатывается назад, к опустевшим развалинам полуразобранных домов. Забили егерские пулемёты, но и с вражеской стороны слышались очереди. Это было очень необычно, ведь у эквестрийских пони автоматы встречались лишь изредка, а большая часть пулемётов имела стационарное шасси. Егеря были готовы ждать от них плотного ружейного огня, но сейчас бой обычных винтовок как бы терялся среди огня автоматов и полуавтоматов.

Чернота ночи начала проясняться, превращаясь в некое подобие вечерних сумерек. Рейнис увидел, как над топливохранилищем, находившемся недалеко от их дома взвился огромный столб яркого пламени. Вслед за этим заполыхало несколько домов, которые чейнджлинги переустроили в казармы. Ночь будто бы превратилась в день, будто бы новое солнце взошло на небе, окрасив всё в багрово-кровавый цвет. В грохот перестрелки ворвался грохот мощного взрыва. Егеря наконец увидели, с кем сражались. Это были они, те самые солдаты в бурых шинелях. "Они нас перехитрили." — Мрачно подумал Рейнис, целясь в очередного бойца, попавшего на мушку его новой винтовки. Он не прикончил почти никого за эту кровавую ночь. Чейнджлинги плохо видели в темноте, их же было видно, и видно очень хорошо.

Кто-то кинул факел на крышу дома зажжённый бензином факел. Он тут же скатился вниз, а покрытая черепичным настилом крыша не загорелась от него. Пони и грифоны отступили от попыток взять здание штурмом, поэтому обложили его и начали обстреливать из укрытий, подавляя егерей огнём. В остальном Йеллоупиче в этот момент творилось чёрт-те что.

— Герр обер-фельдфебель! Нужно срочно идти на помощь остальным! — Рейнис почувствовал глухой щелчок магазина, патронов больше не было. Сквозь грохот боя до него долетал напряжённый разговор двух командиров. В этом голосе он узнал своего командира, Викриса.

— Это слишком рискованно! Мы не знаем сколько их там, мы не знаем, не западня ли это! — Громко отвечал ему заместитель Акриса, сам уже не совсем понимавший, как им поступать в сложившейся ситуации.

— Да пусть их хоть сотня — мы соберём уцелевших и дадим отпор! — Настаивал Викрис. Рейнис в этот момент проникся к своему командиру странным, противоречивым уважением: спасти остальных ценой жизни ликтидцев, земляков. Оно того стоит?

— Так или иначе... — офицер тяжело выдохнул и прошептал крепкое ругательство. — Мы уже не успеем ничего сделать. Враг уже добился всего, что ему было нужно!

Постепенно, бой начал сходить на нет. У егерей кончались патроны, а противник действительно начал постепенно откатываться под их огнём, отступая туда, откуда явился — в лес. Дом, где располагались егеря, находился в центре деревни, но поодаль от других казарм и важных пунктов перевалочной базы. Их отрезали, окружили, и сдерживали столько, сколько это было необходимо. Сопротивление в остальной деревне явно было подавлено в эти роковые полчаса, пока отделения сражались в окружении.

Перестрелка смолкла так же быстро как и началась. Противник отступил, растворившись в ночи. Повисла жуткая, гнетущая тишина. Чейнджлинги вышли из здания и осмотрелись вокруг: всё было разгромлено. На улицах валялись трупы убитых солдат и текли ручьи горящего топлива. Их постройки разгорелись так, что их уже бессмысленно было тушить, да и кто мог заняться этим? Неужели они перебили всех?

— Обойти округу, найти уцелевших! — Скомандовал обер-фельдфебель. Ликтидцы начали расходиться во все стороны, а он сам направился в деревенскую комендатуру — выяснить, что стряслось со штабом: может быть они тоже смогли отбиться?

Отделению Викриса выпало прочёсывать окраины, где ещё остались заселённые пони дома. Чейнджлинги шли небыстро, тщательно осматриваясь по сторонам и проверяя каждое лежачее тело. "Выходи кто живой! Они отступили!" — Кричал командир отделения, и постепенно, на его клич начали отвечать. Из погребов и подполов стали показываться уцелевшие: на них часто не было головных уборов, кто-то даже не успел влезть в китель и шинель, встретив врага в одном исподнем. У некоторых бойцов были винтовки и пистолеты, кто-то остался без оружия, их глаза сверкали красными, бегающими бликами, напоминая глаза напуганных крыс. Они постепенно собирались вокруг егерей: сначала десяток, потом два, потом три, из дома показался какой-то офицер, одетый полностью и даже вооружённый автоматом, но при этом всё равно избравший сражению бегство. Ликтидцы смотрели на них с непониманием, постепенно переходящим в презрение и злость.

— Что с вами стряслось? — Спросил Викрис у того самого офицера. Тот нервно зыркнул на него желчно щурящимися глазами, полными ярости и затаённого стыда.

— На нас напал враг, мы оказались захвачены во сне! — Начал оправдываться командующий, забыв о том, что старше командира отделения по званию. Викрис мрачно посмотрел на него, сухо кивнул, и отвернулся.

Толпа уцелевших постепенно набиралась, поиски и перегруппировка продолжались всю долгую октябрьскую ночь. Выяснилось, что комендант Йеллоупича пропал, вместе с ним пропало несколько мотоциклов, грузовиков и подвод, много оружия и боеприпасов. Потери чейнджлингов оказались не такими уж большими: около трёх десятков солдат и офицеров оказалось убито, ещё несколько десятков обгорело, получило контузии или было ранено. Остальные же просто запаниковали и начали разбегаться, ошеломлённые сломленные внезапным появлением врага. К утру пожарища догорели, и оставшиеся в живых тыловики и солдаты начали растаскивать развалены уничтоженных домов. Страх и паника, настигшая их ночью постепенно прошла, и сменилась твёрдой уверенностью в собственных силах. Этим же утром в деревню начали прибывать первые колонны основных сил 160-й мотопехотной дивизии...

Дорога на Кантерлот. Глава VI: 22-е Октября.

"Только что приземлились на аэродром, не знаю откуда у меня силы писать всё это. То, что только что случилось в небе было чем-то... диким. Не знаю как это описать. Всё чаще прихожу к выводу, что я либо благословлён, либо проклят. Так сильно везти может только таким пони. Виндиго... Два "худых" на хвосте, полгруппы уничтожено, остальные с пробоинами во всё крыло, а с моего "Спита" даже краски не содрало. Ведомый, мать его, говорил же, говорил же ему не паниковать! Зелёная поросль, погубил четверть эскадрильи. Как бы мне не пришлось за него отвечать..."

Из записок эквестрийского лётчика Скрупа Вайтмейрса.

Они пришли с запада, с первыми лучами солнца. Колонна из грузовиков, мотоциклов и подвод, сопровождаемая пешими. Среди них не чувствовалось спешки, скорее наоборот: они шли нагло, в открытую, демонстрируя многочисленные трофеи. В этой сцене было что-то диковатое, не свойствленное современным солдатам, она невольно вызывала к жизни память о другой войне — том славном и кровавом сабельном походе, оставшемся крепким узлом на нити его жизни. Сейчас, на новой войне, он не переставал искать параллели со своим старым опытом, но редко находил их. Там война шумела крыльями, свистела и лязгала булатной сталью; тут же, в Эквестрии, она была другой: небо сковано свинцовыми тучами, землю пропитал страх. Новое оружие, новая тактика и стратегия, новый масштаб, всё это превращало единичного солдата в песчинку, и даже целая дивизия могла рассчитывать лишь на малый участок фронта, тянувшегося на тысячи километров от Лунного моря до Кристальных гор. На этом фронте каждую минуту гремели бои, а счёт погибших, раненных и искалеченных шёл уже на миллионы. И тем не менее, он не боялся, глядя на то, как его бойцы возвращаются с победой.

Вот колонна достигла линии их траншей: первыми через мост перемахнуло два мотоцикла. Он узнал в одном из мотоциклистов Каурова: начальник штаба сидел в коляске, на его голове была залихватски нахлобучена ушанка, а через плечо был перекинут чейнджлингский автомат. На другом мотоциклете, ехавшем прямо за ним, чернела карликовая фигурка пленного чейнджлингского офицера.

— Кауров! — Крикнул комбат, выходя навстречу втягивавшейся в тыл колонне. Головной мотоцикл свернул с дороги и остановился поблизости от лейтенанта. Начальник штаба вылез из коляски и сделал два твёрдых шага по направлению к комбату.

— Боевая задача выполнена! Вражеская база в деревне Йеллоупич разгромлена: топливные запасы и склад боеприпасов уничтожены, захвачено оружие, техника и пленные.

— Один пленный. — Поправил Грау.

— Зато какой! — Ухмыльнулся Кауров. Начштаба представал перед комбатом в ином, необычном для него виде. Вместо спокойного, рассудительного и иногда немного несдержанного штабного офицера на него смотрел храбрый вояка, раззадоренный успешной вылазкой. Захваченный вражеский автомат смотрелся при нём так же естественно, как карты или бумаги, с которыми он имел дело до этого.

— Ясно. — кивнул Иоганн, с уважением осматривая своего подчинённого. — А какие у вас потери? И почему нет точных данных о трофейном оружии?

Кауров несколько смутился, на его лице снова пролегли привычные черты штабного:

— Мы потеряли всего троих убитыми, раненых — восемь. А трофеи... сейчас пересчитаем.

— Почему не пересчитали тогда?

— Не вышло, товарищ комбат. С нами ведь пошло несколько солдат из Прайвена, они тащили всё...

Грау невесело усмехнулся, снова предавшись воспоминаниям.

— Будем бороться с неучётом! Не хватало ещё, чтобы они тут в чейнджлингской форме ходить начали, а то бывало уже.

— Когда? — Совсем смутился Кауров.

— Тогда. — Коротко ответил Иоганн. Двое военных пешком двинулись к штабным блиндажам, где разгружались грузовики. В окопах роты Уздцова, занимавшейся копом ложных позиций, начался достаточно громкий ропот: "Интересно, что же там у них? Нагребли наверное всякого..."

Иоганн услышал голос бойца, и молча мотнул головой в ту сторону, как бы спрашивая у Каурова, действительно ли они захватывали что-нибудь эдакое. Кауров покачал головой:

— Ничего подобного. У чейнджлингов нечего брать, да и времени было мало.

— То бишь, "нечего брать"?

— Да вот, нечего. Разве что то, что они у местных отобрали, но до этого никто не опустился.

— Стало быть, наши враги бессеребрянники?

— Да, есть такое ощущение. Но всё-таки грабят, воруют, пусть и втихую.

— Солдаты берут мало, офицеры — побольше, а всё остальное возьмут буржуи с генералами... — Грау оборвал речь, размышляя над этим вопросом. — Только мы им не дадим.

— А как же иначе! Страна чужая, а драться надо как за свою.

Обоз остановился на импровизированном плацу. Бойцы начали вылезать из грузовиков и соскакивать с подвод. Вскоре, на земле были разложены богатые трофеи: три пулемёта с лентами, (не считая тех, что были на мотоциклах), винтовки, автоматы и цинки с патронами. Помимо этого было взято ещё больше карт и документов, а так же множество всякой мелочи, в подавляющем большинстве осевшей по солдатским карманам. Около гор вооружения стоял чейнджлингский майор: он не был ни ранен, ни избит, но вид имел непривычно растрёпанный. Его блестящие глаза быстро бегали из стороны в сторону, а челюсти были крепко сжаты. Он не был сильно напуган или сломлен, скорее просто не до конца понимал, что творится и где он находится. Вот к вернувшемуся из похода отряду подошли лейтенанты: солдаты быстро заметили их, во взгляде многих из них Иоганн увидел силу и уверенность. Внутреннее чутьё сказало ему, что эти пони и грифоны более не будут мешкать перед врагом. Нет, они не избавились от страха, ибо от страха невозможно избавиться, но их моральный стержень закалился в огне этого налёта, они победили страх и стали сильнее его.

Грау не стал командовать построения, он просто спокойно прошёл мимо солдат и приблизился к чейнджлингу. Красноармейцы окружили их, послышались едкие замечания, кто-то уже начал тихо посмеиваться. Чейнджлинг увидел комбата, но посмотрел на него как-то странно, непонимающе. Конвоировавший его боец, в котором Иоганнн узнал одного из бойцов Шмульке, несильно ткнул оборотня прикладом, показал на командира и проговорил по нова-грифонски: "Это командир. Он будет допрашивать." Майор так и уставился на грифона, пытаясь понять его слова и находя в них что-то родственное своему наречию. Пулемётчик зыркнул на него так грозно, что перевёртыш пришёл к выводу намного быстрее, чем хотел бы. "Да, я понимаю." — Так же коротко, но на удивление твёрдо ответил офицер.

— Это хорошо, что понимаешь. — произнёс комбат, услышав ответ пленника. — Говори теперь, что знаешь. Что тебе приказано? Какие у вас планы?

Жук посмотрел на Иоганна, потом окинул окружающую его толпу высокомерно-презрительным взглядом. Он был ниже грифонов почти на целую голову, уступал в росте и многим пони, его выправка выглядело нелепо и неуместно в той ситуации, в которую он угодил. Наконец, обдумав все "за" и "против", тщательно оценив ситуацию, перевёртыш проговорил, пытаясь симулировать диалект новогрифонцев:

— Завтракать — в Хоуп Холлоу, ужинать — в Луна Нова, опять завтракать — в Кантерлот!

В круге послышался прыск и смех: грифоны сразу поняли, что сказал пленник, но их здесь было не так уж много.

— Товарищи! — всё ещё серьёзно, но уже разделяя настроение личного состава произнёс Иоганн Грау. — Он сказал, что их солдаты будут завтракать в Хоуп Холлоу, а ужинать в Луна Нове, что они войдут в Кантерлот через два дня! Что вы ответите на это?

Небольшое пространство вокруг комбата взорвалось громким хохотом: кто-то из грифонов сорвался на визг, кому-то пришлось опереться на товарищей, чтобы не покатиться со смеху. Иоганн смотрел на всё это и не мог скрыть радости: этот смех был смехом храбрецов, готовых встретить опасность лицом к лицу. Он не был причиной чего-то более глубокого, исходящего из глубины их душ и разумов. Они только что были и гнали чейнджлингов, взяли в плен их командира, а он пытается им доказать, что они вот-вот проиграют? Да черта с два! Они ни за что не поверят ему, ведь он жалок и слаб, пусть и не проявил открытой трусости. Что-то подобное Иоганн и планировал, чего-то такого он и добивался: вселить в уверенность и силу в сердца тех, кто никогда до того не сражался, заставить даже слабых духом твёрдо встать перед страшным врагом и сказать: "Попробуйте, сразитесь с нами!"

"Не видать вам ни Новы, ни Кантерлота! Землю будете жрать!" — Слышались возгласы красноармейцев. Веселье быстро вспыхнуло, быстро же начало сходить на нет. Когда оно схлынуло, на лицах бойцов осталась только суровая и холодная уверенность, презрение к врагу и ложному страху, который он гнал перед собой.

После показательного допроса, вражеского майора увели к противовоздушному укрытию под охрану двоих бойцов. Комбат решил направить чейнджлинга в тыл: ему не хотелось ни убивать офицера, ни допрашивать его дальше. Лейтенант решил сохранить майору жизнь и здоровье, тем более товарищи из особого отдела дивизии знали это дело намного лучше чем он, боевой офицер. Солдаты ещё долго не отходили от задора, вернувшись в свои подразделения они тут же начали рассказывать своим товарищам о том, как они себя проявили во время налёта на деревню. Отряд был достаточно крупным, в него отбирали каждого пятого бойца, а так же тех, кто уже имел какой-либо полезный опыт. Лейтенант Кауров, командовавший этой группой, отлично организовал её действия и сумел избежать неразберихи и хаоса, заставив красноармейцев действовать согласно плану, который в свою очередь был быстро разработан на месте, исходя из сложившейся обстановки.

Трофеи были доставлены на склад и получили статус неприкосновенного запаса. Иоганн приказал собрать всех бывших шофёров и привлёк к делу батальонного мастера, чтобы те подробно изучили захваченную технику и оружие. Грау ещё не продумал точно, как использовать всё это добро, но оставлять его без внимания так же не хотел. На предстоящем регулярном политзанятии он намеревался участвовать лично. Брехт в последнее время действительно прислушался к его замечаниям, но сегодня комбат решил самостоятельно выступить перед подразделением. День только начался, солдаты отзавтракали и приступили к ежедневной рутине: каким-то взводам было поручено докапывать ложные позиции, кто-то пилил и возил дрова, те же, кому не досталось работы, занимались стрелковыми упражнениями и пристрелкой противоположного берега реки, ныне скованной тонкой коркой прозрачного льда.

Разобравшись с боевыми трофеями, Грау вскоре вернулся к своему уже ставшему привычным занятию: он ходил вдоль своих позиций и наблюдал за работой. Не то чтобы это доставляло ему какое-то удовольствие, скорее наоборот: он чаще злился, когда видел халтуру или лень, которая проявлялась рано или поздно, осознанно или неосознанно. Комбат хотел добиться того, чтобы всё в его батальоне было отточено до мелочей. Он добивался этого ещё в Северяне, он непрерывно требовал этого от своих ротных и он лично следил за этим, вспыхивая каждый раз, когда видел просчёт. Выкопав траншеи, бойцы начали делать деревянные настилы, создавая в некоторых местах укрытия от снарядов и огневые точки для пулемётов. Несмотря на неопытность, работа всё же шла неплохо: многие солдаты были рабочими и строителями до войны, им не впервой было копать, пилить и таскать тяжести. С инженерной точки зрения позиции были довольно простыми и необустроенными, но за имеющееся время батальон старался зарыться в землю как можно глубже. Никто уже и не вспоминал о том, что союзники должны были оставить для них серьёзные укрепления с ДОТ-ами и ДЗОТ-ами, несмотря на увещания Любова Иоганн всегда отталкивался от установки, что на его левом фланге ничего нет, или, по крайней мере, почти ничего.

Вот комбат подошёл к одной из групп работавших. Один из бойцов подтащил дерево и отдыхал, покуривая цигарку в щели у приволочённой им колоды. Двое красноармейцев брали из неё брёвна и укладывали, тщательно подгоняя друг к другу. Иоганн присмотрелся к их работе, и ему показалось, что стволы слишком тонкие.

— Отставить работу! — Скомандовал он, узнавая в одном из работающих того самого бойца Шумана, которого не раз до этого полоскал за недобросовестную работу. Шуман тоже узнал его, и вытянулся как по команде "смирно", хотя такой команды не было.

— Мне не нравится то из чего вы делаете накаты. Шуман, опять мухлюешь? — Просто спросил Иоганн, не распространяясь на сложные нотационные высказывания. Шуман посмотрел на командира со смесью страха, укоризны и какой-то особенной хитрости, привычной ему.

— Ни в коем случае не мухлюю, товарищ комбат. — По-солдатски ответил грифон, стараясь не разозлить начальника своим тоном. Тот в свою очередь ещё не был зол по-настоящему, но и спокойным его нельзя было назвать.

— Ясно всё с тобой. Это ведь рецидив, Шуман. Ты своей халтурой угробишь и себя, и товарищей.

— Как же угроблю, товарищ комбат?

— А вот так: полезай в окоп, стрелять в тебя буду. — Иоганн потянулся за табельным револьвером. — Посмотрим сейчас, как тебе под твоим же навесом будет.

— Слушаюсь! — Ни капли не колебаясь ответил грифон, и спрыгнул в окоп. Его товарищ и куривший в стороне тягловый посмотрели на комбата со значением. Тот же достал свой револьвер и прицелился в ещё недоделанный настил. Щёлкнуло два выстрела: брёвна не поддались. Шуман спокойно вылез из-под настила и снова встал перед комбатом на том же самом месте с тем же самым выражением лица. Грау улыбнулся и похлопал бойца по плечу:

— Вот теперь тебя хвалю я.

— Брёвна надо хвалить. — Усмехнулся его товарищ. Шуман услышал его замечание и сдержался от того чтобы прыснуть. В батальоне ощущалось приподнятое настроение, комбат был этим доволен.

Обход продолжился до полудня, в без пятнадцати двенадцать начались политзанятия: ротные политруки собрали солдат своих подразделений. Сами занятия могли показаться странными со стороны: комиссары читали корреспонденцию, доводили до личного состава приказы и заявления первых лиц государства или армейского командования. Так же политзанятия использовались с целью поднять моральный дух бойцов: на них они высказывали политрукам свои страхи и сомнения, а задачей политруков было их подавить. Однако, на этот раз политзанятия решено было использовать иным образом: солдатам показали вражеское оружие, элементы униформы и прочие отличительные знаки, помогавшие распознать вражеских ефрейторов и офицеров. Это было важно с практической точки зрения, хорошо действовало и на мораль: теперь даже самые нерешительные и избежавшие участия в налёте бойцы увидели, что враг пользуется в целом таким же оружием, как и они, что его армия и его военная сила не представляют из себя чего-то особенного. Что чейнджлингов можно бить, а успех в бою с ними зависит исключительно от них самих. Там же был разобран и печальный опыт группы Карлова, отмечены умелые действия вражеских разведчиков, способных как атаковать, так и обороняться, не боящихся боя и судья по всему, способных упорно держаться до последнего. Однако, после рассказа об их достоинствах тут же было сказано о том, что их у врага очень мало и везде их быть просто не может. Грау лично присутствовал при некоторых лекциях, особенно ему понравился тон политрука Петерса, который храбро сражался в бою за Йеллоупич и, по собственным заверениям, сумел даже подстрелить одного из оборонявшихся разведчиков врага, которых сумели грамотно окружить, создав иллюзию численного превосходства и вынудив уйти в глухую оборону. Комиссар рассказывал горячо и весело, постоянно отпуская шутки и едва не отходя от темы. Солдаты слушали его с огромным интересом, после рейда на чейнджлингов Петерс стал пользоваться куда большим авторитетом в роте Адлера, к которой был приписан. Как ни странно, но в подразделении, в котором командовал грифон, грифонов было меньше всего, а пони не очень хорошо относились к последним из-за строгого и местами даже "старорежимного" характера комроты. Грифон Петерс тоже не вызывал у них реального уважения, но когда он лично подверг себя опасности, и, по рассказам очевидцев, проявил себя более чем достойно, его начали уважать по-настоящему и к его слову начали прислушиваться намного чаще.

— Здравия желаю, товарищ комбат! — К Иоганну подошёл высокий и статный командир, которого точнее было бы назвать словом "офицер". Вид у него был строгий, выдержанный, и даже перед лицом начальства в глазах военного не возникало даже толики лишнего подобострастия. Адлер уважал Грау, но уважал его холодно и сухо, не видя в нём ничего особенного. В чём-то они были даже похожи: у обоих за спиной был тернистый и тяжёлый путь, только у комбата он был намного короче, чем у его подчинённого. Если бы Адлер был не политическим эмигрантом, а полноценным офицером РККА, то он точно получил бы более высокую должность.

— Здравия желаю, товарищ Адлер. — Ответил ему старлей и приложил лапу к козырьку своей фуражки, которую пока что не хотел менять на шапку. Адлер ответил тем же. Если с Кауровым, Брехтом и остальными северянскими пони и грифонами Грау общался на "ты", то в общении с Адлером он держал более высокую планку, не желая фамильярничать с опытным воином. Адлер кивнул на Петерса, продолжавшего свой рассказ:

— Слышите, как поёт? Сразу видно — пороху не нюхавший. Повоевал раз автоматом вместо языка — сразу стал на грифона похож.

— Да, это верно. Но стреляет он действительно неплохо, Брехт хорошо разбирается в подчинённых.

— Брехт хорошо разбирается в гуляше. — крякнул Адлер. — А стрельба и бой — это разные вещи. Знавал я в полку одного адъютанта — он мог в пятачок с пятиста шагов попасть, а когда до боя дело дошло и его с депешей в батальон послали — так он побоялся. Струсил!

— Такое бывает... А вы ведь, в кемерскаевской революции участвовали?

— Участвовал. — кивнул Адлер. — Только толку с того... Кайзера свергли, учредили республику, а потом... По-герцландски не описать. По-северянски можно. Хотели свободы, конституции, а получили шиш с маслом. Крови столько было, что хватило бы на второй Гряйфкёниг, а наши вожди в итоге оказались хуже тех, против кого выступили.

— Я слышал об этом. Ещё в Уэтере. — Грау мрачно покачал головой. — Куда всё катится? Стравливают грифонов...

— Вам горько, а мне ещё горше. Сейчас в Герцланде даже не кайзер, а какая-то шваль офицерская во главе с этим, как его... А, неважно, как его по фамилии, фамилии той он не достоин ни на пфенниг. Слыхал я о нём ещё в ту войну, когда за одну найденную листовку он развешал на деревьях целое село.

— Редкостная сволочь. — Кивнул Иоганн, и снова посмотрел на Петерса, который уже заканчивал свою ежедневную работу. Рассказ комроты вызвал у него противоречивые чувства: бывший кемерскаевец, настоящий герцландский офицер. Понятно, почему на него донесли, он действительно мог бы сотрудничать с врагом, если бы у него не было совести и достоинства. На выводе комбата, их разговор закончился. Командиры попрощались. Адлер остался в своей роте, а Грау отправился в штаб.

В штабе же его ждали связисты и его ординарец — пегас Белов. Иоганн решил, что этому пони виться у него в хвосте сейчас мало смысла, поэтому он проводил время здесь, в компании связистов. Взвод связи в батальоне уже несколько дней не просыхал от пота: пегасы и земнопони под руководством молодого единорога Лебедева тянули провода сначала от рот к батальону, потом от батальона к полку, занимались достаточно сложной и ответственной работой и теперь были относительно довольны тем, что она частично закончилась. Батальонный пункт связи находился чуть поодаль обиталища Грау, но связисты всё-таки иногда заглядывали туда.

В "предбаннике" блиндажа комбат столкнулся с Лебедевым. Тот был как обычно насуплен и устал, краснота не сходила с его глаз уже несколько дней.

— Товарищ комбат, пришло сообщение из штаба дивизии. Генерал Любов вызывает вас к себе, вечером сегодняшнего дня вы должны явиться к нему в штаб.

— По поводу? — Заинтересованно спросил Грау, несколько ошарашенный и обрадованный этим известием.

— Товарищ генерал любит краткость. — Пожав плечами ответил командир телефонного взвода. Комбату оставалось только смириться с этим.

— Как в общем проходит ваша работа? Может быть, можете мне что-нибудь доложить?

— Ничего особо важного, товарищ комбат. Командир нашего полка так же был вызван к генералу, а Логгер отослал вам телефонограмму о том, что хотел бы переговорить с вами в штабе дивизии, когда вы туда явитесь.

— Ох уж этот Логгер... — Проговорил про себя грифон, испытывавший какую-то немотивированную неприязнь к этому окруженцу, ныне прикрывающему его фланг.

— Товарищ комбат, вас больше ничего не интересует? — Спросил единорог, вопросительно наклоняя голову.

— Нет, меня ничего серьёзного не интересует. Можете быть свободны. — Лебедев кивнул и удалился. Грау прошёл в предбанник и сел на топчан, заменявший ему кровать. За столом сидел политрук Брехт и просматривал какую-то корреспонденцию. Каурова не было — скорее всего, тот спал в своей землянке, заранее пообедав и сделав кое-какую работу. Начштаба не спал всю ночь и подобное действие было ему простительно, всё равно такой сон не длился дольше двух или трёх часов.

— На правом фланге уже второй день грохочет — это пушки полковника Терентьева. — Как бы между делом отметил Брехт. В блиндаже до него не долетали эти отдалённые звуки, но снаружи они были слышны очень хорошо.

— А мы стоим. — Коротко и угрюмо подытожил Грау. Спальное место блиндажа оказывало на него странное действие: едва сев на него, грифон начинал задумываться о происходящем вокруг: "Если чейнджлинги уже ломят прямо по шоссе, значит попытаются пойти обход. А через кого им удобнее обходить? Точно не через полки Возова и Ломового: там высоты, крепкие позиции, артиллерия. Можно конечно ударить, но кровью ведь умоются, не дураки же все эти Триммели и Ларинксы впустую бросать солдат на убой? Нет, они будут искать слабое место, они его уже нашли..." — Внутренний взор Иоганна заострился на той самой карте, которую вчера добыл смелый и удачливый Копытов, сотоварищи убивший двух вражеских дозорных. Авангарды мотострелковых полков, передовые базы с топливом и провиантом, заготовленными специально для удара вглубь, на окружение. Тысячи солдат и офицеров с пушками и миномётами, всё это поставлено против тонкой нитки их батальона, против такой же тонкой, но более длинной линии их полка, который тянулся одним эшелоном по полям и перелескам, как назло лишённым высот и мест, за которые можно было бы крепко уцепиться. Вспоминая всё это, грифон сухо и холодно понимал, что им не остановить этого напора. Они — тонкая плотина на пути ледоходной реки, и всё, что они могут сделать — выиграть время, спасти фланг Тереньева, который уже храбро сражался и не пускал врага к Хоуп Холлоу, превращая получасовой бросок в целые сутки тяжёлых боёв, стоящих врагу танков, времени и сил. Дивизия стояла всего в пяти километрах от города, она рано или поздно отступит к нему, но лучше уж это случится поздно, чем рано...

Медленно, но верно приближался вечер. У солдат и офицеров 3-го батальона практически не было свободного времени. Одни копали, другие стреляли, третьи работали с брёвнами, четвёртые вели дозор и ближнюю разведку. К тому времени, из Эпплстока ушли последние беженцы, а оставшиеся пони старались помогать Грау и его солдатам. Они отдавали красноармейцам еду из своих погребов, кто-то помогал валить лес и копать окопы. В той части кленовника, которая служила батальону флангом, был покинутый дом лесника. Комбат хотел просить у него разрешение на рубку леса, но когда узнал от местных, что тот уже давно ушёл, более не задавался подобными вопросами. Эквестрия, процветающее и населённое государство, в этих местах напоминала страну-призрак. Крепкие кирпичные дома были брошены, хозяйства покинуты, и трудно уже было поверить, что когда-то здесь жизнь била ключом.

Постепенно приближался вечер. План дневных работ подходил к своему выполнению, а земля и небо становились всё более и более мерзопакостными с каждой минутой. Подул ветер и ударил холодный косой дождь. Грунт, ещё вчера припорошенный снегом и схваченный морозом, превратился в жуткую кашу, в которой вязли ноги и колёса. Вода пропитывала всё, забираясь в незаконопаченные щели землянок и под воротники солдатских шинелей. Пегасы и грифоны кутались в плащ-палатки, чтобы закрыть крылья и не вымокнуть. В их одежде проделывались специальные отверстия под крылья, в которые легко проникала дождевая вода.

Грау с угрюмым молчанием смотрел через приоткрытую дверь блиндажа. Скоро нужно было двигаться к комдиву, лететь. но под таким дождём лететь было практически невозможно, но, тем не менее, это нужно было сделать. Всё-таки это был не ливень, но и грибным его тоже назвать было нельзя.

— Ну что, товарищ комбат. Пойдём? — За спиной раздался голос Белова.

— Погода — дрянь. — Прямо и резко заявил Грау.

— Это верно. Клаудсдейльцы с ума сошли, либо специально врагу гадят.

— А о нас они подумали?!

— Так чейнджлингам сейчас не лучше, будьте уверены.

— Надеюсь.

Они вышли из блиндажа. На них не было палаток, и уже через полминуты Грау почувствовал, как что-то холодное растекается по его спине, пропитывая гимнастёрку и исподнюю рубаху. Перья грифона были достаточно плотными и не пропускали влагу, но это всё равно было неприятно. Можно было бы избрать другой путь перемещения, но решившись на что-то, крылатые не намерены были менять своего решения.

Грау разбежался, чавкая в мокрой земле и оттолкнулся от неё ногами попутно расправив крылья. Холод влага ударили ему в лицо, но грифону это было абсолютно параллельно. и Им предстояло не больше десяти минут лёта и они должны были легко с этим управиться. Всё, что было на комбате было тщательно привязано к ремню и портупее, ничего не болталось и не рисковало раскрыться в неудачный момент, даже сапоги на всякий случай были перевязаны тесьмой. Белов проделал тоже самое и Иоганн чувствовал его позади себя.

Сверху открывалась тёмная и трудноразличимая картина: тучи скрывали лунный свет и даже грифоний глаз различал всё с трудом. Грязь дороги мало чем отличалась от обычной грязи, фонарей же не было видно за версту — везде царила практически полная светомаскировка. Однако, комбат и ординарец летели не очень высоко, и дорога была видна им неплохо. Едва отлетев от своих позиций, военные увидели тыл дивизии: он тянулся вдоль западных и северных предместий Хоуп Холлоу, загибаясь вместе с линией переднего края. В тылу даже при такой погоде кипела деятельность: кто-то куда-то шёл, кто-то что-то делал, по дорогам пешком шли пополнения и подкрепления, попадались и отставшие бойцы. Шум дождя сверху был не так силён как снизу: здесь были слышны единичные, ленивые выстрелы пушек, уже отгремевших своё за этот тяжёлый день. Отсюда же было видно то, как стягиваются силы к мейрчестерскому шоссе, как оттуда вывозят подводы с ранеными и подвозят боеприпасы, еду. Всё это походило на упорно работающий муравейник, самоотверженно работающий сообща. Завтра предстояли новые бои, и ночь уже была не временем отдыха, но временем напряжённой подготовки.

Штаб генерала Любова находился не в городе, но близко к его предместьям. Он находился в одной из мелких деревень, но базировался не в доме, а в блиндаже, выкопанном здесь ещё эквестрийцами. Гарнизон Хоуп Холлоу проводил работы по укреплению городских окраин, но сейчас это полностью взяли на себя тылы 109-й дивизии. Грау и Белов добрались сюда за считанные минуты, их сразу узнали и пустили к блиндажу, у которого уже толпились ординарцы и младшие штабные. Были там и военкоры, старавшиеся не отсвечивать. Корреспондентов из "Правды" и других северянских газет ещё можно было отличить по военной форме, но вот работники эквестрийских изданий вызывали много вопросов, ведь большая их часть всё ещё ходила в гражданской одежде, а вид гражданского лица с фотокамерой наперевес всегда настораживал вкупе с языковым и культурным барьером.

В блиндаже Любова было тепло и светло: эквестрийцы умели строить просторные, крепкие, а главное — жизнепригодные убежища, имевшие немало удобств. У штабного блиндажа было три отделения, не считая прихожей, в которой дежурили связисты и штабные. Землянка была достаточно глубокой и защищённой от вражеских бомб и снарядов.

— Хорошо наш генерал устроился. — Успел заметить Белов, осматриваясь вокруг и попутно протискиваясь мимо наполнявших блиндаж командиров и адъютантов.

— Да, наши блиндажи похуже. — Коротко ответил Иоганн, отряхивавший с головы воду. Надетая на нём фуражка серьёзно вымокла, но в целом их перелёт был слишком коротким чтобы повлечь за собой тяжёлые последствия. Тем более, в этом месте было так жарко и душно, что даже вымокшая до последней нитки шинель могла бы полностью высохнуть всего за пару часов.

Генерал находился в третьем отделении блиндажа, представлявшем из себя средних размеров помещение, которое с некоторыми оговорками сошло бы за обычный кабинет в какого-нибудь председателя сельсовета, разве что здесь не было окон и потолок был немного ниже. Здесь не чувствовалось суматошности и хаотичности, свойственной многим другим укрытиям. Пока в других частях землянки кипела работа и толпились военные, здесь было тихо, чинно и спокойно.

— Здравия желаю, товарищ Грау. — Командир открыл толстую дверь и осторожно вошёл внутрь, оставив Белова позади. Генерал-лейтенант Любов стоял за столом и приветствовал подчинённого. Он улыбался, явно получая удовольствие от царящей в своем кабинете обстановки.

— Здравия делаю, товарищ комдив. — Грифон приложил лапу к козырьку. Перед входом сюда он снял с себя грязные и мокрые перчатки, оголив поблёскивающие бежево-чёрные когти. Лейтенант тут же увидел, что помимо Любова здесь сидит ещё несколько военных, среди которых был в том числе дивизионный комиссар, а так же какие-то серьёзный и насупленный политработник из армейского штаба. Они явно только что имели с генералом беседу, а сейчас молча сидели в блиндаже, видимо ожидая машины и не желая выходить под внезапный и омерзительный дождь.

— Присаживайтесь. — Василий Иванович кивнул на один из стульев, стоявших у стола. Иоганн подошёл к нему, но садиться не стал. Однако, генералу явно хотелось, чтобы он сделал это, так что грифону пришлось сесть. Любов не хотел долго тянуть с вопросом и сразу перешёл к делу: — Действия вашего взвода этой ночью стали мне известны практически сразу. Карты и "языка" я так же получил вовремя. Весь день сегодня на ушах — думаем как нам быть. Вот позвал к себе полковника Терентьева, потом вашего начальника, а потом вас. Дело наклёвывается нешуточное, вот что я вам скажу.

— Это мне известно. — кивнул лейтенант, мысленно возвращаясь к своему участку и положению батальона. — Враг будет разворачивать против нас серьёзные силы, чейнджлинги попытаются вырваться во фланг артиллеристам Терентьева.

— Верная мысль. — генерал улыбнулся хитрой и умной улыбкой, что было странно в такой серьёзной ситуации. — И вы своим рейдом-налётом ничего серьёзно не изменили. На вас идёт каток который невозможно остановить сотней-другой молодцов и парой поджогов, нет... Его не выйдет так просто остановить.

— Товарищ Любов, за потерю Хоуп Холлоу придётся отвечать... — Как бы пытаясь вразумить офицера проговорил армейский комиссар.

— Я это понимаю, товарищ Майский, но за потерю целой дивизии и создание бреши во фронте мне придётся отвечать не меньше. — Ответил политруку генерал. Слова комиссара можно было понять как угрозу, если бы Любов не знал его лично.

— Кстати, а почему у вашего комбата до сих пор шашка на боку? Это что у нас тут за самодеятельность? — Майский перевёл внимание на Грау. Действительно, на ремне командира висела достаточно длинная зафийская шашка с чёрными ножнами и рукоятью, украшенной простой резьбой.

— Виноват, товарищ политрук. Начинал службу в артиллерии, так с тех пор и не перевооружился. — Твёрдо и по форме отвечал Иоганн. Тот посмотрел на него как на дурака и осклабился:

— Так ваша шашечка-то не по уставу, товарищ комбат! У нас в артиллерии использовалось холодное оружие другого типа. Так почему же вы...

Дверь немного отворилась и в открывшуюся щель протиснулась голова молодого ординарца. Он бросил осторожный взгляд на генерала, потом нашёл глазами начальника и после этого доложил:

— Машина есть!

Майский коротко кивнул ему, потом тяжело встал со своего стула, отдал честь Любову и в сопровождении дивизионного комиссара покинул помещение. Когда они удалились, генерал тихо засмеялся, глядя им вслед.

— Верно говорит Майский, попадёт вам за это. — Отходя от смеха сказал он Иоганну.

— Это оружие мне дорого. Я получил его не за просто так. — Спокойно ответил Иоганн.

— Понятно это всё. Прайвенская война, борьба народа за свободу. Вы добыли его в бою или оно наградное?

— Трудно сказать. Я думаю, что и то и то сразу.

— Интересно. — жеребец покивал, на миг задумавшись о том, каким же способом его подчинённый разжился такой экзотикой. — Впрочем, та война уж кончилась, а сейчас идёт совсем другая. Если говорить коротко, то на своём участке вы выиграли достаточно мизерное время, но это время тоже можно использовать. Помните нашу последнюю беседу?

— Да. Засады, отходы, бои на истощение. Но если против нас пойдёт, допустим, полк, то придётся тяжело.

— Легко не будет в любом случае, но пару дней вы выиграете. За пару дней можно много дел наворотить, не так ли? За два дня они могли бы до самого Кантерлота доскочить, а вы это время у них выдернете! Победа — это не столько уничтожение врага, сколько сохранение своих сил, сохранение возможности продолжать сражаться. Знаете... а выньте шашку из ножен.

— Зачем?

— Хочу вам показать на примере.

Иоганн нехотя отстегнул ножны от ремня и положил их на стол. Потом он снова взял их в одну лапу, а другую вложил в грубую и простую рукоять. Раздался лязг вынимаемого клинка, в тусклом свете электрической лампы блеснула сталь, покрытая булатным узором. Глаза генерала засверкали: он чётко ухватил мысль, и готов был изложить её.

— Видите узор на клинке? Этот узор невозможно стереть с клинка, как ни бей по нему, что с ним ни делай. Батальон должен быть подобен булатной стали — крепким, гибким и смертоносным, способным сохранить боеспособность под любым ударом. Вы ведь понимаете, от кого всё это зависит? Я уверен, что ваши бойцы уже избавились от того страха, который испытывали в начале. Вы сделали всё возможное для этого и вы большой молодец. Вы ковали свой батальон под Марксом, вы закаливаете его здесь, в этих боях.

— Это так. — снова Кивнул Грау. — Какие будут ваши дальнейшие указания? Вы призвали меня чтобы о чём-то распорядиться?

— Я призвал вас в первую очередь для того, чтобы вы имели всё ввиду, чтобы не расслаблялись. Ваш участок опасен, и на вас лежит особая ответственность.

— Я всецело понимаю это. Насколько мне известно, полковник Логгер так же вызван к вам.

— Да, вызван, только вот, его что-то долго нет...

Тут в дверь снова постучали, Любов дал добро и она вновь отворилась. В щели возникло лицо другого ординарца:

— Товарищ генерал, полковник Логгер прибыл! — Проговорил молодой боец. Любов кивнул ему и улыбнулся Грау, прислушиваясь к усилившимся за дверью разговорам.

— Скажите мне, товарищ Грау. Что вы думаете о наших союзниках?

— Я думаю, что они недостойны доверия. С нашей последней встречи моё мнение мало поменялось. — Прямо и жёстко высказался пернатый.

— Что-ж, в чём-то вы и правы. Эквестрийская армия оказалась не готова к войне. Пони обманули, застали врасплох, но перед этим они обманули сами себя. В итоге, мы видим то что видим. Их генералы допустили множество преступных ошибок, но вот иные военные готовы драться, это я вам говорю на полном серьёзе.

— Так готовы драться, что без зазрения совести лепят какую-то чушь про непобедимого врага. — фыркнул Иоганн, уже слыша приближающийся к двери стук копыт.

— Это не чушь, товарищ комбат. Это психология. У страха глаза велики, а кто из нас не боится? Нам легко судить о враге не зная его полной силы, а они уже испытали все чейнджлингские уловки на собственной шкуре. И знаете что, товарищ Грау? Они готовы бить чейнджлингов и у них на то есть куда большая мотивация, нежели у нас. Единственное, чего у них сейчас нет — это времени на перегруппировку, а так же достойного примера тех, кто сражается храбро и умело, кто бьёт врага, кто наносит ему потери. Вы понимаете о ком идёт речь?

— Прекрасно понимаю. — Ответил Иоганн.

В отделение вошёл полковник Логгер: пони был одет в северянскую шинель, но из-под неё виднелся мундир эквестрийской армии. Он промок и замёрз до нитки, его лицо выражало раздражительную злобу.

— Здравия желаю, сэр. — Кивнул ему Любов. Военные обменялись приветствиями.

— Джентльмейны... — запыхаясь произнёс офицер. — У вас не найдётся чаю?

— Мы как раз собирались его организовать. Без вас бы не начали. — На неплохом эквестрийском языке заверил его генерал. Грау, тоже знавший пресловутый "центральный спич", предпочитал молчать, демонстрируя суровую насупленность.

— Очень любезно с вашей стороны. — Жеребец, видимо уже отошедший от тягот окружения, оказался довольно общительным, если не сказать — болтливым. Любов не мог воспринимать этого положительно, но сохранял дипломатичную учтивость. Вскоре полковнику налили чаю, а подаренная ему шинель была повешена при входе в помещение. Стол, на котором обычно раскладывали военные карты, на какое-то время превратился в место для чаепития. Тем не менее, это вовсе не было поводом кончать серьёзный разговор.

— Как идут дела на вашем участке? — Как бы невзначай спросил генерал у эквестрийского полковника.

— Мы окопались на вверенном участке близ хозяйства Спрингхаус. Спасибо вам за материальную помощь, но мои солдаты всё ещё серьёзно измотаны после всех... мытарств. — Логгер не сразу смог подобрать подходящее слово для описания всего произошедшего с ним и его полком. — Мы находимся далеко от позиций Грау, а наш левый фланг — пустота...

— Туда должна подойти 124-я дивизия Поневского. Она уже недалеко от нас — подходит из тыла.

— Надеюсь, они успеют. — С настороженной и нервной интонацией сказал Логгер. По нему видно было, что он серьёзно нервничает.

— Пейте чай, он помогает не думать о глупостях. — всё тем же приятным тоном увещал его Любов. — На вашем участке что-то происходит?

— Да. Происходит. Противник устроил ночной налёт — пятнадцать моих бойцов убито, ещё два десятка бросило свои посты и предприняло попытку бегства с позиций. Их тут же захватили и казнили на месте по моему распоряжению.

В помещении внезапно воцарилась гробовая тишина. Первое время красноармейцы не знали что ответить своему коллеге. Любов и Грау переглянулись, затем снова посмотрели на Логгера.

— Понятно... — протянул генерал. — Вас можно понять, хотя другие могли бы упрекнуть вас в жестокости. Дисциплина в вашей группе подорвана, и то, что вы вообще находитесь там — это следствие нашего отчаянного положения. Остаётся надеяться, что вы хоть как-то нам поможете в скором времени.

— Сегодня днём ко мне пришло пополнение из переформированного взвода окруженцев, так что можете считать эту потерю восполненной. Эти два десятка трусов были замещены теми, от кого может оказаться побольше пользы. — Никто не заметил, как вежливый и даже весёлый тон жеребца стал более мрачным и тяжёлым. Иоганн посмотрел на Логгера почти ошеломлённо: "Он рассуждает об убийстве своих солдат так, будто это обычное дело. Это жестокость или сознание необходимости? Почему он командует трусами и казнит их вместо того чтобы пытаться воодушевлять их? С другой стороны, открытое бегство от боя..." — Подумал про себя Грау, всматриваясь в лицо офицера, с которым был знаком только мельком. Под глазами Фира залегли глубокие морщины, на щеках ярко отражались последствия недоедания. Его глаза было трудно прочитать, потому что полковник, будто бы следуя старой привычке, старался подстроить свой взгляд под разговор и не показывать своего настоящего состояния.

— Пополнения это хорошо, но в них мало смысла если солдаты пали духом, сэр. Судья по вашему рассказу, в вашей группе довольно слабый моральный дух.

— Нет, вы ошибаетесь. Мои солдаты — храбрые, честные и исполнительные пони. Я прошёл с ними много километров по полям и лесам, и готов был отдать свою жизнь во имя выживания полка. Но тот вражеский налёт был организован... крайне умело. И они не выдержали. Я поступил так, как требовал воинский устав моей страны. Судите меня, джентльмейны! — В последней фразе Логгера мелькнуло что-то живое и искреннее, Грау показалось, что жеребец был готов заплакать в этот момент. "Он не так уж жесток, как кажется." — Решил для себя командир.

— Что-ж, тогда они нам неплохо пособят. Скажу вам, что дела под Хоуп Холлоу нешуточные.

— И лучше бы вам нас не подвести, сэр генерал. Эта война — подлое и несправедливое предприятие. Враг обманул нас множество раз, но столько же нас обманывало и предавало собственное начальство... На мне лежит кровь моих солдат и я не хочу чтобы всё, что я сделал, вылетело в трубу.

— Я вас понимаю, Логгер. И всё же, на данный момент у вас есть чёткие цели и задачи. Действуйте в рамках своих возможностей, а мы будем действовать в рамках своих.

— Уговор. — На лице эквестрийца появилась странная неестественная улыбка.

Разговор продолжался ещё некоторое время: Любов рассказал эквестрийцу об успехах Грау и о удачных боях на северных подступах к городу. Логгеру же мало что оставалось доложить, поэтому большую часть оставшегося времени он просто слушал, ожидая момента, когда ему будет дана возможность уйти. Грау тоже ждал этой возможности, ожидая разговора со своим соседом, о котором тот предупредил его заранее. Постепенно, с серьёзных тем военные перешли на обсуждение гражданской жизни, а точнее — обсуждение кино и современной музыки.

В дверь постучали. Иван Васильевич тут же встал со стула и разрешил стучащемуся войти. Им оказался взмыленный, уставший и явно встревоженный адъютант, в котором генерал тут же узнал помощника полковника Терентьева, чей полк сейчас оборонял самый важный рубеж.

— Думаю, наша встреча на этом кончена. — Строго сказал Любов своим собеседникам и быстро выпроводил их наружу. Грау и Логгер одели шинели и удалились. Когда дверь хлопнула, за ней тут же послышался встревоженный голос жеребца: "Товарищ генерал! Штаб полка атакован диверсантами противника!.."

Остальной части высказывания комбат не успел услышать. Военные вскоре вышли из блиндажа. Снаружи было пасмурно, сыро, но дождя уже не было, только глухая чернота облаков нависала сверху, погружая всё вокруг во мрак и дымку. На дороге около блиндажа стоял новенький джип, выписанный Логгеру из гарнизона Хоуп Холлоу. Дойдя до самой машины, у которой дежурил закутавшийся в плащ-палатку водитель, офицер и комбат наконец начали свою беседу.

— Сэр, вы получали моё извещение? — Как бы поинтересовался полковник у Иоганна, тот утвердительно кивнул.

— Да, я получил его.

— Это хорошо. Дело в том, что вся эта ситуация начинает очень сильно пахнуть жареным и я, честно признаться, серьёзно переживаю по этому поводу. Ваш генерал производит впечатление, но я не знаю, стоит ли ему верить. — Логгер посмотрел на лейтенанта пристально и заискивающе. Он мог бы показаться Иоганну каким-нибудь салонным франтом в военной форме, если бы не рассказанное ранее.

— Ему стоит верить. Я недолго знаю этого жеребца, но он отлично проявил себя во время формирования дивизии и уже имел военный опыт до её формирования. — Спокойно ответил грифон, уже подозревая что-то неладное.

— У моего командира была такая же характеристика, сэр. Отец солдат, герой Зебрики, пегас-красавец и просто славный малый. Но стоило ему столкнуться с врагом...

— И он не выдержал, верно?

Между говорившими установилась короткая пауза. Логгер как обычно занялся тщательным подбором выражений.

— Да. Он не выдержал. Застрелился как только узнал, что противник отрезал два наших батальона окопавшихся на одной из высот и все попытки вызволить их провалились. Остальные пытались что-то поменять, но враг легко навязал нам свои правила игры. Может быть, мы сами где-то ошиблись, но итог вышел именно таким. — Пони пошарился в карманах новой шинели и достал оттуда пачку сигарет. Он вытащил оттуда две штуки и одну предложил Иоганну. Тот неохотно принял папиросу и достал свои спички. Когда они уже задымили, Логгер продолжил: — Но это дело уже минувшее. Сейчас у нас другие дела.

— Если наши части примут бой — то они должны сделать это сообща. Иначе между ними вобьют клин и разобьют поодиночке. Задача всего нашего полка — не дать чейнджлингам выйти на шоссе за спиной Терентьева и остальных. Так что если вас начнут серьёзно бить — отходите на наши позиции и усиляйте их. Там уже будем смотреть по обстоятельствам. Мы захватили их карты, и судья по ним, для врага вы более лакомая мишень, нежели мы.

— Это уже сказал генерал. — выдохнул пони, смотря на ту часть неба, где должна была находиться луна. — А вы повторили его слова. Из ваших уст они звучат иначе. Вы просты, грубы и прямолинейны. И почти всё, что я от вас услышал в этот момент было сказано исключительно по делу. Под началом дураков обычно не бывает таких, как вы.

— Стало быть, я могу более не волноваться за свой левый фланг.

— Нет, не можете. — Выдохнул Логгер и снова посмотрел на комбата. Грау сразу понял, что полковник не врёт, хотя ему очень хотелось бы соврать в этот момент.

— Ясно. В таком случае — крепитесь.

— Вам того же. Удачи. — Пони отдал грифону салют, тот ответил аналогичным жестом. Логгер сделал шаг к машине и забрался на переднее сидение, буркнув несколько слов водителю. Вскоре машина сорвалась с с места и укатила в ночную дымку, провожаемая взглядами тревожных часовых.

— Странный командир. Все эквестрийцы такие. — Со спины послышался голос Белова. Грау обернулся и утвердительно кивнул.

— Про странность это верно. Полетели назад.

Вскоре комбат и ординарец снова были в мокром и холодном октябрьском воздухе. Грифон смотрел перед собой и обдумывал всё сказанное там, в штабе Любова. Иногда ему казалось, что спокойствие и хладнокровие генерала возрастает по мере ухудшения обстановки вокруг них.

Дорога на Кантерлот. Глава VII: Бой на мейнчестерском направлении.

"В ночь с 21-го на 22-е октября жители деревни Йеллоупич совершили акт великого героизма и самопожертвования. Деревню занял враг: колонны чейнджлингских машин вошли в поселение, тут же начав зверское насилие над честными фермерами. Несколько домов были разорены и превращены в казармы, тех кто пытался оказывать сопротивляться убили, либо подвергли пыткам и избиению. Жуки хотели запугать пони, но они просчитались! Эквестрийский народ более не испытывает страха перед врагом, он сражается на своей земле, за свою страну и свои дома! Некоторое время спустя, жители Йеллоупича смекнули, что вражеских сил в их деревне не так уж и много, что они беспечны и не ждут от них никакого действия. Враги хотели обустроить в их деревне склад: они свезли туда много боеприпасов и топлива для своих танков, не ожидая опасности. Тогда пони решили, что другого шанса у них не будет. Ночью оставшиеся в живых йеллоупичцы напали на вражеский склад, подожгли и взорвали его. Пока жуки не опомнились, фермеры сожгли свои дома, захватили чейнджлингские ружья и пулемёты и скрылись в лесах и полях, уходя через линию фронта к закрепляющимся под Хоуп Холлоу нашим войскам. Их подвиг навсегда войдёт в историю Эквестрии, как пример массового героизма и народного духа, несмотря ни на что противостоящего варварству, насилию и зверству, исходящему от наших недругов. Это пример того, что несмотря на все чудовищные невзгоды, которые нам пришлось преодолеть, враг всё равно будет разгромлен и изгнан из нашей страны! Да здравствует Эквестрия! Да здравствуют Аликорны!"

Запись в выпуске "Эквестрия Дэйли" от 23 октября 1011-го года. Позже эта передовица была вымарана из печати и надолго спрятана в засекреченном архиве.

— Просыпайтесь! Пора идти. — Голос Кринга прервал тяжёлую дрёму менее чем десятка голов, до того покоившихся на ранцах и воротах шинелей. Солнце ещё не встало, холодный ветер пробирал до костей несмотря на тёплую одежду. Боль сковывала ноги, саднела схваченная холодом и вечно нагруженная спина. Первой мыслью всех проснувшихся в этот момент была мысль о тепле и сухости, второй мыслью была мысль о том, что нужно вставать и идти вперёд.

Артис дёрнул задней ногой и оскалился от раздражения: ему вдруг показалось, что его нога состоит не из мяса, костей и хитина, а из хрупкого льда, крошащегося при каждом движении. Повсюду была сырость и слабая изморозь, воздух был напитан водой и всепроникающей осенней вонью, всё никак не желавшей уступать холоду зимы. Это было похоже на леса вокруг Вракса, на западную Олению, но не на Эквестрию, где, как им рассказывали, почти круглый год светит солнце, а снег выпадает чуть ли не пару месяцев в году. В каком-то смысле они были правы, ведь сейчас они действительно видели грязь намного чаще снега, а сам снег скорее походил на лёгкую ледяную пыльцу, выпадающую ночью и тающую днём.

Боль и дрожь прошли быстро: солдат просто забыл о них, и встал на ноги как ни в чём не бывало. Его оружие и снаряжение либо уже были на нём, либо лежали по близости. Артис надел на себя седельный ранец и положил на спину пулемёт. Его второй номер, сменившийся после первого боя за Гринхилл, ещё поднимался, проявляя некоторую вальяжность свойственную опытным бойцам. Вставали и другие чейнджлинги: Класпер, Лабрум и остальные бойцы нехотя поднимались, осматривались, отряхивались и снаряжались. Всё вокруг так же приходило в движение: перелесок, в котором заночевала их рота, просыпался и готовился к новому дню.

Отделение собралось вокруг Кринга, в ожидании дальнейших указаний. Унтрер-фельдфебель пристально осмотрел своих бойцов и не остался ими доволен: на него смотрело десять пар злых и усталых глаз, истративших много сил за последние два дня.

— На завтрак у нас почти ничего нет, так что сегодня доедим остатки. А ещё гауптман приказал принять таблетки из неприкосновенного запаса. У вас они есть?

Ответом ему послужило десять кивков и тихих ответов "Так точно".

— Хорошо. Признаться — мне противна эта дрянь, но приказ есть приказ.

— Страшно, герр унтер-фельдфебель. — признался один из бойцов. — Ядрёная, говорят, штука. Как бы не привыкнуть.

— Сам об этом думаю. Но... Без них нам сейчас не справиться.

Боец коротко кивнул и вернулся к своим делам. Более Крингу никто не возражал. Отделение быстро доело вчерашние консервы, а потом гренадёры полезли в свои сухарные сумки, в поисках тех самых препаратов о которых шла речь. Артис извлёк из своей сухарки небольшую трубку, запечатанную фольгой с обеих сторон. На белой этикетке было написано: "Первитин". Пулемётчик какое-то время разглядывал этикетку, потом просто вскрыл тубус и извлёк оттуда небольшую круглую таблетку, похожую чем-то на те, которые прописывают при нехватке кальция и растворяют в воде. Опытный боец знал действие этой вещи, и уже был наслышан о немалом количестве случаев, когда бойцы использовали первитин без приказа, на постое в тылу или во время отдыха на передовой. Обычно, за это карали и довольно серьёзно, а злоупотребляющих старались искать и арестовывать, но судьбы всех этих чейнджлингов явно не внушали большого оптимизма. "Ничего, один раз так один раз." — Наконец подумал про себя перевёртыш, кладя таблетку себе в рот и запивая её водой из фляжки.

Вдруг, чейнджлинг ощутил какую-то странную бодрость и силу, а изображение вокруг стало более резким и чётким. Он будто бы проснулся в другом теле и несколько секунд не мог привыкнуть ко всему этому. Ему вдруг сильно захотелось идти, бежать, драться, мысли в его голове так же будто бы побежали быстрее, но при этом оказались застелены какой-то пьяной пеленой.

— Отделение, колонной, марш! — Он услышал голос Кринга, показавшийся ему другим то ли из-за новых ощущений, то ли из-за того, что офицер тоже принял дозу. Отделение выстроилось в колонну, Артис мельком увидел, что у его товарищей глаза распахнуты как форточки, а движения стали чёткими, резкими и дёрганными. До слуха пулемётчика донёслось близкое ругательство: это бранился его второй номер.

— Химозная дрянь... Потом ведь ещё хуже будет... — Сбивчивой скороговоркой проговорил чейнджлинг, а потом отделение двинулось вперёд.

Грохот канонады начался с первыми лучами солнца: их гаубицы открыли мощный огонь по вражеским позициям на высоте, которые всё ещё держались. Некогда покрытая деревьями, теперь она напоминала огромное разрытое кладбище, испещрённое воронками от взрывов и развалинами домов. Отсюда виднелась лишь макушка Гринхилла, это место было далеко от того, где сейчас пролегала передовая. Их роту отвели во второй эшелон, в первом же оказались подошедшие с марша батальоны. Теперь они двинулись вперёд, а артиллерия прокладывала им путь, частью подавляя вражеский передний край, частью противостоя батареям противника. Однако, сейчас это мало волновало панцергренадёров, шагавших по пустому полю. Их бронемашины всё ещё находились в тылу, ведь огонь вражеских противотанковых орудий был слишком силён, а потеря ценной в условиях бездорожья полугусеничной техники была сочтена недопустимой. Вчера ханомаги поддержали их — и враг нащёлкал с десяток БТР, пока чейнджлинги снова не отступили. Однако, и противник оказался серьёзно потрёпан. Насколько — не было известно никому, но разрушения, причинённые Гринхиллу, вызывали хоть какой-то оптимизм.

Грохот постепенно приближался, бойцы вышли на миномётную позицию первого эшелона: батарея была развёрнута прямо за ближайшим к передовой лесом, и оттуда вела огонь. Миномётчики суетились у своего оружия, подтаскивая ящики, подскакивая и снова отскакивая от стволов, когда те с хлопающим звуком производили выстрел. Артис засмотрелся на них: его внимание вдруг резко переключилось на миномёты, и по мере того как их отделение проходило мимо, ему всё сильнее приходилось поворачивать голову.

— Артис... Кончай придуряться! — Услышал он за собой голос ефрейтора, пытавшегося остаться в себе. В этот момент двое артиллеристов заметили бойца и начали хохотать, указывая на зацикленного пулемётчика. Однако, хохот вскоре стих: бойцы поняли, почему Артис так странно ведёт себя.

Начался ближний тыл атакующих батальонов: здесь находились капониры, ячейки, полевые госпиталя, передвигались вперёд батареи пехотных гаубиц и пушек. Рота гренадёр, шагавшая вперёд, с трудом могла сейчас представить ход времени: им казалось, что они идут намного быстрее обычного. На деле, пока они добрались до этой позиции прошло уже около сорока минут. За это время батальоны первого эшелона успели выдвинуться вперёд и завязать бой с врагом. Последствия этого боя были особенно видны здесь: вот на носилках несут обгорелого танкиста с окровавленной культёй вместо ноги, вот ковыляют раненые и оглушённые солдаты, попавшие под вражескую мину, вот фельдшера и медсёстры, пытающиеся оказать первую помощь и вывести бойцов дальше в тыл — в нормальные медсанбаты. И через всё это шагают подкрепления из второго эшелона: измотанные, но введённые в строй стимуляторами солдаты-машины, не обращающие внимания ни на что.

Артис чувствовал, что впереди что-то происходит, но его привычное чутьё оказалось будто бы чем-то забито. Вот они начали выходить на восточную опушку, вот то самое место, где перевязывали контуженного напарника по расчёту. Впереди поле, ещё сильнее изрытое воронками, заваленное мертвецами, остовами техники, гильзами, остатками формы, рваными документами и прочим мусором, оставшимся от них. Сейчас по нему клином шли танковые роты первого эшелона: они ушли намного дальше вперёд, ведя стрельбу с коротких остановок и уже стреляя из пулемётов. За танками шла вереница пехоты, среди которой было много автоматчиков и сапёров. Они тоже в кого-то стреляли, укрывались за танками, делали перебежки от воронки к воронке, продвигаясь вперёд. Это выглядело так, будто им сопутствовал успех.

Грянула команда Кринга, шаг гренадёр замедлился и чейнджлинги начали перестраиваться в цепь. Тем временем, с опушки их догоняли какие-то новые подкрепления, бронемашины, фотокорреспонденты с камерами, стремящимися заснять происходящее. Артис не видел этого, смотря только перед собой и ориентируясь только на команды от своего непосредственного начальника. Они не подходили к первой линии, но держались от неё на некотором расстоянии позади. В нос ударил запах гари и пороха, здесь воздух был более сухим и горячим, чем там, в тылу. Рота шла мимо остовов танков, мимо ещё неубранных тел убитых, свежих и давнишних, лежащих здесь ещё с первой атаки. Судья по всему, идущий прямо сейчас бой тоже был не из лёгких, но сейчас чейнджлингам явно сопутствовал успех.

А рота шла и шла вперёд. Вот недалеко рванула шальная мина, выпущенная неизвестно кем и неизвестно как. Кто-то пригнулся, остальные же шли как ни в чём не бывало. До них уже начали долетать вражеские пули, но это не пугало гренадёр. "Мы идём. Куда мы идём? Куда-то вперёд. Там враг, наши туда идут и мы тоже идём. Может будем стрелять, а может нет. Но хотелось бы. Что творится? Что это за... Запах? Это порох. А это не порох. Это землёй воняет. А вон там лежит чья-то шинель..." — Короткие, быстрые и бессмысленные мысли вертелись в голове Артиса, пока тот шагал вперёд.

По мере их продвижения воронок не убавлялось, но тел уже было намного меньше. Вот их танки ворвались на передовые вражеские позиции и устремились прямо на макушку высоты — гренадёры следуют за ними, в них стреляют из пулемётов, но огонь слабоват. Резерв подошёл к передовым линиям только тогда, когда Гринхилл был взят окончательно. Артис машинально перескочил траншею, краем глаза увидев чёрный остов разбитой пушки и несколько мёртвых тел, чьи бурые шинели напоминали мешки с песком. Он не придал этому никакого значения и продолжал шагать, невзирая на крутизну холма. Навстречу ему попадались обломанные до состояния пней деревья, снарядные воронки и тела убитых и раненых. Чейнджлинг обо что-то споткнулся и едва не упал. Послышалось странное шипение и слова на непонятном языке. Артис обернулся и увидел, что споткнулся о раненого. Тот лежал на животе, под которым образовывалась большая лужа крови. Осколок видимо распорол несчастному живот, и тот упал ничком, не имея возможности ни встать, ни пошевелиться из-за жуткой боли. Это был враг, один из тех пони, которых чейнджлинг мельком заметил до этого. Он лежал, подогнув под себя отказывающие ноги и смотрел на пулемётчика, стиснув зубы в гримасе молчаливого страдания и презрения. Перевёртыш же уставился на врага, начав бессмысленно рассматривать его. На шинели раненого были малиновые петлицы с четырьмя красными треугольниками, неподалёку лежала фуражка. Покрытая землёй и кровью шинель скрывала пони, но на его лице ясно читалась невыносимая боль, которую он испытывал. Обычно они кричали, плакали, звали на помощь, но этот молчал, не ожидая ни пощады, ни лёгкой смерти. Артис же просто таращился на него своими широко раскрытыми глазами, не просто не зная, что делать с ним, но даже не пытаясь начать думать об этом. Что-то внутри его защемило, но он не заметил этого. Он видел всё, и не видел ничего. Концентрировался на всём, и ни на чём одновременно.

— Пошли! — Кто-то ощутимо ткнул его в бок. Это был ефрейтор. Его взгляд был таким же, но эффект от первитина давался второму номеру легче, чем молодому Артису. Пулемётчик посмотрел сначала на напарника, потом перевёл взгляд на верхушку холма, куда шла его рота. "Идти. Идти быстро. Догонять своих." — Снова подумал боец, и тут же двинулся вперёд, повинуясь этому почти животному позыву.

От деревни Гринхилл не осталось почти ничего. Развалины кирпичных домов на какое-то время превратились в укрытия для вражеских солдат, но они быстро отступили оттуда, не принимая боя с превосходящими силами перевёртышей. Танки и пехота первой линии быстро перевалили холм и двинулись дальше, тогда как шедшая позади рота панцергренадёров и другие силы второй линии на какое-то время остались на высоте, ожидая дальнейших указаний.

Артис с его напарником засели в захваченном северянском окопе. Отсюда открывался отличный вид на местность, лежавшую на восток от Гринхилла. Две крупных шоссейных дороги сходились в тёмном пятне города Хоуп Холлоу, где сливались в одну и шли дальше, на восток — туда, где уже начинали показываться серые очертания Фоальских гор. Туда, где стояла эквестрийская столица. Хоуп Холлоу был окружён цепью холмов и сам город находился между двумя высотами. На некотором расстоянии от него виднелась небольшая река, чьи берега так же были покрыты холмами: иногда голыми и распаханными, иногда покрытыми бурым облетевшим лесом. И везде был противник. Отсюда вражеских позиций практически невозможно было разглядеть, но солдаты понимали, что они там были.

Артис смотрел на всё это великолепие, чувствуя накапливающуюся усталость. Действие препарата длилось около 12-ти часов. В это время солдат, офицер или лётчик должны были бежать, стрелять, летать, работать, в общем — делать то, что им положено, а не сидеть в окопе, ожидая приказа двигаться вперёд. Пулемётчик мучился от собственного бездействия, мучился не морально, но физически.

Раздался визг падающего снаряда, все вокруг тут же попрятались по окопам. Артис и другие солдаты его роты, принявшие первитин, среагировали раньше других и бросились в окопы первыми. Раздался жуткий грохот, на голову гренадёра градом посыпались камни и комья земли. Кто-то завопил от боли, но этот крик прервал визг второго снаряда. Кто-то поблизости прокричал: "Гаубицы!" — и оказался прав. Враг опять пустил в ход свою артиллерию: она явно не была большого калибра, но находилась в копытах тех, кто умел ей распоряжаться, а значит представляла огромную опасность для перевёртышей. Упал второй снаряд, третий; внизу, у подножия гринхилльского холма загрохотал новый бой. Вокруг, слева и справа, так же слышались выстрелы, грохот танковых орудий и лязг гусениц. Дивизия снова наступала, и на этот раз делала это более успешно.

Обстрел кончился так же быстро, как и начался. Вражеская артиллерия смолкла, либо переключилась на другую цель. Артис осмотрелся вокруг: окоп, в котором они сидели, оказался полуразрушен, один из фугасов угодил аккурат в него и разорвал двоих бойцов из другого взвода. Другой снаряд попал рядом с радистами и находившимся поблизости военкорами. Всех посекло осколками, убило или ранило. Гражданские лица сильно перепугались и сейчас откуда-то с окраины бывшего Гринхилла доносились крики ужаса и боли, несвойственные привыкшим к подобному солдатам. Третий снаряд не долетел до "макушки" высоты и не смог нанести серьёзного урона.

— Сильно жахнули. — Проговорил второй номер, встряхивая головой. Артис в этот момент уже более-менее пришёл в себя и начал осматриваться вокруг. Он не знал что отвечать, да и не видел в этом смысла. Они продолжали сидеть на высоте, пока их товарищи впереди ещё вели бой с вновь возникшей впереди противотанковой обороной. Время шло, а техника всё никак не могла продвинуться. Артис смотрел на это: он снова увидел подбитые танки, но их пока было немного. Остальные машины вели бой, стреляя по вражеским позициям, протянувшимся где-то впереди. Их снова было не различить: только вспышки, грохот и пулемётная пальба свидетельствовали о том, что впереди них был противник. Пулемётчику почему-то хотелось быть там: идти и стрелять, находиться в опасности. Эти мысли были не его, и они ему не нравились, но он продолжал думать ими.

— Вперёд, пошли! — Пулемётчик снова услышал голос Кринга. Унтер-фельдфебель выскочил из траншеи и пошёл вперёд, увлекая за собой отделение. То же делали и остальные, весь чейнджлингский резерв сдвинулся с места и покатился вниз, на помощь встрявшей там первой линии. Снова заговорили подошедшие миномёты и орудия, Артис чётко понял, что они сейчас тоже вступят в этот бой. Эта мысль прозвучала в его голове без волнения и страха, быстро промелькнув среди общего потока пустых и дурацких образов. Боец поднялся из укрытия и двинулся за своим командиром.

Вокруг становилось жарко: дивизия теперь дралась в свою полную силу, но и противник явно не играл в поддавки. Артиллерия грохотала с обеих сторон: казалось, что болванки и фугасы свистят над головой так же часто, как и пули. Отделение Кринга снова построилось цепью, но на этот раз пошло не шагом, а бегом. Нужно было срочно добраться до своих и поддержать их огнём, иначе они снова затормозят здесь, топчась на месте и неся потери.

Вокруг свистели пули и осколки, местность была открытая, прятаться было негде. Артис бежал вперёд, следуя приказу: он то пригибался, то вновь поднимался на ноги, припадая к земле скорее инстинктивно и ориентируясь на крики товарищей, нежели по собственному чутью. Он бежал вперёд, не слишком быстро, но и не слишком медленно. Он бежал навстречу опасности, становившейся всё чётче с каждым шагом.

Рота остановилась и залегла, начав поддерживать товарищей огнём. Это была обычная пехота, но из-за её спин уже начинала работать подошедшая артиллерия. Гром и грохот нарастал, танки вышибали один за другим. Укрепившаяся впереди артиллерия явно не собиралась быстро отступать, а прикрывавшие её пехотинцы били из автоматического оружия, не давая гренадёрам и пионерам перевёртышей подобраться близко.

— Огонь по дому впереди! — Артис услышал команду Кринга сквозь грохот происходящего вокруг. Его отделение залегло в поле, прикрывшись остановившимся для стрельбы панцером. Отсюда становились различимы позиции врага: пушки и пулемёты били со стороны маленького хозяйства, лежащего вдоль того просёлка, что шёл мимо Гринхилла и по которому они пришли сюда. Среди серо-бурого пейзажа торчали остатки треугольных крыш, а оттуда прилетали очереди и снаряды. Артис выполнил приказ и начал стрелять туда, не зная, попадёт ли он в кого нибудь или нет. Зрение бойца оказалось приковано к прицельной планке, а плечо почти не чувствовало давления приклада. Он всё клал и клал длинные очереди, не чувствуя боли и страха вывихнуть себе сустав. В ответ один из домов огрызнулся очередью, явно пущенной из подвального окна. Пули засвистели и забарабанили вокруг, все пригнулись, залегли и вжались в землю, но Артису было плевать на это: он стрелял и стрелял, пока не отстрелил всю ленту. Танк, за которым они прикрывались, дал выстрел: дом из которого ударила вражеская "машинка" тряхнуло от мощного удара: одну из стен разнесло в клочки, посыпалась черепичная крыша. Дом развалился наполовину, но очереди продолжали стрекотать. Танк дал второй и третий выстрелы: дом сложился целиком, но противник не замолкал.

Вдруг, что-то ухнуло, завизжало, и оглушительный удар пришёлся по самому танку. Грохот раскалываемой стали, рёв, лязг и скрежет. Пули снова свистят над Артисом, пока тот помогает напарнику зарядить новую ленту. Попадание по танку заставило обоих прижаться к земле, в голову пулемётчика снова ворвался звон и саднящая боль в ушах: перепонки выдержали благодаря каске и шарфу, но пришлось им несладко. После этого удара наступила относительная тишина: грохот орудий немного, и только ружейно-пулемётный огонь стрекотал вокруг. Кринг занял позицию за только что подбитой машиной, и попадание в неё отбросило его назад. Унтер-фельдфебель упал на землю и ударился головой, но каска и панцирь не кое-как спасли его от травмы. Офицер начал подниматься, к нему подбежал один из гренадёров и помог ему встать. Это оказался один из посыльных Ляпписа.

— Ляппису пришёл приказ выходить из боя! — Перекрикивая грохот доложил ординарец.

— Мы отступаем?! — Так же громко спросил его Кринг.

— Нет, не отступаем!

Кринг кивнул и повернулся к своим бойцам. Вокруг свистели пули, мозг, подстёгиваемый стимулятором, работал на износ. "Будем обходить." — Промелькнуло в голове у командира отделения. Все его мысли сейчас могли только мелькать.

— Отделение! Отходим назад! — Скомандовал унтер-фельдфебель, надрывая свои связки и лёгкие в надежде докричаться до бойцов, находившихся не более чем в четырёх-пяти метрах от него. Они все отреагировали на приказ: гренадёры принялись отступать назад, прикрываясь танками.

Взвод Ляпписа собирался позади основной боевой линии, около оставленной врагом противовоздушной щели. Сюда часто залетали шальные пули, но противник не обстреливал это место намеренно. Через несколько минут там было уже около трёх десятков чейнджлингов, отошедших от огневого рубежа. Многие из них не понимали до конца что происходит, подавленные грохотом и психотропным действием первитина. Тем не менее, гренадёры были ещё более чем боеспособны, а простому солдату нет смысла понимать всего, что с ним происходит.

— Все здесь? — Спросил Ляппис, оглядывая подчинённых. Не досчитались ещё четверых стрелков, не считая потерянных за прошлые два дня. Взвод поредел и цугфюрер это прекрасно понимал, продолжая при этом следовать приказам гауптмана, следовавшего приказам майора.

— Все! — Коротко ответил его помощник, пересчитав бойцов по головам.

— Хорошо. Приказ из роты — идти на правый фланг. Там формируется ударная группа, нас к ней причислили. За мной! — Ляппис говорил такой же сбивчивой скороговоркой, как и все остальные. Артис видел, что лейтенант так же тяжело переносит действие препарата, как и он. Тем не менее, офицер крепко держал себя в копытах.

А на правом фланге действительно формировалась группа: из резерва подошла свежая танковая рота, туда же отступила другая рота, потрёпанная на вражеской обороне и отошедшая назад по приказу свыше. Пехотное прикрытие составили три отделения егерей, два взвода гренадёров и один взвод штурмпионеров. Они отошли обратно к высоте и начали концентрироваться в другом месте с целью нанести удар там.

Лицо гауптмана Шосса было омрачено напряжённой гримасой. Его машина только что отошла с прошлой позиции и теперь стояла здесь, на другой стороне дороги, там где бой шёл не так интенсивно, как слева. "Нас встретили в одном месте — мы попробуем в другом." — Думал про себя чейнджлинг, осматривая поле боя из комбашенки. "И почему мы сразу не поняли, что на том понячьем фольварке находятся батареи? Шарахаемся тут как слепые котята, где авиация, что делает разведка?" — Раздражающие мысли всё сильнее напирали на него, заставляя скалиться всё шире.

— Герр гауптман! — Кто-то окликнул его с земли. Голос показался Шоссу знакомым. Чейнджлинг оторвался от бинокля и посмотрел на кричащего:

— Да, я слушаю!

— Наш взвод прикомандирован к вам. — Стоящий на земле был одет в заляпанную грязью шинель и каску. Его глаза смотрели на танкиста как-то странно, неестественно. Шосс узнал его — это был Ляппис, чьи бойцы были прикомандированы к его роте изначально. За эти два дня всё смешалось и потеряло изначальный порядок, полкам и батальонам пришлось перегруппировываться буквально на ходу, чтобы снизить эффект от неожиданно больших потерь. Пехота страдала не так, как танкисты: рота Шосса в этом бою лишилась уже пятого своего танка, а сейчас её ещё и отделили от батальона, сведя в один кулак со свежим и сильным, но не так хорошо знакомым гауптману подразделением.

— Ясно. Мы скоро двинем вперёд, во-он на тот перелесок. — Танкист показал копытом на лес, откуда сейчас долетали отдельные выстрелы. Перед ним залегло две роты гренадёров при пушках и броневиках. Они обстреливали перелесок, но огонь противника пусть и был слабым, но не смолкал: видимо, среди деревьев находились достаточно крепкие гнёзда и окопы, откуда стрелявших ещё нужно было выкурить. Однако, это не представляло из себя большой проблемы, пока противотанковые пушки были заняты боем на левом фланге. Шосс знал: его товарищи достаточно отвлекают врага. Более того: они его бьют, и его нынешняя задача состояла в том, чтобы обеспечить это. Мысли о потерях и бардаке на миг застлала сладостная картина триумфа: его танки войдут в пустой Хоуп Холлоу и встанут на главной городской площади. А потом они рванут на Кантерлот, и останавливать их будет уже некому...

Гауптман коротко кивнул Ляппису и забрался внутрь башни, захлопнув створки люка. В нос чейнджлингу ударил запах масла, пороха и едкого пота: танкисты воевали уже три дня подряд и всё это время находились при машине.

— Скоро выдвигаемся? — Снизу послышался голос мехвода.

— Что по радио передают, Ликс? — Спросил командир танка, надевая наушники и прислушиваясь к переговорам. Им только что пришлось перестраиваться на другую частоту чтобы выйти на связь с подошедшей из тыла ротой.

— Их командир приказал готовиться к бою. Выступаем через пять минут! — Доложил Ликс. "Зря я забыл про наушники." — С досадой подумал Шосс, на время откладывая бинокль.

— Что пехота? За нашими танками пойдёт целый взвод.

— Пехота уже распределилась. Все готовы!

— Только мы ещё нет... — уже вслух пожурил себя гауптман, и тут же начал отдавать указания. — Ликс, остальная рота вышла на эту частоту?

— Так точно!

— Понял тебя. Мехвод, заводи движок! — мотор танка, до этого тарахтевший на холостом ходу заревел громче. Гусеницы ещё не лязгали, но машина готова была сдвинуться с места в любой момент. Шосс почувствовал усиливающуюся дрожь и грохот внутри машины, и это доставило ему удовольствие. Раздав команды своим танкистам, гауптман обратился к другим экипажам: — Рота! Подтвердить готовность!

"Готовность подтверждаю!.. Готовность подтверждаю!.. — В наушниках зашипели голоса его подчинённых. Они все откликнулись, кроме тех пяти командиров, чьи танки были подбиты за эти три дня. Кто-то из них выжил и попал в лазарет, кто-то из них погиб, но все они так или иначе выбыли. Выбыли тогда, когда были особенно нужны. Сейчас гауптман особенно горел желанием отомстить за них.

— Принято! Рота, план таков: нужно выдвинуться вперёд и сломить вражеское сопротивление в лесу перед нами. Это должно быть легко, у них нет пушек и не должно быть много взрывчатки. Далее мы вырвемся во фланг к той сволочи, которая прижала наших на той стороне. Они не выдержат перекрёстного огня и отступят.

— Отступят? — Переспросил один из танкистов.

— Да. Что в этом сложного, лейтенант? — Голос Шосса напрягся, недовольный внезапным непониманием со стороны своего опытного и надёжного подчинённого.

— В этом какая-то хитрость, герр гауптман! Их отступление нам только во вред. — В наушнике Шосса снова послышался спокойный, но повышенный от окружающего шума голос лейтенанта.

— Значит раздавим их пушки к чёр-ртовой матери! — Резко заявил гауптман, испытывая скорее не недовольство и тревогу, а предвкушение нового боя с врагом.

"Танки, вперёд!" — На радиочастоте послышалась команда гауптмана 6-й роты, подошедшей из тыла. Ожидание и недолгая подготовка кончились, началась атака.

Гусеницы начали месить мягкую оттаявшую землю, танк не буксовал, но липкая грязь всё равно замедляла машину, мешая ей идти на полном ходу. Шосс благоразумно спрятался в внутрь машины и наблюдал за происходящим через прорези комбашенки. Танкисты уже не рисковали высовываться сверх необходимого, ведь вражеский огонь был крайне опасен, причём далеко не только на передовой.

"Вот наша пехота, там противник... Они стреляют, но слабо, видимо ждут пока гренадёры подойдут поближе." — Думал про себя Шосс, всматриваясь во вражеские позиции. Действительно, оттуда то и дело были видны вспышки пулемётных очередей, беспокоивших залегших перевёртышей. "Они ошиблись. Раскрыли нам свои позиции..." — Вслух пробормотал гауптман. "Фарникс! Определить расстояние! до леса"

— Полтора километра, герр гауптман!

— Ясно! Зарядить фугас!

— Заряжено, герр гауптман!

— Фарникс, видишь цель?

— Вижу! Пулемётные гнёзда прямо по курсу!

— Огонь по моей команде!

— Вас понял!

Панцеры продолжали неумолимо продвигаться вперёд. Противник видел их движение как на ладони, но занятые боем артиллерийские орудия не могли полностью переключиться на новую цель, вынужденные продолжать перестрелку с основными бронетанковыми частями, было отошедшими для перегруппировки, но теперь навалившихся с новой силой. "Они не бьют на расстояние свыше километра!" — Заметил кто-то из танкистов 6-й роты, наблюдавший за развернувшимся сражением. "Экономят снаряды." — Снова подумал про себя Шосс, наблюдая за тем, как расстояние до леса неумолимо сокращается. Вспышки пулемётного огня были видны то тут, то там. Пони видели чейнджлингские танки почти в упор, но это не производило на них никакого впечатления, будто они выдерживали такой натиск уже не первый раз.

— Фарникс, расстояние! — Снова гаркнул командир танка, прикидывая на глаз расстояние до врага. Он уже отлично видел спрятанные в лесу окопы и перебегающие по ним силуэты врагов. По ним уже можно было стрелять, но приказа не поступало.

— По моей машине открыт огонь. Останавливаюсь для ответного выстрела. — Доложил один из его танкистов, чей танк шёл поблизости от танка Шосса. Гауптман повернулся в сторону и увидел, как танк подчинённого останавливается и стреляет в сторону вражеского укрепления. Только что вражеский снаряд ударил рядом с ним, и танкист решил ответить. Гауптман нервно заскрежетал зубами: "Опасно... Не хочу потерять шестого!"

— Восемьсот метров! — откликнулся наводчик. — Бить?

— Бей! — Скомандовал гауптман, и ухнул выстрел.

"Всем машинам — открыть огонь!" — Прошипел искажённый помехами голос командира 6-й роты. Танки вступили в бой. Вражеская линия, и без того находившаяся под серьёзным обстрелом, в несколько минут оказалась буквально изрыта фугасами. Танк Шосса и другие машины его роты выпустили по врагу один снаряд за другим, валя деревья и уничтожая укрытия. Когда они подошли ближе — заговорили их пулемёты, но противник дрогнул не сразу: пони продолжали удерживать свои позиции, ведя огонь по поддерживавшей танки пехоте. Они не бежали, но постепенно отходили со своих позиций, стараясь делать это максимально быстро и организованно.

— Зарядить фугасный! Цель — вражеская пехота! Доворот башни — семь градусов влево!

— Заряжено! — Голос заряжающего казался усталым, но он несмотря на это продолжал работу.

Танк остановился, башня повернулась на семь градусов влево. В прицел Фарникса попала группа северянских бойцов. отходивших по ходу сообщения в тыл. Грянул выстрел. Снаряд ударил аккурат в траншею, завалив её землёй. Наводчик громко воскликнул, радуясь своей удаче. Шосс тоже увидел попадание и остался доволен этим.

Вскоре атакующие уже добрались до окопов: танки грузно переваливали их, давя, круша и ломая остатки лесополосы, в которых пытались укрыться неприятели. Противник отступал, спасаясь от огня орудий и пулемётов в складках местности. Две танковых роты преследовали врага некоторое время, пока грохот неприятельских орудий не ушёл влево от них. Наступило короткое боевое затишье: пехота занимала отбитые позиции, танки же быстро перестраивались для атаки неприятеля в его фланг. Танк Шосса повернулся бортом на восток. Гауптман снова вышел на связь, и все ему откликнулись: потерь в его роте пока не было. Коллеге из 6-й так же повезло. Офицер высунулся из башенки и осмотрелся по сторонам: справа, там где наступали их соседи, противник пятился и отступал, огрызаясь пушечным огнём. Слева ещё держалась та точка, которую они должны были обойти. Спереди противник был разгромлен. 6-я рота поставила один взвод танков и какое-то количество пехоты против противника на левом фланге, тогда как основные силы начали разворачиваться для удара во фланг. Они находились примерно в километре от вражеской позиции и дорожная насыпь мешала врагу эффективно стрелять по ним, так же как и им было трудно стрелять по и без того укреплённым капонирам, окопам и подвалам домов, откуда стрелял противник.

Болванка со свистом пролетела недалеко от машины Шосса и тяжело ухнула о землю. У его танка собиралась пехота, которой командовал Ляппис. Его бойцы выглядели уставшими, но действовали так, будто этой усталости не было и в помине. "Видимо, ребятам пришлось глотать первитин." — С досадой подумал танкист. Это вещество вызывало у него неприязнь и отвращение несмотря на все "рекомендации", которыми изобиловали пособия, военные журналы и советы старших офицеров.

Вот в воздухе раздался гул моторов, из-за облаков показалось звено чёрных пикировщиков и звено истребителей прикрытия. Бомбардировщики сделали круг над позициями врага и приготовились заходить на боевой курс. Вот они сформировали карусель и первый самолёт с оглушительным рёвом сирены спикировал вниз. В этот момент с земли застрочил тяжёлый зенитный пулемёт: очередь трассирующих пуль пронзила небо, пикировщик не понёс видимых повреждений, но его пилот явно занервничал и дёрнул машину в сторону, сбросив бомбы не туда, куда хотел изначально. Выйдя из пике, "Веспид" начал уходить назад. Вторая машина так же приготовилась пикировать, но вдруг в небе появилась двойка бурых самолётов. Они ударили из облаков, незаметно подобравшись к чейнджлингам. Ведущий дал очередь по второму "Веспиду", не обращая на попытки его бортстрелка отбить атаку. Очереди расчертили небеса — и бомбардировщик пошёл вниз, дымясь и разваливаясь в воздухе. Второй самолёт бросился на пару "Швармов", поразив одного из них фюзеляж и уйдя от очереди другого. Схватка была короткой и закончилась тем, что обе пары самолётов, нанеся друг другу серьёзные повреждения, удалились в разные стороны.

На земле послышалась ругань и раздасадованные возгласы. Пехота и танкисты видели всё происходящее, и не было чёнджлинга, у которого не осталось осадка на сердце из-за неудачи лётчиков. Кто-то ругал пилотов Люфтваффе, кто-то грешил на врага и неудачу, но смысл был один: шанс ослабить врага и добиться лёгкой победы был упущен, теперь оставался только прямой бой, успех в котором будет стоить дорого.

"Все готовы?" — Напряжённый голос коллеги снова потревожил наушник гауптмана.

— Так точно! — Быстро ответил тот и снова спрятался в башню, погрузившись в духоту и мрак как водолаз погружается в воду. По танкам пробежала команда выдвигаться вперёд. Короткий миг перестроения закончился, нужно было атаковать снова. Гауптман быстро отбросил все мешающие ему мысли и начал раздавать указания. Танк снова двинулся вперёд, теперь в прорезях комбашенки виднелась невысокая дорожная насыпь и развалины домов, превращённые неприятелем в оборонительные позиции. Здесь они были видны лучше, чем тогда, когда они атаковали с западной стороны. Оттуда всё выглядело так, будто снаряды летят практически из ниоткуда, а дома напоминали миражное марево, утопавшее в дыме и огне. "Какие-то единорожьи фокусы." — Подумал про себя командир, не веря собственным словам и надеясь на обратное.

— Фугас заряжен!

— Огонь по развалинам прямо по курсу! Прижать их к земле!

Ответа не последовало. Вместо него снова грянул выстрел. Фугасный снаряд ударил в стену, раскидывая в стороны кирпичи и штукатурку. Впереди ухнул взрыв, но миг спустя, будто в ответ на выпад Шосса ударила вражеская пушка.

— Попадание! В мой танк попали!!! — В эфир ворвался голос того танкиста, который недавно выражал своё недовольство вражеским отступлением. Тон офицера был похож на панический, и Шоссу крайне хотелось того, чтобы он не был таковым.

— Отставить малодушие, оценить повреждения! — Грозно и строго прокричал командир в микрофон наушника.

— Не можем двинуться, экипаж цел, мехвод оглушён!

— Это главное. Займитесь ремонтом танка и не засоряйте эфир!.. — Шосс сразу же отвлёкся от нерадивого подчинённого и вернулся к управлению танком. — Фарникс, довернуть башню на два градуса!

Танки подбирались к дорожной насыпи. Ответный огонь был, но его не хватало. Вражеское сопротивление на момент ослабло, и чейнджлинги сумели быстро подобраться к противнику. В какой-то момент, грохот орудий со стороны придорожного хутора смолк, только пушки перевёртышей продолжали периодически посылать туда снаряд за снарядом.

"Шосс пойдёт впереди и первым въедет на дорогу. Его поддержат танки моей роты." — Командир 6-й снова подал голос, уточняя положение, сложившееся в данный момент. Действительно, остатки роты Шосса находились слева, поэтому при повороте порядка налево именно они должны были оказаться там первыми, но ведь они уже были потрёпаны боем и устали, а подкрепление не понесло потерь, и судья по всему, не собиралось их нести. В голову гауптмана начала закрадываться мрачная мысль.

"Слушаюсь!" — Коротко ответил он, нутром чувствуя неладное. Уже нельзя было что-то изменить. Всё должно было произойти так, как должно было. Первые танки его подразделения начали въезжать на невысокую земляную насыпь, находившуюся в считанных сотнях метров от позиций неприятеля. Вперёд них вышла пехота: сапёры, пригибаясь, выбежали на дорогу и тут же скрылись на другой её стороне, продолжая продвигаться вперёд. Они могли бы взять штурмом затихшие укрепления и без помощи танков, но те всё равно пошли вслед за пехотой, подгоняемые общей спешкой. Да... Спешка. Это мерзкое слово, таящее за собой глупый смысл и ведущее к чудовищным последствиям.

Это произошло тогда, когда машина гауптмана ещё смотрела пушкой в небо, а командир танка видел в комбашенке лишь серые облака. Это произошло за секунду: в эфир ворвался грохот чудовищного взрыва. Внезапный грохот и скрежет заставили гауптмана инстинктивно сдёрнуть гарнитуру с головы, но в следующий момент чейнджлингу пришлось надеть её снова.

— Что произошло?!! — Совсем озверевшим от ударившего в кровь адреналина голосом спросил гауптман у подчинённых.

— Танк Лирикса уничтожен, герр гауптман! — Успел доложить один из командиров перед тем как в эфире снова раздался тот же звук: грохот и агония гнущейся стали ударили в уши чейнджлинга, заставив его зажмуриться от подступившей к горлу злобы и отчаяния. Панцер выровнялся и Шосс увидел всё. Он увидел капониры и черневшие в считанных сотнях метров щитки вражеских орудий, скрытые горами кирпичного шлака и облаками оседающей красновато-серой пыли. Он увидел, как пионеры пытаются прорваться вперёд под огнём внезапно оживших пулемётов. Он увидел просчёт. Очередную ошибку, стоившую жизней тех, за кого он держал ответ.

— Орудие заряжено?! — С трудом помня себя спросил офицер у наводчика.

— Заряжено! — Коротко ответил тот.

— Прямо по курсу орудие, огонь!

Ответом снова стал выстрел. Фугас со свистом ударил аккурат в выглядывавший бронещит пушки, заставив ту подпрыгнуть и похоронить под собой всю свою обслугу. Пушек уже было мало: часть была выбита, часть же быстро отходила назад, пока последние расчёты вели бой, прикрывая отступление основных сил. Они не надеялись выжить, и стремились лишь продать свои жизни подороже.

"Внимание, воздух! — Голос одного из танковых командиров громко ворвался в наушники Шосса.

"К чёрту воздух, нужно идти в атаку!" — Прорычал он в микрофон.

"Шосс, в вашей роте осталось четыре машины, на дороге вы уязвимы. Нужно отходить назад, к лесу." — Осадил его гауптман 6-й роты, чей танк ещё оставался позади всех. Он был назначен старшим, и его нужно было слушаться, несмотря ни на что. Скрипя сердцем и превозмогая животное желание вырваться вперёд, Шосс отдал приказ отступать. Он вспомнил о тех, кто остался в его роте и нашёл слова своего начальника целесообразными. Однако, размышлять об этом времени уже не было.

В воздухе действительно показались эквестрийские самолёты: три бомбардировщика шли с внушительным прикрытием из истребителей. Это были уже не те штурмовики, что донимали их ранее, но нечто более страшное и опасное, способное стереть их в порошок. Две роты чейнджлингских танков вместе со своим десантом начали отходить к остаткам леса. С захваченной высоты открыли огонь зенитные установки, и первыми выстрелами им удалось сбить один из истребителей. Бомберы не изменили курса, но их прикрытие сильнее рассредоточилось. ПВО продолжало стрелять, пытаясь поразить цели, но те двигались слишком быстро и целеустремлённо, а зенитчиков было недостаточно чтобы заставить бомбардировщики повернуть назад.

Посыпались бомбы, грохот взрывов чудовищной силы перекрыл собой всё вокруг. Земля встала на дыбы, взметаясь вверх и оседая вниз, пока маленькие существа пытались найти укрытие. Всё началось и закончилось очень быстро, так же быстро как и началось. Сбросив свой относительно небольшой груз, тройка самолётов развернулась и начала отходить. Некому было помешать им, и вскоре эквестрийцы скрылись за облаками.

Дышать здесь было практически невозможно. Кирпичная пыль стояла в воздухе плотной пеленой, больно въедаясь в глаза и оседая на панцирях и касках перевёртышей. Бойцы сидели на горках шлака, стрелянных орудийных гильзах и немногих уцелевших снарядных ящиков, отдыхая от прошедшего боя. Силы, данные им препаратами постепенно начали выветриваться, обнажая ещё более тяжёлую усталость и головную боль. На землю постепенно опускалась темнота, наступал вечер. Бомбёжка не причинила чейнджлингам весомого ущерба, но дала северянам возможность увести свои последние силы с занимаемой ранее позиции. Перевёртыши ещё некоторое время не решались подойти к развалинам, а заняв их, осознали, что введённые в бой свежие резервы танков и пехоты понесли тяжёлые потери и изнурены так, что о продолжении наступления ночью не могло быть и речи.

Артис сидел на груде битого кирпича, некогда бывшей одной из стен дома. В его ушах ещё стоял звон, взгляд же рассеянно блуждал вокруг, изредка задерживаясь на силуэтах своих товарищей, так же отдыхавших после тяжёлого боя. Чейнджлингу трудно было уместить всё произошедшее в голове, трудно было даже пытаться это делать. Он уже не чувствовал себя бодрым, сильным и сосредоточенным, скорее наоборот — на него накатило состояние, похожее на опьянение. Он хотел заснуть, но не мог. Хотел успокоиться, но так же не мог этого сделать. Рядом с ними стоял танк. Он знал эту машину уже давно, и знал кто служит на ней, и чувствовал стыд, похожий на стыд напившегося алкоголика: сильный, но бессмысленный. Ему вдруг захотелось встать и перейти куда-нибудь в другое место, но чейнджлинг обнаружил, что его ноги сильно болят, а сам он ослаб настолько, что с трудом сможет хотя бы твёрдо стоять. Позади себя он слышал разговор на повышенных тонах:

— Вы прикрылись моей ротой, вы послали мои танки на убой! — Ярился один из говоривших, уже не пытаясь сдерживать накопившийся гнев.

— Такова была необходимость! Мы с вами одного звания и я не могу осадить вас как старший по рангу, но всё же скажу, что если бы ваши танки не пошли вперёд — то мы бы понесли большие потери! — Так же повышая голос, но пытаясь сохранить спокойствие отвечал второй собеседник.

— Вы просто выгородили своих, подставив меня и моих бойцов. Это несправедливо, герр гауптман! Ваша рота не принимала участия в бою, если бы она понесла потери — то это не было бы так критично!

— Как бы вы поступили на моём месте, герр гауптман?! В этой ситуации нельзя было обойтись без жертв, но вы ведь у нас особенно умны и компетентны, куда мне, дураку? Вы бы не дали никому погибнуть, будь вы на месте Триммеля, то вы бы взяли Кантерлот на второй день войны, не потеряв ни единого солдата, верно ведь, герр Шосс?! В этом бою погибло множество солдат и танкистов, но вы жалеете только свою роту, а ведь вашей роте наверняка ещё повезло по сравнению с теми, кто шёл в лоб на эту чёртову кучу мусора!

— В таком случае, вашей роте повезло ещё больше. — Коротко бросил Шосс и молча начал карабкаться на броню своей машины. Артис слышал этот разговор, но он быстро стёрся из его головы. Вокруг установилось относительное затишье, и это время нужно было использовать с хоть какой-то пользой.

Северянская позиция, организованная на некотором расстоянии от высоты Гринхилл представляла из себя нечто среднее между блиндажным городком и погребом. Место, в котором засели пони, когда-то было небольшим хуторком с несколькими каменными домами. Враг исхитрился и превратил эти дома в огневые точки, разметив в подвалах орудия и пулемётные гнёзда. Некоторые пушки так же были размещены в хорошо замаскированных и укреплённых капониров, между домами были вырыты полнопрофильные траншеи с деревянными настилами и узкими малозаметными амбразурами. Сами дома в свою очередь представляли собой не более чем мишень для вражеских орудий и поэтому к концу сражения за это оставшееся безымянным место, от этих домов, некогда красивых и ухоженных, не осталось буквально ничего. Чейнджлингские силы, достигшие фиктивного успеха, вынуждены были окапываться сами и ночевать под открытым небом. Утро же началось с вражеского артиллерийского обстрела, точно нацеленного на этот пункт.

Дорога на Кантерлот. Глава VIII: 23-е октября.

КРАСНОПЕРЫЙ-ИЗМЕННИК-ДОНОСЧИК-СКОТИНА

Вот кто ваш новый командующий Нестор Лунин!
Вся его жизнь один сплошной обман и как военный он ничего не стоит. Он не маршал, он капитан, ему не хватило ума даже окончить пять классов сельской школы, не говоря уже о военных училищах. Он политический игрок и достиг чинов благодаря тому, что он лизал задницу Панцущенко. Уничтожение Синистера Серова его важнейшая победа. Или от чего его оставили в живых, когда других "ликвидировали"? Из-за чрезвычайных заслуг? Чтобы скрыть свои революционные преступления в качестве начальника штаба Красной армии, многочисленные доносы, убийства и казни.

Спросите у вашего бесхребетного начальника Блюблада, который теперь заперся в башне Кантерлота, не правда ли это? Спросите у вашего сержанта, майора, полковника. Если они будут говорить о "новых союзниках" и о том, что северянские варвары вам теперь друзья — то знайте, что этой лжи они сами не верят! Аликорны, правительство и генштаб сдали страну поганым коммунистам! Красная армия оккупирует восточную Эквестрию, пока вы прикрываете их трусливые спины! Только чейнджлингская армия может спасти вашу Родину от этой заразы, грозящей распространиться на весь мир! Нет нужды оказывать сопротивление, поверните ваше оружие против настоящего врага!

Могильные ямы постепенно заполнялись чёрно-бурым грунтом. Сегодняшний день снова начался с фальшивого снегопада, но на этот раз он казался более убедительным: хлопья снега кружили в воздухе как большие белые мухи, ухудшая видимость. Дул сильный, пробирающий до костей ветер. В такую погоду не хотелось вообще показываться на улице, но сейчас у них не было выбора.

Артур работал лопатой, стараясь не думать, что он делает и кого предаёт земле. Кого-то из них убили чейнджлинги, кто-то из них был казнён за трусость — капрал не знал этих ребят и сегодня утром увидел их впервые. Он уже давно не боялся мертвецов, бояться подобного на войне было глупо, да и чревато последствиями. Он ещё не знал местного начальства и не думал упрекать его, хотя причин на то было множество. Он понимал, что иначе никто не стал бы поступать, даже если бы захотел. Дезертиров нужно казнить, а тех кого убил враг уже не вернуть. Мирная мораль уже не работает, она отметена и забыта, а мораль военную каждый видит по своему, в меру своей испорченности. Единорог сильно устал. Все тут устали так, как никогда до этого, и при этом продолжали стоять на ногах, выполнять приказы и... жить. На этом участке пока что стояла тишина. Вражеская канонада грохотала где-то далеко в стороне, а здесь жуки пока не собирались атаковать, ограничиваясь лишь редкими вылазками и разведкой. Окруженцы и недобитки, с тяжёлыми боями отступавшие по лесам и полям, казалось, получили передышку. Но передышка эта была довольно странной: в воздухе висело ощущение того, что затишье скоро прервётся, что всё скоро придёт в движение.

И тем не менее, Артур не унывал. По крайней мере, его уныние было не таким сильным, как у многих других его товарищей. Короткая передышка в Хоуп Холлоу, еда, мытьё и свежая одежда радовали его несколько больше, чем остальных. За месяцы выживания капрал научился ценить эти вещи. Тем более, в этом коротком отдыхе было нечто большее, нечто укрепляющее морально. В городе крепко засел тыл северянской дивизии: там разместились склады, медсанбаты и прочая инфраструктура. Всё выглядело так, что союзники не намерены просто так уходить: у полевых кухонь толпились пони и грифоны в шинелях и ватных куртках, повсюду слышались разговоры на непонятном Артуру языке, повсюду сновали вестовые, складские и прочие тыловики, занятые обыденной работой. Никто не паниковал, никто не готовился сворачиваться и отступать, как это бывало ранее в эквестрийских тылах. Северяне просто ждали и готовились, в их действиях виделась спокойная уверенность и... даже веселье.

Работа подходила к концу, на месте ям один за другим появлялись небольшие холмики, безымянные надгробия погибших бойцов. Вайз закончил закапывать последнюю могилу и воткнул свою лопату в землю рядом с ней. Он почувствовал страшную усталость и опёрся на свой инструмент, благо земля замёрзла и лезвие крепко держалось в ней. Он работал копытами, пользоваться рогом ему не хотелось из-за того, что никто вокруг им не пользовался. Усталость буквально валила с ног, единорогу захотелось сесть или лечь, и только мысль о том, что он стоит над свежей могилой не дала ему сделать этого. Снегопад постепенно сходил на нет: небо всё ещё серело сплошным фронтом облаков, но окружающий пейзаж вырисовывался уже лучше. Из серо-белой каши вычленялись силуэты домов и сараев, чёрные полосы окопов и яркие огни, горящие тут и там. Их позиция находилась в чистом поле, продуваемом ветром со всех сторон, и в такие моменты, как это октябрьское утро, никто из солдат старался не показываться наружу из укрытый. В каком-то смысле, ему и другим его товарищам не повезло, но кого сейчас можно было назвать везучим?

От одного из огней показалась невзрачная серо-чёрная фигура пони, чьё лицо было замотано шарфом. Он шёл быстро и было видно, как его бока легко дрожат от озноба. Это был Марроу, тот самый офицер вместе с которым Вайзу довелось выбираться из окружения. Сначала, он пытался командовать ротой, но не вынес груза ответственности. Солдаты гибли в стычках, умирали от ран и болезней, а он не смог ничего с этим сделать. В итоге, формальное лидерство перешло к Вайзу, как к самому опытному, но к тому времени они уже были в относительной безопасности.

— Вы закончили? — Марроу посмотрел на собравшийся вокруг него десяток бойцов своими впалыми, слезящимися от летящего в них снега глазами. В зубах офицера тлела сигарета, ему не терпелось вернуться в теплоту своего укрытия.

— Так точно, сэр. — Ответил Артур. Марроу странно посмотрел на него, нервно осклабился и кивнул.

— Скоро будем обедать. Сдайте лопаты и возвращайтесь на позиции. — Сквозь зубы проговорил он и повернул назад. Все остальные невольно последовали за ним. Лопаты нужно было оставить у стены погреба, переориентированного в какое-то подобие склада-мастерской. Инструмент был частично получен из гарнизонных запасов, частично от северян, пожертвовавших часть своих запасов для группы окруженцев, некогда бывших подразделением полковника Логгера. В глубоком дверном проёме этого полуподземного помещения курил один из солдат, закутавшись в шинель как в одеяло. Это был один из товарищей Артура, с которым тот вышел из окружения. Сейчас этот парень был слишком озабочен холодом и ветром, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. Это октябрьское утро, уже почти перешедшее в день, сковывало морозом, и никому сейчас не хотелось делать что либо. Развод и прочие организационные моменты закончились, после обеда планировалось начать копать ложные позиции, а потом провести стрельбы. Так начальство пыталось отвлечь бойцов от тяжёлых мыслей о понесённых недавно потерях. Однако, их тела требовали сна и отдыха, тогда как в их головах мысли о войне боролись с мыслями о еде и тепле, которого так не хватало в этом продуваемом насквозь месте.

Артур шёл вместе со всеми остальными, чувствуя как его глаза начинают слипаться. Его небольшому отряду выделили под ночлег участок позиций, некогда занимаемый теми самыми стрелками, которые побежали во время чейнджлингского налёта. Это была траншея, образованная из нескольких соединённых между собой ячеек. Ни штолен, ни блиндажей, ни землянок — только шинели в качестве одеял и пара костров в качестве источников тепла. По крайней мере, здесь они всегда были готовы встретить врага, откуда бы он не появился, а неудобства, какими бы ужасными они ни были, уже давно стали чем-то абсолютно естественным для пони на войне. Заняв траншею, бойцы почти тут же вернулись к тому, от чего их недавно оторвали — ко сну. На дворе было утро, но для них это ничего не значило. Сонливость стала их вечным спутником, и для того, чтобы избавиться от неё им нужно было отдыхать несколько дней. Но враг не оставил им этого времени.

Единорог уткнулся носом в холодную земляную стенку. Его спину грел разожжённый костёр, между его заиндевевшими копытами крепко покоилась заряженная винтовка. Жеребец дремал, стараясь держаться от полного погружения в забытье. Он боялся собственных снов, ведь в последнее время Артуру снились исключительно кошмары. Эти сны были пропитаны чем-то жутким, потусторонним, полным невообразимого ужаса. Он видел там то, чего никогда не мог вообразить до этого, будто страх и боль тысяч живых существ обрели форму в его голове и начали медленно сводить его с ума. Это были не его мысли, он старался ограждать их от себя, но стоило ему заснуть — и были уже тут как тут. "Это как-то связано с рогом." — Думал он про себя, не до конца понимая ход собственных мыслей. — "Это... магия прёт. Надо научиться уживаться с ней, но как? Почему мне так... Плохо?"

И тут он провалился в сон, его разум снова накрыло чёрной пеленой ужаса. Артуру захотелось закричать, но он не мог. Он попытался сдвинуться с места — но этого ему тоже не удавалось. В этом кошмаре он совершенно не чувствовал себя, будто его тело полностью разбил страшный паралич. Он слышал крики, он слышал чудовищный грохот, будто миллионы кастрюль и сковород стучали друг о друга. Он слышал что-то похожее на лязг гигантских ножей, перед глазами жеребца мелькало чёрное, красное и белое, мелькало так быстро, что созерцание этого зрелища вызывало тошноту и дрожь. Но Артур не мог ни того, ни другого; закрыть глаза в этот момент он тоже не мог. Это было похоже на шок, на оглушение, на невообразимую боль. Это было воплощение смерти и безумия, оно было одновременно подобно и свету и вязкой смоле, оно не могло быть, оно не могло существовать нигде, кроме его снов...

Вдруг, пони дёрнулся. Его глаза тут же распахнулись и первым что они увидели была серая стенка окопа. В следующий момент его заднюю левую ногу свела болезненная судорога, Артур поморщился и застонал, на его глазах выступили слёзы. Он помнил все подробности того, что видел во сне, и никак не мог забыть их. Одно и то же повторялось из раза в раз, а рядом как на зло не было никого, кто мог бы помочь ему в этой беде. У всех, да и у него тоже были куда более важные проблемы, с которыми кошмары не могли ровняться. Их страна стояла на грани — вот в чём был главный кошмар. И этот кошмар нужно было предотвратить любой ценой, благо Вайз, чей дом остался далеко на занятой врагом земле, мог заплатить эту цену, но пока они воевали только с холодом и усталостью, пока настоящий враг спокойно ждал, пока они дадут слабину. Он мог позволить себе это ожидание, он знал, что он сильнее. А они знали, что у них нет права ему уступить, как бы он не был силён.

— Эй, Арчи! Ты чего? — Над ухом единорога послышался знакомый голос — это был Уайт, окруженец с которым Вайз до того служил в одном отделении. Молодой парнишка родом из предместий Кантерлота, сын какого-то состоятельного чиновника, связанного чуть ли не с правительством. Это было объектом шуток ровно до тех пор, пока жеребец не влился в коллектив. В окружении Уайт не показал себя с идеальной стороны, но при этом не струсил и остался в живых, что уже было неплохо.

— Да, ничего... — Просипел единорог, приходя в себя и пытаясь принять более привычное положение. Он повернулся лицом к сослуживцу и посмотрел на него, стараясь как-то отвлечься от произошедшего. Уайт выглядел в целом как обычно: худая и угловатая морда с выступающими ноздрями, некогда белая шерсть, теперь ставшая серой из-за нехватки гигиены, взгляд бойца был рассеянным, но это было вызвано тем, что тот тоже спал и стоны Вайза разбудили его.

— Не надо так пугать, ты нетихо крикнул. — просто заметил пони. — Опять какие-то единорожьи заморочки? Не можешь себя контролировать?

Артур отрывисто кивнул и потупил свой взгляд. Он вспомнил разговоры с Уайтом ещё до начала сентябрьских боёв, когда они только познакомились. Уайт был земнопони, и в единорогах понимал мало, но капрал всё равно попытался расспросить его о своей беде, ведь товарищ происходил из "высоких" кругов и знал некоторых обладателей рогов, которые пользовались ими в чуть большей степени, чем другие. "Я не знаю, кто может тебе помочь. По крайней мере — уж точно не я." — С растерянным сочувствием сказал ему тогда Уайт. Он рассказал, что кантерлотские единороги учат своих своих отпрысков с жеребячества, что у них не должно быть с этим проблем. "Хотя, на войне ведь легко сойти с ума, верно? Думаю, ты не первый и не последний." — Предположил он. Тогда он был ещё не нюхавшим пороху новобранцем, а его первый бой ещё был впереди, тогда то-то из товарищей Артура замечал в нём что-то от академика, но сейчас Уайт полностью лишился этих черт, а тот жеребец в конце концов умер от заражения крови, случайно задев пораненным копытом труп.

— Просто ногу свело. Больно очень. — Продолжал сипеть Артур, по привычке прислушиваясь к происходящему вокруг: ветер начал стихать, сквозь него уже пробивались какие-то громкие звуки.

— Да-а, понимаю. Есть хочется... И курить. — Отойдя от темы проговорил Уайт, снова укладываясь на своём месте. Желание спать пересиливало в нём всё остальное. Начавшийся было разговор не имел ни смысла, ни пользы. Нужно было пользоваться свободным временем, а не тратить его впустую. Тем временем, странные звуки усиливались, превращаясь в треск ружейно-пулемётного огня. Он гремел не очень далеко, и явно не имел отношения к пушечной канонаде, грохотавшей где-то совсем далеко к югу, практически у самого города. Артур повёл ухом, инстинктивно прислушиваясь к этому треску, но не придал ему значения: "Хорошо!" — Подумал он. — "Буду слышать его — не засну. Лучше так, чем этот идиотский скрежет в голове."

Тем временем, среди эквестрийцев поползли напряжённые разговоры: "Кто это? Что это? Нас атакуют? Жуки напали на соседний батальон?" — На место беспокойному сну приходила бодрость и напряжение: кто-то схватился за винтовку и начал озираться вокруг, оставшиеся офицеры пытались держать всё это в каком-то порядке, но сами подвергались странному чувству беспокойства, возникшему из-за этого нового обстоятельства. Артур всё это время дремал, не обращая внимания на суматоху вокруг. Однако, вскоре спавший поблизости Уайт растормошил его, и единорогу пришлось проснуться.

Так или иначе обед начался по расписанию. С продовольствием у логгерцев проблем не было, благо северяне и городской гарнизон выручили их как могли. Группы солдат нехотя покидали свои укрытия и толпились у дверей одного из домов, где была организована полевая кухня. На обед подавали овощной суп и хлеб, уже давно превратившийся в сухари. Было на кухне и какое-то количество чая с ромом, но большую его часть расхватали офицеры и капралы, так что большей части солдат пришлось довольствоваться простым чаем. Здесь же выдавали и сигареты, многие жеребцы, покончив с пищей, сразу начали дымить.

— Начали стрелять... Хорошо что не у нас. — Заметил один из бойцов, догрызая просоленную галету. Несколько десятков солдат заняли большую комнату, некогда бывшую гостинной. Здесь стоял большой стол, что обеспечивало какие-никакие удобства. Остальным, кто не поместился в этом помещении, приходилось обживать другие комнаты или вовсе харчеваться на улице, где ещё падали последние снежные хлопья, а ветер превращал и без того скупо разогретый чай в холодный.

— Постреляют и перестанут. Если не пушки — то бояться нечего. — Ответил ему другой солдат.

— Это ведь жуки... Там где пулемёты стреляют — там и пушки могут начать.

— Надо разузнать что там творится, а не строить дурацкие предположения. — Заявил третий собеседник, это был жеребец в звании лейтенанта, командовавший взводом. Артур наблюдал за всем этим со стороны, молча и жадно доедая содержимое своей тарелки. После обеда хотелось спать ещё сильнее, но это не волновало единорога.

— Посмотрим, что полковник решит. Он же не дурак, тоже всё слышит.

— Полковник этот... — Начал было один из бойцов, но вовремя осёкся и смолчал.

— Вот бы эти северяне справились, чтобы у них там не происходило.

— Должны справиться. Вот уже несколько дней как Хоуп Холлоу не сдают. Если бы сдали — то нас бы тут уже не было. У них ведь и пушки есть, и пулемётов в достатке — всё у них получится.

— Эх, если бы...

— Ничего! Скоро наши подкрепления подойдут — вот тогда и погоним эту сволочь откуда пришла. — Подал голос Уайт, до какого-то времени разделявший молчание Артура.

— Да! Не всё же нам отступать. Мы ведь ещё живы, верно ребята? — Подхватил лейтенант.

— Верно! — Откликнулось ему несколько голосов.

— В таком случае, мы ещё дадим им по рогам! Отступать некуда, позади Кантерлот! Пусть приходят к нам днём — мы убьём их! Пусть приходят к нам ночью — нас уже не купить на их уловки!

— Бей жуков! — Крикнул кто-то из присутствующих. Его слова встретили с одобрением, но распаляться без реального повода было бессмысленно. Выстрелы всё ещё гремели там, за окном, то замолкая, то усиливаясь. Это было не их дело, как бы сильно некоторым из эквестрийцев не хотелось оказаться там и встретиться с врагами лицом к лицу. Они устали, но их трудно было упрекнуть в моральном упадке. Несмотря ни на что, разбитые остатки эквестрийских подразделений старались преодолеть свой страх и дезорганизованность, старались собраться в боеспособную силу, старались хоть как-то дать отпор чейнджлингам, и прибывающие союзники помогали им в этом, показывая пример.

Тут в помещение быстро вошёл один из помощников Логгера, исполнявший обязанности посыльного-ординарца.

— Солдаты из роты Марроу — на выход! — Строго скомандовал он.

— Что случилось? — Спросил Артур.

— Приказано всем собраться, больше я ничего не знаю. — Коротко ответил жеребец. Делать действительно было больше нечего. Уайт, Артур и ещё несколько их сотоварищей покинули помещение и вскоре оказались на улице. Там уже собиралась "рота" капитана Марроу — отряд численностью не многим больше шести-семи десятков пони, собранных из остатков разных подразделений. В группе Логгера была более-менее чёткая субординация, поэтому они теперь были целой ротой, а не обычным мелким отрядом, коим они были до этого. Бывшие окруженцы были вооружены винтовками, пулемётов у них не было, но скорострельность магазинных "макинтошей" в какой-то степени это компенсировало. Так или иначе, сейчас они были готовы скорее морально, чем физически.

— Объясняю ситуацию! — перед неровным строем вышел капитан. Вид у него был всё такой же невзрачный, но офицер честно старался держаться молодцом. — Наши соседи вступили в бой. Но бой происходит не на их позициях, а где-то далеко впереди. Наши наблюдатели увидели, как на одной из дорог в видимости группы произошла засада на чейнджлингскую автоколонну. Эти безумцы видимо решили так выиграть время для дополнительного укрепления своих позиций, но сейчас, судья по всему, им пришлось туго. Полковник Логгер выделил нашу роту как самую... Немногочисленную часть, которую можно было бы бросить на помощь северянам. Кто пойдёт со мной?

Наступило молчание. Артур внимательно посмотрел на капитана: тот стоял прямо и твёрдо, в нём не чувствовалось той неуверенности, которая была ему свойственна во время окружения. Он действительно хотел искупить свою вину, действительно хотел повести своих подчинённых в бой, чего бы это не стоило.

— Выбора у нас нет, сэр. Придётся идти за вами. — Произнёс Артур, отгоняя от себя усталость и морок.

— В таком случае — времени у нас уже нет. Оружие при вас, значит вы готовы. За мной! — Капитан повернулся спиной к строю и зашагал по тропинке, петлявшей между домами. На солдат отовсюду смотрели ещё не закончившие обедать сослуживцы. В этом месте, некогда бывшем фермерским хозяйством, сейчас было очень тесно от сотен военных, большая часть из которых искала спасение от ветра, снега и слякоти, что терроризировали их на передовых позициях.

Группа пони быстрым шагом приближалась к переднему краю, готовясь пересечь его. Линии наскоро отрытых древо-земляных укреплений уходили на порядочное расстояние налево и направо от хозяйства. Здесь дежурили какие-то отряды, но они были совсем немногочисленными. Отсюда открывался вид на широкое поле, расчёркнутое с востока на запад узкой и мелкой речушкой За ней чернел лес, по западной окраине которого бежал просёлок. Издалека копытные не могли разглядеть всего, что происходило сейчас на дороге, но те стрелки что сейчас занимали окопы уже явно имели представление о происходящем. Артур видел, как из окопа высовывался закутанный в северянскую шинель офицер с биноклем. Их колонна проходила как раз мимо него и его отряда.

— Что там творится? — Спросил Марроу у коллеги, едва поравнявшись с ним. Лицо начальника выражало тревогу, прикрытую маской холодного спокойствия.

— По той дороге двигались вражеские силы, видите? Даже без бинокля всё понятно.

— Вижу. — Коротко ответил Марроу, действительно заметив на дороге чёрно-серые силуэты грузовиков и мотоциклетов. Откуда-то оттуда и исходил грохот перестрелки, разносившийся далеко вокруг.

— Они пропустили передовой отряд вперёд и начали бить уже по основной части колонны. Сейчас стреляют уже немного из другого места, видимо сменили позицию. Кажется, жуки наседают со всех сторон, это их пулемёты трещат.

— Не только их. — Заметил капитан.

— Не только. — кивнул офицер. — Но дела там плохи всё равно. Они не рассчитали силу. Вы идёте к ними на помощь?

— Так точно, приказ Логгера.

— По открытому месту... — Покачал головой сидящий в окопе.

— Иной возможности не представляется. — Угрюмо отвечал капитан, уже мысленно смирившийся со своим положением и тем, что ему предстояло сделать.

— В таком случае — удачи. Мы не сможем вас прикрыть — слишком далеко!

— Это не проблема, сэр. Прощайте. — закончив говорить с коллегой, Марроу обратился к своим бойцам: — Рота, за мной! Перестроиться в колонну по одному, не высовываться, держаться у земли. Стрелять по моей команде!

Шедшие за офицером солдаты ответили кивками, отряд двинулся вперёд. До врага было около километра и начавшая замерзать, но всё ещё имевшая место речка. В том месте, где шли пони Марроу, протоку можно было преодолеть в один прыжок. Один за другим, солдаты перескакивали на другой берег. Артур чуть было не поскользнулся на ледяной кромке, но сумел удержаться на ногах, пусть и зачерпнув кражиной холодной воды.

— Аккуратнее, Арчи! — С усмешкой окликнул его шедший позади Уайт.

— Сам не гробанись. — Буркнул в ответ Вайз, продолжая путь уже на другом берегу. Речка пробудила в нём дурную мысль. Мысль о том, что из-за неё прямо посреди поля может образоваться серьёзный овраг, а засыпать его будет некому. "Словами не описать такую погоду." — Подумал капрал, прекрасно понимая, что дело тут совсем не в погоде.

Тем временем, Марроу приказал перестраиваться в цепь. Отряд был условно поделён на два взвода, которыми поставили командовать начальников из группы Марроу. Одним командиром был пегас, ранее служивший при штабе ныне разбитой дивизии, другим был земнопони, ранее командовавший танковым отделением. Вайз видел их второй или третий раз с момента своего прибытия и ещё не успел узнать этих жеребцов. Так или иначе, Марроу он знал почти насквозь, и это заставляло единорога беспокоиться обо всём происходящем вокруг. Боец смотрел вперёд, он видел очертания разгромленной чейнджлингской колонны и трассеры от пулемётных очередей. В некоторых из них уже привычно угадывались чейнджлингские, иных же пони не узнавал.

Вот засвистело и над их головами, Артур невольно вскрикнул, когда зелёные трассеры прошили воздух чуть ли не в одном дюйме от него. Грянула команда Марроу: пони залегли.

— Откуда стреляют!? — Капитан неуклюже начал доставать из сумки недавно выданный бинокль. Бойцы сходу упали в грязь и тут же начали оглядываться вокруг.

— Противник слева! — Доложил один из подчинённых. И действительно — от обочины дороги по полю перебегала цепь вражеской пехоты. Артур тоже увидел их, тут же прикинув численность неприятеля: "Около роты, может больше." — Решил про себя он.

— Сэр, чейнджлинги в той стороне, идут на нас! — Доложил другой боец.

— Стреляйте по ним в ответ, не дайте им подавить нас!!! — От напряжения голос капитана начал срываться. Он постепенно начинал нервничать. Цепь его отряда немного перестроилась и открыла огонь по неприятелю. У эквестрийцев не было пулемётов, но их ружья были достаточно скорострельными. Забили выстрелы, бой, длившийся уже приличное время, теперь начался и для них.

Капрал грузно приземлился в грязь и, быстро осмотревшись и едва увидев противника, почти сразу же начал стрелять. Винтовка не подводила его и работала исправно, несмотря на то, что боец лежал в грязи. Очереди продолжали свистеть, они же огрызались частыми, но всё же одиночными выстрелами. Из леса неподалёку от дороги так же слышалась пальба, но это был уже не враг, а северяне, стрелявшие в ту же сторону, что и они. Самих красноармейцев было не различить, только вспышки очередей и винтовочных выстрелов просвечивали сквозь придорожный кустарник.

"Трра-та-та-трра-та-та-трра-та-та!"

— Пулемёты с чейнджлингской стороны били всё чаще и точнее. Неподалёку от Вайза раздался громкий полукрик-полуплач, перемешанный с руганью и причитаниями. Видимо, в кого-то попали. Капрал старался не обращать на это внимания и продолжал бой, параллельно стараясь прикинуть количество остававшихся у него боеприпасов. Сквозь грохот винтовок и свист пуль слышались окрики командиров взводов, которые пытались командовать своими подчинёнными в горячке начавшейся драки. Однако, их усилия имели небольшое значение: отряд оказался прижат к земле, и любая попытка переместиться по открытому полю была чревата для пони гибелью.

— Что будем делать, капитан? — К Марроу подполз пегас-штабист, что отчаянно пригибался под огнём. Сам Марроу в это время едва мог оторвать голову от земли, но при этом честно пытался следить за обстановкой. Его глаз дёргался, лицо было оскалено и запачкано грязью.

— Пошлите... Пошлите посыльных к северянам! Пусть отступают, иначе мы все тут поляжем...

— Кого послать? — Переспросил пегас, проявлявший куда большее самообладание.

— Какого нибудь капрала, лучше двух!.. — очередь трассирующих пуль вспахала землю совсем рядом от командиров, оба уткнулись носами в грунт, кто-то поблизости вскрикнул и тут же затих. Марроу первым приподнялся над полем и посмотрел на штабиста, практически повторив то, что только что сказал: — Все тут поляжем, сэр.

Пегас кивнул ему, подумав про себя что-то своё. Ему явно не нравилось всё, что творилось вокруг.

Тем временем, Артур продолжал стрелять. Он никогда не считал себя метким, но меткость не имеет большого смысла когда у тебя в копытах десятизарядная винтовка, способная делать чуть ли не по выстрелу в секунду. Эта скорострельность не раз и не два спасала эквестрийских солдат в самых тяжёлых передрягах, давая им фору и заставляя врага переоценивать их силы. Где-то за ним послышался голос взводного:

— Здесь есть капралы?

— Я капрал, сэр! — Крикнул в ответ Артур, заряжая в винтовку первую обойму. Заряжать вторую не было времени: нужно было продолжать стрельбу.

— Нужно добраться до отряда северян и передать им приказ капитана на отход, поручаю это тебе! Они в лесу, за дорогой, тут недалеко!..

— Сэр, разрешите отправиться с Вайзом? — Тут в беседу вклинился Уайт, этого капрал точно не ожидал услышать.

— Ладно, идите, только не убейтесь! — не тратя времени на пустые возражения бросил пегас. — Мы постараемся вас прикрыть!

— Слушаюсь. — Тихо сказал Артур, дозарядил вторую обойму и щёлкнул затвором. "Зря он со мной намылился." — Подумал боец, оглядываясь туда, где уже начинал ползти его товарищ. Вот он подобрался к нему, вот они переглянулись: морда Уайта так же была вся в чёрно-бурой грязи, но глаза кантерлотца блестели каким-то подобием энтузиазма. Вайз ничего ему не сказал, просто мотнул головой вперёд, указывая туда, где виднелась дорога. Эквестрийцы тем временем начали стрелять активнее, но это навряд-ли могло на что-то повлиять. В отряде Марроу постепенно росло число раненных и убитых.

А тем временем, двое солдат поползли к цели. Она действительно была не так уж далеко — всего пятьсот или шестьсот метров отделяли пони от придорожной канавы, где можно было найти укрытие. Сейчас они ползли, но уже чётко понимали то, что скорее всего им придётся бежать. Время неумолимо шло, и у них его оставалось всё меньше. Единорог жестом приказал напарнику остановиться и придвинулся к нему. Вокруг было практически открытое место, поэтому думать об укрытиях смысла не было.

— Уайт, я сейчас дёрну в канал, ты — за мной. Доберёмся до первой канавы, потом перемахнём через дорогу и сразу в лес.

— Понятно. Ну что, дёрнули?

— Дёрнули!

Единорог быстро вскочил на ноги и бросился бежать во весь опор. Он успел увидеть, что его товарищ поспевает за ним, оба жеребца быстро сорвались в галоп. Стрелять во врага было бесполезно — винтовки больно били их по бокам и спинам, ремни портупеи почти сразу же начали больно врезаться в тело, полы шинели мешали бежать, но бойцы не обращали на это внимания. Всё вокруг Артура будто сомкнулось в одно маленькое и узкое пространство размером со слуховое окно, он вмиг перестал видеть происходящее вокруг и даже не думал озираться, глядя только перед собой. В ушах стоял шум ветра и свист пуль, кровь вдруг неожиданно вскипела, и даже если бы в этот тревожный момент в Артура попали — он бы не сразу заметил этого.

Капрал не спрыгнул в придорожную канаву — он споткнулся и полетел туда кубарем, разбив себе нос в о что-то твёрдое. Вайз зашипел от боли, чувствуя как кровь пропитывает шерсть у рта и на носу. Он приподнялся и посмотрел на то, обо что ударился — это была стальная каска чейнджлинга, более не представляющая ценности для её владельца. Труп было трудно опознать из-за серо-зелёной шинели, издали напоминавшей что-то наподобие мешка. Видимо, кто-то удачно попал ему в затылок, и он так и свалился в канаву, едва не добравшись до укрытия. Артур выругался, ему резко захотелось встать и поскорее убраться отсюда, но мысль о задании, а так же о том, что где-то позади его должен был догонять товарищ не дали ему поддаться отвращению и страху. Жеребец аккуратно сполз с мертвеца и устроился рядом, тяжело переводя дыхание и осматриваясь вокруг.

Уайт нагнал его пару секунд спустя: рядовой попытался затормозить, но копыта проскользили по мёрзлой земле и он так же упал в канаву, в отличие от своего напарника избежав встречи с каской и трупом чейнджлингского пехотинца. Первыми словами, которые он сказал Артуру были самые отборные выражения, о произношении которых он ранее и подумать бы побоялся.

— Не ранен? — Спросил его Артур, доставая из-за пазухи шинели то, что осталось от перевязочного пакета.

— Нет! — Отдышавшись и выругавшись ответил Уайт. Этот ответ почему-то заставил Вайза усмехнуться. "А парень хорош..." — Промелькнуло у него в голове, но вскоре на смену этой мысли пришли другие. Артур прислушался: бой грохотал где-то позади них, там где остались бойцы Марроу, и впереди, там где дрались северяне. Над ними же была тишина, видимо противник потерял их из виду, либо счёл их убитыми или ранеными.

— Тогда идём, тут не на что смотреть. — Кое-как перемотав свои ушибы и заткнув марлей кровоточащую ноздрю, Артур осторожно вылез из канавы и тут же юркнул под стоявший неподалёку грузовик. Вокруг него в разных позах лежали уже начинавшие коченеть мертвецы. Вокруг их было достаточно, видимо по колонне ударили с совсем близкого расстояния и из сразу из всего что было, так называемым "кинжальным огнём". Единорог старался не засматриваться на перекошенные лица мертвецов, на изрешечённые пулями тела и кузова машин, где так же лежали трупы. Подобные зрелища служили топливом для его кошмаров, и он изо всех сил старался избегать их.

— Ничего их покосило... — Проговорил Уайт.

— Ну и что с того?! — Оборвал его Артур, недовольный восхищённым тоном товарища. Он сам мог бы порадоваться за удачу союзников, но последние дни и недели слишком вымотали его для подобного. Он ненавидел тех, кто сейчас лежал под его ногами, свисал из кузовов и кабин, но сильнее он ненавидел смерть и насилие, принимавшие в его голове куда более явные и осязаемые формы. Он ненавидел захватчиков, но сильнее он ненавидел саму войну. Эта ненависть не давала Артуру сил, скорее отнимала их, а ведь сил у единорога оставалось не так уж и много.

Эквестрийцы быстро преодолели неширокое полотно просёлка, пригибаясь от шальных и единичных пуль. Здесь образовался затор из грузовиков и иных машин, которые чейнджлинги в спешке бросили когда попали под удар. Пони в диковинку было видеть вражескую технику так близко, ведь жуки почти никогда не оставляли её, даже тогда когда вынуждены были отступить. Каким же сильным должен был быть обстрел, раз эти матёрые и уже обретшие боевой опыт головорезы побросали всё и отступили назад? Что на них так подействовало? Ответ был налицо, но верилось в него с трудом.

Вот и лес: высокие клёны облетевшими столбами стояли в чёрной массе опавшей и уже вовсю превшей листвы и такого же чёрного и голого кустарника. Оказавшись по ту сторону просёлка, бойцы сразу поняли куда им идти, ведь из-за дерева прямо на них выскочил боец с винтовкой и машинально нацелился на них. Артур опешил:

— Мы свои! Мы свои! Эквестрия! — Бросил он северянину, демонстрируя петлицы своего затёртого кителя. Красноармеец наклонил голову и прищурился, но размышлял недолго. Он коротко кивнул и жестом приказал следовать за ним. Шли они буквально три минуты, отряд северян залегал совсем рядом, их было трудно заметить на чёрно-бурой земле. Этому способствовал не сколько цвет их формы, сколько то, что им тоже пришлось порядком поползать на животе. Солдат, занимавший позицию за деревом, тут же пригнулся, ведь здесь уже часто свистели пули и шёл бой. Спрятавшиеся среди кустарников пулемётчики, автоматчики и стрелки били по неприятелю, офицеры вели наблюдение, грубо и отрывисто отдавая приказы. Артур, несмотря на своё незнание северянского, почти сразу заметил, что северянские сержанты щедро разбавляют командный язык матерным. Это было неудивительно и не ново для капрала, да и ситуация здесь действительно складывалась не лучшим образом.

Вот красноармеец встал перед невысоким жеребцом, одетым в байковую шинель, казавшуюся особенно громоздкой из-за небольшого роста военного. Стрелок коротко отчитался перед ним, после чего тот кивнул и, видимо, разрешил вернуться к прежней задаче. Северянин взял под козырёк и быстро побежал к своей старой позиции. Командир в свою очередь подошёл к стоявшим неподалёку эквестрийцам. У Артура не было времени опешивать и смущаться перед начальствующим лицом, поэтому он просто сделал шаг вперёд и начал говорить:

— Сэр! Нас послал наш командир, чтобы передать вам приказ отступать с этой позиции! Мы попали под огонь жуков и несём потери, после вашего отхода мы так же сможем отойти!

Командир северян бросил на пони быстрый оценивающий взгляд. Видимо, неудачное падение в канаву всё-же сыграло свою роль.

— Мы скоро начнём отходить, пусть ваш командир не беспокоится по этому поводу. — С характерным выговором, но без коверканья ответил он. Артур странно улыбнулся ему, но не успел ничего сказать, ведь в воздухе раздалось шипение падающей мины. Едва заслышав этот звук, капрал вмиг забыл обо всём, что хотел сказать и бросился на землю, закрыв голову копытами. Ударил громкий хлопок: мина лопнула совсем близко, по стволам деревьев и кустарнику забили осколки, миг спустя послышались крики, но это были не крики боли или ужаса — но чёткие команды офицеров, сохранявших ту необходимую выдержку, чтобы управлять своими подчинёнными.

В единственную ноздрю Артура ударил едкий запах взрывчатки, какое-то время он не чувствовал своих конечностей, но вскоре понял, что всё цело и на месте. Вайз быстро вскочил на ноги: командира, стоявшего перед ним миг назад уже не было, он будто бы растворился среди деревьев и своих бойцов, которые начали быстро и организованно отходить с занимаемых ими позиций.

— А-арчи... — Кто-то заворочался и застонал сбоку от единорога. Это был Уайт, и вид у него был ужасный: жеребец в неестественной позе распростёрся на земле и безуспешно пытался встать. Шинель пони была разорвана, одна из задних ног превратилась в жуткое месиво, бок шинели был изорван в труху, и оттуда обильно вытекала кровь. Однако, парень будто бы не чувствовал этой боли, продолжая звать своего товарища, пытаясь подняться на изломанные ноги, теряя свои последние силы и кровь. Единорог тут же подскочил к нему:

— Успокойся! Не двигайся! Будешь двигаться — помрёшь, забыл что-ли?! — Громким шёпотом начал внушать ему Вайз, нервно шарясь по карманам и сумкам в поисках оставшихся бинтов, но их не оказалось. Эти действия были бессмысленными, не более чем пустой тратой сил, следствием шока, неожиданности.

— Что... Со мной? Нога... — К бедному Уайту постепенно начинали возвращаться ощущения. Страшно было представить, что с ним будет, когда они вернуться полностью. Артур вспомнил корчащиеся и визжащие обрубки, которым не помогали даже ударные дозы морфия. Видимо, Уайту предстояло сделаться одним из них, но почему-то капрал чертовски хотел спасти его, не дать ему умереть.

— На помощь! Тут раненый! — Громко позвал он, зная что скорее всего его не поймут. В лесу же продолжали рваться мины: часть из них приняли на себя стволы деревьев, тогда как остальные так или иначе находили цель. У северян появились свои раненые, их санитарам было не до него. Однако, кто-то из них всё-же откликнулся: к Вайзу подскочил невысокий и худой земнопони в полушубке и завязанной наверху ушанке. Судья по петлицам — это тоже был командир, но уже не тот, с которым Артур говорил ранее.

— Беда. — Коротко, но веско проговорил он.

— Как можно ему... — Начал капрал, прекрасно понимая, что ответ на его вопрос уже ясен.

— Вот. — перебил его начальник и достал из кобуры небольшой револьвер, на котором ещё не успела обсохнуть смазка. — По другому — никак. Госпиталь далеко, медсанбат — ещё дальше. Хотите, чтобы он мучался?

— Нет. — Проговорил эквестриец, чувствуя как мысли путаются в голове. Уайт ходил по буреломам и чащам, тонул в болоте, не раз дрался с чейнджлингами, не раз проскальзывал прямо у них под носом. Тот, кто выжил под огнём в открытом поле, когда другие гибли вокруг него, тот кто пережил столько всякой мерзости и горя в свои молодые годы — сейчас умрёт здесь, умрёт по чистой воле случая, с разбитыми ногами и распоротым брюхом, так и не поняв, что случилось... Северянский командир казался холодным, но в его молодых глазах было ясное понимание всего случившегося. Иной бы просто прошёл мимо, но он предложил помощь. Единственную помощь, которую можно было оказать бедному Уайту.

Единорог плохо помнил, что случилось дальше. Ошалелые глаза Уайта, блеск оружейной смазки, выстрел и чей-то жалобный всхлип, чьи-то приказы и окрики, свист мин и пуль, грохотавших вокруг. Он не мог вспомнить как вернулся обратно к своему отряду, как они начали отступать, пользуясь тем что враг временно сконцентрировался на северянах. Всё это произошло как в тумане и походило на кошмарный сон: дикий и сюрреалистичный. День вскоре сменился ночью, а отдалённые звуки стрельбы и миномётных разрывов не прекращались ещё долго, медленно, но верно отодвигаясь к узкой протоке, за которой начинались их позиции. Красноармейцы предприняли всё, что могли чтобы выиграть время себе и соседям, но следующий свой удар чейнджлинги должны были нанести уже в полную силу...

Дорога на Кантерлот. Глава IX: "Коммунары!"

ЗАПИСЬ ОТ 23.10.1011-ГО.

Сопротивление противника нарастает по всей линии фронта. Попытка 3-ей ТД прорваться к Хоуп Холлоу по мейрчестерскому шоссе де-факто провалилась. Противник разменивает расстояние на время и организованно отступает, прикрываясь массированным и смертоносным огнём новых противотанковых пушек. Артиллерия северян подавляется, но свести её активность на нет не удаётся. Коммунисты ведут огонь по карте, обстреливая оставленные позиции. Подобная тактика привела к серьёзным потерям наступающих частей, благо действия дальнобойных орудий 3-й тд не дают врагу действовать открыто и безнаказанно.

На восточном фланге 3-ей дивизии начинается выступление передовых частей 160-й ПД(мот.). Задача дивизии — охватить вражеские силы с фланга и выйти к Хоуп Холлоу по обходному маршруту. Ранее считалось, что на данном участке фронта противник не ожидает массированного нападения, но за эти сутки из штаба дивизии поступила информация о том, что северяне ведут активную оборону и нанесли весомый ущерб передовым частям 160-й. Враг действует коварно, и умело, завтрашний день обещает упорные бои на этом направлении.

К западу от мейрчестерского шоссе продвижение фланговых частей 3-й ТД, а так же основных сил 7-й ТД так же замедляется из-за нарастающей активности врага. Авиаразведка докладывает о том, что к обороняющимся в районе Хоуп Холлоу частям врага подходят многочисленные подкрепления, в то время как значительные силы нашей армии либо заняты уничтожением окружённых частей врага, либо медленно продвигаются по разбитым дорогам. Складывающееся положение оценивается штабом армии как рискованное, но не критическое. Судья по всему — силам 3-й и 160-й противостоит северянская стрелковая дивизия, растянувшая свои силы на фронте в 40 километров. Подобная диспозиция ставит неприятеля в уязвимое положение и вскоре вся его оборона должна рухнуть под тяжестью наших ударов.

Фрагмент записи в ЖБД танковой группы Ацура.

Строй бойцов чернел в лучах уже почти зашедшего солнца. Стояло тяжёлое и мёртвое молчание. В влажном осеннем воздухе висело торжественное напряжение, где-то вдалеке периодически грохотала вялая и единичная канонада.

Он вышел перед строем и окинул его своим привычно мрачным и задумчивым взглядом. В наступавших густых сумерках был различим только его точёный силуэт и маленькие искорки, блестящие на месте орлиных глаз. Только что был бой, и от собравшихся красноармейцев пахло порохом и потом. Его не было среди них, но он слышал почти всё, что происходило по ту сторону телефонного провода. Сейчас он должен был что-то сказать своим бойцам, но слова медленно приходили ему в голову.

— Товарищи. — наконец начал он. — Сегодня вы проявили себя с лучшей стороны. Вашими усилиями противник задержан на сутки. Вы нанесли врагу серьёзный ущерб и даже погнали его назад. Когда чейнджлинги придут сюда — вы сделаете то же самое. Сегодня вы достигли успеха не числом, а умением. Вы ввели чейнджлингов в заблуждение, ошеломили их, заставили их развернуться в боевые порядки и драться с вами как с многочисленным подразделением. Теперь их генералы будут осторожнее, но они будут и хитрее. Будьте начеку и не позволяйте страху завладеть собой. Вольно! Разойтись! Командиров групп попрошу остаться, нам ещё есть что обсудить.

Солдаты начали расходиться по своим подразделениям. Их было не так уж и много: два взвода из рот Адлера и Пежина, усиленные пулемётчиками и автоматчиками выдвинулись вперёд для того чтобы устроить засаду на вражеский авангард. В итоге и чейнджлингов удалось задержать на необходимое время, пусть и ценой серьёзных усилий.

Перед комбатом осталось стоять двое взводных командиров. Обоим военным Иоганн мог серьёзно доверять, иначе он не послал бы их на это опасное задание. Сейчас они находились неподалёку от штаба батальона, поэтому пошли к нему. Трое командиров и несколько их младших подчинённых вошли в блиндаж и расположились в основном его отделении, где обычно проходили все серьёзные совещания. Сейчас здесь никого не было, только Лебедев и Брехт занимались какой-то рутинной работой. Белов спал, Кауров, скорее всего, тоже этим занимался: начштаба провёл на ногах весь этот день и всю предшествующую ему ночь, он имел право хотя-бы на символический отдых.

— Итак, теперь расскажи обо всём подробнее. — проговорил комбат, когда все расселись. — Старшина Галопов — начну с вас. Докладывайте.

— Слушаюсь! — взводный встал из-за стола и громко топнул ногой по полу. Галопов служил в роте Адлера, и невольно перенял ряд служебных привычек своего начальника, несмотря на то, что сам старшина был пони. — Усиленный взвод, находящийся под моей командой выдвинулся на позицию согласно плану. Мы установили с вами телефонное сообщение.

— Да. Вскоре после этого показался враг, я отдал приказ и вы открыли огонь. — Перебил его Грау. Его голос звучал чётко, но в нём уже читалась задумчивость. Действительно, комбат был в курсе всего, что там происходило. Он знал практически обо всём, что случилось в этот день, но при этом он чувствовал необходимость "закрепить" его в своей памяти, а так же в памяти своих подчинённых.

— Верно, товарищ комбат. После первых залпов я сообщил вам, что чейнджлинги бегут сверкая панцирями, что мы истребили около сотни вражеских пехотинцев. Однако, враг вскоре организовался и начал вести бой по всем правилам, и, признаваясь честно, — комвзвода скосил взгляд сначала на своего коллегу, потом на стол, а потом снова начал смотреть комбата, — мы попали в серьёзную переделку. Противник наседал решительно, и, говоря честно, они нас там чуть не... прижучили.

— Речь идёт о том промежутке времени, когда я не мог связаться с вами?? — Грау с интересом наклонил голову, намереваясь выслушать своего подчинённого, совсем недавно вышедшего из боя.

— Так точно! — кивнул Галопов. — Дело началось утром, уже к часу дня мы начали постепенно отходить назад под серьёзным ружейно-пулемётным огнём. Некоторое время спустя до нас добрался посыльный от эквестрийцев, который буквально умолял нас отойти назад, причём, как бы вам объяснить... Уже к тому моменту провода были перерезаны или перебиты. Это было где-то в районе двух-трёх часов дня. — Добавил под конец старшина, не зная как описать действия и поведение эквестрийца.

— Эквестрийский посыльный? — В голосе Иоганна просквозило удивление. Комбат напрягся.

— Так точно! Я так и не успел прояснить ситуацию, так как неприятель начал обстреливать нас из миномётов. В этот момент я и принял решение отступить.

— Верно. У чейнджлингов хорошо налажено наблюдение. Тем более, у вас были раненные от этого обстрела.

— Но ни одного убитого! — С гордостью заявил Галопов. Стоявший подле него коллега многозначительно на него посмотрел.

— Ясно. — кивнул Грау. — Описывайте что было дальше. Вы начали отступать. Отошли от дороги чтобы снова выйти на неё, верно?

— Так точно! Мы ушли из-под огня, но потом опять под него попали. Чейнджлинги послали отряд в обход, хотели устроить нам засаду у нас в тылу, но мы вышли на них раньше чем они успели это сделать. Вот такая ситуация. В общем, заставили их оттуда отступить, те быстро поняли что их дело сорвалось. Далее вышли на дорогу, восстановили связь. И держались ещё какое-то время. Остальное вы знаете.

Грау сделал несколько кивков, а потом посмотрел за спину Галопова, туда, где находился выход из блиндажа. На улице уже совсем стемнело.

— Я всё понял, товарищ. Можно было бы сказать, что тебя, старшина, спасла случайность, но это было бы серьёзной ошибкой, не думаешь так?

— Не то чтобы... — Несколько отойдя от напряжения признался Галопов.

— Не-ет, дело не в случайности. Случайность — это всегда следствие чего-либо конкретного. Обычно ей объясняют что-то плохое, ведь для хороших случаев есть слово "удача". — Грау невесело хмыкнул. — Вы приняли правильное решение в нужный момент, а эквестрийцы... Я думаю, что их реакция так же была верным решением. Если бы вы не стали слушать того посыльного, если бы вовремя не среагировали то...

— Даже думать не хочется, товарищ комбат. — Прямо и несколько грубо заявил старшина.

— Нет. Именно о таком и следует думать, чтобы вас не "прижучивали". — Грау со значением посмотрел в глаза Галопову. — А теперь идите. Вам нужен хороший отдых. Имейте ввиду, что завтрашний день может оказаться сложнее сегодняшнего.

— Служу Северянской Республике! — Старшина отсалютовал, повернулся "Кругом" и вышел. За столом остался только сержант Шмульке, которому досталось командование другим отрядом. Вместе с ним был командир пехотного взвода из роты Пежина, но он был ранен в бою и Шмульке пришлось взять командование на себя. Пулемётную роту в батальоне было решено расформировать и распределить между пехотой, поэтому и Шмульке теперь был не "приданным", а самым обычным подчинённым.

— Товарищ комбат, группа старины Кольцова свою боевую задачу выполнила, я принял над ней командование. Бой на дороге прошёл не по плану, мы понесли некоторые потери в раненых и... — Шмульке будто споткнулся посреди фразы. — Убитых.

— У вас есть убитые? — Спокойно, но мрачно переспросил Грау. Он так же не мог знать всего, что случилось на участке этого отряда, ведь связь с ним то обрывалась, то возобновлялась вновь. Грау знал, что задача была выполнена, что там так же в какой-то момент закипел тяжёлый бой, что противник оказал сопротивление и красноармейцам пришлось импровизировать. Видимо, кому-то не повезло вернуться назад живым.

— Так точно. Пулемётчик из моего отделения, Тилль Шнейдер, погиб прикрывая отступление. Мы окружили врага со всех сторон и начали вести кинжальный огонь. Они запаниковали, но не струсили — а рванулись прямо на нас! — При этих словах Шмульке не смог сдержать восклицания. В его глазах блеснула растерянность, которая сразу не понравилась Иоганну.

— Это произошло уже ближе к вечеру, так? — Всё так же спокойно и мрачно спросил комбат.

— Да. Вы ведь знаете, что к нам они пришли немного позже. Охранение мы пропустили, а атаковали уже основной отряд. Дальше вы примерно всё знаете, а вот после того как они на нас ударили — мы сразу начали отходить назад, телефон пришлось свернуть. И верно отходили, товарищ комбат! Та же беда, что и у Галопова!

— Вас пытались обойти?

— Да, видимо тыловое прикрытие остановилось не доезжая до нас, выгрузилось и сразу пошло в обход. Так я думаю. У этих сволочей с этим... полный порядок. В грузовиках миномёты как лопаты на субботник сложены, хорошо что они по нам так и не отстрелялись!

— Ничего, Шмульке. Ты их уже в третий раз бьёшь, верно? — Грау позволил себе улыбнуться, он хотел воодушевить сержанта, который сейчас переживал не самый приятный опыт. Комбат произнёс эти слова по-грифонски.

— Да, мы их хорошо проредили. Но Тилля всё-таки жаль. Славный был боец. — На том же языке ответил ему сержант.

— Тяжело терять подчинённых. — соглашаясь с Шмульке кивнул Грау. — В целом, вы доложили мне всё, что было необходимо. Наш враг опасен, хитёр и храбр. Нельзя недооценивать чейнджлингов ни в одном аспекте, даже в моральном духе. Но мы, товарищи красноармейцы, можем бороться с ним не менее храбро и умело. Шмульке, вольно!

— Служу Северяне! — По своей привычке ответил грифон и приложил затянутую в глубокую перчатку лапу к козырьку. В следующий момент, сержант и его сопровождающие покинули блиндаж. Грау опустился на стул (своих комвзводов он выслушивал стоя). Несколько минут он сидел практически неподвижно, глядя на закрытую дверь блиндажа, за которой уже завывал ветер. Наконец, его ум прояснился и грифон бодро произнёс:

— Брехт, иди к Каурову и притащи его сюда. Нужно переговорить.

— Слушаюсь, товарищ комбат! — привычно положительным тоном отвечал батальонный политрук. — И, товарищ комбат, разрешите спросить?

— Спрашивай и быстро.

— Может, чаю?

— Давай и чаю. — Коротко ответствовал Иоганн, после чего политрук удалился.

— Ночь холодная будет. — Заметил Лебедев, сидевший в некоторой близости от печки.

— Зима скоро, как же без этого. — Ответил ему Грау.

— У нас в Петерсхуфе морозов не любят.

— Там, где я родился, такая погода стоит почти полгода. — спокойно ответил грифон на замечание связиста. — Помню как мы с отцом зимовали в горах близ Фростхилла. Вот это было дело, вот там действительно были холода. Той зимой я заболел и чуть не умер, малой ведь был ещё.

— Да уж. — усмехнулся Лебедев. — Без вас пришлось бы туговато.

— Кауров мог бы меня заменить, если бы спал поменьше. — Едко проговорил комбат. В следующий момент в дверь постучали и с улицы в землянку вошли трое: Брехт, Кауров, и кухонный ординарец, который осторожно нёс что-то горячее. На фуражках и ушанках военных таяли крупные снежные хлопья, видимо снаружи опять начался снегопад.

Кауров, отряхиваясь и фыркая, быстрым шагом подошёл к столу Иоганна, вытянувшись по струнке.

— Начальник штаба лейтенант Кауров в ваше распоряжение прибыл! — Доложил он чрезмерно громким, явно спросонок голосом.

— Садись, лейтенант. — Грау кивнул на один из стульев. — Будем думать.

Начальник штаба исполнил указание, а кухонный в это время разливал заварку и кипяток стаканам. Иоганн и Брехт пили чай без сахара, пони же предпочитали как-либо подслащать подобную трапезу, но в данный момент ничего подходящего не оказалось. Закончив работу, ординарец молча удалился, ограничившись лишь несколькими необходимыми жестами.

— Сегодня мы победили, товарищи, но завтра враг обязательно продолжит наступление, и он явно не будет ограничиваться передовыми отрядами. Я думаю, что необходимо поставить батальон в ружьё как можно скорее.

— Это верно, товарищ комбат. — сказал Кауров, раскладывая на столе карту, отражавшую положение на конец сегодняшнего дня. Изменения на ней казались минимальными, но это ощущение было обманчиво. Чейнджлингский передний край теперь находился всего в четырёх-пяти километрах от них. Это означало, что атака на главные позиции батальона могла начаться уже на следующие сутки.

— Нужно вызвать сюда командиров рот. Не сейчас, а уже ближе к утру, перед рассветом. Враг не должен воспользоваться внезапностью, мы должны предупредить его действия. — Продолжал комбат, внимательно всматриваясь в карту.

— Фланг Уздцова наиболее слабый. Поле, справа только эквестрийцы, да и зазор между нами и Логгером внушительный. Чейнджлинги могли бы ударить туда, там мы особенно растянулись. — Заметил Кауров, указывая на тонкую линию позиций комроты Уздцова.

— Анатолий, это слишком очевидно. Враг не любит ходить по открытой местности, враг стремится атаковать там, где его не ждут. Это мы узнали ещё там, в Мейнхеттене. А здесь это только подтвердилось. Поэтому, я думаю что удара стоит ждать там, где сейчас Пежин. Они пошлют свой ударный отряд через реку, прикрывшись кленовником. Лесополоса, идущая параллельно нашим позициям, позволяет обеспечить относительно незаметное и безопасное перемещение артиллерии и пехоты.

— Можно было бы сорвать их подготовку при помощи нашей артиллерии. — Предположил Брехт, чувствовавший необходимость высказать своё мнение по этому поводу.

— Исключено. — Коротко осадил его Иоганн.

— У нас не так уж и много снарядов, чтобы стрелять по карте. — пояснил Кауров, измерявший протяжённость лесополосы, шедшей параллельно позициям батальона. — Лучше припрятать батарею и бить на небольшую дистанцию. Прямой наводкой.

— Верная мысль! — кивнул комбат. С ним спорить уже никто не собирался. Грау начинал свою службу в артиллерии и сам когда-то командовал батареей. — Я лично буду руководить батареей. Яблочкин — молодой, он может не выдержать.

— Я так не думаю. Артиллеристы — народ крепкий. На вашем примере научены. — Усмехнулся Брехт.

— Я уже опытный, а он — нет. За зеленью этой глаз да глаз нужен, бывают такие младшие начальники, что перед боем храбрятся и стоят перед тобой во фрунт, а в самом бою трусят. Узнал я вас товарищи и в тяжёлой работе, и на учениях, но не приключилось с нами ещё большой беды. Вот как станет по настоящему тяжело — тогда и выясним, кремень наш Яблочкин или мешок травяной... А чейнджлинги другим путём не пойдут, это совершенно точно. — Грау в последний раз вернулся к теме диспозиции. — Они уже подбирались к берегу, всё тут разведали, по крайней мере, так они наверняка думают. Этот лес хорошо виден с позиций нашей батареи, причём сама батарея спрятана хорошо. Только сунутся — а мы по ним прямой наводкой! Умоются кровью, полезут в другую щель — а мы их и там прихлопнем. Эплсток стоит на небольшой горке, оттуда хороший обзор, а они наоборот в низине, так что плакала их маскировка!

Зазвенел зуммер телефона, Лебедев взял трубку и около минуты сосредоточенно молчал. "Вас понял. Конец связи." — Произнёс единорог, когда передача кончилась.

— Товарищ комбат, в расположение нашего батальона едет комиссар Майский! — Строго отчеканил связист, невольно перебив разговор своим резким и звучным голосом. Грау молча ответил ему утвердительным кивком, и в следующий момент резко опрокинул стакан с чаем, невзирая на то, что напиток был ещё достаточно горячим.

— Сбор командиров рот в без десяти три. Вопросы есть? — С непривычной для себя излишней торопливостью проговорил старлей.

— Зачем комиссар едет сюда среди ночи? — С некоторой иронией спросил Кауров, Брехт сверкнул глазами и невесело улыбнулся, глядя то на начштаба, то на комбата.

— Есть вещи, которые трудно понять логически. Товарищ Майский — одна из этих вещей. — Угрюмо, но разделяя едкое веселье подчинённых сказал Иоганн. Батальонный комиссар засмеялся хрипло-визгливым смехом и устало закрыл своё круглое лицо лапой. На этом совещание кончилось. Кауров удалился к себе, Брехт тоже ушёл в свой блиндаж, собираясь поспать хотя-бы пару часов. Грау же не мог позволить себе такой роскоши, как и Лебедев, который в последнее время почти без передышек сидел у телефонного аппарата, выполняя приказ своего начальника. Он мог бы подрядить на это дело кого-то из телефонистов своего взвода, но своеобразная единорожья спесь требовала от него личного выполнения самых важных и ответственных дел.

— Алексей... Лейтенант Лебедев... — Задумчиво проговорил грифон после нескольких минут тяжёлого молчания.

— Я вас слушаю, товарищ комбат.

— Иди спать, пусть за тебя кто-нибудь подежурит.

— Как же, товарищ комбат... — Несколько замялся пони, явно в чём-то уязвлённый.

— А вот так. Это приказ. Старший телефонист мне нужен живым и бодрым, понятно? А то нашлась тут, видишь ли, белая кость.

— Слушаюсь, товарищ комбат! — Без возражений ответил Лебедев и так же покинул штабной блиндаж, видимо отправляясь будить кого-то из своих. Грифон проводил его взглядом, и тяжело опустился на топчан, стоявший в углу. Он хотел спать, но долг офицера требовал от него бодрствовать. В голове командира одна за другой возникали разные картины: планы местности, их окопы, дороги, на которых буквально несколько часов назад врагу был дан первый бой, и синий карандаш чейнджлингского командира, неумолимо ползущий по другой, но похожей карте. Грау знал, что его враг тоже не спит, что он тоже готовит свои силы к тому, что случится завтра. Комбат пытался думать его головой, пытался представить, каким образом тот строгий чейнджлинг в серо-зелёном мундире решит атаковать, куда он ударит, что он посчитает слабым местом в диспозиции этой жалкой и растянутой кучки северян у которых хватило наглости встать у него на пути?

Снаружи послышался стрёкот автомобильного мотора и окрики часовых. Грау какое-то время прислушивался к ним, а потом спокойно встал с топчана, накинул шинель, опоясался шашкой и вышел наружу и сразу увидел Майского: высокого и крупного пони в байковой шинели с комиссарскими петлицами. В свете редкого и тусклого освещения поблёскивала красная звезда и две круглых линзы.

— Здравия желаю, товарищ комиссар! — Произнёс Иоганн, отдавая воинское приветствие. Пони не сразу увидел силуэт комбата в царивших вокруг потёмках.

— Здравия желаю, товарищ Комбат. — сухо ответствовал Майский. — Я только что из штаба вашего полка. Там обеспокоены ситуацией на вашем участке фронта.

— Как видите — сейчас всё тихо. — Сразу переходя к делу сказал ему грифон.

— Сейчас я ничего не вижу. У вас здесь темно как... — комиссар закашлялся. — В общем, хорошо что соблюдаете светомаскировку, но это уж слишком. Воздушной разведки в вашей полосе не замечено.

— Неприятель действует через сухопутную разведку.

— Егеря? — Комиссар спрашивал так, будто бы уже имел какое-то представление о том, кто это такие.

— Да, малые группы отлично вышколенной пехоты. Судья по всему, против нас их пущено совсем немного, но более чем достаточно.

— Ясно всё с вами. — многозначительно покивал Майский. Снегопад продолжался, ухудшая из без того плохую видимость. — Я тут у вас переночую, стало быть. Завтра посмотрим на ваш батальон.

— Завтра может начаться, товарищ комиссар. — Предупредил его Иоганн, всматриваясь в темноту, в которой скрывались река и подошедшая вплотную вражеская мотопехота.

— Знаю! — со смехом заявил ему пони. — Знаю прекрасно. И про сегодняшние ваши бои мне тоже известно. Поэтому и остаюсь. Чтобы подбодрить. — К концу фразы тон политрука стал более строгим и серьёзным. Иоганн уважительно кивнул ему.

— В таком случае — можете заночевать в землянке политотдела.

— С Брехтом и остальными? — в темноте блеснула комиссарская улыбка. — Ваши политруки меня немало позабавили в своё время. Да и вы и сам, говоря честно, грифон эксцентрический. Есть в вас что-то диковатое, хоть та же шашка, которой по уставу у вас быть не должно.

Грау хотел было что-то возразить, но в этот момент где-то вдалеке послышались выстрелы.

— Вот и ваша разведка пожаловала. — Проговорил Майский, напряжённо прислушиваясь.

— Да. Прощупывают нас. — Спокойно ответил Грау. Комбат хотел уже проводить комиссара до ночлега, но загремевшие вдалеке выстрелы заставили его замереть на месте.

— Дело ясное. Но ничего, ваши дозоры их отгонят. Проводите меня до вашего политотдела, посмотрю хоть как у вас дела налажены. — В голосе Майского снова послышалась ирония. Грау знал об этом комиссаре достаточно много, главным образом то, что тот был скорее военным, чем политработником. Этим объяснялось его ироническое отношение к политрукам в батальоне Иоганна, которые в армии до этого не служили. Грау же остался стоять на улице, тревожно слушая отдалённый треск выстрелов и очередей. Обе стороны били в слепую, не надеясь и не намереваясь нанести друг другу серьёзных потерь. Это действительно было похоже на прощупывание, будто неприятель действительно искал место, куда ему лучше ударить завтрашним утром. Однако, дело это было не самое верное, ведь все подходы были прикрыты дозорными группами из грифонов, способных относительно неплохо видеть в темноте без источников света. Перестрелка завязывалась то тут, то там, не ослабевая, но и не усиливаясь. Это могло продолжаться долго, могло продолжаться всего час или два, но это было ожидаемо и в целом входило в план комбата.

Время постепенно приближалось к полуночи. Завтрашний день был распланирован и подготовлен, но комбат понимал, что его план может реализоваться лишь частично, что что-нибудь обязательно пойдёт не так, что придётся искать выход из этого положения. "Другие полки уже дерутся, а нам только предстоит начать по-настоящему... Страшно и весело. Иных слов нет." — Подумал грифон, наконец решив возвратиться в своё укрытие.

Часы показывали ровно без десяти три, когда он оправился от тяжёлой дрёмы. Над его топчаном, где-то поблизости от стола, шли какие-то разговоры среди которых угадывались голоса политруков Брехта и Майского. Комбат продрал глаза и с раздражённым кряхтеньем поднялся на ноги. Все тут же обратили на него внимание, он же не сразу понял, кто находится в помещении, но сразу вспомнил, по какому поводу все эти пони и грифоны собрались сюда.

— Командиры рот здесь? — Хрипло, прокашливаясь спросил комбат, делая шаг к столу.

— Так точно, все прибыли! — Откуда-то из-за спин послышался бодрый голос проснувшегося Белова. И действительно: все ротные были на месте, не говоря уже об остальном комсоставе.

— Ясно. Передаю свой приказ командирам рот — поднять солдат в ружьё и приготовиться к бою.

— Не рано ли? — Прямолинейно спросил Адлер.

— Никак нет, к исполнению приступить немедленно. — Грау не стал размусоливать своим подчинённым всего, что было у него на уме, решив что в такой ответственной ситуации он обязан поступить властно.

— Погода нынче совсем дрянная, враг может и не сунуться. — Возразил армейский комиссар.

— Врагу как раз и нужна такая погода. Вам ли не понимать, товарищ армейский комиссар!

— Мне ли не понимать... — Кивнул Майский, со значением посмотрев на Иоганна. Он не стал как-то препятствовать комбату, понимая что в этой ситуации Грау имеет право действовать так, как он действовал.

Командиры рот поняли приказ, отдали честь и начали покидать блиндаж. Последним собирался уходить Яблочкин, но едва артиллерист подался к двери, комбат окликнул его:

— Аркадий, я скоро прибуду на твой наблюдательный пункт. Твои пушки у меня на особом счету, понял?

— Вас понял, товарищ комбат! — Громко ответил пони в типичной манере артиллеристов, привыкших говорить на повышенных тонах. Вскоре и он исчез в двери.

— Как настрой? — Спросил грифон у оставшихся в блиндаже.

— Боевой настрой, товарищ комбат! — Заявил Брехт, сразу же поймав на себе едкий взгляд Майского. Кауров промолчал, но при этом явно выражал солидарность со своими товарищами.

На улице тем временем не прекращал идти снег. Солнце ещё не думало вставать, но батальон Иоганна уже оживал: солдаты вскоре были своевременно подняты по тревоге и заняли огневые рубежи и наблюдательные посты. Комбат вдруг остался один, ведь окружающие его военные быстро заняли своё место и приготовились действовать. Брехт и Майский двинулись поближе к передовой, Кауров остался в штабе, тогда как сам Иоганн уже направлялся на позиции батареи Яблочкина, стоявшие несколько в позади линии батальона. Где-то на пути туда грифона настиг ординарец, доложивший об исходе ночных перестрелок: всё прошло именно так, как задумывалось. Потерь среди дозоров не было, но и враг отступил невредимым. Это обрадовало командира, но не могло отвлечь его от более важных забот.

Вот и капониры с пушками, прикрытые кустарником и тенью от нескольких отдельно стоящих деревьев. Батарея стояла совсем неподалёку от деревни, в маленькой рощице где до войны стояло что-то вроде беседки или смотровой площадки. Сейчас от этого сооружения остался лишь фундамент, ведь его уже давно как распилили на доски и дрова. Наблюдательный пункт был устроен на высоком клёне, а наблюдателем батареи являлся грифон по фамилии Аард, носивший звание младшего сержанта. Сюда был проведён телефон, поэтому с этого места Грау мог свободно связываться и со своим штабом, и с ротами, чьи позиции отсюда были видны практически полностью. Однако, сейчас верхушка дерева покачивалась из-за ветра, что усложняло задачу по ведению наблюдения оттуда.

Комбат застал Яблочкина за настройкой стереотрубы. Артиллерист питал страсть к оптике и отлично разбирался в приборах.

— Что видно, лейтенант? — Немного развязно спросил комбат своего подчинённого. Тот едва заметно вздрогнул, отпрянул от трубы и вытянулся перед комбатом.

— Батарея будет приведена в готовность через пять минут! — Доложил он.

— Отлично. Как настроете трубу — дайте мне осмотреться.

— Так не видно же ничего, товарищ комбат. Снег лупит как из пушки!

— Что-нибудь да увижу.

— Слушаюсь!

Батарея действительно активно готовилась к бою. Артиллеристы работали с пушками, тащили ящики с боеприпасами, настраивалось и перепроверялось различное оборудование. Артиллерия всегда пользовалась уважением у северян, ведь служили в ней в основном самые образованные и технически подкованные пони, в отличие от той же пехоты или пегасьих войск, при этом пушкарям была не чужда тяжёлая и опасная работа, им было пытаться как-то облегчить груз своих обязанностей.

В полчетвёртого утра батальон был полностью готов к бою: солдаты заняли позиции, пушки и пулемёты устремили свои стволы в сторону, откуда должен был прийти неприятель. Снегопад же постепенно начинал сходить на нед, упрощая наблюдение. Небо становилось чище, из-за туч показалась луна: ещё один фронт облаков прошёл с востока на запад, подобно океанической волне. Постепенно наступающий день обещал быть светлым и солнечным, что теоретически должно было помешать врагу подобраться к порядкам РККА незамеченными. Однако, враг будто бы и не стремился появляться: чёрная полоса леса молчала, как могила. Оттуда не было слышно ни криков, ни машин — только ветер завывал, с налёта врезаясь в стену опавших деревьев и путаясь среди стволов, как криль путается в китовом усе.

Прошло двадцать, тридцать, сорок минут. Закат приближался медленно, неохотно, а бойцы в окопах начали уставать от ожидания. Грау взлетел на наблюдательный пункт — маленький, но крепкий помост с поставленной туда стереотрубой. Площадка насквозь продувалась ветром, но грифон ни капли не волновался по этому поводу, его голову занимала совершенно другая мысль: "Почему враг не атакует? Что они задумали? Всю ночь щупали, а сейчас отчего-то не лезут... Странное дело."

Время шло, артиллеристы, занимавшие позиции у своих пушек, постепенно начали расслабляться. Кто-то привалился к лафету и задремал, послышались разговоры, анекдоты. Время постепенно подходило к рассвету: вот часы показали пол-пятого, вот пять, вот пять двадцать... В тылу батальона небо расчертила ярко-красная полоса, над землёй начало подниматься солнце. Прошло ещё пять минут — и в воздухе послышался свист подлетающих снарядов. Чейнджлинги активизировались.

— Наблюдателям занять позицию! Передать в штаб — всем ротам приготовиться к вражеской атаке. Яблочкин! — Окликнул комбат артиллериста, смотря с помоста вниз.

— Я здесь!

— Зарядить и доложить!

— Есть!

Заметались поникшие от длительного ожидания бойцы, заблестели на солнце медные гильзы, послышался резкий и хриплый язык командиров. Кто-то неосторожно на чём-то поскользнулся, кто-то на кого-то выругался. "Первый раз! Страшно и весело!" — как бы говорили все слова и действия этих крепких и приземистых бойцов. Обучение, манёвры, стрельбы, недели и месяцы тяжёлого ожидания чего-то страшного, неизбежного — и вот они здесь, готовы делать то, к чему их готовили всё это время.

— Заряжено! — доложил комроты. — Начать ответный огонь?

— Отставить! Ждать моего приказа! Наблюдателя сюда!

На вышке мигом оказался Аард. Он мелко дрожал от напряжения, но был готов действовать.

— Докладывай обо всём, что видишь. Я должен быть у телефона.

— С-слушаюсь, товарищ комбат! — Скороговоркой и с акцентом проговорил наблюдатель. Грау кивнул ему и спорхнул вниз.

Пушки молча устремляли в небо длинные и тонкие стволы. Впереди них, среди окопов батальона рвались снаряды. На глаз комбат быстро определил их калибр: около семидесяти миллиметров. "Лёгкая артиллерия, видимо, берегут тяжёлые гаубицы для Хоуп Холлоу." Первые несколько залпов неприятель будто бы намеренно послал в молоко, следующие залпы были уже более точными: сначала несколько фугасов разорвалось в районе позиций Пежина, потом под удар попала стоящая в тылу деревня Эплсток, третий налёт прошёл по участку капитана Адлера. Рвались гранаты и у позиций батареи, но слишком далеко, чтобы создать расчётам какую-либо опасность.

Комбат вслушивался в грохот канонады и пытался определить её цель. Казалось, что враг действует неумело, не имея на копытах той относительно подробной диспозиции, которую им удалось составить за эти несколько дней. У этого обстрела не было конкретной цели, он концентрировался на всех целях сразу, вражеские канониры распыляли свою огневую мощь. "Артиллерийский обстрел очень похож на грозу." — Думал про себя Грау, расхаживая среди замерших у своих орудий красноармейцев. — "Но то, что они делают сейчас скорее похоже на обычный дождь. Беспокоящий, не сокрушительный..."

— Товарищ комбат! Вас к телефону! — Громкий голос одного из ординарцев Яблочкина вывел его из задумчивости. Грау вмиг опомнился и быстрым шагом направился к пункту связи. Там его встретил напряжённый и усталый связист из взвода Лебедева. Он молча подал грифону трубку.

— Я слушаю. Докладывайте!

В решётке мембраны послышался голос Каурова. В нём слышалась тревога: вещь непривычная для этого жеребца.

— Комроты Уздцов тяжело ранен в ногу. Только что вынесли в лазарет. — Эта новость заставила Иоганна опешить, но он быстро взял себя в лапы.

— Ещё потери есть? — Спросил он.

— Пока нет. — Коротко ответил Аркадий.

— Где политруки?

— На передовой, воодушевляют личный состав.

— Понятно... С переднего края что-то докладывают?

— Нет. Враг не двигается, только кидает снаряды из-за леса. Корректировщиков и разведки не замечено.

— У нас то же самое.

— Кто принимает командование в роте Уздцова?

— Политрук Шефер.

— Хорошо. Пусть пока так. А там посмотрим. До связи!

— До связи.

Трубка вернулась в ведение телефониста. Грау мрачно посмотрел в ту сторону, где сейчас рвалась шрапнель.

— Я вот никак понять не могу... — за спиной комбата заговорил Яблочкин. — Это они всерьёз, или обдурить нас пытаются?

— Они всерьёз пытаются нас обдурить. — Комбат криво ухмыльнулся и издал хриплый смешок. Ситуация уже начинала его раздражать.

В этот момент внезапно наступила тишина. Последний снаряд просвистел над землёй, а потом всё замерло. Грау сразу понял, что это значит.

— Передать в штаб: усилить наблюдение, приготовиться к бою! — Скомандовал он, думая, что теперь-то точно чейнджлинги проявят себя. Телефонист начал передавать сообщения, через несколько минут от Каурова пришли донесения о потерях: несколько легкораненых и оглушённых, из командиров серьёзно пострадал только выше упомянутый Уздцов. На батарее снова послышались окрики команд, артиллеристы снова оживились и засуетились вокруг своих орудий. Все ждали встречи с врагом. Ждали, что вот-вот из-за леса впереди покажутся цепи серо-зелёной пехоты: грозные, многочисленные и опасные, но всё-таки менее страшные, чем ожидание и обстрел. Но враг не появлялся. Прошло пять минут, десять: поле и лес перед ними молчал, как могила. Кто-то из пушкарей выругался, его товарищи согласились с ним в таких же крепких выражениях.

— Замолчали. Не лезут... — Стоявший неподалёку Яблочкин недовольно прокомментировал ситуацию. Грау кивнул ему:

— Я сейчас нужен в роте Уздцова. Ты знаешь свою задачу?

— Вести наблюдение, бить по вражеской пехоте, верно, товарищ комбат?

— Верно. Когда найдёшь цель — свяжись со мной по телефону. Я скоро вернусь!

— Вас понял! — Громко и весело ответил командир батареи.

— Скоро ребята! Обожди немного! — обратился Иоганн к артиллеристам. — Они там собираются с силой, трусят лезть на нас!

Послышался смех и одобрительные возгласы, лейтенант тем временем покинул батарею и чуть ли не вприпрыжку направлялся к позициям раненого Уздцова. Навстречу ему попадались небольшие воронки от снарядов, но больше никого, ведь все были на своих местах.

— Товарищ комбат!.. — Перед Иоганном внезапно возник ординарец Белов. "Наверное Кауров послал" — подумал лейтенант, и жестом приказал пегасу направляться на батарею Яблочкина. Пони пожал плечами и уже собирался повиноваться, как чейнджлинги снова начали стрелять. Фугас рванул неподалёку от одного из блиндажей, заставив военных рефлекторно пригнуться. Белов и Грау переглянулись и тут же разошлись в разные стороны.

Приближаясь к позициям роты Уздцова, Иоганн чувствовал страх. Ему не хотелось идти туда, где рвались снаряды, но опытный артиллерист понимал, что обстрел не так опасен как кажется и наносит скорее моральный ущерб.

Окопы встретили его тяжёлым молчанием: фигуры бойцов залегли в своих ячейках, вжимаясь в землю и пытаясь сохранить самообладание. Вот навстречу Грау вышел ротный политрук Шефер, принявший команду после ранения Уздцова. Грифоны молча обменялись приветствиями.

— Как обстановка?

— Тяжёлая. — Коротко ответил ротный.

— Ждёте?

— Ждём.

Шефер обычно был более разговорчивым, сейчас же его вид являл собой мрачную сосредоточенность. Ещё один снаряд просвистел над их головами, разорвавшись где-то позади. От этих фугасов не было ни дрожи в земле, ни фонтанов грязи. Их свист был не очень громок и распознать его вовремя среди общего грохота было тяжело. На этот раз враг взялся за них покрепче: разрывы стали более частыми, в ушах начинало звенеть.

— Вы не видел Майского?

— Видел. Он ушёл дальше по окопам. Не пугается дядька, суровый...

Они вышли к траншее, где занимали позиции пулемётчики и их прикрытие. Увидев лейтенанта, бойцы сильно приободрились. Кто-то крикнул: "Комбат здесь!" — И этот крик был услышан несмотря на грохот. Грау узнал одного из бойцов — это был грифон, ходивший в рейд на Йеллоупич. Он подошёл к стрелку и спокойно спросил его на ново-грифонском:

— Ну как? Боязно?

— Боязно, товарищ комбат. — На том же языке ответил красноармеец. В его глазах была видна внутренняя борьба: он то смотрел на своего начальника, то нервно косился куда-то в сторону.

— Ничего, ты у нас бывалый. А обстрел — он как гроза, можно переждать.

— Это верно, товарищ комбат. — с улыбкой произнёс боец, более-менее приходя в себя. — Мы тут хорошо потрудились — взять не должно.

— Вот и не сдавай, держись. — Иоганн хлопнул бойца по плечу и пошёл дальше. Шефер какое-то время сопровождал его, но потом всё же решил остаться в одном из укрытий. Вскоре, из-за острого угла траншеи послышался громкий и зычный голос армейского комиссара:

— ... А я ему значит и говорю: "Ну и шли бы вы лесом, товарищ Карякин, у нас тут политотдел армии, а не товарищеский суд!"

Кто-то засмеялся, Грау узнал по этому смеху Шумана. Стоило ему завернуть и войти под настил — как смех тут же стих и раздалось резкое и испуганное "Здравья желаю!"

— А жука бы ты так же встретил, Шуман? — Проговорил Грау, подходя к стрелку поближе. Теперь захохотал уже Майский.

— Так жуки что-то не лезут, товарищ комбат, только шибут по чём попало... — Заметил сидевший в одном укрытии с шуманом боец.

— А вам хоть бы хны. Вы тут шутите, понимаешь, с армейским комиссаром, только чая с баранками у вас нет. Товарищ Майский, разрешите спросить вас о вашей работе?

— Разрешаю. Обошёл все три роты — везде порядок, ждут боя. — Едва Майский договорил это, как что-то крепко грюкнуло по настилу: с потолка посыпались щепки и земля, но накаты выдержали и все остались целы.

— Я явился сюда из-за ранения комроты Уздцова. Его уже доставили куда положено?

— Да, вынесли почти сразу. Жить будет, не переживайте. — Разговор двух начальников продолжился как ни в чём не бывало.

— Вас заждались в штабе, Брехт волнуется.

— А кто не волнуется сейчас? Свою задачу я выполнил, можно и в штаб вернуться.

— Товарищ комбат! Вас срочно к телефону! — В проходе показался запыхавшийся ординарец. Грау и Майский переглянулись, комиссар коротко и строго кивнул:

— Идите. Я сам тут как-нибудь разберусь.

Иоганн ответил кивком на кивок и пошёл обратно, к ротному пункту связи. Разрывы гремели вокруг ещё какое-то время, а потом снова наступила гнетущая тишина. "Изводят, сволочи!" — В сердцах крикнул кто-то из бойцов, и в этих словах была правда. Чейнджлинги не собирались уничтожать их, не собирались атаковать их в лоб — они подавляли и истощали их нервы, сковывали их, ища место, где их атака была бы неожиданной и максимально эффективной. Комбат понимал это, но всё, что ему оставалось делать — это ждать. У батальона был приказ, приказ который нельзя было так просто нарушить.

Пункт связи находился в небольшом блиндаже в тылу ротных порядков.

— Грау у аппарата! — Прорычал комбат, резко схватив трубку, поданную телефонистом.

— Пришёл доклад с артиллерийской батареи, они заметили врага. — Голос Каурова, казалось, напрягся ещё сильнее.

— Они скапливаются в лесу на фланге Пежина, так?

— Всё верно, пока их немного. Яблочкин решил выжидать.

— Верно! Пусть ждёт! Запрещаю вести огонь пока там не накопится достаточно сил.

Кауров ненадолго оторвался от трубки. По ту сторону было слышно, как начштаба диктует приказ другом телефонисту.

— Товарищ комбат, к нам поступило ещё несколько донесений. Одно из полка, другое — от Логгера. — Аркадий вернулся к разговору с начальником. Грау нахмурился при упоминании эквестрийского командира: "На сколько хватит его отряда? Если их опрокинут — нам тоже придётся отступать." — Подумал грифон.

— Я слушаю!

— Из полка докладывают, что артиллерийские налёты идут по всей линии фронта. Логгер сообщил примерно то же самое, по нему так же ведут огонь.

— Пусть остерегается обхода с флангов! — Воскликнул Иоганн "Ох и наплачемся же мы с ним" — подумал он, чувствуя как перья под ушанкой начинают невольно шевелиться. "Началось... Страшно и весело!" — Промелькнуло в голове перед тем, как холодный и строгий разум комбата снова взял всё под контроль.

— Полковник доложил, что они ждут обхода и готовы драться.

— Хотелось бы верить... В таком случае, я направляюсь на батарею. Держать ухо востро!

— Будем. Конец связи.

Кауров положил трубку. Иоганн же направился назад, к капонирам Яблочкина. Нужно было пользоваться томительным затишьем, пока враг снова не начал стрелять.

Между тёмными стволами деревьев мелькал металлический блеск. Маленькие тёмные фигурки накапливались на некотором расстоянии от опушки леса, теперь проходившей на большем расстоянии от реки, чем в ту злополучную ночь. Одно отделение за другим, чейнджлинги занимали свои позиции, готовясь молниеносным броском охватить фланг их батальона. Рота Пежина несильно углублялась в лес, ограничиваясь лишь позицией флангового охранения. Атака таких крупных сил быстро смяла бы его, дальнейший исход был бы предсказуем.

— Товарищ командир, комбат прибыл на батарею! — Не успели ординарцы донести это известие, как Яблочкин сам увидел своего начальника: тот абсолютно никак не изменился, несмотря на длительную "прогулку" по окопам первой линии.

— Яблочкин, докладывай! — Тут же потребовал немного запыхавшийся Грау.

— Батарея готова к стрельбе, ожидаем приказа!

— Чейнджлинги никуда не делись?

— Куда же им деться... — Усмехнулся артиллерист. Иоганн заметил, что бойцы на батарее заметно ободрились и повеселели.

— Хорошо. Дай-ка бинокль, хочу рассмотреть их поближе.

— Не нужно лезть на дерева, их хорошо видно и отсюда.

— Хорошо...

Комбат принял бинокль от своего подчинённого, сделал несколько шагов к подходящему месту и начал вглядываться в лес. Грифонское зрение было острым, и позволяло смотреть далеко, но в Красной армии биноклем предпочитали пользоваться все без исключения. Грау увидел их: несколько десятков штурмовиков пряталось в подлеске, ожидая приказа выдвинуться. Их было около пяти-шести десятков, среди них было много автоматчиков, у каждого за ремень было заткнуто несколько гранат. Офицеры отличались от солдат только погонами и петлицами, которые трудно было разглядеть с подобного расстояния. "Похоже на ударную группу. Подобрались к уязвимому месту, думают, что их ещё не заметили... Черта с два!"

— Яблочкин, командуй. — Сухо проговорил Иоганн, возвращая бинокль хозяину.

— Слушаюсь! — пони повернулся к своим бойцам. — Ориентир 10, три снаряда, беглый огонь!

Спустя несколько секунд раздались выстрелы. Пушкарям не нужно было долго готовиться: они уже были готовы, ведь всё пространство перед позициями батальона было пристреляно задолго до этого утра. В лесу послышался грохот разрывов. Калибр северянских пушек не был большим, но огонь был точным и частым. С наблюдательного пункта было видно, как падают деревья и подлетают к небу вражеские каски. Чейнджлингский отряд исчез среди взвеси земли и пыли, трудно было разглядеть последствия ответного артналёта. Несколько минут — и орудия смолкли. На какое-то время воцарилась глухая и тяжёлая тишина — только привычный отдалённый грохот нарушал его. Грау вздохнул, вглядываясь в оседающую пыль. Он чувствовал облегчение, но прекрасно понимал, что на этом ещё ничего не кончено.

— Цель поражена, товарищ комбат! — Не успел Яблочкин доложить это, как чейнджлинги открыли ответный огонь. Что-то громко завизжало, а потом над их головами раздался хлопок бризантной гранаты. Грау молча бросился наземь, увлекая за собой артиллериста. Веер осколков ушёл за них, не причинив офицерам никакого вреда. За первой гранатой послышалось ещё несколько разрывов шрапнельных и фугасных снарядов. Артиллеристы начали лихорадочно прятаться в щели и пушечные капониры. Земля не дрожала и не вставала на дыбы, но множество осколков неизбежно находили свои цели. Это длилось не больше десяти минут — но тем, кто был там в этот момент время обстрела показалось целой вечностью.

Когда всё смолкло, Грау первым поднялся на землю. Голова гудела, но его не задел ни один осколок. Яблочкину так же повезло, как и многим другим.

— Провести перекличку! Собрать раненых! — Прокашлявшись распорядился командир батальона. Кое-как отошедшие от шока артиллеристы тут же бросились выполнять приказ. Артобстрел продолжался, но теперь он концентрировался на других участках обороны батальона, а на батарею падали лишь единичные снаряды, которых можно было не бояться.

— Посекло... — многозначительно пробурчал лейтенант Яблочкин, глядя на то как его подчинённые носятся среди воронок, выискивая раненых. Кто-то кричал от боли, кто-то матерился — их старались успокоить и привести в чувства, северяне не привыкли кричать и старались терпеть боль. Но всё же, иногда боль оказывалась нестерпимой. В налёте на батарею не было уничтожено ни одной пушки, расчёты так же особенно не пострадали. Удар чейнджлингов пришёлся на снарядные подводы. Погибло много тягловых, тела которых так и остались лежать около разбитых двуколок. Ранен был и наблюдатель: грифону Аарду рассекло бок и сломало ребро, второй же осколок ранил бойца в лицо, почти насквозь пробив щёку и едва не расколов клюв. Вокруг пахло порохом, гарью и смертью. — Каковы дальнейшие указания?

— Ждать и вести наблюдение. — Коротко ответил Иоганн.

— А если придётся отступать?

— Приказа отступать не было. Будем стоять здесь и ожидать распоряжений из полка.

— Вас понял. — Яблочкин отвечал твёрдо, но в его голосе прозвучало что-то, что можно было бы принять за страх. "Опасается за батарею, за бойцов. Жаль его, но иначе никак." — Подумал про себя грифон.

— Половина тягловых погибла! Ранен наблюдатель и ещё несколько легко контуженных. — Наконец доложил один из пушкарей. Батальон понёс первые тяжёлые потери, и произошло это как-то буднично: никто просто не успел запаниковать, не нашёл причины для этого. Пони на батарее действовали механически, стараясь не отвлекаться на такие бесполезные сейчас вещи как страх и горечь по погибшим.

Время продолжало медленно тянуться, перетекая из секунд в минуты, а из минут в часы. Обстрел то стихал, то начинал рокотать с новой силой. Медленно, но верно накапливались потери, бойцы выматывались не от боя с врагом, а от длительного, мучительного ожидания чего-то, что заставило бы вражеские пушки умолкнуть. У соседнего батальона так же слышалась артиллерийская пальба. Кое-когда кое-где проскакивали единичные винтовочные выстрелы — видимо где-то враг уже пытался сунуться на позиции северян. Примерно в полдень, над окопами батальона Грау завис тёмно-серый силуэт вражеского самолёта. Это был лёгкий одномоторный разведчик, прозванный на фронте "Аистом". Машина долго кружила над окопами, видимо лётчик что-то передавал по рации.

— Стрелять по нему, товарищ комбат? — Спросил у Иоганна Яблочкин, с ненавистью глядя на кружащий в небе самолёт.

— Бесполезно. Гнаться за ним тоже не вариант. Тем более — он уже передал всё, что хотел передать.

"Аист" ещё какое-то время кружил над окопами и капонирами. Красноармейцы сумели наладить кое-какую воздушную маскировку, но после первых обстрелов она оказалась местами уничтожена. Да и высота, на которой кружила машина, не оставляла шансов спрятать что-либо от оптики и зоркого глаза лётчика. Вдруг, с земли послышалось несколько пулемётных очередей. На белом корпусе разведчика появились пробоины, но это не причинило самолёту никакого серьёзного ущерба.

— Что творит... — прошипел Грау, и тут же метнулся к телефону. — Передать в роту Пежина чтобы немедленно прекращали огонь!

Не успел телефонист передать сообщение, как снова начался обстрел. На этот раз все среагировали быстрее, и потерь почти не было. Пушек лётчик либо не заметил, либо передал об их местонахождении с ошибкой, ведь основная масса снарядов снова пришлась в тыл батарее, не причинив вреда ей самой. После первого налёта последовал другой, третий, чейнджлинги перестали концентрироваться на отдельных целях и ударили по всему сразу, причём одинаково сильно. После пяти минут огня от Каурова поступило донесение: "Связь с ротой Пежина перебита снарядом." Грау приказал немедленно её восстановить. Обстрел длился уже десять, двадцать, двадцать пять минут, и на этим он сильно отличался от того, что было утром. "Аист" сделал своё дело и на этот раз красноармейцам пришлось по-настоящему туго.

— Враг завязал бой с соседним батальоном, их пытаются охватить с правого фланга! — Следующий доклад Каурова последовал через некоторое время. Грау припомнил карту местности: за лесом, где располагались дозоры Пежина, начинались позиции соседнего батальона лейтенанта Воробьёва. Часть опиралась на фермерское хозяйство Кольтфилд — маленький хуторок, стоявший на пригорке. От Кольтфилда к Эпплстоку шла прямая дорога. Если чейнджлинги на неё выйдут...

— Какова общая обстановка на позициях Воробьёва? Они отобьют атаку?

Последовала пауза. В мембране телефона было слышно как Кауров отдавал связистам указания.

— Не можем узнать. Связи нет. — Наконец доложил он комбату.

— Как так?! — невольно струхнул Иоганн. — Только что ведь была!

— Так точно, была. А сейчас нет. Там глухое молчание, видимо что-то с проводом.

— Послать отделение на восстановление связи! При встрече с врагом немедленно отступить и доложить.

Снова последовала пауза. Видимо, Кауров что-то обдумывал.

— Что будем делать если нас обойдут со стороны леса?

— Передай в роту Пежина: пусть готовятся покидать окопы и загибать линию фронтом на кленовник и дорогу. Об остальном я распоряжусь сам.

— Вас понял. Связь с левым флангом восстановлена, сейчас доложим! — Эта фраза означала конец разговора.

— Белов! Лети в деревню, и передай тыловикам чтобы немедленно сворачивались и отходили к восточной роще. Яблочкин! Готовь батарею к передислокации.

— Мы отступаем? — Тревожным тоном спросил лейтенант.

— Выполнять! — Резко огрызнулся Грау, в котором вдруг проснулось резкое недовольство постановкой своего приказа под вопрос. Вокруг ещё грохотали снаряды, пушкари наверняка хотели бы начать ответный огонь, не смотря на то, что враг превосходил их и числом и калибром своих орудий. На батарее снова началась деловитая суета, но в этой суете чувствовалась какая-то боязливая нерешительность, скрытое недовольство и непонимание приказа. Так или иначе, у грифона не было времени растолковывать что-либо, да он и не обязан был этого делать.

Через какое-то время снова наступило затишье. На этот раз оно было особенно глухим, особенно пронзительным: все прислушивались к отдалённому треску пулемётов, гремевшему за лесом. Куда-то туда ушли связисты, и их судьба пока оставалась неизвестной. Грау вскоре пожалел о своей опрометчивости, ведь подчинённые Лебедева могли стать добычей вражеских снайперов или диверсантов. Комбат надеялся на то, что они заметят врага раньше, как это бывало в первых стычках с чейнджлингами. Иоганн снова осмотрелся вокруг: Мрачный и пустой пейзаж будто бы гудел от напряжения: что-то должно было произойти, что-то уже происходило, но что?!

— Идут! — Вдруг крикнул засевший на дереве боец, заменивший раненого наблюдателя. "Где? Как? Откуда?! Неужели из того же места?!" — Подумал старший лейтенант и взглянул на недавно обстрелянный лес на том берегу — там никого не было.

— Где? — Крикнул он наблюдателю.

— Впереди, на окраине поля!

И впрямь: по восточной окраине лежавшего перед ними поля, параллельно их позициям быстро двигался вражеский отряд. Чейнджлинги прятались за лесополосой, стараясь не попадать в поле зрения красноармейцев. "Страх потеряли!" — Подумал грифон. И в этот момент на фланге Пежина раздалась длинная пулемётная очередь. Никто не успел понять что происходит: из окопов левого фланга вдруг одним махом поднялось три десятка стрелков и бросилось в рассыпную, кто-то даже побросал оружие, послышались крики паники. Несколько секунд комбат смотрел на это, осмысляя происходящее. Когда оцепенение спало, Грау прошипел про себя ругательство, мысленно прибавив ещё несколько слов покрепче.

— Собрать артиллеристов! — Приказал он всё ещё стоявшему неподалёку Яблочкину, едва не перейдя с командного на матерный. Пушкарь тоже видел что происходит, на этот раз он не стал задавать вопросов. Послышались резкие команды, бойцы начали отбегать от своих пушек и собираться в единый отряд. Это происходило ужасно медленно, недопустимо медленно...

— Белов, за мной! — Рявкнул Иоганн, и рванулся вперёд, навстречу и наперерез бегущей массе. Они встретились в ста-ста шестидесяти шагах от окраины деревни. Грау встал на задние лапы и расправил крылья, завидев это, бойцы вдруг оторопели и остановились.

— Стоять!!! — хрипло и визгливо прокричал командир батальона, хватаясь за кобуру. — Немедленно прекратить бегство и панику! Вы только что бросили своих товарищей, позор вам и вашим семьям! Слышите?! Это ваша рота сражается без вас, гибнет без вас! Ваши товарищи не испугались врага, а вы дёрнули едва почуяв неладное!

Наступило короткое молчание: красноармейцы прислушались. Со стороны леса действительно доносились звуки отчаянной перестрелки. Пежин не бежал от боя, он принял его, пытался организовать оставшихся и загнуть фронт своей роты.

— Наши и впрямь... Дерутся! — Переводя дух проговорил один пони, прислушиваясь к пулемётным очередям. В бежавших бойцах вмиг произошла перемена: будто пелена спала с их глаз, отразив в них сначала стыд, а потом ярое желание вернуться, помочь товарищам.

— Идите и сражайтесь! Комсомольцам трусость не к лицу! — Продолжал напирать Грау, и они послушались его: группа, ещё миг назад бывшая разрозненной и паникующей, собралась с силами и быстро пошла назад. В этот момент до комбата долетел поспевавший за ним белов, а ещё через какое-то время, запыхаясь добежала группа артиллеристов. Сейчас они были уже не нужны, поэтому Грау отослал их обратно.

— Что теперь, товарищ комбат? — Спросил его Белов.

— За мной. — Ничего не объясняя ответил старший лейтенант.

Батарея Яблочкина готовилась отходить назад и менять позицию, ведь выбранная до того позиция не позволяла полностью простреливать левый фланг. Первым решением Грау было вернуться на командный пункт, второе же решение обдумывалось им по ходу: как отступать, где дать бой, как удержать линию батальона, уже попавшего под фланговый удар? "Нужно выдержать до темноты. Ночью они отступят." — Почему-то решил он, но эту мысль тоже нельзя было считать абсолютно верной. Уже не было времени рассуждать о гипотетическом вражеском командире и его коварных замыслах, не было времени готовиться — нужно было действовать здесь и сейчас, рубить с плеча и думать так быстро, как это возможно.

В штабном блиндаже было не так уж много народу, но небольшие размеры землянки вызывали некоторую толчею и суматоху. На входе Иоганн столкнулся с Лебедевым, тот хотел было пробормотать что-то в свою защиту, но у Грау не было времени это слушать. В глубине блиндажа его встретил Кауров: пони почти никак не изменился за последние несколько часов, разве что его взгляд стал менее мягким и спокойным, а лицо приобрело черты непроницаемой маски. Грау тоже была свойственна эта черта: он не любил брызгать слюной и кривиться, он никогда не вёл себя подобным образом.

— Товарищ комбат, от Пежина пришло донесение: он бросает позиции и заворачивает линию своей роты.

— Отлично. — Коротко ответил старший лейтенант, не понимая что "отличного" он нашёл в складывавшемся положении.

— Что будем делать? — Спросил Кауров, более не имея возможности что-либо доложить своему начальнику.

— Что делать... — задумчиво проговорил Грау, тяжело опускаясь на блиндажный топчан. "Нужно срочно послать помощь Пежину. Изначальная линия уже имеет мало толку... Бросать позиции, перестраиваться, принимать бой в невыгодном положении... Иначе разгром. Воробьёв себя не оправдал. Его помощи ждать не приходится." — Взять по пехотному и по пулемётному взводу от рот Адлера и Уздцова — и бросить их в прорыв!

— Передавать?

— Передавай.

Телефонист, сидевший в углу помещения начал связываться с ротами и передавать им указания комбата. В это же время с порога раздалась невольная отдышка и тяжёлые шаги — перед командирами предстал посыльный.

— Товарищ комбат! Враг крупными силами обошёл нашу роту с фланга и идёт прямиком на деревню!

— Сколько?

— Приблизительно... взвод! За ними ещё больше. Мы их удерживаем, но не везде. Прут как...

— Вольно! Не разводи панику. Иди к товарищам, передай что скоро придёт подмога!

— Слушаюсь! — Усталое и испуганное лицо ординарца просияло. Почти сразу как он удалился — сквозь толстые стены блиндажа донёсся грохот орудийных выстрелов. Грау и Кауров переглянулись. Оба поняли, кто стрелял.

— Они добрались до Яблочкина. — Мрачным тоном констатировал начштаба, пока Иоганн напряжённо разглядывал бревенчатые стены.

— Ясно. — наконец проговорил он так, будто это слово далось ему с огромным трудом. — Передавай новый приказ: батарее немедленно отходить с позиций и уходить за деревню, в восточную рощу. Оставшиеся силы рот Адлера и Уздцова пусть снимаются с позиций и идут к деревне. Будем драться до получения новых указаний от командования. И да, куда ушёл Брехт?

— Сам вызвался к Пежину. Я не стал препятствовать.

— Это хорошо. Я так понял, Майский тоже там?

— Конечно, товарищ комбат. Ещё будут указания?

— Раздай указания и уходи туда же куда и артиллеристы. Я буду на передовой.

Кауров не стал спорить с этим, ведь на это не было времени. К моменту, когда начальник штаба начал распоряжаться, Грау в сопровождении Белова уже шёл на выход.

Цепь в байковых шинелях залегала посреди поля, направив своё оружие в сторону леса, где переводил дух неприятель. Время уже подходило к вечеру, небо начинало розоветь, но этого трудно было увидеть за наползающими облаками. Иоганн Грау засел в одной из удачно подвернувшихся противовоздушных щелей, вид его был абсолютно непроницаем. Сейчас он думал, прислушивался и анализировал: первая попытка чейнджлингов прорваться к деревне была остановлена вовремя подошедшими силами и огнём батареи Яблочкина, которая успела отстреляться по неприятелю перед тем как отступить. Ту группу что атаковала Пежина из леса так же удалось сдержать ценой отхода роты с изначальных позиций. Потери, как ни странно, пока не были серьёзными: несколько раненых и убитых, не больше десятка.

Однако, чтобы отбить первый удар батальон ещё сильнее растянулся, выгнувшись неким подобием дуги и сняв с некоторых участков почти все возможные силы, оставив их открытыми. Это всё не волновало бы комбата так сильно, если бы не пулемётные очереди, рокотавшие далеко на их правом фланге. Эквестрийцы тоже попали под удар и их разгром был вопросом времени. Их могли сломить за час, за полчаса, а потом чейнджлинги могли просто взять и выйти в тыл Иоганну, либо просто обойти его, взяв в окружение...

— Товарищ комбат, идут! — Голос комиссара Брехта прозвучал почти над ухом у грифона, тот медленно повернул голову к подчинённому и строго кивнул:

— Я вижу. — Коротко ответил он. И действительно, из-за деревьев засвистели пулемётные очереди, начали показываться каски и спины, затянутые в серо-зелёное сукно. Северяне начали отвечать: враг приостановился и дальше продвигался перебежками. "Один пулемёт... Другой..." — Чуткое ухо залегшего рядом Белова привыкло отличать один расчёт от другого. Северяне быстро смекнули, что у чейнджлингов один пулемёт равняется одному отделению, сейчас по ним работало около семи или шести пулемётов...

Грау пригнулся к земле, не желая попадать под сыплющие градом пули. Его бойцы старались бить залпами, это затрудняло их подавление и действовало на жуков: те почему-то остерегались такой пальбы и с трудом решались лезть напролом, когда напарывались на кучный, концентрированный огонь. Не каждый красноармеец был первоклассным стрелком, но этого и не требовалось. Враг нёс потери, но продолжал продвигаться, уверенный в своём числе и огневом превосходстве. И он был прав... Северяне тоже постепенно начинали нести потери, им становилось всё труднее и труднее вести ответный огонь. Что мог сделать Иоганн в этой ситуации? Перебросить подкрепления с другого участка? Но вся линия скована, там тоже загремели бои. Отступать? Куда отступать? По какому праву и какой ценой? Идти в атаку?..

В цепи северян раздался громкий крик раненого. Пони громко причитал, скорее не от боли, но от паники и страха. Стали появляться и другие раненые, враг же подходил всё ближе и ближе, постепенно вытягиваясь из леса и выходя на открытое место. Из деревни Эплсток подгоняемый пулями прибежал посыльный:

— Товарищ комбат! Деревня оставлена! Наши взводы отходят на обратный скат холма.

Глаза грифона сверкнули:

— Кто приказал?!

— Комроты Адлер! — Нервничая и пригибаясь доложил вестовой.

— Ладно, чёрт с ним. — спокойно и непроницаемо проговорил Иоганн. — Возвращайся в роту.

— Есть!

"Тр-р-ак! Тр-р-ак!" — Со стороны Эплстока раздался резкий и громкий звук, похожий на треск рвущейся бумаги. Этому треску вторили длинные пулемётные очереди: вражеский огонь на том участке даже будто бы начал стихать и откатываться назад. В этот тяжёлый миг, когда вокруг свистели пули и гибли его солдаты, этот звук показался Иоганну слаще соловьиной трели. "Адлер их заманил, Адлер дерётся!" — Радостно подумал лейтенант, когда радоваться, казалось, уже было нечему. Оттуда же, из-за невысокого холма послышался отдалённый и смешанный звук, похожий на крик "Ура!" Грау не заметил этого звука и не придал ему значения. Однако, вскоре между кленовником и деревней показались какие-то бойцы. Иоганн сразу понял, кто это: ушанки, шинели, каски — это были их, северянские товарищи. Отряд шёл в штыковую на опешивших чейнджлингов, которые теперь сами оказались обойдены и вынуждены были завернуть фланг.

— Это шанс, товарищ комбат! — Воскликнул Брехт, так же наблюдавший за происходящим.

— Это шанс. — подтвердил Грау, кивнув политруку. — Батальо-он! Примкнуть штыки! В атаку! — Скомандовал комбат. Солдаты тут же услышали его и повиновались, но никто не решался пойти в атаку первым. Вот из окопа выскочил один из грифонов с ружьём наперевес, пуля сразила его в голову и тот тут же упал навзничь. Сам комбат не мог подняться, хотя очень этого хотел. Шашка висевшая у него на поясе, казалось, гудела в ножнах, будто бы требуя пустить тебя в ход. Так или иначе, этого не произошло. Над залёгшей цепью поднялась грузная и высокая фигура комиссара Майского. "Коммунары!" — Выкрикнул жеребец, и это сработало. Те, кто только что вжимался в землю встали и поднялись в атаку.

Дорога на Кантерлот. Глава X: На коммуникациях.

"Товарищи, в общем — складывается такая ситуация. Эквестрия нам за союзника, а наши ребята теперь за неё воюют. Война, говоря по правде, нешуточная. Чейнджлинги сильны, а эквестритцие войска ему ничего сделать не могут, одна болтовня. В общем, попали мы все в такой просак, из которого вылезти будет трудновато. А кто в этом виноват? Да известно кто. Продали нашу Родину как арбуз на базаре, разменяли на золотишко да брильянты, а про нас, пролетариев, забыли, будто и не было. Панцушенко на словах славный был малый, да и генералы с комиссарами ему подстать, только вот обещания эквестрийские ему милей оказались. Наступили мы на те же грабли что и двести лет назад, а Васька-то оказался похуже и Серова и Темнокрылого, а как заливал-то, как заливал!..
Эквестрия — страна дрянная, и помогать ей нечего. В 91-м отцы головы клали лишь бы эту сволочь из Северяны выдворить — а что теперь? Выходит, что наши коммунисты не лучше былых князей, и веры к ним быть не может. Если чейнджлинги напали — значит было зачем, и нечего в эту разборку ввязываться. Чейнджлингский народ ведь никак нам не насолил и солить не собирается, ведь там тоже силён простой народ и труд они так же ценят, вот и бьют они сейчас тех, кто их обвесил и обманул — эквестрийских буржуев и заводчиков, которые и нам крови немало выпили. Эквестрия так всегда жила, засчёт других, пора ей за это и заплатить. Там, говорят, сейчас всякое творится: заводчики вместо того чтобы производство нормально организовать, начали ещё сильней жилы из рабочих вытягивать, да деньги у государства вымогать за "военные заказы". Гнилой шалаш эта страна, товарищи. Гниль краской не исправишь — её только разобрать да сжечь можно. Вот и нам нечего за это дело головы класть — дело-то бесполезное. У чейнджлингов к нам претензий нет, но если будем против них попусту воевать — то они появятся.

В общем, товарищи, ситуация непростая. Решите уж сами как вам быть. Туго нам всем придётся..."

Чейнджлингская агитлистовка появившаяся вскоре после вступления ССР в войну. То, как она была составлена, вызвало немало вопросов у компетентных органов Социалистической Республики.

Мягкий свет люстры распространялся по белой штукатурке комнаты. Несколько пони в генеральских мундирах сидели за столом. Шло совещание. Началось оно на спокойных тонах, но военные со временем начинали всё больше нервничать.

— Неприятель приостановил действия на южном направлении, авиаразведка докладывает об отводе крупных танковых соединений от фронта вглубь оккупированной территории. — доклад вёл невысокий и не очень приметный генерал в сером, будто бы выцветшем от ветра и пыли мундире. — В последних боях силам моей армии удалось сдержать неприятеля на ключевых участках, но попытки контрударов провалились.

— Куда вам контратаковать? Рано ещё, сэр. Ваши части итак были истощены, а это решение привело к ещё большим потерям. Если бы чейнджлинги не только отбили ваше контрнаступление, но и ударили сами — то это дорого бы нам обошлось, и Кантерлот оказался бы под ударом ещё и с юга. — Проговорил в ответ единорог в северянской форме.

— Я не обязан отчитываться перед вами, генерал Костылин. — Ответил ему южанин.

— Но вы обязаны отчитываться передо мной. — из крайнего конца стола послышался голос Блюблада. Первые минуты совещания лицо принца отражало задумчивую апатию, но сейчас это ощущение начало проходить. — Раньше нам требовались резервы только на центральное и северное направление, а теперь придётся усилять ещё и южное. Всё благодаря вашей дальновидности, Дикси. Какова причина провала контрнаступления?

Генерал в сером мундире взглянул на главкома непроницаемо-спокойным взглядом. Скорее всего, под ним скрывался либо страх, либо раздражение.

— Чейнджлинги прибегли к уловке. Они позволили нашим силам прорваться на одном участке, а потом ударили на флангах и замкнули окружение. Из него удалось вырваться, но дорогой ценой.

— И в чём выражаются ваши потери?

— В основном в танках и артиллерии, которые пришлось бросить во время прорыва. Принимавшие участие в наступлении дивизии сохранили свою структуру, но потеряли до четверти личного состава. Противник действовал явно ограниченными силами и не смог долго удерживать группу в окружении. Более того, нам удалось достичь некоторых локальных успехов.

— В чём же они выражаются?

— Из штаба танковой дивизии, принимавшей участие в прорыве, докладывается об окружении и полном уничтожении роты вражеских разведчиков-диверсантов, оборонявших один из опорных пунктов. Так же сводки сообщают о вполне успешном взятии нескольких деревень и фермерских хозяйств, захвате трофеев, но многое из этого в итоге пришлось оставить на милость врагу, когда кольцо было сомкнуто.

Блюблад невесело ухмыльнулся, и кивнул генералу, дав ему понять что он услышал достаточно.

— Думаю, что к этому следует относиться с оптимизмом. — С другого конца стола подал голос Нестор Лунин. Маршал говорил практически без акцента, как и все остальные северянские генералы что присутствовали здесь.

— Нам сейчас не до оптимизма. — парировал Блюблад. Он не собирался провоцировать конфликт, скорее просто сетовал на ситуацию. — Армор всё никак к нам не явится. А ведь его дела не то чтобы очень хороши. Фалафель, сэр, что вы можете сказать по этому поводу? Как дела на вашем фронте?

— Всё тоже более-менее утихло, сэр принц. Враг отвёл часть сил от передовой. — Из-за стола поднялась фигура в белом мундире. Это был представитель войск Кристальной Империи.

— Плохо, господа... — Тяжело выдохнул Блюблад, опуская голову на копыто.

— Плохо-то плохо, но силы Красной армии и ваши резервы уже на подходе. Мы сможем создать прочный и стабильный фронт на дальних подступах к Луна Нове к середине ноября, а до того сдерживать и изматывать неприятеля в районах южнее и севернее Хоуп Холлоу, а так же в самом городе. — Попытался успокоить его Лунин.

— Обещания... — недовольно пробурчал маршал. — Я не верю вашим обещаниям, Лунин. Тем более, если речь идёт об отходе на такой близкий к столице рубеж... — Единорог недовольно стукнул копытом по столу. В комнате сильно запахло озоном.

— Прошу прощения, но я не намерен с вами спорить и что-то доказывать. Мои дивизии уже готовят позиции на этом направлении, и вы об этом прекрасно информированы. Хватит ломать комедию, вы деморализуете собственный штаб. — Ответ Лунина был жёстким и суровым. Он не повысил голоса и почти не изменился в лице, но это подействовало.

— Кантерлот близко. Всего триста километров...

— Это ещё много, господин маршал. Я понимаю ваш патриотический настрой, но вам при этом не хватает оптимизма. Я это много раз говорил. Если всё сложится нужным образом, то мы не только не сдадим Кантерлот, но и отбросим Триммеля от вашей столицы. С середины октября пока не произошло ни одной катастрофы, а ведь враг уже перешёл к активным действиям на направлении Хоуп Холлоу. Дивизия Любова успешно ведёт бои за этот город, сдерживая таким образом основной ударный кулак врага, которым он уже мог бы бить по столице.

— Хотелось бы верить в то, что усилий ваших солдат хватит для реализации ваших планов, сэр. Насколько я знаю, эта дивизия достаточно мала числом и к ней за последнее время ещё не подошло подкреплений. Это наталкивает на тяжёлые мысли...

Бой затих. В воздухе установилась относительная тишина. На маленькой тропинке, петлявшей между облетевшими деревьями лежало несколько трупов. Мёртвые тела распластались на земле, под ними уже растекались лужи крови. Где-то вдали гремел бой: трудно было сказать, откуда исходил гул и грохот стрельбы и канонады. Казалось, что шум был повсюду — и нигде.

Рейнис осторожно встал на ноги и пошёл вперёд. Ему, как и его товарищам, хотелось рассмотреть тех, кого они только что убили. Кто-то тихо выругался — это был ефрейтор из его отделения. Охотник посмотрел на него и увидел, что боец никак больше не выражает своих чувств. Ликтидцы не любили кидать слов на ветер, но на этот раз повод был достаточно веский.

— Они даже своих телефонистов учат драться? — Спросил один из егерей. Вопрос был прост и спокоен, но за ним явно крылось нечто большее. Это было действительно необычно, ведь связисты оленийской и эквестрийской армии предпочитали сдаваться или разбегаться в случае опасности, а эти...

Рейнис навис над мертвецом, что ничком распластался на земле. Вместо привычной байковой шинели на нём был ватный полушубок, чем-то напоминавший одежду, носимую охотниками в родных Рейнису лесах. Солдат уткнулся носом в землю, зажав в копытах винтовку. Когда чейнджлинги дали первую очередь — этот боец сразу же приник к земле и начал отстреливаться, пока пуля одного из егерей не нашла его. Так же поступили и остальные — быстро поняв безвыходность своего положения, они решили дорого продать свою жизнь. Раненых среди товарищей Рейниса не было, но неожиданное сопротивление телефонистов если не обескуражило, то уж точно удивило их.

— Первая задача выполнена. Идём дальше. — Невозмутимо скомандовал цугфюрер Акрис — и его послушались без всяких разговоров. Взвод собрался, быстро пересчитался и пошёл дальше. Часы уже показывали поздний день, за плечами егерей уже было несколько часов тяжёлого хода, но первое столкновение с врагом произошло только сейчас. Обойдя нещадно обстреливаемые позиции врага к востоку от Эплстока, они начали углубляться его тыл, и короткая схватка с попавшими в засаду связистами была первым столкновением с пони за этот короткий осенний день.

Акрис шёл впереди отряда, поглядывая на часы и озираясь по сторонам. Нужно было действовать по расписанию, от этого могло зависеть очень и очень многое. Иногда комвзвода останавливался и приказывал всем залечь. В этот короткий миг происходило сверение с компасом и картой, а потом взвод снова вставал и продолжал движение. Впереди основных сил двигалась разомкнутая цепь передового охранения, то же самое было организовано и на флангах и в тылу, отделение Рейниса в свою очередь оказалось в основном ядре, и двигалось плотной, компактной массой.

Акрис снова остановился и махнул копытом вниз, приказывая всем залечь, но на этот раз причина была иная. Взвод уже находился не очень далеко от опушки леса, и звуки боя стали слышны более чётко. Рокотало в Эплстоке, в Кольтфилде и дальше на запад, вдоль всей линии вражеской обороны. Этот рокот напоминал лязг двух не подогнанных друг к другу стальных шестерней, пытавшихся сточить и перемолоть друг друга.

"Противник впереди!" — Один из бойцов авангарда показал копытом вперёд и сделал короткий жест, затем показал на свою винтовку. — "Блиндаж, окопы, численность врага — около взвода." — Чейнджлинг сложил два передних копыта в виде крыши и окопного бруствера, затем стрелок трижды кивнул. Тремя чёрточками чейнджлинги обозначали взводы на своих картах.

"Понял тебя. Командирам отделений — собраться!" — Акрис коротко кивнул и описал своим копытом один круг. Менее через минуту к нему подползали командиры отделений.

— Обойти не получится, они там хорошо устроились. Отсюда не видно. — Едва слышным шёпотом доложил начальник передового отделения.

"Всё можно обойти, вопрос только во времени..." — Подумал про себя Акрис, кивая подчинённому.

— Ясно. Значит будем атаковать. Ты завяжешь бой с заставой, а мы охватим их с флангов и ударим всем взводом.

— Может лучше сначала обойти, а потом ударить? — Возразил было командир арьрегарда. Цугфюрер посмотрел на него и с едва заметной досадой покачал головой:

— Некогда. Нужно действовать быстро. Ты пойдёшь на левый фланг, отделение Викриса — на правый. Я поведу резерв. Исполнять!

Командиры отделений покивали головами и разошлись по своим отрядам. Егеря тут же начали исполнять приказ.

Отделение Викриса разомкнутой колонной двинулась в сторону от тропы, обходя ещё невидимого противника справа. Бойцы шли быстро, но бесшумно, перескакивая ямы и поваленные деревья. Вот где-то сзади и слева застрочили пулемёты передового отделения. После секундной заминки, им ответил ружейный бой и длинные автоматные очереди. Ещё невидимый неприятель уже стал слышимым.

"Стой! Ложись!" Приказ Викриса прозвучал не слишком тихо и не слишком громко, всë отделение услышало его и как один пропало к земле. Рейнис повернул голову и увидел цель: метрах в ста пятидесяти от них темнел бревенчатый сруб блиндажа. О толстые бревна щëлкали пули, враг огрызался огнëм из окон-амброзур, невидимых с их стороны. Боец почувствовал ликование, вскоре ставшее общим для всего отряда: они зашли в слепую зону, противник их здесь не ждëт! Викрис не колебался ни мира — он приказал атаковать. Цепь егерей побежала вперëд, между ними и стеной блиндажа было ровное пространство без рытвин и кочек. Укрыться было негде, Викрис решил преодолеть эту полосу быстрой и решительной перебежкой.

Вдруг, прямо перед блиндажом показалась голова вражеского солдата, в следующую секунду грянул выстрел и пуля просвистела над ухом одного из чейнджлингов. "Ложись!" — Крикнул Викрис — и бойцы бросились на землю, пытаясь как-то спрятаться за голыми кустами, не дававшими ни маскировки, ни прикрытия. Из тыла отделения ударил пулемëт — из невидимых до того окопов ударила ответная очередь.

"Ползком! В атаку!" — приказал командир, и цепь, отстреливаясь, поползла вперёд. Среди ударов егерских карабинов ясно слышался щëлкающий звук, отбитой у северян самозарядной винтовки. Рейнис делал один-два выстрела в сторону противника, после чего продолжал ползти вперёд, готовясь пустить в ход гранаты. Вот кто-то из северян неосторожно высунулся из окопа: егерь тут же увидел это и нажал на спуск. Пони не тут же исчез в укрытии: Рейнис не успел заметить, попал ли он или нет.

Через несколько минут яростной перестрелки вражеский огонь начал стихать. Егеря обстреливали позицию северян с трëх сторон, и пони решили вырваться. Отряд из десятка бойцов в байковых шинелях, не обращая внимания на ураганный огонь и отстреливаясь из всего что у них было, двинулся на прорыв. Несколько минут- и отступающие уже покинули свою ловушку. Пулемёты и винтовки успели забрать нескольких из них, но остальные уже были близки к тому, чтобы вырваться. Рейнис обернулся назад и увидел своего командира: на лице Викриса лежала густая тень. Несколько мгновений он болезненно пытался принять решение. Наконец, он едва заметно кивнул и обратился к бойцам:

— Вперёд! Занять блиндаж! Пулемётчик — огонь по отступающим.

Приказ тут же был выполнен: егеря поднялись с земли и одним рывком оказались у окопов, только что оставленных северянами. Враг уже не стрелял, но отстреливался, отходя к своим. Чейнджлинги же били в полную силу, готовясь преследовать неприятеля.

— Пулемёты — создать заслон и проводить врага огнём. Остальным — собратья! — Хрипло рявкнул голос цугфюрера, показавшегося среди своих разгорячённых и запыхавшихся подчинённых. В глазах егерей виднелась радость выигранного боя, но эта стычка была одной из многих, выигранных ими за последние годы, поэтому эйфория и пыл быстро сменились холодным и энергичным спокойствием.

— Осмотреть блиндаж, осмотреть мертвецов! Третье отделение — выдвинуться вперёд и провести рекогносцировку.

От собравшейся группы мигом отделился десяток бойцов, недавно участвовавших в бою. Это было то самое авангардное отделение, усиленное двумя пулемётами. Связные и адъютанты из командного отряда Викриса разошлись по окопам и укрытиям. Двое из них скрылись под низкой дверью земляного укрытия.

— Как будем поступать? — Спросил у начальника Викрис.

— Пусть беглецы доберутся до подмоги и приведут её. Тогда пункт обороны на дороге окажется ослаблен и мы легко захватим его.

— Риск. — Прокомментировал другой командир отделения.

— Наше второе имя! — Заявил третий. Послышались сдержанные смешки. Акрис недовольно посмотрел на пошутившего.

— Оставить...

В блиндаже загремели пистолетные выстрелы: около десяти громких хлопков прозвучали практически в унисон и буквально в один миг. Рейнис, стоявший к дверям блиндажа чуть ближе остальных, тут же рванулся внутрь.

В нос ударил запах пороха и крови, уши разорвало от ругани и криков боли. В землянке егерь увидел страшную картину. В углу сруба сжался один из связных: на его белой накидке расползалась красная клякса, в воздухе висел дымящий пистолет. Другой связной лежал на земле и громко кричал то ли от боли, то ли от страха. Раненый таращил глаза в другой угол, где ничком лежало тело убитого северянина. Рейнис бросил в ту сторону взгляд и увидел там ещё тёплый труп вражеского бойца. Это был немолодого вида единорог, его лицо застыло в искажённой гримасе злобного торжества.

— Что тут произошло?! — Прокричал одним из первых ворвавшийся сюда цугфюрер.

— Мертвец! Мертвец! Мертвец поднялся!! — Заорал лежащий на земле боец. В его голосе не чувствовалось самообладание, в его глазах помимо боли читался глубинный, первобытный страх. Рейнис знал этого парня и не раз видел, как тот твёрдо и спокойно бросался под пули, исполняя приказ Акриса. А сейчас...

— Заткнись! Заткнись немедленно! — Завопил на него другой связной, державшийся на ногах только благодаря стене. Раненый егерь немного пришёл в себя от этого и впился зубами в маскхалат.

— Санитаров сюда, немедленно! Что все собрались?! На выход, быстро! — Акрис не потерял самообладания от увиденного. Опытный командир уже думал, что будет делать с ранеными, как будет менять свой план под это новое обстоятельство. Прошло несколько минут — и бойцов вынесли, осмотрели, перевязали. Один из них был ранен в бок и пуля намертво застряла в панцире, помешавшего ей пройти на вылет. Второму досталось тяжелее: одна пуля раздробила ребро, другая попала в бок, едва не перебив бойцу позвоночник, третья пуля едва повредила лёгкое. Егерь терял кровь, но всё-же обрёл самообладание и прекратил кричать.

— Что произошло? — Спросил Акрис у связного, приказавшего лежачему товарищу заткнуться.

— Вражеский офицер притворился мёртвым и атаковал нас со спины. Я отделался легко, а вот Яспи...

Цугфюрер тихо выругался.

— Вы нас вытащите, герр офицер?

— Обязательно. — Коротко ответил начальник, и по его виду было понятно, что это слово он не намерен бросать на ветер. Они в тылу врага, который продолжал отчаянно драться с наступавшими частями. На линии фронта ещё гремит канонада и ружейно-пулемётный бой. Это похоже на сопротивление отчаявшихся осколков обороны, потерявших связь, но не потерявших решимости и фанатизма стоять до последнего. Когда, куда и как они будут пытаются вырваться? Вдруг их группа с ранеными наткнётся прямо на один такой отряд отступающих и будет перебита? Что делать? Как спасти земляков и подчинённых? Во взводе были опытные фельдшера, они могли оказать первую помощь, но хватит ли её? Этими вопросами задавался не только Акрис, но и его взвод — те, за кого он отвечал головой.

— Раненые, медики и пятеро автоматчиков остаются здесь. Остальной взвод — выдвигаемся за рекогносцировкой. Придётся громить вражеское подкрепление. Займём позиции по обе стороны тропы и встретим их пулемётами. — Слова с трудом выходили изо рта Акриса, он явно взвешивал каждое из них. Он будто бы ждал, что с ним станут спорить, но возражений не последовало: раздалось лишь несколько чётких ответов "Вас понял!"

Какой-либо внятной информации от врага получить не удалось. Все документы были либо спасены отступавшими, либо пропитались кровью до такой степени, что стали абсолютно неразличимы. С трупов чейнджлинги собрали ещё несколько винтовок-полуавтоматов. Кому-то из офицеров отделения приглянулся "маленький пулемёт", с которым вёл бой один из вражеских командиров. Это было небольшое оружие с барабанным магазином и квадратным стволом, в котором были прорезаны крупные квадратные щели. Кто-то из егерй заметил, что красноармейцы используют эту "машинку" как аналог их пистолетов-пулемётов. Так или иначе, времени на разговоры и обсуждения не оставалось. Оставив какое-то количество бойцов в тылу и выдвинув передовой дозор, взвод двинулся дальше, следуя к назначенной командованием цели.

Тропка начала петлять посреди кочек и оврагов, лес же стал реже. Судья по всему, когда-то здесь корчевали пни. Когда-то очень давно. Рейнис двигался вместе со своим отделением. Бойцы были мрачны и суровы, не чувствовалось той готовности, с которой они выступали на задание. Выступали каких-то несколько часов назад.

Цепь замерла. Последовал приказ лечь и изготовиться. Миг спустя Викрис дал отмашку расслабиться: видимо, угроза миновала, либо её и не было. Показался передовой дозор. Они несли информацию о противнике.

— Противник не выслал подмоги. Они готовятся к бою и ждут нашего прихода. — Коротко и сухо отрапортовал командир разведки. Тишина, в которой шли бойцы, превратилась из обычной в гробовую. На лицах Акриса и офицеров читалось сдержанное смятение и недовольство: "Они не выслали подмогу? Как же так!? Они ведь всегда пытаются выручить своих, неужели сейчас поступят иначе!?" Викрис приказал собрать командиров отделений. Решено было держать совет.

— Через час там уже будет мотоциклетная колонна, а мы ещё даже не добрались до их позиции. Они закупорились и ждут нас. Как поступим? — Вопрос прозвучал прямо и чётко. Можно было бы уловить в этом самоподрыв авторитета командира взвода, но все его бойцы понимали, что Акрис спрашивает не потому, что не знает, как поступить, а потому, что ищет другие варианты. Все командующие, да и все простые егеря имели представление о том объекте, что им предстояло взять штурмом. Это был укреплённый блокпост, перекрывающий развилку дорог. Его не успели замаскировать с воздуха, поэтому разведчик сумел сделать несколько исчерпывающих снимков перед тем, как его чуть не сбили огнём из тяжёлых зенитных пулемётов, спрятанных на опушке.

— Врага там мало, поэтому они и не пошли на выручку. Стрелков там нет кроме тех кто отступил, только пулемётные расчёты. Четыре станковых со щитками, и два зенитных. — Доложил абтайлунгфюрер разведчиков.

— Полезем сходу — напоремся. Будем окружать — потеряем время. — Проговорил другой командир, до этого так лихо шутивший про "второе имя".

— Подавить не выйдет... — задумчиво посетовал Викрис. — А какой калибр у зенитных?

— На глаз — миллиметров десять. — Отвечал дозорный. При этих словах все покачали головами.

— Может вызовем штаб? — Предложил начальник сапёрного отделения. Действительно, во взводе была рация и радист. Викрис послушал предложения товарищей, а потом заговорил сам.

— Штабу не до нас. Кругом бои, всё забито. Можем предупредить мотоциклистов, но это — дрянь, а не идея. Будем подавлять их не пулемётами, а метким огнём. Отрядите от отделений по двое бойцов, пусть они засядут на деревьях и снимут столько пулемётчиков и офицеров, сколько успеют. Остальной взвод атакует их с одной стороны. Подойдём к ним по этой тропе, свернём в лес и займём там исходную. Ответный огонь допустим, но их зенитки должны молчать. Если они откроют огонь — нам крышка. Всё понятно? Довести приказ до отделений.

Егеря покивали и разошлись. Предстоял ещё один бой. Рейнис, как и остальные бойцы его отделения, залегали под одним из деревьев, когда Викрис вернулся к ним. Бросили жребий: выпало Рейнису и ещё одному чейнджлингу, носившему звание ефрейтора. Они получили задачу, отделились от остальных и осторожно пошли вперёд. Им не нужно было объяснять, где их цель. Позиция красных ещё скрывалась за неровностями и подлеском, но они уже представляли, куда нужно идти и где занять позицию. Егеря хорошо изучили карту, они умели ориентироваться в лесу, особенно в кленовнике, где проход и обзор не загораживало лапником и дикими колючками, как это частенько случалось в родной Пуще. Они шли не одни, рядом были другие пары, расходившиеся по позициям.

У Рейниса и его товарища была своя позиция — одинокая сосна, неясно как выросшая на этом сугубо кленовом участке леса. На ней можно было очень хорошо спрятаться. Бойцы хорошо знали сосны, но в Олении и в их родной стране эти деревья были другими, более тонкими что-ли? Вот и оно: тёмный от влаги красно-бурый ствол, снизу густо поросший кустами и занесённый первым снегом.

— Легко не залезешь, снимай маскхалат. — Полушёпотом произнёс ефрейтор и сам начал стаскивать с себя накидку. Под плащами были шинели, отличавшиеся от армейских подшитыми, более короткими полами. Тонкие, полупрозрачные мушиные крылья прилегали к к сукну плотно, и чейнджлинги даже не замечали их до момента, когда ими нужно было воспользоваться. Вот маскхалаты сняты и убраны, можно взлетать. Рейнис немного размял крылья, а потом взлетел, издав характерный шуршащий звук. Вес снаряжения тут же навалился ему на спину, благо лететь нужно было недолго — всего лишь до верхушки дерева. Товарищ егеря примостился немного ниже, умостившись на двух толстых ветках. С верхушки открылся вид на отдалённые высоты, практически полностью окружавшие Хоуп Холлоу. Сам город терялся в низине между них, выдавая себя лишь столбами чёрного дыма — следствием работы артиллерии и авиации захватчиков. Однако, этот вид не интересовал стрелков — они сосредоточили своё внимание на дороге, видневшейся сквозь редкие кроны деревьев и на позиции, перекрывавшие её.

Пони отрыли себе три глубоких укрытия, где разместили пулемёты. Неподалёку от них был ещё один окоп, связанный с ними ходом сообщения. Изначально, он предназначался для зенитных пулемётов, но сейчас пустовал: грозные орудия войны заняли позиции по двум сторонам от дороги, готовые накрыть огнём всё, что выйдет из леса или покажется на мощёном полотне дороги. Неудивительно, что враг готов был цепляться за неё, ведь эта дорога выводила к сражающимся частям северян. Это была их линия снабжения и путь для отхода. Однако, судья по всему, враг ей теперь навряд-ли воспользуется. Они были совсем недалеко — в нескольких сотнях метров от приготовившихся к огню егерей.

Рейнис с некоторым любопытством смотрел на врага через прицельную планку: ранее, ему не доводилось видеть этих новых врагов, кроме как мёртвыми или сражающимися. Сейчас они тоже были напряжены, но всё же сохраняли некоторое спокойствие, граничащее с беспечностью. Он увидел, как бойцы о чём-то переговаривались у станков пулемётов. Вот в один из окопов забежал офицер (егерь не сразу узнал в нём начальника, ведь тот был в каске, как и все бойцы), бойцы вытянулись и пони что-то им выговорил. Пулемётчики прекратили разговоры и уставились на вверенный им сектор. "Два станковых, щитки... Не то." — Подумал про себя Рейнис и перевёл прицел на другой окоп, прорытый ближе к ним, по одну из сторон дороги. Там уже находились зенитные расчёты: бойцы вражеского ПВО дежурили у своего оружия, кто-то из них курил, кто-то то и дело озирался по сторонам, будто кого-то выискивая. Они все смотрели не туда и видели не то. Это дорого им обойдётся. Если кто-то из них и имел шанс выжить в ближайшие полчаса, то уж точно не эти молодые парни в новеньких, ещё не замызганных шинелях. Рейнис сразу заметил, что почти все на этом блокпосту выглядели как юнцы, это было заметно по их взгляду и поведению. Они не были уверены и боялись, несмотря на весь свой фанатизм и усилия красных комиссаров.

В голове егеря промелькнули картины лёгких и славных летних боёв: тогда они ожидали, что против них бросят лучших из лучших. Так и случилось, только их армия перемолола и уничтожила их. Он вспомнил, как они брали в плен майоров и полковников с орденами и медалями, немолодых капралов, чей вид вызывал уважение даже у них, лучших из лучших. Все эти храбрецы и патриоты, герои походов в Зебрику, выходили к егерям с ошалевшими, полными смятения и страха глазами. Они были ошеломлены, обескуражены, они не понимали что им делать — и это превращало их в беззащитное стадо, которое можно было с лёгкостью уничтожать. Они не были готовы умереть, они не знали как поступить, чтобы уцелеть и продолжить борьбу. Их новый враг был другим. Они пока не понимали, каким именно.

Тем временем, внизу взвод уже занял позицию. Акрис подал сигнал двумя вспышками электрофонарика. Рейнис не увидел его, но услышал как с дерева неподалёку щёлкнул выстрел его товарища. Это и стало для него сигналом: егерь навёл свою винтовку на вражеского занитчика. Пони ещё не понял, что начался бой. Он услышал выстрел, поднял ухо и стал напряжённо слушать, смотря в свой сектор обстрела — на дорогу. Рейнис спустил рычаг, несильная отдача толкнула его в плечо. В следующий миг зенитчик повалился на землю с пробитой головой. В его окопе послышалась брань, все засуетились. Кто-то из бойцов снова попытался встать за зенитку — и тоже был убит. Стрелок удачно упёр винтовку на одну из веток, что позволяло ему бить в эту точку без промаха. В других окопах так же начали падать убитые. Командир северян было пытался навести порядок, но тут же получил пулю в грудь. На его место встал заместитель — и его тоже ранило. За времени наблюдения оказалось достаточно, чтобы вычислить офицеров.

Снизу забили пулемёты: основная сила взвода пошла в атаку. Северяне, было заметавшиеся, тут же собрались и организовались. Почти все их командиры были убиты или ранены, но отряд на дороге всё же принял бой. Вот два бойца из пулемётного расчёта начали менять позицию. Рейнис немного сдвинул прицел, снова выстрелил: неудача. Пуля бессмысленно звякнула о щиток. Засвистел ответный огонь, сверху посыпались мелкие веточки и щеп: егерь напряжённо выдохнул, не обращая внимания на стрельбу, которую он не мог подавить. Он дал второй выстрел по тому расчёту — и попал в ногу второму номеру. Тот дёрнулся, но остался при пулемёте, помогая своему товарищу. "В полуавтомате ещё три выстрела... Нехорошо." — Подумал Рейнис.

Понеся потери от снайперского огня, пони ушли под прикрытие окопов и пулемётов, стараясь сдержать внезапно атаковавшего противника. Акрис и его бойцы быстро сумели подавить повёрнутые в сторону леса расчёты, тогда как стрелки на деревьях мешали врагу отстреливаться и распыляли его внимание. В окопы полетели гранаты, пулемётные группы начали заходить с флангов с целью выкосить оставшихся защитников. Однако, пони не отступали, а держали дорогу, продолжая стрелять из всего, что у них оставалось. Вот их осталось десять, восемь, шесть, пять... Они начали отбиваться гранатами, в сторону стрелков понеслись слова, не требовавшие перевода. Акрис и его бойцы не лезли на рожон, закидывая гранатами последних защитников блокпоста. Рейнис наблюдал за этим, стараясь кого-нибудь выцелить. Однако, обошлось и без этого: в траншеях лопнуло несколько гранат и егеря ворвались туда. Вскоре поступил сигнал спуститься вниз и присоединиться к взводу.

На землю постепенно начали опускаться сумерки. Пахло гарью и кровью, то и дело слышался однообразный чавкающий звук — это егеря кололи мертвецов штыками — на всякий случай. Отделения отдельными группами собирались в окопах и ходах сообщения. Задача была выполнена — пост захвачен, но вот мотоциклы запаздывали. Короткая и сладкая передышка превращалась в томительное ожидание.

— Там стреляют. — Товарищ Рейниса показал в сторону фронта. Общий грохот канонады смещался в сторону города, но там, в Эплстоке, ещё шла перестрелка.

— Ну и пусть. — Коротко и устало ответил ликтидец, сидевший на бруствере и искавший жестяной портсигар, снятый им когда-то с эквестрийского сержанта.

— Там наши дерутся. Может они их... Того? Задержали?

— Ну задержали и задержали. Они ведь не дураки, выпутаются. — Рейнис достал портсигар, в котором помимо сигарет хранился ещё и коробок длинных охотничьих спичек, подаренный ему вместе с наградой за одну из успешных операций.

— Это верно... — Товарищ жестом показал, что тоже не прочь закурить. Рейнис не думая протянул ему немного помявшуюся эквестрийскую сигарету, а сам чирканул спичкой. Загорелось маленькое, но яркое пламя.

В этом бою егеря потеряли двоих бойцов убитыми и ещё троих ранеными. Мотоциклетная колонна пришла с большим опозданием, сославшись на то, что дорога через Йеллоупич была перекрыта орудийным огнём, а объездной путь оказался слишком длинен и разбит. Так или иначе, задача взвода была выполнена, но мало кто испытывал облегчение по этому поводу. Враг не был разгромлен, но продолжал упорно сопротивляться. Гремевшая весь день и по всей линии артиллерия чейнджлингов не подавила, не рассеяла, не уничтожило его — и невидимые полки и батальоны продолжали драться, откатываясь назад, но не теряя порядка. Эффект внезапности, эффект ошеломления против красных работал очень плохо. Поэтому, все в отряде понимали, что на этом ещё ничего не кончено, и им предстоит ещё много тяжёлой работы.

Дорога на Кантерлот. Глава XI: Самая длинная ночь. Часть первая: Роща.

"С 21-го по 23-е число на участке 109-й сд идут кровопролитные бои с превосходящими силами чейнджлингов. Численность вражеской группировки оценивается в 2-3 дивизии, серьёзно усиленные танками, бронемашинами и артиллерией всех калибров. На данный момент из штаба дивизии докладывают о прорыве их линии на правом фланге и обрыве связи с некоторыми частями. Сопротивление продолжается, ключевое направление уже оказалось под угрозой. Овладев г. Холлоу — противник получит возможность наступать прямо на Кантерлот, охватывая и разбивая подходящие к фронту силы 1-й армии РККА и соединений Эквестрийской армии.

Приписка: Согласно анонимным донесениям, генерал 109-й сд Любов В.И. — опасный элемент, являющийся главной причиной тяжёлой ситуации на участке дивизии. Ещё до вступления в боевые действия за этим жеребцом были замечены такие черты как: пренебрежение армейской субординацией, халатность, укрывательство врагов народа. В данной тяжёлой ситуации, это может вылиться в непредвиденные последствия.

Отправитель: Начштаба 1-й армии Устинов.
Получатель: Штаб Эквестрийского фронта."

"Ситуация на участке 109-й дивизии ещё находится под достаточным контролем. На помощь Любову брошено несколько эскадрилий ЭАФ и наших ВВС. Армия должна быть развёрнута на своих позициях к 25.10 Эта дата — крайний срок. Возражения не принимаются.

Приписка: Никаких анонимных доносов не принимать. Доносчиков срочно выявить, проверить с пристрастием и передать в особый отдел фронта.

Отправитель: Начштаба Эквестрийского фронта Гнедовский.
Получатель: Штаб 1-й армии."

Солнце устало закатывалось за горизонт. По дороге, тянувшейся через мелкую и грязную речку, ехала колонна автомашин. Серые тени окутали грузовики, в сумерках были видны лишь их очертания, терявшиеся на фоне леса. Колонна шла в деревню: ещё некоторое время назад там шёл тяжёлый бой, но сейчас всё стихло. От грузовиков и мотоциклетов разносилось тарахтение, обрывки трелей губной гармошки. Те, кто ехал в машинах, были спокойны, уверены в том, что эта деревня и эта дорога уже принадлежат им, что гремевший весь день бой дал свои результаты. Вот колонна постепенно втянулась в поселение, слившись с силуэтами домов в одну монотонную кашу. Мысленный взор дорисовывал картины остановки, построения, расположение в только что захваченных постройках... Беспечная, почти мирная обстановка, привычная для тех, кто таким образом прошёл уже сотни и тысячи километров. Только к чёрту! Пусть побеспокоятся!

— Яблочкин! Шрапнель, сорок снарядов, залпами, по деревне, огонь! — Голос Иоганна прозвучал хрипло, но отчётливо. Через несколько секунд последовал грохот орудийных залпов. Накатывающие сумерки вдруг вспыхнули и разразились страшным визгом. Трудно было разглядеть то, что творилось в оставленном Эплстоке, но Грау чувствовал, что враг ошеломлён, напуган. Они ударили по нему метко, прямой наводкой. Снаряды просвистели вдоль улицы и должны были лечь аккурат туда, куда въехала ненавистная колонна.

Отдав приказ артиллеристам, комбат вышел из только что вырытого для него укрытия. Вокруг стояли облетевшие молодые деревья, помимо пушечного грома слышалось монотонное тюканье лопат, кирок и мотыг: батальон сооружал себе новую позицию. За последние несколько часов произошло много событий, и большинство из них не предвещало ничего хорошего.

Атаку чейнджлингов со стороны леса удалось отразить. На помощь Иоганну пришёл взвод из батальона Воробьёва, командовал им грифон по имени Антон Димитреску, старый товарищ Грау ещё с прайвенской войны. Вместе они выбили чейнджлингов из деревни и прогнали за ручей, ошеломив и частично рассеяв их отряд. Та часть врагов, что отходила организованно, прикрывала своё отступление пулемётным огнём, и нанесла батальону ощутимые потери. Погиб один из комвзводов, ещё несколько красноармейцев были убиты или тяжело ранены.

Димитреску доложил, что его батальон попал под удар такой же силы, и скорее всего, Воробьёв уже получил приказ на отход. Так Грау узнал, что его левого фланга больше нет. Батальон занял новую линию обороны и приготовился к новому бою, но враг на его участке затих и больше не показывался. Обойдя загнутую линию своих рот, Иоганн вернулся в штаб, и застал там бойца в эквестрийской форме. Тот доложил, что отряд Логгера разбит наголову, а остатки окруженцев рассеяны и перебиты. То был не офицер и даже не сержант. Кауров сначала подумал, что это связной, но оказалось, что это обычный беглец с поля боя. Иоганн разгневался, приказал сорвать с жеребца ремень и знаки отличия, а потом выпнуть туда, откуда он явился. Так комбат узнал, что его правого фланга больше нет. В небо взмывали зелёные ракеты, явно принадлежащие врагу. Часть из них поднялась прямо из-за спин залегших бойцов. Так стало понятно, что у них теперь нет и тыла. Батальон окончательно отошёл в рощу и начал окапываться, создавая круговую оборону. Старые соседи сгинули, теперь ими стали перевёртыши. Первым решением Грау было не пускать врага по дороге при помощи артиллерии. Пушек у него было мало — всего одна батарея, но даже этой батареи должно было хватить чтобы заставить врага остеречься, вынудить его думать о чём-то кроме своего молниеносного продвижения вперёд, бросить ему вызов: "Мы здесь! Попробуй, проглоти нас!"

И вот, Грау быстро шёл, обходя кусты и деревья. Он думал, и одна мысль была тяжелее другой. Погода ухудшалась, небо начинало заволакивать чёрными дождевыми облаками. Уже дул ощутимый, холодный ветер. "Ночью может вдарить сильный снег или дождь, может помочь при отходе... Но стоит ли отходить? Нужно ли отходить? Скорее всего ещё есть какая-то лазейка, куда может проскочить батальон, но приказ!.. А чёрт его знает. Командир обязан готовиться к худшему. Если что — умрём все до последнего, но задержим, перебьём как можно больше..." — Поток мыслей быстро оборвался, ведь грифон остановился и задумался снова, но уже о другом. Мысль ещё тяжелее чем прежняя, вошла в его разум. Он вспомнил о деле, которое он обязан был решить. Командир обязан быть жестоким к тем, кто нарушает воинскую честь, кто ведёт себя недостойно, подставляет товарищей. На войне за подобное может быть лишь одно наказание, но... имеет ли он право? Есть ли смысл идти на такой шаг в тяжёлую минуту, когда каждый на счету? Грау закрыл глаза и замер на месте. Ему казалось, что тысяча голосов в унисон кричали ему: "Поступи милосердно, не губи его! Нет смысла!" — Но он боролся с ними, подавлял их. "За солдат отвечает командир. За беглецов отвечает зачинщик. Трус должен быть наказан." — Эти железные слова подобно клинку разили его сердце, заставляя то обливаться кровью. Он не хотел так поступать, не хотел ни телом, ни душою, но иначе он поступить не мог. "Сильно жалеть — совсем не жалеть." — В его внутреннюю перепалку вдруг вклинился мягкий и спокойный голос Любова, генерал был прав так же сильно, как и тогда, когда сказал эти суровые, но верные слова.

— Привести Шмульке в штаб. Командиров рот — туда же.

Стоявший позади Белов коротко кивнул, и вместе с остальными связными начал исполнять указание. Грау видел, как тяжело это даётся пегасу. Всем сейчас было трудно: солдаты не спали с раннего утра, и скорее всего не будут спать до самой глубокой ночи.

Штаб был размещён в давно заброшенном домике, который некогда принадлежал какому-то местному землевладельцу, некогда владевшему этой рощей и некоторыми окрестными территориями. С тех пор он разорился, продал землю и уехал, летний домик опустел, а роща заросла бурьяном и потеряла свои очертания. Сейчас это мало волновало Грау, решившего разместить здесь свой штаб. Дом был построен на славу и за несколько лет запустения ещё не превратился в заплесневелую развалюху. Здесь можно было укрыть раненых, разместить связных. Здесь можно было принять последний бой. Однако, сейчас нужно было использовать это помещение совсем для другого.

В небольшую комнату, предназначенную под штаб, начали входить командиры рот. Адлер, Пежин и политрук Петерс, сменивший на посту раненого Уздцова, предстали перед комбатом. Тот мрачно поприветствовал их и указал тем на стулья. Те сели. Никто не решался первым заговорить. Особенно мрачен был Адлер, разозлённый поводом, по которому его призвали сюда. Он странно смотрел на Иоганна, будто пытался передать ему какую-то мысль, дать совет. Но Грау его не понял.

Вот появился и Шмульке: конвоиры ввели его в комнату и удалились. И без того висевшее молчание стало ещё мрачней. Командир пулемётного взвода стоял под тяжёлыми взглядами командиров рот и мелко дрожал. Он было пытался что-то выдавить из себя, как-то оправдаться, но не успел. Грау заговорил первым:

— Сержант Абель Шмульке. Ты обвиняешься в том, что своей паникой спровоцировал бегство своего взвода и ещё нескольких отделений из роты Пежина. За трусость и бегство с поля боя может быть лишь одно наказание — смерть. — Голос командира батальона звучал особенно хрипло и грозно. Ему трудно было произносить эти слова. Он вспомнил ту ночь, когда Шмульке стоял перед ним, лихо и радостно рассказывая подробности только что прошедшей перестрелки с врагом. Вспомнил он и тот вечер, когда сержант докладывал о бое на дороге. Ещё тогда Иоганн увидел что-то неуверенное в глазах офицера, но не придал этому большого смысла: "Выдержит, он славный малый." — Решил грифон, но сейчас его прошлые мысли оказались неоправданны. Пулемётчик стоял перед ним опозоренный, уже почти приговорённый к смерти от лап и копыт собственных товарищей. "Что же подкосило тебя, что же сломало? Как ты, умный и сообразительный Шмульке, забыл о своём долге, своей чести, чести грифонского рода? Какая сила обратила решимость в животный страх?"

— Товарищ комбат... — Наконец сумел выдавить из себя пулемётчик. Его глаза блестели в тусклом свете масляной лампы.

— Что, что ты хочешь мне сказать? — резко оборвал его Иоганн. — Что ты не выдержал? Что ты не хотел, чтобы всё было так как есть? Этого уже не поменять. Твоя трусость могла бы стать гибелью роты, гибелью батальона. Товарищи командиры, что вы хотите сказать по этому поводу? Чего заслужил бывший сержант Шмульке?

— Герр командир... — Из-за спины послышался голос батальонного политрука Брехта. Тот обратился к Иоганну на грифонском, но тот резко обернулся и ответил ему на северянском:

— Товарищ политрук, извольте не встревать.

Брехт молча удалился в другое помещение. Кауров, до этого похожий на недвижимое изваяние, проводил политрука холодным ничего не выражающим взглядом.

— Я считаю, что этот солдат повинен смертью. — коротко произнёс политрук Петерс. Другие командиры молча посмотрели на него. Только продолжавшийся бой орудий Яблочкина нарушал натянутую тишину. Шмульке озирался по сторонам, дрожал, но держался как мог. — По военному закону его следовало бы передать под трибунал, но так как его здесь нет, то придётся сделать это самостоятельно.

Договорив, Петерс посмотрел на Иоганна. За видимой сухостью формулировок скрывалось глубокое сожаление. Молодой политрук внутренне корил себя за это, но всё равно находил в себе силу говорить по букве, не поддаваться на жалобный вид преступившего воинский закон.

— Я считаю, что Шмульке должен искупить вину, но не своей жизнью. — В помещении раздался охрипший и низкий голос пожилого Адлера. Комбат в недоумении посмотрел на него: "Адлер, откуда такая мягкость? Где твоё "Молчать!", "Смирно!", "Без разговоров!"?" Старый грифон легко понял этот посыл. Его большие, немного впавшие глаза ответили твёрдым молчанием. Нет, он не разжалобился, он стоит на своём и знает, что говорит.

— Тот кто струсил единожды — струсит и впредь, разве не так? Нельзя допускать подобного. — Продолжал гнуть свою линию Петерс.

— Бегство Шмульке это проступок, который должен быть покаран. В былых имперских полках за бегство казнили на месте, и нас точно так же учили поступать именно так. Но у меня есть убеждение, что Шмульке скорее жертва, чем зачинщик. Он не совершил самострел, не подстрекал других к бегству, и вернулся в бой как только бегущие были остановлены. Да, он виноват, и мы его накажем. Но не расстрелом. Сейчас каждый боец на счету, гибель товарища возмутит солдат, а не укрепит их дух.

— Товарищ лейтенант... — В голосе ротного политрука засквозила смесь укоризны и сожаления.

— Отставить пререкания! — осадил их Грау. — Пежин, говори. Более я слушать не намерен.

От этого высказывания Шмульке нервно вздрогнул и сглотнул.

Комроты Пежин оглядел всех собравшихся. Вид у него был серьёзен и насуплен. От былой лёгкости и лихости не осталось и следа. На молодом лице лейтенанта будто бы проступили новые, необычные для него черты: более острые, будто бы осунувшиеся от напряжения, усталости и недовольства происходящим.

— Нечего его стрелять, товарищ комбат. — наконец выговорил пони. — Когда жук из лесу начал гвоздить — много кто перепугался. Шмульке панику не начинал. Она сама началась, сразу. Как кирпичом по голове, товарищ комбат. Он хоть и драпнул, но кое-кто из его взвода остался при оружии и дали как следует. Как застрочили наши станковые — тогда мы и успокоились, начали отвечать. А тех кто побежал остановили ведь? Остановили...

— А если бы не остановили? Если бы меня там не было? Если бы они так и разбежались по округе? — недовольно спросил Иоганн. После этого вопроса не последовало ответа. Грау замолчал и некоторое время думал. Его эмоции и мягкость уже были подавлены, теперь шёл разговор между разумом и холодной буквой. — В общем — скажу вам так. — наконец начал он, отойдя от размышлений. — Вы все — мои подчинённые. Решение всё равно выношу я. И думаю я таким образом. Шмульке, кем бы он ни был, совершил непоправимый проступок. Поступок, который можно искупить только кровью. И мириться я с этим не буду... Шмульке, ты хочешь искупить свою вину?

— Т-так точно! — Немного заикаясь ответил пулемётчик.

— Ты готов убить? Ты готов умереть ради этого? — Эти слова Иоганн произнёс чётко, ясно и резко, почти без хрипотцы, свойственной грифонам.

— Так точно, товарищ комбат! — Уже более твёрдо ответил Абель. Перья на его приплюснутой орлиной макушке ходили ходуном, он белел и краснел, пусть этого и не было видно.

— Тогда бери винтовку и иди в ночь. Добудь мне одного врага, добудь двух, докажи, что больше не испугаешься! Либо погибни как подобает воину, солдату Красной армии.

— Слушаюсь! — В глазах Шмульке блеснул радостный пыл. Позорная смерть от пуль своих товарищей миновала его стороной. Комбат прислушался, комбат понял, комбат простил, пусть и по своему.

— Кауров, выдайте ему полуавтомат.

— Слушаюсь! — Интонация начштаба оказалась подозрительно похожей на тон Абеля. У всех присутствовавших явно упал груз с плеч. Сержанту вскоре выдали оружие, и тот удалился восвояси в сопровождении батальонных связных.

Некоторое время, стояла тишина.

— Верно вы поступили, товарищ комбат. — Первым подал голос Петерс, неохотно ратовавший за казнь пулемётчика. Можно было бы назвать его лицемером, но это было скорее не так. Адлер бросил многозначительный взгляд на политрука, но ничего ему так и не высказал.

— Помнится мне... Когда ещё сержантом в полку служил, довелось поглядеть на казнь. — вдруг заговорил пожилой комроты. Все с интересом к нему прислушались. — Приговорили тогда к расстрелу какой-то очередной интеллигентский кружок, вывели их всех на плаху, завязали глаза, а потом... Помиловали, выстрелили в воздух. Знаете как они выглядели тогда?

— Примерно так же? — Предположил Петерс.

— Нет, не сказал бы. Наш сержант имел больше выдержки чем те птенцы, но ситуация похожая...

— Адлер. Ваша рота ещё работает? — Грау резко сменил тему разговора. В его голову снова пришли мысли об их общем положении.

— Скоро окопаются. Земнопони с лопатой дружат, грифонов нужно гонять.

Иоганну вспомнился Шуман. В последний раз Грау видел его в атаке со штыком наперевес. Среди убитых и раненых его не было, значит боец всё-таки уцелел.

— Хорошо. Вам я верю. С вами не забалуешь, Адлер. Как остальные?

Двое других командиров ответили примерно так же. Их роты ещё работали, вгрызаться в мёрзлую землю было ещё труднее из-за камней и корней деревьев, которые приходилось рубить.

— В таком случае, скажу вам кое-что о нашем положении. — Иоганн снова заговорил задумчиво и особенно серьёзно. — Приказов пока нет, связь молчит, мы в клещах и почти в окружении. С наступлением темноты надо провести разведку местности, может быть ещё остались какие-нибудь дороги по которым можно проскользнуть между чейнджлингскими колоннами.

— Понятно... А что если донесение не придёт? — Этот неловкий и неподходящий вопрос позволил себе задать Пежин.

— Подпускать поближе, бить до предпоследнего патрона. Последний — для себя. С орудиями — то же самое, последним фугасом подорвать орудие. Будем драться до смерти. Вам это понятно?

— Драться до смерти... — задумчиво протянул Адлер. Обычно жёсткий и бескомпромиссный командир сейчас был занят размышлениями. Он имел опыт, он понимал значение этих слов точнее, чем его коллеги. — Это сильное решение, комбат.

— Иных решений я позволить себе не могу. У вас ещё есть какие-то претензии, Адлер?

— Претензий у меня нет, товарищ комбат. Драться — значит драться. Только драться — это не значит умирать. Это значит убивать. Умирает тот, кто не дерётся. Умирает тот, кто струсил.

"Верно! Верно говоришь!" — Подумал про себя комбат, чувствуя, как на душе становится теплее.

— Хорошо сказано. А сейчас — возвращайтесь к ротам. Вести круговое наблюдение, обо всём докладывать. Огня без приказа — не открывать.

— Есть! — Почти единогласно ответили комроты.

— В таком случае — идите.

Спровадив своих начальников, Иоганн снова остался наедине с собой. Теперь он задумался о разведке. Небольшой отряд пони во главе с Копытовым должны были найти выход, проушину через которую можно было бы протащить пушки, подводы, вывести солдат. От них зависело всё, от них зависела судьба нескольких сотен пони и грифонов, целого батальона, ещё способного воевать, ещё способного принести пользу товарищам, сражавшимся всего в нескольких километрах от них, на сельских окраинах Хоуп Холлоу. Комбат сделал несколько кругов по комнате, потом тяжело сел на один из стульев и потупил глаза в пол.

"Может, попытаться выйти без приказа..." — Тщательно отгоняемая им мысль снова закралась в голову, и он не стал ей препятствовать. — "Батальон погибнет здесь, он нужен в другом месте. Ты можешь вывести бойцов, снова встать на пути врага, снова драться с ним, в безопасности, бок о бок с другими батальонами полка! Разве Любов не учил беречь солдат? Разве он не учил отступать, не учил обманывать врага? Они уже знают что ты здесь, уже готовятся напасть. Сегодня-завтра, может быть и через несоклько часов здесь уже загрохочет бой, вас окончательно окружат, у вас не будет шанса выйти! Пощади их, пощади себя!"

В уме грифона возникла страшная картина: перебегающие серо-зелёные цепи, сплошной миномётный огонь, танки и броневики, грохочущие вперёд и бьющие из всех орудий. У него уже нет патрон, нет солдат, а на место убитых врагов и сожжённых танков встали новые. Раненые добиты, последние защитники штаба, он, Кауров, Брехт убивают себя, лишь бы не сдаться врагу. Чёрная, или, вернее, тёмно-серая фигура чейнджлингского командующего надменно ходит среди трупов его бойцов: "Я победил его! Он САМ загнал себя в западню! Храбрые дикари, какая прекрасная смерть!" Он положил в этой роще не один батальон, но его это не волновало. Они нашли обходные пути, ворвались по ним в город...

"Нет! К чёрту наваждения! Я не поддамся на эту дрянь! Да! Всё будет именно так! Но мы сделаем то, что должны были сделать! Погибнем, но не оставим врагу дорогу, не нарушим приказ, не замараем себя позором!" — Иоганн резко отмахнулся сам от себя. В этот момент зазвонил телефон.

— Товарищ комбат! Из роты Петерса докладывают, что к нам с востока идёт отряд.

— Кто?

— Судья по всему — эквестрийцы.

— К чёрту бегляков! — выругался комбат. — Сколько их?

Телефонист повторил вопрос в трубку.

— Меньше сотни, около восьмидесяти, товарищ комбат.

— Передай Петерсу мой приказ: пусть гонит их взашей от моей позиции. Они — не часть РККА, а рвань и дезертиры.

— Слушаюсь. — Телефонист передал приказ комбата.

— Кауров, ты за главного. Я посмотрю, что у них там творится.

— Вас понял, товарищ комбат.

Жеребец козырнул, грифон ответил тем же и вышел на улицу.

Стук лопат и топоров постепенно стихал, но ещё отчётливо слышался в наступавшей ночи. Воздух становился влажным и густым, пахло скорой непогодой. До позиций Петерса от дома было совсем недалеко — около пяти-десяти минут быстрой ходьбы. Комбат оглянулся на здание, в котором разместился его штаб: снаружи он был облицован потемневшей и уже немного прогнившей вагонкой, на металлической крыше виднелись крупные ржавые пятна. Небольшие окошки, разобранное и развалившееся крыльцо — вот внешний вид этого некого милого и приятного глазу здания. "Ничего, ты нам ещё послужишь" — Подумал про себя офицер, мельком разглядывая неказистое строение.

Вот и позиции бывшей роты Уздцова: стрелковые ячейки аккуратной загнутой линией протянулись аккурат за поросшей колючками опушкой. Усталые бойцы увидели комбата, и начали налегать на заступы с новой силой. Гостей Иоганн увидел не сразу: они стояли немного поодаль и их грязно-коричневые шинели было трудно разглядеть даже грифону. Их действительно было достаточно много: несколько десятков бойцов залегли в поле, тогда как несколько из них подошли вплотную к позициям и вели переговоры с командиром роты.

— Комбат вас не пускает, — по-эквестрийски объяснял им политрук. Он выговаривал слова со специфическим грифонским акцентом, что само собой вызывало улыбку, — Вы — отдельно, наш батальон — отдельно. Идите куда шли.

— Но позвольте! Вы наши соседи, мы тоже были подчинены вашей дивизии, почему это вы нам не поможете? — Грау сразу узнал этот хамоватый голос. Ему вспомнился единорог, пробившийся из окружения с небольшим отрядом своих товарищей. Тогда комбат накричал на него и прогнал из батальона, теперь же им предстояло встретиться вновь. Когда комбат подошёл к ним, кто-то дал команду "Смирно!". Петерс, его подчинённые и несколько солдат в окопах вытянулись и подобрались, но Грау тут же дал команду "Вольно!".

— Комроты Петерс, доложить ситуацию! — Тон Грау отдавал напускной суровостью. Он показательно разыгрывал эту сцену, будто не знал заранее о том, что произошло. Тот было взглянул на начальника с недоумением, но в миг опомнился и начал докладывать:

— Несколько минут назад к моей позиции подошла крупная группа эквестрийских военнослужащих, товарищ комбат. Пришли переговорщики, просят принять их в батальон. Никакого порядка в группе нет, командует ей капрал, хотя в ней есть военнослужащие куда более высокого ранга...

"Опять этот капрал..." — Подумал Иоганн, слушая Петерса.

— ... Точной информации о численном составе, вооружении и оснащении нет. Как прикажете поступить с ними? — Вопрос политрука прозвучал так же, как и остальная фраза. Он явно не тяготился судьбами эквестрийцев. Комбату было известно отношение политруков и некоторых офицеров к союзникам. Он кивнул Петерсу, а потом молча и холодно посмотрел в сторону делегации уцелевших.

— Здравия желаю, товарищ командир. — Единорог-капрал не намерен был выдерживать молчаливую паузу. Грау тут же узнал его, старые воспоминание пришли в мысли. Опушка леса, группа бойцов сидит и уплетает за обе щёки обед, приготовленный для них на полевой кухне. Одичавшие, заросшие, грязные, с блестящими глазами мертвецов, пусть ещё не погибших, но уже стоящих на пути к этой участи. Заражённые паникой и страхом, способные заставить эту болезнь перекинуться на других...

— Я не твой командир. — коротко ответил ему Иоганн и обратился к Петерсу: — Не пускайте их, пусть выбираются сами.

Единорог не понимал по-северянски, но до него дошла суть вопроса. Он угрюмо покачал головой и тяжело вздохнул. В его осанке и взгляде вдруг проступила тяжёлая, неодолимая усталость. Его организм отчаянно требовал отдыха, но пони всё ещё стоял на ногах, будто бы его удерживала сила воли или страх. Страх перед чем? Перед снами? Странное дело... В глазах жеребца блестела лихорадка, и Иоганн понял, что ему физически неприятно в них смотреть. В отсветах заходящего солнца капрал походил на живого мертвеца, восставшего из могилы.

— Сэр, мы не кучка оборванцев! — из-за спины единорога вышел другой боец, отличавшийся от своего вожака разве что отсутствием рога и другим оттенком потемневшей от грязи и пота шерсти. — Мы все вооружены, у нас есть патроны и лёгкие пулемёты, есть даже гранаты! Мы солдаты, мы можем драться!

"Как же вы можете, если валитесь с ног?" — Подумал про себя комбат. Ему не нравился этот разговор, он хотел побыстрее его закончить.

— Вы обещали вашему командиру, что позволите нашей части отступить на ваши позиции. Разве офицеры красной армии не держат данное ими слово? — Раздался голос ещё одной фигуры, на грязной шинели которой блестели лейтенантские петлицы.

— Вы — не часть. Вы — дезорганизованная группа. — Проговорил Иоганн, с ужасом вспоминая, что об этом действительно заходила речь. "Как я выгляжу в их глазах? Неужели как предатель? Неужели я брошу союзников?" — Привычный голос осуждения поднялся в его голове. Он увидел взгляд Петерса: политрук, некоторое время назад переживавший за судьбу своего сородича и сослуживца, сейчас выглядел холодно, равнодушно.

— Вы уверены? — с угрюмой усмешкой спросил капрал. — А может вам её показать?

— Показывайте. — Слово почти само вырвалось из клюва. Всё это была пустая болтовня.

— Товарищ комбат... — Сбоку послышался голос Петерса. Политрук явно был удивлён решением начальника.

— Пусть докажут свою пользу. — Коротко ответил ему Грау и пошёл вслед за группой эквестрийских парламентёров.

От опушки леса начиналось бугристое поле, часть которого ещё не успели распахать. Там, среди рытвин и кочек, сливаясь с тенями и тёмной землёй, сидело несколько десятков пони. Северяне почти сразу заметили их и сумели пересчитать, но сейчас бойцов было практически не видно. "Хорошо прячутся" — подумал Иоганн. Постепенно его настроение менялось. Группа союзников не производила впечатления разбитых паникёров. Бойцы сидели тихо, старались не выдать себя, только отдельные малозаметные отблески и редкие неаккуратные жесты выдавали их.

— Отряд, построиться! — Капрал отдал приказ почти не повысив голоса, но все его услышали и тут же начали покидать свои укрытия. Буквально из ничего на глазах грифона выросло подобие строя. Они стояли кучей, практически без порядка, но среди них всё же были видны командиры и отдельные отряды, на спинах и плечах жеребцов висели винтовки, грозно упираясь в небо своими тупыми стволами. Немного в стороне встало несколько невооружённых фигур, их трудновато было разглядеть в сумерках. "Наверное тыловики" — Подумал Иоганн.

— Отряд построен, сэр! — Кто-то из бойцов доложил о выполнении приказа. Его голос прозвучал устало, но чётко.

— Выровнять шеренги, встать как положено! — Капрал не остался удовлетворён подопечными. Среди эквестрийцев послышался едва слышный ропот, но через какое-то время группа выровнялась и встала как надо. Иоганн взглянул на жеребца и с интересом склонил голову. Тот почувствовал на себе его взгляд и повернулся в ответ.

— Видите? Мы ещё чего-то стоим. — Послышался усталый смешок.

— Вижу... — Грау покивал головой. — Значит вы действительно сохранили какой-никакой порядок. Мы уже натыкались на бойцов Логгера. Трусы, паникёры, бежали кто куда поодиночке, один попросился к нам, но мы его прогнали.

— Мертвецы. — многозначительно проговорил эквестриец. Грау понял, что он имеет ввиду. — Мои парни тоже чуть не подписали себе приговор. Я и ещё несколько бойцов сумели собрать и вразумить тех кто разбежался не так далеко. Подобрали боеприпасы, медикаменты, еду... В общем — можем ещё повоевать. Возьмете нас под крыло, товарищ командир?

Комбат задумался, но думал недолго.

— Оставь группу под командой заместителя, пусть двигается на юго-запад от рощи и занимает позицию у ручья. А у меня к тебе есть разговор. Хочешь быть под моей командой? Исполняй приказы без рассуждений. — "А то дорассуждались до самого Кантерлота." — Добавил про себя грифон. Единорог понял его ход мыслей и посмотрел на него с некоторым укором.

Послышались гулкие раскаты пулемётных очередей. Все тут же прислушались и напрягли внимание.

— Стреляют в воздух. — Проговорил капрал.

— В кого? — Спросил кто-то из подчинённых.

— Не до вопросов, исполняйте указания. — Грау, подавляя растущую тревогу двинулся обратно к лесу. Очереди продолжали стучать ещё какое-то время, после чего наконец смолкли. Звуки длились меньше минуты, но зачем стреляли? Это точно были чейнджлинги, а рокот очередей был слышен в некотором отдалении, в стороне города...

— Как тебя зовут, капрал?

— Артур Вайз. Вы ведь уже спрашивали, разве нет?

— Спрашивал, но потом было не до вас. Один ты командовать своим отрядом не будешь, приставлю к тебе политрука. Он парень славный, по вашему говорит хорошо, поможет в организации. Но это будет потом, а сейчас у меня для вас есть задание. Хотите поколотить жуков? Отомстить им как следует.

Артур повернул ухо в сторону Иоганна и посмотрел на него со значением.

— Было бы неплохо, сэр.

— Не "было бы неплохо", а "так точно"! Вас в вашей армии не учили общаться с офицерами?!

— Учили, как же. — Артур снова невесело хмыкнул.

— Вот и говори как положено. Ваши мытарства кончились, теперь повоюете как надо!

Они подошли к окопам роты Петерса. Политрук находился примерно на том же месте, работа ещё продолжалась. Разговор Грау с эквестрийцами занял не очень много времени.

— Что решили, товарищ комбат?

— Эквестрийцы остаются с нами. Скоро подойдут в расположение.

— Понятно. Значит, вы сочли их пригодными?

— Пока что нет. Нужно их проверить.

Петерс кивнул, командиры прошли сквозь его позиции и направились к дому, где располагался штаб. Внутри царило всё такое же спокойствие и порядок. Кауров и Брехт встретили Артура удивлёнными взглядами.

— Командир эквестрийцев? — Спросил батальонный политрук, с любопытством разглядывая единорога.

— Да. Знакомьтесь — Иоганн показал лапой на Артура, — капрал Вайз, командует остатками группы Логгера. Товарищ Брехт, возьмёте его под свой надзор.

— Вас понял, товарищ комбат. — Брехт коротко кивнул. По нему было видно, что эта новая обязанность пришлась ему по нраву. Грау кивнул ему в ответ и обратился к Артуру.

— А теперь, капрал, расскажешь нам как вас разбили. Садись.

Вайз с нескрываемым удовольствием грузно опустился на один из стоявших в комнате стульев. Он рассказал о том, как их обстреливали несколько часов подряд, как связь прервалась, как они сидели в окопах под огнём и ждали атаки — но её не было. Потом он поведал о том, как им зашли с тыла, как их начали подавлять огнём из пулемётов, как страх сковал солдат, как он же заставил их разбегаться. Его командир погиб, погиб и Логгер, погибли и многие другие: жертвы паники и те, кто решил продать свою жизнь подороже. Но потери убитыми были не так велики, как потери бежавшими. Группа просто растворилась, разбежалась по окрестностям, а чейнджлинги даже не потратили лишних усилий чтобы добить и окончательно рассеять её. Они обтекли их позиции и двинулись дальше. Это и позволило Артуру и другим оставшимся в рассудке жеребцам привести в чувства остальных. Капрал описывал это коротко и чётко, с видимым спокойствием. Грау же представил себе картину: кучки солдат стоят у стрелковых ячеек, беспомощно смотря на грохочущий сзади вражеский огонь. Вот один из них начал пугливо озираться, вот другой сделал шаг назад — и всё, подразделение утрачено. То же самое пытались провернуть и с ним — и у них это почти получилось. Это их отточенный приём, доведённый до автоматизма, используемый почти бездумно, по шаблону. Подумалось: "Так их и громили. Не в солдатах дело, а в тактике..."

Запищал зуммер телефона, все снова напряглись. Связист прильнул к мембране.

— Что докладывают? — Спросил комбат.

— Прибыл посыльный из штаба дивизии. Приземлился на позициях роты Адлера.

Кауров, Брехт и Грау резко переглянулись. Артур, не понимал причины их возбуждения, поэтому на всякий случай встал со стула.

— Капрал, чего стоишь? — Иоганн немного просиял в лице. Видимо, только что ему доложили что-то очень важное.

— Не знаю, товарищ командир. У нас хорошие новости?

— Считай что да. А задача у тебя такая. У тебя в отряде есть солдаты которые хорошо знают местность?

— Так точно.

— Хорошо, я так и знал. Вот карта. — Иоганн подвёл капрала к столу с которого ещё не была убрана карта местности. Деревня Эплсток теперь была обозначена как занятая врагом, со стороны рощи перед поселением тянулась зубчатая линия вражеского охранения. Они опасались окопавшегося батальона, но ждали ли врага с других направлений? Этот план был рискован, дерзок, чем-то похож на прошлую авантюру с Йеллоупичем. Сначала он хотел доверить его своим бойцам, но с подходом эквестрийцев решил поступить иначе: пусть пони побьют тех кто побил их, пусть отбросят страх и обретут храбрость перед неприятелем, пусть "докажут свою полезность", как он выразился ранее.

— Отправляйся в свой отряд, переходи ручей вброд и заходи к ним в тыл. Ночь глубокая, караул с этой стороны слабоват. Перебьёте часовых, ворвётесь в Эплсток и устроете врагу побудку. Дома сжечь, оружие захватить, пленных брать запрещаю. Задача понятна? Справишься?

— Справлюсь. — Артур кивнул, подразумевая под собой и всех своих подчинённых. — Мы умеем скрываться от врага, знаем о нём многое. Окруженцы, как никак.

— А чего ты мне тогда заливал про чейнджлингов будто они невесть кто? — Иоганн впервые за весь их разговор широко улыбнулся.

— Ситуация располагала. Смалодушничал. — Артур так же растянулся в усталой улыбке.

— Впредь такого не говори. Иди, капрал. Брехт, вас это тоже касается.

— Слушаюсь! — Вайз отсалютовал и вышел.

— Служу Северянской Республике! — Брехт отдал комбату честь и последовал за эквестрийцем. В комнате остались только Кауров и Грау.

— Хотел бы я с ними... Да не могу. — тяжело проговорил грифон. — Телефонист, что там с посыльным?

— Ранен, причём серьёзно. Хотел пролететь в облаках, но заметили...

— Ясно. Каков приказ генерала?

Связист повторил этот вопрос кому-то по ту сторону провода. После того, как ответ был дан, подчинённый Лебедева сказал всего два слова.

— Выходить. Пробиваться.

— Точно?

— Так точно, товарищ комбат!

— Хорошо! Значит ещё поживём. — кауров не смог сдержаться от радостного возгласа. — Какие будут указания, товарищ комбат?

— Вести наблюдение за Эплстоком. Докладывать каждые пятнадцать минут. Белов! Собирай в штаб командиров, будем разрабатывать план прорыва.

— Стало быть, выходим? — Тон ординарца так же был приподнятым, грифону это показалось излишним.

— Пока нет. Исполняй!

— Слушаюсь! А я уж думал... — По своей частой привычке Белов попытался оставить последнее слово за собой.

— Не думай, товарищ. Делай. — Относительно мягко осадил его комбат. Пегас козырнул и удалился.

Вскоре, один за другим в комнату начали заходить командиры рот. Все были в сборе, включая бывшего командира пулемётной роты Поттенбаккера. Молодой офицер, так и не успевший толком покомандовать своими пулемётчиками, теперь был приставлен к Адлеру в качестве заместителя и ближайшего помощника. Его было хотели назначить командиром за место выбывшего Уздцова, но Грау решил что более решительный и инициативный Петерс лучше подойдёт на эту роль. Военные обступили стол и начали всматриваться в карту.

И тут в дверях появился Копытов. Его шинель спереди была покрыта слоем чёрной блестящей грязи, не избежал этой участи и кое-как отчищенный нос разведчика. Было видно — приходилось ползти на животе. Грау никак не отреагировал на это появление, просто спокойно спросил:

— Вернулись?

— Вернулись, товарищ комбат. Потерь нет, но кое-где на стрельбу всё-таки наткнулись.

— Докладывай. Времени мало. — Комбат был искренне рад за вернувшегося подчинённого, но действительно не имел возможности как-то это выразить. Копытов подошёл ближе, и начал говорить. Его голос был привычно усталым, но довольным. Сержант всегда старался показать себя весело и даже лихо.

— Блокпост на Эплстокском большаке они ещё не заняли. Дорога почти свободна, враг использует её для объезда. По ней выйдем к хозяйству Мейрпл, а за ним — уже городские предместья. Врага туда ещё не пустили, наш полк дерётся. Остальные короткие пути заняты жуками, нас там встречали пулями. Идти там два-три часа, не больше.

— Понял тебя. Молодец, Копытов. — Разведчик козырнул и отошёл в сторону.

— Значит, будем прорывать. — Твёрдо проговорил Адлер, шарясь в шинели в поисках трубки.

— Задача непростая. Как поступим, товарищ комбат? — С некоторым беспокойством спросил Петерс, смотря то на карту, то на свои часы, то на комбата.

— Ты, Петерс, вместе со своей ротой двинешься в передовой заставе. Следом за тобой — Пежин. За ротой Пежина — пушки и подводы, замыкает рота Адлера и бойцы эквестрийско-брехтовское войско. Телефонист! Что происходит в деревне?

— В Эплсток въехало несколько автомашин, больше ничего. — голос связиста звучал как натянутая струна. Иоганн со значением моргнул и мотнул головой: — Слушай дальше. Товарищи, вы поняли свою задачу? Всё не так сложно, главное глядеть в оба и быть наготове.

— Вас понял! — Почти хором ответили командиры рот.

— В таком случае — расходитесь по частям и готовьтесь. Выступаем скоро, нужно управиться с переходом до восхода.

— Товарищ комбат, разрешите остаться. — Среди командиров послышался голос лейтенанта Адлера.

— Разрешаю. — коротко ответил Иоганн, и когда все вышли, спросил у герцландца: — По какому поводу? Что случилось, товарищ лейтенант?

— Ничего, всё идёт как положено. — Грау присел и жестом позволил комроты сделать то же. "Герцмейстер" положил передние лапы на стол и, немного наклонясь, начал пристально рассматривать начальника. — Просто чую я неладное в этом деле. На риск идём, такое всегда чувствуется перед чем-то рискованным.

— И что же вы учуяли? — насмешливо и грубовато спросил Иоганн. Грифоны говорили на своём языке. — Наш брат никогда не славился хорошим нюхом.

— Не может быть всё так просто. Это похоже на западню. Пытаются побить нас нашим же оружием. Главное тут солдат удержать, сохранить порядок. — Спокойно проговорил Адлер, наконец найдя у себя в кармане аккуратную маленькую трубочку. Он набил в неё немного промокшего табаку, чиркнул спичкой и глубоко затянулся.

— А вы знаете, что держит солдат в порядке?

Адлер осторожно выдохнул густой белый дым.

— Честь, совесть. Ну и палка, разумеется. Нельзя вспахать поле учебником по агрономии, нельзя воспитать солдата одними лишь словами. И всё же, я думаю что просто так нам выйти не дадут.

— Конечно же не дадут. — хмыкнул Грау. — Поэтому я и послал вперёд Петерса. Он — храбрец, зоркий глаз. Не подвёл в Йеллоупиче, не подведёт и в эту ночь. Пробьёмся с боем, если потребуется. Они не воюют ночью, они брезгуют, боятся. Так научим же их уму-разуму, верно товарищ?

Адлер кивнул. Он был как всегда твёрд, спокоен и немного резок. Он выражал опасения честно и без страха, и не давал им угнездиться у себя в голове. В разговоре наметилась пауза, повисла тишина. Вдруг, в отдалении застучали очереди, послышались крики, хлопки гранат.

— Ворвались! — Голос телефониста нарушил общее молчание. Иоганн не сдержался и с радостью стукнул кулаком по столу.

"Молодец капрал! Бей сволочей! Мсти за свою Родину!" — Промелькнуло у него в голове.

— Товарищ комроты, у вас ещё остались вопросы?

— Никак нет! — Адлер встал, вытянулся по струнке, запихнул трубку в клюв и быстро удалился.

Над крышами некоторых домов уже взвивались красные языки пламени. Отряд быстро подходил к роще: выстрелов и взрывов уже не было слышно, только треск отдалённого пожарища напоминал о том, что произошло некоторое время назад. Иоганн встречал их на опушке. Он смотрел на приближавшихся бойцов с нескрываемым удовольствием. Он не видел их лиц, но чувствовал, что они довольны, что они веселы, что они наконец получили то, чего хотели всё это время. От общей массы колонны отделилось две фигуры — одна шла бодро, почти печатала шаг, другая же старалась поспевать за первой, но ступала нетвёрдо, покачиваясь. Грау сразу же узнал Брехта и Артура. Они вернулись, вернулись и их бойцы. Значит, у них всё получилось. Вскоре они поравнялись со старлеем. Вайз рассказал о том, как его отряд сделал крюк и зашёл с той стороны, откуда враг их не ждал. Чейнджлинги встрепенулись слишком поздно, их часовые были перебиты, большая часть гарнизона деревни находилась в тот момент в охранении, обращённом к окопавшемуся в роще батальону.

Эффект внезапности и дерзость сработали, на деревенских улочках начался бой не на жизнь, а на смерть. В окна домов летели осколочные гранаты, выбегавших оттуда врагов встречали выстрелами в упор и прикладным боем. Отряд Вайза разделился на две группы — одна сковала боем охранение, пока другая зачищала деревню, не встречая серьёзного и организованного противодействия. Опомнившись от шока, враг закрепился в нескольких домах на окраине, охранению пришлось оставить простреливавшиеся с фланга позиции и дать пони путь к отступлению. Судья по всему, ситуация была расценена неверно и горстка эквестрийцев была воспринята как крупный и мощный отряд врага. В бою было добыто много личного оружия, боеприпасов и гранат. Удалось захватить четыре миномёта и два ящика с минами, а так же много других полезных вещей. В конце концов, решено было зажечь деревню, чтобы лишить врага возможности хоть как-то воспользоваться захваченными домами. Раненых и убитых подсчитали уже после прибытия в рощу. Их оказалось достаточно: в кого-то попала шальная пуля, на ком-то даже нашли следы клыков и копыт — видимо какой-то солдат или офицер решил драться до последнего. Убитые тоже были, были и те кто просто канул в небытие — исчез в чёрной октябрьской ночи. Из дерзкой вылазки не вернулось около пяти-шести бойцов. Не так уж и много, по сравнению с тем, что Вайзу доводилось видеть до этого

— И ещё... Удалось кое-кого оттуда вытащить. — Грау и Артур стояли друг напротив друга, пока бойцы за их спинами останавливались на привал и приводили себя в порядок. Батальон уже сформировал колонну: бойцы сидели на пнях и на земле, кто-то лежал или стоял, проверяя своё оружие или вполголоса между собой переговариваясь. Постепенно начинал накрапывать дождь.

— Кто-то из местных? — Грау с любопытством посмотрел на капрала, а потом на колонну бойцов.

— Не только. — Артур криво ухмыльнулся, видимо припомнив что-то забавное. — Мы нашли вашего бойца. Сержанта. Буквально в темноте наткнулись, хе-хе. Крадусь я значит мимо кустов, а тут мне навстречу он. Глаза по пять битов, на боку висит два жучиных автомата. Хорошо я его вовремя успокоил — а то попортил бы нам всё.

— Это был грифон?

— Да, из ваших. Ничего кстати, хорош. Говорил что-то про вас, про батальон, но было не до того чтобы его слушать. Можете сами его спросить, если интересно.

— Ясно... А что за местные?

— Да вот, кого-то из деревенских тоже спасли. Жалко стало, понимаете?

Грау вздохнул и мрачно посмотрел на эквестрийца:

— Нам обуза не нужна. Я понимаю, что это твои земляки, капрал, но иначе нельзя.

— Товарищ командир, там... Как бы вам сказать... — Единорог замялся и опустил взгляд.

— Знаю. Собирай свои штыки, готовься выступать. — Иоганн резко прервал разговор. Жеребец вздохнул, отсалютовал и удалился восвояси.

"Сам разберусь." — Подумал Грау. Приведённое эквестрийцами пополнение нашлось достаточно быстро. Среди небольшой группы бойцов сидела фигурка в незаметном сереньком пальто. Она о чём-то тихо беседовала с бойцами, вид у неё был немного напуганный, но не забитый. Из-за деревьев за этим наблюдали северянские солдаты, в стоявшем неподалёку взводе из роты Адлера слышались смешки и колкие замечания. Солдаты и кобыла не сразу заметили подходящего Иоганна.

— Отставить разговоры! Встать! — По-эквестрийски, используя эквестрийский командный язык произнёс офицер. Все подскочили, спасённая фермерша поднялась последней.

— Что за кобыла в расположении батальона? Кто допустил? О чём ведёте разговор? — Тон начальника был жёсток, но при виде женского пола Грау всё же невольно сдерживал себя.

Вперёд подался жеребец с отметками капрала. Он тоже был чем-то похож на Артура. Вайз вообще мало чем отличался от тех, кем командовал.

— Это селянка из Эплстока, сэр! Вырвали её буквально из вражеских копыт, сэр! Попросилась с нами, мы приняли. Вайз не хотел, но потом дал добро. Говорим мы о том, как ей быть теперь. Родня ушла, деваться некуда, война кругом.

— Вайз дал добро, а я не даю. Пусть кобыла уходит, ей здесь не место.

— Сэр! А вам не кажется... — Кто-то из жеребцов попытался возразить.

— Молчать! — одёрнул его комбат. — Начальствую здесь я. Я жесток, но у меня тоже нет иного выбора.

Послышался ропот. Наблюдавшие из-за деревьев красноармейцы начали тихо переговариваться между собой.

— Сэр. — кобыла подошла к Иоганну и внимательно посмотрела на него. — Сэр, неужели вы считаете меня обузой? Я не обуза, я вам пригожусь.

— И как же вы нам пригодитесь, фрау неожиданность? — саркастически спросил старлей. — Вы можете бинтовать раненых, вы можете стрелять из ружья, если придётся принимать бой? Вы сможете пройти километров пятьдесят по грязи?

— Я смогу помогать в вашем госпитале, сэр. Я хорошо стираю, я помогала нашей врачихе, пока та не уехала. Не надо меня бросать. — Кобыла говорила убедительно, не моля и не причитая. В её тоне даже была какая-то весёлость.

— Что-ж... — Грау сурово взглянул на пони, потом перевёл взгляд на солдат. — Если будешь полезна — то оставайся. Только видишь у меня шашка на боку висит? Будешь жеманничать — положу тебя на пень и разрублю на части. И вас, товарищи союзники, это тоже касается. — тон офицера вовсе не отдавал какой-либо шутливостью и иронией. Кто-то из жеребцов нервно сглотнул, когда увидел блеск чёрной рукояти, находящейся в опасной близости от затянутых в грубую перчатку когтей. — Как тебя зовут?

— Эпл Грасс, сэр.

— Хорошо. Я запомню. А вы — готовьтесь выступать. Вычистите оружие и зарядите его. Будет драка.

— Так точно! — Ответили эквестрийцы. Грау кивнул им и пошёл дальше вдоль колонны, думая о предстоящем марше. Он ещё не знал, что ему предстоит пережить за эту долгую ночь.

Дорога на Кантерлот. Глава XII: Самая длинная ночь. Часть вторая: Рывок вслепую.

"Дикая дивизия, воюющая в нарушение всех уставов и правил ведения боя, солдаты которой не сдаются в плен, чрезвычайно фанатичны и не боятся смерти"

Фраза из одного из многочисленных докладов в штаб Группы Ацура о боях в районе Хоуп Холлоу.

Дождь, медленно, но верно усиливался, постепенно перерастая в ливень. Он напряжённо смотрел на часы, ожидая доклада. Вот наконец появился Кауров, вернувшийся с обхода батальонной колонны.

— Все готовы, товарищ комбат. — Сухо и спокойно произнёс жеребец. По его шапке и шинели уже стекали тёмные потоки воды. "Удачная погода. Может, пройдём незамеченными." — Понадеялся про себя Иоганн. О, если бы эти слова действительно сбылись!..

— Командуй выступление. Особое внимание на фланги, они могут выйти со стороны леса.

Кауров козырнул и молча удалился. Меньше чем через десять секунд темнеющая среди деревьев колонна двинулась вперёд. Мерно затопали копыта и ноги, тихо заскрипели и залязгали запряжки. Колонна сдвинулась с места и пошла вперёд. С неба всё лило и лило, от земли поднимался пар, клубясь и смыкаясь в сплошную стену густого чёрного тумана. Поднялся ветер: зашумели деревья в роще, зашумели и другие леса. Это был не лёгкий ветер-бриз Восточного побережья, и даже не вольный студёный фён фронтирской степи. Это был тяжёлый, пробирающий до костей листобой, слишком суровый даже для Северяны. Холодный и влажный, похожий на вой смерти, дувший, казалось, не порывами, а одним сплошным валом, продувавший шедших солдат насквозь и наискосок. Можно было бы переждать его, ведь такие ветра быстро утихают, а сильные дожди не могут длиться дольше одной ночи. Так думал противник, Иоганн знал это. Чейнджлинги засели в захваченных домах и землянках, под тентами своих длинных грузовых машин. Они ночуют, пережидают непогоду. Им не нужны больные, они не хотят вязнуть в липкой грязи неприветливых эквестрийских просёлков, а шоссе для них загорожено, закрыто сражающейся дивизией. Они не будут ждать, что из жуткого ливня и кромешной хмари на них выйдет грозный батальон красноармейцев, не потерявший возможности сражаться. Да, они тоже устали, скоро они начнут тонуть в грязи и лужах, но они выдержат — комбат был полностью в этом уверен.

Колонна роты Петерса покинула сень рощи и быстрым шагом двинулась по короткому просёлку, ведшему на эплстокскую дорогу. Вокруг сгущались тучи, плескалась вода, луна скрылась за плотным фронтом облаков и её свет практически не доходил до земли. Деревня тем временем полыхала: горел бензин и технический спирт, изредка слышались хлопки разрывов — это взрывались боеприпасы, которые пони не смогли унести с собой. "Фейерверк, товарищи!" — Сказал один из бойцов. В ответ послышались смешки и одобрительные замечания. Шедшие в самом конце колонны эквестрийцы так же услышали фразу и легко поняли её: они тоже знали слово "фейерверк". "Вот вам и праздник, сволочи! Вот вам и Кантерлот!" — Воскликнул один из бойцов Вайза перед тем как шедший в хвосте колонны ротный Адлер не прикрикнул на строй: "Молчать!" Ликование мгновенно стихла. Бойцы всё ещё поглядывали в сторону пожара, их силуэты окрашивались красноватым от ярких отблесков огня, с которым не мог справится даже ливень. Красные и жёлтые языки плясали, невзирая на стену воды, обрушившуюся на них. "Булатная сталь." — вспомнил Иоганн. — "С булата не сбить узора, горящий бензин не затухает под водой. Выдержать сто, двести боёв — и сохранить батальон, сохранить силы!.."

Враг, оставшийся в деревне, напоминал рой всполошённых ос. Между домами метались маленькие чёрные силуэты, кто-то явно пытался руководить если не пожаротушением, то хоть чем-то похожим на него. Сквозь пелену дождя Грау видел, как чейнджлинги при помощи верёвок и багров растаскивают пылающую крышу здания. Враги заняты, им не до них. Батальон тем временем, не останавливался и не сбавлял темпа. Рота Петерса вышла вперёд и заняла позицию заставы, несколько отделений отделилось от основной колонны и рассеялись на флангах, прикрывая их от потенциальной атаки из леса, от которого батальон уже не был далеко. Кленовая лесополоса была достаточно крупной, но быстро марширующие красноармейцы и эквестрийцы должны были преодолеть её меньше чем за час. Батальон шёл по мощёной дороге и ещё не страдал от слякоти, но вода уже лилась на солдат струями. Копыта тягловых плескались и тонули в пузырящихся лужах. Все шинели, шапки и стёганки к тому времени уже пропитались водой. Грау шёл рядом со строем своих бойцов, чувствуя как вода, отталкиваясь от перьев на его лице и шее, затекает за шиворот, впитываясь в гимнастёрку и исподнее. Комбат шёл по топкой обочине, тихо радуясь тому, что все его документы, письма и фотографии лежат в тех карманах, до которых вода доберётся ещё очень не скоро. Темнота, опустившаяся вместе с тучами и дождём, усиливалась лесом, превращаясь в таинственный мрак, знакомый по страшным сказкам и легендам. Глаз не мог привыкнуть к такой темноте, тем более в глаза Иоганна постоянно заливалась вода, а протереть их лапой он не мог — передние конечности местами по запястье уходили в грязь, тяжёлые кожаные перчатки были заляпаны уже по раструбы. Шашка бесполезно болталась и бряцала на боку, благо она весила совсем немного и это можно было стерпеть.

Иоганн прибавил шагу и вышел к колонне комроты Пежина. Помрачневшая колонна бойцов маршировала, расплёскивая скапливавшуюся на брусчатке дождевую воду. Дороге явно не хватало ухода местных жителей: многие камни выбились, появились ямы и промоины. Это могло бы создать проблемы для машин, но не для пехоты. Впереди темнела стена тумана. Где-то там идёт Петерс. Его роты почти не видно, только смутные силуэты шапок и шинелей виднеются на пределе зрения. Вокруг вообще ничего не видно. Глаз не может привыкнуть к такому большому количеству помех, так что батальон идёт почти вслепую, ориентируясь на бегущую вперёд полоску дороги.

Тракт начал постепенно заворачивать вправо. Грау не видел, но предполагал, что Петерс уже либо зашёл, либо практически зашёл за этот поворот. На их картах в некотором отдалении были обозначены позиции небольшого укрепления, с размешёнными на нём зенитными пулемётами. Это был пункт ПВО, резерв штаба полка. Он должен был прикрыть отступление по этой дороге от вражеских авианалётов. Что там было теперь? Куда делись зенитчики? Скорее всего отошли на другую позицию, может быть — бежали. Хотя от кого бежать в таком глубоком тылу?

Темноту ночи прорезал свет фонарика. Иоганн нутром почувствовал усилившееся напряжение: откуда светят? Кто? Может это свои? Одна секунда, другая, комбат ощутил бешеное уханье сердца, будто бы рвавшегося наружу. Всё будто бы замерло. На миг Иоганну почудилось, что его нечуткие грифонские ноздри вдохнули странный, едва заметный запах. Он отдавал железом и прелой землёй. Это был запах смерти.

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

Во внутренние барабанные перепонки ворвался оглушительный рёв очередей. Шок, оцепенение, в глазах идут тёмные пятна от резких вспышек впереди и за поворотом. "Что это?! Как это?! Кто это?!" — Бесполезные вопросы ворвались к нему в голову. Сердце перестало бешено колотиться, на грифона вдруг нахлынуло внезапное и жуткое оцепенение. На какой-то момент он перестал видеть, слышать, чувствовать. Всё его тело будто налилось железом, крылья встопорщились и до боли напряглись. Всё это продлилось только секунды, но для грифона это заняло вечность.

— Товарищ комбат! Ложитесь! Тут стреляют! — Откуда-то снаружи послышался голос. Верный Белов бросился спасать командира. Нет! К чёрту! Он не коза чтобы цепенеть от испуга! Нельзя теряться! Нельзя! Нельзя!

Грау резко ударил лапой по земле и по-кошачьи встрепенулся.

— К чёрту стрельбу! — не узнавая себя проорал пернатый, по ходу дела помянув ещё несколько злых слов. — Пежин! ...! Командуй всем лежать! Всем лежать! ...! Я к Петерсу, нужно выходить из этой ...!

Никто не успел ему возразить. Комбат бросился вперёд, ни минуты не подумав о себе и опасности положения. К грохоту тем временем прибавился ещё и стук очередей, вокруг грифона засвистели зелёные трассирующие пули.

Гулкие очереди зенитных пулемётов вспахивали землю и дробили брусчатку. Наконец выйдя за поворот Иоганн увидел чудовищную картину. Остатки роты почти беспорядочно отходили назад. Кто-то остреливался из винтовок и автоматов, кто-то просто бежал, уже практически поддавшись животному желанию спасаться. Комбат возник перед ними. Его лицо казалось твёрдым как гранит, а глаза будто бы сверкали пламенем. Он выхватил пистолет — трофейный чейнджлингский "парабеллум" — и сделал несколько выстрелов в воздух. Его увидели, почти все тут же остановились.

— Рота! — В канавы! Всем в канавы! — Прокричал офицер. Среди бойцов опомнились командиры и политруки. Они начали повторять команды Иоганна, и чуть ли не насильно спихивать бойцов вниз. Вокруг тяжёлыми мухами летала смерть. Враг бил почти вслепую, ориентируясь лишь на вспышки собственного оружия. Но этого было достаточно. Дорога вперёд была закрыта смертью, огнём. Грау увидел, как пуля калибром 12,7 угодила аккурат в ногу какому-то грифону, практически отделив её от тела. Другому бойцу пуля попала в шею, третьему в бок...

Вдруг, что-то тяжёлое и горячее смахнуло с комбата шапку, вдруг что-то свистнуло рядом с головой, едва не разнеся её вдребезги. Только удостоверившись, что большая часть пони и грифонов укрылась, Грау побежал в укрытие сам.

— Что произошло?! — Всё ещё не совсем своим голосом спросил он у попавшегося ему под лапу комвзвода. Тот сам был на большом взводе, но быстро приходил в себя. Враг пока не понял что они ушли из зоны обстрела.

— Шли колонной, набрели на этот пост. На нас светанули фонариками, а потом начали гвоздить ...!

— Соберись, Ивлев! — Грау сильно хлопнул его по плечу, оставив на шинели жирную кляксу липкой грязи. — Что с Петерсом? Где комроты?

— Убит... И почти весь первый взвод выкошен на-...! Мы начали отходить. Кто-то сразу по канавам, кто-то одурел, как я... Такие дела, в общем... — Ивлев опустил взгляд своих налитых кровью глаз, начав широко и глубоко дышать. Грау знал его, не было смысла упрекать командира в произошедшем.

— Собирай оставшихся, идите назад.

— Мы им вломим, верно товарищ комбат? — Спросил жеребец. Комбат тем временем пытался выстроить у себя в голове кошмарную картину происходящего. "Враг захватил позицию, захватил пулемёты, перебив прислугу. Подлая засада, попытка уничтожить их батальон. Они знают, что это кротчайший путь. Они накрепко закупорили его и заставили нас думать, что путь свободен..." — В мыслях Грау возникло хмурое и точёное лицо вражеского диверсанта-разведчика — одного из тех самых бойцов, с которыми они столкнулись несколько дней назад. Он стоит перед своими подчинёнными и излагает свою идею. Ту самую, с реализацией которой сейчас столкнулся Иоганн. "Мы запрём их спереди, потом заставим идти назад и запрём их уже там. Обозы и пушки не сунутся на просёлки, а если и сунутся — то не пройдут по грязи и дождю. Мы обрушим на них их же собственное оружие, а паника и сумятица сделают остальное...". Комбат сокрушённо покачал в такт своим мыслям и поднял взгляд на Ивлева. Тот уже держался как командир. Страх покинул его, а в глазах читалась та самая злобная и мстительная фраза: "Мы им вломим?" Грау захотелось обнять и расцеловать этого жеребца. Здесь, в тяжёлый, может быть, последний час, он почувствовал сильнейшую любовь к своим бойцам. Они не потеряли себя, они не поддались страху, внезапности. Их этому не учили, их к этому не готовили, но они всё равно сделали это. "Нет, товарищ диверсант. Так ты нас точно не сломаешь!"

— Без разговоров! Исполнять приказ! — И ошмётки третьей роты, короткими перебежками начали отступать назад. Где-то в это время застучало и сзади и сзади. "Кр-ра-ак!" — Раздалось ему в ответ. Стук продолжился. "Кр-ра-ак!" — И стрельба в тыло батальона стихла. Раз обжегшись, чейнджлинги более не решались испытывать судьбу.

У запряжек, ощетинившись со всех сторон пулемётами залегала рота Пежина. Грау и остатки 3-ей вышли на них из леса, и чуть было не были встречены дружественным огнём. Грязные, лишённые головных уборов, в изорванных шинелях. Кто-то тащил на себе раненых. Остатки боевого подразделения, капля по капле собирались перед позициями Пежина. Иоганн приказал всем построиться. Из разрозненной толпы снова начали собираться роты и взводы. Через короткое время перед комбатом уже стояла рота. Её бледное подобие. Он приказал провести перекличку, откликнулось около семидесяти штыков. Как и докладывал Ивлев, почти весь первый взвод был уничтожен. За мгновения было потеряно больше сорока бойцов. Больше сорока... В голове грифона всплыли тягостные картины. Третья рота стоит, готовая выдвинуться. Вот Петерс командует — и они идут... Все живы, все целы, это было совсем недавно, чуть ли не меньше двух часов назад... Перед глазами встаёт лицо политрука: молодое, свежее, почти горящее изнутри. Парень с умной головой и храбрым сердцем, честный коммунист. Он остался здесь, остался навсегда. Может быть, это он сумел вырвать у смерти этих ребят? Спасти их жизни ценою своей...

— Батальон! — Иоганн обернулся к стоявшим позади бойцам. Его вид был страшен: Непокрытая и грязная голова и широко распахнутые глаза, горевшие каким-то потусторонним светом. — Вторая рота — в авангард. Третья рота — на место второй. Командиром назначаю комвзвода Ивлева. Приказ таков — уходим с дороги в лес. Быстрый бросок по дороге отменяется. Идти без остановок, раненых и ослабших не бросать. Вступать в бой по приказу. За малейшее проявление паники — расстрел на месте. Всем ясна задача? Тогда — вперёд!

Приказ передают по колонне, в грохоте вражеской стрельбы слышатся резкие команды ротных и взводных командиров. Было видно — все на взводе, но паники не было. Солдаты видели командира, слышали его приказы и исполняли их. "Ещё не всё потеряно" — сказал про себя Иоганн, видя как красноармейцы поднимаются с земли, перестраиваются и выступают. Туман ещё достаточно прикрывал их от противника, поэтому грохот зениток продолжался ещё некоторое время после того как в их секторе не осталось ни одной цели. С тыла так же ничего не было слышно, залпы роты Адлера стихли и более не возобновлялись. Убедившись, что в голове колонны всё пришло в норму и оставив вместо себя начальника штаба, комбат побежал в хвост, намереваясь выяснить ситуацию там.

Иоганн миновал пушки, запряжки и обозные фуры. Туман постепенно сходил на нет, но даже зорким глазам грифона было практически невозможно разглядеть что-либо среди струй воды, темноты и густой хмари. Вдруг, прямо на него строем вышел взвод Димитреску. Грифоны из батальона Воробьёва, оставленные Грау при штабе, внезапно вынырнули на него как из бездонного моря. Прайвенец молча козырнул, на его глазах читалось одновременно испуганное и лихое выражение.

— Комвзвода, доложить! — Рявкнул ему в лицо Иоганн. Обычно он обращался к Антону по имени, иногда — "Товарищ Димитреску", но теперешняя ситуация сугубо отличалась от обычной.

— Исполняем ваш приказ, следуем в авангарде батальона! — С акцентом ответил тот.

— Адлер цел? — Комбат задал этот вопрос уже по-прайвенски.

— Так точно! — Отчеканил Димитреску. Он не был сильно встревожен или напуган, видимо до хвоста колонны ещё не совсем дошло, что произошло в её голове.

— Bine! — Комбат хлопнул Антона по плечу и пошёл дальше. За взводом прайвенца показалась мрачная колонна первой роты. Впереди шли две фигуры в шинелях и ушанках, грифон быстро узнал в них Майского и Адлера. Они шли как ни в чём не бывало. Увидев Иоганна, герцландец прибавил шаг и быстро подошёл к своему начальнику.

— Рота находится в полном порядке и потерь не понесла. Огневой налёт противника отброшен, отряд союзников обеспечивает тыл.

— Ясно. Вы знаете приказ? — Грау немного запыхался, его внешний вид внушал тревогу.

— Товарищ комбат, где ваша шапка? — Спросил армейский политрук.

— Сбило выстрелом. Чуть голову не оторвало.

— Ясно, возьмите мою. По нам тут тоже пулемётами прошлись. — Комиссар не долго думая снял свою ушанку и предложил её Грау. Тот неохотно принял это, ведь Майский был старше его по рангу. Колонна прошла вперёд, командиры стояли на обочине дороги.

— Я слышал пальбу у вас. Вы быстро отбились.

— Верно. Они решили не испытывать судьбу. Начали бить по замыкающим, те — сразу в канавы.

— Разбежались?!

— Нет — в глазах Адлера блеснула улыбка. — Просто попрятались, как по команде. Только без команды. Мой тыловой взвод развернулся и начал бить на вспышки выстрелов. Они затихли, мы начали отходить. Их пулемётчики стреляли веером, не прицельно и не в упор.

— Хотели запугать. — Иоганн вслух проговорил свою мысль, возникшую у него считанные минуты назад. Адлер внимательно посмотрел на него и утвердительно кивнул:

— Скорее всего. Нас так не запугаешь, товарищ комбат. — И его глаза снова отразили тепло. В длинном крючковатом клюве комроты ещё торчала тлеющая трубочка. Периодически Адлер выдыхал едва заметный дымок. Колонна его роты быстро прошла и исчезла в тумане, за ней показались нестройные ряды эквестрийцев. Многие из них были одеты в северянские шинели и телогрейки, поэтому отличить их можно было только по приплюснутым каскам и чужой речи

— Сэр! — из их колонны послышался голос Артура. — Ваши парни отлично стреляют!

— А ваши — отлично прячутся. — Съязвил в ответ грифон. Со стороны дороги послышался хрипловатый и простуженный смех нескольких голосов. Это резануло слух Иоганна. Он не мог понять, как можно было смеяться в той ситуации, в которой они оказались. Он хотел было прикрикнуть на них, но потом ему показалось, что пустая перепалка сейчас будет очень некстати.

— Брехт, будь готов сменить их начальника в случае чего. — По-северянски проговорил лейтенант. В ответ послышалось брехтовское "Слушаюсь!" Политрук был жив и здоров, среди эквестрийцев так же не было видно потерь. Это радовало.

— Что там с Петерсом? Впереди до сих пор стучит. — Адлер вдруг вспомнил про третью роту и своего ротного политрука, назначенного ей командовать. Вспомнил об этом и комбат. Он мрачно повернул к комроты голову и коротко произнёс:

— Петерс убит. Рота сильно потрёпана, но ещё в строю.

Взгляд Адлера едва заметно изменился. Быстрым движением он затушил трубку и убрал её в карман, затем козырнул, произнёс дежурное "Вас понял" и быстро пошёл догонять колонну. Несмотря на общую тяжесть положения, тыл батальона оставался относительно надёжным. Если к происходящей ситуации вообще могли быть применены такие понятие как "фронт" и "тыл".

Колонна сворачивала с дороги и углублялась в лес. Под сенью облетевших деревьев дождь казался менее сильным, но земля уже пропиталась водой и превратилась в жидкую и липкую грязь, расползавшуюся под копытами и колёсами подвод. Небольшая лесная дорога, выбранная Иоганном как обходной путь, казалось становилась всё непроходимее и непроходимее с каждой минутой. Тягловые не справлялись, приходилось впрягаться артиллеристам и бойцам комендантского взвода. В это время другие бойцы налегали на колёса с другой стороны. Стояли гул, треск и мат-перемат. Дуги колёс были сделаны на славу, некоторые подводы были рессорными и имели автомобильные колёса. Они не должны были подвести, но даже они будто бы справлялись на последнем издыхании, грозя сломаться и развалиться. Метр за метром батальон продвигался вперёд. Всяко лучше чем стоять на месте или гибнуть под огнём. Видимость постепенно улучшалась, Грау приказал выслать вперёд небольшой отряд разведчиков. На дороге он был слеп, глух и самонадеян. Теперь на нём лежала вина за гибель десятков солдат его батальона. Иоганну казалось, что именно он виноват в засаде и потерях, и это наводило его на страшные мысли. "За неудачи подразделения отвечает офицер, но мы пока не потерпели окончательной неудачи." — Наконец решил он про себя. Если они достигнут цели — то эти жертвы уже не будут так тяжелы. Он искупит вину, если спасёт батальон. Он знал: его солдаты хотят жить, и они будут бороться.

Колонну вёл Кауров. Дорога под ногами всё менее походила на ориентир, так что приходилось пользоваться компасом и картой. В этом лейтенант был мастаком. Он видел не дальше большинства, но отдельные приметы, направление ветра и чутьё помогали офицеру. Грау в это время ходил вдоль колонны, следя за тем, чтобы она не растягивалась, чтобы никто не отстал и не потерялся. Это была не его работа, но он был другого мнения об этом. Все шли молча, изредка перешёптываясь. От повозок периодически слышался матерок, хотя тягловые и помогавшие им солдаты добросовестно пытались сдерживать выражения. Прошёл ещё один час, лес стал реже, но ещё не закончился. Была бы дорога сухой — они бы проскочили его даже за меньшее время. Но сейчас всё было иначе...

— Товарищ комбат! Один из тягловых выдохся! Не может идти! — Со стороны обоза послышался охрипший от команд и погоды голос Яблочкина.

— Положите его к раненым, пусть его место займут солдаты! — Ответил Грау. Это был уже второй случай. Крепкие тягловые жеребцы, потомки северянских бурлаков, знали своё дело и справлялись с ним. Но болото под их ногами могло свалить кого угодно, и некоторым из них уже требовался отдых, если не медицинская помощь. "Нужна ротация" — Решил комбат, пожалев о том, что он понял это слишком поздно.

Вернулись разведчики, усталый и вымокший Копытов доложился Каурову, новость прошла по колонне и вскоре Грау был среди них.

— Какова обстановка перед нами? — Спросил комбат, вглядываясь в лицо разведчика. Его выражение не говорило ни о чём хорошем.

— Дорога выводит к хозяйству. В хозяйстве враг. — Коротко проговорил пони.

— Сколько их?

— Мало. Дозор на мотоциклетах, прикрывают главную дорогу. По ней едут машины, может быть — броневики и техника, мы не разглядели. За хозяйством небольшое поле, за полем — холм. Там тоже горят огоньки, судья по карте на холме есть деревня. Скорее всего там тоже враг. Город и наши находятся где-то за этим холмом, на юге. Там же шоссе. Противника много, мы идём прямо им в пасть. — Последнюю фразу разведчик произнёс не скрывая своих мыслей по этому поводу.

— Молодец, сержант. — Грау коротко кивнул, в его усталой голове постепенно начинал складываться план предстоящих действий. Комбат отправил разведчиков в охранение перед ротой Пежина, фланговые дозоры и без того были достаточно усилены.

Время шло, шли и они. Колонна двигалась куда медленнее, но всё же двигалась. Лесополоса начала сходить на нет, деревья сменялись кустарником, впереди открывалось небольшое поле, кончавшееся с одной стороны невысокими холмами. Дойдя до конца опушки, батальон залёг. На некотором расстоянии от них сквозь оседающий туман пробивался белый свет персональных электрофонарей. Ещё до того, как они подошли сюда, бойцы видели взрывающиеся в небе осветительные ракеты. Среди дождя и тумана они быстро тухли, но всё равно требовали осторожности.

Грау прокрался за дерево и начал всматриваться в силуэты строений, черневшие в нескольких сотнях метров от леса. Они были огорожены хорошим каменным забором, из-за которого торчала металлические крыши, по которым барабанила вода. На дороге, проходившей мимо забора, стояли мотоциклеты, охраняемые часовым. В домах был потушен свет, но из окон светили фонари — чейнджлинги пытались хоть как-то облегчить себе наблюдение за вверенной им зоной. Не было фонарика только в слуховом окне жилого строения, выходившего аккурат на выходившую из леса дорожку. "Там обязательно есть пулемёт. Просто так не прорваться. — Подумал Грау. Под забором ходили часовые с фонарями на груди. Сквозь дымку была слышна ругань и раздражённые разговоры. Чейнджлингский язык был мало похож на нова-грифонский, но Иоганн всё же смог различить несколько схожих слов — "видимость", "дерьмо", "чёрт" и "прожектор". Они понимали, что мимо них можно проскользнуть. Силами отделения, взвода, но ведь батальон они точно заметят... справа от Иоганна доносился шум моторов и свет фар. Там шла вражеская колонна, сквозь туман можно было разглядеть длинные кузова грузовиков. Рокот моторов сливался в единый гул и вторил шуму дождя. Огоньки фар виднелись до самых холмов. Они шли непрерывно, не останавливаясь. Даже ночью. Когда Грау осознал это, его зрачки расширились от подавляемого ужаса: "Здесь один из их главных большаков. Хотят ударить наших с фланга, отрезать всю дивизию целиком! Зайцев был прав. Мы идём к ним в пасть. Перед нами их сотни, может быть тысячи! Что делать?" — Мозг комбата начал лихорадочно мыслить, пытаясь найти хоть какое-то решение. Они окружены и не могут быстро маневрировать. Все пути к товарищам закрыты, враг будто раскинул огромную сеть и ловит их в неё...

"У меня есть пушки и миномёты. Здесь враг беспечен, они не патрулируют лес. Если я обстреляю дорогу, то это их шокирует?" — Иоганн уже знал ответ на этот вопрос. Догадка о завтрашнем ударе, их неожиданное появление, отсутствие достойного прикрытия у вражеских машин, в которых наверняка едет больше патронов и консерв, чем солдат. Это смертельный риск, но других вариантов нет. Иоганн посмотрел на часы: половина световой ночи уже прошла. У них оставалось совсем немного времени. Нужно было действовать. Сейчас.

— Кауров! — Громким шёпотом позвал Грау.

— Я! — Так же отозвался начштаба.

— Пусть батарея занимает огневую. Разворачивайте орудия к бою. Миномёты расположить ближе, в рассыпном порядке. Приказ понятен?

— Никак нет, товарищ комбат. Вы собираетесь стрелять по дороге?

— Да. Отсечём их, прижмём им хвост. А сами ворвёмся в хозяйство, выбьем оттуда вражину и займём его. Дальше уже по ситуации. Передать приказ по колонне, не рассуждать!

Кауров козырнул, более не задавая вопросов. Иоганн бросил на него взгляд: в глазах начштаба на миг отразилось чувство обречённости.

Батарея Яблочкина и захваченные чейнджлингские миномёты начали сниматься с подвод и занимать позиции. Обоз ещё находился в чаще леса, но оттуда уже была видна дорога и машины. Их не сразу заметят, а они снова смогут ударить прямой наводкой. Насмерть. Запах предстоящей драки придал канонирам сил, через десять минут всё было готово. Дана команда "Зарядить и доложить", в это время батальон разворачивается в боевой порядок. Грау разбил роту Пежина на три усиленных пулемётами взвода, они заняли позиции на опушке и должны были атаковать при первых орудийных выстрелах. На лес выходило мало окон, против каждого из них были развёрнуты пулемёты и автоматчики. Остальные должны были подобраться к забору и закидать чейнджлингов гранатами. Рота Адлера подпирала штурмовиков Пежина, Ивлев, Вайз и Димитреску оставались в тылу, в качестве резерва и прикрытия, на случай атаки диверсантов. Туман осел уже наполовину, дождь и ветер усиливались, что говорило о том, что они тоже скоро начнут сходить на нет. Вскоре батальон уже был готов, ожидая заветной команды.

— Огневая! Цель — дорога. Ориентир — вражеская автоколонна. Сорок залпов, фугасами — беглый огонь!

Грянул гром. Впереди, на тёмной полосе дороги вспыхнуло белое пламя. В этот же момент застрочили пулемёты Пежина, и к хозяйству ринулись цепочки пехоты, скашивая не успевших скрыться патрульных выстрелами из ружей и автоматов. Иоганн нутром почувствовал, что разворошил осиный улей. Забили миномёты, к ярким разрывам фугасов прибавились свист и шипение чейнджлингских мин.

БАБА-А-А-АХ!

Всё вокруг озарила яркая вспышка, на миг превратив ночь в день. Иоганна обдало взрывной волной, на дороге всё заволокло огнём и дымом, от места взрыва начало растекаться белое пламя. Зарево пожарища освещало вражескую колонну. Водители пытались укрыть машины в кюветах, солдаты выскакивали из-под тентов, разбегались и залегали, спасаясь от огня. На дороге образовывался затор, у красноармейцев были считанные минуты перед тем, пока противник не обретёт порядок.

— Сосредоточить огонь на колонне снабжения! Ориентир — горящий бензовоз. — Отдал приказ Иоганн, перекрикивая многоголосый шум вокруг. Впереди стрекотала перестрелка и уже хлопали первые пежинские гранаты, поблизости кричали командиры, лязгали, хлюпали и грохотали пушки, кряхтела орудийная прислуга. "Долго здесь сидеть нельзя." — Подумал Грау, осматриваясь вокруг. — "Нужно идти вперёд, пока они не опомнились. Пехота рванёт по полю, пулемёты и артиллерия прикроет со стороны дороги."

Грянул ещё один взрыв, похожий на первый. Участок дороги, на котором находились злосчастные бензовозы превратился в ад на земле. Часть чейнджлингов выскочивших из грузовиков бросились тушить пожар лопатами и землёй, остальные продолжали искать укрытия и ждать указаний от начальства. Кто-то из бойцов показывал копытами в сторону хозяйства. Они громко и неразборчиво тараторили между собой. Снаряды ложились залпами то в одну часть застопорившейся колонны, то в другую. В отсветах яркого пламени были видны скопления машин и живой силы. У Грау было немного пушек и те были далеко не гаубичного калибра, но их концентрированный огонь наносил большой ущерб, особенно когда снаряды попадали в грузовики с боеприпасами и минами — те взрывались и вспыхивали, пусть и не так ярко как машины с горючим. Та часть колонны, что не попадала в сектор обстрела батареи, остановилась. Их было трудно различить за деревьями, но эта группа вражеских сил могла быть опасна.

— Адлера ко мне! — Приказал Иоганн, всматриваясь в темноту, нарушаемую лишь блёклым светом фар между тёмных стволов деревьев. Меньше чем через минуту перед ним явился Адлер.

— Поставь два взвода на правый фланг и дай им пулемёты, вас поддержит Димитреску и половина миномётной батареи.

— Вас понял! — Комроты тут же принялся исполнять указания. Вскоре приказ был передан Антону и миномётчикам.

Рокот боя впереди начал стихать. Дозор чейнджлингских мотоциклистов, отрезанный от своего транспорта и находившийся в практически полном окружении, решил ретироваться. В хозяйстве действительно было несколько пулемётных расчётов и автоматчиков, и лишь концентрированный огонь на подавление позволил атакующим подобраться ближе. На земле в оранжево-красных отблесках чернело несколько распростёртых фигур, ротные санитары оттаскивали кого-то в тыл. Более-менее прикрыв опасный фланг, Иоганн как можно скорее направился туда. На пулемётных позициях Пежина он встретил Каурова, тот помогал бинтовать раненого второго номера, чью шею насквозь прошила лёгкая автоматная пуля.

— Хозяйство взято, противник выбит! — Отрапортовал начштаба.

— Большие потери?

— Есть убитые, но потери небольшие.

— Хорошо. — Иоганн продолжил путь. Лесная почва сменилась полем, но разницы грифон не почувствовал. Вот и ограда — лежат мертвые часовые, вокруг солдаты — стоят, сидят, чистят оружие. При виде комбата они вскакивают, берут под козырёк. Тот проходит в калитку молчаливо командуя "Вольно". За забором горит два фонаря, во дворе фермерского дома и под стенами хозпостроек рассредоточенно залегают только что побывавшие в схватке пони и грифоны. Они пользуются заминкой, кто-то даже пытается дремать. В тусклом свете фонарей чётко видны их лица: измождённые, усталые, вымазанные грязью и промокшие до последнего волоса и пушинки. Петляя между тёмно-бурыми фигурами в шинелях к Иоганну подбегает Пежин. Его глаза блестят в темноте. Он не улыбается, но и не расстроен.

— Мы выбили их отсюда. Что теперь, товарищ комбат? — Усталый голос комроты звучит совсем не так, как в ночь их первого боя. Однако, в нём все же было что-то похожее, Пежин не терял самообладания.

— Строй роту в боевой порядок. Первый взвод разверни в сторону дороги. — Иоганн говорил быстро и пытался держать на себе маску спокойствия. — За вами пойдут остальные.

— По полю?! — Недоумённо воскликнул Пежин. Грау не стал тратить силы на гневный окрик, ограничившись твёрдым понимающим кивком.

— Да. Если будем действовать быстро — то у нас получится прорваться через вражеский передний край и выйти к своим. Они в смятении, они не ждали нас здесь. Какие трофеи вы захватили?

— Никаких. — Мрачно проговорил комроты. Иоганн понял, что тот был не в лучшем расположении духа.

— Крепись, товарищ. Наши уже близко. Они помогут. Строй роту и выдвигайся немедленно.

— Слушаюсь! — Пежин неохотно козырнул и, отойдя несколько шагов от стралея, принялся командовать. Залёгшие бойцы поднимались с земли и собирались во взводы, подгоняемые окриками сержантов и ефрейторов. Вскоре рота была в сборе и уже выходило в темневшее впереди поле, которое предстояло пересечь. Иоганн снова вернулся в центр порядка, приказав роте Адлера и тыловому охранению выдвигаться вперёд. Пушки к тому моменту уже отстреляли свои сорок залпов. Снаряды уже начинали подходить к концу. Дождь, несколько минут назад молотивший с особенной силой, начинал сходить на нет. Обрывки тумана ещё стелились по земле, но уже не портили видимости. Дул сильный ветер, сгоняя прочь октябрьскую хмарь. Грау взглянул на небо и невольно улыбнулся: дрянная погода кончалась. Жаль только, что не только для них одних.

Пушки снимаются с передков, снова впрягаются тягловые. Земля размокла до последней степени, но пони скорее надорвутся, чем бросят пушки и своих товарищей-артиллеристов. Яблочкин организовал своих бойцов в сменные команды. "Догадался!" — мысленно обрадовался комбат. — "Теперь пойдём быстрее." Офицер-артиллерист, один из самых образованных командиров в батальоне, Яблочкин обладал моральной устойчивостью и жёстким мужицким нравом.

Темнота, пылающая дорога. Редкие мины падают среди машин, враг собирается и перегруппировывается. Вот справа затрещали винтовки. Где? Близко, в лесу. Взводы Адлера и Димитреску приняли бой с развернувшейся вражеской пехотой. Бьют винтовочные залпы, стрекочут пулемёты. Вражеский огонь не менее силён. Стучат пулемёты и автоматы, врассыпную щёлкают карабины. Иоганн невольно замер, слушая близкий бой. Он видел цепь адлеровцев, растянувшуюся между деревьев. Бойцы отчаянно отстреливались, но всё чаще и чаще вынуждены были пригибаться под ответными очередями.

— Прорвут ведь, гниды. — Тихо выругался командир батареи. Иоганн посмотрел на него, медленно кивнул.

— Что будем делать?

— Налегайте сильнее! За пушки отвечаете головой! — Внезапно огрызнулся Грау. Яблочкин виновато посмотрел на начальника. В этот момент приданые Адлеру миномёты дали несколько выстрелов по врагу. Стук навремя стих — чейнджлинги видимо прильнули к земле, залегли под собственными минами. Теперь в той части леса слышались только хлопки разрывов. Вслед за отходящими пушками шли остатки роты Петерса и эквестрийские солдаты. Они частично втянулись в бой на правом фланге, было пущено в дело захваченное в Эплстоке оружие. Где-то среди деревьев послышался лай чейнджлингской команды — и враг начал перекатами отходить назад.

— Как видишь — не прорвали. — Грубо заметил грифон. Яблочкин молча признал своё минутное малодушие. Правда, оно не сильно беспокоило комбата. Он понял другое: враг начал приходить в себя.

Через полчаса батальон покинул лес и двинулся вперёд. За это время противник попытался атаковать ещё один раз, но снова был отбит. Слякоть, темнота, проходящий дождь. Орудия вязнут в грязи, тягловые и артиллеристы начали выдыхаться быстрее. Там была хоть какая-то дорога, а здесь... Все мрачны, и только желание вырваться из западни, желание выжить двигает красноармейцев вперёд. Вот пушки остановились, снова навелись на дорогу и снова ударили по ней. Беспокоящий огонь по врагу давал возможность передохнуть. Война с чейнджлингами давала передышку в войне с грязью, усталостью, погодой и мрачными мыслями в головах. Впереди высота, на высоте — противник. Сколько их? Смогут ли красноармейцы с ними справиться? Был и другой вопрос, вопрос куда более страшный и тревожащий. Завывал ветер, справа горела и перекликалась меж собой готовящаяся к контратаке вражеская колонна. Наших не слышно. Неужели они не слышали взрывы и пальбу? Неужели не помогут, не придут на помощь батальону, столько пережившему за эти часы, казавшиеся бойцам кромешной беспросветной вечностью? Если ли они вообще там, куда ковыляла усталая и израненная колонна, надеясь на помощь и спасение? Всё это невольно приходило в голову. С этим нужно было беспощадно бороться.

Небо ярко расчертила осветительная ракета. Искусственная звезда медленно поднималась к своему зениту, и, достигнув его, стала так же медленно опускаться. В ярком свете Грау чётко увидел идущих впереди пежинцев и прикрывающих их адлеровцев, громоздкие силуэты орудий, подвод, выбивающихся из сил тягловых, которых приходилось сменять всё чаще и чаще. За первой ракетой взлетела вторая, пускали их с той самой высоты. На ней были видны деревенские постройки, почти не отличавшиеся от Эплстока или Йеллоупича. Перед тем, как свет ракет погас, Иоганн успел заметить блеск орудийной стали и чёрные жерла вражеских пушек, направленных прямо на них.

— Передать по колонне: всем залечь! Развернуть батарею на высоту! — Сразу после этого приказа в воздух разорвало свистом и грохотом, совсем рядом взметнулось белое пламя и комья земли. Солдаты бросились на землю, в грязь. Послышались окрики командирских команд, крики раненых и оглушённых. Батарея Яблочкина, несмотря на вражеский обстрел начала разворачиваться на противника. Это заняло несколько долгих минут, но приказ был выполнен и пушки открыли ответный огонь. Били не залпами, в спешке. На высоте засвистела шрапнель, рвануло несколько фугасов, но вражеская артиллерия не прекратила обстрела.

"Бьют без порядка, чёр-рт..." — Пробормотал про себя старший лейтенант. В воздухе снова просвистел снаряд, раздался оглушительный скрежет металла и визг разлетающихся железных ошмётков. "Пушка разбита!" — Охрипшим голосом доложил командир одного из орудий. Через несколько мгновений Грау доложили, что командир батареи Яблочкин смертельно ранен. В этот момент справа и сзади затрещала перестрелка: опомнившаяся вражеская пехота снова пошла в атаку. Услышав залпы своих бойцов и увидев наступающие вражеские цепи, Иоганн понял: они окружены. На этот раз — по-настоящему. Из темноты вынырнули фигуры Каурова и Белова.

— Какие будут указания, товарищ комбат?

— Занять круговую оборону, окопаться! Выпустить сигнальные ракеты, будем держаться до подхода помощи!

— Вас понял, исполним! — Жеребцы удалились передавать указания.

Вдруг грифона поразила страшная и тяжёлая мысль: "Неужели это конец? Вдруг помощь не придёт?" Он огляделся вокруг, наблюдая за тем, как его бойцы исполняют приказание. Взводы отходили назад, формируя защитное кольцо. Батарея, несмотря на потерю орудия и командира продолжала грохотать, игнорируя ответный огонь. Паники не было, а если она и была — то ещё не успела разгореться. Никто уже не удивлялся происходящему, не было ступора и непонимания. Пока у них были силы — они готовы были драться, даже если шансов не было. Это было лучше, чем продолжать медленно плестись вперёд под уничтожающим обстрелом пушек и миномётов. Земля их укроет и спасёт, даст силу чтобы противостоять врагу, даже если это не их земля.

С удивлением комбат обнаружил, что успокоился. Перед его мысленным взором начали пролетать недолгие годы его жизни: степи Фронтира, стада овец от горизонта до горизонта, снежные шапки на пиках гор, неширокие улицы Уэтера, колосящиеся поля на берегах Северяны и Эви, таких далёких друг от друга рек, но таких неуловимо похожих... Беременная жена, маленькая дочь, квартира в Марксе, цветущие яблони в садах. Нет, Северяна уже никогда не будет его родиной, но уже стада его домом. Грау показалось, что многие его подчинённые сейчас думают о том же. Они все черпали силу воли в памяти о родной земле, которую нужно было защитить. Ценой любых усилий.

— Рад был служить под вашей командой, сэр! — Сквозь грохот сражения послышался хрипловатый, но ещё по-юношески звонкий голос Артура Вайза. Грау повернул голову в сторону крика и увидел, как отряд эквестрийцев веером залегает в тылу, прикрывая слева разбитую третью роту. С их стороны пока не появился противник, но это было лишь вопросом времени.

— Помирать собрался что-ли? — С мрачной ухмылкой спросил того комбат.

— Допустим.

— Успеешь! А то вздумал тут соскочить!

Кто-то из эквестрийцев невесело посмеялся. Смех невольно перекинулся и на северян. Вдруг, он усилился ещё сильнее — кто-то начал кричать "Ура!" и показывать копытами в сторону атаковавших чейнджлингов. "Бегут! Драпают! По своим попало!" — Кричали бойцы, стреляя вдогонку поспешно отступающей пехоте. Артиллерийский огонь смолк, батарея Яблочкина отстрелялась залпами по высоте, в ночное небо взвилось пламя — видимо, удалось во что-то попасть. После серьёзных потерь решено было рассредоточить батарею, чтобы вражеские фугасы не смогли накрыть всех и сразу. Цепи чейнджлингов быстро брали батальон сначала в клещи, а потом в окружение. Взлетели новые ракеты, оставшиеся вражеские пушки нацеливались на окопавшихся пони и грифонов. Приближалось утро, но до рассвета ещё далеко.

Снова бьют вражеские пушки. Солдаты, уже успевшие отрыть неглубокие ямки, прячутся туда с голой, вжимаясь в землю. Огонь не сконцентрирован, целей у врага нет. Понеся потери от ответного залпа северян, чейнджлинги рассредоточили свои полевые пушки. Огонь миномётов почему-то так же стал редким. Грау узнал эту манеру: так часто стреляли расчёты, проведшие в бою длительное время и оставшиеся без большей части своего боезапаса. Артиллеристы устали, они жалеют себя и ресурс своих пушек, оставляя пехоте большую часть работы. Под этой слабой долбёжкой роты продолжают окапываться, в ожидании пехотной атаки. Чейнджлинги поднимаются и идут вперёд. Их встречает один залп, другой, третий. Орудия бьют шрапнелью в упор — противник откатывается. В третий раз начинается обстрел. Мины лопаются в опасной близости от подвод с ранеными. Фельдшера и санитары стаскивают стонущих товарищей на землю, чтобы хоть как-то их защитить. Медленно тянется время. Три часа, полчетвёртого, четыре пятнадцать...

Обстрел усиливается, кто-то из бойцов замечает, что чейнджлинги подползают к ним под прикрытием огня орудий. Пулемётчикам приходится отгонять их очередями, несколько из них получают ранения, есть убитые. На дальней стороне поля слышен рокот моторов. Это явно не танки, но и не обычная техника. Артиллерийский огонь смолкает, начинается новая атака. Чейнджлинги поднимаются, идут вперёд. Патронов уже не так много. Вот они уже совсем близко, виден блеск странных, похожих на мушиные глазах. Один залп, другой, третий и... Тишина. Бьют только станковые пулемёты, винтовки молчат. Затворы забились липкой грязью, стрелять невозможно. Враг подбирается на близкую дистанцию. Иоганн видел, как у одного из окопов с шипением упала граната с длинной ручкой. Сидевший внутри грифон не долго думая схватил взрывчатку и отбросил назад. Хлопнул взрыв, атакующую цепь окатило градом осколков. Северяне начали отвечать своими гранатами, труднее всего было на участке Пежина, ведь его бойцы истратили немало взрывчатки во время штурма фермы. Пулемёты бьют в упор, откуда-то из темноты ночи открывают огонь из автопушек невидимые вражеские бронемашины. Бойцы лихорадочно пытались привести в порядок оружие, начать отстреливаться, но вездесущий стук пулемётов мешал им даже поднять голову. Подмога молчала. А была ли вообще подмога?..

— Мехвод, держать курс! — Капитан Зубов спустился в душное тепло танковой башни. Здесь было тесно, пахло портянками и табаком. Колонна танковой роты шла по гладкому шоссейному асфальту, по броне вяло барабанил редкий дождь. В шлемофоне противно зашипела радиостанция:

"Рота Зубова, приём!" — Голос какого-то штабного неблагозвучно проскрипел прямо в ухо Зубову.

"Зубов на связи"

Идёте по шоссе?

"Так точно. В полутора километрах от предместий."

"Вам приказано повернуть влево и двигаться по просёлку в хозяйство Редэпл. Там формируется ударная группа. Ваша задача — поддержать атаку пехоты. Подробности получите от местного начальства. Задача ясна?"

"Ясна."

"Отлично, конец связи!" — Шипение статики стихло, передача закончилась.

"Стоп машина, рота — стоп!" — Зубов передавал приказ уже своим подчинённым. Дюжина танков с лязгом остановились. Сквозь узкие смотровые щели впереди виднелся просёлок, уходивший вправо. Зубов вспомнил карту местности: на хозяйство Редэпл представляло собой маленькую точку на красной линии переднего края стрелковой дивизии, к которой была приписана его рота. — "Новая задача — сворачиваем вправо и идём по просёлку. Передышки не будет, сразу идём в бой."

"Вас понял!" — На разные лады хором ответили командиры машин.

— Мехвод, как далеко до просёлка? Ты видишь его?

— Вижу хорошо! Размыто к чертям собачьим, но танки пройдут.

— Хорошо. Трогай! — Сидевший на месте водителя жеребец со скрипом и скрежетом начал переключать передачи. Мотор снова понёс танк вперёд. Даже смазав все механизмы коробки передач, от душераздирающих звуков не удавалось избавиться никоим образом. Когда танк ехал, внутри всё дребежжало и вибрировало, за несколько недель службы на боевой машине Зубов более-менее привык ко всему этому, по крайней мере в тесной башенке старенького "прыгуна" трясло и качало ещё сильнее.

Танк проехал ещё около сотни метров по шоссе и после этого сделал поворот. Мехвод вёл машину по карте, за танком Воробьёва молча следовали остальные машины. Их фары боролись с темнотой, высвечивая дорожные знаки, кюветы, ограду и чёрно-серо-синий пейзаж полей и лесов, неразличимых в темноте. Где-то среди них был и город с его предместьями, но он оставался где-то сбоку от них, а сейчас перед ротой стояла задача никак не связанная с ним.

Зубов снова выглянул из башни, намереваясь хоть как-то осмотреться вокруг. Обзор у танка был плохой, мехвод смотрел на дорогу высовываясь из люка и потенциально рискуя жизнью. Так же невольно поступал и командир. В бою оптике Зубова предстояло стать единственными глазами танка, ведь в распоряжении остальных бойцов были лишь узкие щели. А бой тем временем, уже становился слышен. За возвышенностями, начинавшимися слева от шоссе, слышался смутный рокот, похожий на рокот ружейно-пулемётного и орудийного огня, оттуда же поднималось что-то вроде зарева невидимого пожарища. Что-то кольнуло танкиста, он нервно сглотнул. Он чувствовал недоумение, но так же понимал, что он непременно нужен там. Кто бы не сражался сейчас у врага в тылу, его нужно было срочно вытащить.

Танки подъехали к солдатам, концентрировавшимся среди покинутых домов. К машине, хлюпая копытами по грязи подбежал молоденький офицер с кубиками младшего лейтенанта.

— Комроты Марцепанов! — почему-то он сразу решил произнести своё имя и ранг. — Вы прибыли поддержать нашу контратаку?

— Точно так, товарищ лейтенант. Когда выступать? У вас есть план действий?

— Атаковать высоту впереди, сбить вражеские заставы и идти дальше, на соединение с нашими. Вы впереди, мы за вами. Всё ясно?

— Ясно. Вы разведывали? Много у них пушек?

— Те что есть — вас не возьмут. — Марцепанов улыбнулся, пытаясь убедить себя в своих словах. — Не больше батареи. Они на нас плюнули, оставили на высоте дозоры, а основные силы видимо сейчас сражаются там. — комроты многозначительно посмотрел в сторону грохота, который пока ещё не затихал. — Разведку мы провели, танки там пройдут. Скаты пологие. Посадим к вам на броню пулемётчиков и автоматчиков, на всякий случай.

— Лишним не будет. — кивнул Зубов. — И зажгите побольше фонарей.

— Сделаем! — Ответствовал лейтенант. Он был младше Зубова по званию, но эта разница сейчас была бессмысленна. Пехота оживилась и охотно полезла на танковую броню. Пони отпускали шуточки по этому поводу. Грифонов среди солдат этой роты не было. Капитан осмотрелся ещё раз, заметив только два взвода. Видимо, подразделение уже поистрепалось в боях с врагом.

— Что, будете мстить?

— А как же! — Задорным тоном отвечал Марцепанов. В его голосе при этом послышалась некая горечь.

Часть пехоты взгромоздилась за технику. Зубов отдал приказ — и танки начали съезжать с дороги и строиться в атакующий порядок — плотную цепь с короткими интервалами. Оставшаяся на земле пехота занимала эти интервалы, используя технику как прикрытие. Не дожидаясь отмашки из штаба, ударная группа двинулась в темноту.

"Всем экипажам — зарядить осколочно-фугасные. Бьём только в ответ, держим удар — их пушки нас пробить не должны. Докладывать каждые десять минут, держать связь. Сообщать обо всём важном. Задача ясна?"

В ответ затрещали утвердительные ответы.

"Доведёт нас нелёгкая с этой темнотой, товарищ комроты!" — Посетовал командир третьего взвода, лейтенант Коробов.

"Они не станут ждать до утра, так что изволь!" — С недовольством заткнул подчинённого Зубов. Он недолюбливал и не любил Коробова: тот относился к новым танкам слишком трепетно, боясь их поломок. На размытом грунте новые машины и впрямь могли пострадать, и все этого побаивались, но лейтенант третьего взвода испытывал это чувство сильнее прочих.

Фары и фонари разрезали темноту. Вскоре танки и пехота пересекли передний край и оказались на вражеской территории. Противник засуетился, оставленное боевое охранение начало отстреливаться. Пушечного огня пока что не было слышно. Марцепанов так и не успел подробно рассказать о диспозиции чейнджлингов, но это было и не нужно.

Зубов прильнул к прицельным приспособлениям. В оптике он увидел несколько строений, превращённых чейнджлингами в укреплённые точки. Оттуда били пулемёты, его рота так же начала огрызаться очередями из курсового и спаренного вооружения. На миг отвлёкшись от командования ротой, капитан прицелился из пушки в один из неказистых каменных домов, из чьих окон хлестали пучки зелёных трассеров. Осколочно-фугасный уже был заряжен, оставалось только дёрнуть за шнур.

— Огонь! — Крикнул командир танка, заставляя пушку выстрелить. В ноздри ударил сильный запах пороха, дом всё ещё стоял, но противник в нём замолк. Ещё несколько таких же точек было ликвидировано его танкистами. Не было нужды думать о боезапасе — его было более чем достаточно.

Остатки разбитого вражеского охранения отошли назад, скрывшись в тёмных ложбинах между холмами. С высоты, подъём на которую не дался без большого труда, открывался вид на другую высоту. Оттуда слышался грохот пушек и пулемётный бой, откуда-то снизу им отвечали взаимностью.

"Пехота сообщает, что впереди крутой склон. Как прикажете поступить?" — В шлемофоне командир первого взвода Петров.

"Есть места где можно спуститься безопасно?"

"Только одно. Придётся вытянуться в колонну."

"Ясно. Будем глядеть в оба — ничего не произойдёт."

Машины перестроились из цепи в колонну и начали спускаться по дороге вниз. Пехота тщательно следила за флангами, ожидая засады противотанковых орудий. Она не заставила себя долго ждать. Вражеский снаряд свистнул в воздухе и вдребезги разбился о борт одного из танков, оставив на нём глубокую вмятину, второй выстрел ударил в ВЛД танка Зубова: машину тряхнуло, но мехвод сообщил что броня не пробита. Получивший в борт танк начал разворачиваться лбом к обнаружившему себя орудию и следующие выстрелы безрезультатно разбились о наклонные пластины. Кого-то из танкодесантников задело осколками разлетавшихся болванок, остальные поспешили покинуть борта машин. С засадой разобрались быстро, обстреляв раскрывшие себя расчёты осколочно-фугасными. Кто-то из темноты пытался стрелять по пехоте Марципанова, но пулемёты танков подавили всякие попытки сопротивления. Снова построившись в боевой порядок, две роты продолжили двигаться на выручку товарищам.

"План штурма таков: врываемся в деревню, бьём из пушек и пулемётов во всё что движется. Пушки давить, пленных не брать. Оставшихся добьёт пехота!" — После короткого боя с засадными расчётами Зубов был разгорячён. Он торопился, чувствуя что времени у него осталось совсем немного.

"Давить орудия?! А что если..." — Снова было подал голос Коробов.

"Исполнять! Без разговоров!" — Снова отрубил Зубов. В этот момент ему захотелось отдать подчинённого под трибунал. "Кто бы там сейчас ни был, они хорошо дерутся. Подло было бы их бросать..." — Подумал про себя командир танковой роты. Только что он и знать не знал об этой задаче, но за время её выполнения он уже проникся ей. Темнота тем временем постепенно уступала предрассветным сумеркам. Ночь сгущается перед рассветом, так всегда бывает.

Грохот орудий, лязг гусениц и оглушительное "Ура!" раздались прямо у чейнджлингов в тылу. Преодолев подъём, танки ворвались на улицы деревни, давя и расстреливая всё что попадалось им на пути. Противник частично запаниковал, частично пытался сохранить порядок, но северяне не видели разницы — они убивали всех. Зубов увидел грузовики с прицепленными к ним орудиями, видимо чейнджлинги заметили их заранее и уже хотели отступать с высоты. Так или иначе — их планы ничем не кончились, грозный танк на скорости налетел на машины и орудия, измяв и перемолов их под гусеницами. Что-то взорвалось, но броня выдержала и это. Ещё одна высота была зачищена. Её занимали немалые силы, но под ударом дюжины новых северянских танков пехота оказалась практически беззащитна, они прошли сквозь них как сквозь масло.

Внизу, на поле, превратившемся в слякотное болото, всё ещё сражался батальон. Вокруг горели остовы грузовиков и бронемашин, лежали тела чейнджлингов. Завидев подкрепление, враг упал духом и начал перекатами отходить назад, продолжая пускать пули в тех, кого они так и не смогли подавить. В кольце стрелковых ячеек, окружённые своими убитыми и раненными, лежали покрытые грязью красноармейцы. Их оставалось около пяти-шести сотен. Они не сразу поняли, что подмога наконец пришла. Танковая рота выехала на поле и огнём орудий и пулемётов принялась отгонять нападавших. Зубов высунулся из башни и с наслаждением вдохнул влажный морозный воздух. Снаружи кричали "ура", кто-то даже пару раз стрельнул в воздух. Вдруг, кто-то резко оборвал эту идиллию грубым окриком "Молчать!"

— Отставить празднования! Мы ещё не вышли из окружения! Всем собраться, батальон — стройсь! По порядку номеров — рассчитайсь!

Из грязи начали поднимать усталые, чёрные и насквозь промокшие фигуры. На ком-то виднелись круглые шлемы и ушанки, на ком-то же были приплюснутые каски, похожие на тарелки. "Эквестрийцы?" — Подумал танкист, глядя на то, как казалось бы разрозненные и разбитые солдаты вновь собираются в отделения, взводы, роты. Рядом с ними встают два орудия, подводы с ранеными и припасами...

Из строя вышел сухой и поджарый грифон, северянская шинель казалась ему даже немного велика. На его боку чернели ножны шашки, на петлицах поблёскивали кубики старшего лейтенанта. Он подошёл к танкам и увидел торчащего из башни Зубова.

— Товарищ капитан, вы командуете? — Спокойным, только в конец охрипшим от команд голосом спросил он у Зубова. Танкист понял, что только что сам хотел задать этот вопрос.

— Так точно. А вы — командир остатков этого батальона?

Лицо грифона никак не изменилось, но глаза его засверкали недовольством.

— Это не остатки, товарищ. Это полноценный батальон. Я потерял многих, но я ещё боеспособен. Вы сможете обеспечить эвакуацию раненых и вывоз орудий?

— Смогу. — Твёрдо ответил комроты. Глаза грифона-комбата смотрели почти отрешённо, демонстрируя тяжёлую степень усталости. Он хрипло закашлялся, ночь под проливным ливнем не могла просто так пройти для организма.

— Это хорошо. Вы большой молодец. — Последние слова пехотинец произнёс с неожиданной мягкостью, на его покрытом октябрьской грязью лице проступила светлая улыбка.

Дорога на Кантерлот. Глава XIII: Самая длинная ночь. Часть третья: На Заре.

СРОЧНЫЙ ОТЧЁТ О ПРОИЗОШЕДШЕМ В НОЧЬ С 24.10.1011 НА 25.10.1011

СТАТУС:СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
ИСТОЧНИК:ШТАБ 160-Й ПЕХОТНОЙ ДИВИЗИИ (мот.)
ПЕРЕДАНО: ШТАБ 1-Й ТАНКОВОЙ ГРУППЫ АЦУРА
ПЕРЕДАНО: ШТАБ ГРУППЫ АРМИЙ "ЦЕНТР".

"В ночь с 23.10 на 24.10 части 239-го моторизированного полка 160-й дивизии попали под внезапный удар вражеских сил. План наступления на 24.10 сорван ввиду ощутимых потерь в живой силе, топливе и боеприпасах. Все приказы и указания о действиях на завтрашний день отменены или приостановлены. Масштаб потерь оценивается. Действия противника в районе деревень Мейрхуф и Сайлент оцениваются как крупная рейдовая операция. Судья по донесениям, силы неприятеля (Северянская армия, остатки эквестрийских частей(предположительно)) обстреляли тыловые колонны на дороге Йеллоупич-Хоуп-Холлоу, причинили им тяжёлый ущерб, были окружены, но сумели вырваться из окружения при поддержке танков и пехоты. Донесения, приходящие в штаб свидетельствуют о том, что против тылов нашей дивизии были применены диверсионные группы, укомплектованные пегасами. На момент отправки данного сообщения не все обстоятельства раскрыты, требуются дополнения."

Артис напряжённо вслушивался в отдалённый и едва слышимый грохот боя. Красная полоса протянулась по горизонту, но чейнджлинги не видели её. Взвод панцергренадёров беспокойно дремал в шалашах из лапника, собранных около застывших боевых машин. Рядом чернели наскоро отрытые окопы, теперь более походившие на искусственные озёра из-за набравшейся в них воды. Её нет смысла вычёрпывать, пока земля не обсохнет или не замёрзнет. За одну ночь всё вокруг вновь превратилось в серо-бурое болото, по которому практически невозможно было передвигаться пешком.

— Не унимаются... — Сонно пробормотал Кринг, машинально искавший сигареты и спички в карманах почти насквозь промокшей шинели. Артис припомнил вчерашний день, когда с утра до вечера справа от них грохотало наступление 160-й моторизированной. Их 3-я танковая воевала артиллерией, фронт практически не продвинулся вперёд, но всё пахло тем, что город придётся брать штурмом. Гаубицы врага отвечали слабо, потерял плотность и противотанковый огонь. Они наконец проломились сквозь вражеский кордон перед Хоуп Холлоу, но это было мало похоже на лёгкую победу. Теперь они ждали новых указаний, готовые в очередной раз пойти в бой.

Пулемётчик поёжился и оскалил зубы. Невидимый бой вдалеке заставлял его вслушиваться в предрассветную тишину. Возможно, сейчас их пошлют туда. Они в резерве, их силы могут понадобиться, если мотострелки не справятся сами. Внутри Артиса закипала злость. Никогда им не приходилось так тяжело и гадко, их готовили к подобному, но они не были готовы. Летом против них сражались целые танковые корпуса и они побеждали даже при меньшем числе. Сейчас же всё было наоборот — их было много, намного больше чем в июне или июле, а противостояли им горстки, чья сила заключалась лишь в большом количестве противотанковых орудий. Считанные дни прошли как целая вечность; время, за которое могла решиться судьба целого вражеского полка, теперь уходило лишь на то, чтобы сбить очередную батарею с очередной позиции, только чтобы та снова встала у них на пути. Они будто бы воевали с призраками: враг раз за разом вырастал как из-под земли и вновь и вновь продолжал оказывать сопротивление. Это было похоже на грёзы сумасшедшего. Но это происходило наяву.

Артис, крепкий и высокий парень, опытный боец, которому доверили смертоносное оружие, в очередной раз чувствовал себя жалким и бессильным. Шалаш пропах потом и скисшими портянками, вокруг воняло грязью, сыростью, бензином. Где-то наверху переговаривались танкисты, их голоса были простужены. Все вокруг были простужены, даже крепкий здоровьем сорифец уже чувствовал, как к горлу подступает мокрота.

— Стреляют... — Подал голос Лабрум, на миг очнувшись от беспокойного забытья. Другие его товарищи, спавшие рядом с ним, так же начали беспокойно ворочаться. Артис услышал тихие Ругательства Класпера и шиканье ефрейтора, бывшего его вторым номером. Вдруг, снаружи послышался осипший голос гауптмана Шосса:

— Пришёл приказ: собираться и идти к деревне Сайлент. Там идёт бой, нужно поддержать части 160-й.

— Они сошли с ума... — В ответ раздался голос цугфюрера Ляпписа. Судья по всему, лейтенант был недавно поднялся на ноги и был крайне этим недоволен.

— Приказ есть приказ. Мои танкисты уже пришли в готовность. Зная этих чёртовых северян, нам не обойтись без вашего взвода.

— Это понятно. Сейчас распоряжусь.

Прозвучала команда "Подъём". Чейнджлинги, ворча и чертыхаясь, принялись вылезать из шалашей. Кринг начал выводить отделение наружу, Артис покинул шалаш последним, так как был самым крупным в отряде и вынужден был возиться с тяжёлым пулемётом. Здесь, в ельнике, ещё властвовала ночная темнота.

Панцергренадёры построились, Ляппис приказал взбираться на танки. Машин у Шосса было немного, а БТР чейнджлингов остались в тылу. Их ещё прятали от вражеских пушек, хотя гусеничный транспорт был бы очень кстати для низкорослых чейнджлингов. Копыта перевёртышей чавкали по жидкой грязи, воздух был свеж и прохладен — следствие прошедшего дождя, единственное что радовало их сейчас. Отделение Кринга принялось забираться на броню одной из "четвёрок". На броне машины чётко виднелось несколько выбоин от вражеских снарядов. Металлического цвета броня сливалась с тенистой рощей, придавая машине грустный и угрюмый вид. Молодое лицо командира танка, торчавшего из башенки и курившего трофейные папиросы выражало те же эмоции. Он не обратил внимания на карабкавшихся пехотинцев, он смотрел мимо них, напряжённо о чём-то раздумывая. "Мелкая стычка", "слабый враг" — они слышали это уже много раз, и почти каждый раз за этими словами скрывалось что-то непредсказуемое. Новые враги жестоко карали за халатность, нужно было хорошо продумывать каждый шаг.

Рокот двигателей усиливался. Поредевшая, но недавно пополненная рота готовилась выступить в бой. В наушнике танкиста прожужжал голос Шосса — тот встрепенулся и машинально тронул копытом чашку, кивнул и ответил "Есть!", тут же юркнув под двойные створки люка. Внутри башни послышались приглушённые бронёй команды, и двигатель танка взревел уже по настоящему. Артис, сидевший на задней части машины, с удовольствием почувствовал как по ней разливается тепло.

— Хоть просушимся! — Сострил кто-то из бойцов. Его шутку встретили молчаливым одобрением.

Несколько танков повернули вправо и двинулись к бурому грязевому болоту, некогда бывшему просёлочной дорогой. За ними потянулась и остальная рота, формируя походную колонну. До Сайлента было не очень далеко, но слякоть усложняла ситуацию. Бой в той стороне ещё продолжался, но грохот пушек почти умолк, а ружейно-пулемётная стрельба сильно скрадывалась рощами и холмами. Артис тяжело вздохнул, прикрыл глаза и снова начал впадать в дрёму под рокот танковых моторов, сливавшихся в отдалённое подобие привычного дорожного гула маршевых колонн. Он так устал, что перед боем не мог ощутить и части того куража и напряжения, что приходили к нему раньше, в первые дни. "Всё из-за той дряни, которой нас пичкали. От неё устаёшь сильнее, чем обычно." — Смутно подумал пулемётчик, облокачиваясь на спину сидевшего с другой стороны товарища.

Прошло несколько минут. Колонна не быстро, но и не медленно двигалась к отмеченным позициям. Грязь чавкала под лязгающими гусеницами, командиры боевых машин попрятались в башни, от залихватской привычки высовываться наружу по пояс пришлось отказаться. Стрелковая подготовка врага вызывала зависть даже у отлично обученных и закалённых в боях гренадёров. Возникало ощущение, что во вражеской армии каждый отдельный солдат был обучен как снайпер. Красные охотно прятались на деревьях, в кустарниках и незаметных безбрустверных окопах, обнаруживая себя только тогда, когда открывали огонь. Даже в прифронтовой полосе, на некотором расстоянии от переднего края танкисты предпочитали не испытывать судьбу. Солдатам тоже следовало бы остеречься, но нежелание месить грязь копытами и уставать ещё сильнее пересиливало страх перед вражеской засадой. Артис не мог вспомнить чтобы они хоть раз по-настоящему испугались за эти несколько дней. Досада, злоба, горечь по погибшим, но ни в коем случае не паника. Гренадёр слабо и невесело улыбнулся: несмотря ни на что, они оставались солдатами, дисциплинированными и организованными. Они скорее погибнут все до последнего за Королеву и её империю, нежели дадут слабину. Пулемётчик не хотел умирать и боялся смерти, но он чувствовал, что сможет поступить только так, и никак иначе. Хочет ли он того, или нет.

В низкий гул танковых моторов вмешалась высокая и прерывистая нота мотоциклета. Машины начали стопорить. Резко прервавшийся звук заставил Артиса очнуться от дрёмы. Он вытянул шею и посмотрел вперёд. У головного танка с тарахтением останавливался мотоцикл с коляской, в темноте блестели глаза водителя и пассажира. Последний, ёжась и кутаясь в шинель начал неуклюже вытаскивать на землю одубевшие ноги. Тем временем, из бокового люка башни начал вылезать командир роты. Он спрыгнул в грязь, чтобы говорить с посыльным на равных и обеспечить себе некую безопасность.

— Герр гауптман, ваш приказ отменяется. Поворачивайте назад, там вы уже не нужны — Осипшим и раздражённым голосом проговорил делегат. Шосс посмотрел на него с явным недовольством. В последнее время командир танкистов был особенно вспыльчив.

— Оно и неудивительно. — с некоторым пониманием произнёс гауптман. — Я сразу понял что приказ пришёл с опозданием, но всё равно начал его выполнять.

— Да-а... — протянул младший офицер, поняв что разговор перешёл в неформальную стезю. — Там уже всё закончилось. Они ушли. Можно было бы послать вас их преследовать, но генерал майор... осторожничает.

— Это лучше для него и для нас. Что у вас там вообще произошло?

— Точно не скажу, но судья по донесениям — чёрт знает что.

Их не встречали криками "Ура!", с первого взгляда казалось, что на них даже не сразу обратили внимание. На улицах города было пусто, а редкие прохожие и солдаты были слишком заняты, либо смотрели молча, с тихим укором. По проезжей части широкой мостовой шагала колонна. Шинели солдат были чёрными от грязи, они шагали устало, понуро, молча. Спереди и сбоку от бойцов чеканил шаг невысокий грифон в истрёпанной шинели. Он смотрел по сторонам — мёртвые окна домов смотрели в ответ, зияя выбитыми и заколоченными проёмами. Воронки на улицах, разрушенные до основания дома, от железнодорожной станции взвивались столбы чёрного дыма — недавно были взорваны все цистерны с топливом, чтобы они не достались врагу. Хоуп Холлоу обстреливали и бомбили, здесь уже чувствовалось тяжёлое дыхание войны, и всё же на улицах ещё попадались мелкие, незаметные фигурки, чьи глаза блестели под светом фонарей. Они стояли и смотрели на дорогу в полном молчании, это молчание было невыносимо.

— Батальо-он! — раздался хриплый, но не прерывистый голос комбата. — В ногу ша-агом — марш! Песню — запевай!

Несколько мгновений прошло в молчании, тихий гул беспорядочных шагов начал усиливаться, превращаясь в чёткие ритмичные удары. Через некоторое время к мерному шагу прибавились слова:

"По полям Прайвенским
Шли мы с тобой вместе
Партизанскою тропой..."

Хрипло, устало, но с оставшейся в голосе силой начал батальонный запевала.

"И врагов, бывало
Падало немало
Там, где пробирались мы с тобой...

Более тихо, но разборчиво продолжил за ним строй. Иоганн улыбнулся, узнав эту песню. Он был свидетелем её рождения, когда под звуки флейты какой-то прайвенский красногвардеец бодро напевал мелодию, на ходу придумывая слова. На миг в памяти грифона возникла эта картина: слякотный южный декабрь, снег падает редкими хлопьями на палатки и землянки временного лагеря. Где-то совсем редко грохочут пушки, а на свежесрубленном пеньке сидит низкорослый и щуплый паренёк в забрызганной грязью шинели старого герцландского кроя. На голове воина папаха, прикрытая плащ-палаткой, а из клюва вылетают меткие и бодрые слова. Комбат проморгался и увидел почти то же самое, только язык песни уже был другим, и звучала она стройнее, чётче. "Смотрите на нас, граждане Эквестрии! Мы не сдаём ваши дома без боя, мы сражаемся за вашу землю. Мы — не кучка потерянных окруженцев, мы — батальон. Мы заставляли врага бежать в ужасе, мы выжили несмотря ни на что. Смотрите на нас — и не падайте духом." — Так ему хотелось сказать всем этим пони, что обращали внимание на него и его солдат.

После одного дня и двух ночей без отдыха и покоя Грау чувствовал себя на удивление бодро. Он испытывал чувство сродни радости захлёбывающегося утопленника, в последний момент ухватившегося за спасительную лапу. Он и его бойцы всё же вырвались к товарищам, теперь все надеялись на передышку. Танкисты вывели их к своим и продолжили путь в тыл дивизии. Командир роты, сопровождавший их, сообщил что его отряд и несколько малочисленных дозоров было единственной силой, способной прикрыть это направление от врага. Когда он узнал о том, что чейнджлинги перебрасывали туда крупные силы и артиллерию, он невольно начал молиться. Грау тогда невольно усмехнулся, ведь хорошо знал что этот комроты был старым партийцем и ярым коммунистом. Такие крайне редко вспоминали о богах, но грифону выпало лицезреть именно этот случай. Теперь же они шли в штаб полка, чтобы предстать перед командирами и получить дальнейшие указания. Марцепанов был командиром из того же полка к которому принадлежал Иоганн. Он рассказал что их подразделение растянулось в линию, прикрыв шоссе на Кантерлот и часть пригородов. Линия выдержала последние атаки чейнджлингов, но она навряд-ли выдержит ещё одни сутки такого напора. Одновременно радуясь, Грау начинал задумываться о тех трудностях, которые им только предстояло пережить.

Вот показался штаб. Неприметное здание, на которое указали бойцы тыловой службы, стояло посреди брошенных и полуразрушенных домов. Здесь было немного оживлённее, благодаря бойцам комендантской роты, стоявшим на часах перед входом в здание. В остальном же — пусто и тихо, только внутри дома слышался напряжённый и довольно громкий разговор. Вот на крыльце показался начальник полкового политотдела. Он вышел на улицу и встретил батальон.

— Вышли? — Коротко и устало спросил политрук. Он не скрывал радости за товарищей, но ему было трудно её выражать из-за усталости и напряжения. Политрук был среднего роста жеребцом-единорогом, мало выделявшимся на фоне остальных. Грау не замечал за ним никаких особенных черт и знал его не так уж хорошо, но считал достойным своего поста товарищем.

— Вышли. — кивнул Иоганн. От облегчения он почувствовал, как по его спине пробежала лихорадочная дрожь. Грифон почувствовал мерзкую болезненную слабость, но не подал виду. — Обоз, раненых, орудия — всё вытащили. Раненых я направил в лазарет, пушки и расчёты здесь, со мной. Кухни, повозки и прочее — тоже со мной. Матчасть сохранена, личный состав, по возможности — тоже. Какие указания от полковника?

— Батальон — на отдых. Тебя — к генералу. Не завидую я тебе, комбат... — Политрук скользнул взглядом по колонне и увидел крупную фигуру Майского. Голова комиссара была перемотана бинтом, но рана не выглядела тяжёлой. Собеседник Грау хотел сказать ещё что-то, но замялся. В нём сейчас боролись разные чувства, но всех их одолевал сон, словно гирей придавливавший комиссара к земле.

— Где располагаться?

— Да вот в этих домах. Местечко хорошее, бомбами пока не тронуло. А, и ещё. Товарища Майского вызвали туда же. Эх, занесла его нелёгкая... — Последние слова полковой проговорил вполголоса. Иоганн коротко кивнул, молча соглашаясь с ним.

Получив необходимую информацию, старший лейтенант передал командование и организацию постоя Каурову и другим офицерам, а сам с армейским политруком пошёл по другой улице. Туда, где располагался штаб дивизии. Они уже знали где угнездился Любов — им это рассказали тыловики.

— Думается, что взгреют нас тяжело, комбат. — После нескольких минут ходьбы резюмировал Майский.

— С чего бы это? — Спросил грифон.

— Может не нас обоих, но меня — точно. Знаешь, я к вам на позицию поехал не то чтобы вопреки приказам, но... Делать мне у вас было совсем нечего. С точки зрения начальства. Скажут мол: "Посамовольничал", "попёрся непонятно куда". Эти, понимаешь, красные командиры из штаба армии. — Майский произнёс последние слова с непонятным для Иоганна недовольством. Майский был из старых, из идейных, такие не привыкли критиковать армию. — Там ещё и тебя приплести могут, по всякому может быть.

Иоганн не знал что ответить на эти слова да и в принципе не горел желанием на них как-то отвечать. Майский был старше его по званию на несколько рангов, и спорить с ним было не положено. Но с другой стороны, они ведь только что побывали в одной лодке, оказались в одном строю. Разве они теперь не могут общаться по душам?

— Любов за нас заступится.

— Не очень-то наверху любят вашего Любова. Дядька он конечно достойный и уважаемый, но на характер — странноват. Да и кляузничают на него периодически. Кляузы глупые, но многовато с ними мороки.

Лицо Иоганна помрачнело.

— Найти бы их да шашкой ноги поотрубать. — Сипло проговорил он. Майский усмехнулся.

— Солидарен, товарищ. Солидарен.

На этом короткий разговор закончился. Оба военных задумались, и в таком виде дошли до штаба дивизии, располагавшегося в крупном капитальном здании, которое некогда было филиалом какого-то частного банка. Это учреждение эвакуировалось одним из первых, поэтому постройка постояла в запустении достаточно долго. Толстые стены, решётки, за которыми раньше сидели работники, обширные подвалы, идеальные для организации под бомбоубежища. Всё это было вычищено до последней монетки и ассигнации и увезено в Кантерлот. На входе Грау и Майского встретила комендантская рота. Узнав обоих, начальник охраны спокойно их впустил. Они оказались в тесной прихожей, где пустовали места дежурного и охранника, а после вышли в крупный зал с лестницами на верхние этажи. Зал был заполнен штабными офицерами, по полу тянулись провода. Копыта громко цокали по каменному полу, грифоньи лапы отдавались менее сильными звуками.

— Капитализм как он есть. — пробормотал про себя Майский, обратив внимание на толщину стен, а так же на то, что дом уже представлял из себя маленькую крепость. Наверное, раньше здесь вдобавок ещё было немало предметов роскоши, но они исчезли с уходом старых владельцев, только модные эквестрийские обои пастельных тонов с нарисованными на них жёлтыми цветами отдавали былой атмосферой.

Грау не мог на них смотреть. Он вспомнил их стояние в Мейнхеттене, вспомнил рассказы о некоторых ушлых офицерах тыловых служб, старавшихся прикупить у местных такие обои и увезти куда-нибудь в Сталлионград или Петерсхуф. Он скрипел клювом от злости слушая подобное. Их дивизия пойдёт в самое пекло, а эти сволочи так и будут сидеть в тылу и шляться по магазинам! А эти магазины... Местные продавцы будто и не понимали того, что уже не так далеко от них миллионами гибнут их соотечественники. Они пытались жить по старому, не обращать внимания на войну, на ужасный выбор, вставший над их же собственной страной. Были и другие, сознательные. Но тогда их пока ещё было мало, а плохое всегда заметнее хорошего. "Так за что мы воюем? За то, чтобы они строили вот такие вот дома?" — Невольно задал себе вопрос старший лейтенант, когда они в паре с комиссаром продвигались к кабинету Любова. Ответ нашёлся сразу. — "Нет. Не за это." — И в мыслях всплыл Артур Вайз сотоварищи. Худой, оголодавший, с лихорадочным огнём в глазах, окружённый такими же как он — оставшимися без командиров, без своих частей, без какой-либо помощи и указаний сверху — они выживали без еды, медикаментов и боеприпасов. Выживали только для того, чтобы примкнуть к такой же кучке уцелевших, образовать отряд и снова дать бой. Бесполезный, кровавый, обречённый на полную неудачу, но всё же бой. И они раз за разом давали его, каждый раз ожидая смерти, но выживая только чтобы продолжить борьбу. Унывая, паникуя, погибая из-за своих ошибок, они продолжали находить силы сражаться, как бы плохо им не пришлось. А ведь Артур Вайз был не один такой. Он не являл собой исключение, но лишь пример многих других, с которыми Грау не довелось свидеться. Что заставляло их сопротивляться? Неужели они сражались за банкиров, корпоратов и дворян? Навряд-ли, очень навряд-ли.

Дверь в кабинет была открыта, и Майский с Грау вошли в средних размеров комнату, планировка которой, судья по всему, была радикально изменена. В помещение было втиснуто несколько столов и походных шкафов, в которых аккуратно было сложено оборудование и документация. На столе с картами так же царил относительный порядок. В комнате присутствовало двое — генерал и его адъютант, выполнявший роль телефониста.

— На остальных участках тишина? — Спокойным и серьёзным, лишённым привычного добродушия голосом спросил генерал.

— Так точно. Сообщения приходят только с отметок 14 и 12. Противник ведёт беспокоящий огонь из артиллерии малого калибра.

— Место дислокации вражеских орудий известно?

— Предположительно — бывшие позиции наших батарей на высоте Гринхилл и смежных с ней. Огонь с порядочного расстояния, определить точно затрудняюсь.

— Передай мой приказ: пусть разведают пространство перед позициями на предмет накапливающегося противника. Если найдут кого-нибудь — по возможности разбить внезапным ударом и отступить на исходные. Вы меня поняли?

— Так точно! — Кивнул адъютант и начал передавать указания. Говорил он при этом на эквестрийском, видимо гарнизонные части из Хоуп Холлоу так же были брошены латать бреши после вчерашнего наступления чейнджлингов.

— А вот и вы, товарищи! — с улыбкой поприветствовал их комдив. Военные ответили тем же. Любов предложил обоим сесть. — Вас тут все уже похоронили, кроме меня пожалуй. Кто-то из моих подчинённых даже махнул мол: "Пропал полк — поминай как звали!" — А вот нет. Вышли все, даже вы. Трудно пришлось вам, трудно... — Любов примолк, задумавшись. За последнее время генерал едва заметно переменился, Иоганн заметил это.

— Верно. Вышли мы с трудом. — Коротко проговорил Майский.

— Товарищ комиссар, вы ещё ниоткуда не вышли. — по-доброму, но с хитринкой проговорил комдив. Майский ответил мрачным взглядом, ведь отношение Любова далеко не совпадало с его собственным. — Посмотрим, как с вами обойдутся ваши коллеги. Думается мне — ничего страшного вам не будет. Но и снисхождения не ждите, зная ваших товарищей по штабу армии. Будете завтракать? Вас, товарищ Грау, это тоже касается.

Вопрос последовал неожиданно, но ответ не заставил себя долго ждать. В комнате накрыли небольшую трапезу из консерв, хлеба и чая. Видимо, генерал не собирался расспрашивать их в том виде, в котором они пребывали в данный момент. Как ни странно, но завтрак действительно положительно повлиял на военных, и нависшая угрюмость сошла с их лиц. Через некоторое время разговор возобновился. Грау подробно рассказал Любову об их прорыве из окружения, Майский несколько раз дополнял детали, ускользнувшие от глаз грифона. Иоганн описал и пулемётную засаду, и марш в грязи, и обстрел дороги с последующим боем насмерть и чудом подошедшей подмогой. Комдив слушал, периодически медленно кивая.

— Стало быть, вы выбрали самый лёгкий маршрут, а потом вынуждены были рвануть вслепую, товарищ Грау? — Наконец спросил он Иоганна, после того как доклад закончился.

— Так точно. — Сухо ответил лейтенант, подавляя чрезмерно яркие воспоминания о той ночи.

— Огонь в лицо, засада малыми силами. Попытка ударить по психике, заставить разбежаться. Да-а, противник знает много приёмов которым нам нужно у него выучиться. Выучиться через кровь и пот. Вы отдали приказ написать письмо родне Петерса? А кто ещё погиб с ним? — Любов вышел из задумчивости и посмотрел прямо на Грау. Грифону не понравился этот взгляд. Он ещё не успел отдать этих необходимых приказов.

— Многие. — Коротко ответил комбат, не выдержав взгляда начальника.

— Для нас сейчас не может быть "многих", товарищ Грау. Нас мало, нужно беречь бойцов.

— Виноват, товарищ комдив. Не уберёг.

— Если верить вашим словам и словам товарища Майского — то как раз таки уберегли. — Грау поднял взгляд и посмотрел на жеребца с непониманием. — Ваш батальон остался в строю, это главное. Строй батальона — это спасение, вне строя солдат обречён на панику, беспорядок, смерть. Вы обеспечили этот строй, обеспечили порядок. Помните наш разговор об оружии, о булатной стали?

Грау вспомнил, и невольно улыбнулся. Его батальон выдержал ночной бой не потеряв порядка. Теперь ему будет легче: бойцы перебороли страх, стали крепче, дружнее. Отдохнут, приведут себя в порядок — и выдержат хоть десять таких же боёв — но выдержат, не сломаются как другие.

— Вчера я многое понял, товарищ комдив. Как вы уже говорили — если нас мало, то нужно брать дерзостью, дерзость бережёт от страха. Но излишняя дерзость может привести к тяжёлым последствиям. Я ожидал боя на той дороге, но не ожидал, что враг пойдёт на хитрость. План оказался недоработан, это привело к лишним потерям. В следующий раз нужно рассчитывать, этого врага не взять с наскока.

— Это хорошо, что вы вынесли урок. Самое худшее — это когда одна и та же ошибка повторяется множество раз. — Любов встал и прошёлся по комнате, разминая ноги. Он размышлял. Это стало его постоянным занятием за последние несколько дней. — Нарождается что-то новое. Из беспорядка выходит новый порядок. Сейчас мы не понимаем этого — но потом поймём. Кстати, вы ведь ещё вывели с собой отряд эквестрийцев. Как они показали себя?

— Достойно.

— А я ведь говорил вам о том, что наши союзники не такие уж слабаки как нам кажется. Опытный эквестрийский солдат, прошедший через летние сражения с полнокровным, грозным противником, сумевший уцелеть и остаться при этом солдатом — очень хороший, правильный пример. Радует, что вы сумели найти с ними общий язык. Скоро подойдут подкрепления, там будут и эквестрийцы. Да-да, товарищ Грау. Мейнхеттенские части уже двигаются к фронту. А я ведь ещё в сентябре знал, что отсиживаться там никто не хочет. Думаю, завтра-послезавтра у нас уже появятся какие-никакие соседи из частей РККА. Так что, товарищи, ваши мытарства даром не прошли. Сегодняшний день мы у врага уже выиграли. Так что отдыхайте на здоровье.

В коридоре послышались тяжёлые шаги. Все невольно насторожились. В кабинете комдива появилось новое лицо — приземистый, но крепкий земнопони, одетый в чистую шинель с генеральскими петлицами. Завидев его, Грау и Майский встали по стойке смирно. Они обменялись приветствиями.

— Генерал Устинов, начальник штаба армии. — представился пони. — Товарищ армейский комиссар, как ваше ранение?

— Считайте — царапина.

— Это хорошо. Хорошо что вы вообще вернулись сюда живьём. Ваша смерть это последнее что нам было нужно. Командарм велел вас хорошенько взгреть за все эти фокусы, но у нас нет на это времени. Можете считать себя реабилитированным. А вы, товарищ лейтенант, — Устинов обратился к Иоганну. Грифон подметил, что начальника штаба немного смущает его внешний вид, — вы предприняли меры чтобы сохранить жизнь такому ценному кадру?

— Так точно. В сложившейся ситуации я стремился сохранить жизнь всех оказавшихся под моим началом.

— Похвально. — сухо сказал офицер. — Вы можете быть свободны. Я намерен вести с генералом разговор который не положено слышать младшим по званию вроде вас.

Любов улыбнулся, иронично посмотрев сначала на Иоганна, а потом на Устинов.

— Товарищ Грау — командир моего резервного батальона, так что он не такой уж "младший по званию", как вы могли бы подумать. Впрочем, я не собирался его задерживать.

— А-а, тот самый партизан с шашкой. — уже менее сухо ответил штабист. — Знаем, слышали. Что-ж, идите, товарищ комбат. Хорошо, что вы выжили.

— Служу трудовому народу! — Грау козырнул и покинул помещение. За закрытой дверью он успел услышать обрывки начинавшегося разговора. Устинов видимо начал распекать Майского за необдуманный поступок. Тот защищался, но без особого рвения. Грифон почувствовал недовольство от того, что не успел попрощаться с политруком. За эти два дня они не то чтобы сдружились, но нашли некоторый общий язык. Грау всегда относился с некоторым скепсисом и недоверием к командованию, которого он не знал. Он не умел выслуживаться перед командирами и говорил правду вне зависимости от звания того, с кем имел дело. Кто-то ценил подобную черту характера, но далеко не все.

— Значит, ситуация в районе Хоуп Холлоу находится под контролем? — Его голос звучал холодно и сухо. От этого становилось не по себе.

— Так точно, герр фельдмаршал. Противник всё ещё находится в меньшинстве, но...

— Но вы всё ещё топчетесь на месте. Напомните мне, герр Ацур, как разведка оценила вражескую группировку на участке главного удара ваших сил?

— Одна пехотная дивизия, герр фельдмаршал.

— Одна пехотная дивизия, тогда как вы располагаете танковыми и моторизированными соединениями. Я не буду говорить, что ваша группа отстаёт от графика, ведь от графика отстают уже все. Меня волнует то, что уже несколько дней вы несёте тяжёлые потери, а город до сих пор во вражеских копытах.

— На это есть много факторов, герр фельдмаршал. Противник оказал неожиданно умелое сопротивление. Враг фанатичен, опасен и крайне хитёр. Его более нельзя недооценивать. Я прошу у вас поддержки в виде пехотных соединений из второго эшелона и сверхтяжёлой артиллерии.

— Пехота завязла в дорожной распутице. Нет времени её дожидаться. Понимаете, ведь есть и другая причина, по которой я недоволен вашими действиями...

В помещении штабного кабинета присутствовало несколько старших офицеров. Командиры дивизий и иных крупных соединений танковой группы слушали доклад своего начальника командиру группы армий "Центр" — фельдмаршалу Ларинксу. Старый маршал не высказывал прямо своего мнения, но всем вокруг было ясно, что он очень недоволен. На чистом и большом столе перед ними лежала подробная карта местности. Пометки на ней не двигались на восток уже слишком много времени, это невольно заставляло генералов беспокоиться.

Ацур и Ларинкс встретились взглядами: командир танковой группы был намного моложе фельдмаршала. Один из выдвиженцев Триммеля, зарекомендованный им как кто отлично разбирающийся в военной технике, а так же не отличающийся излишней осторожностью в принятии решений. Попытка взять город с наскока ещё не полностью развернувшимися частями была его инициативой, и молодой генерал уже десять раз распёк себя за беспечность.

— "Дикая дивизия"... — Ларинкс с некоторой издёвкой повторил словосочетание из донесения, полученного им недавно. Он продолжал пристально смотреть на Ацура, при этом его взгляд выражал мысли почти не связанные с происходившим в данный момент. — Эта дивизия грозится разрушить наши планы. Что-ж. Мы ей не позволим. Верно, герр Ацур?

— Так точно, герр фельдмаршал! — По форме ответил молодой командующий. Он не понимал намёков фельдмаршала. Тот кивнул и обратился ко всем присутствующим.

— Господа генералы! Королева ставит перед вами задачу — город Хоуп Холлоу должен быть взят не более чем через два-три дня. В обратном случае нашу армию могут ждать тяжёлые последствия. Готовьте свои части к последнему рывку. Наш враг выбил своей чёртовой стране ещё несколько суток жизни — но теперь его время подошло к концу. Перегруппируйтесь — и снесите эту шайку нищих со своего пути!

Кто-то из военных усмехнулся речи фельдмаршала. Ларинкс не терял хватки и умел приводить своих подчинённых в чувства. Совещание о дальнейший действиях продолжилось.

Дорога на Кантерлот. Глава XIV: Штурм.

"Молли, я не знаю как — но всё-таки я ещё жив. Если тебе пришла похоронка на меня — порви её и сожги к чёртовой матери. Мы выбрались. Мы выжили. Нам удалось присоединиться к батальону северян и вырваться из котла. Чёрт побери, я этого уже никогда не забуду. Из наших погибло немало, много раненых и уставших, но сейчас мы в безопасности. Я не скажу тебе, где мы сейчас, ведь за это меня повесят, а я это было бы очень обидно. Выражусь немного иначе — мы находимся на постое, мы отдыхаем. Парни из нашего отряда приводят себя в чувство, теперь понятно почему эти ребята в смешных шапках смотрели нас как на леших. Я не узнал некоторых товарищей, когда те смыли с себя всю ту грязь что скопилась на них за эти месяцы. Не хочу тебя волновать описаниями, но имей ввиду, что пришлось нам туговато. Теперь это в прошлом, и навряд-ли повторится опять. Враг напирает, и напирает сурово, но мы отбиваемся. Эти парни из северянской дивизии отбиваются. Офицеры у них злющие, солдаты обычно подобрее и пообщительнее, но мы плохо понимаем их язык. В этой дивизии сражается много грифонов. Один такой командует батальоном, вместе нам довелось повоевать. Он страшный, характер у него тот ещё. Но если бы не он, то мы все бы пропали. Я ему благодарен, он славный малый, ведёт себя как какой-то рыцарь или навроде того. Один из его земляков пояснил мне как-то раз, что их командир с Фронтира. Где это вообще находится? Что он имел ввиду? Это где-то в Нова Грифонии? Я думал там живут только каннибалы и головорезы из кино. Странно что кто-то из местных решил воевать за коммунистов. Так или иначе, этот дядька спас наши задницы, так что будь к нему хоть чуточку благодарна. Не знаю, скоро ли мне дадут возможность добраться до дома, но думается, что совсем не скоро. Дела тут идут туго, у нас ещё много работы и дней затишья не предвидится."

Солнце медленно заходило за холмами и маленькими силуэтами фермерских домов. Как рассвет, только наоборот. Всё вокруг погружалось в темноту после короткого и холодного октябрьского дня. Погодный маятник снова качнулся в холодную сторону, и к ночи начались пробирающие до костей морозные порывы — предвестники снежных облаков. Лужи и земля покрывались льдом и инеем. Иней светлел на броне боевых машин и на касках цвета фельдграу. Они лежали на брустверках одиночных ячеек, прочищенные и просушенные впервые за несколько дней. В одной из этих касок отражалось лицо молодого пулемётчика, от скуки и напряжения решившего себя разглядеть. Ему не нравилось то что он видел: свет зелёных глаз стал слабее, клыки стали жёлтыми от курения. Панцирь не блестел, как раньше, но стал матовым и от этого казался ещё чернее. Чейнджлинг ещё несколько минут смотрел на себя, а потом невольно усмехнулся: простой парень с рабочих уровней, вечно чёрный от копоти и гари, вечно взмокший и усталый, чем же он не походил на себя теперь? Почти все в его взводе были из простых дронов, чья жизнь с детства состояла из тяжёлой работы. Кто-то надрывался за станком, в литейных, кто-то же корпел над бумагами в канцеляриях или влачил студенческое существование. Их всех прибрала армия. Королева решила, что они нужны ей в другом месте. Правда, хотела ли она того, чтобы её верные и любимые солдаты оказались здесь и сейчас? Наверное нет, ведь им обещали что война кончится к сентябрю. Так или иначе, жаловаться на судьбу сейчас не было большого резона, ведь этот день был намного лучше прочих.

Взвод развёл несколько костров, на которых высушили форму и приготовили жирную похлёбку из консервов. Солдаты наелись вволю, а их толстые шинели снова обрели возможность давать тепло. Потом набрали воды из луж бывших окопов, прокипятили её и нагрели так, что от котелков пошёл пар. Посланные в ближайшие дома бойцы нашли там несколько кирпичей душистого мыла. Это стало настоящей находкой, взвод и танкисты Шосса произвели помывку по всем правилам. Казалось, что с них сошло столько грязи, сколько не сходило даже тогда, когда они пробирались по дорогам оленийской глубинки. К вечеру все уже одели запасное исподнее и высушенную форму. Артис со своим новым напарником разобрали пулемёт и смазали каждую его деталь, оружие прочистили и другие бойцы взвода. Танкисты смыли грязь с боков своих машин и оставили их стоять с открытыми люками, чтобы проветрить их. Приехало несколько грузовиков с патронами и боеприпасами для танков. Вместе с этим до них доехала и фронтовая пресса. Ляппис собрал солдат в кружок и зачитал несколько статей. Очередные выступления Кризалис, описания подвигов Королевской армии, анекдоты разной степени пригодности. Последнее было не нужно, ведь бойцы так или иначе поднимали на смех всё написанное, шутили даже над речью Кризалис. Какой-нибудь шибко идейный офицер из молодой поросли мог бы очень рассердиться на подобное, но в узком кругу опытных военных это считалось нормой. Нужна была разрядка, и Ляппис это понимал. Цугфюрера можно было назвать идейным монархистом и даже ненавистником пони, но это не значило, что он не понимал очевидных вещей. И вот сейчас они ждали приказа в новых окопах, которые решено было сделать менее глубокими чтобы в них не набиралась вода. Разогретые, сытые и относительно довольные, они чувствовали что-то похожее на былой дух авантюризма и приключения, захватывавший их во время первых недель войны. Перед ними был враг, которого нужно разбить. Они дали ему возможность повозить их по грязи, но теперь они припомнят ему за всё. К желанию решительного боя примешивалась жажда мести по погибшим сослуживцам, по потерянному времени, по разрушенной мечте о том, что эта чёртова война скоро закончится. Всё это уже не важно, ведь товарищей не воскресить, а мечты редко становятся реальностью.

Артис услышал рядом с собой хриплый смех второго номера:

— Что, не можешь наглядеться? Я вот на твою рожу уже года три-четыре смотрю. Она мне и так не нравилась, а в последние дни так достала...

Артис посмотрел на ефрейтора, тот улыбался, машинально пересчитывая патроны в ящиках. Блестящий смазкой карабин лежал на подушке из лапника и газетных листов; шинель, шарф и каска чейнджлинга выглядели чисто и опрятно. Он казался намного старше Артиса, хотя на деле их возраст отличался всего парой-тройкой лет.

— Ты тоже не подарок, враксианская порода. — Отшутился пулемётчик, надевая каску и машинально затягивая ремешки на ней.

— Да, во Враксе маловато красавцев. А пони вообще говорят, что мы все как один — уроды.

— Не говорят, а шепчутся. А то попробуй, скажи! — Добавил Класпер, послышался хохот Кринга и смех Лабрума.

— Да и кто их слушает... — Согласился другой боец, уже в пятый раз осматривавший своё оружие с тлеющей папиросой в зубах.

— Взвод, стройся! — Разговор прервала команда Ляпписа. Артис посмотрел на напарника и кивнул ему. Тот то ли не понял этого жеста, то ли проигнорировал его. Разговоры и отдых подошли к концу, миг передышки закончился.

Одно отделение за другим построились возле танков. Артис взял тело пулемёта и тяжёлым шагом пошёл за своим отделением. Приказ начальника резко оборвал его ход мыслей, и они быстро покинули его голову за ненадобностью. Они уже в общих чертах представляли ситуацию. Днём роте Шосса по радио было передано сообщение выдвигаться к фронту в район отметки 601, что находилась на дальних окраинах города. Близ этой отметки находились части танкового полка и панцергренадёрского батальона 3-й панцердивизии. Её колонны с некоторой регулярностью проходили мимо еловой рощи. Вереницы машин, бронетранспортёров и тягачей шли в тот район, пользуясь общим затишьем и молчанием вражеских орудий. За день почти не было слышно пальбы, только несколько пушечных выстрелов нет-нет да ухали на других участках согнувшейся в дугу линии. Впервые за это время был виден чинный порядок тыла, чувствовался дух победы и продвижения вперёд. "Легко быть патриотом, когда выспался и набил себе живот." — Подумал Артис, мельком глядя на грузовики, катившие по обочинам дороги, превратившейся в практически непроходимое месиво. Все ехали молча, не было слышно ни песен, ни гармоники, как это бывало летом — только сосредоточенное ожидание, дисциплинированное спокойствие.

— Ночью будет атака. Грузимся на танки и идём на соединение с остальными. Будем брать город. Даю вам пол-минуты чтобы провериться. Чтобы всё было как положено, понятно?

Артис коротко кивнул, кто-то из бойцов ответили "Так точно!" Строй чуть разошёлся в стороны, послышался шелест подтягиваемых ремней, забряцали противогазные котелки и противогазные футляры. Всё это время Ляппис смотрел на часы, чётко высчитывая время.

— По машинам! — Скомандовал он. Чейнджлинги Шосса к тому времени уже сидели в танках. Перевёртыши Ляпписа залезли на квадратные бока машин и разогревшиеся панцеры почти сходу сдвинулись с места. Ехать предстояло не очень далеко, всяко ближе чем утром. В распоряжении роты "четвёрок" была свободная дорога, оставленная специально для боевых частей. Вскоре гусеницы снова впились в грязь и начали перемалывать её.

Опускались сумерки, видимость ухудшалась. Артис осмотрелся вокруг: чёрная, неровная земля стелилась под розово-синим небом. Лишь фары и фонари отличали колонны и отдельных часовых. Силуэты домов на высотках, кромки леса, город — всё это казалось безжизненным, покинутым, всё вокруг будто бы притворилось мёртвым, затихло в ожидании. Пулемётчик невольно вспомнил летнюю ночь, когда они копали окопы готовясь к эквестрийской контратаке. Тогда в кустах шуршали насекомые, дул лёгкий ветер и звёзды светили с неба. Красота, которой они никогда не видели дома. Красота, которую они должны были отобрать у прошлых владельцев. Отобрать и присвоить себе. Или, может быть, Королеве или её приближённым? Размышлять об этом в преддверии вражеской столицы было глупо, бессмысленно. Им осталось одно, может быть несколько последних усилий — и всё закончится. Многие не доживут до этого момента — зачем пытаться думать наперёд?

Грау вышел на свежий воздух и закурил. Ветер трепал перья на его лице, широкая когтистая лапа, затянутая в перчатку грубой кожи прикрывала от ветра тлеющий огонёк сигареты. Рот обожгло, грифон затянулся дымом, чувствуя как тепло расходится по его телу. Затем он выдохнул и волна схлынула. Через минуту Иоганн ощутил, как его клюв снова начал едва заметно постукивать. Командира знобило, ему было холодно даже под толстой и просушенной шинелью.

Из-за угла выехал приземистый эквестрийский мотоцикл. Какой-то посыльный, видимо принадлежавший охранному батальону ехал с донесением в штаб. Он заметил Иоганна и помахал ему своей приплюснутой каской. Он никак на это не отреагировал. Пони пока что горели оптимизмом и энтузиазмом. До последнего их держали в резерве, и им пока не довелось воевать по-настоящему. Набранные из призывников-ополченцев, плохо обученные и снаряжённые бойцы гарнизона казались скорее помехой, чем подспорьем. Грау ждал своего, не кого-то из эквестрийцев.

— Товарищ комбат! — Голос Белова раздался откуда-то сверху. Лейтенант поднял голову и увидел пегаса, вылетевшего из-за крыш домов и пикирующего на тротуар. Белов был старше Грау на пятнадцать лет, но прыть его была не меньшей, если не большей. Жеребец мягко коснулся копытами брусчатки, прошагал несколько шагов и козырнул начальнику.

— Что с Вайзом?

— В госпитале, товарищ комбат.

— Что с ним произошло?

— Чего не знаю, того не знаю, товарищ комбат. Врач сказала, что у него истощение. Будто не спал пару недель подряд. Это из того что я понял, товарищ комбат.

— Ясно. Жить будет?

— Не могу знать. — по старорежимному ответил пегас. — Говорила она по-эквестрийски, да и кто вообще этих единорогов разберёт... Дело ясное, что дело тёмное.

— Понятно. — С раздражением ответил Иоганн.

— Жаль парня. Товарищи говорили, что после них в бане вода чёрная была — столько грязи сошло. Это ведь сколько дней без помывки, без привала...

— Отставить пустые разговоры. — Резко, но тихо проговорил грифон. Недомогание медленно, но верно усиливалось. Сама мысль о том, что его может свалить болезнь вызывала у комбата отвращение и гнев.

— Слушаюсь, товарищ комбат. — С немного переменившейся интонацией проговорил пони. Он пристально посмотрел в глаза Иоганна, и только хотел что-то сказать, но вовремя себя одёрнув, вспомнив только что сказанное "Отставить разговоры".

— Пойми меня, Валерьич. — Коротко, но многозначительно произнёс Грау и пошёл обратно в дом, на время ставший его пристанищем. Пожилой ординарец и без того всё понимал.

Они занимали невысокий двухэтажный дом, стоявший в полном окружении трёх и четырёхэтажной застройки. Когда-то это было фермерское жилище, но разрастающийся Хоуп Холлоу поглотил участок целиком, оставив только дворик и само здание. Через пару улиц начинались окраины города с их садами и оранжереями, там занимал позицию полк. Перед полком — враг. Он ещё далеко, он ещё зализывает раны, готовится. Но при этом он близко и рванёт вперёд как только посчитает нужным. У него танки, бронемашины, артиллерия. А комполка Легасов не имел таких сил, даже с помощью эквестрийцев. А что у Терентьева, что у остальных? Они ведь тоже отошли к окраинам города, смогут ли они удержаться? "Главное, чтобы наш фланг выдержал." — Решил наконец Грау, чтобы унять бесполезные размышления. В столовой дома спали его командиры. Недавно они отобедали, и теперь пользовались свободными часами чтобы восстановить силы. Иоганн молча вошёл в столовую и сел на пустовавший в углу стул. Белов удалился восвояси.

Молчание и покой, царившие здесь вызывали противоречие. Кауров, Брехт, Адлер, Пежин, Ивлев — все они лежали или полусидели за столом и под столом, расстелив на полу шинели. Они спали крепко, но чутко. Их не хотелось будить, но тишина угнетала. Только храп комроты Адлера нарушал спокойствие. Лейтенант лежал в одном из углов, облокотившись спиной на стену. Его клюв тихо щёлкал, когда тот вдыхал и выдыхал. Остальные спали практически бесшумно. Грау же не мог заставить себя уснуть. Даже на привале он пытался найти себе дело, удостовериться в том что все вычистили оружие, простирали униформу, поели. Обед с офицерами он выдержал пусть и на весёлой, но и не на самой позитивной ноте. Его подчинённые обсуждали прошедшие дни, поминали погибших. Грау мало в этом участвовал, думая более о том, что им ещё предстояло выдержать. Он поднял всего один тост, тост за винтовку, за это простое, но смертоносное оружие, без которого они все были бы мертвы.

За окном послашлись тихие, отдалённые хлопки. Грау невольно прислушался: хлопки постепенно становились всё чаще и чаще, приобретали упорядоченный ритм. "Огневой налёт. Может наш, может вражеский. Беспокоящая стрельба." — Подумал про себя грифон. Прошло пять минут, десять. Хлопки продолжались. Вот заухало где-то поближе, ритм примерно такой же. Кажется, что по звуку можно даже различить отдельные калибры. Это не их калибры. Стреляет враг. В соседней комнате зазвенел телефон. Дежурный связист сдёрнул трубку. Через пару мгновений в коридоре послышались шаги и в дверях показался один из подчинённых Лебедева.

— Товарищ комбат, вас к телефону. Звонят из дивизии.

Комбат вздохнул и поднялся с места. "Началось." — Подумал он. Враг начал артподготовку. Этой ночью никто не будет спать.

— Старший лейтенант Грау у аппарата.

— Как отдохнули? — Мембрана ответила ему голосом Любова. Он звучал спокойно, обнадёживающе.

— Батальон в порядке и готов к действию.

— Отлично. Вы уже знаете свой приказ?

— Так точно. Приказ — ждать приказов.

По ту сторону провода кто-то усмехнулся.

— В таком случае — ждите. Для вас пока ничего не началось. Берегите нервы, товарищ Грау.

— Благодарю за совет, товарищ комбат. Ждём приказов.

Сеанс закончился. Иоганн вернул трубку связисту и пошёл будить свой штаб.

— Подъём! Отдых кончился! — Гаркнул он на всю комнату. Первым опомнился Адлер. Остальные не сразу пришли в себя

— Господа офицеры!.. — Начал было лейтенант, но вовремя осёкся. Спросонок ему вдруг вспомнились давно забытые слова. Грау недовольно хмыкнул, услышав это словосочетание. Остальные восприняли это более снисходительно

— Вспоминаете молодость, герр Адлер? — С иронией спросил Брехт. Адлер никак ему не ответил.

— Товарищ комбат? — Оживший и вставший со своего места Кауров вопросительно посмотрел на Иоганна воспалёнными от усталости глазами.

— Началась артподготовка чейнджлингов. Бой уже начался.

— Какие будут указания?

— Разойтись по ротам и ждать моих приказов. Брехт — назначаю тебя командиром эквестрийцев за место Вайза.

— А что с ним?

— Оклемается. Кауров — строй батальон. Конкретных приказов пока нет, но это ничего не значит. Всем быть начеку, но берегите силы для дела.

Командиры начали исполнять приказ, вскоре в столовой не осталось никого. Грау не долго думая вышел на улицу вслед за ними. Начиналось долгое и томительное ожидание очередной встречи с врагом.

— Пойдём на транспортёрах, вслед за танками. — свет электрического фонарика придавал гауптману зловещий вид. Усталые, но вместе с тем бодрые глаза офицера осматривали своих подчинённых. — Наши соседи свяжут боем врага на высотах, тогда как мы должны будем выйти вот к этой отметке и выйти на шоссе, достигнув её, двинемся прямо в город. — офицер показал карандашом на кварталы, шедшие вдоль Мейрчестерского шоссе — В этом районе много широких улиц, танки смогут его преодолеть. Мы прикрываем их, докладываем экипажам о том чего они не видят. За нами пойдёт 12-й пионерский и штурмовые орудия. На восточной окраине есть много капитальных зданий — их скорее всего придётся штурмовать. Нам выдали достаточно взрывчатки, а танки роты Шосса заточены под борьбу с укреплениями, так что это тоже решаемо. Задача ясна? вопросы есть?

Цугфюреры молча смотрели на начальника. Тот коротко кивнул, сворачивая карту и убирая её в планшет.

— Отлично. Тогда по машинам!

Офицеры разошлись по своим взводам. Вокруг всё грохотало. В трёхста метрах от них работал целый дивизион полевых гаубиц, сквозь грохот выстрелов можно было услышать хлопки тяжёлых миномётов. Батарея делала последние залпы, после чего её должны были погрузить на машины. Рокотали моторы танков и бронетранспортёров, офицеры и ефрейторы громко командовали, подгоняя своих карабкавшихся в десантные отделения бойцов. Яркий свет белых фонарей выделял черневшие в ночной темноте силуэты боевых машин, угрюмые, одетые в каски и шинели фигуры солдат и офицеров. Пространство впереди освещалось вспышками фугасных разрывов, сюда изредка долетал свист шрапнели и осколков. Цепи пехоты, поддерживаемые огнём миномётов уже шли вперёд, всё ближе подбираясь к вражеским позициям. Скоро двинутся и они.

Отделение Кринга забралось в ханомаг. Артис втиснулся последним, затаскивая с собой тело пулемёта. У всех на груди висели персональные фонарики, ярко горели машинные фары. Они не собирались использовать темноту как прикрытие. Это не диверсия и не ночной налёт, это полноценная атака, которая сокрушит врага. Они собрались, организовались, и теперь готовы были действовать.

Артис осмотрел своих товарищей: все были сосредоточены, не было слышно разговоров. Взгляд пулемётчика встретился со взглядом Кринга: тот мотнул головой в немом вопросе, Артис отвёл глаза и уставился в пол. Краткий миг ожидания среди грохота и воя наступления. Минуты, растянувшиеся в вечность. Скоро, совсем скоро их передовые части вступят в бой, а потом в дело вступят они сами.

Впереди наконец зарокотал бой. Враг на высотах ожил, заговорило его оружие. Артис посмотрел туда, вытянув голову из-за борта ханомага. Высоты, на которых укрепился враг, то озарялись то вновь погружались в темноту. Во вспышках метались какие-то существа, до них не долетало ни единого слова — только грохот стрельбы и канонады, постепенно смещавшейся на другие цели. Медленно, осторожно, по началу стараясь не перегонять основных сил, их группа двинулась вперёд. Повсюду чувствовалось присутствие союзников, в отблесках фар и фонарей виднелись каски, шеренги, машины. Старое, почти необъяснимое чувство подсказывало чейнджлингу, что всего этого им хватит за глаза. Ответный огонь пони быстро потерялся в рокоте, грохоте и стуке их огня. Он чувствовал, что враг ломается. Его слух и зрение, всплывающие в памяти картины подсказывали ему это. Пулемётчик зажмурился и опустил голову на грудь. Уверенность в успехе успокаивала его.

Грау стоял на улице, молча вслушиваясь в рокот и гром, становившийся только сильнее. Батальон уже стоял в колонне, ожидая приказа на выход. Внешний вид солдат не вызывал повода для придирок. Они успели привести себя в порядок, а в таком виде всяко легче выносить трудности, чем в том, в котором им приходилось прорываться из леса.

— Наши наверняка уже дерутся. — Предположил один из бойцов, закуривая самокрутку.

— Хоть бы выдержали.

— Выдержат. Не для того мы горя хлебнули чтоб не выдержать.

— Думается мне, товарищ, что это только цветочки. Слышишь, как долбят?

— Ничего-о, оно пройдёт и перестанет. Комбат же говорил что артиллерия не страшна, если укрытие есть. Наши там обкопались хорошо, думаю что выдержат.

Грау услышал эту беседу и молча подошёл к говорившим. В темноте они не сразу заметили его.

— Товарищи бойцы, что у вас тут за делемма?

Пони оторопели, но виду не подали. Иоганн знал этих бойцов, помнил их ещё с летних учений.

— Обсуждаем наше положение, товарищ комбат. — Проговорил более спокойный из них, рядовой Петров.

— Мало в этом смысла. Ждите указаний, не беспокойтесь попусту. Коновалов, ты чего?

Другой боец прямо посмотрел на Иоганна.

— Побаиваюсь я большой драки, товарищ комбат. Трудно это чувство вытравить.

Иоганн захотел было усмехнуться, но вместо этого посмотрел на Коновалова со спокойной строгостью.

— Его и нельзя вытравить. Его можно только перебороть. Чего ты боишься? Чейнджлингов? А не их ли ты бил вчерашней ночью? Танков? Тех самых, которые жгли наши товарищи-артиллеристы? Ты боишься неизвестности, боец. Нет смысла бояться её.

— Товарищ комбат! Вас к телефону! — На крыльцо вышел связист. Иоганн кивнул красноармейцам и быстрым шагом пошёл туда.

— Кто вызывает?

— Из полка, товарищ комбат. Требуют вас.

Пройдя по коридору и войдя в одну из комнат, где располагался телефон, Грау прильнул к мембране. Оттуда послышался голос комполка Легасова:

— Грау, ты?

— Я, товарищ комбат. Каков приказ?

— Бери свой батальон и двигай к высоте 11. Там дерётся эквестрийский гарнизонный. Их атакуют крупные силы чейнджлингов, комдив решил что враг намерен наносить удар именно там. Бросай кухни и обозы, времени нет.

— Слушаюсь, товарищ комполка! — Грау твёрдо положил трубку и многозначительно посмотрел на телефониста. — Передай Лебедеву, что мы сворачиваемся и уходим.

— Вас понял. — Кивнул связист. Вид у него был немного припугнутый, но это не мешало ему выражаться по форме.

Иоганн вышел из комнаты в коридор. Там к нему присоединились Белов и Кауров. Командиры рот и назначенный за место Яблочкина командир батареи уже ждали их снаружи. До командиров довели информацию, колонны выровнялись и приготовились к выступлению. Решено взять с собой медицинскую кибитку, пулемётные двуколки и два уцелевших орудия. Подкреплений батальону почти не дали — патроны, снаряды, какое-то количество тягловой пехоты, но ни одного солдата и тем более орудия. Тылы ещё далеко, Любов и его дивизия в известной степени предоставлены сами себе. Сборы длились всего минуту, всё уже было готово заранее. Грау отдал приказ и батальон двинулся в темноту, озаряемую лишь вспышками снарядных разрывов.

— Покинуть машину! — Зычный голос командира отделения ударил всем по ушам и резко принудил к действию. Гренадёры перепрыгивали железные борта и спрыгивали в обмёрзшую грязь. Вокруг свистели пули и взметалась земля, сквозь рёв моторов пробивались окрики офицерских указаний. Их атака сходу напоролась на сопротивление. В низине между холмами укрепился враг. Пулемёты и ружья ударили по наступавшим, заговорили противотанковые пушки. Рота Шосса пока не несла потерь, ведя неравную дуэль с красными. Те занимали неплохие позиции, но их было слишком мало чтобы удержать целую дюжину панцеров на таком узком участке.

Артис спрыгнул в грязь и тут же залёг, устанавливая пулемёт на сошки. Пули свистели над головой, в голове стучало. Рядом с ним оказался его напарник, другие бойцы из отделения так же быстро выскочили из машины и рассыпались в цепь, следуя за ханомагом как за укрытием. Машина вела огонь из пулемёта, водитель выключил фары — вокруг было так светло от трассеров и разрывов, что в них не было необходимости.

— Артис, три очереди вперёд! — Скомандовал Кринг, выхватывая бинокль в почти тщетной попытке разглядеть вражеские позиции. Артис начал стрелять веером, целясь в мелькавшие вспышки от вражеских выстрелов. Бойцы отделения поддерживали его ружейным огнём, Кринг начал бить из автомата.

Рядом провизжал снаряд, следом за визгом раздался звук удара и надрывный металлический скрежет. Шедший рядом транспортёр остановился и загорелся. То же самое произошло с двумя другими ханомагами. Кринг посмотрел на полыхающую машину, затем на своих бойцов. Шедший впереди них БТР остановился и начал пятиться. Где-то впереди легко ухнул ещё один выстрел — и снаряд начисто снёс с машины пулемёт вместе с верхней частью стрелка. Артис услышал грохот очередного попадания и сделал над собой усилие чтобы не уткнуть нос в землю. Кто-то начал ругаться, кто-то закричал. Но все быстро успокоились, когда танки Шосса начали стрелять в ответ. В отблесках белого пламени чёрным силуэтом взметнулась лёгкая северянская пушка. От взрыва орудие подпрыгнуло и упало на свой же расчёт.

— Мы подавили их, вперёд! — Скомандовал Ляппис. Взвод начал мелкими перебежками подбираться к вражеским позициям, стараясь не отставать от танков. Огонь красных ещё был силён, но чейнджлинги уже подошли достаточно близко чтобы начать прицельно поражать пулемётные гнёзда. Водитель ханомага отделения Кринга невольно выскочил из машины, но поняв что дело продолжается и БТР цел, полез обратно. Артис видел его краем глаза, когда тот залезал обратно на своё место. Секундное ошеломление, от такого почти никто не застрахован. Пулемётчик быстро отвлёкся от этих мыслей и дал ещё несколько коротких очередей в сторону противника. Он заметил: вспышки вражеских очередей начали смещаться назад. Танки уже почти не стреляли из пушек, начав садить по неприятелю из пулемётов. Небольшой отрезок поля кончался, начинались посадки колючего крыжовника. Вражеские позиции находились за ними, огонь с них быстро откатывался назад.

Артис сжав зубы ломился сквозь кусты. Природная сила мало помогала ему, колючки и ветки цеплялись за шинель и портупею, мешали нести пулемёт. Их БТР остался позади, некоторые отделения и взводы шли по просеком, которые оставляли гусеницы танков. Пулемётчик не заметил, как бой стих. На холмах ещё кипела жаркая перестрелка, но у них, в низине, враг более не оказывал сопротивления. Сопротивление оказывал сам ландшафт, создававший им препятствия.

Вдруг, послышался лязг и скрежет. Машины начали останавливаться одна за другой. Артис плюхнулся на землю, ожидая того, что по ним начнут стрелять, но стрелять не начали.

— Что случилось?! — Спросил Класпер, приподнимаясь с земли и оглядываясь вокруг.

— Молчи, Класпер! — Рявкнул на него Кринг.

— Герр официр, посмотрите! — в непривычной для себя манере воскликнул Лабрум. — Тут какие-то железяки!

Темноту разрезал свет фонариков. Артис встал с земли и включил свой. Впереди блестело что-то металлическое, рядом виднелась узнаваемая фигура Лабрума. К ней приближались остальные. Артис тоже пошёл туда.

Среди зарослей кустарника стояла крупная и высокая металлоконструкция, состоявшая из нескольких тяжёлых стальных отрезков, похожих на рельсы. Они были сварены друг с другом и образовывали объёмный шестиконечный крест. Артис наклонил голову, разглядывая диковинную вещь. Ему вспомнилась лекция, которую им рассказали во время учений, ещё до войны. Полковник танковых войск показывал им разные виды препятствий, которые враг мог создать для танков. Гренадёры были предназначены для прикрытия боевых машин, поэтому они обязаны были уметь обезвреживать преграды, встававшие на их пути. Им показывали рвы, вражеские противотанковые мины и вот такие вот стальные рогатки.

— Там один танк застрял намертво! — С удивлением воскликнул Класпер, увидев как у шедшей неподалёку машины толпятся солдаты и танкисты из других машин. Возникла заминка, всё остановилось тогда, когда не должно было останавливаться.

— На такой дряни застрять не трудно. — Подметил Кринг. Солдаты молча согласились с ним. Почти все здесь происходили из рабочих семей и неплохо понимали техническую науку. Артис тоже стал замечать смертоносные особенности вражеской уловки. Ёж был не слишком низким, но и не слишком высоким, будто бы специально рассчитанным под днища их панцеров. Танк не давил ёж из-за его небольшого размера, но безнадёжно оставался на нём. Шпалы-шипы впивались в днище намертво. Здесь нужна была ремонтная команда на тягачах, но даже она не могла быстро решить проблему.

На расстоянии нескольких десятков метров от найденного бойцами ежа стояли его "соседи". Застрявший экипаж немного вырвался вперёд, и этим спас своих товарищей от подобной судьбы. До Артиса доносилась резкая ругань гауптмана Шосса. Он отчитывал не заметившего ежи подчинённого за то что ток пренебрёг фарами и чрезмерно оторвался от своих.

— Как орёт. — Заметил кто-то из гренадёров.

— Раньше был по спокойнее. — Согласился с ним Артис. Краткая слабость Шосса их насторожила: страшновато было полагаться на командира, в некоторой мере потерявшего самообладание. Потом был отдан приказ расчистить проход и ротные сапёры начали закладывать заряды. Противник в это время молчал, только редкие миномётные разрывы беспокоили чейнджлингов, как бы напоминая им, что о них не забыли. Отошедший враг пользовался выигранным временем, и это не вызывало ничего кроме бессильной злобы. Пехоту послали вперёд чтобы занять вражеские окопы. Там гренадёры нашли трупы и пару разбитых пушек. Враг не был богат на трофеи. Отрываться от танков и идти вперёд пехотинцы не стали, ведь цена ошибки стала слишком высока.

Они шли по улице, постепенно переходившей в просёлок. Где-то впереди грохотал бой. На обочине мимо них проезжали двуколки, кибитки и орудийные запряжки. Некоторые из них стояли в стороне от дороги. Их было совсем немного, ведь тылы, как и весь остальной полк, были сильно растянуты вдоль фронта. По мере того, как они приближались, вокруг становилось опаснее.

Ночной мрак озаряли разрывы снарядов. Запах пороха уже витал в воздухе. Грау неплохо видел в темноте, и перед ним открывалась мрачная картина. Дорога проходила возле ещё свежих развалин, сады и парники были раскурочены и побиты осколками. На земле темнели тела убитых. Трудно было сказать, была ли на них военная форма. По дороге прямо на них двигалась колонна бойцов. Они шли при свете фонарей, поэтому их было хорошо видно.

— Сэр! Дайте дорогу! — По-эквестрийски крикнули из колонны. Иоганн заметил, что их возглавляет младший начальник, кто-то вроде капрала. С ним было несколько десятков "ходячих" раненых, за ними виднелись подводы с теми, кто не мог идти самостоятельно.

— Батальон — принять правую сторону!

Они пропустили колонну раненых назад. Вид у них был удручающий. Все были с осколочными ранениями — последствия вражеского обстрела. Иоганн хотел было спросить у капрала об обстановке на их позициях, но передумал делать это.

Высота 11 господствовала над городом и была одним из самых крупных холмов в округе. На ней стоял маленький фермерский посёлок, считавшийся одним из пригородов Хоуп Холлоу. Недавно там построили маленькую фабрику овощных консервов. На северянских картах она отмечалась как один из ключевых опорных пунктов. Именно его оборону доверили достаточно крупному и неплохо вооружённому крепостному батальону.

Высокий холм был покрыт воронками от мин и снарядов. Там уже гремел ближний бой. Иоганн приказал колонне остановиться и вызвал к себе Каурова.

— Веди батальон на высоту, я выясню обстановку.

— Один, без охраны?

— Дай мне отделение Копытова, этого хватит. Проведём разведку, выясним с кем придётся иметь дело.

Кауров кивнул. Грау вместе с отделением разведчиков перегнал колонну и начал подниматься на холм. Здесь уже посвистывали шальные пули и осколки мин, среди разведчиков был и сержант Шмульке, за проявленную храбрость обратно включённый в состав батальона.

— Стой, кто идёт!? — Крикнули из темноты. Грау увидел отряд пони, перегораживавший дорогу.

— Я командир батальона Красной Армии, мы ваше подкрепление. — Ответил грифон, пока жеребцы удивлённо разглядывали его через прицелы своих винтовок.

— Тогда проходите, сэр. — Офицер отсалютовал и приказал подчинённым опустить оружие. Дорога, по которой они шли, вывела их на макушку Высоты 11. Вершина опоясана траншеями, большая часть домов разрушена недавней артподготовкой. Крепкое кирпичное здание фабрики уцелело.

— Где ваш штаб?

— В подвале фабрики, сэр.

Грау осмотрел пони: на том была тонкая эквестрийская шинель, более походившая на подобие пальто. Плоская каска висела на боку, голову венчала пилотка. Он явно нервничал, его взгляд бегал, сосредотачиваясь то на Грау, то на гремевшем поблизости бое. Грифон обнадёживающе кивнул ему и продолжил путь к своей цели. Жеребец крикнул Грау в след, что вдоль дороги прорыт ход сообщения. Комбат кивнул ему второй раз, и вскоре они уже двигались по узкому коридору, прорытому в земле. Ход сообщения был относительно широким и извилистым, в нём было сухо, что выдавало наличие дренажа. Здесь было пусто — батальон сражался на передовых позициях и до этого места дело пока не докатилось.

Траншея выводила прямо к невысокой фабричной стене, в которой была проделана лишняя дверь. Почти сразу за этой дверью начинался спуск в подвал, выполнявший одновременно роль штаба и госпиталя. Иоганна и его спутников встретила смесь из криков раненых и телефонного треска, в нос ударил запах крови, скисшего пота и пороха. От этого запаха кружилась голова. Из глубины подвала на северян смотрели мрачно и испуганно. Многие из эквестрийцев только что приняли первый бой, и это впечатление резко разошлось с тем, что они предполагали увидеть. Грау никто не останавливал, никто не пытался его рассмотреть. На него смотрели устало и забито. Они не боялись его, скорее всего они не боялись и своего врага, но сила, с которой он обрушился на них, резко выбила всех этих бойцов из колеи. "Им сильно не хватает политруков" — Подумал Иоганн, спускаясь всё ниже и ниже. На лестнице они столкнулись с группой военных — их возглавлял жеребец в звании капитана. Увидев Грау, эквестрийцы остановились.

— Сэр? — Многозначительно спросил эквестрийский начальник. На вид ему было не больше тридцати, его манера выдавала в нём как минимум кадрового военного, если не аристократа.

— Я командир батальона Красной армии. Мы — ваше подкрепление. — С ходу и без лишних разговоров доложил ему Иоганн. Пони не изменился в лице, но его глаза радостно блеснули.

— Очень вовремя, сэр. Пропустите нас?

У комбата было много вопросов к своему коллеге, но для начала тот решил выйти из неловкой ситуации. Эквестрийцы прошли наверх, северяне последовали за ними.

— Сэр! Они прорываются на левом фланге! — На выходе из подвала к капитану подбежал вестовой. Шинель на нём была изорвана и простреляна, каска сбилась набок, обнажив кровоточащее ухо.

— Сколько их? Анвил отступает? — Со скрытой тревогой спросил капитан.

— Частью отступает, частью отсечён. Управления нет, большие потери.

— Ясно. К нам подошло подкрепление. Передай Анвилу чтобы собирал всех кого может и держал оборону. Будет контрудар.

— Слушаюсь! — Посыльный исчез во мраке и пыли. Капитан и несколько его помощников направились к одной из дыр в стене фабрики, оборудованной под наблюдательный пункт.

— Каково ваше положение? У вас есть телефонная связь?

— Батальон пока держится. Телефоны есть, но провода рвались уже несколько раз. Сколько вы привели с собой?

— Около пятиста штыков и два орудия.

— У меня было семьсот бойцов, не знаю сколько их останется в конце этой заварушки. — о стену совсем рядом щёлкнуло несколько шальных пуль, оба военных рефлекторно пригнулись. — Мы успели выдержать одну атаку.

— Танки?

— Не замечено.

— Значит ещё повоюем. Вы обороняете северные и северо-западные склоны?

— Точно так. Противник прёт как раз с северо-запада. Отразим контратаку — тогда обсудим остальное.

— Вас понял, капитан. Я вернусь к своему батальону. — Грау козырнул и двинулся назад. Он заметил, что им пришлось говорить на повышенных тонах чтобы слышать друг друга. На высоте уже слышался ружейный перелай, громко стучали пулемёты. Это было совсем недалеко — в сотне метров отсюда. О стены завода стучали шальные пули, высекая крошку из кирпичей. Грау в очередной раз бросил взгляд на коллегу из союзной армии: капитан явно трусил, но держался. За него держались его подчинённые, его часть. Иоганн ожидал увидеть высоту захваченной врагом, но ошибся. Гарнизонный батальон, необстрелянный и неопытный, упирался с отчаянием обречённых.

— Стоп машина! Фарникс, двадцать пять градусов вправо, фугасным, огонь! — Голос Шосса вибрировал в наушниках танкистов. Башня "четвёрки" начала с лязгом смещаться вправо, затрачивая томительные секунды.

Гарнитура гауптмана разорвалась грохотом. Миг спустя сквозь него прорвался голос одного из командиров.

"Получили попадание, машина выве...

— Понятно! — рявкнул Шосс. — Фарникс, огонь! Радист — дай несколько очередей прямо по курсу, эти драные пулемётчики всё не соизволят заткнуться!

Пушка ухнула. Впереди вспыхнул разрыв. В ответ по броне с визгом ударила мелкокалиберная болванка. "Отвлекают внимание, черта с два!" — Скрипя зубы прошипел Шосс, смотря в бинокль через щели командирской башенки. Враг снова откатывался назад. Они уже продвинулись достаточно далеко, справа и слева от его машины стояли изгороди и заборы пригородных хозяйств.

— Замечен ДЗОТ противника!" — Рация снова затрещала голосом одного из подчинённых. Шосс не знал его, экипаж был из подкрепления.

— Доложить!

— Прямо по курсу от моей машины, справа от вас! Замаскирован под дом, перекрывает перекрёсток.

— Порази его фугасом!

— Два снаряда как в молоко! — с досадой ответил танкист. — Пехота не может подойти из-за пулемётного огня!

— Всем машинам третьего взвода — сосредоточить огонь на пулемётных гнёздах! В ДЗОТ не стрелять, им займутся подрывники. Определить его сектор обстрела, выйти из него!

В мембране наушников раздалось краткое и синхронное "Слушаюсь."

Ещё один снаряд ударил по корпусу, за ним последовал ещё один. Шосс нервно выругался. Пышная застройка субурбов почти полностью обнуляла обзор. Прорвав первый вражеский кордон, они натолкнулись на второй. К пушкам добавились тяжёлые зенитные пулемёты, чей огонь заставлял пехоту утыкаться носом в землю и прятаться за бронёй. Их подавляли один за другим, но те всё равно выигрывали время для себя. Сзади ещё шёл ожесточённый бой. Танковые соединения уже не ломились на вражеское ПТО, как это было раньше. Они постепенно обтекали его, наступая там где их не ждали.

— Пулемётный огонь подавлен, ДЗОТ остался без поддержки! — Отрапортовал командир 3-го.

— Потери?

— Одна машина выведена из строя, экипаж уцелел.

— Принято. Действуйте. Фарникс! Ты видишь цели?

— Пулемётные гнёзда большей частью подавлены, герр гауптман! Пехота продвинулась вперёд.

— Засёк орудия?

— Да. Две позиции лёгких пушек ведут огонь по БТР гренадёров.

— Заряжающий, сколько фугасов у нас осталось?

— Четырнадцать, герр гауптман!

— Зарядить фугасный!

— Заряжено!

— Цель прямо по курсу!

— Огонь!

Снова выстрел, снова разрыв. Деревянный сарай с треском покосился, а потом с грохотом рухнул целиком. Пехота наступала вперёд, подавляя противника шквалом пулемётного и ружейного огня. Красные опять начали неохотно отступать. Фарникс выстрелил второй раз в то же место, потом довернул башню и дал ещё два выстрела.

"Гауптман Шосс, доложите о вашем положении." — На связь вышел командир батальона.

"Герр майор, мы продвинулись вглубь вражеских порядков, противостоим разрозненным силам неприятеля."

"Потери?"

"Две машины тяжело повреждены, несколько ханомагов уничтожено вражеским ПТО."

"Принято. Сообщите, когда выполните задачу. Конец связи.

"Слушаюсь, конец связи."

— Ликс, где мы сейчас находимся?

— На окраинах пригорода, до отмеченной точки недалеко. Судья по радиочастотам — другие части батальона продвигаются успешнее.

— Ясно. Фарникс, препятствия устранены?

— Враг отходит, герр гауптман!

— Тогда вперёд! Всем машинам — малый вперёд! Глядеть в оба, не отрываться от пехоты!

Танк с ворчанием и лязгом покатился по земле, обрушивая и перемалывая угол здания, рядом с которым он остановился. Враг уже не встречал их на подготовленных позициях, но цеплялся за развалины домов и редкие укрепления. Этот заслон отнял у них немного времени, но всё равно нанёс потери. Шосс привык к духоте внутри танка, но ему то и дело хотелось вылезти наружу. Обзор из командирской башенки был плохим, приходилось ориентироваться на вспышки вражеских выстрелов и доклады других экипажей. Это раздражало. Это, и многое другое.

"А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!..." — Рация внезапно взорвалась криком одного из танкистов. По машине прошла слабая волна, Шосс увидел как танк шедший аккурат слева от него взлетел на воздух.

— Стоп машина! Всем стоп! — завопил он в микрофон. — Определить цель, уничтожить цель!

— Вижу вражескую позицию, замаскирована под сарай! — Доложил лейтенант второго взвода, шедший на левом фланге. Параллельно с его докладом в рации раздалось несколько выстрелов. Шосс увидел, как по одному из сараев ударило несколько чейнджлингских снарядов. Строение легко обрушилось, на миг пришло успокоение: цель уничтожена.

Внезапный визг и скрежет едва не заставили гауптмана сдёрнуть гарнитуру с головы. Он со скрипом сжал зубы: звук длился мучительно долго.

— Оно ещё цело! 112-й подбит!

— Огонь, огонь, огонь!!!

Среди развалин и туч поднявшейся пыли заворочалось тёмное нечто, скрытое под обломками досок и черепицы.

— Фарникс, наводись! Тридцать пять градусов влево!

Ответа не последовало, но башня всё равно начала поворачивать, а орудие наводиться на цель.

"Это вражеский танк!" — С удивлением заявил командир 2-го, когда из пыли и обломков наконец показался округлый силуэт стального чудовища. В темноте можно было разглядеть лишь общие очертания: вытянутая и приплюснутая башня, корпус, напоминавший по форме трапецию, наклонные борта и короткая пушка среднего калибра. Танк открыл огонь из пулемётов по пехоте. Орудие в свою очередь начало наводиться для нового выстрела. Но панцеры открыли огонь первыми. Бронебойные болванки 75-ти миллиметровых "окурков" забили по верхней лобовой детали, соскальзывая в сторону и разбиваясь в дребезги. Один из снарядов попал в маску орудия и так же срикошетировал. "Зайти ему во фланг! Бейте по бортовой броне!" — Кричал в микрофон Шосс, видя как враг спокойно и безнаказанно пятится назад, вновь скрываясь в темноте и пыли. Снова ударила смертоносная пушка, но снаряд прошёл мимо, не задев никого. Два пулемёта в корпусе и башне не подпускали пехоту близко.

— Фарникс! Видишь у него какие-нибудь уязвимые места? Сможешь точно поразить их?

— Можно попробовать всадить между корпусом и башней!

— Пробуй!

Орудие вновь навелось без конкретных инструкций. Запыхавшийся заряжающий молча зарядил бронебойный снаряд.

Выстрел. Танк оставался невредим. Вражеская машина спокойно отступала назад и вскоре скрылась за домами субурба. Чейнджлинги ещё какое-то время палили в её сторону, пока не поняли что тратят боеприпасы в пустую.

"Он исчез." — В рации раздался голос командира первого взвода. В ответ ему послышались возгласы негодования, которые, правда, длились недолго.

— Что это было во имя Улья и Королевы? Герр гауптман, в кого мы стреляли? — Голос подал заряжающий. Шосс скосил взгляд на подчинённого, тот был невесел и взволнован — он чувствовал общее настроение, а невозможность видеть угрозу только усиливала страх перед ней.

— Танк. Очередной вражеский танк. Ты боишься чёртову жестянку, товарищ? — Шосс попытался обнадёжить заряжающего.

— Сколько у них этих штуковин? — Снизу послышался голос Ликса.

— Наверное немного. — Предположил мехвод.

— Хотелось бы верить. В следующий раз мы их точно накерним, а, герр гауптман?

Офицеру не хотелось соглашаться с таким опрометчивым высказыванием, но иначе он поступить не мог.

— Ещё как! Не мы — так ахт-ахты, не ахт-ахты — так авиация...

Договорить фразу офицер не смог. В его голосе вдруг почувствовалась слабость, в горле пересохло. В голову стали закрадываться страшные и тяжёлые мысли, которые очень трудно перебороть.

"Шосс, это батальон. Вы столкнулись с бронетехникой противника?" — Голос майора подействовал отрезвляюще.

"Так точно."

"Результаты?"

"Две машины потеряно, враг отступил без существенного ущерба."

Пять секунд молчания показались гауптману вечностью.

"Принято. На других участках схожая ситуация. Красные применяют единичные танковые засады пользуясь пригородной застройкой. Пустите пехоту вперёд и не попадитесь в следующий раз."

"Вас понял. Мы скоро доберёмся до места."

"Хорошо. Продолжайте в том же духе. Конец связи!"

"Продолжайте в том же духе." — Эхом отдавалось в голове, смешиваясь с визгом, скрежетом и предсмертными криками. Шосс почувствовал, как вместе экипажами его роты на этой улочке остаётся частичка его рассудка.

Грау напряжённо ходил меж грудами щебня и кирпичей, топча остатки фермерского поселения. Он чувствовал холодное спокойствие в душе. Задача была чётко определена, и они пока что справлялись с ней. Враг атаковал с севера и северо-запада, постепенно обтекая высоту. Силы его батальона укрепили слабые места эквестрийцев и помогли им нанести контрудар по наступающим, выбив их с окраин посёлка. Постепенно враг обходил их, заходя с северо-востока, но у двух батальонов было достаточно сил чтобы не давать им проскочить. У эквестрийцев оказалось несколько новейших пулемётов калибра 12,7 миллиметров, Грау сразу же приказал поставить их на фланги чтобы пресекать попытки окружить их. Эквестрийский капитан согласился с этим решением. Он был холоден, в его манере ясно читалась нервозность и некоторая неприязнь к Грау и его бойцам. Возникало ощущение, что только вежливость мешала жеребцу высказать о северянах всё что он думал. Либо же, он просто ждал удобного случая.

У развалин одного из зданий замаскировались два оставшихся в батальоне орудия. Неподалёку от них держала оборону рота Адлера, остальные роты занимали позиции поблизости. Командный пункт комбата находился неподалёку от фабрики, в одном из блиндажей, отрытых здесь инженерными частями ещё до прибытия северянской дивизии. Там уже расположился Кауров и связные. Они ждали Грау с очередного обхода.

— Ведут огонь, но высоту не атакуют. Пытаются обойти с разных сторон. — Подытожил комбат, втискиваясь в тесное пространство помещения. Невольно вспомнился блиндаж под Эплстоком. Он покинул его меньше трех дней назад, но между тем временем и нынешним моментом уже была огромная пропасть.

— Артиллерия молчит. — Добавил Кауров.

— Значит готовят что-то. — предположил Грау. — Что передают по телефону?

— Штаб молчит, товарищ комбат. Новых приказов пока нет. По всей нашей линии идёт столкновение с врагом.

— Значит им не до нас...

— У меня есть несколько неутешительных предположений на этот счёт.

— Оставь их на потом, товарищ. — Грау сурово посмотрел Каурову в глаза. Умные глаза пони смотрели устало, в них читалась тревога.

— Я буду следовать вашим приказам, как вы следуете приказам старших товарищей. Если мы переживём эту ночь, если уцелеем... То это будет очень хорошо.

— Да, товарищ. Мы должны уцелеть. Уцелеть и выполнить задачу.

Кауров покивал, не находя подходящих слов чтобы ответить начальнику.

Вдруг, в разговор вмешался телефонист.

— Товарищи! Провод перебило! Связи с полком больше нет!

— Обстрел? — Спросил Кауров. Вопрос был дурацкий, ведь на их участке артиллерия молчала почти двадцать минут.

— Не думаю. — коротко и мрачно ответил Грау. Он и начальник штаба переглянулись. Оба угадали мысли друг друга. Наконец, комбат повернулся к телефонисту и произнёс:

— Пусть Лебедев пошлёт отряд на починку провода... Только дайте им в помощь двух пулемётчиков, чтобы наверняка.

Сопровождавший Грау Белов удалился, спеша передать поручение Лебедеву. Через минуту он вернулся.

— Товарищ комбат! Лебедев хочет идти туда сам. Хочет ну, посмотреть своими глазами.

— Хочет — пусть идёт. У него есть автомат?

— Есть.

— Очень хорошо. Передай ему, что я жду его с докладом.

Белов снова ушёл. Молчание восстановилось.

Зазвонил телефон. Грау молча принял трубку у связиста.

— Что у вас?

— Это вы, товарищ комбат? — По ту сторону провода был Ивлев. Его рота прикрывала фланг на случай его обхода неприятелем. Рядом с его бойцами так же дежурили эквестрийцы Брехта.

— Докладывай, не трать время.

— Жук обходит, товарищ комбат. Бьём по нему из всего что есть, но толку чуть! Внизу кто-то из соседей дерётся, но их там уже жмут. Что делать?

— Их много?

— Многовато, сотни три-четыре. Мы по ним из пулемётов — а они по дворам прячутся, да ещё и отстреливаются.

— Потери?

— Подранило нескольких, окопы тут хорошие. Но ребята на взводе, особенно брехтовские. Они по нам вслепую и мы по ним вслепую, только патроны тратить. Окружают ведь, товарищ комбат!..

— Отставить! Продолжайте подавлять их. Да они пробираются в тыл мимо нас, но будет ещё хуже если вы позволите им сделать это безнаказанно!

— Слушаюсь, товарищ комбат! Разъясню это подчинённым.

— Дерзай, комроты, не подведи! — Иоганн твёрдым движением положил трубку. Раздался грохот и с потолка блиндажа посыпалась земля. Ещё несколько разрывов ударилось в землю практически одновременно. Офицеры не видели их, но ощущали в дрожи и грохоте, доносившемся снаружи. Комбат было решил выйти наружу, но здравая мысль заставила его остаться в блиндаже и переждать бурю. Тряска от снарядов сбивала с мыслей, вызывала тошноту, хворь мутила его, грозя опрокинуть в бредовый сон. Положение их было туманным, неясным. Дивизия и полк будто бы забыли про них, отвлечённые чем-то более важным. Грау чувствовал, что тыл его батальона не надёжен, что что-то происходит у них за спинами, и они никак не могут на это повлиять. На южном фасе обороны канонада и ружейный бой не смолкали уже несколько часов. Это вызывало вопросы ответом на которые было то, что они никак не могли повлиять на происходящие там события. Это не пугало, но и не обнадёживало. Предполагалось, что чейнджлинги готовы будут заплатить любую цену за Высоту 11, но встретив достойное сопротивление они практически отстранились от прямых атак. От этого они не становились менее опасными, скорее наоборот.

Телефонист в очередной раз поднял трубку и передал её комбату. В решётку ударил грохот канонады сквозь который прорывался голос лейтенанта Адлера.

— Противник подбирается к нашим окопам. Ведёт огонь на подавление.

— Они идут в атаку?

— Похоже на то. Потерь от обстрела нет, мы вы...

Речь комроты осеклась, видимо связь опять оказалась перебита. Грау сжал трубку в лапе, подавляя тревогу и раздражение, но всё же нашёл силы отдать её телефонисту.

— Я пойду к Адлеру, нужно выяснить обстановку.

— Вас понял. Я пошлю вестовых если получу что-то важное. — Кауров коротко кивнул и снова посмотрел на своего командира. Он видел, что Грау нездоровится, но понимал что его здоровье — последнее, что грифон хотел бы обсуждать в данный момент.

Снаружи грохотало: гаубичные фугасы перепахивали землю, падая и разрываясь в опасной близости от окопов, где прятались бойцы. Ход сообщения выводил из блиндажа и петлял между развалинами, разветвляясь подобно сетке паутины. Вскоре комбат уже был там, откуда пришёл. Пушки стояли на своих местах целые и невредимые, ожидая приказа действовать. Грау вспомнил: Ивлев. Он зашёл на позицию пушкарей и подозвал к себе их командира — сержанта Перова.

— Товарищ комбат? — С неожиданным спокойствием спросил он.

— Сворачивайтесь и двигайте Ивлеву. Руководство огнём батареи возлагаю на тебя. Бейте как угодно — лишь бы враг был остановлен.

— Слушаюсь! Дожидаться окончания обстрела?

— Нет. Двигайтесь немедленно, время уходит.

— Слушаюсь!

Загремели резкие и громкие команды артиллерийских офицеров. Пушки начали менять позицию. Рядом упал фугас, забрызгав всех землёй, но не причинив особого вреда. Грау прильнул к груде щебня и прикрыл голову лапой, хотя в этом и не было большого смысла. Подождав на всякий случай ещё некоторое время, он продолжил идти к окопам Адлера. Обстрел перебивал все остальные звуки, поэтому грифон не сразу понял, что вокруг уже свистят шальные пули. Его встретили красноармейцы.

— Что у вас тут творится? — Как бы буднично задал он вопрос одному из стрелков.

— Сами не знаем, товарищ комбат. — Ответил тот.

— Отбиваетесь?

— Да, отбиваемся. Только они шибко и не стараются. Не лезет на рожон жук. А раненых прибывает. Как думаете, выдержим?

— Только так и не иначе. Где ваш комроты?

— Я здесь, товарищ комбат. — Между пони протиснулся статный пожилой лейтенант. Положение было ему не по нутру, это было видно невооружённым взглядом.

— Хорошо. Как обстановка?

— Дерёмся залпами, товарищ комбат. Враг не лезет, но и не отступает. Бьют из пулемётов по брустверам, мешают вести огонь. Попытались сейчас ломануться, но мы отбросили их назад. — Адлер подошёл к Грау поближе и вполголоса произнёс: "Что-то тут не чисто".

— Понимаю. Высоту обходят, я приказал орудиям поддержать роту Ивлева.

— Справимся и без них.

До слуха комбата донёсся знакомый звук ружейных залпов. Противник огрызался пулемётными очередями. Вражеские расчёты либо хорошо окопались, либо постоянно меняли позиции.

Офицеры козырнули друг другу и разошлись. И тут небо расчертило огненными всполохами. Что-то надрывно взвыло, а потом с адским грохотом ударило о землю. Всё вокруг озарилось пламенем и дымом, они падали по всюду, врассыпную, не зарываясь в землю, но ярко взрываясь. Грау снова пригнулся, глядя на происходящее из хода сообщения. А потом последовал второй залп. Всё снова заволокло тучами дыма, снова вспыхнуло смертоносное белое пламя. До ушей комбата дошёл крик. Сначала он показался ему криком ликования врагов, но потом он узнал в кричавшем лейтенанта. Поднявшись и отряхнувшись, Иоганн увидел как Адлер, схватив за шиворот одного из бойцов в резких выражениях поносил его за трусость. В миг он переменился, обычно холодно спокойный, теперь комроты рвал и метал, не стесняясь в выражениях и невольно переходя с северянского языка на свой родной. "Не драпать! Не трусить! Держать порядок!" — В его словах не было отчаяния. Он говорил их резко и твёрдо, ему было явно не впервой. Грау мысленно выругался и пошёл дальше. Разворачивавшаяся перед ним картина всё сильнее повергала его в шок.

Первыми он увидел несколько бегущих силуэтов в эквестрийской форме. За ними из траншеи выскочил кто-то другой с пистолетом наперевес. Раздалось несколько выстрелов, кто-то из беглецов упал, но многим другим почудилось, что выстрелы принадлежат врагу. Раздались панические крики, всё больше и больше пони, подобно накатывающей волне начали бросать свои окопы и бежать. В этот момент раздалось несколько орудийных залпов — видимо пушки Перова смогли добраться до товарищей, не смотря на творящийся вокруг ад. Иоганн видел, как его бойцы-грифоны хватают беглецов и пытаются вразумить их. Кто-то унимался, но таких было немного.

Канонада стихла, вместо неё пришла боль и сильный звон в ушах. Иоганн Грау шёл среди развалин, глядя как его союзники постепенно проваливаются в панику. "Нужно что-то делать, нужно их остановить!" — Голос разума был слышен всё слабее и слабее, уступая шуму и мороку. Что-то жидкое и горячее впитывалось в перья и пух на его лице.

— Товарищ комбат! Товарищ комбат! — Голос Белова прозвучал как сквозь водяную толщу. Старший лейтенант поднял на него взгляд, но в глазах всё уже плыло. В сознание врывались новые звуки, новые крики ужаса и попытки восстановить порядок диковинно смешивались друг с другом, порождая галлюцинации. Грифон сделал ещё несколько шагов, чувствуя как чьё-то плечо поддерживает его.

— Только держитесь... Д-держитесь! — Глухо прошипел Иоганн, чувствуя как по всему телу растекается озноб. Он боролся, но силы были неравные. Контузия, ошеломление, беспорядок. Командир батальона, державший строгий ответ за сотни живых душ, растворился в бессознательном небытие. В эти минуты по чёрной полосе шоссе в город Хоуп Холлоу вошли чейнджлингские танки.

Дорога на Кантерлот. Глава XV: Отход.

"Сегодня погибла мама. На нашей улице упал снаряд когда она возвращалась с работы. Мы отнесли её в госпиталь, чтобы врачи помогли ей, но в госпитале лежало много раненых и врачи были заняты. Мама умерла. Теперь мы совсем одни. Все наши соседи уехали в эвакуацию, родные остались где-то в Кантерлоте, а папа погиб на войне. Мы с Фрешем решили, что сами будем добывать себе пропитание. Солдаты подкармливают нас, может мы им как-нибудь пригодимся. Они хорошо к нам относятся, они намного добрее и лучше, чем нам рассказывали про них. Хочется уйти с ними, но как мы бросим дом? Сегодня в небе мы видели чёрный самолёт. Он летал высоко, как хищная птица. Фреш сказал, что это вражеский разведчик. Я в этом ничего не понимаю, но всё равно верю ему. Его попытались сбить наши, но враги схитрили и напали на них исподтишка. Мне стало страшно, я заплакала. Неужели северяне не справятся? Они такие спокойные, честные, добрые. Если бы не весь ужас творящийся вокруг, я бы наверняка влюбилась в кого-нибудь из них. Глупые мысли, сейчас всем не до любви. Вокруг стоит тишина, даже вороны притихли. Солдаты много говорят между собой, я не понимаю их, но кажется, что они тоже боятся чего-то. Фреш пытался с ними разговаривать, но не смог ничего от них узнать. Недавно он снова куда-то ушёл. Надеюсь, что скоро он вернётся."

Запись из дневника жительницы Хоуп Холлоу, сделанная 24-го октября 1011-го года.

Чёрные тени метались на границе зрения, а сам взор плыл и переливался, будто бензиновые разводы на воде. Образ за образом, видение за видением, обрывки фраз, лиц, взглядов проносились так быстро, что вызывали тошноту и головокружение. Это был не просто бред или горячка, не обычное проявление лихорадки, но нечто более дикое, нечто более страшное. Он чувствовал, как его существо выворачивается наизнанку, а реальность вокруг скручивается в бараний рог. Секунда — в уши ударил грохот взрыва; вторая — перед глазами мелькнули обрывки лиц товарищей: все перепуганы, смотрят с удивлением; третья — снова грохот, скрежет, вопли мертвецов; четвёртая — чёрный силуэт северянского офицера, стоявший в грязи среди огня; пятая — летнее солнце, закрытое пылью и чёрным дымом; шестая — взорванный танк, останки обугленного экипажа гниют на горячей чёрной земле; седьмая — белые призрачные силуэты скачут среди облаков, замогильный визг торжества льётся по небу, будто бы пробиваясь сквозь тонкую мембрану, уже едва способную сдержать их;восьмая — лежащие в руинах города, десятки, сотни городов, многих из которых он не видел; девятая — горы мертвецов, будто бы павших от какой-то болезни и чёрные крылатые фигуры, парящие в небе, на котором были всё те же силуэты. Визг, скрежет, крики, потерявшие смысл и слившиеся в жуткую и бессмысленную какофонию. Что-то было из его памяти, что-то нет. Он будто бы видел то, что происходило в других местах, тысячах других мест в самое разное время. Тысячи вещей промелькнули за секунды, и каждая выражала горе и ужас. На десятую секунду он открыл глаза. Не открыл, но лихорадочно распахнул, крупно дрожа и хватая ртом воздух. Кто-то начал успокаивать его, он почувствовал на себе тяжёлое шерстяное одеяло. В нос ударил запах медицинских препаратов, свет проникал через маленькую, узкую щёлку. Он был здесь не один — кто-то спокойно и почти бесчувственно лежал рядом, кто-то нависал над ним, держась где-то позади. Его голова повисла в воздухе и опустилась на что-то мягкое. Он почти ничего не различал вокруг себя, но постепенно в темноте начали вырисовываться очертания кибитки, он повернул голову и увидел лицо, замотанное краснеющими белыми бинтами. Он было хотел испугаться, но чьё-то мягкое прикосновение заставило его голову повернуться в другую сторону. За судорогами пришла слабость, его тело обмякло и он почти потерял возможность двигаться.

"Успокойся, не надо." — Чей-то голос всё ещё говорил ему в ухо. Он не мог ответить и молча смотрел перед собой. Перед ним показались две слабо блестящие точки, маленькая фигура заслонила собой свет. Белый чепец и такое же белое платье, на котором в полумраке темнел красный крест. Он хотел было задать какой-то вопрос, но не мог. Его только что очнувшееся сознание начала поглощать дрёма. Резанула мысль: "Опять!" — И он с мольбой посмотрел на сестру, чувствуя как смыкаются веки и закатываются зрачки.

"Прости." — Снова пролепетала кобыла, а потом всё снова размылось. Он почувствовал, как проваливается куда-то, а потом наступило тихое, спокойное небытие.

Лихорадка полностью вступило в своё право. Жар, озноб и бред поразили его, подавляемая болезнь вырвалась наружу и властвовала над ним. Грау бредил, разговаривая то с Любовым, то с Кауровым, то с кем-то из бойцов. Перед ним то и дело представало лицо Белова — оно склонялось над ним, молчаливо осматривало и снова растворялось в бредовых образах. Оно давало разуму надежду и силы бороться, давало понять, что где-то там есть реальность, настоящая реальность, и он нужен там, смертельно нужен. Он бессознательно что-то пил и ел, в моменты прояснений перед ним показывалось то небо, то фигуры его подчинённых и каких-то незнакомцев — обеспокоенные, усталые и мрачные, они смотрели на него. "Я не смог всего предвидеть, товарищ Грау. Была допущена ошибка." — Звучал голос Любова, его печальное лицо рисовалось перед глазами. — "Боритесь, сражайтесь, не давайтесь врагу."

И в какой-то момент грифон очнулся окончательно. Жар спал, но духота и вонь не давали опомниться. Он лежал на подводе, вместе с несколькими ранеными, рядом шли те, кто мог идти. Рядом с шедшими шли другие: разрозненно, беспорядочно, с оружием и без. Знакомая картина. Колёса хрустели по замёрзшей земле, с неба шёл редкий снег. Над головой нависали деревья, сквозь облетевшую крону и облака пробивалось солнце: скупое, безразличное. Слышались стоны, тихие и громкие. Скрип, топот, впереди кто-то злобно покрикивал: явно офицер, явно начальник. Значит кто-то кем-то командует, значит в этом месте, среди этих пони, был порядок.

Грау осторожно приподнялся на грубом полотне разостланной шинели. На нём была гимнастёрка и расстёгнутая телогрейка. Одежда уже начала сминаться и почти насквозь пропиталась его потом. Его лапы были без перчаток, Грау осторожно потрогал когтями лицо и голову: на голове была шапка, под ней — бинты. Перья на лице пропитались кровью. Слух медленно, но верно возвращался к лейтенанту. Как бы то ни было — оно прошло, и он снова ощущал в себе силы.

"Товарищ комбат очнулся!" — Неподалёку послышался знакомый голос. Верный Белов был рядом всё это время. Грау посмотрел вправо и увидел, как к повозке подходит его верный адъютант.

— Что происходит? — Ещё не очень твёрдо, но уже вполне осмысленно спросил Иоганн.

— Выбираемся, товарищ комбат. Мы уж за городом, идём перелесками.

— За городом? Почему? — грифон решил не тратить времени на пустое восклицание. Значит самые худшие его предположения подтвердились. — Где дивизия, где враг?

— Дивизия впереди, оттуда стрельба слышится. Наши сражаются, не дают спуска. А город сдали. О-ох товарищ комбат-товарищ комбат... Как же мы без вас-то... Насилу уцелели.

— Но ведь уцелели, верно? Что с батальоном? Кауров, Брехт, Адлер, остальные? Пушки вы вытащили?

Белов улыбнулся, то ли печально, то ли весело.

— Живы, товарищ комбат. И батальон весь жив-цел. Устали правда, раненых много и еды совсем нет, но идём ведь куда-то, значит выйдем. Пушечки так же при нас, но снарядов мало, не всё смогли унести. А Каурова и Адлера наградить бы надо, по хорошему...

— Это они всё организовали? А что командование эквестрийского батальона?

Белов перестал улыбаться, и мрачно уставился куда-то вперёд себя. Иоганн не понял подчинённого и молча требовал ответа.

— Не знаю, что про таких говорится, товарищ комбат. То ли предатели, то ли вредители... Их начальник же капитан, а у нас тут старше лейтенанта никого нет. Вот и хочет он командовать, и лезет к товарищу начштаба с претензиями. Кауров терпит, он дядька спокойный. Адлер тоже молчит. Эквестрийцы ребята простые, не лезут на рожон, но вот этот капитан и его офицеры бузят. Надо бы разъяснить им что к чему.

— Разъясню. Хватит лежать. — Не долго думая, комбат начал слезать с подводы. Тело ломило, но дрожь и жар уже схлынули. Он твёрдо встал на земле и осмотрелся, натягивая на лапы торчавшие за ремнём перчатки. Вокруг него, сбившись в неорганизованные группы, шли эквестрийские солдаты. Они обтекали батальонные подводы, молча и медленно следуя друг за другом. Кто-то молчал, кто-то переговаривался, но громких разговоров нельзя было услышать. Впереди уже виднелись более организованная, но всё ещё неровная колонна северян. Пушки тащило в два раза больше тягловых, чем было положено, видимо часть из них перевели со снарядных подвод на орудийные запряжки. Пехота шла не в ногу, многие понурили головы от усталости. Грау подошёл к одному из красноармейцев и узнал его, это был Петров, тот парень с которым они говорили перед боем. Казалось, что это было вчера, но сейчас уже трудно было сказать сколько времени прошло с того момента. Судья по всему — немало. Краем глаза увидев своего начальника, пони остановился и повернулся к нему.

— Здравья желаю, товарищ комбат! — Весело, но довольно устало произнёс боец и поднёс к козырьку каски покрытое грязью копыто.

— Ты как, рядовой?

— Потихоньку.

— Не отставай, худо будет.

— Вы как, товарищ комбат? Видели вас совсем ну... того.

— Выздоровел, отлежался. Сколько времени прошло?

— Дня два уже отступаем, товарищ комбат.

"Немало..." — Подумал Грау, и обернулся к шедшему рядом Белову.

— Где Кауров и остальные?

— Впереди, ведут колонну.

— Охранение? Разведка?

— Обеспечиваем как можем. Шмульке увёл отряд крепких бойцов на соединение с нашими, чтобы те о нас узнали.

— Шмульке?

— Да, Шмульке. Копытов погиб.

Грау глубоко кивнул, молча проявляя уважение к погибшему.

— И как Шмульке командует?

— Он не трус и не дурак, значит подвести не должен.

— Ясно. Ну, Белов, молодец что уцелел.

— Нашего брата пули не берут! — Хмыкнул пегас, разминая крылья.

Колонна тянулась всё дальше и дальше, уходя вперёд почти на километр. Когда Иоганн добрался до головы, лес закончился и перешёл в поле. Солдаты шли по чёрной, но уже припорошенной снегом земле. В поле не было никого, ни единой души, только серые и чёрные струи дыма поднимались в небо откуда-то со стороны невидимых отсюда деревень и фермерских хозяйств. Хоуп Холлоу остался далеко позади, его местоположение было трудно определить. Бойцы шли понуро, устало, и редко замечали проходившего рядом Иоганна. Он встретил Ивлева, Пежина, Адлера — все были живы, но грифон был ранен в ногу и хромал. "Ничего, бывало и по хуже. Как-то раз я чуть без крыла не остался." — Сказал он Иоганну, когда тот обратил внимание на его травму. Сказал он это спокойно, даже со слабой усмешкой. Невольно вспоминался его полный гнева и досады крик на подчинённых, когда те начали паниковать. Сейчас никто не паниковал — кто-то снова собрал и организовал всех этих пони и грифонов, снова заставил их бороться, заставил их быть солдатами, а не разрозненной толпой. Вот и Кауров, его сопровождает батальонный комиссар. Они шли не по дороге, ведь в ней не было необходимости. Начальник штаба отлично ориентировался по компасу и карте, ведя подчинённых напрямик по полям и перелескам.

— Здравия желаю, товарищ Кауров; здравия желаю, товарищ Брехт. — Голос Иоганна заставил обоих офицеров обернуться.

— Вы очнулись. — Коротко проконстатировал начальник штаба.

— Вовремя вы в себя пришли, товарищ комбат. Чейнджлинги, кажись, остановились. — Брехт выразился куда менее коротко, широкое лицо политрука расплылось в улыбке.

— Где мы сейчас находимся и куда мы идём?

— Мы находимся к юго-востоку от Хоуп Холлоу, пришлось уйти далеко от шоссе и сделать большой крюк. Наши части начали отступать раньше нас, связи не было так что информация пришла слишком поздно. Теперь мы догоняем своих и пытаемся перегнать чейнджлингов.

— Лебедев всё равно молодец, товарищ комбат. Сам уцелел и трофеи взял.

— Какие трофеи?

— Провода и телефоны. Они там нашли вражеских связных и всех перебили. Видимо, те кто перерезал нашу проволоку ушли дальше и оставили своих товарищей без прикрытия.

— Понятно. А что вообще произошло? Как вы выбрались, как собрались?

— Нам пришлось уходить с высоты в спешке и беспорядке. Адлер с теми командирами что сохранили порядок в своих частях прикрывал отход и в последствии отошёл сам. Мы собрались, перегруппировались и пошли на соединение с товарищами, но их там уже не оказалось. В городе шли бои, но между нами и городом уже было много чейнджлингов. Пришлось идти дальше, пробиваться через заслоны. Много кто погиб, много кто разбежался, кто-то из беглецов вернулись назад. В общем — целая история, едва выкрутились из положения.

— Мне сказали, что эквестрийский капитан возмущается.

— Возмущается, грозится нас сместить, грозится военным трибуналом. Мы-де его солдат расстреливали и приняли командование над его частью, хотя он тут старший... — Брехт устало покивал. Ему не нравилась эта история и он не хотел о ней распространяться. — Он не понимает. Он дурью мается. Его батальона уже нет считайте, а этот золотопогонник ещё чего-то хочет.

"Золотопогонник". Если Брехт использовал это слово, значит этот кадр ему совершенно не нравился. Иоганн кивнул.

— Я с ним разберусь. Вы молодцы, но бойцы совсем расхлябались на походе. Когда будет привал?

— Скоро, товарищ комбат. Нужно снова войти в лес. — Снова ответил Кауров, не тратя сил на разговоры. Его глаза совсем покраснели, в них читалась сильная усталость. По сути, батальоном всё это время командовал он и такая ответственность в таком тяжёлом положении сильно по нему ударили. Старлею стало жаль подчинённого.

— Народ выдохся. Даже не физически, а морально. — продолжал рассуждать Брехт. На поверку комиссар оказался достаточно выносливым. — Это можно понять, сами видите.

— Я это понимать отказываюсь. На привале батальон придёт в порядок. Любой ценой. Вы сами говорите, что наши уже не так далеко. Сейчас нельзя выдыхаться, иначе мы все трупы.

Колонна пересекла поле и начала втягиваться в очередной участок леса. Грохотала вялая канонада, где-то далеко справа и слева на больших дорогах ворочались вереницы вражеской техники. У них нет времени, они тоже устали. Сердце грифона радовалось тому, что им всё же удалось остановить врага, пусть и ценой стольких жертв и оставленного города. Однако, будущее его батальона всё ещё оставалось туманным. Сейчас в линии фронта ещё достаточно брешей, но успеют ли они проскочить в одну из них?..

Когда они углубились достаточно далеко, был отдан приказ разбивать лагерь. Есть было нечего, воды осталось мало. Солдаты собрались в кучу и остановились. Почти все из них сели, а потом легли, не в силах даже сидеть. Тяжёлое зрелище, которое трудно было наблюдать. Прошло некоторое время, пока подходили отставшие солдаты и запряжки, пока разложили на траве и начали перебинтовывать раненых, пока страх и тревога не начали уступать какому-то отдалённому подобию спокойствия. Грау, Кауров и Брехт собрались у удачно подвернувшегося пня, начштаба развернул карту:

— Красной линией я обозначил маршрут, сейчас мы находимся здесь. — пони ткнул копытом в тёмное пятно леска, неосторожно стряхнув на бумагу несколько комков грязи. — Далее мы заберём немного к югу и обойдём столбовую дорогу идущую вдоль шоссе. Дозорные слышали в той стороне тарахтение моторов, значит там не безопасно. Там где пойдём мы — пустыри, вероятность встречи с врагом минимальна. Судья по звукам канонады — наша линия фронта проходит где-то в районе вот этой деревни. В её стороне не замечено дымна, значит туда враг теоретически ещё не добрался туда.

— Пути ещё на половину суток минимум.

— Думаю, даже больше чем на сутки. — С явной досадой произнёс Кауров.

— Нужно всех построить, привести в порядок. Вы, товарищ начштаба, заняты работой, вам некогда. Брехт — считайте что командир одной из рот, и ему тоже не до того... Верно я догадываюсь?

Офицеры молча покивали. Грау едва заметно улыбнулся.

— Значит, возьму это на себя.

— Сэр, как старший по званию и командир своего батальона, я требую от вас сдачи... — Вдруг, их беседу нарушил чей-то голос. Грау резким движением оторвался от карты и посмотрел в сторону, откуда исходил звук. Оттуда к нему приближался тот самый эквестрийский капитан, о котором толковали его подчинённые. Увидев его и услышав его наглый тон, лейтенант почувствовал приступ гнева. Ему вдруг захотелось разорвать этого жеребца на части, ведь никто до этого не дерзал обращаться к нему с таким пустым высокомерием.

— Молчать! — не слишком громким, но и не слишком тихим выпадом оборвал его грифон. — Меня не интересует ваше звание, так как в сущности вы ничем и никем не командуете. Более того, вы проявили себя как трус и вредитель. — После этих слов бровь капитана медленно поползла бровь. Почти все присутствовавшие при этом солдаты с интересом и тревогой воззрились на происходящее.

— Да как вы... Да как вы... — Лицо капитана приобрело вид окаменевшей маски. Он не скалился, не кривился, вместо этого становясь всё мрачнее и тише. Иоганн демонстративно не обращал на это внимания.

— Отставить пререкания! Молчите и слушайте мой приговор. Кауров! Построй бойцов!

Начальник штаба начал исполнять приказ. Время было подобрано удачно: привал как раз прошёл и наступала пора собираться и идти дальше. Почти никто не встал с первой команды. Несколько бойцов лениво поднялись с земли, тогда как остальных едва ли мог разбудить даже ружейный выстрел. Команду начали повторять ротные, взводные, сержанты — и постепенно начала формироваться строгая коробка строя. Поднялись и эквестрийцы. Оставшиеся среди них офицеры так же построили их, несмотря на то, что команда была отдана на другом языке и отдававший её не был их командиром.

— Капитан, как вас зовут?

— Грей Ивнинг, сэр. — Нетвёрдым голосом отвечал капитан.

— Снять все знаки отличия, я разжалую вас в рядовые. — Холодно и жёстко приказал Грау. Его зеленоватые глаза впились жеребцу в душу. Тот хотел что-то ответить, но не мог. Грифон твёрдо стоял на земле, а пони уже дрожал, чувствуя на себе почти тысячу осуждающих взглядов. Его батальон погиб, разбежался, вместе с северянами осталось меньше трети бойцов, которых Ивнинг привёл на высоту. Он не справился, и пора было это признать. Капитан снял с себя офицерскую кокарду, сорвал значки с петлиц тонкой бурой шинели и бросил их в пожухлую траву. Если бы не шерсть, то он наверняка раскраснелся бы. Он чуть не плакал, и Грау едва ли смог бы удержаться от похожих чувств, если бы оказался на его месте. Но он не оказался, и не намерен был даже думать об этом. Избавившись от знаков отличия, жеребец прошагал в строй своих бывших подчинённых. Он более не говорил ни слова, он был тяжело подавлен произошедшим. Грау в свою очередь повернулся лицом к стоявшим перед ним солдатам. В его голове уже созрели слова, которые он намеревался произнести.

— Солдаты! У меня нет времени разглагольствовать, поэтому скажу только то, что должен сказать. Отныне, вами всеми руковожу я. Пони, грифон, эквестриец, северянин, коммунист, беспартийный, либерал, консерватор, аристократ — наплевать! Вы все отныне граждане Социалистической Республики Северяна и бойцы Рабоче-Крестьянской Красной армии, хотите вы того или нет. Отныне и до момента пока мы не выйдем к своим — наш батальон является анклавом Северянской Республики посреди оккупированной врагом земли. И в этом анклаве командир — я. Я — ваш генсек, ваш нарком обороны и председатель СНК, для эквестрийцев — я принцесса Селестия. Я имею право казнить и наказать любого за любую провинность. Могу зарядить пулемёт, расстрелять вас всех, а потом застрелиться сам. Я имею абсолютную власть, и я сделаю всё, чтобы воинская часть уцелела. Враг выдохся, враг не наступает. Наши остались недалеко. Я не говорю, что будет легко. Я говорю, что нужно приложить все оставшиеся у вас силы, не жалеть себя. Иначе всё было впустую. Бросать раненых и истощённых запрещается под страхом смерти, покидать и нарушать строй запрещается под страхом смерти, ослушиваться моих приказов или приказов командиров так же будет караться смертью. — Грау сделал паузу, оглядывая бойцов. Батальон стоял перед ним: поредевший, помятый, но сплочённый. Эквестрийцы так же подобрались, не поняв речи Иоганна, но уловив её посыл. — Товарищ Брехт. Переведите мои слова для эквестрийцев, и не пытайтесь как-то их смягчить.

Брехт максимально точно и дотошно перевёл слова Иоганна пони. Те стали ещё мрачнее на вид, но приняли новые правила со спокойной решимостью. После этого бойцам выдали последние запасы еды: сухари и какое-то количество воды из фляг. Теперь вода осталась только у медиков, её пока что не собирались трогать. Грау отдал несколько команд — и бойцы построились в ровную и стройную колонну. Путь продолжился. Теперь они шли в ногу, проламываясь сквозь подлесок и кусты. Кауров вёл их по карте, их извилистый маршрут продолжал извиваться, избегая крупных дорог и путей сообщения. Чейнджлингов всё ещё не было видно. Это казалось странным, особенно в сравнении с их первым прорывом когда вражеское присутствие ощущалось везде. Казалось, что пейзаж начинал повторять сам себя. Они то поднимались в гору, то спускались с неё, то пересекали небольшие полузамёрзшие речки и каналы, шли то лесом, то полем. Это были вовсе не дикие места, когда-то здесь кипела жизнь и работа, и каждый квадратный метр имел своё предназначение и смысл. Теперь же этот порядок разрушился, ведь поддерживать его было уже некому.

Грау закурил, с угрюмым спокойствием осматривая марширующих. Как он и рассчитывал, у них открылось что-то вроде второго дыхания. Он не собирался воодушевлять их — его речь была скорее подобием пинка под зад, но это всё равно сработало. Не было времени разъяснять положение, ситуацию, ведь всё итак было понятно. Они шли и шли, шли и шли, врага всё не было поблизости. Спустя некоторое время вернулись разведчики: Шмульке доложил о том, что маршрут верный, врага впереди нет и пробиваться с боем не придётся. Удача ли это была, или Кауров так умело всё рассчитал, но это было так. Грау тут же донёс информацию до бойцов, и все ободрились ещё сильнее. В конце концов, перед ними замаячили крыши маленькой эквестрийской деревушки, через которую должен был пролечь путь окруженцев. За ней начиналась их земля, за ней кончалась вражеская. Дома выглядели пустыми, но на поверку оказалось, что там всё ещё теплилась жизнь. Фермеры из сельской местности не были такими пугливыми, как жители городов. Грау с отрядом Шмульке вышли вперёд, намереваясь установить контакт с местными.

— Ну, пулемётчик, как оно? — Иоганн спустя долгое время обратился к бывшему командиру пульвзвода. Тот нервно ухмыльнулся, вспомнив свой прошлый пост.

— Страшно трусить. — иронически заметил Абель. — Вот и держимся как можем. Жалко Копытова — солдат был что надо. В этом отделении ведь совсем потерь не было до этого случая.

— Как он погиб?

— Пулей убило. Шальной ли нет — в темноте не разберёшь. Нам ведь довелось подраться... С этими, в камуфляже, которых мой боец тогда ну, того, хе-хе...

— Хм... То есть тогда и эти поучаствовали, я правильно понимаю?

— Да. Они появляются везде где им надо. Знаете, а это ведь замечательная идея, товарищ комбат. Хорошо бы натаскать с батальончик таких вот парней, чтобы по лесам ползали, провода резали и всё такое. Как они нам, только мы им.

— Идея хорошая, клин клином вышибают! — На лице комбата снова проскочила улыбка. В голове всплыли относительно спокойные дни под Эплстоком, когда они только ждали своей возможности вступить в бой. Тогда он тревожился, думал, переживал, а сейчас это время казалось ему чуть ли не самым лучшим за всю его военную карьеру.

Стоило им показаться среди домов, как их начали окружать мирные жители. Кобылы, кое-кто из жеребцов, но их было совсем мало. Фермеры разглядывали Иоганна, смотря с удивлением, тревогой и затаённым недовольством.

— Граждане, гражданки, позовите вашего старосту, если он у вас есть. — Иоганн не дал им времени на раздумья. Одна из кобыл, совсем пожилая старушка, пошла к одному из домов: "Тут пришли какие-то с ружьями на спинах, вроде наши. Иди встреть их как положено!"

Из того дома тут же показался невысокий старичок, на его боку висела охотничья двустволка. Шмульке инстинктивно поднял оружие, но грау опустил дуло винтовки и строго посмотрел на разведчика:

— Спокойно, он даже не подумает его применять. — По нова-грифонски сказал он товарищу.

— Если бы все эти мещане сдали свои стволы куда положено — Селестия смогла бы собрать не одну пехотную дивизию! — Прошипел в ответ Шмульке. Он оказался неожиданно разговорчив, видимо он всё ещё был признателен за то, что Иоганн его помиловал.

— Здравствуйте, господа военные! Что вам нужно? — Старик осторожно и даже со страхом смотрел на северян.

— Бросьте ваше ружьё на землю, пожалуйста. — начал Грау. Пони всё понял и быстро разоружился. — Мы не те, в кого следовало бы стрелять. Я веду пять сотен бойцов красной армии и около трёх сотен ваших соотечественников из вражеской западни. Вы видели здесь кого-то из бойцов Красной или эквестрийской армии?

— Были такие, да. Приезжали на мотоциклах, обещали вернуться ночью. В соседних деревнях уже стоят военные, здесь пока никого нет. Здесь нет врага, можете не беспокоиться.

— Мне нужны ваша еда и медикаменты. Они у вас есть?

Староста не сразу ответил, старичок начал нервно переминаться с ноги на ногу.

— Они у вас есть? Я второй раз спрашиваю. В нашем обозе десятки раненых эквестрийцев. Мы могли бы бросить их, ведь они не принадлежат к РККА, но мы решили взять их с собой, ведь они дрались с нами бок о бок и били врага подобно честным воинам. Вы — их соотечественники, неужели вы им не поможете?

— Мы можем помочь, сэр. Только тогда у нас самих ничего не останется. Многие ушли, кто мог — забрал своё с собой. Приходили солдаты, забрали часть еды в город, а потом город оставили...

— Враг заплатил свою цену за Хоуп Холлоу, а мы в долгу не останемся. В любом случае, выбора у вас нет. Достаньте всё что у вас осталось, пусть кобылы сварят солдатам ужин. Чтобы через два часа всё было готово.

— Сколько вас?

— Около восьми сотен.

После этих слов староста покачал головой и понурил взгляд. Иоганну было жаль его, но при всех тяготах эти пони ещё могли позаботиться о себе сами, тогда как о солдатах мог позаботиться только он.

Колонна мерным шагом втянулась на деревенскую улицу. Оголодавшие и усталые солдаты возбуждённо водили носами, чувствуя запах готовящейся еды. К Иоганну подошёл Кауров:

— Когда прикажете накормить батальон?

— Когда каждый боец выкопает себе по стрелковой ячейке. Еды мало, но хватит на всех. Местные говорят, что наши совсем рядом и прибудут ночью.

— Исполнять?

— Исполнять.

Прозвучало несколько команд — и солдаты, тихо ворча и ругаясь вернулись на окраины деревни, где начали возводить окопы. Ко времени, когда они закончили, им уже был готов обед. Фермерские жёны сварили что-то наподобие гуляша, только без мяса, из овощей и крупы. В добавок они раздали бойцам какое-то количество припасённых на зиму яблок и персиков. Ежу было понятно, что староста всё-таки зажилил что-то себе, но Грау уже не хватило наглости требовать у жителей расстаться последними запасами. Однако, им всё же следовало отдать должное, ведь все остававшиеся у них медикаменты были отданы целиком. Бинты, зелёнка, спирт, различные таблетки и микстуры, в том числе и те, которые могли бы помочь в случае желудочного расстройства, которое неизбежно постигло бы изголодавшихся солдат. Иоганн приказал заготовить дозы заранее и начать раздавать их сразу после приёма пищи. Однако, он всё же не учёл одной вещи. Он распорядился подать слишком большую дозу, и этому не приняли значения. В итоге ему, и нескольким северянским и эквестрийским офицерам, приходилось откачивать и приводить в сознание бойцов, крепко засыпавших от действия опия. Так продлился весь вечер и вся ночь. Подошедшая в темноте рота лейтенанта Каппеля застала комбата за этим занятием. Комроты был удивлён, обескуражен и сильно обрадован возвращением комбата, и тут же поспешил доложить об этом в штаб. Так батальон Иоганна Грау второй раз вырвался из окружения.

Дорога на Кантерлот. Глава XVI: "Горе побеждённым"

КРАТКАЯ ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА.

ПО ПРОЧТЕНИИ СДАТЬ В АРХИВ
СТАТУС: СЕКРЕТНО

ПОЛУЧАТЕЛЬ: УЛЬЕВАЯ КОМЕНДАТУРА ГОРОДА ВРАКС

ОТПРАВИТЕЛЬ: КОМЕНДАТУРА СЕВЕРО-ВОСТОЧНОГО РАЙОНА ГОРОДА ВРАКС

ТЕМА: ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВРАЖЕСКОЙ РАЗВЕДКИ И ДЕЙСТВИЯ ПО ЕЁ ПРЕСЕЧЕНИЮ.

ПЕРИОД: С 15.10.1011 ПО 20.10.1011.

ТЕКСТ СВОДКИ

АВТОР СВОДКИ: АЛЬКЕРИ ЦУ ДИРТРИСИУМ, ЗАМЕСТИТЕЛЬ НАЧАЛЬНИКА КОМЕНДАТУРЫ СВР.

10.10.1011.

0.00 — 6:00 — Вторая смена ночного наблюдения. Ничего странного не замечено.

В 6:10 получен доклад из полицейской комендатуры, согласно ему ночные патрули не дали никаких результатов. В районе начинается рабочий день, вступает в силу комендантский час.

В 8:43 по закрытому каналу поступает информация: трое высокопоставленных чиновников из районной канцелярии подозреваются в скрытой передаче информации врагу. Решение: наладить за ними наружное наблюдение и проверить их алиби. В стандартном вызове и допросе отказано — высока опасность спугнуть потенциальных инфильтраторов неприятеля. Так же высока вероятность ошибки, ведь личные дела чиновников не вызывают никаких вопросов. Исполнение: к 12:00 по везалипольскому времени за всеми тремя чиновниками было установлено наблюдение.

[ПРИЛОЖЕНИЕ: КРАТКИЕ ДОСЬЕ ПОДОЗРЕВАЕМЫХ.]

АЛКИППЕ ЦУ ГОРАК

МЕСТО РОЖДЕНИЯ: ГОРАК
МЕСТО ПРОПИСКИ:ВРАКС
ЛЕТ: 41
ДОЛЖНОСТЬ: ЗАМЕСТИТЕЛЬ ГЛАВНОГО АДМИНИСТРАТОРА СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО РАЙОНА ВРАКСА
СЕМЬЯ И РОДСТВЕННИКИ: ОТЕЦ — АЛКИППЕ-СТАРШИЙ ЦУ ГОРАК (61 ГОД), МАТЬ — АКРИЯ ЦУ ГОРАК (63 ГОДА), РОДНЫЕ БРАТЬЯ — АЛКИППЕ ЦУ ГОРАК-СРЕДНИЙ (39 ЛЕТ), АЛКИППЕ ЦУ ГОРАК-МЛАДШИЙ (35 ЛЕТ), ЖЕНА — АГРИННИС ЦУ ВРАКС, ДЕТИ — АГРИАС ЦУ ВРАКС (23 ГОДА), ЦИТЕ ЦУ ВРАКС (20 ЛЕТ), ВИЛЬНИЯ ЦУ ВРАКС (19 ЛЕТ) [ПРИМЕЧАНИЕ: ВСЕ ТРОЕ РАБОТАЮТ В АРХИВНОМ ОТДЕЛЕ. ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ: ЯВЛЯЮТСЯ ИСПОЛНИТЕЛЯМИ] [СОКРАШЕНО. ПРИЧИНА: НЕ ИМЕЕТ ОТНОШЕНИЯ К ДЕЛУ]
КРАТКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПО МЕСТУ РАБОТЫ: ЧЕСТНЫЙ, СКРОМНЫЙ, ПОРЯДОЧНЫЙ ПО ЧАСТИ СЕМЬИ, ТРУДОГОЛИК, ПАТРИОТ. НА НОВОЙ ДОЛЖНОСТИ РАБОТАЕТ ЧИСТО, ПРЕТЕНЗИЙ НЕ ВЫЗЫВАЕТ.

ЦИЛИАТИС ЦУ ЛИКТИДА

МЕСТО РОЖДЕНИЯ: ЛИКТИДА
МЕСТО ПРОПИСКИ: ВРАКС
ЛЕТ: 50
ДОЛЖНОСТЬ: НАЧАЛЬНИК ПЕЧАТНОГО ОТДЕЛА АДМИНИСТРАЦИИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО РАЙОНА ВРАКСА
СЕМЬЯ И РОДСТВЕННИКИ: ЖЕНА — ДИПТЕРА ЦУ ВРАКС (58 ЛЕТ) [ПРИМЕЧАНИЕ: ДАННЫЕ О ПРОЧЕЙ РОДНЕ ОТСУТСТВУЮТ. ПОДДАННЫЙ ТРЕБУЕТ ТЩАТЕЛЬНОЙ ПРОВЕРКИ]
КРАТКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА: ЧЕСТНЫЙ, СКРОМНЫЙ, ПОРЯДОЧНЫЙ ПО ЧАСТИ СЕМЬИ, ТРУДОГОЛИК, ПАТРИОТ. НА НОВОЙ ДОЛЖНОСТИ РАБОТАЕТ ЧИСТО, ПРЕТЕНЗИЙ НЕ ВЫЗЫВАЕТ.

ВИКРИС ЦУ ВРАКС

МЕСТО РОЖДЕНИЯ: ВРАКС
МЕСТО ПРОПИСКИ: ВРАКС
ЛЕТ:37 [ПРИМЕЧАНИЕ: САМЫЙ МОЛОДОЙ ИЗ ПОДОЗРЕВАЕМЫХ. ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ: ЯВЛЯЕТСЯ СВЯЗНЫМ МЕЖДУ АЛЬКИППЕ И ЦИЛИАТИСОМ]
ОЛЖНОСТЬ: ЛИЧНЫЙ СЕКРЕТАРЬ ГЛАВНОГО АДМИНИСТРАТОРА СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО РАЙОНА ВРАКСА
СЕМЬЯ И РОДСТВЕННИКИ: ОТЕЦ — ВИКРИС ЦУ ВРАКС-СТАРШИЙ (49 ЛЕТ), МАТЬ — КАРДИЯ ЦУ ВРАКС (45 ЛЕТ) БРАТЬЯ И СЁСТРЫ — [СОКРАЩЕНО БОЛЕЕ ПОЛУТОРА ДЕСЯТКОВ ИМЁН. ПРИЧИНА: НЕ ИМЕЮТ ОТНОШЕНИЯ К ДЕЛУ], ДЕТИ — АРВИДАС (18 ЛЕТ), ИРИС (18 ЛЕТ), КРЕСПИС (16 ЛЕТ) [ПРИМЕЧАНИЕ: АРВИДАС И ИРИС ЧИСЛЯТСЯ КАК РЯДОВЫЕ ПАТРУЛЬНО-ПОСТОВОЙ СЛУЖБЫ СЕВЕРО-ЗАПАДНОЙ ОКРАИНЫ ВРАКСА. ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ: ЧАСТЬ СЕТИ ОСВЕДОМИТЕЛЕЙ]
КРАТКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА: ЧЕСТНЫЙ, СКРОМНЫЙ, ПОРЯДОЧНЫЙ ПО ЧАСТИ СЕМЬИ, ТРУДОГОЛИК, ПАТРИОТ. НА НОВОЙ ДОЛЖНОСТИ РАБОТАЕТ ЧИСТО, ПРЕТЕНЗИЙ НЕ ВЫЗЫВАЕТ.

В 11:20 из полицейской комендатуры поступает информация о захвате пяти нарушителей комендантского часа. Все пятеро были взяты в течении 15-ти минут не пытаясь скрыться или оказать сопротивление полиции. Нарушители — работники СЗМЗ [ПРИМЕЧАНИЕ: ЗДЕСЬ И ДАЛЕЕ ПО ТЕКСТУ ИМЕЕТСЯ ВВИДУ СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ МЕТАЛЛУРГИЧЕСКИЙ ЗАВОД — ПРЕДПРИЯТИЕ 1-ГО КЛАССА ВАЖНОСТИ. ПРИОРИТЕТ — ВЫСОКИЙ][ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ: ЗАДЕРЖАННЫЕ ЯВЛЯЮТСЯ ЧЛЕНАМИ ДИВЕРСИОННОЙ ИЛИ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ ГРУППЫ. ИХ ЦЕЛЬ — САМ ЗАВОД, ЛИБО ЕГО ДОКУМЕНТАЦИЯ] Начальний комендатуры принял решение выслать в полицию специалистов по допросу для наблюдения за процедурой. В полицию передана часть необходимой информации, полицейское начальство введено в курс дела.

С 11:20 по 12:00 никаких происшествий не зарегистрировано. Личности нарушителей установлены, допрос проведён. Результаты: неудовлетворительные, рабочие завода оказались вне своего места работы ввиду другой причины, их алиби доказано. Рабочие переданы руководству завода. Тем временем, наружное наблюдение за первыми тремя подозреваемыми продолжается, результаты схожи: никаких зацепок, подозреваемые ведут себя абсолютно нормально. Агенты проследили за всеми тремя вплоть до их мест жительства. С начала слежки и до начала второго комендантского часа (22:00) ничего подозрительного не замечено.

22:00 — 0:00 — всё тихо. Нарушителей комендантского часа на улицах не обнаружено. Начальник комендатуры принимает решение: усилить патрули. Это касается как полиции, так и Службы. Тем не менее, никакой подозрительной активности не обнаружено.

26:10:11

В 1:23 в комендатуру поступает сообщение из полиции: в центре СВР патрульные наткнулись на неизвестных в одной из подворотен и попытались их захватить, но те сумели скрыться. Допущена оплошность: об инциденте доложено слишком поздно, чтобы как-то повлиять на ситуацию. Случай произошёл недалеко от здания районной администрации. Квартал оцеплен, дома подвергнуты обыску: никаких следов неизвестных найдено не было. Принято решение: опросить всех жильцов. Результат: несколько подданных сообщили о том что видели кого-то бегущего по Фабрикенштрассе в сторону дома 123/11. Группа оперативников отправляется туда. К 2:45 группа уже находится на месте. Произведён первичный осмотр: следов неизвестных не обнаружено, обыск и расспросы результатов не дали. Вывод: бежавшие нашли способ скрыться, либо группа была пущена по ложному следу. Донёсшие ложную информацию были помещены под стражу и допрошены с пристрастием. Выяснилось, что никакого сговора между ними не было и данный по ступок намеренным не являлся. Вывод: найти неизвестных не представляется возможным. Лучшим решением будет организовать ловушку следующей ночью. Следственная группа принимает решение надавить на секретные каналы в администрации с целью выяснить больше информации о деятельности "Троицы".

6:00 — Начало рабочего дня. Первый комендантский час. С секретных каналов начинает поступать больше информации. Выяснено: причастность чиновников к какой-либо шпионской деятельности всё ещё бездоказательна. [ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ: ЧИНОВНИКИ — ПОДСТАВНЫЕ ЛИЦА, "СКОРМЛЕННЫЕ" ИНФОРМАТОРАМ КАК НАЖИВКА. ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ: ЧИНОВНИКИ ЛИБО НЕ ПРИЧАСТНЫ, ЛИБО ВЫПОЛНЯЮТ ВТОРОСТЕПЕННУЮ РОЛЬ.]

В 9:18 поступило срочное оповещение из администрации: кто-то из клерков архива произвёл кражу копий отчётов с СЗМЗ. На место тут же выслана группа захвата Службы и силы полиции. По прибытии в канцелярию выяснилось, что вор уже захвачен. Подозреваемый был без сознания, медицинский осмотр показал, что клерк испытал сотрясение мозга после удара тупым предметом. Предположительно — копытом. Личность клерка установлена — им оказалась Ците цу Вракс — дочь одного из "Троицы" подозреваемых. Допрос не дал никаких результатов, так как удар по голове вызвал потерю памяти. Подозреваемая отрицала свою вину, остальные подробности значения не имеют. Ците цу Вракс решено было оставить под стражей до выяснения обстоятельств. Начальник аналитического отдела выдвигает предположение: замешана оборотная магия, подозреваемая оказалась подменена, а позже оглушена и брошена неким неизвестным. Версия взята в разработку. Решено провести анализ Ците на предмет остаточного магического фона.

Процедуры завершились к 17:48 по везалипольскому времени. Результат — положительный. Исполнителем являлся обученный перевоплощению чейнджлинг, Ците цу Вракс оказалась грубо подставлена, её невиновность доказана. Отчасти это подтверждает невиновность её отца, но твёрдо утверждать об этом пока невозможно. "Почерк" заклинания установлен, но автора определить не удалось, проверки баз данных результатов не дали. Было принято решение оцепить весь район и провести проверку. В исполнении отказано: слишком высокие материальные затраты. Вместо этого решено усилить охрану всех потенциальных целей неприятеля и усилить патрули сотрудников в штатском. В массовой полицейской операции отказано, причина: нецелесообразность. В городскую комендатуру послан запрос инструкций. [ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ: АВТОР СУМЕЛ ТАК ИЛИ ИНАЧЕ ИЗБЕЖАТЬ ПЕРЕПИСИ НАСЕЛЕНИЯ. ВМЕШАТЕЛЬСТВО В АРХИВЫ СЛУЖБЫ — ИСКЛЮЧЕНО]

В 18:00 поступают рекомендации из комендатуры: подключить к операции радиогруппу, прочесать район при помощи грузовиков радиоперехвата. В это же время поступает срочное донесение от группы наружного наблюдения. Сводный отряд из членов Службы и застал группу неизвестных в задних комнатах рюмочной "Вельшкруг" на улице Фабрикенштрассе. Неизвестные были заняты некими переговорами. Группа окружила их и предприняла попытку произвести захват. Неизвестные начали отстреливаться, в результате краткого боя двое неизвестных сбежало, один был убит, ещё один был тяжело ранен и взят в плен. Среди группы захвата потерь нет. Задержанный доставлен в комендатуру для оказания профессиональной медицинской помощи. Квартал снова оцеплен, полицейские силы в составе трёх рот приступили к прочёсыванию.

22:00 — Начало комендантского часа. Подозреваемый приведён в стабильное состояние и подготовлен к допросу. Придя в сознание и осознав своё положение, неизвестный безуспешно попытался совершить самоубийство. Допрос состоялся в 22:05. Краткие результаты допроса: личность подозреваемого не вскрыта [ПРИМЕЧАНИЕ: ДАЛЕЕ ПО ТЕКСТУ — ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ А], никакой информации извлечь не удалось. Подозреваемый А проявил агрессию, фанатизм, ксенопатриотизм. Анализ показывает, что индивид не обладает широкими умственными способностями, либо тщательно скрывает их. Выяснена его причастность к коммунистической идеологии. Анализ внешности и акцента говорит о том, что Подозреваемый резко выделяется особенностями, свойственными улью Везалиполис. Его место рождения и прописка не установлены, личных документов при Подозреваемом не найдено. Высказано предположение: на пресловутой сходке присутствовал похититель документации. Бумаги не были найдены, прочёсывание продолжается.

В 21:19 по Везалипольскому времени в переулке на улице Минештрассе произошла перестрелка. Двое полицейских ранены, один погиб. Потери среди неприятеля не выяснены. В результате погони найдена часть украденных из канцелярии документов: версия подтверждена. Неизвестных настичь не удалось.

До 0:00 и 0:00 по 6:00 никаких происшествий не зарегистрировано.

27:10:11

На утреннем совещании начальник комендатуры санкционировал введение чрезвычайного положения. Отвергнутые ранее меры теперь были приняты к реализации. К 8:00 район был полностью оцеплен, за всеми прямыми и косвенными подозреваемыми высланы группы захвата. К 10:00 вся "Троица", а так же их наиболее подозрительные родственники и знакомые уже находятся под арестом. Решено провести очную ставку с захваченным боевиком.

Очная ставка началась в 10.30 и закончилась в 12:00. Результаты: непричастность Алькиппе цу Вракс к противозаконным действиям доказана. Цилиатис цу Ликтида и Викрис цу Вракс признались в пособничестве вражеской разведке и выдали всю имевшуюся у них информацию: адрес конспиративной квартиры и 9 имён, так же упомянув о наличии некого "начальства" [ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ: РЕЧЬ ИДЁТ О ВРАЖЕСКОЙ РЕЗИДЕНТУРЕ ИЛИ ЕЁ ОТВЕТВЛЕНИИ]. Никто из их родственников и знакомых к противозаконной деятельности причастен не оказался. Захваченный ранее Подозреваемый А в свою очередь проболтался о ещё одном конспиративном адресе, после чего предпринял неудачную попытку проглотить язык. Вторичный анализ базы данных установил его личность:

ПРИЛОЖЕНИЕ: КРАТКОЕ ДОСЬЁ ПОДОЗРЕВАЕМОГО А:

ИМЯ: АРТИС ЦУ ВЕЗАЛИПОЛИС
МЕСТО РОЖДЕНИЯ: ВЕЗАЛИПОЛИС
МЕСТО ПРОПИСКИ: ВЕЗАЛИПОЛИС
ЛЕТ: 40
ДОЛЖНОСТЬ: ГАУПТМАН 28-ГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА [ПРИМЕЧАНИЕ: ДАННЫЕ УСТАРЕЛИ]
СЕМЬЯ И РОДСТВЕННИКИ: [ПРИМЕЧАНИЕ: ТОЧНЫЕ ДАННЫЕ ОТСУТСТВУЮТ]
СЛУЖЕБНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА: ЧЕСТЕН, ЖЁСТОК, ИМЕЕТ ПРИВЫЧКУ СПОРИТЬ С НАЧАЛЬСТВОМ, ИМЕЕТ УЗКУЮ ИЗВЕСТНОСТЬ СРЕДИ РЯДОВОГО СОСТАВА, ПОДОЗРЕВАЕТСЯ В МЯТЕЖНЫХ НАСТРОЕНИЯХ. [ПРИМЕЧАНИЕ: ДАННЫЕ УСТАРЕЛИ]

В 12:54 от группы радиоперехвата поступает информация о засёчённом чужеродном сигнале. Установлено теоретическое месторасположение радиоаппаратуры неприятеля.

В 13:00 собрано внеплановое совещание начальства комендатуры. На совещании решено немедленно действовать. На адрес направлена усиленная группа захвата под командованием майора Кулекса цу Вракса. На адрес, полученный на допросе направлена вторая группа. Меньшие отряды разосланы на адреса выданных цу Ликтидой агентов.

К 13:30 от обоих групп приходит сообщение о занятии условных позиций. Начальник комендатуры даёт добро на штурм. К 13:50-ти обе группы сообщают об успехе. Боевики и оперативники врага захвачены врасплох, перестрелки удалось избежать, как и уничтожения ценной документации. Аппаратура, бумаги и вражеские разведчики взяты в полной целости и сохранности.

С 15:00 до 0:00 продолжаются допросы. Кулексом был захвачен лидер вражеской разведгруппы, радист и двое их помощников. Почти все они так или иначе были принуждены пойти на контакт со следствием, и, под грузом добытых у них документов формально выдали всех своих пособников. С 1:00 по Везалипольскому времени начались облавы на тех из них, информация о которых не была получена до этого.

28:10:11

В ночь с 28-го на 29-е здание комендатуры было подвергнуто вооружённому нападению. В 1:41 двое боевиков неприятеля попытались проникнуть внутрь, выдавая себя за сыщиков и полицейских. Попытка была быстро вскрыта, произошла перестрелка в которой получил ранение один оперативник. В данном столкновении проявил себя Кулекс цу Вракс, поразив обоих нападавших из пистолета. Личности чейнджлингов не удалось установить.

Облавы продолжались до 14:10. В общей сложности было захвачено около двух десятков подданных, так или иначе замешанных в пособничестве вражеской агентуре. Их допросы, а так же документация всей полученной информации продолжались до середины дня 29.10. 30-е октября прошло без происшествий, но чрезвычайное положение в районе решено было держать до приказа сверху.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ:

Комендатуре Северо-Западного района Вракса в течении пяти дней удалось обнаружить и полностью ликвидировать ячейку вражеской агентуры, понеся минимальные потери и добыв внушительные объёмы информации о вражеской деятельности во Враксе и его окрестностях. Особенно следует отметить действия майора Кулекса, примерно отличившегося в ходе активных действий против врага. Данный кадр крайне ценен и заслуживает самого лучшего применения.

Солнце робко и неохотно выглядывало из-за серых облаков, заставляя свежие сугробы переливаться искрами. Среди белого снега чернели развалины домов: мрачные остовы стен, горы кирпичной и бетонной крошки резкими рваными линями шли вдоль улицы. Впереди, на перекрёстке виднелась такая же громадина: стены измочалены выбоинами и дырами, чёрные провалы выбитых окон темнеют среди серовато-красной кладки, некогда скрытой под кремовой штукатуркой, ныне лежавшая под стеной в виде бело-серо-жёлтых скатов, тоже напоминавших сугробы. Ложный снег не блестел на солнце, а наоборот, будто бы поглощал в себя его свет. Были здесь и сохранившиеся дома, но и они мало чем отличались от развалин: крыши пробиты, стены исцарапаны и выщерблены, окна выбили и заколотили ещё задолго, задолго до их прихода. Где-то в этих окнах ещё мерцает свет, у каких-то из домов стоят мрачные часовые с ружьями наизготовку. Воет ветер — его младшие отголоски визжат в окнах, вьются вокруг развалин, шуршат мусором, бьют в спину, в бока, в лицо, отражаясь от стен и остовов как солнечный луч отражается от линз. Ветер сухой, холодный, влаги в нём нет. Зима пришла на месяц раньше, торопливо согнав тоскливую и промозглую осень куда-то далеко, в джунгли и прерии южной Эквестрии. Там она ещё поживёт, но здесь её век уже окончен. В его родных краях это могло случиться ещё раньше, но они жили на севере, а эта земля считалась южной, солнечной. Офицеры часто рассказывали им о чудесном климате Эквестрии, о её мягких зимах, о её долгом и тёплом лете, о плодородной земле, о могучих и богатых городах, населённых миллионами жителей и не уступавших в этом даже их ульям. Артис знал гренадёров, которые хотели остаться жить здесь после войны. Навряд-ли они собирались становиться кем-то вроде местных фермеров, но прежняя жизнь в тесных, огромных ульях тоже их не радовала.

— Артис, есть закурить? — Бойкий, ворчливый Класпер поравнялся с пулемётчиком. Они шли по тротуару, скрываясь в тени уцелевшего дома. Артис взглянул на товарища и увидел, что тот пребывает в на удивление хорошем расположении духа. "Надо расспросить его." — подумал он.

— Вот, держи. — Артис вытащил из кармана пачку эквестрийских сигарет. Та ещё попахивала потом и отдавала кровью своего прошлого владельца, в пачке не хватало трёх папирос, но это всё равно было лучше, чем курить то что выдавалось согласно расписанию приёмов пищи. Класпер принял сигарету, и, фыркая от её душка, зажёг её спичкой.

— Твоё здоровье. — Класпер кивнул и сделал первую затяжку. Снег скрипел под их копытами. Мостовую ещё не утоптали и на ней оставались их следы. Следов было уже много, причём не только пешеходных. Постепенно, чистый белый снег серел, покрываясь пылью и выхлопными газами.

— Чего ты такой весёлый? Нашёл чего-нибудь? — Пулемётчик взглянул на товарища, а потом скосил глаза на его ранец.

— Не то чтобы. Просто день неплохой. Тихо, спокойно. Снег идёт.

— Ясно. Не ходи один, нарвёшься ещё.

— Кто на кого ещё нарвётся? — Класпер весело ощерился, но по глазам Артис понял, что тот с ним согласен. На данный момент чейнджлинги отдыхали и не были обременены какой-либо работой, но это не освобождало их от необходимости блюсти осторожность.

— Ты видел остальное отделение?

— Да, сидят в местной рыгаловке. Все вместе, даже Кринг пришёл.

— Есть там ещё кто-то?

— Много кого. Танкисты, мотострелки. А ты один тут шляешься неясно зачем. Пошли туда, а?

— Давай. — Артис кивнул. — Подумать только, ещё недавно мы их обстреливали, а сейчас они нас водкой поят.

— Лицемерный народец, что тут говорить. Меня больше волнует другой вопрос: как это заведение вообще уцелело? Там же... А, неважно. Дойдём — увидишь. Ты сам откуда и куда?

— Хотел поискать полевую почту.

— Дело серьёзное. И как?

— Пока не нашёл. Один жандарм сказал что почта где-то на окраинах обосновалась, я уж не стал туда идти.

— Боишься заблудиться? Здесь это сложно... Улицы, площади, дома — всё прямое, как линейка.

— Из дома пишут, что в Сорифе сейчас так же.

— Ну, это хорошо... Почта от нас не денется, а вот водка — вполне. Пошли к нам?

— Давай. — Артис ухмыльнулся. Тон Класпера ему нравился. Их часть стояла в полуразрушенном городе, в котором почти не осталось не только увеселительных заведений, но и жителей. И всё таки, было в этом что-то умиротворяющее, вызывающее покой и даже какую-то странную радость. Фронт проходил в нескольких десятках километров, и там тоже стояла почти полная тишина. Обе стороны замерли, смертельно уставшие от суток кровопролитных боёв за Хоуп Холлоу. Все понимали, что это совсем не на долго, но никто не видел в этом повода для глупой и ненужной печали. Наоборот, многие воспринимали затишье как время чтобы окончательно собраться с силами.

Питейное заведение располагалось в подвале жилого дома, чудом не пострадавшего во время обстрелов и бомбёжек. Вокруг него как пчёлы у сот толпились чейнджлинги. Здесь их было намного больше, как и в кварталах расположенных поблизости. То и дело в шум ветра пробивался стук колёс военных эшелонов, офицерские команды, тарахтение двигателей, мерный пеший шаг. Приходили подкрепления, свежие силы для нового броска на Кантерлот. Так или иначе, это мало отвлекало тех, кто сейчас находился в рюмочной.

Артис и Класпер протиснулись сквозь толпу и начали спускаться по узким скрошившимся ступенькам. Запахло выпивкой, потом и прокисшими крагами. От контраста между наружной свежестью и удушьем подвала кружилась голова. Кабак представлял собой крошечное помещение с несколькими столами. В клубах табачного дыма и жарком мареве мелькали чёрно-серые кители солдат, блестели приклады и стволы винтовок. Даже в тылу бойцы ходили с личным оружием, Артис в этом плане выгодно отличался от своих товарищей, ведь ему был положен только пистолет, значит пулемёт можно было оставить в расположении.

В одном углу помещения горланили старые солдатские песни, в другом надрывно и фальшиво играл погнутый и сломанный патефон, в третьем ютилось подобие барной стойки, а в четвёртом Артис и Класпер нашли своих товарищей. Солдаты из взвода Ляпписа занимали несколько столов в самом углу, теснясь с другими частями их роты и батальона. В дыму Артис видел знакомые лица солдат и офицеров которых он видел только мельком, были и те, кого он хорошо знал.

"Наши снова встали. Говорят, Селька армию подтянула. Будет драка что надо, ей-ей будет..." — Немного встревожено, но не слишком эмоционально говорил один из младших офицеров соседнего взвода.

"Ничего! Этих побили — и тех побьём! Ну что, ребята, будем!?" — Послышался другой голос, более весёлый и зычный.

"Будем!" — Стройно отвечали остальные. Зазвенело дешёвое стекло, полилась трижды осточертевшая яблочная водка.

"Дрянь та ещё!" — Фыркая ответил один боец. По его тону Артис понял: это кто-то из новоприбывших.
"Пей, другой не завезли." — Ответил другой.

"Припасают для Кантерлота, а?! Эх вот в Кантерлоте-то будет де-ело..."

"За победу! За Королеву! Кто не пьёт — тот кусок дерьма!" — В беседу ворвался резкий и лихой голос Кринга. Артис повернул голову и увидел его. Поблизости от командира отделения пулемётчик увидел и Ляпписа: тот тихо и молча сидел на своём месте, деловито наполняя свою рюмку.

Добровольцы, пришедшие к ним пополнением были в дивизии всего лишь третий день. Они были неплохо обучены и вооружены блестящими новенькими карабинами, но им ещё не хватало реального опыта. Того, чему их учили, было недостаточно.

Артис и Класпер наконец добрались до своих. Места за столом было мало, но им всё-таки удалось втиснуться. На столешнице не было ни скатерти ни клеёнки — рюмки, бутылки и остатки закуски стояли на голых заусенистых досках.

— Что сегодня за день? Почему здесь так много народу? — Спросил Артис у оказавшегося сбоку от него Лабрума. Крупный чейнджлинг заставил всех остальных потесниться сильнее, чем обычно.

— Не знаю, вроде как у какого-то офицера день рождения или ещё что... — Всё так же заумно, но уже явно не трезво отвечал солдат. Он допустил ошибку и взял больше, чем мог вынести.

— Ты как?

— Никак, Артис. Голова... — Лабрум откинулся от стола и прижался к стене, тщетно пытаясь вдохнуть свежего воздуха. Судья по всему, чейнджлинг всеми силами пытался удержать в себе обед и завтрак. Подвал проветривался парой окошек под потолком, но в них не было никакого смысла. Воняло так, что в голове становилось темно. И тем не менее, всем здесь было весело. Попойка уже подходила к черте, выход за которую карался военным законом.

— Артис, ты где был?! — Сквозь общий гомон донёсся голос второго номера. Ефрейтор тоже был в подпитии и по его интонации трудно было понять, рад он пулемётчику или же нет.

— Искал почту. — Коротко ответил Артис, рефлекторно наполняя свою рюмку.

— Тут один офицер сказал, что почтовики подъедут к станции завтра-послезавтра. У них там... ик! какие-то проблемы. Не знаю какие, чёрт их знает вообще... — Ефрейтор наполнил рюмку яблочной настойкой по самый край, зелье чуть не пролилось на стол.

— Будем! — Гаркнул Артис и опрокинул свой штоф. В голову ударило, на языке осталось приторно-сладкое послевкусие. "Градус поменьше, но мутит очень сильно." — Подумал про себя перевёртыш, твёрдо опуская рюмку на стол.

— Дрянь. — Коротко и лаконично выразился пулемётчик.

— Они сами её не пьют, бьюсь об заклад! — Заявил один из гренадёров.

— Да, это верно. Такое пойло пони не по нутру. Они вообще алкоголь... Не любят. — Превозмогая рвотные позывы пробулькал Лабрум. Он всегда казался товарищам более хрупким, более интеллигентным, но на деле Лаб был крепок, силён и вынослив. Он уступал в росте Артису, но вполне мог заменить его в качестве пулемётчика.

— Ну и сволочи! — Шутливо крикнул кто-то с соседнего стола. Артис, Класпер и другие заулыбались, Лабруму было не до улыбки. Он побеждал в борьбе с собственным организмом, но победа давалась ему не легко.

Прошло некоторое время. Артис опрокинул ещё два штофа и начал сильно хмелеть. Постепенно запахи, звуки и выпивка брали своё, и самым важным в этой ситуации было остаться в своём уме. Класпер, сидевший справа от него, задремал. Многие уже лежали лицами на столах и под столами — не столько от зелья, сколько от удушья. Пулемётчику уже не хотелось ни говорить, ни пить, он разомлел на своём месте и даже собственные мысли не могли потревожить его.

На улице что-то хлопнуло. Чейнджлинг безошибочно различил хлопок гранаты. Он тут же очнулся и быстро понял, что пришли в себя и многие другие. Тут и там кто-то вскакивал на ноги, надевал фуражки, пилотки, кепи, хватал оружие. Весь маленький подвальчик заполнила резкая брань и топот сотен ног. Кто-то сразу ломанулся наверх, на лестнице возникла толчея — один чейнджлинг в чёрной танковой куртке кубарем покатился вниз, по нему чуть не прошлось около десятка его товарищей.

"Там снаружи бой! На нас напали!" — Громко прокричал кто-то из бойцов.

"Стоять! Отставить! Принять порядок!" — Миг спустя прогремело несколько офицерских голосов. Узнав своих начальников, перевёртыши опомнились быстрее чем толчея и давка успела нанести слишком много вреда. Времени выяснять что-либо просто не было. Бойцы принялись выходить наружу, но более организованно, часто собравшись во взводы и отделения. Артис не сразу поддался стадному чувству и помог восстановить дисциплину. Через несколько минут они уже поднимались по той самой лестнице, скользкой от талого снега. В суматохе никто уже не замечал хозяев заведения, даже не думая о том, чтобы расплатиться.

Они снова вышли на свежий, морозный воздух. Кого-то из перевёртышей сильно скрутило, Артис тоже почувствовал нечто похожее на тошноту. Пьянь в голове резко прошла, но за это пришлось расплачиваться болью в висках и тяжёлой мутью. "Что случилось? Мы слышали взрывы!" — Выбравшиеся из рюмочной солдаты подбегали к тем, кто стоял снаружи. Те в свою очередь затруднялись с ответом, либо показывали копытами куда-то в сторону, на один из мелких переулков. Артис вытянул шею поверх голов товарищей и посмотрел в ту сторону. Он увидел замерший на месте офицерский автомобиль. С ним было что-то не так, но туго соображавший пулемётчик не сразу понял, что именно. У машины стояло несколько жандармов, там же были невесть откуда взявшиеся медики, клавшие кого-то на носилки. Где-то за развалинами, на другой улице, была слышна стрельба. Её отзвуки мало походили на бой, скорее на мелкую перестрелку.

— Что делать, герр цугфюрер? — Кринг обратился к Ляппису, с нервным и раздражительным видом осматривавшим построенный перед ним взвод.

— К гауптману пришли жандармы, просят помочь. Придётся повоевать, герр обер-фельдфебель. — Ляппис редко называл своего подчинённого по званию, так что это немного удивило Кринга.

В кабаке находился всего один взвод и ротное командование, но в экстренной ситуации пришлось действовать тем что есть. Артис чувствовал себя неловко, ведь на носу были какие-то серьёзные действия, а с ним не было его верного оружия. Пулемётчик считался одним из лучших стрелков отделения, но ему вовсе не хотелось пользоваться пистолетом где-либо кроме учебного стрельбища.

— За мной! — Крикнул гауптман, быстрым шагом устремляясь дальше по улице. Бойцы последовали за ним. Невольно вспоминался одинокий танк в Уайтфлауэре — снова диверсия у них в тылу, снова на них напали в самый неожиданный момент. Артис постарался выкинуть эти воспоминания из головы, это у него в целом получилось.

Чейнджлинги подошли к стоявшей у переулка машине, только сейчас пулемётчик понял, почему она показалась ему странной. Передняя часть автомобиля была сильно посечена осколками, лобовое стекло выбито и погнуто, на тёмных передних сиденьях размазана запёкшаяся кровь. "Кто-то кинул перед ней гранату." — Понял Артис, вспоминая звук хлопка, поднявший всех на уши. Он не сомневался в том, что это была именно граната, причём вражеская, звук разрыва чейнджлингской "колотушки" был другим.

Гренадёры свернули в остатки переулка, следуя на одиночную пальбу. Фельджандармы указывали им путь. "Это бандиты, не диверсанты. Какие-то гражданские с карабинами." — Торопливо и сбивчиво рассказывал гауптману шедший с ним бок о бок лейтенант жандармерии. — "Их нужно окружить, мы заперли их в одном из домов, но они ещё могут уйти оттуда. Обойдёте своим взводом их с тыла, если кто покажется — стреляйте на поражение."

Гауптман мрачно кивал, бросая через плечо многозначительные взгляды. Предстояло что-то вроде боя с чем-то вроде противника. Пьяные солдаты против гражданских — это было бы смешно, если бы не было так дико. Вот они вышли на улицу — к стенам прижались группы жандармов с винтовками. Они били по окнам одного из относительно уцелевших зданий, в ответ прилетали единичные и неточные выстрелы "противника". Отовсюду сюда стекались отделения солдат в серебряных горжетах. Кем бы ни были те, кого они намеревались брать, у них уже не было шансов.

Взвод гренадёров перебежал через улицу и начал обходить развалины одного из домов. Их гауптман был опытным и смелым воякой, у него было хорошее чувство направления. Вскоре они вышли на задний двор осаждённого здания. Вышли как раз в тот момент, когда из подъезда начали выбегать неучтённые лица. "Стоять! Бросить оружие!" — Дико, в присущей только чейнджлингам своей профессии манере рявкнул в их сторону шедший с ними фельджандарм. Артис ожидал боя, фанатичного сопротивления, но ошеломлённые эквестрийцы действительно остановились и побросали оружие. Взвод чейнджлингов отрезал последний путь к отступлению, перевёртыши нацелили винтовки на двери и окна трёхэтажного углового дома, в котором засели "бандиты". Бой был кончен, небольшой отряд из четверых пони вышел на улицу, где их тут же взяли под стражу. Они были одеты в потрёпанную гражданскую одежду, ни солдат, ни кого-то похожего на диверсанта среди них не было.

Артис с любопытством смотрел на них. Он не чувствовал к ним жалости или сострадания, скорее наоборот. Что если бы та граната была брошена в него, в его товарищей? Почему эти гражданские, те, кто не сопротивлялся им до этого, те, кто трусливо и жалко опускали глаза, обслуживая их, честных и храбрых завоевателей, бравших своё по праву силы, теперь посмели, подумали сопротивляться? Это вызывало страх. Чувство безопасности, вызванное отдалённостью фронта, начало сходить на нет, уступая место страху. Страху и ненависти.

— Сволочи, скоты!.. — Шипел про себя Класпер, направляя на пленных дуло своей винтовки. Его хорошее настроение мигом прошло. Артис посмотрел на него — в глазах гренадёра были те же чувства. Гнев, ненависть и затаённый страх.

— Их скорее всего расстреляют, Класпер. — Тихо и спокойно ответил ему Артис.

— Надо бы повесить. — Коротко ответил Класп.

— Разговорчики! — Прикрикнул на них Кринг, так же наблюдавший за происходящим.

Тем временем, жандармы окружили захваченных партизан и приступили к допросу. Те мало что могли им поведать. Маленькая, разрозненная горстка вооружённых граждан, без какой-либо организации, не имевшая ни плана, ни необходимых навыков. И тем не менее, они заставили почти всю размещённую в Хоуп Холлоу жандармерию охотиться на них. В группе было трое жеребцов и одна кобыла — почти всем ещё не исполнилось даже двадцати одного года. Они не совсем осознавали на что идут, но это не остановило их. Оккупационное правосудие не было намерено с ними церемониться. Всех четверых поставили у стенки, взвод Ляпписа построили в две шеренги напротив. Между гренадёрами и эквестрийцами встал высокий и статный гауптман полевой жандармерии. При нём не было бумаги, приговор был составлен и зачитан на месте.

— За пособничество врагу, за покушение на убийство, за совершение диверсий и террористических атак и образование преступной группы, Фреш Пич, Ред Пич, Санни Дэйл и Дим Картер приговариваются к смертной казни расстрелянием!

— Взвод! Оружие а изготовку! — Скомнадовал Ляппис. Происходящее вокруг его мало заботило. Казалось, что цугфюреру было вовсе на всё наплевать. Чейнджлинги взвели винтовки и направили их на горе-партизан. Артис одолжил ружьё у одного из жандармов. Он испытал острое чувство дежавю. Когда была дана команда "Пли!", перед глазами пулемётчика вдруг встал враксианский заводской склад, озаряемый вспышками пулемётного огня и лицо старого товарища: печальное, грустное, но непреклонно спокойное. Он делал то, что должен был делать. По крайней мере, ему хотелось так думать.

Дорога на Кантерлот. Глава XVII: Перед бурей.

"Что же, если Кризалис хочет иметь истребительную войну, она ее получит."

Высокие своды коридора напоминали ему странное подобие грифонской церкови. Холодное, сине-белое убранство, высокие стрельчатые окна выходят в глухую серость, на стёклах блестит конденсат: капли воды стекают маленькими струями, быстро превращаясь в тонкий лёд. Они находятся вровень с облаками. Могучий фронт шёл с востока на запад, неся с собой вьюги и метели. Не было видно ни горных вершин, ни города внизу.

— Товарищ генсек? — Голос наркома раздался откуда-то сбоку.

— Товарищ народный комиссар? — С едва заметной иронией ответил он.

— Как вы себя чувствуете?

— Уши закладывает, глаза болят. А в целом всё нормально. А вы?

— То же самое. Неприятное место, тут недолго и сознание потерять.

— Сознание нам терять, товарищ народный комиссар, сейчас ни в коем случае нельзя.

— Верно, товарищ генсек. — Кивнул Копытин и вскользь окинул взглядом сопровождавших их военных: недавно повышенный до маршала Лунин и командарм Костылин тихо и спокойно шагали чуть позади. В глазах Нестора читалась тревога и затаённое недовольство. Он то и дело всматривался то в серые окна, то в каменные, безучастные лица гвардейцев, стоявших у каждой несущей колонны с копьями-протазанами в копытах. Казалось, что это были не живые пони, а восковые статуя, хотя даже восковая фигура выглядела бы куда более живо и натурально, чем они. Небольшая делегация направлялась к высоким дверям из тёмного дерева. С ними не было ни журналистов, ни своих собственных стенографистов. Всё, что должно было быть сказано в этом месте, должно было здесь остаться.

Вдруг, Панцушенко остановился, остальные вынуждены были последовать его примеру. Копытин с удивлением посмотрел на него, Василий в свою очередь через плечо посмотрел на Лунина.

— Нестор Иванович? — Тихо, почти полушёпотом спросил он. Слова генсека эхом разнеслись по помещению, после волны звука наступила секундная тишина.

— Я не подведу, товарищ генсек. — Коротко кивнул Лунин. Они оба понимали, о чём идёт речь. Остальным же не следовало в это вникать.

Раздался тихий металлический шелест — преграждавшие дорогу копья отошли в стороны. Что-то скрипнуло — и двери сами собой, медленно и величаво начали открываться внутрь. Северяне увидели зал, мало чем отличавшийся от коридора. В нём стоял круглый стол и восемь стульев. С расстояния казалось, что эта мебель высечена из камня. Как и во всём замке, здесь пахло озоном, в этом месте этот запах казался особенно осязаемым.

— Их высочества прибудут через пять минут. — Не сходя со своего места отчеканил высокий как каланча белый жеребец в позолоченном шлеме с синим плюмажем. Судья по всему, это был один из офицеров. Василий коротко ему кивнул. Как и предполагалось, перед встречей нужно было выдержать небольшую паузу. Василий осмотрел помещение: на стене прямо напротив них висела большая старинная картина, изображавшая белую кобылу с радужной гривой и рубиновыми глазами. Не удивительное зрелище, они видели много подобных портретов, почти все из которых впоследствии были сожжены и изуродованы. Такие изображения не были способны описать её, они не воспроизводили даже тени той, с кем им предстояло столкнуться прямо здесь и сейчас. Зал был древним, как и всё это место. Может быть, именно здесь его прешественники ломали шапки, заключая очередной неравный договор, всё дальше и дальше загоняя себя в яму. Жалкие, проигравшиеся, лишившиеся чести и былой славы, они передавали свои земли ей, по кусочку открещиваясь от них так же легко, как карточный транжира закладывает последний дом, чтобы остаться хоть с чем-то. Поколения жили и умирали, а этот холодный и пустой зал оставался прежним, ожидая пока его снова потревожат, будто нить в паутине огромного, древнего паука, терпеливо ожидавшего очередную добычу.

Но времена изменились. Чудовище получило страшную рану и теперь отчаянно искало спасения. Они не будут пресмыкаться, они не отступятся, теперь они будут диктовать ей условия, от которых та не откажется. Какую бы силу она не имела — это уже не важно.

Двери, находившиеся в другом конце помещения, начали открываться. Сквозь расширяющуюся щель ударил яркий проблеск тёплого света. Сильно пахнуло озоном, но этот запах вмиг сошёл на нет, уступив место другому, более знакомому и приятному.

"Яблоки." — Промелькнуло в голове у генсека. В памяти тут же всплыли крыши деревянных изб Северяны, тонувшие в шапках из белых цветов. Это было воспоминание из детства. Ошеломило страхом: "Она лезет ко мне в голову!", но в тот же миг страх был подавлен усилием воли.

Тем временем, становилось всё теплее, а источник сияния медленно и чинно заходил в комнату. Свет не резал глаз, но наоборот — приковывал к себе. Постепенно Панцушенко начал различать её силуэт. Он чем-то напоминал картину, но вместе с этим кардинально отличался от него, подобно тому как оригинал отличается от бездарной копии. Два рубиновых глаза уставились прямо на него, будто бы просвечивая северянина насквозь. Идеальное лицо приняло странное выражение имевшее тысячу и одно толкование. Она улыбалась, но её взгляд подавлял. С отвращением Василий почувствовал невольное желание распластаться в проскинезе. Он бросил быстрый взгляд на своих товарищей: Копытин держался, ему было не впервой. Военные стояли твёрдо, только у Костылин тщетно пытался скосить глаза в сторону, чтобы не поддаваться её влиянию. Панцушенко хотел заговорить первым, но Селестия опередила его.

— Приветствую вас, дорогие гости. — Мерно и плавно произнесла она. Звучание её голоса не было похоже ни на что. Слова звучали не только наяву, но и эхом отдавались в голове. Она явно говорила на своём языке, но до Василия и его спутников доходила только чистая и безошибочная северянская речь.

— Приветствую вас, Принцесса. — коротко и твёрдо ответил северянин, не унижая ранга стоявшей перед ним, но и не называя её "своей". На миг взгляд аликорна переменился, в гранях рубинов мелькнула печаль и грусть утраты.

— Как прошла ваша поездка?

— Северянину не впору жаловаться на мороз, но я ожидал, что в ваших краях будет немного теплее.

Принцесса усмехнулась, Василий ощутил, что гнетущее ощущение постепенно сходит на нет.

— Вашим тыловым службам наконец удалось привести в порядок логистику, Ваше Высочество. Месяц назад всё выглядело намного... печальнее. — К своему недовольству Василий услышал позади голос Лунина. Ему захотелось выговорить ему, но он не стал делать этого.

— Вы правы: сейчас Эквестрия переживает не лучшие времена. Проявленное вами благородство не знает примеров. Не соизволите ли вы напомнить нам о причине, по которой мы явились в эту залу? — Аликорн хитро посмотрела на северян. Она ничего не забыла и не нуждалась в напоминании. Скорее наоборот — она сама таким образом хотела всем напомнить, что они явились сюда не просто так.

— Тема нашей сегодняшней встречи представляет высокое значение для наших народов. Обстановка на фронте... — Василий сделал привычную для себя паузу, чтобы лучше сформулировать свою мысль.

— Настолько критическая, что потребовала вашего вмешательства, товарищ генеральный секретарь? — Слух жеребца резанул достаточно резкий мужской голос. С трудом оторвав взгляд от сияющего силуэта он увидел несколько фигурок простых пони — с Селестией тоже пришла делегация. Автором слов стал статный белый единорог в маршальском мундире. Панцушенко даже немного обрадовался, когда смог прочитать взгляд офицера, выражавший раздражение и нагловатую язвительность. Единорог будто бы не замечал присутствия рядом богоподобного аликорна, либо же не придавал ему большого значения.

— Вам следовало бы следить за своими словами, дорогой племянник. — Из ниоткуда эхом разнёсся голос. Селестия отвела взгляд от гостей и начала смотреть куда-то в сторону, туда, где лежали их тени. Василий обернулся и увидел, что из созданной ими черноты на залу смотрят два синих глаза. Несколько мгновений — и вперёд выступил синий аликорн — она была меньше, но в ней тоже чувствовалась сила. Её вид не заставлял бросаться ниц и не вызывал безотчётного чувства обожания. Она казалась более простой, более понятной.

— Прошу прощения. — Почти не меняя тона ответил ей единорог. Он не переменился в лице, но Василий понял, что внезапно появившаяся Луна приструнила маршала.

— Вы опоздали. — Строго, но снисходительно сказала Селестия.

— Однако, всё-таки я появилась как раз вовремя. А ещё, дорогая сестра, я думаю что официоз в данной ситуации неуместен. Эта встреча тайная, да и наши уважаемые союзники, как я вижу, не намерены поддаваться на ваши чары.

Селестия сверкнула глазами, улыбка сошла с её лица, уступив более спокойному и сдержанному выражению. Ореол света вокруг неё немного потух, позволяя разглядеть лучше разглядеть детали её одеяния.

— Я соглашусь с вашей сестрой. — Коротко и с необычной для себя быстротой сказал Генсек. Министр иностранных дел и военные молча выразили согласие.

— Хорошо. В таком случае — обойдёмся без ненужных предисловий. Прошу за стол.

Две делегации заняли свои места. Панцушенко перестал чувствовать знакомые запахи, в голове перестали возникать видения — видимо она действительно решила отказаться от своих привычных трюков. Через некоторое время Селестия выглядела более нормально и смотреть на неё уже было не так трудно. Тем не менее, первой слово взяла она:

— Ввиду сложившихся на фронте обстоятельств и сознания шаткости и неопределённости положения нашего союза, я решила провести совещание с руководством Северянской Республики, то есть с вами, господа. Как вы уже знаете, мной и моей сестрой было принято жёсткое решение отказаться от сдачи столицы, несмотря на её низкую стратегическую значимость. Вместо этого я распорядилась о том, чтобы Кантерлот оборонялся любой ценой. — Селестия закончила речь на половине, как бы уступая эстафету. Дальше говорила Луна.

— Главная цель данной встречи — согласовать дальнейшие действия наших сил против захватчиков. Ценой усилий ваших солдат и офицеров удалось остановить наступление основных сил Королевской Армии по Кантерлотскому шоссе. Теперь у нас есть время чтобы перевести дух и обдумать наши следующие действия.

— Мы выдвигаем следующие настоятельные рекомендации. Первое: все боевые части Красной Армии должны быть введены на линию фронта в максимально короткий срок для усиления обороны на ключевых участках. Второе: организацией тыловых коммуникаций в районе Восточного Побережья должна заниматься сугубо эквестрийская сторона без вмешательство северянских логистических служб. Третье: Красный Флот должен выделить часть своих сил для патрулирования Восточного побережья. Хауклендское сражение стянуло на себя большую часть восточных эскадр ваших и наших ВМС, что открыло возможности для рейдовых групп вражеских флотов. Любая опасность для производственных центров должна быть сведена на нет. Каковы будут ваши требования, господин генеральный секретарь?

Василий глубоко и задумчиво кивнул, после чего так же медленно и неспешно поднялся со своего места. Кресло оказалось вовсе не таким холодным и жёстким, как он ожидал. Видимо, в этом опять была замешана какая-то магия.

— Ваша позиция... В целом понятна. Эквестрийские части сохранили стабильный фронт только на юге, тогда как на кантерлотском направлении большая часть ваших соединений ещё не достигла линии соприкосновения. Однако, мы не намерены "укреплять фронт" своими силами.

Селестия вопросительно подняла бровь. В отличие от многих других, этот жест выглядел наиболее натурально и прямолинейно.

— Товарищ Лунин, изложите ваш план.

Рядом с генсеком поднялась статная фигура маршала. Лунин выглядел гордо, почти счастливо. Видимо, его угрюмая неразговорчивость была выражением чувства нетерпения.

— Формирование прочной и статичной линии фронта не даст нам никаких преимуществ перед врагом. Подобная стратегия несколько раз зарекомендовала свою губительность. Нужно наступать.

— Но ни у вас, ни у нас нет достаточных ресурсов для наступления! — Принц Блюблад испытующе посмотрел на Лунина. — Придётся затратить почти месяц чтобы скопить на линии фронта достаточное количество авиации, артиллерии и бронетехники чтобы сравнять шансы с группой армий, наступающей на Кантерлот. Если мы атакуем теми силами, что у нас есть сейчас — то лишь впустую потеряем их.

— Уважаемый коллега, вы не понимаете сути моего предложения. — голос Лунина похолодел, приняв более суровый тон. — Разумеется, никто не намерен атаковать врага сейчас. Мы намерены измотать его силы, размягчить их — а потом ударить танками по его флангам, выбить их из Вайнияполиса и наступать дальше в тыл группы армий. В случае успеха основные силы чейнджлингов будут разгромлены, а война закончится к тысяча двенадцатому году. Я уже не раз доводил этот план до вашего сведения.

— Разменять расстояние на время. Я помню. Теперь у вас появились достойные силы, всяко больше чем было тогда, в октябре. Но и к врагу подходят подкрепления. — Тон принца-маршала становился более спокойным. Василий заметил, что тот то и дело посматривает на восседавшую в одном из кресел Луну. Было видно, что маршал осмыслял слова Нестора, ведь в его выражении прослеживалось всё больше понимания. Генсеку показалось, что единорог уже не в первый раз слышал эти слова, но почему-то начал понимать их смысл только сейчас.

— Качество дорог с нашей стороны фронта лучше, чем с вражеской. Слабая сеть путей сообщения замедляет темпы пополнения их частей и подготовку их наступления в целом. К моменту начала нового танкового броска на Кантерлот наши силы несколько уравняются. Мы успеем перебросить туда значительное количество пополнений и вооружения. Если вы считаете этот план рискованным или неверным, то предложите свою альтернативу.

— Я считаю... — Блюблад задумался и начал качать головой. — Я считаю что этот план будет стоить Эквестрии очень дорого. Но, следует признать, что иного плана действий сейчас быть не может. Думаю, что нашим разногласиям в этом вопросе следует положить конец. Если возможность перехватить инициативу есть — значит ей нужно воспользоваться. К середине Ноября к фронту подойдут основные силы армий сформированных на Восточном побережье. Эти силы выступят хорошим подспорьем, если придётся наступать.

— Сэр принц, вы закончили? — Василий обратился к единорогу. Тот было хотел покоситься на него, но через силу заставил себя удостоить генсека менее презрительным взглядом.

— Да. Я закончил. Я согласен с планом моего коллеги. Что вам угодно?

— На основе изложенных моим командующим тезисов, я намерен сказать вот что... Уважаемая принцесса Селестия. Я понимаю ваше желание сохранить жизни своих пони. Но сил наших бронетанковых соединений может оказаться недостаточно, а солдаты и офицеры тех свежих и полнокровных дивизий, что идут сейчас с востока на запад... На защиту своей Родины... Они могут воспринять это двояко. Было бы несправедливо лишать их возможности принять бой с врагом.

— Я поддерживаю товарища Панцушенко. — Коротко проговорил Лунин.

— Я солидарен с поддержкой товарища Лунина. — подал голос Костылин. — В ходе боёв за Хоуп Холлоу отряды и подразделения из эквестрийских пони показали себя достойно, сражаясь бок о бок с красноармейцами. От лица командования РККА заявляю, что как среди генштаба, так и среди более нижних чинов предубеждения насчёт эквестрийской армии отсутствуют. Для вашего народа эта война является отечественной в полном смысле этого слова.

Сёстры многозначительно переглянулись. Слово снова взяла Селестия.

— Сестра. Идёт война. И те, кого ты хочешь защитить, всё равно рано или поздно окажутся под ударом. Если план северян сработает и чейнджлингов удастся разгромить одним мощным ударом — то жертва тех, кто погибнет в этом бою будет полностью оправдана.

Селестия покачала головой.

— Хорошо. Так тому и быть. В конце концов, слишком многие уже погибли, слишком многое уже было потеряно. Если мы не будем действовать решительно — то потеряем всё остальное. Однако, что насчёт остального?

— Логистическую путаницу следует устранить. Если потребуется — устранить и тех, кто её провоцирует. Я согласен с вами, принцесса. Однако, главенство одной структуры над другой меня не радует. Большое количество организаций неизбежно начнут конфликтовать друг с другом. Необходимо централизовать производство, создать сводный комитет по образцу нашего Комитета Обороны. Тогда вы сможете не только решить вопросы логистики на вашей земле, но и оптимизировать взаимодействие с производственными мощностями Северянской Республики.

— Но сэр, вы ведь понимание что это ущемит права частных компаний. — Возразил до этого молчавший министр иностранных дел Эквестрии.

— Конечно я это понимаю... А ещё я понимаю, что это так же может ущемить права шпионов, диверсантов, предателей и вредителей, что пытаются подорвать вашу экономику изнутри. — твёрдо осадил его Панцушенко. — Что вы думаете об этом, ваше высочество?

— Я поддержу своего подданного, как бы логично и справедливо не звучали ваши изречения. Народ Эквестрии не привык к подобным мерам, это может вызвать недовольство. Методы организации в Эквестрии и Северяне имеют ряд принципиальных отличий, и попытка применить одну систему к другой не приведёт ни к чему хорошему.

— В таком случае... Я соглашаюсь с вашим тезисом о единоначалии. Однако, я всё-таки не отказываюсь от идеи тесной кооперации между нашими военно-промышленными комплексами. А насчёт флотских патрулей... Думаю, можно задействовать эскадру адмирала Фьюриес Глори, направленную до этого на блокаду нова-грифонских портов. Командование Красного Флота хотело высвободить этот резерв для поддержки основных сил Горшкова в Хаукленде, но мы не учли того, что враг может действовать хитростью и обманом.

— Вы упомянули Нова Грифонию. — снова вмешалась Луна. — Как проходит операция "Договор?"

— Успешно. Силы 11-й армии разгромили войска нова-грифонской хунты, взяли Новую Аквилу и Уэтер. В данный момент наши войска заняты зачисткой недобитых сил милитаристов в районе Фростхилла и других городов северо-западной окраины. В Пингвинии идут тяжёлые бои между красными партизанами и местным про-империалистическим режимом. Красная армия должна соединиться с партизанами к началу следующей недели. — Снова отчеканил Лунин, явно заранее подготовивший этот ответ.

— Похвально, маршал. Эта победа малозначима, но сейчас любой успех крайне важен для нас.

— Я всё же выступаю за то, чтобы придержать проведение этой операции... В некотором секрете. Официальная повестка заявляет о том, что все силы Республики брошены на помощь Эквестрии, а такая масштабная операция на совсем другом направлении... Лучше объявить об этом успехе тогда, когда всё будет уже кончено. Так что лучше и вам не упоминать об этом.

Эквестрийская делегация молча выразила согласие с этим тезисом.

— Выходит, что вы итак выразили своё мнение. — Сказала наконец Селестия. Василий понял, на что она его провоцирует.

— Я не претендую на спорные территории до тех пор, пока в войне не будет достигнут перелом... — спокойно ответил генсек, понимающе кивая. — Для передела мира следует собрать более... открытое заседание, куда следует пригласить лидеров других стран-союзников.

— Это хорошо. Я не ожидала от вас подобной мудрости. — Селестия снова улыбнулась. В этой улыбке Панцушенко увидел как радость достигнутого соглашения, так и странную, неочевидную тоску. Селестию радовало одно, но вместе с этим расстраивало другое. Она напоминала шахматиста, сделавшего умелый ход, но принесшего в жертву важную фигуру. Шахматист... Умелое сравнение. Оно подходило ей намного больше, чем тот образ лукавого и терпеливого паука, которого он представлял себе изначально.

Серый автомобиль установился у разлинованной в чёрно-белую краску будки КПП. Грузный фельджандарм, бряцая горжетом подошёл к окну.

— Предъявите документы. — Несколько смягчая свою привычную манеру произнёс чейнджлинг, и когда перед его глазами возникла привычная глазу развёрнутая книжечка — то уже без особых раздумий был готов пропустить машину дальше.

— Я слышал, в городе постреливают. Часто ли у вас такое, герр ефрейтор? — Из салона донёсся голос, который сложно было не узнать даже из-за простуды.

— Зачистили пару кварталов от них. — не зная, хвалиться ему или нет докладывал постовой. — Теперь там никто не живёт, герр фельдмаршал, так что можете не опасаться.

— Что-ж... Хорошо. — "Хорьх" двинулся дальше. Жандарм ещё несколько минут смотрел ему вслед, размышляя о том, правильно ли он доложился перед таким высоким начальником.

За стеклом мелькали окна, двери, силуэты домов. Шёл снег, было уже темно, шины полосе укатанного снега, водитель шёл осторожно, едва слышно чертыхаясь и намертво вцепившись в руль. Ларинкс сидел на заднем сидении и разглядывал свой маршальский жезл. Ему не очень нравился этот атрибут, изначально присущий грифонам и совсем не подходивший по духу чейнджлингскому народу. Размышления об этом наводили пожилого офицера на мысль о том, что ему начинает разонравливаться не только жезл, но и значение, скрывавшееся за ним. Кощунственные, позорные мысли. Он не позволял им овладеть собой. Всё решится этим вечером, здесь и сейчас. Он чувствовал — есть только два исхода, и это чувство преследовало далеко не только его одного.

Машина свернула вправо, фары высвечивали посты и патрули жандармов и солдат. В некоторых дворах стояли машины, в немногих уцелевших окнах горели керосиновые лампы и электрофонари. Впереди уже виднелось неприметное трёхэтажное здание, предназначение которого выдавало только наличие КПП из бойцов комендантской роты. Они быстро пропустили Ларинкса во двор дома, где уже стояло несколько автомобилей. Он был не первым, но и не последним. В прихожей его встретили Ацур и трое генерал-майоров, командовавших дивизиями танковой группы.

— Здравия желаю! — Отчеканил Ацур, вставая по стойке "смирно" и отдавая салют.

— Здравия желаю. — Ларинкс ответил на приветственный жест подчинённого.

— Как добрались?

— Как видите — неплохо. — фельдмаршал улыбнулся. — Триммель и остальные ещё не прибыли, верно?

— Так точно, ещё не явились.

— Что-ж, тогда подождём. Вашему штабу в этом смысле повезло.

— Не то чтобы, герр фельдмаршал. Тут осталось не так много домов где можно было бы расположиться.

— Насколько мне известно, в Хоуп Холлоу есть очень крепкое и удобное здание банка.

— Северяне заставили нас долбить по нему из пушек где-то три часа, а потом подожгли его и смылись восвояси. Теперь там живут только крысы и голуби.

— Понятно. Стало быть — настали тяжёлые времена. — Ларинкс присел на один из стульев и с кряхтением вытянул подзатёкшую шею. — Враг более не будет с нами нянчиться. Северяне известны своей тягой к тактике выжженной земли. Они не намерены миловать ни нас, ни местных жителей.

— Чудовищные варвары. — Подметил командир 3-й танковой, рефлекторно шаря в кармане в поисках отсутствующего там портсигара.

— Последний батальон Селестии. У старой ведьмы кончились солдаты и теперь она бросает в бой этих дикарей. — усмехаясь поддакнул командующий 216-й моторизованной. — У эквестрийских пони хотя бы есть цивилизация, а что есть у северян? Ничего — только вонючие избы и обмотки из берестяной коры. Селестия предложила им цивилизацию — а они предали её, отринули это и предпочли жить своей зверской натурой и дальше, теперь ещё и усугубив это коммунизмом.

— Если это дикари, герр Яхс, то почему тогда вы не смогли расправиться с тем окружённым отрядом близ Эпплстока? — Речь генерала прервал новый голос, зазвучавший вместе со скрипом входной двери. Чейнджлинги быстро встали со своих мест и отдали салют, но тон и манера вошедшего показали им, что тот настроен на менее официальный лад.

— Звериная хитрость, герр Триммель. Матёрый волк тоже может легко уйти от лучших охотников, при этом не обладая и толикой доступного нам разума.

— Может вы и правы, герр Яхс. Может вы и правы... — Триммель иронически улыбнулся, глядя на подчинённого. Тот в свою очередь уже начинал беспокоиться по поводу намерений генерал-фельдмаршала. — Но знаете — я не соглашусь с вами в остальном.

В прихожую вошло ещё несколько генералов — комнадир второй танковой группы и сопровождавшие его комдивы.

— Господа! — Триммель встал посреди помещения и указал копытом на командира 216-й. — Вот из-за подобных измышлений мы и получили все те проблемы, которые ныне вынуждены расхлёбывать. Данный вопрос не является пунктом сегодняшнего совета, но я всё-же уделю ему внимание. Северяне хитры и жестоки, это правда. Но они уже давно не такие, какими мы их привыкли представлять. За последние десятилетия они стали намного, намного опаснее. И чем больше вы будете их недооценивать — тем дороже это вам обойдётся. Думаю, с этого и следовало начинать. Хорошее предисловие, не так ли, герр Яхс?

— Так точно герр генерал-фельдмаршал! — по форме ответил генерал-майор. — Виноват, герр генерал-фельдмаршал!

— Ваши слова не оживят ваших солдат. — улыбка Триммеля постепенно перешла из иронической в печальную, а потом и вовсе сошла на нет. — Пройдёмте, господа генералы.

Для совета было выделено крупное помещение, некогда выполнявшее роль столовой. На столе лежали карты разных масштабов, изображавшие театр военных действий. Штабные работники из 3-й танковой поработали на славу, тщательно перенося и перерисовывая небольшие участки фронта в полосе 1-й танковой группы. Генералы собрались вокруг карты, изображавшей положение частей группы армий "Центр".

— Герр Ларинкс, как вы можете прокомментировать ваше нынешнее положение? — Тон Триммеля окончательно перешёл на серьёзный. Его пытливый взгляд встретился со взглядом пожилого маршала. Ларинкс понял, что Триммель совсем не в духе. Впрочем, мало кто в этом месте сейчас был доволен ситуацией.

— Несмотря на остановку наступления, нам удалось достичь ряда успехов. 2-я танковая группа взяла Вайнияполис и вышла во фланг силам Кристальной Империи. Генерал Оптерикс предлагает ударить по Шайнинг Армору и вывести Каденс из игры. Генерал-полковник высказал предположение, что быстрый захват Кристалтона увеличит наши шансы и нанесёт серьёзный удар по врагу. Северяне сосредоточили основные силы в Эквестрии, они не успеют перебросить войска на север. Группа армий Фарникса при поддержке наших частей может совершить бросок прямо к границам ССР и навязать коммунистам бой на их же территории.

— Я уже обсудил с Оптериксом эту инициативу. Не думаю, что она закончится успехом. Ну, и насколько мне известно, вы так же не согласны с вашим подчинённым.

— Признаться — да. Я никогда не был приверженцем рискованных операций.

— Эта операция была бы скорее не рискованной, а заведомо провальной. — Чейнджлинг достал из планшета свою карту и разложил её поверх имеющейся. На новой карте было отмечено больше вражеских дивизий, большая часть из которых ещё находилась в тылу, но уже подходила к фронту. Триммель взял лежавшую на столе указку и показал на несколько квадратов, обозначавших северянские танковые соединения.

— Согласно данным контрразведки — в районе Вайнияполиса готовится мощный контрудар. И я надеюсь, что вы не думаете, что красные ограничатся только форсированием реки и взятием города. — Указка описала дугу, проходя вдоль крупных дорог, шедших от города. Эти магистрали выводили в тыл группы армий. Ларинкс посмотрел на Оптерикса, стоявшего рядом с генерал-фельдмаршалом. Тот не выдавал своих эмоций, но всё равно выглядел озадаченно, если не подавленно.

— 2-я танковая группа достаточно сильна, чтобы задержать эти силы, пока 1-я танковая группа наступает на Кантерлот. — произнёс Ацур, так же внимательно разглядывавший карту. — Да, у них больше сил, но действуя в обороне, возможно с некоторыми уступками, их всё-таки можно остановить. У моего коллеги будет достаточно танков, чтобы купировать этот удар.

— В том-то и дело, что не достаточно. — Триммель снова обвёл всех взглядом. С удивлением Ларинкс заметил, что во внешнем виде главнокомандующего промелькнула подавленность. — Две танковых дивизии должны быть переброшены для участия в наступлении на Кантерлот. Удерживать танки северян на Вайне придётся главным образом силами пехоты. Королева хочет видеть свой флаг над башнями кантерлотского замка к началу января и требует сосредоточить все активные резервы на этом направлении. У нас нет выбора, в случае неудачи — многие из нас могут лишиться своих званий, и не только. Так что прошу вас подойти к выполнению своего долга со всей тщательностью. У нас нет права на ошибку. Я не сомневаюсь в вас, товарищи. Я уверен, что у нас всё получится.

В зале повисла гробовая тишина. Генералы смотрели то на карту, то на маршалов, то друг на друга. Ларинкс ещё раз взвесил в мыслях всё сказанное Триммелем: "Группа Ацура усилена свежими частями. Это безусловно хорошо, можно будет ударить на большем количестве направлений. Но фланг всей группы армий при этом остаётся открыт для удара. Рискованный план, очень в духе Триммеля..." — Маршал поднял взгляд на своего старшего коллегу: тот стоял молча и спокойно, позволяя военным уяснить сказанное им. — ""У нас нет права на ошибку", "У нас нет выбора"... Всё верно. У нас, но не у тебя..."

Белые стены помещения были залиты солнцем. Вчера ночью была сильная пурга, на всю палату слышались стонали и ворчали раненые, а капрал Артур Вайз просто спокойно спал, даже не подозревая, что его сон длится уже третью ночь подряд. Обычный, спокойный сон. То, о чём он мечтал уже несколько месяцев. Кошмары сошли на нет, будто кто-то взял и отключил их как электрическую лампочку. Единорог почти не соображал, но до него всё же доходило понимание о том, что кто-то талантливый и компетентный всё-таки спас ему жизнь и рассудок.

— Он просыпается. — Откуда-то сверху и сбоку донёсся странно знакомый голос. Жеребец зажмурился от яркого света и попытался повернуть затёкшую шею. На этот раз ему никто не мешал, позволяя пони самостоятельно продрать глаза и осмотреться. Он увидел почти полную палату, плотно заставленную кроватями. Во всех кроватях лежали завёрнутые в одеяла раненые, на головах которых белели свежие бинты. Многие спали, кто-то тихо бредил. Двое жеребцов — пегас и единорог, сидели на своих кроватях рядом с окном и о чём-то вполголоса переговаривались, украдкой посматривая на Артура.

— Ложитесь, вы ещё не восстановились до конца. — Он услышал второй кобылий голос, тоже исходивший от изголовья кровати. Вайз обернулся и увидел одетых в белые накидки кобыл. Врач и медсестра наблюдали за ним, и судья по их измождённому виду — занимались этим уже достаточно долго.

— Хорошо, простите. — с неожиданной для себя робостью ответил единорог. — А что вообще... Произошло?

— Вы потеряли сознание от истощения. Очень редкий прецедент. Вас ведь мучали кошмары, верно?

— Да... Правда, я не могу вспомнить какие именно. — Единорог почувствовал слабость во всём теле. Ему было тяжело говорить и даже думать.

— Да. Не можете. И не сможете впредь. Моя коллега провела вам... Что-то вроде операции, если можно так выразиться. Ваш случай достаточно показателен и ценен для медицинской практики. Можете считать, что поспособствовали развитию медицины. — Врач улыбнулась и Артуру передалось это чувство. Он тоже ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие от курения зубы.

— Ясно, то есть я был вашим подопытным кроликом? Рад был стараться, миледи.

— Вы можете шутить, значит, скорее всего, ментально здоровы. Моя коллега заключила, что вы полностью восстановитесь через пару недель. Она так же сказала, что вы очень крепки и выносливы для единорога.

— Я не из городских, миледи. Мои родители фермеры, я жил под Акорнейджем... До войны... — Взгляд Артура потемнел, совсем некстати вспомнились страшные картины полугодичной давности.

— Вам лучше не вспоминать о... Подобном, сэр.

— Понимаю. Простите меня... Но, позвольте мне всё-таки кое о чём спросить.

Врач насторожилась, но внимательно рассмотрев пациента, перестала хмуриться.

— О чём?

— Вы ведь из того госпиталя, который отступал из Хоуп Холлоу, верно? За мной посылал кто-то из северянского батальона? Вы знаете что-нибудь о них?

— Приходил какой-то ординарец-пегас, спрашивал о вас. Я не поняла его, но заверила что с вами всё будет хорошо и отослала восвояси. Моя подопечная перевела его слова, сказала что он желал вам всего хорошего и просил позаботиться о вас. Я этому поверила, тот военный был довольно мил и добр на вид.

— Кажется, я знаю его. Помощник Грау, командира северянского батальона, с которым мы вместе вырывались... Да. Только пришли, расположились — и тут же в отключку, как камнем по голове. Кстати... А вы что-нибудь о них слышали?

— Я слышала, как об этом командире говорили раненые северяне. — голос подала молоденькая сестра. — Его батальон оказался отрезан и...

— Что? Что с ним случилось?! — Артур чуть не вскочил с кровати, но взгляд врача удержал его на месте.

— Кто-то считал, что они обречены. Но были и те, кто верил в то, что он и его солдаты сумеют спастись. Не волнуйтесь по этому поводу, ради Селестии вас прошу.

— Этот пернатый слишком зол чтобы просто так погибнуть. — Артур снова попытался улыбнуться, но растущая тревога не давала ему превратить это в шутку. Скольких командиров он уже потерял? Чем этот храбрый фронтирец отличался от остальных?

В коридоре послышались чьи-то возмущённые возгласы, ответом на которые был лишь молчаливый стук сапог. "Он слаб! Он ещё не восстановился! Да вы права не имеете!" — Тщетно кричала какая-то неизвестная кобыла. Врач и сестра с тревогой и любопытством посмотрели на дверь:

— Кейт, останься с ним. Я посмотрю, что там. Врач пошла к двери. Артур заметил, что от усталости кобылу качает из стороны в сторону.

— Откуда вы знаете северянский? — Василий посмотрел на сестру и увидел, что та немного смутилась от его вопроса.

— Моя мать из Северяны, сэр. Этот язык почти родной для меня.

— Как же так получилось? — Снова спросил жеребец. Тем временем, односторонняя перепалка за дверью постепенно перешла в адекватный разговор.

— Мой отец был владельцем фабрики в Северяне. Сам он родом из Кантерлота, но решил купить землю там. Там он познакомился с матушкой и та вышла за него замуж. А потом произошла революция и мы опять уехали в Кантерлот. Мне тогда было совсем мало лет.

— У нас в Акронейдже стояли северяне. Славные парни, с такими лучше не связываться.

— Северяне? Северянские полки? — Лицо Кейт переменилось. Артур почувствовал, что её чувства родственны его собственным.

— Да. А что?

— Там служил Алексей. Это мой... Друг.

— В таком случае, у меня для вас плохие новости, сестра. Они попали в плотное окружение, а чейнджлинги не церемонятся с окруженцами и пленными.

— Я уже и не надеюсь на то, что он выжил. Вы ведь тоже потеряли там кого-то?

— Больше, чем вы можете себе представить.

Дверь открылась, в палату пахнуло улицей. В дверном проёме стоял невысокий грифон в свежей зелёной гимнастёрке, за накинутой на спину шинелью виднелись белые платки и встревоженные лица врачей.

— Ну что, капрал. Как поживаешь? — проскрипел офицер, осторожно и чинно входя в помещение палаты. Двое "ходячих" тут же повскакивали с кроватей и отдали честь. Артур тоже хотел было так подорваться, но быстро отказался от этой идеи. — Я смотрю, уже с дамами воркуешь. Это хорошо, значит скоро совсем оклемаешься.

Кейт сконфузилась и опустила взгляд в пол. Артур же воспринял солдатскую шутку как следует и попытался засмеяться.

— Да. Как видите, отхожу понемногу, сэр. Как там мои ребята?

Грау достал часы из кармана гимнастёрки и открыл их, царапнув когтем по кнопке.

— Завтракают. — спокойно сказал грифон, закрывая и убирая часы. — Кто жив — тот жив, кто мёртв — тому вечная память. Твоих бойцов решено оставить при батальоне. Нас потрепало той ночкой, большие потери, сам понимаешь. Ты тут ещё долго проваляешься, это я уже знаю. Пошлют на переформирование в Кантерлот.

— Стало быть, видимся в последний раз? — Артур посмотрел на комбата, пытаясь запомнить его как можно лучше.

— Не в последний. — Грау улыбнулся, светло-зелёные глаза блеснули в солнечном свете. — Встретимся ещё в Везалиполисе, товарищ!

Грифон подошёл поближе к койке единорога и протянул ему желтоватую чашуйчатую лапу. Артур вложил в неё своё копыто и несколько раз с силой мотнул им вверх-вниз. Лапа почти не двинулась — крепкие как сталь пальцы держали слишком крепко. После этого странного рукопожатия, Грау повернулся и пошёл к двери: "Бывай!" — Бросил он через плечо, перед тем как исчезнуть за поворотом коридора. От пережитого, единорогу снова захотелось спать. Его тут же обступили врачи. Высокая и достаточно молодая кобыла быстро провела его осмотр и заключила, что с единорогом всё в порядке. Это и был тот самый врач, решившийся на медицинский эксперимент и вылечивший Артура от его недуга. Но тогда единорог ещё этого не знал. Его глаза смыкались, а в мысли приходил другой разговор, произошедший несколько месяцев назад. "Развалинами Везалиполиса удовлётворён." — Тихо прошептал капрал, после чего снова погрузился в сон.

Дорога на Кантерлот. Глава XVIII: Буран.

"Дорогая матушка, пишу тебе, потому что не знаю, когда смогу написать снова. Готовится наступление, мы стоим в городе NN, нас отвели подальше в тыл чтобы наша часть пришла в себя после тяжёлых боёв в октябре. Здесь неплохо, по крайней мере у нас есть крыша над головой, тепло и пища. Все говорят, что войне осталось пара недель, максимум — месяц. К нам подходят свежие силы, много танков и пехоты. У нас в батальоне много новобранцев, почти все из Вракса, но есть и парни с Везалиполиса и Сорифа. Говорят, что у вас там всё отстроили, в старом улье уже никто не живёт. Жаль я не могу увидеть этого. Здесь, на этом чёртовом морозе, невольно вспоминается наш край и служба на медвежьем рубеже. Сейчас температура минус двадцать и судья по приметам — дальше будет только холоднее. Мы народ привычный, но молодняку не помогают даже тёплые шинели. Земля замёрзла и стала похожа на камень, но зато наши танки и грузовики не будут вязнуть в раскисших дорогах. Передай всем домашним, что я их очень сильно люблю. С фронта в ближайшее время не будет посылок. Снова начинаются серьёзные дела, сейчас даже офицерам не до трофеев. Я слышал, что у вас уже ввели карточную систему, что эссенция заканчивается. Страшное дело, ведь вы живёте впроголодь чтобы мы могли сражаться в полную силу. Желаю вам пережить всё это и дождаться меня..."

Отрывок из письма чейнджлингского солдата домой. Половина текста была впоследствии вымарана цензурой.

— Ребята, вам тут почта пришла. — Боец осторожно протискивался по ходу сообщения, неся на своих боках котелки с горячей едой. Сильный ветер снова дул с востока на запад, сгоняя серые тучи. От блеска болели глаза — вокруг беле чистый белый снег. Взвод панцергренадёров несколько часов рубил землю лопатами и кирками, чтобы вырыть себе этот окоп. Здесь было тесно, неудобно. Но хотя бы тепло. В узких проходах и окопах ютилось сорок три бойца — ровно столько, сколько было положено. Взвод Ляпписа пополнили новыми бойцами — их свежие серо-зелёные шинели выделялись на фоне остальных.

Слова посыльного подействовали магически. Разговоры стихли, им на смену пришла возня — перевёртыши начали протискиваться по траншеям, чтобы подобраться поближе к нему. Их волновала вовсе не еда, ведь полевая кухня уже несколько дней как взяла прочный ответ за наполненность их их желудков. С едой не было проблем, а вот с письмами и посылками от родных стало туже: почта то отставала, то терялась, то задерживалась.

Артис прислушался: похожая возня начиналась и в других взводах. Видимо, письма пришли и остальному батальону. Сейчас они находились далеко не на переднем краю, но шуметь всё равно никто не решался. В воздухе стояли слишком знакомые запахи, чтобы позволять себе быть беспечными. Их уже не отводят в тыл для приёма пищи, на переднем краю, откуда несколько дней к ряду был слышен стук топоров и заступов, наступила почти гробовая тишина. Длинным вереницам грузовых машин и тягачей уступили редкие юркие вестовые и офицеры на мотоциклах и джипах. Периодически бухала артиллерия — редко, по одному-двум снарядам в несколько часов. Вражеские орудия отвечали в такой же ленивой манере — иногда где-то поблизости от них нет-нет да взметнётся чёрная земля, а там, впереди, на линии соприкосновения застрекочут и тут же смолкнут две пулемётных очереди — одна в ответ на другую. По ночам на той стороне изредка рвались мины — реакция на нарушение светомаскировки. У миномётчиков была такая забава — бить по сигаретным огонькам или невовремя занавешенным окнам.

Помощник повара поставил на землю свои котелки и достал из-за пазухи шинели большую бумажную упаковку, которую сразу же принял цугфюрер Ляппис. Чейнджлинги наполнили из котлов свои личные котелки и, аккуратно пробираясь между своих товарищей, направлялись по своим местам.

— Что, пулемётчик, опять хватишь самый жир? — Полушёпотом спросил посыльный. Артис отрицательно помотал головой и молча опрокинул в свой котелок наполненную до краёв поварёшку. Суп пах душистой тушёнкой. Этот запах мог свести с ума любого из них. Зажав в зубах ручку своего котелка, начал медленно протискиваться вдоль стенки окопа. Его старались пропускать, но это не получалось из-за тесноты.

— Что громила, хочешь стать ещё больше? — С улыбкой прошипел Класпер, вжимаясь в земляную стенку чтобы пулемётчик мог пройти. Артис не ответил, ведь его рот был занят. Кое-как пройдя мимо теснящихся бойцов, пулемётчик вскоре добрался до своей ячейки. Его товарищ-ефрейтор получил свою порцию одним из первых и теперь дремал в крайне неудобной позе, сидя и облокотившись на патронные цинки. Артис спокойно сел на своё место и тихо потревожил напарника. Тот приоткрыл один глаз и спокойно посмотрел на первого номера.

— Будешь ещё? Я тут принёс...

— Не надо. Ешь всё сам. Мне своей порции хватило на... — Ефрейтор зевнул и рефлекторно размял затёкшие ноги и крылья, после чего снова погрузился в дрёму. Артис не стал удивляться этому, он неплохо знал этого бойца. Его никогда не интересовали письма и корреспонденция, видимо у него не было тех, кто мог бы ему писать.

Трапеза длилась не очень долго. С одной стороны потому, что солдаты в принципе никогда не тратили слишком много времени на еду, а с другой стороны, всех мучило нетерпение, даже Ляппис, принявший упаковку, то и дело смотрел на неё, борясь с желанием порвать бумагу и выяснить, что там внутри. Наконец, этот момент настал. Офицер осторожно вскрыл пакет ножом и начал раздавать конверты и свёртки, громко зачитывая имена подчинённых. Имя Артиса оказалось одним из первых по алфавиту, поэтому он получил конверт практически сразу. Он выглядел немного потрёпанным и помятым, клей на нём явно был свежим. Видимо, его уже вскрывали.

— Что, дошло что-нибудь? — Спросил у пулемётчика уже отоспавшийся напарник.

— Как видишь.

— Тебе кто пишет? Мать или жена?

— Мать, может братья. Я ещё не женат, сам знаешь.

— Да-а... Многовато неженатого народа, не замечал?

— Замечал, но что с этим поделаешь? Только отслужили, вернулись по домам, потом новый призыв... Не было на это времени. — Артис достал заранее припасённый перочинный ножик и начал вскрывать конверт.

— А так, у тебя там, в Сорифе, есть невеста?

— А у тебя? — Пулемётчик понял, что задал не самый удобный вопрос. Взгляд ефрейтора потемнел и упёрся в землю.

— Была. — Коротко ответил он.

— Сожалею. Теперь понятно, почему тебе не приходят письма.

— Ну как не приходят. — ефрейтор невесело улыбнулся и посмотрел Артису в глаза. — Мне таки пришло одно письмецо. Ещё в седьмом году. От неё как раз. Всё-де у нас хорошо и всяко-де она меня уважает, но ещё три года она меня ждать не собирается. Понимаешь меня? Так что, товарищ, мне без писем даже как-то легче. Ты насчёт своей-то уверен, если она у тебя вообще есть?

— Да. Думаю, да. — Артис кивнул в знак солидарности со своим напарником, а потом открыл конверт и достал письмо. Первым, что бросилось ему в глаза были длинные чёрные полосы, лежавшие прямо поверх строк. Глаза пулемётчика стали похожи на два крупных блюдца, зубы сжались. Он представил себе мерзко выглядящего чиновника в военной форме, спокойно и буднично перечёркивавшего "неправильные" слова и словосочетания. Текст письма был искажён, пулемётчику было трудно восстановить его первоначальный смысл. Почерк он узнал сразу — это был Марис, его младший брат. Вот он приветствует Артиса, желает ему всего хорошего, надеется на то, что тот напишет в ответ, а потом вернётся домой живым и здоровым. Пишет о том, как Сориф отстроили за лето, о том как они ждут конца войны и надеются на успех армии... Вот немного об Алвисе, о том что он служит в зенитных войсках, дальше — сплошные чёрные полосы. "Эх Марис! Вроде самый смышлёный из нас, а разболтал видимо то что не должен был..." — Подумал было Артис, решив что брат нагородил чего-нибудь лишнего о службе Алвиса. Но потом в голову пришло другое, пулемётчик нервно сглотнул. Один из новобранцев, прибывший из Вракса, втихую рассказывал о том, что их улей пытались бомбить, что Везалиполис тоже побывал под ударом, пусть вражеские бомбардировщики и были уничтожены либо рассеяны. А что Сориф? А вдруг?... Нет. Не может такого быть. Они далеко на севере, в безопасности, а если до них кто-то и добрался — то что они могли бы поделать с зенитными частями, расположенными там?

— Артис, ты чего? — Ефрейтор с тревогой и любопытством посмотрел на товарища.

— Н-ничего. Всё нормально. Пол-письма замарали, сволочи...

— Сейчас больше вымарывать стали. Зелень говорит что в ульях тяжеловато жить стало, война всё-таки.

Артис нервно кивнул и продолжил читать. После целого вычеркнутого абзаца Марис начал писать о работе, о том, как они живут — и здесь были чёрные полосы, видать, не всё там было хорошо. Однако, там всё-таки осталось самое главное — брат писал, что с матерью всё хорошо, и что его невеста передаёт ему привет. Эта новость успокоила его. Он сделал глубокий вдох и выдох, а потом свернул письмо, убрал обратно в конверт и спрятал в потайном кармане шинели.

— Ну, как оно?

— Все живы-здоровы, и то хорошо. — Снова вздохнув произнёс пулемётчик.

— Хорошо. Теперь главное нам уцелеть.

В других ячейках так же обсуждали письма из дома. Кто-то здесь же начинал писать ответ. К Ляппису по почте пришла маленькая бутылочка еловой настойки, которая сразу же была пущена по кругу. Спиртное, обед и почта ободрили солдат. Однако, вскоре после этого поступил приказ общего построения. Бодрые и разгорячённые гренадёры похватали оружие и начали покидать свои позиции. Артис взглянул на ярко-синее небо, в самом зените которого чёрными воронами кружились самолёты-корректировщики. Вокруг стояла тишина — только сотни копыт хрустели по снегу и офицеры отдавали приказы строящимся взводам и ротам. Где-то в отдалении поднимался глухой рык батальонной техники — БТР и танки, к которым они были прикреплены. Здесь, в резерве, жизнь ещё чем-то напоминала гарнизонную. Началось некоторое подобие развода — две гренадёрских роты вернули обратно в траншеи, одна оставшаяся рота должна была заняться стрельбой. Перед командой "Исполнять" командир батальона во всеуслышание заявил, что сегодняшний день затишья — последний. Это никого не удивило, все уже итак всё понимали. Чейнджлинги вернулись в окопы и ожидание возобновилось.

— Товарищ комбат, вас вызывают к генералу. — Голос телефониста прервал его размышления. Грау кивнул, встал со стула и оправил на себе гимнастёрку. Белов уже подносил его тулуп — совсем новенький, сшитый специально под него. Грифон так же молча накинул тулуп на спину, внимательно разглядел комнату и только потом вышел в прихожую, где застегнул телогрейку на все пуговицы и крючки. На ум пришёл недавний вечер, когда к ним в батальон приходили гости — лейтенант Димитреску и та самая кобыла, спасённая ими из Эплстока, ставшая медсестрой. Собрались и его командиры. Выпили, закусили, побеседовали. Димитреску был довольно образованным и интеллигентным грифоном, Грау любил общаться с ним. Теперь он командовал не взводом — а целой ротой. Видимо, их ночные похождения не остались без внимания начальства. Таких вечеров было много — иногда в батальон заезжал комполка, иногда сам командир дивизии. Все понимали — это не на долго, и поэтому старались не растрачивать это время попусту. Время... Его никогда ни на что не хватало. Такова была его особенность.

— Белов, как там пополнение? Уже прибыли?

— Нет, товарищ комбат. Через час прибыть должны.

— Ещё и их ждать. — Проворчал грифон, выходя на улицу. Снаружи их ждала машина — эквестрийский "Виллис", реквизированный северянами во время отхода из Хоуп Холлоу. Джип переходил из копыт в копыта, пока не было решено, что лучше передать его батальону Иоганна. Таким образом, Белов стал ещё и водителем. Военные сели в машину, затарахтел мотор. Ехать было недалеко, но колёса скользили по дороге. Иной водитель сбавил бы обороты, но Белов слишком сильно любил быструю езду, чтобы обращать внимание на подобное неудобство. Через несколько минут они уже находились у штаба дивизии. Стоял мороз, дул ветер — на улице стояла настоящая зима. Недавно в дивизию прислали несколько тысяч новых тёплых полушубков. Хватило на всех, кое-что даже перепало эквестрийцам. Вместе с одеждой подвезли орудия и стрелковое вооружение, много снарядов и патрон, но пополнения были малочисленными — многие роты и батальоны так и не смогли восстановить свою численность. Среди них оказался и батальон Грау.

Старший лейтенант вылез из машины и быстрым шагом направился к двери. Белов остался у джипа, ожидая своего начальника. На этот раз Любов разместился в небольшом одноэтажном деревенском доме. Сначала их встретил начальник связи, а потом и сам генерал.

— Здравствуйте, товарищ Грау. Вы подъехали очень вовремя. Следовало бы вызвать вас раньше. Пройдёмте в мой кабинет.

На столе в кабинете генерала стоял небольшой походный самовар, а в углу дежурил телефонист. Любов машинально спросил у связного, не приходило ли никаких сообщений. Тот ответил, что нет.

— Судья по данным разведки — противник готовится нападать. Они занимались этим почти все эти две недели, но нынешние донесения говорят о том, что атака будет уже завтра или послезавтра.

— Я знаю свой приказ. Батальон готов выступать.

— Это очень хорошо. Я вызвал вас сюда... Чтобы подвести итоги наших бесед.

— Хотите побеседовать за чаем? — Грау улыбнулся, воспринимая настроение своего начальника. "Странно... Завтра в бой, нужно всё обсудить, а мы тут чаи собрались гонять..." — Подумал комбат, но не стал возражать. Всё утро он провёл наставляя своих командиров и следя за приготовлениями солдат. Встреча с генералом воспринималась им как нечто серьёзное, даже во многом гнетущее.

— Да, вполне. Зачем нам карта? Мы итак уже уделили ей должное внимание, теперь пора поговорить о другом.

— О чём же?

— О том, что за это время мы с вами многое поняли, товарищ Грау. Из хаоса возникает новый порядок, можно сказать... Он уже возник. — генерал налил из горячего самовара чашку зелёного чая. — Вы мой резерв, позиция вашего батальона является ключевой. Сломаетесь, отступите раньше срока — и шоссе потеряно. Дивизии нет. Стойте накрепко, но не насмерть. Думайте, рассчитывайте. Вам это понятно?

— Понятно, товарищ комдив. — Кивнул Иоганн, наливая свою чашку и ставя её перед собой. Любов сделал аккуратный глоток, как бы подавая пример лейтенанту.

— Я уверен в этом. Наш враг любит действовать по шаблонам, но встретив сопротивление он начинает думать. Он не дурак, его солдаты и младшие командиры — тоже. Любая храбрость и упорство бесполезны против ума.

— Но и ум бесполезен, если нет смелости им пользоваться. — Заметил Иоганн. Любов широко улыбнулся.

— Это верно. Хорошо, что вы это знаете. Этого у вас уже не отнять. Это ваш... опыт.

В помещение зашёл начальник штаба дивизии.

— Товарищ генерал, там снаружи просятся какой-то корреспондент. Хочет вас сфотографировать.

— Наш или эквестриец?

— Эквестриец. Правда обещала завтра приехать.

— Жаль... Завтра уже может быть поздно... — Генерал отвёл глаза от комбата и посмотрел на начштаба. Иоганн заметил, что взгляд Любова стал намного серьёзнее.

— Отказать ему.

— Зачем отказывать? — усмехнулся комдив. — Раз просится — впустите. У нас тут не секретное совещание.

— Вас понял! — Начальник исчез за дверью. Через минуту в помещении стоял невысокий и очень худой жеребец. Он был бурого цвета и в таком же буром пальто, своим видом напоминая отощавшего медведя-шатуна.

— Джентельмейны? — С некоторым удивлением спросил он, ожидая застать здесь более серьёзную атмосферу.

— Да, сэр? Хотите нас сфотографировать? Вы от газеты или частник?

— Я от газеты. Мне дали задание сфотографировать вас для первой полосы "Эквестрия Дэйли". Я должен был это сделать вчера. Сегодня уже сдавать материал, так что я сильно опаздываю. Сейчас частников нет, сэр. Даже частные газеты закрыли.

— Ясно. Тогда чего же вы ждёте? Сфотографируйте нас прямо так, за самоваром.

Глаза жеребца округлились. Он в удивлении посмотрел сначала на генерала, потом на Грау, а потом скосил глаза на накрытый стол.

— Но мне нужно заснять вас именно за деятельностью. Ну... Чтобы вы занимались чем-то военным или просто красиво позировали. О вас хотят написать статью, вашей дивизией сильно интересуются в...

Пони не успел заговорить из-за того, что Любов залился смехом. Он смеялся негромко, но от души. Грау посмотрел на сконфуженного фотографа, но сдержался. Иоганн, как и все грифоны, смеялся хрипло и визгливо, такой смех был не очень приятен окружающим.

— Сэр... Я понимаю, что вы гражданский, но... Как бы вам объяснить. — отходя от хохота начал генерал. — Военным не всегда нужны карты и серьёзные лица чтобы делать свою работу. Вот смотрите. Это — Иоганн Грау. Командир моего резерва. Я вызвал его, и мы обсуждаем вопросы, крайне важные вопросы, сэр. Сфотографируйте нас. Пусть граждане увидят, как воюют северяне.

Фотограф задумчиво посмотрёл в окно, а потом ответил глубоким утвердительным кивком.

— Это было бы очень оригинально. Думаю, вы правы. — Корреспондент встал так, чтобы стол с самоваром и чайником находились аккурат напротив большого окна, чтобы силуэты генерала и лейтенанта лучше выделялись на свету.

— Сделайте пару фото. Хочу послать жене.

— Хорошо, хорошо. — Прошептал эквестриец, улыбаясь находке Любова. Дважды щёлкнул затвор камеры.

— Когда проявите? — Спросил Любов, вставая из-за стола.

— Я должен сделать это к четырём часам. В четыре-десять уже должен сидеть в машине. Я поеду в Луна Нову, а там уже разберутся сами.

— Хорошо. Я пошлю за вами ординарца.

— Договорились.

— Я смотрю, вы профессионал, у вас и камера чейнджлингская — в нашей "Правде" такие штучки абы кому не доверят.

— Да сэр. Купил её в шестом году. Задолго до войны. Приходилось путешествовать через эту страну.

— Как вас зовут?

— Освальд Брауни, сэр.

— Иван Васильевич Любов. Будем знакомы.

Пони обменялись кивками. Фотограф вышел: он явно торопился.

— Странный тип. — Прокомментировал Иоганн.

— Они все такие. Скорее гражданские, чем военные. В этом есть что-то положительное, не находите?

— Может быть, товарищ комдив. Так о чём мы говорили?

— Об уме, товарищ Грау. Об уме и воле его применять. Вам понадобится и то, и другое. — лицо Любова окончательно стало серьёзным. В нём не было мрака или сухости, было видно, что генерал всё время разговора продолжал напряжённо думать. — Скорее всего, вам придётся так плохо, как никогда раньше. Я не хороню вас, не посылаю вас на смерть. Я предостерегаю вас от беспечности.

— Спасибо, товарищ командир дивизии. Служу Северянской Республике и трудовому народу!

Грау покидал штаб почти в таком же настроении. Разговор затянулся ещё на какое-то время и выразился в том, что военные в очередной раз обсудили диспозицию батальона. Несколько минут назад был отдан условный сигнал и батальон уже выдвинулся на позиции. Ночь стояла светлая: из-за туч выглянула растущая луна. Вокруг не было ни огонька: даже в сумерках машины старались ездить без света фар. Джип ехал по обочине, водитель и пассажир молчали, ведь ветер дул в лобовое стекло и мешал говорить. Они выехали за пределы посёлка и двинулись дальше. В молочном свете мелькали силуэты постовых, мимо проходили колонны маршевых рот, редкие автомобили. Вот и деревня Вестхуф — их главный опорный пункт. Там находился его штаб, там его уже ждали.

— Стой! — Из темноты послышался окрик на северянском. Свои. Из сумрака вышла одинокая фигура и замахала копытом, указывая на место где можно припарковать машину. Вскоре Грау и Белов уже шли по деревенской улочке. Грау спросил, где расположились штабы. Солдат показал копытом дальше по улице:

— Дом четвёртый отсюда. Узнаете! — В лунном свете блеснул оскал улыбки.

Здание штаба нашлось быстро — им оказался приземистый двухэтажный дом с толстыми стенами. У дверей дежурил ещё один часовой, без промедлений пропустивший Иоганна внутрь. Комбат не стал раздеваться в прихожей, а сразу прошёл в большую комнату, где его уже ждали.

— Здравия желаю, товарищ комбат! — Иоганна встретил голос Каурова. Начальник штаба стоял над картой и задумчиво чесал копытом нос. — Телефонист, доложить на все пункты что товарищ комбат прибыл!

Связной тут же начал исполнять приказ.

— Новобранцы здесь? — Спросил Грау.

— Так точно.

— Окапываются?

— Уже, товарищ комбат. Каждый вырыл по полнопрофильной ячейке.

— Отлично. Сам следил?

— Никак нет, этим занялись политруки.

— Ясно. Тогда строй всех кто здесь есть и передай по телефону, чтобы офицеры на других позициях передали солдатам мои слова. До полуночи осталось полтора часа. Завтрашний день может стать днём сражения. Я так и не успел напутствовать новобранцев, нужно исправить это.

— Вас понял. — Кауров отпрянул от стола и начал одевать полушубок, висевший на стуле.

— И да, совсем забыл. Тут остались какие-то местные?

— Так точно, товарищ комбат. Почти все с частным оружием. Я отдал приказ разоружить их, но уходить они отказались...

— Правильно сделал. От таких ополченцев будет больше вреда, чем пользы.

Через некоторое время солдаты были построены. В Вестхуфе находилась рота Пежина, взвод эквестрийских солдат и пятьдесят призывников под командованием политрука Лазарева, прибывшие сегодня в качестве пополнения. Они ярко выделялись на фоне остальных, несмотря на то что в темноте нельзя было разглядеть более светлого оттенка их шинелей. Иоганн вышел перед ними, окинул встрой взглядом. Снег с шуршанием стлался по земле, ветер выл в трубах покинутых домов.

— Товарищи новобранцы! Вы прибыли на фронт во имя исполнения интернационального долга. С этого дня, вы — часть моего батальона. Вы стоите в одном строю с воинами, которые уже не раз и не два давали достойный отпор врагу. Они видели их спины и шли по их трупам, они стояли насмерть и терпели страшные лишения, чтобы выжить и продолжить борьбу. Я строг и жестокосерден, мне неведома жалость, но я уважаю храбрость и воинскую честь. Но поверьте мне, что здесь, среди вас, стоят не только храбрецы, но и трусы. Трусы, сумевшие преодолеть себя и добывшие прощение вражеской кровью. Теперь вы — часть этого батальона. Вы стоите на месте тех, кто погиб в жестоком бою с врагом, кто отдал жизнь за своих товарищей. — Грау снова осмотрел своих солдат: в ответ воззрились десятки пар блестящих точек. Они все смотрели на него, такие разные, но схожие в одном. Грау не сразу понял, что это. Он сделал короткую паузу и продолжил: — В этом строю стоят не только бойцы Красной армии, но и те, чей порог находится здесь. Те, кто испытал всю горечь поражения, всю боль за свою страну. Те, чью землю топчет ненавистный враг, и чей народ он уничтожает. В последних боях они дрались наравне с нами и проявили храбрость, достойную лучших из нас. В боях за Хоуп Холлоу чейнджлингские генералы впервые почувствовали на зубах вкус собственной крови. Они озверели, и собрали огромные силы чтобы растолочь нас в порошок. Но теперь они знают, что северяне и эквестрийцы любят свою Родину. Теперь они знают, как они могут за неё драться! И теперь им не избавиться от страха. Придётся нелегко, товарищи. Триммель попытается уничтожить нас авиацией и артиллерией, раздавить танками и пехотой. Но он не пройдёт. Потому что на его пути встанем мы. Сегодня, затив дыхание на нас смотрит весь мир. Ведь на этих рубежах — мы встаём на его защиту!..

Взывл ветер, Иоганна обдало снегом и морозом. Строй стоял безмолвно, как сплошная серо-чёрная стена.

— Будьте достойны этой чести.

Через пять минут после окончания речи начали падать первые снаряды чейнджлингской дальнобойной артиллерии.

— Не думайте о морозе и усталости! Вспомните о вашем долге перед Королевой! Народ Чейнджлингии ждёт новую великую победу! Вперёд, солдаты, вперёд! Вы — лучшие бойцы, сражающиеся в лучших войсках — в панцерваффе! Мы — элита Чейнджлингии, мы — панцергренадёры! Наша Родина нуждается в новом блистательном успехе! Никакой пощады красным комиссарам и эквестрийским выродкам! За Королеву Кризалис!!

— Ур-ра-а!!!

Артиллерия грохотала уже несколько часов, перекатываясь с одного вражеского фланга на другой и постепенно уходя в глубину. В голове стучала кровь, запах бензина и пороха невольно напоминал о лете. Казалось, что было как тогда: рокотали двигатели танков и бронетранспортёров, на жерлах орудий и броне блестела утренняя заря. В первый раз они сумели их провести, но теперь они порвут их на ошмётки. Артиллерия сметёт передовые позиции красных, а их задачей будет лишь добить выживших.

Артис окинул взглядом свой пулемёт: оружие было заряжено и вычищено, по раструбу и отверстиям на стволе гуляли весёлые блики. От него пахло маслом и холодной сталью. Адский косильщик был полностью подготовлен к работе. После крика "Ура!" всех в его БТР сковало молчание, подобное гудению высоковольтной линии.

Орудийный гул начал уходить назад, "Ханомаг" немного тряхнуло, а потом машина медленно, но верно двинулась вперёд. Их батальон недавно пополнили новыми машинами взамен потерянных под Хоуп Холлоу. Впереди пехоты шло три дюжины танков. На каждый батальон танкового полка приходилось по батальону панцергренадёров, остальные полки дивизии прикрыли мотострелками из 216-й. На коротком участке фронта развернулись сотни тонн брони и тысячи штыков, и все они тронулись, подобно горной лавине.

БТР-ы проехали через поле, оставив позади исходные позиции. За полем начиналась уже набившая оскомину лесополоса — узкая линия толщиной в два-три молодых клёна. Шедшие впереди "Тройки" и "Четвёрки" валили деревья и давили их гусеницами, давая проход менее проходимым полугусеничным машинам. За лесополосой находилось очередное безымянное хозяйство. Артис не видел ни дома, ни сарая — только две потемневших крыши промелькнули перед его взглядом. В запах пота, масла и бензина постепенно начал примешиваться едкий запах пороха.

Артиллерия продолжала грохотать, когда к её грому прибавились гулкие очереди автопушек — это разведка на броневиках столкнулась с врагом. Ухо Артиса дёрнулось в направлении очередей, примерно так же отреагировали и остальные. Звук близкой стрельбы будто бы дёрнул переключатель в их головах, заставив обратить на себя максимум внимания. Артис высунулся из "Ханомага, уперев ствол пулемёта на бортик машины. Он увидел страшную и живописную картину.

Впереди чернели остатки какого-то очередного фермерского поселения. Танки и их БТР шли прямо на него. За обугленными развалинами виднелись исковерканные снарядами деревья. Там уже шёл бой: отделение бронемашин било короткими очередями по пока ещё невидимым окопам и передовым точкам, постепенно продвигаясь вперёд. Было видно, как по броневикам барабанили пули, не причиняя им никакого вреда. Вот одна машина подъехала поближе, повернула башню и начала поливать из пулемёта невидимую цель. Артис ясно увидел, как по броне ударило несколько бессильных автоматных очередей, а потом, откуда-то сзади и сбоку, в башню разведчика влетела объятая огнём бутылка. Из башни показались фигуры стрелка и командира. Один замертво повалился вниз, другой успел сделать несколько шагов, но после этого всё равно получил очередь и ничком упал на землю.

Остальные броневики попятились назад. Артис шёпотом выругался, глядя на ужасную расправу над разведчиками. Враг не просто не был уничтожен — он огрызался со всей жестокостью и коварством. Им предстоял бой. "Двухсотдвадцатьвторые" уходили с линии огня, радисты наверняка уже передавали информацию экипажам танков. Бронеколонна ожглась на этом участке и теперь отскакивала назад, чтобы попробовать в другом. В дело вступили танки. Между наступавшими чейнджлингами и врагом было полтора километра, когда загремели первые выстрелы короткоствольных "окурков". Врага тем временем не было видно. Не было видно даже его окопов — ни брустверов, ни амбразур, ни огневых точек, только чёрное перепаханное месиво воронок и руин. Танки останавливались, вертели башнями, но не всегда делали выстрел. Цепь наступала осторожно, стараясь найти и подавить то, что не успели засечь разведчики.

— Все наружу! — Скомандовал Кринг. Артис, недолго думая, перепрыгнул через борт и спрыгнул в снег, видя, что все остальные делают то же самое. Броневик начал притормаживать, и когда все выгрузились — окончательно остановился. Теперь их надеждой и опорой были танки. Справа уже гремел бой: один из танковых батальонов замедлился, попав под огонь скрывавшейся в лесу артиллерии. Дюжина орудий загрохотала почти одновременно, им в унисон забило несколько зенитных пушек. Дальше влево от их позиций так же завязался бой — и так по всей линии слева и справа один за другим, будто второй вал, накатывающий вслед за первым.

Гренадёры догнали танки: гусеницы боевых машин прокладывали колеи по снегу, пехота следовала за ними. Лязг катков и гусениц, рык моторов и топот множество ног полностью занимал слух. Вот из стоявшей близ деревни рощи что-то ухнуло и "тройка" из роты левого крыла вспыхнула как спичка. В ответ залаяли пушки и пулемёты — второго выстрела так и не произошло. До руин оставалось меньше километра. Чейнджлинги огибали редкие воронки, оставшиеся от недолётов. Танки замедлились — вперёд высыпали команды пионеров, вооружённых автоматами, миноискателями и взрывчаткой. В одну из ночей затишья сапёры уже частично разминировали поле перед деревней, но разведчики доложили, что часть смертельного груза всё ещё находится в земле. Незаметно для разгорячённо двигающихся бойцов защёлкали первые одиночные выстрелы. Невидимая пуля тяжело ранила одного из сапёров, тот повалился на снег и громко завопил. Кто-то из бойцов метнулся к нему — и тут же упал сам, забрызгав землю кровью. Артис увидел распростёртые тела и невольно сжался, сильнее пригнувшись к земле. Не страх — скорее что-то другое, более рефлекторное, вбитое в голову не природой, но годами службы. В мысли полезли воспоминания о кампании в Олении, о штурме приграничных укреплений. Вспоминать об этом сейчас было полной глупостью.

Шедший подле него танк сделал остановку и застучал из спаренного пулемёта — с верхушек оставшихся деревьев посыпались обрубленные ветки, зелёные трассеры веером хлестали по ним, пока сверху в сугроб не упало что-то крупное и тяжёлое — один из вражеских снайперов был убит. Артис дико ухмыльнулся, удержав в груди порыв странного, почти истерического хохота. Сапёров было мало — два взвода растянулись в редкую цепочку, распластавшихся на земле, и осматривавших каждый её метр. Они делали это медленно, тогда как снайперский огонь всё не утихал. Потеряв ещё несколько солдат ранеными и убитыми, пионеры отошли под прикрытие танков.

— Как там, много мин? — Кринг обратился к проходившему мимо ефрейтору сапёров.

— Мало. Большую часть сняли ещё ночью. Их и тогда было мало. — Запыхаясь ответил боец.

— Ясно... Жалко ваших! — Кринг тяжело покачал головой.

— Как бы вам самим тут кровью не умыться. — Мрачно проговорил пионер и побежал догонять своих. Кринг проводил солдата тяжёлым взглядом: противник заставил авангард отступить. Штурм позиций северян теперь полностью лежит на них.

Впереди застучали пулемёты, над головами чейнджлингов пронеслась очередь.

— Ложись! — гаркнул Кринг, бросаясь в снег и увлекая на землю весь свой десяток. Оказавшись на земле, офицер тут же начал высматривать, откуда ведётся огонь. — Артис, бьют слева — подави их!

— Слушаюсь! — Крикнул пулемётчик, уже успевший установить оружие на сошки и изготовить его к стрельбе. Когда он начал стрелять — его отделение поднялось и пошло дальше, пригибаясь и отстреливаясь в противника из винтовок. Пулемётчик будто бы не замечая Артиса хлестал очередями по основной группе солдат. Пулемётчик вгляделся в прицельную планку: среди месива он угадал тонкую, едва заметную полоску окопа и едва возвышавшийся над ней невысокий силуэт пулемётчика. Не долго размышляя, чейнджлинг прицелился и дал точную очередь в сторону врага. Силуэт исчез. Артис хотел доложить о подавлении огневой точки — но совсем рядом с прошлой позицией снова раздалась вспышка — одного бойца из отделения свалило, остальные залегли. Артис снова дал очередь — огонь врага оборвался. Кринг снова поднял отделение.

К огню лёгких пулемётов прибавлялось частое щёлканье винтовок. Снова ожила вражеская позиция на фланге — прикрывавшая "Тройки" пехота оказалась под сильным кинжальным огнём и залегла, в ожидании поддержки миномётов и БТР. Центр и другой фланг продолжали наступать. Танки стреляли из пушек и пулемётов, но враг всё равно продолжал подавлять пехоту, заставляя её залегать и отставать.

— Вперёд! Пошли! Не отставать! — Голос младшего командира был единственным голосом живого существа, способным дойти до него через шум и грохот. Артис в очередной раз подорвался с земли и трусцой побежал вперёд, догоняя товарищей, которые в свою очередь пытались догнать ушедший вперёд танк. Рядом бежал второй номер, он слышал бренчание запасных цинок и стволов, доверенных ефрейтору. Пули свистели часто и близко, стрельба гремела повсюду. Отделение впереди них бежало вперёд, приникая к земле когда спереди в них бил очередной пулемётчик.

— Артис! Стой, гляди! — Голос напарника ударил ему прямо в ухо, чейнджлинг не смог нормально встать на месте, по этому споткнулся и по инерции упал головой вперёд. Ефрейтор плюхнулся рядом с ним, указывая копытом куда-то вбок.

— Там враг, бей по ним сейчас же!

Артис не долго думая поставил пулемёт на сошки и прицелился. В планке он увидел пару существ, залегших в разбитом окопе и готовивших к стрельбе пулемёт. Он уже видел подобные машины раньше, но эта выделялась крупной металлической бронепластиной. "Ну и тяжёлая же штуковина..." — Подумал чейнджлинг, перед тем как зажать скобу. Вражеских пулемётчиков окатило снопом трассирующих пуль, в гофрированном кожухе орудия пробило несколько дыр и оттуда заструилась вода.

— Бойцы, вперёд, бегом! Не отставайте, это опасно! — Сверху послышался юношеский голос. Артис поднял голову и увидел стоявшего над ними рядового. Это был парень из соседнего отделения, наступавшего параллельно им. Чейнджлинги увидели, как цепочка их товарищей быстро пробегает мимо вражеской позиции, которую он только что подавил. Адреналин отпустил Артиса, он почувствовал сильную боль в носу.

— Пошли. — Немного гнусавя, но при этом не замечая этого сказал он напарнику, поднимаясь с земли. Расчёт продолжил нагонять своих, оставив молодого наедине с собой. Артису захотелось было расспросить товарища о причине, по которой он заметил этот злополучный окоп, но быстро передумал это делать, а потом и вовсе об этом забыл.

Отделение Кринга заняло позиции в развалинах крестьянского дома, их танк стоял поблизости, ведя огонь из всего что было. Отовсюду трещали автоматы и били винтовки, командир отделения бешено отстреливался из автомата, израсходовав уже два магазина. Прибывший на позицию расчёт Артиса тут же втянулся в бой. Вспышки сверкали из провалов окон, из подвалов, из невидимых траншей. Глаза бойцов с трудом различали буро-зелёных северян на буро-чёрной раскуроченной земле. В отделении постепенно прибывали раненные.

Что-то ударило в танк спереди. Курсовой пулемёт смолк. Внезапно наступившая тишина заставила часть солдат ошеломлённо обернуться.

— Артис, лупи по окну справа! — Проорал Кринг, выхватывая из-за пояса гранату и клыком дёргая за запальное кольцо. Пулемётчик чётко выполнил приказ, хотя так и не понял, что находилось в этом окне. Справа и слева от них начали греметь странные выстрелы, напоминавшие что-то среднее между обычной винтовкой и противотанковой пушкой. Попав гранатой в один из скрытых ходов сообщения, Кринг молниеносными рывками запрыгнул на броню танка и открыл снарядный люк. Изнутри послышалась матерная ругань и крики боли, резкий голос гауптмана что-то рявкнул ему в лицо, а потом заряжающий захлопнул люк обратно.

— Отделение — вперёд! Экипаж гауптмана прикроет нас из пушек и спаренного пулемёта. Нужно зачистить окопы впереди. Я пойду первым. Пулемётчик — сразу за мной. Замыкающим назначаю рядового Лабрума. Гранат не жалеть, за мной!

Кринг сделал рывок и спрыгнул в пролегавшую рядом разбитую траншею. Артис и второй номер поспешили за ним. Путь был завален мусором и землёй, иногда попадались останки тел, но "целых" мертвецов пока не было видно. Вот Кринг резко встал и сделал очередь из автомата, сделал несколько шагов и добил кого-то ударом копыта.

— Всем приготовить гранаты! — Скомандовал он. Артис прислушался: где-то совсем рядом стрекотал пулемёт. Вражеский пулемёт, он уже более-менее начал отличать звук стрельбы этих странных агрегатов, магазины которых напоминали ему круглые подносы в сорифских рюмочных. Стреляли где-то впереди, недалеко, как раз на расстоянии среднего броска "колотушки". Стреляли. После команды Кринга очереди мгновенно стихли. Кринг достал вторую гранату, выдернул ей шнур, выждал две секунды и забросил в ту сторону. Почти сразу же после броска граната взорвалась, послышался душераздирающий визгливый крик.

— Услышали, хотели откинуть — а вот вам! За мной ребята! Класпер, Лабрум — проверьте тот окоп, вы трое — проверьте подвал этой развалины. Остальные — за мной!

Над их головами свистели пулемётные очереди из танка. Стрельба с вражеской стороны начала постепенно стихать. Бойцы отделения не заметили, как вышли на окраину деревни. Северяне были выбиты, батальон занялся зачисткой тех, кто не успел отступить. Вскоре, на то, что когда-то считалось деревенской площадью вывели нескольких уцелевших красноармейцев. Почти все были тяжело ранены или контужены, поэтому их решено было отправить в тыл без лишних разбирательств. Артис, Класпер, Лабрум, Кринг и остальные соединились с взводом и заняли позиции на окраине деревни. По ним всё ещё постреливали отступавшие, не безопасен был и лес, но подобное положение вполне можно было назвать чем-то вроде отдыха. Цугфюрера не было на месте — он ушёл на совещание с начальством.

— Чем это они по нашему танку так вдарили? — Спросил Артис, откупоривая фляжку с водой.

— Тебе лучше не видеть эту штуку, парень. — Подал голос ефрейтор из другого отделения, уже успевший попить и даже перекусить где-то добытым сухарём.

— Это что-то типа противотанкового ружья? — Спросил Лабрум.

— Ага. — ефрейтор сверкнул на Лабрума и дико ухмыльнулся. — Помнишь, у оленей такие были. На полозьях. Вот это что-то похожее. Та же ... Они из таких вещиц половину танков постреляли в соседней роте. И в нашей тоже штуки три или четыре.

— Вот же... И что, совсем? Но наш ведь как-то уцелел.

— Нет, не совсем. У кого-то гусеницу перебило, у кого-то побило экипаж, у кого-то — оптику. Пушек у них здесь нет. Гадят по мелкому.

— В другой роте вообще на танк связку гранат закинули. — Вмешался в разговор другой боец.

— И? Рвануло?

— Да. Но не там, где надо. Гусеницы, катки — раскурочены. Но МТО цел.

— Промазали. — Заметил третий боец.

— Хорошо, что промазали. — Резюмировал четвёртый.

— А что это за ружья такие? Раньше у них их не было.

— Так доставили же. К нам вон — эту молодёжь. А к ним — ружья. Нашли друг друга, так сказать.

Несколько бойцов из отделения ефрейтора хрипло засмеялись. Новички наоборот — помрачнели.

— Ну что зелень, каково? — Спросил напарник Артиса у кого-то из призывников.

— Ничего! Ради Королевы можно и не на такое!.. — Было начал излагать ему солдатик, но в следующий миг в помещение вошёл Ляппис. Солдаты встали, подобрались.

— Так! Выступаем через пять минут. Пойдём перед танками, так что всем глядеть в оба! Фельдфебели — получили боеприпас?

— Так точно! — Ответили командиры отделений.

— Тогда всё. Все наружу — поведу вас я.

Отряды один за другим вытянулись на улицу. Кто-то из бойцов итак частично находился на ней, ведь крыша у этой руины присутствовала лишь отчасти. Взвод построился в колонну по два и присоединился к ротной колонне. Они двинулись вперёд, постепенно разворачиваясь в цепь. Каждое отделение и каждый взвод шли уступом, что придавало общему построению глубины. К ним присоединились снявшиеся с БТР миномётчики и сапёры. Когда цепь батальона слева и справа сомкнулась с цепями соседей — чейнджлинги двинулись вперёд. Судья по лязгу и рокоту — техника двигалась за ними.

Опушка леса была так же изувечена артподготовкой, но чем глубже — тем меньше повреждений было заметно. Гул канонады теперь рокотал впереди — там, где предполагалась главная позиция врага. Вокруг витал запах пороха и гари, некоторые порывы ветра приносили запахи крови и мертвечины. Зимой это было не так заметно и не так омерзительно, как летом, но от этого навряд-ли становилось легче. Артис шёл среди своих товарищей, всматриваясь в кустарник и крону облетевших деревьев. За последнее время он и его сослуживцы начали по-настоящему бояться снайперов. За время боёв им так и не удалось захватить кого-то из них, а те немногие красные, которых им удалось захватить заявляли, что профессиональных снайперов среди них нет. Им конечно же не верили, но что можно было считать за правду? Пулемётчику невольно вспоминался его старый товарищ из Ликтиды, умевший метко стрелять. Он был сыном охотника из глухой деревни, может быть среди северян тоже есть много таких?..

Небольшая просёлочная дорога, сильно перепаханная фугасами, уводила их всё дальше и дальше. На обочинах стоял оставленный транспорт и лежали тела убитых. Все машины и подводы сломаны или разбиты, северяне увезли всё, что успели увезти и испортили всё, что не успели. Рота шла вдоль дороги, когда откуда-то со стороны скопища машин в них начали стрелять. Соседний взвод огрызнулся из винтовок и огонь тут же прекратился. Вскоре произошло ещё несколько таких "встреч". Маленькие группы встречали гренадёров огнём, но тут же отступали, когда те начинали отвечать. Лес был достаточно редким и врагов было легко заметить, но они всегда держали дистанцию и отходили раньше, чем их успевали прижать к земле. Танки частью двигались по дороге, частью следовали за пехотой, валя деревья и продираясь через жидкое подобие бурелома. Ещё под Враксом, во время учений, они пробирались сквозь такие дебри по сравнению с которыми этот лес казался ухоженным городским сквером.

Первая шеренга в серо-зелёных шинелях вышла на лесную, когда впереди ещё не осела земляная взвесь от очередного артналёта. В голубое небо поднимались чёрные колонны дыма, придавая ему грязный цвет, подобный цвету моря, в котором терпит крушение танкер с нефтью. С востока на запад шли поредевшие клинья "Штук" и "Веспидов", провожаемые очередями вражеских зениток. Им навстречу шла вторая волна: свежие, многочисленные эскадрильи пикировщиков и истребителей прикрытия, брошенных в атаку на вражеские тылы. Они шли низко, чувствуя безнаказанность. Где-то вдалеке уже слышался характерный вой сирен и свист авиабомб. Там же, в отдалении, уже слышался грохот орудий и ружейно-пулемётный бой. Он исходил сбоку, но иногда доносился и сзади.

Артис и его отделение остановились и залегли. Так же поступили и все остальные вокруг. Офицеры принялись всматриваться в то, что лежало впереди. Перед ними протекала небольшая речушка, на берегу которой стояло несколько домов. За ними начинались огороды и заборы, за которыми торчали крыши крупного фермерского поселения. По ней пришёлся основной удар, поэтому всё опять стояло в развалинах. Северянский берег был низким и скрывался в складках местности. Дома, что стояли на нём, были заметны лишь по треугольным крышам. Рекогносцировка прошла быстро: этот участок уже был неплохо известен благодаря снимкам с самолётов-разведчиков.

"Встать! Вперёд!" — Команда прошла по цепочке от майора к фельдфебелям, и наступление продолжилось. Чувство напряжения вновь сковало Артиса: он переступал ногами даже не замечая этого, его взгляд упёрся в даль, где находился их враг. Слева, справа, спереди и сзади от него шли его товарищи: такие же молчаливые, готовые ко всему. За радостью от первой победы над северянами вскоре пришло осознание того, что сражение только началось.

Ожила вражеская артиллерия: над головами чейнджлингов завизжали фугасы, уносясь куда-то к ним в тыл. Ответные залпы усиливались, быстро превратившись в гулкий и страшный рокот выстрелов и разрывов. "Бьют по нашей артиллерии" — Промелькнуло в голове у Артиса, по спине пулемётчика прошёл холодок. Уловка, обманный манёвр, очередная подлость, которую их начальство не смогло предвидеть. Поздно удивляться, такова была суть их нового врага. "Хорошо что не мы..." — Невольно подумал он, и тут же отогнал эту позорную мысль. Артиллерия всегда выручала их в беде, он плохо знал пушкарей из тяжёлых дивизионов, но они всегда казались ему хорошими солдатами.

Совсем рядом зашипели и зашлёпали вражеские мины. Отделения залегли. Чейнджлингские миномёты начали отвечать на вражеский обстрел. Они ещё не видели врагов, но бой уже начался. Отделение Кринга залегло и вжалось в землю. Секунды казались часами, а минуты — вечностью. Обстрел не был внезапностью, но не каждый мог вынести подобного напряжения. Артис залёг в удачно подвернувшейся рытвине и боролся с желанием уткнуться лицом в землю. Нос уже не кровил, но всё ещё болел. Он наверняка содрал бы его до кости, если бы не панцирные пластины. Его напарник лежал рядом, где-то поблизости были и остальные.

"...Од! ...О ...ей ...анде!" — Сквозь грохот разрывов донёсся голос лейтенанта. Артис напрягся, готовясь исполнять приказ. Враг стрелял не непрерывно, а залпами. Несмотря на скорострельность миномётов между каждым залпом возникал короткий перерыв. И вот, когда несколько мин вновь упали им на головы, гренадёры услышали чётко услышали команду: "Бегом! За мной!"

Пулемётный расчёт тут же поднялся и бросился вперёд. Сердце колотилось, отдаваясь в голове подобно стуку гидравлического молота. Воздух вышибло из лёгких, в раздувавшихся ноздрях стоял запах крови и едкая пороховая вонь. Шаг, другой, третий, четвёртый, пятый... белый снег, свист и визг в ушах — пулемётчик снова залёг и изо всех сил прижал каску к голове. Снова шипение, снова разрывы. Но не здесь, а намного позади. Артис приподнялся над землёй, огляделся и радостно вздохнул: напарник рядом, отделение в сборе, обер-фельдфебель и его зам осторожно ползут вперёд. Цепь сломалась, чётко разделившись на взводы и роты. Сзади ещё продолжали бежать солдаты. Кто-то так и не смог подняться на бросок. Один цугфюрер ещё лежал среди бойцов своего взвода, безуспешно пытаясь заставить их бежать вперёд. Те лежали, схватившись за голову и уткнувшись в землю. Артис понял, в чём дело: "Чёртовы новобранцы! Губят сами себя!" — С горечью подумал боец, пока не увидел, что взвод всё-таки поднялся и побежал. Их осталось немного, чуть больше половины — два десятка молодых перевёртышей так и остались позади.

Впереди был обрыв речного берега. Когда Кринг попытался провести наблюдение — по нему тут же открыли огонь. Офицер быстро отполз из-под огня и злобно выругался.

— Пулемёты — вперёд! Подавить сопротивление! — Скомандовал Ляппис. Четыре расчёта, включая расчёт Артиса, поползли вперёд. Северяне превратили речной откос в противотанковый эскарп, сровняв его до состояния прямого обрыва. Чейнджлинги осторожно подползли к кромке, после чего поставили пулемёты на сошки и открыли огонь. Враг бил в ответ, но к одному взводу вскоре присоединился другой и третий. Огонь миномётов был скорректирован, из тыла подошли становые пулемёты и пара лёгких зенитных орудий.

Артис стрелял почти в слепую, то и дело пригибаясь под ответными очередями. Залегший поблизости от него пулемётчик получил ранение и осел, перестав стрелять. Его второй номер без раздумий заменил товарища и продолжил огонь. Дома, стоявшие на берегу, были превращены в огневые точки, вдоль берега протянулись окопы, и оттуда так же вёлся ураганный огонь. Враги были совсем близко, от них было меньше ста пятидесяти метров и он мог видеть их почти вплотную, но и они могли видеть его. Сзади усиливался лязг гусениц: танки снова построились и теперь медленно, но верно выползали на линию огня.

— Отползай! — Чейнджлинг услышал знакомый голос и невольно обернулся. Рядом с ним и вторым номером лежал тот самый офицер, с которым Кринг перекинулся парой слов во время первой атаки. За ним маячил серо-металлическая громада "четвёрки". Пулемётчик быстро повиновался приказу и отполз назад, то же самое сделали и многие другие его товарищи, когда на их места начали занимать штурмпионеры. Они подкатили пару пушек и дали несколько выстрелов по строениям, несколько бойцов с подрывными зарядами сползли по откосу вниз, пока их товарищи изо всех сил били из автоматов и пулемётов. Артис, увидев солдат с тротилом в копытах, задержал дыхание, сжался и начал ждать. Однако, взрыва не произошло, ещё трое пионеров спрыгнуло вниз. Через минуту двое из них взобрались на верх откоса, вытащив тяжело раненого товарища. "Десять секунд! Всем приготовиться!" — По-юношески тонко крикнул один из них. К этому моменту простые гренадёры и сапёры уже очистили достаточно пространства перед местом, где должен был произойти подрыв. Наконец — земля глухо дрогнула и начала оседать, образуя покатый склон. Отвесный эскарп и останки погибших при минировании солдат разнесло в мелкие клочья. К этому моменту огонь неприятеля уже достаточно ослаб и пехота двинулась вперёд.

Поняв, что путь для танков открыт противник начал отступать по невидимым до того ходам сообщения. Гренадёры перебили тех, кто остался прикрывать отход, а пионеры залили подвалы домов огнесмесью. Вскоре в эскарпе было проделано ещё несколько скатов — и танковый батальон начал быстро скатываться на уже растрескавшийся лёд реки. Здесь был брод, поэтому танки быстро преодолели реку и начали выползать на другой берег. Пользуясь заминкой, вражеские миномёты снова открыли огонь, миномёты чейнджлингов принялись садить в ответ, стремясь подавить противника. До деревни было не так уж и далеко — два или три километра. Вполне эффективная дистанция для орудийного огня, но даже если у них и есть пушки — их расчёты до последнего не будут выдавать себя.

Атака продолжалась. Танки и пехота вновь собрались и двинулись вперёд. По гренадёрам вновь открыли огонь отдельные меткие стрелки. На этот раз их просто игнорировали, стремясь сблизиться с врагом и подавить его. После нескольких залпов огонь миномётов стих. Мины не нанесли больших потерь и не произвели такого же эффекта, как в первый раз. Слева бой уже начался: соседний батальон пробивал себе путь вдоль одной из столбовых дорог. Справа же слышались лишь отдельные выстрелы — там части прорвались без проблем и теперь охватывали врага с фланга, быстро продвигаясь вперёд. Им же выпала тяжёлая задача, но если они с ней не справятся — это не будет проблемой, ведь их всё ещё можно будет окружить и обойти.

Взвод Ляпписа пробирался вперёд вдоль одного из ходов сообщения. Часть солдат шла по самому ходу, остальные прятались в понижении, видимо ранее являвшемся руслом ручья. Постепенно завязывался бой: враг бил из автоматов и пулемётов по наступавшим, стремясь прижать пехоту к земле и отрезать её от танков. Один за другим, взводы втягивались в бой. Когда танки подошли на пятьсот метров — ударили первые пушки. Как всегда метко, как всегда внезапно, как всегда с замаскированных позиций. Последовали ответные выстрелы — полуразвалившиеся дома складывались в клубах пыли, погребая под собой всех, кто находился в них, на каждый вражеский выстрел тут же гремел ответный — но вражеская артиллерия не замолкала. Взвод гренадёр вёл бой с огневой точкой, расположившейся в окопе на окраине деревни. Ляппис и половина отряда отвлекали на себя вражеского пулемётчика, пока Кринг и остальные подползали с другой стороны с гранатами наготове. Откуда-то вынырнул вражеский автоматчик и скосил двух товарищей Артиса, но Кринг среагировал и успел убить неприятеля. Пулемёт был уничтожен. Артис прикрывал Кринга огнём, стреляя по всему что движется и нет, командир другого отделения руководил им не отрываясь от бинокля.

Ход сообщения привёл в передовую траншею. Бросив туда несколько гранат, чейнджлинги ворвались туда и не обнаружили там живых. Другие взводы уже подходили к окраине деревни, красные отступали вдоль улицы. Из окон уцелевших домов били пулемёты. Все выходы из передовой траншеи и стоящие рядом с ней развалины дома простреливались. Танки, подавив огонь вражеских орудий, подошли ближе и начали подавлять пулемётные гнёзда, но вынуждены были сдать назад из-за огня ПТР. На дальней дистанции вражеские ружья не могли пробить броню, но и танки не могли стрелять с достаточной точностью. Ляппис собрал командиров отделений:

— Я возьму два отряда и попробую обойти дома слева. Кринг, бери два остальных и иди справа. Смотрите в оба, зачищайте все дома и окопы которые увидите. И оповестите гауптмана об этом!

— Вас понял! — Отозвались офицеры и ушли выполнять приказ. Вскоре отделение Артиса уже выбиралось из траншеи. Артис прикрыл их огнём и последним покинул укрытие, пропустив над головой несколько вражеских пуль. Солдаты один за другим прошли вдоль стены дома и укрылись в другом окопе, подводившем аккурат к двери одного из домов, откуда били пулемёты. Дверь была распахнута, туда полетела граната, после чего внутрь ворвалось трое солдат. На шум с верхнего этажа спустилось несколько вражеских бойцов, но Кринг и командир приданого ему отделения открыли огонь из автоматов и скосили их прежде чем те успели среагировать. Далее они осторожно поднялись наверх и бросили туда две гранаты, после чего добили раненых и оглушённых пулемётчиков. В здании больше никого не было кроме нескольких тяжелораненых и контуженных, которых сразу же добили. Вооружившись трофейными гранатами и автоматами, чейнджлинги заняли дом и осмотрелись: спереди и слева от них гремел бой, справа и сзади уже подходили свои. Ляппис был где-то в параллельном переулке, там пока не началась стрельба — значит они продвигались без проблем. После краткой передышки два отделения покинули дом, заминировав входы растяжками.

Артис шёл вместе с остальными, настороженно озираясь по сторонам. Улицы этой деревни больше напоминали городские, но при этом не являлись ими. Между домами зияли большие просветы, которые приходилось преодолевать ползком. Стоило им пройти дальше — как одно из чердачных окон тут же ожило и они попали под фланкирующий пулемётный огонь. Несколько солдат убило и ранило — остальные бросились назад и залегли. Ожили и другие точки — и вскоре двум десяткам чейнджлингам пришлось перейти к обороне. Артис и его товарищ начали отстреливаться. Патроны в цинках кончались, Артис чувствовал, что его немного ведёт. Бой грохотал везде: справа, слева, сзади, спереди. Всё смешалось, потеряло порядок. Грохотали пушки, стрекотали пулемёты, те дома что не могли взять — ровняли с землёй. Он не видел этого, он видел только вспышки вражеского огня, отвечал на них своим огнём. Его мутило, накатывало странное подобие сна, но он держался, понимая что без его пулемёта все его товарищи погибнут в этом бою.

Сзади послышались быстрые шаги и окрики команд: до них добрался Ляппис. Два его отделения заняли позиции и открыли огонь.

— Скольких потеряли? — Спросил цугфюрер у Кринга.

— Четверых! Не все убиты, есть раненые.

— Где?

— Там! — Кринг мотнул головой вперёд, где на нейтральной территории лежало двое раненых гренадёров. — Перекрёсток простреливается, идти вперёд — самоубийство!

— По тому дому ударили пятью фугасами. Наши продвигаются, мы побеждаем. — Очередь просвистела над головами офицеров. Ляппис вскинул автомат и отстрелялся в ответ, сразу же пригнувшись после этого. Кринг посмотрел на начальника: тот был холодно спокоен среди боя. Действительно, имея такую обнадёживающую информацию было нетрудно сохранять хладнокровие.

— Где танки?

— Недалеко! Готовь своих идти вперёд, пора перемахнуть эту улицу. У этих окон есть парочка... — Ляппис снова пригнулся, снова разрядил десяток патрон в чёрный провал окна. — ... Мёртвых зон! Видишь?

— Так точно!

— Исполнять!

— Слушаюсь!

Кринг поднял свои отделения и повёл их, увлекая за собой. Ляппис двинулся параллельно, захватывая огневые точки в клещи. Северяне засели в полутораэтажке, заняв позиции у окон и специально пробитых щелей-бойниц. Они пытались остановить чейнджлингов огнём, но те быстро сорвали дистанцию и начали кидать в окна оставшиеся гранаты. Одна граната вылетела наружу и тут же взорвалась в воздухе, окатив всё вокруг десятками осколков, остальные же взорвались внутри. Кто-то оборванный и не разбирающий дороги попытался вырваться из дома через окно — Класпер выстрелил в него из ружья. Пони сильно качнуло и он едва не упал набок, но чудом удержался на ногах и продолжил бег, быстро растворяясь среди дыма и пыли. Товарищ Артиса грязно выругался и прицелился во второй раз — но уже не увидел беглеца.

— Ничего, Класп! Его добьют свои же. У них так принято. Я читал! — Разгорячённый Лабрум тоже нацелился в ту сторону. Солдаты их взвода ворвались в дом, осмотрели его, добили раненых и контуженных. Тем временем, прошло уже много времени: бой в деревне шёл несколько часов, постепенно смещаясь на её окраины. Взвод Ляпписа миновал несколько домов и вскоре обнаружил, что находится во вражеском тылу. Бой остался где-то позади, в них уже никто не стрелял, но распалённые и озлобленные чейнджлинги стреляли во всякого, кто носил военную форму или просто подвернулся им. Они шли и шли вперёд, не замечая, как кончилась деревня, как на место разрушенным строениям пришли землянки и окопы, брошенные фуры и автомобили, где метались тыловики и отступающие солдаты. Они несколько раз встречались с товарищами из других частей, то объединяясь, то расходясь с ними. Связь с начальством на какой-то момент потерялась — они гнали и гнали отступающих, не обращая внимания на то, что в деревне ещё осталось сопротивление. Вот по ним открыли огонь — у запряжки полевой кухни начали залегло какое-то крылатое существо. Вскоре к нему присоединилось ещё несколько фигур с карабинами. Чейнджлинги начали бить в ответ, завязалась коротка перестрелка, закончившаяся тем, что маленькая горстка тыловиков и неизвестный офицер убежали куда-то в рощу и скрылись из виду. Их уже не было необходимости преследовать, не было лишних сил преследовать. Чейнджлинги заняли вражескую полевую кухню и разместились там на короткий привал. Рядом оказывалось всё больше и больше солдат из батальона, постепенно расползшиеся по округе роты группировались вновь. Времени останавливаться не было — командир батальона созвал своих офицеров для краткого инструктажа.

— Наши товарищи на одном из флангов столкнулись с внезапным сопротивлением противника и не смогли его подавить. Танковый батальон перебрасывается туда, нам придётся действовать самостоятельно. Приказ остаётся прежним — наступать по дороге по направлению к деревне Бигхуф и Кантерлотскому шоссе. Перед нами нет серьёзных очагов вражеского сопротивления. Первая и вторая рота пойдут впереди остальных в боевом порядке, третья и пулемётная пойдёт колонной по дороге и составит фланговое и тыловое охранение. Всем быть наготове — скорее всего мелкие группы недобитков ещё посопротивляются. Мы у них в тылу, но для них самих это ничего не значит. Задача ясна?

Офицеры ответили утвердительно и разошлись по своим подразделениям. Ротные гауптфельдфебели отрядили отряды для сбора трофеев, после чего батальон выступил. БТР остались далеко позади и находились во власти танковых офицеров, поэтому им оставалось надеяться только на свои собственные ноги.

— Артис, ты как? — Напарник заметил состояние первого номера. Пулемётчик повернулся лицом к нему и посмотрел на ефрейтора немного осоловелыми глазами.

— Угарел немного. Пройдёт.

— Не отрубись.

— Пострадаю, но не отрублюсь. Сорифцы не отрубаются.

— Мои ульяки так же говорят. — Хмыкнул второй номер. Их рота шла в тылу, это позволяло немного передохнуть — гренадёрам казалось, что на сегодня было уже достаточно приключений. Они хорошо поработали, они выложились по полной — значит уже заслужили лавры победителей. Враг лишь заставил их вспомнить всё, чему их учили. Час длился за часом, день заканчивался, вместе с ним постепенно затухали бои, гремевшие вокруг. Наступала ночная тишина — обе стороны невольно откладывали кровопролитие до утра.

Навстречу гренадёрам вышла небольшая группа бойцов. Они несли на себе много различного скарба и были одеты в белые маскирующие накидки. Егеря. Отряд, численностью в один взвод. Они выглядели устало, изнурённо. Видимо, ликтидцам тоже пришлось принять бой. Командир разведчиков встретился с майором.

— Что находится впереди? — Спросил командир батальона у егерского цугфюрера. Тот испытующе посмотрел на него:

— Вражеские опорники. Около трёх позиций. Укреплены хорошо, заняты серьёзным гарнизоном. Минных полей нет, ловушек нет. Мой взвод в бою не участвовал, ограничились наблюдением. Но в другом пункте нашим пришлось пострелять. Если все опорники обороняет часть одного подразделения — то это крайне неплохая часть, вот что я вам скажу.

— Нам нужно занять Бигхуф к полуночи.

— Подождите до утра. Вас много, но и они не дураки. Хотите положить пол-батальона на маленьких деревушках и получить орден на шею — милости прошу. В округе пока нет других крупных подразделений. Ни танки, ни артиллерия вам не помогут, а в вашей численности толку нет. Дождитесь утра, герр майор.

Наступила пауза. Чейнджлинги долго смотрели друг на друга, один ждал ответа, другой напряжённо размышлял.

— Думаю, вы правы. Лучше дать солдатам отдых. Сегодня мы выбили северян из двух деревень, и, скажу вам, это было очень непросто. Так или иначе — битва уже выиграна, фронт трещит по швам.

— Им не нужен фронт чтобы оказывать сопротивление. Чем сильнее на них давишь — тем яростнее они отбиваются. Не стоит недооценивать врага, герр майор.

— Я ни в коем случае не делаю этого, герр оберлейтенант. Был рад встрече.

— Взаимно. — Немного по-селянски буркнул разведчик и удалился к своим бойцам. Первый день второго броска на Кантерлот подходил к концу.

— Ликс, следи за дорогой! — Гауптман Шосс пристально осматривал местность в бинокль.

— Так точно, слежу! — Снизу донёсся голос стрелка-радиста. В нём ещё чувствовался страх и боль, испытанный танкистом несколько часов назад. Противотанковая пуля пробила смотровую щель и убила водителя, радист получил ранения от осколков, но после медицинской помощи снова вернулся в строй. Танк шёл неровно, будто вражеское попадание сбило настроенные ритмы машины. Рота двигалась в батальонной колонне, порядком поредевшей после боя за деревню. Из трёх дюжин танков в строю осталось только двадцать. Остальные были уничтожены или тяжело повреждены.

"Вижу танки из 12-го. Заняты перегруппировкой." — Доложила головная машина колонны.

"Неприятель?" — Спросил вошедший в эфир майор.

"Линия окопов на гребне небольшого холма, видно много воронок от снарядов и около десятка подбитых машин. Второстепенная позиция, но, судья по всему, они уже отбили одну атаку соседей."

"Понял вас. Батальон — выдвигаемся на соединение. Пойдём в атаку сходу."

"Вас понял, герр майор!" — В унисон с остальными гауптманами проговорил Шосс. Хотелось бы ему видеть это зрелище, но его танк был ещё слишком далеко.

Танки соседей стояли в низине под прикрытием складок местности и миномётных батарей, ведших огонь по окопавшемуся врагу. Батальон подошедший с центра начал выстраиваться в шахматном порядке сбоку от них. Майоры начали переговоры по рации, пока уцелевшая пехота занимала позиции за танками и готовилась ко второму удару. Шосс нутром чувствовал, что они говорят о чём-то важном, но их частота была закрыта. Наконец, майор обратился к ним:

"Батальон! Атака будет непростой, враг применил против 12-го секретное оружие. Однако, наша вторая атака должна будет их разметать. Вперёд!"

"Вас понял! Двигаемся вперёд!" — Ответил Шосс и тут же обратился к своей роте. — "Рота! Смотреть по сторонам, сохранять бдительность! Мы обязаны сломить этот редут во имя Королевы Кризалис и нашей Родины! Этот успех позволит нам победить врага — в атаку!"

Взводные командиры отозвались оптимистичными "Так точно!" В отличие от прошедших боёв, на этот раз он не понёс таких больших потерь. Многим танкам были нанесены повреждения, кое-где не хватало членов экипажа, но окончательно из боя выбыло только две машины.

После коротких обсуждений и переговоров, оба батальона покатились вперёд. Решено было растянуть линию атаки, чтобы охватить злосчастную позицию с флангов и взять врага в окружение. Пехоты не хватало, но и враг, судья по всему, был численно истощён. И тем не менее... Шосс чувствовал почти параноидальную тревогу. Ему чудилось что-то страшное и болезненное, что-то о чём он и думать боялся.

— Фарникс, ты как? — Спросил он у наводчика.

— Плохо, герр официр. — Признался наводчик. Его лицо тоже перекосило от нерозного оскала, конечности наводчика едва заметно дрожали.

— Держись. Это последний бой.

— Сами же понимаете, что не последний... герр гауптман. Ладно. Будем живы — не умрём.

Вздвоенные шеренги танков и пехоты приближались к вражеским окопам. Гауптман почувствовал, как в привычный запах пота, бензина и пороха в спёртый танковый воздух начинает примешиваться что-то новое. Он вспомнил: так иногда пахло во время грозы. Но какая гроза может быть зимой?..

"Что за..." — Цугфюрер не успел закончить, его речь оборвалась сплошной завесой помех. Ни криков, ни металлического скрежета — только глухой и противный белый шум. Шосс услышал ругань Фарникса:

— Молния! Молния, твою мать! — Выругался наводчик. Шосс посмотрел немного вбок и увидел мёртво вставшую громаду танка, из башни которого торчала изувеченная чейнджлингская голова. На броне не было заметно никаких повреждений — только лопнувшие фары и дымящий МТО.

— Зарядить фугасный! Фарникс — отставить панику.

— Заряжено!

— Фарникс, видишь цель?

— Вижу!

— Расстояние?!

— Шестьсот метров!

— Пли!

В следующую секунду всё вспыхнуло и разорвалось, не оставив экипажу возможности даже закричать. Танк подпрыгнул, механизмы надрывно залились рёвом, визгом и скрежетом в своём последнем порыве, пока неведомая сила превращала машину в груду горящего лома.

Шосс на миг очнулся, почувствовав под собой обжигающий холод. Кто-то тащил его по земле. Он хотел что-то сказать, но у него не вышло даже вдохнуть из-за чудовищных ожогов. Последнее, что увидел в своей жизни командир танковой роты — это глубокое сине-сиреневое небо и сероватая полоса Фоальских гор. Шосс умирал потеряв всех своих товарищей, в шаге от заветной цели. Он не видел, как его батальон совместно с товарищами из 12-го добрались до врага. Он не видел, как они окружили отряд единорогов. Он не видел, как они расстреливали их из пулемётов и давили гусеницами, превращая неглубокие окопы в их братскую могилу. Он не видел, как те гибли один за другим, сходя с ума и истекая кровью из носов и ушей, как они бросались под танки со связками гранат с яростными криками злобного отчаяния. Перед тем как наступила вечная темнота, Шоссу показалось, что он чувствует на себе взгляды всех тех, кого он потерял.

Кровавый рассвет поднимался над горами, знаменуя начало нового дня. Солдаты отходили от чуткой дрёмы, подгоняемые офицерами и фельдфебелями. Батальон постепенно приходил в боеготовность. Они заночевали в небольшом лесу близ дороги, вдоль которой им нужно было наступать. У леса тракт раздваивался, и одно из его ответвлений выводило к очередной укреплённой деревне, чьи пока ещё нетронутые крыши белели чуть больше чем в километре от кромки. За ночь чейнджлинги провели разведку и выяснили, что вражеские силы в селении совсем небольшие — сотня или две солдат с пулемётами и мизерным количеством пушек. Их можно было бы раздавить, но егеря были правы — здесь северяне были во всеоружии и более чем готовы дать бой. Эти две сотни могли надолго задержать батальон, если тот попытался бы атаковать их напрямую. Поэтому, майор панцергренадёр решил поступить иначе. Взвод Ляпписа вместе с двумя другими взводами должен был завязать перестрелку с северянами, чтобы выяснить вражескую боеготовность.

Поднявшись с земли и наскоро приведя себя в порядок, перевёртыши осторожно вышли на опушку, тем самым оказавшись на расстоянии винтовочного выстрела. Тем не менее, по ним не открыли огня.

— Всем рассредоточиться, подойдём к ним поближе, завяжем бой — и тут же назад! — Приказ Ляпписа был понят. Отделения рассредоточились и принялись осторожно идти вперёд. Время снова потянулось медленно и тяжело. Наконец, враг ожил:

"Кр-рр-ак! Кр-рр-ак! Кр-рр-ак! Тра-та-та-та-та-та!

Взводы тут же оказались под шквалом залпового огня. Быстро поняв, что отстреливаться не имеет смысла, Ляппис приказал отступать. Когда они добрались до леса, тут же провели перекличку: не досчитались ещё пятерых солдат.

— Вот тебе и сходили в разведку! — Раздосадованно проговорил Лейтенант, с недовольством глядя туда, где располагался штаб батальона. Через пятнадцать минут после вылазки на вражеские позиции посыпались мины. Обстрел решено было продолжать до тех пор, пока противник не дрогнет.

Артис лежал в снегу и смотрел, как мины падают и лопаются среди вражеских стрелковых ячеек. Шло время, все вокруг были напряжены ещё сильнее, чем если бы вокруг кипел встречный бой. Стрельба снова рокотала вокруг, но теперь очаги вражеского сопротивления угадывались в основном за их спинами, постепенно замолкая и откатываясь с запада на восток. Первая линия обороны северян пала и они теперь они отступали от деревни к деревне, от высоты к высоте, пытаясь если не остановить, то хотя бы задержать наступающих.

В деревне то и дело мелькали военные, то и дело с передовой утаскивали или пытались утащить всё новых раненых. Лесок, в котором засели гренадёры, находился в небольшой низине, поэтому они не могли видеть всего. Тем не менее, до них доходило ощущение того, что северянам приходится туго. Их потери росли, вместе с новыми убитыми и ранеными истончалась и их боеспособность. Мины начали подходить к концу, скрипя сердцем миномётчики пустили в ход неприкосновенный запас. И вот — над стрелковыми ячейками показались вражеские спины. Неприятель дрогнул. Силуэты в байковых шинелях валом повалили назад, спасаясь от обстрела. Артис сразу понял, что происходит: полное, беспорядочное, стихийное бегство. Они не раз видели подобное зрелище, и каждый раз оно вызывало одну реакцию: азарт, запал, радость и ярость одновременно. Хотелось броситься вслед за врагом и гнать его как можно дальше, наплевав на порядок и дисциплину. В скромные и не слишком храбрые от природы сердца дронов проникало чувство, что роднило их с грифонами: выхватить меч, ринуться вслед за врагами-трусами и рубить, рубить, рубить, рубить!

— Батальон — вперёд! — Приказ майора вновь пробежал по цепочке. Чейнджлинги исполнили его так, будто в нём и вовсе не было никакой необходимости. Бойцы двинулись вперёд чуть ли не вприпрыжку, и только муштра не давала им без приказа сорваться на бешенный галоп. Особенно ликовали молодые: периодически в цепях слышались крики "Ура!", принадлежавшие новобранцам. Они не были в Олении, они не застали первых месяцев войны, они вступали в неё только сейчас, в самый судьбоносный её момент. Вступали, чтобы встать вровень с победителями, чтобы стяжать лавры героев своей страны. "В такие моменты нетрудно лишиться рассудка." — Подумал Артис, бодро взрывая снег своими ногами. У него открывалось второе дыхание, а на сердце было радостно. В мозгу возникали образы прошедших боёв, но теперь всё было совсем по-другому: они воспринимались как то самое последнее усилие, как необходимая жертва на пути к победе, вера в которую ещё недавно выдерживала испытания. Он вспомнил родной город, свою семью, всех кого он любил и всех к кому он хотел вернуться. Он не думал о славе, о пресловутом "месте под солнцем", которое он завоёвывал. Ему всё ещё казалось, что всё это — довольно бредово, и что ему, простому рабочему, не достанется и крошки от того жирного пирога, за обладание которым он проливал свою кровь. С другой стороны — зачем? Верность Королеве и Родине важнее, чем личная выгода.

Они ворвались в деревню на спинах отступавших. Северяне быстро скрылись за ручьём, растворившись среди холмов и рощ, начинавшихся к востоку от деревни. Они бежали врассыпную, без порядка, без вожаков. Они были сломлены по-настоящему, они уже не могли вернуться назад.

Взвод Ляпписа остановился на деревенской площади. Вокруг чернели воронки и лежали мёртвые тела, стены домов были иссечены осколками, где-то уже бушевали пожары. Майор приказал занимать оборону и окапываться, но тут совсем рядом прогремел выстрел, вслед за ним тут же раздался крик громкий болезненный крик. "Что? Где? Кто стрелял?!" — Часть бойцов залегла, часть начала озираться по сторонам. Тут, на площадь выскочил молодой солдат: "Это местные — они стреляют нам в спину! Моего товарища ранило, когда он попытался открыть дверь!

Среди солдат начался ропот. Радость победы была омрачена. Артис видел, как кто-то из бойцов другого взвода распахнули дверь одного из домов и ворвались туда, вскоре начав выволакивать оттуда мирных жителей, пытавшихся переждать сражение. Кто-то опять закричал, послышались новые выстрелы. Разгорячённые, взбешённые, прошедшие через тяжёлый первый бой новобранцы первыми дали слабину, потащив за собой остальных. Хаос начался раньше, чем офицеры успели укрепить порядок. Артис и его товарищи оказались среди неконтролируемого беспорядка, секундной вспышки неконтролируемой ярости, копившейся не просто месяцы, но долгие годы после Поражения. Вспышка, миг, офицеры уже начинали приводить в порядок солдат, криком и боем приводя подчинённых в порядок. Миг, которого не хватило.

"Урррррааааааааа!!!"

Застучавшие было пулемётов потонули в жутком крике десятков глоток. Взвод Ляпписа двигавшийся к окраине, не сразу понял что произошло. Они вырвались из-за амбаров и сразу ринулись вперёд, со штыками наперевес. Чейнджлинги оторопели, увидев, что атакующими являются те самые северяне, только что выбитые из деревни миномётным обстрелом. Напарник Артиса бросил злобное ругательство и вскинул винтовку, но стрелять было уже бесполезно.

На пулемётчика бросился вражеский солдат, норовя поразить чейнджлинга штыком. До сих пор не понимая, что происходит, бросил ему в лицо телом пулемёта и потянулся за пистолетной кобурой. В этот момент кто-то с силой приложил его прикладом по каске и он повалился наземь, едва не выбив из него дух. Боец перекатился по снегу и попытался встать, но сильный пинок снова вбил его в снег. Над ним нависла высокая фигура, казавшаяся элегантной и брутальной одновременно. Грифон прицелился в чейнджлинга из винтовки, но в тот же миг резко обернулся, только для того чтобы получить по голове копытом. Раздался смачный звук удара и громкий костяной треск. "Вставай!" — Крикнул ефрейтор, примыкая штык к карабину и готовясь отбиваться. Вокруг творился сущий ад: рявкали ружья и лаяли автоматы, а вокруг них тут и там мелькали эти дьяволы в байковых шинелях. Товарищи потерялись где-то среди хаоса и кровопролития, опасность и страх погибнуть быстро вернули Артису рассудок. Он понял: их подловили, их бьют, минутная слабость дала свои кровавые плоды.

— Взвод! Ко мне! — Надрывно-резкий голос Ляпписа прорвался сквозь грохот резни. Ефрейтор мотнул головой в ту сторону, откуда кричали. Артис молча кивнул и два товарища что есть сил побежали туда. Вдруг, откуда-то сбоку свистнула очередь, второй номер глухо захрипел и попытался продолжить бежать, но дикая боль не дала ему этого сделать.

— Иди! Я задержу их! — Крикнул он, когда Артис, не замечая раны товарища, оторвался от него на несколько метров. Услышав этот крик, чейнджлинг припустил ещё быстрее. Он принял жертву напарника, не размениваясь на пустяки. Вот впереди замаячили другие гренадёры — они бежали сломя голову, за ними неслось несколько северян со штыками наперевес. Защемило сердце: "Трусы! Предатели! Почему никто не даст отпор?!" — пулемётчик перемахнул через ограду и нырнул один из дворов. Вот и деревенская площадь, на которой всё началось: везде лежали трупы, но больше было тех, кто бежал изо всех сил, не разбирая дороги и не думая о том, какая кара его ждёт за это. Он не видел врагов: они были где-то позади, где-то спереди, где-то по бокам, но по какой-то случайности он ещё не попадался им. Артис не решился пересечь площадь — он пошёл в обход, сторонясь каждого близкого шороха и стараясь двигаться как можно быстрее. Двор за двором, улица за улицей, в голове всего одна мысль: "Беги! Спасайся! Найди своих!"

Но своих не было. Голос Ляпписа потерялся в суматохе бойни и он уже не слышал его. Мёртв? Ушёл? продолжает драться? Не понятно, не ясно, полный мрак. Он не думал об этом, а продолжал двигаться вперёд, пока не понял, что достиг окраины деревни. Слева и справа от него показались солдаты. Они не видели его и он не видел их, покатый склон невысокого холма придавал им скорости, но некоторые спотыкались и становились добычей неприятеля. Артис обернулся и увидел, что за ними гонится небольшой отряд числом меньше чейнджлингской роты. Он снова испытал душевную боль, но боль физическая не давала ему сосредоточиться на последнем. Впереди уже маячила кромка леса, когда он услышал позади себя окрик на непонятном языке. Кто-то схватил его за шиворот и едва удержал от падения на землю. Артис обернулся и попытался вырваться, но хватка врага была настолько крепкой, что он скорее порвал бы шинель, чем сумел бы разжать когти.

"Сдавайся!" — Выговаривая слова со странным акцентом проскрипел грифон. Артис почти онемел от этого голоса, но тут же опомнился и что есть силы лягнул назад. Хватка ослабла, чейнджлинг дёрнулся, чувствуя как в кулаке преследователя остаётся весь задний ворот его шинели. Ещё несколько шагов — и он уже был в лесу. Так или иначе, чейнджлинг не успел этому обрадоваться, он споткнулся о неудачно выпиравший корень, ударился головой и потерял сознание.

Артис очнулся от сильной боли в затылке. Сжав зубы и приведя себя в порядок, он медленно встал и так же медленно осмотрелся вокруг. Голова болела, кровотечения не было. Не было и памяти о произошедшем, но вскоре она вернулась. Чейнджлинг бросил взгляд туда, где должна была находиться деревня, но не увидел её из-за того что забрался слишком глубоко в лес. Его не заметили, а может быть — просто побрезговали, удовлетворившись тем, чего уже можно было добиться. Ветер задувал под одежду и вызывал озноб, чейнджлинг в последний раз посмотрел на восток, а потом понуро побрёл в обратную сторону.

— Где свои? Что делать? Как мы теперь... будем... — бормотал он себе под нос, когда события начали доходить до него в более осмысленном виде. — Ч-чёртова случайность, п-почему всё случилось именно так... — Артис не заметил, как его голос задрожал. Он уже час плёлся по лесу и чувствовал, что заблудился. Ноги дрожали ещё сильнее, едва удерживая его от падения. Где-то гремел бой, где-то кто-то перекликался, но он не слышал этого и не знал, как туда попасть. "Остался ли кто-то? Выжил ли его взвод? Что делать?" — Мысли путались, смешиваясь с болью и подступавшей тошнотой. Оружия не было, пистолет же не мог дать ему какой-то весомой защиты. Чейнджлинг нашёл старый пень и присел на него, чтобы перевести дух. Постепенно, мысли приходили в порядок, постепенно в разум возвращалось то, что было заложено армией. Артис почувствовал неимоверный стыд и позор от произошедшего, но эта горечь уже не давила на него, но наоборот — придавала ему сил выжить, чтобы не сплоховать в следующий раз.

Вдруг, затрещал густой кустарник и из-под лапы редкой в этих краях ели вышел офицер в байковой шинели. Он шёл нетвёрдо, его статная фигура гнулась под грузом усталости. За ним поспевало пять бойцов с винтовками на спинах. Их подсумки пустовали, их шеи так же понуро тянулись к земле, норовя вот-вот упасть вслед за своими владельцами. Артис посмотрел на офицера, офицер посмотрел на него. Чейнджлинг хотел было потянуться за пистолетом, но потом понял, что враг скорее всего достанет его быстрее, чем он сам. Перед ним стоял очередной грифон. Его хищные, птичьи глаза уставились на пулемётчика, лапа поднялась и согнулась в суставе, в готовности рвануть за кобуру. Он простоял так несколько секунд, может — минуту. Считать время в такой ситуации было большой глупостью. Артис же продолжал смотреть на него, наблюдая за действиями офицера со странным интересом. Вот лейтенант плавно достал из кобуры оружие, но наводить не стал, держа пистолет в лапе и будто бы о чём-то устало раздумывая. Наконец, грифон молча, без всякого лишнего жеста убрал оружие обратно и спокойно пошёл дальше. Туда, где его уже ждали свои. Чейнджлинг смотрел ему вслед и не понимал: следует ли ему радоваться, ли ему радоваться этому решению своего врага. Был бы на его месте эквестриец — судьба Артиса была бы ясна. Но северяне видимо ещё тешили себя ложными представлениями о правилах войны.

"Нужно идти." Наконец решил перевёртыш, усилием воли заставляя себя встать. В той тропе, которой шли красные, он узнал путь по которому двигалась часть батальона. "Может быть, там есть кто-то из наших." — Решил он, и пошёл по тропинке в строго противоположную сторону. Путь то и дело петлял, огибая деревья и заросли кустарника. Чейнджлинг не заметил, как снова начали спускаться сумерки.

— Стой, кто идёт? — Впереди послышался осторожный окрик на чейнджлингском языке. Свои. Свои были здесь.

— Я... Я из 3-ей танковой! — Крикнул Артис в ответ.

— Понятно... — Бросил в ответ почти невидимый часовой. Там впереди быстро о чём-то переговорили, после чего Артису крикнули:

— Иди к нам, мы отведём тебя к уцелевшим.

— Их... Их достаточно?

— Сотни четыре наберётся. И ещё прибывают.

— Хорошо... Я иду! — Артис улыбнулся и быстро зашагал по направлению к фигурам. Ими оказались егеря. Маленькая группа из четырёх стрелков, видимо занимавшаяся прочёсыванием леса на предмет таких как он.

— Никого больше не видел? — Спросил третий боец. Артис обернулся на него и ему показалось, что во внешности разведчика есть что-то неуловимо знакомое. Чейнджлинг подумал о грифоне и его спутниках: "Может быть, сказать ему?" — Подумал он, но тут же вспомнил о том, как красноармеец раздумывал, держа пистолет в лапе. Он решил даровать ему жизнь. Может быть этот грифон был высокомерной сволочью, может быть он был комиссаром и заслуживал только смерти, но Артис ни минуты не колебался, когда промолчал.

— Мы тут натыкались на красных недобитков, так что тебе повезло уцелеть. — Продолжил егерь, когда гренадёр отрицательно покачал головой. Голос бойца продолжал казаться Артису знакомым, и тут его осенило:

— Рейнис? — Спросил он, заметив, что егерь тоже узнаёт его.

— Да. — Коротко ответил тот и обнадёживающе похлопал старого товарища по плечу.

— Чёрт побери... Ты бы видел, что там творилось...

Егерь промолчал, сочувственно кивая.

— Ваш командир не справился. Вы могли дать отпор, но не нашлось того, кто мог бы вас направить. — Проговорил сослуживец Рейниса, шагавший сзади всех. Артис согласился с ним, но более не проронил ни единого слова.

Батальон собирался на западной окраине леса, близ одной из дорог. Несколько сотен солдат кучковалось вокруг наскоро сложенных костров. В санитарные машины укладывали раненых, уцелевшие офицеры снова собирали солдат в отделения, взводы, роты... Странное, страшное, но воодушевляющее зрелище.

— Доложить! — К группе егерей подошёл чейнджлинг со знаками отличия младшего офицера.

— Нашли ещё одного. Больше в той части леса никого не найдено. — Доложил Рейнис.

— Иди к своим. — Коротко, но ёмко сказал он Артису. Пулемётчик кивнул начальнику и обернулся на Рейниса: тот смотрел твёрдо и холодно. Судил ли он его? Скорее всего нет. Так или иначе, сейчас им нечего было сказать друг другу. Пулемётчик быстро пошёл к толпе товарищей, ища взглядом знакомые взгляды. Вокруг слышались тихие разговоры в пол голоса. Кто-то ругался, кто-то стонал от боли, санитары перевязывали свежих раненых. У групп солдат бродили офицеры: их осталось мало, совсем мало. Тут и там пулемётчик узнавал своих, но бойцов из взвода Ляпписа нигде не было.

— Эй! Он выжил! — голос Класпера окликнул его со спины. Артис резко повернулся и сразу же увидел их — небольшой отряд солдат, сидевший у одного из кострищ. Гренадёр было достаточно много, северяне убили далеко не всех. Больше половины спала, остальные молча смотрели в пламя, но когда прозвучало имя пулемётчика — многие оживились и начали искать его глазами. Артис подошёл к костру и сел рядом с остальными. Его тут же окружило внимание.

— Как ты уцелел?

— А как вы уцелели?

— Получилось уйти оттуда. Трудно было их обогнать. — Подал голос Лабрум. Он тоже уцелел. Это было хорошо.

— Я... Я просто вышел на егерей. На меня не обратили внимания, думали — мёртвый. Кстати, мой второй номер...

— Знаем, не досчитались.

— Кого ещё нет?

— Много кого. Кого убили, кто блуждает до сих пор. Может к утру кто-нибудь вернётся.

— А что командиры?

Повисло тяжёлое молчание. На вопрос Артиса не сразу захотели отвечать.

— Ляппис... Ляппис погиб. Взводом назначен командовать Кринг, но его вызвали на совет. Майора у нас теперь тоже нет — северяне взяли его в плен.

— Да, кое-кто из другой роты рассказал, что видел как его взяли. Так что, ребята, мы теперь без головы...

Опускалась ночь, солдат валил сон. Мимо разбитого батальона проходили свежие колонны пехоты, кое-кто обращал на них внимание, но не мог надолго задержать его. На следующий день бойня продолжилась, но в ней они уже не принимали участия.

Колонна пехоты и небольшой пушечный обоз продирались сквозь густую чащу леса. Впереди шла группа бойцов с топорами и пилами, расчищая проход остальным. Наступало утро нового дня, до своих оставалось совсем недалеко. Он шёл сбоку от колонны, то пропуская строй вперёд, то догоняя его и снова идя в голове. На душе было радостно и горько: приказ был выполнен, но какой ценой? Почти все бойцы из пополнения погибли, ушли и многие старые бойцы. Три дня прошли как три недели. Запах крови и дым горящих домов намертво впитались в них, и не развеивались даже часы спустя. Они ушли, ушли пользуясь тем, что у врага не осталось ни сил, ни желания преследовать их. Дивизия выбита с позиций, дивизия отходит к Луна Нове. Но Дивизия жива, и продолжает бой. Соседи слева и справа прикрывают фланги, он же накрепко обеспечил им тыл.

— Мы уже скоро выйдем. — Произнёс Кауров, в очередной раз сверяясь с компасом и картой. И впрямь — деревья впереди начинали редеть, выводя на дорогу, ведущую к штабу дивизии. Грау коротко кивнул, не находя слов, чтобы это прокомментировать. Упало ещё несколько деревьев, небольшая колонна прошла ещё немного и была встречена отрядом бойцов, возглавляемых старым знакомым.

— Здравия желаю, товарищ комбат! — Крикнул Димитреску, когда Иоганн и его солдаты подошли достаточно близко.

— Здравия желаю. — офицеры козырнули друг другу. — Как обстановка?

— Отходим. Меня отправили встречать вас.

— Хорошо. Штаб на прежнем месте?

— Нет, перенесён. — Коротко ответил прайвенец, понурив голову и помрачнев лицом.

— Ясно. Пойдём, в таком случае.

Грау вспомнилась вторая ночь их обороны, когда через Бигхуф волной шли отряды с главной позиции. Их приходилось собирать и переформировывать на месте, на это ушла вся ночь. Среди них был и Димитреску, в странной компании военных кашеваров и солдат своего подразделения. Он рассказал о том, как наткнулся в лесу на чейнджлингского недобитка и было решил пристрелить его, но в последний миг передумал, решив оставить солдату жизнь. Грау молча выслушал эту историю и сухо одобрил выбор товарища. Тогда в крови действительно не было смысла.

— Грау...

— Что? — Иоганн насторожился, глядя на то, как переменилось лицо товарища после упоминания штаба.

— Генерал Любов погиб. — Прямо ответил прайвенец, не желая держать эту новость в себе.

— Как? Не может такого быть.

— Может, Иоганн.

Теперь помрачнел уже командир батальона. Тяжёлый вздох вырвался у него из груди, на ум пришла последняя живая беседа: комната, стол с самоваром, чай... Он понял: в тот миг не только он был готов умереть.

— Расскажи мне, как он ушёл. — Глухо произнёс Грау, глядя в глаза Димитреску.

— Я сам не видел, не знаю точно.

— Всё равно расскажи.

— Его ранило осколком миномётного снаряда. Он сказал, что будет жить.

— Будет жить?

— Да, именно. Будет жить.

— Хорошо... Хорошие слова, не находишь, Ион?

— Да. Славный был генерал. Он точно будет жить...

Дорога на Кантерлот. Эпилог: Зима.

"Отступление крупных частей и соединений с занятых ими позиций без предварительного приказа из Штаба Группы Армий отныне полностью запрещено. Генералы, допустившие отход своих подразделений, либо самовольно решившие отступить, отныне будут подвергаться разжалованию и передаче под суд. Дальнейшее попустительство по отношению к действиям врага неприемлемо, его продвижение должно быть пресечено любой ценой. Отныне, все силы наших солдат должны быть брошены на предотвращение катастрофы и удержание наших летних завоеваний. Королева Кризалис ожидает, что все её подданные в полной мере выполнят свой долг.

Приказ по группе армий "Центр", отданный генералом Ларинксом в декабре 1011-го года.

Снег медленно падал на шапки и воротники шинелей, запах зимы держался в этом месте особенно сильно, сбивая даже вонь от выхлопов многочисленных танков и автомашин. Свежо, высоко, морозно — так описывали это место те, кто в нём когда-то жил. Как ни печально, сегодня в строю их было слишком мало. Меньше, чем хотелось бы. По широкой площади гулко разнеслась команда: знакомый голос, не раз слышанный ими по радио, не раз возникавший в голове при чтении приказов. Он снова был во главе, руководил парадом, как в старые добрые времена. Артур помнил эти времена, помнил как по главным улицам Акорнейджа бодро и весело маршировал полк, которого уже давно не существовало. Это было не так давно, но с тех пор изменилось слишком многое.

Живая стена строя пошла рябью, когда батальон повернулся "направо" и, печатая шаг, вышел перед строем. Батальон Артура повернулся вслед за ним и пошёл в таком же строю. Мерный грохочущий треск резонировал в ушах, тысячи и тысячи копыт часто и громко били о древнюю брусчатку, пока с возведённой на краю площади трибуны на них смотрели Они. Держа равнение, Артур несколько минут наблюдал за двумя фигурами, одна из которых напоминала чёрный провал, а другая светилась подобно маленькому солнцу. Слева и справа от них стоял ещё кто-то, где-то неподалёку от колонны находился Главнокомандующий, но их было очень трудно заметить, пока в поле зрения находились аликорны. Аликорны не дали никакой речи, никакого напутствия. Они явились — этого уже достаточно. При взгляде на принцесс в глазах невольно вставали слёзы. Он понимал, зачем они здесь. И ему казалось, что это понимание родилось в нём тогда, когда первая вражеская бомба упала на землю его страны. До этого он считал себя здоровым эгоистом, мечтал ухватить удачу за хвост и набить свои карманы акциями и банковскими чеками. Бывало, что в барах его родного города заговаривали о политике. Говорили о ней очень странно: фермеры ворчали о налогах на землю, рабочие с местных фабрик грешили на начальство, ругали местную власть, постепенно переходя на власть центральную. "Зачем нам слать деньги в Кантерлот, если мы всё равно сами на себе? Зачем нам вооружать ополчение? Разве будет война?" — вопрошали обыватели, солидные и уважаемые жеребцы и кобылы, потягивая сидр из кружек. "Кризалис не выгодно с нами воевать, война вообще экономически невыгодна!" — Поддакивали редкие студенты из местных колледжей. Тихая, мирная жизнь, тянувшаяся вот уже тысячу лет, и только вечно угрюмые северянские офицеры сидели по углам кантин, поблёскивая погонами и петлицами шинелей, будто мрачное предзнаменование, предупреждение для наивных. Их не принимали, их не понимали. Акронейджец всегда мог отличить себя от ванхуверца, кантерлотца или кристального пони, а они могли отличить его от себя. Жители восточного рубежа гордились собой и смеялись над соседями, соседи делали то же самое. Дивный, тихий, маленький мирок, который война пережевала и выплюнула как дешёвую зубочистку. Старая Эквестрия погибала в грохоте бомбёжек и пламени горящих деревень. Она вопила в агонии — и этот крик был услышан. Мейнхеттенцы, роквилльцы, балтимейрцы, даже северяне — все явились на зов, все были здесь, под этим свинцовым небом, среди этого гробового молчания, нарушаемого лишь мерным, чеканным стуком маршевого шага.

По площади проходили колонны танков, грузовиков и орудийных тягачей, во всеобщей серости ярко белели маскхалаты оленийских егерей, переброшенных с южного фронта. Они шли по городским улицам прямо на фронт, до которого было чуть больше ста пятидесяти километров. Они не ждали лёгкой победы, многие не надеялись вернуться домой живыми. Ударить по врагу всей силой, погнать его на запад, вышвырнуть его из Эквестрии, неважно какой ценой, неважно какими потерями. Кризалис не смогла быстро раздавить их, и в этом была её смертельная ошибка.

Ветер дул изо всех сил, закручивая снежные вихри. Холод. Дикий, невозможный холод пронизывал каждого из них. Цепь в серо-зелёных шинелях залегла на невысоком голом холме, устремив винтовки и пулемёты во все стороны. Укрытий не было, вернее — почти. Видимо, они уже были далеко не первыми, кто сражался здесь, ведь прибыв на место, гренадёры обнаружили около пятнадцати мертвецов в чейнджлингской и эквестрийской форме. Все смертельно устали, а земля в последние дни превратилась в настоящий камень, схватившись так крепко, что кирки и мотыги были практически бесполезны. Кринг не утруждал себя размышлениями по этому поводу — он приказал использовать в качестве брустверов мертвецов. Трупы замёрзли и солдаты на силу смогли разложить их. По крайней мере, они не воняли, а до ближайшей оттепели было ещё очень далеко.

Артис упёр пулемёт в твёрдую как камень спину мертвеца и напряжённо целился в снежную круговерть, полностью перекрывавшую обзор. Наступала темнота, пулемётчик не мог разглядеть даже своих товарищей справа и слева, не говоря о том, что происходит впереди. Где-то там догорала деревня, которую их роте пришлось оставить вчера. Они пришли туда трое суток назад. В деревеньке осталось совсем мало целых домов, поэтому гренадёры без особых раздумий решили выгнать из них тех, кто там ещё оставался и сжечь там всё, что могло гореть. Керосина уже не было, как и оставшихся в строю БТР, поэтому пришлось разбирать деревянные постройки и пустить их на растопку. Местные были против, местные сопротивлялись. Их не слушали, просто погнали прочь, стреляя поверх голов. Они провели в деревне некоторое время, пока откуда-то из тыла (это точно был тыл?) до них не добрался вестовой и не приказал им отходить на ближайшую высоту. Первый посланник "сверху" был воспринят как нечто почти невозможное. Видимо, кто-то в роте действительно считал, что штаба уже нет, либо в штабе точно так же думают про них.

"Да-а... Дела идут совсем паршиво..." — Думал про себя гренадёр, разглядывая снежные узоры, со всей вероятностью способные таить в себе врагов. Они наверняка знали, что их взвод засел здесь. Они не могли этого не знать. Чейнджлинг мелко дрожал, даже тёплая шинель уже не могла спасти от холода. Тем не менее, если бы он был одет легче — то не дожил бы до этого момента. В мыслях всплывали картины недавних событий — срочная переброска, тяжёлые бои с вражескими танками, а потом отходы, отходы, отходы... У них больше нет машин, многие товарищи остались лежать на обочинах дорог, раненые и насмерть замёрзшие, жертвы отсутствия госпиталей и топлива, жертвы отставшего и рассеянного тыла, не способного поддержать их. Снова накатывала усталость в перемешку с тоской, болью, отчаянием. Они ожидали, что придётся бороться за победу, а в итоге были вынуждены бороться за своё выживание.

"Если мы погибнем — с армией ничего не случится." — Продолжал размышлять Артис, чувствуя как накатывает смертельно опасное желание заснуть. — "Это всё выправится, должно выправится. Война не кончится здесь." — Эту мысль разделяли многие чейнджлинги. Даже гибель тысяч солдат не имела значения для миллионной армии. Несмотря на все тяготы и лишения, несмотря на всю храбрость и все возможные навыки и средства, ни одной из сторон не удалось положить войне конец.

Морозный воздух задувал в узкие окошки офицерского блиндажа. Шариковая ручка быстро и аккуратно летела по желтоватому листу бумаги, на фронте звенело напряжённое затишье.

— Товарищ комполка, разрешите обратиться? — В низком дверном проёме показалась высокая и статная фигура адъютанта. Он не услышал его шагов, не услышал как тот раздевался в прихожей. Странно.

— Разрешаю. — Грау осторожно встал из-за стола и обернулся к подчинённому. От движения заныла рана, под гимнастёркой тихо зашуршали бинты. — Что-то важное? Вы отвлекли меня от важного дела.

— Виноват, товарищ комполка. Мне приказали сообщить вам, что вы представлены к званию героя Северянской Республики.

— Что-ж, хорошо. Какого числа нужно явиться на награждение?

— Точной даты мне не сообщили.

— Стало быть, придётся подождать... Ну, ладно. Можете идти, товарищ.

Жеребец козырнул и удалился. Иоганн же остался стоять под низкой крышей блиндажа. Грифон хотел было вернуться к бумаге и ручке, но какая-то резко возникшая мысль, отбившая у него это желание. Офицер пробежался взглядом по написанному, потом аккуратно сложил и отложил в угол стола, к другим бумагам. Захотелось выйти наружу. Грау накинул шинель, опоясался шашкой, выглянул в узкое окошко, откуда можно было увидеть только клочок голубого неба. В сердце ёкнуло, ожила память. Грифон пробормотал какие-то слова на своём родном языке, а потом пошёл к выходу.

Полк 5-й гвардейской дивизии стоял в нескольких километрах к юго-западу от Риверпуля. Далеко за их спинами осталась широкая река Вайна, впереди чернели обугленные развалины фермерских хозяйств и деревень, разрушенных в ходе прошедших боёв. Недавно из котла прорвалась крупная группировка чейнджлингов. Полк Грау несколько недель боролся с окруженцами, сковывая их силы и выматывая врага ложными атаками, пока другие полки дивизии в месте с остальными блокирующими частями пытались рассечь котёл надвое, при этом находясь под атаками как изнутри окружения, так и снаружи. Комдив 5-й гвардейской ожидал подхода 14-й танковой бригады, но танки увязли во вражеском сопротивлении к северо-западу отсюда. Исход был предсказуем, враг снова доказал своё умение драться насмерть, когда в этом была прямая необходимость.

Негреющий свет солнца отражался от свежего снега, заставляя щурить глаза. Дул ветер, в окопах впереди стояла тишина. Солдаты были заняты своими делами, в ожидании приказов. Грау вышел из землянки и пошёл вдоль позиций, всматриваясь в фигуры и лица проходивших мимо него военных. Он знал многих из них

Иоганна повысили в звании и перевели из 104-й (ныне 4-й гвардейской) после сражения у хозяйства Фишерхук, в котором враг был остановлен и отброшен, а Грау получил тяжёлую рану. Его старые товарищи остались позади, некоторые из них даже не смогли проститься с ним, ведь назначение и перевод были срочными и времени на это просто не оказалось. Теперь вовсю шло наступление, вдалеке день и ночь грохотали бои, но они стояли на месте, ожидая своего приказа. Вокруг осталось совсем мало местных жителей, некогда богатая и населённая земля теперь напоминала безжизненную пустошь, в которой было место лишь смертоубийству.

Грау шёл вдоль своих позиций, глядя туда, где вечером должен был загореться закат. За это время у него появилось необычно много времени для того, чтобы хорошо подумать. Первые бои под Хоуп Холлоу, беседы с Василием Ивановичем, его смерть, его последние слова... Сквозь прошедшие недели эти события начали оформляться, принимать форму. Теперь он смотрел на них совсем иначе: более спокойно, с большим пониманием. Битва за Кантерлот стала его академией, где враг выступал в роли сурового и жестокого преподавателя. Там закалялся булатный клинок, тот самый, что рубит железо и гнётся не ломаясь. Этим клинком был не только один его батальон, не одна 104-я дивизия. Там прошла свою закалку и вся Красная армия, столкнувшись с равным, даже более сильным врагом, и одолев его.

В Конференц-зале королевского дворца в Везалиполисе стояло гробовое молчание. Только что прибывшие с фронта генералы и фельдмаршалы стояли у своих кресел, напряжённо ожидая, пока Королева войдёт в помещение. Два угрюмых лейб-гвардейца стояли у высоких дверей, по ту сторону их сторожила точно такая же пара. Ожидание длилось уже долго, обычно Кризалис не позволяла себе подобных опозданий, но не теперь. Сегодняшнее собрание представляло из себя особый случай. Королева впервые оказалась недовольна своим генералитетом настолько, что вызвала их к себе. Триммель не выделялся среди своих коллег, но его силуэт всё равно был заметнее прочих. Он стоял ближе всех к двери и ближе всех к креслу, предназначавшемуся Королеве. Взгляд его был твёрд, его вид выражал хладнокровие, остальные генералы и фельдмаршалы, помимо Ларинкса, невольно пытались спрятаться за ним. Скорее всего, в будущем разносе все собаки будут спущены именно на генерал-фельдмаршала.

По ту сторону послышались шаги, дверь с тихим лязгом отворилась и в помещение вошла Кризалис. Генералитет в один голос поприветствовал её, королева отреагировала на это таким резким и пронзительным взглядом, что некоторым из военных пришлось нервно сглотнуть. Она сделала несколько шагов по комнате и села в своё кресло.

— Что-ж, господа... — тихим и фальшиво-спокойным голосом начала она. — Как обстоят дела на фронте? Герр Триммель, что можете сказать вы?

— Частям группы армий "Центр" пришлось отступить на ряде направлений. На данный момент оно главным образом остановлено, но фронт всё ещё не стабилен. Значительное число воинских частей понесло тяжёлые потери, имели место даже случаи окружений наших войск. Над некоторыми дивизиями поставлен вопрос о расформировании. На юге и севере ситуация стабильна. Враг оттянул оттуда все возможные резервы чтобы использовать их для контрудара. Нам так же пришлось отводить силы оттуда чтобы парировать их атаки и укрепить линию.

— Ясно. И на чём вы настаиваете, герр генерал-фельдмаршал? — Тон Королевы-Императрицы начал отдавать злобной иронией. Она продолжала буравить всех присутствующих взглядом.

— Я настаиваю на тактическом отступлении, моя Королева. Многие части понесли потери и должны быть отведены в тыл для перегруппировки. Мы сдадим неприятелю часть наших завоеваний, но в будущем сможем укрепить свои позиции и нанести новый удар с наступлением благоприятной летней погоды.

— Герр фельдмаршал, что вы думаете? — Голос Кризалис продолжал напоминать отточенный нож, грозя вот вот сорваться во что-то грозное и пугающее. Триммель обернулся на Ларинкса и увидел в его глазах тень отчаяния. И тем не менее, старый генерал не намерен был лгать или отмалчиваться.

— Я поддерживаю это решение, моя Королева. Значительную часть занятых нами пунктов не представляет критической ценности и может быть оставлена врагу. Зимняя погода и быстрые темпы продвижения измотают северян и эквестрийцев, что позволит нам отразить их контрнаступление и нанести им поражение, которое даст нам время подготовиться к новому летнему наступлению. Оборона выступов, находящихся под угрозой окружения, может закончиться военной катастрофой.

Ларикнс кончил. Наступило гробовое молчание. Кризалис отвела от военных взгляд и начала перелистывать разложенные на столе документы, периодически сверяясь с картой. В её манере читалось что-то небрежное, злобное. Наконец, он снова воззрилась на свой штаб.

— Катастрофа, о которой вы говорите, уже произошла. — тихим, слегка хриплым голосом начала она. — Кантерлот не взят. Наши силы контратакованы, враги мобилизовали всё, что могли и бросили все эти силы прямо на ваши измотанные дивизии, не сумевшие выполнить поставленной перед ними задачи... И после этого, господа генералы, вы ещё смеете думать, что можете приходить ко мне с надеждой на то, что сможете представить этот позор, как обычную военную неудачу?! — Глаза Криазлис наконец вспыхнули, Триммель едва заметно отпрянул от неё, но не отвёл своего взгляда, продолжая твёрдо выдерживать взгляд своей правительницы.

— Храбрость наших солдат удержала судьбу армии над пропастью, моя Королева! — Попытался было возразить генерал Ацур, до этого прятавшийся за остальными. Кризалис зыркнула на него.

— А ваша глупость и халатность едва её туда не столкнула, герр Ацур! Я бы обязательно разжаловала бы вас в рядовые, если бы на вас лежала вся вина без остатка. Не менее справедливо было бы сорвать погоны с ряда более... приближенных ко мне лиц. — очередной взгляд на Триммеля. Тот продолжает стоять как каменный истукан, его глаза блестят в вечернем сумраке. — Но они, я уверена, ещё не исчерпали своего доверия, поэтому, на этот раз, могут рассчитывать на мою милость. Вы встали на тонкий лёд, господа генералы. Имейте это ввиду. Отныне мы не можем позволить себе отступать, мы не можем позволить нашим солдатам показывать спину врагу. Я запрещаю оставлять плацдармы, наиболее близкие к Кантерлоту. Обороняйте их любой ценой, продолжайте создавать напряжение для врага. План Триммеля — это то, чего добиваются красные и аликорны, он даст затишье не только для нас, но и для них. Укрепиться на эквестрийской земле невозможно, пока Эквестрия существует как государство. Нужно брать от захваченных земель всё, что они могут дать и даже больше, если Селестия намерена вести войну на истощение — то снабжение моей армии должно быть возложено на неприятеля в максимально возможном объёме. Вы меня поняли, господа?

— Так точно, моя Королева! — Так же громко ответили чейнджлинги. Спорить с Кризалис было бесполезно, особенно когда она была чем-то недовольна. Постепенно, тон совещания был сбавлен, и оно продолжилось в более конструктивном русле. Однако, Триммель и другие провинившиеся генералы ещё долгое время не могли полностью прийти в себя.

Дневники Старсвирла

Бессмертные

Это не я

Моя маленькая история!

Переспать с королевой

Паранойя Руне Ховарда

Великая и могучая?

Большая красная кнопка

Ламповые посиделки. История Эквестрии. Лекция №5 – Первое вторжение Дискорда

Луна - твой дом

Дорога на Кантерлот

Дорога на Кантерлот. Пролог: К Хоуп Холлоу

Дорога на Кантерлот. Глава I: На Эплстокском рубеже.

Дорога на Кантерлот. Глава II: Разведка боем.

Дорога на Кантерлот. Глава III: 21-е октября.

Дорога на Кантерлот. Глава IV: Высота Гринхилл.

Дорога на Кантерлот. Глава V: "Кто осмеливается - побеждает."

Дорога на Кантерлот. Глава VI: 22-е Октября.

Дорога на Кантерлот. Глава VII: Бой на мейнчестерском направлении.

Дорога на Кантерлот. Глава VIII: 23-е октября.

"Трра-та-та-трра-та-та-трра-та-та!"

Дорога на Кантерлот. Глава IX: "Коммунары!"

Дорога на Кантерлот. Глава X: На коммуникациях.

Дорога на Кантерлот. Глава XI: Самая длинная ночь. Часть первая: Роща.

Дорога на Кантерлот. Глава XII: Самая длинная ночь. Часть вторая: Рывок вслепую.

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

БАБА-А-А-АХ!

Дорога на Кантерлот. Глава XIII: Самая длинная ночь. Часть третья: На Заре.

Дорога на Кантерлот. Глава XIV: Штурм.

Дорога на Кантерлот. Глава XV: Отход.

Дорога на Кантерлот. Глава XVI: "Горе побеждённым"

Дорога на Кантерлот. Глава XVII: Перед бурей.

Дорога на Кантерлот. Глава XVIII: Буран.

"Кр-рр-ак! Кр-рр-ак! Кр-рр-ак! Тра-та-та-та-та-та!

"Урррррааааааааа!!!"

Дорога на Кантерлот. Эпилог: Зима.

Дорога на Кантерлот. Пролог: К Хоуп Холлоу

Дорога на Кантерлот. Глава I: На Эплстокском рубеже.

Дорога на Кантерлот. Глава II: Разведка боем.

Дорога на Кантерлот. Глава III: 21-е октября.

Дорога на Кантерлот. Глава IV: Высота Гринхилл.

Дорога на Кантерлот. Глава V: "Кто осмеливается - побеждает."

Дорога на Кантерлот. Глава VI: 22-е Октября.

Дорога на Кантерлот. Глава VII: Бой на мейнчестерском направлении.

Дорога на Кантерлот. Глава VIII: 23-е октября.

"Трра-та-та-трра-та-та-трра-та-та!"

Дорога на Кантерлот. Глава IX: "Коммунары!"

Дорога на Кантерлот. Глава X: На коммуникациях.

Дорога на Кантерлот. Глава XI: Самая длинная ночь. Часть первая: Роща.

Дорога на Кантерлот. Глава XII: Самая длинная ночь. Часть вторая: Рывок вслепую.

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

БАБА-А-А-АХ!

Дорога на Кантерлот. Глава XIII: Самая длинная ночь. Часть третья: На Заре.

Дорога на Кантерлот. Глава XIV: Штурм.

Дорога на Кантерлот. Глава XV: Отход.

Дорога на Кантерлот. Глава XVI: "Горе побеждённым"

Дорога на Кантерлот. Глава XVII: Перед бурей.

Дорога на Кантерлот. Глава XVIII: Буран.

"Кр-рр-ак! Кр-рр-ак! Кр-рр-ак! Тра-та-та-та-та-та!

"Урррррааааааааа!!!"

Дорога на Кантерлот. Эпилог: Зима.

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА

ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА-ДА