Алый Солнечный Свет - Том I: Расслабься / Scarlet Sunlight Vol. I: Relax, Take it Easy

Глава I ENJOY THE SILENCE

ГЛАВА I. ENJOY THE SILENCE

Лайт! Лайт! – пронзив невзрачно холодные коридоры звенящим писком, до крайнего кабинета травматологического отделения больницы донёсся встревоженный голос юной кобылки, остро нуждавшейся в скорейшей профессиональной поддержке более опытного медицинского сотрудника.

— Коллега, я провела вскрытие костномозгового канала бедренной кости нашему пациенту, провела в медуллярный канал спицу, но я не могу сопоставить обломки для перехода к следующему этапу! – отчитывалась в своей работе Мёрси, в глазах которой ясно виднелась еле скрываемая паника. Казалось, ещё неокрепший разум стажерки скоро погрузится в её пучины с головой.

Операционный стол был накрыт голубовато-белой плёнкой, из-под которой, застывший, словно тело покойника, виднелся силуэт статного жеребца, чья элегантность в мгновение ока рушилась, стоило только взглянуть на распухшее от перелома заднее копыто, над которым тщетно оперировали три специалиста, начавшие столь серьёзную для своей практики операцию.

— Что мешает тебе использовать свою магию для репозиции костей! – сдерживая свой гнев, дабы не сорвать ход операции, жеребец в заляпанном кровью халате обратился к коллеге, визуализируя рентген с расположением обломков костной ткани в поврежденной области организма .

— Они слишком хрупкие, чтоб их! Тут нужен мощный телекинез, но тогда высок шанс разрушения структуры всего скелета больного! – немедленно выругалась про себя Мёрси, не теряя надежды на продвижение вперёд осторожными усилиями. Но затем добавила, – А слабые надавливания не дают результата: осколки перпендикулярны друг другу… Мы тут так весь день проторчим!

— У нас нет такого количества времени, коллеги, — удивительно спокойно для накалившейся в помещении обстановки подметила вторая кобылка, наблюдавшая за состоянием пациента, — действие анестетика прекратится через пять минут, потому как вы и так уже возитесь свыше необходимого.

Прикрытые тяжёлыми веками глаза оперируемого господина невольно подёргивались, но подёргивались редко, словно бы тот странствовал в глубочайшем сне, тревожимый лишь собственными фантазиями. Поодаль от операционного стола, на больничной кушетке, бережно отложенные в сторону, лежали и ждали своего хозяина личные вещи: позолоченные карманные часы с изображением гордого пегаса, заколка для волос, отменно стилизованная под серебряный битс, безвкусный галстук-бабочка, а также прочие атрибуты местного привилегированного класса, способные вызвать неподдельный интерес своей изысканностью.

Судя по состоянию, с которым больного доставили в травму, принимавшие полутруп медсёстры заключили следующее:

— Предположительно, пациент выпал из окна или, что более логично, так как следов внешнего кровотечения нет, столкнул себя с балкона — говорила точно, без запинок, преисполненная горького опыта, медсестра Астра.

— И судя по опухшему и довольному лицу – продолжала за неё медсестра Гола, — упал он в состоянии алкогольного опьянения. Я слышала, господин Рич празднует наступление пятого десятка, так что немудрено, – с легкой улыбкой закончила она отчет. Но в её глазах всё так же виднелся отпечаток страха за жизнь столь неловкого джентелькольта.

Безусловно, для документирования истории лечения и последующего разбирательства необходимо было запросить поддержку стражей особняка Рича, но, к неудаче медсестёр, в ту ночь, занятые устранением беспорядков и предотвращением драк, охранные пони не могли поведать всё в деталях, оставалось лишь гадать, почему в столь безопасных условиях юный жеребец получил серьёзное ранение.

— Лайт! У нас ЧП! Нужна ваша помощь! – вслед предыдущему возгласу, перепугавшему весь персонал на этаже, непременно последовал следующий, столь же звонкий, столь же громкий, столь же преисполненный паники молодого специалиста.

На конце коридора травматологического пункта медленно отворилась дверь, раскатистый скрип которой сменил голос юной кобылки, походивший на отвратную, разрывающую уши новомодную врачебную сирену.

Затишье. Ни единого возгласа. Лишь ветру, завывавшему из приоткрытого окна подле лестницы, хватало смелости потревожить эту гробовую тишину. Будто вся больница застыла в ожидании, не осмеливаясь даже вздрогнуть под пламенным взором старшего врача реанимации, предположительно, доведённого до гнева.

И лишь стоило окнам закрыться по велению могучих потоков ветра, как коридор заполнил стук серебряного накопытника о мертвецки холодную плитку пола. Из тьмы дальнего кабинета высокая фигура главенствующей особы выдвинулась навстречу источнику внезапно оборвавшегося крика, мольбы о помощи. Шаг за шагом, мерно и спокойно, словно отзвук часового механизма, врач продвигалась к противоположной стороне. Счастливчики, чьи кабинеты располагались особенным образом, при особой сноровке имели шанс видеть её могущественный силуэт в голубоватом отблеске восходящей луны.

Многие боялись её. Некоторые завидовали ей. Единицам она была ненавистна. Но вы не найдёте ни одного пони, кто бы не уважал её подход и не восхищался бы им. Столь деликатная натура в сочетании с силой, похвастаться которой может далеко не каждый жеребец, идеально отображал любому несведущему её должность, профессию и общий стиль, как в одежде, так и в диалоге.

Лёгкая, но такая сильная поступь очаровывала, а уверенный взгляд, вечно преисполненный решительности, не оставлял сомнений: эту кобылку лучше не злить. Несомненно, большую роль в формировании её отличительного образа среди иных коллег сыграл и экстравагантный подход к моде: классическое платье, обильное усеянное алыми крестами, вечными, бессменными отличительными знаками медицины. У подола; халат с вывернутыми внутрь рукавами, переходивший возле шеи в подобие древнего фамильного аксессуара, где пурпурный опал чудесно контрастировал с холодно-белым оттенком униформы. Две разно-размерные серьги, вдетые в левое ухо, блистали лунным светом, словно осколки разбитого зеркала, по воле судьбе оказавшегося жертвой разрушительных обстоятельств. Выжженное магией искусного художника изображение чёрной розы дополняло изящество и красоту вытянутой кверху шеи особы.

Шелковые локоны непослушно жили своей жизнью, поблескивая фиолетовым оттенком сумеречного зарева, словно поле фиалок под ясным небом после проливного дождя. Но лишь один локон был закован заколкой в виде креста милосердия! На первый взгляд решение завить один лишь локон пышной гривы подобным образом кажется безрассудным. Безрассудным оно кажется и на второй взгляд… И на третий, и на какой бы то ни было взгляд. Но в этом есть некий шарм, присущий характеру решительной и уверенной в себе кобылки. Впрочем, любой пони при желании может предложить ей внести незначительные коррективы в её нестандартный образ.

Но таких смельчаков пока ещё никто не видел.

— Да? – до ужаса спокойно, почти без эмоций, произнесла Дэйлайт, войдя в операционную комнату, в которой, прижавшись к стенке, уже ожидали запросившие помощь коллеги.

Взывавшая больше всех о помощи Мёрси сейчас тяжело дышала, уставившись на часы позади Лайт, дабы случайно не пересечься с ней взглядом, ибо тогда она точно бы закричала от обрушившегося на неё давления. Завитая в толстые косы грива не давала и повода на непослушание отдельных волосков. Рыжие, словно цедра спелых апельсинов локоны, тускнели стоило только встретиться взглядом с их владелицей. Истинно синие, будто благородный сапфир, глаза приковывали внимание, не давая и секунды на отвод взгляда, а румянец зачастую выдавал застенчивую натуру, подсказывая смотрящему на неё о потребности прервать зрительный контакт, дабы не вызвать более значительное смущение. От некоторых пациентов ходили слухи, что эти лазурные глаза не раз помогали отчаявшимся получить успокоение в столь тяжелое для них время лечения.

Вторая же кобылка, более проницательная и мудрая, но всё же не самая решительная из троицы, хорошенько пнула коллегу-жеребца в круп, надеясь, что тому хватит сил объясниться перед вышестоящим врачом в их проблеме. Буквально вышестоящим. Лайт довольно высока, особенно для кобылки, что, несомненно, шло на пользу вечно нагнетавшейся обстановке.

— У-у н-нас т-тут п-п-п-проблема! – заикаясь, всё же промолвил жеребец, сделав пару шагов вперёд и выведя перед Лайт магическое изображение, объяснившее той расположение осколков кости пациента.

— И это всё? – как и прежде, спокойно, словно сама смерть, Дэйлайт уточнила у жеребца детали операции, нависнув над тем и глядя прямо в пучину дёргавшихся глазок.

— Н-н-нет! В-вы н-не п-п-поняли! – замахав копытами, жеребец заранее, во избежание недопонимания, решил прояснить ситуацию детальнее, — К-кости г-г-господина ч-чрезмерно хрупкие! М-мы н-не можем с-сдвинуть их, н-не с-сломав с-с-скелет!

— Довольно, — нежно промолвила Дэйлайт, выразив своё уважение за ответственный подход к проблеме коротким кивком в сторону жеребца. Прождав несколько секунд, врач добавила, прежде чем приступить к операции, — Мне хватит того, что вы мне поведали. Благодарю.

Как и подобает первоклассному специалисту, поневоле оказавшемуся в жестокой гонке со временем, Лайт не стала медлить с осмотром, доверившись полученным ранее наблюдениям. Сосредоточенно мечась взглядом между визуальным табло коллеги и операционным столом, главврач местной травмы разогревала свой рог, иссиня-пурпурное сияние которого одаряло помещение сказочно красивым отблеском сумеречного света.

Порой, глядя на деликатное выполнение работы госпожой Дэйлайт, иной зевака мог слепо предположить, словно та – подмастерье самого творца жизни. Столь отточен и выверен был каждый шаг юной кобылки, нашедшей своё место во вселенной уже на втором десятилетии тернистого пути. Воистину, этот случай восходит в самой своей сути к новому подходу в идеях созерцания, имевшему место в трудах философов – современников Лайт, чей взгляд на мир сопоставлялся из двух элементов: стали и роз.

Век назад, до воссоединения двух сестёр, Эквестрия активно набирала обороты в освоении прогрессивных идей различных сфер общественной жизни, будь то наука, политика или искусство. Наступило «Просвещение», как элегантно писали об этом периоде новостные издания. И пресса в кой-то веке сообщала народу чистую правду! Новые начала в освоении алхимического синтеза лекарственных препаратов позволили стране уменьшить число смертей, причиной которых являлись последствия плохой гигиены, а прорывные технологии в области нейронной хирургии поставили на все четыре копыта не одну сотню обездвиженных ранее господ. Всё это за увесистую плату из толстого кошелька, как и следовало ожидать от только привезенных на места нововведений.

Что касаемо просветительских идеологий – всё было довольно незатейливо, однако, компактно и непомерно гениально в самом своём зачатке, вскоре распустившемся в чудесный алый бутон. Дуалисты, философы эпохи «Возрождения», рассматривали реальность как борьбу противоположностей, без которой невозможен прогресс и движение дальше. Розы символизировали любовь, рождение, ласку и доброту. Сталь же, напротив, выступала метафорой смерти, гнева, нарциссизма и зла.

Как и в учениях прежних веков, в трудах дуалистов прослеживалась положительная роль влияния «роз» и отрицательная – «стали», однако, несмотря на существовавшие с начала самой нравственности принципы морали, они выдвинули свой тезис: «Зло есть противоположность добра. Добро есть противоположность зла. В случае, если выбранное будет перевешивать иное, вся система будет охвачена хаосом. Гармония есть баланс сил. Потому при равных силах Розы и Сталь обязаны сражаться друг с другом, насыщаясь энергией вечной битвы во благо покоя самого бытия. Жизнь позволяет пони проникнуться даром вселенной. Смерть же дарует этой жизни свою цену. Это и есть гармония»

— Т-твитчинг Д-дэйлайт! – еле пропищал жеребец, нервно подвязывая воротник своего врачебного халата, подготавливаясь к самым жестоким поворотам его судьбы в копытах той пони, что медленно обернулась на скрип его голоска, — П-прошу, п-простите! Но у-у нас п-п-п-проблема! – перепугано вклинившись взглядом в морду пациента, врач даже не успел пояснить суть заминки занятой коллеге.

На лбу жеребца выступил холодный пот от лицезрения тем состояния больного. То же случилось и с мордашкой Мёрси, определившей по минутной стрелке часов точное время, по которому следовало окончить сложную операцию.

— Что?! – показательно скрипнув зубами, недовольно фыркнула Лайт, чьи брови невольно нахмурились, пока позади, ещё не полностью отошедшая от наркоза, показалась опьянённая анестетиком голова господина-богача.

Мёрси упала в обморок сразу.

Кобылка подле бедняги незамедлительно подхватила обмякшее тело и, стараясь не обозлить столь серьёзную в своих намерениях пони пуще прежнего, незаметно уложила то на кушетку в тёмный уголок помещения, до куда не доставала яркая аура госпожи Лайт.

— Так, пока я ещё отвечаю за себя, переспрошу: что ты хотел, Рей? – успешно сдерживая наближавшиеся волны гнева, Лайт сверлила взором лик побледневшего от ужаса жеребца: тот будто живой труп увидел.

Опьянённая лекарствами голова позади пришедшей на помощь Лайт к тому моменту преодолела путь из-под тонкой врачебной пелёнки прямиком до подола платья ничего не подозревавшего врача. Повиснув над рядом миниатюрными значками, эта полуживая туша была готова в любой момент свалиться на холодный пол, тем самым не только сорвав текущую операцию, но и усилив имеющиеся повреждения организма.

— Я в последний раз вас спрашиваю! Вы что тут устроили, остолопы! – голос доведённой до кипения Дэйлайт оглушил больницу, словно могущественный раскат грома во время летней грозы за окном. Казалось, каждый в здании на секунду подпрыгнул, словно зашуганный жеребёнок, в панике зажмуривший глазки.

— Л-л-л-лайт, — стараясь не лишиться рассудка, бормотал жеребец, глядя, как голова и большая часть тела позади его коллеги раскачивалась, в опасной близости от падения на пол.

— ЧТО, ЛАЙТ?! – не выдержав, пророкотала Лайт своим гневным тоном.

Эмоциональность своего состояния госпожа Твитчинг Дэйлайт подкрепила сильным ударом переднего копыта о плитку пола, структура которой порушилась в мгновение ока. И вот, стоило команде пони лишь моргнуть, как под копытом озлобленного врача стали сиять остатки цемента, грязь и чья-то заначка в секретном углублении из остатков монтажной пены.

Неудивительно, что волна подобного разрушительного потенциала смогла расшатать операционный стол достаточно, чтобы голова перепугавшего всех пациента перевалилась за край, зацепив ртом подол пышного платья оперирующего врача.

— А?! – широко раскрыв свои глаза, зрачки внутри которых ужались до размера крохотных бусинок, Лайт, сама, не подозревая, получила дозу адреналина, испытав сильнейший животный страх перед неизвестным, окутавшим её наряд. – Ирод несчастный! – однако, защитная реакция организма этой особы предполагала перенаправление потенциала паники в агрессию, чем и воспользовалась не привыкшая медлить Лайт, с разворота вдарив по наглой морде обоими передними копытами, довершая нападение контрольным магическим апперкотом, по силе сопоставимым с ляганием земных пони при сборе урожая с деревьев.

У членов команды, дух которых ещё позволял им оставаться в сознании вплоть до этого момента, челюсти до пола отвисли. Господин на столе вновь прикрыл веки, а показания на дисплее Рея незамедлительно были перекрыты обновлённой информацией: «Время действия анестетика ~~0 минут~~ 20 минут»

— То есть вы, бестолочи, решили провести закрытый блокируемый интрамедуллярный остеосинтез бедренной кости, даже не проведя предварительного осмотра хрупкости структуры тканей? – немного успокоившись, Дэйлайт начала отчитывать своих коллег, поняв, что они так тщетно пытались ей впопыхах сообщить. – Вы ку-ку? Нам эту технологию только месяц назад дали на внедрение, а вы решили, что сможете идеально уложиться в то время, что рекомендуется для опытного персонала?!

Глядя на сканирующий бедро жеребца магический монитор, Лайт сосредоточенно охватила обе кости пурпурной аурой по всей их площади, дабы предотвратить любые непредвиденные проблемы, о которых сообщали коллеги. Лайт точечно, но довольно сильно, словно скульптор, проводила соединение костей, бодрыми рывками, присоединяя части друг к другу под толщей опухших мышц бедолаги.

— Мёрси, готово! – радостно сообщила через пару минут Лайт, сдерживая полученную конструкцию в нужном положении. – Протягивай спицу и вкручивай штифт, надо уже починить ноги этому господину!

Мёрси была бы рада помочь оказавшемуся в подобной печальной ситуации жеребцу, однако и сама к тому моменту была не в лучшем состоянии, отсыпавшаяся на кушетке где-то в темноте комнаты.

— Мёрси? – озадаченно повторила свой запрос врач, однако, в связи с нехваткой времени, поняла, что следует использовать весь потенциал команды, — Ладно, Харт, знаешь, как правильно работать с этим всем?

— Е-если честно, т-то не с-совсем, мисс Л-лайт! – честно ответила пони, в первый раз лечившая перелом новомодным методом, что предложила даже не она.

В операционной на пару секунд нависла гробовая тишина.

- Вы совсем глупые? Или просто слишком самонадеянные? Что мешало вам наложить обычный гипс? – показательно повертев копытом возле виска, Лайт не вербально высказала своим коллегам, что она думает об их интеллектуальных возможностях.

— П-прошу, простите! – мудрая и понимающая пони предпочла не оправдывать себя и товарищей долгими тирадами, потому как дело важнее: обычные извинения показались той идеальным способом смягчить обострённый конфликт.

— Чтоб вас, потом выясним это в деталях, а пока держи спицу, — даже не спрашивая коллегу о готовности, Лайт протянула той врачебный инструмент, готовая спокойно прояснить каждый этап исполнения этой непростой процедуры.

— Так, всё, как проснётся, пропишите ему обезболивающее и отправьте в реабилитационный отдел – пусть его, успокоят, чтобы не паниковал, — чётко озвучила свои указания Твитчинг Дэйлайт, в голосе которой уже не было и отголосков того гнева, что обуревал её четверть часа назад. — Заодно можете свою коллегу туда отвезти, что-то она не совсем здорово выглядит, — доброжелательно пошутила глав врач травмы, приложив копыто к нижней губе, дабы придать своей улыбке толику очаровывающей изысканности. Выходя из операционной, Лайт мирно оглядывала отсыпавшуюся Мёрси, изрядно вымотанную эмоциональными переживаниями.

Возвращаясь в свой кабинет, Твитчинг Дэйлайт задумалась, подобно тому, как она любит делать это во время коротеньких перерывов в часы её ночного дежурства: «Что же, сегодня меня нехило так вывели из себя. Это минус. И сегодня я помогла одному пони вылечить свои близкие к смертельным ранения. Это плюс. Ещё меня позабавила экстравагантная поза спящей Мёрси, однако ещё как минимум пару деньков я буду зла на неё за затею использования остеосинтеза без моего ведома. Это плюс и минус одновременно. Что же, сегодня день прошёл довольно гармонично! Думаю, оно и к лучшему… теперь же неплохо было бы насладиться тишиной»

Глава II DEAR PRUDENCE

ГЛАВА II. DEAR PRUDENCE

Кабинет мисс Лайт, раннее утро. Рассветное полотно персикового налива за окном только ознаменовало начало нового дня. На главной площади возле входа, охраняемой пышными, величественными, многовековыми ясенями, уже кипит работа: оживлённый обязанностями персонал прохаживается вдоль стенок корпусов, перекидываясь меж собой толстыми пачками документом, перевозя кушетки с больными и снабжая необходимыми инструментами опустошённые отделы здания.

Глядя на это, Лайт невольно улыбается, позволяя себе на мгновение расслабиться и насладиться моментом. Блаженный вид, превращающий лазурно-белую оконную раму с прозрачной стекляшкой внутри в картину художника-утописта, безусловно, не может не радовать глаз. Однако, не одним лишь только окружением славен и знаменит кабинет номер 313 больницы имени господина Хэлфа, почитаемый местным персоналом, словно архитектурный памятник уважаемой персоне Лайт.

При самом входе подошедших дорогих гостей эта чудесная комната встречает необычайно яркими и тёплыми обоями салатово-лаймового цвета, испещрёнными классическим ромбовидным орнаментом наиболее тёмных тонов, отчего возникает ощущение, будто по стенам, вывешены в стройные рядки, красуются тоненькие иголочки молодой ели. Крупная резная мебель: вечно заполненный бумагами рабочий стол, кресла для приёма, журнальный столик и даже декоративный шкафчик в уголке – всё воссоздано без использования силы грубых машин мастерами столярного дела, умудрившимися гармонично совместить в конечном произведении удобство вечной классики вкупе с дизайном экспериментального стиля Просвещения.

Комната действительно пользовалась высокой популярностью среди медицинского персонала травматологического отделения; каждый, кто имел возможность вдоволь насладиться комфортом кабинета 313, прочувствовать всем нутром истинную атмосферу изысканности, из которой, казалось, состоял каждый элемент помещения, непременно рассказывал о том своим друзьям по отделу.

«Господа, вы не поверите мне, сколь чудесен был аромат и вкус её кофе! Терпкий, насыщенный, такой лёгкий, но в то же время бодрящий, подобно чему-то столь же естественному, как гармония самой природы!» — задорно высказывались болтливые счастливчики о своих визитах кабинета мисс Твитчинг Дэйлайт. Немудрено в таком случае, что триста тринадцатый кабинет травмы столь быстро стал местным народным достоянием, к которому каждый, отработавший по меньшей мере неделю в больнице, относился с должным уважением, даже если ни разу не имел шанса заглянуть внутрь.

— Мисс Лайт? Мисс Лайт? Вызывает глава больницы доктор Хэлф! – вторгшись в пространство пятиминутного перерыва занятой единорожки, зону непоколебимых тишины и покоя плавно прорезал басистый голос жеребца.

Будучи весьма неглупой кобылой, врач пробормотала про себя, недовольно фыркая на стоявшее напротив зеркальце, как бы уличая саму себя в дурных проступках: «Селестия милостивая, ну что на ЭТОТ раз я уничтожила?.. Да и, если уж на то пошло, почему нельзя просто вычесть из моей заработной платы средства на ремонт оборудования и здания? Им меньше работы, мне – стресса!»

— Мисс Лайт, прошу, ответьте мне! – не теряя ни толики самообладания, продолжал донимать голос, доносившийся из толстой купы бумаг на рабочем столе, — Я обязан сообщить вам важные вести!

Стараясь не влиять на акустические колебания магической ауры комнаты, хитрая врач сделала пару шагов к стенке, наблюдая за тем, как в толще документов тускнеет зеленоватый огонёк. Стоило лишь переждать этот момент, и у Дэйлайт бы появилась замечательная, проверенная временем отговорка в духе: «Ох, я выходила подышать свежим воздухом на перерыве! Прошу простить меня, мистер Хэлф!»

— Если вы думаете, что вы сможете вечно укрываться от серьёзного диалога, то знайте: неделю назад к нам наконец поступили столичные технологии. Теперь при помощи телекинетического усилителя, что стоит в главном корпусе, каждый сотрудник-единорог на территории больницы способен переговариваться с другим, независимо от расстояния между ними, — красноречиво оборвал все планы мисс Лайт предусмотрительный жеребец, в интонации которого прослеживалась лёгкая дружелюбная насмешка, — однако, есть одно но: каналы связи, усиленные прибором, не слишком стабильны, потому не стоит их перегружать.

— Ладно-ладно, я поняла, мистер Хэлф, можете уже перейти к делу, — тоскливо процедила сквозь зубы Дэйлайт, нехотя опускаясь за рабочее место, дабы откопать среди бумаг мелкий коммуникативный камушек.

— Очень хорошо, что вы не стали разглагольствовать, мисс Лайт! В этом ваша главная положительная черта как собеседника, дорогая, — перейдя на частоту принимающего камня, голос обзавёлся наиболее приятными ушам чертами звучания: минимизировались потери в речи жеребца, притихли фоновые шумы и помехи, - Но ваше поведение в последнее время вводит в шок большую часть ваших коллег, потому я и связываюсь с вами!

«Блеск! Ну всё, год побыла глав врачом – и хватит. Похоже, мисс Лайт ждёт не дождётся очередная увлекательная неделя в дурке!» — пессимистично, но в то же время довольно забавно подумала про себя единорожка, вспоминая прохождение подобной терапии годом ранее.

— Вам необходимо пройти курс управления гневом! — сказал, словно отрезал жеребец, выждав после того паузу, дабы врач могла успокоить свои мысли для последующего погружения в информацию. — Наш психотерапевтический отдел выделил вам молодого, но очень смышлёного специалиста, который, начиная с сегодняшнего дня, будет документировать ваше эмоциональное состояние и составлять вам компанию во время работы.

— ЧЕГО?! – незамедлительно вскрикнула Лайт, опрокинув на пол только-только собравшиеся воедино документы. Должно быть, такого гордая и привыкшая к самостоятельности во всех делах врач никак не могла ожидать. Что-то наподобие сиделки? Для неё?! Изнеможённая штормом собственной тревоги, единорожка говорила невпопад, обуреваемая ни то гневом ни то паникой, — Хэлф?! Ты на кой ляд мне надзирателя поставить решил?! Лучше в дурку меня положи ещё на недельку. Там мне хотя бы работать не надо было!

Не успела разгневанная и напуганная глав врач высказать начальнику всё, что она думает по поводу этого решения, как камушек затух, а его яркое изумрудное сияние потускнело, что означало следующее: «Соединение разорвано»

Стук в дверь на мгновение заставил Твитчинг Дэйлайт прервать череду самоистязаний, выражавшихся в выдирании волос на голове и бесцельных постукиваниях тяжёлой головы о древесину заляпанного чернилами стола.

— Входите, — депрессивно, словно поверженный воин, лишённый всякой надежды на выживание, промолвила поникшим голоском единорожка своей коллеге, стоявшей на пороге кабинета, - кем бы вы ни были, присаживайтесь. Мой день уже просто не сможет стать хуже.

Стараясь не тревожить и без того уже морально потрёпанную утром Лайт, гостья кабинета 313 тихонько прикрыла дверь, заняв место в углублении комфортабельного кресла напротив хозяйки комнаты, ожидая, пока та соизволит найти в себе силы поднять тяжёлую, словно чугун, голову и взглянуть на коллегу.

— Что случилось? – подобно кораблю, потопающему в пучине штормовых волн, Лайт цеплялась за каждую возможность скрасить испорченное настроение, даже если для того пришлось бы перевыполнить нормы на неделю вперёд. Что угодно, лишь бы никто не нарушал её личное пространство. Прождав пока её эмоции утихнут, глав врач переменилась в своём настрое, приоткрыв глаза и обратившись наиболее мягко к выжидавшей коллеге, — понадобилась моя помощь?

С противоположной стороны деревянного столика донёсся отчётливый щелчок раскрывшегося медицинского кейса, подбодривший отчаявшуюся в ещё не наступившем дне кобылицу вернуться к работе и, наконец, взглянуть на вошедшую пони. Заняв позицию, в коей и полагается находиться при работе, Лайт оглянула раскрывшимися глазками милую гостью.

— Добрый день, мисс Лайт! Я весьма и весьма о вас наслышана. Как же я рада, что именно меня попросили работать вместе с вами. Это такая честь для меня! Ох, прошу простить мои манеры, я не представилась… Меня зовут Диа́р Пру́дэнс! –доброжелательно поприветствовала свою пациентку психолог, мило подмигнувшая новоприобретённой знакомой. Её голос в своей мягкости был подобен нежной мякоти персика, а энергичный, полный жизни настрой, с которым та обращалась к коллегам и пациентам, словно чудотворное заклинание, был способен излечить многих тоскующих и опечаленных судьбой пони.

Понимая, что уготованному судьбой так или иначе суждено претвориться в жизнь, лишённая всяческих сил продолжать сегодняшний день, Лайт драматично опала своим телом на роскошную длинную софу. Предусмотрительно раскладывая в ранние часы утра пару-тройку алых подушечек на случай глубокой релаксации, единорожка и не подозревала, насколько жгучая потребность в них появится ближе к злосчастному полудню.

— Мисс Лайт? Вы решили расслабиться для личного разговора? – мило и невинно предположила психолог, попутно доставая из глубин своего кейса необходимые для мирного уединения вещички, — Не стесняйтесь! Если вы откроетесь мне, моя работа станет намного легче, и, скорее всего, мы сможем поскорее подружиться! – полная энергии и задора, земная пони докончила свою мысль, радостно пискнув от восторга в скором времени возыметь нового замечательного друга.

— Оставь меня: я в печали — томно прошипела Лайт, отвернувшись к стенке и припустив ушки, дабы писклявый голосок насильно приставленной к ней няньки не вторгался в личное пространство единорожки, — Оставь меня на несколько минут одну в комнате – я успокоюсь. А потом уже займёмся делом, — на удивление спокойно предложила свой выход из сложившейся ситуации глав врач, ушки которой тут же дёрнулись, будто от лёгкой щекотки.

Еле заметно нахмурившись да задрав кверху правую бровь, милая пони внимательно пригляделась к насыщенной и экстравагантной обстановке вокруг мисс Твитчинг Дэйлайт. Словно медицинский сканер, взглядом внимательная особа прожигала насквозь каждую щёлочку комнатного пространства, выискивая, что же могло так пошатнуть её светлые предчувствия. Не успело пройти и минуты, как, будучи поначалу встревоженной, юный психолог уже лучезарно улыбалась своему хитрому, смекалистому пациенту.

— Ох, конечно, мисс Лайт! – незатейливо, однако с лёгкой задержкой, приняла предложение смышлёная пони, затеявшая нечто не менее изобретательное в ответ, — Мне подождать вас сразу за дверью, верно? – вежливо уточнила она, готовая провернуть ручку с другой стороны дверного проёма.

— Д-да! – резко ответила Лайт, неожиданной для самой себя заикнувшись. Столь удачное стечение обстоятельств ещё представить себе нужно: сначала молчанка, затем диванчик – теперь это! Пребывая в состоянии, подобном эйфорическому, единорожка будто пропела, — Я выйду через 3 минуты, ожидай, и, что самое важное, никуда не уходи!

Диар Прудэнс тихонько и плавно, стараясь не тревожить покой мисс Лайт, закрыла дверь с противоположной стороны.

«Так, хорошо. Слава Селестии, эта мелкая ушла. Теперь дело за малым: осталось осторожно привести план в исполнение» — думала про себя глав врач, поневоле оказавшаяся в положении чужой пациентки.

Щёлк! Распахнувшееся настежь окно одарило душное помещение живительным ароматом улицы, полной цветущей растительности, разогнав скопившиеся негативные настроения своей простенькой, но всё же целебной силой. Проклиная про себя казавшийся столь приятным ещё час назад легкий шум, что доносился снаружи, Лайт, не теряя ни секунды, перекинула задние копыта наружу, миновав преграду из широкой деревянной рамы.

Понимая, что слава о нашумевшем психическом состоянии её персоны и без того славно расходится по всей больнице, глав врач травмы сосредоточенно оглядела главную площадь и ближайшие окна, с которых, документируя происходящее, вполне могли наблюдать за безрассудным поведением особы глазастые господа.

«Слава Селестии, никого!» — расслабленно выдохнув, подумала Лайт, осторожно замедляя себя левитацией для мягкого приземления на балкон, что удобно располагался прямо под окном её кабинета. Будучи всегда крайне осмотрительной, она плотно закрыла спасительное окно да занавесила его поплотнее, ещё только начав свой плавный спуск. Ловкая и быстрая, аки ветер, Лайт исполнила свой план — оказалась на втором этаже вдали от потревожившей её покой Прудэнс — затравив на то столь мало времени, что никто и глазом моргнуть не успел. Выверенные долгим временем пути отхода сыграли свою роль. Пришёл их час, и вот: они одарили свою хозяйку выходом из ситуации, казалось бы, обречённой обернуться в сторону фортуны противника.

— Ну я ему, значит, и говорю, — повествовала забавную историю с утренней смены Гола, увлечённо болтая со своей коллегой Астрой, -: «Господин, повторюсь, между больничной уткой и вашими железными подстаканниками в форме лебедей нет ничего общего! Из них нельзя пить!»

— Ну а он что? – в ожидании развязки поторопила Астра.

— «А почему тогда у моих соседей по палате в них разлито лимонное шампанское!» — пытаясь не смеяться ранее положенного, грозно отчеканила Гола, пародируя галантный голосок богатого жеребца.

Заразительный смех неразлучной парочки медсестёр длительным эхом прокатился по западному холлу второго этажа. Услышав подобравшийся из ниоткуда шум, Дэйлайт ни на шутку испугалась, если не сказать больше. Однако, будучи участником и наиболее стрессовых ситуаций в прошлом, единорожка не потеряла самообладания: проверив обе стороны коридора, храбрая авантюристка выдвинулась навстречу не столь и далёкому выходу из здания.

— Мисс Лайт? – словно гром посреди ясного неба явился знакомый и уже надоедливый для Лайт голосок Прудэнс. Перетерпев испуганный возглас и перепрыгнув мастерски исполненный магический хук своего пациента, психолог начала свой допрос, ехидно улыбаясь, — А как вы здесь оказались, мисс Лайт? И почему не сказали мне, что идёте без меня! – наигранно скорчив карикатурно грустную мордашку, земная пони отвернулась, фыркнув на стоявший поблизости кустик, — Обманываете, мисс Лайт! Ай-яй-яй!

«Да потому что «мисс Лайт» хочет побыть одна! Сама по себе! В одиночестве! Как ещё тебе это сказать, чтобы ты оставила меня в покое?!» — гневалась про себя Лайт, еле сдерживая себя от эмоционального возгорания. Всё, что в таком положении могла позволить себе обескураженная единорожка – это стоять, молча хлопая глазками, нахмурив брови и смотря свысока на мелкую недоспециалистку, одержавшую над её проверенным временем планом побега сокрушительную победу. Разбавлял безвкусицу делового стиля Пруденс лишь болтавшийся на серебряной застежке галстука огранённый камушек лазурного налива, что искрил некой изысканностью, приковывая к себе частичку внимание. «Как до этого вообще могло дойти? Может, я сплю?» — глубоко озадачивалась сбитая с толку Лайт, намеренно отвлекая себя, лишь бы только не вдаваться в воспитательные речи своей новой знакомой.

Так психолог со своей пациенткой и шли вдоль коридора до самого порога местной столовой, каждый из парочки погрузился в свой личный, увлекательный монолог.

Заняв своё любимое крайнее место за одиноким столиком в самом углу столовой, Лайт тяжело выдохнула. Взор её был поглощен тем, как, придерживая крупный поднос с завтраком для питательной трапезы, её новая надзирательница активно проявляла жесты вежливости персоналу, мило улыбаясь тем, на кого ещё вчера глав врач извергалась своей неудержимой агрессией.

Задрав подол своего платья, Твитчинг Дэйлайт пожертвовала своим комфортом в угоду назревшему плану: устроившись подобным образом, позволившим ей подстроить неловкую ситуацию, на железном стуле, кобылка осуществила первую стадию новой, не ожидаемой никем затеи.

Невинно оглянувшись на своих коллег за соседними столиками, Лайт наклонила мордашку в сторону подсевшей напротив няньки, как бы невзначай обратившись к той:

— Слушай, Прудэнс… А у нас кошмарная ситуация! Нет салфеток за столом для трапезы!

— Ох, действительно, — опустившись взглядом на деревянную поверхность столика, бережно укрытую бежевой фланелевой скатертью, к своему удивлению согласилась психолог.

— Быть может, — подозрительно протянула Лайт, оглядываясь в сторону выхода, — Быть может, мне стоит принести стопочку для нас?

Возросший скептицизм Прудэнс столь странной интонацией оборвала счастливая случайность, удачно выпавшая на долю Дэйлайт: двери столовой распахнулись и, один за другим, в зал беззаботно вошли двое знакомых той стажёра. Не замечая окружающих их коллег, они без промедлений подошли к пункту выдачи питания, получили положенные им порции питательной овсяной каши и, как и следовало того ожидать, заметив своего наставника, уселись в противоположном от него уголке.

Странная архитектура помещения, автором которой, судя по вырвиглазному расположению элементов, был назначен один из местных душевнобольных, изобиловала самыми разнообразными способами избегания прямого зрительного контакта с другим пони. О чём прекрасно знали и чем успешно пользовались день ото дня Рей, Мёрси и Блоссом.

— А зна-а-аешь, — уже с противоположной по настроению интонацией протянула Лайт, хитро улыбнувшись за прикрывавшим мордочку копытом, — Мне крайне неловко, однако, может, лучше ты сгоняешь за салфетками, коль ты только пришла?

Прудэнс, не ожидавшая такого поворота событий, на секунду впала в ступор, жадно выискивая в словах своей пациентки скрытые мотивы. На морде же у психолога застыла, красноречиво раскрывая её текущее состояние, удивлённая мина.

— Эм, ну… хорошо, как скажете, мисс Лайт, — нехотя согласилась Диар Прудэнс. Отдаляясь всё дальше от места трапезы, проницательная психолог неоднократно оборачивалась, дабы не упустить из поля зрения норовящего убежать пациента.

— Как это «вам уже выдали»? – недоумевая, выпалила огорчённая Прудэнс на отказ выдать ей положенные по уставу столовые принадлежности, — Вы же сами видите! У нас пустой стол, а завтрак не ждёт. Лично я не хочу пачкаться, как свинка! Поэтому попрошу ещё раз: дайте мне, пожалуйста, пачку салфеток.

— Извиняй, мисс, но ничего я тебе не дам, — жёстко отказал во второй раз жеребец, высунувшись из кухни, — мы точно всем выдали салфеток. А если каждый вот так будет заявляться и у нас их забирать, то ни на кого потом не хватит, — глядя куда-то далеко вперёд, объяснил повар, — А теперь иди и кушай, пока дают!

Демонстративно вздохнув, Прудэнс направилась обратно к столу, так как спорить с далеко не самым культурным представителем сильного пола – себе дороже. Однако лёгкая горечь в душе от такого ответа на мгновение подкосила жизнерадостную кобылку, уверенную в своей правоте. «Им, что, жалко дать мне лишнюю пачку, даже если они действительно уже выполнили норму? Хотя их можно понять — расточительство никогда не шло на пользу общему делу.» — с еле прослеживаемой на милой мордашке обидой думала Прудэнс, погрузившись себя на подходе к столику.

— Мисс Лайт, я верну… — только придя в себя, оборвалась на полуслове земная пони, в сознании которой тут же воедино собралась целостная картина происходящего.

По бежево-белёсой плитке пола начинавшийся возле ножек стула напротив кобылки, заканчивавшийся столиком, за которым мирно беседовали стажёры мисс Лайт, стелился редкими белыми пятнышками путь из салфеток.

Подобно опытному детективу, идущему по следу из оставленных преступником улик, Прудэнс, увлечённо помышляя, как бы поступить в сложившейся ситуации, дошла до трапезничающих пони. Загадочный силуэт пышного платья позади пары, своими телами укрывшей оный, заставил психолога невольно улыбнуться. Распознавшая намерения своей пациентки, она поступила не менее хитро – решила подыграть своей новой подруге, коль та приложила столько усилий.

— Ох, доброе утро, милые пони! Вы не видели поблизости мисс Лайт? – мило, возможно, даже саркастически мило задала свой вопрос Прудэнс, тихонько посмеиваясь над выступавшим из-за стола ярким элементом платья.

— Слушайте меня внимательно, — грозно шептала Твитчинг Дэйлайт во все четыре уха своим юным коллегам, стараясь не высовываться из укромного положения, — если вы не хотите идти со мной в ночную смену… А вы НЕ хотите идти со мной в ночную смену! То ведите себя естественно, Дискорд вас побери. И только посмейте выдать меня этой пони – даю слово: я узнаю, кто из вас это сделал. И да, ваш вчерашний прокол ещё в силе, потому сейчас ваш шанс оправдаться.

Мёрси, услышав подобное, предпочла бы упасть в обморок сразу, но, к её счастью, она все ещё приходила в себя в одной из палат реабилитационного отдела.

Двое пони, на долю которых выпал неплохой шанс искупить вину, нашли в себе силы, несмотря на всё оказываемое давление и нарастающую дрожь по телу, вести себя так, как им приказала начальница.

— О, з-здравствуйте, а-абсолютно, с-совершенно, т-точно НЕ известная нам м-мисс! – поприветствовал дрожащим голоском подошедшую пони жеребец Рей, по лбу которого струйками стекал пот, а глаз дёргался так, будто к виску бедняги приставили ствол, — И да, к с-сожалению, мы НЕ знаем, г-где сейчас н-находится м-мисс Лайт! П-правда, Блоссом?

Более спокойная, но всё же напуганная до чёртиков стажёрка активно помахала головой, подкрепив несвойственными ей яркими эмоциями и активной жестикуляцией свой однозначный ответ.

Над столиком на пару секунд нависло неловкое молчание.

— Коллеги… — спокойно начала Лайт, продолжив, однако, уже наиболее агрессивно, — вы, что, совсем охренели!? А ещё более тупо прикинуться непричастными нельзя было?! — саркастично отчитала своих подчинённых разгневанная единорожка, активно выискивавшая скорейшие пути отхода.

Переглянувшись между собой, Рей и Блоссом языком эмоций разыграли для Прудэнс немую сценку, по контексту которой при должной смекалке можно было заключить, что они молят о спасении. И что, скорее всего, Мёрси, будь она среди прочих, снова пришлось бы везти в реабилитацию.

— Так, остолопы, даю вам последний шанс, — успокоившись, шепнула Лайт оставшимся в сознании коллегам, — сейчас вы проявите все свои навыки красноречия и отведёте её подальше отсюда. И подальше от выхода. Мне плевать, как вы это сделаете, но не давайте ей смотреть в сторону входных дверей, — грозно, как и прежде, но всё же с толикой своеобразной заботы приказала Лайт, после чего укрепила силу своих слов последней фразой. — Помните: ночное дежурство.

— ОЙ, а вы же тут новенькая, верно? Пруденс, Диар Пруденс так? – подобно рыночному торгашу, Рей молниеносно завлёк психолога непрекращающимся потоком слов, пригласив на экскурсию по столовой. — У н-нас тут есть красивые колонны. М-мм! какие красивые, вы только гляньте! – уткнувшись носом в столб, продолжал Рей, насильно развернув морду Прудэнс на себя да ухватив ту за елово-зелёный галстук.

— Д-да, а ещё тут… Красивый пол! И потолок красивый! – мечась глазками по всему пространству комнаты, Блоссом выискивала любой объект, про который она ещё не успела рассказать – Да! Пол! Он, он сделан из… из пола.

— Эмм, да! А ещё тут салфетки красивые! Смотрите, их сколько! И все такие… красивые!– собрав воедино целую пачку, Рей радостно вложил их в карман рубашки психолога.

Утопающая в испанском стыде Дэйлайт к тому моменту достигла дверей столовой, готовая успешно выйти из области повышенной опасности и приступить к исполнению обязанностей. «Селестия всевышняя, за что мне такие глупые стажёры? Неужели нельзя было выдать тех, за кого не будет стыдно!» — прикрыв побагровевшее от стыда лицо, Лайт роптала на скупую систему справедливости судьбы, всё же сдерживая гнев внутренней добротой, которая, во что бы то ни стало, была для неё на первом месте.

— А ещё-ё-ё! У нас очень красивые, — радостно рассказывал славно разошедшийся в своём монологе Рей, как был оборван понимающим ситуацию психологом.

— Можете расслабиться, милые пони, — подмигнув, внезапно в полтона заявила Прудэнс, нежно улыбнувшись парочке. – Я прекрасно осведомлена о ситуации и сделаю вид, что у вас всё получилось. Похоже, ваша вина только в том, что вы оказались не в том месте и не в то время.

— Молю, только не оборачивайтесь, — так же в полтона упрашивал Рей, покрасневший от осознания нелепости ситуации, стараясь незаметно наблюдать, как статная фигура, словно облако дыма, растворяется в дверях.

— А за салфетки спасибочки! Теперь мне понятно, почему здесь так строго с их выдачей, – доброжелательно произнесла Пруденс, слегка прищурившись.

«Над южными окраинами Эквестрии ожидается наступление тёплого атмосферного фронта: ближе к вечеру жителей тёплых земель застигнет затяжной дождь. Температура воздуха – 15 градусов выше нуля. Ветер умеренный – 5 метров в секунду. Дорогие жители Вечнодикой Области, не забудьте сегодня взять в дорогу свой зонтик, а то промокните до ниточек! И помните: наши прогнозы не всегда точны в силу влияния загадочных сил нашего могущественного соседа – вечнодикого леса»

— Ну понятно всё с ними, — без удивления, но слегка удручённо процедила Лайт, переворачивая газетный лист. — Что ни прогноз, то очередная сказка от пегасов!

— Что у них тут ещё есть? – подперев копытом подбородок, безэмоционально произнесла Лайт, скрашивая время ожидания порцией новостей.

«Сенсация! Зачарованные камни – новый двигатель прогресса! Патентованная технология братьев Хармони поступит на вооружение эквестрийской армии уже через неделю; социальные учреждения же получат их в своё распоряжение парой дней позже. Благодаря влиянию драгоценных минералов любой желающих пони (за скромную плату в 50.000 битс) сможет открыть в себе сокрытые таланты, что повысит экономику всей страны и положительно скажется на духовном состоянии общества в целом!»

— Фуфло какое, — пренебрежительно отозвалась о «сенсации» Лайт, взглянув себе под нос на крупный пурпурный опал, который достался ей по наследству. — У этих господ из редакции, что, нынче совсем нет поводов, чтобы нормальные новости писать?

Лайт перевернула ещё одну страницу.

— Ладно, может, хотя бы колонка анекдотов спасёт этот номер, — с толикой неугасаемой надежды пробормотала про себя единорожка, в ожидании хоть чего-то стоящего.

«Кабинет психиатра. В дверь на коленках вползает пациент и рычит:
— Ррррррр! Ыыыыыыы!

Психиатр:

— Вы сошли с ума! У меня обед.»

«В психушке крик из палаты:

— Я посланник бога!

Из соседней палаты:

— Я никого не посылал!»

«В психушке двое разговаривают:

— Ну, как тебе мой роман?

— Нормально, только действующих лиц много.

Тут им кричит медсестра:

— Эй, психи! Немедленно отдайте телефонную книгу!»

От последнего анекдота единорожка забавно фыркнула. Видимо, на фоне безвкусицы первых двух третий читался особенно приятно и выстрелил, как нужно.

— Что же, — резюмировала Лайт, — победа за вами, господа из редакции! Должна сказать, вы перевыполнили свою норму. Я даже на мгновение посмеялась, а то обычно ничего выше улыбки ваши шутки вызвать не могут. Хвалю, — складывая покомпактнее газету и готовясь покинуть кабинку туалетной комнаты, одобрительно высказалась Лайт.

Щёлк! Твитчинг Дэйлайт, окончившая свой перерыв и готовая продолжать работу, закрывая кабинку, обернулась назад, к раковинам, дабы вымыть копыта.

— Здравствуйте, мисс Лайт! – задорно пропела Прудэнс, обратившись к своей пациентке. Наблюдая за той с вершины перегородки меж кабинками, она ехидно улыбнулась, прикусив нижнюю губу. — Помните, час назад вы сказали, что вам нужно отлучиться в дамскую комнату?

Лайт не нашла в себе сил открыть рот сразу. А вот глаз её нервно задёргался непременно, стоило только голосу приставучей пони достичь ушных раковин пытавшейся уединиться в тишине и спокойствии пони.

— Вот я и подумала: «Ну не может ведь пони так долго сидеть в уборной! А если и может, наверняка у неё что-то случилось!» — понимая, что для своей пациентки она звучит, словно пищащий комарик, оптимистично настроенная пони спародировала свой собственный голосок, проясняя для мисс, что она здесь забыла. – Ну, я и решила прийти и проведать вам, мисс Лайт!

— Аргх! – грозно топнув мощным копытом о холодную плитку пола, Лайт подавила очередную подошедшую волну агрессии, которая была готова разорвать её изнутри. – У тебя, что, стальные нервы?! Как тебе хватает смелости так надо мной издеваться! Да где вообще есть от тебя спасение в этой больнице! – продолжала горько, но забавно роптать на судьбу Лайт.

В помещение накалилась крайне агрессивная обстановка и обе кобылки поспешили покинуть уборную, на тот случай, если глав врач травмы, страдающая от своего психического недуга, всё же претерпит срыв.

Даже по коридорам навстречу, казалось бы, исцеляющей, не терпящей излишней вспыльчивости природе улицы Лайт шагала пугающе агрессивно: каждый шаг её будто сочился чернью. Будто сама она была готова разорваться, залив яркую плитку холла своим внутренним несчастьем, хранимым за стеной непроницаемого, разрушительного гнева. Глазки важной, гордой и внушающей страх особы подёргивались так, словно та сдерживала цунами из горьких слёз, бьющих по её таинственной структуре души, в тайне ото всех.

— Извините, мисс Лайт? С вами всё хорошо? – профессионалу своего дела не понадобилось много времени, дабы определить, что с её пациенткой происходит нечто неладное, и, подбежав поближе, она попыталась войти с жертвой собственных эмоций в контакт. – Может, мне сделать что-нибудь для вас? Что вы хотите, чтобы я для вас сделала, чтобы вам стало лучше?

Лайт остановилась прямо перед выходом из здания. По крышам приятной дробью барабанил крупный дождь, а где-то вдали, за территорией больницы, бушевал ветер, раскачивая ветви многолетних ясеней. Продышавшись и взглянув наружу, на великолепный пейзаж, символизировавший для неё большее, чем просто погоду, Лайт, не думая о последствиях и невзирая на всех, кто мог окружать её в этот момент прокричала:

— Как бы я хотела, чтобы ты просто сгинула прочь отсюда!

Каждый звук, что звонко раздавался вокруг этой парочки, в одночасье затих, уступив господство мертвой тишине. Лишь дождь снаружи еле-еле тревожил слух. Эхо слов, исполненных ярости, отвращения и ненависти, нещадно пущенных, аки выстрел, в Пруденс, казалось, умерило свой шаг, остановившись где-то за поворотом.

Милая, чудесная, так подходившая образу оптимиста улыбочка госпожи Диар Прудэнс впервые за весь день обратилась вспять. Пони, окружавшие в том момент побледневшую от печали кобылку и её обидчицу, все как один были ошарашены.

— Я понимаю, что вы не желали себе персональную няньку. – тихо начала Пруденс, потупив голову в пол, еле сдерживая поток подступавшей горечи.– Но когда меня отправляли к вам, я была рада! Я не замечала насмешек или жалостливых взглядов окружающих, которые все как один твердили, что сочувствуют мне. Потому что я просто хотела помочь вам! Я хотела и до сих пор хочу помочь вам. Помочь искоренить то зло, что не дает вам расти как личность ещё выше. А что насчёт вас? Вы, вы сами-то хотите, чтобы я вам помогла, чтобы вам хоть кто-то помог?

Пруденс ринулась прочь по коридору, как того и просила Лайт. Завернув за угол, отягощённая пронзившей душу горечью, пони обронила на пол сверкающую каплю собственной слезы.

Мисс Пруденс! – вскричал пронесшийся за убегающим прочь силуэтом Пруденс Рей.

Лайт осталась наедине с осуждающими взглядами невольных свидетелей её отношения к её возможному спасителю. На фоне безучастно стоявшей в ступоре единорожки даже безумная погода за окном казалась прекрасной. Даже увлечённо болтавшие сестрички в окне информации отвлеклись от своей вечной суеты, неловко прикрывшись медицинскими книгами, дабы на них не озиралась Лайт, обескураженная последствиями своего необузданного, разрушительного гнева.

— Да уж, мисс Лайт, — донесся голос Блоссом, – Я понимаю такое отношение к нам троим, но вот эта кобылка искренне хотела вам помочь. Незаслуженно вы с ней, незаслуженно.

На лице Твитчинг Дэйлайт буквально читалось: « Что я наделала?..» И, простояв неподвижно достаточно долго, Лайт наконец оглянулась: эмоция огорчения переменилась, сменившись недоумеванием. Казалось, сама виновница торжества ещё не до конца осознала, что произошло. И последовавшее разочарование в себе только усилило чувство вины. Проводив взглядом силуэты Пруденс и Рея, она застыла в бездействии, но вскоре, не в силах справиться с давлением осудительных взглядов расходящейся толпы, не нашла лучшего выхода из этой позорной ситуации, чем выбежать на леденящий холод улицы в проливной дождь.

Вечер. Солнце клонится к горизонту. Лёгкий ветерок нежно обдувает нагревшуюся днём густую шёрстку. Прохладный влажный воздух после дождя дарует приятное ощущение свежести и обновлённости. По небу, одно за другим, плывут тёмные тучки, плавно уползая прочь от города, выполнив на сегодня свою задачу.

На главной площади больницы, наблюдая за активной жизнью природы, сидит на скамье поникшая Прудэнс, не замечающая перед собой ничего. Напротив стоит, промокшая до ниток, Лайт, великолепный костюм которой теперь смотрится, скорее, нелепо и дёшево, нежели изысканно. Тишина. И только лишь приглушённые постукивания капелек, падающих с гривы единорожки, заполняют эту мирную тишину, полную гармонии и умиротворения.

— Тааак, — плавно стараясь завязать диалог, Лайт с искренним любопытством обратилась к своему доктору, — зачем ты устроила всё это шоу, если на деле ты не обиделась?

Позволив прохладной свежести воздуха насытить лёгкие, Прудэнс мирно ответила, обернувшись к своей пациентке с кроткой улыбкой:

— Потому что я хочу помочь вам, — незатейливо сказала психолог. — Я знаю, что вы, мисс Лайт, сколько бы вы ни скрывали это от других, в глубине души очень добрая леди, которая не терпит подобной низости как насилие.

В очередной раз удивившись проницательности молодого специалиста, за день прознавшего всю подноготную её характера, о которой не многие коллеги, работающие с ней многие месяцы, знают, Лайт присела на скамью возле Прудэнс.

— Спасибо вам, мисс Диар Прудэнс, — заботливо протянула Дэйлайт, глядя прямо в глаза кобылки, в которых, казалось, отражалась вся доброта окружающего мира. – Я думаю, мне действительно стоит порой прислушиваться к вам, — наконец признала упрямая единорожка, густо покраснев. – Знаете. Вы даже можете прийти завтра пораньше в мой кабинет: нам стоит получше узнать друг друга, — заместо извинений предложила Лайт.

Диар Прудэнс лишь одобрительно кивнула. Но Лайт буквально читала по её большим, добрым глазам, что та готова вот-вот разойтись на победный выкрик в духе: «Ура! Я смогла! Я смогла помочь этой, казалось бы, неизлечимо больной!».

Довольно странно для пони чести, однако за весь вечер Твитчинг Дэйлайт так и не извинилась перед земной пони за своё поведение и нанесённый той психический ущерб, даже несмотря на то, что та практически подстроила всю сцену. Возможно, дело в том, что единорожка продолжила втайне беситься на излишнюю настойчивость своей новой коллеги или не могла найти нужных слов, однако, скорее всего, ответ гораздо проще.

Им не были нужны слова, чтобы понять друг друга в эти минуты.

— Может быть, стоит навестить Мёрси завтра утречком? – тихонько нарушила молчание Пруденс.

— Точно! – бодро ответила Лайт – Я собиралась навестить её сегодня, но…. Понимаешь ли… обстоятельства. Кстати говоря, откуда ты про неё знаешь?

— Мне Рей рассказал, пока мы выжидали в твоём кабинете, когда дождик закончится, – подняв глаза, дабы увидеть прояснившееся небо, мирно объяснила Прудэнс.

Глава III VIRTUAL INSANITY

ГЛАВА III. VIRTUAL INSANITY

— Мисс Прудэнс, должна отдать вам должное, — на удивление спокойная, словно морская гладь во время утреннего штиля, мирно протянула Лайт, упиваясь изысканностью утреннего чая да заедая тот пышной кремовой булочкой, — ваши сдобы просто великолепны! Вы случайно не задумывались сменить род деятельности? Говорю как ценитель: из вас вышел бы первоклассный пекарь, - искренне отдав заслуженные почести выпечке земной пони, единорожка предпочла прикрыть глазки, молча внимая ответу милой кобылки. Лайт не выражала тем свою безучастность или незаинтересованность в беседе, как могло показаться на первый взгляд. Просто она не была готова так скоро оторваться от увлечённого уплетания булочек.

— Ох, вам действительно нравится, мисс Лайт? – по привычке прикусив нижнюю губу, уточнила смутившаяся кобылка, мордашка которой в ту же секунду окрасилась багряным румянцем.

Хозяйка триста тринадцатого кабинета, в рамках стен которого проводилось умиротворяющее и вместе с тем бодрящее утреннее чаепитие, воздержалась от комментирования своей позиции ободряющими многословными тирадами. Заместо этого изобретательная кобылка нашла более экстравагантный метод выразить свою благодарность повару, не задействовав в том ни единого звука.

«Super, bébé![1]» — громко огласила высеченная крупными магическими символами вычурная надпись, что очаровывающе сияла лилово-лавандовым блеском. Чуть поодаль, преобразив и без того сокрушительную в своей выразительности улыбку резко подмигнувшей Лайт, дерзко щёлкнула динамичная проекция пегасьего крыла. Ошеломлённая столь энергичным перфомансом, Прудэнс застыла, удивлённо вглядываясь в неординарный жест крылом. Тот был направлен на мордашку смутившейся кобылки, словно указательная стрелка на артиста, подобно таковым на ярких и богатых столичных шоу.

— Что ж, — начала Прудэнс, выйдя из ступора, — я очень польщена, мисс Лайт, — срочно отхлебнув из вместительной фарфоровой чашечки немного ромашкового чая для успокоения, поблагодарила земная пони.

Соблюдая основополагающие нормы этикета, Лайт смахнула с морды мелкие крошки, оставшиеся от мучного изделия, своим многофункциональным именным платочком. Аналогично привела себя в надлежащий вид и гостья кабинета, воспользовавшись для того, припасенной салфеткой.

Откинувшись на спинке высокого кресла, Лайт позволила себе насладиться этим дивным моментом: утро, ещё вчера грозившееся стать непреодолимой для упрямости единорожки преградой, обернулось приятным, чудным и просто полным взаимного уважения мероприятием. Над аккуратно прибранным со вчерашнего дня рабочим столом витал нежный аромат простого, но изысканного, а, самое главное, вкусного чая. Психолог на благо развития дружественных отношений со своей пациенткой знатно потрудилась прошедшей ночью, подготавливая условия для милой совместной трапезы, восторженные слова о которой так согревали кобылке сердце.

— А вы, — аккуратно подбирая слова, медленно говорила Прудэнс, стараясь не подорвать только установившуюся в кабинете атмосферу безмятежности, — как я полагаю, ценительница высокой моды, не так ли, мисс Лайт? – сместив беседу в сторону обсуждения наряда единорожки, земная пони передала той слово, продолжив ублажать свои вкусовые рецепторы горячим цветочным чаем.

Приободрившаяся тем фактом, что прозвучало слово «мода», хозяйка кабинета тут же пододвинулась ближе к столу и, облокотившись о тот передними копытами да подперши ими подбородок, с азартом ответила:

— А вы проницательны, мисс Прудэнс!

— Благодарю за комплимент. Однако не считаете ли вы, что униформа ваша для обыкновенной провинциальной больницы чутка… бизарна[2]? – с опаской произнесла Прудэнс своё хорошенько обдуманное заранее замечание вызывающему виду единорожки, стараясь не обозлить её пылкую натуру.

— Ну бизарна, что с того? – пожав плечами, не понимая, к чему был упрёк, спокойно ответила Лайт. – И да, я бы порекомендовала вам впредь не выражаться подобным образом. Особенно словом «бизарный» — жаргонизмы щеголих не пойдут вам на пользу, — обратив незамысловатый упрёк собеседницы на неё саму, единорожка внезапно вспомнила: она ведь совсем не обратила внимания на новоиспеченную знакомую в день их встречи, ипотому решила приглядеться к её внешнему виду.

Лёгкая, незамысловатая, но незабываемо стильная в своей простоте. Именно так Лайт могла бы предоставить в паре слов общую суть убранства психолога случайному господину, что ни разу не видел этой пони, будь у неё нехватка во времени. Однако, поскольку ранним субботним утром главврач травмы, к её счастью, не была обременена тонной изнуряющей работы, времени на детальный разбор элементов костюма было более чем достаточно. В первую очередь на фоне безвкусной белой рубашечки современного делового стиля выделялся особой вычурностью не менее скучный элемент – галстук елово-лаймового цвета, украшенный, однако, резко контрастирующим на фоне остальной одежды с изображением чёрной розы. Там же, подвязанный за простенькую серебряную застёжку, ещё вчера привлёкший внимание Лайт, интересно играл светом драгоценный камень лазурного налива, агат, знатно подчёркивавший дух и миролюбивый настрой своей носительницы. Собранные в милый коротенький хвостик салатовые пряди волос украшал миниатюрный белёсый бант, который в отличии от своего старшего брата на хвостике был не столь дерзким и приметным.

Обойдя экстравагантный костюм Прудэнс вдоль и поперёк своим натренированным взглядом, единорожка хитро улыбнулась. Сложив ногу на ногу и, прищурив глазки, она обратилась к кобылке:

— А ваш образ, как я вижу, дорогая, совсем не бизарен, — передразнив сидевшую напротив пони, иронично выпалила Дэйлайт, сделав акцент на слове «совсем». – Взять, к примеру, ваш рабочий халат, — удручённая столь небрежным отношением к одежде, продолжила единорожка. – Вы, прошу уж простить мою бестактность, на какой свалке его откопали? Мисс Прудэнс, вы сами-то видели, в каком состоянии ваша униформа? Да она по швам рвётся!

— Да, рвётся, — спокойно ответила неконфликтная земная пони, поправив воротник затасканного халата, — никак не могу хорошо заштопать. Не под то у меня копыта заточены.

— Так выкиньте, и дело с концом, — рационально предложила свой взгляд на решение проблемы единорожка.

— Я бы и сама рада, мисс Лайт: еженедельная работа над ним – та ещё морока, — не скрывая усталости, призналась Прудэнс, поглаживая копытом еле удерживавшиеся на местах бежевые пуговицы, — но я не могу так поступить со своим прошлым. Этот халат, подаренный мне на дне моего выпуска, пусть уже и потерял былую белизну да и разошёлся в некоторых местах, но он до сих пор всё тот же, что и тогда. Моё маленькое окошечко в прошлое, через которое я могу в любой момент вспомнить о студенческих временах, — теплым, размеренным тоном разъяснила Прудэнс столь высокую привязанность к вещи, которой, казалось бы, самое место в утиле. – Та же ситуация и с моим бантиком на хвосте. Смотрится странно, но зато с его помощью порой приятно вспомнить беззаботные детские года.

— Ясно, — достаточно проникшись символизмом Прудэнс по отношению к личным вещам, отрезала Лайт. – Знаешь, я бы даже могла помочь тебе с твоей бедой, — заманчиво пророкотала Лайт, будто бы дразня кобылку, — но есть одно но, — она указала на яркие неуместные кроксы на задних копытах особы, неодобрительно повертев головой. – Пока на тебе надето это преступление против моды, я даже иголки из шкафа не возьму.

— Зря вы так, мисс Лайт! – залившись заразительным смехом, тут же ответила кобылка, судя по реакции, слышавшая этот упрёк далеко не в первый раз. – Технологии идут вперёд семимильными шагами, так что же мне не поспевать? К тому же, — добавила кобылка, покраснев, — они удобные и мягкие! А ещё не сковывают движений.

Лайт решила не отвечать на это, отвернувшись в сторону и сбросив накопившийся внутри стресс через глубокий выдох.

— Ох, да будет вам, мисс Лайт, — начала Прудэнс после минутного затишья, — будто вы сами не носите ничего, что бы отображало ваше отношение к нынешним идеологиям? – указав на шею единорожки, она продолжила. – Взгляните сами. Да моя розочка на галстуке просто меркнеть на фоне вашего дерзкого менди[3]!

Готовая разойтись на долгую тираду ради обсуждения столь щепетильной для неё темы приверженности «Розе», Лайт, к своему несчастью, была потревожена ненавистным изумрудным сиянием переговорного камня:

— Доброе утро, мисс Лайт! – обратился к главврачу травмы знакомый не понаслышке басистый голос. – Как проходит ваше лечение?

— Нормально, — подавляя в себе подступавшую ненависть, кратко выразилась Лайт.

— Рад это слышать! – с задором отозвался голос. – Потому как сегодня днём господам и дамам из психотерапевтического отделения потребуется ваша помощь.

Медленно, но верно здравый настрой покидал единорожку, уступая место нараставшей злобе. Потупив взгляд в порядочно прибранный стол, она агрессивно фыркнула, однако ответила, стиснув зубы:

— На этом всё?

— Да, — постаравшись не занимать много времени, ответил голос.

— В таком случае пришлите мне все необходимые материалы по делу к пяти, — плотно сжав злосчастный минерал в телекинетической хватке, деловито заявила Лайт.

— Как ска, — только и успел промолвить голос, как не сумевшая удержать свои эмоции в узде Лайт выкинула переговорное устройство в урну на другом конце кабинета. Забавно стукнувшись о дно, камушек перестал излучать зеленоватое сияние, а шумы мгновенно затихли.

— Ай-яй-яй, мисс Лайт, осуждаю, — неодобрительно помахав головой и показательно цыкнув, отчитала своего пациента земная пони. – Впрочем, — сменив интонацию, продолжила та, — Вы могли выкинуть камень в окно, так что всё не так уж и плохо, — издав смешок, подмигнула Прудэнс, — Кстати говоря, чем вас так разозлила речь мистера Хэлфа?

— Он сказал:“Из психотерапевтического отделения”, — наблюдая за пролетавшими за окно голубями, прошипела оскалившийся травматолог. — Выходит, эти бездельники опять недосмотрели за очередным психом, и то “недосмотрели” — это ещё довольно мягкое слово, чтобы описать их халатность. Может они вообще нового шизика создали по несторожности. Впрочем, даже это не самое худшее.

— Да? А что в таком случае самое? – осторожно спросила Пруденс без доли издевки.

— То, что мне снова придется посетить это место. – смирившись, с долей отвращения закончила шипеть Дэйлайт.

Нетерпеливо топая копытом о паркетное покрытие холла реабилитационного отделения и размахивая пакетом с персиками в ожидании ответа, Лайт вглядывалась в умиротворяющую обстановку окружения. Спокойный, не давящий на психику, приятный глазу цвет клубничного крема, в который были выкрашены увешанные картинами художников-пейзажистов стены, на удивление гармонично сочетался с тёмно-синим матовым покрытием череды низеньких, но комфортных диванов. Пространство меж диванов занимали стеклянные журнальные столики с раскрытыми на них газетами или журналами. Помимо того, пустые промежутки довольно часто украшали пришедшиеся как нельзя к месту размашистые кусты только зацветшей сирени. Менее приметным из всего, как бы то ни было странно, выступал крупный шёлковый коврик с изображением алого сердца.

Откуда-то из-за закрытых дверей доносились приглушённые нотки бодрящего современного джаза, слегка заполнявшие атмосферу неловкой тишины зала ожидания. Притом граммофон, к большому удивлению Дэйлайт, проигрывал композицию так чисто, будто винил, на котором была записана музыка, изготовили по заказу самой принцессы.

— Мисс Прудэнс, — наблюдая за неторопливо копошившейся в архивах за информационным окном кобылкой, Лайт вздохнула, обратившись к сидевшему близ неё психологу, — как вы думаете, кто из наших мог успешно прикарманить для больницы пару-тройку пластинок Ричей?

— Простите, вы о чём? – увлечённая завлёкшим её в танец джазом, ответила вопросом на вопрос Прудэнс, в то время как её копыта отбивали энергичный ритм. – Я немного отвлеклась.

— Слишком чистый звук, — присев, облокотившись о спинку дивана, спокойно разъяснила единорожка. – Даже через пять комнат кажется, будто в здании выступает группа с концертом. Подобное качество из граммофона редко услышишь. Обычно, даже если в метре от него стоять будешь, звук будет такой, что тебе покажется, будто пластинку во время ливня записывали в скрипучих стенах какого-нибудь старого подвала.

— Так вы думаете, что в наших рядах завелись воришки? — прикусив нижнюю губу, Прудэнс настороженно поинтересовалась мнения пациентки.

— Я не думаю. Я уверена, — сказала та с каменной мордой. – И я точно знаю, что у этих пони либо вообще нет мозга либо они криминальные, мать их, гении, ибо замахиваться на собственность Ричей – себе дороже, — отдав своей новоиспечённой коллеге достаточно времени, дабы обдумать сказанное, Лайт продолжила. - Знала я одного такого смельчака. Вроде как, посмотришь на него, так видится культурный и образованный жеребец. Но стоит один только раз увидеть его за делом – всё, — многозначно вздохнув, подчеркнула свою мысль единорожка, скрыв от собеседницы побагровевшую морду. – C'est incroyablement honteux[4]…

— И что же с ним стало? – в нетерпении услышать развитие заинтриговавшей её истории поторопила Пудэнс.

— Этот, да простит меня Селестия за такие слова, идиот на протяжении двенадцати месяцев и трёх дней вынашивал план крупного ограбления и собирал необходимые для того ресурсы. В канун дня согревающего очага, за трое суток до проведения операции, он уже имел при себе детальную карту поместья, нелегально полученный справочник по колдовству и неописуемо большой мешок самоуверенности. И как думаешь, что могло пойти не так? – задала риторический вопрос Лайт. – Всё! – кобылка на секунду замолчала, обдумывая, как бы грамотнее преподнести концовку истории. – Если честно, когда я впервые услышала, чем окончилась его затея, я подумала, что мне плохой анекдот рассказали. Но нет, к сожалению или счастью, всё было правдой вплоть до постыдных подробностей. Он пришёл, увидел, что все спят и решил, шатаясь, словно опьянённый, сойти за одного из них, дабы не рисковать, — Лайт демонстративно покрутила копытом у своего виска. – Этот дурак променял хоть и более сложный, но зато отточенный месяцами план на, как он потом выражался, лёжа в травме, «более интересный и смелый»!

— Ох, я слышала, охрана у особняка действительно первоклассная, — резко высказалась Прудэнс, дослушав историю единорожки. – Удивительно, как подготовленный грабитель мог не знать об этом.

— Самоуверенный идиот, что тут сказать, — лаконично прорезюмировала всё сказанное ранее Лайт, плавно обернувшись в сторону, с которой доносились отголоски финала музыкальной композиции. – Вот потому и думается мне, что с граммофоном этим что-то не чисто.

— ААААА! – изнемождённая пятиминутным ожиданием, закричала Дэйлайт, пытаясь копытами выдрать волосы с головы. – Как можно так долго искать файл с пациентом! Её же вам только вчера сюда доставили! – гневалась единорожка, отбивая воздух напряжёнными копытами. – Да она твоя коллега! Как можно не знать, здесь она или нет!

Щёлк! Прудэнс задокументировала время на карманном секундомере, кивнув головой при наблюдении реакции эмоционального возгорания пациентки. Слегка удивлённая, психолог произнесла:

— Что ж, мисс Лайт, у вас новый рекорд, — Удерживая табло измерительного прибора на безопасном от кобылы расстоянии, она показала новый результат: «5:23». – Вы делаете успехи! Совет: если не можете успокоить себя самостоятельно, найдите что-нибудь успокаивающее в окружении, и стресс будто копытом снимет.

Словно напичканная тротилом бочка, Лайт обеспокоенно сидела на диване, уткнувшись носом в куст сирени.

— Хорошо. А теперь нежно вдохните: говорят, аромат свежих цветов способен вернуть в чувство даже самых поникших пони, — наблюдая за торчавшими из-за куста дрожащими ушами, сказала Прудэнс.

— Вы в этом уверены, мисс Прудэнс? – из последних сил сдерживая обуревающий сознание гнев, подобно утопающему кораблю, окружённому могучими океанскими волнами, готовыми разбить тот в мгновение ока, спросила Лайт, стиснув зубы. – Вы уверены, что это поможет мне? И да, с каких это пор вы стали так время замерять?

— Абсолютно, — сказала как отрезала твёрдо убеждённая в тех советах, что рекомендует другим, дипломированный психолог — А отчет о вашем душевном состоянии я веду со вчерашнего дня, с того самого момента, как пересекла порог вашего кабинета.

Каждый, должно быть, встречал на своём жизненном пути уважаемых господ или, хуже того, милых дам, жизненную позицию которых можно кратко охарактеризовать знаковой для них фразой «всё или ничего». Как правило, большую часть времени приверженцы данного стиля жизни уделяют спокойным занятиям, не требующим вовлечения каких-либо усилий для участия в оных. Однако, подобно энерго-магическому аккумулятору, что накапливает вложенную в него энергию ради её будущего использования, пони, описанные выше, сберегают свои силы, в дальнейшем выплёскивая всю их концентрированную мощь в одном месте и в одно время. Как и любое явление, это имеет свои плюсы и минусы, степень равнозначности которых каждый решает сам для себя. Но вот с чем поспорить трудно, так это с удивительно яркой комичностью тех ситуаций, что возникают вокруг пони подобного нрава.

Учтиво следуя каждому слову, сказанному своим психологом, Лайт припустила мордашку чуть ниже к столику и, дотронувшись носом до краёв пары ароматных пышными соцветий, вдохнула чарующе-сладкий медовый аромат цветущей сирени. Вернее, если описывать это наиболее близкими к произошедшей действительности словами, единорожка, задействовав всю мощь своих лёгких, втянула чуть больше половины всех стоявших в вазе цветков внутрь своего носа, да так, что снаружи виднелись лишь коротенькие зеленоватые окончания стеблей.

Поначалу, скованная странностью исполненного совета, Лайт не заметила ничего необычного: будто бы погруженные в слизистую носа на четверть собственного копыта цветы сирени явились для единорожки чем-то до скуки обыденным. Но вот уже через пару секунд, к моменту, когда Лайт пропустила через дыхательные пути достаточное количество пыльцы, ситуация приобрела характерный комедийный оттенок. Столь же резкий, как и вдох, кобылку возвратил в начальную точку преисполненный могучей силищи чих, от которого застывшая в непонимании кобылка подлетела на пару метров, чуть не коснувшись потолочной люстры. Достав из кармана свой личный именной платок, Лайт обратилась к земной пони:

— Фуфло какое, — оттирая прилипшую пыльцу, красноречиво отозвалась единорожка об испробованном методе. – В следующий раз, мисс Прудэнс, уж потрудитесь посоветовать что-то попроще или, если уж на то пошло, поинтереснее.

Взгляд Прудэнс метался между разбросанными по полу сиренево-салатовыми остатками цветков, вылитой на только высохший паркет грязной водой и каменной мордой похорошевшей пациентки. Сама Прудэнс, челюсть которой отвисла чуть ли не до пола, в этот момент переосмысливала всё, чему её учили на протяжении долгих лет обучения профессии в институте. «Ну… В конце концов, ей ведь стало лучше?» — рассуждала про себя земная пони, восприятие реального мира которой на минутку полностью пропало. – «Выходит, несмотря на её крайне дикий подход, она смогла подавить свой гнев?»

«Я ничего не понимаю. Что я должна сделать в такой ситуации? Вроде как, похвалить за успех, но это её вульгарное отношение (пусть и в аффекте) отменяет всю ценность основной заслуги», — пожёвывая уже суховатый стебель сирени, думала психолог, глядя на беспорядок полуприкрытыми глазками.

Вырвал излишне погрузившегося в себя врача из глубоких и, как показало время, не приведших ни к чему дум скрипучий, ржавый голос дамы в летах, мелькнувшей своей смуглой мордой, покрытой еле приметными морщинами, в информационном окне. Неприлично широко разинув рот, кобылка зевнула, подзывая ближе заждавшихся пони, поскорее желавших посетить реабилитационный покой:

— Да, Мёрси правду лежит в нашем отделении, — незаметно, но противно ковыряясь языком во рту за незакрытыми зубами, говорила, пожёвывая сухую солому, медсестра Прима, — Проходите.

«Да ну? Правда? А, может, ты ещё полчасика поищешь, чтобы уж наверняка? А то я как-то не уверена даже!» — саркастично обговорила про себя ситуацию Лайт, мысленно продолжая вести диалог с неприятной ей кобылой. Так, под осуждающие комментарии своего терапевта, главврач травмы и шла насупившись к палате своей коллеги-стажёрки вдоль длинного коридора, полного репродукций великолепных (но дешёвых) картин, расслаблявших пони, попавших в трудную стрессовую ситуацию, своей простотой.

Просторная комната, полная свежего весеннего воздуха и тёплого утреннего света, предстала перед взором контрастной, но уже как вторые сутки неразлучной пары кобыл. В уголке, подпёртый изломанным в нескольких местах деревянным стулом, виднелся простенький одноцветный шкафчик, в котором, судя по раскрытой подле него сумке, располагались личные вещи пациентки. Общее состояние элементов интерьера немногозначно намекало персоналу, что неплохо бы было обновить фурнитуру палат, цель которых в первую очередь — успокоить и поставить на ноги прошедших лечение пони. Благо, наряду с выцветшими обоями, креслом, фактура которого выглядела так, будто на нём отрабатывала удары копьём королевская гвардия, и убитым ковриком посреди всего этого хаоса виднелись и приятные глазу вещи.

Что более удивительно, так это не то, что атмосфера умиротворения умудрялась сохраняться, несмотря на всю потрёпанность мебели, а знаковость тех вещей, что эту сохранность обеспечивали. В первую очередь стоило отдать должное постели, матрас которой отличался непревзойдённой мягкостью… во всяком случае по меркам жителей провинциального городка в глуши, который больше походил на посёлок городского типа. Так или иначе, оспорить этот комфорт было сложно: далеко не каждая бюджетная гостиница в округе могла похвастать подобным. А уж обилием кустов пышной и ароматной растительности в аккуратных бурых горшочках – тем более, в отличии от тихих, предназначенных для релаксации палат. Парадоксально, но в таком нелепом сочетании предметов, одни из которых уже отжили своё, а другие только начали, чувствовалось что-то прекрасное и высокое. Гармонистам[5] бы точно понравилось.

- Мисс Мёрси, доброе утро! – мило улыбнувшись только продравшей глаза кобылке, поприветствовала ту Прудэнс, взявшая на себя ответственность представить себя и подругу, дабы не испугать беднягу раньше времени. – Я и моя пациентка пришли навестить вас.

— Ой, как приятно, — расслабленно потягиваясь на кроватке, ставшей ей за последние недели работы с Лайт почти что родной, пропела Мёрси. – Спасибо большое, дамы! Кстати говоря, а кто это решил меня посетить? – издав смешок, поинтересовалась пони. – По тону вы не особо похожи на Рея или Блоссом.

— Ох, прошу простить меня, — сохраняя позитивный настрой по мере приближения к постели единорожки, приготовилась устранить это недоразумение Прудэнс, — меня зовут Диар Прудэнс! А рядом со мной стоит, собственно, сама пони, которая предложила составить вам компанию.

— И кто же это? – не замечая нависший над ней силуэт высокой и статной персоны, буквально дышавший ей в спину, спокойно спросила Мёрси.

— Имя ей – Твитчинг Дэйлайт, — подняв голову выше, тихонько промолвила земная пони, готовая в любую секунду успокоить обеих коллег, если всё пойдёт не по плану.

Только настроившая себя на мирный и дружелюбный диалог единорожка в один миг пала жертвой собственной невнимательности. Перепуганная не на шутку бедняга с вытаращившимися из орбит глазами нервно сглотнула слюну. По скованному страхом телу пустился холодный пот – спина покрылась мурашками.

— Добрый день, мисс — спокойно и холодно, словно сама смерть, промолвила на ушко своей коллеге Лайт. Однако, краем глаза заметив на себе неодобрительный взгляд психолога, нагнетавшая обстановку единорожка, закатив глаза, улыбнулась, опомнившись, с кем она ведёт беседу. – Оу, то есть… Доброе утро, Мёрси! Мы тут с Прудэнс решили тебя проведать. Вот… даже презент принесли.

Внезапно засмущавшаяся врач аккуратно присела на край постели, предварительно уложив пакет с ароматными персиками на прикроватный столик.

— Спасибо, конечно, за фрукты, — обернувшись на источник наиболее низких разговорных частот, с дрожью в голосе поблагодарила Мёрси. Затем, прижавшись к внушавшей доверие низенькой пони, она добавила — но что значит “моя пациентка”, Мисс Пруденс?

— То и значит, – пытаясь сохранить пошатнувшуюся дружелюбную атмосферу, спокойно и тепло ответила Пруденс. — Я была назначена личным терапевтом вашей руководительницы, дабы оказать ей поддержку в укрощении её разрушительной натуры.

В глазах еднорожки-стажёрки прослеживалось лёгкое недопонимание, потому та, поломав себе немного голову, уточнила:

– То есть, вы учите мисс Лайт сдерживать агрессию?

— В точку! – подмигнув, звонко ответила Пруденс.

— И как? У вас получается? – искренне заинтересованная в прогрессе лечения своей наставницы, спросила Мёрси.

— Я вообще-то тоже здесь стою, – серьёзно отрезала Лайт, напомнив парочке своём присутствии – К тому же, я и сама бы прекрасно справилась, — смущённо пробормотала себе под нос единорожка в упрёк земной пони.

— Конечно, получается, — тут же продолжала диалог Пруденс, не приметив ушками ни единого слова своей пациентки.

— Да уж, тяжело вам, наверное, приходится, — сочувствующе взглянув в глаза Прудэнс, Мёрси по привычке взяла ту за передние копыта.

— Вы издеваетесь, да? – с легким оскалом произнесла Лайт.

— Хмммм, а давайте-ка проведем небольшой эксперимент, — подняв голову на Лайт, произнесла Пруденс. – Он поможет мне составить часть картины о персоне моей пациентки и покажет уровень её устойчивости к вспышкам негативных эмоций.

— Что ещё за эксперимент? – прищурив глазки, поинтересовалась Лайт с нараставшими нотками настороженности в голосе.

— Мисс Мёрси, прошу вас, обернитесь и выскажите в глаза мисс Лайт то, что вы о ней думаете, — с легкой улыбкой на лице, прикусив нижнюю губу, ненавязчиво попросила Пруденс – уверяю вас, мисс Лайт спокойно воспримет вашу критику, какой бы она ни была. К тому же, это поможет и вам! Таким образом, вы убедитесь, что ваша начальница такая же обычная пони, как и вы, что несомненно поспособствует благоприятным отношениям между вами в будущем.

— В-вы, вы уверены, мисс Пруденс? – робко спросила Мёрси, для которой эта затея показалась чутка сомнительной.

— Я так понимаю, моё мнение тут роли не играет?– осуждающе поглядывая в сторону хитрой парочки и продолжая повышать голос, упрекнула тех Лайт.

— Мисс Лайт, чем раньше начнем, тем раньше закончим. Вы ведь хотите поскорее вернуться к вашему привычному образу жизни, но уже без, сами знаете какого, недостатка? – красноречиво убеждала Пруденс, стараясь подкупить решимость пациентки. – Прошу вас, мисс Мёрси, выскажите этой пони ваше мнение о ней.

Нависла тишина. Припустившая голову Мёрси задумчиво пыталась подобрать наиболее безопасные для её будущего слова. Наконец, не поднимая головы, она уставилась на свою наставницу и быстро произнесла:

— Вы – кака, мисс Лайт.

Брови Лайт тут же накренились к её носу: единорожка, как и ожидалось от неё, нахмурилась. Не способная, безусловно, обозлиться по-настоящему серьёзно, она смотрелась скорее комично, нежели угрожающе.

— Вот такая вот она бука! Представляете? — окончив нашёптывать короткие истории на ушко психологу, неосторожно повысив тон, проговорилась под носом у своей наставницы Мёрси.

— Ну бука и бука! – отвернувшись от остальных, дабы те не видели её алый румянец, недовольно отсекла Лайт. – Довольна? Может, оторвёмся, наконец, от оскорбления мой персоны и обсудим что-нибудь более дельное?

— Бе, — показала язык забаррикадировавшаяся подушкой и свёрнутым одеялом от наставницы единорожка, испуганно обняв Прудэнс.

«Ох, мама, какие же здесь бедняги работают», — отчаянно подумала про себя земная пони, наблюдая, как вместе с Мёрси вниз сползает её любимый халат, и так еле живший на силе последних ниточек. Глубоко вздохнув, Прудэнс вывела из того верное решение: «На неделе надо будет обязательно сообщить ребятам из псих. отдела, чтобы они пригласили к себе на беседу бедняг-стажёров».

— Не стоит зазнаваться, Мёрси, – поспешив спустить с небес на землю единорожку-стажёра, произнесла Лайт. – Вы здесь исключительно благодаря просчету вашей троицы идио, — закашлявшись, оборвалась на полуслове Лайт. – дурачков. Из-за вашей недальновидности, мог пострадать невинный жеребец. Не думайте, что это так просто сойдёт вам с копыт.

— Хм, действительно. Вы трое поступили очень неблагоразумно, — почесав подбородок, согласилась Прудэнс, уставившись в потолок. – Почему вы решились на это? Я обращаюсь именно к вам, мисс Мёрси, ибо вы уж точно не выглядите неосторожной пони.

— Я… я, — осознав свою ошибку, медленно произнесла Мёрси, – Простите, я не хотела проблем. Я лишь хотела помочь скорейшему внедрению этой новой методики в медицину. Ну, знаете, прогресс ведь не стоит на месте, а значит, и наше дело должно преуспеть от этого, – подняв взгляд, единорожка взглянул на свою наставницу, пронзив ту жалобным взглядом. – Пожалуйста, простите нас, мисс Лайт.

— Прощены, — улыбнувшись во всю ширь лица, взвесив все «за» и «против», простила свою коллегу Лайт, не в силах обижаться на такую милую мордашку.

— Знаете, — наполнив лёгкие свежим уличным воздухом, резкий поток которого только овеял комнату, начала свой задушевный монолог Мёрси, — ещё только недавно, когда я училась в школе, матушка рассказывала мне о том, как в годы её юности трудно было согласовать даже самую простую операцию, — взглянув в окно на инженерную будку близ склада, единорожка продолжила, тихонько фыркнув. – Представляете? Только неделю назад нам установили телекинетический усилитель, и более нет необходимости носить с собой камни, которые, если вы помните, зачастую просто отказывали посредине вызова, — услышав это, Лайт невинно заложила ногу за ногу, стараясь не прервать рассказ стажёрки. — Но нам ещё повезло! Десятилетия назад радиус действия этих камушков был столь ничтожен, что они были, скорее, экспериментальными моделями. Потому для согласования чего-то серьёзного приходилось щеголять на другой край здания – к концу дня от таких интенсивных тренировок ноги просто отваливались, — заметив недоумевающие взгляды коллег, Мёрси тихонько добавила, прокашлявшись. – Безусловно, всё это я знаю лишь со слов своей матушки, потому, прошу, не упрекайте меня, мол, я слишком молода, чтобы помнить это. Однако в моих словах: «Я пони прогресса», — на самом деле нет никакого обмана. Я следую за ним как за тем, что способно привнести в нашу жизнь надежду для тех отчаявшихся, у кого, казалось бы, уже не осталось лучика солнца в душе, — прикрыв глазки, единорожка потупила голову к земле, чуть не пустив слезу мокрыми глазками. – И по той же самой причине я решила выучиться на врача по совету своей мудрой матушки, — уважительно поблагодарив своего родителя, кобылка окончила рассказ, принявшись за поглощение сочных персиков.

Щёлк. Неразлучная ныне парочка оставила приведённую в чувство единорожку в покое, дабы та могла встать на ноги ближе к вечеру, вернувшись к исполнению положенных ей обязанностей. Плотно прикрыв дверцу, дабы не допустить сквозняка, уверенная, что с Мёрси всё будет в порядке, Лайт наконец отошла от дверей, двинувшись в сторону лестницы.

— Как вы себя чувствуете, мисс Лайт? — поспешила обратиться к своей пациентке психолог, интересуясь, помог ли той тёплый разговор по душам со своей подчинённой. – Чувствуете себя лучше или всё так же, как и было?

— Даже не знаю, что и сказать, мисс Прудэнс. Я была очарована её искренностью: мотивы, что движут ей, просто великолепны. Возможно, мне действительно стоит узнать эту троицу получше, — доброжелательно усмехнувшись и пытаясь рассмотреть парочку, вальяжно щеголявшую в их сторону, Лайт продолжила. — Но и вы тоже поймите: я хоть порой и ругаюсь на них, но они мне, почти как родные. Поэтому не думайте, что между нами такие, прямо, натянутые отношения.

Загадочным парным силуэтом, тускло мелькавшим вдали, оказалась пара не понаслышке знакомых обеим кобылам коллег: Рей и Блоссом. Проходя мимо заболтавшейся наставницы, два провинившихся парой дней назад стажёра ускорили шаг в надежде проскользнуть незамеченными.

— Прудэнс? — внезапно замерев на месте от осознания того факта, что хитрокрупые стажёры в очередной раз пытаются уйти безнаказанными, прошипела Лайт сквозь зубы. — Прошу вас, будьте столь любезны: напомните мне, каким образом я пообещала Мёрси наказать провинившихся ребят?

— Никаким, — удивлённо проронила земная пони, не понимая, к чему ведёт её пациентка. — Вы ведь сразу простили её, стоило ей лишь принести свои извинения.

— Дискорд побери! И в этот раз! Да как этой хитрой лисе раз за разом удаётся вытаскивать всех сухими из воды?! — громно топнув передним копытом, грозно разверглась громом на щёлкнувшую позади дверь Лайт, в очередной раз оставшаяся с носом. — Но самое раздражающее во всей этой ситуации то, что теперь и поделать с ними нечего! Ибо я уже сняла с этих прохвостов ответственность сказанными от сердца словами прощения, — выдыхая из носа раскалённые струи воздуха, словно дикий буйвол, прогневалась на скрывшихся в спасительной палате коллег единорожка. — Знайте, наглые морды: это последний раз, когда вы остаётесь безнаказанными!

— Ну зачем же вы так жестоко с ними, мисс Лайт? А как же ваше “почти как родные”, как вы выражались минутой тому назад? — ни то ехидно упрекая, ни то и искренне интересуясь, спросила психолог.

В ответ на эти слова, показательно фыркнув, Лайт лишь усмехнулась, невольно улыбнувшись простоте своего ответа:

— А разве у родных пони не бывает конфликтов? — подмигнула врач. — Вот и я о том же. И если уж проводить аналогию с семьёй, то, можно сказать, я их старшая сестра, на которую эти бессовестные сволочи раз за разом сваливают свои проблемы, — с отвращением к вульгарному жесту передразнив Мёрси, приободрившаяся единорожка показала язык крайней палате.

— Ох, я поняла вас, мисс Лайт! — с задором отреагировав, возобновила шаг, догоняя успевшую дойти до пролёта пациентку, низенькая кобылка. — Но всё же... На мой взгляд, вам и самой не помешало бы изменить своё отношение. Вам так идёт ваше несравненное спокойствие, оно явно отточено годами, так к чему лишний раз злиться на новичков своего дела, лишая себя такой удивительно красивой стати?

— Ладно, убедили, мисс Прудэнс, — залившись пышным румянцем, сдалась Лайт. — Вам с такими навыками красноречия в политику идти надо. Авось союз экономический с грифонами подпишите — так героем национальным в одночасье станете!

— Спасибо большое за совет, но, как вы, наверное, догадываетесь, мне достаточно и того, что я стану героем всего для одной, но очень значимой пони, — подмигнула Прудэнс, продолжив на удивление ловко для робкой пони смущать собеседницу.

Так и шла неразлучная уже как вторые сутки парочка бок о бок по всей больнице: одна, ехидно посмеиваясь, дивилась, сколь виртуозно она способна пробить крепкую, словно кремень, кобылку, на смущение; вторая же, не понимая, как её могли до подобного довести, лишь озиралась по сторонам и, дабы не пошли сплетни, в случае необходимости скрывая от взора коллег розоватую мордашку.

Кабинет Твитчинг Дэйлайт. Второй час дня. Пылающий солнечный круг не так давно пересёк зенит, оказавшись по иную сторону раскрытого настежь окна. В завлекающем сиянии тёплых послеполуденных лучей на рабочем столе главврача отделения, вычищенном до блеска, ожидала ознакомления увесистая, плотная папка, подписанная вычурным шрифтом как “Virtual Insanity^{^[6]}”. Не желавшая уделять этому делу больше времени, чем тому положено, Лайт раскрыла папку, начав ознакомление с сутью экстренной проблемы.

Автобиография Пациента:

«… В тот момент, когда в моей жизни появилась Элеанор Ригби, клянусь, я будто бы прозрел. В тот момент я понял: никого обворожительнее, добродушнее и просто прекраснее мисс Элеанор мне уже не встретить. Слово за слово, мы всего за одну недельку смело перешагнули стадию хороших знакомых и стали чем-то большим…»

«… По образованию я финансовый кредитор: родители посоветовали. Говорили: « Вот отучишься, будешь в столице важным пони, Филди; а если повезёт, и связями для нашей семьи обзаведёшься». Учился я хоть и нехотя, но успешно, чтобы не вылететь с бюджетки, потому окончил «Высшую Школу Экономики» с отличием…»

«… Отсрочки от ВУЗа не хватило, и кольт я не самый дряхлый на вид был, так что – призыв. Пять грёбаных лет в рядах регулярной гвардии. Однако на саму службу не особо жалуюсь: кормили хорошо, на учения отправляли крайне редко, да и вообще: серебристая броня гвардейца – тот ещё магнит для кобыл, хочу я вам сказать!..»

«… Спросите, скучал ли я по родителям? Ну конечно, скучал. Но и отдохнуть от их вездесущего слова, с другой стороны, было приятно. Но пять лет – лично для меня перебор в этом плане. И это ведь только обязаловка — многие до десяти дослуживаются! Я считаю, молодым парням армия полезна, чтобы развеяться, но такие долгие сроки я не одобряю. Ещё чего! Покидать семью на полдесятилетия! А вот пару-тройку лет я бы вполне отходил с копьём в зубах, даже искренне поблагодарил бы по отбытию…»

«… Столичная жизнь у меня не задалась сразу же. Тут и там сплошной снобизм[7]!..»

«…Пустые, чёрствые души, разодетые в роскошные пиджачки упрекают тебя в отсутствии манер, вкуса и чувства прекрасного. Полные суеты безжизненные улицы и свет[8], утопающий в примитивном гедонизме[9], нацепив на морду маскарадную маску – вот, что такое ваш знаменитый Кантерлот…»

«… При первой же возможности я убрался из этого рассадника нарциссов[10]. Я никогда не думал, что так разочаруюсь в высшем обществе. Всегда оно виделось мне чем-то светлым. Порой я думал про себя: «Выучусь наукам разным, стану эрудированным, так меня примут в общество высокой культуры». Но всё, чего я хотел после посещения Кантерлота – так это осесть где-нибудь в южной глубинке. Так, собственно говоря, я и оказался в Хакиме, а затем и основал свой ломбард «La Verdine»…»

«… Работа плавная. И по диплому мне подходит. Сидишь себе за прилавком, попиваешь чаёк да кофе, не жизнь – сказка. Ну, разве что, пару раз в месяц на тебя могут покуситься грабители или вандалы, но на то рядом всегда охрана с ружьём. Страшнее всегда сами клиенты, особенно богатенькие…»

«… Поскольку надёжных банков в округе не было, я пришёлся тут к месту. Нет, конечно, сам мистер Рич мне свои побрякушки не приносил килограммами, если вы об этом! Но зато мелкая знать часто пользовалась услугами займа…»

«… Порой мне везло. Согласно подписываемому ими договору, заёмщики обязывались вернуть долг в течение полугода, а иначе залог становится собственностью ломбарда. И, как мне кажется, многие из тех, кто приносил мне свои вещи, просто забывали дома кошель. Для них – сдать пару золотых серёг за мешок битс – ничто. Наверняка дома ещё десять таких лежит. А вот без монеток пропадёшь…»

«… В один день решил проверить я один камушек красивый. «Благородный Опал», — как было записано в документах. Сижу, через увеличительной стекло в него заглядываю. И так он мне приглянулся, что я его решил на шею повесить: всё равно сроки владельца сгорели как неделю назад. Он знатно так подходил к моему стилю одежды, даже, некоторые единороги-грабители шугаться стали… »

«…Эх, вот бы Элеанор была нынче рядом, ей бы понравилась это место. Настоящий медитативный рай, живи да думай о высоком. Ни суеты, ни потрясений, в гвардии поговаривали об этом месте, как о том, откуда никто даже не призывается. Может, это лес оберегает Хаким от волнений всего того, что лежит за его пределами…»

«… Дальше ничего не помню, сестра. Как на духу говорю. Разве что помутнение какое-то в глазах серебристое было, помню. И голова кружилась жутко, как будто в студенческие годы вернулся…»

— Так, ладно, с меня хватит, — показательно стукнув увесистой папкой по столу, высказала своё презрительное отношение к лишней работе Лайт, тем самым изрядно напугав своего терапевта. – Образованный, покладистый, пони культуры, которого наверняка свела с ума тоска по его Элеанор. И что с того? В первый раз что ли такое случается? Прудэнс! – задрав голову, обратилась рассерженная пуще прежнего кобыла к повисшей на люстре собеседнице. – Какого рожна им именно я понадобилась? И да, будьте добры, спускайтесь уже с потолка: он не такой крепкий, каким может казаться.

Нервно сглотнув слюну, земная пони, ещё минуту назад увлечённо читавшая биографию пациента, поспешно опустила себя на пол, скатившись по мягкой ткани широких и плотных штор, к её счастью, оказавшихся вытянутыми близ люстры, обжигавшей её нежные копытца. Придя в себя, психолог с еле прослеживаемой дрожью в голосе дала ответ на остро поставленный вопрос:

— Если вы хотите знать моё мнение, мисс Лайт, — прокашлявшись, начала в который за день раз осыпать лестными комплиментами кобылка, — то, на мой взгляд, ваша могущественная, словно паровой молот, решительность и есть тот самый компонент, отсутствие которого может поставить исход операции под вопрос. Иной врач и в самом деле может не выдержать того безумия, что может случиться внутри стен псих. отделения.

— Мисс Прудэнс, всё же это больница, а не психиатрическая лечебница: и соответствующее отделение здесь для пациентов на начальных стадиях, так что не нужно делать из них овощей. И этого господина, как я понимаю, после операции перенаправят в более серьёзное лечебное заведение. Ну, так уж и быть, дело пары часов, — облизнувшись от гордости, смягчила свой тон Лайт, — ваша взяла. Уста у вас, дорогая, словно золото, — дивясь тому, сколь много раз за последние два дня она пала жертвой сильного языка своей собеседницы, издав смешок, единорожка вышла из кабинета. – Не станем медлить, пойдёмте наконец. «Чем раньше начнём, тем раньше закончим», не так ли, мисс Прудэнс? – мило подмигнув, передразнила свою коллегу приободрившаяся Лайт.

Общий антураж психотерапевтического отделения, к общему удивлению вошедшей пары коллег, во многих аспектах отсылался к тому, что им уже доводилось наблюдать утром в иной части здания, выделенной для реабилитации больных. Те же комфортабельные, вытянутые в длину софы с матовым покрытием, приставленные к стенам коридора. Те же заполняющие пустоту меж дверей репродукции современных полотен, но уже изображавшие нечто более абстрактное, нежели обыкновенный пейзаж. Те же приятные глазу приглушённые цвета, за единственной не состыковкой: здесь, в отличии от посещённого утром места, заместо бледновато-розового главенствующее место занимал болотно-зелёный цвет.

Остановившись возле палаты номер 419, Лайт на всякий случай перепроверила цифры, записанные на взятом с собой клочке тетрадного листа. Убедившись, что они прибыли на место, единорожка глубоко вдохнула, потупив голову в пол.

— Знаете, мисс Прудэнс, — начала Лайт, глядя на забаррикадированное свежими деревянными досками окно, — с каждым днём мне всё больше и больше начинает казаться, что архитектором этого здания назначили какого-то господина из их этих палат, — иронично усмехнувшись, единорожка указала на заржавелый номер сверху двери, — КАК?! Ну как можно было издать приказ о назначении правого крыла самого высокого этажа во всём здании под отделение, где половина пациентов думает, что они птицы!

На всякий случай постучавшись, подготовившаяся ко всему единорожка распахнула дверь:

— Строберри Филдс? – профессионально, спокойно и безэмоционально обратилась к лежавшему на шаткой металлической койке господину заглянувший в клочок бумаги врач.

— Цифру мне переверни! Га! – тут же во всю заголосил прикованный к постели и активно сотрясавший её душевнобольной, обвязанный тугими ремнями.

— Повторюсь, — нисколько не удивлённая таким развитием событий, переспросила Лайт, — вы Строберри Филдс?

— Цифру мне переверни! Га! – не унимался пациент.

— Это не моя работа, — сухо выпалила Лайт, выжидая долгожданного ответа на единственный волновавший её в тот момент вопрос.

— Цифру мне переверни! Га-а! – словно зациклившись, повторял больной.

— Сестра! – обернувшись в сторону врачебных кабинетов, достаточно громко запросила поддержку дежурного сотрудника Лайт. – Срочно успокоительное сюда! Не знаю, что за беда с головой у этого господина, но я бы назвала это «Псих-гусь с синдромом перфекциониста». И такое надо срочно лечить.

— Цифру мне переверни! ГА! ГА! ГА! – заорал во всё горло обезумевший бедняга, сбивший со своей постели тёплое одеялко.

— Так, ладно, с меня хватит, — громко захлопнула дверь Твитчинг Дэйлайт, показательно отвернувшись от дверного проёма в сторону ряда тусклых, но всё же слегка пропускавших уличный свет окон. Всё же обернувшись, единорожка решила внимательно рассмотреть дверной номер (419), а конкретнее – его последнюю цифру.

Одной ловкой телекинетической манипуляции хватило врачу, чтобы понять, насколько та была неосмотрительна. Подбежавшая к парочке гостей медсестра тут же неодобрительно отрезала:

— Мисс Дэйлайт, так!? Почему вы не обратились к дежурной медсестре? – тихий крик нерешительно возмущавшейся особы представлялся чем-то комичным и ни сколько не выполнял свою роль наказания нарушителей дисциплины. — Такая самонадеянность не приведет ни к чему хорошему!

— Ох, да ладно! — наклонившись к собеседнице, произнесла явно не довольная таким отношением к себе Лайт. – Может быть, в таком случае вы потрудитесь объяснить, почему это цифры кабинетов живут своей жизнью? Тот пациент в 416 палате был вашим коллегой, что сошел с ума от постоянно меняющиеся нумерации? И почему он до сих пор в вашем отделении? Разве настолько тяжелые случаи не следует передать поближе к столице?

— Должны, не должны — это не моё дело. Я здесь, чтобы обеспечить больным первичный уход, а вот вам не помешало бы сначала показаться дежурной медсестре. Самодеятельность тут ещё устраивают! Пожалуйста, соблюдайте правила, коллеги, – закончила пегаска, в глазах которой не было ни капли страха перед такой значимой особой. Ну, или же она просто слишком хорошо скрывала его.

— Мисс Лайт, а ведь действительно: она права! Вы ведь не собираетесь выполнять эту операцию в одиночку? Без должной подготовки? – послышался голос психолога, который явно хотела разрядить сложившуюся обстановку.

— Умная пони, – приметила медсестра, взглянув на Прудэнс, а затем, переведя взгляд на Лайт, отчитала ту. — Вам есть, у кого поучится.

Не став спорить со столь мелкой для неё сошкой, Лайт молча направилась к дежурному посту. Убедив настырную медсестру в отсутствии необходимости приставления к ней дополнительных сил, Лайт и Пруденс вернулись к палате №419.

Оказавшись возле четыреста девятнадцатой палаты, на сей раз менее жестоко покорёженной временем. Не став тратить время на моральную и физическую подготовку, рассерженный потерей времени врач зашла внутрь, как и в прошлый раз, при входе задав главный вопрос:

— Строберри Филдс?

— Да, — подрагивая, ответил закованный в смирительную рубашку больной, обритая голова которого была затянута плотными бинтами, как и полностью обрезанный хвост.

— В таком случае, добрый день, мистер Филдс — без промедления начала Лайт, зажигая рогом свечи на потолочной люстре и одновременно приветствуя пациента. – Мисс Прудэнс, будьте добры, закройте дверь и поставьте рядом с пациентом врачебную сумку.

— Что вы собираетесь делать? – до ужаса спокойно поинтересовался скованный ограничителями бедняга.

— Лечить тебя, птица ты наша вольная, — сохраняя непоколебимое спокойствие вопреки пугающей обстановке, с толикой юмора ответила Лайт. – Ужели не помнишь, как возомнил себя пернатым и в окно выпрыгнул?

— К вашему сведению, доктор, у меня за спиной действительно есть крылья, — пронзая копошившуюся в сумке кобылу холодным взглядом маньяка, поспешил оправдать свой поступок пегас.

— Это и нам известно, дорогой. Ты лучше бы подумал, как ты их раскроешь, будучи в этой своей рубашке, — расположив перед собой набор необходимых для проведения операции инструментов, врач травмы обратилась к своей коллеге. – Значит так, мисс Прудэнс. Сейчас мне будет необходима полнейшая, абсолютная тишина, так что, сделайте мне одолжение: наслаждайтесь беззвучьем и даже не вздумайте меня тревожить. На кону здоровье этого господина, — Прудэнс покладисто кивнула, зашуганная жуткой атмосферой, образовавшейся в палате.

— Мистер Филдс, что же, перед тем, как мы приступим к осмотру вашего перелома, мне необходимо снять с вас переднюю часть рубашки, иначе я не смогу оперировать, — максимально чётко и доступно разъяснила Лайт свои планы пациенту, после чего приступила к снятию смирительной рубашки.

— НЕ ТРОГАТЬ МОЙ ОПАЛ! – сотрясая звуками пол, во всю мощь своих лёгких заорал Филдс, отчего сидевшая в уголке Прудэнс, дрожащая, как осиновый лист, зажмурилась от страха.

— Что вы сказали, мистер Филдс? — временно приостановив ход операции, учтиво переспросила Лайт, настрой которой, несмотря на крик больного, оставался твёрдым, словно титан.

— Я сказал... УБЕРИ КОПЫТА ОТ МОЕГО КАМНЯ! – одарив сидевшую напротив пони всплеском белой пеной, вылетевшей из его рта, а ту, что сидела где-то позади – ночными кошмарами, повторил душевнобольной.

Лайт была готова вытерпеть любые нетелесные издевательства, бранную речь и громкую невнятную ругань, но такое дерзкое проявление неуважения не могло остаться безнаказанным. Глубоко вздохнув, обтекавший белой жидкостью врач крепко сжала в телекинетической хватке полупрозрачный белый камушек, переливавшийся всеми цветами радуги, и, агрессивно склонив голову к собеседнику, произнесла:

— А то что, клубничка[11]? Призовёшь злых духов из своей блестяшки? – с нотками агрессии в до сих пор спокойном голосе пыталась выразить своё недовольство врач, не прибегая к физической расправе.

— То было моим последним предупреждением, мисс доктор, — оскалив зубы, прошипел Филдс, камень которого внезапно воссиял бледно-белым светом, ослепив комнату яркой вспышкой. – Я предупреждал вас… Ох, в каком же мире мы живём!

К и без того возросшему до предела удивлению Лайт, белёсый минерал, вшитый в грудь рубашки больного, выпустил наружу полупрозрачный серебристый дым, подобно паровым генераторам, кои относительно недавно стали пользоваться популярностью на концертах и постановках в крупных городах страны. Хаотическая структура газа постепенно окутывала врача и её пациента, вырисовывая на толще уплотнённого воздуха вычурные орнаменты. Формируя изображение, подобно морозному узору инея на стёклах окон в зимнюю пору, неоднородность плотностей внутри загадочного дымка возросла, став своеобразным непроницаемым щитом, внутри которого, уставившись друг на друга закатившимися глазами белого и пурпурного оттенков, смиренно сидели двое. Меж кружившихся рядов из разнообразных, мелких, абстрактных и просто случайных символов, посредине общей высоты защитного купола, виднелся, мерцая ярче всех прочих, некий оккультистский символ безумия - насыщенно-серый полузакрытый глаз, с отходившими от него во все стороны едко сочившимися ядом щупальцами. В помещении стоял стойкий и невероятно странный запах, чем-то походивший на подгнивший маффин с червями, придуманный шаловливой детворой для розыгрышей.

Твитчинг Дэйлайт очнулась. Почувствовав под собой мягкую подложку софы, знакомую врачу ещё с самого первого дня, как её приняли на работу, кобылка умерила свой пыл, спокойно выдохнув. «Ужас какой! Надо же было такому присниться», — до сих пор отходя от шока, дивилась про себя Лайт, потирая затёкшие глазки. Вслушиваясь в еле проскальзывавшие звуки окружения да оглядываясь вокруг в надежде увидеть свою вечную, с недавних пор, спутницу, врач лишь преумножила тем самым непонимание ей сложившейся ситуации. Тихонько выругавшись, Лайт произнесла: «Куда это меня занесло? Не помню, чтобы в реабилитации была хотя бы одна палат, где бы было так чисто и… Пусто?»

Поспешил вырвать милую даму из глубоких дум подоспевший вовремя знакомый силуэт, по неизвестной для Лайт причине бесшумно миновавший непроглядно тёмный дверной проём. Подобно умелому танцору балета, жеребец, разодетый в нечто молочного цвета с знакомыми серыми полосами, с отходящими от каждого копыта, вившимися при движении ремнями, умело скользил по полу, застыв в экстравагантной позе, будто бы того рисовал скрытый художник-портретист. Выставив вперёд забинтованные копыта, облачённый в развёрнутую смирительную рубашку джентелькольт галантно поклонился кобыле, челюсть которой тут же упала от удивления, стоило ей лишь понять, кто это.

— Добро пожаловать, мисс! – так и не удосужившись узнать от своего лекаря её имя, поприветствовал Филдс. – Должно быть, вы не понимаете, что сейчас происходит… Это нормально! – залившись звонким смехом, продолжил свой монолог жеребец, встав на задние копыта. – Не стану скрывать: и для меня самого сие стало великим открытием. Мой личный мир, полный движения, завораживающих странностей и, что самое важное, моего восторга от лицезрения всего этого в действии! – Передвигался вдоль стены, не задействуя при том ни единой мышцы своего тела, будто скользя по тонкому слою льда, искренне ликовавший жеребец. – Только здесь, проникшись атмосферой чистого и ни к чему не обязывающего безумия, любой желающий способен постичь, что такое настоящее веселье! [VIRTUAL INSANITY] – Так я назвал этот рай!

Не в силах оторвать свой увлечённый взгляд от виртуозных пируэтов жеребца, во время которых тот был способен не только сохранять идеальное равновесие, но и грамотно вести красноречивый диалог, Лайт так и сидела с отвисшей до пола челюстью. И лишь финальные слова её собеседника, выделившиеся на фоне шедших ранее особой повышено-пафосной интонацией, вернули кобылку в строй. Резко спрыгнув на пол, нахмурившаяся Дэйлайт гневно выпалила в сторону выделывавшегося перед ней пациента:

— Слушай меня внимательно, танцовщик! У меня нет времени на твои игры, поэтому сейчас же заканчивай своё шоу, пока я не закончила его за тебя! – приподняв подол своего платья, пригрозила суровый врач, готовая начать действовать в случае ожидаемого от оппонента отказа.

— А вы уверены, что ваша миролюбивая коллега одобрит применение насилия? – будто читая мысли своей собеседницы, воззвал к её совести жеребец.

Полностью уверенная в своей грядущей победе, не поддававшаяся ранее ни на какие жёсткие провокации больного, единорожка внезапно застыла на месте, не ожидавшая, что главным козырем неказистого оппонента станет знание им её чувства долга перед Прудэнс.

Два доведённых до критической точки противника стояли друг напротив друга, готовые исполнить задуманное. И, каким бы то ни казалось странным, роли их обернулись: спокойствие оказалось на стороне пациента – врач же была вынуждена бороться с обуревающим душу гневом.

— Ну же, мисс, — блеснув сверкающей улыбкой, провёл попытку провокации жеребец, — не вы ли грозились окончить моё «шоу»? Я весь во внимании!

— Ах ты падаль! – ловко вытянув магией из кобуры под платьем семизарядный револьвер «Smooth&Wessel», Лайт молниеносно произвела шесть выстрелов, прицелившись в ноги оппоненту.

БАХ-БАХ-БАХ-БАХ-БАХ-БАХ!

— Честно, я не знаю, как на это отреагирует мисс Диар Прудэнс… Но зато я точно знаю, что это не твоё дело, Филдс! Самодовольный ты Ащеул[12]! – пригладив копытом опавшую на морду гриву, Лайт произвела из своего поистине мощного и деликатно украшенного металлическими узорами розы револьвера финальный выстрел, со злости направив пулю в зону коленной чашечки.

— Ах, мисс, а ведь если бы вы были внимательней к моим словам, то ваша обойма осталась бы при вас! – не только оставшийся на ногах, но и, к величайшему удивлению Лайт, остановивший град пуль ремнями смирительной рубашки, бодро отчитал ту оппонент. – Знаете, а ведь содержание качественной пушки стоит немалых средств. Мне вас почти что жаль, мисс, – вытянув копыта со свисающими ремнями вперёд, хозяин этой загадочной комнаты, облизывая в тот момент горячую поверхность одной из пуль кончиком языка, развернул всю атаку ей же в лоб. – И я был бы готов простить вас, если бы не одно «но»!.. Последним выстрелом вы намеренно постарались сделать мне больно. Однако не бойтесь: благодаря моему несравненному [VIRTUAL INSANITY] мне даже не придётся мстить самостоятельно! – на этом моменте пули мистера Филдса опасно задёргались в воздухе, медленно начав своё движение к центральной части широкого лба Лайт. – Я просто заставлю этот объект двинуться в обратном направлении!

Впервые за долгое время Твитчинг Дэйлайт была действительно напугана – на её лбу выступил холодный пот, зрачки ужались до крохотных точек, а копыта задёргались так, будто она снова начала увлекаться алкоголем. Видя приближавшиеся к её лику семь смертельных снарядов, стремительно набиравших скорость, кобылка не нашла лучшего выхода, чем ринуться им навстречу:

— ФИЛДС! – Закрыв оппоненту обзор крупным корпусом выброшенного в воздух револьвера, кобыла сбила шесть пуль в один стремительный хук справа, как только те оказались в зоне досягаемости её магии. – Выпусти нас отсюда, дискорд тебя побери! – только и успела промолвить Лайт, как финальная – седьмая – пуля незаметно достигла её мордашки, прострелив цеплявшемуся за жизнь врачу правую щеку и вылетев из затылка. Как это ни удивительно, но Лайт вовсе не поникла духом от кровавых увечий, а лишь сильнее завелась, стоя в трёх метрах от противника, готового ускользнуть в любой момент.

— Мисс Лайт! Прошу! Успокойтесь! – послышался откуда-то извне невероятно тёплый и до ужаса знакомый голос. Это была Прудэнс. – Мисс Лайт, прошу, не прибегайте к насилию! Вы ведь сами говорили мне, что «он сведён с ума тоской». Но мне думается, что в этом по большей части как-то замешан зачарованный камушек, а сам бедняга вовсе не причём! Сделайте правильный выбор. Я ведь знаю вас: в душе вы самая добрая пони, которую я встречала за последние годы! – после этого вдали ещё были слышны отголоски кобылки, отчаянно пытавшейся помочь ситуации, но лишь эти несколько фраз ей удалось расслышать чётко.

— Мистер Стробэрри Филдс, — после минутного затишья, разобравшись в своих чувствах и мыслях, спокойно обратилась к застывшему на месте оппоненту Лайт, — могу ли я спросить вас…. О вашей супруге, Элеанор Ригби? – вовремя найдя подходящие слова, сделала шаг вперёд истекающая кровью кобылка.

— Что за вздор?! – притянув к себе пару увесистых диванов, готовых раздавить лишённого сил и сующего нос не в своё дело врача, с дрожью в глазах удивился жеребец. – Откуда вы можете знать мою покойную супругу?!

— Я читала вашу автобиографию, — слукавила Лайт, вспоминая про себя, как Прудэнс заставила её обратить внимание на, казалось бы, незначительные части биографии пациента. – Как я поняла, вы были неразлучны, — Лайт выждала паузу, а затем сделала шаг вперёд, потупив головой в пол. – Мои соболезнования.

Погружённый в себя, жеребец и не заметил, как его контроль над этим местом начал ослабевать. Но ему было всё равно. В этот момент его волновала другая пони, и это была не Лайт:

— Что вы прочли о ней? – с подступившей к глазам влагой сухо уточнил Филдс.

— Вы обожали её больше всего на свете. Вы писали, что «обворожительнее, добродушнее и просто прекрасней неё вы уже никого не найдёте», — процитировала записанный на копыте на случай дипломатической беседы отрывок биографии жеребца. Прудэнс будто нутром чуяла, что всё пойдёт наперекосяк.

Пустив скупую кольтову[13] слезу, душевнобольной пони с прекрасным и заслуживающим уважения прошлым перестал следить за положением своей собеседницы, начав задушевный разговор:

— Она была моим лучиком надежды. Я объездил всю Эквестрию с Севера до Юга, но лишь с ней, я впервые смог почувствовать себя искренне счастливым. Элеанор была столь же образована и умна, сколь столичные снобы, но, в отличии от них, она имела прекрасную, полную жизни душу, — пустив ещё одну слезу, опустился на пол, поникший пони. – Она знала, что значит «любить всем сердцем», и каждый день нашей совместной жизни мы проживали так насыщено, будто он был последним. Здесь, здесь мы бы прожили прекрасную жизнь.

— Я, правда, сочувствую вашей потере, мистер Филдс, — не в силах более держаться на плаву, сказала Лайт, подойдя вплотную к забинтованному телу, обвязанному ремнями в окружении диванов: всё посреди странного тусклого освещения. – Прошу, позвольте помочь вам: встаньте.

На удивление покладисто для того, кто ещё пару минут назад стремился безжалостно прикончить своего оппонента градом пуль, жеребец поднялся, смотря на высокую кобылу грустными полуприкрытыми глазами.

— Наверняка, и прыгая в окно, вы вовсе не забыли, что не сможете полететь, — намекая на проваленную попытку самоубийства, заключила Лайт. – Но разве мисс Элеанор была бы рада вашей смерти? Думаете, если бы вы удачно наложили на себя копыта, вы бы были счастливы с ней на том свете? – потупив в голову в пол, жеребец тяжко вздохнул, осознав глупость своего поступка, после чего врач ответила за него. – Вот и я не думаю, мистер Стробэрри Филдс. А теперь, если вы будете столь добры, выведите нас из вашего загадочного [VIRTUAL INSANITY], чтобы я могла избавить вас хотя бы от физической боли в реальном мире.

— Эм… Я-я не знаю, как прекратить это по желанию, - неловко запнувшись, признался хозяин этой чудной комнаты, пол, стены и прочие объекты в которой до сих пор шатались туда и обратно по велению копыт жеребца. – В последнее время я просто проводил здесь свой досуг, ожидая того момента, когда медсестра принесёт мне снотворное…. Затем просыпался уже в постели, — покраснел смущённый Филдс.

Рог Лайт воссиял пурпурным светом, тихо материализовав близ неё телекинетическое полупрозрачное копыто, готовое к атаке. Даже не спрашивая на то разрешения, бесстрашная кобыла резко вырвала опал из груди пегаса прямо с оборачивавшими тот бинтами. Заложив увесистый камень на фронтальную часть своего мощного ударного копыта и лизнув стекавшую с щеки кровь, Лайт, ухмыльнувшись, уверенно ответила:

— Ну что же, — не дав своему собеседнику ни секунды, чтобы понять, что его оборону из двигающихся предметов ловко обошли, единорожка занесла за своё плечо её самый точно попадающий в цель снаряд, сиявший блеском пурпура. – В таком случае, с вашего позволения, я покажу, как следует это делать . – и кобылка сполна насладилась положенным ей по справедливости старым добрым мордобоем.

БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ
БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ
БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ

— Voilà[14]!– оказавшись вне загадочной комнаты, нежно пророкотала кобылка. – Так, это я заберу! — отобрала уже реальный драгоценный камень у выглядевшего усталым, но зато не побитого пегаса Твитчинг Дэйлайт. – Мисс Прудэнс, если вас не затруднит, уничтожьте это зло как можно скорее: оно затуманило бедняге мозги. Думает, мол, у него жена погибла, несмотря на то, что именно она его и положила в нашу больницу неделю назад!.. Я пока проведу операцию, — взяв в телекинетическую хватку необходимые инструменты, хорошенько отдышалась Лайт. – Ах да, пока я не забыла: вам известно, что это за чудное место такое было, в которое нас занесло? Ну, то есть… Вы ведь смогли обратиться ко мне, выходит, какой-никакой, но информацией владеете. Или же нет? Селестия милостивая, после операции как следует отужинаю.

Мисс Прудэнс, прикусившая от счастья свою губу, стояла прямо перед своей пациенткой, наблюдая за тем, как фамильный камушек той тускло сверкнул светло-лавандовым цветом. Гордая за единорожку, преодолевшую на своём первом испытании обуревавший душу гнев, земная пони была готова запищать от радости, как мышка, но, получив уместный вопрос, была вынуждена разъяснить ситуацию:

— Мисс Лайт, вы только что были в Сете мистера Филдса, — гордо выставив напоказ свой искрящийся голубоватым сиянием агат, начала краткое введение в суть Прудэнс. – Сет – это материальное отображение духовной сущности пони в виде архитектурного…

— Стоп, стоп, стоп! – поспешила прервать повествование Лайт. — Если это какая-то длинная история, то лучше сохранить её для ужина. Операция — не забыли? Займитесь пока камнем.

— А, это ты, нахальная пегаска, – устало произнесла Лайт. — Что же, ты как раз вовремя: сыворотку для анестезии сюда — окажете мне помощь в операции.

Резко раскрыв врачебную сумку, медсестра ловко достала все необходимое для скорейшей помощи в спасении очередного бедняги, подкошенного серпом судьбы.

[1] Super, bébé! (фр.) – Великолепно, детка!

[2] Бизарный (bisarre) — Странный в жарг. петиметров и щеголих

[3] Менди - роспись по телу хной

[4] С'est incroyablement honteux (фр.) – Это невероятно постыдно

[5] Здесь и далее – приверженцы философии «Гармонии» (Гармоничное сочетании элементов учения «Розы» и «Стали»)

^{^[6]} (англ. ) Виртуальное Безумие

[7] (англ. Snob) Претензия на высокую интеллектуальность, изысканный вкус или авторитетность в какой-то области, и при этом надменное отношение к тем, кто якобы лишён этих достоинств.

[8] В дворянском обществе: избранный круг, высшее общество.

[9] Учение, согласно которому удовольствие является высшим благом и смыслом жизни.

[10]В древнегреческой мифологии: Нарцисс — сын Эндимиона и Селены, ставший символом юношеской гордыни и самовлюбленности.

[11] Имя пациента, Strawberry Fields, дословно переводится как «Клубничные Поля».

[12] (Устар. Разг. ) Пересмешник, зубоскал.

[13] Здесь – аналог человеческого «пустил скупую мужскую слезу»

[14] (Фр.) Вот / Вот так вот!

Глава IV RADIOHEAD

ГЛАВА IV. RADIOHEAD

Главная больничная площадь. Полдень. Палящее солнце шлёт из небесной лазури на только остуженную дождём землю рой своих обжигающих лучиков. С обмокших ясеней на прогулочную тропинку то и дело стекают мелкие водяные капли, подогретые жаром ясной погоды. По невероятно удачливому для персонала травмы стечению обстоятельств больница в тот день не была вынуждена работать на пределе, принимая новоприбывшие партии нуждавшихся в помощи бедолаг, так что врачи могли позволить себе короткий отдых, зачастую не способный уместиться в забитый под завязку график. В зоне активного отдыха, предназначенной для приятного и вместе с тем полезного развлечения как реабилитирующихся пациентов, так и ищущих передышки докторов, по противоположные стороны от стола для настольного тенниса, неспешно перекидываясь мячиком, отдыхали Твитчинг Дэйлайт и её верный терапевт, Диар Прудэнс.

— Ха! — вложив в удар точно выверенный за несколько лет игр максимум силы, способный пробить любую оборону противника, притом не уничтожив сам мяч, победно выкрикнула Лайт. — Что ж, очередная партия подошла к концу, — объявила высокая статная особа, выделывая перед проигравшим оппонентом экстравагантный победный танец.

— Совести у вас нет, мисс Лайт! — выплюнув изо рта деревянную ракетку, ручка которой была знатно искусана, обиженная чередой поражений психолог с толикой агрессии упрекнула свою коллегу. — Уж в который раз упиваетесь победой надо мной! Вам самой-то не стыдно за сие?

— Нет, — спокойно ответила отжигавшая на мокрой травке единорожка, взглянув на кислую морду коллеги, а затем продолжив отмечать свой триумф.

— Но это ведь нечестно! — комично надув залившиеся багряным румянцем щёчки, тут же яро возразила земная пони, не выдержав того, сколь нахально её пациентка довольствуется успехом. — Я ещё понимаю, если бы игра был напряжённой! Но счёт — пятнадцать к пяти! Кроме того, вы, что, действительно, даже не в саркастической манере, так радуетесь, что со всей силой вашей магии смогли победить обычную земную пони?

— Да, — элегантно прокрутив в пурпурном телекинетическом поле над столом вычищенную дочиста ракетку, ответила Лайт, не позволяя своему спокойствию порушиться. Затем, вдоволь насладившись победой, Лайт подмигнула своей коллеге, мило усмехнувшись. — Мисс Прудэнс, вы, вроде как, дипломированный психолог, а ведёте себя, как жеребёнок малый, честное слово. К чему вы так огорчаетесь? Исход игры ведь по большей части изначально был предрешён, и вы это знали, — огорчившаяся пуще прежнего земная пони при этих словах потупила отягощённую голову в землю. — Что касаемо меня, — продолжила Лайт, — так я радуюсь только по той причине, что вряд ли когда уже смогу такое повторить. Вот и всё: никакого злого умысла.

— А дава-а-айте, — задумчиво протянула Прудэнс, всматриваясь в пестрящее разнообразными возможностями окружение. За самой приметной и необыкновенной из них, впрочем, далеко идти не пришлось: блиставший небесной лазурью амулет на шее разочарованной особы вполне мог обеспечить коллег парой минут увлекательной игры, — я покажу вам свой сет! Вы ведь хотели узнать о них подробнее? Это ваш шанс!

— Звучит довольно подозрительно, мисс Прудэнс, — показательно оценивая ситуацию, высказалась насчёт предложения земной пони единорожка, вполсилы сомкнув веки, взгляд из-под которых буквально вонзился в раскрасневшуюся мордашку психолога, неосторожно выдавшую своими чертами все намерения особы. – Я в деле!

— В таком случае нам не следует медлить – скорее в ваш кабинет! – ободрённая согласием коллеги, завораживающе пропела психолог, упаковывая внутрь своего личного медицинского кейса потрёпанную временем ракетку.

— Мисс Прудэнс, стойте! — глядя на взволнованную грядущим событием, переполненную энергией и энтузиазмом, полную безграничного позитива особу, Лайт, подумав о последствиях, поспешила усмирить ту, пока дела ещё не вышли из-под контроля.

— Да? — нетерпеливо постукивая ведущим копытом по кайме входного коврика, неспешно отреагировала увлечённая собственными мыслями кобылка, в который раз прикусившая от эмоционального возбуждения нижнюю губу.

— Прежде, чем вы познакомите меня с этими вашими сетами, спешу напомнить: у нас осталось всего десять минут от перерыва, — подстегнула залетавшуюся в облаках коллегу Лайт, указывая искрящейся магической стрелкой в направлении крупных резных настенных часов. – Поэтому мне необходима гарантия, что вы точно сможете вернуть нас назад. Ибо у меня совершенно нет желания лишний раз беседовать с господином Хэлфом по поводу моей занятости.

— Не беспокойтесь, мисс Лайт! – спокойно и умиротворённо ответила на предъявленные коллегой условия земная пони, усаживаясь на коврик и постепенно принимая телом вариант позы дерева[1], переиначенный для использования в сидячем положении. — Сет — это не реальный мир, и, соответственно, время в нём течёт несколько иначе. К тому же, в данный момент я бы порекомендовала вам отвлечься от рутинных дел и полностью погрузиться в себя, — опустив потяжелевшие веки на свои добрые глазки, Прудэнс пригласила свою пациентку уединиться с той в медитативном трансе галантным жестом копытом.

Лицезрея крайне экстравагантную ситуацию возле порога своей комнаты, хозяйка кабинета нервно сглотнула слюну, думая, как бы лаконичней подать своей гостье основную суть того потока мыслей, что витал у неё в голове и не давал покоя судорожно дёргавшимся мышцам на морде, в особенности, правому глазу.

— Эм, не поймите меня неправильно, мисс Прудэнс: я уважаю культуру востока. У меня, как видите, коврики в кабинете лежат, обои орнаментом вычурным покрыты. Даже ту легенду красивую про старуху Мистмэйн помню вплоть до каждого слова, — краснея, медленно подводила к сути обращения единорожка, утопавшая в стыде из-за действий своей собеседницы. — Но неужели вам обязательно принимать столь чудно́е положение? А если кто-либо зайдёт в этот момент? Некрасиво получится, мисс Прудэнс!

— С вашего позволения, мисс Лайт, поправлю вас: принимать позу обязательно не мне, а нам! – тихонько подмигнув, земная пони издала забавный смешок, после чего указала копытом на рабочий стол, полный полезной информации. Раскрытая на самой первой странице главы с практикой, увесистая на вид книга под названием «Сад вашей души» изобиловала качественными угольными иллюстрациями, наглядно разъяснившими суть той или иной позы. Посчитав, что ознакомление с основами предмета стоило бы уже окончить, дабы перевести новичка-единорожку в практическую часть дела, земная пони гордо, на правах заядлой любительницы этого психической практики, заявила. – Безусловно, каждый пони волен выбирать свою любимую позу сам, однако, на мой взгляд, вам бы идеально подошла та, что подписана как «Пон-танасана[2]».

Дэйлайт, хорошенько взвесив все «за» и «против», предпочла не отвечать своему терапевту, судя по всему, чуть больше, чем следует, двинутому на философии восточных духовных учений. Во всяком случае, так показалось самой единорожке, умудрившейся подавить в себе внутренние противоречия и всё же принявшей указанное положение, используя в качестве опоры стенку своего рабочего стола. Сдерживаясь от боли в мышцах, не подготовленная в гимнастическом плане единорожка на первых же секундах пребывания в неудобном положении поняла, почему это называется «Позой Гнева». Не в силах сдерживаться достаточно долго, пони с судорожно трясшимися ногами поторопила своего мастера:

— Ну? Может, вы уже активируете наконец свой кристалл, или как там оно называется? – сквозь сжатые зубы прошипела кобылка.

— Конечно, — спокойно, словно воздух засушливых низменностей южных окраин Эквестрии, подтвердила Прудэнс. – Теперь, когда я вижу, что вы готовы, мы можем начать, – только были произнесены эти слова, как огранённый в форму вытянутого октаэдра[3] агат цвета океанской штормовой волны залил комнату плавно нараставшим в своей интенсивности голубым сиянием.

Причудливая и довольно яркая зрительная иллюзия, созданная драгоценным камнем в пределах стен кабинета 313 главврача травмы, дополнялась стойким, но еле ощутимым и далеко не самым сильным ароматом морской соли. Как и стоило полагать, могущество чар зачарованного кристалла земной пони позволило тем охватить в защитный полупрозрачный пузырёк большую часть пространства тесного помещения. Обеспеченные должной безопасностью, пони незаметно для самих себя провалились в глубокий транс: белки их глаз окрасились в однотонный, однако переливающийся светом и тенью цвет, согласно сиянию личного камня. И вот! Не стоило выжидать и минуты, как густая лазурная дымка превратила полный деталей врачебный кабинет в своеобразную версию миниатюрной сауны, в «паре» которой еле проглядывались затемнённые экстравагантные силуэты двух расслабленных пони.

Позволив своим векам распахнуться плавно, подобно воде, стекающей вниз по пологому склону заснеженной горы, Твитчинг Дэйлайт сделала глубокий вдох, насытив лёгкие живительным ароматом свежего воздуха. Вкупе с лёгкими нотками весенней прохлады в равной степени ощущалась нежный запах обработанной в несколько этапов древесины. Пышные декоративные деревья, архаичная[4] мебель, книги в приятных на ощупь, облезших обложках и потрёпанный временем, лишившийся былого блеска ламинат – первые вещи, что приходят на ум, стоит лишь вообразить себе незабываемый библиотечный антураж, почуяв суховатый и ни с чем не сравненный аромат повидавшей на своё веку многое библиотеки.

В отличие от сета мистера Стробэрри Филдса, что позволил себе бесцеремонно поглотить не осведомлённую о работе подобной магии особу внутрь себя, воссоздав тем самым ощущение, подобное которому обыкновенно испытывают пони, резко пробудившиеся из глубокой дрёмы, этот сет оказался более галантен. В первую очередь единорожка, продравшая глаза, кои на сей раз ничуть не были заспанными, не имела сомнений по поводу места её нынешнего пребывания — полная осведомлённость. Что не менее примечательно, паника, подобно возникшей в сете [VIRTUAL INSANITY], не находила себе места в этой прелестной комнате, полной стеклянных шкафчиков с наградами и поощрениями, что предоставила для своей пациентки милая пони.

— Добро пожаловать, мисс Лайт, — дождавшись окончательного пробуждения своей гостьи, сказала Прудэнс, сверкнув очами в полузатенённой области посередине зала. – Это место, без преувеличения, – музей моих личных достижений! Благодаря тому, что я ясно вижу свои прошлые навыки, я могу по достоинству оценить то, что умею сейчас. И это стимулирует меня развивать свои умения ещё сильнее, ибо каждое начатое дело визуализирует близ сопряжённого шкафчика возможный результат, во благо которого будут вложены непосильные старания и долгие часы работы над собой, — прикусив нижнюю губу и героически-пафосно заняв место на мраморном постаменте в свете зажёгшихся огней подиума, Прудэнс гордо окончила свой монолог. – В этом и заключается суть моего [HARDER BETTER FASTER STRONGER] или же, сокращённо, [HBFS]!

— И это всё? – плавно протянула вставшая с пола Лайт, оглядываясь по сторонам в поисках чего-либо действительно захватывающего, в то же время, стараясь не зевать из уважения к земной пони. – Я имею в виду, — остановилась единорожка, на удивление старательно подбирая нужные слова, дабы не проронить в адрес кобылки колкое, острое слово, — безусловно, хорошая мотивация – залог успеха в любом деле. Однако не считаете ли вы, что сие, мягко говоря, не даст вам особого преимущества в случае перепалки на территории вашего сета?

— Мисс Лайт, — закатив глазки, поспешила внести ясность в ситуацию Прудэнс, издав короткий смешок, — вы, должно быть, неверно поняли мою вчерашнюю речь. Сет – это в первую очередь архитектурная репрезентация вашей души, и далеко не всегда она предназначена для сражения, — разъяснила психолог, пройдясь вдоль ряда отполированных до блеска просторных витрин, полных золотистых кубков и похвальных грамот. – К тому же, сам сет, если уж мы затронули эту тему, почти в ста процентах случаев выполняет оборонительную функцию для своего владельца. Чего нельзя сказать об ЛМО.

— Начнём с того, мисс Прудэнс, что на момент оглашения вами той речи в кабинете с мистером Филдсом я была слишком занята пациентом и уже не имела возможности вникнуть в суть. А во-вторых, если вас не затруднит, потрудитесь объяснить, что собой представляет это ваше ЛМО, – встав прямо напротив своей преисполненной опыта собеседницы, поспешила уточнить неизвестный термин единорожка.

— Личное Ментальное Оружие, — ехидно улыбнувшись, тут же расшифровала аббревиатуру хозяйка места, вглядываясь в подозрительно торчавший бугорок на левой стороне пышного платья гостьи. – К тому же, что-то мне подсказывает, мисс Лайт, что вы, возможно, сами того не подозревая, уже воспользовались возможностью испробовать в действии свой собственный экземпляр!

— Куда вы смотрите, мисс Пруденс? – произнесла начавшая осматривать себя Лайт с нотками недопонимания в голосе.

Приметив на подоле своего одеяния отличавшийся доброй насмешливостью взгляд пони, оказавшей предпочтение своему затасканному, разошедшемуся во многих местах халату даже внутри сета, Лайт тут же, словно по рефлексу, вытянула терзавший её интерес предмет из кобуры. То был верный компаньон спокойного и полного решительности доктора, на удивление удачливо сыгравший на копыто тому в ходе событий смертельной схватки с мистером Филдсом, который был одержим разрушительно воздействовавшими чарами благородного опала на его груди. Провертев конструкцию в стазисе[5] телекинетического поля, Дэйлайт проверила важные композиционные элементы: спусковой механизм работал исправно, искрившие серебром пули плотно занимали свои позиции в углублениях семизарядного барабана, плотные крепления на копыто выглядели надёжно, а металлический узор на стальном корпусе, как и было подмечено ранее, буквально сиял, выделяясь на фоне прочего состава элементов не свойственной столь угрожающему оружию натуральной элегантностью.

Вдоволь насмотревшись на физическое отображение своей, отнюдь не самой простой натуры, интерпретация которой могла быть крайне неоднозначной, единорожка сложила тяжёлый металлический ствол на полку, близ которой и стояла разговорившаяся парочка. Дэйлайт, дабы не прослыть невежей, обратилась к своей собеседнице ровно в тот момент, когда бескрайний туман догадок сопоставил в её понимании единую картину, требовавшую, разве что, добавления на полотно познания ряда мелких штришков:

— То есть, мисс Прудэнс, вы намекаете на то, что мои личные качества были столь сильны – они даже смогли одарить меня этим монстром из стали? – неуверенно и медленно, прощупывая почву для дискуссии, начала озвучивать своё мнение единорожка. – Но почему именно пистолет? Почему не меч или копьё? И, если уж на то пошло, будьте добры, мисс Прудэнс, предоставить моему взору ваше ЛМО, коль я продемонстрировала вам своё.

— Хм, мисс Лайт, — нежно прикусив нижнюю губу, начала свой ответ хитро ухмыльнувшаяся предприимчивая пони, — сожалею, однако ради возможности лицезреть мой {H.O.T. RISING SUN} вам придётся провести со мной партию в настольный теннис! — ехидно подмигнула хозяйка зала, энергично махнув головой в сторону игрового зала, из которого, пронзая обострившуюся сомнениями тишину, доносились мерные постукивания шарика о выжидавший игроков стол.

— Да что это за тенденция такая неуместная? – продолжая утопать в волнующемся океане непонимания, предположительно, риторически спросила Лайт. – Ладно, если бы дело касалось Фирса: его я понять могу. Но вы, мисс Прудэнс! К чему столь высокая концентрация пафоса? – единорожка забрала с полки свой револьвер, не доверив сету терапевта его временное содержание. Лайт молча потупила голову в пол, незаметно для наблюдателя со стороны нахмурившись – лишь вблизи раздражённой особы виднелись еле приметные участки морды, угрюмо надутые своей владелицей. Не прошло и минуты, Как раздражение её переросло в нескрываемый под натянутой озлобленностью интерес и Лайт плавно протянула:

– Хотя…. Мо-о-ожет, и мне стоит отнестись к столь важной части моего существа креативно, коль на подобное ныне горазды даже лишившиеся здравых мыслей душевнобольные?

— Отнеситесь, если посчитайте сие нужным: так или иначе, это ваше решение, – спокойно и ненавязчиво поторопила свою пациентку Прудэнс, почёсывая подбородок и с неистовым интересом наблюдая за упрямой единорожкой, сила былых слов которой таяла буквально на глазах, стояло той самой задуматься, сколь приятно дать чему-то столь необыкновенному запоминающееся броское название.

— Что ж, — возвратившись к детальному осмотру выданного ей огнестрельного орудия, Лайт медленно занимательно изложила ход своих рассуждений, — Во главе угла стоит его высокий огневой потенциал, сопровождаемый элегантным стальным орнаментом розы, что стелется по корпусу. Потому я даю ему имя {BIG IRON}!

— Большая Железка[6], — комедийно гиперболизируя суть всего сказанного ранее в паре слов, пони издала короткий смешок, прикрыв глазки. – Как изобретательно, мисс Лайт.

— Главное, что эта «железка» суть отражает, как следует, остальное – приживётся, — деловито прояснила свою незатейливую идею серьёзная кобыла, важно задрав нос, но продолжив, однако, смотреть прямо в глаза низкой собеседнице.

Сопровождаемая гостеприимной хозяйкой, Лайт важно, мерной поступью, шагала вдоль ограждённого мебелью края зала, уверенной походкой подбираясь к комнате, что непосредственно примыкала к широкому холлу личных достижений. Особенно приметным элементом мелкого, местного декора, на удивление ярко подчёркивавшего пристрастия характера своего неоднозначного обладателя, для столь открытого пространства выступали декоративные перегородки с цветочным орнаментом и развешанные над дверным проёмом шторки насыщенного василькового цвета. Стоило лишь неосведомлённому гостю занести своё ведущее копыто за широкий порог, как бодрящая морозная свежесть врезалась в разогретые залом ожидания носовые пазухи.

Старательно укрывая от взора новоиспечённой оппонентки свой дискомфорт, подошедшая на свою позицию единорожка мельком оглянула помещение. В отличие от домашнего уюта деревянных стен и атмосферы достойно тебя безмятежности, что имели место минуту назад, эта безжизненная холодная, комната, выкрашенная белым в голубых тонах, уж точно не располагала своего посетителя к расслаблению в привычном смысле этого слова. «Интересно, это она временно такой неприятной комнаткой располагает в связи с желанием хладнокровно меня уделать? Или же здесь нечто более глубокое?», — думала про себя Лайт, опёршись копытом о край столика в ожидании задерживавшейся подачи оппонента. – «Надо будет спросить: наверняка, Прудэнс не столь и проста, хоть и выставлять себя такой в свете у неё выходит отменно. Впрочем, чему тут удивляться, коль она Психолог?»

— Вы готовы, мисс Лайт? – с животрепещущим азартом в глазах уточнила готовая приступить к партии земная пони, рядом с которой, удерживаемая над столом небесно-лазурной аурой, располагалась новенькая игральная ракетка, своим видом отсылавшая наблюдателя к высококачественным моделям профессиональных игровых клубов. – Напоминаю: игра будет проводиться ровно по тем же условиям, что и десять минут назад на площадке. Игрок, первый набравший пятнадцать победных очков или же, в случае, если оба оппонента дошли до отметки в четырнадцать, вырвавшийся вперёд на два очка, становится победителем всей партии! – закончила Пруденс, передавая ракетку своей сопернице.

— Да, мисс Прудэнс, я готова, — сделав особый акцент на слове «я», шутливо поддразнила своего терапевта взбодрившаяся единорожка, из носа которой тонкими струйками выстреливал горячий пар, тут же застывавший на холоде игрового зала. – Чего, однако, нельзя сказать о вас. Где ваша ракетка?

— Вам не стоит об этом беспокоиться, мисс Лайт. А раз мы обе готовы, то начинаем! Счёт 0:0! Пусть победит сильнейший! – протянула Прудэнс, отходя от стола спокойной поступью.

Настороженная Лайт принялась крутить ракетку в магической ауре, дабы детальнее рассмотреть вверенное ей орудие , благодаря удобству и практичности которого победы оставалось лишь дожидаться. Спустя мгновенье Прудэнс резко развернулась, дав оппонентке понять, что она готова к подаче, однако ни на столе, ни близ самой пони не было видно ракетки. А контролируемый могущественными чарами камня мяч, как нетрудно догадаться, не мог просто направить своё движение в желанную сторону: его сдерживали путы правил игры.

Растянув улыбку во всю ширь ехидной морды, Прудэнс на мгновенье показалась обезумевшим маньяком, готовым свернуть любые преграды на пути к своей цели. Порывы ветра, плотно обвивавшие корпус фанатичного до медалей и грамот игрока, знатно затрепали её одежду, словно пытаясь вырвать из той пару-тройку грубо закреплённых нитей. И стоило только неистовству ветра донестись до беспечной и расслабленной Лайт, как та невольно поймала себя на внезапно подоспевшей мысли: игра вот-вот начнется, если уже не началась. Миниатюрный и милый, но не соответствовавший возрасту особы детский бантик мисс Прудэнс, сковывавший часть её непослушных прядей, вращался над ней, словно лопасти игрушечной мельницы в порывах ураганного ветра. На короткий миг всё вокруг застыло в пугающе нерушимом покое, резко нарушенном оглушительным свистом вращающегося бантика, что, подобно пуле, отлетел в ближайшую стену.

Отрикошетив от первой стены, сверхзвуковой аксессуар пронёсся мимо недоумевающей Лайт, обдув её резкой волной прохлады. Потоки ветра взволновали пышный наряд соперника, не оставив и тени сомнения — рикошет преумножает мощь. Однако на глубокие размышления, как некстати, у поражённой единорожки совсем не осталось времени, потому как неконтролируемый снаряд уже направился в сторону Прудэнс, чья морда скрылась в тени взбудораженной гривы, укрывая от взора соперника свои дальнейшие намерения. Казалось, пройдёт ещё секунда и её голову насквозь продырявит чудовищная мощь неостановимого снаряда, но резкий разворот в воздухе, незамедлительно осуществлённый вокруг своей оси, сменил траекторию сгустка смерти. В последний момент, напряжённо нависнув над полем, загадочный бантик отправил мяч в сторону игрового поля, мимикрируя под профессиональную ракетку для игры в пинг-понг.

Правый глаз, онемевшей от сего акта, единорожки нервно дёргался, пока в помутнённом сознании той всплывали отрывки не самых приятных воспоминаний из рокового кабинета псих. отделения, имевшие в себе нечто схожее с этой до неприличия быстрой подачей. Мелкий объект, устремлённый по направлению своего сверхзвукового движения в тело неподготовленной особы, вот-вот норовивший проделать в мягких тканях сквозное отверстие, посвистывал на подлёте к своей жертве.

— Прудэнс, что вы творите?! – не позволив себе стать жертвой собственной растерянности, Лайт резко перегруппировалась, защитив морду стандартным оборонительным жестом, коим в настольном теннисе обыкновенно кроют режущие удары. Отскочивший шарик с еле различимым сквозь бурю эмоций стуком плавно опустился на сторону единорожки, защитная стойка которой не смела не то чтобы опуститься - даже дать видимости слабины, пока отходившая от шока Лайт не будет полностью уверена в окончании этого хода. И вот, стоило лишь беленькому, мягонькому, шарообразному, игровому снаряду, что парой секунд назад грозился причинить непоправимый вред неподготовленной пони, шумно прокатиться подле переднего копыта ограниченной в перемещении особы, как та, выдав на обозрение оппонентки суровую морду, спокойно сказала:

— А вы не промах, мисс Прудэнс! – многозначно приободрила свою собеседницу Дэйлайт, по привычке встряхнув роскошными пурпурными локонами. – Выходит, градус накала страстей повышается! Отлично! – еле заметно оскалившись, процедила сквозь зубы единорожка с нотками хрипоты в голосе. – В таком случае, если вы не возражаете, я позволю себе небольшую вольность.

— Что вы желаете, мисс Лайт? – крайне демонстративно и ехидно, словно передразнивая недавние действия своей гостьи, Прудэнс жонглировала ракеткой, раскручивая ту до такого состояния, что силуэт её формировал нечто, схожее с бурой мутной вазой.

— Я буду вольна единожды за партию воспользоваться поддержкой своего {BIG IRON}, — незатейливо запросила хитро ухмыльнувшаяся единорожка, уголки рта которой довольно быстро приподнялись, образовав тем самым великолепную в своём очаровании самоуверенную улыбку никогда не подвергавшего сомнению свои силы доктора.

— Конечно! Только вот не знаю, как сие допущение сыграет вам на копыто, мисс Лайт! Огласите ваше требование яснее, — поспешила аккуратно и незаметно убедиться в своих догадках относительно плана особы, уловки которой порой трудно раскрыть сразу, Прудэнс, в очередной раз страстно прикусив губу.

— Позвольте корпусу пули моего ЛМО считаться допустимой поверхностью для касания неё игральным шариком, — чуть ли не шёпотом уточнила своё громкое требование прищурившая глаза кобылка, важно опёршись об угол холодного столика.

— И всего-то? Ох, вы меня напугали, мисс Лайт! Конечно же, одобрено! – задорно захохотав с приставленным к моське копытом, одобрила инициативу противника земная пони, приготовившись давать вторую подачу. – Один – ноль, я веду! Что же, приготовьтесь к долгой игре, мисс Лайт, в этой ледяной комнате вскоре обещается стать непомерно жарко!

Полдень уже готовился брать бразды правления. Над городом Хакимом монотонным серым полотном проносятся грозные дождевые тучки, орошающие подсохшую за день землю порцией свежей прохлады. Горожане, укрытые тёплыми пледами или плотными простынками, смирно пережидая дождик, прячутся от погодного ненастья в своих уютных домах, увлечённые чтением свежего выпуска новостного издания «Вестник Вечнодикого», на обложке которого красуется знакомая, несомненно, каждому в округе двойная буква «В».

До планового обеденного перерыва медицинского персонала в местной больнице остаётся менее часа, и обескураженные обстановкой сотрудники, вглядываясь в окна своих душных кабинетов, могут лишь надеяться, что хаотичная природа самого непокладистого леса в стране позволит тоскующим по улице докторам полюбоваться красотой чистого неба. Однако не одни лишь отъявленные труженики, как ни странно, в этот час нуждаются в эмоциональном отдыхе, склонившиеся над своими рабочими столами или составляющие компанию нуждающимся в помощи больным. На западном участке больничной территории, определённой архитектором объекта под зону для расположения инженерно-технических частей, на складе оборудования, вальяжно развалившись на самодельном гамаке меж двух крупных колонн из производственного хлама, отдыхает от работы молодой инженер-пегас Радиохэд.

«Так, чего эт тут у нас?», – говоря про себя и смакуя пряный вкус самодельного домашнего хмельного напитка, отхлебнул из только заполнившегося жбана[7] увлёкшийся чтением руководства и потому пропустивший пару этапов варки продукта жеребец. Опустошив миниатюрную бочку с алкоголем так, словно в той был не крепкий солод с вкусовыми примесями, а родниковая вода, Радиохэд поморщился, еле сдерживая в себе рвотные позывы. «Фу, какая же мерзость! Да чушь эти всё ваши зебринские травы!», — гневался про себя раздосадованный очередной неудачей пегас, поправляя съехавшие с носа очки: «Необыкновенный мятный вкус! Бери – не пожалеешь!» — карикатурно корча морду и недовольно расхаживая по своим владениям, пегас вспоминал полные обмана слова напутствия, сказанные ему в столичной пивоварной лавке. Пнув копытом стальную консервную банку, от былой формы которой осталась лишь потускневшая поверхность, жеребец остыл, ибо заметил на полке близ налёжанного места полулитровую бутылку, полную перламутрового цвета пива, сверкавшего в свете настенной лампы подле нескольких памятных коллекционных кружек, одного из главных сокровищ жеребца.

— Снова облажался, друг мой кривокрилый? – внезапно донёсся из глубин тьмы хрипловатый голосок неизвестного старца, на удивление, звучавший так, словно обладатель его хорошо знал молодого жеребца, а, возможно, и был его верным другом.

— А, это снова ты, фантом ты мой доставучий! – поприветствовал внезапно подошедшего гостя утопавший в хмельной усладе жеребец, обернувшись на источник голоса. – Ну привет, Таймс[8], ты прям своему имени соответствуешь: ни разу не было такого, чтоб ты на пиво опоздал!

— Ты меня тоже за дурака не держи, — входя в тишину покоев пегаса, нарушаемую лишь редкими завываниями поломанного радио, по-дружески упрекнул собеседника Хэппи Таймс. – Кто, по-твоему, захочет пропустить дегустацию жидкого золота? – жеребец потёр подбородок, всерьёз озадачившись поставленным вопросом, однако хрипловатый голос вывел того из глубоких дум. — Можешь не рыться в своих трёх извилинах, ответ без того очевиден: никто не пропускает хорошее пиво! Кстати, привет, Хэд, а то неприлично без приветствия как-то.

— Ну?! В чём же причина столь затянутой заминки! Подавайте, мисс Прудэнс! – нетерпеливо подначивала свою оппонентку Лайт, на морде которой, казалось, бушевала разрушительная эмоциональная буря. – Должно быть, вы волнуетесь, однако в том нет необходимости: вы в преимуществе. 16:15 в вашу пользу! – нервно постукивая ведущим передним копыто о поверхность игрового поля, громко заявила готовая взорваться от нетерпения единорожка. – Мы обе предостаточно вымотаны, потому вашу следующую подачу можно будет смело наречь роковой, ибо в случае третьей ничьи победителя определит госпожа удача!

— Сделать подачу скорее? Как вам будет угодно, мисс Лайт! – уверенно ответила кратким выпадом в сторону излишне болтливой собеседницы земная пони, с пылающим азартом в глазах решившись на повторение своей первой сокрушительной подачи.

Складское помещение Первой Городской Больницы Города Хаким. Полчаса до полудня. Окружённый остатками строительного материала для залов больницы и вместительной тарой пустых стеклянных бутылок, в сиянии самодельных энерго-магических ламп, собранных из тех же бутылок, на гамаке вальяжно расположился, должно быть, самый ленивый и по совместительству проблемный инженерно-технический сотрудник, которого можно сыскать во всей Вечнодикой области. Ежедневная новостная газета раскрыта на информационной статье, повествующей о важной роли зачарованных драгоценных минералов в раскрытии и дальнейшем развитии «внешнего духовного потенциала» пони.

«Сенсация! Только-только запущенные в массовое производство знаменитые самоцветы братьев Хармони не сыскали должного отклика на рынке потребителя среднего класса в связи с непомерно высокой для того ценой в пятьдесят тысяч золотых, как сообщают финансисты южных окраин. Однако под эгидой заботящегося о гражданах правительства нашей страны двое предприимчивых изобретателей всё же были вынуждены опустить пол цен на свой товар в нескольких регионах страны, в перечень которых попала и наша Вечнодикая Область! А это означает только одно: готовьте свои кошельки! Уже через 6 дней! Ожидайте на полках чародейских лавок эксклюзивный товар всего лишь за 44.999 битс!»

— Чего там пишут, Хэд? – будто бы ненароком поинтересовался загадочный голос из потёмок складского помещения, гремевший на фоне включённого радио, казалось, целым оркестром пустых стеклянных бутылок.

— Да так, всё, как обычно, — перевернув страницу, незатейливо ответил пегас. – Знать демонстрирует народу чудеса прогресса, пользоваться которым смогут, как нетрудно догадаться, только они сами, — шелестя страницами, продолжал на удивление весьма здравую мысль опьянённый хмелем жеребец. – Теперь они ещё и камушки заряжать чем-то научились. Наверное, блестеть деньгами чуточку ярче будут на их обрюзглых шеях, ха!

— Классно ты новости читаешь, конечно, Хэд, — вновь упрекнул своего закадычного приятеля плавный, но скрипучий и, можно сказать, ржавый голосок из дальних уголков здания.

— Да ладно тебе, Таймс! На кой тебе нужны эти новости депрессивные, если есть колонка с шутками! – внезапно заликовал ещё только минуту назад поникший Радиохэд, стоило ему открыть информационный источник на нужной странице.

«Художник: — Я так вижу.
Актёр: — Я так чувствую.
Писатель: — Я так понимаю.
Инженер: — Я так сделал, и оно работает. Я понятия не имею, как и почему оно работает, поэтому не лезь туда своими кривыми копытами!»

«Встречаются два однокурсника. Один говорит другому:
— Как подумаю, какой из меня инженер, так боюсь к доктору идти!»

«Проблема инженеров № 1:
Сделать по чертежу, или чтобы все работало?»

— О-хо-хо, помню! Это у нас самый философский вопрос был, когда дело до практики доходило, — залившись звонким смехом, прокомментировал планку качества прочитанных анекдотов Радиохэд. – Жизненные истории, что сказать. А, самое главное, многие пони ведь до сих пор думают, что это всё только в шутках так…

— С тобой – так точно! Не жизнь, а один сплошной анекдот, — умело подколол обленившегося товарища-лоботряса загадочный владелец низкого старческого голоса из глубин склада, вставив свои пять битсов в беседу, огонь которой медленно угасал.

Центральная зона больничного здания, четвёртый этаж, порог кабинета мистера Хэлфа. Без 20 минут полдень. До долгожданного обеденного перерыва остаётся менее пяти минут. Гремевшие непогодой грозные тучи постепенно покидают город, яркое солнышко светло улыбается земле, только-только освежённой прохладой пронёсшегося ливня. Внутри плотных больничных стен, безусловно, чувствуются отголоски уличной прохлады, однако тёплый и успокаивающий антураж коридоров, в меру заполненных картинами и цветами, разгоняет холод, словно бы тот – лишь иллюзия, навеянная суетливым разумом. За окном близ кабинета начальника, шелестя мокрой листвой, движимый потоками ветра, слегка пролезает внутрь ствол многолетнего ясеня, распыляя вдоль помещения приятный запах цветения ранней весны.

— Астра, как думаешь, господин Хэлф будет столь же скуп на слова, как и обычно? – комично зарывшись носиком в букет тюльпанов, спросила свою коллегу Гола, аккуратно обнюхивая ароматные соцветия, сторонясь крупных скоплений щекотливой пыльцы.

— Гола, — потупив голову в пол, серьёзно изрекла собеседница-пегаска, — господин Хэлф – пони серьёзнейшей стати. Подпись важных документов, составление планов, организация работа структур – всё его работа. Безусловно, он будет краток, к чему такой вопрос? – с еле скрываемой досадой в голосе Астра освежила память своей подруге, всегда предпочитавшей надеяться на какое-то неизвестное чудо.

— Поняла, — громко чихнув, поблагодарила за разъяснение земная пони, — спасибо. Но к чему тебе столь серьёзный настрой? Не в первый раз вызывает к себе, как-никак!

— Верно подмечено, Гола, не в первый раз…. Однако, от осознания сего легче не становится от слова «совсем», — тоскливо вздохнула пегаска, смиренно дожидаясь долгожданного приглашения в кабинет, глядя на загадочное растение близ урны, своим видом походившее на кактус. – Ох, а что это там такое интересное? Астра, ты ведь, вроде как, одно время увлекалась ботаникой. Подскажи, будь добра.

Внимательно прищурившись к извилистому стволу растения, обвешанному странными зелёными плодами, земная пони, отрыв в потёмках своего сознания необходимые данные, тут же с задором ответила озадаченной подруге:

— Это, дорогая моя, очень интересная зелень! – издала смешок Гола. – Как я помню, из плодов этого кустарника изготавливают косметику, различные смазки, а так же лекарства. А также у неё довольно забавное название – жожоба[9], хи!

— Жожоба? – уточнила пегаска, нахмурив брови.

— Именно так, Астра! ЖО-ЖО-БА. Ну разве не уморительно? Понимаю, что название восточное, у них всегда такое…. Однако в нашем кружке юных ботаников это никогда не было проблемой: помню, у нас даже своё собственное наименование было, хи. У нашего наставника не столе как раз миниатюрный экземпляр стоял, и мы его все «жижей» называли, потому как тот вечно был покрыт странными зелёными капельками.

— Фу, — с отвращением отвернулась от растения внимательно слушавшая историю собеседница, облокотившись о холодную стену близ двери.

— Да ну тебя, Астра! Пускай оно само и было не самым приятным на вид, зато каждый знал, какое оно полезное, — улыбнувшись во всю ширь лица, подметила жизнерадостная Гола, глядя на свисавшую с потолка паутинку. – Такая вот философская вещичка была у нашей наставницы. Сама она разъясняла это примерно так: «Не каждый способен показать другим свою настоящую, внутреннюю, красоту, но каждый способен передать её другим через добрые поступки, дабы их яркое сияние наглядно показало, чем славен тот добрый пони, что им помог».

— Советую вам сложить вашу ракетку сейчас! Прежде, чем ситуацию принудит вас к тому, мисс Прудэнс! – гордо заявила обливавшаяся потом Лайт, приготовившаяся осуществить свой хитрый трюк, отложенный на случай крайне обострённого положения. – Вы только взгляните на себя: с ног валитесь!

— Очень интересный психологический ход с вашей стороны, мисс Лайт, однако не забывайте, с кем вы имеете дело! В конце концов, эта напряжённая спортивная дуэль призвана определить вектор моего дальнейшего развития в сей дисциплине, и, зайдя так далеко, я не могу позволить себе проиграть! – занеся за спину избитую молниеносными ударами ракетку, материал которой уже во многих местах отодрался от деревянной поверхности, уверенная в своей скорейшей победе важно заявила психолог, после чего буквально выстрелила круглым спортивным снарядом по краю стороны уставшего соперника.

— А-ха! Вот и оно! – от напряжения сомкнув зубы, неосознанно выкрикнула Лайт. Из-под подола пышного платья доктора в искрившее опасностью пространство над широким столом в мгновение ока вылетел заряженный ствол, готовый поразить свою цель. – {BIG IRON}, пришло твоё время! – единорожка тут же спустила курок.

БАХ! Обеспечив точное попадание серебристого снаряда прямиком в центр со свистом приближавшегося шарика, Лайт перенаправила тот на противоположную сторону, обратив тем самым ярость атаки на самого отправителя. Чиркнув о крайний угол стола, шарик отскочил далеко в угол комнаты, не оставив и шанса для оппонента, столь близко подобравшегося к сладкому вкусу заветной победы.

— {H.O.T. SUN}! – драматически-пафосно выкрикнула прижатая к стенке во всех смыслах Прудэнс, начав скорейшее осуществление подготовленного заранее плана контратаки.

Сложившаяся в партии ситуация уже на середине напряжённого сражения предрешила будущую необходимость таинственного ЛМО Прудэнс в использовании его могущественного перевоплощения, потому и сам обладатель была готова к действию. Подняв своё тело достаточно высоко в воздух коротким, но весьма энергичным прыжком, земная пони выставила вперёд ракетку, покрывшуюся металлическими наростами и вытянувшуюся в длинный сверкающий шест. Одно точный и сильный выпад шестом в бок корпуса игрового стола – и компактная земная пони, обдуваемая прохладным ветерком, резко отлетела в угол комнаты, поравнявшись с уходившим в зону поражения заветным шариком. «C’est la vie[10]!» — шустро отсалютовав, успела заявить Прудэнс своей сопернице, гордо задрав нос во время опасного падения на твёрдый пол. Стальной шест, перемещавшийся, должно быть, даже быстрее спортивного снаряда, на подлёте к углу в очередной раз поразил единорожку своей способностью к трансформации. Возвратившись к легально разрешённой оговоренными правилами форме ракетки, {H.O.T. SUN} отразил, казалось бы, невозможную для принятия атаку, хорошенько стукнув по шарику близ переднего копыта пролетавшей мимо пони.

БАЦ! Сломленная столь сильным и рискованным ходом единорожка могла лишь стоять, от удивления обронив челюсть на пол. Стукнувшись о край лишённой должной защиты стороны противника, помятый во многих местах шарик всё же смог достичь пола, ознаменовав тем самым, должно быть, не ожиданный никем конец игры для обеих соперниц.

Неловкую тишину, нависшую над пустым коридором четвёртого этажа, прервал долгожданный звонок из кабинета мистера Хэлфа, приветственно обратившийся к ожидавшим приглашения медсёстрам. Яркий жёлтый свет, на мгновение мелькнувший над дверью, номером которой являлось число «401», окончательно подтвердил мысли парочки, до последнего содержавшие в себе толику сомнения.

— Добрый день, господин Хэлф! – деловито поприветствовала своего начальника Астра, стараясь оставаться в его глазах серьёзной, однако не доводя то до крайностей. – Вы вызывали нас с Голой, дабы поручить нам выполнение некого задания, верно?

— День действительно добрый, мисс Астра и мисс Гола, — медленно поприветствовал вошедших дам пресыщенный внутреннего спокойствия единорог, сложив на столе перед собой свои передние копыта. – К чему такая спешка, моя дорогая? – профессионально, нисколько не повышая тон общей беседы, упрекнул пегаску Хэлф, заставив ту волноваться от одного лишь проницательного взгляда господина, смотрящего в самую душу взволновавшейся пони. – В конце концов, несмотря на все наши различия, мы коллеги. Что же, обращусь к вашей подруге, раз уж вы столь скупы на слова для приятной беседы, — пугающе спокойный жеребец, обвешанный свисавшими с халата золотистыми пластинами, медленно повернул укрытую тёмной накидкой голову к земной пони. – Как ваши дела, мисс Гола?

— Х-хорошо, господин Хэлф! – нервно потирая свой задранный кверху воротник, тут же отозвалась земная пони с лёгкими нотками дрожи в голосе, и затем, подумав, удачно дополнила свой ответ. – Надеюсь, у вас дела с-столь же чудесны!

— Хотелось бы верить. Однако вы с вашей подругой и сами прекрасно знаете, что это не так, мисс Гола. Поэтому вы здесь, — задрав голову, продолжил нагнетать обстановку важно восседавший на своём кресле единорог. – Система связи в нашей больнице, к моему глубочайшему разочарованию, потерпела фиаско. Потому, как бы то ни было печально, я вынужден забрать большую часть времени вашего перерыва.

— Во благо нашей больницы – не жалко! – нервно прикусив нижнюю губу, заявила напуганная Астра сразу после тяжёлых слов своего начальника.

— Астра, — медленно обернувшись на пришедшийся совсем не к месту возглас переигрывавшей пегаски, единорог склонился над столом, а голос его стал более глубоким, — вас, должно быть, не учили правилам хорошего тона. Я вынужден попросить вас впредь не высказываться во время моего вежливого обращения к вам! – впервые за весь диалог еле заметно повысив тон, отчитал свою подчинённую Хэлф, продолжив сообщать её коллеге информацию. – Итак, мисс Гола, продолжим. За те пятнадцать минут, что выделены вам под обеденный перерыв, вы должны отправиться в складское отделение и обратиться к нашему техническому кудеснику – мистеру Радиохэду. Передайте ему, что я очень недоволен его работой и в том случае, если к концу дня он не починит свою машину, его ждёт серьёзный разговор.

Тук-тук!

Внезапный стук в дверь заставил утопавшего в блаженстве полуденной дрёмы жеребца продрать покрасневшие от алкоголя глаза. Вежливый жеребец незамедлительно нацепил на свою синего оттенка шёрстку соответствующий должности потрёпанный бурый рабочий костюм.

Тук-тук!

Повторный приветственный стук, прозвучавший через минуту после прежнего, насторожил шатавшегося пегаса сильнее, отчего тот, плюнув на состояние чистоты своих покоев, вяло подошёл к выходу из здания. Не в силах сконцентрировать своё зрение, помутнённое несколькими литрами низкоградусного эликсира забвения, жеребец с малой периодичностью в пару секунд просто бился о стальную поверхность входной двери.

Тук-Тук!

— Астра, заканчивай! – нетерпеливо выпалила медсестра Гола, сидевшая на смоченной дождём травке близ двери. Издав короткий смешок, она объяснила, почему именно стоит войти без приглашения. – Ты так пренебрегаешь его гостеприимством, что он сам уже начал стучаться с той стороны, хи-хи!

— Наверное, ты права, Гола, — тоскливо вздохнув, невольно согласилась пегаска, ещё не до конца отошедшая от эмоциональной подавленности, что была спровоцирована не самой приятной беседой с мистером Хэлфом, имевшей место не так давно.

— Ох, да ладно тебе, глупышка! – нежно обняв погружённую в депрессивные думы подругу, ободрительно произнесла жизнерадостная медсестра, потрепав гриву грустной коллеги. – Грустить – себе дороже. Мистер Хэлф всегда такой, помнишь? Сама же мне недавно говорила! Так вот и не надо мне тут унывать так, будто тебя увольняют: всё хорошо – и будет ещё лучше, как только мы справимся с нашим поручением, — подмигнула Гола, заботливо потираясь своей щекой о мордашку Астры, словно бы та приходилась ей любимой дочерью, заплутавшей в мраке лабиринта собственных эмоций.

Невольно улыбнувшись и густо покраснев, Астра пришла в себя, попытавшись вытолкнуть объект своего смущения вон из зоны личного пространства. Но, к великому сожалению (или счастью), у бедной пегаски ничего не вышло. Однако с мёртвой точки дело сдвинулось, и, открыв дверь, вернувшая себе здравость суждений медсестра поприветствовала полусонного жеребца, в крови которого хмель до сих пор играл весело и, помимо того, грозился завалить шатавшегося господина на землю, аки тяжёлый мешок с картошкой.

— Добрый день, мистер Радиохэд! – посторонившись дурно пахнувшего жеребца, грозившегося грохнуться всем своим весом на тело хрупкой медсестры, Астра невольно изменила тон своего обращения, сместив разговорный тон в зону лёгкой пренебрежительности. – Должно быть, мы не вовремя?

— Н-нен, всё нормально, поверьте, милые дамы, — потирая трясущимися крыльями запузыренные глаза, невпопад ответил неопрятно одетый пегас. – Вы что-то хотели?

— Мы по поручению господина Хэлфа, — сразу перешла к сути серьёзно настроенная кобылка, не желавшая дольше намеренного переговариваться с нетрезвым инженером, джентелькольтом которого можно было назвать с очень большой натяжкой.

— А, так вы от Хэлфа! Ну и что на этот раз ему надо? – тяжко вздохнув, с нескрываемой раздражённостью в голосе выпалил молодой специалист, приготовившись выслушивать капризы своего чрезмерно дотошного начальника.

— Насколько нам стало известно, система телекинетической связи, что вы установили на неделе, мистер Радиохэд, вышла из строя этим утром, и потому господин Хэлф просит вас устранить эту неполадку как можно скорее, — стараясь разъяснить сложившуюся ситуацию как можно информативнее и понятнее с первого раза, дабы не отнимать время от своего перерыва, Астра указала на расположенный напротив инженерный пункт, подле которого валялись раскрытые ящики, полные неиспользованных в процессе деталей.

Искренне не понимая половины сказанных медсестрой слов, пегас выглянул за порог своих душных покоев на свежий воздух, взглянув на отделанное блестящим металлом здание полуприкрытыми глазами, в которых читалось что-то наподобие фразы «Что это, дискорд побери, такое?».

— Что это, дискорд побери, такое? – не в силах оформить свои мысли более прозаично, тут же задал интересовавший его вопрос Хэд, не найдя в своих воспоминаниях ни одного, даже самого коротенького отрывка, где бы тот строил нечто подобное.

— Астра, хи! Ты погляди: да у него память отшибло. Лучше-ка я объясню всё сама бедолаге, хи-хи, а то так весь день потеряем, с спорах с его амнезией! – издав короткий, но заразительно звонкий смешок, избавила свою подругу от долгих и бессмысленных расспросов Гола, забавно раскачивавшаяся на всё том же месте с уже примятой под хвостиком травкой близ входа.

— Мистер Радиохэд, — тяжело вздохнула пегаска в белом рабочем халате, понимая, через что ей сейчас придётся пройти, — вы помните, что произошло пять дней назад?

— Да, — уверенно ответил инженер, в глазах которого, казалось, медленно начинали проявляться первые признаки трезвого рассудка.

— Ох, слава Селестии, хоть что-то! – обратив взор к небу, поблагодарила благосклонную фортуну медсестра. – И что же вы делали в тот день?

— Варил сусло, — только и успел гордо ответить чистой правдой на вопрос кобылки пегас, поправлявший съехавшие с носа очки, как, драматично приложив копыто к разгорячённому лбу, та свалилась на мокрую землю.

«…В каждом из нас растёт свой собственный сад благополучия и счастья. Чистое плодородное поле открыто перед каждым, кто захочет в один день превратить его в своё сокровище, что будет радовать своей красотой день ото дня. Семена тех цветов, что пони высаживает в глубинках своего зелёного дворца, рано или поздно принесут свои плоды: стоит лишь дождаться, оказывая хрупким росткам должный уход…»

«… В один прекрасный день вы проснётесь, вдыхая сладостно-пряный аромат цветущих фигуристых кустарников, обращённых в сторону плескающего чистой водой садового фонтана. И, умывшись теплотой энергичного течения, вы обойдёте свои широкие владения, ступая по гранитной кладке мостиков и дивясь пёстрому сиянию ветвистой растительности…»

«… И, оглядываясь назад, на пустое и безжизненное поле невинности, вы ощутите учащённое биение глубоко внутри груди, пылающей жаром жизни. Вы ощутите, сколь далеко вас завели ваши усилия, вдыхая нежность лепестков только распустившихся соцветий. И именно там, на отгнивших останках былых страданий, расцветёт ваш самый ароматный, самый крупный, самый красивый цветок…»

— Мисс Прудэнс, не хочу показаться грубой, — почёсывая затёкшую спинку дулом своего револьвера, медленно протянула Лайт, увлечённая книгой по саморазвитию, — но, на мой взгляд, повествование здесь излишне переполнено повсеместным пафосом. Опять же, если вы спросите меня, я не противник красочных описаний, коль они приходятся к месту, однако…. Это, что, роман «Падшая Эквестрия»? – показательно стукнув ведущим копытом о плотную обложку широкого томика, перешла на повышенный тон единорожка. – Помню эту излюбленную тему: пустого в порожнее переливали, да так, что, коль автору заблагорассудилось описать внешний вид изломанной осколками снаряда стены, то сие – дело получасового монолога. Так вот, в вашей хвалёной книге, мисс Прудэнс, дела обстоят не намного лучше: остаётся лишь надеться, что приобретшие её пони, не обременённые высоким интеллектом для этих метафор, смогу почерпнуть из океана красивых слов хоть что-то полезное.

— Ох, да будет вам дуться, мисс Лайт! – издав короткий смешок, доброжелательно возразила своей собеседница земная пони, стоявшая подле заварочного чайника с пакетиком измельчённых листьев в лазурном магическом хвате. – Понимаю, после выматывающей игры, полной напряжённых моментов, а особенно после вашего внезапного поражения вам хочется выплеснуть наружу скопившийся внутри негатив, но взгляните на это под другим углом. Игра ведь была честной, так к чему ваше раздражение?

Заместо словесного ответа Лайт лишь показательно фыркнула, отвернувшись от пронзительного взора милого психолога, спрятавшись за обложкой книги и продолжив изучать данную ей художественно-прикладную литературу.

— C’est l’amour que vous faut[11], — красиво изрекла из себя пресыщенная надежды и оптимизма пони, глядя на угрюмую мордашку Лайт, ожидавшей обещанного ей чаепития.

— L’amour est la sagesse du fou et la déraison du sage[12]! – тут же нашла нужные слова Лайт, громко выкрикнув их из-за книги так, словно бы собеседница находилась в соседней комнате, решив тем самым достойно ответить кобылке, показательно блеснувшей своим глубоким знанием языков.

Спокойная и непринужденная атмосфера домашнего уюта третьей, гостевой, комнаты сета [HBFS] Диар Прудэнс на удивление удачно разбавлялась присутствием элементов декора, свойственных, скорее, уличным релаксационным пространствам, нежели закрытым. Светло-сапфировые однотонные пастельные тона деревянных панелей на стенах, в меру исписанных мотивирующими словами напутствия на различных языках, приятно контрастировали с бурым оттенком резных колонн близ углов комнаты. Пара низеньких, но всё же комфортабельных кресел, с подушкой, еле заметно приподнятой над уровнем пола, придавали комнате её незабываемую атмосферу восточного убранства, подготовленного специально для распития горячего расслабляющего чая. Близ основного пространства, на стене, виднелся ряд расположенных друг под другом светлых полок из ольхи, на которых, спустив книзу свои ароматные побеги, скрашивали однотонность цвета пёстрыми лепестками, как ни странно, самые обыкновенные полевые маргаритки. А декоративный миниатюрный фонтан, украшенный в своей верхушке бюстом самой хозяйки, аутентично довершал стремительностью текущей воды атмосферу гармонии с природой, детально воссозданную в столь малом пространстве.

Поодаль от входа, вплотную прилегая к стене близ крупного масляного полотна с изображением земель доселестийской эпохи, располагая на себе всё необходимое для чайной церемонии и даже больше, виднеется современная высокотехнологичная плита, подогревающая полный воды чайник. Слышится тихий свист, в то время как горячий пар тонкими струйками выходит из фигуристо закрученного носика позолоченного чайника, и компактный, но обладающий довольно чистым проигрыванием звука граммофон под чайным столиком самостоятельно меняет проигрываемую пластинку. Комнату заполняют лёгкие нотки успокаивающей композиции, жанром относящейся к современному релаксационному блюзу.

— Ну и где же ваш хвалёный ромашковый чай, мисс Прудэнс? – нетерпеливо возразила посреди неловкого затишья уставшая от ожидания единорожка.

— Всему своё время, мисс Лайт, — заливая прокипячённую воду в заварочную ёмкость, спокойно ответила мирно улыбнувшийся психолог, отправив в качестве поддержки своей раздражённой пациентке розового плюшевого мишку. В очередной раз показательно фыркнув, Лайт поморщилась, но всё же приняла добродушный подарочек.

— Вот так вот в пьяном угаре вы и построили нам за несколько часов новую переговорную станцию по незаконченным экспериментальным чертежам, хи! – активно жестикулируя копытами для наглядности, объяснила медсестра Гола. – Во-о-от. Но с ней случилась какая-то беда, так что мы просим вас починить её, а то господин Хэлф сильно обидится на вас.

— Во-первых, к Дискорду этого вашего Хэлфа: он мне зарплату ещё выплатить должен за прошлый месяц. Вот как выполнит свою обязанность, тогда пусть и предъявляет мне свои претензии, — сурово отрезал окончательно протрезвевший пегас, оскорбительно плюнув в сторону окон кабинета, в котором, по идее, обязан был в тот момент находиться главврач всей больницы. – А во-вторых, — протирая личным платком запотевшие линзы, уже более мягко продолжил Хэд, — вы пробовали перезагружать машину?

— Другие пробовали, но, как ни странно, результата это не дало, — тоскливо вздохнув, ответила земная пони, поправляя свою шапочку на голове.

— Тогда дело серьёзное, — прорезюмировал в пару слов положение дел оценивший сложность ситуации мастер, отошедший к себе на склад за кейсом с необходимым инструментом. Вернулся жеребец уже более опрятным, с подтянутым костюмом, вдетой в ухо серебристой серьгой в виде шестерни, непомерно широкой бурой шляпой на голове и бутылкой пива, еле заметно торчащей горлышком из широкого тёмного кейса. – Будет сделано, милые дамы. Но точно не скоро – так и передайте Хэлфу. Ближе к ночи восстановлю, и будет десятилетия стоять!

Полдень, кабинет 313. Только возвратившаяся из сета пара коллег постепенно привыкает к обыкновенному и, должно быть, скучному восприятию реальности. Несмотря на все обещания, данные ранее её терапевтом, Лайт пристально следит за движением минутной и часовой стрелок, не веря в то, что в реальности от силы прошло каких-то пять минут. Разминая затёкшие суставы, Лайт стремительно возвращает своё тело в былую форму. «Неужели я, в самом деле, стояла в столь странном положении пять минут? Прудэнс права: эти сеты – действительно нечто могущественное», — думала про себя единорожка, невольно улыбаясь, глядя на земную пони, что только пробудилась из глубокого транса, в то время как сияние самоцветов обеих дам плавно угасало.

— Мисс Прудэнс, должна вам признаться, — медленно начала Лайт, мордашка которой тут же заплыла нежным багряным румянцем, — вы просто кудесница! Ваш сет великолепен: столько возможностей для развития, экспериментальная зона, а насчёт комнаты для отдыха я и вовсе предпочту промолчать – словами сие чудо не описать. Но вот у меня возник вопрос, который никак не даём мне покоя.

— Не таите, мисс Лайт, что бы вы хотели узнать? – нежно прикусив нижнюю губу, щедро предоставила услугу информирования о работе сетов опытный психолог.

— Ваш [HBFS], — почёсывая подбородок, подготовила собеседницу единорожка, готовая осыпать беднягу шквалом бесчисленных вопросов. Однако, предпочтя выбрать из обширного перечня тех один, наиболее значимый для общего понимания ситуации, Лайт начала свой вопрос. – При ознакомлении меня с холлом ваших личных достижений вы упомянули, что, помимо всего прочего, сет способен показать близ соответственного шкафчика результат, к которому приведут вложенные в дело старания и время. Но ужели всё так просто, мисс Прудэнс? Одной лишь визуальной мотивацией навряд ли можно пробудить столь высокий интерес к делу, как тот, который показали во время игры вы. Что-то вы недоговариваете, дорогая моя.

Заместо словесного объяснения умная и подкованная на то во всех смыслах пони, привыкшая не тратить ценное время попусту, лишь показала своей пациентке искрящийся небесной лазурью камушек, внутри которого, при детальном рассмотрении можно было разглядеть ярко сверкавшую на тёмном фоне фразу «СКОРОСТЬ РЕАКЦИИ УВЕЛИЧЕНА НА 5 %».

— Ха-ха, мисс Лайт, а помните, как после вашего хитрого хода я просто взяла и повернула всё вспять, будто бы знала, что должно произойти! — прикусив губу, нежно рассмеялась психолог, поднося ко рту ложку горячего тыквенного супа.

— Да, помню, — потупив голову в стол и чуточку поморщив покрасневший носик, тут же быстро отрезала Лайт.

— Ха-ха-ха! – Залилась смехом пуще прежнего земная пони, не в силах удержать при себе переполняющий позитив. – А потом вы ещё так стояли обездвижено, аж челюсть до пола опала и глазки из орбит повылазили!

— Да-да-да, мисс Прудэнс, будет вам смеяться, — будучи не готовой к столь длительному потоку стеснительного повествования, единорожка поспешила усмирить свою собеседницу, постучав увесистой ложкой по столу. Переменившись в интонации, кобылка, однако, возобновила беседу. — Вы мне лучше объясните получше всю эту ситуацию с сетами, ибо у меня накопилось немало вопросов во время нахождения в вашем [HBFS], – медленно заливавшая в себя сладенький оранжевый суп пони понимающе кивнула. – К примеру, от чего зависит основополагающая способность духовного объекта и его общий антураж?

— Сет во всём опирается на душу пони, а, если конкретнее, на его доминирующую эмоцию, — кратко излагала опытная пони, не желая надолго отрываться от поздней обеденной трапезы.

— То есть…. Вы хотите сказать, что не столь приметные детали окружения относятся, скорее к тонкой настройке струн души, а вот за общий антураж ответственна именно основная эмоция? – собеседница одобрительно кивнула. – Хм, мисс Прудэнс, не знаю, сколь прилично о таком спрашивать: всё-таки лишь постигаю всю эту сложную науку, но на какой эмоции построен ваш сет?

— Возбуждение, — спокойно произнесла психолог, прикусывая ржаным хлебушком питательный и в меру вкусный суп.

Неудивительно, что от такого резкого вброса удивительной информации тело единорожки просто сползло по стулу вниз. Стараясь не испытывать чрезмерно сильного стыда, доктор шустро заняла прежнее положение, однако теперь её морду, залитую ярко-красным румянцем, невозможно было разглядеть с боковой стороны: роскошные длинные локоны перекрывали весь обзор. Умерив тон своего голоса, Лайт пододвинулась чуть ближе к своему терапевту, чуть ли не шёпотом произнеся:

— Мисс Прудэнс, да будьте же вы тише! Вы ведь и сами знаете: народ у нас любит сплетни. А коль вы такие слова провокационные будете использовать, то всякий здесь будет думать, мол, между нами шуры-муры и врачебные амуры!

— Спешу вас спасти от лишнего стресса, мисс Лайт, — вытирая ротик салфеткой, уверенно сказала психолог. – Как мне кажется, нужно быть полнейшим затворником без личной жизни, чтобы вообразить себе подобное, ха! – подмигнула пони своей собеседнице. – И да, мисс Лайт…. Надеюсь, вы понимаете, что возбуждение в первую очередь есть то состояние, которое провоцирует в нас желание развивать навыки и умения на фоне эмоционального подъёма. Возбуждение – это аффективная, положительная и контролируемая эмоция. А то, о чём обыкновенно думают непросвещённые, слыша это слово, – лишь самая примитивная его форма.

— Хм, ладно, я поняла, — разглядывая светло-лазурный камушек возле галстука собеседницы, поставила точку в этом вопросе Лайт. – А что…. Касаемо ваших «наград»? Они дают вам какое-либо реальное вознаграждение или просто служат напоминанием о победе над преградой? Да и к тому же, что меня более всего мучает с самого полудня: как эти задания задаются?

— Ох, мисс Лайт, это дело непростое, — попивая холодный клубничный компотик через длинную трубочку, начала следующее объяснение ехидно улыбнувшаяся Прудэнс. – Я не стану объяснять вам общий принцип работы этих шкафчиков, ибо у меня самой еле-еле всё это в голову уложилось. Но если вкратце, то, как и навязчивая мысль, испытание приходит внезапно и не даёт тебе покоя. Разберём случай с настольным теннисом, — выложив на стол свой блестящий агат, серьёзно, но доступно, словно хороший учитель, продолжила психолог. – Где-то в четверти часа до полудня, когда был перерыв, вы одержали надо мной серию сокрушительных побед, отчего во мне заиграло пламя возбуждения. Собственно говоря, по той самой причине я и пригласила вас в свой сет, уж простите за откровенность.

— Да ничего. Даже если меня пригласят как декоративный кустик, но в знатное место, я только рада буду…. Пока меня не будут злить, — столь же спокойно, как и всегда, забавно подметила Лайт.

— Так вот! Моя одержимость желанием, во что бы то ни стало, победить вас переросла в визуальный значок испытания близ шкафчика достижений «Настольного Тенниса». Безусловно, для выполнения испытания необходимо следовать чётко заданным правилам – в противном случае оно не зачтётся и придётся повторять всё заново, — земная пони ненадолго притихла, роясь в архивах своей памяти. – Однако насколько я помню, в нашем спортивном поединке всё было честно. В противном случае я бы не получила должного оповещения, ха! Да, вы не ослышались, мисс Лайт, за каждое пройденное испытание я получаю должную награду, в зависимости от сложности его завершения, — лазурный камушек до сих пор еле мигал, подсвечивая взятую в рамочку фразу, свидетельствовавшую об улучшении скорости реакции владельца. – Вы уже видели одну из них в полдень, но, если вы бы достаточно внимательны, могли заметить их в самом сете: они были выгравированы мелким шрифтом на кубках и выписаны на краешках похвальных грамот.

«Какнеловко-то вышло…», — постукивая передними копытами друг о друга, думала про себя Лайт, нервно сглатывая слюну. «Может, стоит сказать ей об этом?», — крепко закусив губу от нерешительности, задала себе серьёзный вопрос единорожка, в памяти которой вдруг всплыла одна интересная подробность об обстановке холла [HBFS]: возле оговоренного шкафчика так и не исчезла та самая проекция, что могло означать лишь одно. Диар Прудэнс в пылу битвы нарушила некое условие, потому и испытание не было зачтено прихотливым на детали сетом.

— Yes! – готовая чуть ли не пуститься в пляс от осознания того факта, что у неё теперь точно будет достойный реванш, пробормотала про себя ободрённая единорожка.

— Это всё ваши вопросы, мисс Лайт? – мило улыбнувшись, решила удостовериться психолог.

— Нет, есть ещё один, — еле сдерживая смех, начала единорожка. – Вы с рождения такая зануда или же стали таковой, как сет в копыта попал? – стукнув копытом по столу, залилась смехом доктор. – Серьёзно, вам следует найти себе жеребца: видно, совсем делать нечего, раз кубки абстрактные собираете.

Только собиравшаяся оспорить сказанное нахмурившаяся земная пони всё же поддалась на провокацию, с дрожью в голосе возразив:

— Жеребца?! Побойтесь своих слов, мисс Лайт. Нужен он мне так!

— Раз вы идёте на поводу у бесполезных безделушек, выходит, нужен, — мастерски подвела свой коротенький, но мощный подкол к финальной стадии высокий доктор. – Задро-о-о-о-от! – высвободив из лёгких запасённый ранее обильный объём воздуха, протяжно произнесла по-дружески усмехавшаяся единорожка, устыдив собеседницу до алого румянца.

Восточные коридоры больницы, седьмой час после полудня. Стремящееся к закату солнце до сих пор одаривает внутренности здания тёплыми лучиками бордово-морковного налива. Бок о бок, щеголяя меж знакомых со вчерашнего дня палат, идёт неразлучная парочка докторов в надежде увидеть состояние пациента, ещё вчерашним днём перенёсшего операцию по сращиванию костей переднего копыта.

— Мисс Лайт, напомните-ка мне, к чему мы тащимся на место через полздания, если мы могли просто связаться с псих. отделением через переговорное устройство? – тоскливо спросила уставший психолог, недовольно вглядываясь в еле проглядывавшийся через забитые деревом окна пейзаж площади.

— Во-первых, мисс Прудэнс, если вы помните, надпись, что висит в главном холле, гласит: «Главная станция телекоммуникаций вышла из строя. Ведутся работы», — с лёгким раздражением шикнув на местный персонал, объяснила единорожка. – Ну а если по-честному, то мне просто не хочется разговаривать с той нахальной пегаской, лучше уж пройдусь.

— Да уж, мисс Лайт, принципы у вас железные, — ни то упрекая свою пациентку за неприязнь ни то дивясь тому, сколь крепко та стоит на своём, тихонько произнесла психолог, продолжая глядеть в окно.

— А то! – гордо поднеся копыто к сердцу, издав самодовольный смешок, изрекла Лайт. – Мало у меня таких принципов, зато каждый из них – закалённая сталь!

Внимание уставшего от забот дня психолога внезапно привлёк весьма экстравагантный джентелькольт, стоявший прямо на пути между их дуэтом и долгожданной дверью палаты Стробэрри Филдса. Высокий и статный, словно мисс Лайт, этот жеребец демонстрировал на удивление высокие по местным меркам манеры — стоя в важной позе, наблюдая за цветением пышных фиалок, он горделиво покачивал головой. Во взгляде же его, в его глубоких кроваво-красных очах, виднелся приятнейший собеседник, пресыщенный жизненного опыта и наделённый высоким интеллектом. Да и в целом умная на вид голова сего господина приковывала к себе внимание широким перечнем вычурных, косметических, модных решений: чего стоят только крупные серьги бордового цвета, сиявшие на всю округу выпуклой формой круглого сердца. Аксессуар этот невероятно гармонично сочетался с огранённым огненным рубином на его шее, что был подвязан на месте плотными нитями пурпурного оттенка, в свою очередь походившими по цвету на окрас гривы юного доктора. Белый врачебный халат, главный атрибут любого врача или медбрата, благодаря цветовой палитре своего владельца, практически не выделялся своей значимостью, сливаясь с белёсым окрасом шерсти и контрастируя с ней лишь серыми рукавами.

— Ха! Мисс Лайт, вы только взгляните, какой великолепный у него вид! — удивлённо охнув с саркастической интонацией, обратила внимание своей угрюмой собеседницы на стоявшего вблизи пони Прудэнс.

— Ох ты, да это ж сам мистер Парадайс Фирс! – с нескрываемой симпатией тут же отозвалась единорожка, не обратив никакого внимания на завуалированную шутку.

— Вы его знаете? – ехидно улыбнувшись, поинтересовалась Прудэнс.

— Да, — тут же, словно на автомате, отчеканила Лайт. – Фирс – один из немногих моих коллег, у которых есть приличных размеров мозг, чтобы с ними можно было приятно вести беседу. – Эй, Фирс, привет! – довольно фамильярно для столь деловой обстановки поприветствовала своего приятеля единорожка, подбежав к тому поближе.

Бесцеремонно, но зато довольно эффективно и быстро сорвав с цветшего растения дюжину ярких соцветий, единорог с экстравагантными пристрастиями в моде ввил лавандового цвета букет в прорези меж плотных локонов гривы. Обернувшись на знакомый голос, вычурный доктор сначала взглянул в сторону шума надменным суровым взглядом, однако, разглядев в подошедшем коллеге близкого приятеля, тут же преобразился, невольно улыбнувшись, и зубы его приветственно блеснули яркой белой искрой.

— Ах это вы, мисс Лайт, — дружелюбно поприветствовал свою подругу раскатистым баритоном галантный жеребец, облокотившись спиной о удобно расположенный близ палаты подоконник. – Я уж весь встревожился, думал, идиоту какому дверь не открыли в кабинет…. Или с чем там нынче у наших коллег трудности возникают?

— Поверь, со всем, — облокотившись на свободное место близ Фирса, комично выдала Лайт. – Впрочем, нам не привыкать, ха! Правильно я говорю, Фирс? – подставила копыто для брохуфа пафосно подмигнувшая разумному коллеге единорожка.

— Знаешь, в любой другой ситуации я бы с тобой поспорил…. Но тут такое дело, что с фактами спорить не получится! – и оба доктора будто сорвались с цепей, начав неистово ржать на весь коридор, отчего стоявшая рядом земная пони Прудэнс могла лишь неловко отвести взгляд в сторону окна.

Беззаботно постукивая копытцами о звонкую на удары плитку полу, Лайт и не заметила, как сильно диалог с головой, мнения которой вечно противоречат твоим, может отвлечь от работы. Это, однако, не помешало ей углубиться в беседу глубже, и, насмешливо улыбаясь, единорожка огласила провокационную фразу для совместного обсуждения:

— Слушай, Фирс, а как там это твоё учение «стали»? Ещё не заржавело?

— Нет, сталь твердеет и закаляется — ржавеет железо, — будто бы готовый к такому вопросу, практически без промедления выдал интеллигент, затем уже дополнив после непродолжительной молчанки от обоих. – А у вас как ваша «роза»? Завяла, небось?

— Ах, какие слова высокие у вас, господин Фирс, — не менее шутливо ответила доктор с изрядной долей сарказма. – Однако нет, вечным розам суждено цвести и пахнуть до скончания дней. Увядание же – удел дряхлых сорняков.

Весело завязавшуюся беседу, конца которой, по ощущениям, не ожидалось в течение как минимум ближайшего часа, бесцеремонно прервала мелкая земная пони, аккуратно шепнувшая на ухо своей коллеге:

— Мисс Лайт, я, конечно, понимаю: кокетничать с жеребчиком – это увлекательнее, чем выполнять рабочий план, но у нас ведь есть незаконченные дела. Стробэрри Филдс, помните?

— А, чего? – еле-еле оторвавшаяся от беседы единорожка опустилась чуть ниже, дабы взглянуть прямо в глаза своему терапевту. – Мисс Прудэнс, не заставляйте меня сомневаться в вашем высшем образовании, говоря подобную нелепицу. Это, во-первых. А во-вторых, я, как только договорю с ним, останется лишь зайти и проверить нашего пациента: дело пяти минут!

— И всё же вы кокетничаете с ним, мисс Лайт, — насмешливо улыбнувшись, прикусила нижнюю губу земная пони, изрядно отрывавшаяся за случай в столовой.

— Ох, идите уже своей дорогой, коль вам ваше возбуждение девать некуда, — тяжело вздохнув, ответила слегка покрасневшая кобылка, возвратившись к диалогу с местным интеллигентом.

Прохаживаясь в поздний вечерний час вдоль затенённого миниатюрного сада, в центре которого располагалась любимая всем персоналом площадь, отзывавшаяся на округу тихими всплесками сверкавшей чистотой фонтанной воды, Диар Прудэнс тоскливо склонила голову к гранитному камню тропинки. Экстренной или особенно важной работой на сей час психолог не располагала, потому и уныние, навеянное скукой, постепенно обступило бойкую на язык пони, что присела на скамью близ двух декоративных ясеней в горшочках. Рыжие облака медленно плыли по небу в свете лучей закатного солнца, скрашивая пустоту темневшей небесной лазури, однако тщетно: сами по себе облака были перистыми – их до смешного низкая толщина не могла перекрыть собой яркую палитру неба на заднем плане. Тем не менее, сие как нельзя лучше могло бы послужить выразительным элементом для составления детального и красочного пейзажа местности.

«Пожалуй, Лайт права», — медленно склонившись над букетом ароматных листочков ясеня, невольно подумала про себя земная пони. Втянув в себя свежесть вечерней прохлады, расслабленная Прудэнс дополнила свою мысль: «Порой всё, чего желает твоя душа, — это наслаждение тишиной…. В блаженном ожидании выхода согревающего солнышка».

Прервали столь манящую своим спокойствие атмосферу уединения с природой и самим собой производственные металлические шумы: лязг металла, хруст разрушавшихся компонентов здания и, куда же без того, ругань техника. Встревоженно навострив ушки, Прудэнс обратила свой взгляд на западную стену главного здания, заключив: «Ох ты, вы только гляньте! Должно быть, наш инженер наконец принялся за работу над той…. Как её называла мисс Лайт? Теле-станция? Да, вроде так», — задумчиво почёсывая подбородок, ехидно улыбнулась земная пони, поспешив встать с насиженного местечка. «Надеюсь, он не будет против, если я составлю ему компанию», — предвкушая дивную беседу с интеллигентным господином, понадеялась про себя опьянённая оптимизмом пони, выйдя за порог центральной части архитектурного объекта.

Тук-Тук!

С наружной стороны обитого заржавелыми металлическими пластинами здания, высотой около пяти метров, были отчётливо слышны звуки, сопровождавшие шедшую полным ходом ремонтно-исправительную работу. Как ни странно, вопреки широко разошедшимся меж сотрудников сплетням о смраде, что должен был встретить земную пони, запах стоял вполне приятный: на свежем воздухе особенно насыщенно чувствовался щипавший ноздри кислой сухостью аромат, как предполагала психолог, являвшийся одним из последствий применения промышленной магии. Стоило чуть глубже вдохнуть, и в комплексной структуре производственного запаха узнавались нотки свежевыделанной деревянной стружки, разогретой до жидкого состояния канифоли и, как ни трудно догадаться, учитывая пристрастия молодого специалиста, готового к употреблению спирта.

Тук-Тук!

Близ входа, небрежно приставленные к стенке, виднелись раскрытые ящики с запасными компонентами и оборудованием, нехило дополнявшие своим раздолбанным видом разгульный образ своего беспечного мастера. Выкованная из стали входная дверь встречала посетителей разнообразием изъянов, расположенных на самом видном месте: ручка держалась, как полагал сам инженер, на силе его бездельнических надежд, помутнённый глазок был расколот, а основная поверхность походила на холмистую местность, с её ухабами и вмятинами, меж которых отменно вписывались глубокие царапины.

Тук-Тук!

— Да иду я, иду! Будьте терпеливы! – сразу после третьего обращения донёсся изнутри изнурённый голосок занятого жеребца, звучавший ближе с каждым проговорённым словом. Со скрипом отворив входную дверь, запачканная в масле угрюмая морда поприветствовала очередного нарушителя покоя. – Добрый день, мисс, что вам надо? Я тут в процессе починки, как вы могли понять по моему не самому презентабельному виду, — всё же стараясь оставаться галантным джентелькольтом в глазах милой дамы, заранее объяснился пегас.

— Д-добрый в-вечер! – заведённая кобылка начала своё знакомство с новым потенциальным приятелем, не в силах унять возникшую лёгкую дрожь в своём высоком голоске. – Меня зовут Диар Прудэнс! Я работаю психологом у нас в больнице и специализируюсь на лечении расстройств, возникших на социально-производственной почве, — будто бы открыв свой диплом, гордо отчиталась земная пони, важно задрав кверху покрасневший носик, но затем, поняв, с кем имеет дело, объяснилась перед тем проще. – Иначе говоря, я решаю проблемы между сотрудниками, если они ругаются.

— Рад познакомиться. Моё имя Радиохэд. Всего доброго, — поспешил закрыть дверь встревоженный пегас, раздражённо закатив глаза, однако то не помешало собеседнице продолжить мелькать в его взоре. Незамедлительно ответив шустрой земной пони, что, пытаясь отдышаться, стояла вплотную к выходу, инженер тяжко вздохнул, потирая заплывшие синевой веки. – Мисс Прудэнс, прошу…. Не испытывайте моего терпения. У меня в самом деле нет времени на все эти долгие мозгоправные беседы. Лучше вернитесь и скажите Хэлфу, что вы нашли меня в дрова пьяным: и вам и мне будет от того легче.

— Оу, хи-хи, простите, мистер Радиохэд, — нежно посмеявшись, поспешила разрешить возникшее недопонимание психолог, — нужно было заранее обозначить мои мотивы. Для начала расслабьтесь: я здесь не для того, чтобы упрекать вас в чём-либо, — в её глубоких добрых глазках мелькнула еле заметная искра надежды, подобная той, что имела место в день её знакомства с Дэйлайт. – Я получила работу здесь сравнительно недавно, потому мой круг общения временно ограничен персоналом психотерапевтического отдела. Однако с каждым днём моя скованность всё угасает, а желание узнать окружающих получше лишь растёт. Вдобавок к тому сегодня такой день, что я не раз слышала о вас из разных источников…. Мистер Радиохэд, будете ли вы столь любезны, дабы уделить мне немного своего времени?

— Одну секунду, — оценивающе хмыкнул пегас с ключом в крыле, почёсывая копытом грязный подбородок, и, не в силах справиться с могущественным влиянием на сердце столь милой мордашки, смягчившись, указал в направлении станции. – Конечно, мисс Прудэнс, — вежливо улыбнулся жеребец, — только ничего не трогайте, у меня здесь свой, творческий, порядок. И да, — закатив глазки, добавил под конец механик, — если вас не затруднит, не зовите меня полным именем. Лучше просто «Хэд».

— Как вам будет угодно, уважаемый, — учтиво поклонившись, двинулась в указанном направлении повеселевшая гостья.

— Мистер Хэд, позвольте вас потревожить, — лёжа на импровизированном гамаке из заштопанных тканей, Прудэнс обратилась к занятому ремонтом жеребцу, кто в тот момент, надев защитную маску, мастерски спаивал некую схему внутри корпуса крупной машины, медленно и точно передвигая сиявший голубой магией инструмент мышцами крыла. – Разглядывая несуразную купу интересных безделушек, я обнаружила на месте вашего отдыха занимательно выглядящую книгу, обложка которой выглядит ну просто отменно! – послав воздушный поцелуй куда-то в сторону потолка, красноречиво отозвалась Прудэнс, отчего, преисполнившийся гордости, инженер еле заметно покраснел. – Разрешите мне взглянуть на содержание этого вашего «Детерминизм»?

— Мисс Прудэнс, — испытывая двоякие чувства, начал инженер, прервавшись на пару секундочек, — я сам-то не против поделиться с вами ею. Но там такое содержание, что я бы не рекомендовал особо сильно погружаться, особенно вам. Вы выглядите позитивной и весёлой, — тоскливо вздохнув, жеребец надел маску обратно и вернулся к работе. – Но всё же, если вы готовы рискнуть — она вся ваша!

«… Вы взяли в копыта эту книгу после долгих душевных раздумий? Или же вы заядлый любитель философской литературы, ищущий плод к размышлению? Может быть, вас привлекло вычурное оформление и вы дали шанс новым для вас идеям, открыв этот труд в книжном магазине? Так или иначе, вы в любом случае открыли первые страницы и читаете этот текст прямо сейчас. Это было предрешено…»

«… Ваш энтузиазм, ваше влечение к этому загадочному томику, ваше желание прочесть его содержание – всё, вплоть до уникальных подробностей, было предначертано судьбой ещё до вашего рождения, и вы лишь следовали его беспрерывному течению, уносившему вас дальше и дальше по реке жизни. Ваше удивление, понимание, раздражение или тревожность, вызванное прочтением строчек выше, подобно всему прочему, не являются исключением. Хорошенько прочувствуйте этот момент, мой дорого читатель, ибо понимание сего – основополагающий элемент философии детерминизма или же, говоря простым языком, предначертания…»

«… Порой вещи просто случаются, сколь сильно вы бы не оказывали тем должного сопротивления. А порой вещи не смогут произойти даже в том случае, если на их осуществление будут задействованы силы всей существующей вселенной. Если что-то в этом мире действительно существует, стало быть, то является мелкой деталью и необходимой частью бесконечного романа под названием «Бытие» …»

«… Каждый вздох, каждый шаг, каждое решение, что вы, казалось бы, делаете намеренно, по сути своей является одним из последствий взаимодействия начальных структур нашего бытия. И речь здесь идёт даже не о старом психологическом эффекте, в котором было установлено, что решение пони принимает сразу, а в дальнейшем лишь ищет ему должные оправдания. Нет, всё гораздо глобальнее, в самой сути работы нашего странного мира…»

«… Должно быть, многие читатели знакомы с такими понятиями как «абстракция» или «аксиома». Абстрактные научные разделы – теории – позволяют нам оценить явления реального мира через вымышленную, упрощённую для понимания модель, в основе которой лежит ряд аксиом, правил, не требующих доказательства. Детерминизм не требует наличия глубоких знаний для понимания его сути – следует лишь раз провести мысленный эксперимент…»

«… Представьте себе стакан, полный растворимого кофе, в который уставший после работы господин наливает кипяток, начиная помешивать содержимое напитка чайной ложкой. Вы действительно считаете, что каждая крупица кофейного экстракта способна повлиять на то, с какой скоростью она будет растворена? На то воля лишь того, кто держит в копытах металлическую ложку…»

«… Многие могут возразить приведённому примеру, указав на неравнозначность возможностей неодушевлённых частичек кофе и разумных высокоорганизованных пони. На это я могу ответить лишь одно. Да, возможности действительно различны…»

«… Потому как для ложки нашего бытия каждый из нас даже меньше крупицы молотого кофе…»

— Да уж, мистер Хэд, литература у вас, скажем так, не самая светлая, — с поникшим духом отозвалась о книге Прудэнс, наблюдая за пегасом, что, сидя на верхушке механизма и держа в зубах заизолированные провода, умудрялся не опрокидывать своим телом поставленное на краешек полупустое пиво.

— Ну, туф уф ижвинише, мифф Прудэнш, я префупрефдал, — ковыряясь в миниатюрном блоке с бесчисленным количеством подсвеченных переключателей, спокойно ответил инженер. – Фы брофайте эфо дело, мифф, позфно уше, прифодише уфрешком.

— Пожалуй, вы правы, мистер Хэд, — медленно положив депрессивный томик на место, признала земная пони, медленно встав с гамака и потянувшись перед выходом. – Обязательно завтра вас навещу, так что советую подготовиться, хи! – выходя из здания с улыбкой на морде, позитивно попрощалась Прудэнс, красноречиво подмигнув новому приятелю, кто, судя по объёмам проделанной работы, точно бы не смог вести тёплую беседу по её окончании.

Второй час ночи. Инженерное отделение больницы. Комната телекоммуникационных устройств. Машина, на корпусе которой высечено данной инженером имя «No Reply[13]», подведена к финальной стадии ремонта – остаётся сделать последние шаги на пути к триумфу и отметить завершение трудного задания.

— Тааааймс! – оканчивая знатно затянувшуюся процедуру починки коммуникационной станции, протянул пегас, лёжа на верхушке открытого ретранслятора. – Ну-ка, давай, напомни мне правила нашего дуэта! – отпивая из седьмой полулитровой бутылки крепкого хмеля, с задором сказал Хэд.

— Можно приносить с собой: пиво и приколы; нельзя: всё остальное! – тут же донёсся чёткий, но хрипловатый голос из тёмных уголков инженерного закоулка. – Кстати, как ты там? Закончил? А то второй час ночи: пора бы уже прекращать возиться с этими болтами и идти в постель, — хорошенько подумав, Таймс дополнил свою мысль для лучшего понимания. - Особенно такому дуралею, как ты!

— Тихо, сам дуралей, — плотно закручивая ключом последнюю необходимую деталь в аппарат, буквально сверкавший от того, сколь идеально его починили, в свете настенных ламп, пегас шикнул на своего товарища. – Под копыто не говори никогда, когда у меня пивасик рядом! Щас бы ты пошутил – и вся работа насмарку, но что страшнее…. Последних глотков бы лишился! – жеребец медленно опустился на пол из ржавого металлического листа бесшумно, благодаря силе напряжённых крыльев. Даже бутыль, полную сладостно-горького нектара, умудрился забрать с собой на пути: всё в пару секунд.

Облокотившись о гладкое металлическое ограждение лестницы, ведшей к выходу из отделения, уверенный инженер самодовольно ухмыльнулся, задрав ёмкость с вязким алкоголем над своей головой в знак победы над монстром из шестерней. В мягко мелькавшем ночном сиянии перегорающих настенных ламп серо-бурая обстановка, состоявшая исключительно из металла: пластины, трубы, сеточки, узоры и даже мебель (один-единственный стул на всё помещение) — казалась родной и умиротворяющей, несмотря на отсутствие любых признаков природы и энергии жизни в целом.

— Ну что ж, тост, друг мой? – потряся бутылью над своей головой, предложил Хэд. – А хотя можешь не отвечать, Таймс, ты всё равно зануда. Так вот, тост за то, чтобы наша работа никогда не была лишней…. И чтобы Хэлф катился на все четыре стороны! – гордо заявил тот, нечаянно выпустив из крыльевого хвата скользкую бутылку, содержимое которой тут же залило компоненты элемента, ответственного за распределение энергии генератора по территории больницы. – Ой.

Закоротившиеся контакты ярко искрили голубовато-синим блеском, создавая соответствующий тому высокочастотный звук поломки, пока под влиянием проводящего пивного элемента горели соединительные провода в открытом самим же пегасом ранее щитке. Не прошло и десяти секунд, как до инженерного отделения из основного здания донеслись крики испуганного медицинского персонала, не понимавшего, что происходит. А вот инженер-раздолбай прекрасно понял, что происходит и, запивая остатками злосчастного пива подступившее горе, подготовился к следующему, что должно было произойти. К подколке товарища.

— «Зануда»? Ну-ну, гений, вижу, как у тебя всё схвачено, — саркастично упрекнул своего товарища Таймс, после чего каждая лампа в помещении погасла, окутав механизмы вместе с виновником трагедии пеленой непроглядной тьмы.

Пятнадцать минут до инцидента. Западные коридоры третьего этажа больницы. Травматологическое отделение. Из окон беспрерывным серебристым ручьём на холодную плитку пола льётся лунный свет, придавая антуражу ночных залов нотки призрачности, лёгкости, умиротворения и, в случае с весьма впечатлительными пони, тревожности.

— Как думаете, можно ли изменить судьбу, мисс Лайт? – блекло поглядывая на серый домик за окнами, с толикой депрессивного настроя в голосе тихонько спросила психолог.

— Мисс Прудэнс, что на вас нашло? – удивлённо задрав правую бровь, ответила вопросом на вопрос не на шутку удивившаяся собеседница, прохаживаясь вдоль доверенных ей на ночную смену кабинетов. – Из вас как будто всю радость откачало за то время, пока я с господином Фирсом беседовала.

— Можно и так сказать, — потупив тяжёлую голову в пол, честно прошептала застывшая на месте пони.

— Значит так, — развернувшись мордой к унылой коллеге и присев прямо перед ней так, дабы глаза обеих находились на одном уровне, сурово, но мудро начала Лайт. – Мисс Прудэнс, я не знаю, что у вас там такое стряслось, но скажу то же, что и утром: не стоит ввязываться в то, что принесёт вам только неудачу, — показательно закатив глаза, доктор добавила, — а грустить по поводу вопросов абстракции – так вообще безумие! А вы, поверьте мне, совершенно точно не безумны, — завершив свой монолог самым серьёзным взглядом в душу зачарованной сильным голосом кобылки, Лайт тут же поднялась и незамедлительно вернулась к исполнению своих обязанностей, глядя на кабинеты до ужаса холодным взглядом опытного профессионала.

Грамотно произнесённая единорожкой речь, возможно, была не самой лестной, однако невозможно было отрицать её вместительной ёмкости и поистине могущественного потенциала её самой сути, потому, погружённая в глубокие думы, Прудэнс предпочла завершить диалог на ноте своеобразной заботы.

Те же коридоры травматологического отделения. Те же обязанности персонала, отрабатывающего ночную смену. Первые мгновения после инцидента.

Неподготовленные ушки неразлучной пары докторов, наворачивавшей третий круг по злосчастному коридору, дабы окончательно убедиться в сохранности дорогостоящих медикаментов, лимитированной мебели и вечно недовольных пациентов, были готовы взорваться от резких криков их особенно пугливых коллег. Тяжело вздохнув, Лайт закрыла глаза, попытавшись обуздать подступавший гнев, однако – всё без толку. Гневаясь на своих товарищей по делу, единорожка громко изрекла грозный упрёк в сторону каждого, кто в тот момент находился в западной части больницы. Казалось, в её глазах пылало сиреневое пламя Тартара, пока по комплексу разносились суровые слова напутствия тем, кто сегодня, судя по всему, забыл вставить в голову серое вещество:

— БЕСТОЛОЧИ! – обезумевшая Дэйлайт, сознание которой в очередной раз было помутнено резким порывом концентрированной злобы, вскрикнула так, чтобы её мог услышать каждый в травме, однако, к сожалению, непричастных, мощь голосовых связок той перевыполнила поставленную задачу, и начало гневной тирады услышала половина всего объекта. Перейдя на наиболее снисходительный тон, главврач попыталась внести ясность в свои слова, дабы зашуганные бедняги могли осознать свою ошибку. – Вы зачем орёте, ироды? Пациенты спать пытаются! Знаете, у вас настолько талантливо получается притворяться идиотами, что я почти поверила! Вот только есть одно «но», — заново завысив для экспрессивности обращения свой гневный тон, Дэйлайт высказалась к попрятавшимся в кабинетах коллегам. – У 90% ИЗ ВАС ЕСТЬ РОГ, ДИСКОРД ВАС ПОБЕРИ!

— Ми-и-ис Ла-а-айт? – намеренно протянув имя своей пациентки, была готова начать уже свой упрёк, приставленный к той для терапии психолог. – О чё-ё-ём мы с вами говорили?

— «Никаких криков в ночной час», — успокоившись и глубоко вздохнув, грустно пробубнила Лайт, пародируя нежный голосок своей наставницы в эмоциональных вопросах. – Простите, надеюсь, вы понимаете: от старых привычек избавляться довольно-таки трудно.

Диар Прудэнс, навострив ушки, зарегистрировала теми доносившиеся из-за окна, знакомые ей, как бы то странно ни звучало, звуки, присущие последствиям тяжкой работы молодого инженера.

— Прошу простить меня за столь резкий уход, мисс Лайт. Не беспокойтесь: я присоединюсь к вам позже, но сейчас мне необходимо спешить! – только и успела сказать земная пони, набирая высокую скорость шага, пока серебристый свет луны позволял той хоть как-то ориентироваться в полу-затемнённом пространстве.

— МИСТЕР ХЭД! – громко обратилась к неудачливому работяге земная пони, с громким скрипом отворив входную дверь, однако в этот раз — без приглашения. – Мистер Хэд, вы в порядке? – проворно двигаясь через короткий железный лабиринт, поросший ржавчиной и плесенью, в направлении комнаты телекоммуникационного устройства, испуганно спросила бежавшая Прудэнс. – Прошу, ответьте! Мне не по себе…. Такое чувство, будто бы я замешана во всём этом, — придя на место, начала своё искреннее признание кобылка, тщетно выискивая во тьме меж разбросанного мусора знакомый силуэт, как она думала, отброшенного пегаса.

— Вот ты и на месте, Броукен Дрим, ха! – маниакально посмеиваясь, отозвался на обращённые к нему крики пегас, спрыгивая на неподготовленную кобылку с верхушки злополучного механизма, судя по всему, приносящего бедняге сплошные неудачи. Сковав слабенькую в физическом смысле этого слова мисс, опьянённый до белой горячки Хэд, произнёс триумфальную речь. – Настало время раз и навсегда избавиться от тебя, проклятый демон!

Не в силах вырваться из крыльевого захвата сильного жеребца, Диар Прудэнс в страхе прикусила нижнюю губу, прикрыла глазки и поморщила свою мордашку, подготавливаясь к наихудшим возможностям развития событий, лёжа на холодном полу из грязных железных пластин. Самого страшного в понимании кобылки, что пала жертвой собственной неосмотрительности и, отчасти, наивности, не случилось, однако, поглядывая на свою закованную пленницу, жеребец всё же воспользовался ситуацией. Его бордовый рубин на шее воспылал алым пламенем, окутав пару, застывшую в неоднозначной позе, пеленой розоватого дыма, на которой, вырисовывая вычурные орнаменты, виднелись красные линии, в итоге сформировавшие изображение полупрозрачных стальных песочных часов.

Несмотря на все неудобства, предоставленные до мурашек ужасающей ситуацией, скрашивал всё это один существенный плюс: в помещении, благодаря сему чудотворному камню, стоял стойкий запах сладкого клубничного сидра.

Как можно быстрее продрав глаза, Прудэнс огляделась вокруг, оперативно анализируя обстановку неизвестного ей сета, потирая веки, дабы взор был наиболее чётким: когда на кону может стоять жизнь, нельзя упускать деталей.

Мир железа и масла предстал перед взором изумлённой кобылки-психолога. Обширные владения, искрившие в свете энерго-магических ламп стальным блеском, практически полностью были лишены следов органической жизни. Пол был выстелен из тонких листов железа голубовато-лазурного оттенка, с орнаментами паровых машин, а на стенах ровно через каждый метр встречались классические осветительные приборы, на удивление, отделанные миниатюрной круглой бронзовой рамочкой. На каждом шагу под копытом обязательно находился невостребованный кусочек металла, отколотый от одной из шести высоких башен, высота которых порой доходила до дюжины метров. Особенно фигуристые сеточки, декоративно ограждавшие пространство местных «коридоров», были полностью выплавлены из латуни с элементами бронзы как обрамлением произведения местного искусства.

«Селестия святая, прошу, не дай мне погибнуть в этом жутком месте», — думала про себя пони, в полной тишине расхаживая по владениям обезумевшего пегаса и направляясь, судя по планам на стенах, в сторону главного зала. Переходные комнатки, ограниченные над полом навесами параболических формам, располагали в себе на всё тех же металлических постаментах отлитые из меди бюсты знаменитых двигателей прогресса – будто бы эти миниатюрные проходные были сконструированы хозяином на будущее, для составления из тех одного обширного музея. Проходя дальше под звонкий лязг металла под копытами, Прудэнс всё чаще наблюдали свисавшую с потолка плесень, а ржавчина, казалось, была подобна паутине, что только уплотнялась при каждом шаге в направлении самого сердца механизированного сета.

Главный зал. Именно так именовалась основная и, как предположила опытный в этом вопросе психолог, первая комната сего духовного объекта. Круглый рабочий кабинет с четырьмя выходами на каждую сторону света, укрытый куполом в виде стеклянной полусферы, как ни странно, смотрелся весьма гармонично, заваленный кучками металлолома и поросший зелёными наростами на каждой второй плитке. Расстояние от входа в этот зал до самого его центра, казалось, составляло около десяти метров. Чувствовались они, однако, гораздо более дальними, благодаря тому детальному отображению искажённого сознания пегаса, что воссоздавало на пути засохшие лозы сорняков и информационные таблички с чертежами и схемами неизвестных футуристичных устройств. Чуть поодаль от центра, в паре-тройке метров от главного шпиля, располагалась граница другого круга, что был поднят над землёй – то и было самым сердцем этого сета. Даже издалека на стеклянной площадке, приподнятой над землёй метров так на пять, узнавались силуэты комфортабельного чёрного дивана, чего-то бурого наподобие того самого коммуникационного механизма, однако с ручкой выбора частот и холодильника, исходя из логики местных нравов, механизированного под работу от энергии, производимой энерго-магическими генераторами.

— Ну что же, Броукен Дрим, вот мы, наконец, и встретились, — медленно выходя на краешек стеклянной платформы, гордо говорил пегас, облачённый в тонкую металлическую броню, чем-то напомнившую испуганно кобылке обличие птицы феникса. – Добро пожаловать в мой личный мир, в котором нет места огрехам органической жизни и некомпетентности самоуверенных глупцов! Добро пожаловать в мой дворец из металла, гордое и величественное имя которого — [NO SURPRISES]! – смотря сверху вниз на трясущуюся в страхе кобылку, жеребец опомнился, нарыв в глубоких недрах своего разума одну забытую фразу, которой он и докончил свой приветственный монолог. – Дрим, ирод ты проклятый, если ты думаешь, что ты можешь просто так являться ко мне и глумиться, принимая форму мисс Прудэнс, то ты глубоко ошибаешься! Ты за это ещё как заплатишь, Дискорд тебя побери! – затаившись за крупной стеной на платформе, пегас временно затих, уступив место вечному для этого сета лязгу металла.

«Так-так-так, это точно постоянная эмоция, скорее всего, контролируемая, но…. Я не могу понять, положительна она или нет…. Это очень плохо! Ещё и Хэд в приступе – это может закончиться совсем плачевно, если я не пойму способность его сета», — подгрызая от нервов краешек переднего копыта, оценивала про себя ситуацию Прудэнс, остолбенев на месте от созерцания подобной душевной мощи у такого, казалось бы, непримечательного господина.

Еле волоча копытами, облачённый в лёгкие, но далеко не самые сверкающие латы пегас, запыхаясь, дотащил некий продолговатый механизм до края платформы, обернув его сужающимся концом на застывшего гостя помещения. Хорошенько отдышавшись, пегас поставил металлическое устройство на подножки и, удостоверившись, что то способно поворачиваться во все стороны, без промедления заявил, запустив нагрев тыльной части загадочного устройства:

— Броукен Дрим, сдавайся, я даю тебе последний шанс, чтобы ты перестал оскорблять лик мисс Прудэнс своей мерзкой сущностью! – закричал на всё помещение жеребец, пока его машина начинала неистово шуметь.

— М-мистер Х-хэд! Это я-я! Х-хватит, п-прошу вас! – придя в себя и найдя в себе силы, взмолила о пощаде непричастная к делам жеребца Прудэнс.

— Что же, — почесав подбородок, спокойно выдал пегас, — значит, ты выбрал смерть, — после этих слов жеребец оседлал своё устройство так, словно бы то было диким необузданным буйволом. – Запомни, Дрим. Здесь у тебя нет шансов обхитрить меня или найти отходные пути. Ты проиграешь в любом случае. Мой [NO SURPRISES] уже сделал предсказание, и теперь я точно знаю, что в конце концов тебе суждено проиграть, сколь бы ты не старался оттянуть это! – залившись вводящим в дрожь смехом, пегас разрезал пол возле побледневшей от страха кобылки напополам мощью своего орудия, наконец испустив из огромной пушки беспрерывный концентрированный заряд магической энергии, в обществе академиков называемый «лазером». – {FIRESTARTER}, VERBRENNE ES [14]!

Обомлевший от лицезрения такой разрушительной душевно мощи психолог внезапно пришла в себя, стоило только запаху жжёной плесени и ядовитым парам металла достичь её ноздрей. Очнувшаяся пони с притуплённой реакцией должна была действовать невероятно быстро: непроглядный лазер двигался в её направлении слишком стремительно, потому контратака просто не могла иметь место – на кону была сама жизнь не готовой ко всему этому пони.

Достав из-за головы свою белёсую резинку для волос, опираясь исключительно на собственные рефлексы, загнанная в угол Прудэнс отпрыгнула вбок – лазер обжёг лишь несколько прядей не поспевавших за телом волос. Чего нельзя было сказать о металлической стене главного купола, которую, будто бы ножом по маслу, разрезала смертоносная машина, даже не напрягаясь. Понимая, что резкое падение, реабилитация после которого займёт некоторое время, обеспечит ей автоматическое поражение, Прудэнс столь же рефлекторно воспользовалась своим {H.O.T. SUN}, намереваясь повторить трюк, проделанный ею во время напряжённой полуденной партии на последней подаче, которая казалась оппоненту невозможной для принятия.

Пластичная резинка стремительно распустилась, вытянувшись в некое подобие длинного листа фабричной ткани, после чего, ярко блеснув белым, в одно лишь мгновение сия конструкция образовала длинный металлический шест, схватившись за который, словно за последнюю надежду, Прудэнс покончила с двумя своими проблемами за раз: грациозно отлетев дальше от места концентрированной опасности, она приземлилась на все четыре копыта, готовая дать отпор этому мощному, но, благо, неповоротливому ЛМО.

— Хэд! Остановитесь! Это безумие! – пододвигаясь ближе к центру, кричала земная пони, стараясь сохранить безопасную дистанцию от смертоносного лазера чрезмерно высокой энергии. Подойдя вплотную к стеклянной площадке, Прудэнс обнаружила отсутствие под оной той самой лестницы, что виднелась на необходимом месте ранее. Приглядевшись внимательнее, психолог поняла, что осколки стеклянного подножия уже были разбросаны по всей площади зала, и ей крупно повезло, что заострённые кусочки площадки не задели её во время спасительного кульбита. – Отключи свой {FIRESTARTER} сейчас же, Хэд! Иначе мне придётся пойти против тебя!

— Хорошая попытка, ха! Дрим, поганый ты мимик[15]! – затрачивая все свои силы на разворот орудия, внезапно ставшего непосильно тяжёлым, не желая пересматривать ситуацию, уверенный в своих догадках дерзил пегас. – Я видел предсказание! [NO SUPRISES] никогда не ошибается, а значит, что бы ты ни задумал, ты потерпишь в этом поражение!

Поняв, что организм бедняги отравлен алкоголем до такого состояния, что его трудно назвать мыслящим пони, Прудэнс внезапно была посещена до безумия гениальной идеей. Сжав своё мимикрирующее орудие-инструмент до размера шарика для пинг-понга, уверенная в своём ходе пони побежала прямо по боку круглого площадки, закинув далеко впереди себя трансформированный белый шарик. Позади слышались приближающиеся звуки сжигающего все на своём пути лазера, а ядовитая гарь, возникавшая от уничтожения как органики, так и стали, забивала ноздри обоих оппонентов так, что до конца боя теперь остались считанные минуты. Особенно для Прудэнс, вдоволь надышавшейся ими во время непродолжительного медленного бега, призванного восстановить нарушенный ритм дыхания.

Подбежав на место, Прудэнс прыгнула прямиком в центр ещё не до конца раскрывшегося устройства, рамка которого уже была сформирована, чего нельзя было сказать о резиновой основе. Формируясь под копытами обдумавшей этот ход заранее земной пони, обеспечившей ЛМО время на развитие высоким прыжком, буквально за мгновения до соприкосновения, своеобразный батут, должно быть, обеспечил своему владельцу даже больший эффект, чем тот обеспечил бы при нормальных условиях, просев до самого пола, на полметра в глубину. Ткани порвались с громким треском, однако сама Прудэнс подскочила ровно на ту высоту, в которой она нуждалась, и, сдув с морды закрывшую обзор гриву, левитировала близ себя белую резинку, на сей раз принявшую форму заострённого метательного диска, готового прорезать свою цель острым стальным корпусом уже сейчас, однако Прудэнс решила повременить, обратившись к пегасу:

— Мистер Хэд! Я в последний раз обращаюсь к вам: прекратите всё это немедленно, иначе мне придётся применить силу! – даже в такой ситуации умудрявшаяся держать свои эмоции в узде, Прудэнс опустила оружие, указав тем самым свой дружелюбный настрой по отношению к обезумевшему оппоненту.

— В таком случае я тоже обращаюсь к тебе в последний раз, падаль ты демоническая! – сплюнув куда-то в сторону первого этажа, ответил пегас, в глазах которого, казалось, горел огонь возмездия. – И раз уж ты был столь любезен, напомню тебе в последний раз: ты так или иначе проиграешь. [NO SURPRISES] – это апофеоз величия нашего интеллекта вкупе с философией детерминизма! Судьба каждого, даже самого маленького болтика, здесь предрешена заранее, и я как владелец этого места наделён полномочиями видеть конечный результат всего этого действа!

Остолбенев на месте от осознания того кошмарного факта, что этот обезумевший бедолага не врёт и даже не преувеличивает, Прудэнс вдруг поймала себя на одной мысли, пришедшейся очень кстати в пылу этого сражения. В памяти отчаявшейся кобылки фрагментами, словно бы по велению судьбы, начали всплывать фразы, произнесённые мисс Дэйлайт за сей безумный день.

«… Мисс Прудэнс, вы, вроде как, дипломированный психолог, а ведёте себя, как жеребёнок малый, честное слово. К чему вы так огорчаетесь? Исход игры ведь по большей части изначально был предрешён, и вы это знали…»

«… Мисс Прудэнс, я не знаю, что у вас там такое стряслось, но скажу то же, что и утром: не стоит ввязываться в то, что принесёт вам только неудачу…»

Начиная понимать, к чему её разум собирается склонить её, Прудэнс вспомнила любимый фрагмент своей книги, о котором в жаркий во всех смыслах полдень не столь лестно отзывалась её пациентка, однако именно он подарил ей надежду в этом, казалось бы, лишённом всяких шансов бою.

— Извините, мистер Хэд? – потупив голову в пол, подошла прямо напротив облачённого в броню жеребца низенькая пони, держа копыто у груди. – Вы абсолютно точно уверены, что я не смогу осуществить задуманное?

— Да! В который раз повторяю: твоя судьба предрешена, демоническая шваль! Любое твоё намерение, каким бы хитрым оно ни было, не сможет исполниться, ха! – подведя лазер на край стеклянной площадки, уже был готов распрощаться со своим настырным оппонентом уставший пегас.

— Что же…. Если это действительно так, — тихо и спокойно, практически шёпотом, но всё же слышимо озвучила свои мысли вслух не оставившая места никаким сомнениям пони, превратив свою резинку в крупный кинжал.

Над площадкой нависла напряжённая пауза, продлившаяся пару секунд, что в таком пылу битвы казались невероятно долгими.

– ТОГДА Я ВЫБИРАЮ СВОЕЙ ЦЕЛЬЮ СОБСТВЕННУЮ СМЕРТЬ! – воткнув в грудь острый кинжал, закричала во всю мощь лёгких земная пони, тут же вытащив изнутри собственное пульсирующее сердце, обливавшееся алой кровью.

Поняв, что пути назад уже нет, пока сознание её не покинуло, Прудэнс, наблюдая за отвисшей от шока челюстью пегаса, вскинула крупный орган в воздух, в очередной раз заручившись помощью своего ЛМО.

— {H.O.T. SUN}! Уничтожь моё сердце! – Не столь громко, как в первый раз, однако далеко не тихо выкрикнула истекавшая кровью кобылка, замахнувшись по крупной цели длинным металлическим шестом, словно битой.

БАХ!

Один удар – и весь орган разлетелся вдребезги, за исключением одной крупной части, о которой уже позаботилась продумавший каждый шаг наперёд психолог. Прудэнс осуществила свою последнюю атаку, перед тем как упасть в обморок. Швырнув заострённый на обоих концах шест, аки копьё, Прудэнс довершила всё, что могла, для достижения своей заветной цели, отчего, казалось, каждый волосок на голове Хэда натурально посерел. «Святая Селестия…. Что же я натворил!» — подумал протрезвевший от такого Хэд, срочно взяв всё в копыта и начав экстренное принудительное отключение обоих пони от сета, в то время как, закатив глаза, смелая пони в сторонке лежала, дёргаясь в предсмертных конвульсиях.

— Мисс Прудэнс, мисс Прудэнс! – сотрясал лежавшее рядом тело только проснувшийся пегас, так и не слезший с верха маленькой пони. – Прошу вас, проснитесь, мисс Прудэнс! Пожалуйста, просто ещё один раз взгляните на меня вашими полными жизни глазками – я клянусь, я больше никогда не притронусь к алкоголю! – спустя минуту молодой специалист потерял надежду и, отвернувшись, пустил горькую жеребячью слезу, потупив тяжёлую голову в заплаканный пол.

Нависшее напряжение снял тихий шёпот зевнувшей земной пони:

— А-а-ах, доброе утро! Я что-то пропустила? – потирая глазки, спросила Прудэнс, потягиваясь на полу. – Голова болит ужасно! Надо будет хорошенько отоспаться в следующую ночь!

— Мисс Прудэнс! – вернувшись в прежнее положение, поприветствовал проснувшуюся кобылку не верящий в происходящее чудо инженер. – Слава всему сущему, вы в порядке! Я очень сильно за вас переживал…. Простите, я виноват, приступ белой горячки…

— Хи-хи, а зачем же вы волновались, мистер Хэд? – доброжелательно улыбнувшись нависшему над ней приятелю, задала вопрос с весьма неожиданным продолжением Прудэнс. – Вы ведь сами сказали, что я не смогу исполнить задуманное, хи!

Хорошенько подумав, жеребец выдохнул так, будто бы у него камень с плеч упал, и тот присоединился к весёлому празднованию победы своей собеседницей, позволив себе отдаться позитивному настрою и залившись звонким смехом.

— Так, мисс Прудэнс, прошу, объяснитесь, по какой это причине вы пропадаете? Я обыскала весь западный холл, а ва, — освещая рогом путь, оборвалась на полуслове Дэйлайт, челюсть которой упала ниже пола от лицезрения такой странной картины. Вздёрнув кверху брови, единорожка продолжила, издав ехидный смешок. – Знаете, я ведь не серьёзно днём про жеребца говорила. Всё, голубки, расходимся!

Мгновенно обернув свои смущённые взгляды на неожиданно ворвавшуюся в металлическое пространство особу, вмиг начали предавать себе подобающий вид вернувшиеся в норму поневоле вовлечённые в сражение пони.

— Ох, мисс Лайт, да будет вам! – смущённо встала земная пони, направившись в сторону выхода. – Там просто произошёл один форс-мажор, и мне пришлось разбираться с ним – по пути расскажу! Мистер Хэд, ещё увидимся, у меня есть масса вопросов к вам.

— Конечно, мисс Прудэнс, двери моей обители всегда открыты для вас. – уважительно произнес пегас, провожая взглядом уходящую парочку.

Заведя уже исправную машину и оставшись наедине с недопитой бутылкой пива, Хэд полминуты метался взглядом меж своим отражением в хмельном отваре и отражением на поверхности камня. Вылив содержимое на пол, он невольно улыбнулся, подумав про себя: «Нужно что-то менять…»

Но, не выдержав, допил последний глоток, дополнив свои мысли: «Да, менять нужно, но постепенно…. Да, Таймс?». Но, к счастью или к сожалению (скорее всего к счастью), Таймс предпочёл не отвечать на это никак.

[1] Поза в йоге, иначе называемая «Колькшасана» (В мире людей – Врикшасана), которая развивает чувство равновесия и устойчивости.

[2] Поза в йоге (В мире людей — Уттанасана), иначе называемая «Поза Гнева», которая замедляет биение сердца и успокаивает мозг.

[3] Объёмная фигура — многогранник с восемью гранями, в продольном сечении напоминающая ромб.

[4] Связанный с архаикой — относящийся к раннему этапу в историческом развитии какого-л. явления

[5] В данной сцене – определённая конфигурация поля, при которой предмет вращается вокруг своего центра масс, тем самым оставаясь в стабильном положении.

[6] Big Iron (англ.) дословно можно перевести как «Большое Железо»

[7] Бондарное изделие в виде небольшой кадки с крышкой и ручкой для приготовления и хранения напитков в домашних условиях (кваса, вина, пива).
До начала XX века маленький жбан использовался как кружка.

[8] (Англ.) времена.

[9] (исп. Jojoba) — вид ветвистых вечнозелёных кустарников, в диком виде встречающихся в североамериканских пустынях и чапарале.

[10] (Фр.) Такова жизнь!

[11] (Фр.) Любовь – всё, что вам нужно.

[12] (Фр.) Любовь – это мудрость глупца и глупость мудреца.

[13] Нет ответа

[14] (Нем.) СОЖГИ ЕГО!

[15] Существо, способное изменять свой внешний вид (т.е. способное к мимикрии).

Глава V MAGIC SOUND

ГЛАВА V. MAGIC SOUND

Дом мисс Диар Прудэнс. Раннее утро. До пробуждающей звонкой трели будильника остаётся около часа. Утомлённое тельце, распластавшись на широкой постели, мирно нежится, погружённое в грёзы сладких сновидений. Изредка подрагивающие копытца, освещаемые лучами восходящего солнца, только-только выглянувшего из-за серости грозных тучек, небрежно сдвигают одеяло кобылки к краю постели: должно быть, усталость минувшей ночи, полной напряжённых моментов, сказывается на душевном состоянии бедняжки.

Обыкновенный маленький дом с крупной соломенной крышей, не самыми толстыми несущими стенами, судя по не самому прочному виду, вылитыми из декоративного ячеистого бетона, служил земной пони верой и правдой в качестве жилья на протяжении уже двух лет. Внешняя отделка здания, в простоте которой не могло остаться ни единого сомнения ещё на самом подходе, действительно не отличалась особенной вычурность: одни лишь голые серые стенки с узенькими оконными проёмами, изредка дополнявшиеся узорами стелящейся от сада вьющейся виноградной лозой. Однако отнестись подобным осуждающим образом к возвышавшемуся близ здания живому саду, что, казалось, был окружён опекой и заботой с каждой его стороны, атмосфера безмятежного уединения никак не позволяла. Декоративные кустики, выстриженные хозяйкой сего двора в форму вытянутых к небу миниатюрных шариков, пышные соцветия природных букетов пурпурных фиалок, алые розы, ограждённые каменной кладкой – несомненно, любой, даже самый блеклый на фоне остальных, элемент миниатюрного садика, был способен завлечь собой внимание каждого праздно щеголявшего вдоль скупой на изыски улицы зеваки.

Близ постели низенького психолога, ровно как и во всём прочем пространстве дома высокоорганизованной особы, всё располагалось строго правильно, будто бы на продажу. Деревянный столик по правому бочку спящей леди, собирая на себе светлые лучи в ранние часы только вступившего в свои обязанности нового дня, был не просто вычищен: чрезмерно повёрнутая на идеализации результатов своего труда Прудэнс чаще, чем следовало бы, применяла на нём полироль, дабы тот, подобно любому иному элементу дубовой мебели в доме, мог блистать от одного лишь попадания на него блеклого солнечного зайчика. Пожалуй, не менее примечательным атрибутом рассматриваемой спальни можно было посчитать тёплый и на удивление мягкий, несмотря на кажущуюся грубость фактуры, коврик, что, вытянувшись вдоль кровати, каждое утро обеспечивал свою хозяйку всеми необходимыми условиями, дабы та могла начать день с нужного копыта.

— Доброе утро, мисс Прудэнс, — безо всяких зазрений совести вторгшись в спальню своей коллеги через приоткрытое окно, Твитчинг Дэйлайт поздоровалась с погружённым в глубокий сон, еле подёргивающимся телом, что в ответ на приветствие лишь отвернулось прочь от источника шума. – Мисс Прудэнс, я надеюсь, вы помните о нашем важном деле, не так ли? – склонившись над постелью, серьёзно прошептала в знак напоминания на полуприкрытое ушко отдыхавшей земной пони спокойная единорожка.

— Ммм, ещё пять минуточек, — подобно тому, как она привыкла оправдывать подобное в годы студенческой жизни, нежно пропищала в свою защиту свернувшаяся калачиком пони, укромнее накрывшись тёплым одеялком.

— «Пять минуточек»? – закатив глаза, демонстративно передразнила спящую пони серьёзно настроенная гостья. — Так. Ладно, с меня хватит, — срочно выкарабкавшись на улицу, многозначно произнесла слегка раздражённая Лайт, оказавшись в зоне пышного сада.

«Нет, что вы, дорогой мой…. Это вы самый добрый зверёк в долине, мистер Пушистик!» — неразборчиво бормотала про себя сквозь пелену глубоких сновидений соня-психолог, видевший в проекциях своего подсознания нечто чрезмерно милое и дружелюбное. Во всяком случае, те коротенькие цитаты, что неосознанно вырывались из её милой головушки наружу, составляли о грёзах кобылки именно такое впечатление.

— Мисс Прудэнс, к сожалению, ваши пять минут прошли пять минут назад, — спокойно произнесла понимающая ситуацию и потому выждавшая даже сверх должного времени гостья, еле сдерживавшая в себе позывы громкого смеха, возраставшие в своей концентрированности с каждым непроизвольным бормотанием сонной хозяйки. – Вы сами поставили себе должные условия, потому не обижайтесь – потом ещё, небось, благодарствовать будете ближе к полудню, — издав короткий смешок, порассуждала про себя отходившая от постели ободрённая своей затеей единорожка, замыслившая осуществление хитрого плана. – Доброе утро, мисс Прудэнс! – скинув на постель ни о чём не подозревавшей сони внушительный объем холодной колодезной воды из дубового ведра, предусмотрительно занесённого на место пурпурной аурой единорожьего телекинеза, Дэйлайт, прокашлявшись, повторила свои слова приветствия, на сей раз звучавшие отчасти маниакально, подскочившей до потолка хозяйке дома.

— ВЫ В СВОЁМ УМЕ, МИСС ДЭЙЛАЙТ?! – зацепившись за обод потолочной люстры, подобно обмокшей кошечке, ищущей спасение от влаги нестерпимых водных процедур, прокричала на свою пациентку до ужаса испуганная кобылка, зрачки которой, мягко говоря, ужались до размера двух маленьких бусинок.

— Да, — спокойно ответила ухмыльнувшаяся единорожка, издав коротенький смешок, после чего в саркастическом ключе незамедлительно пояснила для собеседницы комедийную составляющую ситуации. – А люстры для вас, я так понимаю, выступают неким латентным фетишом, коль вы в любой удобной ситуации стремитесь обнять их всеми имеющимися копытами?

— Очень смешно, мисс Лайт! – румяно покраснев от столь глупой подколки своей гостьи, за счёт моральной неуместности к тону происходящего показавшейся обеим гениальной, раздражённо ответила мокрая от ушек до кончика хвоста Прудэнс. – Да, доброе утро…. Было, пока вы не заявились! К чему, прошу простить, столь экстренная необходимость меня рано будить?

— А вы, должно быть, забыли, какой сегодня день, не так ли, мисс Прудэнс? – гордо блеснув пред чутким взором пробуждавшейся пони, активно потиравшей ослабленными копытцами мокрые глазки, своим новым обличием, жирно намекнула повеселевшая единорожка, укрывая свою коллегу мягким полотенцем – может «мистер Пушистик» вам напомнит?

Впервые за всё то короткое, но полное интересных событий время, что Прудэнс имела честь провести со своей экстравагантной во многих аспектах жизни пациенткой, она увидела ту в ином облачении, кардинально отличавшемся в своём стиле от строгости врачебного халата, однако остававшегося верным революционным взглядам касательно моды своего придирчивого в этих вопросах владельца. Широкая фетровая шляпа угольного цвета, украшенная полупрозрачной пурпурной сеточкой мелкой ячеистости, с вплетённой в неё цветком бурой лилии была первым, что бросалось в глаза иному прохожему при взгляде на прогулочное летнее платье статной особы. Менее примечательным элементом костюма, несмотря, однако, на его значимость для общей композиции, являлось само платье: наиболее узкое, нежели рабочая униформа, оно прекрасно подчёркивало великолепие фигуры своего владельца. Белое, с широкими, плотно прилегавшими к телу рукавами, оканчивавшимися блистающими фиолетовыми запонками, оно, не желая предавать традиционные устои принципиальной Лайт, располагало на себе несколько изображений бессменного символа медицины – красного креста. Заместо великолепного белоснежного тканевого колье, располагавшего на себе мерцавший яркими искрами пурпурный опал, на шее единорожки красовался лазурно-голубой платок, в контраст расцветке её золотистой шёрстки. Еле приметные рабочие накопытники передали почётное место высоким серебристым туфлям, смотревшимся на окончании копыт весьма грациозно. И наконец, последним, но не по значению, штрихом сего новоприобретённого повседневного наряда выступил плотный, полосатый и слегка искомканный лёгкий пояс, соединявший узкий кружевной перед платья с широкой и пышной вьющейся тыловой стороной, что, помимо всего прочего, располагал на себе череду изображений всё тех же алых крестиков.

Элегантно закружившись вокруг себя на вытянутом заднем копытце близ Прудэнс, в очередной раз прикусившей нижнюю губу, Лайт, дружелюбно подмигнув, обратилась к удивлённой собеседнице:

— Мисс Прудэнс, по моему скромному мнению, вам следовало бы поскорее отучить себя от этой вашей вредной привычки: ваша мордашка из-за неё порой выглядит крайне неоднозначно.

— Ох, прошу простить, мисс Лайт, — коснувшись копытом кончика своих губок, удивлённо произнесла земная пони. – В последнее время сама не замечаю за собой того, — облизнув сухой ротик, вернулась к обсуждению основной темы психолог. – Так, выходит, у нас некое особенное дело, не так ли?

— Абсолютно верно, мисс Прудэнс, я восхищена вашей проницательностью! – уже в который раз ответила в саркастическом ключе нетерпеливая единорожка, улыбаясь во всю ширь мордашки да указывая рядком материализованных рядом с ней телекинетических стрелок на яркие элементы её прогулочного наряда.

— Мисс Лайт, — лениво и тихо пропищала уставшая Прудэнс, зевнув, — куда мы идём? Вы уже в течение получаса водите нас вдоль продовольственного района города, не заходя ни в одно здание!

— Место нашего назначения станет для вас сюрпризом, мисс Прудэнс. Ибо нечего память дырявить лишний раз, забывчивая вы моя! – тихонько усмехнувшись, бодро ответила Лайт, заходя в булочную.

Центральный район города. Полупустынные холодные улицы, замощённые гладким декоративным булыжником самых разнообразных оттенков серого, еле подсвеченные тусклым сиянием облачного неба, первыми встречают здесь прохожих, завораживая своей красотой, что на фоне дешевизны и безвкусицы стиля прочих районов кажется шедевром архитектуры, достойным самой столицы. Редко высаженные меж зданий ветвистые платаны натуральным органическим заборчиком ограждают территорию, придавая серости классической архитектуры толику природной живости. Стоит углубиться внутрь культурно-экономического сердца города глубже, и, одаривая ароматом свежей выпечки, вас встретит булочная «Le Festin[1]» — компактное одноэтажное здание, столики которого, как изнутри, так и снаружи, вечно заняты утопающими в гастрономическом блаженстве довольными посетителями. Чуть поодаль, по соседству, дополняя образ места, в коем досуг проводится с чувством высокого духовного просветления, гармонично смотрится трёхэтажное здание с деревянными колоннами, первая городская библиотека, в окнах которой, поглощённые затягивающим с головой творчеством именитых писателей, преисполняются в своём познании действительности дамы и господа самых разных возрастов.

Великолепные передвижные ларьки с эксклюзивным товаром: вычурными экзотическими ковриками, заграничным алкоголем, вырезанными столичными мастерами своего дела курительными трубками, деликатесами далёкого севера – надолго здесь не останавливались. Заместо них на открытых пространствах площади обыкновенно можно было узреть хлипкие продуктовые лавки, полные произведённого в условиях домашнего комфорта товаров: овощи и фрукты, реже – ягоды, деревянные сувенирные поделки для туристов и жеребяток и прочие простые прелести не столь индустриализованной глубинки страны. Но, несомненно, самым отличительным элементом данного сегмента города была музыка. Всюду, рассматриваете ли вы медные бюсты основателей подле фонтана в центре площади или же беззаботно расхаживаете по самому краю тротуарной плитки, прижимаясь к крайним магазинчикам, вас встречает энергичный поток классической джазовой музыки, доносящийся изо всех щелей, полный помех и не самых приятных уху посторонних шумов.

— Мисс Лайт, так вы всего-то в знак признательности решили пригласить меня на завтрак в булошную? – следуя за своей коллегой и одновременно с тем отстукивая по паркетному покрытию пола ритм разносимой по всему залу мелодии, спокойно спросила Прудэнс. – Ох, вам, правда, не стоило….

— Не нужно тешить себя сладкими мечтами на пустом месте, Мисс Прудэнс, — вызвав звонкой трелью звоночка запропастившегося продавца, спокойно ответила возбуждённой свободным танцем собеседнице ухмыльнувшаяся единорожка, — пока что это не для вас.

«Протянем в небо мы канат,
Поднявшись, прикоснёмся к звёздам.
Любовный дивный аромат
Наполнит ночь отрады чувством,
И ноты скрипки месяц лунный
Протянет нам, ведь мы с тобой».

«Оставь свои заботы на часок:
Не так уж трудно отдаваться ритму,
Плывя, подобно грёзному круизу,
Уйду на лучшей жизни островок»

— Мисс Прудэнс, не подскажите, кто исполняет сие культурное недоразумение? – невольно вслушавшись в текст песни в ожидании обслуживания, раздражённо спросила смущённая Лайт, глядя на низенькую танцовщицу близ себя.

— Стэрвей Стар, если я не ошибаюсь, — не в силах остановиться, продолжила смущать свою коллегу кобылка, на которую был направлен каждый второй взгляд в заполненной до отказа булочной.

« Да уж…. Если уж даже в наш век возрождения высоких философских школ творцы массовой культуры позволяют себе столь слащаво романтизировать любовь, то мои полномочия – всё!» — думала про себя поражённая вульгарностью строк пони, спрятав побагровевшую мордашку под шляпу: «Надеюсь, это временное: общество развивается. Да и, в конце концов, не могут на протяжении нескольких сотен лет петь про одно и то же! Должно быть какое-никакое творческое разнообразие». «Однако, и Прудэнс можно понять», — поймав себя на невольном покачивании головой в ритм песне, слегка переосмыслила сказанное Дэйлайт: «Эти джазовые музыканты определённо знают толк в том, как заставить тебя пуститься в пляс».

— Доброе утро, мисс, и добро пожаловать в лучшую, и по, кхе, совместительству, кхе, единственную, булочную в городе – «Le Festin»! – учтиво поклонившись суровой даме по другую сторону прилавка, поприветствовал клиентов молодой и полный энергии жеребчик со знатными закрученными усами. – Чем я могу быть вам полезен?

— Десять упаковок шоколадных маффинов, пожалуйста, — небрежно закинув на прилавок увесистый мешок со звенящими монетами, серьёзно произнесла Лайт, после чего, узрев закономерное удивление новенького продавца, добавила. – И ещё десять сверху, но на сей раз с ягодками.

Магазин сувениров, безделушек и плюшевых игрушек, без тридцати минут восемь.

— Мисс Лайт, я никак понять не могу, что же на вас сегодня такое нашло? – глядя на обилие зависших в воздухе по воле единорожки разноцветных плюшевых мишек, поинтересовалась психолог всё больше погружавшаяся в глубокие раздумья.

— Терпение, мисс Прудэнс, терпение, — выжидая выписки долгожданного чека, добродушно ответила занятая единорожка, доставая из-под подола платья второй мешок золотых монет и закидывая тот на прилавок. – Помните: вы, несмотря на данное обещание, потратили моё время этим утром, и, выходит, должны понести за то должное наказание.

— Но мисс Лайт! – недовольно пропищала земная пони, посмотрев на собеседницу мокрыми глазками.

— Никаких «мисс Лайт», — сурово отчеканила особа, окончив расплачиваться с дотошной до чеков и росписей продавщицей. – Скоро сами всё увидите, с десяток минуток подождите – и будет вам счастье, — дополнила свой краткий ответ единорожка, выходя из здания с несколькими сумками, полными милых игрушек, пока недовольная кобылка близ неё лишь показательно фыркала.

Западные районы города. По неровной ухабистой тропе из крупного камня, стараясь не отвлекаться на чарующее своим разнообразием форм и цветов природное окружение, бок о бок стремительно двигаются к своей цели две леди в окружении низеньких соломенных зданий.

— Ну ладно, коль вы так интригуете, мисс Лайт, хотя бы подтвердите мою догадку: вы, должно быть, закупили все эти игрушки для жеребят…. Причём для пятерых, как минимум, не так ли? – воссияв яркой улыбкой, уверенно озвучила своё более чем обоснованное предположение земная пони, провожая взглядом утекавший вдаль ручеёк, сопровождавший внимательную пони на протяжении последних пяти минут.

— А вы проницательны, дорогая моя, — усмехнувшись, добродушно подтвердила догадку своей собеседницы смотревшая вдаль Лайт. – Но, как бы вы ни старались, исчерпывающую информацию получите лишь на месте, ха! – ненадолго развернувшись головой на восток, ободрённо окончила краткий ответ серьёзно настроенная особа, мельком взглянув на возвышавшийся над всеми зданиями, видневшийся даже с противоположной стороны города особняк господина Рича, шпили которого, казалось, отражали свет не хуже куполов столичных башен.

Впрочем, бойкот, объявленный ведущей пони, не вызвал у Прудэнс негативных эмоций: до заветной цели оставалось всего ничего, к тому же изумрудно-розовое окружение, со всеми его ветвистыми деревьями и собраниями полутораметровых камней, натуральным великолепием гармонии природного хаоса нехило способствовало тому, чтобы эти минуты промчались незаметно.

— Ну и что это за место, мисс Лайт? – войдя внутрь крупного двухэтажного здания с несколькими корпусами, произнесла Прудэнс, явно сбитая с толку серой тоской главного гостевого холла, единственным украшением которого была привинченная к потолку ржавая полуразбитая люстра.

— Мисс Прудэнс, вот вам полезный совет на жизнь: никогда не задавайте лишних вопросов, пока не ознакомитесь с делом полностью. В противном случае придётся краснеть за глупость сказанных не в тему слов, — по-дружески упрекнула свою собеседницу Лайт, сделав пару шагов вперед и обратившись в диалоговое окно, пригнувшись близ инкрустированного внутрь еле искрившего пурпурным блеском переговорного самоцвета.

Скромно расхаживая по просторному залу ожидания, Прудэнс изо всех сил пыталась разглядеть в мёртвой примитивности окружения намёки на принадлежность этого социального учреждения к известным ей общественным домам. К глубочайшему сожалению детектива-психолога, будто бы назло, подсказками это помещение не располагало: серо-белая потрескавшаяся плитка, грязные голые стены, в уголках которых виднелись скопления белёсой паутины, пара не самых устойчивых деревянных стульев, приставленных от греха подальше в самый угол зала и, подобно вишенке на торте, та самая люстра, во всех красках встречающая гостей – всё это не просто не подталкивало вошедшую особу к нужным мыслям. Сие многообразие перерубало их на корню сильнейшим диссонансом, возникавшем в её сознании, стоило ей только сопоставить добрые мягкие игрушки, пряные ароматные сладости и…. Это! Название дома, как нетрудно догадаться, делу не помогало от слова «совсем», ибо словосочетание «Magic Sound[2]» даже без детального анализа его смысловой нагрузки сразу навевало мысли о тонне различных и в то же время уместных применений.

— М-сисс Лайт, ну вы т-там скоро? – с лёгкой дрожью в голосе спросила побледневшая кобылка, в ушках которой, дребезжа высокочастотными полупризрачными нотками, слышались отголоски нараставших шумов, доносившихся прямиком из-за колыхавшейся несущей стены дома перед Лайт. – М-мне как-то не по с-себе! Т-такое чувство, словно бы в тех и-историях про ф-ф-фантомов!

— Кого-кого? – спокойно уточнила направившаяся мерной поступью в сторону выхода единорожка.

— Ф-фантомы! – нервно сглотнув слюну, ответила напуганная пони, на лбу которой выступил холодный пот.

— Глупости вы говорите, мисс Прудэнс, никаких фантомов не бывает, а на звуки внимания пока не обращайте, — выйдя на свежую травку и поймав мордашкой слепящий лучик солнца, в очередной раз отчитала свою впечатлительную касаемо некоторых вопросов коллегу Лайт. – Помните простую мудрость: не задавайте лишних вопросов, пока не постигнете всю суть непростого дела. И да, насколько мне стало известно из диалога с мистером Беливером, помещение сие нынче отдали под складские нужды, потому и выглядит оно столь заброшено. Потому выдохните, успокойтесь и пойдём, — поправив свою экстравагантную шляпку и прилизав гриву, необычайно заботливо протянула Лайт, — нас ждут, мисс Прудэнс.

Распахнув двойные двери нового гостевого холла, расписанные под стать весёлой и непринуждённой атмосферы, в эти минуты буквально сочившейся из воздуха, Лайт, от нетерпения сделав глубокий вдох, дабы ознаменовать начало приветствия спокойными словами, вошла, спрятав за спину бумажные упаковки с припасёнными для кое-кого презентами, и сказала:

— Привет, мои любимые! – без тени притворства, абсолютно искренне произнесла, будто пропела, Лайт своим голоском, что в ту минуту звучал, на удивление, мягко и нежно.

И каждый жеребёнок в маленьком зале, от мала до велика, тут же радостно заликовал, выбежав навстречу долгожданной посетительнице в летнем платье, настраивавшем толпу на дружелюбную беседу: у особенно чувственных индивидов, что были полны льющийся через край чувств, из глаз даже полились тёплые слёзки душевной радости. Один за другим, юные жеребцы и кобылки (в диапазоне возрастов от пяти до восемнадцати лет) начали высказывать свои тёплые слова благодарности их любимому гостю:

— Ура! Тётушка Лайт пришла!

— Здравствуйте, мисс Лайт! Мы по вам очень скучали!

— Слава Селестии, вы пришли, мисс Лайт…. Уже целых две недели от вас ни слуху, ни духу не было: мы правда волновались.

— Мисс Лайт, как же я счастлив, что вы пришли!

— Тётя Лайт тут! Ура-а-а-а-а!

В ответ на все лестные слова в её адрес, видно, привыкшая к сему единорожка лишь шустро опустилась ниже, подогнув колени, дабы маленькие, низенькие жеребята могли достать до шеи или хотя бы груди высокой особы широкого телосложения.

— Ребятушки-ребятушки, не надо так напирать, прошу вас, а то кое что особенное помнете. – невольно расплывшись в самой довольной и тёплой улыбке, что Прудэнс только видела на мордашке своей пациентки, спросила дама в шляпке, оглядывая столпившихся вокруг неё жеребят, хитро пытавшихся изо всех сил подглядеть внутрь закрытых сумочек, стоило лишь гостье задать провокационный вопрос. – Подглядывать неприлично, Дезмонд! И ты, Молли, дорогуша моя, не лезь за подарочком, пока тётя Лайт не разрешит, хорошо? – нежно отодвинув маленьких непослушных жеребят, которым на вид лет семь отроду, от сумочки, вежливо попросила тех о соблюдении этикета милая гостья, раскрыв содержимое пахнущего шоколадом и выпечкой мешочка прямо перед заинтригованными мордашками детворы. – Обещайте, что не будете торопиться с подарочком, хорошо?

— Да, мисс Лайт, обещаем! – послушно ответили хором, словно по договорённости, большинство жеребят, что были в сознательном возрасте.

— Дайте вы нам уже наши конфетки, ну будьте добры, тётушка! – комедийно выпалил молодой жеребчик, вскочив с дивана, отчего воспитательница, наблюдавшая за всем этим из уголка, не смогла удержаться от смеха, впрочем, как и сама Лайт.

— Ладно-ладно, Пол, хе-хе, убедил, — шумно похрустывая новомодными бумажными обёртками из-под выпечки, пала под влиянием милого голоска единорожка. – Только вот ты немного не угадал, дорогой…. Сегодня вас ждут не конфетки, а…. Маффины! – приложив копыто к сердцу и радостно огласив название самой любимой сладости сироток, начала раздавать непомерно большие для одной персоны подарочки гостья. От отрады за улыбавшихся во всю ширь морды жеребят сердце Лайт глубоко в груди билось столь сильно что, казалось, это почувствовала даже стоявшая позади Прудэнс.

— Ой, ну не торопитесь, ребятушки, обещали же быть послушными, — не в силах по-настоящему рассердиться на озорных жеребят, воззвала к их манерам вежливая единорожка, каменное сердце которой уже как минуту назад безвозвратно расплавилось величия доброты и любви, что, казалось, буквально витали над тобой воздухе. – Йоко! – смущённо поморщившись, обратилась гостья к юной высокой кобылке с ромашкой, вплетённой в короткую гриву. – А ну отдай Джону его вкусняшку! У тебя своя такая же есть!

— Неправда, мисс Лайт, — вытаращившись на упрекающую её взрослую кобылку влажными глазками, защитилась Йоко, потупив голову в пол. – У меня они с ягодками, а у Джона – шоколадные…. А я хочу шоколадку!

Невольно покосившись на фыркавшую юную особу полным сострадания взглядом, Лайт, сделав глубокий вдох и подойдя чуточку ближе к компании, ответила той, взяв её за копытце да вложив в него большой, ароматный и вкусный кексик:

— Дорогая моя Йоко, — прикрыв дёргавшиеся от счастья глазки наполовину, тихонько поучала Лайт, будто бы была кобылке-подростку кровной матерью. – Никогда, повторяю, никогда…. Не волнуйся по пустякам, милая, — указала статная особа на остальную компанию, смирно дожидавшуюся своих оставшихся мешочков с гостинцами. – Видишь? Даже Пол, весь измазанный крошкой, сидит, зарывшись в мешочек, и кушает маффины, наслаждаясь тем, что у него уже есть…. Хе-хе, а он ведь даже не подозревает, что скоро получит ещё один такой, только с ягодками! – залившись звонким смехом, подвела к основной мысли своего совета Лайт, тепло обнявшая свою маленькую знакомую передними копытами. – Всегда дай времени рассудить: будь на месте того, на что хочется сорваться, твой лучший друг, худший враг или даже невкусный маффин, хи-хи! – не сбавляя позитивного настроя, докончила монолог Лайт, выдав смутившейся до румянца крошке её порцию мучного изделия с ягодной начинкой, добавив. – Хотя невкусных маффинов не бывает — это я вам точно говорю!

Спустя пару секунд неловкого молчания, смущённая выжидающими взглядами жеребят, единорожка, укрыв мордашку под широкой шляпой, огласила пред всеми:

— Ну чего же вы ждёте, ребятушки? Скорее проходите в потешную комнату, а я вас через минуточку догоню: тётушке Лайт нужно поговорить с её знакомой, — насильно выставив вперёд ошеломлённое тельце, неловко улыбнувшееся застывшей в не меньшем удивлении толпе, Лайт представила свою коллегу. – Ребята, знакомьтесь, эту добрую мисс зовут Диар Прудэнс, и она сегодня немного побудет с нами, вы не против?

— З-з-здравствуйте, — полностью растерявшись перед широкой толпой незнакомых пони, еле подняв в знак приветствия дёргающееся копыто, с дрожью в голосе поздоровалась кобылка в задрипанном врачебном халате и домашних резиновых тапочках, что на фоне вычурного наряда её собеседницы смотрелся просто нелепо и по-детски.

— Здравствуйте, мисс Пру-уу-дэнс! – в очередной раз, словно бы по договорённости, с кивка воспитательницы, заранее переглядевшись, протянули хором вежливое приветствие почти что все юные кобылки и жеребчики, за исключением одного маленького вечно что-то подозревающего пегаса Пола.

Вылетев вперёд на своих коротеньких, только разработанных утром на зарядке пёрышках, пернатый храбрец гордо занял оборонительную позицию меж занятым диванчиком и новой, неизвестной фигурой, которая и без того была готова в любую минуту упасть в обморок от давления взглядов маленьких и милых мистеров и мисс:

— Тётушка Лайт, а вы нас точно не обманываете? Эта мисс ростом точь-в-точь с нашу старшенькую, Джуд, а взрослые должны быть высокими! – подозрительно задрав голову, юный детектив продолжил, указав копытом прямо на трясшуюся в тревоге мордашку кобылки, которая, судя по всему, уже десять раз пожалела, что пришла на сие мероприятие. – Она просто хочет украсть наши конфетки, мисс Лайт!

— Не конфетки, а маффины, Пол, бубылда[3] ты летучая! – на правах упомянутой в диалоге персоны, тяжело вздохнув и сдув с морды закрывавшую обзор роскошную гриву, поправила раскричавшегося жеребца старшая персона в их компании.

— Да хоть пирожки, Джуд, та сама на неё посмотри: аж вся затряслась – точно что-то скрывает! – заставив их любимую особу в белом платье забыться в неистовстве бесконтрольного смеха, пуще прежнего напугал скромную земную пони Пол. – Но не бойтесь! Пока я с вами, ни одна негодяйка не тронет наши подарки!

Не стоило долго дожидаться разрешения возникшего конфликта: разогнать это комичное недоразумение вызвалась именно та смелая особа, что, по большому счёту, и была ответственна за произошедший на ровном месте сыр-бор:

— Так, Пол, дорогуша, я понимаю, что ты у нас самый ответственный и храбрый, но мисс Прудэнс хорошая пони, а никак не «негодяйка», как ты выразился, — обняв одним копытом трясущийся крохотный врачебный силуэт, добродушно упрекнула маленького рыцаря единорожка. – Так что сейчас же извинись перед вашей гостьей, а иначе накажу, и тебя все весь день бубылдой называть будут!

— Но тётя Лайт, Джуд на меня и так вечно обзывается! – топнув копытцем о пол, возразил недовольный пегас, фыркнув носиком.

— Мне можно, я старшая — показав язык, ехидно улыбнувшись, ответила земная пони, выглянув из-за спинки дивана.

— А Джуд просто в силу своего возраста других слов, наверное, не знает, так что будь к ней снисходительней, дорогуша, — остроумно обернув подколку особенно шутливой кобылочки против неё же самой, ободрила юного кавалера Лайт. – А теперь извинения, мистер Пол!

Замявшись и несколько раз пробубнив про себя эти трудные слова, с красной, словно помидор, мордашкой пегас всё же смог извиниться, после чего побежал к остальным, с мешками маффинов уходящим в потешную комнату, дабы не краснеть ещё больше:

— Пожалуйста, простите меня, мисс Прудэнс, я больше никогда не буду обзываться!

Дождавшись, когда последний крохотный носик скроется за порогом дверей, ведших в основные залы здания, Лайт произнесла на ушко подуспокоившейся коллеге, издав еле слышимый смешок:

— Хе-хе, уже третий раз, как видимся, обещает…. Зато речь у него явно стала лучше: вам повезло встретить его в добром здравии, мисс Прудэнс. Он у нас жеребчик беспризорный был, вот и привычки старые всплывают порой – «негодяйка» — это, уверяю вас, самое безобидное, что есть в его словарном арсенале бранной речи, хе-хе!

Тем временем снаружи сиротского приюта «Magic Sound», ровно на границе территории, за высоким ограждением, вылитым из не самого прочного бетона, обсыпавшегося на глазах, вглядываясь в раскрытые окна здания, стоял загадочный господин в чёрной одежде, что был весьма хорош собой. Его тонкий угольный плащ, с расположенным рядком вдоль линий складок изумрудными запонками, приковывал внимание, раскачиваясь под влияние лёгкого утреннего бриза, что тем самым приоткрывал вид прохожих на его высокие стёганые ботинки, полные мелких узоров, составленных из контрастирующих оттенков перламутрового цвета. Однако самым узнаваемым элементом вычурно-брутального костюма была, пожалуй, стильная остроносая ковпонька[4] ониксового налива, украшенная по бокам нашивками перекрещенных дуэльных револьверов, с отходящими от них силуэтами густого пара.

— И как таких только земля носит, — презрительно заявил, доставая из кармана плотной куртки трубку, полную горького ароматного табака, Стэндин Стил, от обуревавшего негодования показательно сплюнувший на тротуарный камень близ себя. – Ты только взгляни на эту притворщицу, Би! – кратко прибавил рассерженный пегас, вольготно опёршись спиной и задним копытом о широкую грань бетонной стены, а-ля заправский ловелас, после чего густо задымил, глядя куда-то в небо.

— Ох, сеньор Стил, а вы, как я посмотрю, не можете прожить и дня, не ударяясь в крайности, не так ли? – прильнув близ сурового на вид жеребца, выразилась крылатая красавица, галантно проведшая окончанием мягкого крылышка вдоль его густой чёрной бороды. – На мой взгляд, госпожа сья, независимо от её внутренних мотивов, заботлива; жеребята счастливы – так к чему лишний раз сердиться?

Вежливо, но с холодной, безэмоциональной мордой выслушав слова своего великолепного компаньона в солнечном кружевно-бархатном платье, игравшем даже в тусклом свете лучей ярче любого самоцвета, жеребец грозно ответил, смахнув из трубки образовавшийся пепел:

— Ничего ты не понимаешь, кобыла! На кой ты мне такая дурная досталась, спрашивается, — хрипловато прошипел про себя недовольный всем Стил, указав крыльевым жестом на окошко, через которое открывался вид на резвящихся в потешной комнате жеребят. – Не понимаешь ничего – так не сотрясай лишний раз воздух, без тебя тошно.

— Ох, выходит так, сеньор Стил? – саркастично приложив копытце ко лбу, смотря на густо перекрытое облаками небо, придала своему образу щепотку напыщенности, пафоса и драмы леди Лэ′тэт Би. – Ах, сеньор Стил, будьте добры, простите мне, недалёкой, мою выходку, будьте столь великодушны!

— Ну, знаешь, — издав короткий басистый смешок, ответил жеребец, склонив шляпу ближе к морде, — за такое шоу можно и простить…. Особенно тебя, дорогая моя, — тепло произнёс Стил, вызвав румянец на широких щёчках улыбнувшейся до ушей леди, а затем добавил. – Но это не отменяет того, что в голове у тебя извилина одна, и та от шапки. Ты сама поставь себя на место жеребяток, кобыла ты моя недалёкая: приходит к тебе знатная мамзель, разодетая, как на парад, подачки кидает раз в неделю и уходит.

— Сеньор Стил, повторюсь, — воссев на краешек высокого белёсого ограждения, начала рассудительная пегаска, расправив широкие крылья. – Покуда они счастливы, мне не за что винить эту барышню.

В очередной раз потупив тяжёлую голову в пол, недовольный Стил, ухмыльнувшись, произнёс, не поднимая взгляда:

— Вот потому-то тебе и нужен настоящий кольт, венец творения природы, вроде меня, дорогая моя, ха! Ну, не умеешь ты со своей губчатой кобыльей башкой думать о грядущем дальше пяти минут! – произнёс и тут же оттого повеселел чёрный пернатый мешок негатива. – Какое, по-твоему, у этих жеребят вообще может быть будущее с подобным обращением? Ну, приходит «тётя», сюсюкается с ними часик, ну, дарит мягкие игрушки…. Да у неё этих битсов, хоть крупом жуй! Времени свободного, наверняка, не меньше.

— Зря вы так думаете, сеньор Стил, ох зря — показательно цокнув зубками, упрекнула своего кавалера пегаска, элегантно причесав крылом коротенькую блондинистую гриву. – Да, слухи о «мисс притворстве» по городу разносятся, подобно вирусу, однако, помните, милый сеньор: нет ничего страшнее и вреднее на этом свете, чем сплетни. Я, к примеру, не стала бы столь сильно доверяться мнению болтливых мещан, пока сама лично не увижу полную картину.

— Ах, как же я так тебя забыл спросить, Би! – саркастично выпалил жеребец, топнув копытом о тротуарную каменную кладку. – А тебя, дорогая, никак не волнует, что эта твоя «мисс», которую ты столь усердно защищаешь, зачастую отказывается лечить бедняков? Что она, дискорд бы её побрал, чуть что, по первому приглашению бросает неопытных коллег и на целый день, а то и два, уезжает в особняк этих поганых Ричей по пустякам, лишь бы нажиться, пока простые пони страдают? – сплюнув от негодования на зелёную травку близ ограждения, чуть ли не орал на свою собеседницу суровый ковпонь. – Я одно время с докторами из первой больницы общался, так узнал: она ни то что красивый кабинет себе отгрохала на свои баснословные капиталы, нет. По словам одного её коллеги, «триста тринадцатый» выглядит, скорее, как залы столичных, чтоб её пусто было, усадьб!

— И всё же, — нервно сглотнув слюну, но не потеряв твёрдости во взгляде, перебила грозного собеседника пегаска, — вы не имеете права осуждать её за это. Каждый, будь у него подобная возможность, вгрызался бы в неё всеми зубами, дабы получить себе роскошь, признание, деньги и титул, не скрывайте этого, сеньор Стил!

— Дорогая, — тяжело вздохнув, начал пегас, на морде которого проглядывался еле заметный румянец от стыда за свою собеседницу, которая даже после всего сказанного не прониклась сутью обозначенного вопроса. – у тебя есть одна очень странная особенность: твой милый крохотный ротик просто великолепно красив…. Пока ты его не разеваешь! Так, будь добра, сделай мне одолжение, не встревай, пока я не договорю, — откашлявшись, Стил продолжил. – Суть здесь в том, Би, что должна быть у любого разумного существа честь, чем бы тот ни занимался. На морде же вашей обожаемой мисс я вижу лишь едкое лицемерие, а в якобы добрых поступках её – мерзкое попытку прихорошиться перед негодующей общественностью.

— Мисс Лайт, спасибо большое за кексики и за мишку! Он такой мягенький, спасибо-спасибо! – отпивая из грубой железной кружечки горячий чай, поблагодарила щедрую гостью юная леди, усадив рядом с собой плюшевого розового друга.

— Ой, да не за что, милая…. Ты, главное, кушай, пей чаёк и набирайся сил — после завтрака все пойдём играть на улицу, — лучезарно улыбнувшись, произнесла, точно пропела, оптимистично настроенная особа, зрачки глазок которой тут же расширились, стоило ей услышать радостные возгласы малюток.

И каждый, будто бы кипятком ошпаренный, начал допивать свой ароматный напиток, жадно запихивая в себя крупные остатки мучного изделия, чуть ли не давясь непомерно большими для маленького жеребёнка сладостями. Взглянув на это, Лайт, встрепенувшись, тревожно огласила, встав из-за стола:

— Так, ладно-ладно, ребятушки, не нужно так себя мучать! Докушаете чуточку позже, верно, мисс Лоялти? – обратившись к сидевшей во главе стола мудрой и опытной воспитательнице в годах, попыталась прервать сие безобразие встревоженная кобылка, на что получила одобрительный кивок. – Все выходим в садик, будем играть в салочки! Пока разомнитесь, а я вас через пару минуточек догоню, обещаю!

Потешная комната, выкрашенная и составленная из сочетаний ярких и тёплых цветов, была для маленьких непосед самым приятным местом в обширном здании, далеко не самом богатом на праздничные настроения. Низенький, на восточную манеру, дубовый чайный столик, накрытый тоненькой бежевой скатертью с рисунком розы, занимал треть комнаты, располагаясь в точности меж игровой зоной и выходом, прилегая короткой гранью к несущей стенке. Звуковое сопровождение всякой церемонии, будь то весёлая поучительная игра или же урок хороших манер за столом, обеспечивал проржавевший до самого основания, но игравший музыку, на удивление, терпимо граммофон в углу комнаты, бессменное трио коротеньких мелодий которого знал каждый, кто имел возможность просидеть в комнатке хотя бы часик. Что касаемо аромата, сомнений на его счёт возникнуть не могло ни у кого: некое сочетание засушливости книг городской библиотеки в летний день вкупе со свежестью яркого букета местного цветочного сада завораживало – стоило сделать лишь один глоток этого необыкновенно странного амбре[5], как обворожительность его ноток уже завладевала твоим очарованным сознанием. На то потешная комната и считалась совершенным в своей комфортабельности местом для принятия важных гостей и проведения в ней досуга юными непоседами, кто, помимо релаксационных чайных церемоний, мог увлечённо проводить в ней часы, кидаясь друг в друга мягкими мячиками.

— Мисс Прудэнс, можете выдохнуть, — проведя левитированной в пурпуре телекинеза металлической кружкой собеседнице возле её же застывшей в непонимании морды, Лайт вывела ту из ступора, издав короткий смешок. – Честно сказать, я и не представляла, что вы столь сильно сторонитесь новых знакомств: по вам так точно не скажешь.

— Ох, п-простите, мисс Лайт, — нервно выпалив первое, что ей показалось правильным для начала не самого простого объяснения, извинилась с дрожью в голосе земная пони, расслабленно выдохнув. – Понимаете ли…. Как бы вам сказать попроще, дабы времени много не занимать, — активно почёсывая вспотевший загривок, психолог усердно, из глубокого уважения к собеседнице, пыталась подобрать наиболее уместный подход. – В общем, если уж жертвовать красноречием в угоду краткости, то причина того проста: меня пугает даже сама возможность быть втянутой в большую группу незнакомых мне пони!

Удивлённо вздёрнув обе брови ко лбу, сидевшая на соседнем стульчике единорожка, неодобрительно покачивая головой и глядя на встревоженную коллегу исподлобья, саркастично подметила:

— Мисс Прудэнс, если это, по вашему мнению, краткость, то я, должно быть, в вашем понимании и вовсе постоянно молчу? – единорожка забавно цокнула, отвернувшись, однако затем, вдоволь позабавившись, вернулась к делу. – Так, выходит, вы у нас всё же задрот, так? – сказала Лайт, ехидно ухмыльнувшись.

— Н-нет! К-конечно, нет! Как вы могли так обо мне подумать, мисс Лайт! – тут же в свою защиту пророкотала смущённая кобылочка, физиономия которой по своему алому наливу походила более на спелую вишенку, нежели на морду. – Я весьма общительна, и вы это знаете…. П-просто я боюсь заводить более одного знакомства за раз, вот!

— Face á la vérité[6], — продолжая коситься на собеседницу исподлобья насмешливым, но добрым взглядом, подводила к финальному акту свою подколку хитрая особа.

— Ну, нет, мисс Лайт, ну вы ведь не станете этого делать! – шустро осознав своё вторичное за неделю попадание на еле приметный крючок бойкой на язык собеседницы, в надежде на спасение от невыносимой дозы смущения пропищала Прудэнс.

Вобрав в объёмные лёгкие столько воздуха, сколько ей позволила её диафрагма, Лайт в голос устыдила свою коллегу-затворника, улыбнувшись во всю ширь мордашки:

— Задро-о-о-о-от!

Центральный район города. Площадь имени Хэвэна. Яркое солнце, укрываемое плотными облачками, прорываясь сквозь пелену тоскливой серости, порой поблёскивает, одаривая прохаживающихся до работы горожан тёплым утренним заревом. Усиливающийся тёплый ветерок плавно покачивает зелёные ветви платанов, будто бы поглаживая те нежным касанием своих стремительных потоков. Возле магазина домашнего пивоварения, всматриваясь в полки с сырьём, чарующие разнообразием экзотических ингредиентов, почёсывая копытом загривок, стоит инженер-пегас, держащий в крепком хвате крыла бутыль поистине революционного напитка из индустрии жидкого хмеля. «Вечный Бродяга: безалкогольное!» — гласит яркая этикетка с изображением сурового бородатого лесоруба в окружении двух милых дам в открытых платьях, посылающих покупателю воздушный поцелуй.

— Ну что ж, момент истины, — глубоко вдохнув, пробормотал про себя убеждённый силой рекламы, играющей на природных инстинктах населения, жеребец, после чего за раз употребил внутрь треть зачарованного напитка.

— Извините, мистер? – обратился к занятому Радиохэду, прикрывшему глаза, юный любитель литературы, державший под мышкой толстый томик «Падшей Эквестрии». – Вы не подскажете, во сколько открывается библиотека? Я просто впервые в такую рань: нужно перед школой книжку вернуть.

Медленно раскрыв глаза, Хэд обозлился на весь мир, в котором он живёт, за один только факт существования в нём вещи под названием «безалкогольное пиво». Без промедления всучив выжидавшему жеребёнку недопитый напиток, Хэд ответил, подавляя в себе концентрировавшиеся позывы к агрессии:

— Парень, ты меня, конечно, извини: я, скажем так, немного не в настроении, — жадно разглядывая прилавки, полные мешков с ячменём и солодом, старался не кричать пегас, поскрипывая сжатыми челюстями, — но помочь я тебе не могу. Ты либо стой, пока не впустят, либо поди спроси у завсегдатаев.

— Но Мистер…. Вы и есть завсегдатай, — осторожно произнёс жеребёнок, сделав шаг назад. – Поэтому я именно к вам и подошёл. Помню, вы несколько лет назад часто засиживались в читальном зале с книгами, в которых всегда было много картинок: шестерни, звёздочки, мосты и….

— И сусловарочные котлы, — докончил за памятливого юношу подуспокоившийся Хэд, тяжело вздохнув. – Да, именно после них больше никаких картинок я и не помню, — тоскливо поковыряв копытом тротуарный камушек, Хэд указал собеседнику в направлении библиотеки, дабы эта неловкая беседа не стала для него ещё более смущающей. – Так, всё, давай, тебе ещё в школу гнать! Иди, сдавай книгу, малец, дрянь эту можешь оставить себе.

— Н-но мистер, зачем мне эта, как вы выразились, «дрянь»? – непонимающе глядя на сбитого с толку взрослого пегаса, поправлявшего съехавшие с носа очки, внезапно заявил жеребёнок.

— Ну, э…. Как зачем? Смотри – учу, — содрав с бутылки позорную этикетку, пегас вальяжно облокотился о витрину, раскрыв широкие крылья. – Вот встаёшь на переменке в школе, кривишь свою морду так, будто бы тебе давным-давно на всех плевать в этом мире, и бутылку рядом с носом водишь, — чуть не вызвав у себя приступ острой рвоты, обнюхал горлышко Хэд, после чего, прокашлявшись, передал главную мысль. – Все кобылки твои будут…. Только учителям не попадайся и не смей говорить, что пернатый дядя в одежде механика тебя этому научил, ладно?

— Л-ладно, — неуверенно ответил юный мистер, держа в поле магии полупустую бутылку и наблюдая за взрослым жеребцом, ускакивающим с места галопом в приоткрытую дверь пивной.

Тем временем в сиротском приюте «Magic Sound» на западном краю города.

— Ра-а-аз, два-а-а, три-и-и, — отвернувшись от разбегающихся по заранее выведанным безопасным местам жеребят, медленно считала Лайт, подготавливая себя к нелёгкой пятиминутной пробежке с улыбкой на мордашке.

На самом деле садик, коим именовали всю озеленённую территорию объекта, не занятую непосредственно самим зданием, назвать великолепным или хотя бы ухоженным язык не поворачивался. Однако пышным – вполне. Ряды высоких серебряных берёз, высаженных вдоль песчаных прогулочных тропинок от корпуса до корпуса, придавали месту особенную стать: чувствовался еле различимый аромат терпко-сладостного березового сока, распространявшийся далеко за пределы садика, достигая самой бетонной оградки на краешке приюта. По мере продвижения вглубь территории, пышность и разнообразие растительного мира усугублялась: виднелись декоративные бесплодные кустарники, кое-как обрезанные копытами неумелого дизайнера в форму неопрятных кубиков; миниатюрные полевые цветы розовато-жёлтых оттенков, сопровождавшие пони на протяжении всего пути к зданию, в непосредственной близости к тому сменялись своими культурными соседями по ботаническому миру: букетами колючих роз шпинелевой окраски, покоряющей своей изящностью лавандой и, кто бы мог подумать, обыкновенными фиалками, коими обыкновенно принято украшать пустые домашние помещения, ставя цветок в вазу на подоконник близ окна. Что особенно показательно, пышность и насыщенность тона цветов были сохранены, чего нельзя было сказать о потрескавшихся клумбах, сделанных из остатков производственных материалов.

— Двадцать де-е-евять, тридцать! – бодро проговорила Лайт, обернувшись на садик, в глубинках которого уже давно настороженно выжидали игры почти что все жеребятки, окромя самых застенчивых, предпочётших остаться возле мисс Прудэнс. - Иду салить! Кто не готов – я не виновата!

— Мисс П-п-прудэнс-с? – неловко произнесла смущённая Йоко, постаравшись не оскорбить взрослую и серьёзную собеседницу в своём обращении неверным произношением не самого просто для её языка имени.

— Да, Й-йоко? – испытывая те же самые трудности в запоминании новых имён, что и кобылка-подросток перед ней, но, однако, скрывая это гораздо успешнее её, одобрила обращение улыбнувшийся пони-психолог.

— Как думаете, мисс Прудэнс, а тётушка Лайт любит меня? – тоскливо вздохнув, спросила пегаска-подросток, прижав к себе крылом бурого мишку.

Растерявшись, психолог, недолго думая, решила помочь бедной особе, судя по обступавшим её негативным эмоциям, готовой в случае чего разойтись на горькие слёзы. Детально оценив свои возможности в сфере подростковых отношений, психолог подошла ближе к загрустившей сиротке и медленно завела серьёзный разговор:

— О чём ты говоришь, Йоко? – тихонько спросила Прудэнс, наблюдая за резвящимися вдали жеребятами и шустро дёргающейся из стороны в сторону Лайт, со своей особенной статью выглядящей средь них до ужаса комично. – Разве мисс Лайт не любит тебя? К тому же…. Ты ведь уже совсем взрослая, Йоко. Почему ты называешь её «тётушкой»?

— Потому что я так чувствую себя лучше, — грустно фыркнув помокревшим носиком, искренне призналась юная леди, покраснев. – «Мисс Лайт» звучит слишком официально, а я не люблю быть с ней официальной! Я люблю тётушку Лайт!

— Ой, тише, Йоко, только не плачь, всё хорошо, — опустившись на тёплую зелёную травку, срочно пророкотала психолог, погладив юную пегаску по её умной головушке. – Мисс…. Тётушка Лайт любит всех вас очень сильно, как одну большую дружную семью! Я не вру: за всё время, что я с ней, я ни разу не видела, чтобы она была хоть с кем-то столь любезной. И не волнуйся, тебя она любит в том числе, Йоко.

— Тогда, мисс Прудэнс, — пустив слёзку, полная печали кобылка ответила своей собеседнице, — вам должно быть известно, что тётушка Лайт посещает нас на протяжении нескольких лет. И ещё ни разу никого не усыновила или удочерила, — в полных скорби глазках погружённой в собственные мысли кобылки, казалось, слабо мерцала яркая звёздочка, угасавшая с каждым сказанным словом. – Каждый раз она приходит, приносит нам подарочки, играет с нами, обнимается. Благодаря ей наш приют преобразился из затхлой дыры во что-то, где действительно можно жить, пусть и не в самых лучших условиях. Джуд с Джорджем из интереса считали как-то и выяснили: у неё определённо есть средства, чтобы содержать как минимум двоих из нас…. Но она так и не взяла под свою опеку никого, — из влажного глазика кобылки вытекла тёплая слёзка, и Пруденс на мгновение показалось, будто бы звук падения этой слезы на сухую травку был самым громким шумом, что она слышала в своей жизни.

— Видишь? Что я тебе и говорил, кобыла! Лицемерка она и всё тут. Тьфу на тебя, Би, вечно эти твои бабские замашки: вам только дай повод, так вы из чего угодно базарище пустое разведёте! – в очередной раз сплюнув от обуревающего негодования на тротуар, гневно отрезал Стил, наблюдая за резвящимися вдали жеребятами.

— И всё же, сеньор Стил, на мой взгляд, нам обоим есть чему поучиться у сей мисс! – галантно разлежавшись на холодной камене спинкой в экстравагантной позе, раскрыв крылья, указала на садик Лэтэт Би. – Сами поглядите, сколь счастлив каждый из них. А скольких пони лично вы осчастливили за свою сознательную жизнь, сеньор Стил?

— Хочешь, могу прямо здесь и сейчас тебя осчастливить, только, мне кажется, горожане подобное странно воспримут, — искромётно пошутил вновь задымивший горькую трубку пегас, бросив в сторону своей провокационно позировавшей собеседницы ехидный взгляд.

— Как вульгарно! – залившись пышным розовым румянцем, тут же встала с тротуара и возразила обидчику культурная особа, повысив свой тон. – Вам должно быть стыдно за подобное, сеньор Стил!

— Должно быть. А ещё тебе должно быть стыдно за себя: лежишь передо мной так, будто бы мы не возле сиротского приюта, а в ночном клубе, притом один из нас явно не посетитель, — продолжая жгуче отшучиваться, смущал собеседницу суровый пегас, подавить железную волю которого, казалось, не смогла бы даже сама принцесса. Выждав мгновение, он вернулся к теме, что, в отличие от шуточек, действительно имела для него значение и, зажав трубку зубами, произнёс. – А что касаемо твоих счастливых жеребят, так ты погляди на ту кобылку, которую успокоить пытаются! Нормально, да? Счастьем прямо веет за милю! – показательно сплюнув в сторону Дэйлайт, пегас двинулся с места на восток, жестом позвав за собой собеседницу. – Я это даже комментировать не буду, мне просто тошно. Пойдём отсюда, Би.

Полчаса спустя. В потешной комнате возобновлена чайная церемония. За столом восседают все те же довольные морды, за исключением одной, намеренно прикрытой длинной чёлкой от чуткого взора доброй и щедрой гостьи.

— Ух, ребятушки, ну вы и даёте – я еле справилась! Вы сегодня какие-то слишком активные, хи! Особенно ты, Пол. Небось, от похвалы всё утро энергия переполняет, а? – дружелюбно потирая гриву маленького улыбающегося пернатого жеребчика, радовалась вместе со всеми полная положительных эмоций единорожка.

— Эй, бубылда, ты чего чай не пьёшь? – прошептала на ухо закрывшейся ото всех подруге дерзкая Джуд, потягивая из кружечки тёплый листовой отвар. – Зависть что ль поглотила? Ну, дорогая моя, надо было играть, пока была возможность, ха! Теперь неделю целую будешь об этом горевать.

— Да отстань ты от неё, дура! – столь же тихо прошептал рассердившийся Джордж, аккуратно стукнув подруге по голове мягким мишкой, дабы воспитатели не заподозрили неладного. – Не видишь, она в печали? Тебе каждый раз так напоминать надо, чтобы ты наконец перестала язвить? – отпив крепкого чая, единорог продолжил. – Да уж, а ещё меня очкариком называют.

В практически нерушимой тишине, как и подобает воспитанникам культурного заведения, ставшего таковым после приложения на то копыта Твитчинг Дэйлайт, церемония продолжалась, оставленные кусочки маффинов бесследно исчезали со стола, а сами пони приходили в себя после активной и весёлой игры вне четырёх душных стен.

— Мисс Прудэнс, позвольте поинтересоваться: что случилось с Йоко в то время, пока я была увлечена игрой с жеребятами? – подозрительно всматриваясь в тоскливый силуэт дрожащей пегаски, взрослая единорожка прямо задала вопрос своей коллеге.

— Ох, ну, это, понимаете ли, — теряясь в собственных мыслях, до смерти нервничала психолог, обдумывая последствия своих грядущих слов. Избрав для себя наиболее правильный путь, Прудэнс без запинок огласила. – Мисс Лайт, прошу, не гневайтесь на меня, будьте благодушны, ибо я действительно не желала подобного: бедная Йоко поскользнулась и заляпала свою прекрасную мордашку грязью, представляете? – нервно сглотнув слюну, завиравшаяся больше и больше пони продолжила, оставаясь крайне убедительной. – Прошу, простите! Сама не знаю, как я так не углядела за ней, честное слово!

— Грязная мордашка, значит, да, — тоскливо произнесла про себя Дэйлайт, многозначно потупив голову в пол. – Ладно, не стану её смущать за столом. И да, Прудэнс, спасибо, что признались. Я никогда бы не стала винить тех пони, кто говорит мне правду в глаза, — сказала Лайт, в то время как земная пони близ неё, должно быть, уже вспоминала вузовские уроки правоведения, дабы на скорое копыто составить себе завещание в домашних условиях.

Без двадцати десять. Гостевой зал приюта. Неразлучным коллегам по профессии следует быть на своём рабочем месте уже более получаса назад. Что не столь страшно для Прудэнс, однако никак не для Лайт, уже обеспечившей себе нехилый выговор со стороны господина Хэлфа. Милые жеребята, обнявшись со своей любимой гостьей, стоят в отдалении, прощаясь на очередную неделю:

— Тётушка Лайт, пожалуйста, останьтесь на подольше! – жалобно говорила маленькая Молли, прижимаясь к копытцам своей любимой гостьи.

— Но Молли, дорогая, ты ведь знаешь, что у тётушки Лайт очень много дел, — спокойно и тепло отвечала грустной кобылке статная особа, пряча свою тоску под широкой шляпкой. – К тому же я обязательно навещу вас через неделю, как и всегда!

— Но в этот раз вас не было целых две недели, мисс Лайт! – недовольно фыркнула та же кобылка, только сильнее прижавшись к ведущему копытцу Лайт, отчего и все другие жеребята вмиг погрустнели.

— Д-да, ты права, Молли, — с лёгкой дрожью в голосе подтвердила сказанное на секунду обомлевшая гостья, слёту нашедшая выход из тоски сложившегося положения. – Ох, а давайте так, ребятушки! Если я буду задерживаться, то за каждый денёчек вы будете получать большой и вкусный тортик!

— Ура, тортик!

— Давайте, тётушка Лайт, я согласен!

— На мой взгляд, это вполне оправдано, я — за!

— Ну давай, хоть сейчас-то для приличия улыбнись, тоска ты зелёная! Мисс Лайт, вон, тебе целый тортик обещала дать, коль нечаянно опоздает, — доброжелательно подтолкнув копытцем дрожащую в отдалении пони, жёстко, как и всегда, заявила Джуд, пожёвывая сухую тростинку.

Готовая расплакаться, Йоко пнула свою бесчувственную подругу в плечо в ответ, приложив, однако, гораздо больше силы и, припустив голову до самого пола, произнесла:

— На кой мне эти твои тортики?!..

Завидев, насколько подозрительно-чувственной в этот момент стала мордашка юной мисс, Прудэнс нежно отвела взгляд Лайт от толпы, обернув её за подол пышного платья, чем вызвала массовое смущение:

— Ой, мисс Лайт, нам ведь нужно спешить! Вы только взгляните на время: без пятнадцати десять! Да с нас Хэлф десять шкур спустит, если мы сейчас же не появимся на месте!

— СКОЛЬКО?! – невольно закричала единорожка, уставившись на свою собеседницу глазами, готовыми от удивления выпасть из орбит, со зрачками, от страха ужавшимися до размера маленьких бусинок. Повернувшись к не менее удивлённой толпе жеребят, Лайт произнесла. – Пожалуйста, простите, мои любимые! Тёте Лайт правда очень срочно нужно идти. Потому что если я прямо сейчас не отправлюсь на работу, я, возможно, больше никогда не смогу к вам вернуться!

И все жеребята, будто бы хором, ахнув произнесли прощальную фразу, однако с беспокоящейся интонацией:

— До свидания, мисс Лайт! – и многие добавили. – Бегите скорее, а то опоздаете!

Десять часов утра. Пивоваренный магазин «Sweet Dreams». Возле широких полочек, сверкающих красотой ароматных ингредиентов, наслаждаясь своими хмельными фантазиями, расхаживает Радиохэд, всё больше и больше настораживая чрезмерно терпеливого торговца. Однако порог терпения, как известно, есть у всех, и потому, не выдержав показ столь затянувшегося безумия, кобыла за прилавком протянула:

— Молодой жеребец, прошу простить мой кристальный[7], но вы собираетесь сегодня что-либо покупать? – стукнув копытом по столу от негодования, особа продолжила, облокотившись о спинку кресла. – Вы лунатизмом случайно не болеете? На протяжении целого часа бродить и обнюхивать мои мешки с солодом и, что хуже, бадьи из-под пива! Вы вообще в своём уме, уважаемый?

— Пиво есть искусство, — выдав указывающий в небо жест крылом, мудро заключил Радиохэд, закончив осмотр необходимого товара. – Торопиться при создании хмельного напитка – всё равно что торопиться в построении крепких дружеских отношений, — закончил мысль пегас, подойдя к прилавку. – А теперь, будьте столь любезны, запакуйте мне килограмм ржаного солода и отдельно ещё пачечку дрожжей.

Готовая отправиться на седьмое небо от счастья, продавщица, будто кипятком ошпаренная, потащила своё тело в дальние уголки магазина, на склад, действуя столь эффективно, сколь ей позволяло не самое тощее телосложение. Должно быть, сказывался эффект великолепия философии пегаса.

— М-мисс Л-Лайт! М-может, х-хватит? – поднимаясь галопом на верхние этажи больничного здания, жалобно упрашивала об остановке уставшая земная пони, явно не привыкшая к длительному бегу.

— Да, хватит, — спокойно заявила Лайт, остановившись на пороге своего кабинета, молниеносно открывая продолговатым ключом запертую дверь, отчего вовремя подоспевшая сзади Прудэнс хорошенько впечаталась в свою широкую коллегу, и обе комично приземлились на пол близ рабочего стола.

Внимание Дэйлайт, несмотря на хаотичность происходящего привлекла вовсе не возлежавшая над ней коллега – то был миниатюрный клочок бумаги, подписанный неким точным единорогом для затруднённого чтения. Вооружившись лежавшей прямо над головой лупой, хозяйка кабинета осмотрела записку:

«Добро пожаловать, мисс Лайт!»

— Что? – только и успела произнести в ответ на прочитанное сбитая с толку единорожка, как тут же потеряла сознание. Следом за ней, будто бы по щелчку крыла, в сон отправилась и Прудэнс, спровоцировав тем самым весьма экстравагантное сочетание их бессознательных поз.

В тот же самый момент в главном городском пивоваренном магазине, вольготно облокотившись о прилавок, полный декоративных полулитровых расписных стеклянных кружек, расплачивался с продавцом неторопливый пегас:

— Так-с, с меня, как я полагаю, взимается плата в два десятка дюжин битс, верно? – будто бы нарочно издеваясь над и без того вымотанной только начавшимся утром кобылой в белом кружевном фартуке, ухмыльнувшись, уточнил жеребец-технарь.

— Двести сорок золотых, уважаемый, — звучно шикнув сквозь зубы на шибко умного клиента, тут же ответила обозлённая земная пони, глаз которой еле заметно подёргивался от скопившегося за час напряжения. – Прошу, расплатитесь уже в кой-то веке, не томите!

Внезапно в личное пространство беседующих пони, бессовестно прорезавшись через все имеющиеся рамки приличия, вторгся тучный господин в угольном плаще, огласив своё пришествие раскатистым звоном колокола над дверью. Медленно подойдя к занятому с обеих сторон прилавку, пегас, недолго думая, приоткрыл завесу тайны над своим ликом, сдвинув остроконечную шляпу в сторону загривка, дабы поприветствовать уважаемых собеседников:

— Добрый день, сеньор, как мне к вам обращаться? – бархатисто прошептал статный пегас, обнажив на своей не самой модельной морде крупный боевой шрам, тянувшийся от средины брови до нижнего окончания серой глазницы.

— Здрасьте, уважаемый, — не растерявшись, ответил занятый покупатель, укладывавший на прилавок искрившие светом монеты различного номинала. – Радиохэд, — протянув копыто, тут же выдал молодой инженер, окончив расчёт. – Однако мне бы было намного приятнее, зови вы меня приятным уху фамильярным сокращением – Хэд.

— Сколь вам будет угодно, сеньор Хэд, — вежливо пожав копыто юного инженера, да так, что от напряжения в мышцах морда того скривилась в жуткой агонии, столь же спокойно и тихо заявил угрюмый господин. – Стэндин Стил. Будем знакомы.

— Вы что-то хотели, мистер Стил? – вопреки своим устоявшимся убеждениями вольготной речи, уважаемо спросил у сурового собеседника Хэд, зачарованный его своеобразной манерой общения и общего отношения к беседе.

- Мне необходима ваша помощь, — сухо отчеканил Стил, глядя прямо в душу неподготовленному жеребцу. – Я собираю информацию, касаемо мисс Твитчинг Дэйлайт, и я знаю, что вы являетесь ответственным за установку переговорного устройства в главной городской больнице. Вы можете сослужить неплохую помощь в моём грандиозном расследовании. Возможно, вы и без своих технических устройств нехило наслышаны о великой и ужасной «мисс притворстве», не так ли?

— Ох, простите, должно быть, вы ошиблись: я не собираюсь участвовать в чём-то криминальном, если вы об этом, — нервно отвернувшись прочь от прожигающего насквозь взгляда холодного крылатого детектива, тут же нервно отрёкся от подобного Хэд, не желая встревать в разногласия с законом.

Тихонько рассмеявшись смехом, в нотках которого прослеживалась львиная доля маниакальной натуры дотошного до правды сыщика, угрюмый пегас произнёс, доброжелательно улыбнувшись своему собеседнику исподлобья:

— Сеньор Хэд, вам не стоит паниковать, — ехидно ухмыльнувшись, подвёл к главной сути жеребец, положивший крыло на дрожащее плечо юного собеседника. – Я предлагаю вам не вступить в распри с законом – я предлагаю вам встать на сторону его защитников!

[1] (Фр.) Банкет

[2](Англ.) Волшебный Звук.

[3] Здесь: выдуманная детская дразнилка, интерпретировать которую можно по-разному в зависимости от контекста. В данном случае – эквивалент слову «дурында».

[4] Шляпа, носима ковпони.

[5] (Устар.) Благовоние, приятный запах.

[6] (Фр.) Взгляните правде в глаза.

[7] Здесь: понифицированная версия фразеологизма «прошу простить мой французский».

Глава VI FORTUNATE SON

ГЛАВА VI. FORTUNATE SON

Слезоточивый поток до омерзения влажного воздуха, безо всякого предупреждения бившего по обонятельным рецепторам силой отборной болотной гнили, пройдясь по шёрстке трепетным касанием жаркого ветерка, резко вторгся в раскрытые носовые пазухи погружённых в дрёму неподготовленных дам, моментально пробудив тех из глубокого сна.

Словно бы по указу сурового стражника королевского двора, распахнув тяжёлые заспанные веки, белок глаз под которыми, напоминая сияние единорожьей сварки, нездорово искрил чередой мелких рубиновых засечек, должно быть, сформированных лопнувшими от яркого света сосудами, дамы, приободрённые благоуханием местной флоры, поспешили подняться с холодной земли, откашливаясь от затесавшегося меж зубов песка и гальки. Далеко не самая дружественная атмосфера мрачного тления остатков зелёной жизни, сформировавшаяся в условиях мрака крохотной серой комнатки, усыпанной мягким и склизким мхом, действительно удручала. Обсыпавшиеся на глазах резные колонны цвета слоновой кости близ чёрных, словно смоль, стен, овитые лозами распустившегося дикого винограда, успешно воссоединяли эстетику некогда оставленного цивилизацией места с истинно природными элементами его нынешнего состояния. Вдоволь насмотревшись на еле проглядывавшуюся во тьме четырёх стен вычурную плитку с неровными, угловатыми узорами сердец и черепов, Дэйлайт подняла свой взгляд с пола и в поисках желанного выхода обратилась к молчавшей до сего момента Прудэнс:

— Мисс Прудэнс, — неловко начала обеспокоенный доктор, в который раз прищурившись точным взглядом в тускло освещённые лавандовой аурой уголки заброшенного зала. – Прошу простить меня за столь резкий и, должно быть, не самый красноречиво оформленный вопрос, однако где мы? – освещавшая комнату пони ловко акцентировала внимание обомлевшей собеседницы на интересовавшей обеих теме холодом и серьёзностью тона речи, последовавшими вслед эмоциональности внезапного затишья.

— П-п-простите, мисс Л-лайт, — с нескрываемой дрожью в голосе отвечала трясшаяся в панике пони, прижимаясь к тельцу стойкой духом особы. – Н-но ответ вас, как м-мне кажется, н-не устроит.

— Мне на собственный отклик в данный момент, мягко говоря, будет абсолютно хладнодушно[1]: моя цель – вытащить нас из этого треклятого подвала. И чем быстрее я к этой цели подберусь, тем лучше для нас обеих, мисс Прудэнс.

Нервно сглотнув слюну, Прудэнс ответила, предварительно отдышавшись во благо немаловажного в стрессовой ситуации успокоения:

— В таком случае приподнимите подол своего платья, мисс Лайт…

Недолго думая, заподозрившая неладное Лайт, вопреки совету своей скулившей собеседницы, решила поступить интуитивно, зайдя в условиях своей проверки чуточку дальше. Возвратив сбитому дыханию былую ровность, спокойная особа левитировала из-под края пышного наряда знакомый ей не понаслышке револьвер, сиявший во тьме зала кремовым отблеском узора стальной розы. Потупив голову в пол, Дэйлайт озлобленно фыркнула и прошептала вслух мудрую мысль, нахмурив от возмущения брови:

— Il n’y a pas de fumée sans feu[2].

— Прошу простить меня за моё неуместное недопонимание, но что вы имели в виду минуту назад, мисс Лайт? – спросила земная пони, разглядывая торчавшие из потаённых выемок в стенах останки древних артефактов, представлявшие из себя по большей части плохо сохранившиеся античные бюсты.

— Мисс Прудэнс, — явно недовольная сложившейся ситуацией, угрюмо произнесла единорожка, освещавшая юркой коллеге пространство меж двух колонн, украшенных подвешенными за потолок крыльями, что были высечены из раскалывавшегося известняка. – Невежливо задавать вопросы, на которые вы уже сами знаете ответ! Мы в сете! – Дэйлайт, беспокойно расхаживая вдоль стен комнаты, постепенно повышала тон с безмятежно-мирного на пламенно-гневный. – И, будто бы того мало, мы даже не знаем, какая напасть нас сюда занесла…. Ровно, как и, Дискорд её побери, двери, что должна вывести нас отсюда! – расколов копытом плитку пола под действием бушующего гнева, объяснявшаяся особа перешла к заключительной части своего искреннего монолога. – Но что удручает меня более всего, так это ваш страх, мисс Прудэнс. ВАШ! Судя по тем навыкам, что я имела честь лицезреть в ваших владениях, вы мне представляетесь мастером, рядом с которым меркнет любое испытание духа, раскрывая перед вами свои карты!

— М-мисс Лайт, — робко дёрнувшись ни то от смущения, ни то от испуга, боязливо пророкотала земная пони. – Я крайне польщена теплом ваших слов, но суть здесь именно в том, что я знаю характеристику этого сета, — обернувшись, дабы объяснить их незавидное положение, глядя озадаченной собеседнице в глаза, Прудэнс продолжила. – Это аффективный, положительный, но, к нашему несчастью, бесконтрольный сет, ведущим ощущением которого является сильнейшее проявление настороженности и восторга – азарт!

— А если простыми словами? – уточнила погрязшая в ещё больших сомнениях не особо знакомая с психологией пони.

— Простыми словами, мисс Лайт, — выдержав драматическую паузу, серьёзно ответила Прудэнс, — у нас очень большие проблемы: мы в том сете, где наши навыки не будут значить ничего, и поможет нам одна лишь удача. Ох, кстати говоря, наффёт удафи: нам наконеф повешло! – ловко передавая в зубах иссыпавшуюся бежевым пеплом записку, приободрённо изрекла Прудэнс, высоко задрав голову, дабы собеседница, воспользовавшись строгой точностью телекинеза, могла прочесть содержимое плохо сохранившегося пергамента, не превратив тот в кучку сухого целлюлозного праха.

«Уважаемая мисс Лайт,

Добро пожаловать! Должно быть, в данный момент вы не способны в должной мере осознать сущность происходящего, но, уверяю вас, не пройдёт и минуты, как ваш настрой переменится кардинально! Как вы должны были понять за только подошедшее к концу время мучительно затянутого поиска этого документа, помочь вам в этом месте сможет одна только лишь леди удача! Посему приветствую вас в своём мире [ FORTUNATE SON ], где победа или смерть способны настигнуть вас буквально за несколько шагов! И, поскольку вы смогли одолеть вступительное испытание моего не терпящего ошибок храма, я сообщу вам слова напутствия. Вы находитесь в отдалённых помещениях, а если точнее, в подвале, заброшенного античного храма, своим устройством отсылающего к архитектуре…»

— Так, ладно, к Дискорду его россказни, — облизнув копыто, сурово отрезала Лайт, перевернув вкопытную составленный документ на обратную сторону, дабы извлечь из послания основную суть. – Прудэнс, не ругайтесь. Захотите – потом сами прочтёте, а лично у меня нет желания упиваться его знаниями в области истории.

«…Таким образом, любая располагаемая вами информация, касаемо устройств минувших лет древности, безусловно, поможет вам опознать суть хитроумных ловушек, придуманных великими умами сотни лун тому назад, но не забывайте: вы гости мира, в основе устройства которого лежит чистый, истинный фарт[3]! На этом я оканчиваю своё напутствие, мисс Лайт, и да прибудет с вами фортуна!

Ваш благородный господин Сурвайвор.

Post scriptum. если вас не затруднит, будьте добры оценить, сколь приятно вам было читать сие обращение и какие эмоции оно у вас вызвало: я совершенствую свой художественный стиль, и потому мне исключительно важно мнение дорогих читателей».

— Ну что там, мисс Лайт? Не томите! – прикусив от скопившегося в удручающей комнате напряжения нижнюю губу, поспешно поинтересовалась кобылка, взбудораженная эмоциями, что во время чтения то и дело всплывали на, казалось бы, невозмутимой морде её холодной собеседницы.

Заместо ожидаемого ответа статная особа, презрительно шикнув куда-то в сторону обсыпавшегося потолка, предпочла просто передать документ перевозбуждённой коллеге для самостоятельного ознакомления. Не теряя времени попусту, единорожка, воспользовавшись моментом внезапного просветления, что по большей части был спровоцирован пылавшим в душе гневом, начала аккуратно проводить деконструкцию несущих колонн, и без того растрескавшихся под гнётом беспощадного господина-времени до самого основания.

Тем временем, неспешно ступая по холоду железного пола, пропахшего отборным хмелем и машинным маслом, в инженерном отделении больницы продвигаются к заветному переговорному аппарату двое подуставших крылатых жеребцов. Телекоммуникационный зал. Пространство близ только отремонтированной машины «No Reply» вычищено, на удивление гостя, до яркого серебристого отблеска, потенциальных помех её работе в помещении не наблюдается, однако на случай непредвиденного форс-мажора на стене виднеется яркая алая кнопка аварийного отключения, приставленная к главному электрическому щитку.

— Так, должно быть, это и есть ваше рабочее место, верно, сеньор Хэд? – важно расхаживая вдоль импровизированных стендов со стальными деталями сгоревших механизмов, упрятанными за декоративными стеклянными полусферами, галантно спросил пегас, проникшись искренним уважением к делу юного инженера.

— Ну, можно сказать и так, — многозначно почесав крылом взъерошенный загривок, неловко начал пегас. – Здесь, в «инженерке», я решаю проблемы с подачей энергии, слежу за состоянием осветительных приборов и корректирую работу этой стальной красотки, — гордо заявил довольный Хэд, заботливо похлопав по корпусу машины замасленным копытом. – Кроме того, как минимум один раз в день заходят ребята из больницы и просят починить всё подряд, приговаривая: «В каком это смысле «не знаешь, как это работает»? Ты ж инженер!» — пародируя манеру речи сотрудников больницы, гнусаво цитировал пегас, открывая корпус громоздкого механизма. – Ну, вот как таким объяснишь, что инженер — это такая же профессия, как, например, какая-нибудь швея? И что инженеры бывают разные: о том, что знает один, другой вообще мог не слышать, — нарочито воткнув острую отвёртку в дверцу кристального отсека, разошедшийся на откровения Радиохэд предоставил своему гостю вид на основные компоненты машины – ряд ярких зачарованных самоцветов, искривших преимущественно рубиново-изумрудными тонами. – «Мистер Радиохэд, пожа-а-алуйста, почините мне мои часики!»

— Что за чушь? – нахмурившись, внезапно выдал втянувшийся в повествование Стил, присев на удобно расположившийся меж двух несущих колонн гамак. – Вы это сейчас на полном серьёзе, сеньор? То есть вы способны работать с передовыми технологиями, влёт устраняя дефекты, названия которых обычный пони даже произнести не сможет…. Но вы не способны починить долбаные механические часы? Что за вздор!

Тяжело вздохнув во время перенастройки режима работы механизма, пегас устало прикрыл веки и, обернувшись в сторону гостя, державшего в зубах курительную трубку, произнёс:

— Уважаемый, позвольте мне спросить: вы ведь наверняка разбираетесь в оружии? Притом, как я полагаю, в огнестрельном, правильно?

— Ну да, пра’льно заметили, — издав глухой смешок, ответил вольготно разлежавшийся гость, поднося зажжённую спичку к заполненной табаком чаше. – В этом, можно сказать, и заключается всё моё кредо[4], сеньор!

— В таком случае сделайте мне из пороха и железяк, что на полу найдёте, чугунную гранату, уважаемый! – с изрядной долей сарказма выпалил Хэд, наблюдая за исказившейся в непонимании мордой собеседника.

— Я вам, что, на подрывника похож? – начав заполнять потолок стремительной струёй густого угольного, словно его костюм, дыма, тут же возразил жеребец в ковпоньской шляпе, почёсывая крылом затёкший затылок. – Или как там этих безумцев зовут, что тротил по банкам распихивают? Ну, как говорится, не столь важно – я к этому отношения никакого не имею, и на том спасибо.

— Ну вот, а вы возмущаетесь, — с головой погрузившись в работу, кратко прорезюмировал итог сказанного занятый пегас, осторожно выкручивая инструментами деталь за деталью в надежде безопасно извлечь из механизма искрившие разноцветными огнями заряженные энерго-магические камни.

Неосознанно покручивая в зубах короткий, но уплотнённый мундштук, Стил продолжал задымлять рабочее пространство зала едкой газообразной гадостью, оставляя на серебристой текстуре потолка мелкие следы оседавшей копоти. Сделав несколько глубоких затяжек, погрузившийся в глубокие размышления суровый господин в ожидании необходимой информации позволил себе разлечься на удобно натянутой меж металлическими столбами тряпке. Но, не выдержав мучавшего его вопроса, гость, недолго думая, поднялся и, вспорхнув над зоной отдыха, бесцеремонно обратился к Радиохэду:

— Это всё вы хорошо говорите, сеньор, но я так и не понял, — плавно текучим голосом произнёс расслабленный пегас, в нотках речи которого читалось явное недопонимание. – Как это вы, инженер, не можете починить такую элементарщину наподобие часового механизма?

— Стил, — прикрывая от стыда за умственные способности гостя свою побагровевшую морду обоими крыльями, Хэд кратко, но весьма действенно ответил тому риторическим вопросом. – Вы совсем дурной?

Камушек за камушком, блок за блоком Лайт, старательно вкладывавшая в процесс деконструкции колонн энергию собственного разрушительного гнева, медленно, но верно подобралась к тому хрупкому этапу, переступить через который сразу не осмелилась ни она, ни стоявшая близ неё Прудэнс.

— Чтоб его! Этот паршивец действительно не лгал, — рассерженно выпалила вымотанная единорожка, уставившись помутнённым взглядом в стелившийся по полу лучик света, лившийся через тонкую круглую прореху в потолке и бравший своё начало где-то за верхушкой разбитых столбов. – Не успели мы отсюда выйти, а он уже испытывает моё терпение!

— Что вы имеете в виду, мисс Лайт? – недоумевая насчёт дальнейших действий своей коллеги, поинтересовалась Прудэнс, не менее вымотанная вызывающим головокружение запахом помещения.

— Он будто бы дразнит нас. Взгляните на свет, мисс Прудэнс: это наш единственный выход отсюда. А теперь взгляните на эти великолепные резные колонны: стоит лишь одной из них опасть, как остальные падут следом, придавив всю комнату, а значит и нас, тяжёлыми глиняными осколками! – объясняла рассерженная Лайт, активно жестикулируя пред собеседницей напряжёнными копытами. – Однако, — выдохнув, снизила свой тон единорожка, — нам может помочь эта его удача: камни, как известно, не станут падать равномерно, а, выходит, вокруг останется несколько безопасных зон.

— Отлично! – улыбнувшись во всю ширь морды, вскрикнула земная пони, задрав голову.

— Мисс Прудэнс, не стоит радоваться раньше времени. Как вы, должно быть, понимаете, образование свободного пространства повлечёт за собой уплотнение и без того опасных зон, — нервно сглотнув слюну, однако не потеряв сосредоточенности, Лайт продолжила. – Поэтому…. Поэтому пусть этот умник катится прочь со своей «леди фортуной»! — гневно прокричала Лайт во всю мощь своих лёгких, встав посредине комнаты и тут же запрятав под себя низенькую зашуганную коллегу.

Выбив из-под остатков четырёх массивных колонн все опоры за один мощный всплеск разрушительных пурпурных чар, в клочья разбивших не только уровень основания, но и пару кирпичей на стенах местной каменной кладки, Лайт незамедлительно левитировала перед собой вернейшее средство устранения лишних проблем, искрившее в лучах солнечного света истинно-белым орнаментом стальной розы. Наблюдая за тем, как всюду вокруг неё, сотрясая воздух оглушительным грохотом, гигантские, нет, исполинские[5] камни разлетались на осколки, с треском царапая разрывавшиеся на глазах стены, обезумевшая от сочащегося из души гнева кобыла взвела свой ствол, направив тот дулом кверху падавшего на голову серого осколка. Сделав глубокий вдох, Лайт вскричала так, будто бы испытывала предсмертную агонию:

— ААААААА! – и, совершив, один за одним, два точных выстрела по цели из { BIG IRON }, ствола, обладавшего несравненным разрушительным потенциалом, она образовала на поверхности глыбы глубокую и непрерывную линию разлома.

БАХ-БАХ

Выставив над собой материализованное телекинетическое копыто и сконцентрировав бушевавшую в разгорячённых жилах ярость, Дэйлайт, что было сил, вдарила прямо по центру растрескавшегося камня, с пронзительно громким треском разделив тот на две половинки, которые, не прошло и секунды, в свою очередь были отброшены могуществом телекинеза в бока подорванной комнаты, забрав с собой прочие фрагменты обвалившегося потолка.

Стоя в полной безопасности посредине уничтоженного античного зала, Дэйлайт потупила голову в пол, тщетно пытаясь отдышаться и расслабиться после чрезмерно напряжённого испытания, в минуты которого решалась не только её судьба, но и судьба её верной спутницы. Стиснув от боли зубы, поражённая единорожка, копыта которой были стёрты в кровь, пытаясь сохранять холодность речи, обратилась к Прудэнс:

— М-можешь в-в-выходить, — и, дождавшись, когда целая и невредимая коллега наконец покажется из-под засыпанного галькой подола её платья, выдержавшая невыносимые муки защитница опала спиной на пустой пол, не зная, куда заложить онемевшие от боли и холода копыта. На последних усилиях сохраняя внутреннее самообладание, страдавшая от нескольких внутренних переломов кобыла жёстко и чётко выразила своё отношение ко всему происходящему, смотря на струившийся извне луч света. – Мать твою, Прудэнс! Почему, как только ты появилась в моей жизни, меня окружают одни только проблемы?! Сначала всеобщее осуждение со стороны моих коллег, затем тот бой с психом, когда я смогла одержать победу буквально на последнем издыхании! – еле сдерживая подступавшие к глазам слёзы, вела свой монолог Дэйлайт, стараясь не кричать на и без того напуганную собеседницу. – Теперь ещё и это! Что дальше, мисс Прудэнс? Может, ваши камушки в жерло вулкана нас заживо окунут или скормят кровожадным акулам? Что дальше, мисс Прудэнс!

— М-м-м-мисс Л-л-л-лайт, я-я, — с трудом отважившись заговорить, начала пони-психолог, сердце которой от лицезрения боли своей спутницы и выслушивания её же гневных речей, казалось, сжалось донельзя. Она была прервана резким словом суровой Лайт, что прозвучало, будто стрела, пронзившая побледневшую земную пони прямо в её больное сердце.

— Просто закройте свой рот, мисс Прудэнс, — пустив горькую слезу, презрительно прошипела сквозь зубы отходившая от боли единорожка, тяжело вздохнув, отчего трясшаяся в страхе собеседница, будто по команде, притихла, спрятавшись за осколками крупного камня. – Моя жизнь была такой спокойной, пока я не слышала звуков, доносившихся из ваших проклятых уст…

«А ведь всего лишь месяц назад моя жизнь была куда проще нынешней. Я просыпалась ранним добрым весенним утром, чувствуя под окнами живительный аромат цветущего сада. Запрыгнув в свои мягкие бархатистые тапочки, я поднималась из постели с исключительно позитивными мыслями и, встречая новый день, заглядывала в раскрытое окошко, надевая на плечи любимый белоснежный халат. Дабы приободриться, я вдыхала свежесть улицы, насыщаясь лёгкой прохладой, что всегда чувствуется в первые дни весны, и, прикоснувшись к листу росшего под окном благородного ясеня, закрывала окошко, тут же устремляясь вниз по широкой винтовой лестнице в одно из моих любимых мест в доме, в кухню.

Я слышала трель ворковавших синичек за окном, неспешно располагая перед собой вкусные и питательные ингредиенты для составления идеального завтрака. Обыкновенно в дорогу я заготавливала пару-тройку ромашковых бутербродов, заправленных горьковато-сладким соусом, оставшиеся же несколько экземпляром я уплетала прямо на месте, утопая в благодати гастрономического наслаждения. Кухня моя, как и прихожая, была оформлена в светло-серых тонах, повсеместно обставленная декоративными растениями наподобие синей тилландсии, мединиллы или же моих любимых, простеньких, но пёстрых алых роз.

Плотно позавтракав, я покидала свои владения, с улыбкой на мордашке щеголяя вдоль тротуара на свою любимую работу, почти каждый раз останавливаясь в самом обширном городском парке на пару минут, дабы проникнуться спокойствием тихого зелёного мира. Я всегда задумывалась, зачем нашему посёлку городского типа, как многие в шутку называли Хаким, изначально понадобился крупный парк, коль вокруг поселения, да и близ многих городских построек, была выстроена целая живая изгородь из пышно раскинувшихся Дубов и, реже, Платанов.

Так или иначе, парк этот был возведён в честь господина Райда, известного общественного деятеля, выступавшего за сохранение натуралистической натуры городов и деревень, что своими знаменитыми выступлениями спас от назревавших вырубок леса всю нашу страну. Заместо истощения природных ресурсов одарённый поистине гениальными мозгами молодой жеребец предложил конвертировать магию окружения, что неосознанно использует каждый из нас, будь он пегасом, единорогом или земным пони, в энергию для питания бездушных машин. Технология оказалось наиболее затратной, нежели простейшее решение, предложенное ведшими на тот момент умами министерства торговли и промышленности, однако, не прошло и века, как это решение смогло обеспечить страну необходимыми производственными мощностями сверх всех вложенных средств. Безусловно, на протяжении всей своей жизни Райд подвергался гонениям со стороны недовольных господ, не желавших мириться с его мнением, и к концу его жизни, когда ему передали, что его дело принесло плоды, он уже не мог прийти, чтобы произнести вдохновляющую речь. Поэтому, пообещав прийти позже, он передал записку с важными словами группе своих верных последователей, что помогали защищать его дело, когда он уже не мог в силу поздних лет. На следующий день грандиозная речь была произнесена в самой столице, в Кантерлоте, перед многотысячной толпой, и под самый конец бравшего за душу выступления молодой кобылки гонец, запыхаясь, доставил той весть, что повергла в шок каждого, кто внимательно слушал рассказ о жизни верного своим принципам господина.

Раскрыв записку, юная леди прочла её содержимое, после чего прочитала дрожавшим голоском: «Сегодня, в первый день весны, под покровом ночи ровно в два часа после полуночи скончался господин Райд», — и, затем, выждав паузу, дабы не разрыдаться прямо на сцене, юная леди добавила: «Его последними словами было: Si on vit sans but, on mourra pour rien [6]».

С тех пор эти слова, выгравированные на мемориальных табличках близ медных бюстов в городских парках многих крупных городов, продолжают мотивировать многих молодых деятелей, ещё не нашедших в своей жизни того, за что нужно сражаться. Да, Райд не был героем войны или политическим деятелем, но он был тем, чью волю не могла сломать ни одна жадная до битсов морда столичного двора, сколь они не пытались. Пусть он не погиб героически, но он ушёл из этого мира, будучи тем пони, память о котором пройдёт через века, когда Эквестрия будет глядеть на своих недальновидных соседей, погрязших в грязи выжженной ненасытными механизмами безжизненной земли.

Так я и сидела, в отдалении ото всех, погружённая в глубокие мысли и наслаждающаяся тишиной одинокого уголка парка имени господина Райда. Вокруг щебетали голуби, собиравшиеся близ занятой мной скамьи, и я, не в силах отказать этим мелким проказникам, кормила их одним из своих заготовленных для работы бутербродов. Но только одним! А то раскроют рты и ждут, ишь чего! Я, может, тоже кушать хочу, дурынды летучие!»

Складское отделение Первой Городской Больницы Города Хаким. Затаскивая крупные и в меру тяжёлые мешки, до отвала полные ароматного солода, внутрь заветного здания, Радиохэд и Стил, будучи на финальном рубеже к своей заветной цели, работали довольно эффективно, преодолевая лабиринт из стальных пластин, полный мелкого производственного мусора наподобие шестерней и болтов, менее чем за минуту. Отдышавшись, довольный инженер с улыбкой на морде расположил свежие, только купленные компоненты для пивоварения близ уголка, определённого исключительно под хмельно-пенные цели.

Неспешно наполняя пустой металлический чан водой, текущей по трубам от местного чистого источника на благо больничного оборудования, Хэд попутно распаковывал мешочки и подготавливал громоздкую нагревательную плиту, подключая ту к главному источнику местного напряжения, отчего лампы во всём здании тут же гасли. С другой стороны, то было раннее утро — они не были включены, а значит и помешать это никому не могло. Лишь редкое мерцание осветительных приборов на самом складе порой настораживало, однако и с этой трудностью бывалый инженер справлялся на отлично, в случае экстренной необходимости полностью обесточивая пару этажей крупного здания, что стояло поблизости. «Вам пару минут без света посидеть – мне целый месяц удовольствия!» — как любил выражаться по этому поводу хитрый жеребец, во благо пивоварения способный пойти на не самые одобряемые обществом поступки. Но кому его судить? Должно быть, многие, если не каждый, пони, расположи прямо перед их носом объект их верховного вожделения[7], пошли бы на всякую, даже самую нестерпимую гадость, дабы заполучить его в свои копыта.

— Сеньор Хэд, моя помощь предоставлена – ожидаю вашей части сделки, — в который раз смакуя сладостные ощущения, даруемые ароматным имперским[8] табаком, в букете запахов которого буквально чувствовалась изысканность северных нравов, произнёс Стил, похрипывая низким басом.

— В-вы издеваетесь?! – сплюнув от неожиданности на пол только заваренным кофе, выпалил неожиданно для самого себя уставший пегас, завидев в зубах собеседника опустошённую наполовину трубку. – Вы же только-только заполнили её! Мистер Стил, я понимаю, что это не моё дело, но, во-первых, вы у меня в гостях, так что, будьте добры, погасите свою пыхтелку, пока сигнализация не сработала — поправив съехавшие с нома очки, потребовал серьёзным тоном хозяин небольшой, но весьма комфортной комнатки. И, как бы то ни было неудобно для гостя, повинуясь нравам достойного уважения хозяина, Стил затушил трубку, макнув в разогретую докрасна чашу, полную пепла, обожжённым пером. – А во-вторых, не сочтите это за оскорбление, но у меня есть вопрос: вы, что, пробегая рысью и неся на спине утяжеления в несколько килограмм, умудрялись курить?

— Подождите-подождите, — характерно выставив перед собой крылья, дабы подкрепить ловким жестом недопонимание, спустя несколько долгих секунд после исполнения просьбы начал не подумавший о ней сразу Стил. – А как так выходит? Я у вас близ машины пыхтел и пыхтел, а тут – так сразу сигнализация?

— Да, — кратко ответил Радиохэд, поправив разлетевшуюся на бегу во все стороны гриву. – Начнём с того, что варка пива сродни зарождению ребёнка в утробе, а ваше курение повредит вкус и аромат конечного напитка. Ну и если вы были достаточно осмотрительны, то наверняка увидели в инженерке новенькую аварийную кнопку. А теперь сделайте выводы о моём рабочем месте, если там даже минимальную систему безопасности я только вчера поставил, — немногословно разрешил недопонимание инженер, сполна удовлетворив интерес гостя, что в ответ на это лишь медленно кивнул.

— Кстати, насчёт бега с табаком, а что вас так удивляет? – ухмыльнувшись, ответил побитый временем чёрный пегас, предоставив своему молодому собеседнику на обозрение собственное крыло, четверть перьев и шерсти на котором были выжжены, оголяя розовую кожу.

Благо, разглядеть это можно было лишь в том случае, если суровый господин сам позволял наблюдателю увидеть подобное, раскрывая перед тем лётную мышцу во всю её ширь. Повезло, что ожог этот имел место в области крыла, прилегавшей непосредственно к телу, что позволяло не шокировать лишний раз особенно любопытных горожан на улицах города. По привычке взяв трубку в зубы, однако не закурив, пегас дополнил свой ответ, глядя на стойку с приготовлениями юного пивовара:

- Будь вы там, где был я, сеньор Хэд, у вас даже вопроса б такого не возникло, — многозначно взглянув на своего собеседника исподлобья с едкой ухмылкой, Стил продолжил. – Впрочем, никогда вам такого не пожелаю. Не думайте, мол, я горделивый такой, изображаю из себя бывалого и все дела, — изо всех сил пытаясь не затягиваться тускло тлевшим в чаше табаком, на удивление спокойно стелил жеребец. – По вам, сеньор, видно: участь моя вам никак не пойдёт на пользу. Вернее, на пользу она не пойдёт никому, а вот по отношению к вам она ещё и несправедлива будет, вот.

Глубоко вздохнув, воссевший за грязным проектировочным столом Радиохэд, окружённый толстыми стопками книг по промышленной геммологии[9], не выдержав, выпалил:

— Да что вы заладили со своим «сеньор»! Уж простите, но слух режет, честное слово. Мистер Стил, если вам не будет в тягость, ответьте: вы не местный?

— Местный, — серьёзно ответил кивнувший пегас, и, насладившись неловкой паузой со стороны собеседника, продолжил, издав заразительный смешок. – Да ладно, это я так, забавы ради дурь всякую говорю. Конечно, я не местный. Моя родина – Гемтаун!

Выбравшись наверх из грязной подвальной ямы, пара эмоционально вымотанных кобылок наконец смогла вдохнуть полной грудью свежесть чистого воздуха, почувствовав под копытами твёрдую плитку, судя по окружавшей обстановке, проходного зала. Оглядывая золотисто-бежевые стены помещения, составленные преимущественно из крупных резных блоков цветной глины, что были украшены незамысловатым узором, известным ещё в античности, меандром[10], спутницы опёрлись каждая о свою стену в надежде переварить случившееся, оценивая обстановку не самого гостеприимного окружения.

— М-мисс Лайт, — уже было начала робкая, но практически отошедшая от шока пони, пытаясь склонить свою спутницу к важному диалогу, однако та предпочла прервать её.

— Мисс Прудэнс, — тоскливо вздохнув, отрезала холодная особа, копыта которой к тому моменту, медленно подтекая тёплой кровью, образовали на плитке под ней миниатюрную лужицу из вязкой алой жидкости, выразительно залив тем самым несколько узорчатых выемок в мозаике пола. – Прошу, не заставляйте меня разочаровываться в вас, — не менее печально выдохнув, она добавила, — И во мне сверх того, что я уже успела испытать…

Не найдя в себе должной силы духа, пони-психолог отступила, начав неловко метаться глазами по поросшему лозами залу в поисках спасительной подсказки, несмотря на горький опыт предыдущего испытания, в ходе которого даже исчерпывающее знание не смогло спасти одну из них от получения серьёзных увечий. Благо, возможностей у сего помещения было не то чтобы слишком много: над головой сиял высокий пятиметровый потолок, закруглявшийся к самому центру, из которого, ярко освещая зал, свисала к полу вычурная золотистая люстра, своим странным видом повторявшая очертания древних настольных канделябров[11], имевших крайне изломанную форму. Ровно как и в предыдущей камере, пол здесь был усеян разросшимся мхом и дикими виноградными лозами, однако, в отличие от предыдущего места заточения кобылок, плитка этого зала казалась наиболее ухоженной: порой, на определённых участках крупной мозаики, даже становилось возможно разглядеть через хаос природного происхождения отдельные элементы красочной буро-жёлтой картины.

«Ладно, мисс Лайт нужно побыть одной», — неспешно поднявшись, подумала про себя Прудэнс, подходя к широким двойным дверям, ведшим в некое помещение, отзывавшееся через толщину широких стен краткими звуками стрелецкого свиста, который чаще всего можно услышать в тире в момент отпускания игроком натянутой до предела тетивы. Глубоко вздохнув, земная пони распахнула двери и, дожидаясь заветного скрежета отворившейся конструкции, закрыла глаза, про себя надеясь: «Прошу, пусть испытание начнётся внутри! Я не хочу погибнуть в сете, безмолвно открывая двери внутри пугающего до мурашек античного храма!»

— Подождите, мисс Прудэнс? – нахмурив брови, неспешно огласила Дэйлайт, обратившись к своей собеседнице, которая тут же подпрыгнула на месте от эха, несколько раз прошедшегося по залу благодаря сильному голосу её пациентки. – Сегодня ведь выходной, верно?

Прудэнс нервно сглотнула, готовая упасть в обморок ещё до того, как перед её взором покажется грядущее испытание, полное смертельных ловушек, наверняка скрытых в непроглядных выемках стен или пола: она знала, что любое испытание этого сета просто меркнет на фоне разрушительности гнева её нестабильной спутницы. Обернувшись, психолог подогнула под собой дрожащие коленки и, обманчиво улыбнувшись, попыталась предотвратить развитие и без того обострённого конфликта:

— М-мисс Лайт, я-я могу объяснить!

— Что вы можете объяснить! – приближаясь к обомлевшей от ужаса кобылке, грозно перебила ту высокая особа, в глазах которой, казалось, пылало нетушимое пламя. – Вы заставили нас сломя голову нестись на работу в выходной день! Казалось бы, незначительная поправка в расписании, верно, мисс Прудэнс? – грозно нависнув всей мощью своего рослого телосложения над собеседницей, спросила Дэйлайт, рассерженно шипя сквозь зубы и стараясь не опускаться до оскорблений. – Но вы, чтобы вами не движило, должно быть, не подумали о том, сколь знаменателен для меня мой единственный выходной на неделе: вы лишили меня всего, начиная встречей с моими любимыми жеребятками и заканчивая заслуженным массажем в СПА, на который я обычно записываюсь за пару недель, чтобы успеть туда до закрытия! И, будто бы того было мало, судьба решила добить меня окончательно! Теперь я стою перед вами, не чувствую передних копыт, с меня стекает кровь, а мы даже не знаем, что дальше делать! – изрядно напугав свою собеседницу, Лайт отошла чуть дальше, тоскливо окончив свой монолог, по большей части являвшийся криком загнанной души. – Объяснитесь сначала перед самой собой, а уже затем пытайтесь вразумлять других, мисс Прудэнс.

Тем временем за спиной поникшей земной пони, тоскливо обернувшейся на шум древних механизмов, встретив разорванную конфликтом пару густым изумрудным дымом, стелившимся по полу, показался, на удивление, ничем не примечательный холл. За одним лишь исключением: плитка его, что застилала большую часть пола, еле проглядывавшегося сквозь болотную дымку, в отличие от оставшегося позади зала ожидания, представляла собой полуметровые блоки, разделённые меж собой плотными полосами ткани угольного цвета. Тяжело вздохнув, Лайт короткими шагами приковыляла к выделенной мелом границе раздела безопасной зоны и поля, одним лишь своим необычайно загадочным видом пестрившего неизведанными опасностями.

Почувствовав на своём посиневшем переднем копыте влажное прикосновение некой леденящей кожу ткани, устремлённая к выходу особа замерла на месте, с силой сжав челюсти, пока боль, растекаясь по телу, судя по ощущениям, спровоцированная концентратом некой обеззараживающей мази, медленно утихала, в конечном счёте оканчиваясь лёгким покалыванием на кончиках забинтованной конечности. Внимательно присмотревшись к пахнувшему медицинским спиртом белоснежному полотну, плотно облегавшему обвисшую кожу на повреждённой части тела, Лайт невольно улыбнулась, узнав в том ЛМО верной спутницы, что трансформировалось в некое подобие простого копытного фиксатора. Приободрённая единорожка, выждав достаточно на благо местного восстановления важных точек ведущих копыт, двинулась вперёд, продолжая хранить молчание.

— А к-как же «спасибо», м-мисс Лайт? – играя с огнём, робко упрекнула свою грубую, холодную, молчаливую собеседницу пони-психолог, решившаяся на отважный шаг — лишившаяся собственного ментального оружия, лишь бы пострадавшая особа могла пережить грядущие испытания, не пав жертвой еле переносимых болей.

Столь же жёстко и безэмоционально, как и во многих стрессовых ситуациях, Лайт ответила, изучая фактуру пахнущего сыростью песчаного поля, усеянного незаметными капканами:

— За что мне вас благодарить? Вы поступили по справедливости, откатив тем самым последствия своих необдуманных решений, но, даже учитывая это, отвешивать вам низкий поклон я не собираюсь, — тоскливо произнесла она раздражённым тоном, оставаясь верной своим принципам, и под конец добавила, глядя прямо в душу и без того зашуганной спутнице. – Не забывайте, мисс Прудэнс: вы – та проклятая мелкая искорка, что разожгла вокруг меня кострище, пустив мою мирную и спокойную жизнь под откос!

«Вдоволь насладившись утренним пением птичек, я вскакивала со скамьи, наблюдая за разлетавшимися по округе голубями, уносившими в своих клювиках кусочки свежей ароматной булки. Прохаживаясь по обыкновенно мокрому каменному тротуару, я придавала своему костюму опрятный вид, подвязывая на шее тёплый шарфик и сдвигая на рог широкую весеннюю шляпку, что придавала моему виду особенную галантность.

Не менее примечательной культурно-духовной станцией на пути к нашей городской лечебнице являлся Сансет-Бульвар, единственная аллея в городе, отличавшаяся невероятной ухоженностью и интересной историей образования. Буквально в метре от зелёного ограждения, за рядками пышных деревьев, по обе стороны прогулочной тропинки, выстраиваясь в ряд, виднелись местные маленькие магазины сомнительного качества. Безусловно, до золотых торговых рядов столицы ему было далеко, однако, если не брать в расчёт вечно заполненный зеваками центр, Сансет-Бульвар по праву считался главным источником для продвижения внутренней экономики нашей деревеньки под названием «Хаким».

Несколько наспех выстроенных цирюлен[12], по одной кофейне и чаёвне, ароматно выдававшим своё присутствие, стоило только сделать шаг по любой из сторон аллеи, и бесчисленное множество фермерских лавок, забитых зачастую ржаным хлебом или же различными овощами – всё это и даже большее вежливо встречало горожан в главной торговой жилке нашего города. Прохаживаясь вдоль низеньких зданий и вытянутых лавочек, я зачастую видела в окнах кокетливых дам и господ, ворковавших друг с другом при тусклом свете рассветного зарева, и моё сердце невольно сжималось, пусть я и не была ярой приверженкой романтического жизненного уклада.

Вдалеке виднелось заветное здание, вокруг еле различимо шумели ранние посетители, кучно собиравшиеся возле только открывшихся магазинов, отчего внутри становилось теплее, а сама я окончательно оживлялась, чувствуя себя готовой к новому дню. И кто бы мог подумать, что всего лишь четверть века назад на этом месте была пустая полянка!

Ну, как пустая…. Территория та была включена в проект городского благоустройства, потому к моменту зарождения первых зданий на территории знаменитого Сансет-Бульвара вдоль аллеи уже росли две линии раскидистых душистых ясеней, и то сыграло свою роль в формировании первой «зелёной» лавочки. Мисс Вайт Страйпс, мысль которой и легла в основу всей структуры первого в своём роде цветущего рынка, поступила крайне креативно, решив расположить свою сувенирную лавку в месте, казалось бы, совершенно неуместном для шумной торговли. Стоит ли объяснять, что мисс Страйпс сорвала куш на своей идее, шедшей в разрез с культурно-экономическими понятиями того времени? Да и нашего времени, если уж говорить честно.

День ото дня праздно слонявшиеся по аллее горожане, останавливаясь возле пестрившего красками газетного киоска, были готовы обратиться к её владелице за товаром уже по той причине, что деревянная рубиново-серая кабина выглядела совершенно не к месту среди полого травянистого поля. Более того, подобная мерзость тут же спровоцировала скандал в рядах защитников природного наследия. Собираясь возле будки, они высказывались: «Да как вы смеете плевать в морду традициям, что были нерушимы годами! Места, подобные этому, — ни что иное, как зелёные храмы, в которые пони всегда приходили перевести дух и задуматься о высоком. В них нет места вашему грязному бизнесу, новостям, которые только для того и созданы, чтобы нервировать вечными конфликтами наше мирное население!» — но мисс Страйпс, самодовольно улыбаясь, лишь показательно закрывала перед ними створки окошка, наслаждаясь утренней чайной церемонией под шумы бесившихся за оком господ. Как бы то ни было странно, заведение сие было столь контрастным, что, вопреки ожиданиям скептиков, начало пользоваться нехилой популярностью, и уже вскоре, буквально через месяцок, близ аллеи была возведена первая хакимская кофейня, обозначив тем самым новую веху в развитии экономики города.

Порой я шла вдоль этих рядов и задумывалась, насколько же упрямым и своенравным эгоистом нужно быть, чтобы идти наперекор всем вокруг тебя, сколь сильно порой необходимо послать всех к Дискорду на куличики, лишь бы твоя заветная цель осуществилась. И с улыбкой на мордашке я продолжала двигаться к больнице, до которой оставалось копытом подать. Я улыбалась искренно, потому что знала одну простую истину: альтруисты не смогут сделать мир лучше – сделать мир лучше смогут только убеждённые эгоисты, в планах которых по счастливой случайности окажется нечто полезные для всех остальных. И я была абсолютно убеждена, что в нашей стране такие пони ещё не перевелись. Что уж отрицать, я и сама горела желанием в один день стать одной из них!»

— Мисс Прудэнс, мне будет необходима ваша помощь, — нехотя начала Дэйлайт, отвернувшись от пола, плотно перекрытого слоем непроглядной изумрудной дымки. – Как вы понимаете, я не собираюсь идти на поводу у этого умника, потому мне жизненно необходимы мои знания в области химии и ваши в области психологии, — сняв с головы широкополую шляпу и зачерпнув в неё горсть едкого газообразного яда, единорожка начала объяснение ситуации для своей спутницы, воссевшей на некоем песчаниковом подобии античного дивана. – Судя по тому, что меня начало клонить в сон даже после той нехилой встряски, испытание началось ещё задолго до нашего прихода в эту комнату, — вылив изумрудного оттенка дым на пол прямо перед задумавшимся психологом, Лайт заключила. – Мы уже медленно умираем, мисс Прудэнс, и дым этот – ни что иное как подкрашенный, сконцентрированный угарный газ.

— О-о, у-у меня есть идея, м-мисс Ла, — приободрившись, радостно выкрикнула земная пони, готовая предложить свой вариант решения тяжёлой проблемы, однако, будучи перебитой мисс своеволием, тихонько присела обратно, тоскливо выдохнув.

— Я уже спланировала каждый шаг, необходимый нам для продвижения к следующему сегменту храма, однако мне нужна ваша консультация. Я уверена, с вашей тягой к изучению всего и вся ради личных достижений вы без труда ответите мне на мой вопрос, — взводя разогретый револьвер и направляя его дулом в сторону океана мятного дыма, спокойно произнесла Лайт. – Как вы думаете, насколько быстро работает мозг пони, когда он подвержен паническому страху, что вызван удушьем от углекислого газа?

Тем часом близ складского отделения больницы.

— Благодарю, сеньор Хэд, бывайте, — сняв в знак глубокого уважения свою фетровую ковпоньку ониксового налива перед провожавшим его пегасом, бархатным басом отстелил детектив, укладывая в карман широкой куртки алый самоцвет, искривший близ металлических стяжек костюма миниатюрными разрядами бордовых молний.

— Не стоит, мистер Стил, — поглядывая по сторонам, дабы пресечь возможные попытки анонимной слежки, кратко ответил Радиохэд, держа за спиной мешок золотых монет. – С вами приятно иметь дело, но, прошу, больше не появляйтесь на моём пороге. Камень оставите вечером в указанном месте.

— Сеньор, уверяю вас, оказанная вами помощь не пройдёт мимо, и вы скоро сможете услышать громкие новости, коими будет пестрить каждая городская улочка, — ехидно ухмыльнувшись, проговорил Стил, закуривая трубку.

— Как вам будет угодно. Всего доброго, — захлопнув дверь, без прикрас попрощался с гостем юный пегас, боязливо запершись внутри склада, шаги внутри которого ещё пару мгновений отзывались эхом с наружной стороны металлической двери.

Главный холл больницы, десятый час утра. Обильно одарённый осуждающими взглядами персонала суровый сгусток угля с крыльями за спиной, вольготно закинув копыта за край диванного подлокотника, наслаждается теплом восходящего солнца, пробивающегося согревающими лучиками сквозь пелену густой уличной растительности. Повинуясь указам повсеместных информационных стендов с правилами безопасности, Стэндин Стил отказывает себе в потреблении благ душистой махорки[13], компенсируя то не менее бестактным, однако, стоит признать, безопасным актом, проминая под собой мягкие подушки комфортабельной софы.

Наслаждаясь нотками успокаивающего блюза, с переменной чёткостью доносившимися из-за стёкол информационного окна, пегас решил позволить себе пару минут заслуженного отдыха и, надвинув широкую шляпу поверх постепенно слипавшихся глаз, медленно опустил веки, в мыслях возжелав, чтобы весь персонал, нещадно надрывавший близ него свои голосовые связки, катился на все четыре стороны.

Так и лежал он в обществе самого себя, лишь изредка подёргиваемый излишне храбрыми добровольцами, в ожидании задержавшейся спутницы, с головой погрузившийся в фантазию сладких грёз. Из приоткрытого окна, насвистывая звонкую трель, порой завывал тёплый ветерок, обдувая свисавший с дивана плащ спавшего господина и охлаждая нагревшуюся за утро белую плитку обширного зала ожидания, светлая обстановка которого великолепно гармонировала с густыми кустиками культурных растений, высаженными близ журнальных столиков

— Сеньор Стил, — важно задрав кверху поморщенный носик, стеснённо пропищала элегантная пегаска, надув порозовевшие щёчки. – Что вы себе позволяете! Немедленно поднимитесь: вы не в каком-то хлеву лежите. Это больница! На этом креслице, если вам, конечно, есть до того дело, будут располагаться и другие посетители – я уже не говорю о уставшем персонале!

Будто бы назло принципиальной, правильной красавице потягиваясь на удобной лежанке, пегас, прикрыв рот крылом, раззевавшись, поприветствовал свою в кой-то веке прибывшую спутницу:

— Эт ты верно подметила, Би, «если мне есть до того дело», — заткнув зубы обкусанным мундштуком, бодро съязвил Стил, направляясь к выходу из здания. – Но, как говорится, век живи, век учись, а всё равно ничему не научишься.

— Вот именно, — показательно фыркнув, высказалась Би, шагая вслед своему кавалеру, — вам бы следовало уже научиться манерам, сеньор Стил!

— Эх, кобыла ты моя, кто ж тебя мозгой так при рождении обделил…. Манеры, по большому счёту, были придуманы и закреплены теми бездарями, кто не мог иначе оскорбить своего собеседника! – сплюнув на траву, жёстко выпалил задымивший жеребец. – Читал я одно время эти ваши книги по этикету. Вот кому какое дело, справа я или слева вилку во время обеда положу! Я кому-то этим помешаю или что? – активно жестикулируя распахнутыми крыльями, рассуждал взведённый пегас. – Вот и получается, что манеры ваши хвалёные ни что иное как очередной инструмент знати, старающейся возвыситься в чужих глазах на пустом месте!

— Но сеньор Стил, вы ведь именно что мешали, столь нахально игнорируя просьбы медицинских сотрудников! – расположившись на спинке своего спутника, немедленно возразила грациозная леди, протянувшая тому стопку измятых листов, каждый из которых был исписан с обеих сторон свежими густыми чернилами.

— Так, ладно, дурёха, всё с тобой понятно, — кратко изрёк тяжко вздохнувший Стил, осознав, что доскональное объяснение сути чего бы то ни было этой особе равноценно получасовому диалогу с кирпичной стеной. Мельком оглядев ключевые моменты каждой из предоставленных записок, жеребец удивлённо заключил, оттянув ото рта курительную трубку. – Выходит, ты что-то да смогла раздобыть, Би? Не верится, — заново приставив пыхтевшую угольным дымом деревяшку ближе к губам, он продолжил, двигаясь с собеседницей на спине в сторону центральной городской площади. – Заигрывала, небось, с жеребчиками ради информации, а?

Залившись густым алым румянцем, кобылка тут же возразила своему бойкому на язык кавалеру, недовольно скрестив передние копытца на груди в знак протеста:

— Ничего подобного, сеньор Стил, не было! К тому же, — Би резко переменилась в интонации, с раздражения на гордость, махнув крылом в сторону своей мордашки, сгоравшей от смущения ни то за себя, ни то за своего спутника, с целью одарить то потоком лёгкой прохлады, — жеребчик средь них был лишь один! По большей части я имела дело с дамами, сеньор Стил.

Получасом ранее на территории всё той же городской больницы. Реабилитационное отделение. Библиотека.

«…И тут я оступилась! Я упала! Я, Дискорд побери, упала с этой проклятой платформы, подобно вольной птице, планируя меж останков взорванного дирижабля, стараясь использовать попутные потоки воздуха, дабы ненароком не втемяшиться в какую острую железку. Тут и там стоял непередаваемый на словах грохот, и, казалось, будто это вовсе и не я падаю с небесного судна этих мерзавцев под кодовым названием «Ballbreaker», а все небо горит алым пламенем, выталкивая меня в безопасную зону.

Не стану врать, это были круто, чтоб его! Клянусь, я понятию не имею, что помогло мне тогда выжить, но свист ветра в ушах, сопровождаемый ощущением абсолютной свободы, я не забуду никогда!

— Счастливо оставаться, бандиты хреновы! – что было сил прокричала я им вдогонку, отсалютовав тем остаткам разлетавшегося в стороны корабля, что ещё виднелись в воздухе, после чего на всю округу прогремела жаркая вспышка, откинувшая меня прямиком на ферму какого-то деревенщины, в удобно расположившийся сноп сена.

Какая же я всё-таки удачливая, Дискорд побери!»

— Рей, хватит нам читать эти твои ужасы! – зашуганно подёргиваясь под тоненькой простынкой, вежливо попросила Мёрси своего коллегу, что, упиваясь деталями приключенческого романа, никак не мог насытиться красками повествования. – Страшно ведь! А вдруг там кто п-погибнет?

— С первой частью сказанного Мёрси я согласна, — сухо выпалила самый разумный стажёр из всей троицы, мудрая не по годам мисс Блоссом. – Прекращай засорять свою голову подобным: здесь ни стиля, ни идеи, ни сюжета!

Закрыв толстенький томик знаменитого футуристичного романа «Падшая Эквестрия», закативший глаза жеребец лишь фыркнул, нахмурив брови, и возразил:

— «Засорять»? Тоже мне, Блоссом! – глядя на скучную серую книгу без обложки, что находилась в копытах его серьёзной собеседницы, Рей издал короткий смешок. – В нём, если вы не знали, уважаемая, — намеренно обращаясь к ней на «вы», подкреплял свою позицию юный стажёр, — сделан уклон на реализм! И в основе главного сюжетного конфликта стоят вечные моральные самоистязания главной героини – разве это не может вдохновлять?

Глубоко вздохнув, Блоссом нашла в себе силы ответить, закрыв покрасневшую от стыда за своего чрезмерно простого в этих вопросах коллегу морду:

— Ты вообще понял, что только что сказал? – покручивая ведущим копытом у виска, и тем самым намекая на уровень интеллектуальных способностей её коллеги, коротко задала риторический вопрос начитанная кобылка. – Главная героиня, душа которой вечно мучима моральными дилеммами? Извините… Что? Да будь у реальной особы проблемы подобного характера, она бы не то что героем стать не смогла – она бы потревожить прохожего в лишний раз побоялась, чтобы время узнать! – выждав необходимую для переваривания информации паузу, она прибавила. – Вот, послушай, невежда ты литературная! Никакого вранья: настоящие характеры, суровые реалии и сподвигающие к размышлениям мысли о вечном!

«Ты здесь ещё? Беги поодаль, госпожа!

Беги на край живого света, Стар!

Быть может, на отшибе жизни этой,

Исполненной лжецов и самолюбов,

Пройдя сквозь бурю, я приду

И встречу наконец свою погибель!

И будет светлым духом прах мой распылён

Над тем прудом, где ты давно,

Отдавшись вволю радостям мирским,

Так горевала одиноко!

О, Стар, беги, прибуду скоро я!»

— Какая грация слов! Какое поле для размышлений! – демонстративно подняв копыто к потолку, драматично произнесла Блоссом, поправляя съехавшие с нома очки для чтения. Не прошло и мгновения, как вдохновенную речь кобылки пресёк вид развалившегося в кресле единорога, сонно пускавшего слюни, что был расслаблен скудным до событий фрагментом некой классической поэмы. – Доброе утро, Рей! – похлопав копытцами друг о друга, пробудила того рассерженная пони.

— И после этого ты мне говоришь, что в моей библиотеке сплошное фантазёрство? – издав смешок, поспешил поставить на место свою коллегу Рей, воспользовавшись удачно подвернувшимся моментом. – Знаешь, я тогда, конечно, не жил, нравами подобными не располагаю, но что-то мне подсказывает, что никто, повторюсь, никто в здравом уме, — передразнив крайне показательны жест своей нахмурившейся собеседницы, единорог продолжил мысль, — не стал бы излагать свои мысли подобным образом! Да и кому интересно читать нудные многословные тирады, в которых романтизируется смерть? Чтобы взгрустнуть? – жеребец демонстративно фыркнул, закатив глаза. – Такое себе удовольствие – я считаю, что литература должна быть в радость. Если я захочу преисполниться тоски, я, скорее, закрою книгу и оглянусь вокруг: много времени мне для того не понадобится, уверяю, впрочем, как и тебе, Блоссом.

Вежливо поклонившись чуть не повздорившей троице, к занятому читальному столику подошла разодетая в бежевое кружевное платье элегантная пегаска и, обмахивая себя тоненьким крылом, аки веером, поздоровалась, обратив на себя внимание тройки любопытных глаз:

— Доброе утро, сеньор. Доброе утро, сеньориты. Позвольте, я потревожу вас на пару минуток? Я, с вашего позволения, хотела бы обсудить с вами пару вопросов касаемо мисс Твитчинг Дэйлайт.

— Да вы, что, из ума выжили, мисс Лайт?! – уносясь на всех парах из зоны поражения, невольно выпалила напуганная донельзя пони, выискивая среди фигуристо срезанных осколков подвальной камеры в безопасной комнате нечто, способное сойти за щиток от снарядов.

— Я повторяюсь: я не собираюсь мириться с его правилами, поэтому в ваших же интересах ответить мне скорее, — сохранив в себе еле дотлевавшую где-то внутри долю здравого рассудка, жёстко отчеканила статная особа, выйдя за порог комнаты испытания, но продолжив держать револьвер направленным на свою цель.

Нервно сглотнув слюну, психолог, в одночасье оценив возможные последствия грядущих действий со стороны её чрезмерно боевой пациентки, спешно выдала, стараясь держать темп дыхания ровным:

— Б-быстрее-то мозг работать будет, насчёт этого можете не сомневаться, м-мисс Лайт, — резко потупив тяжёлую голову в пол от осознания того факта, что сказанными словами она буквально произвела выстрел на другом конце комнаты, Прудэнс срочно добавила. – Н-но вот з-здравый смысл этой работы п-пропадёт!

— Не беспокойтесь, мисс Прудэнс, позвольте я поясню вам детали моего плана, — сухо изрекла Лайт, левитировав пред собой широкий осколок бывшего пола, имевший сравнительно небольшую толщину, перекрыв тем самым потенциальные пути распространения пламенного жара грядущей угрозы. – Досконально изучив текстуру[14] пола близ условной стартовой лини, задействуя для того магию, которой я сдвигала прочь густой дым, я поняла: помимо всего прочего, эта плитка отображает некую извилистую карту. И, как я понимаю, карта эта необходима нам для дальнейшего продвижения, — громозвучно щёлкнув курком, звук от которого эхом прокатился по просторному залу, единорожка подвела свой монолог к завершению. – Карта эта, однако, повторяется на каждом блоке, что я рассмотрела. За одним лишь исключением – каждая из них располагает белой отметиной в различных местах, что, как я полагаю, является намёком на конечный пункт назначения!

— С-стойте! – осознав до жути крайние методы, с помощью которых её спутница собиралась достигнуть цели, пискляво обронила психолог, зрачки глазок которой в тот момент, казалось, ужались до размеров крохотных чёрных бусинок. – В-вы не можете т-так рисковать!

— Вы так думаете, мисс Прудэнс? — ехидно ухмыльнувшись, напыщенно спросила Лайт с характерной самодовольной интонацией, начав спускать курок и, не дождавшись ответа, произнесла. – Что ж, мой { BIG IRON } думает иначе!

БАХ!

Под еле различимые отзвуки писка скулившей за спиной земной пони, взмолившейся о пощаде, Дэйлайт, даже не дрогнув, дала оглушительный залп с таким холодом, что иного при взгляде на то могло до костей пробрать. Из разогретого дула револьвера, нещадно рассекая на лету плотное воздушное пространство, вылетел стальной серебристый патрон, оставив на месте вылета миниатюрное облачко белого дыма. Трудно поверить, но обеим дамам в тот короткий миг показалось, будто само время исчезло и существовал лишь один момент созерцания назревающей неизбежной катастрофы.

Прорезав толщу скоплений плотного угарного газа, стремительный предвестник разрушения вторгся в незримое для наблюдавших кобыл пространство, оставив за собой живописно вившийся изумрудный след из завихрений разверзшегося пред ним воздуха. Однако Твитчинг Дэйлайт не была бы столь уверенной в своём плане, не включив эту деталь в последовательность для реализации задуманной идеи заранее.

ЧИРК!

Проскользив краешком корпуса гильзы по особенно заострённой поверхности пола, закрученная пуля, разделившись на несколько самостоятельных осколков, издала специфический звук, нехило поцарапав поверхность глиняного блока и высвободив разрушительную энергию наружу в виде тусклой бордовой искры, что, коснувшись облака зелёного дыма, тут же произвела необходимую реакцию. Угарный газ начал пылать голубым пламенем.

Обе кобылки зажмурились, не желая получить болезненный ожог на самом чувствительном органе чувств, и отвернулись прочь, внимая навострёнными ушками треску сгоравшего газа, что, соединяясь с кислородом, образовывал не менее опасное, но в то же время занимавшее меньшее пространство соединение – углекислый газ.

Прошла минута, и спутницы почувствовали затруднённое дыхание, лёгкое головокружение. Ничего страшного притом, как ни странно, не произошло: догоравший голубым пламенем ядовитый газ, выходя тонкими струйками из-под щелей в плитке пола, лишь тускло светил, подсвечивая лёгким сиянием бесчисленное множество двойников необходимой кобылкам карты. Через силу открыв глаза и оглядевшись по сторонам, расслабленно выдохнувшая Прудэнс тихонько протянула:

— М-мисс Лайт? А, что, э-это всё? Ф-фух, я-то думала, в-вы собираетесь в-взорвать весь этот х-храм, чтобы выбраться!

— Я и собиралась, — неловко призналась смутившаяся единорожка, на надувшихся щёчках которой выступил еле заметный румянец. – Но…. Скажем так, этот вариант тоже нам подходит, мисс Прудэнс, так что вперёд! Срочно находим отличную от остальных карту и уходим! Как я полагаю, у нас есть около одной минуты.

Не дожидаясь действий своей замешкавшейся собеседницы, Дэйлайт ринулась вперёд, выглядывая среди коротеньких языков пламени верный фрагмент, что должен был привести тех к долгожданному спасению. Отойдя от шока, земная пони вскочила из-за укрытия и как можно скорее присоединилась к поискам, внимательно разглядывая разметки, нанесённые на глиняную поверхность разгорячённой плитки.

— Мисс Лайт, ну вы скоро там?! – настороженно подзывая замешкавшуюся спутницу, надрывалась земная пони, стоя под аркой, что вела в пучину извилистых коридоров.

— Д-д-да, я нашла! – победоносно воскликнула испуганно шатавшаяся единорожка, жадно глотавшая посиневшим ртом драгоценный воздух, в котором она надеялась почерпнуть хоть чуточку целительного кислорода. – Крохотный красный крест в углу западного коридора! Двигайтесь туда, мисс Прудэнс! – схватившись за горло, агрессивно прокричала Дэйлайт, назло коварному залу продолжая двигаться в сторону выхода широкими шагами, с каждой секундой дававшимися той тяжелее.

Без лишних запинок верная спутница суровой леди, видя показательную самоотверженность чрезмерно вымотанной коллеги, ринулась той на помощь и, предоставив слабую, но действенную поддержку в виде своего коротенького плеча, помогла той добраться до заветного входа в тускло подсвеченные коридоры, формировавшие нечто наподобие лабиринта, тоскливо приговаривая про себя: «Мисс Лайт…. Когда же вы наконец начнёте слушать то, что я вам говорю!»

Тем временем в библиотеке реабилитационного отделения.

— Доброе утро, мисс! – первой отозвалась Мёрси, единственная пони из компании, не втянутая в долгие и бессмысленные субъективные споры, на миг выглянув из-под тонкой простынки и нежно улыбнувшись подошедшей пегаске, сверкавший в лучах восходившего солнца стальными деталями своего вычурного кружевного костюма.

— Рада приветствовать столь любезных собеседников, — учтиво поклонившись вежливой единорожке, мордашка которой в ту же секунду залилась багряным румянцем, галантно осыпала отчасти незаслуженными комплиментами компанию конфликтовавших коллег грациозная пегаска, заправляя непослушные локоны пышной гривы краем тоненького крыла за ушко. Бесшумно перемахнув через спинку незанятого стула, она продолжила. Слова, доносившиеся из её уст, были подобны сладости весеннего мёда: казалось, будто эта изящная во всех смыслах особа могла вызывать душевный восторг одним только разговором, нотки которого звучали слаще любой романтической симфонии. – Меня зовут Лэ’тэт Би! Уважаемые, в том случае, если вы готовы принять меня для диалога, прошу представиться, — элегантно приземляясь за свободный стульчик в несколько взмахов еле распахнутых крыльев, докончила важную часть делового обращения серьёзно настроенная кобылка.

Вонзившись взглядом в пёстрые закрученные элементы ажурного платья мисс Би, облегавшие не менее великолепные формы, что та одежда укрывала, заведённый несравненным изяществом перформанса[15] единорог, выпучив полные радости глазки, ответил, стараясь сохранить пред взором той невозмутимую морду:

— Эм, ну…. Лично меня зовут Рей! – гордо задрав нос, дабы выглядеть в глазах смутившейся особы кем-то важным, неловко выпалил жеребец, глядя на расположенные близ читального зала дубовые стеллажи, испускавшие на всё помещение приятный суховатый аромат застарившихся книг. Простиравшиеся на полках до самого потолка (что от силы был три метра в высоту), древние и не очень пергаменты с обложками преимущественно горчичного отлива пёстро заполняли пустоту не самой богатой красками миниатюрной библиотеки литературой самых разных жанров и направлений, начиная коротенькими пособиями по личной гигиене и заканчивая бессмертными произведениями классиков художественного слова. – Её зовут Блоссом, — указав ведущим копытом на место, что укромно занимала насупившаяся любительница поразмышлять о великом, с толикой рассерженности обронил Рей, после чего тут же, будто бы с отвращением, обернулся к смиренно ожидавшей во главе стола юной леди, представив выжидавшему сыщику последнего члена их сумасбродной компании. – А это Мёрси! У неё можете особо ничего не спрашивать. Вы лучше мне вопросики задавайте, уважаемая мисс!

— Это ещё почему? – нахмурив брови, броско возразила старшая представительница их странной троицы, нависнув над полным книг столом, дабы поставить на место единорога, что был чрезмерно высокого о себе мнения.

— Одну секунду, мисс Би, — не теряя самообладания, изрёк Рей, изо всех старавшийся выглядеть суровым, но на деле лишь посрамлявший себя и свой далёкий от изысков характер в понимании представительницы прекрасного пола. Последовав примеру своей коллеги и неуклюже перекинувшись телом над закрывавшими гостье обзор стопками разномастных книг, прикусивший губу жеребец, обронив на пол меж собственных копыт врачебную шапочку, шепнул на ушко сердитой собеседнице. – Тихо, Блоссом! Ты, что, не видишь, какая импозантная барышня к нам наконец пожаловала? Да мало того, что она небесной красоты – она ещё и манерна, словно служанка аристократа! Мне глубоко всё равно, что там она хочет узнать от нас: лично я хочу узнать её, да получше…. Так что не мешай мне строить моё будущее, добиваясь её сердца, договорились?

— Ну-ну! И чем же это ты, интересно, решил удивлять сию леди? Постыдные анекдоты про наших коллег травить будешь или что поинтереснее придумал на сей раз? – саркастично выдала вполголоса насмешливо улыбнувшаяся стажёрка, скрестив перед собой копыта.

К слову, уже в одном этом коротком жесте прослеживалась большая изящность, нежели во всём шутовском представлении из кожи вон лезшего жеребца. Неопрятный серый костюм, многие из фрагментов которого вялым мешком обвисали, зачастую касаясь самого пола, оторванные пуговицы, приделать которые владелец халата поленивался уже пару недель, да и в целом не самая выразительная внешность, единственными сияющими бриллиантами которой являлись, пожалуй, ровные густые брови и мужественно выступавший подбородок, — глядя на столь пренебрежительное отношение к самому себе, у иного невольно могла проскочить дурная мысль о господине Рее. Вопреки, однако, всему этому тяжёлый на подъём господин славился среди своих коллег по врачебному делу весьма тактичным характером приятного джентлькольта, что скрывался за вуалью пошловатого[16] нечистоплотного юноши.

— Сеньор Рэй, прошу, простите, что встреваю в вашу беседу с сеньоритой Блоссом, но…. К моему глубочайшему сожалению, я и так не располагаю временем в должной для моего дела мере, — заведя крылышко за голову, ненавязчиво поторопила заболтавшуюся парочку галантная пегаска.

— Вот это ты сейчас смеёшься, Блоссом, а потом посмотрим, как ты будешь смеяться, когда эта красавица будет носить мне в постель чаёк да со сладкими трюфелями! – окончил затянувшуюся перепалку Рей, подмигнув иронично цокнувшей собеседнице, с улыбкой на морде закатившей глаза.

— Да-да, дерзай, ловелас, как скажешь, — звонко усмехнувшись, ехидно изрекла шёпотом откинувшаяся назад стажёрка, принявшаяся самодовольно наблюдать за интеракцией горе-соблазнителя с, возможно, самой очаровательной леди, что, по странному стечению обстоятельств, была вынуждена вести с ним открытый диалог.

Умышленно издав звук громкого покашливания, обременённая и прочими заботами пегаска указала на циферблат своих наручных часов, отчего взгляд каждой персоны за столом немедленно обратился в сторону её недовольной мордашки. Дождавшись должного внимания, она произнесла:

— Итак, уважаемые, как я полагаю, времени на обмен любезностями у нас не осталось, потому перейдём к вопросам, — сказала Би, обмакивая перьевую ручку в чернильницу, холодно перебирая вторым крылом пустые листы бумаги. – Для начала ответьте мне на самый животрепещущий вопрос: является ли мисс Дэйлайт, по вашему мнению, эгоисткой, что пренебрегает помощью рядовых больных во благо собственной выгоды, получаемой от знатных семейств?

В одно мгновение каждый из стажёров будто бы обомлел, потупив голову в пол от осознания сути совершенно ясно понятых ими слов. Вызывая тем самым ещё большее удивление со стороны очаровательного детектива, пони мялись, пытаясь собраться с мыслями, и тихонько бубнили что-то себе под нос.

— Ага! Вот ты и попалась, врунишка! — взбудоражено воскликнул Стил, улыбнувшись во всю ширь вредной угольной морды. – А недавно заливала, что по большей части с бабами говорила! Небось, ещё и танец какой страстный сплясать успела с этим докторишкой меж делом, — покусывая подсохший на ветру мундштук, забавно выдал суровый пегас, отчего сидевшая на его спинке особа, приложив копыто к раскрытому в изумлении рту, вспорхнула, звучно ахнув.

— Сеньор Стил, это уже не лезет ни в какие рамки! Всенепременно извинитесь! – поморщив задранный кверху носик, потребовала скромная леди, морда которой в тот момент казалась одним большим сгустком алой краски.

— Ничего себе! То есть это ты крутила роман за моей спиной с молоденьким парнишей, а извиняться должен я? – презрительно сплюнув в сторону, продолжал раззадоривать свою спутницу на писклявые выкрики беззаботно щеголявший по улице пегас, укладывая в седельную сумку полученные записи. – Ты б кого поприличней нашла что ль! А это что такое? Хилый белый халатик себе под крылышком пригрела. Да тьфу на тебя, дурочка, десять раз!

Присев близ корней ветвистого ясеня, побледневшая кобылка съёжилась, подтянув к себе задние копыта и обняв саму себя широкими мокрыми крылышками. Не сразу приметивший то на ходу, жеребец, излишне затянувший со своей нисколько не претендовавшей на оскорбление коротенькой забавной шуткой, затушив трубку, что нещадно забрасывала окна находившихся по курсу домов крупными клубнями дыма, спешно подошёл к своей огорчённой спутнице, тихонько поскуливавшей в отдалении от его осуждающего взора. Подсев близ неё на одно колено и легонько потревожив её уединённое состояние заботливым шёпотом на ушко, Стил произнёс:

— Прости, Би, я не хотел тебя обидеть, — поглаживая крылом гриву тоскливо фыркавшей леди, проговорил пегас, пытаясь казаться в её глазах смазливым романтиком, однако, поняв, что далеко не тем он добился её сердца, сказал то, что действительно имел в виду. – Ты ведь знаешь, что я это любя! И запомни…. Пока ты со мной, вокруг тебя не будет ни одного вредного пакостящего тебе пони…. Потому что заменить меня я никому не дам! – звонко рассмеявшись, Стил обнял свою спутницу, изо всех сил старавшуюся сохранять тоскливый настрой до конца в знак протеста ехидному, но обворожительному мешку перьев.

Но одна лишь точно сказанная фраза, и позитив взял своё: оттирая мягким крылышком с морды засохшие солёные слёзки, Лэ’тэт Би подмигнула своему кавалеру, радостно запрыгивая тому на спинку, дабы он должным образом отработал последствия своей излишней колкой выходки. Так они и пошли к финальному месту своего назначения, собрав необходимые для расследования данные – к дому Твитчинг Дэйлайт.

Подтаскивая вяло передвигавшую собственными копытами спутницу на укромное место, на каменную софу, выполненную из особенно гладко обработанного песчаника, близ фонтана, успокаивавшего всплесками воды, еле различимыми средь прочих фоновых шумов, шла перепачканная в грязи Прудэнс, халат которой разошёлся по всем швам, отчего по иронии стал напоминать нечто наподобие одеяния диких неразумных племён. Однако честности ради стоит отметить, что робкой земной пони подобное одеяние вкупе со своеобразным естественным макияжем из грязи и листьев, по одной лишь Селестии ведомой причине, было под стать. Трудно было выделить нечто конкретное среди элементов сего вычурного костюма, если его можно было так назвать, однако, если так подумать, контраст, создаваемый хаотичным воинственным одеянием на фоне миролюбивого характера неконфликтной кобылки, и был причиной столь странных проявлений внешней симпатии.

Глазки отдыхавшей Дэйлайт были прикрыты, а посиневшая мордашка её отображала все ужасы болевого шока, спровоцированного двумя последовательными испытаниями, передышка меж которыми, казалось, практически не помогла восстановлению травмированного организма. Поверхностное прерывистое дыхание сопровождалось обильным потоотделением на похолодевшем лбу, что, несомненно, вводило не подготовленную к подобному роду осложнений спутницу в ещё большую панику.

— М-мисс Л-лайт, с-с в-вами в-всё х-х-хорошо? – судорожно подёргиваясь, заботливо спросила не на шутку перепуганная Прудэнс, найдя в себе силы не сорваться на истерику с подступавшей к глазкам влагой.

Подогнув к телу задние копытца, Лайт спокойно ответила, тяжело дыша и говоря невпопад в силу пересилившего рассудок головокружения:

— Я, что, по-вашему, бравый герой древних легенд, чтобы подобные ранения переживать? – с силой сжав челюсти, саркастично ответила лежавшая на спинке единорожка, одержимая старанием ни в коем случае не показаться в глазах своей собеседницы слабой пони. Впрочем, удавалось то слабо, и, взвыв от боли в животе, она воскликнула, обращаясь владельцу этого проклятого храма. – Да кто же ты такой, чтоб тебя! Я клянусь: как только доберусь до твоей поганой морды, ты поплатишься, падаль! – сказав это, сбитая с ног особа закашлялась и, досадно приложив копыто ко лбу, отвернулась от своей спутницы, тяжело дыша в спинку каменного дивана.

— П-перестаньте! В-вам нельзя кричать, мисс Л-лайт! – спешно произнесла земная пони, начав оказывать своей пациентке, поражённой болевым шоком от удушья и закрытого перелома, скорейшую первую помощь.

Одна лишь благая новость средь штормовавшего океана бедствий подогревала тускло мерцавший огонёк съежившегося сердечка чувствительной особы: они пребывали в безопасной зоне крохотной комнатки ожидания, потому могли восстановиться перед уготованными сетом ужасами грядущих испытаний. Миниатюрная комнатка, в уголке которой виднелась наспех сделанная верёвочная лестница, ведшая вниз, в коридоры, полные ядовитого бесцветного газа, в отличие от просторного зала ожидания, не изобиловала яркостью или детальностью художественной отделки окружения. Пожалуй, единственной изюминкой тёмного сырого помещения квадратной формы можно было считать изысканный керамический фонтан, украшенный реалистично детализованным мраморным бюстом тонкощёкой леди с глазами, перевязанными повязкой, и широко распущенной вьющейся гривой. Иному могло показаться, глядя на сию скульптуру, что застывшая в безмолвии кобылка, помещённая на пьедестал почёта, лишена эмоций, но это было далеко не так. Стоило подойти к каменной леди поближе, на расстояние вытянутого копыта, как черты её аккуратной мордашки приобретали пренебрежительный окрас, и виделось, будто эта госпожа отвергает твою кампанию. Но стоило сделать пару шагов назад и отойти к противоположной стенке, самой дальней от загадочного монумента античной культуры, и приглядеться к той слепой кобылке, так казалось, будто она нежно улыбается тебе, еле заметно приподняв уголки рта. На именной табличке близ скульптуры сияла светом золотистая надпись «Леди удача».

«Сансет-Бульвар оставался далеко позади, и вот я уже ступала на землю любимой больницы, ощущая на копытцах нежную влагу утреней росы. Обычно я приходила раньше остальных, вопреки неспешной прогулке вдоль памятных мне мест, потому, раскрывая двери, могла почувствовать свежий воздух даже внутри стен полупустого здания, занятого лишь больными да теми, кто работает в ночную смену.

Я заходила в главный холл и, поднимаясь по лестнице на третий этаж, тут же рысила вдоль коридоров до своего личного кабинета, где, переодеваясь в белый рабочий халат, я восседала за стопками бумаг, дабы разгрести всю нудную работу до полудня. Господин Хэлф вечно захламлял моё рабочее место ещё до того, как я успевала подойти к нему, потому, вопреки вороху навязчивых мыслей разорвать все эти бумажки, я убеждала себя просто приходить чуточку раньше.

Работа была трудной, но мне по силам: операции над пациентами занимали малую часть рабочего дня, потому как по большей части я занималась распоряжением поступающих в травматологическое отделение средств и помощью наименее опытным коллегам…. Безусловно, это было одной из самых главных трудностей для беззаботности моих будней.

Помимо частых перепалок с увиливающими от обязанностей стажёрами, упрёков в некомпетентности прочих коллег и не всегда проходивших гладко разговоров с начальством, благодаря последствиям решений, связанных с…. Медициной и финансами, я была вынуждена иметь дело с мерзкими сплетнями. Треть всего больничного персонала косо смотрела на меня, возмущённо фыркая, стоило мне лишь пройти мимо них: зачастую теми были излишне храбрые представители работников других отделений. Впрочем, хуже оттого становилось лишь им самим. Многие из них делали то из чистого азарта, с пылающим огоньком в душе, думая, как бы затем избежать кары моего агрессивного темперамента, и, как нетрудно понять, избегали её далеко не все. Потому прочие кобылки и жеребчики, продолжая следовать доминантному сформировавшемуся общественному мнению, лишь тихонько пошёптывались у меня за спиной, надеясь, что я не узнаю об этом. Но я знала.

Но что мне оставалось делать? За мной ещё задолго до распространения дурных слухов закрепился ярлык одинокой кобылы, не строившей себе кумиров, не привязывавшейся ни к кому и далёкой от столь близкого общения, как обычно говорят, по душам. Так что, возможно, я и заслужила порицание добрых, невинных пони: в конце концов, довольно часто случалось так, что я оставляла своих нуждавшихся в поддержке коллег совсем одних, позволяя себе выдвигаться в роскошные залы знатного особняка по первому же указу господина Рича.

Быть может, для кого-то сие поведение и было недопустимым – я же видела в нём единственно верный выбор, что был предложен мне моей судьбой, и отказываться от него было бы неразумно. Ровно столь же неразумно, как отвергать вежливо предложенную хозяином дома стакан освежающей ледяной воды в минуту жуткой жажды. Но, как ни странно, вопреки моим же убеждениям, я могу понять тех, кто выступает супротив моих неоднозначных с точки зрения морали решений: кто бы что ни говорил, а в должной мере поставить себя на чужое место не способен ни один ныне живущий пони. Потому и выходит, что реалии их жизни формируют вокруг меня образ прокажённого[17] преступника, что готово пойти на всякую гадость, лишь бы пополнить лишней горсткой золотых обвисающие от богатства карманы. Но, если так подумать, не все ли хотят этого?

И, учитывая это, я твёрдо убеждала себя: изо всей череды возможных распределений средств, что обыкновенно приводят таких безрассудно мыслящих транжир к банкротству, пусть эти финансы лучше будут приходить в копыта здравомыслящей пони с укладом ума, подобном моему, ибо быть щедрым – ещё не показатель исполненного морального долга.

Помимо щедрости пони обязан обладать здравым рассудком и несгибаемым характером, дабы не сдаваться пред препонами судьбы, а давать ей должный отпор, не позволяя благодетели кануть в лету под натиском трудностей жизни. Да, возможно, всё это звучало как извилисто построенное оправдание собственного греха, и многие из моего окружения приговаривали: «Личный эгоизм – родной отец подлости!»

Но я гордо отвечала: «Подлость для одного есть ни что иное как благой деяние для иного… И одной лишь Селестии ведомо, что из этих двух крайностей в действительности является истинно честным подвигом!» »

Выждав около десяти минут до частичного восстановления жизненно важных точек на своём копыте, Лайт поднялась с весьма комфортабельной для их незавидного положения софы и, пошатываясь, раскрыла крохотную дверцу, ведшую в зал испытания. Как и полагалось, комната эта не выдавала свои секреты просто так, учтиво следуя традициям, заданным двумя предыдущими залами удачи. Куполообразная комната, полная тёмных закоулков, тускло освещаемая лишь несколькими затухавшими факелами, предстала взору вошедших спутниц во всей своей красе, вызвав у тех неистовый приступ кашля сухостью воздуха закрытого пространства. На искрившем бордовыми красками высоком постаменте, что возвышался над верёвочной машиной наподобие простейших древних конструкций, имитировавших работу механических часов, посредине замысловато расчерченного вычурными символами пола в рыжеватом сиянии факелов сиял некий рычаг. Дэйлайт, сполна пресыщенная уверенности в своих силах, спокойной мерной поступью подошла к пьедесталу, и, тяжко облокотившись о тот, левитировала из-под рычажка копытописную записку, оглядывая ту помутнённым яростным взором да нервно сглатывая слюну с обсохших губ. Прудэнс же, сделавшая для себя важный вывод о непресекаемой своенравности поведения пациентки в её фазе буйного гнева, предпочла посвятить крупицу их ценного времени рассмотрению деталей загадочного окружения, приступив к анализу извилисто нанесённого на глину рисунка.

— Хм, — задумчиво изрекла Лайт, прикладывая копыто к подбородку во время бесшумного чтения краткого изложения, как полагала стоявшая поблизости спутница, сути их текущего испытания. – Мисс Прудэнс, будьте добры, выберите число от одного до семи.

Удивлённо вскинув кверху правую бровь, земная пони, почувствовав нутром нечто неладное, с дрожью в голосе ответила, стараясь не паниковать:

— Н-ну, допустим, пять!

— Чудесно, — холодно прокомментировала с чуть ли не чёрно-белой мордой, лишённой чувств, Дэйлайт, облокачиваясь спинкой о гладкую грань широкого постамента и в который раз взводя свой верный железный револьвер, предварительно проверив количество оставшихся внутри пуль вычурной прокруткой толстого барабана. – Прошу, встаньте на плитку с изображением остроклювого орла.

— Хо-хорошо, мисс Лайт, — предчувствуя беду, исполнила не объяснённую ничем просьбу подневольная земная пони, всем сердцем ощущая нависшую над своеобразным алтарём угрозу. Мечась взглядом меж дулом готового к выстрелу орудия своей взбешённой пациентки, что было направлено на пятую позицию круга, отдававшего в ноздри вонью окиси некого металла, и её мордой, преисполненной мёртвого безразличия, потрёпанная психолог дёрнулась, попросив свою спутницу об одолжении, продолжая неуклюже заикаться. – Б-будьте любезны, мисс Лайт, от-отведите от меня свой { BIG IRON }! Я чувствую себя оч-очень некомфортно!

— Нет, — сухо обронила кобылка, дочитавшая иссыпавшееся на глазах руководство, тут же начав изучение состава замысловатой конструкции.

— ЧТО?! – нервно сглотнув слюну, во всё горло пискнула побледневшая пони, грива которой, казалось, стала седой наполовину, в то время как её обмякшее от шока тело было в опасной близости от падения на пол.

— У вас плохо со слухом, мисс Прудэнс? – остро подметила не на шутку разозлившаяся суровая особа, подойдя вплотную к перепуганному психологу, что, от страха припустив ушки, тогда казалась крохотным беззащитным жеребёнком.

Взяв волю в кулак, она выпалила:

— Мисс Лайт, вы не в себе! Немедленно уберите с того места ваш револьвер! Он действительно опасен!

— Отвести револьвер? Ох, ну хорошо! – спокойно ответила единорожка, перемещая смертоносный сплав металлов с пьедестала прямо к виску. Небрежно схватив грязную гриву своей спутницы в охапку силой могущественного телекинеза, Лайт покрутила дулом орудия над ухом обомлевшей от ужаса жертвы, яростно приговаривая сквозь зубы. – Ну что, так лучше, Мисс Прудэнс?! – надавливая холодным корпусом, громогласно пророкотала единорожка, чей голос эхом прокатился по комнате.

— В-вы в-ведь н-н-не в-выстрелите, — дрожа, словно осиновый лист, произнесла земная пони, наблюдая за тем, как в глазах её пациентки полыхало жаркое, испепеляющее всё на своём пути пламя животного возмездия. – Т-так н-н-нельзя!

— Какая же вы наивная, мисс Прудэнс, — выдыхая из носа на морду своей спутницы раскалённые струи пара, маниакально изрекла ополоумевшая особа, в полной мере позволившая своим доминантным сторонам личности выйти в свет, отходя к центру комнаты. Держа на мушке свою коллегу, что боялась не то что сдвинуться с места, а просто сделать лишний вздох, она охватила аурой лавандового налива рычаг, жёстко обронив мудрое, несмотря на её состояние, напутствие. – Вам следовало бы стать жёстче, мисс Прудэнс: с такой слабой тягой к реализации целей никогда не сможете достичь чего-то действительно важного, — сказав последнее слово, Дэйлайт, довольно заметно дрогнув, опустила рычаг, заполнив комнату треском проклятого механизма, готового осуществить свою цель в любую секунду.

Первое значимое изменение коснулось формы узорчатого глиняного кольца, стоя на котором, подневольно смирившаяся пони ожидала своей участи: просев на приличное расстояние в специально уготованное углубление, деталь механизма щёлкнула, укрыв свою жертву меж стен узкого пространства и спровоцировав тем самым последовательность беспрерывно перетекавших одно в другое событий, что произошли буквально за пару секунд.

«Уважаемая мисс Дэйлайт,

Зная ваш непреклонный темперамент, я рискну, позволив себе заключить, что, вероятнее всего, вы живы! Поздравляю! Вы можете быть горды собой: вплоть до этого самого момента ни одна живая душа не была способна лицезреть величие этого механизма! Однако! Я бы не стал тем, кем я являюсь ныне, будь я столь глуп, чтобы поверить, будто вы прошли каждое испытание «честно».

Да, мисс Дэйлайт, вы прочли это правильно, можете не тратить время попусту, разглядывая вычурные узоры чернил на строках обсыпающегося пергамента: я вижу вас насквозь! Вы действительно думаете, что сможете и дальше гнуть свою линию, пренебрегая чувствами своего окружения? Что? Вы не понимаете, к чему я клоню?

Не стану томить. Вспомните неудачливого земного пони-археолога, что попадал к вам в отделение чуть ли не каждый месяц на протяжении многих лет, будучи ещё студентом! Безусловно, моей целью не была слежка за вами – мной движил жгучий азарт и желание крупно навариться на продаже дорогостоящих медикаментов, что ваши неумелые коллеги хранили близ коек тяжко больных пациентов?

Безусловно, вы помните. Вы всё помните. Вы помните, как, ругаясь на них за некомпетентность, вы доводили их до истерик в часы ночного дежурства, когда пропадали целые ящики шприцов с морфием! И, конечно, вы помните, как, прохаживаясь по этим коридорам, рядом всегда был, будто ставший родным, юный студентик с обвязанными копытами и хитрым взглядом.

Впрочем, мне не за что вас винить. В конце концов, мы довольно сильно похожи! За одним лишь исключением: когда дело касается вопросов фортуны, я не брыкаюсь. Не лгите себе! Вы не можете изменить неизбежное, мисс Дэйлайт: за всеми нами следит леди удача, и лишь ей одной позволено одаривать нас великолепием блестящих побед и втаптывать в грязь жестокостью поражений.

Поэтому мой [ FORTUNATE SON ] и сотворил этот великолепный механизм! В награду за проявленную вами решительность я даже позволю себе пойти на уступку – вот принцип работы устройства: три из семи позиций обязательно схлопнутся, стоит вам повернуть рычаг, три же иных останутся безопасными, и лишь одна случайно выбранная плитка будет иметь поровну разделённые меж смертью и жизнью шансы срабатывания, словно ровная плоская монетка! Истинный апофеоз творений моего великолепного храма судьбы! Удачи обмануть судьбу и в этот раз, мисс Дэйлайт!

Ваш благородный господин Сурвайвор.

Post scriptum. Если вам не будет в тягость, будьте добры нацарапать на камнях перед смертью рекомендации к пунктуационному оформлению эмоциональности моего текста: меня терзают смутные сомнения насчёт того, не переборщил ли я со знаками восклицания»

Стены кровожадного зала затряслись, обозначив тем самым начало жертвенного ритуала: показавшиеся из-под выемок в полу громоздкие плиты, сводящий с ума скрип которых друг о друга напоминал рёв дикого животного, отодвинулись в стороны, позволив духовно обессилевшей Прудэнс пропасть в сырой глубинке, что с характерным звуком начала сдавливать шипами мелкие шестерни внутри себя, превращая те в дряхлые производственные ошмётки. Владелец этой безумной машины действительно не солгал: четыре из семи выемок разверзлись просторной дырой, низвергнув в пучину бедствия всё, что находилось на несчастных позициях, включая задыхавшуюся от страха обомлевшую кобылку – в конце зала же открылась дверь, ведшая в светлую и безопасную комнату, что казалась столь желанной в реалиях этой лишённой надежды ситуации.

— М-мисс Л-л-лайт?! – почувствовав на своих нежных бочках прикосновение острых клыков прожорливого механизма, взвыла о помощи лишённая собственного ЛМО кобылка, надеявшаяся лишь на последний проблеск надежды в её жизни, на её пациентку, способную выкрутиться из любого положения…. И что столь нещадно закинула её в лапы этому бездушному зверю.

Не прошло и мгновения, как откуда-то извне, издав лёгкий свист, прямо в грудь Прудэнс вылетела стальная пуля, заставив ту, боясь за свою жизнь, как никогда, на адреналине выпрыгнуть из пестрившей серебристыми кольями ямы, не думая ни о чём, кроме спасения. И стоило ей лишь на миг показаться за тоненькой линией, аккуратно ограждавшей секретную часть комнаты, как, вовремя подоспевшая, Дэйлайт со всей силы влетела в неё, возгораясь пурпурным пламенем. Из крохотного носика подбитой Прудэнс пошла кровь, а сама она, испытывая сильнейшее головокружение, не понимала, что происходит, уносимая вдаль разгорячённым локтем своей жестокой пациентки. И вот, парочка, плотно врезавшись в стенку, оставили на той живописный отпечаток в виде собственных тел, пытаясь прийти в себя под устрашающие звуки захлопнувшихся позади шипастых ловушек.

— Мисс Лайт! Что вы себе позво, — уже было начала возмущаться выведенный из себя психолог, как, плавно пройдясь копытцем по нежной кожице собственной мордашки, поняла: несмотря на всю силу того ужасающего столкновения, она отделалась лёгким кровотечением из носа.

— Просто…. Просто закройте свой рот, мисс Прудэнс, — тоскливо выдала готовая снизойти до истерики Дэйлайт, мордашка которой претерпела значительные изменения: заплывшие краснотой белки её глаз, еле проглядывавшиеся за взбухшими синяками, знатно вывернутый в сторону нос, сполна залитый багровой жидкостью, и, наиболее отвратительное, шатавшиеся возле корней, готовые к выпадению зубки. – Научитесь ценить тишину, чтоб вас! – докончила она, убегая в светлую комнату к самому центру изысканно обставленного пёстрой позолоченной мебелью холла, на средину непомерно огромного коврика, застилавшего большую часть просторного помещения.

— С-стойте, мисс Л-лайт! – спотыкаясь на бегу о складки коврика в силу помутнявшего сознание головокружения, вызванного последствиями болевого шока, взывала к своей пациентке повысивший тон психолог. – Вы должны выслушать меня!

— Ха-ха-ха! Я и так стою, Прудэнс! – опав на мягкий шерстяной коврик и начав заливать тот горькими слезами, рассмеялась Дэйлайт, достигшая-таки нервного срыва. – Я вся в вашем распоряжении! Что вы ещё скинете на меня? Я готова ко всему! – неистово разрыдавшись, кричала всё, что накопилось в её душе, суровая кобылка. – У меня была прекрасная жизнь: каждый день я вставала, зная, что меня ждёт, и я была рада идти на любимую работу. Да, порой я срывалась, мисс Прудэнс, я не скрою этого! Но разве похоже на то, что ваша терапия помогает? Разве от вашей компании мне стало лучше? – тоскливо задала риторический вопрос кричащая от всех видов боли пони, ужасно выбитый носик которой продолжал окроплять пол алой краской. – Вот и я так думаю!

Осторожно подходя ближе к своей спутнице, что лежала в белоснежном сиянии доносившихся из-за светлых окон зала тёплых лучей, уверенная в своих силах Прудэнс без запинок ответила:

— Мисс Лайт, вы не приложили никаких усилий для того, чтобы стать лучше! – нахмурив брови, жёстко отчеканила подбиравшаяся ближе к центру зала земная пони, глядя прямо в душу лежавшей близ неё пони. Без сомнения, над тем злосчастным залом в минуты жестокой искренности буквально чувствовалась нависшая атмосфера острейшей напряжённости, когда каждый шаг психолога, собравшего всю волю и решительность в копыта, в тишине, нарушаемой лишь пыхтением обеих спутниц, отзывался шумом, что казался громче грохота тысячи взрывов. – Мало желания изменится! Вы должны стараться изо всех сил, чтобы действительно к чему-то прийти! Разве не это вы мне пытались донести в предыдущей комнате, прежде чем заставили меня активировать открытие выходных дверей, намекая на безразличие? – пустив слезу, земная пони продолжила. – Возможно, вы убеждены в обратном, но я точно знаю, что в вас нет безразличия! Вам небезразлична троица коллег-стажёров: я поняла это ещё по вашему разговору с мисс Мёрси позавчера! Вам небезразлична я, ваша спутница, от которой вы так усиленно пытались уйти…. И, возможно, я поняла, почему, — приложив копытце к разгорячённому местечку на груди близ сердца, Прудэнс продолжила. – Но что самое главное, вам небезразличны те милые сиротки! Честно, я никогда не могла подумать о том, что вы можете вести себя так невинно и ласково даже в угоду жеребёнку!

Твитчинг Дэйлайт, останься у неё к тому моменту хоть какие-то остатки духа, чтобы разозлиться, впала бы в свирепую ярость, услышав эти слова, но, в силу своего состояния, она лишь разрыдалась сильнее, невольно выпалив:

— Мои жеребята! За что ты лишила меня их?! Что я вам сделала, Прудэнс! Я просто хочу сидеть на чаепитии с пони, которых я знаю, они ждали меня, — не в силах продолжить фразу, оборвалась на полуслове единорожка, обливавшаяся горькими слезами, смывавшими с лица загустевшую кровь.

Судя по обстановке, богато обставленный зал являлся своеобразной витриной личных достижений азартного хозяина, кто был склонен к преступлениям различного рода тяжести. С потолка свисала вычурная люстра, сверкавшая в лучах яркого света золотистым наливом, озаряя помещение, полное знатной мебели, блёстками бледно-жёлтого отлива, что, несомненно, добавляло изысканности общей атмосфере, царившей в обставленном с изюминкой помещении.

На покрытых дорогими обоями стенах простирались великолепные полотна знаменитых художников, изображавшие различные этапы развития эквестрийской истории: близ входа в храм, украшая тот изяществом культурного наследия, виднелась панорама, с изображённым на ней древним песчаным градом – Сомнамбулой. Исполненная сухих, но тёплых цветов, картина великолепно могла описать своим видом общую суть жестоких внутренних залов заброшенного храма, а подданные принцессы Сомнамбулы, в честь которой и был назван тот город, преклонявшиеся перед её величеством, довольно точно иллюстрировали положение попадавших внутрь пони.

И, судя по крупному открытому пространству, зал этот обыкновенно использовался господином Сурвайвором в качестве бального, на что намекали приставленные к стенкам близ вытянутых в высоту окон столики, с любовью к деталям выплавленные из сверкавшего хрусталя. Стоя посредине зала подобной красоты, иной мог бы заплакать от счастья, однако в случае с Лайт и Прудэнс по воле злодейки-судьбы всё сложилось несколько иначе.

Наконец собравшись с мыслями, Прудэнс тихонько произнесла, продолжая держать копыто у груди в знак чести:

— Мисс Лайт, к моему глубочайшему сожалению, даже с вашими жеребятками не всё так гладко, — и, дабы успеть докончить фразу, земная пони продолжила без запинок, узрев близ себя готовую завыть от отчаяния пациентку. – Похоже, пришло время мне объясниться перед вами за всё это недоразумение, — психолог тяжело вздохнула, набравшись смелости поведать своей заинтересованной собеседнице полную картину произошедших событий, что, словно снежный ком, собравшись одна на одной, привели к столь плачевным событиям. – Одна из любимых вами сироток, юная мисс Йоко, оставленная вами близ «потешки[18]» во время игры в салочки поведала мне горькую правду: ей больно, что её до сих пор не удочерили. Честно, я не знаю, как на это реагируют другие жеребята, но чувствительная натура юной мисс Йоко, что страдает от проблем, связанных со взрослением без родителей, даёт пробоину. Помните, я сказала вам за столом, что у неё была грязная мордашка? – готовая закопать себя на месте от боли, что она только преумножила спасительной ложью, земная пони продолжила под тонкие всхлипы кобылки, опустившей тяжёлую голову в пол. – Я думаю, мне не стоит это комментировать….

— Зачем? – скорбно протянула Дэйлайт, заплаканная мордашка которая была спрятана за пышными локонами грязной лавандовой гривы. – Зачем вы продолжаете мучать меня? Вам было мало исполнения вашего плана, и вы решили добить меня тем, как вы его провернули? Впрочем, мне уже всё равно, мисс Прудэнс, верите вы в это или нет, — звонко щёлкнув чем-то за спиной, докончила поникшая единорожка.

— Я верю в это, — взяв всю волю в копыта, жёстко отрезала психолог, нахмурив брови и без колебаний указав ведущим копытом на свою пациентку, серьёзно нахмурив брови. Настаивая на своём с изрядной толикой властного тона в голосе, Прудэнс выпалила в сторону спутницы ряд упрёков, несмотря на всю плачевность её текущего состояния. – Я верю, что вам всё равно, мисс Лайт! А знаете, во что я ещё верю? Я верю в то, что ни что в этом мире не может стоять на месте! Но что более важно, нельзя отвергать свою судьбу…. Мы все словно крохотные крупицы кофе, размешиваемые ложечкой самой госпожи вселенной! – бодро процитировала кобылка, вспоминая мудрые слова из исполненной мудрости книги Хэда, на первый взгляд казавшегося ей незамысловатым инженером со своими заскоками, но уже сейчас помогающего той привести в чувство поникшую особу. – Да! Мисс Лайт, это именно так. Если что-то истинно неизбежно в последних инстанциях, неужели стоит столь рьяно противиться судьбе, когда можно отделаться меньшими увечьями? – оглядев себя, Лайт лишь в очередной раз всхлипнула, сражённая наповал словами своего терапевта. – Я считаю, что вам следовало бы, наоборот, постараться измениться. Вам нужно приложить все ваши силы и начать активно действовать, стараясь подавить своих внутренних злых духов и стать терпимее. Вы должны пересилить свою гордыню во имя тех сироток, если вы хотите стать для них ярким солнышком, что будет вселять их душам тепло, даже когда вы далеко-далеко. Да, это невероятно трудно, особенно для столь принципиальной особы как вы: вы оказались в новых жизненных условиях, которые вы не способны принять; пони вокруг вас возводят вокруг вашего образа ещё большие сплетни, старую жизнь с её прикрасами уже никогда не вернёшь, а новая не способна принести вам ничего, кроме страданий, но, — мягко улыбнувшись, Прудэнс протянула своей спутнице копыто, смотря прямо в глубокие побитые глазки, — я верю, что тот пони, кто способен искренне радоваться даже обычной тишине, способен найти лучик света даже в самую тёмную ночь.

И Лайт, медленно подняв на свою спутницу помутнённый слёзками, но невероятно счастливый взгляд, пожала той копыто, встав с насиженного на коврике места, дабы обнять своего маленького милого спасителя.

— Вы, конечно, извините, что я столь резко врываюсь, милые дамы, но, как я полагаю, ваше время истекло! Вы не смогли пройти эту комнату…. Впрочем, я полагал, что вы задержитесь здесь по иной причине, рассматривая интерьер или что-то по типу того, но проигрыш есть проигрыш! Бон вояж[19]! – воскликнул голос юного жеребца, донёсшийся откуда-то сверху комнаты, после чего, под звучный треск некого механизма, коврик со всеми немногочисленными вещами на нём в одночасье начал падать вниз, забирая с собой двух зазевавшихся кобылок, которым в любом случае не хватило бы времени для преодоления необходимой дистанции.

Сырая непроглядная бездонная яма с довольно чётко обставленными прямоугольными краями. Распластавшись на лету, дабы замедлить смертельное падение хотя бы на пару секунд, Прудэнс прокричала, дабы перебить стоявший в ушах обеих свист:

— МИСС ЛАЙТ, ЭТО ВЕДЬ ТОЖЕ БЫЛО ЧАСТЬЮ ВАШЕГО ГЕНИАЛЬНОГО ПЛАНА, ДА? КАК ТОГДА, С ПУЛЕЙ, КОГДА ВЫ ПРЕДУСМОТРЕЛИ МОИ РАЗМЕРЫ ДЛЯ АКТИВАЦИИ ДВЕРИ, МОЮ РЕАКЦИЮ НА ВЫСТРЕЛ И РАССТОЯНИЕ ДО СТЕНЫ! ЭТО ВЕДЬ ВСЁ ПРОДУМАНО, ДА?

— НЕТ! – честно призналась старавшаяся не впадать в панику единорожка, изорванный костюм которой не менее сильно тормошило встречными потоками буйного воздуха, что нещадно бил обеих по мордам суровым холодом. – ДА И ТОГДА, ЕСЛИ ЧЕСТНО, Я НЕ ДО КОНЦА ВСЁ ПРОДУМАЛА! ПРИШЛОСЬ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЗАКЛИНАНИЕ И ПЕРЕНИМАТЬ ВАШ УРОН НА СЕБЯ, А ВЕДЬ МОГЛИ ОБЕ БЕЗ УВЕЧИЙ УЙТИ!

— ДА НУ! – рассерженно прокричала громче прежнего земная пони, выпучив на заторможенную собеседницу полные крови глаза, то ли от ветра, то ли от злости. – А НИЧЕГО, ЧТО МЫ МОГЛИ КАЖДОЕ ИЗ ИСПЫТАНИЙ ПРОЙТИ МОИМ ТРАНСФОРМИРУЮЩИМСЯ { H.O.T. SUN } ?! – начав перечислять ситуацию за ситуацией, Прудэнс, должно быть и забыла, что они находятся в шаге от смерти. Зато ей, вроде как, оттого становилось легче. – ПОДВАЛ МЫ МОГЛИ ПРОЙТИ, СДЕЛАВ ИЗ МОЕЙ РЕЗИНОЧКИ КРЕПКИЙ ЩИТ, КОТОРЫЙ ВЫ БЫ ПОМОГЛИ МНЕ ДЕРЖАТЬ! ИСПЫТАНИЕ С ГАЗОМ МЫ МОГЛИ ПРОЙТИ, ПОВЯЗАВ СЕБЕ НА МОРДЫ ПОВЯЗКИ! Я УЖЕ НЕ ГОВОРЮ О ЖЕРТВЕННОЙ КОМНАТЕ, ГДЕ Я МОГЛА ПОКРЫТЬ БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ПОЛА ТОНЕНЬКИМ СТАЛЬНЫМ ЛИСТОМ, КОТОРЫЙ БЫ ПРОМЯЛСЯ ПОДО МНОЙ, БУДЬ Я НА ОПАСНОМ КУСКЕ ПЛИТКИ!

— НУ, ДЕРЗАЙТЕ, МИСС ПРУДЭНС! – саркастично выпалила Дэйлайт, готовая оглохнуть от окружавших её звуков. И, доставая из кобуры револьвер, добавила, производя щелчок затвором. – ЧТО-ТО ОСОБО ВАША РЕЗИНОЧКА ТУТ НЕ ПОМОГАЕТ! КАК ВИДИТЕ, ОТ СТЕНКИ ДО СТЕНКИ…. КУЧА МЕТРОВ! Я ЛУЧШЕ ПО-СТАРИНКЕ! – хорошенько прицелившись в самый центр видневшейся позади светлой комнаты, остро выкрикнула приободрившаяся Дэйлайт, послав своей спутнице перед выстрелом милый воздушный поцелуй. – СМОТРИ, И УЧИСЬ, ПРОСТОФИЛЯ!

БАХ!

Как и ожидалось, вылетевшая в неизвестно пуля скрылась из вида столь же быстро, как она в нём и появилась, однако на сей раз оставив за собой вычурно вившийся след изумрудной ауры заместо обыкновенной беловатой дымки.

Звонко рассмеявшись за мгновения до самой погибели, преисполнившаяся за день уверенностью Прудэнс усмехнулась в морду промахнувшейся спутнице:

— МИСС ЛАЙТ, И ПОСЛЕ ЭТОГО ВЫ МЕНЯ ПРОСТОФИЛЕЙ ИЗВОЛИТЕ СЧИТАТЬ? ЧТО-ТО ВАШИ ПУЛЕЧКИ НЕ ОСОБО ПОМОГЛИ ДЕЛУ!

— СПОКОЙНО, ДОРОГУША, ПОКА У МЕНЯ ЕЩЁ ЕСТЬ ХОТЯ БЫ ОДИН ПАТРО, — оборвалась на полуслове бодрая донельзя Дэйлайт, обнаружившая во время проверки барабана недостаток одного патрона. – КАК ЭТО ВСЕГО ОДИН ОСТАЛСЯ?! У МЕНЯ ДОЛЖНО БЫЛО ОСТАТЬСЯ ЕЩЁ ДВА!

— ЗАСТРЕЛИТЬ НАС РЕШИЛИ, А, МИСС ЛАЙТ? – звонко усмехнувшись от нараставшего головокружения, искромётно изрекла прикусившая губу Прудэнс, перевернувшись в полёте на спинку. – В ПРИНЦИПЕ, ЯМА ЭТА, СУДЯ ПО ВСЕМУ, БЕЗДОННАЯ, ТАК ЧТО ВАШ ВАРИАНТ РАССМОТРЕТЬ ВСЁ ЖЕ СТОИТ.

— ТЬФУ НА ВАС, МИСС ПРУДЭНС! ВЫ ЛУЧШЕ СВОИ ШУТОЧКИ НА ПОТОМ СОХРАНИТЕ, КОГДА ВЫБЕРЕМСЯ! Я НАС ТУТ СПАСТИ ПЫТАЮСЬ ВООБЩЕ-ТО! – доброжелательно произнесла лёгкий упрёк в сторону излишне затянувшей с юмором кобылки Дэйлайт, взводя курок верного револьвера, от дула которого до сих пор чётко отходила аура ярко-зелёного оттенка. – ТАК, НЕ МЕШАЙТЕ МНЕ, МНЕ НУЖНО АБСОЛЮТНО СОСРЕДОТО, — во второй раз за минуту оборвалась на полуслове единорожка, резко зажмурившаяся от звука нечаянно произведённого выстрела, что по воле случая отправил сверкавший серебром снаряд куда-то вглубь бездонной ямы, оставляя за собой изумрудный след.

— ОХ, СЕЛЕСТИЯ! – указав на невероятно изящно искрившие зелёным сиянием стальные узоры, что украшали корпус вычурного револьвер, с выпученными глазами прокричала земная пони. – МИСС ЛАЙТ, ВЫ ТОЛЬКО ПОСМОТРИТЕ НА РИСУНОК СВОЕГО { BIG IRON }!

И не успела удивлённая кобылка даже осмотреть кислотное сияние своего ЛМО, как под странные, но преисполненные могущества звуки зарождения органической жизни, откуда-то из вышины, шумно прорезая воздух, явился толстый закрученный стебель дикой розы, шипов на которой, кудивлению обеих спутниц, не было – лишь достаточно сухой ствол, за который обе кобылки, переглядевшись, схватились, что было сил. Проскользив на том ещё несколько секунд, отбивая тем самым многие части тела: не столь болезненно, как в случае с ловушками, но всё же неприятно – кобылки остановились, встав на коротенькие зелёные отростки, что обладали достаточной упругостью, чтобы выдержать вес такой пони, как Дэйлайт.

— Это…. Что…. БЫЛО?! – не знавшая стоит ли ей пугаться или радоваться, заликовала Прудэнс, улыбаясь во всю ширь лица и не зная, стоит ли ей улыбаться. Говоря невпопад, шокированный психолог, нежно облизнув ствол настоящей розы, дабы убедиться в его подлинности, добавила. – Как это называть вообще?!

Приложив ведущее копыто к подбородку и звучно хмыкнув, Лайт спустя полминуты напряжённого молчания спокойно изрекла, гордая за свою идею:

— Знаете, мисс Прудэнс, я понятия не имею, что это было, но вот назову я это символично: { BIG IRON: JUNGLE ROSES }! – залившись багровым румянцем перед своей ехидно улыбнувшейся спутницей, Лайт воскликнула. – А теперь, с вашего позволения, предлагаю вернуться и показать нашему любителю археологии, что бывает с теми, кто смеет недооценивать Диар Прудэнс и Твитчинг Дэйлайт! – по-приятельски подмигнув, объявила во всеуслышание единорожка.

Воссевший на своём изысканном кресле земной пони, нежно позёвывая при взгляде на еле шедшие настенные часы, всё выжидал, оглядывая резко выросший из ниоткуда ствол крайне извилистой розы, которая к тому же оканчивалась весьма пышным и ароматным розовым букетом. «Ну что они там так долго? Может, стоило всё-таки покороче сделать яму?» — недовольно пробубнил про себя вполголоса заскучавший господин, закинув копыто на копыто и время от времени поглядывая на краешек скучной бездны. Взяв в копыто пергамент и перьевую ручку, тот заключил: «Да ну! Какая скука! Это же никакого толку не будет в такой погибели…. То-то дело осознать перед неизбежным всю суть и кануть в небытие – вот это я понимаю искусство!» — завершил жеребец, поправляя съехавшую с головы на нос шляпу авантюриста, срезанную возле глаз, и подпирая под себя коротенький плащ вычурного исследовательского костюма, кое-где исписанного экстравагантно смотревшимися символами.

«Так-с, а как будет интересней звучать: я «сразил» своих оппонентов или же я «не оставил и шанса» своим оппонентам?» — задумчиво почёсывая пёрышком загривок, думал про себя начинающий писатель, в итоге от восторга произнеся вслух следующее: «Не-не, лучше вот так! «И канули враги мои в небытие»! О как!»

— Доброе утро, глубоко не уважаемый нами господин, — с самодовольной улыбкой на морде поприветствовала воссевшего на кресле жеребца Дэйлайт и, узрев его побледневшую морду, звонко усмехнулась.

— Ну, мисс Лайт! Мне уже можно приступить? – радостно прикусив от восторга нижнюю губу, буквально разрывалась от энергии выпрыгнувшая на металлическом шести из пропасти земная пони.

— Одну секунду, — сказала единорожка, пододвинув под себя комфортабельное сиденье, подобное тому, на котором, обомлев, ожидал своей участи Сурвайвор, мечась глазками меж двух кобыл, по совершенно неизвестной ему причине оставшихся в живых. – Итак, мисс Прудэнс, это ваш сеанс по развитию жёсткости! Помните: порой судьба не оставляет нам иных шансов, так что нужно уметь добиваться успеха, будучи безжалостным к бездельникам, недоброжелателям и прочим пони, что не станут слушать ваши доброжелательные речи. Поэтому чтобы привнести в этот мир чуточку добра, придётся немного замарать копыта – вот моё первое наставление вам, мисс Прудэнс, — и, закинув копыто за копыто, единорожка произнесла, ехидно ухмыльнувшись, — Можете приступать!

Вобрав в себя всю силу воли, что имелась внутри, Прудэнс, плотно сжав магией кристалла свой металлический шест, занесла его над головой неприятеля, не на шутку рассердившись да нахмурив брови:

— Получай, г-гадюка в-вредная! – смущённо прокричала земная пони, стукнув до жути испугавшегося Сурвайвора по голове, что выглядело скорее комично, нежели действительно устрашающей, не говоря уже о нанесённому тому ранению, которое не смогло выбить на его макушке даже синяка. – Я всё правильно сделала, мисс Лайт? – обернувшись к экзаменовавшей её спутнице, радостно спросила кобылка.

— Для первого раза – очень даже неплохо, — сухо изрекла Дэйлайт, вставая с кресла и подходя вплотную к готовому рассмеяться от стыда жеребцу. – Но теперь, с вашего позволения, я продемонстрирую вам профессиональный подход в этой трудной дисциплине, — прокашлявшись, она начала, заглядывая пронзительным взором прямо в душу падшего земнопони да приподнимая подбородок того чуть выше пурпурной магической проекцией её копыта, что угрожающе искрила пылавшими огоньками. – Господин Сурвайвор, помните, вы спрашивали меня о том, стоит ли вам разнообразить свою речь? – покручивая своим истинным орудием, надавливая тем самым на подбородок вспотевшего от страха жеребца, сурово отчеканила Лайт, облокотившись реальным копытом о спинку стула да нависнув своей фигурой прямо перед взором вора. – А вот я прекрасно помню, уважаемый, — саркастично обозвав того «уважаемым», единорожка издала звонкий смешок, заставив своё телекинетическое копыто буквально пылать от энергии, озаряя ближайшее пространство потоком светлых блёсток. – Позвольте же мне вам помочь. Уверяю, после того, что сейчас с вами произойдёт, ваш словарный запас, любезный вы наш мастер слова, увеличится знатно…. Особенно в области бранной лексики! – занеся копыто за спину, дабы набрать достаточной скорости, повышенным тоном докончила не церемонящаяся особа.

Закатив глаза, жеребец тут же упал в обморок, не выдержав того, что могло последовать за этими действиями, от которых даже во время диалога веяло невероятной силой. Заразительно рассмеявшись, Лайт произнесла, подмигнув своей спутнице:

— Вот так вот! Делай заметки – у нас ещё куча времени на неделе. Дэйлайт тебя ещё и не такому научит! Ай! – нечаянно наступив на поражённую область переднего копыта, от боли вскричала до сих пор не отошедшая от увечий единорожка.

Внезапно обе кобылки почувствовали лёгкое головокружение и, улыбнувшись, смиренно позволили дрёме забрать их: то значило, что они одержали победу над этим сетом. Видно, в тот день удача всё же была на их стороне.

[1] Безразлично.

[2] (Фр.) Не бывает дыма без огня.

[3] (Разг. Устар.) Удача.

[4] Убеждения, взгляды, основа мировоззрения.

[5] Необычайно большой.

[6] (Фр.) Если жить без цели, можно умереть ни за что.

[7] Страстное желание.

[8] Здесь и далее: имеющий отношение к остаткам наследия мёртвой на тот момент Кристальной Империи.

[9] Наука о самоцветах (драгоценных и поделочных камнях).

[10] Орнамент в виде ломаной линии в виде связанных между собой прямых углов, имитирующих сложную кромку морского берега.

[11] Декоративная подставка с разветвлениями для нескольких свеч или ламп.

[12] (Устар.) Парикмахерские.

[13] Вид травянистых растений из подрода «Деревенский табак».

[14] Преимущественная ориентация элементов, составляющих материал

[15] Форма искусства, в которой произведение составляют действия художника или группы в определённом месте и в определённое время.

[16] Низкопробный в духовном, нравственном отношении, чуждый высоких интересов и запросов

[17] Символизирует нечистого, изгоя, духовно и морально павшего индивида.

[18] (На случай особенной забывчивости) потешная комната.

[19] (Фр.) Прощайте!

Глава VII PARADISE FEARS

ГЛАВА VII. PARADISE FEARS

— В чём заминка, мистер Фирс?! – бесцеремонно нарушив только установившуюся в тёмном кабинете благословенную тишину, что чудесно гармонировала с искусственно воссозданной атмосферой душевной подавленности, уважительно обратился к воссевшему на своём высоком кресле важному господину низенький жеребец-фельдшер, еле заметно подёргивающиеся копыта которого незамедлительно выдали напоказ его боязливую натуру, отчего тёмный силуэт крепкого телом начальника на противоположном конце комнаты издал пронзительно звонкий в своей ужасающей интонации смешок.

— Impoli, impoli, monsieur Blue[1], — демонстративно цокнув кончиком напряжённого языка по наготовленному к тому нёбу, сурово отчеканил встревоженный неповиновением своего подчинённого жеребец истинно благородного окраса шёрстки, чья белизна, пожалуй, и была единственным атрибутом внешнего вида, что виднелся в кромешной тьме личного кабинета, в то время как плавные надавливания искрившего молниями золотисто-солнечного телекинеза оборачивали к нарушителю покоя великолепной красоты кресло, изрядно заливавшее пространство меж стен зловещим скрипом застарившейся древесины.

На лбу безмолвно запаниковавшего молодого специалиста, в одночасье лишившегося светлых надежд на остаток сегодняшнего дня, выступил холодный пот, докончив тем самым картину тихого отчаяния на морде жеребца, став для той финальным, завершающим элементом в довесок к дёргающимся от страха пуговичным глазкам и прижатым книзу обмякшим ушкам. Предусмотрительно прогнав через свои лёгкие внушительных объёмов воздушные массы, боровшийся до конца фельдшер Блю Скай не сдался перед лицом опасности, предпочтя вернуть своему лику внушающий доверие серьёзный вид, и, состроив каменное лицо, тот затаил дыхание, выжидая уготовленной для него участи. Ощущая несравненную ни с чем головную боль, то ли от перенасыщения организма кислородом, то ли от психологического давления его наставника, что питал особенную страсть к подобного рода экспериментам, жеребец важно облокотился о золотистую металлическую ручку входной двери, надеясь на скорейшее окончание этой изрядно затянувшейся драматичной сцены, подопытным в которой по несчастию воли фортуны ему пришлось стать

Однако строить из себя саму непоколебимость элегантный господин в зауженном врачебном халате долго не мог, и вот, внезапно спохватившись подле пола, тот обнаружил своё невинно подрагивающее тело падающим на выступающие близ порога доски холодного паркета, что, как не трудно догадаться, граничили с твёрдой плиткой желанного коридора, обдуваемого тёплыми ветрами утреннего бриза: должно быть, чрезмерно самоуверенный господин, неосмотрительно застывший в позе, подобно мраморному изваянию, просто-напросто забыл, что ручка сия имеет «необыкновенное» свойство поворачиваться, раскрывая тем самым врата в светлую и безопасную часть психотерапевтического отделения больницы.

Приложив обрамлённое сводами остроугольного врачебного халата ведущее копыто к закатившимся от стыда глазам, дабы не видеть столь дурное фиаско своего подчинённого, Фирс тяжело вздохнул, искренне выдав тому на остатке душевных сил:

— Так уж и быть, мистер Блю Скай, я прощу вам вашу тягу к отнюдь не самой уместной торопливости, но, прошу, не заставляйте меня пресыщаться до ужаса пронзительного стыда за ваши глупые проступки! Знали бы вы: смех ваших коллег то и дело доносится из-за дверей, стоит мне пройтись близ операционных на последних минутах перерыва!

В ответ на выдвинутые по делу обвинения, судя по реакции молодого жеребца доносящиеся из уст статного господина далеко не в первый раз, провинившийся жеребец лишь пожал плечами, неловко улыбнувшись, вычищая свой усеянный орнаментом медицинского креста костюм от каждого пятнышка и пылинки, что успели осесть на тот за время непродолжительного выговора, окончившегося к удивлению, обоих значительно раньше предположенного срока.

— Так… Выходит, я… Передаю выжидающей на пороге отделения мисс Мике, что вы готовы уделить ей своё драгоценное время, верно, мистер Фирс? – глупо подтянув через силу рвения к жизни кончики своего рта, вовремя подоспел со здраво звучащей мыслью отряхнувшийся пегас, белый колпак которого, вычурно украшенный масляного налива вышивкой могущественного рыжего дракона, был надет задом наперёд, да к тому же и наизнанку. – Я могу передать мисс Мике ваше согласие?

— Да, — плавно потирая копытом переносицу, устало ответил постепенно сходивший с ума от творившегося безумия привыкший к порядку единорог.

— Вы уверены, что вы готовы её принять? – с оглядкой на текущее состояние своего сурового начальника, осмотрительно уточнил Блю Скай, не позволяя себе даже дёрнуть крыльевыми перьями близ чувствительных ушей чуткого мистера Фирса, что сейчас, исходя из представлений фельдшера, был близок к нервному срыву. И, будто бы невзначай, не дождавшись необходимого для ситуации отклика, пегас продолжил докучать своим лишним присутствием желавшего отдохнуть перед работой предводителя отделения, с глупой мордой прибавив, — Не знаю, как вы, а я бы отдохнул ещё минуток пять: вы только посмотрите на себя, вам…

— Да, я согласен обследовать мисс Мику, — спешно, но в то же время спокойно подтвердил сказанное ранее точным и резким выпадом Парадайс Фирс, подняв полный уверенности взгляд на коллегу, блеснув из тьмы ало-рубиновыми очами. Прервав странно звучавшее изложение не самого разумного работника в рядах персонала псих. отделения, единорог плавно прикрыл входную дверь своего мрачного кабинета, отсалютовав юноше, дабы тот безо всяких колебаний мог отправиться на дело.

Оставалось лишь надеяться, что весьма неловкий и в словах, и в деле жеребец, чей торс был подпоясан замысловато расписанным символами древнеэквестрийского языка огненно-рыжим халатом, не провалит данное ему поручение. Сам же Фирс предпочёл провести остаток внезапно укоротившегося времени перед долгой беседой со своей пациенткой, наблюдая за сиянием тускло горящей настольной лампы, в сиянии тёплых лучей которой славно играл кроваво-красный рубин на шее жеребца, аккурат близ вздёрнутого кверху воротника тонкой и угловатой белой рубашки.

— Мистер Фирс, здравствуйте! Пациент номер 134 – Мисс Мика, кабинет 407, внеплановый приём! – важно огласил по внутрибольничному энергомагическому радио до ужаса хриплый голос некой старой кобылки, отозвавшийся в ушах преисполнявшегося покоем жеребца дряхлым и неприятным шумом.

— Д-да! Парадайс Фирс принял пациента, конец связи! – срочно ответил вздёрнувший от неожиданности единорог, на время перекрыв свой личный канал связи, лишь бы не выслушивать вновь грозившиеся возникнуть на пустом месте возгласы кобылы, идущей далеко не в копыто со временем, а где-то в десяти шагах от него поступью престарелой улитки. – Фу-у-ух… Я клянусь: если господин Хэлф снова не отправит миссис Рэд Боун на курсы повышения квалификации, я не поскуплюсь и сам куплю ей должные знания – ну это же просто невозможно! Нестерпимо! Кошмарно! – неистово скрипя зубами, возможно, излишне драматично высказывался о ситуации с успешно налаженной в последние годы системой телекинетической связи пытавшийся познать внутреннее спокойствие Фирс, в мыслях не одиножды проклиная злосчастную кобылу, что раз за разом прорезала только наладившуюся тишину рёвом непослушного динамика, громкость принимаемого сообщения на котором, стало быть, каждый раз была известна одной только судьбе, потому в угоду информированности каждый в отделении был вынужден приносить в жертву свои чувствительные уши. Что, безусловно, было весьма раздражительно для каждого, однако особенно губительно сказывалось на чутком по отношению к мельчайшим колебаниям воздуха Фирсе.

«… Добрый вечер, уважаемые жители Вечнодикой Области! Над Хакимом, плавно надвигаясь со стороны севера, движется тёплый атмосферный фронт…»

«… Уважаемые читатели, не спешите перелистывать страницу с погодной рубрикой преждевременно! Вопреки плотно установившемуся в читательских кругах мнению, мы знаем, что наши прогнозы имеют необъяснимо загадочное свойство сбываться в одном случае к десяти, однако специально для вас мы подготовили сногсшибательную СЕНСАЦИЮ! Будьте готовы потерять голову от вести о том, что вчера поступило в лабораторию нашей знаменитой метеорологической станции на юге города Хаким…»

«… Светлое будущее уже наступило! Государственный проект по индустриализации социально-экономического устройства страны приведён в исполнение. И вот – не успели мы наслушаться в новостях о необыкновенных чарах загадочных самоцветов братьев Хармони – как чудеса прогресса успели настигнуть в своём насаждении самых далёких земель нашей родной Эквестрии!..»

«… Детальный, пошаговый процесс формирования сих достижений научно-технического прогресса доподлинно неизвестен, впрочем, как и досконально разъяснение принципа их работы: к нашему сожалению, производственная тайна, хранимая компанией, словно зеница ока, вынуждена остаться таковой на протяжении ближайшего десятка лет в связи с недавними скандалами в среде патентного права. В ответ на возникающие вопросы полной сомнений толпы Хармони старший отвечает: «Ради вашего же блага мы вынуждены держать секреты производства в строжайшей безопасности – во благо предотвращения возможного хаоса, что в случае разглашения конфиденциальной информации не заставит себя долго ждать» …»

— Это всё, несомненно, очень здорово, ребятушки вы мои уважаемые, — демонстративно задрав кверху густые брови, плавно пророкотал, возлежав на кресле близ врачебной койки, Стробэрри Филдс, инстинктивно прищурившись в строки плотного газетного полотна любопытным взором, в глубинке которого, очаровывающе сверкая, виднелась искра скептической натуры, — но вы, если я не ошибаюсь, обещали поразить мою фантазию какой-то сенсационной вестью, что имеет отношение к прогнозу погоды! – пригрозив составителям-редакторам с повадками пустословов условным презрением в устной форме, жеребец грозно стукнул по бумаге краешком ведущего копыта, плавно оправляя свободной конечностью съехавшие на плотно замотанную бинтами переносицу тёмные очки, оправа которых буквально сыпалась от старости, дополняя и без того не самый позитивный образ шедшего на поправку крылатого пациента.

«… Но не волнуйтесь! Помните наше ранее оговоренное замечание по поводу недостаточно точного для большинства читателей прогноза погоды? Про те самые десять процентов успешного предсказания? Что же, вот и гвоздь нашей новостной рубрики! Благодаря патентованным технологиям братьев Хармони, что в кругах просвещённого персонала принято именовать «сетами», точность прогнозов близ нестабильной, непредсказуемой зоны вечнодикого леса обязана вырасти до… трёх верных предсказаний из десяти!..»

«… Да, вы не ослышались! Неустанный, долгий и упорный труд лучших умов нашей страны наконец смог поднять точность оценки погоды на самой аномальной зоне просторов необъятной Эквестрии, тем самым увеличив эффективность процесса на двести процентов уже сегодня!..»

«… И вот их первое предсказание: к завтрашнему дню юг страны ожидает солнечная погода, 20 градусов тепла, с лёгкими дуновениями метра (1-3 метра в секунду). Наслаждайтесь чистым небом и не забывайте внимательно следить за актуальными новостями нашей области, дорогие читатели!..»

Бесхитростно вытянув напряженную от скуки шею в направлении настежь раскрытого окошка, легенда психотерапевтического отделения, тоскливо подперев угловатый подбородок влажным рукавом халата, надетым на жёсткое копыто, тяжело вздохнул, тут же насытив лёгкие живительным ароматом свежего озона, присутствие которого ощущалось повсеместно, стоило лишь высунуться на улицу под нещадные лезвия рокочущего по крышам ливня, что вкупе с гремящей грозой составлял только проснувшимся горожанам далеко не самую приятную компанию. Инстинктивно цокнув язычком, обомлевший от шока Филдс потупил голову в пол, пытаясь отыскать в неоправданно ироничном природном катаклизме, творящемся за окном, нечто позитивное: «Что же, во всяком случае, господам-метеорологам хватило чести не солгать нам по поводу ветра!»

— Мистер Фирс, прошу, встречайте, мисс Мика! — отсалютовал полный гордости за выполненное поручение Блю Скай, услужливо раскрыв перед милой особой входную дверь в пресыщенный необыкновенного комфорта кабинет, что всем своим видом отсылал к просторным комнатам отдыха реабилитационного отделения тремя этажами ниже.

— Доброе утро, мисс, — придав своему голосу нежный оттенок бархатистого баритона, неторопливо и галантно поприветствовал вошедшую земную пони вежливый жеребец, приподняв краешек губы так, будто бы на осмотр к нему пришла не деревенская дева, а столичная красавица в обворожительном кружевном платье. – Прошу: присаживайтесь, мисс Мика! – ободрённо произнёс Фирс, подмигнув своему несмышлёному коллеге, дабы тот спешно шёл на свой рабочий пост, после чего предусмотрительно подметил важность своего поручения закатившимися глазками, в глубине которых буквально сходу читалось: «Скай, ты дуралей! Иди уже, не мешай мне работать!», — и, к удивлению возвысившегося над былым беспокойством единорога, его условные знаки были «разгаданы» ранее предполагаемого срока довершения Скаем масштабных мыслительных операций. С громким стуком дверь захлопнулась с противоположной стороны, а сам повеселевший коллега, скрутив губки в трубочку и драматично приложив копытце ко лбу, издал лёгкий смешок и тут же вышел из помещения, всем своим видом показывая, что не желает глядеть на тет-а-тет двух рослых непредсказуемых пони в стенах тесной комнаты, что, казалось, была обставлена роскошнее большинства личных кабинетов руководящих морд не самой бедной больницы.

Первым, что бросалось в глаза при входе в сию обитель здравомыслия и благоразумия, являлся выстеленный вдоль стенки близ окна алый коврик с извилистыми полосами голубого оттенка, в одиночку составлявший помещению должную атмосферу непринуждённого диалога, отчего все прочие элементы наподобие резной мебели копытной работы или репродукций закатных полотен великих художников казались второстепенными. Ранее распылённые близ рабочего стола врача пресыщенные изысканности пары ароматного розового одеколона будто бы дурманили рассудок пациентов, высвобождая необходимое мастеру место под толщей черепа для деликатной работы с проблемами пациентов, отягощённых чертогами собственного сознания.

Глядя с койки на потолок, изображавший в своей палитре цветов подобие благородно-сапфирового рассвета, с отходившими от центра к углам рыжими волнистыми лучами, пациенты лишний раз получали возможность отдаться своим мыслям и пресытиться должным спокойствием, плавно переводя взгляд с одного края на другой, встречаясь взором со сверкающим искрами искусственно воссозданного светила. Помимо знаменитой среди персонала великолепной росписи потолочной плитки главный приёмный кабинет мистера Фирса имел в своём распоряжении менее приглядный элемент – голубовато-лазурные обои с орнаментом заострённого стального пера -, несмотря на свою повсеместность, всё же меркнувший на фоне значимости простых, но необыкновенно красивых деталей потолка и пола.

Но что более удивительно, все заранее назначенные на приём к мистеру Фирсу дамы и господа имели неописуемо удивительную черту в поведении, независимо от расовой принадлежности, психологической предрасположенности или банальной заинтересованности: каждый пациент, занимавший положенное ему место за мягкой бархатистой койкой, отзывался на дискуссионные вопросы своего терапевта так, будто бы сознание тех переставало быть им подвластным, как бы то ни звучало странно. Впрочем, в случае со столь великолепным помещением, проблемой то назвать было сложно: немногие бы стали противиться возможности поплыть по течению вслед за искривлёнными линиями пылающего ночным лазуритом небесного светила – в конце концов, терапия направлена на очищение сознания от лишних мыслей с последующим вычленением корня отравляющей разум проблемы, и господин Фирс точно знает, как достичь должной аудиенции со столь непреклонным и сильным противником, гордо именующим себя «подсознанием».

— Прошу, выскажитесь, мисс Мика, мне необходимо сопоставить ваши текущие опасения с теми, что вы высказывали неделю назад, будучи одержимой наплывом ярких эмоций, — держа возле себя в ауре золотистого налива заострённый угольный карандаш и раскрытый близ конечных страниц блокнот, полный мелких зарисовок, сокращений и известных одному только Фирсу знаков, единорог, сверяя записи семидневной давности, плавно произнёс приветственные слова на ушко пациентке, занявшей должное место на койке.

— Быть может, вы зададите мне наводящие вопросы, господин Фирс? – невольно подогнув под себя задние копытца, словно бы на первом приёме, торопливо протараторила пациентка, полный тревоги взгляд которой скакал по всей комнате, выискивая нечто недостижимо спокойное в своей природе, дабы унять возгоревшийся от слов терапевта пыл. Сглотнув, юная мисс припустила голову к полу, вглядываясь в серую плитку, полную трещин, мелких дырочек и архитектурных несостыковок, что открывались неосмотрительному взору лишь при детальном осмотре неприглядных уголков богато обставленного кабинета. Глубоко вздохнув, земная пони, не изменив тона, прибавила, обернувшись на спинку, дабы возвратить своему взору успокаивающий вид карикатурно изображённого небесного светила, — Я не могу понять, что я чувствую, честно. В прошлый раз я была уверена, что нечто изменилось, и в этом была замешана я, но теперь… я чувствую, будто бы на душе тяжёлым камнем висит знатная доля пустого жизненного замысла. Будто бы… душа моя опустошена.

Исчерчивая лист за листом с характерным звуком истирающегося грифеля, внимательный жеребец лениво кивал головой в знак почтения к словам юной леди, занятый сопоставлением двух психотипических картин, что он смог получить менее чем за двадцать рабочих дней на основе общения с весьма открытой мисс Микой. Подметив нависшую меж ними неловкую, отягощающую своей напряжённостью тишину, профессионал своего дела одним ловким движением оживил застывшую в мёртвой позе беседу, преподнеся своей пациентке миниатюрный презент в виде стилизованных стальным орнаментом песочных часов и сказав:

— Мисс Мика, будьте добры, внимательно вглядитесь в то, что я вам дал, — загадочно пророкотал своим ласковым баритоном, нависший над занятой койкой статный единорог, медленно и плавно проводя касанием нежной ауры по краю хронометрического прибора, с неустанной улыбкой наблюдая за перетеканием песчаной насыпи из одной сиявшей золотистыми искрами ёмкости в другую. – Вглядитесь внимательно, мисс Мика. Это устройство ничего вам не напоминает?

— А оно должно? – искренне не понимая мотивов своего излишне заумного терапевта, дрожащим голоском уточнила пони, грива которой стелилась от края высокой койки до самой поверхности пола водопадом роскошных, пышных локонов болотно-изумрудного налива.

— Стало быть, так, — пожав плечами, в обыкновенной для него медленной манере подтвердил Фирс, приготовившись к долгой словесной тираде, что была призвана обеспечить недоумевающей пациентке должное понимание предложенной маэстро психологии метафоры. – Комплексный анализ уклада вашей личности вкупе с учётом обострившегося во время последних сеансов чувства духовного опустошения навёл меня на мысль о причине становления в вас депрессивного начала, — расхаживая вдоль тусклых картин городских пейзажей, грамотно и в должной мере понятно стелил профессиональными понятиями Фирс, ощущение гордости которого за проделанную над несчастием работу буквально витало в воздухе. – Аккурат к тому моменту, когда я договорю это предложение, вам следовало бы оставить сие изобретение в смиренном положении – вглядитесь в пустоту верхней колбочки, песок из которой постепенно утекал вниз, пока вы слушали слова мудрого напутствия.

— На что вы намекаете, доктор? – заинтересованно отрезала Мика, блеснув заворожёнными очами, пустота в которых будто бы по щелчку магии переменилась полным жизни пурпурным огоньком дрожащей радужки.

Издав ни то маниакально-тревожащий, ни то до омерзения глупый мешок, оправивший свой вычурный халат господин подошёл ближе и шёпотом произнёс, глядя на резко оклемавшуюся пациентку сверху вниз взором голодного до добычи зверя, преждевременно предвкушая победу над очередной отступившей патологией душевного характера:

— Разве вся наша жизнь – это не песочные часы? Разве, отплывая по океану времени в далёкое плавание по маршруту, именуемому судьбой, мы не теряем себя в мире, что пресыщает нас величием новых знаний, навсегда изменяя и превнося в нас нечто несвойственное нам? – медленно ликуя над поверженным оппонентом, жеребец даже позволил себе обернуться в сторону приоткрывшейся от сквозняка входной двери, сделав резкий, но элегантный выпад в её сторону, в то время как на морде его красовалась ниспадающая улыбка пони, заблаговременно уверенного в своём абсолютном превосходстве над ситуацией. – И, ровно-таки наоборот, вы, будучи целым миром со своими устоями, традициями и мировоззрением, навсегда меняете окружение, выступая одним из ярких светил на небе в ночь пронзающе-белёсого сияния, что я лично предпочитаю называть «судьбой»! Из чего следует, что ваша депрессия на почве вопросов духовного перегорания означает лишь одну из двух схожих вариаций: должно быть, ваше отношение к миру вокруг столь всепоглотимо, что вы забыли о самой себе, вдоволь отдавшись радостям, достать копытом до которых проще простого. Впрочем, я не отрицаю возможности духовной изоляции, вследствие которой ваши мысли были вынуждены оставаться внутри единственной черепной коробки, стагнируя на фоне искусственно воссозданного по причине травмы одиночества.

— А… М-можно попроще, господин Фирс? – нервно сглотнув встрявшую в горле слюну и прикусив губу, боязливо отчеканила Мика, забившись в лёгкой панике от многословной тирады своего терапевта, половину сути которой она упустила ещё к моменту окончания её первой минуты.

— Если проще, то вы либо ленивая затворница, коей не хватает смелости выйти на улицу за здоровым общением с социумом, либо, наоборот, чрезмерно социальная персона, со временем лишившаяся в округе друзей своего собственного «я», — сделав поклон до самого пола, гордо окончил шустрым говором свой тяжёлый для восприятия монолог Парадайс Фирс, коснувшись белыми кружевными манжетами халата влажной плитки холодного пола. – Так или иначе, ваша беда завязана на реакции окружения, и я советую вам закрыть на это глаза, всем не угодишь. Ваша жизнь – это ваш путь, и уже одно ваше существование наполняет его смыслом: разве я не прав, мисс Мика? Займитесь творчеством, сходите в библиотеку за пищей для размышления – уверяю вас, вы даже не вспомните, что когда-то страдали от отсутствия цели. Благо, вы, в общем-то, и не проявляли особенно чётко выраженных симптомов депрессии, — внимательно приглядевшись к напыщенно удивлённой мордашке своей пациентки, Фис показательно прокашлялся, просияв яркой доброжелательной улыбкой перед взором земной пони. — И, если совсем просто: вы выписаны, мисс Мика!

— Ч-ч-что?! – испуганно схватившись за голову, на повышенных тонах выдала встревоженная леди, зрачки глазок которой тут же ужались от шока до размеров боязливо дёргавшихся миниатюрных пуговок. – Н-н-но я хожу к вам всего седьмой раз за месяц! А за сегодня я успела только лишь промолвить пару слов: как вы можете быть столь уверены, что мои духовные силы были восстановлены? А если мне в очередной раз станет печально и тяжело?

Звонко рассмеявшись, единорог, тревожно сверкнув из тьмы угла кабинета выразительными очами, заявил:

— Так почему же вы сейчас имеете эти самые силы эмоционально высказываться касаемо моего решения? Я так понимаю, душевный камень уже вам не жмёт, не так ли, мисс Мика? – и стоило мастеру своего дела только обратить на это внимание, как его пациентка будто бы прозрела, встревоженно обхватив раскрытый тоненький рот не менее тонким копытом, дабы не закричать от приятно обернувшегося для неё внезапного удивления.

Горделиво воссев над загруженным документами рабочим местом, по стечению погодных обстоятельств пропахшим запахами свежей весенней растительности вкупе с изысканностью аромата столичного парфюма, ритмично постукивавший пером единорог приступил к заполнению медицинской книги своей пациентки. Раскрыв ту на последней странице, Фирс обозначил весьма незатейливый на первый взгляд диагноз «Сезонная Депрессия», что красовался лазурными чернилами вычурной подписи аккурат близ последних записей, идентичных новой, с соответствующими печатями иных медицинских специалистов знакомой ему области. В должной мере расписав необходимые для документации подробности лечения, галантно подмигнувшей своей пациентке господин с ласкающим ушки шумом поставил близ подписи печать психотерапевтического отделения, важно задрав голову, выражая тем самым полную удовлетворённость проделанной работой. Плавно заведя копыто за гриву, дабы уложить непослушные локоны пурпурного налива, Фирс в характерной для него манере, медленно и раскатисто, произнёс:

— Уважаемая мисс Мика, вы свободны, — и, с еле различимым средь чарующих слов обращения приятным стуком задвинув за собой рабочее кресло, он дополнил свою финальную речь парой слов мудрого напутствия, глядя прямо в глаза смущённой собеседнице. – На правах вашего лечащего врача я позволил себе изучить историю вашей болезни, и, если вы не сочтёте, то за грубость, разрешите, я дам вам рекомендацию, — блеснув яркими кроваво-алыми очами близ заинтригованной пациентки, Фирс открыл той дверь на выход из кабинета, галантно поклонившись той, словно столичный джентелькольт, и, услышав одобрительно хмыканье, вполголоса произнёс. – Вам не стоит так часто ходить по докторам с идентичным диагнозом сезонного характера: найдите себе молодого жеребца – уверяю вас, он в должной мере заменит мои заботливые речи, что вы с таким упоением слушали, пока бархатистый голос лился в ваши милые ушки.

Припустив знатно порозовевшие ушки к своей смущённой бордовой мордашке, земная пони, незатейливо фыркнув, предпочла ничем не отвечать бойкому на язык господину, что читал её, словно открытую книгу, на протяжении всей чувственно-прогностической прощальной речи, сохранив молчание вплоть до момента финальных слов близ ставшего родным кабинета номер 421:

— Спасибо, мистер Фирс, — и, позволив себе напоследок насладиться тёплыми объятиями с высоким и статным господином, невольно улыбнувшаяся Мика, забрав из копыт того пачку заполненных документов, галопом ринулась прочь, отчего пустота холодных залов залилась раскатистым топотом копыт резво рвавшейся к выходу кобылки, всеобъемлющая радость которой прослеживалась даже через эти прощальные крохотные шумики.

Фирс же просто улыбнулся, припустив полную мыслей голову к полу и неожиданно для себя засмеявшись от того, сколь до наивности милым вышел акт их окончательно прощания, вслед за которым следовало быть новой, полной новоприобретённого смысла жизни, возможно, его самой незатейливой пациентки, мисс Мики.

— Мистер Фирс! Вижу, вы наконец спровадили вашу пациентку, не так ли? – задорно произнёс ожидавший позади пегас, закутанный в широкополый халат, сотканный из нитей не самого высокого качества, но зато в стиле восточных традиций, сдержанно усмехнувшись взору своего наставника, обращённому в сторону скрывшейся за углом кобылки. – А вы, часом, с ней тему влюблённости обсуждали, м-м? А то, вижу по глазкам вашим, не безразлична она вам.… Быть может, роман, ха-ха?

— Спровадил-спровадил, — спешно успокаивая своего юного последователя, только выпустившегося из провинциальной академии, гораздого разводить шум на пустом месте, преспокойно попытался вернуть того в узду пошедший к подоконнику жеребец, нехотя проронивший смешок от нелепости высказанного тем предположения. И, облокотившись о край прохладного выступа, речивый[2] руководитель, глядя своему без устали ржущему подчинённому прямо в глаза, остроумно ответил. – А к чему такое любопытство, уважаемый? Сам хотел провести терапию этой милой барышне?

— Ну, не чтобы так прямо «хотел»: мне по должности не положено проводить подобное, сами знаете, — густо покраснев, однако не отдавшись эмоциям, умело отпарировал крылатый казанова, высматривая спешившую домой леди в щелях меж досок, коими вдоль и поперёк были заколочены широкие окна.

Демонстративно прокашлявшись и отведя взгляд в сторону, Фирс, приложив достаточно усилий на поиск, достал из дальних глубин кармана своего халата отрывок блокнота, с нанесённым на него алым пером адресом, и, облизнув губы, еле сдерживая смех, осторожно произнёс:

— Ну, смотри, Скай: вот тебе адрес, там наши должности не играют роли, и ты можешь утолить все свои сокровенные желания, коль изволишь их на других проецировать.

— МИСТЕР ФИРС! – задёргавшись от удивления, словно кот, брошенный в воду, со вздыбившимся кверху волосами лимонного оттенка, пегас неожиданно даже для самого себя вскричал, отчего его своеобразный, проглатывающий слова акцент, присущий жителям прибрежных районов близ Филлидельфии, заметно обострился, отчего Фирс, позволив себе облокотиться о стенку близ окна, начал посмеиваться себе в копыто. – Д-дак это же адрес мисс Ред Боун, вы что мне дали?! – с широко распахнутыми от ошеломления глазками продолжал недоумевать неосторожный пегас, с румянцем на щеках высказывавший свои мысли на полкоридора. – Я, что, по-вашему, на некрофила похож? Не хочу обидеть мисс Боун, но это просто издевательство. Вы не могли мне дать адрес если не Мики, то хотя бы вашей коллеги, Дипэш Мотт? Она, конечно, тоже не сахар: нахальная дальше некуда, не пойми чего из себя строит, да и я бы на её месте поменьше на сладкое налегал — но я хотя бы могу ей что-то дельное предложить при встрече, — и, неосторожно обернувшись, пегас навеселе произнёс. – А старухе этой я что вообще произнесу? «Здравствуйте, мисс Боун, у вас такие прелестные сегодня... Серьги?»

И Фирс взорвался смехом, узрев, как прямо перед его подчинённым, что минуту назад пытался поставить его в неловкое положение, перегородив проход, встала низенькая единорожка в белёсо-алом халате с чёрно-золотой сеточкой, что вполне перекрывала недостатки смытой рекой времени красоты.

— Спасибо, учту, — оттолкнув деревянной лакированной тростью в сторону обомлевшего от ужаса юного жеребца, без промедлений проговорила улыбнувшаяся кобыла, явно не ожидавшая такого внимания к своей персоне. И, обернувшись, она добавила, с хитрой ухмылкой на доброй морщинистой морде, – Но не думай, сорванец, что одного комплимента хватит, чтобы покрыть тем все свои опоздания за месяц. Всё равно Хэлфу передам! – и после этих слов, откашлявшись, медленная Боун неспешно уплыла по коридору вдоль стены к самому последнему кабинету, где и закрылась в ожидании, судя по всему, запланированного звонка вышестоящих структур.

— Фух, пронесло, — облокотившись о всё тот же подоконник, дельно заметил пытавшийся отдышаться пегас, зрачки глаз которого дёргались, словно две маленькие пуговички. – Повезло ещё, что она это так истолковала со своим слухом убитым. Я бы не хотел до конца месяца устраивать романтические вечера с этой ходячей библиотекой эквестрийской истории, — поняв, что всё могло закончится куда хуже, жеребец позволил себе расслабиться, отвернувшись от искрившего тусклыми лучами окна.

И стоило ему это сделать, как стоявший рядом Фирс, не выдержав, отвернулся, заржав в копыто со всей мощи, что позволяло ему его культурное воспитание.

— Ещё раз подобное про меня скажешь, получишь по обеим щекам, — со смачным шлепком напряжённого крыла шлёпнув бойкого на непристойные слова жеребца, гордо заявила смутившаяся пегаска, объявившаяся из-за раскрытой двери кабинета, что находился по соседству с рабочим местом Фирса. И, не желая более иметь дело с этим хулиганом, она лишь звучно фыркнула, задрав нос и со стуком закрыв за собой дверь. Изнутри ещё недолго слышались возмущённые, но приглушённые возгласы, общая суть которых сводилась к излишней несерьёзности мистера Блю Ская.

— Ладно, я вас понял, господин Фирс: на работе романам не место, — приложившись разгорячённой от удара щекой к холодному подоконнику, лениво выдал жеребец, чувство собственного достоинства которого, должно быть, только что упало ниже плинтуса.

— Эх ты, Скай, тебе ещё учиться и учиться, — преспокойно, как и в начале обращения, вдоволь отдышавшись, настоял Фирс, заботливо положив копыто на плечо своего последователя. – Дискорд с ней, с любовью. Я не про это. Мало того, что ты сам шутить не умеешь, так ты, что самое главное, от моего ответа так взвёлся, что сам себя в шутку превратил! Умей отличать шутку от серьёзного вопроса: сам же такое практикуешь, — и, отлипнув от стенки, жеребец указал своему подопечному в сторону длинного и холодного коридора, полного ждущих посещения палат, дабы тот не прохлаждался почём зря, добавив от себя. – А насчёт Дипэж Мотт можешь не волноваться: ты же знаешь, она у нас с характером. Кобылы все немного с головой не дружат, а эта тем более, так что, если тебе станет легче, можешь воспринимать её пощёчину как знак внимания, хе!

— Мистер Фирс, а, если вас не затруднит, ответьте, на кой вы вечно носите этот свой рубин на шее? – невинно, словно юный жеребёнок, поинтересовался пролетавший близ своего наставника Скай, высматривая по пути к финальной двери неполадки близ порогов потенциально опасных помещений. – Я имею в виду… Ну, мне не столь важно, откуда он у вас, однако вы тоже поймите: с подобным на вас косо озираться могут. Особенно в связи с последними новостями.

— Что ещё за новости? – вдруг прервал своего подопечного вздыбивший ко лбу густые брови Фирс, во взгляде которого читалась суровая настороженность, пока тот, застыв на месте, подобно столбу в пустом поле, выжидал информации, представлявшей для него неподдельный интерес.

— А вы не слышали?! – только и смог выдать пернатый господин в гладком на вид халате, опускаясь на землю в несколько неловких движений телом, чья былая концентрация на лёгком планировании оказалась подорвана внезапно вступившим в диалог вопросом. И, кое-как восстановив равновесие да вдоволь отдышавшись, Скай переспросил ещё раз. – Разве вы не слышали о «зачарованных камнях», мистер Фирс? Ну, те, которые ещё стоят, как пять моих зарплат, и то, это я с учётом премий рассчитал.

— Скай, не хочу, конечно, принижать твои интеллектуальные способности, однако, если ты помнишь, ты на прошлой неделе семь на шесть умножить не мог, когда мы затраты на медикаменты считали, — ловко найдя момент для остроты, с доброжелательной ухмылочкой на морде отчеканил Фирс, звучно выдохнув и облокотившись о дверь четыреста десятой палаты, в ожидании истории. – Впрочем… Не будь я настолько честным со своим начальством, этот твой просчёт, безусловно, был бы не таким уж и плохим, ха-ха! – и, вдоволь насмеявшись, с копытом подле рта, как и подобает истинному джентелькольту, Фирс, демонстративно прокашлявшись, предложил своему собеседнику продолжить заинтересовавший его рассказ, ибо морда того ясно дала понять: вычислительные способности мозга не смогли обработать столь комплексную экономическую шутку. – Кхе-кхе, так или иначе, если тебя не затруднит, введи меня в курс дела, коль сегодня мы имеем честь заниматься обходом пациентов в паре.

— Ну, мистер Фирс, тут всё довольно сложно, — медленно начал он, прислонившись ухом к двери первой палаты, за которой, постукивая железными ножками койки, звонко лязгавшей о плитку пола, буйствовал некий душевнобольной, остро нуждавшийся в должном уровне заботы. – Я сам почти ничего не понял, но, говорят, эти камушки, которые сверкают, прям как ваш, обеспечивают выход в некое подпространство магическое, притом не только для единорогов! «Сетом» называется! Сам не знаю, что это, но звучит прикольно, особенно когда в газете об этом впервые читаешь! – после этого временно прервавший повествование пегас звучно свистнул, бескультурно засунув копыто в рот, по направлению к началу коридора, тем самым запросив поддержки своей коллеги, шумно огласив для той свою просьбу. – Ди[3], иди сюда! Нужно срочно укол делать!

Безо всяких промедлений невзрачно серая дверь кабинета на конце коридора отворилась, издав настораживающе раскатистый стук, а из неё, грациозно махнув вьющейся персиково-солнечной гривой, показался силуэт главного вестника моды психотерапевтического отделения больницы – бесподобная мисс Дипэж, в свойственной лишь ей гордой манере, задрав кверху голову, неспешной рысью надвигалась на отодвинувшихся к стенке заворожённых жеребцов, глазки которых были поглощены новым видом экстравагантной леди, фешенебельность для которой была вторым жизненным ориентиром, сразу после медицины. Её порезанный вдоль и поперёк халат, выглядевший среди классики врачебной униформы, словно абстракция столичных авангардистов на фоне провинциальных натюрмортов, представлял собой по большей части картину, нежели полноценный и функциональный элемент одежды. Тут и там виднелись стальные запонки самых разных размеров и форм, придававшие шарм классической белизне рабочего костюма наклеенные вдоль швов серебристые пуговицы, скрашивавшие полупрозрачность прижатых к телу полос близ копыт, оканчивавшихся плотными кругами, со свисавшими к полу прядями лазурных нитей. Одним словом, важно щеголявшая к своей цели пегаска в очередной раз смогла собрать на своём костюме пару нервно дёргавшихся от одного элемента к другому взглядов, демонстрируя новое обличие, бизарность и нейтральность цветов которого великолепно сочетались с васильковым наливом её гладкой шёрстки.

— Что нужно, Скай? – не выдав ни единой эмоции, а лишь оправив крылом тугую повязку на лбу близ медицинского колпака, пренебрежительно отчеканила нахальная пегаска, попутно вслушиваясь в происходившие за дверью палаты действия.

— Классно выглядишь, Ди, — незаметно для себя облизнув посеревшие от сухости губы, по-дружески похвалил горделивую подругу статный единорог, скрестив копыта у груди и выжидая возможности услышать продолжение рассказа Ская.

— Ну такое… Если хочешь знать моё мнение, то я бы на твоём месте сначала, — уж было начал провоцировать далёкую от несерьёзностей коллегу на конфликт неосторожный жеребец, однако его перебил резко прозвучавший голос этой самой леди, что буквально перерезал на корню возгласы юного шутника.

— Этот больной? – сказала она, указав напряжённым крылом на расшатанную дверь шумной палаты прямо позади её хвостика.

— Да, — срочно подтвердил Фирс, дабы всё это не переросло в очередной пустой конфликт, издав звонкий смешок.

Услышав это, кобылка лишь кивнула, с лёгкой улыбочкой на морде отсалютовала вышестоящему единорогу, с грохотом закрыв дверь с той стороны, после чего все шумы стихли так, будто бы их и вовсе не было. Лишь глухие постукивания металлическими каблуками о пол и тихие всхлипы пациента доносились с противоположной стороны двери, заботу для которой мисс Дипэж обеспечила даже в большей мере, чем ей следовало бы.

— Так, выходит, ты больше ничего не знаешь о… «камнях», верно? – комфортно рассевшись на мягких подушках дивана салатово-зелёной палитры, уточнил зазевавшийся жеребец, всмотревшись в однообразные своды высокого и до скуки серого потолка.

— Ну, можно сказать и так, мистер Фирс, — неспешно потирая загривок, искренно выдал лениво порхавший над диваном крылатый подопечный. – Если хотите узнать, читайте больше газет, мистер Фирс! А то у меня порой складывается впечатление, что вам побоку на то, что в стране творится.

— Впечатление у тебя складывается не совсем чтобы правильное, однако газеты я бы и так читать не стал: с нынешними реалиями это уже не те суровые вести серого мира, что были раньше — обыденная жёлтая пресса, первостепенная задача которой — раздуть из каждой второй истории сенсацию, а уже затем рассказывать нечто новое и действительно полезное. С другой стороны, пусть лучше уж граждане читают взрывные заголовки, нежели тратят время на пустые романтические книжечки… Или чему у нас нынче принято посвящать всё своё свободное время, окончательно убивая в себе духовное начало? – всерьёз негодуя над моральной деградацией целого поколения в эпоху, что призвана привнести во все сферы жизни истинный «прогресс», спокойно огласил Фирс, поднимаясь с комфортабельных подушечек дивана да направляясь в сторону лестничной площадки, в то же время поглядывая на висевшие близ его кабинета настенные часы. – Что же, я так полагаю, наш труд временно придётся отложить: время обеденного перерыва, Скай! И да, советую тебе поскорее занять место за столиком у окна, пока это не сделали господа хирурги – я знаю, как ты любишь смотреть на чистое небо, а оно ровно-таки прояснилось парой минут назад, хе-хе!

Прохаживаясь вдоль закрытых палат психотерапевтического отделения, Фирс наслаждался спокойствием нового дня, высматривая в полупустом окружении мертвецки скучных залов нечто новое, всегда столь желанное в условиях больничного застоя, спровоцированного нехваткой государственного спонсирования. Окружение большинства этажей с каждым днём оскудевало всё заметнее: ни то от краж, ни то от халатности персонала, ни то от банальной нехватки необходимых по графику медикаментов. Как выражались министры здравоохранения, ответственные за решение вопросов подобного характера, обыкновенно возникающих не в самых знатных провинциях: «Нам следует в первую очередь воспитать в пони здоровый образ жизни и, в идеале, частично возродить античный культ спорта, дабы сократить количество случаев обращения господами и дамами в медицинские заведения до необходимого минимума! В таком случае затраты налогоплательщиков на здравоохранение останутся на прежнем уровне, а число несчастных случаев упадёт до нуля в течение первого десятилетия после принятия соответственных реформ!»

Это всё, безусловно, звучит идеалистично на бумаге. Впрочем, для претворения этакого и в действительности не требуется заоблачных ресурсов и времени всего мира, однако это нисколько не решает текущих проблем здравоохранения, что с каждым годом обостряются только сильнее, сглаживаясь благовестно звучащими обещаниями важный кантерлотских пони. О чём, вопреки всеобщим стереотипам, рассуждают не только обыкновенные обыватели, но и работники государственных бюджетных заведений, зачастую погрязшие в тяжбе двойных работ или незаконной деятельности, дабы обеспечить себе должную их профессии, достойную жизнь, присущую разумному пони, а не безмолвному мешку, беспрекословно выполняющему изо дня в день тяжёлую и важную работу целителя.

С северной стороны коридора, сквозь еле проглядывавшиеся стёклышки за забитыми деревом окнами, нарушая спокойствие утренней темени, струился тусклый солнечный свет, излучаемый полным туч небом на последних издыханиях туманной надежды, что, если так подумать, весьма подходило по духу не самому солнечному отделению больницы, мрачные слухи о котором долгое время оставались легендами среди персонала, не имевшего возможности работать в этой сфере в связи с образованием или случаем распределения. С южной же стороны коридора, выстроенные в простирающиеся от края до края зала не самые ровные ряды, виднелись знакомые каждому сотруднику сего медицинского заведения полотна знаменитых эквестрийских пейзажистов, чаще всего вбиравшиеся в себя красоту невинных зелёных полей в период весеннего природного расцвета или виды на могущество волн буйной морской стихии. За исключение главенства холодных голубовато-лазурных цветов, психотерапевтическое отделение ничем внешне не отличалось от своих соседей, однако, вкупе с животрепещущими легендами о нём, даже в меру прохладная плитка сапфировых тонов, коей был выстелен пол, иному могла показаться ледяной, стоило ему лишь войти в «покои разума» и услышат редко доносившиеся из-за дверей палат крики бьющихся о постели душевнобольных. Разбавлялась сия атмосфера устремлёнными своими лозами напрямую к потолку и приятно благоухающими растениями изумрудно-болотного налива, щедро расставленными в уголках зала и близ скамей ожидания на благо сотрудников и, должно быть, посетителей, печальных родственников больных.

Но Парадайс Фирсу в тот момент не было дела до такой деструктивной эмоции как печаль: к его удивлению, его поджидала важная встреча с той единственной кобылкой, что в его понимании была одной из тех немногих, чьи философия и мировоззрение достойны его глубочайшего уважения. Завидев в глубине коридора, спереди, знакомый высокий силуэт, полный дамской изысканности, единорог умерил свой ход, позволив грациозности плавного шага возобладать над необходимостью спешного приближения, отчего каждое движение его тела воспринималось, подобно жестам привлекательных моделей с показов мод столичных кутюрье. Фирс, согласно манерам, что он старался соблюдать, дождался должной дистанции меж ним и его собеседницей, позволив себе задрать нос выше, с улыбкой на морде произнеся:

— Что же, здравствуйте, мисс Дэйлайт.

Но поникшая особа не ответила: на её припущенной к полу морде, воплощённая густыми красками сердечного разочарования, красовалась во всём своём величии тоска, одержавшая верх над присущим той живым оптимизмом. Завидев проблему издалека во всех смыслах этого слова, юный единорог, встряхнув прядями своих роскошных волос, поспешил на встречу горюющей кобылке, спешно перейдя на мерную рысь. И уже в метре от погружённой в глубокие думы особы он опешил, галантно поклонившись пред той в знак приветствия, не спуская взора с натуженной мордашки удручённой госпожи. Однако и это не вызвало должного отклика, посему полный живительной энергии жеребец глубоко вздохнул, разгладив остроугольные лацканы[4] своего врачебного халата, и подошёл вплотную, подвязав на напряжённой шее искрившую алым пламенем рубиновую нанизь.

Казалось, в тот краткий миг, исполненный великолепия жизни, весь коридор воспылал жаром горячего танца, в коий плавными движениями ловких копыт вежливый жеребец, не выжидая согласия, завлёк свою поникшую партнёршу, в одночасье воссиявшую на благо джентлькольта искренним чувством удивления. Движения самой особы, однако, должного эффекта не вызвали от слова «совсем»: вялые покачивания из стороны в сторону с неловкими шажками, скорее, были вынужденными, нежели шедшими прямо от сердца. Глядя прямо в глубину очей, очаровывавших простором лазурного океана, Фирс тяжело дышал, сдерживая несвоевременные потуги своего бодрого тела на благо эмоциональной реабилитации мисс Дэйлайт, зрачки которой, словно зеркало, отображали её душевные метания меж глубокой апатией и искренним счастьем нежданной встречи.

Рог грациозного жеребца, поглощённого пылким духом живительного танго, воссиял золотистым сиянием, издав характерную для того приглушённо-низкую рояльную ноту. Вслед за ней пространство близ навострённых ушек пары заполнила прелестная, но весьма тихая музыка, с частыми помехами доносившаяся прямиком ото лба грациозно танцевавшего жеребца, от самого источника рассветно-жёлтого чародейского тумана, в коем своенравный господин и предпочёл провести свободную минуту со знатно похорошевшей барышней. Мудро избрав подходящий момент средь череды фаз быстрых и плавных движений, нависнув над своей обомлевшей собеседницей, Фирс спокойно произнёс, в присущей ему медлительной манере, смакуя галантность собственных слов:

— Мисс Дэйлайт? С вами, должно быть, приключилась беда, не так ли? – продолжая глядеть взором прямиком вглубь очей кобылки, он нежно надавил копытом ей на спину, помогая подняться. И, не желая прерываться, он продолжил без промедления, вскружив голову дамы мягкостью искренно произнесённых слов заботы. – Быть может, вы бы хотели разделить со мной груз камня душевных терзаний? Даю слово чести джентлькольта: я не стану разглашать сказанное вами откровение, что бы мне ни грозило! – и, ласково проведя аурой чародейского ветра по напряжённой щёчке особы, жеребец остановился, учтиво отдав поклон своей партнёрше за беспрекословное участие в далеко не самом простом танце.

Золотой туман тут же рассеялся, музыка затихла, а пылавший медовым пламенем рог потускнел, оставив на месте былого сияния несколько белёсых прощальных искр. Сам же Фирс, вдоволь насладившись деянием своего отточенного до совершенства трюка, торжественно возвысил пылавший взор, упросив собеседницу начать диалог первой при помощи краткого, но ёмкого жеста подогнутым близ себя копытом.

— Спасибо, Фирс, — не на шутку исполненная противоречивых ощущений, неловко отрезала густо покрасневшая Дэйлайт, отводившая свой неуверенный взгляд прочь от могущественных очей стройного жеребца, по привычке потиравшего искрившие серебром повязки начисто вычищенного халата. Однако, найдя в себе должную решительность, Лайт уверенно обернулась к томно выжидавшему беседы единорогу, с искрой в глазах задав вопрос, что в этакой ситуации напрашивался сам собой. – Это что вообще было, Фирс! Как ты воспроизвёл из рога столько сценического искусственного тумана?! На какой случай ты изучил заклинание музыкального воспроизведения?! И, что самое главное, почему ты закружил меня в танце?!?! – сопровождался сей допрос активной и быстрой, но, что самое главное, живой жестикуляцией, удивлённой до головокружения единорожки, улыбка с морды которой не спадала вплоть до самого последнего слова. В самом же говоре вопрошавшей кобылки прослеживались нотки доброжелательной дрожи — последствие до очарования удивительного, поистине гениального подхода господина Фирса.

Вернув своему виду нейтрально-спокойный статус, нежно улыбнувшийся жеребец, показательно прокашлявшись, нашёл необходимые слова для краткого и красивого ответа жадной до разоблачения собеседнице:

— Понимаете ли, мой взор подметил в вас глубокое негодование, и потому всё моё естество, воспользовавшись возможностью, поспешило устранить эту неприятность, мисс Дэйлайт.

— Да? Что же ты тогда подобные пляски не устраиваешь с каждым пациентом на терапии? Или же я чего-то о тебе не знаю, Фирс, хе?– подозрительно прищурившись, не прекращала Лайт донимать важного собеседника шквалом неудобных вопросов, на сей раз, однако, не удержавшись от звонкого смешка, что под самый конец фразы подорвал её серьёзность на корню.

— Ой да будет вам, мисс Лайт, я-то? С пациентами? Крутить подобное? Да никогда! – заразившись смешинкой, стоявшей близ него кобылки, исполненный позитивных чувств жеребец с напыщенно важной мордой парировал кинутые в его сторону обвинения.

— А что же ты тогда себе позволяешь меня кружить в танце, романтик ты дурной? – показательно постучав копытом по лбу, Лайт извлекла из черепной коробочки собеседника глухой звук, что придал её словам большей комичности, после чего она прибавила. – Можешь даже не пытаться, Фирс: мне все эти отношения и розовые сопли не нужны, — и, облизнув сухие губки, она пресекла вырывавшиеся из уст жеребца лестные слова, подмигнув тому близ тусклой и сырой лестницы, ведшей на нижние этажи. – Даже если ты столь сильно пытаешься меня в них закружить.

И, будто бы пойманный на горячем, Фирс заговорил невпопад, возмущённый подобного сорта заявлением:

— Тьфу на тебя, Лайт! Помогаешь ей, значит, проводишь всю эту дурацкую сценку, а она подкалывает тебя, как дурилку картонную!

Стараясь не надорвать животик от смеха, Лайт подогнула под себя дёргающиеся копытца, опёршись о холодную бетонную стену, дабы перевести дух, и, вдоволь насладившись комичностью ситуации, она произнесла:

— Спокойно, спокойно, Фирс, никто тут никого не подкалывает: ты же сам прекрасно знаешь, что любовь только время личное отнимает! Но вот вывести тебя мне удалось, так что… с тебя мороженка за проскочившие всуе низкосортные словечки, хе-хе! И да, спасибо за настроение: выручил! — благополучно встав на все четыре копыта, дабы возыметь под собой твёрдую опору, Лайт умерила свой пыл, утихомирив богатую на насмешки речь. — А теперь, поскольку у нас перерыв, предлагаю пройтись до Сансет-Бульвара, как в старые-добрые, заодно расскажу тебе, что со мной приключилось.

— Выходит, вы так и не смогли отдохнуть сегодняшним утром, мисс Лайт? – негодуя над кратким изречением причины горечи своей собеседницей, вежливо уточнил Фирс, удерживая над головой крупный узорчатый зонтик, по которому ритмично барабанили капли утихавшего дождя, пронзавшего своей прохладой сразу, стоило лишь ступить на обмокшие до основания камни тротуарной плитки.

— Да, Фирс, истинно так, — потупив тяжёлую голову к земле, подтвердила кобылка с тяжестью на сердце, вздохнув прохладой свежего весеннего воздуха.

— И что же послужило тому причиной, мисс Дэйлайт? – высматривая в непроглядном сером небесном полотне голубоватые прорехи, всё столь же мерно и спокойно продолжал интересоваться единорог, стройные формы подкачанного тела которого особенно чётко виднелись под слегка подмоченным, приставшим к телу халатом.

— Да что там рассказывать… твоя недавно устроившаяся новенькая тому и причина! – не в силах высказать своё негодование на всю улицу в порыве гнева, Лайт просто припустила обмякшие ушки ещё ниже, с головой зарывшись в неглубокую стадию лёгкого разочарования. - Мисс Диар Прудэнс, коль тебе будет угодно…

— Что?! – истерично выпалил не на шутку перепуганный Фирс, в тот же миг обронивший на тротуар зонт в связи с погасшим в одночасье потоком золотистых чар, и, обомлев, промокая под каплями своенравной непогоды, уточнил. – Мисс Прудэнс? Вы там, часом, не оговорились, Лайт? Это как: я её не вижу неделями, жду для заполнения отчётности, а она уже приставлена к вам в качестве терапевта?!

Удивившись не меньше своего спутника, глаз которого конвульсивно дёргался, пока грива была готова встать торчком, Дэйлайт медленно протянула, наклонившись к чувствительному ушку заинтересованного слушателя:

— Она уже как, если я не ошибаюсь, пять рабочих дней не даёт мне покоя, Фирс, — с еле скрываемой агрессией прошептала напряжённая известиями пони, дрожащий от злобы, голосок которой порой перекрывался шумом падавших на плитку тротуара весенних капель небесной прохлады. – И ты даже не в курсе?

— Как, по-твоему, я могу быть «в курсе»?! По мне видно, что я ответственен за это? – действительно, по внешнему виду этого вымокавшего под дождём жеребца высказаться подобным образом было трудновато. Присев на крохотный выступ высокого бордюра близ входа в местную кофейню, восстанавливавший спокойствие единорог обхватил свою голову обоими копытами, спрятав озабоченный проблемами лик от взора спутницы: Фирс не любил, когда кто-то видит его в таком состоянии, даже пони, близкие ему по духу, как мисс Дэйлайт. – Это, что, мне… получается, надо идти к Хэлфу, выпрашивать документы, о которых я знать – не знал, так ещё получать за это выговор, а в довесок ко всему потом лишаться премии за просроченные отчёты? – дождь продолжал угрюмо барабанить по дороге, отзываясь в ушках пары грохотом, суровым маршем, что наглядно иллюстрировал текущее эмоциональное положение обоих. Фирс даже не заметил Дэйлайт, подсевшую на бордюр сбоку, дабы утешить позитивом своей лучезарной мордашки друга, которому, судя по всему, суждено в ближайшее время разделить с ней бремя неспокойной жизни. – А всё из-за прихотей этого Хэлфа… ну вот какого, Дискорд побери, сена он нанимает дополнительных сотрудников! Я же уже говорил, что нам нужно не количество, а качество кадров! К тому же распределяет работу в обход моего поста… да пошёл он, этот Хэлф. Чтоб ему пусто было.

Кобылка, с удовольствием вкушавшая речь своего обозлённого собеседника, прикусив нижнюю губу, с лёгким отзвуком звонкого смеха саркастично, с примесью излишней драмы произнесла, дружелюбно толкнув того в левое плечо:

— Ах, господин Парадайс Фирс, как же неловко вышло-с! Позволяете себе вы речь бранную, простонародию уподобляетесь-с! Стало быть-с, рожок ванильный купить вы должны вашей спутнице-с да не один!

— Да ну вас, мисс Лайт: быть может, я вас просто угостить сегодня решил знатно! Откуда вам знать? – ловко выкрутившись из ситуации, с толикой юмора протянул Фирс, незамедлительно вернувший своей морде уверенно-спокойное состояние.

И, встав с холодного и сырого камня прогулочной тропы, парочка, возвратив себе зонтик, вошла в столь приятный после водных процедур сухой проём, очаровывавший обоих запахами кремовых пышек и ароматного кофе.

— Ох, взгляните в окно, мисс Лайт, солнце из-за облаков выглянуло! – с нескрываемым энтузиазмом жеребчик тут же поспешил обрадовать сидевшую с противоположной стороны столика собеседницу, что была с головой погружена в детальное рассмотрение густых чернильных строк на картонной поверхности, как принято выражаться, «бюджетно» сделанного меню. Не дождавшись должного отклика, Фирс, предусмотрительно оглядевшись по сторонам, дабы отвести взгляды любопытных зевак, пару-тройку раз постучал копытом, словно бы запрашивая у той разрешения на вход в её личные владения. И, стоило той лишь на мгновение показать свою порозовевшую от удовольствия мордашку с надутыми щёчками из-под перекрывавших обзор, посеревших от старости листов меню, как вовремя подоспевший силуэт собеседника, важно подперев подбородок копытом, бархатно застелил. – Вас, должно быть, мучает некая дилемма, не так ли, мисс Дэйлайт?

— Да, тут ты прав, Фирс: никак не пойму, стоит ли мне брать шоколадное мороженое, — на этом слове подозрительная прищурившаяся единорожка перекинулась через стол, отчего помещение заполнилось звоном попадавшей серебряной посуды, что, впрочем, было той на копыто; вдоволь насытившись ароматом сладостно-горьких кофейных паров, что ярко доносился из кухни, она произнесла, снизойдя в тоне до шёпота. – Ходят слухи, что шоколад свой они у зебр задёшево закупают, а ты сам знаешь, какого они качества ингредиенты поставляют за бесценок!

— А, ты о этой челяди заграничной? Да, мне доподлинно известно, что в вопросах химии, кулинарии и зельеварения им равных нет, однако вам ли не всё равно? Вкус вы получите должный так или иначе, зато цена кусаться не будет, а что касаемо внешнего вида – так вам его ни одна вредная добавка уже не сможет попортить, — ехидно улыбнувшись, высказал своё мнение касаемо набиравших популярность пищевых заменителей Фирс, пожав плечами.

— Ах ты грубиян! – звучно стукнув по столу ведущим копытом и вложив в тот удар всю скопившуюся за время ответа собеседника агрессию, да так, что прочь отлетела оставшаяся часть столовых приборов, Лайт жёстко накренила свои брови. Дав Фирсу понять, что она настроена решительно, кобылка на взводе зажгла лиловым сиянием свой рог, и воссиявшее близ неё искрившееся копыто ярости довершило визуальную силу её намерений. Скрипнув зубами, она тихонько выпалила. – Хочешь жрать свои битые куски замороженного сена, политого маслами и эфирами, – прошу! А мне ещё надо тело в хорошей форме поддерживать, если ты не знал! – и, позволив пурпурной ауре чародейского поля угаснуть, она добавила, приходя в спокойное состояние. – Извини, Фирс, но у меня с этим в последнее время одни проблемы: в связи с постоянным стрессом трапезничаю чаще, вот и тема для меня стала немного щекотливой.

— Мда, Дэйлайт, запрашивать мороженое на диете – это, безусловно, самый великолепный план по похудению, что я слышал за последнее время, — не в силах убрать с морды радостную улыбочку, Фирс продолжил заливаться смешками, еле различимыми средь шума неспешной работы персонала. – И да, не отходя от темы: к чему вы боевую магию свою столь нещадно эксплуатируете, уважаемая «Роза[5]»? Как-то не совсем доброжелательно с вашей стороны… Или же среди «розовеньких» каждый подобен вам? – накалив обстановку до предела, да так, что из ноздрей Лайт начали вырываться горячие струйки пара, Фирс заржал во весь опор, навеселе выпалив. – Ну, знаете, бутоны роз обычно такие пышные и широкие!

С виду могло показаться, что внутри этого прелестного и элегантного дамского тела в белом врачебном халате-платье вдруг проснулся сам Сомбра, свирепый и беспощадный: особенно чётко это можно было проследить по сиянию прожигающего насквозь пламенного взора сапфировых очей. Словно бы по зову душевной справедливости безмолвно выждав несколько секунд, пока её глаз дёргался от нервного тика, она тут же начала действовать – её рог в одночасье объяло тартарово пламя лавандового налива, и тут же, с характерным звуком разверзнувшегося огнём воздуха, зачарованное магией копыто насквозь прожгло спинку стула нахального жеребца, что предусмотрительно вышел из зоны поражения, дабы разглядеть занимательный процесс высвобождения разрушительной энергии подруги детальнее. Во время прожигания толстой деревянной спинки, бедняга-стул даже не успел дёрнуться – столь беспощадной оказалась неподвластная здравому смыслу атака Дэйлайт, оставившая на месте былого рисунка кофейни зиявшую чёрной смолой дыру, в придачу ко всему источавшую неприятный запах густого дыма.

— Да уж. Смотришь порой на такое и думаешь про себя: «Да сталь[6] просто миротворцы по сравнению с вами!», – спокойный, словно удав, обратился к обомлевшей от ужаса собеседнице Фирс, укромно занявший положение на стуле так, словно бы никакого удара и не произошло. Чего нельзя было сказать о прочих посетителях кофейни, большая часть которых боялась даже косо посмотреть на кобылу с характером после всего произошедшего. – Ну что же вы так, мисс Лайт? Ни в чём не неповинный стульчик взяли и разнесли в пух и прах. Ладно бы по мне попали, это ещё понятно, — и, сделав про себя пару заметок, он предположил. – Должно быть, ваша злоба произрастает не из здравых побуждений, а, как принято говорить, от сердца?

Дэйлайт, пустившая горькую слезу, тихонько проронила, не в силах сдержать обуревавших чувств:

— Да, Фирс, чтоб тебя! И ты прав! И Прудэнс права! И Хэлф прав! Просто положите меня уже под капельницу – меньше жертв будет!

— Тссс, — нежно приложив копытце к раскрытым губкам подруги, заботливо оборвал её истерику Фирс, огласив на правах опытного психолога совет. – Не углубляйтесь в то, что происходит сейчас, мисс Дэйлайт: так вы излечите лишь симптомы душевной раны. За корнем вашего недуга вам следует обратиться в потаённые архивы собственных воспоминаний!

— Я, к-к-конечно, в-всё понимаю, — нервно сглотнув, начал своё обращение весьма храбрый низенький официант, отважившийся на прямой контакт с вредительницей имущества, — н-но, пожалуйста, е-если вас не затруднит, оплатите штраф, — и дрожащим копытом он оставил на опустевшем столике белёсый лист бумаги, наспех исчерченный алыми чернилами.

И, вновь погрузившись в глубокие депрессивные раздумья, Дэйлайт оставила свою вычурную подпись на вялом обмокшем документе, обязавшись до наступления заката завтрашнего дня отдать владельцу кофейни выплату в размере пяти сотен битс.

— Вот оно! Чо я тебе и говорил, Би! Сенсационный материал! Теперь-то ни у кого не возникнет вопросов: наша мисс Ярость сама предоставила нам чудесную возможность схватить её за шею, ровно накануне выхода разгромного разоблачения! – высматривая в бинокль, гремевший злобой силуэт на другой стороне улицы, за двумя витринными стёклами, с ярким душевным задором ликовал Стил, потирая копыта.

— Сеньор Стил, вы уверены, что эта сеньорита пошла на подобное преднамеренно? Вы только взгляните на её мордашку: да какой же, по-вашему, эгоист станет горевать по дымящемуся стульчику? – облокотившись о тёплый подоконник копытом да подправив свои мягкие локоны нежным касанием крыла, произнесла здравомыслящая пегаска, возлежавшая на просторном креслице в ожидании окончания слежки.

— Эх ты, Би… Тебе бы мозгов столько же, сколько грации, я бы в тебе души не чаял, честное слово. Но так ты дура дурой! – показательно постучав копытом по лбу, строго произнёс суровый пегас, оправляя съехавший на пол чёрный плащ, пока мордашка его партнёрши искажалась в положение лёгкой обиды. – Мы что с тобой делаем? Пра-а-авильно – общественный подвиг. Покажем всем, кто она такая и что делает, так и станет всё на места. А как внимание к статье привлечь? Пра-а-авильно: немножечко слукавить на основе неполных данных! – словно бы объясняя это юному жеребёнку, бородатый любитель социальной справедливости поглаживал свою спутницу по головушке на каждом «пра-а-авильно», подкрепляя тем самым оговоренный ранее тезис о её умственных способностях.

— Н-но… Сеньор Стиль, это ведь будет ложью в чистом виде! – спешно откинув копыто грубияна прочь от своей лучезарной гривы, грозно упрекнула того Би, готовая стерпеть от него любую подлость, окромя двойных стандартов, что на корню рушили ценность самого расследования. – Я не позволю вам клеветать на эту сеньориту, кем бы она ни была!

— Эх… А ты ещё спрашиваешь у меня, почему я тебя бестолковой называю! – усмехнувшись звонче прежнего, громко подметил Стил, позволив себе закурить сигару близ настежь открытого окна. – Пони в первую очередь нужна не правда, а сенсация! Конечно, я сам не хочу врать, потому обозначу заголовок звёздочкой, но ты сама мозгой поработай, прежде чем зазря открывать ротик: кто, по-твоему, станет читать статью о какой-то там вредной госпоже? – и, дождавшись должного отклика своей собеседницы, что пегас изволил трактовать как «никто», он продолжил мысль, выдыхая густые кольца серого дыма на только отошедшую от дождя улицу. – Вот и я думаю, что никому такое не интересно. А вот если там будет что-то по типу «Слетевшая с катушек аристократка крушит местную кофейню», уверяю тебя: мимо не пройдёт ни один пони, надо оно тому было или нет.

— Одну секунду, уважаемый! – не теряя ни мгновения, решил внести свою лепту бойкий на язык жеребец, в полупрозрачной масляной ауре которого уже красовался обёрнутый ко взору дёргавшегося официанта подписанный штраф. Пронзая лишённым сомнений взглядом открытую, словно книгу, душу собеседника, с непосильным трудом сохранявшего в себе остатки спокойствия, Фирс плавно приподнял брови, с улыбкой на морде высказав земному пони своё несогласие. – За что именно, позвольте уточнить, вы собираетесь оштрафовать мою спутницу? – и, выдвинув наперёд себя, прямиком в морду официанта, обширный лист, изрядно залитый алыми чернилами, самодовольно ухмыльнувшийся единорог с характерным отголоском работы эфирного потока зажёг жёлтую чародейскую ауру ярче, по-дружески подмигнув растерявшейся в догадках о сути происходящего близсидящей кобылке.

— Н-ну как же! – гладко выбритый юноша в наспех вышитом фраке вгляделся в еле различимые тусклые символы на грубой фактуре картонного листа, что столь небрежно был надвинут на него недовольным господином, в тот момент смиренно выжидавшим ответа, смотря на плавное движение часовой стрелки настенных часов. – П-порча имущества! Если то-точнее, стул! – не в силах побороть одолевшую икоту, уже менее боязливо продолжал весьма вежливый земной пони не самого крепкого телосложения, чья прекрасная угольная чёлка закрывала тому половину обзора на обеденный зал со всеми его посетителями. – Не ста-станете же вы отрицать, что ваша милая спутница продырявила стул, на котором, раз уж на то пошло, вы сами и сидели! – жестикулируя свободным от листа копытом, докончил свой ответ официант, нашедший в себе силы повысить на пару голос. И, высказавшись, тот, выкашлявшись, важно оправил туго затянутую на шее галстук-бабочку цвета сажи.

— Ну, насчёт того, «милая» ли она, я бы дважды поспорил, но это, как говорится, дело не объективное – а вот стулья у вас целы и невредимы, с какой стороны ни посмотри, — уверенно задрав голову, без заминок отрезал Фирс хитрым тоном, указав искрившей стрелкой светло-золотистого цвета на блиставшую чистотой поверхность гладкой спинки стула, что в свете лучей прояснившегося неба выглядел так, словно только вышел из-под копыта опытного столяра.

— Ч-что?! – не веря собственным глазам, только и смог нервно проронить обомлевший официант, в изумрудных глазках которого отражалась столь сильная духовная энергия, будто бы тот узрел невиданное доселе чудо. – Н-но… Как?! Здесь. Дырка. Стул! Он. Он там. Дым и огонь. Стул! – тихонько проговаривая про себя ещё видневшиеся в памяти воспоминания минутной давности, заставлявшие юного жеребца переосмыслить здравость собственного мышления, тот томно прикрыл глазки, оглянувшись через левое плечо на окошко, в котором виднелся выжидавший решительных действий с его стороны начальник, деловито подёргивавший густыми усами.

— Уважаемый, вы уж извините, но я, как дипломированный специалист в области психотерапии, слыша вас, начинаю волноваться касательно вашей одержимости стульями, — уверенно выдерживая идеальный баланс между серьёзностью речи и часто проскакивающими смешками, с хитрой ухмылкой обозначил свои мысли обомлевшему официанту Фирс. – Однако-о, если вы соизволите поторопиться, и таки принесёте нам два ванильных рожка, что мы заказали около пяти минут назад, этот неловкий случай останется исключительно между нами… Или же вы желаете пройти терапию? Могу сделать вам скидку…

— Н-н-нет! Т-терапию проходить некогда! Два ванильных рожках уже на подходе, господин! Наше заведение приносит искренние извинения за излишнее беспокойство и длительное ожидание, — галантно поклонившись близ столика, низкорослый жеребчик в клочья порвал алый документ, в одночасье сгоревший в золотистом сиянии единорожьего пламени, и, неловко улыбаясь, под отголоски шума болтливых посетителей, вернулся на кухню в ожидании возможности скорее исполнить важный заказ.

Демонстративно прокашлявшись, статный жеребчик плавно обернулся и, прилизав в очередной раз взъерошившуюся лиловую гриву, со спокойной физиономией стал выжидать ответа кобылки, мордашка которой на момент словесной перепалки, казалось, от стыда была краснее клубничных полей юго-западной Эквестрии. Дымовая завеса позади хитрого психолога исчезла, потому чарующий аромат кремовой выпечки возвратился к пазухам голодной Дэйлайт, вкусившей сие благоухание поистине волшебным поднятием душевного настроя, и, вдоволь насытившись, пришедшая в себя кобылка произнесла, поражаясь таланту близ сидевшего собеседника:

— Ну ты даёшь, мозгоправ… Сначала отвлечь беднягу его же штрафом, затем выровнять структуру дерева за пару секунд… Да как тебе вообще выдержки хватило не спалиться на таком! И, если уж на то пошло, на кой ты обставил это именно так? Мог бы сказать, что починил их стул, и делу конец. К чему выпендриваешься, железка[7]?

— Должно быть, ваше влияние сказывается, мисс Лайт, — ловко парировал Фирс, издав лёгкий смешок, да не забыв вежливо прикрыть рот копытом. – А теперь, пока ваша компания окончательно не превратила меня в отвязного олигофрена[8], предлагаю вам дождаться получения сладкомолочной трапезы, дабы мы могли оставить это место в покое. И, если вы позволите мне, я, как и заявлял минуту назад, хотел бы помочь лечению вашего маниакально-депрессивного расстройства[9]: вижу, Хэлф всё не на пустом месте назначил вам терапевта; у вас прослеживаются трудности с самоконтролем. На пустом месте.

— Ну всё, Би, можешь наконец подниматься с дивана: она выдвинулась, притом, прикинь, не одна, а с каким-то медбратом. Он ещё весь жилистый такой, плечи шире твоей жопы, — высматривая в бинокль выдвинувшуюся назад к больнице пару, с задором отрезал Стил, смакуя остатки ещё недавно крупной сигары, крупная часть табака из которой осела на бороде неряшливого пегаса. – Наверно, битсы с ним пилит… Ну или телохранителя наняла: говорят, у единорогов на опасности ближайшего будущего чуйка от природы.

— Быть может, сей сеньор – её особенный пони? – воспарив близ запотевших от дыма витрин, чувствуя прохладу и свежесть зелёных листьев ясеня, невинно предположила привыкшая мыслить позитивно пегаска.

— Ты её морду видела? Да тут, если не знать, сам Дискорд не разберёт, кто из них кобыла, а кто жеребец. С такой отношения заводить – себе дороже: чуть что, по голове получишь сковородой, отрубишься, да так, что потом все мужики засмеют на работе, — презрительно сплюнув на тротуар комок обжёванной махорки, пояснил милой спутнице суть своего предположения суровый пегас, опёршийся о ствол многолетнего древа спиной в ожидании ухода из периферии его поля зрения пары потенциально опасных силуэтов.

— Хм-м-м, быть может, и мне стоит стать сильнее… Ну там, взять у неё пару уроков по развитию решительности, как считаете, сеньор Стил? – издав звонкий смешок, колко поинтересовалась Би, осев на землю близ своего кавалера, предварительно подстелив под спинку подстилку из мягких пёрышек.

— Я те дам «пару уроков»! Ещё мне не хватало, чтобы меня моя же кобыла на место ставила, — выдвинувшись в сторону северо-восточной части города, ни то агрессивно, ни то боязливо выдал суровый пегас с лёгкой дрожью в голосе, пока его спутница, вежливо закрыв ротик копытцем, заливалась звонким смехом. – Потом сама мне будешь плакаться, что ничего в тебе дамского не осталось!

— Ха-ха-ха, будет вам, сеньор Стил, я всего лишь пошутила, а вы так извелись, будто я от вас прочь отворачиваюсь! – не в силах убрать с побагровевшей мордашки улыбочку, прикрыв глазки, задорно объяснилась Би, догоняя вылетевшего к цели решительно настроенного спутника.

860 луна после изгнания Найтмер Мун

Palais nommé d'après madame Foste′r[10]

Дивных масштабов бал, проведённый по сердечной инициативе гостеприимного господина Акселя, во всей красе своего величия пестрил неугасающим огнём душевной страсти: кружившиеся под звуки воздушного менуэта платья тихонькими порывами ветра колыхали стоявшие на столе ароматные свечи, укромно выставленные на выемках позолоченных канделябров. Изысканность просторных залов, блиставших величием аристократичной натуры, завораживала – влюблённые пары, плывшие под звуки нежной оркестровой симфонии, душой своей сливались воедино, пока во взоре их читалось неподдельно искреннее вдохновение видами резных колонн, что в своей вышине тянулись от угольно-чёрной мраморной плитки пола до искривших небесным светом сводов потолка, украшенного крупной цветной мозаикой, на которой была изображена великая героиня, госпожа Флауэр, предавшая свою жизнь в жертву в битве за Кантерлот десять лун тому назад. Вывешенные вдоль стен меж рамок исполинских размеров полотен зеркала придавали и без того просторному залу иллюзию поистине природного простора в закрытом пространстве, отчего казалось, будто бы вальсирующие господа под копыто со своими дамами кружились повсюду, отбрасывая насыщенные тени пышных одеяний на чёрную плитку пола, отчего буквально всюду чувствовалось присутствие очарования элегантного времяпрепровождения в кругах предавшегося шику высшего общества.

Немногие позволяли себе воздержаться от великолепия сего мероприятия, надменно сиявшего во тьме ночи светом тысячи золотистых свеч, словно бы соревнуясь с блеском куполов королевских башен: группа недовольных мадемуазелей близ столика с пуншем, сдерживая вплотную подступавшие к душе порывы ринуться прочь, затаив негодование в сердце, томно стояли, в одиночестве выжидая достойного кавалера. И одной из тех милых дам была наследница купеческого рода Майт, госпожа Нобл, существовавшая в приличном достатке, однако без реальной власти, презренная обществом аристократов, имевших в кругах знати реальный почёт и уважение и пришедших к славной жизни манеризмами знатной крови, в отличие от торгашей, что проложили свой путь наверх мешками, доверху забитыми позолоченными железными монетами.

— Мисс Дэйлайт, с вами всё хорошо? – подойдя к занятой высоким телом койке голубоватого оттенка, вплотную к своей временно принятой пациентке, заботливо спросил статный жеребец, приметив на морде той не утихавшее на протяжение минуты негодование, преображавшее её лик в сторону не самых светлых эмоциональных тонов. – Я, конечно, не хочу показаться грубым, однако взор ваш в данный конкретный момент, мягко говоря, не внушает позитивных мыслей.

— АХ! ЧТО?! – будучи умело выдернутой из пучины глубоких помыслов, испуганно проронила вспрыгнувшая с койки единорожка, в лазурно-голубых глазках которой крохотными пуговичками дёргались зрачки, сполна передававшие испуг своей госпожи, что, схватившись за камень на груди, с трудом пыталась отдышаться. Опомнившись, пришедшая в себя кобылка, подняв полный новых тайн и загадок взгляд на своего терапевта, звонко усмехнулась, оправив кромки платья-халата, и уверенно высказалась, затмив тем самым заинтересовывавший своей неоднозначностью былой испуг. – Должно быть, кошмар приснился, Фирс. С твоей терапией сон — закономерное дело! – и, водрузив на бока крохотные седельные сумки со знаком креста милосердия, полные профессиональных рекомендаций для мисс Прудэнс, Лайт мерно прогарцевала к выходу из кабинета, заманчиво похлопывая своему другу подведёнными ресничками.

— Ох, да будет вам, мисс Дэйлайт! Остались бы вы со мной, уважаемая, вам полезней будет. А то как мороженое уплетать, вы в первых рядах; заходит разговор о посиделках в моём кабинете – тут же отчаливаете прочь, ну что за напасть! – без следа былой напыщенности тоскливо отчеканил жеребец, попивая из кофейной чашки крепкий чай без сахара, стараясь не проронить ни единого звука, полностью поглощённый занятным процессом проверки его манер. – Ну вот куда вы в выходной пойдёте? Я ещё понимаю, если бы я откланялся: быть может, меня ожидают пациенты – однако вам-то спешить некуда. Или же я чего-то не знаю, мисс Дэйлайт?

Неловко помявшись да пробубнив что-то про себя, пони всё же возвратилась на место, заняв положение на высоком стуле по иную сторону рабочего стола хозяина кабинета. Оправив шелковистые локоны своей гривы расчёской, дабы те выглядели прилично и не срамили её пред сидящим напротив собеседником, Лайт с улыбкой произнесла:

— Ладно, твоя взяла, Фирс, но учти: останусь ненадолго. Не дольше часа – мне ещё нужно зайти домой: я по связующему камню должна была получить оповещение от господина Рича, касаемо его просьбы, связанной с моим повышением… Если я правильно поняла его слова.

— Не водились бы вы с этим господином, мисс Дэйлайт, — не отрывая внимательного взора от неловко дёргающихся глазок собеседницы, вежливо отрезал Фирс, отпив из чашки, украшенной серебристым узором стальной нити, ещё один глоток ароматного чая, высвобождавшего в воздух близ неё амбре приторно сладкого цветочного нектара. – Слухи про него в городе ходят не самые удовлетворительные. Безусловно, слухам верить – себе дороже, однако сей случай особенно показателен: среди заинтересованных его жизнью бытует мнение, что господин Рич в своё время любил содержать служанок в непомерно крупных количествах. Смотрите, нечаянно на подобного рода «повышение» не подпишитесь, мисс Дэйлайт, ха!

— Посмейся мне тут! – грозно нависнув над столом, сквозь зубы прошипела рассерженная единорожка, во взоре которой пурпурным пламенем горел огонь священной ненависти, подпитываемый гордостью закалённой души. Звучно стукнув по столу копытом, она решила прояснить для своего друга, спокойно попивавшего горячий чай, четверть которого теперь была разлита по полу, причину, возможно, излишне резкой агрессии. – Запомни: эта морда никогда, повторяюсь, никогда не будет пресмыкаться пред кем-либо в столь позорной манере. Во мне течёт кровь моего рода, только-только выкарабкавшегося со дна жизни, и я не позволю себе запятнать его историю подобным бесчестием. Особенно перед этим идиотом Ричем. Ты бы видел его апартаменты! – активно жестикулируя, сказала так, будто бы прокричала из глубин сердца, мисс Лайт, в очередной раз стукнув по бедному непричастному к делу столику напряжённым до предела копытом, рукава которого теперь были попорчены насыщенными компонентами густого чайного отвара. – Битсов – полные карманы! Кругом всё пестрит роскошью, будто бы он демонстративно смеётся над бедными, притом, что сама композиция интерьера настолько паршивая, что, уверяю тебя, у многих моих пациентов, к кому я была вынуждена приходить на дом, даже у тех обстановка хоть и бедная, но приятная. У этого же полнейшая безвкусица!..

— Умерьте свой пыл, мисс Лайт, господин Рич не стоит ваших нервов, — вопреки ожидаемой злобе или хотя бы раздражению, умиротворённо отрезал Фирс, вдоволь отдавшись каллиграфии, вычерчивая на листе бумаги вычурным, извилистым пером близ опустошённой чашки символы древнеэквестрийского письма. Окончив очередной штрих, статный жеребец поднял доброжелательный взгляд на свою подругу, что беспрестанно терзала саму себя ненавистью, так и норовившей опустошить сосуд её эмоциональной сущности, и произнёс. – Что же вы по всяким мелочам беспокоитесь? То, что этот ваш Рич, которого и господином-то можно назвать лишь исходя из его статуса, безнравственнее беспризорной шпаны – так это и так всем давно известно. На вашем месте я бы не стал швырять камни в каждую лающую собак – устанете, — аккуратно перерисовывая на лист экстравагантно выглядевшие знаки препинания тонкими линиями густых чернил, что разносили по комнате едкий запах пергаментовой черни, столь же медленно, как и всегда, мерно стелил Фирс. – А вот что касаемо лечения вашего расстройства, коль оно соизволило проявиться, я бы дал небольшой житейский совет: найдите себе хобби, например, как я. Смотрите, как красиво выглядит! Только недавно начал постигать это искусство, однако, на мой взгляд, я просто создан для этого! – продемонстрировав своей собеседнице лист, сверху донизу исчерченный ониксово-сапфировыми чернилами, полный символов античной, доселестийской эпохи, да широко улыбнувшись, жеребец слегка покраснел, позволив себе пойти на столь резкое откровение во благо усмирения пыла близсидевшей дамы.

— Ну, знаешь ли, Фирс, есть у меня вообще-то одно хобби, — пряча неловкий взор от прожигавших своей заинтересованностью глаз жеребца, вполтона пророкотала Дэйлайт, щёчки которой тут же залились багровым румянцем. – Как же стыдно. Это, это… Это шитьё…

— В каком смысле «стыдно»? – окончив краткую демонстрацию плодов своего увлечения, искренно поинтересовался Фирс, прежде чем оглянуться на висевшие близ стола настенные часы, отстукивавшие последние минуты обеденного перерыва.

— Ну, знаешь, когда ты выходец из знатного рода, и всё, чего ты достигла своими копытами – это перебирание ниточек иголочками, волей-неволей начнёшь чувствовать себя неловко.… В особенности, когда рядом с тобой сидит поднявшийся из грязи на место, подобное твоему, сын крестьянина, увлечённо вычерчивающий на пергаменте великолепной красоты древнеэквестрийские знаки, – достаточно глубоко погрузившись в себя, изливалась сладостно-горькой тоской поникшая Дэйлайт, взор которой в сей момент был обращён к неприятно зиявшей плесенью трещине в плитке пола близ покачивавшейся ножки слабо укреплённого на месте рабочего стола. – Честно сказать, я всегда восхищалась тобой, Фирс, несмотря даже на то, что я во многом с тобой не согласна. В конце концов, ты предпочитаешь путь «Стали», чего мне просто не дано понять.

— Ровно, как и мне понять путь «Розы», мисс Дэйлайт, — умиротворённо подмигнув своей собеседнице, дабы воскресить в той кроткую улыбку, придававшую жёстким чертам мордашки светлость ясного неба вкупе со свежестью весеннего дождика, тут же наперекор негативным мыслям предусмотрительно заявил жеребец.

Не став отвечать на сие замечание ничем, обомлевшая от чрезмерности сказанных слов кобылка поджала под себя передние копыта, пытаясь найти в себе нечто интересное, что могло бы продолжить не только пришедший к тупиковой ветви диалог, но и возобновить ручеёк искренности её души. И, подобрав должное обращение, Лайт с улыбкой на мордашке выдала:

— Фирс, позволь мне… узнать у тебя, — медленно проговаривала Дэйлайт, пытаясь вызвать у собеседника должный интерес, подобный тому, что он сам вызывает у всякого пони чистотой интеллигентно выстроенной речи. – Как ты смог достигнуть таких высоких культурных вершин, будучи взращенным в краях, где интеллигенцию гонят прочь в загривок?

— Всё просто, — незатейливо выдал жеребец, будто бы готовый к вопросу подобного рода, и, ехидно улыбнувшись, продолжил. – Для успеха нужны две составляющие: желание и дисциплина. Первое определяет степень вашего рвения к заветной цели, второе же не даёт погаснуть тем усилиям, что у большинства зачастую перестают проявляться по окончании первой недели. Что касаемо меня, так я просто воспитал в себе должную дисциплину ещё в годы задорного юношества, а желание моё примкнуть к свету было достаточно желанным, чтобы достичь того, что в обществе принято называть «невозможным», — и, сделав последний глоток из чашки с чаем, лишив её тем самым последних сладких капелек, приставших ко дну вкупе с нерастворившимися листами чёрного цветка, Фирс, прокашлявшись, прибавил. – И да, не стоит перенимать мою манеру речи. Понимаю, быть может, она прелестна, вот только вам совершенно ни к морде, мисс Дэйлайт. Глядеть на то, как вы в очередной раз крушите мой кабинет, а затем слышать напыщенные высокие речи – смех чистой воды. Прошу, уж лучше сидите дома, шейте и не стройте из себя большее, чем вы являетесь на деле. Господин Рич подобному самый яркий пример, коль вам будет угодно.

— Мисс Лайт, прошу простить, но вы освободились? Давно вас ждут домашние дела! – внезапно пророкотал с противоположной стороны двери учтиво-лёгкий голосок Сурвайвора, который, судя по манере речи и галантному обращению, стало быть, являлся временной прислугой статной кобылочки, глаза которой тут же засияли огнём, стояло ей опомниться, что до сих пор сей день являлся её выходным. – Я буду ждать на лестничном пролёте: нужна коль помощь, помогу я вам!

— Точно, дом! Ладно, извини, Фирс, я пойду, наверное, — нервно выпалила внезапно обеспокоившаяся кобылка, вскочившая с кресла, стоило лишь её умиротворяюще стелившему собеседнику упомянуть слово «домашние». – Я тут резко вспомнила, что у меня ведь есть пара неоконченных дел на сегодня, с которыми следует разобраться в срочном порядке.

Подошедший к двери плотно закрытого чулана, изредка продуваемого сквозняком настежь открытого окна, Фирс облокотился о неё спиной, состроив харизматичный оскал и неловко подмигнув своей собеседнице, хвост которой уже виднелся за дверью весьма узкого, но милого кабинета. Отсалютовав резко отчалившей подруге, Фирс, повысив тон, произнёс ей вдогонку, стараясь не беспокоить службу соседей шумом:

— Всего доброго, мисс Лайт! Не забудьте передать мисс Прудэнс мои рекомендации!

— Обязательно, Фирс! – только и успел услышать тот, пока затихавший голосок спешившей дамы отдалялся всё дальше. – И тебе не хворать!

Неспешно прикрыв входную дверь в свой кабинет да зашторив окна, Фирс, смахнув со лба выступивший ни к месту холодный пот, со звучным скрипом отворил дверь чулана, чья мнимая загадочность вполне могла очаровать любителей тайных комнат. Войдя внутрь, статный жеребец со столь же громким звуком, что мог отозваться в ушах непричастных к процессу пони жутким звоном железного механизма, вернул дверь в первоначальное положение, и изнутри донеслись звуки мерного стука копыт о деревянную плитку покрывшегося мхом, чрезмерно обмякшего в сырости располагаемых условий пола.

После чего изнутри послышались истошные крики мучающегося в агонии, связанного тугой верёвкой жеребца, создаваемый которыми шум был по большей части заглушён вставленным в рот звукопоглощающим кляпом. Один за другим изнутри доносились пронзительно жестокие в своей простоте отзвуки ломающихся костей, сопровождавшиеся лёгкими брызгами алой крови, что, несомненно, нельзя было услышать с той стороны чулана. В кромешной тьме, освещаемой лишь тусклым сиянием золотисто-жёлтой ауры, возвысившись над телом, стоял статный жеребец, пронзавший кроваво-красным взором душу своей жертвы, пока его чародейское прикосновение медленно, но верно дробило костную структуру терявшего сознание господина. И, взглянув в посеревшие от недомогания и страха глазки, единорог, мерно улыбнувшись, спокойно произнёс, с силой задрав грязную голову немощного аристократа и подведя копытом по его гладко выбритому подбородку:

— Live life in a shadow of a goodbye[11].

Вслед за фразой, произнесённой в до ужаса ледяных тонах, последовал резкий удар напряжённым копытом по бедренной кости заднего копыта, что, будучи размягчённым силой магического потока, приняло на себя удар, раздробившись так, словно бы на долю этого несчастливого господина всего-навсего выпал обыкновенный несчастный случай, наподобие падения из окна. Сделав глоток свежего воздуха, Фирс блаженно закрыл свои пылающие очи, сохранив душевное равновесие и всецелое спокойствие бодрого тела. После чего, не став медлить, жеребец задействовал наиболее могущественные чары своего рога, потоки которых приняли истинно алый цвет, словно лучи кровавого закатного солнца, и потускневшая радужка устрашённого господина окрасилась в розовато-лиловый цвет, и его паника внезапно прекратилась, а его веки надвинулись на устало выглядевшие глаза. В комнате воцарилась тишина.

[1] (Фр.) Невежливо, невежливо, месье Блу.

[2] Красноречивый

[3] Сокращение от Дипэж Мотт.

[4] Одна из половинок грудной части распашной одежды, особенно верхний конец; отвороты на груди

[5] Приверженец философии розы

[6] Приверженцы философии стали

[7] (В данном контексте) очередное своенравное именование приверженцев «Стали».

[8] (Медицинский термин) Умственная отсталость.

[9] (Медицинский термин) Биполярное расстройство.

[10](Фр.) Дворец имени мадам Фостэ′р.

[11] (Англ.) Проживи свою жизнь в тени прощания.

Глава VIII EVANESCENCE

ГЛАВА VIII. EVANESCENCE[1]

>> Добрый день, мисс Дэйлайт…

Ох, добрый день, господин Рич! <<

>> У вас есть минутка? Если позволите, я бы хотел сообщить вам некоторые изменения касаемо плана вашей работы.

Безусловно, есть, хи-хи! Учитывая наши тёплые отношения, мне кажется, у меня всегда найдётся для вас время, господин! <<

>> Мне отрадно слышать это, мисс Дэйлайт.

…

>> Итак, коли вы заговорили о тёплых отношениях. я вынужден сообщить вам, что у меня есть для вас… кхм… «повышение», которое на мой взгляд, сблизит нас, как никогда раньше! Год трудитесь, как никак!

Что вы имеете в виду, господин Рич?.. Надеюсь, вы не собираетесь сковать меня мерзкими оковами романтического капкана? <<

Уже на такого рода «повышение» я не согласна вовсе, не говоря уже о том, что может последовать за одной лишь романтикой. <<

>> Не беспокойтесь попусту, мисс Дэйлайт: я лишь собирался позволить вам опеку над моим сыном. Юный Уинд на тренировках близ Клаудсдейла умудрился вывихнуть своё крыло, и теперь он нуждается в должной медицинской помощи. А потому как я запрещаю ему покидать постель в таком состоянии, я доверяюсь вам, как лучшему доктору из нашего округа, что я имею честь знать!

Ох, перестаньте, господин Рич, ваша лесть ни к чему. Впрочем, спасибо за приятные слова. Что касаемо вашего сынишки – я прибуду сразу после своего выходного, так что подготовьте своих посыльных, ибо потребуется немало препаратов. <<

>> Конечно, мисс Дэйлайт, я позабочусь об этом. И да, ваша помощь будет высоко мной оценена – будьте готовы к повышению во всех смыслах этого слова.

Пока что об этом говорить рано, но заранее благодарю вас, господин! А теперь, прошу простить, я вынуждена бежать: у меня оканчивается обеденный перерыв. <<

>> Всего доброго, мисс Дэйлайт.

>> Скоро встретимся.

— Ну что у тебя там, Би? Ты закончила уже наконец со своей прослушкой? – бесцеремонно прорезав резким вбросом негативной энергии до омерзения скучную тишину, нависшую близ входной двери в просторные апартаменты, прерывавшуюся лишь редкими попискиваниями туго работавшей зачарованной ручки, требовательно отчеканил угольно-серый пегас, испустив в воздух над собой пару тонких дымовых колец. – Терпеть не могу эту твоя тягомотину, когда ты почём зря время тратишь: у нас и так тут времени в обрез, а ты переслушиваешь один тот же кусок магии который раз кряду! Ну на что ты мне такая недалёкая, а…. Тьфу! До тебя как до утки – на третьи сутки!

— Сеньор Стил, прошу, умерьте свой пыл: мне необходимо сосредоточиться, — прижав тоненькое копыто, объятое рукавом из белого кружева, к виску в весьма драматичной манере, устало выдала Лэ’тэт Би, держа в галантном хвате вытянутого крыла устройство, с треском и шумами воспроизводившее данные алого кристалла, что был любезно предоставлен паре детективов молодым инженером из местной больницы.

— Так сосредоточься уже, Дискорд тебя побери, Би! Клянусь, если бы мне было позволено выкуривать сигару каждый раз, когда в твоём мозгу зарождается хоть сколько-нибудь умная мысля, я бы, наверное, имел самые здоровые лёгкие в Эквестрии! – зажав меж зубов плотный свёрток бурого налива, полный изысканно пахшего по стандартам севера табака, остро выдал воспаривший над землёй жеребец, за остроугольной широкополой шляпой которого находилось деликатно оформленное по меркам провинциального поселения квадратное окошко, ведшее прямиком в спальню госпожи, подозреваемой суровым сеньором в тяжких грехах против общественности, в спальню Твитчинг Дэйлайт.

Неожиданно для самой себя проронив лёгкий смешок, пегаска, прислонившая к уху ониксово-тёмный стержень, нисколько не растерявшись, тут же ответила, харизматично прихлопывая подведёнными тушью глазками в пору лаконичности ловко вкраплённых в своё обращение слов:

— Ха, сеньор Стил, вы так остроумны! Быть может, быть может: однако, уверяю вас, окончание текущего дела будет способно кардинально изменить ваше отношение к моему методу ведения расследований раз и навсегда! Выверенной мною лично метод «Эфемерности» будет способен поразить даже вас, сеньор, стоит вам лишь единожды увидеть его в работе, с доведёнными до конца корневыми принципами и основополагающими идеями. И да, коли вы не желаете стоять без дела, не могли бы вы в таком случае проявить смекалку, дабы мы могли проникнуть внутрь? Как видите, входная дверь заперта на ключ; окна, как я понимаю, перекрыты с внутренней стороны не менее надёжными средствами. Потому попрошу вас взглянуть на сей замок. Авось, ваши выверенные годами навыки взлома подведут нас прямиком к тайнам дела без единого шума, ха!

— Что б ты без меня делала, — сухо прорезал сквозь занятые сигарой зубы напряжённый пегас, судя по утомлённому взгляду не располагавший к тому моменту столь же великим энтузиазмом, как его верная спутница. Деловито воссев близ двери, осматривая прищуренным глазом конструкцию замка, выглядывавшего из узкой щёлки блеском мастерски кованого железа, жеребец начал изучение составных компонентов стальной преграды, перекрывшей ему и его особе столь желанный путь внутрь.

Le Shafti[2] или же, как его зачастую прозывали, Шафт представлял из себя компактное, весьма тонкое и длинное, словно мундштук или каллиграфическая ручка, техническое устройство, созданное для чтения остаточных данных, что в течение семи суток остаются на любых зачарованных камнях после использования тех в качестве передатчиков, подобно следам на песке от морских волн. Исполнено сие чудо прогресса было в преимущественно чёрных тонах. И связано сие дизайнерское решение было вовсе не с видением новатора: в основе работы механизма лежал принцип поглощения тёмного оникса, что, будучи зачарованным, имел необыкновенно эффективное свойство, проявлявшееся в концентрации потоков слабых чар с дальнейшим перераспределением их потенциала во внешнюю среду. Благо, камни эти не стояли дорого, а их зачарование не требовало крупных производственных мощностей, ибо минерал был способен усиливать свою работу самостоятельно, подпитываясь потоками чар из окружения, тем самым даже во время работы подкрепляя в себе свойства энергетического баланса и естественной гармонии.

Элегантно прокручивая густой палитры стержень меж ловко выкручивавшихся перьев своего крыла, Би осматривала тот со всех ракурсов, со свистом пронося в меру тонкий инструмент близ своих глаз то алым, то чёрным окончанием, меж которых, сияя серебристым узором, виднелась высеченная в корпусе подпись компании «Harmony», отцы-основатели которой уже вовсю предоставляли свои товары каждому пони, поселение которого находилось достаточно близко к столичной области. Безусловно, за соответствующую цену в несколько тысяч битс, заплатить которую был готов далеко не каждый.

— Сеньор Стил, позвольте вас отвлечь, но вы уже опознали конструкцию сего замка? – в одно лёгкое движение задвинув шафт внутрь кармана своего прогулочного летнего платья, преспокойно поинтересовалась излишне увлёкшаяся рассмотрением волшебного стержня пегаска, подойдя вплотную к спине своего кропотливо трудившегося спутника, миниатюрная отвёртка в хвате крыла которого, казалось, мялась даже больше, чем вонзённая внутрь щели заколка. – Вы нашли способ взломать сей замок? Мне не терпится увидеть то, как вы расправитесь с ним, сеньор Стил!

— Да, — неприязненно кряхтя, отрезал недовольный пегас, неуклюже поднимаясь с холодной и мокрой ступеньки, ещё не полностью обсохшей после только недавно окончившегося проливного дождя. – Есть у меня один способ, как это взломать. Только нужно будет немного подождать: мне нужно сменить инструмент, — и, только произнеся это, роптавший про себя на судьбу пегас, как и высказал, уложил боле не нужные для расследования вещи в глубины своих седельных сумок, извлекая изнутри компактный маленький кубик, источавший изнутри себя рыжие полосы чародейского потока да пахший стойким запахом серы. – Ну-ка отойди!

Засыпав компоненты миниатюрного взрывного устройства внутрь тугой щели, игравший с огнём жеребец вернул коробочку с легко воспламенявшимся веществом к себе в сумку, наблюдая за тем, как прямо из замочной скважины доносились стойкие пары оранжево-персикового оттенка, тут же растворявшиеся, стоило им надолго покинуть узкое пространство. Развернувшись своим телом навстречу злосчастной двери в полёте, Стил оголил верхнюю часть своего переднего ведущего копыта, на котором, закреплённый плотными верёвками, виднелся миниатюрный двухзарядный пистолет, коварное огнестрельное оружие, обыкновенно именуемое в кругах аристократов «дамским пистолетом». Издав выстрел, что был по большей части заглушён малой отдачей не самой сильной пушки, Стил поразил цель, и, вспыхнув рыжим пламенем, замочная скважина под отзвуки еле громыхнувшего взрыва выпала из своего паза, в полёте лишившись пары-тройки элементов, необходимых для корректной работы. Затем, опустившись на землю, Стил со всей силы выбил ненавистную дверь сильным ударом переднего копыта, оставив на месте былых неприступных врат зияющую дыру. Дождавшись громогласного падения прямоугольного куска дерева на плитку пола, Стил, довольный собой, гордо усмехнулся, взглянув на свою обомлевшую спутницу и со смехом заявив:

— Ха, ну как тебе взлом, а, Би? Как по мне – эффектно!

— Да уж, сеньор Стил, с вами не поспоришь, огонь был красивым… Однако, как бы великолепно сей акт не выглядел с точки зрения зрительских симпатий, я бы на вашем месте поставила дверь на место, — и, войдя внутрь покоев мисс Дэйлайт, вежливая пегаска, оттерев с грязных ботиночек землю и влагу и повесив на располагавшуюся вблизи вешалку фетровую шляпу, докончила свою просьбу, с широко раскрытыми глазками начав осмотр оформленных в стиле последних лет владений, возможно, самого богатого доктора в этом городе. – И, если вас не затруднит, оставьте меня в покое… Мне будет необходимо уединение, дабы я могла с головой погрузиться в себя для полного сосредоточения, сеньор Стил. Ибо именно так работает моя «Эфемерность».

«Давай, иди, Стил, ты тут, в умных вещах не нужен, шляпа ты неотёсанная!» — презрительно мямлил про себя раздражённый пегас, в отречённом взоре которого особенно чётко виднелось отягощающее влияние душевной хандры. «Эфемерность… да кого ты обманываешь, Би, Дискорд тебя дери! Шла бы ты лесом со своей этой чушью… Лишь бы отправить меня куда подальше. А дальше что, зараза ты сердцеедная? Как же отвратно. Терпеть не могу, когда вот так, неловко намекая, близкие уходят от своих настоящих чувств. Вы, коли так боитесь, так будьте собраны и не позорьтесь со всеми этими представлениями, чтоб вас!» — обильно излив недовольство ударом копыта по гниющей деревяшке барной стойки, за которой только он и сидел, с тоской в голосе отсёк про себя угрюмый пегас, попутно опустошая полсотни грамм местного виски из не самой качественной, грязной рюмки с треснувшими краями.

Этот бар был отвратителен во всех отношениях. Сие место, пожалуй, было одним из тех, что привыкли представлять себе ещё не видевшие всю грязь жизни выросшие в достатке жеребята, в чьём сознании подобное виделось дном, на которое способны пасть лишь самые низкие пони, поганящие морду общества одним лишь своим существованием. Шаткие стены с наспех расклеенными, драными, однотонными, тусклыми обоями весьма аутентично смотрелись вкупе с развешенными вдоль краёв потолочной люстры пёстрыми ленточками, отдалённо напоминавшие знаменитый серпантин, что, стало быть, бедняки зачастую уносили с общественных торжеств для декорирования серости этого Селестией забытого места. Реже на полу встречались выступавшие кверху железные шапочки не забитых до конца гвоздей, оступившись о которые, неосторожный посетитель мог преждевременно вырубиться, вот только не под воздействием отравляющих разум разгорячённых вод, а по воле не самых ответственных господ-владельцев. Сверху тускло светили свечи, давно нуждавшиеся в замене, поскольку от былого количества материала остались лишь малые кусочки воска.

Посетители, представлявшие из себя по большей части действительно застрявших на дне жизни уставших от изнурительных работ чуханов[3], также не внушали доверия. Одного лишь взгляда на их затасканные, грязные и зачастую порванные близ рукавов плащи и помятые морщинистые морды хватало, чтобы понять: эти господа точно не в состоянии поддержать с тобой беседу, будь причиной тому недостаток сил, образования или, на худой конец, желания. Впрочем, зачастую поодаль основного состава, близ угла, за чистым круглым столиком, с парой рюмок отменного виски, всегда находилась компания наиболее привилегированных клиентов, в опрятных чёрных пиджачках, с зажатой меж зубов дешёвой сигаретой, однако связываться с потенциально опасным, преступным контингентом не желал никто из посетителей бара «Ice». Отвратительный, жгущий ноздри сухостью горящих трав запах сигаретного дыма, столбом валивший от их места, безусловно, раздражал каждого, однако, в отрыве от этого, никаких иных неудобств сия группа не доставляла, что не могло не радовать, учитывая боевой потенциал, коим могли располагать бандиты.

В остальном же место это было вполне терпимой бюджетной альтернативой привычному кафе со светлым и дружелюбным антуражем, спиртные напитки в котором, однако, имели свойство быть до ужаса дорогими. Потому многие представители низшего класса и просиживали свои малые накопления в «Ледышке[4]» — пожалуй, чуть ли не единственное удовольствие, которое себе мог позволить загруженный тяжёлыми для здоровья делами с утра до вечера работник, наподобие шахтёра или машиниста. Если, конечно, пребывание в месте, пахнущем хуже вечнодикого болота, зачастую в окружении быдла, в месте, где в воздухе вечно витает дух забытья собственных жизней вообще можно назвать удовольствием.

— Эй, барпонь! Налей-ка мне ещё одну, будь добр! – на удивление внятно выкрикнул янтарно-чёрный крылатый жеребец, сжав в плотной хватке перьев стеклянную посуду, готовую треснуть под напором силы зажатого крыла, пока его владелец, преклонив голову к барной стойке, еле сдерживал свои эмоции, усмиряя трясшиеся копыта разумными мыслями о его верной спутнице.

И, дождавшись желанного умиротворения, Стил блаженно улыбнулся, испив из всё той же грязной рюмки очередную порцию терпкого напитка, от ядовитой горькости послевкусия которого хотелось трижды промыть горло с мылом. Улыбнувшись шире от осознания глупости и тщетности налетевшей накануне хандры, Стил подумал про себя: «Ладно, какой бы грустной ситуация ни казалась, правда главнее. Би – сеньорита с честью: и она бы не стала терпеть меня, коль я бы раздражал её столь сильно. А учитывая её болтливость, она бы точно не промолчала, ха-ха! Надеюсь, у неё там всё гладко проходит. Ну да ладно, вернусь, надо будет расспросить её про эту её «Эфемерность», а то ишь чего! От Стила хранить тайну – себе дороже, хе-хе!»

— Так, выходит, именно так выглядит спальня сеньориты Дэйлайт? Стоило бы, на мой взгляд, проветривать чуть чаще, однако как же здесь всё-таки опрятно! – очарованная простотой элегантного дизайна весьма компактной, но столь красочной спальни, произнесла вслух изучавшая окружение в поисках наводок пегаска, не в силах сдержать в узде эмоции, пробудившие внутри чувство эстетического удовлетворения. – Да уж, пробуждение для неё, стало быть, самое настоящее удовольствие: подобное бы точно пришлось по нраву дома…

В расположенном близ кровати, рядом с миниатюрным столиком для нанесения макияжа, настенном зеркале отразился яркий лучик солнца, на пару мгновений ослепив грациозно двигавшуюся кобылку, что с трепетом рассматривала своё новое обличие, столь деликатно вписывавшееся в общий антураж современно обустроенного помещения. Подчёркивая тоненькие формы прекрасного тела пегаски, угловатый джакет-платье цвета воронового крыла, идеально сочетал лёгкость светлых намерений особы с остротой её серьёзного мышления. Фактура вычурного одеяния сеньориты в свою очередь отличалась обилием выступавших крохотных элементов, наподобие повсеместного ромбовидного орнамента, дополнявшегося серебристо-чёрными запонками близ сверкавших холодностью стали застёжек на груди. Задние копыта кобылки, взявшей в хват белоснежного крыла памятный её амулет-крыло, висевший на её шее лёгким полупрозрачным камушком сапфирового налива, были овиты тёмными, словно чернила каракатицы, широкими ленточками, плавно ведшими взгляд за собой к высоким каблукам, что были под стать и без того не самой низкой пони – передние же копыта располагали лишь абстрактным лунно-серебристым напылением, что, если так подумать, являлось неплохой альтернативой привычному хуфикюру.

Задрав ввысь сиявшее светом из своих глубин голубое крыло, Би прикрыла снежно-белыми пёрышками белёсую мордашку, дабы не вовремя вторгшиеся лучи солнца не могли помешать осуществлению важной церемонии. И, вскинув кверху голову с распустившимися вдоль шеи блондинистыми завитками шелковистой гривы, Би гордо произнесла, вызывающе подогнув под себя переднее копыто и широко расправив воротник джакета:

— Eres mi fuerza, efímero[5]!

И, скинув с себя через узенькие карманы джакета видневшиеся под верхней одеждой милые кружева, воспарив над полом, Би, шумно раздвинув воздушные массы взмахами крыльев и нежно облизнув кончик переднего копытца, оглянула собственное отражение в зеркале, ставшее для той целым новым миром. Как ни странно, общие черты внешности оттого изменений не претерпели, а вот взгляд, с коим кобылка глядела на собственное отражение, будто бы опустел, явив взору той безграничную бездну сухого рассудка. Деперсонализация[6] настигла пегаску незамедлительно, и её навыки детектива тут же включились в работу, стоило ей лишь на мгновение отвести полный безразличия взгляд от зеркала, уже ничего не значившего для неё, для ещё минуту назад полной грации и чувств игривой особы. Это и есть эфемерность.

— Ну что же… Как я полагаю, настало время найти необходимые доказательства, с которыми меня и сеньора Стила уже никто не сможет сбить с пути святой истины, — харизматично дёрнув пышным хвостиком подле забитого до отвала косметикой и духами раскрытого комода владелицы спальни, с ее заметной толикой тревожности произнесла изучавшая содержимое ящичков пегаска, явно лишившая нескольких пунктов в своей великолепной грации. – Мисс Дэйлайт, будьте готовы: что бы вы ни делали, кем бы вы ни были, и что бы ни помешало мне, моя эфемерность не даст мне уйти отсюда, пока я не докопаюсь до дна этого дела! Безусловно, я не обвиняю вас раньше времени, и мне хотелось бы верить, что ваши благие намерения касаемо жеребят из приюта «Magic Sound» искренни, однако… Я не могу слепо принять веру с улыбкой на морде — истина дороже!

— Сурвайвор, ты, случаем, не устал? – как бы невзначай обратилась Дэйлайт к своему временно обязанному жеребцу, глядя на выступившие на его лбу капли пота, ехидно улыбнувшись от наслаждения, кое вызывала покорность кряхтевшего от нагрузок, потерпевшего фиаско искателя приключений, что ещё несколько часов назад проявлял себя совершенно иначе, во всех смыслах этого слова. – Быть может, мне стоит взять у тебя парочку сумок, дорогуша?

— Б-было бы не-неплохо, ми-мисс Дэйлайт! – сквозь силу проронил уставший жеребец, осторожной, короткой поступью вышагивая по влажной травке зелёного парка к видневшемуся вдали коттеджу возвышавшейся над ним госпожи, которой он был обязан по гроб жизни за проявленное великодушие, благодаря которому он вообще остался в живых после всего произошедшего.

— Вот и я так думаю, — тут же с задором прокомментировала Дэйлайт, спешно ускоряя ленивый прогулочный шаг, отчего прохладные капельки, оставшиеся от полуденного дождя, начали забрызгивать бурый приключенческий комбинезон Сурвайвора, отягощая и без того загруженное вещами тельце.

Жеребец тут же опешил, улыбнувшись до ушей, и, отряхнув забрызганные росой локоны гривы, выгрузил тучные мешки, до отвала забитые, одна Селестия знает чем, на землю близ себя. Любезно указав своей собеседнице на миниатюрную алую седельную сумку, в которой, как предполагал сам Сурвайвор, находились вещи первой необходимости, временно обязанный господин, искренно склонившись в галантном поклоне, отдышавшись, упросил:

— Благодарю вас, мисс Дэйлайт! Вы так благодушны! Прошу вас, не берите ничего тяжёлого, лишь заберите эту неудобную сумочку: она вовсе не тяжела, однако в связи с её формой прочие мешочки нести становится намного тяжелее!

— Чего? – ехидно улыбнувшись, будто бы невзначай обронила Дэйлайт, глядя на своего лакея недвусмысленным взглядом, явно намекавшим положением подтянутых кверху бровей на то, сколь ловко хитрая кобылка обернула вспять ожидания обомлевшего от разочарования юноши. – Разве я сказала, что собираюсь облегчить твою ношу, Сурвайвор? Насколько я помню, речь шла о её тяжести…. И, коли ты сам признал её достойной твоего проступка, я считаю сие абсолютно справедливым, ха! – прижав кончик лакированного копытца к ротику, Лайт тихонько просмеялась. – А теперь взваливай мои вещи на спинку и шагай к дому – не так далеко осталось, минут пять от силы.

Дело «Благодетельства Алчности».

Подозреваемый: Твитчинг Дэйлайт.

Место: Эквестрия, Вечнодикая Область, Город Хаким.

Обвинение: Халатность по отношению к пациентам, пренебрежение чужими жизнями в угоду грязной наживы.

Статус: Прервано по инициативе ведущего детектива.

Дорогой читатель, если ты всё же смог заполучить эти страницы, знай: это не просто заурядный отчёт, в коем задокументированы подробности ведения мной расследования истории жизни, возможно, самой неоднозначной фигуры города Хаким. Ты держишь в своих копытах золотую исповедь грешных душ. И это не просто красивы слова, как бы ты мог подумать, если ты, конечно, знаком с тем, в каких красках я обыкновенно освещаю подробности успешно завершённых мною заковыристых дел. Это же дело было замято мной преждевременно по определённым причинам, понять которые ты сможешь разве что под самые последние строки сего документа, имеющего отношение, скорее, к духовной стороне дела, нежели к процессу, что имел место быть в доме порицаемой многими подозреваемой. Дорогой читатель, я со всей теплотой бьющегося невпопад сердца призываю тебя отнестись к сему случаю терпимо, дабы ты мог в должной степени понять то, почему я, сеньорита Лэ’тэт Би, пришла к решению, которое на мой взгляд является единственно возможным. Быть может, оно неверно, и, как скажут многие, это истинно так, однако моё решение было для меня как раз-таки не «верным», а «возможным», ибо иначе я поступить не могла.

— Итак, посмотрим, что же сеньорита Дэйлайт старается упрятать от взора моих вездесущих глазок в своём просторном гардеробчике! – с треском раскрывая белоснежно-яркие створки приставленного к стене шкафа, гордо произнесла уверенная в себе пегаска, ощущая своим чувствительным носиком присутствие нежного цветочного одеколона, за насыщенностью которого скрывался еле различимый аромат окисленного золота. – Ох, чувствую, ваши сокровенные накопления расположены именно здесь. Неплохо-неплохо, сеньорита, однако вы не сможете обмануть смекалку Лэ’тэт Би, пони, что способна по одной лишь хорошей улике составить детальную сцену и описать произошедшие на месте события, ха!

Да, комната Дэйлайт выглядела великолепно. Стены, выкрашенные в классическом волнистом орнаменте изумрудно-алых тонов, гармонично сочетались с вычищенным до блеска бурым паркетом, на коем, придавая комнате слабозаметную, но ощутимую черту восточного стиля, красовался плоский, тканый вкопытную коврик преимущественно бордово-чёрный тонов с присущими подобному стилю абстрактными изображениями треугольников и ромбов. В углу укромно занял своё место цветший одомашненный папоротник, пурпурные соцветия которого, заметно контрастируя с прочими элементами тёплого окружения, смотрелись весьма живо и значимо, будто бы сей зелёный господин был секретным соседом мисс Дэйлайт по комнате.

Однако, несмотря на всё великолепие стиля, совмещавшего в себе черты многих эквестрийских культур, в коем была исполнена изучаемая пегаской комната, для неё самой в первую очередь представлял интерес потенциал историчности, хранимый в этих самых элементах окружения. Те самые запахи, зазубрины, отпечатки или просто пятна грязи — столь недолговечные свидетели произошедшего, которые, однако, могут рассказать тебе намного большее, чем целая толпа реальных пони.

— Сеньорита Дэйлайт, я поражаюсь…. Как же вы предусмотрительны, — незаметно для себя похвалила зрившую наперёд оппонентку гламурно одетая детектив, перебирая пёстрые прогулочные платья в надежде нащупать в карманах тех какие-либо наводящие улики, в тот момент как её взору предстала уютно расположенная в самом уголке шкафа погружённая во тьму крохотная шкатулка, прикрытая столь же миниатюрной, однако широкополой шляпкой. – Вы чуть не провели меня! Должна сказать, ещё бы пара мгновений, и я бы отчаялась, перейдя на нечто наиболее существенное, наподобие вашей постели…. Но, видимо, меня ведёт копыто самой судьбы, и потому я должна как можно скорее исполнить свою цель, раскопав истинную суть ваших мотивов, сеньорита!

— Итак, посмотрим, что же скрывает в себе этот ящичек, — легонько изрекла Би, прижавшись к полу и, элегантно распластавшись на коврике, нажала кончиком расправленного пера на заветную кнопочку, так и манившую прилёгшую на спинке красавицу к скорейшим действиям.

Издав характерный щелчок, крышка ларца отворилась, явив взору детектива исполненное в золотисто-коричных тонах убранство милого ящичка, что хранил в себе стопочку аккуратно уложенных друг на друге листов. Изнутри повеяло тем самым стойким смрадом закисшего металла, что вкупе с лёгкими оттенками лакированного дуба ощущался, вопреки ожиданиям, вполне терпимо. Не желая тратить на то больше времени, чем следовало бы, Би медленно вытянула изнутри каждый свёрток, один за другим, выстроив те на полу близ себя в ровный рядок из семи потенциально важных наводок.

— Ну и к чему ты нюни распускал, Сурвайвор? Говорила же тебе: пару шагов сделать, и дом уже совсем рядом будет! – ни без толики насмешливости изрекла Дэйлайт, указав своему выдыхавшемуся прислужнику на расположенный по ту сторону полной луж улицы дом. – А теперь, дорогу, будь любезен: выдай мне мою сумочку, ту самую, которая «не тяжёлая». Я достану ключики, и вот уже внутри мы определим список твоих обязанностей по дому.

Тоскливо закатив глаза, жеребец печально выдохнул, небрежно обвалив на каменный тротуар близ себя два серых мешочка. Благо, за столь непредусмотрительным поступком не последовало звуков наподобие треска хрупкого стекла, потому Сурвайвор лишь сильнее захандрил и, припав к ногам своей госпожи, начал умаливать:

— Мисс Дэйлайт, ваше благородие, умоляю вас, будьте милостивы! – из его глаза вытекла крохотная слеза, выпарившаяся ещё до того, как достичь румяной щеки хитрого жеребца, и тот, обтерев рукавом комбинезона прищуренный глазик, продолжил, целуя копытце обомлевшей от стыда госпожи. – Я признаю, что достоин наказания! Я готов принять то, что по справедливости уготовано мне вами! Но прошу, не заставляйте меня быть вашим личным пажом!

— Да что ты так взвёлся, идиот! – яростно отчеканила Дэйлайт, со всей своей силы начав трясти утяжелившимися передними копытами, вцепившись в которые, Сурвайвор, будучи напуганным до мурашек, никак не хотел отцепляться. – Что на тебя нашло вообще?! Ты жеребец вообще или кто! Я каждый день вынуждена тащить подобное с работы. Порой и тяжелее грузы приходится выносить, если со складом проблемы, а учитывая то, как работает наш инженер, со складом проблема почти что всегда! – отдавшись воле неистово кипевших в душе эмоций, Дэйлайт хорошенько напрягла всё своё тело, дабы поднять в воздух себя и отягощавший её «груз». И, поднявшись ввысь, в метре над землёй, она до ужаса безэмоционально произнесла. – Так, с меня хватит, — и, собрав на своём пути бесчисленное количество колючих листьев, мелких камушков и грязной воды излишне нахальный земной пони улетел прочь в пышные кусты зелёной оградки, что росла напротив дома Дэйлайт и медленно подводила дорогу к расположенному близ него парку. Под звук падения тяжелого «груза» земля под копытами неожиданно затряслась, а через пару секунд с той стороны изгороди послышалось приглушённое мокрой травкой «Ай…».

— Ох, мисс Дэйлайт, а я думала, мне уж не суждено увидеть вас сегодня! – завидев издалека весьма необыкновенное для повседневности событие, инициатором которого не могла стать никто иная, кроме как мисс оставьте-меня-в-покое, Прудэнс радостно вскричала и, галопируя в сторону надувшейся пациентки, дополнила своё обращение. – Прошу, не убегайте! Я лишь хочу поговорить с вами, мисс Лайт! Обещаю, я не стану докучать вам, только не уходите!

Заместо ответа пытавшаяся привести свой внешний вид в порядок кобылка лишь цокнула, легонько поведя пренебрежительным взглядом в сторону наближавшегося низенького силуэта, из-под копыт которого в стороны весёлыми всплесками разлетались тёплые лужицы прошедшего дождя. Не желая тратить на потенциально намечавшуюся драму более того времени, что она заслуживает, Дэйлайт мерной поступью двинулась к двери своего дома, то и дело с опаской оборачиваясь на дружелюбный локомотив, что своим оптимизмом был готов снести весь её серьёзный настрой.

— Сурвайвор! Ну что ты там разлёгся! – тут же запаниковала единорожка, внезапно для себя осознавшая, что личные вещи, включавшие в себя и ту самую необходимую связку ключей, остались близ обмякшего в траве тела по другую сторону улицы. – Вставай, болван! Мне сейчас, как никогда, нужна твоя помощь, а ты полежать вздумал! – с лёгким испугом отчеканила Дэйлайт, импульсивно докоснувшись лиловой аурой разрушительной магии до ручки дверцы, дабы войти внутрь прежде, чем притягивающая проблемы пони сможет достигнуть порога дома. Благо, магия позволяла сделать это без труда.

— Что происходит?! – тревожно промычала про себя прижавшаяся к полу Би, ощущая всем своим нутром наближавшуюся опасность. Её тельце тотчас же покрылось мурашками, а она сама обомлела от наполнившего её сердце адреналина: казалось, белая шёрстка красавицы в тот момент стала ещё бледнее. Лик бедной пегаски побледнел от страха, а сама она принялась с особенным усердием анализировать сложившуюся ситуацию, жадно сгрызая от напряжения только приведённое в порядок лакированное копытце. – Т-так, я только что с-слышала хруст дерева… Это м-может значить только одно: если сеньорита Д-дэйлайт ворвётся в свою спальню, — на этом моменте, зажмурившись, Би хорошенько навострила ушки, дабы не пропустить ни единого важного звука, что мог вот-вот донестись из-за дрожавших стёкол плотно закрытого окна. И, тревожно сглотнув встрявший в горле ком, она окончила свою мысль, молитвенно стиснув зубки. – Е-если, не дай Селестия, она ворвётся, т-то я буду вынуждена разделить у-участь того б-бедного стульчика из к-кафе!

— Мисс Дэйлайт, ну куда же вы так торопитесь! Не волнуйтесь вы так: в конце концов, к чему столь худому может привести наша с вами встреча? – искренно дружелюбно пророкотала земная пони в разошедшемся по швам врачебном халате, уверенным галопом добравшись вплотную к своей пациентке, и, расправив передние копытца для захвата в объятия напряжённого тельца, она прыгнула, понадеявшись на мягкую посадку на спинку не подозревавшей о подобном единорожки.

— СУРВ! ТЫ БЕСПОЛЕЗНЫЙ И-ДИ-ОТ! – только и успела гневно прокричать загнанная в угол Дэйлайт, прежде чем начать исполнение плана, заготовленного той на самый крайний случай, что, будто бы по велению самой мисс-задаваки, произошёл именно сейчас. Видно, догадки желавшей остаться в покое единорожки всё же оказались правдивы: её излишне активный терапевт, кидающийся на любую возможность проявить себя, притягивает проблемы, подобно огромному зачарованному промышленному магниту.

Лишённая возможности хоть сколь угодно здраво обдумать последствиях своего разрушительного перформанса, Дэйлайт вобрала в своё парившее телекинетическое копыто всю мощь кипевшего чувствами духа. И воссияв с новой силой, да так, что иному не сведущему в боевой магии проходимцу могло показаться, что копыто и вовсе настоящее, проекция чародейского могущества, рассекая сухой воздух на пути алыми искрами возгоравшегося огня, тут же впечаталась в дверь чуть ли не на скорости звука.

БАХ

Дверь отлетела с петель, к удивлению ворвавшейся внутрь хозяйки, чрезмерно легко, будто бы её ничего и не держало. Впрочем, сила, подобная той, что была продемонстрирована сейчас, могла бы и сравнять этот дом с землёй, даже не заметив, потому возмущение Дэйлайт насчёт произошедшего затихло столь же резко, как и возникло. Что касаемо двери, она уверенно пролетела полгостиной на скорости, позавидовать которой могут многие профессионалы лётного спорта, и неспроста: разорвавшись от вложенной в удар энергии на несколько узеньких обрывков древесины, уже теперь бывший элемент домашнего интерьера, вонзившись остриём краёв в плотную стену просторной кухни, так и продолжил висеть на месте, удержавшись в столь неустойчивом положении даже во время постигшей дом тряски, спровоцированной ударной волной.

— Мисс Лайт, вы куд, — с нежной толикой грусти неожиданно для себя выпалила находившаяся в полёте земная пони, поняв, что целевой объект примирительных объятий только что покинул зону действия её милого орудия. После этих слов распростёртое тельце врасплох обведённой вокруг копытца пони со звучным шлепком неуклюже упало на землю, отчего белые передние стенки дома тут же окрасились оттенками тускло-бурой грязищи, в то время как халат психолога, как это ни странно, остался в порядке.

— Селестия милостивая, прошу, я не хочу умирать! Я просто хотела узнать правду, безо всяких злых умыслов! – неистово молилась за сохранность собственной жизни укрывшаяся средь старых подушечек и затасканных тканей на верхушке шкафа, напуганная до потери рассудка пегаска, скрестив пёрышки и глядя лишённым спокойствия взором в потолок, зажмуриваясь и подёргиваясь от каждого шума апокалиптического характера, что доносился снизу под аккомпанемент из звуков приближения спешно цокавших по ступеням винтовой лестницы копытц. – Пожалуйста, пошли мне помощь, что угодно! – потеряв всякую надежду, изнеможённо промычала себе в прикушенное копыто медленно сходившая с ума от паники пегаска, в то время как дверь спальни отворилась, и внутрь рысью вбежала единорожка, тут же со смачным хлопком припёршая широкой спиной единственный возможный выход из комнаты, не считая окна.

«Вот и сочтены мои деньки, сеньор Стил», — преспокойно подумала про себя пони, когда внутри неё всё-таки погас огонёк надежды, а сама она широко раскрыла пустые глазки, потому как тщетность ситуации не могла предоставить ей ничего иного, как слепое повиновение дальнейшей воле госпожи-судьбы.

Вы, должно быть, задаётесь вопросом, как же в столь безвыходной ситуации я смогла избежать уготованного мне судьбой наказания? Что же, по правде сказать, я и сама задавалась этим вопросом по окончанию произошедшего, потому как верилось в сие с великим трудом, несмотря на то, что я сама была свидетельницей спасшего мою жизнь, резко возникшего из ниоткуда события!

Впрочем, если же отойти прочь от драмы и взглянуть на всё это трезво, можно точно сказать лишь одно: у страха глаза велики. В те минуты я и подумать не могла, что эта полная сил и решительности стереть меня в порошок кобыла на самом деле ранимое и доброе создание.

Да, ты не ослышался, сеньор читатель! Мисс Дэйлайт, как ты поймёшь дальше, вряд ли бы вообще подняла на меня своё копыто, не говоря уже о том, чтобы бить на поражение. Какой бы взбудораженной она ни была, она не позволит себе просто так поранить живое создание. Будто бы сама она очень тонко ощущает само утекающее вперёд еле заметное течение жизни… что, впрочем, не так сильно и удивляет: в конце концов, её профессия тесно связана со спасением этой самой жизни.

Что же касаемо того самого спасения… Скажем так, мне в очередной раз пришла на помощь грация представителя сильного пола, что, очаровав своей обаятельностью сеньориту Дэйлайт, таки смог высвободить меня из коварного плена крыши платяного шкафа!

— Эй, уважаемы, вы чего это тут творите? – словно гром среди ясного неба донёсся снаружи слегка хрипловатый, но чёткий голосок уверенного в себе инженера, державшего в хвате крыла бутылку только-только полученного хмельного отвара. – Я вам, так сказать, новость важную принёс, хотел прямо к двери доставить… А двери-то и нету! – остроумный жеребец смачно шлёпнул по своему копытцу распростёртыми перьями свободного крылышка и, залившись смехом от уморительного эффекта собственной шутейки, отпил из горла бутылки пару глотков сладостно-горького увеселяющего напитка, обтирая стекавший по губам нектар пивоварения рукавом рабочего комбинезона. – О, привет, Прудэнс, ты типо травку пожевать надумала внезапно, хе-хе?

— Хэд, ты, что, опять напился?! – измазанная в грязи палочек и листочков пони рассерженно пискнула и, извернувшись на травке так, дабы воочию узреть лишённые сознательности, налитые кровью глазки поддавшегося искушению пегаса, она нахмурилась настолько, насколько той позволяли возможности её явно непривыкшей к подобному мордашной мускулатуры.

— Нет, — уверенно заявил гордо расправивший крылья жеребец; полупустая стеклянная бутыль, источавшая запах подбродившего сладенького хлеба, над его головой воссияла, словно солнце, в лучах полуденного ясного неба, пока тот, весело причмокивая, лишь любовался картиной, мечась довольным взглядом меж беспокойной земной пони и эликсиром беспохмельного счастья.

— А это тогда что, яблочный сок, так мне следует понимать?! – не в силах сдержать подоспевшие крайне не вовремя эмоции, милым голоском упрекнула своего собеседника расстраивавшаяся всё сильнее наивный психолог, правый глазик которой начал дёргаться: у той начался нервный тик.

— Мисс Прудэнс, прошу простить меня за излишнюю грубость, но, судя по всему, ваш прелестный глазик дал слабину, так как очевидно, учитывая, что сок я не сильно люблю, меж перьев у меня ни что иное как пол-литра только подоспевшего к открытию, насыщенного, пахнущего хлебушком, сладкого и просто великолепно вкусного жидкого золота, — отзываясь о продукте своей кропотливой работы так, будто бы сей напиток был финальной точкой всей его жизни, Хэд не выдержал и, выказав собеседнице указующим жестом пёрышка свое желание временно прервать диалог, в несколько крупных глотков опустошил содержимое затемнённой бутылочки, да так, что на месте былой жидкости теперь красовались лишь лопавшиеся разводы густой белой пенки.

С каждым произнесённым словом воспевавшего свои хмельно-пенные достижения пегаса уверенный настрой земной пони претерпевал серьезные изменения: её подёргивавшиеся брови вздымались всё выше, шёрстка бледнела, а сама она делала дополнительный шаг навстречу, в конечном счёте достигнув чрезмерно личной близости с улыбавшимся во всю ширь мордашки инженером. Сделав глубокий вдох, она прижала ушки к телу и, неловко помявшись, затребовала:

— Мистер Радиохэд, вот вам смешно, а мне вовсе нет! Если вы, быть может, наконец опомнитесь, вам станет чётко видна картина чреды произошедших не так давно жутких событий, в ходе которых я просто могла пасть жертвой по вине вашего запущенного алкоголизма!

— Да успокойтесь вы уже, мисс Прудэнс, — спокойно отрезал пегас, даже не дёрнувшись от напыщенно выстроенной психологом драмы. – Коль вы бы имели представления, как я «напиваюсь», вы бы знали, что одна бутылочка, если выражаться формально, это есть мой персональный файв-о-клок – как чаёк для вас, например — и беспокоиться о нём не стоит, — заходя в здание, приветственно зиявшее огромной прорехой, на месте которой, как предположил расслабленно зевнувший инженер, должна была находиться ни то стена, ни то дверь, он дружелюбно подмигнул своей недовольно фыркнувшей собеседнице, выказав тем самым глубокое уважение к её тревоге касательно злобного заболевания жеребца, зачастую желавшего забыться. – Не тратьте нервишки попусту: сегодня ради вас я ограничусь одной бутылочкой.

— Мистер Хэд, п-подождите! – неловко проронила вернувшаяся в реальность Прудэнс, последовав за уверенным в себе пегасом, и, не обращая внимания на только оклемавшегося в кустах позади Сурвайвора, она нагнала беззаботно щеголявшего по винтовой лестнице господина, отчеканивая поступательной рысью по плитке холодной гостиной нечто наподобие высокоскоростного ритмичного марша.

— Что за чушь! – готовая от злости рвать волосы на голове, приглушённым животным воплем выплеснула наружу выведенная из себя единорожка, не зная что и делать в сложившейся ситуации. Ходя по весьма просторной комнате да собираясь с дельными мыслями, воодушевлённая спокойствием растения, наполнявшего комнату ароматом изысканности давно затерянных плодов культур кристальной империи, кобылка с усмешкой пробубнила про себя. – Ну что это за цирк: не день, а сплошная драма, что тут, что там! А вы, мисс Прудэнс, ещё смеете вопрошать, по какой причине я столь вопиюще стараюсь избежать встречи с вами?! Тьфу!

Заняв укромное положение в до ужаса тесном пространстве меж потолком и верхушкой шкафа, ушедшая в себя пегаска не могла поверить в происходящее, ощущая подкрадывавшиеся к носику комочки щекотавшей шёрстку пыли, пока всё её тело было компактно запаковано меж плотных слоёв старинных посеревших тканей. «Прошу, сеньор Стил, придите! Как вы могли допустить подобное?! Даже моя Эфемерность с её даром обострённого чутья не смогла помочь мне, так станьте же вы моим спасением!» — драматично изрекала про себя Лэ’тэт Би, внимая зову непреклонной судьбы, склонной к беспощадно резкой проверке пони на прочность, в коварных которой она пребывала уже около минуты. Но для самой пегаски это была далеко не минута, а самые долгие шестьдесят секунд томительного ожидания в её жизни, когда она, находясь возле самого эпицентра главного городского источника как благодетели так и порока, возгоревшегося ненавистью ко всему живому в знак нарушения её покоя, была вынуждена сохранять спокойствие, ощущая на себе тряску стен и колючие прикосновения облезших ниток.

— Добрый день, мисс Дэйлайт, — на удивление уважительно обратился к владелице дома взобравшийся выше по лестнице инженер, расслабленный пинтой золотистого нектара, с серьгой-шестернёй в его ухе, сиявшей в свете полуденного зенита даже грациознее алого камня на груди измятого комбинезона. – Я бы хотел сообщить вам две новости. Одна хорошая, одна плохая. С какой мне начать? – плавно обернувшись назад, на Прудэнс, озадаченно потупившую голову в пол, Хэд стал смиренно выжидать ответа, то и дело позёвывая от скуки монотонно выкрашенного интерьера до идеала вылизанного связующего коридора, вдыхая внутрь своих пазух очарование душистых запахов кобыличьего дома.

— Начни с той новости, в контексте которой ты валишь к Дискорду на куличики из моего дома! И не забудь свою любимицу забрать с собой! – красноречиво ответила дравшаяся за свой покой единорожка, медленно открыв дверь и взглянув холодным взглядом в глаза ободрённого столь эмоциональным приветствием пегаса.

— Ч-ЧТО?! – только и смогла выдать обомлевшая от стыда земная пони, пока её щёчки заливались нежным румянцем, а сама она неловко отводила взгляд в сторону, прижимая копытце к мордашке, лишь бы компания не могла узреть фиаско её чувственной настороженности.

— Да успокойтесь вы, мисс Дэйлайт, бутылку пива я уже выпил, а больше одной мне не положено ныне, — не совсем понятно, осознанно ли, но тут же, не прошло и секунды с удивления робкой пони, смущённо опавшей к земле, как вошедший в спальню жеребец спас ту от необходимости краснеть пуще прежнего, сославшись на первое, что пришло ему в голову. Меж тем, развёртывая на полу оранжеватый чертёж доселе неизвестного устройства, Хэд заимел должное внимание прищурившейся в пол Дэйлайт, устремившей заинтересованный взор в угловатые формы начерченного мелом механизма. – Итак, что касаемо хорошей новости: под впечатлением моего недавнего опыта с [NO SURPRISES], о котором, должно быть, вам сообщала мисс Прудэнс, я изобрёл макет компактного межсетового коммуникатора, который я и хотел бы представить вашему вниманию.

— Эм… Неплохо, — не зная как и реагировать на подобный акт внезапной благодетельности со стороны далеко не самого близкого коллеги из её профессионального окружения, неловко выдала Дэйлайт, почёсывая загривок и стараясь не смотреть на мирно стоявшую позади порога двери Прудэнс, дабы снова не впасть в ярость. Сделав глубокий вдох, Дэйлайт спросила, — Хоть из сего мне понятно по большей части ничего, но выглядит занятно. А что касаемо плохой новости?

— Я сдал вас жандармам.

На этом моменте мордашка Дэйлайт застыла в холодном отрицании собственного существования: ни одна мышца её обомлевшего тела не могла даже дёрнуться, а сама она смотрела куда-то вдаль, сквозь занавесь зелёного дерева под окном, ошарашенная столь резко донёсшимся известием.

860 луна после изгнания Найтмер Мун

Palais nommé d'après madame Foste′r

Нобл Майт, или, как её обыкновенно прозывали в кругах столичных горожан, располагавших влиятельным государственным чином и возымевших свои драгоценные привилегии в обществе, построенном под инициативным соучастием её знатного рода, крыло благородного ангела, была кобылкой старого мира. Её пылкая, склонная к излишней эмоциональности натура, подавленная галантным воспитанием семьи закоренелых консерваторов, то и дело давала слабину: внутренние конфликты на почве осознания своего места в этом мире провоцировали головокружительные помутнения сознания юной особы, приученной лишь к одному – слепому повиновению воли своей участи, о плане исполнения которой она знала ещё в далёком-далёком детстве.

«Стало быть, такова моя доля», — смиренно выдохнув, тоскливо протянула про себя медленно, словно опавший на землю листок, прильнувшая к столику с пузырившимся ароматным пуншем земная пони, окатив свою охваченную хандрой мордашку свежим порывом воздуха, донёсшимся из-под тугих складок элегантного хлопчато-бумажного веера, на белоснежной поверхности которого виднелись искусно вышитые орнаменты лилово-алой розы.

Повсюду, коль свободный край не огляди, витала в воздухе краса и пышность вычурного бала: в углу стола, торжественном воссев над винами игристыми, всё ведал о карьерном росте господин с военным чином, Лон, лаская ушки милых дам, внимательно внимавших кружившимся в историях страстям. Зажав во рту со страстью бурую сигарку, компания суровых жеребцов, что подле входа, пускала в воздух силуэт обугленных небес, столь дымным изнутри казался выброс табака. А вот, близ пунша, воздух сотрясая, напыщенный поэт читал свои стихи, меж строк всё глядя с радостью растущей на реакцию восторженных гостей.

— Мисс Нобл, коль вы, видится мне, возжелали быть столь бездейственными на сегодняшнем мероприятии, я бы от чистейших побуждений горячего сердца хотел предложить вам слушание великолепных стихов нашего гостя, — под еле различимый фоновый шум звеневших золотом бокалов обратился к погружённой в себя барышне представительно выглядевший жеребчик белоснежной масти, с приглаженной короткой гривой и пышными гусарскими усами оттенков благородного сапфира. – Вы просто не сможете устоять! Столь сладко стелет одарённый словом поэзии юнец: честно признаться, не помню на своём веку, чтобы любовь с подобной страстью воспевали!

Нобл Майт учтиво отказалась. С её дёргавшихся от волнения губ еле опало неуверенное «Спасибо, я воздержусь», и, сдержанно улыбнувшись полному высоких манер жеребцу да сделав краткий реверанс в его сторону, оттягивая краешек широкого подола платья фиалково-снежного налива, она отпила из изысканно огранённого бокала пару капель шипевшего пузыриками фруктового напитка. С тоской на душе она наблюдала за пустыми радостями преисполненного напускной гордостью света[7], что, стало быть, ни разу и не видел воочию проявления тех сакральных понятий, воспевание которых в трудах столичных творцов, по праву жизни имевших всё, что им нужно для счастья, зачастую было лишь пустым звуком средь моря подобных ему откликов напыщенных аристократов, никогда не знавших мира настоящей жизни.

— Мисс Лайт, вы меня слышите? Мисс Лайт! – обеспокоенно пророкотала перевалившаяся через округлый стол, полный разложенных в порядке компонентной необходимости деталей чертежей, Прудэнс, стараясь пробудить из безмолвного состояния свою излишне взволновавшуюся пациентку, на изнеможённой мордашке которой читалось воздействие потока деструктивных переживаний, выражавшихся в основном чрез положение выразительных бровок статной единорожки.

— Ах, что? – потирая напряжённые виски, удивлённо спросила возвратившаяся к жизни кобылка, в усталых глазках, дёргано метавшихся по забитому инструментами и бумагами столу, которой читалось искреннее непонимание, с каждой прошедшей секундой перераставшее в безосновательно сильную тревогу. – Я-я… я не понимаю, — начав нервозно покусывать краешек переднего копыта, с напряжённым ликом выдала потерявшая самообладание кобылка.

— Прошу вас, не беспокойтесь, мисс Лайт, — положив мягкое копытце на плечико своей собеседницы, заботливо сказала тепло улыбнувшаяся земная пони. – Сделайте глубокий вдох, — и, дав своей погружённой в себя пациентке последовать призванному помочь её эмоциональному состоянию совету, она продолжила. – А теперь выход… Медленно и спокойно: вберите внутрь все свои переживания и сделайте нежный, полный сил и уверенности в себе вдох, после чего, освободившись от оков негативных эмоций, выдохните, оставив внутри вас лишь светлое спокойствие и открытый для душевного диалога, лишённый терзаний разум.

— Где мы, мисс Прудэнс? – повинуясь каждому слову своего профессионального терапевта в надежде, что это поможет ей уйти от преследующих её воспоминаний о далёком прошлом некой Нобл Майт, мирно спросила Дэйлайт, высматривая в деталях скудного окружения знакомые элементы, впрочем, тщетно.

— Вы находитесь внутри вашего собственного сета, мисс Лайт. Как видите, здесь довольно тихо и уютно, потому я и решила провести терапию здесь. В конце концов, в резком обострении вашего расстройства есть и доля моей вины, потому я просто обязана помочь вам обернуть столь деструктивное начало вашего темперамента в пользу добрых намерений, — гордо произнесла смущённая Прудэнс, после чего, выпрыгнув из-за стола на коврик близ тренировочного манекена, выкованного из её собственного ЛМО, галантно облокотившись о тот, пояснила свои намерения чётче, красиво окончив мотивирующую речь. – Проще говоря, мисс Лайт, я помогу вам трансформировать могущественную энергию вашего внутреннего гнева в боевой потенциал { BIG IRON }. И, учитывая, сколь ярки его проявления, я позволю себе сделать кратенький прогноз: усмирение гневного потенциала в должной мере повысит боезапас вашего орудия до трёх барабанов, что, в случае с семизарядным револьвером, будет равно двадцати одной пуле!

— Подождите-ка, мисс Прудэнс, — с возвышавшимся уровнем адреналина в горячей крови сказала ошарашенная услышанным кобылка, уголки рта которой всенепременно приподнялись, явив взору психолога побагровевший лик её пациентки, с трудом верившей в терапию подобного рода. – То есть вы хотите сказать, что мои эмоции возможно преобразовать в… снаряды для Личного Ментального Оружия? – со всё возраставшим интересом уточнила прикусившая губу довольная единорожка, начав осмотр архитектурного отображения её собственной души, выраженной в вычурности форм тёмной комнатки, лишённой отвлекающих от дела фоновых умов.

Уютная комната, исполненная в тёплых тонах, запрятанная от сил внешнего мира толстыми деревянными стенами, выкрашенными в золотисто-бордовые оттенки успокаивающих цветов, во всей красе своей умеренной вычурности открылась пред взором широко улыбнувшейся Дэйлайт. Словно бы всё пространство сие располагалось в разряженных слоях высоких и холодных гор столичной области, лишённое посторонних шумов, преисполненное спокойствия и воздуха, столь лёгкого для дыхания. В углу мерно отстукивали ритм времени широкие настенные часики, окружённые важно смотревшимися панно с изображениями шпинелево-розовых маргариток, в тоскливо-бурых рамках с застарелыми, иссушившимися от недостатка влаги краями. Главным же экспонатом сей комнаты являлся до великолепия простой в своей форме гладкий журнальный столик, важно занявший своё положение на рубиново-красном пятнышке бархатистого коврика ровно посредине зала, близ двух столь же обыкновенных, угловатых стульев с высокими спинками, подобно тем, что хозяйка сих владений привыкла видеть в столовой своего рабочего пространства. Кверху, на небольшое возвышение, открывавшее роскошный вид на обширный интерьер комнаты, вели две ступенчатые лестницы, оканчивавшиеся ровно пред рядом исторических картин неизвестного содержания, на большинстве из которых непроглядно тёмной пеленой была закрыта основная область сюжетной составляющей изображения. Отовсюду доносился лёгкий, расслабляющий аромат зелёного чая, приправленный нотками сухой и сладкой розы, судя по расположившемуся под сводами лестницы узорчатому фарфоровому чайнику, заваривавшейся средь прочих ингредиентов неотлагаемой церемонии, в ожидании оглашения часовым механизмом времени в пять часов.

— Выходит, так и выглядит мой сет, мисс Прудэнс? – не дождавшись ответа, с возгоревшейся улыбкой на гладких устах вновь вопрошала бродившая вдоль стен собственных владений, полных пышных декоративных растений, довольная кобылка.

— Да, это ваш сет, мисс Лайт, — достав из-под бока укромно запрятанные в кармашек седельной сумки блокнот и карандашик, психолог продолжила, начав оглашение результатов краткого анализа, предоставляя сокровенную информацию так, будто бы она отчитывалась перед важным преподавателем на серьёзном экзамене. – Уровень развития сета:2! Основополагающая эмоция: не выявлена, потому как сет представляет собой идеальное воплощение «Безмятежности», в то время как ЛМО более подходит под описание эмоции «Гнев»! Как следствие из предыдущего пункта, ведущая эмоция, или же эмоции, в зависимости от настроя пациента положительна или отрицательна, постоянна или аффективна, подконтрольна или бесконтрольна! Потому, в связи с ярко выраженными внутренним противоречиями что ЛМО, что СЕТ, являются очень опасными для использования, но потенциально могущественными инструментами в копытах Твитчинг Дэйлайт! Основополагающая способность сета – подавление шума и защита владельца от любых внешних раздражителей, имеется потенциал использования этих способностей для заживления ментальных, а, если рассматривать события внутри сета, и физических ран пони, попавших внутрь «Главного Зала»! – и, с неловкой улыбочкой отложив в сторону блокнот, она смущённо добавила, предварительно сделав робкий шажок назад, к столику с чайными принадлежностями. – Да, вы можете использовать свой гнев в качестве материала для ЛМО, однако вам следует помнить, что не одна лишь агрессия способна быть преобразованной в её ментальную проекцию…. Вспомните для примера, скажем, утреннюю трансформацию вашей смертельной пули в зелёный снаряд, в одночасье подаривший жизнь огромной стойкой розе! И вы, стало быть, помните: вами в тот моменте движил вовсе не гнев…. То была надежда!

— Вау, — не найдя ничего лучше для ответа, сухо отрезала от скуки вырубившаяся ещё на половине невнятно произнесённого монолога единорожка, с интересом всматривавшаяся в вычурные изумрудно-зелёные линии своего заряженного ЛМО, следуя за искрившими светом потоками миниатюрных травинок вплоть до самого дула металлической пушки. – То есть, вы хотите сказать, если я смогу сохранить душевное спокойствие в трудных ситуациях, например, когда меня вывели из себя, то кипящие внутри эмоции смогут быть использованы в качестве пулек для моей железки? Я правильно поняла, мисс Прудэнс?

— Да, мисс Лайт, — кратко подтвердила разливавшая чай по чашечкам земная пони, забавно кинувшая головушкой в тот самый момент, когда розоватые лепестки высушенной розы уже касались разгорячённой поверхности густого бодрящего отвара. – Во благо вашей же безопасности я была обязана обучить вас этому. В первую очередь подобная терапия поможет вам обуздать ваши эмоции, не дающие вам спокойно жить. А во-вторых, сие будет служить для вас курсом ментальной самообороны на тот редкий случай, если вам когда-либо придётся столкнуться с вредным бандитом, владеющим навыками битвы в сете, — с краткими, тихими отзвуками лязганья алюминиевого подноса о полый деревянный столик, психолог разложила чай подле сиденья своего и своей собеседницы, заняв укромное положение по другую сторону занятого чертежами стола, после чего продолжила объяснение. — И да, прежде чем вы зададите мне вопрос, я позволю себе ответить сразу: сеты уже как десять лет используются пони сильного душевного уклада как во благо, так и во зло, потому всем владельцам необходимо быть максимально бережными и осторожными с тем, что они готовы взрастить в своей душе и, как следствие, в сете и ЛМО.

— Подождите-подождите, мисс Прудэнс, — дождавшись торжественного отстука пяти часов на стоявших позади часах, прервала своего терапевта Дэйлайт, делая краткий беззвучный глоток из своей полной до краёв чашечки, поднесённой ко рту столь же беззвучным касанием трепетно лёгкой магии. – Как это вы заявляете, мол, «используются десять лет»? Я читала газету несколько дней назад, и в новостной сводке сообщалось, что эти ваши знаменитые зачарованные камушки стали достоянием эквестрийской нации только в этом месяце!

— Да, что касается камня, — испуганно произнесла Прудэнс, указав копытом на искривший теплом исходившего изнутри света пурпурный опал. – Никогда, слышите, никогда! Не теряйте ваш личный зачарованный камень, потому как сила и здравие вашего духа напрямую проецируются этим кусочком драгоценного минерала! И потеря его приведёт к долговременному застою, связанном с поиском нового кристалла, — и, успокоившись, она продолжила, отпив из вычурно разукрашенной голубовато-серебристой чашечки немного густого чайка. – Что же касаемо вашего возмущения, мисс Лайт, да, вы правы, достижением эквестрийской науки это действительно было признано не так давно, однако…. Никто и никогда не расскажет нам о зачарованных камнях первой волны, что появились задолго до того, как мы стали иметь в пользовании наши нынешние стабильные прототипы, — и, встав из-за стола, дабы отнести чашечку на положенное ей место, Прудэнс с заинтересованной мордашкой спросила, ехидно оглядываясь назад по мере отдаления от столика. – Кстати говоря, а где же вы смогли приобрести столь великолепный зачарованный камень, мисс Дэйлайт? Безусловно, он смотрится на вас просто очаровательно, но, должно быть, он влетел вам в копеечку, ха-ха!

— Это… Этот камень достался мне от, — только отойдя от нахлынувших воспоминаний, еле подавляя в себе наваливавшиеся тоску и разочарование, успела смущённо пророкотать Дэйлайт, как её прервал внезапно вторгшийся с чередой режущих ушки помех в комнату хрипловатый голосок знакомого жеребца, донёсшийся прямиком из самих засиявших ярким светом камней излишне заболтавшихся кобылочек.

>>Э-ГЕ-ГЕЙ, МИЛЫЕ ДАМЫ! НУ ЧТО, СОСКУЧИЛИСЬ УЖЕ БЕЗ МЕНЯ? ЭТО ЖЕ ВАШ ВЕРНЫЙ СЛУГА РАДИОХЭД! ПРИЁМ! НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ, ЗА ВАШИМ КОТТЕДЖЕМ Я СЛЕЖУ, ТУТ ВСЁ НОРМАЛЬНО: ТОЛЬКО КАКОЙ-ТО ПАЖ ОБЪЯВИЛСЯ, В КОПЫТА МНЕ БРОСИЛСЯ И ЗАЯВИЛ, МОЛ, ОН ВЫНУЖДЕН ПОЛЫ ДРАИТЬ. Я НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛ, СКАЖУ ЧЕСТНО, НУ, С ДРУГОЙ СТОРОНЫ, Я КАК БЫ И НЕ ПРОТИВИЛСЯ ОСОБО. НЕ МНЕ Ж РАБОТАТЬ, В КОНЦЕ КОНЦОВ! ПОТОМУ ВОТ ОН, В УГОЛКЕ, ГРУСТНЫЙ ПОЧЕМУ-ТО, СКУЛИТ И ШВАБРУ НАМАЧИВАЕТ: ПИВА, НАВЕРНОЕ, ХОЧЕТ!

ИТАК, ЧТО КАСАЕМО ЦЕЛИ МОЕЙ СВЯЗИ: Я ПРОВОЖУ ТЕСТИРОВАНИЕ КОМПАКТНОГО МЕЖСЕТОВОГО КОММУНИКАТОРА, ИЛИ ЖЕ, СОКРАЩЁННО КЭ-ЭМ-КА! К.М.К! ВЕЛИКОЛЕПНОЕ СОКРАЩЕНИЕ, НЕ ПРАВДА ЛИ? НУ, НА САМОМ ДЕЛЕ НЕ ОЧЕНЬ. НА САМОМ ДЕЛЕ МНЕ ПРОСТО БЫЛО ВПАДЛУ ПРИДУМЫВАТЬ ДЛЯ НЕГО ЧТО-ТО ВЫЧУРНОЕ ИЛИ ИЗЛИШНЕ БРОСКОЕ, ПОТОМУ ОСТАВИЛ ВОТ ТАК!..

НУ КАК, МЕНЯ СЛЫШНО?<<

— Да, мистер Хэд, вас прекрасно слышно! — с трепетным усилием проводя массаж пространства на коже близ ушек, на взбухших от шума висках, сдержанно ответила психолог, поднося свой искривший светом голубой агат к неловко дёргавшимся губкам. – Поздравляю, ваше изобретение работает! Только, будьте добры, сделайте что-нибудь с передатчиком… или как вы его там обозначили на схемах, — всматриваясь в испещрённые белыми орнаментами иссиня-тёмные чертежи, с угасающей надеждой в голосе пророкотала Прудэнс, стараясь не гневаться на горе-инженера. – Так или иначе, прошу, перестаньте травить нас этими противными помехами, Селестия упаси! Мне этого и на работе хватает: стоит один только раз прослушать сообщение от мисс Боун!

>> КАК СКАЖЕТЕ, УВАЖАЕМАЯ! ОЖИДАЙТЕ: ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ БУДЕТ ПРОИЗВЕДЕНО ПОВТОРНОЕ ТЕСТИРОВАНИЕ!<<

Затихнув столь же быстро, как и возникнув, раздражавшая покой главного зала обилием фоновых шумов технология Радиохэда наконец оставила дружелюбно лепетавшую пару, явив тем возможность наслаждения великолепной тишиной умиротворяюще бесстрастного сета прикрывшей глазки Дэйлайт. Глядя на простенькие потолочные своды небольшой укромной комнатки, в которой было практически всё, о чём она сама могла мечтать в дни будней суеты, блаженно выдохнувшая потоком жаркого воздуха в локоны гривы единорожка мягко произнесла:

— А знаете, мисс Прудэнс, вся эта новомодная затея с сетами, на мой взгляд, всё же имеет свои положительные стороны. Как-никак, если один лишь надетый кристалл способен создать для меня условия столь умиротворяющие, что они способны перекрыть пустоплодные усилия нескольких врачей…. Выходит, братья Хармони не зря едят свой хлеб, ха! – заняв укромное положение на удобно расположившемся близ стенки тоненьком диванчике с высокой спинкой, Дэйлайт неторопливо произнесла, укладывая свою головушку на крохотную мягкую подушку близ края в меру тёплого покрывала. – Что же, коль средь владельцев этих, как вы выражаетесь, «сетов», прослеживается тенденция именовать свои владения, я не останусь в стороне. Однако, в то же время я не стану мудрить, подобно тому, сколь ярко изрекался о своём храме господин Сурвайвор. На мой взгляд, названию следует в первую очередь быть понятным, а уже затем броским. И потому имя моему сету – [ ENJOY THE SILENCE ]!

Спальня Твитчинг Дэйлайт. Начало шестого часа вечера.

Ловко выглянув из-под тесноты колющихся пылью подушек, скопившихся на верхушке старинного платяного шкафа, Лэ’тэт Би, затаив дыхание, оглядела комнату вдоль и поперёк и, припрятав шкатулку с вещественными доказательствами в подкрыльное углубление своего делового следственного платья, навострила ушки, выискивая подходящий момент для того, чтобы уйти с места повышенной, концентрированной опасности незамеченной. «Что вообще здесь, Дискорд побери, происходит?!» — испуганно подумала про себя пегаска, глядевшая на экстравагантные позы застывших в трансе кобылок, окружённых неким ароматным пурпурным туманом, — «Мне нужно будет рассказать об этом Стилу». Посредине комнаты, близ края двуспальной кровати, обращённого в сторону входной двери, стоя в элегантных вычурных позах, окутанные дымкой лилового оттенка, разносившей по округе аромат сиреневых кружев, находились две погружённые в медитативный транс кобылки, в то время как их камушки на шее то и дело мелькали яркими отблесками нежного солнечного сияния.

— Да что же это такое, чтоб мне пусто было! — услышав характерный скрежет деталей да завидев крохотный дымный столб, тихонько выругался про себя полный негодования инженер, со стекающей по лбу капелькой холодного пота, тут же смытой одним спешным движением ловкого крыла. – А ещё говорили, мол, «покупай у драконов, у них качественнее и дешевле»…. Идиотизм! – выплёскивая из своего кармана на картон близ грубо высеченного квадратного устройства череду миниатюрных элементов, Хэд заключил. – Даю слово: стоит мне ещё хоть раз послушаться совета моих бывших одногруппников, так пусть же меня сразу выносят копытами вперёд! Хоть один бы пригодился, Дискорд их побери! – и, фыркнув, он довершил свой агрессивный монолог, оглядываясь назад, на заполненную скомканными клочками бумаги урну. – А потом ещё спрашивают, почему я нервный такой, и пиво пью, как не в себя…. Сами ведь и провоцируют, мерзавцы! – и, в прежней тишине, прерываемой лишь отзвуками лязгающих металлических компонентов, пегас продолжил свою работу, выискивая во внутренностях сложного механизма неполадку ретрансляционного элемента сквозь толстые линзы его очков.

Должно быть, ты, сеньор-читатель, неслабо озадачен фактом того, что, вопреки сложившимся на месте обстоятельствам, я смогла не только уйти в целости и сохранности, но и, что наиболее примечательно, пронести за собой необходимые мне ценные улики? Безусловно, это так, не стоит стыдиться этого, сеньор! Потому как, честно признаться, и сама я не смогла бы подобрать момента лучше, коль не имела б за собой навыков восприятия, подобных ориентирующимся в кромешной тьме летучим мышкам, что даровала мне моя использованная к месту возможность…. А называлась сия возможность эфемерностью!

Широко раскрыв свои глазки, дабы высмотреть в деталях не пестрившего крупной мебелью окружения необходимые для создания отходного пути части, Би, похлопав насыщенно-угольными ресничками, блеснула своей яркой радужкой, подготовившись к осуществлению одного из самых трудноисполняемых трюков за всю её карьеру детектива, пусть и не столь длительную, как можно было бы ожидать, исходя из исполненных ею навыков ведения дела. Затаив дыхание так, словно бы сама она опустилась на глубину сдавливавшего лёгкие водного массива, милая пегаска, припустив головушку книзу, застыла, подобно статуе, визуализируя перед собой чреду плавно передвигавшихся от места к месту силуэтов. Бесчисленное множество охваченных голубовато-лазурных пламенем фантомных проекций предстало пред взором утончённого детектива, кто средь серости неподвижного интерьера, еле колышимого потугами лёгкого вечернего бриза, находила для себя весьма важную информацию, касаемо передвигающихся по дому господ-жеребцов.

— Ну что за напасть! – с копытами, измазанными канифолью, и мордой, испачканной сажей, досадно отрезал Хэд, в одночасье вскочив с нагретого места и направившись в сторону выхода, дабы отдохнуть от казусов последствия неудачного выбора компонентов. – Коль всё так печально, поступим согласно пословице: делу – время, потехе – час, а пиву – столько, сколько понадобится! А понадобится мне, судя по всему, немало, – мудро огласил гораздый на слабоалкогольные афоризмы инженер, с глухим стуком захлопнувший за собой дверь в спальню, что тут же отобразилось в эфемерном виденье Би ярким, контрастным, призрачно-лазурным силуэтом на фоне серости бледной комнаты, пройдя насквозь прочие мешавшие обзору объекты окружения.

«Наконец! Наконец я свободна! Сеньориты предались наслаждению расслабляющего медитативного транса, временно охранявший их тельца страж отлучился, а прямо передо мной открыто окно – ну что за великолепное стечение обстоятельств! Итак, Би, главное, не нервничай, осталось лишь вылететь прочь и вспорхнуть выше в небо, дабы никто не мог распознать мой яркий силуэт», — позитивно подумала про себя подготовившаяся к выходу пегаска, раздвинув щекотавшееся подушечно-тканевое пространство пред собой нежными надавливаниями компактно приложенных к бочкам крыльев. Как вдруг она резко остановилась, с замершим от страха сердцем завидев пёстрый сапфировый огонёк, замаячивший ярче солнца на пороге, близ входа в комнату.

— Ещё этого не хватало! Ну а как иначе! Только начал лечить алкогольную зависимость, как всплыла эта пакость! – отстукивая левым передним копытом ровно семнадцать ударов по желтоватой кайме мягкого коврика, дабы избавиться от пут тревожного состояния, явно недовольный своим психическим состоянием произнёс Хэд. После чего, выдохнув, инженер лёгкой поступью отправился на улицу, ровно четыре раза стукнув входной дверью пред долгожданным уходом.

«Ч-ч-что это было?!» — испуганно подумала про себя никак не ожидавшая подобного Би, спасённая благодаря чудотворному воздействию её эфемерности. – «О-он просто при-пришёл, чтобы по-постучать по коврику?! Да ч-что с этим сеньором, н-не так! П-пусть уже и-идёт и пьёт своё п-пиво, я-я не хочу встрять в п-передрягу». Дрожа, словно осиновый лист, разодетая в сверкавший светом вычурный чёрный костюм пегаска, вопреки всем своим усилиям, не могла в должной мере воспользоваться благом призрачного зрения, потому как внезапно произошедшие события пресекли её спокойствие, и ровное положение глазок то и дело нарушалось нервным подёргиванием запуганной головушки. Впрочем, былой покой постепенно возвращался, и, хорошенько отдышавшись, Би, взяв себя в копыта и проверив каждый закуток дома взглядом эфемерного сияния, вспорхнула с верхушки шкафа напрямую к еле раскрытому окошку. «Прошу, Селестия, дай мне сил!» — стараясь сохранять спокойствие, свято причитала пегаска, скорее раскрывая окошко настежь да задерживая дыхание для детального осмотра ближней к дому стороны улицы, вдоль которой, направляясь к сумке, расположенной прямо под сводами окна, щеголял всё тот же странно проявлявший себя пегас, остановившийся, дабы детально рассмотреть третий от дома влажный камушек, некорректно инкрустированный в тротуарную дорожку. В то же время взгляд её указывал на приближавшийся к спальне иссиня-чёрный огонёк, судя по призрачно-серому силуэту, исполнявший обязанности неторопливого уборщика, что в любую секунду мог вторгнуться в покои мисс Дэйлайт, даже без стука.

Недолго думая, Би набрала в свои лёгкие столько воздуха, сколько её позволяла её не слишком натренированная диафрагма, и она пулей вылетела на столь желанную волю, в одночасье завернув назад, в пышные ветви деревьев, за пелену густо высаженных клёнов, дабы отзвуки её не самого бесшумного побега не привели взгляд господина снизу к разоблачению ловко исполненного шоу.

Тут же подняв взор к небу, Радиохэд, сжав в крепком хвате крыла новенькую, только-только сотворённую бутылку сладкого хмельного великолепия, лишь озадаченно потёр свой загривок. С возраставшим чувством отвращения, инженер поправил на своей переносице съехавшие к кончику носа очки и, грустно озирнувшись на тонированную полупрозрачную ёмкость, отложил ту обратно в сумку, тоскливо отрезав:

— Что же, видимо, это знак, Хэд, — и, возвращаясь в здание, он добавил. – Как бы я ни старался этого отрицать, благородный пивас, вопреки моим ожиданиям, уже подвело меня однажды, а к тому же прямо сейчас меня ждёт мисс Прудэнс. Я не хочу, чтобы всё снова повторилось, не хочу! Ладно. Нужно просто успокоиться…

Пятью минутами позднее. Бар «Ice».

Впопыхах ворвавшаяся внутрь здания пегаска, захлопнув за собой входную дверь, торопливо прогарцевала к воосседавшему за барной стойкой Стилу, что, медленно покуривая, держал в хватке крыла стакан обыкновенной слегка мутноватой воды. Нахмурившись, весьма эпатажная красавица показательно фыркнула, желая услышать положенные ей извинения в достойном объёме. Стоя с задранным кверху носиком подле сурового собеседника на протяжении дюжины долгих секунд, пегаска, отравленная смрадом местной атмосферы упадка духа, всё же заговорила первая, не в силах сдержать бушевавшую в душе обиду:

— Сеньор Стил! Какого сена! – гневалась, еле повышая свой нежный голосок милая крылатая пони, пока её собеседник лишь продолжал попивать свой прохладительный напиток из побитого временем стеклянного бокала. – Наша операция чуть не пошла коту под хвост! Почему вы не прикрывали мой тыл, сеньор Стил? Я еле-еле смогла уйти незамеченной, и то, Селестия видит, в том мне большую поддержку оказала леди удача, – и, подуспокоившись, она добавила. – А вы, мой самый верный спутник, – нет!

— Прости, Би — тихонько усмехнувшись, медленно протянул Стил, оттянувший зажжённую сигарету в сторону, — мне…. Мне показалось, что так будет правильнее, – и, качнувшись в сторону, тот прибавил, мирно закатывая глазки. – В конце концов, тебе была необходима концентрация, а я, я, — не успел он довершить свою мысль, как его сознание в очередной раз затуманил поток мрачных мыслей, погрузивший отчаявшегося сеньора в состояние глубокой апатии. Он затушил свою сигарету.

— «Правильнее»? – с выпадающим из орбит глазками возмутилась Би, пока от нервов всё её тело подрагивало так, будто бы она сейчас упадёт на пол в эпилептическом припадке. – Да что вы?! А оставлять меня одну супротив целой своры пони – это, по-вашему правильно? По-вашему, правильно спиваться в кабаке, пока ваша дорогая пони жертвует собственной, если не жизнью, то как минимум репутацией и честью, сеньор Стил?!

Стэндин Стил многозначно промолчал, пододвинув обмякшее копыто ко лбу, не зная, как и реагировать на возмущения подобного характера, доносившиеся из румяных уст пони, что позволяла себе выругаться раз в сотню лун.

Собрав на себе с десяток заинтересованных взглядов не самых благородных представителей общества, Би, умерив свой пыл, подсела на стульчик близ своего собеседника, взяв того за копыто и умиротворяюще высказав:

— Сеньор Стил, не беспокойтесь, — и, поглаживая того по грубой шёрстке, она продолжила. – Всё окончилось хорошо. Я просто хочу понять причину, по которой вы ушли прочь в столь ответственный момент, дабы пресечь подобное в будущем.

— Сеньорита Лэ’тэт Би, — словно бы обращаясь к той в первый раз, мягко протянул Стил своим хрипловатым басистым голосом, стараясь сделать тот максимально приятным для своей обеспокоенной собеседницы. – Ты ведь прекрасно знаешь о моём отношении к Дэйлайт. Я мог собственнокопытно оборвать всю операцию, стоило бы ей только появиться на горизонте: ну шило у меня в одном месте! — и, поглаживая копыто своей собеседницы в ответ, он признался. – Ну а если говорить о более честной причине, то…. Мне показалось, что ты, ну это, как его, — уводя взгляд в сторону от неловкости сказанного, он всё же нашёл необходимые слова, — а-а, ну в общем…. Что ты послала меня прочь за все те подколки, которые я тебе говорил за сегодня, — и, отвернувшись, он тихонько шикнул про себя, прописывая лёгкий фейсхуф по наглой раскрасневшейся морде. – Que idiota soy![8]

В ответ на это галантно поднёсшая копыто к мордашке пегаска лишь задорно засмеялась, чем привлекла внимание тех посетителей, кто ещё не успел обратить внимание на разгоревшуюся на самом видном месте драму. После чего, под хор перешёптывавшихся в толпе пони, она поцеловала своего собеседника в лоб, оставив на месте поцелуя еле проглядывавшийся след серенькой помады. Би ничего не сказала, но одного этого жеста хватило, чтобы Стил понял суть мыслей вежливой пони: «Дурашка! Если бы я хотела послать тебя, я бы послала тебя давно!» И, радуясь тому, что его догадки всё же подтвердились, Стил ближе прижался к своей милой собеседнице.

— Вы чего это здесь устроили, голубки! – тут же послышался обозлённый ядовитый рёв шатавшегося пьяницы из уголка бара, пропахшего сильнее, чем сами грязные болота вечнодикого леса. – А ну пошли вон отсюда! Устроили здесь шуры-муры, видишь ли! Противно-то как! – и, встав из-за остатков былого столика, облитого тухлым высокоградусным алкоголем, он произнёс, пытаясь устоять на копытах. – Щас как встану – ты у меня ляжешь! А ну заканчивайте сюсюкаться: ещё нам тут мелодрам не хватало. Забирай свою шмару и вали!

— Это ты заканчивай рот разевать, гниль кабацкая, — без тени сожаления отрезал повернувшийся в сторону резкого возгласа Стил, сурово надвинув густые брови к глазам да пододвинув Би к себе ловким движением тёплого крылышка.

— А я не понял: это ты мне сказал что ль, крылатый? Жить надоело что ль? – вытянув из кармана избитый временем перочинный ножик да подозвав подмогу в виде трёх своих товарищей, восседавших за всё тем же разрушенным столиком, закиданным игральными картами, ответил отвратительного вида и характера земной пони.

— Тебе, тебе, — столь же спокойно, как и прежде, отрезал Стил, оголяя своё заднее копыто, дабы произвести оглушительной силы выстрел из своего второго двухзарядного пистолета. – А теперь я советую тебе захлопнуть варежку и выкинуть это жалкое подобие оружия, которое на вид выглядит даже паршивее и бесполезнее тебя самого. Пока это не сделал я — и, обернувшись на Би, сидевшую с широко раскрытым ртом пред своим храбрым собеседником, он, вежливо поцеловав ту в копыто, произнёс. – Хотя в одном он был прав: нам следует найти место получше. Пойдём отсюда, Би.

И пока дёргавшиеся от страха пони близ входа отходили от состояния глубокого шока, Стэндин Стил, воспользовавшись моментом, хорошенько вдарил по морде пьяному герою кабака, да так, что тот, потеряв сознание, тут же впечатался в пошатнувшуюся позади него стену, разнеся на кусочки весом собственного тела трухлявый деревянный стол. Закрывая за собой дверь в это Селестией забытое место, Стэндин Стил плюнул на тело много возомнившего о себе пьянчуги, подумав про себя: « «Шмара»…. Ты, прежде чем указывать мне, как жить, научись с дамами общаться, идиот».

— Так… что…. В кафе? – не до конца отошедшая от увиденного, произнесла ни то очарованная, ни то удивлённая поступком своего кавалера неловко улыбнувшаяся пегаска.

— В кафе! – тут же подтвердил воссиявший позитивом Стил, вскинувший свою собеседницу к себе на спинку и в одночасье отправившийся галопом на Сансет-Бульвар, сияя в глазах странно заглядывавшихся на него прохожих лучезарной улыбкой.

Восемь часов вечера. Кафе мисс Люси Скай близ северного окончания Сансет-Бульвара. Ветерок, доносящийся из-под створки еле приоткрытого окошка нежно колышет шёрстку занятой пегаски, в то время как та, внимательно сопоставляя улики на столике, собирает из кусочков паззла общую картину происходящего.

— Сеньор Стил, у вас есть предположение касаемо триггеров мотивации Твитчинг Дэйлайт, благодаря которым та способна пойти на подобное нарушение норм морали? – с довольной улыбкой на мордашке внимательно прослушивая данные алого изумруда через шафт, меж делом задала вопрос своему коллеге занятая пегаска.

— Ты давай, говори попроще, Би, — выдыхая в окошко густые серые облачка из сигаретного дыма, просто ответил суровый пегас, с горечью плюнув на землю близ прогулочного тротуара. – Мало того что загадками какими-то лопочешь, так ещё и ерунду спрашиваешь полнейшую, — показательно повертев крылышком у виска, он продолжил. К удивлению кобылки, продолжил он, улыбнувшись той да погладив по головушке, однако на сей раз в большей степени заботливо, нежели унизительно. – Пони у нас что любят? Правильно: комфорт, уют и спокойствие. А как этого можно добиться проще всего? Правильно: вкинуть битсов побольше. Вот тебе и вся правда-матка!

— Нет, — уже теперь став растерянно метаться взглядом меж расставленными на столе уликами, тут же отсекла Би, наперекор своему самоуверенному собеседнику, — вы не понимаете. Если бы всё было так просто, я бы и не возникала, сеньор Стил. Но только взгляните: эти бумаги я нашла в её шкатулке. Семь выписок из нашей первой городской больницы, где несколько часов назад мы брали наводки, — возвышая градус напряжения, пегаска постепенно раскрывала каждый лист перед заинтересованным взором своего коллеги, являя тому важные элементы истории Твитчинг Дэйлайт. – Вы видите это? На этих документах отображены плачевные последствия вызовов, на которые сеньорита Дэйлайт отказалась приходить, вследствие чего эти бедолаги не смогли получить должную помощь и мучились на протяжении нескольких недель! – и, достав из шкатулки монетки, Би, начав раскладывать те близ соответствующих бумаг, довершила свою мысль. – Но вот что самое странное: эти монеты. Их ровно семь, как и документов. К тому же они помечены цифрой, соответствующей хронологии произошедших случаев! Вы понимаете, к чему я клоню, сеньор Стил?

— Да, Би, я понял твою мысль…. Спасибо. Теперь у меня нет сомнений, что это доставляет ей удовольствие, — всенепременно затушив наполовину издымившуюся сигарету о каменный краешек удобно расположенной под боком урны, злобно заключил угольно-чёрный комок негатива, высматривая на закатном горизонте возможность для атаки своей цели. – Увидимся на месте. И, если что, знай: я никогда не злился на тебя по-настоящему, дурында ты моя…. И я это говорю не для пафоса, Лэ’тэт Би, — со скоростью заправского летуна вспорхнув в небо, сладостно-горько отрезал явно НЕ понявший намёков пегас, чем вызвал панику со стороны его коллеги, вынужденной молниеносно собрать все улики в седельную сумочку, прежде чем случится что-то непоправимое.

Как ты можешь понять, дорогой сеньор-читатель, ничем хорошим затея моего коллеги не кончилась, впрочем…. Она привела нас к некоторым весьма ценным последствиям, оговаривать которые в этом отчёте я не стану. Потому как дело было раскрыто мною ещё до того, как сеньор Стил поднялся в небо во благо святой мести за всех пострадавших от греха сеньориты Дэйлайт. И пусть в кафе сие показалось мне лишь странным предположением, в итоге я осознала: это и есть та самая исповедь грешной души сеньориты Дэйлайт, что связывала воедино все компоненты её запутанной истории.

В первую очередь я вспомнила о данных, полученные от личного разговора с её стажёрами, по итогу беседы с которыми я узнала, что сеньорита Дэйлайт весьма нестабильная личность, склонная к глубокому душевному состраданию, однако имеющая свои собственные представления о работе морали, вследствие которых она порицается большей частью персонала больницы.

Сразу же после этого я вспомнила две сцены, произошедшие прямо сегодня на моих глазах: её игра в салочки с жеребятами подле приюта «Magic Sound» и уничтожение стула в кафе с последующим раскаянием, пусть оно и прошло столь же мимолётно, как и зародилось. В обеих этих сценах сеньорита Дэйлайт была жертвой внешних обстоятельств, потому как, в случае со стулом, судя по данным стажёров, она страдает маниакально-депрессивным расстройством, вследствие которого она не способна контролировать всплески внезапного гнева. А что касаемо плакавшей кобылочки – она не была способна увидеть её слёзы, и я более чем уверена: будь она чуть ближе, она бы сделала всё возможное, чтобы успокоить это бедное дитя.

Сопоставив дату начала работы Дэйлайт на сеньора Рича и примерное время качественного рассвета вышеобозначенного приюта, а также не найдя в спальне Дэйлайт никаких крупных накоплений, я пришла к следующему выводу: большую часть средств от своего «тёмного» заработка она тратит, спонсируя приют. Судя по всему, недостаток любви, заболевания психического характера и общественная травля сказываются на сеньорите Дэйлайт, и она находит своё счастье в уходе за столь же отчаявшимися, одинокими жеребятками.

И даже так у этой сильной пони остаётся воля не падать мордой в грязь, не уподобляться тем, кто опустился на самое дно жизни, благодаря всё тем же причинам, спровоцированным проблемами острого жизненного характера. Эти битсы, эти золотые монеты, пронумерованные в порядке свершения сеньоритой важного выбора в сторону того, что она ценила больше, хранимы ей, как напоминание о её вине, впоследствии которой были обречены на страдание другие, столь же жаждавшие спокойной жизни кобылки и жеребцы, достойные лучшего. Честно сказать, подобным образом сеньорита Дэйлайт сама навела меня на необходимые мысли, позволив мне составить полную картину следствия. Но… виновата ли она во всём этом?

Честно признаться, сеньор-читатель, я не могла сдержать своих слёз, когда анализировала судьбу сеньориты Дэйлайт. Вся ненависть, обращённая в её сторону по причинам, за которые она даже не ответственна. Вся её социальная жизнь, порубленная на корню возгласами тех, кто видит во всём этом лишь поверхностные мотивы. Но заглядывали ли пони когда-либо глубже? Заглядывала ли я глубже, с головой зарываясь в самую суть и более запутанных дел до этого? Пожалуй, нет. Никто этого не делает.

Так это и происходит.

Мы со всей злобой нашей грешной души травим тех, кто поступает иначе, по-другому, просто для того, чтобы среди злорадных возгласов толпы казаться теми, кто поступает «правильно». Сеньорита Дэйлайт поступила иначе, во всех смыслах этого слова, и тем она сделала лучше для каждого: семья сеньора Рича, сколь бы ужасным он сам ни был, заслуживает должной помощи, как и любая другая, а о приюте «Magic Sound», обделённом поддержки самой Эквестрии, я и вовсе молчу. И даже так, зная, что от её выбора не погиб ни один больной пони, что её всегда заменяли другие доктора, пусть и менее опытные в своём деле. Даже так, глядя на выписки больных пони, она плакалась: разводы от солёных слез оставались по краям помятых документов. И даже так у сеньориты Дэйлайт оставалась сила двигаться вперёд, когда она была покинута всеми, даже своими ближайшими коллегами, готовыми сдать её мне при первой же возможности.

В каком же безумном мире мы живём.

В мире, где преступник может оказаться жертвой общества, готового искать своего врага даже в самом ярком свете, если тот случайно не покажется из-под серых облачков в дождливую погоду.

В мире, где каждый готов слепо ненавидеть даже самые крепкие благодетели, помогающие беззащитным жеребятам, просто потому что нам нужно ненавидеть кого-то, примкнув к гласному большинству, иначе все принципы нашего мироосязания потерпят крах.

В мире, где реальные подвиги мнимы, а стойкость убеждений столь эфемерна, словно бы на самой эфемерности и была соткана реальная стойкость нашего лицемерного общественного строя.

…

Я приговариваю Дэйлайт к тому, что, согласно её предназначению, ей уготовила сама судьба, ибо в действиях её, на мой взгляд, не больше злобы относительно того, сколько её в бездействии каждом из нас. И, учитывая то, что сеньорита Дэйлайт отдаёт себе полный отчёт в содеянном, я считаю сие решение самым корректным из возможных.

Это дело официально закрыто, и лишь ты, сеньор-читатель, являешься последним звеном в цепочке этого расследования. В дальнейшем я полностью полагаюсь на тебя. И коль судьба преподнесла тебе этот лист, и ты не сжёг его на первых же строчках, будь добр использовать полученные знания с умом. La verdad está en tus cascos![9]

С любовью и уважением, Лэ’Тэт Би.

— Ничего себе! Матушка роди меня обратно, вот это я понимаю «находка»! – радостно изрёк закутанный в тёмную робу молодой жеребчик, наконец дочитав интереснейшую пойманную на лету записку. И, аккуратно уложив ту в кармашек своей одежды, он взглянул в небо, дивясь тому, сколь насыщенно алыми в тот момент ему показались лучи закатного светила, произнеся про себя. – Я просто обязан встретить её! У меня столько вопросов! Ох Селестия, как же мне повезло узнать о такой пони! – с возгоревшейся надеждой в груди, пламенными языками двигавшей того к заветной цели, юный земной пони отправился в Хаким, по указанным в записке данным прорезая свой путь сквозь густые заросли окраин вечнодикого леса.

Несколькими часами ранее. Спальня Твитчинг Дэйлайт.

— На связи Радиохэд! Приём! Барышни, ответьте, связь достаточно нормализовалась или мне ещё чего-нить подкрутить в КМК? – воззвал к вниманию находившихся в сете дам усталый инженер, поднеся свою тусклую рубиновую подвеску к губам, в то время как взгляд его был сосредоточен на спортивного вида господине, устало проводившем влажную уборку и без того не самой запылённой комнатки.

>> ДА, ВСЁ ПРОСТО ЧУДЕСНО, МИСТЕР РАДИОХЭД! <<

>> ДА-ДА, ВЕЛИКОЛЕПНО…. МОГУ ЯВ КОЕ-ТО ВЕКИ ВОЗВРАТИТЬСЯ К СЕБЕ В СПАЛЬНЮ? ТРЕТИЙ РАЗ ЗА ВЕЧЕР ВЫДЁРГИВАЕТЕ МЕНЯ, УВАЖАЕМЫЙ! НЕ ТО ЧТОБЫ Я ОСОБО ПРОТИВ, НО ПОЧЕМУ-ТО МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО МОИ КОНЕЧНОСТИ ВОЗНЕНАВИДЯТ МЕНЯ К ЗАВТРАШНЕМУ УТРУ ЗА ПОДОБНОЕ ПОЗИРОВАНИЕ <<

— Конечно, мисс Лайт, можете отключать свой сет: если не умеете, Прудэнс обучит вас этому за несколько минут, будьте уверены, — тут же ответил всё заглядывавшийся на нелепый труд стоявшего вблизи пони Радиохэд. Не прошло и секунды, как КМК, издав характерный для техники краткий колокольно-кристальный вой, заглох по велению пера довольного собой инженера, гордо поправившего съехавшие на нос очки. – Так, уважаемый, мы так и не нашли минуты обсудить, кто вы есть такой. Позвольте предположить: вы стажёр мисс Дэйлайт, отрабатывающий огрехи со службы столь личными методами?

— НЕТ! – Стукнув мокрой шваброй о пол, раздосадовано выплеснул из себя Сурвайвор, снимая с головы шляпу, благодаря чему взору Хэда предстала весьма угловатая и немытая, но стильная серебристо-серая шевелюра искателя приключений на свой круп. – На самом деле меня зовут Даниэль! – и тут же с другого конца комнатки донёсся пронзительно броский смешок Хэда, стоило тому услышать столь бизарное для пони имя. – Ну вот опять! Потому и зову себя Сурвайвором: истинное моё имя никто не воспринимает всерьёз! Сам я уроженец северо-запада Эквестрии и по призванию археолог! Но по горькому несчастию своему я попал под действие загадочной кварцевой сферы, что я имел удачу найти на обломках погребённого оползнями города на землях юга! – и, указав на просторную выемку в своём полом плаще, зиявшую темнотой, он продолжил. – И, как вы можете понять, мисс Дэйлайт методом неприятным освободила меня из-под чудно′го воздействия сего артефакта…. И теперь, когда я стал слаб, я вынужден ответить за свои былые свершения: а потому как характер сих свершений был преступным, и они успели нанести вред немалому количеству пони, теперь я вынужден повиноваться её воле за все те проступки, что остались за мной! – тяжело выдохнув, докончил Даниэль, взяв в слабый хват не менее слабым копытом всю ту же злосчастную швабру, в которой тоскливо болтавший пегас видел основополагающий символ своего временного заточения.

«… Передо мной раскрылась бездна! Я глядела в тёмные закоулки уничтоженного здания, в коем, словно бы наживка для вора, повсюду была раскидана качественная мощная взрывчатка. Ох, Селестия, радости мое не было предела, когда я, глядя на всё это великолепие разрушительных возможностей, лишь разряжала угол за углом. ТЫК! ПИСК! ТШШШШ! Как же приятно слышать этот звук, поверить не могу! Так и шла я, незаметно, словно сама тень, в конце концов подобравшись вплотную к главе повстанческого лагеря «Сигма», ха! И стоило мне войти, как за мной тут же со страшным скрипом закрылась стальная дверь, окружённая лозами электро-магических кабелей высокого напряжения.

— Ну здхавствуй, Тандех, – зажигая сигару, самодовольно огласил тот одноглазый зверь в чёрном плаще, стоя ко мне спиной, стоило мне только зайти в комнату. С характерным акцентом южанина он съязвил, горделиво смакуя факт того, что на меня были направлены около пяти пушек с самых разных сторон здания. – Знаешь, с твоей стохоны было очэнь глупо пхиходить ко мне в одиночку. Неужели ты пхавда думала, что сможешь положить конец моей импэхии, слоняясь от места к месту да разхяжая ловушки? – и, вдоволь просмеявшись, он отошёл к окошку, дабы вглядеться в своды тёмного ночного неба, прежде чем добить меня окончанием фразы. – Бэдная Тандех, неужели ты так и не поняла…. Я был прэкхасно осведомлён о твоих… взхывоопасных наклонностях. Надеюсь, тебе будет пхиятно погибнуть от лап собственной жадности, моя дохогая, муа-ха-ха!

И, без толики страха начав приближение к этому бандиту, я открыла рот, показав тому окончания около десяти обожжённых фитилей, гордо задрав нос. И, выбив оконное стекло крепким ударом копыта, я заявила. – Советую вам приберечь ваши словечки для тех мест, где они наиболее уместны, сэр Хай Волтэдж! – и, выстроив под собой ало-рыжую дорожку из плотной телекинетической ауры, я вышла на улицу под сияние серебристой луны сквозь дыру в выбитом стекле, указав негодяю на лежащие тела подле снайперских позиций. – Ну что же, ваши последние слова, сэр «Самоувехенность»?

— Почему тебе всегда всё сходит с рук, Тандэх!?– отодвинувшись к краю комнаты в надежде раскрыть накрепко закрытую дверцу, безнадёжно и в то же время гневно проорал Хай. – Да кто ж ты такая, мать твою?!

И, оскалившись, я улыбнулась во всю ширь морды, обернувшись к нему спиной. – I’M T.N.T[10].! – и стоило мне произнести это, как целое помещение, переполненное тротилом, взлетело на воздух, пока я медленно отходила прочь, фигурно вышагивая по магическому мосту. Горячий воздух обдувал мою шерсть, развевая локоны короткой гривы: где-то позади бушевал тартаров огонь, снося к Дискорду прочь главный штаб «Сигмы». Я же, лишь усмехнувшись, довольная своей работой, опустилась на землю, и наблюдая, как с грохотом на землю падает высокоэтажное здание, взведя к небу ствол, произнесла. – Watch me explode, baby[11]!.. »

— Знаете, мисс Прудэнс, я, безусловно, уважаю ваши решения касаемо культурного развития, но это перебор, — отложив в сторону объёмистый томик «Падшей Эквестрии», сухо заключила зазевавшаяся от прочтения Дэйлайт, почёсывая свою гриву крупной извилистой расчёской. – Кто бы ни посоветовал вам сие, уверенно заявляю: у него нет никаких представлений о том, что есть искусство, — и, показательно тыкая копытом в спорные моменты повествования, она продолжала. – Честно сказать, я и сама не то чтобы книжный червь, однако привыкла к историям наиболее проработанным.

— Мисс Лайт! – смутившись, тут же оборвала свою собеседницу на полуслове раскрасневшаяся психолог. – Ну что вам станет! Если книга приносит читателям приятные эмоции, не это ли знак того, что она справляется со своей задачей? – и, подготовившись к обучению той технике управления сетом, она добавила, припустив взгляд к пурпурному опалу, сиявшему тусклым желтоватым светом. – Вы какую мою книгу ни возьмёте, тут же критиковать спешите!

— Ну а что мне ещё остаётся, дорогая моя, коль все книги ваши из тех, что я имела возможность оценить, — раздутая до абсурда ерунда, которую можно в пять слов передать? – разлежавшись в удобном кресле, искренно отчеканила не привыкшая лукавить единорожка, поглаживая загривок дулом револьвера. – Что «Садик» ваш, якобы предназначенный для саморазвития, на деле оказавшийся философским размышлением, где метафор больше, чем в поэмах классиков. Что вот этот сборник вычурных синонимов к слову «Взрыв», о котором я предпочла забыть, как о страшном сне, после прочтения первого тома. Всё – ерунда, рассчитанная на впечатлительных пони! Искусство не должно давить на наши низменные потребности! Это просто свинство! – выказывая самые разнообразные жесты искрившимися потоками магии, жёстко осуждала современное творчество привыкшая к высокому статная пони литературного багажа с реалистичными представлениями самых разных жизненных сторон. – Вы, как психолог, ведь должны понимать: наше чувственное осязание очень легко спровоцировать на реакцию близкими каждому ощущениями. Но это ведь не будет означать, что книга написана качественно и умно, верно?

— Да, мисс Лайт, я согласна с вами, — на удивление быстро нашла ответ маленькая земная пони, блаженно вдыхая носиком нежный аромат сладких роз. – Но мне хватает и этого. Читая, я желаю получить приятный опыт, уйдя от реалий нашего мира в страну авторского замысла. И мне не так уж важно, сколь глубокими помыслами этот автор располагал, создавая свой собственный мир на строках пергамента, — подмигнув, она задорно хихикнула, довершив мысль. – Ведь, даже если меня обвели вокруг пальца столь низкими трюками, но притом я получила хорошие ощущения, я буду только благодарна сему гению слова за ловкость написания, нежели обвиню в низости!

— Ну что же, как я говорю в таких случаях…. Faute avouée est à pardonnée[12], — мудро заключила Дэйлайт, встав из-за стола, дабы, преисполнившись должного спокойствия, произвести ритуал по изгнанию пары из оков метальной проекции её души.

— Твитчинг Дэйлайт! Я даю вам ровно шестьдесят секунд на то, чтобы выйти из этой комнаты разоружённой, медленно и спокойно, чтобы я смог надеть на ваш рог ограничитель распространения чародейской ауры! – сурово отрезал стоявший по ту сторону спальни Стил, агрессивно стучась внутрь, в то время как сидевшие внутри жеребцы изо всех возможностей своих совместных мозговых усилий пытались составить план защиты кобылок, только возвращавшихся из медитативного состояния. Достав из-под шляпы громко отстукивавший ход времени ржавый секундомер, пегас постучал в последний раз, уверенный в том, что сделанных им предупреждений будет достаточно, высказав. – Я знаю, что вы здесь! В случае неповиновения моим указаниям я буду вынужден открыть огонь! – и, достав из-под шляпы два коротких двухзарядных пистолета, тяжело обдумывая суть происходящего, он окончил своё обращение. – Извините, сеньорита Дэйлайт, но вы сами предоставили нам доказательства ваших маньяческих наклонностей! Вы сами признались в содеянных вами грехах! И потому вам следует встретиться с последствиями, которые уготовила вам жизнь за подобную наглость! Вам придётся встретиться со главой Жандармерии Истины – Стэндин Стилом!

[1] (Англ.) Эфемерность, мимолётность.

[2] (Кривой Фр.) Вал, стержень.

[3] Нечистоплотный пони, морально и физически подавленный осужденный, презираемый в обществе интеллигентов.

[4] (Англ.) Ice – лёд. Речь идёт о названии заведения.

[5] (Исп.) Ты моя сила, эфемерность!

[6] Синдром деперсонализации характеризуется потерей связи с самим собой. Больной не может воспринимать себя, свои поступки, слова, как собственные, и смотрит на себя со стороны.

[7] В данном контексте – высшее общество.

[8] (Исп.) Я такой тупой!

[9] (Исп.) Истина в твоих копытах!

[10] (Англ.) Я ТНТ/Тротил!

[11] (Англ.) Гляди за тем, как я подрываю всё вокруг, детка!

[12] (Фр.) Признанная ошибка наполовину прощена.

Глава IX POLICY OF TRUTH

ГЛАВА IX. POLICY OF TRUTH

Часть I.

«… И потому вам следует встретиться с последствиями, которые уготовила вам жизнь за подобную наглость! Вам придётся встретиться со главой Жандармерии Истины – Стэндин Стилом!..»

— Мисс Прудэнс, позвольте, я перебью ваше лаконичное объяснение, но что происходит снаружи? – вытянув копытце вперёд и ловким жестом указав своему терапевту на необходимую той тишину, медленно изрекла напрягшаяся Дэйлайт, развернув пошатнувшуюся головушку в сторону потолка. Затем добавив. – Я ощущаю некую нестабильность. – её локоны, подёрнутые возымевшим место ветерком, опали на мордашку, закрыв мягким пурпуром до скуки серый вид.

— О чём вы, мисс Лайт? – прервавшись, весьма невежливо ответила вопросом на вопрос отвлёкшаяся от сути дела смиренно улыбавшаяся психолог. – О какого рода нестабильности вы говорите? – в её глубоких глазках сверкнула искра, и, воссияв желанием проявить активность, она уточнила. – Ох, вы ощущаете нечто наподобие нарушения внутреннего баланса, так, мисс Лайт?

И, помявшись, тяжело вдохнувшая единорожка, с трудом подобрав правильные для того слова, вежливо изрекла, глядя на учащавшееся сияние её пурпурного камушка:

— Не знаю, как и объяснить, мисс Прудэнс, — глядя на свою собеседницу и потирая затёкший загривок, плавно начала она, приготовившись к долгому монологу. – Чувство, напоминающее дискомфорт в передней части головы близ рога. Будто бы меня вот-вот постигнет могущественный всплеск энергии, за которым последует магическое истощение.

— Ох, мисс Дэйлайт…. Не хочу вас пугать, но, — её копытце задёргалось так, словно бы та была на грани срыва; излишне напряжённо закусив нижнюю губу, земная пони, потупив голову в пол, выпалила, — вас пытаются насильно вытащить из сета! И, — она сглотнула, подумывая о последствиях сказанных ею слов, — быть может, к вам наведался ещё один гость, требующий вашего внимания!

— Я даю вам последний шанс, сеньорита Дэйлайт! Иначе я за себя не отвечаю! – продолжал Стил, запугивая до ледяных мурашек сидевших внутри обомлевших от накала страстей жеребцов, пока снаружи доносились агрессивные отзвуки побоя не такой уж и плотной двери копытом поистине каменной твёрдости.

БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ

Продрав глаза, восставшая из весьма экстравагантной медитативной стойки единорожка, с силой сжав отдохнувшие веки, двинулась навстречу тревожному гулу опасности, изредка оглядываясь назад на свою только очухивавшуюся собеседницу, неловкие пошатывания которой то и дело приводили к глухим постукиваниям той о мягкую поверхность коврика. Из-за окна повеял холодный поток вечернего ветерка, с грохотом распахнув створку, оборвавшую хлипко державшуюся на своём креплении тонкую штору, тут же накрывшую собой забавно распластавшееся на полу тельце психолога, отчего и без того перепуганные жеребцы, схватившись за швабру, были вынуждены обернуться на воззвавший к вниманию тревожный шум, пока уверенная в себе хозяйка набиралась сил воздать по заслугам очередному нарушителю её покоя. Откашлявшись, она оправила свои плечи и талию да прилизала роскошно развевавшуюся на ветру гриву и, удостоверившись в серьёзности своего вида, распахнула злосчастную дверь. Стараясь всмотреться в перекрытую пеленой тени морду гостя, Дэйлайт сурово отчеканила, холодно, словно сама смерть:

— Добрый вечер, мистер, — отрезала она, закрыв глаза. И, выждав несколько секунд, она добавила, пока её дыхание становилось всё ровнее, словно сами потоки полного свежести, хаотично тёкшего ветра, обдувавшего гармонией природного равновесия её прогулочное летнее платье со всех возможных сторон, красочно воздымая кверху тонкий подол. – Что вы забыли в моём доме? Я вас не приглашала, — её распахнувшиеся очи блеснули стойким, решительным взглядом, красота гордости которого подчёркивалась густыми угольно-чёрными ресницами, придававшими лазури её глаз сияние благородной насыщенности. Это был поистине сильный ход. Казалось, элементы её милой мордашки в этой момент приобретали совершенно иное значение: угловатые черты, в связи с возраставшим уровнем накала, выходили на передний план. Выразительно грубые фрагменты её бледно-золотистой шёрстки выделялись на фоне общей красоты, отчего вся физиономия в целом одним своим видом могла припугнуть эмоционально не готово к подобному пони – столь могущественной была сокрытая за пеленой гнева черта и без того не самой слабой духом личности Дэйлайт.

— Сеньорита Дэйлайт! – вежливо, но агрессивно, и что самое важное, без промедления отрезал еле сдерживавший в себе гневные потуги Стил, в туманном мраке воспарив над искрившим закатными лучами полом, в то же время окунаясь распахнутым крылом внутрь пестривших таинственностью толщ своего задрипанного угловатого плаща. – Вы будете осуждены по справедливости! Я, Стэндин Стил, воздам вам за ваши дела, Дискорд вас побери! Вы будете страдать за грехи прошлого, чтоб вас, Дэйлайт! – не замолкая ни на секунду, чуть ли не с пеной у рта молвил пегас, разгорячённая кровь которого, казалось вот-вот закипит от градуса накала страстей. И, вобрав в себя достаточно живительного кислорода, он произнёс, сверкнув из тьмы кроваво-алыми очами, теряя самообладание. – Вы ответите за ваше безразличие к чужим страданиям, Дэйлайт, я клянусь!

Одной луной тому назад.

Город Гемтаун.

Полтора часа до полудня.

Солнце. Тишина. И песок. Один лишь песок и пустые безжизненные улицы, полные слоняющихся без дела, трясущихся от зяблого похмелья пьяниц и постепенно теряющих тягу к существованию горожан, вынужденных отрабатывать остаток своей скудной жизни на одной и той же несправедливо ужасной работе. Тут и там, словно призраки утекающей в небытие жизни, под палящим солнцем юга, в лучах яркой небесной лазури купаются твёрдые, словно сталь, безжизненные кустики, издавна лишившиеся своего зелёного одеяния, придающие сему городу своеобразный колорит. Посредине города, на главной площади, близ низенькой ратуши, коею стоило бы уже давно перекрасить: столь тусклой и до уныния мёртвой казалась её посеревшая со времён основания яркая мотивирующая окраска – располагалось, так уж сложилось, самое именитое заведение во всём городе, салун имени некоего Джека Рода, по слухам, отстрелившего собственный язык после исполненного ядовитой злобы обвинения собственной жены в измене в пьяном бреду.

— Эй, барпонь! Налей-ка мне ещё одну, будь добр! – бодро отрезал измазанный в саже рабочий-пегас, звучно стукнув по залитой алкоголем барной стойке обмякшим мозолистым копытом. – Хорошая у тебя сегодня гонка! Думаю, и мне повезёт в кое-то веке: надоело уже в этой шахте сидеть – так и ужариться можно, летом-то! – задумчиво потирая свой загривок, сказал расслабленный сорокоградусными водами сурово выглядевший жеребец, заглядываясь на милых дам, после чего лишь многозначно цокнул, достав из кармана плотную самокрутку. Вставив ту в зубы, он поджёг её, ловкими движениями натренированного крыла сотворив из лежавших близ него деревянных палочек тускловатую искорку. И, дождавшись, пока пламя возгорится, он откинулся на сиденье, обернувшись к выходу, дабы, глядя в заляпанные жиром и грязью окна, узреть в сводах пустой пустынной улицы хоть что-то приятное глазу, выдыхая в воздух густые дымчатые кольца, сквозь пелену горечи отдававшие приятным ароматом ванили.

— Так, Стил, дружище, заканчивай, это тебе не курилка, туши бычок, — с толикой насмешливости затребовал старавшийся оттереть до блеска погрязшую в десяти слоях грязи стойку одной лишь тряпочкой бар-пони, проходясь той подле места, занятого излишне своенравным пегасом.

— Да будет тебе. Ты своих посетителей-то видел вообще? Будто тут кому-то дело до моего табака есть, — наблюдая за тем, как в соседнем здании, заливаясь звонким смехом, культурно проводят досуг дамы в пышных ало-угольных платьях на пару с их слащаво разодетыми пингвинчиками-кавалерами, спокойно парировал расслабленный Стил, выдыхая в воздух ещё больше дыма и с каждой секундой погружаясь во всё более глубокие душераздирающие раздумья. В конце концов, рабочий перерыв не вечен, и он мог себе это позволить. – Ну вон, что с них взять, — задрав кверху наполовину опустошённый бурый фитилёк, растворявшийся на фоне серости орехового окраса бара, искавший разговора пегас плавно продолжил, налету обернувшись в сторону вольно развалившихся за столами завсегдатаев, как и следовало ожидать, уткнувшихся грязными, заросшими отвратительной щетиной мордами в толщу столов, пропахших смрадными запахами. – Вишь – и никто не против!

— Стил, — повысив на своего приятеля голос и выдержав достаточно продолжительную паузу, дабы добавить силы своим словам, серьёзно отрезал молодой пони за стойкой, одетый в весьма приличную по местным стандартам жилетку делового стиля. Блеснув на собеседника взглядом, лишённым даже намёков на шутливость, тот огласил, ужасающе нависнув крепким и здоровым телом над фигурой обомлевшего Стила, — Когда же до тебя дойдёт: половина моих посетителей по нерасторопности носит в седельных сумках производственную взрывчатку! Помнишь, что случилось с «Мятным Элем» месяц назад? – сказал как отрезал остывший бар-пони, продолжив выполнение своих основных обязанностей, однако на сей раз ввергнувшись в беседу с наиболее чётко проглядывавшимся интересом.

— Старый «Эль» этот? Да ну тебя! Тоже мне, нашёл, о чём вспомнить, ха! – смачно стукнув копытом о барную стойку, беззаботно отчеканил излишне нахальный пегас, залившись смехом, да так, что бархатистый бас его голоска эхом прокатился по полу заведения. Вдоволь насладившись моментом, он довёл мысль до конца, оправив съехавшую на нос шляпу. – В шахту безопаснее было прийти, чем в ту дыру, сам же знаешь. Немудрено, что на воздух взлетело. Впрочем, оно, наверное, и к лучшему, — вновь обратив свой полный надежды взгляд на кружившихся в темпе вальса грациозных красавиц по той стороне улицы, умерив темп повествования, Стил решил окончить мысль феерично. – Так бы салун просто сгнил, а тут выпала возможность записать своё имя в историю нашего городка! Чем не шанс прославиться, мМм? В конце концов, никто ведь не пострадал, — испустив в воздух над собой ещё одно кольцо, докончил пегас, ехидно озирнувшись в сторону своего, должно быть, слишком терпеливого приятеля, око которого подёргивалось так, будто бы того сейчас хватит нервный тик.

В помещении на мгновение воцарилась тишина, лишь изредка прерываемая краткими посапываниями разлежавшихся на столах вусмерть надравшихся пьянчуг. Наблюдая за всем этим, пони за стойкой трижды проклял место своей работы, попутно опустошив пепельницу, снизу доверху заполненную пеплом, источавшим до омерзения гадкий запах, и, не сводя взора с насмешливо подёргивавшихся уст Стила, произнёс, состроив тому в подтверждение своих намерений самую серьёзную и решительную мину, что ему позволяла его мягкая фактура мордашки:

— Стил, извини, дружище, но я не фанат взрывов. А поскольку твоя сигарета тебе, как я понял, как младенцу соска, мне придётся сказать тебе всего лишь два слова: пшёл вон! – крикнул он, жёстко указав на дверь, не желая иметь дело с неприятностями разрушительного характера, одновременно с тем тесно граничащими с нарушением законов города. Так, благодаря нахальству сеньора Стила, этот бар и стал первым заведением в городе, по инициативе молодого сотрудника которого была введена система условных знаков наподобие «НЕ КУРИТЬ!», в дальнейшем закрепившаяся за многими развлекательно-досуговыми объектами. Что примечательно, значки сие, выделанные чрезмерно просто, но понятно, в должной мере разъясняли суть каждому, от заплутавших в бреду средь улиц во тьме гуляк до пожаловавших в гости образованных гостей из земель просвещённого севера.

— Должно быть, вы не поняли меня в должной мере, господин, посему, рискуя усомниться в ваших умственных способностях, я повторюсь, — не теряя возможности подтрунить над нарушителем её покоя, галантно парировала Дэйлайт столь внезапно брошенные в её адрес возгласы возмущения личного характера, не теряя спокойствия ни на миг. Казалось, с каждой секундой её дух лишь крепчал, а преисполненный могущества взор, насквозь пронзавший дёргавшийся от волнения силуэт гневавшегося пегаса, становился всё ровнее. – Кто вы такой, чтобы вламываться в мою спальню в мой выходной день? И какое у вас есть право обвинять меня в каких-либо грехах, господин? – сделав размеренный шаг навстречу, она заставила сидевших позади жеребчиков в очередной раз вздрогнуть, и, смотря на приземлившуюся фигуру сверху внизу, словно хищник, готовый растерзать жертву, возомнившую о себе слишком много, без тени притворства она отчеканила. – Вы являетесь ко мне в дом, в мой выходной день, без приглашения, безо всякого сожаления выдёргивая меня из медитативной практики, назначенной мне моим лечащим врачом, — надвигаясь всё ближе, Дэйлайт продолжала наращивать напряжение, не спуская со своего собеседника взора. Даже не моргая. – Да кто вы, чтоб вам пусто было, такой, дабы иметь наглость обвинять меня в каких бы то ни было «грехах» после всего того, на что вы обрекли меня!

Однако, вопреки зародившемуся в душе чувству глубокого страха, крепчавшего с каждым мгновением, Стил не поник: пылавший гнев не позволил ему развернуться назад – и вот, собравшись с силами, сделав шаг вперёд, поравнявшись со своим грозным оппонентом, почувствовав силу, он выпалил, чувствуя под грубыми перьями своего порхавшего крыла мощь пролетевшего по комнате ледяного ветра:

— Вы, сеньорита, позволили себе слишком многое! Именно поэтому я здесь! – надвинув на глаза густые брови, стараясь порушить спокойствие эмоционально нестабильной единорожки, начал угольно-чёрный пегас, обратив свои тирады, исполненные в гневном порыве, в жёстко звучавшие, серьёзные высказывания, суть которых только предстояло раскрыть. – Должно быть, вы думали, что никто не узнает, сеньорита Дэйлайт! Но нет… Чтоб вас, правда никогда не уходит от Стэндин Стила, никогда! И ваша коллекция жертв теперь в моих копытах, ха-ха! Я с удовольствием бы послушал, зачем вы храните память о собственном грехе, но я здесь не за этим – отмщение – вот моя цель!

— М-мисс Дэйлайт! – внезапно воскликнул вдоволь отдышавшийся инженер позади, и, подобрав для того наиболее удачный момент, наконец пояснил. – Это жандарм! Пока вы пребывали в трансе, он выжидал вашего ответа, а вы, так уж вышло, подоспели а-аккурат к моменту, когда он собирался с-с-стрелять! – по интонации вновь запутавшегося в слогах пегаса было нетрудно догадаться, что затея сия была ему явно не по душе, ровно как и весь негатив, продолжавший накапливаться вокруг агрессивно настроенных оппонентов.

Потупив голову в пол от осознания тщетности сложившегося положения, Дэйлайт с горькой досадой прикрыла глазки, прислушиваясь к мягким отзвукам просыпавшейся позади Прудэнс, чьи крохотные копытца раздвигали опавшие на неё металлические элементы интерьера вкупе со шторой. И затем, озирнувшись по сторонам, единорожка, довольная собой, резко переменилась в настроении: ехидная ухмылка гордо заменила потерянный лик, а приподнятые кверху уголки рта горели живостью и неугасаемой уверенностью. Вверив не только оппоненту, но и самой себе столь великую решительность в намеченном плане, она произнесла:

— Выходит, вы обвиняете меня в проступке, связанном с некими «жертвами», верно? Хотелось бы услышать поподробнее, мистер. Если вы, конечно, будете столь любезны!

— «Столь любезны»? С чего вдруг такая смелость в словах, Дэйлайт? – оскалив зубы, произнёс Стил, оглянувшись на циферблат настенных часов, близившихся к ознаменованию первых минут уютного летнего вечера. Насытившись внутренним спокойствием, Стил, как ему и подобает…. Без толики сдержанности выпалил всё, что думает о своей собеседнице, в кое-то веке подведя столь фантомно звучавшие обвинения к сути, вес которой тут же ударил прямо в сердце статной кобылки, пошатнув её уверенность на пару десятков пунктов. – Готов поспорить, ваша уверенность не была столь же крепкой, когда вы бросали своих пациентов на произвол судьбы, щеголяя на зов золотых монет к сеньору Ричу, не так ли?! – и, завидев в задёргавшихся глазках своего противника долгожданный пепел искры подбитой решительности, Стил улыбнулся шире. В тот момент инициатива перешла под контроль пегаса, что был готов пойти на всё во благо торжества общественной справедливости. Во всяком случае так думал именно он.

«Animal Instinct»

Весьма причудливое название для, как в последствии показало время, наиболее приличного и полного душевности дома в Гемтауне, зачастую принимавшего в уютных стенах своих комфортабельных спален гостей-аристократов, послов южных земель и милых дам, исполненных навыков эрудиции, столь редкой, отчего и желанной на просторах простой пустынной провинции. Само по себе строение не блистало дизайнерскими изысками: классический двухэтажный отель, располагавший чредой спален различной меры заселённости, стерильно вылизанным баром и вечно тёршимися близ окон попрошайками, готовыми выхватывать лишнюю мелочь буквально из карманов неосторожных посетителей.

Однако, не обладай сей оздоровительно-гостиничный пункт какой бы то ни было изысканной изюминкой, и в помине не настало бы того дня, когда нёсшие свет вести о нём разошлись по всей широте жаркого юга. И действительно, быть может, для кого-то подобное могло показаться абсурдным преувеличением, однако именно из еле приметных мелочей наподобие душистых трав, заботливо расставленных на журнальных столиках в каждой спальне, спокойных, речистых и просто приятных обращений обслуживающего персонала, а также чистых столиков складывалась атмосфера непринуждённого домашнего комфорта. Что умудрялась не падать ниц благодаря усилиям повидавшего жизнь хозяина, умудрившегося состроить вокруг столь простого заведения среду размеренного, духовного отдыха, безо всяких хлопот извне, подобно тому, как привыкли проводить досуг персоны, близкие тому по складу жизни, согласно стереотипным взглядам простонародья, именуемым обществом тех столичным.

— Да уж, что бы кто ни говорил, а этот старый пёс знает, как заставить баб кружиться вокруг себя хороводом, — втыкая меж передних зубов горький свёрток табачного листа, ни без доли насмешливости изрёк выставленный за порог бара Стил, высматривая в только-только отмытых окнах апогея местной культуры элегантный вальс подлетавших кверху платков милых дам.

— Здаров, Стил! Всё куришь? Ты смотри, я тебе не отец, но ты столько дымишь, что, мне кажется, скоро у тебя лёгкие окрасятся в цвет твоей шерсти, ха-ха! – остроумно подметил подошедший неспешной рысью к своему товарищу по делу молодой земной пони, пересчитывая в копытах битсы, переливавшиеся на солнцепёке слепившим глазки солнечным светом.

— Ох, какая шутка, Вин, да я вижу, ты достиг комедии, — в упрёк банальности прозвучавшей остроты тут же ответил затянувший внутрь себя пару литров дыма махорки угрюмый пегас, оправив выбившиеся из положения края своего плаща, казалось, насмерть прибитого к шёрстке сеньора. Не бывало и дня, сколь бы жарким тот ни был, в коий Стил имел бы желание снять с себя этот чёрный плащ-накидку. Вдоволь оправив свой костюм да удобно оперевшись о несущую деревянную колонну близ стенки «Инстинкта», он ловко переменил тему разговора, показательно махнув густо заросшим копытом в сторону кружившихся за окном красавиц. – Слышишь, ты не в курсе, чего это сегодня столько знатных гостей собралось? Празднование что ли какое? Или это бизоны опять со своими идеями лезут? Дискорд бы их побрал.

— Ха! Да нет, вроде как: бизоны в последнее время тихонько работают, там да тут, ни слуху ни духу от них у мэра. А жаль: порой такие штуки предлагают интересные, что всеми копытами «за» будешь! – гордо заявил жеребчик, наблюдая за взглядом своего собеседника, как и обыкновенно, источавшим лишь две эмоции: безразличие и недовольство, за которыми, однако, при детальном рассмотрении можно было разглядеть тревожность. – А ты, я погляжу, всё никак не перестанешь ругаться по этому поводу?

— А чего мне, молчать что ли? – сухо отрезал Стил, яро топнув копытом о разгорячённый песок широкой улицы, хорошенько прожарившему под пеклом полуденного светила. – Одно дело – сотрудничать с ними, это я понять могу. Но когда они приходят к нам, суют нос не в своё дело, пытаются перелопатить свои праздники под наш лад…. Тьфу! Даже говорить не хочу!

— Эх ты, старый пернатый мешок, это ж сейчас везде так! Интеграция называется. Полезный процесс, между прочим. Помогает обеим культурам расширить зону влияния, разве же это плохо? – словно бы полный недопонятных до конца знаний гуманитарий, только изучивший книги по информационной глобализации, поделился своим мнением товарищ Стила, с искренней улыбкой на мордашке размышляя о будущем своей страны.

Сплюнув на землю близ себя, безо всякого сожаления, Стил оформил свой ответ как прямую конфронтацию:

— Это всё понятно, но если мы будем пускать сюда кого попало и разрешим им воротить наши традиции, как они захотят, от наших обычаев ничего не останется, и мне плевать, что получится по итогу!

— Мда, Стил, что ж я могу сказать…. Доведёшь ты себя со своим куревом: ещё тридцати не исполнилось, а ты уже по всем параметрам старикашка вылитый, ха-ха! – издав звонко отразившийся от стёклышек смешок, пророкотал жеребчик, окончивший пересчёт звеневших золотом битсов. Близ него, заглушённое завыванием налетевшего ветра, в свою очередь послышалось довольное фырканье непроизвольно улыбнувшегося Стила, на сей раз оценившего остроту приятеля. Однако тот не возымел возможности этого понять. И, не желая более тратить время на пустые разговоры ни о чём, земной пони добавил, озирнувшись в сторону пышно разодетых кобылок, под галантно выставленные копытца кавалеров расходившихся по своим номерам, под громыхание накопытников о ступени дубовой лестницы. – А эти, судя по одежде, откуда-то с севера. Дипломатическая поездка, скорее всего. Ну или прислали к нам на обмен опытом своих работников, впрочем, маловероятно: не думаю, что эти неженки хоть раз книгу по обработке минералов открывали, что уж там до шахт. Ладно, отдыхай, Стил! Ха-ха, только не переборщи, а то скоро твои лёгкие сами в свёрток свернутся, если так дымить будешь! – и он ушёл, подмигнув приятелю на прощание.

— Мда, — немногословно изрёк повеселевший пегас, тут же прикрыв опухшую морду своей широкополой шляпой, пока его ловко раскрывшееся в мгновение ока крыло почёсывало затёкший загривок, — ну ладно, одна хорошая шутка из трёх – тоже хорошо, хе! – и, продолжая заглядываться на интересные декоративные элементы костюмов милых дам внутри, Стил бросил сигарету в урну, смело раскрыв двери гостеприимного отеля и направившись прямиком к номерам.

Оскорблённо насупившись, Дэйлайт сделала шаг назад, обхватит пурпурным сиянием чародейства ручку двери, и, надменно задрав кверху голову, произнесла:

— Прошу, предъявите ваш значок, уважаемый жандарм! Если же вы, конечно, не самопровозглашены таковым! – и, воссияв яркой улыбкой, источавшей рвавшийся наружу насыщенный колючий настрой, она взвела кверху брови, в нетерпении узреть то, что готов ей предложить сей хулиган.

— У меня его нет, — однозначно отрезал Стил, заводя копыто за копыто в решительной манере уверенного бойца. – Но зачем он мне, когда справедливость обязана восторжествовать! – и, словно бы по велению заблаговременно обозначенного плана, он точно подметил, вполголоса добавив. – Вы же сами когда-то дали клятву, согласно которой вы не имеете права вредить своим пациентам, не так ли, сеньорита?! Быть может, мне стоит предать огласке простых пони, скольких вы бросили в погоне за деньгой? – его радужка засияла ярче путеводной звезды в темнейшую ночь, а он сам взбодрился так, будто бы был ошпарен ледяной водой, потому и движения его, точные и быстрые, внушали страх: этот чёрствый пегас явно умел давить на больное. И, почувствовав под крыльями диалога достаточно прочную опору, он гордо огласил, призывая остолбеневшую хозяйку к ответственности. – Именно так, Дэйлайт! Предстаньте же пред своей судьбой! Всякое деяние обязано быть наказанным, и вы это знаете! Я вызываю вас на дуэль! – обливаясь лучами солнца, стремившегося к закату, он пулей вылетел в окно, взмыв в небо, и его тень, чёрная, словно угольная шахта, легла на дом удивлённой единорожки, с лёгкой опаской метавшейся взглядом вдоль роскошно алого горизонта чистого неба.

Одной луной тому назад.

Город Гемтаун.

Час до полудня.

Подхватив налету удобно расположившуюся близ ряда приветственных витрин шестиструнную гитару, приободрённый пегас, шелестя размятыми пёрышками, поднялся по винтовой лестнице на второй этаж небезызвестного отеля и, щеголяя меж занятых номеров, приостановился, дабы насладиться атмосферой эстетически приятного момента. Перевалившись распростёртыми крыльями через ограничительные перила, непоколебимый в своих намерениях жеребчик, уложив близ копыт сверкавшую светом дубовую гитару, осмотрелся, в поисках источника природного вдохновения.

Просторный гостевой зал, разделённый двухметровыми колоннами на исключительно обособленные зоны, предстал пред миролюбивым взором расслабленного Стила. Мягкие алые коврики, соединявшие воедино прогулочные тропки от бара вплоть до расположившейся на улице обеденной зоны, иронично изобиловавшей солнцезащитными зонтиками и кремами, при имении в той от силы трёх столиков на две персоны каждый. Вычищенная до белизны приёмная стойка, во главе с вечно заспанным сотрудником, близ которого, источая в воздух великолепный аромат, стыло крепко заваренное травяное кофе восточного производства, собранное на землях болот трудолюбивыми зебрами и особенно ценящееся за свою экстравагантность в кругах любителей гастрономических изысков. Безусловно, когда речь заходит об интерьере «Инстинкта», беседа не может считаться завершённой, коль на обозрение собеседника не будут представлены мило выставленные на журнальных столиках вычурно изрезанные в нестандартных формах рогов золотистые канделябры, освещавшие путь во тьме густых ночей, будучи под завязку заполненными должной порцией воска.

— Ох, добрый день, сеньор, позвольте потревожить ваш покой? – словно бы вишенка на торте любования красотами местного уюта, из-за спины ободрившегося пегаса донёсся милый голосок, и, судя по грации постановки речи, донёсшийся именно из уст прекрасной леди, желавшей внимания к своей персоне.

— Да, сеньорита, одну секунду… Я, так сказать, занят малёха тут, — неловко перебирая по струнам жёстким окончанием подбитого крыла, вежливо ответил Стил, отвлечённый настройкой мелодичного инструмента, на нотки чьих чарующих симфоний тот имел большие планы.

Она была одета в белоснежную робу, еле касавшуюся подолом пола близ окончаний её тоненьких копытц, окутанных высокими серебристыми накопытниками. Крохотные бирюзовые пуговички, плотно затягивавшие вырез на её груди, выглядели весьма и весьма интересно в сочетании с плотным полосатым шарфиком цвета морской волны. Словно бы сама она представляла собой истинное природное изящество и грацию: стояло лишь коснуться взором форм её подтянутого тела, легонько извёрнутого в драматически прекрасной позе, и тут же у иного бы перехватило дыхание. Столь манеристой казалась на вид эта юная любопытная особа, от ухоженной светловолосой гривы которой исходил чарующий аромат мятной прохлады далёкого севера.

— Так у вас будет минутка, сеньор? – галантно приставив копытце ко лбу, вопрошала пони, переваливаясь через перила, дабы всмотреться в простенькие потолочные своды, лишённые напыщенности элитарных заведений. – Я бы была весьма признательна, если бы вы помогли мне кое с чем…

— Да подожди ты, баба! Не видишь – занят я, инструмент в порядок привести пытаюсь, Дискорд тя дери! Имей терпение, коль те так сильно от меня что нужно, — со злости сплюнув в лозы цветочного горшка близ дерматинового диванчика, отрезал Стил, не удосужившись даже поднять глаз на мордашку милой леди, возможно, излишне вежливой по отношению к нему.

— Ах! – залившись багряным румянцем, непроизвольно выпалила встрепенувшаяся особа, тут ж прикрыв розоватые щёчки широким рукавом яркой робы. – Да что вы себе позволяете! – ответила она и фыркнула, отвернувшись в сторону, в ожидании от собеседника слов искренного прощения.

— Тихо, — немногословно сказал тот, внимательно вслушиваясь в мелодичную дрожь натянутых струн, пересекавшихся друг с другом в мелодичном слиянии их мягких приглушённых ноток. Окончив проверку инструмента, угрюмый пегас, надвинув на глаза широкополую шляпу, важно осел на диване, держа пред собой гитару, готовую к исполнению на ней спокойной симфонии и, взглянув на выжидавшую леди, без толики сожаления выдал, — что нужно?

Не в состоянии поверить в столь вопиющую наглость угольно-чёрного комка самоуверенности, вальяжно разлежавшегося на диванчике, леди, важно топнув копытцем, взвела кверху головушку и, глядя негодяю прямо в глаза, осудительно произнесла:

— Прошу простить мою откровенность, но ваши манеры просто ужасны, сеньор!

— И? – закинув в зубы ароматный свёрток кофейного налива, сухо парировал тот, подготавливая свои лёгкие к очередной порции едкой табачной заправки, запах источника которой, однако, в неподожжённом своём состоянии казался весьма приятным.

— И?! – тут же пискнула обозлённая леди, надвинув свою крупную головушку, разрывавшуюся от раздражения, прямиком к наглой вопиющей бородатой морде. Стукнув ещё раз да смахнув с сиявших бирюзой глазок опавшие волосы, она прояснила суть своего возмущения. – Должно быть, рамки приличия были придуманы не для вас, верно?

— Верно, — преспокойно подтвердил тот, обжёвывая передними зубами горькую оболочку новенькой самокрутки, пока его крепкие крылья обхватывали широкий гитарный гриф.

Окончательно обомлев от столь нежданного ответа, впавшая в ступор пони лишь тяжело вздохнула и, потирая висок крылом, задала вопрос, лишившаяся всякого желания оставаться наедине с этим господином более необходимого:

— Вы не могли бы быть столь любезны и поведать мне, где располагается мэрия вашего уютного городка?

— А тебе на кой? – состроив подозревающую морду, тут же уточнил жеребец, поджигая спичкой краешек коротенькой сигары. – Вообще, подозрительная ты какая-то. «Сеньором» всё кличешь, «сеньором», а по виду ну никак не отсюда, — и, испустив в воздух над собой облако белого дыма, он окончил, с азартом в голосе произнеся. – Я бы сказал, что ты уроженка севера, но…. Взгляд у тебя слишком натуральный.

— В каком смысле «натуральный»? – готовая прождать лишнюю минутку, произнесла леди, объятая любопытством, предварительно отодвинувшись к перилам, дабы не портить своё обоняние едким амбре одурманивающих смертельных трав.

Отодвинув в сторону свёрток, Стил, хорошенько обдумав ответ, что было для него весьма нехарактерно, ответил:

— Ну, знаешь, обычно у этих снобов не глаза, а хрусталь столовый, — вернув самокрутку в зубы, он продолжил, медленно заговаривая милую даму. – Вот смотришь: вроде, видно, что принадлежат к чему-то высокому, а по факту – обычная напыщенность. Души в них нет, если проще!

— Что происходит?! – потеряв, должно быть, одну из последних крупиц и без того не самого мужественного самообладания, не оглядываясь на последствия до комичности нежного писка испуганно пророкотал впавший в панику Сурвайвор, плотно обмотавшийся льняным одеялком, словно маленький жеребёнок.

— Значит, так, господа-жеребцы, — тут же заявила Дэйлайт, не отворачивая своего крепкого, словно сама сталь, решительного взгляда от раскрытого настежь окна, от которого веяло ледяной прохладой закатного солнцепёка. Её летнее уличное платьице нежно колыхнуло, а собранная в острые формы грива вздыбилась кверху, отчего и без того серьёзный вид единорожки подошёл к фазе своего торжественного довершения, и она произнесла, еле заметно приподняв уголки рта. – Мистер Радиохэд, будьте любезны, подготовьте ваше устройство к работе: быть может, сие чудо прогресса сослужит мне великолепную службу в грядущей битве!

— Б-битве?! – тут же взвизгнула Прудэнс, широко раскрыв глазки, исполненные робкой нерешительности. – Мисс Дэйлайт! Но вы не можете просто взять и вступить в драку с тем, чьих намерений вы даже не поняли! – испуганная до мурашек, прильнувшая к передним копытцам своей пациентки, непоколебимо стоявшей в гордой позе, скорее пыталась вразумить ту обеспокоенная психолог, в панике острой беседы прикусывая нижнюю губку.

— Вы так уверены, мисс Прудэнс? – насмешливо произнесла статная особа, мерно вышагивая вперёд по винтовой лестнице к развёрнутому часами назад выходу, сиявшему алым светом. И, будучи в нескольких метрах от заветной двери, она добавила, издав звучный смешок да манерно прикрыв мордашку манжетой белёсого рукава, чувствуя ниц своего подола прилипшую к копытцу земную пони, до сих пор смиренно выжидавшую смены настроя своей непреклонной пациентки. – Как мне кажется, если он сам всем нутром своим жаждет достойной драки, с моей стороны будет грубостью отказать ему в оной, ха!

— Н-но мисс Дэйлайт! – обескураженная столь справедливо прозвучавшим умозаключением, из последних сил умоляла милая терапевт, от горечи опустив тяжёлые ушки к поникшей мордашке, приговаривая. – Вы же только-только вкусили блага душевного равновесия и спокойствия! К-как вы можете быть столь безрассудны! Я же сделала всё, чтобы вы могли быть блаженны в тишине и уюте собственных чувств! – закапываясь всё глубже, она продолжала озвучивать вслух тревожившие её противоречивые мысли, пока её нежная салатовая радужка колебалась вслед узеньким пуговичкам-зрачкам, казавшимися столь серыми в тот момент упадка её сильного духа.

— Тшшш, — приложив тёпленькое копытце к мягким губкам терапевта, спокойно прервала ту распереживавшуюся кроху высокая кобылка, на чистой мордашке острых форм которой без труда проглядывалось истинно доброе намерение, отчего сия неоднозначно выглядевшая сцена вкупе с яркими глазками парочки, глядевшими друг другу в самое сердце, со стороны напоминала нечто наподобие близкого семейного перемирия, столь же простого, внезапного, милого и родного. – Мисс Прудэнс, я очень ценю вашу тревогу касаемо моего состояния…. Но кто сказал, что для сражения мне понадобится терять столь драгоценную мне и вам безмятежность? – сказала она, мягко прихлопнув ресничкой правого глаза, и, подмигивая, помогла своей собеседнице подняться с холодного пола, не переставая глядеть в её глубокие мокрые глазки, до сих пор полные по-детски робкой неуверенности. И затем Дэйлайт позволила себе докончить внезапно подорвавшийся заботой своего терапевта важный предейственный монолог, обернувшись в сторону фигуристо вырезанной колонны ведшей к спальне лестницы. – Итак, мистер Радиохэд, как я и выразилась раньше, готовьте своё чудно′е устройство! А ты, Сурвайвор, дорогуша, приготовь мне, себе и каждому из наших уважаемых гостей по чашечке «Ганпаудера[1]» да поторопись! Мне не хотелось бы задерживать моего нетерпеливого оппонента на чрезмерно долгий срок, ха-ха!

— Мисс Дэйлайт! – тут же возразил спикировавший на первый этаж излишне зашуганный пегас, сбросив с гривы гладенькую шляпу искателя приключений, перекрытую самодельно шитой повязкой из льна, декорированную рядком крохотных отверстий близ переднего края. – Прошу простить мою нерасторопность, но…. Что за чушь‼! – его раскрывшиеся крылья издали характерный твёрдый стук о толщу деревянной рамы настенного полотна, и он, широко раскрыв глазки, чуть ли не завопил, глядя на тёмный силуэт в небе, элегантно взводивший стволы своих орудий. – Вы, что, хотите пулю в голову?! Да этот пернатый – самый настоящий псих! Приходит, вещает свои бессвязные тирады, угрожает на пустом месте, да ещё и за жандарма себя выдаёт. Уж простите, мисс Твитчинг Дэйлайт, но его приглашение на бал смерти, на мой взгляд, явно опаснее обычной словесной перепалки, сколь крепкой, конечно, я бы вас ни считал! – довершил тот, падая ниц, дабы, уподобившись манерам только поднявшейся на копыта земной пони, уберечь свою госпожу от безрассудных действия, пытаясь состроить милую мордашку.

В ответ на это, прикрыв ротик галантным движением сиявшего серебром копытца, единорожка лишь просмеялась, скинув со своего порога излишне боязливого пегаса и, почувствовав под прохладой накопытника терпкое объятие гладкой тротуарной плитки, полной следов мелкого речного песочка и земли из близстоявших кустиков шпинелевых роз съязвила:

— Уверяю тебя, дорогуша, за меня беспокоиться не стоит! А теперь, будь добр, пойди и завари нашим дорогим гостям чаёк, в том числе и на «жандарма», коль он решил нарекать себя таковым, — и, выждав отбытия серого комочка трусливых пёрышков из поля её зрения, она, нежно прикрыв глазки, тихонько добавила, обернувшись в сторону низенькой собеседницы, смотревшей на неё, словно на лучи самого тёплого ночника в часы угрюмой одинокой ночи. – Со мной пойдёт мисс Прудэнс….

Сладостью грёз

Облачной масти

Мы вместе сверлим золото небес!

И тёплых слёз

Не нужно слать зову страсти,

Покуда в хладе душ воскрес

Огонь поярчей!

— О-ох, а вы весьма и весьма недурно слагаете сию песню, сеньор! – тут же похвалила своего собеседника за внезапно проявившуюся инициативу загадочная пегаска в белоснежной льняной робе, прильнув ближе к тёмному диванчику, на котором, вольно разлёгшись, исполнял гитарно-вокальную композицию бросивший сигарету угольный комок острых перьев.

Грации губ,

Что столь блаженны,

В устах столиц доселе я не знал!

И пусть я груб,

Я знаю, вы – драгоценны!

Ну так позвольте, чтоб я звал

Вас только своей!

— К-как грубо! – не прошло и минуты, как, взглянув на ситуацию с другой стороны, сию вопиющую фамильярность подметила всё та же милая незнакомка, обернувшись в противоположную от весьма харизматичного исполнителя сторону, пока тот, медленно проигрывая гитарное соло, лишь выжидал момента, ехидно посмеиваясь да наблюдая за подёргивавшимися локонами аккуратного хвостика хрупкой леди из высшего общества. – Впрочем… Я думаю, вы не будете против, если я тоже присоединюсь к исполнению, не так ли? – неловко отметила та, на что Стил лишь многозначно закатил глазки и улыбнулся, подготовив должные мелодичные сочетания для выжидавшей своей очереди милой барышни.

Знала бы я,

Что на сегодня

На мой счёт уготовила судьба,

То для меня

Не стал бы день серым буднем,

Я стала б не́жна и слаба….

И только твоей!

— Ох-хо-хо, сеньорита, да вы, я вижу, решили пуститься во все тяжкие, не так ли? – зажевав меж передних зубов всё тот же уплотнённый вкопытную свёрток ароматного табака с горячих южных полей, насмешливо произнёс Стил, безо всякого сожаления к её пухленькой мордашке, расплывшейся в пышном розоватом румянце.

И пусть я груб, То для меня

Я знаю, вы – драгоценны! Не стал бы день серым буднем

Ну так позвольте, чтоб я звал Я стала б нежна и слаба…

Вас только своей И только твоей!

Затишье. В сухом и жарком коридоре, лишь изредка насыщаемом влагой мертвецки-бурых декоративных кустиков, сбросивших своё пышное зелёное одеяние в густую угольную землицу фигуристо изготовленных горшочков, глядя друг другу в глубину радостно дёргавшихся глазок, неподвижно стояли два разгорячённых сердца, подхваченных мягким касанием лиловой песни любовных чар. Рассматривая полные тёплых живописных чувств яркие мордашки, ожившие под созерцательным действом гармонии дребезжания струнок в такт с чудесно сочетавшимися голосами, каждый неловко прищуривал глазки, не смея сказать ни слова, дабы блаженная тишь не отпустила странную парочку, крайне смущённую и озадаченную произошедшим ранее должного. Прелестная грация аромата ванильного парфюма, плавно перетекавшая в жёсткую сухость терпкого свежемолотого табачного листа, заполонила коридор, и, к удивлению обоих, сочетание сие, казавшееся иному отвратным смрадом, довольствоваться которым положено лишь пони с крайне омерзительным чувством прекрасно, в сознании их отразилось подобием дара свыше, словно бы аромат сей, столь неестественный, имел свою собственную, внутреннюю, гармонию, нотки которой, будучи столь нежными и грубыми одновременно, уловить способны были лишь избранные. Быть может, аромат сей был подобен игривому вальсу противоречивых чувств, словно бы сами собеседники, в сущности не осознавая важности того, закружились в нём, стоило им только завести беседу. Словно бы за самой этой беседой стояло нечто большее, нежели обыкновенная житейская просьба гостьи незнакомого ей города.

И вдруг, вдоволь насытившись фантомно навеянным чувством, окрылившим душу белоснежной барышни, оправив кругленькие завитки гривы, сверкавшей в лучах рассвета золотом солнечного блеска, пегаска произнесла, ощупав опухшую багрянцем щёчку тёплым касанием грациозно взведённого кверху копыта, отгоняя прочь излишне отвлекавшие от дела мыслишки, что не имели к работе никакого отношения:

- Итак, сеньор, благодарю вас за столь чувственное исполнение прекрасной мелодии, однако, — и, приняв гордую распрямлённую стойку, она со всей чёткостью и вежливостью обозначила свой вопрос, деликатно улыбнувшись окончательно расслабившемуся и забывшемуся собеседнику, от уголков засушенного жаром рта которого, не прошло и минуты, вновь начали исходить клубни серого дыма, заполонив пространство близ его и без того тёмной мордашки, угловатые черты которой казались только мужественнее за пеленой густой черни. – Не могли бы вы оказаться столь любезны и оказать мне услугу: укажите мне, наконец, где находится мэрия! У меня есть всего час на исполнение заготовленного – не срывайте мне мои планы, я прошу вас!

— Чё? – немногословно изрёк поставленный в ступор Стил, задумчиво ковырнув остриём крыла затёкшую шейку. Плавно воспарив над ограничительными перилами, дабы, приземлившись подле распереживавшейся красавицы, объяснить свою позицию подробнее, он, надвинув шляпу ближе к загривку, дабы тень не заслоняла черты его мордашки, поросшей жёсткой шерстью и завидной для многих жеребцов роскошной серой бородой, огласил свой вопрос заново, искренне не понимая, к чему весь шум. – Чё? Ты, баба, на кой копошишься на ровном месте? Видел я твоих ребят только что. Натанцевались, нацеловались голубки, да по комнатам – дальше дрыхнуть, устали бедные, тьфу! Дискорд их побери! Да будь у меня столько свободного времени, сколько у этих дипломатов, которых к нам засылают пачками, да в таких количествах, что хоть как тараканов трави, я б…. Да Дискорд его знает! – и, вызвав отвращение собеседницы, смачно плюнув густой тёмной слюной в горшок, расположившийся аккурат близ его передних копыт, он рассерженно докончил, в придачу к тому доведя обращение к вставшему ребром вопросу. – Честно – не знаю, что б я делал. Мне, судя по всему, по жизни только двумя газами и дышать: дымом махорки и гарью угля. Видится мне, будь у меня время, я б только тупее стал, как ваши эти рожи северные: умных слов понабрались, а в черепушке пустота зияет! От нечего делать буковки свои поглощают и думают, что умнее всех на свете, притом что о жизни-то, небось, только в книгах и читали! Тьфу на них! – и, сплюнув под себя ещё раз, на сей раз, вопреки ожиданиям отвернувшейся особы, издав в придачу к отвратному действу не менее мерзкий звук, он рубанул. – Так на кой те в мэрию, балда? Иди и отдыхай – солнце ещё высоко, хоть весь день на сене валяться можешь.

— Просто ответьте мне, где она, сеньор! – не выдержав, грозно пророкотала взбудоражившаяся барышня, нежно схватив стоявшего напротив кавалера, возможно, действительно не блиставшего должным уровнем интеллекта, обоими крыльями за широкий и тугой воротник, явив тому дрожащие от нетерпения глазки. – У меня есть намеченная месяцами подготовки культурная миссия, и мне некогда выслушивать все эти ваши подколки!

Чувствуя на своей напряжённой шее, по которой стелилась жёсткая серебристая борода, тёплый хват кобыличьего внимания, исходившего, помимо всего прочего, от, несомненно, самой грациозной души, что он имел честь знать, Стил лишь улыбнулся, вздыбив кверху обе брови, и, многозначно цокнув, отчеканил:

— Сеньорита, ну что ж ты сразу не сказала, а?! Непутёвая какая! Сразу надо было говорить, раз важно, хе-хе! — и, словно бы желая возжечь самый пламенный огонь в душе собеседницы, он состроил последнюю остроту, важно задрав кверху остроносую шляпу. – Ну и ещё, если уж на то пошло, коль ты пытаешься узнать что-то поскорее, не стоит вести себя так, будто тебя на ночь заказали, сеньорита, — на этом моменте челюсть готовой умереть от стыда барышни опала до пола, а сама она, будто вкопанная в пол силой тысячи постыдных слов, не могла даже пошевелиться, потому Стил взял инициативу в свои копыта, откинув прочь оба крыла дамы да с хохотом выпалив. – Идём за мной, красавица – будешь на месте вмиг, заодно мне расскажешь, кто ж ты такая, чертовка эдакая!

Кухня мисс Твитчинг Дэйлайт

10 минут до битвы

Чаепитие в ожидании второго появления жандарма

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

«О, добрый друг далёких дней,

Истлевший в жареве огней,

Познавший благо вершин небес

И зревший в корень мирских чудес.

Горд собою,

Ты бок о бок жил со мной,

Мой герой…

Но нынче нет

Покоя…»

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

— М-мисс Дэйлайт! Уж простите, что перебиваю, но к чему вы потребовали от господина Сурвайвора зарядить столь тоскливую композицию? – в перерыве меж исполняемыми машиной меланхоличными куплетами, звучавшими, на удивление, чисто, с ничтожно малой долей механических помех, вздыбив кверху заросшую головушку с насыщенно-салатовой гривой, Прудэнс, мерно испивая из фарфоровой чашечки «порохового» чайного отвару, тут же выразила своё скептическое отношение к подобного рода произведениям. – Я, конечно, не хочу показаться вам родной матушкой, однако я бы не рекомендовала к прослушиванию пред грядущей битвой симфоний, в содержании которых некто по велению жестокого копыта судьбы вынужден погибнуть…

Тяжело вздохнув, Дэйлайт лишь стиснула зубки покрепче и, припуская тяжёлую головушку к простыне густо забитого чашами стола, облитого лиловым светом солнца да серебряным блеском дорогостоящего сервиза, зажгла рог, пурпур чарующего сияния которого тут же мягко охватил занятую гостями комнату, и пред многозначно молчавшей особой, сияя пламенем, ознаменовав перемену в её настрое, высветилась фраза:

«Мисс Прудэнс, и снова

Прошу вас, прежде чем

Сделать должный вывод,

Познайте суть дела до конца»

— Тшш, слышишь, Сурва… то есть… Даниэль? – упрятав за спину, в переносную чёрную тубу, крупные, пропитанные парами цианового эфира сборочные чертежи, уготованные на случай тотального сбоя работы системы межсетового коммуникатора, исходом которого могла стать критическая деформация зачарованных камней милых дам с последующим заточением тех ориентировочно до полуночи в пучинах собственного подсознания, даже не подозревавших о рисках проведённого эксперимента, притихший пегас, оправив очки и смахнув со лба пот лёгким движением крыла, обратился к сидевшему близ него учтивому лакею молчаливой хозяйки дома.

Обрадованный тем, что к его заслуживающей, как во всяком случае считал он сам, уважения персоне обратились дельно, по имени настоящему, притом безо всякого злого умысла, насмешки или язвительного порицания, тут же озирнувшись на собеседника, довольный авантюрист откликнулся, ловко качнув лохматой головой, однако, наученный горьким опытом, перебить строки, в коие его госпожа столь глубоко вслушивалась, он не решился.

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

«И в суете грядущих дней,

На сотнях битых площадей,

Увязнув в тине мирских тревог,

И на распутье пустых дорог,

С тишиною

Ты остался позади

Друг, вернись…

Я лишь хочу

Покоя…»

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

— Итак, мистер, должно быть, вы желали что-то узнать, не так ли? – сложив пред собой оба копыта в важной аристократичной манере, довольный пони наконец отозвался, обращаясь к собеседнику с должным почтением, согласно всем правилам напускного, излишнего приличия, толковать которые Сурвайвор изволил от ситуации к ситуации исключительно под свои нужды, что не могло не вызвать неловкого смешка со стороны пони, знавших его более пяти минут.

— Да-да, хотел, — поспешил уверить того внезапно подорвавшийся духом предприимчивый пегас, перекрыв широкой шляпой от глаз дам, увлечённых нотками тоскливой мелодии, их весёлые мордашки. – Слушай, Даниэль, а, коль секретом не станет, не мог бы ты поведать, в каком таком месте ты смог умудриться добыть настолько чисто играющий граммофон?

— Ох, это? – издав смешок да галантно махнув бурым копытцем в сторону латунно-стальной коробочки, он поспешил объясниться. – Да эту рухлядь я как-то на складе Ричей откопал. – Дрянь ещё та, если так вдуматься. Сплав неблагородный, модель странная – что с ней делать, одна Селестия знает, ха!

— Стоп, — упёршись холодным, опустошённым взглядом в полностью автоматизированную последнюю модель энерго-магического граммофона, из-под иглы которого мелодия доносилась лишь с еле различимыми потрескиваниями, Хэд схватил крылом непутёвую голову своего собеседника, указав напряжённым пером в сторону вершины гения технического прогресса да приговаривая. – Даня, ты идиот? – и, выразительно покручивая лазурным пёрышком свободного крыла подле своего виска, он продолжил. – Ты вообще понимаешь, насколько эта «рухлядь» технологична и дорога?! Сколько битсов за неё можно получить?! Сколько ящиков пенного можно влить в себя, сдав эту коробку в ломбард, Даня?!

— Значит так, — подобно грому среди ясного неба, сладкие грёзы хмельного барона оборвал по обыкновению спокойный, но вкупе с тем весьма грозный глас рассерженной хозяйки дома, что, будучи далеко не глухой, опознала назревавший по ту сторону шляпы план массового охмеления только приобретённого ею имущества высокого культурного досуга, — если кто-то из вас попытается забрать этот проигрыватель, я буду вынуждена, пусть и с превеликим удовольствием, но донести на всех соучастников сего плана господину Ричу. И будьте уверены, он не из тех, кто привык пускать подобного рода дела на самотёк!

— К тому же, кхе-кхе, — по случаю удачно подвернувшейся возможности тут же поспешила дополнить красноречивый выпад своей пациентки в сторону жеребчиков недовольная поведением хитрого инженера земная пони, важно стукнув копытцем о деревянную кромку широкого стола. – Мистер Радиохэд! Вы дали мне сердечную клятву более не потреблять алкоголь, во всяком случае, не столь рьяно, как прежде! Как это низко с вашей стороны! – недовольно фыркнув и в уже привычной для всех манере прикусив губу, милая пони показательно увела взгляд прочь от неловких морд пойманных с поличным жеребцов.

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

«Но холод ветра вторит мне,

Что в непроглядной вышине,

Сияя солнцем благих забот,

Кропя слезами надежд оплот,

Надо мною

В миг паденья луч сгорит

Но будет жить,

Взывая вновь

К покою…»

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

— Что же, — неловко потирая висок, тускло выпалил тотчас захандривший душою пегас, — Даня, судя по всему, наши дивные хмельные земли только что официально стали неприступной хмельно-золотой далью, эх! – но, доставая из-под крыла припрятанный меж пёрышек измятый клочок бумаги, он гордо заявил. – Впрочем, мисс Прудэнс тоже права! Я не жеребец, в конце концов, что ль, чтоб слово не держать, ха?! Ты только глянь, Дань, чего я придумал! – предусмотрительно откинув свою тучную шляпу в край комнаты ловким движением крыла, да так, что та, элегантно рассекая воздух, оказалась аккурат на деревянном крючке вешалки, не издав и звука, изобретательный пегас продемонстрировал своему новоиспечённому приятелю модель усовершенствованного бродильного аппарата, сияя лучезарной улыбкой да звучно прицокивая язычком, не в силах отказать себе в гордости за находку своего инженерного гения.

На небрежно предъявленном к оценке голубовато-синем изображении ровными линиями чертёжных инструментов была представлена упрощённая схема сборки бродильной машины имени Радиохэда. Как попытался распознать Сурвайвор, нехитрый принцип её работы исходил из компонентов классического самогонного аппарата, что, однако, вследствие применения камня отторжения, позволял получить синтетическое пиво, без потери отменного вкуса, притом не содержавшее бы ни капли алкоголя. Помимо того, остатки терпо-горечного одурманивающего вещества, судя по схеме, обязаны были накапливаться в удобные миниатюрные колбочки по истечению процесса гонки, использовать которые в дальнейшем имел право сам пользователь, передавая чистый спирт на благо медицины, безусловно, с возможностью поиметь на этом определённую прибыль. И, выждав, как тому показалось, весьма достаточно, во благо осознания сути устройства не особо подкованным в этом деле господином, Хэд важно изъявил:

— И печень довольна, и разум, и сердце! Вот это, мой друг, я называю «Шаг в будущее», ха! Завтра вечерком надо будет опробовать, посему приглашаю тебя на пробу, коль ты не будешь из этих, кто хмеля каплю обходит за милю, да дела важные не отвлекут, Сур… То есть Даниэль!

Кухня мисс Твитчинг Дэйлайт

5 минут до битвы

Напротив настежь раскрытого кухонного окошка, подле тускло освещённой матовой стены, крайне вычурно украшенной серебристыми орнаментами тонких морских волн, красовался в полном своём великолепии домашний камин одинокой хозяйки дома, по изысканной натуре своей привыкшей к изобилию декоративно-прикладных элементов в интерьере жилого дома. Тлевшие за крохотной металлической оградкой серенькие угли искрили рыжими блёстками домашнего уюта и теплом надвигавшейся летней ночи. Иной раз, прислушиваясь к мелочам быта госпожи Дэйлайт, гость сих владений имел возможность услышать сладостное для ушек оного потрескивание угольков дотлевающей древесины: столь краткое, но столь интересное звучание природы, уходящей в бессрочное забвение. Должно быть, прилегавший близ камина шкафчик, изобиловавший бесценным произведениями именитой эквестрийской литературы в старинных переплётах, столь же высокоблагостно сказывался на уюте крохотного владения Твитчинг Дэйлайт, испуская в воздух на радость гостей чарующий аромат застарелых страниц толстотомного библиотечного материала, вкупе с повсеместным амбре душисто цветшего за окном дуба.

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

«Пусть ров отчаянья журчит,

Пусть мир мне душу холодит.

Пусть все извне в сердце ткнут кинжал

Пусть сил былых след во мне пропал,

Но, пылая,

Свет небесный путь родит

И озарит

Целебный жар

Покоя…»

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

Взнеся кверху главную реликвию рода своей крови, сиявший чистотой яркого ночного неба пурпурный опал, статная единорожка, глядя вглубь сводов минерала полуприкрытыми сухими глазками, полными душевной тоски, тихо, еле различимо на фоне проигрыша меланхоличной композиции, прошептала, вальяжно откинувшись на стуле:

— Мисс Прудэнс, прошу простить меня за столь нескромный вопрос, однако, — настроенная на душевный разговор кобылка оборвала своё обращение должной в рамках приличия паузой, и, вобрав достаточно воздуха вглубь массивных лёгких могущественного голоска, огласила, — Поправьте меня, если я не права, однако… Вы так и не имели чести огласить при мне, откуда вы родом? – и, приходя в норму посредством кроткого взгляда в сторону навострившихся ушек приятной собеседницы, Дэйлайт уточнила, насмешливо, однако по-дружески ухмыльнувшись. – Коль нам, видит Селестия, самой судьбой предначертано держаться вместе в ближайшие недели моей работы, быть может, вы бы могли поделиться, как шла ваша жизнь вплоть до сего момента? – и, издав задорный смешок, вновь приобретя силу в глубине лазурных очей, единорожка гордо заявила. – И, хе-хе, знаете, мисс Прудэнс, я, конечно, не фанат мистицизма, однако, если у нашей судьбы действительно есть высший автор, то сомнений быть не может: перекрещивая линии наших жизней, он явно пытался сотворить комедию!

Довершив безмолвный глоток из чашки, завершающий чайную церемонию, Прудэнс лишь вкусила носиком витавший в воздухе запах пороха, легонько щекотавший пазухи и пробуждавший внутри чувство невероятной бодрости и всеобщего тонуса заряженного энергией тела. После чего, осознав, что диалог ведут с ней, залившись багряным румянцем, она, спотыкаясь в копытах, нервно ответила, улыбнувшись во всю ширь мордашки:

— О-оу, мисс Лайт! Как кстати, что вы спросили! – столь же рьяно, как и её собеседница, предавшись атмосфере непринуждённой беседы, будто бы пропела распрямившая гриву пони, вытащив из той белую скрепляющую резинку, дабы перевязать выразительный хвостик, переливавшийся в свете вечернего светила изумрудно-салатовыми тонами естественно-мятного цвета. – Я уроженка Дымных Скал! Вернее, одного городка на окраине знаменитых «Скал»… Вернее, одной укромной деревушки…

— Подождите-подождите, Прудэнс, — тут же, выразительно жестикулирую передними копытцами, проронила Дэйлайт, желая прервать речь земной пони, как полагали они обе, стремившуюся к излишне затягивающемуся продолжению. – «Дымные Скалы»? Север? – и, припустив взгляд к полу, единорожка лишь задумчиво фыркнула, шире выпучив глазки, искренне пытаясь осознать суть сложившейся в её разуме картины. Однако, сдавшись, она просто выпалила всё, что имела на уме, в мордашку мило улыбавшейся собеседницы, чуть ли не перевалившись через стол от сгоравшей где-то внутри логики. – Вы зачем, Дискорд вас за все четыре копыта, приехали в Хаким, самый аномальный город всей Эквестрии, имея под боком самый уютный и спокойный регион, что вообще может предоставить наша необъятная?! Диар Прудэнс, быть может, вас силой принудили к поездке к нам? – и, издав тихий шёпот негодования, она докончила. – В противном случае я не понимаю, зачем вам тащиться через полстраны, невесть куда, в поисках трудоустройства! – и тут в голосе неустанно возмущавшейся кобылки стала прослеживаться горечь глубокой душевной тоски, однако, отнюдь, не долго. – Вы могли наслаждаться тишиной, сидя в укромных засыпанных снегом домах близ камина холодными зимами, попивая вкуснейший чай и заедая тот знаменитыми северными пряниками! Что вынудило вас сюда приехать? – разгоревшись куда наиболее высоким интересом, чем прежде, будто бы кричала Дэйлайт, всею силой духа своих глазок устремившись прямо в душу неловко замявшейся собеседницы, упрятавшейся от суровых возмущений хозяйки дома припущенными к глазкам ушами.

К тому моменту любимая композиция всё той же статной пони, не привыкшей суетиться попусту, обратилась к своему финальному куплету, за которым последовал мелодичный гитарный проигрыш, столь мягкий, прекрасный и тихий, словно драгоценный душевный покой.

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

«Мой добрый друг утёкших дней,

Воскресший в жареве огней,

Познавший благо вершин небес

И зревший в корень мирских чудес.

Горд собою,

Он всегда будет жить со мной

Мой герой…

Я лишь творец

Покоя…»

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

— Мисс Дэйлайт, — уж было хотела начать длинный монолог хитро ухмыльнувшаяся леди, однако, ловко подметив про себя характер той пони, из чьих уст доносились ранее упомянутые заявления, она медленно произнесла, показательно закатив глазки и взведя кверху пышные локоны роскошной гривы, закрепив те в аккуратный коротенький хвост. – Коль вы имеете столь негативные ассоциации с нашим городом, могу ли я в ответ поинтересоваться: а что здесь забыли вы?

В комнате на пару мгновений, показавшихся всем членам разношёрстной компании вечностью, воцарилась тишина: замолчал проигрыватель, голоса стихли, даже шорохи, припускаемые лёгкими дуновениями вечернего ветерка о густую шёрстку гостей – и те – не позволяли себе преждевременно оборвать весьма красивую сцену, в которой, переглядываясь меж друг другом, сначала Дэйлайт и Прудэнс, а уж затем и жеребчики подле окошка, будто бы по команде одновременно начинали улыбаться во всю ширь мордашек, переходя от глубокого непонимания ошибок своего прошлого и уныния, навеянного их глупостью, во всеобщий неостановимый хохот. В глазах Дэйлайт впервые за вечер воссияла настоящая жизнь: будто бы лазурь этой радужки сама была отражением чистейшего небосвода – столь прекрасной казалась её довольная мордашка в момент душевной искренности, когда она, отдаваясь радости и веселью, по-настоящему раскрывалась в компании Диар Прудэнс.

Кухня мисс Твитчинг Дэйлайт

Минута до битвы

— Вы, конечно, меня извините, — извне послышался раскатистый басистый голос, в нотках которого можно было различить харизматичную, еле различимую хрипловатость, — но, может быть, это самое, как его, — не в силах совладать со своим желанием сразу перейти к сути, суровый обладатель голоса тут же выпалил во всё горло. – МОЖЕТ, ВЫ УЖЕ НАКОНЕЦ ВЫЙДИТЕ НА УЛИЦУ, СЕНЬОРИТА?!?!?! Я ЖДУ ВАС ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА!

— Секунду-секунду, мистер жандарм, нас что-то тут вынесло, ха-ха-ха, прошу, уберите пушку, ха-ха, один момент,- оттирая с глазок слёзы, вызванные перешедшим все границы заразительным смехом, навеселе произнесла сквозь еле-еле прерываемый хохот хозяйка сих владений, глядя на тёмную фигуру в углу залитого лиловым светом коридора, что, помимо всего прочего, держала в жёстком хвате крыла взведённый револьвер. – Ух, вы бы знали, уважаемый, к каким идиотам вы в гости пожаловали, ну это ужас просто какой-то! – нещадно отрезала Дэйлайт, тут же разразившись ещё большим хохотом, и, хорошенько вдарив копытом по столу, да так, что насильно перенявший её весёлый настрой фарфоровый сервиз оказался в опасной близости от падения, она опала мордашкой на покрывало, не в силах продолжить и без того пустой диалог с нарушителем покоя её владений.

— Я ЗНАЮ, ЧТО ВЫ ИДИОТЫ‼! – тут же подтвердил несвоевременную догадку особы гневным криком Стил, грозно топнув копытом о плитку пола, надвигаясь всем могущество своего нестерпимо грозного образа в сторону кухни да высматривая в кучке ржавших лошадей образец адекватности, дабы вразумить своего оппонента перед предстоявшей битвой. Заметив пони, наименее подверженного массовой идиотии, рассерженный пегас тут же застыл, эстетично заведя оба крыла под затылок квадратной шеи, и, наведя острое перо ведущего крыла на инженера, словно бы указывая тому направление к дискорду на куличики, произнёс. – Так, сеньор, поскольку, я так понимаю, у вас одного из вашей шайки есть хоть сколько-нибудь работающие мозги, поправьте думалку Твитчинг Дэйлайт! Я вызвал её на дуэль, и я не собираюсь по её прихоти ждать сверх нормы!

Из-под створок приоткрытого окошка вновь повеял ледяной ветер, что, вкупе с грозно прозвучавшими заявлениями внезапно вторгшегося стрелка, заставил Радиохэда навострить ушки. Его алый рубин на шее блеснул искрой бардового налива, а сам он, поближе прижав широкие плечи да припустив развеселённые веки, ответил, изо всех сил стараясь держать себя в копытах:

— Уважаемый жандарм, позвольте я объясню вам ситуацию, — Хэд развернулся, деловито уложив пред собой на стол упруго закрытое крыло. — Понимаете ли, минутой назад мисс Прудэнс такое подметила, что, чесн’ слово, мы… ХА-ХА-ХА, — и тут весьма красноречивое оправдание крылатого техника было прервано, стоило ему лишь оглянуться на противоположную сторону стола, где, состроив забавную мордашку, Прудэнс начала тихонько крякать, словно гусь, в то время как Дэйлайт хмурилась на неё, вспоминая нечто раздражительное.

Заместо очередного гневного порицания медленно возвращавшейся в норму компании, Стил лишь тяжело вздохнул: его глаз начал дёргаться, а сам он, вставив уплотнённый бурый свёрток меж зубов, под мелодичный щелчок металла поджёг кончик табачной бумаги, терпеливо выжидая внимания особы, облокотившись о стену близ книжного шкафа.

— Мистер Стил, ха-ха, а не желаете ли вы выпить чашечку чая, — услужливо предложил широко улыбавшийся Сурвайвор, сделав низкий поклон подошедшему отнюдь не вовремя гостю.

И стоило только кольцу дыма коснуться белого потолка чистейших владений статной леди Дэйлайт, как та, завидев размывавшееся близ люстры серое облачко отвратного происхождения, тут же пришла в себя, с грозным шумом встав из-за стола, и, поравнявшись со Стилом, жёстко заявила:

— Я даю вам одну минуту на подготовку огнестрельных ружей, мистер жандарм. Мы будем стреляться с пяти метров до первого попадания, и если оно будет смертельным, стало быть, на то воля случая, — на этом моменте живая, увеселительная обстановка тут же замолкла, и все гости на удивление гостеприимных владений Дэйлайт вновь припустили взгляд к полу, в шоке выпучив очи, не зная, чего и ожидать от столь опасного для жизни столкновения стоявших пред ними сил, у каждого из которых была своя, не ясная никому правда. – Есть возражения? – в глазах её сияла чистая, нерушимая решительность, сила духа её благородной души блистала в отражении лазурной радужки, а крепкая и ровная осанка не оставляли оппоненту и шанса усомниться в кардинальности её настроя.

С одной стороны Стэндин Стил был безгранично рад, что Дэйлайт столь рьяно отреагировала на его просьбу о пистолетной дуэли, без лишних колебаний решившись защитить свою честь парой грамм горящего свинца. С другой же стороны та уверенность, что буквально пылала в очах суровой кобылки, пугала даже его самого, заставляя хорошенько продумать план атаки в грядущем противостоянии. А факт того, что своей дурной привычкой он только что спровоцировал гнев пылкой леди, далёкому от продумывания планов пегасу не нравился ещё больше. Вместо ответа Стил, взяв себя в копыта, плавно отплыл от стены, обжигая свёрток табака о покрытый ссадинами краешек собственного языка. Удостоверившись в должной реакции удивления со стороны леди, он лишь обернулся спиной и показательно медленно вышел из дома, после чего опрокинул свёрток столь близко от границы её земельного участка, насколько ему позволяла омокрённая дождём тротуарная плитка.

— В таком случае и я не заставлю вас ждать… «сеньор», — еле различимо в шуме нараставшего ветра, словно бы сама смерть, прошептала про себя Дэйлайт, презрительно прикрыв веки, пока пурпур её очаровательной магии, поблёскивая сиренево-белыми блёстками, стягивал с вешалки её особенное лёгкое демисезонное пальто, сотканное местными мастерами из шёлковых нитей оливково-коричного цвета да дополненное по воле самой кобылки чредой великолепных золотистых нашивок волнистого солнечного орнамента, что, несмотря на любительских подход к делу, придавали одежде шарм высокой столичной моды. Воспрянув духом да оправив свою грациозную осанку, единорожка надела на голову широкую летнюю федору, в края которой были вдеты семь плоских серебристых заколок форм великолепных пышных алых бутонов колючей домашней розы. Мерной поступью галантной леди она вышла на улицу, глядя в сторону пылавшего заката исполненным храбрости взглядом, ибо крепкие копыта её на встречу вели с тем, чего уже нельзя было избежать.

Одной луной тому назад.

Город Гемтаун.

Сорок минут до полудня.

— Да, — томно вздохнув, сказала будто отрезала юная леди в белоснежном пальто, глядя на опустошённую ветрами юга жаркую окрестность, в глубине которой, средь крохотных островков жизни с крупными песчаными городами, виднелись счастливые горожане, увлечённо слонявшиеся по выцветшим тропкам близ городской мэрии. Плавно, словно бы поток воды в журчащем ручейке, облокотившись обоими крыльями о деревянные ограждения неостеклённого балкончика лучшего городского отеля, пегаска продолжила, склонив голову ниже. – Это, безусловно, не Кантерлот… И не Кри′стал… Но что-то в этом есть! – на радостях докончила удовлетворённая весьма живописным видом пони, позволив своей белой мордашке расплыться в милой улыбке, пока сама она, принимая горячую ванну из расслаблявших тело и дух лучиков солнца, только подошедшего к положению своего зенита, лишь ближе прилегала к дубовым перилам, к её благому удивлению, пропахшим изысканным северным парфюмом.

— Эй, балда, солнце ещё высоко! Хорош булки мять – тебе за дело приниматься пора, снежинка! – тут же, выбив леди из состояния душевного покоя, отчего та, сиюминутно воспрянув, подпрыгнула от страха, донёсся голос весело настроенного Стила, в комично звучавших высказываниях которого на сей раз можно было даже распознать долю здравого смысла. – Не ты ли меня, сеньорита, сподвигала торопиться, а? Вот теперь дуй за мной, а то ишь чего удумала! Я тебе дам прохлаждаться, беленькая!

В воздухе стояло невыносимо жаркое амбре запахов рабочего южного городка: тут и там подле трактиров и баров слонялись лишённые всяческой культуры поведения вследствие тягот жизни пьянчуги, заляпанные углём и сажей. Из магазинов то и дело доносились возмущённые возгласы недовольных посетителей, за которым, как правило, следовало не менее оскорбительное, но вместе с тем харизматичное звучание продавца с сильным южным акцентом, речь которого зачастую изобиловала словечками культуры соседних с городом поселений бизонов. Треть зданий промышленного Гемтауна с одной из ведущих шахт страны под боком была ничем иным как сгнившим наследием былых десятилетий, в ходе которых, столь же нещадно выкачивая драгоценные минералы, занимавшиеся развитием поселения министры не находили времени на развитие в округе сим высокого досуга.

«Что же, как бы то ни было прискорбно, мне даже и сказать нечего: культура Эквестрии действительно не в самом благоприятном положении… Эх, а кто это говорил, что моя миссия бесполезна, а, Сноу?! Хе-хе!» — ни без толики оптимизма горестно думала про себя загадочная пегаска, вспоминая подруг, считавших цель её миссии излишне передраматизированной. Оглядываясь по сторонам города, что как никакой иной, отражал истинные последствия эпохи «просвещения», столь лелеемой столичными аристократами, что ни разу не видели жизни за пределами мрамора королевских дворцов, крылатая пони, то и дело омывая гриву нежными потоками ветра при помощи стильного веера, продолжала движение за своим единственным проводником в этом мире юга, новые устои которого то и дело могли граничить с традиционным варварством диких племён знаменитых с недавних пор бизонов.

— Сеньорита, не станете ли вы столь любезны и не пожертвуете ли золотую монеточку слепой матери-вдове с глухонемым сынишкой? – тоскливо промолвила земная пони чёрной масти, протягивая трясущееся мозолистое копытце в сторону проходившей мимо, съёжившейся от ужаса увиденного леди, белая окраска мордашки которой уже грозила от страха смениться серой. – Будьте добры, смилуйтесь: уж если сама Селестия не смогла уберечь нас, будьте благосклонны, принесите в этот мир немного добра….

— Я-я…. Я-я, — белоснежная пегаска лишь робко тряслась на месте, вкопанная в землю созерцанием всего того кошмара, что в самом деле имел место быть в её родной стране, прямо под её носом, о котором, безусловно, высшие чины предпочитали умалчивать, превознося в печатной прессе крупных городов заслуги «просвещения», опуская прочь подробности о жизнях простого народа, что никак не был готов к столь радикальным изменениям в условиях нового, инновационного во всех аспектах общества времени.

И стоило только остолбеневшей от страха леди переосмыслить всё, о чём она только могла думать, касаемо социального благополучия народа, стоило ей только потянуться за своим кошельком, как внезапно подорвавшийся уголёк в остроносой шляпе, хорошенько вдарив крепким перьями по ведущему копытцу недалёкой леди, жёстко, однако заботливо произнёс:

— Ты какого сена творишь, балда!

Мисс северная недотрога в этот момент чуть ли не лишилась дара речи, её рот продолжал висеть раскрытым, а сама она, не в силах связать и пары слов, лишь комично мекала мягкими губами, словно вытащенная из воды рыбка:

— Я… он!.. она!.. они!..

— Что «он, они, она»?! Не видишь – бесстыжих сколько развелось! До чего только не опускаются, чтобы не работать! – грозно огласил Стил, со злости сплюнув в сторону безработных бездельников, и, приподняв краешек своего плаща, презрительно обратился к тёмношёрстной кобылке. – Ну, уважаемая наша «бедолага», коль тебе хватает смелости заявлять, что ты так хвораешь сильно, давай-ка проверим твои глазки. – безо всяких зазрений совести наведя прикреплённый к копыту двухзарядный пистолет прямо на глазницу смирно лежавшей в окружении подачек сеньориты, Стил, не теряя и мгновения, взмыл в воздух. По всей улице пронёсся отчётливый щелчок грозного металла, означавший только одно: пегасу оставалось лишь спустить затвор, и уличённая во лжи леди будет слепой до конца своей жизни, однако на сей раз по-настоящему.

— СЕНЬОР СТИЛ! – потеряв всякое самообладание, испуганно запищала мирно настроенная пегаска, стоило её взору приметить подле тугого крыла только встреченного спутника взведённое орудие убийства. – ВЫ НЕ ПОСМЕЕТЕ!

— Заткнись, дура! Не твоего бабского ума забота! – как и следовало ожидать, ни то предостерегая от опасности, ни то уличая в слабоумии, жеребец угольной масти быстро заставил свою дрожавшую от ужаса спутницу прикрыть ротик и, нервно покусывая пёрышки, наблюдать за развитием накалившейся ситуации. – Пока я здесь, справедливость должна торжествовать! Я, Дискорд вас побери, не для того живу на этой селестийской земле и честно отрабатываю свои сигары, чтобы такие вот беспринципные мерзавцы поганили мир, в котором мы живём!

Несмотря на ту злость и нетерпимость, с которой агрессивно настроенный жеребец высказывался в адрес невинно выглядевших горожан, белоснежной масти пегаска подле него была искренне удивлена тем, что, вопреки всем порокам, коими Стил изобиловал, притом даже не стыдясь оных, внутри него горел столь крепкий моральный стержень как справедливость.

В чистейшей лазури небосвода, высоко над городом, пылал золотой солнечный диск. Знойные потоки южного ветра стихли, и лишь песок звучно потрескивал под копытами прохлаждавшихся без дела горожан. Отовсюду доносились тихие отголоски жизни промышленно-туристического Гемтауна.

— Итак, сеньорита, — холодно отрезал Стил, пожёвывая в зубах обжигаемую солнцем сигару, и, презрительно вглядевшись внутрь белёсых глазок особы, продолжил. – Как вы могли предположить, в данный момент дуло моего «Бруно[2]» направлено на вас, однако не в одном лишь этом суть, — медленно разъяснял оскорблённый стрелок, увлечённо перекидывая уплотнённый свёрток табака меж челюстей, прежде чем перейти к самой острой части его «проверки». – Итак, сейчас я наведусь на какую-то одну часть вашего тела, и спрошу вас, куда именно, — и, искушённый своим планом, он позволил себе легонько посмеяться. – В случае, если вы сможете угадать, я не выстрелю, и даже отдам вам в знак уважения свою шляпу – будете туда монеты складывать, хе! Однако, если вы не сможете угадать, — прежде чем огласить финальную часть его условия, он замолчал, и, поджигая сигару, лишь шумно порхал крыльями, не желая возвращаться на землю пред вынесением той наглой леди положенного ей приговора, – я отстрелю вам оба глаза.

И без того терявшая все надежды на мирное разрешение конфликта беленькая пегаска, услышав это, окончательно лишилась опоры в душе и камнем опала на дорогу, грациозно приложив копытце ко лбу да подложив себе под спину крылышки, дабы не порезать шёрстку незапланированным падением.

— Так-так-так, Стил, снова горожан своими понятиями о справедливости терроризируешь, я правильно понимаю? – сухо прокомментировал подошедший к месту событий высокий земной пони серой масти в голубо-сапфировой жилетке с целым рядом вычурно закреплённых пуговиц. Взгляд его казался чистым, словно горный хрусталь, а походка ровной, подобно той, что обыкновенно отличает столичных манеристых выскочек. – Что на сей раз? – сказал он, встав между жертвами кровавого эксперимента пегаса и самим виновником торжества.

— Опачки, добрый день, сеньор! – радостно отозвался Стил, вопреки кинутых в сторону политики его чести ироничных обвинений, потому как на зов справедливости явился ни кто иной как шериф Силицио Де′речо. – А вот то на этот раз! Горожане совсем совесть потеряли и выпрашивают у гостей нашего города последние кровные! – сказал он, указав крылом на бессознательно лежавшую на дорожке близ входа в дешёвый трактир северную леди. — Вот поэтому и провожу небольшую проверку, дабы убедиться, что это за инвалиды такие, которых я впервые вижу!

— Это не входит в область твоей компетентности, Стил, — тут же отозвался Силицио, не желая даже начинать выслушивание оправданий излишне социально активного комка угольной агрессии.

— Чего-й? – искренне не понимая, переспросил Стил.

— Не твоих копыт дело, — столь же спокойно, как и прежде, поспешил объясниться в наиболее простой для понимания манере городской прокурор, не позволяя своему образу законности, защиты правды решениями суда и непричастности ни к одной стороне обрушиться под давлением пегаса, внезапно решившего, что самоуправство – святое дело в борьбе с преступностью.

— А чьих же тогда? Законников? Да вы пока всех имеющихся пересудите, сотня новых наплодится! – продолжал гневаться не утихавший ни на секунду Стил, всё ещё державший перегнутое перо на курке заряженного пистолета, сверкавшего в лучах знойного светила серебристым огоньком. – А если им один раз показать, что за подобное будет… Я тебя уверяю, Деречо: никто не посмеет впредь этим заниматься!

— Даже если предположить, что ты прав, Стил, мы не имеем права оказывать на них такое давление! Ты знаешь законы нашего города! – повысив свой тон, грозно произнёс худощавый прокурор, сверкнув лазурными очами на готового совершить преступление жеребца. И, сделав шаг вперёд, к Стилу, до сих пор парившему в воздухе над парой трясшихся от страха, обезображенных судьбой пони, он затребовал, злобно топнув копытом о пол. – Быстро разряди пушку, Стил! Этими двумя займётся полиция, а не ты! В случае неповиновения мне придётся взять тебя под арест!

В ответ на это Стил лишь кинул презрительно-ленивый взгляд в сторону одного из своих главных городских товарищей и, закатив глаза, выплюнул изо рта остатки былой сигары, прямо под копыта готового разгневаться прокурора. Затем, широко улыбнувшись, он громко заявил, глядя прямо в глаза «слепой» матери:

— Итак, уважаемая, думается мне, вам было дано достаточно времени… Ваш ответ?

— Подождите-подождите, сеньор Стил! – воскликнула восставшая из шока белоснежная пегаска. – Но какие у них есть основания, чтобы довериться, что вы их не обманываете? Вдруг вы в любом случае выстрелите?!

— Никаких гарантий, — сухо выпалил Стил. – Но разве подобными вопросами задаются горожане, которые обеспечивают подобным мерзавцам счастливую жизнь?

В ответ на это замолчала не только пегаска, но и прокурор, который вплоть до сего момента относился к подобного рода мошенничеству сугубо нейтрально. Воспользовавшись возможностью того, что надзиратель замешкался, Стил медленно перевёл дуло ствола на голову юного мальчика, который и без того трясся, словно осиновый лист.

— Ваш ответ, сеньорита? – с улыбкой на лице хитро спросил пегас, начиная спуск курка.

— Я-я… я н-не знаю! Прошу, не стреляйте! – слёзно молила о спасении пони, до конца не решавшаяся сдвинуться с места и лишь обнимавшая своего сына.

— СТИЛ, А НУ УБЕРИ ПУШКУ! – закричал Деречо.

— Это неправильный ответ, сеньорита, — сухо выпалил Стил, когда его крыло опустило спусковой рычажок, ознаменовав тем самым вылет в сторону головы взъерошенного жеребёнка свинцовой пули из дула воспылавшего жаром пистолета. Однако, конечно же, как о том и молила сгрызшая себе перья от нервов белоснежная пегаска, пуля была пущена метром выше головы юного бедолаги… Впрочем, реакция обоих, вопреки этому, выдалась столь же яркой.

— МАМА! – закричал бурой масти земнопони, завидев, как в сторону его лба был выпущен смертельный железный снаряд, оставивший пред дулом густое скопление белого дымка.

Что удивительно, ещё до того, как был произведён выстрел, копыта его матери уже притащили тельце испуганного мальчика к земле, стоило лишь тёмношёрстной мошеннице увидеть, как победоносно сверкнули очи её крылатого судьи.

— Ну вот, хе-хе, что и требовалось доказать! – просмеявшись, подытожил Стил и опустился на песок, разоружённый, не желая продолжать расприи с представителем буквы закона, сеньором Деречо.

— Стэндин Стил, вы арестованы за покушение на жизнь этого юноши! – тут же, сиюминутно отойдя от шока, заявил Деречо, доставая из кармана смирительный инструмент для задержания преступника. На дёргавшихся в страхе смерти мордашках побледневших от ужаса мошенников появилась еле заметная улыбка, но тут же она разбилась о последовавшие за этим словами прокурора. – Вы, парочка, тоже арестованы: не радуйтесь раньше времени. Сейчас я отведу всю вашу компанию, за исключением белокрылой леди, в участок, и там вам будет оглашён приговор за правонарушения в адрес друг друга!

— Ох, серьёзно, Деречо? – тяжко вздохнув, вопрошал Стил, не желая сковывать свои крылья раньше времени да поддерживая должную дистанцию со своим товарищем по уголовной мысли. – Я даже не собирался стрелять в них! – готовый разгневаться от клеветы, оправдывался чёрный пегас в угловатом плаще, под толщей которого было скрыто два коротеньких пистолета. – Ты же сам своими глазами видел, что пуля была пущена гораздо выше! Мне главное – было в сторону мальца пальнуть, чтобы мамка тут же в штаны наделала!

— Закону всё равно, чего ты собирался: даже если ты не желал убить этих двоих, ты терроризировал их, запугивая смертью! Если ты не знал, за это тоже существует статья в новом кодексе Эквестрии, — указывая на свои погоны, символизировавшие полномочия, данные тому государством, всё более бравший ситуацию под контроль прокурор хорошо ударил по самомнению Стила, напомнив, перед кем тот пытается оправдаться. И, помимо всего прочего, в завершение Деречо добавил. – К тому же у нас есть целых четыре свидетеля твоего преступления – на сей раз твоё самоуправство не будет прощено, уж извини, приятель.

Смирившись, Стил сложил крылья и позволил заковать себя в сковывавшие движения оковы, предусмотрительно выложив представителю закона свой паспорт и заложив в зубы новую ароматную сигару, поскольку стальной капкан позволить такое в ближайшем времени уже не сможет.

— Спасибо за понимание, Стил, — по-дружески приятно огласил Деречо, улыбнувшись приятелю, принявшему свою судьбу столь просто и практически без волнений. Прокурор, поджигая задержанному угольку сигару чуть не пропалил свои густые бакенбарды, однако подарил огонька скованному в движениях преступнику, отчего улыбнулся даже шире, признав про себя глупость сложившейся ситуации. И, в весёлом расположении духа, он подошёл к зашуганной паре, тут же задав вопрос. – Ваши документы, уважаемые?

В ответ на это парочка лишь грустно потупила взором в землю, не зная, что и ответить. По улице прокатилась волна северо-восточного холодного морского ветра. И их тельца затряслись вдвое сильнее от осознания того, что всяческая поддержка в их сторону только что была аннулирована одним лишь вопросом из трёх простых слов.

— Возможно, вы меня не услышали. Ничего страшного, я повторюсь, — сказал прокурор, надвигаясь ближе. На фоне была видна ехидная ухмылка довольного Стила, который, пожёвывая в зубах сигару, с каждым мгновением чувствовал себя только лучше и лучше. — Предъявите удостоверение ваших личностей, чтобы я мог подвергнуть вас суду, уважаемые!

Глазки тёмномастной матери в сей момент, казалось, были готовы просто вылететь из глазниц от того, сколь дёргано они рыскали по песочку в поисках ответа на слова грозного законника. Жеребёнок тоже паниковал, однако меньше, стало быть, он не был хорошо осведомлён в том, во что его ввязала его нечестивая матушка. Мотая головой, он уже несознательно признался, что у него нет подобных бумаг, однако высказаться о подобном вслух он не имел ни желания, ни воли.

— Предъявите. Ваши. Паспорта! – затребовал Деречо, вытянув вперёд копыто да повысив тон. По интонации было ясно, что это было его последнее обращение к паре неопознанных мошенников, коих, как и утверждал ранее Стил, на улицах развелось в последнее время немало. – Что же… Я вас понял, ребята, — тихонько протянул прокурор, обернув свою короткую вылизанную до совершенства гриву в сторону затылка, и, обратившись назад к Стилу, заявил, сняв с него металлические оковы. – Прошу простить, сеньор, вышло недоразумение: законодательство Эквестрии не распространяется на тех, кто не может подтвердить своё гражданство. До выяснения подробностей дела ты можешь быть свободен.

ЩЁЛК

— «Свободным» под моим чутким надзором, так что дуй за мной, — тут же добавил Деречо, содрав с морды пегаса улыбку.

— Что же касаемо вас двоих, вы всё равно пойдёте со мной, мне необходимо узнать, кто вы такие, что вы здесь делаете, почему вы рушите и без того шаткую экономику моего родного города! И, что самое важное, — важно взведя ведущее копыто к небу, Силицио Деречо, вобрав в лёгкие живительную порцию свежего жаркого воздуха, произнёс, гордый за свои слова. – Где ваши паспорта!

— Предлагаю покончить с этим раз и навсегда, уважаемый жандарм, — встав чуть ли не вплотную со своим оппонентом, гордо, но сухо произнесла Дэйлайт, прочищая эфиром искусного волшебства локоны своей пышной лиловой гривы, что искрила в сиянии алого заката. – Мой выходной день близится к концу, а завтра у меня много работы, потому, если вас не затруднит, я бы хотела провести оставшиеся часы в тишине, вне беспокойных угроз, что ваша персона столь рьяно изливает в мой адрес.

Размышляя о чём-то своём, Стил выглядел чрезмерно напряжённым, словно бы план его, доведённый до точки конечной, бесповоротной реализации, только что треснул на его глазах. На глазах опытного стрелка, уже сполна нагревшего свинец в корпусе смертельной машины. И это самое осмысление излишне драматизированного жара ситуации, выстрелив ему в голову потоком свежей мысли, заставило его остановиться, оголив тому не самую прекрасную подноготную плана кровной мести.

Кинув искренний взгляд, полный противоречивых мыслей, на своего оппонента, чёрный пегас меланхолично, однако твёрдо отрезал:

— Где ваше оружие, сеньорита? – его крыло, будучи раскрытым и приставленным к боку угловатого, еле пошатывавшегося на ветру в тихий вечер плаща, виделось обгорелым до самых мышц, притом не только лишь цвет, но и убитая огнём фактура шёрстки намекала на предшествующие действительности злоключения угрюмого пегаса.

— Будьте уверены, у меня оно есть, — решительно отчеканила гламурно позировавшая перед лицом смерти леди, высоко задрав нос да подправив съехавшую на нос миниатюрную шляпку, увенчанную рядом заколочек, пышных, но в меру колючих роз, выкованных из чистого серебра.

— В таком случае продемонстрируйте его мне, — продолжая вести беседу с ненавистным противником, весьма спокойно вторил Стил, вдогонку лёгким дуновениям вечернего ветра, мерной поступью проходившегося по мордашкам пони, сведённых в смертельной схватке по иронии судьбы, в бою, которого никогда и не должно было быть, не было бы на то воли пыла оппонентов с горячей кровью. – Я должен оценить возможности вашей пушки, во имя справедливой дуэли.

Заместо ответа Дэйлайт лишь показательно фыркнула, отведя взгляд прочь от оппонента, в коем внезапно решило проснуться чувство благородства. «Поговори мне тут про справедливость, мерзавец», — гневно промямлила про себя кобылка, наблюдая в окне вновь запертого на дверцу дома парочку напряжённых до предела пони, что были готовы сгрызть свои копыта от того напряжения, коим была пропитана вся улица: «Я даже тебя не знаю, ещё чего – идти на поводу у твоих желаний…»

— Так и думал, — в ответ на очевидное оскорбление правил дуэли с его персоной, спокойно ответил Стил, достав из-под плаща двухзарядный пистолет, маркированный светлыми волнистыми полосами, напоминавшими по своей фактуре приставший к корпусу выкрашенный добела песок. – Возьмите моё: это «Клара[3]», равнозначный в мощи моему «Бруно» ствол, сделанный для кое-кого особенного, — и, промолчав несколько секунд, он добавил, блеснув белёсыми очами. – Честно сказать, с этим «особенным» связаны мы оба, и именно потому мы здесь.

Есть в Эквестрии такое выражение – «Ярость Слепого Солнца». Когда некто, будучи не в силах объясниться перед самим собой, испытывает нестерпимую ненависть к другому пони, именно тогда ярость слепого солнца назревает, сжигая дружеский настрой, счастье мирной беседы или, в наиболее серьёзных случаях, даже целые жизни. Всё дело в том, что каждый, признаёт он то или нет, считает свою правду главенствующей, и на почве того неизбежен конфликт. Однако это вовсе не означает, что мир вокруг соткан из стальных нитей неугасающего эгоизма, чёрствого и прогнившего насквозь, подобно черни ужасающих грехов, за которым обыкновенно следует лишь полное тягот несчастье.

Высшая мудрость души в её непреклонном спокойствии. И лишь тот, за душой которого стоит возможность отстраниться от лишних бед, не встревая в изнурительные споры или перепалки, воистину повелевает течением реки своей судьбы. И, как известно, для этого в Эквестрии тоже есть выражение. Не уступающее по силе оговоренному ранее, оно несёт в себе столь же высокие и полные могущества принципы духовного баланса, и достойное имя ему — «Тишь Лунной Тени».

— Ну что же, вы готовы, мистер жандарм? – важно огласила Дэйлайт, сделав глубокий вдох, проводя магией по курку светлого дамского пистолета, готового разделаться со своей жертвой в мгновение ока парой грамм горячего свинца. В её глазах не было даже намёка на сожаление: непреклонная решительность пронзала насквозь всё её нутро, потому-то даже сам Стил, инициатор схватки, сомневавшийся в своих намерениях, опешил, не решившись огласить начало по первой возможности. – Я напомню вам ещё один раз, на случай, если вы смели забыть: у меня нет ни желания, ни времени уделять вашим агрессивным позывам более пяти минут – меня ждут гости, — её желтоватое тело на фоне расцветшего летнего сада , сиявшее кровавыми лучами жаркого солнца, буквально сияло в роскошном закате, готовое раскалиться тем благородством, которое проявляла душа непреклонной пони, в ситуации, когда голос иного мира уже буквально приглашал леди в могилу отзвукми жуткого треска похоронного металла.

— В таком случае возьмите моё перо, — на удивление уважительно заявил Стил, оторвав со своего обгорело крыла угольной масти пёрышко, твёрдое, словно сам настрой пегаса. Возможно, по причине того, что личная гигиена стрелка оставляла желать лучшего. Подметив явное недопонимание во взгляде своей собеседницы, угрюмый пегас доброжелательно пояснил, впервые за сей диалог просияв харизматичной улыбкой. – Поднимите его своей магией столь высоко, как сможете, в небо меж нами. Как только перо коснётся земли, мы сделаем выстрел… Надеюсь, вы не блефовали всё это время, потому как я не стану стрелять мимо, только потому что вы кобыла, — и, на мгновение сняв свою шляпу, дабы врезаться острейшим взором в душу оппонента, он жёстко огласил. – Я выстрелю вам прямо в сердце, сеньорита Дэйлайт.

Безо всяких промедлений, вопреки ожиданиям пегаса, единорожка высокой стати тут же подняла перо на высоту одного метра свыше собственного рога, объятого плотным сиянием могущественного пурпура, чем пошатнула уверенность Стила даже сильнее прежнего. И, будто того было недостаточно, не дожидаясь никакого ответа со стороны южанина, она столь же внезапно опустила крохотный комок черни, и тот, подхваченный ветерком, начал своё знаменательное падение, элегантно кружась в лучах пылавшего рыжим огнём светила, словно грациозная столичная балерина.

Мисс Прудэнс, стоя меж дуэлянтов, на мягкой тропке ароматного садика её пациентки, полного пёстрых экзотических культурных растений, была готова закричать от пробивавшего её насквозь напряжения, однако та, дабе не посрамить свою подругу перед противником, изо всех сил молчала, порой прикрывая дрожавший ротик копытом, пока её глазки, метавшиеся меж пёрышком и двумя титанами абсолютной уверенности, и без того справлялись с задачей выдать обоим её хрупкий настрой.

— Ох, фортуна, будь милостива! – свято упрошал не менее напуганный Сурвайвор, буквально вминаясь в окошко гостиной своей мордой, дабы зреть развитие событий столь близко, сколь ему позволяли ограничения, высказанные его госпожой. – Этого просто не может быть! Стоило мне лишь на день стать её пажом, как она, даже не задумываясь, берёт на себя самый страшный грех! Я просто не могу в это поверить! Что она задумала?! Зачем!

— Да замолчи уже, Даня! – закричал покрасневший от напряжения Радиохэд, яростно стукнув копытом по подоконнику, дабы умерить пыл любителя ярких речей. – Потом разглагольствовать будешь! Ещё слово – и я тебе врежу! Не видишь – момент судьбоносный, Дискорд его дери! – сказал он, приложив копыто к подбородку: его бровки накренились, а сам он, по не совсем ясной причине боясь за судьбу обоих, был готов вырваться на улицу, дабы прекратить это бессмысленное безумие. Если бы только не слово Дэйлайт, оспаривать которое, как и ожидалось, не решился никто.

На всей улице воцарилась абсолютная тишина и покой, прерываемые лишь лёгкими завываниями медленного вечернего ветерка, что, лаская шёрстку, на пару с солнышком неустанно напоминал дуэлянтам о ценности жизней, которые они уже поставили на кон, без возможности отступить назад.

Прищурив свои очи, оппоненты внимательно наблюдали за судьбоносным пером, держа своих «Бруно» и «Клару» готовыми к сиюсекундному выстрелу, не позволяя никаким мыслям нарушить баланс их душевного равновесия, оставив позади всё, что, как бы то ни было иронично, и привело к этому столкновению, беспрецедентному в своей несвоевременности и неоправданной жестокости.

Одной луной тому назад.

Город Гемтаун.

Полчаса до полудня.

Хруст жаркого песка под копытами звучной трелью отзывался в навострённых ушках белоснежной пегаски, что, не отважившись последовать за своим спутником юга до камеры заключения, обдуваемая жгучим пустынным ветром, всё же дошла до заветной цели – здания мэрии, высокого и важного, словно золотое светило на бескрайнем холсте небесной лазури.

Трёхэтажный особняк провинциальной политической мысли, окружённый острыми рёбрами деревянных шестиугольных колонн, защищённый от погодных невзгод несколькими слоями лака, придававшего древесине приятный ореховый оттенок, встречал пегаску настежь раскрытыми дверьми, над которыми красовалась наспех нанесённая надпись «Добро Пожаловать!», вкраплённая в стену рядком ржавых гвоздей, целью которой было приглашение в узенькие холлы послов далёкого севера на благо выполнения цели самой принцессы по сближению территориальных соседей, народов юга – пони и буйволов.

Взведя кверху головушку, разгорячённые щёки которой, будучи накрытыми блондинистыми завитками пышной гривы, придавали и без того милой мордашке колорита наивной леди, пегаска задумалась: «Ну что же, вот и мой выход», — решительно протянула она, томно вздыхая и придерживая копытцем свою резко потяжелевшую голову. «Всё или ничего, всё или ничего, всё или ничего», — одержимо вторила она себе, бросая робкий взгляд ни то на жаркий небосвод, чистое летнее небо, ни то на полное посетителей общественное здание, капкан, в который ей только предстояло себя загнать ради выполнения заготовленного плана.

Уже на входе, стоило любопытной леди только распахнуть двери сей гостеприимной обители, возделанная на средства не самой богатой общественности обстановка, вопреки ожиданиям, могла покрасоваться наличием широкого гостевого зала, пол которой украшала резная плитка с орнаментами ржавой слезы. Ароматы, витавшие в воздухе, по большей части несли в себе амбре густых древесных смол вкупе с парфюмами на лацканах пиджаков особенно привилегированных должностных лиц. Не будет лишним отметить и факт того, что, будучи освещённым не самой вычурной (да что уж там до вычурности: отнюдь не самой яркой) потолочной лампой, огромный шерстяной коврик, сотканный в землях бизонов и застилавший большую часть всего напольного простора зала, смотрелся в какой-то мере грандиозно, однако, как и стоило того ожидать, весьма безвкусно. Красочно выглядевшие стены из дорогой заграничной древесины, наспех отреставрированные трудолюбивыми копытами социально активных горожан и грязными лапами принуждённых к труду преступников, безусловно, даровали интерьеру важную нотку тёплого душевного настроя, что славно подогревал дальнейшее мирное развитие отношений двух соседних культур. Отовсюду слышались тихие отголоски рабочей будней суеты: шелест бумаг сполна пронзал верхние этажи, топот копыт – подвальную зону, в холлах же гостиного зала, в паре комнат от которых находилась белошёрстная пегаска, слышался лишь звон бокалов и нестихавший говор провинциальных политиков, с головой поглощённых излишне затянутыми беседами, как полагается, обо всём и ни о чём одновременно.

— Вам чем-то помочь, мисс? – услужливо обратился к только оклемавшейся от шока пегаске молодой жеребец в сереньком фраке, увешанном подле широкого грудного выреза жёлтенькими опознавательными платочками. Выведенная из глубоких раздумий леди признала это не сразу, однако акцент юного парнишки выдавал в нём простачка, приставленного к делу лишь на время приёма гостей.

— Ох, как мило с вашей стороны, сеньор! Благодарю, однако, я справлюсь как-нибудь сама, а вас, судя по всему, ждут у стола заседаний, — ловко парировала та, не желая оставлять на месте преступления лишних свидетелей её благородного деяния. И, подмигнув прислужнику, она лишь прогарцевала вперёд, к широкой дубовой лестнице, пропахшей дорогим алкоголем и сочными загадочными травами, словно бы полностью понимая, куда ей стоит идти.

Наблюдая за столь робкой походкой, предприимчивый кавалер, будучи наиболее начитанным среди своих сверстников, коих так же рассматривали на эту временную работу, сверкнув в тёплом свете лампы кроткой улыбкой, выпалил, подёрнув крылом тонкий ус:

— Мисс, я, конечно, ценю вашу вежливость, но, разрешите, я провожу вас до места, — и, в одночасье догнав ту ловкими движениями коротеньких копыт, он спросил. – Куда бы вы хотели попасть?

— Я, — только начала она, всматриваясь в вереницу дверей и проходов, что тонкой нитью переходили из кабинета в кабинет, от окна до окна…. И сдалась, ответив. – Хорошо, коль вам так будет легче, — прилизав завитки солнцеподобной гривы да блеснув стильно подчёркнутыми глазками, она уточнила, прильнув к перилам второго этажа, глядя на растопленного юношу исподлобья. – Сеньор, прошу, укажите заплутавшей гостье севера, где расположены архивы? Моя миротворческая команда очень спешит, и потому послала меня занести пару бумаг пред заседанием с бизонами, дабы не тратить на это время в дальнейшем, — всё стелила она своим сладеньким голоском, важно жестикулируя блестевшими на свету копытцами и мягкими пёрышками гладких крыльев. – Вы ведь знаете, сколь наши соседи не терпят суету… Так что, — посмотрев жеребцу прямо в душу сквозь заплывшие от наслаждения рыжие глазки, она твёрдо отрезала. – Не тратьте моё время, сеньор, а лишь укажите, куда идти… Надеюсь, я ясно объяснилась!

— Это ещё кто такая?! – словно гром посреди ясного неба, прогремел выпад внезапно подошедшего бизона. Его грубая шерсть блистала каштановым окрасом, а густая борода стелилась чуть ли не до пола — голову же высокого силача украшал увенчанный перьями символ былой традиционной власти дипломатического луга: витая золотыми нитями повязка с нанесёнными рыжей краской символами покорённых земель юга. Его акцент хоть и выходил за рамки южноэквестрийского, всё же был понятен белоснежной леди, глазки которой чуть не вылетели из орбит, стояло ей увидеть эту громадину прямо перед её посеревшей мордашкой. Выждав достаточно, посол южного соседа Эквестрии повторился. – Приём дипломатов намечен на полдень! Было же сказано никого не пускать раньше времени, так что эта пернатая тут забыла?!

Глава 9. POLICY OF TRUTH

Часть II.

История народов, соседствовавших с Эквестрией, всегда была темой сложной для изучения подданными Селестии: она была полна недосказанностей и загадочных совпадений, прояснить которые было весьма трудно и долго, однако именно этот прорех в учебниках поняшьего просвещения и манил молодые умы на изучение истории их культуры даже после завершения обязательной школьной программы. Зачастую образование соседних с Эквестрией государств можно было описать в паре строк, согласно хронологии захватов одних племён другими, однако подробности, закладываемые лидерами ещё на заре цивилизации, порождали коренные отличия в менталитете нации, что нельзя однозначно характеризовать как «хорошо» или «плохо». Подходящим терминов в данном вопросе следует считать слово «многообразно». Однако именно на почве этого самого многообразия в сознании многих пони и возникал культурный конфликт: не все могли смириться с навязыванием подобного рода традиций, что играли ведущую роль в развитии бизоньей культуры на протяжении долгих поколений.

Многие современные пони-историки называют период массовых войн бизоньих племён излишне варварским, однако, если вспомнить историю самой Эквестрии, некогда и в ней царили недопустимые по сегодняшним меркам формы правления, такие как дифференциация по расовому признаку. Стало быть, дитя, рождённое с чуждой данному племени расой из-за превратностей злой судьбы было вынуждено быть изгнанным: и да будет благом Селестии, если это дитя будет подобрано добрыми представителями чужих племён, что, рискуя статусом и жизнями, прикрывали при себе инородцев: рогатых, грязь или перьев. Как бы то ни было, история каждого народа полна как положительных так и отрицательных эпох, и потому приписывать Бизонской Унии грехи кровопролитных сражений весьма низко со стороны уважаемых историков. Особенно учитывая то, что во времена «войн трёх рас» на землях пони Бизоны промышляли чистой демократией, неэффективной, однако мирной, и назывался этот период «Правлением луга».

Около пятисот лун назад, в жарких закоулках далёкого юга, далеко от современных границ селестийского государства, бок о бок жили крупные общины бизонов, основными крупными промыслами которых были земледелие, ловля рыбы в пучинах красных каньонов и шаманство, производимое в целях духовного развития племени и, безусловно, целительства. Вопросы касаемо границ влияния соседних племён решались общими собраниями, проходившими под влиянием наиболее влиятельного племени, роль которого перенималась через каждые пять лун, исходя из результатов, которые принесли плоды одобренных им решений. Это был период наиболее мирного сосуществования, принёсший немалое число традиций, таких как курение знаменитой трубки луга подле широкого костра или хранение объектов природного наследия, навроде великих гор, в утёсах которых предпочитали вести думы мудрецы и охотиться добытчики. Однако такая разобщённость не давала эффективной защиты против набегов диких зверей из аномальных зон, порождённых природой, или набегов воинов других цивилизаций, наподобие той же самой Эквестрии, потому сильные мира бизонов сплотились, образовав коалиции военизированных племён, начав покорять своих же братьев на благо объединения юга в единый оплот могущества, путём алой крови и ржавого клинка.

Это столетие вошло в историю как период расцвета могучей Бизонской Унии, оспаривать силу которой многие не решаются и по сей день, ибо политика, что проводилась в годы объединения, которой покорённые племена подчиняются и до сих пор, оказалась весьма эффективной не только в военном, но и в экономическом и духовном плане. Всё дело лишь в том, что в качестве рабов бизоны предпочитали использовать лишь иностранных воинов, а также жителей покорённых земель, что не принадлежали к расе бизонов. Своих же братьев они обязывали работать целыми городами исключительно по специальности, что те успели продемонстрировать во времена «Великого Луга»: в одних городах находились кузни великих воинов, в других – лекарей, в третьих – поэтов и художников, четвёртые же поставляли продовольствие. Система предусматривала переназначение горожанина в другой город со своим укладом и строем, однако зачастую бизоны умирали ровно на той же работе, на которой раньше проводили жизнь их родители, и будут проводить жизни их потомки. Уния гарантировала своим гражданам стабильность в обмен на сухую обыденность культурной жизни, развитие которой происходило ровно по назначенному расписанию, и то, культурный досуг, что выделяли цеха художественной сферы, зачастую не удовлетворял интересы привыкших к простоте бизонов, потому в народе назревали недовольства, однако на подмогу системе, терявшей своё влияние, пришла та самая Эквестрия, во главе которой уже твёрдо сияло ясное и мудрое солнце великого аликорна.

На фоне обострения отношений с крайне военизированным Гнездом Грифонов, грозным северо-восточным противником мирно настроенных пони, только перешедших на рельсы социального развития страны, Селестия заключила с Унией знаменательное в своей важности соглашение – Пакт Ржавой Слезы, согласно которому помимо союза двух государств, граждане-бизоны получали возможность покинуть своё племя и стать полноценными гражданами Эквестрии (условия договора воспрещали заселение оных в столице и нескольких крупных городах). Таким образом, Уния смогла снизить градус социального напряжения, позволив своим подданным сменить род деятельности; солнцегривая Принцесса же получила дополнительную военную мощь и возможность расширения своего влияния за границами отстраиваемого заново государства, так как последствия изгнания Сестры всё же давали о себе знать даже спустя почти девять долгих веков.

Что самое примечательное в этом пакте, подписан он был после жуткого нападения Бизонов на юг Эквестрии, в ходе которого поселенцам шахтёрских деревень давалось на выбор две альтернативы: вечное рабство или гордая смерть в бою…. Исход которого был предрешён значительным перевесом вооружённого до зубов рогатого противника. Трудно сказать, пыталась ли Уния расширить свои владения на благо «Зрелищ» для простого народа или же сие послужило триггером для Селестии, что тут же даровала глоток свежего дыхания деспотичной системе племенного объединения кровью, однако одно ясно точно: это событие послужило началом конца. До сего момента граждане Эквестрии, притом независимо от расы, использовались бизонами в качестве рабочей силы для укладывания дорог меж крупными городами и центрами аграрной промышленности. Наиболее известный торговый маршрут «Чибус[4] – Капитис[5] – Флюмен[6] – Монс[7] – Терминус[8]», простилавшийся с крайнего юга близ бескрайних просторов мирового океана до самого севера, до границы с землями просторной Эквестрии, был построен за несколько десятков лет копытами сотен захваченных мирных граждан и сложивших оружие воинов под чутким надзором сильных шерстяных громадин.

И тогда, когда судьбоносный пакт был подписан, помимо всего прочего, соседние государства были обязаны освободить содержавшихся в плену бизонов и пони, устои которых в связи с долгим пребыванием на территории врага, претерпели значительные изменения. Пакт предусматривал и это. И потому, уже сейчас, во второй половине девятого века после изгнания Найтмер Мун, на юге Эквестрии, в особенности близ знаменитого Гемтауна, и началось объединение культур двух некогда враждовавших народов. Особенно чётко данная тенденция начала прослеживаться после всё же назревшей войны с Гнездом, в ходе которой бравые воины обоих государств показали стойкость и братское усердие в борьбе с общим противником, вследствие чего дружеский настрой подошёл к своему апогею и, казалось бы, всё шло к лучшему. По истечению войны, Бизонская Уния, подобно своему добродушному соседу, решила сменить пугающее соседей имя, дабы стереть из глаз общественности следы былого военного настроя, в котором более уже не было такой глобальной нужды: с того момента и по сей день государство бизонов носит имя «Республика Бубалус[9]».

Впрочем, настрои, что до сих пор царят в среде не столь давно объединившегося общинно-племенного государства, изменить гораздо сложнее, чем броское имя, прописываемое в тонких, но ёмких политических бумагах. Пусть большая часть новой Эквестрии и относилась к своим соседям добродушно, однако никто не забывал тех бездушных покушений на жизни южан и, в частности, трудяг-шахтёров, что по несчастливому стечению обстоятельств остались без защиты в день осады пограничных карьеров. Пусть многих и интересовали традиции заграничного народца, пони не изъявляли особого желания принимать участие в грязных игрищах бизонов, только спустившихся со своим жарких гор в цивилизованный мир. И почти никому не нравилась та экономическая ситуация, в связи с которой рабочие места зачастую приходилось отдавать рогатым соседям, дабы поддерживать хорошие отношения с их лидером, как и следовало ожидать от бизона, не терпевшего пререканий и промедлений. Все эти последствия не был забыты никем. Особенно это не было забыто югом.

Но более всего это не было забыто Гемтауном.

— Ну, чего встал, как тёлка враскорячку?! – в очередной раз выругался статно выглядевший бизон с вычищенной до идеала бородкой, грозно топнув стальным копытом пред юношей, что смел проявлять столь заторможенную реакцию на остро поставленный вопрос со стороны важного дипломата. – А ну отвечай, кто это такая, и что она забыла в мэрии!

— Н-но сеньор, эта леди в-всего лишь, — было начал оправдываться молодой жеребец, обернувшись, дабы разъяснить ситуацию детально, глядя прямо в глубокие карие глаза сурово выглядевшему начальнику, что, казалось, был готов растоптать своего слугу за столь неряшливое выполнение его единственного важного задания на месте. Однако старания юноши были прерваны вовремя подоспевшим ответом взявшей себя в копыта леди светлой масти с блондинистой гривой, грациозно перевалившейся спинкой через крепкие дубовые перила да глядевшей на парочку суетившихся мужчин сверху-вниз, пока её крохотные завитки распрямлялись на пути к полу под действием собственной тяжести.

С одной стороны, это выглядело весьма комично, но в то же время в позе сей при детальном рассмотрении виднелась всё та же вселенская грация, что и позволило уверившей в себя пони произнести:

— Прошу, уважаемый сеньор, не гневайтесь на этого молодого жеребчика за его нерасторопность: он всего лишь провожал меня до архивов, — слово за слово, цепляя внимание обоих, вежливо стелила пегаска, состроив столь непринуждённую и добрую мордашку, насколько той позволяла сложившаяся ситуация… однако на слове «уважаемый» непоколебимость той всё же претерпела незначительный, еле уловимый провал. И всё же, не пав пред лицом опасности, она продолжила, еле приметно сглотнув. – Наша команда севера решила оказать почтение предстоящей беседе, потому я была прислана сюда ранее оговоренного срока: в целях моего визита доставка в архивы нескольких важных бумаг, значение которых будет объявлено на самом собрании…. Вы ведь не желаете терять лишнее время на пустую бюрократию, не так ли, сеньор?

Она попала прямо в яблочко.

— Что же ты сразу не сказала! – отрезал навеселе внезапно ободрившийся бизон. – Бизоны почитают такое важное отношение к делу, которое проявляют пони! Бизоны любят быстрый и решительный подход к делу! – всё более располагая себя к дружелюбному настрою, продолжал улыбнувшийся дипломат, оправляя еле-еле приметную тёмную бабочку на своей коротенькой шее, укрытую ни то шёрсткой копыт, ни то густыми зарослями широкой бороды. – Бобо, будь добр, раз эта пони решила проявить уважение, проводи её до самой двери тридцать четвёртого кабинета, да поскорее! Время работает против нас!

— Вы главный, сеньор…

С противоположный стороны порога переговорного зала послышался грозный топот тяжёлых копыт, за которым последовало лишь приглушённое эхо стихшей беседы и оглушающе громкий стук захлопнувшихся дверей.

«Поверить не могу», — причитала про себя беленькая пегаска, вспархивая над полом в ожидании спешившего на зов леди прислужника: «Всё не может быть настолько просто! Это бред». И, заручившись поддержкой местного мальчишки на побегушках, леди безо всяких опасений проникла в святую святых провинциального политического аппарата, приготовившись атаковать тот прямо в сердце, во имя торжества угасавшей справедливости. Одного лишь взгляда в сторону даже наиболее цивилизованного представителя южных соседей пегаске хватило сполна, дабы вспомнить то, что привело её сюда в первую очередь. Культурная миссия послов далёкого севера, безусловно, не была ложью, однако перечень намерений грациозной красавицы вовсе не пересекался с целями её так называемых «коллег». Ведущей инициативой юной пони было восстановление утраченной годами самой сущности южного народа Эквестрии как такового, нещадно растоптанного под варварским нашествием крупного рогатого скота.

— Благодарю от всего сердца, сеньор, за проявленную вами поддержку, однако, будьте столь любезны, оставьте меня одну на несколько минуток: дело моё исключительно важно и потому не терпит вмешательства лишних пони, не подумайте лишнего, конечно, — вновь показывая чудеса красноречия, сладко стелила выгнувшаяся вперёд к растроганному жеребчику пегаска, звучно прицокивая язычком о влажное небо и подмигивая угольком красочно подведённых ресничек. Стоило ей только это произнести, как, безо всяких лишних слов, подобно солдату личной гвардии самой Принцессы, он отсалютовал, развернулся и лёгкой поступью неопытного, но бравого жеребца, отмаршировал вниз по лестнице, позволив красавице остаться в одиночестве мрачных коридоров крохотного склада ценных бумаг.

Тем временем в городской тюрьме

Любой, кто хоть раз был на юге необъятной Эквестрии, протянувшейся в своих владениях чуть ли не по всем климатическим регионам доступных для заселения земель, признавал, то, сколь отвратительно знойными могут быть летние дни в городах наподобие Гемтауна. Жара эта в особенности сильно давила на здоровье туристов и граждан, коль поселение их было расположено вдали от запада и востока, спасительных морских закоулков континентальной засухи, полных свежести и прохлады вод глубокого океана. Однако даже эта известная засушливость не идёт ни в какое сравнение с тем жаром, что обитает в закоулках металлических коробочек-тюрем, наспех возведённых во благо законности диких пустынь коварного юга.

— Начальник, когда там уже выпустят меня? – вольготно облокотившись запотевшим копытом о стальную оградку камеры и тут же откинув ошпаренную конечность прочь, спокойно отрезал зевнувший Стил, наблюдая за своими зашуганными сокамерниками-мошенниками, которые, казалось, уж были готовы умереть, лишь бы не сидеть в одной комнате с этим психопатом, казавшимся палачом их грешных душ, даже будучи лишённым всякого опасного огнестрельного оружия. Одного презрительного взгляда пегаса в сторону гнусной парочки тем хватало, дабы жалобно взвыть, упёршись холодными носиками в жаркий песок сухого пола. Из-за стальных прутьев наспех вырезанных окон доносились острые лучики палящего солнца, что превращали дневное заключение в тюремной камере в настоящую баню, однако до ада было ещё далеко: всё-таки время от времени внутрь залетал лёгкий ветерок, а высокие потолки не позволяли жаре оставаться подле самого пола. Иначе говоря, ситуация была ужасной, но не безвыходной, и всё, по словам сеньора Деречо, обязалось становиться только лучше с каждым днём. Вот только эти обещания ничего не говорили о дне сегодняшнем.

— Стил, ну я же тебе объяснял, — начал тот, надев фетровую ковпоньскую шляпу поверх взъерошенной накануне гривы, после чего добавил, озирнувшись на нарушителя порядка. – Я не могу отпустить тебя, пока мы не выясним, являются ли эти пони гражданами Эквестрии.

— Это что за дела ещё такие, Деречо? – справедливо возразил Стил. – А если мы их паспорта будем месяц искать, мне, чо, тут до голодной смерти отлеживаться? А если я в туалет сходить захочу? Я этой парашей тюремной пользоваться не собираюсь – ещё чего! Я не для того налоги плачу, чтобы, подобно дикарям-бизонам куда попало нужду справлять.

— Ладно-ладно, всё, замолчи, Стил! – тут же грозно приказал пустынный прокурор, оправляя свои погоны да неловко озираясь на прочих заключенных и вышёптывая на ухо Стилу важную мысль, о которой тот подзабыл в порыве недовольства. – Я тебя сейчас посажу за разжигание расовой розни, чтоб тебя, Стил! А ну собери свои грозные перья, засунь их туда, где они не будут колоться, и замолчи – ни мне, ни тебе не нужны проблемы, — усердно защищая как себя, так и своего приятеля по ту сторону стальных прутьев, агрессивно шептал Деречо, прижимаясь к камере заключения столь близко, как ему позволял раскалённый металл, темнота холодных углов коридора и крепкие нормы приличия. – Так, значит, слушай сюда: у нас и так ситуация нестабильная с ними сегодня. Если ты, балда, не заметил, подле тебя трое бизонов в соседних камерах спят: осуждены за полночный пьяный дебош, в ходе которого каждый пытался совратить кобылок-поваров в столовой основной шахты, в том числе и ту, о которой все в первую очередь вспоминают…

— Да ну тебя! Они пытались изнасиловать Серебро?! – тут же во всю глотку выпалил поражённый сказанным Стил, глаза которого чуть ли не на лоб полезли, стоило ему понять, кто сидит с ним в одной комнате. И, не желая оставлять дело так, угольный комок ярости, не призадумавшись ни на секунду, выпалил, – Эй вы, слышьте, рогатый скот?!

— А ну заткнись, кому говорю! – начиная нервничать куда сильнее прежнего, произнёс испуганный возможными последствиями назревавшего конфликта Деречо, попытавшись врезать своему приятелю с копыта сквозь прутья широкой камеры, однако, безрезультатно.

Вдруг на весь коридор, полный преступников самых разных мастей: от хулиганов до насильников и воров – послышался звучный лязг металла, а затем и скрип открывающейся двери, ржавчина на которой, стало быть, живёт ещё с годов основания самого города. Вкусив запах свободы, Стил улыбнулся во всю ширь хитрой морды и, навеселе засмотревшись на дёргавшиеся глазки законника, отрезал:

— Спасибо, — сказал он, кашляя от ощущения в ноздрях сухих и мерзких запахов тел немытого скота, рога которых он был готов оторвать в любой удобный момент. – Думаю, ты и сам понимаешь, что для всех будет безопаснее, если я буду по эту сторону прутьев.

— Да уж, — справедливо изрёк прокурор, смахнув со лба скопившийся холодный пот, и опешил, вдоволь отдышавшись пред лицом ехидно посмеивавшегося любителя опасностей, ввязываться в которые, однако, пони вокруг него не желали, ровно как и сам Деречо. Вернув себе приличный вид и состроив угрюмую мину, земной пони, весьма статный, но худощавый жеребец в чёрной жилетке с еле приметной щетиной и стильными бакенбардами, добавил. – Но я тебя предупреждаю: ещё одна такая выходка и обратно за решётку, Стил! Мне не нужны проблемы с властями, приятель, так что, будь добр: пока я расспрашиваю этих двух, сиди смирно и молчи, Селестии ради!

— Ладно, как скажешь, — нехотя согласился Стил, ловко вытащив из кармана своего надзирателя тонкую сигарку, пока тот был занят грозным порицанием незаконности его общественных деяний.

В то же время в архивах городской мэрии.

— Ну что же, вот и всё! Ха-ха! – выпалила на радостях довольная пегаска, предварительно оглядевшись вокруг да навострив чувствительные ушки, дабы вслушаться, имеется ли у здания крепкая и внимательная охрана в условиях и без того неспокойного окружения. Удостоверившись в своём успехе, грациозная вспорхнувшая леди чувственно выдохнула, пригладив обмякшие от слёз щёки и, достав из-под крыла свёрнутую чёрно-белую фотографию, всмотрелась лазурью глубоких глазок в своды контрастных линий, нежно поглаживая дёргавшимся пёрышком по ныне падшим в небытие мордашкам изображённых светом пони. – Хи-хи…

Изображённая на рассыпавшемся миниатюрном снимке семейная пара, высокий жеребчик-пегас и низенькая единорожка, держали пред собой, в уютной самодельной колыбели, милую пернатую кобылочку, взгляд которой был устремлён на свет жаркого солнца, в то время как на носике её мирно располагалась крохотная бабочка. На фоне портрета был заметен обыкновенный для южных земель деревянный домик, взвывавший о ремонте, хотя бы косметическом, дабы грязь широкого фасада не так сильно бросалась в глаза случайным прохожим. На мордах пары, связанной крепкими семейными узами, сияла радость и надежда, однако, вопреки тому, что-то всё же казалось в том взгляде странным. Будь причиной тому долгая выдержка перед фото или наигранность эмоций, можно было бы сказать о том сразу, однако эти улыбки будто сочетали в себе боль утраты и радость одновременно, что… загадочным образом очаровывало.

Вдоволь насмотревшись на сокровенное фото, дорогое той, словно сама жизнь, белоснежная красавица в одно ловкое движение дёргавшегося от нервов крыла упрятала то назад в прореху меж пышными белыми перьями и, тяжело вздохнув, просияла искренней улыбкой. И, обдумывая то, на что она пошла во благо достижения цели, не в силах совладать с собой, пони засмеялась, со стыда схватившись за завитки тёплой гривы.

«Подумать только», — мямлила она про себя, — «Я только что переступила закон», — продолжала она, будучи сбитой с копыт фактом того, сколь просто ей удалось достигнуть намеченной цели, — «Указ Пера Алого Лебедя об ограничении прав граждан-переселенцев Республики Бубалус…. Что тебя, да это же гениально! И, что самое главное, я получила от моей команды все необходимые подписи! Выкусите, звери, вам тут не ваши каньоны, ха-ха!» — никак не могла нарадоваться довольная пони, празднуя победу над общественно-государственным застоем, что уже как десяток лет имел место быть во всех городах южной Эквестрии в связи с некогда навязанным сотрудничеством двух рас-противников.

— Вы ещё кто такая? – резко оборвав победные тирады милой пегаски, в святую святых дипломатии ворвался широкогрудый безволосый жеребец в сером фраке, пуговицы которого были готовы вот-вот вылететь прочь от того натуга, что создавало его жилистое земнопоньское тело

— Крыло Королевской Дипломатии, — гордо произнесла леди, будто бы годами готовившаяся к подобному исходу событий, и замерла в гордой позе победителя, глядя на громилу исподлобья, уверенно указывая гладким пёрышком на вытянутый из-за спины серебристый значок государственной организации.

— Ну-ка подождите, мисс, — не остановившись ни на секунду, ответил жеребец, сделав пару грозных шагов навстречу пегаске, чья уверенность, казалось, уже просто не могла пасть ниц, стоило ей сверкнуть официальным удостоверением. – Разрешите-ка, я взгляну на него, — давил жеребец, глядя на кобылу так, словно бы та безо всякого стыда и угрызений совести украла всё содержимое этих шкафчиков, после чего заготовила террористический акт против самого города. Силой забрав сверкавший кружок из нежного хвата леди, недоверчивый охранник заявил. – Итак, сейчас проверим ваше удостоверение, «мисс», — судя по его интонации, последнее он произносил с явным осуждением. – Чт-, — только и успел промолвить сбитый с толку жеребец, как, порвав копытом бумажный муляж, он уже наблюдал краем глаза эфемерный силуэт порхавшей прочь пегаски. – ТРЕВОГА! НА ТРЕТЬЕМ ЭТАЖЕ МЭРИИ ЗАМЕЧЕН НАРУШИТЕЛЬ! ПЕРЕКРЫТЬ ВСЕ ВЫХОДЫ!

«Ну что же, вот и договорилась: ничего простого, как известно, на этом свете не бывает, ха!», — не теряя надежды на спасение, думала про себя блондинка-пегаска, под свист встречного ветра вылетая в узенький коридор бухгалтерийного отдела городской мэрии. Основной вход в здание, как нетрудно догадаться, уже был перекрыт юным прислужником на пару с охранником-бизоном, потому единственным выходом из сложившейся ситуации оставалось весьма крупное окно на другом конце злосчастного коридора. Времени медлить не было. Судьбоносная бумага уже была на своём месте, готовая к исполнению, и теперь всё, что оставалось сделать храброй белой пегаске – это уйти прочь из города, желательно, без увечий. Желательно, живой.

Думая только о хорошем, она опустилась на пол и, опёршись задними копытцами о твёрдые перила дубовой лестницы, запустила себя в отчаянный полёт прямиком в сиявшее полуденным светом окно. Не в силах что-либо изменить, она сделала единственное, что ей позволила напряжённая до предела ситуация: поджав крылья к телу, пегаска защитила мордашку и, чувствуя, как острое стекло впивается мелкими жгучими осколками в нежную кожицу, пролетела прямиком на свободу. Не в силах продолжить полёт, кровоточившая в области нежных пёрышек леди так и рухнула камнем возле остатков «Мятного Эля», около торчавших из-под земли острых деревянных кольев. Пропахав носом несколько метров, чувствуя, как жар от многочисленных порезов вот-вот скуёт всё её тело, пегаска тут же поднялась, кряхтя от боли и, в ужасе потрагивая обмякшие крылья, галопом ринулась прочь на север, гарцую по окраине опасного города, стараясь уйти от погони любой ценой. Не прошло и минуты, как вдали за её спиной послышался топот нескольких стражей порядка, судя по лязгу металла, вооружённых холодным или огнестрельным оружием. Эта пегаска не была легкоатлетом, несмотря на свою завидную грацию и ловкость, потому столь внезапная пробежка вкупе с нанесёнными ранами дали о себе знать: её сознание помутнялось всё сильнее, а шаг то и дело становился короче, пока, оказавшись подле пограничной отметины, она совсем не потеряла силы, опав на песок пустыни, подобно сбитой хищником птице мира.

— Деречо! Охренеть, ты глянь, чо происходит! – завопил как не в себя взбудораженный увиденным шоу Стил.

— Где? – оборачиваясь вокруг, дабы опознать цель донесения тому столь резкой информации, здраво вопрошал прокурор, пока из-под его носа хитрый пегас утащил конфискованный чёрный пистолет, разряженный в ноль во имя тишины и спокойствия его сокамерников. Так и не поняв, чего тем желал добиться его приятель, Деречо жёстко отрезал. – Стил, не отвлекай – не видишь, я работать пытаюсь!

— Дери, ты слепой или глухой, я не понимаю! – грубо вторил всё не утихавший Стил, наблюдая вдалеке, на юге города самую настоящую погоню, во главе которой была та самая грациозная леди, которую он знал часом ранее. – Стоп, что? Это она?! Быть этого не может! – уж было начал мыслить вслух взведённый до предела пегас, вылетев прочь из здания тюрьмы через хлюпкую входную дверь под звучную ругань своего временного надзирателя и поскрипывание проржавевшего механизма.

Взгляд его не обманывал: в действительности, белая пегаска с взъерошенной желтоватой гривой, полной крохотных алых пятен, прямо на его глазах галопировала в сторону северной границы, пока её крылья висели рядом, на её спинке и боках, будто бы обрубленные у самого основания жестоким порезом стального клинка. Недолго думая, угольно-чёрный пегас с горячей кровью ринулся вперёд, желая узнать, что за напасть такая приключилась, коли столь любезную сеньориту стали преследовать вооружённые жандармы. Но не успел он подлететь, как силы покинули юную особу, а сама она, взывая о пощаде к сиявшему солнцем небу, лишь медленно прикрывала глазки.

— А ну не спать, сеньорита! – отбивая разлежавшейся леди обе щёки жёсткими пощёчинами грубого крыла, в обыкновенной заботливо-суровой манере прокричал обеспокоенный Стил, поднимаю ту наверх за вялую шейку.

— С-сеньор? – вяло причитала та, будучи потерянной где-то в пучинах собственных мыслей, выпав из реального мира из-за болевого шока, связанного с порезами тонкого стекла.

— Да, это я, чтоб тебя! Что случилось! Какого сена тут творится?! – стреляя вопросами, словно из пушки, не переставал трясти ту заинтересовавшийся до смерти её историей пегас…. Что же, в конце концов, диалога с ним та добилась не из меньшего интереса, и потому пришёл час вернуть этот должок.

Но заместо ответа находившаяся на грани потери сознания леди лишь всплакнула: её голубые глазки заплыли в сиянии яркого солнца, а сажа на побитой падением морде напомнила суровому пегасу о том, в каком мире они оба живут. Искренно рассмеявшись, белоснежная пегаска всё же вымолвила, наблюдая, как в нескольких десятках метров за ними уже находился резво гарцевавший наряд жандармов:

— А вы всё шутите, сеньор…. Бросайте это дело: нам с вами не по пути… Я знаю, вы любите опасности, но мои проблемы вам ни к чему… И да, — в её пульсировавших от усталости и боли зрачках будто бы просияла искра, попавшая чёрствому мешку табачных перьев прямо в сердце, пока та молвила. – Я провалилась. Я не смогла выполнить свой долг. Я не смогла уйти незамеченной. Прошу, не берите на себя мой грех – уходите…

Внимательно вслушиваясь в каждое произносимое пегаской слово, Стил неугомонно рыскал взглядом по горячему песку в поисках спасительного круга, что мог бы вывести их обоих сухими из сложившейся ситуации. Внимательно вглядевшись в выемку внутри заборинки, огромная чреда которых ограждала город стеной из крепко натянутых верёвок, внимательный жеребец приметил внутри двухзарядный пистолет, наподобие его «Бруно», имевший, однако, белую окраску и гравировку в виде солнечных лучей, подобно волнам на песке в лёгкую ветреную погоду.

— Хи-хи, не помню, чья это фраза, но вам она совершенно под стать… Когда справедливость исчезает, то не остаётся ничего, что могло бы придать ценности нашей жизни, — только и успела промолвить лишившаяся последних сил пегаска, с улыбкой прикрыв заплаканные глаза, слёзы из которых размазали по её милой мордашке грязь сажи промышленного городка.

Очарованный таким безрассудством с её стороны, Стэндин Стил сам чуть было не пустил слезу, однако, взяв себя в копыта, тот лишь широко улыбнулся и, снимая свой угольный плащ, закинул раненую леди на спину, используя прочную и длинную ткань как верёвку для фиксации тела спавшей бедолаги.

— Стэндин Стил, снова ты! – готовая разгореться тартаровым пламенем, тут же выпалила алогривая кобыла, походившая, скорее на преступника, нежели на стража порядка. Её ухо было проткнуто двумя тонкими стальными гвоздями, форму стильных серёг которым придали местные лишь в дальнейшем. На шее кобылки красовалась татуировка распустившейся крупной кровавой розы, в то время как тело её было покрыто лёгкой чёрной курткой с крохотными дырочками подле копыт для продува в жаркую погоду. В сочетании с её заострённым угловатым ирокезом и многочисленными шрамами, фасон сей был ей очень даже к лицу, что придавало кобылке, и без того выглядевшей юно, шарм подросткового бунтарства.

— Рубин, а ну заткнись и не встревай: ей займусь я, — жёстко ответил чёрный пегас, выплюнув из своих зубов порванную ткань любимого плаща, докончив тем самым перевязку больной пони.

— Ты сдурел, куряка?! – справедливо выпалила в ответ огненная пони, наведясь многозарядным пистолетом на тело приятеля. – Всё? Докурил-таки последние остатки серого вещества, я так полагаю? А ну положи её на пол: ты не судья и даже не страж порядка, чтобы заниматься подобными делами!

Услышав это, Стил в который раз за день ощутил то самое мерзкое чувство, когда его неукротимый пыл, готовый разорвать кого-угодно, была бы на то воля самого пегаса, всего лишь в пару веских слов свели на нет. Отвернувшись от набежавшей троицы пони во главе с так называемой «Рубином», жеребец замолк.

— Чего встал, как вкопанный?! – сберегая дистанцию с весьма непредсказуемым и опасным противником, продолжала гневаться кобылка, защищающая свой город. – Передавай её нам и иди спать, Дискорд тебя дери! Ишь, защитник нашёлся!

Обернувшись в сторону всё наближавшихся на него серьёзных пони, Стил тепло улыбнулся, хитро поведя глазами в ответ на оскорбления, слетавшие с уст его жаркой во всех смыслах приятельницы. И, усмехнувшись, он навёл оба незаряженных ствола на перепугавшуюся не на шутку троицу.

— Стил?! – тут же выкрикнула та самая грозная пони, нежный глазик которой теперь дёргался, подобно солнцу в знойный день. Придя в себя, она продолжила. – Ты что это здесь устроил! Ты смеешь наводить оружие на нас?! Из-за неё?! – сопровождая своё высказывание активной жестикуляцией, рубиновая кобыла лишь сильнее гневалась, искренне не понимая, что происходит с её приятелем. – Ты сдурел! Определённо точно: ты сдурел! Ради какой-то кобылы, которой ты даже не знаешь, стреляться с друзьями – да ты хоть знаешь, что она сделала?!

После этих слов, медленно подняв из-под тени своей шляпы карие очи, сиявшие в свете полуденного светила настоящей храбростью, Стил впервые за свою жизнь почувствовал, насколько сильна земля под его копытами, насколько могущественны его пустые пистолеты и насколько красноречив его решительный взгляд. Стоя на границе родного Гемтауна, имея при себе лишь благородное намерение помочь милой леди, в которой он чувствовал присутствие чего-то святого, и располагая двумя опустошёнными кусками металла, привязанными к передним копытам, он изрёк:

— Нет, я не знаю, что она сделала, Рубин.

— Тогда какого сена ты защищаешь эту преступницу, чтоб тебя, кусок ты идиота! – волнительно размахивая перед своими соратниками полным пуль боевым пистолетом, продолжала гневно задаваться важными вопросами разгорячённая донельзя кобыла.

— Потому что я видел её глаза, Рубин, — сказал он, прищурив свои очи, дабы в пылу жаркой словесной перепалки следить за настроем готовой выстрелить кобылы более пристально. – Глаза могут рассказать о многом, Рубин, и ты сама это знаешь, — гордо распрямив широкие плечи да жёстко, но красиво указав сжатым крылом на свою собеседницу, в победе над которой он уже был уверен на все сто, Стил лишь усмехнулся, дружелюбно оскалив, к удивлению всех, почищенные зубы.

— Ты что несёшь, больной?! Она тебе друг что ли или невеста, чтобы ты так на глазки её заглядывался, а?! Да ты хоть имя-то её знаешь?

— Нет, не знаю, — гордо отрезал Стил, уверенно прищурив очи.

Челюсть алогривой кобылки была готова опасть до самой земли, стоило ей услышать этот ответ, однако, будучи не из робкого десятка, она быстро пришла в себя, вновь наведясь на чёрное пернатое тело.

— Я видел её глаза, Рубин, её глубокие невинные глаза: эта пони не могла поступить плохо, я просто чувствую это, – и я отказываюсь верить в иное, — и вновь, озлобленно цокнув зубами, но продолжая оставаться спокойным душою, Стил выше задрал нос, подобно тому, как он привык наблюдать оное в поведении ныне спавшей красавицы. И, подумав, что ситуация и без того ввела его оппонентов в замешательство, Стил взвёл курки обоих пушек, безо всякой агрессии произнеся. – Я сам выясню, что за преступление она совершила и вернусь сюда, как только это будет возможно, Рубин, даю слово! Политика искренной правды осудит её по справедливости.

— …За тобой будут вести охоту, Стил, балда ты такая! – уже будучи в какой-то степени согласной со стороной пегаса, ни то заботливо, ни то в упрёк его глупости протянула боевая кобыла, пока её сослуживцы попрятались ей за спину, боясь быть простреленными насквозь самым первым залпом грозных орудий.

— За меня не беспокойся, — жёстко ответил Стил. – Я найду способ выйти сухим из воды, — и, продолжая держать на мушке двух сильных на вид жеребцов, в поддержке которых он не был уверен, пегас довершил свой ответ. – Если вас спросят, почему вы упустили опасного преступника, ответьте, что к нему внезапно прибыла подмога.

Выпалив это, Стил со свистом поднялся выше в небо, всё ещё выцеливая дулом крохотных машин смерти приспешников хорошенько призадумавшейся Рубин, и, поднявшись достаточно высоко, будучи прикрытым тоненьким паровым облачком, он упрятал прочь оба разряженных ствола, со скоростью ветра спикировав к земле, улетев прочь на севере, в сторону знаменитых чащ Вечнодикого Леса, в районе которого государственная слежка уж точно должна была потерпеть крах, в связи с аномалиями природного характера, что вечно кружили свою магию вокруг этой загадочной местности.

Серебристый свет голубого месяца пронзал небо лучами тишины спокойной эквестрийской ночи. Подле высоких хвойных деревьев национального парка города Кристал вальсировали струйки крохотных белых балерин, засыпая снегом предгорья пылавшего огоньками тёплого города. Лёгкие потуги морозного ветра, поглаживая тёплые щёчки одинокой пони, оставляли на шёрстке той еле заметные капельки воды, тут же примерзавшие к чувствительным волосикам, словно крупные слёзы.

Сложив над головой широкие обмёрзшие крылья, уже не чувствовавшая собственного тела пони лишь изредка посапывала, стараясь не закрывать тяжёлые глазки во тьме гнетущей ночи. Высокий фонарь подле гладкой каменной скамьи, вырезанной в форме гребня морской волны, на которой и сидела готовая уснуть пони, был весьма тусклым, однако того хватало, чтобы увидеть всё, чего эта уставшая от жизни особа могла возжелать. Падавший синеватый блеск лампочки освещал грациозно кружившиеся в мирном танце снежинки, колючий край вечнозелёной ели и затоптанную подошвой ботинок землю пред взором улыбавшейся пегаски. Издалека, откуда-то сверху, из города, доносились добрые шёпоты спокойной семейной жизни: праздничная музыка и треск сгоравшего дерева эхом маршировали от утёса к утёсу.

— Мисс, прошу простить, может, я лезу не в своё дело, но что вы здесь делаете совсем одна? – учтиво обратился к пернатой красавице тепло одетый жеребчик, морду которого было чрезмерно тяжело разглядеть во тьме зимней ночи.

— Всё хорошо, сеньор, — дружелюбно отрезала замерзавшая на морозе пони, постукивая звонкими челюстями, пока снег с её шёрстки то и дело падал на землю пышными белыми комьями. От холода широкой улицы на склоне высокой кристальной горы не спасала даже уютная светлая многослойная дерматиновая курточка с декоративным пушистым воротником изо льна. Подняв взгляд выше, всматриваясь в таинственного незнакомца сквозь белизну смазанных снежинок, мимолётно исчезавших из узенького поля зрения, кобылка с тяжестью на душе произнесла. – Я наблюдаю за снегом.

— Ну что же вы так, — незамедлительно ответил тот, смягчив свой тон, вежливо подойдя ближе. – Должно быть, тяжко наблюдать за снегом в одиночестве…. Вы не возражаете, если я подсяду к вам – будем наблюдать в кампании?

— Вы так любезны, сеньор, — не в силах скрыть симпатию, нежно промурлыкала залившаяся румянцем пони, однако, взяв себя в копыта, всё же воспротивилась. – Простите, но я вынуждена отказать: здесь холодно…. Я польщена, но будьте любезны, прекратите тешить моё внимание – идите в город, прошу, не стоит мёрзнуть тут ради меня…

— Мисс, я кому говорю, просыпайтесь! – внезапно голос обворожительного молодого господина сменился наиболее грубым тоном жеребца средних лет, что, подойдя ближе к мёрзлой скамье, так и не оставил возможности оглядеть его мордашку: залитая чернью фантазии, она оставалась пустой. – Сестра? Сестра! Кто оперировал крылья этой мисс? – и, промолчав пару секунд, пока из города на горе доносились отзвуки суетливой работы полной пациентов больницы, жеребец снова обернулся к своей собеседнице, столь же незатейливо и холодно вымолвив. – Я ещё раз повторюсь: просыпайтесь! Вы по плану должны были отойти от наркоза ещё час назад, мисс, ну что за напасть! Имейте совесть: вас посетитель ждёт с цветами и грушами.

Первая Городская Больница Города Хаким.

Травматологическое Отделение, Палата номер 307.

— Ох, поглядите, кто это у нас раскрыл глазки! Добрый вечер, мисс! – издав краткий смешок торжества медицины, радостно поприветствовал проснувшуюся особу опытный доктор в чистом врачебном халате, с гладко выбритой мордой, в связи с бежевой чистотой которой на вид он казался гораздо моложе, что весьма и весьма контрастировало с его басистым и, судя по всему, прокуренным голосом.

Поверх обмякшего тела проснувшейся пегаски, нежно облегая её тёплое тельце, лежало толстое и, что самое главное, мягкое одеяло, даровавшее усталой пони должный покой. Чего, однако, нельзя было сказать о самой койке, выплавленной из дешёвого железа, единственным спасением от ужасов которой было тонкое покрывало, едва укрывавшее пони от бугорков странно сваренной конструкции и вовсе не спасавшее от холода, что это сооружение то и дело привносило в покой изредка подёргивавшегося пациента. Впереди, на входе в палату, пегаска, высматривая комнату замыленным, ещё не оклемавшимся, взором, наблюдала проходивших мимо врачей в голубых халатах, мимолётная болтовня которых тут же слилась в её сознании в кашу из многочисленных внешних шумов, отчего ушки красавицы вновь начали трещать. С потолка лился тёплый розовый свет, из окон же поступали лишь алые лучи заката, сияния которых уже с трудом хватало для освещения пространства тёмных палат.

Вглядевшись в потрескавшуюся с годами плитку, пони приметила ножки коек своих соседей, сиюминутно придя к выводу, что ей будет с кем поболтать, однако пламя её радостного настроя тут же потухло. Подняв взор, пегаска увидела лишь скромно застеленные пустующие кроватки, рядом с которыми, однако, стояли букеты душистой лаванды, бутоны которых, выглядывая с миниатюрных тумбочек в полу-затемнённой тьме загадочного вечера, казались в тот час ароматными цветастыми звёздочками…

— Ну всё, мисс, чтобы более время не терять, отвечу на все вопросы сразу, — забавно промурлыкал весёлый доктор, поправляя съехавший с головы медицинский колпак. – Вы в хакимской городской больнице, проходите курс реабилитации после операции на крыльях: при приёме два дня назад из вашего тела извлекли двадцать семь осколков битого стекла – как же вас так угораздило? – всё же приостановился тот, печально цокнув, пока его взгляд был прикован к летательным мышцам внимательно осматривавшейся пациентки. – Так или иначе, после того, как мы вытащили из вас все инородные тела разных форм и размеров, не поймите меня неправильно, хе-хе. После этого мы отвезли вас сюда: уж очень нашего специалиста смутила анатомия ваших крыльев. Времени сделать снимок скелета у нас не было, потому ведущий врач Твитчинг Дэйлайт самостоятельно, в одиночку, опознала ваши ушибы, передвигая крупные и мелкие кости изнутри в течение пары минут, — говоря столь жуткие для простого обывателя вещи, доктор слегка усмехнулся, глядя на скукожившуюся мордашку напуганной пегаски, и затем продолжил. – Что самое удивительное, Дэйлайт сходу опознала три крупных перелома, вправив их на месте! Что же касаемо раздробленных мелких костяшек – этим заниматься наш профессионал отказалась, потому, сделав всё, что той позволяла не терпевшая отлагательств ситуация, она передала это дело мне! Так что, если у вас, например, — он демонстративно кашлянул, попытавшись отвести взгляд от любопытного взора приподнявшейся над койкой леди, и пояснил. – Если у вас, например, будет чутка больше гипса, чем нужно, вследствие чего вы не будете чувствовать каких-то мышц правого крыла, не обессудьте: работали, как могли, сами понимаете.

— Ладно, я поняла, доктор, спасибо за пояснение, — вежливо перебила того слегка поникшая леди, пытавшаяся пошевелить хоть одним пёрышком, однако, безрезультатно. – Но у меня всё ещё остался один вопрос: кто меня сюда привёл и как мне уйти?

С другого конца этажа послышался звонкий голосок некой юной кобылы, нуждавшейся в поддержке квалифицированного персонала, и, обернув голову на шум, высокий доктор спешно извинился перед своей собеседницей:

— Прошу простить, мисс, но мне придётся вас покинуть — у нас, должно быть, приключилась беда: мне нужно срочно подойти к моей коллеге! На оставшиеся вопросы ответит ваш…. Особенный пони? Приятель? В общем, мистер Стил. Собственно говоря, это и есть тот господин, что привёз вас сюда, потому, думаю, общий язык вы точно найдёте, — вымолвив это, доктор, временно выполнявший обязанности главного врача травматологического отделения, претерпевавший все радости и невзгоды столь важного положения, ринулся прочь на зов не столь опытного сотрудника, тихонько прикрыв за собой входную дверь в холодную палату.

Неловко переглядываясь меж собой, пара просидела в полной тишине, прерываемой лишь завываниями ветра да суетой рабочих буднего дня, около минуты. Решившись прервать столь неловкое мгновение первым, Стил выкинул на прикроватную тумбочку тяжёлый двухзарядный пистолет, и грохот светлого металла эхом прокатился вдоль стен тепло освещённого помещения – что же, повезло, что сам пегас при том остался неподвижен. Проявив ту малую долю вежливости, на коей манеры чёрного пегаса сходили на нет, он медленно произнёс:

— Ну, рассказывай давай, баба, за какое такое дело бравое решила себя в салат нарезать, — бесцеремонно пророкотал он, выставляя близ грозного орудия убийства вазу с наспех вырванными розами, предположительно, из сада больницы, и пакетом спелых груш.

— Серьёзно?! – гневно выкатила пегаска, глазки которой наполнились кровью, словно бы её саму ошпарили куском раскалённого металла. Придя в себя, тяжко вздохнув и опустившись назад к постели, она пояснила своё недовольство, показательно покручивая копытом у виска. – То есть вы… Я… Аргх! Да у меня даже слов нет, чтобы высказать вам, насколько вы бестактны, сеньор Стил! Как вы можете так грубо начинать диалог с той пони, что вы столь благодушно спасли!

— Ну так я же тебя спас, а не ты меня, — справедливо подметил веселившийся жеребец, заняв место на соседней койке, в одночасье развалив на ней всю чистоту и порядок своими грязными, неряшливыми копытами. – Так что, как говорится, мне решать, как к тебе обращаться, снежинка…. Да и, признаться честно, я по большей части тебя спас-то чтобы как раз историю услышать: уж слишком ты меня заинтересовала, хе-хе! – пожёвывая в зубах только украденные с общественных клумб декоративные культурные растения, он снял с головы шляпу, оголив собеседнице всё ту же взъерошенную гриву, что и два дня назад. Попытавшись прилизать ту грубыми движениями больших копыт, жеребец потерпел фиаско, отчего дикий кустик из его волос теперь напоминал, скорее, поломанный веник. С соседней койки послышался звонкий смех довольной леди, и Стил, не желая более позориться, решил проявить вежливость, дабы удивление от сего затмило его небольшую оплошность. – Кстати говоря, сеньорита, а как звать-то тебя? Ты всё никак не говорила. Бесишься, поди, что не по имени зову: ну ты уж извиняй, не думал, что так скоро пересечёмся, ха!

— Ох, а я думала, когда до вас дойдёт, хи-хи! – мило пропела та, легонько махнув копытом в сторону жеребца. – Ну, конечно же, я поведаю вам своё имя, с превеликим удовольствием. Меня зовут Лэ’Тэт Би, сеньор Стил! – гордо произнесла воодушевлённая вниманием особа, припустив перед своим спасителем головушку в знак почтения – жест, обыкновенно сопровождаемый взмахом крыла, что в тот момент, однако, слушаться своей хозяйки не могло.

— Лэтэ…. Литр… Литий….Лето…. Лэти…. Чего? – искренне не понимая значения столь странного имени, разумно вопрошал Стил, вспорхнув с разверзнутой койки на холодную плитку крытого ковриками пола, и, пробубнив что-то про себя, ответил, забавно помахав головой. – Ничего не понял. Будешь Би! – заключил он, победоносно взведя кверху острое перо подожжённого крыла. – Ну у тебя и имя конечно, сеньорита. Я то думал, ты с юга, как и я, а ты…. Северная, оказывается, поняха.

Не совсем довольная тем, что большую часть её запоминающегося броского имени просто выкинул на помойку неграмотный рабочий угольной шахты, Би всё же смирилась с этим: в конце концов, если столь грубая пернатая голова смогла выучить хотя бы один слог из твоего имени, чем не повод порадоваться? Томно вздохнув да поглядев вбок, на подоконник, забитый смешными плюшевыми игрушками, Би почувствовала себя неловко и, возвратив взгляд на собеседника, пояснила:

— Ну, понимаете ли, это долгая история, сеньор Стил… Я так быстро поведать её не смогу, однако одно могу сказать точно: я уроженка юга, ровно как и вы, и с этим по большей части связана история моего… кхм… преступления.

— Так чего-й ты такого натворила, не томи уже, чтоб тебя!

— Кратко говоря, я совершила международное преступление против бизоньевого государства, а если подробнее…

— Да ты шутишь! – радостно воскликнул Стил, широко раскрыв удивлённые глазки. – Не верю! Чтоб ты, да пошла против народца дружеского – ни в жизнь, ха! – дожёвывая предпоследнюю розу, еле сдерживая себя от плевков в пол, гордо заключил раззадоренный на долгую беседу хулиган.

— Сеньор Стил! – жёстко оправила того добрая леди, отчеканив это столь жёстко, насколько той позволял нежный голосок, желая пресечь распространение этой информации за стенами уютной малой комнатки. – Поклянитесь, что вы будете держать это в тайне! И, прежде чем вы дадите клятву, позвольте, я поинтересуюсь, сеньор, если, конечно, вы позволите: как вы относитесь к бизонам?

— Пффф, ещё спрашиваешь, красотка, — звонко рассмеявшись, заверил Стил. – Да если я кому расскажу, кто ты вообще такая, нам обоим кранты, Би.

— Оу…

— Да, и что касаемо бизонов, — подвязав свой новый, ещё чистый пояс, уверенный в себе жеребец, всё же решившийся закинуть толстую сигарку в зубы, поглядел вокруг и, вобрав в лёгкие достаточно воздуха для долгой речи, начал оглашать свою позицию. – Они все, Дискорд побери, заплатят. Они сами будут все от нас прочь уваливать. Я сожгу их перьевые шляпы, а они будут смотреть на это и плакать, как побитые блудницы. Если я приеду в Бубалус и найду того рогатого, кто подписал Пакт Ржавой Слезы, я накормлю его своим дерьмом. Потом он сожрёт дерьмо, оставшееся от его дерьма, которое я заставлю его сожрать. И все их племенные вожаки, пирог мне в сено, следующие!

Если бы можно было сказать, что Би в тот момент потеряла дар речи, то это стало бы чрезмерно большим преуменьшением её реальной реакции на столь красноречивую речь уличного хулигана, заглушить которую она не могла в связи со скованностью от шока и физической утомлённостью. Ушки нежной пегаски опали на вздувшиеся от вселенского стыда щёчки, заплывшие багряным румянцем, а гладкие губки дёргались так, будто бы сама пони была крохотной рыбкой, только вытащенной из воды, не знающей, что и ответить в ситуации, подобной этой.

Дребезжащий язычок кобылки, шокированной столь вульгарными речами, смог вымолвить лишь:

— Л-ладно, я п-поняла, н-не продолжайте!

— Я и не собирался, — спокойно процедил тот сквозь занятые делом зубы, испуская в крохотные прорези оконной рамы полупрозрачный серый туман, блиставший в жарких лучах закатного солнца токсичной розой ароматного табака. И, устремив расслабленный взгляд вдаль, на роскошное сияние сводов крыши особняка Ричей, он задумчиво отрезал. – Скажу лишь одно, сеньорита: не на той культуре я вырос, чтобы эти горные бараны насиловали моих подруг и вертели моим родным городом, как им вздумается! – в его грозно пылавших глазах, томно прикрывшихся под гнётом нахлынувших эмоций, отразилась искра душевной агонии, и сам он, взяв себя в копыта, выдал. – А у тебя что за счета с рогатыми? Уж не верится мне что-то, что ты тож из Гемтауна, красавица, хе-хе! – сказав это, Стил резко обернулся и весьма эстетично обернул свою шею тонкой алой накидкой, стянутой с покрывала больничной койки. – Помню, ты о каком-то задании всё болтала или чём-то таком… Неужто Пакт уже настолько исчерпал себя, что даже столичные стали бизонов ненавидеть?

— Гм, — неловко пробубнила про себя обессилевшая Би, не в силах вымолвить истинное положение дел столь резко, будучи придавленной тяжестью совершённого преступления. – Нет, сеньор Стил. Как раз-таки наоборот: выполняя приказ Селестии по объединению народов, наша дипломатическая команда обязалась заняться южным вопросом в связи с обострением локальных конфликтов….

— У-гу, — медленно изрёк тот, неловко поводив растерянными глазками подле натужившегося от мыслительной деятельности лба. – Получается, северные приехали, чтобы помогать нам и бизонам сдружиться? Подожди-ка минутку! Би, а с какого такого сена ты тогда поручение испоганить решилась?

В её потускневших голубеньких очах отразилась вся боль доброй и любящей души, таившейся в закромах покрытого шрамами тела, и тепло улыбнувшаяся пегаска, тяжко вздохнув, начала свой монолог, завораживающе махнув гривой и гордо приподняв над постелью голову, что была полна благородных мотивов даже в мгновения столь незавидного положения её хрупкого владельца:

— Я придерживаюсь политики истины. Потому, сеньор Стил, я попрошу вас отнестись к моим словам серьёзно. Ибо, коли вам вздумается пошутить, повторяться более я не стану. Моя совесть не позволит мне солгать, однако пламя самого солнца будет сжигать моё больное сердце, пока я буду ведать вам истину. И суть сказанного мною, быть может, вы не поймёте вовсе, однако, прошу, будьте вежливы: в конце концов, вы спасли меня, и мы оба вынуждены выказать друг другу должное уважение. Я буду ведать вам историю того, что сподвигло меня пресечь закон, вы же, уважаемый сеньор, молчите: в порыве быстро несущихся событий легко пропустить то, что насыщает их духом благого дела. Без лишних предисловий, преступим.

«Была ли я растерзана толпой законопослушных горожан, удалось ли мне сбежать из города живой или, будучи наименее опасной для общества, оказаться в местной тюрьме, я оставлю эту исповедь при себе, меж пышными перьями правого крыла, подле рассыхающегося старого семейного фота. Один факт того, что ты имеешь возможность вникать в суть этих строк, говорит о том, что ты, уважаемый сеньор, смог взять меня с поличным, и потому, в связи с тем, что я оказалась слаба перед лицом общественности, и твоим в частности, я обязана поведать саму историю, что привела меня к тебе, исповедь грехов и благодетелей моей души.

Меня зовут Лэ’тэт Би, я уроженка юга Эквестрии, места, в жарких недрах которого, под предводительством великих умов, копытами неустанно трудившихся работяг, некогда происходила масштабная добыча металлов и минералов на нужды всей Эквестрии. Во времена моего детства Гемтаун уже был центром крупнейшей добычи стратегически необходимых ресурсов, конкурировать по важности с которым, разве что, могли лишь Дымные Скалы на северо-западе Эквестрии.

Я никогда не жила с биологическими родителями: уже в возрасте нескольких лет я была отдана под опеку местной швеи, что, будучи весьма щедрой особой, помогала мне расти вплоть до того момента, когда меня сможет перенять кто-то с наиболее достойным уровнем жизни. Эту добрую пони, изо дня в день штопавшую рабочие комбинезоны для изнурённых работников глубочайших шахт, звали Коттон. Честно признаться, я не считала её уютный соломенный домик чем-то бедным: вспоминая эти годы со слезами на глазах, мне видится лишь задорный смех веселившейся пегасочки, которую то и дело баловали домашним клубничным вареньем, лишь изредка оставляя с ломтиком сладкого хлеба.

Нынешние мои манеры, как нетрудно догадаться, были заложены во мне столь же рано: как выяснилось позднее, сеньорита Коттон была весьма умной и образованной пони, переехавшей на юг Эквестрии за лучшей жизнью. Уж не знаю, за что судьба столь грубо пошутила с такой прекрасной и широкой душой, однако, вопреки всем препонам усложнившейся жизни, сеньорита Коттон не просто смогла сохранить душевное равновесие, но и найти новую себя в мире, погрязшем в тяжестях соседства, уже который год утруждавшего и без того полный конфликтов юг. Так или иначе, коли вы, сеньор, читающий сию исповедь, имели честь видеть мою галантность в движениях и слышать тёплую вежливую речь, будьте уверены – всё это в первую очередь заслуга пони, которой не было всё равно.

Однако, как бы сильно я ни любила новый дом, рано или поздно ей бы пришлось отказаться от меня: финансовое положение не позволяло ей окружить меня должным воспитанием, и потому, объяснив ситуацию своим знакомым с дальнего севера, она одарила меня самой настоящей семьёй. В возрасте трёх лет я стала гражданкой города Кристал на северо-востоке Эквестрии, самом красивом месте во всей Эквестрии!

После того как «Тётя Коттон» в последний раз взглянула мне в глаза, провожая меня в мир новой любящей семьи, я, будучи запущенной в просторный и тёплый домик, даже и не смогла сразу узреть мордашек приёмных родителей. Осматривая огромные комья снега за окном, я поражалась тому, сколь тепло может быть в деревянном домике, когда снаружи бушевала суровая метель, в которой, скрываясь за пеленой нежного снегопада, отправлялась на обратный поезд моя бывшая «мама». Мне повезло: тогда я, даже не задумываясь, просто глядела в окно, и потому видела, как сеньорита Коттон то и дело оборачивалась назад, дабы высмотреть меня в окнах горевшего огнём домика, но – тщетно… Как бы она ни прищуривалась. И всё же, она улыбалась. Честно признаться, сеньор-читатель, имей бы я тогда то понимание, коим я располагаю сейчас, я бы незамедлительно подбежала, дабы обнять кобылку, посвятившую мне несколько лет своей жизни. Однако у меня не было ни понимания, ни времени. Меня ждала семья.

Внешне они ещё тогда казались мне противоположностью сеньориты Коттон: вычищенные добела тёплые домашние свитера, вычурно выглядевшая в тёплом свете ламп заколка-бабочка матушки и сиявший серебристым светом огромный монокль отца. В тот момент, когда мы все вместе сидели в уютной гостиной на большом диванчике, медленно переглядываясь… мы все чувствовали себя неловко. Моего отца звали Найт Рейн, матушку – Вайт Найт. Я не стану говорить о них много. В противном случае, сия исповедь затянется на пару лишних страниц, посему, уважаемый сеньор, постараюсь быть краткой. Они были моей семьёй. Приёмной семьёй. И до сих пор являются таковыми.

Отец мой, будучи жеребцом культуры, начитанным и образованным земным пони, большую часть своей жизни проработал в библиотеках Кристала, с искренней теплотой вспоминая главную городскую библиотеку близ центра города, полные сокровенных знаний просторные залы которой и по сей день занимают важное место как в его, так и в моём сердце. Что же касаемо моей приёмной матушки, она не имела официального трудоустройства, а лишь подрабатывала мелкими частными заказами, поступавшими, как правило, чрезмерно редко для стабильного заработка. Вайт Найт была поэтессой, талант которой позволял ей сотворять столь грациозно переливавшиеся в танце строки, что, иной раз вслушиваясь в красоту оных, любому казалось, будто бы сии слова, исполненные естественной красоты, текли плавным ручейком из уст самой матушки-природы. И, безусловно, потому её творчество зачастую использовали предприимчивые господа в качестве культурной основы для воплощения идей оной в балладах, коими так был знаменит наш далёкий морозный край.

Мои родители любили меня всей душой. И, честно признаться, мне очень стыдно, что, в связи со связывающими меня обстоятельствами, я вынуждена посвятить вас, сеньор, в закрома моей души столь поспешно. Эти пони, безо всякой тени сомнения, заслуживают того, чтобы их историю могли услышать во всех подробностях… Однако, если историю тёти Коттон я ещё смогла ужать до приемлемого минимума, семья Рейн – слишком близка моему сердечку, и потому я не стану даже пытаться поведать вам её суть, ибо страх преуменьшения вклада их в мою жизнь преобладает надо мной. Я ограничусь лишь фразой «мы любили друг друга так, словно бы были настоящей, биологической семьёй». В конце концов, чуть ли не всё, что есть во мне, было дано мне по воле их благодушной заботы и внимательного воспитания. И, коли вы имели честь взять меня с поличным, будьте уверены: в лазури моих закатывавшихся глазок вы видели ни что иное как зеркало души мистера и миссис Рейн…

Мой родной город – Гемтаун. Но, по загадочному стечению обстоятельств, копыто сеньориты судьбы закинуло меня прямиком на самый север, и потому, будучи взращённой в этих краях, я до сих пор не могу отдать своё сердечко чему-то одному. Так или иначе, в Кри′стале я ходила в школу общего образования и почти окончила ту с отличием. Кстати говоря, моим любимым предметом были языки и ораторское искусство! Ну, знаете ли, речевые качества подобного рода не приходят сами по себе, хе-хе. После окончания школы я поступила в институт философии нашего чудесного города, что, под стать моему воспитанию, изобиловал гуманитарными дисциплинами для освоения!

И примерно тогда же я узнала, что за ужасы творятся на юге Эквестрии, в месте, некогда бывшем моим домом… Уже тогда, начав изучать историю своей родины, я ужаснулась, сколь жуткими были столь свежие страницы её недавно прошедших дней. Я поняла, почему я на самом деле оказалась приёмной дочерью двух великолепных пони севера заместо обещанного судьбой детства на жарком песочке южных пустынь. Движимая… жаждой справедливости, я начала разработку плана по устранению знаменитого Пакта.

Заручившись поддержкой моих знакомых, что позволили мне провернуть столь рискованное дело всего лишь за три года, я смогла подделать подписи важных пони Крыла Королевской Дипломатии, и посему документ, составленный мной, будет обязан вступить в обязанности уже тогда, когда его обнародуют на собрании в городской мэрии. Одобрят его или нет – это дело не моё. Так или иначе, репутация бизонов потерпит крах, и в этом была моя цель. Как бы наши дипломаты ни доказывали обратного, настал наш час дать им отпор.

Не для того семьи наших предков веками жили на юге, охраняя священные земли Селестии от кровавой тирании рогатых вождей неприступно жарких скал каньона Сурома́. Не для того поколения, свято почитавшие своих братьев и саму страну, были взрощены на плодородных землях копытами тружеников, чтобы клинок дикого племени мог разрезать всю нашу культуру на «до» и «после». Не для того я хожу по этой святой земле, чтобы подруг моего детства насиловали в закоулках родного города сволочные бородатые морды. Не для того я имею возможность писать это вплоть до сего момента, и не для того ты читаешь сию исповедь, чтобы Гемтаун забыл все те зверства, что были обращены в его сторону, всё – по желанию бизонов, столь резко нацепивших на себя уродливую маску дружелюбного притворства.

Не для того умирали пони Гемтауна в борьбе за свой город, после осады которого наша прижатая обстоятельствами правительница и пошла на временный компромисс, исходом которого стал Пакт Ржавой Слезы, самый культурно разлагающий акт за всю историю внешней политики нашей могучей страны.

Не для того, не для того, не для того…

Пусть и я сама не чиста, я не отрицаю этого. Но дело моё благое, и мщу я не за себя. Потому, готовая принять на себя серебряную пуль справедливой судьбы, я жажду «братьям» нашим южным лишь должного наказания за всё то, что их культурная экспансия привнесла в наш общественный строй. Пусть теперь я преступник, и это кредо останется со мной до конца моей жизни, моё сердце чисто ото лжи, и я не сожалею о содеянном. Каждый шаг мой был выверен месяцами подготовки, в ходе которой эмоциональная боль постепенно сменялась мотивацией здравых мыслей, что, под стать ситуации, лишь ускоряли претворение долгого плана в жизнь.

Прошу, не считайте меня героем, если вы, сеньор-читатель, так вышло, житель Гемтауна. Не кличьте меня злодеем, коли окажетесь бизоном: вам должно быть ясно, что ненависть моя направлена исключительно супротив вашего народа в целом, что, однако, не предполагает особенностей отдельных личностей, ровно как и с родом наших эквестрийских пони, по отношению к которым вы наверняка питаете не меньшую ярость.

Я – лишь эхо смерти старого Гемтауна, холодные души которого более двадцати лет назад осели глубоко в шахтах, моля о пощаде, тишине и вечном покое. Имя мне Лэ’тэт Би, и это моя последняя строка в сей исповеди. И да простят меня те, кому я навредила в порыве разрушительного удара святого гнева, и да не стану я кумиром тех, кому я помогла по чистому зову больного сердца.

Te extraño tanto, Gemtown[10]…»

— Ну ты и кадр, Би, — насмешливо произнёс Стил, медленно стряхивая с кончика подпаленной сигары жгучий пепел в широкие прорези окна уютной палаты. – Совсем делать нечего что ль было, что ты целый рассказ написать решилась?

— С-сеньор Стил! – с ошарашенными глазами навыкат звучно фыркнула та, чуть было не разорвав свой драгоценный пергамент надвое. – Да как вы смеете столь кощунственно относиться к истории моей жизни! – и, убирая прочь, под копыто затёртый и скомканный кусочек выцветшей бумаги, она продолжила. – Быть может, сама ниточка моей короткой жизни могла оборваться в том здании, а вы всё шутите! Вы же знаете, сколь свирепы эти горные дикари: по зову инстинктов, даже самые интеллигентные из них могли запросто растерзать меня на месте, узнай они, что я уготовила их народу! У вас совсем совести нет?

И прежде чем позитивный мешок беспринципных перьев успел произнести очередную комедийную остроту, покой пары нарушил внезапно вошедший в комнату доктор, тот же, что и приветствовал сеньориту Би в мире живых получасом назад. Его обеспокоенный вид внушал тревогу в душу и без того не самой счастливой леди, прикованной к больничной койке, однако, храбро стиснув зубки, белоснежная пегаска нашла в себе силы улыбнуться одному из её спасителей. Безо всяких предисловий начав обращение, молодой специалист произнёс:

— Мисс Би, прошу простить, что тревожу ваш покой, но у меня для вас очень важная новость: наш главный хирург-травматолог только что связалась с нами и… Ну, — неловко заминаясь, он долго оттягивал момент истины, не в силах найти подходящие для того слова, в итоге, однако, выпалив так, как есть, — наш главный хирург-травматолог Твитчинг Дэйлайт отказалась вас лечить.

— С какого это ещё хрена! – тут же возразил Стил, молнией вспорхнув с койки да приставив к шее волновавшегося врача закалённое гневом копыто.

— Спокойнее, мистер Стил! – запаниковал доктор, возжелав заблаговременно обезопасить себя от последующих нападок парой шагов назад. – Позвольте я поясню, в чём дело, и, ради всего святого, не тычьте мне своим копытом в морду! Никто из нас не может повлиять на желание мисс Дэйлайт. Даже господин Хэлф, чтоб её! Прошу, не гневайтесь: сейчас всё объясню! И да, заранее скажу: с вашей… «сеньоритой» всё будет в порядке, беспокоиться не стоит!

— Сеньор Стил! Да имейте ж вы хоть частичку совести: оставьте этого святого пони в покое – я не одобряю насилие над медиками, что бы они ни сделали, и кем бы они ни были! – звук нежного голоска грациозной красавицы пронзил чёрствое сердце чёрного пегаса насквозь, и, тихонько фыркнув, он отошёл прочь к окну, показательно закатив глаза. Однако, улыбнувшись своей милой собеседнице. Издав нежный смешок, Би позволила стрессу ситуации чуть ли не полностью сойти на нет, галантно махнув копытцем да произнеся. – Прошу, не гневайтесь на сеньора Стила, уважаемый доктор: он сильно переживает по поводу моей травмы, потому и срывается, чуть что. Думаю, вы понимаете.

— Ух, спасибо, ми-…. Сеньорита Би: честно признаться, как с Дэйлайт пообщался – быть может, вы не поверите, но, вопреки всей своей природной грации и красоте нравов, она тоже грешит подобным. Да порой погрубее вас, Стил. Наш персонал думает, что сие связано с её алкогольной зависимостью, однако психологи сверху утверждают, что корнем проблемы может быть психическое заболевание. Не знаю. Как по мне, так у неё характер скверный – вот и вся правда. Не то чтобы я её за это осуждал: в конце концов, она наш лучший специалист, навыкам которой остаётся только восхищаться…. Но как пони она, – произнеся это, многозначно замолчавший доктор, грозно топнувший вялым копытом в пол, что-то пробубнил про себя, однако, тут же, прокашлявшись и вернув телу деловой вид, продолжил. – Так или иначе, прошу простить: я отошёл от темы. Как я и говорил ранее, мисс Дэйлайт отказалась лечить вас, так как уже сделала всю сложную работу и остальное предоставила нам. И, передав это, в следующем же письме, которые мы, меж тем, получили только что, она огласила, что её можно не ждать на работе около месяца, так как она будет занята. Таким образом, срок вашего лечения, что, между нами говоря, мог занять пять дней, к сожалению, вынужден растянуться на месяц, — на этом моменте эмоции весьма спокойного врача всё же потерпели крах, его щёчки залились красным, и он, схватившись за взъерошенную гриву, невпопад пробубнил себе под нос, отвернувшись прочь от морд заинтересованных собеседников. – Да чтоб ей пусто было! Кто угодно бы другой из наших заявил подобное, и раз-два-три-ты безработный, на мели! Терпеть не могу это её высокомерие! Эх, ну почему такую наглую особу природа наградила таким даром, а! Ну, хоть везёт, что выпендривается она своей важностью не так часто – ещё терпимо…

— Подождите-ка, МЕСЯЦ?! – грубо выпалил Стил. – С какого сена месяц! Эта ваша Дэйлайт же перекроила её крылышки ещё в первый день, так почему её нельзя отпустить домой с бинтами?

— Я же объяснил, — томно вздохнув, ответил вновь обернувшийся доктор, тяжко прижав копытце ко лбу, что от накопившегося в воздухе напряжения был сполна залит холодным потом. – Мисс Дэйлайт, как она выразилась, не имела времени, и потому провела операцию лишь над крупными осколками крыльев. Мелкие же были чрезмерно незаметны для её осязания, и потому она передвинула их на глаз, посему мы должны потратить время на полное заживление вашей костной структуры, чтобы всё встало на место. И да, прежде чем вы зададитесь вопросом: у нас нет специалистов, что способны работать столь точно с хрупким органическим материалом внутри чужих тел, и потому остаётся доверить это дело матушке-природе. И даже после этого вам придётся провести пару недель дома под присмотром родственников или близких знакомых, дабы они отслеживали ваше состояние.

— Ох, ну что же вы так пугаете, доктор, я уж было подумала, что меня ждёт трагичный финал, а всё, оказывается, не так уж и плох, — тихонько мурлыкала себе под нос довольная положением дел Би, в то время как её грубый спутник, не удосужившийся даже понять сути сказанного, прервал её, совершив очередной выпад в сторону ни в чём ни повинного врача да грубо закрыв своей милой собеседнице болтливый рот грязным копытом.

— Значит так, уважаемый, давайте проясним ситуацию: нам с Би необходимо скорейшее выздоровление, и чтобы всё было по справедливости, сделаем так: я нахожу эту вашу Дэйлайт и воздаю ей за её наглость, а вы в ответ сосредоточитесь на моей спутнице. Пойдёт?

— Стил! Да как же вы не поймёте! – отчаянно произнёс выведенный из себя врач, показывая дёргавшимся копытом в даль тёмных прорезей широкого окна. – Пока мисс Дэйлайт не за работой с нами, никто из нас не сможет поставить мисс Би на копыта в две секунды: мы просто-напросто не располагаем должной концентрацией и практическими знаниями по данному вопросу. Кстати говоря, мы всегда так лечили пациентов, и лишь с появлением чудотворной магии Дэйлайт удалось ускорить процесс восстановления, так что, прошу, не гневайтесь: вы будто бы в первый раз в государственной больнице – тут быстро только номерок для вешалки получить можно – и то не факт!

— А что делать, если у неё есть неотложные дела дома?

— Ну, тут наши полномочия – всё, уж извините.

— Сеньор Стил, после того, что я совершила, у меня не может быть ничего столь же важного: я уже говорила – мой путь пройден, осталось лишь принять новую судьб, — галантная кобылка продолжила сладко помазывать ушки жеребцов своей тёплой речью, однако, будучи вновь перебитой жёстким, упёртым сеньором, она предпочла укрыться прочь, под одеяло, потому как голосок её, судя по всему, уходил в пустоту тёмных коридоров, заместо ушек активно споривший господ.

— И всё же, почему мы должны терпеть месяц по прихоти какой-то там вашей зазнайки, если она может сделать нам такой подарок буквально за пару часов! Это отвратительно даже для меня! – вздувшийся от ярости Стил мерзко сплюнул табак вперемешку со слюной в ближайший горшочек с ароматными цветами, и, жёстко указывая крылом на собеседника, будто бы тот пытается уйти от ответственности, заявил. – Знаешь, что со мной бы стало, не будь я в Гемтауне месяц?! Да я бы сдох от скуки! Потом я бы сдох от депрессухи, а затем подох от разрывающей меня ненависти! Ненавижу все эти больницы ещё с детства: повсюду этот мерзкий запах лекарств, полутрупы, которых перевозят на ржавых койках! Вообще не понимаю, как вы работаете в таких условиях: это же чокнуться от всех видов душевной боли можно. И тут, когда у вас есть способ помочь моей спутнице, эта зазнайка просто отказывается и идёт «по важным делам»? На месяц?! Да тварь эта ваша Дэйлайт, вот и всё! Каким бы классным врачом она ни была, это плевок в морду пациентов, беззащитных пред крыльями смерти. А вдруг в связи с её недоконченной операцией у пони возникнут осложнения – она не думала? Ишь гадина какая важная!

— Сеньор Стил, прошу замолчите! Да, это мерзко, но не нам её судить! – громко произнесла Би в надежде, что хоть эту её фразу бесконтрольно изрыгавший агрессию пегас услышать сможет.

— А тогда кому? Селестии? Богам этим античным, у которых уже сердце всё в шрамах от того, сколько их учеников преступали врачебную клятву? Не забыла, какая главная клятва у них, а?!

— Primum non nocere[11]! – гордо произнёс доктор, оправив свой белый халат, после чего, приметив во взгляде необразованного собеседника непонимание, прояснил, надев поверх взъерошенной гривы белый колпак с алым крестом. – Прежде всего, не навреди.

— Во, слышала, баба! Не на-вре-ди! – раскладывая свою мысль по кирпичикам, словно бы для жеребёнка, всё вторил Стил, тыкая копытцем по гладкой головушке собеседницы, не желая отступать от своего. – Да и думаешь ты мало, Би! Это ты только одну себя рассматриваешь, а представь, сколько таких, как ты, за этот месяц появится, а! Да и тебе ещё повезло, что тебя подлатанной бросили… А представь, что бывает с теми, кого она оставляет на произвол судьбы, даже не удосужившись взглянуть на больное тельце пациента, молящего о помощи, – на мордашке поникшей пони наконец проявилось глубокое сожаление и, вздохнув, то ли от осознания правоты Стила, то ли из-за недостатка силы воли, дабы продолжить спор, она лишь кратко кивнула, медленно отведя взгляд.

— Ладно…. Я, наверное, пойду, уважаемые, — поспешил удалиться за ненадобностью огорчённый положением дел врач, медленно завернув за угол да нежно прикрыв входную дверь, дабы оставить этих двоих наедине: время близилось к ночи, и потому чем раньше бы эти двое успокоились, тем спокойнее бы стало для пациентов соседних палат.

— Значит так, Би, я понимаю, что ты кобылка добрая, и хочешь, чтобы всё было по справедливости, — начал тот, присев на колено перед холодным краем занятой койки, да, взяв свою спутницу за копыто, подобно особенному пони, тепло произнёс, глядя той прямо в раскрытые от удивления глазки, желая удостовериться в том, что его идеи воспримут всерьёз. – Поскольку мы теперь с тобой вне закона, предлагаю временно осесть здесь, и заняться расследованием дел. Сомневаюсь, что здесь есть нормальные жандармы, учитывая слухи, что даже из больниц нынче воруют.

— Вы предлагаете нам стать частными детективами? – сладко пророкотала пегаска с дрожью в голосе, пока уголки её рта постепенно вздымались кверху: то было под стать её темпераменту и роду деятельности, потому она, сжав копытце сеньора крепче, с нетерпением ждала продолжения интересного монолога.

— Д-да… типо того, — задумчиво отрезал Стил, в очередной раз осознав, что его словарный запас оставляет желать лучшего. – Так или иначе, это будет нашим хлебом до той поры, пока не найдём нормальную работу… И до той поры, пока я не докопаюсь до истины, что лежит за душой Твитчинг Дэйлайт, — на его спокойной мордашке, просиявшей в сиянии алых лучей закатного солнца грубыми формами квадратоподобного черепа, отразилась завидная многим решительность, и, кратко улыбнувшись, он произнёс. – Знаешь, Би, твой подвиг с бизонами, каким бы странным он мне ни казался, вдохновил меня. Я буду справедлив, я не буду вкладывать свои желания в работу, и пусть же мнение общества порешает судьбу преступницы Дэйлайт! Я лишь претворю в силу положенное ей наказание, я буду палачом судьбы. И так как мы будем работать по справедливости, разведывая истину по крупицам, робко оставленным самими пони, воздавая за неё преступникам, что позволили себе подобную наглость, звать нас будут «Жандармерия Истины»!

Одной луной спустя.

Город Хаким.

Смерть. Как много в этом слове. Многие представляют себе образ этого величественного явления весьма обыкновенно, отрывая в памяти мрачные силуэты злобной и холодной старухи с острой косой. Однако, смерть не столь проста, как о ней многие думают, и столь депрессивный образ далеко не всегда способен в должной мере передать всё величие этого события, по степени торжественности сопоставимого с самой жизнью. Наиболее подходящим символом для интерпретации смерти, по мнению сеньориты Дэйлайт, стоило бы считать молодую кобылку в чёрном вечернем платье. Заместо косы сей леди стоило бы носить тонкий стальной веер, полный ядовитых смертоносных лезвий, да отполированный до блеска гравированный пустыми черепами семизарядный револьвер – по пуле на каждый известный грех. Обворожительная, эта мисс, будучи жаркой танцовщицей завидной красоты, нежно овивая копыто смертника своим горячим соблазнительным дыханием, стала бы кружить с ним последний вальс, вглядываясь глубочайшими очами прямо в душу. Оркестр фантомных тел великих благодетелей вкупе с жутким оскалом стражей вечных грехов сопровождал бы этот танец, позволяя своей госпоже вдоволь насладиться моментом, пока она, нежно посмеиваясь в копытце, лишь кружила разум напуганного пони. Бал смерти, охваченный чернью погасших свеч, постепенно бы охватывал широкий взор смертника, сходившего с ума, и судьба его, подходившая к конечной странице занимательной истории, зависела бы лишь от поцелуя мягких губ обворожительной особы, холодных и жутких, словно горький яд. И лишь в тот момент, когда, обернувшись, леди смерть бы плавно прогарцевала прочь, поражённый торжественным шоу оппонент бы почувствовал себя живее всех живых. Смерть одаривает жизнь своей ценностью, и потому не менее важна, и Дэйлайт понимала это. Впрочем, в момент судьбоносной дуэли времени на столь глубокие размышления у интеллигентной особы не было – её ждал выстрел.

Глядя на медленно переваливавшееся с боку на бок чёрное перо, Лайт лишь крепче смыкала подведённые тушью широкие очи, полностью сосредоточенные на грубых завываниях холодного ветра. Она не двигалась, не моргала и даже не дышала. Лиловое поле боевого чародейства мягко облегало светлый пистолет, заложенный в карман стильного пальто, столь простого, но ёмкого в своём дизайне, словно бы сама смертельная игра, в которой с головой погрязли два грозных противника.

Вспоминая то, что привело его сюда, Стил то и дело тяжело дышал, отчего его дыхание претерпевало частые перебои, однако, держа себя в копытах, тот сиюминутно восстанавливал свой настрой, не позволяя плану, созревавшему в течение года, пасть под давлением внезапно подкравшихся сомнений. Время мыслей и разговор было окончено тогда, когда в воздух было пущено его грубое, жёсткое, некогда подпаленное огнём, крупное и болезненно выглядевшее перо. Держа свой пистолет наготове, готовый внести в жизнь свежую струю сладкой справедливости пегас, подобно своему оппоненту, не смыкая глаз, следил за беззвучным падением того тёмного флажка, что обязан был разрешить конфликт в душе Стила раз и навсегда.

— Ах, Дискорд побери! – громко прокричала Дэйлайт, стоило ей обронить не вовремя вытянутый пистолет, могущественную двухзарядную «Клару», во влажную, рыхлую землю под покровом ароматного сада, прямо в куст с колючими алыми розами. До момента касания пером тротуара оставались считанные мгновения, и статная леди с ужасом в глазах, душа которой тут же ушла в пятки, судя по её обеспокоенному взору, стала молиться всем известным ей богам. На мордашке Стила же просияла краткая улыбка: невольно тот приподнял уголки своего рта, и расстегнув пуговичку крепкой кобуры, уж было приготовился претворить в жизнь начертанный самой судьбой фатальный исход.

— Простите, мисс Дэйлайт, но если уж сама судьба выказала мне честь быть вашим палачом, я не смогу ей отказать! – гордо произнёс довольный Стил, по интонации которого было ясно, что фразу эту к прочтению он готовил далеко не первый месяц. Дыхание уверенного в себе жеребца пришло в норму, и сам он, решительно ухватившись за ствол пистолета, уже был готов произвести выстрел в сердце элегантной леди, дабы та ушла в мир иной быстро и без лишних болей.

Наконец, спустя самые мучительные десятки жутких секунд в жизни обоих, этот момент настал: чёрное перо коснулось земли.

Просияв кристальной решительностью, Стил молниеносно вытащил из тугой кобуры тёмный ствол, улыбаясь тому, сколь просто ему удалось претворить этот план в жизнь. В тот момент, охваченный противоречивыми чувствами, пегас даже не мог поверить, что всё могло пройти столь просто. Будто бы на его стороне была вся удача мира. Краешек тонкой металлической оболочки орудия смерти со свистом вздымался кверху, пока плащ кротко улыбавшегося пегаса роскошно развевался в потоке налетевшего ветра, а сам он, без тени сомнения, наводил своё крепкое крыло на крохотный спусковой рычаг.

Однако, как бы быстры ни были крылья Стила, находчивость Твитчинг Дэйлайт была элементом наиболее могущественным: воспользовавшись воодушевлением своего противника, та, воссияв несравненно ярким азартом, тут же зажгла подле себя чародейское копыто. Её лазурные глазки источали доселе не виданную Стилом уверенность, а пышно колышимая ветром грива, элегантно застилавшая румянец чрезмерно довольной морды, столь плавно покачивалась подле мягких губ госпожи, что, казалось, исход сей битвы уже был предрешён. Сверкнув яркой улыбкой, Дэйлайт в мгновение сбросила с головы широкую шляпку, и из-под купола той показался горевший чудовищным огнём рог, за пеленой искр пурпура которого уже нельзя было различить сам лоб кобылки. Не прошло и мгновения, как жаркий лиловый круг тартарового пламени плотно объял внезапно призванное жуткое порождение разрушительной магии… трижды! Сверкавшее ярче путеводных звёзд на ночном небосводе, это полупрозрачное копыто, пульсировавшее пурпуром холодного закатного солнца, готовое обрушить весь гнев своей владелицы на излишне самоуверенного господина, вспыхнуло на всю улицу ярчайшим жаром кольца алого пламени, сиюминутно ослепив обоих дуэлянтов. Ударная волна охватила улицу, и рубиновая дымка, звучно прокатившая по земле, заполонила всё пространство близ дуэлянтов, отчего и без того лишённые взора пони были вынуждены сражаться в полном неведении. Это, впрочем, не помешало могущественной единорожке провести свою атаку: вобрав в несравненную по силе магическую проекцию слепой ярости весь гнев, скопившийся в душе той за неделю, она, сделав глубокий вдох, с нерушимым спокойствием на морде, закрыла глаза и позволила разрывавшемуся от энергии чародейскому снаряду вылететь прямо по направлению к носу назойливого нарушителя покоя.

БАХ

Когда кровавый туман, призванный ослепительной яростью настрадавшейся души, развелся из очей Дэйлайт, она тяжело вздохнула. Схватившись за сердце, напуганная леди лишь изредка поднимала взгляд от земли, наблюдая за собственной тенью на чистом камне придорожного тротуара. Но, найдя в себе силы, первым, что после этого сделала благородная пони, стало оказание должных почестей духу поверженного соперника. Преспокойно осматривая отлетевшее прочь кровоточившее тело, Дэйлайт медленной поступью грациозной единорожки подошла ближе и, удостоверившись, что её оппонент потерял сознание, плавно прильнула к земле, дабы осмотреть морду пострадавшего.

— Мисс Прудэнс, срочно, принесите мне мою медицинскую сумку: она под постелью в спальне, — профессионально отрезала занятая диагностикой травмы благодушная леди, осматривая переломанный в труху нос пегаса, смиренно лежавшего на мокрой травке с полуприкрытыми глазками, без сознания. – Ну что же вы ждёте, мисс Прудэнс! – горько выругалась Дэйлайт, глядя на застывший во времени силуэт перепуганной земной пони. – А ну, марш-бросок в дом и обратно – у нас мало времени: мне нужно поставить все эти костяшки на место. Пусть он и мерзавец редкостный, но красоту природную я у него отнимать не стану – уж слишком совестно мне промышлять такими мерзостями – так что тащите мне инструмент, а не ворон считайте, ну в конце концов!

— Ха, я тебе чего говорил, а, Дань! Ну даёт: не кобыла – огонь, ха! – будучи первым из свидетелей, пришедших в себя, Радиохэд радостно постукал своего новоиспечённого приятеля по плечу, пока тот, драматично придерживая разгорячённый лоб тонким копытом, лишь театрально сползал с кресла, не веря в произошедшее. – Да хорош дурковать, ничего ж не случилось… Впрочем, шоу ещё то было: за такое и выпить не дурно! – не менее весело проронил предприимчивый пегас, оправив съехавшие с носа очки, в то время как где-то позади со свистом проносилась шустрая земная пони, с треском щеголявшая по ступенькам высокой винтовой лестницы.

— Ох, Селестия, прошу, да не обрушится на меня гнев этой благодушной пони, — свято причитал про себя внезапно уверовавший в доброту Сурвайвор, сиюминутно осознавший, что могло произойти с его телом, получи он соответствующие увечья в мире реальном, а не в сете. Достаточно прогнав в своём воображении излишне детализированные сцены кровавого насилия, он, поняв, что отделался лишь ужасной головной болью, продолжил, скрестив на груди оба копыта сняв с головы любимую шляпу. – Да не согрешу я против честных пони, да не позарюсь я на имущество бедных, и да буду я наказан по справедливости за все грехи свои страшные, — казалось, будто бы пони севера по имени Даниэль в тот момент открыл для себя новую веру, что не могло не вызвать смеха со стороны сидевшего поблизости пегаса.

— Да уж, не завидую, — кратко выпалил тот, наблюдая, как его приятель постепенно сходит с ума, а на фоне, во тьме наплывавшей ночи проносится уже ставший родным силуэт всё той же милой лиловой кобылочки с изумрудно-зелёной гривой и пышным салатным хвостиком, обёрнутым белой резинкой. – Ну, ты это, не унывай главное! Уж не знаю, сколько ты там всего натворил, однако, думается мне, мисс Дэйлайт действительно будет справедлива, и не поступит с тобой худо! К тому же… Ты ведь теперь её личный слуга, так зачем же ей тебя уродовать? – и, взведя к небу крыло, исполненное вселенской мудрости, Хэд важно произнёс. – Да не проколи ты ту бочку, из которой пиво в кружку наливаешь себе, и тогда будет тебе покой. Что толку любоваться напрасно вылитым хмельным нектаром?

— Ну вот и всё, мисс Прудэнс, благодарю, что составили мне компанию, — доброжелательно протянула Дэйлайт, оттягивая взад за голову натёртую маслами шею пегаса, вскоре после чего всю улицу охватил громогласный хруст вправленного позвоночника, заставивший боязливую земную пони резко зажмуриться. – Вот вам, дорогуша, меж тем ещё один совет по жёсткости! – мирно, однако гордо сказала она, постепенно накладывая тугой бинт поверх измятого до каши носа, костяшки которого были ювелирно выставлены по своим позициям, словно бы кусочки сложного паззла. И, насладившись плодами своего труда, Дэйлайт важно осмотрела тело сверху донизу, всерьёз подумывая, не могло ли сие, помимо всего прочего, сделать его красивее. Однако, насмешливо фыркнув, она лишь отвернулась, взяла в тусклое поле магии закрытый чемодан и мерной поступью зашагала в сторону дома, приговаривая. – Совет мой таков: если вам удастся позволить своему оппоненту возомнить себя победителем ещё до начала сражения, будьте уверены – он заведомо проиграл. Ибо слаб тот, кто недооценивает своего врага, и падёт он по глупости и необоснованной напыщенности уверенности своей. Думаете, я обронила свой пистолет нечаянно? – хитро подмигнув, статная единорожка остановилась на пороге дома, опёршись спинкой о толстый краешек дверного проёма, что был столь красочно залит красными тонами тёплого заката. – Порой даже мне не хватает одной лишь силы и воли, и тогда на помощь должна прийти хитрость… Если бы этот пегас был на стороже, он бы ни в коем случае не дал мне провести столь рискованную атаку, однако, поскольку его бдительность подрастеряла с десяток пунктов прямо накануне выстрела, моему первоначальному плану оставалось лишь привестись в исполнение! – на морде ничего не понявшего психолога, до сих пор объятой страхом и сомнениями, сверкнула тонкая искра радости, в ответ на что её пациентка, склонившись ниже, тепло вымолвила, глядя прямо в глубокие глазки. – И да… Спасибо, мисс Прудэнс, сдерживание душевной ярости и в самом деле сыграло мне на копыто. Вы были правы: сила пони в тише её помыслов и гармонии чувств. И пусть я так и не поняла до конца, чего именно хотел этот пони, мне кажется, он нашёл то, чего искал… и не мне его судить. И, вопреки всему стрессу, я искренно рада, что судьба наша распорядилась именно так, внезапно скрестив воедино два наших смертельных клинка во имя закала силы нашего духа. А теперь пойдёмте в дом: внутри стынет чай и грустят гости.

— Сеньор Стил, сеньор Стил! – нещадно потряхивая обмякшее тело всею силой своих слабых крылышек, горестно причитала белоснежная пегаска, стоя на пороге великолепного сада госпожи Дэйлайт, пока пегас подле неё, еле шевеливший своими глазами, пытался восстановить связь с реальным миром. – Стил! Стил, чтоб тебя, мерзавец, проснись! Проснись, Стил! – осознав, что действия той не вносят в ситуацию никаких изменений, она мёртвым камнем опала на раскрытую грудь своего кавалера, жёстко отбивая свободным копытом ненавистную рыхлую землю да вырывая из глубин той свежие травинки, по которым скатывались горькие слёзы поникшей дамы. – Какого сена ты ушёл один, не взяв меня с собой?! Зачем ты прятался от моего взора, чтоб тебя, Стил! Я пыталась найти тебя и в окнах, и в небе, и на земле: к чему ты прятался от меня, мерзавец! – продолжая трясти полумёртвым телом особенного пони, не в силах поднять то с мокрых камней холодного тротуара, Би не могла унять слёз. – Зачем ты решил сделать всё так быстро? Ты, что, д-дурак, думал, что это впечатлит меня?! Ты же обещал, что, как только у нас будут все доказательства, мы передадим это дело настоящим жандармам, чтоб тебя, Стил! Сеньор Стил… Прошу, очнитесь: я хочу, чтобы мы вместе пошли домой, чтобы вы ещё хотя бы разок сыграли мне свою любимую гитарную трель, чтобы взор ваших уверенных глазок успокоил меня, чтобы я чувствовала себя действительно кем-то важным, чтобы у меня были силы жить…

Вдоль улицы, во главе которой гордо красовался великолепный в простоте своего дизайна дом госпожи Дэйлайт, приглушённым эхом ночной горечи проносились всхлипы припавшей к земле пегаски, красные глазки которой уже, казалось, были выплаканы досуха. И тут из-под её копыт раздался еле различимый среди хора насекомых шум поднимавшегося кверху твёрдого копыта матёрого пони.

— А-а-а ну замолчи, кобыла, — еле смог произнести лишённый жизненных сил пегас, посиневшие губы которого содрогались, подобно чувствительным пёрышкам возвращавшегося к жизни пациента. – Будешь ныть – ещё и не так напугаю…

— Сеньор Стил! – закричала на радостях Лэ’тэт Би, не веря своим ушкам. – Вы… Слава Селестии, вы живы!

— Да уж… не думал я, подбирая тебя тогда в Гемтауне, что через год окажусь в таком же положении, хе, — постепенно вбирая в себя сокровенные силы пылавшего жизнью окружения для продолжения беседы, Стил, чувствуя капавшую на морду живительную росу, даже в такой ситуации умудрялся удивить свою робкую спутницу. Однако состояние здоровья давало о себе знать, и хорошенько подпаленный пламенем самой судьбы Стил то и дело кряхтел от боли, чувствуя, как кости его тела странно болтались от места к месту, стояло ему пошевелить дурной своей головой. – Ты уж прости, Би, не удалось мне за тебя отомстить.

-Ч-что? – тут же невнятно выпалила Би, не в силах понять мысль прикованного к грунту собеседника. – В каком это таком смысле «отомстить»? – и тут в её сознании будто бы зажглась ярчайшая лампочка понимания: плавно поднявшись с тела, разобидевшаяся леди всем своим нутром насупилась, состроив презрительную мину, дабы возмущённо взглянуть в заплывшие гордостью глазки любителя игр с огнём. – Сеньор Стил, только не говорите мне, что весь этот год вы только и жаждали того, чтобы отомстить сеньорите Дэйлайт за тот паршивый месяц? Вы безумны, сеньор Стил, у меня просто нет слов! Да как вы смеете быть столь безрассудны?! Неужели вы совсем не думали о том, как к этому отнеслась я? И, будто бы самой агрессии вам было мало, вы согласились поставить на карту свою жизнь, лишь бы удостовериться, что были правы?!

— Прошу, Би, закрой свой сладкий ротик: не трать попусту и без того хрупкие нервишки, — прижав ослабшими копытами свои покрасневшие от гипса больные уши, к удивлению гневавшейся леди, вежливо запросил чёрный пегас. И, удостоверившись в должном уровне тишины, тот вновь припустил дёргавшиеся копыта к земле, глядя на звёздное небо, дабы начать долгий душевный монолог. – Сеньорита, да, я не скрою: в первую очередь мною движила моя личная неприязнь… Но не это ли на самом деле движит всеми нами? Да, я знаю, что я, быть может, был не прав, но я шёл к своей цели и был готов хорошенько огрести за свою правду, а знаешь, почему? За мной стояла твёрдость моих убеждений, — его мордашка расплылась в тёплой улыбке, и сам он, будучи поглощённым глубокими мыслями, лишь следил за яркими созвездиями, чувствуя под спиной тонкие струйки ночной росы. – Ещё тогда, год назад, в больнице я испытал сильнейшую ярость, однако никакой огонь ярости не может гореть вечно. Потому, несмотря на то, что я был готов пристрелить сеньориту Дэйлайт ещё тогда, сегодня я пришёл к ней совершенно с другими настроениями. Одного лишь личного разговора с ней мне хватило: уже после их чаепития я знал, что проиграю.

— З-знали?! – робко проронила нежная леди, ловко прильнувшая к своему кавалеру с боку, дабы удобнее вкушать историю его стороны их совместного расследования. – Но почему вы тогда бросили ей вызов, если знали исход битвы?!

— Я могу казаться грубым, Би, но даже я никогда просто так не убил бы того, кто смог спасти столько обречённых на смерть или пожизненную инвалидность душ, как того в своей карьере достигла сеньорита Дэйлайт. Впрочем, я никогда не позволял себе убить и даже самых чёрствых мерзавцев в Гемтауне, ибо то – дело жандармов… Я лишь калечил их своим «Бруно». Что же касаемо нашей дуэли…. Скажем так, исход любой игры всегда предрешён, и если тебе хватает мозгов, то его можно предугадать. Но это не значит, что от неё нужно отказываться. Тот, кто никогда не вступит в заведомо проигрышную партию, никогда не познает опыта битвы с оппонентом превосходящей силы… а значит и сил победить его в честной битве у такого труса не наберётся никогда. Честно признаться, я никогда не был так счастлив тому, что какая-то выкрашенная кобыла набила мне морду. Выходит, хе-хе, её действительно задела вся эта болтовня о её пациентах… и вопреки всем моим выходкам, она даже оставила меня в добром здравии. Поверить не могу, что говорю это, но, кхе, видно, сеньорита Дэйлайт всё же не так плоха, как о ней говорят слухи, — его добрые очи сверкнули во тьме ночи искрой тёплого душевного огонька, и он, хорошенько прокашлявшись, в довершение произнёс. – Что же, не знаю, как ты, Би, но я доволен: смотря прямо в её глаза на той дуэли я ощутил ровно то же самое, что и год назад. Когда, наблюдая за тобой во время отключки, я непременно приметил то, какими искренно добрыми были твои красивые глаза. Глаза порой способны рассказать о нас даже больше, чем мнение общественности, и потому спешу заявить: это дело закрыто, мне осточертело иметь дело с негативом вокруг пони столь доброй и благодушной, как сеньорита Дэйлайт…. Впрочем, честно признаться, мною никогда сильно и не движило окружение… Меня волновала лишь ты, Би. Кхе-кхе, бьюсь об заклад, тобой год назад ведь тоже движило что-то личное, не так ли? – ехидно усмехнувшись, вопреки всем болям, до сих пор тонкими нитями пронзавшими его тело, Стил обратил свой туманный взор на готовую расплакаться от счастья собеседницу.

— Я-я… Эх… Что же, вы подловили меня, сеньор, жажда социальной справедливости и в самом деле занимала лишь второе место в закромах моего больного сердца… В первую очередь я хотела отомстить этим дикарям за убийством членов моей настоящей семьи, — неловко отводя полный боли взгляд прочь, к небу, дабы чистота сапфирового небосвода очистила её больную душу, с тяжестью в груди молвила поднявшаяся с земли Би. – Но… Я понимаю, о чём вы, сеньор Стил: агрессия порождает лишь бо′льшую агрессию. Никто в самом деле не говорил мне, что мои родители были убиты, и лишь моё ранимое воображение с годами всё укрепляло эту жуткую мысль, и… в конце концов, я приняла её за реальность, даже не рассматривая возможность того, что я могла быть нежеланным ребёнком в семье сильных рабочих пони. Простите, сеньор Стил, — томно протянула та, обернувшись на распластанный по земле силуэт матёрого жеребца.

— А за что прощать, Би?

— За то, что я, познав ту же истину, что и вы сейчас, месяцами ранее, не поделилась ею с вами, боясь быть осмеянной… Я правда считала, что моё дело было бравым, и та подмена документов была подвигом… О чём я только думала, — покраснев, подобно спелой наливной ягодке, неловко выпалила белоснежная леди, желая зарыться прочь в землю от всего того стыда, что пронзал её насквозь.

— А разве это не было подвигом? – справедливо возразил уверенный в себе жеребец, постепенно поднимая ослабленное боем тело с холодной земли. – Я поведал тебе то, что привело меня К этой схватке, но не то, что ИЗ неё последует… И, в отличие от случая моего, в связи с честью участников которого я предпочитаю оставить всё, как есть, ты привнесла в жизнь моих сограждан настоящий глоток свежего воздуха: рабочие места, законность и возврат традиций. Ты настоящий ангел, Би… И да, пока ещё не совсем темно, взгляни-ка на пистолеты, что лежат перед тобой, — изрёк напоследок полностью вставший с земли Стил, подкошенные копыта которого еле держали на весу его дряхлое тельце.

Охваченные серебристым сиянием луны «Бруно» и «Клара», скрещенные на тротуаре, подобно мечам сражающихся рыцарей, выглядели сухо, чисто, девственно. Блеск звёзд ночного неба, отражаясь от полированных металлических корпусов тех, казался приятнейшей вспышкой, что могла предоставить сама природа. От земли тонкими струйками отходил белёсый пар, и, кружась в элегантном потоке вокруг пары огнестрельных орудий, он лишь навевал этим маленьким вестникам смерти большей загадочности. Взяв в крепкий хват крыла поочерёдно оба пистолета, Би осмотрела те сверху донизу, искренно удивившись той чистоте, в которой ленивый черношёрстный пегас содержал своё вооружение, однако наиболее интересная деталь, не на шутку взбудоражившая разум красотки, поразила ту напоследок. Раскрыв корпус пушки, Би вгляделась в отсек для патронов и к ужасу для себя обнаружила, что тот был совершенно пуст.

— Сеньор Стил?! Что?! – чуть ли не закричала от шока не верившая в произошедшее пегаска. – То есть, помимо всего прочего, вы хотите сказать, что такая напряжённая дуэль проходила на пустых пистолетах?!?!?! Что за бред! Почему?!

Заместо ответа Стил лишь медленно подмигнул своей доброй спутнице, оправив крылом пострадавшую морду, забинтованную в районе носа от края до края, на которой, однако, тёплым огоньком душевности сияла настоящая доброта. Тихонько просмеявшись, Стил произнёс:

— Помню, ты хотела, чтобы я сыграл тебе на гитаре, правильно? – мирно промолвил тот, укладывая в углубления наспех заштопанного плаща оба лёгких опустошённых пистолета, пока его копыта робкой поступью двигали его в сторону востока города по узенькой тропе, освещаемой сиянием белой луны. – Ты уж прости, сегодня не получится: что-то крылья побаливают, хе-хе, как видишь. Но завтра точно сыграю, будь уверена! – и, обернувшись, он гордо добавил. – Ты этого достойна, Би.

[1] Чай с лёгким дымчатым ароматом и вкусом (От англ. Gunpowder – порох)

[2] Bruno (исп.) – чёрный

[3] Claro (исп.) — светлый

[4] (Лат.) Еда

[5] (Лат.) Столица

[6] (Лат.) Вода

[7] (Лат.) Гора

[8] (Лат.) Граница

[9] (Лат.) Бизон

[10] (Исп.) Я очень скучаю по тебе, Гемтаун.

[11] (Лат.) Прежде всего, не навреди.

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть I

ГЛАВА X. ANOTHER BRICK IN THE WALL

Часть I.

«Всякая жизнь в первую очередь ценна не тем, что её чудовищно трудно сохранить, а потому, что её чрезвычайно просто уничтожить»

Во тьме глубокой ночи, в непроглядно густой чаще вековых деревьев, заботливо укрытая покрывалом из крупных зелёных листьев и пышно раскинувшегося мха, подле Хакима стоит одинокая, но весьма уютная хижина. Окна сего монумента традиционной культуры пони, гармонично красующегося своей естественной красотой средь роскошного ансамбля природного хаоса, тускло подмигивают лесу вокруг тёплым лаймовым сиянием, в ответ которому слышится лишь завораживающий своей красотой полуночный зов обитателей, особенно успокаивающий слух стрекотанием мелких насекомых и треском сухих кустиков. Воистину волшебный лунный свет одаривает открытые поляны животворящим потоком серебристого света, и влажная травка будто бы оживает на глазах, будучи лелеемой широкими лепестками своих наиболее симпатичных подруг — пёстрых лилий, непомерно длинные стебли которых то и дело обматывают близстоящие деревья, сотворяя на девственной коре великанов завидные в своей естественной красоте изумрудные орнаменты. Еле завывающий в столь позднее время ночной бриз, нежно обдувающий жёсткую шёрстку местных зверьков и побеги живой растительности холодом далёких океанских волн, подобно заправскому художнику, пишет на гладких водах тонких ручейков и крохотных прудиков свои картины, узоры которых столь величаво блистают во тьме ночи, будучи освещёнными лучами матери Луны, что порой кажется, будто бы сам лес этот вовсе и не дикий, а весьма и весьма культурный. Будто бы в самой гармонии элементов этой самой дикой природы и есть величайшее проявление так называемого чистого искусства, сотворённого, однако, как бы то иронично ни было, без единого шага или вздоха цивилизованных пони.

Бульк! Из залов хижины, столь славно вписывающейся в необузданность нравов влажного леса, доносятся звуки усердной работы её вечного обитателя: изредка прерываемый тихими постукиваниями шустрых копыт, поистине очаровывающий своей необычностью гул разгорячённой варочной стойки. Не менее часто из-за оконных ставен, пропахших ароматными смолами и маслами естественного происхождения, доносятся шорохи сухого листа, вслед за которым обыкновенно следует тонкий хруст какого-нибудь растительного компонента, измельчённого копытами трудолюбивого зельевара до состояния удобоваримой трухи. Иной раз особенно удачливый взор проходившего мимо путника, оказавшись прикованным к чистоте внутреннего убранства столь загадочно расположившейся хижинки, имел возможность увидеть процесс сотворения волшебных эликсиров во всей красе своей простоты. Полный таинственности тёмный силуэт, стоя в отдалении от окон, удачливо вальсируя меж потоками света, дарованного восковыми свечами, то и дело помешивал своё варево уверенными взмахами крупной деревянной ветви, пока внутрь будущего эликсира всё интенсивнее сыпались тонкие побеги пёстрых цветков. Кружившиеся в урагане бурного течения лазурные лепестки источали в воздух над собой еле приметную полупрозрачную дымку, и потому всё очаровывающее великолепие и без того завораживавшей картины в момент созерцания подобного приукрашивалось толикой сказочности.

Однако внушающие страх легенды о неприступных чащах Вечнодикого Леса, вопреки всем красотам природы оных, и по сей день живут в сознании городских пони. И потому дремучие дебри этого опасного, но в то же время полного жизни заповедника дикой природы наиболее приближённые к цивилизации пони предпочитают обходить стороной, не имея никакого желания знать, что за красоты сокрыты во тьме запретных зарослей.

Дом Мисс Твитчинг Дэйлайт. Ранее утро. До пробуждающей звонкой трели будильника остаётся около часа. Лёгкими поглаживаниями заботливой небесной матери тёплое рассветное солнце, прорываясь в личные покои тихонько нежащейся госпожи сквозь полупрозрачные шторки с орнаментом желтоватой морской волны, не теряет попыток пробудить ту ото сна. Еле приметный холодок утреннего воздуха гладкими дуновениями зелёной улицы касается растрёпанной гривы спящей особы, изредка содрогая её пурпурные локоны, в то время как само тело расслабленной леди, под стать её строгому характеру, не позволяет себе лишних колыханий в час тишины и покоя. Подле широкой двуспальной постели, на высоком комоде, искусно выкрашенном оттенками тёмного елового одеяния, выжидая своего часа, лежит гламурный журнал новинок провинциальной моды, из-под громких заголовков которого, цепляя взор пёстрым одеянием и элегантно подмигивая фотографу, выглядывает юная кобылка в тонком вечернем платье, обворожительно склонившись ниц в весьма горячую соблазнительную стойку. Чуть поодаль, словно бы сопровождая своего соседа по моде, на верхушке прикроватного шкафчика, накрытого белой скатертью с тонкой голубенькой каймой, виднеется грубо огранённая стеклянная ваза, полная алых роз. Иной раз глядя на пышные соцветия этих рубиновых красавиц, может показаться, будто бы сам воздух спальни, полный нежности их медового амбре, соткан из незримых ароматных нитей природного изящества…

В самом деле, отточенной годами дисциплинированностью мисс Дэйлайт в ситуациях, подобной этой, остаётся лишь тихо восторгаться, потому как, глядя на сие впервые, любой здравомыслящий пони поставит под сомнение сам факт её расслабленности. Обездвиженные сладкой негой[1] конечности, кажущиеся болезненно скованными, еле подёргивающиеся мышцы строгой мордашки, лишённой всяческих эмоций, точное и ровное дыхание, подобное работе часов, – всё, казалось бы, однозначно указывает на сбой релаксационных процессов в теле мисс Дэйлайт. Быть может, так оно и есть: в конце концов, даже у столь крепкой и физически подкованной особы могут возникать проблемы со сном, обусловленные её шаткой психикой. Однако, если же расценивать слова самой Дэйлайт как истину, её ночной отдых не терпит никаких проблем: подобная строгость, взращенная в ней с годами, вопреки мнению многих, позволяет ей избавить себя от нежеланного дискомфорта, лунатизма и даже травм, что могут ожидать её в качестве последствий «дёрганого» сна. Так или иначе, столь строгая поза, в коей, подобно восковой фигурке, привыкла восстанавливать свою бодрость жёсткая леди, вопреки всем странностям оной, вызывала искреннее умиление.

— Доброе утро, мисс Дэйлайт! – тихонько прошептала на ухо своей пациентке бесцеремонно нависшая над постелью Прудэнс, неспешно оправляя свободным копытцем строгий салатный хвостик своей мягкой гривы. – Вы помните, что сегодня за день, а, мисс Дэйлайт? – не теряя надежды воззвать к подсознанию своей собеседницы, безо всякого стыда продолжала низенькая психолог, приковав свой ехидный взгляд к тонким ворсинкам напольного ковра, собравшего на себе тёплые, но тусклые лучи только подоспевшего рассвета. С не менее высоким интересом засматриваясь на красочные пейзажи утреннего Хакима за окном, юная земная пони попыталась обратить внимание спавшей особы на лазурь ясного неба, потирая копытцем еле приметные тени от цветочных горшков на белёсом подоконнике спальни. – Сегодня день вашего визита к господину Ричу, помните? Вам нужно вставать! – и, начав потряхивать тельце славно отдыхавшей леди, испытывавшая судьбу Прудэнс, еле сдерживая смех, расположила на полу пред собой ведро ледяной воды.

Горевшие от стыда щёчки земной пони тут же залились алым румянцем, и, пока её счастливый взор наблюдал за лёгким пошатыванием тонких оконных шторок, в комнату влетела крохотная пушистая птичка бурого оперения, внешне походившая на мягкий шарик с вздёрнутым кверху коротким хвостиком. Забавно озираясь по сторонам, маленький зверёк, попавший в спальню через приоткрытую входную дверь, осторожно вышагивал по низенькому журнальному столику подле зеркала для макияжа, изредка пачкая свои тонкие непутёвые лапки желтоватой пудрой из раскрытой косметички. Вдоволь насмотревшись на то, сколь неловко себя чувствует милая кроха, оказавшаяся в липком креме, нежно просмеявшаяся психолог, предварительно отдышавшись, наконец принялась за дело. Желая вернуть своей пациентке должок, она в очередной раз небрежно нависла над неподвижным телом сурово выглядевшей единорожки, принявшись щекотать ту её половину, что соседствовала с вёдрышком, полным бодрящей ледяной водицы. Не в силах сдержать свой смех, веселившаяся земная пони то и дело останавливалась, тихонько отсмеиваясь внутрь рукава белой рабочей рубашки, пока её длинный галстук продолжал небрежно свисать с шеи, подобно её гриве, коль та была бы распушена, касаясь тела спящей особы где-то в районе шеи.

Глаза Дэйлайт, туго обхватившей ненавистный галстук полем могучего телекинеза, молниеносно распахнулись, явив ясному взору остолбеневшей Прудэнс донельзя сухую морду только проснувшейся пациентки, за пеленой нейтральности которой, однако, безо всяких сомнений горело желание уничтожить то, что посмело нарушить её покой. Прудэнс нервно сглотнула. Дэйлайт же, медленно оборачивая свою тяжёлую голову в сторону прикроватной тумбочки, первым делом кинув пустой взор на круглый будильник со смешным носиком, спустя пару тяжелейший секунд молчания, отрезала:

— Мисс Прудэнс, уж простите за вульгарность, но какого сена вы забыли у меня в спальне в такое ранее время?

— О-оу, м-мисс Д-дэйлайт! – тут же изрекла напуганная психолог, к своему счастью, приметившая, что ведёрко ледяной воды находилось вне поля зрения её собеседницы, полуприкрытые глазки которой, меж тем, вкупе с лёгкой озлобленностью на мгновение внушили в низкую кобылку истинный ужас. – А-а я пришла пробудить вас! – восстановив своей речи должный уровень уверенности, ловко подметила та, что, впрочем, не было так далеко от правды. – У вас же сегодня важный день, и потому я пришла удостовериться, что ваше утро пройдёт, как по маслу! К тому же, — гордо взведя к потолочной люстре ведущее копыто, она прикусила свою нижнюю губу, готовясь произнести нечто совершенно важное, — мои наблюдения за состоянием вашего тела во время сна позволило мне собрать немалый объём важных данных касаемо вашей болезни!

— Похвально, — выдержав достаточно тревожную паузу, сухо отрезала тепло улыбнувшаяся единорожка, медленно опустив свою тяжёлую голову назад на мягкую подушку, по всей поверхности которой тут же расстелились взъерошенные локоны лиловой гривы.

В следующую же секунду из-за спины тяжко выдохнувшей земной пони, прильнувшей всем своим весом к спасительному одеялу безопасной постели, бесшумно выглянуло то самое коварное ведро, охваченное победоносным пурпуром магии довольного единорога. И, пока скованность движений да устремлённый в покрывало взор хитрой кобылки позволяли нанести по той гарантированную атаку, Дэйлайт, еле сдерживая смех, вымолвила:

— Мисс Прудэнс, будьте добры, взгляните на дверь: мне кажется, к нам пожаловал гость.

— Ох, конечно, одну секунду! – безо всяких отлагательств принявшись за дело, довольно отчеканила та, после чего, встречая беду с улыбкой на морде, она обернулась на летевший в её сторону снаряд ледяной воды.

Крик до ужаса перепуганной юной кобылки, поплатившейся за свой собственный план хитроумного отмщения, вмиг заполнил всё пространство дома сверху донизу, и, затихнув столь же резко, как и воспламенившись, молчаливо замершая на месте пони лишь сидела, погрузившись в себя с головой, да обдумывала, почему этот мир так несправедлив. Не прошло и минуты, как, встрепенувшись, верный слуга мисс Дэйлайт ворвался в покои своей госпожи, держа наготове тупую деревянную шашку, что любезно была украдена тем около полугода назад с товарного склада поместья семьи Ричей. Обнаружив на месте предполагаемого преступника близкую приятельницу своей госпожи, Сурвайвор неловко замялся, не зная, что и сказать. Задумчиво поглаживая шашкой свой горячий лоб, раскрасневшийся пони, вежливо отводя шокированный сценой взгляд, негромко произнёс, заводя копыто за копыто:

— Вы уж простите, милые дамы… Я, наверное, не вовремя?

В самом деле, широко распластавшаяся на постели земная пони, обёрнутая своим пушистым хвостиком прямо к довольной морде задорно смеявшейся Дэйлайт, выглядела в глазах вошедшего джентлькольта не только необычайно уморительно, но и весьма обворожительно. Заплывшие спелым румянцем щёки в сочетании с невинным взором напуганной леди, обращённым к потолку, и того более подчёркивали остроту неоднозначной сцены. Довершало же сей чудный портрет утреннего пробуждения плотно приставшее к лиловой шёрстке мокрое одеяние юной особы, славно сочетавшееся с распрямлёнными прядями пышной салатовой гривы, что, будучи тяжёлыми в виду скопившейся влаги, красиво опускались до самой постели на не менее влажную простыню, близ которой на полу одиноко ожидала своего возвращения вечная спутница Диар Прудэнс – беленькая резинка для строгого укрощения излишне длинных волос. Наблюдая за сценой сверху, зацепившись лапкой за широкую люстру, с потолка забавно выглядывала робкая бурая птичка, уморительно попискивая своим мелким клювом на странную парочку.

— Нет, Сурвайвор, ты как раз вовремя! – незатейливо ответила уверенная в своих силах Дэйлайт, только её отпустили порывы ужасно заразительного смеха, немалую долю которых успела перенять и сама пострадавшая кобылка, пусть и нехотя. Вмиг вскочив с постели да телепортировав своего мокрого терапевта на ещё пока сухой и тёплый коврик, славно потянувшаяся единорожка, радостно вдохнув живительный воздух свежего рассвета, приказала. – Мне нужно, чтобы ты вывесил во двор для сушки моё постельное бельё, ему необходима сушка.

— Слушаюсь! – безо всяких промедлений отчеканил услужливый жеребец. Видно, то поистине впечатляющее шоу, что довелось видеть храброму искателю приключений накануне, и впрямь заставило его хорошенько пересмотреть свои взгляды на жизнь. – Это всё? – доброжелательно дополнил тот, просияв пред взором пары юных дам своим низким поклоном, в плавности движений которого, казалось, было не многим меньше грации, чем в реверансах самой Дэйлайт.

— Нет, — утвердительно отрезала хозяйственная госпожа в лиловой пижаме, поливая из забавной крохотной леечки подсушившуюся за ночь землю под ароматными культурными растениями экзотического рода. Затем, хорошенько оглядев просторы своей уютной спальни, она, не в силах сдержать смех, указала сиянием тускло искрившегося рога на низенькую кобылку, что, сгорая от стыда, зябло тряслась прямо пред носом неосмотрительного слуги. – Будь добр, выдай этой, хи-хи, «преступнице» новую одежду из моего гардероба да напои её нашим лучшим горячим чаем! – довольно быстро докончив свои обязанности по поливу зелёных обитателей её дома, Дэйлайт, элегантно позируя перед высоким нарядным зеркалом, притом ежесекундно меняя стойку, начала важно осматривать своё тело со всех ракурсов, раздумывая о наиболее роскошном костюме для деловой встречи с господином Ричем.

«…Подобно птице луговой,
Свободно в небе пролетавшей,
Лишён свободы наш герой,
С бедой помолвленный однажды,
И на груди его клинок,
Рассёкший черни сердца дважды!..»

В уютно подготовленной к завтраку гостиной комнате, вежливо засев за крупным столиком, плотно заставленным необходимым для трапезы сервизом, медленно лакая крепкий отвар изысканных листьев из горячей чашечки, земная пони, то и дело стыдливо прижимая копыто ко лбу, читала стихотворные писания трудившегося неподалёку пони-сочинителя. Помимо пергамента с небрежно нанесёнными на тот чернилами, что по воле их хозяина объединялись на холсте культуры в полные тщеславия и напыщенности забавно смотревшиеся строки, гостевой стол в первую очередь располагал непомерно большим скоплением самой разной посуды.

Фарфоровые чашки и тарелочки, щипчики для сахара, серебряные ложки, несколько кувшинов с водой, небольшой, но весьма ёмкий заварник – всё, в лучших традициях подобающего воспитанию Дэйлайт утреннему чаепитию, важно стояло на тонкой беленькой скатерти, красочно дополненной близ своих краёв узором голубой океанской волны. В помещении главенствовал чарующий аромат только заваренных мелких листьев, лёгкий, но весьма тонизирующий, дубильный вкус которых при должном стремлении было возможно прочувствовать даже через пазухи своего носа. В тёмно-красном отражении крепкой чайной водицы, еле колыхавшемся на поверхности невысоких чашек по воле слабого уличного ветерка, ярко блистало небесное светило, отчего казалось, будто бы напиток сей в важности своей был подобен самому солнцу. Что, однако, немудрено. По мнению заядлой любительницы традиций севера, мисс Твитчинг Дэйлайт, начинать свой день без чашечки крепкого чая было категорически воспрещено: и это самое первое правило!

«…И вновь я раб своей судьбы,
Зажав перо, пишу о важном,
Фортуна, помнишь, как-то мы
За волей к жизни шли отважно?
Азарт кипел в моей крови,
Брели копыта в путь вальяжно…»

Жадно поглощая излишне тщеславную поэтическую драму из небрежно выведенных пером закорючек на старой выцветшей бумаге, Прудэнс, плотнее укутавшись в закрома данного ей льняного покрывала, с каждой прошедшей минутой лишь сильнее краснела да тяжело вздыхала и, пытаясь осмыслить, на кой она вообще согласилась стать оценщиком сего произведения, опускалась тяжёлой головой всё ниже к поверхности низкого столика. В очередной раз пробегая болезненным взором по строкам иссушенного годами пергамента, земная пони, не выдержав всех скопившихся в той противоречий, вежливо обратилась к копошившему в чулане творцу, постаравшись изо всех сил не задеть его чувствительное эго:

— Вы уж не примите за оскорбление, мистер Сурвайвор, но, почему-то мне кажется, что стихи ваши… как бы выразиться… Не то чтобы плохие, но они… Передраматизированы что ли? – после чего, нарочито кашлянув в своё копыто, она шёпотом пробубнила своё настоящее медицинское мнение, сделав пару записей в личный рабочий блокнот. – Ну, вернее, если оценивать трезво, вам бы не помешало умерить чувство собственной важности, ну да ладно. Потому как, если так посмотреть, работа эта в целом походит на зачаток мании величия.

Со стороны кладовой комнаты, в доверху полных глубинах которой услужливый кавалер погряз с головой, изредка доносились его истошные яростные возгласы, тут же сопровождавшиеся шелестом пёстрого гардероба модной леди, улетавшего долой с его разозлённых глаз. Заваленный грудой застарившихся коробочек, использованных склянок от туалетного парфюма и покрывшихся годовалым слоем пыли пальто, ежесекундно терявший самообладание джентелькольт то и дело падал ниц, подобно рассохшейся кукле и безэмоционально утыкался тяжёлым взором в тёмный потолок, не в силах совладать с грузом своих обязательств. Однако, вспоминая то, сколь великодушна была его госпожа, верившая в силу его воли, он тут же вставал, возобновляя раскопки широких полочек, пахших закисшими яблочками, ощущая за своей спиной азарт некогда очаровывавшей его археологии. Но стоит отметить, что, в отличии от древних храмов и заброшенных руин, платяной шкаф Дэйлайт, укромно занявший своё положение в Селестией забытом чуланчике, обещал взамен потраченного времени ровном счётом ничего. И потому, под силой непомерно тяжёлого, и, что более уморительно, пустого труда захандривший пони вновь опадал камнем на пол, раз за разом всё сильнее теряя в себе всякую волю к работе. Как нетрудно было понять, одежды должных размеров в распоряжении Дэйлайт просто не было, а потому Сурвайвору, в адрес невезучей морды которого судьба уже навострила свой острый коготь, было необходимо перерыть всё возможное, дабы претензии в его адрес были аннулированы. Однако, как бы всё ни было печально, будучи жеребцом воспитанным, прилизавший свою шикарную гриву пони всё-таки нашёл время ответить на весьма резонно поставленный вопрос томно выжидавшей леди, в то время как не менее пришедшееся к месту высокое самомнение позволило ему сделать это весьма вежливо, но, к удивлению земной пони, без лишнего фарса:

— Может, может… Но вы ведь тоже должны понимать: в этой самой драме красота поэзии! Сегодня ночью меня посетило вдохновение, и я так подумал: значит, сама судьба приказала мне запечатлеть мою тяжкую долю в стихах! На мой взгляд, важность темы, которую они освещают, невозможно переоценить!

— Это всё ясно как, кхе, день, мистер Сурвайвор, но я всё-таки, кхе, по другому, кхе, поводу негодую, — грациозными перекатами морского тюленя перебираясь с одного просиженного места на другое, дабы наконец просушить те непослушные клочки шёрстки, что до сих пор оставались влажными, да изминая в копытах всё тот же пергамент, изрядно потрёпанный небрежным отношением своего автора, Прудэнс, робко поведя бровями, подняла свой дёрганый взор на излишне напыщенного собеседника, с жалостью в глазах попытавшись донести до того простую мысль. – Но вы же пишите поэму о самом себе! Вы ведь шутите? Или же вы в самом деле столь высоко оцениваете трагичность собственной судьбы и важность собственной персоны?

— Я? – знатно призадумавшись, только и смог вымолвить сквозь белоснежные зубки вновь принявшийся за свои обязанности услужливый жеребчик. И, весьма галантно приложив копыто к своим серым губкам, элегантно скрученным в трубочку, он, воссияв в лучах рассветного светила не менее ярким фасоном чёрно-белой служебной формы, достойной новоявленного слуги покоев благородного аристократа, тут же гордо заявил, звучно цокнув язычком да пригладив серебристую гриву парой кратких движений ловкого копытца. – А разве такой речивый молодой жеребец с задатками истинного джентлькольта как я не заслуживает уважения? Да и к тому же, я совершенствую свою речь, и потому прошу вас, мисс Прудэнс, оценить сие творчество по достоинству! Вам ведь понравилось, не так ли?

«…Зальёт пусть алый свет былую тишь!
Я прокричу в ответ на то: «Неважно!»

Настанет день, и, заточенье, ты сгоришь,
Бессменным фартом сожжено бесстрашно!
И запах пепла мне отрадой будет в миг,
Покуда сталь в огне горит пейзажно…»

— Ну как вам, мисс Прудэнс? Вижу же, что неравнодушно вам сие произведение, хе-хе! Так что же вы всё таите и таите, м-м-м, дорогая мисс? – с опаской поглядывая на потускневшие глазки своего читателя, назойливо настаивал на своём Сурвайвор, орошая полки наспех разобранного шкафчика элегантными движениями пушистой метёлки.

— Даниэль, дорогуша, будь любезен, завари мне и моей уважаемой гостье по чашке моего любимого имперского чая для завтрака – я хочу хорошенько взбодриться и прийти в себя пред визитом к этому ханже Ричу! – подоспев аккурат к тому моменту, когда её приятельнице потребовался спасательный круг, нарочито важно приказала приодевшаяся Дэйлайт, спускаясь в гостиную под еле различимый шум лиловой пижамки, что своим широким подолом касалась гладеньких ступеней винтовой лестницы.

— Эх… как скажете, мисс Дэйлайт, – нехотя отсалютовав своей госпоже, с изрядной долей горечи повиновался так и не получивший желанной рецензии на своё творение горе-поэт, собирая на серебристый поднос необходимую утварь да, ловко лавирую меж стульями, протирая те от пыли и грязи. – Пять минуток, и будет готово! Что же касаемо вашего запроса на поиск одежды для мисс Прудэнс – я не смог отыскать одежды столь крохотных размеров, уж простите. Сделал всё, что мог! Вон – сами поглядите, ни одна сколь угодно малая блузка из вашего гардероба этой юной мисс под размер не годится.

— Эй! М-мне вообще-то двадцать два года о-от роду! – тут же возразила закутанная в тёплые покрывала земная пони, подобно оскорблённому жеребёнку густо покрывшаяся милым румянцем.

— Хм, чутка больше, чем я подозревал. Ну, а если так подумать, и что? Для меня вы весьма юны. Мне, если что, двадцать восемь, мисс, — неожиданно для обеих дам изрёк лишь слегка удивившийся жеребец, спокойный голос которого донёсся с кухни отзвуками густого эхо.

К тому неловкому моменту во взгляде и без того поникшего психолога без особых усилий можно было прочесть поглотившую ту эмоцию – стыд. Припущенные к жарким щекам пушистые ушки прелестно гармонировали с робким взором, опущенным на иссушенный годами пергамент, и, глядя на всё это со стороны, подсевшая за стол Дэйлайт не удержалась от смеха. Однако, как и подобает воспитанной леди, она, вдоволь насладившись моментом, лёгким касанием шелковистой магии обернула насупившуюся морду собеседницы к себе, указывая той на недопитый ранее чай.

Вопреки всем препонам злой судьбы эта парочка всего за одну рабочую неделю смогла неслабо породниться, и это читалось во взглядах обеих. Уверенный взор госпожи Дэйлайт, будучи доброжелательным, всегда казался её знакомым чем-то целебным: будто бы само солнце, полное жизни и энергии, одаривает тебя своим жарким лучиком, и оттого сама душа твоя начинает светиться ярче, а в редких случаях даже появляется желание жить. Именно таким взором и оглядывала свою гостью заботливая хозяйка, пока где-то на фоне, прорываясь сквозь приоткрытое окно, в просторную залу гостиной прорывался сухой ветерок жаркого летнего дня, пронося за собой сладкий аромат диких роз расцветшего накануне миниатюрного садика.

Позволив себе слегка приподнять уголки крохотных губок, вопреки поглотившему её стыду пред сидевшей напротив леди, Прудэнс всё же смогла скинуть с себя промокшее покрывало, дабы продемонстрировать единорожке пухлую седельную сумочку, из-под бурых стяжек которой еле приметно выглядывало нечто сдобное, наподобие хлеба или булочки. Изрядно надышавшись ароматом этих самых пекарных изделий, земная пони постепенно расположила на столике миниатюрную пирамиду из рыхлых пышек, щедро осыпанных сладкой белой пудрой. Наблюдая за восторженной реакцией высокой сладкоежки, Прудэнс ещё более раскрепостилась, рассмеявшись в копыто. И, почуяв с кухни пряный запах бодрящего отвара, она услужливо произнесла:

— Приятного аппетита, мисс Дэйлайт!

Получасом ранее в районе пригорода Хакима, осматриваясь по сторонам в поисках указаний к своей заветной цели, вдоль широких рядов шумной ярмарки, пестрившей изобилием самого разного художественного товара, расхаживал юный господин в тёмной робе, туго опоясанной толстым лиловым шнуром. Крохотные деревянные сооружения, наспех составленные предприимчивыми горожанами из всего, что имелось под носом, безусловно, выглядели хрупко и ненадёжно, однако с задачей своей справлялись на отлично. В углублениях низких торговых лавочек, развешенные вдоль несущей стены, картины художников местного отлива смотрелись весьма к месту, и, что наиболее важно, позволяли потенциальным клиентам усладиться красотой яркого холста ещё на момент незатейливой прогулочки вдоль этих очаровательно искусных рядов сельской культуры. Со стороны вечнодикого леса, востока города, еле тревожа покой тёплого дня, плавно подувал свежий ветерок, весьма кстати подходивший к утренней суете буднего дня. Однако никакой, сколь угодно прохлаждающий поток умиротворяющего бриза, не смог бы утихомирить тот злостный деловой говор, что обыкновенно имел место быть в этой обители, как всем казалось, высоких нравов. Со стороны прилавков, доверху забитых упругими, тяжёлыми холстами, то и дело доносились возмущённые возгласы недовольных покупателей, роптавших на необоснованно высокие цены сего провинциального творчества. Зачастую, однако, как бы то ни было, так называемые ценители высокого искусства, имевшие при себе от силы пару сотен битс в кармане, тоже были правы: иная картина, будь то по задумке автора пейзаж или портрет, походила, скорее, на несуразную грубую бумажку, о которую маляры обычно расписывают свои кисти в процессе затяжной многоплановой работы.

– Тыща?! Может, две сразу?! Да ты сдурела что ли? Ещё чего хочешь за эти каракули? Да у меня сын углём лучше накалякает, чем это вот твоё «искусство»! – буквально каждые пять минут от первых лучей рассвета до последней вспышки заката, в течение всего дня от угла к углу, от прилавка к прилавку неустанно кочевал непримиримый злой дух покупательского недовольства, цеплявшийся, однако, по обыкновению за облик тех скупых горожан, чувство прекрасного которых ограничивалось на цене картины, превосходившей стоимость полулитровой бутылки палёного пива.

– Ну тогда и просите у своего сына сами, уважаемый! Ко мне какие претензии? Я вам вообще ничем не обязана! – не всегда, но в большинстве случаев резонно парировали авторы своих работ, обращая критику своих глупых сограждан супротив их самих, приговаривая что-то в духе. – Ладно, Дискорд с вами и вашим сыном. Давайте тогда так: могу предложить по сниженной цене летний пейзаж хакимовского парка, выполненный маслом в тёплых тонах.

– О-пачки! Ну вот так бы сразу, эт по-нашему, хе-хе! – словно бы затишье перед грядущей бурей, даже и не подозревая беды, охотно отзывались привыкшие к естественной простоте природы довольные горожане. – Почём?

– Три тысячи золотых, – спокойно, будто бы заговорённые самим солнцем, отвечали те, гордо демонстрируя крупные холсты, отображавшие знаменитый зелёный монумент истории родного города, степень качества отображения которого, однако, здорово разнилась от места к месту.

Выслушивая ругань горе-творцом с чрезмерно завышенным чувством собственной важности и профанов-горожан, зачастую не имевших и гроша в кармане, но зато весьма кстати располагавших непреодолимым желанием принизить заслуги первых, кто на этом деле пытается заработать, земной пони в широкой робе и шёл на север города, то и дело ускоряя шаг, не в силах вытерпеть всю тяжесть того злостного стыда, коим воздух в сим округе был буквально пронизан.

Ступая по мягкой городской тропке, плотно выстеленной из мелкого песка и крупной гальки, успевших порядочно нагреться за первые часы нового летнего дня, господин, морда которого была окутана мраком тени загадочной тёмной накидки, то и дело оглядывался по сторонам, разумно подозревая, что его необычный вид вполне может собрать на себе добрую дюжину взглядов прохлаждавшихся без дела зевак. И потому, постепенно переходя с прогулочного шага на рысь[2], таинственный путник, успешно скрываясь меж широкими стволами плотной зелёной заставы, будто бы вальсируя меж растительностью садов и парков, продвигался дальше, подобно ловкой птице вечнодикого леса. Так, вышагивая квартал за кварталом, выискивая свою цель по наводкам из найденного накануне листка под авторством малоизвестной леди детектива, некой «Лэ’тэт Би», земной пони в конце концов явился к самому порогу заветного дома госпожи Твитчинг Дэйлайт. Постучавшись, юный жеребчик обратил свой взор на росший под окнами дома колючий алый сад, медовый запах роз которого очаровал его дух ещё на подходе. Ветер раскачивал пышные бутоны этих крохотных созданий, в то время как их пыльца, живописно разлетавшаяся по ветру, еле приметная взору земного пони, сияла для него, подобно россыпи звёзд на ночном небе.

– Мисс Прудэнс, не помню, говорила ли я вам, но, думаю, в случае чего, повторить лишним не станет, – элегантно отпивая бодрящий отвар из разгорячённой чашечки, сиявшей пурпурным блеском еле приметного призрачного чародейства, довольно заключила леди-единорог, лестно для своей собеседницы оттягивая со стола уже которую по порядку аппетитную пышку, щедро осыпанную белой сахарной пудрой, что имела до неприличия приятное свойство нежно осыпаться на поверхность густого чёрного чая. – Ваши пышки просто великолепны!

– Хи-хи, а неужто вы успели забыть то яркое шоу, которые как раз-таки во имя ваших любимых булочек устроили, а, мисс Дэйлайт, хи-хи? – неустанно отвечала на положенные той комплименты ублажённая словами благодарности земная пони. И, видя поникшую мордашку трудившегося всё утро слуги своей пациентки, она, по зову доброго сердца предложила. – И да, меж тем, господин Сурвайвор, быть может, вы тоже желаете немного мучных сластей? – протягивая стоявшему подле стола слуге наполовину опустошённый поднос, ещё недавно казавшийся ей самой не съедаемым, мирно протянула улыбавшаяся до самых ушек щедрая особа.

БАХ-БАХ-БАХ

– Ох, ну Селестии ради! Кого ещё эта неделя принесёт ко мне в дом?! – готовая в конец потерять всякие силы сражаться за покой собственной обители, ни то устало ни то гневно выпалила схватившаяся за голову статная леди, несчастный взор которой, казалось, был готов пронзить своей пламенностью плитку пола. Но затем, погрустнев ещё пуще прежнего, не в силах принять подкрадывавшуюся где-то на задворках души истину, единорожка всё же спросила у своей приятельницы, подняв тяжёлый взор и надеясь на лучшее. – Я надеюсь, это не ваших копыт дело, мисс Прудэнс? Прошу, пусть не ваших: мне осточертел вчерашний день хуже некуда! – и, тяжело вздохнув да обернув взор на входную дверь, что виделась вдали, за основным коридором, она докончила. – Сурвайвор, дорогуша, будь добр, ответь им за меня, узнай, что кому нужно, и, если что, дай этим соседям уже их любимую соль – вон, я целый мешок специально под эту нужду купила – пусть только отстанут наконец.

– Соль? – непонимающе протянула мило прильнувшая мордашкой к столу земная пони, вглядываясь внезапно встрепенувшимся взором прямо в глубокие глазки своей уставшей пациентки, пока данная ею пышка уже весело уплеталась отсалютовавшим пони, что, как и следовало ожидать, начал выполнение порученного тому задания без единого пререкания.

– Обычная поваренная соль, – сухо отрезала попытавшаяся прийти в себя единорожка, потирая напряжённые виски плавными круговыми движениями обоих копыт да вовлекая себя в релаксационные техники дыхания, рекомендованные самой Прудэнс. – Честно признаться, не знаю, откуда пошла такая традиция, но почему-то у нас в Эквестрии нынче принято, если что, ходить к соседям за мукой, солью и тому подобным… Будто самим лень на рынок сходить, ну в конце концов. Но не в том суть. Суть в следующем, – выждав около пяти секунд томительной для обеих леди тишины, негодующая кобылка продолжила. – Ко мне за солью обращаются не ради горсти для супчика, не-е-ет! Берут мешками, мисс Прудэнс! Мешками! – продолжая активно жестикулировать бедной пышкой, гневаясь на беды своей чрезмерно хитрокрупой повседневности, единорожка хмурилась, то и дело поглядывая на что-то черкавшую в блокноте земную пони. – У меня порой такое чувство складывается, что мои соседи в край обнаглели и вовсе соль сами не покупают: всегда ведь можно у мисс Дэйлайт попросить! У неё много! Ещё возмущаются, чуть что, хитрецы такие – представляете? Мол, жалко мне, жадная, мол, – и тут в глазах Дэйлайт будто бы загорелся алый огонь душевного пламени, готовый сжечь всё на своём пути от мало до велика, стоило ей опомниться, какие пони давно её окружают. – Пожалуйста: мне не жалко! Да хоть всю соль мою заберите! Весь дом! По гвоздикам разберите! По дощечкам! Но только с одним условием… Когда вы, говоруны такие правильные, будете ко мне на приём в больницу приходить, когда захвораете, когда вам моя помощь нужна будет, только попробуете сказать, что я жадная. Нужны бы были мне ваши грязные деньги, я бы к вам в захолустье это шага ни сделала – я была рождена в Кантерлоте, как вы не поймёте, селяне! – и, оглядываясь по сторонам, будто бы ища кого-то родного ей по духу, кто сможет подкрепить её доводы личным опытом, она всё более падала духом, приговаривая. – А ведь что самое противное – даже такую простую истину им в морду не скажешь, ибо обидятся сразу: тут же сплетни пойдут, в духе «мисс Дэйлайт приехала из столицы разграблять их любимый Хаким!»... Я разве многого за свою доброту прошу? Приехала творить благие дела, ничего для себя не желала – один лишь покой, и того лишают на ровном месте, стоит только слово лишнее сказать… А потом удивляются, почему у меня характер таким скверным стал, – и, тяжело вздохнув да отложив прочь полностью осыпавшуюся за время бурного монолога уже теперь голую пышку, оставившую на столе след из белой пудры, Дэйлайт умиротворённо докончила, подняв утихомирившийся взгляд на не менее поникшую от сих откровений Прудэнс. – Мисс Прудэнс, вы уж простите, что я так рьяно, конечно, реагирую… Не знаю, что на меня нашло: давление, наверное, сегодня высокое, вот и сорвалась. Так или иначе, спасибо за чудесный завтрак – пышки эти, безо всякого преувеличения, просто великолепны, и это факт. Однако, зарубите себе на носу, если вы ещё хоть раз их принесёте ко мне в дом, я вас тут же из этого дома и выгоню, понятно?

– Ч-что?! – ничего не понимая, с ужасом выпалила психолог, внезапно оказавшаяся скованной страхом: её коленки вновь затряслись так, будто ту окатили ведром ледяной воды, а сама она, пытаясь осознать, что сделала не так, будучи бесшумной на протяжении всего чаепития, не менее напугано переспросила. – Ч-что?! М-мисс Д-Дэйлайт, что-то н-не так? Ч-что случилось? Я-я вас как-то з-задела этими п-пышками или ч-что?

И стоило только робкой речи зашуганной леди коснуться своим милым дребезжанием навострённых ушек встрепенувшейся мисс Дэйлайт, как та, изо всех сил пытаясь скрыть свой смех элегантным движением широкого копыта, незатейливо пояснила:

– Да всё хорошо, мисс Прудэнс, не беспокойтесь! Пышки ваши в великолепии своём подобны бессмертным произведениям искусства… Вот только есть одно «но»: я на диете, Дискорд вас побери! Вы с ума сошли? Это просто какое-то бессердечное преступление – приносить такие великолепные булочки леди, что изо всех сил старается сбросить лишние килограммы! – и, вежливо прокашлявшись, она пояснила повторно, однако, наиболее спокойно и размеренно, наблюдая за вальяжной походкой приближавшегося к ней Сурвайвора. – Так что, на благо моего благосостояния прошу вас, мисс Прудэнс, не смейте впредь одаривать меня этим непреодолимым искушением… Хотя бы в течение этого месяца, хорошо? Ладно? Вот и договорились, хи-хи! Чего тебе, Сурвайвор, дорогуша? – наконец завидев на мордашке своей блаженно выдохнувшей собеседницы должный покой, спросила у своего слуги только окончившая трапезу статная леди, в ярких голубых глазках которой буквально горел крохотный сапфировый огонёк настоящего счастья, порушить которое, казалось, не сможет даже самый назойливый сосед.

– Мисс Дэйлайт, некий таинственный жеребчик в тёмном одеянии, возжелавший остаться не названным, жаждет вашего внимания! Не знаю уж, кто это такой, но, судя по манере речи и голоску, ещё юнец совсем, а что касаемо его робы – это одёжка, наподобие тех, что обыкновенно носят подмастерья наших городских ремесленников. Передо мной этот господин отказался даже называть своё имя, что уж говорить о просьбах – пожелал лишь увидеться с «мисс Твитчинг Дэйлайт», однако лично. Уж думаю, дело какое есть к вам у господина, серьёзный весь такой из себя! – не переставая напыщенно болтать да заливать свою речь обилием самых разнообразных речевых оборотов и конструкций, стараясь показать себя с лучшей стороны, серенький кавалер указывал своей госпоже в направлении прикрытой входной двери, услужливо держа в копыте деловито выглядевшую деревянную шашку на случай возможного вооружённого конфликта.

– Молодой жеребчик, говоришь? – сладко потянувшись на стульчике, весело уточнила пребывавшая в добром расположении духа кобылка. – Ну что же, коли всё так серьёзно, мой отказ будет считаться проявлением дурного тона… Эх, делать нечего, пойдём, посмотрим, кто такой этот твой «таинственный господин»! И да, коли такое дело, может, объяснишь, чего это ты деревяшкой размахался с самого утра? Будь добр, убери это недоразумение с глаз долой – затею испугать гостя в первый же миг знакомства можешь оставить на меня… Уверяю тебя, если ты этого жаждал, получишь сполна, коли понадобится, а пока молчи, дорогуша.

– Доброе утро, уважаемый, – доброжелательно, однако далеко ни без толики присущей той вечной настороженности поприветствовала загадочную фигуру в тёмном плаще элегантно опёршаяся о стенку кобылка, вежливо оправившая пурпуром своей магии лиловые локоны пышной гривы, съехавшие на носик той по воле внезапно подкравшегося потока южного ветра. Её белоснежное матовое вечернее платьице, тонко струившееся вдоль форм высокого тела завидной красоты, будто бы парило над полом, будучи пронзённым рядом волнисто выглядывавших из-под поверхности оного серебряных шовных нитей, в то время как повсеместные нашивки, выполненные в формах неувядаемых алых роз, придавали тому ещё большую элегантность. Довершали же сие совершенство провинциальной дизайнерской мысли повсеместно возвышавшиеся кверху костюма ребристые линии стального корсета, формировавшие на боках экстравагантного костюма некое подобие золотистых крыльев снежного северного пегаса, плавно переходивших в широкий вырез на груди тела искусной госпожи, что не менее деликатно перекрывался широким воротником её личного фамильного повязания.

Знакомство этой вежливой пони с её новоиспечённым последователем, однако, не задалось уже с первых мгновений. Не успела мирно настроенная госпожа Дэйлайт сделать и шага в сторону таинственного незнакомца, как, грациозно сверкнув белёсо-вишнёвыми очами из глубокой тьмы чёрного капюшона, юноша тут же выкинул из-под широкой полы своего костюма некое обоюдоострое орудие, наподобие стального клинка, засиявшее в лучах утреннего светила ярким отблеском смертельной опасности. Тень от молниеносно взмывшего в воздух плаща закрыла собою лазурь чистого неба, и в ушках хозяйки сей, возможно, чрезмерно гостеприимной обители тут же, отзываясь эхом прошлых дней, послышался еле различимый шелест ветра скорой погибели. Силуэт гостя, прятавшийся от глаз своей цели на фоне пышных роз, обладая природной грацией, сравнимой разве что лишь с самим ветром, вспышками еле приметного света перескакивал от кустика к кустику, оставляя за собой след из блёсток того самого неизвестного клинка.

– Эй, ты, сволочь! – достаточно натерпевшаяся нежданных и, что самое главное, совершенно нежеланных битв за дни подходившей к своему окончанию долгой рабочей недели, грозно воскликнула рассвирепевшая Дэйлайт, разорвав в клочья вскинутый в небо тонкий плащ. И, пока её рог пылал лиловым пламенем самого Тартара, а животный взор её прожигал своей злобой пышный розовый сад, полный искренней доброты самой жизни, из-под её копыт показалось услужливое копыто таинственного незнакомца, вскинувшего над своей головой плотный листок, исчерченный грубыми линиями жёсткого угля. Не зная, как и реагировать на подобное, хорошенько вдарив по своему слуге, да так, что тот отлетел прочь в закрома безопасной обители, Дэйлайт и сама отпрянула прочь, материализовав пред собой тонкий сиреневый вертикальный щит, что как нельзя кстати перекрыл пространство меж ней и потенциально опасным свёртком, таившим в себе возможную погибель. И, глядя на вновь скрывшегося из поля зрения неприятеля, наученная горьким опытом, единорожка произнесла. – Кто ты такой, чтоб тебя?! Что за трюки, тварь?! Дай угадаю: эта бумага пропитана порохом? Или что похитрее? Яд? Быть может, просто отвлечение моего внимания? А? Ну-ка, быстро выдавай, что ты задумал, ирод! Ещё мне не хватало сегодня потратить полдня на разборки невесть с кем! Если у тебя хватает наглости нападать на Твитчинг Дэйлайт лично, тебе, должно быть, известно, что я слишком занята, чтобы затягивать дуэль, потому выходи и дерись, как жеребец, чтоб тебя!

– М-мисс Д-Дэйлайт, ч-что случилось? – не менее скованная ужасом, чем лежавший подле неё серенький прислужник, робко задала вопрос смиренным шёпотом прижавшаяся к полу психолог, изо всех сил стараясь наблюдать за ситуацией сквозь сомкнутые от страха глазки, помимо всего прочего, ещё и прикрытые от греха подальше мило дрожавшими ушками.

– Не лезьте не в своё дело, Прудэнс! – как и следовало ожидать от суровой кобылы, державшей своё пульсировавшее лиловое оружие наготове, та весьма жёстко и сурово отчитала свою собеседницу, не спуская взора с настежь раскрытой входной двери.

На плитке гостиной, сверкая лазурью чистого неба, отражался жаркий золотой солнечный диск, и лишь изредка задувал прохлаждающий ветерок, воздымая полу элегантного платья жёсткой леди, в то время как снаружи, преимущественно из-под окон второго этажа, доносились отголоски движений хитрого и ловкого оппонента. Вслушиваясь в каждое движение, Дэйлайт постепенно восстановила своё дыхание, а вместе с тем и настрой на битву, позволив покою души нести её по гребням тяжкого пути новых опасностей… Отчего её орудие совместно с блиставшим в лучах солнца монолитным щитом, казалось, стали светить ещё ярче, что непременно подметила наконец вкусившая дары своих учений на мгновение улыбнувшаяся Прудэнс.

– Стойте! – словно бы гром с небес, раздался посреди напряжённой тишины мирный голосок юного жеребца. Судя по его тревожности, настроем на битву тот не располагал от слова «совсем», что сильно удивило Дэйлайт, припустившую своё могущественное копыто ближе к полу. Впоследствии, стоило только взбудоражившимся пони в комнате принять факт внезапной смены настроений, этот голос послышался вновь, однако на сей раз с большей уверенностью. – Прошу, не нужно насилия! Я пришёл к вам с миром, мисс Дэйлайт!

Вместо напрашивавшихся в подобной ситуации вопросов, хорошенько призадумавшаяся леди, элегантно надвинув свои броские чёрные бровки ко лбу, лишь продолжила молчать, не спуская взора с заветной двери, не позволяя себе даже моргнуть под натиском возможной опасности. Однако, приняв во внимание факт растерянности своего собеседника, та всё же смогла вдохнуть спокойно, разрядив телекинетический снаряд практически в ноль, ожидая последующих слов дорогого гостя.

Но тут, в очередной раз удивив публику да задействовав грацию своих великолепных акробатических способностей, юный жеребец решил сразу спуститься вниз, ознаменовав своим великолепным сальто с крыши дома прямо на мягкий коврик гостеприимного порога первый шаг в знакомстве со своим почитаемым кумиром. И, стоя в золотистых лучах жаркого солнца так, будто бы ничего и не произошло, длинногривый красавец в обтягивающем малиновом комбинезоне, произнёс. – Рад познакомиться, мисс Твитчинг Дэйлайт! Меня зовут Блайнд Хироизм!.. Но вы можете звать меня просто, Хиро.

Посеревший взор окаменевшей от шока барышни, что только миг назад была непоколебимо сильна духом, насмерть застыл на сводах одёжки экстравагантного образа непередаваемо искусного мальчишки. Вытянувшись по направлении к своему кумиру, этот жеребчик, плотно объятый тугим матовым костюмом чересчур женственной окраски, застыл в элегантной позе, подобно звезде столичного журнала мод, пока его шёлковая грива цвета морской волны, нежно обволакивая формы подкачанного тела, струилась до самого пола, оканчиваясь красочно вплетённой в ту тоненькой серебристой заколкой, изрезанной наподобие стальной двусторонней кисти. Оправив своим низеньким копытом излишнее суетливые бирюзовые патлы, покрывавшие тому взор на шокированный лик госпожи Дэйлайт, Хиро блеснул предо всей публикой из двух пони своими тугими лазурными браслетиками, облегавшими его копытца столь гладко, словно бы сама природа нарастила те на ножках жеребца завидной красоты.

И, будто бы того было мало, выждав достаточно на благо любования милой дамой красотой его образа, излишне уверенный в себе мальчишка, вытянув некую крохотную серую палочку из узкого кармана своего сексапильного комбинезона, тут же развернул ту в узкий, но тугой стальной шест, довершавшийся на своём окончании сверкавшим, подобно самому солнцу, жёлтым драгоценным камнем, великим и ужасным заострённым топазом.

– Это для вас, мисс Дэйлайт! – гордо произнёс довольный собой Хиро, довершая акт самого экстравагантного в его жизни знакомства внезапным дарованием и без того обольщённому кумиру оригинала сотворённого им холста с великолепным угольным изображением образа храброй леди, сиявшего в отражении художественной черни блеском истинной отваги и благородства.

Мордашка Дэйлайт, от осознания самою ей истины, что та, не гнушаясь даже узнать подробностей визита таинственного странника, силой бесконтрольной животной ярости пыталась сразить его, искусного художника, выказавшего ей чести отразить её лик в чистом искусстве животворящей кисти, покрывшись пышным багряным румянцем, упряталась за локоны лиловой гривы. Опавшая с дубовых веточек мягкая зелень, касанием холодного листка, трепетно прошлась по жаркой щёчке застывшей от стыда высокой барышни, пока, любуясь новоявленным незнакомцем, лежавшая позади яркого шоу психолог, лишь шире раскрыв свои очарованные очи, произнесла:

– Как же он хорош…

Но тут, словно бы по велению грозного удара лучом бессмертного небесного светила, юного самоуверенного мальчишку, чья совершенная бирюзовая грива сияла в свете солнца ярче гранёного бриллианта, из его красочных мечтаний вырвало до боли резкое обращение любимого кумира, что в контрасте с его личными представлениями о леди Дэйлайт, полными блаженного благородства и неукротимой стати, неслабо ударило по его излишне романтизированному самомнению.

– Чего тебе надо, мальчик? – стоя пред летавшим в облаках неуклюжим юношей, помятый розовый комбинезон которого забавно выглядывал из-под изодранной шипами тёмной накидки, будучи облачённой в широкую, мягкую сиреневую пижаму, встретила своего гостя хозяйка уютного дома, левитируя в поле призрачного чародейства чашку тёплого чая.

– О-оу! – наконец возвратившийся к миру реальному, испуганно проронил встрепенувшийся жеребчик, оправляя свой неряшливый костюм прямо пред ликом почитаемой им леди, вежливо, однако далеко ни без стыда наблюдавшей за его нелепыми попытками сотворить из выцветшей груды тканей нечто элегантное. – Д-добрый день, мисс Дэйлайт! М-меня зовут Блайнд Хироизм!

– Утро, – мирно исправила та, после чего, не проронив ни единого шума, аккуратно испила бодрящего чаю. – Слушай, а ты, случаем, не знаешь о приюте «Magic Sound»? – мысленно проводя параллель с тем, в коем паршивом состоянии находилось последнее пристанище городской доброты ещё несколько лет назад, здраво задала вопрос преспокойная единорожка, осматривая странный костюм жеребца да не прекращая любоваться красотами утреннего Хакима. И тут, подобно игривому листу расцветшего ясеня, с плеч и без того странно выглядевшего земного пони опала та самая грязная накидка, выказав усмехнувшейся госпоже довольно грубо пошитый розовый комбинезон, повсеместно свисавший с тела, подобно картофельному мешку. – Здорово как, – саркастично заключила улыбнувшаяся леди, в то время как стоявший подле неё Сурвайвор, кратким движением копыта выказав юному гостю уважение, ушёл прочь в дом, что, впрочем, помогло не сильно: заразительный хохот, оглушивший собою всю улицу, казалось, могли услышать даже в Кантерлоте.

Оказавшись далеко не в лучшем положении, далёкий от какого-либо красноречия и эстетики перфоманса мальчик, сдавливаемый давлением насмешливого взгляда своего кумира, смог вымолвить лишь:

– Д-да, знаю о приюте! Только о нём прочёл из записки о вас!

– Чудесно… Минуточку, а что за записка? – в одно мгновение переменившись в настроении, с лёгким подозрением спросила закутанная в спальные одеяния барышня. Но, оглядев длинногривого мальца от хвоста до кончика носа, хорошенько задумавшись, та с облегчением выдохнула, вновь опомнившись, с кем имеет дело. – Я поняла: ты, наверное, новенький… Странно, что меня вчера утром не уведомили о твоём прибытии, ну да ладно, – и, склонившись ниц так, будто бы та обращалась к несмышлёному дошкольнику, добрая кобылка изрекла. – Тётя Дэйлайт придёт к тебе через шесть дней, дорогуша, не бойся, никуда я не денусь, хи-хи! – одаряя своего шокированного собеседника самой лучезарной улыбкой, что могла предоставить эта суровая мордашка, Дэйлайт нежным касанием мягкого копытца тыкнула носик юноши, тихонько просмеявшись в воротник своей тёплой пижамки. – Тык носю!

Щёчки шокированного происходящим земного пони приняли густой алый окрас, всё его тельце задрожало, подобно осиновому листику, а сам он, озираясь по сторонам в поисках спасения от всеобъемлющего стыда, лишь учащённо дышал. Но в конце концов, Хиро нашёл в себе силы и, надвинув к милым глазкам обе тонкие чёрные бровки, грозно произнёс:

– М-мисс Дэйлайт! П-прошу прекратите! М-мне восемнадцать л-лет! – продолжая краснеть, на сей раз от осознания самой идеи, что ему потребовалось объяснять лелеющей его шёрстку леди столь простую истину, земной пони отряхнулся и, воспользовавшись моментом, достал из своего кармана крохотную миниатюру. На квадратном холсте размером чуть более головы самой Дэйлайт был изображён её портрет углём, содержавший элементы чрезмерно эротичного содержания: истекавший слюнками бархатистый язычок госпожи-единорожки, свисая с мягких губок, блиставших светом рассветного солнца, гармонично сочетался с её закатившимися от наслаждения глазками, в которых, отражаясь от глубокой черни зрачков, виднелся силуэт серебристой фарфоровой чашки. Долго не решаясь, стоит ли демонстрировать своему кумиру работу, созданную по воле его горячего сердца, жеребчик, нервно сглотнув, в конце концов всё же протянул той плод своего творчества, деловито закинув ногу за ногу.

– О-хо-хо, ну конечно, дорогуша, ты уже совсем взрослый! Но не беспокойся, тётушка Дэйлайт в равной степени любит сироток всех возрастов, поэтому не… Ух ты, а что это такое? – не позволяя себе и на секунду усомниться в мыслях, касаемого миловидного юноши ростом чуть выше её знакомой-психолога, затаив дыхание, приняла картину улыбнувшаяся до самых ушек довольная леди. – Ох Селестия, ты сделал для меня рисуночек? Мамочка моя, как же это мило! Разреши я на него полюбуюсь, а затем продолжим беседу, ладно, заенька?

Безмолвно махнув тяжёлой головой, в которой, казалось, иной раз не то что не было мозгов, а даже и самого воздуха, в коем могли бы, хоть изредка насвистывая мысли, пролетать тихонько жужжавшие мушки, Хиро, в очередной раз тяжело сглотнув, стал метаться взглядом меж сухим и жарким камнем тротуара и шокированной мордой госпожи Дэйлайт, что, казалось, с каждым поворотом взгляда наглого пони каменела лишь сильнее, в то время как копыто её прикрывало опадавшую к полу челюсть. Стоит ли говорить о том, что щёки остолбеневшей от увиденного кобылки окрасились розовым так, будто ту стоявший спереди юноша увидел без одежды на рабочем месте в будний день.

– Мисс Дэйлайт, уж простите, что встреваю, но что-то вы с ним надолго задержались, – плавно и нежно перебирая ловкими копытцами по гладкой плитке дома своей пациентки, Прудэнс бесшумно подкралась к месту событий. И, тут же с интересом обернув свою любопытную голову к сиявшему пурпуром холсту, на котором, изредка поблёскивая, виднелся загадочный угольный портрет, сотворённый искусным художником, земная пони, желая рассмотреть картинку поближе, незатейливо произнесла. – Ух ты, мисс Дэйлайт, неужто таинственный незнакомец решил одарить вас своим творчеством? Как щедро с его стороны! А, позвольте, я взгляну поближе? – начав тянуться своим копытцем к белёсому воплощению чистого разврата, произнесла Прудэнс, чем вызвала настоящий ужас в душе, казалось бы, весьма храброй леди.

Оказавшись в безвыходном положении, не имея и секунды на придумывание сколь угодно здраво звучавшей отмазки, Дэйлайт предприняла первое, что пришло ей на ум. Спешно призвав на бой с похотью своё лиловое копыто, объятое тонким пурпурным куполом рыхлой, можно сказать, слизеподобной фактуры, быстро среагировавшая единорожка, что было сил, вскинула в воздух лёгкое тельце юноши и, не жалея ни капли мощи, вдарила по тому силой своего могущественного боевого чародейства, да так, что тот, пролетая над восточными домами Хакима, подобно падавшей звезде, отлетел прочь в округ вечнодикого леса, оставив за собой след из сиренево-белёсой пыльцы.

БАХ

Следом, не прошло и мгновения, вдогонку за своим создателем отправился развратный холст производства бескультурного юноши, который, прекратив кричать, наконец упал на ветви некоего размашистого древа посреди густой чащи свободного зелёного леса.

Как только отзывавшиеся эхом крики о пощаде нахального жеребца утихли, на севере Хакима воцарилась блаженная тишь, идеально сочетавшаяся с добротой яркого солнца, бившего своим жаром по угрюмой мордашке тяжело дышавшей Дэйлайт. Прикрыв свои глаза, высокая леди, неспешно отряхивая от назойливых песчинок мягкий подол своего спального одеяния, постепенно восстанавливала сбитый ритм дыхания, изо всех сил стараясь закинуть память о произошедшем прочь, в темнейшие закрома своего пошатнувшегося сознания. Ошарашенные очи низенькой барышни, меж тем, впервые за свою жизнь узревшей столь виртуозный полёт мальчишки, ничуть видом своим не походившего на пегаса, чуть было не вылетели из орбит. И, не понимая, что только что произошло, психолог обратилась к своему пациенту:

– Мисс Дэйлайт?.. Я…

– Молчите, мисс Прудэнс, просто молчите, – тут же, смахнув со лба капельки холодного пота, жёстко рубанула утихомирившаяся единорожка, и, обернувшись ликом к ни то напуганной, ни то удивлённой собеседнице, добавила. – Быть может, вечером расскажу, а сейчас, уж простите, у нас есть дела. Если вы помните, мне нужно навестить захворавшего сына господина Рича, потому я, пожалуй, всё же пойду приоденусь соответствующе, и выдвинемся наконец.

Произнеся это, и по сей миг шокированная столь дерзким визитом леди, с клубничных щёчек которой, как назло, никак не смело сходить смущение вселенских масштабов, подобно бодрому весеннему ветру, припустила голову к полу и, не желая попадаться на глаза никому, залетела в дом, быстрой поступью ловких копыт забравшись в свою спальню под грохот ступеней деревянной лестницы. Сурвайвор же, на тот момент как его обеспокоенно вышагивавшая по дому госпожа, находясь явно не в лучшем расположении духа, словно армия самой Селестии, барабанила грозными копытами по всему, что могло предложить той такую возможность, упрятался под кухонный стол, храбро закрыв своими длинными копытами хрупкий чайный сервиз, да, заедая вкусными пышками страх смерти, молился всему, что только знал, понимая, что, чуть что, тот мог стать следующей жертвой её горячей крови.

Прудэнс же, медленно почёсывая загривок, лишь задумчиво оглядела горизонт и, завидев в километре к югу от центра города силуэт покошенного юношей дерева, по-настоящему остолбенела, совершенно не представляя себе, сколь могущественной и в то же время точечно срабатывающей магией рукопашного боя нужно обладать, чтобы запульнуть живое существо так далеко, не разнеся его в клочья. Однако, как бы то ни было удивительно, хорошенько прокашлявшись, в конце концов вернувшая себе самообладание земная пони возвратилась на пронзённую страхом верного слуги опустевшую кухню, дабы вернуть в своё распоряжение любимую седельную сумочку, ибо сегодня их с мисс Дэйлайт ждала поистине интересная встреча.

Часом позднее где-то среди густых дебрей вечнодикого леса.

Холодная подстилка из мягкого лесного мха покалывала под влажной спиной захворавшего юноши. Отовсюду медленно завывали тонкие струйки неоправданно холодного ветра, в то время как недосягаемое знойное солнце даже и не думало показываться из-под вереницы густой зелени, плотно закрывшей собою родное голубое небо. Медленно перебирая своими вялыми копытцами в надежде нащупать под собой сколь угодно твёрдую землю, неуклюжий жеребчик не раз смехотворно соскальзывал и, будучи не в силах как-либо воспротивиться силам природы, продолжал молча лежать на своей укромной постели, устланный покрывалом из присушенных древесных листков. Где-то вдалеке, звонко подбираясь к его подбитым ушкам, подобно эху минувших дней, слышалась полная жизни и радости трель дикой канарейки. И всё же, даже будучи обласканным касанием самой жизни, мальчик, заподозривший неладное, будучи испуганным до мурашек столь благостным развитием событий, не спешил открывать трясшие в панике глазки раньше времени. Он слушал.

Чуть поодаль от него раздавались отчётливые звуки ходьбы уверенного в себе пони. Что более страшно, этот самый вольготно расхаживавший по лесу незнакомец, исходя из представлений чутко вслушивавшегося в каждую деталь Хиро, явно уединился с захворавшим мальчиком неспроста. Воздух пронзал загадочный аромат некоего полусладкого полу-терпкого колдовского варева. Обладая особенно чутким слухом и обонянием, иной мог бы представить себе нечто наподобие целебного эликсира, кои в пору эпохи просвещения были особенно популярны среди лесных отшельников. Так или иначе, одного лишь осознания сего неоднозначного факта бравому жеребчику хватило, дабы тот, отважно схватившись за еле сотканное покрывало… еле-еле, аккуратненько раскрыл свой глазик, дабы взглянуть-таки, что происходит.

– Если ты думаешь, что лес не видит тебя, друг мой, то ты глубоко заблуждаешься, – стоя прямо напротив робкого взора трусливого героя, очень сухо, но в то же время загадочно произнесла доброжелательно настроенная леди, неспешно стягивая с дрожавшего мальчика тонкое покрывало. – Верь мне или нет, но, коли твоё присутствие приметили даже юные птенцы с другого конца этой чащи, стало быть, и мне доподлинно известно, что ты не спишь уже около часа, – медленно, обращая пристальное внимание на каждое слово, что доносится из её уст, продолжала по-сказочному спокойно стелить еле улыбавшаяся земная пони, элегантно заводя одно копытце за другое да меж делом припевая расслаблявшие своей загадочностью странные коротенькие мелодии.

– К-кто т-ты т-такая! – боязливо выпалил, запищав, ужавшийся в стену шаткой лачужки Хиро, после чего, крепко вцепившись зубами в тонкое одеяло самого леса, прикрыл своё оголённое тело, словно устыжённая перед публикой хрупкая леди.

– Я – та, кто тебя спас, дорогой, – не позволяя своему доброму настрою претерпеть фиаско, на благо самого же непутёвого мальчишки тихо вторила загадочная целительница, продолжая стягивать с зашуганного мальчишки трескавшееся по швам покрывало. – Моё имя Инчантинг Ларч. Я хранитель традиций и порядков былой Эквестрии, отчасти выполняющий роль лесничего Хакимского вечнодикого… Ну или, проще говоря, лесной отшельник. Но для тебя в данный момент я просто Ларч. Я та, кто поднимет тебя на копыта и отправить туда, откуда ты смел пожаловать в обитель гордого леса.

– …Ух ты! – тут же засияв сильнейшим интересом, подобно солнцу, внезапно показавшемуся из-под серой тучи, безо всякой доли стыда выкрикнул взволнованный Хиро, ушибы которого резко умерили пыл, заставив того вновь прижаться к еле остывшей постельке и таки позволив местному обворожительному знахарю оголить своё покорёженное падением тело на благо долгожданного исцеления.

– Так-то лучше, дорогой, – изрекла довольная пони, просияв улыбкой тёплого одобрения. – Сделай мне одолжение: не дёргайся, мне нужно удостовериться, что я правильно определила твои ушибы подле того огромного древа.

Если бы у отмиравших останков былого леса в пору резко скакнувшего технического прогресса могла быть реинкарнация, заселявшая бренное тело самой обычной земной пони, безо всякого преувеличения, это была бы красавица по имени Ларч. На её доброй бурой мордашке, расписанной соками сочного зелёного одеяния, сияла незатейливая улыбка, а её роскошную гриву, припадавшую своими тонкими кончиками до самого пола, украшала самодельная древесная шляпка. Подобно фамильным знакам зебр, всюду на теле приверженки натурального образа жизни красовались чёрные отметины в формах элегантных древесных листков, символизировавшие чистоту её помыслов и искренность души, главным же из этих символов оказалось могучее солнце, сиявшее на щеке милой дамы. В то время как для иного жителя Хакима её распущенная грива могла показаться чем-то несуразным, самой красавице, впрочем, как и многим другим отшельникам, такой вольный стиль казался поистине чудесным. На её гладкой шее, красуясь зеленью природы, стремительно уходившей в небытие, гордо висел тонкий берёзовый листочек, и лишь буро-зелёная кофта, приобретённая Ларч при случае у бродячих торговцев, выдавала в ней жителя цивилизованного государства. Что, впрочем, не помешало той навешать поверх серьёзного одеяния символы единения с матушкой-природой: начиная с воротника и оканчивая рукавчиками – большая часть униформы, призванной сделать ту незаметной, как бы то ни было иронично, была обнесена знаками вечного зелёного мира. И даже запах, что исходил от этой прекрасной дамы, вопреки ожиданиям прикрывшего носик юноши, не казался чем-то столь ужасным. Безусловно, этой даме было чуждо такое слово как «духи», однако, судя по всему, с задачами личной гигиены находчивая лесничий справлялась на ура, потому как, помимо естественных запахов леса, зачастую от тельца спокойной земной пони исходил стойкий запах сухой берёзы.

Взглянув на своего изрядно ослабевшего за время осмотра пациента золотистыми очами, Ларч, недолго думая, отошла прочь в комнату, из которой доносился аромат того самого колдовского варева. И, возвратившись с целебным отваром, она, медленно растирая холодную консистенцию по телу, начала обработку ран бедолаги, не обращая никакого внимания на сумасшедшие гримасы, что тот умудрялся строить по ходу весьма неприятного, но терпимого процесса.

– М-мисс Ларч! П-прошу! ХВАТИТ! ОЧЕНЬ ХОЛОДНО! ЛЁД! – завопил, что было сил, невоспитанный мальчик, закусив от дискомфорта свою нижнюю губу всеми зубами верхней челюсти. – С-сколько э-это ещё б-будет ПРОДОЛЖАТЬСЯ?!

Не желая показаться грубой, зелёная кобылка лишь легонько отпряла от необузданного тела и, придумав про себя гениальный план с изрядной толикой вранья, взглянув золотом своих глубоких очей в душу юноши, произнесла:

– Друг мой, прошу… если ты сейчас же не прекратишь кричать, я могу ненароком навредить твоему телу… Как бы тебе объяснить-то… В общем, это зелье обладает свойством обращать пол пони супротив него самого…Говоря проще, если ты сейчас же не прекратишь кричать, подобно плаксивой девочке, сам же в неё и превратишься, так что в твоих же интересах помолчать, пока я пытаюсь помочь тебе, дорогой!

– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! – внезапно со стороны вечнодикого леса, распугав чуть ли не всех птиц в округе, раздался оглушительно громкий рёв, напомнивший мисс Дэйлайт и её верной компаньонше Прудэнс пронзительный писк испуганной кобылки.

Остановившись подле широкой реки, величаво стелившейся на границе известнейшего во всей стране зелёного леса, остолбеневшая пара, оглянувшись в сторону его густых чащ, застыла на месте и не решалась проронить ни слова. Наблюдая за тем, как из-за высоких крон пышных растительных гигантов шумно вылетают чёрные вороны, замолкнувшая от ужаса пара лишь насмешливо взглянули друг другу в глаза и, завидев во взорах своих схожие настроения, быстро пришла к выводу, что подобное следует оставить воле мудрого леса

Прокашлявшись, первой явно затянувшееся неловкое молчание решилась прервать, как бы то иронично ни звучало, почитатель блаженной тиши, высокая леди-единорог, припав к гладкому камню весело журчавшей речки:

– Мисс Прудэнс, как вы думаете, мне идёт моё одеяние? Только, прошу вас, не спешите ответом: будьте добры, оглядите его внимательно, в делах моды важна каждая деталь! – спросила она, элегантно распластавшись всем своим тельцем на фоне влажной травки полу-песчаного берега, пока за её головой, еле касаясь кончиков длинной лиловой гривы, то и дело переливаясь солнечными бликами, плескалась холодная вода, подгоняемая настроями своего хозяина-леса.

Лазурь глубоких очей галантной единорожки блеснула в жареве небесного светила чистотой благородной души, пока её солнечная мордашка расплывалась в тёплой улыбке. Костюм мисс Твитчинг Дэйлайт, воистину, подходил образу её преспокойного изящества как нельзя лучше. Высокое белое платье, с широким подолом, в пышной форме наливного яблочка, пронзённое искусным рядком гордо сиявших алых крестов – вечных спутников бессмертного искусства исцеления, плотно облегало стройную талию нежившейся леди. Сиреневые локоны мягкой гривы, значительная часть которых была эстетично скована милой повязкой в форме золотистого крестика, выглядывали из-за ушек барышни, подобно затуплённым лезвиям опаснейших шипов, однако выглядело это весьма и весьма изящно. Угольно-чёрный опал на шее единорожки задорно блистал чернью ясного неба, отражая ясное небо и обжариваясь на солнцепёке, подобно рабочему знойного юга, в то время как на плечи красавицы мерно ложились заведённые за спинку шёлковые пряди лиловых волос. Довершалось же сие великолепие провинциальной дизайнерской мысли двумя видными бордово-белёсыми серьгами да начищенными до скрипа и отполированными до блеска серебристыми накопытниками.

Бабочка, пролетавшая подле застывшей в нерешительности мордашки Прудэнс, мягким движением пёстрых крыльев спикировала на разогретый носик земной пони и, позволив той выйти из глубоких дум посредством писклявого чиха, в ужасе улетела прочь, оставив за собой лёгкое сияние полупрозрачных крылышек. Прозревшая психолог же, показательно прокашлявшись, наконец спросила:

– Мисс Дэйлайт… Я, конечно, всё понимаю, – томно протянула она, протирая обсушенные жарой глаза краем мягкого копыта. – Но, будьте добры, ответьте: какого сена было заставлять меня рассматривать ровно тот же самый костюм, в котором вы и так каждый день ходите со мной на работу? Я с вами неделю знакома мисс Дэйлайт, что за абсурд! «Оглядите внимательно» …я пыталась найти хоть одно отличие в течение пяти минут! Это шутка такая что ли? Не спорю: времени у нас вагон, но… может, не стоило тратить столько на осмотр и без того знакомой мне униформы… Да, костюм хорош, но, вы же сами понимаете, я успела налюбоваться им уже в первый день!

– Хе-хе, выходит, вы абсолютно уверены, что лик мой со дня судьбоносной встречи не претерпел ни капли изменений, так, моя дорогая Прудэнс? – загадочно поведя прищуренными глазками, упрекнула свою недальновидную собеседницу статная леди. И, отправившись в путь да подозвав за собой извечную спутницу её рабочих будней, Дэйлайт добавила. – Знаете ли, я боюсь показаться грубой, поучая вас тому, что вы же мне и преподали, однако… Не вы ли цените пони по красоте их духа?

– Не понимаю, к чему вы клоните, мисс Дэйлайт, – неловко поведя головой, спешно выпалила развеселившаяся психолог, в считанные секунды догнав свою компаньоншу ветром короткой пробежки, исполненной грации изящной рыси.

– Ну как же так, дорогая моя? – недоумевающе намекала Дэйлайт. – А если вы приглядитесь ко мне ещё разок? – не переставая стелить фантомными высказываниями, нагнетала единорожка. – Быть может, это станет для вас не самым очевидным откровением по первости, однако… Кто бы ни старался уверить вас в обратном, любой костюм, сколь бы красноречивыми ни были его роскошные формы и благородные цвета, – в самом своём прямом значении – лишь пустой и серый отзвук чёрствого мира, в котором нам всем так или иначе приходится выживать.

– Что за чушь вы несёте, мисс Дэйлайт?! – не на шутку поражённая столь бесчувственным отношением её пациентки к элитарному искусству, с глазами навыкат пророкотала испуганная земная пони. – Так, вы меня совсем запутали! Ничего не понимаю… О чём вы?! Вы с ума сошли?! Я имею в виду… Вы же сами любите искусство, подобно эстетам столичным дворов высокого быта! Вы не раз поправляли меня за мои пристрастия к «низкому», а о том, сколь великолепны ваши импровизированные платья, даже упоминать не стоит! – в самом деле не понимая, что нашло на её собеседницу, Прудэнс была готова воссиять отвагой и экстренно погрузить захандрившую пациентку в сет на благо медитативной практики, однако, к сожалению или к счастью, того не потребовалось.

– Вы не поняли меня, мисс Прудэнс, – не позволяя себе такую звенящую пошлость как преподнесение трудной философской мысли безо всяких изощрённых метафор, упрекнула свою простушку-собеседницу леди-единорог, глядевшая на рельеф резных колонн роскошного особняка. – Как бы вам так объяснить… вот смотрите: видите этот особняк господина Рича? Разве вы не согласитесь с тем, что он великолепен?

– Да уж, тут поспорить сложно, – уныло прошипела земная пони, припуская свою тяжёлую голову к горячей земле.

– А чем он видится именно вам? Какие мысли, какие ассоциации какой отклик и, что более важно, какие чувства на душе вызывает у вас сей архитектурный шедевр эпохи просвещения? – облокотившись спинкой о железную оградку массивных ворот двора семьи Рич, всё так же, с изрядной долей мистики в игривом голосе, вопрошала Дэйлайт, высматривая в отдалении, где-то за густыми чащами свободного леса знакомый силуэт родного хакимского дома.

После долгого затишья со стороны обеих, в ходе которого тёплый воздух широкой улицы, овивая локоны красавиц, ни раз сотрясался по воле ледяного ветерка дикого леса, Прудэнс, наблюдая за плеском роскошного фонтана подле ограждённого входа, всё же произнесла:

– Знаете, если бы я была пони лживой, тщеславной, бесчестной, а, проще говоря, обыкновенной, коих и без того можно сыскать на каждом углу, то вы бы тут же услышали от меня слово «безразличие», однако… Я не привыкла лгать в глаза тем, кто доверяет мне свою собственную жизнь, мисс Дэйлайт, потому отвечу так, как велит мне моё сердце. Я не аристократ, подобно вам или господину Ричу. Я не гений инженерной… да что уж там инженерной, я не гений какой бы то ни было мысли… а вы ведь только вспомните мистера Хэда, который, вопреки всем его несуразным привычкам, просто поражает чистотой философских помыслов. И даже природной красотой, подобно той, что блистает ваш покорный слуга Даниэль, я не располагаю. Я лишь простая пони. И потому, как, думаю, вы и ожидали, этот особняк вызывает у меня только две эмоции: зависть и боль.

– Ну вы даёте, мисс Прудэнс, – искренно сожалея своей спутнице, с изрядной толикой тоски выстелила рогатая леди, наблюдая за тем, как в просторных окнах её пациента Рича горит свет золотых канделябров. Однако, найдя в себе силы возвратить беседе былую непринуждённость, она, громко усмехнувшись, добавила. – Впрочем, про «философские» высказывания мистера Радиохэда вы, конечно, на мой взгляд, изрядно преувеличили. Боясь осрамить ваше достоинство, я, конечно, высказываться напрямую не стану, однако… Думается мне, далеко неспроста вы вчера весь вечер строили ему глазки, хе-хе! А это обращение: неужто «Радиохэд» для вас ныне стало лишней формальностью, м-м-м? Хе-хе, да я посмотрю, у вас с господином «Хэдом» дела поистине идут в гору!

Залившись густым румянцем, земная пони, пойманная с поличным, не зная, что и противопоставить вескому слову Дэйлайт, лишь неловко помычала, прикрыв гривой алую мордашку. Прохладный ветер, пожалуй, был единственным спасением от жары, объявшей милый лик Прудэнс в тот миг, и потому, выжидая благоприятного момента, она молчала. И всё же, спустя время оправившись от потопа нахлынувшего стыда, съедаемая интересом, психолог невзначай спросила:

– Так или иначе… К чему вы всё клонили, мисс Дэйлайт? Особняк – особняком: стены яркие, лужайка светлая. Уж не знаю, как вы там считаете, а, как по мне, смысла мудрить здесь нет совершенно, – желая поскорее оправиться от того стыда, что буквально пронзал всё её нутро, красноречиво чеканила психолог, изо всех сил затирая из памяти собеседницы след о только произнесённой подколке. – Выкладывайте же скорее, не томите!

– Одну секунду, мисс Прудэнс! – жёстко отрезала Дэйлайт, подтягивая к своему ушку сиявший лучами ядовитой звезды, а порой и языками кислотно-изумрудного огня, переговорный камень. – Господин Рич? Ох, слава Селестии, я уж было думала, вы не объявитесь… Да… Да, с собой… Господин Рич, будьте добры, распахните ворота, я… Конечно… Благодарю! Что же, в таком случае, ожидаю, ваше высокоблагородие! – выказав своему излишне самолюбивому пациенту должное почтение в форме формального обращения по гражданскому чину, Дэйлайт заглушила чары прикреплённого к стене переговорного устройства, потому исходившие от того салатово-еловые потоки полупрозрачного эфира вмиг затухли, оставив за собой лишь мерцавшие отголоски магии, изредка блиставшие, подобно далёким звёздам, пока само устройством лишь тускло подмигивало природе могучего леса тусклой, но весьма ядовитой зеленью новомодной магии под чутким взором барышень завидной красоты.

– Так в чём же заключается секрет вашего нового одеяния, мисс Дэйлайт? – нарочито медленно вопрошала встревожившаяся Прудэнс, потягиваясь на влажной травке да оправляя свою неряшливую одёжку пред визитом к богатейшему пони во всём округе Хакима.

– Во мне, мисс Прудэнс, – победоносно сверкнув ярчайшей улыбкой искренности, что имела честь лицезреть её прозревший психолог, гордо произнесла Дэйлайт. – Помните, что я всегда говорила вам, мисс Прудэнс? Всегда, прежде чем приступать к выводам, необходимо познать суть дела до самого конца… И в этом красота всего сущего, моя дорогая, – то и дело оглядываясь назад, дабы, наблюдая в лучах дневного светила силуэты загнанной прислуги, снова разочароваться в нравах высшего общества, восторженно изливала душу призадумавшейся собеседнице леди-единорог, выкручивавшая в поле магии бутон алой розы. – Разве можно воистину насладиться всеми прелестями живой природы, не осознавая про себя то, сколь близки нравы её к тому миру разума, в котором живём все мы? Разве можно по-настоящему крепко услаждаться сладостью многолетнего игривого вина, не понимая то, сколь щедра была история наших народов, даровавшая свету дар прелестного алкогольного напитка? – её поистине искренний взор, полный открытости и счастья, буквально пронзавший небесную гладь порывами благородной души, мерцал в свете солнца, пока та, грациозно подобравшись к апофеозу своей идеи, плавно обернулась и, глядя вглубь растаявших очей собеседницы, победоносно произнесла. – И, что самое важное, разве можно глубоко, искренно, сердечно наслаждаться внешностью знакомого пони, в самом деле не осознавая красоты той души, что эта самая внешность призвана отображать, подобно крохотному зеркалу во тьме гнетущей ночи? – произнеся это, галантно склонившаяся над журчавшим ручейком леди оставила беседе пару мгновений на обдумывание столь резко прозвучавшей высокой мысли и, как только туман сомнений развеялся, она, нежно усмехнувшись в копытце, прибавила. – Впрочем, поскольку именно вы, дорогуша, приложили столько усилий, дабы признать меня во всей красе моих своеобразных нравов… выходит, секрет моего «нового» одеяния лежит не только в красоте моей души… Ровно в той же мере он лежит и внутри вас, дорогая, в благодетели вашего всеобъемлющего терпения, мисс Диар Прудэнс.

[1] Нега – наслаждение, удовольствие.

[2] Бег рысью

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть II

ГЛАВА X. ANOTHER BRICK IN THE WALL

Часть II.

– Приятная речь подобна сотовому мёду: она сладка для души и целебна для костей, мисс Дэйлайт, – явив взору встрепенувшихся барышень свой гордый силуэт, опоясанный голубоватой дымкой роскошного фонтана, высокий жеребец отпел тенором своего игривого голоска весьма изящное замечание касаемо манер вовремя подоспевшей гостьи. – Рад вас видеть, моя дорогая, – продолжил Рич, искусно потирая фамильным платком серебристые запонки поистине снежного манжета да то и дело поглядывая на свои часы, блиставшие под знойным солнцем сиянием величественных бриллиантов, что были зажаты в крепком хвате яркого и чистого золота.

– Взаимно, господин Рич, – уверенно ответила исподлобья улыбнувшаяся Дэйлайт, сделав изумительный реверанс в сторону хозяина пышной обители да точно выверив свою ложь, дабы поддержать в душе хрупкий баланс меж желанием заработать золотых монет и сокрытой силой благородной чести, готовой сблевать от одного только вида этого безнравственного ханжи.

И пусть сама душа этого поистине низкого, опустившегося пони была чёрствой, и потому источала на мир вокруг мерзкий туман ядовитой грешной натуры, вид его очаровывал, подобно всему, что имело место быть в округе его роскошной обители. Бархатный тёмно-бирюзовый пиджак, покладисто, услужливо ложившийся на тело подкачанного жеребца, был изумительно расписан орнаментами извивавшихся домашних роз, в то время как белёсая полупрозрачная рубашка, туго затянувшая грудь кавалера, еле выглядывая из-под высокого воротника, демонстрировала застывшим гостьям роскошь его здорового тела.

Светлый лацкан, исчерченный столь же ярко-белыми узорами небесного светила в окружении хрупких силуэтов озорных пегасок, чудесно гармонировал с еле приметными кармашками, как и следовало ожидать, полными денег на все случаи жизни. И, быть может, единственное, что могло снизойти до быта простых селян в композиции этого изящества, предоставляло собой мягкие чёрные ботинки, бархатное покрытие которых отсылало близстоящую Прудэнс к мыслям о её собственной обуви, уж очень сильно напоминавшей той об уюте родного дома.

– Так-так-так, кто-то выпустил кошек… или как? – медленно оправляя край своего воротника свободным копытом, с недоверием на морде произнёс взволновавшийся жеребчик светло-каштанового налива, встряхнув по ветру на благо свежести помыслов локонами белокурой гривы. И, удостоверившись в должном внимании со стороны обеих, поведя тонкими бровками, он спросил. – Мисс Дэйлайт, не соблаговолите ли вы объясниться? Что это ещё за юная мисс в драных лохмотьях имеет честь стоять рядом со мной и вами? Ох, позвольте, угадаю: неужто вы решились взять под свою опеку жеребёнка-сироту, дорогая мисс?.. И да, лучше бы это было так, ибо в противном случае вам придётся хорошенько потрудиться, дабы объяснить мне причину, по коей это недоразумение, чей вид достоин лишь грязной сельской свинарни, смеет портить вид моей лужайки на виду у всех моих дорогих слуг.

Прудэнс, неловко пошатнувшись, в панике замерла на месте, будто бы заледенев и вмёрзнув в саму землю под жаром её трясшихся копыт. Глядя на высокого джентлькольта в великолепном одеянии, одна лишь рубашка которого, быть может, стояла больше самой её жизни, земная пони то и дело робко отводила взгляд прочь. Но как ни странно, в мутном озарении её по-детски прелестных наивных глазок будто бы сияло солнце, вопреки воцарившемуся извне туману поникшей души. Её сердце билось с ужасавшей силой, и всё же, чутко прислушиваясь, испуганная психолог была способна услышать из-под сводов фамильного дома господина Рича еле приметные отзвуки тяжб занятых слуг, что, вопреки своему незавидному положению, были одеты не столь уж многим хуже статной леди Дэйлайт. В отличие от Диар Прудэнс, загнанной в угол низкой пони, взъерошенную шёрстку которой, мягко говоря, нелепо облегало наспех заштопанное убожество, именуемое той врачебным халатом, ко всему прочему дополненное странными, безвкусными и просто мерзкими белыми шлёпками.

Лиловые губки растерявшейся пони, подобно ей самой, застыли и, будучи холодными, словно лёд, лишь изредка подёргивались, ибо та, опомнившись, сколь далека была окраска той от благородной, окончательно сожгла останки собственного достоинства в пучине пламенного взора холодного господина.

– Не стоит лишний раз волноваться попусту, Ваше высокоблагородие, – незатейливо усмехнувшись, объяснила Дэйлайт, даровав своей приятельнице глоток свежего воздуха одним только добрым словом, ибо исходило оно от особы её стати и положения. – Всё ясно как день: это всего-навсего мой личный психолог, приставленный к моей персоне по воле администрации больницы, дабы я могла поумерить свой огненный пыл в вопросах общения с пациентами и коллегами. Уж не в силах им было терпеть мои спонтанные яростные нападки, хе-хе.

В ответ на столь неожиданный выпад со стороны его личного доктора, в изяществе и галантности которой уверенный жеребец даже не мог подозревать пылкости, Рич многозначно сомкнул широкие веки, сделав глубокий вдох. «Дискорд побери мою дрянную башку!» – взвизгнула про себя одёрнувшаяся Дэйлайт, осознав то, сколь непритягательный факт о себе она только что сообщила единственному источнику её стабильного дохода. «Кто меня за язык тянул?!» – глядя еле подёргивавшимся взором вглубь колюче-лазурных очей джентлькольта, презрительного цокавшего в сторону милых барышень, не прекращала терзать себя по, казалось бы, пустяку барышня некогда железных нравов.

Дэйлайт прекрасно знала о том, сколь важна для пони высокого положения, властного, подобно Ричу и, быть может, даже ей самой, покладистость слуг и то, сколь нещадно тревожит душу властвующего господина сколь угодно малое неповиновение верного слуги. Ибо, как всех нас учит горький опыт истории, тот самый, сколь угодно малый, зачаток душевного противостояния, будучи не загубленным в самом своём зачатке, рано или поздно произрастёт в крепкое древо ожесточённой борьбы, дозревшие плоды которого зачастую оказываются могущественнее любого существующего орудия смерти. И потому как нет могущественнее идеи, чем свобода помыслов, потомки холодных родов с жёсткой волей, по праву жизни вынуждены становиться жестокими на благо сохранения хрупкой системы в целости и сохранности. Рич никогда не был простым джентлькольтом: его нравы, полные властолюбия и тщеславия, были воспитаны в том со дня рождения, и потому, вопреки всякой доброте, коей в том и без того было немного, реакция на пылкость рабочего класса обычных пони была закономерной.

Впрочем, на стороне статной леди Дэйлайт всё ещё оставалось одно обстоятельство, сполна игравшее ей на копыто: она, подобном самому Ричу, никогда не была обычной пони.

– Как прелестно, мисс Дэйлайт, – игриво подчеркнул, с наслаждением выдохнув, улыбнувшийся жеребец. – Что же вы раньше не хвастали предо мной своим жарким пылом? – тут же оборвав в тяжёлой головушке единорога любые здравые помыслы под корень, взбудоражившийся единорог сладко высказался и, не переставая глядеть на объект своего обожания, облизнул засушенные губки. – Ох, а впрочем, подождите минутку: думается мне, я знаю: ужели вы думали, что сие как-либо ухудшит деловые отношения меж нами? – ни без изрядной толики ядовитой проницательности произнёс он, залившись смехом. – Что же, уж не знаю, как считаете вы, а, как по мне, лёгкая ссора такими «огненными» леди показывают степень их профессионализма, мисс Дэйлайт. – и, проводя заждавшуюся пару дам в свой сад лёгким движением услужливого копыта, он пояснил. – Ежели пони, сведущий в ремесле, что я ему поручил, свыше моего, никогда со мной не поспорит по вопросам сложного дела… я, безо всякой тени сожаления пошлю его прочь, – свежая травка под его копытами отозвалась средь бархата ровной речи тихими всхлипами от топота властных шажков, пока сам господин, медленно вдыхая нежный аромат летнего сада, любовался пышной аллеей, охраняемой двумя рядами высокой душистой ольхи. – Ибо в том случае имею дело я либо с подхалимом, что смеет пользоваться моей милостью без уважения к делу, либо с бездарностью, что смела явиться в мои владения, совершенно не позаботившись об ученье своём и том, что сие может за собой повлечь, – по бокам узкой аллеи, сполна освещаемой яркими лучами знойного солнца, мерно стелилась влага роскошного фонтана, во главе которого, на возвышении, гордо стояло мраморное изваяние отца Рича, великого пони новаторского духа, чьи вечные идеи до сих пор оставались непостижимо мерзкими и гениальными. – Что же касаемо вашего «психолога» – уж простите, но я не хочу слышать даже имя этой швали, покуда она смеет расхаживать в моём доме подобным образом. Это неуважение ко всей истории моего рода, что трудился, не покладая копыт, многие века, дабы заработать себе честь, славу и богатство, мисс Дэйлайт. – под конец он серьёзно накренил свои очаровательные, выразительные бровки на земную пони, из которой, казалось, совсем вылетела душа, оставив на земле бренное тело, холодное и пустое, словно плоть мертвеца.

860 луна после изгнания Найтмер Мун

Palais nommé d'après madame Foste′r

Кружились в танце дивном дамы.

Вздымались кверху платьев белых островки.

И гордость ветра гор залу пронзала,

И вин игристых слышались глотки.

Бокалов звон, играя, льстил героям.

И джентлькольты дев поодаль в зал вели.

Одна лишь Нобл Майт, у стенки стоя,

Плела себе терновые венки.

Немногие жители Хакима удостаивались чести в полной мере налюбоваться видами поместья семьи Ричей. Высокая железная ограда, окутанная мраком густой зелёной изгороди, не оставляла любопытствовавшим селянам и шанса заглянуть внутрь этой архитектурной крепости, полной отмороженных охранников, смертоносных орудий и… самых горячих кобылочек, что мог предоставить тому дикий регион Вечнодикого Леса. Что уж там, уйма городских историй, как одна, гласят, что самого Рича, молодого наследника одного из самых влиятельных родов в стране, ещё ни разу не видели в округе его владений «одиноким». Будучи сопровождаемым одной, двумя, а то и целым табуном сногсшибательных красавиц в роскошных платьях столичного пошива, у этого юноши просто не могло быть плохого настроения, и потому все дела свои он вёл просто великолепно, и дом его, к которому он относился с особым уважением, был ярчайшим тому примером.

Пусть его края и были обнесены высокой железной оградой, оглавление которой знаменовали жестокие острые шипы, сам сад в своём обличии напоминал, скорее, личное ложе бессмертных Аликорнов. Ухоженные вековые деревья, экзотические кустарники со всех частей света и ручейки, журчавшие под копытами отблеском родового богатства, стоило только сделать шаг на мостик ручной работы – всё это витало в воздухе, подобно мёду благородных роз, пресыщая как самого Рича, так и его верных слуг желанием во что бы то ни стало защищать этот рай, сколь высока ни была бы цена за его спасение. На размашистых ветвях пышных деревьев то и дело пели свободные птицы, наполняя эту обитель чистотой далёких небес, и порой казалось, будто бы ты сам уподобляешься вольному пегасу, пока твоё тельце вальяжно стелется по горячей скамье. Отовсюду доносились отголоски неустанно трудившихся пони, и пока сладкий аромат домашних цветов очаровывал дух гостя, взору виднелись дальние тропки, ведшие то к широким полям, что возделывал добрый десяток земледельцев, то к миниатюрному прудику, объятому кольцом гладких камней, в коих, омываясь, мирно плескались белые лебеди. И всё же, самым примечательным во всей красе этого поместья являлся только возделанный по чертежам новой эры современный особняк, за толщею мраморных колонн которого, под благоговением мозайчатых потолков, проводили свои дни Рич и его сын, в окружении заботы нескольких десятков пони, в дорогих костюмах, что не шли ни в какое сравнение с лохмотьями граждан близстоявшего города.

– Мисс Дэйлайт! – испуганно воскликнул Рич, приказав своему дворецкому привести ту в чувство залпом магии, дабы глазкам той возвратился былой вид изящества, заместо пугавшей всех белой дымки, что витала в них на протяжении целой минуты. Нетерпеливо воскликнув вновь, он повторил. – Мисс Дэйлайт! Что с вами такое приключилось? Прошу, очнитесь! Быть такого не может: вы прибыли помогать моему сыну с его недугом, а, выходит, у вас самой серьёзные проблемы?! – ни то гневаясь, ни то переживая за состояние своего любимого доктора, продолжал восклицать повергнутый в шок жеребец, с шеи которого почти слетел воротничок лёгкого повязания. – Быть может, вам не стоит лишний раз рисковать собою, мисс Дэйлайт? Я могу вызвать другого врача для юного Уинда, – продолжал он, наблюдая, как его доверенный пони в сотый раз вливает в пустой рог леди потоки плотного чародейства, да похлёстывая ту по мордашке тугими шлепками жгучего эфира. – Конечно, я буду очень огорчён, что помощь моему дорогому мальчику окажет не сама Твитчинг Дэйлайт, но… Коли уж так, вам следует сначала оправиться, и уж затем возвращаться, ибо в подобном состоянии вы можете навредить не только себе, но и моему дорогому сыну!

– С ней всё хорошо! – тут же вскричала на весь зал перепуганная Прудэнс, распахнув двери гостиной одним сильным движением трясшихся копыт. – Это не магический недуг! Она просто увидела видение! Не трогайте её, прошу! Она придёт в себя очень скоро, только, молю вас, не трогайте её: вы делаете ей больно!

– Это та самая леди, о которой вы говорили, Ваше высокоблагородие? – подёрнув густыми чёрными усами, спросил дворецкий, на мгновение прекратив мучать опавшую на пол Дэйлайт своей бесполезной и очень болезненной терапией.

– «Леди» – слишком гордо сказано, Сильвер, – с презрением ответил Рич, даже не обернувшись в сторону мерзкого писклявого шума, что посмел тревожить покой его мудрых мыслей в столь важный миг. – Я с этой швалью разговаривать не стану… Во всяком случае пока здесь нет мисс Дэйлайт, так что, пока я спокоен, Сильвер, будь добр, выясни, чего она хотела и заткни ей рот.

– Что?.. Но, господин Рич, я не понимаю, – неловко потирая копытами о мягкую плитку мраморного пола, возразил призадумавшийся единорог, припустив тяжёлую голову, – она же просто пришла помочь мисс Дэйлайт: за что вы так с ней?

– Заткни. Ей. Рот, – жёстко отрезал вышедший из себя Рич, прожигая своим пламенным взором робкую душу покладистого жеребца, что был на порядок старше его самого. И затем, удостоверившись в должном уровне тишины, он добавил. – Это моя воля, Сильвер, и она не обсуждается… Ты мой дворецкий, и твоя работа – эту волю исполнять. То, что мои слуги нашли ей вечернее платье, нисколько не приближает её даже к ним, не говоря уже обо мне, ясно? – в его глазах будто бы пылал гнев жеребёнка, уличённого в глупости, что не имел чести ответить за неё самостоятельно. Щёки Рича залились багровым светом, а сам он, потеряв себя в процессе, уже вовсе не следил за манерами… вернее, за той их частью, что ещё оставалась в закромах чёрствой души. – Мне совершенно плевать, как она разговаривает, и о чём. Я ненавижу её уже за то, что она, нисколько не стесняясь, смеет стоять рядом со мной. Она грязь. Грязи место в свинарне, а никак в моём особняке, ты понимаешь это, Сильвер? Ты вообще видел её морду? Её тупую крысиную морду? По ней похоже, что она психолог, способный мыслить и размышлять о состоянии других пони? А её мерзкие глаза? Не глаза, а два пустых, жадных, склизких шарика! Ты думаешь, моя семья не знавала таких подлецов? «Психолог для мисс Дэйлайт»… Порой и не такие сказки выдавали, дабы обворовать мою родню! Им лишь бы стащить что подороже и дёру дать – ищи потом этих тварей по всему вечнодикому! – его дыхание стало прерывистым, неровным и тяжёлым, а его злые, ядовитые глаза, дёргавшиеся от места к месту, всё более указывали на то, сколь сильно Рич презирал простой народ, который, меж тем, и находился в его подчинении, на протяжении всех лет его счастливой жизни. – Чего встал?! Иди к ней и выдвори её прочь! Я не позволю этому нищему духу осквернять святую святых моей благородной крови! – и, тяжело выдохнув, он докончил, гордо глядя на портрет Селестии в золотой раме над жарким камином. – Если бы не воля мисс Дэйлайт, я бы даже не пустил это убожество на лужайку своего дома – не смеют такие никчёмные создания ходить по земле достойных… Я и так проявил благородие, даровав ей чистую, элегантную одежду, вашу компанию и возможность войти в мой дом, так нет, ей мало! Прошу, Сильвер, пока я не вызвал охрану, вынеси этот мусор прочь, – готовый заплакать от того, сколь неблагодарным оказывается мир, когда ты оказываешь ему услугу, он смахнул с глазок влагу, и жесточайшим тоном докончил. – Я сказал: вынеси этот мусор или завтра ты будешь снова собирать подати в своей глухой деревне чтоб тебя, Сильвер Стар!

И Сильвер Стар повиновался.

Прудэнс очень хотела сказать этому зазнавшемуся джентлькольту с насквозь прогнившим сердцем пару ласковых слов, но всё же, еле-еле пересилив это желание благородством собственной души, предпочла лишь тяжело выдохнуть, наблюдая, как вдалеке, раскрывая веки, просыпалась ото сна удивлённая Дэйлайт. Рич, глубоко вдохнув, закрыл свои дёргавшиеся веки и широко улыбнулся, услышав на другом конце гостиного зала обречённый выдох подавленной души. Гордо стоя над телом статной единорожки, потиравшей копытцами глаза, жеребчик лишь изредка моргал, не оказывая даме никакой помощи: в её глазках, из которых постепенно, тонкими струйками, исходила белая дымка, виднелась беспомощность и Рич упивался ей, подобно тому, как радуется глотку воды скиталец, несколько дней странствовавший по пескам жаркой пустыни.

Не прошло и минуты, как готовая закричать Диар Прудэнс, десять раз успевшая провести для себя очень тонкую параллель меж двумя аристократами, Дэйлайт и Ричем, уже была с позором выдворена за дверь покоев благородных пони. Последним, что она видела в просторном зале, полном света вечернего солнца и блеска фарфоровой посуды на объятом серебристой скатертью трапезном столе, был силуэт ослабнувшей единорожки. Прудэнс, чувствуя на своих обмякших плечах прикосновение сильного единорога, не сразу обратила на это внимание, однако в тот самый миг её глаза будто бы дали слабину, и на фоне высоких окон, сиявших лучами неба, за спиной Дэйлайт она увидела роскошные белые крылья, величиной с неё саму. Затем, спустя мгновение, двери гостиной с оглушительным хлопком закрылись, и под еле разборчивое бормотание покладистого и не менее напуганного, чем сама психолог, кроткого слуги, Прудэнс отправилась во двор поместья, чувствуя, как в её глазах скапливалась жгучая влага солёных слёз.

– Эх, как же так? – печально проронил захандривший Хиро, неловко растирая по своему телу ароматную мыльную пену лёгкими касаниями хрупких копытц. – Неужто это и есть душа героини?..

Одежда юноши, бережно отстиранная по воле бескорыстной заботы милого егеря, сушилась на жарких камнях по ту сторону уюта стен жаркой баньки. Импровизированную банную комнату, что периодически омывалась потоками тёплой воды, стекавшей с лиственного потолка самого леса, сверху донизу переполнял аромат душистой мяты. И даже сам Хиро, сполна избалованный благами цивилизованной провинции, почувствовал себя как дома. Вспоминая родной домашний комфорт да ощущая на тельце трепетное касание мягких зелёных листьев, что, произрастая прямо из стен здания, даровали юноше подобие чувственного лечебного массажа. Он расслабленно вдыхал пары ароматного медового мыла, не переставая, однако, печалиться, думая о своём кумире.

– Быть такого не может, – припустив в воду поблекшие от серой печали добрые розовые глазки, неустанно повторял себе под нос лежавший в водах деревянной ванночки неуклюжий наивный мальчик. То и дело помахивая своим красивым, дивным, поистине пышным хвостиком в порыве затянувшихся однотипных размышлений, он по глупости своей комично ронял скользкое мыло из копыт на пол, в щель меж широких стволов крупных деревьев.

Раз за разом прокручивая в голове напыщенные, высокие цитаты в духе популярных подростковых романов, казавшихся ему такими важными, он, почёсывая круп, торжественно восклицал:

– Она же героиня! – и, грозно расплёскивая по стенам водичку да краснея подобно спелой алой розе, тут же добавлял, заливая крохотную ванную комнатку писком своего юного жеребячьего голоска. – Не может такого быть, чтобы столь величавая, галантная леди со внешностью крылатого ангела и манерами, достойными столичных балов, была подобна злому Церберу с ворот Тартара!

Не смея нарушать поток своих печальных измышлений ни на миг, поникший юноша то и дело, даже не задумываясь, собирал плотную пенку ванны на своей гладкой мордашке, формируя на ней подобие густых генеральских усищ да завидной седой бородки, тихонько приговаривая:

– Мисс Дэйлайт… Подумать только, – еле усмехнувшись да тепло улыбнувшись мягкой пенке, проронил Хиро. – Воочию вы даже прелестнее, чем вас описывают в журнальчиках, – гладко потираясь о края уютной ванночки, продолжал умиляться своим кумиром чрезмерно фанатичный юноша, неустанно проливая на пол банной комнатки излишки тёплой воды. – Ваши роскошные лиловые локоны… Ваши глубокие лазурные глаза, подобные самому небу… Ваш рост, ваши формы… А ваши манеры!.. Ох, как же вы прелестны, мисс Дэйлайт! – однако, счастье сие было лишь мимолётным, эфемерным мгновением, и, вновь погрустнев да вглядевшись в еле различимое среди хаоса колебавшихся волн рябящее отражение, он резонно подметил. – Да уж… Если и есть в этом мире хоть что-то, что способно поразить сердце такой милой красавицы, этим, безо всяких сомнений, должно стать нечто поистине невероятное. Этим должен стать слепой героизм.

– Во имя самого леса, юноша, что вы там так долго делаете?! До вас не докричаться! – только заслышав шум громыхавших волн, что, выпрыгивая из положенного им корытца, сквозь щели в стенах заливали гостиную всплесками тёплой воды, обеспокоенно обратилась к гостю взволновавшаяся хозяйка.

Опасаясь возможных последствий, эта одинокая леди, заранее почуяв неладное в мальчике, шустро схватила подмышку заготовленное на случай беды зелье самообороны, содержавшее едкие пары язвительного плюща[1]. Поравнявшись с насквозь вымокшим проёмом, Ларч тяжело вздохнула, однако, будучи далеко не самой пугливой барышней, без промедлений раскрыла злосчастную дверь, да так, что та окатила волной бодрящей водицы с пола как её, так и хвостатого хулигана. Но даже лёгкая прохлада свежих лесных капель не могла унять пыла рачительной хозяйки, стоило ей всего один раз окинуть взором то, что с банным помещением вытворил Хиро, с головой погрузившийся в себя да напрочь позабывший о правилах хорошего тона желанного гостя.

Обнажённое тело Хиро, слава Селестии, прикрытое его широким, длинным хвостиком, во всей своей красе выглядывало чуть ли не в самую морду только подошедшей хозяйки, и, будто бы того было мало, бесстыжий юноша, верно, полагая, что по доброте душевной ему дозволено всё, неосознанно выливал на свою бирюзовую шевелюру все моющие средства, что лесная кудесница смогла создать в условиях полной отчуждённости от цивилизации. Стоя в проёме с отвисшей от шока челюстью, Ларч, до сего момента считавшая, что видела в этой жизни всё, несколько раз переосмыслила про себя представления о жителях ближайших городков, что только намеревались вновь наладиться.

Крепкие стволы многолетних деревьев, из коих и было взращено уютное ванное корытце, по одной только Дискорду ведомой причине покрылись ссадинами и трещинами по всей поверхности некогда чистой кроны. Листва на краях жаркой и влажной комнаты была умята до такого жалкого состояния, что ныне единственным применением этой красоты могло стать заваривание крепкого чая или порубка оных в крайне посредственный салатик. Всё по воле локонов чрезмерно крепкого хвостика юного женоподобного господина.

Меж щелей в полу то и дело были заметные огромные лужицы из ароматных моющих средств, что молодой егерь собирала месяцами из нечасто произраставших сортов любимых растений. И, завидев звонко перекатывавшиеся возле плескавшегося в пенке юноши-вредителя пустующие склянки, Ларч чуть было не упала в обморок, однако, хорошенько продышавшись, лишь сильнее накренила на глупую мордашку хулигана хмурые бровки.

Приготовившись воздать вредителю сполна за причинённый той вред, расстроившаяся лесная кудесница, всё же дав гостю последний шанс, грозно, словно родная мать, подняла на него голос, решив ещё немного придержать склянку с ядовитым растением при себе, однако, наготове:

– Какого лешего?!

– А-а-а?! – испуганно пискнул не на шутку перепугавшийся Хиро, тотчас обернув на шум ушастую голову да пулей выпрыгнув из пенных вод с глазами навыкат. Притом выпрыгнув столь резко, что его доселе не оклемавшиеся суставы вновь завыли от боли, а обнажённое тельце сбило на мокрый пол нерасторопную хозяйку, оставив обоих лежать в этом неловком положении, покуда сам мальчик не решится поднять больное тельце с тёплого пола.

Вот только, не успей он сам понять, что же случилось, как, шокированная до глубины души Ларч сама дала ему об этом знать, не менее испуганно запищав на весь вечнодикий лес:

– А-А-А-А-А!

И, пока копыта малолетнего юноши, только приходившего в себя, вовсю обтирались о мягкое тельце обомлевшей от стыда Ларч, она, в шоке выронив из копыт драгоценный отвар, окатила мальчика всем содержимым магической склянки, и лазурная субстанция, лакомо сверкая на тельце мальчика лазурью лесных ягод, сквозь гриву, шустро впиталась в его организм.

Мгновением спустя Ларч, возвратившая себе былую ясность ума, поняла, что случилось. Что было мочи зажмурившись, лесная леди, опасаясь последствий этой непредсказуемой эссенции, закрыла мордашку обоими копытцами и, трепетно целуя любимый мятный талисман, вслушивалась в каждый шумок, что её окружал… И, к её величайшему удивлению, вскоре она перестала чувствовать на себе неловкие касания молодого неуклюжего жеребца. Но вот, раскрыв глаза и внимательно всмотревшись в то место, где ещё мгновения назад столь неприлично восседал её гость, она ничего не увидела.

Однако затем, прямо на её носу, появилась та самая бежевая мордашка, с поистине геройским оскалом сверлившая душу бедняги Ларч. Набравшись смелости, дабы шагнуть вперёд, ужавшийся до размера параспрайта повеселевший юноша произнёс:

– А-га! Так и знал, ха-ха! – гордо пищал он, чувствуя себя отважнее и важнее самого Старсвирла в его лучшие годы. – Так и знал, что я был заслан сюда не просто так! Мисс Дэйлайт, клянусь, я чуть было не потерял в вас веру! Думал, я вам не нужен! – его по-детски наивные розовые глазки будто бы горели шпинелью сердечной отваги, и делая очередной шаг к мордашке по мокрому носику милой леди, он продолжал. – Но, оказывается, вы так мне доверились, что отправили на сражение уже в первый день! Ох, как же я польщён, мисс Дэйлайт! – говорил он, сладостно прикусывая губку. – Не бойтесь, мисс Дэйлайт, я не подведу вас! Я сражу эту злобную ведьму наповал, будьте уверены!!!

Торжественно произнеся это, уверовавший в собственную мощь Хиро, исполненный истинной отваги, кашляя от боли в суставах, попытался сделать хоть что-то «злобной ведьме», однако на деле лишь комично падал на её мокрый носик, в то время как сама Ларч, пытаясь переварить случившееся, не смела даже дрогнуть. И всё же, ощущая попеременное давление на свой пушистый носик, Ларч, сколь бы сильно она ни старалась сдерживать себя, в конечном счёте сильно чихнула, и храбрый рыцарь со свистом отлетел прочь вовнутрь той самой лазурной полупрозрачной склянки, разбитый и обиженный, быть может, самой доброй пони, что имел честь знать этот огромный лес.

После чего, неспешно приподняв на уровень глаз полупрозрачный стеклянный домик да хорошенько поразмыслив о произошедшем, заботливая кобылка, нежно рассмеявшись, но ни без тени насмешки, спросила:

– Ну что, вам уже удалось одолеть всех ваших бесчестных злодеев, сэр Параспрайт? – хохотала, протирая состарившуюся склянку от пыли листком пышного дуба, излишне заботливая лесная отшельница, забавно пародировавшая интонацией манеры родовитых столичных дам.

– Не смешно! – забавно пригарцовывая на месте, гневался опозоренный волей случая крохотный юноша, покуда обзор его на просторные владения леди Ларч сквозь окно из плотного стекла становился всё отчётливее и яснее.

– Ха-ха-ха! Да будет вам дуться, дорогой! – нисколько не отступая от своих принципов искренности и доброты, навеселе отрезала находчивая кобылка, подвязывая склянку себе на бок, подобно миниатюрной седельной сумочке. – Нечего дурить было попусту, юный мой гость! Да и к тому же: думается мне, заточение это вам пойдёт на пользу, хоть не принесёте лишнего хаоса в мой дом, снова, хе-хе! – продолжала сквозь занятые делом зубы хозяйствовавшая Ларч, укладывая на другой бок, в просторную седельную сумочку подсохшие лохмотья юноши да жизненно необходимый всякому страннику целебный отвар дикого подорожника. – Простите, бедняга, копыто соскочило… Но не беспокойтесь, хе-хе, порча, вызванная зельем пройдёт сама по себе через некоторое время, а пока я вас отнесу в больницу, дабы вас там подлатали доктора.

Особняк господина Рича.

Пруд летнего садика.

Два часа после полудня.

Сидя во дворе роскошного поместья, на гладком сиденье огромной лакированной скамьи, что была высечена мастерами древесной работы по форме спящего благородного лебедя, поникшая земная пони несчастно глядела в сырую землю. Над её головой, изредка шелестя, покачивали ветвями такие ухоженные, ещё совсем молодые тоненькие берёзки, покуда на их сухие лепесточки падали жаркие лучи огненно-рыжего солнца. За спиной малорослой красавицы, устилая медком приятного треска древесины её навострённые ушки, то и дело раздавался гул работы запряжённых слуг, что, не покладая копыт трудились где-то вдали от красот и благ этого прелестного летнего садика. И потому едкие чувства, наподобие несправедливости, паники а порой и ужаса где-то в глубине пугливого сердечка Диар Прудэнс, взращенные гнилостным приветствием господина Рича, укреплялись всё сильнее. Вопреки всем осмысленным попыткам молодого психолога справиться с ними самостоятельно.

– Рич, – раз за разом повторяла себе под нос свернувшаяся калачиком Прудэнс, обтиравшая мокрые глазки окончанием распущенной гривы. – Так и знала, что надо зарядить по твоей наглой роже ещё с порога! – не в силах даже подняться со скамьи, продолжала бесшумно рыдать, словно маленькая девчушка, взрослый врач с высшим образованием и некогда крепкими нервами. – Ах, мисс Дэйлайт, прошу, найдите в себе сил и всыпьте этому нахалу за все его прегрешения! Я молю вас! – упрятавшись в непроглядные дебри собственного хвостика даже глубже прежнего, упрошала свою дорогую пациентку бедная юная леди без чина, всматриваясь в ясное лазурное небо так, будто бы то могло даровать ей хоть какие-то силы. И, вспоминая больно ударившие по психике годы минувшего студенчества со всеми издёвками её бывших коллег, она, тщетно пытаясь успокоить себя средствами родной профессии, то и дело срывалась. – Рич… Рич…. РИЧ! ПОГАНЫЙ РИЧ! – одаряя тумаками собственный хвостик, гневалась милая пони. – Мисс Дэйлайт, я поверить не могу, что вы, столь великодушная добрая пони, можете сотрудничать со столь бессердечными негодяями!

– Прошу простить меня за столь нежданное вмешательство в вашу личную драму, однако, не могли бы вы удовлетворить мой интерес, юная мисс? – нависнув над опечаленной лиловой леди в белом профессиональном одеянии, подобно ожившему каменному изваянию, галантно обратился к той личный дворецкий господина Рича, элегантно подёрнув перед ней густыми чёрными усами. – Не примите за оскорбление, но, глядя на вас в течение пары-тройки минут, я, со всем уважением к вашей неоднозначной персоне, задался вопросом, который и поныне не даёт мне покоя: дорогая мисс, вы, случаем не ку-ку? – насвистывая, докончил единорог.

– Ой-ой-ой! – испуганно проронила тотчас одёрнувшаяся кобылка, попытавшись отползти в самый край чрезмерно широкой и длинной скамьи, бережливо укрывая своё тельце от взора господина распущенными прядями пышного хвоста. Не прошло и мгновения, как мордашка стыдливой красавицы окрасилась ярким багрянцем, а сама она, не зная, что и ответить, невпопад выпалила. – Д-да, я это… Т-так, д-дуркую, по поводу и-и без, н-не обращайте внимания, м-мистер… С-с-стар? – тревожно прищурившись да наклонив головушку к земле, сквозь тревогу еле вспомнила имя усмехнувшегося собеседника отвлёкшаяся от негативных мыслей земная пони.

– Ха-х, я почтён, юная мисс, – мерно покуривая трубку, выказал своё уважение к добропорядочной кобылке седой жеребчик старых порядков. – Надо же, вопреки всей той суматохе, что имела место быть в обеденном зале, вы умудрились запомнить моё имя, – и, опрокинув табачный пепел в стоявшую близь него каменную урну, он, вновь усмехнувшись, добавил. – Похвально, для простушки-то.

– Благодарю, мистер Стар, – поникнув пуще прежнего, уважила собеседника, несмотря на обиду и печаль, юная кобылка, всмотревшись в горевшие золотом канделябров высокие окна роскошного здания. – Подождите-ка одну секундочку… Мистер Стар, почему огни горят днём? – на миг возвратив своему настрою былую непринуждённость, задала дворецкому весьма резонный вопрос встрепенувшаяся леди.

– Ох, это я вам с радостью отвечу, – затянувшись клубком ароматного дыма, ответил тот, не растеряв и капли былой доброжелательности. – Это, сколь знакомы они бы вам ни казались, юная мисс, вовсе не вычурные подставки для свеч, вовсе нет, – грустно покусывая разгорячённую трубку, сквозь подступавшую печаль ведал тот. – Но, верите или нет, уважаемая, мне, ровно как и вам интересно, что за чудо это такое! – важно высматривая в окнах еле различимый силуэт своего господина, Стар, прикладывая к прищуренным очам вытянутый из кармана пиджака лорнет[2], прохаживался возле скамьи, усердно изображая вид занятого хлопотами слуги. – Был бы помоложе, может, и смог понять, а так… Весь седой стал, что с меня взять? – потряхивая чёрными усами, с которых то и дело посыпался, словно пыль, косметический уголь, пытался красоваться своей истинной шевелюрой изрядно захандривший пони старой закалки.

Но тут, стоило только опечалившемуся услужливому единорогу подать слабину в общении с немногословной гостьей, как эта соскочившая со скамьи хитрая лиловая лисица с подвязанным языком, ухватившись за удачливую возможность, тотчас уточнила, подойдя к кавалеру ближе:

– Ох, да будет вам, мистер Стар, – говорила она, вежливо преклоняя перед статным жеребцом свою маленькую голову. – Не наговаривайте на себя, – пригарцовывая, добавляла она, покуда стоявший близь неё пони, столькие месяцы не имевший шанса поболтать с кобылкой, лишь сильнее терял хватку. – Неужто вы совсем не знаете, в чём суть этих чудных устройств?

– Да знать-то знаю! – ни то весело, ни то горестно, ни то гневно выпалил тот, горделиво облокотившись о ствол молодой холодной берёзки, чем неосознанно вызвал лёгкую панику в недальновидной головушке малорослой мисс. – Ну и толку с того, что я знаю? Понять-то всю эту вашу новую науку всё равно не получается! – спешно накручивая пышный чёрный ус на тонкий мундштук, недовольно мямлил Стар, пытаясь не спугнуть свою милую собеседницу прочь ворохом нелепых высказываний непонимающего старичка.

– Вы можете рассказать мне, что знаете, и мы без труда разберёмся вместе, мистер Стар! – неторопливо пояснила мягким, тёплым, наигранно нежным голоском земная пони, галантно склонившись перед жеребцом да сделав в его сторону стильный реверанс. – Быть может, господин Рич и уверил вас, что я грязная необразованная селянка, что сгорает от жажды обворовать покои благородной мисс Дэйлайт, уверяю вас, я, Диар Прудэнс, дипломированный врач, окончивший несколько высших учебных заведений и сполна осведомлённый о новшествах современной науки и техники, притом почти во всех отраслях, – харизматично подмигнув, наврала с три короба пронырливая земная пони, желавшая выведать из этого услужливого жеребчика любую информацию, что в дальнейшем сможет помочь ей как следует отомстить рогатому меркантильному негодяю.

– Несколько ВУЗов? – заподозрив неладное, немедленно уточнил прокашлявшийся единорог. – Вы, часом, головой не ударились по пути сюда?

– Вовсе нет, ха-ха! – по-дамски прикрыв ротик копытцем да рассмеявшись, поспешила объясниться нагло завиравшаяся кобылка, мордашка которой от стыда засияла ярко-розовой краской. – Видите ли, поскольку я выходец из далеко не самой богатой семьи, средств на столичное обучение для меня у нашего рода не нашлось, и потому мне пришлось оканчивать ускоренные программы обучения в провинциальных институтах севера! – не переставая болтать без умолку, успешно снимала с себя подозрения предприимчивая молодая леди, закидывая бедного старичка изобилием умно звучавшей терминологии. – Да и будет нам… всё обо мне да обо мне! Вы лучше расскажите, что приходится претерпевать на службе у молодого Рича столь галантному джентлькольту суровой старой закалки!..

– Да уж, – многозначно промолвил Стар, после чего, тихонько усмехнувшись себе под нос, насмешливо добавил. – М-да, какое посмешище…

– Ч-что вы имеет в в-виду, мистер С-Стар?! – испуганно проронила Прудэнс, сглотнув комочек нервов, подступивший к охладевшему горлышку, после чего сделала шаг назад.

Схватившись копытом за копыто, мисс, пойманная на вранье, вновь в страхе прикусила нижнюю губу, покуда взор её, лишённый всяческой сознательности, мутнея в панике перед этим образованным пони, не оставлял ей никакой возможности мыслить здраво. Обернувшись к собеседнице спиной, низкий жеребчик, то и дело кашляя, доставал из кармана своих широких брюк нечто, наподобие крохотного самодельного оружия: сверкавший в свете солнце отблеском чистого металла тонкий подозрительный коробок. Издали, как и прежде, доносились жуткие отголоски жаркого рабочего дня, в то время как особняк, сквозь плотные стены, пестрил звоном фарфорового сервиза вкупе с еле мерцавшим светом от зажжённых солнцеподобных ламп. Юная мисс, не привыкшая лгать столь достопочтенным господам во имя собственного блага, тут же, отпрянув ещё чуть дальше, прорицая неизбежное, задумалась: «Ну вот и всё, дубина», – её зрачки ужались до такого состояния, что, казалось, весь дух той снизошёл до кончиков копытц, и был готов покинуть бренное, робко шатавшееся холодное тельце.

– «Что?», «Что?», – комично пародируя робкий голосок зашуганной, легко пугающейся земной пони, пояснял единорог, дружелюбно посмеиваясь да заполняя трубку новой порцией дорого табака из крохотной стальной коробочки. – Да ничего! Что ж вы, кобылки, такими образованными все нынче стали, тьфу на вас?! – звонко хохоча, навеселе выпалил улыбнувшийся единорог, возжигая в трубке мятые листки заграничного дурмана. И, пуская в воздух над собой белёсые полупрозрачные колечки, схватившись за голову, докончил. – Несколько высших… Уму непостижимо! Ну вы даёте, уважаемая! У меня, если признаться честно, и одного не наберётся, коль спросите: всё, чему научен – эт заслуга господина Рича и его родни… Потому и стыдно! Будто смеётесь надо мной, ну правда, уважаемая! – томно присев подле своей милой собеседницы, подобно родному дедушке под боком у внучки, продолжал непринуждённо болтать развеселившийся седой жеребчик. – Эх, ладно, красавица, Дискорд с вами! Если так хочется послушать историй, сейчас расскажу… Только потом не обижайтесь, если уши от скуки завянут, ха-ха!

– Ох, да перестаньте, мистер Стар, не завянут! Честно-честно, даю слово! – грациозно похлопывая ресничками, убедила пыхтевшего единорога в искренней заинтересованности присевшая подле него лаймоволосая кобылка, вновь прикусив нижнюю губу.

– Ну смотрите, уважаемая. Только потом не говорите, что я вас не предупреждал, хе-хе! Итак, началось это лет двадцать назад, тогда ещё я прислуживал старшему из их рода, именитому экономисту по имени Александр, коему на этой неделе как раз пятый десяток стукнул…

В то же время.

Особняк господина Рича.

Кабинет Рича Младшего.

– Селестия всевышняя! – отвернувшись прочь от своего собеседника да приостановившись, дабы ненароком не сблевать на пол, чуть ли не прокричала сквозь негодование от увиденной мерзости только вошедшая в обитель своего господина доктор Дэйлайт, узревшая кошмар наяву. – Господин Рич?! Во имя всего святого, что за дерь, – будучи готовой выругаться на эту неотёсанную, безвкусно обставленную, не проветриваемую месяцами свинарню, коею так дорожит этот достопочтенный аристократ с «тонким» чувством прекрасного, она, всё же вспомнив, с кем имеет дело, хорошенько вдарила по своей дурной макушке и тотчас остановилась. Не прошло и мгновения, как она, шустро выпутавшись из положения, улыбнулась, после чего, заметив на себе возмущённые очи богатого работодателя, уверенно придала обращению доброжелательный тон. – …Что за деревце чудное дало вам сей дивный стол? – и, дабы отвести подозрения ещё дальше, дополнила своё обращение, мягко дотронувшись до него копытцами, подобно красавице со страниц журналов моды. – Ох, какая прелесть! На ощупь он даже приятнее, чем на вид! – не переставая мять поверхность заваленного бумагами стола, что насквозь пропах ни то брендовым виски, ни то дешёвым самогоном, радовалась сквозь силу статная леди, приговаривая. – Обязательно куплю у вас такой позже! Ваши столяры просто гении своего дела!

– Обязательно, – сухо прокомментировал сию странную неожиданность сладко облизнувшийся Рич, приближаясь к грязному, отвратно пахшему, но, вопреки всему этому, непомерно дорогому элементу интерьера. – А теперь, прошу, займитесь делом, мисс Дэйлайт, – на удивление жёстко отрезал тот, засев за свой широкий рабочий стол, подобно суровому столичному министру, окружённый плотными стопками газет и финансовых документов. – Я вам не за разговоры со мной плачу, – после чего, едко усмехнувшись, добавил, – как бы это ни было приятно.

Дабы скрасить время ожидания обязательных врачебных приготовлений, не терпевший долгосрочной тишины юный господин, мелькнув во тьме комнаты лазурью своего длинного рога, тут же зарядил энергией новенький музыкальный проигрыватель, вставив в тот круглую пластинку с классической оркестровой композицией, полной энергии, динамики и оглушительных пушечных залпов:

«Кровь! Клинком я сердце режу,

Но, увы, войны нет вновь…

Кровь! Однажды нас утешит

Дар, посмертная любовь!

Кровь! Манжеты ею покрыты,

Грех застал в бреду ночном…

Кровь! Пусть будет прах убитых

Нашим вечным табаком!»

Стойкий, но такой едкий, плотный и просто излишне яркий запах пересыщенного спиртом парфюма, нещадно разлитого по всему периметру и без того отвратно пахшей комнаты, придавал той, как бы то ни было иронично, аромат спелых домашних роз. Роскошная золотистая люстра, подвешенная к бетонному потолку посредством нескольких неуклюже болтавшихся бурых гвоздей, безусловно, даровала серому рабочему кабинету толику шарма столичных дворцов, однако в сочетании со скудным наполнением сей обители воспринималась попросту ни к месту. Высокий книжный шкаф, доверху заполненный именитой мировой литературой, буквально сверкал изяществом… Чего нельзя было сказать о самих книгах, из-под переплётов которых то и дело выглядывали чистые, нетронутые, девственные страницы, не тронутые, быть может, даже краем копытц своего занятого владельца. Среди всего этого многообразия дорого мусора, призванного демонстрировать финансовое благополучие обеспеченного юного единорога, единственным поистине интересным элементом интерьера безвкусного ханжи, пожалуй, можно было отметить огромный потрет Солнцеликой правительницы, что гордо сиял благородием из-за спины занятого Рича, над белокаменным камином, в рамке из позолоты.

«Кровь! Небесный алый месяц

Вновь вершит мою судьбу…

Кровь! Пусть пламенная месса

Ждёт нас в ледяном гробу!

Кровь! Любовь меня взрастила,

Потому я пал на дно…

Кровь! Любовь сердца растлила,

И страдать нам суждено!»

В углу кабинета, близ входной двери, ведшей прямиком в узкий длинный коридор, полный яркого уличного света, цвели бирюзовые растения с солнечно-жёлтыми бутонами, чьи пышные лиловые побеги образовывали на бежевой деревянной стенке подобие странного, но весьма естественного узора дешёвых абстрактных обоев. Чуть поодаль, перекрытая тяжёлым платяным шкафом, виднелась низенькая, слегка приоткрытая дверь, в щели которой при желании можно было углядеть старую, помятую одежду модного юноши.

Раскладывая пред собой, над тёплыми ворсинками белёсо-алого коврика, на крохотном журнальном столике ворох самых разных медикаментов, Дэйлайт важно пересчитывала стоимость указанных препаратов, ловко подбирая время на раздумья, чтобы выжать из своего клиента столько битсов, сколько той могла позволить её хитрость. И вот, лёжа на полу в окружении стерильных врачебных инструментов, дорогостоящих таблеток и экспериментальных инъекций, личный врач неловко спросила:

– Господин Рич, позвольте, я уточню у вас состояние Уинда?

– Конечно, – тут же ответил сгоравший от нетерпения жеребчик, важно уложив тяжёлую голову на рукава бирюзового пиджачка. И, глядя на свою дорогую гостью через пелену личного одобрения, тепло произнёс. – Что именно вы хотели бы знать, мисс Дэйлайт?

– Почему вы воспротивились моему желанию помочь юному Уинду получасом ранее? Неужто предварительный осмотр инструментов для проведения лечебных процедур стал для вас столь необходим, господин Рич? Я не могу понять вашей осторожности, к чему эти проверки? – не понимая сути происходящего, с искренним удивлением пророкотала статная леди, подготавливая острый шприц с крохотной колбой обезболивающего вещества, что сияло в тусклом свете люстры оттенком яркого бордового заката. – Вы мне не доверяете, господин? – испугавшись, предположила одёрнувшаяся Дэйлайт, глядя на своего работодателя глазками, что тотчас ужались до размеров крохотных пуговок.

– Мисс Дэйлайт, – тяжело выдохнув, сквозь зубы изрёк недовольный хозяин роскошного особняка, только настроившийся на милое общение по душам со своей давней знакомой, что уже как несколько месяцев выполняла его просьбы безукоризненно, точно, безмолвно. – В делах, что касаются меня и моей семьи, я не доверяю никому, – его грозный, тяжёлый взор камнем осел на душе поникшей единорожки, но, к счастью той, серьёзная манера речи сурового жеребца вмиг сошла на нет, и тот, звучно усмехнувшись, продолжил. – Однако, дело не в этом.

– А в чём же тогда? – всё вопрошала единорожка, услужливо демонстрируя своему клиенту стерильно запакованные препараты и инструменты, посредством которых опытный доктор собиралась проводить лечение крыльев захворавшего юноши.

– Вы так хотите знать, мисс Дэйлайт? – не переставая сидеть неподвижно в своём высоком угловатом кресле, прокашлявшийся Рич, глядя на такую красивую, но излишне говорливую гостью исподлобья, вновь сменил тембр своего внушительного голоса, и волна бархатистого баса, полного загадочности и ужаса прокатилась по узенькой комнате, подобно всплеску внезапного объявившегося шторма. – Я не хотел бы вас пугать, моя дорогая Дэйлайт… Но любопытство способно загнать пони в могилу.

– Я обязана знать! – справедливо подметила поднявшаяся с пола статная леди, лиловые локоны которой так элегантно ласкал поднявшийся ветерок, изредка задувавший внутрь сквозь щёлку приоткрытой двери. И, дабы у влиятельного жеребчика, имевшего как власть, так и деньги, не осталось возможности скрыть правду, уверенная в своём неоспоримом превосходстве единорожка, глядя в глаза не менее прелестного жеребчика углём подведённых глазок, вывалила на стол свою козырную карту. – Я ваш личный врач, и потому обязана знать о состоянии больного всё, что только можно, мой господин, – её яркая лазурная радужка сверкнула в свете небесного светила отблеском чистого благородства, и сама единорожка, наращивая давление, гордо высказала, шантажируя своего приятеля. – В противном случае оказанная мной помощь будет неэффективна… Вы ведь не желаете подобного для своего дорогого сына, Ваше высокоблагородие? – её лучезарная улыбка, казалось, сияла ярче потолочной люстры, что была битком заполнена новенькими восковыми свечами, и, пользуясь преимуществами собственной красоты вкупе с неоспоримыми фактами, Дэйлайт докончила, сразив Рича наповал. Нависнув над грязным рабочим столом так, дабы роскошное белое платьице закрывало собой стопки рабочих бумаг, она, подмигнув своему клиенту, мягко и тепло произнесла. – Да и к тому же, согласно принятой мной клятве я обязана сохранять врачебную тайну, неужто вы забыли это, господин Рич?

Над неловко переглядывавшейся парой аристократичных пони нависла гробовая тишина. Прямо напротив смущённых очей тяжело дышавшего Рича, поблёскивая пурпуром магической энергии и упираясь в нос безмолвного жеребца мягкой округлой поверхностью, красотой ночного неба сиял угольно-чёрный опал, моментально зачаровавший взор юного аристократа своей непередаваемой красотой. Прямо напротив его очей, рождаясь, извиваясь в диком танце и тут же пропадая, пестрили лиловые, лазурные и алые потоки чистого эфира, сталкиваясь друг с другом внутри камушка так, словно бы те были живыми крохотными змейками. Тут и там, подобно чудесам неизведанных просторов космоса, виднелись плотные полупрозрачные области, сполна залитые еле различимым радужным туманом, и всё это, формируя единую картину, сливалось во взоре юного богатея в красивейший пейзаж, что тот только имел честь лицезреть за все годы своей короткой жизни.

«Какой кошмар!» – кое-как справляясь с желанием залепить самодовольному безмозглому единорогу по его наглой роже, думала позорившаяся Дэйлайт, полностью осознавая, сколь пошло её вызывающее поведение выглядело бы со стороны, имей прислуга Рича возможность лишь на миг заглянуть в эту обитель непотребства, во всех смыслах этого ужасного слова, – «Ох, небеса, пусть это скорее закончится, ну почему он такой проблемный! Да он сам больше походит на юродивого жеребёнка, нежели его приёмный сынишка…»

– Ну что же, – сполна прокашлявшись, начал Рич, наконец отведя свой зачарованный взор прочь от шейки своей дорогой гостьи, на которой располагался столь величественный и, должно быть, дорогой фамильный минерал. – В таком случае я поведаю вам, в связи с чем я был вынужден умерить ваше рвение… Вернее как, я не просто поведаю! – вмиг вскочив из-за своего кресла да подойдя к высокому, широкому платяному шкафу, он гордо заявил. – Я покажу вам сию причину! – и, рассмеявшись, он, облизнув губки, тепло добавил. – Уверен, вы и сами поймёте меня, как только узнаете, моя дорогая Дэйлайт, ха-ха!

– Ох, замечательно, – выпалила навеселе улыбнувшаяся шире прежнего Дэйлайт, как только негативные мысли покинули её. – Только, будьте добры, господин, дайте мне время собрать медикаменты… И да, вас устроил тот перечень средств, коим я собираюсь оперировать крыло Уинда?

– Несомненно, мисс Дэйлайт, – со скрипом сдвигая шкаф в сторону, дружелюбно ответил занятый делом Рич, краем глаза наблюдая за тем, как, элегантно склонившись к полу, его дорогая гостья подбирала в просторный медицинский чемоданчик всё, что только смогла ему продемонстрировать. Не более чем минуткой спустя, когда темень потайного прохода начала манить любопытствовавшую леди с чемоданчиком на боку холодом своих тайн, игриво настроенный Рич, закрыв входную дверь в кабинет на два замка, сквозь смех спросил. – Только обещайте, что не будете никому рассказывать, ладно? По правде говоря… Мне немного стыдно, и даже вам рассказать об этой тайне я решился с большим трудом…

– Не бойтесь, господин Рич: мне нет никакого дела до ваших тайн, и знание оных необходимо мне лишь для дела, – гладко выстелила профессионально настроенная леди, нацепив на свою голову медицинский колпак, ярко искривший в тусклом сиянии люстры таким знакомым алым крестом.

– Ну что же… Тайна эта поистине является причиной, по которой я отогнал вас от комнаты моего любимого сынишки, ровно как и призвал ко мне в кабинет… Так что, да, одного взгляда на сию причину вам должно хватить, дабы понять мои мотивы сполна, моя дорогая, ха-ха! – располагая к себе доселе до конца не уверенную единорожку, буквально по слогам изъяснялся раскрасневшийся жеребец, галантно указывая своим копытцем вход в потайной проход, уже на проходе которого виднелись странности наподобие мятого белья и старых, покусанных украшений. – Дамы вперёд.

– Благодарю, Ваше высокоблагородие хе-хе! – тут же, сделав в сторону своего учтивого господина реверанс, выпалила рассмеявшаяся единорожка, завидев на мордашке того густое розоватое облачко непреодолимого смущения.

Дэйлайт безо всякого промедления, перешагивая через ворох разбросанной одёжки, тут же зашла внутрь. Следом за ней зашёл и сам Рич, шустро прикрыв входную дверь да приложив к стенке шкафчик посредством натренированного годами телекинеза, что, безо всяких усилий, вернул всё на место. И проход вновь закрылся.

В то же время на окраине Вечнодикого Леса.

Оскорблённый своим до стыда смехотворным положением, и потому досадно сетовавший на судьбу, осмеянный мальчишка, опоясанный тонким сырым листком ароматного лесного дуба, то и дело выглядывал из глубокого кармашка седельной сумки добродушного лесничего, приговаривая:

– Ну скоро там?! – его мягкие щёчки горели румяным багрянцем, подобно лику устыжённой барышни. Ясное дело: юноша, охваченный благородными идеями, пал жертвой своей же дурной воли и пустой головушки, – В-в общем, разбудите меня, когда будем на месте, мисс Л-Ларч, ладно? – и потому, не желая признавать за собой глупостей часа минувшего, он шустро скрывался прочь в пошитые с любовью закрома мягкой сумочки, укутывая озорной носик в стеблях душистых лесных трав и пыльце полевых цветков. – А-ПЧХИ!

Под её упругими копытцами тихими всплесками болотных вод подрагивали осколки каменных валунов добродушного леса. Её чистый взор был устремлён вдаль, навстречу кроваво-красному солнцу, неуклонно катившемуся к тонкой закатной глади. Навострив ушки, одинокая хранительница тайн пышной обители дикой природы, внимала каждому слову милого юноши, раз за разом отвечая, ни то из жалости, ни то из вежливости:

– Не беспокойтесь, мой дорогой путник… Нам некуда торопиться, – медленно выстелила та, ненароком заглядевшись на свою милую мордашку в отражении спокойной водицы, что плотно застилала собой заросшую мхом сырую полянку. – Покуда солнце светит нам с небес, во тьме даже самой дремучей чащи мы обязательно найдём путь к спасению.

И вдруг Хиро заплакал, подумав про себя: «Да, моя дорогая мисс Дэйлайт, я обязательно отыщу вас, ибо, не станет вас, не найти мне путей к свету, подобно тому, что столь ярко светит внутри вашей благородной души… вы подарите мне спасение, как говорит мисс Ларч, истинно так!»

– Впрочем, – тут же протянула она, заметив, сколь тернист путь, преграждающий им дорогу к цивилизации. Несколько тысяч квадратных метров, густо усеянных высокими стволами многовековых древ, устремляющихся в вышине своей к самому небу, предстали перед опытным взором бывалого лесничего, хитро усмехнувшейся в тёплом сиянии багрового заката. – Бывает и так, что наше яркое солнце оказывается бессильно, – не в силах разглядеть под упругой листвой и следа былого света, она, как и подобает мастеру своего дела, оценила, чего следует ожидать от подобного закоулка. – Порой природа требует от нас обратного, преподнося на пути к цели один лишь мрак: в таком случае следует смиренно повиноваться её воле, ибо только так можно выжить в мире дикой природы, – докончила она, вслушиваясь в еле различимые шёпоты тёмного уголка опасного леса. – Никто не гарантирует тебе спокойствия и процветания в месте, полном необузданного хаоса… даже благородное солнце нашей великой Солнцеликой Принцессы, – её мордашка чуть нахмурилась, и сама она, жёстко перевязав сумочки вокруг пояса, приподняла грубость некогда мягкого тембра голоса, тихо приговаривая, – и потому, подобно диким обитателям леса, животным и растениям, нам, пони, что не были изнежены вольностями городской жизни, на благо самого обычного выживания всегда необходимо быть настороже, беспрекословно отдавая себя воле инстинктов давно минувших дней…

«Да-да, мисс Ларч! Мы должны быть сильными!» – подумал про себя Хиро, соорудив уютную постель из мягких белых лепестков. И, нежно позёвывая, добавил: «Только прилагая усилия, мы сможем стать сильнее!.. Или как?..», – почёсывая голову, недоумевал он.

– Ох, простите, дорогой господин, – внезапно встрепенулась призадумавшаяся кобылка. Её голосок, как того и следовало ожидать, тут же обратился в свою мягкую, добрую, спокойную форму, подобную густому мёду устной речи и она, со стыдом усмехнувшись, произнесла, – Должно быть, погода сегодня такая, вот и говорю невпопад, что в голову придёт: простите, молодой господин, не хотела вашу голову мыслями насущными забивать…

– А мне понравилось! – с радостью ответил Хиро, забавно вытянув из узкого кармашка сумки свою непутёвую голову. – Вы так смело рассуждали о несправедливости, благородстве, смерти и препонах жизни, я … чуть не расплакался, честное слово!

– Чего? – смутно понимая весьма странные слова весьма странного мальчишки, сказанные при весьма странных обстоятельствах, спросила окутанная сомнениями особа. – Я?.. Рассуждала? – облокотившись о склизкую поверхность тонкой берёзки, покрытой толстым слоем зелёного мха, парой мгновений позднее, обмозговав случившееся, она смущённо рассмеялась. – О, ах, господин… В-вы, должно быть, подумали, что м-мои советы о в-выживании в лесу были поэтическим сравнением с-с вашей жизнью? – не зная, как и реагировать на столь неловко недопонимание, она просто замолчала, дабы больше не слышат слов этого маленького «рыцаря справедливости».

А затем, тяжело выдохнув с алым румянцем на щёчках, полностью закрыла все карманы большой седельной сумочки, начав шустрее гарцевать в сторону оздоровительного городского учреждения, ни то радостно, ни то стыдливо, выкрикнув:

– Только не шумите, скоро мы будем на месте, господин, хи!

В то же время.

Особняк господина Рича.

Секретная комната Рича Младшего.

– Господин Рич, ха-ха! – навеселе пророкотала благородная госпожа в роскошном белоснежном платье, осторожно вышагивая копытцами путь в мрачные глубины потаённого прохода. – Не видно же ничего, Ваше высокоблагородие! Ну правда же! Хоть глаза коли, честное слово! – оставаясь верной своей великолепной грации, она неустанно ублажала заворожённого клиента, прилагая титанические усилия, дабы не пасть на пол средь вороха небрежно разбросанной одежды. И, будто бы того хаоса было мало! большая часть бархатистых тканей, плотно облегавших собой тёплое напольное покрытие, были наспех накинуты поверх окаменелых манекенов, подобных тем, что искусно используют в своей ежедневной практике именитые столичные кутюрье. Что, как не трудно догадаться, затрудняло передвижение во мгле и того пуще.

– Терпение, моя дорогая Дэйлайт, терпение, – галантно нашёптывал юный Рич, мерно оправляя манжеты своего делового одеяния да сверкая во тьме таинственного чуланчика белизной бездушных, поистине жадных до жизни очей. – Прошу вас, милая, приберегите ваши слова напоследок, ибо то, что я обязан поведать вам по зову сердца, не сможет оставить вас равнодушной! – его жуткий самодовольный смех, исполненный едкой гордости и по-детски наивного, яркого эмоционального возбуждения прошёлся по уютным стенкам укромно запрятанного помещения звоном крохотного девичьего колокольчика. Сам же он, показательно откашлявшись, повторил. – Терпение, моя дорогая Дэйлайт, терпение.

Затхлое амбре вороха безвкусных престарелых нарядов, обречённых мариноваться в запахе собственной грязи навечно, окутывало эту комнату, подобно густому смраду разлагавшихся трупов. Чувствительные ноздри утончённой госпожи то и дело пощипывал сухой воздух, и лишь тишь, изредка прерываемая томными шагами её немногословного клиента, даровала настрадавшейся даме столь желанный покой.

Тьма развеивалась медленно: очи, погружённые во мглу, не щадя сердца указывали воображению повод усомниться в светлом, отзываясь в помыслах аристократа жуткими контурами умиравших пони… «Жуть, да и только», – печально помышляла про себя Дэйлайт, шустро, словно молния, мечась взором меж углами крохотной комнатушки, в очертаниях которой она вслепую могла вообразить подобие жуткого домашнего кладбища, и оттого голова её только сильнее начинала кружиться. Лишь тишь, неустанно ублажавшая ушки миролюбивой госпожи, была способна возвратить той былое чувство непринуждённости: казалось, будто бы, оставаясь наедине с собой, она прогоняла всю тревогу прочь, и даже холодные тела «трупов» обращались в сознании той в обычные сидушки, воссев на одном из которых Дэйлайт и приняла позу ожидания, смиренно глядя на мелькавший во тьме грозный силуэт статного жеребца.

– И-и-и, вот оно, мисс Дэйлайт! – горделиво протянул трясшийся от волнения Рич, показательно цокнув, после чего, не медля, обернул ручку огромного рычажного механизма, позволив алому солнечному свету потолочной лампы торжественно залить собой… кто бы мог подумать, коморку, полную застарившейся одежды и измятых временем глиняных манекенов.

Удивительно… Кто бы в здравом уме мог предположить, что странное нагромождение атрибутов авторского дизайна будет смотреться столь жутко? Правильно, все! И потому Дэйлайт, пусть и ослеплённая кроваво-красными лучами яркого света, глядя на всё это исподлобья, вопреки сознательности, ощущала тревогу и, не желая оставаться здесь более необходимого, уточнила:

– Ваше высокоблагородие, благодарю вас за… столь приятное… освещение, однако у меня есть к вам один вопрос: что же вы хотите мне здесь показать? В чём же причина?

– Ха-ха! – столь же задорно, сколь и прежде, выпалил игриво настроенный жеребчик, возбуждённо всматриваясь в глаза своего любимого доктора. – Разве это не очевидно?

– Нет, не очевидно, господин, – донельзя сухо отрезала внезапно поникшая Дэйлайт, запас доброжелательности которой стремительно сходил на нет, ведь та, не переставая мило улыбаться, наблюдала мерзкую ухмылку Рича сотый раз кряду, стараясь изо всех сил не превратить эту мягкую мордашку в кровавый суп с начинкой из выбитых зубов.

– Кхм, – грубо откашлявшись, начал он. – Я вижу, вы, моя милая Дэйлайт…

– Для вас, Ваше высокоблагородие, мисс, – сурово отрезала та, сложив ногу на ногу, покуда сама она, прижавшись к стенке, заняла укромное положение на спинке опавшего манекена. – Или, в вашем случае, доктор Дэйлайт.

– Спешите… Что же, – подвязав галстук, отчеканил тот, гордо стоя на голове глиняного макета столь показательно, будто бы то было головой только обмершего гостя. – В таком случае я буду краток, – улыбнувшись, заинтриговал он.

– Я вся во внимание, – мило приподняв уголки своих мягких губ, проронила тихонько, еле слышно дышавшая единорожка, только восстановив в душе своей былой покой.

– Видите эту прелестную одежду, что мешками висит поверх тел застарившихся манекенах? – до жути холодно проронил тот. И выждав паузу, докончил, глядя в самую глубь сапфировых, словно небесных, глазок невинно улыбавшейся собеседницы. – Я бы очень хотел попросить вас стать частью моей коллекции.

Не успела Дэйлайт, скованная шоком, ужасом, но более всего непониманием столь рьяного откровения молодого жеребца, и моргнуть – тотчас помещение заполонил белёсый пар, спешно окутавший тела двух аристократов, подобно пелене туманных мыслей, и, поглощённые этим жутким облаком смерти, в глубинах которого сияли символы угольно-красной розы и тонкого лилового клинка, оба закрыли тяжёлые очи, погрузившись во тьму незримого пространства сета господина Рича.

И время в сознании Твитчинг Дэйлайт вновь остановилось.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Скованная шоком непонимания и, как следствие, слепой первобытной яростью, она, страшась даже собственного дыхания, вмёрзла телом в пол, подобно испуганному дикому зверю, и сидя на холодной плитке в окружении мягкого зелёного мха, вслушивалась в каждый шорох, окружавший её окаменелое тельце. Однако, сколь бы та ни была внимательна, отовсюду доносился лишь один гул, терпко и жутко отзывавшийся в её сознании мраком посмертия, – биение её сердца.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Истинно необыкновенная в своём естественном убранстве лиственная постель была укромно выстелена под снежным кружевом рабочей формы утончённого аристократа. Светлый пурпур её коротко обстриженного хвостика еле касался кончиком тонких волосков изумрудного одеяния милой барышни, той ароматной листвы цветущего ясеня, коей сполна был усыпан её обворожительный костюм.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Запах свежескошенной травки на влажной опушке вечнодикого леса посреди знойного летнего дня – пожалуй, именно и только это определение, наиболее ёмкое и красочное, могло в полной мере описать палитру запахов, непомерно ярко отзывавшихся в сознании Дэйлайт нотками умиротворения и столь желанного душевного благополучия. Однако, как ни посмотри, то не могло ужиться рядом с прочими чувствами, что, не останавливаясь, бурлили в сумраке тревожных помыслов, словно драгоценные камни, брошенные в густую лавовую реку из страха, ярости и азарта.

– Добро пожаловать, моя дорогая, – галантно, как и подобает истинному джентлькольту, поприветствовал свою дорогую гостью хозяин сей роскошной обители, стоило барышне продрать сомкнутые негой глазки, сиявшие в золотом свете вычурной люстры, подобно гранёным самоцветам с лёгким оттенком лунной синевы.

– Рич, – на удивление тихо и спокойно протянула единорожка, крайне недовольная положением дел. В тот миг казалось, будто бы по артериям её течёт жгучий змеиный яд, ибо Дэйлайт, словно могучий древний атлант, вопреки всем своим помыслам, сдерживала ярость, готовую фонтанировать горячей алой кровью. Воспрянув из-под вороха влажной листвы, она тут же прикрыла опалённые солнцем очи и, держа наготове кобуру верного револьвера, до жути холодно проронила. – Я крайне сильно надеюсь, что вы, Ваше высокоблагородие, сейчас же объясните мне, что здесь происходит, а также, что более важно, выкажете мне должные извинения: пошлость, подобную вашей, я не вытерплю даже в затхлом кабаке – вы же позволяете себе столь низменное отношение к даме в фамильном имении рода! Ваше высокоблагородие, – оскалив зубы, с презрением процедила благородный аристократ. – Вам не стыдно так говорить с вашим лечащим врачом?

– Вы испытываете страх, моя дорогая Дэйлайт? – игриво вымолвил довольный Рич. Его бархатистый голосок тёплым эхо окатил роскошно украшенную, словно под грядущий бал, просторную гостевую залу, что была торжественно обставлена коллекцией самодовольных масляных богатеев, смотревших в глаза Дэйлайт из-под золота гигантских картинных рамок.

– В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ПОВТОРЯЮ! – яростно завопила доведённая до ручки особа, взводя курок своего металлического чудовища, на стальном корпусе которого кровавым пламенем горела лоза шипастой розы. – ДЛЯ ВАС – МИСС ДЭЙЛАЙТ!

Холодный ветерок, неустанно задувавший с полированных ступеней просторной мраморной лестницы, устланной золотисто-алым парадным ковриком, вежливо, словно бы побаиваясь, поглаживал завитки грозной лиловой гривы, покуда владелица её, сурово всматриваясь в черты загадочного антуража, стремилась как можно скорее отыскать в глубине богатой залы силуэт творца сих душевных чертог. Лазурь огромной расписной посуды на высоких именных пьедесталах, радужно-медовая мозаика, устилавшая собой десятки метров пустого пространства над входом в некое подобие пышной домашней оранжереи и даже сам потолок, что являл собой тёплый пейзаж с летних полотен гениального живописца – всё, как назло, было искусственным, и казалось, будто бы живой голос перевозбуждённого хозяина доносится ровно из-под самих копыт пылавшей гневом мисс.

– Конечно, как вам будет угодно, мисс Дэйлайт, – учтиво, словно бы кланяясь любимой даме добрым словом, ответил доброжелательно отзвучавший голосок юного господина. – Прошу простить мою прямолинейность: вы правы, негоже мне, представителю столь именитого рода, поступать, подобно грязной неотёсанной швали, не так ли, мисс Дэйлайт? – его звонкое эхо, ловко отскакивавшее в своей сладости от узоров резных колонн, было таким спокойным. Можно даже сказать, целебным. Сколь бы гневлива ни была встрепенувшаяся барышня, всякая ярость сходила на нет, стоило раскочегаренной даме заслышать чудотворные нотки мужественного жеребчика в стильном деловом пиджачке. Однако, сколь бы деловит и красноречив тот ни был, одну особенную даму, в груди которой горел клинок львиной ярости, то не трогало совершенно и потому, выждав достаточно, он, получив в ответ лишь тишину, продолжил. – Итак, моя до… мисс Дэйлайт, – в его неудовлетворённом тоне нарастало гнетущее разочарование, – я бы хотел извиниться перед вами за столь рьяную конспирацию, однако только так я мог бы пригласить вас в этот поистине живописный мир моего личного ментального особняка, что я именую [ANOTHER BRICK IN THE WALL]!

– Я прекрасно осознаю, где мы сейчас находимся, Ваше высокоблагородие, – презрительно насупившись, сухо и едко, словно бы сплёвывая в сторону язвительного парнишки, выпалила благородная дама.

Из-под дула её верного ЛМО тонкими струйками снисходили пары душистой мяты, и, покуда та была в здравии, гнев её был опоясан цепями покоя и благоговения, словно дикий зверь на привязи умелого охотника. «Одну секундочку», – подумала про себя единорожка, ловко оборачивая стальное чудовище в тумане холодного пара. Именно в тот миг Дэйлайт, вперив ошеломлённый взор в элегантные узоры смертоносного револьвера, осознала: цвет, сияющий на гравированном боку «большой железки», подобно могучим звёздам небесного полотна, отображает её душевное благосостояние. «Именно поэтому мисс Прудэнс и называла его Личным Ментальным Оружием», – точно подметила замечтавшаяся барышня, созерцая, как чистая, истинно непорочная белизна, словно новогодний снег, искрилась на радость её размеренного медитативного дыхания.

И всё же, вопреки столь важному моменту духовного познания, благоговение целебной тиши было прервано юным парнишей с крайне ненасытным рвением к неприступному сердцу горячей дамы. Отзывавшееся лёгкой дрожью в навострённых ушках, знакомое томное эхо вновь окутало просторную залу:

– Мисс Дэйлайт, я бы хотел признаться вам в любви, – безо всякой дрожи произнёс он, прежде чем замолкнуть. Это была лишь секунда, способная показаться иному мигом, которой, всё же хватило, дабы былой покой объекта его страстного любования напрочь испарился. Однако, сколь бы глуп ни был тот жеребчик, он, подозревая грядущее негодование любимицы, поспешил объясниться. – Ох, что же такое! – с досадой вымолвил он. – Я вновь сделал это, ну где же мои манеры, ха-ха! – его смех, подобный трогающим до самой души терзаниям душевнобольных, заполонил собой всё пространство комнаты, отчего, словно окаменелая статуя, Дэйлайт, вновь взведя курок револьвера, продолжала смиренно стоять на постели из зелёных листьев, в ожидании худшего. – Мне, должно быть, следовало одарить вас вниманием до первого серьёзного свидания в [THE WALL], однако… что же, – явно что-то утаивая, остановился тот, переведя тему, – должно быть, ха-ха, вы заполонили собой всё место в моём сердце и разум, и потому я не могу думать ни о чём ином, нежели вашем великолепии… Ну и, ха-ха… Эм… Мне немного неловко, но… Не хотели бы вы услышать историю моей жизни, прежде чем я сделаю вас объектом своего обожания, моя дорогая мисс Дэйлайт? – докончил тот, утопая в блаженстве плана, спустя долгие годы претворённого в жизнь.

Ответа не последовало.

– Что же вы молчите, мисс Дэйлайт? – услужливо спросил Рич, на что тут же получит весьма однозначный ответ.

– Ваше высокоблагородие, – холодно, словно нашёптывая от лица смерти, начала она, – я даю вам пятнадцать секунд на то, чтобы показаться мне на глаза, это во-первых, – её суровую мордашку, облагороженную миной решительного неповиновения заслоняло туманно-красное сияние могучего рога, овивавшее в своей густоте длинные пряди шелковистой гривы, – во-вторых, я требую от вас сердечного раскаяния за весь тот балаган, в коий вы смели меня включить, даже не уведомив, подобно безвольной тряпичной куколке! – пелена полупрозрачных эфирных паров неустанно витала напротив угля подведённых очей милой барышни, покуда та, мерно расхаживая вдоль резных колонн, была на волоске от нервного срыва. – И последнее, однако, далеко не по значению, – отчеканила она, вперив оскалившийся взор в потолочную палитру тёплого летнего дня. – Быть может, вы выкажите своей дорогой гостье хоть каплю, Селестия помилуй, уважения и потрудитесь объяснить, почему я обязана по зову врачебного долга находиться в вашем се-… как вы выразились, ментальном особняке?!

– Прекратите! – закричал Рич. – Я п-понимаю, что вы кобылка жарких нравов, но, – по его дребезжащему, оробевшему голоску казалось, будто бы этот галантный жеребчик в один миг перевоплотился в плаксу, маленького капризного мальчика, и еле сдерживал подступавшие слёзки. – В-вы же так разобьёте мне сердце, мисс Дэйлайт! У-умерьте свой о-отыгрыш, – горестно вымолвил Рич, что отзвучало в стенах особняка поистине искренно и чувственно, к удивлению боевой барышни, широкими шагами ступавшей по ступеням парадной лестницы.

На свою нежную романтическую любезность, горе-романтик, однако, вопреки всем стараниями, получил ответ вдвое острее предшествовавшего:

– У вас все дома, Рич?! – скрипя снежными зубками, отрезала дымившаяся от накала страстей голова, должно быть, самого красивого и в то же время сурового врача Эквестрии, под подолом платья которого, в кобуре, лежал полностью заряженный револьвер, способный тотчас продырявить голову назойливого ухажёра, оставив на месте былого черепа сочащуюся кровью дыру, не успей тот даже спохватиться. – Селестия помилуй, это просто уму непостижимо! Я даже не могу передать словами, насколько вы испорчены! – выпалила она, облокотившись о лакированные перила холодной мраморной лестницы да подперев голову мягкой льняной подушечкой на благо умиротворения бушевавших помыслов. И, покуда её речь текла, плавно и размеренно, и всё же столь губительно для ушек инфантильного господина, словно разрушительный горный водопад, единорожка то и дело отвешивала себе звучные пощёчины, ибо упрекать в сложившемся ей более было некого. – Вы приглашаете в гости своего лечащего врача, дабы вскружить ей голову какой-то книжной романтикой с внезапным признанием в чувствах, на которую поведётся разве что самый слабоумный пони в стране, после чего обращаетесь с упрёком ко мне?! – сжимая в поле лилового чародейства невинный кусок фабричной ткани и не переставая гневаться, до жути расчётливо молвила благородная леди, для пущего расслабления откинувшись на деликатно вырезанный из древа бука, приставленный к краю балюстрады стул, что всем своим видом кричал о подобии королевскому трону, со своей роскошной рубиновой накидкой и выгравированным символом фамильного гнезда. – И после всего этого вы… нет… ты без стыда заявляешь, что для тебя мои заслуги как врача, так и личности – лишь «отыгрыш», уготованный для заливки фона твоей извращённой сексуальной фантазии? Рич, уж прости за фамильярность, – на удивление мирно процедила та, продолжая пощипывать подушечку. – Но я устала это терпеть: я отказываюсь обращаться к тебе в надлежащей форме, покуда ты ведёшь себя подобным образом… Ты ненавидишь простых пони, грязь, шваль, Рич… так чем же ты лучше них? Рич, чем ты лучше бескультурных пьянчуг и насильников, покуда в действиях твоих, пошлых и ребяческих, дрянных помыслов, не многим меньше – и даже это верно лишь при том условии, что мои последние светлые мысли о тебе, конечно, не потерпят окончательный крах, – меланхолично докончила Дэйлайт, вперив взор, полный досады и разочарования, в пламя свеч яркой потолочной люстры. – Итак, а теперь, коли вы имели честь выслушать меня вплоть до сего момента, прошу, объяснитесь, что же вам всё-таки от меня нужно.

Комнату окутала тишина.

– Н-ничего, мисс Дэйлайт, – взяв себя в копыта, всё же проронил тот сквозь слёзы, изо всех сил стараясь не выдавать истинное положение струн своей души. – Мне н-ничего от вас не нужно! Ничего, с-слышите, мисс Дэйлайт?! – казалось, вот-вот из-за стен до жути большого особняка будут доноситься томные всхлипы обиженного мальчишки, поскольку его тон, робкий и шаткий, даже не собирался крепчать. – Я в-всё понимаю! В-всё понимаю! Э-это моя вина, я в-виноват… Это вновь случилось, ОПЯТЬ, ОПЯТЬ! – всё же заплакав, начал кричать обезумевший от горя жеребчик. – ОПЯТЬ! МИСС ДЭЙЛАЙТ, ПРОСТИТЕ МЕНЯ, ПРОШУ!

– Что за..? – прошептала про себя единорожка, после чего, не до конца понимая чувств собеседника, произнесла. – Всё хорошо… В-ваше высокоблагородие, не стоит так себя винить… Я… прощаю вас, только прошу, не делайте эту ситуацию ещё более странной, нежели она есть сейчас, – тихонько проронила заботливая кобылка, будто бы робко, но и ни без страха, поглаживала самодовольного мальчишку по его непутёвой голове.

– Н-н-н-нет! – тут же воспротивился Рич, ядовито хихикая в такт своим слёзным всхлипам, словно душевнобольной. – В-в-вы думаете, вы п-п-первая, с к-к-кем мне не повезло, ха-ха?! – жуткий говор, перетекавший в рыдания и громогласное лошадиное ржание, сочились из стен особняка столь плотным потоком, будто бы Дэйлайт вновь оказалась в психотерапевтическом отделении родной больницы. – ДА ЭТО ПРОИСХОДИТ КАЖДЫЙ РАЗ, МИСС ДЭЙЛАЙТ!

– Я-я, – уж было начала успокаивать бушевавшего юношу милая дама, растрогавшись да смотря на золотое сияние дрожавшей потолочной люстры с волнением, чувствуя вину.

– ЧТО «Я-Я»?! В ЭТОМ НЕТ ВАШЕЙ ВИНЫ! – стены зала тряслись так, будто бы вот-вот обвалятся под тяжестью многотонного камнепада. – МНЕ ТАК ЖАЛЬ ВАС, МИСС ДЭЙЛАЙТ! – закричал тот навзрыд. – Я ПРАВДА ЛЮБИЛ ВАС, СИЛЬНЕЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ И ЖЕЛАЛ, ЧТОБЫ МЫ БЫЛИ ВМЕСТЕ ВСЕГДА! Я ТАК ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ВЫ СОГЛАСИЛИСЬ БЫТЬ МОЕЙ ЛЮБИМИЦИЕЙ!

– Т-тихо, т-тихо, ваше…

– ЭТО ПРОСТО КОШМАР! – хруст чьих-то смещённых позвонков отозвался жуткой трелью в стенах комнаты, отчего Дэйлайт, охваченная ни то ужасом, ни то чувством вины, дрогнула от неожиданности. И затем Рич докончил свой поистине пугающий монолог, полный боли, горя и слёз. – ТЕПЕРЬ МНЕ ПРИДЁТСЯ ВОСПРИНИМАТЬ ВАС НИКАК ИНАЧЕ, НЕЖЕЛИ ПОДОБНО ИМ, МИСС ДЭЙЛАЙТ, ВЫ ЭТО ПОНИМАЕТЕ?! ВЫ НИЧЕМ НЕ БУДЕТЕ ОТ НИХ ОТЛИЧАТЬСЯ! ПРОСТО ПОСМОТРИТЕ, ЧЕМ ВЫ ТЕПЕРЬ СТАНЕТЕ ДЛЯ МЕНЯ!

– В-в-всё хорошо, г-господин, – тихонько протянула она, всё же надеясь успокоить раздосадованного пони, словно бы тот был её близким другом, – бывают же на свете отношения, окромя любовных, В-Ваше высокоблагородие, – мирно и нежно смеясь, стелила она. – Д-да и к тому же, н-не такая я уж и особенная, хи-хи! – из соображений безопасности Дэйлайт прижала подушечку ближе к своей запотевшей мордашке, размышляя о том, как скорее избить виновника торжества и выбраться из этого жуткого заточения в разуме душевнобольного. – Да и в-вообще, что вы имели в виду, когда г-говорили, что я не буду отличаться от них, я же просто к-коб-АААААААААААААААААААААА! МАТЬ ТВОЮ!

Обернув очи на мягкую ткань алой подушечки, она узрела моргающие сапфировые глазки юной госпожи, которая уже тянулась копытами к прядям её шелковистой гривы.

– Ж-живая, – тихо и холодно, словно призрак, произнесла запечатанная в подушке живая, жалко выглядевшая пони, медленно вытягивая склизкие, подобно болотному мху, плюшевые копыта из своего мягкого пожизненного заточения, – Т-ты ж-живая!

Вплоть до сего момента никто из жителей Хакима не слышал писка испуганной Твитчинг Дэйлайт. Вплоть до сего момента.

– Т-тёплая! Т-ты тёплая! – в той же жуткой манере вымолвил другой милый дамский голосок, в звучании своём подобный покойнику, принадлежавший однако уже не подушке, которая успела окрасить тельце Дэйлайт багровой кровью, и коея со страху была скинута с балюстрады прочь на первый этаж кошмарной залы. Лишь одно прикосновение холодного разлагающегося древесного копытца, готового сковать в себе всё её тело навеки хватило, дабы Дэйлайт, преодолев страх, позволила гневу решать за неё. – Т-ты д-дышишь! ТЫ ПРАВДА ДЫШИШЬ! – ни то горестно, ни то с задором вымолвила едкая, похожая на грязь, живая биомасса после того, как её с хрустом выкинули на первый этаж, и та, истекая из древесины роскошного стула на алый коврик близ подножия высокой лестницы, продолжила цепляться за жизнь всеми оставшимися силами, уверенно поднимаясь по ступенькам, подобно контуженному окопному солдату.

И, завидев это, Дэйлайт вновь запищала, в ужасе схватившись за колотившее по рёбрам испуганное сердце.

– ЭТО И ЕСТЬ МОЙ [ANOTHER BRICK IN THE WALL], МИСС ДЭЙЛАЙТ! ЗДЕСЬ ТАКОЙ ПРЕЛЕСТНЫЙ ИНТЕРЬЕР, НЕ ТАК ЛИ, МИСС ДЭЙЛАЙТ?! МОЯ ЛЮБИМИЦА ОБЯЗАНА ПОЛУЧАТЬ ЛУЧШЕЕ ОТ ЖИЗНИ, И ИМЕННО ПОТОМУ Я ОБУСТРОИЛ ЕГО ТАКИМ! – вдруг обратился к запуганной гостье хозяин сей обители, с задором хвастая состоянием своей жуткой души. – И НЕТ, ЭТО НЕ ПРОЕКЦИИ МОЕГО РАЗУМА, ЭТО ЖИВЫЕ ПОНИ, МИСС ДЭЙЛАЙТ! ТОЛЬКО ПОДУМАЙТЕ, КАКАЯ ТРАГЕДИЯ! ПРОШУ, ПРОСТИТЕ МЕНЯ, Я НЕ ХОТЕЛ! Я ТАК ЛЮБЛЮ ВАС! – вновь кричал навзрыд Рич, сотрясая хрупкие стены, покуда в комнате вокруг единорожки всё больше элементов роскошного интерьера обретало сознание, выливаясь на пол, подобно мерзким выкидышам больных матерей, – ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, ВЫ СМОЖЕТЕ СТАТЬ ПРЕЛЕСТНОЙ ПОДУШКОЙ, МИСС ДЭЙЛАЙТ! НЕ БОЙТЕСЬ, ПРОШУ! МНЕ ОТ ТОГО БОЛЕЕ ТЯГОСТНО, ЧТО ВАМ СТРАШНО, МИСС ДЭЙЛАЙТ!.. Я СДЕЛАЮ ВАС САМОЙ КРАСИВОЙ ИЗ НИХ ВСЕХ!

После чего, вглядываясь в каждый закуток коридора, Дэйлайт, готовая сблевать на холодную плитку пола от ужаса и отвращения, подготовила к грядущей борьбе бледно искривший револьвер и, прикрывая копытцем рот, шустро завернула за угол, углубившись в гостевые комнаты этого просторного особняка, каждая секунда пребывания в котором будет стоить мисс Прудэнс дополнительного часа сетовой терапии.

В то же самое время во дворе поместья Ричей.

– Собственно говоря, примерно так его папаня и пришёл к идее, шо эти камушки надобно скупать, да скорее и целыми пачками, хе-хе, пока те ещё не шибко в ходу! – потягивая трубку, молвил добрый седой единорог в строгом одеянии верного старого слуги, да так мерно, словно бы читал собеседнице своей сказку на сон грядущий. – Ну вот и, что называется, не прогадал, везучий сукин сын! И, как понимаете, это только потом уж он, непонятно по любви или шоб тот отстал, сынишке своему отдал какую-то невзрачную блестяшку… сейчас бы ещё вспомнить, какую… ну, как его там… такой, с морем ещё штоль связанный… аква… аквамарин, во хе-хе! – широко улыбнувшись, вымолвил забывчивый старичок, на радостях хрустнув сухим древом своего прокуренного мундштука. Прудэнс же, не заслышав информации, что могла бы иметь значение, продолжила мирно и тихо лежать рядом. – Ишь чего тебе, голова, хе! – забавно постучал Стар по своей макушке, улыбаясь во всю ширь усатой мордашки. – Думаешь, всё? Дедуля без памяти остался?! Ха, Дудки!

ХРРРРРРРР

– Хм? – удивлённо проронил замечтавшийся жеребчик, обернувшись в сторону сопевшей земной пони. – Юная мисс, вы ещё тут, со мной, или чего? – легонько похлопывая копытцем плотную кайму платья милой дамы, осторожно спрашивал тот, не зная, что и делать с этим маленьким смешным созданием. – Или как? Или вы, хе-хе, в сон решили от моей тягомотины убежать?

– СИЛЬВЕР СТАР! – чуть ли не крича от раздражения, обратился к заботливому дедушке жеребчик средних лет, бурая шёрстка которого была опоясана белой поварской формой, довершал торжественность которой высокий снежный колпак.

– А ну не кричать мне тут! – хорошенько огрев бесстыжего юнца по голове изумрудной магической тростью, да так, что голова последнего задымилась от жара, отрезал недовольный Стар, после чего, нашёптывая да указывая на одёрнувшееся тело земной пони, добавил. – Не видишь что ль, обормот, леди отдыхать изволит!

– Да чтоб тебя параспрайты искусали, дурень старый! – тут же парировал решительно настроенный повар, потирая новую шишку плавными движениями влажного копытца. – Я к тебе по делу, а ты – по голове меня бить!

– А вот неча было лишний раз голос на меня подымать, будет тебе наука, обормот! – всё не переставая шептаться, по-доброму отчитывал юного приятеля представитель самых длинных седых усов поместья, а значит самый уважаемый, умный, добрый и просто мудрый старец двора.

ХРРРРРРРР

– Да что ж сегодня за день такой?! – оттирая с зауженного кителя пыль да пылко выдыхая сквозь надутые щёки жарким паром, не прекращал роптать на судьбу низко поклонившийся жеребчик. – Хорошо, прошу прощения, Сильвер Стар, но, ради всего святого, прекратите меня обормотом обзывать! Что это вообще за ругательство такое? – вопрошал тот, оскорблённый до глубины души, подобно студенту, что десятый час кряду выпрашивал у строгого преподавателя право сдать долг, нисколько не удивляясь, однако, бессознательному телу лиловой барышни на краю скамьи.

– Так, ладно, Спун, довольно паясничать, выкладывай уже, чего тебе надо? – элегантно, но ни без толики рассерженности, отрезал Стар, прокрутив меж зубов тонкий мундштук трубки.

ХРРРРРРРР

– Скоро время ужина, а мы так и не услышали от вас списка тех блюд, которые нужно подать ко столу! – важно огласил жеребчик, решительно топнув тяжёлым копытцем о камушек прогулочной тропы, да с такой силищей, что тот, звонко отскочив от ствола крепкой берёзки, тут же полетел куда-то в сторону особняка и, исчезая в водах глубокого пруда, плотно булькнул на прощание своему непутёвому атлету. После чего жеребчик, наконец узнав на скамье сонливую барышню, подметил. – Да и вообще, какого лешего ты тут сидишь с этой бабой?! Она ж, блин, спит, как убитая! Я б понял, если б вы беседовали, покуда та вас слышит… Хм… Сильвер Стар, уважаемый, вам принести ваши лекарства? – сострадательно улыбнувшись, впервые за диалог поварёнок пожелал старшему нечто доброе по своей сути, пусть и столь грубо сказанное.

– Ещё чего! – уверенно парировал встрепенувшийся старичок. – Мисс Прудэнс, а ну-ка! Ответьте этому обормоту что-нибудь! Пусть устыдится, наглец! – его густые седые бровки накренились ещё пуще прежнего, и всё же, даже будучи сердитой, его морщинистая морда казалась поистине доброй. – М-да, нынче уж молодёжь совсем не та пошла: вот в моё время!..

Однако тельце сладко сопевшей барышни и не думало подавать в ответ сигналов о наличии в том следов разумной жизни. Укутавшись плотнее в свой, явно повидавший многое, рваный врачебный халат, она неосознанно отложила в сторону роскошное вечернее платье, выданное прислугой Рича, и, плавно потянувшись, зевнула.

– Тьфу на тебя, дурак старый! – вновь крайне неуважительно отозвался о забывчивом приятеле торопившийся прислужник, всё яростнее отстукивая тяжёлым копытом тик секундой стрелки.

– Но… Как же так, – тоскливо молвил он себе под нос, засматриваясь на милое тельце красивой барышни, – Я могу поклясться самой Принцессой, она меня слушала… притом очень внимательно и чутко! – сообщал тот с горечью на сердце, будучи не в силах оторвать взор от столь добродушной кобылки, что в тот день подарила ему надежду на настоящего друга… после чего, однако, быстро взяв себя в копыта, Стар добавил, – «внимательно и чутко», понял?! В отличие от тебя, обормот невоспитанный!.. Хорошо, – в конце концов проронил захандривший старичок, поднимаясь со скамьи в форме лебедя. И, грозя юнцу копытом, нехотя добавил. – Пойду я с тобой, пойду, Спун, только учти, что о твоём неуважительном поведении будет известно миссис Райт!

– Да как вам будет угодно, Сильвер Стар, – на удивление спокойно докончил Спун, беспокойное правое веко которого уже начало нервно подёргиваться от такого долгого ожидания.

После чего, помогая пожилому дворецкому привести себя в надлежащий вид, гиперактивный повар подвязал тому галстук, оправил манжеты делового пиджака да выждал момент, дабы седая грива последнего была гладко уложена и выкрашена косметическим углём в благородный, любимый Ричем, чёрный цвет. В тишине, следом за тем, оба пони размеренным шагом выдвинулись в сторону служебного входа миниатюрного дворца.

Одной минутой позже возле той же самой скамьи.

ХРРРРРРРР

«Они… уже ушли?» – хорошенько призадумавшись, проронила про себя мило укутанная рабочими тканями Прудэнс, осторожно похлопывая навострёнными ушками в такт жаркому ветру спокойного летнего вечерка. – «Прекрасно!» – победоносно заключила она секундой позже, еле заметно улыбнувшись.

Понимая, что для претворения своего плана в жизнь, той жизненно необходимо действовать без запинок, предприимчиво усмехнувшаяся леди резко вскочила со скамьи и, элегантно оправляя рукава родного, словно мать, халата, подумала: «Что же, мистер Стар, сегодня ваш счастливый день!» – хихикая, процедила она себе под нос. – «Быть может, у меня и нет трёх высших образований… зато, в отличие от вашего господина, я точно знаю, что испытывают простые пони, дедушка!»

Тотчас, почуяв поток свежего северного ветерка, она сделала уверенный шаг в сторону главного входа, параллельно с тем накинув на пояс лёгкую бурую сумочку, из-под кармашка которого торчало загадочное инженерное приспособление, маркированное заглавными буквами изобретателя «РХ». Её вольная рысь была столь грациозна и в то же время незаметна, словно бы она гналась за кем-то на столичном показе мод, демонстрируя новую линию сезонной одежды в динамичных атлетических позах.

«Настало время внести небольшие правки в поместье вашего господина, Сильвер Стар, ха-ха!» – всё не утихая, уверяла себя в оправданности грядущих действий некогда чистая, непорочная земная пони. – «Как говорили мои преподаватели на факультете психологии, реально лишь то, во что мы безоговорочно уверили самих себя, и верно лишь до того момента, покуда мы не перестанем воспринимать эту идею как факт… Что же, в таком случае… Ричу не следует удивляться, что простая пони, вроде меня, будет вторгаться в его владения, дабы унести прочь любимое скупому сердцу золотишко! В конце концов», – воссияв гордостью, победоносно заключила она, стоя в лучах солнца, подобно бронзовой скульптуре великого полководца. – «в его помыслах я так или иначе буду грязной швалью, так почему бы мне не побаловать себя хоть толикой того, чем я предстаю в его истинно аристократической головушке?!»

Безо всяких зазрений совести она распахнула двери главного входа в особняк и, сохраняя на лице твёрдую, непоколебимую решимость, двинулась в сторону ближайшего кресла, дабы, задумчиво сидя на том, привлечь к себе внимание наивной обслуги, и привести все шестерни выверенной задумки в движение малозаметными толчками одной юной, слабой, незаметной, но поистине хитрой, словно сам Дискорд, простой пони.

Сутками ранее в мастерской мистера Радиохэда.

Полночь.

Плотные клубни пыли, солод, разбросанный по полу, и всепоглощающая тьма. Сухой запах сладкого пива, еле заметно исходящий от всего, к чему прикасалось копыто гениального инженера, и густая атмосфера подавленности. Всё это, услужливо завёрнутое по воле пегаса в тесные стены одного маленького технического помещения с холодными металлическими стенами, встречало Диар Прудэнс в своей обители, подобно покойнику, коему с минуты на минуту грядёт отправление в мир духов.

– М-мистер Х-хэд! – робко протянула пискнувшая от страха кобылка, ушки которой поразил резкий скрип включения железной аппаратуры, засиявшей вдали, в непроглядной ночной мгле, голубыми искрами технологий, пока та, перешагивая очередной ворох небрежно опрокинутых проводов, тщетно старалась отвлечь себя от тревожных мыслей. – В-Вы ч-что себе позволяете! Н-н-немедленно объяснитесь, м-мистер Радиохэд! ИК! – икая от испуга, требовала низенькая леди, следуя свету яркого точечного огонька на дальней стенке помещения. – Что за напасть на вас нашла?! Я, ИК, лежу у себя дома, в постели, с любимым, ИК, мишкой под боком, никого не трогаю, наслаждаюсь в кои-то веке негой сладких сновидений, ИК, тут заявляетесь вы с глазами навыкат и, ИК, словно какой-то воришка, забираете меня из дома! Я требую от вас под-ИК-робнейших объяснений! – грозно и пылко (насколько той позволял характер) изрекла свои требования робкая напуганная леди вдогонку крылатому силуэту, что в сих потёмках и сам не многим был отличим от теней разыгравшегося воображения.

Внезапно, к её счастью, тьма, что окутывала их, развеялась! И, что более приятно, искусственный лучик, светивший паре из-под кристаллов голубого минерального образования, оказался как раз в пору неприспособленным глазкам барышни, будучи столь ярким, сколь того требовало ночное время. Да уж, всё же, сколь бы безрассуден ни был Радиохэд, он никогда не забывал заботиться о гостях своей скромной обители, что, безусловно, заслуживало уважения со стороны мило зазевавшейся Прудэнс.

– Мисс Прудэнс, – начал он, залив комнату тусклым сиянием сапфировой настенной лампочки, – вы в праве сердиться на меня, я всё понимаю, – серьёзно ведал он, вопреки ожиданиям боязливой барышни.

– Селестии ради! Мистер Радиохэд, только не говорите мне, что вы снова, ИК, пили! – горестно выругалась кобылка, глядя на то, как подошедший к ней жеребчик, взяв ту за копытце, подобно истинному джентлькольту, в свете лампы оказался взору её ещё более безобразным, неряшливым и глупым, нежели обычно.

Картофельный мешок, под определённым углом способный напомнить замыленному глазу рабочий комбинезон! Должно быть, только так и можно было охарактеризовать то корично-бежевое изваяние, налепленное неизвестным шутником поверх жилистого тела далеко не последнего инженера округа.

– Нет! – чётко отрезал пегас. – Я выгляжу так не потому, что решил испить даров хмельного царствия… Эм, то есть, – поправил себя тот, показательно кашлянув, – в общем, не пил я никакого пива! Я пробудил вас этой ночью по исключительно важной причине, и я хочу, чтобы вы выслушали меня, мисс Прудэнс, – он поцеловал её копыто до умиления слащаво, подобно принцу из наивных детских сказочек, отчего щёчки устыдившейся девы, вновь прикусившей нижнюю губу, тут же приобрели не менее сказочную багроту, – в знак почтения той искренной доброте, что вы проявили, оказав помощь как мне так и госпоже Твитчинг Дэйлайт, я хочу преподнести вам в дар моё величайшее творение!

– М-мистер Р-Радиохэд! – казалось, её глаза вот-вот выпадут из орбит от шока, однако она, пусть и не в силах убрать с мордашки яркий румянец, ещё питала надежду оставаться серьёзной в глазах нахального жеребчика. Резко придя в себя, она, прикрываясь от стыда одёрнутым прочь копытцем, сквозь пелену стыда, отрезала. – Ч-что это в-вы себе тут позволяете?!

– Я хочу признаться вам кое в чём, мисс Прудэнс, – припав к полу на одно колено, заявил он, вновь схватив любимицу за правое копытце, вопреки всем возмущениям последней. – Я не должен был этого делать… не должен был, мисс Прудэнс… Но… Я просто не смог удержаться, понимаете, ха-ха?! – добродушно улыбаясь, он глядел золотом своих карих очей в самую душу ни то растроганной, ни то напуганной кобылки, пока его бойкое крыло, незаметно заведённое за спину, уже было готово презентовать стальной ящичек его новой владелице. – Мисс Прудэнс, мне до сих пор, честно признаться, крайне стыдно перед вами! – смеясь невпопад, всё разъяснялся, следя за речью, смелый молодой жеребчик, стараясь не пасть перед воспитанной дамой мордой в грязь. – Понимаете ли, до того, как я встретил вас, моя судьба была подобна пустой дубовой бочке, для коей светлое пиво было единственным, и потому в значении своём подобным жизни, величественным хмельным экстрактом, что мог хотя бы на несколько часов наполнить пустоту моего бытия светом ясного солнца, – его мирный, спокойный взор, исполненный вселенской мудрости, был направлен куда-то в небо, и казалось, словно бы тот жеребчик, сполна познавший чудо просветления, вопреки всей абсурдности пивных аналогий, ведал юной даме сакральные истины мироздания. – «Порой вещи просто случаются, сколь сильно вы бы ни оказывали им должного сопротивления», ха-ха помните эту цитату, а, мисс Прудэнс? – вновь рассмеявшись, медленно протянул позитивно настроенный инженер. – Помните? Ну конечно, помните! – он вновь поцеловал копыто своего маленького лилового лучика света, что, стоя молча напротив непризнанного гения своего времени, лишь изредка моргала, боясь пропустить хоть одно слово сей романтичной исповеди, что исходила из уст, как парадоксально, прожжённого, закоренелого алкоголика. – Вот и я помню тот день, когда впервые встретил вас, мисс Прудэнс… День, когда вы подарили мне надежду. День, когда вы вырвали из груди своё пылающее сердце, не желая мириться с препонами злой судьбы… Видя это, я протрезвел… ой, в смысле, прозрел! Да лягать его в рот! – внезапно выругался залившийся краской жеребчик, чем вызвал краткий смешок ухмыльнувшейся особы. – Ну короче, я и протрезвел и прозрел, но, что более важно, я узрел… что, пусть я и не смогу изменить сорт того пива, что было влито в мой стакан, я всегда могу сдуть с того горькую пенку и, если захочу, добавить щепотку целебной соли, – по его жёсткой щетинистой морде скатилась скупая мужская слеза, однако, мгновением позже, видя недопонимание особы, расшифровал для неё хмельное откровение. – Э-э-э… То есть, я имею в виду… Сколь бы извилиста или пряма ни была тропа судьбы, уготованной нам, только мы сами способны украсить её благородным кустарником светлых чувств, уложив путь тротуарным камнем… ровно как только мы способны разрушить это всё небрежным шагом, разрушить и без того хрупкую землю, что устилает нам долгий тернистый путь в будущее, – активно жестикулируя с мокрыми очами да морщась от таких грязных, банальных, попсовых сравнений, Хэд, из глубочайших симпатий к юной леди, всё же смог донести до той желанную мысль. – И потому, мисс Прудэнс, в знак признательности за моё освобождение, а также ваш неоценимо высокий вклад в лечение мисс Дэйлайт, я хочу вручить вам то, что способно изменить вашу судьбу! – он гордо презентовал земной пони крохотную кубическую коробочку, на боку которой гордо красовались инициалы «РХ».

– Чт…Что это, мистер Хэд? – тихонько проронила кобылка, очарованная речью статного молодца, что в одно целебное касание страстного признания выгнала из нутра её следы ночной дрёмы. И, не спеша тотчас прикасаться к желанному куску зачарованной стали, дама протянула, нервно сглотнув. – Ох, Селестии ради, я даже не знаю… Мы ещё так мало знакомы… Я не готова… Мне ведь нужно строить карьеру! – робко потянувшись к тёмному кубику, она тяжело выдохнула, хорошенько прокашлявшись, после чего, взяв тот в копытце, вновь спросила. – Ох, я так признательна вам, мистер Хэд… У меня просто нет слов… Судя по виду, вы в самом деле постарались… Даже коробочка выглядит великолепно…

– Эм… Уж не знаю, что вы там себе вообразили, но… Это сетовое устройство, он поможет вам… Я уверен, вы сами разберётесь в том, как с ним работать… Ну… До свидания и сладких снов! – в последний раз поцеловав свою гостью, изрёк вежливо настроенный жеребчик, шустро подлетев воздух да выставив ту за дверь, пока она, прижав ко рту копытце, решила, себе на беду, зазеваться.

И, стоя на пороге технического помещения со стальным кубиком в руках, она, вытаращив на дверцу разинутые очи, вновь, словно бы окаменелая, наблюдала за тем, как перед ней захлопнулся проход в пивные угодья пегаса. Она же, не зная, как и реагировать опосля всего случившегося, заслышав звук работы парового механизма, припустила взор к подарку и, всматриваясь в крохотный рубиновый камушек на его макушке, подумала про себя: «Ладно, кубик, потом расскажешь, что ты за зверь такой… Пошли домой… Я ужас как хочу спать. Хм, а, раз уж такое дело, может мне и не спать вовсе… Утром мисс Дэйлайт заодно навещу, хи-хи… Да нет, наверное, не стоит».

[1]Язвительный плющ (Poison joke) – вид особого растения, произрастающего в вечнодиком лесе, особенностью которого является способность оного «подшутить» над своей жертвой.

[2] Театральный бинокль

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть III

ГЛАВА X. ANOTHER BRICK IN THE WALL

Часть III.

Настоящее время.

Сет Его высокоблагородия господина Рича Младшего.

Ребристые стволы толстых декоративных колонн, багровые дверцы гостевых залов, величественные картинные рамы и повсеместно оживающий интерьер, кожа и кости которого в потоке единой биологической массы стекали на пол, нисколько не щадя сгорающий оттого бархат ковровой дорожки. Стремительно менявшийся особняк, что будто бы зажимал в своих зверских когтях галопировавшую барышню, под страхом смерти заставлял ту двигаться без остановок, ибо каждое мгновение простоя отзывалось в помыслах её жуткими картинами разлагающихся трупов, что, по одной Селестии ведомой причине, решили восстать из мёртвых, приняв для себя обличие склизких эмбриональных образований, вытекший из утробы больной матери.

Хорошенько призадумавшись об этом, пусть и на бегу, Дэйлайт в очередной раз захотела опустошить желудок. Однако, вереница замочных скважин, бурой слизи, запах пепла и стук сраставшихся позвонков не позволили той потерять хватку. Она стремительно меняла свой маршрут, обращая внимания на каждую возможную мелочь. Угол за углом, единорожка, чувствуя запах дорого парфюма и шелест бумаг, двигалась навстречу предполагаемому виновнику торжества, не позволяя себе, однако, лишний раз возгордиться: в глубине души она осознавала, что всё это может оказаться напрасно.

– Мисс Дэйлайт? – вновь особняк пронзил раскатистый бас юного аристократа, заставивший и без того перенапряжённую барышню яростно оскалить зубы. Вопреки ожиданиям томно выжидавшего жеребчика, его любимица молчала, и потому, горестно прокашлявшись, он всё же повторил, на сей раз гораздо громче. – МИСС ДЭЙЛАЙТ?! – то было сказано до абсурда громко, и, что более важно, совершенно невежливо со стороны статного джентлькольта, и он, понимая, что мог вызвать кровавую реку из ушек своей гостьи, тут же обмолвился. – Прошу, простите меня, моя миля мисс Дэйлайт… Однако, думается мне, иначе бы вы вновь отмолчались, не обратив на меня никакого внимания! Прошу, ответьте мне! Я так за вас волнуюсь! – его броские слова, предрекая беду, были брошены в просторные залы трясшегося от жизни особняка, что, меж тем, размерами своими напоминал благородной барышне в белом платье кантерлотский дворец.

Она не могла поверить в то, что у столь бесчестного негодяя может быть душа, размахом со столицу. «Рич, уж прости, но если я сейчас отвечу тебе хоть что-то, из моих уст будет разить такой похабщиной, что твои уши сгниют от стыда», – размышляла про себя Дэйлайт, стремительно оббегая балюстраду третьего этажа, с которой открывался величественный вид на роскошную зелёную оранжерею. Единорожка, пускай и была на грани со смертью, чувство прекрасного в ней жило всегда, и потому она не упускала возможности оглядеть эстетику той ароматной низины, устланной побегами дивных экзотических культур. Что интересно, в центре сей композиции располагалось великолепное мраморное изваяние, фонтанировавшее струями воды до самого потолка высокой залы, что украшена была, кто бы мог подумать, огромной статуей Его высокоблагородия, господина Рича.

– Наслаждаетесь видом, не так ли, мисс Дэйлайт? – словно бы читая мысли последней, проронил усмехнувшийся хозяин пышного сада. – Что же, я не хотел бы отвлекать вас от созерцания красот флоры моего ментального мира, однако, – внезапно остановился тот, звонко цокнув язычком, после чего, подобрав нужные слова, продолжил, в уже более возбуждённой манере, словно бы заигрывая со своей любимицей, – эти жаркие кобылки, впрочем как и я, были бы не прочь провести немного времени в вашей компании…

«Что?» – робко проронила себе под нос зашуганная до чёртиков кобылка, в жилах которой ещё всего-то минуту назад текла неостановимая, поистине зверская, решимость покончить с этим местом раз и навсегда. Однако, она оказалась в тесных объятиях страха, и покуда та не понимала, что происходит, ужас в её помыслах всё более сводил ту с ума, как следствие, лишая возможности мыслить трезво… Порочный круг. Цикл ужаса, создаваемый нашим же воображением из недосказанностей того, что сеет панику. «Нет ничего страшнее неизвестности»… тезис, часто упоминавшийся Фирсом в его дебатах с леди стальной закалки, ставший оттого до скуки обыденным…

«Что он имеет в виду?» – прошептала Дэйлайт сквозь зубы, стараясь успокоить себя мыслями вслух. Безусловно, она слышала, как за её спиной что-то неумолимо двигалось, кряхтя суставами. Она слышала неразборчивое бормотание искажённых кобыльих голосов и справа, и слева, и снизу. Смрад гниющей органики, ежесекундно сменявшийся чем-то наподобие дорогого парфюма или берёзового листа, или, наоборот, непереваренными останками пищи, своей мерзостью лишь подкреплял головную боль барышни, что, в ужасе хватаясь за голову, искала всякое спасение от этого кошмара. И даже так, она чувствовала своими копытцами рябь на плитке пола, она понимала, что прямо сейчас в её сторону движется ожившая бессознательная масса некогда живых пони, жаждущих её смерти.

– ЛЯГАТЬ! – закричала Дэйлайт, завидев прямо перед своим носом ожившего мертвеца ростом с саму Принцессу, после чего, упав, завопила. – АААААААА! – кряхтя от старости, к ней тянулся живой книжный шкаф, глаза которого более походили на мерзкие опухоли, и с полок которого, одна за одной, падали багровые книги, кропя ковровую дорожку особняка алыми каплями крови.

– П-прошу, и-иди к нам, ж-живая! – жутко протянула склонявшийся к полу шкафчик, дряхлая спина которой тут же надломилась, оставив на месте былой задней стенки огромную трещину.

И, разваливаясь на части, эти разлагающиеся части трупа, наполовину состоявшего из мяса и костей, а наполовину из ароматной древесины копытной работы, начали падение на тело окаменевшей от ужаса барышни. Та же, нервно сглотнув, не видя из сложившейся ситуации иного выхода, вновь решила отдаться гневу и, не задумываясь, окатила коридор вспышкой красного пламени, что, пульсируя вокруг длинного рога барышни, тут же позволило себе вырваться из нутра загнанного в угол зверя.

На её некогда милой и доброй мордашке не осталось и следа былого спокойствия – ярость, сочившаяся из её рога, подобно крови умиравших бедолаг, накренила её тонкие, но такие выразительные брови, оскалила белоснежные зубки… И превратило зашуганную барышню в жуткого маньяка, на морде которого, под широко раскрытыми очами, до самых ушей сияла такая знакомая улыбка жадного до чужих страданий психопата.

Зарядив свой рог настолько сильно, что за пеленой густого рубинового пара уже невозможно было разглядеть ничего, кроме улыбки Дэйлайт, она, усмехнувшись, материализовала перед своим носом огромное алое копыто.

БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ

– А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! СДОХНИ,ТВАРЬ! – закричала обезумевшая единорожка, проведя по шкафу серию оглушительно сильных ударов, да так быстро и сильно, что каждая щепка на нём отправилась вдаль глубоких коридоров особняка, окрашивая белые стены на пути в корично-бардовые оттенки почти что умертвлённых, и всё же живых, останков.

Продолжая улыбаться, она лежала на полу, слыша, как в закромах её груди о свою клетку из тугих рёбер бьётся перепуганное сердце. Тяжело дыша, она сглотнула, с ужасом осознавая, какой монстр продолжает сидеть внутри неё, выжидая своего часа… после всех стараний мисс Прудэнс отогнать того прочь. «Ох Селестия», – проронила сходившая с ума Дэйлайт, будучи не в силах подняться с пола.

– М-мисс Д-Дэйлайт, в-верно? – схватив барышню за гриву, на сей раз к той обратился разумный горшок с цветами, цепкие лозы которого обхватили пряди госпожи мёртвой хваткой.

Не успела Дэйлайт проронить и слово, как, почувствовав на волосах движение тараканьих лапок, она вновь потеряла дар речи. В её ушках жутким роем застрекотало отчётливое жужжание земляных блох, а сама она, пытаясь стрясти с волос отвратительных насекомых, лишь с болью выдирала себе волосы, ибо хватка побегов домашней розы была поистине крепкой.

«ПРОШУ, КТО-НИБУДЬ, СПАСИТЕ МЕНЯ!» – думала про себя готовая разрыдаться единорожка, чувствуя, как по её мордашке, тревожа крохотными лапками зажмуренные веки, носовые пазухи и вжатые в ротовую полость губы, не перестают ползать мерзкие хитиновые насекомые.

Но вдруг… будучи в столь кошмарном положении, она, мысля невпопад, нашла невероятно странное и в то же время гениальнейшее решение. Всё же, в страхе пони посещают самые изощрённые идеи, многие из которых способны спасти им жизнь.

Ухватившись за край алой ковровой дорожки, леди, боровшаяся за свою жизнь, тут же окутала свою морду плотным слоем сухой ткани и, сделав глубокий вдох, вновь зажгла рог алым пламенем. На сей раз в прямом смысле. Она, нисколько не задумавшись, начала жечь живность на своей морде тартаровым пламенем, словно в заводской угольной печи, предварительно сконцентрировав всю свою магию вокруг кожи головы… к сожалению, на деликатную защиту гривы от возгорания Дэйлайт просто не хватало времени и потому, спалив крохотных приспешников Рича дотла, она, тотчас отпрыгнув прочь, с ужасом узрела в настенном зеркале свою лысую голову, что венчала разодранное в клочья белоснежное врачебное платье.

– Ха, – тихонько проронила запыхавшаяся леди, – ха… ха… Ха… ХА-ХА-ХА! – вновь, лыбясь, подобно психопату, засмеялась она, внимательно оглядываясь по сторонам, после чего, сплюнув куда-то в сторону первого этажа, самодовольно спросила. – И ЭТО ВСЁ, УРОД?! КАК-ТО МАЛОВАТО БУДЕТ! – она бодро перешагнула перила третьего этажа, оказавшись на грани падения в бездну, что сполна кишела полуживыми трупами тех самых живых «цветочных горшков». – ДАВАЙ! – заорала она во всю глотку. – ДАВАЙ, ТВАРЬ, ПОКАЖИ МНЕ, НА ЧТО ТЫ СПОСОБЕН! – надрывая голосовые связки, провоцировала своего невидимого оппонента боевая леди. – Я ЗНАЮ, ТЫ СПОСОБЕН НА БОЛЬШЕЕ, ПАПИНКИН СЫНОЧЕК! – эксплуатируя всю мощь психологической травли, не прекращала Дэйлайт, то и дело кашляя от боли в горле. – НУ ДАВАЙ ЖЕ, МАТЬ ТВОЮ, СКИНЬ МЕНЯ К ЭТИМ ЖУКАМ В СВОЙ РОСКОШНЫЙ САД, ПУСКАЙ МЕНЯ ТАМ ОБГЛАДАЮТ, КАК КОСТОЧКУ! – она убрала с перил одно копыто, еле держась на балюстраде, готовая в любой момент опасть камнем в бездну. – ТЫ ВЕДЬ ЭТОГО, ХОЧЕШЬ, НЕ ТАК ЛИ, РИЧ?!

– М-Мисс Д-Дэйлайт, – вдруг раздался робкий голосок статного жеребца, в тоне которого чувствовалось что-то наподобие искренней детской радости. – П-прошу… Только… Продолжайте, вы так горячи, когда кричите на меня!

«Больной ублюдок», – подумала про себя Дэйлайт, нервно сглотнув. – «Что же», – протянула она, глядя как в её сторону сбегаются полчища полуживых элементов богатого интерьера этой кошмарной обители, – «во всяком случае теперь я знаю, что он не может отследить меня, пока я молчу».

– ТЫ ТАК ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я СПРЫГНУЛА ТУДА?! – она еле заметно взвела курок {BIG IRON}, что пульсировал в свете потолочной люстры ярким изумрудным сиянием неугасающей надежды. – ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ МЕНЯ СОЖРАЛИ ЭТИ МЕРЗКИЕ ТВАРИ?! – она сделала первый выстрел, позволив цепкой пуле {JUNGLE ROSES} вцепиться мёртвой хваткой в несущую стену здания. Манящий светло-зелёный пар, элегантно струившийся из дула пистолета, заставил единорожку мило усмехнуться, и всё же, не прекращая соответствовать роли, она в последний раз обратилась к негодяю. – ТАК СЛУШАЙ, СЛУШАЙ ВНИМАТЕЛЬНО, ПОТОМУ ЧТО Я НЕ ПОЗВОЛЮ ТЕБЕ МУЧАТЬ МЕНЯ ВЕЧНО! – она запустила вторую пулю в противоположном направлении, после чего заключила. – Я ПОДОХНУ ЗДЕСЬ ПО СВОЕЙ ВОЛЕ, УРОД!

И Дэйлайт, хорошенько вдарив по перилам, ни без страха, прыгнула вперёд, подгоняемая толпой оживших мертвецов. К её счастью, уже на момент подготовки к сему опасному трюку, лоза успела раскрыться дама, держась зубами за плотную шипастую лозу, повисла прямо над макушкой величественной статуи богача, истирая в кровь крепкие дёсны.

– О да, мисс Дэйлайт! – игриво произнёс Рич, чувствуя силу сказанных дамой слов. – Т-только, прошу, п-потом с-скажите это е-ещё раз, – казалось, он утопал в блаженстве. – У-ух, в-вы такая прелесть!.. Ваш п-пылкий нрав – э-это нечто…

Дюйм за дюймом, сильная кобылка, используя мощь своих челюстей, копыт и магии, подняла себя на самый верх гигантского растительного образования и, присев на вершине, остановилась, дабы, в ужасе приложив ко лбу копыто, хоть на минуту перевести дух. «Клянусь», – подумала тогда Дэйлайт, – «если я смогу выжить сегодняшним днём», – не смея проронить и слова вслух, мыслила она, глядя на свои трясшие копыта. – «Ты познаешь такие страдания, что ты будешь молить о казни четвертованием!»

Тем временем на Окраине вечнодикого Леса.

Тяжело дыша, Инчантинг Ларч, наконец вышла из дебрей леса на протоптанную сельскую дорогу и, соскребая со своей одежды клубни цепкого подмаренника, прозванного в народе «липучкой», предусмотрительно оглянулась по сторонам на случай, если из-за угла изволит выкатиться шустрая товарная повозка. Великодушная лесничий ни раз пользовалась этой тропой, однако, сколь бы та ни была подготовлена и осторожна, её не могло покинуть чувство опасности.

Шагая по просыпанной песочком земле, она отвлекала себя, глядя на низкое небо, что постепенно принимало окрас светлой розы. И, покуда жаркое солнце, оставленное в своей вышине без единого облачка, плавно падало на линию горизонта, Ларч всё тяжелее вздыхала, прижимаясь к тёплому горному камню по светлой стороне узкой тропинки.

– Интере-е-есно, а как там мисс Дэйлайт? – зачарованный красотой столь необычного камерного природного пейзажа, нашёптывал себе под нос Хиро, наслаждаясь ароматом лечебных мазей в сумке добродушной одинокой кобылки. – Как думаете, а, мисс Ларч? – юнец неустанно ворочался в неге пушистой марли, глядя на мир вокруг под самыми разными углами, подобно крохотной игривой кошечке. – О-ой, что-то мне нехорошо, – вдруг произнёс он, в шоке ухватившись копытом за животик. – Мисс Ларч, н-не могли бы вы выпустить меня?

– Ну уж нет, дорогой! – жёстко, но в то же время по-доброму отрезала усмехнувшаяся лесная пони, не позволив желаниям юноши сбавить темп её уверенного шага.

– Ну-у-у пожа-а-алуйста! – вновь, подобно малому дитя, затребовал проблемный пони, чувствуя сильное головокружение. И, дабы уверить свою спасительницу в чрезвычайности положения, он, неустанно держась за талию обоими копытами, намекнул, неловко поджимая трясшиеся бёдра. – П-прошу, е-если в-вы не хотите, чтобы… в-ваши р-растворы… по-пополнились лишним э-экстрактом, в-выпустите меня на волю!

«За что?» – потеряв силы сражаться с чувством стыда, спросила себя припавшая к земле барышня, начав безмолвно отстёгивать со спины седельные сумки. – «Я не понимаю… Ваша Высочество», – она подняла неловко сомкнутые очи к небу, попутно, вслепую, вынося на придорожный пенёк лечебные мази, экстракты лесных трав и, собственно говоря, самого виновника торжества, – «чем вы думали, выдавая вашему верному подданному настолько крохотный мозг?.. Это создание просто не сможет выжить в нашем мире, Ваше Высочество!» – и, будто бы по заказу, видимо, решив подкрепить мысли устыдившейся дамы делом, Хиро, ступая по ухабам пенька уверенной походкой, вдруг умудрился запнуться о небрежно лежавший листик, отчего камнем рухнул вниз, в густые заросли малинового кустика.

И тут, безо всякой ведомой на то причины, Хиро, разрывая куст и кропя розовым наряд барышни, начал стремительно расти.

Тем временем.

Сознание мисс Твитчинг Дэйлайт.

Больничная палата реанимационного отделения.

– Сестра, скорее, иглу! – жёстко затребовала доктор, сдерживая внутреннее кровотечение еле живого пациента плотной пластиной могущественного чародейства и попутно замедляя его кровоток искусственными магическими фильтрами, что врач вшила тому прямо в аорту.

– Н-но м-мисс, – робко протянула кусавшая копыта сестра, наблюдая за тем, как со лба её коллеги ручьями стекает пот от такой натуженной концентрации. Рог единорога буквально пылал жаром, отчего в комнате постепенно повышалась температура, даже при открытом окошке.

– Сестра, я сказала, передайте мне иглу, – вопреки всему накалу страстей, в меру тихо повторила свою просьбу доведённая до предела единорожка, стоя смирно и нежно поглаживая копытцем милую голову бородатого пожилого жеребца.

– МИСС ДЭЙЛАЙТ! – не в силах более сдерживаться, выругалась кобылка, повысив тон. – ОН МЁРТВ! – к её глазам подступили горькие слёзы, в то время как сама она, тяжело дыша, протараторила. – ПРОШУ, ПРЕКРАТИТЕ! ДАЙТЕ ЕМУ СПОКОЙНО УМЕРЕТЬ! ВЫ ЛИШЬ ПРОДЛЕВАЕТЕ ЕГО СТРАДАНИЯ!

– Не преувеличивайте, сестра… и да, раз уж вы подметили, вколите ему ещё одну дозу морфина, – уточняя просьбу, тихонько проронила Дэйлайт, улыбаясь своему пациенту со вскрытой грудной клеткой да нашёптывая тому, что всё скоро закончится хорошо. – Это лишь внутренний разрыв сердца, мы, что, в каменном веке, чтобы дать ему сгубить мистера Харта?!

– НЕТ, МИСС ДЭЙЛАЙТ, МЫ НЕ В КАМЕННОМ ВЕКЕ! МЫ В СЕЛЬСКОЙ БОЛЬНИЦЕ! – крича навзрыд, продолжала истерику юная леди, нерешительно держа своим угасавшим алым телекинезом коробочку со стерильными атравматическими иглами.

– Я в последний раз повторяю, – теряя самоконтроль, вымолвила трясшаяся от напряжения Дэйлайт. Её магия мерцала всё тусклее, указывая плачущей сестре на истощение магической сущности в теле оперирующего единорога. – Дайте мне, мать вашу, иглы и нерассасывающуюся нить! Я не дам нашему наставнику умереть такой внезапной и глупой смертью! ВРЕМЯ, СЕСТРА, ВРЕМЯ, НЕСИТЕ МНЕ ИНСТРУМЕНТ! – после чего, окропив своё рабочее платье потоком тёмно-красной крови, она туже сомкнула пластину вокруг разорванного желудочка, нехотя выкрикнув. – И, РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО, ВКОЛИТЕ ЭТОМУ БЕДОЛАГЕ АНАЛЬГЕТИК!

Коллега, нервно сглотнув, всё же повиновалась и, помолившись прекрасному закату Солнцеликой Принцессы на удачу, исполнила приказ. Робко протянув в зону досягаемости телекинеза Дэйлайт иголку, торопившаяся сестра открыла коробочку с маленькими ампулами бесцветного морфина. Тщательно обработав спиртом оболочку ампулы и остриё шприца, она быстро наполнила стеклянный цилиндр и, стараясь даже не задумываться о плачевном исходе, тотчас передала анальгетик врачу, попутно приговаривая:

– Мисс Дэйлайт, вы ведь понимаете, что летальный исход от разрыва сердца при усилиях даже самого умелого врача, – пыхтя от напряжения, бормотала сестра, – никогда не опускается ниже пятидесяти процентов! А вы! – вновь пустив слёзы, выругалась та, показав на самодовольного доктора копытом. – Вы работаете у нас всего год, мисс Дэйлайт! Что вы вообще о себе возомнили?! Более того, – на сей раз не просто в отчаянии, но в упрёк врачу отрезала сестра. – вы даже не реаниматолог, мисс Дэйлайт! Какое вы вообще имеете право проводить операцию?!

– Я травматолог, мать вашу! – закричала Дэйлайт, чуть не раздавив магией сердце пациента, что и без того был в одном шаге от смерти. – Если кому из нас и можно доверить это, так это мне, мать твою! – продолжая ужимать пульсирующий орган пони в жёстком хвате телекинеза, она, поняв, что теряет самоконтроль, тут же затихла, приказав. – Заткнитесь, сестра! На кону жизнь пациента! – она вколола этот шприц прямо в сердце старичка, после чего, взяв золотую (не отторгаемую организмом) нить, начала зашивать мышечную ткань, готовая в любой момент потерять сознание от всех видов перенапряжения.

– Вы вообще понимаете, что делаете, мисс Дэйлайт?! – видя, как её коллега пытается излечить обречённого пациента такими варварскими методами, кусая копыта, спросила сестра.

– НЕТ! – без страха призналась Дэйлайт. – Но я точно понимаю, что вам нужно заткнуться! – она работала на износ, в её очах медленно угасало голубенькое мерцание жизни, зрачки становились всё меньше, и сама она, деликатно зашивая место разрыва, уже перестала следить за состоянием больного.

Но вдруг, прощупывая пульс старичка, трясшаяся от страха, гнева и горя сестра вдруг поняла, что пациент не подаёт признаков жизни. И, нервно сглотнув, она произнесла:

– Мисс Дэйлайт… прошу остановитесь, он мёртв.

– ЕЩЁ ЧЕГО! – кряхтя от боли в лёгких, закричала в ответ на то оперировавший врач, заканчивая подшивание мышечной ткани. И всё же, прислушавшись к словам, она, удивляясь нерешительности коллеги, запросила. – ЧТО ТЫ СТОИШЬ, ДУРА?! КОЛИ ЕМУ АДРЕНАЛИН!

– Н-но мисс, – робко начала та.

Однако, не успела он произнести и слова, как её шея тут же была схвачена удушающим захватом со стороны натерпевшегося доктора, что, устав слышать эти отговорки, приказала, глядя на коллегу очами самой смерти:

– Либо ты сейчас же колешь ему адреналин в сердце, либо составляешь ему компанию на небесах, тебе ясно, тварь?!

– У-у н-н-н-ас н-н-нет а-а-адреналина, – задыхаясь и пытаясь выбраться из захвата, что мог запросто раздробить ей весь отдел шейных позвонков, выпалила посиневшая от удушья единорожка.

На что Дэйлайт, отбросив ту прочь, вмиг обернулась назад к старичку и, сконцентрировав всю оставшуюся в организме магию на его сердце и диафрагме, без промедления начала разгонять кровь и кислород по его телу, самостоятельно сжимая и разжимая желудочки подшитого органа.

Однако пациент не двигался. Ни через десять секунд, ни через тридцать… И всё же, не прекращая верить в свои силы, Дэйлайт качала его кровь, раз за разом разгоняя застывшую плазму в остановившемся накануне сердце. Залитая красным, она, слыша стоны скулившей от страха сестры, всё сильнее гневалась, и потому сбивалась… В конце концов закрыв глаза и закричав:

– Уйдите вон, сестра! – еле сдерживая слёзы, проронила Дэйлайт, указав единорожке на закрытую дверь. – ВОН С ГЛАЗ МОИХ! – этому веления врача робкая пони, как не трудно догадаться, последовала незамедлительно.

Трудно сказать, сколько времени Дэйлайт пыталась вернуть своего лучшего друга к жизни. Может, это была минута, может, пять, может, все десять, и всё же, пусть уже и признавшись себе в том, что все её усилия оказались безрезультатны, она, с горечью закрыв глаза, не могла позволить себе отдыха. «Прошу, Харт, открой глаза», – она смотрела на его бледные веки и широко раскрытый, залитый кровью рот, желая, чтобы тот хоть немного пошевелился, – «это я, мисс Дэйлайт, Харт», – сказала она вслух постепенно холодевшему телу, прикоснувшись копытцем к его дряблой щеке. «Прошу, не оставляйте меня одну, мистер Харт… как я буду проводить операции без вашего наставничества», – шептала она, тихонько плача, чтобы никто в больнице не мог услышать её тяжёлых всхлипов.

– Мисс Твитчинг Дэйлайт? – внезапно открыв дверь операционной, вежливо обратился к плачущей леди загадочно выряженный жеребец, морда которого была скрыта под тёмным капюшоном. – Всё было в точности, как вы говорите, верно, мисс Блум? – напоследок переспросил он у испуганной сестры, что что-то шептала ему на ухо за порогом жуткого кабинета. – Что же, в таком случае, будьте любезны, оставьте нас наедине, – тихо, но жёстко потребовал жеребец, тотчас закрыв дверь со стороны операционной на замок. – Примите мои соболезнования, мисс Дэйлайт и… Простите, что вхожу без разрешения, – поклонившись до пола, поприветствовал своего подчинённого глава больницы, мистер Хэлф. – Удивительно… как у вас здесь жарко.

– Здравствуйте, мистер Хэлф, – безразлично протянула единорожка, даже не дрогнув телом, продолжая, словно статуя, неподвижно глядеть на тело её умершего наставника и, по совместительству, единственного настоящего друга. – Простите за этот жар, – сказала она, попутно раскрыв окошко настежь, – в ходе операции мне пришлось прибегнуть к экстренным мерам, и я признаю свою вину в содеянном.

– Я восторжен вашим признанием, – с глубоким уважением подметил Хэлф, оглядывая операционный стол, вскрытое тело пациента и пустые стеклянные ампулы, – однако, я пришёл сюда не по вопросам техники безопасности, мисс Дэйлайт.

Изредка Дэйлайт слышала, как с наружной стороны помещения, нисколько не стыдясь, персонал больницы осуждал некомпетентность своей новенькой коллеги. С улицы задувал холодный ветер, холодивший запотелую шёрстку единорожки, но та будто бы и не ощущала этого, ибо душу её колол холод, намного острее уличного.

– Мисс Дэйлайт, – загадочно начал Хэлф, важно расхаживая по комнате, дабы не упустить из виду ни одной детали произошедшего, – как вы можете объясниться передо мной за то, что только что сделали?

– Никак, мистер Хэлф, – тихо ответила барышня, снимая с морды маску и укладывая на подоконник окровавленный колпак.

– Странно, однако, выходит, – вновь с восторженным взором вглядевшись во внутренности старичка, отрезал серьёзный жеребец. – А я бы не отказался услышать от вас подробности произошедшего, мисс Дэйлайт!

– Передайте мисс Блум мои глубочайшие извинения за гнев, но я не стану пересказывать это вам… во всяком случае прямо сейчас, – её монотонный голосок пошатнулся, стоило ей приподнять веко окоченевшего трупа, под которым она увидела оттянутые к небу невзрачные серые глазки.

– Так… В таком случае у меня вопрос: вы вообще понимаете, зачем я вас навестил, мисс Дэйлайт? – он деловито встал у кушетки, вставив меж зубов дорогую импортную сигару.

– Увольнение? – холодно предположила единорожка.

– Ха-ха-ха! – жеребец тотчас залился звонким смехом, выронив на пол только подожжённую сигару. – Мисс Дэйлайт, а вы, я смотрю, ни без юмора!

– У меня нет настроения смеяться, – наконец отвернувшись от недвижимого, словно камень, тела, подметила она, глядя на своего начальника совершенно пустыми, безжизненными очами, пока её тело, оставшееся без сил во всех смыслах этого слова, еле держалось на ногах.

– Что же, кхм, – осознав, что, в действительности, ситуация не самая оптимистичная, Хэлф, перестав ржать, продолжил. – Я пришёл сюда, дабы с гордостью заявить: мисс Дэйлайт, за проявленные вами умения вы повышены до главного врача травматологического отделения! – держа в копытах приказ о повышении, гордо заявил он. После чего, подойдя к телу пациента, он стал отзываться о работе доктора и того восторженнее. – Подумать только! Я ещё никогда не видел, чтобы врач был способен на такое, мисс Дэйлайт… Вы практически в одиночку смогли остановить внутреннее кровотечение, да притом как! МАГИЕЙ! – погружённый в грёзы, жеребец никак не мог прекратить свою, полную уважения и гордости, речь. – Если всё, о чём мне говорила мисс Блум, правда, а я погляжу, утаила она от меня не то чтобы много, выходит вы… настоящий гений операционного стола, мисс Дэйлайт! Никто в нашей больнице до вас даже не брался за операции подобной сложности, ибо слишком велика ответственность, да и опыт нужен немалый, – его голос, словно у поражённого жеребёнка, на том моменте сломался, однако и тело Дэйлайт начало опадать на пол. – А вы даже ни одной операции без наставника ещё не провели! Мисс, Дэйлайт, я приношу искренние соболезнования вашей утрате… мистер Харт был для всех нас хорошим другом и коллегой, однако для вас, я уверен, он несомненно был чем-то большим, но… в то же время я точно уверен, что, глядя на вас с небес, он был доволен тем, что вы продемонстрировали на операции… В конце концов, именно на это он вас и наставлял…

Сет Его высокоблагородия господина Рича Младшего.

– ААААА! – пробудившись ото сна, закричала одёрнувшаяся Дэйлайт, чуть не упав со своей крепкой зелёной ложи.

Тяжело дыша, очнувшаяся кобылка, разум коей был опьянён страхом и грустью, первым делом, дабы прийти в себя, обежала глазами округу. Пристально вглядываться в цвета роскошного интерьера ей, однако, не пришлось, и уже через пару мгновений она, грузно выдохнув, возвратила себе воспоминания об этом жутком особняке. Нельзя сказать, что оттого ей стало намного легче. И всё же, возродившееся желание хорошенько набить Ричу морду дало единорожке повод встать в полный рост, дабы оценить обстановку, изменившуюся за время её отключки, чуточку детальнее, что зовётся, с высоты.

«Итак… На чём же мы остановились?», – подумала про себя Дэйлайт, припуская взор. И, вглядываясь в буро-зелёный садик, кишащий тварями разной степени живости, она, накренив брови, заключила. – «Ах да», – с её мордашки тут же сползла улыбка, как только она дотронулась копытцем до сверкающей кожи своей гладкой макушки, – «мы остановились на том, что я обязалась превратить достоинства Его высокоблагородия в яичный омлет…»

И всё же, спустя пару мгновений затишья, Дэйлайт, учтя градус окружавшего её абсурда, дополнила свою мысль, издав нервный смешок: «И, что удивительное всего, я почти что уверена: такому извращенцу, как он, это ещё и понравится!»

ТРЕСК-ТРЕСК-ТРЕСК.

«Ч-что, простите?» – навострив ушки, шепнула себе под нос одёрнувшаяся леди, по спине которой тотчас пробежалась волна мурашек.

Шелест опадающей листвы, приправленный сухим треском некогда гигантской лозы, что стремительно пожиралась роем голодных жуков, отозвался в голове Дэйлайт поистине жуткой трелью. Нервно сглотнув, единорожка шустро наметила план действий, без дрожи взведя курок {BIG IRON}.

БАХ!

Первый выстрел железного монстра отгремел, и на толстом стволе пошатнувшейся колонны позади Дэйлайт, молниеносно плодясь, взросли бурые зачатки будущей лозы, жаждавшие как можно скорее устремиться к намеченной цели. Рой неустанно копошившихся в мраморе розовых соцветий, как иронично, сам был похож на волны омерзительного океана тараканьих усиков, что стремительно накатывались к копытцам леди в едином порыве шуршащего лапками жучьего массива.

Размеренно дыша, кобылка стальных нравов сделала шаг назад и, опустошив свой разум от полчищ мерзких мыслей, навелась дулом могущественного оружия на следующую колонну…

– Мисс Дэйлайт! – не дав леди закончить, просторную залу объял неописуемо громкий, искажённый сетом голосок юной писклявой кобылки. – Нет времени объяснять, просто доверьтесь мне! – сотрясая своим звонким тембром всё, что было в комнате, включая барабанные перепонки зажмурившейся от боли Дэйлайт, незамедлительно протараторила она. После чего, откашлявшись, да так громогласно, что ухватившаяся за голову доктор, кровоточа, более не могла удерживать револьвер, голосистая барышня прокричала. – КХ! КХ! Прыгайте вниз, мисс Дэйлайт, это единственный способ выбраться отсюда! БЫСТРЕЕ!

В ответ на это, яростно оскалив зубы, изнемогавшая от шума барышня лишь сильнее вжала в ушные раковины копыта, боясь потерять сознание от болевого шока. В тот же миг Дэйлайт почувствовала, как её копытца начинают облегать холодные тела склизких насекомых, и, вконец лишившись былого спокойствия, она рассудила: «ЕСЛИ ТЫ, ТВАРЬ, ТАКАЯ УМНАЯ, ТАК ЧЕГО Ж САМА ТУДА НЕ ПРЫГНУЛА?!»

И тогда, широко раскрыв горевшие жаждой крови глаза, обезумевшая единорожка, улыбнувшись во всю ширь морды, произвела выстрел!

БАХ!

Прорезая смрад омерзительной комнаты, да оставляя за собой прелестный изумрудный след, пуля вцепилась в самое сердце потолочной мозаики. На теле Дэйлайт уже не осталось платья, повсеместно отсутствовали целые куски шёрстки, а сама она, тихонько смеясь от боли, приготовила последнюю пулю {BIG IRON} к вылету, глядя, как огромный стебель шипастой розы разрывает произведение изобразительного искусства на тысячи острых, словно иглы, стеклянных осколков.

Ствол её револьвера пылал алым сиянием чистой ярости. В её голубых очах, сверкая всеми цветами радуги, отражались падающие с потолка смертоносные клинки. Казалось, в тот момент время остановилось, и Дэйлайт, от благородной шёрстки которой осталась одна лишь хитиновая оболочка, чётко слыша биение своего сердца, работавшего на износ, задержала дыхание. Её тело с ног до головы окутало плотное, непроглядное одеяло из жужжавших блох и склизких тараканов, и, сидя так на краю гниющей, ссохшейся лозы, Дэйлайт выстрелила.

БАХ!

«Как тебе такое, Рич?!» – ликовала про себя захохотавшая единорожка, глядя, как гигантский свинцовый патрон, пущенный в корневую систему бывшей мозаики, разбивает потолочную бетонную плиту, порождая на свет смертоносный камнепад из огромных валунов и крохотных стекляшек. – «Мастерство не пропьёшь, ха-ха!» – смеясь, обрадовалась Дэйлайт, возжигая рог плотными кольцами кроваво-красного сияния.

– Ч-что вы делаете, мисс Дэйлайт?! – обратился к той голос обеспокоенного жеребчика.

– А НА ЧТО ЭТО, МАТЬ ТВОЮ, ПОХОЖЕ, МЕРЗКИЙ ИЗВРАЩЕНЕЦ?! – всё сильнее отдаваясь образу пылкой львицы, тараторила она, сжигая на себе всё живое ярким пламенным прикосновением поистине могущественной огненной магии. – Я ЛУЧШЕ СДОХНУ, ЧЕМ БУДУ С ТОБОЙ, ПАДЛА!

Ей было некогда медлить: как только вся живность на теле, вместе с шерстью, одеждой и сухими ветвями пылавшей лозы, отправилась на тот свет, задействованные на благо защиты алые чары единорога были тотчас переформированы в огромное призрачное копыто. В тот же миг, завидев летевший на голову кобылки валун, это орудие смерти раскололо тот на горячую песчаную крошку, осыпав улыбавшуюся морду Дэйлайт тёплым прахом холодного мира трупов.

– МИСС ДЭЙЛАЙТ, ЧТО ПРОИСХОДИТ?! – крича от страха, повторил свой вопрос шокированный происходящим хозяин, и неспроста. Отовсюду слышался хруст ломающихся костей, вопли умиравшей нежити, погребённой под грудой камней. Залитая кровью и нечистотами оранжерея горела огнём, что затихал лишь подле самой середины зала, у роскошного фонтана с мраморным изваянием господина Рича. Мольбы о помощи еле живых тварей и скрежет камней о гранитную плитку пола – были наградой Дэйлайт за то, что та смогла пережить этот ад.

И, стоя голой, без шерсти, платья и рассудка, у самого подножия статуи, окружённая языками двухэтажного пламени, она, хорошенько сплюнув в грязную воду, подумала: «Это платье стоило мне 20.000 битс, ублюдок!», – она глядела на последствия тех решений, что ей пришлось принять на благо своего выживания. – «Забудь, что я говорила тебе ранее про четвертование», – холодно прошептала она, – «я просто брошу твоё перевязанное тело в комнату с голодными крысами, смазав его гнилыми помоями, и, быть может, только тогда ты получишь по заслугам, Рич!»

– Мисс Дэйлайт? – робко протянул юный женский голосок.

И всё же драгоценный покой Дэйлайт оказался скоротечен.

ВШШШШ

Быстрая, словно ветер, незримая, будто тьма, единорожка, мелькнув в свете люстры огненной искрой, тотчас оказалась прямо под носом неизвестной особы, так некстати показавшей себя из-за угла подпаленной лестницы. Лик той неосторожной кобылки объял первобытный страх, что вмиг осквернил её миловидную мордашку жуткой бледной миной.

Держа подле мягкого виска незнакомки дуло дымящегося револьвера, Дэйлайт шёпотом произнесла:

– К вашим услугам, юная мисс.

Очи пышногривой леди пылали, подобно пламени тартара, сжигая в пучине помыслов всякое инакомыслие. Лишь изредка, моргая, Дэйлайт позволяла себе сделать вдох. Будучи на взводе, она выжигала своим окровавленным взором самые сокровенные глубинки из души юной мисс.

– Я повторюсь, – сказала Дэйлайт, взводя курок горячего револьвера. – Меня зовут Дэйлайт… Мисс Дэйлайт.

Казалось, в венах статной леди, кипя, бурлила алая кровь. Со лба её мерно стекали холодные капли пота, что с глухим стуком бились о гладкую плитку оранжереи. Дэйлайт глубоко дышала, возвращая своему ментальному оружию прекрасную снежную белизну. И лишь стук сердца, бойко отзывавшийся в её ушах ударами кузнецкого молота, был способен порушить покой голого окаменелого тела.

– Вам следует быть менее застенчивыми, – вежливо начала Дэйлайт, надавив на спусковой крючок, – ежели вы в самом деле надеетесь заиметь со мной разговор.

В ответ на что юная леди лишь звучно пискнула и, скованная страхом, тотчас завертела головой.

– Что? – протянула миролюбиво улыбавшаяся единорожка, завидев на морде собеседницы не понаслышке знакомую бледную маску ужаса. – Ах, вы жаждете, чтобы я убрала револьвер, не так ли, mon chéri[1]?

Пегаска, нервно сглотнув, осторожно кивнула головой.

– Как скажете, юная мисс, – докончила Дэйлайт спокойным тоном, улыбнувшись во всю ширь своей мордашки. Вслед за чем лиловое сияние чародейства отвело револьвер прочь. И всё же, вопреки сказанному, на благо своего выживания, своенравная аристократ оставила смертоносный ствол готовым к выстрелу.

– М-М-Мисс Д-Д-Дэйлайт! – еле как проронила заикавшаяся юная пегаска сквозь пелену тревоги и паники.

– Да, это я, – будто бы насмехаясь, ответила Дэйлайт, – мне кажется, этот момент мы с вами уже уяснили, юная мисс… Ах да, прошу, простите мне мои нравы: как прикажете вас величать?

– Ха-ха-ха, – пыталась вымолвить своё имя испуганная леди.

– Да будьте же вы спокойнее, дорогуша!

Еле стоя на ногах, зашуганная до потери сознания, кобылка тяжело дышала, жадно глотая воздух. И всё же, дабы не попасть под прицел ментального орудия вновь, она, собравшись с силами, глубоко вздохнула, выпалив:

– Хармлэс Фолли[2], – произнесла пегаска на одном дыхании.

– Иронично.

Дам медленно, но верно окружало тугое кольцо рыжего пламени, острые языки которого нежно ласкали осыпавшуюся потолочную штукатурку. Зал полнился предсмертными всхлипами догоравших насекомых, глухим треском тлеющей древесины и умиротворяющим журчанием фонтанирующей водицы. Едкий запах гари, поджаренного хитина, изрезанных побегов растений, песка, щебёнки и многих других строительных материалов витал в воздухе, вольно и свободно, орошая ту духом холодной смерти.

Стоя друг напротив друга, кобылки молчали, высматривая в глазах друг друга потенциальную опасность. Первой, кто решилась порушить стальную хватку оцепенения, была Дэйлайт, что, сделав глубокий вдох, медленно обошла собеседницу кругом, не сводя с той глаз.

– Что вам нужно? – наконец, после мучительно долгого затишья, спросила единорожка, опёршись на перила лестницы из красного дерева.

– Вы можете довериться мне, мисс Дэйлайт? – ответила вопросом на вопрос загадочно ухмыльнувшаяся пегаска, робко держась крылом за свои седельные сумки.

– С учётом того, что при всей дерзости вашего внезапного появления я не заметила у вас ни одного сколь угодно серьёзного средства самообороны – вполне, – деловито выстелила голая барышня, шустро и элегантно вертя перед собой своим стильным револьвером. – Вопрос в другом, – дополнила Дэйлайт, обернув ЛМО вокруг шеи своей наивной собеседницы, – можете ли ВЫ доверять МНЕ?

– Д-Дерзость?! – выпалила Фолли, не в силах более сдерживать накал. – То есть вы, аки заправский наёмный убийца, проскальзываете мне под нос, приставляете к голове пушку, сверлите мою душу до жути холодным взглядом, при том при всём двусмысленно угрожая моей жизни словами… И после всего этого дерзкой оказываюсь я?!

– Я только-только вышла из пепелища Тартара, – твёрдо и стойко, как и всегда, аргументировала свою позицию единорожка, вдыхая носом пары унесённых жизней. – Имею на то полное право; а вот что касаемо вас и вашего хорошенького внешнего вида: то наводит меня на мысль, что вы запросто могли бы стать очередной уловкой этого поганого Рича.

– ТОЛЬКО ВЫШЛИ?! – дослушав, тотчас закричала Фолли, надувшись от гнева, не в силах более терпеть такое отношение к своей персоне. – НУ ЧТО ЖЕ, ПОМЕРЯЕМСЯ ПО-ВАШЕМУ: Я ЖИВУ В ЭТОМ «ПЕПЕЛИЩЕ» УЖЕ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ!

Дэйлайт, вплоть до сего момента, величаво облокотившись на перила, чувствовала себя неодолимым палачом, коему дозволено вершить судьбы живого. Но, как того и стоило ожидать, всего лишь пара грубых слов порубили статный образ боевой леди на корню. Нервно сглотнув, Дэйлайт, ведомая чувством стыда, заявила, неловко улыбнувшись:

– Ты врёшь.

– Эх… если бы, мисс Дэйлайт, – пояснила пегаска, тяжело вздохнув.

ТРЕСК ТРЕСК ТРЕСК

Комнату вновь объял тревожный шум разрывающегося на куски дерева, что так естественно, и в то же время жутко переливался глухими нотками разложения биологической массы. Пыль, песок и щебень, плотным слоем окутавшие пол, тотчас завибрировали, в такт шуму наближавшейся нежити. Отовсюду веяло смрадом посмертия, и только лишь запах уцелевших культурных соцветий даровал дамам, застрявшим в оранжерее, луч света в мерзкой выгребной яме их незавидного положения.

– Ну и к чему было повышать тон? – спокойно отчеканила Дэйлайт, показательно взведя кверху бровь.

– Я-я-я думала, он у-у-удостоверился в в-в-вашей смерти!

– Ха, ну что же… Благодаря вам – удостоверится! – звучно усмехнувшись, подтрунила над юной мисс голая барышня.

Толстые стены комнаты, разрываемые гнилыми зубами ожившей плоти, сотрясались так, будто бы снаружи на них давил стометровый столб ртути. Парой секунд спустя из-за трещин стали просачиваться болотно-бурые, слизеподобные сгустки, орошая входы и выходы из залы мелкими, но такими отвратительными гниющими пятнами. И всё же, зрелище это продолжалось не так уж и долго.

Не успела болтливая парочка и глазом моргнуть, как стены пришли в движение, и разъярённая толпа, ведомая жаждой крови, начала своё яростное, подобное лавине, наступление в надежде изловить в свои копыта кусочек сокровенной живой плоти.

– ДЭЙЛАЙТ, УХОДИМ! – вновь завопила, что было сил, Фолли, в глазах которой, окромя неприкрытого животного страха, вдруг зародилась уверенность в запланированном решении.

Ухватив несговорчивую собеседницу за бок крылом, пегаска, пусть и с великим трудом, но умудрилась заставить ту бежать вслед за собой. Сам же зал стремительно полнился полчищами ожившей мебели, изголодавшейся по трепетному касанию мягкой кожи и неге жаркого дыхания.

ЩЁЛК

Искусно запрятанный проход, вырезанный в толще лестницы, отворился, явив Дэйлайт крохотную коморку, будто бы намеренно изготовленную самим Ричем – уж столь укромной и удобной, и потому опасной, ей показалась затея пережидать бурю там. Однако, за неимением альтернатив, чувствуя за своей спиной холод жутких, поросших мхом полутрупов, единорожка, пусть и нехотя, молнией запрыгнула в чулан.

Вальяжно возлежав на роскошном лакированном диване с дерматиновым покрытием, Дэйлайт, хорошенько откашлявшись и оклемавшись от шока, в первую очередь заявила:

– Для вас, моя дорогая, – вторила та строгим тоном, – мисс Дэйлайт.

– Да хоть мистер! – жёстко парировала крылатая леди, балансируя на грани нервного срыва, уже готовясь залить пол горькими слезами. – Вы, что, ни капли не осознаёте опасность положения, в котором находитесь?!

В ответ на что насмешливо улыбнувшаяся единорожка лишь повела плечами и, овеяв своё гладкое тельце волной чудотворного лилового чародейства, ни без иронии ответила:

– Ох, даже не знаю, мисс Фолли! – лёгкий холодок эфира пощипывал голую кожу статной барышни, и та, подневольная щекотке, часто подёргивалась. – Вы бы лучше заверили меня, что эту опасность осознаёте вы, дорогуша, – и всё же, даже так, будучи лишённой своего великолепного одеяния, локонов гривы и пышного хвостика, Дэйлайт выглядела поистине величаво. – Мне всё приходит на ум ваше изречение, касаемо нескольких лет… Не потрудитесь объясниться, мисс Фолли? – пегаска уже было открыла свой рот, дабы дать старт долгому поучительному монологу, однако указующее копытце Дэйлайт остановило ту, не успей крылатая красавица произнести и звука. – Однако, прежде того, будьте так любезны, разъясните мне, где мы находимся.

Это была вычищенная до блеска, и в то же время до омерзения крохотная каморка, комфортное проживание в стенах которой, исходя из размеров, могло быть гарантировано разве что домашней собачке… или, например, мисс Прудэнс. Низкие потолки, на удивление гармонично и уютно сочетавшиеся с широкой жилой площадью, были тому первостепенной причиной. Впрочем, окромя этого крохотного недостатка коморка располагала всем, что нужно для комфортного справления досуга.

По углам комнатки своё место величаво занимали широкие и умопомрачительно мягкие серые диваны, по бокам которых были расставлены стильные кофейные столики из тонкого стекла. Стены коморки были украшены многим беднее, однако, как и всё прочее в сей обители, сделано это было со вкусом. Огранённые золотистыми рамами, деревянные пустоты на стенах охотно замостили миниатюрные портреты Рича в компании его вечных спутниц, особенных пони.

Масляная живопись в полной мере передавала легкомыслие и наивность этих барышень завидной грации и красоты. Их глубокие глазки, как на подбор, были подведены самой дорогой тушью, что мог себе позволить карман юного богатея. Их щёчки, тонко удобренные еле приметным алым румянцем, придавали развратному образу по-детски милой робости. Угольные стрелки до самых ушек, выверенные в традициях южных жриц моды, бесподобная укладка гривы и самая настоящая радость сияли на этих холстах, подобно гранёному бриллианту. И оттого Дэйлайт становилось только хуже, ибо теперь сия полотна заменяли невинным бедным крошкам могильные плиты.

– Какой же он всё-таки скобарь, – выругалась Дэйлайт, чуть не сплюнув на пол от омерзения, высматривая в среде масляных полотен наименее отвратные взору гримасы обезумевшего юноши. Вслед чему она, приподняв бровку, уточнила. – Прошу, простите мне мою спешность, но почему здесь нет вашего портрета?

– Всё очень просто, мисс Дэйлайт, – произнесла пегаска, с задором хохоча, – я всё ещё жива!

Хармлэс Фолли. Прижизненный памятник недосягаемой, поистине девичей безобидности, памятник девственно чистой души. Пурпур её короткой, но такой пышной гривы, гармонично переливавшейся в потолочном свете оттенками малинового солнца, венчал гигантский алый бантик. Иссиня-серое тельце спереди величественно украшал сиреневый сюртук с серебряными запонками, заднюю же часть туго облегали угольно-чёрные легинсы. Испещрённый вишнёвыми зигзагообразными узорами, плащ дизайнерского сюртука смотрелся невероятно гармонично в окружении резной мебели копытной работы. Задние копытца красавицы венчали высокие каблуки, передние же были закутаны в тонкие белые перчатки. Как можно понять, одета Фолли была с иголочки.

– «Жива»? – уточнила Дэйлайт, не поняв сути ответа.

– Повторюсь: всё очень просто! – грациозно вышагивая вдоль стенки, ответила пегаска, после чего, подобрав с полочки дубовую трость, пояснила, элегантно прокручивая той в воздухе, аки заправский иллюзионист. – Любая «погибшая» кобылка в этой кошмарной обители отмечается в сим чулане памятным холстом, и уже затем, по неизвестной мне причине, преобразуется в живой элемент здешнего интерьера! Жутко, не правда ли?

– И… Поскольку я вижу вас в добром здравии, выходит, и вашего портрета на стене не может быть, верно?

– Истинно так, мисс Дэйлайт! – отчеканила Фолли навеселе, параллельно наливая себе и своей гостье бокал цветочного вина.

– В таком случае у меня есть другой вопрос, – вновь заявила Дэйлайт, взяв в поле телекинеза очаровательное, благоухающее богатством ароматов красное вино, что переливалось в свете ламп, подобно водной глади в час заката солнца. – Как так вышло, что вы выжили, мисс Фолли? – её тон крепчал с каждым сказанным словом, в то время как бокал, полный забвенного лакомства отодвигался лишь дальше. – Что-то вы не особо похожи на пони, способную защитить себя от полчищ кровожадных стульев!

Заслышав это, стройная крылатая леди непоколебимо стойкого настроя пошатнулась и, цепко ухватившись за свой длинный фрак, нервно сглотнула. Вслед за чем, прикусив бриллиантовый набалдашник трости, она заявила:

– Скажем так, мисс Дэйлайт… Мне сильно повезло.

– Извольте объясниться.

– Ну… что же, это довольно долгая история, но, – проронила Фолли, жарко надкусив губу, – если опустить все подробности, можно сказать, моему «элитарному» положению в сей обители я обязана ровно одному факту.

– Какому? – выпалила Дэйлайт с нетерпением в очах.

– Я была первой любовью моего господина.

В то же самое время

В особняке господина Рича

С той стороны алых оконных ставень, кои так жарко и трепетно ласкают лучи светила, клонящегося к закату, доносится звонкая соловьиная трель. Фонтанирующие струйки прозрачной воды, сверкая в жаре вечернего небосвода бордовым блеском, резво журчат, долетая до ушек мисс Прудэнс в неизменно чистой ясности. Теплота безмятежного летнего воздуха, коим так густо полнятся залы особняка, бережно поглаживает шёрстку лиловой земной пони, оседлавшей своим крупом уютное гостевое кресло.

Вглядываясь вглубь девственно чистой пустоты просторных холлов, Прудэнс мило шмыгает своим носиком, еле сдерживая наближающуся волну паники. И, сверля хитрым лисьим взглядом лестничную клетку, охраняемую парой крепких, коренастых жеребчиков, она, тихонько посмеиваясь, заключает: «Ну что же, Рич, вот и мой выход!»

Элегантно поднявшись на все четыре копытца, расторопная леди, облачённая в роскошное вечернее платье (предоставленное той в качестве подачки, словно косточка дворовой шавке), величавой походкой, достойной статуса леди, подошла к паре стражников.

– Стой, кто идёт?! – спросили те, водрузив на копыта пару тяжёлых копий, концы которых венчали смертельно острые каменные наконечники.

– Я к моему зайке Ричу, мальчики, – ответила Прудэнс, обворожительно облизнув свои мягкие пурпурные губки.

– Слышишь, – почесывая репу, пробухтел один из охранников, обращаясь ко второму, – а разве у Рича была дочь?.. Меня память, конечно, подводит последние дни, но, вроде, это был сын… Или как? – шустро прошептал тот, указывая копытцем куда-то вверх, после чего жёстко затребовал, обернувшись к трясшейся от страха земной пони. – Проваливай отсюда, мелкая!

– Дурак что ли?! – вскричал второй стражник в ответ, завидев на мордашке золотой «дочурки» панику. – Ещё бы сказал, что его чадо – пегас! Или единорог! – усмехнувшись, подметил гладко выбритый молодой стражник, не отличавшийся ни умом, ни сообразительностью. – Кхм, прошу, простите нам нашу слепоту, и проходите скорее, Ваше высокоблагородие! – чуть ли не целуя ту в копытца, жеребчик, казалось, был готов осыпать всю залу конфетти из комплиментов. – Ваш наряд сегодня столь прекрасен! Вы бы только знали, как чутко он подчёркивает вашу стать!

Первый стражник, знатно поколебавшись, в конце концов лишь робко замялся и нехотя отвёл оружие от мордашки мелкой красавицы, позволив той пройти на второй этаж особняка.

“Что это было?” – подумала, мягко говоря, сбитая с толку Прудэнс, медленно ступая по алому коврику, натянутому поверх ступеней широкой лестницы. Низкорослая поняша, вопреки удачно сложившимся обстоятельствам, теперь чувствовала себя даже в большей опасности, нежели мгновением назад, и постоянно оглядываясь назад, проверяла, не летит ли в сторону её излишне удачливого крупа пара острых копий.

К её счастью, бравые стражи были увлечены наиболее увлекательным занятием, нежели подглядывание под юбку «дочурки их господина». Вечерний дозор над главным холлом особняка, включавший помимо всего прочего, обсуждение личных планов на будущее, целиком и полностью поглотил жеребчиков.

В то же самое время

Сет господина Рича

– Подождите-подождите, моя дорогуша, – ни без смеха протараторила Дэйлайт, ухватившись за гудящую от информации голову. Вслед чему, аккуратно ухмыльнувшись, словно бы боясь оскорбить роскошно выряженную красавицу, она тотчас уточнила, перейдя на шёпот. – Первая… Любовь?!

– Да, мисс Дэйлайт, – подтвердила та, ровно и спокойно.

– Мисс Фолли, уж не знаю, почему вам это невдомёк, но – не в силах скрыть самодовольную ухмылку, начала единорожка, – у Рича нет пони, с которыми тот был бы в любви, – и затем, дабы раскочегарить огонёк беседы толикой юмора, Дэйлайт, подняв со столика бокал вина, усмехнулась и, надменно скрестив ножки, дополнила, – Во всяком случае кобылок!

– Вы так уверены в этом? – спросила Фолли, накренив брови. И, глядя на свою собеседницу взором, полным безоговорочной убеждённости в сказанном, она уточнила. – Что же, от кого в таком случае был рождён его сын?

– Параспрайт принёс! – хохоча, выпалила опьянённая вином единорожка, заняв уютное место на просторном диване. – Шутка.

– А вы всё шутите, мисс, – процедила Фолли сквозь зубы, не в силах удержать себя от лёгкой улыбочки.

– «Сын» его, как вы громко заявляете, – сирота, мисс Фолли, вот и всё! Рич подобрал его, чтобы произвести впечатление на простой народ, дабы он в дальнейшем относился к этому поместью с должными почётом и уважением, – дельно разложив всё по полочкам, Дэйлайт, делая внеочередной глоток из роскошно гранёного бокала, припустила голову к полу, утопая в сладкой неге алкогольного забвения.

– Интересно… И из какого же приюта Рич подобрал Уинда?

– Мне-то откуда знать? – справедливо подметила Дэйлайт, встрепенувшись, после чего указала собеседнице на пустой бокал, мирно закатив бледно-сапфировые глазки. – Если я правильно помню, касаясь этой темы, он часто упоминал Филлидельфию, однако, сверх этого я ничего сказать не могу.

– В том и дело, мисс Дэйлайт, – в очередной раз заливая вином края хрустального бокала, пегаска пояснила, – он никогда и не упоминал в беседах название приюта… И я более чем уверена, что он не будет упоминать его впредь, а знаете, почему?

– Почему? – спросила статная барышня, элегантно отпивая из своего бокала ало-малиновое вино, так бархатно касавшееся своим холодком её мягких девственных губ.

– Потому что приют, из которого Рич забрал Уинда, – это ничто иное как моё чрево! – злостно прокричала она, разбив о стену каморки свой бокал. – Я его мать, мисс Дэйлайт! Я мать Уинда! Это мой мальчик!

На её глаза навернулись слёзы.

– Чушь собачья! – тут же, стукнув копытом о стол, воспротивилась Дэйлайт. – Рич никогда не был женат! По закону он не имеет права заводить кровных наследников!

– ДА?! – завыла Фолли, теряя самообладание. – А ПРАВО ХРАНИТЬ В ЧУЛАНЕ НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ ПОЛУМЁРТВЫХ КОБЫЛ ОН ИМЕЕТ?!

Истошный крик одинокой матери глухим эхо прошёлся по стенам крохотной коморки. Вслед за чем наступила тишина.

– Выходит, – виновато процедила единорожка после долгой и тяжёлой сердцу паузы, лишь изредка прерываемой всхлипами чувственной пегаски. – Вы, будучи его первой особенной пони, подарили Ричу незаконнорождённого сынишку?

– ДА МНЕ ВСЁ РАВНО, ЗАКОННО ИЛИ НЕТ, МИСС ДЭЙЛАЙТ, КАК ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ?! – ухватив свою гостью за шею, разревелась та. – Я НЕ ВИДЕЛА СВОЁ ЧАДО СО ДНЯ ЕГО РОЖДЕНИЯ! Я НЕ ВИДЕЛ УИНДА ЦЕЛЫХ ДВА ГОДА!

– Но ведь юному Уинду семь лет отроду.

И, стоило неосторожной рогатой барышне произнести это, как красные от плача глазки бедной пегаски, в страхе затаившей дыхание, сразила вторая волна горьких горячих слёз. Изливая которые, Фолли медленно и чувственно произнесла:

– Семь лет?! Этого не может быть… Не может быть… Этого просто не может быть… Выходит, время здесь течёт иначе, вопреки всем моим опасениям…

– Я ничего не понимаю, мисс Фолли, – ни то вследствие винного дурмана, ни то вследствие общей неосведомлённости, голая барышня, как ни старалась, не могла увязать в голове целостную картину произошедшего в черепушке богатого негодяя.

– А вы и не сможете понять… Вы ничего не знаете о господине Риче, как бы вы ни старались уверить меня в обратном.

– Здрасьте, приехали! – усмехнувшись, выпалила Дэйлайт, со смеху пролив частичку дорогого вина себе на кожу. – Может, вам, мисс Фолли, невдомёк, но…

– Вы его лечащий врач, – бестактно перебила свою гостью разгорячённая докрасна пегасочка, тяжело дыша и нервно нарезая круги по комнате. – Мне всё известно о ваших отношениях, мисс Дэйлайт! – жёстко отрезала Фолли с явным отвращением к последней.

– Наши отношения – сугубо экономические, я доктор его сына, а он мой клиент, – сухо отпарировала Дэйлайт, глядя на истерившую кроху исподлобья. – На этом наши отношения заканчиваются. Вот и всё. Ни больше, ни меньше.

– Надо же! Правда?! – отвечая на это, пегаска тотчас пискнула, улыбнувшись до самых ушек. – Что ещё расскажете?! Может, подробности о позах, которые он предпочитает видеть у себя в… кабинете?! Или о самом… процессе оплаты ваших врачебных услуг?! – разбив второй бокал о стену, Фолли надвинулась на свою собеседницу и, глядя той прямо в глаза, сообщила, холодным, глухим тоном. – Знайте: вы живы только по одной причине. Вы просто-напросто оказались сильнее всех прочих проституток, которых Рич бросил сюда, на съедение прошлыми любимицами.

– Вы играете с огнём, мисс Фолли, – чуть ли не шепчась, заявила вмиг отрезвевшая единорожка, возложив полупустой бокал на кофейный столик. – Я с самого начала знала, что вам нельзя доверять… Однако, я не думала, что вы настолько наивны и скудны умом, чтобы узреть во мне кобылку лёгкого поведения.

– Если бы это было моим мнением! – протараторила та в ответ, кусая крылья. – Если бы вы только знали, как он восторгается вами… Последнее время я только и слышу, как он хотел бы сводить вас на романтический ужин при свечах, подготовив на дубовом столике вино тридцатилетней выдержки в окружении лучшего столичного шоколада, – медленно, но верно, её дух угасал, и всё же, вопреки упадку сил, Фолли продолжала свой монолог. – Как он хотел бы уехать с вами в столицу, дабы весь свет завидовал ему, юному жеребчику в самом расцвете сил, заимевшему себе в жёны, благодаря красноречию и стати, потомственного аристократа, наделённую даром свыше… Которая при всём том ещё и является барышней завидной красоты! – она нервно сглотнула, взглянув на свои копытца, трясшиеся ни то от злости, ни то от боли. – Он каждую неделю напоминал мне о ваших манерах, что так умело вплетаются в каждое ваше движение, и кажется, будто бы вы, умело пользуясь вежливостью, становитесь подобны ангелу, способному излечить касанием своей целебной речи любую болезнь. – Фолли закрыла свои красные глазки, упрятав под веки пурпур заплаканной радужки, горестно докончив. – Но более всего его… возбуждал… ваш пылкий нрав, проявлявший резко, неожиданно и крайне редко, и оттого выступавший для него запретным плодом, вишенкой на торте вашей огневой стати.

– У вас рядом нет ведёрка? – спросила Дэйлайт, потупив голову в пол. – Что-то мне поплохело, мисс Фолли.

– Знали бы вы, как мне поплохело…

– Представляю, – заявила встрепенувшаяся барышня, оторвав ото рта своё копытце, вслед за чем, хорошенько прочистив голову от мерзких мыслей, спросила. – Мисс Фолли, я понимаю ваше горе, но… Ваша история никак не может собраться в моей голове во что-то целостное: вы что-то недоговариваете.

– Это не так, – гордо отрезала усмехнувшаяся Фолли, важно усевшись на диванчик рядом со своей гостьей, в одно касание копытца явив той свою коллекцию вечерних платьев. – Я не располагаю намерением скрывать от вас детали моей супружеской жизни, пусть это и является, признаться честно, сугубо личным разговором. Дело здесь лишь в том… Что я ещё даже и не начала свой рассказ.

Одно лёгкое, словно пушинка, касание пегасьего копытца, и дальняя стена коморки, стойко охраняемая десятками увесистых полок с многословными романами, раздвинула книжный занавес, явив взору шокированной единорожки просторный (в отношении комнаты) гардероб, полный изысканных нарядов на любой вкус и цвет.

– Но, прежде чем я расскажу вам то, что мне так дорого, прошу, мисс Дэйлайт, приоденьтесь… Я не могу поведать вам историю своей любви, покуда вы в подобном виде восседаете под моим носом. Мой гардероб предоставит вам платье под ваш вкус…

– Мисс Фолли, – не в силах более томить себя вопросом, протянула Дэйлайт, в истерическом смехе ухватившись за голову, совершенно пропустив мимо ушей просьбу собеседницы. – Какого сена вы умудрились уместить в коморку под лестницей половину особняка?! – после чего, захохотав вновь, она дополнила. – Может, у вас здесь ещё вестибюль на пару сотен пони где-то за диванами?!

Платья самого разного фасона, пошива и дизайна пестрили из глубины гардеробной выемки благородными тонами тьмы и света, чернью ночного неба и белизной снежного лотоса. Эти ткани были богато украшены, как правило, золотым ожерельем, цепью или искусной дизайнерской подвеской, отчего роскошно искрили в свете потолочной лампы. Драгоценные камни, инкрустированные в не менее драгоценный металл, придавали нарядам такой завораживающий блеск, подобный которому могло породить, разве что, лишь само Солнце. И потому, глядя на всё это великолепие, Дэйлайт, широко раскрыв рот, только и смогла проронить:

– Вау, – отрезала она, будучи не в силах отвести взгляда от гардероба, вслед чему добавила, – какая же огромная куча мусора.

– Простите?

– Если я правильно помню, минутой назад вы предложили мне платье, мисс Фолли, – не переставая улыбаться во всю ширь мордашки, Дэйлайт с удовольствием продолжала стебать модные предпочтения света, самодовольно произнося, – что ж, если вы хотите, чтобы моё тело превратилось в золотохранилище, банк или, на худой конец, ломбард, тогда, пожалуй, предложение вполне соответствующее!

– Ох, простите, – поспешила объясниться пегаска. – Вы не обязаны надевать всю эту ювелирную мишуру! Признаться честно… Мне и самой крайне неловко, когда рядом со мной сидит гостья, с ушек до хвоста обвешанная золотом…

– Да что вы?! – дружелюбно выпалила единорожка, с головой поглощённая собственным дизайнерским эго. – И что же, на ваш взгляд, я тогда должна буду надеть? Куски чёрного бархата, небрежно накинутые друг на друга, дабы составить собой орнамент клинового листка? Или же, ох, Селестии ради, «невиданное» нигде прежде сочетание белой фижмы с угольным платьем, вглубь которого упрятан тонкий корсет… Что из этого унылого старья вы предлагаете мне надеть, мисс Фолли?

– Ваше платье? – тихо протянула Фолли, пожав плечами.

И вдруг, подгоняемая непреодолимыми чувствами стыда, страха, паники и любопытства, Дэйлайт молнией вскочила с диванчика, устремившись вглубь гардеробной выемки.

В то же самое время

В особняке господина Рича

Прогуливаясь вдоль просторного и уютного холла второго этажа, Прудэнс впервые за день ощутила себя умиротворённо, глядя в просторное окно, небо за которым окрасилось в кроваво-красный цвет. Пушистые облака рассеялись, и лишь густые кроны многовековых деревьев застилали собой горизонт, пряча в тени пышной растительности величавый алый закат.

Стену напротив окон, обильно залитую бордовыми лучами летнего светила, украшали гигантские портреты предков Рича, облагороженные золотистыми рамам с витиеватым орнаментом шипастой лозы. Меж ними, на высоких мраморных пьедесталах, стильно и в то же время к месту располагались глиняные вазы, благоухавшие мягкими соцветиями экзотических цветов. И лишь одна из тех ваз, вплотную прилегавшая к одинокому, крайнему кабинету, взрастила в себе такое простое, но элегантное растение, как роза.

Заметив её, Прудэнс, объятая трепетом, тут же подскочила ближе, дабы, вкушая носиком знакомый сердцу, медовый, бархатный аромат, убавить взраставшее в душе чувство тревоги.

«Подумать только, Рич сам выдал мне ключ ко всем своим богатствам», – помышляла про себя хитрая земная пони, изредка подёргиваю полу роскошного детского платья. – «Я ещё никогда не была так благодарна своему низкому росту!»

Тихонько насмехаясь над глупостью и неосмотрительностью местной стражи, Прудэнс всем своим нутром внимала пряному цветочному аромату шипастого растения. И, будучи не в силах отвести крохотный носик прочь от мягких лепестков холодного бутона, она то и дело покачивала головой, чувствуя, как её носовые пазухи, вдох за вдохом, атакуют отряды вредной пыльцы.

Так бы лиловая земная пони и оставалась стоять на краю холла, утопая в неге сладостного аромата да пуская слюнки, если бы не одно обстоятельство. Странный приступ ароматической комы, нисколько не церемонясь со своей владелицей, прервал глухой треск работы железной коробочки.

«Нет! Селестия, помилуйте», – подумала про себя резко встрепенувшаяся леди, вмиг выдернув непутёвую голову из глубин цветочного букета.

Седельная сумка Прудэнс мягко вибрировала, разнося по округе еле различимый в суете выходного дня шум работы кристального механизма. Инициалы РХ, выгравированные на боку миниатюрной машины, сияли из глубин сумочки рубиновым пламенем, оставляя на стене, разукрашенной тонами естественных природных красок, резкий огненный узор технического прогресса.

«Ах, это всего лишь ты», – заключила лиловая красавица, расслабленно выдохнув. После чего она, подгоняемая лёгким эхо отступившего ужаса, тревогой, извлекла механизм из его уютного гнёздышка и, плотно припав к полу, начала со всем усердием разглядывать корпус, сверкавший кровью закатного неба.

Геометрически изобретение Радиохэда представляло собой небольшой по размерам, умещающийся в двух копытцах, кубик, украшенный тьмой художественных узоров, выгравированных на поверхности тонких стальных пластин. Окромя художественных изяществ модное устройство располагало рядком технологических отверстий и одной информационной панелью, взаимодействовать с которой предполагалось поворотом кубика на одну из шести граней. Вертя кубиком в воздухе, Прудэнс, пусть далеко не сразу, но всё же догадалась о принципах его работы и, поставив тот голубой панелью кверху, внимательно вгляделась в слова, высеченные на лазурном фоне мелкими алыми буквами.

«ВНИМАНИЕ: ОБНАРУЖЕН ЗАЧАРОВАННЫЙ КАМЕНЬ»
«ТЕХНОЛОГИЯ ЗАЧАРОВАНИЯ: ПЕРВАЯ ВОЛНА»
«СОСТОЯНИЕ: АКТИВЕН»
«ВНИМАНИЕ: НЕВОЗМОЖНО УСТАНОВИТЬ ТОЧНОЕ МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ ЗАЧАРОВАННОГО КАМНЯ; ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ: ПЯТЬ МЕТРОВ НА СЕВЕРО-ЗАПАД»
«ВНИМАНИЕ: В СЛУЧАЕ НЕИСПРАВНОСТИ РАДИОХЭД НЕ НЕСЁТ НИКАКОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ДОСТАВЛЕННЫЕ НЕУДОБСТВА, ТАК КАК ВЫ ПОЛУЧИЛИ ЭТО НА ХАЛЯВУ»
«ВНИМАНИЕ: СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ»

– Вау, – только и смогла прошептать поражённая до глубины души кобылка, нервно сглотнув.

Прудэнс не стала терять времени и тотчас поднялась с пола. Оглянувшись вокруг, она приметила дверь, за которой, судя по сильно истёртому порожку, скрывался рабочий кабинет Рича. Пряный аромат дорогого парфюма, доносившийся со внутренней стороны двери, напополам с отвратным запахом застоявшегося крепкого алкоголя, окончательно подтвердил догадку смышлёной кобылки. «Значит, здесь наш нытик проводит большую часть времени», – справедливо заключила психолог, проанализировав диалог, имевший место несколькими часами ранее, меж Ричем и его верным дворецким, Сильвер Старом.

Тяжело вздохнув, Прудэнс медленно потянула за ручку двери, параллельно укладывая в сумочку изобретение Радиохэда. Внимания каждому, сколь угодно тихому, шороху, что доносился со стороны лестницы, Прудэнс, дрожа от страха, закрыла глаза, понадеявшись на лучшее.

СТУК

Как бы то ни было печально, этого стоило ожидать. Дверь в рабочий кабинет господина Рича оказалась заперта, и тоскливо вздыхавшей Прудэнс оставалось лишь представлять себе богато обставленную комнатку, уткнувшись чутким носиком в крохотную щель дверного проёма.

В ту же самую минуту.

Сет господина Рича.

Раскуривая толстую сигару, на своём любимом месте, подле стопки увесистых книг, ожидая минуты высказаться, сидела Фолли, тоскливо пыхтя горьким дымом.

– Прошу простите за ожидание, мисс Фолли, – тотчас заявила опрятно вырядившаяся барышня, покидая кладовую, полную роскошных женских одеяний. – Никак не могла найти свой наряд!

– Прощаю, – сухо отрезала пегаска, потупив голову в пол. – А теперь, прошу, присаживайтесь… Мой жизнерадостный настрой с каждой минутой скатывается в дремучую бездну, и я не знаю, сколько ещё я смогу поддерживать этот разговор, касающийся подноготной моей семейной жизни.

– Я понимаю, вас, мисс Фолли, – слукавила Дэйлайт, – но ведь и вы ведь должны понимать меня: лично мне нет никакого дела до постельного белья, что вашего, что вашего непутёвого «муженька» – мне необходимы эти откровения, потому как, будучи переданными мне, они помогут нам выбраться из этого се… Из этого особняка, – и затем, приметив в воздухе над собой горькое белёсое колечко, она, повысив тон, затребовала. – И да, Селестии ради, прекратите курить в помещении!

– И где мне, по-вашему, курить? – проронила Фолли, даже и не вынув сигару изо рта. – Это единственное безопасное место в особняке, которое я нашла за два долгих года усердной работы… Я не могу безопасно курить нигде, кроме как в этой каморке.

– Тогда уж не курите вовсе! – справедливо подметила единорожка, сдувая мерзкий снежный туман прочь от себя судорожными взмахами обритых копытец.

– А вы, что, думаете, мне нравится курить? Ха-ха-ха! Дряни, подобной сигаре, я в жизни не пробовала! Горькая, плотная, жгучая… Отвратительная! Когда я кладу этот толстый свёрток себе промеж зубов, мне хочется сблевать! И, аккуратно попыхивая, я чувствую, как часы моей жизни сходят на нет! На всём белом свете нет более гадких наркотиков, чем табак и самолюбие!

– Так зачем же вы тогда курите?! – выпалила Дэйлайт, шатко балансируя на грани нервного срыва.

– Признаться честно, я и сама не знаю, – ответила та, глядя одурманенными очами куда-то вглубь деревянной стены, за её невидимый горизонт. – Быть может, оно напоминает мне о тех временах, когда Рич был рядом… угощал меня табаком…

– Стоп, – тотчас выпалила единорожка, бросив грозный взгляд на свою наивную собеседницу. – Только не говорите мне, что курили, пока вынашивали в своей утробе Уинда! – глаз единорожки нервно задёргался, и сама она, рассвирепев, начала, подобно пегаске, наворачивать круги по комнате. – У вас совсем мозгов нет?!

– Спокойно, мисс Дэйлайт… Я не курила в то время: табак и с первого раза показался мне ещё той дрянью.

– Ну и на какой кой тогда ляд вы снова тянетесь губами к этой пакости?! – чуть ли не прокричала терявшая самообладание Дэйлайт, стоя в самом дальнем углу каморки, где можно было безопасно дышать чистым, насколько то было возможно, воздухом.

– Это единственное, что связывает меня с ним, – романтично протянула Фолли, смахнув плотную горку пепла в пустой винный бокал. – Разве вам не знакомо это чувство? – Фолли, корча от отвращения мордашку, вопреки всем своим опасениям, продолжала раскуривать толстую грифонскую сигару, что была весьма стильно украшена грубым орнаментом голубой океанской волны. – К тому же, – добавила пегаска, усмехнувшись, – здесь это не доставит мне никакого вреда… Вы ведь и сами уже поняли это, мгновенно протрезвев опосля литра сладкого вина, не так ли?

– Верно, – единорожка, улыбнувшись незаметно для самой себя, кивнула головой, хорошенько поразмыслив над сказанным.

– И всё же вы правы, – проронила пегаска, расслаблено выдохнув, вслед за чем небрежно затушила оставшуюся половину сигары остатками малинового вина. – Вам долить, мисс Дэйлайт?

– Спасибо, обойдусь, – ответила гостья, глядя на молотый табачный лист, глухо бултыхавшийся на самом дне её бокала в окружении угольно-красной виноградной водицы.

– Ну что же, в таком случае я любезно приглашаю вас занять место на диванчике, дабы с должным комфортом внимать истории первой любви господина Рича, хи-хи!

Дэйлайт, как той и было предложено, укромно пристроилась своим крупом в уже промятом ею месте на мягком диванчике. Пегаска же, предвосхищая грядущие чувства, что были обязаны захлестнуть её больную душу волной жгучих воспоминаний, тяжело вздохнула и, сглотнув, прижалась спинкой к стене комнаты. И вдруг свет погас.

– Не беспокойтесь, мисс Дэйлайт, – спешно выпалила Фолли в надежде усмирить боевой нрав своей гостьи, – это всего-навсего часть моего перфоманса, ха-ха!

Мерцание десятков, а, может, и сотен крохотных белых лучей вмиг объяло собой миниатюрный подиум, на котором, элегантно свесившись ниц в экстравагантной позе, стояла, выжидая своего часа, красавица с задатками первоклассной модели.

– Ну что же, вы готовы услышать эту поистине трагическую историю?! Полную жара скоротечной любви и льда несравненно острой боли?! – вещала Фолли, будто бы заигрывая с огромным залом, полным изголодавшейся публики. – Что бы вы ни думали, я всё же обязана предупредить вас… Эта история включает в себя кровавые подробности, посему слабонервным следует покинуть зал сразу! – Фолли величаво расхаживала от одного края воображаемой сцены к другому, прикладывая ко рту пустой бокал, время от времени миролюбиво вглядываясь во тьму. – Итак, наконец, когда все формальности были соблюдены, да начнётся же шоу! – пропела пегаска так громко, как только могла, радостно наворачивая по сцене элегантные пируэты.

– У меня складывается впечатление, что табак вам не только лёгкие подпортил… Вы знаете о таком органе, как мозг, мисс Фолли? – спросила Дэйлайт, покручивая копытом у виска, спокойно и размеренно, но с нотками агрессии в голосе.

– Знаю, – сухо парировала пегаска, – в чём вопрос?

– АХ, НАКОНЕЦ Я НАШЁЛ ВАС! – выпалил на радостях заплакавший от счастья жеребчик. – МОЯ НЕНАГЛЯДНАЯ!

– Вот в этом, – ответила единорожка, отвесив себе смачный фейсхуф.

– ПРОШУ, ПРОСТИТЕ МНЕ МОЮ НЕДАЛЬНОВИДНОСТЬ, МОЯ ДОРОГАЯ ДЭЙЛАЙТ, – его голос, пронизывавший особняк вдоль и поперёк, вновь стал отдавать в уши протяжным, гулким и, что наиболее важно, весьма громким эхо. – ЕСЛИ МОЯ ДОГАДКА ВЕРНА, А ОНА ВЕРНА, ВЫХОДИТ, ВИД МОЕЙ МЕНТАЛЬНОЙ ПРИСЛУГИ ВЫЗВАЛ У ВАС ЧУВСТВО ИСПУГА, И ИМЕННО ПОТОМУ ВЫ СКОРЕЕ УБЕЖАЛИ, ДАБЫ УПРЯТАТЬСЯ ПРОЧЬ В ГЛУБИНЫ ОСОБНЯКА… ЧТО ЖЕ, ЭТОГО БОЛЬШЕ НЕ ПОВТОРИТСЯ, МОЯ ДОРОГАЯ, ХА-ХА! – пусть его слова, что ловко отскакивали стена от стены, и звучали утешительно, дружелюбно, миролюбиво, и всё же, непреодолимо едкий оттенок душевной черни сводил все старания аристократа на нет. – Я СО ВСЕМ ВОЗМОЖНЫМ УСЕРДИЕМ И ВНИМАНИЕМ К ДЕТАЛЯМ ОТНЁССЯ К СОЗДАНИЮ ИХ НОВОГО ОБРАЗА, И Я УВЕРЕН, ЧТО ВАМ ОН ПОНРАВИТСЯ, МОЯ ДОРОГАЯ! В КОНЦЕ КОНЦОВ, – подметил он, затихая, – СКОРО ВЫ СТАНЕТЕ ТАКОЙ ЖЕ, КАК ОНИ, ХА-ХА!

– ЭЙ, РИЧ, А ЧТО НАСЧЁТ МЕНЯ?! – закричала, что было сил, Фолли, включив в коморке свет.

– ФОЛЛИ, Я ОТОРВУ ТЕБЕ ГОЛОВУ! – завопила Дэйлайт вслед двум любвеобильным истеричкам, окончательно потеряв самообладание. И, схватив непутёвую крылатую дуру за шею аурой могущественного алого телекинеза, единорожка спросила, глядя той прямо в глаза, покуда та, ведомая разрушительной силой магии, поднималась всё выше вдоль стены, кряхтя от недостатка воздуха. – ТЫ ВООБЩЕ ОСОЗНАЁШЬ, КАК ТЕБЯ ВОСПРИНИМАЕТ ТВОЙ ДОРОГОЙ РИЧ?.. ТЫ ИГРУШКА ДЛЯ НЕГО, ТЫ ПРЕДМЕТ, ТЫ, ЧТО, НЕ ПОНИМАЕШЬ ЭТОГО, ФОЛЛИ?! – Дэйлайт, сполна натерпевшаяся этого тупого циркового представления, безо всяких зазрений совести продолжала душить пегаску, плавно перейдя в обращении с крика на шёпот. – Ты – никто, и… признаться честно, я не знаю, как ты сумела выжить вплоть до сего момента, – вдруг рассвирепевшую единорожку осенило, и та, улыбнувшись во всю ширь лица, хорошенько надавила на шею кобылки, пытавшейся отмахнуться от неё робкими ударами крыльев. – А ну отвечай, падла, каким образом ты умудрилась сохранить нормальный вид?! ОТВЕЧАЙ, ЕСЛИ ЖИТЬ ОХОТА!

В ответ на что прижатая к стене кобылка, посиневшая от недостатка кислорода, лишь жутко кряхтела, словно змейка, извиваясь в стальном хвате магии единорога.

– Что, не можешь говорить, ха-ха?! – заржав во весь рот, Дэйлайт начала отвешивать предполагаемой приспешнице Рича тумак за тумаком, отчего роскошный макияж на её мордашке тут же поплыл, превратив некогда прелестную физиономию в произведение гротескного искусства. – БЛАГОДАРЯ ТЕБЕ, ОНИ ТОЖЕ НЕ МОГУТ!

Вслед за чем, нисколько не церемонясь, раскалённая, словно пламя, единорожка, подумав, всё же отпустила свою собеседницу... хорошенько вдарив ту мордой в пол.

– Фолли, ты думаешь, ты самая умная? – после нескольких секунд молчания, обратилась к той Дэйлайт и, жёстко приподняв её голову за грязные лиловые волосы, она, скрипя зубами повторила свой вопрос. – Ты, что, реально думаешь, что я настолько наивна, чтобы поверить всем твоим бредням?! – она вновь вдарила голову пегаски в пол, сломав той нос. – ДВА ГОДА?! ДВА ГОДА ЧТЕНИЯ ОДНИХ И ТЕХ ЖЕ КНИГ?! ДВА ГОДА РАСКУРИВАНИЯ ОДНОЙ СИГАРЫ?! – Дэйлайт, расплакавшись, изо всех сил пыталась сдержаться, но всё же вдарила пегаску мордой в пол, вновь, нещадно и жестоко, и спелая кровь окропила её копытце. – ДА КОМУ ТЫ ВРЁШЬ! ТЫ БЫ СОШЛА С УМА! Я УЖЕ СХОЖУ С УМА, А Я ЗДЕСЬ НЕ БОЛЕЕ ЧАСА! – горькие слёзы скатились с её щёчки, отмыв часть горячей красной крови с подола пышного платьица. – ОТВЕЧАЙ, ДУШЕГУБКА!

Отхаркиваясь кровью и дрожа от страха, пегаска, лёжа напротив своего обезумевшего палача, была не в лучшем положении, чтобы диктовать свои условия. И потому, собравшись с силами, она честно ответила:

– А как бы вы поступили на моём месте, мисс Дэйлайт?! Я просто искала себе компанию, с которой можно проводить время…

– И именно поэтому в гардеробе лежит тёплая одежда, перепачканная следом роскошного накопытника? Притом, что вы, моя дорогая, их не носите… Протёртое место на диване, небрежно оставленные книги, прикушенная сигара…

– К чему вы клоните, мисс Дэйлайт? – нервно спросила истекавшая кровью Фолли, запрокинув голову наверх, со страхом касаясь болтавшегося из стороны в сторону носика.

– Кто был здесь несколько часов назад?

Дэйлайт попала прямо в точку.

– Это была единорожка? Пегаска? Земная пони?

– ВАМ КАКОЕ ДЕЛО?! – пискнула Фолли, затрясшись, словно осиновый листик. – БЫЛА И БЫЛА! ТЕПЕРЬ ЕЁ НЕТ!

– ГДЕ она?! – уточнила Дэйлайт, сделав шаг навстречу хозяйке жуткой каморки.

– Я… я… я, – задыхаясь от паники, вторила пегаска.

– НУ, ГДЕ?! – повторилась Дэйлайт, занеся себе за голову копыто для мощного удара по морде несговорчивой пегасочки.

– Я отправила её проверять западный холл особняка.

– И когда же она вернётся?

– Боюсь, никогда… Они почти никогда не возвращаются… Но, во всяком случае, так я понимаю, где есть опасность и где её нет… Рано или поздно, руководствуясь этим планом, я должна была оправдать все жертвы и найти выход, спасти ме… всех.

– Какая же ты сволочь, – сухо проронила Дэйлайт, отвесив той жгучим шлепком эфира по горячей щеке.

БА-БАХ!

В тот же миг, прогремев на всю округу звонким треском рассыпавшейся древесины, дверь в каморку в клочья разорвала увесистая динамитная шашка, оставив на месте былого входа гигантскую дыру, зиявшую густым чёрным дымом. Вслед за тем, держа наготове два взведённых револьвера, в комнату вошла пара до изумления обворожительных кобылок, облачённых в излишне откровенные вечерние платья.

Не теряя времени на болтовню, они, ведомые жаждой крови, тотчас навели голодные стволы серебристых орудий на Дэйлайт, элегантно слившись друг с дружкой в жаркой развратной позе. И, плавно скрестив свои сияющие револьверы, кобылки, мягко нажав на спусковые крючки, сию же секунду произвели выстрел, нисколько не церемонясь со своей зазевавшейся добычей.

БАХ! БАХ!

– ОХ, МАТЬ! – тотчас выпалила Дэйлайт, с большим трудом оторвав себя от созерцания пышных, модельных форм красавиц, что метко целили смертоносными стволами прямо в её макушку.

Времени на проведение ответного огня у статной барышни просто не было, и потому, понадеявшись на милость жестокой судьбы, Дэйлайт материализовала вокруг своей головы тонкое защитное поле, что плотно затянулось на её носу ровно в тот миг, как к нему подлетели два увесистых серебристых снаряда.

ТРЕСК

Дэйлайт крепко стиснула зубы. Эта боль, гулко звеневшая в каждом нервном окончании её головушки, была невыносима. Она походила на зубную боль, что отзывалась, однако, в каждой живой клеточке на коже облысевшей мордашки. Не прошло и минуты, как эта боль, предавшая спокойствие Дэйлайт и опрокинувшая её, и без того шаткое, здравомыслие, взрастила в кобылке жгучую, огненную, животную ярость.

Стоя на месте, Дэйлайт без страха глядела в одурманенные очи своих обидчиков, с улыбкой выжидая следующего выстрела.

БАХ! БАХ!

– А-А-А-А-А! – завопила от боли Дэйлайт, упав на пол.

Выстрелы в очередной раз угодили в самый центр высокого лба единорожки и, столкнувшись с защитным полем, были распределены по всей поверхности головы, отчего единорожка, словно бы парализованная, камнем рухнула вниз, начав извиваться в непередаваемо жуткой агонии.

– М-Мисс Д-Дэйлайт, всё хорошо? – проронила Фолли, выглянув на сцену сражения из глубинок тёмного гардероба.

– ДА, М-МИСС Ф-ФОЛЛИ, ВСЁ, – еле-как проронила задыхавшаяся от боли Дэйлайт, тщетно пытаясь подняться на все четыре копыта, – ХОРОШО!

Воспользовавшись моментом глубокого замешательства двух шокированных леди, Дэйлайт, будучи в незавидном положении, всё же материализовала револьвер прямо под своей талией. И в тот момент, когда без умолку гоготавшие кобылочки, упиваясь своим триумфом, отвели револьверы в сторону, Дэйлайт, подобно опытному охотнику, ведомая нестерпимыми болью и яростью, резко вскочила, всадив в шеи тех две огромные свинцовые пули.

БАХ!

– Кто вы такие?! – спросила Дэйлайт, держа в поле алого телекинеза их обмякшие тела, фонтанировавшие ей в морду литрами свежей крови. – И не смотрите на меня такими глазами: вы сами виноваты в том, что с вами сталось! – находясь в одном шаге от падения в бездну дремучего безумия, донельзя разгорячённая единорожка, вкладываясь в каждый нанесённый удар, с превеликим удовольствием хлестала безвольных поняш по их холодным мордашкам, на которых так мило застыла миролюбивая улыбка покорства. – Почему вы не отвечаете мне?!

– Они в-всё ещё м-мертвы! – пропищала перепуганная Фолли, заслонив проход вглубь гардероба кучкой плотных чёрных платьев.

– Да-а-а?! – на радостях выстелила Дэйлайт, залитая кровью с ног до головы. И, широко раздвинув свои тяжёлые веки, она, улыбнувшись до самых ушей, прошептала. – Как прелестно!

Следом за тем, не успело минуть и секунды, как Дэйлайт, подняв тела двух обворожительных красавиц в воздух, что было сил, столкнула те лбами. Сокрушительная мощь алого чародейства несколько раз облетела каморку, сотрясая стены жутким грохотом, и Фолли, боясь за свою жизнь, окончательно закрылась в своей крохотной платяной обители. Горячий дождь из осколков костей, спинномозговой жидкости, крови и растерзанных кусков мяса вмиг обрушился на морду без умолку хохотавшей единорожки.

Продолжая перемалывать кости бессмертных бедолаг в труху, Дэйлайт до жути громко и довольно смеялась, и казалось, будто весь особняк затих, смиренно наблюдая за бесчинствами некогда спокойной, здравомыслящей барышни. И всё же, минутой спустя, когда от элегантных форм юных красавиц не осталось и мокрого места, Дэйлайт успокоилась. Перед ней, медленно собираясь воедино, гнила мерзкая лужа кроваво-красного супа. Каморку объяла тишина.

– Простите меня, мисс Прудэнс, – проронила Дэйлайт сквозь слёзы, припав к грязному полу, в окружении дребезжащей плоти её падших жертв, – Простите мне мою беспечность… Мне следовало чаще прислушиваться к вашим советам по сдерживанию гнева… Но теперь уже слишком поздно, – сказала она, утерев слёзы, – вас нет рядом… Что же… В таком случае… Настало время и мне хорошенько расслабиться, не так ли, мисс Прудэнс?! И я точно знаю, как мне достичь успокоения!

Докончив свой монолог волевым воплем, Дэйлайт вырвала из разодранной плоти регенерировавших кобыл черепа вместе с их дряхлыми позвоночниками и, перекрутив те друг через друга, начала гнуть, с восторгом наблюдая, как, звонко кряхтя, в стороны разлетаются кусочки оторванных позвонков, один за одним, словно белый бенгальский огонь.

– В-Вы ч-ч-чудовище, м-мисс Д-Дэйлайт, – вымолвила Фолли через силу, наблюдая за сим кошмарным представлением через крохотную гардеробную щёлку.

– Может быть, – ответила барышня, утопая в неге густого безумия, охватившего всё её нутро, словно бархатное одеяло, – вот только мне не каждый день выпадает возможность так удобно и весело попрактиковаться в хирургии!

Следом, охваченная непередаваемо сладостным чувством эйфории, доктор вырвала из груди полумёртвой кобылки сердце и, с восторгом разглядев то со всех ракурсов, тут же разорвала, словно резиновый шарик, полный воды… Вслед за чем густая волна тёплой крови вновь окатила её мордашку.

Тем временем

Особняк господина Рича

– Ну давай же, открывайся, идиотская дверь! – прошипела себе под нос уставшая Прудэнс, пытаясь в сотый раз кряду вскрыть дверной замок на заветной двери силой зубов и отвёртки, успешно позаимствованной со склада Радиохэда.

Однако, долго это продолжаться не могло, и вот, тяжело дыша, нахмурившаяся лиловая красавица в конце концов опустилась на пол и, сдувая со лба пышную изумрудную чёлку, по дурости измазанную в машинном масле, нервно сглотнула.

– Простите, юная мисс, а вы не видели выхода? – прервав тишину, с той стороны непроницаемой двери, словно бальзам на душу, донёсся голосок молодого жеребчика.

– Он прямо перед вами, сир, – не обращая никакого внимания на абсурдность предъявленного вопроса, Прудэнс услужливо подсказала тому направление. – Видите, дверь? У вас под носом? Потяните наружу – за ней покажется выход!

– Я пробовал! – отвесил тот в ответ, угрюмо фыркнув. – Она не открывается!

– Может быть, сир, вам в таком случае следует проверить замочную скважину? – с трудом сдерживая себя от оскорблений в адрес юноши, поясняла лиловая пони, тихонько прижавшись к узенькой щёлке.

– Ох ты! И вправду! – заликовал тот. – Здесь ключ валяется!

– Ваши действия? – саркастично протянула Прудэнс.

– Мои действия?

– Да, ваши.

– Какие именно?

– Грядущие, – протянула кобылка, повысив голос, на последнем издыхании, готовая рвать себе волосы на голове, не в силах справиться с таким неисправимым тугодумом.

– Я-то откуда знаю! – справедливо подметил тот.

– Просто вставьте уже этот ключ в скважину, Селестии ради!

ЩЁЛК

«Почему… Ну ведь можно было распорядиться иначе… Почему, если это прислуга Рича, то обязательно бедный старик или законченный имбецил, судьба?! Ну можно ведь было быть благосклонней!» – думала про себя залившаяся краской земная пони, мягко приложив к мордашке лиловое копытце.

– И что дальше? – осторожно проронил глуповатый юноша, демонстративно прокашлявшись, дабы порушить тем мгновение затянувшегося молчания.

– Открывайте дверь, – сухо и спокойно отрезала Прудэнс, плавно натирая себе виски на благо успокоения разбушевавшихся нервишек. – Прокрутите ключ, толкните дверь: и вы на свободе!

– А как… Я не могу: у меня копыта!

Выслушав это, Прудэнс вмиг закаменела от полного осознания этой всеобъемлющей жеребячьей тупости и, лишь изредка похлопывая ресничками, проронила:

– То есть поднять маленький ключик с пола вы смогли, а обернуть его – уже нет?! Что за чушь!

– Мне копытцам больно будет, – печально пояснил юноша.

– Если я правильно помню, копытца ваши желали поскорее оказаться на воле… Вы выйти хотите или нет?!

– Хочу!

– Ну так действуйте, вы вообще жеребец или кто?!

И жеребец повиновался. Мгновением позже просторный холл залил долгожданный звук поворота ключа, и дверь плавно отворилась, явив восторженному взору Прудэнс мордашку таинственного незнакомца.

– ТАК ЭТО ВЫ!? – чуть было не закричала доктор, завидев напротив себя знакомое бежевое тельце, облачённое в розовый мешковатый костюм. Вслед за чем, отойдя от шока, она, не теряя времени, вошла в кабинет и, бережно прикрыв за собой входную дверцу, выпалила. – Что вы вообще здесь забыли?!

– Я? – ответил тот, залившись краской. – Я заблудился.

– В личном кабинете особняка господина Рича?! Миновав увешанный острыми пиками забор, зоркого сторожа и двух огромных мускулистых громил на лестнице?!

– Да.

– Юноша, прекратите пудрить мне мозги! – пискнула доктор, ухватившись копытцами за голову.

В тот миг на пальму первенства в сознании Диар Прудэнс метили два противоборствующих мотива, первый из которых велел выдворить глупого мальчишку прочь, дабы без лишних глаз осмотреть кабинет Рича на предмет бесхозного золотишка; второй же, наиболее надёжный, приказывал отнестись к юному мистеру со всем вниманием, ибо его слова могли указать той на опасность, затаившуюся где-то под боком.

– Понимаете ли, – начал он, вслед за чем остановился, дабы хорошенько набрать воздуха, – после того, как мисс Дэйлайт, одержимая злой силой, отправила меня в полёт, в Вечнодиком лесу меня нашла мисс Ларч, вылечила ото всех недугов и отправила в больницу, однако… По пути я наступил в куст какой-то синей травы, что уменьшила меня, после чего я, вновь заблудившись, добрёл до каких-то огромных ворот, и… Ну… Это… Может, мне просто показалось, но я услышал шелест травы и животный рык, поэтому я поскорее забежал внутрь и затем, миновав вход в особняк, забрался на второй этаж и, ведомый паникой, закрылся в самой дальней двери от лестницы, что я видел… Вот, собственно говоря, так я сюда и попал. А потом, через пару минут, я вновь стал обычным мной, здорово, правда?

– Здорово, – сухо выстелила Прудэнс, вняв каждому слову этой странной, граничащей с бредом, истории. – И что же вы теперь собираетесь делать?

– Не знаю, – честно признался недалёкий мальчишка, усевшись в роскошное офисное кресло Рича. – Ух ты! Какое мягкое, хе-хе!

– Вы, уважаемый, идиот, – не менее красноречиво прошептала Прудэнс, выказав своей мордашке немножко жара увесистым фейсхуфом, – причём неисправимый.

И вдруг, не успей Хиро вымолвить и писка в ответ на справедливо поставленный диагноз, как в кармашке седельной сумки юной леди завибрировала заветная стальная коробочка. Не теряя ни секунды времени, Прудэнс, боясь за сохранность своей жизни, вытащила устройство Радиохэда и осторожно поставила на стол, дабы с удобством вглядеться в голубое зарево крохотного информационного экранчика.

«МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ КАМНЯ: ЧЕТЫРЕ МЕТРА НА ЗАПАД»

– Ух ты! – радостно воскликнул Хиро. – А что это такое?

– Тихо! – тотчас затребовала в ответ Прудэнс. – Не вашего ума дело.

– Как грубо… Ну вот, вы меня расстроили, мисс!..

Заместо извинения предприимчивая пони начала тихонько, но шустро открывать шкафчик за шкафчиком с внутренней стороны роскошного лакированного стола, в надежде отрыть среди груды финансовых отчётов золотых или, на крайний случай, серебряных сокровищ. Однако, из раза в раз разочаровываясь, та всё стремительнее теряла былой настрой, тревожно надкусывая нижнюю губу.

– Что за чушь?! – проронила недовольная терапевт себе под нос, сметая в мягкий кармашек седельной сумки позолоченные настольные часы. – И это всё?!

Изумлению жадной до бесчинств барышни не было предела, и потому, вдоволь продышавшись, та принялась заглядывать под каждый камень просторной обители, в надежде найти богатства там. Приглядываясь к забитым стеллажам, журнальному столику, пыльному подоконнику и увесистому книжному шкафу, Прудэнс, сверля орлиным взором всяческого рода углубления, внезапно для себя приметила кое-что интересное.

– Да! – пискнула та на радостях, довольно захлопав в копытца. – Уважаемый, будьте любезны, помогите мне сдвинуть этот шкафчик в сторону!

– Ещё чего! – проронил тот, важно засучив рукава. – Идиот вам помогать не станет! – докончил тот, акцентировав внимание румяной барышни на первом слове, вслед за чем, не позволяя мине серьёзного настроя спадать со своей морды, начал безмолвно крутиться в кресле господина Рича.

– Что ж, ладно, – прошептала себе под нос Прудэнс, осознав глупость положения, в кое она сама себя и загнала. – Видимо, у меня нет другого выхода, – она сделала храбрый шаг навстречу юному жеребчику, буквально сверкая уверенностью в своём плане и, эротично перевалившись через столик, заявила. – Если вы поможете мне отодвинуть этот шкафчик в сторону, я упрошу мисс Дэйлайт поцеловать вас в носик, уважаемый… как вас, напомните?

– Хиро! – радостно ответил юноша, неряшливо вскакивая с кресла, вслед за чем, не теряя времени, начал, нащупав щёлку меж стеной и шкафом, что было сил, толкать тот в сторону. – Ох, мисс Дэйлайт, я так счастлив! – заряд энергии молнией ударил прямо в голову жеребчика, и тот, движимый неиссякаемым чувством страсти, вмиг раскрыл таинственную впадинку, изо мглы которой показались застарившиеся кобыльи платья.

– Благодарю, Хиро, – прошептала Прудэнс, тотчас закрыв дверь в кабинет. – А теперь, будьте добры, не шумите…

«МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ КАМНЯ: ТРИ МЕТРА НА ЗАПАД»

– Одну секундочку, – обмолвилась лиловый доктор, ухватив в свои копыта, пока ещё не поздно, стальной кубик, дабы, взглянув вглубь открывшегося пространства, понять: зачарованный камень был у неё прямо под носом.

Прудэнс сделала шаг навстречу мгле этой тесной каморки и ужаснулась: едкое амбре засалившихся тканей всей силой своего омерзения ударило той прямо в нос. И потому, аккуратно переставляя копытца так, чтобы ненароком не вляпаться в источники сего омерзения, Прудэнс медленно, но верно продвигалась вглубь этой богатой выгребной ямы.

– Вы куда, мисс? – после долгого молчания проронил Хиро, зачарованный рубиновым сиянием вычурной стальной коробочки. Не дожидаясь ответа, он смело заключил. – Помощь уже в пути!

Однако мисс Прудэнс молчала, плавно лавируя копытцами меж мятым, искомканным до неузнаваемости грязным бельём неряшливого аристократа. Вдруг, наткнувшись на некое подобие глиняного манекена, Прудэнс в страхе отпрыгнула прочь.

– Смотрите, чего я нашёл! – гордо вымолвил Хиро, вальяжно прижавшись к стеночке да возложив свои задние копытца на голову некоего глиняного изваяния.

– Тс-с-с! – затребовала Прудэнс шёпотом. – Прекратите нести бред!

– Что? – переспросил юноша. – Вам нужен свет?.. Наверное, вот эта штука включает свет?.. Попробуем, ха-ха!

И тут, вопреки всём слёзным мольбам лиловой барышни, Хиро поднял рычаг, откинув прочь мягкие холодные тряпочки, что всем своим грузом тянули его вниз. И алый свет залил собой стены этой греховной обители.

Плотные нагромождения холодных глиняных манекенов, походившие на полуживые трупные залежи, открылись взору юного терапевта. Затаив дыхание, она, нервно покачивая головой, только и делала, что спешно моргала, не в силах подёрнуть хоть одной мышцей. Хиро же, напротив, едко усмехнувшись, выпалил, адаптируясь к тусклому свету каморки:

– Нихрена себе у него тут шмоток! Мне б так жить!

Казалось бы, заслышав такую воодушевляющую речь, состоянию барышни следовало бы сделаться легче, и всё же, ощущая в этой комнатке присутствие некоего таинственное и зловещего духа, она лишь сильнее пугалась. Постепенно глазки обоих привыкли к свету, и окружающая их действительность приобрела новый окрас.

Следом за серыми кучками в вышине этих до ужаса правдоподобных изваяний, Прудэнс увидела двух аристократов, что, прижавшись носиками, затаив дыхание, вдыхали тонкую белёсо-лазурную дымку аквамаринового сияния.

– МИСС ДЭЙЛАЙТ! – потеряв бдительность от шока, чуть было не закричала Прудэнс, однако, будучи пони ловкой, вовремя заткнула свой рот копытцем.

– МИСС, – тотчас повторил Хиро, рот которому столь же резво, а, может, даже резвее заткнула лиловая барышня, следом за собой, ибо юноша тот был далёк от понятий осторожности.

– Т-с-с! – вновь прошипела Прудэнс, убирая с губ жеребчика своё копытце.

– Н-н-нет, не убирайте, – проронил тот, закатывая глазки да пуская слюнки, – О-оно такое мягкое!

В ответ на что Прудэнс, вновь залившись краской, подошла ближе и, вобрав в себя всю силу духа, хорошенько огрела извращенца по щеке тем самым копытцем, и звучный шлепок плавно растёкся по стенам крохотной комнатки. Вслед за чем, шокированная, юная терапевт, не теряя ни секунды, приблизилась к своей пациентке, обратившись к той со словами:

– Мисс Дэйлайт! Мисс Дэйлайт! Вы слышите меня? Приём!

В то же самое время

Сет Господина Рича

БАХ!

Просторный вестибюль роскошного особняка был целиком и полностью разгромлен. Вестибюль, некогда завлекавший внимание дам мраморными бюстами своего господина, что укромно восседали на высоких постаментах, масляными холстами, полными графской изысканности, и мягким бархатом восточных ковров. Заместо высоких резных колонн, поддерживавших антресоли, виднелись лишь их изгрызенные обломки, впившиеся своими острыми выступами в опавшие куски древесного пола.

Перебегая от одной колонны к другой, Дэйлайт отчётливо слышала, как сильно и быстро бьётся её сердце, снабжённое лошадиной дозой старого доброго адреналина. Ощущая над головой жужжащие, словно рой мух, пулемётные очереди, она, не смея перечить собственному страху, всем телом прижималась к бетонному укрытию, пока, оставляя на той синяки, в её спину под такт выстрелов отлетали плотные осколки еле живой колонны.

– А-ХА-ХА! – загоготала барышня через слёзы, окончательно потеряв рассудок и, высунувшись из-за угла, прокричала. – ВАМ МЕНЯ НЕ ДОСТАТЬ, ТВАРИ! Я, МАТЬ ЕГО, НЕПРОБИВАЕМА!

На каждом шагу в роскошном обилии, отскакивая от града пуль, лежали оторванные черепа, рёбра, позвонки и сотни прочих костей невинных жертв произвола Рича. Тёплая, густая кровь заливала собой бурую плитку пола, словно плотное алое озерцо, на поверхности которого, подобно кувшинкам, плавали разодранные в клочья куски понячьей кожи.

Дэйлайт не так уж и плохо подошла к вопросу своего выживания, избрав единственный хирургически верный путь: путь тотального расчленения. Тела ожившей нежити, судя по наблюдениям травматолога, регенерировали со скоростью, в сотни раз превосходящей естественную, и потому единственным способом обеспечения собственной безопасности в условиях этого кошмара был избран план: рубить и кромсать бедолаг, пока не иссякнут силы. Да, это было ужасно, больно, жестоко, и Дэйлайт полностью осознавала это, однако у неё попросту не оставалось иного выбора. Таков закон природы. Выживает сильнейший.

– МИСС ДЭЙЛАЙТ, ПРОШУ, ПРЕКРАТИТЕ ТРАТИТЬ СВОЁ ДРАГОЦЕННОЕ ВРЕМЯ ПОПУСТУ! – обратился к той Рич, голос которого чётко и ясно донёсся до ушек статной барышни, вопреки густому полотну шума перестрелки. – ЕСЛИ ВЫ СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ ПО СВОЕЙ ВОЛЕ, У ВАС ОСТАНЕТСЯ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ СИЛ, ДАБЫ ПРОВЕСТИ ВРЕМЯ СО МНОЙ В ДОБРОМ ЗДРАВИИ! В КОНЦЕ КОНЦОВ, СКОЛЬКО ВЫ СМОЖЕТЕ БОРОТЬСЯ? ЧАС? ПОЛЧАСА? – он звонко рассмеялся. – А ЕСЛИ ЖЕ ШАЛЬНАЯ ПУЛЯ ПОДКОСИТ ВАС УЖЕ ЧЕРЕЗ МИНУТУ? ПОЙМИТЕ, МИСС ДЭЙЛАЙТ, В ВАШЕМ СОПРОТИВЛЕНИИ НЕТ НИКАКОГО СМЫСЛА! ВЫ ПРОСТО ДЕЛАЕТЕ СЕБЕ ХУЖЕ!

Сколь ясно бы Дэйлайт ни осознавала тленность и безысходность сложившейся ситуации, она, плотно зажав одно ухо копытом, а второе – толстым дулом револьвера, изо всех сил старалась изолировать себя от мыслей, подобных тем, что сообщал той богатенький душегуб. Пулемётные очереди, одна за одной, продолжали истощать некогда плотное укрытие, широкую резную колонну. Острые осколки бетона нещадно колотили единорожку по голой коже, оставляя на той глубокие кровоточащие порезы, ушибы и ссадины. Тяжело дыша, Дэйлайт с каждой секундой теряла волю к сражению, её надежда меркла, подобно пламени затухающего костерка, и всё же, горько рыдая, та не могла позволить себе умереть: «Если я умру прямо сейчас, кто поможет всем этим крохам?.. Они ни в чём не виноваты, и я…. Я НЕ МОГУ ТАК УМЕРЕТЬ!»

БАХ!

Цепкая пуля {BIG IRON: JUNGLE ROSES} мёртвой хваткой вцепилась в намеченную той цель. Лёгкая полупрозрачная дымка, воссияла на просторах вестибюля благородным сиянием чистого изумруда и, извиваясь, подобно балетной ленточке, сгустилась у самого основания колонны близ Дэйлайт, выжидая своего часа для бурного роста.

– РИЧ! – тотчас завопила Дэйлайт, молнией выбежав из-за угла. Вслед за чем, с улыбкой всматриваясь в гравировку своего серого оружия, переливавшегося светло-зелёными оттенками надежды, она повторилась, взводя на бегу тугой курок. – РИЧ!

– ДА, МОЯ ДОРОГАЯ… МИСС ДЭЙЛАЙТ? – проронил тот, едва приметив внимание, обращённое к его персоне. – ВЫ ЧЕГО-ТО ХОТЕЛИ, МОЯ МИЛАЯ?

– ДА, Я ХОТЕЛА БЫ ВАМ КОЕ В ЧЁМ ПРИЗНАТЬСЯ!

Израненная сотней глубоких порезов, Дэйлайт, вопреки всей боли, пронзившей её некогда изнеженное нутро, стремительным, словно ветер, галопом, приближалась прямо к зловещему укреплению на другом конце просторного зала. Во главе оружейного поста, состоявшего, по её грубым прикидкам, из пяти-шести вооружённых красавиц, стояла высокая белокурая барышня, уткнувшись милой мордашкой в перекрестие чугунной машины, в то время как находившаяся у той под боком пегаска с угольно-чёрной гривой заменяла первой патронную ленту.

Шелест попутного ветра, что так мягко пощипывал ранки боевой леди, гармонично переливался в её ушах звонкой трелью спасения, на пару с удручавшим грохотом подрыва динамитных шашек. «У меня есть около пяти секунд», – подумала про себя разогнавшаяся леди, точно направив прицел верного револьвера прямо вглубь разгорячённого пулемётного дула.

– ХОЧУ ПРИЗНАТЬСЯ ВАМ В ЧУВСТВЕ, ЧТО ГЛОЖИТ МЕНЯ ВЕСЬ СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ! – вновь закричала Дэйлайт.

Но не успел юный романтик с большим сердцем уточнить у своей любимицы сути сказанного, как та, что было сил, подпрыгнула и, взмыв над полом, произвела второй выстрел.

БАХ!

Вестибюль тотчас пронзила густая вереница крепких стеблей шипастой розы, что, устремившись к дулу чугунного монстра, вмиг разорвали то на десятки мелких осколков, оставив на месте былой железной трубки пышное колючее соцветие. Дэйлайт же, утопая в неге блаженного созерцания этого яркого взрыва, всего одним мгновением позже обрушилась на лозу, продолжив галопировать в сторону неприятеля столь быстро, как той позволяли её подбитые пулями копыта.

– ЭТО ЧУВСТВО, – завопила Дэйлайт в нескольких шагах от вражеской застройки, чувствуя под своими ногами влажное и холодное, почти что целебное прикосновение мокрых листков лозы. – ТОШНОТА! МЕНЯ ТОШНИТ ОТ ТЕБЯ, РИЧ, ХА-ХА!

Высказавшись, Дэйлайт убрала револьвер за спину и, улыбнувшись во всю ширь морды, яростно спрыгнула вниз, в надежде расколоть своими копытцами голову зазевавшейся бедолаги. Яркая кровавая аура, подобная алому пламени пылающего костерка, плотно объяла длинный рог боевой леди, что с громким треском разорвавшегося черепа претворила свой чудовищный план в жизнь. Следом за первой жертвой, Дэйлайт, вырвав из-под кожи павшей солидную часть грудной клетки, принялась уничтожать следующую, вбивая в глаза зомбированной белокурой крохи переломанные острые рёбра.

«Прошу, простите меня, мисс Прудэнс», – проронила леди, тихонько посапывая себе под нос, покуда её магия, ведомая неиссякаемой жаждой насилия, продолжала творить бесчинства, измельчая тела подневольных красавиц в труху. – «Если бы вы только знали, как бы я хотела, чтобы это всё закончилось… Как бы я хотела перестать быть монстром, но», – её очи вновь заплыли кровью, стан возмужал, и, сделав глубокий вдох, она заключила, широко расправив плечи: «НО КАК ЖЕ ЭТО, ДИСКОРД ПОБЕРИ, ЗАМЕЧАТЕЛЬНО – ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ЖИВОЙ!»

Тут же следом, используя останки чугунно-стальной махины в качестве щита, Дэйлайт, приблизившись вплотную к одной из своих обидчиц, прижала ту к стенке тяжёлой навесной пластиной. Мгновением позже, медленно наращивая давление, маниакально улыбавшаяся леди безмолвно расплющила тело бедолаги, отчего останки некогда живой девицы опали на холодный, залитый кровью пол грудой перемолотых косточек.

БАХ!

Головы оставшихся в живых боевых распутных барышень были отстреляны двумя точными выстрелами железного порохового монстра, чья фешенебельная гравировка так стильно сияла во тьме вестибюля красным рубином чистой ярости.

– Меня тошнит от тебя, Рич! – повторилась единорожка, припав к полу, и, глядя куда-то ввысь, будто бы взывая к самому небу, продолжила. – Твои лицемерные манеры, твоя напыщенная речь, в которой ты ни слова ни понимаешь, твоё обращение со слугами, – израненная грудой глубоких шрамов, мордашка леди, рыдавшей на потеху судьбе, являла особняку кипевшую лавой ярость на пару с горем, острым, словно гвардейский кинжал. – А твой кабинет?! Твой кабинет, Рич?! – завопила та, проломив дырку в полу одним хорошим ударом кроваво-алого гневного чародейства. – От бездомных пахнет не так мерзко, как от твоего рабочего места, Дискорд тебя дери! Тебе самому не стыдно?!

– Это очень грубо с вашей стороны, м-мисс Дэйлайт, – тихо проронил басистый голосок в ответ, разойдясь по холлам особняка гулким протяжным эхо.

– А разве ТЫ подбирал выражения, общаясь с моим личным ТЕРАПЕВТОМ, А?! – закричала лишившаяся рассудка Дэйлайт, в очередной раз пробив в полу подле себя дыру размером с копыто.

– Она служанка, ибо выполняет работу, ей назначенную… По поддержанию вашего здоровья. У неё нет хорошей родословной, имения или заслуг перед отечеством. Почему я должен относиться к ней иначе, нежели чем к прочей черни? Назовёте мне хоть одну причину? – вежливо выстилал жеребчик, пока боевая барышня, пуская слёзы, лишь сильнее погружалась в себя. – Мисс Дэйлайт, мне кажется, вы забылись… Мы с вами отличаемся от обычных пони, не так ли? – ведал тот, не позволяя себе замолкнуть ни на один миг. – Вы ведь и сами должны понимать: мы были взращены в семьях хорошего достатка, имеем лучшее образование, что может позволить себе житель Эквестрии, мы чтим её законы и традиции, мы целиком и полностью отдаём свои умения и навыки в дело и, пользуясь достоинства нашими, делаем жизнь других лучше… Вы врач, а я экономист… и, вследствие всего этого, являемся уважаемыми членами общества… А что вы можете сказать о своей служанке?

– Она мой друг, – тихонько проронила Дэйлайт, плотно укутавшись в позу эмбриона на полу да цепко ухватившись копытцами за останки сгоревшего хвостика.

– Друг?! – переспросил Рич, разразившись хохотом. – Эта неотёсанная мелкая грязепони в рваном халате – ваш друг?! А я смотрю, у вас всё так же хорошо с чувством юмор, мисс Дэйлайт!

– Заткнись, – жёстко затребовала единорожка, стиснув зубы.

– И снова вы грубите мне, мисс Дэйлайт…

Заслышав это, объятая огнём праведного гнева, барышня тут же ринулась изничтожать залитый кровью вестибюль, стирая в пыль всё, до чего могла дотянуться могущественная аура её чародейства. Череда сильных и быстрых ударов за несколько коротких мгновений обрушила остатки некогда величественной антресоли, измельчив в труху основания высоких резных колонн.

Господин Рич так и продолжал убеждать бушевавшую барышню в правильности своих взглядов, мерно разливаясь своим басистым голоском по просторным залам ментального особняка. Вот только Дэйлайт, ведомая неутолимой жаждой крови, уже давно не слышала его голоса, с головой поглощённая печалью и горем.

Повсеместно виднелись острые осколки роскошной напольной плитки, исколотой могущественными ударами огненных копыт. Вестибюль объяла таинственная белёсая дымка, в которой, еле мерцая, горел свет потолочной люстры, по одной Селестии ведомой причине, оставшейся на месте после событий отгремевшего боя. Трупные залежи, медленно, словно черви после дождя, соединялись воедино, формируя из костного и мышечного материала первичные основы прекрасных фигуристых тел, и, видя это, Дэйлайт лишь сильнее впадала в отчаяние. «В самом деле, сколько я смогу продержаться? Полчаса? Час? Несколько недель? Минуту? Что бы на это сказала мисс Прудэнс?» – помышляла про себя рогатая леди, осматривая безжизненно-серый корпус своего изысканно декорированного револьвера.

– Безудержная ярость ещё никого не приводила к успеху в делах, что касаются жизни и смерти, мисс Дэйлайт, – деловито промолвил жеребчик, звучно усмехнувшись. – Однако, на благо вашего душевного благополучия я позволю вам подобную дерзость в стенах моей обители…. В конце концов, уже совсем скоро вы предстанете передо мной во всей красе своего очаровательного образа, – Рич проронил очередной смешок. – И я бы не хотел, чтобы в своём порыве животной страсти вы попортили мою изысканный костюм.

ТРЕСК ТРЕСК

– Ох, а вот и они, моя дорогая, – произнёс басистый голосок, ознаменовав своими словами финальный шаг в стойкой борьбе статной единорожки.

Из-под каменных завалов в едином порыве мерзкой разлагающейся волны тотчас хлынули десятки разлагавшихся тел, вмиг заполонив своим отвратным видом всё пространство залы, измазанной сотней кроваво-заплесневелых лужиц. Едкий запах трупных останков вмиг заполонил собой просторный вестибюль, и, тяжело дыша, истекавшая кровью единорожка бросила бойкий взгляд навстречу опасности, в надежде встретить ту в боевой готовности.

Дэйлайт молчала. Безмолвно сверля яростным пламенем своих лазурных очей непроглядную бездну, она ловко перебирала в сознании сотни возможных планов наступления, и всё же, сколь бы хитры или отважны те ни были, все, как один, оканчивались безоговорочным поражением. У Дэйлайт попросту не было шанса.

– А-ХА-ХА! – захохотала барышня, тотчас заплакав.

– Вы готовы примкнуть к моей величавой коллекции, моя дорогая мисс Дэйлайт? – вежливо обратился к той Рич сквозь гул наближавшейся толпы нежити.

– ДА ПОШЁЛ ТЫ! – закричала Дэйлайт, приставив к своему лбу разгорячённое дуло дымящегося револьвера. – УБЕРИ ИХ ПРОЧЬ, НИ ТО Я ПОКОНЧУ С СОБОЙ!

Однако, мерзкие органические изваяния продолжали ловко преодолевать препятствия на пути к своей цели, неумолимо сближаясь с той в едином плотном потоке, подобно водам бушующего океана.

– Мисс Дэйлайт, прекратите говорить эти глупости, – мерно отчеканил Рич, еле заметно усмехнувшись, – вы не станете лишать себя жизни, вы здравомыслящая пони!

– У тебя совсем мозгов нет?! – выругалась Дэйлайт, левый глаз которой тотчас нервно задёргался. – А то, что мисс Прудэнс является моим психотерапевтом, тебе ни о чём не говорит?! – она взвела магией курок револьвера, обильно потея.

– В таком случае, – парировал языкастый жеребчик, – она бы явно не одобрила подобный исход вашего лечения, – и, будто бы плюнув той в самую душу, он повторил, – мисс Прудэнс будет крайне недовольна вами, ох, как же вы можете, мисс Дэйлайт!

БАХ

– ЗАТКНИСЬ! – тотчас выпалила объятая огнём Дэйлайт, произведя грозный выстрел в потолок. И, держа в пламени алого чародейства заплаканное оружие, она пояснила. – ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ НИКАКОГО ПРАВА ГОВОРИТЬ О НЕЙ!

БАХ

– ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ ЕЁ! – на сей раз выстрел, подобный броску массивного пушечного ядра, пришёлся по самому сердцу наближавшейся угрозы, отчего та, разлетевшись по стенам просторной обители, приостановила свой ход. – ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, КТО ТАКАЯ МИСС ПРУДЭНС!

– А разве вы знаете? – продолжал парировать Рич. – Вы знакомы с ней не более нескольких недель… Признайтесь себе, что в самом деле могло произойти за это короткое время, дабы вы могли кликать эту шваль своей подругой?

На несколько секунд залу объяла загробная тишь, лишь изредка прерываемая отзвуками тихо регенерировавших останков. В сознании Дэйлайт, сцена за сценой, проносились её тёплые воспоминания о делах минувшей недели, которые та некогда считала худшими в своей жизни.

– Я передумала, – вдруг заявила Дэйлайт, оборвав нить томной тишины, – Я не стану убивать себя в попытках спастись.

Милые, жизнерадостные, да и попросту забавные моменты продолжали навещать головушку рыдавшей леди, что, бережно утирая свои слёзы, только сильнее крепчала, охотно сжимая в лиловом поле чародейства стальное орудие убийства.

– Я найду тебя, – продолжила единорожка, улыбнувшись во всю ширь лысой мордашки. – И вышибу тебе твои мозги пушкой так сильно, что ни один патологоанатом в Эквестрии не сможет опознать твои останки! А-ха-ха, слышишь, Рич?!

– Слышу… вы просто прелестны, мисс Дэйлайт, – гладко выстелил жеребчик, заворожённый жаром пылкой натуры своей будущей любимицы.

– Но пока, – гордо заявила Дэйлайт, взведя курок белёсого револьвера, – я обязана оправдать её старания!

Снежная дымка, холодная, словно зимняя вьюга, объяла ствол {BIG IRON} свирепым вихрем душевного спокойствия. Пули, ведомые яростной жаждой мести, укромно запрятанной за пеленой внутреннего покоя, ловко занимали свои места в разогретом барабане, готовясь к грядущей борьбе. Дэйлайт мерно дышала, прикрыв отягощённые веки, и, полностью отдаваясь сеансу целебной медитации, даже не дёргалась, покуда в её сторону молниеносно надвигалась волна кровожадных трупов. И, хитро усмехнувшись, она прошептала:

– Я не подведу вас, мисс Прудэнс.

После чего, резко вскочив с места, Дэйлайт, продолжая расслабленно дышать, произвела семь смертоносных выстрелов по наиболее плотным скоплениям надвигавшейся биомассы. И, казалось, будто бы зал, разворошённый титанической силой этих огненных пушечных снарядов, сам начал трещать по швам, обдавая щёчки барышни жаром горячего воздуха.

БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ!

Вестибюль, ещё несколько минут назад красовавшийся пред чутким взором Дэйлайт своими роскошными, пусть и подбитыми колоннами, прелестными бюстами и изысканной мебелью, предстал перед её очами ужасающим, гротескным подобием операционного стола. Повсеместно были раскиданы ещё живые, пульсировавшие органы: мозги, кишечники… сердца. Гигантские лужи алой крови, переливавшиеся бурыми оттенками нечистот, служили для живых останков прекрасным хранилищем. А о запахе, что источала вся эта гнилая мерзость, и говорить не стоит.

Глядя на всё это, Дэйлайт еле сдерживала позывы к рвоте, спешно оттирая со своего белого платья плоть падших врагов.

– Весьма недурно, мисс Дэйлайт, – отчеканил вдруг Рич, важно и самодовольно, как и всегда, – Однако, думается мне, вы не совсем понимаете, что происходит, моя дорогая.

– Что он имеет в виду? – прошептала про себя единорожка, оглядываясь по сторонам в поисках ответа.

– Откройте глаза, мисс Дэйлайт! – вскричал тот, и щёчки статной барышни вновь объяла целебная волна жгучего эфира.

– Что? – боязливо протянула опавшая на пол Дэйлайт, внезапно почувствовав себя намного слабее.

– Откройте свои прекрасные очи и одарите меня своим чудесным взором, моя дорогая! – докончил жеребчик на весёлой ноте, полной восторга, гордости и восхищения.

– Надо же! – проронил Рич, хохоча. – Первая выпущенная в вас пуля – и вы уже в отключке, ха! Признаться честно, от вас, жаркой леди с пылающим сердцем я ожидал большего… Ну да ладно! – докончил тот, показательно откашлявшись.

– Ч-Что происходит? – только и смогла вымолвить Дэйлайт, сидя в кресле, опоясанном холодными железными цепями.

Попытавшись разорвать кандалы силой, барышня вскоре осознала, что эти полудымчатые цепи не поддаются чарам обыкновенной магии, и потому, в страхе затаив дыхание, она стала всматриваться во мглу комнаты, лишь изредка подёргиваясь от холода, насквозь пронзившего её голое тельце.

Сырой подвал, окутанный морозящим ветром одиночества, предстал перед устрашённой барышней во всей своей красе. Еле приметные голубоватые пары эфира маршировали вдоль каменных стен, оголяя мокрые подножия гладко выстеленного фундамента. Изредка в стенах проглядывались крохотные трещинки, истекавшие грязной сточной водой, и потому холодный бетонный пол, сполна залитый буро-лазурной жидкостью, вновь навеял Дэйлайт воспоминаний о сражении, произошедшем накануне. Откуда-то сверху время от времени капала чистая водица, наполняя тишь комнатки лёгким отзвуком звонких капель. И лишь голубое сияние магического факела отделяло эту залу от падения в кромешную мглу. И всё же, любые детали сей обители меркли на фоне её главного экспоната, владельца сего роскошного особняка, господина Рича, что, подобно своей новой любимице, сам был закован в морозные дымчатые цепи, стоя в самом центре морозящего кожу подвала.

– Что происходит, Рич?! – тотчас выпалила Дэйлайт, отважившись вновь попытать удачу в срыве ментальных оков, однако все её потуги оказались тщетны, и потому, объятая яростью, она затребовала, гневно и властно. – А НУ ОТВЕЧАЙ!

– Ах, вы наконец пришли в себя? – тихо проронил Рич.

Звон металла заполонил собой залу, покуда Рич, скованный, подобно душевнобольному в смирительной рубашке, лишь мерно улыбался, глядя в самую глубь лазурных очей рогатой красавицы. Его крепкую, упругую шею плотно облегал тугой железный обруч, израненные копытца были пронзены парой стальных гарпунов, и, стоя так, подвязанный цепями к потолку, он заявил:

– А я уже боялся, что вы погибли, мисс Дэйлайт, – проронил тот, утирая копытом краешек глаза. – Первая же пара посланных к вам барышень пустила вам пулю в лоб: вы отключились, и они привели вас ко мне… я терпеливо ждал вашего пробуждения, моя дорогая мисс Дэйлайт.

Сидя в кандалах в жутком сыром подвале прямо напротив своего противника, не в силах сделать хоть что-то, Дэйлайт вновь ощутила ярый приток агрессии, что, уживаясь рядом с чувством вины, породил на свет разрушительной силы огненное копытце, которое, однако, сколь бы та ни старалась, не могло дотянуться до мордашки скованного богатея.

– А ну отпусти меня, падла! – вдруг завопила барышня, яростно настукивая магическим копытом по креплениям цепей на каменной стенке подвала.

БАХ! БАХ! БАХ! БАХ!

– Прекратите немедленно, мисс Дэйлайт! – отчеканил Рич, мгновенно переменившись в тоне. – Вы ничего не добьётесь этим! Всё, чего вы добьётесь – это разрушения особняка, а за ним и подвала!

– ДА МНЕ ПЛЕВАТЬ! – выкрикнула та, не переставая колотить крепкий камень быстрыми ударами титанически сильного алого копытца. – Я ЛУЧШЕ УМРУ, ЧЕМ БУДУ С ТОБОЙ!

Однако, быстро обратив каменную заставу в песчаный прах, единорожка немедля убедилась в правдивости слов заносчивого жеребчика: след дымчатой цепи уходил далеко внутрь глубоких стен, и потому цепи, предположила леди, являли собой его ЛМО.

– Что я вам говорил?! – испуганно протараторил аристократ, ухватившись копытцем за воротник своего роскошного пиджака. И, хорошенько продышавшись, тот добавил. – Почему же вы так ненавидите меня, мисс Дэйлайт?!

– А за что тебя любить?! – ответила барышня, залив весь скопившийся на душе гнев в огонь словесной перепалки.

– Как минимум за то, что вы живы! – крайне важно огласил жеребчик, показательно ткнув копытцем в свой твёрдый высокий лоб, вслед за чем, прокашлявшись, добавил. – К тому же, мисс Дэйлайт, я всегда был вежлив с вами и не позволял себе лишнего.

Объятая пламенным огнём, тяжело дыша, леди уже было хотела изрешетить умишко подлого извращённого жеребчика градом увесистых аргументов, однако, одумавшись, та решила рискнуть, сделав шаг навстречу избалованному дитя:

– А ведь вы правы, – еле различимо проронила Дэйлайт, укрыв свою румяную мягкую мордашку под вздёрнутой тканью разорванного платья. – Вы никогда не поступали со мной худо…

– Ну наконец, – довольно выстелил Рич, плавно прикрыв тяжёлые веки. И, сделав глубокий вдох, тот продолжил. – Наконец вы признали, что врага стоить искать не во мне…

Эти слова, произнесённые столь безрассудно и будто бы ни к месту, произвели на сосредоточившуюся барышню эффект разорвавшейся бомбы. Воспоминания о жутком кровавом побоище вновь нахлынули на неё, подобно гребням штормующей волны, погребая рассудок леди в ледяной пучине отвратных помыслов. «Нет, этого просто не может быть», – тихонько прошептала та себе под нос, – «Выходит, и та перепалка с Ричем и все эти ужасы были лишь плодом моего воображения… плодом моего больного воображения». Нервно сглатывая слюну, Дэйлайт, вперив взор в еле заметную лужицу на полу, заглянула вглубь свои же очей, в которых, еле мерцая, тускнел лазурный огонёк надежды: «Выходит… это Я не признаю её своим другом?..»

И вдруг загробную тишь подвала пронзили слова Прудэнс.

– Мисс Дэйлайт! – проронила та своим чувственно-высоким голоском. – Мисс Дэйлайт! Вы слышите меня? Приём!

– Это ещё кто такая?! – надменно выпалил Рич, лязгнув цепями. Его грозные тонкие брови вмиг накренились, глаза заплыли едким туманом непредвиденной опасности, и, в панике оглядываясь по сторонам, тот начал неустанно скрипеть скованными от страха челюстями.

– Мисс Прудэнс! – тотчас заликовала Дэйлайт, улыбнувшись до самых ушек. – Как же я рада вас слышать! – казалось, её платье, бархатно поглаживаемое холодными ветрами сырого подземелья, ловко лавируя меж звеньями цепей, колыхалось в такт сердцу своей радостной госпожи. – Где вы, мисс Прудэнс?!

– Опять эта шваль! – грозно отчеканил аристократ, надкусив нижнюю губу.

– Приём-приём! Мисс Дэйлайт, я очень надеюсь, что вы слышите меня! – обеспокоенно повторилась Прудэнс, голос которой робко, боязливо дрожал, словно бы та узрела перед своими невинными очами нечто невообразимо жуткое. – Если я правильно поняла, у вас осталось не так уж и много времени, потому буду кратка!

«Да уж… Вы сама краткость, мисс Прудэнс», – усмехнувшись, пробубнила про себя Дэйлайт, улыбчиво наблюдая за тем, как её грядущее освобождение, уже маячившее на горизонте, выводило из себя некогда сдержанного и вежливого жеребчика.

– ШВАЛЬ! А НУ ПРОЧЬ ОТ~СЮДА! – выпалил тот своим комично надломившимся голоском, покуда жаркая алая кровь, исполненная желчи и гордыни, продолжала непрерывно заливать собой его жадные глазки, голубые, словно небесная лазурь.

– Основополагающая эмоция данного сета: возбуждение. Эмоция положительна, аффективна и, что наиболее важно, не поддаётся контролю, – гладко выстилала Прудэнс, излагая своё заключение, основываясь при том на одном лишь внешнем анализе зачарованного камня. – В связи с многочисленностью своих догадок могу лишь предполагать, что основополагающая способность этого могущественного сета – контроль неживой материи! – и затем, будто бы невзначай, она взяла еле заметную паузу, в конце концов вымолвив. – Надеюсь, вам это поможет, мисс Дэйлайт!

– Ах-ха-ха! – победоносно загоготал Рич, страстно закусив нижнюю губу, вслед за чем, довольно выдохнув, он таки вернул своему стану прежнюю мужественность, показательно оправив элегантно повязанный воротник. И, обернувшись к Дэйлайт сухо выпалил. – Вы выбрали не ту пони в помощники… соболезную.

«Спасибо… Мисс Вовремя-Приходящая-Прудэнс», – вновь попытавшись обдать свою мордашку горячим копытным шлепком, Дэйлайт, запнувшись о звенья цепи, тяжело вздохнула, и, обдумывая про себя план грядущей беседы, томным взором оглядела скованное тельце бесновавшегося Рича.

– Я так полагаю, моя дорогая мисс Дэйлайт, вы надеялись, заручившись поддержкой этой недальновидной грязепони, выставить меня дураком, ха-ха? – прогоготал тот, сверкнув в голубой дымке тёмного и сырого подвала аристократичной белизной своего звериного оскала. – Как бы ни так, мисс Дэйлайт!

Стоило Ричу только произнести это, как копытца задних ног единорожки закаменели, обратившись в превосходное каменное произведение искусства. Попытавшись двинуть которым, дама в тот же миг ощутила сильнейшую агонию, и потому всем своим грузным телом рухнула на пол, окончательно измазав оставшиеся следы макияжа с мордашки о грязную подвальную воду. С ужасом глядя на собственные копытца, некогда тёплые и полные жизни, но теперь – обращённые по воле богача в миловидную серую скульптуру, Дэйлайт выпалила:

– Рич! Прекрати! – в её властном тоне впервые за сей диалог проскочила нотка непреклонного страха, взор барышни рассеялся, и даже стан её, что был столь могуч минутой ранее, скрючился, оставив на потеху аристократу бледнеющее от ужаса робкое девичье тельце.

– Хо-хо-хо, – ответил жеребчик, цокнув язычком, – вам нечего опасаться, моя милая Дэйлайт… Это всего лишь необходимый пункт в цикле работы моего роскошного ментального особняка, – его мерзкая самодовольная улыбка, оттянутая до самых ушек, в тот миг сияла особенно ярко. – Не беспокойтесь: уже совсем скоро мы будем вместе с вами наедине, в блаженстве созерцания ваших элегантных девичьих форм, при тёплом сиянии свеч с бокалом десертного вина, – романтично докончил тот, довольно закрыв мечтательные глазки.

– ТЫ БОЛЬНОЙ УБЛЮДОК! – что было сил вскричала барышня, обе задние ноги которой уже целиком обратились в декоративный камень. – Да как тебе вообще может нравиться подобное?!

– Разве вы хоть раз видели на этом свете что-то более светлое и желанное, чем подневольная барышня? – тихонько промолвил Рич, глядя куда-то ввысь тусклой комнатки по-детски добрыми, можно сказать, наивными глазками, зачарованными негой неподдельного, искреннего счастья. – Разве вам доводилось испытать большее наслаждение, нежели с покорной вам леди, преисполненной природной грации, венцом естества красоты, что была бы при всём том лишена дурных предрассудков и черт, свойственных дурному тону? – ведал Рич, тяжело дыша, не в силах оторвать возбуждённый взор от скованного тельца испуганной единорожки, тщетно боровшейся с серым камнем за свою жизнь.

– НЕТ! – бойко отрезала Дэйлайт, сверля своего собеседника яростными очами, из которых, казалось, наружу вырывалось алое пламя самого Тартара. – Я ТУТ ПОДОХНУ С МИНУТЫ НА МИНУТУ! – стиснув зубы, обмолвилась та, грубо пыхтя и еле сдерживая слёзы. – УМЕСТИ ВСЮ СВОЮ РЕЧЬ В ЭТИ ЖАЛКИЕ МГНОВЕНИЯ ИЛИ Я ОТ ЭТОГО МЕСТА КАМНЯ НА КАМНЕ НЕ ОСТАВЛЮ!

– И как же вы это, интересно, сделаете? – тотчас спросил Рич, едко усмехнувшись, вслед чему, однако прибавил. – Ну да ладно, моя милая Дэйлайт, из уважения к вашей прелестной натуре я буду краток, ха-ха! – он в очередной раз подвязал свой воротник и, хорошенько прокашлявшись, заявил. – Эта история берёт своё начало в далёком восемьсот восемьдесят третьем году. Беспечным летним утром, исполненном свежести и жара зелёной листвы, я прохаживался по тропкам фамильного гнёздышка. Не знаю, право, движим ли я был самой судьбой или же на то меня толкнула моя вездесущая осмотрительность, однако…

– ПОЛСОТНИ! СЛОВ! ПРОШУ! – пыхтящая, подобно быку, свирепо завопила Дэйлайт своим грозным голоском, от мощи которого, казалось, подвальные стены начали осыпаться, орошая бурые лужицы крови крохотной насыпью песка. В то время как само тело красавицы, наполовину окоченевшее, стремительно застывало в весьма экстравагантной позе, подобно барышням со страниц журналов мод. – Полсотни слов и заткнись, Селестии ради, дай мне хотя бы помереть спокойно!

Рич нервно сглотнул, оттирая со лба холодный пот. Даже будучи в абсолютно беспроигрышном положении, он не мог отделаться от нависшего над ним ощущения опасности: будто бы прямо в метре от него, пусть и на привязи, разгрызая цепи, сидел голодный, и оттого свирепый, лев, готовый в любую секунду разорвать своего хозяина на сотню мелких кусочков.

– Как я и говорил ранее, дело обстояло семь лет тому назад, и, ох как же тот день был прекрасен… В тот день я повстречал её, ту единственную, боль от утраты которой преследует меня вплоть до сего дня…

Тем временем в тайном чулане господина Рича

– Дискорд побери! Мисс Дэйлайт наверняка в большой, нет… в большущей опасности! – пропищал Хиро, галопируя на месте в надежде поспеть за своим собственным хвостиком.

– Да уж, – томно процедила Прудэнс, оправляя галстук.

Бордовый солнечный диск уже как несколько минут назад коснулся тонкой закатной глади. Холодный восточный бриз, мерно задувавший сквозь тонкую дверную щёлку, остро пощипывал шёрстку встревоженных земных пони. Тёплый свет солнца же, напротив, бережливо поглаживал своими целебными лучами света их оробевшие тельца, скованные непреклонным чувством тревоги.

Напряжение, коим сполна был пропитан смрадный воздух чулана, казалось, можно было черпать целыми ложками, подобно густому мёду со стенок глубокой дубовой бочки.

– Мисс Дэйлайт! – заявил вдруг отважившийся Хиро во всеуслышанье, гордо возложив ведущее копытце на голову услужливого глиняного манекена. – Я спасу вас!

– С-с-стойте! – спешно отчеканила Прудэнс заикаясь от страха, в надежде пресечь планы юного шалопая, пока не стало слишком поздно. – Я уже работаю над этим, мистер… Хиро.

И вновь ледяная тишь, лишь изредка прерываемая томными всхлипами юного героя, заполонила собою просторный чулан. Впрочем, на сей раз она оказалась не столь уж и продолжительна.

– Мисс Прудэнс? – произнёс внезапно развеселившийся Хиро, звучно лязгая компонентами некоего металлического устройства за спиной у земной пони, что укромно уселась напротив Рича, скованного негой медитативной сетовой позы.

– Да? – нехотя ответила доктор, тяжело вздохнув.

– Не хотите посмотреть на мою тяжеленную, толстую штуку?

– Да, сейчас… Стоп. Ч-что?! – робко протянула Прудэнс

– А если я её протру… она станет ещё больше!

– Ч-Ч-ЧТО?! – вновь проронила кобылка, сгорая от стыда.

– Смотрите сюда! – гордо произнёс довольный раскладом жеребчик, презентуя скованной стыдом барышне свой прибор.

Пусть Прудэнс и была с головой погружена в комплексный анализом свойств сета, любопытство, впрочем, наравне и с инстинктом самосохранения, взяли над той верх, и, обернув голову, тревожно кусавшая копытца леди узрела пред собой непомерно большое, длинное устройство с изумительно красивым кончиком.

– Та-дам! – отрезал Хиро навеселе, живо демонстрируя изумлённой барышне своё раскладное металлическое копьё, наконечник которого представлял собой грубо заострённый осколок желтоватой скалы.

– Ух ты! – блеснув заворожёнными очами, чуть ли не пропела Прудэнс следом, завидев в своём поле зрения этот роскошный, отполированный до блеска, переливавшийся благородными лучами солнца, да попросту изумительный… кусок мусора. – Хватит баловаться, мистер Хиро, вы отвлекаете меня от работы, – не прошло, однако, и мгновения, как наигранное удивление доктора переросло в удивление искреннее, и, в шоке накренив брови, та спросила. – Одну секундочку… мистер Хиро?

– Ну, моя дорогая? – с жаром ответил тот, прикусив губу да соблазнительно облокотившись о своё копьё так, словно бы то было танцевальным пилоном. Вслед за чем, не успело минуть и секунды, тот, отвесив себе звучный фейсхуф, робко переспросил у улыбнувшейся дамы. – В-В смысле, мисс?

– Как вы пронесли ЭТО, – Прудэнс, что было сил, держала себя в копытах, умело сдерживая нараставшие порывы к истерике, и лишь вечно дёргавшиеся веки выдавали в той чувство неразрешимого внутреннего противоречия. – СЮДА?! – юная психотерапевт ещё могла поверить в то, что ведал той озорной юноша минутами ранее, однако уверовать в нечто столь же необыкновенное второй раз за вечер было за гранью её сил.

– Всё очень просто, милая мисс! – гордо заявил земной пони, глядя в рубиновую закатную даль со стороны рабочего кабинета, позируя вместе с тем таким образом, дабы жаркие лучи солнца создавали на его одежде изумительный, полный деталей, узор из тёплого света и мягкой тени. – Как я уже и говорил ранее, я угодил в опасную передрягу, а, если быть ещё точнее, попался в ловушку пыльцы, что уменьшила меня и мои вещи, вслед за чем я… Эй! Вы меня вообще слушаете?

– Да-да-да, конечно, я вас поняла, – ответила тому Прудэнс, элегантно позёвывая себе в копытце и одновременно с тем разглядывая каждый скол, трещину и царапинку на сетовом камне довольно ухмылявшегося Рича.

– Э-эй, ч-что за неуважение! – недовольно проронил Хиро, узрев в глубине чулана спинку потенциальной поклонницы заместо её заворожённых глазок. – Я-я вообще-то тут историю рассказываю! – и, выждав несколько секунд, тот добавил. – И она, между прочим, очень даже интересная! – прождав примерно столько же, тот докончил. – И, что самое главное, реальная!

– Рассказывайте-рассказывайте, – бодро процедила Прудэнс, издав едкий смешок. – Такими темами вы быстро станете главным сказочником нашего отделения, ха-ха!

– Ч-что?! – непонимающе отрезал Хиро, медленно переводя взгляд с объекта своего любования на собственные копытца, заляпанные смолой и мхом. – Что вы имеете в виду, мисс?

– Ну это же просто смешно! – пророкотала Прудэнс, вежливо рассмеявшись себе в копытце. Вслед за чем, обернувшись, та заявила. – То есть вы, повторюсь с ваших же слов, волшебным образом уменьшились вместе со всем своим громоздким мешковатым гардеробом, а также этим… копьём; будучи миниатюрного размера, пробрались именно на территорию особняка Рича, сумели проникнуть внутрь этого здания через закрытые двери и, что самое главное, взобраться по межэтажной лестнице с высокими ступеньками! – покручивая копытцем у виска, Прудэнс легонько присвистнула. – Вам не кажется, что ваш рассказ более походит на ленивую сценарную работу неумелого сказочника, мистер Хиро?

В помещении на несколько секунд воцарилась тишина.

– Н-Но это пра~вда! – утвердительно возразил Хиро, надломив свой милый юношеский голосок.

– Ой, всё, уважаемый, дайте мне поработать! – процедила Прудэнс, начав раздражаться. – Как вы верно заметили ранее, мисс Дэйлайт, вероятнее всего, находится в большой опасности, и потому моя обязанность – помочь ей выбраться из этого сета, и чем быстрее – тем лучше… Вашими вопросами я займусь позже.

Выискивая средь вороха пёстрых потоков снежно-зелёных искорок закономерности поведения сего яркого светового шоу, Прудэнс, вглядывалась в самую глубь пульсирующей мглы, продолжая углублённое изучение свойств сета методом визуального анализа эфирных частиц защитной оболочки.

[1] (Фр.) Моя дорогая

[2] (Англ.) Безобидная глупость

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть IV

ГЛАВА X. ANOTHER BRICK IN THE WALL

Часть IV.

Настоящее время.

Сет Его высокоблагородия господина Рича Младшего.

– В тот день я повстречал её, ту единственную, боль от утраты которой преследует меня вплоть до сего дня, – чувственно ведал Рич, сверля томным взором, полным отчаяния, элегантное тельце подневольной барышни, что стремительно каменело, обрастая толстым слоем декоративного лака, подобно статуе, только высеченной из обломка скалы. – Эта леди, уж не знаю поверите ли вы мне или нет, отнюдь не могла похвастать богатой или же добродетельной родословной, вовсе нет! – легонько просмеявшись себе под нос, тот продолжил, переведя взгляд, полный влаги и сожаления, на потолок, объятый пламенем синей магии. – И всё же, её тонкая фигура была столь совершенна, грива столь мягка… её чарующий взор, элегантная поступь и лучезарная улыбка сразили меня наповал… Эту милую кобылку звали…

– Дай-ка угадаю! Хармлэс Фолли?! – вмиг протараторила Дэйлайт, теряя последние силы к сопротивлению каменной трансформации.

– Хармлэс Фо… Стоп, что?! – недоумевающе выпалил Рич, тотчас прервав своё мучительно долгое повествование. – Откуда вам известно имя моей первой любви?!

– Скажем так, я была вынуждена пойти на некоторые уступки, дабы добраться до тебя, – загадочно произнесла Дэйлайт, закатив глазки. – Так или иначе, раскладом я оказалась, мягко говоря недовольна, – в тот же миг единорожка напрягла мышцы передних копытец, заставив свои железные кандалы громко прозвенеть, – поэтому на последок у меня осталось только одно желание: засунуть её голову в твою задницу, а твою – в её задницу!

– Фолли? Хармлэс Фолли? – непонимающе спрашивал повергнутый в шок жеребчик, сияя в полумгле комнатки выражением искреннего любопытства. – О чём вы говорите, мисс Дэйлайт? Фолли…

– Так вы не заодно?! – выпалила Дэйлайт с выпученными от удивления глазками.

– Прошу, – вежливо обратился к той Рич, совершенно проигнорировав последний вопрос собеседницы, – объясните мне, мисс Дэйлайт… Нет, для начала явите мне правду: вы имели честь встретиться в моём ментальном особняке с мисс Фолли?

И, стоило только галантному жеребчику произнести это, как процесс трансформации Твитчинг Дэйлайт в предмет искусного декора остановился, оставив той, однако, одну лишь голову, дабы та имела возможность поведать Ричу тайны его же сета.

«Одну секундочку», – тотчас смекнула улыбнувшаяся единорожка, ощутив, как с остатков её доселе живой кожи ушло леденящее касание каменного обращения. – «Селестии ради, никогда бы не подумала, что мне придётся опуститься до этого, однако… У меня нет другого выбора: последним шансом на пути к моему спасению станет моё волшебное искусство чесать языком!»

– С вами всё хорошо, мисс Дэйлайт? – испуганно проронил Рич, с тревогой вглядываясь в гладкую серую поверхность окаменелого тельца, что так ярко сверкала в лазурном сиянии подвала отблеском дорогого лака. – Не могли бы вы поведать мне то, о чём я вас прошу?

– Да, конечно, хи-хи! – незатейливо выпалила единорожка, блеснув хитрыми очами. – За всё то короткое, но такое полное живых эмоций время, что мы провели с ней, мы, можно так выразиться, если, конечно, вы не примите сие за фамильярство, стали, Селестия мне судья, чуть ли не самыми настоящими закадычными подругами…. Вот так, Ваше высокоблагородие!

– Охотно верится, – процедил Рич, проронив еле заметный смешок. Вслед за чем, тепло улыбнувшись, отметил. – Она всегда была той пони, что ценила публику, и, уж поверьте мне, мисс Дэйлайт, ха-ха, в её словаре вы точно не найдёт слова «пустая болтовня»!

«А в твоей голове мы точно не найдём мозгов», – пробубнила себе под нос Дэйлайт.

– Что вы сказали, мисс Дэйлайт? – непонимающе проронил Рич в ответ, оттирая со своих век скопившуюся влагу ловким касанием чистой лазурной магии.

– Ох, ничего, простите, Ваше высокоблагородие, – спешно оправдалась статная барышня, на лбу коей от страха выступил холодный пот. – Мне вспомнилась мелодия, которая играла в вашем рабочем кабинете накануне, ха-ха!

– Понятно… Однако, мы отошли от темы, – важно огласил жеребчик, стукнув копытцем об пол. – Расскажите мне, где и при каких обстоятельствах вы повстречались с мисс Фолли?

– Вы хотите услышать историю правдивую или красивую?

– Ваш вопрос здесь неуместен, мисс Дэйлайт! – грозно отчеканил Рич, вновь стукнув своим тяжёлым копытцем. – Я желаю знать правду!

– Как вам будет угодно, – проронила единорожка, ехидно ухмыльнувшись. – Что же, мы встретились в пламени огня, в лужах крови, среди останков ваших бывших «барышень»… подле роскошного фонтана в оранжерее, что был величаво украшен статуей в вашу честь, Ваше высокоблагородие, – еле сдерживая смех, Дэйлайт, с азартом в лазурных очах рассказывала сию историю, наслаждаясь тем, как мордашка беспринципного богатея с каждым словом всё гуще порастает неприкрытым чувством отвращения.

– Какой ужас! – вскричал жеребчик вслед за собеседницей, прикрыв свой рот воротничком. – Вы рассказываете мне о каких-то жутких страстях, мисс Дэйлайт… с Фолли всё было хорошо?

«Ну да, конечно, мисс Фолли!» – вновь проворчала себе под нос единорожка, еле приметно фыркнув. – «Меня же вовсе не старались разодрать в клочья твои гнилые приспешники!»

– С вашего позволения, господин Рич, – галантно выстелила Дэйлайт, прикусив губу, – я позволю себе высказаться: откровенно говоря, ваша мисс Фолли мне не приглянулась ещё с первого взгляда, – медленно говорила храбрая леди, в то же самое время осторожно прощупывая свою твёрдую, словно гранит, шею, из страха проронить лишних слов. – Как только я встретила её, я, из соображений безопасности, приставила к её виску толстое дуло дымящегося револьвера.

– Ч-ЧТО?! – прохрипел Рич с глазами навыкат, тотчас прижав к сердцу фамильный платочек, и, с ужасом взирая на холодность хищного взгляда своей гостьи, нервно сглотнул.

– Вслед за тем, не дав той и секунды на размышления, я взвела курок, – глядя прямо в глаза Ричу, медленно и плавно промолвила единорожка.

Хорошенько пораскинув мозгами, Дэйлайт в одночасье приняла решение идти ва-банк, всем своим нутром понадеявшись на то, что её слабого собеседника, скованного ужасом, вскоре хватит сердечный приступ.

– Вам наверняка известно, как сильно я люблю тишину… ровно как и то, что я не выношу пустой девичей болтовни, не так ли, Ваше высокоблагородие? – холодно и тихо, чуть ли не шёпотом, проронила Дэйлайт, глядя на фигуру своего трясшегося от страха оппонента исподлобья жутким пронзающим взглядом, острым, словно гвардейский кинжал. – Я спрашивала её о том, кто она такая… Но она молчала, Ваше высокоблагородие, ох, нет, она вовсе не хотела открывать свой рот… Неудивительно: я бы и сама не стала перечить своему собеседнику, покуда мою кожу подле виска сверлит разгорячённое железное дуло.

Стеклянные зрачки Рича, полные тёплой влаги, матово сверкающей в ледяном свете лазурного чародейства, густо обросли туманом забытья, в то время как, тревожно кусая свои губы, он сам, что было сил, старался сохранять мужество.

– Я долго ждала ответа, стоя у неё за спиной… Я ждала и ждала, покуда она, застыв, подобно каменной статуе, лишь неразборчиво мямлила. – ведала Дэйлайт, улыбаясь до самых ушек. – Я ждала в надежде услышать от неё хоть что-то внятное, однако всё, что слетало с дрожавших губ – тревожные всхлипы и неразборчивые мольбы о помощи… Спустя какое-то время, потеряв терпение, я обхватила магией спусковой крючок и…

– Прекратите, мисс Дэйлайт! – выпалил вдруг Рич, тяжело дыша. – Вы лжёте мне! – нервно посмеиваясь, добавил он. – Вы просто пытаетесь заговорить мне зубы, дабы я потерял бдительность, не так ли, ах-ха-ха?! – состроив маниакальную гримасу, Рич оттёр влагу со своих глаз платочком, напоследок добавив. – Чушь! Вы не могли убить мою милую глупышку! Вы не могли! Вы не могли! – если бы Рич мог, он бы наверняка схватился за свою тяжёлую, жужжащую от тревожных мыслей голову, и всё же, будучи подвязанным железными цепями к полу и потолку, он со всем усердием зажимал свои веки, оттягивая улыбку до самых ушек, обнажая на обозрение собеседницы свои снежно-белые, чистые зубки. – ГДЕ ОНА?! ОТВЕТЬТЕ МНЕ, СЕЙЧАС ЖЕ, МИСС ДЭЙЛАЙТ! – завопил Рич, стукнув копытом.

– Ваше высокоблагородие, – сохраняя абсолютный покой, промолвила стойкая барышня, не теряя и мгновения. – Я не утверждала, что ваша возлюбленная мертва, – тихонько прилизав магией воротничок своего платья да осторожно подёрнув тот за его твёрдый окаменелый кончик, Дэйлайт продолжила. – Не беспокойтесь: она жива… Во всяком случае в последний раз, когда я её видела, она находилась в добром здравии.

– Где она? – задал вопрос Рич, сурово и холодно, глядя в самую глубь очей хитрой собеседницы.

– Ваше высокоблагородие, – отвлечённо ответила она. – Я, признаться честно, не знаю, где может находиться мисс Фолли, однако… Я могла бы пересказать вам то, что она сама поведала мне, покуда мы прятались в чулане под лестницей, в надежде спастись от орд ожившей мебели!

– Чулан?! – вскрикнул Рич, разинув очи. – Какой ещё такой чулан?! Что за бред вы мне рассказываете?! – произнеся это, жеребчик, овеваемый крайне странными ощущениями, внезапно надкусил свою губу до крови. – АЙ! БОЛЬНО! – воскликнул тот, со страхом осознав, что он находится не во сне.

– С вами всё хорошо, Ваше высокоблагородие? – мирно и доброжелательно выстелила доктор, видя, как на пол, одна за другой стекли крохотные капли крови.

– Да, – томно процедил Рич, потупив голову в пол.

– Отрадно слышать, – едко ухмыльнувшись, Дэйлайт нервно сглотнула и, облегчённо вздохнув, пояснила. – Этот ёмкий чулан находился под просторной лестницей, что вела из самого помещения оранжереи на её антресоль!

– Мисс Дэйлайт, я прошу вас отнестись к тому, что я собираюсь сказать, со всей серьёзностью, – тихо проронил Рич, переменившись в тоне. – Прошу вас, поклянитесь, что те ваши слова, что были сказаны, а также будут сказаны насчёт моей милой Фолли, – чистая правда! Ибо я отпущу вас, если вы приведёте меня к ней, – и, томно прикрыв тяжёлые веки, он спешно добавил. – В довесок к тому я гарантирую вам компенсацию за моральный ущерб и оплату вашего дальнейшего молчания… Думается мне, – произнёс тот, доброжелательно ухмыльнувшись, – сиротки, будут несказанно рады, коли, им на потеху, будет отремонтирована пара комнат или, быть может, даже всё здание… Как по мне, игра стоит свеч, дабы вы пошли мне навстречу… не так ли, мисс Дэйлайт?

– Д-Должно быть, так, – дрожа от переполнявших ту эмоций, выпалила Дэйлайт, в жуткой тревоге обдумывая непомерно щедрое, и оттого подозрительное, предложение господина Рича.

– Впрочем, я не договорил, – угрюмо процедил жеребчик сквозь зажатые зубы, просияв крепкой, непреклонной решительностью. – Прежде, чем вы расскажете мне, где я могу найти свою милую глупышку Фолли… Я хочу, чтобы поняли одну вещь, – его стан возмужал, заместо робкой улыбочки на сухих губах красовалось гордое безразличие, и, стоя так, подвязанным нерушимыми цепями, он заявил. – Я не могу выйти из этого подвала, как бы я ни хотел… Однако, я могу приказать своим девочкам явиться ко мне, притом с тем, чего я возжелаю… Вы понимаете меня, мисс Дэйлайт?

– Н-н-не-а, – честно ответила единорожка, помахав головой, продолжая со всей осторожностью обдумывать в голове щедрое предложение богатенького жеребчика.

– Мисс Фолли… Я бы отдал всё, что угодно, лишь бы поцеловать её хотя бы один раз, – томно ведал Рич, медленно оборачивая свой взор к полу, в отражении которого он видел себя, опоясанного железными кандалами в окружении тусклого, тоскливого сияния лазурной магии. – Всего один раз коснуться её робкого маленького копытца, всего один раз дать ей прильнуть ко мне, моему маленькому озорному котику, всего один раз коснуться своими губами её горячей щеки…

– Мыльная опера, если что, двумя этажами выше, Ваше высокоблагородие, – нетерпеливо выпалила Дэйлайт, закатив от подступавшего чувства тошноты глаза. – Что вам нужно от меня?

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне абсолютно всё, что знаете о ней, и тогда, может быть, я отпущу вас…

– Простите, конечно, господин Рич, однако, коли я ещё могу говорить, я бы очень хотела знать… Какого сена вам нужны десятки барышень, в числе которых вскоре могу оказаться… и я сама?! – теряя равновесие, жёстко вопрошала Дэйлайт. – Если вы так любите свою Фолли?!

– Ох, вам не стоит так волноваться мисс Дэйлайт, – галантно отвечал Рич, очаровательно поцокивая язычком. – Я люблю всех своих барышень, от первой и до последней… И никого не оставляю без внимания, – на этой ноте уверенный жеребчик тотчас остановился, вслед за чем, спешно оглядевшись по сторонам, продолжил. – Взять хотя бы вас, мисс Дэйлайт…

– Меня?! – проронила единорожка, объятая ни то страхом, ни то гневом.

– Да, вас, – бархатисто выстелил Рич, – ваши гладкие фигуристые формы, отменное белое платье, шелковистая грива и, будто бы вишенка на торте, пламенный, огненный нрав, – пояснял он, утопая в блаженстве. – Как же я люблю вас и ваше тело, мисс Дэйлайт… Я готов поклясться, мой отец среди всего света не нашёл бы мне аристократа прекраснее вас, моя дорогая… Вы – самое прелестное, что когда-либо оказывалось в стенах моей крохотной обители…

– Я польщена, – сухо отрезала Дэйлайт, залившись алым румянцем да стыдливо обернув голову набок.

– А ВОТ Я НЕТ! – вскричала Фолли. – КАКОГО ЭТО РОЖНА ТЫ ВЗДУМАЛ ЗАВОДИТЬ РОМАН С ЭТОЙ ПСИХОПАТКОЙ?!

– ТЫ ЕЩЁ ЗДЕСЬ ОТКУДА?! – переглядевшись, выпалили пони хором, разглядев на входе в подвал знакомый крылатый силуэт.

– Не твоё собачье дело! – выругалась Фолли, сплюнув на пол, вслед за чем, встав в противоположном углу от Дэйлайт, гордо заявила. – Я слышала каждое слово, что ты посвятил ей, поганый изменник!

«Ох, Селестии ради, прошу, только не размазывайте при мне свои сопли», – подумала про себя скорчившаяся от стыда единорожка, тяжело вздохнув да попытавшись вырваться из оков каменного заточения – однако, безрезультатно.

– Но… Я же люблю тебя, милая, – услужливо выстелил Рич, в надежде залатать шрамы давно утёкший дней парой-тройкой трепетных, сладостных речей.

– Я ВИЖУ! – злобно ответила Фолли, обиженно скрестив на груди свои пушистые крылья. – Впрочем, подожди-ка, с тобой разберёмся позже, Ричи, – мило проронила та, резко встав да подойдя вплотную к Дэйлайт. Вслед за чем, расправив свои перья, та обдала щёку единорожки болезненной горячей пощёчиной.

ШЛЁП!

– Это тебе за то, что было в чулане!

– Зря ты это сделала, Фолли, ох, зря, – тут же ответила Дэйлайт, украсив свою покрасневшую мордочку лучезарной улыбкой. – Если ты действительно слышала всё, то ты должна была помнить шутку про головы, которые вставляются в чужие задницы, – и, показательно прокашлявшись, она довершила. – И благодаря тебе эта шутка вскоре перестанет быть шуткой, Фолли.

ШЛЁП!

– Ох-хо-хо, – захохотала Дэйлайт, прикрыв глазки. – А у тебя, я так полагаю, пунктик на подобное, не так ли?

– МОЛЧАТЬ! – оскорблённо выпалила Фолли, подёргиваясь от страха да отходя прочь от опасной собеседницы, красная, словно спелое яблочко.

– Д-Девочки, не ссорьтесь! – жалобно проронил Рич.

– Разве же мы ссоримся, ваше высокоблагородие? – тотчас пояснила Дэйлайт, едко, самодовольно посмеиваясь, потому как, вопреки всем беспринципным выходкам нахальной пегаски, граница окаменелой части её скованного тела даже и не думала ползти вверх по шее. – Вы, должно быть, мало когда в своей жизни видели ссору двух кобылок… Уж поверьте, коли бы мы имели возможность по-настоящему выяснить отношения, от этого «ментального особняка» в лучшем случае осталась бы пара несущих стен, томно тлеющих среди руин разбитого фундамента.

Заслышав это, влюблённая парочка нервно сглотнула и, спешно переглянувшись, пришла к выводу: вопреки нерушимым цепям, накрепко вдетым в безжизненное каменное тельце, что жёстко сковывали потаённую, истинно зверскую натуру мисс Дэйлайт, не стоит злить ту, покуда она «жива», ибо то может обернуться для них последним их прижизненным наслаждением.

– А ты чего лыбу давишь, а?! Скотина! – пропищала Фолли, оскорблённая до глубины души, тотчас обдав щёку беззащитного жеребца жгучим пернатым шлепком и, не отходя от темы, остро ошпарила крылом и вторую его щеку, приговаривая. – Будешь знать, как делать комплименты этой сумасшедшей!

ШЛЁП! ШЛЁП!

– Фолли, ты всё неправильно поняла, я, – корчась от боли галантный жеребчик уж было начал оправдываться, однако в тот же миг был прерван высокими нотками робкого голоска своей возлюбленной.

– Молчать!

ШЛЁП!

– Говорить будешь, когда я скажу! – сурово пригрозила Фолли, встав напротив Рича так, дабы подол её платья мягко касался его скованных металлом копытец.

– Сожалею, Ваше высокоблагородие, сожалею, – томно произнесла Дэйлайт, еле заметно проронив едкий смешок.

– Молчать! – испуская жаркий воздух из ноздрей, подобно свирепому буйволу, Фолли металась от стены к стене, недовольно фырча, и, галопируя на месте, невольно чувствовала, как её щёки краснеют, горячие, словно само Солнце. – Только посмей ещё раз мне съязвить… статуя неполноценная! – и вдруг, просияв улыбкой, полной ядовитого наслаждения, она, проняв суть ситуации, отчеканила. – Мой Ричи мигом заставит тебя навсегда замолчать… Не так ли, Ричи? – докончила та, мило прихлопывая ресничками.

– Господин Рич, уж простите что столь нагло краду ваше право речи, – начала Дэйлайт, хитро улыбаясь, вслед за чем, откашлявшись, продолжила, заставив свой рог сиять яркой аурой лилового чародейства, – но я бы настоятельно рекомендовала вашей возлюбленной услуги моего психотерапевта: уж думается мне, коли она бьёт вас, забирая право речи, а мгновением позже любвеобильно строит глазки – то ничто иное как психическое отклонение… или же банальная девичья наглость.

– Тебе, что, в прошлый раз не хватило?! – прокричала Фолли, медленно подходя вплотную к Дэйлайт, шагами, полными слепой отваги, в то время как на мордашке её, залитой багряным румянцем, от страха красноречиво дёргался правый глаз.

– Не-а! – выпалила готовая к удару единорожка, провоцируя свою собеседницу подойти ещё ближе.

– ХВАТИТ! ЗАТКНИТЕСЬ! ОБЕ! – жёстко затребовал выведенный из себя Рич, залив стены подвала эхом своего властного баса, заставив те на пару с полом в одночасье задрожать. Прошло несколько секунд, показавшихся Фолли вечностью, и лишь в тот миг, когда он узрел на её мордашке неподдельную пелену страха, жеребчик спокойно продолжил. – Говорить буду я.

– Как вам будет угодно, ваше высокоблагородие, – вежливо выстелила Дэйлайт, сверля едкой, самодовольной ухмылкой перепуганные глазки Фолли, остолбеневшей от страха.

– Для начала… Фолли, прежде чем я смогу перейти к той части нашей встречи, где мы счастливы и снова тепло любим друг друга! – стремительно выпалил Рич, сурово сверля очи своей возлюбленной сухим, беспристрастным взором, словно бы та находилась на допросе. – Не потрудишься ли ты объяснить, почему ты не смогла явиться сюда раньше?! Я думал, ты погибла!

– Не твоего ума дело! – нагло протянула та в ответ, однако, завидев, как цепи, пронзавшие тело жеребца начали звонко биться друг о друга, пронзая застоявшуюся тишь комнаты мерзким ушераздирающим эхо, она тотчас робко выпалила. – С-Стой! Л-Ладно! Я-Я п-передумала! Я-я всё р-расскажу! – и, потратив некоторое время на возвращение своей речи удобоваримого состояния, восстановив дыхание, Фолли начала свой рассказ. – Я уже долгое время искала возможность найти тебя, мой дорогой Ричи… И вот, наконец, спустя много лет, судьба улыбнулась мне! – произнесла та со сверкающими от счастья пурпурными глазками. – Говоря кратко, я приспособилась к условиям твоего особняка и выживала, покуда не встретила её.

– Мисс Дэйлайт? – уточнил Рич на всякий случай.

– Именно так, мой милый Ричи, – проронила Фолли, плавно прильнув к мужественному тельцу своего возлюбленного.

– Благодарю, тебя я услышал! – тотчас отчеканил довольно ухмыльнувшийся Рич. – Пойдём дальше… Мисс Дэйлайт – проронил тот, стиснув зубы. – Я хочу удостовериться в подлинности её слов…

– Я могу говорить? – уточнила Дэйлайт спустя пару секунд томного молчания.

– Конечно, мисс Дэйлайт, расскажите мне правду.

– Как скажете, ваше высокоблагородие, – начала та, в знак уважения помахав своему господину головой. – Что же, ваша Фолли в действительности хорошо приспособилась к жизни в вашем карманном мирке, разбавляя обстановку общением с едва выжившими пони, которых она укрывала в своём чуланчике, а затем кидала на произвол судьбы, дабы обзавестись новой информацией о безопасных уголках особняка… Тихая, незаметная и весьма действенная схема, ваше высокоблагородие, – докончила та, цокнув язычком, вслед чему, однако добавила. – Это всё, что мне известно доподлинно, однако, дополнительно я могу предположить, что территорию вашего особняка она также знает не из собственного опыта, а из опыта чрезмерно сговорчивых кобылочек… Бедняжки… Они даже не знали, что их используют как провиант для общения лишь для того, чтобы выкинуть при завозе следующей невинной красавицы.

– А я не бедняжка?! – задыхаясь ни от стыда, ни то от гнева, выпалила Фолли. – Мне нужно было хоть как-то выживать, дабы не сойти с ума в извечном окружении гнилых трупов и глухих стен! На протяжении долгих лет! Да, быть может, это не лучший способ, но он позволил мне жить, – и, заплакав от горя, та с мокрыми от стыда глазками вопросила. – А что бы вы сделали на моём месте

– Я бы пробилась напрямую к господину Ричу и превратила его прекрасную мужественную мордашку в алое произведение гротескного искусства за все те мерзкие вещи, что он заставил меня пережить, – гордо отчеканила Дэйлайт, цокнув язычком.

– А НУ, БЫСТРО ЗАТКНУЛИСЬ! – вновь прокричал Рич, оглушив своих весьма несговорчивых собеседниц гулким звоном цепей. – БАРЫШНИ, КО МНЕ! – заявил тот, присвистнув.

Глиняные наросты на бетонных стенах тотчас затряслись в такт бодрому топоту копыт галопирующего табуна, и даже тусклое лазурное свечение, проливавшее свет во тьму подвала, задрожало, подобно электромагической лампочке в дождливую погоду. Несколькими мгновениями следом на входе в помещение, верно салютуя своему любимому хозяину, уже стояла пара кобылочек небесной красоты, выжидая следующей команды на исполнение. С каждой прошедшей секундой вход в сырой, холодный зал лишь гуще полнился единорожками да пегасками, что сошли на эту землю, вероятнее всего, с роскошных обложек журналов мод. И вот, прошла всего одна минута всеобщего томного молчания, и подневольная армия численностью около двадцати бравых красавиц, теснясь на входе, уже красовалась своими вечерними платьями, элегантно натянутыми поверх тугих чулок.

– Кто из вас самые смелые?! – спросил Рич, важно кивнув головой. – Мне нужно четверо смелых и сильных красавиц! – и в тот же миг, будто бы те готовились к приказу заранее, из глубин разношёрстного табуна вперёд выдвинулись четыре единорожки, каждая из которых держала в эфирном поле своего телекинеза шестизарядный револьвер. – Великолепно! Теперь слушайте внимательно: половина из вас будет сосредоточена на действиях моей дорогой возлюбленной, дабы защитить меня от возможных проявлений её обезумевшего разума, прочая же половина из вас будет внимательно следить за действиями мисс Дэйлайт… Кстати говоря, мисс Дэйлайт, – проронил Рич, едко усмехнувшись, – уж простите, что пришлось так сильно задержаться… Настало время и вам примкнуть к моей коллекции, моя дорогая, ха-ха!

– Смотрю я на вас и думаю… Как же прелестно вы дополняете друг друга... Оба головой стукнутые! – ехидно пророкотала единорожка, откинув панику прочь, после чего ощутила на своей шейке ледяное касание каменного заклятия, что всего за пару мгновений обездвижило её нижнюю челюсть, лишив статную кобылку возможности чисто излагать свои мысли. – Ш-Шнаешь ш-што?! – вымолвила Дэйлайт сквозь боль, в надежде перевести весь нахлынувший страх в плотный поток гнева, направив тот супротив излишне горделивого юноши. – Нащейща, штобы я умерла, инаще шебя будет штат што-шо хуше смерщи…

– Ох, ну что вы, мисс Дэйлайт, ха-ха! – тут же рассмеялся в ответ Рич. – Не стоит… Фолли не изменилась ни на йоту!

– А вот ты, – грозно вымолвила Фолли, указав на своего скованного возлюбленного трясшимся от напряжения острым пёрышком. – стал ко мне излишне холоден, Ричи!

– Ох, прости милая, – размеренно произнёс галантный жеребчик, заранее приостановившись, дабы перевести дыхание, и, глядя в самую глубь очарованных глазок своей второй половинки, докончил. – Слишком много событий в моей размеренной жизни произошло за столь короткое время…

Тем временем в тайном чулане господина Рича

– Итак, интенсивность твоей эмоциональной деятельности сосредоточена на глубоком внутреннем переживании… любовный интерес… потеря… травма юности… основной тон эмоции окрашен положительно… так, скованность… контроль… дисциплина… а само возбуждение и его производные вопреки их аффекту, являются… устойчивым?! – бубнила себе под нос Прудэнс, спешно, но вдумчиво разглядывая дымчатое окружение жеребца, как вдруг в её очах тотчас воспылал огонёк надежды, и та, прозрев, вполголоса заявила. –Да! Наконец! Я поняла! Если же основная эмоция и в самом деле представляет собой подавленное внутреннее возбуждение, переплетённое с многократными любовными неудачами, выходит уязвимостью подобного сета сосредоточена в самом его сердце, наиболее «живом» объекте из всех прочих, притом, если обратить внимание на жёсткую дисциплину Рича, извечную жажду контроля и скованность, тесно граничащую с повадками психопата, моё предположение верно… с вероятностью около девяноста процентов… Нужно срочно сообщить об этом мисс Дэйлайт! Мисс Дэйлайт! Приём! Вы слышите меня?! Мисс Дэйлайт, срочно, приём!

– Мисс Дэйлайт слышит вас, мисс Прудэнс?! – спросил Хиро без промедления, нервно сгрызая зубами краешек своего копытца.

Заместо ответа Прудэнс лишь сильнее закусила свою нижнюю губу, глядя на мягкую поверхность зачарованного камня статной единорожки. Глядя на ту блестящую, гладкую поверхность благородного опала, что из последних сил испускала тусклые пурпурные отблески, подобно выдохшимся уголькам потухшего костерка, земная пони в ужасе поняла, что она опоздала.

– Она слышит вас?! – переспросил Хиро, в панике мечась от стены к стене, размахивая своим металлическим копьём. – Что с мисс Дэйлайт?! Прошу, ответьте мне, я не понимаю! – готовый расплакаться, он всё же поумерил свою активность и, присев рядом с доктором, начал трясти ту за воротник, слёзно приговаривая. – Я думал, она вот-вот встанет, но вы уже в который раз пытаетесь до неё достучаться! Что с ней, мисс Прудэнс?!

– Я не знаю! – грозно прошептала Прудэнс в ответ, откинув прочь грязные копыта тревожного юноши да оправив белый воротничок вечернего платья.

– Я очень хочу, чтобы она открыла глаза, мисс Прудэнс!

– Ты думаешь, я не хочу?! – жалобно проронила Прудэнс, утирая копытцем подступавшую к глазам тёплую влагу.

Алый солнечный диск уже наполовину перевалился за тонкую линию багрового горизонта. Глядя на него, двое земных пони, щедро залитые блаженством тёплых закатных лучей, томно глядели в пол, с упованием внимая целебной тишине, подобно тому, как это любила делать мисс Дэйлайт. Мрак недосказанности повис в воздухе, и, боясь произнести лишнего, мисс Прудэнс, виня себя во всех возможных грехах, мысленно обращалась к Селестии, дабы её пациентка подала той знак.

– Мисс Прудэнс, взгляните! Камень пульсирует! – внезапно воскликнул Хиро, радостно хлопая глазками и, копытами обернув голову обомлевшего от шока доктора к блиставшей поверхности зачарованного камушка, прибавил. – Она слышит вас!

– Мисс Дэйлайт, приём! – тотчас выпалила Прудэнс и, не теряя времени на пустую болтовню, заявила. – Вам нужно уничтожить сердце этого сета! Судя по моим предположениям, оно расположено в крохотной, холодной, сырой комнате в глубине сета… «Сердце» представляет собой нечто, связывающее между собой всё, что происходит в пределах сета Рича, его ядро, притом являющееся живым организмом… Возможно, это и есть он сам… Нет, учитывая его эгоцентричность, это определённо точно есть он сам, Рич – тот, кого вам следует хорошенько избить, дабы выбраться из сета! Он и есть главная слабость своего собственного сета, ибо, дабы всё прочее могло подчиняться его команде, он и сам обязан быть кирпичиком в стене своей обители, безвольный и слабый, как все прочие.

Не успело минуть и минуты, как, спешно проговорив это, Прудэнс заметила на поверхности камня активность и, нависнув над камушком, тяжело дышавшая психотерапевт, печально шмыгая носиком, начала выискивать смысл ответного послания, посредством визуального анализа динамики эфирных частиц в толще зачарованного камня.

– Ну, что там, мисс Прудэнс?! – нетерпеливо вторил Хиро, с головой поглощённый едким чувством паники.

– О-Она, – робко начала земная пони, разинув очи. – О-Она отвечает мне…

– Что она говорит?! Не томите, прошу!

– «Спасибо вам, дорогая мисс Прудэнс», – медленно шептала себе под носик заледеневшая от ужаса кобылка, тяжело дыша, – «но у меня осталось не так много времени, прежде чем моя воля уступит место воле моего нового господина, Его высокоблагородия, Рича младшего… Если я поняла всё правильно, свобода моя отойдёт в мир иной всего через несколько коротеньких минут, и потому, будучи заживо заточённой в камень, я бы хотела передать вам кое-что очень важное. Спасибо вам, мисс Прудэнс», – произнеся это, милая доктор, ухватившись за свой воротничок, нервно сглотнула, вслед за чем продолжила читать, неподвижная, бледная и холодная словно труп, – «вся эта безумная неделя поистине была для меня глотком свежего воздуха… Наши рабочие смены, полные моего извечного ворчания вперемешку с вашими занудными изречениями… Выходные, половину времени из которых я отвела сражениям с полоумными безумцами, жаждущими обесчестить моё имя, забрать жизнь или вырвать последние кровные… Насчёт Даниэля, впрочем, я так и не определилась, ну да и Дискорд бы с ним… Мисс Прудэнс, вы самый милый психотерапевт, что когда-либо брался за мою больную голову. И пусть вы также являетесь первым терапевтом, что был приставлен ко мне, я абсолютно уверена, что никто, кроме вас, не произвёл бы на меня такое впечатление, ибо, откровенно говоря, ваше лечение – фуфта! Однако вы смогли подарить мне что-то гораздо более ценное, окромя светлой головы… Вы подарили мне свою дружбу, мисс Прудэнс… Я только жалею, что мы так мало пообщались, и потому напоследок я хочу сказать вам: не смейте меня спасать! Бегите прочь, ибо господин Рич совсем скоро выберется из своего сета, вслед за чем частью его «коллекции» будете избраны вы… А я пока буду наслаждаться тишиной, всегда ваша, мисс Лайт!»

Вскоре её зачарованный опал, стремительно тускнея, и вовсе перестал мигать, оставив взору перепуганной до смерти кобылки мягкий, еле различимый свет на дне лилово-чёрного камушка.

Поглаживая шелковистую гриву своей пациентки робкими касаниями копытца, мисс Прудэнс с опавшей до пола челюстью и дрожащими губами смотрела на закрытые веки единорожки, не в силах выразить свои чувства иначе как простодушной заботой.

– Ч-ЧТО ДЕЛАТЬ?! – тотчас выпалил Хиро, не в силах справиться с волной стресса, что погребла его в своих пучинах с головой.

Прудэнс же молчала и, тихонько посмеиваясь, глядела на свой крохотный камень, что деловито блистал подле воротника лазурью чистого неба, ярко искрясь в лучах алого заката. Коря себя за медлительность и нерасторопность, юная леди, не в силах совладать с эмоциями, вскоре всё же опала на пол, горько, но бесшумно заплакав.

– Ох, прошу, не печальтесь, мисс, – подобному истинному джентлькольту, заявил Хиро, прильнув к своей собеседнице сбоку да потянувшись копытцами к её тёплым бокам. – Мы обязательно что-нибудь придумаем, моя миленькая! АХ, ЗА ЧТО! – пропищал тот, ощутив пусть и слабый, но внезапный удар копытцем чуть ниже живота, что опрокинул не только излишне назойливого жеребчика, но и его металлическое копье. – Л-Ладно! П-Понял вас, м-мисс!

Еле приметный неразборчивый шёпот, доносившийся из уст лиловой кобылочки, был единственным, что пронзало мрачную тишь затхлого чулана, лишь изредка прерываемую гулкими постанываниями Хиро, что, держась за свой пах, болезненно тянулся к небу. Глядя распахнутыми от ужаса очами в одну и ту же точку, кончик носа своей мерно дышавшей пациентки, Прудэнс, нервно посмеиваясь, вновь протягивала к её шелковистой гриве свои трясшиеся копытца, приговаривая:

– Н-не в вашем стиле говорить т-такие сентиментальные вещи, мисс Лайт! – робко шептала земная пони, сердце которой гулко отбивало свой точный ритм. – Вы ведь наверняка нагнетаете обстановку, дабы затем, победоносно ликуя, выпрыгнуть из этого сета! Так ведь?..

И всё же, вопреки всем стараниям Прудэнс, Дэйлайт не отвечала. С каждым прошедшим мгновением её камушек тускнел всё сильнее, оставляя взору доктора гладкий, непроглядно чёрный опал заместо былого океана разноцветных эфирных частиц, что, сверкая на поверхности камня, подобно праздничным блёсткам, оповещали учёную кобылку о состоянии её дорогой пациентки.

– С ней всё в порядке, мисс Прудэнс? – плаксиво протянул Хиро, туго обернув свою голову своей же гривой так, словно бы та приходилась ему мягким салатовым платочком. – Стоп, – впав в ступор, отчеканил следом жеребчик, и, тотчас разнюхав средь калейдоскопа ароматов чулана запах свежего жжёного эфира, спросил, – почему пахнет так, словно Рич… или Дэйлайт… вот-вот сколдует что-нибудь могущественное?!

– Действительно, знакомый аромат, – прокряхтела Прудэнс шёпотом, вслед за своим непутёвым собеседником принюхавшись к воздуху, в коем были плотно растворены нотки блаженного эфирного аромата, что обыкновенно сопровождают всякое колдовство, начинающееся обыкновенным телекинезом и заканчивающееся сложнейшими заклинаниями, наподобие реконфигурации свойств живой материи.

ТСШШШШШШШШШШШШШ

– Это ещё что?! – вдруг пискнула Прудэнс, подскочив на месте от испуга.

На небольшом отдалении от доктора, плотно впившись своим пылающим остриём в кармашек на пиджаке Рича, шипело, подобно дикой змее, опавшее мгновением назад копьё, испуская в воздух над собой облака густого солнечно-жёлтого пара.

– Ч-Что вы сделали, м-мистер Хиро?! – протянула Прудэнс обеспокоенным тоном, нервно сглотнув, вдогонку чему, отползая прочь от эпицентра таинственного колдовства, приказала. – Хиро, немедленно выкладывайте: что вы творите?!

– Я-Я не знаю! – выпалил тот в ответ, крепко держа копьё.

Покуда земные пони, тревожно кусая свои копыта, в жутком трепете наблюдали за разраставшимся на глазах облачком, в окно рабочего кабинета Рича, припугнув парочку до полусмерти, нежданно постучался воробушек, пытаясь выклевать своим острым клювиком вычищенное до блеска стекло.

Стараясь отдышаться после всего случившегося, Прудэнс, вслушиваясь в каждый, сколь угодно малый, шорох, подползла ближе к своей пациентке и… обомлев от шока, узрела на поверхности благородного опала стремительно разгонявшийся танец крохотных эфирных частиц.

– Ч-Что вы с-сделали, м-мистер Хиро? – переспросила Прудэнс шёпотом, с тревогой разглядывая черты внешности Хиро да придерживая копытцами вскружившуюся от паники голову.

– Да не знаю я! – ответил тот своим дрожащим голоском, шатко балансируя на грани нервного срыва, продолжая мёртвой хваткой удерживать своё копьё, дребезжащее в крепком хвате его тонких копыт.

– Ч-Что же, – тотчас взяв ситуацию под свой контроль, Прудэнс, покрутив головой, дабы взбодриться и прийти в себя, отодвинула юного нытика прочь и, нависнув над камнем своей дорогой собеседницы, произнесла. – Мисс Дэйлайт, приём!

Сет Его высокоблагородия господина Рича Младшего.

Холод. Беспросветный мрак ледяного камня. Непроглядная пелена одиночества и тишь. Лавина морозящей беспомощности на пару с тёплой негой посмертия вмиг захлестнули тело статной леди, подобно свирепому хищнику, не оставив от её боевого настроя и капли былой ярости. Глядя во мглу, пылавшую густым пламенем пустоты, Дэйлайт не могла поверить, что всё это происходит взаправду. Всё её тело обратилось в камень, и лишь последние останки ясного сознания, храбро ведшие смертный бой с могущественным заклятием подчинения, были в силах сдержать неподвластный телу натиск лазурной магии.

– Фолли, я… я хочу… мной… ты мне… мне трудно подобрать слова, дабы выразить то, что я сейчас чувствую, – неспешно молвил Рич, с особым трепетом относясь к тому, что слетает с его дрожавших уст, дабы произвести наибольшее впечатление на свою давно утерянную юношескую любовь, тотчас завладев её наивным девичьим сердцем.

– Немудрено! – пророкотала Фолли, звучно фыркнув. – Я бы тоже не смогла оправдаться перед тем, о ком та напрочь забыл на семь лет! Ты просто жалкий бессовестный бабник, Рич! – следом, злобно топнув копытцем, она сделала шаг ему навстречу и, робко перебирая копытцами, во всеуслышанье заявила. – Зачем тебе столько кобыл, падла?! – пегаска, ни на секунду не задумываясь отвесила Ричу пощёчину, вслед за чем, насупившись, замолчала.

– Уф-ф-ф, – прошипел жеребец, поджав веки. – А ты всё так же своенравна, как и прежде, дурашка моя, – подметил он следом, улыбнувшись во всю ширь хитрой мордашки. – Выходит, ты хочешь знать, для какой такой затеи мне понадобился целый табун разношёрстных очаровательных красавиц?

– Да, и, желательно, побыстрее, иначе от твоего достоинства живого места не останется, и я не шучу, Ричи, – отчеканила Фолли злобным тоном, крепко-накрепко сжав своё крыло прямо перед глазами Рича, в ответ на что тот, нервно сглотнув, звонко пискнул.

В то же самое время, наслаждаясь тишиной, стоявшая на небольшом отдалении от влюблённой пары Дэйлайт, уже как минуту обращённая в мраморный предмет декора, смирилась со своей участью, окончательно лишившись контроля над скованным телом. Её окаменелые копытца не были в силах даже вздрогнуть, перед глазами сквозь тусклую снежную дымку виднелась лишь тьма, густая и чёрная, словно уголь. Отягощающее понимание грядущей погибели уступило место блаженному покою. И пусть Дэйлайт не могла дышать, не могла слышать и чувствовать мир вокруг, она, преодолевая ядовитое чувство тревоги, погрузилась в последний медитативный транс, прогнав тревожные мысли о грядущей погибели прочь да водрузив на их место воспоминания минувшей недели, кои так заботливо согревали её душу. «Спасибо вам, мисс Прудэнс», – подумала про себя смирившаяся Дэйлайт, прогоняя в своей голове события дней минувших. – «Жаль, мы так и не успели узнать друг друга получше…»

– Понимаешь ли, Фолли, – деловито оправив магией белый воротник, Рич начал свой ответ, сверля лазурью змеиных очей самое сердце нахмурившейся пегаски. – Как бы тебе объяснить… я бы и сам был рад быть с тобой, мягко держась за твои копытца под светом ясной луны, касаясь своими губами твоих губ, покуда внутри меня, вырываясь наружу, словно молот, бьётся сердце, но… мой отец не мог этого одобрить… Увидев нас вместе в тот самый день, он сказал мне… А-а-а… Как же у меня сильно кружится голова! Ч-Что происходит?! – вдруг завопил он, прервавшись.

ЩЁЛК! ЩЁЛК! ЩЁЛК! ЩЁЛК!

Четверо подконтрольных Ричу кобылок, взведя курки, вмиг навели дула своих заряженных револьверов на голову Фолли и, держа их так, непоколебимо стояли на месте, словно вкопанные, перерезав подозрительной пегаске все пути к отступлению своими телами, что тотчас сомкнулись вокруг неё в плотное, тугое кольцо.

– В-Всё х-хорошо! – тотчас воскликнул Рич, сомкнув челюсти от боли, и, не теряя времени даром, обеспокоенным голосом приказал. – Отставить! Фолли здесь ни при чём!

«Как бы я была счастлива», – помышляла про себя Дэйлайт, утопая в последней своей прижизненной неге, объятая комфортом блаженного духовного уединения, – «если бы все пони на свете умирали так безболезненно, быстро и тихо… Прошу, простите мне мой эгоизм, мистер Харт… Если бы я только знала, какие муки пони, отходящему в мир иной, приносит томное странствование в пустоте междумирья, бесцельное блуждание на границе жизни и смерти, жара и холода, я бы не стала вас мучать… Клянусь, я приложила все свои усилия, дабы вы остались живы, но… Я просчиталась… Я переоценила свои силы… И мой просчёт заменил последние спокойные секунды вашей жизни долгими минутами страданий… Вы болезненно мучались во имя моей прихоти вернуть с того света единственного… друга… Я прекрасно понимаю, что меня невозможно простить за то, чему я подвергла вас, и всё же, стоя на пороге становления безвольной куклой этого засранца Рича, я хочу понадеяться, что душа ваша свободна от страданий нашего мира, подобно моему сознанию, что оказалось погребено под плотным слоем декоративного камня… Сама же я, подобно вам, устала противиться миру… Я была сильной слишком долго, и это отняло у меня все силы… Я устала и потому всё, чего я на самом деле сейчас хочу… Это спокойной смерти…»

Но вдруг, в параллель к тому, как сознание окаменелой барышни продолжало неспешно, умиротворённо размышлять о долгожданном покое во власти тишины и окружении вечного мрака, мраморные волосы её, трескаясь, начали бурно осыпаться.

«Подождите-ка… Что здесь происходит?» – тотчас задалась вопросом Дэйлайт, чувствуя своей кожей жар подступавшего воздуха, что так трепетно ласкал собою её лиловые локоны.

– СЕЛЕСТИИ РАДИ, ЧТО ПРОИСХОДИТ?! – завопил следом Рич, выпучив на обомлевшую от страха Фолли свои голубые очи, густо заплывшие алой кровью. – ОТКУДА ЭТА СИЛЬНАЯ БОЛЬ?!

Стоявшее же чуть поодаль них мраморное изваяние, спешно покрывавшееся чередой трещин и изломов, продолжало с треском опадать на пол, плотно заполоняя пространство подле высоких ножек леди мёртвой серой пылью. «Впрочем… Знаете-ка что?! К чёрту это гиблое место!» – подумала про себя встрепенувшаяся Дэйлайт, подобно фениксу, пламенно воспряв из мёртвых. – «Я ещё слишком молода и горяча, чтобы дать этому миру просто так избавиться от меня!» – не успело пройти и минуты, как голова статной единорожки, красуясь пурпуром своих пышных локонов, была полностью вызволена из каменного плена жуткого заклятия и, улыбаясь во всю ширь пыльной мордашки, подумала. – «Что же, вот и настало моё время повеселиться, дорогие молодожёны!»

– Мисс Дэйлайт, приём! – тотчас заявила о себе Прудэнс.

– Приём, Дискорд вас побери, – навеселе ответила Дэйлайт, разминая свои бедные закостеневшие суставы, только-только освободившиеся от мраморных оков. – Я прекрасно слышала вас, мисс Прудэнс! Можете не повторяться!

– ОНА! – не жалея связок, закричал Рич. – ЕСЛИ ОНА ХОТЬ НА ШАГ СДВИНЕТСЯ С МЕСТА, СТРЕЛЯЙТЕ!

В тот же миг тяжёлые ментальные оковы, удерживавшие главного мученика этого сета, господина Рича, в мерзком сыром подвале, грузно опали на пол, освободив того от мук собственной обители. Мгновением позже то же самое произошло и с его дорогим экспонатом, мисс Дэйлайт, которая, как назло, была столь близка к становлению вишенкой на торте его новейшей коллекции. Подхваченный на лету своими драгоценными красавицами, обессилевший Рич, прикрыв тяжёлые веки, пал ниц.

– Ричи, что здесь происходит?! – тревожно взвыла Фолли.

Освободившись от ментальных оков, Дэйлайт первым делом взвела курок своего верного револьвера, что благородно воссиял в лазурном сиянии чародейства белизной душевной гармонии. В параллель с тем револьверы охранной группы, щёлкнув курками, уже были нацелены на голову излишне самоуверенной кобылки, готовые окрасить стену позади неё в густой красный цвет.

Напряжение, подобно волнам чарующего эфирного аромата, остро пронзало собой сырой подвальный воздух: всего лишь один богатей, две пары цепей, три метра дистанции, четыре увесистых пушки и целый океан прелестных, как на подбор, кобылочек отделяли Дэйлайт от манящих врат долгожданной свободы.

Удерживая в сверкающем поле своего лилового чародейства непомерно большой револьвер, барышня, ехидно ухмыльнувшись, вмиг перенаправила его прожорливое дуло, обратив жадный взор железного монстра на поникшую голову господина Рича. И в то время, как корпус его, блиставший снежной белизной шипастой розы, вселял обездвиженной толпе надежду на мирное окончание конфликта, курок, туго оттянутый назад, продолжал стойко стоять на своём.

– Ну что, Рич, не хочешь ли ты поговорить со мной?! – не прошло и минуты, заявила Дэйлайт во всеуслышанье, начав медленно и неспешно надавливать на спусковой крючок.

– РИЧ, ВЫРУБИ ТЫ ЕЁ УЖЕ НАКОНЕЦ! – завопила Фолли, охваченная ужасом, будучи не в силах предпринять что-либо самостоятельно. – ЛИБО ТЫ, ЛИБО ОНА!

– Я, – робко проронил обмякший единорог, теряя последние силы к сражению, – Я не могу!

БАХ!

– Упс! – выпалила Дэйлайт навеселе. – Хватка дрогнула!

Выстрел её, по мощи своей едва ли уступавший мощи пушечного ядра, пришёлся в потолок, оставив на месте попадания миниатюрный кратер, отчего вся тонкая потолочная отделка, откалываясь и потрескиваясь, начала повсеместно опадать на пол, орошая подвал пыльной бурей, вперемешку с градом из тонких хрустящих пластинок.

– М-Мисс Дэйлайт! –прошептал Рич, испуганно ухватившись за сердце. – Ч-Что вам нужно?

– Ох, знаете, ничего особенного, – прошептала Дэйлайт в ответ, склонившись к земле, дабы уподобиться своему оробевшему собеседнику. И, прищурив глазки, та заявила. – Всё, чего бы я хотела – это разговора, ваше высокоблагородие… Но… Понимаете ли, – покуда толпа была заворожена сладостной речью прелестной барышни, она повторно взвела курок, направив его на голову жеребца, вследствие чего тот, выпучив глаза, лишь сильнее ухватился за сердце, – я не могу чувствовать себя в безопасности, покуда на меня направлено четыре смертоносных дула, готовые оборвать нить моей жизни в любой момент…

БАХ!

– Ох, прошу, простите! – раскланивалась Дэйлайт следом, покуда комнату засыпало очередной порцией мелких осколков промятого пулей потолка. – Должно быть, у меня сегодня выдался не самый спокойный денёк, вот и нервишки шалят, ха-ха!

– Л-Ладно, л-ладно! – изрёк Рич следом. – Дамы, прошу, прекратите держать мою гостью на мушке, – однако, стоило ему только отдать этот приках, как он, узрев на губах Дэйлайт растущую ухмылку, тотчас вскричал, – СТОЙТЕ, ОТСТАВИТЬ!

– В чём дело, ваше высокоблагородие? – деловито выстелила довольная барышня, покачивая своим оружием в холодном хвате искрящегося телекинеза. – Вы не можете мне довериться? – её иссиня-сапфировые очи, остро подчёркнутые чернью роскошных ресничек, в тот миг блистали, подобно бриллиантам, в то время как сама кобылка, довольно лыбясь, нежно поглаживала своей магией спусковой крючок пушки, что была готова в мгновение ока пробить черепушку Рича насквозь.

– Как я могу довериться вам, мисс Дэйлайт, – проронил Рич, жадно глотая воздух в порыве неистовой паники, – если вы до сих пор продолжаете держать мою голову на мушке, ежесекундно устрашая всех присутствующих в зале своей зверской огневой мощью?!

– Никак, господин Рич… Вы не сможете мне довериться, однако, – спокойно изрекла Дэйлайт, проронив еле заметный, самодовольный смешок, – вам, как и мне, придётся поверить в то, что самым благоразумным выходом из сложившейся ситуации будет всеобщее разоружение, – вслед чему, дав своему собеседнику время на раздумья, она холодно прибавила, – в противном случае живым из этого особняка не выйдет никто…

– Вы предлагаете нам сбросить оружие единовременно, мисс Дэйлайт? – ни без толики подозрения промолвил Рич, продолжая потирать копытцами настрадавшиеся от боли виски.

– Именно так, Ваше высокоблагородие!

– Притом вы не можете дать мне никаких гарантий, касаемо того, что вы выполните свою часть соглашения, так? – повторил тот для пущей ясности.

– Совершенно верно!

– Что же, в таком случае, – деловито выстелил Рич, ни без труда поднявшись на все четыре копытца, и с улыбкой на трясшихся губах заявил, гордо, во всеуслышанье, – мы согласны поверить в ваше великодушие, мисс Дэйлайт!

– Ч-Ч-Что?! – тотчас пискнула Фолли, обильно потея, вслед за чем, грубо обдав щёку своего хромавшего особенного пони резким ударом крыла, выругалась. – П-Придурок! Т-Ты это чего удумал?! О-Она же просто хочет отстрелить тебе причиндалы!

– Не лезь в дела взрослых, глупышка, – едко подтрунил над той захохотавший единорог, напрочь проигнорировав жаркую пощёчину, словно бы той вовсе и не было, и всё же гигантская розовая отметина, занявшая собою полмордашки крепкого жеребчика, не давала молчаливой толпе обойти произошедшее стороной. – Ты можешь расслабиться, Фолли… Мы знакомы с мисс Дэйлайт уже много лет, и я точно знаю, чего бы она хотела на самом деле… не так ли, мисс Дэйлайт?

– Безусловно, Ваше высокоблагородие, – утвердительно отчеканила Дэйлайт, не покраснев ни на йоту да сделав в сторону господина разношёрстной толпы роскошный реверанс.

– Что и требовалось доказать, – довольно выстелил Рич, соблазнительно поведя своими тонкими бровками. – Честного слова мисс Дэйлайт для меня более чем достаточно, ей же, я так полагаю, в свою очередь достаточно честного слова моего, – очи жеребчика, вопреки охватившей того слабости, грозно пылали ярким лазурным пламенем, словно бы те были пропитаны едким экстрактом змеиного яда.

Четверо тяжело вооружённых красавиц, смирно стоявших на своих позициях, столь же холодно, как и прежде, держали дула взведённых револьверов устремлёнными строго по центру черепной коробки самодовольно ухмылявшейся единорожки, не позволяя той сделать и шага навстречу их почтенному хозяину. И всё же, сполна перепуганные огневой мощью высокой рогатой бестии, глядя на два пылавших кратера в толще бетонного потолка, превосходившие ту количеством, дамы не смели открыть пальбу первыми, опасаясь за жизнь своего господина.

– Ну что же, коли несогласных более не осталось, как изволите провести разоружение, мисс Дэйлайт? – торжественно изрёк Рич, перерезав накал страстей, нависший средь гробовой тишины подвала, и, довольно улыбаясь, закусил нижнюю губу.

– Пусть Фолли, встав посредине меж нами, – пророкотала Дэйлайт, ехидно улыбнувшись до самых ушек, – вырвет со своего крыла перо и выпустит его в воздух, – издав еле приметный смешок, она докончила, – в тот самый миг, когда перо коснётся пола, мы в едином порыве великодушия откинем свои оружия прочь… Ваше высокоблагородие, вас устраивает такой расклад?

– Вполне, – ответил Рич, задумчиво потирая подбородок.

– Ч-ЧТО?! – тотчас пропищала Фолли, прижав свои крылья ближе к телу. – «Вполне»?! Т-Ты сдурел?! – пегаска вновь обдала щёку своего особенного пони жгучим шлепком, вслед за чем, отойдя в сторону, важно заявила. – Н-Ничего я вырывать не буду!

– Как тебе будет угодно, глупышка, – добродушно успокоил ту уверенный в себе жеребчик, вырвав заветное перо с её крыла самостоятельно, резвым потоком лазурного чародейства.

Фолли звонко пискнула, в ту же секунду подскочив на месте от острой точечной боли.

– Благодарю вас, господин Рич, – изрекла Дэйлайт следом, спокойно и сухо, кротко махнув головой в знак признательности своему решительному оппоненту.

Вглядевшись в лазурный океан очей ненаглядной гостьи, Рич, сияя лучезарной улыбкой, вскинул в воздух перо своей возлюбленной, и то, подхваченное лёгким дуновением ветра, начало своё падение, медленно и плавно, подобно реке времени.

В тот судьбоносный миг, кротко улыбаясь, Дэйлайт, охваченная непреодолимым чувством гордости, даже и не помышляла о возможности быть застреленной. Внутри неё, пылая, разгоралось жгучее пламя возмездия, и покуда огонь внутри неё пылал ярче, нежели искры снаружи, высекаемые пулями коварного противника, она не позволяла себе отступить. Всматриваясь в неровности сиреневого пёрышка, тихо, плавно и неспешно приближавшегося к водной глади на поверхности крохотной лужицы, Дэйлайт глубоко, ровно дышала, позволяя живительным потокам холодного воздуха насытить её тело спокойствием накануне грядущей битвы. Будучи пони неглупой, она не могла надеяться, что Рич выполнит свою часть соглашения, и потому, преисполненная окрыляющего чувства отваги, она готовилась привести в исполнение план жгучей мести под предводительством разрушительной мощи солнечного пламени.

– С вами всё хорошо, мисс Дэйлайт? – спросил Рич, утопая в неге комфорта и душевного благополучия, обеспеченного целой армией прелестных кобылок за его худощавой спиной.

– Всё хорошо, Ваше высокоблагородие, – ответила Дэйлайт, продолжая мерно пропускать сквозь свои лёгкие целебные потоки кислорода, подобно губке, очищавшего её бойкий разум от грязи тревожных помыслов. – Мне просто нравится наслаждаться тишиной…

– В таком случае я не стану более вам докучать, – гордо отчеканил хозяин этой жуткой обители, не переставая сводить с плавно опадавшего пёрышка глаз.

Прошло около десяти секунд с того самого момента, как отсчёт времени пегасьим пером вступил в силу. Переваливаясь со стороны на сторону да ловко покачиваясь в окружении воздушных потоков, подобно рыбацкой лодочке, оно плавно опускалось вниз. И пусть мгновения той минуты протекали в сознании оппонентов, подобно вечности, оба, самодовольно ухмыляясь, безо всякой паники, смирно выжидали заветного момента, дабы покончить друг с другом без лишних слов, раз и навсегда.

Глядя друг другу в самую душу, два статных аристократа, довольно улыбаясь, не смыкали глаз и, навострив ушки, внимали каждому шороху, что мог повлиять на время касания пером тонкой водной глади на поверхности пола, сполна залитого грязной ледяной водой. Закрыв свои прелестные глазки прямо накануне долгожданного момента истины, Дэйлайт, глубоко дыша, расслабленно левитировала свой револьвер ближе к торсу и, заслышав еле приметный шумок воды, тотчас раскрыла очи, скинув прочь револьвер, сиявший снежно-белой дымкой покоя, да улыбнувшись во всю ширь своей довольной мордашки.

Лязг

– А вы не из робкого десятка, мисс Дэйлайт, – изрёк Рич, продолжая держать свою ненаглядную гостью на мушке четырёх готовых к выстрелу пушек. – Я надеюсь, вы понимаете, что никакая беседа ныне не сможет помочь вам уйти? Вы узнали обо мне и этом месте слишком много, и сколь бы щедр я ни был, я не могу позволить себе отпустить вас, моя дорогая мисс Дэйлайт…

– Я прекрасно понимаю это, – выпалила Дэйлайт в ответ, стоя на месте, словно вкопанная, – вот только ты не в лучшем положении, чтобы диктовать мне свои условия, Рич.

– Я?! – залившись смехом, спросил вдруг Рич, ухватившись за свою разгорячённую голову. – Я не в лучшем положении?! – Он тотчас указал трясшимся копытом на толпу разношёрстных красавиц позади него, что были готов сию же секунду разорвать излишне самоуверенную узницу в клочья голыми копытами. – Уж не знаю, как эта мысль могла прийти вам в голову, мисс Дэйлайт, однако, к вашему сожалению, моё преимущество неоспоримо.

– Лучше бы тебе подумать ещё раз, Рич, – сухо и холодно отчеканила Дэйлайт, возжигая свой рог густым алым пламенем гнева. – Я бы не стала столь беспечно относиться к тому, кто имеет смелость обращаться к тебе на «ты».

– Что это вы делаете?! – выпалил жеребчик в панике, только завидев кроваво-красные круги, плавно оборачивающиеся вокруг рога его очаровательной собеседницы, подобно лозе прекрасной шипастой розы. – Прекратите, мисс Дэйлайт! Вы не сможете мне навредить! Одно только движение в сторону – и от вашей головы останется каша!

– Я могла бы простить тебе твои прегрешения с кобылками, коли ты сбросил свои оружия, – казалось, её рог, охваченный бардовым пламенем, пылал, ярче Солнца, раскаляясь, подобно металлу в рыжиках языках огня кузницы, – но в твоей крови совершенно нет никакой чести!

– При чём здесь моя честь, м-мисс Дэйлайт?! – испуганно проронил Рич. – Я просто не могу дать вам уйти, потому что это изничтожит репутацию всего моего рода, как вы не можете понять?! – на его глазах выступили слёзы. – Да, мне жаль вас, но я не могу жить иначе! Я привык ко всему этому и, если выбирать между жизнью моей и моих потомков и жизнь вашей, я выберу свою… Правильно, Фолли?

– ТЫ ПРИДУРОК?! – вскричала Фолли в ответ. – ОНА ЖЕ ПРОСТО ТЯНЕТ ВРЕМЯ! – вопила та, постукивая себя по голове где-то в глубине плотной толпы. – СТРЕЛЯЙ, ИДИОТ!

– Д-Да, сейчас, милая, – взволнованно ответил Рич, неловко подвязывая к своей шее опавший воротничок. – Итак, мисс Дэйлайт, – начал тот, насквозь пронзённый решительным взором своей возлюбленной, – чего бы, окромя пули, вы бы ж-желали получить напоследок?

– Я хочу, чтобы Фолли отсчитала до трёх, – произнесла единорожка тихо, чуть ли не шёпотом, тяжело дыша, обильно обливаясь потом и концентрируя гигантский сгусток эфира на остром кончике своего длинного рога.

– ТРИ!!! – не став дожидаться соглашения Рича, тотчас выпалила пегаска своим властным тоном, продолжая трястись от страха, словно осиновый листик.

«Отлично!» – подумала про себя просиявшая маниакальной улыбкой Дэйлайт, услышав заветное слово именно в тот миг, когда оно было нужно. – «Благодарю, мисс Фолли!» – пробубнила себе под нос статная леди, позволив ярко-алым эфирным струйкам, подобно разрядам молнии, устремиться назад, вмиг заполнив пространство меж стенкой и крупом чародейки плотным зарядом взрывоопасной магии.

Покуда Рич, шокированный нежданным ответом своей излишне говорливой возлюбленной, был скован, будучи не в силах отдать приказа на расстрел, его верные слуги, как и прежде, стояли, держа на мушке их цель, готовые продырявить ту шквалом пуль, сделай та хоть один шаг навстречу, однако Дэйлайт стояла. В то время как за её спиной, раскаляясь, подобно Солнцу, горел чародейский эфир, ослепляя толпу величием жаркой звезды. Не прошло, впрочем, и секунды, как, залив весь подвал ярчайшей вспышкой света, нестабильный сгусток сдетонировал, отправив Дэйлайт, спешно подобравшую с пола откинутый револьвер, в полёт навстречу своему оппоненту.

– СТРЕЛ, – только и успел вымолвить Рич, как грозное магическое копыто Дэйлайт на околозвуковой скорости влетело в его челюсть, в мгновение око раскрошив ту надвое.

– ДА! А-ХА-ХА! – победоносно заликовала единорожка, вмиг замедлив своё падение, благодаря мягкому табуну красавиц, сформировавших своими телами подобие мягкого облачка. – Ха-ха! Выкуси, Рич! – торжествовала Дэйлайт, ощущая, как на месте её крупа осталось одно только выжженное пятно, ежесекундно скулившее нестерпимой болью прямо в мозг спасшейся леди.

– Р-РИЧ! – горестно выпалила Фолли, яростно потирая ослепшие от света глаза.

– Скажу честно, это было близко, – гордо заявила Дэйлайт, перевалившись на спину. – Ты допустил всего одну ошибку, дорогуша, – произнесла та, взводя тугой курок револьвера. – Ты слишком много болтал! Что же… Настало время тебе насладиться тишиной, Рич!

БАХ!

Прорезая жаркий воздух подвала, из дула {BIG IRON}, пылая огнём возмездия, вылетела гигантская белая пуля. Охваченная прожорливыми языками снежного пламени, она, оставляя за собой тонкий белёсый след, тотчас двинулась по направлению к затылку Рича. Разрушительная звуковая волна от выстрела, обогнувшая то затхлое помещение пару-тройку раз, заставила всех в нём находившихся резко закрыть уши копытами, низко припав к полу.

Пуля безо всякого сожаления прошила череп Рича насквозь, оставив на месте былой головы крупное зияющее отверстие, сквозь которое можно было наблюдать угасающие лазурные огоньки на стенах подвала, затрещавшего от мощи ударной волны.

– РИЧ? – слёзно взвыла Фолли вслед отгремевшему выстрелу, крепко зажав крыльями свои чувствительные ушки, гудевшие в её сознании до жути громким, нескончаемым звоном смерти. – РИЧ?.. РИ-И-И-И-ИЧ?!?!?! – зарыдала та, что было сил, через силу раскрыв больные глаза, полные едкой горечи, глаза, в которых отражался окровавленный силуэт её особенного пони, лежавшего в грязной алой луже.

– Наслаждайся тишиной, Рич, – очаровательно сдув с дула револьвера белёсый дымок, с презрением прошептала себе под нос Дэйлайт, медленно прикрыв залитые кровью глазки, на краях которых отчётливо виднелись крохотные частицы влаги.

Следом за Ричем вниз, словно тряпичные куклы, опали и все его верные слуги, в один момент заполонив пространство пола бездушными, обездвиженными телами, что жутко преобразили его, превратив в устрашающее подобие живого лоскутного одеяла.

В последующие мгновения, закружившись в водовороте разрушительного безумия, колонны ментального особняка, треща по швам, начали спешно трескаться, истираясь в пыль буквально на глазах тяжело дышавшей леди. В воздух поднялись тучи пыли, песка и щебня, начав кружить над головами опавшей толпы виртуозный вальс, изничтожая на своём пути к возвышению всё: бледные стены, худощавый потолок и даже холодное тельце Рича, опавшее замертво на крохотном круглом пьедестале, опоясанное разорванными лазурными цепями. И низкий гул стоял в воздухе.

Следом за прошедшим штормом, потрескиваясь кусочек за кусочком, стены подвала, являвшиеся, помимо того, частью прочного фундамента, заливая собою пол, подобно волнам наводняющим сухую низину, начали резво заполнять подвальное помещение песком. В то время как над головами мирно спавших красавиц, красуясь габаритами внутреннего мира Рича, виднелись просторные залы, столь же живописно и жутко осыпавшиеся вниз, погребая под собой целую толпу живых пони. И вдруг свет погас.

Мисс Дэйлайт расслабленно закрыла очи, задержав дыхание.

Тем временем в тайном чулане господина Рича

– Ну же, ну же, мисс Дэйлайт, скорее, – тараторила Прудэнс, тревожно сгрызая свои копытца. – У вас всё получится, я уверена!

– Ах! – вдохнув живительную порцию кислорода, охнула Дэйлайт сразу после пробуждения. – Пирог мне в сено, Прудэнс, я б на вашем месте не была так уверена, – резко отчеканила она в ответ, медленно раскрывая мутные очи, заплывшие густой дымкой головокружительной дрёмы.

– АХ! – восторженно охнула на радостях земная пони, закусив нижнюю губу. – Мисс Дэйлайт! Вы живы!

– Спасибо вам за помощь, мисс Прудэнс, – произнесла возвращавшаяся к жизни леди, грубо ухватившись копытцем за трещавшую от боли голову. – Выбравшись из камня, действовать стало в самом деле проще…

Сидя на расстоянии вытянутого копытца, две тяжело дышавшие кобылки, едва ли не соприкасаясь дрожащими разгорячёнными телами, со жгучим трепетом разглядывали на мордашках друг у друга милые искрящиеся глазки. Тяжело дыша, Прудэнс, робко переваливаясь со стороны на сторону, мялась, не в силах отважиться сказать что-либо первой. Дэйлайт же, скованная непередаваемо сильной головной болью, была лишена такой возможности вовсе, и потому, сгорая от нетерпения выразить свои чувства, попросту сильнее сближалась со своей верной подругой, неловко подползая к той на крупе.

– Мисс Дэйлайт, я так рада видеть вас здесь, со мной, в добром здравии, – сияя от счастья, подобно звезде на ночном небосводе, пророкотала Прудэнс, миролюбиво обхватив свою захворавшую пациентку тёплыми копытцами так широко, насколько той позволяло её крохотное телосложение.

– Ага, конечно, скажите это моей голове, – проронила единорожка в ответ, саркастично усмехнувшись да приведя в порядок своё врачебное платье. – Благо, хоть тело не затекло…

– Мисс Дэйлайт! – земная пони тотчас нахмурилась, и щёки её, подобно спелым яблочкам, засияли багровым наливом. – Вы могли погибнуть в сете этого негодяя, а всё шутки шутите!

– Самое главное в подобных ситуациях, мисс Прудэнс, не терять чувства юмора, – деловито парировала статная леди, не переставая, однако, массировать своими копытцами жужжавшие от боли виски.

– И всё же, – нервно сглотнув, ответила Прудэнс, – хорошо то, что хорошо заканчивается.

– Ах, как мило! Скоро они поцелуются! – прошептал себе под нос Хиро, зачарованный красотой зримой им картины. – Это же прямо как в тех романтических историях… Эй, дамы! – обратился тот к двум уединённо болтавшим докторам в надежде быть услышанным.

– Мистер Хиро, не сейч, – только и успела обмолвиться Прудэнс, как, закрыв той рот, Дэйлайт, ведомая чувством долга перед своей подругой, взялась решить вопрос самостоятельно.

– Ты ещё кто такой? – сурово отчеканила Дэйлайт, накренив свои выразительные тонки бровки. – Личный шут Рича?

– Ч-Ч-Что?! Кто я?! – жеребчик, излишне женственные очи которого тотчас оказались на мокром месте, в тот же миг взвыл о признании.

– Не беспокойтесь, мистер Хиро, – изрекла вдруг Прудэнс, ловко выскользнув из-под хвата копыта излишне своенравной единорожки. – Мисс Дэйлайт в силу полученных той ментальных увечий испытывает временную селективную потерю памяти, – но затем, подумав, психолог с усмешкой прибавила. – Впрочем, вам это, ежели вспомните события минувшего утра, только к лучшему, ха-ха!

– А что было сегодня утром? – ни без толики беспокойства спросила Дэйлайт, сжав челюсти да грузно опав на пол от пронзившей ту головной боли.

– Сегодня утром всё было замечательно! – пропищала вдруг Фолли, неуклюже выкарабкавшись со дна кучи нагромождённых тел ещё тёплых, живых пони. – Пока не пришли вы!

– Ох, Селестии ради, лучше бы я о тебе забыла…

– П-Простите, – протянула робко Прудэнс, неловко уведя ногу за ногу. – В-Вы знакомы? – изрекла та, мечась взором, полном тревоги, меж двумя парами непомерно грозных очей.

– Можно сказать и так, – выпалила Дэйлайт, усмехнувшись, вслед чему добавила, – Впрочем, тому удивляться не стоит: мисс Фолли, м-м-м… скажем так, сполна упивается общением, и потому во встрече нашей было больше её нужд, нежели моего желания…

– Ты что, совсем дура?! – пискнула Фолли, что было сил ухватившись за воротничок своего платья, дабы не пасть жертвой удушья, навеянного тревогой подступавшей опасности. – Дэйлайт, ты хоть немного представляешь, к чему приведёт то, что ты убила моего милого Ричи?!

– В-Вы кого-то убили?! – передёрнувшись так, будто бы через тело той прошёл свирепый разряд молнии, прошептала Прудэнс, охваченная ужасом, дрожа, словно осиновый листик.

– Не беспокойтесь, мисс Прудэнс, – сухо парировала единорожка, высматривая своим чутким взором устрашённого Хиро, еле заметно щеголяющего в сторону выхода. – Рич был тем ещё психопатом, – Дэйлайт присвистнула, указав одёрнувшемуся юноше его месте подле рычажка на стенке. – Он подверг нескончаемым мукам Селестия знает скольких живых пони, превратив тех из некогда живых, полных энергии, сущностей в декоративные элементы интерьера его сета.

– Это ужасно! – тотчас выпалила Прудэнс, прильнув ближе к своей пациентке, предвосхищая нутром приближающуся опасность.

– Истинно так, мисс Прудэнс, – холодно подтвердила едко ухмыльнувшаяся единорожка, вслед за чем, цокнув язычком, перевела свой пламенный взор к робко дрожавшим очам не на шутку перепуганной пегаски. – И как же вы, интересно, воспротивитесь этому, мисс Фолли?

– Рич не был убийцей! – тотчас заявила Фолли во всеуслышание, грозно стукнув о пол своей тонкой, худощавой, женственной ножкой. – Он определённо был не в своём уме, но он не был убийцей, Дэйлайт! – тихо рыча, пегаска, накренив бровки, сверлила пурпуром своих заплаканных очей самую душу статной барышни, еле слышно приговаривая. – А вот ты, Дэйлайт, в отличие от моего милого зайки, поганая душегубка!

– Да что ты говоришь?! – угрожающе выпалила Дэйлайт, подойдя вплотную к своей излишне самоуверенной собеседнице да схватив ту магией за воротник роскошного вечернего платья. Подняв ту за шею в воздух да плотно прижав к стенке под шокированные возгласы Хиро и Прудэнс, единорожка, в шаге от нервного срыва, спросила. – Как тогда, по-твоему, я должна была поступить, а?! Ты думаешь, жандармерия бы поверила моим рассказам о «ментальном особняке, выстроенном из тел полуживой армии пони, которых превращают в шкафы и подушки против их воли»?! – Дэйлайт холодно, безэмоционально, словно мёртвая, вгляделась в посиневшую мордашку Фолли, заставив ту обратить на себя внимание, и лишь тогда, пресыщенная боли, она докончила. – Мисс Фолли, – обезумевши отпела барышня, теряя последние останки самообладания, – они бы просто сдали меня в дурку – вот и всё… В то время как ваш «Ричи» остался совершенно безнаказанным!

– И всё же, – воспротивилась Фолли на грани удушья, пустив из-под закрытого от ужаса века горькую слезу, – он не заслуживал смерти… Никто не заслуживает смерти.

– Мистер Харт тоже не заслуживал смерти, – с глубоким трепетом произнесла Дэйлайт, вслед за чем, переменившись в морде, завопила. – И что?!

– Мистер… Кто? – дрябло прокряхтела Фолли, теряя сознание, но не бросая, однако, попыток вырваться из оков мёртвой хватки своей статной собеседницы.

– Умер ещё один пони?! – тревожно предположила Прудэнс, нервно сглотнув, после чего, тяжело дыша, обратилась к своей пациентке, медленно и размеренно. – М-Мисс Дэйлайт, кто это?

Заместо ответа единорожка лишь сильнее ушла в себя и, мерно выдыхая горячие клубни пара через свой аккуратный носик, спокойно и холодно ответила:

– Неважно, – следом за чем она отпустила Фолли, позволив той в панике упрятаться в дальнем уголке чулана, под горой застарившейся грязной одежды.

– АХ! ГДЕ Я? – вторгшись на собрание четырёх пони безо всякого приглашения, произнесла восставшая из мёртвых серая кобылка, приложив ко лбу твёрдое обледенелое копытце. – АХ! КАК ЖЕ СИЛЬНО У МЕНЯ БОЛИТ ГОЛОВА! А ВЫ ЕЩЁ КТО?!

– Всё хорошо, – тотчас выпалила Прудэнс, моментально придя всем на помощь, выйдя вперёд, покуда Хиро и Дэйлайт не позволили ситуации стать ещё хуже, нежели она есть сейчас. – Не беспокойтесь, теперь всё налади…

– АХ! – изрекла вторая проснувшаяся поняша, воспряв из неги сна, подобно фениксу. – ГДЕ Я?! – пискнула та следом.

Третья, четвёртая, пятая, десятая, двадцатая – не прошло и минуты, весь чулан Рича, некогда полнившийся коллекцией живых манекенов, оказался полон неразборчиво бормотавших в страхе, ужасе и панике молодых кобылок.

– Мисс Дэйлайт! – пропищала Прудэнс, плотно прижавшись к своей дорогой пациентке. – Что происходит?!

– Гости Его высокоблагородия наконец проснулись, мисс Прудэнс, – чётко, тихо и медленно пробормотала Дэйлайт в ответ, глядя на то, как сошедшая с ума толпа вяло потирает свои виски, катаясь по полу, в надежде избавить себя от мук головной боли.

– Простите? – непонимающе уточнила психолог.

– Мисс Прудэнс, что случится с пони, что, будучи в сете бессмертным и вместе с тем безвольным, можно сказать, «объектом», всё-таки получил раны, близкие к летальным, притом несколько раз кряду? Не затронет ли это его психику?

– Я… Я не уверена до конца, однако, – потирая подбородок, промямлила Прудэнс, после чего, нервно сглотнув да хорошенько проанализировав данные ей условия, ответила. – Если сознательный пони, полностью контролирующий себя и свои мысли, представляет в сете своё же сознание, выходит, то, о чём говорите вы, будет являться его бессознательным, подавленными мыслями…

– Превосходная лекция по психоанализу, мисс Прудэнс, но теперь, быть может, вы ответите на мой вопрос? – деловито выстелила Дэйлайт, глядя на затаившихся в углу Фолли и Хиро.

Входная дверь в кабинет Рича тотчас отворилась, дозволив волне обезумевших от страха и боли дам в едином вялом порыве отправиться навстречу неизвестности.

– Да уж, – немногословно изрекла Дэйлайт, вслед за чем, задорно рассмеявшись, дополнила, – вы, как всегда, мисс Прудэнс, ну да ничего, до дома дойдём, того и гляди ваш анализ подоспеет, ха-ха!

– П-Простите, мисс Дэйлайт – робко промямлила земная пони, спешно выйдя из чулана в надежде спрятать от взора глазастой пациентки свои порозовевшие щёчки.

– Ха-ха, ну что же вы, не обижайтесь, – изрекла та, тотчас догнав своего терапевта, вслед чему, тепло улыбнувшись, гордо заявила, – Я же шучу… Вы и сами прекрасно понимаете, что ваши знания пришлись как нельзя к месту и помогли мне одолеть Рича.

– А ещё помогло моё копьё! – прокричал Хиро из дальнего угла чулана, ловко притаившись за спинкой остолбеневшей от страха Фолли. – Не забывайте обо мне!

– Мисс Прудэнс, напомните… Кто это такой?

– До чего же грубо вы отнеслись ко мне, моя дорогая мисс Дэйлайт, – заявил вдруг Рич, скривившись в морде, да, крепко держась за свою голову обоими копытами, дополнил. – Впрочем, ха, от леди пылкого нрава, подобной вам, можно было ожидать и не такого…

– ТЫ ЖИВ?! – чуть не завопила Дэйлайт с глазами навыкат, узрев заплывшие кровью лазурные очи богатея, что только-только продрал их в своём чуланчике, под боком с любимой крылатой кобылкой. – Я же буквально прострелила твой череп… насквозь!

– Не поймите меня неправильно: несомненно, вам идёт самоуверенность, отвага и расчетливость, моя дорогая мисс Дэйлайт, – деловито выстелил Рич, плавно прикрыв свои тяжёлые веки, – но ведь и я не первый день живу на свете…

– Поясните, – скрипя зубами, сухо затребовала единорожка, подойдя ближе.

– С превеликим удовольствием, – ответил аристократ, жутко скривившись в морде. – На самом деле всё до изумления просто…

– Погибнуть в сете невозможно по определению, мисс Дэйлайт, – спешно протараторила Прудэнс, воспользовавшись моментом, – в худшем случае поражённый пони может лишиться рассудка, однако он останется в живых… впрочем, к счастью или сожалению – решайте сами.

– Благодарю вас, юная мисс… кем бы вы ни были, спасибо за пояснение, – галантно подытожил Рич, вслед за чем грузно упал на пол, начав бесконтрольно подёргивать мышцами морды, что-то нечленораздельно бормоча. – Пфвффвммите!

– Ч-Что вы сделали с моим Ричи?! – испуганно проронила Фолли, душа которой тотчас ушла в пятки, стоило ей узреть под боком эту чудовищную картину. – ЧТО С НИМ?! – прибавила та гневным тоном, постаравшись докоснуться до любимого пони осторожным движением робкого девичьего копытца, однако… тщетно.

– Эпилептический припадок, – сухо отрезала Прудэнс, нервно сглотнув, и, опасаясь подходить к парочке на расстояние ближе трёх метров, пояснила. – Это и есть одно из возможных последствий, кое может испытать пони в реальном мире, будучи поражённым в сетовом пространстве и…

– Да мне плевать, как это называется! – тотчас вскричала Фолли, глядя заплаканными глазками на извивавшееся, подобно змее, тело своего возлюбленного. – СПАСИТЕ ЕГО! ПРОШУ! ВЫ ЖЕ ВРАЧИ!

– Боюсь, даже если бы на нашем месте были лучшие медики из самого Кантерлота… даже они, элита, владеющая могуществом современной медицины, не смогли бы вывести Рича из этого жуткого состояния, – пояснила Прудэнс, одновременно с ужасом и удовольствием в широко разинутых глазах глядя на то, как ненавистный ей душегуб бесконтрольно дёргается, захлёбываясь в луже собственной слюны.

– ВЫ ДАЛИ КЛЯТВУ! – истошно завопила Фолли в ответ.

– Повторюсь, – тотчас ответила милый психотерапевт, подойдя на шаг ближе, – мы ничего не можем сделать. Эпилептический припадок нельзя просто взять и «отключить», даже пользуясь всеми средствами современной медицины, не говоря уже о том, что у меня с собой есть лишь пара копыт и сетовый камень…

– Да какой же тогда из вас врач! – грозно выпалила Фолли, также сделав шаг навстречу юной собеседнице. – Ты недостойна называться врачом, эгоистичная тварь! – после чего, охваченная яростью, пегаска произвела в сторону земной пони резвый рывок.

Однако её стремительно приближавшееся тельце было столь же резво остановлено плотной стеной могущественного лилового чародейства, что ярко замерцала перед глазами Фолли, опадавшей на пол, тысячей крохотных блёсток.

– Я что-то не поняла, – прошептала скованная чувствами Дэйлайт, потупив головой в пол. – Кто дал тебе право определять её профпригодность?! – грозно и в то же время весьма деловито заявила статная леди, сердито притопнув копытцем прямо перед мордой не на шутку перепугавшейся кобылки, что, не теряя времени, шустро отползла назад.

– Мисс Дэйлайт! – пропищала Прудэнс, замявшись на месте от стыда. Вслед за чем, прикусив нижнюю губу, красная, подобно спелому яблочку, она дополнила себя, упрятав от взора коллеги ало-багровый румянец под покровом больших пушистых лиловых ушек. – Прошу, не гневайтесь на неё, Селестии ради! Господин Рич оказался в таком тяжёлом положении… Её можно понять…

– Да и Дискорд бы побрал этого Рича! – заявила Дэйлайт во всеуслышанье, ярко блеснув полными ярости лазурными очами, в которых, возгораясь всё ярче, пылало тартарово пламя, питаемое жгучей ненавистью благородной души.

– Почему вы так ненавидите его?! – слёзно вопросила Фолли.

– Мозг, Фолли, мозг, – утрачивая последние крупицы самообладания, грозно отчеканила Дэйлайт, нежно постукивая себя по лбу, сразу за чем пояснила, – пока не выяснишь предназначения этого органа, будь добра, держи свой рот на замке.

Тем временем этажом ниже.

– Ну, что думаешь, старик?! – бодро пропел молодой жеребчик, эстетично позируя перед своим старшим коллегой да медленно покручивая копытцами тяжёлое дубовое копьё.

– О чём? – немногословно уточнил утомлённый старец, томно глядя куда-то далеко, за горизонт, лишь бы не видеть циркового представления своего гиперактивного коллеги.

– Обо мне! – охотливо пояснил юноша. – Вот подтверди, я ведь похож на Рокхуфа?!

– Нет, – немедля отрезал седогривый жеребчик, аккуратно приложив к морде копыто, дабы хоть немного остудить щёки от скопившегося раздражения.

– Не-не-не, погоди, – спешно протараторил юнец. – Одну секунду! – переменившись в стойке, он попытал удачу вновь. – А теперь?

– Да хоть раком встань здесь, – ответил пожилой стражник, проронив еле приметный смешок, после чего горько сплюнул себе в копыто, добавив. – Мне от твоего ребячества ни проку ни толку!

– А эт ты зря, дедуль! – бодро проронил юноша, кряхтя от напряжения, кое в его неповоротливом теле пробудил внезапный сеанс экстравагантного позирования. – Вот увидите! – заявил тот гордо, просмеявшись. – Я чувствую… чувствую её! Да-а-а!

– Что ты там чувствуешь, обалдуй? – рассмеявшись, спросил седой старец и, улыбнувшись во всю ширь морды, стыдливо закрыл копытом глаза.

– Точно тебе говорю, она! – молодой страж на мгновение замолчал, дозволив напряжению перекочевать из недр его тела прямиком в атмосферу дружеского разговора. И, выждав пару секунд, он огласил. – Эстетика! – вслед за чем, стильно поигрывая мышцами, юнец в очередной раз принял странное положение, опёршись копытцами о древко своего копья. – Вот увидишь, старик! Кобылки за мной табунами будут ходить, ха-ха!

В ту же секунду со стороны лестницы, бдительно охраняемой стражами особняка, стал доноситься глухой топот бесчисленного множества копыт. Параллельно с топотом в хаотичном шуме толпы, медленно, но верно спускавшейся на первый этаж, можно было разобрать тяжкие, усталые вздохи, кашель и неразборчивое бормотание утомлённых леди.

– Подожди-ка со своим табуном, парень, – отрезал старец, быстро среагировав на шум, отзывавшийся за его спиной глухим стуком, способным за считанные секунды посеять хаос в стенах особняка Его высокоблагородия.

– Что-то не так? – поинтересовался юноша, потягиваясь.

– Да, – немногословно подтвердил седогривый стражник, обернувшись, дабы высмотреть в алых лучах закатного солнца разноцветную толпу кобылок-нарушителей. – Вот, кажись, и табун твой подоспел! – он вновь сплюнул себе в копыто, осуждающе выпалив. – Накликал-таки беду! Обалдуй!

– Да чё случилось-то, старик? – спешно спросил юнец вновь, обернувшись назад, подобно своему старшему напарнику, вслед за чем прибавил. – И да, хорош меня обалдуем обзывать!

Однако, как бы то ни было уныло, заместо искромётного ответа седогривый жеребчик решил всецело сосредоточиться на выполнении прямой своей рабочей задачи, обеспечении безопасности покоев Его высокоблагородия господина Рича. И потому, развернув своё копьё остриём по направлению к фронту наближавшейся толпы, он, накренив брови, прошептал:

– Будь готов, парень, – сухо отрезал старец, приняв боевую стойку да сосредоточив свой взор на пока ещё пустой лестничной площадке, по краям которой, однако, виднелись вяло щеголявшие по ступеням тонкие копытца таинственных нарушителей покоя.

– «Парень»? – уточнил весело настроенный юноша, обронив звучный смешок. – Может, ты имел в виду «обалдуй»?

В воздухе на мгновение повисла неловкая тишина.

– Ты хоть иногда можешь думать о работе? – сурово отчитал того седой коллега, приложив ко лбу копыто, медленно, но верно теряя последние крупицы самообладания, в то время как на ступенчатом горизонте уже начали показываться утомлённые, казалось, полуживые, мертвецки уставшие морды еле ковылявших кобылок. – Вон, туда лучше взгляни, ты… обалдуй! У нас пара десятков незваных гостей!

– ДЕВОЧКИ! – безрассудно выпалил молодой жеребчик, на радостях обронивший свою пику. На морде его тотчас просияла искра надежды, и без того горячее сердце начало биться чаще, щёчки будто бы вмиг заплыли красным, и сам он, исполненный энтузиазма, заявил. – Можешь даже не мечтать, дедуля, они хоть и выглядят вяло, но в песок, как ты, не рассыпаются!.. Сегодня мой день!

– Придурок, это нарушители! – сурово заявил седой страж.

– Придувок, это навушители! – комично парировал юноша.

– Непрошибаемый обалдуй…

Тем временем в рабочем кабинета господина Рича

Смиренно сидя подле своего возлюбленного, Фолли, пусть и нехотя, молчала, лишь время от времени робко касаясь своими копытцами его измученного тела. Её глаза были закрыты, иссиня-серая мордашка с каждой секундой становилась всё бледнее, тяжёлые веки томно подрагивали в такт биению больного сердца. Будучи не в силах самой предпринять что-либо во благо спасения любимого, убитая горем дама слёзно шепталась, сокрыв себя и своего особенного пони от лишних глаз во тьме потайного чулана.

– Мисс Прудэнс, – аккуратно прошептала Дэйлайт на ушко своей коллеге, – быть может, это не столь уж и важно в данный момент, однако… меня одолевает любопытство, – кобылка, на благо чистоты своей речи, взяла паузу, комично повиснув над головой низенькой собеседницы, разинув рот, однако, не найдя нужных слов, задала вопрос прямо. – В общем… Жить-то он будет?

– Господин Рич? – уточнила Прудэнс в ту же секунду.

– Господин кирпич, – ответила единорожка, рассмеявшись.

– Как вам это удаётся, мисс Дэйлайт?! – не в силах более скрывать своё изумление, Прудэнс чуть ли не запищала, и вся мордашка её, украшенная по-детски доброй улыбкой, заплыла багряным цветом. – Всего несколько минут назад вы были одним копытом в могиле… а как выбрались, не прошло и часа – уже вовсю сыплете шуточками!

– Это защитная реакция, мисс Прудэнс… кому как не вам об этом знать.

– Ой, – проронила психотерапевт, раскрасневшись пуще прежнего, – и то верно, хи-хи! – прикусив нижнюю губу, она попыталась упрятать свою устыжённую мордашку от взора Дэйлайт, свесив книзу ушки, однако, тщетно. – Так или иначе… что касаемо господина Рича, – вдруг земная пони показательно откашлялась, моментально выровнявшись в стойке, подобно студентке, отчитывающейся перед преподавателем за усвоение полученных знаний. – На данный момент, поскольку сам пациент не имеет возможности выйти с нами на контакт, сложно что-либо утверждать, однако одно я могу сказать наверняка, – обернувшись к своей коллеге, Прудэнс, грозно свесив брови, спросила. – Мисс Дэйлайт, то, что вы ошеломлённо выкрикнули ранее, правда? Вы в самом деле прострелили Ричу голову?.. Насквозь?..

– Именно так, – преспокойно ответила единорожка.

– В таком случае можно наверняка утверждать, что его разум был сильно искажён… Более того, я могу с полной уверенностью заверить вас, что этот припадок являет собой лишь преддверие к тем ужасающим последствиям, кои для господина Рича уготовила ментальная травма…

– Ч-Что именно случится? – внезапно проронила Фолли, еле заметно потирая дрожавшим копытцем края заплаканных глазок.

– Деменция, мисс Фолли, – сухо и холодно заявила поникшая психотерапевт, не теряя времени попусту, вслед за чем, вновь показательно откашлявшись, пояснила. – Вероятнее всего, к тому моменту, как вашего возлюбленного перестанет мучать эпилепсия, его измученный мозг уже будет необратимо поражён слабоумием… Принадлежащие ему воспоминания о делах дней минувших начнут медленно искажаться, постепенно исчезая в небытие, подобно некогда ярким краскам на холсте повидавшей своё многовековой картины, – на мгновение прервав свою речь, Прудэнс нервно сглотнула и, тяжко выдохнув, заявила. – Нельзя исключать и того, что при пробуждении ваше имя или даже вас как личность он забудет полностью, мисс Фолли…

– Мне не привыкать, – горько процедила пегаска, в сердце которой превратная судьба вновь вонзила кинжал, целиком и полностью покрытый жгучим ядом душевной боли.

– То есть… жить будет? – уточнила Дэйлайт, аккуратно почёсывая копытцем взлохматившийся загривок.

– Определённо, – подтвердила Прудэнс немедля. – Однако, я бы не назвала такую жизнь полноценной, – в очередной раз закусив нижнюю губу, лиловая барышня, стараясь не смотреть в глаза Фолли, пояснила, томно вздохнув. – Как я уже говорила ранее, его память в значительной степени исказится, вслед за тем в небытие канут приобретёнными им практические навыки… всяческая познавательная способность в конечном счёте сойдёт на нет, и всё это приведёт к тотальной деградации психики… его память, его мышление и, как следствие, его личность будут безвозвратно утеряны, и всё, что от него останется, это, подобное пожилому старцу, молодое тело, извечно скитающееся во тьме враждебного, незнакомого ему мира, все былые воспоминания о котором будут тщательно истёрты в порошок.

– Э-Это правда? – промолвила пегаска слезливым тоном, готовая в любую секунду потерять сознание от того ужаса, что, подобно заледенелому панцирю, плотно объял её робкую девичью душу.

– Я-Я могу лишь предполагать, мисс Фолли. В конце концов, мне доподлинно не известно, сколько времени господин Рич провёл в своём сете, будучи… Скажем так… Мёртвым…

– Если вам так интересно, сколько времени он валялся там с бубликом заместо башки, так я с радостью вам скажу, – процедила Дэйлайт, едва ли не скрипя зубами, еле сдерживая в своём нутре жгучее пламя праведного гнева. – Около минуты.

– В таком случае, – на радостях заявила земная пони, блаженно выдохнув, – всё не так уж и плохо, мисс Фолли… Быть может, перечисленные мною симптомы проявят себя лишь в малой степени.

ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК

Пронзив невзрачно холодный холл особняка глухим стуком, со стороны лестничной клетки внезапно донёсся грозный топот тяжёлых копыт.

– Я… несказанно рада, что господин Рич будет в полном порядке, однако, мисс Прудэнс, – спешно протараторила Дэйлайт, подавляя своим голосом шум, вслед за чем, состроив хитрую мину, намекнула, – не пора ли нам уходить?

– Уходить? – переспросила лиловая кобылка, непонимающе поведя бровями. – А как же господин Рич? Как же…

– У нас нет на это времени, – жёстко стоя на своём, выпалила статная единорожка, прожигая жарким, пламенным, подобным Солнцу, взором самые потаённые закрома души медлительной земной пони.

ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК

Не успела Диар Прудэнс осознать сути происходящего, как грозный, тяжёлый топот жеребячьих копыт начал отзываться в ушках её звонкой трелью приближавшейся опасности. Дрожь тотчас охватила её робкое тельце, спокойствие помыслов уступило место панике и, нервно сглотнув, сама она отвела свой взор подальше от входной двери, смиренно и безмолвно стоя на месте, подобно живому каменному изваянию.

– Ну так что, – начала Дэйлайт, обронив тихий смешок. – Вы готовы, мисс Прудэнс? – улыбнувшись во всю ширь мордашки, единорожка, харизматично подмигнула своей коллеге, вслед за чем, оправляя непослушные локоны пурпурной гривы, раскрыла магией окно, что вело во внутренний двор поместья.

– Г-Готова к чему? – боязливо прошептала Прудэнс, чувствуя всем своим телом дрожь, коей отзывался в ней грохот копыт вооружённых стражей, готовых в любое мгновение ворваться в рабочий кабинет Рича.

– Отправляться домой, – тепло и миролюбиво пояснила Дэйлайт, за спиной которой, в тёплых лучах алого закатного неба, Прудэнс, ведомая надеждой, в очередной раз узрела силуэт двух распростёртых ангельских крыльев. – Было бы грубо опаздывать на чаепитие, не так ли, мисс Прудэнс?

Внезапно, вопреки тревоге дрожавшей от страха лиловой барышни, жуткий топот прекратился, и в кабинете воцарилась тишина, лишь изредка прерываемая еле заметными отзвуками эпилептического припадка Рича.

– Ваше Высокоблагородие?! – обильно кашляя, обратился к своему господину пожилой старец, попутно стуча в дверцу кабинета тяжёлым, словно чугун, копытом.

– Да, Ваше Высокоблагородие, – повторил за своим коллегой юнец, посмеиваясь. – У нас тут внезапно целый табун милашек нарисовался! Вы не будете против, если ими займусь лично я?!

– Обалдуй! – тотчас отчитал юношу седогривый жеребчик, вслед за чем зарядил тому по голове древком тяжёлого копья.

– Ай! Да за что!

– Помолчи, пока взрослые говорят.

Почувствовав облегчение, Прудэнс, исполненная храбрости, покуда ещё не поздно, подошла к своей коллеге, прошептав:

–Ч-Что от меня требуется?

– Закройте глаза, – спокойно изрекла Дэйлайт, оправив подол пышного платья, – и молчите, покуда я не дозволю, идёт?

Заместо ответа лиловая красавица лишь бодро кивнула и, заняв весьма экстравагантную позу подле края подоконника, отсалютовала Ричу с Фолли, грациозно послав вдогонку последней милый воздушный поцелуй.

– В таком случае, – резюмировала Дэйлайт, окружая свой рог пурпурным пламенем могущественной колдовской ауры, что искрилась в багровом свете небес снежным блеском благородной крови, – adieu, cochons arrogants[1]!

Вслед за чем, взяв разгон, безоговорочно уверенная в себе и своём плане, Дэйлайт выпрыгнула в окно, прихватив под боком с собой дрябло трясшееся тельце напуганной земной пони. Объятые лиловым телекинетическим сиянием, они, плавно опадая на лужайку, подобно крохотному лепестку, подхваченному потоком ветра, грелись в лучах закатного солнца, плотно прижавшись друг к дружке, словно в последний раз. Не прошло, однако, и пяти секунд, как, элегантно опустившись копытцами на мокрую травку, парочка, спешно переглянувшись, уже вовсю галопировала в сторону ворот поместья, слыша позади себя недовольные возгласы стражи на пару с унылым бормотанием слонявшихся кобылок.

– Ну вот! – недовольно выпалила Прудэнс, закусив нижнюю губу. – Закрыто!

– Для начала, мисс Прудэнс, прекратите наконец откусывать себе губы, – заявила Дэйлайт, возжигая на кончике своего рога крохотную пурпурную звёздочку. – А теперь немедля прижмитесь как следует к воротам! Я не хочу, чтобы посредством телепортации эти прутья превратили вас в сэндвич на палочке…

Прудэнс молча повиновалась.

– Что же… в таком случае… уходим отсюда! – победоносно заявила единорожка, под звонкий хлопок искрившихся блёсток переправив свою коллегу на другую сторону стальных врат.

Тремя минутами спустя.

На окраинах Вечнодикого леса.

– Мисс Прудэнс… как вы? – обратилась Дэйлайт ко своей коллеге, тяжело дыша.

Её бледные копытца, изрядно утомлённые внеплановой вечерней пробежкой, слёзно взывали о пощаде, однако бледные колонны роскошного особняка позади них, высматривая парочку сквозь густые зелёные заросли, однозначно отвечали на эту просьбу решительным отказом. И пусть большая часть поместья уже была сокрыта от взора посторонних густым слоем пышной растительности, парочка, одолеваемая непреодолимым чувством тревоги, продолжала стремительно галопировать по направлению к дому, притом окольными тропами, в надежде отыскать средь бесчисленного множества развилок укромный лесной закуток.

– Хорошо… а вы как? – ответила бежавшая рядом Прудэнс.

– Плохо, – честно призналась Дэйлайт, смахнув со лба капли пота одним ловким взмахом копытца. – Впрочем, – тотчас изрекла она, улыбнувшись, – ха-ха, всё хорошо, что хорошо заканчивается, не так ли, мисс Прудэнс?

– О чём вы? – спросила земная пони, физическое состояние которой было многим лучше её уставшей коллеги. Оно, однако и не было удивительно: крохотное телосложение вкупе с хорошими атлетическими навыками давали о себе знать.

– Об этом! – выпалила Дэйлайт, резко совершив рывок в сторону своей коллеги, чем повалила их обоих на мягкую травку близ пушистого ягодного куста, сполна залитого алым солнечным светом. – Попалась, ха-ха!

– М-Мисс Дэйлайт, что вы д-делаете! – выпалила Прудэнс, мордашка которой вмиг заплыла багряным румянцем.

– Да так, – проронила статная леди, рассмеявшись себе в копытце, вслед за чем, отряхнувшись от приставшей к платью листвы, та пояснила. – Хотела… создать воспоминание.

– Какое ещё воспоминание?! – испуганно спросила Прудэнс, подобно своей коллеге, стряхивая с платья опавшую листву. – Как прибудем домой, я обязательно проведу анализ вашего сета, дабы опознать, как на вашу психику повлияли травмы, приобретённые в сете Рича.

– Дурочка ты, Прудэнс, – по-детски мило показав своему психотерапевту язык, Дэйлайт бодро рассмеялась, после чего, улыбнувшись во всю ширь мордашки, заявила. – И да, пока не забыла… Я… ха-ха, Я… Я разрешаю тебе перейти со мной на «ты».

– Ч-Что?! – очи Прудэнс распахнулись так сильно, что, казалось, глаза её вот-вот выпадут наружу, и всё же, подневольная тревоге, раскрасневшаяся пони ответила. – Я-Я не могу! В-Вы же сами понимаете… Вы пони совершенно другого достоинства… Я… Понимаете… Как бы я ни хотела, я не могу уподобиться вам, – она вновь закусила нижнюю губу. – Вы не можете просто взять и позволить мне, грязной земной пони, быть вашей…

– Подругой? – изрекла Дэйлайт, оборвав свою коллегу на полуслове, вслед за чем, подойдя ближе, прибавила. – Что же... в твоих словах есть доля правды, – и вот, игриво поведя своими элегантными чёрными бровями, единорожка, ни без смеха, заявила. – В таком случае, – она демонстративно прокашлялась, пронзая небесной лазурью своей души самую глубь глазок лиловой красавицы, – властью, данной мне по праву наследования силы и могущества аристократического рода Лайт, я, Твитчинг Дэйлайт, провозглашаю тебя, Диар Прудэнс, моей служанкой!

– Ч-Что?! – пискнула Прудэнс, веки которой тотчас начали нервно подёргиваться.

– Молчать! – затребовала Дэйлайт, нисколько не церемонясь со своей новой слугой. – Я ещё не закончила! – в очередной раз откашлявшись, она столь же гордо и важно заявила. – Властью, данной мне по праву наследования силы и могущества аристократического рода Лайт, я, Твитчинг Дэйлайт, на правах твоего хозяина приказываю тебе, Диар Прудэнс, немедля стать моим другом! – докончила Дэйлайт, еле сдерживая подступавшие волны смеха.

– А что, если я откажусь? – спросила Прудэнс с хитрой ухмылкой на багряной мордашке, хорошенько обмозговав сказанное.

– Узнаешь, что я делаю с Даниэлем за отказ следовать моим приказам, – бодро выстелила единорожка, не в силах перестать улыбаться. – Я ведь уже определила тебя своей слугой.

– Мисс Дэйлайт, это так не работает! – пропищала Прудэнс в ответ, сгорая от стыда.

– Да знаю я, знаю, – донельзя довольная, ответила Дэйлайт, обронив заразительно звонкий смешок.

– Впрочем, знаете… К чёрту правила! Я представлю, что это работает именно так, – выпалила лиловая пони, одобрительно подмигнув своей пациентке. – Я признаю себя твоим другом, Дэйлайт, хи-хи.

– Так бы сразу! – подойдя ближе к своей новоиспечённой подруге, Дэйлайт опустилась ближе к земле и, едва сдерживая слёзы, посмотрела той прямо в глаза, вслед за чем, отведя взгляд на кровавое закатное полотно, заявила. – Спасибо тебе, Прудэнс…

– За что? – поинтересовалась кобылка, в конец растаяв от любезностей своей подруги, подобно мороженому в дни знойного лета.

– Выслушав тот диагноз, что ты поставила Ричу, я вновь задумалась… Ведь… В нашей жизни нет ничего более ценного, чем воспоминания… Наша жизнь, какой бы она ни была, слишком скоротечна, чтобы по-настоящему наслаждаться настоящим и слишком стремительна, чтобы мечтательно грезить о будущем. Но прошлое, наши воспоминания о делах давно минувших дней, остаются с нами навсегда, покуда жива наша сознательность. Я хотела бы выразить тебе признательность, Прудэнс… Ещё никто не смел так грубо вламываться в мою жизнь, нагло перекраивая полотно будничной рутины… Поначалу я была зверски зла на тебя, однако… Если бы не ты, я бы никогда не смогла ощутить и половины всех тех чувств, что обрушились на мою голову за последние пару дней. Быть может, пережитый мною стресс и отразится на психике, однако… Для того тебя и приставили ко мне, разве не так, ха-ха?..

– Именно так! – подтвердила Прудэнс, расчувствовавшись вслед за своей пациенткой.

– И даже тот диалог, что мы ведём сейчас, рано или поздно останется в прошлом, лишь изредка воскресая из пучин загруженного рутиной сознания, расцветая в трудную минуту, подобно бутону пышных алых роз… Тёплые воспоминания согревают сердца, Прудэнс, я поняла это лучше, чем когда-либо, и теперь всё, чего бы я на самом деле хотела, это произвести как можно больше воспоминаний, в которых есть ты…

КОНЕЦ I ТОМА

[1] Фр. «Прощайте, высокомерные свиньи»

В поисках вечной гармонии

На вершине

С места в овраг

Цвет лаванды

Реабилитация

Винил и Октавия: Университетские дни

За окном шёл дождь и Пинки Пай

Октавия Скрэтч

Узница

Дни Осы и Паука

Алый Солнечный Свет - Том I: Расслабься / Scarlet Sunlight Vol. I: Relax, Take it Easy

Глава I ENJOY THE SILENCE

Глава II DEAR PRUDENCE

Глава III VIRTUAL INSANITY

Глава IV RADIOHEAD

Глава V MAGIC SOUND

Глава VI FORTUNATE SON

Глава VII PARADISE FEARS

Глава VIII EVANESCENCE

Глава IX POLICY OF TRUTH

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть I

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть II

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть III

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть IV

Глава I ENJOY THE SILENCE

Глава II DEAR PRUDENCE

Глава III VIRTUAL INSANITY

Глава IV RADIOHEAD

Глава V MAGIC SOUND

Глава VI FORTUNATE SON

Глава VII PARADISE FEARS

Глава VIII EVANESCENCE

Глава IX POLICY OF TRUTH

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть I

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть II

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть III

Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть IV

Предупреждение