Картины мира
Глава 14. Серые дни
— Обрати внимание, Бегемот: мне уже не первый раз приходится прикидываться нежитью, и это прокатывает. Странно, что жители двадцать третьего столетия так трусливы и суеверны. В своём технологическом раю они чувствуют себя богами. Но дай им оказаться один на один со смертью – и где вся та разумная уверенность человека современного? Мы видим перепуганного дикаря, готового плюхнуться на колени перед неизвестным и пугающим, и в страхе молить его о пощаде.
— Кончай разглагольствовать. Философ нашёлся, — отметил кот, сидевший на краю могильной ограды и зорко вглядывавшийся в темноту, — у нас время поджимает. Свет скоро врубится, а ты прямо под камерами. Да и потом, ты бы на их месте не испугался?
— Верно, пушистый, чего это я, — спокойно ответил Хлодвиг, а это был именно он, стаскивая длинный чёрный драный плащ с капюшоном и бутафорские кандалы и смывая с лица голографический грим. Он вдохнул свежий ночной воздух и негромко рассмеялся.
В самом деле, какая картина получится на камерах наблюдения – кладбище Сент-Мартин стало местом паломничества для сторонников освобождения синтетов, ведь там стоит – ну, стояла до недавних пор – статуя покойных Дэш Вендар и Гаечки. Одна из трёх статуй в Европейском Гигаполисе. Поговаривают, то немногое, что осталось от синтетских героинь, было развеяно по ветру именно над этим местом. И этой ночью группа линчевателей – вернее, обычной шпаны, причислявшей себя к таковым — решила её разрушить. Им удалось отколоть кусок от пьедестала и раздробить фигурку мышки, прежде чем фонари, освещавшие кладбище, внезапно погасли. А потом из соседней могилы вылез светящийся скелет в чёрном плаще и, размахивая заточенным чугунным крестом, кинулся на них. Уйти не удалось никому.
Разумеется, ещё до визита вандалов камеры вокруг кладбища были взломаны, и содержимое видео подкорректировано искусниками Сети. Мало ли, вдруг просочится какая подробность, снижающая эффект или проливающая свет на истинную личность главного исполнителя. Ну, а дальше дело было за Дуэтом, и они не подвели.
Вскоре лишь десяток изломанных и искромсанных трупов вокруг разбитой статуи, человеческий скелет в плаще и цепях, привалившийся к пьедесталу и сжимающий в костлявой руке громадный металлический крест, да разрытая могила рядом напоминали о разыгравшейся бойне. Замигали лампы, и над кладбищем снова зажёгся свет…
— И всё же, не пойму я наше начальство, — сказал Бегемот, когда флаер Дуэта нёсся над ночным Гигаполисом, — Бог с ними, с театральными эффектами, тебя за эксцентричность и изобретательность в основном и ценят. Но тебе не кажется, что мы уж как-то совсем до мышей дотрахались? Киллер «Паучьей Сети» номер один истребляет вандалов, смертельный номер! Кого дальше? Карманных воришек?
— Не вандалов, мой усатый и хвостатый друг. Линчевателей. Тех же самых, которых мы торжественно поклялись душить в зародыше. Это был молодняк, и его отправили на первую инициацию. После неё пошли бы дела покруче: убийства, изнасилования, пытки… Мы не просто прикончили нескольких линчевателей – мы ещё и послали месседж всем тем, кто хочет пополнить их ряды: берегитесь! Вы можете не пережить своей первой инициации, вы можете сдохнуть, попытавшись поглумиться не то что над синтетами, а даже над памятью об их героях. Я же уже говорил тебе.
— Говорил, — понуро признал кот, — разве что мне начинает надоедать эта кровавая клоунада. Серьёзно, ты же помнишь? Пару лет назад мы ждали великих дел. Мы хотели спасти синтетов и наказать их жестоких хозяев. Но сейчас мы показываем народу какую-то буффонаду, которую трудно воспринимать всерьёз. Не боишься, что в нас станут видеть не освободителей, а шутов-убийц?
— Нет, Бегемот, не станут. Понимаешь, даже после Великой Войны человечество ни черта не изменилось. Всё то же, «хлеба и зрелищ». Мало того, что Добро очередной раз повергнет Зло – ты помнишь, как это было с Виктором Стюартом, Элен Флаис и прочей компанией? У них не было силы, только любовь и дружба. Это хорошо, но этого мало, чтобы окончательно повергнуть величайшее зло современности. Добро не просто должно быть сильным, чтобы победить – нет, более того: Добро должно победить эффектно и убедительно. Чтобы ни у кого не возникло сомнений, что оно достойно победы.
Кот вопросительно поглядел на человека. Профиль Хлодвига на фоне стекла кабины казался вырезанным из чёрной бумаги. Он смотрел вперёд, в какие-то одному ему ведомые дали:
- Спросишь, как? Элементарно: мы должны разыграть из каждого приговора целое представление. Чтобы массы смотрели, жрали попкорн, и сопереживали именно нам, а не нашим жертвам. Убийство линчевателя – это весело! Сдох корпорант? Ну и чудно. Погиб очередной толстосум из Братства? Бурные аплодисменты, на бис! Мы должны отучить людей сопереживать тем, кого назвали своими врагами. И как это сделать лучше, как не превратить каждую казнь в театральную постановку, как можно более эффектную и запоминающуюся? Сразу всё понятно, кто хороший, кто плохой. И плохие красиво получают по заслугам. С противником нам повезло: больших ублюдков и так не найти, а мы это ещё и рады приукрасить.
Хлодвиг развернулся, заставив Бегемота совсем по-человечески поморщиться. У его напарника была, на первый взгляд, приятная внешность: русые волосы ёжиком, правильные мужественные черты лица, голубые глаза с длинными ресницами. Но что-то в этом всём проскальзывало неуловимо пугающее и отвратительное. Неясно, что было тому виной: то ли скупая мимика, будто Хлодвиг боится лишний раз напрячь лицевые мышцы, то ли дёрганые и по-паучьи быстрые движения, то ли нездоровый блеск безумия и какая-то мертвящая, неутолимая тоска во взгляде. Да, он был отличным актёром, и мог сгладить это впечатление — но иногда оно прорывалось наружу, и тогда всем вокруг становилось крепко не по себе. «Жуть какая-то, как будто он из ада вылез, — подумал кот, — наверное, поэтому Х.О. предпочитает ходить в маске. Хотя кем ни нарядись, без маски он пугает намного сильнее. И вот такой человек считает себя Воином Света с большой буквы… как же прогнил наш мир, если только такие и могут его спасти».
Хлодвиг увидел страх и отвращение в глазах синтета и отвернулся. На его лице отразилась застарелая боль.
— Ты тут поинтересовался, испугался ли я бы на их месте? Отвечу. Ни черта. Мне уже что на этом свете, что на том, бояться нечего.
— Ты сам догадался, или тебе так сказали? – попытался съязвить Бегемот.
Хлодвиг широко ухмыльнулся, обнажив острые крупные зубы. Выражение тоски и боли из его глаз, впрочем, никуда не делось.
— В некотором роде, сказали.
Он положил коту на загривок свободную от руля левую руку.
— Ты же эмпат, да? Ну вот и прочти. Хочешь верь, хочешь нет, а так всё и было. Человек действительно может испытывать такой страх и отчаяние. И даже довольно долго – когда я вышел из комы, прошло месяца три.
Через минуту шерсть у кота поднялась дыбом, глаза округлились, а уши прижались к голове.
— Неудивительно, что ты свихнулся, — голос кота дрожал, хотя Бегемот и пытался казаться спокойным и насмешливым.
— А может, и не свихнулся, — задумчиво ответил Хлодвиг, — может, я просто увидел мир, как он есть. И узнал, какая тонкая преграда отделяет Гигаполисы с их муравьиной суетой от настоящего Зла. С большой буквы. И понял, что в нашем случае любой компромисс – слабость, и никакие жертвы не могут быть чрезмерными. Ты можешь считать меня чудовищем – тем более, это правда – но не понимать меня не имеешь права. Иначе ты выбрал не ту сторону.
— Сколько пафоса-то, боже мой, — проворчал кот, свернувшись на кресле, хотя было видно, что он всё ещё дрожит. Похоже, истории напарника о жуткой Порче и других мирах, которые раньше Бегемот считал бредом, что-то под собой действительно имеют. Кот-синтет был палачом по призванию, буквально упивавшимся страхом и болью жертвы, но ещё ни один бедолага, по чью душу был послан Дуэт, не испытывал такого.
Пожав плечами, Х.О. начал набирать скорость. Серый город надо было миновать поскорее.
Флаер сел на территории заброшенного склада. Ворота ангара, снаружи для маскировки ржавые, разрисованные граффити и покрытые вмятинами, с шипением и скрежетом призывно отъехали в разные стороны. Лёгкий двухместный флаер из недорогой серии «Нуар» неторопливо вплыл в темноту…
— Это оно? – недоверчиво поинтересовался Расмус. С оскорблённого Джарлакса сталось бы поселить их в самом жутком из местных клоповников, однако приземистое, старое, но явно ухоженное и крепкое здание вовсе не производило подобного впечатления. Тяжёлая дверь отъехала в сторону при приближении гостей. Расмус заметил, что на ней изнутри странный фиолетовый узор в форме паутины. «Вот вам и голубка…», подумал парень, осторожно шагнув в полутёмный зал, где оказалось на удивление тихо, несмотря на то, что откуда-то из глубины доносились голоса, звуки моторов и топот многих ног. Пони проследовали за человеком.
В дальнем конце зала, за стойкой регистрации, в кожаном кресле сидело странное создание – маленького роста и хрупкого сложения, оно было бы похоже на человека, если бы не фиолетовая кожа и четыре пары длинных, тонких конечностей, три из которых служили ему руками. «Ей», мысленно поправил себя Расмус, увидев, что крупную голову существа венчает копна чёрных волос, заплетённая в два «хвоста» с кокетливыми розовыми бантиками. Одета антропоморфная паучиха была в пурпурную кофточку с позолоченным бейджиком и того же цвета кружевное подобие шорт. Увидев вошедших, создание обернулось, внимательно разглядывая человека, единорожку и фестралку пятью тёмными глазами на вполне человеческом лице. «Должно быть, её какой-нибудь извращенец из Белого города заказал в своё время», подумал художник, «выглядит противоестественно и пугающе, но… что-то в этом есть».
— Приветик, дорогуша. Что-то ты поздновато, я думала, Джей тебя пораньше отпустит. Ну да и наплевать. Можете не представляться, все бумаги уже заполнены. Меня зовут Маффет, и я на ближайшие пару недель твой непосредственный начальник. Не хочу драматизировать, дорогуша, но в скором времени ты будешь просто опутан работой, уихихи, — негромким дробным смехом рассмеялась паучиха, оскалив в широкой улыбке небольшие, но явно очень острые клыки.
— Сразу к делу. Жить тебе предстоит тут же. Ты ещё не раз почувствуешь, как это удобно, поверь мне. Комната пятьдесят один, на втором этаже. На работу в шесть утра, груз будешь получать на складе, вон там, — наманикюренный коготок трёхпалой ладони указал на коридор в конец зала, — список направлений каждое утро утверждают и рассылают наши логисты. Рабочий день – а это от тебя зависит, дорогуша. Но быстрее шести часов уложиться и не надейся, если только ты не Роуд Раннер, уихихихи. Транспорта тебе не положено, но, на твоё счастье, большая часть адресов недалеко. Лошадкам я тоже найду, чем заняться, не переживай, — пять глаз Маффет смерили взглядом фестралку, причём в их глубине отражалось злорадство, — я всегда здесь, так что, если что-то надо, спрашивай. В пути… короче, наберёшь на комме SpideressBake2864, там все карты.
Поблагодарив Маффет, парень подхватил сумки и отправился вверх по лестнице. Поняшки поцокали за ним, причём Найтингейл, взглянув исподлобья на Маффет, еле слышно буркнула «думала, век тебя не увижу, фря пятиглазая». Впрочем, паучиха не расслышала – или сделала вид, что не слышит.
Комнатушка оказалась ещё меньше их апартаментов в подземелье Джарлакса. Побелёные стены, пара простеньких кроватей, тумбочка и столик. Особого уюта не чувствовалось, но измученный свалившимися на него злоключениями художник был уже согласен на любой угол, где можно приклонить голову. Что он и сделал, бухнувшись на кровать прямо в одежде и обуви с такой силой, что кровать заходила ходуном.
Войдя в комнату, фестралка негромко хмыкнула.
— Зная Маффет, не надо быть Нострадамусом, чтобы предсказать, что ближайшую неделю каждое твоё возвращение будет выглядеть примерно так же. Я эту сквалыгу хорошо знаю – уж если ей кто попался, с живого не слезет.
Пропустив в комнату чуть отставшую единорожку, Найтингейл поцокала вверх по лестнице.
— Доброй ночи, ребята.
Следующий день Расмус хотел бы забыть. Вначале плохо освещённое помещение, пара бледных растатуированных рук, что-то строчащих на допотопной клавиатуре – лица их обладателя Расмус так и не увидел. Перечень адресов, щелчок ремней рюкзака, писк электронного замка и вот он, навьюченный так, как в древности не навьючивал ишаков самый жестокий хозяин, быстрым шагом следует по району, косясь на экран комма.
Следующий дом номер девятнадцать, строение два, подъезд двадцать семь, квартира сорок один. Уйма номеров, улиц, имён слились в памяти в сплошную кашу. По лицу струится пот, рубашка промокла насквозь – осень радует напоследок жарким деньком. Впрочем, учитывая начисто угробленную экологию в Сером городе, а также произвольно меняющуюся по запросам разных Гигаполисов погоду («Прямо как в Эквестрии», невесело хмыкнул художник), ему ещё здорово повезло. Бывали случаи, когда среди лета на сутки налетал снежный буран…
Расмус протёр очки и затравленно поглядел на часы. Надо торопиться, дело уже к вечеру, а ещё шесть адресов – благо, недалеко друг от друга.
— Этот день будет долгим, — пробормотал Расмус, останавливаясь возле очередного обшарпанного подъезда. Хабитаты Серого города были вообще похожи друг на друга, как близнецы, и этот район не был исключением. Если бы не интерактивная карта, незадачливый курьер бы заблудился здесь уже в первый час своих мытарств.
Солнце понемногу клонилось к закату, даря напоследок земле самые яркие свои лучи. Расмус поправил ремень рюкзака – к счастью, существенно полегчавшего с утра – и решительно набрал номер домофона очередного заказчика.
Запиликал допотопный электронный замок, и дверь с щелчком отворилась. «Боже праведный, даже камер нет… да, всякий раз, как появится охота жаловаться на жизнь, мне надо вспоминать этот подъезд», — думал бывший художник, поднимаясь по лестнице. Весь классический набор хабитата – неработающий лифт, стойкий запах мочи, граффити на стенах, отколовшийся кафель, местами на потолке следы копоти и какие-то подозрительные подпалины. Тусклая лампочка под потолком светила неярко, но даже так Расмус разглядел цепочку каких-то тёмных капель, ведущих наверх.
«Чёрт подери. И ведь они здесь живут… рожают детей, любят, ссорятся, и надеются, наверное, на какое-то будущее. Хотя о чём я? Кто из них задумывается о будущем?»
Тонкий палец Расмуса надавил на заклеенную изолентой кнопку звонка. За дверью послышались тяжёлые шаги, и в открывшейся двери замаячила невероятных объёмов туша в просторном замызганном халате. Заказчик был чуть пониже Расмуса, но в три раза шире, на волосатом пузе болтался громадный крест – против ожидания, не «гимнаст» на золотой цепи, а деревянный, простой. Кустистые седые брови и набрякшие веки почти скрывали маленькие глазки трудноразличимого цвета. От толстяка шёл могучий дух перегара и немытого тела, но даже его перебивал запах гари и каких-то химикатов из квартиры.
— Привет, друже. При-ик-нёс? – прохрипел заказчик.
Кивнув, Расмус протянул ему пакет, в котором позвякивало что-то стеклянное. Короткопалые ручищи извлекли из недр пакета яркий пузырёк с чем-то мутным. Толстяк пробежался взглядом по этикетке, негромко бормоча под нос:
— Терион, миозин, та-ак… могли бы концентрацию-ик!-повыше, сквалыги, хвостом их по голове, с таким бульончиком не реагент, а дрянь выйдет, прости святой Мика. А потом ещё на качество пеняют. А, клин-блин, какое тут качество, если всё уже придумано до нас? Протянет – ик! – отец Кабани руку, и берёт, что есть, так и какой с него спрос-то? Так и сколько с меня?
Расмус назвал сумму. Неодобрительно покачав головой, заказчик вытащил из складок халата белую одноразовую карточку. За его необъятной спиной Расмус заметил большой стол, заставленный химическим оборудованием, а рядом с ним целый бастион пустых бутылок из-под чего-то крепкого. «Полезно сидеть не на том, что производишь для других. Соблазна меньше», — подумал Расмус.
— Ну, бог в помощь, — странным голосом произнёс заказчик, на секунду поглядев в глаза художнику. В мутных глазах мелькнуло что-то, похожее на жалость и непонимание.
Из-за закрывшейся двери послышались удаляющиеся шаги и задумчивое хриплое пение «я как цветочек аленький в твоей ладошке маленькой». Расмус вздохнул. Этот алкаш-варщик синтетической дури – ещё самый интеллигентный клиент, встреченный за сутки. Впрочем, этот долгий день наконец-то подошёл к концу. Интересно, как же там Свити? Молодого человека не оставляли с утра самые дурные предчувствия…
— Давай, скреби тщательнее, ты же не хочешь, чтобы клиенты увидели грязь и были недовольны? Потому что тогда недовольна буду уже я, и тебе это точно не понравится.
Единорожка негромко вздохнула и отодвинула ведро от входа, пропуская мимо себя паучиху – стоило Расмусу покинуть их временное пристанище, как дружелюбная до приторности Маффет превратилась в строгую и требовательную хозяйку. Когда цокот каблуков скрылся за углом, и оттуда донеслись звуки негромкой перебранки, Свити украдкой посмотрела на экран коммуникатора. Всего лишь полчаса прошло, а она уже чувствовала себя измотанной.
Сияние телекинеза снова охватило тряпку. Свити раз за разом проводила ей по кафелю, который, похоже, чище от этого не становился. Пол «Голубки» можно было считать заповедником патогенных форм жизни — на этом кафеле уже выросло не одно поколение девственной грязи, к которой не прикасалась рука человека.
«Ну же, давай, соберись. Ладно Маффет, сено с ней, но дядя Расмус тоже расстроится, если из-за тебя у него опять будут проблемы. Представь, что занимаешься чем-то интересным. Представь… не знаю, что тряпка – космический крейсер, а грязь – базы инопланетных захватчиков, как в том кино, которое мы один раз смотрели с мамой…»
Воспоминание о маме окончательно расстроило пони. В уголках зелёных глаз задрожали слёзы.
— С дороги!
Мощный пинок под рёбра отбросил поняшку в сторону. В ударе была какая-то нечеловеческая, деревянная сила, от боли сбилось дыхание и потемнело в глазах. Загремело перевёрнутое ведро. Краем глаза она увидела удаляющийся по коридору стройный силуэт в знакомом чёрном обмундировании. Кое-как переведя дух, пони отползла от края лужи, разливавшейся по кафелю, чтобы не запачкать одежду и поднялась на копыта. Обидчик как раз к тому времени скрылся за углом, откуда продолжалась беседа на повышенных тонах. Голоса тут же стихли, стали елейными и подобострастными. Через пару секунд из-за угла высунулась мордочка Маффет. Увидев заплаканную пони, поднимающуюся с пола, та быстро направилась к ней.
— Чего разлеглась? За работу! А это что? – при виде лужи паучиха скривилась, — тебя просили вымыть коридор, а не сделать его грязнее, не так ли?
— Простите… пожалуйста… тот мистер ударил меня, и вода разлилась… — кое-как выдавила из себя единорожка, на мгновение отведя взгляд и проглотив слёзы.
На лице Маффет расплылась злорадная улыбка.
— Ах бедненькая. Ну, я думаю, вода тебе и не нужна – слёз тебе хватит и на коридор, и на кухню. Только не перестарайся, а то затопишь нас ещё, уихихихи.
Хихикнув, паучиха направилась прочь, оставляя пони наедине с лужей. Стиснув зубы, пони снова взяла тряпку телекинезом и продолжила драить треклятый кафель, на сей раз предусмотрительно стараясь держаться подальше от двери. Свити в свои годы многое довелось претерпеть, и недолгий период её жизни на улице показал ей, что люди и синтеты часто бывают злы друг к другу, особенно к тем, кто не в силах ответить. Но сейчас её просто поразила до глубины души равнодушная жестокость того дроу. Те плохие люди, линчеватели… они хотя бы получали удовольствие от тех мерзостей, что творили, а этот… походя взял и пнул, как неодушевлённый предмет, хорошо хоть не сломал ничего. Ладно ещё дроу – Найтингейл много рассказывала об их нравах, как и о том, что тёмные эльфы вообще ко всем иноплеменникам так относятся. Но Маффет? Она казалась строгой, но вполне справедливой. Такое желание издеваться над теми, кто и так целиком от тебя зависит, в голове у пони укладывалось с трудом. Зачем?
«Потому что могут», — с горечью подумала лошадка, — «потому что над дроу попробуй поиздевайся – сразу по ушам получишь. Вот и цепляется эта дура к маленьким. Ну, а меньше меня тут никого и нет. Обидно».
Сглатывая слёзы, поняшка тёрла кафель. Упорство понемногу приносило свои плоды: постепенно ей удалось добиться смены грязно-коричневого оттенка на более-менее равномерный серый, что по меркам этого свинарника казалось настоящей победой. Даже проходивший по коридору громадный зелёный орк в чёрном бронекомбинезоне с интересом поглядел на углубившуюся в работу единорожку, после чего хмыкнул и потопал дальше. Когда в кафеле начал отражаться слабый свет рога, Свити решила, что её дело выполнено.
Водрузив заново наполненное грязной водой ведро на тележку и кинув одноразовую тряпку в мусор, поняшка поцокала в направлении кухни. Этот день будет долгим…
Солнце уже стояло низко, а на улицах загоралась вечерняя иллюминация, когда Расмус разнёс последний заказ.
Рядом был небольшой скверик, один из немногих уголков сравнительной тишины в вечном гуле кондиционеров и гомоне рекламных билбордов. Неподалёку слышался весёлый смех и крики детворы, на скамейке дремал какой-то старик. Парень тяжело повалился на скамейку напротив, вытянув усталые, словно налитые колючим свинцом ноги.
— Даже не верится, я всё, — вполголоса отметил он, с наслаждением потягиваясь.
Через пару минут он поднялся и направился к «Голубке». Судя по карте, до их нового дома квартала четыре. Не так уж и много, хотя навалившаяся слабость – наверное, от усталости — грозила превратить путь в серьёзное испытание.
Но вот и «Голубка».
Щёлкнула входная дверь. Расмус сбросил куртку и надавил на кнопку выключателя. Лампочка в их комнате оказалась тускловатой, так что большая часть нового жилья по-прежнему тонула в полумраке. Но даже темнота не могла скрыть очертания единорожки, неподвижно лежащей на кровати.
— Свити, я вернулся! Это было кошм… о Господи, Свити, что с тобой?
Только теперь художник услышал негромкие всхлипы.
Неторопливо приблизившись, он наклонился и обнял пони. Та прильнула к нему, рыдания стали громче. Хороший признак, подумал Расмус, ей как раз надо выплакаться.
— …зачем о-о-она так со мной? Я старалась, а он меня п-пнул, я правда не виновата, а она смеётся. Что ей за сча-частье – насмехаться над теми, кто ни при чём? – частила пони, всхлипывая и мотая головой, пока Расмус поглаживал её по шейке, тщетно пытаясь успокоить, — почему о-они все такие злые? Что я им сделала? То линчеватели, а теперь эти! Может, я неправильная? Может, я ч-ч-что-то не то делаю? А может быть…
— Просто Маффет мразь.
Грубое слово вырвалось у художника против его воли. Тем не менее, останавливаться он не собирался. Его «понесло».
— Мразь и паразитка. Обыкновенная трусливая мелкая нечисть, пристроившаяся при большом деле ради денег и возможности безнаказанно кого-то строить. Дроу её, скорее всего, в грош не ставят, но держат, потому что этим клоповником кто-то другой заниматься побрезгует. Свити, она и капельки твоих слёз не стоит, — яростно отчеканил Расмус.
Пони подняла полный отчаяния взгляд на художника.
— И линчеватели такие же. Трусливые скоты, которые шпыняют исключительно тех, кто ответить не может. Здесь некого винить, кроме них самих. Свити, ты настоящее чудо. Ты маленький ангел, который пытается посочувствовать и помочь всем, кого видит вокруг себя. Ну скажи мне, разве можно в здравом уме обвинять тебя в чём-то, что творят эти гады? Нет ничего глупее! Ну разве ты виновата в том, что какой-то там Маффет пришло в голову, что можно удовлетворять свои низкие страстишки за счёт других? Или каким-то линчевателям захотелось почесать кулаки?
Видя, что пони снова начинает всхлипывать, художник понял, что сболтнул лишнего.
— В общем, Свити, не думай о ней, мы же здесь ненадолго, скоро всё это кончится, — Расмус почувствовал, как пони ещё сильнее к нему прижимается, к последнему островку счастья в океане жестокого мрака вокруг, и подумал, что и сам ничуть не меньше хочет, чтобы этот ночной кошмар наконец прекратился... И чтобы усатая ангел-хранитель вернулась, привычно весёлая и гордая, и забрала друзей обратно, в спокойный и уютный мир.
— Не закончится, — раздался надломленный голосок Свити, вжимающейся щекой в форменную толстовку, пропитанную пылью улиц. — Н-никог-гда. Не... не зак... не за...
Слова утонули в судорожных всхлипах, и Расмус словно почувствовал боль маленькой пони, которая вновь окунулась в прошлое, однажды уже едва не убившее её. Боль, лишившую его остатков уверенности. Он обнял пони крепче.
— Свити... Не плачь, милая... — он уже не знал, как можно ещё утешить эту девочку с рвущимся на части от безумия мира сердцем. — Маффет... она такая из-за скриптов, её просто так запрограммировали, чтобы она не развивалась, не чувствовала, её просто сделали такой гадкой... Нужно просто потерпеть, совсем чуть-чуть, Сильвия нас скоро заберёт! Пожалуйста, я сейчас сам заплачу...
На миг перестав рыдать, но так и не отняв мордочку от мокрой от слёз ткани, Свити тихонько всхлипнула:
— Ты точно не плачь.
— Эй, это почему это тебе можно, а мне нет?
Видеть спрятанную физиономию пони художник не мог, но почувствовал, как она коротко улыбнулась.
— Ты большой и сильный, тебе нельзя.
Похоже, единорожка всё-таки выплакалась, и теперь приходила в себя, пусть и всё ещё не смея ни на миллиметр отодвинуться от друга.
— А вот сейчас обидно было! У меня тоже денёк ещё тот выдался, знаешь ли...
— Знаю. Только ты всё равно не плачь, и я... я тоже постараюсь.
Что Расмус мог ей ответить? Оставалось только обнимать этот хрупкий кусочек света, прижавшийся к последнему оплоту надежды в беспощадном мире, да поглаживать нежную шёрстку на затылке и шее, обещая этим, что всё будет хорошо.
Но усталость брала своё, и спустя пару минут человек всё же попросил:
— Эм... Свити, я с ног валюсь. Буквально... Давай ты меня отпустишь на минтуку, я хотя бы разденусь, а потом ты снова будешь об меня слёзы вытирать?..
Пони тихонько хлюпнула носом и смилостивилась:
— Угу... Но только на минутку! — И уже сделав шаг назад, Расмус услышал едва различимый шёпот. — Мне так страшно, когда тебя нет рядом.
Скинув одежду, Расмус мельком глянул в зеркальную поверхность плазменной панели. Живя в Сером городе, быстро приучаешься следить за собой. В Гигаполисах обёртка испокон веков важнее содержания, а потому даже простой домосед-художник нередко приценивался к собственной внешности перед встречей с очередным заказчиком — вот и выработался рефлекс. Сейчас он отметил, что ещё сильнее похудел, и стал как-то… жилистей, что ли? Ещё немного, и одежда на нём мешком висеть будет. А ещё появились мешки под глазами и какой-то странный, лихорадочный блеск в зрачках. Да, тревоги прошедших дней явно шли ему не на пользу…
«Ничего, до возвращения Сильвии не рассыплюсь. Главное, Свити здорова», подумал он, ложась на кровать рядом с поняшкой и аккуратно прикрывая тонким одеялом пушистый бок.
— Не бойся, Свити. Я рядом…
Утро началось с дичайшей головной боли...
— Что за жизнь, кто-то пьёт, а у меня за него похмелье, — мрачно пошутил художник, попытавшись подняться. Комната плясала перед глазами, то увеличиваясь, то уменьшаясь, а робкие лучики света, пробивавшиеся в окно, били по зрению огненными бичами. Можно было не подносить руку ко лбу, чтобы понять, что температура под сорок.
Нецензурно выругав «Голубку», Маффет, Джарлакса, весь Мензоберранзан и собственное слабое здоровье, Расмус кое-как поднялся и, шатаясь, поплёлся на кухню искать аптечку. Немного жаропонижающего, какой-нибудь тоник, и пару часов он будет летать легче птички.
Аптечка нашлась. Правда, с лекарствами оказалась небольшая напряжёнка. То немногое, что имелось, явно происходило из запасников времён Великой Войны и про срок годности как-то и вспоминать было неловко.
Расмус стал набирать по комму скорую помощь. Хотелось надеяться, ничего серьёзного…
Через пару часов художник разносил заказы. Чувство противной слабости оставалось, хотя боль исчезла – чудодейственное снадобье, принесённое немногословным врачом, должно было действовать ещё часа три. А что будет дальше – думать не хотелось совершенно. По счастью, вот они, таблеточки чудесные, в кармане полная упаковка, да ещё термос с холодным дешёвым кофе на боку. Тогда Расмус с трудом удержался, чтобы не выплеснуть его в насмешливо-равнодушную мордочку Маффет, когда та с показной заботливостью рассказывала ему, что надо беречь своё здоровье. Разумеется, никакого больничного ему не положено, а за пропуск работы с его счёта капали денежки. Да, кажется, понятно, как она довела поняшку до слёз – за денёк в одном помещении с подобной особой взбесилась бы даже белокрылая ангелица.
Прихлебнув кофе из термоса, Расмус двинулся по направлению к двенадцатиэтажке, выглядевшей как готовая декорация к фильму ужасов. «Жестокое убийство в Сером городе: небоскрёб-монстр собирает кровавую жатву!» — вдруг представился дурацкий заголовок для афиши.
— Чёрта с два у него выйдет, — пробормотал художник, открывая дверь, явно пережившую пару перестрелок с применением бластеров, — я сейчас сам кого угодно убить готов. Клиента это тоже касается, так что лучше бы ему быть повежливей.
Номер 1723468, квартира 110 в третьем блоке, десятый этаж. Лифт не работает. Просто великолепно.
Когда Расмус добрался до десятого этажа, сердце было готово выскочить у него из груди, а ноги превратились в кисель. Страшно представить, как бы он добрался туда без таблеток. Клиентом оказался невысокий полноватый мужчина с пронзительным взглядом и прилизанными тёмными волосами, одетый в элегантный чёрный костюм.
— Вы поразительно пунктуальны, mon cher. Две тысячи за пару посылок, если мне не изменяет память? – его грассирующий выговор изобличал уроженца южной части Руингберга. Расмус заметил, что тот держит руку за пазухой и боязливо попятился – вдруг пистолет? Однако южанин вынул оттуда всего лишь старенький коммуникатор с полустёршейся изящной монограммой в виде буквы N с вензелями. Расмус услышал, как его собственный комм издал негромкий писк, ознаменовавший очередную успешную доставку.
— Au revoir, мсье. Будьте уверены, мы ещё увидимся.
Прежде, чем дверь закрылась, Расмус разглядел интерьер квартиры, оказавшийся на удивление не бедным для такого жутковатого места. Неизвестно, чем зарабатывал этот жилец из сто десятой квартиры, но такой выбор жилища выглядел откровенно странным и навевал подозрения.
«Меня окружают сплошные тёмные личности, психи и бандиты. Чёрт подери, вот вернётся Сильвия – ноги моей тут не будет вовек, ныне и присно. Дожить бы нам со Свити до этих славных деньков, в таком-то местечке…» — подумал Расмус, прижимая руку ко лбу. Головная боль пока не возвращалась, но свинцовая усталость понемногу нарастала, — «Какой сегодня день? Четверг? Что ж, надеюсь, хоть выходные тут предусмотрены. За пару дней как-нибудь отлежусь».
Вздохнув, художник начал спускаться…
Тем временем, у Свити дела шли немногим лучше.
Добрее и снисходительней Маффет, разумеется, не стала. Как не стали гуманней и дроу-бойцы Джарлакса. Неоднократно поняшка слышала в свой адрес высокомерные и обидные, судя по интонациям, высказывания. Интересно, отчего тем, кто считает себя выше других, такое удовольствие доставляет обижать тех, кто ниже? Казалось бы, если ты презираешь кого-то, так и не обращай на него внимания, ан нет.
На сей раз пони доверили мыть посуду. С одной стороны, работа полегче отмывания заскорузлого от грязи пола, с другой – меньше возможности остаться наедине с мыслями. Впрочем, оно и к лучшему, так как мысли у поняшки были не из весёлых.
«И это ведь я во всём виновата. Ну чего мне стоило не лезть со своей помощью? Теперь в беде оказались и дядя Расмус, и я, и Найтингейл. И неизвестно, когда это кончится»
Работа помогала отвлечься. Свити закусила губу и продолжила.
Пол задрожал от тяжёлых шагов, комнату наполнил лязг и бряцанье.
— Вот это скорость, лопни моя селезёнка… если б она у меня была. Эй, Бонито, поторопись, малютка уже закончила! А вы там не мешкайте, соус вот-вот снимать! — прогудел невероятно низкий голос откуда-то сверху.
Пони непроизвольно обернулась. К плите боком стоял высокий и полный человек в поварском колпаке. Обернувшись, он улыбнулся лошадке, и Свити непроизвольно вздрогнула. Неизвестно, что произошло с поваром, но левую ногу ему до колена заменял внушительного вида металлический протез. Всю левую половину его бледного обрюзгшего лица покрывали ожоги, а часть черепа до самой глазницы блестела металлом. В общем, толстяк выглядел крайне внушительно – ни дать, ни взять, кок с корабля космических пиратов.
На зов киборга прибежал широкоплечий смуглый парень в костюме подавальщика. Протянув руку, он взял поднос с отмытыми тарелками и с завидной ловкостью поднял его, так что внушительная фарфоровая башня даже не покачнулась. Стремительно развернувшись, официант понёс чистую посуду в сторону кухни.
— Эх-хе, как в старые добрые времена. Только что на суше. Ну так и как звать тебя, дивное создание?
— С-свити Белль, — пискнула единорожка, и неожиданно для самой себя добавила, — Иогансен.
— Очень приятно. А я Сильвер. Джон Сильвер. Кок на этом камбузе, хотя многие меня именуют капитаном, и не сказать, что неправы. Иогансен, значит… так значит, тот длинноволосый хлюпик твой хозяин? – процедил Сильвер, не очень одобрительно поглядев куда-то в сторону двери. За его спиной Бонито принёс новую порцию тарелок.
— Нет, нет, мистер Сильвер, вы не поняли, — с жаром воскликнула поняшка, спрыгнув с табуретки и встав перед одноногим на все четыре копытца, — Расмус вовсе не мой хозяин, он мой… мой друг… мой хозяин выгнал нас с мамой, а он подобрал меня, и Расмус никогда бы не сделал мне ничего плохого!
Сильвер скептически ухмыльнулся.
— Да? Что ж, тем лучше для него. У нас тут не больно-то любят приверженцев старых недобрых времён. Если только под соусом.
Перехватив яростный взгляд единорожки, он беззаботно рассмеялся.
— Шучу. Тем более, он явно на многое готов ради тебя. Поверь, «Голубка» не всем родная мама, но я тут смог устроиться – Джарлакс меня ценит, и выбрасывать на улицу не станет. А вот что до тебя с твоим дружком… сразу дам совет, милая – ты мой, не отвлекайся – не пытайтесь понравиться Маффет, но и воевать с ней не пытайтесь. Клянусь всеми парусами «Моржа» и повязкой Флинта, эта стервочка всерьёз считает себя большим сыром в маленьком мирке, и, хотя власти у неё – пшик, жизнь испортить может, попомни моё слово — может. Не связывайтесь, нет ничего хуже мелочной и мстительной дуры. Ну так и что привело вас в этот вертеп? В жизнь не поверю, что старина Джарлакс увлёкся благотворительностью, — левый глаз Сильвера мигнул красным, и Свити поняла, что он тоже искусственный.
Пони хотела было заново повторить уже заготовленную историю о том, что произошло с ними после бегства на «Сталин-экспрессе», но голоса со стороны кухни заставили Сильвера обернуться. Он шумно понюхал воздух сизым пористым носом.
— Вот-те на-те. Передержали. Так, малютка, отложим обмен историями на вечер, а то меня на кухне хватились. Ты заходи как-нибудь, поболтаем, у меня комната тут же.
Тяжело развернувшись, Сильвер потопал на кухню. Свити осталось только вернуться к мытью тарелок.
«В конце концов, всё не так уж и плохо. Я тут и двух недель не пробыла, а уже завела друзей. Может, и правду говорили в том мультике, откуда я… откуда другая я, вернее? Что дружба – это тоже магия?»
Телекинетическое сияние окутало въехавшую на конвеер новую тарелку с остатками пюре. Через звяканье тарелок доносился раскатистый голос Сильвера, раздававшего команды, словно всамделишний капитан на готовящемся к абордажу крейсере.
Крейсере? О, точно, отчего бы не вернуться к той игре, как в первый день, когда она мыла пол?
Фантазия у маленькой пони работала прекрасно, и через пару минут уже она, адмирал космического флота Стар Чейзер, стояла на капитанском мостике и назначала координаты для высадки десанта (губки для посуды) на очередную планету из системы Тарелок, чтобы галактический император Джониус Сильвер Первый возвёл на ней новые красивые города. Дело пошло на лад, и вскоре Бонито уже уносил на кухню третью позвякивающую башню из стали и фарфора.
Пони улыбнулась…
…Так и прошла неделя, а за ней потянулась следующая.
Простуда, против ожидания, держалась долго. Что ни говори, крепостью организм художника не отличался никогда, а стресс последних дней довёл бы до ручки и намного более сильных людей. Но Расмус держался на чистом упрямстве. Каждое утро он закидывался очередной порцией стимуляторов, взваливал тяжеленный рюкзак на спину и отправлялся по адресам, почти не думая о своём состоянии, хотя каждый вечер, приходя, падал без сил. Но постепенно молодость взяла своё, и болезнь отступила.
Свити повезло чуть больше. Несмотря на кажушуюся хрупкость, организм пони-синтета по выносливости и устойчивости превосходит человеческий, да и труд у лошадки, при всём однообразии, выдался попроще. К тому же, если Расмус видел клиентов лишь мельком, то кобылка за это время волей-неволей сумела перезнакомиться чуть ли не со всем кухонным персоналом – или «экипажем», как называл их Сильвер, безраздельно царивший над этим уголком жара, сутолоки и сногсшибательных запахов. Так что заскучать тут было трудно. Понемногу даже надменное презрение дроу, окрики и мелкие придирки Маффет перестали её обижать.
Паучиха видела это. О да, она прекрасно видела это, как и насмешливые взгляды Сильвера, поддерживавшего маленькую дрянь. Это лишь усиливало её ненависть к старому, хитрому и крайне независимому повару, которого так ценил сам Джарлакс, что любые интриги против Сильвера постоянно оборачивались против неё же самой. Маффет оставалось бессильно скрежетать зубами от злости и лишь изредка исподтишка шпынять пони, случись им остаться наедине. Но это происходило нечасто – сразу после работы лошадка стремглав скакала в номер, где поджидала Расмуса с чашкой горячего чая и лекарств наготове. И постепенно её помощь сыграла свою роль – в понедельник Расмус чувствовал себя не в пример лучше, чем неделю назад. Свити от радости себя не помнила.
Если бы пони знала, что происходило в штаб-квартире Джарлакса вечером того же дня, она радовалась бы ещё сильнее…
Большинство моделей тёмных эльфов выпускались в своё время крайне скупыми на эмоции, и прекрасно скрывали за маской заносчивого высокомерия что угодно, от любви до лютой ненависти. И тем увлекательней для Сильвии было наблюдать потуги провожатого показать своё превосходство. Худосочный поджарый дроу, выделенный Джарлаксом в качестве телохранителя кошки, внутренне просто кипел от своей роли «защитника низшей расы», но, конечно же, не смел нарушить приказ.
Впрочем, созерцание корчащегося от презрения эльфа обещало остаться единственным приятным воспоминанием о Мензоберранзане. Грязь, смрад, косые взгляды… и апатия. Всё это последнее время стало неотъемлемой частью жизни Королевы Улиц, потерявшей и королевство, и подданных, и титул.
— Сюда, госпожа Сильвия, — немногословный дроу плавным жестом указал на дверцу небольшой комнатушки. — Они здесь.
— Хорошо. А теперь будь умницей и последи со стороны, чтобы нас никто не побеспокоил.
В алых глазах на миг сверкнула ярость, но в тот же миг потухла, развеянная вбитым в подкорку инстинктом подчинения сильному, и провожатый молча шагнул в сторону, слившись с тенью узкой подворотни.
Рысь замерла на миг, устало опустила веки, и шагнула вперёд, чувствуя в груди уже позабытый трепет. Предвкушение встречи с друзьями.
Человек и пони, перед которыми не нужно держать марку, не нужно следить за каждым произносимым словом и держать в напряжении готовое дать отпор тело… просто друзья, которых в самый последний момент удалось уберечь от беспощадной бойни.
Облупленная дверь из древозаменяющего пластика отдалась гулким грохотом на удары облачённых в кожу перчатки костяшек, а следом чуткие уши уловили звук торопливых шагов. Будто солнце пробилось сквозь тучи, смог и тесные стены эльфийских трущоб, когда разделённые бедами наконец встретили друг друга крепкими объятиями.
— Сильвия! — в глазах пони стояли слёзы, ей явно не пошёл на пользу отдых среди теней.
— Кудряшка… как я тебя рада видеть!
В ответ Свити лишь сильнее вжалась в рысий живот влажной щекой.
— Я так боялась, что ты не придёшь…
— Глупая, как же я могла не прийти? Королевы всегда держат слово, а королевы улиц – подавно.
А ведь она тоже боялась, что не придёт. Тюрьма, нож или пуля, преследование… так много шансов умереть в безумном мире, и так мало надежды. Сколько ей приходилось прятаться в тёмных норах, где единственным спутником были барабанный стук крови в ушах и липкий страх, словно шепчущий в мохнатое ухо, что сейчас – всё. Или смерть, или тюрьма. Слава всем богам, старые друзья не оставили в беде, за разумную цену поумерив пыль легавых и пустив по ложному следу наиболее ретивых из них. Так что Сильвия, по крайней мере, сейчас могла бы показаться на улице среди бела дня, без риска быть схваченной копами через полчаса.
— Мы тебя заждались, Вия.
А вот художник, в отличие от плачущей от счастья пони, выглядел куда хуже. Бледный, с фиолетовыми мешками под глазами, еле стоящий на ногах, да ещё и с какой-то ссадиной на скуле.
— Знаю, я по вам тоже скучала… Рас, тебя что, утопить пытались? Ты выглядишь не очень.
Сильвия осторожно прикоснулась ладонью к щеке друга, и тут же подушечки пальцев обдало жаром.
— Да так, я просто…
— Эй, у тебя температура. Ну-ка идём внутрь, и рассказывайте, как вы до такого докатились.
Тесная комнатушка встретила гостей угнетающей духотой, которой провонял весь воздух в местном гетто. Под натиском двух девчонок, переживающих о здоровье некоторых изнеженных художников, Расмус мигом оказался на единственной кровати, укрытый пыльным покрывалом. Кошка пинком пододвинула ближе стул и устроилась у изголовья, приютив на коленках ни на миг не отходящую от неё пони.
Маленькая девочка и привыкший к размеренному быту Серого города парень – они не были готовы к жизни здесь, и сейчас Сильвия безуспешно пыталась избавиться от давящего чувства вины. Это она втянула их в жизнь на острие, где нет ни обыденности, ни стабильности, ни покоя, и она же должна была лучше позаботиться о тех, кто ей дорог. Хоть о ком-то из оставшихся в живых друзей.
А тем временем лошадка без устали пересказывала свои с Расмусом похождения, прикрыв глаза и доверчиво прильнув к почёсывающей ей шейку фурри. Пони боялась. Боялась, сбегая от неизвестности, глядя новости и видя десятки мёртвых тел, блуждая по мрачным подземельям подземного города, общаясь с Джарлаксом и помогая его безмозглой любовнице лезть куда не просили, отрабатывая право выжить у глумливой стервы…
Иногда свои комментарии вставлял и Расмус, всё время извиняясь за что-то. Растерянный, подавленный, остающийся в сознании лишь благодаря стимуляторам – он выглядел почему-то очень мило и немного нелепо.
— …А мистер Сильвер потом сказал, что здесь так будет всегда, поэтому он скоро снова уедет, и он сказал, нам лучше тоже ехать в Азию или Австралию, но я не хочу. То есть, без тебя не хочу! Ты ведь нас больше не оставишь, да?
Кошка мягко обняла Свити, подумав про себя, что за такой болтливостью прячется пучина отчаяния, и лишь пока пони есть, с кем поговорить, она будет держаться.
— Теперь нет, Кудряшка, теперь я вас на произвол судьбы не брошу.
— Я знала!
— Сама же видишь, Рас, вон, расклеивается без меня.
— Эй! — сквозь усталость, в смеси с успокоением от встречи с Сильвией превратившуюся в мощнейшее снотворное, Расмус беззлобно проворчал: — это просто простуда, не выдумывай.
— Он крепкий, — сообщила пони, перестав хихикать, — мы всё это пережили только благодаря ему!
— Тогда ты точно модолец, Крепыш, — рысь лукаво улыбнулась человеку и поцеловала его в горячий лоб, с удовольствием заметив, как на бледных щеках появился румянец, вызванный отнюдь не температурой.
— Я… спасибо… ну, Свити тоже здорово справлялась.
Однако Свити не разделяла это мнение:
— Нет, я тебя столько раз подвела! И… и тогда, с Джарлаксом… прости…
— Эй, кроха, ну хватит, ты уже в сотый раз извиняешься за то, в чём не виновата…
Этот разговор явно не впервые возникал у художника и кобылки, и Сильвия решила отвлечь их от увлекательнейшего акта самообвинений:
— Пожалуй, да, перебор, — она потрепала пони за ушком, и та вновь немного расслабилась, — виновата ты или нет, а извиняться сто раз не круто. У нас в сквоте… раньше или сразу прощали, или сразу кидали лицом в пол, когда кто-то провинился. Извинениями ещё никому ничего исправить не удавалось.
Свити просто благодарно потёрлась о подружку щекой, а Расмус насупленно заметил:
— У тебя всегда мораль сводится к мордобою, чему ты её учишь…
— А у тебя мораль сводится к нудению.
— О, как же мне не хватало твоих дурацких подколов!
— Так вот в чём дело, ты раньше питался подколами, а как меня рядом не стало – чуть не помер! А я-то думала.
Отчаявшись выйти из этого словесного избиения с не раздавленной самооценкой, Расмус отвернулся к стене и сделал вид, что его здесь нет, а Свити, отсмеявшись, вытянула шею и прошептала на ухо кошке тайну:
— А знаешь, пока тебя не было, он тебя рисовал.
— Оу, как мило! А покажешь, пока он… «спит»?
— Конечно!
— Эй! Эй, я всё слышал! — Расмус нашёл в себе силы приподняться на локтях и изобразить на лице возмущение: — Свити, это подло!
Но Сильвия ничего подлого здесь не усмотрела.
— Это… хм-м, забыла слово… — не скрывая привычной и такой необходимой художнику всё это время улыбочки, она издевательски-томно произнесла: — ах да, «романтично»!
— Свити, я на тебя обиделся, — заявил Расмус, падая обратно к спасительной стенке, в тени которой можно спрятать так и прущее смущение.
Переглянувшись с пони, рысь крепко прижала её к груди и выдохнула:
— Рас, Свити… как же мне вас не хватало.
…Гулкое эхо шагов прокатывалось по переплетению коридоров и тонуло во тьме среди десятков других звуков, обрывков слов, шорохов, лязга металла, чьего-то сопения. Наполовину человек, наполовину кошка, она была приспособлена к жизни во мраке ничуть не хуже дроу.
Сильвия вошла в кабинет хозяина Дома Д’Эрт будто не заметив двух охранников у дверей – простые пешки, недостойные внимания, нельзя выходить из образа Королевы Улиц, когда предстоит встреча с таким же «монархом».
— Будет ночь твоя темна, Джарлакс.
Щуплая фигура эльфа смотрелась в большом офисном кресле немного причудливо, словно тот и правда восседал на троне, встречая старую знакомую загадочной улыбкой. С такой улыбкой он заключал сделки, объявлял войну, казнил пленников, соглашался помочь и, наверняка, занимался сексом он тоже не выходя из образа.
— Будет сталь твоя остра, Сильвия. Присаживайся.
Проигнорировав низкие полукруглые кресла у стены, кошка плавно подошла к столу и присела на его край, вызвав у хозяина стола добрую усмешку.
— Ты как всегда фамильярна, дорогая, очень мило.
— Ты тоже не слишком официален, приятель. Коробка конфет и букет, волшебным образом появившиеся в моей комнате, должна признать, скрасили моё утро.
— Всего лишь жест заботы.
— Я оценила.
Взгляды двух хищников пересеклись, пытаясь пробиться за маски образов. Хозяйка павшего королевства подростков, безрассудная и беспощадная, но заботливая и придерживающаяся самых гуманных принципов – она потеряла многое, но что-то и сохранила, и Джарлакс очень хотел бы узнать, что именно. Он понял это далеко не сразу, но сила его соседки по трущобам была отнюдь не в фанатичной верности горстки вооружённых детей и даже не в Хосе, опекающем девушку, приструнившую целый сквот. Связи – вот истинная сила Королевы Улиц. Чиновники полицейских округов, детективы, журналисты, ветераны частных силовых компаний, и были подозрения даже о вездесущей ГСБ, весьма обоснованные, между прочим. Кто из них отвернётся от потерпевшей фиаско владычицы подворотен, а кто останется ей верен? Когда пора менять сторону?
Точно так же оценивала собеседника и Сильвия. Тёмный эльф не был её союзником и, тем более, другом. Сосед, знакомый… но не более. Осторожный и умный, дроу никогда не «играл бицепсами», его банда не ввязывалась ни в какие драки, всегда действуя быстро, тихо, и чисто, чтобы не осталось ни единого живого свидетеля. Он не искал конфликтов и проблем, и в этом были как плюсы, так и минусы. Раньше он молча поддерживал позиции Королевы Улиц среди своих, не собираясь ссориться с огромной силой, которую представляла собой империя Хосе. Но всё изменилось. Чего теперь ждать от эльфа, никогда не принимающего сторону слабых?
— Ты пришла ко мне не просто чтобы сказать, что забираешь свои игрушки, не так ли?
— Должна заметить, игрушки выглядят так себе, — кошачьи глаза холодно блеснули, — кто-то играл с ними не слишком аккуратно.
— Спроси Маффет, — Джарлакс даже не пытался скрыть насмешку, — это она дала им кров, после того как твоя премилейшая лошадка влезла в мой кабинет.
— О, эти загадочные опасные дроу… даже существо с копытами умудрилось вскрыть кабинет самого Джарлакса Бэнра и сохранить шкуру.
— Ну что за кровожадность, милая? Сразу шкуру ей подавай… Ты же знаешь, что обычно я убиваю, по возможности, без крови.
— По-моему, Найтингейл тоже забыла об этом.
Дроу разразился нехорошим ядовитым смехом:
— Уж можешь мне поверить, она-то теперь ещё не скоро вспомнит хоть что-то кроме своей ошибки!
В чём тёмных эльфов точно нельзя было обвинить, так это в недостатке фантазии, когда речь заходила о пытках. Сильвии было бы даже жаль ту пони-летучую мышь, если бы из-за неё не оказались в смертельной опасности Расмус и Свити, но так… она заслужила свою боль.
И всё же стоило смягчить разговор, стоящий на грани взаимных упрёков, откуда не далеко и до угроз.
— Кстати, спасибо за учителя для Расмуса. Пареньку и правда давно пора научиться постоять за себя.
— Не благодари, это вынужденная мера. Таких слизняков как он у нас принято бить до кровавых соплей, и даже я не могу гарантировать ему безопасность, пока он остаётся настолько никчёмным слабаком.
— Ты как всегда честен…
— Увы, Силь, но здесь немного другие ценности, чем в твоём павшем королевстве. У нас любят силу, а не абстрактные моральные качества.
Рысь самоуверенно улыбнулась, разглядев упрёк в свой адрес, и негромко произнесла:
— Потому я и пришла, Джей.
Дроу понимающе хмыкнул и изобразил заинтересованное лицо.
— Я потеряла землю, но и только, и теперь я должна захватить новую территорию.
— И тебе, конечно же, не помешает любая помощь?
— Не любая. Но я не отказалась бы от твоей.
В красных глазах сверкнула искра охотника, загнавшего жертву в угол, эльф поднялся и, неспешно обойдя стол, обнял фурри за талию и притянул к себе.
— Конечно, я всегда могу просто заключить с тобой контракт, но ты ведь не хочешь разочаровать меня такой примитивной просьбой?
В искусстве обольщения Джарлакс был настолько же хорош, как и в искусстве интриг, и сейчас кошка поймала себя на мысли, что его дыхание на её губах по-настоящему заводит. Потребовалось немалое волевое усилие, чтобы распознать за жестами ещё и запахи – дроу явно готовился к встрече, и в его одеколоне ощущалось что-то дурманящее. Игра на физиологии, сопротивляться которой долго просто невозможно.
— Я не самоубийца, Джей, чтобы тебя разочаровывать.
Кошка запустила руку под расстёгнутый жилет эльфа, поддерживая игру и заодно разрывая дистанцию.
— Рад это слышать. Нам давно пора было начать… сотрудничать.
Сильвия двинула голову вперёд, но уклонилась от губ дроу и прижалась щекой к щеке, прошептав ему на ухо:
— Давно… но ты не хотел этого, когда я была сильнее.
— Ты и сейчас сильнее, — ладонь эльфа скользнула по шерсти на боку фурри, и та ответила таким же движением – оба любили одеваться крайне откровенно.
— Но условия уже будут другими.
— Конечно.
На этот раз увильнуть уже не вышло, и Сильвия встретила тонкие губы дроу своими, мысленно проклиная свой излишне чуткий нос, вынуждающий её повиноваться едва уловимому запаху. Нечестная игра.
Кошачьи коготки заскользили по кубикам пресса, и дроу шумно выдохнул – у кошки тоже имелись козыри в запасе.
— Помоги мне, и я помогу тебе.
— Мне не нужна помощь.
Рысь вновь позволила себя поцеловать, когда дроу провёл по её бедру, вынудив прикрыть от удовольствия глаза. Оставалось совсем немного времени, прежде чем контроль будет окончательно утрачен, и сделка станет невыгодной.
— Не пытайся соврать, будто тебе нравится эта дыра, — широкий язык, не шершавый как у кошки, но и не похожий на человеческий, оставил влажный след на шее эльфа, а затем клыки чуть прикусили кожу. — Тебе нужен другой дом. Вдали от матриархата. Вдали от предрассудков.
— Так вот оно, твоё предложение?
— Да. Ты мне нравишься. Как сосед.
Тонкие сильные пальцы сжали ягодицы фурри и скользнули под мини-юбку.
— Только как сосед? О, Силь, ты разбиваешь мне сердце.
— Об этом мы поговорим после… после того, как ты дашь ответ.
Вдруг Джарлакс мягко рассмеялся, и внезапно оттолкнул тяжело дышащую кошку от себя. Та рухнула спиной на стол, разметав бумаги, но всё ещё была слишком очарована запахом, чтобы подняться или хотя бы просто обидеться.
— Идёт! Мой клан к твоим услугам, милая. Я и ты – теперь мы.
Сильвия, лежащая перед дроу в предельно откровенной позе, с задранной юбкой и без майки, неизвестно как оказавшейся на полу, мелодично промурчала несколько нот и всё же заставила себя подняться.
— Мы. Но если ты ещё раз надушишься этой дрянью, я вырву твоё сердце и сожру его, пока ты будешь ещё жив.
— Ах, обожаю твою тягу к насилию! Мы сработаемся.
Некоторое время новоиспечённые партнёры оценивающе разглядывали друг друга, оба обладали совершенными телами, и теперь оба были возбуждены, так что однозначно требовался перерыв, прежде чем разговор сможет вернуться в рабочее русло.
— Встретимся наверху через пятнадцать минут, — предложил Джарлакс, стараясь не смотреть на обнажённую грудь фурри. — Обсудим детали.
— Да… да, пожалуй.
— В кафе у Маффет! Увидишь эту стерву вживую и насладишься тем усердием, с которым она пресмыкается перед сильными. Ах да, и возьми пони, я хочу увидеть лицо этой членистоногой, когда она будет лизать копыта твоей подружки.
— Истинная жестокость дроу! — Сильвия подобрала майку, но не спешила надевать, и просто с улыбкой наблюдала, как Джарлакс старательно не замечает, насколько тесными для него стали штаны.
— А ты этого не хочешь?
— Хочу, и ещё как.
— Вот видишь, в каждом из нас есть внутренний дроу! Просто кто-то хорош ещё и внешне.
Негромко гудели антигравитационные двигатели. Расмус потянулся и приподнялся на локте. Оказывается, он так и заснул на боковом сидении вдоль борта.
Когда ворота мрачноватого особняка Джарлакса захлопнулись за ними, он не сразу поверил, что всё это взаправду. Ему хотелось ущипнуть себя ещё разок – просто чтобы убедиться, что он сейчас не проснётся в каморке в компании спящей пони и неразлучной головной боли. Впрочем, последняя всё ещё ворочалась в черепе, понемногу затухая.
Но это было правдой. Сильвия действительно пришла за ними. И сейчас они весело о чём-то переговаривались с единорожкой в кабине флаера, мирно плывущего в небе над Европейским Гигаполисом. Художник еле сдержал чудовищный зевок, чувствуя, как внутри нарастает давно забытая теплота. Сильвия. Теперь всё будет хорошо.
— Проснись и пой, мы на месте! Да, райончик не особо, но рекомендую начать привыкать ещё до приземления, мы тут надолго. Тут красиво, на самом деле, хотя и немножечко неприбрано. Именно это нам и предстоит исправить – прибрать всё, что плохо лежит, к нашим загребущим рукам, лапам и копытцам. Так что, дорогие туристы – добро пожаловать в Санкт-Петербург! – голос Сильвии был наигранно-радостным.
Расмус прилип к стеклу. Солнце уже садилось, и в его слабых алеющих лучах распростёршийся внизу город на берегу залива казался кусочком какой-то полузабытой старой сказки. Кое-где среди обычных многоэтажных муравейников встречались островки довоенной застройки. Порядком обветшавшие старые дома хранили в себе отпечаток ещё тогдашней, довоенной красоты — пусть даже сейчас их спаяли воедино уродливые постройки более поздних времён. Мимо проплывал шпиль какого-то небоскрёба, сейчас напоминающий сгнивший обломанный клык. Чуть поодаль белело маленькое скопление небоскрёбов – сравнительно невысоких, метров по двести-триста, с монструозными Шпилями не сравнить.
Художнику показалось, что на него повеяло чем-то смутно знакомым.
— Хосе говорил, когда-то тут была самая большая страна мира, ещё до войны. Как она называлась... Российский Союз, кажется? Вон там центр «Приморье», что-то вроде местного Белого города, но нам туда не надо, — наманикюренный коготок указал на скопление небоскрёбов, — А надо нам на восточные окраины. Ладно, краткая экскурсия окончена – мы почти прилетели.
— Ой-ёй…
Сказать честно, окраины загадочного Санкт-Петербурга от какого-нибудь Руинберга отличались только большим количеством зелени, а также мусора и граффити. Ну, а ещё синтетов на улице было не в пример меньше.
Свити прижалась к ноге Расмуса, с подозрением оглядываясь по сторонам. Такая разношёрстная – местами в прямом смысле – компания, разумеется, не могла не привлечь внимания. Вот осуждающе задвигала губами какая-то бабулька с клюкой, вот приветливо улыбнулась какая-то неформального вида девушка, вот хмыкнул и пожал плечами высоченный хмырь в кожаном пальто, садящийся за руль здоровенного покоцанного «энфорсера» на углу.
— Сильвия, а нам тут точно рады? – поинтересовался художник.
— Местные жители на первый взгляд не рады никому, даже друг другу. Привыкай. Я знаю пару ребят из местного зверинца, они точно встретят нас с распростёртыми объятьями.
— Зверинца?
— Гетто для синтетов и модификантов. Тут многое не изменилось, и местами Хартию не очень-то признают. Линчевателей тут, правда, тоже не водится. Считай, договорились — они к нам не лезут, а мы к ним. В чём-то тут даже проще, чем в Сером городе.
Расмус подметил, что Сильвия разделила этот... Санкт-Петербург и остальной Серый город. Видимо, и вправду тут совсем по-другому.
Художник подозвал пони поближе, впрочем, Свити и сама побаивалась далеко отходить от друзей.
Судя по внимательному взгляду из темноты подворотни где-то в конце улицы, её опасения были не лишены смысла.