Мысль № 3

«Хорошо-то как!».

Пар с еле слышным шипением поднимался от раскаленных камней, и конденсировался на стенах и потолке, откуда стекал обратно на пол, или превращался в огромные капли. Набухая, раздуваясь, словно разгневанный грифоний посол, они понемногу вытягивались, приобретая все более стройную талию, и наконец, не выдержав сил и законов, что скрепляли воедино весь этот мир, с громким стуком обрушивались на влажные камни в казавшемся извечном цикле перерождения, жизни и смерти.

— Повернись.

— Ммммм…

Двигаться совсем не хотелось. Едва начав расслабляться, мышцы спины и шеи категорически не собирались подчиняться разным глупостям измотавшего их владельца, отозвавшись ленивым подергиванием на саму только мысль о том, что нужно что-то делать, а то и, не приведи богини, еще и вставать.

— Что, опять?

— Ммммм…

И вновь мычание. На этот раз – уклончивое. Мол, не то чтобы так, но и не так чтобы… Рядом протопали копыта, направляясь в дальний угол, к самодельной каменке. Сознаваться категорически не хочется, да и было бы в чем… Ладно, что-нибудь придумаем.

— Кто на этот раз? И почему каждый раз спина?

— Это был минотавр. Огромный мулий сын – здоровенный, как гора. Он подошел ко мне такой, и как начал махать своими лапами!

— Не ври – Реагировать на подзатыльник было лень.

— Не буду. Это были новички. Из Шестой Отдельной. Мы просто встретились в баре, и…

---

Помню, как в детстве мы мылись в большой деревянной кадушке. Воду для нее приходилось таскать загодя, еще за несколько часов для помывки, от чего я всякий раз пытался ускользнуть, и набрав оставшихся от дневной работы чурочек, притаскивал их к печке, раз за разом пытаясь разжечь огонь с помощью магии, не обращая внимания на покровительственные ухмылки родственников. Конечно же, заканчивалось все трутом и огнивом – дед не терпел всех этих «новомодных штучек», и была б его воля, вся пекарня добывала бы огонь исключительно трением, но время диктует свои законы и, смирясь, старикан дозволял затапливать печь с помощью березовой коры, железного стержня и кусочка кремня, кисло пахнущего металлом и близкой грозой. Свирепо раздувая щеки, я дул и дул на тлеющий трут, пока занимавшееся пламя не охватывало чурочки, сложенные в печке решеткой – теперь можно было присесть, и на какое-то время забыться, уносясь воображением в неведомые страны, в холодные леса, по которым будет путешествовать принцесса, в сопровождении своих верных воинов, в редкие минуты передышки, греющихся возле походного костерка…

— Эй, Оу-ту!^[1] Сюда!

— Ну, что там еще у вас… – Сколько уже прошло? Год? Или больше? Не помню, но местные вояки все еще обращаются ко мне по званию, старательно коверкая его на свой казарменный лад. Что ж, быть может, когда-нибудь и дорасту от Оу-уан, младшего лейтенанта, до просто ЭлТи. А может, и нет – у Легиона с Гвардией отношения лишь после падения Грифуса начали выправляться, а уж дворцовая стража просто ядро армейских традиций, поэтому кто-то пришлый, не из их среды, да еще и так быстро оказавшийся возле дверей кабинета Самой… Нет, похоже, прозвище «Секретут» так и прилепится ко мне, намертво.

— Да вон, два идиота из сопровождения сцепились из-за какого-то кольца! – Вставать и идти куда-то не хотелось, совершенно. Напрягать свой круп из-за двух распоясавшихся пегасов – тоже, но что поделать – пока одни офицеры сопровождали свою повелительницу в разъездах по стране, другим выпало подготавливать встречу Ее Высочества в каждом из пунктов поездки, а также организовывать лагерь для верных ее гвардейцев, стараясь, чтобы раскормленные словно слоны дуболомы не отсвечивали лишний раз на глазах сиятельной особы, обеспечивая ей иллюзию приватности каждого посещения.

— Что за кольцо? – Строго поинтересовался я, старательно пряча усталость. Постоянные недосыпы, беготня, да растрепанные, словно мокрые параспрайты, нервы – вот та цена, которую приходилось платить каждый день за столь быстрый «взлет» в карьере. За взлет, который я бы с удовольствием променял на пост самого захудалого каптернамуса, в распоследней когорте, засунутой на самый край света.

— Да вот, Оу-туууу… То есть, лейтенант, сэр! – Уловив по выражению на моей морде, что официальное обращение требует и официального отношения, пегас лениво вытянулся по стойке смирно. – Я тут прилег передохнуть, а этот перьемордый, что б ему икалось после обеда, взял, и выдернул из уха у меня кольцо! Цены, между прочим, немалой!

— Да врет он все, сэр! Это было мое кольцо! – Зарычал второй. Оба белые, оба голубоглазые… Эх, только по запаху друг друга и отличаем. Скривившись, пегас демонстративно потирал левое ухо. – Он мне его давно уже проиграл! А было оно у меня, пока этот хромокрылый его не отобрал, и в свое поганое ухо не засунул!

— Ладно, разберемся. – Поняв, что склочное пегасьё может спорить до хрипоты хоть до вечера, после чего решит устроить состязание или дуэль, я недовольно сморщился, и двинувшись вперед, толкнул обоих в сторону дерева, на ветках которого были развешены гамаки. Кое-кто, не удовлетворившись подвесными сетками, занял ветки деревьев, разложив на них яркие гвардейские попоны. Похоже, именно там и спали двое забияк. – Ну, быстрее! Ложитесь так, как спали! Живее, я кому сказал? Вы гвардейцы, или где? В Гвардии, или что?!

Ворча, оба взлетели на ветку, и расположились на ней, задом друг к другу. Вокруг дерева уже успела собраться толпа – особого пиетета или хотя бы уважения гвардейцы ко мне не испытывали. Я не был их непосредственным командиром, и самое большое, что мог, так это пожаловаться их лейтенанту, или впаять пару-тройку нарядов, с занесением в личное дело, которые были бы благополучно проигнорированы конкурентом. Но что поделать… Улёгшись, пегасы недовольно прикрыли глаза, и со скучающим видом оскорбленной невинности уставились в пространство, но быстро вздрогнули, услышав раздавшиеся из-под дерева смешки. Они становились все громче, пока не начал ржать весь наш лагерь.

— Ну, и как бы он мог выдернуть у тебя из уха твою серьгу, если ты на нем спал? – Уже скорее для порядка поинтересовался я у таращившихся вниз кретинов. Ох, и правду говорят, что у пегасов все мозги в крылья уходят. – Эй, сержант! Все видел? Запомни, а потом выдай им обоим по паре контрольных в челюсть, и выгони в очередной патруль, облака перед прилетом принцессы окучивать. А то, боюсь, если я им двину, то по всему лесу зубы собирать будут.

— Сделаем! Эй, вы слышали Эл-Ти, парни!

---

— Так что там с этими новичками?

— Ну, мы немного повздорили. Сама знаешь – бар, выпивка…

— Новички? С офицером? – Нет, в глупости обвинить ее было нельзя. Что ж, чего я еще хотел? Если бы мечтал о глупенькой, голубоглазой и светлогривой грелке на ночь, со временем, превратившейся бы в ревнивую единорожью жену или ветреную пегасью сожительницу, то стоило бы просто отправиться с экскурсией в Лас Пегасус или Клаудсдейл, посидев в каком-нибудь местном баре, с магическими накопытниками, стоившими, по слухам, как сама экскурсия, и позволяющими гулять по облакам. Как говорили наши соратницы, этим хищницам ничего не стоит бизона импотентом сделать, устроив ему ночной марафон…

— Они северяне, милая.

— Ну, допустим. И что же?

— У них отвратительно с дисциплиной.

— А еще они побаиваются и не любят единорогов. – Черное копыто снова стукает мне по затылку, пока второе тянет за хвост, отчего лежать становится не слишком удобно из-за определенной части тела, приподнимающей меня над полком вместе со смехом довольной истязательницы. – Рассказывай, что там было на самом деле!

---

— Дорогая мисс Арт, мы не можем перевесить этот баннер. Сожалею.

Очередной городок. Очередная беготня перед прибытием Самой – бессмысленная и бестолковая. Но в целом, очень милая, если смотреть со стороны. Увы, именно у меня понаблюдать со стороны никогда не получалось. Да и не получится.

— Вы видите этот баннер, гвардеец? Я хочу, чтобы он висел вон там, а не тут!

— До прибытия тридцать минут! – Шепчет пробегающий мимо сержант. Это во дворце «белая кость» на каждом повороте, а вот так, в поле, работать приходится тому самому младшему командному составу, на котором и держится любая армия, любое войско. «Становой хребет Легиона», как любит говорить о деканах и кентурионах^[2] наш незабвенный Легат. Что ж, может, она и права…

— Увы, мисс Арт, вы уже не успеете перевесить этот баннер. – Терпение, и еще раз терпение. Не раздражаться, не грубить, и не орать по привычке дурниной, донося свою мысль до придурков всех видов и мастей — Если вы просто попробуете его снять, это потянет за собой все остальные плакаты и украшения. Разве вам не жалко труд всех этих пони, что украшали ваш городок к приезду нашей возлюбленной принцессы?

— Потянет все остальные? Ну-ну! Порассказывайте мне тут, мистер! Я занималась этим делом уже тогда, когда ваша матушка вам еще подгузники шила! Учить он меня еще будет!

Добрейшее, в сущности, существо. Но почему-то все важные массовые мероприятия, которые требуют наличия ответственного пони, отчего-то привлекают к себе вот таких вот персон. «Разрушители», как я их начал называть, стекаются на сладкий запах энтропии, питая свои темные сущности трением в возбужденной толпе, и они безошибочно определяют ту самую точку, что служит осью вращения противостоящего хаосу порядка. Скрываться бесполезно, это я уяснил уже давно.

— Боюсь, мы не сможем вам помочь. Видите — пегасы заняты в небе, а земнопони – на земле…

— Нет, он еще и издевается! Я с вами разговариваю, мистер! Не смейте от меня отворачивать морду!

Терпение, терпение, и еще раз терпение. «А еще ведь не старая» — проскакивает в голове случайная мысль. Стоящая напротив меня пони действительно еще не разменяла и полсотни лет, а вот мышление, речь и повадки уже старушечьи. Как и кошка, сердито разглядывавшая меня со спины своей хозяйки. Устремив взгляд поверх ее головы, я делаю вид, что внимательно вслушиваюсь в мелочные придирки, в то же время, оглядывая собирающуюся толпу. Чилл Мидоу – городок не маленький, и большая часть нашей роты уже тут – в основном, в охранении. Эх, как бы мне поменяться с любым из них, хотя бы на денек! С другой стороны, есть и светлые пятна в этом беспросветном мареве, похожем на жар раскаленного воздуха, поднимающегося над разогревшейся на солнце мостовой…

Даже не пятна, а целые полосы — но кому какое дело?

— Ну как, прогулялась?

— Ага.

— Веселишься?

— Вовсю.

Хмыкнув, нахожу время, чтобы взъерошить густую, рыжую гриву, водопадом спускающуюся по белой спине, разрисованной широкими, кривыми полосками, похожими на экзотические рисунки.  От мороженого, зажатого под бабкой передней ноги, исходят волны прохлады, разбиваясь о мой золотой, пышущий жаром нагрудник. Пропитавшаяся потом подбивка доспеха неприятно ерзает по шерсти, усиливая странное ощущение купания в ванне из собственного пота. Не обращая внимания на продолжающийся бубнеж за спиной, приподнимаю копытом подбородок стоящей напротив зони, намереваясь урвать быстрый, ободряющий поцелуй…

— Не люблю.

— Меня, или поцелуи?

— Облизывания эти.

— Да ну? Ты вроде бы не протестовала во время нашей последней встречи.

— На виду не люблю. – Уточняет стоящая напротив меня подруга. Ну да, не любим мы, да еще и на публике… А почему же глазки так томно прикрыты, и губы сами потянулись вперед? Да, кстати, а чего это они такого странного синего цвета?

— Интересный выбор для первого раза. – Хмыкаю я. На губах остается неприятный привкус какой-то дешевой деревенской алхимии. Не удивлюсь, если этот фармацевт-самоучка помаду на каком-нибудь сливочном масле замесил, добавив для вкуса гуаши. — Но думаю, мы сможем подобрать тебе что-нибудь получше, и на такого забавного цвета.

— Ничего не поняла. – Подумав, пожала плечами зони, вновь принимаясь лизать мороженое, и с интересом глядя на мои глаза, становящиеся все более и более круглыми при виде испачканного синими потеками вафельного рожка.

«Мороженое! Праздник! Высочайший прием!».

— Лейтенант! – Мгновенно забывая про потный поддоспешник, нагревшуюся на солнце сталь доспеха, и бурчавшую за спиной надоедливую тетку, я рывком разворачиваюсь на месте, высматривая отирающегося неподалеку «помощника». Как всегда, эта жертва инбридинга пытается делать вид, что не слышит моего голоса, напряженного, как стальная струна. – Младший лейтенант, ко мне! Опять со слухом проблемы?!

Это его проняло, и вскоре, моя копия, нахмурившись, устало глядит на меня, игнорируя капли пота, катящиеся по белой шерсти из-под наносника шлема. Даровали же богини «подчиненного» — мало того, что отпрыска влиятельных родителей, так еще и свято уверовавшего в то, что я занимаю «его» законное место! Сколько крови мне попортил этот негодяй, всеми силами пытающийся подставить меня во время любого визита принцессы, каждый раз, во время дружеской попойки со своими дружками, уверяющий их в том, что уж в следующий раз он непременно сковырнет с хорошего и хлебного места «выскочку и деревенщину, не имеющего и трех знатных предков в роду»… Однако увидев мои глаза, тот подобрался – открыто конфликтовать со мной он почему-то не рисковал, наверное, всерьез принимая к сердцу все те слухи, которые курсировали по казармам про выходцев из Легиона, поэтому просто и без затей подсиживал меня всеми силами, которые ему даровала природа и куча свободного времени. Поэтому я все еще оставался настороже, всеми силами пытаясь перевести его в любое другое подразделение, расположенное как можно дальше от меня и дворца.

— Сколько до прибытия?! – Ну, если и сейчас начнет мне мешать… Своим приказом понижу, до суб-лейтенанта какого-нибудь, чтобы ржал весь Кантерлот!

— Еще пятнадцать минут. – Отрапортовал белый жеребец, держа одно ухо повернутым в сторону трех принаряженных кобылок, буквально растекавшихся топленым шоколадом при взгляде на наши здоровенные белые фигуры, затянутые в церемониальную золотую броню. – У них там какое-то облачко заметили, и решили облететь город, пока его уберут. У меня тут все в порядке, ЭлТи.

— Сними троих с оцепления, и ко мне! – Резко бросаю я, нервно крутя головой по сторонам. Углядев среди стоявших рядом любопытствующих знакомую рыжую гриву, выцепляю ее владелицу из толпы. – Мороженое! Где ты его взяла?!

— В магазинчике.

— Веди!

Что ж, иногда немногословность лучше, нежели тонкая, артистическая натура. Пожав плечами, зони зацокала копытцами по брусчатке в сторону перекрестка, на котором раскинулся маленький сквер, в тени деревьев которого прятались свежевыкрашенные, принаряженные дома. На одном из них была расположенная выцветшая от времени вывеска – в отличие от сверкавших ярками красками стен, она была лишь заботливо покрыта свежим лаком, и самодовольно взирала на снующих вокруг нее пони, сообщая, что «Щербетная сия являлась поставщиком Высочайшего Двора в течение ста пятидесяти лет». Под ней же, прилепилась и более скромная, и явно, более новая – «Саффрон Карэвэй и дети».

— Здесь?

— Да.

— Всем на выход! – Ворвавшись в лавку, я содрогаюсь от раздавшегося у нас за спиной звука труб, чьи медные глотки пропели пятнадцатиминутную готовность к прибытию монаршей особы. Скакавшие вслед за мной подчиненные выпускают из расположенного тут же небольшого кафе опасливо расползающихся посетителей, и встают за моей спиной, устремив ничего не выражающие взгляды на хозяина заведения, нервно комкавшего в копытах белый, накрахмаленный фартук – Вы! Карэвэй! Показывайте ваше мороженое!

— О, господин…

— Обращайтесь ко мне «сэр», Карэвэй!

— О, сэры! Я знал, что этот день когда-нибудь придет! – Воздел пухлые ноги к потолку владелец ароматно пахнущего заведения. Повинуясь хлесткому щелчку его короткого хвоста, испуганные домочадцы торговца мороженым принимаются таскать на витрины деревянные формы, похожие на приличных размеров корыта, в которых переливается всеми цветами радуги прекраснейшее, разноцветное мороженое. – Я знал, что когда-нибудь придет день, когда все это случится! Вот, поглядите на это!

— Выглядит как мороженое. – Пожимает плечами зони, высунувшись у меня из-под груди, для чего ей пришлось потревожить определенные части моего организма, тотчас же воспрянувшие духом от ощущения полосатой кобылки, пробирающейся у меня между ног.

— Ядовито, как сто гнезд параспрайтов! – Зло шипит Карэвэй, с отвращением глядя на исходящее прохладой и сладкими запахами богатство. Приглядевшись, я замечаю странные переливы цвета на поверхности медленно таявшего десерта, покрытого какой-то жирной пленкой – «А все мой племянник, задери его кокатрис! Зачем давить ягоды, добывать из них сок, который потом долго выпаривать и сгущать? Нееет, мы же колледже учимся! Алхимия – всему голова! Скоро настанет невиданный век процветания, и все такое… Ну, и где это процветание? Вместо сока, в мороженное летят какие-то мерзкие, «абсолютно безвредные» порошки! И что же?

— И что же? – Тупо откликаюсь я. В голове бьется единственная мысль – «Отравление!». Судя по едва слышному скрипу доспехов за моей спиной, та же мысль приходит в головы и моим подчиненным.

— Что же? А вот что! Лилу! Рододендрон! А ну-ка, покажите свои языки!

Что ж, все становится ясным, когда домочадцы мороженщика неохотно распахивают рты, демонстрируя нам длинные, радужные языки, перепачканные какими-то красками. Похоже, племянник подсунул своему дядюшке краситель для тканей, а может, и просто художественные краски, и теперь все, кто попробуют этот десерт, будут долго щеголять разноцветными ртами.

— Я разорен! Погублен! – Земнопони без сил опускается рядом с прилавком, закрывая глаза краем накрахмаленного, негнущегося передника. – И все это из-за одного отпрыска плешивого осла, да пошлют богини грозу и гром на него, и все его потомство!

С улицы доносится звук труб. Десять минут до катастрофы.

— В городе есть еще мороженщики?! – Оборачиваюсь я к окружавшим меня жеребцам. Они отвечают мне задумчивыми взглядами – мои собственные копии, отличающиеся разве что нагрудными знаками, да запахом. «Разруливать это придется тебе, лейтенант» — говорят их глаза. «У каждого из нас есть свой груз камней на спине, и свой тебе придется тащить самому».

— Я видела одного. За площадью. В переулке. – Доносится откуда-то слева голос зони. Присоседившись к лоткам, она лихорадочно ухомякивает мороженое, пользуясь полным отсутствием к нему интереса как со стороны окружающих ее гвардейцев, так и самого хозяина. Судя по виду последнего, он уже осознал, чем ему грозит визит в его лавку принцессы, и теперь лишь выбирает между изгнанием, каторгой и утоплением в чане с молоком. – Звать Калтроп. Смешное имя.

— А мороженое? – Мои мысли вдруг принимают совершенно иное направление. Зачем пытаться скрыть эту лавку, которую принцесса непременно, несмотря ни на что, так истово желает посетить, если можно изменить лишь ее ассортимент?

— Вкусное.

— Тогда тащи его сюда! – Подняв глаза на свою команду, по привычке, все еще изображающую статуи в дворцовом саду, я резко дергаю головой в сторону полосатой кобылки, чей рыжий хвост уже протискивается вслед за хозяйкой за дверь. – Помогите ей! Тащите сюда этого репейника* вместе с его мороженым! Быстро!

— Чтоооо?! – поднявшись во весь свой невеликий, по нашим меркам, рост, возмущенно ревет Карэвэй. Звуки его голоса выкатываются на улицу, и подобно грому, заставляют дрожать широкие стекла витрин, за которыми уже видны заинтересованные мордашки местных прелестниц. – Привести в мой магазин этого… Этого прощелыгу? Этого бездаря, мешающего цедру с вареньем?! НИ-ЗА-ЧТО!

— Он ваш конкурент? – Снаружи доносится громкий гомон толпы, слышимый даже через закрытую дверь. Похоже, показалась повозка принцессы.

— Родственник! – С отвращением отплевывается бурый жеребец. Похоже, это один из тех маленьких городков, в которых земнопони чувствуют себя как дома, и поселившись в нем, за рекордно короткие сроки наводняют его несколькими поколениями потомков. – Бездарь! Позор семьи!

— Значит, будете работать с ним. – Ощущение приближающейся катастрофы наполняет тело странной легкостью, а голову пустотой, изгоняющей всякие мысли. Хочется забиться куда-нибудь под кровать, а еще лучше – бросить все, и полностью уйти в писательское ремесло, ведь на свете есть столько профессий, которые никак не могут заставить тебя хоть в чем-нибудь подвести свою принцессу…

— Нет, не буду! – Продолжает упорствовать земнопони. Похоже, он нашел тот предмет спора, на котором можно сосредоточиться, чтобы заглушить панику, царящую в голове. – Как может встать за прилавок этой знаменитой щербетной тот, кто смеет подменять фисташками настоящие лесные орехи?! Невозможно!

— Послушайте, упорствующий гражданин! – Тело само разворачивается на задних ногах, а передние уже цепляют мороженщика за ворот, словно репку, вытаскивая того из-за прилавка, кладя пузом на длинный, обляпанный мороженным стол. Понятно, что за такое копытоприкладство по головке меня не погладят, и хорошо, если дело обойдется лишь выговором и штрафом. Но до прибытия «Персоны №1» остаются считанные минуты, и времени на уговоры у меня уже нет. – Ее Божественное Высочество изъявило желание посетить вашу лавку, отдавая должное вашему пра-пра-прадеду, который якобы готовил хорошее мороженое, и жители вашего городка сбились с копыт, приглашая ее посетить это славное место. А что она увидит – ваши разноцветные языки? Вы в самом деле собираетесь попросту насрать на головы всем жителям этого городка только из-за того, что не поладили со своим родственником? Сэр, вы должны будете еще раз это повторить мне прямо здесь, и прямо в глаза, чтобы я смог в это поверить!».

Нет, все-таки язык у меня подвешен не слишком ловко – сказывался недостаток присутствия в разного рода модных салонах, которые держат в своих домах знатные дамы из хороших родов. Именно там можно было почерпнуть полной мерой мудрость суждений и перлы риторики, если попасть туда в нужный день. Влиятельные кобылы соревнуются друг с другом в богатстве «зверинца», который они собирают из особых гостей, и в кулуарах высшего света уже много веков идет борьба за переходящий приз Алой Ленты, которую получает хозяйка самого модного, самого посещаемого, и самого влиятельного салона, в котором, каждый выходной, солирует очередная знаменитость дня.

Ходит слух, что сама принцесса, затевая очередную вековую интригу, с осторожностью спрашивает своих приближенных – «А что говорят об этом в салонах Кантерлота и Филлидельфии?».

В ответ раздается какое-то бурчание, прерываемое звоном колокольчика на двери. Конечно же, хозяин этого заведения ни в коем случае не еретик и не вольнодумец, и вообще, всецело за диархию, хотя и не относится к примерным селестианцам, и не посещает молитвенных домов… Опешив от вопиющей грубости с моей стороны, он лишь затравленно покосился на худого жеребца, нервно комкающего в копытах засаленный фартук, заляпанный липкими кляксами самых разных цветов. Вслед за ним, в лавку входят вернувшиеся гвардейцы, чей вид заставляет меня выдать нервный смешок – демонстрируя завидное отсутствие фантазии, помноженное на беспрекословную исполнительность, они притащили в лавку все мороженое, которое нашли на тележке, практически вместе с нею самой, попросту отодрав прилавок с закрепленными на нем лотками с ароматным десертом.

— «Мороженое подготовить! Фартуки сменить!» — Мой голос заглушает рев труб, старательно выдувающих парадный туш. Открытая бело-золотая повозка, грузная, тяжелая и нелепая, уже несется над головами приветственно шумящей толпы. Вот и все, время вышло. Нужно распределять по улицам подчиненных, нетерпеливо поглядывающих на дверь, и отдавать короткий рапорт капитану, переводя в его подчинение как себя, так и всех задействованных в церемонии гвардейцев. Я разворачиваюсь к двери – пусть осталась всего минута-другая, но я все же успеваю бросить пристальный взгляд на двух мороженщиков, лихорадочно таскавших на прилавок тяжелые емкости с ароматным содержимым. Нужно было сказать что-то перед уходом. Что-нибудь вдохновляющее. Что-нибудь возвышенное… Что-нибудь, что бы сказала им мой бывший командир.

Увы, я знаю, что именно сказала бы им она.

«Я ухожу. Но скоро вернусь, утырки. С принцессой».

— Пожалуйста, постарайтесь. Ведь вашу лавочку захочет посетить сама принцесса Селестия».

«И если вернувшись, мать вашу, я не расплачусь от счастья, увидев перед собой храм мороженного, достойного посещения Ее Высочества…».

— Мы верим в вас, мистер Карэвэй. И надеемся, что вы осознаете ответственность, которая легла на ваши плечи и спину. — Ну вот, почти удалось. Главное, вежливость и убедительность. Убедительность и вежливость.

«... то после ее отбытия, я вам это сраное мороженое, в ваши жирные жопы, лопатой затолкаю! Всё, что найду в этом городе! Поняли меня, дебилов куски?!».

— А если нет… — Труба пропела в последний раз, и ее медный голос утонул в ликующих криках толпы, когда огромный воздушный экипаж пошел на посадку, плавно снижаясь над главной улицей городка. Остановившись в дверях, я обернулся, и неожиданно для самого себя, добродушно усмехнулся, глядя на лопавшую мороженное подругу – «Тогда я снова приду к вам. Один. И поверьте, после этого в ваши задницы будет легко и без смазки помещаться не только этот деревянный лоток».

Быстро, но не бегом, я спешу на свое место, осознавая, что, быть может, в последний раз ощущаю на себе тяжесть позолоченных церемониальных доспехов и шлема с дурацким плюмажем. Подобная грубость непростительна, особенно из уст гвардейца дворцовой стражи, и единорога из старинного, пускай и захиревшего рода, входившего когда-то в могущественный клан, ныне оставшийся лишь в летописях и геральдических книгах. Я поступил скверно, осознавая, что так делать нельзя, но все равно поддался старой привычке, за несколько лет буквально въевшейся в плоть, и бранился как последний декан, напугав ни в чем не повинных пони. Эта мысль навалилась меня вместе с жарой, поэтому рапорт капитану дворцовой гвардии я скомкал, едва успев появиться пред ним в самый последний момент, буквально ввинтившись в толпу.

— Понаехали тут всякие! – Несется мне в спину вопль обиженной из-за баннера тетки. И тут же привлекает внимание капитана, из-за спины которого торжествующе блестят глаза моего заместителя, претендовавшего на командование этим отрядом сопровождения Персоны №1. Похоже, все еще хуже, чем я опасался. – Кулюторные, понимаешь, нашлись!

Что ж, это будет долгая и выматывающая полевая работа.

---

— Так значит, встретились в баре? Не удивлена.

— Годовщина. Такое дело… Пропустить нельзя. – Она родилась в Эквестрии, но встретились мы там, на берегах Южного континента. Я намерено стараюсь не касаться того, что произошло между нашими народами, не желая задеть ее чувств. Кто знает, кого она видела во мне – родственную душу, или насильника, утащившего с собой военную добычу? Лишь самому себе я мог откровенно признаться, что боюсь получить правдивый ответ на этот вопрос.

— Глупый обычай. И глупая война. – Бурчит рыжая зони. Но вроде бы не злится. Не открывая глаз, я согласно киваю, чтобы не продолжать разговор. Отстаивать свою точку зрения мне кажется глупым – ничего героического за все эти годы я не насовершал, приобретя вместо потраченной молодости и сил обморожения, проблемы со спиной да раннюю седину. Впрочем, лицемерием будет и заявить, что прошли они зря. Пускай командир твердит, что «Героизм – это запредельные усилия по исправлению своих, или чьих-то проклопов», а газеты поливают всех грязью – мы помним, ради чего это делалось, и что мы приобрели, чему научились, и чему сможем научить остальных. А может быть, это просто нежелание признаваться в том, что дело всей твоей жизни было ошибочным? Размышления, размышления… Но все же, когда я вспоминаю огромную скалу, летящую на наши головы из-за стен грифоньей столицы, когда вновь и вновь вспоминаю тот грохот и визг, с которым она разлетается мелким щебнем от столкновения с поднятым мною щитом – я чувствую капельку гордости за то, что смог и совершил, хотя уже распрощался с жизнью своей, и окружавших меня подчиненных. И я оставляю эти мысли себе, как всегда, с непроницаемой мордой поднимаясь с каменного полка, чтобы совсем не героически взвизгнуть, когда на мою спину обрушивается водопад прохладной воды – не ледяной, иначе ноги так скрутит, что лучший доктор Эквестрии не разогнет! – после чего с сомнением гляжу на дверь, через которую изредка входят и выходят такие же любители сауны. Судя по стоящей на полочке с простынями допотопной клепсидре^[3], утро лишь сменяется днем, и посетителей не слишком много – пони вперемешку с дромадами, с чьего континента и пришло к нам это изысканное времяпровождение, делающее чище как тело, так и душу, грифонами, и даже парочкой стражей вернувшейся принцессы. Не все из них любят париться – грифоны «моются» в сухом и горячем песке; дромады обожают потеть, по часу не вылезая из парной, в то время как стражи… Кто знает, для чего они ходят сюда, посидеть в таинственном полумраке, который придают расположенному над сауной ресторанчику светильники странного синего света – может, на самом деле просто в Четырех Аликорнов и Блекджек поиграть, а может, стесняются собственных тел, измененных магией их Госпожи? Разве что Легат и ее приближенные знают ответ, но для меня важнее другое — после хорошей сауны каждый чувствует себя очень спокойно и умиротворенно, расслабленно, забывая о видовых и сословных различиях; размякая и теряя контроль над собой, забывая о необходимости всегда быть настороже, всегда контролировать себя, и помнить о хороших манерах.

— Сидр? Сок?

— Апельсиновый… Нет! — Рыжая, всклокоченная шевелюра, перехваченная цветастой, украшенной крошечными монетками косынкой поворачивается вначале ко мне, потом в сторону двери. Мне кажется, что полосатой кобылке тоже не хочется выходить из душного, влажного полумрака, но не успеваю я сделать и пары шагов, как меня уже обгоняют цокающие по каменным плитам копыта, с непринужденной ловкостью и изяществом неся свою хозяйку между ровных рядов массивных каменных лож с растянувшимися на них любителями влажного жара – Сама принесу. Барпони идиот – опять процедит его через ситечко и нальет так, словно у кого-то украл!

От воспоминания о соке с мякотью меня передергивает, как и от мысли о яичнице со скорлупой, за что я снова получаю по заднице шелестящим хвостом. Похоже, я снова не смог удержать при себе свои мысли, и сегодня в соке окажется не только выдавленный в него апельсин…

— А за это он будет еще и с кожурой. Она тоже полезна!

Ну вот, что я говорил?

Выдохнув, я опускаюсь обратно на теплый камень полка, по пути перехватывая несколько ленивых взглядов и, в свою очередь, возвожу очи горе. Взгляды немногочисленных дромадов и пони в основном выражают ленивое понимание – мол, на какие жертвы мы только не идем ради наших кобыл! – хотя некоторые горбачи неодобрительно поджимают свои мясистые губы, явно не одобряя такого нарушения правил такого времяпровождения. Ну да, у них там суровый патриархат и правила строже, чем в нашей стране, поэтому рыжую зони не пустили бы даже на порог хаммама, а не то что в парную для жеребцов, хотя казалось бы, кому какая разница, кому с кем хочется париться, и проводить свое время? Эти мысли показались мне неприятными, заставив на секунду поморщиться от неприятного ощущения, разлившегося где-то в груди. Подозрительно похожее на злобу, оно вскипело, заставив зашуршать прошедшиеся по камню копыта, а рот наполниться голодной слюной от внезапного желания вновь, как тогда, ощутить, как проминаются под копытами чьи-то перья, и шкура, и горло, и как щелкают наконец с жирным, мясистым щелчком сворачиваемые позвонки, а из глотки рвется торжествующий не то рев, не то вой…

«Успокаиваемся. Успокаиваемся. Выдыхаем. Совсем невротиком становишься» — попеняв самому себе, вновь растягиваюсь на лавке. На всякий случай, не открывая глаз двигаю поясницей и показательно морщусь – мол, снова спину прихватило, никак не отпустит! – и старательно расслабляюсь, стараясь контролировать каждую мышцу тела. Я не драчливый пегас или туповатый, но упорный земнопони, и на стены Грифуса первым не лез, Тахиру не сжигал… Тогда почему тогда, время от времени, накатывает такое… Такая жажда причинить кому-нибудь вред? Мысль о том, что я могу вдруг сорваться, и чем-то навредить не просто кому-то, подвернувшемуся на пути, но даже уцокавшей наверх подруге, показалась невыносимой и мне приходится не раз и не два провести себя копытом по волосам, тщательно сдувая с него после этого мрачные мысли, роившиеся в голове.

«Вдох-выдох. Вдох-выдох» — все, как учила подруга, закрывая глаза, и усаживаясь рядом с видом загадочной статуэтки из дерева мпинго, когда я был чем-то расстроен или взбешен. Правда, вид ее спины с двумя кокетливыми ямочками возле маклоков направлял при этом мои мысли отнюдь не в сторону отрешенности от проблем бытия – «Я должен быть спокоен. Контролировать своих внутренних вендиго. Иначе сам окажусь у себя в кабинете, или в приемнике, распяленным на дыбе или стене».

Хлопнула, закрываясь, входная дверь тамбура, отделявшего душевую от парной. Что ж, сейчас придется пить сок, и даже не думать поморщиться от горечи цедры, не говоря уже о скользких комочках апельсиновой мякоти, так похожей на… Ладно, прочь эти мысли! Никогда не бери работу домой! В конце концов, для тебя стараются, старика, а ты развалился тут в тепле, да еще и привередничаешь.

— Какая встреча, сэр!

«Не понял…» — открыв глаза, я пару секунд тупо гляжу перед собой в наивной попытке понять, не играет ли со мной шутки мое же собственное сознание, для чего-то впустившее в этот приятный зимний денек напоминание о службе. И голос, и его обладателя я услышу лишь завтра, и снова буду поминать про себя недобрым словом своего заместителя, все так же незамысловато, но очень упорно пытающегося мне поднасрать. Но нет, все верно, мои глаза меня не подводят, и я с удивлением гляжу на его надменную морду и свиток, которым тот помахивает, разгоняя туман, собирающийся в воздухе парной.

Ах, вот оно как…

— Паритесь, лейтенант? Экзотическим забавам себя посвящаете?

— Чего тебе? – С эдакой ленцой осведомляюсь я. В принципе, эта вальяжная наглость ничем не подкреплена, ведь я понимаю, для чего он пришел. Или догадываюсь, что, в данном случае, равнозначно. Но нужно держать «жесткую верхнюю губу», как говорят в нашем обществе, всегда и везде оставаясь джентельпони, настоящим единорогом – Ты же знаешь, что отгулы теперь согласовываются с капитаном. Опоздал? Ну, теперь только к нему. Он добрый, сильно ругать не будет….

«Зато наставлениями, порицаниями и «товарищескими судами» мозг выест не хуже любимой тещи. И зачем всех эти клоунов в Гвардии держат?».

Впрочем, это был чисто риторический вопрос, ведь ответ на него я знал – собранные в одном месте, молодые выходцы из хороших кланов и родов довольствовались непыльной и необременительной службой в кавалергардской роте, и под присмотром отслуживших свой срок вояк не могли никому навредить. Впрочем, туда же сослали и меня, уж не знаю, как к этому относиться…

— Я только что от него, лейтенант. – Ощерился тот. Увидев, что наш негромкий разговор все же привлек внимание окружающих, он цепляет на рожу слащавую улыбочку, и подойдя, фамильярно стучит меня по рогу принесенным свитком. – А вернее будет сказать, господин бывший лейтенант. Вот, ознакомься. Очки? Или сразу лупу, дедуля?

— Просто отойди, чтобы не загораживать свет. – тяжело давшееся мне спокойствие находит одобрение у окружающих больше, чем нагловатое бахвальство молодого офицерика, ворвавшегося в доспехах в парную. Оглядываясь, уходит всего пара гостей, в то время как остальные продолжают разглядывать нас с лежаков и из неглубокой купальни, наполненной обжигающе горячей водой. Торговцы, авантюристы, приезжие с Южного континента — нервные и пугливые в «Дыхание Самума» не ходят, поэтому все происходящее для оставшихся просто бесплатное развлечение, огненная перчинка в пресноватом кантерлотском меню. «Рассмотрев персональное дело… Капитаном Дворцовой Гвардии Твайлайт Скаем и советом офицеров… Установлено… Принято решение о переводе из Отряда Сопровождения». Что ж, ожидаемо, и признаюсь, ничуть не удивлен. Слишком много я позволил себе в тот выезд принцессы, слишком непопулярными были мои решения и приказы, да и та сценка в лавке мороженщика… Все было заслуженно и, со стыдом признаюсь, я ощущаю какое-то смутное облегчение, что не пришлось глядеть в глаза заслуженным офицерам. Правда, глаз царапает расплывчатая формулировка «…учитывая отдельное мнение и пожелание…» перед резюмирующей частью приказа, и я на какое-то время задумываюсь, постукивая свернувшимся в трубочку свитком по нижней губе. Чье особое мнение могло сыграть во всем этом роль? Но в целом, как я и ожидал, все наконец-то закончилось, и предстояло жить дальше, с чистого, так сказать, листа: отправиться куда-нибудь в Белохвостье, в глубинку, стать сельским врачом, обзавестись домишком и семьей… Может, даже получится черновики, припрятанные в чемоданчике, наконец-то оформить и на чистовую переписать?

— Так лучше? Видно, что написано? – С фальшивым сочувствием осведомляется младший лейтенант. Хотя кто знает, кем он стал в одночасье, после того, как был подписан этот приказ — Поэтому ты теперь даже не лейтенант, а просто пони. Я же говорил тебе, пся безродная, что вышибу тебя из Гвардии?

— Ты много чего говорил, но теперь это уже не моя забота, а твоего капитана. – Держать голос ровным стоило немалых трудов. Не только из-за свидетелей нашего разговора, но и из-за чьей-то полосатой шкурки, появившейся за спинами сопровождавших моего бывшего подчиненного гвардейцев. Признаваться в том, что недавние боли в пояснице и многочисленные гематомы мне обеспечила эта жертва истощившейся родовой крови и торопливых родителей, подбившая на ссору со мной каких-то северных идиотов, совсем не хотелось, как не хотелось выносить на всеобщее обозрение сам факт того, что гвардейские офицеры, опора трона и общества, могут вот так вот грызться между собой, словно старые склочницы из какой-нибудь глуши. Поэтому следует как можно быстрее избавиться от этого идиота, пока тот, распаленный вином, запах которого чувствуется на приличном расстоянии, не начал очередной скандал с копытоприкладством. В конце-то концов, я уже не юный субалтерн, чтобы влипать в такие глупые ссоры, да еще и при многочисленных свидетелях, выставляя себя на посмешище пред всем Кантерлотом. – Поэтому можешь быть свободен, младший лейтенант. И подчиненных своих забери, пока не нарвался еще и на штраф за нарушение правил парной.

— Ты мной больше не командуешь! – Зло шипит поборник «чистой» крови. Похоже, что он вновь влил в себя больше, чем стоило, вместе с дружками, такими же высокородными бездельниками, празднуя свою победу в Наноне или «У Мадам Дюбари», где они кутят в свободное от службы время. Жаль, конечно, оставлять на него даже столь формальную должность, но ничего не поделаешь – собранные в дворцовых казармах, занятые необременительным делом, эти великовозрастные недоросли не отвлекают от дела командора Гвардии и настоящих гвардейцев, и варятся там в собственном соку, как говорит моя ненаглядная, в этот самый миг как раз глупо хлопающая своими зелеными, как молодая травка, глазищами. Не представляю, откуда у нее такие познания об особенностях службы трону, но предпочитаю не задавать лишних вопросов. Увы, боюсь, тут она ошибается – такие, как мой бывший младший лейтенант, способны доставить хлопот всем, до печеночных колик доставая своим чванством как прошлого капитана, Шайнинг Армора, так и нынешнего, не так давно пришедшего ему на смену Твайлайт Ская. И ладно бы просто маялся дурью, как остальные высокородные детишки знатных родителей – но этот не просто опозорится, но еще и сломает и испоганить все, до чего сможет дотянуться, сделав это самым тупым образом, который способен измыслить его крошечный мозг.

Что, кстати, он и демонстрирует, нагло пихая меня копытом в попытке сбросить с полка.

— Теперь я командир этой части! Поэтому быстренько встал, и отдал мне честь! А потом, пожалуй, я тебя арестую – за нарушение правил парной! Ты же сюда со своей полосаткой приперся, верно? Вот и проверим, как много узнала эта шпионская морда!

— У тебя крыша поехала, клоун? – Кажется, меня все-таки разобрало. Как мало, оказывается, все-таки нужно, чтобы разозлить даже меня. А ведь я всегда считал себя довольно спокойным единорогом…

— А, все же у тебя есть рог, да? А может, он накладной? – Продолжает веселиться этот придурок, похоже, даже не замечая, что никто вокруг даже не пошевелился, и не пытается выбраться из парной. Степенные, неторопливые, гости с ленивым интересом глядят на разворачивающееся представление, хотя я замечаю несколько быстрых взглядов, кинутых тем или иным пони или дромадом на поднос с большими кружками сока, который очень спокойно и как-то буднично отставила в сторону зони, глядящая на двинувшихся к ней гвардейцев-пегасов. – Или резиновый? Х-ха! Да я просто смеюсь над тобой, плюю тебе в морду, а ты все валяешься у меня в ногах, не смея даже подняться! Вот что значит происхождение! Вот что значит голубая кровь!

Ну, все. С меня хватит этого представления. Обещал я там, не обещал – на это я не соглашался!

— Давай, поднимайся, полукровка! Хватит позорить чистот…

*БАЦ*

Копыто само выстреливает вперед и вверх, соприкасаясь с челюстью идиота. И это служит сигналом для начала возни возле двери, где сгрудились двое подчиненных пьяного лейтенантишки. Похоже, и они вино не шотами пили, иначе зачем бы им подчиняться столь глупым приказам явно нетрезвого командира? Впрочем, пьян он или нет, но на ногах устоял – лишь качнулся назад, едва не налетев спиной на недовольно буркнувшего что-то дромада, и подгоняемый толчком в свой бронированный круп, рванулся обратно ко мне, вытаращив наливающиеся кровью глаза.

Несмотря на всю чистоту крови клана или семейства, задохликов, хлюпиков и слабаков в дворцовые казармы не отправляли. Высший свет бы просто не понял подобной храбрости или тупости, заставивших так оскорбить нашу принцессу, послав к ней на службу не самого красивого, сильного и выносливого жеребца.

Судя по звукам, доносящимся у меня из-за спины, у рыжего полосатого «шпиона» дела идут хорошо, и она развлекается от души. Несмотря на более изящное в целом телосложение, чем у пони, полосатые еще те любители подраться, что оказалось для нас неприятным сюрпризом по прибытии на их континент. Как для них — наша выучка, упорство и сплоченность, и хорошо, что все закончилось так, как закончилось. Впрочем, непримиримые есть и в Зебрике, и в Эквестрии, и судя по словам этого придурка и он, и его клан прочно стоят на страже старых традиций. И поэтому я едва успеваю пригнуться, когда копыто пегаса проносится над моей макушкой, словно риттерский молот, сбивая с головы войлочную шапку, обязательную для парной. Подарок подруги, выполненный в форме ковпоньской шляпы с короткими, карикатурными полями, улетает на пол, копыто отдергивается, и сверкая влажным накопытником, врезается мне в скулу.

Слышали о свирепой копытопашной школе Ночной Стражи и Легиона, обучающей как можно быстрее убивать своего врага?

Так вот – я тоже о ней кое-что слышал.

И слышал, и видел, но желания научиться причинять кому-либо вред с помощью ног желания не возникало. Да, мы все отнюдь не селестианцами были, и туники надели не от большого смирения, но драться ногами – это до какой степени опуститься нужно, диким животным уподобляясь? Ноги нужны для ходьбы, для несложных манипуляций – для всего остального есть внутренние силы, и использовать ноги для драки, как какой-нибудь земнопони или пегасы… Нет, мало кто из единорогов на такое пойдет.

Риттеры не в счет – те вообще на всю голову отляганные, как по мне.

У меня за спиной полосатая фигурка буквально плывет во влажном, горячем воздухе. Если грифоны называют умение изящно нашинковать ближнего чем-то острым Высоким искусством, то эти полосатые пони с южного континента возвели копытопашную схватку в ранг мистического учения, щедро сдобренного философией и щепоткой религиозных концепций, казалось бы, слабо применимых к такому вульгарному виду драк. Впрочем, так думали все, кто раньше не видел мастеров копытопашной схватки из племен Роамани или Ачу, способных расправиться даже с вооруженным противником, даже если не они, а он на них нападет. И поговаривают, что даже не с одним.

Правда, только если их противник сам не практикует что-нибудь эдакое, вроде грифоньей диестры. Тогда, если это не великие мастера боя, участь таких копытопашников обычно решалась быстро и крайне печально.

Хорошо, что эти пони не вооружены. Да, в кавалергарды слабаков и неженок не берут, да и учат там на совесть, но сегодня им не свезло встретиться с носительницей этого самого мастерства, хоть и утверждающей, что просто одаренная самоучка. Как бы там ни было, двинувшиеся к ней пегасы резко отпрянули прочь вместе со звоном доспехов, по которым ударили небольшие, аккуратные копыта зони. Резкий звон их еще отражался от стен парной, завязнув во влажном воздухе зала, а ее полосатая фигурка уже взлетела над обалдевшими жеребцами, в лихом кувырке успев закрутиться волчком, несколько раз ударив ногами по шеям, прикрытым горжетом. Акробатичность, артистичность и стиль, словно танец, были одним из краеугольных камней зебрийских боевых искусств, пусть даже не все с этим были согласны, обвиняя непосвященных в «традиционной глупости пони». Но это было не важно, ведь главным было то, что удары черных копыт, обрушившиеся на задницы и задние ноги не успевавших развернуться гвардейцев, были выверенными и отмеренными, словно капли – те, что отбивала во время своих тренировок рыжая полосатка, встававшая под карниз нашего дома при каждом сильном дожде. Серия пинков по бронированным задницам, и пара секущих по задним ногам заставили здоровяков удивленно икнуть, когда их подкосившиеся дрыгалки вдруг оказались в одной общей куче, поверх которой стояла рассерженная кобылка, с негодованием обозревавшая то стаканы с разлившимся соком, то барахтавшихся под ней жеребцов, пока ее копыта отвешивали им звонкие удары по головам.

Дальнейшее от меня скрыло копыто нового лейтенанта, в очередной раз врезавшееся мне в скулу. Диссонанс между выспренними заявлениями о чистоте единорожьей крови и столь вульгарной дракой сопровождался фонтанами звезд самых приятных цветов и оттенков, распустившихся в моей голове. Отлетев назад, я уткнулся головой в возившуюся у выхода кучу доспехов и находившихся в них пони, поэтому не сразу смог проморгаться, а когда наконец-то смог убрать со своей морды чей-то хвост, то встретился глазами с удивленной мордочкой зони, глядевшей на меня с крайне недоуменной и неодобрительной миной.

«Ну, да, конечно же. Нужно больше заниматься, и следить за собой» — вздохнув, я только пожал плечами, стараясь держать на морде мину абсолютной невозмутимости, как и приличествует джентельпони, даже попавшему в трудную ситуацию. Сожалеть о часах, проведенных в кабинете с пером или в кровати, положив голову на чей-то полосатый бочок, было поздно, как поздно и искать себе оправдания. Но внутри уже разгоралось то, что мы все, каждый из нас, скрывали от окружающих, страшась того мрачного огня, что был готов вспыхнуть внутри от любой, даже самой незначительной фразы. Этот жар был для меня болью, кусая и хватая тяжелыми лапами тяжело застучавшее сердце; он заставлял делать глупости и выглядеть глупо, заставляя стыдиться позднее, и не давая посмотреть окружающим в глаза. Всем, кто становился свидетелями глупости и «потери лица», как говорят наши рогатые сородичи с дальнего востока эквестрийского континента, считающих такие вспышки поводом для стыда и епитимьи в виде длительного обета молчания. Но они-то вспыхивали по-настоящему, а этот огонь пожирал изнутри, оставляя после себя только сажу и пепел, под которыми он и прятался, не пропадая никогда до конца. Именно он вспыхивал ярко, заставляя перекатиться в сторону и одним движением, словно мячик, оказаться на всех четырех. Именно он двигал телом, старавшимся не хромать на переднюю ногу, когда-то познакомившуюся со случайной зебрийской стрелой, когда я подался вперед, и именно он заставил оплавиться и стечь с меня те одежды цивилизованности, которыми мы прикрываем, словно лохмотьями, свое нутро от других.

— Ага, стара курва! Сейчас я тебе…

Интересно, откуда это он вдруг выучил грифоньи ругательства, да еще и на вульгарном пейзанском диалекте? Снова пытался выпендриться, воображая себя бывалым участником войн с каменным Троном?

— Как… — Эта мысль пришла после, когда спала с глаз кровавая пелена, а горло отпустила сдавившая его лапа. Сдавившая так же, как я сдавил щитом этого горе-вояку, вдруг обнаружившего, что пространство вокруг него сжалось до очень малых размеров.

— Ты… — До очень-очень малых размеров, и вдруг принялось уменьшаться, сдавливая со всех сторон. Инвертированный щит, окруживший фигуру задергавшегося жеребца, был моим собственным изобретением – игрой разума, на которую меня натолкнул один случай с обрушившимся домом в столице.

— Меня… — Интересно, а противодействовать ему было можно? Меня всегда занимал этот вопрос и теперь, под влиянием момента и прорвавшейся наружу злобы, я имел все возможности узнать, так это, или не так.

— Zayebal — Грифоньи ругательства использовались редко, и почти всегда в адрес врага. Не знаю, как это объяснили бы наши капеллан-деканы или викарий-кентурион, заботившиеся о душах и разуме легионеров, но в качестве ругани, причем официальной и уставной, использовался сталлионградский. Совершенно невозможный язык, как по мне, но его рычаще-шипящие, угрожающие интонации знали на обоих известных доселе материках, очень хорошо подходили для разного рода ругательств. Но он напомнил еще кое о чем – о днях, проведенных в Легионе, о словах командира, и о проповедях капеллана; о виде переломанного тела, в которое буквально в несколько секунд превращается враг, когда единорог лишается сдерживавших его уз. Они омывают не хуже воды, что обрушивается мне на голову из деревянной кадушки, заставляя темную пелену с раздраженным шипением уходить, открывая внимательные глаза подруги, заглядывавшей мне в глаза.

Как же стыдно – лишь она сохранила холодную голову, в то время как я…

— Вы надоели мне, сударь — Потребовалось несколько глубоких вздохов, и прикосновение мягких черных губ для того, чтобы взор снова очистился, а рог перестал нагреваться, выдавливая дерьмо из этого дурака, чуть не подведшего меня под каторгу. Вместо этого, телекинез подбросил его в воздух, и с размаху впечатал в дверной косяк, вызывая к жизни веселый металлический звон – Прошу вас покинуть помещение парной!

— И вы тоже, собрали яйца в кучку, и вон отсюда! — Рыжая не осталась в стороне, и прыгнув к распутавшим конечности гвардейцам, наградила каждого из них ударом по заднице, похожим на удары хлыста – Маяи я мбузи! Китуку обе!

— Давно пора — Замечает какой-то дромад. Его нижняя губа отвисла, обнажая огромные, плоские как стамеска, нижние зубы. Кажется, у его народа это презрительная усмешка, если память не врет – А наложница твая хороша. Обол дам, нэ таргуяс!

— Такатака!

— Обол и сто драхм — Негромкие смешки и шлепки губами. Ну да, для этих горбачей что товарами, что другими разумными торговать – разницы никакой. А хороший ковер из Надиры может стоить дороже десятка рабов – За острый язычок.

— Не продается, уважаемые — С трудом проталкиваю через глотку вежливые слова. Не знаю, кто они, но сомневаюсь, что работорговцы так спокойно расхаживали бы по нашему богинями спасаемому королевству, поэтому держу себя спокойно. Кто знает, может быть, это шутка такая – не хочется к обвинению в нанесении телесных повреждений гвардейцу при исполнении еще и оскорбление члена посольства присовокупить. И без того придется расплачиваться за содеянное. Но если же уходить, то почему бы и не пошутив напоследок? — Но у меня есть одна интересная мысль…

— У нас есть вот этот! — Мгновенно сообразив, что я задумал, подхватывает мою мысль рыжая. Запрыгнув на освободившуюся лежанку, она отвешивает пинок сжавшемуся в комок лейтенанту, которого магия подвесила прямо передо мной – У-у-у, куку! За сотню драхм уйдешь!

— Нэ интересуюсь — Еще больше оттопырил губу дромад, отворачиваясь к своим сородичам, уже откупорившим кувшин с прохладным щербетом.

— Вы слышали, сэр? Прошу вас покинуть парную — Что ж, ситуация разрешилась, дипломатического скандала не последовало, поэтому я спокойно разворачиваюсь и хромая, двигаюсь в сторону двери, держа в вишневом облаке телекинеза испуганно постанывающего лейтенанта. С него мигом сполз весь лоск, вся вальяжная наглеца, когда хмельной угар сменился осознанием того, что он наделал. Хоть и захиревший, стоящий на самой нижней ступеньке иерархии почти ничего не представляющего из себя клана, мой род все еще восходит к первопредкам, когда-то, вместе с королевой Платиной, помогавшим строить новое Эквестрийское королевство. И значит, после этой выходки почти неизбежна дуэль, исход которой был только что ему продемонстрирован.

«Вот только синяками и шишками она не обойдется, как в этот раз».

— Вы не посмеете…

— Вы крайне неосторожны, сэр — лицемерно посетовал я, словно бы случайно не вписывая в поворот свою ношу, и снова ударяя ее о закрытую дверь. Закрытую чьими-то проказливыми черными копытцами, вновь открывшими ее, как только ойкнувший лейтенант отлетел от двери; и снова закрывшими ее прямо у него перед носом – Я спишу это на некоторый излишек вина, который вы себе позволили, не зная законов парной.

— Ой!

— Никогда… — Бумц! Глухой звук соприкосновения головы с дверью показался мне почему-то очень забавным.

— Ай!

— …не пить… — Звяк! Столкновение трех бронированных задниц, две из которых старались как можно быстрее и незаметнее прошмыгнуть мимо разозленного единорога и кровожадно поглядывающей на них зони, прозвучало как музыка. Эх. Не меньше пяти тонн соли или угля придется добыть, да и то, если судья добрый будет!

— Ай-ай-ай!

— …перед сауной! — Бдыщь! Звук доспехов, ударивших об косяк, шлепнувшимся об него телом и стук воткнувшегося в дерево рога слились в одну странную, жирно-звеняще-хрустящую ноту, заставив мою ношу выдать совсем не героическое айканье, приличествующее разве что гоф-фрейлине, подвернувшей копыто. Приложив напоследок высокородную жертву инцеста, как любила называть их наш командир, об косяк, я вновь подношу его к себе и убедившись, что главное достоинство нашего вида не пострадало, гляжу ему прямо в глаза – Вы согласны, сэр?

— Д-да…

— Кажется, он не понял. Или не согласен. — Вздыхаю я, поворачиваясь к подруге. Кажется, вот так вот и возникают леденящие кровь истории про неадекватов из Легиона. Полосатая кобылка уже приплясывает от нетерпения на каменном лежаке, и с наслаждением прописывает по прикрытым броней ребрам копытом задней ноги. Ну просто как половичок выбивает, и это сравнение заставляет меня глупо улыбнуться, что почему-то еще больше напугало белого жеребца.

— Ой-ой-ой! Д-да, сэр! Я понял, сэр!

— Тогда прочь отсюда. — Не сумев отказать себе в удовольствии, я не слишком сильным импульсом отправляю придурка в сторону выхода, не озаботившись даже узнать, остались ли открытой двери парной – И дверь за собой захлопни!

«Уж если уходить, то хотя бы запомнив что-то приятное о произошедшем. Может быть, хотя бы капитану станет с ним полегче, а может, этот идиот и сам решит уйти. Ну, тогда капитан Скай мне точно должен останется…» — Мысли вылетели из головы, когда моим губам прижались мягкие черные губы, Черная злоба, шипя, скрылась под опустившимся пеплом, и вместе с непонятной слабостью, окутавшей тело, сразу же почувствовались все ушибы и наливавшаяся гематомой щека. Погодите-ка, а кто это не так давно заявлял, что «все эти полизушки» не любит?

— Ты была великолепна — Бурчу я, не позволив ехидной мысли отразиться у себя в глазах или на морде. Увы, фраза получилась донельзя двусмысленной, как по мне, и хвала рассеянному свету парной, что никто не видел, как покраснели у меня щеки – Нет, ну правда. Элегантна, смертоносна, неподражаема. Просто богиня войны.

— Глупый мвенье пембе — После удара в челюсть на легкий подзатыльник можно внимание не обращать. А вот прикосновения копыта к щеке заставило поморщиться, и отдернуть голову – Не двигайся, нужно будет мазь наложить.

— Не здесь — Поведя глазами по сторонам, я вдруг почувствовал, что оставаться в парной значило окончательно себя скомпрометировать той реакцией, которой непослушное тело решило напомнить о том, что мы только что подрались гвардейцами как в старые-добрые времена, кровь бурлит, а очень скоро наступит весна – Будет пахнуть.

— Будет — Совершенно серьезно соглашается та, заставив прикрыть глаза в энергичном фейсхуфе.

— Я про твои настойки из полыни и экстракта тестикул летучих мышей говорил — В ответ мне показывают язык, который я даже успеваю ухватить кончиком губ, порождая многочисленные смешки. Так, сосредоточиться, иначе… Уххх! Головой думать, головой!

— Прошу прощения, сэры. Иногда даже гвардейцы могут перебрать — Я с сожалением пожимаю плечами, стараясь как можно незаметнее подталкивать рыжую язвочку в сторону двери. В ответ доносится согласное ворчание и негромкие разговоры, с которыми присутствующие в парной обсуждают произошедшее, понимающе покачивая головами. Похоже, такое тут происходит не в первый раз, и мне вдруг становится очень интересно, почему же моя подруга частенько зависает в этом месте, встречаясь с ценителями разнообразных зебринских зелий – Приятного отдыха.

— Пони всегда врут себе и другим?.

— Это называется вежливость, моя хорошая. Просто вежливость, и умение держать себя в обществе — Очутившись в душевой, я провожу носом по ее загривку, вдруг ощущая непреодолимое желание прикусить ее, оттягивая полосатую шкурку, зарывшись носом в рыжую гриву, мгновенно намокшую под горячими струями, падавшими с потолка – «Кстати, ты еще недостаточно согрелась?».

— Да вроде бы достаточно… А что? — ее глаза косятся вначале на мою ироничную морду, затем спускаются ниже, после чего вспыхивают неподдельным интересом, словно изумрудные камни изумительной чистоты – О, нет! Совсем недостаточно! Просто замерзаю от лютого мороза в этой холодной стране!

— Тогда нам снова стоит отправиться греться! — Решаю я, хвостом распахивая дверь, ведущую в небольшие парные для тех, кому хочется не просто валяться в горячем дыму, а делать это со стилем. Каждая из них была повторяла подобные заведения на родине разных народов, от якских гейзеров с грязью, до грифоньих горячих песков, и где-то там, как я слышал, располагалась одна из новинок этого заведения, зебрийская парная – расул. И пусть она стоила больше, чем аренда общей парной, я понимаю, что в этот день биты не имели значения, как не имеет значения то, что нас ждет.

Ведь как говорят мудрецы полосатого народа, живущего на далеком материке, «Только жизнь имеет значение, поэтому учитесь наслаждаться ею здесь и сейчас».
________________________