Мор грядёт

Глава 5: В лучах летнего солнца

Таковой была история Триста, которую тот постарался в деталях воспроизвести для своих слушателей. Несмотря на то, что последний из рода Конносье был по сути ребёнком в теле уже взрослого жеребца, ему получилось достаточно толково донести до Пэрадайса и Ридикюля все самые важные моменты, повлиявшие на свою судьбу.

– Всё это время, которое я даже и подсчитать не могу, было проведено мной в постоянном движении, – в ходе своего рассказа Трист практически полностью нейтрализовал приобретённые дефекты речи. – Я будто был во сне. Мои глаза самую малость видели все те места, где я побывал, мои уши слышали постоянно испуганные приглушённые голоса пони, мимо которых я проходил… Даже вас двоих я и видел, и слышал, но почему-то для меня всё это не имело значения. Я просто продолжал ходить, чтобы не чувствовать боли по всему телу. Даже не помню, чтобы я останавливался попить или поесть: всё это как-то получалось само, на ходу. И вдруг, внезапно, мои глаза стали чисты, и увидел я ими то, чего хотел увидеть меньше всего… – Трист указал на медный памятник Кэнцеру. – Я так испугался возвращения в то место, от которого мне хотелось уйти как можно дальше, что каким-то образом очнулся. Но знаете, что? Увидев после этого вас, мне очень полегчало. Я осознал, как вы меня сюда привели и что говорили. В том жутком городе, откуда я бежал, так бы никто себя не вёл, – Пэрадайс и Ридикюль одновременно улыбнулись. – Но что поразило меня больше всего, так это внезапная лёгкость, возникшая после моего пробуждения по всему телу. Я когда-то давно уже чувствовал нечто подобное… Моё здоровье просто почему-то вернулось! Мне сейчас так радостно наконец-то посидеть, расслабив ноги! Воздух, которым я дышу, приятно щекочет горло; звучание окружающего мира, спокойно живущего вокруг меня, греет сердце; а вид этого чудесного города, открывающийся с лестницы, вызывает слёзы изумления…

Пэрадайс и Ридикюль были приятно удивлены поэтическими настроениями Триста. Он действительно выглядел здоровым.

– Единственное, чего сейчас мне не хватает для полной гармонии с миром, так это сна. Я уже и представить не могу, каково это лежать в тёплой и мягкой кровати, наслаждаясь ночной тишиной…

Пэрадайс вскочил:

– Это мы можем непременно устроить! Совсем рядом с центром есть гостиница, где ты получишь, чего желаешь!

Ридикюль не хотел встревать с этим вопросом, но чувствовал обязанность его задать:

– Но мэр Пэрадайс, как мы можем быть уверены в полном выздоровлении Триста? Что если он всё ещё заразен?

Мэр, закрыв глаза, положил копыто на спину своему юному другу и уверенно произнёс:

– Он не заразен, дорогой Ридикюль. Более того, никогда и не был. Я в этом уверен: так говорит моя интуиция!

Ридикюля удовлетворил данный ответ. Даже такой странной, как многим бы показалось, аргументации в этот момент для него вполне хватило. Мэр слишком сильно любил Эквиеру, чтобы без тени сомнения подставлять её под опасность. Трист снова включился в разговор:

– Это очень прекрасно, большое спасибо! Но я не смогу уснуть, пока мы здесь не закончили… – мэр и его соратник начали вопросительно таращиться на Конносье. – Я хочу увидеть этот памятник целиком.

Пэрадайс и Ридикюль переглянулись. Мэр неуверенно произнёс:

– Конечно, смотри сколько хочешь. Целиком, вот, он и есть! – Пэрадайс провёл над головой копытом, ссылаясь этим жестом на большие размеры статуи.

– Нет. Одна деталь здесь скрыта, – указом копыта Трист сконцентрировал внимание собеседников на постаменте памятника. Данный каменный куб имел на каждой из своих вертикальных сторон прямоугольные плиты, изготовленные из мрамора. Это сочетание было довольно необычным, но ни у кого не вызвало вопросов. – Раньше данных плит не было. Я хочу, чтобы их сняли.

– Но зачем? – вновь включился в разговор Ридикюль. Он понял, что плиты скрывают за собой что-то необычное. Именно оно и повергло в своё время в шок юного Триста, пришедшего с родителями на площадь. Парсий хотел уберечь только что пришедшего в себя Конносье от повторного переживания подобных эмоций. – Думаешь, тебе правда стоит это видеть?

Трист решительно кивнул.

– Я чувствую, что здесь всё поменялось. Когда вы увидите, что скрывает эта статуя, то поймёте: ей в этом городе совсем не место.

Решение оставить в городе статую Кэнцера было принято жителями Эквиеры ещё до прибытия в город Пэрадайса. Сам мэр до сих пор не знал точной причины этого феномена и старался не идти наперекор народу. Однако он и не догадывался, что в этом памятнике тирану Кэнцеру было что-то скрыто.

– Хорошо, мы снимем одну плиту с этого необычного памятника. Но только одну, – мэру было любопытно увидеть подноготную статуи во всей красе, но сейчас им двигало желание поскорее уложить спать беспокойного Триста.

– Но мэр Пэрадайс, это же вандализм! Плиты наверняка прибиты к статуе, мы её повредим! – Ридикюлю было всё равно на статую. Он просто не хотел дать Тристу увидеть то, что находилось за плитами.

– Ну а я мэр города, забыл? Что хочу, то здесь и ворочу! – странная фраза для пони его возраста и в таком респектабельном положении. Но мэр не стеснялся показаться простаком. – Ладно, ждите меня. Скоро вернусь! – он расправил свои громадные крылья и впервые за долгое время взлетел ввысь, создав за собой небольшие воздушные вихри.

Спустя пять минут мэр вернулся, оказавшись над головами Триста и Ридикюля, которые теперь стояли рядом с постаментом высокой статуи. В зубах у мэра были три монтировки. Аккуратно спустившись пониже, он сплюнул две из них своим наземным товарищам, а оставшуюся во рту ухватил так, чтобы в любой момент начать использовать её по назначению. Снять было решено переднюю плиту постамента. Участники грядущего акта вандализма заняли свои места, чтобы наиболее эффективно распределить давление инструментов на плиту, протиснули под неё острые края своих монтировок и с усилием начали давить на их продолговатые концы. Ридикюлю казалось, что от такого напряжения у него растрескаются все зубы; машущий изо всех сил крыльями Пэрадайс жалел, что оставил себе самый ржавый инструмент, от которого во рту образовался ужасный привкус; ослабший Трист жал что есть силы, лишь бы снова оголить всему городу на обозрение истинную статую Кэнцера. Плита наконец поддалась и с грохотом обвалилась. Герои с облегчением откинули инструменты, не отводя взгляд от оголившейся части статуи.

Трудно сказать, чьё сердце было более поглощено мраком: того, кто заказал себе подобный памятник, или того, кто с такой дотошностью к деталям его изготовил. Каменный постамент в виде куба изображал что-то наподобие земли в разрезе; на поверхности горделиво стоял король, а под его копытами находились страдающие под давлением многочисленные расы. Уже только с этой стороны можно было разглядеть свыше двадцати представителей пегасов, единорогов, зебр, киринов, яков, чейнджлингов, грифонов и драконов. Морды всех этих существ были искривлены в агонии, причём проработаны испытываемые ими страдания были настолько тщательно, что вызывали к несчастным неподдельное сочувствие. Мэр Пэрадайс и Ридикюль не могли поверить своим глазам. Трист отвёл взгляд, чтобы более не всматриваться в эту ужасную скульптуру, и тихо произнёс:

– Мне этого хватило. Теперь мы можем идти в ту гостиницу.

Ридикюль посмотрел на Триста и быстро кивнул. Клауди же, будто не слышавший Конносье, продолжал удерживать взгляд на статуе. Он чувствовал, как его сердце неприятно сжималось и разжималось, каждая секунда наблюдения за этим высеченным в камне адом приносила ему душевные страдания. Он не мог поверить, что подобная статуя ранее представала в таком отвратном виде прямо посреди его любимого города, что жители Эквиеры когда-то наслаждались её видом, гуляя по площади и гордясь надуманной исключительностью своей расы. Ридикюль и Трист с пониманием ждали Пэрадайса, не мешая тому размышлять. Спустя время, мэр опустил голову и смотря в землю произнёс мрачным тоном:

– Да, ей здесь не место. Эквиера не будет до конца излечена от предрассудков, пока в лице этой статуи продолжает жить память об идеях наихудшего из наших представителей.

Пэрадайс поднял глаза и смягчил свой взгляд, посмотрев на удовлетворённого решением мэра Триста.

– Идём, гостиница находится совсем недалеко, в паре минут ходьбы по побочному проспекту. Ридикюль, могу я тебе доверить разнести по городу весть о минувшей угрозе? Пустота улиц меня скоро в уныние вгонит! Потом встретимся с тобой здесь, идёт?

– Хорошо. Тогда до встречи! Приятного отдыха, Трист и, – Ридикюль выдержал паузу, смотря на уже полноценно улыбающегося Конносье, – поздравляю с возвращением домой!

– Спасибо, Ридикюль. До сих пор не могу поверить, что именно ты был первым, кого я здесь встретил спустя все эти годы. Как жаль, что чуть ранее я совсем не обратил внимание на столь знакомого пони голубого окраса, который своим недоумевающим взглядом буквально сверлил меня, бездумно шагающего в родной город. Хотя, малыш Ридя, стоит признать: ты с нашей последней встречи заметно вырос! Помню, даже в сравнении со мной ты был совсем крохой.

Парсий смущённо улыбнулся и с наигранной хитростью прищурил глаз:

– Знаешь, ты ведь и сам тогда был ещё школьником! Попробуй подойти к зеркалу – думаю, будешь тоже весьма удивлён, «малыш Трист»! – оба пони посмеялись, в то время как Пэрадайс изо всех сил старался скрыть своё угнетение. Как ни крути, ситуация была трагичной. Но мэра ободряло, что сам Конносье не унывал. Это давало надежду на возможное обретение счастья юным пони, несмотря ни на какие невзгоды прошлого. Лучи летнего солнца аккуратно коснулись глаз Клауди – весьма вовремя, теперь возникшие на них слёзы можно списать на яркий свет.

Выйдя из гостиницы, в одном из номеров которой уже спал Трист, мэр воодушевлённо осмотрелся по сторонам. По широкому побочному проспекту снова ходили жители Эквиеры, обсуждая сегодняшний необычный день. Замечая Пэрадайса, пони заметно оживляли свои дискуссии. Народ ещё не знал всех деталей сегодняшнего посещения города «Пестиленсом», из-за чего логично было предположить, что у каждого пони была своя уникальная версия произошедшего. «Придётся выступить с речью, чтобы разъяснить события сегодняшнего дня, – мэр утомлённо вздохнул. – Завтра. Выступлю завтра». Пэрадайс направился к центральной площади. Уже отсюда было видно, что именно на ней собралась основная масса жителей города. Удивительно, но хватило всего лишь десяти минут, чтобы три оставшиеся на постаменте памятника Кэнцера плиты были отодраны местными энтузиастами. Сейчас публика вглядывалось в то, что было скрыто от их глаз многие годы. Юнцы были поражены настолько мрачным пережитком былых времён, а пони постарше жутко стыдились, что когда-то позволили подобному произведению циничного искусства украшать центральную площадь своего города. Меньше всего статую окружало пегасов, которые в большинстве своём осознанно игнорировали театр страданий под копытами Кэнцера, участниками которого в том числе являлись представители их расы. Клауди, проходя мимо, не удосужился и взглянуть на омерзительный ему памятник. Его взгляд был сконцентрирован на ждущем возле лестницы мэрии Ридикюле, со спины освещаемым заходящим солнцем. Заметив Пэрадайса, юный пони кивнул в сторону главного проспекта. Выйдя на него, герои медленным шагом начали свою вечернюю прогулку.

– Как он? – поинтересовался Ридикюль.

– Заснул, не успев толком улечься в своей кровати! Хозяин гостиницы поначалу не хотел пускать такого грязного посетителя в свой номер, но мне не пришлось его долго уговаривать.

– Это очень хорошо. Утром я за ним зайду. Тристу потребуется много времени, чтобы вернуться к нормальной жизни.

– Уверен, жители Эквиеры помогут ему реабилитироваться! Как, кстати, думаешь: ему стоит увидеться с, ну, твоим… – Пэрадайс замешкался из-за ненароком выбранной им скользкой темы, касающейся до сих пор здравствующего старика Фупы.

– Несомненно. У отца хоть и были свои тараканы в голове, которые в своё время негативно повлияли на Триста, но он исправился. Каждый раз, когда он рассказывал мне о временах Кэнцера, то не забывал упомянуть о сыне Конносье, в побеге которого он винил себя, – Ридикюль посмотрел на оранжевое небо. – Отец давно раскаялся. Надеюсь, Трист найдёт в себе силы его простить.

– Да, жуткая это история… И почему же я раньше не слышал об этих Конносье?

– Возможно, потому что Вы не успели их застать при жизни. После побега Триста и свержения короля Кэнцера они осознали, насколько сильно были неправы. Отец говорит, что потерявшие надежду Айроний и Дизюли скончались от невыносимого горя.

– Вот дела… – Клауди было искренне жаль семейство Конносье, разрушенное под влиянием идей Кэнцера.

– Знаете, мэр Пэрадайс, даже я, хоть и рос уже при Вас, но всё равно частично перенял у старшего поколения эти омерзительные расовые предрассудки. Несмотря на остановленную после падения Кэнцера машину пропаганды, взрослые продолжали нехотя проявлять в своём поведении очевидные признаки недоверия и боязни, например, тех же единорогов. Вы ведь помните, что я их боюсь? При встрече представителей этой расы на въезде в город я стараюсь не подавать виду, но внутри я всеми силами надеюсь, что они не используют против меня магии – просто так, веселья ради. И вот, встретив сотни, нет, тысячи добродушных гостей нашего города, отличавшихся от меня только наличием рога, я продолжаю нести в себе это отвратительное суеверие, этот грызущий меня страх, что когда-нибудь подобный рог будет наставлен на меня, бессильного что-либо предпринять для своей защиты. Это… настолько глупо, настолько неправильно! Больше всего на свете я бы хотел, чтобы призраки прошлого оставили меня и мою любимую Эквиеру, – мэр внимательно слушал своего юного друга, даже не пытаясь вставить от себя какую-либо фразу. – А сегодня я узнал полную историю Триста, несчастного жеребёнка, который был вынужден бежать из этого чудесного города. Всё было настолько плохо в его жизни, что бедолага полностью замкнулся в себе, лишь бы избежать участи быть свидетелем ужаса, творящегося вокруг него. Всё, что он имел, это детскую наивную надежду на лучшее. Именно она не позволяла ему окончательно сдаться и позволить возникшей болезни себя изничтожить. Остаток своего детства этот несчастный провёл, бессознательно бродя по Эквестрии… И что послужило тому причиной? Народ, сплочённый общей идеей ненависти. Эквиерийцы с подачи короля Кэнцера начали полагать, что, найдя общего врага и объединившись против него, смогут принести счастье и процветание в свой родной край? Какая чушь! Ненависть не способна породить что-либо, кроме ещё большей ненависти. Не прошло бы года – чудесное общество исключительных земных пони разбилось бы на новые лагеря: пони с яркой гривой, пони с тёмной гривой; пони северного района и пони южного района; пони-кобылы и пони-жеребцы! И все снова жаждут насладиться своей новой коллективной ненавистью, такой свежей и аппетитной! Мне до жути стыдно, что я сейчас рассуждаю о таких очевидных вещах, но как быть иначе, если слепцы с подачи кого-то более авторитетного готовы начать верить во что угодно, игнорируя здравый смысл? Греет душу мне лишь осознание, что существуют в мире и силы-противовесы, благодаря которым Эквиера в своё время не была окончательно поглощена в пучину ненависти. Только благодаря им, вдохновляемым неиссякаемой силой любви, я верю: когда снова взойдёт солнце, мой любимый город продолжить жить в его лучах, позабыв о проклятом наследии циников и эгоистов, населявших когда-то эти земли.

Так говорил юный Ридикюль. У слушавшего его мэра Пэрадайса от гордости слезились глаза. Он был невероятно рад услышанному:

– Друг мой Ридикюль! Знал бы ты, насколько отрадно мне как мэру слышать твои слова! Я тоже верю: пока в Эквиере есть пони, подобные тебе и тому несчастному Тристу, последнему из семейства Конносье, этот чудесный город будет жить и дальше, в мире и гармонии встречая каждый новый день, – Клауди всмотрелся в далёкий горизонт, до которого простирался главный проспект Эквиеры. – Слушай, я хорошо понимаю твою любовь к своей нынешней работе, но… не могу не спросить: как тебе идея на время её доверить своим сменщикам и поработать со мной в мэрии?

Ридикюль вопросительно покосился на Пэрадайса:

– Вы хотите, чтобы я поработал у Вас секретарём?

Мэр расхохотался от предположения молодого Парсия:

– Нет же, дружище! Я ведь рассказывал, что был лишь немногим старше тебя, когда жители Эквиеры избрали меня своим мэром? Я тогда вовсе не разбирался в муниципальных делах, отчего первое время вряд ли оправдывал ожидания горожан. Не хотелось бы, чтобы Вы, – Клауди придал тону своего голоса торжественный оттенок, – уважаемый господин-сер будущий мэр славного культурного города Эквиеры, – он продолжил говорить своим обычным голосом, – находились в подобном положении!

– Будущий мэр? – Ридикюль скептически усмехнулся. Затем серьёзно и с неуверенностью спросил. – Вы действительно думаете, что я смогу?.. – он попытался перебрать в голове все обязанности, возлагаемые на главу города.

Пэрадайс тут же отрезал:

– Сможешь. Без сомнений сможешь. Ты – единственный, кому по силам продолжить вести Эквиеру по пути процветания. Полагаю, жители города согласятся со мной. И поверь: это уже не просто моя интуиция!

Пэрадайс шутливо ткнул своего друга в бок, подбодрив замешкавшегося Ридикюля. Тот всё ещё не мог поверить, что когда-нибудь может стать мэром своего любимого города. Герои продолжили идти по главному проспекту, молча наслаждаясь завершением абсолютно ничем не примечательного, как, впрочем, и все остальные за последнее время, дня.