Пески времени

Неувядающая красота

— Это сработает? – Флёр смотрела не на иссохшего жеребца, а на бутылку в его копытах.

Она изо всех сил старалась не смотреть ни на его сморщившуюся кожу, ни на его неопрятную черную гриву, пренеприятнейшим образом белеющую спереди. Неужели он не слышал о краске для гривы? И его глаза! Видит Селестия, красные глаза были бы неподобающей чертой на любом пони, но на этом жеребце они смотрелись просто отвратительно. Нет, пока была такая возможность, Флёр совсем не хотела смотреть на его лицо.

Но маленькая бутылка, стоящая на его перевернутом копыте, была совсем другим делом.

Глубины бутылки блестели розовым, пастельным фиолетовым и голубым, словно с ракушки. Маленькая радуга, только самые красивые цвета. Ничего резкого и грубого, только мягкое и деликатное.

Как она сама.

— Конечно сработает, — хрипло ответил жеребец, — я никогда бы не стал продавать нерабочий товар.

— Просто…, — и Флёр впервые с сомнением посмотрела на его, несомненно, уродливое лицо. Конечно, она не была столь неотесанной, чтобы сказать это вслух. В Кантерлоте ты аккуратно отворачивался от неприятных фактов, и никогда их не озвучивал.

Густые брови приподнялись в понимании. Их волоски заколебались, и Флёр вздрогнула – если бы она была смелее и меньше уважала правила этикета, она бы порекомендовала ему салон красоты Пауло Портико. При помощи пары щипцов и большого количества жира для гривы Пауло смог бы приукрасить это неприятное создание. Пауло был гением.

— Я не принимал настойку сам, моя Леди, — скромно сказал жеребец, — Я храню ее для более… достойных пони, чем я.

— Хмм, — Флёр поджала губы. По крайней мере, эффект зелья не опровергался внешним видом его создателя. Но откуда ей знать, сработает оно или нет?

— Многие пони пили мои настойки, — льстиво сказал жеребец, — Конечно, я не могу назвать имен.

— Конечно, — согласилась Флёр, ожидая, пока он назовет кого-то из ее знакомых.

— Но одна Герцогиня некогда посетила мой скромный магазин.

Ухватившись за слово “Герцогиня”, Флёр прошерстила свою память. Конечно, Герцогиня Л’Алхамбра. Теперь она редко покидает границы своего имения, но хоть ей уже и за семьдесят, она выглядит едва ли на половину своего возраста. Пони годами строили догадки о ее секрете, и теперь Флёр его знала.

— И однажды, очень давно, магазин одного из моих предшественников посетила пара сестер.

— Флёр резко подняла глаза. Не говорил же он... – но вот, на его лице хитрая улыбка, — он говорит о них. Неужели он утверждает, что Принцессы однажды испили его таинственного зелья?

— И, — продолжил жеребец, словно уже сказанного было недостаточно, — Для кого-то, столько прекрасного как Вы… Было бы невыносимо жалко, если бы такая красота увяла. Вы так не считаете?

Флёр знала, что она прекрасна. Ее струящаяся розовая грива, ее статная фигура. Блестящий белый рог, словно шпиль, длиннее, чем у любого другого единорога. О ней писали поэмы. Сонеты. Оды. Она обладала неземной, почти божественной красотой. Она была почти аликорном.

До конца этого дня она станет чем-то большим, чем аликорн.

“Бесконечная жизнь”, — прошептал жеребец, — “Неувядающая красота. Лишь для вас, леди Флёр. Лишь для вас.”

Если подумать, неужели она не должна миру, не должна обеспечить сохранность своей красоты? Это… это было практически услугой обществу.

Нет, больше того – это было ее обязанностью.

Флёр де Лис выхватила бутылку из его копыта – магией, конечно, чтобы его уродство не очернило нежную белизну ее шерстки – и осушила ее в один прием.

— Флёр, дорогая! Флёр, посмотрите сюда!

— Леди Флёр! Леди Флёр! Посмотрите сюда! Улыбнитесь, Леди Флёр!

Среди вспышек камер и рева толпы Флёр неподвижно стояла в середине красного ковра с мягкой улыбкой на лице. Ее платье чудесным образом опускалась на ее фланк, показывая лишь маленькую часть ноги и оставляя намек на кьютимарку. Скайларк, как всегда, проделала отличную работу. Кобылка была просто сокровищем.

— Леди Флёр, как вы это делаете? Как вам удается выглядеть так хорошо? Раскройте ваш секрет, Леди Флёр!

В первый раз Флёр посмотрела на говорящего, безликого за вспышкой камеры. Застывшая красота была великолепной, вечной, но иногда нужно добавить немного движения.

— Леди никогда не раскрывает своих секретов, — сказала она с деликатными ямочками на щеках.

Пресса взревела еще громче, и Скайлак почти кланялась, открывая для нее дверь.

Пятьдесят лет. Флёр делала это уже пятьдесят лет. Пятьдесят лет в самом центре этого Кантрелотского вихря, и она все еще здесь. Ее позиция — прочна, ее красота – несравненна. Нестареющая, как сами принцессы.

Флёр прошла через двустворчатые двери и величественно зашагала к большой лестнице, словно по подиуму. Внизу был балл, и все уже ждали ее. Она опаздывала. Так было модно – ни одно празднование не могло начаться, пока не прибыла Леди Флёр.

Она остановилась перед лестницей, как и тренировалась дома в ее уставленном зеркалами коридоре, и встала в позу, от которой прослезились бы даже аликорны.

Но стоило ей застыть на месте, как ее платье, ее прекрасное и так великолепно уложенное платье, запуталось в ее ногах. Она сделала шаг вперед – слишком резко — и послышался треск разрывающейся ткани. Забыв про позу, Флёр поспешила прикрыть разрыв около талии, стараясь спрятать его под розовыми локонами, пока пресса ничего не заметила. Но она потянулась слишком далеко вперед, всего лишь чуть больше, чем было нужно, и вдруг пошатнулась, зашаталась — внезапно Леди Флёр падала.

Резкий удар, тошнотворный хруст. Вспышка боли, острой и мучительной, которая, что было более волнующе, быстро пропала.

И вот Флёр лежала у основания лестницы, наслаждаясь тревожным шёпотом – она знала, что находилась в центре внимания. Падение было прискорбной ошибкой, но она еще могла обыграть это. Флёр знала, что выглядит очаровательно во сне – ее длинные ресницы лежали на розовых щеках, и локоны обрамляли ее лицо, как и подобает произведению искусства. Фэнси Пэнтс часто говорил ей об этом перед его упадком в старость и неизбежным разводом. И теперь Хотшот Хоспюр говорил ей то же самое каждое утро, шептал в ее шею пока его борода щекотала ей кожу. Пранцузские жеребцы были такими страстными.

Копыто потрогало ее шею, нащупывая пульс, и Флёр знала, что обладатель этого копыта, конечно, любуется ее челюстью, словно фарфором. Она уже прокручивала в голове трепет ресниц, шок на ее лице, — О, неужели вы так волновались обо мне? — и внезапно услышала слова:

— Она мертва, — прошептала Скайларк, — Она... У нее нет пульса. Леди Флёр мертва.

И сердце Флёр сжалось от страха.

— Пропустите! – прозвучал властный голос из толпы, — Я врач.

Другое копыто на ее шее. Ухо у ее рта. Флёр застыла на месте, не зная, что делать.

— Нет дыхания. Нет пульса, — голос был скорбным, но твердым, — Леди Флёр умерла.

И Флёр осознала, что вправду умерла. Знатный пони не мог умереть и затем вернуться. Не после того, как она умерла так публично.

Конец. Это был конец.

Скайларк всхлипывала, и кто-то аккуратно закрыл лицо Флёр плащом, заслоняя слабый свет, что пробивался через ее закрытые веки.

И так Флёр де Лис, нестареющая Маркиза Кантерлота, наконец-то умерла.

Проклятые пески пустыни блестели в горячем вечернем воздухе. На обдутых ветрами и опаленных солнцем дюнах почти можно было увидеть рябь, словно в водах давно высохших океанов.

Если смотреть на них достаточно долго, то они перекатывались, словно волны тех океанов.

Отбеленные солнцем кости призрака стояли на маленьком каменном выступе, когда-то бывшем вершиной горы Кантер — по крайней мере, она так считала, — и смотрели на то, что когда-то было ее домом.

Несколько сморщившихся кусков плоти еще цеплялись за потрескавшиеся кости. Почерневшие и обожжённые солнцем, как и все, что тут когда-то жило.

Она размышляла – что будет, когда ее кости тоже станут пылью? Продолжит ли она существовать? Будет ли она рассеяна по пустыне, кусок за куском, оставляя в себе память о том, чем когда-то была?

Шерстка, белее чем эти кости. Мягкая грива, розовая, словно облако в лучах заходящего солнца. Глаза, что смеялись, танцевали, соблазняли, — делали все, что она хотела. Теперь – лишь пара пустых глазниц.

Бесконечная жизнь. Неувядающая красота.

Лишь для вас, Леди Флёр. Лишь для вас.