Весеннее обострение

Глава 23

Почти всех эквестрийцев, независимо от их принадлежности, объединяла одна общая черта: все они обладали мощным стремлением к принадлежности. Стадный инстинкт — важнейший фактор, управляющий практически всеми аспектами их жизни, — был мощным стимулом для того, чтобы перестать быть чужаком и влиться в стадо. Эволюция и биология отсеяли одиночек и индивидуалистов — тех, кто выделялся, и вознаградили тех, кто объединялся в группы.

Именно об этом размышлял Копперквик, глядя на Кран и находясь в компании Баттермилк и ее матери Баттер Фадж. Его род, его вид, был дружелюбен почти до безрассудства: незнакомцы никогда не оставались незнакомцами надолго, а потенциальные члены семьи втягивались и принимались в семейные стада с большой поспешностью. В данный момент, в данное время, он проживал события, о которых подробно рассказывали учебники, и был совершенно уверен, что это может помочь ему в учебе, если только он приложит усилия.

Баттер Фадж обожала Эсмеральду, причем настолько, что Копперквику было трудно определить, имеет ли значение отсутствие кровных уз. Даже сейчас большая кобыла обнимала, сжимала и целовала маленького жеребенка, а Эсмеральда поглощала всю эту ласку. С биологической точки зрения маленькая Эсмеральда была принята в семейный табун как член, но с точки зрения общественных нравов, социологических условностей, ритуал еще должен был быть соблюден. У эквестрийцев ритуалы были в большом почете, у каждого отдельного племени — свои, а еще были ритуалы и обычаи, которые распространялись на все эквестрийское общество, — всевозможные действия, приуроченные к определенным событиям. Так, например, праздник получения кьютимарки знаменовал собой одно из самых важных событий в жизни пони, но Копперквик не был знаком с этим обычаем, поскольку он был чисто эквестрийским. Затем были свадьбы и похороны — ритуалы, знаменующие переход от одного этапа жизни к другому.

Именно во время этого долгого, задумчивого взгляда Копперквик решил, что из всех его занятий ему больше всего нравятся социология и эквинология, потому что он мог переварить все, что узнал, и затем наблюдать это в окружающем мире в целом. Учеба скоро закончится, он отучился два года и в какой-то момент потерял представление о том, сколько времени ему осталось. Но, сидя здесь, на странном островке с Краном, из которого капало в небо, он каким-то образом восстановил в голове перспективу и вспомнил, что его время обучения подходит к концу.

— Баттермилк, — сказал Копперквик, нарушив молчание, — я думаю, что хотел бы остаться в колледже, если это возможно. Может быть, продолжить изучать социологию и эквинологию. В общем, иппонилогию. — В ответ Баттермилк уставилась на него, моргая, ее длинные ресницы задевали линзы очков. Что-то в ней в этот момент было очень привлекательным, и он нашел ее желанной. — С деньгами будет сложно.

— Мы справимся, — без колебаний ответила Баттермилк. — Если ты этого хочешь, мы найдем способ. Мы будем на мели, будем долго работать и еще больше учиться, но мы справимся. Надеюсь, Эсме не будет слишком заброшенной.

— Мне кажется, я стал немного взрослее, — продолжал Копперквик, которого не слишком беспокоило, что он говорит об этом в присутствии Баттер Фадж. — Раньше я был лишен ориентиров… без цели… Я был доволен тем, что был средним и просто принимал все, что жизнь считала нужным мне предложить. Моя кьютимарка появилась после того, как я принял сознательное решение оставаться как можно более обычным пони и стать уважаемым членом рабочей силы.

— Эй, в этом нет ничего плохого, но ты можешь добиться большего. — Баттер Фадж опустила Эсмеральду на землю и подождала, пока покачивающиеся ноги кобылки выпрямятся, прежде чем отдернуть копыто. — Я бы хотела, чтобы мы с Мидж помогли, но у нас много ресурсов и мало денег.

Копперквик почувствовал, как напряглись мышцы на его шее, он хорошо знал, какую доброту проявила к нему Баттер Фадж:

— Очень мило с вашей стороны, спасибо.

Теперь, когда Эсмеральда могла немного погулять, она виляла хвостом из стороны в сторону, смотрела на землю, тыча в нее передними копытами, и много сил потратила на то, чтобы обнюхать любопытную землю. Когда она поднимала голову, грива оставалась над глазами, и она издавала небольшие панические фырканья, пытаясь осмотреться. Несколько экспериментальных запрокидываний головы чуть не опрокинули ее, но ей все же удалось убрать большую часть гривы с лица.

Малышка немного покачивалась, и ее постигла участь неловких жеребят, которые встречаются повсюду: задние ноги, будучи длиннее, двигались быстрее передних, и ей приходилось компенсировать это досадное положение. Немного понаблюдав за ней, Копперквик решил, что она, возможно, вырастет бегуньей, как и он сам. Она будет очень привлекательной бегуньей, и это осложнит ему жизнь, он это точно знал.

Эсмеральда немного побродила, обнюхивая окрестности и настороженно поглядывая на Кран. При каждом обнюхивании она слегка подергивала хвостом, отчего пеленки сминались, и Копперквик завороженно следил за каждым ее движением. Когда до нее оставалось около метра, кобылка насторожилась, издала почти пронзительный звук, каким-то образом не упала на морду, а затем с азартом бросилась обратно к Баттермилк.

— Мама.

— Хорошая девочка, не отставай, — сказала Баттермилк, похвалив непоседливую кобылку земного пони.

— Девочка? — Эсмеральда обратила свои непропорционально большие глаза на кобылу, которую она называла "мама".

— Ты — девочка! — Протянув ногу, Баттермилк погладила любопытную кобылку по хвосту.

В ответ на это недоуменное заявление Эсмеральда села и, похоже, задумалась. На носу у нее осталось немного песка после бупа, а пушистые локоны ее ярко-зеленой гривы начали спадать на лицо. Брови нахмурились, образовав неглубокие морщинки, и от этого уши надвинулись на мордочку, а грива стала еще больше падать на глаза.

— Почему? — спросила Эсмеральда, и Копперквик принялся ворошить свою память, пытаясь вспомнить, произносила ли она когда-нибудь это слово раньше.

Насколько он помнил, она не говорила, и, не зная почему, его охватил ужас.

— Потому что некоторые из нас должны быть девочками, — ответила Баттермилк, чем вызвала фырканье матери. — А некоторые из нас — мальчики, как твой папа. — Она указала копытом в сторону Копперквика. — Мальчики вонючие и противные, держись от них подальше.

— Бизи!

Повернув голову, Баттермилк обратила на мать широко раскрытые невинные глаза:

— Ты хочешь, чтобы я научила ее бежать и играть с каждым встречным маленьким жеребенком?

Закатив глаза, Копперквик надулся, но ему было трудно опровергнуть логику Баттермилк. Баттер Фадж, похоже, испытывала ту же проблему: ее рот то открывался, то закрывался, но слов не находилось. Тем временем Эсмеральда, похоже, задумалась, причем делала это с большим усилием. Откинув голову назад, чтобы убрать с лица часть гривы, она повернулась, подняла одно копыто и указала на отца.

— Воняет?

— Да! — воскликнула Баттермилк, от волнения не успев понять, что сморозила. — Твой отец — мальчик, и он вонючий! Не могу поверить, что ты сама догадалась об этом! Молодец!

— Почему девочка? — Торжественный вопрос Эсмеральды заглушил протест, который собирался высказать ее отец. — Почему девочка?

Подтолкнув Эсмеральду, Баттермилк указала на кран:

— Смотри, Эсме… видишь, как капает вверх, в небо? Разве это не здорово? Тут есть о чем задуматься, но я не могу тебе сказать, почему. Это великая тайна.

— Э-э… — Наклонив голову в одну сторону, Эсмеральда посмотрела на каменный столб, который возвышался над ней. — Девочка?

— Нет, Эсме, насколько я знаю, камни не бывают девочками, но я могу ошибаться.

Откинув голову назад, Эсмеральда уставилась в небо, наблюдая, как с камня стекают струйки воды. Все ее тело дрогнуло, задние ноги подкосились, и она с тихим хлюпаньем опустилась на гравий. От удивления глаза ее расширились, потом еще шире, а потом почему-то еще шире, так что стали размером с блюдца. Копперквик мог только представить, что должна была думать его дочь, глядя вверх и видя небо, в которое можно кувыркаться и падать вверх вечно.

— Небо голубое, Эсме… Ты можешь сказать "голубое" для папы? — Затаив дыхание, Копперквик ждал, надеясь на ответ.

— Небо? — Маленькая кобылка не знала, что такое небо, и смотрела на все, что было над ней, пытаясь понять мир.

— Далеко-далеко над нами есть небо, и там летает твоя мама. — Копперквик следил за глазами дочери, надеясь найти в них хоть какую-то искру понимания, хоть какой-то проблеск осознания. — Оно голубое и наполнено облаками. Ты сидишь на земле… Как земная пони, земля для тебя очень особенная, и ты с ней связана. Земля для нас особенная, Эсме.

Похоже, кобылка это понимала. Опустив одно переднее копыто, она ткнула им в мягкую, илистую почву:

— Земля. Земля. Земля. Земля. Девочка?

— Эээ… — Предложение Баттермилк не успело сформироваться, она сидела с открытым ртом, а Копперквик взял инициативу на себя.

— Есть некоторые, кто считает планету самкой… девочкой. Она. Мать-природа…

— Мама? — спросила Эсмеральда.

Не найдя лучшего ответа, Копперквик кивнул:

— Да, Эсме, земля — наша мама, и мы связаны… семья. Мы — земные пони.

— Зеея.

— Земля.

— Зеея?

— Может быть, когда у тебя прорежутся зубы, ты сможешь произнести это лучше.

— Земля. — Эсмеральда погладила копытом зернистую почву и улыбнулась. Затем, с выражением страшной тревоги, кобылка высоко подняла голову и сказала: — Фуш!

За всю свою жизнь Копперквик даже не задумывался о плавучем ледовом павильоне. Только это был не совсем павильон. Лодка с мороженым? Это было что-то вроде повозки с мороженым, которая разъезжала по улицам Кантерлота, изредка побрякивая мелодичной музыкой из механического органа. Это судно было пришвартовано к причалу, а вокруг него стояла небольшая флотилия разнообразных суденышек.

В нем продавалось мороженое из козьего молока с разными вкусами, и, к удивлению Копперквика, оно было просто фантастическим. Эсмеральда, похоже, тоже так считала, хотя у нее от чрезмерного усердия то и дело замораживались мозги. Приятно было наблюдать, как Баттермилк делится мороженым с Эсмеральдой, и от внимания Копперквика не ускользнуло, что Баттер Фадж следила за каждой мелочью.

— Эй, — сказала Баттер Фадж приглушенным голосом, — я просто поражаюсь, как хорошо она переносит поездки и прогулки. Да, я знаю, что ты мне рассказала, Бизи, но слышать это и видеть… она просто такая спокойная и легкомысленная.

— Муми, это почти то же самое, что мы делаем изо дня в день. Мы уходим по делам, и Эсми отправляется с нами. Она действительно очень хорошо к этому относится, и нам с Коппером очень повезло. Она особенная, это точно.

Эсмеральда перестала облизывать ложку и скорчила страшную рожицу — как будто собиралась проглотить собственную мордочку, а ее растопыренные уши пытались улететь, как бабочки, спасающиеся от надвигающейся беды. Размахивая передними ногами, она издавала истошный крик, возвещающий о том, что ей больно и что жизнь ужасна.

Затем, немного придя в себя, она снова принялась облизывать ложку, которую держала Баттермилк, и делала вид, что все в порядке.

— Ой, да она просто королева драмы. — Баттер Фадж захихикала, держа миску с мороженым, сделанную из вощеной бумаги, между копыт. — Она твердо решила заполучить как можно больше… она не избегает боли. Крепкая маленькая кобылка.

Вода — смесь соленой и пресной — оставила в носу Копперквика стойкий запах. Запах мороженого, шум окружающих пони — именно в этой обстановке Копперквик понял, что проживает самые лучшие и важные дни своей юности, дни становления, которые превратят его в того пони, которым он должен был стать. Даже его юношеские шалости пошли ему на пользу и помогли в его становлении.

Баттермилк присоединялась к нему во время юношеских дней, таких славных дней, как этот, и с некоторой грустью он понимал, что эти дни не могут длиться долго. Дни юности стали чем-то другим. Пони менялся, рос, расширял горизонты, приспосабливался. Что будет после дней юности? Он не знал, но имел представление о том, что нужно делать. Острая потребность в ответственности, в сознании, в понимании того, что в жизни есть что-то, что можно потерять, если не работать и не прилагать усилий.

У него не было дома, но у него были перспективы, а главное, у Копперквика были надежды и мечты. Теперь у него появилось что-то вроде направления, и, хотя сейчас ему было очень трудно, он не мог отрицать, что это лучшие дни в его жизни. Именно эти дни он будет вспоминать, когда повзрослеет и оглянется назад. Эсмеральда была молода, и ее мозг был заморожен. Баттермилк, выясняющая отношения со своей матерью и будущая теща. Мороженое, которое он ел, наслаждаясь неповторимым, характерным запахом приливного болота.

— НЮЮХ! — Эсмеральда схватилась за голову передними ногами и зажмурила глаза.

Да, это были лучшие дни, на которые он мог надеяться.