Лунный Беглец
Глава 8.
Флаттершай трепетала всем телом, судорожно пытаясь придумать, что же ей сказать Муну. Нет, она понимала, что как матери, пусть и приемной, у нее есть определенные обязанности по воспитанию жеребят. Она должна давать им знания, что пригодятся им на жизненном пути. Но, не на исходе второго дня материнства и не жеребчику восьми лет говорить о том, откуда берутся маленькие пони! Что же ей сказать?!
— Малыш, ты еще слишком маленький, чтобы знать о таких вещах. – Наконец пропищала пегаска, надеясь выиграть хоть немного времени, а в идеале соскочить с этой темы. Милостивая Селестия, она не готова к Тому Самому Разговору!
— Может быть. – Коротко произнес жеребчик, осматривая свой пустобокий круп. – Но я все же хочу узнать. Думаю, может я и маленький, но умом уже достаточно большой для таких вещей. Так откуда берутся жеребята? Как они… ну… — Он неопределенно повел копытом в воздухе. – Как они появляются на свет?
— Эм… ну… давай поговорим об этом, когда ты уже ляжешь в кроватку! – Выпалила кобыла, надеясь выиграть хотя бы несколько минут. Жеребенок обернулся к ней и начал внимательно разглядывать все еще распростертые крылья Элемента Доброты. Осознав это, смущенная своим порывом эмоций пегаска поспешила сложить крылья обратно.
— Хорошо. В кроватке так в кроватке. Я подожду. – Кивнул он наконец, спокойно возвращаясь к умыванию. Флаттершай облегченно выдохнула – она выиграла несколько минут времени. Но что потом? Ей придется ему рассказать ВСЕ? Ему же всего восемь лет! А Тот Самый Разговор – это вторая черта между кобылой и кобылкой, жеребцом и жеребчиком. Первая – получение Знака Отличия. Уже показатель того, что маленький пони стал самостоятельным и нашел свой путь в дальнейшей жизни. А разговор о том, как продолжить свой род окончательно сделает жеребенка взрослым пони.
Так и не сумев за время умывания придумать, что же ей говорить, Флаттершай в волнении подымалась наверх, вслед за бодро вышагивающим Муном. Жеребчик не подавал никаких признаков беспокойства или волнения от предстоящего Того Самого Разговора. Жеребенок спокойно себе шел с не менее спокойной мордочкой, словно ничего особенного обсуждать и не планировалось. Зайдя в комнату Рунавея, тот аккуратно закрыл мордочкой книгу, все еще лежащую на полу и положил ее на полку к остальным.
— Малыш, а почему ты читал на полу? – Внезапно заметила Флаттершай, смотря на раскрытую книгу, лежащую на читальном столике. Кажется, это была точно та же книга, которую она видела вчера вечером, перед тем как позвать жеребенка на ужин, когда осматривала его комнату. Даже открыта она была вроде бы на том же самом месте.
— На столе места нет для второй книги, а других удобных мест для чтения в комнате нет. – Ответил Мун Рунавей, отходя к лежащему на этом самом полу бегемоту.
— Но почему бы тебе не убрать эту книгу и не поставить на ее место другую? – Задала, как ей казалось логичный вопрос Флаттершай. Тем временем, сев на круп, жеребчик приобнял Нирэ передними копытами и стал нежно поглаживать.
— Потому что ту книгу я уже прочел и в целом в ней больше нет нужды. Вот я и оставил ее на видном месте. Чтобы любой чел… любой пони, что войдет, даже если меня здесь нет или я был бы чем-то занят, сразу увидел раскрытую книгу. В любое время. Примерно на середине. Сразу поймет, что я еще читаю ее. Поможет показать себя в хорошем свете, что я умный и начитанный, а это самое главное, как известно. Неважно, что внутри – главное чтобы снаружи было все чинно и красиво, даже если изнутри все сгнило и заржавело. – Цинично ответил Мун, заставив кобылу застыть с открытым ртом. У жеребчика хватало темных сторон, начиняя от нежелания дружить и до страха перед поницией. Но столь такие мрачные и… бесстыдные слова она слышала от него впервые.
— Потому что смотрят на внешнюю часть, а не на внутреннюю. Если ты красив внешне, умеешь говорить то, что окружающим хочется слышать и ведешь себя подобающе, то хорошее впечатление гарантировано, даже если внутри ты дурак, лжец и трус. — Закончил говорить он, поясняя свою мысль.
— З… зачем тебе это нужно, Мун Рунавей? – Лишь выдавила она из себя в непонимании. Слова осуждения так и не сорвались с ее языка, не хватило ни решимости, ни уверенности в своей правоте. Жеребчик явно не со зла дошел до такого лицемерия, в этом она была уверена.
— Показуха – это главное в общении с окружающими. – Буднично стал объяснять жеребенок, словно прояснял тонкости приготовления салата. – Нужно показывать кому надо нужную красивую картинку, радуя его глаз и не пачкая его взглядом на что-то, что ему не понравится и испортит настроение. Это очень пригодится по жизни. Правда…. – Тут он бросил взгляд на ту самую книгу, лежащую покорно на столе, с которой и начался этот разговор. — … не думаю, что тут это нужно. Скорее во мне просто говорит старая привычка устраивать красивую картинку на каждой мелочи для всех возможных глаз, что могут ее увидеть. Так-то здесь, в Понивилле в этом нет особого смысла. Ни один пони тут для меня не нужен, чтобы производить на него впечатление.
Помолчав, он вернул взгляд на Флаттершай, смотря, куда-то в район ее ног. – Конечно, кроме тебя. Но, тебя нет смысла пытаться провести такими дешевыми фокусами. Ты моя приемная мать, живешь со мной в одном доме и проводишь со мной все свое свободное время. Ты в любом случае увидишь истинного меня, даже если я буду пытаться ввести тебя в заблуждение. Нельзя притворяться вечно. К сожалению. – С действительно сожалением в голосе закончил он говорить, затихая. Воцарилась тишина, не прерываемая даже голосами животных внизу – они уже все спали, а комната погрузилась уже в почти ночную темноту.
— Зачем тебе это, Мун Рунавей? – Через минуту неловкого молчания спросила Флаттершай. Ее разум погрузился в легкий хаос. Слова, сказанные жеребенком были ужасны и были достойны только осуждения. Но Элемент Доброты не спешила осуждать. Ей было понятно, что до таких плохих вещей малыша довели обстоятельства и было заметно, что ему самому не нравится это. Но, по его мнению, у него не было выбора.
— Потому что иначе не выжить. – С грустью ответил жеребчик, прижимаясь к Нирэ. – Без обмана и пускания пыли в глаза далеко по жизни не уйдешь. Приходиться делать это, чтобы хоть как-то жить. В идеале – жить нормально. Жаль, но это не меняется нигде и так приходится вести себя всюду, где бы ты не оказался. – Пегаска вздохнула, слушая своего приемного сына. Он еще раз ей показал, в каком мрачном мире жил, до того как попал в Понивилль. Ей хотелось сказать ему, что теперь все по другому и можно жить спокойно и честно, но она промолчала. Чем сотрясать воздух, пытаясь уверить в этом пони, который был твердо уверен в обратном из-за своей прошлой жизни, лучше просто дать ему время освоиться и показать живым примером, что сейчас его жизнь кардинально изменилась.
— Что ж, я обещала тебе рассказать, откуда берутся жеребята. – Чтобы отвлечься от неприятной тишины, Флаттершай решила заговорить с жеребчиком об интересующей его теме. Внезапно, но разговор с Муном об этом стал куда предпочтительнее, чем о чем-либо еще. Ей предстоял еще нелегкий разговор о его прошлом, и сейчас она вновь увидела, как это будет тяжко. Заняться вместо этого его половым воспитанием выглядело куда более желаемым занятием. – Ложись в кроватку, пришло время тебе… мм… немного узнать о жизни взрослых пони.
Лысый маленький пони тоже воспринял смену темы с энтузиазмом и вырвавшись из пелены охватившей его меланхолии, бодро запрыгнул на кровать вместе с Нирэ. Закутавшись под одеяло, он обнял свою игрушку и внимательно стал смотреть куда-то в сторону Флаттершай. – Эм, ты уверен, что хочешь узнать все сейчас? Обычно родители разговаривают об этом со своими жеребятами, когда тем пора уже скоро искать себе своего особенного пони. – Волнение от столь деликатной и нескромной темы вновь стало охватывать пегаску и та предприняла последнюю попытку отказаться от Того Самого Разговора.
— И когда эта пора наступает? Искать себе особенного или особенную пони? – Поинтересовался Мун, чей любопытствующий тон четко говорил, что сбить его желание все узнать ее слова не смогли.
— Ну, обычно этот разговор родители проводят, когда пони лет двенадцать, примерно. А в четырнадцать они могут уже вступить в брак и зачать жеребят. Тебе еще много лет ждать своего времени.
— А тебе самой сколько лет сейчас? – Поинтересовался жеребенок следом, чей интерес все равно не утихал.
— Восемнадцать. – Покраснев, ответила Флаттершай. Не дожидаясь очевидного вопроса, она сама ответила на еще пока невысказанные слова. – Я так и не смогла найти себе особенного пони, который… которого я бы полюбила. Мне… я слишком смущаюсь внимания. И внимания жеребцов особенно. Поэтому, ну… в общем….
— Хорошо, я понял. – Мун, видя смущение пегаски не стал упорствовать и вернул разговор к началу. – Я хочу узнать, как появляются жеребята. Может мне и восемь лет, но я чувствую себя достаточно взрослым для этого.
— Что ж, раз ты так считаешь…. – Флаттершай решила все же рассказать ему всю правду. В конце концов, он пережил рабство или, если Эпплджек оказалась неправа в своих предположениях – явно что-то, лишь немногим лучшее, чем рабство. Скорее всего, он видел достаточно, чтобы не быть потрясенным тем, как размножаются пони и как зачат был он сам.
— Все начинается с того, что кобыла и жеребец начинают встречаться. Когда они понимают, что созданы друг для друга… ну, тогда начинается… это. – Несмотря на решение выдать на духу все как есть, пегаска продолжала неуверенно бормотать, откладывая самые пикантные подробности на неопределенный срок.
— Так, ага. Это понятно. – Утомленным от ожидания голосом произнес жеребенок. – А что… ну, как сам процесс происходит? Как именно появляется новый пони? – В уже легком нетерпении спросил Мун, теребя свою игрушку.
— Ммм…. Сами любовные обнимашки…. Ну они…. – Лепетание стыдливой пегаски было резко прервано Рунавеем.
— Любовные обнимашки? – Переспросил он удивленным, но никак не смущенным тоном. – Это так называется? Ну… вот то что они делают, чтобы появился жеребенок.
— Да, они самые. – Подтвердила Флаттершай с красными щеками. Невольно, думая о том, что она сейчас расскажет жеребчику, в ее голове сами появились все эти пикантные, эротичные и даже пошлые картинки. – Первый этап – мордотычканье. Может, ты уже видел, как этим занимаются твои родители? – Мун лишь отрицательно покачал головой. – Это когда два пони трутся мордочками друг о друга. Это самый первый шаг близости между кобылой и жеребцом. Дальше идут уже… ммм… очень непристойные вещи, которые обычно нельзя делать на публике.
— Какие? – С жаром спросил Рунавей, даже поддаваясь вперед в жажде познания жизни взрослых.
— О, они… ну, начинают… целоваться. Не обычные поцелуи, а настоящие целовашки. Когда язык засовывают глубоко в рот особенному партнеру и там они переплетаются в невероятно… — Флаттершай сглотнула, а кончики ее сложенных крыльев затряслись в едва сдерживаемом возбуждении. -… чувственных узах. Вот.
— Понятно. Дальше. Пожалуйста. – Выдохнул маленький пони, в эмоциональном возбуждении облизывая губы тем самым языком, которому еще только предстояло познакомиться с язычком какой-нибудь очаровательной кобылы.
— Каждая пара пони занимаются любовными обнимашками по своему. – Быстро заговорила Элемент Доброты. – Жеребец обнимает кобылу за круп, та ласкает его подбородок хвостом, еще нежно кусают за ушко и пробегаются по нему язычком. В общем, какому пони что нравится. – Внезапно, ее охватило что-то вроде вдохновения. Точнее, ей хотелось побыстрее уже все рассказать и закрыть столь бесстыдную тему. – Также во многом характер любовных обнимашек зависит от племени. Мы, пегасы, я и ты, и другие, обожают использовать в них крылья. Самый чувственный жест крыльями – это перьеласки. Это когда ты касаешься своей особенной пони раскрытыми крыльями, протягивая их к крупу любимой. И нежно гладя кончиками перьев самое чувственное место – ее Знак Отличия.
— И, наконец, когда их любовные обнимашки длятся уже достаточно долго, их чувства достигают эмоционального пика, жеребец разряжается своей магией любви в тело кобылы. От этого потока магии ее магическая искра зажигается и в матке появляется новая жизнь. Так кобыла становится беременной маленьким-маленьким пони, который поселится в ее животике. Через год он вырастет в ее чреве и беременная пони разродиться от бремени и на свет появится жеребенок. Вот так и появляются жеребята, Мун Рунавей.
Жеребенок лишь молчал, когда Флаттершай закончила свой рассказ. Теперь он знал все о жизни жеребцов и кобыл. Взрослый мир открылся перед ним во всей своей красе. Его мордочка застыла неподвижно, рот приоткрыт в немом шоке. – Вот я и стал взрослым. – Наконец выдал он безжизненным голосом. – И… и это все? – Спросил он неверящим тоном.
— Да. Я рассказала тебе всю правду. Именно так и появляются маленькие пони. – Кивнула Флаттершай, про себя радуясь, что этот полный пошлости рассказ подходит к концу. Одновременно, однако, она и испытывала беспокойство, смотря на потрясенного жеребенка. Похоже, несмотря на его показную взрослость, к такой части жизни больших пони он все же не был готов. Эх, нужно было ему все же отказаться рассказывать. Малышу же всего восемь лет.
— Но… но… я не понимаю. Как это работает? – Чуть отойдя от шока, растерянно забормотал Мун, чей взгляд бесцельно скользил по погруженной в темноту комнате. – То есть… если хочется зачать жеребенка. Нужно поцеловать свою особенную пони? Пони появляются из-за поцелуев? Я правильно понял?
— По сути – да. Долгий и чувственный поцелуй может пробудить твою магию любви, направить ее через поцелуй в тело твоей особенной пони и разжечь ее магическую искру, которая превратиться в маленького, очаровательного жеребенка. Так что да – пони, можно сказать, появляются из поцелуев. – Подтвердила Флаттершай, видя, что растерянному и потрясенному пони нужен простой и понятный ответ на его вопрос.
— А.. ага. Я понял. Ясно. – Кивнул жеребчик, медленно приходя в себя после знакомства с миром взрослых пони. – Что ж. Спасибо, что рассказала, Флаттершай. Было очень познавательно. Более чем. — Откинувшись на подушку, он сделал глубокий вдох и закрыл глаза. – Что ж, я, пожалуй, спать. После таких откровений мне нужно немного отдохнуть. Надо переварить.
Пегаска было собиралась согласно кивнуть и дать малышу отправиться во владения Принцессы Ночи, но тут набатом в ее голове прозвучала мысль, что у нее остается в любом случае еще один разговор с Рунавеем. Тот, который она откладывала, в том числе и этой беседой о поцелуях и жеребятах как можно дольше. Разговор о прошлом Муна. Что ж, больше откладывать было нельзя. Она слишком устала и не могла больше тянуть время. И ей нужно поговорить об этом с жеребенком.
— Извини, Мун Рунавей, но пока еще рано. – Вздохнула Флаттершай. – Нам нужно поговорить об одной важной вещи. У меня тоже есть к тебе вопросы.
— Вопросы? Какие? Это по поводу тестирования? – По прежнему расслабленно с ноткой утомления жеребенок лежал на кровати с закрытыми глазами. После того как вопрос с выбором класса для него решился, видимо, он более не думал, что у него будут проблемы из-за плохих результатов.
— Нет, Мун Рунавей. Я хочу узнать от тебя о твоем прошлом. О тех, с кем ты бродяжничал почти год. – Слова Флаттершай мигом согнали с жеребенка всю сонливость. Его глаза мигом распахнулись, а было расслабившееся тельце напряглось как струна.
— Я не хочу об этом говорить. Я хочу оставить прошлое в прошлом. – Резко ответил он тоном, не оставляющих простора для толкования и двойных смыслов. В любой другой раз под таким напором пегаска бы отступила. Да что там – в любой другой раз ей достаточно было отказать, любым тоном, чтобы она не стала настаивать на своем. Но сейчас она не могла этого сделать. Одна мысль о томящихся в рабстве жеребятах была невыносима и она не могла бездействовать, пока они страдали.
— Мун Рунавей, я вынуждена настоять на своем. – Одновременно и мягким, и твердым голосом произнесла пегаска. – Мне очень нужно узнать, как и с кем ты жил раньше. Мне это нужно не для праздного любопытства.
— Зачем? – Коротко спросил он. Взгляд Муна хаотично блуждал по темноте, выражая смятение и нервоз, царящий в нем от поднятой темы. Говорить о своем прошлом, как и все время до этого, он категорически не хотел. Ей придется постараться, чтобы убедить его открыться ей. Но как? Решив, что честность будет лучшим вариантом, Флаттершай решила высказать жеребенку все как есть.
— Я сегодня говорила со своими друзьями, когда была на пикнике. Мы много обсуждали тебя. Ты и твое поведение показались нам… странными. – Что ж, Эпплджек может ей гордиться, она предельно честна с жеребенком. – Мы много обсуждали то, откуда ты мог взяться и как ты жил, до того, как попал ко мне и в Понивилль. – Про себя Флаттершай подумала, что быть честной с пони и прямо ему все высказать действительно неплохая идея. Если предположение Эпплджек неверно – он так ей и скажет и они просто закроют эту тему. На это она втайне надеялась больше всего. Если же Элемент Честности права, то, как надеялась добрая пегаска, Мун согласится поведать о своих уже бывших хозяевах и поможет пониции найти и спасти его сверстников.
— И, в общем, у нас есть одно предположение, которое… ммм… раскрывает кто ты на самом деле. – Глаза Муна наполнились страхом и даже ужасом, когда она это произнесла. Рунавей весь сжался в кровати, и без того маленький жеребенок на ней выглядел едва ли не крохотным комочком шерсти.
— Да? И что вы подумали? Откуда я такой странный? – Медленно спросил жеребчик спустя несколько секунд молчания. Отвернувшись от Флаттершай, он вцепился Нирэ, сжимая его из-за всех сил и разглядывая его, словно интереснее сейчас для него ничего не было.
— Мы предположили, что ты… ты был рабом, Мун Рунавей. – Выдала Флаттершай. Мун замер после ее слов. Воцарилось тяжелое и напряженное молчание. Флаттершай ждала реакции жеребчика, но ее все не следовало. Тот лишь продолжал молчать, никак не шевелясь. С каждой секундой тягостной тишины взрослая пони нервничала все больше и больше. Они ошиблись? Они оказались правы? Почему жеребенок так боится ворошить свое прошлое? Почему он молчит?
— Вот как? – Когда прошла уже едва ли не вечность, заговорил он снова. – Голос его был безжизненный и пустой, в нем не было ни тени эмоций. Сделав еще одну паузу, он обратился к пегаске, не поворачиваясь к ней мордочкой. – Раб – это тот, кого держат в каком то месте против его воли, тот, кто подчиняется тому, кто заставляет его работать в своих интересах, зачастую за одну еду и кого наказывают, если он в чем то провинился? Тот, кого во всем ограничивают? Тот, к кому относятся как к живой вещи?
— Ну… да? – Упавшим голосом неуверенно подтвердила Флаттершай. “Уточнения” Муна были чересчур уж конкретными. По сути он уже подтвердил их предположения. Эпплджек была права. Несчастный жеребчик и правда был рабом.
— Хе-хе-хе-хе. – Внезапно засмеялся он горьким и едким смехом. – Вот уж действительно. Какие умные у тебя друзья, Флаттершай. – Резко оборвав смех, заговорил маленький пони все тем же мертвым голосом. – Я с тобой живу всего два дня. Ты обсуждала эти два дня жизни со мной со своими друзьями всего пару часов, смотря на меня со стороны. И уже поняли, кем я был на самом деле. Мне понадобилось почти три месяца, чтобы осознать, кто я. Три проклятых месяца жизни в этом…. – Он запнулся. Сердце желтой пони забилось сильнее от его слов. -… ТАМ. Три месяца жизни ТАМ. – Он выделил голосом последнее слово. — Чтобы понять, кто же я был все это время. Просто рабом.
— Впрочем. – Заговорил он дальше после небольшой паузы, не обращаясь даже, кажется, к своей приемной матери, которая застыла в темноте, слушая мрачные откровения жеребенка. – Хоть я и мог бы сообразить это уже через хотя бы неделю пребывания в этом ужасе. Зря меня считают очень умным и сообразительным. Хотя, конечно, до других дошло это вообще спустя полгода.
— Других? – Зацепилась пегаска за ключевое слово в его тихом бормотании словно самому себе. – Ты был не единственным рабом? – Значит, Твайлайт также была права. Мун был не один несчастный и где-то прямо сейчас страдали в неволе еще жеребята. И хоть было налицо, что ему больно говорить об этом, достаточно было услышать его голос, но у нее не было выбора. Ей нужно продолжать расспросы жеребчика. Ради спасения его друзей по пережитым тяготам и мукам.
— Не один. На одного раба слишком много старших бы пришлось, я бы надорвался их все хотелки в одиночку исполнять. Хи-хи-хи. – С истерической ноткой ответил Рунавей, вжимаясь в свою игрушку так тесно, что его мордочка утопала в розовом брюхе Нирэ.
— Мун Рунавей. Я понимаю, тебе не хочется это вспоминать. Но мне нужно, чтобы ты мне все рассказал. Кто эти твои старшие, сколько других рабов у них было, где вы путешествовали и… в общем, у меня много вопросов. – Собрав волю в копыта, Флаттершай решила попробовать все же расспросить впавшего в апатию Муна. Еще раз она напомнила себе, что судьба маленьких пони зависит в том числе и от ее усилий. Ей нужно узнать о прошлом Муна, как бы это не было страшно для нее и больно для него.
— Зачем? – Резко спросил он в ответ. Жеребенок, словно вернувшись в реальность, повернул свою голову в ее сторону, смотря на ее едва видимый в темноте силуэт. Самого жеребчика тоже было еле-еле видно в погруженной в уже почти ночной мрак комнате. Флаттершай было подумала зажечь свечи или фонарь, но отбросила эту мысль как несвоевременную. – Зачем тебе это знать? Мне больно это вспоминать, я не хочу это вспоминать. Не вспоминать.
Глаза Флаттершай защипало от слез. Она чувствовала себя последней мучительницей, требуя от жеребенка погрузится в столь кошмарные воспоминания. Но это было надо, чтобы вытащить других жеребят из кошмара наяву. – Мун Рунавей. – Собравшись с духом, заговорила она, наполняя голос максимумом решимости, какой у нее только было. – Мун Рунавей, мы хотим найти и наказать работорговцев, которые мучили тебя и сломали твою жизнь. А главное, мы хотим спасти других жертв этих злодеев. Спасти других жеребят, все еще находящихся в рабстве. Пожалуйста, Мун Рунавей. – Взмолилась пегаска. – Подумай о своих друзьях. Им еще можно помочь. Мы направим поницию, Гвардию, и вызволим и их тоже. Принцесса Селестия лично возьмется за организацию поиска тех, кто сломал твою жизнь.
— Вот как? – С нечитаемой, особенно в темноте, мордочкой переспросил Мун Рунавей странным голосом. Жеребенок замолчал, обдумывая, как она полагала, ее слова. Флаттершай не понимала, почему он не хочет ей пойти навстречу. Неужели жизни других пони, с которыми он вместе жил почти год, не значили для него ничего? Неужели не хочет их спасти? Рунавей выглядел пони, который недружелюбно относится к другим пони и не жаждет идти на дружбу с ними, но…. – Нет, Флаттершай. – Наконец, сказал он, обрывая ее мысль. – Не надо даже самой Принцессе Селестии искать. Уже слишком поздно. Их уже не спасти.
— Ч-что ты имеешь в-в виду? – Аккуратно спросила пегаска. Ее голос подрагивал в страхе перед тем, что сейчас скажет Мун Рунавей. Его голос, наполненный болью и безжизненностью четко показывал, что ничего приятного ей услышать не суждено.
— Они мертвы. – Разорвали воздух два слова. Элемент Доброты застыла недвижимо, казалось, сама жизнь встала на месте от ответа Рунавея. Когда до нее окончательно дошел смысл его слов, ее накрыла глубочайшая волна отчаяния и горя. Мертвы?! Слезы потекли по ее щекам, когда ее воображение представило ей эту ужасающую картину мертвых маленьких пони.
— Выжил только я. – Добавил он ровным тоном в ночной тишине, смотря сквозь беззвучно плачущую пегаску. Затем жеребенок как ни в чем не бывало отвернулся от нее и вновь уткнулся мордочкой в мягкий бок вечно счастливого и радостного Нирэ. – Разговор окончен. Спокойной ночи, Флаттершай. – Последнее, что услышала от него приемная мать, ясно давая ей понять, что больше с ней обсуждать эту тему не будут.
— Спокойной ночи, Мун Рунавей. – Прошептала Флаттершай. Продолжать у нее и самой не было ни сил, ни желания. Да и смысла в этом теперь не было никакого. Ради чего тормошить и бередить душевные раны ее жеребенка? Мертвых не воскресит даже сама Селестия. Вытерев гривой слезы с щек, разбитая пони пошла в свою комнату.
Бессильно она рухнула в свою кровать и укрылась теплым одеялом, закутываясь в него как в кокон. Несмотря на полную опустошенность после этого разговора, который оказался в сотню раз тяжелее всех прошлых вместе взятых, сон не шел. Голову посещали кошмарные сцены мертвых жеребят, а голову терзали догадки одна страшнее другой. Что с ними случилось? Их убили работорговцы? И только Мун смог убежать? Она не знала. И она не хотела знать. Мучимая совестью за то что заставила жеребенка вспоминать пережитый ужас она еще долго ворочалась в постели, пытаясь заснуть. Сегодня был один из самых ужасных дней, если не сам ужаса в ее жизни. И окончание этого лунария стало венцом всего пережитого сегодня кошмара.