Фарос

Весеннее солнце припекало так, что воздух дрожал маревом, а пот, едва выступив, испарялся со шкурки. Это было время, когда пони не хотели лишний раз покидать дома, надеясь найти спасение от жара в тени жилищ. Любой город на крайнем юге Эквестрии всегда казался пустым с высоты пегасьего полёта, случись какому невезучему бедолаге пролетать в такую жару над глубинкой. 

В центре городка, прямо напротив ратуши, стояла статуя. Отлитая из металла фигура принадлежала высокому и стройному пони, задумчиво глядящему куда-то за горизонт. Брови жеребца были сведены, губы поджаты и сложены в тонкую линию, уши, казалось, напряжены, как если бы он серьёзно обдумывал что-то. С таким выражением лица родители могут смотреть на неудовлетворительную оценку, полученную жеребёнком за задание, которое они выполняли вместе.

Это был небольшой городок, и памятник был единственной достопримечательностью. Но все жители очень гордились им. Они возвели его в память о пони, что сам был родом отсюда. Один из немногих, кто сумел вырваться с жаркого юга на большую Эквестрию и стать там известным.

Фарос был мореплавателем. Он был первым, кто нашёл и нанёс на карты небольшое скопление островов, населённых дикими племенами киринов, к юго-западу от Эквестрии. Острова не были очень важны, они лишь закрывали неислледованные участки мира.

Этот пегас рано покинул дом и с тех пор ни разу туда не возвращался. Из немногих интервью с ним было сложно установить родной город: он никогда не отвечал прямо, всё время уходя от ответа. Но местные всё равно души в нём не чаяли: он был одним из них, но выигравший в лотерее жизни, выцепивший шанс покинуть глубинку и стать кем-то. Излишне говорить, что для немногочисленных жеребят он был первым героем.

Даже игры маленьких пони носили отпечаток кумира. «Прятки» для всей остальной Эквестрии здесь назывались «островки», а все без исключения командные игры назывались «Фарос против киринов». Молодые хотели быть как он, хотели стать знаменитыми, важными, взрослыми. Фигуры родителей с их скромными работами фермеров или мелких лавочников не могли соперничать с Фаросом.

В это жаркое весеннее утро лишь один пони отважился покинуть прохладу помещений, предпочтя комфорту общество статуи. Этому жеребёнку уже не надо было посещать занятия в школе до следующего года: он шёл с опережением, и учитель возлагал на него большие надежды. Городок был маленький, в нём не было полноценной школы. Учителем был всего один пони, уже не молодой, но ещё не старый. Его звали Бэлл, и он был одним из немногих пони, которые не родились в городке, но тем не менее жили здесь. Когда-то он получил образование в Клуджтауне, но почему-то решил работать тут. Никто не возражал, даже наоборот: для местных жителей он стал спасением. Он учил жеребят всему, что могли изучать пони в школе, а небольшой размер города делал работу проще: учеников всех возрастов было едва ли четыре десятка.

Жеребёнок забрался на памятник, уселся у Фароса на голове и, ухватившись копытами за металлические уши, целеустремлённо смотрел вдаль. Земля за городом опускалась ниже, переходя в побережье. Взгляды статуи и маленького пони были устремлены в одну сторону. Один хмурился, готовый кинуть все имеющиеся ресурсы на решение проблемы, какой бы она ни была, второй смотрел с любопытством и непосредственностью, свойственной только детям. Перед ним был горизонт – линия, где море сливалось с небом, и там, за горизонтом, были и слава, и признание, и что-то, чего малыш жаждал, но не мог найти слов для описания.

Колби – так звали жеребёнка – дёрнул ушами, не отрывая взгляда от горизонта. Он слышал шаги, и ему не надо было смотреть, чтобы знать, кто это. Шаги приближались, и жеребёнок приветственно расправил крылья. Сидя на голове статуи, он напоминал какой-то экзотический головной убор.

– Что интересного в море? – Бэлл окликнул жеребёнка, с улыбкой глядя вверх. Маленький пони наконец оторвал взгляд от горизонта и перевёл его на учителя. Колби широко улыбнулся, радуясь, что ему задали такой вопрос. Бэлл был готов к представлению, лёгкой улыбкой подбадривая ученика. 

– Смотрите, мистер Бэлл, как спокойно море! Ни одного кораблика не видать нигде, лишь вода тихо дышит, лизая берег... 

Учитель удержался от того, чтобы перебивать Колби с исправлениями.

– Однако представьте себе, буквально за несколько минут до вашего прихода это было не так! Огромный корабль плыл прямо к нам! Он был настолько большим, что я отсюда видел каждую верёвку оснастки, каждую доску корпуса, даже складки на его белоснежных парусах! 

Воображение мистера Бэлла, ведомое голосом ученика, услужливо нарисовало корабль, летящий на попутном ветре прямо в эту глушь, везущий отголоски жизни с большой земли. 

– Это был разумеется купеческий корабль, с эмблемой Солнечной Торговой Гильдии на парусах, окрашенный в её бело-золотые цвета, везущий товары со всех уголков Эквестрии! А матросы! Все разные, в цветастых заморских одеждах, перекрикиваются и шутят между собой так, что их отсюда слышно, слов только не разобрать!

Бэлл кивнул, представляя корабль на пустом море. 

– А потом, мистер Бэлл, вы не поверите: вода запенилась, забурлила, само море вскипело вокруг корабля, словно кто-то подкинул в топку, и вдруг из-под воды вынырнули, извиваясь, несколько длиннющих щупалец! Каждое высотой с мачту корабля, и лишь немногим тоньше! Матросы закричали, заметались в панике по палубе, а неизвестный монстр хлестнул отросками, – и полетели в стороны щепки. Корабль аж задрожал на воде. Матросы начали готовить к бою пушки, но где там попасть. 

Бэлл понимающе кивнул. Воображение жеребёнка поражало, и учителю не приходилось прилагать много усилий, чтобы в точности представить себе описываемую картину. 

– Щупальца уже были готовы обхватить корабль и утянуть его на дно, на корм монстру, но капитан Фарос придумал выход! 

– А капитаном этого судня был Фарос? – переспросил Бэлл, нисколько не удивляясь. 

– Конечно! И он всё ещё капитанит этот корабль! Но не перебивайте! Едва увидев его на палубе, матросы взяли себя в копыта, и, казалось, даже монстр дрогнул в нерешительности! А Фарос отдал быстрый приказ, взмахнул крылом, и корабль двинулся! – Колби остановился, чтобы перевести дыхание. Глаза маленького рассказчика сверкали, ушки стояли торчком, и сам он не находил себе места на голове у статуи.

– И что же было дальше? – с искренним нетерпением подался вперёд Бэлл.

Колби восторженно вскинул копыта вверх:

– Корабль взлетел! Медленно он оторвался от поверхности воды, и было видно, как под ним, словно сладкая вата, появляются облачка. Сначала едва видимые, слабые, но всё увеличивающиеся. Монстр почуял что-то неладное, его щупальца забились, заметались вокруг, но они не могли схватить корабль, что с каждой секундой всё прочнее держался в воздухе! Наконец, они поднялись выше щупалец... – Колби поднял взгляд в небо, словно всё ещё наблюдая за кораблём. 

– Колби... 

– Они развернулись и улетели. Наверно, напугались монстра... – пегас притих, снова устраиваясь поудобнее на статуе, глядя куда-то в море. Бэлл тоже замолк: в голосе его ученика слышалась неподдельная грусть, будто он и в самом деле видел корабль со своим кумиром, который уже почти приплыл, но в последний момент развернулся. Это был частый мотив в фантазиях Колби, и Бэллу каждый раз становилось несколько жаль жеребёнка: его грусть была реальной, а не плодом воображения.

– Колби, у меня кое-что есть для тебя, – наконец прервал молчание Бэлл. Колби заинтересованно взглянул вниз.

– Вот! – Бэлл вынул из сумки книгу и протянул её пегасу лицевой стороной вниз, словно пряча обложку. Колби тут же спорхнул с памятника и приземлился напротив учителя, бережно принимая книжку и переворачивая её. 

– Мифы и легенды древних народов Эквестрии... – жеребёнок уставился на книгу, широко раскрыв глаза. – Откуда? Её точно не было в библиотеке!

Бэлл мягко улыбнулся:

– Один из моих друзей из города передал. Ты можешь её прочесть, если хочешь.

– А вы? – Жеребёнок поднял неверящий взгляд. Бэлл усмехнулся, чуть кивнув головой:

– А я могу подождать. Мне почему-то кажется, что у тебя это не займёт много времени, Колби.

– Спасибо! – Маленький пони ринулся вперёд и обнял Бэлла. Тот ласково погладил пегаса по спине.

– Ну всё, полно тебе! Давай, завтра я ожидаю услышать, о чём ты прочитал.

– Конечно! – Колби взвился в воздух и отдал Бэллу честь, довольно улыбаясь.

Земнопони проводил взглядом пегаса. Тот выделялся оранжево-жёлтым пятном на фоне неба, напоминая маленькое солнце. Бэллу нравился этот пони: он был любопытным и обладал живым воображением. Он мог выбраться отсюда куда-нибудь на большую Эквестрию. Во многом он напоминал учителю его самого в минувшие года. Поэтому он и приглядывал за малышом, надеясь обеспечить ему какое-никакое образование, чтобы тот мог почувствовать вкус жизни.

Они встретились на следующее утро в школе. Хотя школой это можно было назвать с натяжкой: небольшое низкое строение с полдюжиной комнат.

Колби был в кабинете Бэлла с самого утра: пришёл до того, как земнопони начал вести уроки. Бэлл не был этому удивлён, скорее наоборот, он ожидал появления пегаса.

– Это самая лучшая книга со всей библиотеки! Нет, со всего города! Спасибо вам большое, мистер Бэлл!

– Ты её целиком прочитал уже? – В изумлении уставился на ученика Бэлл. Тот покачал головой.

– Нет, но я прочитал почти половину. Прочёл бы больше, но мы играли с ребятами весь вечер. Вчера была очередь Пёрл быть Фаросом.

– И как она справилась с такой ответственностью? – Бэлл пытался сохранять серьёзность, но удавалось с трудом. Иногда его поражало то, насколько прочно в сознании малышни сидел знаменитый мореплаватель.

– Просто отлично! Она сначала забоялась ходить в высокую траву, но мы быстро придумали, что часть киринов на самом деле не такие дикие и хотят торговать с Фаросом, поэтому Алджи и Шэлл шли на её стороне, и ей совсем не было страшно.

– Какие вы молодцы!

– Да ведь так даже интереснее, когда можно придумать какие-то новые моменты на ходу! Эх-х, вот когда наступит моя очередь быть Фаросом, я такое придумаю! Столько всего интересного можно найти в этой книге, что вы мне дали! Вот ребята обрадуются, когда я им расскажу!

– Конечно, обрадуются, – кивнул учитель.

– Может быть, я смогу почувствовать себя как Фарос.

– Что ты имеешь ввиду?

– Ну, – Колби задумался. – Он же наверняка чувствовал себя по-особому, когда шёл через неизведанные джунгли. Или когда впервые увидел диких киринов. Или когда дома все узнали о его находке и чествовали как героя. Мне кажется, пони должны чувствовать себя как-то необычно в такие моменты.

– Да, пожалуй, ты прав, – согласился Бэлл, немного поразмыслив. – Почему бы тебе не подумать над этим ещё немного? Может, ты сможешь понять, что это за чувство, которое испытывал Фарос.

– Точно! ­– Глаза Колби загорелись, он вскочил с места и уже было ринулся к двери, как вдруг замер и обернулся на Бэлла. – А вы мне потом скажете, прав я был или нет?

– Конечно. И не забудь книжку! – земнопони указал копытом на сборник мифов на столе. Колби демонстративно стукнул себя по лицу копытом и забрал книгу. Бэлл вздохнул, когда пегас вышел из кабинета. Этому пони точно было не место в этом Селестией забытом городке на дальнем юге Эквестрии.

Жарким и влажным был воздух побережья тем вечером, когда Колби возвращался домой. Настолько это отличалось от воздуха Клаудсдейла, что можно было поклясться: он никогда не жил здесь. Густой и насыщенный морской дух действовал на него практически опьяняюще, и ему нет-нет да и хотелось плеснуть водой куда-нибудь. Он даже заносил копыто, но одёргивал себя, напоминая, что он не в воде, даже если так казалось.

Дорога была дальней. Из Клаудсдейла он отправился в Мэйнхеттан на крупнейший в стране вокзал. Оттуда он ехал до Клуджтауна более полутора суток и уже второй день шёл до родного города пешком: ничего не ходило в этом направлении. Даже будучи пегасом, он не летал сильно часто и далеко, поэтому проделать весь путь по воздуху не мог, да и не горел желанием. Пролетев несколько часов и устав, спустился на землю и шёл пешком, погруженный в свои мысли, едва замечая мир вокруг.

Городок, в котором он родился и рос первые годы жизни, больше не существовал. Об этом он узнал уже в Клуджтауне. Новость не очень удивляла. Она скорее подтвердила какие-то давние догадки. К его изумлению, он не почувствовал ни особой грусти, ни сожаления. Не защемило в груди от воспоминаний об этом месте. Сказать по правде, он надеялся, что, узнав это, получив подтверждение, он оставит эту идею. Что почувствует что-то такое, от чего грызущая тоска отпустит хоть на миг, и он вернётся назад в Клаудсдейл к своему небольшому дому в верхнем городе, к своим книгам и персонажам. К той спокойной жизни, которую он так тщательно выстраивал.

Чуда не произошло. Неясное, неоформленное чувство никуда не делось от известий о том, что пункт назначения перестал существовать. Как будто, наоборот, разгорелось внутри любопытство. Какая-то потаённая, практически постыдная мысль зародилась в сознании в тот момент, и он докупил припасов и немедля отправился в путь. Он размышлял об этом решении всю дорогу, но до сих пор не мог до конца понять, что же это было.

Солнце заливало небо оранжевым и розовым на западе, пока восток уже синел ночью, зиявшей дырочками звёзд. Перед Колби расстилалось поле, и трава, доходившая до шеи, тихо шелестела на ветру. Он вспомнил, как играл здесь с другими жеребятами когда-то давно, когда они могли стоять в полный рост и всё равно быть ниже травы. Он улыбнулся: воспоминание несло уют. Его всё чаще посещали такие воспоминания. Случайные видения прошлого, настолько живые и чувственные, что он замирал, стараясь запомнить каждую эмоцию, каждый оттенок и аспект ощущений, чтобы позже воссоздать их в историях.

Колби двинулся дальше сквозь травы, предвкушая возвращение в город. С каждым шагом беспокойство нарастало – тревога нагрянула из ниоткуда, и пегас знал: он не смог бы повернуть назад, даже если бы захотел. Не теперь, когда воспоминания наваливались всё плотнее.

Он вспоминал не столько события, сколько чувства, вызванные ими. Вспоминал, как у других жеребят загорались глаза, когда он предлагал новые игры. Вспоминал реакцию учителя, когда Колби рассказывал очередную историю или просто делился мыслями. Вспоминал, как он мечтал, глядя за горизонт, сидя на голове у Фароса. Эти воспоминания ошеломляли: пегас не думал об этих вещах много лет, но, едва оказавшись в знакомых местах, они захлёстывали приливной волной.

То, что осталось от города, начиналось сразу за полем. Он видел старые, покосившиеся хижины, чернеющие провалами окон. В детстве эти дома казались другими: большими, уютными. Живыми. Сейчас в них жили разве что воспоминания да призраки. Колби не было страшно: он жаждал воспоминаний о том времени, хотя не понимал этого желания, а в призраков не верил.

Покинутые дома хранили молчание, провожая Колби взглядами пустых окон. От города веяло покоем и умиротворением, и это успокаивало. Колби вдохнул солоноватый и влажный воздух полной грудью и расправил плечи: дышалось здесь проще, чем в Клаудсдейле. Он направился к школе, насвистывая под нос какую-то мелодию и улыбаясь.

Школа была на месте, и сердце пегаса дрогнуло: по какой-то причине он боялся не найти её тут. Она даже осталась такой, как в воспоминаниях. На секунду он представил, что сейчас из дверей выйдет уставший за день мистер Бэлл, тепло улыбнётся и спросит, что интересного Колби видел в море сегодня.

Школа обветшала и покосилась, и никто не вышел пегасу навстречу. Колби зашёл внутрь, нарушая покой здания, оставляя на полу следы – густой слой пыли копился годами, никем не потревоженный. Такой же слой пыли покрывал парты в классе, полки шкафов, доску – всё.

Кабинет Бэлла тоже был пуст. Колби уже собирался уходить, но решил потешить любопытство и пошарить по шкафам. В них были в основном всякие бумаги, бывшие малочитаемыми уже сразу после написания, да всякий мелкий хлам. Лишь две вещи со всего кабинета смогли привлечь внимание пегаса: потемневшее от времени фото да непочатая бутылка алкоголя.

На фотографии были Колби и мистер Бэлл, оба довольные и улыбающиеся прямо в камеру. Пегас вспомнил: незадолго до того как его семья переехала в Клуджтаун, он написал какой-то небольшой рассказ, который выиграл какой-то конкурс. Пегас улыбнулся воспоминанию: мистер Бэлл тогда сказал, что у Кобли талант, и ему стоит быть писателем.

Что же до алкоголя, то его организм не был к нему привычен. Колби не любил пить, но сегодня ночью хотелось сделать исключение. Благо, по его прикидкам, компания обещала быть интересной: в этом городе призраков всё ещё оставался один, к которому пегасу очень хотелось вернуться.

Колби покинул школу и направился к своему любимому месту в городе. В сгущающихся сумерках мало что можно было разобрать, но он прекрасно помнил дорогу.

Памятник Фаросу никуда не делся. Сейчас он казался таким же, каким Колби запомнил его: величественным и монументальным. Подойдя поближе, пегас увидел, что металл проржавел и потускнел. Ночь скрадывала плачевное состояние, и Колби невольно скривился в смущении, словно он видел близкого пони, обессилевшего от долгой болезни.

Пегас приблизился, борясь со смущением. Он не думал, что из всех вещей именно памятник окажется самой волнующей. Колби поднял голову, словно пытаясь перехватить взгляд Фароса, всё такой же сосредоточенный, направленный за горизонт. Памятник не шелохнулся. Конструкция простояла здесь не один десяток лет. «И простоит ещё не меньше», – подумалось пегасу.

– Ты знаешь, я бы никогда не подумал, что я буду разговаривать со статуей, – слова дались Колби гораздо легче, чем он думал.

– Я надеюсь, ты рад меня видеть. Я очень долго сюда шёл, знаешь ли, – сказав это, пегас понял, как он устал за последние несколько дней. Он был не очень спортивным, и двухдневный поход утомил его. Незаметная в пути, но проявившаяся теперь усталость навалилась, грозя поглотить пегаса.

– Тебе, наверное, любопытно, зачем я шёл сюда, – Колби зевнул. – По правде сказать, я и сам не знаю. Видимо, – пегас улыбнулся, устраиваясь у подножия статуи. – чтобы поговорить с памятником кумиру детства.

Первый глоток обжёг горло, и Колби закашлялся. Выпивка оказалась крепче, чем он думал, и какое-то время он просто сидел, протирая слезящиеся глаза. Проморгавшись, он поднёс бутылку ближе к лицу, но было уже слишком темно, чтобы что-то разглядеть.

– Мы в детстве равнялись на тебя. Все мы – жеребята, жившие здесь. Ты и сам это знаешь, но всё же.

Пегас задрал голову, глядя на очертания памятника над ним. Фарос молча чернел на фоне звёздного неба. Пегас надеялся, что тот слушает. Что какая-то часть души древнего морехода сейчас здесь, с ним, всё так же смотрит за горизонт.

– Я думаю, я понимаю, каково тебе, – Колби тщательно обдумывал, стоит ли прикладываться к бутылке ещё раз. Решившись, он кивнул самому себе и сделал ещё глоток. В этот раз пошло лучше, но он всё равно скривился, проталкивая горящую жидкость внутрь.

– Ты вырвался отсюда. Ты стал кем-то на большой земле! Да, может, это не была известность о которой ты грезил, но это было что-то.

Пегас замолк, собираясь с мыслями. Подтопленные алкоголем, они упорно отказывались выстраиваться во что-то вразумительное, но Колби не торопился: у него была вся ночь. Из сумок он достал лампу, но зажёг её нехотя и тут же погасил, вынув необходимые вещи. Темнота была уютной.

– Подумать только, ведь я тоже вырвался! – пегас ухмыльнулся. – Тоже сумел. Сначала в Клуджтаун, потом оттуда в Клаудсдейл. Шутка ли: из такой дыры!.. – Колби рассмеялся. Его позабавил тот факт, что он родился и рос в месте, которое иначе как дырой и не назовёшь. Раньше он об этом не думал.

– А случалось ли тебе иногда просыпаться с утра от такой тоски, что кажется, будто душу живьём вынимают? От щемящего чувства жажды, которую не знаешь, чем утолить? – Колби сделал ещё глоток не раздумывая. Тепло разлилось по телу, и пегас довольно икнул. Голод пробудился в нём со страшной силой, и на какое-то время повисла тишина, нарушаемая лишь звуками трапезы в одиночестве.

– Думаю, да, – наконец произнёс Колби, устраиваясь поудобнее на тонком спальном мешке. – Не думаю, что ты стал бы так стараться, если бы не жжение в груди, от которого нет спасения. Я знаю это чувство. Парализующее осознание того, что это место не твоё. – Пегас прерывисто вздохнул. Слова лились легко, и вместе с ними выходили чувства, оседая слезами на щеках.

– Знал ли ты, что это чувство уведёт тебя далеко от дома? Что, пытаясь унять его, ты перестанешь узнавать пони в зеркале? Что этот поиск – путь в один конец, и успех отнюдь не гарантирован?

Колби всхлипнул, прикладываясь к бутылке. От алкоголя слёзы лишь потекли сильнее, но пегас не возражал. Мысли наконец выстроились в складную картинку, и он спешил набросать её словами, запечатлеть, выплеснуть, поделиться с другим таким же, как он сам – странником, бредущим из ниоткуда в никуда.

– Я не знал... – прошептал пегас, признаваясь в сокровенном. Нагота чувств опьяняла похлеще выпивки. Это было сродни признанию в любви, но гораздо интимнее.

Какое-то время Колби молчал, отставив в сторону наполовину опустошённую бутылку. Его подмывало что-то сказать, но все слова были не теми. Идеи скомкались и смялись, как страницы неудачной сцены, отметённые за свою несовершенность. Пьяный хор мыслей в голове не давал сосредоточиться на важных вещах, а говорить не по существу было кощунством.

– Я знаю, что ты всё же бывал дома вскоре после возвращения с того вояжа, – начал наконец Колби. – И я знаю, что ты быстро уехал. Долгое время я думал, что ты просто не хочешь возвращаться назад к этой жизни. Что званые вечера и закрытые клубы привлекали тебя сильнее. Я не винил тебя, но и не считал, что ты поступаешь правильно. Как глупо! – Пегас горько усмехнулся. Фарос молчал.

– Лишь сильно позже я стал догадываться, что дело не в том, что ты не хотел. Ты не мог. Пока ты плавал в далёкие места, ты менялся. Из пони, что мечтал вырваться, ты стал тем, кто вырвался. Ты изменился, просто чуть-чуть слишком сильно, – Колби вздохнул и поднял взгляд на небо. Звёзды горели ярче, чем он помнил с детства.

– Я скучаю, – вырвалось у него практически против воли. Пегас замер, раздумывая, продолжать или нет. – Я скучаю по дому – той небольшой хибарке, где я жил с родителями. Скучаю по друзьям – этим пони, с которыми мы играли в островки или в Фароса против киринов. Знаешь, они ведь не называют это островки там, на большой земле. Для них это «прятки».

Пегас снова потянулся к бутылке, но его замутило от запаха. С трудом сдержав рвотный позыв, он отодвинул пойло в сторону, прикрывая глаза.

– Я думаю, тебе это было ещё больнее. Ходить тут, глядя в глаза знакомым с детства пони, и не узнавать их. Я вернулся на кладбище, как и ты. Просто моё выглядит соответствующе... – Колби улыбнулся этому сравнению. Оно было мрачным, но передавало суть верно.

– Интересно, часто ли ты корил себя за то, что взрослел в одиночестве? Без поддержки родных и друзей? Или их тебе заменили матросы? Нет, конечно нет. Ты бы не убежал поджав хвост и понурив голову, если бы не корил себя в том, что растерял дом. В этом мы похожи: я тоже корю себя. За то, что не сумел сохранить свой дом. Что растерял это чувство, растратил его, устраивая жизнь. И всё, что мне осталось, – просыпаться иной раз поутру с мыслью, что дома больше нет. Что он перестал существовать, как только я уехал.

Колби замолк, тяжело дыша. Ему было лень строить мысли, поэтому он просто говорил их.

– Дом это не место. Это даже не пони. Это чувство. И что бы мы с тобой ни делали, мы не можем обрести его вновь. Ностальгия да щемящая тоска – вот и весь наш удел, брат.

Колби поднялся, шатаясь. Он выговорился, высказал то, что болело так долго. Раздул тлеющие угли в душе и, охваченный пламенем, жаждал действия.

– Я знаю, что ты прожил долгую жизнь, завёл семью, оставил свой след в истории. Я не знаю, обрёл ли ты новый дом, – Колби провёл копытом по ноге статуи. Метал был пористый и грубый, крошащийся от касания, но всё ещё незыблемый.

– Ты состарился, брат. Заржавел. Иронично, что они сделали тебя таким: ты всё ещё смотришь за горизонт, ища дом. Я слышал, на старости лет ты днями сидел на веранде своего дома и так же глядел на море.

Пегас расправил крылья и вспорхнул на спину Фаросу. Ему стоило больших усилий устоять на ней, но он смог. Подумав, он решил всё же не залезать на голову статуи.

– Я надеюсь, ты был счастлив. Это сложно: быть счастливым без дома, но ты – пони, который вырвался. Для тебя не было ничего невозможного, – Колби счастливо улыбнулся. – Спасибо тебе, брат. Ты был примером для меня, и даже сейчас я нашёл ответы на вопросы, говоря с тобой. Я напишу об этом рассказ, если ты не против. Чтобы другие тоже знали, что дом это чувство.

Колби спустился и устроился на ночлег. Отравленный алкоголем организм провалился в забытье, и лишь Фарос нёс свою молчаливую вахту.

Прощанье с утра не было долгим. Всё, что нужно, было сказано ночью.

– Ты – последнее, что осталось от дома. Я не забуду тебя. Я не знаю, нашёл ли ты свой после стольких скитаний, но мне повезло: пусть на миг, но я побывал в том доме, что оставил годы назад, – Колби стоял рядом со статуей, поглаживая стальную ногу. – Ты был мореплавателем для всех и маяком для меня. Я же стану маяком для всех потерянных. Для всех оставивших дом позади и слишком поздно понявших, что пути назад нет. Для тех, у кого дом остался лишь в воспоминаниях. Чтобы пони поняли: нельзя вернуться домой, но можно заново обрести чувство дома. Надо просто не переставать искать.

Колби отправился обратно с лёгким сердцем. Он знал: впереди трудный путь, но у него был достойный ориентир. Кумир детства проржавел, но всё ещё освещал дорогу Колби. Пегас знал, что следующая его история найдёт отклик у слишком многих пони, просыпающихся с утра с тоской по прошедшим временам. И он нёс им слова, призванные унять эту тоску, заполнить пустоту в душе.