Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят
Глава 54
Задняя дверь закрылась за Сумаком, и он оказался на кухне. Долгоухий и Кабуки разбежались по окрестностям, опасаясь, что их поймают и отправят работать. Что касается самого Сумака, то он был в хорошем расположении духа. В общем, он чувствовал себя вполне сносно. Он устал, его мучила жажда, он был голоден, но настроение у него было вполне приличное, даже несмотря на все происходящее.
— Ты вернулся домой воином? — спросила Пеббл.
В ответ Сумак лишь слабо пожал плечами, затем подошел к кухонному столу и сел. Он устал немного больше, чем думал, и ему было приятно сесть и облокотиться на край стола. Перед ним лежали угощения, коробки, пакеты, почтовые наклейки — всего было больше, чем он мог принять и осмыслить.
— Где же Бумер? — Сумак огляделся, но не нашел ее.
Пеббл подняла переднюю ногу и указала вверх. Откинув голову назад, Сумак посмотрел вверх и увидел всевозможные засушенные растения, свисающие с толстых балок, поддерживающих потолок. На деревянном колышке, на котором висела коллекция нанизанных луковиц чеснока, он увидел крепко спящую Бумер. Она делала свою часть работы, Бумер, оберегала чеснок.
Каждый пони должен был вносить свою лепту.
— Попал в яблочко? — Пеббл навострила уши, ожидая ответа.
— Нет. — Сумак ответил бодро. — Но меня это устраивает. Кабуки заставила меня сосредоточиться, и я все время попадал в цель, но никогда не попадал в яблочко. Она научила меня, что гнев — это дар.
— Нет, не так. — Пеббл покачала головой, и бабушка, стоявшая у плиты, с любопытством хмыкнула. — Гнев — это разрушительная сила, которую я должна сдерживать любой ценой.
Клауди, отошедшая от плиты, принесла чашку с чаем на блюдце, зажатом в зубах. Она поставила ее перед Сумаком, ласково похлопала его, а затем вернулась к своей работе. Пони нуждались в лакомствах, а эти лакомства сами себя не готовили.
— Неправильно, Пеббл. Ярость — это разрушительная сила, и она возникает, когда гнев и потенциал оставляют на произвол судьбы.
— Что? — Пеббл сидела, моргая глазами, и складывала передние копыта на стол перед собой.
— Кабуки говорит, что гнев не бывает правильным или неправильным. Он не хороший и не плохой. Это… это… — Сумак силился вспомнить, чему его учили. — Пер-что-то?
— Первичное? — Клауди выключила конфорку на плите и накрыла кастрюлю крышкой.
— Точно! — Сумак подпрыгнул на своем стуле. — Первичная эмоция. Гнев — это первичная эмоция. Он отличается от ярости, которая является вторичной эмоцией. Первичные эмоции не бывают положительными или отрицательными, они существуют для того, чтобы служить основой для других эмоций и чувств. Гнев нужно использовать и сделать его хорошим, иначе он превратится в ярость.
— Ты мне больше всего нравишься, когда ты умный. — Лицо Пеббл приобрело несколько более темный оттенок коричневого.
— Кабуки отчитала меня по полной программе. Я не знаю, что думать. Так много из того, чему меня учили, было неправильным. И я чувствую неправильность. Когда она говорила, это было как… как будто открываешь окно и чувствуешь приятный ветерок. Все имело смысл. Я знал, что то, что она говорит, правда, но не знаю, откуда я это знал. — Сумак нахмурил брови и продолжил: — Сейчас я чувствую себя намного лучше, правда. Я все еще расстроен, но я разбираюсь с этим. Я волнуюсь, но справляюсь с этим. Кабуки сказала мне быть благодарным за то, что у меня есть сейчас в любой ситуации, и мы говорили об этом, и у меня есть все вы, и я был так зол и обеспокоен, что не принял это во внимание, и мне очень, очень жаль. Я был настолько погружен в свои дурные мысли, что чуть не упустил возможность завести новых друзей. Мне очень жаль.
— Этот мир становится все более запутанным, — тихо пробормотала Клауди. — Как будто Мод все время рядом. Страшно умные пятилетние дети. — Она издала слабое хныканье, отвернулась от плиты и оглядела жеребят, сидящих за столом. — Все прощено. Сейчас трудные времена для всех пони.
Кивнув, Сумак отпил чаю, опустив в него мордочку и отхлебнув немного. Он видел, как Пеббл ерзала на своем месте, и в выражении ее лица было что-то… страдание? Сумак не был уверен, но что-то было не так. Выплюнет ли Пеббл это или ему придется вытягивать это из нее?
Слов не находилось. Пеббл взяла шарик голубого попкорна, покрытый ирисками, и принялась его поглощать. Сумак никогда раньше не видел голубого попкорна, но этот не выглядел подкрашенным. Он был голубым. Он также никогда не видел фиолетовую тыкву.
— Фу.
— Что не так, Марбл? — спросила Клауди.
Стоя в дверях, Марбл сморщила нос:
— Вонючий жеребенок.
Чай капал с морды Сумака, когда он поднял голову от чашки. Он заметил, что все пони смотрят на него. Наступил неловкий момент осознания, и он увидел, как Пеббл кивнула. От него воняло? Он принимал ванну за день до вторжения… а сейчас… два дня назад?
— Я помою вас, мистер. — Голос Марбл был мягким, нежным, но в то же время опасным, как будто она осмеливалась бросить ему вызов. — Я собираюсь снова сделать вас милым и пушистым, так что помогите мне.
— Я буду сотрудничать. — Сумак сгорбился над чаем и бросил на Пеббл кислый взгляд.
— Ну, Марбл определенно стала более напористой. — Клауди отошла от плиты и стала рассматривать несколько лакомств, остывающих на столе. — Похоже, те курсы с Айрон Уиллом ей здорово помогли.
— Это было забавно. — На лице Пеббл, держащей шарик попкорна, появилось нечто, почти напоминающее улыбку.
— Что было забавно? — спросил Сумак.
— Айрон Уилл принял мою маму за тихоню, потому что она была тихой и мало говорила. — Пеббл улыбнулась, и это было действительно тревожное зрелище. Ее глаза блестели, и не в хорошем смысле. Одно ухо дернулось, а затем она откусила кусочек попкорна.
— Что случилось? — Сумак обнаружил, что хочет знать.
— О, мы не говорим об этом. Случились плохие вещи. Айрон Уилл научился спокойной напористости. Я научилась говорить громче и быть более напористой, когда пыталась заставить Мод и Лаймстоун остановиться. — Лицо Марбл потемнело, и она на мгновение покраснела. — Мне приходилось повышать голос. Я стала неуправляемой.
— Она схватила микрофон и кричала так громко, что пони на несколько дней оглохли.
— Пеббл, как ты могла? — Марбл выглядела преданной.
— Я неделю ничего не слышала. — Пеббл откусила еще кусочек попкорна и сидела, глядя на тетю. Проглотив, она продолжила: — Прошел еще месяц, прежде чем у меня перестало звенеть в ушах, а мой отец целую луну ходил и кричал.
— И Игнеус тоже, — добавила Клауди. — Я была умницей. Я осталась дома. Есть что-то, что говорит о том, что кобыла должна сидеть дома, на своей кухне, где ей самое место…
— Мама, это сексизм, — запротестовала Марбл, — и это не очень хорошая идея для Пеббл или Сумака.
— Нет, если кобыла хочет остаться на своей кухне, где она главная и ведет свои дела. — Клауди сузила глаза, глядя на дочь. — Сами принцессы не бросили бы мне вызов на моей кухне. Это моя территория.
Сумак, пытаясь осмыслить все это, пришел к одному выводу: Пай были глупыми пони. Они были большим стадом глупых пони. Он подумал о Трикси, о Лемон Хартс, а потом о милом, тихом домике, где они все жили. Тихом.
— Если бы Сумак велел мне оставаться на кухне, думаю, я бы с этим смирилась, — сказала Пеббл между укусами. — Мне нравится готовить. Просто хотелось бы, чтобы у меня это получалось лучше. Меня за это дразнят.
— Видишь? — Клауди указала копытом на внучку, и Марбл возмущенно фыркнула. Клауди, возможно, поняв, что Пеббл расстроена, повернулась и посмотрела на маленькую кобылку. — Пеббл, дорогая, у тебя нет кьютимарки, связанной с готовкой. Если ты хочешь хорошо готовить, тебе придется пройти сложный путь и много трудиться. Я прекрасно справляюсь, и мой бизнес процветает.
— Я не хочу говорить кому-либо из пони, чтобы он оставался на кухне. — Сбитый с толку, Сумак недоумевал, во что он ввязался. Неудивительно, что Пеббл была такой странной. Вся эта семья… Он не знал, как все это воспринять. Эти пони были выше его понимания. Дискорд был бы здесь как дома.
— Пеббл, ты не можешь просто позволить Сумаку говорить тебе, что делать. — Марбл покачала головой.
— Почему нет? — потребовала Пеббл. — Я говорю ему, что делать. Справедливость есть справедливость.
Надув щеки, Марбл сдержала гневную отповедь, а потом просто стояла, подергивая ушами. Через мгновение Марбл проговорила:
— Мама, это ты во всем виновата. Вы с папой оба командуете друг другом и притворяетесь, что вы такие грубые и все такое, а Пеббл теперь думает, что это нормальное поведение для любящей пары.
Вскинув бровь, Клауди ответила:
— Конечно, это так.
— Мама, нет, это не так! — Марбл топнула копытом, а затем в приступе почти жеребячьего неповиновения скосила глаза, высунула язык и подразнилась.
Испугавшись, Сумак заглянул в глаза Пеббл и на одну страшную секунду увидел свое собственное будущее. Возможно, связываться с кобылками семьи Пай было плохой идеей, и, возможно, об этом следовало бы предупреждать. В мире было много разумных семей с тихими, разумными кобылками. Но ни одна из них не была Пеббл.
— Марбл Пай, я посажу тебя к себе на колени…
— И отшлепаешь меня? — Глаза Марбл расширились. — Это тоже неправильно.
— Все мои жеребята стали прекрасными примерами и достойными гражданами, и всех их отшлепали, включая тебя, Марбл. Расскажи мне, откуда у тебя взялось чувство добра и зла.
— Однажды бабушка отшлепала и моего папу. Я была маленькой и не помню этого. — Пеббл доела свой шарик попкорна и вытерла мордочку.
Клауди с пылающими от ярости глазами покачала головой:
— Тарниш начал идти по неправильному пути. К нему приходили Надзиратели. Принцессы читали нотации, обе. Что-то нужно было сделать… что-то должно было наставить его на путь истинный… что-то должно было заставить его следовать дорогой честных земных пони.
— Бабушка отлупила его большой деревянной ложкой, и он стал послушным.
Сумак начал опасаться за свой собственный зад. На этой кухне было много деревянных ложек. Больших. По-настоящему больших. Они были повсюду. Металлические ложки тоже. И шпатели. Лопаточек было много. Кухня представляла собой целый арсенал приспособлений для шлепанья. Его взгляд упал на большую хлебную доску, с помощью которой буханки вставляли и вынимали из духовки.
— Обе принцессы наблюдали за этим со склоненными головами. — Марбл погрузилась в воспоминания и полузакрыла глаза. — Принцесса Луна назвала это вмешательством, а принцесса Селестия сказала, что если пони не боится распоряжений аликорнов, то он должен бояться хотя бы своей матери.
Что это за запутанный мир? — подумал про себя Сумак.
— Тарниш продолжает идти по прямому и узкому пути. — Клауди водрузила очки на нос и поправила их. — Он никогда, никогда, ни при каких обстоятельствах больше не собьется с него. Я люблю своего сына и не допущу, чтобы он сгинул во тьме.
— Это был очень эмоциональный день, — прошептала Марбл.
Повернувшись, Клауди встала лицом к своей плите и больше ничего не сказала, только послышалось сопение. Ошеломленный Сумак сидел молча, а Пеббл разглядывала очередной шарик попкорна. Он не знал, что думать, что говорить и что вообще чувствовать по поводу всего, что только что услышал.
— Я так люблю своего сына. — Клауди, все еще сопя, выключила плиту и сняла сковороду с еще теплой конфорки. — Он совершил ошибку и…
— И для тебя было лучше наказать его, чем отдать куда-то, чтобы с ним разобрались другими способами, — сказала Марбл, избавив мать от лишних слов. — Давай, Сумак, допивай чай. Тебе нужно принять ванну.
Сумак и сам не знал, как эта череда событий привела его к этому моменту.
Вода в ванной была горячей, но не слишком. Сумак лежал в ванне, которая была вполне достаточной для того, чтобы он мог в ней плавать, — массивной старой ванне из кованого железа, покрытой желто-белой эмалью. Щетка двигалась вверх-вниз по его спине, и это успокаивало. Наклонившись, Сумак уперся подбородком в прохладный край ванны.
В ванну было налито какое-то масло, и от пара, поднимавшегося от воды, немного щипало глаза. Он слегка повернулся, когда щетка заскребла по его ребрам. Щетка была с жесткой щетиной, и когда Марбл начинала, она причиняла ему боль, но сейчас щетина немного размягчилась в воде, и это было приятно.
— Что сделал Тарниш? Что случилось? — Он услышал стон Марбл и забеспокоился, что, возможно, расстроил ее.
Щетка продолжала чистить, двигаясь длинными быстрыми движениями, от которых вода в ванне взбивалась и становилась еще более пенистой. Марбл с практической легкостью держала рукоятку в своей щетке. Сумак был поражен тем, как хорошо она управляется с щеткой, насколько ловким был ее захват. Щетка переместилась ближе к его шее и стала наносить более короткие, более контролируемые движения.
— Тарниш… совершил ошибку. И это все, что я могу сказать.
— Его нужно было наказать? — спросил Сумак.
— Да. — Голос Марбл был тихим, придыхательным шепотом. — Он совершил нечто такое, что требовало наказания. Мы все очень боялись за него и его будущее. Обсуждались варианты, некоторые из них были неприятными. Даже Тарниш согласился, что ему придется столкнуться с последствиями своего поступка.
— Значит… Клауди отшлепала его?
Марбл издала болезненный вздох:
— Игнеус сказал, что если кто-то и должен наказать Тарниша, то это должен быть тот, кто его любит. Сумак… это сложно. Когда ты наказываешь кого-то из пони, речь идет не о боли, не о том, чтобы заставить их страдать, а о том, чтобы они больше никогда не захотели совершить то, за что их наказали.
Закрыв глаза и положив подбородок на край ванны, Сумак ответил:
— Я не уверен, что понимаю.
— Наказание — это такой травматический опыт, который заставляет тебя не желать повторения этой травмы, поэтому ты избегаешь делать то, что ее вызвало. — Марбл занялась другой стороной шеи Сумака.
— Значит, шлепки его исправили? — Сумак не был уверен, что понимает.
— Нет, — ответила Марбл.
— Тогда что же?
— Клауди должна была его наказать. — Голос Марбл превратился в тихий писк. — Думаю, дело было не в наказании, а в том, что у Клауди было разбито сердце. Ей пришлось страдать самым ужасным образом. Ей пришлось взвалить на свои плечи бремя наказания Тарниша. Она должна была страдать, а Тарниш — наблюдать за тем, что это с ней делает. Это было ужасно. Она плакала несколько дней и не выходила из своей комнаты. Она не могла работать. Как мать, она должна была сделать что-то ужасное со своим сыном, но она спасла его.
— Я не понимаю.
— Тарниш должен был взять на себя часть страданий, пропорциональную тому, что он сделал не так. И он поступил неправильно. Нужно было четко дать понять, что то, что он сделал, — это не нормально и не будет терпимо. Чтобы наказать его, обсуждалось множество действительно ужасных вещей. Плохие вещи. Ужасные вещи. Вещи, которые заставили плакать всех пони, включая принцессу Селестию.
Сумак подумал о Трикси и о том, как она попала в беду. Она тоже переступила эту черту.
— В конце концов, Клауди отшлепала его и решила, что это адекватное наказание. Тарниш понял, как его поступки могут повлиять на других, особенно на тех, кто его любил. Полагаю, что все сложилось к лучшему, даже если я с этим не согласна.
— Когда я поступаю неправильно, Трикси иногда смотрит на меня так. Как будто она очень разочарована мной. Это ужасно. Когда она была моим мастером, а я — ее учеником, она так делала, когда я плохо выполнял уроки. — Сумак почувствовал, как мышцы его живота напряглись при этом воспоминании. — Иногда она поступала еще хуже. Она спрашивала себя: "Что я сделала не так?" — и это было самое ужасное, что когда-либо происходило.
— Мммм… хммм… Я знаю, как это бывает. — Марбл кивнула и продолжила скрести.
— Правильно и неправильно — это так сложно. Мир такой сложный. Я не могу в нем разобраться. — Уши Сумака поникли, и он повернул голову так, что его щека уперлась в прохладный край ванны. — Трикси научила меня причинять как можно меньше вреда, чтобы сохранить себе жизнь. Другие пони говорят мне другие вещи. Правильно — это правильно, а неправильно — это неправильно. Но бывают моменты, когда все идет наперекосяк, как, например, когда мне пришлось выручать Пеббл. Я хотел ей помочь. Она убегала, и это было глупо. Она вела себя глупо и совершала глупые поступки. И это было неправильно с моей стороны — обманывать свою лучшую подругу, но я должен был это сделать. Твайлайт долго рассказывала мне о том, как выбирать, что делать неправильно, и теперь всё бессмысленно.
— Обычные пони не слишком мучаются с правильным и неправильным, — негромко сказала Марбл, продолжая скрести. — Они делают простой выбор и живут с простыми последствиями. — Марбл взяла кувшин, стоявший возле ванны, опустила его в воду и вылила ее на голову Сумака. — Однако этой семье приходится бороться с необычными проблемами, связанными с правильным и неправильным. Мы боролись, и мы сражались, и мы много плакали, и мы смеялись вместе… но… но борьба изменила наше мышление. Изменила то, кем мы являемся как пони. Наверное, это началось с Пинки Пай, которая стала Элементом Смеха. Мод и Тарниш стали рейнджерами и много кем еще. Лаймстоун открывала бизнес за бизнесом, но не находила удовлетворения ни в чем, пока не начала работать с Трихаггер. Что касается меня, то я не высовывалась из книг по психологии и старалась не дать нам всем развалиться.
Услышав слова Марбл, Сумак забеспокоился о Трикси.
— Что касается Пеббл, то ее пытались убить. Это было частью решения отправить ее в Понивилль, чтобы она была с Твайлайт. У нас на ферме были случаи нападения. Плохие вещи случались с нами, потому что мы старались поступать правильно. Неприятности приходят к тем, кто поступает правильно, Сумак Эппл. Это ужасно, но это правда. — Марбл плеснула немного шампуня в гриву Сумака, а затем поскребла его голову щеткой.
Сумак зажмурил глаза, чтобы в них не попала пена.
— Бедная маленькая Пеббл. Она не такая, как другие жеребята. В ней много от матери. Что еще больше усложняет ситуацию, я думаю, что Пеббл отталкивает других, даже не подозревая об этом, потому что знает, что она — мишень и что ей угрожает опасность. Думаю, это подсознательное действие с ее стороны.
— Если бы я мог, я бы защитил ее, но я маленький, и меня нужно защищать.
— И я полагаю, что иногда это тебя злит — быть таким маленьким и беспомощным.
— Да, — честно ответил Сумак.
— Сумак, я тоже беспомощна, если тебе от этого легче.
— Но… но… но ты же взрослая… — Не удержавшись, Сумак зевнул.
Марбл издала мягкий, грустный смешок:
— Давным-давно, еще до того, как у нас появилась та защита, что есть сейчас, на нашу ферму напали. У нас были враги. Случилось много плохого, Сумак, и я застыла. У меня случился срыв. Лаймстоун истекала кровью, повсюду летали заклинания, а я ничего не могла сделать. Я просто легла на землю, свернулась калачиком и начала плакать. Отцу пришлось меня спасать… Он пришел с киркой и… ну, неважно, что он сделал. — Кобыла взволнованно вздохнула. — Я хочу сказать, что нет ничего постыдного в том, чтобы быть беспомощным и нуждаться в том, чтобы тебя спасали другие. Хорошо, когда есть друзья и семья — они тебя спасут. И ты не должен чувствовать себя виноватым или стыдиться этого. Я помогаю своей семье другими способами. Я — липкая карамельная глазурь, которая держит все наши орехи вместе.
Когда Сумак ничего не ответил, Марбл легонько потрепала жеребенка щеткой, но обнаружила, что тот крепко спит.