Опасное вынашивание лебедей
Глава 28
— Забавно, что ты спросила об этом, Твайлайт. Видишь ли, вражда между пони и драконами началась, когда один очень умный дракон убедил одну исключительно глупую пони, что если натереть сливочным маслом всю их шерсть, то они станут блестящими, гладкими и красивыми. — Сделав паузу, но только для того, чтобы перевести дух, Селестия проигнорировала ошеломлённый взгляд Твайлайт и продолжила. — Внезапно фермеры, занимающиеся производством масла, стали довольно хорошо зарабатывать, так как на рынке появилось много масла. Пони натирались маслом, намазывались, и они действительно были гладкими и блестящими.
Рейвен, сидевшая за столом напротив, подняла копыто, чтобы за ним можно было хихикать.
— И вот однажды появляется этот умный дракон, выдыхает немного огня и устраивает себе прекрасную трапезу из горячих, намазанных маслом пони. Пони с маслом. Это уничтожило молочный рынок, понимаешь, и я была в ярости. И с тех пор между мной и драконами существует некоторое недоверие.
— Тетушка, — сказал Блюблад, приподняв одну изящную, ухоженную бровь. — Ты забыла о том, что пони ели хлеб и яблоки, чтобы при жарке они сами себя фаршировали.
— А институт брака был под угрозой, потому что жеребцам было трудно поймать жирных, промасленных кобылок. — Рейвен отдернула копыто и пренебрежительно махнула им. — Мне нравится эта история, она потрясающая. Когда она ее рассказывала, в школе всегда был замечательный день.
Моргнув один раз, Твайлайт пришла в себя, но только чуть-чуть:
— Я даже не могу сейчас… — пробормотала она, а затем покачала головой из стороны в сторону, глядя на свою наставницу широкими, растерянными глазами. С каждым медленным, нарочитым морганием ее психическое состояние, казалось, все больше и больше ухудшалось.
— Ммм, масло, — сказала Рейвен, и в ее голосе прозвучала знойная нотка тоски.
— Позже, — сказал Блюблад, и что-то в его одиноком слове прозвучало как обещание.
— Мерзость! — Твайлайт заскулила, и ее голос снова стал похож на скрипучий голос кобылки.
В момент, который противоречил ее спокойному и уравновешенному характеру, Селестия разразилась горловым смехом…
Она все еще смеялась, когда в столовую вошел Гослинг, и рассмеялась еще сильнее, когда Рейвен пробормотала что-то про масло. Он не стал, как обычно, задерживаться в дверях, ожидая обожания, а сразу подошел к месту, где сидела Селестия. Смех резко оборвался, когда она заметила выражение его лица.
— Тебе нужно пойти и извиниться перед своей сестрой, — сказал Гослинг с серьезным видом.
— За что? — спросила Селестия.
— За то, что ты сказала много-много лет назад. Это все еще беспокоит ее. Это все еще причиняет ей боль. Она думает, что ты пророчила, когда назвала ее Пятном.
— О, нет… нет, я не пророчила! Я просто сказала какую-то глупость…
— Экстренное сообщение, принцесса Солнышко, глупости все еще причиняют боль! А теперь признайся в том, что ты сделала, потому что ты была задирой.
— Я знаю это, поэтому я и перестала так поступать! — Лицо Селестии стало страдальческим, а ее рог засверкал, после чего она объявила: — Извините, я должна пойти позаботиться о своей сестре.
Затем Селестия исчезла, растворившись в яркой вспышке солнечно-желтой магии. Гослинг стоял и моргал, немного ослепленный, ведь он смотрел прямо на Селестию, когда она уходила. Когда Рейвен прочистила горло, он повернулся и посмотрел на нее, все еще моргая, все еще пытаясь убрать плавающие пятна из своего зрения.
— Это было немного грубовато, — сказала Рейвен Гослингу, глядя ему прямо в глаза.
— Мне было велено быть грубым, — ответил он.
— О. — На лице Рейвен появилось выражение, почти похожее на чувство вины за то, что она сунула свой нос туда, где ему, возможно, не место, но Гослинг, все еще моргающий и слегка ослепленный, этого не заметил. — Полагаю, Селестия хотела получить прямой ответ, а не ходить вокруг да около. Хорошо быть честным и прямолинейным, если отношения выдержат это.
— Действительно. — Голос Блюблада звучал кротко и сдержанно, что было для него неестественно.
— Неприятности в темнице для шлепков? — спросил Гослинг, догадываясь, что что-то не так.
— Нет, ничего такого. В последнее время мы с Рейвен были откровенны друг с другом и поняли некоторые вещи…
— Вещи, которые мы, вероятно, можем решить, — сказала Рейвен, прерывая его. — И это все, что мы можем сказать по этому поводу.
— Да… все, что мы можем сказать по этому поводу. — Выдернув пробку, Блюблад отпил прямо из бутылки и опустошил ее одним длинным глотком. Она с грохотом опустилась на стол, и Блюблад улыбнулся, его губы окрасились красным вином. Какие бы неприятности ни были, теперь они, казалось, прошли, и принц-нечестивец с извращенным вожделением смотрел в глаза Рейвен.
Гослинг сел как раз в тот момент, когда в дверях появилась его мать, но ни Кейденс, ни Шайнинг Армора, ни Флурри не было видно. Не так давно его мать пришла и "вызволила Флурри из его когтей", и ему было грустно видеть, как она уходит. Ухаживать за ней не составило особого труда, и Гослинг подозревал, что Кейденс пытается подготовить его к отцовству в малых дозах.
Проведя немного времени в спа-салоне, Слит сияла. Никак иначе нельзя было описать ее внешность. Она была такого сурового оттенка зимней белизны, что на нее было больно смотреть при прямом освещении. А ее грива и хвост? Совершенство. Она выглядела как королевская няня, и, что самое приятное, она выглядела счастливой.
— Сынок!
— Ма!
— Ты не испортил Флурри.
— Спасибо, ма!
— Насколько я могу судить, она не выучила ни одного нового вульгарного слова.
— Я старался, ма.
— Ты не уронил ее с колесницы, и она не приложилась головой.
— Это одна из моих многочисленных услуг, которые я оказываю, ма.
— На самом деле я была расстроена, потому что не могла найти, на что пожаловаться…
— Твой сын сейчас возьмет и помрет, ма.
Ухмыляясь, Слит пересекла комнату, встала рядом с сыном и, собрав все свои силы, ударила его головой, чуть не свалив со стула. Пока он был беспомощен и покорен, она обняла его, обхватив передними ногами и крыльями, а затем начала сжимать с такой силой, что Твайлайт несколько опешила, наблюдая за происходящим.
— Ты не кажешься такой злой, ма, — сказал Гослинг своей матери голосом, похожим на оцепенение. — Ты со всем смирилась?
— А какой у меня был выбор? Как муж, ты обязан следовать за своими женами, куда бы они ни пошли… даже в жуткие дома. — Слит сжала сильнее, и весь воздух из легких Гослинга вышел с протяжным свистящим хрипом. — Видеть, как ты все испортил, — это меня задело. Я твоя мать, и, видя тебя в таком состоянии, я не могу быть объективной. Я горжусь тобой за то, что ты сделал, даже если я немного ненавижу тебя за это.
— Спасибо за честность, ма.
— Мать могла бы просто жить и встретить старость с достоинством, зная, что ее сын поступил правильно.
— Это мечта, ма. Если ты умрешь прямо сейчас или слишком рано, тебе не удастся познакомиться с жеребятами. И тогда мне придется сказать им, что я до смерти опозорил свою Ма.
— Я бы не хотела так поступать с тобой, — сказала Слит, отстраняясь. — Но это даст тебе ценное оружие в арсенале, чтобы заставить их вести себя хорошо.
— Да, мам. — Теперь Гослинг ухмылялся.
Не раздумывая ни минуты, Слит уселась на место Селестии, во главе стола. Она суетилась, волновалась и, обняв сына, проверила его на наличие выбившихся темных волосков. Твайлайт, сидевшая справа от нее, выглядела весьма обеспокоенной, несомненно, потому, что на месте Селестии сидела какая-то пони.
— Я не думала, что все будет так, — сказала Слит, и в ее голосе прозвучала тоска. — В последнее время я только и могу, что думать о тех ужасных квартирах, которые у нас были. Эти… курятники. Я мечтала быть в другом месте, думала о переезде в Ванхувер или даже в Понивилль… Я много думала об этом.
— Что тебя остановило? — спросила Твайлайт, и ее лицо подергивалось от интереса.
— Отсутствие культуры, — ответила Слит, изучая собственное копыто в поисках каких-либо изъянов. — Мэйнхэттен был ужасен, но в нем была культура. Даже очень бедные пони могли почерпнуть немного из той культуры, которую создали для себя богатые. Оперные залы, театры, музеи, картинные галереи, представления в парке, концерты. Гослинг нуждался в этих вещах. Я чувствовала, что они должны быть у него. Я чувствовала, что если он будет достаточно культурным, то это откроет перед ним двери.
— Так и было, ма.
Твайлайт погрустнела и откинулась в кресле. Ее темная хмурость усилилась, когда она скрестила передние ноги на груди, и она издала фыркающий вздох. Похоже, слова о том, что Понивилль — некультурное захолустье, не устраивали Твайлайт, и она ничего не могла сказать в защиту своего владения.
Все, что Твайлайт оставалось делать, — это замышлять, что она и сделала.
Первым вошел Шайнинг Армор, на его спине сидела Флурри и рассказывала о том, как она замечательно провела день и как весело ей было с Гослингом. За ним следовала Кейденс, выглядевшая веселой, но в то же время измученной. Что бы она ни делала, это было утомительно. Флурри, воодушевленная тем, что комната полна пони, которых она обожала, стала использовать заднюю часть черепа своего отца в качестве импровизированного барабана и отбивать копытами по костям веселый ритм.
В этот момент Шайнинг Армор заслужил право быть аликорном…
Следом вошел Севилья, выглядевший немного пыльным и в паутине. Он кашлянул, и Кейденс повернулась к нему лицом. Сверкнув рогом, она хорошенько почистила земного пони от пыли, поправила ему гриву, а затем улыбнулась, радуясь хорошо выполненной работе. Севилья кивнул в знак благодарности, а затем последовал за Кейденс и Шайнингом Армором к столу.
Дойдя до стола, Севилья сел рядом с Твайлайт. Повернувшись, он улыбнулся ей, а затем с усталым вздохом опустился на стул и закрыл глаза. Его передние копыта все еще были испачканы чернилами, и от него исходил слабый химический запах — резкий привкус типографских растворителей.
Принюхавшись, Твайлайт заметила:
— Метанол, ксилол, толуол и метилэтилкетон… гликолевые эфиры, — она снова принюхалась и высунула язык, — … и трихлорэтан. Ах, запах журналистики, издательского дела и печати.
Открыв глаза, Севилья спросил:
— Как ты это делаешь?
— О, это… — Щеки Твайлайт залил яростный румянец. — Боюсь, я жульничаю. Я научилась модифицировать матрицу заклинания для обнаружения химикатов, а потом наложила ее на свой нос. Когда я нюхаю, заклинание вводит знание о том, что я нюхаю, прямо в мой мозг…
— ЯЙЦЕГОЛОВАЯ! — крикнул Шайнинг Армор.
Закатив глаза, Твайлайт покачала головой на высказывание брата, а затем возразила:
— Сколько часов ты провел, играя в ролевые игры в подвале со своими друзьями, Шайни?
— Надо устроить игру в Огры и темницы, — предложила Кейденс, пытаясь усадить Флурри на высокий стул.
— Мне нравится запах чернил, — сказала Твайлайт Севилье самым необычным голосом. — Мне нравится запах печати, и переплета, и я люблю запах бумаги, и я думаю, что это самые лучшие запахи в мире…
— Так и есть! — Усталость Севильи улетучилась, и он оживился. — Забавно… запах чернил, запах газеты — это может быть запах правды или запах лжи… но понюхать его недостаточно… нет, нужно задействовать глаза, разум, и все органы чувств, чтобы провести нюхательный тест, определить, что правда, а что ложь. Запах чернил — это как раз то, что привлекает вас. Запах чернил — это обонятельное обещание, что ваш мозг вот-вот получит задание!
— Это так, не правда ли? — ответила Твайлайт, и ее голова качнулась вверх-вниз в знак согласия.
Разговор прервался, когда Севилья и Твайлайт заметили, что все присутствующие за столом пони уставились на них. Даже Флурри перестала ерзать и пытаться просто смотреть. Теперь было так тихо, что были слышны звуки моргания пони, и с каждой секундой лицо Твайлайт багровело, достигая новых, ранее неизвестных цветов в спектре пурпурности.
Когда Гослинг открыл рот, мать прервала его:
— Госси, не смей, а то получишь прямо в целовальник.
Сжавшись в кресле, Гослинг ничего не сказал, оберегая свой драгоценный целовальник.
— Сядь прямо. Не сутулься! Твоя мать сейчас возьмет и помрет! Ты хочешь, чтобы Флурри научилась такой позе?
Пока Гослинг размышлял о внезапной смерти матери, Твайлайт повернулась и посмотрела на Севилью:
— Нечасто мне удается поговорить об этом. Я пытаюсь с друзьями, но они не понимают. Они не понимают, что чернила — это средство интеллектуального воздействия.
— Да, — ответил Севилья, и в его черты снова вкралась усталость. — Мы должны как-нибудь пообщаться друг с другом… — Его слова оборвались на полуслове, и раздался тихий щелчок, когда его зубы клацнули.
Цветовой спектр Твайлайт изменился с фиолетового на красный. Она заикалась, теряя дар речи, ее крылья хлопали по бокам, и она была так расстроена, что ее брат, Шайнинг Армор, выглядел скорее обеспокоенным, чем повеселевшим. Кейденс потянулась и схватила Шайнинг Армора за ногу, не давая ему подняться со своего места, чтобы спасти сестру.
— Прости, это вышло не так… Я устал, — сказал Севилья Твайлайт, слабо извиняясь. — Я не должен ничего говорить, когда устал. Чтобы избежать дальнейших социальных промахов, я сейчас заткнусь.
— Я… хотела бы… — Твайлайт задыхалась, словно от удушья, и теперь ожесточённо боролась за то, чтобы вымолвить хоть слово. Сглотнув, она продолжила: — Я бы хотела как-нибудь встретиться и поговорить о нашей общей любви к чернилам. Пожалуйста. Мне бы этого хотелось.
Этот момент, такой нежный и искренний, был прерван внезапным появлением Селестии в дверях вместе с Луной. Селестия казалась сдержанной, а Луна — задорной, и обе с интересом наблюдали за Твайлайт Спаркл. После минуты напряженного молчания, пронизанного эмоциями, Селестия двинулась вперед.
— Слит, ты сидишь на моем месте…