Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят: Зимние каникулы

Глава 38

Когда горячая вода намочила его шерсть и кожу, Сумак почувствовал, как передняя нога Трикси обхватила его шею, чтобы поддержать голову. Сам того не желая, он прислонился к ней спиной и почувствовал, как ее уже напитавшаяся влагой шерсть прижимается к его тонкому, хрупкому позвоночнику. Ее бедра, ставшие еще более мясистыми после того, как она набрала вес, прижались к его бедрам, и Сумак погрузился в блаженное материнское объятие, пока ванна продолжала наполняться горячей водой. Было приятно находиться в тепле, прогонять жестокую зимнюю прохладу и быть в тишине после такого долгого, эмоционально изматывающего дня. Хотя Сумак никогда, ни при каких мыслимых обстоятельствах не признал бы, что это было прекрасно.

Вода с громоподобным шумом полилась в ванну, и Трикси слегка поплескалась, устраиваясь поудобнее с задними ногами. Когда Трикси прислонилась всем телом к наклонной спинке ванны, Сумак оказался рядом с ней и прижался всем телом к ее животу, а его голова оказалась рядом с ее сердцем. Пары лавандового масла притупляли его чувства с каждым вдохом, а аромат эвкалипта навевал сонливость.

— Трикси тоже нужно поставить в угол.

При этом один глаз открылся, но Сумак не смог сделать усилие, чтобы открыть второй. Странно, когда мать говорит, что ее тоже нужно поставить в угол. Вспомнив о Твинклшайн, Сумак слегка фыркнул и подумал, не сделала ли его мать что-то такое, что заставило бы Твинкли разочароваться.

— Я подслушивала, — призналась Трикси, и ее передняя нога плотнее обхватила Сумака. — Мы с Пеббл не такие уж разные. Я хотела поссориться с матерью. Когда я ее увидела, у меня кровь закипела, в мозгу забурлило, и меня захлестнуло столько эмоций. — Трикси была потрясена видом собственной матери. Меня охватила паника… и я ждала причины. Всего одна маленькая оплошность. Одно неверное движение копытом, и я собираюсь устроить маме разнос. Я с нетерпением ждала разрядки, той сладкой, сладкой разрядки, которую приносит хорошая драка. И когда моя мать не предоставила мне повода, Печальной и Разочарованной Трикси, именно того, чего я хотела, чего жаждала, чего заслуживала, я обиделась на нее и возненавидела ее до глубины души, Сумак.

Какую бы гимнастику ни проделывал Сумак в своем сознании, он не мог понять слов матери, и это пугало его гораздо больше, чем он хотел признать. Его мать вела себя плохо.

— Вместо этого мы хорошо провели время, но я никак не могу насытиться. Я рассказала об этом Твинклшайн и Лемон, и хотя Лемон отнеслась к этому по-своему мило, Твинклшайн мне не уступила. Она приговорила меня к одному купанию и одному сну с тобой, Сумак, и никаких обнимашек с ними во время сна. Она злая, Сумак, очень злая.

— Агась.

С помощью магии Трикси выключила поток воды, который теперь доходил Сумаку до подбородка. Если для Сумака вода была глубокой, то для Трикси она была довольно мелкой — таковы были издержки купания маленьких, находящихся на иждивении отпрысков. Подъем и опускание груди матери укачивали Сумака, и когда он снова закрыл открытый глаз, то тоже зевнул. День был долгим, возможно, даже слишком долгим, и, может быть, ему действительно нужно было вздремнуть. Короткая дремота способна разделить слишком длинный день на более удобные половинки.

— Малыш…

— Да?

— Я подслушивала, и мне многое стало ясно. Трикси приподняла другую переднюю ногу, и струйки воды хлынули вниз бурным потоком, а ее промокшая шерсть сбросила лишнюю жидкость. — Сестры Эппл, как я понимаю, давно тебе досаждают, а ты вел себя как хороший жеребенок…

— Я пытался, — вмешался Сумак и почувствовал, как под ним зашевелился хвост Трикси.

— Трикси знает. — В ответе Трикси не прозвучало никаких сомнений, только уверенная уверенность. — Теперь Трикси хочет попросить тебя о большем. Похоже, у тебя есть шанс сблизиться с Амброзией. Используй это в своих интересах, малыш. Я хочу, чтобы у тебя была семья, даже если она не будет идеальной. Трикси понимает, что у тебя может быть не так много общего с сестрами Эппл, но они твоя кровь, Сумак. Тебе предстоит интересная жизнь, и тебе нужна любая помощь, которую ты можешь получить. Тебе нужна семья, на которую ты сможешь опереться, если со мной что-то случится. Тебе нужны пони, которые будут заботиться о тебе и защищать тебя.

— Что ты хочешь сказать? — Хотя Сумак и не собирался этого делать, он проскулил свой вопрос.

— Трикси пришлось однажды отослать тебя, и это был болезненный урок. Малыш, возможно, тебя снова придется отослать, или меня позовут, чтобы помочь Твайлайт с чем-нибудь. Происходят большие события, малыш, и, учитывая обстоятельства, мы можем разлучиться на какое-то время. Ты можешь оказаться у Пай, или у Эпплов, или здесь, с Тарнишем и его семьей… Но я хочу, чтобы ты был с пони, которые любят и заботятся о тебе, малыш. Поэтому я хочу, чтобы ты был таким же очаровательным, как и раньше, и чтобы ты помирился с сестрами Эппл.

— Что именно ты хочешь сказать? — спросил Сумак.

— Малыш, ты умный пони, поэтому Трикси знает, что малыш прекрасно понимает, о чем она говорит.

Лежа на животе у матери, Сумак подергал правое ухо и смачно шлепнул им по ее ребрам. Он задумался над словами матери, и она была права, он знал. Она хотела, чтобы он использовал свое влияние — если потребуется, — чтобы установить хорошие отношения с сестрами Эппл. Он понимал, зачем все это нужно, по крайней мере в общих чертах. Когда начинались неприятности, действовали особые правила, и так было всегда, сколько Сумак себя помнил. Трикси была более чем готова вести себя хорошо и любезничать в дороге, но когда ему грозила опасность, тогда Трикси применяла не очень приятную магию.

Зная, чего хочет его мать, Сумак решил действовать сложным путем, как можно меньше используя свое влияние, и прибегнет к нему только в том случае, если сложный путь окажется неудачным. Он был почти уверен, что теперь между ним и Амброзией все будет иначе. Хотя у них было мало общего — она была упрямицей, а он — яйцеголовым, — они оба были Эппл, а это что-то да значит.

Возможно, Хидден Роуз будет труднее завоевать, но Сумак был уверен, что сможет это сделать.

— Меня ничто не удерживало дома, малыш, и я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Я хочу, чтобы ты укоренился, Сумак. Я хочу дать тебе дом и причину остаться, и я хочу, чтобы у тебя была семья.

Сумак, услышав боль в голосе матери, заколебался, прежде чем ответить:

— Денди Лайон — это семья.

Раздался влажный всплеск, и вода в ванне заплескалась, когда Трикси переместила свое тело. Сумак почувствовал легкое сжатие передней ноги, обхватившей его, — столь необходимое молчаливое заверение, дающее понять, что мать не сердится за его слова. Однако, похоже, ей было трудно сказать что-то в ответ, и Сумак понимал почему.

Все было непросто.

Если он должен пустить корни, то и его мать тоже, и маленький Сумак начал строить планы, чтобы донести это до нее. Все, что хорошо для него, вдвойне хорошо для его матери. В конце концов, как он выяснил, Твинклшайн тоже приговорила Трикси к ванне и сну — и никаких объятий со стороны Лемон или Твинклшайн. Это было сурово, но справедливо. Сумаку не хотелось этого признавать, но их маленькая семья нуждалась в Твинклшайн — да что там, все они нуждались друг в друге, — и пока он размышлял над этой мыслью, пульсирующая боль в шее начала утихать.

Видя лишь внутреннюю сторону век, Сумак подумал, как Бумер развлекается с Мегарой, и почувствовал легкий укол ревности. Естественные враги в дикой природе, сейчас они были идеальными друзьями, и это заставляло Сумака лишь немного завидовать их дружбе. Бумер хотела играть, ей нравилось резвиться, а Сумак был не в том положении, чтобы делать то же самое.

Теперь его мысли переключились на дракона Спайка, и он подумал, хорошо ли Спайку кататься на санях. Ревновала ли Твайлайт, когда Спайк проводил время с другими друзьями? По телу Сумака разлилось что-то теплое и влажное, что-то похожее на кленовый сироп, или, возможно, его гиперактивное воображение могло представить только кленовый сироп. С некоторой опаской он приоткрыл один глаз, почувствовал жгучий свет и увидел, что Трикси выливает на него жидкое мыло.

Цветочное мыло.

Страшная месть Твинклшайн свершилась, и Сумаку захотелось заплакать.

Зажмурив глаза, Сумак немного поморщился, но сделать уже ничего не мог. Пурпурно-синее мыло пахло горными лугами, усеянными альпийскими полевыми цветами, — он уже бывал в таких местах и знал этот запах. Выдавливая бутылочку, он услышал отвратительный звук и почувствовал, как в его гриве, прямо над рогом, зашевелилась какая-то жижа. На ощупь это было похоже на птичий помет, и Сумак хорошо знал это ощущение, поскольку не раз искал тень под деревьями.

— Малыш, твои носочки лучше всего заметны после того, как ты искупался и стал чистым и ярким. Очаровательные маленькие носочки. Как будто на тебе маленькие пинетки!

Сумак застонал и сильно, сильно сморщился, услышав от матери детский лепет. Сомнений быть не могло: Твинклшайн была подлой. Сумак чувствовал, как мыло втирается в кожу головы, а магия Трикси — теплое, массирующее покалывание, от которого по позвоночнику пробегали толчки экстаза. Сопротивляться было бессмысленно, и он со вздохом смирился со своей жестокой участью.

— Ладно, малыш, время викторины, — сказала Трикси, продолжая терзать гриву Сумака. — Магия огня приходит из Инферниума, а откуда берется магия шторма? Откуда берется могущественная магия грома и молнии?

Оба глаза Сумака распахнулись, но, вспомнив о жгучей опасности, которую таит в себе мыло, он снова закрыл их. Это была сложная задача, и он знал ее историю, но никак не мог вспомнить название. Напрягая мозг, он попытался вспомнить сложное название, но не смог. Возможно, если он перескажет то, что помнит из истории, рассказанной ему Трикси…

— Жил-был могучий и гордый аликорн, и владел он магией искр, — начал Сумак и вспомнил все те разы, когда Трикси рассказывала ему эту историю перед сном или когда они вместе гуляли по многочисленным дорогам Эквестрии. — Но одной магии искр было мало, и он стал жадным, поэтому начал бродить по земле, чтобы красть магию искр у других существ.

Сильная сонливость навалилась на Сумака, как поезд, и это мешало сосредоточиться. Трикси, оттиравшая его, должна была стать его погибелью, и это мешало продолжать рассказ. Однако восторг позволил ему сосредоточиться, ведь это была одна из его любимых историй, потому что у него была магия искр, и много:

— Этот аликорн украл магию искр у многих, и с ростом его силы пришло безумие. Ему было недостаточно красть магию искр у низших существ, и он начал красть ее у пегасов, единорогов, грифонов и даже у своих собратьев-аликорнов. Он крал и крал, не заботясь о разбитых жизнях, которые он оставлял после себя, и его поглотила жадность.

— Очень хорошо, малыш. У тебя есть некоторые признаки того, что ты можешь стать рассказчиком. Это хорошее применение для твоей магии мошенничества. Развлекай других и делай их счастливыми.

Сумак зажмурил глаза и чуть не набрал в рот мыла:

— Украв так много магии, этот аликорн начал меняться, и его превратила жадность и вождение власти…

— Вожделение, малыш.

— Точно, вожделение власти. Он был поглощен и превратился в монстра. Другим аликорнам пришлось прийти и сразиться с ним, и пегасам, и грифонам, и даже грозовым драконам, потому что этот злой аликорн начал красть и их магию.

— Продолжай, малыш, — сказала Трикси, и ее тон был ободряющим.

— Этого аликорна было не остановить, и он разорвал само небо. Он выжег синеву и поджег небо. Он был слишком силен, слишком опасен, и каждый из собравшихся существ знал, что его нужно остановить. Чтобы ослабить его, они уничтожили его имя, и это лишило его части силы, но в ответ он обрушил на них страшную ярость. Слишком поздно добрые существа узнали, что этот аликорн теперь бессмертен и его нельзя убить. Теперь он был бессмертным чудовищем и начал опустошать мир…

— Да, малыш… но какое у него было новое имя? — спросила Трикси.

— Я уже подхожу к этому, — ответил Сумак, потянув время, потому что не мог вспомнить. — Погода в мире была нарушена навсегда… — тут жеребенок сделал паузу, потому что мнения о том, кто нарушил погоду в мире, разделились, — … и мертвое небо стало серым. Аликорн, ставший чудовищем, украл магию небесных искр и присвоил ее себе. Для добрых существ этого мира поражение казалось несомненным, потому что не было способа исправить то, что было сломано.

Теперь Сумаку почесывали уши, его голова раскачивалась из стороны в сторону, а на лице появилась блаженная, одурманенная ухмылка.

— В отчаянии существа использовали мощную, древнюю, запретную магию и разрушили тело чудовищного аликорна. Чтобы не дать его телу возродиться, они привязали его яростную душу к самому небу, дав ему жизнь, а заодно и ярость уничтоженного монстра. Теперь он был монстром без тела, и его называли… его называли…

— Да, Сумак? — Трикси ждала, потирая уши жеребенка.

По счастливой случайности или гениальности Сумак вспомнил:

— Его называли Темпестатибус, и когда его привязали к небу, в реальности образовались прорехи, в которые хлынула странная штормовая магия. Темпестатибус был связан, но не побежден, и племя пегасов-пони и грифоны дали священную клятву следить за небом и бороться с яростью Темпестатибуса, чтобы он не смог вернуться. Вот почему пегасы сражаются с бурями и называют их древним врагом, ведь если буря станет слишком большой и сильной, Темпестатибус может вырваться из своей небесной тюрьмы и вернуться, чтобы уничтожить всех нас.

Трикси испустила торжествующий возглас, который странным эхом отразился от стен ванной комнаты, и Сумак почувствовал, как его сердце заколотилось в груди. Он вспомнил, и его мать гордилась им. Другие детали просачивались в его сознание, всплывая на поверхность, и он понял, что имеет особую связь с Темпестатибусом не только потому, что обладал магией искр, но и потому, что был колдуном. Сумак знал, что может вызвать бурю… и она отзовется.

Но вызывать бурю было опасно, а использование магии искр таило в себе особую опасность, ведь направить магию искр означало направить и ярость Бури. Сумак уже чувствовал это: ярость, гнев, холерические приступы. Всякий раз, когда он выпускал молнию из своего рога, он чувствовал ее, эту колючую, едкую злость, от которой хотелось выпускать еще больше молний, и еще больше молний, и настоящим испытанием было научиться сдерживать ее.

Хотя было так приятно выпустить ее на волю…

В жаркие, липкие, промозглые летние дни из Сумака получался отличный уничтожитель насекомых, и это было предметом его гордости. Подумав об этом, он погрузился в воспоминания; в нос ударил диковинный аромат свечей цитронеллы, и он вспомнил потные летние дни у Залива Подковы. Сколько ему было лет? Он не мог вспомнить, но Трикси научила его плавать, и он плавал в прибое. Трикси метнула огненный шар в морскую змею, пытавшуюся его загрызть, и обугленным, хрустящим трупом полакомились морские птицы.

Это были счастливые времена.

И вот, пока мама чистила его грязные уши, Сумак понял, что это тоже были счастливые времена.