Венец творения
Арка первая. Часть 11.
Сквозь мрачный лес ощетинившихся иглами деревьев пробиралось существо, звавшее себя пони, освещая свой путь светом витого рога. Как тысячу лет назад, оно вновь противостояло зимней стихии, хлопья снега покрывали тёмную шерсть и растрёпанную гриву, а крылья давно скрылись под наростами льда. Но уже намётанные сугробы были многим хуже метели, ибо доставали до самой голени.
С этим сном всё было неправильно.
Ещё тогда, когда тягучая мембрана сновидения была прорвана острым накопытником, Луна поняла это. Ощущения были не так остры, цвета тусклы, звуки тише и объёмнее, даже воздух плотнее. Всё было детальнее, каждый шорох, каждый блик казались наполнялись смыслом куда большим, чем должно и может быть вовсе. За опытом хождения во снах она повидала множество концепций, принципиально наблюдаемое не сильно отличалось от всеупрощающих абстракций, снящихся утомлённым умам.
Но только на первый взгляд. Сны были отражением разума и могли поведать о характере своих хозяев, потому подмечать их нюансы было хорошим способом заранее подготовиться, чтобы успокоить терзаемого. Но чем дальше она пролетала, тем больше приходила к выводу, что разыгрываемая вокруг картина была не столь импровизацией, сколь воспроизведением места из памяти, уж больно стабильно и завершённо оно было со всех ракурсов.
— Где же подобное место могли видеть? — это сбило её с толку, не дав определить точное нахождение кошмара с жертвой, — Какая ужасная вьюга!
Пронизывающий ветер споро спустил аликорна с небес и ей пришлось ступать, ориентируясь лишь по чутью. Изредка до Луны доносились голоса, оба из которых были ужасны, но она слишком концентрировалась на преодолевающих сугробы ногах, чтобы разобрать разговор, лишь смутно уловив, как один из голосов грозился второму пришествием Принцесс. Мысль о том, что даже спустя тысячелетнее заточение к ней взывают о помощи, придавала сил.
Она предпочитала сражаться с погодой копытом, но не рогом, экономя усилия разума для предстоящего изгнания Кошмара, ведь даже во сне волшба требовала многой концентрации. И всё же она достигла эпицентра сна, выйдя туда, где ощетинившись клубком елей прятался некто, неразличимый в буре, насылаемой с грохочущего неба. Буре сотканной течениями сумбурного ветра без всякого мастерства и искусства, но явно по умыслу.
Короткий и слабый импульс с её рога всего-то свернул вектор розы ветров, вмешавшись в исток непогоды и развеяв снежную завесу. Луна ожидала увидеть за ней чистое ночное небо, что успокоило бы обладателя сна, но вместо того её встретил гротескный образ скалящихся созвездий.
— Наконец-то оду... — ужасный лик оборвалось на полуслове, заметив владычицу снов своими звёздными глазами с вертикальными зрачками, — Пришла, будь она неладна...
— Мы повелеваем первый и последний раз по доброй воле, — кантерлотский глас с такой силой разносился по лесу, что с ветвей опали наметённые снежные гроздья, — Изыди, кошмарное отродье!
— Будь по-твоему! — удивительно легко согласился Кошмар, а звёзды начали сходиться клубком извивающейся змеи с кривыми наростами, — Я предупредил тебя, дружок...
Различив подобную пиле чешую Луна слишком поздно поняла задумку Кошмара, чтобы ей помешать. Резким движением змея полоснула по мигнувшему небу хвостом, разрезав ткань сновидения и оставляя страшные борозды юркнула по ту сторону Астрала, что тут же начал просачиваться внутрь сквозь рваную брешь, осветив ночь пурпурными всполохами.
— Можешь выходить, — она вновь обернулась к еловому гнезду, нужно было пробудить хозяина сна до его распада, — Мы прогнали то, что тревожило.
— ... я благодарю за это, — донеслось с хрипотцой из тернового укрытия, — Но прошу, покинь меня и ты.
"Неужели он страшится Нас?" — конечно, её запомнили тенью, пожирающей свет и радость... но Луна была возмущена тем, что вместо радушной встречи за самоотверженный труд спящий даже не предстал перед ней.
— Нахал, ты взывал к Нам, чтобы вместо благодарности прогнать? — она начала приближаться к укрытию, за которым можно было различить двуногий силуэт, — Что за кривотолки наплёл тот Кошмар? Покажись!
— Только, блять, попробуй подойти, — высокие ели пришли в движение, стегнув вокруг своими ветвями, как хлыстами, создавая буфер меж них, — Никого я не звал! Всуе тебя упоминала та небесная тварь, вот с неё и спрашивай!
— Неблагодарный глупец, как смеешь ты угрожать Принцессе Ночи!? — от силы её гласа лопался лёд, а порыв гнева развеял всё укрытие, кроме одного деревца, крепкой хваткой за которое держалось существо, что она видела в недавних газетах, — Ты... монстр, что съел пони на востоке!
Зная, кто перед ней, а также помня молву о подобных существах ещё тысячелетней давности, у Луны зародился соблазн действительно покинуть это место, позволив прорвавшимся течениям мира снов самим стереть его вместе с хозяином.
— Не беспокойся об этом, стража надёжно несёт свой пост, — в его глазах вместо несметного зла был затравленный взгляд, — Пожалуйста, оставь меня наедине с собой, я слишком устал от всего этого безумия и хочу собраться с мыслями.
— Сейчас это невозможно, перестань цепляться за сон, — но она отбросила дурные мысли, помня о собственных грехах и том, что все заслуживают шанса на искупление, — Тебе необходимо проснуться или само естество навсегда поглотят астральные течения.
— Какая разница? — невесело улыбнулось чудовище, — Наяву меня морят голодом и жаждой, пытают и грозятся вечным заключением в Тартаре, так хоть это оборвёт мучения.
За этими словами Луна не чувствовала ни толики лжи. Мысли о том, что пони могли довести кого-то до подобных рассуждений удручала, от таких практик они начали отходить ещё при правлении Диархии.
— Нам жаль слышать о таком обращении, но забудь об участи Тартара, — "элементы Гармонии не ошибутся", — Мы, Принцесса Луна эквестрийская, гарантируем тебе скорейший перевод под наш надзор и честный суд.
Двуногий задумчиво окинул взглядом округу. Вслед за небом земля покрывалась пурпурными разломами, разъедая прежде цельную картину. Некоторые из трещин подбирались к ним, другие же вырывали целые области в пучины Астрала.
— Чёрт с тобой, — конечность разжала последнюю ёлку, — Делай что нужно.
Они были близки.
Джекпот знал маршрут по чужим воспоминаниям, о как же они были близки. Картины образов с чужой, более высокой перспективы и иным расположением глаз прекрасно сохранили главные ориентиры. Тропы давно поросли плющом, реки вышли за свои русла, строения осели под землю, звёзды сменились, но не горы!
Горы выстояли под бременем времени и их было достаточно. Вдали от всех трактов сквозь бурелом пробиралась пара сотен земных пони с дюжиной пегасов и единорогов. Организовать всех них по одним тропам было сложным занятием. Темпы сильно просели в сравнении с изначальной группой, старые клячи и жеребята не могли угнаться за всеми. Но хуже того, о верности части из них Джекпот знал наверняка, о ней не было и речи.
Совсем скоро они послужат делу, став ключом к подземному каземату, а пока же никто не смел открыто перечить вооруженной страже вместе с узревшими собратьями. Пегасы пару раз норовили улететь, единороги подначиваемые горсткой земнопони просто пытались потеряться. Чтобы умаслить глупцов он позволил собрать им припасы в дорогу, а чтобы недопустить побег согнал в центр процессии.
— Стоп, — но даже так они растянулись по мере ночного шествия, вынуждая делать привалы, — Ждём хвост.
Поляна на которую они наткнулись была хороша и достаточно просторна. Взгляд рубиновых глаз окинул подтягивающихся пони с изгвазданной и запылённой шёрсткой, тускло освещаемых редкими лампами на спинах или лучинами на соломенных шляпках. Когда почти все они высыпались на поляну, Джекпот услышал звук, которого здесь не должно было быть и вскинул голову.
За хлопаньем крыльев в небе над поляной возник клин пегасов в полной экипировке королевской стражи, залетевший на вершины деревьев.
— Гнусные понекрады, отпустите невинных и сдавайтесь!
Кучка пони в центре поляны зароптала и зафырчала с такого предложения, остальные же казалось бы и не услышали.
— Вздор, — всмотревшись в глубины леса Джекпот не увидел вокруг никого, — Присягните на верность моему слепому Величеству и будьте одарены или проваливайте с пути!
Различив подобную аликорну фигуру пегасы замешкались перед тем, как всё же собравшись один из них не затрубил в рожок, следом за чем подобно грому раздалось, — Пли!
Так начался сущий кошмар.
Пегасы всё прибывали и прибывали, собираясь в тучу, с которой градом на земнопони летело всё, от дымовых шашек, заставлявших наворачиваться слёзы, до сетей, покрытых вязкой, клейкой массой, легко цепляющейся за шерсть и гриву. Сперва они пробовали отбиваться, камни, палки и принесённый с собой скарб летели в ответ, пока слабые духом метались из стороны в сторону под панический крик. Джекпот же метал по пегасам масляные лампы, не ведая заклинаний, но интуитивно пользуясь новообретённым телекинезом, со странной смесью ликования и горечи подмечая падения горящих фигур.
Когда над ними возникли кареты с единорогами, посыпающие землю оглушающими заклятьями вместе с дезориентирующими вспышками стробоскопов, Джекпот принял решение прорываться с теми, кто ещё был на ногах. Повинуясь мысли, они без единого слова клином помчались сквозь лес к изначальной цели, пока он силой рога корочел деревья на их пути. На краю сознания со скрипом рвались узы, сигнализируя о потери контроля над стремительно редеющей ратью.
В едином порыве кричали древние инстинкты и затмившее рассудок наваждение, подстёгивая бешеный бег. Он почти парил над землёй, монолитным движением отталкиваясь от земли копытами и взмахивая неродными крыльями, выводя организм на пределы физических нагрузок. Ведомый порывом и целью, Джекпот потерял восприятие мира. Когда закончилась чаща он не успел затормозить и влетел на территорию лагеря стражи, пробив недавно выставленный частокол и запутавшись в брезенте палаток.
Выпутываясь, он изорвал мешавшуюся ткань телекинезом, чтобы увидеть сжимающуюся цепь из ощетинившихся копьями стражей. За мерцанием рубиновых глаз часть земнопони первого ряда кинулась на бывших секунду назад своих же, пока прорвавшиеся в пролом десятки измождённых пони, бледная тень ведомых сотен, пополняли свалку, кусаясь и лягаясь. Могучим взмахом Джекпот устремился вверх, чтобы за раз озарить весь лагерь, как то он проделывал с деревнями по пути.
Под гром набата и крики боли впервые за тысячу лет разгоралось сражение за остатки святилища того, кому лучше было бы потеряться в веках. Сама Гармония трещала под хруст ломающихся костей и клёкот раздираемого ливера в набирающих обороты схватках, пока к лагерю стекались подкрепления и спешила сама Принцесса Солнца.
Тело ещё не было готово.
Рогато-крылатая тварь пробудила его до того, как оболочку собрали обратно. Не желая наблюдать сей процесс и вновь затеряться на просторах бестелесного, Артём взаправду сконцентрировался на своих чувствах и желаниях, вспоминая весь проделанный путь с рокового дня. Это было тяжело, зачастую они были противоположными, какие-то и вовсе не искренними, рождёнными представлениями о культуре, и всё же...
На поверхности хотелось простых человеческих радостей, он скучал по любимым песням и сладостям, вновь хотелось надеть наушники и съесть простой шоколадный батончик. Остро ощущалась нехватка информации, мозг будто бы работал на холостых оборотах, желая знать всё, зайти в интернет или хотя бы получить в руки нормальную книгу. Так говорили его привычки, глубже начинались лица родственников и друзей, было больно понимать, что ему больше не увидеть сотни людей в час пик. Там же была скорбь о товарищах по восхождению, да и сожаление о забитой пегаске, кто же мог знать о разумности мифических существ.
За этой чертой начиналась растерянность. В один момент существование божественных существ, других миров и внеземной жизни оказалось правдой, а собственная смерть не оказалась концом. Он не знал, что и думать об этом, кроме того, что это было слишком выбивающим из колеи и рущило картину мира. Не в последнюю очередь из-за внезапно возникших деструктивных наклонностей при взгляде на обитателей этого мира.
Слишком яркие, что от них рябит в глазах, достаточно наивные, чтобы подойти к потустороннему существу в лесу, столь открытые, что их мимику способен понять пришелец, и крайне тактильные, раз готовы по своей воле сидеть прижавшись к душегубу. Они были слишком уязвимы и это читалось достаточно ясно, чтобы привести в исполнение вбитые в саму его суть заветы Живущего в недрах благодетеля. Теперь Артём мог с уверенностью сказать, что эти порывы были ему чужды. Слишком стихийны, эмоциональны и бездумны они оказались в сравнении с тем, что теперь он искренне ощущал при виде пони.
Наведённое желание броситься на них никуда не делось, но теперь оно подавлялось не прагматичным началом, взывающим к последствиям, а глубокой обидой, предлагавшей выждать лучшего момента, освоиться с контролем тела и понять мир вокруг. Даже сейчас он пытался мыслить рационально, находящийся во власти многих эмоций, но не имеющий сил для искренней ненависти.
В этих размышлениях он обнаружил себя посреди ночной площади, когда восстановилась часть органов чувств. Вокруг кипела жизнь, пони лихо запрягали три крытые кареты четвёрками пегасов. Лошадь из сна не наврала, его действительно собирались куда-то транспортировать, как судя по всему, и его вещи. Когда его на носилках вносили в центральную карету, взгляд зацепился за заспанную единорожку цвета морской волны, что выскочила на площадь и махала ему копытом.
Он помнил её, эта странная встреча, а также нежелание смотреть на Розовую тварь во фраке, что уселась с ним в один экипаж, повели поток мыслей к тому, а что он вообще знал о них. У определённо разумных пони разных рас существовала культура, чей материальный уровень развития было сложно определить. Они обладали высоким уровнем санитарии, по запахам Артём не смог бы сказать, что находится в лошадином поселении. Поезд, общее убранство города и предметов быта были похожи на первые фотографии конца викторианской эпохи, внутри домов же для освещения работал некий аналог электричества, но без проводов.
Магия, это определённо была она, прогибающая реальность по воле разума сила. Та же самая неведомая сила, что поднимала в воздух эти кареты, питала их настенные светильники и позволяла переводить разговор между ними... Это пугало, она не только могла срастить переломанные кости, но и проникала в умы, превращая целую цивилизацию в Паноптикум, от которого не скрыться даже во сне. Буквально влезая в чужой разум власти предержащие могли видеть всё нутро своих подданных, сами оставаясь невидимыми.
Артём понимал, что в нём говорит отвратительный личный опыт, но ожидания от политической и социальной стороны жизни этого общества были наихудшими. Стража в пластинчатых доспехах выглядела архаично, что намекало на торжество традиции в государственных структурах, подчинённых какому-то странному сплаву феодальной теократии и культу неба. Солярные и лунные знаки играли значимую роль на виденной им символике, навевая мысли о Риме двухсотых годов с его культом Солнца.
Яркая вспышка слева, что пробилась сквозь закрытые веки, прервала его размышления. Сквозь винтажное стекло кареты вдали был виден испепеляющий столб света, озаривший ночь. И в этом свете рядом с их летящим конвоем была заметна стая чёрных, перепончатых пони, подобных пегасам. Сперва Артём решил, что это группа сопровождения, но подскочившая под командный бас тройка единорогов, что сидела с ним внутри, заняла позиции у внезапно открывшихся бойниц под рога над окошками и открыла по тем огонь странными разрядами, наподобие молний.
Стая распалась на двойки, зигзагами уходя в полусферу сверху, стараясь проскочить фланговый участок маршрута, но не у всех это получалось. Он видел, как налетевшие пытались загарпунить кареты, не решаясь сразу выбивать запряжённых пегасов, чем на славу пользовались единороги, посыпая тех разрядами с соседних экипажей и вынуждая летунов под острыми углами уходить за облака. Ситуация для атакующих выходила безрадостной.
По виду эти пони походили на описанное Лумакаром, небесной тварью, что проникла в его рассудок. Теперь Артем жалел, что не выслушал посланника полностью, когда тот заговорил про скорый визит и свободу в обмен на помощь в чём-то, уверяя в притяжении подобного подобным. В том же сне та, кто назвалась принцессой, обещала ему честный суд, но насколько это понятие разнилось у них, оставалось лишь гадать. Он не знал, какой из перспектив радоваться или опасаться больше, но сделал свой выбор.
— Имея форму, я способен к движению.
Это было лукавство. В тесном пространстве, закутанный в смирительную рубашку, недавно сшитый воедино, с величайшим напряжением контролирующий хотя бы движение глаз... Артём не был способен даже на попытку чего-то серьёзного. Зато была способна та стихия, что прежде сдерживалась разумом.
— Двигаясь, я вас всех уничтожу.
И он спустил её со стоп-крана, больше не сопротивляясь позывам. С отвратительным хрустом под незадуманными анатомией углами начали выгибаться собственные кости. На этот звук обернулся правый единорог, чтобы тут же быть захваченным освободившейся секунду назад рукой с почти выбитыми суставами, что обвила шею и зацепилась за рог. В следующий миг белые зубы впились в горло копытному там, где заканчивался ворот доспеха. Конечно, этого было недостаточно, чтобы достичь артерий. При всём напряжении сила челюстей и форма зубов были попросту недостаточны, чтобы преодолеть сопротивление всех кожных покровов...
Но этого и не требовалось. Под истошный крик жертвы рука потянула рог вдаль и вверх, а хватка челюстей рывком увлекала плоть вниз, разрывая горло несчастного и вырывая из него пласт мяса. Тягучая, металлическая на вкус, кровь заполнила Артёму глотку. Только сейчас он понял замысел творца, что отвёл ему роль процессора в сложной вычислительной машине из сплава плоти и рун. Кроме желания Хексарион поселил в его сознании многое знание. Холодное, расчётливое, оптимальное, подобное математической формуле, описывающей идеальный способ достижения результата. И результатом, в данном случае, была смерть.
Вопреки ожиданиям обернувшиеся на крик двое единорогов не замерли от гротескной картины, представшей пред ними, а изготовились к атаке. Все эти жалкие секунды его сердце колотилось на пределе возможного, а вся сосудистая система уплотнялась и расширялась по великому замыслу, нагнетая в теле запредельное давление. Он ускорял и концентрировал собственную кровь, ощущая, как артерии, словно резиновые трубки, натягиваются до предела, как лопаются мелкие сосуды и капилляры по всему телу, как кровь просачивается под кожу, оставляя багровые пятна.
Когда у оснований витых рогов возник свет, он понял, что время пришло. Левая рука, также высвобожденная из рубашки, вытянулась перед рогатыми, мышцы и сухожилия руки скрутились и сжались, сужая будущее выходное отверстие. Ещё мгновение ушло на то, чтобы рука выгнулась в локте обратно, ломая локтевую кость, что своим сколом разрезала и выдавила наружу лучевую артерию. С оглушительным хлопком, подобным выстрелу из пистолета, кручёная струя крови вырвалась наружу. Минимальная дистанция и огромное давление сделали удар молниеносным.
Тонкий, алый кнут стеганул по глазам второго безымянного единорога, достигая мозга и не оставляя ему шансов. Он повёл кнут дальше, чтобы достать Розового, но тот сотворил пред собой некий барьер. Доли секунд поток бил по нему перед тем, как остатки сосуда, не выдержавшие напряжения, разлетелись в стороны, орошая окрестности. В взвеси кровавого облака в бок Артёма пролетел трассер, прошедший его насквозь, но это не спасло Ревизора Её Высочества от встречного удара обломком рога, что правая рука отломала от первого единорога и использовала вместо стилета.
Карету потряхивало, да и его тоже. С потерей противников его стремительно покидала Хексарионова милость, возвращая тело в полностью его управление. Насколько он мог судить сквозь испачканные окна кареты, их летящий караван снижался под принуждением похожих на летучих мышей пегасов. Когда заканчивался допрос Артём видел, как Розовый прятал переводящую машинку в карман, и теперь пытался её там найти. Второго недопонимания ему не хотелось допускать...
Всем спасибо за прочтение.
На этом первая арка, она же знакомство с миром, подходит к концу. Диспозиция и силы обозначены, стороны получили примерное представление друг о друге, да и впечатлений от контакта возымели массу, так что теперь их можно приводить в движение. Хотя фестралы ещё не поняли, во что вляпались.