Палингенезия

След

Море приветствовало её тёплыми волнами, что неспешно накатывали на берег, шепча о чём-то вечном. Белоснежный аликорн ступила на мягкий песок, её копыта оставляли глубокие отпечатки, но вода тут же начинала свою бесконечную работу — заливала их, размывала, стирала, словно никогда их и не было.

Селестия слегка вздохнула и чуть встряхнула головой, поправляя широкополую пляжную шляпу, что защищала её от солнца, в котором она когда-то жила. Лёгким движением магии сняла с плеча сумку и поставила её рядом, наслаждаясь моментом. Затем шагнула к самой кромке воды, позволяя солёным волнам омывать её ноги.

— Ну вот и она… — с мягкой, удовлетворённой улыбкой сказала она, глядя на бесконечную даль океана. — Долгожданная пенсия. Спустя десятки и десятки веков.

Она уселась прямо на песок, элегантно вытянув передние ноги и сложив крылья у боков. Ветер тёплыми пальцами перебирал её вечную, переливающуюся в солнечных лучах гриву. Она закрыла глаза, позволив себе раствориться в ощущениях.

— Ого…

Селестия медленно открыла глаза. Перед ней стоял пони — молодой, загорелый земной жеребец с взъерошенной тёмной гривой и чуть приоткрытым от изумления ртом. Он выглядел так, будто увидел призрака.

— Вы… это… вы же… — он сглотнул, затем неловко улыбнулся. — Богиня… то есть… Принцесса Селестия?

Она посмотрела на него с лёгким любопытством и добродушной улыбкой.

— Когда-то, да, — спокойно ответила она. — Теперь я просто Селестия.

Он моргнул, будто не веря услышанному.

— Ничего себе… — пробормотал он, невольно прижимая копыто к груди. — Я живу тут неподалёку… И, честно говоря, никогда в жизни не думал, что увижу саму богиню солнца… на пенсии.

Селестия тихо засмеялась, её смех был лёгким, как летний ветер.

— Даже аликорны заслуживают немного отдыха, — мягко сказала она, опуская взгляд на волны. — После увлекательнейшей и напряжённой работы длиною в целые эпохи.

Жеребец неуверенно кивнул, продолжая стоять в нерешительности. Глядя в её глаза, он ощущал странное спокойствие и благоговение, смешанное с чем-то, чего он не мог объяснить.

— Вы… правда заслужили это, — тихо произнёс он, потупив взгляд. — Больше, чем кто-либо.

На секунду повисла тишина. Волны продолжали свою работу, птицы кружились в небе, а тёплый ветер ласково теребил гриву аликорна.

— У вас ведь… должно быть так много воспоминаний, — наконец добавил он, проводя взглядом по её следам, что уже наполовину смыло водой. — На целую вечность…

Селестия посмотрела на свои исчезающие следы, затем снова на горизонт. В её глазах вспыхнуло что-то далёкое, недосягаемое, словно она смотрела сквозь толщу веков. Она улыбнулась — нежно, но с лёгкой печалью.

— Конечно же, так и есть… — тихо ответила она.

Бриз

Гамак мерно раскачивался в такт вечернему ветру, тихо поскрипывая под весом белоснежного аликорна. Селестия лежала, небрежно перекинув одну ногу через другую, перелистывая страницы книги. Её губы едва заметно шевелились, напевая неразличимую, старую, давно забытую мелодию — что-то тёплое, родное, пришедшее из глубины веков.

Закатное солнце бросало длинные тени на песок, а тёплый ветер играл её многоцветной гривой, запутывая её в лёгких движениях, как море запутывает сети рыбаков. Время текло неторопливо, будто растворяясь в этом вечере.

Но она чувствовала.

Чувствовала чей-то взгляд.

Селестия не отвела глаз от страницы, но её уши слегка дёрнулись. Она была уверена, что за ней снова наблюдают. И когда краем глаза заметила движение за камнем, её губы тронула едва уловимая улыбка.

Какой же он любопытный.

Месяц назад она пришла сюда впервые. Полагая, что этот пляж станет её тихим прибежищем, местом, где прошлое может исчезнуть в прибое. Но, кажется, кто-то всё ещё помнил её.

Она отложила книгу на грудь, чуть приподняла голову и, не меняя расслабленного тона, произнесла:

— Знаешь, это начинает напоминать слежку.

За камнем раздался сдавленный звук — то ли вздох, то ли приглушённое ругательство. Несколько секунд ничего не происходило, затем из-за укрытия медленно показался знакомый пони. Всё тот же молодой жеребец, который месяц назад смотрел на неё с благоговением.

Он сглотнул, чувствуя, как его уши горят от смущения.

— Простите, принцесса…

Селестия вздохнула, но не сердито — скорее с лёгкой усталостью.

— Я больше не позову тебя, если ты будешь кланяться мне.

Он замер на полушаге, не зная, что делать. Кланяться было инстинктивным желанием перед существом столь древним и великим. Но в её голосе не было ни приказа, ни раздражения — лишь простая констатация факта.

— Ладно, — наконец выдавил он, неуклюже опуская копыто.

Селестия чуть улыбнулась и вытянулась в гамаке, перекладывая книгу в сторону.

— Так что же ты хочешь знать?

Жеребец замялся, словно не ожидал, что ему дадут право спросить что угодно. Он перевёл взгляд на вечернее небо, на море, на её расслабленную позу. Затем, собравшись с духом, выдохнул:

— Мне интересно… — он замялся, подбирая слова. — Какой самый приятный запах что вы когда-либо вдыхали?

Селестия сделала вид, что серьёзно напряглась. Театрально поднесла копыто к подбородку, чуть нахмурила мордочку, словно этот вопрос был действительно сложным.

— Хм… — протянула она с задумчивость.

А затем, едва заметно улыбнувшись, просто сказала:

— Вечерний бриз.

Он моргнул, явно ожидая чего-то грандиозного.

— Вечерний бриз?

Селестия чуть повернула голову, глядя на горизонт, где солнце уже наполовину скрылось за водой. Она глубоко вдохнула, позволяя этому бризу наполнить её лёгкие.

— Именно тот, что я вдыхаю сейчас.

Он смотрел на неё, затем на воздух вокруг, затем снова на неё.

— Ох… — выдохнул он, осознавая, что этот ответ, несмотря на свою простоту, был совершенен.

Селестия потянулась, не спеша, словно расправляя крылья во сне, затем перевернулась на бок, устраиваясь поудобнее в гамаке.

— Следующий вопрос ты сможешь задать только через месяц, — сказала она, прикрыв глаза. — Сейчас я слишком устала.

Он кивнул, хотя она этого уже не видела.

Он посмотрел на её фигуру — на то, как её белоснежное тело лениво покоится в гамаке, как её грива тихо переливается на ветру, как её дыхание остаётся ровным и спокойным, как будто весь мир мог ждать, пока она решит снова заговорить.

Он кивнул ещё раз, развернулся и ушёл, оставляя аликорна наедине с её вечностью.

Звёзды

Ночное небо раскинулось над миром, безмятежное и бесконечно глубокое. Тысячи звёзд вспыхивали в его бездонной темноте, мерцая, переливаясь, живя своей незримой, вечной жизнью. Где-то в вышине, среди бесчисленных созвездий, одна за другой, срывались звёзды, оставляя за собой тонкие, серебристые следы.

Селестия сидела на песке, откинув голову назад, лениво перебирая копытом горячие, уже остывающие к ночи песчинки. Она улыбалась. Луна, как всегда, превосходно поработала — её небо было живым, насыщенным, исполненным чудес.

Она ждала.

И он пришёл.

— Доброй ночи, — осторожный, почти робкий голос раздался за её спиной.

Селестия усмехнулась, не отрывая взгляда от неба.

— Доброй, — ответила она, чуть приподняв ухо в его сторону. — Ты не находишь, что сегодня особенно красивая ночь?

Жеребец перевёл взгляд на звёздное небо. Оно и впрямь было восхитительно.

— Да, наверное… — пробормотал он.

— Наверное? — переспросила она, с лёгким весельем в голосе.

Он неловко переступил с ноги на ногу.

— Я просто не особо разбираюсь…

— Тогда доверься моему мнению, — она чуть улыбнулась. — Луна в своё время отлично поработала над этим небом.

Он кивнул, на мгновение потерявшись в созерцании.

— Кстати… — вздохнул он, нарушая тишину. — А где вы вообще живёте теперь?

Селестия чуть опустила взгляд, чертя невидимые узоры в песке.

— Около десяти километров на север, в глубине джунглей.

— В джунглях? — переспросил он, удивлённо приподняв брови.

— Моя сестра не любит, когда я хожу на пляж одна, — пояснила она, пожав плечами. — Но порой мне нужно остаться наедине с собственными… — она сделала небольшую паузу, подбирая слова, — воспоминаниями.

Он промолчал, понимая, что не стоит задавать лишних вопросов.

Звёзды продолжали падать, оставляя за собой тонкие огненные дорожки. Он поднял голову, наблюдая за этим великолепием, и наконец решился.

— Можно задать вопрос?

— Конечно, — спокойно ответила Селестия, не отводя взгляда от ночного неба.

— Какое самое яркое, тяжёлое и напряжённое воспоминание вы помните?

Впервые за всё время её улыбка угасла.

Она глубоко вдохнула, и на секунду, на короткую, мимолётную секунду, ночь изменилась.

Где-то, совсем рядом, раздался далёкий гул. Лязг металла. Крики. Вопли, полные ужаса и боли. И… смех. Громкий, дикий, безумный смех.

Но всё это исчезло в вечности, оставив лишь тишину.

Селестия медленно выдохнула, и снова посмотрела на звёзды.

— Уже и не помню, — тихо сказала она.

Жеребец молча смотрел на неё, чувствуя, что ответ был не таким простым, как казался.

Секунды текли, ночь оставалась всё такой же спокойной, волны лениво ласкали берег, а звёзды падали, одна за другой.

— Наслаждайся этим, — вдруг сказала Селестия, не отрываясь от неба. — В этом мире нет ничего более величественного, чем звёзды.

Он повернулся к ней, слегка склонив голову.

— Потому что они вечны, — добавила она.

И, словно подтверждая её слова, в этот момент особенно яркая звезда сорвалась с неба, оставляя за собой длинный сияющий след.

Друзья

Луна сияла в вышине, но сегодня свет её был мягким, почти серебристым, и пляж был погружён в спокойную, тёплую темноту. Волны лениво накатывали на берег, оставляя за собой тонкую пенную кайму, прежде чем отступить назад.

Селестия, промокшая до нитки, сияла от радости.

Она носилась по пляжу, ловя крабов, которые торопливо разбегались от неё в стороны. Временами она кружилась на месте, распахнув крылья и захлёстывая сама себя водой. Смех срывался с её губ, лёгкий, радостный, настоящий.

Она каталась по песку, чувствуя, как тёплые, бархатные крупинки липнут к её мокрому меху. Она делала всё то, что в своей прежней жизни никогда не позволяла себе: прыгала, гонялась за тенями облаков, раскапывала копытами влажный песок, как будто что-то там могло быть спрятано.

Селестия наслаждалась.

Наслаждалась самой чистой, детской, безответственной радостью.

Но когда её взгляд случайно упал на что-то впереди, её смех замер.

На песке, аккуратно выложенное из небольших ракушек, белело сердечко.

Селестия замерла.

Она не знала, почему это заставило её остановиться. В этом не было ничего странного — кто-то просто решил оставить на пляже этот невинный узор. Но что-то внутри неё вдруг болезненно дёрнулось, а тепло детской радости стало отступать, словно волна, забирающая за собой песок.

Она подошла ближе, вглядываясь в сердечко.

Что-то в нём было… неправильное.

Нет, не в самом сердечке. В ней.

В этом моменте.

В этом ощущении.

Она смотрела на ракушки, и не понимала, почему её сердце сжалось. Почему в груди вдруг разлилось странное, смутное сожаление.

Селестия провела копытом по песку, но не разрушила рисунок.

Что-то было забыто.

Что-то важное.

Она выдохнула, заставляя себя отойти назад. Отряхнулась, пытаясь сбросить с себя холод, причину которого она даже не понимала.

Но тут…

Какое-то видение, ощущение, пробежало по её разуму.

Она представила… нет, вспомнила…?

Как некогда шли с ней другие.

Кто-то был здесь.

Кто-то оставлял следы рядом с её следами.

Селестия зажмурилась, отчаянно цепляясь за эту тонкую, едва ощутимую нить воспоминания.

Но оно растворилось.

Как вода в песке.

Как всё остальное.

Тишина накрыла её, и только плеск волн звучал где-то рядом.

А затем…

— …Селестия…

Голос.

Шёпот.

Тихий, еле слышный, почти сливающийся с ночным воздухом.

Она резко повернулась.

Но рядом никого не было.

Только море, песок и звёзды.

Её сердце гулко стучало в груди.

Дежавю.

Это уже случалось.

Она уже слышала этот голос.

Но когда?

Селестия снова посмотрела на сердечко из ракушек.

А потом медленно сделала шаг назад.

И ещё один.

Она больше не хотела на него смотреть.

Её разум всё ещё цеплялся за тонкие, ускользающие нити чего-то забытого, когда она заметила движение боковым зрением.

Жеребец.

Тот самый.

Она вывелась из ступора и перевела на него взгляд.

Он приближался осторожно, словно боясь спугнуть её, но в то же время не в силах отказаться от возможности снова заговорить. А затем, почти машинально, словно по рефлексу, он почтительно склонил голову.

Селестия тихо вздохнула, её губы изогнулись в лёгкой, понимающей улыбке.

— Опять ты за своё? Сколько можно кланяться? — её голос был мягким, но в нём читалось лёгкое веселье.

Он замер, осознавая, что снова сделал это.

— Простите… то есть, извини.

Она рассмеялась, коротко, но без злобы, и медленно опустилась на песок, глядя на него снизу вверх.

— Ну что ж… раз уж ты снова здесь, ты можешь задать свой вопрос.

Он кивнул, с трудом подбирая слова.

— Знаете… то есть… знаешь… — он запнулся, но взял себя в копыта. — Ты ведь подготовила принцессу дружбы. Обучила её, что дружба — высшая благодетель. Что в мире есть не так много вещей, важнее друзей…

Селестия молча смотрела в океан.

— Да.

Он сглотнул.

— А… у тебя самой… когда-то были друзья?

Ветер снова пробежался по берегу, и волны на мгновение стали чуть громче, перекрывая неловкую тишину.

Селестия не сразу ответила.

Её взгляд, пустой, едва печальный, по-прежнему был устремлён в океан.

Но затем она перевела глаза на него.

И улыбнулась.

Широко, дружелюбно, спокойно.

— Конечно.

Любовь

Тёплый ветер нежно касался её шёрстки, ласкал её гриву, лениво перелистывал страницы раскрытой книги. Селестия лежала на подстилке, глубоко вдыхая солёный воздух, смешанный с ароматом джунглей, едва уловимым, но настойчивым.

На мгновение она позволила себе закрыть глаза.

И образы вспыхнули в её сознании.

Нежный взгляд, наполненный трепетной заботой.

Вкус фруктового вина на губах — терпкий, сладкий, пьянящий.

Тёплое дыхание на коже.

Чьё-то вожделение, пронизывающее её, и следующая за ним сладостная боль, которая не была неприятной. Напротив, она была той болью, что приходит вместе с радостью, что делает мгновения острее, ярче.

Селестия вздрогнула и приоткрыла глаза, когда её размышления прервал негромкий кашель.

Она повернула голову.

Тот самый жеребец.

Селестия приподняла бровь, затем улыбнулась и чуть склонила голову набок, оценивающе глядя на него.

— О, мой постоянный посетитель, — её голос был лёгким, чуть насмешливым. — Какой же вопрос в этот раз ты хочешь задать великому, бессмертному и всезнающему аликорну?

Жеребец отвёл взгляд, покраснев, но затем набрался храбрости и тихо произнёс:

— Ты… ты когда-нибудь любила кого-то?

Селестия задумчиво посмотрела на него, а затем загадочно улыбнулась, снова напрягая память, пытаясь удержать сладостные образы, что всё ещё дрожали в её сознании, словно отражение луны в воде.

— Да… был один жеребец, что похитил моё сердце, — её голос стал мягче, теплее. — Он был чист душой, а его грива напоминала настоящее золото… а глаза… пронзительные, глубокие, цвета безоблачного неба.

Жеребец молчал, заворожённый её словами.

— Он был великим воином, — продолжила она. — Великим настолько, что, в конце концов, отдал свою душу ради спасения мироздания.

Она вздохнула, и её взгляд потяжелел.

— И теперь… никто, кроме меня, даже не помнит его. Даже Луна не знает…

На мгновение она закрыла глаза, позволяя себе утонуть в давно забытых прикосновениях. Тёплых. Сильных. Полных нежности.

Но голос жеребца снова выдернул её из этих грёз:

— Ну… кому-то ведь в этом мире повезло, да? Если даже спустя века его помнит бессмертный аликорн…

Селестия медленно открыла глаза.

— Теперь, наверное, память о нём тоже вечна.

Она вздохнула.

Приступ тоски захлестнул её, сжал сердце ледяными пальцами.

— Так и есть, — прошептала она. — Увы… его я не забуду.

Она посмотрела в горизонт, где море и небо сливались воедино.

— И эта боль будет со мной… навсегда.

Жеребец уже развернулся, готовый уйти, вновь оставив её одну среди мягкого шелеста волн и трескающих на тёплом песке ракушек.

Но прежде чем он скрылся за границей пляжа, её взгляд невольно упал на книгу, что покоилась рядом, на слегка помятой подстилке.

И в этот миг в её разум прокрался холодный, тонкий ужас.

На обложке книги было его лицо.

Того, кого она любила.

Того, кто, как она верила, жил лишь в её памяти.

Селестия застыла, не в силах отвести взгляд, её дыхание замерло, а сердце, казалось, на мгновение прекратило биться.

А был ли он?

Или она и написала эту книгу? Давным-давно, в отчаянной попытке сохранить память о нём, сделать его существование вечным, пусть даже только в словах?

Или… всё ещё хуже?

Может, не было у неё никакого возлюбленного?

Может, она просто читала эту историю настолько много раз, что заменила ею свою память?

Она хотела вспомнить. Так сильно хотела.

Но… обнаруживала лишь пустоту.

Безграничную, пугающую, ледяную пустоту, что окутала её разум, как тёмный туман, стирающий контуры прошлого.

Губы Селестии дрогнули.

Она медленно прикрыла веки, но даже в темноте, за закрытыми глазами, обложка книги стояла перед ней, будто высеченная на внутренней стороне её сознания.

И тогда, в самый край её глаза набежала слеза.

Прозрачная. Чистая.

Первая, наверное, за целые поколения.

Круги на воде

Солнце стояло высоко, заливая пляж своим теплым светом, но в этот раз оно не приносило утешения.

Селестия сидела на самом краю воды, позволяя тёплым волнам ласкать её ноги, но даже это привычное ощущение казалось ей далеким, почти неощутимым.

С последнего визита сюда она не знала покоя.

Она искала. Искала в архивах, в книгах, в воспоминаниях Луны, пыталась перелистать страницы своей бесконечной жизни, выискивая зацепки. Она использовала заклинания памяти, откатывая сознание назад, к самым истокам.

Но не находила ничего.

Абсолютно ничего.

В её памяти зияли пустоты. Эпохи исчезли, целые века выпали из её жизни, оставляя лишь клочки, обрывки, несвязанные и бессмысленные.

А что, если она помнит не своё прошлое?

А что, если её собственный разум заполнял пустоту ложными картинами, подменяя реальность вымыслом?

И что хуже — никто не мог ей помочь.

Даже Луна, даже её собственная сестра, оказалась ещё более беспомощной. Тысячелетие заточения в безмолвном кошмаре оставило на её разуме глубокие трещины.

Никто не мог ей сказать, кем она была.

Никто не знал, откуда она пришла.

И вот теперь, греясь под солнцем, чувствуя, как его лучи скользят по её шерсти, она не могла избавиться от чувства жгучей пустоты внутри.

Она даже не удивилась, когда к ней подошёл жеребец.

На этот раз он ничего не сказал. Просто сел рядом.

Некоторое время они сидели молча.

Наконец, Селестия вздохнула и нарушила тишину:

— Ну, спрашивай.

Он задумался.

А затем тихо спросил:

— Кто вы?

Она вздрогнула.

Этот простой вопрос пронзил её словно копьё.

Кто она?

Она всегда знала ответ. Всегда. Она — Принцесса Селестия.

Но сейчас… сейчас эти слова звучали пусто.

Она не знала, кем была.

И что хуже всего…

Она даже не была уверена, действительно ли когда-то это знала.

Селестия отвела взгляд в сторону горизонта.

— Не знаю, — сказала она наконец.

В её голосе не было ни горечи, ни злости. Только холодная, бесконечная усталость.

Жеребец не стал спрашивать больше.

Он просто остался рядом, позволяя ей самой разобраться с тишиной внутри.

— Знаете, я просто сел рядом со странной гостьей, — неожиданно сказал жеребец, глядя на море. — Мы ведь с вами встречаемся впервые.

Селестия удивлённо перевела на него взгляд.

— Впервые? — повторила она. — Но я бываю здесь регулярно.

Жеребец хмыкнул, покачав головой.

— Так-то оно так. Но видите ли… Я никогда вас раньше не встречал.

Он посмотрел на неё с лёгкой улыбкой, но в его глазах читалась странная смесь сомнения и восхищения.

— Я не верил отцу, когда он говорил, что встречал бывшую принцессу на этом пляже. Потом не верил деду, когда он рассказывал то же самое. И уж тем более я не верил прапрадеду…

Он замолчал, глядя, как волны лижут берег.

Селестия моргнула.

Её уши дёрнулись.

Глаза медленно расширились.

Всё это время… это были разные жеребцы.

Каждый раз, когда она приходила сюда, проходили целые поколения.

А она даже не заметила.

Мир двигался вперёд. Годы текли, уносили жизни, оставляя на их месте новые. А она… Она оставалась.

Всегда.

Она не сказала ни слова, просто уставилась перед собой, а затем тихо вздохнула.

— Я завидую тебе, — прошептала она.

Жеребец повернул голову, но промолчал, ожидая продолжения.

— Ты смертен, — продолжила она. — У тебя есть предел.

Аликорн опустила взгляд.

— А у меня есть вечность.

Она взяла телекинезом камень и с лёгким щелчком отбросила его в море.

Круги разбежались по воде, и её отражение исказилось, распалось на дрожащие пятна.

Селестия смотрела на него, словно надеялась найти там ответ.

Но там была лишь пустота.

Тихий, едва слышный выдох сорвался с её губ.

И тогда, не столько жеребцу, сколько самому миру, она задала вопрос, который преследовал её с того самого дня, как она впервые осознала бесконечность своей жизни:

— Кто… или даже что… вообще такое Селестия?

Вопрос

Песок под её копытами был тёплым, мягким, как память, которая некогда согревала её сердце.

Но теперь там, внутри, было пусто.

Селестия смотрела на горизонт, где море и небо сливались воедино, а ветер разносил по побережью солёный запах прибоя. Она глубоко вдохнула, будто надеясь, что в этом вечере спрятаны ответы. Будто запах моря мог вернуть ей то, что она потеряла.

Но ничего не возвращалось.

Она стояла здесь день за днём, год за годом, век за веком, и теперь, наконец, осознала очевидное.

Она не помнит.

Она ничего не помнит.

Жизнь, которой она жила, была ли она? Или же это был сон? Фантом? Нечто столь далёкое, что даже воспоминания не могли его удержать? Что осталось от неё, кроме титулов, которые канули в лету, кроме статуй, давно разрушенных временем?

Она закрыла глаза.

Когда-то, давным-давно, у неё, наверное, были друзья. Может быть, у неё была семья. Может быть, была любовь. Может быть, были бесконечные дни, наполненные светом и смехом.

Но может быть… всего этого никогда не существовало.

Она могла помнить радость, могла помнить боль, могла помнить тысячи лиц и тысячи голосов, но ни одно имя не всплывало в её разуме. Ни одно.

Целые поколения сменяли друг друга, исчезая для неё, как мгновение. Для них проходили века, для неё — лишь один глубокий вдох.

Селестия сделала шаг вперёд, позволяя воде коснуться её ног. Её отражение дрожало в воде, размытое, призрачное, словно море тоже не могло вспомнить, кто она такая.

— Что же значит жить? — тихо спросила она у пустоты.

Ответа не последовало.

Лишь волны, что раз за разом смывали её следы.

Но тут…

Послышался лёгкий звук, осторожные шаги по песку.

Селестия повернула голову.

К ней приближалась маленькая кобылка. Белая, с розовой гривой, лёгкой и мягкой, как облако. Её большие глаза сияли любопытством, но в них не было страха, только детская непосредственность.

Она подошла ближе, останавливаясь на безопасном расстоянии, словно перед существом, которое ей говорили уважать, но которое она всё равно хотела рассмотреть поближе.

— Ты снова здесь, — сказала кобылка.

Селестия моргнула.

Кобылка посмотрела на неё пристально, склонив голову на бок.

— Почему ты приходишь сюда день за днём? — спросила она. — Ты играешь, читаешь, спишь… и прожигаешь столь драгоценное, бесценное время.

Селестия не сразу ответила.

Она посмотрела на кобылку. На её юное лицо, её чистые, ясные глаза. На отражение, которое не дрожало в воде, а стояло уверенно, твёрдо, в отличие от её собственного.

И вдруг…

Её губы тронул лёгкий, тихий, почти беззвучный смешок.

Смешок без ответа.

Смешок без причины.

Просто… смешок.

А затем она повернулась к морю, позволяя волнам вновь омыть её ноги, и ничего больше не сказала.