Метка Судьбы
Часть 1.
1.
Саванна медленно пробуждалась от ночного сна. Желтая трава блестела капельками утренней росы, земля под ней была холодной и немного влажной. Запоздалые ночные птицы и летучие мыши разлетались по своим дневным убежищам, предвкушая спокойный сытый сон. Стадо антилоп стояло у мелкой прохладной заводи, дежурные антилопы то и дело озирались по сторонам в поисках крокодилов, которые, впрочем, были слишком ленивы, чтобы охотиться так рано. Но в этих местах осторожность никогда не бывает лишней.
Прежде чем над горизонтом показалось Солнце, из странного вида хижины недалеко от реки вышла старая зебра, держа в зубах за шкирку новорождённую кобылку, которая дёргала ногами и пищала изо всех сил. Когда первые лучи восходящего Солнца достигли хижины, кобылка вдруг перестала дёргаться. Она ошеломлённо замерла, уставившись на огромный жёлтый диск, который медленно поднимался над горизонтом, покрытым размытой плёнкой испаряющейся росы. Старуха положила новорождённую в освещённую Солнцем корзину, наполненную мягким сеном, и вдруг обратила внимание на глаза малышки, застыв на несколько мгновений в немом удивлении.
— Вот значит, как… — прошептала она себе под нос и, усмехнувшись, направилась обратно в хижину, где ждали новоиспечённые родители.
— Жеребёнок здоров и крепок, — проскрипела старуха, избегая смотреть в глаза покрытой потом матери — саванна приняла её благосклонно. Сегодня в книге Солнца появится новое имя. Зекора.
2.
Я ничком лежала в колючем густом кустарнике, которым поросло небольшое возвышение над огромным пространством саванны, ровным как стол. Очень далеко над горизонтом, в зыбком мареве нарастающей дневной жары, виднелись Сёстры, две одинаковые как близнецы горы с белоснежными вершинами. Хоть их и можно было разглядеть в ясную погоду, они находились настолько далеко что ни соплеменники, ни заезжие торговцы, ни редкие путешественники — никто не мог сказать можно ли вообще до них добраться, и что там у подножий этих гор, не говоря уже о происхождении названия. Впрочем, обитатели саванны по натуре не очень любят далеко путешествовать, и относятся к Сёстрам скорее как к чему-то вроде редких облачков на небе, или вроде второй Луны.
С моего насеста было отчетливо видно любое движение там, внизу. Недалеко, у небольшой круглой лужи с мутной желтой водой, торчало несколько корявых деревьев, на ветвях которых сидело множество птиц, отдыхавших после длинного перелёта. Под деревьями важно расхаживали трое слонов, то и дело задирающих головы к птицам и, видимо, поносивших их на чем свет стоит. Несмотря на добродушный внешний вид, слоны всегда славились скверным характером. Прямо передо мной на пыльных каменных валунах расположился львиный прайд. Большая часть львов дремала на солнышке в самых разных позах, а маленькие львята, под надзором пары то и дело зевающих львиц, катались в пыли и пытались отгрызть друг другу уши. На дальнем валуне стоял огромный мощный лев с густой гривой, и не спеша разговаривал с еще более огромной и мощной антилопой гну, обладавшей такими широкими рогами, что на них можно было бы разместить небольшую хижину. Разговор этих двоих выглядел напряженным и официальным, в основном, потому что лев стоял перед собеседником на своих ногах, а не лениво валялся на боку, как у них принято. Но это только издалека. Васимба, вожак местных львов вдруг протянул лапу и потрепал своего собеседника за ухо, а Мбала – вожак антилоп, вывернулся и толкнул того в бок краешком закруглённого рога. После этого они рассмеялись и разошлись.
Не знаю, смогла бы я вот так весело разговаривать с тем, кто раз в несколько дней убивает кого-то из моего племени. Пусть даже больного или старого, но всё же соплеменника. Но у их народов были свои взаимоотношения, отточенные столетиями такой жизни. Есть легенды о том, что когда-то, десятки поколений назад, львы строили каменные города, и одинокий курган, нетипичный для наших мест, на котором я сейчас лежала, когда-то был фундаментом одной из львиных крепостей. Правда это или нет — никто уже не знает, потому что нынешние львы не ведут летописей, да и разговоров ни с кем не заводят кроме своих потенциальных жертв, видимо им и без городов неплохо живется, поколение за поколением. Наверное, еще через сотню-другую сезонов, они и полудикую речь-то забудут за ненадобностью, вместе с охотничьими традициями, а значит зебры тоже окажутся в опасности, и нам придётся что-то с этим делать. Но это будет ещё не скоро.
Так, Солнце в зените, пора выходить из своего уютного убежища и идти к Реке. В это время дня, в самый разгар жары, она в некоторых местах мелеет почти до дна и через нее можно переправиться, не опасаясь зубов крокодилов. Противоположный берег Реки был покрыт зарослями низких корявых деревьев, в которых обитали самые отвратительные существа если не во всём мире, то в саванне уж точно. Обезьяны. Эти небольшие злобные твари передвигались по веткам с удивительной прытью, при этом они всегда истошно орали и кидались в любого пришельца плодами, камнями, или даже собственными испражнениями. При любом удобном случае они десятками цепких лап хватали зашедшего на их территорию за гриву, хвост и ноги, и вышвыривали в Реку, прямо в пасти крокодилам. В их заросли никто не ходил по своей воле, но сейчас был особенный случай – я была на Испытании для получения Метки Судьбы.
3.
Метка Судьбы — это особенный знак, который получала каждая зебра, достигнув определенного возраста. Ну, или пыталась получить. Метку на крупе, там, где по никому не известному стечению обстоятельств не было полосок, татуировала старейшина деревни, и это определяло то, чем будет заниматься зебра всю свою жизнь: нянчить малышей, ловить рыбу или бить в барабаны. Но метку нужно было заработать, выполнив Испытание, которое выдавалось старейшиной каждому жеребенку в зависимости от того, чем он хотел бы заниматься. Традиционно предполагалось, что к возрасту в тринадцать сезонов жеребенок уже должен чётко понимать свои предпочтения, а значит он должен быть способен на столь важный самостоятельный выбор. Правда, глядя на своих сверстников, я нисколько не удивлялась тому, что если не у половины из них, то как минимум у трети, выбор жизненного пути был сделан родителями, а не самим жеребенком. Хотя не мне их осуждать, наверняка в старые времена, когда эта традиция еще только зарождалась, вариантов для занятий у зебры было куда меньше, чем сейчас, и у двенадцатилетнего бедолаги не так пухла голова при выборе кем быть: собирателем, нянькой или земледельцем.
Впрочем, никто и нигде не относился к этому ритуалу с пренебрежением и не считал его пережитком прошлого. Испытание было ключевым моментом в жизни молодой зебры, только после получения Метки она становилась полноправным членом племени, поэтому Метку пытались получить все. Ну, или абсолютное большинство. В прошлом году две молодых зебры пропали без вести, не выдержав и сбежав в саванну прямо перед заветным днём, а годом ранее один вернулся спустя месяц совершенно не в себе, не сумев даже объяснить, что с ним случилось на Испытании. Хоть всем и было его безмерно жаль, Метки ему не полагалось, а значит, не полагалось ни дома, ни семьи в нашей деревне, и он должен был стать отшельником. Если жеребенок, достигший нужного возраста, все еще не был уверен в своих силах, то Испытание можно было отложить два раза с промежутком в полгода, но если уж взялся, то вторых попыток не давали.
Так уж вышло, что моя бабушка по отцовской линии была той самой старейшиной, и поэтому, в канун дня объявления кандидатов на Испытание, отец в нарушение всех традиций позволил себе ругаться с ней несколько часов подряд, утверждая, что я еще не готова. Конечно, он ошибался, но кто я такая чтобы спорить с отцом. Мне рассказывали, что пару лет после моего рождения отец холодно ко мне относился, ибо рассчитывал на рождение сына, что почему-то в обществе считается куда более почётным прибавлением в семействе. Как водится, со временем родительские чувства взяли своё, и сейчас он души во мне не чает, благо от жеребцов я почти не отстаю. Безусловно, бег наперегонки, кувырканье в пыли и бои с шестом были важными частями моей жизни, просто потому что мне нравилось видеть счастливую физиономию отца, когда я иногда брала верх в каком-нибудь жеребячьем состязании, но меня всё это мало привлекало. Сколько себя помню – я всегда интересовалась тем, чем занималась старейшина.
Над её странной кособокой хижиной, построенной так чтобы быть похожей на пень гигантского дерева, всегда вился лёгкий пряный дымок, а по округе носились самые разные запахи. Она пропадала там почти всё время, выходя только за тем, чтобы поесть или сходить к Реке. Если кому-то в племени была нужна помощь или совет — они приходили к ней сами, а ингредиенты для зелий приносили две специальные зебры с метками собирательниц, каждая из которых в будущем видела себя на месте старейшины, посему они скрытно ненавидели друг дружку и постоянно устраивали взаимные подлянки. Иногда старейшина выходила из хижины немного не в себе и кричала длинные нечленораздельные фразы на языке предков, или просто стояла у костра, глядя в огонь. Мама говорила, что в эти минуты старейшина общается с духами саванны, и те говорят ей такие вещи, от которых обычная зебра сошла бы с ума.
Зелья и порошки, которые готовит старейшина, могут всё. По крайней мере, не было еще болезней или травм, которые она бы не вылечила своими припарками. Если зебра заболевала чем-то, или кто-то был ранен, старейшина просто выходила из своей хижины с дымящейся чашкой, давала выпить больному, и на следующий день зебра была уже здорова. Ну, если честно, может быть, я и преувеличиваю, иногда больному приходилось лечиться на постельном режиме пару дней, иногда даже неделю, но хворь уходила всегда, без исключений. Другие зебры относились к старейшине с осторожностью и старались не подходить близко к её хижине без надобности, но меня, напротив, тянуло туда, где в воздухе всегда витали странные запахи, и слышался приглушенный говор предков.
Однажды, сезонов пять назад, я даже забралась к ней, когда старейшина ходила к Реке за водой, а её помощницы по непонятной причине застряли где-то далеко в саванне, хотя впоследствии выяснилось, что они просто подрались друг с дружкой, случайно встретившись посреди пустынной дороги. В глубине хижины, там куда не доставал свет Солнца из дверного проёма, было темно, горела всего одна коптящая масляная лампа, да в очаге валялось немного красных недогоревших угольков. Все стены и потолок были увешаны травами, корешками, а в углу висела целая связка сушеных змеиных шкурок. Посреди хижины располагался круглый очаг с огромным глиняным котлом, в котором при желании с комфортом уместилась бы взрослая зебра, а в дальнем углу стоял низенький стол с несколькими книгами, писчими принадлежностями и керосиновой лампой. Я тогда впервые увидела книги и, забавно об этом думать, впервые увидела не то, что настоящую керосиновую лампу, а даже обыкновенный деревянный стол. У нас в племени такая мебель была как-то не в ходу, в основном, потому что подходящего дерева в округе было не сыскать, а редкие торговцы, проплывавшие по Реке на лодках, не привозили на продажу таких громоздких вещей.
Я прокралась мимо пустого котла, стараясь не смотреть в ту сторону, где висели змеиные кожи, и мое внимание привлекла одна из книг на столе – она была раза в полтора толще других, по краям отделана потемневшим от времени золотом, а на обложке оказалось изображено стилизованное Солнце. Не в силах побороть искушение, даже еще не умея тогда читать на языке предков, я потянулась к этой книге, и услышала у себя за спиной кашель бабушки. Несмотря на стоявшую в хижине духоту у меня похолодели ноги.
— Так-так-так… Кто это тут у нас? — проскрипела старейшина, отодвигая в сторону ведро с водой которое только что принесла, — Ну-ка выйди на свет, чтобы я видела будущую лягушку. Или дождевого червяка. Или навозного жука. Не знаю, какое зелье мне первым попадётся.
Я, за мгновение мысленно перебрав все возможности для бегства и не найдя ни одной, понуро вышла на свет, падавший с улицы через открытый дверной проём.
— Зекора, как это я сразу не догадалась, — произнесла старуха, сев и подбоченясь копытами, — то-то ты в последнее время вертелась неподалёку. Пожалуй, перед тем как превратить тебя в улитку, я расскажу обо всем твоему отцу.
— Нет, бабушка, только не рассказывай отцу! — выпалила я, сама не ожидая. Перспектива быть сурово, но справедливо наказанной тогда была куда лучше, чем мысль о том, что отец будет расстроен из-за меня. — Преврати меня в улитку, если хочешь, только не говори ему! Он меня так любит, а я его так подвела! Просто у тебя здесь так интересно, и я...
— Жеребячий интерес это не повод вламываться в священное место без спросу, маленькая Зекора!
— Я прошу прощения, это моя вина. — я старалась очень тщательно выговаривать такие сложные для маленькой меня слова, — Преврати в червя, если хочешь, только не рассказывай отцу. Он очень расстроится…
С этими словами я подошла к бабушке и легла у её ног низко опустив голову, как делают новорожденные в саванне телята в случае опасности. Мысленно я уже была готова к тому, что вот сейчас сверху на меня прольется странно пахнущая жидкость из какого-нибудь пыльного флакона с ближайшей полки, и я вернусь домой к маме уже вприпрыжку, и квакая.
Но вместо этого я услышала над головой хриплый смешок.
— Ох, а ведь всё-таки ты пришла сюда, всё-таки пришла. Знаешь, я за последние месяцы даже начала беспокоиться, думала, что ошибалась, но я слушала Солнце и видела знаки, нет не может оно ошибаться. Но всё-таки я беспокоилась, всё-таки уже восьмой сезон, а у языка предков такие сложные для освоения артикли…
Я ничего толком не поняла из её дальнейшей речи, но, аккуратно подняв голову, увидела, что бабушка смотрит на меня добрыми глазами. Она так никогда ни на кого не смотрела, уж я-то знаю.
Если бы не та спонтанная вылазка, я бы, наверное, стала кем-нибудь из того, что пророчил отец в минуты, когда ему не терпелось обсудить моё будущее. Зекора Укротительница Гиен! Или нет, Великая Защитница Зекора! Не говоря уже о том, что у него в сундуке секретно хранился свиток папируса со здоровенным списком моих потенциальных супругов, охватывающий все поселения в радиусе недели пути отсюда, с какими-то хитрыми пометками и сносками. Судя по самым первым записям, отец завёл этот список спустя три часа после моего рождения. Не скажу, что некоторые тамошние кандидаты не вызвали во мне интереса, но я была еще слишком маленькой чтобы всерьез думать о таких вещах. К тому же я решила пойти по пути старейшины, где с замужеством были большие проблемы, особенно после того, как вредная старуха вскоре объявила о моём выборе жизненного пути во всеуслышанье. Тем самым она не только вогнала отца в глубочайшее уныние, а соплеменников заставила тихо шептаться у меня за спиной, но и навлекла на мой тощий круп ненависть со стороны зебр-травниц, которым теперь точно всю жизнь предстояло быть просто на побегушках.
Накануне дня церемонии, когда я сидела на большом плоском камне у берега Реки и, бормоча под нос проклятия, стирала старухино бельё, покрытое пятнами из дюжины различных источников, краем глаза я заметила отца, шагающего по берегу в мою сторону. Приблизившись и воткнув в песок копьё для ловли рыбы, которым он на моей памяти не пользовался ни разу, отец изобразил удивление.
— О, ничего себе, не ожидал тебя тут встретить! — с наигранной дружелюбностью проговорил он, оглядываясь по сторонам, — А я вот, это… Рыбку решил поймать, матушке твоей-то, того, иголки швейные нужны, костей с рыбки надёргаю, ну и, это…
Я из вежливости молча покивала головой, продолжая щёткой оттирать от ткани нечто похожее на застывший свечной воск, который при соприкосновении с речной водой оставлял на её поверхности жирную радужную плёнку. Постояв немного и покачиваясь из стороны в сторону, отец начал издавать губами звуки на выдохе, которые периодически издают все взрослые жеребцы в минуты раздумий. Наконец, видимо поняв, что его легенда не имеет смысла, он запрыгнул на камень рядом со мной и стал пытаться помогать, отжимая уже постиранные тряпки.
— Пап, не надо, брось, я уже сама почти закончила. — быстро проговорила я, глядя на то, как одна из церемониальных рубашек старейшины от усердия отца начинает расползаться даже не по шву, а где-то посередине. Отец отложил рубашку в сторону и с некоторым удивлением осмотрел свои копыта, будто бы впервые их видел.
— Как-то не рассчитал я… — ответил он, пытаясь снова состроить виноватую улыбку, — матушка твоя ведь обычно занимается. Оно, видимо, сложнее чем кажется, сначала думаешь, что можно просто силы приложить как можно больше, а потом оказывается, что слишком сильно тоже не следует давить…. Зекор, а ты точно решила стать ведьмой?
Внезапный вопрос начисто выбил меня из колеи, потому что за все прошедшие годы отец высказывался о моём выборе лишь раз, в самом начале, когда на семейном ужине я и объявила ему о своем решении. Вопреки моим и маминым опасениям, никакого скандала не получилось, отец просто спросил несколько раз уверена ли я в своем выборе, а затем, закончив трапезу, рано ушел спать. Хоть мы с матерью и тревожились о его состоянии, но на следующий день он вёл себя как ни в чём ни бывало, но только на первый взгляд. В его глазах больше не было тех искорок счастья, когда он видел меня участвующей в каком-то спортивном состязании или занимающейся простыми будничными делами.
Я отложила в сторону щётку, подняла от воды голову и неосознанным движением копыта убрала назад упавшую на глаза гриву, которую по местной расхожей среди подростков традиции перестала стричь и укладывать ровно за полгода до Испытания. При этом я сразу пожалела о своей неосмотрительности, потому что крайне едкое мыло по особому бабушкиному рецепту тут же попало мне в правый глаз и превратило его в пылающий слезящийся кошмар.
— Не ведьмой, а знахаркой, пап! — прошипела я, промывая глаз водой, что не очень-то помогало, — Ты ведь знаешь, что бабушка не терпит, когда к старейшине и её делу обращаются в подобном ключе. Да и мне самой это обидно слышать.
— Хорошо-хорошо, зна-хар-кой. — Он сделал примирительный жест, — Тебе действительно нравится сидеть и тереть эти вонючие травки? Ты разве сами не видишь, что прямо накануне Испытания чужие тряпки стираешь, это как-то неправильно...
— Мы с тобой уже всё обговорили еще тогда, не начинай…
— Тебе ведь даже не обязательно становиться старейшиной, ты ведь можешь стать травницей, они ведь вроде бы делают то же самое, тоже вот это вот всё… Травки, ну, всякие.
Последние слова он произнес уже вполголоса, видимо сам понимая, насколько неубедительно и неуместно это звучит. Я открыла, было, рот чтобы выдать какую-нибудь колкость в ответ на его примитивные представления о моём ремесле, но тоже быстро поняла, что всё это не имеет смысла, мне и самой не хотелось дерзить отцу. Даже несмотря на то, что отношения между нами заметно охладели в последние сезоны, и я была уверена, что он воспринял не иначе как предательством моё решение о выборе жизненного пути, но всё же я по-прежнему любила его даже больше бабушки.
Некоторое время мы сидели молча, глядя на противоположный берег Реки, где по краю обезьяньих зарослей неспешно полз огромный питон. Свесившись с небольшого обрыва на одном кончике хвоста, он попил воды из реки, кивнул заметив нас, и, свернувшись каким-то немыслимым узлом, подтянул своё тело обратно, вскоре снова скрывшись в тени кустарника.
— Пять, — сказал отец вполголоса, безразлично глядя в воду.
— Не, — ответила я, прикидывая в уме длину питона, — думаю шесть или даже восемь.
— Восемь макак даже крокодилу не слопать, — улыбнулся отец, — они же едят всякую пакость, наверняка от них бывает несварение.
— Мы с Имарой как-то нашли на берегу скеле…
— Дочь, ты выросла прекрасной сильной зеброй. — вдруг перебил меня отец, — Ты бы могла стать кем угодно, даже вождём племени в будущем, если у нас снова будут выбирать вождей. Твоей силе и проворству позавидует любой жеребец в округе. А ты травки смешиваешь…
— Я не хочу больше об этом разговаривать, ради Солнца, пап, не надо.
Отец со страдальческим вздохом бросил в воду камешек, затем покосился на меня и протянул копыто, неловко погладил по макушке.
— Ты уже большая, почти с мать выросла. — произнёс он, — Хотя бы она за тебя порадуется. Постарайся завтра.
Я придвинулась ближе и впервые за много сезонов обняла его. Щётка соскользнула с камня и медленно поплыла по течению, распространяя на воде радужные разводы.
Ещё за много месяцев до Церемонии я уже догадывалась какую задачу для меня выдумает старейшина. На самом деле догадываться даже не требовалось, просто потому что старуха постоянно записывала свои мысли на бумагу, оставляя её на столе целыми ворохами, а потом поручая мне делать из этих ворохов пронумерованные подшивки. Однажды она даже сболтнула что собирается писать книгу о своей жизни, но я тогда была еще маленькой и подняла её на смех, за что получила шишку на лбу и задание вычистить до блеска обширное нутро глиняного котла, стоявшего посреди хижины. Правда, прямым текстом в старухиных записях ничего не говорилось, но, немного поразмыслив над некоторыми иносказаниями и метафорами, мне удалось вполне сносно определить суть будущей задачи. Мысль о том, что бабушка оставляла все эти записи у меня на виду не просто так до меня тогда не дошла.
Моим Испытанием был поход на другой берег Реки сильно ниже по течению, глубоко в заросли к обезьянам. Там, на месте давно разрушенного каменного храма, от которого осталось лишь несколько стоящих вертикально грубо отёсанных камней, растет особый мох. Не то чтобы этот мох был какой-то особой редкостью, но его еще нужно было найти, определить степень его роста, отделить от других очень похожих на него растений, и только тогда сорвать, при этом не повредив нежные ризоиды, которыми он крепится к поверхности. В целом это довольно сложно сделать одной, посреди обезьяньих владений, однако при должном уровне подготовки выполнимо. Особенно если участь, что одним из других вариантов, которые рассматривала бабушка значилась ловля крокодила и выдирание у него зубов.
В день церемонии на окраине деревни собралось больше двух дюжин молодых зебр, готовящихся пройти Испытание. Кто-то шёл совсем налегке, у кого-то с собой была только небольшая сумка с едой для короткого перехода к соседнему поселению или к полудиким стадам. А у кого-то ноги подкашивались от тяжести навьюченных на спину копий, завернутых в листья походных рационов, скаток из спальных мешков, и прочих нужных в дальнем путешествии вещей. Эти шли вглубь дикой саванны, добывать себе самые почётные Метки. У меня же на боку болталась только небольшая тыква с водой и сумка травника на груди, к которой была пристёгнута кружка. Идти предстояло не очень долго, поэтому я рассчитывала вернуться уже завтра или послезавтра. Я даже не взяла с собой ничего перекусить, ограничившись небольшим кульком бабушкиного чайного сбора.
Провожать соискателей вышло просто несметное число народу. Никогда не замечала, что в наших краях обитает такое количество зебр, видимо просто потому, что взрослые обычно заняты делами и не слоняются просто так. Хоть я и была свидетельницей подобных церемоний и раньше, ведь они проводились каждые два сезона, но жеребят никогда не пускали в самый центр толпы глазеть на участников. К тому же в этот раз на Испытание выходили не только местные, но и зебры из двух соседних поселений, видимо кто-то из совета племён решил, что это будет хорошо для поддержания дружеских отношений.
Два с ног до головы размалёванных в ритуальный сурик молоденьких жеребца, увлеченно били в барабаны, еще две миловидные зебры, получившие свои Метки два-три сезона назад, нестройно играли на дудочках, что наверняка было задумано для какой-то цели вроде наглядного показа преемственности поколений или вселения в нас уверенности, но на самом деле давало обратный эффект. У большинства соискателей заметно тряслись ноги, а у меня от волнения просился наружу скудный завтрак. Сами же барабанщики и дудочницы находились под непрекращающимся потоком довольно плоских сальных шуточек из толпы, и, хотя шутникам быстро выдавались тумаки от стариков или зебр посерьезнее, это слабо помогало. Сами мы были отделены от толпы растянутой по кругу плетёной из цветных травинок ленточкой и находились в самом центре, выстроившись в два неровных полумесяца. Я буквально шерсткой ощущала, как меня рассматривают десятки, если не сотни глаз одновременно, я впервые была в таком центре всеобщего внимания и не знала куда деть глаза, потому что зажмуриваться или опускать голову запрещалось этикетом Церемонии. Я даже на мгновение позавидовала тем, кто был целиком покрыт походным снаряжением, какая-то зебра из соседнего племени даже натянула на голову треугольную соломенную шляпу с широченными полями и сетчатым окошком напротив глаз, в которых изредка ходят торговцы. Хитрая какая.
Толпа вдруг зашевелилась, послышались ругательства и какая-то возня. Спустя пару минут нескольким жеребцам с помощью ритуальных деревянных шестов удалось распихать зевак в стороны, оформив небольшой коридор, по которому к нам вышла наряженная в церемониальный костюм старейшина со свитой из разных важных шишек со всей округи. Хоть настоящих вождей и перестали выбирать много сезонов назад, в каждом поселении всё равно находились зебры, так или иначе занимающиеся каким-то руководством.
Позади всех, неизменно скучающий и молчаливый, мелкими шажками двигался посол окапи с очками, хитро закреплёнными на его смешных рожках. Длинная шея посла высоко торчала над толпой, а полосатые ноги, совсем как у зебр, как обычно вызывали разного рода перешёптывания. Послы окапи всегда присутствовали на официальных церемониях, но всегда молчали и держались отстранённо, как будто всё происходящее было им если не противно, то как минимум не вызывало никакого интереса. При этом в самих церемониях они никогда не участвовали, и весь смысл их появлений ускользал не только от меня, но и от большинства других зебр. Но их присутствие было традицией, к тому же они не доставляли никому неудобств, сразу после церемоний отплывая по Реке восвояси. Никто не знал куда именно они направлялись и тем более, где жил их народ.
— Больше дюжины сезонов назад, в книге Солнца появились их имена! — начала бабушка свою речь, — Больше дюжины сезонов они постигали законы саванны, и теперь готовы избрать свой жизненный путь! Hivyo basi jua kuangaza juu ya barabara wakati wa mchana, na basi mwezi hautatoa yaowakati wa usiku…
— Ну, собственно, вот и всё, — пробормотала я сама себе, разглядывая пятно на длинном одеянии старейшины, с которым мне вчера так и не удалось справиться. Дальше слушать было бессмысленно. С трудом, но я понимала её речь, только ничего интересного там не содержалось, это была обыкновенная проповедь о Солнце и Луне, их влиянии на жизнь простых зебр и важности различных благодетелей. Я снова отчасти позавидовала окружающим, среди которых не было тех, кто знал язык предков, для них это был просто знакомый набор звуков, который они повторяли как заклинание в случаях если от них требовалось сказать слова для книги Луны над умирающим, или для книги Солнца над новорождённым. В буквальное значение самих фраз никто никогда не вникал, а там, спустя множество поколений и сотни переписываний, была та ещё тарабарщина…
Я, наконец, нашла в толпе отца. Тот сделал страшные глаза и скорчил гримасу, показав жестами: «стой смирно». Я закатила глаза и легонько повернула голову в другую сторону, пользуясь тем, что внимание толпы давно сместилось с нас на старейшину, и, в особенности, на пятно на её одеждах. Повернувшись, я тут же встретилась взглядом с Имарой, моим старым приятелем, который, как оказалось, стоял прямо рядом со мной, а я этого даже не заметила. На самом деле я здорово удивилась, потому что о его приближении всегда можно было узнать заранее по потоку непрекращающейся болтовни, и на время заткнуть его мог лишь хороший обед или, как сейчас выяснилось, строгие правила Церемонии. Он родился на полтора сезона раньше меня, и я частенько подмечала что отец следит за его успехами едва ли не пристальнее чем за моими. Он с самого детства был крупнее и сильнее сверстников, неудивительно что в секретном отцовском списке Имара значился на самых первых строчках. Он заметил мой взгляд, смешно вытаращил глаза и поспешно отвернулся. На спине жеребца я рассмотрела целую массу узелков и сумок, набитых припасами, а на боку висело два коротких копья, видимо для самообороны и одно подлиннее, наверное, рыболовное. В охотничьем или военном снаряжении я никогда не разбиралась.
— Нервничаешь? — спросила я у него краем рта.
— Спрашиваешь… Конечно нервничаю, — шепнул он, глядя в землю, — Мне нужно идти в Каньон и принести хвост пустынного скорпиона. Этой жуткой твари! Одному! На скорпиона и взрослые редко охотятся в одиночку, но больше никто не захотел мне помочь, всем шкура дорога. Гадкие трусы.
— Каньон? В одиночку? Это же пять дней, — прошипела я сквозь зубы, еще не веря, что он решился на такое безумие, — тебя ещё по пути туда гиены сожрут!
— Ну, понимаешь… Я уже пропустил первую попытку из-за той болячки, к тому же я не думал, что буду один…
О, Солнце...
— Только не говори, что рассчитывал на меня.
— Рассчитывал, да... — сказал жеребец и понуро опустил голову. На него тут же зашикали старики из толпы, а сосед, с другой стороны, незаметно ткнул Имару копытом, напомнив, чтобы тот поднял голову повыше.
— Слоновью лепешку тебе на ужин! — снова сквозь зубы процедила я, дождавшись пока неодобрительные взгляды взрослых снова сместятся с нас на бабушку и её пятно, — Вымахал как взрослый, а мозгов меньше, чем у мартышки! Ты же знал, что я буду делать задание старейшины!
— Я думал, что…
— Ты в курсе что можешь погибнуть? Хотя чего это я, ты в одиночку совершенно точно погибнешь. И как только тебя родители отпустили.
— Знал… Зекора, понимаешь…
— Глупый, глупый ты таракан! — поспешно закончила я и отвернулась, потому что почувствовала, как где-то в груди нарастает отвратительное горькое чувство беспомощности перед какой-то внешней силой на которую я не могу повлиять своими знаниями или своей смекалкой. Я, конечно, тоже люблю иногда пощекотать нервы походом в какое-нибудь опасное местечко, но то, что задумал Имара было уже просто безрассудством. Он и меня рассчитывал с собой потащить, подумать только. Наверняка нафантазировал себе многодневное романтическое путешествие, только мы вдвоём и саванна, ох-ах. Забыл правда, что в саванне ты никогда не остаёшься один, за тобой всегда кто-то наблюдает, если не гепард с дерева, или шакал из куста, то на небе всегда будет маячить гриф, который только и ждёт чтобы сдать место твоего ночлега ближайшей шайке гиен в обмен на остатки их будущей трапезы.
— Подойдите ко мне, юные зебры! — донёсся пропитанный официозом голос какого-то незнакомого жеребца, вышедшего в центр круга с оплетённым верёвками кувшином краски на шее. Видимо он был важной шишкой или просто вытянул короткую соломинку на каком-нибудь очень взрослом собрании, не знаю как это у них работает. Участники Испытания выстроились в очередь, после чего жеребец награждал каждого подошедшего пометками о том, что эта зебра проходит Испытание. Это была древняя общеизвестная традиция, и, если участника Испытания зашедшего далеко от дома встретят члены другого племени на своей территории – это не вызовет недоразумений. Ходят слухи что даже некоторые полудикие хищники не трогали зебр с этим знаком, хотя я думаю это враньё, на то они и полудикие чтобы не заботиться о таких далёких от насущного вещах как ритуалы.
После того как на моей голове и шее появились нужные обозначения, я снова попыталась отыскать глазами отца, но на этот раз не смогла: толпа здорово смешалась и зашумела, родители начали напирать, выкрикивать пожелания и последние наставления для своих детей, все старались подойти как можно ближе к ограничительной ленте, кое-кого жеребцам с шестами даже пришлось оттолкнуть обратно. Я ненадолго замешкалась, забыв, что делать дальше, но стоящая тут же старейшина мягко подтолкнула меня к выходу из круга, куда уже направились те, кто был в очереди передо мной. До последнего я ожидала от бабушки какого-нибудь напутственного слова, но она даже лишний раз не задержала на мне взгляда. В округе и так ходили не лучшие слухи о том, что она выбрала себе в протеже какую-то яркоглазую выскочку вместо обученных травниц, и во всём ей потворствует, вот старуха и не хотела лишний раз давать им повод к пересудам.
Двигаясь по своеобразному коридору, ограждённому ленточками, я постепенно покинула теперь уже совершенно смешавшийся и громко галдящий во все голоса центр толпы. Глазеющих зебр вокруг стало попадаться всё меньше и меньше, пока в один момент ленточка не кончилась и я не оказалась на краю деревни. Даже не у дороги, ведущей из неё, а просто у края дикой саванны на отшибе, что явно было намёком на то, что теперь я могла двигаться куда захочу. Повинуясь неосознанному порыву, я обернулась чтобы в последний раз взглянуть на родную деревню, но вместо этого наткнулась взглядом на местного жеребца, охраняющего с шестом выход из этого ритуального коридора. Поймав мой взгляд тот с суровым видом опустил шест поперёк тропинки, из которой я только что вышла, ясно давая понять, что путь назад мне уже заказан. В ответ, опять повинуясь какому-то непонятному порыву, или вымещая накопившееся нервное напряжение, я сморщила нос и сощурила глаза, пронзая этого пижона уничтожающим взглядом. А ведь я его помню, он как-то приходил к старухе за мазью от прыщей… Но ответная реакция жеребца была совсем не такой как я ожидала. Он вдруг тепло улыбнулся и приложил копыто ко лбу, посылая мне уважительный прощальный жест, который был принят у жеребцов в какой-то их компашке. От неожиданности я не нашла ничего лучше, чем неловко кивнуть головой, а затем снова повернулась к саванне.
Теперь я сама по себе.
И я тронулась в путь. Копыта привычно мяли сухую траву, и, уже отойдя довольно далеко от деревни, я вдруг поняла, что так и не видела сегодня маму. Долговязостью и даже немного угловатой жеребцовой комплекцией я пошла в отца, а мама не отличалась какими-то особенными физическими данными, и наверняка не смогла пробиться через толпу вперед к ленточке. Стало так горько, что к горлу снова подступил ком, но я быстро справилась с этим чувством, просто напомнив себе, что я ухожу-то буквально на пару дней.
Пройдя еще несколько дюжин шагов, я остановилась и стала смотреть в сторону деревни, вспомнив что хоть я и была почти в самом конце очереди на выход, за мной всё равно было достаточно тех, кого я еще могла увидеть, и узнать в какую сторону они направились. Однако, простояв минут десять, я так никого и не приметила. Неужели все так быстро разбежались кто куда, и одна я торчу тут посреди пустыря на окраине деревни, словно боюсь сделать лишний шажок от дома? Мгновенно смутившись от мыслей о том, что за мной может кто-то наблюдать, а потом разнести всем слух что Зекора испугалась, я резко повернулась и быстрее зашагала в сторону берега Реки.
Когда деревня полностью скрылась из вида за зарослями какого-то сухого кустарника, который по непонятной причине еще не был пущен на дрова, я позволила себе перевести дух. Заприметив удобный камень с плоской макушкой, я положила на него сумку чтобы в последний раз проверить свои нехитрые пожитки. В этот момент рядом, словно из-под земли, появился запыхавшийся Имара.
— Зекора! Кое-как тебя нашёл, погоди, мне надо тебе кое-что сказать. — выпалил он, подозрительно оглядываясь вокруг. Вообще, участникам Испытания никогда прямо не запрещалось объединяться в пути с теми чьё Испытание состояло в чём-то совершенно другом, конечно при условии, что в самом Испытании никто помогать не будет. Но, негласно, это считалось если не позорным поступком, то как минимум не приветствовалось.
— Тебе вообще-то в другую сторону, — сказала я, подняв бровь и изобразив безразличие, хотя сама лихорадочно думала, как мне быть если он всё же позовёт с собой. Я не могла позволить ему идти одному, но и идти с ним тоже не могла, злосчастный мох может прийти в негодное состояние буквально за половину дня, и если я не успею вернуться с ним…
— Да знаю я, — он вдруг довольно просиял, — я тут уже договорился с парнем из соседней деревни, нам в одну сторону, и он мне поможет в пути. Так что не беспокойся, я не такой беспомощный дурачок каким ты меня представляешь.
Я еле удержалась от того, чтобы не сесть на этот самый камень и облегченно не выдохнуть закрыв глаза, словно древняя старуха.
— Чего тебе тогда от меня надо? — устало проговорила я, закрывая сумку. Всё необходимое было на месте.
— Понимаешь, всё-таки всякое может случиться, и я решил, что давно хотел тебе сказать, что... В общем… Ты мне..
Он затих и покраснел как задница бабуина. Ах, вот оно что. Он явно был именно таким дурачком каким я его представляла.
— Доскажешь, когда вернешься с хвостом скорпиона. Я не собираюсь выслушивать всякий бред от юнца, который еще даже не получил свою Метку. — С как можно более холодным выражением проговорила я, проверяя плотно ли закрыта пробка у тыквы с водой. — Сейчас ты пойдешь и убьешь эту треклятую тварь, а когда вернешься тогда и поговорим. И не вздумай сдохнуть по дороге.
— Постараюсь… — буркнул Имара, переступая с ноги на ногу. Не дождавшись от меня других слов, он повернулся и понуро побрёл прочь.
— Обещаешь? — Проговорила я таким голосом, от которого у жеребцов обычно случаются нервные тики. Не то чтобы я его специально тренировала.
Имара обернулся, посмотрел на меня восторженным взглядом и вдруг заулыбался как идиот.
— Э... эй, ты чего? — только и успела проговорить я перед тем, как этот здоровый детина полез обниматься. Я сумела быстро вывернуться и заодно отвесила ему хороший удар под дых. Не прекращая улыбаться, Имара поудобнее нацепил на себя снаряжение и с, пожалуй, чересчур воодушевлённым видом исчез за ближайшим кустом.
— Вот влипла, — подумала я, — ладно, потом над этим поразмыслю, главное, что одной заботой стало меньше. До заката нужно добраться к кургану и устроиться на ночлег под защитой львиной территории, если я правильно определила их охотничье расписание, то как раз к этому вечеру они будут сыты от мала до велика. О взрослых львах я не беспокоилась, но безмозглый молодняк на пустой желудок всё же мог позариться даже на мою костлявую тушку, хотя бы и в целях охотничьей тренировки.
Подняв сумку с камня, я заметила под ним кое-какую полезную травку. Пока всё шло вполне неплохо.
4.
Подойдя к Реке, я поняла, что не ошиблась в своих расчётах. Был полдень, и Река обмелела почти до дна, мутная вода в ней стояла всего-то на уровне колен. Я уже давно заприметила что антилопы иногда приходят к Реке напиться как раз в это время дня, несмотря на изнуряющую дневную жару. На такой отмели можно было не опасаться большинства крупных хищников, поэтому всё это неудобство вполне имело смысл. Перед тем как войти в воду я еще раз оглянулась вокруг, и задержала взгляд на какой-то огромной вязанке хвороста или перевёрнутой лодке, лежавшей на берегу ниже по течению, которая при внимательном рассмотрении оказалась здоровенным крокодилом, покрытым засохшей тиной и множеством мелких веточек. Он валялся на песке раскинув короткие лапы в стороны и смотрел на меня одним глазом. Его пасть была приоткрыта и в ней хозяйничала целая стайка разных птичек.
— Хей, мелкая! Куда направилась? — послышался его хрипловатый голос. Птички с удивительным проворством успели покинуть закрывающуюся пасть и расселись по гребню крокодила в ожидании пока ему не надоест болтать. Я знала, что крокодилы живут куда дольше не только зебр, но и вообще любых местных обитателей, а значит и речь полудиких освоить при желании они тоже вполне способны. Правда, видимо из-за вытянутой пасти, он выговаривал слова с каким-то странным произношением, как если бы я пыталась разговаривать почти, не смыкая губ.
— Не твое дело! — звонко крикнула я, не спуская с него глаз и прикидывая что в случае чего вполне успею сбежать.
— Ох нельзя так со старшими, — сказал ящер, чуть поворачивая ко мне зубастую голову. Там, где волочилась его массивная нижняя челюсть на песке осталась глубокая борозда, — Я твоего предшественника помню еще вот таким же жеребёнком. Сейчас слезу в воду и отъем тебе ногу на переправе. Хочешь?
— Пф-ф, — демонстративно фыркнула я, состроив презрительную гримасу. Словам о каком-то предшественнике я значения не придала. — да ты же расплылся на солнце как слоновья лепёшка!
— Твоя правда, полежу еще, — ответил крокодил после небольшой паузы, как будто он действительно раздумывал стоит ли лишний раз шевелиться чтобы откусить от меня кусочек, — но вот когда тебя обезьяны из зарослей выкинут за шкирку, тогда поговорим.
— Мечтай-мечтай, болотная ящерица, я еще потопчусь на твоем хвосте! — крикнула я, поспешно выпрыгивая из воды на противоположном берегу, и взбираясь на крутой обрыв. Долго дразнить крокодилов себе дороже, захочешь потом напиться и появятся неплохие шансы угодить к ним в пасть вместо антилопы. Взрослые всегда категорически запрещали общаться с ними, потому что за внешней ленью и медлительностью крокодилы скрывали удивительную силу и кровожадность, рядом с ними слишком легко было потерять бдительность.
Крокодил улыбнулся и закрыл глаз.
Итак, я стояла на другом берегу. Это место, наверное, можно было бы даже назвать лесом, будь деревья повыше, а подлесок погуще. Я знала, как выглядит настоящий лес, пусть и по книгам, и у меня язык не поворачивался назвать здешние заросли ничем иным кроме как просто жалкими зарослями. Впереди проглядывала единственная тропинка, позволяющая пройти дальше, точнее, даже не тропинка, а просто проход в кустарнике, который зарос лианами меньше, чем всё остальное. Я сразу заприметила у прохода несколько сломанных ветвей, что выглядело достаточно подозрительно, ибо обезьяны двигаются только по верхушкам деревьев, а по земле здесь не ходит никто. Впрочем, я быстро забыла об этой детали, сосредоточившись на подготовке к путешествию в это враждебное царство ногоруких.
Я вытащила пробку из тыквы и облила водой те части тела, которые остались сухими после преодоления Реки вброд. Затем извлекла из сумки мешочек с бурым, скверно пахнущим порошком и, пытаясь не дышать лишний раз, постаралась равномерно обсыпаться им с головы до ног, так чтобы порошок надёжно прилип к влажной шерсти. Рецепт этой мерзости я давно вычитала в одной из старухиных книг, хотя изначально он предназначался для того, чтобы отпугивать мух цеце, которые способны буквально закусать до смерти в длинных переходах через пустынные участки саванны. Однако там же была маленькая заметка о том, что обезьяны совершенно не выносят этот запах, поэтому можно хотя бы не опасаться того, что меня внезапно схватят за шкирку и выкинут в Реку. Так или иначе, опасность получить от них по голове чем-нибудь тяжелым всё еще сохранялась, так что нужно глядеть в оба.
Прожарившись некоторое время под палящими лучами Солнца и удостоверившись что порошок надёжно схватился с высохшей шерстью, я несколько раз глубоко вдохнула и сделала первый шаг под тень зарослей. Затем, после небольшой задержки, еще несколько шагов, дойдя до прохода в лианах, и, наконец, полностью скрылась во враждебной тени. Через каждую дюжину шагов я замирала и прислушивалась, ожидая появления макак, однако даже через десять минут пути я их так и не дождалась. Здесь стояла странная, неестественная тишина: где-то далеко за Рекой раздражённо трубил слон, в вышине пронзительно кричал пустынный орёл, обозначая намерение выдрать все перья тому, кто дерзнёт подняться на его высоту, рядом тонко щебетали какие-то безымянные птички. Но то, что должно было произойти еще сто шагов назад — не произошло. Ветки над головой не шевелились и не сгибались под тяжестью прыгающих на них обезьян, никто не кидался в меня камнями, орехами и какашками. Маленькие злобные твари куда-то запропастились.
— Ну, мне же лучше, — подумала я, с интересом оглядываясь по сторонам, — наверное, порошок так на них подействовал. Пожалуй, после возвращения в деревню нужно будет утащить у старухи несколько листов папируса и сделать пару заметок о дополнительных полезных свойствах этого состава.
После длинного и довольно утомительного перехода через паутину из лиан, ориентироваться в которых оказалось гораздо труднее чем я предполагала, передо мной открылась небольшая прогалина, посреди которой торчало заросшее ползучей растительностью нагромождение огромных валунов. Где-то здесь должны были стоять и древние каменные колонны. Я была абсолютно уверена, что это то самое место, видимо, с тех пор, когда здесь в последний раз проходила зебра, колонны уже успели повалиться. Или их свалили намеренно. На низеньком дереве, вцепившемся корявыми корнями в валуны, я заметила покрытый мхом и плесенью охотничий знак из прутьев и палок, обозначающий опасность. Интересно что здесь нужно было охотникам, ведь ничего ценного для племени в этих зарослях не добыть, даже мох за которым я направлялась можно было найти в других более безопасных местах, правда для этого пришлось бы потратить неделю, а то и две.
Вокруг никого не было. Я, крадучись, обошла прогалину кругом, обогнув валуны и приметив что столбы действительно кто-то уронил, зацепив их за вершины верёвками из связанных лиан, которые к этому времени уже частью высохли частью сгнили. Неужели кому-то спустя целые поколения всё еще позарез нужно было разрушать наследие этих бедолаг, давно сгинувших во тьме прошлого? Не успев поразмыслить над этим, я с замиранием сердца заметила то зачем пришла. На фундаменте одного из столбов, прямо в луче Солнца росли маленькие клочки серого мха. Я, словно маленький жеребёнок, начала скакать вокруг него, осматривая со всех сторон, пробуя на вкус пыль с листьев рядом, осторожно нюхая камень, на котором рос заветный мох. Пыль без кислинки, пахнет свежим молоком, жухлых отростков совсем не видно. Еще раз осмотрев все найденные пучки, я выбрала самый подходящий, который должен был дозреть у меня в сумке как раз к моменту возвращения.
Слишком просто. Я сорвала тонкую, но крепкую травинку и аккуратно отделила мох от камня, пользуясь травинкой как ножом, растянув её меж копытами на манер струны. Спустя несколько минут моя добыча была со всей осторожностью завёрнута в несколько слоёв мягких бархатных листьев и отправлена на самое дно сумки между двумя книгами и парой свёртков с составами для лечения травм, без которых в саванну ходить было неразумно. Разместив свёрток, я, не в силах сдержаться, еще раз сунула нос в сумку, сквозь вонь порошка ощутив пряный запах заветного мха, и с глупой самодовольной улыбкой выпрямила голову.
Из тени между валунами на меня смотрели два круглых желтых глаза.
О Солнце, только не это.
Поджав правые ноги, я быстро перекатилась в сторону, вскочила и сразу отпрыгнула как можно дальше от того места, где стояла до этого. Угольно-чёрная тень, состоящая из мышц и когтей, которая за прошедшие два мгновения уже успела пронестись в воздухе мимо меня, мягко приземлилась чуть в стороне и снова припала к земле. Мне хватило еще пары мгновений чтобы оценить ситуацию и получше рассмотреть хищницу. Пантера оказалась совсем небольшой, видимо она была очень молода, и вряд ли так уж давно начала охотиться самостоятельно. Будь она взрослой я бы уже не дышала, взрослые леопарды не промахиваются.
— Тебе не уйти, — послышался её спокойный мягкий голос на полудиком, такой акцент я слышала впервые.
— Я попробую. — выдохнула я и, что есть сил, бросилась бежать, не разбирая дороги, выбрав первый попавшийся просвет в зарослях на краю прогалины.
Пантера метнулась вбок, оттолкнулась от корявого дерева, сбив на землю охотничье предупреждение, а затем длинными прыжками понеслась за мной. Даже сквозь шум крови в ушах я отчетливо слышала, как она настигает меня. Глухие шлепки мягких лап по лесной подстилке и протяжное дыхание пантеры приближались слишком быстро, чересчур быстро чтобы можно было успеть придумать хоть какой-то способ спастись. Даже если бы я попыталась в этот момент собраться с мыслями у меня бы всё равно не вышло, погоня запустила в голове какой-то древний инстинкт, который пропускал в мозг одну-единственную мысль: «беги». И я бежала. Бежала, краешком сознания понимая, что у меня еще могли быть какие-то шансы на длинной прямой дистанции, но в таких переплетениях лиан…
Внезапно кроны деревьев зашевелились, и воздух наполнили скрипучие крики. Треклятые макаки увидели, что опасность им больше не угрожает и повылезали из своих убежищ, где бы они ни находились. Теперь было совершенно ясно почему в зарослях стояла такая необычная тишина, ведь, в отличие от львов или гиен, леопард вполне способен быстро залезть на дерево и прикончить даже такую вертлявую тварь как обезьяна. Поэтому они и молчали, зная о том, что на них охотятся, и тем более увидев, что у охотника появилась более лёгкая и сытная добыча, которую нельзя спугнуть. По земле вокруг меня застучали камни, крупные недозревшие орехи, толстые палки и прочая мелочь, которую могла схватить, затащить на дерево и метнуть обезьянья лапа. Спустя всего пару мгновений я уже получила по хребту довольно болезненный удар брошенной толстой веткой, но внезапная боль, наоборот, подстегнула меня и вывела из нахлынувшего тупого оцепенения. Я обернулась на бегу как раз в тот момент, когда пантера схлопотала в лоб булыжник, оступилась, и по инерции кубарем полетела куда-то в кусты.
Итак, у меня всё-таки есть некоторое время на обдумывание своего положения.
Что было сил я побежала в прежнем направлении, зубами отбросив в сторону бьющую в бок полупустую тыкву с водой, затем изловчилась и расстегнула нагрудную сумку. В ней кроме пары небольших книг, чая и мха лежало то, что было нужно — небольшой папирусный компресс наполненных толчеными травами, предназначенный для лечения переломов. Смесь из десятка ингредиентов начинала действовать если компресс привязать к перелому и полить водой, в сухом же состоянии все составные части были инертными, все кроме одной. С пыльцой жёлтого райграса нельзя было обращаться без многослойной тканевой маски…
Впереди в зарослях показался просвет, вскоре переплетения лиан и корявых корней резко закончились, я выбежала на гладкую каменистую площадку, обрывавшуюся впереди отвесным склоном, под которым медленно несла свои мутные воды Река. Оценив обстановку и решив, что более удобного случая уже не представится, я сунула нос в сумку и зубами вытащила нужный компресс, при этом дрожа от страха умудрилась рассыпать по земле остальное содержимое аптечки. Наконец защитная обёртка полетела в сторону, а я замерла в ожидании преследователя, судорожно пытаясь восстановить дыхание.
Долго её ждать не пришлось. С треском продираясь сквозь сухие ветви, пантера выпрыгнула из зарослей чуть в стороне. Как и я, слегка оторопев от такой резкой смены обстановки, она тут же припала к каменистой земле и уставилась на меня своими круглыми желтыми глазами. Здесь ярко светило Солнце, поэтому пантера уже не выглядела такой страшной чёрной тенью как в полумраке зарослей. На её лбу виднелась свежая рана от камня, но я сразу заметила множество других, более старых шрамов. А ещё она выглядела очень истощённой, сквозь кожу на боках явно проглядывали рёбра. Видимо, охотничья карьера у неё не задалась с самого начала.
— Тебе не уйти, — повторила пантера, на этот раз не так уверенно. Её дыхание было заметно тяжёлым, леопарды обычно не преследуют добычу, мимо которой промахнулись первым прыжком. Они экономят силы и устраивают новую засаду, но эта пантера, видимо, была слишком голодна чтобы ждать следующего удобного случая. Я молчала, до боли в скулах сжимая зубами краешек тонкого папирусного конвертика. Несмотря на продолжавшийся град камней с ближайших деревьев, пантера некоторое время лежала на месте, двигая только головой из стороны в сторону, наверное, таким образом оценивала расстояние. Затем она неуклюже повиляла задом и прыгнула на меня, громко шаркнув по каменистой поверхности когтями задних лап. Я заранее знала каждое свое последующее движение.
Вдох.
Зажмуриваюсь и задерживаю дыхание. Приседаю на передние коленки. Делаю резкое движение головой отчего конвертик легко рвётся, высыпая лёгкий летучий порошок вперёд и вверх. Пригибаюсь к земле и делаю перекат навстречу пантере. В наших играх, когда на меня нёсся Имара, это всегда срабатывало, хотя никакого порошка тогда, конечно, не было…
Протяжно выдыхаю, мотая головой чтобы ни крупицы пыльцы не попало мне в нос, затем открываю глаза. В них тут же бьет ослепительный свет Солнца, отнимая у меня несколько мгновений до тех пор, пока глаза к нему не привыкнут. Только окончательно разлепив глаза и успокоившись я позволила себе осмотреться.
Пантера топталась на месте, фыркала и тёрла передними лапами глаза и морду. Сработало.
— Ч... что ты сделала? Я ничего не вижу! Я... не могу дышать! Что ты сделала? ! — кричала она, забавно чихая, пятясь и вертясь на месте словно телёнок, застрявший головой в ведре с молоком.
Конечно, я промолчала, ведь она могла снова броситься, целясь примерно туда, где слышала голос. С такими бритвенно-острыми когтями ей даже не требовалось сгребать меня в охапку, достаточно было просто хорошенько зацепить, с такой раной далеко бы я не ушла. Припарки из сумки могли бы помочь, но я случайно рассыпала их, когда доставала нужную, и сейчас одного брошенного туда взгляда хватило чтобы мысленно с ними попрощаться: обезьяны молниеносно всё растащили. К тому же они и не думали оставить нас в покое и ограничиваться разорением моих потерянных запасов, ближайшие деревья уже ломились от собравшихся на них визжащих тварей, которые метко метали в меня и пантеру всё что были способны добросить.
Нужно было уходить отсюда.
Я развернулась и побежала по каменистой площадке вдоль опушки, надеясь найти какой-нибудь пологий склон чтобы выбраться в большую саванну, подальше от этого места. К сожалению, мне всё еще не везло: вскоре я упёрлась в совершенно непролазные сухие кусты, покрытые настолько твёрдыми и длинными шипами что из них можно было бы смастерить какие-нибудь инструменты вроде швейных иголок. В голове даже успела родиться мысль о том, что надо бы запомнить это место и навести на него наших собирателей, ведь делать иголки из шипов с куста куда приятнее чем ловить и потрошить для этого рыбу. Какой-то крупный недозревший орех, метко запущенный подоспевшей обезьяной, хлёстко ударил меня в шею, и я мысленно обругала себя за промедление. По сути, у меня не осталось выбора кроме как попробовать пройти мимо пантеры в надежде что противоположная сторона этой плоской каменной западни окажется достаточно пологой чтобы можно было спуститься вниз к Реке.
Вернувшись на место нашей короткой схватки, я увидела, что моя преследовательница неподвижно лежит ничком, закрыв лапами глаза. Периодически она громко не то фыркала, не то чихала, но раздражение от пыльцы райграса проходит очень медленно, вполне возможно, что не пройдёт и до вечера. Вокруг пантеры валялось множество камней и прочего мусора, и обезьяны не отказывали себе в удовольствии кидать ещё. Я начала осторожно обходить кошку со стороны обрыва, непроизвольно стараясь держаться подальше от деревьев и сидящих на них обезьян. В мою глупую полосатую башку слишком поздно пришла мысль что это решение в итоге стоило пантере жизни.
— Ты… Я тебя чую. — с искренней ненавистью прошипела хищница, — Я... Я знаю где ты, подлая!
С этими словами она нетвёрдо поднялась на ноги, содрогаясь под ударами обезьяньих камней, и повернулась примерно в мою сторону, снова готовясь к прыжку. Только в этот момент до меня дошло что прямо за моей спиной уходит вниз отвесный обрыв. Если она прыгнет…
— Стой! — крикнула я, в глубине души уже понимая, что ничего не изменить, — Здесь опасно, ты погибнешь!
— Тебе не обмануть меня больше, коварная тварь! — прохрипела пантера и прыгнула. В последний раз.
Мне даже не пришлось уклоняться, она промахнулась на добрый десяток шагов в сторону. Я услышала судорожное шарканье когтей о камень, и успела заметить только длинный чёрный хвост, исчезающий за обрывом.