Rock Around the Clock?

Пролог

— Caaaaarriie! Caaaaaarrieee! Maaybee wee’ll meeeet... again... — вновь пропел я слова своей любимой песни. Как и 20 лет назад, я не могу сдержать слез. Пусть мой голос с годами стал совсем другим, но слова песни остаются неизменными. Они до сих пор задевают струны в моей душе, заставляя вновь и вновь проливать слезы... как в тот день.

Но я пишу эти строки не ради того, чтобы поплакать, вспоминая прошлое, отнюдь нет. Болезнь пожирает меня изнутри, я чувствую... я умираю. Но не это печалит меня. На самом деле все верно, всегда должен наступить момент, когда нужно покинуть этот мир. Так было с Бретси, Джером и... и Кэрри. Вот и мой момент настал. Но грусть в моем сердце вызывает не столько факт моей кончины, сколько осознание, что Эквестрия в одночасье лишится одного из лучших музыкантов.

Этот текст не просто воспоминания бредящего старика, но и история рок-группы, которая смогла вознестись на вершины музыкального Олимпа, вопреки всем неудачам.

Меня зовут Малькольм Фрелиц, и это мои мемуары. Надеюсь, мне удастся дописать их до своей смерти...

Глава I. Начало

«Like a spiral on the wind
I can hear it screamin’ in my mind
Long live Rock and Roll!
Long live Rock ’n’ Roll!
Long live Rock and Roll!»
(Rainbow — Long Live Rock and Roll!)

Моя история начинается в небольшом городке Понивиле, где я родился и жил до своего совершеннолетия. Мои родители были очень добрыми, как и большинство жителей этого славного городка. В школе я учился хорошо, даже можно сказать отлично. Но я был очень застенчивым жеребенком. Это мешало раскрытию моего главного таланта — пения. Стоит ли говорить, что из-за этого я долгое время не получал свою метку. Но про это я расскажу немного позже.

Сейчас же, не мешало бы остановиться поподробнее на таком моменте, как обнаружение моего таланта. Уже в младшем возрасте я очень хорошо пел. Одной из главных особенностей моего пения была способность в разумных переделах изменять свой голос. Но обо всем этом знали только мои родители и один мой друг.

Однажды, в школе решили устроить спектакль. Сейчас я, наверное, не смогу даже вспомнить его название или сюжет. Все что я запомнил, это наличие нескольких песен, которые исполняли главные герои. Ну, так вот, подготовка к спектаклю шла хорошо, (замечу, что я не играл там никакой роли) но за день до премьеры жеребенок, игравший главную роль, неожиданно заболел. Подходящей замены не было, и поэтому мой друг, вопреки моей воле, предложил мою кандидатуру. Я не соглашался, стесняясь петь перед всеми, но через несколько минут уговоров, я все же согласился спеть. И я пел. Если верить словам учителя, то в тот момент мой голос был практически идентичен голосу заболевшего жеребенка, которому и принадлежала роль. Когда я закончил петь, меня опять начали уговаривать, только теперь уже просили выступить на следующий день. Я... я испугался. Мне стало страшно, как только я представил, как буду выступать перед зрителями. Я убежал и не появлялся в школе еще неделю.

Став постарше, я уже начал забывать о своем таланте, но все же один случай открыл мне глаза. Те годы были очень интересны. Появился, как жанр, рок-н-ролл. Да, да, тот самый, без тяжелых риффов, без глубокомысленных текстов в песнях. Только веселая музыка и не менее веселые танцы. Но была одна группа, которая играла то, что сейчас называют классическим роком. Они заложили основы рок-музыки. Благодаря им рок стал популярен как жанр. Они Pontles. Дааа, эта четверка действительно заслуживает называться Великой. Именно так, с большой буквы. Моя группа Kantar даже рядом не стояла, хоть нас и считают одними из лучших.

Итак, в то время я уже был подростком и даже не задумывался о своем таланте певца. Возможно, так бы продолжалось до конца моих дней, но однажды в Понивиль с концертом приехали... кто бы вы думали? Pontles! Даже странно, что они выбрали именно наш городок для этого. Но факт остается фактом: они были в моем родном городе! Мой отец, как и я, был большим фанатом этой группы, поэтому с легкостью смог достать два билета на их концерт.

И это было реально круто. Ничего более прекрасного и интересного, я раньше не видел. Гитарист выводил идеальные соло, которые легко уносили мысли куда-то вдаль на волнах музыки. Но лично мне больше всех понравился вокалист. Словами не передать, как я восхищался его голосом. Но кроме голоса мне в нем понравилась еще одна вещь. Это манера выступления. Каждую секунду он менял свое местоположение. Тут он стоит на краю сцены, наклонившись к зрителям, а в следующее мгновение он уже стоит возле ударной установки и подражает действиям ударника. Я стоял как завороженный и не мог оторвать взгляда от вокалиста.

После концерта я о многом задумался. Я вспомнил, что умею хорошо петь, и что возможно у меня тоже получиться выступать на сцене. Но этому мешала моя застенчивость. Поэтому, в результате похода на этот наикрутейший концерт, у меня появилось две мечты. Во-первых, я хотел побороть свою застенчивость, ну а во-вторых, просто пожать копыто вокалисту Pontles. Хех, кто же знал, что эта мечта исполнится всего через несколько лет...

Честно признаюсь, я очень старался избавиться от этой застенчивости, но у меня не очень-то это и получалось. Но, однажды мне в копыта попала информация о том, что один известный рокер, практически родоначальник рок-н-ролла, Луи Бретси отошел от музыкальных дел и осел в своем домике на окраине Понивиля. Был ли это подарок судьбы, или же это просто слепая удача, я до сих пор не могу понять. В любом случае, это был мой шанс. Я знал кто такой Бретси и мне нравилась его музыка, а его выступления действительно были интересными. Тогда мне казалось, что он — единственный пони, способный научить меня побороть свои страхи и выйти на сцену. И я не ошибся.

В тот день было немного облачно, но дождя не намечалось. Возможно именно с этого дня и стоит начать мою реальную историю восхождения к вершине музыкального Олимпа. Дом, в котором жил Луи, был ничем не примечателен, да что тут говорить, в Понивиле почти все дома были такими. Он находился на окраине городка, по дороге в Кантерлот.
Да, я боялся вот так взять и постучать в дверь чужого пони, да к тому же такого знаменитого, как Бретси. Постояв возле двери пять (или десять?) минут, я все же решился и пару раз ударил копытом по двери. Был ли это главнейший шаг из многих, которые повлияли на мою судьбу? Посмотрим.

Дверь мне открыл седой пони в черных очках и с меткой в виде гитары.

— Кто опять пришел?! — крикнул он, — я в сотый раз повторяю, никаких автографов! Я слепой идиоты! Слепой!

«Так вот почему он ушел из музыки!»- промелькнуло у меня в голове. Надежда на обучение рушилась с каждой секундой.

— Простите, господин Бретси, но я пришел не за автографом.

— Ну и зачем же ты тогда пришел? Отвечай, кто бы ты ни был!

— Меня зовут Малькольм Фрелиц, я пришел к вам чтобы... чтобы...

— Чтобы что?

— Чтобы... я хотел чтобы вы научили меня выступать на сцене, — как скороговорку произнес я.

Несколько секунд Бретси стоял неподвижно, а затем вдруг расхохотался.

— Ха-ха! Хорошая шутка парень! Я уже привык к этим идиотам, которые приходят за автографами, а тут появляешься ты с такой шуткой! Спасибо, развеселил старика!

— Но... но я серьезно.

— Что? — спросил рокер, резко прекратив смеяться.

— Я говорю, что действительно хочу обучаться у вас.

— Ты музыкант?

— Нет, но я...

— Тогда нам не о чем разговаривать, — прервал меня на полуслове Луи, — иди, займись чем-нибудь другим, подальше от моего дома.

— Подождите! Но я умею хорошо петь!
— Вот как? Докажи!

— Д-доказать?

— Да! Спой мне что-нибудь! Знаешь мою песню Route 66?

— Ну да, я...

— Ну вот и спой парочку слов из этой песни!

— If you ever plan to motor west, — начал петь я, — Travel my way, take the highway that’s the best. Get your kicks on Route sixty-six...

— Стоп! Это невозможно! Как, как у тебя получается так петь?! — кричал, тряся меня изо всех сил, рокер.

— Как? — недоуменно спросил я.

— Ты поешь голосом, который как две капли воды похож на мой!

— Я... я не знаю... у меня с детства получается менять свой голос.

— Это... Это поразительно! — проговорил Бретси, наконец отпустив меня, — значит так: приходи завтра в полдень и не опаздывай!

— Вы берете меня на обучение?

— Да, да! Только не опаздывай, иначе можешь забыть о карьере музыканта!

Возможно это был самый счастливый день в моей жизни. Я не мог поверить во все это, некто иной, как сам Луи Бретси будет обучать меня! Весь оставшийся день я ходил со счастливой улыбкой идиота, но никому так и не рассказал о случившемся. Если уж я с трудом в это верил, то остальные пони и подавно не будут верить.

С тех пор началось мое обучение. Я, наверное, не буду подробно описывать каждый день того времени, обойдусь всего лишь несколькими запомнившимися высказываниями моего учителя.

В один из первых дней обучения, он сказал слова, которые я запомнил на всю свою оставшуюся жизнь.

— Ты ведь боишься публики, да? Боишься, что ты ошибешься, и тебя начнут осуждать? Знаешь, чтобы с этим бороться, важно понять одну вещь. Кроме тебя на сцене еще, как минимум четыре идиота, готовых сделать ошибку.

Бретси не только научил меня верить в себя, но так же преподал несколько уроков, как вести себя на сцене.

— Запомни, на сцене главное почувствовать музыку. Если ты не чувствуешь течения музыки, значит ты не можешь донести их до публики, а значит ты опозоришься. И еще кое-что, самое, наверно, главное. Веселись! Я в который раз повторяюсь, но ты ведь не один на сцене! Перемещайся по сцене, подзадоривай публику, стой рядом с другими участниками группы и имитируй их движения!

— А что я должен делать во время соло? — спросил я тогда.

— Тут по-разному бывает. К примеру песня начинается с соло. В этом случае лучше всего стоять в тени прожекторов и ждать своего выхода. Если композиция полностью инструментальная, то сходи за сцену попей чаю. Ну а во время промежуточного соло в обычной песне есть только один выход. Танцуй!

Я обучался у Бретси целый год. И вот однажды, в конце занятия, он остановил меня на пороге и сказал вот какие слова:

— Я всего лишь хотел сказать, что чертовски благодарен тебе.

— За что?

— Ты исполнил мою мечту. Я всегда хотел передать кому-то свои знания. И вот внезапно появляешься ты и просишь обучать тебя. Что может быть прекраснее для старика? Перед тем как ты уйдешь, запомни еще вот какую вещь. Я могу научить тебя, как вести себя на сцене, но никто, абсолютно никто не сделает это лучше жизни. Ты сам должен все испытать на себе. Найди какую-нибудь группу, поиграй с ними и прочувствуй весь дух музыки. Тогда ты поймешь, стоит ли тебе вообще выступать и к чему-то стремиться.

Это были последние слова, которые он мне сказал. Когда я на следующий день пришел к нему, Бретси лежал мертвый на своем диване. Через неделю были его похороны. Странным было то, что пришло очень мало пони. Был только я, да несколько родственников Луи. По завещанию Бретси, я вдруг получил его дом на окраине Понивиля. Когда я спросил, за какие такие заслуги, мне ответили, что в завещании, Луи говорит, что я был единственным пони, кто скрасил последний год его жизни.

Я последовал совету моего учителя и нашел небольшую начинающую группу. Мы отыграли с ними несколько выступлений в барах Кантерлота. Но... я ничего не чувствовал. Музыка не вызывала абсолютно никаких эмоций. Понятное дело из-за этого я отвратительно выступал на сцене. Через месяц меня выгнали из этой группы. Я разочаровался в музыке. Я понял, что не способен выступать на сцене, это не мое. Как же сильно я тогда ошибался...

Глава II. Come Test the Band

«Делать нужно не то, что положено,
а то, чего хочется душе»
David Bowie

К моменту, когда я разочаровался в музыке, мне было 20 лет. Я тогда уже уехал из Понивиля в Кантерлот, где начал работать журналистом какой-то местной газеты. Мне казалось, что это мое призвание. Наверно, самая большая ошибка в моей жизни... Я еще тогда очень сильно удивлялся, почему у меня до сих пор нет метки. О доме Бретси, который теперь принадлежал мне, я как-то забыл, и он так и стоял бесхозный почти год.

Но все в мире рано или поздно меняется. Вот и в моей жизни произошел наикрутейший поворот, благодаря которому я стал тем, кто я есть. День был ничем не примечательным, и я как обычно в конце недели нес новый материал в редакцию газеты. На улице в тот момент было много пони, полдень все-таки, но среди этой массы выделялся один единорог. Он был одет полностью в черные одежды, а также на голове у него была такая же черная ковбойская шляпа. Что здесь необычного? Для многих — ничего, а вот для меня этот пони показался очень знакомым. Он шел мне на встречу и читал газету. Когда мы поравнялись, я взглянул ему в лицо и понял, почему он мне так знаком. Это был мой старый школьный друг по имени Дэйс. Кстати говоря, тот самый, который предложил мою кандидатуру в качестве главного героя школьного спектакля. Пусть на его лице было несколько шрамов, а глаза закрывали черные очки, я все равно не мог не узнать его вечно недовольное лицо. Он заметил мой взгляд и тоже стал меня осматривать, но, видимо, не узнал меня.

— Дэйс? — спросил я, — вы ведь Дэйс, я прав?

— Ну да, — ответил он, — а мы разве знакомы?

— Ты что, не узнал меня? Я же Малькольм, Малькольм Фрелиц!

— Малькольм?! Быть не может! Как же я рад тебя видеть! Дай хоть обниму тебя, как старого друга!

После недолгого, но крепкого объятия, Дэйс поинтересовался, как у меня дела.

— У меня нормально. Работаю журналистом, как раз несу новый материал в редакцию.

— Круто. Мда, сильно ты изменился, я тебя даже и не узнал. А ты что, забросил пение?

— Ну, в общем, да. Я разочаровался в музыке.

— Вот как? А с чего вдруг?

— Долгая история.

— А я и не спешу. Пошли, посидим в каком-нибудь баре, заодно расскажешь, чего это вдруг ты решил свой талант зарыть.

— Но... я спешу, мне материалы надо доставить.

— Да подождут в этой твоей редакции. Мы ведь уже 3 года не виделись!

Я согласился и мы пошли в стоящий неподалеку бар. Мы сели за самый крайний столик в самом дальнем углу помещения.

— Ну, рассказывай, — сказал Дэйс.

— А что рассказывать? Помнишь я учился у старого рокера Бретси?

— Это который слепой был?

— Ага. Ну так вот, в последний день его жизни, когда я уже уходил, он остановил меня и сказал, что он меня, конечно может обучить, но жизнь сделает это лучше, и предложил найти группу и выступить где-нибудь.

— Ну, вообще правильно. А дальше что?

— А дальше я...

— Вы будете что-нибудь заказывать? — спросил подошедший официант.

— Эм, да, — ответил Дэйс, — мне салат из ромашек и коктейль, любой. Тебе что брать, Малькольм?

Я махнул копытом, показывая, что мне все равно.

— Окей, тогда ему хорошо прожаренного сена.

— Скоро будет, — ответил официант и удалился.

— Ну так вот, — продолжил рассказывать я, — мне удалось найти какую-то группу, я с ними выступил, но... мне не понравилось. Я не чувствовал музыки, а раз я её не чувствовал, значит и выступить нормально не мог. Ну и меня, соответственно, через некоторое время выгнали из группы. Вот так я и разочаровался в музыке. Конец.

— И все?

— В каком смысле?

— И это вся причина? Ты как обычно делаешь из мелкого происшествия огромную беду. До сих пор не могу забыть, как ты боялся публики. Благодарю, — сказал он последнее слово в адрес официанту, который принес еду.

— Конечно боялся! Когда все пристально смотрят на тебя и мысленно оценивают твои действия, любой может испугаться!

— Ну не знаю, я, к примеру, не боялся петь перед публикой.

— Ты и не умел петь.

— Зато я мог играть на гитаре при наличии публики, и эта штука, — сказал он, указывая на свою метку в виде электрогитары, — только подтверждает это! Пойми дружище, если ты один раз выступил с кучкой психов, которые не могут вменяемо выполнить восходящее легато и не знают что такое тэппинг, и не почувствовал музыки, это еще не повод закапывать свой талант в землю.

— Ты так думаешь? — спросил с сомнением я.

— Конечно! Слушай, у меня возникла одна проблемка, и ты поможешь мне её решить, заодно поймешь, что я прав.

— Что еще за проблема?

— Да я вот решил создать группу, но не могу найти вокалиста.

— Нет.

— Может все-таки попробуешь?

— Нет.

— Эх, Малькольм, пойми, твой талант это пение. Я уже слышал, КАК ты поешь. И это восхитительно. Нам нужен такой вокалист как ты.

— Ну ладно, посмотрим, что из этого получиться. Кто еще кроме тебя в группе?

— Пошли со мной до моей квартиры, там ты их встретишь. И очень сильно удивишься.

— Ладно, пошли. Я заплачу за еду.

Оплатив счет, мы отправились домой к Дэйсу. Он жил на самой окраине Кантерлота в небогатом, по меркам города, доме. Подойдя к двери он сильно постучал, а затем, не получив ответа, крикнул:

— Эй, парни! Есть кто дома?!

Опять не получив вменяемого ответа, он начал барабанить копытом по двери.

— Да сейчас, сейчас! — донесся чей-то голос из-за двери, — Имей терпение Дэйс!

Голос показался мне ужасно знакомым и когда дверь открылась, я понял почему. На пороге стоял пегас синеватого оттенка с меткой в виде ударной установки. Я сразу же узнал этого жеребца. Это был еще один мой школьный друг, его звали Гилт. Стоит наверно, рассказать, что в школе у меня было 3 лучших друга: Дэйс, Гилт и Грэван. Мы все очень любили рок-н-ролл и поэтому создали небольшой клуб фанатов этой музыки, в который входили только мы: два единорога, пегас и земной пони. Хоть мы и были очень разные, нас всегда связывал рок-н-ролл. Говоря о различиях, я имею в виду наши характеры. Я был застенчивым, но общительным, Дэйс замкнутым и целеустремленным, Гилт был весельчаком и постоянно о чем-нибудь говорил, ну а Грэван был все время погружен в учебу, хотя он очень любил различные розыгрыши. Мы были очень хорошими друзьями, но закончив школу, мы разъехались кто куда и больше не виделись. Словами не передать, как я был счастлив встретить двух своих друзей в один день.

— Ну наконец-то! — сказал Дэйс, когда Гилт открыл дверь, — опять дрыхнешь без дела, пока я бегаю по всему Кантерлоту в поисках вокалиста?!

— Ну да, кто-то же должен это делать. А это кто с тобой? — спросил пегас, указывая на меня.

— Не узнал что ли? — спросил Дэйс, — этот единорог не кто иной как наш старый друг Малькольм!

— Малькольм?! Не ожидал тебя еще раз встретить! Как жизнь, чем занимаешься?

— Тоже рад тебя видеть Гилт. У меня все нормально, работаю журналистом, собирался доставить материалы в редакцию, но встретил на улице Дэйса.

— Именно так, мой друг, — сказал Дэйс, — но теперь ты можешь выкинуть эти материалы и забыть про эту нудную работу журналиста! Гилт, позволь представить тебе нашего нового вокалиста — Малькольм Фрелиц!

— О, значит ты будешь в нашей группе?! Круто! Думаю Грэван тоже обрадуется.

— Стоп, Грэван тоже здесь?! — спросил я.

— Ага, он опять заперся в подвале и мучает свой синтезатор, — ответил Гилт.

— Ох, надо будет отобрать у него ключ, — сказал Дэйс, — а чего это мы на пороге стоим? Заходи Малькольм. Добро пожаловать в наше уютное пристанище.

В квартире стоял плотный запах пота и чего-то еще, о чем я не хотел думать. На полу был разбросан различный мусор. Было сразу видно, что здесь живут сразу несколько пони, причем очень неряшливых.

— Ты проходи, не стесняйся, — говорил мне Дэйс, — у нас тут немного не убрано, но ты не обращай внимания. У нас просто нет времени убираться, все время ищем вокалиста или репетируем. А кто-то успевает еще и спать дни напролет...

— Ага, — подтвердил его слова Гилт, — кстати, Малькольм, тебе надо познакомиться с нашим басистом, Джером. Он сейчас ушел купить еды, но когда вернется, я вас представлю друг другу.

— Да, Джер очень хороший пегас, мы его нашли по объявлению о наборе группы. Думаю, вы подружитесь, у вас много общего.

Можно сказать, что так и началась моя жизнь в группе. Грэван, когда нам удалось вытащить его из подвала, очень обрадовался встрече со мной. Даже слишком... никогда до этого, да и после, я не видел, чтобы он ТАК радовался. Джер же действительно оказался очень интересным и приятным собеседником. Как и говорил Дэйс, у нас с ним оказалось много общего. Мы оба любили сочинять рассказы и стихи, но самым главным было то, что Джер, как и я, в детстве боялся выступать перед публикой. Но он поборол это несколько другими способами, нежели я. Если верить его словам, он закрывал глаза и просто наслаждался музыкой, забывая, кто он и где он.

К вечеру мои друзья решили проверить меня как их нового вокалиста. Мы спустились в подвал, где находились все инструменты группы. Там мне дали текст песни, которую на днях написал Джер. Кстати говоря, эта песня, слегка переделанная мной, в будущем станет нашим первым хитом Journey. Прочитав несколько раз этот листочек с несколькими пятнами жира, я приготовился петь. Я ожидал, что опять не почувствую музыки, но... Дэйс выписывал на своей гитаре такие аккорды, что я не мог стоять на месте. Другие участники тоже не отставали. Гилт выбивал четкий ритм, который заставлял мою голову качаться в такт. Звуки клавишных Грэвана уносили разум куда-то вдаль, заставляя забыть все, кроме слов песни. Даже бас Джера влиял на мои действия, хотя я раньше вообще не мог услышать звуки бас гитары в песнях. Когда песня кончилась, я поинтересовался у друзей, знают ли они какие-нибудь песни Pontles. Мне очень хотелось еще раз прочувствовать все те ощущения, когда музыка управляла мной. Они ответили утвердительно и мы опять начали сотрясать дом звуками рока. Мы играли всю ночь практически без остановок и под утро уже просто не могли стоять. Мы уснули прямо в подвале, каждый в обнимку со своим инструментом.
В ту ночь я понял, как же сильно ошибался насчет музыки. Дэйс был прав, я просто нашел не ту группу. Но поиграв со своими друзьями, я понял, в чем мое предназначение. Когда я проснулся в обед следующего дня, то обнаружил у себя метку в виде микрофонной стойки. Моему счастью не было предела. В тот же день я уволился из газеты, так и не доставив материалы.

— Парни, — решил спросить я, когда мы все обедали, — а как называется ваша группа?

— Мы еще не решили, — ответил Дэйс, — мы не могли найти вокалиста и уже думали, что не получиться создать группу. Поэтому над названием не работали.

— Но теперь ты наш вокалист, ведь так, Малькольм? — спросил Грэван.

— Ага, я решил, что останусь с вами.

— Просто отлично, — сказал Гилт, — давайте тогда придумаем название для нашей группы!

— Как насчет Black Ponies? — сказал Дэйс.

— Эм, мне не нравится, — ответил Джер, — я не люблю черный цвет.

— Согласен с Джером, — сказал я, — мне черный тоже не идет.

— Ну как хотите, — ответил обиженно Дэйс, — вот увидите, потом какая-нибудь группа возьмет такое название и станет мега популярной.

— Только из-за названия? Не думаю, — сказал Гилт, — как насчет Royal Guards?

— Надеюсь, ты не хочешь одеть нас в броню королевских стражников и заставить выступать в таком виде? — спросил Дэйс.

— Была такая идея, но возникла проблема с получением этой брони.

— Тоже не вариант, да и не звучит, — сказал я, — а может быть назовемся Kantar?

— А что это значит? — спросил Джер.
— Я не знаю, просто в голове появилось это слово.

— Хм, а мне нравится, — сказал Дэйс, — хоть и бессмысленно.

— А то что смысла нет, даже хорошо, — ответил Грэван, — нас ни с чем не будут ассоциировать.

— То есть, все согласны на название Kantar? — спросил я.

— Ага, — ответили все.

— Отлично!

Вот примерно так и родилась легенда рок-музыки, ставшая символом нового поколения Эквестрии.

Была правда одна проблема, которая, к счастью, быстро решилась. Нам не хватало места в подвале, да и соседи возмущались тем, что мы слишком громко играем. Нам нужно было новое пристанище. И именно в этот момент я вспомнил о доме Бретси, точнее моем доме. Я предложил его в качестве жилища нашей группы. Все с радостью согласились и в течение недели, мы переехали на окраину Понивиля, где и начали свое непростое путешествие к вершинам музыки.

Глава III. Путешествие к мечте

«Для того чтобы хоть что-то сделать,
нужно хотя бы начать что-то делать»
Боб Рок




— Итак, что будем делать? — спросил я, когда все собрались в гостиной.

— В каком смысле? Мы и так уже что-то делаем, — сказал Дэйс, указывая копытом на остальных участников группы.

И действительно, каждый из них что-то делал. Грэван играл на своем синтезаторе какую-то классическую мелодию, Джер сидел за столом и пытался написать слова для новой песни, но судя по количеству скомканных листочков, у него это не очень получалось. Гилт тем временем как обычно пытался уснуть, но музыка Грэвана ему мешала. Ну а Дэйс настраивал гитару, и, похоже, был единственным, кто меня слушал.

— Да, я заметил, — проговорил я, — но не это имел в виду!

— А что тогда? — спросил Дэйс.

— Кто-нибудь, киньте подушку в Грэвана! Я уснуть не могу! — крикнул Гилт.

— Подушку-то я могу кинуть, — сказал я, — но мне нужно, чтобы ты не спал, а послушал меня.

— Хорошо, хорошо, — ответил Гилт, — только пусть этот пони прекратит играть!

— Чем тебе не нравится моя игра, не понимаю, — сказал Грэван, — так о чем ты хотел поговорить Малькольм?

— Наконец-то меня слушают, — проговорил я, — что мы будем дальше делать? Группа у нас есть, а дальше что? Ваши предложения? И да, Гилт, предложения «пойти поспать» я не принимаю.

— Ну, раз не принимаешь, тогда я не знаю, — ответил Гилт.
— Можно было бы начать выступать в каких-нибудь барах с кавер-версиями знаменитых песен, — предложил Дэйс.

— И ждать, когда на нас обратит внимание именитый продюсер? Идея неплохая, но это будет слишком долго. Нет, конечно, мы за такое время успеем создать материал для дебютного альбома, но за то же время мы уже могли бы выступать где-нибудь в Мэйнхеттене. Еще идеи?

— Вообще, — сказал Грэван, — идея Дэйса очень даже хорошая и практичная. Ты ведь знаешь, как начинали Pontles?

— Да знаю, но...

— Раз знаешь, — перебил меня Грэван, — то должен понять, что другими способами мы можем идти к своей мечте годами. Ты говоришь, что за время, потраченное на публику в барах, мы могли бы выступать на сценах Мэйнхеттена. Но ведь еще не факт, что нам удастся так быстро пробиться наверх. Мы можем, конечно, записать демо нашей песни, а затем отправить ее в какую-нибудь студию, но где гарантия, что нам тут же предложат престижный контракт?

— Может быть ты и прав, но...

— К тому же, — Грэван, похоже, меня вообще не слышал, — выступая в барах, мы могли бы оттачивать свое мастерство, а про возможных фанатов, которые с радостью купят наши альбомы, когда они выйдут, я вообще молчу.

— Хоть мне и не очень нравится, как этот пони играет, — решил высказаться Гилт, — но с его ходом мыслей я согласен.

— Аналогично, — сказал Джер, — правда, только по поводу идеи. Мне нравится, как играет Грэван.

— Ох, то есть, все считают, что стоит начать выступать в барах и ждать, когда на нас обратит взор именитый продюсер? — спросил я, хотя и знал ответ.

— Да, — ответил в один голос все.

— Ну хорошо. Вот только меня немного беспокоит момент с кавер-версиями знаменитых песен.

— А что не так? — спросил Дэйс.

— Просто мне не хочется, чтобы нас считали какой-то кавер-группой, которая неспособна создать свои шедевры. Нам надо придумать несколько своих песен, а затем уже идти выступать.

— А я чем занят, как думаешь? — спросил Джер.

— Ну и? Получается хоть что-нибудь?

— Сложно сказать... на, сам посмотри, — сказал пегас, протягивая мне листок с текстом.

Бегло пробежав глазами по тексту, я тут же захотел его изменить. Точные слова в нем вспоминать сейчас бессмысленно, память уже не та. Помню, что там говорилось про желание уехать из дома и отправиться навстречу приключениям. Собственно, такая же мысль была и в той песне, которую я пел в первый день моего пребывания в группе. Нет, я ничего не имел против этого, даже напротив, просто вся эта идея с путешествиями была плохо подана в песне. Взяв со стола карандаш, я зачеркнул пару-тройку слов и добавил несколько своих. Так и появилась песня, которые многие сейчас знают под названием You’re Way. Не хит, как Journey, конечно, но для нас много значащая. Почему? Чуть-чуть попозже напишу.

Закончив исправлять текст, я прочитал получившееся. Идеально! Осталось только музыку написать и будет готова новая песня.

— Дэйс, — обратился я к единорогу, — сможешь написать к этому подобающую музыку?

Я дал ему в копыта листок для ознакомления с текстом. Прочитав пару раз, Дэйс вернул мне листик.

— Неплохие слова. С легкостью придумаем к ним музыку. Верно, парни? — спросил он у других участников группы.

— Дай-ка глянуть, — сказал Гилт, взяв у меня листок, и начал читать его вместе с другими пони.

Прочитав, все начали согласно кивать, подтверждая слова Дэйса. На этом закончилось наше первое совещание. К вечеру была написана музыка к песне. И должен сказать, это было прекрасно. Обычно Дэйс играл очень быстро и использовал сложные элементы, но эту песню он играл медленно, чуть ли не с любовью. Эта была наша первая баллада, с более-менее глубоким смыслом.

На следующий день мы отправились в Кантерлот, где устроились на работу в один бар, как выступающая группа. График был вполне удобным: четыре дня в неделю по 3 часа. Оставшиеся три дня мы могли тратить на написание новых песен.

Подробно описывать каждый день того времени было бы глупо. Это слишком долго, а времени осталось так мало... в общем можно обойтись кратким описанием всего того промежутка длинною в 4 месяца.

Устроившись, мы начали играть в том баре. Вначале на нас даже не обращали внимания, пони просто заходили в бар, ели, а затем уходили. Но прошло немного времени, и появились первые фанаты, которые оставались до конца нашего выступления. Постепенно, все больше пони стали посещать этот бар, только ради нас. Из-за чего? Сложный вопрос. В перерывах между выступлениями мы писали новую музыку. Именно тогда появились такие наши песни, как Run to the Hills и Silence Is Broken. Кроме своих песен, мы играли еще и каверы на такие хиты как Hush и Somepony. Но самой часто исполняемой песней была, конечно же, You’re Way. Она стала для нас чем-то большим, чем просто песня. Это был наш гимн того времени. Все наши песни тех годов были наполнены мыслями о путешествиях, но именно You’re Way стала олицетворением наших желаний поскорее закончить выступать в каком-то малоизвестном баре и отправиться, наконец, в тур по всей Эквестрии. Также стоит сказать, что в те времена я не мог определиться, каким голосом лучше петь, и поэтому старался подражать пению моего кумира — вокалиста Pontles Фитси Капритса. Может поэтому пони чуть ли не со всего Кантерлота заходили в этот бар только ради нашего выступления?

Как бы то ни было, но через четыре месяца мы не только создали материал для дебютного альбома, но также привлекли внимание одного единорога, который позже станет нашим продюсером. Звали его Риджет. Он неплохо разбирался в музыке и был известен как пони, работавший со многими именитыми группами. И вот в один прекрасный день, известия о нашей группе Kantar достигли его ушей. Риджет решил самолично убедиться в правдивости слухов о «зарождающейся легенде» и поэтому отправился на наше выступление. Что сказать, он был удивлен. Конечно в те годы хард-рок уже начал покорять умы молодых пони, но, по словам Риджета, мы играли как профессионалы с сорокалетним стажем. Было ощущение, что мы, а не Led Ponies, были отцами харда. Сразу после конца нашего выступления, Риджет остановил нас возле выхода.

— Парни, это было необычайно круто! — сказал он.

— Да, да, мы знаем. Нам это каждый третий пони лично пытается сказать, — ответил немного раздраженно Дэйс.

— Да, но я не просто какой-то там пони. Позвольте представиться: Риджет Гест, музыкальный продюсер.

— Вы... вы тот самый Риджет? — спросил Грэван, — тот самый который продюсировал альбом Thanks For All группы Shades of Rock?!

— А это что за группа? — тихо спросил у меня Гилт.

— Не знаю, — также тихо ответил я, — впервые слышу.

— Именно так, — сказал Риджет Грэвану, — правда я до сих пор считаю, что клавишные в некоторых песнях плохо слышно. Но я здесь не для того, чтобы обсуждать распавшиеся коллективы. Я здесь ради создания новой легенды. Я хотел бы предложить вам сотрудничество. Кто у вас в группе главный на данный момент?

— Никто — ответил я, — мы все равны между собой.

— Вот как? Но мне нужен кто-то, кто подпишет контракт со мной от лица всей группы.
— Но мы пока ни на что не соглашались, — сказал Гилт.

— Ах да, и в правду. Просто я как наяву представил ваше блестящее будущее, и естественно подумал, что вы это тоже видели. А значит без колебаний захотите подписать со мной контракт.

— Нам нужно это хотя бы обдумать, — сказал я, — ведь кто знает, к чему может привести наше сотрудничество?
— Ну ладно, — ответил Риджет, — я дам вам день на раздумья. Давайте встретимся завтра в этом баре. Вы же завтра не выступаете?

— Нет, не выступаем. Мы подумаем над вашим предложением мистер Риджет, — сказал я.

— Вот и отлично! Встретимся завтра здесь. Надеюсь на положительный ответ, — ответил он и ушел.

Всю дорогу до дома мы не разговаривали про сегодняшний случай. Но когда пришли домой, начались нешуточные споры, соглашаться или нет. Почему? Я и Гилт считали, что это слишком... подозрительно. Чтобы на нас, малоопытную группу, так резко обратил внимание один из известнейших продюсеров Эквестрии? Это... как-то странно. Но остальные участники группы считали, что все нормально, так и должно быть. Мы ведь, все-таки, действительно талантливые пони.

— Да пойми же ты! — пытался убедить меня Дэйс, — это тот самый шанс, которого мы ждем уже четыре месяца! Быть может, другого шанса уже и не будет.

— Может быть ты и прав, — отвечал я, — но это действительно странно. Риджет очень известный продюсер. Зачем ему мы?

— Именно! — поддержал меня Гилт, — да и выглядел он не как именитый продюсер.

— Вы что, о нем вообще ничего не знаете? — спросил Грэван, — он всегда ищет начинающие амбициозные группы, а затем делает из них настоящих звезд. А по поводу внешности: он никогда не любил роскошь, да и сам родился в бедной семье.

— Малькольм, пойми, — сказал Джер, — он действительно увидел в нас что-то особенное. И это «что-то» — твой голос.

— Эй, а моя гитара?! — воскликнул Дэйс.

— Ну, и твоя гитара. Малькольм, Дэйс прав. Другого такого шанса может не быть. Мы должны согласиться на его предложение.

Уставший от этих споров, которые длились уже без малого 3 часа, я бессильно сел на пол.

— Я... я не знаю. Это... эх, ладно. Все равно мне вас не убедить. Посмотрим, что из этого получиться. А сейчас я хочу только одно: спать.

— Как же я тебя понимаю, — сказал Гилт, — у меня такое постоянно.

На этом мы закончили наши споры. Все были дико измотаны сегодняшним концертом, да и еще этими спорами, поэтому без колебаний отправились спать.

На следующий день мы уже сидели в баре и ждали Риджета.

— Почему-то я знал, что он не придет, — сказал я после 20 минутного ожидания.

— С чего ты взял? — спросил Дэйс, — он же все-таки продюсер, может немного задержаться.

— Если мы, по его мнению, действительно амбициозны, то зачем ему опаздывать?

— Да ладно тебе Малькольм, он скоро придет. О, стоило только вспомнить, как он уже тут, — сказал Дэйс указывая на вошедшего единорога, который оглядывался по сторонам, пытаясь найти нас, — Эй, Риджет! Сюда!

Услышав возглас Дэйса, единорог быстро направился к нашему столику.

— Добрый день, Kantar, — поприветствовал он всех, — как у вас сегодня настроение? Уже все обдумали?

— Настроение в порядке, спасибо, — ответил я, — да, решили.

— Ну, и? — нетерпеливо спросил Риджет. Было видно, что он сильно волновался.

— Мы согласны на твое предложение.

— Это прекрасно! — воскликнул он, — словами не описать как я счастлив! Но прежде чем мы приступим к совместной работе, вы должны письменно подтвердить свое согласие.

С помощью магии он достал из сумки документ.

— Вы должны расписаться вот здесь и вот здесь, — указал он.

— Секундочку, дайте я вначале прочитаю, — сказал я.

Договор был сроком на 5 лет. По истечении указанного времени его можно продлить. Собственно, ничего необычного или опасного я не заметил, поэтому, взяв предложенное перо, оставил свою подпись в указанных местах.

— Отлично! — сказал Риджет, убирая договор обратно в сумку, — теперь давайте обсудим ближайшее будущее. У вас есть материал для дебютного альбома?

— Да, — сказал Дэйс, — мы создали несколько песен, за время выступлений в этом баре.

— Это хорошо. Давайте встретимся в студии через два дня? Вам будет удобно?

— Да, — ответил я. — у нас как раз нет в этот день выступления.

— Вот и отлично. И да, можете забыть про этот никчемный бар. Я сделаю из вас настоящий звезд рока!

Написав нам адрес студии, Риджет попрощался со всеми и вышел из бара. Так началась наша НАСТОЯЩАЯ карьера. Через два дня мы записали в студии наши песни, и наконец, за последние четыре месяца, смогли отдохнуть. Риджет сказал, что он сам найдет для нас менеджера, а так же хороший лейбл для выпуска альбома. В общем так и случилось. Альбом с немудренным названием «Kantar» вышел в свет через пару недель.
Успех альбома был очень даже не плохим. Риджет посоветовал нам выпустить какую-нибудь песню в качестве сингла, для поддержки альбома. Этой песней стала Journey, которая не вошла в альбом. Сингл стал популярен, и альбом начали скупать с еще большей скоростью, чем раньше. Journey стала хитом и заняла первые позиции в различных чартах. Мы организовали свой первый тур по Эквестрии в поддержку альбома.
Благодаря Риджету, Эквестрия наконец услышала о нашей группе. Это конечно так, но... из-за этого единорога в будущем Kantar чуть не распалась. Но об этом позже.

Глава IV. Слава?

«Желание быть кем-то другим —
— это потеря самого себя»
Curt Cobain

Если бы я был каким-нибудь бизнеспони, то обязательно бы привел унылые строчки с цифрами, которые означали продажи нашего альбома. Но к счастью, я всего лишь вокалист одной из самых известных и уважаемых рок-групп Эквестрии. Так что наверно обойдусь парой-тройкой слов. Альбом продавался на ура. Особенно если учитывать, что он был дебютным.

В течение года после выпуска «Kantar» мы проехали с концертами по всей Эквестрии. Особенно запомнился концерт в Мэйнхеттене, где мы выступали как небольшой разогрев для группы Led Ponies. Случайно, а может быть и намеренно (до сих пор неизвестно), Дэйс, во время соло на песне Journey, вошел в раж и начал долго, примерно 15 минут, импровизировать с основным риффом песни, выдавая такие сложные музыкальные конструкции, которые, несомненно, просто шокировали всю группу Led Ponies, в особенности их гитариста. Публика же, посчитала данную выходку Дэйса частью шоу, и поэтому требовала в конце на бис не Led’ов, а нас! Наверно с этого момента началась многолетняя вражда между нашими группами. Но она не оставила какого-либо заметного отпечатка в моей жизни, поэтому и места ей в этих мемуарах нет.

Можно сказать, что наша мечта о путешествиях наконец исполнилась. Но, конечно, все было не так радужно, как мы это представляли. Было действительно тяжело ездить из города в город в течение года, практически без остановок. К счастью, к концу первого года для нас наступил такой момент, как создание нового альбома.

Иллюзорные мечты о духе приключений были быстро и начисто сметены жестокой реальностью. Это мы и хотели передать в своем новом альбоме «Asymmetrically». Даже само название альбома, и одноименная заглавная песня с него, говорили о попытке противопоставить мечты и жестокую реальность. Другие песни тоже не отставали. К примеру, песня Hard Way была переосмыслением песни Highway, третьего трека с дебютного альбома, с точки зрения реального мира. Обложка альбома тоже кричала о нашем «открытии»: дорога, уходящая в никуда, поделенная на две части, где левая была безжизненной пустыней, а правая была вся покрыта зеленой травой и всевозможными цветами.

Собственно, мы провели целый месяц практически не выходя из звукозаписывающей студии. Мы ожидали как минимум наикрутейшего результата. Но не тут то было. Во время прослушивания готового материала, вышел не самый приятный разговор, который стоит упомянуть.

Вся группа, а также Риджет, собрались в моем гостиничном номере. Мы тогда остановились в Мэйнхеттене для записи альбома, и наш продюсер сумел поместить нас в одну из лучших гостиниц города. Хотя, если честно, из-за постоянного нахождения в студии, мы ни разу не воспользовались какими либо элитными услугами. Максимум, что мы делали, это спали на кроватях в номерах, да обедали в ресторане на первом этаже. И то не всегда. Был случай, когда Дэйс просто отказался уходить из студии, заявив, что он вошел в раж, и не собирается из него выходить, пока не уснет. Ну и нам пришлось тоже остаться в студии на всю ночь. Примечательно, что Дэйс уснул через 20 минут после своих слов. Хотя, опять же по его словам, долгая игра в таком состоянии изматывает сильнее, чем два концерта подряд, в жару, да и еще в каких-то промышленных комбинезонах.

Собравшись, мы начали прослушивать весь созданный материал. Все было хорошо, ровно до того момента, как Риджет включил второй трек — Anthem. Стоит сказать, что в первоначальной задумке, песня должна была стать приятной для слуха рок-балладой, наподобие You’re Way. Ну а получилось то, что никто не ожидал.

— Это что? — спросил с явным непониманием на лице Дэйс.

— Песня Anthem- ответил Риджет.

— Что?! Да это ни одной нотой не похоже на Anthem!

— Риджет, ты издеваешься? — поддержал я Дэйса, — что случилось с нормальной версией песни, которую мы записывали неделю назад?

— А чем вам эта не нравится? — спросил озадаченный Риджет.

— Хм, ну с чего бы начать? — сказал Дэйс, — ну, во-первых, Anthem по определению лирическая рок-баллада, а это — мутант, который получится, если ускорить её в несколько раз!

— А во-вторых? — поинтересовался Риджет.

— А во-вторых, что произошло с голосом Малькольма? Почему у меня при прослушивании возникает ощущение, что он поет с другого конца длинного туннеля? Ведь его голос это основная часть песни! И самое главное: какого сена выпилено мое соло на четвертой минуте?! — Дэйс похоже не на шутку разозлился.

— Успокойся, мой дорогой друг, — сказал успокаивающе Риджет, — давай я все тебе объясню.

— Ты уж постарайся, — сказал Гилт, — Дэйс в ярости непредсказуем.

— Понимаете, Kantar, — начал Риджет, — дело в том, что в наше время обычная публика будет слушать только то, что модно. Сейчас, к примеру, никто уже не слушает рок-н-ролл. Сейчас в моде хард-рок. Быстрый, настойчивый, разрушающий все преграды. В вашем случае вы пытаетесь впихнуть в альбом несколько разных стилей, среди которых хард — примерно половина всего альбома. Все остальное же это различные баллады в жанрах блюз и даже кантри. Это не совсем хорошо для бизнеса группы. Да что тут говорить, вас попросту не будут слушать. Я уже не первый день работаю в этом бизнесе, и знаю, как группа должна реагировать на внезапные течения музыкальной моды.

— Вот как? — спросил Дэйс, — а ты не думал, что нам на это наплевать?

— Может и так, — согласился Риджет, — но с таким отношением вы точно потеряете шансы не то что называться рок-группой, но хотя бы зарабатывать на своих песнях деньги.

— А теперь давай вернемся к реальности, — сказал я, — нам абсолютно безразлично, сколько мы получаем денег. Мы играем не ради них. Задумайся, может мы просто хотим донести с помощью музыки свои мысли, свои чувства до публики?

— Эх, Малькольм, — сказал Риджет, — я уже говорил, но я не первый день в индустрии музыки. И я точно знаю, что публике, на самом деле, наплевать, есть в ваших песнях смысл или нет. Им просто нужна порция веселья, а она в свою очередь может быть получена с помощью чего-то модного, чего-то, что слушают все. В нашем случае это хард-рок.

— Но по какому праву ты смеешь портить наши песни?! — Дэйс весь кипел от злости.

— А вот в этом моменте я бы рекомендовал вам внимательнее читать договоры, которые вы подписываете.

— В каком это смысле? — спросил я.

— Как хорошо, что я всегда ношу копию договора, — сказал Риджет, и с помощью магии достал из сумки с записями песен договор, — вот, читай внимательно эти строки.

Он указал мне на предложение, которое находилось примерно посередине текста.

— «Продюсер имеет полное право, — начал читать я вслух, — вмешиваться в процесс создания группой песни, вплоть до полной смены жанра»

— Черт побери, Малькольм! Почему ты не заметил этот пункт раньше? — спросил Дэйс.

— Я... я не знаю. Я внимательно все читал, и там такого не было!

— К сожалению было, — сказал Риджет.

— Раз так, — сказал Дэйс, — то мы разрываем контракт!

— Сожалею, но это не возможно.

— Почему это?

— Прочитайте внимательно вот эти строки, — сказал Риджет, указав на предложение находящееся в самом конце.

— «Контракт не может быть расторгнут до истечения срока в 2 года» — прочитал вслух Дэйс, — да это же бред! Контракт всего на пять лет!

— Повторюсь: читайте внимательно, что подписываете, — сказал Риджет.

— Знаешь что? — Дэйс уже не мог сдерживать свою злость, — мне плевать и на тебя и на этот контракт! Я ухожу!

С этими словами единорог вышел из номера и напоследок хлопнул дверью с такой силой, что аж стекла на окнах зазвенели.

— Говорил же, что он непредсказуемый, — сказал Гилт, — я, например, не ожидал от него такого.

— Ладно, я вас оставлю, — сказал Риджет, — и лучше бы вам вернуть своего дружка, мне нужен Kantar в полном составе.

— А я вам говорил, что от этого Риджета не будет ничего хорошего, — сказал я через несколько минут после того, как продюсер ушел.

— Да Малькольм, мы уже заметили, — ответил Грэван.

— И что мы будем делать? — спросил Гилт.

— Честно говоря, я не знаю, — ответил я, — надо вначале хотя бы вернуть Дэйса, а потом уже думать, как нам быть.

— Ну ладно, — сказал Джер, — пошли. Он сейчас либо у себя в номере, либо бродит по улице.

В номере Дэйса не было, поэтому мы отправились на улицы Мэйнхеттена, чтобы найти своего друга. Поиски длились почти час. Дэйса не было ни в ближайших барах, ни в местах, куда он обычно выходил в поисках вдохновения. Мы уже хотели вернуться в отель, вдруг он уже там, но на обратном пути мы увидели единорога в черной одежде сидящего в одиночестве у небольшого озера в местном парке. Это был Дэйс. Когда мы подошли к нему, он не обратил на нас внимания. Я впервые видел Дэйса таким: отрешенным, думавшим о чем-то только ему доступном, а также жутко печальным. Весь его внешний вид говорил, что он сильно воспринял случившееся в номере. Глаза его были припухшими от слез, а одежда вся промокла из-за дождя, который закончился где-то 20 минут назад. Сейчас же на улице стояла красивая безоблачная ночь.

Дэйс, будучи очень энергичным и веселым пони, мог предаться отчаянью и грусти только когда произошло действительно что-то ужасное. Что-то, что затрагивало не только его тело, но также душу. Та ночь стала одним из трех известных мне случаев, когда Дэйс впадал в депрессию. Остальные два были связаны с не менее печальными, а то и страшными событиями. Но о них я расскажу позже.

Сев рядом с Дэйсом у берега озера, мы тоже начали смотреть на воду. Так продолжалось минут десять, пока Дэйс не решился заговорить.

— Не так я себе это представлял. Я думал мы будем творить музыку. Ту музыку, которую сами захотим.

— Не ты один Дэйс, — произнес я.

— Прости меня, Малькольм. Надо было послушать тебя. А я как идиот уговаривал тебя подписать этот контракт.

— Это не твоя вина Дэйс. Вообще, нам абсолютно все равно, что Риджет будет делать с нашей музыкой. Нам главное, чтобы ты не уходил.

— Честно говоря, я уже не хочу уходить из группы. Просидев здесь без малого час, я о многом думал. В общем, хоть я и жить не могу без музыки, но жить без друзей тем более не могу. Да и год можно потерпеть этого Риджета.

— Мы рады, что ты не уходишь от нас Дэйс, — сказал Джер, — и мы тоже согласны, что Риджета можно потерпеть.

— Это... это хорошо, — ответил Дэйс, — и простите меня за то, что я так резко себя повел.

— Да ладно тебе, Дэйс, — сказал Гилт, — каждый из нас готов был сделать что-то подобное. Но ты сделал это первым.

— Ну ладно, хватит уже тут сидеть, — сказал я, — давайте вернемся в отель, а то уже ночь на дворе.

Мы вернулись в отель где-то ближе к утру, т.к. Дэйс предложил зайти в какой-нибудь бар и отметить его «возвращение» в группу. Отказаться было невозможно. Поэтому, вернувшись в отель мы разошлись по своим номерам и сразу же легли спать. Все мы были рады, что группа будет жить дальше, но в то же время на сердце была тяжесть, ведь целый год это не так уж и мало.

Как бы мы не протестовали, но Риджет был непреклонен. И поэтому через неделю после того злополучного разговора вышел наш альбом «Asymmetrically». Но можно ли называть его нашим? Нет, как по мне. Пусть название нашей группы красовалось на обложке альбома, пусть это наши инструменты играли в песнях, но в этих песнях не было частички нашей души. Не было чувств, которые переполняли наши сердца во время создания. Был только быстрый хард-рок.

К нашему сожалению, Риджет оказался прав. Альбом скупали в ещё больших количествах, чем дебютный. Но публика не вслушивалась в скрытый смысл, который был заложен в наших песнях. Им было интересно только, что это хард-рок. Они просто следовали музыкальной моде. И это оказалось для нас даже более неприятным, чем вмешательство Риджета в процесс написания песен.

Даже на концертах мы не могли изменять эти песни. Может быть везло только Дэйсу, который во время соло немножко импровизировал. Да и то в рамках стиля песни.

Все это постепенно стало действовать на нас не совсем хорошо. Дело в том, что во время создания песен, а также во время их исполнения, мы вкладываем в неё свои чувства. Иногда это бывают и такие чувства, как злость, грусть и прочее. Но был в таких случаях и плюс: играя такие песни мы не испытывали эти чувства в реальности, оставаясь веселыми и жизнерадостными. Проблема состояла в том, что весь альбом «Asymmetrically» был создан такими чувствами, как разочарование, злость и горечь из-за этого разочарования. Но так как все песни были переделаны Риджетом, нам не удавалось прочувствовать всю гамму эмоций. Поэтому, в течение того злополучного года вся наша группа ходила чуть ли не трясясь от злости.

Большинство концертов были скучны и не интересны, т.к. песни с альбома не вызывали у меня абсолютно никакой реакции, а значит и передавать публике что-то кроме злости у меня не получалось. Остальные участники группы тоже вели себя не очень радостно. Был случай, когда во время одного из концертов в Кантерлоте нам так надоело играть эти чертовы песни, что мы просто бросили свои инструменты и ушли со сцены.

Но были и приятные моменты. Иногда на концертах удавалось сыграть песни из нашего дебютного альбома. Эти дни, наверное, были самыми счастливыми для нас в тот период. Ведь в тех пенях содержались наши реальные чувства, которые не были изменены копытами Риджета.

Год подходил к концу. К этому времени мы уже были настолько уставшими и злыми, что хотели просто уже порвать этот чертов договор. Что нас сдерживало, даже не могу представить. Но один случай, произошедший за две недели до конца года, вернул нам былую жизнерадостность. В Мэйнхеттене проходил прощальный концерт группы Pontles. Да, в том году эта замечательная группа распалась по причине того, что её участники устали от всех этих гастролей и фанатов. Этот концерт был не просто замечательным, а невообразимо великолепным. Помимо Pontles на сцену выходили и играли многие знаменитые группы, которые хотели отдать дань уважения великим. Среди этих групп были и мы. Мы выступили с песнями Journey и You’re Way, но не это главное. Когда окончился концерт и все уже собирались разъезжаться, ко мне подошел не кто иной как сам Фитси Капритс.

— Добрый вечер, Малькольм, — сказал он.

Даже музыкой невозможно описать того счастья, которое я испытывал. Мой кумир, пони, которому я обязан желанием стать рок-музыкантом, стоял рядом со мной! Да что там стоял, он заговорил со мной!

— З-здравствуйте, — только и смог произнести я.

— Малькольм, я хотел бы поблагодарить вас и вашу группу за сегодняшнее выступление. Вы напомнили мне о тех замечательных временах, когда Pontles только начинали свою карьеру. Мы тоже мечтали о путешествиях и прочем. Это действительно меня задело до глубины души. Вернуться бы в те времена... но к сожалению это невозможно. В общем, спасибо вам Малькольм.

— П-пожалуйста, — ответил я, голос у меня до сих пор дрожал, а ноги подкашивались.

— Но перед тем как я уйду, мне хотелось бы еще кое-что сказать. Заранее извините за личный вопрос, но я заметил, что другие участники вашей группы, да и вы тоже, ходите как-то зло, что ли. Это связано с какими-то проблемами в группе?

— Это... ну в общем можно и так сказать.

— Понятно. Знаете, что, Малькольм? Я хотел бы дать вам небольшой совет. Какие бы проблемы не возникали у вас в группе, всегда помните, что вы — это одна семья, которая раз за разом выступает на сцене. От вас, и только от вас, зависит, как вы будете выступать. Никакие продюсеры, менеджеры и прочие недоброжелатели не смогут испортить ваши отношения, а уж тем более ваши выступления. Ну в общем это все что я хотел сказать. Согласен, похоже на бред стареющего пони (хотя оно так и есть), но просто запомните мои слова. Спасибо, что выслушали меня, Малькольм, — закончил он свою речь и, пожав мое копыто, ушел.

— Фитси Капритс... пожал... мое... копыто... — проговорил я через несколько минут. Все предыдущее время после ухода этого пони я просто стоял и пытался переосмыслить случившееся.

К концу дня я рассказал своим друзьям о случившемся, а также о совете Фитси. Это очень сильно повысило наше настроение и оставшиеся две недели мы провели, как во времена дебютного альбома: с радостью на душе.

Наконец закончился этот год, который принес нам столько нежелательных эмоций. Мы, наконец, разорвали договор с Риджетом и смогли начать новую, более прекрасную жизнь в качестве рок-группы.

Место этого единорога за продюсерским пультом занял я. Хоть делить работу вокалиста и работу продюсера было тяжело, но это было настоящим счастьем, наконец создавать музыку, которую хотели именно мы.

Глава V. Free Bird

«Я думаю, герой — это кто-то,
кто понимает степень ответственности,
которая поставляется с его свободой»
Боб Дилан


Свобода... есть ли более прекрасное слово? Что я такое говорю, конечно же есть, и это любовь, но в тот год для нас слово «свобода» было самым красивым и замечательным. Разрыв контракта с Риджетом вернул нам наконец творческую свободу. Мы наконец-то могли творить то, что сами считали нужным.

И конечно же первый альбом, который мы выпустили через месяц, был весь, от заглавной песни до последней, пропитан чувством свободы. Название «Express Yourself!» было для нас не просто набором букв, которые складываются в слова, но также призывом вовсю пользоваться своей свободой, создавая шедевры музыки. В качестве сингла была выпущена десятиминутная песня Free Bird.

Честно говоря, мне до сих пор непонятно, провалился наш третий альбом или нет. Продажи были какими-то вялыми. Больше всего денег мы получили именно за сингл. Многие критики ругали альбом за отсутствие какого либо общего жанра. Сингл тоже подвергался критике. Чаще всего ругались на большую длину песни, а если быть более точным, то на длину гитарного соло (им еще повезло, что я сумел остановить Дэйса на шестой минуте...). Видимо Риджет был прав: публике наплевать на текст и смысл.

Но нам самим было наплевать на продажи альбома! Мы просто пытались повеселиться, отмечая долгожданную свободу. И поэтому концерты того времени многие до сих пор считают нашими лучшими выступлениями. Да и я вспоминаю те годы с улыбкой на лице. 13 лет длилось наше веселье, пока ужасная трагедия, о которой еще предстоит рассказать, кардинально не изменила наше мировоззрение.

Собственно описывать такой большой период в 13 лет в подробностях не только долго, но и тяжело. Ведь я уже стар и не слишком помню, почему, к примеру, после выхода нашего пятого альбома мы, в поисках вдохновения, отправились в Вечнодикий лес вместо прогулки на яхте, как предлагал Гилт. Короче говоря, из этих 13 лет я опишу только самые запомнившееся годы.

Продажи альбома «Express Yourself!», как уже говорилось, не слишком впечатляли. Мы решили не обращать на такое мелкое обстоятельство внимание, и продолжили сочинять музыку в перерывах между концертами. В следующем альбоме мы хотели рассказать публике о том, что происходит внутри нашей группы. Задачка была не из простых. Даже если отбросить огромную вероятность, что публике это будет неинтересно. Мы просто не знали с чего начать!

К счастью, толчком к началу создания альбома неожиданно послужила зависть. В нашей группе, как известно, было 2 единорога, 2 пегаса и один земной пони. Я и Дэйс были единорогами, Гилт и Джер пегасами, ну а Грэван, соответственно, был земным пони. Естественно в таком составе рано или поздно кто-то будет немного завидовать другому. Мы с Дэйсом с каждым днем все больше завидовали Гилту и Джеру. Если бы у нас были такие же крылья мы могли бы поднять уровень наших выступлений раз в десять! Нет, мы до сих пор оставались лучшими друзьями, а зависть была даже не завистью, а скорее банальным хотением, над которым мы часто смеялись.

Честно признаюсь, мы с Дэйсом думали насчет того, чтобы использовать магию для поднятия в воздух меня. Это увеличило бы зрелищность концертов. Но, к сожалению, Дэйс не мог одновременно импровизировать на своей гитаре и держать меня в воздухе, ему не хватало концентрации. Когда Дэйс в двадцатый раз не смог удержать меня в воздухе, и я упал на сцену, мы решили бросить это дело и заняться чем-то более полезным. И вот, в один прекрасный, возможно безоблачный, день я и Дэйс решили в шутку написать песню, которая могла бы обыграть всю эту ситуацию с попытками полетов с помощью магии и нашей завистью пегасам. Заручившись поддержкой Грэвана, мы начали тайно придумывать то, что впоследствии станет одним из шедевров нашей группы. Да, это была песня Catch The Rainbow. Рок-баллада рассказывающая о нелегкой судьбе простого единорога, который мечтает прикоснуться к радуге, но отсутствие крыльев мешает ему осуществить свою мечту. Ну и конечно же он сильно завидует пегасам.

Когда мы показали текст песни Гилту и Джеру, они смеялись ну минимум минуты две, но все же с удовольствием написали партии своих инструментов для песни. Вроде бы все получилось хорошо, наши друзья одобрили песню, хотя и посчитали её немножко глуповатой. Но кто же мог предположить, что создание этой песни приведет к таким интересным последствиям. Через две недели после записи Catch The Rainbow, Гилт и Джер подошли ко мне с Дэйсом и дали прочитать текст, который оказался ответом на нашу песню. В тексте рассказывалось о (вот неожиданность) пегасах, которые не могут без зависти смотреть на единорогов, постоянно использующих магию. И да, это была песня Magic, наш второй хит с альбома «Basis of Fun».

С этого началась наша так называемая дуэль противоположностей. В ответ мы с Дэйсом придумали песню Fly Away, после чего Гилт и Джер создали Impossibly. Грэван был единственным, кто не принимал участия во всем этом балагане.

Эта дуэль продолжалась ровно до того момента, когда мы осознали, что у нас создано материала на новый альбом. Мы решили назвать его «Basis of Fun» т.к. эта дуэль очень сильно нас веселила. В качестве сингла Дэйс, на пару с Грэваном, создал шестиминутный инструментал. Главное отличие его от предыдущих творений нашего гитариста, это интересная форма подачи. Это была музыкальная дуэль между гитаристом и клавишником. В этой композиции поражало огромное количество импровизаций. И это было потрясающе. Единственное, что мне до сих пор непонятно, это название инструментала. Грэван почему-то назвал его Difficult to Cure. До сих пор неизвестно, что он хотел этим сказать. Если спросить об этом у Грэвана, то он лишь загадочно улыбается.

Альбом превзошел все наши ожидания. В конце первой недели продажи этого альбома были выше в три раза по сравнению со всеми предыдущими альбомами вместе взятыми! Но самое главное, это то, что «Basis of Fun» покупали не из-за того, что там был модный хард-рок, а из-за слов и глубокого смысла. Это была настоящая победа. Различные критики ставили только высшие баллы нашему альбому, а журналисты писали только положительные рецензии. Мы наконец-то стали по-настоящему знаменитыми.

В гастролях в поддержку «Basis of Fun» мы провели два года. Еще три года было потрачено на различные фестивали и благотворительные концерты. Да, пять лет бесконечных поездок из одного конца Эквестрии в другой. В таких условиях тяжело не заскучать по дому. И мы заскучали. Я уже 8 лет не видел своих родителей. Последний раз я с ними встречался перед отъездом в свое первое турне.

Во время одного из еженедельных собраний группы, мы решили приостановить на время какую-либо деятельность и отправиться к своим родным. Так и случилось. Возвращение домой после долго и трудного путешествия... эти чувства не передать словами. Все беды и тревоги остаются позади и кажутся абсолютно незначительными.

Группа оставалась неактивной два года. Мы просто не хотели вновь отлучаться от домашнего очага, от любви своих родных. Кто знает, когда еще мы сможем вернуться? И сможем ли? Но нам надо было возвращаться на сцену. Мы должны были вновь творить.

Мы не могли забыть все те прекрасные чувства полученные от общения с родными и близкими. Поэтому, вернувшись в студию, мы начали создавать наш второй шедевр: альбом «Welcome Home». Создание альбома проходило легко, мы просто перенесли все наши чувства в музыку. Помимо этого, мы решили создать не просто сборник несвязанных по смыслу песен, а целую историю в рамках альбома. В «Welcome Home» рассказывается история одного пони, который в молодом возрасте ушел из дома, т.к. считал, что родители его не любили. Он скитался по Эквестрии 30 лет, но, попадая в различные места и ситуации, так и не смог обрести счастья. В конце концов он возвращается домой, где его с радостью встречают уже постаревшие, но до сих пор любящие и ждущие, родители. В конце альбома звучит песня Welcome Home, которая, как говорят, у многих вызывает слезы при полном прослушивании альбома.

Альбом стал таким же популярным, как и «Basis of Fun», если не более. Сингла к нему мы не выпустили, он был не нужен. «Welcome Home» нравился всем. Особенно его полюбили такие же музыканты как и мы. Деньги от продаж альбомов нам и раньше не были важны, а после выхода «Welcome Home» мы начали отправлять все деньги от проданных копий на благотворительность.

После еще четырех лет гастролей, мы опять приостановили деятельность группы. Но на этот раз по другой причине. Мы хотели создать новый альбом, но вдохновения у нас просто не было. Попытки писать музыку, руководствуясь чувствами провалились. Получилось какое-то непонятное нагромождение звуков. Что мы только не делали, чтобы найти вдохновение: и жили в старой квартире, похожей на ту, в которой началась наша карьера, и даже пытались покорять горы. Но ничего не помогало. На одном из еженедельных собраний, которое проходило, против обыкновения, у костра посреди какой-то равнины, завязался вот какой разговор:

— Кочевая жизнь тоже не помогает, — сказал разочарованно Грэван, — есть еще идеи?

— Можно сходить на какой-нибудь светский прием, — предложил Джер, — попробуем хоть раз в жизни побыть интеллигентными пони.

— Не вариант, — сказал Дэйс, — не люблю этих псевдо интеллигентов. А может опять в горы отправимся?

— Нет, — сказал Гилт, — просто нет. О, а может опять подпишем контракт с Риджетом? Море незабываемых впечатлений обеспечено.

— Ну уж нет, спасибо, — ответил я, — мне одного раза уже хватило. А как насчет того, чтобы отправиться в Вечнодикий лес?

Все недоуменно уставились на меня, а Грэван даже поперхнулся содовой, которую он в тот момент пил.

— Малькольм, — сказал через минуту Дэйс, — если ты сошел с ума, то так прямо и скажи, мы не обидимся. Может быть даже поможем чем.

— Да не сошел я с ума! Я на полном серьезе предлагаю прогуляться по Вечнодикому лесу.

— А может все-таки горы? — сказал Гилт, — или может на яхте покатаемся?

— Чего вы так боитесь? Это же всего лишь лес наполненный кошмарными существами, в котором все растет само собой, без помощи пони.

— Ну да, чего тут бояться? — ответил с сарказмом Дэйс.

— Да вы подумайте, это же одна из немногих возможностей найти вдохновение. Чувств, полученных в ходе такой экскурсии будет хватать еще минимум на два альбома. Все что мы перепробовали до этого просто меркнет в сравнении с идеей отправиться в Вечнодикий лес.

— Хм, а может ты и прав, — сказал задумчиво Дэйс.

— Я кажется, понял в чем дело! — сказал Гилт, — Малькольм заразился странной болезнью, которая сводит с ума! И не только его, но и ближайших невинных пони! Джер, Грэван! Бегите, спасайте свои жизни, я приму удар этой болезни на себя!

— Очень смешно, Гилт, — сказал я, — а теперь выключи свой генератор шуток и давай говорить серьезно.

— Не, ну правда, это уже на бред смахивает, — ответил Гилт.

— Да ладно тебе, Гилт, — сказал Дэйс, — давай отправимся! Или ты боишься понять, что единороги все-таки смелее пегасов?

Гилт и Джер переглянулись, а затем в один голос ответили:

— Не бывать этому!

— Ну раз так, — ответил Дэйс, — послезавтра мы идем в Вечнодикий лес.

— Отлично, — сказал Гилт, — мы с Джером согласны.

— Эх... ну раз все идут, то и я тоже, — сказал Грэван.

На следующее утро мы были уже в Понивиле и готовились к путешествию в Вечнодикий лес. Собрав все необходимое, к вечеру следующего дня мы отправились в лес.

Честно говоря, я ожидал чего-то более интересного. Нет, конечно атмосфера была напряженной, но почему-то быстро исчезала, стоило Дэйсу и Гилту заговорить друг с другом.

— Почему мы с Грэваном должны тащить эту штуку?! — возмутился в один момент Гилт. Они тащили за собой небольшой вагончик со звукозаписывающей студией внутри.

— Просто вы единственные из нас, кто может тащить эту штуку, — ответил Дэйс, — да еще и со всеми нашими инструментами...

— Так там еще и инструменты?! — спросил Гилт, — то-то я смотрю она слишком тяжелая...

Прошло несколько часов, а мы все шли и шли, не встретив никакой живности или чего-нибудь еще. Единственное, что раздражало, это постоянная вонь, а также отсутствие нормального освещения.

— Нам нужен второй гитарист, — сказал неожиданно Дэйс.

— Зачем это? — спросил я, — ты и так прекрасно справляешься.

— Да это-то я знаю. Здесь дело в другом.

— И в чем же? — спросил я.

— Понимаешь, Малькольм, это все ради равенства социальных классов.

— Чего?

— Я имею в виду, что у нас в группе есть два рабочих пони и мы, трое пони, элита, строго говоря. Надо уравновесить количество пони в рабочем классе, добавив в группу второго гитариста.

— Я вообще-то все прекрасно слышу, Дэйс! — крикнул Гилт.

— Я знаю, Гилт! — крикнул в ответ Дэйс.

— Тебе повезло, что я тащу эту штуку... — проворчал Гилт.

Собственно, примерно так и проходило наше путешествие по Вечнодикому лесу. Хоть там было не так захватывающе, как мы представляли, но все же я оказался прав. Ощущений от этого хватило для написания нового альбома.

Мы решили его назвать «Dark Everywhere». Все-таки нам очень запомнилась темнота в Вечнодиком лесу. Альбом практически ничем не примечателен, кроме того, что мы не давали концертов в его поддержку. Единственной достойной внимания композицией можно назвать инструментал Signs of Life. В остальном это обычный, среднестатистический альбом, который относительно неплохо продавался.

13 лет, о которых я пишу, почти закончились. Перед тем как начать рассказ о событиях, которые изменили облик нашей группы, я хотел бы рассказать последний запомнившийся момент тех лет.

Грэван всегда увлекался классической музыкой. Его главной мечтой было создание рок-концерта с элементами классической музыки. И вот однажды, его мечта исполнилась.

В один хороший вечер я сидел за столом в своем номере в гостинице и делал наброски новой песни. В этот момент в комнату вошел Грэван, держа в зубах кипу листков.

— Привет, Малькольм! — сказал он, положив листки на журнальный столик.

— Привет, Грэван, — ответил я, — что хотел?

— Малькольм, мне нужна твоя помощь.

— Ну, говори, помогу, чем смогу.

— Ты же помнишь, что я всегда мечтал создать концерт для группы с
использованием элементов классической музыки?

— Да, помню.

— Ну так вот... моя мечта исполнилась! Я нашел дирижера и симфонический оркестр, которые согласились выступать вместе с нами!

— Вау! Поздравляю, Грэван! А у тебя уже готова музыка к концерту?

— Да, конечно, — сказал он, взял кипу листков и положил передо мной, — я эти партитуры уже 9 лет у себя храню.

— Так что за помощь тебе нужна? — спросил я разглядывая партитуры.

— Мне нужно чтобы ты спел одну песню на этом концерте.

— Всего одну?

— Да. Она должна идти 12 минут. Вот её текст, — сказал Грэван, указывая на один из листочков.

— Foal in Time? Странное название для песни, если честно.

— Ты прочитай.

Ну, я и прочитал. Должен признать, что более странного бреда я в своей жизни не видел. Я даже до сих пор помню первые строчки песни, настолько они бредовые: Sweet foal in time, You’ll see the line. А дальше был еще больший бред.

Должен сказать, что я все-таки дочитал до конца, как бы мне не хотелось.

— Ну, что думаешь, Малькольм? — спросил нетерпеливо Грэван, когда я дочитал.

— Я не буду это петь, — ответил я спокойным голосом.

— Почему?

— Эм... как бы так сказать Грэван... твоя песня полный бред.

— Но почему?

— В ней нет смысла, понимаешь? Мне просто неприятно такое петь. Извини Грэван.

— Н-ничего, Малькольм. Все равно спасибо.

Он взял партитуры со стола, развернулся и ушел, не сказав больше ни слова. Насколько мне известно, его концерт многим понравился, даже не смотря на эту песню. Была правда некоторая критика, чаще всего от пони, которые считали рок и классику несовместимыми.

Вот самые важные для меня события, которые произошли за 13 лет. Как же я хотел бы, чтобы все оставалось таким, как было в течение этих лет. Но к сожалению судьба ставит другие условия существования...

Глава VI. Уходящий поезд

«Runaway train, never going back
Wrong way on a one-way track
Seems like I should be getting somewhere
Somehow I’m neither here nor there»
Soul Asylum — Runaway Train



Вот я и подошел к повествованию одного из самых печальных периодов моей насыщенной событиями жизни. На самом деле, таких жизненных моментов, которые заставляли впадать в депрессию не только меня, но и моих друзей, было всего три штуки. Но только два из них были связаны со смертью. В первый раз я потерял одного из своих лучших друзей, а во второй... свою жену Кэрри. Кэрри... почему именно ты? Лучше бы погиб я, а не ты. Так, спокойно, Малькольм, главное не вспоминать о ней. Сейчас мне надо описывать не её... смерть, а первую действительно серьезную трагедию для нашей группы. Позже я напишу и про Кэрри, но... не сейчас.

Собственно, трагедия, о которой я собираюсь рассказать, произошла за день до пятнадцатилетия группы Kantar. Черт, я даже не знаю, как буду обо всем этом писать. Тот день до сих пор жив в моей памяти во всем подробностях, но... очень тяжело писать о смерти своего друга. А уж каждый раз переживать в уме ту боль, тот ужас, который я видел... это слишком сложно. Но... я должен, я просто должен это написать.

Итак, как я уже сказал, до пятнадцатилетия нашей группы оставался один день. Мы решили отметить данный юбилей грандиозным шестичасовым концертом в Филлидельфии. Черт побери, лучше бы мы просто остались в Понивиле и отметили это событие там! Но вместо этого, мы отправились в это совершенно ненужное путешествие, из-за чего и погиб один из участников группы, а все остальные не могли выступать чуть больше года из-за физических и психологических травм! Надо успокоиться. Это все уже в прошлом и ничего изменить нельзя. Остается только писать про это.

Постараюсь больше не отвлекаться. Путь до Филлидельфии из Понивиля на поезде занимал почти весь день. По нашим расчетам, выехав утром из Понивиля, мы должны были прибыть в Филлидельфию где-то ближе к десяти часам вечера. Таким образом, оставалось вполне достаточное количество времени для подготовки к концерту, который должен был начаться в полночь.
Мы проехали на поезде большую часть пути. Строго говоря, до города оставалось ехать какой-то жалкий час. Всего один час... к сожалению, судьбе наплевать сколько тогда было времени. Ехали мы, понятное дело, долго и поэтому все только и желали, что поскорее оказаться в городе. Ну, почти все. Гилт как обычно спал, мирно похрапывая на своей угловой полке. Дэйс, напротив, ходил из одного конца вагона в другой, прямо таки сгорая от нетерпения. Я лежал на своей полке и пытался придумать слова для новой песни, совершенно не обращая внимания на наматывающего круги Дэйса. Ну а Джер и Грэван сидели каждый на своем месте, и, от нечего делать, наблюдали за гитаристом.

— Эта штука может ехать хоть чуточку быстрее? — спросил Дэйс, внезапно остановившись.

— Мы и так едем чуть ли не на максимальной скорости, — ответил Грэван.

— И все таки? — еще раз спросил Дэйс, — может удастся ехать быстрее?

— Не знаю, Дэйс, — сказал я, — попробуй спросить у машиниста.

— А ведь это идея, Малькольм! — ответил гитарист, — пойду, скажу этим пони, чтобы ускорили эту железяку.

— Ага, — ответил я совершенно безразлично. В тот момент я был занят созданием песни, а Дэйс только мешал. Эх, если бы я смог тогда отвлечься буквально на секунду, и отговорить его от этой затеи... нет, я опять виню в случившемся себя. Это неправильно. Даже остановив Дэйса, я не смог бы остановить тот экипаж.

Мы ехали на специально купленном для группы частном поезде. 12 вагонов, включая два вагон-ресторана. Мы ехали в 5 вагоне от начала состава. К слову: первый ресторан находился в третьем вагоне, а второй — в девятом. Когда Дэйс направился в начало состава, чтобы поговорить с машинистом, Джер решил сходить в вагон-ресторан за едой.

— Вам что-нибудь принести? — спросил он у всех.

— Нет, спасибо, — ответил я.

— Мвм впвеневи вса, — пробурчал в подушку Гилт.

— Ладно, принесу тебе овса, — ответил Джер, — Грэван, а тебе принести чего-нибудь?

— Я бы от парочки маффинов не отказался, — сказал Грэван.

— Хорошо. Пара маффинов и овес. Сейчас принесу.

Сказав эти слова, Джер направился в ресторан, расположенный в девятом вагоне. Почему именно туда, мы до сих пор не можем понять. Меню было одинаковым в обоих вагон-ресторанах, так какого сена Джер пошел именно во второй? К сожалению, этого мы уже не узнаем.

Через две или три минуты, после того, как Джер вышел из вагона, вернулся Дэйс.

— Отлично, я заставил этих пони ехать быстрее, — сообщил радостно гитарист, — а где Джер?

— Он пошел в вагон-ресторан, — ответил Грэван, — ему поесть захотелось.

— Черт, он меня не мог подождать? Я ничего не ел уже пять часов! Так бы он принес мне что-нибудь.

— Надо было быстрее с машинистом разговаривать, — сказал я.

— Ну, я не виноват, что этот пони такой упрямый. Никак не хотел бросить еще угля в топку, говоря что-то о...

Дэйс не договорил. Его речь прервал громкий гудок, за которым последовал сильнейшей удар от которого нас всех на подкинуло вверх. Я ударился головой о что-то металлическое и поэтому через несколько секунд, приземлившись на пол, я потерял сознание.

Я точно не знаю, сколько времени я провалялся в беспамятстве. Очнувшись, первое, что я увидел, было чистое звездное небо. Когда через несколько секунд у меня перестало звенеть в ушах, до меня донеслись какие-то крики. Это были спасатели, которые вытаскивали пострадавших пони из под обломков вагонов. Я лежал в метрах в тридцати от того, что когда-то было пассажирским вагоном, а теперь представляло лишь груду металлолома. Меня уложили на какие-то тряпки, просто чтобы я не замерз, лежа на голой земле. Как только я попытался перевернуться, чтобы нормально осмотреться, мою заднюю левую ногу пронзила жуткая боль, от которой я закричал. Ко мне сразу же подбежала пони в белой одежде и небольшой шапочке с красным крестом.

— Так, лежи спокойно, — успокоила она меня, — тебе нельзя двигаться, у тебя, похоже, закрытый перелом.

— Что... что с моими друзьями? — спросил я еле слышно, говорить было очень тяжело.

— Все нормально, — сказала она, немного отведя взгляд, — мы их спасли.

— Что... вообще произошло?

— Ваш поезд сошел с рельс, — ответила доктор, — тебе нужно отдохнуть. Ты слишком ослаб.

— Но... но почему? Что случилось? — спрашивал я, постепенно теряя сознание от перенапряжения.
— Все в порядке. Отдыхай, — это были последние слова, которые я услышал от этой пони.

Я проснулся в центральной больнице Филлидельфии на следующий день. Как и сказал та пони-врач, у меня был закрытый перелом ноги. Но... не все было так хорошо. Как выяснилось, доктор соврала мне, сказав, что все мои друзья спасены. Это было не так. Осматривая обломки то ли седьмого, то ли восьмого вагона, спасатели нашли... нашли труп... Джера. Как говорят спасатели, он, скорее всего, был в переходе между двумя вагонами. Если все остальные участники группы спаслись только потому, что были в относительной безопасности, находясь в вагоне, то Джер, он... ему просто... не повезло.

Как я выяснил позже, поезд сошел с рельс, столкнувшись с почтовым экипажем, который хотел как можно быстрее пересечь пути. Но из-за того, что Дэйс заставил машиниста ускорить поезд, управляющий экипажем не правильно рассчитал скорость и... в итоге погиб Джер. Все остальные отделались более-менее легкими травмами. Я, как уже было сказано, сломал ногу, Дэйс тоже, но не так сильно. Гилту досталось больше всего. Из-за того, что он спал на крайней полке, его зажало двумя металлическими частями. В результате, у Гилта были сломаны две задние ноги и правое крыло. Грэван был единственным, кто отделался лишь огромным количеством царапин. Как — неизвестно.

Но не физические травмы причинили нам всем столько боли. Погиб наш друг, пони, которого мы любили и уважали. Он был частью нашей группы, нашей семьи... а теперь его нет. Как только мы выписались из больницы, мы сразу же устроили Джеру похороны. Пришли только самые близкие пони: его родители, сестра, ну и мы.

Эта трагедия... она очень сильно изменила нас. Прям как музыка в свое время. Только в совершенно противоположную сторону. Если раньше Дэйс был разговорчивым и веселым, то после смерти Джера, он стал молчаливым и часто пытался остаться наедине с самим собой, виня себя в случившемся. Грэван стал наоборот очень разговорчивым, мысленно пытаясь найти себе нового друга, вместо погибшего, как это объяснял психолог, к которому мы записались после похорон Джера. Гилт пострадал больше чем мы все. После этого инцидента он боялся лечь спать, т.к. в его понимании сон начал означать только смерть. Гилту пришлось дольше всех ходить к психологу. Лишь через месяц ежедневных сеансов, он начал нормально засыпать по ночам. Но никакие сеансы не вернули Гилту привычку спать при любой удачной возможности.

Что стало со мной? Как изменился я? Ну, кроме боязни поездов, которая появилась у нас всех, я опять начал бояться выйти на сцену. Да, как объяснял психолог, я мысленно связывал произошедшее с нашей карьерой музыкантов, в результате чего, сама сцена стала у меня ассоциироваться со смертью. Через год с небольшим я, конечно, избавлюсь от этого страха, но отголоски этого остались в моей голове на всю жизнь. Явный пример тому — фестиваль «April, April is here!» в Понивиле, наше выступление на котором было названо одним из лучших за всю историю группы. В своем повествовании я посвящу этому событию несколько строк, но позже. Сейчас же стоит сказать, что из-за остатков страха выхода на сцену, я чуть не загубил все выступление.

Через год после похорон, когда мы все более-менее оправились от случившегося, остро встал вопрос о будущем группы. Распускать группу или нет. Примерно месяц мы обсуждали этот вопрос. В итоге было решено, что группа должна продолжить свое существование не смотря ни на что. Все мы сошлись во мнении, что Джер... хотел бы, чтобы Kantar не распадалась.

Пусть группа и не собиралась распадаться, но у нас не было басиста, чтобы продолжить карьеру. Я точно не помню, сколько пони мы прослушали, пытаясь найти нового бас-гитариста. Сотни две точно были прослушаны. Но, к сожалению, мы так и не смогли найти постоянного басиста в свою группу. Джер был незаменим. В итоге, всю оставшуюся жизнь группы, во время записей песен нам помогали сессионные музыканты, а во время концертов — друзья из других групп.

Как только были решены все внутригрупповые вопросы, мы решили почтить память нашего друга, так, как подобает в среде рок-музыкантов. Каждый из нас придумал в память о Джере одну песню или инструментальную композицию. Мною была создана песня «Cryin». Она была выполнена в любимом жанре Джера — кантри. Грэван придумал трехминутную трогательную композицию, которую назвал «Theme From the Ocean». Дэйс, наверное, создал самый грустный инструментал за всю историю музыки как таковой. Этот шедевр называется «Contact Lost». Этот инструментал идет всего полторы минуты, но Дэйсу каким-то чудом удалось описать все чувства, которые терзали его душу, после смерти Джера, за такое короткое время. На вопрос, почему композиция такая короткая, гитарист неизменно отвечает: «Дольше играть эту мелодию я не в состоянии. Полторы минуты — это время, в течении которого я могу играть и не заплакать». Гилт, при поддержке Дэйса создал быстрый инструментал «Train of Angels».

Немного позже, записав весь этот материал, мы, собравшись вместе, и создали последнюю песню, которой окончательно увековечили память о Джере. Этой песней стал наш хит «Runaway Train». Пусть мелодия была жизнерадостная, но слова... слова передавали все горе и отчаяние, которые стали попутчиками для нашей группы.

Вскоре мы создали новый альбом. Название сразу говорило обо всех наших мыслях: «Just a Albom». В этот альбом вошли все вышеназванные композиции, а также несколько ничем не примечательных песен, которые были созданы просто чтобы заполнить пустое пространство на пластинке. Наша музыка сильно изменилась. Сами того не заметив, мы стали играть блюз. Раньше мы, конечно, играли в разных жанрах, но в основном придерживались идеалов хард-рока. А теперь... теперь мы играли только грустные песни, которые явно показывали, что происходило у нас в душе.

Признаюсь честно, мне казалось, что Kantar никогда больше не станет прежней. Но, оказалось, надо было просто подождать.

Глава VII. Time

«Иногда жизнь бывает очень жестокой.
Но я никогда не жалуюсь — я играю рок!»
Роджер Гловер


В индустрии рок-музыки того времени смерть Джера не вызвала какого-либо переполоха. Нет, конечно были группы, а также соло исполнители, которые в память о нашем друге сочиняли песни. Но в глобальном плане ничего особо ужасного не произошло. «Еще одна группа, еще одна смерть» как написал в своей статье один из известных музыкальных критиков. Честно признаюсь — когда мне в копыта попала данная статья, все что мне хотелось, это посадить автора на тот же поезд, на котором ехали мы. Но, к сожалению, поезд был разрушен, да и это все равно не вернуло бы Джера. Хотя, в этой статье не только Kantar поливали грязью, но так же и другие известные группы. Основной смысл сводился к тому, что рок-музыка уже не та, а многие именитые исполнители ничего не пытаются с этим делать. Даже не обладая знаниями психологии, было понятно, что пони, который написал данную статью, никогда не терял близкого человека. Да что там не терял! Он даже не находил!

Возможно, в чем-то тот критик и был прав. Хард-рок мы уже не играли. Изменив свою музыку, мы также изменили себя. Только через 17 лет Kantar выйдет на сцену и предстанет перед публикой в своем истинном виде: как веселая и жизнерадостная группа. А на данном этапе повествования... мы лишь осколки былого величия.

За названный выше промежуток времени, 17 лет, случилось очень мало каких-либо важных событий. А если более подробно, то из этих семнадцати лет в моей жизни я запомнил лишь фестиваль «April, April is here!», а также поход на Гранд Галопин Гала. Но обо всем по порядку.

После альбома «Just A Albom» мы выпустили другой с такими же грустными мотивами, но на немножко другую тематику. Назван он был «One Day We Are Reborn». Этим альбомом мы хотели донести до фанатов мысль, что еще не все потеряно, и Kantar однажды восстанет из пепла и вновь сможет дарить хорошее настроение многим пони. Эх... если бы мы знали, сколько времени нам потребуется, чтобы осуществить, то, о чем мы пели...

Стоит сказать, что активность нашей группы, в течении пяти лет после смерти Джера, была чертовски низкой. Если раньше мы в месяц отыгрывали 16-19 концертов, то теперь мы едва могли сыграть пять. Все это было связано с плохим настроением, отрешенностью от остального мира, ну и моей боязнью сцены, куда же без нее. Ну и понятное дело, других альбомов, кроме «Just a Albom» и «One Day We Are Reborn» мы не выпустили.

Говорят, что время лечит. И действительно, постепенно мы понемножку начали приходить в себя. Связи Грэвана среди музыкантов классического направления музыки позволили нам добавить новые элементы в наши песни. Теперь, во время звукозаписи нам помогали несколько скрипачей, а также, в некоторых случаях, хор. Прикрутив к блюз-року элементы классической музыки, мы получили очень интересный и красивый жанр, названный позже симфо-роком.

Хоть мы и вышли наконец из застоя, но наша музыка не стала прежней. На смену грустной музыке пришла музыка глубокая и осмысленная. Все элементы в наших песнях были усложнены во много раз. Да и сами песни заметно выросли по длине. Выпущенный в новом жанре альбом «Memory», который состоял всего из пяти композиций, с легкостью это подтверждает.

Теперь стоит немного рассказать о фестивале «April, April is here!». В один прекрасный день, какому-то богатому аристократу взбрело в голову создать рок-фестиваль в честь начала весны. Мда, в середине этой самой весны... ну, у богачей всегда странные причуды. Понятное дело, имея большое количество денег, можно создать что угодно. И вот, 4 апреля того года, недалеко от Понивиля, была сооружена концертная площадка.

Kantar, как одна из известнейших групп, была приглашена на столь крупное мероприятие. И ведь этот фестиваль действительно должен был стать величайшим событием в истории рок-музыки. 3 дня, 3 ночи, более 50 различных исполнителей всех возможных жанров, что может быть лучше?

Как я уже сказал, мы были приглашены на этот фестиваль как выступающая группа. Нам выпала честь открывать и закрывать это мероприятие. Великая честь, если можно так выразиться.
Фестиваль действительно был грандиозным. За всю историю рок-музыки, ни до, ни после, не было такого великолепного концерта. Исполнители сменяли друг-друга каждые пять минут, одновременно со своим выходом меняя общий тон фестиваля. Конечно были и не самые удачные моменты. Говоря это, я имею ввиду падение одного из прожекторов во время выступления группы Poets of the Kanterlot, а также сумасшедшую выходку гитариста скандально известной группы Uncontrolled Fliers. Если коротко, то он в бешенстве уничтожил реквизит нескольких групп, которые должны были выступать немного позже.

Как бы то ни было, но фестиваль прошел успешно. Особенно для нашей группы. Наше выступление на этом фестивале, как я говорил ранее, считают одним из лучших, наравне с теми же концертами «Драконоборец» и «Revival». Я, наверное, кратко расскажу о схеме нашего выступления. В первый день мы должны были открыть фестиваль 16 минутной песней April. Кстати говоря, эта песня, одна из 3-х композиций, которые должны были войти в альбом «Seasons of the Year», который мы начали записывать, но вскоре забросили из-за другой, более интересной задумки. Две другие песни, которые мы записали для этого альбома назывались «A Winter’s Tale» и «Snowpony». И да, они были сыграны на фестивале.

Из-за остатков моей боязни выйти на сцену, открытие фестиваля чуть не сорвалось. Песня «April», как известно, начинается с продолжительной инструментальной части, которая идет 11 минут. Затем начинается резкая смена жанра с симфо-рока на хард-рок, ну и мой выход. Именно в этом и заключалась проблема. Когда Дэйс начал играть основной рифф песни, я побоялся выйти на сцену. Это ведь был не просто концерт, это было открытие трехдневного фестиваля. Из-за моей заминки Дэйсу пришлось на ходу импровизировать с риффом примерно две минуты. Это могло продолжаться и дольше, но я вдруг подумал: а что бы на моем месте сделал Джер? Ответ сразу же промелькнул в моей голове: он бы просто вышел, и начал наслаждаться музыкой, не замечая ничего вокруг. Вспомнив это, я сразу же воспрял духом и вышел на сцену, пропев слова, которые от меня требовалось: «April is a cruel time/Even though the sun may shine» ну и так далее. Я просто наслаждался музыкой.

Весь оставшийся фестиваль прошел для нас на ура. Во второй день мы сыграли такие композиции как: "Snowpony","A Winter’s Tale" и «Very Lucky Day». Ну а в конце фестиваля, рано утром, во время восхода солнца, мы, вместе с другими участниками этого мероприятия, пропели песню «Welcome Home». И это было прекрасно. У меня перед глазами до сих пор стоит эта замечательная картина: участники других групп со счастливыми улыбками на лице поют одну из наших любимых песен, а тысячи пони, которые пришли на этот фестиваль, подпевают нам в один голос. И это все на фоне восходящего солнца. Незабываемо...

В то утро, приобнимая своих друзей и раскачиваясь в такт музыке, я что-то почувствовал. У меня появилась надежда, что Kantar способна возродиться в былом величии. Стоит лишь забыть прошлое. Ведь вчерашний день, всего лишь память, если верить словам нашей песни «High Enough» которая в будущем станет нашим хитом и символом возвращения нашей группы из пучины депрессии.

Мои друзья, похоже, ощутили тоже, что и я. После фестиваля мы стали более веселые и открытые. Конечно музыка осталась такой же, но изменились мы, а это уже что-то.

Со времен фестиваля «April, April is here!» прошло 10 лет. За это время мы выпустили несколько альбомов, дали кучу концертов, а также много интервью в известные рок-издания, но это все кажется мне... незначительным, что-ли? Ну, это если сравнить с тем, что произошло в один прекрасный вечер, когда вся группа отдыхала в нашем «убежище» в Понивиле.

В комнате нас было трое: я, Дэйс и Гилт. Дэйс настраивал гитару, я читал какую-то книжку, а Гилт, против обыкновения, убирался в доме. Грэван же ушел куда-то в обед, сказав, что придет поздно. И он действительно пришел поздно.

— Парни! Вы не поверите, что случилось! — крикнул с порога, чуть ли не выбивший дверь, Грэван.

— Ну и что же? — спросил, без особого энтузиазма, я.

— Смотри, что нам сегодня прислали! — сказал, вытащив из своих седельных сумок четыре золотых билета, Грэван, — это билеты на Гранд Галопин Гала!

— Ага, — ответил Дэйс, не отрываясь от настройки гитары, — надеюсь, мусорка знаешь где?

— Ты о чем, Дэйс? — спросил, поумерив свой пыл, пони.

— Я говорю, можешь смело выкинуть мой билет, — ответил единорог, — я не собираюсь идти на это сборище псевдо-аристократов. У меня есть дела поважнее, например, настройка гитары.

— Ну... ладно. Мы и без тебя сможем повеселиться на Гала. Верно, Малькольм?

— Эм... как бы так помягче сказать, Грэван... я тоже не могу пойти на Гала, — ответил я.

— Но почему?

— Просто понимаешь, я единственный пони в группе, который придумывает слова для песен. А для этого мне нужно время и предельная концентрация. Поэтому, я собираюсь остаться дома, чтобы подумать над новой песней.

— Ладно, — сказал сквозь зубы Грэван и зло посмотрел на Гилта.

— Чего? — спросил недоуменно тот, — не смотри на меня так, мне неприятно.

— Какая у тебя отговорка? — спросил Грэван.

— Эм... я... Малькольм, придумай мне отговорку, — сказал мне полушепотом Гилт.

— Ну не знаю, — ответил я, — ты мог бы вновь лечь спать как раньше.

— Нет, я не могу. После того случая в поезде...

Слова Гилта прервал Дэйс, резко дернув самую тонкую струну на своей гитаре.

— Мы же договорились, — бездушным голосом произнес единорог, — никогда больше не упоминать этот случай. Это было в прошлом, а мы живем в настоящем.

После его слов наступила тишина, прерываемая лишь нашим дыханием. Это продлилось примерно минуту, пока Грэван не решился заговорить.

— Ну может все таки пойдем, а? Хотя бы один раз. Пожалуйста.

— Эх... когда там эта твоя Гала? — спросил я.

— Через два месяца.

— Ну, думаю, я смогу один разочек сходить туда.

— Спасибо, Малькольм! — ответил обрадованный Грэван.

— Ну, мне все равно нечем заняться, — сказал Гилт, — я, наверное, пойду с вами.

— Отлично! А ты, Дэ йс?

— Даже не смотрите на меня, — ответил единорог, — я не люблю этих аристократов. Точка.

— Ну ладно, — ответил Грэван, — думаю, принцесса Селестия не обидеться, что ты не сможешь прийти.

— Стоп, — сказал Дэйс, — там будет принцесса Селестия?

— Конечно! Между прочим она то и отправила нам эти приглашения.

— Ты мог об этом сразу сказать? Если там будет Селестия, то я обязательно пойду! Давно хотел спросить, какого это: быть единорогом, но в то же время уметь летать.

— Странное желание, ну да ладно. Главное, что мы все вместе пойдем на Гала!

Через два месяца мы уже стояли перед главными воротами Кантерлотского замка. В этом празднике был для меня очевидный плюс: я наконец-то смог примерить свой костюм, в котором раньше хотел выступать. Красно-синий пиджак, красно-синий цилиндр, все под цвет моей гривы. Почему я все время выступал в старой куртке коричневого цвета, а не в этой замечательной одежде, которая так прекрасно сочетается со мной? Я просто забыл о ней.

Дэйс был одет в свою обычную одежду: черная куртка, черная шляпа и конечно же черные очки. Он сказал, что идет на Галу только чтобы задать вопрос принцессе Селестии, а не чтобы походить перед псевдо-аристократами наряженным как не понять что. Ну и конечно же, он осудил мой наряд. Гилт и Грэван были одеты в строгие черные пиджаки. Наверно поэтому Дэйс не обратил на них внимания, осуждая мою одежду.

Как и предсказывал Дэйс, на этом празднике было довольно скучно. Слишком скучно. Войдя в замок, мы сразу разделились и каждый пошел делать то, за чем пришел. Дэйс направился к принцессе Селестии, Грэван убежал куда-то в толпу аристократов, ну а Гилт пошел поближе к еде и пуншу. А я... я просто решил погулять по замку, т.к. пришел сюда только из-за Грэвана. Кто же знал, что бродя по замку, я найду то, из-за чего буквально через несколько месяцев Kantar возродится.

Когда я прогуливался по королевскому саду, меня кто-то окликнул.

— Да? — спросил я разворачиваясь

За моей спиной стояла красивая кобылка, с синей гривой, одетая в платье, лучше которого мне не приходилось видеть. Её голову украшала диадема, украшенная нескольким сапфирами. Черт побери, да она была прекрасна!

— Здравствуйте, вы ведь Малькольм Фрелиц, верно? — спросила она. Её голос... это просто идеально.

— Да, это так, — ответил я, — а вы?..

— Меня зовут Кэрри, — ответила она, — я журналистка издания Hard-Rock Pony и я хотела бы задать вам несколько вопросов.

— Да, конечно, задавайте, — сказал я. Мне было все равно, что она спрашивала. Я хотел лишь еще раз услышать её чарующий голос. Да черт побери, я готов был рассказать ей о самых сокровенных тайнах участников нашей группы! К примеру, то, что Гилт в свои 42 года спит с плюшевой игрушкой.

— Странно встретить именитого рок-музыканта на таком мероприятии, — сказала Кэрри, — вам здесь не скучно?

— Пока вы не подошли, было действительно скучновато, — ответил я.

— Вот как? Интересно.И все таки, что вас привело на Гранд Галопин Гала?

— Хотите я угощу вас пуншем? — зачем-то спросил я.

— Я бы не отказалась, — ответила Кэрри.

Мы направились в замок, где я угостил её пуншем, а также ответил на все вопросы. Помимо своей красоты и потрясающего голоса, Кэрри была также интересным собеседником. Мы несколько часов разговаривали о чем-то совершенно неважном. Мы хотели лишь слышать и видеть друг друга.

Этот вечер был самым прекрасным в моей жизни. Чуть позже мы с Кэрри начали встречаться, а через 3 месяца поженились.

И это было именно то, чего не хватало нашей группе. Частичка любви. Окрыленный этим прекрасным чувством, я сумел взбодрить своих друзей. Это стало последним шагом к нашему возрождению. Теперь мы с гордостью могли сказать — Kantar жив!

Глава VIII. Up and Down

«Когда ты будешь подниматься вверх,
ты повстречаешь много разных людей.
Не обижай их, потому что ты встретишь их всех еще раз,
когда будешь падать вниз.»
Оззи Озборн




Кэрри была... черт, как же сложно произносить слово «была»... в общем Кэрри была действительно прекрасной пони. И так считал не только я, так считали все. Она была доброй, отзывчивой и всегда готовой помочь кому угодно.

В группе же, к Кэрри, по-началу, относились с подозрением. Другим участникам Kantar не нравилось, что она присутствует в студии во время записи. Но, буквально через пару недель, и они попали под действие ауры её обаяния. В чем была причина? Все просто. Характером Кэрри была очень похожа на Джера. Да что там похожа, точна такая же! Только на бас-гитаре играть не умела. А в остальном — тот же Джер, только кобыла, ну и единорог.

Влияние Кэрри на музыку нашей группы сложно переоценить. Именно благодаря ей мы смогли выйти на новый, наивысший, уровень нашего мастерства. Пусть многие считают наш последний концерт «Драконоборец» настоящим шедевром, но даже он не сравнится ни с одним из альбомов, которые мы выпустили с Кэрри.

Когда мы познакомились, она часто говорила, что выросла на наших песнях с дебютного альбома. Но та музыка, которую мы играли после смерти Джера, ей не нравилась. Кэрри говорила, что в те годы мы забыли, для какой цели вообще служит рок. И она была права. Мы действительно перестали воспринимать тот факт, что рок-музыка, в особенности хард, всего лишь средство для создания веселья. Похоже, именно это послужило толчком, который заставил нас кардинально изменить нашу музыку.

One Day We Are Reborn. Когда-то это была мечта, а теперь она превратилась в реальность. Буквально за один месяц мы создали огромную кучу материала из которой впоследствии появились наши альбомы «Revival» и «Just is Love». Но все эти песни писались в атмосфере тотальной секретности. Об их существовании знали только участники группы и Кэрри. Даже наш менеджер не знал про эти песни. Зачем такая секретность? Все ради одного единственного концерта.

Кодовым, а затем и действующим, названием концерта было слово «Revival». Этим выступлением мы хотели показать, что мы, черт побери, возродились! И даже через 21 год способны развлечь толпу пони! Из-за секретности по поводу песен, все, кто пришел на концерт, ожидали увидеть наше обычное выступление. Но, к их же радости, они дико ошиблись.

Этот концерт многому нас научил. К примеру, попытка добавить в хард-роковые мотивы немного звуков скрипок и многоголосый хор, дает потрясающий эффект. Помимо этого, я смог составить небольшую памятку, на тему «Как заставить публику целую минуту в начале выступления стоять с открытыми ртами и вытаращенными глазами?» Я, наверное, даже напишу эту инструкцию в данных мемуарах. Порядок действий вполне прост:

1. Ваша группа должна потерять одного из участников.

2. Ваша группа должна играть что-то скучное примерно 15 лет (+/- 2 года)

3. Кто-то из группы должен найти себе жену.

4. Устройте концерт, рекламируя его таким образом, чтобы создалось впечатление, что это очередное скучное выступление.

5. В начале выступления, вместо того, чтобы спокойно выйти на сцену и начать играть, вы должны выпрыгнуть из тени прожекторов с диким криком «Привет всем!!» (рекомендуется наличие красочного костюма, к примеру, красно-синего пиджака и цилиндра. Также, старайтесь прокричать вышеназванные слова на пределе своего голоса.)

6. Поздравляем! Публика не сразу поняла, что происходит и недоуменно смотрит на сцену.

Понятное дело, эта памятка всего лишь шутка, но в ней действительно есть немалая доля правды. Я действительно сделал все, что написано в пятом пункте. Хотя, мне до сих непонятно, из-за чего публика удивилась больше всего: из-за крика или моего костюма с Гала? В общем, не важно.

Помимо этого, на концерте произошло еще много интересных событий. Чего только стоит мой танец среди толпы во время песни «Rock! Rock! It’s Hard-Rock!», а также выкидывание в конце концерта первой партии нашего нового альбома в толпу. Все события, которые произошли за эти эпохальные 5 часов, перечислять не столько глупо, сколько... неудобно. Практически каждую секунду что-то происходило. Вспоминать все действительно сложно.

Это выступление уже на следующий день называли лучшим за всю историю рока на тот момент времени во всех известных журналах Эквестрии. Лишь через много лет это звание заберет себе наш заключительный концерт «Драконоборец». Хотя лично для нас, для Kantar, «Revival» навсегда останется самым лучшим и замечательным.

Да и как этот концерт нельзя назвать лучшим? Ведь на нем были такие песни, которые практически сразу нарекли шедеврами, как: «High Enough», «Silence Is Broken» и «Now!». Стоит написать пару слов про «High Enough». Под впечатлением от того, что с нами сделало появление Кэрри, была написана эта песня. Что в ней такого особенного, что она удостоилась чести быть описанной в этих мемуарах? Все просто, мы не могли поверить, что благодаря Кэрри у нас получилось написать такой прекрасный материал и поэтому, с помощью этой песни, мы решили задать ей вопрос: сможет ли она вновь поднять нас на вершину? В песне ответа не было, но вот в жизни... в жизни ответом были наивысшие рейтинги в чартах и звание лучшей группы Эквестрии. И все благодаря Кэрри... спасибо ей за это... черт, зачем я благодарю её сейчас? Это надо было сделать тогда, а сейчас... сейчас уже поздно.

«Revival» поднял нас на вершину музыки, вершину, на которой в свое время стояли и дарили радость Pontles. Теперь же, мы должны были занять их место.

Как я уже говорил, Кэрри вернула нам прежнюю жизнерадостность. Почти каждая запись в студии сопровождалась огромным количеством шуток и веселья. Как и в те времена, когда Джер был жив.

В те годы мы выпустили просто огромное количество альбомов. Но удивительным было то, что при большом количестве, качество так и оставалось на наивысшем уровне. Стоит отметить такие альбомы как: «Moment Of Glory», «Dream» и «Fun Night» с записями с одной ночной сессии. Также мы экспериментировали с музыкой других жанров, к примеру, арт-роком (альбом «The Grand Illusion») и прогрессив-роком (песня «Forever»). Были также и концептуальные альбомы, аж две штуки. Назывались они «One Night» и «One Day». Эти альбомы — две части истории о пони, который потерял все, что ему было дорого: друзей и родных. Он уже не хочет жить и пытается покончить с собой. Этому посвящен первый альбом, «One Night». В «One Day» же, ему удается поверить в то, что надо жить дальше не смотря ни на что. Чем-то напоминает ситуацию с нашей группой...

О Кэрри можно рассказывать долго. Каждый наш разговор, каждая наша сессия в студии, все это навсегда осталось в моей памяти. Но, опять же, это слишком долго. Как бы я не хотел, как бы я не старался, я не могу, просто не могу написать даже малую часть этого. И не только по причине ограниченного времени на написание этих мемуаров, но также и по сугубо личным причинам. Каким? Эх... я... просто не хочу в подробностях вспоминать все это. Это тяжело, и не факт, что мне удастся остановиться,если я начну описывать все в подробностях. Ведь на строках посвященных Кэрри моя жизнь и жизнь моей группы не должна заканчиваться. Так что, я просто рассказу о том, как... погибла Кэрри.

Счастье длилось 4 года. Четыре прекрасных и замечательных года... но судьбе, как обычно, плевать. Дав небольшую передышку, она вновь начинает показывать нам, как тяжела жизнь. Но на этот раз из-за этой чертовой судьбы Kantar действительно чуть не распалась. Если бы Дэйс так и остался в составе группы Deep Night навсегда, может, так бы и случилось.

Был обычный весенний теплый день... ну, по крайней мере в Мейнхеттане, где мы в тот день должны были давать концерт в поддержку альбома «Love. Just Believe in This». Стоит сказать, что Кэрри не была в тот момент с нами в Мейнхеттане. Она жаловалась на усталость из-за частых переездов из одного города в другой, и поэтому решила ненадолго остановиться в Филлидельфии. Кэрри очень любила воду, поэтому было вполне естественно, что она выбрала для отдыха именно этот город. Большой пляж и частая солнечная погода очень хорошо помогали расслабиться. Ну и лучший в Эквестрии яхт-клуб тоже.

Наш концерт в Мэйнхеттане прошел так, как мы и планировали, даже, наверно, чуточку лучше. Вроде все хорошо: концерт отыгран, и даже осталось время погулять по городу. Но это только на первый взгляд. На самом деле, этот день стал поворотным в моей жизни, сделав меня таким, какой я есть сейчас: грубым, вечно недовольным и просто отрешенным от остального мира.
В чем была причина? Через час после концерта мне пришло письмо, прочитав в которое, я весь последующий год боролся с жуткой депрессией, от последствий которой страдаю по сей день. В письме говорилось, что недалеко от Филлидельфийского залива разбилась о рифы яхта, на которой находилась Кэрри. Выживших нет.

Как описать мою первую реакцию на это письмо? Честно говоря, я плохо помню, что же именно я тогда сделал. Но что бы я не сделал, нашей группе все равно пришлось платить за уничтоженную мебель в отеле. Как это обычно бывает, после всплеска ярости, наступает состояние спокойствия, во время которого можно обдумать сложившуюся ситуацию. Если верить словам друзей, то у меня это состояние протекало вот каким образом: я почти все время сидел забившись в угол комнаты и смотрел в одну точку, произнося имя Кэрри.

Когда через неделю я более-менее пришел в себя, мне сообщили несколько фактов о произошедшем. Они большей частью были незначительными, а единственным важным фактом было время, когда случилась эта катастрофа. Точное время я сейчас сказать не могу, ибо плохо помню. Но примерно в этот момент я пел на концерте песню «Sea of Dream». Совпадение? Может быть. Случайность? Никогда. Судьба? Куда же без нее.

Из-за произошедшего я не мог нормально продолжать деятельность рок-музыканта. Да и зачем? Зачем нам к чему-то было стремиться? Мы уже достигли вершины, так почему бы просто не упасть вниз? Стать обычными пони и жить нормальной жизнью, без постоянных поездок из города в город... разве не об этом мечтают все рок-музыканты? Примерно эти мысли крутились в те дни в моей голове. Жуткая депрессия, избавиться от которой не мог даже психолог.

В тот год вопрос о распаде группы был еще более актуальным, чем после смерти Джера. Я отказывался выступать и, понятное дело, мне хотелось просто взять и распустить Kantar. Резкое заявление, не правда ли? Я просто устал от всего и хотел забыть о группе. Кто-то может сказать, что я принял слишком близко к сердцу смерть Кэрри. Может и так. Но в таком случае, скажите мне: а вы когда-нибудь теряли пони, которого любили больше всего на свете? Нет? Значит вы не можете понять, что я почувствовал в тот момент, когда прочитал то чертово письмо!

Глава IX. На сцену!

«Когда я выхожу на сцену,
то хочу отдать всего себя публике.
Умереть ради шоу.
Неважно, поломана ли у меня рука,
или я подхватил простуду -
я выбегаю на сцену
и отдаю зрителям все, на что способен!»
Freddie Mercury


Результатом моей депрессии стало одно очень неприятное событие. Как я уже говорил, в тот год я категорически отказывался выступать на сцене. И, понятное дело, такой подход к жизни группы ведет только к ссорам и плохому настроению участников, а в особо запущенных случаях даже к распаду группы.

У нас было именно так. Ну, по крайней мере, первый месяц моей депрессии, когда я еще ездил в составе группы. Каждая моя встреча с Дэйсом или Гилтом всегда заканчивалась криками друг на друга. С чего бы не начинался наш разговор, он всегда, в конце концов, доходил до обсуждения темы «почему я отказываюсь выступать?». Грэван был единственным, кто старался не поднимать выше озвученную тему. Он понимал, как мне тяжело, и считал, что мне всего лишь нужно побыть одному и все хорошенько обдумать.

Вот и однажды вечером, в отеле, а если точнее, в ресторане, состоялся подобного рода разговор. С чего он начинался я уже и не помню, да и не хочу вспоминать. Возможно, мы обсуждали течения современной музыки. Но, в любом случае, в один прекрасный момент разговор все таки дошел до неприятной для меня темы.

— Малькольм, ты можешь нормально объяснить, почему ты отказываешься выходить на сцену? — спросил меня Дэйс.

— В который раз повторяю — я не вижу в этом смысла, — спокойно ответил я.

— Смысла? Очнись, Малькольм! Мы играем рок, какой в нем может быть смысл?

— Дэйс прав, — сказал Гилт, — все эти годы мы только и делали, что веселились на сцене.

— Да ну? А ты разве не замечал, сколько смысла я вкладываю в тексты песен? — спросил я.

— Замечал. Вот только весь этот «смысл» всегда куда-то терялся, когда ты танцевал на сцене.

— Ну да, особенно в годы после смерти Джера.

— Ну, это не в счет, — сказал Дэйс, — мы тогда все были поражены случившимся, да и настроение было плохое.

— По твоему, у меня сейчас прекрасное настроение? — спросил я.

— Малькольм, я понимаю, тебе тяжело из-за смерти Кэрри, — сказал Гилт, — но ведь это не повод опускать копыта! Разве она тебя ничего не научила? Надо жить дальше не смотря ни на что. Я думаю, она хотела бы, чтобы ты продолжал выступать.

— Даже не смей говорить от её имени, — сквозь зубы проговорил я, — я намного лучше вас знаю, чего она хотела бы.

— Да что с тобой, Малькольм?! — выкрикнул Дэйс, — мы ведь тоже переживаем из-за смерти Кэрри, и прекрасно понимаем твои чувства, но ведь все равно с удовольствием выступаем на сцене!

— Ни черта ты не понимаешь. Для тебя она была всего лишь другом, а для меня — женой. Тебе не понять, какого это — потерять пони, которую ты любишь больше всего.

— Да ну?! А то, что у меня недавно погибли родители ничего уже не значит, да?!

— Что?! Твои родители погибли? — спросил недоуменно Грэван, — но почему ты нам ничего не рассказал?

— Потому что для жизни группы это не имеет значения. Я ведь не Малькольм, который из небольшого происшествия делает большую трагедию.
Сложно описать мои чувства в тот момент, когда Дэйс произнес эти слова. Так и хотелось встать, подойти, и ударить его по лицу. Но... это все таки был мой друг, с которым мы пережили многое. Так что, вместо удара копытом по лицу, я лишь сказал слова, которые сильно повлияли на ближайшее будущее группы.

— Пошел. Вон, — сказал я с расстановкой.

— Что?! Так Я тебе мешаю?! Ха! Спешу тебя огорчить, Малькольм. На самом деле это ТЫ мешаешь не только мне, но и всем, кто тебя знает! Я с удовольствием последую твоему совету и уйду в какую-нибудь другую группу! Сердечно благодарю за все годы жизни в этой чертовой группе!

— Так и будешь продолжать нести чушь? — спросил я, — или уйдешь уже наконец?

— Да с удовольствием, — сказал Дэйс и направился к выходу.

— Ты чего творишь, Малькольм?! — спросил через минуту Гилт, — он же основной гитарист, без него и группы-то не будет!

— Ну и прекрасно.

— Да ты с ума сошел! Надо его вернуть! — сказал Гилт и побежал за Дэйсом.

— Дэйс ведь вернется? — спросил Грэван.

— Надеюсь, что нет.

Гилту не удалось уговорить Дэйса вернуться. В результате, Дэйс ушел в группу под названием Deep Night. Остальные участники, осознав, что без основного гитариста группы как таковой уже не будет, тоже решили уйти. Нет, конечно можно было попытаться найти замену Дэйсу, но, во-первых, этот единорог был незаменим, как и Джер, а во-вторых, мне была абсолютно безразлична судьба группы. Таким образом, Грэван ушел из группы и стал одним из участников какого-то симфонического оркестра, если мне память не изменяет. Ну а Гилт вообще решил бросить музыку и поселился в Лас-Пегасе.

Официально группа не распалась. Об этом не писалось в газетах и т.д. Мы отмазались от внимания журналистов словами, что это всего лишь небольшой отпуск для Kantar, как во времена перед выходом альбома «Welcome Home». Стоит сказать, что если бы я, Гилт или Дэйс вдруг решили бы официально распустить группу, продав кому-нибудь название, а также авторские права на песни, у нас бы просто это не вышло. Все дело в том, что после смерти Джера все права на название группы и прочее были записаны на Грэвана. Из-за плохого настроения, кто-то из остальных участников группы мог с легкостью сделать то, о чем я написал чуть выше. Грэван же был единственным, кто вел себя адекватно. Так что, отдав права на группу нашему клавишнику, мы были абсолютно уверены, что официально группа не распадется. Ведь для него Kantar это не только рок-группа, но также друзья, которые помогут ему в любой ситуации. Жаль, что я, Дэйс и Гилт напрочь забыли об этом небольшом, но в тоже время наиважнейшем факторе.

Первые несколько недель после того разговора я чувствовал некое... облегчение. Наконец-то это все закончилось. Нет больше этих чертовых поездок из города в город, утомленности из-за многочасовых сессий в студии, толп взволнованных фанатов, назойливых журналистов... тишина и покой, одним словом. Но затем... я почувствовал, что чего-то не хватает. Как это не парадоксально, но для выяснения, чего же такого важного не хватает, мне потребовалось «каких-то» десять месяцев.

Хотя, если честно, я практически сразу понял, что скучаю по всему, что я перечислил выше. Просто я хотел, чтобы эти чувства были лишь просто моей выдумкой, иллюзией. Депрессия, куда ж от нее деться...

Окончательно понять, что я идиот, мне помог один маленький, но все таки приятный случай. Я каждый день слушал музыку различных исполнителей. Их пластинки были свалены в огромную кучу рядом с проигрывателем. Чаще всего я не глядя, с помощью магии, доставал из этой кучи какую-нибудь пластинку и ставил в проигрыватель. Вот и однажды утром, только проснувшись, я, как обычно, взял какую-то пластинку и включил её. И в этот момент мне стало понятно, что я психованный идиот, который сделал, наверное, самую большую ошибку в своей жизни, поссорившись с друзьями. На пластинке был записан альбом группы Kantar «Basis of Fun». С самого же первого трека перед моими глазами пронеслись приятные моменты тех сессий в студии: дурачества Дэйса в тот момент, когда я выходил из студии для разговора с менеджером, которые позже случайно попали на один из треков ; сессия на которую я пришел будучи больным ; та же музыкальная дуэль между двумя единорогами и двумя пегасами. Черт, какие же прекрасные были времена... под конец альбома я уже просто не мог сдержать слез. Мне захотелось вернуть все как было, чего бы мне это не стоило. Ведь они мои друзья.

Проще всего было вернуть Грэвана в группу. Этот пони только и ждал, когда я приду и скажу о возрождении группы. С Гилтом и Дэйсом было сложнее. Особенно с Дэйсом. Если Гилт согласился вернуться в музыку после пары сотен уговоров, то Дэйс просто отказывался разговаривать не только со мной, но и с другими участниками группы. Да что там, он даже на письма не отвечал!

Но я очень хотел возродить Kantar, и поэтому нашел очень... необычный способ вернуть нам нашего гитариста. Для осуществления задуманного, нам потребовалось пригласить гитариста группы Black Ponies для записи одной небольшой песни. Дэйс о-очень сильно ненавидел его и эту группу. Одной из причин было название: единорог постоянно твердил, что эти пони нагло украли название, которое он придумал давным давно. Из этого вытекали оставшиеся претензии в сторону этой группы, особенно гитариста. В основном это были мелкие придирки по поводу музыкальных стилей, а также одежды.

Дэйс был слишком сильно зациклен на музыке. Малейшее отклонение от его представлений о музыкальных стилях, заставляло гитариста крушить чуть ли не все, что попадалось под копыто, в попытках доказать свою точку зрения. Но в таком состоянии, с помощью определенных слов, можно было с легкостью заставить его внимательно слушать. В этом и заключался мой небольшой план. Я собирался дать Дэйсу прослушать запись на которой звучит гитара участника Black Ponies, от которой он тут же прибежит к нам в студию с целью сравнять её с землей. План, кончено, был немного рискованным, все таки Дэйс жутко ненавидит Black Ponies и есть шанс, что он просто впадет в бешенство, но это был единственный способ вернуть его в группу.

Записав песню, я отправился в Кантерлот, где должен был проходить концерт Deep Night. До его начала оставалось пару часов, когда я добрался до места выступления. Стоит сказать, что эта группа, Deep Night, была не такая уж и плохая. Играли они классический хард-рок, причем очень даже хорошо. А с приходом Дэйса их популярность возросла многократно. Вот только у них была одна небольшая проблемка. Дэйсу каким-то образом удалось всего за месяц стать лидером группы. В результате, из-за буйного характера Дэйса, состав Deep Night постоянно менялся.

Работы по подготовки сцены были почти закончены, рабочие уже устанавливали прожектора. Дэйс стоял рядом с ударной установкой и что-то кричал находящимся наверху пони.

— Дэйс, я пришел поговорить с тобой, — сказал я спокойным голосом, встав посередине сцены.

— Эй, Стин! Я думал, вы уже убрали все лишнее со сцены! — крикнул Дэйс одному из рабочих.

— Так и есть! — ответили ему сверху.

— Что-то не особо заметно! Вот что это такое?! — спросил Дэйс, указывая на меня.

— Это пони, — сказал, выглянувший из-за большого прожектора, рабочий.

— Да я уж вижу! Что он делает на сцене?! Я же ясно дал понять, что на сцене не должно быть посторонних! Где охрана?!

— Дэйс, дай мне с тобой поговорить, — сказал я.

— Нам не о чем разговаривать, Малькольм. Я не в настроении слушать твое нытье. Черт побери, где охрана?!

— Я хочу возродить группу, — сказал я, не оставляя попыток достучаться до Дэйса.

— Зачем? Чтобы через неделю опять её распустить? Нет, спасибо, мне и здесь хорошо. Пллитери, какого сена ты бросил провода таким образом?! Они же запутаются, стоит мне только пару раз пропрыгать вокруг басиста!

— Если ты не хочешь слушать меня, послушай хотя бы это, — сказал я и, достав из седельной сумки запись песни, кинул её к ногам Дэйса. Он даже не обратил на это внимания, продолжая командовать подготовкой к концерту.

На следующий день я был уже в Мэйнхеттане, в нашей студии, и, вместе с другими участниками группы, ждал Дэйса.

— Почему-то мне кажется, что он не придет, — сказал Гилт, сидя за продюсерским пультом, — Это ведь Дэйс. Ему в таком состоянии плевать на все, что хоть как-то связано с Kantar.

— Ты прав, это Дэйс. И именно поэтому он придет. Этот единорог при любых обстоятельствах будет слушать музыку, ну или что мы там записали. Дэйс наверняка прослушал нашу запись перед выступлением, значит он отменил концерт. Таким образом, по моим расчетам, он должен вломиться в студию через 10-20 минут, — ответил я, посмотрев на висящие на стене часы.

— Надеюсь ты прав, — ответил Гилт, — а то мне не хочется просидеть здесь несколько часов. Почему мы не взяли с собой еды? Вы как будто специально узнали, что я сегодня не позавтракал. Можно было хотя бы парочку сэндвичей с маргаритками взять. А то ведь я могу внезапно умереть с голоду и тогда вы точно...

Слова Гилта прервал неожиданно выбивший дверь в студию Дэйс. Его грива была растрепанна, а одежда была в пыли. В глазах единорога читалась злость.

— ГДЕ ОН?! — проревел Дэйс.

— Кто? — спросил ошарашенный Грэван.

— Этот чертов идиот из Black Ponies! Я знаю, он был здесь! Его гитару я даже находясь в звуконепроницаемой комнате услышу!

— Его здесь уже давно нет. Он заходил сюда всего один раз, чтобы записать с нами песню, — спокойно ответил я.

— Зачем?! Зачем, Малькольм?! Неужели вам ТАК нужен гитарист, что вы решили пригласить это... это... отвратительное существо?! Могли бы мне сказать об этом, а я бы вернулся в группу!

— Мы тебе говорили, — сказал Грэван, — вот только ты не слушал.

— Да, ты прав, — сказал Дэйс и сел на пол, униженно поджав уши, — кажется, я опять погорячился. Простите меня за это.

— Нет Дэйс, ты ни в чем не виноват, — сказал я, подойдя к единорогу, — это все из-за меня. Я просто забыл, что такое группа. Я забыл, что вы — мои друзья. И не просто друзья, а моя семья. Я прошу прощения за это. Особенно у тебя, Дэйс.

— Я тебя уже давно простил, Малькольм, — сказал Гилт, — а Грэван, похоже, вообще на тебя не обижался.
— Знаешь, Малькольм, — начал Дэйс, — если бы ты не дал мне ту запись, я бы все равно простил тебя. Но только через пару лет. Ведь ты, черт побери, мой друг.

— Так значит, Kantar снова вместе? — спросил я.

— Иначе и быть не может! — ответил Дэйс.

Группа была вновь возрождена. Но на этот раз мы не давали в честь этого грандиозного концерта. Мы просто вернулись из долгого отпуска. В первые за год я наконец вышел на сцену. Это были непередаваемые ощущения. Вновь играть старые песни вместе со своими лучшими друзьями, которые многое пережили вместе со мной... это просто прекрасно.

Вернувшись в мир музыки, мы создали несколько альбомов. И по ним было сразу видно, что мы, несмотря ни на что, остались теми же хард-рокерами, которые двадцать пять лет назад впервые вышли на сцену. Названия альбомов? Да кому они нужны! Если бы в этих альбомах был какой-то смысл, то я бы написал их названия. Но в данном случае это всего лишь дурачества перед микрофоном.

Мы выпустили много альбомов за промежуток в 16 лет. Все они не имеют значения для моей жизни. А значит и места им в этих мемуарах нет. Почему шестнадцать лет? Просто именно столько лет жила группа вплоть до своего окончательного распада.

Глава X. "Драконоборец"

«When light goes down...»
Europe — Carrie


Мой рассказ с каждым словом подходит все ближе к концу. И это хорошо. Я чувствую, нет, я знаю, что ни сегодня-завтра умру. Если бы не эта чертова странная болезнь, я бы прожил лет этак 15, а уже потом скончался бы от старости. Но похоже, что я когда-то давно чем-то очень сильно разозлил эту чертову судьбу, и она до сих пор обижается на это, создавая мне «приятную» жизнь. Но мне плевать. Все что я хочу — это просто дописать эти мемуары, а затем уже спокойно умереть.

Тринадцать лет все шло хорошо. Наша группа, как и раньше, играла веселый хард-рок, выпускала альбомы раз в два года, в общем, все было нормально. Но постепенно я начал замечать, что устаю. Каждый раз уходя со сцены я несколько минут пытался отдышаться, а мои ноги подкашивались от напряжения. Мне казалось это странным. Я, вроде, был еще вполне молодым, чтобы по несколько часов танцевать на сцене. Пятьдесят девять лет это не такой уж и большой возраст для рок-музыканта. Соло гитаристу Led Ponies вообще на тот момент было 67 лет, а он все равно прыгал по сцене как сумасшедший. Но, как бы то ни было, жизнь рок-музыканта стала для меня слишком тяжелой. С каждым новым концертом мне становилось все труднее выходить на сцену.

В итоге, я решил покинуть группу. Я никому об этом не сообщал, в тот момент эта была всего лишь мысль. Думая об этом, я невольно вспоминал слова своего учителя:

— Запомни одну вещь, Малькольм. Однажды, через много лет, ты захочешь уйти из группы. Это неизбежно. Причина может быть любой, начиная от банального «этот идиот, который играет на гитаре, меня раздражает» и заканчивая сложными отношениями вон с той басисткой. Но не важно из-за чего ты уйдешь, главное КАК ты уйдешь. Так что запомни: уходить надо красиво. Так, чтобы тебя запомнили на долгие годы, так, чтобы куча назойливых поклонников еще несколько месяцев, по привычке, ходили на концерты твоей группы, желая увидеть тебя. И самое главное: чтобы ТЫ помнил этот день, и, находясь при смерти, вспоминал его с улыбкой на лице.
— А вы тоже ушли из музыки красиво? — спросил я тогда.

— Ну конечно!

— А что вы сделали?

— Ну... все рассказывать я не буду, просто скажу, что именно во время этого концерта я ослеп.

— Как?!

— Переборщил со светом...

Слова Бретси о красивом уходе из музыки я запомнил на всю жизнь, но я не хотел, чтобы такой день однажды наступил. Но он наступил. Так что мне оставалось придумать что-нибудь грандиозное для своего ухода. И ведь я придумал.

После смерти Джера, я увлекся чтением серии книг про времена до основания Эквестрии. Ничего общего эти рассказы с настоящей историей, понятное дело, не имели, но брали за душу своей красиво переданной атмосферой того времени. В серии вышло шестнадцать книг, в каждой из которых был свой собственный, независящий от других рассказов, сюжет, который основывался на личных проблемах главных героев. Мне особенно нравились книги «Падение Империи» и «На Далеких землях», на основе которых я впоследствии создал сюжет для концерта «Драконоборец».

Говоря о котором. Для своего ухода мне хотелось создать грандиозный концерт... хотя нет, не концерт даже, а скорее рок-оперу. Да, рок-оперу. За основу сюжета я взял небольшую строчку из книги «Падение Империи»: «А Орден тем временем, как и раньше, тайно правил племенем единорогов, мечтая однажды подчинить себе земных пони и пегасов». Что это был за Орден, автор не объяснил ни в книге, ни в реальной жизни. Я решил сам додумать историю этого Ордена. Получилось примерно вот что: «Орден драконоборцев. Древний и тайный клан единорогов, которые боролись с нечистью и в тоже время крепко, но незримо, держали в своих копытах власть над племенем единорогов. Они называли себя „драконоборцами“ не просто так. Основной целью Ордена было истребление драконов — единственных существ, по мнению драконоборцев, которые могли полностью уничтожить все племена пони». Возникает вопрос: почему драконоборцы? Все просто. Меня очень интересовало, почему нам, пони, там мало известно о драконах. Вот я и решил немного пофантазировать на эту тему.

Но основой сюжета рок-оперы я хотел сделать не сам Орден, а его отдельного члена. Да что тут говорить, по сюжету, на момент повествования, Ордена, как такового, вообще уже не существовало. Он был уничтожен разгневанными единорогами, которые однажды узнали, что ими тайно управляют. В живых остался лишь один драконоборец, за которым ведется непрерывная охота.

Когда я рассказал своим друзьям об этой идее, они с радостью согласились создать эту рок-оперу. Вот только я не сказал им, что собираюсь уйти сразу после этого концерта. Хотя, что изменилось бы? Ведь все равно оказалось, что я не один такой уставший.

Подготовка к концерту шла не много ни мало целых три года. Все таки это была действительно тяжелая работа. Мы, конечно, и раньше выпускали концептуальные альбомы, в которых был сюжет, хорошо поданный через песни, но в данном случае нам требовалось увязать музыку и действия актеров на сцене. И это было очень сложно.

Первоначальный вариант этой рок-оперы был со счастливым концом, а большинство песен были одного жанра. Но после одного небольшого случая в студии, который произошел за год до премьеры оперы, нам пришлось сменить всю музыку.

Это произошло вечером. Я сидел за продюсерским пультом, в то время как Гилт и Грэван записывали партии клавишных и ударных для одной из песен. Помню, в тот момент мне очень хотелось спать. День был тяжелый, все таки я впервые начал посещать уроки хореографии и очень сильно уставал после каждого занятия. Спокойный ритм, который отстукивал Гилт постепенно убаюкивал меня. Я уже почти упал лицом на пульт, как вдруг в дверь студии постучали. Не дожидаясь моего ответа, в комнату вошел Дэйс. Мне сразу бросилось в глаза, что он был немного... взволнован.

— Эм... Малькольм? Я не помешаю? — спросил робко гитарист. Нечасто можно увидеть робкого Дэйса.

— Да, конечно, заходи. Парни, — обратился я через микрофон к Гилту и Грэвану, — вы продолжайте играть, а я пока переговорю с Дэйсом.

— Малькольм, я хотел серьезно с тобой поговорить.

— Ну хорошо, давай.

— Понимаешь, я... я хочу уйти из группы, — сказал единорог, пряча от меня свой взгляд.

Честно говоря, эта новость была немного... неожиданной. Нет, я, конечно, замечал, что Дэйс последнее время выглядел постоянно печальным, но даже не хотел думать о его уходе. Мне всегда казалось, что Kantar для него — источник жизни, без которого он просто не сможет жить.

— Но почему? — все что я смог спросить.

— Просто я очень устал. Я хочу отдохнуть от всего этого.

— Я тебя понимаю Дэйс, — ответил я, — но нам нужно закончит эту рок-оперу.

— Зачем?

— Мой учитель говорил, что уходя из группы, надо уходить красиво. Вот я и хочу уйти так, чтобы это запомнилось надолго.

— Подожди, ты... хочешь уйти?

— Я не вру, когда говорю, что понимаю тебя, Дэйс. Я тоже очень устал от такой жизни. Мне просто хочется стать обычным пони.

— А что насчет Гилта и Грэвана? — спросил единорог.

— Я думаю, надо... — начал я, но вдруг заметил, что звуки ударных и клавишных давно стихли. Я посмотрел на пульт и увидел светящуюся надпись «Микрофон включен». Я не хотел поднмать глаза вверх, чтобы увидеть разочарованные лица своих друзей. Гилт и Грэван слышали весь мой разговор с Дэйсом от начала и до конца.

— Малькольм, — сказал Гилт, — почему ты нам ничего не сказал?

— Я... я думал, что вы меня не поймете.

— Эх, Малькольм... ты опять забыл, что ты не единственный рокер в группе? — спросил подошедший Грэван, — мы ведь тоже ездим между городами, выступаем на концертах, как и ты. Честно признаюсь, мне иногда хочется вернуться в симфонический оркестр, все таки там спокойнее.

— Грэван прав, — сказал Гилт, — мы поймем тебя в любой ситуации. Тебе просто нужно сказать. Никто не собирается тебя осуждать. Ведь все мы, рано или поздно, уйдем. Хотя... похоже, нам придется всем уйти в одно время. Ты же окончательно решил, Дэйс?

— Да, — ответил единорог.

— Понятно... ну раз «Драконоборец» все равно станет последним выступлением нашей группы, то почему бы не сделать его еще БОЛЕЕ грандиозным?

— Каким образом? — спросил я.

— Есть у меня одна небольшая идея... — ответил пегас, — но перед тем как озвучить её, я хочу задать вопрос: вы согласны уничтожить весь материал созданный за эти два года?

— Ты предлагаешь за год сделать нечто более крутое, чем то, на что мы угробили два года?! Я правильно понял?! — спросил Дэйс.

— Да, но моя идея действительно интересна. Она может стать прекрасным завершением карьеры группы. Но чтобы её озвучить, мне нужно ваше согласие по предыдущему вопросу.

— Предположим, мы согласны, — ответил я.

— Что?! — удивился Дэйс, — да я же на этот чертов рифф из «Empire» несколько недель потратил!..

Я приставил свое копыто к губам Дэйса, призывая того помолчать.

— Что за идея? — спросил я Гилта.

Пегас поведал нам свою точку зрения касательно «Драконоборца». И, должен сказать, это было реально круто. Вся идея Гилта заключалось в том, чтобы не изменять место действия, главного героя и прочее, а лишь подстроить все повествование под историю нашей группы.

Дэйс некоторое время не соглашался, т.к. не хотел терять свое, как он говорил, «наипрекраснейшее» соло из композиции «Dancing in the Night», так что нам пришлось пойти на уступки и добавить его в песню «Sunrise». Стоит сказать, что это соло было действительно одним из лучших среди созданных Дэйсом. Хотя, по драматичности не дотягивало до «Сontact Lost».

Оригинальный «Драконоборец» должен был идти примерно три с половиной часа, а переделанный получился всего на три. Все дело было в концовке. В оригинале все заканчивалось хорошо, все получили, что хотели и т.д. Но вот в конечном варианте получилось немного по другому. Конца, как такового, просто не было. Вместо него рок-опера заканчивалась песней «The Spirit Carries On», которая должна была вселить надежду, что конец не так важен, ибо «душа бессмертна».

Некоторым, конечно, не понравилось отсутствие вменяемой концовки, но в любом случае все сходились во мнении, что это было наше самое лучшее выступление. Во многом это обусловлено наличием действительно прекрасных песен, таких как «Finaly Free» и та же «The Spirit Carries On». Последняя стала знаменитой именно из-за красивого текста: «If i die tomorrow / I’d be alright / Because i believe / That after we’re gone / The spirit carries on».

Самой, наверное, главной причиной, по которой мы не добавили нормальную концовку, были, конечно же, сжатые сроки для создания материала. Мы могли бы, конечно, перенести концерт на другое время, но вот только грандиозная по своим масштабам опера в Троттингеме была нами арендована на строго определенный срок. Вот и получилось, что мы просто не успели записать песни для концовки.

Явление рок-оперы не было в те годы ново для Эквестрии. Самыми первыми подобный эксперимент с музыкой провели пегасы из Dream Party еще в те времена, когда мы только начинали выступать в барах Кантерлота. Но этот «Концерт для группы с оркестром» назвать рок-оперой можно было только с о-очень большой натяжкой. Сюжет присутствовал где-то в мыслях авторов, но вот на деле его видно не было. Впрочем, следующее творение этой группы, «Близнецы», которое они представили публике через год, можно с полной уверенностью отнести к жанру рок-оперы. С тех пор многие группы пытались создать свою рок-оперу. Некоторые были поистине шедевральны, а какие-то забывали уже на следующий день после премьеры. Мы хотели создать нечто такое, чего Эквестрия еще не видела. И, в некотором роде, у нас это получилось.
Сюжет этой рок-оперы я пересказывать не собираюсь. Обойдусь только описанием её структуры. Мы решили поделить оперу на четыре части, по три песни в каждой. Первая часть показывала начало нашей карьеры и знакомство с Риджетом. Вторая была посвящена проблемам с этим самым Риджетом, а также последующему разрыву контракта с ним. В третьей части была показана смерть Джера и последующие годы после его кончины, а также знакомство с Кэрри. Ну а в четвертой, последней по списку, но не по значению, рассказывалось о смерти Кэрри и последних годах жизни группы. Понятное дело, история Kantar была показана только с помощью эмоций, которые вызывали песни. Хотя, местами, происходящее было чем-то похоже на нашу историю.

Помимо этих четырех частей был также небольшой пролог, который не имел ничего общего с историей группы. Хотя, если поразмыслить над смыслом песни «To Death» из пролога, то можно заметить небольшое сходство с моментом из моей жизни, когда я случайно встретился с Дэйсом в Кантерлоте. Сам пролог небольшой, так что его описать можно. Главного героя, последнего из Ордена Драконоборцев, везут в столицу единорогов на казнь. Но, на половине пути, на этот караван нападает небольшая банда пегасов, которая спасает жизнь главному герою. Но, только почувствовав ветерок свободы в своей гриве, драконоборец понимает, что его спасли не просто так. Пегасы знали, кого везли в клетке единороги. Они напали на караван не ради наживы, а с вполне конкретной целью — освободить последнего драконоборца. Зачем? Чтобы заставить его сделать то, чему он обучался в Ордене — убить дракона. Для главного героя эта задача, сама по себе, не очень то и сложная. Но только на первый взгляд...

Еще парочка слов о структуре рок-оперы. В каждой части, как уже говорилось, было по три песни. Но только одна из них, вторая, основательно двигала сюжет. Две другие песни служили лишь связью между частями. Исключение составляет третья часть, где было две важные песни, вторая, «Friend», и третья, «Sunrise». В первой части основной песней была «On the Way», во второй — «Finaly Free», ну а в четвертой «Carrie».

После года подготовок, репетиций и прочего, наконец настал день премьеры. Огромная Троттингемская опера была полностью заполнена зрителями. Спасибо нашим менеджерам, которые прекрасно разрекламировали это событие. Не хочу говорить за других участников группы, но я очень сильно волновался, стоя за кулисами и ожидая своего выхода. Последнего, финального выхода. Скорее всего, Дэйс, Гилт и Грэван не так уж сильно волновалось, ведь им не приходилось, как мне, исполнять роль главного героя. Они просто должны были стоять где-то на фоне и играть. Повезло же им...

Описывать все, что произошло на сцене я не буду. За информацией лучше обратитесь к пони, которые присутствовали в тот момент в зале. Они все (скорее всего) живы, ведь с того дня прошло всего пять лет. Ну или к Дэйсу обращайтесь. Я же просто попытаюсь рассказать о своих чувствах во время этой рок-оперы. Первые две части практически не вызвали у меня каких бы то ни было чувств. Да, приятно вспомнить молодость, но... я 16 лет жил только воспоминаниями о тех временах, так что, с меня уже хватило. А вот третья и четвертая часть... вспоминать то, что пытаешься забыть... это как минимум не приятно.

Примерно на середине песни «Friend» (8 минута, если не ошибаюсь), когда погибает друг главного героя, я, практически в подробностях, вспомнил тот чертов поезд. Это чуть не привело к провалу, когда я начал забывать слова песни. Но, если смотреть с другой точки зрения, то это даже пошло на пользу. Создавалось ощущение, что главный герой это не бесчувственный манекен, а живой пони, со своими переживаниями.

Сложнее всего мне пришлось во время песни «Carrie». Я думаю, тут и так понятно, почему. По сюжету оперы, возлюбленная главного героя умирает у него на копытах, он ничего не может сделать и от всего сердца поет прощальную песню. Он надеется, что когда-нибудь встретит её опять, где-нибудь, но встретит. Практически в самом начале песни, до припева, из моих глаз потекли слезы. Под конец, на самом последнем куплете, я пропевал слова дрожащим голосом, с трудом сдерживая свои чувства. А после заключительной фразы «When light goes down» я не выдержал, и заплакал во всю силу. Я вспомнил свою первую встречу с Кэрри ; нашу прекрасную свадьбу, на которой Фитси Капритс, в качестве подарка, спел пару своих песен ; приятные летние сессии в студии, когда Кэрри сидела за продюсерским пультом, в то время как я веселился вместе с друзьями по ту сторону стекла. Но среди этих приятных воспоминаний было понимание, что это больше некогда не повторится. Я практически ясно видел то письмо перед своими глазами, каждое слово, каждую букву. После окончания рок-оперы многие говорили, что у меня получилось очень реалистично передать чувства главного героя. Если бы они знали, что я не играл на сцене, а сам испытывал эти чувства...

«Драконоборец» стал очень знаменит в Эквестрии. В течении недели после премьеры, нам пришло огромное количество писем с просьбой поставить эту оперу в каком-то другом городе. Как бы мы не хотели, нам пришлось отказать всем. Через две недели мы сделали официальное объявление о том, что группа Kantar распалась. Перед распадом мы успели записать альбом «Драконоборец» в двух частях (все песни просто не помешались на одной пластинке), но это не смогло утешить фанатов. Как говорят мои друзья, им еще целый год приходили письма с вопросами по поводу группы.
Каждый из нас стал наконец-то по-настоящему свободным. Дэйс стал жить в Мэйнхеттане, постепенно забрасывая музыку. Гилт открыл какой-то свой бизнес в Лас-Пегасе. Чем именно он там занимается, я не знаю, но денег это приносит много. Грэван стал дирижером одного из известных симфонических оркестров. Не знаю, как, но стал.

История Kantar закончилась, но не моя. Ведь группа — это еще не вся моя жизнь. Вообще, до сегодняшнего дня, когда я пишу эти строки, осталось пять лет. Описывать там особо нечего, но надо.

Когда группа распалась я решил немного попутешествовать по Эквестрии. Но не так, как мы обычно это делали — на поездах и другом транспорте, а в одиночку, на своих ногах. В течении трех лет я обошел всю Эквестрию и даже некоторое время был на землях грифонов. Я видел много красивых мест и явлений, познакомился с интересными пони (и грифонами), в общем, отлично прожил остаток своей жизни.

Остаток свой жизни... мда, а я ведь мог сказать эти слова только через 15 лет, как минимум. Тяга к приключением может вести к двум концовкам — счастье или проблемы. В моем случае все пришло ко второму варианту. Мало мне было древесных волков в Вечнодиком лесу, которые преследовали меня минут двадцать, пока мне не удалось укрыться в какой-то темной чаще, так тут еще были какие-то странные цветы красного цвета! И зачем я их только понюхал? В общем, то ли из-за пыльцы этих цветов, то ли из-за чего-то другого, я подхватил какую-то странную болезнь. В начале никаких симптомов не было, ну разве что чаще обычного начала болеть голова. Затем меня каждый день мучила сильная жажда. Даже выпив несколько литров воды, я все равно чувствовал сильную сухость во рту.
Я обратился к врачу, но тот ничем не смог помочь, сказав, что впервые видит такое. Постепенно мое состояние ухудшалось. Стало тяжело дышать, плюс частый кашель.

Сам того не заметив, я начал умирать. Врачи ничем не могут помочь. Кашель наносит страшную боль в районе легких, хорошо, что крови нет. Каждый вздох дается с чудовищным трудом. Даже сейчас, когда я сижу за столом и пишу эти строки на последнем листке, мне приходится дышать урывками.

Это конец. Мне больше нечего рассказать о своей жизни. Она закончилась. Но прежде чем я напишу последние слова, у меня есть небольшая просьба. Дэйс, если ты это читаешь, а ты это читаешь, я знаю, как ты любишь рыться в моих документах, пожалуйста, оформи эти мемуары в виде небольшого рассказа с разделением на главы, и сделай их общедоступными. В качестве эпилога можешь написать пару строк о последних секундах моей жизни с твоей точки зрения. Если у тебя не хватит фантазии красиво это написать (а это скорее всего так и будет, т.к. я знаю, что писать ты не умеешь) попроси это сделать одного писателя — Врита Хиса. Он мой хороший друг и автор моих любимых книг «Падение Империи» и «На Далеких землях». Сделай это для меня, прошу.

Что же. Это все. Я дописал свои мемуары и теперь хочу только одного — тихо умереть. Думаю, после смерти что-то будет. Какое-то место. Надеюсь именно там я встречусь с Кэрри опять... где-нибудь... опять...




Малькольм Фрелиц.
1014 год со дня правления принцессы Селестии.

Эпилог

Изо рта Малькольма вырвался кашель, который опять отдался сильной болью в груди. Было ощущение, что кто-то внутри режет своими когтями легкие единорога. Когда, наконец, боль ненадолго отступила, Малькольм положил перо на стол рядом с небольшой кучкой исписанных листков. С трудом пройдя меньше метра, единорог лег на диван, поджав ноги под себя.

Ко всем прочим симптомам странной болезни добавился и сильный озноб. Бывшего вокалиста трясло так, что у него зуб на зуб не мог попасть. Но это его не волновало. Он знал, что скоро умрет. Он понимал, что больше никогда не увидит прекрасного восхода солнца и не менее красивого заката. Он больше не сможет насладиться музыкой. Конечно, это печалило больного единорога, но Малькольм понимал, что это неизбежно. Спорить с судьбой он не собирался — ему уже хватило. Поэтому он просто решил закрыть глаза и тихо умереть.

Он ясно видел образы из прошлого. Самые приятные моменты из жизни. Школьный спектакль, на роль главного героя в котором хотели взять Малькольма ; учеба у Бретси ; встреча с Дэйсом в Кантерлоте ; первое выступление в каком-то баре ; запись альбома «Basis of Fun» ; концерт «April, April is here!» ; знакомство с Кэрри ; «Revival»... все эти события не могли не вызвать улыбки. Но и доля грусти была в них. Небольшая слезинка, прокатившись по щекам единорога, упала на пол. И в этот момент дыхание Малькольма остановилось.


Эпилог написан Вритом Хистом
по просьбе Дэйса.

Малькольм Фрелиц был найден мертвым у себя дома. Он лежал на диване с закрытыми глазами и улыбался. Он был похоронен как подобает великим пони. На это событие пришло огромное количество фанатов. Даже сама принцесса Селестия посетила его похороны. В честь великого вокалиста, гитаристом группы Led Ponies была исполнена композиция «The Prophet». И её название действительно справедливо. Малькольм был настоящим пророком в мире музыки, став примером для многих современных вокалистов. Он был голосом поколения. Он был... моим другом... и я надеюсь, что память о нем никогда не исчезнет из мыслей пони.



Дэйс.
1015 год со дня правления принцессы Селестии.