Жидкая тьма

Скрип

Иногда события происходят слишком быстро, переплетаясь в невнятные узоры. Бывают пони, которые напрямую участвуют в них, являющиеся их центральными лицами, не способные выбраться из вихря. А бывают пони, которые не попадают ни в одно из событий , но, стоит неведомой силе отвлечься, ослабить контроль, эти пони влезают туда, куда им не было пути, спутывая нити и разрушая цепи происходящего. Но пугается ли эта сила или впадает в ярость, видя таких «жертв», возомнивших себя героями?

— Мисс Октавия Мелоди, Вы понимаете, зачем вы здесь?

Серая пони вздрогнула и кивнула. Она едва держала глаза открытыми. Хотелось спать, пить и принять душ. Поёрзав на неудобном стуле, Октавия судорожно вздохнула и кивнула ещё раз.

— Да. Я готова отвечать на вопросы.

— Хорошо, — офицер-единорог подвинул к себе бумагу и взял магией перо, — Скажите, Мисс Октавия, Вы знали Винил Скрэтч?

— Да, я знала её. Мы были близкими друзьями, наверное, так можно сказать.

— Вы давно знакомы?

— Да, ещё со старшей школы. Тогда мы и подружились. Мы часто видимся, понимаете, ей часто приходится ездить в Кантерлот, так как она — известный ди-джей, её часто приглашают выступить в разных клубах. В общем, когда она ездит в Кантерлот, она останавливается у меня дома, там, в Кантерлоте. Сама она живет здесь, в Понивилле, я часто приезжаю к ней, когда мне нужен отдых. Конечно, если можно считать отдыхом проведение времени с такой шумной пони, как она.

— Значит, у вас бывают конфликты?

— Нет, — испугано замотала головой Октавия, — Нет, вовсе нет! Не, разве что самые мелкие. Мы никогда не злились друг на друга долго.

Офицер слегка ухмыльнулся, явно забавляясь от такой реакции. Ясное дело, паника серой пони вызвана страхом, что её посчитают виновной. Если это так и есть, то долго она врать не сможет.

— Хорошо, — откашлявшись, снова заговорил офицер, — давайте перейдём непосредственно к тому, что произошло. Расскажите ещё раз, как всё было?

— Хорошо. Вчера вечером я собралась уезжать к себе в Кантерлот. У меня сегодня должно быть важное выступление. Я попрощалась с Винил, она не очень хотела идти меня провожать. Кажется, ей было плохо, уже не первый день. На платформе, когда уже подъезжал поезд, я поняла, что забыла смычок. Я побежала назад, надеясь, что посадка ещё не успеет закончиться, но, когда я прибежала в дом Винил, то…

Октавия сглотнула. Её снова бросило в дрожь.

— В общем, дверь была отперта, и в прихожей было много крови. Я поднялась на второй этаж. В какой-то момент я подумала, что Винил сама порезалась о свои «ловушки», можно так выразиться.

— Ловушки?

— Да. Она последние месяца полтора как с ума сошла. Например, она везде, где только могла, понатыкала лезвий, канцелярских ножей, даже специально обломала перила, чтобы торчали щепки. Я порвала свой плащ, когда приехала к ней месяц назад.

— Хм, — офицер нахмурился, — продолжайте, вы поднялись на второй этаж, и что дальше?

Октавия вздрогнула и поёжилась. Её бросило в дрожь, стоило вспомнить эту минуту.

— Винил лежала в конце коридора, кажется, она собиралась подняться на чердак. Её задние ноги были изодраны, — серая пони дёрнулась, несколько раз судорожно вздохнула, обхватывая свои плечи, словно ей было холодно, — от её мордашки вообще ничего не осталось. Она была обожжена. Рядом с ней лежал догорающий фальшфейер...

— Вы хотите сказать, она проводила вас, потом поранилась о свои же, как вы выразились, ловушки и побежала наверх, продолжая раниться и паля себя же фальшфейером?

— Нет! Я не хочу это сказать! – Октавия занервничала, — Я не знаю, почему это случилось и что вообще случилось, я просто говорю, что видела!

— Хорошо, что же было дальше?

— Я на какое-то время оцепенела. Я испугалась, любой бы на моём месте испугался! Потом я побежала за помощью. Кто-то оказался достаточно добр, чтобы добежать до врача. В итоге помощь из больницы подоспела, они увезли её, потом меня привезли сюда. Я сижу здесь уже несколько часов. Можно мне идти?

— Подождите немного. Вы говорите, что она вела себя очень странно. В чем это именно выражалось? – офицер нетерпеливо постучал по столу.

— Она, — Октавия сглотнула, пытаясь забыть вид израненной и обгорелой Винил, — Я же сказала! Эта её одержимость всякими острыми предметами. Она истыкала весь дом обломанными лезвиями ножей, бритв, обломала торчащие деревяшки. Чтобы не пораниться, надо было двигаться очень осторожно. Да что уж там! Она была ответственна за подготовку сцены для приближающегося музыкального фестиваля, так она решила вокруг неё понатыкать железных шипов. Оформила это, как такие противопехотные укрепления, но она заточила их до остроты, притом так, что на них можно не только напороться, но и обрезаться. Она считала это очень важным, провела за работой несколько дней.

— И Вы, конечно, не знаете, что это на неё нашло?

— Если бы я знала, я бы сказала! – крикнула Октавия, привставая на стуле, — Она ничего не говорила мне!

— Успокойтесь, — строго приказал офицер, — сядьте и отвечайте на вопросы.

— Вы что, мне угрожаете? – серая пони попыталась выглядеть строже.

— Нет. Я просто требую соответствия протоколу. Итак. Были ли какие-либо ещё странности?

— Да, пожалуй, да, — Октавия снова села, пытаясь восстановить дыхание, — Она одновременно с одержимостью острыми предметами стала одержима и светом. В очень особой манере.

— Поясните.

— Ну, это долгая история, я могла бы свалить начало на её подготовку к фестивалю, но мне кажется, всё связано.

— Ну, расскажите, мы никуда не торопимся.

— Но, — почти что жалобно обратилась серая пони, — я очень хочу спать. Можно я пойду?

— Нет.

Она вздохнула. На то, что ей удастся попасть на выступление в Кантерлот, можно было уже даже и не надеяться.

— Она сначала массово закупалась фальшфейерами. Знаете, она, наверное, всё, что заработала на прошлых гастролях, сбросила на них. Ну, или почти всё. Я даже не знаю, где она взяла столько. Она распихала их по всему дому. Знаете, это как жить на пороховой бочке. А часть она спрятала на сцене. Один раз она пришла домой такая довольная, что я даже испугалась. У неё с собой была банка светоотражающей краски. Она утверждала, что это необычная краска, которая отражает свет. Потом пару дней она не ночевала дома. А потом она стала ходить с керосиновой лампой в обнимку. Это был уже вообще абсурд. Вскоре мне надо было уехать. Но, когда я вернулась, она всё ещё ходила с этой лампой. Я решила, что она спустила все деньги, поэтому и нашла её на свалке, вместо того, чтобы купить нормальную. Знаете, я решила сделать ей сюрприз и купила ей хороший фонарь, знаете, мощный такой, сравнительно недавнего времени. Пока она спала, я выкинула её керосинку и оставила этот фонарь.

— И что она сказала?

— Она проснулась под вечер, когда уже смеркалось. Когда она обнаружила подмену, она запаниковала так, словно я сделала что-то ужасное. Она оказалась очень недовольна фонарём, кричала что-то о том, что он ужасен и бесполезен. В итоге она отправилась на помойку и искала свою лампу.

— Нашла?

— Да. Она не очень долго злилась на меня. Да и я сама виновата, как бы там ни было, нельзя было так с её вещами.

— Что-то ещё?

— Она была увлечена написанием новой песни. Знаете, обычно она делает лишь ремиксы, и ремиксы только инструментальные. Когда я предлагала помощь, она отказывалась, говоря, что хочет, чтобы это был сюрприз. Кажется, она хотела спеть её для меня на фестивале. Хотя, знаете, не могу сказать, что она умела петь. Скорее всего, ей пришлось бы делать фонограмму. Кажется, так она и собиралась поступить. Сама она хотела лишь сидеть за пультом и, как она иногда выражалась, «поигрывать» со звуком.

— Могу я задать вам один личный вопрос?

— Я же, так полагаю, не могу отказать? Вы всё равно мне его зададите, — Октавия устало посмотрела на офицера.

— Вы с Мисс Скрэтч были любовницами?

В первую секунду серая пони лишь молча смотрела в ответ. Когда до неё дошла суть вопроса, она вскочила и закричала, чувствуя, что краснеет:

— Что? Как вы можете так говорить?

— Ну, — офицер был невозмутим, — Между вами явно что-то, кроме дружбы. Особенно на это намекает её затея с песней.

— Я просто предположила, что она пишет песню для меня! Я не утверждала этого!

— Вы были явно вхожи в её дом. В любое время. Как и она в Ваш. Насколько можно судить из документов, ни Вы, ни она не замужем. В ваших биографиях полно моментов, которые делают эту теорию вполне реалистичной. Да и то, с какой нежностью Вы о ней говорите. Возможно, Вы испытали к ней ревность, поэтому и решили напасть на неё, а потом свалить все на её неуклюжесть.

— Какую… — Октавия вытаращила глаза, чуть ли не задыхаясь от возмущения, — Какую неуклюжесть? Какую ревность?! Вы что себе позволяете?!

— Я лишь констатирую факты. И делаю свою работу. А это значит, что мне надо искать мотивы с Вашей стороны.

— То есть, вы обвиняете меня? Вы с ума сошли?

— Я не вижу причин, по которым Вас нельзя обвинить. У Вас нет алиби.

— Да как, — Октавия начала заикаться, — Но я же… Я же была на станции!

— Даже если это и могут подтвердить, это ничего Вам не дает. Вы могли напасть на неё перед уходом. Или, что вероятнее, по возвращении.

— Но за что мне её убивать? За что?

— Ревность, я же говорю Вам. Послушайте, Вам же будет проще, если вы признаетесь.

— В чём? В том, что я любила Винил? Да, мы были подругами, но я не думаю, что можно так просто из-за этого считать нас, как вы сказали, «любовницами».

— Вообще-то, я о том, чтобы вы признали факт нападения на неё.

— Я не делала этого! Если бы я сделала это, разве стала бы я звать помощь? Или так переживать за неё?

— Всё это Вы могли сделать ради того, чтобы отвести от себя подозрение.

— Ух, — серая пони схватилась за голову, — Можно мне уйти? Я очень устала. У меня болит голова, я очень хочу спать, очень хочу пить! Я не собираюсь больше отвечать на ваши провокационные вопросы! Если у Вас есть нормальные вопросы, то вы можете расспросить меня днем.

— Ладно, Мисс Октавия, я, так и быть, отпускаю Вас под подписку о невыезде. Вы не должны покидать Понивилль до конца расследования.

Октавия вздохнула. Выступление, к которому она готовилась уже больше года, полностью пропадает. Это должно было стать самым важным днём в её жизни, но, похоже, что-то было против неё. Она понимала, что сейчас нужна Винил, убеждала себя, что осталась бы с ней, даже если бы её не удерживали насильно, но чувство обиды всё равно неприятно покалывало изнутри. Подписав несколько бумаг, где она едва различала текст, она направилась к дому Винил, чтобы провести там остаток ночи. Надо было хотя бы немного поспать.

Октавия посмотрела на ночное небо. Облака расходились, открывая вид на яркие, словно искры, звезды. Луна, казалось, висела на самой середине неба. Создавалось впечатление, что она была расколота с другой, не видимой глазу, стороны, а звезды – это её яркие осколки, разрывающие черноту космоса.

Октавия невольно вспомнила свою первую встречу с Винил, этой не особо воспитанной, не стоящей на месте единорожкой. В тот день Октавия только приехала в старшую школу при Эквестрианской Академии Искусств. Она не знала никого, не знала и дороги до общежития, так же как и не имела ключей от комнаты, как и была жутко асоциальна. Когда ей сказали найти свою соседку и взять у неё ключи, Октавия не на шутку разволновалась. Она не думала, что будет жить в одной комнате с кем-то ещё.

Пока Октавия искала эту загадочную «соседку», она случайно забрела в зал, где проводилась молодежная дискотека для вновь поступивших, что у самой Октавии никак не ассоциировалось с гордым и серьезным названием учебного заведения. Там на неё буквально накинулось несколько жеребцов, приглашая потанцевать, окончательно выбивая не привыкшую к громкому шуму пони из колеи. Тогда и появилась Винил Скрэтч, как это бывает в самых глупых историях, разогнав взбеленившихся приставал. Заикаясь, Октавия начала объяснять, кого ищет, и, к её удивлению, не очень приятному, оказалось, что это и есть её соседка.

Ложась спать, Октавия почти выругалась, впервые в жизни, когда Винил продолжила отрываться уже в одиночестве, наигрывая какие-то бьющие по мозгам ритмы и молотя по импровизированному барабану из пластикового ведра.

Но потом эта же Винил сломала все появившиеся шаблоны о себе, хоть и продолжила при этом мешать спать, когда открыла окно и очень настойчиво позвала посмотреть. Октавия тогда, злобно ворча, встала с кровати и подошла взглянуть, что бы там ни было.

Винил указала на небо. Просто ей нравились эти яркие звезды на темном небе. С того и началась их противоречивая дружба. Конечно, назвать Винил своим другом Октавия поначалу не могла. Они сближались довольно медленно. Единорожка умела быть рядом в нужный момент и не раз спасала Октавию из разных передряг со сверстниками. И всегда умела поддержать, если что-то беспокоило.

Мало кто знал, что именно благодаря ей Октавия смогла не просто окончить школу при академии, но и поступить туда, в саму академию. Три раза она проваливала вступительное выступление. И Винил всегда убеждала её попробовать еще раз. И на четвертый, последний возможный, раз, серая пони прошла, приблизившись к своей мечте и будущему призванию на большой шаг. Единорожка же вылетела и после дополнительного, пятого шанса, но ничуть не сокрушалась, объяснив то, почему вообще пыталась, тем, что хотела быть рядом с «неуклюжей волнующейся земной пони».

Октавия вздохнула, глядя на небо. Как же всё в её жизни глупо. Вся её биография похожа на совершенно бессмысленную предысторию отношений двух почти не связанных персонажей.

Грустно хмыкнув своим мыслям, пони зашла в дом, осторожно обходя торчащие отовсюду лезвия. Она прошла на кухню, здесь было меньше всего «ловушек» из-за того, что очень многие поверхности Винил вымостила разномастной плиткой, в отличие от деревянных полов и стен в остальном доме. Казалось, она просто воровала бесплатные образцы со всяких магазинов, может даже собирала остатки со всяких строек, которых за последние три года было возле Понивилля немало. Пол был весь разноцветный из-за этого, словно единорожка делала какой-то рисунок, но бросила это дело, когда не смогла подобрать нужные цвета.

Октавия с жадностью осушила несколько стаканов воды, чувствуя, как постепенно успокаивается. Надо было сходить в Понивилльскую библиотеку и попросить возможности позвонить в Кантерлотский театр оперы и балета, где предстояло выступление, сообщить, что она никак не сможет попасть туда. Конечно, остальные из оркестра сильно разозлятся, ведь к этому выступлению все так долго готовились, так мечтали об этом моменте.

На мгновение Октавия даже задумалась, что, если бы она не вернулась, а смычок взяла у кого-нибудь ещё уже перед выступлением или даже последней репетицией, то ничего бы не провалилось. Но что случилось бы тогда с Винил? Нашли бы её вовремя? Был бы у неё тогда шанс на спасение? Сейчас он, слава Селестии, есть, врачи сказали, что состояние хоть и тяжёлое, но стабильное, это ведь хорошо?

Октавия никогда не разбиралась в медицине. Как и много в чём. Всю жизнь она посвятила музыке, она и толком не умела ничего, кроме как играть на виолончели. У нее были некоторые теоретические знания и о парочке других инструментов, но так уж у неё в жизни сложилось.

Это звучало невероятно, но готовкой занималась именно Винил; когда Октавия была одна, она питалась полуфабрикатами, поскольку, даже делая бутерброд, могла что-нибудь разбить и, в лучшем случае, просто испачкаться сама.

Для подруги Винил держала отдельную комнату, не называя её даже гостевой, а именно «комнатой Октавии». Это было самое чистое и аккуратное место в доме: чистый ковер, аккуратные стеллажи с книгами, заправленная в любой момент кровать. Единорожка-диджей всегда была рада подруге, когда та появлялась на пороге, даже не предупредив о приезде.

Когда же Винил приезжала к Октавии то они обе ютились в одной небольшой спальне, да и вообще, квартира, которую могла позволить себе снимать Октавия, была очень маленькой, предназначавшейся исключительно для одной пони.

Виолончелистка зарабатывала достаточно много по меркам многих городов, но не по меркам Кантерлота. Много денег уходило на оплату счетов, цены на всё в столице были взвинчены; на то, чтобы добираться до места репетиций, как и выступлений, уходила зачастую кругленькая сумма, если только им всем не предоставляли транспорт, что случалось очень редко.

Октавия тяжело вздохнула и села на кровать. Ей всё ещё не давало покоя то, что за дверью, в коридоре, тянется дорожка из крови Винил, прямо от прихожей на первом этаже до входа на чердак. Что могло случиться с ней? Нарастающее непонятное безумие дало о себе знать? Может быть… Надо было сразу найти ей психиатра, а не надеяться, что это у неё от волнения перед фестивалем.

Сейчас поздно уже думать о том, как что предотвратить, всё уже произошло. Теперь надо как-то выдержать это и помочь Винил. Что с ней будет, когда она очнётся? Она ведь очнётся, правда? Октавия глубоко вздохнула, мысленно убеждая себя, что всё будет хорошо. Винил сможет выдержать эту травму. Как и то, что её лицо сильно изуродовано. Чудом пострадал лишь один глаз, второй, вроде бы, был в порядке. Ведь она сможет смириться с тем, что мир придется видеть одним глазом? И с тем, что верхняя губа было опалена так сильно, что её зубы теперь будет видно, как бы она не силилась закрыть рот?

Да, она бы осталась с Винил, даже если бы её не задержали в полиции. Она бы просто не смогла оставить подругу одну после стольких лет этой их абсурдной близости.

Предавшись приятным воспоминаниям, Окатвия легла и накрылась одеялом. Широко зевнув, она закрыла глаза и заснула. Она буквально почувствовала момент, когда реальность перестала для неё существовать. Ей не снилось сна, но она чувствовала себя в сознании. Приятное тепло оплетало её, уставшую и измученную волнением, сладкими объятиями дрёмы.

Октавия невольно улыбнулась, наслаждаясь этими ощущениями. Она слегка подвинулась и поёрзала на подушке. В тот же момент разум пони пронзила мысль, что она не может проглотить слюну и вот-вот захлебнётся ею. Она тут же запаниковала и резко села на кровати, тяжело дыша и пытаясь вызвать глотательный рефлекс. С третьего раза вышло. Она отдышалась, поглаживая себя по шее, другим копытом осторожно потирая глаза

Что-то прошуршало за дверью. И без того взведённая Октавия чуть было не выбила себе глаз, дёрнувшись от неожиданности.

«Воры?» — подумала она. Что делать? Она медленно и очень тихо вылезла из-под одеяла и вышла из комнаты. По полу коридора, кроме засохшей крови, тянулась широкая полоса очень тёмной грязи. Кем бы вор ни был, он был явно уверен, что здесь никого нет, раз так наследил. Октавия взяла в зубы ножку от развалившегося несколько дней назад стола, который с тех пор и валялся при входе в её комнату, и медленно пошла в сторону тихих звуков.

Грязь тянулась к тому же месту, где вечером лежала Винил. Там след обрывался.

Октавия сглотнула, чувствуя, что начинает дрожать. Она принялась озираться, ища, куда мог деться тот, кто оставил за собой этот след. На нос что-то капнуло с потолка. Вздрогнув, сдерживая испуганный визг, пони подняла взгляд вверх. Через щель между дверцей на чердак и остальным потолком протекала эта самая грязь.

Серая пони поднялась на задние ноги и немного неуклюже дернула передними копытами ручку дверцы на себя. С громким скрипом дверца-лестница опустилась, открывая путь на чердак, в темноту. Что-то громко зашуршало наверху. Собравшись с силами, Октавия в два неуклюжих прыжка забралась по лесенке и нажала на выключатель, осветив помещение.

Было пусто, лишь разбросанный мелкий хлам и несколько картонных коробок, видимо, с пластинками.

— Кто тут? Не смей прятаться! Я могу за себя постоять! – дрожащим голосом крикнула Октавия, осматриваясь.

Но никто не ответил, не было и шанса, чтобы кто-то мог тут спрятаться при включённом свете.

Хорошенько осмотрев чердак, словно пытаясь и надеясь найти кого-то, Октавия спустилась вниз, выключив свет и закрыв за собой дверцу. Она остановилась перед окном, вглядываясь в ночь. Шёл дождь, да притом очень сильный, деревья прогибались под ним. Шума дождя, однако, не было слышно из-за того, что весь дом был напичкан шумоизолирующими материалами, иначе бы Винил давно выгнали за нарушение общественного спокойствия.

Успокаивая себя тем, что это всего лишь протекает крыша, пони вернулась в свою комнату. Пора спать.

Что-то издало громкий, скрипучий звук, словно взбесился какой-то расстроенный инструмент. Октавия подпрыгнула и, сама того не поняв, оказалась под кроватью.

Раздались громкие и быстрые шаги, словно кто-то быстро пробежал по коридору, сопровождаемые мерзким скрипом, будто этот кто-то одновременно скрёб по стене. Шаги затихли. Потом снова послышались, приближаясь к двери в эту комнату.

Октавия замерла, стискивая рот передними коптами, чтобы не закричать. Это нельзя было списать на дождь. Никак нельзя было! Ручка двери начала медленно, со скрипом, поворачиваться. Раздался щелчок, и дверь, скрипя, открылась.

В коридоре никого не было. Серая пони медленно вылезла из-под кровати и выглянула в коридор. Стены оказались заляпаны той же грязью, что и пол, но так, словно кто-то грязный специально через каждый шаг трогал стену или касался её головой.

— Кто тут? – срывающимся голосом спросила Октавия.

Она прошла по коридору к лестнице на первый этаж, посмотрела вниз и замерла. Кто-то стоял рядом с входом. Кто-то едва заметный глазу – стоило посмотреть на него, как начинало казаться, что по глазам распыляется слепота. Оно просто стояло и смотрело куда-то в сторону комнаты Винил. Октавия зажмурилась, пытаясь проморгаться, и отступила на шаг назад. Под копытом скрипнула половица, и существо повернулось к остолбеневшей пони.

Оно раскрыло рот и завизжало, словно испугалось. Однако Октавия не задумывалась, кто кого испугался, и, будучи отрезанной от выхода из дома, рванула в свою комнату, заперев дверь на защёлку. Обернувшись одеялом, словно оно могло спасти от чего-то, серая пони сидела на кровати, дрожа и пристально смотря на дверь. Хоть существо и не последовало за ней, оно продолжало верещать, пока вдруг звук не оборвался. Повисла тишина. Из-за звукоизоляции эта тишина была по-настоящему абсолютной: никакие звуки с улицы не были слышны, а Октавия в то время сидела, как статуя.

Постепенно остолбенение прошло, и она даже начинала вспоминать, как надо дышать. Спать она бы теперь не решилась ни в коем случае. Так же как и выходить из комнаты, пока не наступит утро.

Когда ноги и шея начали затекать, пони вылезла из-под одеяла и попыталась размяться, расхаживая по комнате. На глаза попалась аудиокассета, где, судя по этикетке, было что-то из классики. Она взяла её зубами и вставила в проигрыватель, надеясь, что музыка поможет ей расслабиться.

Ей нравились кассеты, с ними было просто управляться даже земным пони вроде неё, пластинки быстро портились, если их брать зубами, кассеты же было испортить чуть сложнее. Конечно, ещё немного времени пройдет, и все будут говорить, как им не хватает шума вращающейся пластинки, что стало не так душевно. Но ведь то же будут говорить и о кассетах, когда придумают что-нибудь ещё.

На записи была игра на скрипке. Очень простая, едва ли дотягивающая до уровня выпускника музыкальной школы. Октавия подтащила громоздкий проигрыватель к кровати и легла поверх одеяла. Музыка навевала воспоминания о школе и Академии. Когда она училась в Академии, с Винил они совсем не виделись, ведь единорожка не попала туда. Забавно, что нынешняя диджей, известная на пол-Эквестрии, училась совершенно не на музыканта.

Пока рядом не было её, Окатвии пришлось найти себе других друзей. На одном курсе с ней учился Роял Рифф, весьма харизматичный жеребец. За всё обучение он даже не попытался написать ни одной нотной строки своих нот, зато мог придумать напев и любил подсказывать всем добавлять «какую-нибудь фишку». Он явно не был создан для классической музыки, на последнем экзамене он чудом не провалился, начав играть какого-то малоизвестного композитора времен основания Ванхуфера. Собственно, редкость находки и спасла его.

Карьеры музыканта он так и не сделал, зато нашёл своё призвание в работе агента благодаря своей харизме, которую он мог как показывать, так и терять, когда это было нужно ему. Вряд ли бы труппа наполненных мечтами и планами на будущее начинающих музыкантов, среди которых была и Октавия, смогла бы добиться чего-то толкового, если бы он вовремя не показал свой талант. Благодаря ему они смогли уже через год после выпуска из Академии выступить на большой сцене. Роял Рифф всю свою жизнь, тем не менее, мечтал перейти к какой-нибудь менее классической музыкальной группе, такой, где есть певец, которого можно засыпать советами, однако с труппой Октавии его «склеила» влюблённость в Бьюти Брасс, что играла на сузафоне.

Роял Рифф всегда вытаскивал труппу из проблем, ещё со времён Академии, особенно асоциальную Октавию. Октавия вляпывалась в неприятности, он умудрялся спасти и её, и себя.

Серая пони привстала, смотря в окно. Вот кто ей сейчас нужен. Он сможет что-то сделать, чтобы избавить её от подозрений со стороны полиции. Наверняка ему это по силам, всё-таки в Понивилле он завсегдатай и знает психологию местных. Другое дело, что вокруг этого события начинало сгущаться что-то, что было тяжело не просто объяснить, но и понять. Как объяснить ему, что стоит за этими «ловушками» по всему дому и фальшфейерами? Сможет ли он поверить в то, что Винил сама себя так изодрала и обожгла, если сама Октавия в это никак не верит. Но что ещё могло случиться?

Вряд ли в Понивилле нашёлся бы кто-то, кто желал Винил зла, и тем более кто-то, кто так бы её изуродовал. По крайней мере, в это хотелось верить.

Тут же всплыло то нечто, уже выскочившее из головы. Октавия в тот момент слабо соображала, но сейчас спокойствие постепенно возвращалось к ней, и она задумалась, что бы это могло быть. Но вряд ли ей поверят, если она скажет, что на Винил мог напасть полуневидимый грязнуля. Что это вообще могло быть? И этот ужасный скрип…

Вдруг звук из проигрывателя заскрипел – играющий на записи серьезно сфальшивил и даже запутался в нотах. Октавия вздрогнула, судорожно ища кнопку выключения, но запись тут же закончилась. Вряд ли её это расслабило, даже напротив – скрип напомнил обо всём, что её разум пытался отрицать и убирать на задний план.

Что вообще такая кассета делает тут? Даже подписана она была как-то криво. Винил никогда не разбиралась в классической музыке, настолько, что ей можно было внушить, что композиция классическая, даже если это не так. Может, она хотела сделать подруге приятное, купив послушать что-то такое, только вот, видимо, её обманули. Ну, ведь ценится само желание, верно?

Начало светать, солнце медленно поднималось, освещая сначала верхушки домов и деревьев, потом проникая в окна и наполняя комнату мягким оранжевым светом, принося спокойствие.

Октавия открыла дверь и выглянула в коридор.

Странности не закончились – весь пол был покрыт тонким слоем льда, такой же лёд был и на стенах. Он таял буквально на глазах, оставляя лишь чистые лужицы. Грязь, которая была ночью, исчезла, словно она и превратилась в лёд. Октавия тяжело вздохнула и медленно спустилась на первый этаж. То существо, которое она видела, исчезло без следа, остался лишь тающий лёд по всему коридору.

Пони проверила окно в конце коридора. Оно было закрыто изнутри. Ради интереса она заглянула в похожее окно на втором этаже. Та же история. Октавия прошлась по всем комнатам, где были окна. Они все были закрыты изнутри, как и обе двери наружу.

Странно, что, несмотря на отсутствие сна, пони чувствовала себя бодрой. Очевидно, всё ещё на адреналине, скоро пройдёт. Тогда как бы не рухнуть прямо где стоишь.

Октавия вышла через боковую дверь в маленький садик, жадно вдыхая утренний воздух. Улицы были ещё пусты, все нормальные пони спят. Но все ли?

Кто-то шёл вдоль улицы, осторожно оглядываясь по сторонам и пошатываясь, словно с неимоверной усталости. Это была розовая пони, очень худая, едва держащаяся на неуклюжих тонких ногах. Все бы ничего, но вот её грива и метка «говорили», что это никто иная как Пинки Пай. Местная легенда и та самая пони, которая сорвала первое выступление их труппы на Гранд Галопинг Гале.

— Доброе утро, — хрипя, обратилась Пинки, заметив, что за ней наблюдают.

Октавия отступила, задумываясь, что ответить. Хотя внешне эта пони и была похожа на Пинки Пай, но она была слишком гротескна – чересчур худая, медленная, и её улыбка была поразительно кривой.

— Да, — кивнула серая пони, — утро.

— Я слышала, что случилось с Винил. Это так неприятно. Как она?

— Врачи говорят, что шанс есть. А вы были друзьями?

— Ну, — Пинки хмыкнула, размяла шею и ещё раз попыталась широко улыбнуться, — я дружу со всеми в Понивилле. Ну, по крайней мере, с теми, кто здесь живет постоянно. А с Винил вы, я так поняла, тоже подруги?

Октавия кивнула.

— Ты, наверное, сильно переживаешь. Это ужасно. Кто мог быть таким жестоким, чтобы сотворить подобное? Её так жаль.

— А ещё они подозревают меня, — вздохнула серая пони, — Ну, им больше некого. Ну, или, по крайней мере, на меня легче указать.

— Я не верю, что это ты! Никто, кто дружит с Винил, не смог бы ей навредить.

— А у тебя есть предположения?

Розовая пони отвела взгляд, начав нервно ковырять копытцем землю.

— Нет. Я же говорю, не могу даже представить.

Она что-то скрывала. Так же, как и Октавия. Серая пони решила, что расскажет о ночном госте только Роял Риффу, поверит он или нет. Она могла в жизни доверять лишь Винил и ему, в остальных она часто видела угрозу и даже скрытые насмешки.

— Мне пора, — словно растерявшись, буркнула Пинки, — меня просто отпустили погулять из больницы.

— Подожди, — строго окликнула её Октавия, — ты, наверное, общалась с Винил, когда она готовилась к фестивалю. Она вела себя странно. Ты не знаешь причин?

— О чём ты?

— Как же о чем? Её жуткая боязнь темноты, появившаяся из ниоткуда. Её мания окружить себя острыми предметами.

— Я понятия не имею, что на неё нашло, — отворачиваясь и торопливо уходя, ответила Пинки, — Мне пора.

Она точно что-то знает. Надо было бежать за ней и выяснить, но эту идею пришлось тут же отсечь. Полиция и так уже ухватилась за хвост. Офицеришка точно будет вить свою идею «ревности» до конца. Надо было что-то делать. Как-то связаться с Роял Риффом, с остальной труппой. Октавия вздохнула, как-то машинально начав поправлять наклонившиеся доски забора.

Ей срочно надо было себя чем-то занять, пока почта была закрыта. Как только придет время открытия, она рванет туда, чтобы позвонить своим. Можно было бы сходить в библиотеку, но, всё-таки, вряд ли телефон там доступен для простых посетителей.

Взгляд упал на клумбу. Все цветы были побиты ночным дождем. Октавия как-то грустно хмыкнула, и принялась аккуратно привязывать измученные растения к тонким палочкам. Этому она научилась еще в детстве – мать очень любила свой небольшой сад и никого не допускала работать в нём, кроме себя и, иногда, дочери.

Надо было бы написать родителям пару раз, а то с тех пор, как она уехала от них в Академию, ещё даже старшую школу при Академии, она их и не видела. Она любила родителей, но и боялась их – они были очень строги к ней. Возможно, им тоже было тяжело с дочерью, которая была земной пони. Октавия помнила, как все её знакомые удивлялись, когда она рассказывала, что её мать – пегас, а отец – единорог.

Они были довольно богатыми, но, очевидно, хотели, чтобы их дочь сама создала свою жизнь, а не жила на готовом. Что ж, этим Октавия уже давно и занимается с переменным успехом.

— Да, — прошептала она себе под нос, — живу в маленькой квартирке, питаюсь полуфабрикатами, выматываюсь на репетициях, что нервы уже никакие. Да еще и без жеребца до сих пор. Точно именно такая дочь, о какой они мечтали.

— Зато у тебя замечательная подруга, — оборвал её мысли веселый голос.

Октавия вздрогнула и обернулась. Опираясь на забор, со стороны улицы на неё смотрела зелёная пони. Она широко улыбалась, накручивая свои кудряшки передним копытцем.

— Прошу прощения, мы знакомы?

— Пока нет, но сейчас будем! – зелёная пони откашлялась и перескочила через забор, споткнулась и повалила Октавию, — я Ти Лав!

— Слезь с меня. Пожалуйста, — отталкивая ту, процедила сквозь зубы Октавия, — не надо на меня наваливаться.

— Но у тебя такая милая мордашка, когда ты стесняешься! – Ти засмеялась, помогая серой пони подняться на ноги.

— Что значит стесняюсь?!

— Ничего. Просто ничего. Ты выглядишь встревоженной. Что-то произошло?

— Мы с тобой только встретились! С чего бы мне откровенничать с тобой? – Октавия отошла в сторону и села на старую маленькую лавочку.

— Ну, я подумала, что тебе это необходимо, — Ти широко улыбнулась, показывая белоснежные зубки, что заставило Октавию тайком облизать свои, стиснув губы.

— Это не твое дело, — буркнула серая пони, — Что ты лезешь к незнакомцам? Мама не учила, что так нельзя?

— Учила, зато бабушка учила наоборот.

Зелёная пони подсела к Октавии, прижимаясь к ней боком, чтобы уместиться на узенькой скамейке.

— Послушай, прекрати это, — стиснув зубы, прошипела Октавия, — Что тебе от меня надо?

— Просто я шла и увидела, что кто-то грустит. Я решила помочь. Всегда так делаю.

— Мне не нужна помощь! Никакая! Поняла? Теперь иди!

Ти грустно вздохнула и встала с лавочки, помялась и перескочила через забор.

— Знаешь… Старайся держаться поближе к свету, хорошо?

После этих слов она торопливо убежала, прежде чем Октавия поняла, что не прочь бы поговорить с ней. Зелёная пони исчезла из виду очень быстро, словно испарилась.

— Держаться поближе к свету? – прошептала серая пони, — Это какая-то новая мода?

Мысленно ругаясь на себя за то, что упустила возможно знающую что-то пони, Октавия вышла со двора через дом, не желая перепрыгивать забор, заперла за собой дверь и направилась к почте.

При входе её встретила косоглазая пегаска светло-серого цвета. Она выглядела взволнованно. Когда Октавия подошла к двери, та остановила её.

— Стойте, — крикнула пегаска, — я уронила ключи! Не толкните их в траву случайно!

— Просто отлично, — прошипела Октавия, — Мне срочно нужен телефон.

— Я уронила ключи! Без них не войти!

— У вас тут всего одни ключи?

— Нет, но другие у других работников. Это были ключи охранника.

Обе пони как-то синхронно вздохнули и, так как это нужно было им обеим, начали искать. На вопрос «куда они могли упасть» пегаска не могла ответить. Приходилось перебирать чуть ли не каждую травинку отдельно, особенно, когда растеряша упомянула, что ключи были помечены зелёным лаком.

— Я нашла их! – вдруг крикнула пегаска, гордо поднимая ключи на копытце.

Прежде чем обе пони сообразили, что произошло, что-то схватило ключи и улетело. Это была черная ворона, появившаяся словно из ниоткуда и практически мгновенно скрывшаяся из поля зрения.

 — Что это было? – прохрипела Октавия, — Это тут часто?

Косоглазая не ответила. Она начала прерывисто вздыхать и подрагивать, словно вот-вот заплачет.

— Это было мое рабочее место.

— Что?

— Если я не смогу открыть дверь, то я не смогу начать работать свою смену! А мне нужно работать! — она схватила земную пони за плечи и затрясла, — Меня выгонят, если я не открою почту вовремя! И охранник будет долго орать на меня! Но, что важнее – меня выгонят!

— А где твои ключи? Почему ты взяла их у охранника?

— Я забыла свои дома, — всхлипнула пегаска, — Но я не могу отсюда уйти! Если я оставлю ящик с письмами без присмотра, — она указала на увесистый деревянный ящик, — то, даже если ничего не украдут, меня точно вышвырнут!

— В больших городах и то простят мелкую оплошность, ну, в смысле, не станут совсем выгонять, я думаю…

— Но это не первая оплошность! Меня, — она запнулась, — Мне часто не везёт.

— Ну, тогда сбегай домой и принеси ключ, а я пригляжу за ящиком.

— Но так нельзя! Это моя работа! О, Селестия, что мне делать.

— Так, — Октавия начала сердиться, — нам обеим, по разным причинам, нужно попасть внутрь. И для нас обеих это важно. Давай поступим так: ты стой тут с ящиком, смотри, чтобы вороны и его не унесли, а я схожу к тебе домой, принесу ключ, знаю, звучит ужасно. Там кто из семьи ещё есть?

— Моя дочь, — всхлипнула пегаска.

— Хорошо, я даже не стану заходить, попрошу её дать ключ. Что мне ей сказать, чтобы она поняла, что я от тебя, и как мне найти твой дом?

— Мой дом недалеко, он рядом с рекой, там, — она указал направление, — Скажи ей, что мама забыла ключи от почты и что ей надо быстрее их получить.

— Угу, — кивнула Октавия, надеясь, что не заблудится с такими туманными указаниями.

Она шла в сторону, куда ей указала неуклюжая пегаска, осматриваясь, словно надеясь, что на нужном доме прямо будут нарисованы косые глаза или написано «неуклюжеляндия». Но нет, домов с такими ориентирами тут не было. Зато был дом прямо рядом с рекой.

— Я прошу прощения, — сделала Октавия ласковый голос, стуча в дверь, — Я от твоей мамы, она забыла дома ключи от работы, могу я их ей передать?

Дверь оказалась не заперта. Откашлявшись, Октавия осторожно заглянула внутрь, мысленно осуждая хозяйку дома за такое отношение к ребенку. Изнутри был слышен плач.

— Тут все в порядке? – немного взволнованно спросила она, быстро бросившись на звук.

Она вбежала в кухню, тут сидели две кобылки-подростка, обе единороги. Грива одной из них была похожа на гриву пегаски-растеряши. Вторая была розово-фиолетовых цветов, она и, как оказалось, плакала.

— Вы кто? – испуганно спросила та, что была спокойнее, — Как Вы вошли?

— Дверь была открыта. А ты дочь пегаса, работающей на почте?

— Что с мамой? – она вскочила, испуганно смотря на Октавию, — Что-то произошло?

— Она забыла дома ключи от почты. Мы с ней встретились, мне тоже туда надо, а войти она не может, — запинаясь, начла объяснять Октавия, готовившая другие слова.

— Да, хорошо, — единорожка кивнула и бросилась по коридору, видимо за ключами. По крайней мере, стоило надеяться, что за ключами, а не вызывать полицию.

Серая пони, оставшись наедине с всё ещё плачущей второй единорожкой, украдкой осмотрелась. Дом явно был не в лучшем состоянии. Он был прибран, но очень пуст. Мебели, которая стояла тут, было явно много лет, наверное, больше, чем Октавии. Это были самые простые стулья, стол, самые простейшие кухонные полки. Дверца холодильника была приоткрыта, видимо, оторвалась магнитная лента, что случалось с холодильником в квартире Октавии. Пару раз было видно, что внутри было всего несколько консервных банок и около дюжины яиц. Было просто очевидно, что это бедная семья. Видимо, именно поэтому косоглазая так и трясётся за свою работу. Интересно, а где остальные? И кто эта розоватая? Если та, что всё ещё ищет ключи, была похожа на мать, то эта, явно, не из этой семьи. Видимо, просто подруга. Но, если так подумать, то дочь хозяйки дома была слишком взрослой, куда старше, чем представляла Октавия, глядя на косоглазую.

— Вот! — прервала нить её размышлений вернувшаяся единорожка, — Вот её ключи. Она уронила их под кровать. Предавайте ей, что всё хорошо.

Да уж, хорошо, лучше не бывает. Октавия лишь кивнула, аккуратно взяла зубами подлетевшие к ней ключи, которые держались в воздухе магией, и торопливо побежала назад к почте.

Серая пегаска сидела радом с ящиком, вцепившись в него, словно приняла слова Октавии про ворон, которые могут его унести, слишком серьезно.

— Я принесла их, — Октавия сплюнула ключи в подставленные копыта пегаски, — Давай, быстрее.

Та, словно теряя голову от радости, вся дрожа, принялась неуклюже пихать ключ в замок, вот-вот норовя уронить связку на землю. К счастью, ей удалось с третьего раза открыть дверь, от чего она чуть не прослезилась.

— Спасибо тебе! Спасибо! – Пегаска бросилась обниматься, — Если бы не ты, мне точно конец!

Она затолкала ящик внутрь и принялась с неожиданной ловкостью раскидывать конверты по пронумерованным полкам. Похоже, эта была одна из тех пони, о умениях которых нельзя было судить по одному взгляду.

— Я воспользуюсь телефоном? – нетерпеливо спросила Октавия, — Мне срочно нужно позвонить!

— Да! Конечно! Вон он! – почтальонша указала на стену, где висел новенький телефонный аппарат, даже не отрываясь от работы.

Номер Роял Риффа виолончелистка помнила наизусть, звонить ему ей приходилось часто, становилось уже совсем неудобно, но сейчас именно тот момент, когда он действительно был необходим.

— Роял Рифф у аппарата, я Вас слушаю, – раздалось с той стороны линии.

— Это Октавия! Ты мне срочно нужен!

— Октавия?! Какого сена ты творишь? Где ты? Выступление через полтора часа! Никто не знает, куда ты делась! За тобой подъехать? Я поймаю самую быструю пегасью повозку!

— Нет, Рифф, выступление придётся отменить, тут у меня беда!

— Что значит отменить?! Ты с ума сошла? Что произошло?

— Рифф, срочно езжай в Понивилль! Просто вот срочно!

— Что случилось?

— Я серьёзно вляпалась. Прямо совсем серьёзно! Меня серьёзно могут посадить!

— В какой круп ты въехала?! Что ты натворила?!

— Я клянусь, я не сделала ничего, но меня подозревают в весьма серьёзном нападении, я у них единственный подозреваемый! Этот полицейский прицепился ко мне как репей.

— Так, где ты?

— Я сейчас в Понивилльской почте.

— Никуда не уходи. Никуда и ни с кем. Я сейчас же выезжаю. Поняла?

 — Да, — прошептала Октавия, но на линии были уже только гудки.

— Ты же не делала этого, правда? – осторожно спросила пегаска, словно испугавшись, — Ты же не нападала ни на кого?

— Конечно нет! – огрызнулась Октавия, — Почему никто не верит, что мы с ней были хорошими друзьями?

— Я верю, — успокоила её почтальонша, — просто немножко испугалась.

— Да, это нормально, наверное, — земная пони устало уселась на полу, — просто я очень волнуюсь.

— У полиции тут уже четыре нераскрытых дела, неудивительно, что они так хотят побыстрее скинуть хотя бы одно.

— Я думала, это тихий город.

— Ну, он тихий большую часть времени. Но иногда случается что-то ужасное. И за последние полгода это нападение уже не первое, что случилось.

— Ты знала Винил? – осторожно спросила Октавия, — У неё, вроде, было много друзей.

— Ну, — пегаска замялась, — я знала её, но мы не общались. Она часто забегала к нам на почту, ей постоянно приходили письма от фанатов. Она заказывала пластинки и потом кассеты, всякие мелочи. Потом, правда, её заказы немного изменились, я даже испугалась, что перепутала посылки.

— Изменились? – насторожилась земная пони, — Как?

— Ну, вообще-то, я не могу тебе этого рассказать, всё-таки нельзя раскрывать чьих-то секретов.

— Послушай, она моя подруга. И я заметила в ней странности уже давно. Мне важно узнать как можно больше о том, что могло случиться. Дай я попробую угадать. Она заказывала фальшфейеры, бритвы и светоотражающую краску?

— Да, и это тоже, — кивнула косоглазая.

Октавия замолчала, глядя на собеседницу. В ней уже не было и доли той неуклюжести, которая бросалась в глаза при их первой встрече. Серая пегаска производила впечатление образованной особы и ответственного работника, портило образ только косоглазие. Про себя земная пони отметила, что, несмотря даже на это, глаза у почтальонши весьма красивые – яркие и живые.

— Меня зовут Октавия, прости, я не представилась сразу.

— Дитзи Ду, — кивнула пегаска, — рада знакомству.

— Да, не радует только то, при каких обстоятельствах. Но вот ты сказала, что «и это тоже». Было что-то ещё?

— Прости, я правда не могу разглашать содержимое посылок. Так сказано в правилах.

— Да, я поняла. Но неужели нельзя сделать никакого исключения? Я очень хочу понять, что с ней произошло. Она начала очень странно вести себя. Знаешь, эта одержимость острыми предметами. Точнее, даже режущим. И ещё светом. Она всюду таскала за собой керосиновую лампу.

— Она не первая, — покачала головой Дитзи, — Я знаю, что ещё трое пони прямо таки одержимы идеей света.

— Правда?

— Ага. Например, Пинки Пай, с ней тоже что-то произошло, об этом столько гула было, к нам вдруг куча кобылок пришла снимать подписки со всяких журналов о диетах, так вот, в конце концов она стала художников комиксов, публикуется в «Понивилль Таймс» и «Еженедельная Эквестрия», и вместе с этим она стала известна как жуткий никтофоб.

— Кто? – переспросила Октавия.

— Никтофоб. Никтофобия – это боязнь темноты.

— А остальные кто?

— Дай припомнить, хм, — Дитзи задумалась, — Если я не ошибаюсь, то дочка бизнесмена, кажется, Филси Рича, об этом просто журналисты узнали, упоминали в статье. Что она, якобы, тоже боится темноты. И ещё одна странная особа, я о ней вообще ничего не знаю, но я часто видела её у дома Винил Скрэтч.

— Странная особа? Она случаем не зеленая с такой, светлой гривой?

— Да! Зеленый мех и аквамариновые грива и хвост! – закивала пегаска, — Она еще так странно себя ведет. О ней ходят слухи, что она кобылколюбка. А некоторые говорят, что она вообще из этих, — Дитзи приблизилась к уху Октавии, — из жеребятколюбов.

— Ужас, — почему-то вздрогнув, ответила земная пони, — Знаешь, что самое ужасное? Я её сегодня встретила. Она ко мне как только ни тёрлась!

— Ужас! Ты ходила в полицию?

— В полицию. Пхе. В полиции меня хотят саму посадить. У них уже там красивая версия.

Обе пони синхронно вздохнули. Октавии всё больше и больше нравилась собеседница, хотя, может быть, это было из-за напряжённости. Сейчас главное было дождаться Роял Риффа, на улице лучше не мелькать, могут схватить и без вопросов утащить.

— Скажи, Октавия, а ты сама знаешь, кто мог это сделать?

— Что?

— Ну, напасть на твою подругу.

— Понятия не имею. Кстати. Стой. Ты сказала, что видела Ти Лав часто рядом с домом Винил?

— Ти Лав? При чем тут она?

— Как при чем? Та зеленая пони, что кобылколюбка, она представилась как Ти Лав.

— Сумасшедшая. Видимо, одна из тех, что уже зафанатели комиксами Пинки Пай.

— В плане?

— Главную героиню там тоже зовут Ти Лав. Она даже выглядит практически так же. Да и поведение похожее.

— Забавно, — хмыкнула Октавия, — Ну так что насчет этой не-Ти? Что там она делала с Винил?

— Да собственно ничего. Они разговаривали. Я не подслушивала. Просто доставляла посылку или пролетала мимо. В те разы, когда я приносила посылки, они говорили о лампах. Стоит сказать, Винил Скрэтч не очень была рада такой собеседнице.

— Да кто был бы рад?

Они опять замолчали. Октавия пыталась построить связь между тем, что знала. Пока она могла только обвинить эту «Ти Лав» в том, что та напала на Винил. Но зачем она могла это сделать? И эта странная встреча с «чем-то» ночью? Ей просто приснилось? А грязь, а лёд? Всё это как-то вываливалось из гипотезы. Может, какой-нибудь диковинный зверь из Вечнодикого леса, просто забредший в город? Но дом Винил был далеко от леса, на другом конце города. Снова не подходит.

— Октавия, не хочешь попить чаю? – вдруг подала голос Дитзи, — Я думаю, тебе надо успокоиться.

Октавия быстро кивнула. Ей действительно не мешало бы — пить хотелось уже давно. Пегаска улыбнулась и быстро побежала куда-то, видимо, в комнату отдыха для работающих здесь. Интересно, где все остальные работники почты? Уже вроде самое время появиться на рабочем месте.

Земная пони встала с пола, села за маленький столик, заваленный запечатанными конвертами. За окном уже кипела дневная жизнь. Кто-то куда-то торопился, кто-то куда-то опаздывал.

И только она сидела здесь, боясь выйти наружу – вдруг попадётся кто-то из полиции. Ничего, рано или поздно Роял Рифф появится и скажет, что делать. Хотя уже ясно, что делать, как он говорит — «Молчи, говорить буду я, ты со мной просто соглашайся».

— Я сейчас принесу чай! Расчисть на столе место немного! – крикнула Дитзи.

— Тут он завален! Куда это всё?

— Да ссыпь на пол, все так делают!

Октавия хмыкнула. Может, все так и делают, но она росла в доме, где требовались аккуратность и порядок.

Торопливо она начала складывать конверты в стопки, стараясь, чтобы каждая стопка соответствовала определенной букве имени, указанной в «получателе». Может так и не надо, но точно не хуже, чем просто сбросить на пол.

На одном из конвертов получателем была указана Дитзи Ду, что почему-то привлекло внимание Октавии. Ей показалось немного забавным, что работник почты сам получает почту. Отложив этот конверт в сторону, она сложила стопки друг на дружку и уселась поудобнее.

Вскоре показалась и Дитзи, несущая в зубах поднос, на котором балансировали две чашки. Чудом не разлив чай по дороге, она поставила поднос на столик и уже собралась усесться напротив Октавии, как прозвенели бубенчики, висевшие на двери.

— Здравствуйте, я могу вам помочь? – тут же перевела внимание пегаска.

— Да, мне нужно подать объявление. Разыскивается одна пони, здесь в Понивилле последний раз была ночью, в ближайшее время надо об этом написать в Понивилльской прессе.

Октавия сглотнула, узнав в пришедшем вчерашнего офицера. Тот, все это время не обращавший на неё внимания, словно бы услышал это и уставился на неё, будто увидел какое-то чудо.

— А уже не надо, я нашел её, – он откашлялся, — Мисс Октавия Мелоди, пройдите со мной.

— Зачем? – поджимая передние копыта под себя, словно готовясь обороняться, спросила она.

— Как не прискорбно для вас, вы задержаны по подозрению в нападении на Винил Скрэч. Вам придется отправиться в следственный изолятор, но не волнуйтесь, это только до выяснения обстоятельств.

— Скажите сразу – вы меня хотите во всем обвинить! – огрызнулась она, вскакивая, — Я никуда не пойду!

— Послушайте. Не стоит так делать, не оказывайте сопротивление при задержании, — офицер подошел к ней, — просто пройдемте со мной.

Октавия толкнула его и хотела сломя голову рвануть куда-то, но жеребец был натренирован, быстро сгруппировавшись, он схватил её за правое копыто и прижал к полу.

— Мисс Мелоди, вы задержаны, — грубо сказал он, надев ей на копыто железный браслет с цепью.

Конец цепи был прикреплён к такому же браслету, который он надел на свое копыто. Октавии было ясно, что сбежать не удастся, он был сложен куда крепче её и явно превосходил в силе и скорости. Вздохнув, она повиновалась и последовала за ним.

Офицер, чуть ли не сияя от радости, повел её в полицейский участок, единственный на весь Понивилль. Октавия не проронила ни слова, пытаясь придумать хотя бы какой-то план побега. Всё, однако, упиралось в то, что физические данные у неё были, прямо говоря, никакие.

— У меня есть право на звонок? – пытаясь звучать как можно более спокойно, спросила Октавия, когда её завели в участок.

— Всё будет, Мисс Мелоди, но не сразу. Вам придётся подождать.

— Мне срочно нужно позвонить!

— Кому? — чуть ли не с презрением спросил офицер, открывая дверь камеры и заталкивая туда начавшую сопротивляться пони.

— Моему агенту! – закричала Октавия, но дверь уже закрылась за ней.

— Что, и тебя повязали? Хех, — прохрипел кто-то.

Серая пони развернулась и встретилась взглядом с уже запертой тут…

— Ти Лав? – ошарашенно вскрикнула Октавия, вжимаясь в угол. Ей почему-то очень захотелось стать невидимой.

— Собственной персоной, — ответила та, так же похрипывая, — Ты не бойся, у меня голос такой, когда я пытаюсь говорить шёпотом.

— Что тебе от меня надо? – уже начиная чуть ли не пищать, спросила серая пони, — Не трогай меня.

— С чего бы мне тебя трогать? – удивилась зелёная, — Нет, ты, конечно, симпатичная, и всё такое, но ты не в моем вкусе. Слишком уж ты аристократично держишься.

— Что?

— Ну, не по мне такие как ты, так что будь спокойна.

— То есть, о тебе говорят правду?

— Какую? Что обо мне говорят?

— Что ты кобылколюбка!

— Да! – с нескрываемой гордостью ответила Ти, — Именно так и есть! Они куда милее! Честно говоря, я больше люблю пегасов, они более открытые. У них это можно, понимаешь. Однако, когда это земная пони, в этом есть своя запретная романтика. Тоже очень мило. А вот единороги как-то не очень.

Сама не понимая, что она делает и говорит, Октавия села на лавочку напротив Ти и спросила:

— Почему единороги не очень?

— Очень властные, понимаешь. Они норовят тебя пождать под низ, а сами восседать сверху. Это, конечно, для кого-то хорошо, но не для меня. Я предпочитаю обоюдную нежность, — Ти улыбнулась, снова показав свои белоснежные зубки, — поэтому единорожки как-то не идут. Лучше всего это с пегасами, а земные пони обычно очень стесняются этого. А почему ты интересуешься?

— Просто вырвалось, — тут же покраснела Октавия.

— По тебе я вижу, что ты хоть и эмоциональный типаж, но ты будешь очень бояться и ни за что не признаешь, что тебе хорошо. С тобой не будет интересно. Но ты всё равно хорошая пони!

— Да, возможно, — пробурчала та, — Могу я спросить?

— Всё что угодно для тебя! Только сядь поближе к окну.

— Зачем?

— От него свет хорошо падает.

— Ты меня уже предупреждала о свете.

— А ты не собиралась меня слушать. Что очень зря. Сядь к окну, живо. И не смотри назад.

— Что? – Октавия вздрогнула, — А что за мной?

— Стена. Выкрашенная чёрным. На которую почти не попадает свет. Идеальное место, чтобы спрятаться тому, что не против прикончить тебя.

Медленно серая пони передвинулась к окну. Ей действительно стало спокойнее, стоило попасть под мягкие лучи солнца.

— Теперь спрашивай, — серьёзным голосом поторопила Ти.

— Ты знала Винил?

— Нет. С чего ты взяла?

— Мне сказали, что тебя видели с ней. Скажи честно!

— Хм, возможно, она меня уже знает, но я её пока не знаю.

— Как так?! Что за ерунда?!

— Ну, мне тяжело это объяснить тебе. Ты училась на физика?

— Нет.

— Я тоже нет. Поэтому тем более не могу объяснить.

Октавия ударила себя по лицу, чувствуя, что нервы уже на пределе. Мало того, что её заперли с кобылколюбкой, так она ещё и была сумасшедшей.

— Скажи, — вдруг снова начала разговор Ти, — ты была в театральном кружке?

— Я училась на музыканта всю свою жизнь.

— А как у тебя с актёрским мастерством?

— А что тебе?

— Ты умеешь бояться?

— Я не пойму, о чём ты.

— Иногда надо напугаться, чтобы не спугнуть того, кто сам боится тебя.

Ти загадочно улыбнулась, облизав губы. Октавию передёрнуло. И тут же она вздрогнула ещё раз, когда дверь с мерзким скрипом открылась.

— Октавия Мелоди, на выход. Тебя ждут в допросной.

Вот как, значит, уже всё они решили, она уже преступник. Полицейский начал её поторапливать, силой вытащив в коридор. За секунду до того, как дверь закрылась, Ти выскочила за ними следом, оттолкнув офицера и набросившись на Октавию, прижимая её к полу и уткнувшись своей мордашкой в её.

Кто-то из впечатлительных работниц участка завизжала, крича, что так нельзя. Кто-то попытался заткнуть её, чтобы послушать «склизкие» звуки, которые издавала Ти при поцелуе. Офицер бросился разнимать парочку, которая сцепилась уже не на шутку – Ти прижималась к Октавии, а та, напротив, вцепилась ей в шею, чтобы отодвинуть от себя, словно будучи готовой придушить нападающую, если это потребуется.

В какой-то момент Ти отскочила в сторону и, сбив с ног всё ещё вопящую сторонницу морали, выскочила в окно. Офицер попытался небрежно поднять лежащую на полу Октавию, но его остановил резкий голос. Именно тот, который серая пони надеялась услышать больше всего.

— Ты! Копыта прочь от моей клиентки! – Роял Рифф в один рывок подбежал к ним от двери и загородил Октавию, — По какой причине она арестована? И по какой причине в вашем участке не соблюдаются банальнейшие меры безопасности? Что это за домогательства?

— Вы кто? – ошарашенно выдавил из себя полицейский, становясь как-то поменьше, словно чувствуя, что связывается сейчас с тем, с кем не хотел бы связываться.

— Я её агент! Она музыкант из Кантерлота, её имя знают везде, но это чуть менее важно чем то, что у меня наготове целая орава адвокатов, которая с лёгкостью выставит напоказ тысячи ваших оплошностей, поверьте, они уничтожат ваши жизни!

— Я не понимаю, в чем я виноват? Я делаю свою работу!

— За что вы арестовали мою клиентку?

— Она не арестована, — начал оправдываться офицер, — она просто задержана для выяснения обстоятельств, она подозреваемая в деле о нападении на жительницу Понивилля!

— Она ничего не будет Вам говорить! В следующий раз, если вы захотите задать ей свои вопросы, свяжитесь со мной и не смейте, даже не думайте приводить её сюда без меня! Вам ясно? Каковы ваши доказательства, что она виновна?

— Пока это только предположения, но…

— Вот пока это предположение, не смейте запирать её в своих, — Роял замолчал, делая вид, что подбирает слова, — В своих притонах для маньяков! Я забираю её отсюда! – он резко сменил тон на совершенно спокойный и вежливый, — Если, конечно, ей нечего Вам сказать.

— Они уже допрашивали меня вчера, — пикнула Октавия, всё ещё лежа на полу, — Мне нечего им больше сказать.

— Вот и славно, — Роял помог ей подняться, — если она Вам понадобится, пришлите за нами.

— Она не имеет права выезжать из Понивилля, — отойдя от шока, крикнул офицер, — Вы не можете её увезти!

— Я и не собираюсь, — Рифф тайком фыркнул, — Она будет в Понивилле, под моим присмотром, чтобы её не беспокоили лишний раз. Идёмте, Мисс Мелоди!

Октавия всё время смотрела себе под ноги, пока Роял, с достоинством вёл её по улочкам. Наконец, они дошли до единственной гостиницы в Понивилле, подальше от полицейского участка, он провел её на второй этаж и в номер, судя по расположению, самый большой в этой гостинице – двухкомнатный.

— А теперь объясни мне, какого лешего ты натворила?! – заорал он, схватив серую пони за плечи, — Ты никогда так глубоко не вляпывалась! И не выкарабкалась бы, если бы я не узнал, где ты! Что вообще произошло?! Я сказал тебе ждать в почте! И почему ты не позвонила мне, как только тебя вызвали?! Надо было требовать телефон!

Октавия виновато посмотрела на него в ответ.

— Я думала, что я свидетель. А потом я не знаю, мне было страшно. А с почты меня силком увели!

— Да, — Роял отдышался, успокаиваясь, — почтальонша обрисовала мне ситуацию. Рад, что ты смогла завести себе ещё друзей, если бы не она, я бы мог опоздать.

— Спасибо, что приехал, — пропищала серая пони, садясь на ближайшее кресло, — Я должна многое объяснить.

— Конечно должна! Начни с того, что ты натворила! Подралась с поклонником? Что-то не поделила с местными музыкантами?

— Нет, не поэтому!

— А что же случилось? Хотя, после того, в каком виде я тебя увидел там, в объятиях этой зелёной, я не удивлюсь ничему. Ты поссорилась со своей подружкой, что на других переключилась?

 — Между нами с Винил ничего нет! – крикнула Октавия, — Мы просто хорошие друзья! И, — она задрожала, — меня подозревают в нападении на неё.

— А вот с этого места поподробнее? – Роял начал говорить тише, — В каком нападении? Ты по телефону толком ничего не сказала.

— Понимаешь, когда я собиралась уезжать, я забыла смычок, поэтому побежала за ним. А Винил у себя дома еле живая лежит, обожжённая, задние ноги все в крови! И в полиции считают, что это я сделала! Они просто боятся ещё одного висяка!

— Да, это серьезно с их стороны. Думаю, что это будет сложнее, чем драка с приставучим подвыпившим джентлькольтом на званом ужине. У них есть что-то на тебя?

— У них есть то, что у меня нет никакого весомого алиби. И ещё у них есть очень складная, по их мнению, гипотеза об однополой любви и ревности.

— Так, у них уже есть теории, это совсем плохо, они так просто от них не оступятся, — Роял задумчиво почесал голову, — хорошо. Слушай меня. Держись подальше от них, не отвечай ни на какие вопросы, что они могут задать, если что, тут же пытайся связаться со мной. Да что уж тут, лучше далеко от меня не отходи. Остальные, кстати, скоро будут здесь.

— Они, наверное, злятся, — виновато пробурчала Октавия, — я всех так подвела.

— Я думаю, они поймут. Тебе не стоит забывать, что они не только играют с тобой музыку. Они твои друзья. Как и я. Вместе мы вытащим тебя из этого.

— Спасибо…

Роял Рифф улыбнулся и отошёл к окну.

— Тебе надо будет сходить к Дитзи Ду, поблагодарить её. Кажется, она специально ждала меня, чтобы сказать, где ты.

— Но ты же сказал, чтобы я…

— Я же не говорил, чтобы ты сидела на одном месте, – прервал её жеребец, — если ты спрячешься, они точно пришьют тебе что-нибудь на основе подозрительного поведения. Они это любят. Просто старайся вести себя прилично и вежливо.

Октавия хотела что-то ответить, но ей не дали – дверь резко открылась, чуть не слетев с петель, и в номер ворвались ещё трое пони – остальные из труппы.

— Октавия! Ты в порядке? – закричала Бьюти Брасс, бросаясь обнимать подругу, — Я как чувствовала, что что-то случилось, когда ты не приехала вчера!

— Бьюти, — тихо, но настойчиво оборвал её Роял, — дай Октавии немного передохнуть, не обнимай её так.

— Почему?

— Просто, просто побудь с ней, ладно? Так, вы двое, — обратился он к жеребцам-музыкантам, — Надо пойти на почту и написать кое-куда. Не будем нагружать Октавию, ей и так досталось, двух ваших подписей хватит, вкупе с моей. Идемте, я думаю, мы быстро управимся.

Когда дверь закрылась за ними, Октавия поплелась в соседнюю комнату и прилегла на кровать, чувствуя, что хочет спать, страшная прошедшая ночь наконец-то окончательно свалила её. Ей ещё предстояло начать разбираться во всем, что происходило, но сейчас она, впервые за прошедший день, была спокойна.

— Октавия, на тебе лица вообще нет. Что случилось? – Бьюти Брасс села на краешек кровати, — Случилось что-то очень страшное?

 — Кто-то напал на Винил Скрэч, в полиции думают, что это была я.

— Ужас! А как она? С ней всё в порядке?

Октавия привстала. Действительно, как там Винил? Её увезли в больницу, не сказав толком ни слова, кроме как что состояние единорожки было тяжелым, но стабильным.

— Я не знаю, — честно ответила серая пони, — я не ходила сегодня к ней в больницу. Да и вряд ли меня пустят, я же главная подозреваемая. Наверное, пока меня считают напавшей, мне туда путь заказан. Но как только будет можно, я пойду.

Бьюти Брасс кивнула, слегка улыбнувшись. Октавия попыталась улыбнуться в ответ.

— Я слышала, что в этом городке вообще что-то неладное происходит, — вздохнув, сказала Бьюти, — нападения на жеребят, например.

— Не удивлюсь, если в этом замешана некая зелёная пони.

— Кто?

— Да есть тут одна! Явная психопатка с маньячными уклонами! Ты представляешь, они меня в одной с ней камере держали! И она до меня домогалась!

— Ужас!

— Да! Она меня схватила и поцеловала, прямо на виду у всего полицейского участка! Прямо в губы!

— Прямо так?! – Бьюти ужаснулась, словно речь шла о кровавом убийце, — Прямо в губы? Прямо так, даже с языком?

— Да, прямо так! – Октавия резко замолчала, — Хотя нет, врать не буду, язык она свой мне в рот не пихала.

Она задумалась. Теперь, в спокойной обстановке, она смогла припомнить, что и вообще факт поцелуя был несколько спорен – судя по ощущениям, зелёная просто слегка приоткрыла рот, но даже не попыталась заставить её, Октавию, сделать то же самое, просто издавая звуки по-громче. Не то, чтобы от этого становилось хоть насколько-то менее противно.

— Мне действительно стоит поспать, Бьюти, прости, мы поговорим вечером, ладно? Я не спала полночи.

— Да, Октавия, хорошо, как скажешь, — Бьюти Брасс торопливо закивала, — мне что-нибудь принести тебе? На ужин, например.

— Овсяного печенья, если не составит, — Октавия зевнула, зарываясь в одеяло, — труда. Обещаю, я верну деньги после того, как мы получим ближайший гонорар. Простите, что так всех подвела.

— Это серьёзно, Октавия, тут ничего не поделаешь, мы понимаем и не злимся. Спокойных снов.

Октавия лишь кивнула ей, не заботясь о том, что та уже ушла, и закрыла глаза. Сон «свалил» её моментально – ей стало так уютно и тепло, совершенно не хотелось даже пытаться о чем-то думать, веки словно слиплись. Наконец-то спокойствие. Никаких полицейских, никаких косоглазых почтальонш, никаких зелёных домогательниц и ничего, что могло бы не дать покоя.

Октавия невольно улыбнулась во сне. Она мерно посапывала, словно жеребёнок, спящий самым невинным сном.

Но что-то заставило её уши навостриться. Отдалённый, но очень резкий и неприятный скрип. Она привстала и нехотя попыталась раскрыть глаза. Было темно, вдобавок, всё казалось окутанным туманом.

— Кто здесь? – хотела спросить Октавия, но лишь прохрипела что-то неразборчивое, словно горло спёрло спросонья.

Скрип повторился, он был похож на чей-то крик. Или даже на чей-то вздох, насколько бы странно это ни было. Октавия сглотнула и попыталась тихо откашляться. Осторожно взяв в зубы ножку стола, она тихонько приоткрыла дверь, чтобы выглянуть в коридор.

Петли двери предательски скрипнули, что-то сорвалось с места и побежало по коридору, словно испугавшись. Осмелев от того, что это нечто боится, видимо, сильнее, чем она, Октавия погналась за ним, уже представляя, как обрушит на его голову свое импровизированное оружие.

Нечто спрыгнуло вниз по лестнице, серая пони, не отставая, бежала за ним, чуть не споткнувшись о завернутый, испачканный кровью ковёр – она едва ли не скатилась с лестницы, чудом успев зацепиться за перила. Но, вскрикнув, она выронила ножку стола из зубов, и та отлетела вниз, задев убегавшего в бок.

Это было что-то чёрное, словно бы выжигающее своей чернотой глаза – то же существо, которое Октавия уже встречала. Оно словно бы посмотрело на кусок дерева, валяющийся теперь рядом с ним, осознавая, что он не опасен. Существо открыло рот и издало громкий, пронзительный крик, больше похожий на скрип гвоздей о стекло. В один скачок оно оказалось рядом с Октавией, обхватывая её чем-то, что у него было вместо копыт, и поднимая над собой.

Серая пони хотела зажмуриться – глаза начали болеть от этой «слепоты», хотела заткнуть уши, чтобы не слышать этого визга, хотела закричать сама, в надежде, что кто-нибудь спасет её. Но она не могла пошевелиться, её объял жар, по телу стекал пот, мех слипался, глаза начали слезиться, во рту пересохло, словно что-то выжгло ей горло.

Она пыталась закричать, но никак не удавалось, как бы она ни надрывала своё горло, лучшее, что ей удавалось, это тихо сипеть. Монстр приблизился вплотную к её лицу – она уже не могла толком видеть, как не могла и дышать, но в секунду, когда он снова раскрыл рот, её обдало холодом.

Все пропало – и монстр, и лестница с коридором, пропал тёмный и туманный дом Винил, вернулся номер в гостинице. В окна прорывался розовый свет закатного солнца, освещая испуганную Бьюти Брасс, держащую в передних копытах одеяло, сдернутое с Октавии.

— Ты в порядке? — пропищала та, глядя на серую пони, — Я пришла, а ты спала, вся одеялом накрылась. А потом ты вдруг как-то начала хрипеть, я испугалась за тебя.

— Да, я, — Октавия отдышалась, — Я в порядке. Мне просто приснился кошмар.

Она начала тереть глаза, пытаясь забыть то жуткое ощущение слепоты. Всё вокруг продолжало расплываться, моргать что-то мешало. Октавия посмотрела на копыто. На нём было гной.

— Мои глаза, — серая пони сглотнула, — не можешь посмотреть, с ними всё в порядке?

— Дай гляну, — кивнула Бьюти и повернула голову Октавии так, чтобы на лицо падал свет, — Немного гноятся, тебе нужно к врачу!

— Ничего страшного, это уже не в первый раз, это пройдет, — соврала Октавия, потерев лицо одеялом, — мне надо сходить кое-куда. Я вернусь через часик.

Она встала с кровати и торопливо направилась к выходу, игнорируя попытки Бьюти Брасс остановить её. Коридоры гостиницы был пусты, на первом этаже был маленький ресепшн, там сидела молодая пони, которая, однако, не стала останавливать Октавию, да и зачем ей это было.

Серая пони несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула, пытаясь успокоить нервы прохладным вечерним воздухом. К счастью, жара прошлых недель уже прошла, всё-таки, вот-вот наступит осень.

Октавия направилась было в сторону дома Винил, но остановилась. Целая куча причин удерживала её от того, чтобы пойти туда. Во-первых, в полиции это могут истолковать как «психологическая тяга вернуться на место преступления». Во-вторых, вряд ли она могла сделать там что-то толковое, разве что забрать виолончель. Но это можно отложить. И, в-третьих, вдруг это существо там? Вдруг оно ещё поджидает?

Пони вздрогнула, вспомнив сон вместе со всеми ощущениями. Она замотала головой, пытаясь выкинуть и черноту, и слепоту, и жару из головы, успокаивая себя тем, что всё это сон.

Вспомнился совет Роял Риффа о том, что ей следует навестить эту самую Дитзи Ду, чтобы поблагодарить. Заодно можно будет спросит её, вдруг она ещё что может рассказать. Кивнув своим мыслям, Октавия, периодически оглядываясь, направилась к почте. Кстати, надо будет поторопить Рояла.

Однако здание уже было закрыто, очевидно, что сегодня рабочий день был короткий. Со всей этой суматохой как-то и вылетело из головы, что сегодня выходной. Да и сегодня должно было быть выступление, а выступать по выходным Октавия уже привыкла, самое время развлекать высокую публику, ведь у них-то отдых.

Поговорить с почтальоншей всё ещё хотелось. Понимая, что Роял, который, неверное, уже вернулся в гостиницу, пока она шла сюда, будет волноваться, Октавия всё-таки решила по памяти опять найти тот дом. Надо постараться быть вежливее, хоть и редко это удаётся.

На улице было немного пустынно для выходного дня, лишь изредка проходили пони, обсуждая что-то, до чего, кроме них, никому не было дела. Такие все беззаботные, Октавия никогда не могла себе позволить такого отношения к жизни. Родители всегда пытались воспитать её так, словно ей было суждено добиться того, чего не смогли они, хотя у них было всё, о чем может мечтать нормальная пони. Нет, Октавия не была из особо богатой семьи, они не были аристократами, но имели маленькое поместье, которое унаследовал отец, расположенное довольно далеко от крупных городов, на берегу живописного озера. Мать происходила из такого же рода – небедные пони, всего достигшие сами, как бы завистники не поливали их желчью.

С самого детства Октавию заставляли непрерывно чему-то учиться. Ещё не достигнув школьного возраста, она уже умела читать, петь, и даже немного играла на кастаньетах, хоть этому научилась и не по настоянию родителей. Она сама любила занятия музыкой, потому что, пока она играла, все молчали. У родителей даже не возникло никаких сомнений, когда они, даже не оповещая её, позаботились о её поступлении в старшую школу при Академии Искусств.

Собственно, она не жаловалась, ей вполне нравилась её жизнь, хотя рано или поздно родители обязательно напишут письмо, где спросят, как у неё дела, где она живет, вышла ли замуж. Этого момента Октавия чрезвычайно боялась, даже не зная, что ей ответить, когда это случится.

Перед доской объявлений толпилось несколько пони, толкаясь, словно желая что-то разглядеть. Не в силах перебороть любопытство, Октавия тоже попыталась протолкнуться, чтобы посмотреть, что всех так заинтересовало.

— Октавия! – удивленно воскликнул кто-то, кого она толкнула, — Давно не виделись!

— Нотворси? – слегка раздраженно ответила она, притворившись, что не узнала синего жеребца сразу, — Да, не виделись давно.

— Ты даже не пишешь! Я думал, ты уже и не бываешь в Понивилле!

Вот же угораздило столкнуться с этим влюблённым дураком. Правильно говорила мама – любопытство всегда приводит к чему-то, чего ты не хочешь. Например, к встрече с тем, с кем бы не хотелось встречаться. Но надо вести себя вежливо. Просто надо, всё-таки, он не так плох, как хочется о нём думать. Но ровно настолько вежливо, чтобы он не подумал, что она начала отвечать взаимностью.

— Просто так выходило. А что тут все толпятся?

— Да жуть происходит в городе, — Нотворси помялся, словно пытаясь выглядеть смелее, — недавно одна пони пропала без вести, так вот, говорят, что её видели, и кто-то вешает фотографии с ней и какие-то странные послания каждый день, уже неделю.

— Странные послания?

— Да, — кивнул жеребец, — Глянь сама!

Толпа уже разошлась, это было похоже на то, как читают газеты в библиотеке – прочли, положили на место, ушли — а не на то, как читают объявления.

Поверх нескольких полицейских плакатов «разыскивается» было неаккуратно приклеено несколько фотографий. Больших и очень ярких, видимо, снятых на недешёвый фотоаппарат. На них была, словно случайно попавшая в кадр, или не желавшая попадать в него, пони медовых оттенков. Она, может быть, была бы даже красивой, если бы не окружающая её чернота. Октавия сглотнула – хоть она и не была похожа на то существо, но позы, в которых эта пони была на фотографиях, очень напоминали о черной твари, как и странная, словно дефект фотографии, чернота.

Один из полицейских плакатов был с фотографией той же пони, если судить по цвету. Она значилась пропавшей без вести и одновременно разыскивающейся.

— Мазерли Стэпс, — вслух прочитала её имя Октавия, — почему-то очень знакомо звучит.

— Ты посмотри записки, — сказал Нотворси, — там тоже есть о чем задуматься. Хотя их уже ободрали, жители почему-то видят в них какой-то оберег. Можешь взять себе тоже!

Среди фотографий висело три желтоватых листа бумаги. На них темно-зелеными чернилами было написано «Держись на свету», «Темнота прячется под фиолетовой шкурой». Октавия замерла, посмотрев на последний. «Надо напугаться, чтобы не спугнуть того, кто боится тебя».

Пони сорвала лист и поднесла его к носу. Он пах сладким чаем, да и желтый цвет мог быть именно от того, что, кто бы их ни расклеивал, он сначала макал их в чай, а уже потом писал. Этот трюк Октавии когда-то показала мама, как можно «старить» бумагу. Но сейчас суть была в другом. Эти слова точь в точь повторяли слова той ненормальной – Ти Лав.

— Мне надо идти, – Октавия схватила бумажку зубами, поняв, что седельной сумки с собой не было, и почти бегом направилась, куда шла изначально.

Что-то заставило её не то чтобы убежать от Нотворси, а скорее от доски объявлений.

Отдышавшись, она постучала в дверь старенького дома почти на окраине Понивилля. Изнутри послышались торопливые шаги, и дверь открылась.

— Динки, наконец-то, я переживала, – громко запричитала Дитзи, но, поняв, что вернулась не дочь, замолчала, потом тихо спросила, — Октавия?

— Да, это я, — земная пони помялась, — я решила зайти, поблагодарить за помощь.

— Да я же ничего не сделала!

— Ну, ты направила моего друга за мной, очень вовремя, он успел появиться.

— Да? Ну, это такие мелочи, — Дитзи неловко засмеялась, — любой бы поступил так же, что уж тут!

— Ну, — Октавия попыталась собрать свое самообладание, чтобы поддержать этот хрупкий разговор, — для меня это важно.

— Может быть, зайдешь? — пегаска отошла, пропуская гостью, — Нас тогда прервали.

Октавия кивнула и вошла. Бедность жилища снова немного надавила на неё, да и улыбающаяся косоглазая пегаска смотрелась так странно в этой обстановке. Они прошли на кухню, и Дитзи кивком предложила Октавии сесть за стол. Поставив перед гостьей чашку с чаем, хозяйка села напротив, снова улыбнувшись.

— Значит, тебя всё-таки отпустили? – спросила она.

— Нет, просто пока я могу не находиться под их надзором. Они всё ещё держат меня за главную подозреваемую.

— Это нехорошо, но я верю, что ты справишься.

— Ну, теперь за это возьмётся Роял Рифф, я ему доверяю, он справится.

— Это хорошо, — Дитзи улыбнулась, кивая, — кстати, я тут подобрала для тебя кое-что, тебе будет интересно, наверное. Да и ему, раз он защищает тебя, тоже.

Пегаска протянула Октавии небольшую папку с печатью почтового отделения на ней.

— У меня было свободное время, я и решила собрать кое-что. Тут вырезки из газет по поводу дел, что у полицейских сейчас висят, несколько странных писем с недействительным обратным адресом на имя Винил Скрэч, в одном даже указана как получатель именно ты, я так полагаю, что тебя полностью звать Октавия Мелоди.

Земная пони осторожно взяла папку, словно она была сделана из фарфора, и удивленно посмотрела на почтальоншу.

— Право, не стоило тратить столько времени на меня!

— Ерунда! Ты мне изрядно помогла с письмами, вот время и появилось. Тем более, это же важно, не хочу, чтобы невиновная пони пострадала.

— Кстати, там же было письмо для тебя, — вспомнила Октавия, — ты его забрала?

Дитзи вдруг погрустнела и понурилась.

— Да, забрала.

— Там были плохие новости?

— Да, вроде того, — пегаска вздохнула, помолчала, словно думая, стоит ли посвящать в это всё гостью, — это по поводу моей дочери. Она окончила среднюю школу, я пыталась пристроить её, но, куда бы я ни писала и ни отправляла данные, мне приходит отказ. Я боюсь, как бы это ни было из-за её родословной.

Октавия не знала, что говорить. Она привыкла, что ей либо никто не рассказывает о своих проблемах, либо, если кто-то рассказывает, истерит через слово. Дитзи же была совершенно спокойна, хоть и было видно, что для неё это – весомый повод расстроиться.

— Мне жаль, — не найдя, что ответить, прошептала Октавия, — а что у неё с родословной?

Дитзи посмотрела на Октавию с каким-то легким укором, вздохнула и указала на свои глаза.

— У меня в медицинской карте это значится как «возможная некоторая умственная отсталость». Кому захочется, чтобы в их школе учился кто-то, чья мать «умственно отсталая».

— Нонсенс! – воскликнула Октавия, в точности как это делала её мать, — Я не вижу в тебе ничего такого! Честно говоря, оказалось, что ты поумнее многих моих Кантерлотских знакомых, занимающихся работой на почте!

— Ну, ты сама видишь, — Дитзи вздохнула, очень грустно, но без тени обиды, — ты же сначала думала, что я тупая, не скрывай это, я не злюсь, привыкла всё-таки. Всем в первую очередь бросаются в глаза мои, прости за каламбур, глаза.

— Но в этом нет ничего страшного, — попыталась оправдаться Октавия, — знаешь, у одного великого пианиста тоже было косоглазие!

— Не думаю, что ему легко жилось с ним, — немного улыбнулась пегаска, — По крайней мере, у него был талант, а что есть у меня?

Земная пони лишь кивнула, украдкой оглядев скудную обстановку. Очевидно, что мало что. А ещё в голове долгое время вертелся вопрос. С одной стороны, было стыдно спрашивать о таком, а с другой, очень уж хотелось узнать, да и такта в общении у Октавии никогда особо не было.

— Скажи, Дитзи, а где отец твоей дочери? Ну, стыло быть, твой муж?

В один момент лицо пегаски помрачнело. Она вздрогнула и закрыла лицо копытцами. Октавия испугалась, ей показалось, что сказала что-то непозволительное. Да не показалось, так и было! Она запричитала слова извинений, что было для неё редкостью – она нечасто перед кем-нибудь извинялась, кроме ближайших — и единственных — друзей.

— Все нормально, — пытаясь сдержать накатившие слезы, ответила Дитзи, — Просто, — она опять замялась, — просто мне тяжело об этом говорить, но, можешь считать, у меня нет мужа. Так же как и у неё отца. Я не знаю, что с ним, но я точно не хочу, чтобы его могли называть её отцом.

Едва договорив, пегаска сорвалась на громкий плач. Она не просто всхлипывала – она кричала, срывая дыхание и судорожно ловя ртом воздух, слезы в два ручья текли по её щекам, раскосые глаза словно помутнели. Испугавшись, Октавия вскочила с места и крепко обхватила Дитзи копытами, как это имела привычку делать Бьюти Брасс, когда кому-то было плохо.

— Прости, я не хотела, — снов запричитала Октавия, — прости, не плачь, успокойся! Что мне сделать для тебя?

— Всё нормально, — попыталась прервать её пегаска, давясь слезами, — я сейчас приду в норму! Приду в норму, не буду дума… — она опять сорвалась, казалось, даже пуще прежнего.

Земная пони схватила со стола чашку, в которой был уже остывший чай, другим копытом ухватилась за гриву пегаски и поднесла чашку к её губам.

— Пей! Выпей воды!

Дитзи кивнула и судорожно сделала несколько глотков, осушив кружку. Отдышавшись, она проморгалась и вытерла слезы.

— Прости, Октавия, — прошептала Дитзи, — я не хотела срываться, просто…

— Хватит, — оборвала её земная пони, — всё нормально. Тебе нужно ещё попить. Где у тебя чайник?

Пегаска указала на стоящий на плите старый маленький чайничек. Октавия кивнула и, взяв его, налила всё ещё дрожащей Дитзи полную чашку воды.

— Чай в тумбочке, рядом со входом, — прошептала дрожащая пони, — и ещё там пачка успокоительного, можешь подать?

Земная пони опять кивнула и быстро подошла к указанной тумбочке. Внутри была жестяная банка, в каких обычно хранят заварной чай. Пошарив копытом по нижней полке, Октавия нашла и старую пачку с таблетками.

— Спасибо, — тихо сказала Дитзи, когда земная пони заварила чай и протянула той таблетки, — Я правда не хотела так срываться, прости.

— Такое случается, — попыталась успокоить её Октавия, — У меня много знакомых, которые много нервничают.

Земная пони снова села напротив пегаски. Было предельно ясно, что воспоминания о жеребце были для той далеко не самыми приятными, и, судя по реакции, не из-за грусти от расставания. Октавия догадывалась, чем была вызвана такая реакция. И одновременно с этим, эта неуклюжая желтоглазая пегаска стала ещё больше в её глазах. Она уже не казалась неуклюжей. Она ведь была умной, да и то, что, оказавшись матерью-одиночкой, она настолько самоотверженна ради своей дочери, которую родила ещё и довольно рано. Винил бы сказала: «Вау. Просто Вау.»

— Всё, мне полегче, — отдышавшись, сказала Дитзи, — прости ещё раз.

— Ничего страшного, это я должна извиняться. Но, — Октавия замолчала, — я могу ещё один раз поднять тему твоей семьи?

-Да, наверное, — пегаска словно приготовилась снова заплакать.

— Ты настоящий герой, — призналась земная пони, опять же, впервые в жизни говоря о ком-то с таким восторгом в душе, — ты настоящий пример многим родителям!

— Правда? – замерев, переспросила Дитзи, — ты это сейчас серьезно? Без сарказма?

— Я просто железно серьезно! Просто ты, — Октавия вновь замялась, — ты не бросила свою дочь, ты подарила ей всю свою жизнь, ты действительно готова на всё ради неё, хоть вам и очень сложно! Я, конечно, знаю тебя всего один день, но этого тяжело не увидеть!

— Ну, — Дитзи засмущалась, — у нас всё не так уж и плохо, знаешь, мы вполне неплохо живем, даже вон, месяц назад решили обои новые поклеить, когда мне премию выдали, теперь у нас прихожая красивая, хоть и дешёвенькие взяли. Так что у нас всё хорошо, правда! – она вдруг погрустнела, — Поверь, у нас всё куда лучше, чем может быть.

Она замолчала, пару раз грустно вздохнув. Тишину прервал крик из прихожей:

— Мам! Я дома!

В кухню вошли уже знакомые Октавии две кобылки-подростка, что утром сидели здесь же, даже почти на тех самых местах, где примостились Октавия и Дитзи сейчас.

— Мам, можно Руби ещё раз заночует у нас?

— Да, конечно! – улыбнувшись, ответила пегаска, — Без проблем! Я пока разогрею ужин.

— Я не голодна, — тихо ответила розоватая единорожка, — спасибо.

— Я тоже, — ответила дочь Дитзи, — мы пойдём пока в комнату, позовёшь, когда будешь чай пить, ладно?

— Динки, Руби! Вам сейчас надо нормально питаться! Неужели вам не достаточно недавних примеров?

— Ладно, мам, прости, мы сейчас придём.

Пегаска грустно посмотрела вслед дочери и её подруге, скрывшимся за дверью в коридоре.

— У кого проблемы в семье, так это у бедняжки Руби, — прошептала она, — Её мать пьёт. Пропивает все и без того никакие деньги. Ей так же не повезло, как и мне, но её ещё и ослабила смерть родителей в тот момент. А ведь до этого она была такой приятной кобылкой. Знаешь, если бы не она, я бы не смогла держаться так хорошо, она помогла мне.

— Отец этой Руби тоже, — Октавия замялась, — ну, ты поняла? Не отец?

— Угу. Мы с Бэрри Панш одногодки. Были друзьями с детства, потому что ходили в один детский сад. Я не умела летать, когда была маленькой, поэтому ходила в детский сад, где были земные пони. В общем, мы с ней были всегда вместе, когда могли. Она приютила меня, когда я сбежала от родителей. Представляешь, они хотели, чтобы я избавилась от ребёнка! Но уже через год такая же участь постигла и её, а спустя пару лет она потеряла родителей и совсем впала в прострацию.

— Жутко, — почему-то поёжилась Октавия, — никогда бы не подумала, что что-то такое может быть в этом городке.

— Да сейчас тут не лучше. Ты же знаешь.

— Да. Пропажи, нападения. Знаешь, это всё похоже на какой-то ужастик. Очень, я бы сказала, неприятный.

— Не хотела бы я, чтобы это было похоже на ужастик хоть чуть больше, Октавия.

— В каком смысле?

— Ну, знаешь, в историях ужасов такие вещи лишь начинают историю. Кто знает, что может случиться в развязке.

Дитзи встала из-за стола и подошла к плите, начав готовить незамысловатый ужин. Октавия, решив, что ей пора идти, быстро распрощалась и вышла на улицу, прихватив с собой заветную папку, подготовленную для неё почтальоншей.

На удивление, было весьма темно для летнего вечера. Похоже, она и правда засиделась. Улицы начинали пустеть, в домах зажигался свет. Вздохнув, Октавия посмотрела вверх. Небо было затянуто облаками. Видимо, из-за этого всё вокруг казалось зеленовато-серым. То ли пегасы-погодники были на выходном, то ли облака было почему-то не надо разгонять. Может, ночью планируется дождь?

Октавия шла по нешироким улочкам, размышляя о том, что, наверное, неплохо иметь друзей, не связанных с тобой профессиональными интересами. Эта серая пегаска оказалась куда более приятной, чем ожидалось, и поговорить с ней о жизни всё лучше, чем часами обсуждать музыку, которая где-то в глубине души Октавии уже осточертела. Однако сами мысли о новой знакомой давили каким-то грузом грусти – её было жаль. Всю свою сознательную жизнь Октавия не любила кого-либо жалеть, хотя сама регулярно жаловалась на жизнь. Винил даже прозвала её «уткой», хотя не объяснила, почему. Сейчас же ей впервые все свои проблемы казались совершенно незначительными по сравнению с проблемами практически не знакомой ей пони.

Конечно, тут же вспомнилась вся сложившаяся ситуация с Винил и полицией. Почему-то за Винил душа не болела, была полная уверенность, что единорожка выкарабкается. А вот насчет того, что её, Октавию, не обвинят в нападении, в конце концов, уверенности особой не было. Конечно, Роял Рифф обещал вытащить её из этого, но даже он ведь отмечал вероятность провала.

Октавия вздохнула и потянулась к ручке двери.

— Я догадался, что ты пойдёшь сюда, — тут же крикнул кто-то, — ты с ума сошла? Ты же сама знаешь, что они могут сказать о возвращении на место преступления!

Роял Рифф с укоризной посмотрел на серую пони, грустно вздохнув.

— Где ты была? Бьюти Брасс сказала, что ты проснулась и тут же убежала куда-то.

— Я ходила к Дитзи Ду, как ты сам и говорил. Приятная кобылка, мы с ней неплохо поговорили.

— А это что? – Роял указал на папку, выпавшую изо рта Октавии, когда та ответила ему.

— Она что-то подобрала для меня посмотреть. Сказала, что любопытные вещи нашла на почте.

— Не думаю, что это удачная идея, — помотал головой жеребец, — Это же против закона!

— Ничего такого там нет! Там газетные вырезки по поводу того, из-за чего полиция так бесится. И ещё письма для Винил и меня. Так что она просто доставила их через меня, да никто же не сможет подтвердить, что это не она их доставила. Да и нередко почту Винил передавали мне, когда я была здесь раньше.

— Ладно. Ладно, как скажешь, — Роял опять вздохнул, — но сюда-то ты что пошла?

Октавия замялась. Она пришла сюда машинально, не задумываясь. Просто привыкла, что, когда она в Понивилле, надо идти сюда, чтобы поспать ночью. Кстати о ночи. Оставались всё ещё нераскрытые вопросы. Собственно, всё те же самые.

— Я собираюсь провести ночь здесь, — сглотнув, сказала серая пони, — это очень важно.

— Чем? – Роял приподнял бровь, как всегда делал, когда сомневался в какой-то из затей своих друзей-клиентов.

— Я не могу объяснить.

— Вообще-то, в этой жизни можно объяснить всё, Октавия. Просто иногда объяснение может быть слишком иррациональным.

— Ухх, опять ты со своей адвокатской логикой!

— Это не «адвокатская логика». Просто я хочу лучше понять картину.

— Хорошо. Давай войдем внутрь и поговорим. Не хочу стоять на улице, как дура.

— У тебя что, есть ключ?

— Да. Я ношу его под воротником.

Роял Рифф было хмыкнул, сочтя это за сарказм, но тут же закашлялся, увидев, как Октавия действительно достала ключ из-под своего воротника-бабочки.

— Странно, — ошарашенно пробурчала пони, всунув ключ в замочную скважину, — дверь не заперта. Но я закрывала её. Я помню это!

— Так, это уже точно не хорошо. Я думаю, нам не стоит туда соваться!

— А что делать? Вызывать полицию? Вперед, ты же жеребец!

Октавия подняла с земли папку и, толкнув дверь, уверенно вошла внутрь. В прихожей было чисто, видимо, если кто и входил, то ничего не делал. Возможно, у Винил были знакомые, которым она дала ключ от своего дома. Мало ли, цветы полить, когда её нет, например.

Роял зашёл следом и осторожно закрыл за собой дверь, которая издала мерзкий скрип. Видимо, пора бы смазать петли.

Переступая «ловушки», пони зашли в кухню и сели за стол, словно бы это был дом Октавии. Она действительно держалась так, словно была здесь полноправной хозяйкой, на что Роял Рифф не преминул указать.

— Да. Я здесь так часто бываю, что это почти мой второй дом, — вдруг улыбнувшись, ответила Октавия, — знаешь, иногда мне кажется, что даже живу я скорее здесь, а в Кантерлоте так, снимаю квартиру для работы.

— Довольно чисто для места преступления, здесь, я так осведомился, очевидцы твоего задержания — а это оказалось-таки задержание — описывают, что крови было много. Да и ты описала это довольно кроваво.

Октавия медленно встала, посмотрев на жеребца остекленевшим взглядом. Точно. В прихожей и коридорах слишком чисто. Ещё ночью весь пол был в крови, а сейчас… Словно кто-то хорошенько убрался. Не говоря ни слова, она выбежала из кухни и начала оглядывать каждый дюйм полов, словно надеясь найти пропущенное этим кем-то пятнышко. Но было чисто, слишком чисто. Весь пол, однако, был словно мокрый.

— Что с тобой, Октавия?

— Здесь была кровь! Была! Очень много! А ещё потом чёрная грязь! И вода, — она прервалась, мысленно восстанавливая последовательность произошедшего, — Да, а потом вместо грязи вода. Не вместо всей. Но почти.

— Я не совсем понимаю. Что за чёрная грязь?

— Хотела бы я знать! Но я догадываюсь, откуда она взялась.

— Серьёзно?

— Да! Роял, пообещай мне, что не будешь считать меня психованной дурой, но я клянусь, что-то с этим нападением не так.

— И в каком же плане?

— Этой ночью я была здесь, после того, как меня допросили. И ночью меня разбудил шум, словно кто-то ходил по дому.

— И когда ты вышла, уже никого не было?

— Вроде того. На полу была чёрная грязь, и она вела к входу на чердак. К тому месту, где нашли Винил. Я слазила на чердак, но там ничего не нашла. Я вернулась к себе в комнату, тогда и случилось кое-что. – Октавия выдержала паузу, из-за театральной привычки, — Я снова услышала что-то. На этот раз это точно были шаги. Что-то открыло дверь в комнату. Но я никого не увидела. Тогда я снова вышла и прошла в сторону лестницы на первый этаж.

— И?

— В прихожей было нечто. Я даже не могу это описать, знаешь, на него даже смотреть было тяжело. Я чувствовала себя слепой, когда он был передо мной.

— Ты права в одном. Это правда звучит безумно.

— Но это правда!

— Послушай, — жеребец осторожно приложил копыто к плечу Октавии, — я знаю, что ты устала и распереживалась, но, послушай, куда могло деться столько грязи тогда?

— Точно. Ты прав. Грязь исчезла утром! Когда я вышла из комнаты утром, всюду был лёд. И он очень быстро таял, это выскочило у меня из головы.

— Хочешь сказать, что по всему дому было полно льда? Конечно, осень приближается, но ещё не настолько холодно!

— Не по всему дому! Только в коридорах, где была грязь!

— То есть, ты хочешь сказать, что грязь таинственным образом стала льдом и растаяла?

— Похоже на то, — не уловив сарказма, ответила Октавия, начиная расхаживать по коридору, — И кровь тоже исчезла.

Она поднялась на второй этаж и дошла до хода на чердак. Тут по-прежнему была кровь. Но только здесь, и куда меньше, чем было ночью.

— Я не знаю, что это было, но я остаюсь на ночь в этом доме. Я точно знаю, что это существо вернётся.

— Послушай, ты точно сходишь с ума, Октавия, пойдём к остальным. Ты нормально отоспишься, и всё будет в порядке!

— Ты не понимаешь?

— Нет, — оборвал её Роял, — не понимаю.

— Я тоже! Но, в отличии от тебя, я хочу в этом разобраться!

— Хорошо, тогда мне не стоит тебе мешать, я так полагаю. Утром я приду сюда.

— Хорошо. Не поранься, когда будешь уходить.

Закрыв за Роял Риффом дверь, Октавия сникла. Ей было страшно, да и кому бы не было?

В первую очередь она, опомнившись, осмотрела все комнаты и чердак — вдруг тот, кто открывал дверь, всё ещё внутри. Никого, кроме неё, в доме не оказалось, что вроде бы должно её обрадовать, но, напротив, она начала нервно подрагивать, постоянно оглядываясь по сторонам, сама не понимая, почему ей так хочется здесь быть.

Зайдя в комнату своей подруги, она принялась шарить по шкафчикам, словно надеясь найти какую-то зацепку к причинам странного поведения Винил. Всё, что она смогла найти — это несколько газетных вырезок с комиксами, видимо, теми самыми, о которых говорила Дитзи. Героиня и правда была очень похожа на встретившуюся ей сегодня зелёную пони.

Хмыкнув, как ей показалось, забавной шутке в одном из комиксов, Октавия отложила вырезки в сторону и продолжила искать. Следующим, что привлекло её внимание, была книга. Точно такую же, только в мягком переплете, недавно читала Бьюти Брасс и очень хвалила. Хотя, лично Октавия в книге с названием «Рожденная для покорности» не могла ожидать ничего хорошего. Но, может, стоит дать этой книжонке шанс?

Всё стальное место занимали пластинки и журналы о современной клубной музыке – Винил была подписана на них. В гардеробе была целая полка, заваленная очками, практически одинаковыми. Хмыкнув, серая пони осторожно взяла копытом одну пару. На одном из стекол была трещина – в этих очках Винил была, когда подралась в клубе в Мэйнхэттене с кем-то. Но не из-за каких-то диджейских разногласий, а из-за Октавии. Подвыпивший жеребец, видимо, был весьма не против познакомиться с неловкой и чересчур прилизанной для подобного места кобылкой, а ди-джей была этим недовольна, и это ещё мягко сказано. В этом клубе она больше не выступала, хотя хозяева и предлагали ей возможности, даже убеждали, что замнут драку, Винил была неколебима в своем решении. Октавия же для себя решила, что не будет ходить на клубные выступления подруги, как-то не очень хотелось повторения.

Сдвинув несколько костюмов, среди которых была парочка платьев, в которых Винил иногда ходила на выступления Октавии в театры, она обнаружила большую коробку. Насторожившись, Октавия приоткрыла её.

Внутри лежала старенькая скрипка, потрепанная и сильно исцарапанная. Где, а главное зачем, Винил достала её, пони не могла понять. Закрыв коробку и возвратив на место костюмы, Октавия взяла книгу и вырезки и поспешила на кухню. В холодильнике ещё было что-то со вчерашнего утра. Надо бы перекусить на ночь.

В холодильнике было много всяческих закусок – несколько сэндвичей, недоеденная за обедом запеканка, шоколадки, даже несколько самодельных вафельных батончиков.

Недолго раздумывая, Октавия поставила запеканку на плиту, чтобы подогреть, а сама села за стол, тут же открыв заветную папку.

Разные статьи из местных и более крупных газет: «нападение на жеребенка. Мачеха попыталась убить свою падчерицу, но исчезла без следа, прежде чем успела» и россыпь типично журналистских фотографий – явно мало связанных с делом. «Маньяк пропал или просто затаился? Возможно, полиция вышла на загадочного маньяка, убивавшего жеребят тут и там по всей Эквестрии». Другая статья немного противоречила: «Найдена причина загадочных исчезновений жеребят. Маньяк уже в глобальном розыске». Внимания привлекла статья из Мэйнхэттэнской газеты: «Полиция опровергает слухи о возвращении жестокого маньяка, несмотря на доказательства. Уроженка Ванхувера, известная как Мазерли Стэпс, была объявлена в розыск как главная подозреваемая в череде исчезновений жеребят. Не так давно была спасена одна из её жертв в городке Понивилль. По её заверениям, как единственной свидетельницы, а так же некоторых доверенных лиц, Мазерли Стэпс пропала без вести прежде, чем смогла причинить серьезный вред здоровью и жизни своей жертвы. Исходя из слов пострадавшей, нападавшая должна была погибнуть, но со всех уголков Эквестрии поступает всё больше и больше данных о том, что некая земная пони с внешностью, соответствующей описаниям Мазерли Стэпс, была замечена в вечернее или ночное время. Вместе с тем, количество нападений и пропаж жеребят-подростков возросло до небывалых отметок – за три последних месяца, около сотни жеребят пропало без вести, а так же около сорока были найдены мертвыми или серьезно израненными, не способными на коммуникацию по тем или иным причинам. В связи с этими событиями, многие элитные школы-интернаты закрываются на неопределенный срок или предпринимают меры для усиления охраны учащихся. Полиция призывает граждан к спокойствию и просит серьёзно ограничить передвижение своих детей без присмотра взрослых».

Октавия нервно сглотнула: одно из издательств не поскупились на фотографию. Истерзанное, но ещё живое тельце на больничной койке ярко напомнило об одной из травм детства. Будучи маленькой, Октавия однажды решила почитать какую-нибудь книгу из шкафа в комнате родителей. Она многого не понимала тогда, но воображение живо рисовало происходящее на страницах жестокой драмы, со всей социальной грязью, которую мог позволить себе автор. Но что-то заставляло серую пони тайком перечитывать ту книгу раз за разом, постепенно подавляя слезы и проявляя интерес к некоторым сценам. И всегда она представляла себя на месте жертвы – беззащитной, оставшейся полностью на немилость напавшего.

Собственно, из-за этой самой книги она и узнала много, чего жеребятам знать не положено, хоть оно и вызывало в ней глубокое отвращение. Но, вместе с этим отвращением, и сильное любопытство ко всем этим запретным тогда, да и сейчас, жестоким отношениям между персонажами.

Она серьезно пыталась забыть об этом своём «опыте», так же как и книге, откуда он был получен, ей иногда даже удавалось, большую часть времени, но, как только она слышала о подобных прочитанным сейчас новостных сводках, или историями из чьей-то жизни, в её голове сразу всё представало историями из той книги. Собственно, это и есть причина, почему Октавия так не любила с кем-либо разговаривать – все вокруг жалуются на что-то. Начиная от мелких проблем и заканчивая чьими-то совсем чужими бедами.

Шмыгнув носом, пони уловила горелый запах – запеканка пошла прахом, пока она отвлеклась. Грустно поглядев на свой неудавшийся ужин и выкинув его в мусорное ведро, она достала пару бутербродов и, налив холодного несладкого чая, снова принялась изучать вырезки. Множество новостей об этой же самой Мазерли Стэпс.

Парочка была о пропажах уже вполне взрослых пони. В одной были лишь словесные описания пропавших, во второй – фотография двух синих земных пони. Судя по объявлению, у них пропала дочь, похожая на них. Цинизм Октавии взял верх, и она чуть ли не вслух усомнилась в том, что их дочери, с такой-то внешностью, что-то угрожает.

Далее парочка статей о помутнениях рассудка и синдроме «остекленения» восприятия. Якобы эта болезнь когда-то наблюдалась у жителей Джапони, и сейчас были замечены по меньшей мере два случая в Эквестрии. Но вся статья была таким антинаучным бредом, что чуть ли не заставила Октавия захохотать – прочитать корявые описания до конца стоило ей огромных трудов. И не мудрено – вырезка была из жеребячьей газеты.

Закончив с вырезками, она принялась распечатывать письма. Первое письмо ничем не отличается от писем пламенных поклонников – Винил иногда получала такие. Обычно она отправляла ответ, где отшучивалась, уходя от всяческих вопросов вроде «есть ли у тебя жеребец?» или «будешь ли ты со мной встречаться?».

Второе письмо, однако, оказалось немного интереснее. Это был ответ от некоей музыкальной группы из Сталлионграда. В нем было сказано о том, что ей, Винил, можно использовать инструментальную аранжировку с одной из их песен, до тех пор, пока она не собирается делать на ней деньги. А ещё отмечали, что, если им понравится песня, они не против её приобрести. Октавия немного ухмыльнулась, вспоминая многие попытки Винил самостоятельно петь. Они всегда оканчивались неудачей – у единорожки не было музыкального голоса. Хуже было только тогда, когда та пыталась писать песни сама.

Последнее письмо было адресовано Октавии, хоть и на этот адрес. Почему-то боясь, словно что-то могло выскочить на неё из конверта, пони медленно распечатала его. Внутри был пустой грязный клочок бумаги. Если это была чья-то шутка, то у него было глупое чувство юмора.

Конечно, информация из вырезок не давала много проку, но, возможно, Роял Рифф сможет что-то из этого извлечь. Дожёвывавя второй бутерброд, Октавия открыла книгу, принесенную из комнаты Винил. Она где-то слышала имя автора, вроде бы, говорили о той пони даже что-то хорошее. Книга была не очень толстая, поэтому можно было бы и почитать её, чтобы скрасить время, пока не хотелось спать.

Будучи не из тех, кто делает что-то с середины, Октавия начала с самой первой главы, даже не заглядывая в содержание. Первая глава была скорее похожа на вырезку из биографии – началось все с того, что главная героиня родилась. За всю главу её имя так и не назвали, и даже не дали описания. Автор предпочла больше рассказать о том, как героиня любила своих родителей, как е ё любимой игрой были дочки-матери куклами, как она была добра ко всем. Со второй главы повествование перешло к героине в годы начальной школы.

В жизни кобылки всё еще были вполне обычные события – уроки, отдых, игры, ссоры со сверстниками. Еще у неё появилась подруга, которая словно бы пыталась дружить с ней так, чтобы никто другой об этой дружбе не знал. Все события всё ещё были какими-то выдранными из общего полотна. Так было и третью главу, которая была странно коротка по сравнению с первыми двумя, только про среднюю школу и большее количество проблем, наваливавшихся на героиню.

Наконец-то, в четвертой главе, события пошли медленнее – кобылка перешла в старшую школу при какой-то академии, в тексте не было упоминаний, какую именно. Её «подруга» была с ней и уговорила вступить в какой-то клуб, где собрались детишки богатых родителей.

Оторвавшись от книги, Октавия посмотрела на часы. Пол пятого ночи. Широко зевнув, пони встала из-за стола, положила тарелку в раковину, взяла книгу и направилась в свою комнату. Чёрный монстр так и не объявился, что, наверное, хорошо. Если он не появится, тогда очко в пользу теории о том, что он – просто диковинный зверь из Вечнодикого леса, так Октавия для себя решила.

Со скрипом закрыв за собой дверь, пони легла на кровать, однако почувствовала, что сон к ней не идет. Копыта словно бы сами потянулись к книге, лежащей на тумбочке. Решив, что, прочтя ещё несколько страниц, ничего плохого она себе не сделает, Октавия легла поудобнее и открыла место, на котором остановилась.

Героиню пригласили на собрание клуба, где они тянули жребий, который распределит новых участников по этакой социальной лестнице. Но, как только главная героиня вытянула свою соломинку, всё повествование изменилось. Всё, что было до этого момента, казалось простым и повседневным, практически лишённым какой бы то ни было психологически составляющей и, что главное, было мягко по отношению к персонажам. Сейчас же вспомнилась та злосчастная книга из детства. То, что героиню здесь нарекли «Покорной слугой», заставило вспомнить так заинтересовавшие Октавию в детстве понятия работорговли и рабства. В той книге вокруг них было построено многое. Ещё там были путешествия во времени, вернее – одно, но этот факт не вызывал интереса.

Чувствуя странное «дерганье» в области живота — так всегда случалось в моменты волнения по странным причинам — Октавия углубилась в чтение. Как она и предполагала, над героиней стали по-настоящему издеваться, но, по крайней мере, пока в основном морально. Параллельно этому было много других сюжетных линий – о том, как она пыталась найти друзей, пыталась встречаться с жеребцом, как её «подруга» пыталась замять своё постоянное участие в издевательствах… Но некоторые эти моменты Октавия пропускала, её внимание притягивали именно жестокие выдумки остальных участников клуба в отношении к «слугам». Некоторые описания заставляли её ёжиться, представляя, каково было бедняжке, имени которой автор до сих пор не назвал. Описания эти, однако, были хоть и многочисленны, но занимали не очень много места в сюжете – в большинстве своем они были поданы через дневник, который вела героиня, и лишь некоторые были «показаны напрямую». Среди них – сцена с горячей водой. Несмотря на всю простоту описания, именно из-за неё книга была возвращена на тумбочку, хоть и не позже того, как глава была дочитана, и героиня получила новое «задание».

Поёжившись и закутавшись в одеяло, как в кокон, Октавия, первым делом, мысленно обвинила Бьюти Брасс в психической неуравновешенности. Та хвалила эту книгу, как будто это было лучшее чтиво, когда-либо попадавшееся ей в жизни. Конечно, Бьюти была нормальной, наверняка ей просто нравились совсем другие сцены. Там же было немного романтики. И душевных переживаний, наверное. Октавия нервно хихикнула над собой – как она может кого-то в чем-то обвинять, когда именно из-за самых садистских сцен она пролежала с этой книгой до семи утра.

Зевнув и закрыв глаза, она тут же заснула. Однако проспала она недолго – спустя четыре часа её растолкал Роял Рифф.

— Ты до сих пор в кровати?! – не скрывал своего удивления жеребец, — Что с тобой вообще происходит?!

— Прости, — буркнула Октавия, пытаясь сфокусировать на нём взгляд, — так вышло.

— Что у тебя с глазами? Покажись-ка на свет.

Октавия одёрнулась от его попыток повернуть её голову и осторожно потрогала глаза. Опять гнойники. Может быть, стоит показаться врачу.

— Что ты делала всю ночь? Выслеживала своего монстра?

— Нет. Он так и не пришёл. Я читала.

Роял ухмыльнулся, посмотрев на лежащую на тумбочке книгу.

— Та, от которой тащится Бьюти Брасс? Я всё никак не собирался прочесть. Стоящая?

— Как сказать. Так, нечто среднее, — Октавия почему-то засмущалась и отвернулась, — где все?

— Да так вышло, что вся мужская часть, кроме меня, свалила срочно по домам. Пэриш, правда, обещал вернуться завтра.

— Понятно, — пони вздохнула, заправляя кровать, — наверное, все сильно злятся на меня?

— Октавия, — Роял попытался улыбнуться, — пойми, все всё равно переживают за тебя. Конечно, было проблематично уладить это дельце с отменой, но то, чтобы тебе теперь не пришили то, чего ты не делала, куда важнее.

— У меня есть догадки о том, кто бы это мог быть.

— Быть кем?

— Я имею в виду, что у меня есть догадки, кто мог напасть на Винил. Есть такая кобылка, её зовут Мазерли Стэпс. Судя по газетным вырезкам, она настоящий маньяк. И, судя по ним же, она мечется по всей Эквестрии.

Роял поёжился, но попытался сохранить спокойное выражение лица.

— Хорошо, а мотив?

— Она маньяк!

— У всех маньяков тоже есть свои мотивы, просто их не понять здравой логикой иногда. Я не против изучить эти вырезки.

— Опять начал говорить, как профессионал? Они на кухне, на столе. Я пока схожу в ванную.

Весь вчерашний день она провела так, и не помывшись. В какой-то степени она надеялась, что Роял просто увезет её из Понивилля и она сможет и помыться и выспаться уже на месте, но судьба сложилась так, что из этой истории ещё только предстояло выпутываться.

Стоя под душем, она пыталась вспомнить, что ей снилось, но безрезультатно. А ещё глаза слипались, и она едва держалась на ногах. Было настолько лень двигаться лишний раз, что она даже решила не мыть гриву, тем более, на полке была куча самых разных шампуней, но только не для неё – она не любила никакие «освежающие мятные» или в этом роде, пользовалась лишь самыми простыми. Ещё один момент, который казался невероятным – любительницей разных шампуней была как раз Винил, хотя, отчасти, это было из-за цвета её гривы – было тяжелей спрятать то, что она грязная: любая грязь или пыль была видна на этом неоново-синем цвете. А, учитывая то, что Винил жила в таком деревнеподобном городке, где испачкаться, даже не делая ничего чересчур серьезного, например, просто от поднявшейся из-за ветра пыли, было нормой жизни, каждый вечер ей приходилось занимать душ минимум минут на двадцать. И, естественно, она не хотела, чтобы кто-то, кроме Октавии, об этом знал – это же порушит её образ. В свою очередь, Октавия не любила лишний раз мочить свою гриву, о чём тоже постеснялась бы признаться кому-либо – она, кантерлотская особа, и не любит заботиться о своём внешнем виде!

Выйдя из душа, Окатвия направилась прямиком на кухню, где её ждал Роял, изучая те же вырезки, что она читала ночью.

— Что-нибудь кажется интересным? – обратилась кобылка, даже не гладя на него, роясь в холодильнике, — Мне кажется, это может дать хоть что-то.

— Не скажи. Конечно, эти истории о некоей Мазерли Стэпс звучат пугающе, но, всё-таки, — он задумался, — А вот эту фотографию я уже видел. Это из недавнего фильма ужасов, вышедшего в Джапони. Да уж, узнаю журналистов, чтобы добавить перца, пойдут на всё.

— Но ведь доказывают, что она где-то бродит! И все свидетельствуют о её невообразимой жестокости!

— Поправка. Доказывает только одна кобылка. При том, она была, если ей верить, спасена одним только чудом, верно? Идём дальше, если верить слухам и новостям, то с её именем связывают именно пропажи. Я готов поклясться, что ею прикрывается парочка преступников, но вся суть: если это действительно она, то вряд ли Винил Скрэч была бы жива. И третья деталь, не дающая этой теории быть верной, состоит в том, что все её жертвы – подростки. Ты с Винил Скрэч одногодка, и далеко не подросток. Без обид.

Октавия пропустила шутку про возраст мимо ушей. Она понимала, что Роял говорит логичные вещи, но было обидно терять такую теорию, говорящую о твоей невиновности.

— Хорошо, и что дальше?

— Пойми, нам надо плясать не от того, что виновен кто-то другой из газет, а от того, что невиновна ты. Честно, я не знаю, как именно нам это сделать, но я делаю всё, что могу. Я уже нашёл парочку свидетелей, которые видели, как Винил Скрэч проводила тебя, и как ты была на станции. Ещё я сходил в больницу.

— Как Винил? Врачи что-нибудь сказали? – перебила его Октавия, — Она пришла в себя?

— Она приходила в сознание этой ночью, просила принести ей в реанимацию источник света, но быстро заснула. Врачи говорят, что жизнь физически уже вне опасности, но вот психологически, — он замялся, — Я смог уговорить пустить меня к ней, хотя бы посмотреть, как она. Ей как раз меняли бинты на… том, что осталось от лица. Похоже, эти её очки оказались единственным, что спасло глаза и зрение. Мне даже сказали, что она будет нормально видеть уже через полгода, обоими глазами. Там, как я понял, у одного глаза ожёг век, но, видимо, фальшфейер уже догорал, когда искры задели его. Я думаю, она упала, и очки постепенно съехали с неё, поэтому серьезно пострадало всё, кроме глаз. И вот, с задними ногами у неё дела не очень хороши. Придётся какое-то время на кресле-коляске ездить, потом, врачи говорят, можно будет поставить ей на них железные скобы. Я так и не понял, что случилось именно, но доктор, с которым я говорил, был в настоящем шоке от того, что увидел, когда её доставили.

Октавия села на пол рядом со столом и уткнулась мордочкой в подставленные копыта. Как Винил сможет перенести это? Сможет ли? Сможет ли она сама быть с ней? Ведь теперь единорожке понадобится поддержка, придётся быть с ней всё время. А есть ли у неё вообще семья? Винил никогда не говорила о своих родителях! А если у неё нет родных, кто сможет помогать ей? Октавия была готова отдать всю себя ради подруги, но, в то же время, ей было страшно. Какой станет Винил после этого? Вдруг это уже будет не та весёлая Винил, к которой она привыкла?

— Роял, ты можешь сделать ещё кое-что для меня?

— Хм? Ну, если ты влипла во что-то ещё, я точно скажу, что расстроен, перед этим.

— Нет. Это не касается меня. Ну, не совсем. Я хотела бы знать, есть ли у Винил родственники. Может, нам стоит их оповестить?

— Хорошо, я постараюсь что-нибудь узнать. А пока, может быть, пойдёшь в гостиницу? Ну, или прогуляешься с Бьюти Брасс?

— Так прям и прогуляться? А что если меня схватит полиция?

— Не схватит. Я позаботился об этом. Согласно последней поправке в законах, тебя может задержать только сотрудник полиции того города или области, в которой ты проживаешь официально. Они могут, конечно, схватить тебя. Но не станут, так как не захотят проблем, они всё-таки поверили в ораву адвокатов.

— Хотя бы что-то хорошо, — согласилась Октавия, — похоже, ты всё-таки умеешь убеждать!

— Одного таланта убеждения будет мало. Мне всё ещё надо много чего узнать. Просто старайся не быть подозрительной. Веди себя как обычно!

— Ты же сам прекрасно знаешь, как я себя обычно веду! Я не думаю, что это будет неподозрительно.

— Просто старайся ни с кем не ссориться. И ни на кого не нападать. Просто прогуляйтесь! Сходите в библиотеку или куда-нибудь ещё. В кафе, например. Ведите себя, как просто отдыхающие от большого города пони.

— А почему мы с ней? Ну, вдруг о нас что подумают?

— Что о вас подумают? Октавия, спокойно, мне начинает казаться, что ты действительно тут с небольшим сдвигом по фазе. Просто веди себя естественно. Ну, — он замялся, — Просто мне надо кое-куда быстро смотаться, не переживай, здесь, в Понивилле, но надолго, и я не хочу тащить туда Бьюти Брасс. Но и оставлять её одну тоже не хочу. А так, вроде, всем выигрышная ситуация.

— Ладно, твоя взяла.

Роял улыбнулся, быстро собрал все вырезки в папку и вместе с Октавией вышел из дома.

На улице было всё так же пасмурно, солнце лишь изредка пробивалось через облака. Были бы они сейчас в Кантерлоте, Октавию и палкой невозможно было бы выгнать на улицу – такая сырая и промозглая погода была ей совсем не по духу.

— Скажи, я точно не проспала пару месяцев? Это уже какая-то осень, а не конец лета.

— Пегасы-погодники что-то и правда не очень хорошо работают. Конечно, здесь, в Понивилле это можно было бы списать на отсутствие лучшего из них, но этот самый погодник отсутствует уже несколько месяцев, с начала весны. Однако пегасы не справляются с погодой уже по всей Эквестрии – сколько бы они не разгоняли облака — они появляются вновь, сколько бы ни пытались поменять направление ветра — он всегда дует оттуда, откуда ему «хочется». Кажется, сама природа бастует против нас всех. Чувствую, эта зима будет тяжёлой.

— Ну, всяко не как в сказках, я надеюсь.

— Не любишь холод?

— А ткни мне в того, кто любит? В холодную погоду, будь моя воля, я бы, когда становится холодно, лежала в кровати и не делала ровным счетом ничего.

— Этим ты займешься позже, так что хватит капризничать. Помни, что ты сейчас в серьёзной передряге.

— Да, спасибо за напоминание, — закатила глаза Октавия, — Это то, что мне сейчас нужно.

Роял Рифф промолчал, прекрасно зная, что Октавия ещё нескоро успокоится, если начала ворчать. Все, кто могли называть себя её друзьями, свыклись с такой натурой, научившись давать ей время на то, чтобы «остыть». Так и сейчас – поворчит немного, да успокоится, просто замерзла, вот и нервничает.

Судя по выражению мордочки, Бьюти Брасс чувствовала себя не лучше. Когда Роял привел Октавию в гостиницу, Бьюти только-только вылезла из-под одеяла, широко зевая и судорожно ища в своей сумке банку с кофе.

Именно тем, что выпили кофе, обе кобылки и занялись, оставшись одни. Допив крепкий, но совсем не бодрящий напиток, Октавия посмотрела на подругу. Та глянула в ответ точно таким же не выспавшимся взглядом.

— А тебе что не спалось, Октавия?

— Не важно, — монотонно ответила она, — просто зачиталась. Не замечала, как время шло.

— То же самое, — зевнула Бьюти Брасс, — читала вторую часть той книги.

— Угу, я попыталась читать первую. Не почитай за обиду, но как ты могла читать такое? Там такие ужасы творят с ней!

— Об этом много разговаривали, да, — Бьюти с грустью посмотрела на пустую чашку, — но всё это компенсируется довольно серьезной психологической составляющей. Автор показывает жестокий мир избалованных детей, чувствующих себя безнаказанными. Они рушат жизнь бедняжки, как только хотят, а она всё пытается верить, что её подруга всё еще любит её.

— Значит, подруга всё-таки не спасёт её? Серьёзно, я уже боюсь представить, что они с ней сделают в конце тогда!

— Ну, там конец нормальный, я всё-таки рекомендую прочитать!

— Нет, спасибо, — Октавия отвернулась, надеясь, что Бьюти не раскусит её, — такие книги, они совсем не в моём вкусе. Лучше всё-таки расскажи, чем закончилось?

— Нет, ты всё-таки дочитай! Ты где остановилась?

— Кажется, на том, как её заставили пойти в дождь в лес, Мол, если она принесёт им светящихся ягод, то они поднимут её на ранг выше. Но я чую, что тут либо подвох, либо ей не удастся. Вот она вышла из здания под проливной дождь, тут я и бросила.

— Ну, там дальше самое развитие событий начинается.

— Серьёзно? У этой книги есть развитие событий, а не просто издевательства над кобылкой-тряпкой?

— Зачем так грубо? – Бьюти обиженно поморщила носик, — Знаешь, автор шагнула вперед по сравнению со сложившимися «нормами» в современной литературе, хотя отмечают, что она, кажется, питала вдохновение из книг какого-то старого автора, там, правда, жестокости было куда больше, вся психология раскрывалась во время этих самых «издевательств». Так что я считаю, что «Рожденная для покорности» лучше, чем «Чёрное озеро». Я даже, когда прочла их сравнение, пошла в библиотеку и взяла почитать. Я не осилила дальше второй главы.

— Ну, я тут не могу судить, — Октавия отвернулась, речь зашла именно о той книге, что она неосторожно почитала в детстве. А потом много раз перечитала.

— Куда пойдём? – после долгого молчания спросила Бьюти Брасс, — Мне велено тебя прогулять.

-Я что, собака какая-нибудь, что ль?!

— Ну, иногда ты такая злая, что скорее волк, — пони хихикнула, после чего снова зевнула, — А так я бы сама осталась тут, в тепле, но, раз уж образовались невольные выходные, надо ими пользоваться.

— И куда ты хочешь идти? – Октавия поднялась и размяла ноги, — Потому что я совершенно не представляю, куда можно отправиться в такую погоду.

— Ну, ты в Понивилле чаще меня бываешь! Куда тут вообще можно сходить?

— Дай подумать, — пробурчала Октавия, опять зевая, уже когда они вышли из гостиницы, — Ну, в Понивилле есть кинотеатр, есть библиотека, ратуша. Ещё есть кондитерская, где можно посидеть прям внутри.

— Пойдем посмотрим, что показывают в кинотеатре?

Уже при входе в здание выяснилось, что они шли по холоду зря – в ближайшее время был лишь сеанс какого-то джапонийского мультика. Ни Октавия, ни Бьюти Брасс не были любителями подобного, поэтому, не говоря ни слова, развернулись и пошли в кондитерскую.

Здание, оформленное под тортик, пробуждало аппетит, настоящее чудо коммерции. Похоже, мало кто решил прогуляться в такую погоду — клиентов внутри было немного, ждать свободного столика не пришлось, как не пришлось и долго ждать в очереди.

— Тут так дешево! — удивленно прошептала Бьюти, когда они с Октавией сели за столик у окна, — В Кантерлоте такой кусочек торта, да ещё и с коктейлем, стоил бы куда более кругленькую сумму, знаешь!

— Это Понивилль, — почему-то улыбнулась Октавия, словно это был её родной город, — тут всё куда проще, добрее и понятнее.

— Ну, это, я так полагаю, если не считать последние события?

— Угу, — понурилась серая пони, — именно так. Ну, конечно, всё и так было неидеально, но да, именно так.

Бьюти вопросительно посмотрела на неё, но Октавия лишь отвернулась. Почему-то захотелось сходить к Дитзи Ду, ещё раз поговорить с ней, может быть, даже принести что-нибудь. Хотя, такое внимание может и обидеть её, всё-таки пегасы народ гордый, как обычно считается.

Обе кобылки синхронно вздохнули и посмотрели в окно. На улице начал моросить мелкий, очень мерзкий дождь. Окатвия почувствовала, словно все её кости заныли, опять накатила жуткая леность, хотелось волшебным образом оказаться дома и зарыться в одеяло.

Тем временем, клиенты постепенно расходились, несмотря на дождь. Минут через двадцать Октавия и Бьюти Брасс остались одни, если не считать хозяев кафе. Похоже, сонливостью «похвастать» могли сегодня все.

Обе кобылки вздрогнули, когда хозяйка кондитерской внезапно радостно воскликнула «Пинки!», и машинально обернулись на входную дверь.

В помещение вошла тощая розовая пони, та самая, которую вчера утром видела Октавия. Собственно, это подтверждало, что она и есть та самая Пинки Пай.

— Меня выписали, Миссис Кейк, — сдавленно сказала она, — простите меня за всё беспокойство. Я постараюсь вернуться к работе как можно скорее.

— Не переживай так, — кондитерша крепко обняла розовую пони, словно та была её родной дочерью, — Я так рада, что ты в порядке! Пампкин и Паунд так соскучились по тебе! Они так обрадуются!

— Спасибо, — Пинки попыталась улыбнуться, но вышло не очень натурально, — Я пойду в свою комнату, положу вещи, я буду готова к работе через пол часика.

— Кстати, Пинки, — остановила её кондитерша, когда та уже почти поднялась по лестнице, — я видела твои работы в газетах. Ты молодец!

— Спасибо, — как-то грустно ответила Пинки, снова пытаясь улыбнуться, и ушла побыстрее, словно боясь начала разговора об этом.

— Вот с кем бы неплохо поговорить, — пробурчала Октавия так, чтобы слышала только Бьюти, — я уже встречалась с ней вчера. Я чувствую, что она что-то знает.

— Ты её подозреваешь? – так же шёпотом спросила та, — А что она могла не поделить с Винил Скрэч?

— Нет, я в том смысле, что она может что-то знать.

— С чего ты взяла?

— Я не знаю. Мне просто так кажется. Я думаю, мы задержимся до того, как она спустится, я хочу с ней поговорить.

Бьюти пожала плечами и вернулась к тортику, словно посчитав, что Октавия просто беснуется, как часто происходило, все уже привыкли считать виолончелистку той еще скандалисткой.

Спустя несколько минут Пинки Пай и правда спустилась со второго этажа, видимо, успев привести себя в порядок в какой-то мере – причесавшись и надев на себя просторный фартук, словно чтобы скрыть, насколько она была тощей.

Октавия поманила её копытцем, словно собираясь попросить что-то принести, Пинки послушно подошла.

— Мы с тобой встречались вчера, — начала Октавия, — мне кажется, мы не договорили. Можешь не пытаться выкрутиться, я прекрасно понимаю, что ты что-то недоговариваешь.

Розовая пони немного помялась и так же шёпотом ответила:

— Я честно не понимаю, о чем ты. Что я могу знать?

— Ну, как минимум, ты тоже боишься темноты, как и Винил. И тоже с недавнего времени. Конечно, в никтофобии, — Октавия попыталась выглядеть умнее, говоря новое для неё слово, — нет ничего особенного, но так, чтобы у нескольких пони она начиналась так внезапно…

Пинки вздохнула, словно поняв, что ей не удастся отвертеться.

— Хорошо, ты права, у нас есть определённые причины, и я очень надеюсь, что тебя они не коснутся. И, пока они тебя не коснулись, лучше не лезь в них, ладно? Я сочувствую тебе, я понимаю твои переживания, но для Винил будет лучше, если с тобой будет всё в порядке.

— Да я хочу разобраться в этом побыстрее, пока сама не начала бояться темноты! – Октавия скрипнула зубами, — И уйми своих фанаток, а то одна выкрасилась под ту ненормальную из твоих комиксов и приставала ко мне, несла всякий бред про то, что мне надо на свету держаться. Такое чувство, что это уже какой-то культ!

Пинки вздрогнула, словно весть о том, что Октавия встретилась с той зелёной кобылкой, напугала её.

— Значит, ты встретилась с Ти? Нервная пони, которая попала в беду, — она задумалась, — это проблемно.

— Что значит — нервная? – вспылила серая пони, — Я спокойна!

— Прошу, держись ближе к свету. Свет лампочек не пойдёт, стремись к солнечному свету, свету от огня, даже лунному свету. Просто не давай тьме сгущаться вокруг тебя.

— Да какого сена вообще происходит? – Октавия ударила по столу, — Объясни уже! Хватит этих идиотских загадок!

— Прошу, не шуми! – Пинки снова перешла на шёпот, убедившись, что больше никто не слушает их разговор, кроме сидящей рядом Бьюти Брасс, — Я не могу ничего тебе сказать, правда. Совсем не могу. Я верю, что не ты нападала на Винил, но я не знаю, кто это был, я клянусь.

Окатвия снова вспылила и, чуть ли не перевернув стол, вскочила и, дернув Бьюти Брасс за собой, вышла. Сказать, что её нервировали все эти «загадки» — не сказать ничего. Она давно так не нервничала, с тех пор, как их труппа была отправлена на Галу, ту самую, которая серьёзно провалилась из-за каких-то передряг, устроенных несколькими гостями. От одних воспоминаний появлялось желание ударить кого-нибудь, выругаться и уйти, громко хлопнув дверью.

Пару раз вздохнув, не обращая внимания на дождь, серая пони немного успокоилась. Нет смысла спорить с кем-то, не стоит сейчас показывать себя ещё более агрессивной, чем она есть.

— Октавия, — дернула её Бьюти, — пойдем что ль в библиотеку?

— Ладно, в библиотеку — так в библиотеку. Только не представляю, что ты там забыла.

— Октавия, это библиотека в дереве! Я впервые в Понивилле, я хочу это увидеть!

Дождь постепенно усиливался, и, когда они дошли, перерос в настоящий ливень. Отряхнувшись, пони зашли внутрь, даже без стука – на двери висела табличка, судя по которой, сейчас ещё были рабочие часы.

— Здравствуйте! – громко крикнула Бьюти, — У вас открыто?

— Хм? Да, у нас открыто, здравствуйте!

Со второго этажа спустилась Твайлайт Спаркл – пони, о которой сейчас знали очень многие — так часто о ней писали в газетах. Видеть такую личность в маленьком городке было бы странно, если б не доподлинные известия о том, что она в городке была часто, поскольку до коронации жила здесь и работала именно в этой библиотеке.

— Я впервые в Понивилле, — открыто заговорила Бьюти Брасс, с восхищением осматриваясь, — Я не могла упустить возможности увидеть столь известную «библиотеку в дереве»!

— Может, желаете почитать какую-нибудь книгу? У нас недавно появились новые!

— Нет, спасибо, — улыбнулась Бьюти, — Я не люблю читать две книги одновременно, позавчера доставили одну книжку. Я её только начать успела.

Октавия закатила глаза и отошла в сторону, начав изучать полки чисто для вида.

— Скоро в Понивилле будет фестиваль, я так волнуюсь, — воскликнула Твайлайт Спаркл в ходе разговора, которого Октавия не расслышала, — Надеюсь, я смогу присутствовать на нём! Всё должно быть идеально, сюда съедется много известных пони! Ведь одновременно с музыкальным фестивалем будет и литературный! Более того, именно на нём начнутся официальные продажи книги, которую писала моя подруга! Я немного горжусь тем, что она ещё заранее прислала мне почитать первую версию. Это та же автор, что писала «Рождённую для покорности»

— О! – Бьюти радостно закивала, – мне понравилась эта история! Мрачно, но в том и весь толк!

— Ну, признаться честно, вторая книга не менее мрачная, — пожала плечами Твайлайт.

— Да, я не поспорю. Я же заказала её заранее. На юго-востоке Эквестрии и в Джапонии книгу-то уже выпустили. Говорят, что для остальных регионов её почему-то подвергли редактуре.

— Возможно, это к лучшему, потому что первая книга всё-таки была отмечена рейтингом, разрешающим подросткам читать её. Так или иначе, вторая привлечёт их внимание, но то, что происходит в конце, всё-таки жутко.

— А что там такое? – внезапно подала голос Октавия, чувствуя, что о её существовании позабыли, — Признаюсь, я немного читала первую, но меня отпугнули некоторые сцены. Честно говоря, я даже не отважусь после этого брать вторую часть в руки.

— Ну, это вроде бы самостоятельная книга, хотя, — Твайлайт задумалась, — если так подумать, между ними правда есть что-то общее, но я не уверена.

— Я про другое. Что там могло произойти, чтобы обойти обливание кипятком, червяков и огромного вонючего клопа на палочке?!

— Клоп на палочке, по-твоему, самое страшное? – ухмыльнулась Бьюти, — Там есть сцены и пострашнее.

— Я просто не люблю клопов, — буркнула серая пони, — меня аж передёрнуло, когда я читала эту сцену.

— На самом деле, — откашлявшись, переняла инициативу на себя Твайлайт, — во второй книге очень много моральных издевательств, я даже могу сказать, что мне они показались хуже физического насилия в первой книге.

— А ты ещё не дошла до момента, где она пошла в лес? – спросила Бьюти, словно надеясь вопросами сподвигнуть Октавию на продолжение чтения.

— Остановилась на том моменте, как её отправили. Просто не выдержала.

— А там самое интересное начинается! Она боится темноты, попадает в какую-то ловушку. А потом встречается с жеребцом из деревни, что находится по ту сторону леса. А вот там уже события начинают быстро развиваться.

— Боится темноты? – хмыкнула Октавия, — Что-то все вокруг боятся темноты. Уж не из этих ли книг и комиксов мода пошла?

— Комиксов? Ты имеешь в виду комиксы про Ти Лав? – спросила Твайлайт.

— Именно они. Там наверняка кто-то боится темноты, потому что безумная фанатка этой самой Ти Лав меня два раза за вчерашний день предупреждала про тьму и свет. Это уже какое-то безумие!

— Ну, на самом деле, темнота играет важную роль и в комиксах, которые рисует Пинки Пай, и в книгах Флаттершай, — задумчиво, словно говоря сама с собой, протянула Твайлайт, — Пинки даже говорила про какую-то Жидкую тьму и про то, что она цепляется за истории и воплощает их. Даже главный противник Ти Лав в комиксе — это «Принцесса Кофф», которая назвала себя «принцессой тьмы». В книгах Флаттершай же тьма больше похожа на сравнение со злыми помыслами, хотя в паре сцен описывается вполне физически. Наверное, стоило задуматься об этом раньше, хм…

— Глобальное помешательство! – крикнула Октавия, разводя копытами в стороны, — Комиксист, писатель, что дальше? Музыкант?

Но тут же замолчала. Страхи Винил постепенно преобразовывались из каких-то странных фобий во что-то вроде симптомов какой-то болезни, какого-то помешательства, которому подвержены многие, притом именно молодые и творческие личности. Ну, по крайней мере, Пинки Пай была достаточно молодой, конечно, далеко уже не подросток, но её всё ещё можно назвать молодой. Винил, вроде как, была не больше, чем лет на пять старше. Что касается этой «Флаттершай», было очевидно, что Твайлайт Спаркл знакома с ней лично, скорее всего они почти одного возраста.

Если это и правда всеобщее помешательство, то этому должна быть причина. Для себя Октавия решила звать их, начавших резко пропагандировать страх к темноте, «помешавшимися». Сейчас она точно знает о трёх из них, они все связаны с творческими профессиями. Есть ли ещё такие? Дитзи говорила, что да, хорошо бы встретиться с ними.

— Октавия, ты в порядке? – вывел её из размышлений голос Бьюти.

— Да, вполне, — она помотала головой, — Просто задумалась.

— Так кому-нибудь нужна библиотека сейчас? — поторопила фиолетовая пони, — Дело в том, что я вечером снова уеду, за библиотекой будет приглядывать другой пони, поэтому мне надо подготовить отчет, если вы берете какую-то книгу и…

— Так, — перебила её Октавия, — есть ли что-то вроде каталога последних выходивших художественных произведений? Может быть, не только книги, но и музыка, комиксы, будь они неладны, все в этом роде.

— Ну, я могу посмотреть, — Твайлайт задумалась, — есть журналы, где говорится о новинках книг, кино и так далее. Я думаю, я могу найти подшивку за последние три месяца.

Она отошла к дальним стеллажам, вид у неё был такой, словно она была не уверена, может ли найти что-то. Сначала это показалось странным, вроде как она библиотекарь, должна знать, что где у неё лежит, но, видимо, сдавшись, она с виноватым видом призналась, что уже редко бывает тут, и нынешний библиотекарь располагает всё по-своему.

— Придите завтра, я думаю, он сможет помочь. Он работал здесь до меня, но потом сам уволился, когда услышал о том, что кого-то присылают из Кантерлота. Я просто должна была провести немного времени здесь, не работать, но он посчитал, что отработал своё, но…

— Короче, пожалуйста, — Октавия нетерпеливо притопнула копытцем, — мне это нужно как можно быстрее. Где он сейчас? Я сама схожу и поговорю с ним.

— Но у него сегодня выходной, не стоит мешать ему отдыхать, — начала протестовать Твайлайт.

— Просто скажи, где он живет. Если он разозлится, это не твоя проблема!

Фиолетовая пони вздохнула и, покопавшись в ящике стола, протянула Октавии маленькую бумажку с адресом.

— Скептикал Поинт? – почему-то удивилась Октавия, — Ну и имя.

— Ну, он действительно скептичен.

Октавия хмыкнула и торопливо вышла на улицу. Она сама бы не смогла объяснить, с чего бы ей вдруг понадобился такой каталог, просто в голове зародилась странная идея. Хотелось получить хоть какое-то представление о новинках массовой творческой деятельности, она начинала подозревать, что таких помешавшихся могло быть куда больше. Конечно, понять, насколько «помешавшимся» был автор произведения, не прочитав его, было сложно, но, возможно, хватит и коротких описаний, может даже названий.

Не обращая внимания на дождь, Октавия побежала через весь городок, ловя на себе удивленные взгляды едва идущих под зонтами пони. Откуда взялась такая срочность, она тоже сама не знала, ей просто казалось, что в этом надо разобраться быстро, пусть даже это не связано со спасением её от обвинений.

По указанному на карточке адресу она нашла ничем не примечательный домик, который могла выделить из окружения лишь табличка «Редкие и старые книги». Поправив свой воротник, даже не задумываясь о том, что сама она вымокла насквозь, пони постучалась в дверь.

— Я пойду открою, — раздался изнутри усталый голос, видимо, хозяин был дома не один.

— Эм, Скептикал Поинт? – спросила Октавия, когда дверь открылась.

— Да, а что-то произошло?

Жеребец был старше её минимум лет на десять, не выделялся своей внешностью – темно-фиолетовый мех и грива каштанового цвета. Всем, что его отличало от большинства знакомых Октавии, была бородка.

— Вы библиотекарь, да?

— Ну, я приступлю к работе завтра. Сегодня там ещё другая пони.

— Она не может найти то, что мне нужно. А это срочно!

Скептикал Поинт вздохнул и жестом пригласил её войти внутрь.

— И что за книгу Вы так срочно ищете?

— Она сказала, что должны быть подшивки журналов о новинках в книжном, музыкальном мире, и всё в этом духе. Фильмы, музыка там.

— Ну, есть такое, мне пришлось себе на дом взять эти подшивки.

— Могу я их взять? Вот прямо сейчас? – Октавия отряхнулась, как-то забыв о приличиях.

Жеребец просто скептически посмотрел на неё и опять вздохнул. Вид у него был совершенно безразличный. Не то чтобы злобное безучастие, а именно усталое безразличие, словно он был совсем уж старцем, прожившим многие десятки лет и повидавшим столько, сколько и не снилось многим путешественникам.

— Ти! – резко выкрикнул он, — Тут кому то нужны те же подшивки, что и тебе. Говорит — срочно.

Октавия вздрогнула. Ти? В смысле, Ти Лав? Но что она тут делает? И почему её это так напугало? Не станет же зеленая нападать на неё при ком-то. Ведь не станет же?

— Кто это? – Ти вышла в коридор, бросая на всё вокруг усталый и озлобленный взгляд, — Опять ты? – тут же просветлела она, увидев Октавию, — Вижу, тебя отпустили!

— Вы, значит, знакомы? – Скептикал Поинт посмотрел на зелёную кобылку, — Тогда сами разберитесь. Главное — не порвите, хотя на подобные вещи всем обычно пофиг.

— Плесни чайку, дедуль, — крикнула ему вдогонку Ти, когда жеребец пошёл куда-то по коридору, — я думаю, нам есть о чем поболтать.

— «Дедуля»? – Октавия немного осуждающе посмотрела на кудрявую кобылку, — Знаешь, он не настолько стар.

— Ну, пока нет, — хихикнула та, — но будет же.

— Тогда и меня ты можешь звать не «милашкой», а «бабулей», если следовать твоей логике!

— Нет, «бабулей» не могу, но ты, получается, хотела, чтобы я звала тебя «милашкой»? Знаешь, то, что было между нами в полицейском участке, было просто для виду. Нужно было устроить кипеш, чтобы они там все в ступор ушли, а то бы за тебя прочнее уцепились. Я же говорила, что ты не в моем вкусе, — Ти помолчала, — но ты всё равно милашка! Честно!

Октавия закатила глаза, стоило зелёной пони сдавленно засмеяться. Ти уже не казалась опасной, даже если она и была немного не в себе, но слова про то, что Октавия её не привлекает, как «мишень», всё-таки успокаивали.

Она вела себя очень уверенно, словно бы жила в этом доме – жестом она позвала за собой Октавию, провела в гостиную — по крайней мере, эта комната наверняка когда-то была гостиной, в изначальной планировке. Сейчас это был небольшой читальный зал с парой диванчиков и столов, с кучей огромных книжных шкафов вдоль всех четырёх стен.

— А зачем тебе понадобились эти журналы? – спросила Ти, начиная листать одну из подшивок, отдав другую Октавии.

— Тот же вопрос и к тебе.

— Ну, мне надо узнать пару дат выхода, сопоставить их, знаешь, всякие умные слова сказать по поводу того, что я об этом думаю. Знаешь, забавный факт, «Рожденная для покорности» вышла спустя подозрительно короткое время после того, как автор начала писательскую деятельность. Словно она точно знала, что писать. А объявление о выходе второй книги, то есть о «Материнская поступь», было сделано в то же время, когда в Понивилле разворачивались неприятные события с кобылкой и её мачехой. Книга должна была увидеть свет через неделю после того, как кобылку доставили в больницу, но цензурщики потребовали изменить некоторым детали, потому что им не понравилось то, что события книги чрезвычайно схожи с жизненными. Книга была переименована в «Мать-и-Мачеха», и выход по всей Эквестрии был отложен на длительное время.

— И что ты этим хочешь сказать? — Октавия удивлённо посмотрела на Ти, — То, что автор списывала всё с происходящего? Откуда она могла знать, что происходило в чьей-то семье?

— В этом и загвоздка. Но нельзя упускать эти детали. Так же, я думаю, это интересно — к первой книге в изначальном издании было короткое вступление, но оно было настолько несвязанным с остальным текстом, что редакторы из издательства решили его совсем вырезать. В общем, есть лишь сотня книг первого тиража, где его ещё не успели убрать.

— Чай подан, — прервал её излияния Скептикал Поинт, издевательски изображая тон дворецкого, — пожалуйста, не клади задние ноги на стол. Это некрасиво.

Ти картинно нахмурилась, как обиженный жеребенок, и села нормально. Похоже, то ли Скептикал Поинт давил на неё скепсисом во взгляде, то ли она действительно уважала его. Октавия, однако, судорожно пыталась сообразить, чем может помочь ей полученная только что информация. И, кажется, в той книге, что она читала дома у Винил, была страничка вступления. Нужно будет обязательно проверить.

— А ты что хотела найти? – спросила зелёная кобылка, отпивая из чашки, — Раз так срочно.

— Возраста. Возраст автора тех книг и возраст Пинки Пай. Я думаю, о её комиксах, раз он так известны, должны были напечатать.

— Пинки Пай сейчас чуть меньше тридцати. Не знаю, насколько, но она точно старше двадцати восьми. Флаттершай на год старше неё. Дальше считай сама.

— Винил немногим старше Пинки Пай, года на три-четыре, учитывая твою неуверенность в её возрасте.

— Ну да, — кивнула Ти, — молодые таланты — не то, чтобы совсем молодые, но всё равно.

— Меня больше интересует их помешательство на страхе темноты и тяге к свету. У Винил это было очень ярко выражено в общении. Мы даже чуть не поссорились, когда я выкинула её лампу. Но я ведь просто купила ей нормальный фонарь.

Ти промолчала, двигая челюстью, словно бы пожевывая язык, потом вздрогнула и широко, но очень натянуто улыбнулась, пытаясь вернуть себе бесшабашный вид. Октавия в очередной раз отметила неестественную чистоту зубов этой пони.

— Могу я звать тебя «Окти»? Или ты предпочитаешь «Тави»? – вдруг спросила Ти.

— Я предпочитаю, когда меня называют моим нормальным именем, а не дурацкими прозвищами.

Зелёная пони картинно надула щёчки и отвернулась, закрываясь журналом. Октавия лишь хмыкнула и продолжила сама что-то искать. Правда, что именно, она не могла придумать – она уже узнала примерное соотношение возрастов, даже подтвердила свою теорию о том, что все помешавшиеся достаточно молоды, но что дальше? И почему Ти тоже интересуют, похоже, те же вещи? Но вместе с тем, она что-то ещё ищет. И, очевидно, знает куда больше, чем может показаться.

— Ти, — обратился к той жеребец, — я нашел то, что ты просила. Все записи, что он сделал до того, как исчез.

Зелёная кивнула, взяла папку и принялась с умным видом изучать бумаги. Но постепенно она начала грустнеть и в итоге, жалобно посмотрев на Скептикал Поинта, пробурчала:

— Я не могу понять ни слова.

— Как и я, — пожал плечами тот, — Если посмотришь последние страницы, то там будет просто случайный набор букв и символов. Понятное дело, что тут есть какой-то смысл, но я понятия не имею, какой.

— Я возьму эту папку с собой, ладно? – спросила Ти, отпивая из чашки.

— Нет, — отрезал жеребец, — я не могу дать их тебе, как и вообще кому-либо.

— Но я могла бы с ними разобраться!

— Нет. Если тебе нужно что-то прочесть, читай здесь, но ни одна из этих записей не должна пропасть. Уважай, в конце концов, тех, у кого кроме этих листов ничего не осталось в память о нём.

Было видно, что Ти хотела спорить, но, видимо, Скептикал Поинт имел какое-то влияние на неё, поэтому она промолчала, лишь кивнув в ответ.

— Ну, мне тогда пора, — зелёная кобылка встала и размяла шею, — Октавия, ты идёшь тоже?

Та быстро кивнула, решив, что ей и правда здесь делать больше нечего. Жеребец без особых эмоций проводил их, закрыв за ними дверь.

— Ну, Окти, что дальше? – Ти широко улыбнулась, — Чем будешь заниматься остаток дня?

— Не называй меня так.

— Ну ладно, но ты же сама хотела быть «милашкой»!

— Я не хотела быть «милашкой»!

— А для Винил Скрэч? Для неё ты пытаешься быть милой?

— Да, — не подумав, ответила Октавия. Лишь спустя пару секунд, когда улыбка на лице Ти стала слишком широкой для анатомически возможных рамок, пони догадалась, что ляпнула что-то не то, — Нет! Не в этом смысле!

— Да я что? Я ничего!

— Мы с Винил не такие, как ты! Мы просто друзья! И да, я пытаюсь быть с ней вежливой, что в этом такого?

— Да, собственно, ничего, — как ни в чём не бывало, ответила зелёная пони, — Я же всё понимаю!

Октавия стиснула зубы, борясь с желанием ударить собеседницу – её голос, повадки, даже её беленькие зубы действовали на нервы.

— Что тебе от меня нужно? Зачем ты увязалась за мной?

— Ну, — Ти на какие-то секунды замолчала, обдумывая, что сказать, — Мне кажется, мы роем одну и ту же яму. Вместе мы могли бы докопаться быстрее. Ну, все эти странные происшествия, среди которых нападение на твою подругу. Это ведь не ты сделала, это сделал кто-то другой. Причём этот кто-то является чем-то по-настоящему ужасным.

Серая пони нахмурилась. Впервые кто-то признаёт, что что-то знает. Хоть это и была Ти Лав, как казалось — просто чокнутая фанатка комиксов, нарисованных Пинки Пай, косящая под свою любимицу — почему-то не было сомнений, что она честная. Глядя ей в глаза, было тяжело не верить ей – они были так же чисты, как у Дитзи Ду, просто не косящие в разные стороны.

— Продолжай. Ты действительно что-то знаешь? Ты можешь подтвердить, что это была не я?

— Я точно знаю, Окти, что это была не ты. Но я не знаю, кто это мог быть, лишь примерно могу назвать пару имён.

— Так говори! — Октавия схватила её за плечи и затрясла, — У меня есть друг, который выкопает всё о них!

— Боюсь, тут он не поможет. И я не могу пока ничего сказать. Мы должны встретиться завтра. Пораньше, с утра и до полудня обещают безоблачную погоду, это как раз то, что нужно. Я буду ждать тебя в одиннадцать у ратуши, — Ти отвернулась, немного помолчала и, уходя, добавила – Не опаздывай, милашка.

Нервничая, Октавия направилась к дому Винил, надеясь ненадолго уединиться с собственными мыслями. В ней боролись неприязнь к этой зелёной пони и желание разузнать, что же, всё-таки, происходит. Нужно сходить на встречу с ней, но обязательно с кем-то ещё. Не то, чтобы Ти была настолько страшной из-за поведения, тем более, она сама сказала, что Октавия не привлекает её; просто, не зная, чего именно ожидать, Октавия не отказалась бы от лишней поддержки.

На крыльце дома стоял Роял Рифф, один вид которого заставил Октавию испуганно сглотнуть. Жеребец был серьёзно взволнован – это никогда не являлось хорошим знаком с его стороны.

— Куда ты делась? – строго спросил он, — Бьюти Брасс сказала, что ты побежала к какому-то библиотекарю что-то выяснять.

— Логично будет предположить, что я была у библиотекаря и выясняла то, что хотела, — саркастично ответила Октавия, — собственно, так и есть!

— Надеюсь, ты вела себя нормально. Ты пропадала там часа четыре!

Октавия вздрогнула и растеряно осмотрелась. Она и не заметила, как прошло время. Всю дорогу её мысли были заняты размышлениями о возможных вещах, которые знает Ти – того, что день уже клонился к вечеру, она не заметила. Хотя заметить было сложно – за весь день, видимо, солнце ни разу не показалось из-за облаков.

— Да, со мной не было проблем. Можешь пойти к нему и спросить.

— А что насчёт твоего шума в кафе? Бьюти сказала, что ты чуть не подралась с Пинки Пай.

— Да не подралась я с ней!

— Я и говорю, «чуть не подралась». Что она-то тебе сделала?

Октавия что-то пробурчала, действительно не зная, что ответить. Наверняка, если она заговорит о тематике тьмы и света, из-за которой и заинтересовалась личностью этой розовой пони, Роял просто посмотрит на неё осуждающе-укоряющим взглядом.

— Ты сам-то узнал, что собирался? – спросила она, когда они зашли в дом, — И по поводу родственников Винил?

— Сейчас всё расскажу, только надо попить, а то в горле сухо.

Октавия кивнула и, пройдя с ним на кухню, открыла холодильник и достала пачку с соком.

— Вот. Надо допить, а то прокиснет, — строго сказала она, ставя пачку на стол.

— Ладно, — Роял вздохнул, — Насчет моих дел, — он отпил через трубочку и поморщился, — Фи, нет ничего хуже цитрусов в этом мире. В общем, я нашёл одного свидетеля, который сможет подтвердить, что ты не могла напасть на Винил Срэтч, так как в этот отрезок времени ты действительно была вне её дома.

— Правда? И кто же это?

— А вот в этом проблема. Эта кобылка несовершеннолетняя, но через два дня у неё день рождения, и она согласилась сразу на следующий после него день отправиться и дать показания. Тебе надо не давать поводов себя схватить ещё три дня.

— Ты же сам говорил, что они не могут меня схватить. Противозаконно мол.

— Если ты что-то учудишь, они отправят запрос, и им, скорее всего, разрешат тебя задержать, а там они уже прицепят и это дело заодно. Понимаешь?

— Угу, — Октавия отвернулась, стиснув зубы.

— Отлично, идём дальше. Насчет родственников Винил Скрэтч. Знаешь, ситуация очень странная.

— В плане? Ты не смог узнать?

— Нет, я всё разузнал, но это было запутанно. Повезло, что у меня есть хороший приятель, который смог помочь с поисками нужных документов.

— Разве это не противозаконно?

— Ну, это было вызвано благими намерениями, плюс, я представляюсь всем её агентом, поэтому мне можно. В общем: сначала я сбился с ног, ища её точные паспортные данные. В Эквестрии минимум ещё две «Винил Скрэтч». Одна из них пегас, вторая единорог. И ещё она, наша Винил Скрэтч. Та, что вторая, любит делать с собой странные вещи, я почитал о ней, очень уж внешне похожа на нашу Винил Скрэтч, в общем, она сделал операцию по вживлению в себя генетики кристальных пони. У неё ноги подле копыт полупрозрачны. Я бы не стал с такой встречаться. Ладно, забыли её. Едем дальше. В итоге я нашел нашу Винил Скрэтч. Потом начал искать её свидетельство о рождении. Тут начались странности.

— Какие? – Октавия напряглась, готовясь услышать что-то невероятное, вплоть до того, что «Винил никогда не существовала».

— Вроде бы ничего особенного, но в её паспорте родным городом значится Клаудсдейл.

— Как так? Она же не пегас! Как она могла там жить?

— Ну, территории Клаудсдейла включают и некоторые высокие холмы и горы. Это не удивительно само по себе. А вот в свидетельстве о рождении указано какое-то захолустье. Идем далее. Я поискал данные о ней в реестрах обоих городов. Таковые были и там и там. Причем, искать её в городе, указанном в свидетельстве о рождении, пришлось по указанным там же именам родителей, её имени там еще не было.

— Почему не было? Что за ерунда?

— Слушай, не перебивай. Родители оказались земными пони. И они разведены, столько же лет назад, сколько прошло с рождения Винил Скрэтч. Информация в клаудсдейловском реестре была не менее интересна. Но вполне обычна, на первый взгляд, если видеть только её. Обычная семья, двое родителей. Одна дочь. Но что-то меня дернуло посмотреть информацию о Клаудсдейлских её родителях.

— И что?

— Ты знаешь, что пегасы никогда не указывают пол в документах? Этот случай не был исключением.

— Ну и? – поторопила Октавия.

— Во-первых, её регистрация в Клаудсдейле была оформлена спустя год с половиной после её рождения, а во-вторых, её родители, значащиеся в Клаудсдейловском реестре, обе кобылки.

 — Что? – серая пони закашлялась, пару раз бесшумно открыла и закрыла рот, словно думая, что сказать, — Ты имеешь в виду, её воспитали…

— Да. Её воспитала однополая пара. Собственно, это не удивительно, если посмотреть на её поведение. Я думаю, дело было так: она родилась у пары земных пони. Это был семейный скандал, отец заподозрил мать в измене, может быть, это имело место, они развелись, сдав жеребёнка в детский дом, а уже оттуда её удочерили. Если говорить начистоту, я нашёл заявление, написанное самой Винил Скрэтч, которому где-то лет пять – семь. В нём она просит признать её сиротой. Похоже, она не очень ладит ни с теми, ни с другими родителями. Из всего этого я могу сказать одно: кроме тебя, у неё никого нет. В конце концов, никто из её друзей даже не приехал сюда, хотя о нападении на неё написали в газетах. У неё, кстати, есть вообще друзья кроме тебя?

— Вроде были, — прошептала Октавия, всё ещё силясь переварить новую информацию о своей подруге, — но, похоже, ты прав. Плохие друзья.

Она задумалась. Значит, Винил и правда осталась одна. Пони почувствовала, что вот-вот заплачет. В голове появилась картина: маленькая Винил, еле стоящая на ногах, посреди чернеющей пустоты – одинокая, никому не нужная, потерявшая почти всё, что имела в жизни. Сможет ли она теперь выступать? Вряд ли, если ног не видно, то лицо — видимо, в ужасном состоянии, если даже Роял Рифф так передёрнулся, когда рассказывал утром — не даст единорожке вернуться к карьере.

— Я должна быть с ней, Роял, понимаешь?

Жеребец кивнул:

— Прекрасно понимаю. Ей понадобится твоя помощь. Но ты и сама понимаешь, что у тебя не будет возможности продолжить выступать с остальными.

— Да, я понимаю, — Октавия вздохнула, — Но я не могу ничего с этим поделать.

— Знаешь, Октавия, хоть иногда ты ведёшь себя ужасно — честно говоря, это происходит почти всё время — ты всё-таки такой друг, о каком можно только мечтать.

Она ничего не ответила – ей было тяжело думать и решать что-то. Внутри всё словно завязалось в узел – от осознания того, что придётся бросить карьеру, наверняка найти работу, о которой она ничего не знает вообще, чтобы поддерживать подругу, по телу пробегал какой-то холодок, и, казалось, внутренности словно бы перемешивались. Правильно ли будет поступить так? Конечно, это ради Винил, но что насчёт музыки? Она столько лет терпела массу проблем, вместе с труппой они известны среди высшего света Эквестрии, неужели можно просто взять и всё бросить?

— Прости, Роял, мне надо прилечь, — кобылка встала из-за стола и, пошатываясь, направилась к себе в комнату.

Поднимаясь по лестнице, она случайно задела одну из торчащих из перил бритв, но даже не обратила внимания на боль, просто лизнув рану. Закрыв за собой дверь, она плюхнулась на кровать, прямо поверх одеяла, и уткнулась мордочкой в подушку.

А что если, оставшись с Винил, она в итоге не выдержит и начнёт винить подругу за то, что пришлось оставить карьеру? Так она сделает единорожке только больнее, что если такая жизнь закончится плачевно? Октавия могла представить, как Винил, плача и оставив записку со словами извинений, травится какими-нибудь таблетками и умирает. А что она сама? После такого и с ума сойти не будет удивительно. Её могут арестовать, могут отправить в больницу, в итоге она сама покончит со своей жизнью. А если Винил окажется более груба, вдруг восприняв жертву Октавии как должное, вдруг она, Октавия, не выдержит и в пылу какой-нибудь ссоры ударит её, вдруг даже слишком сильно?

— Так! Хватит! – пони сама привстала на кровати, — Хватит об этом думать!

Она перевернулась на спину и уставилась в потолок. Интересно, Винил пришла в себя? Быстрее бы прошли эти три дня, чтобы получить оправдание и спокойно навестить единорожку в больнице. Главное – морально подготовиться к тому, что она может увидеть.

Пони задремала без снов, даже не осознав этого. Когда она очнулась, был уже вечер. Встав с кровати, на словно бы ватных ногах, Октавия пошла на кухню — найти что-нибудь поужинать. В холодильнике всё ещё оставались вафельные батончики, которые Винил любила делать на подаренной кем-то вафельнице. Они уже размокли и были далеко не такими вкусными, как тогда, когда только-только готовы, но и Октавия не собиралась привередничать.

Смысла куда-то идти уже не было, спать ей пока не хотелось, всё-таки, только проснулась. Чтобы занять мысли чем-то, кроме Винил и возможной предстоящей жизни с ней, пони решила дочитать вчерашнюю книгу. Половина как-то быстро «проглотилась» за первый заход, может, за эту ночь она сможет дочитать остальное. А утром надо идти на встречу с Ти Лав. Стоит, наверное, попросить Рояла пойти с ней, так, на всякий случай.

Октавия вернулась в комнату, легла в кровать и взяла книгу, со второго раза открыв на нужной странице. Героиню отправили в лес, на этом она в прошлый раз закончила читать.

Углубившись в чтение, она опять ставила себя на место героини – представляла огромный темный лес, такой густой, но тихий, кажется, словно бы безжизненный. Она шла по заросшей, когда-то вымощенной тропе, ища маленький кустик светящихся ягод, которые ей надо было принести, чтобы «доказать свою верность». Всё еще чувствуется боль по всему телу после того, как её запихнули в тесную коробку, всё ещё чешется и жжётся после горячего душа. Она заблудилась, ей начинает казаться, что так будет лучше, если она потеряется и не вернётся — вряд ли бы её отправили сюда, если бы она значила для них хоть что-то…

Темнота сгущается, среди деревьев мерещатся монстры, словно бы скользящие за ней, ожидающие, когда она ослабнет. Но вот вдалеке что-то замерцало, неужели это заветные ягоды? Она, невзирая на свою усталость, прибавляет шагу, почти бежит, спотыкаясь о камни и ветки. Вот, она уже близко, но наконец-то понимает, что это не сияющие ягоды, а тусклый свет из окна какого-то старенького домика. Обессиленная пони падает на землю и теряет сознание.

Когда она приходит в себя, она чувствует тепло, она уже не на улице. Хозяин увиденного ею домика заметил потерявшую сознание пони и попытался помочь. Жеребец выглядит странно, но вполне приветливо и спокойно, он даже пытается улыбаться. Кобылка привстаёт, старается объяснить ему, почему она попала в лес в такое время, на что получает ответ, что этих ягод и в помине нет в этих лесах. Они никогда не росли в Эквестрии, потому что не могут приспособиться к сменам погоды, контролируемой пони.

Кобылка начинает плакать – она боится возвращаться без ягод, в её голове мечутся мысли о том, какое «испытание», больше похожее на пытку, устроят ей в наказание. Она случайно говорит об этом жеребцу, тот взволнованно советует обратиться к старшим, отмечая, что слышал о подобном поведении подростков в этой академии, когда выбирался в город за продуктами. Лесничий явно обеспокоен за бедолагу, но что-то есть в нём странное.

Кобылка, чувствуя какие-то намеки с его стороны, намекает в ответ, что готова «отблагодарить» его, на что тот резко отвечает грубым отказом, но она замечает в его глазах слезы, словно это не просто разозлило или обидело его, а заставило вспомнить что-то.

Она остаётся у него в доме до утра, греясь у старой каменной печи и слушая его уговоры обратиться к старшим. Она прекрасно знает, что это бесполезно. Поверят ли ей, что «самый сок» учащихся творит такое? Накажут ли их? Так или иначе, она сделает себе лишь хуже, вызвав гнев «клуба».

Как только солнце осветило верхушки деревьев, она отправилась назад. При свете солнца лес казался уже не таким страшным, а где-то глубоко в душе она чувствовала странное тепло – ей казалось, что она наконец нашла кого-то, кто её понимает, кто помог ей совершенно безвозмездно и, совершенно не зная её, волнуется, словно старший брат. Она начала верить в лучшее – может быть, подруга наконец-то заступится за неё! Ведь они вместе с детства! Да и, тем более, всё начало налаживаться с жеребцом, что учился с ней, они даже договорились о свидании через пару дней.

Преисполненная высоких чувств, героиня провела весь день, как ни в чем не бывало общаясь со сверстниками, с подругой, уточнила время свидания, даже успела доделать домашнее задание, которое надо было сдавать завтра.

Всё резко изменилось в следующей главе. Она проснулась у себя в комнате, чувствуя ужасную боль по всему телу, пытаясь вспомнит, что произошло. Воспоминания приходили отрывками – она вспомнила, как спустилась в нижний этаж, бывший в чем-то вроде подвала, где заседал «клуб», как пыталась объяснить, почему не нашла ягод. Но её объяснение никому не понравилось, особенно главе клуба, хотя и было очевидно, что она знала о том, что этих ягод в том лесу нет.

Попытки вспомнить, что с ней делали, отозвались чудовищной болью внизу живота. Она воспоминала – её подруга все-таки не заступилась – она убежала, вспомнила, что узнала, что её парень был братом главы «клуба». Вспомнила, что, пытаясь защититься, пригрозила тем, что расскажет о том, что творится в этом «клубе», на что ей ответили, что «предатели живыми не выберутся». Они намекнули на то, что до неё была другая кобылка, когда был совсем другой состав «клуба» и что она попыталась обратиться к преподавателям, и что не успела – утром её нашли мертвой на дороге – все подумали, что на неё напал какой-то зверь.

Этот «клуб» существует уже много лет, его состав постоянно меняется, но неизменным остаётся одно – один из участников обречён страдать, подвергаться самым жутким пыткам, способным прийти в голову остальных. Они были подростками, даже младше героини, но при этом были настоящими монстрами.

Всё становилось для неё на свои места. Подруга была трусихой, не способной ни на что, может быть, даже получавшей удовольствие, когда наблюдала за страданиями несчастной. Её парень лишь притворялся, чтобы «присматривать» за её поведением вне клуба. Вероятно, этот клуб даже прикрывали кто-то из преподавателей.

Это был настоящий Тартар, только на поверхности, заполненный обычными с виду пони, которые занимались обычными с виду делами. Клуб был больше похож на странную секту – героине с самого начала казалось непонятной темная бутылка, что всегда стояла в комнате клуба. Но у клуба ведь была ещё одна комната. Настоящая пыточная, со множеством почти музейных «инструментов».

Пони посмотрела на свою кровать, залитую кровью, борясь с болью, доковыляла до тумбочки и, схватив с неё свою дипломную работу, вышвырнула её в окно, в реку. Она работала над ней всё время, что училась здесь, «основы материнства» должны были стать последним, что она расскажет принимающим диплом преподавателям. Но теперь она не хотела даже думать об этом – от одной мысли её глаза начинали щипать слёзы, зубы выбивать дробь, а тело трястись.

Она положила на стол чистый лист бумаги и, взяв в зубы карандаш, написала на нём свою новую тему: «Психология жертв». Что-то щёлкнуло в голове кобылки, полностью убив когда-то любящую весь мир душу, мечтающую о красоте и детях. И она даже не собиралась скрывать факт того, что стала монстром.

Она побежала в домик своего нового знакомого, ошарашив и напугав его своим подранным видом. Она сложила два и два – странную обеспокоенность этого жеребца за её судьбу и гибель упомянутой клубом кобылки, которой, если судить по примерным датам, должно было бы быть столько же лет, сколько и ему.

«Грязную работу я возьму на себя, — судорожно дыша, сдерживая подкатывающие порывы истеричных слез и смеха, прохрипела она, схватив жеребца за плечи, — Просто помоги мне их связать».

Возможно, он был напуган её решительностью, её блеском в глазах, её безумием, которое словно бы сочилось слизью из неё; возможно, он не понял, о чём она говорит; а, возможно, он прекрасно осознал, что она хочет сделать, и по-настоящему захотел отомстить, даже не задумываясь, что не тем пони.

Героиня провела его в здание академии и к помещению клуба. В комнате была лишь глава и две её помощницы, скучающие и пытающиеся себя занять выдумыванием новых издевательств. Увидев героиню, они было обрадовались и уже начали рассказывать ей, что придумали, ожидая привычного её страха, но она была настроена иначе. Она схватила зубами стул и одним ударом выбила дух из самонадеянной пегаски, любящей кичиться своим званием «помощницы королевы». Остальные две пони хотели было что-то сделать, то ли убежать, то ли дать отпор, но жеребец, по команде героини, быстро ворвался в комнату и без проблем повязал подростков.

Кобылка широко улыбнулась, не торопясь, взяла со стола карандаш и, так же не торопясь, подошла ко второй «помощнице». Та кричала и требовала прекратить эту «глупую шутку». Кобылка лишь улыбнулась и медленно, словно бы наслаждаясь визгом, воткнула карандаш той в глаз. Жеребца стошнило, воздух вокруг «королевы» начал отдавать зловонием, а героиня окончательно сошла с ума. Повязав вместе со своим помощником ещё троих участников «клуба», они оттащили их во вторую комнату.

Октавия резко отпрянула, чувствуя нехватку воздуха, словно бы начав тонуть. Всё это время героиня представала для неё самым настоящим святым, столь чиста она была, столь велика была её вера в окружающих. Но целую главу она беспощадно мучила своих обидчиков, глумясь над ними даже тогда, когда они переставали шевелиться. И она не чувствовала никаких угрызений совести, просто наслаждаясь их болью, казалось, в какой-то момент даже забыв, что это месть.

В следующей главе она прекрасно помнила, что произошло, и прекрасно осознавала, что она сделала. Но не жалела. Измученные тела она выкинула в реку через подземный канал, связанный с той комнатой, предварительно убедившись в том, что на жертвах не осталось ни волосинки с её гривы или хвоста – полночи она осматривала ошмётки, в которые превратила своих мучителей, осторожно снимая с них медового цвета волоски.

Полиция прочесывала всё вокруг, говорили о маньяке, все, естественно, заметили, в каком ужасном состоянии была героиня и, естественно, посчитали её жертвой, которая смогла спастись. Когда её допрашивали, пытаясь выяснить, как же выглядел нападающий, она прекрасно играла убитую страхом слабую кобылку, рассказывая об ужасном монстре, который, как казалось ей, сочился самой тьмой, когда хладнокровно мучил её друзей, а сама она чудом спаслась, притворившись мёртвой, когда он уже устал. Её историю заглотили, как рыба заглатывает крючок, журналисты подняли шум в газетах, академия обросла огромным количеством охраны, комнаты клуба опечатали, а чуть позже двери даже заварили.

Но кобылка не была довольна. Её подруга бесследно исчезла – наверное, поняв, что произошло. И еще двое – как их звали в клубе, «королевский повар» и «королевский маг» — единорожка и пегас, покинули академию, как только началась тревога. Уже на следующий день их забрали родители.

Героиня за три ночи написала свой новый диплом, никто даже не упрекнул её в теме – всем она казалась жертвой, психологию которой и рассматривала работа. Она вышла из академии, любимая всеми преподавателями, но чувствующая пустоту. В день окончания она ушла раньше всех и отправилась в домик к своему невольному подельнику. Он встретил её тем же взволнованным взглядом, как и когда нашел её, ослабленную, на дороге. Казалось, он уже оправился от того, что натворил, точнее – помог натворить. Это понравилось кобылке, и без слов, одним жестом, она пригласила его за собой.

Перевернув последнюю страницу последней главы, Октавия судорожно вздохнула. Хотелось вскочить с кровати, бежать к Бьюти Брасс и в ухо ей кричать, что она сумасшедшая, раз ей нравится такое! Но сама она не могла отрицать, что читала с увлечением и интересом.

Пони широко зевнула и посмотрела на часы. Полшестого утра. Пять с половиной часов до встречи с Ти Лав.

— Как же болит голова, — в пустоту пробурчала Октавия, чувствуя, что тишина начала ей надоедать.

Тут же раздался грохот в коридоре и скрипучий визг, к которому Октавия сразу присоединилась, прячась под одеяло. Что-то пробежало по коридору, ударяясь о стены и вереща. Пони узнала этот звук – иначе быть не могло, теневая штука вернулась. Наверное, она уже давно ходила по дому, не зная, что Октавия сидела в своей комнате. А может быть, зная и прислушиваясь.

Чем бы это существо ни было, казалось, оно испугалось. Может быть, от неожиданности? Любопытство взяло верх, заставив пони осторожно вылезти из-под одеяла, медленно, не издавая звуков, прокрасться к двери и, открыв её, выглянуть в коридор.

Весь пол был заляпан чёрной грязью, прямо как тогда, в первую ночь. Но сейчас её источник не предавался сомнениям – черная тварь, которую тяжело разглядеть, она всё-таки здесь. Диковинный зверь опять заблудился? Или это существо пришло сюда не случайно? Оно двигалось тихо, кажется, оно хорошо знало этот дом. Но представляло ли оно настоящую опасность? Октавия хорошо помнила тот сон, что приснился ей в отеле – сон, в котором это существо чуть не убило её. Но ведь это был просто сон. Просто её страх, обретший образ из-за усталости разума. Не зря же говорят, что сон разума порождает чудовищ. Правда, она не была уверена, что подобное изречение уместно в этой ситуации.

Октавия медленно подошла к лестнице. Как и тогда, существо стояло у входной двери. Как и тогда, смотреть на него было тяжело, почти больно. Оно медленно обернулось, словно осознав, что за ним пытаются наблюдать.

— Успокойся, — пытаясь сдержать дрожь, сказала Октавия, — чем бы ты ни был, я не причиню тебе вреда.

Ответом ей послужил оглушительный скрип. Существо привстало на задние ноги, словно пытаясь быть больше неё, но пони всеми силами сохраняла самообладание, несмотря на то, что уши от громкого, невыносимого скрипа начали болеть. Чтобы стерпеть это, она закусила губу, всё тело трясло, ей казалось, что нехитрый ужин вот-вот вырвется наружу.

На глаза навернулись слезы от того, что она пыталась смотреть существу туда, где, по идее, должны быть глаза, хотелось зажмуриться. Нечто продолжало скрипеть, то ли боясь и пытаясь отпугнуть пони от себя, то ли специально угрожая ей. В какой-то момент Октавии показалось, что оно прекратило, но в тот же момент голову пронзила резкая боль.

Мир вокруг поплыл, словно размытые водой краски, ноги подкосились, показалось, что пол и потолок поменялись местами. Пони скатилась по лестнице, чувствуя головой и спиной каждую ступеньку и каждую торчащую из неё щепку. Плюхнувшись в лужу грязи, оставленную существом, Октавия попыталась приподняться, но тело не слушалось, было практически невозможно осознать, где верх, а где низ, все звуки затихли. Взор медленно заполнила черная пелена, и вскоре пони словно бы осталась в пустоте.

Она испугалась. Это был самый настоящий животный страх – страх за свою жизнь. Чёрная пелена пред глазами дёрнулась. Удалось разглядеть где-то в уголке поля зрения кусочек вешалки. Тут же в опустошённый мозг Октавии пришла ужасная мысль – она не ослепла. По крайней мере, пока. Просто она уткнулась в эту тварь, а тварь ответила тем, что смотрела на неё.

«Кто ты?» — попыталась спросить серая пони, но не смогла выдавить из себя ни звука. Существо, казалось, улыбнулось, уронив изо рта несколько капель чего-то чёрного. Пара капель упала на вывернутую ногу Октавии, обжигая, словно кипяток. Стиснув зубы, пони развернулась и попыталась встать. Ноги не слушались – единственной, способной делать то, что хотелось мозгу, была только передняя левая: правая болела, а задних ног пони уже не чувствовала.

Существо схватило её за хвост и потянуло на себя, словно бы оплетая чем-то. На инстинктах, Октавия схватила зубами торчащее из пола лезвие и вывернулась, пытаясь порезать им нападающего. Она смогла задеть что-то, что у существа было вместо передних ног, и оно ослабило хватку. Чёрная грязь потекла из раны, заливая пол и ещё больше обжигая неспособную подняться пони, но вместе с этим словно бы давая ей сил. Пока тварь была ошарашена внезапной агрессивностью жертвы, пони начала карабкаться наверх, не соображая, зачем. Она вообще ничего не соображала, всё, что осталось в мыслях – это то, что ей надо позвать на помощь. Почему-то в голове второй этаж был идеальным для этого местом.

Кажется, порез оказался серьезной проблемой для передвижения этого существа, потому что оно даже не пыталось догнать убегающую жертву, пока та карабкалась. Но, стоило серой пони оказаться наверху лестницы, как тварь, видимо, пришла в себя. Но она тоже не могла двигаться быстро, словно раненная «нога» перестала быть опорой.

Стискивая зубы, Октавия, уцепляясь за неровности пола передними копытами и подтягивая остальное тело, ползла к заветной двери в её комнату. Она уже потянулась к ручке, когда существо доковыляло до неё и попыталось утянуть назад.

Пони перевернулась на спину и оттолкнула тварь обоими передними копытами, заставив ту упасть на пол и даже отступить на пару шагов, словно та проскользила на собственной грязи. Но это оказалось преимуществом лишь на пару секунд, позволивших Октавии снова вернуться в положение на животе, чтобы ползти дальше. Существо раскрыло рот, и его словно бы стошнило. Пони вжалась в пол, избежав чёрной струи, однако теперь вся дверь была заляпана обжигающей грязью, словно бы кислотой, растопившей ручку и сплавившей петли. В конце коридора была ещё одна дверь – комната Винил. Не отдавая себе отчета от страха, Октавия что есть сил, поползла туда, цепляя больше щепок и лезвий. Однако именно эти щепки и лезвия мешали двигаться и твари, которая явно болезненнее переносила порезы, истекая чёрной жидкостью, уже не похожей на грязь, а скорее на чёрную воду. В какой-то момент существо почти снова поймало жертву, но зацепилось задними ногами об обломки стола и испугалось их падения. Октавия не обратила на это внимания, ей казалось, что темнота вокруг поглощает все звуки, но, если она доберётся до окна, то сможет позвать на помощь.

Пони вползла в комнату и захлопнула за собой дверь, опрокинув стоящее рядом кресло, словно надеясь на эту маленькую баррикаду.

Существо билось о дверь, пытаясь пробиться в комнату, но, кажется, оно слабело. Однако при этом оно становилось всё злее и злее.

Октавия подползла к окну и приподнялась, держась лишь передними ногами за подоконник – задние были словно ватные. Щеколда была старая, несмазанная, и сдвинулась лишь с третьего рывка; пони обломила себе зуб, но даже не обратила внимания.

«Помогите!» — попыталась кричать она, но, как она ни силилась, ей не удавалось произнести это громче, чем шёпотом. Она надрывала лёгкие, но её голос пропал, как и все звук вокруг.

Существо выбило дверь и вползло внутрь, тут же дёрнувшись к Октавии и снова схватив её за хвост, подтягивая к себе и заливая чёрной жидкостью. Пони попыталась вырваться, но тварь была настойчивее. Словно пытаясь угомонить жертву, она отбросила её в шкаф. Октавия стиснула зубы, чувствуя, что сломала пополам собой тонкую фанерную дверцу. Из шкафа вывалились вешалки с одеждой, коробка со скрипкой, мелкий хлам с верхних полок засыпал лежащую без сил пони.

Существо задергалось, словно пытаясь отдышаться, потом ещё раз схватило жертву и снова ударило о шкаф.

Что-то красное упало сверху на лицо Октавии. Пока существо дергалось, не обращая внимания на Октавию и осыпавшийся хлам, она повернулась набок и прижала это что-то копытом к земле, чтобы не дать ему укатиться.

Фальшфейер. Красный длинный цилиндр с жёлтой крышечкой. Он был ярким, единственным ярким предметом в застилаемой темнотой комнате.

Было темно. Существо истекало тьмой. Тьма была всюду, она была ощутима, осязаема. А этот фальшфейер мог осветить всё вокруг, развеять животный страх перед темнотой.

Октавия схватила его обоими копытами, зажмурилась и, сорвав крышечку зубами, направила на успевшую отдышаться тварь.

Стало холодно – вся чёрная грязь почти мгновенно превратилась в лед, существо забилось в агонии, пытаясь отступить, но, похоже, его ноги были тоже изодраны «ловушками». Октавия пыталась дышать, холодный воздух придал ей немного сил, проясняя ощущения, но в то же время обрушая всю боль, что она до этого терпела, пока была в шоке. Вместе с существом, изнутри которого вырастали острые глыбы льда, разрывая его чёрную шкуру, Октавия билась в немой агонии – уши, глаза, горло, лёгкие, всё тело пронзала ужасная боль, она чувствовала, что истекает кровью, чувствовала все порезы, которые оставили щепки и лезвия, пока она ползла, чувствовала все ушибы после падения по лестнице. Но, как циник с рождения, она нашла в себе силы отметить, что твари сейчас куда хуже.

Существо дернуло остатками передних ног, уже покрытыми льдом, и отбросило от себя догорающий фальшфейер. Почувствовав себя лучше, оно приподнялось и занесло одну ногу над головой Октавии, собираясь наконец-то добить жертву.

Всё было ясно. Чем бы оно ни было, Винил Скрэтч знала о нём. И она пыталась спастись. Но, видимо, ей пришлось так же тяжело, как Октавии, если не тяжелее – она сама напоролась на собственные ловушки, сама обожглась о фальшфейер, может быть, забыв, что единорог, и схватив его ртом. Хотя, почему тяжелее? Ведь это Октавия сейчас умрёт! Серая пони не могла даже зажмуриться, её сердце словно бы перестало биться, дыхание остановилось.

Существо дёрнулось, поднимая ногу повыше, собираясь ударить, как что-то прошло его голову насквозь, превращая жидкое содержимое в ярко-белый лед. Всё тело существа стало ледяным и осыпалось. Из кусков, которые были головой, торчал сигнальный патрон, видимо, разорвавшийся внутри.

Теряя сознание, Октавия увидела кого-то, входящего в комнату. На передней ноге была скоба для пользования оружием, в ней висела сигнальная ракетница с ещё дымящимся дулом. Вошедший осмотрелся и, видимо, вздохнул – пони всё ещё не могла толком расслышать звуков, но могла поклясться, что этот жеребец сказал что-то вроде «хотя кому какая уже разница». По бородке она узнала в своём спасителе библиотекаря. Она попыталась потянуть к нему копыто, чтобы тот помог ей встать, но усталость и боль окончательно взяли верх, и она потеряла сознание.

Октавия не могла сказать, что жила по совести, никогда не могла назвать себя примером для других. Большую часть времени она была невыносимой. Но это было не от злости. Даже она сама не всегда понимала, что происходит внутри, в её душе и сердце.

Она была единственным ребенком в семье, с самого детства её окружало внимание – её родителей, строгих, но любящих, горничной, которая привязалась к маленькой кобылке совершенно чисто и по-детски, зачастую забывая, что общается с дочкой своих нанимателей. Что уж говорить, на неё до сих пор обращают внимание – музыкальные критики, пресса, и, что более важно, на неё обращают внимание друзья, они всегда внимательны к её нередко надуманным проблемам. Даже совершенно незнакомые ей пони оказывались очень внимательны к неё, например, Дитзи Ду. Конечно, самым главным другом, чьё внимание она ценила больше всего, была Винил.

В её жизни столько внимания, что тяжело понять, насколько она одинока. Иногда она чувствует себя по-настоящему чужой, по-настоящему ощущает пустоту вокруг себя, если рядом нет Винил, чтобы её заполнить. До встречи с Винил и до того, как они стали по-настоящему друзьями, Октавия была одинока. В её сердце было пусто, настолько, что она практически не обращала внимания на мир вокруг, лишь апатично плывя по течению – учёба, учёба. Учёба, ведь родители хотят, чтобы она стала самостоятельной.

Она трудилась не покладая копыт, просто потому что так было нужно, избегая мыслей о том, что будет дальше. Училась, после этого работала, пытаясь убивать в себе сомнения, пряча в себе ребёнка, который не мог вырваться наружу даже в своё время, которого она загоняла в самые глубины своего разума, ребенка, который плакал из-за всей этой пустоты в жизни.

Октавия навсегда запомнила тот день, когда встретилась с Винил вновь, после разлуки, вызванной учёбой в Академии, куда единорожка не попала. Тот день был самым ярким, самым важным для неё, но таким простым. Будучи с Винил, Октавия даже обычные дни видела, как что-то яркое. Будучи с ней, Октавия обретала контроль над своей судьбой, понимая, что против течения можно плыть, нужно лишь немного постараться.

Октавия словно бы сидела в тёмной комнате при свете свечи и читала книгу, где было написано всё о ней – всё, что она помнила, всё, что забыла, всё, что не осознавала… Она слышала странные шумы, крики, скрипы, но не могла понять, откуда они идут. Они мешали сосредоточиться, мешали понимать.

— Тихо! – крикнула она, — Здесь интересный момент!

А какой интересный момент? Момент, где она умирает. В свои неполные тридцать два года, незамужняя, забитая своей работой, без каких-либо иных планов на будущее. Хотя, какие планы? Она же уже умерла. Почему бы просто не пройтись по своему прошлому? Взглянуть на себя?

Она взяла лежащий на тумбочке альбом и раскрыла на первой странице. Какая же она маленькая, просто серенький комочек. Роды матери принимал врач-пегас, он даже был на одной из фотографий, в самом уголке, почти не заметен, а из-за времени фотография кое-где выцвела, кое-где отсырела, поэтому и осталось от статного пегаса лишь чёрное пятно.

А ведь отец любил фотографировать дочь по поводу и без повода. Он стремился запечатлеть всю её жизнь – не только её успехи, но и её неудачи, даже совершенно обычные дни. Первые шаги, первые слова, первые обиды, первые рисунки. Октавия до глубины души ненавидела своё детство. Она не хотела вспоминать, какой неуклюжей и глупой она была. Ведь в детстве она, например, думала, что детей находят в распустившихся бутонах цветов, за которыми ухаживали мама и папа. Это, якобы, подарок цветов за заботы.

Когда она была маленькой, она любила смотреть, как отец играет на скрипке, сидя вместе с матерью и горничной. Ей действительно не было дела до звучания, ей нравилось, каким спокойным он выглядел, как держал смычок и скрипку, стоя неподвижно, словно статуя, как проверял струны перед игрой, ей нравилось, как он кланялся, когда заканчивал. Октавия именно тогда влюбилась в музыку, но не как в искусство звучания, а как в искусство движения и поведения. Когда на неё не смотрели, она пыталась повторять эти движения, изображала, что играет на скрипке, кланялась своим игрушкам, представляя, что они её зрители.

Однажды родители сами решили, что она должна стать музыкантом, чем, поначалу, обрадовали её, но потом пошли тяжёлые уроки, пришлось учить нотную грамоту, выучивать каждую мелочь. Она сама выбрала виолончель, которая до этого стояла в самом дальнем углу большой кладовой комнаты. Октавия назвала её «большой скрипкой» и попросила показать, как на ней играют. Отец тогда рассказал, что этот инструмент сложный и громоздкий, что стоит начать с чего-то поменьше. Но маленькая кобылка настояла на своём. Она постоянно падала с табуреточки, на которой стояла, когда училась, часто роняла инструмент, за что получала нагоняй от родителей, но, хоть иногда и было тяжело, училась.

Учась игре на столь большом инструменте, она почему-то чувствовала себя взрослее, настолько, что стала позволять себе иногда не слушаться родителей – ложиться позже, тайно ходить по ночам по дому. Так она однажды и пришла в библиотеку отца, думая почитать что-нибудь «со взрослых полок», до которых не доставала без помощи подставленного стула. Для первого прочтения она выбрала книгу из тех, которые обычно читала мать. Возможно, именно этой книгой она и закончила невинный период своего детства. Жестокий мир книги преобразил её взгляды на мир, сформировавшиеся в неокрепшей жеребячьей психике кобылки, жившей вдали от крупных городов и даже деревень — она даже не ходила в школу, родители и учителя, которых они приглашали, учили Октавию прямо дома.

Много раз перечитывая книгу, Октавия задавалась вопросами, на которые тогда не могла найти ответа. Она прекрасно знала, что ей запрещено читать что-то с верхних полок, прекрасно знала, что она не сможет оправдать странные вопросы. Ей хотелось узнать, почему одни пони могут мучить других, зачем нужно оружие, что такое рабство и что такое смерть. А главное, зачем эти вещи, как и многие другие, существуют, если они так ужасны.

Вопрос о том, откуда берутся дети, у неё пропал достаточно быстро, обозначив этим событием окончание периода, который она всю оставшуюся жизнь ненавидела вспоминать. Читая книгу в очередной раз, она начала догадываться, что цветы в появлении детей не замешаны никак, очень уж об этом говорила одна из сцен, но там было столько непонятных слов, что она не могла заснуть, думая о них. Тогда для неё очевидным решением казалось пойти к родителям и лечь между ними, но вместо этого, когда она вошла к ним в комнату, она лишь какое-то время стояла в дверях, незамеченная, наблюдая за непонятными для неё действиями. Тогда она практически влюбилась в то, как двигалась её мать – обычно она никогда не показывала свою гибкость, ведя себя очень сдержанно, никогда даже не расслабляя плечи. Постояв, Октавия тогда развернулась и ушла к себе в комнату, чувствуя, что получила все ответы на все вопросы. «Уроки спокойствия» были настолько хорошо усвоены ей, что, в отличие от многих других жеребят, которые могли попасть в ту же ситуацию, она не издала ни звука, ничуть не испугалась, а даже, напротив, в её, возможно, уже искривлённом из-за тайных открытий сознании осталось лишь восхищение.

В её голове сложился к тому времени идеальный образ – наружное спокойствие, минимальность движений, строгость во взгляде, но тайная, скрытая для кого-то особенного страсть. Она даже пыталась начать заниматься своей фигурой, думая, что сможет выгибаться так же, как мать, но быстро сдалась.

Шло время, она повзрослела, и её отправили в старшую школу при Академии Искусств. Из уютненького гнёздышка прямиком в непонятный ей мир, заполненный постоянно идущими, торопящимися и опаздывающими куда-то пони. К тому времени она так устала от постоянных наставлений родителей, что была даже рада. Однако радость быстро сникла и, если бы не знакомство с Винил, она бы не выдержала и сбежала домой с позором.

Учёба в старшей школы оставила странные воспоминания, большинству из которых мало кто поверил бы теперь. Например, то, что популярностью у жеребцов пользовалась именно она, а не Винил. Или то, что в некоторых разговорах она заставляла многих сверстниц краснеть, рассуждая о, как ей казалось, простых вещах. Что касалось Винил, она чистосердечно и наивно не понимала многое из того, что говорила Октавия.

Далее были слушания при поступлении в Академию, где Октавия чудом прошла, а далее почти пустота. Почти ни один день из тех, что она проучилась здесь, не запомнился ей. Единственные оказавшиеся памятными дни были ознаменованы тем, что она нашла друзей, с которыми, однако, очень мало общалась, и тем, что один из этих друзей вытаскивал её из какой-то проблемы, в которую она вляпывалась. Она попыталась перенять нагловатый стиль Винил, совместив его со своим тихим и сдержанным поведением, но вышло из этого то, что называют «скандалистом».

Что уж говорить, она не запомнила толком даже того, как окончила Академию и начала выступать, все события остались в её памяти лишь как факты, а не как образы. Собственно, первый в этом периоде запомнившийся образ был связан со встречей с Винил после одного из концертов их труппы. Что уже к тому времени известный диджей делала в театре, где прямо-таки витал дух классической музыки, было не понять. Сама единорожка объясняла своё появление там поиском вдохновения на новый альбом ремиксов.

Подруги договорились о ещё одной встрече. А потом ещё об одной. А потом Октавия пригласила Винил к себе домой, потому что просто устала от полной тишины в своей съёмной квартирке. В ответ единорожка предложила как-нибудь съездить к ней домой, как только закончится её контракт с одним из клубов в Кантерлоте, где она выступала каждую ночь.

И между выступлениями и репетициями Октавия нашла время, чтобы съездить в городок Понивилль, поразившись его просторности и дружелюбности, а небольшой домик, где жила Винил, показался ей настоящим дворцом после её тесной квартирки. Она даже машинально искала библиотечку в доме, посчитав, что в каждом частном доме должна быть библиотека.

Они любили проводить время вместе, хоть общих тем у них почти не было. Немного о музыке, немного о погоде, немного друг о друге. Никто из них не любил поднимать темы своих семей, Винил не очень любила разговаривать о том, что делала, когда Октавия училась в Академии.

Но как-то раз единорожка всё-таки проболталась, что, не попав в академию, она отправилась учиться на техническую специальность где-то в небольшом, малоизвестном городке. Более того, оказалось, что её диджейский пульт – её собственное изобретение её собственной сборки, чем она в тайне очень гордилась.

Собственно, практически лишённые общих тем для разговора, они и были вместе, понимали друг друга с полуслова, иногда даже немного ссорясь, но никогда не переставая улыбаться друг другу. Их дружба могла быть и предметом зависти, и восхищения, и сплетен. Их нередко подкалывали на тему того, что они, две незамужние кобылки, проводят столько времени вместе, иногда даже разговаривая, как давно женатая пара – спорили о том, что стоит приготовить на ужин, когда выбирали продукты на рынке, называли друг друга ласковыми именами — больше ни от кого Октавия не хотела бы слышать «Окти» или «Тави» — даже чуть ли не разыгрывали сцены ревности, когда кто-то из них появлялся позже обычного.

Конечно, эту ревность, как и всё поведение, они оправдывали тем, что это не более чем шутка, но невольно Октавия не раз задумывалась, что они действительно похожи на женатую пару, просто не всегда вместе.

И вот так, внезапно, их счастливая жизнь прекратилась. Собственно, прекратилась жизнь Октавии. По крайней мере, ей казалось, что эта темная комната с книгами и альбомами о её жизни – что-то вроде входа в мир мёртвых. Однако тут не было ни летающих ангелочков, ни жутких демонов. Просто темнота.

Октавия встала с мягкого кресла, положив альбом назад на тумбочку, и осмотрелась. Чем больше она думала об этом, тем больше ей казалось, что это не очень похоже на то, какой должна быть жизнь после смерти. А хотя, может, действительно, нет ничего после смерти? Остаётся лишь прошлое, которое уже точно не изменить, и чернота, и тьма вокруг. По меньшей мере, это пугало – быть в сознании, хоть и не в физическом смысле, навечно в этой замкнутой пустоте, где всё дальше пары шагов от кресла было чёрным. Если, конечно, было чем-то вообще.

Октавия вздрогнула – ей стало не по себе. Страх подкатил от живота к горлу, она вдруг потеряла всю умиротворенность, которую чувствовала столько времени, хотелось назад, в жизнь, пусть с переломанными костями после падения, пусть еле дыша, но назад, в жизнь, где есть что-то кроме кресла, тумбочки и воспоминаний, где ещё можно создать много новых воспоминаний!

Она попыталась кричать, но не получилось. Ей стало жарко, легкие словно сдавило, конечности затекли, но ум был на удивление ясным и он отказывался понимать, как она сейчас может чувствовать такие физические ощущения, но всё равно продолжала считать, что это место – не что иное, как жизнь после смерти. Пони надрывала легкие, пытаясь выдавить из себя хоть какой-нибудь звук, чтобы хоть как-то разорвать тишину, у неё не получалось, но она вновь набирала полные легкие воздуха и вновь пыталась. Жара сковывала её все сильнее, словно оковы, словно бы пытаясь подавить её и не позволить ей уйти.

Вдруг из её горла вырвался слабый писк, похожий на тихий скрип. Почувствовав, что преуспевает хоть в чём-то, Октавия напряглась ещё сильнее, почти задыхаясь и падая. Она не узнала своего голоса. Он показался ей таким хриплым и старым, таким уставшим, словно она уже была дряхлой старухой. Помотав головой, отталкивая от себя неважные сейчас мысли, она глубоко вдохнула и крикнула ещё раз. Громко и звонко.

Октавия почувствовала холод, темнота вокруг задрожала, словно потревоженная вода, а крик подхватило эхо. Откуда-то сверху упала маленькая белая снежинка, приземлившись пони прямо на нос. Воздух понемногу холодел, снежинок становилось всё больше, они летели откуда-то сверху, издалека, словно бы освещая всё на своём пути. Пони посмотрела вверх – где-то вдалеке было видно пятно света, оно манило к себе, выйти из этой темноты, при этом свет казался холодным, тогда как тьма обжигала собой, но в свете сейчас было видно спасение.

Пони, что есть сил, потянулась к нему, словно бы надеясь достать его копытами. Вдруг её тело сковал холод, тьма мгновенно исчезла, всё пространство вокруг заполнил яркий свет. В лучах, струящихся сверху, Октавия, как ей показалась, увидела идущую к ней кобылку. Её шкура была бела, словно снег, но грива была чернее тьмы, которая окружала всё вокруг мгновенья назад, а красные полосы на гриве и хвосте напоминали кровавые подтеки, глубокие раны.

«Все хорошо, — беззвучно, одними губами прошептала кобылка, — Тьма ослабила хватку, ты можешь высвободиться. Ты нужна кое-кому. И ты ещё можешь сделать кое-что важное».

Октавия не слышала её слов, но прекрасно разбирала их, словно то, что хотела сказать эта кобылка, появлялось в мыслях серой пони само. Внезапно свет усилился, серая пони зажмурилась, испугавшись, что вот-вот ослепнет, и тут же почувствовала, что упала.

Тело в мгновение стало тяжёлым, пришлось быстро учиться дышать. Но, совладав с появившимися болезненными ощущениями, кобылка почувствовала, что разум начал проясняться. Для начала, надо открыть глаза. Этого не удалось, она поняла, что веки слиплись из-за подсохшего гноя. Попытавшись нащупать свою голову копытом и чуть не выбив себе глаз, пони стерла грязь с век и ресниц и открыла глаза.

Потолок был покрыт серой плиткой, в воздухе витал запах стерильных бинтов, который Октавия очень запомнила после того, как ломала ногу в детстве. Кажется, это больница, что будет логично.

— Октавия! — позвал её знакомый голос, — Ты пришла в себя!

К ней подбежал Роял Рифф, словно едва сдерживаясь, чтобы не обнять.

— Что случилось? – пробурчала Октавия, — Где эта тварь?

— Октавия, не будь такой грубой хотя бы сейчас! Он спас тебя!

— Я не про Скептикал Поинта. Где он, кстати, тоже? Но вообще я про ту черную тварь.

— Пациент бредит, простите её, — кажется, это здешний доктор, — ей, наверное, что-то снилось, она ещё не отошла от пережитого.

— Я говорю чётко и ясно, по-твоему, те, кто бредят, могут так? – Октавия привстала, стиснув зубы от боли, но даже не дернувшись.

— Октавия, успокойся, — Роял подошел и положил ей копыто на плечо, — Из хороших новостей то, что с тебя сняли подозрения.

— Конечно, сняли! Но обвинять им некого! Ту черную тварь прикончили, она разлетелась в клочья! Похоже, ему не нравится выстрел из сигнальной ракетницы. Собственно, как и огонь фальшфейера. Я знаю, что звучит это всё, как бред, но, похоже, они боятся огня. Но не жара от него, а света. Понимаешь, всё встает на свои места!

— Не совсем понимаю, но тебе стоит успокоиться. Как только тебе станет лучше, мы разберёмся со всем этим. Но сначала тебе надо чуть отдохнуть и прийти в себя.

— Я в себе, я никогда не была в себе настолько сильно! Понимаешь, когда вся жизнь не пролетела перед глазами, как говорят обычно, а медленно и подробно проползла перед глазами, начинаешь понимать, как нужно расставлять приоритеты. И сейчас самое главное для меня – это разобраться со всей этой чертовщиной, что творится вокруг тьмы и света.

— Мисс Мелоди, пожалуйста, успокойтесь, — доктор протянул ей таблетку, от одного запаха которой захотелось вытошниться, — Вот, это обычное успокоительное, выпейте его и поспите.

— Нет! — Октавия выбила таблетку у него с копыта, — Я не хочу спать! Выспалась!

— Октавия! – Роял громко топнул ногой по полу, — Прекрати это! Сейчас же! Ты в больнице, не у себя дома. Знаешь, в каком состоянии тебя сюда доставили?

— Боюсь даже представить, — обиженно буркнула она в ответ.

Роял Рифф грустно вздохнул, отошел от кровати Октавии и прошелся по палате. Было легко заметить, что он был взволнован, хоть и пытался это скрыть. Доктор, видимо, хотел что-то сказать ему, но тот поднял копыто в знак просьбы о тишине, он всегда так делал, когда думал о чём-то важном. За все эти годы Октавия научилась, подобно всем, замолкать в такие моменты, даже если хотелось высказаться.

— Ты пролежала тут два дня, — начал он, — Врачи не могли понять, что с тобой. Конечно, ты была ранена, но не настолько, чтобы впасть в кому, однако, и попытки привести тебя в сознание лекарствами не увенчивались успехом. Тебя хотели уже перевести в «тяжёлую» палату, но ты внезапно очнулась.

— И что тебе в этом не нравится?

— Не в тебе дело, — Роял опять поднял копыто, — я очень рад, что ты пришла в себя, ты не подумай. Просто я уже ничего не могу понять. Ты помнишь, кто напал на тебя?

— Я же говорила! Какая-то черная тварь. Я тебе рассказывала об этой штуке.

— Допустим, рассказывала, но подумай получше. Твой разум, наверняка, просто превратил кого-то, кто напал на тебя, в страшное существо из твоих снов или, может, каких-нибудь книг, что ты читала.

— Ты считаешь, что я ненормальная? Если да, то скажи мне это в лицо!

— Нет, Октавия, я не об этом. Это вполне нормально с точки зрения психологии. Ты была очень напугана.

— Я могу поклясться чем угодно! – Октавия попыталась встать с кровати, словно думая, что так покажет свою вменяемость, — Это было нечто не от мира сего! Это не был другой пони, это не было какое-нибудь животное. Спроси у этого самого Скептикал Поинта! Он сам пристрелил его! Я видела!

— Я спрашивал его, — оборвал её Роял, — он отказался объяснять толком, что произошло. Сказал, что услышал твой крик, когда шёл с утра в библиотеку, бросился на помощь, но, когда подоспел, ты уже была в таком состоянии.

— Врёт он! – почти простонала Октавия, уже уставшая скрывать, как болит всё тело, — Поищи у него сигнальную ракетницу. И скобу для оружия. Он пользовался ими.

— Во-первых, я не могу проводить никаких обысков, я не полицейский. Во-вторых, тебе стоит всё-таки принять успокоительное. Или, хотя бы, болеутоляющее. На тебя смотреть больно, ты так дрожишь и сжимаешь зубы. Словно готова из шкуры вылезти.

— Я ненавижу таблетки! – серая пони, однако, снова легла и даже накрылась одеялом, — Просто даже не пытайтесь пичкать меня лекарствами.

Доктор отошёл к двери. Кажется, то, что пациентка хотя бы перестала пытаться уйти, его уже успокоило. Роял облегчённо вздохнул, глядя на Октавию, а та, в свою очередь, бросила на него полный ненависти взгляд – ей никак не хотелось застревать здесь, она очень надеялась, что он вытащит её, но, похоже, он на стороне врачей и не верит ей, даже не пытаясь притвориться.

— Тебя, кстати, приходили навестить.

— Кто? – без интереса спросила она.

— Да какой-то поклонник твой. Распинался тут о том, как ты ему нравишься.

— Нотворси, значит. Ты же его не пустил?

— Ну, его врачи не пустили.

— Вот и хорошо. Не хотелось бы, чтобы он стоял и глазел на спящую меня.

— За что ты его так? Он производит впечатление хорошего парня.

— Такое впечатление много кто может произвести.

— Явно не ты, — саркастично усмехнулся Роял, — Продолжая тему о посещениях. Я сегодня встретил Дитзи Ду. Она сказала, что хочет навестить тебя. Я думаю, она скоро зайдёт.

— А ты уходишь?

— Да. У меня парочка важных дел, касающихся тебя. Во-первых – обговорить твою медицинскую страховку, они не уверены, что это страховой случай, во-вторых – найти тебе психиатра.

Октавия промолчала, не разобрав, были ли слова про психиатра сарказмом, или же жеребец серьёзно считал её ненормальной.

— И да, — уходя, добавил он, — не пытайся сбежать из больницы. Я договорился, чтобы тебе дали покой, который тебе нужен, но выпускать тебя отсюда никто не будет. Поэтому, просто отдыхай.

— Постой! Подожди секунду!

— Что?

— Винил. Как она?

Роял, видимо, занервничал после вопроса. Что-то случилось и он не хочет говорить? Жеребец посмотрел в глаза Октавии, вздохнул и честно пожал плечами.

— Я не знаю. Она больше не приходила в себя. Врачи говорят, что состояние у неё стабильное, жизнь вне опасности.

Октавия кивнула и послушно легла. Ей не хотелось здесь быть, но выбора не было. Роял вряд ли врал, что договорился о присмотре за ней. Да и, тем более, из-за неё и так случилось много проблем. Срыв выступления, срыв его и Бьюти Брасс поездки в Джапонию на отпуск. Он никогда не покажет, что злится, собственно, он может и не злится за всё это, но, наверняка, ему обидно.

Значит, она пробыла здесь два дня? Интересно, что там стало с Ти Лав, на встречу с которой так и не удалось попасть. Судя по тому, как зелёная кобылка вела себя дома у библиотекаря, они хорошо знакомы. Наверное, он рассказал, что случилось. Но, конечно, его личность вызывала не меньше вопросов. Определённо, он знал о слабостях этой твари, но откуда? Видимо, от Ти. Но откуда знает она? И как она, Октавия, вообще угодила во всё это? Или, скорее, как Винил во всё это угодила.

Надо выбраться отсюда и поговорить с библиотекарем. Кажется, он может оказаться сговорчивее, чем Пинки Пай.

— Простите, я могу войти? – прервал её размышления знакомый голос.

Октавия посмотрела на вошедшую и улыбнулась. Дитзи улыбнулась в ответ, осторожно закрывая за собой скрипящую дверь. Пегаска даже приоделась – на шее у неё был воротничок, похожий на тот, что носила Октавия, только с жёлтым бантиком, а в гриву был заплетён искусственный синий цветок.

— Хорошо выглядишь, — Октавия поправила подушку, чтобы можно было полусидеть, — Спасибо, что зашла.

— Как ты себя чувствуешь? Я прочла в газете о повторном нападении, прости, что не зашла раньше.

— Нормально, — пони отмахнулась, — я только недавно пришла в себя.

— Это хорошо, что тебе лучше, — Дитзи смущённо потупила взгляд, — Я переживала.

— Спасибо, — Октавия снова улыбнулась.

Обе кобылки замолчали, не зная, что говорить.

— Симпатичный бантик, — попыталась начать разговор земная пони, — тебе идет.

— Спасибо, — пегаска опять смутилась, — Динки однажды подарила мне его на день рождения. Тайком подрабатывала на подарок.

— Она у тебя очень милая. Сейчас редкость, когда дети заботятся о родителях. Я даже не писала своим родителям писем уже пол своей жизни.

— Так тоже нельзя, Октавия, — Дитзи слегка осуждающе покачала головой, — Я уверена, твои родители – замечательные пони.

— Да, они неплохие. Но, знаешь, мне стыдно с ними просто общаться. Они думали, что я добьюсь в жизни многого, а что я? Мне за тридцать, а я даже ни разу не встречалась с жеребцом, я даже не представляю себя в роли жены. Я всё своё время отдавала работе. А то, которое оставалось – проводила с Винил Скрэтч, просто потому, что с ней можно было быть собой.

— Не говори так! Ты известный музыкант! О тебе знают многие, кто знает толк в музыке!

— Не в этом дело, Дитзи, просто пойми, это оказалось не моим счастьем. Музыка была просто временным увлечением в детстве. Да собственно, не в музыке и дело-то было! Мне хотелось кривляться на сцене с инструментом в руках и делать это красиво!

— Ох, — Дитзи, видимо, не могла придумать, что ответить.

— А теперь я собираюсь искать другую работу. Я должна остаться с Винил после того, что произошло. Ей понадобится поддержка. И она не может рассчитывать на кого-то ещё.

— Ты хороша я подруга.

— Может быть, — Октавия опять улыбнулась, но уже грустно, — Но я немного боюсь. Смогу ли я быть такой подругой-нянькой. Знаешь, вдруг я не выдержу? Или она не выдержит.

— Если ты продолжишь быть такой верной подругой, то «нянькой» ты не станешь. Я уверена, ты сможешь поставить её на ноги, и уже вместе вы поможете друг другу найти в жизни счастье. Хотя, и так огромное счастье, что вы есть друг у друга, не так ли?

— Да. Это так. Спасибо.

— За что?

— Просто. Знаешь, просто, — пони опять запнулась на полуслове, — Просто ты только что помогла мне успокоиться. Я чуть меньше боюсь за будущее. Может быть, я справлюсь.

— Справишься! Я верю в тебя!

Октавия сдавленно засмеялась. Чувствуя неловкость ситуации, Дитзи попыталась сменить тему:

— Знаешь, я по пути сюда, в холле больницы, видела пони, у которой грива прямо как у тебя. Тоже с этими красивыми полосочками. Только старше тебя, раза в два, наверное, хоть и статно держится.

— Забавно, — серая пони усмехнулась, потрогав свою гриву, — Было бы ещё забавнее, если бы её меткой был ножик и перо.

— Откуда ты знаешь?

Улыбка медленно сползла с лица Октавии. Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, но дверь со скрипом открылась, и в комнату вошла высокая, стройная, хоть и немолодая пони.

— Мама? – только и выдавила из себя Октавия.

Вошедшая кивнула, строго посмотрев на дочь. Дитзи чуть отошла, подпуская её поближе к кровати.

— Ни одного письма в течение стольких лет, — голос матери был очень строгим и по-музыкальному звонким, — Если бы о тебе не писали в газетах, мы бы с твоим отцом вообще не знали, где ты и как живешь.

— Прости, — пикнула земная пони, пытаясь спрятаться под одеялом.

— Мне, наверное, лучше уйти? – подала голос Дитзи.

— Почему же? – мать Октавии посмотрела на пегаску немного удивленно, дернув своими крыльями, — Никто никого не гонит. Ты подруга Октавии?

— Ну, да. Мы недавно познакомились.

— Ну хоть что-то, а то я боялась, что будешь куковать в одиночестве среди своих инструментов, — пони снова повернулась к Дитзи, — Септет Мелоди. Как Вы могли догадаться, я мать Октавии.

— Приятно познакомиться. Я Дитзи Ду,- почему-то испугавшись прямолинейной пони, ответила почтальонша.

— Мам, как ты узнала, что со мной что-то случилось? — подала голос Октавия.

— Я не знала. Просто решила навестить тебя. По газетам вычислила, что тебя часто видят в Понивилле между выступлениями, а когда приехала и стала тебя искать, мне сказали, что ты в больнице.

— А зачем ты меня хотела навестить?

Септет вдруг потеряла всю свою величественность, грустно вздохнув и понурив голову.

— Я твоя мать. Я не могу скучать по тебе? После того, как тебя отправили учиться, мы не видели тебя. Я надеялась, что ты хоть раз навестишь нас, но ты не появлялась ни на какие праздники, ты даже не присылала нам писем.

— Прости, мам. Я просто боялась.

— Нонсенс! Бояться своих родителей!

— Я боялась, что разочарую вас.

— Поздравляю, ты таки разочаровала. Никогда не думала, что ты будешь держать нас за каких-то злодеев.

— Прости, мам, — Октавия вдруг задрожала, чувствуя, что вот-вот заплачет, — Я не хотела!

Септет грустно посмотрела на дочь, словно сама была готова расплакаться.

— Я скучала по тебе, Октавия. Ты — единственный ребенок, что есть у меня. Ты — единственная отрада в моей жизни. Наверное, стоило почаще тебе об этом говорить, когда ты была маленькой. Я хотела отдать тебе всю свою жизнь, но не смогла отдать и десятой доли. Я тоже виновата – очень боялась избаловать тебя, так же как и твой отец.

— Прости, мам.

— Тебе не за что извиняться. Тут уже моя вина. Просто пойми, наконец, что я люблю тебя, что бы ни случилось, кем бы ты ни стала и чего бы ни натворила.

— А давайте погуляем по городу? — вдруг подала голос Дитзи, — вот вы и поговорите, расскажете друг другу всё.

— Октавия, — улыбнувшись, сказала мать, — ты сможешь идти? Я имею ввиду, состояние позволит?

— Да! – выпалила Октавия, почти вскакивая, — Я с радостью!

Для неё это показалось идеальным способом выбраться – никто не станет её останавливать, если с ней кто-то пойдет. Тем более, мать явно сможет надавить на тех, кто попытается не пустить.

Встав на пол и пошатнувшись, она заметила на одной задней ноге железную скобу, которой фиксируют вывихи, другая была просто перебинтована. На удивление, все остальные части тела были почти в полном порядке – порезы, ушибы, но ничего серьезного; кажется, удалось отделаться «легким испугом».

Ходить было тяжело, Дитзи и мать поддерживали её с двух сторон своими крыльями, чтобы она не потеряла равновесие. В коридоре они столкнулись с тем же доктором, что был у неё ранее, но тот не стал их останавливать, сказав лишь, что на прогулку у них не более трех часов.

— Мне кажется, меня бы могли уже выписать, — буркнула Октавия, когда они вышли на улицу, — Я вполне могу передвигаться.

— Ты только что пришла в себя, — помотала головой Дитзи, — ты должна остаться тут ещё на пару дней, чтобы можно было уверено сказать, что тебе лучше.

Септет откашлялась, привлекая к себе внимание.

— Куда можно пойти в этом городе? Я впервые здесь.

— В библиотеку! – поскорее ответила ей дочь, — Здесь прекрасная библиотека. И очень красивая – она внутри огромного дерева.

Кажется, книги в любом проявлении привлекали немолодую пегаску, и она закивала. Дорога до библиотеки заняла несколько больше времени, чем ожидалось – Октавия не могла идти быстро, но это её почти не волновало. Она просто надеялась, что сегодня в библиотеке работает именно Скептикал Поинт.

— Кстати, я голодна, здесь есть где перекусить? – Септет хоть и перешла на более молодёжный стиль речи, но всё ещё сохраняла величественность в голосе, словно уже из привычки, — Давайте, после библиотеки зайдём куда-нибудь.

— Ну, здесь есть несколько кафе, — ответила Дитзи, — Но я, наверное, не пойду с вами.

— Не говори ерунды! Октавия, давай соберем всех твоих друзей, я хочу познакомиться с ними! Не переживай, я угощаю.

Октавия не ответила – они уже дошли до библиотеки, и её мысли были заняты другим. На двери висела табличка, что библиотека открыта, чего не было давно, сколько она помнила свои визиты в Понивилль. Видимо, старый библиотекарь любил какие-то свои порядки, может, более строгие и определённые.

Внутри было тепло, хорошо прибрано, вокруг стола, в центре, стояло несколько стульев, а по полу были разложены подушки, на которых обычно любят сидеть молодые пони.

— Я могу вам помочь? – библиотекарь сидел чуть поодаль от входа и читал какую-то огромную книгу, из-за чего его и не заметили сразу.

— Можно посмотреть книги здесь, не оформляя читательский билет? – спросила Септет.

— По правде говоря, многие, живущие в Понивилле, не имеют читательских билетов. Так что это не будет чем-то из ряда вон. Вам нужна какая-то определенная книга?

Септет, недолго думая, ответила:

— «Мать-и-Мачеха». Я слышала, что она уже вышла где-то.

— Вышла, но не в здешних краях. У меня в магазинчике, который я открыл, пока здесь работал другой библиотекарь, есть версия на джапонийском и версия, вышедшая на юго-востоке Эквестрии, но это только если вечером, после работы, я могу их дать. Не считаю дозволенным уходить с рабочего места.

— Да, с этим соглашусь. Знаете, найти такого честного работника сейчас тяжело!

— Оставьте, — Скептикал Поинт если и смутился, виду не подал, — Я могу помочь чем-то ещё?

— Спасибо, что помог мне, — подала голос Октавия.

— Хм? Я думал, ты и не вспомнишь. Лучше бы не вспоминала, не люблю, когда меня благодарят.

Септет перевела взгляд на дочь. Потом обратно на жеребца.

— А в чём заключалась помощь, если не секрет?

— Он спас меня. Если бы не он, я бы тут не стояла, — Октавия скрыла хитрую улыбку, — он спас меня от какой-то стрёмой теневой твари. С помощью сигнальной ракетницы, не думаю, что сигнальный патрон подействовал на что-то физическое.

— Поверь, он подействует с близкого расстояния, — не меняя интонации, ответил жеребец, — ещё и подожжёт так, что нападавший будет убегать, оставляя угольки за собой.

— А вы серьезный жеребец, — усмехнулась Септет, — знаете, вы бы поладили с Октавией. Только должна предупредить – она ворует книги, чтобы тайком читать их, и прячет под матрас.

Октавия почувствовала, что внутри что-то сжалось. Она сделала так только с одной книгой. Той самой. И мать знает о том, что её дочь читала что-то такое, будучи ребенком. Скептикал Поинт как-то отшутился от сказанного Септет, кажется, они и сами поладили и разговорились. Немного не то, чего хотелось Октавии от этого посещения библиотеки.

— Послушай, давай чуть отойдем, — подергала её Дитзи, отводя к противоположной стене.

— Что такое?

— Насчет того, что ты сказала. Ну, странного существа.

— Только не говори мне, что я сбрендила! – серая пони насупилась, — Будешь уже не первая.

— Да нет. Я верю тебе. Я видела что-то подобное.

— Не шутишь?

— Позавчера я шла с работы поздно вечером. И в одном из переулков я увидела что-то. Сначала я подумала, что это обычный пони, может, что-то уронил. Потом я разглядела, что он лежит. Я испугалась, что это может быть Берри, поэтому пошла помочь. Но, когда я подошла, я увидела, что это какая-то другая пони. Она была синяя, с очень пышной гривой. И из её рта что-то вытекало – что-то черное. Когда она заметила меня и обернулась, я увидела, что на её теле много ран, и из них течёт такая же чёрная жидкость. Я завизжала и убежала, а когда пришла вместе с подругой, уже никого не было. Когда мы пришли ещё раз наутро, не осталось и следа.

Октавия помолчала, обдумывая информацию, потом посмотрела на Дитзи. Та, кажется, была напугана, но почему сейчас, когда это уже закончилось?

— Это единственная твоя встреча с чем-то подобным?

— Да.

— Но что-то тебя в этой истории пугает?

— Да, Октавия. Ты же знаешь, я работаю на почте. Через нас часто распространяют объявления разного толка. Дело в том, что эта пони была похожа на пропавшую несколько месяцев назад. Пара земных пони заявила о пропаже своей дочери.

— Такой неприятной на вид? С широкой мордой.

— Грубо, Октавия! – Дитзи вдохнула, — Но да, я думаю, мы об одной и той же пони.

— Ну, та тварь, что охотилась за мной, была совсем иной. Не уверена, правда, что ей от меня было нужно. Мне всё кажется, что она просто боялась меня и попыталась избавиться, когда я дала слабину.

— Но этот жеребец явно не хочет признавать, что спас тебя от монстра.

— Похоже, есть кто-то, кто знает об этих существах, но все они скрывают это. И ещё я точно уверена: одна из этих тварей и напала на Винил. Возможно, именно та, что и на меня. Она тоже оставляла следы из чёрной грязи, и такая же жидкость, ну да, чуть более жидкость, текла из её ран. И когда на лужи попадал свет, они превращались в лёд и таяли. Поэтому от той пони, которую видела ты, и не осталось следов. Может, она даже ушла.

— Значит, она бродит по Понивиллю?

— Возможно. Я хочу докопаться до сути. Это уже как вызов чести. Но для этого надо разговорить Скептикал Поинта или Пинки Пай. И найти Ти Лав.

— А Ти Лав-то зачем?

— Она что-то знает. Я должна была с ней встретиться, чтобы поговорить об этом. Конечно, я собиралась идти не одна. Но, знаешь, она оказалась чуть лучше, чем я о ней думала.

— В каком смысле? – недоверчиво поморщила нос Дитзи.

— Ну, она вполне уважительно относится, например, к Скептикал Поинту. Ещё она заявила мне, что я не в её вкусе. И, знаешь, общаться, понимая, что не мишень для неё, как-то легче.

— Меня она всё равно пугает.

— Ну, я не спорю, она всё равно далеко не лучший член общества. Но с ней нужно поговорить. Создаётся впечатление, что она больше, чем просто фанатка выдуманной пони.

— Может, предложим твоей маме сходить в Сахарный Уголок? Может, удастся надавить на Пинки Пай?

— Я гляжу, ты тоже серьёзна?

— Пойми, Октавия, я боюсь за свою дочь. Сейчас происходит что-то страшное. Я должна если не спасти её сама, то помочь кому-то, кто может прекратить эти ужасы. Ради неё и всех, кто мне дорог.

Октавия вздохнула и улыбнулась. Она не стала говорить Дитзи, что считает её настоящим героем, но про себя порадовалась, что на её стороне есть такая пони.

— Мам! – крикнула она, — Ну, пойдем? А то мне скоро уже назад в больницу, а ты ещё хотела куда-нибудь сходить поесть. Я знаю местечко.

— Отлично, — Септет оборвала разговор с жеребцом на полуслове и подошла к дочери, опять придерживая её крылом, — только давай позовем остальных твоих друзей.

— Я не знаю, они могут быть не в Понивилле. Они были в городе пару дней назад, но не знаю, где они сейчас.

— Ну, всё равно, надо проверить! Где их можно найти?

— В гостинице, — скрыв разочарование, ответила Октавия, чувствуя, что план опять рухнул, ведь, если они подцепят столько народу, то с Пинки Пай тайком поговорить точно не получится.

Однако спорить с матерью тоже не хотелось. Вместе с этим, словно назло, при входе в гостиницу они столкнулись в Роял Риффом, который то ли ещё не успел уехать в Кантерлот, то ли уже приехал.

— Октавия! Какого ты здесь делаешь? – в этот раз он действительно разозлился, — Я сказал тебе сидеть у себя в палате!

— Октавия, кто это? – спокойно спросила Септет, смерив жеребца взглядом, — Кто-то вроде лечащего врача?

— Нет, он мой агент. То есть наш, — ответила та, — ну, и друг заодно.

— Октавия, что бы ты ни гнула, я в первую очередь пытаюсь помочь тебе, — раздраженно ответил на это Роял, — Я хочу, чтобы ты сейчас же вернулась назад в больницу!

— Но мы шли перекусить в «Сахарный уголок».

— Не начинай этого. Бьюти сказала, что ты приставала к Пинки Пай с какими-то вопросами.

— Но я иду туда не из-за этого, — соврала кобылка, — ко мне приехала мама, я собираюсь погулять с ней.

Роял Рифф замолчал и посмотрел на Септет, сохраняющую завидное спокойствие. Мысленно оценив похожесть этой кобылки на его вечно ворчливую подругу-клиентку, он, видимо, пришёл к выводу, что это действительно её мать, так как для сестры она была уже старовата. Естественно, все рассуждения о возрасте он оставил при себе, лишь вежливо улыбнувшись.

— Роял Рифф, — представился он, — простите за грубое первое впечатление.

— Септет Мелоди. И нет, вы всё делаете верно. С ней надо быть построже, она с детства считает себя очень взрослой.

— Чем обязаны вашему визиту? Просто решили повидаться с дочерью?

— Да, не больше, — Септет слегка улыбнулась, — Она из тех детей, которые не пишут своим старикам.

— Мам, прекрати, прошу, — Октавия отвернулась, скрывая стыд, — Я на самом деле уже вот-вот собиралась вам написать о своей жизни, хоть и боялась.

— Простите, — тихо вмешалась Дитзи, — я, наверное, всё-таки пойду, мне надо домой. Не хочу мешать вашей прогулке.

— Нонсенс! Я лишь с радостью пообщаюсь со всеми друзьями Октавии.

Сама Октавия тоже напряглась – Дитзи была почти что её единомышленницей, не хотелось её потерять в такой момент, поэтому надо было как-то не выпустить её:

— Да! Дитзи, возьми Динки и идём все вместе!

— Честно, я правда не знаю, — пегаска почему-то задрожала, — прости, мне правда надо торопиться. Я зайду к тебе завтра.

Октавия грустно посмотрела ей вслед. Тем временем, Роял привёл Бьюти Брасс, а Септет уже поторапливала всех, стараясь, правда, при этом сохранить ненавязчивость.

Вчетвером они дошли до кондитерской, там заняли столик у окна и просидели какое-то время. Октавия сгорала от стыда каждый раз, когда называли её имя – Роял рассказывал её матери о её упрямости, Бьюти рассказывала о глупостях, которые Октавия творила из-за неумения общаться с незнакомыми пони, а мать рассказывала о детских глупостях. Что говорить, даже когда Пинки Пай стояла рядом, не было и шанса поговорить с ней. Полтора часа, которые они пробыли в кафе казались серой пони полными стыда, как никогда в жизни. Но что для неё было самое ужасное – она понимала, что всё, что про неё говорили, было вполне себе правдой.

Когда этот маленький моральный ад наконец-то закончился, Септет отвела дочь назад в больницу – так настоял Роял.

— Куда ты теперь, мам? — пробурчала Октавия, ложась в своей палате в кровать.

— Я останусь в городе на пару дней. Думаю, остановлюсь в той гостинице. Конечно, было бы хорошо остановиться у тебя, но ты же не хочешь видеть свою маму.

— Точно! – Октавия снова просветлела, — Ты можешь остановиться там, где я. Только сначала надо меня выпустить из больницы!

— Я поговорю с врачами. Жди здесь.

Серая кобылка не могла поверить, что мать, после всего промывания костей и всех поддакиваний Роял Риффу, на её стороне. Септет быстро вернулась и с порога кивком указала собираться.

— Давай. Мне сказали, что отвечаю за тебя. Поехали к тебе домой. Я тебя понимаю, сама страсть как не люблю больницы. Агенту твоему скажем, что я за тобой следила постоянно.

Октавия послушно слезла с кровати, взяла с тумбочки свой воротник с бантиком и торопливо пошла за матерью, хоть и прихрамывая. Весь путь до дома Винил, куда серая кобылка направилась как «к себе», Септет молчала. Заговорила она только тогда, когда Октавия закрыла дверь изнутри.

— Хорошо, а теперь расскажи мне всё по порядку.

— О чем ты, мам?

— Ты знаешь, о чем. Это дом твоей подруги, на которую ещё напали, так?

— Да, но я живу вместе с ней. Мы так с ней строились, что я у неё в Понивилле отдыхаю, а она приезжает ко мне в Кантерлот, когда ей надо выступать там.

— Я не про это, Октавия. Ты вольна жить у любой подруги, если вы близки, и ты не мешаешь, я тебя не останавливаю. Я хочу узнать другое.

— Что?

— То, о чём ты говорила с библиотекарем. То есть, пыталась говорить.

— Ты про монстра, что напал на меня?

— Да. Я хочу послушать.

— Мам! Я не сумасшедшая!

— Я просто хочу послушать. Только и всего. Я не обвиняю тебя ни в чем. И, может быть, нальёшь мне хотя бы чаю? В горле пересохло.

Октавия молча привела мать на кухню, жестом предложила сесть за стол, а сама поставила чайник, после чего она решила заглянуть в холодильник. Почти ничего нет, а что было, уже испортилось совсем.

— Кстати, Октавия, а где я спать буду?

Кобылка лишь икнула в ответ. В доме было только две комнаты – комната Винил и комната, где спала Октавия. Была ещё гостиная на первом этаже, но там был небольшой диван, спать на нём совершенно невозможно.

— Ох, с этим проблема. Знаешь, я могу перестелить кровать Винил или сама спать там, а ты в моей комнате тогда.

— Это неприлично, пользоваться чужой кроватью. Особенно кроватью хозяйки дома. Может быть, я могу прилечь в гостиной? Там есть хотя бы диван?

— Он чудовищно неудобный. Однажды я попыталась на нем спать, когда замок на двери моей комнаты сломался, а мастер должен был прийти только на утро. Знаешь, я думала, что все мои кости поменялись местами.

— Это нехорошо, — Септет покачала головой, — У тебя достаточно широкая кровать? Сможем поместиться? Я с краешку, мне хватит.

— Мам, Винил бы не была против, если бы кто-то из нас лёг спать у неё в комнате.

— Ладно, если ты стесняешься спать со мной на одной кровати, в чем я тебя не виню, просто найди какой-нибудь матрас. Я лягу на полу. В детстве я спала на матрасе на полу. На жёстком матрасе. Чтобы сохранить осанку. Твои бабка с дедом хотели, чтобы я стала акробатом.

— Но ты действительно очень стройная и гибкая, — машинально ответила Октавия, — Я понимаю, почему отец влюбился в тебя.

— О да! – Септет улыбнулась, — Я помню, как он мне признался. Я тогда училась в старшей школе, а он её уже закончил. Он подстерёг меня у кафе, куда я любила ходить, и, когда я была близко, выскочил с букетом. От неожиданности я подпрыгнула и оступилась. А он, начав извиняться, помог мне встать. Не знаю, почему, но тогда я поняла, что с ним я буду счастлива. Наверное, подростковый максимализм.

Чайник засвистел, и Октавия быстро приготовила чай. Септет кивнула в знак благодарности, осторожно отпила из кружки, поморщившись – очевидно, крепкий чай ей был не по нраву.

— А потом, — продолжила она свою историю, — как-то всё и пошло гладко. Пока не выяснилось, что у меня не может быть детей.

Она замолчала. Октавия забыла, как надо дышать. Всяческие мысли и догадки начали метаться в её голове, но челюсть словно онемела, и она, как ни силилась, не могла ничего сказать в ответ.

— Это иногда случается в парах вроде нашей. Так вышло, что он был чистокровным единорогом до поколения этак семнадцатого, и я столь же чистокровным пегасом. Я не знаю, почему или как, но в таких случаях дети практически невозможны. Я хваталась за все возможные способы, испробовала кучу лекарств. Никто из нас не был бесплоден, дело было именно в наследственности. И вот однажды, на очередном обследовании мне сказали, что у меня есть шанс. Но это могло обернуться трагедией – ребёнок мог не выжить, мог случиться выкидыш. Они расписали столько ужасных картин, но я не могла позволить этому шансу ускользнуть. Беременность протекала с осложнениями – во мне было недостаточно, можно сказать, собственного веса. И однажды вечером у меня случились схватки. Еще за две недели до конца срока. Мы запаниковали, но каким-то чудом наш случайный гость, который шёл из дальней деревни назад в город и попросился на ночлег, в общем, он оказался врачом-акушером. Он тогда спас и мою жизнь, и жизнь ребёнка.

Септет грустно улыбнулась.

— И теперь этот ребенок спрашивает меня, зачем я приехала к нему.

Октавия обошла стол и обняла мать. Ей не хотелось ничего говорить – было действительно стыдно. Просто стыдно за то, что она настолько отдалилась от тех, для кого она так важна.

— Прости, что не дала тебе достаточно ласки в детстве, Октавия. Я просто боялась избаловать тебя. Ну, мы боялись. Но, похоже, ты выросла даже слишком самостоятельной.

Септет обняла дочь в ответ. Очень крепко, впервые за всю жизнь так ласково и открыто.

— А что тот доктор? – Октавия почему-то застеснялась момента и захотела перевести разговор, — Что с ним стало?

— Ну, он ушёл, но оставил визитную карточку, на всякий случай. Потом твой отец порекомендовал его своему другу, у того с женой была похожая проблема, только они оба были пегасами, и это она была, как казалось, бесплодной. Я видела её лишь раз, на фотографии, где твой отец был с ними, довольно давно, такая хрупкая кобылка, она едва на ногах стояла. Но, видимо, и у неё появилось своё маленькое счастье, об этом мы узнали из их письма. Однако, что она, что я, уже не имели после первых родов ровным счётом никаких шансов на других детей. Конечно, мы с твоим отцом в это не верили и надеялись, что ещё удастся обеспечить тебя братиком, которого ты могла бы воспитывать, — Септет тихо засмеялась, — но, не судьба.

Октавия не могла прекратить улыбаться. Почему-то ей впервые за долгое время стало очень хорошо и спокойно. Она чувствовала, что этим разговором помирилась с матерью, чувствовала себя очень важной и ценной для кого-то. Даже чувство стыда, преследовавшее её весь день, обернулось чем-то тёплым, словно оно уже не грызло её изнутри, а просто сочувственно указывало на глупость.

— Я хочу спать, Окти, я ехала в поезде очень долго. Я не могла спать из-за волнения.

Та кивнула, даже не обратив внимания на ласковое обращение – это уже показалось совсем естественным, как и пропажа строгости с образа матери. Они поднялись на второй этаж, и Октавия показала свою комнату. На удивление, в нижней полке комода нашелся хоть и не матрас, но спальный мешок. Но она решила, что на кровати будет спать мама, словно думая искупить таким образом свою вину, и, как Септет не пыталась противиться этому, кобылка показательно заняла мешок, завернувшись в него, как в кокон.

— Ты всё такая же упорная, — попытавшись вернуть строгость голосу, сказала мать, — ладно, так тому и быть. Спокойной ночи.

В голове было пусто – все проблемы, мучавшие её, словно бы перестали существовать. Октавия лежала, закрыв глаза, и представляла, как познакомит маму с Винил. Кто знает, вдруг они поладят? Вдруг это даже поможет единорожке, всё-таки, хоть и не родная мать, но наверняка она почувствует заботу. Почему-то кобылка была уверена, что мама окажется доброжелательной в этом знакомстве.

Она прокручивала в голове все возможные сценарии этой встречи и пыталась придумать, что следует ей сказать или сделать, чтобы всё прошло благополучно. Надо будет сразу указать на то, что они просто близкие подруги, а то, похоже, у всех их знакомых складываются неверные впечатления об их отношениях.

Она приоткрыла глаза и посмотрела в потолок, освещённый светом фонаря с улицы. Всё-таки, интересно, что за чертовщина происходит в Понивилле? Что насчёт этих монстров? И ещё мама так заинтересовалась тем, что Октавия упоминала в библиотеке. Просто солидарность и попытка показать хорошее отношение? Переживания за психику дочери?

Октавия хмыкнула и перевернулась на бок, в сторону кровати, на которой спала Септет. Пегаска мерно посапывала во сне, свесив хвост почти до пола. Серая пони улыбнулась. Но тут же улыбка исчезла. Из-под кровати на неё смотрели два поблескивающих фиолетовым глаза.

Кажется, их обладатель понял, что был замечен. Чем бы он ни был, он открыл пасть. Она располагалась не внизу, под глазами, а между ними, вертикально. Это не было похоже на что-то, что может реально существовать, но, в отличие от прошлого монстра, на этого можно было смотреть, он не был слепым пятном на глазах.

Существо медленно выползло из-под кровати. Оно было похоже на огромную многоножку, сочащуюся чёрной грязью, как это было с прошлой тварью. Голова не была похожа ни на что – это был бесформенный сгусток темноты с двумя фиолетовыми глазами, которые вовсе не блестели, как ей показалось сначала. Они не отражали свет, они его отталкивали, будто защищая всё остальное тело.

Октавия не могла пошевельнуться – тело словно оцепенело, сердце норовило выскочить из груди, едва получалось дышать, что уж тут говорить о том, чтобы издать хоть какой-то звук. Существо подползло к ней и слегка толкнуло, чтобы Октавия перевернулась на спину, после чего вползло на её живот и начало подбираться ко рту. Оно двигалось всё медленнее и медленнее, словно в нём гуляли какие-то сомнения. Глаза мигнули, словно бы оно моргнуло, челюсти клацнули, забрызгав лицо Октавии чёрной жидкостью, и существо дернулось вперёд, влезая в свою жертву через рот.

Октавия хотела закричать – это было ужасно больно, и тварь словно была накалена — она обжигала изнутри и снаружи. Дышать стало невозможно. Глаза начали закатываться, она чувствовала, что вот-вот задохнётся, если, конечно, боль не сведет её с ума, и она не умрёт от шока раньше. Существо влезло наполовину, когда сквозь красноватую пелену Октавия увидела, что кто-то схватил его за хвост и дернул. Этот процесс оказался ничуть не менее болезненным, но, как только горло и рот освободились, и снова получилось дышать, она каким-то чудесным образом пришла в себя. Проморгавшись, кобылка увидела, что её мать пытается совладать с этой небольшой, но вёрткой тварью.

Существо то пыталось извернуться и обвиться вокруг шеи пегаски, то хотя бы зацепиться за её ноги, но Септет, превозмогая боль и жжение, размахивала тварью, держа кончик её хвоста в зубах, ударяя о стены и пол. Существо издавало какие-то звуки и выплёвывало сгустки черноты. Один плевок попал пони в глаз. Та вскрикнула, выпустив тварь, чем та не преминула воспользоваться, с завидной скоростью уползя к окну и протиснувшись в щель между рамой и подоконником.

— Мама! Ты в порядке? – Октавия с трудом высвободилась из спального мешка и подскочила к матери, которая прижимала копыто к глазу.

Септет убрала копыто с глаза. Черная жидкость, словно сотни тысяч мелких червей, «бурлила» на её лице. Это явно не было похоже на «в порядке». Схватив мать за крыло, Октавия, что есть сил, стараясь превозмочь собственную боль в копытах, побежала в ванную, там бесцеремонно схватила мать за гриву и подставила голову Септет под кран, включив холодную воду. Бурлящая жидкость пристала, словно засохшая грязь, серая кобылка схватила первую попавшуюся мочалку и начала тереть. Наконец-то начало получаться, и в какой-то момент чернота отвалилась целиком и ушла в сливное отверстие.

Октавия со страхом посмотрела на лицо матери, но тут же облегченно вздохнула. Всё было почти в порядке – глаз сильно покраснел, словно был натерт, но не более.

— Мам, как ты?

— Бывало и лучше, не совру. Отвратительно ощущение. Ты сама в порядке? – Септет схватила дочь за плечи и крепко прижала к себе, — Спасибо высшим силам, что я проснулась в этот момент.

— Ты спасла меня, мам, — серая кобылка почувствовала, что плачет, — ты просто супер.

— Может быть, — кивнула Септет, и отстранилась, — тут есть бинты? Быстро заматываю этот глаз холодными мокрыми бинтами, и мы идем.

— Куда? На улице ночь!

— Мы идем к тому библиотекарю. Это нельзя так оставлять.

— Ты мне всё-таки веришь!

— Послушай! – Септет развернулась, продолжая заматывать половину головы бинтами, найденными в шкафчике над копытомойником, — даже если бы я не верила тебе, после такого я бы точно начала! Но я надеялась, что никто больше ни на кого не нападет!

— Ты поверила мне сразу? Ты не посчитала меня сумасшедшей?

— Я знаю, что ты читала в детстве, Окти, — Септет завязала узел и подставилась под кран, из которого всё ещё текла холодная вода, — если ты тогда не сошла с ума — как я не углядела только, вот в чём вопрос – но, раз уж, как говорю, тогда не сошла с ума, то сейчас тебя вряд ли сломит вообще что-либо.

Пегаска говорила нескладно, она явно волновалась, может даже боялась, но вместе с тем и была решительна в том, чтобы идти до конца и идти именно сейчас. Обе кобылки торопливо вышли из дома и направились в сторону дома Скептикал Поинта. По крайней мере, Октавия надеялась, что правильно помнила путь.

— Кажется, вот этот дом! – кобылка судорожно вздохнула от усталости и села на землю, потирая задние ноги, — По крайней мере, мне так кажется.

Септет кивнула в ответ и постучала в дверь. Ответа не последовало. Она постучала громче и настойчивее, постепенно теряя терпение.

— Откройте! – крикнула она и, развернувшись, лягнула дверь.

Та с треском распахнулась, от чего обе кобылки вздрогнули. Однако чувства стали ещё более противоречивыми, когда они поняли, что дверь не была заперта и так.

— Его нет дома? – удивленно и взволнованно спросила Октавия, — В такой час?

Они зашли в дом, оглядываясь по сторонам. Было темно и тихо, не похоже, что кто-то был здесь – грохот от удара двери о стену должен бы разбудить хозяина, если, конечно, тот не становится глухим, когда спит.

— Скептикал Поинт? – позвала Октавия, — Вы здесь?

Ответа не последовало, после быстрого осмотра комнат стало предельно ясно, что его тут нет. Не было никаких следов, всё было чисто, словно бы он ушёл сам, но только почему-то оставив дверь незапертой.

— Нехорошо, — подвела итог Септет, — это уже совсем плохой знак. Где он может быть?

— Откуда я знаю? Я с ним толком не знакома.

— Хорошо. Ты знаешь ещё кого-нибудь, связанного с этими событиями? Ну, кто ещё может знать о таких тварях.

— Есть ещё Пинки Пай, но она столь же несговорчива, если не более. Есть ещё Ти Лав, но её пути неисповедимы. Она просто появлялась и исчезала.

Обе кобылки вздохнули и посмотрели на улицу. Казалось, стемнело ещё больше, свет фонарей выглядел просто светлыми точками, невозможно было разглядеть ничего дальше нескольких метров.

— Не нравится мне это, — Пегаска, приобняла дочь, словно успокаивая – Я не хочу тебя пугать, но, кажется, ты нужна этим тварям, чем бы они ни были.

— С чего ты взяла? – полусаркастически ответила Октавия, — Не говори ерунду. Я уверена, что я случайная жертва. Та штука, что напала на меня первый раз, явно сама желала держаться подальше. Видимо, её напрягало то, что я о ней узнала вообще. Но потом я оступилась, показала слабость, и она перестала меня бояться.

Пони задумалась. Если вспомнить, тогда, когда её заперли в одной камере с Ти Лав, та сказала что-то о том, что надо притвориться испуганной, чтобы не спугнуть того, кто боится тебя. Конечно, это звучало так, словно тварь надо было поймать, а сама она была милой и пушистой. На деле было наоборот, поэтому судить, что имела в виду зелёная пони, сейчас не было смысла. А в чём вообще сейчас есть смысл?

Скептикал Поинт исчез. Да и, собственно, чем он мог помочь? Хотя, что говорить, домой возвращаться и пытаться спать, понимая, что нечто может напасть опять, как-то не очень хотелось. Ходить вообще не очень хотелось – ноги болели, скобы съехали и давили на мышцы, в таком состоянии нужно вернуться к врачу, чтобы он переставил их на место, но на дворе глубокая ночь, в больницу в такое время как-то невпопад идти.

— Дочь, — обратилась вдруг Септет, — а что у вас вон там?

Октавия посмотрела в указанную сторону, прикидывая стороны света.

— Там Понивилльская Электростанция. Которая Понивилльская ГЭС. Слышала о ней?

— Нет.

— А с чего ты спрашиваешь?

— Собирайся, мы идём туда. Можешь ногами шевелить?

— Могу, но зачем нам туда?

— Ты не видела? Оттуда откуда-то сигнальная ракета вылетела. Если кто-то подаёт сигнал, значит что-то случилось. Быстро, пошарь тут, может, у него есть оружие.

Серая пони даже не стала противиться и, отбросив угрызения совести, если они существовали в ней вообще, начала рыться по полкам и шкафам в чужом доме.

— Мам! Я нашла ракетницу. Поищи скобу!

— Ты умеешь ею пользоваться-то? – пегаска открыла стенной шкаф, откуда тут же вывалилась гора мелкого хлама.

— Нет, но никогда не поздно начать учиться, верно?

Среди старых подшивок газет нашлась связка фальшфейеров, чему Октавия как-то подсознательно обрадовалась. Сейчас она надеялась собрать всё, что может гореть и светить.

— Идем уже! Ты заигралась в кладоискателя, — поторопила Септет.

— Скобу нашла?

— Нет. Наверное, у него только одна, знаешь, их тяжело достать. У твоего отца есть одна, оставшаяся с тех пор, как он служил в армии. Он взял списанную на память. А так-то эти штуки – подотчётный материал.

Октавия лишь кивнула, не желая воспринимать какую-либо информацию – голова и так гудела. Ей было одновременно страшно и практически спокойно. С одной стороны, ночь была непроглядно тёмной, а с другой стороны, в душе была просто титаническая уверенность. Возможно, все страхи просто переполнили чашу и аннулировали сами себя. И вот и сейчас, бок о бок с матерью, которой приходится поддерживать свою дочь крылом, чтобы та не упала, они быстрым шагом направляются к электростанции, непонятно зачем.

— Октавия! – окликнул её знакомый голос, — Постой!

К ним подбежали Бьюти и Роял, на их лицах был нескрываемый ужас, пони едва держались на ногах.

— Октавия, — агент схватил её за плечи и затряс, — я видел их! Я видел монстров! Они шарят по городу!

— Что ты! Это просто я схожу с ума от увиденного.

— Октавия! Я бы хотел, чтобы это было твоё безумие, но это что-то гораздо хуже!

— Я видела, как кто-то отбивался от них! – Бьюти подалась вперед, чуть отталкивая Рояла, — Но монстров слишком много!

— Странно, но я сейчас ни одного не вижу, — в голосе Септет была плохо скрываемая ирония.

— Они куда-то шли, что-то искали! – Роял Рифф дрожал и отчаянно жестикулировал, — Но куда они могли идти?

— Я могу предположить, что они хотят уничтожить электростанцию. Обесточить Понивилль и все ближайшие города, — ответила пегаска.

— Зачем только, мам? Не похоже, чтобы свет от ламп их ранил. Они боятся именно огня. И, наверняка, солнца.

— Октавия, милая моя доченька, — не в силах скрыть раздражение, перебила её мать, — как ты думаешь, чему-то абсолютно чёрному легче спрятаться и напасть на тебя в темноте или же при свете безвредных фонарей? Может, Понивилль и зажжёт свечи и масляные лампы…

— А вот Кантерлот окажется поглощён темнотой, — закончил за неё жеребец, — там сейчас всё на электричестве, кроме всяких памятников архитектуры, вроде дворца принцессы!

— Эти твари, чем бы они ни были, видимо, хорошо организованы, — пробурчала Октавия, — давайте поторопимся.

— Что? Ты хочешь лезть с ними в драку? Скажи, что ты шутишь!

— Роял! У меня нет времени на шутки. Спрячетесь с Бьюти где-нибудь. Разожгите костер, что-нибудь такое сделайте!

— Нет! Может, ты и сумасшедшая, но мы тебя никуда не пустим одну! – он посмотрел на Бьюти, та утвердительно кивнула, — Мы все были вместе уже достаточно долго, чтобы понять, что надо идти до конца всегда.

Серая пони ухмыльнулась и торопливо поковыляла по дороге. Путь был явно неблизкий – электростанция находилась за чертой города – идти шагом до неё не меньше получаса, и это если знать дорогу.

— Я бы не отказалась от какого-нибудь ещё ориентира, — буркнула Октавия, — мы идем в правильном направлении? Я не вижу дальше своего носа!

Словно ей в ответ, всё вокруг озарила яркая вспышка, за которой последовало громыхание. Начался дождь, тут же переросший в ливень, но в ту секунду, когда всё озарила молния, пони увидели вход на территорию электростанции.

— Мы не могли добраться так быстро! Это невозможно! – Роял Рифф пытался перекричать шум дождя, — Мы только недавно были в городе!

— Неважно, — серая пони глубоко вздохнула, — я вхожу внутрь. Ждите здесь.

— Мы идем с тобой, — оборвала её Септет, — ты никуда не пойдешь одна. Это опасно. И разделяться мы тоже не будем, сколько бы развилок не встретили. Ясно вам? Держимся тесной кучкой, каждый приготовьте фальшфейер, я зажгу свой первой, как только войдём, держу пари, там ещё темнее, если такое вообще возможно.

Пони переглянулись и кивнули друг другу. Септет глубоко вдохнула и лягнула дверь.

Всё внутри было освещено яркими лампами. Работало всё – от жужжащих ламп на потолке до настольных лампы на столе при входе.

— Хорошо, это было внезапно, — прошептала пегаска, — почему-то мне стало лишь страшнее.

— Я буду защищать тебя, — Октавия зашла за матерью. Следом – Роял Рифф и Бьюти Брасс. К их удивлению, двери за ними не закрылись.

— Что будем делать дальше? У нас есть хоть какой-то план действий? Я к тому, что мы не сможем убить каждую тварь, или что там собралась делать Октавия! – Бьюти прижалась к жеребцу, — Если бы всё было погасшим, было бы проще – найти, где всё включается! А что делать, когда всё и так включено?

— Пока идёмте вперёд, — прошептала серая пони, — держите освещение наготове. Может, тут и светло и без этого, но они боятся фальшфейеров. Я сама видела.

Пони двинулись по коридорам. Всё, что сопровождало их – громкое эхо их шагов. Где-то вдали гудел генератор, под потолком тянулись непонятные трубы. Здание действительно напоминало электростанции из мультиков и комиксов.

Большинство дверей были заперты, те, которые не были – вели в маленькие комнаты, такие же освещённые и тихие. Не происходило ровным счётом ничего. Здесь было пусто.

— Это похоже на недоделанную декорацию, — тихо проговорил Роял, — мы словно попали в недоделанный павильон. Или, скорее, попали не вовремя.

— Да, — Октавия кивнула, после чего откашлялась и прислушалась к эху, — меня гложет ощущение, словно мы попали куда-то, где нет времени. Всё просто стоит, ждёт своей секунды. Это как декорация, ждущая актёров.

— Ну, мы-то здесь, что ей не нравится? – попыталась развеять атмосферу Бьюти, — Чем мы ей не звёзды?

— Я вообще не похоже чтобы была звездой последних нескольких дней. Всё происходящее чрезвычайно отрывочно. События похожи на петляющую реку. Она, эта река, то приближается ко мне, подмывая берег, на котором я стою, то удаляется чрезвычайно далеко, что я оказываюсь вне этого берега, где-то снаружи.

— Ты говоришь странные вещи, ты знала? – иронично-вежливо спросил Роял Рифф, — На тебя так давит происходящее.

 — Нет. Пока ничего не происходит. Может, мы просто попали сюда слишком рано?

— О чем ты?

— Когда я ходила к Дитзи впервые, мы пришли к выводу, что последние события в Понивилле похожи на ужастик. В пределах этого «ужастика» я пострадала не первой, но я не попала в самое пекло. Кроме как сейчас. Но я бы не была здесь, если бы меня не спасли два раза подряд. Один раз — Скептикал Поинт, а другой раз — мама. Если это действительно похоже на историю ужасов, что если мы все – лишь второстепенные лица, чудом выжившие такое долгое время?

Где-то вдали хлопнули двери, и тут же затрещали и начали взрываться лампочки. Спустя несколько секунд, все коридоры погрузились в абсолютную темноту.

— Что произошло? – испуганно пропищала Бьюти.

— Возможно, появилась звезда истории? – почти безумным голосом ответила Октавия.

Сзади ей на спину капнуло что-то горячее.

Это словно бы и возвестило о начале основного действа. Не дожидаясь, пока нечто, подкравшееся сзади, зарычит, или что оно там собралось делать, Октавия, чуть ли не до хрипоты надорвавшись, крикнула: «бежим!» и рванула вперёд по коридору. Отовсюду слышались скрипы – была ли это какая-то механика за стенами, или же это кричали твари, подобные той, которая чуть не убила её, пони не задумывалась. В голове метались разные мысли, от страха до желания сделать что-то героическое. Чем бы ни была та сила, которая направляла события последних дней, Октавия решила доказать ей, что она тоже важное действующее лицо. Она собиралась положить этому конец, как-то да изничтожить эти «тени», зажечь свет, победить злодея, кем бы он ни был! А потом предстать перед Винил, показать, что теперь она, единорожка, была спасена ею, неуклюжей земной пони, а не наоборот, как было почти что всю их совместную жизнь.

Нужен был план. Для себя Октавия его предельно упростила: добраться до центра электростанции и включить свет, после чего насладиться видом корчащихся от него тварей. Наверняка, хоть они и боятся, как она видела, в основном открытого огня, яркий свет ведь должен их покалечить? Наверняка.

Пони даже не обратила внимания на то, что бежит одна – её сопровождение сильно отстало. Её почему-то даже не волновало, что с ними случилось, она словно бы начала сходить с ума. Освещая себе путь фальшфейером, который она несла, но почему-то не сразу додумалась зажечь, она бежала то вперед, то сворачивала в сторону, увидев указатель. Она всё бежала и бежала, тени не могли догнать её, но постоянно подгоняли громким скрипом, что только сильнее заводило что-то внутри Октавии – она чувствовала себя героем, бегущим на выручку всему миру, прямо как в книге или кино.

Последний поворот — и она выскочила из коридора в просторное помещение, все стены которого были скрыты трубами. Посередине зала стояло нечто, похоже на большой вентиль. Вокруг этого суетились тени, скрипя друг на друга, словно бы готовые передраться. Заметив Октавию, они попятились. Они были трусливы до тех пор, пока их противник не проявлял слабости, это пони уяснила.

— Итак, — откашлявшись, начала она, — Привет, мальцы.

Видимо, маска суровости ей была к лицу, так как существа отступили к противоположной стене, поджимая под себя щупальца, которые были вместо передних ног.

— Вы явно не отличаетесь сообразительностью, — усмехнулась Октавия, — Конечно, темнота из-за того, что электростанция перестанет давать электричество, и помогла бы вам быть какое-то время незаметными, но рано или поздно — притом, наверняка, очень быстро — кто-то бы додумался, что надо возобновить подачу воды в турбину, или как там это работает.

Пони медленно, очень торжественно подошла к вентилю и положила на него копыта, собираясь повернуть, будучи уверенной, что это вернёт свет.

Существа, на удивление, не стали спорить, они словно бы наблюдали за Октавией. Наверняка, если бы у них были глаза, то взгляд был бы наполнен самым искренним интересом.

— Что же вы скисли, — совсем забывшись, начала подтрунивать над ними пони, — вы же не хотите, чтобы я повернула этот вентиль?

Существа словно бы переглянулись. После чего один из них, как будто неуверенно, помотал головой. В их движениях не было той монструозности, которая была в движениях твари, забредшей в дом Винил, хотя они явно были такими же.

Октавия ухмыльнулась до боли в уголках губ. Она начала медленно поворачивать тяжёлый вентиль, наполняя комнату скрипом и шумом воды в трубах. Существа не двигались и всё так же наблюдали за ней.

— Стой! – раздался знакомый голос, — Что ты делаешь?!

В зал вбежала Ти Лав, вся взъерошенная, грязная, кажется, раненная в заднюю ногу, следом за ней вбежали ещё двое – Скептикал Поинт и некая кристальная пони.

— Как что? – полубезумным голосом вскрикнула Октавия, — Включаю электричество!

— Этого нельзя делать! Прекрати! Закрути назад! — зелёная пони вцепилась в вентиль с другой стороны, — Сейчас же закрути, как было до тебя!

— Так значит, ты одна из них, да? Следовало догадаться! Наверняка Винил знала о ваших каверзах, что вы готовили, поэтому ты на неё и напала! И после этого разыгрывала целый спектакль, чтобы втереться ко мне в доверие, а потом отправила какую-то склизкую гусеницу убить меня!

— Какую гусеницу, ты о чём вообще говоришь? – Ти изо всех сил пыталась противостоять Октавии, но силы были равны, и положение вентиля ничуть не изменилось.

— Я не знаю, что тебе бы дало то, что эти тени пережрали б всех в Понивилле, но ты этого явно хотела, ох, как хотела! А твой образ, разве кто-нибудь заподозрит сумасшедшую подражательницу героине комиксов!

— Я не подражательница! Я и есть Ти Лав! Теперь, прошу, прекрати крутить! Ты не знаешь, что творишь! А я не могу тебе этого сказать! Тебя вообще не должно было здесь быть! Ты осталась жива после всего того! Чего тебе ещё надо? Ты уже отыграла своё!

— Нет! Я не отыграла своё! Я покажу, на что я способна! Я не персонаж второго плана какой-нибудь! Я главный герой!

— Сейчас ты делаешь всё, чтобы стать главным злодеем! – сквозь зубы процедила Ти, чувствуя, что её копыта соскальзывают с вентиля, — Почему ты упряма, как единорог? Неужели ты не понимаешь? Винил быстро поняла, она сотрудничала со мной!

— Больше ты никого в свои тёмные во всех смыслах делишки не вовлечёшь!

Не отпуская вентиль, Октавия извернулась и ударила зелёную пони задней ногой, повалив на пол. Вращение пошло очень легко, по всей комнате распространился шум, где-то открылись все клапаны, раздался гул турбины. В какой-то момент тени бросились вперед, из-за чего пони испуганно пригнулась, но, почувствовав, что они перескочили её, продолжила крутить. С громким гулом вентиль перестал крутиться – он был прокручен до конца. Всё вокруг снова осветили яркие лампы.

— Я победила тебя! Ты и твои тени теперь можете сгинуть!

Октвия повернулась, чтобы посмотреть на Ти.

И ужаснулась.

Зелёная пони лежала на земле, вся дрожа, пытаясь вырваться из хватки чёрных щупалец тварей, которые с завидным упорством душили и растягивали её одновременно. Сквозь шкурку было видно, как покраснела её кожа от нехватки воздуха, одна нога была вывернута под неестественным углом, зрачки почти что скрылись под верхними веками, так сильно закатились глаза.

Скептикал Поинт и кристальная пони куда-то делись, возможно, убежали. Но это как-то не заботило Октавию. Она отступила назад и упёрлась спиной во что-то. Чёрные, обжигающие щупальца обвили её и приподняли, ставя на задние ноги. В горле в момент пересохло, глаза заслезились.

Раздалось тихое цоканье. В помещение вошла ещё одна пони. Высокая, худая как тростинка, её щёки и глаза были впалые, словно у мертвеца. Из спутанной гривы на пол капала чёрная грязь, зрачки и веки дёргались, изо рта текла слюна. Шкура её была розовой, но из-за этого весь образ пони смотрелся лишь более угрожающе. Она окинула своим взглядом всю сложившуюся сцену, на мгновение посмотрев Октавии прямо в глаза. Такого взгляда пони не видела никогда в жизни. Если так любимый современными историками король Сомбра и смотрел на своих рабов, когда сходил с ума, то, наверняка, его взгляд был похож на этот. Если, конечно, хоть что-то может сравниться с ним.

— Ти Лав, — прохрипела худая пони, — как я рада тебя здесь видеть! Мне кажется, что-то пошло не так, как ты думала.

Зелёная пони попыталась сосредоточить взгляд на ней, когда изо рта пошла кроваво-красная пена.

— Ослабь хватку, я хочу услышать её, — подняла копыто розовая.

Теневой монстр послушался и начал разматывать узлы из щупалец, обвитые вокруг шеи жертвы.

— Хотя нет. Я передумала! – худая пони подняла переднее копыто и ударила Ти в живот. Та дёрнулась и заёрзала. Монстр издал громкий скип и резко дёрнул щупальца вверх. Раздался хруст, и зелёная пони безвольно обмякла, несколько раз дёрнув задней ногой.

Октавию стошнило. На звук обернулась розовая пони и широко улыбнулась.

— Тебя я должна поблагодарить! Если бы не ты, то эти остолопы не справились бы. А вот и твоя награда.

Она подошла к Октавии и приблизилась к её лицу. Из открытого рта потекла черная жижа, точно такая же, как та, что текла из монстра в доме Винил, когда тот был ранен. Кажется, розовая пони была намерена заставить Октавию проглотить это. А что потом? Смерть? Или она станет таким же монстром?

Вся смелость пропала ещё тогда, когда она увидела, как душат Ти, сейчас же пропали последние остатки рассудка. Октавия могла только таращиться на своих мучителей и дрожать. Она всегда представляла себя жертвой чего-то ужасного. Сейчас это происходило с ней в реальности. Её крепко держит один монстр, обвив её ослабленное тело щупальцами, а другой хочет сделать что-то ещё более ужасное.

Дыхание розового монстра было обжигающим, пахло чем-то сгоревшим и гнилью. Жидкость, капающая из её рта в открытый в ужасе рот Октавии, была горькой и, казалось, была самой настоящей кислотой, способной сжечь всё, на что упадет хоть капля.

Ей станет лучше? Только этот вопрос волновал Септет. Воспитание не позволяло дать волю слезам, поэтому она просто смотрела на врача пустым взглядом. Тот, в свою очередь, переводил взгляд с неё на Октавию, лежащую в кровати и периодически бьющуюся в судорогах.

— Я не знаю, — честно ответил Стэйбл, — это уже не первый случай. До этого пациенты приходили в норму. Относительную норму, но всё же. Однако в этом случае я нутром чую, что что-то не так.

— Тебя не нутром чуять просят, а профессионализмом! — процедила Септет, озлобленно скалясь на врача, — я хочу знать, придёт моя дочь в норму или нет!

— Я не могу утверждать, мисс.

— «Миссис», если вы этого не поняли. Это моя дочь! Как я могу быть «Мисс»?

— Миссис, давайте успокоимся. Если вы мне расскажете, что произошло, может быть, мне будет, что сказать насчет её состояния.

— Я сама не могу понять, что произошло, — призналась пегас, — Всё было как-то мутно, словно во сне, мы куда-то побежали. Потом где-то постояли. Она вела себя очень странно. Я, правда, не могу сообразить сама. Всё, что я помню — это то, как нашла её в таком состоянии на дороге к водопаду, недалеко от электростанции.

— В этом городе творится что-то невероятное последние месяцы, — вздохнул доктор, — Я совершенно ничего не понимаю.

— Я в этом городе впервые, доктор, я не знаю, что здесь нормально, а что нет, но странности заметны и невооружённым глазом.

— Это хорошая ремарка, но я, правда, не могу ничем помочь.

— Я хочу забрать свою дочь и увезти домой. Там свежий воздух, и далеко от городов.

— Простите, но этого я позволить не могу. Ей нужно внимание врачей.

— Это ты говоришь после того, как утверждал, что ничего не можешь поделать? – Септет схватила врача за воротник и затрясла, — Я не знаю, где ты получил врачебную лицензию или что-то вроде неё, но я насквозь вижу, что ты бесполезен!

Стэйбл проглотил оскорбление и лишь слегка раздраженно указал пегаске на дверь. Септет громко хмыкнула, топнула передней ногой, но послушно вышла. В холле её ждали Роял Рифф и Бьюти Брасс.

— Как она? – осторожно поинтересовался жеребец, — Не пришла в себя?

— Нет. Всё в том же состоянии, как и была.

— Я до сих пор не пойму, что случилось, — прошептала Бьюти, — не могу вспомнить почти ничего. Но точно знаю, что происходило что-то страшное.

Септет лишь вздохнула в ответ. Не так она представляла себе встречу со своей дочерью. Сейчас она была готова сделать всё что угодно, лишь бы Октавии стало хоть чуть лучше, но для этого надо знать, что именно можно сделать.

— Мне надо вздремнуть, — пробурчала она, — Сегодня меня вряд ли снова пустят к ней.

— Почему это? – удивился жеребец.

— Потому что я такая же грубая, как и она, если мне что-то не нравится. По крайней мере, в таком состоянии.

Небо было затянуто тучами, моросил мерзкий дождик, всё кругом казалось серым, потерявшим живость цвета. Был уже почти что самый конец лета, многие пони-подростки, закончившие здесь среднюю школу, отправлялись куда-то, чтобы идти в старшую или поступать куда-то ещё. В Понивилле был когда-то маленький университет лингвистической направленности, но он был закрыт несколько лет назад из-за несостоятельности – в нём не набиралось более пяти учеников, а преподаватели уезжали каждый год, пока не остался старик-языковед, который и скончался, не дожив до официального закрытия, несколько лет назад, прямо в день сердец и копытец.

Сама того не замечая, Септет приглядывалась ко всем прохожим, пытаясь угадать, что же творится в их жизнях. Вот идет статная белая единорожка, наверняка местная знаменитость, может, даже известная и по всей Эквестрии.

Вот медленно плетётся земная пони, понурив голову, не в силах сосредоточить взгляд на дороге. Пьянчужка возвращается домой? А может и не пьянчужка, а просто усталая и больная кобылка.

Вот идут два пегаса. Один постарше, другой ещё подросток, о чем-то оживлённо беседуют. Видимо, старший брат дает мальцу какие-то жизненные советы.

Чуть поодаль идет похоронная процессия из земных пони. Кажется, они потеряли кого-то очень важного, если такой здоровяк, как тот красный жеребец, идущий впереди, не может сдержать слез.

— Кого-то важного хоронят, — тихо сказал Роял, — вон, с ними даже мэр города идет.

— Надеюсь, тот, кого хоронят, прожил достаточно долго, — ответила Септет, — Мне всегда больно думать, что смерть не щадит никого, даже тех, кто ещё не повидал мира.

Когда процессия прошла близко от них, Септет и Бьюти сняли с себя шляпки. Про себя все трое отметили, что Октавия, скорее всего, просто бы проигнорировала идущих и продолжила идти по своим делам.

— Это очень печально, что скончалась такая старожительница, — вывел их из задумчивости чей-то голос, — она была старше самого города. Поистине, деревенский образ жизни творил иногда чудеса.

— Мистер библиотекарь, — пегаска повернулась к нему, — приветствую Вас.

— Взаимно, — кивнул тот.

— Я думаю, Вы понимаете, что у меня есть к Вам вопросы?

— Прекрасно понимаю, — он вдруг погрустнел, — но я просто попрошу их не задавать. Вашей дочери лучше? Я видел, как вы несли её в больницу.

— Она всё так же не пришла в себя, — Септет начинала нервничать, — я так полагаю, вы уже заранее, однако, знали, что с ней что-то не так?

— Бинго, миссис, вы сообразительны, но, к сожалению, все наши попытки огородить её от происходящего остались ею не поняты. Она решила лезть до конца, это причинило беды не только ей.

— Кто-то погиб?

— И да, и нет. Но явно уже не вернутся прежним.

— В смысле?

— Просто, — жеребец задумался, — просто её убить-то не сложно, но она возвращается. Зачастую, совсем иная, не помня и не зная многого, а иногда появляется очень умная и всё повидавшая. В неправильном порядке. Но она всегда возвращается.

— Кто?

— Зелёная пони с аквамариновой гривой. Уж такая она. Простите, мне пора откланяться.

— Постойте! – Септет хотела было схватить его за хвост, но в последний момент решила, что хоть какие-то приличия соблюдать надо.

Всю дорогу до гостиницы она не проронила ни слова и, придя, сразу же легла на диван в снятом номере.

Она спала без снов, периодически просыпаясь, лишь чтобы заснуть вновь.

Была уже глубокая ночь, когда её бесцеремонно растолкал Роял Рифф.

— Миссис Септет, — жеребец выглядел очень взволнованно, — из больницы прислали пони, говорит, что Октавия пришла в себя и очень просит, чтобы Вы пришли.

Повторять не было нужды – пегаска вскочила с дивана, быстро нацепила на себя шляпку, хотя в ней не было нужды, и побежала, что есть сил. На пороге больницы её встретил доктор Стэйбл и, не говоря ни слова, повел куда-то.

Он привёл её в маленькую палату в особом отделении для психически нестабильных пациентов.

Октавия сидела на полу, уставившись в угол, где стояла свечка, что-то шепча под нос себе. Почувствовав, что в палате кто-то есть, она повернулась. Септет невольно вздрогнула — её дочь выглядела так, словно несколько недель провела в самом Тартаре – глаза покраснели и будто бы стали каменными, а не живыми, на лице явно заметны морщины, щёки впали, уши прижались настолько плотно, что, казалось, она ничего не сможет слышать. Копыта дрожали, дыхание было глубоким и прерывистым.

— Мама, — прошептала серая пони, — Мамочка! Мамуля!

Она кинулась к матери и крепко вцепилась в неё.

— Мама, прошу, умоляю, защити меня! Мне страшно! Всё вокруг чернеет, всё вокруг заполнено тьмой! Мне страшно, мне жарко, она обжигает меня! Она внутри меня! Она снаружи! Она везде!

Септет, дрожа, обхватила свою дочь и прижала её к себе как можно крепче. Октавия не просто сходила с ума. Воспоминания о произошедшем всё ещё были отрывочны, но образ чёрного монстра, который чуть было не убил её дочь тогда, в доме, довольно четко встал перед глазами.

Октавия словно бы постарела на несколько лет, пока была в отключке. Что могло случиться? Что она могла увидеть? Пегаска не была уверена, что хочет это знать.

— Мама, я видела это! Оно огромно! У него неисчислимо много глаз! Каждый из них чудовищно огромен, но ни один из них не заметен нам. Оно всегда наблюдает, всегда узнаёт, всегда заставляет знать. Я стояла на маленьком островке посреди океана, наполненного им. Я боялась шевельнуться, я знала, что если оно поймёт, что я вижу его сущность, то оно обратит на меня взор всех своих глаз, я знала, что я потеряю всякую способность думать, что я умру, сойду с ума, — Октавия прерывисто вздохнула, давясь слезами, — И я стояла там, а оно продолжало смотреть. Ни одна секунда не ускользала от его взгляда. Оно ужасно, оно огромно, оно неописуемо чудовищно и непостижимо мудро. Каждый день мы куда-то идём, опаздываем, торопимся, едим, спим, веселимся, а оно смотрит. Каждый день кто-то умирает, кто-то убивает, кто-то сходит с ума, а оно смотрит. Оно знает всё. Мы живём под его взглядами. Оно всегда было здесь!

— Что «оно», доченька, — пегаска гладила Октавию по головке, словно маленького ребенка, — что это такое?

— У него нет имени, у него нет ни правды, ни лжи. Но некоторые зовут его «жидкой тьмой».