FO:E - "Проект Титан"
Не место для героев
[ЗАДАНИЕ: ОБНОВЛЕНО]
[ПРЕСЛЕДОВАНИЕ И УСТРАНЕНИЕ]
[ПОХИТИТЕЛИ НАЙДЕНЫ. ВЕДЕТСЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ. СОПРОТИВЛЕНИЕ УСИЛИВАЕТСЯ]
[УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: ВЫСОКИЙ].
Надо отдать ему должное, внутренний голос не обманул, и пробуждение очистило мою голову, хотя и наградило тянущей болью во внутренностях. Оглядев себя со всех сторон, я осторожно ощупал две ямочки, оставшиеся на боку и пояснице – обитательница стойла поторопилась, и к тому же, использовала мелкий калибр, и мне еще повезло, что пули прошли на вылет. Застрянь они внутри – и меня вряд ли уже могло бы что-то спасти. При мыслях о еде живот откликнулся недоброй, болезненной судорогой, намекая на то, что в ближайшее время лучше его не беспокоить подобными предложениями и все, что мне оставалось – это осторожно попить относительно чистой воды, скопившейся в углублениях на покрытом травой и мхом островке. «Следовало запомнить этот прием» — подумал я, оглядевшись по сторонам, и всякий раз натыкаясь глазами на стену жестких стеблей, скрывавшую меня от того, что шарилось ночью по болоту. Впрочем, я вряд ли проснулся бы, даже начни меня кто-то есть – измученное тело отчаянно просило отдыха, поэтому я не слишком удивился цифрам, появившимся на ожившем экране пип-бака.
«Пожалуй, преследовать этих бандитов и в самом деле будет слишком глупо. Кто знает, куда они могли за это время уйти?».
Да, эта мысль была здравой, но спустя какое-то время я все же решил проверить карту. Судя по ней, я, каким-то образом, оказался на окраине болот Хайсид, и лишь благодаря случайности не поперся за этим проклятым караваном. Я не знал, пристали ли бандиты к нему случайно, или он ждал их тут, или же они сами прикинулись караванщиками – значение имел лишь герой, который зачем-то сопровождал Горлорезов, и дорога, по которой они могли пойти.
«Вот оно. Дорога».
После долгого сна голова вновь начала работать, пускай и не так ясно, как раньше. Кажется, я и в самом деле переборщил с этой химией, едва не добив себя еще и парой суток без сна, но теперь я отчетливо видел то, что никак не мог уловить до этого – дорогу, а точнее, их сеть. С помощью несложных манипуляций старая карта накладывалась поверх новой и, покрутив пять или десять минут ручкой селектора, я наконец начал понимать, куда уходил еще недавно казавшийся недостижимым «караван».
Скотный Двор. Не то чтобы очень дружелюбное местечко, однако это был крупнейших город на шоссе Сансет аж до самого Флэнка. Множество пони, разводящих браминов для этой части послевоенной Эквестрии, фермеров, мелких бандитов и прочих выживших на поверхности. Выживших и выживающих, несмотря на постоянные угрозы от рейдеров, гулей и дискорд еще знает чего, что ползает, бегает и летает по Пустоши. Сам я там никогда не был, но видел издалека стада браминов, которых разводили и охраняли жители города, и эти жесткие, погрызенные жизнью на поверхности жеребцы и кобылы вызывали у меня какое-то смутное уважение, представая в воображении с древними эквестрийцами, раздвигавшими допотопными фургонами с полотняным верхом границы страны. Оружие у них было вполне приличное, и редко у кого не водилось автоматической винтовки или мощного ружья, укрепленных тандемом на боевом седле. Конечно, для стального рейнджера они не были угрозой, однако для любого другого противника эти простые ребята представляли проблему – что уж говорить обо мне?
«Значит, Скотный Двор. И значит, выйти из болот они смогут только в одном месте, где проходит единственная тропа. Надо их обогнать!» — решил я, осторожно вылезая из своего убежища. Солнце, скрытое сплошным облачным покровом, уже искало лазейку в поставленной против него защите, и кое-где уже смогло пробить немало дыр, из которых вниз, на поверхность, устремились косые лучи обжигающего света, нагревавших холодный воздух болот. Лишившись трусливо сбежавшего тумана, они постепенно превращались в настоящую душегубку, и я почувствовал, как первые капли пота начинают пропитывать грязную, растрепавшуюся мешанину обрезков, которые я на себя накрутил. В отличие от меня, обитатели этого места воспряли духом и вскоре воздух над грязной водой, кустами, жесткой травой и немногочисленными деревцами зазвенел, впитав в себя кваканье, жужжание и стрекот тысяч живых существ, избравших своим домом огромные Хайсидские болота, гибельные для остальных. Рыся по грязи, я не обольщался кажущейся легкостью бега – мы углубились в них буквально на полкопыта, пройдя караванными тропами, проложенными по старым довоенным дорогам. Две сотни лет были совсем не милостивы к ним, но несмотря на многочисленные ямы и толстый слой ила, по ним можно было идти, не рискуя по самые ноздри провалиться в черную жижу. Впрочем, оставались еще ядовитые блотспрайты, радсвины и радигаторы, а еще прорва других, неизвестных мне зверей, готовых закусить одиноким путником, поэтому приходилось крутить головой в поисках красных меток на Л.У.М-е, периодически сверяясь с экраном пип-бака, чтобы не сойти с тропы, оказавшись в бездонной трясине.
Что же творилось в глубине болот, вряд ли вообще кто-нибудь знал.
Ближе к вечеру я понял, что вряд ли выдержу такую гонку. Жара, духота и отсутствие воды и еды сделали свое дело, заставив меня оступиться и рухнуть на кочку, удачно подвернувшуюся под живот. Впрочем, он так явно не считал, заставив меня задохнуться от приступа боли – словно кто-то копытом дал под дых. Мед-Х давно выветрился, и последние несколько часов я держался на одном самолюбии, обливаясь холодным потом от жары, усталости и боли одновременно. Похоже, даром эти ранения для меня не прошли, и если простреленная задница почти не беспокоила, то живот определенно насторожил, то и дело напоминая о себе ощущениями, словно внутренности то и дело пытались стать наружностями. Проклятые насекомые – те, что помельче – уже полдня вились надо мной, то и дело больно жаля даже сквозь тряпки, которые, в свою очередь, покрылись многочисленными дырами, вызванными кислотной слюной блотспрайтов, привлеченных крутящейся надо мной мошкарой. Круглые, жирные твари с крылышками плевались не только слюной, и я взвыл, когда в мою шею вонзились короткие коричневые шипы, заставив наброситься и буквально искромсать на части любителей понятины. Так в моей сумочке появилось [мясо блотспрайтов], как определил эти белесые, волокнистые куски плоти, которые я срезал с хитиновых частей тел невольных жертв моего раздражения. Однако приготовить его мне было не на чем, да я и не знал, как вообще это делать – готовить. В стойле самым сложным этапом в приготовлении пищи было выбрать на диске раздатчика то, что ты хотел получить, а учитывая скудный выбор имевшихся блюд, за много лет приевшихся всем до оскомины, подобным никто и никогда не заморачивался. Так что, лежа на кочке, я просто тихонько стонал, ощущая, как ноют все четыре ноги и копыта, чешется и болит покусанная шкура и уже не совсем понимал, для чего я вообще поперся по этим болотам…
Так бы я и валялся на этом холмике из травы, солидно покачивающимся в такт моему выравнивающемуся дыханию, как вдруг, с порывом ветра, до моих ушей донесся звук, который сложно было с чем-нибудь перепутать.
«Выстрелы. Кажется, пистолеты» — звуки стали громче и чаще, когда мои ноги сами понесли меня вперед по дороге, и мне приходилось одергивать себя, чтобы не спешить. Ту, которую я нашел с помощью карты пип-бака, позволила срезать большой крюк, полностью нивелировав суточную фору фальшивого каравана, но уже полдня, как занесенная илом бетонная полоса превратилась в петляющую тропинку, и следовало внимательно следить, куда ставишь ноги, чтобы не провалиться в топкую грязь. К счастью (полагаю, что моему), выстрелы стали реже, но теперь к пистолетному стаккато присоединились глухие удары двуствольных дробовиков – только они порождали такое странное, двойное эхо, когда из них стреляли дуплетом, из обоих стволов. Сгущающаяся темнота была мне только на копыто, ведь в ней все отчетливее виднелись вспышки от выстрелов, громыхавших прямо за лежавшим передо мною пологим, поросшим кустами холмом. Похоже, караван отчаянно пытался выбраться на сухое место, что заставило на секунду задуматься о том, что же именно могло их так напугать.
— «Гони! Гони на холм!» — приближаясь, орали несколько голосов, и вернувшаяся осторожность заставила отступить, скрываясь за поворотом тропы, откуда я разглядывал приближающуюся банду – «Еще немного! Правь в пустоши, на сухое!».
— «Мы почти прорвались!» — звонко выкрикнула кобыла, заставив шерсть подняться дыбом у меня на загривке. Вновь донеслось несколько выстрелов из крупнокалиберного пистолета, прервавшихся звонким щелчком – «А-а-а, клянусь протуберанцами оргазмов принцессы, вы больше не сожрете ни единого пони!».
«Ну, точно герой. Героиня» — я передернулся под своими тряпками и замер, искренне надеясь, что метки караванщиков, вместе с браминами, волочившими две отчаянно скрипящие телеги, закроют от нее мою метку. Связываться с этими отморозками было опасно, что я еще вчера успел почувствовать на своей шкуре. Пустошь не любила героев, и рано или поздно убивала их, либо физически, либо морально, превращая в настоящих чудовищ. И в обоих случаях эти тронутые проклятием Пустоши пони старались прихватить с собой как можно больше тех, кто попадался им на пути, поэтому я не хотел иметь ничего общего с теми, кто окажется в поле зрения кого-нибудь из них. Вспышки и грохот заглушали мои шаги, поэтому я мог с трудом, но все же держаться на расстоянии от холма и каравана, все дальше и дальше отступая за редеющие кусты. Изобилие болот заканчивалось, черная жижа уступала место обычной грязи, в которой желтели многочисленные кости, перемежавшиеся кучками полураспавшихся от времени железяк – это были Непонячьи земли, тот край географии, который я видел за всю свою жизнь, исключая шоссе Сансет и Мегамарт на юго-востоке. Но путешествие по довоенной дороге, конечно, не шло ни в какое сравнение с тем же болотом, не говоря уже о яростной перестрелке в заброшенном колледже…
Или вот с этой вечерней погоней, в которой роли преследователя и преследуемых то и дело менялись местами, и я уже не понимал, кто тут добыча, а кто жертва.
Впрочем, не понимал этого, похоже, не только я. Ругаясь и перекрикивая друг друга, покрытые грязью оставшиеся члены банды спешили сбежать из болота, с грохотом выволакивая телеги то из одной ямы, то из другой, для чего им приходилось безжалостно лупить по толстым фланкам запряженных в них браминов, на что те откликались обиженным мычанием и кряхтением, когда колеса попадали в особо глубокую рытвину, или натыкались на очередную кучу металлолома. Похоже, что они стремились пересечь эту полосу отгремевших когда-то боев как можно быстрее, и даже не подумали помочь своей защитнице, показавшейся позади, на вершине холма. Приняв героическую позу с отставленной в сторону задней ногой, она лупила куда-то вниз из своего огромного десятимиллиметрового пистолета, то отрывисто рявкавшего, то начинавшего захлебываться серией выстрелов. Клянусь, я буквально видел цепочку гильз, изогнутой дугой летящих на землю из выбрасывателя, в то время как магазины, один за другим, вылетали из седельной сумки, чтобы сменить опустевшие.
«Стоп. Вылетали? Она еще и единорог?!».
Это было… обескураживающе. Даже странно, почему вчера меня не размазали ровным слоем по этому болоту, или не утопили в грязи. Единорогов следовало опасаться, как учили меня с детства, а помешанных на бое единорогов вообще обходить как можно дальше – кто знает, что придет в голову этим странным рогатым пони? Все опасения и предупреждения, с детства вколоченные в мою голову, разом проснулись, и я лихорадочно заработал ногами, пытаясь нагнать удаляющийся караван. В этом месте Непонячьи земли постепенно сходили на нет, хотя кости и полуистлевшее оружие можно встречалось и дальше, хотя и не так часто, как на севере, поэтому повозки покатили быстрее, когда караван повернул круто на юг.
Между нами и южной веткой шоссе оставалось всего несколько миль.
Первого я выхватил почти сразу, начав догонять караван. Запыхавшийся бандит остановился, тяжело поводя тощими боками, и только судорожно и хрипло вздохнул, когда мой нож глубоко вонзился в его спину, между последним грудным и первым поясничным позвонком. Не став выдергивать оружие, я выплюнул из зубов заранее зажатый в них тесак, и несколькими ударами перерубил тому горло и шею, оставив извиваться, захлебываясь кровью, в грязи.
«Быстрее, быстрее!» — торопил я сам себя, ведь позади выстрелы становились все реже, и я не питал иллюзий о том, что героиню одолевают враги. Скорее, наоборот, их становится все меньше и меньше, а значит, вскоре очередь может дойти и до меня.
Пропажу отставшего беглецы не заметили, что, впрочем, было и не удивительно среди такого шума. Вой влажного, холодного ветра, шелест кустов, недовольное мычание браминов и грохот повозок создавали необходимую акустическую завесу, за которой было почти не слышно шагов. Петляя между жестких кустов, я подобрался поближе и высунувшись, постарался за пару секунд оглядеться по сторонам в надежде выцепить еще кого-нибудь из этого каравана. Увы, удача, казалось, решившая обернуться ко мне, вновь продемонстрировала свой круп – выскочив из кустов, караван оказался в широкой впадине, похожей на поляну, зажатую между пригорков, покрытых пучками жесткой, побуревшей травой. Потеряв свое колесо, одна из телег ушла в сторону и, врезавшись в особенно жесткий куст, остановилась, печально накренившись на бок. Другая продолжала двигаться, но без правящего ею пони делала это настолько медленно, что вообще бы могла и стоять. Запыхавшиеся брамины поднимали головы и сердито мычали, изредка начиная что-то выговаривать этим бандитам-караванщикам, но, поскольку делали они это оооочень и ооооочееееень мееееедлеееееннооооо (как обычно это и водится у браминов), то на них попросту не обращали внимания. Собравшись возле телеги, семеро пони злобно пинали остатки разлетевшегося на части деревянного колеса, громко ругаясь друг с другом.
«Всего семеро? А где остальные?».
— «Двигаем! Хули вы вылупились на эту повозку?!».
— «Надо тащить мешки! Нагрузить все на оставшуюся телегу – и ходу!».
— «Эй, Клещ! Клещ, ссука, драть твою мамашу! Ты где там застрял, уебок малохольный?!».
— «Этой ссучке побежал помогать, бля буду! Он на нее глаз еще тогда положил!».
— «Сходи, проверь, где этот обмудок» — наконец, распорядился тяжело дышавший главарь. Он единственный из всех семерых не снял с себя белый пиджак, теперь превратившийся в грязную куртку коричнево-черного цвета – «Если не может идти, то избавься. Нам такие дристуны не нужны».
— «Клещ! Ну, ссука, доберусь я до тебя, падаль!» — прорычал немаленьких размеров бугай, направляясь в ту сторону, где притаился и я. За его спиной, на фоне стремительно меркнущего неба, темные фигуры вновь принялись спорить и неумело распрягать брамина, высвобождая его из постромков – «Лучше тебе, блядь, лежать где-нибудь дохлым, пока я до тебя не добрался!».
Что ж, его желание исполнилось быстрее, чем он надеялся. Добравшись до куста, под которым валялось тело Клеща, здоровяк остановился и, кажется, решил его посильнее лягнуть, но смог только резко посунуться вперед, когда я вскочил ему на спину и, с глубоким потягом, полоснул по горлу – слева направо, сместившись к противоположному плечу, как учили когда-то дед и мать. Короткий, протестующий вскрик превратился в глухое бульканье крови и свист, вырвавшийся из перерезанной трахеи, после чего еще одно бьющееся тело отправилось на черную, жирную землю, взбивая ногами равнодушную грязь.
Пустошь вообще равнодушна к убийствам.
— «Эй! Че там у вас?» — донесся крик одного из бандитов. Кажется, на этот раз я все-таки нашумел, и оставшиеся всполошились. Отдаленное буханье выстрелов почти прекратилось, лишь изредка гремел один или два, заставляя меня поторапливаться. Схватив первое попавшееся оружие, которым стала здоровенная, но неухоженная двустволка, я рванул в сторону, спасаясь от приближающихся огней. Лишившись карманных фонарей, враги разожгли керосиновые и, держа их в копытах, осторожно приближались той дерганной, прыгающей походкой, которая отличает пони, вынужденных ковылять на трех ногах из четырех.
Впрочем, оружие в их зубах вполне компенсировало недостаток изящества.
— «Во, вижу!».
— «Кажись, того» — пробормотал один, после чего, немного повернув голову, проорал – «Руль! Кажись, тут кто-то еще бродит!».
— «Что ты там еще несешь?!» — ответить на этот вопрос подошедшие не успели. Прикрыв глаза, я рванулся вперед и, незамеченный, вскочил на спину первого, и грохотом разрядил во второго ружье.
Моя хитрость удалась. Забежав со стороны фонаря, слепившего говорливого бандита, в первую очередь я разобрался с его напарником – уж очень мне не нравилось его боевое седло, на котором было закреплена сразу пара двустволок. Выстрел буквально снес его череп, расплескав кости и содержимое головы на несколько футов окрест, в то время как я постарался как можно сильнее оттолкнуться ногами от прянувшей под ними спины. Получилось, прямо скажем, не очень, но зато я почувствовал, как копыта столкнулись с головой осевшего от прыжка жеребца, с глухим стуком посылая того кувыркаться в грязи. Шлепнуться на все четыре ноги, развернуться, подбежать – и очередная голова почти отделяется от тела под ударом большого ножа. И на этот раз избежать струи крови не получилось.
«Четыре».
— «Эй! Вы там где?!» — проорали из-за кустов, но свет ламп не двигался. Видимо, поумнели, и вместо следующего глупого вопроса мимо просвистел заряд дроби, со свистом сбрив верхушки кустов – «Вылезай, ссука! Мы тя щаз на куски порвем!».
«Они действительно думают, что это заманчивое предложение? Жители поверхности очень странные, если не сказать хуже».
Четверо пони возле повозки, выставив в темноту ружейные стволы и тревожно оглядываясь по сторонам. Один из них кажется спокойнее остальных – пожилой, в засаленном белом костюме, покрытом брызгами грязи, он стоит чуть позади. На его боку чернеет какая-то сумка, мало похожая на нужный мне кофр. Похоже, они чего-то ждут.
«Героиню».
Эта мысль приходит вместе с пониманием, что на холмах позади разлилась недобрая тишина. Выстрелы смолкли, и кто знает, чем закончилась перестрелка с неведомым. Осознав, что времени осталось в обрез, я схватил первое попавшееся в зубы оружие и дернул языком за грязный спусковой крючок (фееее!). Грохнувшее ружье полетело на землю, в то время как я опрометью бросился в другую сторону, по широкой дуге обходя освещенную повозку, изрыгнувшую в темноту грохочущую канонаду из выстрелов.
— «Аррргггххх…».
— «Блядь!» — вскрикнул один из бандитов, в то время как его сосед с хрипом осел, хватаясь за нож, торчащий в изогнувшейся шее – «Где он?! Покажись, ссучара!».
— «Хрящ, дай зелье…» — прохрипел раненный, пытаясь удержать прижатым копытом темную струйку, бившую из раны, откуда он, по глупости, выдернул нож – «Хрящ! Я ж счаз отъеду…».
— «Жри, ссука! Жриииииии!» — орал его подельник, разрывая грохотом темноту. Боевое седло на боках серого земнопони только и щелкало, с каждым рывком вожжей досылая патроны в переламывающиеся стволы – «Что, нравится, падла?! На! На! Нааааааа!».
Подкрадываясь к нему с тыла, я осторожно прошмыгнул мимо брамина, переваливающейся походкой устремившегося вслед за своим товарищем, с хрустом продиравшимся через кусты, и притаился между брошенной упряжи, когда заметил, как главарь бандитов тронул копытом за плечо одного из оставшихся жеребцов и молча мотнул головой, призывая не трогать впавшего в истерику подельника, а вслед за ним, осторожно отступать в темноту.
Я замер, стараясь даже не дышать, чтобы не выдать себя аккуратно ступавшим бандитам. Они были на взводе, все чувства их, подстегнутые страхом, были напряжены, и лишь спустя долгие десять секунд я смог выдохнуть, когда их шаги затихли за ближайшим кустом. Что ж, «понятие чести было не в чести» у этого отребья, как говаривал дед, поэтому я мог только порадоваться, что не пришлось бросаться с одним-единственным ножом на несколько дробовиков, способных превратить меня в истекающие кровью ошметки одним-единственным залпом. Осталось только заняться вот этим придурком, и…
— «Сзади! Обернись!» — изогнувшись, я осторожно показался из-за телеги и уже примеривался к дергающейся впереди голове жеребца, как громкий крик заставил меня замереть, а затем опрометью рвануть в сторону, уходя от нацелившихся на меня ружейных стволов.
Клянусь святостью Княгини Тьмы, в этот миг они показались мне просто огромными.
На этот раз мне удалось ускользнуть. Пользуясь телегой как прикрытием, я рванулся в сторону и, покинув круг света, шмыгнул в кусты, впрочем, тотчас же задрожавшие от прошивших их пуль. На этот раз героиня лупила не так часто и быстро, подарив мне призрачную надежду на то, что патронов у нее оставалось не так уж и много, но вдарившая следом дуплетом двустволка напомнила, что у оставшегося рейдера их могло быть ну просто хоть крупом ешь. Это определило его дальнейшую судьбу, ведь я просто не мог позволить зажать себя между этими психопатами – оставшимся у сломанной телеги бандитом и его подельниками, вполне способными вернуться и поджидать меня где-нибудь неподалеку. Да еще и героем Пустоши, явно имевшим на меня зуб. Клянусь кисточками ушей, она точно задумала что-то такое и ее отметка на Л.У.М-е, сиявшая ярче остальных, определенно приближалась ко мне. Хуже того – она прекрасно знала, где я нахожусь и могла координировать остальных, поэтому я едва не взвыл от отчаяния, когда немаленького размера пуля злобно вжикнула в каком-то дюйме от щеки, намекая мне, что это, мол, только начало.
— «Но ведь цель была так близка!» — простонал я в голос, шмыгая за кочку, вершина которой разлетелась от попадания, осыпав меня грязной землей – «Так… так просто не честно!».
«Мда, вынуждена признать, что ты прав» — пришла в голову мысль. Похожая на холодный ветерок, она остудила раскаленную черепушку, заставив удивленно моргнуть, ведь редко когда кто-нибудь говорил мне, что я прав – «И в самом деле, как-то неспортивно выходит. Вернись-ка назад – может, там что-нибудь осталось?».
«Назад? А, к тем четверым!» — что ж, хоть тут я не стал тупить, и опрометью бросился к предыдущей добыче. Бег на полусогнутых? Легко, если долго тренироваться в полутемных коридорах стойла после отбоя. Особенно, когда шутки кончились, и вместо сердито шипящей сестры тебя подгоняют тяжелые пули, проносящиеся в тревожной близости от головы. С влажным шорохом проехавшись на животе, я шмыгнул за лежащие друг на друге тела, после чего принялся лихорадочно их обшаривать. Пусто, пусто, пустые гильзы, патроны для ружья… Я был готов вновь завыть от отчаяния, но мое копыто вдруг нащупало продолговатый предмет с металлическим кольцом и чекой. Встрепенувшись, я рывком, оборвав клапан кармана, вытащил довольно тяжелую гранату необычной формы в виде цилиндра зеленого цвета с единственной красной полосой. Дно ее представляло собой сложного вида клапан с многочисленными отверстиями, чека была снабжена кольцом-предохранителем с пломбой и вообще, весь ее вид наводил мысль о подозрительной переусложненности. Впрочем, в моем случае выбирать не приходилось и, убедившись в том, что у оставшихся тел ничего нужного на данный момент не нашлось, я приподнялся и осторожно высунул уши из-за последней парочки тел, пытаясь понять, почему прекратились выстрелы и что задумала эта чокнутая героиня. Странное дело, в меня кто не пальнул и даже не заорал, пытаясь напугать – на полянке установилась зыбкая, тревожащая тишина, разбавляемая невнятным бормотанием нескольких голосов, доносящихся до меня с ветерком, тоскливо завывавшим над Пустошью. Кажется, убегающие все же вернулись, поскольку голосов стало три, и один из них определенно был новым. Прочем, долго это продолжаться не могло, и спустя какое-то время, позволившее мне переместиться поближе, по кустам вновь ударили выстрелы – но на этот раз они были не такими дружными, как раньше. Один стрелок явно отставал от других, стреляя с большим разбросом и задержкой между выстрелами, что явно определило мою первую цель.
«Может, уравняем шансы?».
Пустошь не ответила, но мне показалось, что она обратила свое внимание на этот смертельный танец в ночи, глядя на нас тысячью невидимых глаз. Решив разделить вновь собравшуюся компашку, я рванул вначале в одну сторону, затем в другую и, провоцируя героиню, даже швырнул в ее сторону подобранный с трупа нож, с глухим звяканьем отлетевший от борта телеги. Раздавшийся затем тихий вздох дал понять, что я все-таки ее зацепил, а обрушившийся в мою сторону шквал картечи заставил кривенько ухмыльнуться, под громкую ругань отступая подальше в темноту.
— «Пресвятая Селестия, Луну рогом ебущая, этот гуль меня уже заебал!» — возопил позади голос героини, пославшей мне ответный привет в виде десятимиллиметровой пули, больно вжикнувшей по плечу. Еще бы немного, чуть в сторону, и… — «Я расчленю эту падаль и закопаю там, где аликорны срать боялись!».
«А ты уверен в том, что это герой?».
«Теперь точно уверен. Говорят, герои только так и выражаются» — не знаю, что было более безумным – разговаривать с мыслями в своей голове, или делать это во время боя, да еще и с героем Пустоши на хвосте, чьи пули все больнее жалили мою шкуру, вжикая по ней пока еще вскользь. Прицелиться ей мешала повозка, вокруг которой она гонялась за мной, петляя между кустов – меня спасало лишь то, что делать это в темноте ей было труднее чем мне. Мне оставалось сохранять дистанцию и надеяться на счастливый случай, когда сойдутся на небе все звезды, и мне удастся их разделить. Вскоре, случай и в самом деле представился – разъярённая героиня рванула куда-то налево, пытаясь отсечь меня от кустов и, наверное, погнать оттуда на ружейные стволы, а я, вместо того, чтобы послушно побежать к бандиту, оружие которого уже маячило у колеса, забрал гораздо левее и, в лихом прыжке, вскочил на поклажу, все еще лежавшую в кузове повозки, откуда скакнул ему на спину, еще в полете замахиваясь ножом, с удовлетворительным звуком разрезаемой плоти вошедший в бочину мерзавца.
«Вот так! Теперь, когда она осталась без огневой поддержки, можно и сва…».
Пустошь не любит многое – в том числе, когда все идет по плану. Не успел я додумать эту короткую и, в целом, лишь чуточку обнадеживающую мысль, как меня швырнуло вперед, буквально сдувая с грохнувшегося на землю бандита, а правый бок и плечо словно ошпарило кипятком. Звук выстрела пришел позже, когда меня повалило и несколько раз перевернуло в грязи для того, чтобы продемонстрировать торчавшее из-под телеги дуло двустволки, нацелившееся в мою сторону двумя черными точками – темными, словно небытие.
Второй выстрел, как и раньше, слегка запаздывал, но наконец, пришел и он.
Громовое БУ-БУХ показалось мне неожиданно тихим. Огненная метель снова обожгла грудь и израненный бок, в облаке крови, похожей на брызги черного дождя, отправив кувыркаться в кусты, сшибая колючие ветви. Я чувствовал, как стремительно холодеют ноги, как обжигающая боль заливает всю левую сторону тела и грудь и, не выдержав, закричал, попытавшись двинуть ногой в надежде добраться до сумки.
«Скрипи-скрипи, тварюга!» — откуда-то издалека, словно сквозь толстое одеяло, донесся ненавистный до дрожи голос. С трудом перекатившись, я заорал от боли, но холодная грязь, как ни странно, подарила секундное облегчение, позволив запустить копыто в сумку, болтавшуюся на боку. Увы, лечебные зелья были полностью выпиты за исключением одного – мелкого, в приметном флаконе, похожем на довоенный пузырек для духов. Его хватило лишь на то, чтобы немного остановить кровотечение, но я все равно ощущал, как дробины, пусть и достаточно мелкие, все еще находятся внутри моего тела, отзываясь на каждое его движение. Не самое приятное ощущение… Похоже, я вновь зарвался и недооценил врагов, часть из которых вернулась, а может, и всегда была с ними, прячась среди мешков. Чавкающие шаги приближались, я чувствовал, как вместе с ними приближается и моя смерть – смерть материлась, грозя мне самыми разнообразными непотребствами, то и дело поминая ушедших принцесс; а еще очень грозно передергивая затвор своего десятимиллиметрового чудовища, хотя в последнем я не был до конца уверен из-за мерзкого писка в ушах. Нужно было делать хоть что-нибудь, проглотить какой-нибудь Б.А.К. или…
Рейдж. Шприц с двумя колбами, каждая из которых содержала часть компонента боевого наркотика, оставшегося от последней войны.
«Просрочено. А-а-а, ну и похер!».
Горячая волна прокатилась по телу, тяжело ударив в ноги и голову, в такт надрывно забухавшему сердцу. Она не вылечила раны, не убрала боль – она лишь изгнала из головы ненужные мысли, оставив лишь раздражение и злость, очень быстро переродившиеся в ненависть. Казалось, внутри набирал обороты бушующий ураган из огня, подпитывающийся болью израненного тела. Я перестал думать, я лишь видел и ощущал, не отвлекаясь на другие эмоции, кроме захлестывающей меня ненависти – она позволяла и не позволяла забыть о боли, переплавляя ее в стремления и желания дикого зверя. И я приветствовал этого зверя внутри, не желая уходить безропотно во тьму лишь по желанию какого-то там существа, возомнившего себя выше других. Ярость освобождала от страха, позволяя на грани наглости легко и беззаботно атаковать появившуюся из кустов фигуру, прянувшую в сторону, когда я пронесся мимо нее, на бегу, с потягом, полоснув ножом по передней и задней ногам. Больше всего я хотел бы остановиться и посмотреть на алую полосу, казавшуюся абсолютно черной, раскрывающуюся на боку кобылы, но ярость несла меня дальше, вперед – туда, где возле повозки уже поднималась фигура в заляпанном кровью пиджаке, навсегда утратившим свой белый цвет. Сплюнув на землю опустевший флакон, бандит навел на меня свои ружья, но ярость несла меня вперед, прямо на них, лишь перед самым выстрелом позволив сделать прыжок в сторону, избегая вихря картечи, хлестнувшего по кустам.
Надеюсь, почудившийся мне крик принадлежал этой надоедливой героине!
Не важно. Все это было не важно, как не важно было то, что он не успевал развернуться, когда я оказался возле его бока. Не важно, как испуганно блестел его глаз и не важно, что из-под телеги вновь высунулось ружье – я схватился передними ногами за вздрогнувшие стволы и, поднявшись на задние, с яростью дернул, заставив облачко дроби пролететь у меня между ног, с мерзким хрустом впиваясь в конечности не успевшего развернуться бандита. Его вопль показался мне слишком тихим, пока внизу живота разгоралась первобытная ярость, густо замешанная на наслаждении. Боевой наркотик срывал все запреты, все покровы, обнажая животные инстинкты и желания плоти, лишенной вожжей оглушенной души. Тяжесть в паху только окрепла, когда я выдернул изо рта скрывавшегося под повозкой существа его оружие и, развернувшись, обрушил его, будто дубину, на бившегося на земле жеребца, с хрустом опуская приклад двустволки на его голову. И еще раз, и еще, и еще, не в силах остановиться, пока во все стороны летела кровь и осколки костей. Только появление пошатывающейся и хромающей пони отвлекло меня от бьющейся в конвульсиях жертвы, на которую я наступил, хрипло выкрикнув какое-то предупреждение или вызов. Так мантикора, разверзнув кровавую пасть, заявляет права на добычу – и так же заорал я, увидев приближающиеся керосиновые фонари за спиной единорожки, наводящей на меня свой большой пистолет.
И зачем он ей такой огромный? Компенсирует размер своего невзрачного рога?
На этот раз я не колебался, и инстинктивно скользнул в З.П.С. Мир вокруг стал клейким, двигаясь очень и очень медленно, когда Заклятье Прицеливания Стойл-Тек притормозило ход времени. Поговаривали, что версия для единорогов и земнопони вообще замораживало его, пускай и на очень короткое время, но для обладающих крыльями такой вариант не подошел – что бы там ни казалось пользователю, З.П.С. не останавливало время вокруг, а ускоряло его самого на определенный период времени, позволяя лучше прицелиться или сконцентрировать магию своего рога. И если наземники почти не замечали, что после того, как оно заканчивало свое действие, все вокруг немного смещалось из-за синхронизации временных потоков, то в воздухе подобное приводило к частичной или полной дезориентации из-за бешенных скоростей воздушных боев, где каждая секунда измерялась не в дюймах и футах, а десятками ярдов, каждый из которых мог привести к смертельному столкновению или встречей с землей. Поэтому-то я не слишком-то удивился, увидев вместо противника размытую фигуру, с бешенной скоростью выплюнувшую в меня сразу пять пуль…
Вот только пули эти летели не быстрее брошенных камней.
Рванувшись в сторону, я зло зашипел, широко разевая пылающий рот, и мечтая почувствовать на зубах вкус героической плоти. Времени оставалось не много, ведь из-за спины единорожки, замедлившейся после выхода из З.П.С., в меня летело два темных облачка картечи, каждое из которых шипело на свой злобный лад. Каким-то образом она умудрилась отпрыгнуть, когда прицеливалась, и теперь находилась возле кустов, словно святая, стоя в ореоле подсвечивавших ее фонарей и вновь наводя на меня свою пушку. З.П.С. почти выдохлось, но мое копыто уже тянуло из сумки продолговатый предмет, найденный на теле бандита. В этот миг мне показалось чрезвычайно утешительным то, что оружие вернется к своим владельцам, и каждый из нас получит свое. Но...
Пустоши вновь стало угодно продемонстрировать свой переменчивый нрав, когда упавшая возле героини граната не взорвалась, как я предполагал, убивая и ее, и меня, и бандитов, а с громким хлопком извергла из себя облако жирного желтого дыма, заставившего меня удивленно чирикнуть, и опрометью податься назад.
Что ж, на каждую выгода – невыгода, и наоборот. Героине повезло гораздо меньше и, спустя пару секунд, я был вознагражден за все мои страдания громким криком, сменившимся затем надсадным кашлем и выстрелами в никуда. Наливаясь жгучим довоенным газом, облако было непроницаемым ни для взгляда глаз, ни для Л.У.М.-а, полоса которого сменилась серыми волнами статики, а откуда-то из него доносились невнятная ругань и заливистый кашель, постепенно удалявшиеся от меня. Вслед за ним отступало и облако, скатывающееся с пригорка в расположенную чуть дальше низину, где оно расползлось по сторонам, заливая ее полностью и делая невозможным любые попытки догнать беглецов, показавшихся на другой ее стороне. Прищурив слезящиеся глаза, я увидел две оборванные фигуры, волочившие третью между собой, и уже был готов осесть на землю, как услышал за спиной шуршание грубой ткани, напоминающей мешок от овощей, натянутый на тело последнего выжившего из бандитов. Успокоенный установившейся тишиной, он попытался выбраться из-под повозки, не подозревая, что на ее облучке уже стояла моя фигура, едва ли не лопавшаяся от ярости и поигрывающая длинным ножом. Я не стал дожидаться, пока он выберется полностью и широким прыжком оказался рядом с ним, с жирным плеском пропитанной кровью грязи отбрасывая его на землю.
«Посмотрим, сколько ты продержишься, тварь!» — бурлящий в крови наркотик мог дать мне ярость, но не мог дать наслаждения, которого я желал. Обернувшись, я выхватил нож из лежавшего рядом тела стрелка, чтобы познакомить его со своей следующей жертвой, и широким взмахом разрезал узел под капюшоном, срывая тот с головы еще живого, ходящего, дышащего трупа – «Яви мне свою отвратительную рожу!».
Говорят, Пустошь жестока. Но я даже не представлял, насколько на самом деле жестока она, пока не взглянул в зеленые глаза, будто два изумруда взглянувшие на меня из глубины вонючего балахона.
[Навык: холодное оружие (60). Используя избранный тип оружия, вы наносите двойной урон]
[Открыто новое квестовое достижение: «Атака легкого кавалериста». [Столкнитесь в бою с группой врагов, возглавляемых -=героем=- вашего уровня или выше, и выживите до конца боя (1\1)]. Штраф к атакам и защите от персонажей -=героев=- уменьшен].
[Особенность улучшена: «Жесткая шкура» (3\5). В вас стреляли, вас резали и кусали – разве что не падала лодка. Ваш порог устойчивости к повреждениям повышается.
[Новая зависимость: Боевые наркотики. Чем дольше длится бой, тем больше желания принять Рейдж, Дэш или их аналоги у вас возникает. После прекращения действия боевого наркотика, в течение определенного времени вы не контролируете свои поступки, что может приводить к печальным последствиям для всех, кто вас окружает].