Одна жизнь пернатого солдата

^{завершен}

Драма Грифоны Детство Война … Приключения Романтика Юмор

Написал: Beibarsov

Самостоятельный законченный мини-роман о насыщенной на события жизни одной грифонши. Мини-роман о судьбе, где нашлось место всему, что есть в жизни: и подвигам, и сомнениям, и личным драмам.

Заметки к рассказу:

«Подвиги, сомнения и личные драмы. Фанфик меня заставил не только сопереживать, но и задуматься. Я рад, что я его прочитал»
— edinorojek
«Детство героини, её характер — великолепно! Сюжет динамичен, действительно интересен. Скучных мест не обнаружил»
— A_L_E_X

Подробности и статистика

Рейтинг — PG-13
12367 слов, 81 просмотр
Опубликован: 8 августа 2013, последнее изменение – 11 лет, 4 месяца назад
В избранном у 27 пользователей

Скачать: HTML, FB2

Жизнь

Скрип двери совсем не слышен, если открывать ее правильно. Ковер заглушает и так тихий звук от мягких лап. Добыча прямо по курсу, но торопиться не стоит — зверь слишком силен. Чтобы завалить его, требуется позиция поудачнее.

Выше. Еще выше. Чуть ближе.

Слегка размять задние лапы.

Деморализующий рык!

Серый грифон, до этого сидящий за столом, лежал на ковре и с удивлением смотрел на стоящую на нем донельзя довольную собой маленькую грифину. Ему потребовалось время, чтобы сопоставить эти два момента. Вместе с пониманием на его морду пришла широкая улыбка.

Зарычав, он попытался встать и скинуть с себя восторженно завизжавшую охотницу, но не тут-то было — ее хвост окрутил грифону крыло и тот всерьез рисковал повредить его, если будет дергаться. Собственный хвост полу-льва оказался неудачно придавлен упавшим вслед за ним столом. Передних лап попросту не хватило бы, попробуй он дотянуться до обидчицы.

— Поймала! — удивленно подвел он итог, так и не найдя способа освободиться.

— На этот раз я все продумала, — похвастался птенец, слезая с жертвы.

Полу-льву оставалось лишь признать это и похвалить и так светящегося счастьем ребенка.

— Только ты мне весь стол свернула, — отметил он.

— И поэтому помогу прибраться, папа, — кивнула пташка.

Отца это полностью устраивало. Сердиться на дочь из-за разбросанных бумажек не имело никакого смысла.

Тем более, что со столь шустрой помощницей на уборку ушло совсем немного времени.

— И в кого ты такая активная, — улыбнулся грифон.

Дочка хотела было ответить очевидным, но, вспомнив насколько мягко было сидеть на папином животе, лишь хихикнула.

— Нужно тебя будет в кадетское определить.

— А я туда и пойду, — просто ответила грифина.

— Чтобы на командиров со шкафов бросаться?

— На них нельзя! — засмеялась девочка.

— А на папу, так получается, можно? — закатил глаза ее отец.

— Нельзя, но этот папа уже очень долго работает и мама зовет его к столу. Ой...

Грифон нахмурился, уставившись на виновато притихшего ребенка.

— То есть мама уже почти как час нас ждет, пока мы тут возимся?

Грифина робко кивнула. Ее отец, улыбаясь, вздохнул.

— Ладно, тогда это я попросил тебя помочь, но мы немного заработались.

Птенец мгновенно ожил и тоже заулыбался. На папу мама долго злиться не будет.

— Ура! Пойдем есть! — И бросилась из комнаты вон.

— Эти правила советую зазубрить. Узнав, что запрещено, с первых дней, вы серьезно облегчите свою жизнь, — поучал их такой же серый, как Папа, грифон, только в форме.

Повзрослевшая до состояния подростка грифина недовольно морщилась, слушая это. Такой торжественный день, а их, будто заключенных, выстроили в ряд и угрожают какими-то правилами и запретами! Почему, допустим, нельзя говорить о том, что будет после окончания этого училища? Ну или, о том, что будут давать на обед...

— А ты меня слушать не собираешься?

Девчонка вздрогнула, узрев перед собой недовольную морду инструктора.

— Слушаю очень внимательно, — как ни в чем не бывало улыбнулась она.

Тот фыркнул и едва ли поверил, но развивать эту тему не стал.

Неприятный тип. Правильно ее Папа предупреждал, что здесь вредных будет куда как больше, нежели в школе.

Фигня, прорвемся!

— А-ай!

Грифина отскакивает и ожесточенно растирает вновь вспыхнувший болью круп. Наблюдающие однокурсники посмеиваются над ней, ехидно комментируя смачный удар. Противница — грифина с ярко рыжей шкурой — стоит неподалеку, вертя в передних лапах тренировочный шест и самодовольно улыбаясь.

Она — лучшая в их классе по борьбе на шестах. Только что проигравшая очередное сражение грифина — лишь вторая. Но она все равно крутая и ей тоже хочется быть лучшей! Почему же ничего не выходит?!

— Ты в порядке? — присела рядом с побитой тренер.

— Она метит в одно и то же место, — пожаловалась та.

— Я вижу. Она проводит один и тот же прием, а ты раз за разом попадаешься.

Недовольно посопев, грифина соглашается с этим утверждением.

— Научите меня сейчас, как мне быть? — попросила она. — Я стараюсь, но ничего не выходит.

— Ты знаешь, как ее переиграть, — покачала головой тренер. — Но не можешь. Ты, безусловно, талантлива, но она на голову выше даже тебя. Что уж там говорить — она вполне способна побить некоторых парней на два-три курса повыше.

Грифина вновь недовольно засопела.

— И что, у меня никогда не получится?

— Я бы не торопилась с выводами насчет «никогда». Но не сегодня — точно.

Пернатая недоверчиво уставилась на чемпионку. «Круче ли она, чем я? Однозначно нет. Круче ли она владеет шестом, чем я? Очень возможно, что нет. Скорее всего, есть какой-то способ».

Соперница, заметив этот изучающий взгляд, с усмешкой постучала шестом по мату. Решимость на еще одну попытку испарилась без следа. Способ одолеть ее — что-то абстрактное, далекое, пусть и возможное. А шест здесь, близко, бьет больно...

Вздохнув грифина взяла свое оружие и понуро поплелась к чемпионке. Та, поняв, что ее упрямая соперница наконец-то сдается, победно оглядела окружающих. Ей ответили уважительными аплодисментами.

Ух, как проигравшей хотелось быть на месте победителя! Сдерживать слезы, сдерживать слезы...

Гордость переполняла грудь подростка, выпячивая и без того заметную медаль. Может быть она и не так хороша в бою на шестах, но в таланте исполнения на флейте ей нет равных.

Небольшой спортивный зал. Кругом зеркала, маты, и больше ничего. Полукругом сидят двадцать юных грифонов, чуть поодаль стоял как пепел черный полу-лев. На всех одеты какие-то странные подобия халатов.

Первый урок восточных единоборств. Волнительно.

Учитель держит на плече какую-то странную гибкую и длинную палку, не очень похожую на тренировочный шест. По информации, полученной от старшекурсников, на этом предмете лучше проявлять усердие. Неужели дело именно в этой огромной страшной палке?

— Кто-нибудь, вероятно, знает, что это такое? — Классу продемонстрировали предмет, с которого они не сводили глаз. — Вижу, что нет. У меня в лапах боевой шест одного из племени зебров.

Все нормально. Не больше, чем учебное пособие.

— Кто-нибудь скажет, что делает ее особенной?

Грифина принялась увлеченно перебирать варианты. Тяжесть? Не настолько, чтобы стать дробящим оружием. Длина? Пика в сто раз длинней! Гибкость? Это, скорее, недостаток.

— Зебра, которая ею сражается.

В зале раздались смешки. Грифон тоже улыбнулся.

— Знаю, то же самое можно сказать о любом оружии, но войны этого племени знают одну важную штуку. Бой — это не когда ты и твой противник увлеченно лупят друг друга по чему попало. Бой — это процесс целенаправленного умерщвления противника.

Фраза прозвучала эффектно. Благодаря частым тренировкам на шестах и остающимся после них синякам молодняк давно перестал думать о драках как о развлечении, но то, что их, оказывается, будут учить «целенаправленному умерщвлению»... Бр-р!

— Жутко, правда? Но так оно, в общем-то, и есть. Те же, кто относится к настоящему сражению как к уличной драке, обычно заканчивают очень плохо. И очень быстро.

— Суть данного предмета, — продолжал учитель, — сводится к тому, чтобы научить вас психологии правильного воина. Все остальное второстепенно.

Черный («как смерть», — заметил кто-то тихим шепотом) увидел поднятую в воздух лапу и разрешил задать вопрос.

— Простите, а какая правильная психология воина, если в двух словах?

Клюв учителя расплылся в мерзкой улыбке.

— Жизнь — это череда вражеских смертей.

Молодая грифина с остервенением избивала стены общежития мокрой тряпкой. Ее всю трясло от гнева. Из груди сам собой вырывался тихое львиное ворчание.

— Подруга, ну откуда я могла знать, что оно все так обернется?! — виновато воскликнула рядом стоящая девица. Та, первенство которой оспаривалось четыре года назад.

— А то, что я тебе не разрешала, это уже не аргумент? — зарычали на нее.

— Аргумент... Ну извини, я же не этого хотела, ты же знаешь, — запричитала рыжая. — Я чего, я же думала, что спишу, перефразирую...

— А сделала это так топорно, что едва ли почерк не скопировала... — вздохнула грифина с тряпкой, потихоньку успокаиваясь. — Ладно, проехали. Но ты мне должна!

— У меня одна шоколадка осталась. Хочешь?

Пернатая кивнула и успокоилась окончательно. Подруга, конечно, дура, но кто же знал, что виноватым будет не тот, кто списал, а тот, у кого списали?

— Просто обидно. Почему мне опять влетело из-за тебя? — пожаловалась она на судьбу, выжав тряпку и начав не бить, а мыть стену.

— Почему это «опять»? — нахмурилась рыжая.

— А ты вспомни. Месяц назад в нашей комнате обнаружился журнал, почему-то лежащий в моей тумбочке. Три месяца назад ты подбила меня на ночную прогулку, а когда запахло жареным оставила меня в арьергарде и за счет этого смылась. Про Новый год я тебе и напоминать не буду.

— Насколько же ты злопамятная, что все еще помнишь все это...

— Да потому что за все эти три раза мне крепко доставалось от воспитателя.

— Бедняжка...

— Слушай, брось свой сарказм! — Грифина в раздражении ударила стену тряпкой. — Я, между прочим, пытаюсь поднять реально важную проблему.

— То, что под горячую лапу попадаешься именно ты? Это не проблема, это называется невезением.

— Невезение? Скорее проклятье с именем Лидия.

Обе смотрели друг на друга с ненавистью. Только было отремонтированная дружба вновь грозила рухнуть.

— А ну ка разошлись! — раздался до обоих голос спешащего к ним офицера-воспитателя, учуявшего возможность драки. — У нее и так проблемы, чего ты к ней лезешь?

— А чего эта залетная курица обвиняет меня во всех своих косяка-а-а-х!

Рыжая опешила настолько, что не смогла даже закрыть глаза, спасая их от потоков низринувшейся на нее воды. Ее бывшая подруга, слегка поостыв, поставила ведро на место.

— Теперь у тебя еще больше проблем, — констатировал воспитатель.

— Оно того стоило, — хмыкнула грифина, злорадно осматривая вымокшую полу-львицу.

— Поверь, ты ошибаешься. Следуй за мной.

От этой фразы все перышки вставали дыбом.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вд... Встречный ветер обжег легкие.

Потерявшая дыхание грифина камнем упала вниз и лишь в последний взмахнула крыльями, чтобы не убиться. Впрочем, это было практически невозможно, так как снизу был сплошной снег. Хоть на скорости падай, хоть без, результат один.

Пернатая, полностью закопавшись в снег, отчаянно пыталась отдышаться. Она уже потеряла счет времени и даже не пыталась определить, сколь давно летела на полной скорости. И, пожалуй, куда она летело. Это не важно. Важно, что снег охлаждал ее нещадно ноющие перетруженные мышцы.

— Э-эй, хитрюга, вылезай!

Хриплый голос, обладатель которого явно задыхался от усталости, был явно по ее душу. Грифина затихла настолько, насколько это возможно.

— А ну ка вылазь, торчащий посреди снега хвост!

Из снега донесся громкий стон, а обладательница хвоста, забывшая его замаскировать, потихоньку покидала свое убежище.

— Дружище, но мне нужен отдых! Я больше не могу, — заныла она.

— Я будто не устал. — Грифон едва смог проговорить это неслушающимся от усталости языком. — Поднимайся. Полетели.

Грифина после некоторых усилий все-таки смогла встать на трясущиеся от усталости лапы.

— Долго еще, ты знаешь?

— Вроде как почти половина.

— Половина!!!

Пернатой вновь захотелось упасть в снег, закопаться и хорошенько выспаться, но вместо этого она поднялась в воздух, прибиваясь к «косяку» плывших по небу грифонов. Каждый из них, как и она, каждым перышком в крыле ненавидели этот экзамен. Большинство из них, как и она, уже побывали в снегу, позволив себе секундную передышку.

И абсолютно каждый из них уже тысячу раз повторил про себя:

«Мама, роди меня обратно!».

— Ну вот и прошли ваши девять лет в этом училище. Для кого-то они были сродни девяти кругов ада, кто-то будет искренне плакать, покидая эти стены, но и те и другие уже завтра будут вольны сами выбирать свой путь, — вещал серый, как Папа, грифон.

И дальше, и больше, и веселее. Во весь клюв улыбающаяся грифина слушала прощальную с куда большим энтузиазмом, нежели вступительную.

А давно ли это было? А прошло ведь девять лет, девять лет! Девять... да, пожалуй девять счастливых лет. Да, пожалуй она даже всплакнет, в последний раз проходя ворота, в которые ее больше не пустят.

— Что же в будущем? Уверен, что многие из вас станут солдатами, хранителями правопорядка... теми, кто защищает. Защищает тех, кто будут надеяться на вас. Ваших близких, друзей, а в будущем, мои дорогие вчерашние детки, еще и ваших собственных детей.

А кем станет она? Полу-львица даже не размышляла.

— Те, кто сумел закончить училище с отличием, смело могут рассчитывать на звание старшего сержанта. Прочим — просто сержанта. Что же, тем больший стимул для подвигов.

Старший сержант. Она — старший сержант! Это было так волнительно, что... Черт, не было слов!

— Всем желаю удачи. И, складывая с себя полномочия вашего командира, в последний раз. Во-о-о-льно!

Что тут на плацу началось. Сорок с небольшим грифонов устроили на плацу едва ли не оргию, разве что ничего постыдного не было. Все обнимались целыми классами, далее — класс с классом. В эту кучу пытались затянуть и преподавателей, и офицеров. Большинство из них особо не возражали.

Это был настоящий праздник всепрощения и примирения. Враги, расходясь, расходились друзьями. Просто одноклассники расходились хорошими друзьями. С учителями и офицерами прощались как со старшими друзьями. Офицеры-воспитатели и вовсе были названы «училищными родителями», а теперь уже никому не нужные пухлые тетради с записью проступков рвались и переписывались на сувениры. Это казалось глупостью, но сухая строчка типа «ночью проник в женское общежитие» навевала необычайно яркие воспоминания. То, что рядом стоящая циферка означала либо часы, проведенные в нарядах, либо вещи еще похуже, никого теперь уже не пугало. Это тоже воспоминания, не менее яркие.

Каждому это место стало домом. Но уходя оттуда, грифина не плакала.

Она рыдала.

Слегка поседевшие родители едва не попадали с инфарктами, увидев на пороге дома свою повзрослевшую дочь. Они виделись всего несколько месяцев назад, но тогда она была еще кадетом. Сейчас — взрослой грифиной в красивой форме старшего сержанта. Это была огромнейшая разница.

Старший брат, приехавший специально ради такого-то случая, гордился ею так, как умеют гордится только старшие братья. Родившиеся относительно недавно сестры оживленно прыгали рядом, явно намереваясь порвать грифину вместе с ее формой на сувениры.

Накрытый честь ее приезда стол ломился из-за наставленных на него вкусностей. Помимо всего прочего, была на нем и несколько бутылок вина.

— Чего ты так уставилась? Что, неужели не пила ни разу? — удивился Папа.

Его дочь честно помотала головой. «Училищная мама» знала свое дело. Настоящая мама немедля обещала отослать ей благодарственное письмо.

— Ну, значит сейчас выпьешь.

Это было самое приятное застолье в жизни грифины. И дело было далеко не в вине. Этот раз олицетворял возврат домой. Возможность снова обнять маму. Поболтать с папой. Поваляться, в конце концов, в кровати...

Она даже обрадовалась, когда ей строго-настрого наказали даже не пытаться пойти на службу еще как минимум год и даже выделили щедрое довольствие, чтобы не нуждалась в деньгах. Вышло, что ее принуждают к длительному отпуску. Что б все приказы такими были!

Спать двадцать два часа оказалось ни с чем не сравнимым удовольствием. Особенно когда можно было встать, поесть, поболтать... и снова лечь спать.

Пернатая уже пятнадцать минут подряд била себя кулаком по лбу.

Она зашла в бар. К ней почти сразу стала приставать какая-то пьяноватая компания. Вконец устав выслушивать оскорбления в свой адрес, грифина с желанием накостылять молодежи вскочила на их стол и... сломала стол. А заодно и заднюю лапу.

С отличием закончившая кадетское училище и без проблем кладущая на лопатки мускулистого тридцатилетнего старшего брата потерпела столь сокрушительное поражение от мебели!..

Грифина продолжила бить себя по лбу. Сотрясения она не боялась. Она и так была в больнице.

Год гражданской жизни прошел быстро, но... не насыщенно. В детстве грифина не проживала без приключений и дня, в училище приключения были слегка специфическими, но их было хоть отбавляй. Сейчас же их практически не было.

Вероятно, сказывалось отсутствие какой-либо работы, но грифина попросту не могла придумать интересную ей должность. Она честно пробовала искать эти самые приключения, но первое воспоминание о них было, пожалуй, аморальным, а второе едва не стоило ей карьеры. Хвала врачам, перелом зажил так, будто его и не было.

В общем, ровно через год она уже стояла напротив комиссариата. Еще через неделю она попрощалась с родными и отправилась в приграничный военный городок.

Положение, на котором она там оказалась, ее вполне устроило. Ей буквально в первый день поручили командовать только что сформированным небольшим взводом, ответственным за патрулирование одного из многочисленных исходящих из этого городка воздушного пути. Офицеров выше нее было полным полно, но в дела взвода, кажется, никто вмешиваться не планировал. Это устраивало грифину еще больше.

Новая страница жизни начиналась вполне себе благополучно.

— Справа залетай! Под крыло не лезь! — орала грифина.

Не прошло и двух месяцев, как сбылась ее как военного мечта — схватка с драконом.

Это был небольшой (всего раз в пять больше грифона) самец, случайно залетевший не туда, где ему были бы рады. Впрочем, он первый начал, напав на случайного путника.

Новоявленный старший сержант отнеслась к этому до невозможности серьезно, объявив это сражение боевым крещением своего взвода. Ее солдаты, мотивированные множеством обещаний, подчинялись каждому ее слову или даже жесту. Сама же командирша придумала достаточно хитрый план по «целенаправленному умерщвлению» нарушителю.

Не в силах ни убить, ни даже толком ранить ящера, они просто гнали его к ближайшему аванпосту. Грифина чувствовала бы себя наездником на лошади, если бы в их мире ездили на лошадях: ее инструментами было лишь десяток пик с их владельцами, которыми она управляла драконом так, как управляют лошадью с помощью шенкеля и хлыста. И это худо-бедно срабатывало. Единственное, «лошадка» отмахивалась от щекотавших ее оводов двухтонных хвостом и отфыркивалась тысячеградусным пламенем.

— Сержант, долго там еще?! — крикнул один из солдат, только что уклонившийся от хвоста и едва не угодив под крыло.

— Вроде как почти половина.

Тот что-то прокричал в ответ, но грифина, решившая слегка помочь ребятам и подогнать ящера, не расслышала.

Сев дракону на крестец, она с некоторой грустью сравнила длину своей пики и толщину «брони» под ее лапами. Пытаться тыкать попросту бесполезно — пернатые сомневались, что даже тычки в относительно уязвимый живот были для крылатого крокодила хоть сколько-нибудь болезненными. Испугать его, укусив за хвост? Смешно. Под хвост? Еще смешнее, но теперь еще и противно.

Она, признаться, так и не смогла придумать, как можно ускорить чудовище, на котором с комфортом мог устроится весь остальной взвод. Но это и не потребовалось.

— Командир, аванпост!

Ответив радостным «ура», грифина поспешила прогуляться по дракону до его головы. Морда последнего выразила тотальное удивление, когда к нему на нос встала одна маленькая полу-птичка. Он хотел было дернуться да проглотить ее, но...

— Внимание! — заорала она и, прицелившись, вставила пику ровно в драконий зрачок.

Улететь от заревевшего и заметавшегося от боли дракона было делом рискованным, однако результат был достигнут — он крутился практически на одном месте. Большего и не требовалось.

Со стороны аванпоста со свистом пролетели три огромных заостренных бревна, запущенных с помощью монструозных баллист, спроектированных специально для борьбы с драконами. Грифина в первый раз видела их в деле, но со своей задачей это оружие определенно справлялось.

Дракон даже не успел взреветь. Его убило первым же деревом, наполовину вошедшим ему в нижнюю челюсть и, кажется, серьезно повредив «начинку» головы. Никакого фонтана крови или летящих во все стороны мозгов не было. Просто труп, мешком с фекалиями упавший вниз.

Назад грифина вернулась героем, но, едва представилась возможность, она закрылась в своей комнате. Черный грифон в свое время так и не смог привить ей «правильную психологию» и она тяжело переживала свое первое убийство.

«И вот о таком я мечтала?», — вздрагивала она, вспоминая тот самый момент, когда живой дракон вдруг стал неживым телом.

Она так и не смогла ответить на этот вопрос, но, когда через месяц ей предложили повышение и назначение в иностранный корпус, грифина ни секунды не колебалась. А там служба будет другой, это она прекрасно понимала. Это уже не просто защита границ своей родины, а, скорее, защита интересов своей родины.

— Тросы закрепляй! Тросы! Курица ты слепая, веревочки, левее которые!

Грифина, ничего не смыслящая в кораблях, отчаянно пыталась быть полезной. В океане бушевал страшный шторм и она, как офицер, просто не могла остаться в стороне, когда помочь пытались даже старушки. Но раз за разом от нее требовали таких вещей, понять которые сходу она была не способна. Нечто подобное она порой ощущала в училище, на уроках математики.

Да и требовальщики попадались...

— Тот разэтовай! Да-да! А вот этот переэтовай! Ту вон круглую хреновину через здесь подэтовай, чтобы она не того!

— Ты грифоний язык знаешь?! — потеряла терпение серая.

— Времени нет совсем!

— А я не понимаю ничего совсем!

— Ну и этовай отсюда!

Грифина, плюнув на все «этовай», спустилась на палубу и принялась помогать в менее хитрых вещах. Во всяком случае, тут некоторые из матросов знали чуть побольше слов. Тоже маловато, но достаточно, чтобы суметь изъясниться с непосвященной в их странный морской диалект.

В целом, бороться со штормом было интересно. Опасно, тяжело, очень неблагодарно (матросы никогда не говорили «спасибо», зато очень смачно матерились, если что-то шло не так), но если сравнивать опасное веселье шторма с двухнедельной скукой штиля, то грифина была рада, что случилось то, что случилось.

Хотя она вообще редко сожалела о прошлом. Толку-то?

— Лейтенант!

— Я.

— Назначаешься моей правой лапой. Секретарем, помощником, девочкой на побегушках... называй это как хочешь! Мне нужно, чтобы твоя задница всегда была рядом. Ясно тебе?!

Так грифина, прибывшая на место дислокации с минуту назад, стала секретарем для местного командира — огромного майора-грифона. Почему ему потребовалась именно эта часть львиного тела а не, допустим, голова или лапы, осталось загадкой.

Но не это важно. Важно, что жизнь здесь не просто била ключом по трубам, а просто-таки долбила! Если на прошлом месте работы были все условия и полсотни профессионалов своего дела, то здесь была почти тысяча новобранцев и джунгли. И эта орава пыталась себя накормить, напоить, да и жилье построить. А ведь их требовалось еще и обучить всему, что должен знать солдат!

Немногочисленные офицеры, лишенные крепкого подспорья в виде опытных сержантов и прочего младшего командующего состава, вынуждены были работать за троих. Майор заставлял своего секретаря знать буквально обо всем, мгновенно решая мелкие проблемы и докладывая о крупных до того, как они становились таковыми. Грифине потребовалось почти полмесяца, чтобы хоть как-то привыкнуть ко столь сумасшедшему темпу жизни.

И еще полмесяца, чтобы вылететь с этой должности. Не сумев отказать в помощи очень печальному солдатику, который где-то потерял свою пику, она сокрыла эту информацию от майора, но уже на следующий день едва не размозжила голову об камень, когда этот печальный солдатик печально сдался непосредственно майору, не забыв заодно печальным тоном попросить не ругать секретаршу, которая не доложила ему об этом.

Командир не стал развивать эту тему и даже заикаться о каком-либо нагоняе, однако очень прозрачно намекнул, что ему нужен новый секретарь. Грифине не очень нравилась эта должность и очень быстро нашлась другая, полевого командира, что устраивало ее куда как больше, но все равно было очень обидно.

— Ты совсем дура? — просто поинтересовался майор.

— Ну а чего я должна была сделать-то? — раздраженно отозвалась пернатая. — Мне пришел приказ, якобы от вас. Я его выполнила.

— Я не давал тебе такого приказа. Я не умалишенный, чтобы давать такие приказы.

— Его мне дал ваш секретарь...

— Он не имеет право давать тебе приказы.

— Якобы от вас...

— Я не давал тебе такого приказа. В цикл вошли, тебе кажется?

Грифина буквально вскапывала землю когтями от негодования.

— Товарищ майор, я не могла даже подумать, что секретарь, военный со стажем, окажется таким шутником!

— Тебе не нужно думать. Тебе нужно было следовать уставу и перепроверить этот приказ у меня.

— Ваш секретарь тоже не имел право...

— Он свое получит, — оборвал ее попытку оправдаться грифон. — Но ты, дура этакая, получишь не меньше. Свободна!

— Но!..

— Вон!

Лейтенант, выйдя на улицу, со стоном с рычанием вперемешку уселась прямо на землю, хватаясь передними лапами за голову. Это был нереально жестокий розыгрыш. Она купилась и села не то в лужу, не то в колодец, а скорее всего в жерло вулкана.

Розыгрыш, впрочем, был элементарным. Рано утро к ней просто подбежал секретарь и поведал, что майор ждет от нее ни много ни мало тушу слона. На кой ему туша слона он пояснять не стал. Но приказ есть приказ.

У взвода, с которым она пошла на его выполнение, во время брифинга были идеально круглые глаза, но экспедиция была собрана в сжатые сроки. Найти слона в этих землях было проще простого, а вот завалить...

Сначала все шло отлично. Незадачливые охотники в лучших львиных традициях подкрались к животному, окружили его, но на моменте «подлететь и всадить пику в шею» слон соблаговолил проснутся. Тут-то и выяснилось, что взвод хваленного южного корпуса против слонов сражаться не обучен.

Будучи обращенными в бегство, грифина привела свою отшлепанную слоновьим хоботом армию назад в лагерь, где и пошла к майору на полном серьезе просить баллисту для «умерщвлении слона». Хорошо, что все кончилось хотя бы тогда. Пернатая не могла представить, что бы было, если бы ей действительно удалось доставить слоновью тушу в лагерь...

Впрочем, все и сейчас было очень плохо.

— Лейтенант!

Та, услышав голос начальника, вскочила на лапы, хотя хотелось скорее свернутся в комочек.

— Держи. По-моему стоящее твоего идиотизма наказание, — усмехнулся тот, вручая грифине сложенный лист.

Та с екнувшим сердцем развернула его. Наверняка приказ на понижение в звании или что-то типа того. Хм, нет, приказ официально оформленный, но не форменный. Значит что-то нестандартное.

«Взять в плен матку диких пчел. Обязательно живую и здоровую. Доставить в штаб», — значилось там.

— Вот это — действительно мой приказ, — со злорадной ухмылкой прокомментировал майор. — Действуйте. И действуйте исключительно лично. Могу, впрочем, выделить баллисту.

Грифина, осознав предстоящее, с трудом проглотила возникший в горле ком. Что-то ей подсказывало, что туша слона — гораздо более простая добыча. Во всяком случае, у него нету стольких телохранителей...

— Это же львы, правда?!

Взрослый матерый сержант с отеческой улыбкой смотрел на своего двадцатилетнего командира, с восторгом рассматривающую лениво развалившийся в тени прайд. Ее можно было бы сравнить с ребенком, впервые увидевшим обезьянку и отметившим их обоюдную схожесть.

— Пойдем поговорим с ними, а?

— Не стоит. Они разумны, но тупы и агрессивны. Воспримут как посягательство на их территорию.

— Жаль... Блин, но ведь создаст природа разных тварей, а!

— Ты уже полгода здесь, а только сейчас увидела льва, — улыбнулся сержант.

— Работа, — развела лапами грифина. — Я и крокодила увидела неделю назад.

— А жирафа?

— Жирафа видела. Павлина тоже. Гиену вот не видела. Поможешь выследить?

Грифон кивнул. Увольнительная обещала быть познавательной.

— Нет, я понимаю, что в кадетском никто из вас не был, но в школу-то вы хоть ходили? — удивленно уставилась на взвод из нового набора грифина.

Сонные, вялые типы, ничего не представляющие из себя ни в физическом, ни в духовно-моральном плане. Один из них крепко поранился уже на корабле, не удержавшись на лапах из-за «огромной» девятой волны.

— Товарищ Майор, что здесь делает это стадо жвачных животных? — пожаловалась она начальнику, стоящему неподалеку.

Тот тоже был недоволен набором, но не виду не показывал.

— Командование решило, что нам сойдут и такие, — усмехнулся он. — Но, думаю, ты сумеешь сделать из них солдат.

Грифина хмуро оглядела «солдат». Сплошняком молодняк, у многих задние лапы выглядят как кости, обтянутые шкурой, парочка откровенно полные, двое не скрываясь перешептываются между друг другом, некоторые откровенно пялятся на нее...

— Если бы я хотела делать солдат из не пойми кого, я бы пошла учится на преподавателя, — проворчала полу-львица.

— Почему это из не пойми кого? — оскорбился кто-то из «стада».

— Если прямо сейчас отожмешься хотя бы тридцать раз, то я пересмотрю свою позицию по этому вопросу.

Возникший грифон не осмелился на такой подвиг, лишь недовольно засопев. Лейтенант не выдержала и сплюнула в сторону.

Основная задача южного корпуса — моральное давление на жителей это континента, в основном зебр. Основной параметр, который имеет значение — численность войск. Репутация армии грифонов была более чем кричащей, чтобы зебры всерьез беспокоились о своей безопасности, имея под боком больше тысячи пернатых войнов. Но, право, если полосатым удастся послать сюда шпиона, он умрет от хохота. Командование, понимая, что солдатам здесь только и придется, что имитировать бурную деятельность, посылала сюда кого попало. Даже сержанты здесь в основном были просто ощутимо «подросшими» и возмужавшими, а в прошлом вот такими вот костлявыми новобранцами.

— Ясно. Искренне желаю удачи. В течении года она вам ой как пригодится.

«Блок. Удар. По ногам. Мимо! Уклонение. Черт, обманка! А-ай! К черту, не больно. А вот ей сейчас будет! Удар! Ага, получила?!», — вот примерно таким образом сейчас мыслила грифина.

— А они друг друга не поубивают? — поинтересовался у майора большой, ему под стать, зебр, сидящий рядом.

— Исключено, — покачал головой тот. — Не тот стиль боя.

— Что-то безобразное. Похоже на детскую возню, — согласился полосатый.

— Недостойно для войнов. Совсем не демонстрация умений.

Грифон слегка хмуро обвел взглядом то, во что превратился показательный бой между его любимицей лейтенантом и молодой зеброй. Обе считались мастерами владения шестом. Обе начинали как истинные профессионалы, методично кружа вокруг друг друга и выжидая удачный момент для одного единственного верного удара, лишь изредка пытаясь спровоцировать противницу на ошибку. А потом кто-то крикнул «да задай ты уже ей» и размеренный показательный бой превратился в барную драку с азартно ревущими зрителями и увлеченно дубасящими друг друга по чему попало участницами.

— Вы простите нас, ладно? Наверняка моя виновата в этом балагане, — высказал майор.

— Балагане. Но всем нравится. — Зебр указал копытом на зебр, которые болели за своего представителя не менее азартно, чем это делали грифоны. — Это сблизит наши народы.

— Потому что красивая драка. Как бой — возня, но как драка — красивая, — улыбнулся грифон. — Ваша зебра хороша, какого бы стиля не придерживайся.

— Возвращаю комплимент. Они друг друга стоят. Продолжим переговоры?

— О да, оставим молодежи их веселье и подумаем о деле.

В крупной деревне посреди саваны еще долго стоял рев, распугивающий зверей вокруг. И в той же деревне решались очень важные судьбоносные вопросы.

— Товарищ майор, что-то не так, да? — обеспокоенно вошла в штабную палатку грифина, а с ней еще десяток офицеров.

На базе была какая-то странная и тревожная суета. Был приказ серьезно увеличить время тренировок, усилить патруль. На базу за месяц прибыло сразу двести голов, причем это были далеко не новички.

— А на что это похоже? — устало отреагировал грифон, за эти два года постаревший на все четыре.

— На подготовку. К чему-то плохому.

— Верно мыслите, капитан. Еще вопросы есть?

— Нам стоит о чем-то знать?

Никто не боялся, даже если завтра начнется война. Но неопределенность тревожила.

— О том что жизнь — это череда вражеских смертей каждый из вас знает? Значит ничего больше. Но советую отправить письма родным и сказать об этом каждому из солдат. Мало ли.

Шум травы совсем не слышен, если двигать телом в ритм ее колебаний. Сырая земля заглушает и так тихий звук от мягких лап. Добыча прямо по курсу, но торопиться не стоит — зверь не так прост. Чтобы завалить его, требуется позиция поудачнее.

Ближе. Совсем неслышно. Уже слышен запах его пота.

Слегка размять задние лапы.

Деморализующий рык!

Крупный зебр, неудачно вставший у самой травы, мешком свалился наземь. Оглушившая его грифина осталась собой довольна. Она — воин, но не убийца.

Эта атака стала сигналом. Тут и там из трав саванны выскакивали грифоны, устремляясь к деревне, которую они взяли в полукруг еще до своего обнаружения. Несколько дозорных, патрулирующих на окраине, были перебиты почти сразу. Прочие мгновенно юркнули за защиту частокола.

— Не расслабляться! Маневрировать! — орала грифина. — По одному не лезть!

Войны, в основном поднявшиеся в воздух, действительно старались плясать в воздухе, как можно сильнее затрудняя жизнь вражеским снайперам. Ко все-таки упавшим на землю мгновенно подскакивали медики и, вытащив дротик, откачивали яд специальными приспособлениями.

Штурм самой деревни начался в секунду. Чтобы не садиться на любезно подставленные для этого копья, защищающих сначала плотно забросали метательными копьями, а уже затем штурмующие устремились в ближний бой. Пики, копья и прочие палки в этой ужасной давке были бесполезны — в ход были пущены когти и копыта. Будто бы обычная уличная драка.

Вот только дрались не до первой, а до последней крови.

Грифине еще долго будут сниться зебры с разодранными глотками и грифоны, мелко дергающих задними конечностями.

— Пленных сколько?

— Всего сорок.

— Наших раненых?

— Тридцать два.

— Наших убитых?

Число ошеломило грифину. Так много...

— И что ты об этом думаешь, лейтенант? — поинтересовался майор.

Грифина окинула взглядом поле очередной битвы. Там трудились медики и санитары. Как и всегда, схватка была дюже кровопролитной.

— У нас слишком большие потери, — наконец выдала она. — У зебр хорошие солдаты. У нас лучше, но ребята были уверены, что все будет проще.

— Ты тоже так думала, да?

Грифина кивнула. В ее голове еще совсем недавно витали розовые мечты о том, что все зебры будут сдаваться, а самым серьезным ранением на этой войне станет синяк. Хорошо-хорошо, пусть будет вывих.

Грифон понимающе хмыкнул. И он когда-то надеялся на такое.

— Что с боевым духом?

— Основывается лишь на дисциплине и собственной гордости. Трусов и недовольных нет и быть не может, но ребята сражаются лишь потому, что им сказали сражаться. Они не питают к зебрам никакой ненависти и они не защищают своих близких. Я почти уверена, что каждый из них ждет мира.

— И ты?

Грифина слегка поразмышляла над последствиями своего ответа. По идее, боевому начальству следует говорить иное. Но она рискнула:

— Тоже, товарищ майор. Единственный стимул, действительно заставляющий меня сражаться — это попытка не допустить еще больших потерь с нашей стороны. Зебры — наши враги, и я выполню Его приказ, но они не мои враги.

— Совсем не похоже на ту романтическую лабуду, как пишут о войне в книгах, да? — кисло улыбнулся грифон.

— Так точно. Но я не сомневаюсь, что думала бы совсем иначе, если бы это зебры напали на нас, а не мы на них.

Вздрогнувшей от такого грифине на плечо легла тяжелая лапа пернатого великана.

— Ладно, не загружай себя такими мыслями. Война скоро кончится. Именно потому, что она настолько страшная.

— Я знаю, — кивнула та на полном серьезе. — Никто этого не хочет.

Милый, милый друг. И тебя забрали из этого мира...

Вновь похороны. За этот месяц к ним уже успели привыкнуть. Но всегда были те, для кого эти похороны становились особенно трагичными.

На этот раз среди них была и грифина, лишившаяся верного друга. Стоя среди скорбящих, она пыталась почтить его память специальной мелодией флейты. Слезы, сдавливающие горло и заливающие инструмент, отчего-то совсем не портили мелодию.

Так она звучала много искренней.

Опять сражение. Но на этот раз уже не нападение, а оборона.

И на этот раз все было глухо.

— Готовится к отступлению! — орала грифина. — Третий взвод второй роты — в арьергарде. Остальные — назад! Арьергард — готовность на тридцать секунд!

Лейтенант с тревогой посмотрела на действительно огромную армию зебр, которая не останавливалась несмотря на плотный обстрел и, без сомнения, просто смела бы обороняющихся. Отступление — единственный разумный вариант.

Через стены частокола полетели копья. Ворота дрогнули от мощного удара.

— Арьергард, отступайте!

Бойцы мгновенно повернулись к врагу хвостами. Дело тухлое, и они это понимали.

Поднялась в воздух и грифина, перед этим убедившись, что в деревне больше никого не осталось.

Укол в заднюю лапу разрушил все ее планы. Прежде чем уснуть, пернатая только и смогла, что отлететь на пару метров. Потухающий взгляд успел заметить замельтешившие вокруг черно-белые тела, готовые порвать ее прямо здесь.

«Конец», — подумалось грифине.

Но нет, это не был конец. Ее время еще не наступило.

Очнувшись, грифина долго не могла понять, где она находится и почему у нее устали задние лапы. На второй вопрос ответ нашел быстро: ее передние лапы и грудь были крепко зафиксированы, но все остальное тело попросту свисало вниз. На первый... У грифины екнуло сердце.

Вокруг были зебры. Сотни зебр. Пожалуй, не одна тысяча.

Все смотрели на нее. Беззвучно, но с такой ненавистью, что грифина ощущала каждый этот взгляд своей шкурой.

Они все ненавидели ее. Не ее лично, но полу-львица сейчас была олицетворением грифонов вообще. А они ненавидели грифонов. Они были их врагами. Теми, кто вторгся в их земли, жег их дома, убивал их войнов, обрекал гражданских на голод.

Ненависть.

К грифине подошла зебра и обратилась к присутствующим, что-то жарко тараторя на их родном языке. Толпа слушала спокойно, иногда кивая или одобрительно гудя. Пернатая не знала этого языка, но готова была поспорить на что угодно, что речь идет о ней.

Закончив речь, зебра поднялась по ступенькам и встала грифиной на одном уровне. В ее взгляде не читалось ненависти.

— Как ты звать? — поинтересовалась она.

— Александра, — ответила грифина без раздумий.

— Если умирать, то я вписать это имя в книга Солнца, воин Александра, — пообещала ей зебра.

— Меня сейчас убьют?

Грифина много думала о смерти и еще в училище пришла к выводу, что этого не стоило бояться. Не боялась и сейчас. И не удивлялась, ведь военным, в принципе, свойственно умирать не в своей кровати. Просто спрашивала.

— Ты жить, если очень-очень хотеть.

— Я хочу жить, — мгновенно отреагировала пернатая.

— Значит очень-очень терпеть.

Зебра направилась обратно, оставив грифине надежду. Отлично, у нее были некие шансы на то, чтобы не умирать прямо сейчас. Осталось лишь перетерпеть. Вероятно, ей еще долго предстоит висеть таким образом? Звучит правдоподобно.

Хлоп! Страшная боль поразила полу-львице спину, от чего она едва не задохнулась. И вместе с этой болью пришло осознание, что же ей предстоит терпеть.

Хлоп! «Терпеть!» Хлоп! «Жить!» Хлоп!..

Громкий вздох. Жива!

Она все еще висела так же и там же, где и висела до этого. Теперь, однако, тела ниже шеи она не чувствовала. Ее хотелось бы верить, что оно просто онемело из-за столь неудобного положения, но, увы, не факт, что она сможет чувствовать его хоть когда-нибудь.

— Ты жить.

Грифина вздрогнула, увидев перед собой внезапно возникшую зебру.

— Ты жить, — повторила она. — Значит, ты хороший. Плохой умирать.

Она хорошая. Радует.

— Вы дадите мне жить? — в лоб спросила грифина. — Освободите?

— Жить — дать, свобода — не дать, — покачала головой полосатая. — Ты причинять нам боль. Зебра плохо от ты. Когда грифон боль, зебра лучше.

Совсем еще молодая грифонша повесила нос. Что она могла сказать? Что не хотела убивать? Могла ли она сказать это в морды матерям тех двух, которых убила она лично, и матерям сотни тех, которых убили при ее прямом участии?

— Мне будет очень плохо? — прошептала она.

— Плохо еда. Плохо вода. Никогда свобода. Никогда лечение. Плохо. Жить, только если очень-очень хотеть. Очень-очень терпеть.

— Какой смысл терпеть, если я все равно здесь умру? — сквозь клюв процедила пернатая, пытаясь сдержать слезы.

— Нет. Ты отпускать, когда мир с грифон, — покачала головой зебра. — Ты долго-долго жить свобода, если очень-очень терпеть.

— Долго? — жадно ухватилась за эту ниточку грифина.

Глупый вопрос. Будто бы зебра знала.

— Видеть тот яркий звезда у тебя между глаз? Когда уйдет вверх и ты его совсем-совсем не видеть — завтра мир, — ответила полосатая.

И пошла прочь. А грифина осталась одна.

Очень-очень терпеть.

Очень-очень хотеть.

Очень-очень плакать.

Дни шли за днями. Это было... тяжело. Все, что она могла — это глотать ту невероятно скудную пищу, что ей все-таки давали. Она не могла шевелить головой или лапами, потому что те были закреплены. Она не могла шевелить ничем другим, потому что попросту не чувствовала ничего другого.

Слезы кончились уже на второй день. Это было бессмысленно. Каждая слезинка приближала ее к сумасшествию. Забытье — неплохое решение, но она не хотела бы вернуться на родину лишь для того, чтобы всю жизнь провести в комнатке с желтыми стенами. Велика ли разница этой несвободы с той?

От сумасшествия и отчаяния ее охраняли воспоминания. Воспоминания дома, училища, армии. Родных, друзей. Тех, кто ждут ее возвращения. То, из-за чего они ждут ее возвращения. То, из-за чего она ждет своего возвращения.

В этот момент она жадно хваталась за любую мелочь в памяти, переигрывая ее снова и снова. Любая минута ее прошлой жизни была избавление от минуты ее настоящей, безрадостной жизни. Даже та минута, которую она в иной момент хотела бы забыть, сейчас была в радость. Боль от перелома и то приятно вспомнить. Сейчас-то она задней лапы вовсе не чувствует.

Звезда скрылась из виду. Почти потерявшая рассудок пернатая вознадеялась с новой силой. Это был единственный ориентир.

Единственный и верный. Утром в городе был настоящий праздник. В нем участвовала и пернатая. Ей было веселее всех здесь вместе взятых зебр.

Мысли о том, что ее могут не выпустить и сейчас, не было. Если бы такое случилось, полу-львица мгновенно сошла бы с ума. Сейчас она не хотела даже думать о таком. Свобода! Свобода близко!

Стоп, голос. Это... знакомый голос?

— Майор!!! — заорала она что есть силы. — Я!..

Грифина, не говорившая уже много-много дней, от этого крика мгновенно сорвала горло. Но цель была достигнута. Ее услышали. Ее снимали.

Освобождали.

— Свобода, — с блаженной улыбкой прошептала она.

И ушла из этого мира.

Свет. Мягкий свет. Ровно так, как об этом и писали в книгах. Свет впереди.

Но грифина не хотела туда. Она не для того столько терпела. Она успеет умереть, это никогда не поздно.

Она попробовала сделать шаг назад. Еще. Еще два шага назад...

Глубокий вздох. Судорожный кашель.

— Жива! Быстро на носилки ее, — распоряжался грифон-великан. — Ох, слава, слава всему, жива!

— Она очень-очень хотеть жить, — улыбнулась этому зебра, стоящая неподалеку. — И теперь очень-очень долго жить свобода.

Грифина же только и могла, что беззвучно лить слезы, которые мешали ей видеть или даже понимать что-либо. Детали не важны.

Смогла.

— Ну, и что дальше?

Она была в теплой, мягкой уютной постели. Накормленная, вымытая, немного подлеченная. С тех пор прошла всего неделя, но жизнь определенно налаживалась.

— Написать письмо домой, — ответила грифина.

— А в более долгосрочной перспективе? — продолжал интересоваться майор. — Не думаешь вернуться в военные?

Пернатая громко фыркнула:

— Я не могу хвостом пошевелить, а вы мне такое предлагаете.

— Наши врачи уверены, что все это временно. Тебя поместят в толковый госпиталь и вскоре ты будешь как новая, — уверил ее грифон. — Конечно, полевым командиром тебе больше не быть, но найти работу по способностям не проблема.

Грифина неопределенно засопела. У нее было поистине много времени подумать о будущем, но оно было столь туманно, что думалось исключительно о прошлом.

— Подумай о таком варианте. Ты уже сейчас старший лейтенант с медалью героя. Через полгода любой службы тебе гарантированно дадут капитана. С капитана до майора путь долгий и муторный, но майор — это уже гарантия неплохой должности с хорошим заработком.

Грифина продолжила сопеть.

— А лет-то тебе сколько? Ты будешь майором тогда, когда я только-только добрался до старлея, — продолжал полу-лев. — Я уж молчу о том, что звание героя даст тебе ряд преимуществ. Тебе не придется прорываться по карьерной лестнице — тебя посадят на мягкое креслице и неспешно понесут вверх.

Вновь никакого ответа. Все выглядело так, что пернатая, выйдя на пенсию, будет жить в собственном особняке с отрядом прислуги и полными винными погребами, а за ее хвостом будут носиться сотни красавчиков-подхалимов, готовых на все. Заманчиво.

А вдруг снова война и, не дай случай, плен? Вот уже и не заманчиво.

— Понимаю. Эта профессия принесла тебе много бед, — вздохнул грифон. — Возможно, завязать с этим действительно будет хорошим решением.

«Наверное», — мысленно согласилась с этим грифина.

Они еще долго сидели молча. Пернатая не настаивала на разговорах, но ей очень тяжело было оставаться одной. Она сразу теряла чувство времени и реальности. Да, пожалуй ей все-таки предстоит пожить в комнатке с желтыми стенами. Пусть и недолго.

— А флейта? — вспомнила пернатая. — Верните, пожалуйста, флейту. Вы говорили, что зебры сохранили ее.

— Прости, — вздохнул майор. — Я соврал. Не хотел расстраивать.

Грифина понимающе кивнула. Жалко, конечно. Флейта семейная, очень дорогая. Но если сейчас и грустить о чем-нибудь, то явно не о флейте.

— А ну-ка двигай!

— Больно, а-ай!

— Знаю. Надо!

Пребывание в больнице на родине было сущим адом. Ей давали часто видеться с родными, вкусно кормили, за ней присматривали сразу три добрейшие нянечки, но здешние врачи... садисты.

С плачем и грязной руганью у грифины все-таки получилось свесить заднюю лапу с кровати.

— Молодец. Теперь сдвигай набок хвост.

— Вы издеваетесь?!

— Ты хочешь до конца своей жизни мочиться в судно или уже через пару недель дойти начать потихоньку ходить?

Аргумент как минимум сильный. Пернатая ныла, ругалась, сетовала, но раз за разом напрягала немилосердно горящие мышцы.

— Молодец. Сейчас снимем боль и дадим отдохнуть. Через полчаса продолжим.

В качестве обезболивающего шли три больнючих укола.

— Черти полосатые, — шипела грифина.

— Ради твоего блага.

Это действительно была правда. Но почему же так больно?

— Слышал, вас скоро выписывают? — поинтересовался небольшой коричневый грифон, сияя своей дежурной улыбкой. — Прекрасная, прекрасная новость!

Это был психолог. Разум грифины вполне был способен пережить все невзгоды и сам по себе, поэтому вместо злых психиатров (для грифины теперь все врачи были злыми) ей пришлось иметь дело лишь с добрым и веселым психологом. Он не колол ее и не кормил таблетками сверх нормы, зато был интереснейшим собеседником и после их разговоров пернатой всегда становилось спокойнее за свое будущее. Слово лечит, разговор хмурую мысль отгоняет. Вот и сейчас.

— Да. Уже, наверное, завтра, — улыбнулась она, сидя на кровати.

— Очень, очень за вас рад! Надеюсь, у вас есть уже есть планы на будущее? Вы же помните, что я велел вам задуматься о профессии и сразу же приступить к работе?

— Да, есть планы. Но не уверена, что получится их осуществить.

— Боитесь трудностей? — расхохотался пернатый. — Бросьте эти глупости.

— Вовсе нет, — улыбалась грифина. — Просто у меня нет нужного образования.

— Проблема ли? Обучение нынче стоит не так-то уж и дорого.

— Не проблема, но три года учебы...

— О, понятно, — улыбнулся ей психолог. — Уверен, вы найдете другие пути, если вам это так не нравится.

Грифина поблагодарила его за такую уверенность. Он, может быть, и говорил все эти вещи исключительно по долгу службы, но говорил абсолютно искренне.

— Надеюсь, вскорости будут построены планы и на личную жизнь.

Настроение пернатой испортилось в момент.

— С этими шрамами? Исключено.

Полгода больничного ада сделали из нее одну из самых здоровых грифин в мире, если забыть о временной слабости. Единственное, что не смогли сделать врачи — это полностью залечить ее изуродованную кнутом спину. В некоторых местах шерсть не росла вовсе, в некоторых росла какими-то клоками. Зрелище достаточно безобразное.

Но психолог, кажется, в этом никакой проблемы не видел.

— Что-то? Шрамы? Пф, нашли из-за чего так расстраиваться, — отмахнулся он. — Семью строят даже инвалиды, а вы видите препятствие в не очень красивой шерстке на спине? Тот, кто полюбит вас, полюбит вас вместе с любыми шрамами. Да и, спрашивается, зачем кому-то всматриваться в вашу спину?

— А куда?

— Куда? У вас очень выразительные глаза, — пожал плечами грифон. — Изящные лапы. В конце концов, уж простите меня за такое, миленькая округлая попа.

— Оу... Но вы же это как психолог говорите, верно?

— Скорее как жадный до женской красоты мужлан, — хмыкнул тот. — Не верите — спросите у зеркала. Вам едва-едва исполнилось четверть века, больничная диета и изнуряющие тренировки подарили вам идеальную фигуру, ваши родители — природную красоту. Какие, я вас умоляю, шрамы?

Грифина, покраснев, в бессилии подняла передние лапы.

— То-то же. А теперь опустите лапы и повторяйте: «Я красива».

— Я... красива.

— «У меня выразительный взгляд».

Грифина повторила, осознавая, что действительно верит в это.

— «У меня округлый зад».

— У меня... Я не буду говорить так!

— Скажите иначе, — не потерпел возражений психолог. — Но скажите громко и уверенно.

Пернатая покраснела, но делать нечего.

— Умница, и ведь совсем не страшно. «Я могу обворожить любого грифона за десять секунд».

— Доктор!!!

Грифон демонстративно покачал головой. Он планировал уйти не раньше, чем его пациентка уверует в свою невообразимую красоту и раз и навсегда не избавится от комплексов.

Поседевшие от переживаний за свою дочь родители были в восторге от ее нового решения. Возможно, это было чуть менее почетно и далеко не столь прибыльно, но в разы безопасней. И, пожалуй, полезней.

История известная. Птенец, разочаровавшись в большом мире, возвращается в свое родное гнездо. Таким гнездом для грифины было училище, которое она в свое время заканчивала.

Идея работать там пришла ей около месяца назад. Тогда она размышляла о том, что нужно делать, чтобы таких историй, в которую попала она, было как можно меньше. Ответ, который она нашла, оказался весьма неожиданным, но вместе с тем банальным. Чтобы избежать мучений солдат, нужно... лучше тренировать солдат. Нет, была конечно еще идея о создании мира без войн и тому подобное, но это грифине не под силу. Научить же будущих войнов о том, как выжить на поле боя — гораздо более простая задача.

Она, безусловно, делала это и раньше, но идея снова идти в военные была ей несколько противна. Не то чтобы она боялась повторения истории (войны случаются не каждый день, даже если ты грифон). Она, скорее, была обижена на армейскую машину. Столько горячих голов, такая огромная армия, а ее, как потом сознался майор, даже и не думали выручать с помощью решительного штурма.

Образование действительно стало препятствием, но для героя сделали небольшое исключение. Грифина не получила ровным счетом никакой должности, однако ей позволили свободно передвигаться по территории училища и перенимать опыт у других учителей и офицеров.

Далеко не всякие хотели помочь ей даже советом, но несколько толковых учителей все же нашлось. Все та же, работающая здесь уже почти тридцать лет «училищная мама», допустим, много рассказала ей о детской психологии, а один из учителей научил как можно подготовить интересный урок. Оба, впрочем, много требовали взамен, но работы грифина совсем не боялась.

Она боялась остаться никому не нужной.

Сидящая дома на диване грифина с трудом сдерживала слезы несмотря на всю свою военную выдержку. Она очень гордилась тем, что пережила такую трагедию и сохранила рассудок в идеальном состоянии практически без помощи лекарств. Сейчас пернатая всерьез сомневалась относительно обоснованности этой гордости.

Поискав офицера-воспитателя, она обнаружила ту в компании птенца, которого она буквально за хвост тащила в свой кабинет. Тому, судя по угрозам грифонши, светила целая порка, из-за чего кадет и не горел желанием самостоятельно перебирать лапами.

Жестоко, но дело было все-таки в училище, где готовили войнов. Грифина нисколько не сомневалась в справедливости «училищной мамы» и не хотела вмешиваться в эту сценку правосудия, хоть ей и было немного жаль третьекурсника. Не факт, что он все-таки получит то, чем ему грозят, но а если и получит... Грифина улыбнулась. Самое, самое худшее, что можно было только вообразить маленькому кадету, сейчас казалось такой ерундой.

Пернатая даже вспомнила эту процедуру, которую заслужила лишь однажды. Действительно ерунда. Нужно лишь немножечко потерпеть боль далеко не самую серьезную даже для ребенка.

«Потерпеть», — пронесся в голове у грифины голос той самой зебры. — «Очень-очень терпеть». У нее перед глазами встал образ кадета, висящего на на том страшном столбе, к которому закрепляют только за передние лапы. Сзади на него замахивались кнутом.

Пернатая даже не помнила, что произошло дальше. Как ей рассказали, она, с криками «не смей, полосатая сука!» накинулась на офицера и, оглушив ее, принялась оборонять своих солдат (кадетов, то есть) от каких-то там чертей.

Наваждение ушло так же, как и пришло — в голове будто щелкнуло каким-то переключателем с названием «рассудок/сумасшествие». Она просто с обнаружила, что стоит с табуреткой в лапе, а сзади нее сбились в угол насмерть перепуганные младшекурсники.

На работе это почти никак не сказалось. Кадетам уже рассказывали, через что пришлось пройти этой «тете-герою», и они согласились с тем, что она как никто имеет право немножечко почудить. Грифонша, которой она набила неплохую шишку, тоже не злилась, пусть и велела прибраться в ее кабинете, как появится минутка. Директора вполне устроило обещание прямо сейчас обратиться к психологу.

Психолог, к которому она действительно полетела сию минуту, гарантировал ей, что такого больше не повторится. Он поступил очень просто — с помощью коллег привязал грифину к кровати и отхлестал по спине полотенцем. Та, как и планировалось, сразу начала биться и вопить, но вскоре наваждение спало и она притихла, так как было, в общем-то, ничуть не больно. Как объяснил грифон, таким образом он продемонстрировал ее подсознанию, что далеко не все так ужасно, что похоже на события того злополучного дня. Что и кому он демонстрировал, когда воспользовался положением и пару раз смачно врезал ей хвостом по мягкому месту, пострадавшей никто не объяснил, ибо виновник с места преступления скрылся, едва освободив до глубины души возмущенную грифину.

Теперь-то все точно осталось в прошлом, но все равно было очень обидно. Мало ли какие еще скрытые проблемы у нее остались.

Дисциплину на уроках в обычной школе и в кадетском училище нельзя было даже сравнивать. Но сейчас по классу летала какая-то кусачая муха, заражающая старшекурсников (уже далеко как не детей) ленью. А некоторых сразу сном.

— Э-эй, у нас здесь вроде как лекция. Кто-нибудь вообще хотя бы пытается записывать мои слова, или я здесь сама для себя болтаю? — недовольно высказала грифина.

Внятного ответа не поступило.

— А если я завтра вздумаю провести проверочную по этой теме?

Класс вяло простонал «пощадите». Но, в целом, опять нулевая реакция.

— Пощадите... Как вы со мной — так и я с вами, — вконец обиделась учительница. — С настоящего момента диктую под проверку. Нет лекции — есть докладная воспитателю.

Это просто не могло не подействовать. Даже тех, кто действительно уснул, растолкали их более бодрые соседи. Но и тогда грифина не успокоилась. Лекция ради галочки — ничто иное, как имитация бурной деятельности.

— Что случилось-то? Это далеко не самая скучная тема.

— Облава, обыск, встряска, взбучка, строевая, — перечислил ей паренек с первого ряда.

— Пф. И ты хочешь от меня жалости? — усмехнулась грифина.

Она зареклась жалеть кадетов после того, как чуть было не засту

пилась за паренька, который, как выяснилось позже, жестко побил свою одноклассницу.

— Нет, но это все происходило ночью. Вторую ночь подряд, — поведал кадет.

И тут класс будто прорвало.

— Она придирается!

— Косячит один — влетает всем!

— Может поднять посреди ночи!

— Сука!

Последний крик поставил в этом потоке гнева жирную точку. Выкрикнувшего поддержали одобрительным гулом. И это был очень тревожный звонок. Тот, кого кадеты не стесняясь преподавателя называют таким словом, безусловно этого заслуживает.

— Защитите нас, а? — взмолился молодой грифон. — Эта новенькая — чистой воды садист.

— Во как! — озадачилась лектор. — А почему я?

— А кто? Виппинг в отпуске, к директору так просто не попасть, а прочим наверняка побоку — хмуро высказали ей.

«А мне, значит, не побоку?», — хмыкнула про себя пернатая. Впрочем, это было так.

— Ладно. Сейчас пишите коллективную жалобу, образец я набросаю. Я уже подумаю, что с этим делать и как вам помочь.

Работа закипела полным ходом и к концу урока у грифины уже был лист с длинным перечнем «преступлений» нового офицера-воспитателя. И там действительно было много чего интересного.

Прежде всего, защитница кадетов решила просто поговорить с этой новенькой. Вероятно, на этом все и закончится. Но, увидев ту, пернатая сразу выбросила эту мысль из головы. Воспитатель контролировала кадета, который мыл стену. То, как она при этом улыбалась, говорило о многом.

Их разговор изначально был обречен на провал. Садистка сначала просто «не понимала, о чем идет речь», потом пыталась выставить это как специальный педагогический подход, потом...

— Слушай, ты кто? — раздраженно высказала она. — Лектор-строевик, кажется, да? Так какого черта ты полезла в мои дела?

— Дурно пахнут твои дела, — зарычала в ответ грифина. — Видела я в армии парочку таких уродов, но не думала, что и сюда могут такие попасть.

— В какой армии? В комиссариате полы мыла? А! — морда садистки исказилась ядом. — Так ты та, которая лапки в верх — и к зебрам на курорт?

Зря она это сказала. Грифина ужасно побагровела.

— Ты... хоть понимаешь, что сейчас сказала? — задохнулась она от гнева.

— А что, в точку попала? — Хихикнула «сука» и тут же поменяла тон на спокойный: — Заткнись и проваливай отсюда, герой.

Это было сказано настолько гадко, что у грифины просто не осталось сил и желания сдерживать себя. Есть оскорбления, которые она не просто не могла, но и просто не собиралась терпеть.

Следующие несколько месяцев офицер-воспитатель проведет в больнице.

— Объявляю вас мужем и женой.

Случилось то, о чем говорил психолог: нашелся тот, кто полюбил грифину вместе с ее шрамами и прочими проблемами. Полюбил чисто, искренне, всем сердцем. И, главное, взаимно.

Грифина была рада, как никогда. Вместе с увольнением из училища к ней пришла страшнейшая депрессия, а тут такое счастье.

Самое интересное, что это был не просто грифон, а какой-то «принц на белом коне»: дворянин с голубой кровью, мешками денег и грудью, полной благородства. Ровесник. Сказка да и только.

Неужели этот ад закончился?

— Жива! — выдохнула грифина.

— Жив. У вас мальчик, — уточнил врач.

Он указал в сторону медсестер, которые старательно ухаживали за чем-то пронзительно пищавшим.

— Нет. Я жива.

Медик ответил пернатой, с которой семь потов сошло, доброй улыбкой.

— Что поделать, мамаша. Давать другим жизнь — это всегда болью.

«Это уж точно», — подумала та. У грифины в голове поплыли воспоминания, через что ей пришлось пройти, чтобы заслужить жизнь. И это было много больнее, чем дать жизнь другому.

Стоп. Пернатая, зажмурившись, прогнала эти мысли. Не сейчас.

— Можно мне взять его? — попросила она.

— Только не разочаруйтесь в красоте маленьких птенцов, хорошо?

К грифине протянули что-то сморщенное, практически бесформенное. Она с трудом смогла понять, где у этого существа клюв, но моментально влюбилась в него. Этот пищащий комочек был роднее всего, что можно только можно себе представить.

— Сын... — улыбнулась грифина.

До тех пор она часто видела смерть. А вот тут — рождение. И не это ли было чудом?

— Нет, не понимаю, — качал головой «принц».

— Ну... елки, скучно мне, не домосед я! — жаловалась ему жена. — Я армейская, активная, а ты меня заставляешь круп отсиживать.

— Не я, а наш птенец, — поправлял ее грифон.

— А, это тот птенец, у которого три личных нянечки?

— И что? Тебе в тягость быть с ним рядом?

— С ним — нет. В пределах поместья — да. Разница огромная. Ты меня понимаешь?

— Нет, не понимаю.

Грифина отбила ритм задней лапой. Опять зашли в цикл!

— Любимая, ну пойми ты наконец, что я хочу, чтобы у нас все было так, как должно быть в семьях! — взмолился «принц», который откровенно устал от регулярных совокуплений в мозг, так как эта тема поднималась почти еженедельно. — Жена — дома, ибо ребенок, муж — на работе, ибо деньги. Ну идиллия же!

— Наверное. Но я тоже хочу чем-нибудь заниматься!

— Готовь. Убирайся. Стриги кусты.

— И тем, и другим и третьим занимаются другие грифоны.

— Я их уволю.

Грифина слегка поразмышляла. Это уже кое что.

— Ладно, можно попробовать.

— Что значит «попробовать»? — поморщился грифон. — Ты хочешь сказать, что «попробуешь» сготовить еду, а если не получится — то и фиг с ней?

— Я не мастер ни готовить, ни убираться, ни стричь кусты, — вздохнула грифина. — И не уверена, что когда-нибудь научусь этому. Я плохая хозяйка, ты сам знаешь.

— Значит тоже не вариант. Ну, не знаю, давай поиграем в домашнего тирана — я буду регулярно находить тебе занятия, а в случае ненадлежащего выполнения задавать трепку.

— Это какая-то нехорошая игра, — покраснела грифина.

— Без трепки?

— Все равно...

Пернатый закрыл глаза. Было слышно, как он шепчет: «десять, девять... один».

— Дорогая, давай ты сначала придумаешь, как быть, а затем мы подумаем об этом, ладно? — произнес он спокойным, но измученным голосом.

— Да я, в общем-то, уже придумала... Но обещай, что не будешь ругаться!

Грифон пообещал. Жена принялась быстро нашептывать ему что-то. Судя по постепенно искажающейся морде, что-то край как неприемлемое.

— Стоп. Ты мне этого не говорила, я этого не слышал, — вновь закрыл глаза он.

На этот раз он начал свой отсчет с тридцати.

— Ну а чего?! Сейчас для этого все условия. Птенцу я сейчас почти не нужна, а через два года я бы вернулась и уже...

— Сто тридцать, — почти закричал ее муж. — Сто двадцать девять.

Грифина потупила взор и отправилась навестить своего ребенка. Этот разговор явно зашел в тупик. Впрочем, как и всегда.

— Сейчас же не война... Не война! — грифина со слезами в глазах осмотрелась вокруг. — Не должно быть так! Она не солдат...

— Тихо, родная, тихо... — обнял ее Папа.

Пернатая зарыдала на его плече.

Милая, милая мама. И тебя забрали из этого мира...

— Дорогая, но у вас по-настоящему любящий муж, сын растет, — открыл клюв психолог.

— Мне плохо... мне плохо... — ныла грифина, свернувшись в клубочек и мерно раскачиваясь взад-вперед.

Грифон, со вздохом покачав головой, вышел из комнаты.

— Бесполезно, она не слышит, — обратился он к ждущему вестей мужу. — У нее в ближайшее время случилось что-то плохое?

— Умер отец. Полгода назад — мать, — процедил тот через клюв.

— Ясно...

Тяжелое молчание, нарушаемое лишь ритмичным нытьем за дверью.

— Что теперь?

— Что? — переспросил психолог, будто только что проснулся. — А, извините, задумался. Я останусь здесь на неделю, попытаюсь привести ее в чувства. Если нет — придется обращаться к психиатрам.

— Это очень плохо?

Грифон, дворянин в полном рассвете сил, сейчас выглядел подобно старичку-бродяге. Переживания старили его больше, чем прожитые лета.

— Полгода лечения, полгода отходняка после этого лечения. Результат — в целом здоровая, но очень нервная, слабоумная и сентиментальная грифонша.

Муж застонал, будто ему в спину всадили нож.

— Поэтому я и остаюсь здесь и пытаюсь сделать все, что в моих силах, — обнадежил его врач. — Идите пока к сыну. Он в порядке, ему просто тяжело. Вы сможете помочь ему. А я попробую помочь ей.

Небольшой грифон вошел в комнату.

«Мне плохо... Мне плохо...»

— Ух, да что же это я так... а-ай! В самом деле, да чего же я... А-а-а-а! — раздавалось из ванной.

— Дорогая, у тебя все в порядке? — танцевал перед дверью муж.

Там же мялась вся прислуга. Эти крики пугали весь дом и, наверное, соседей.

— У меня... да-да-да! Все! Хорошо!!!

— Может дверь сломать? — предложил кто-то.

— Не надо! — покачал головой подошедший психолог.

— Да как не надо, вы слышите вопли?! — взвыл муж. — Она же сейчас себе голову расквасит!

— А вы слышите шум воды? — спокойно улыбнулись ему в ответ. — Она пришла в себя. Полностью. И очень ужаснулась от того, в каком состоянии она была почти неделю. Теперь она пытается прийти в себя.

— Душ, что ли? — нахмурилась массажистка, в прошлом работающая медиком. — Контрастный, да?

— Да, именно его она и собиралась принять.

— Может все равно дверь сломать? Она так себе сердце посадит.

— У-у, за ее сердце не волнуйтесь. Здоровьем она крепка. А голове такое только поможет.

Грифина вышла из душа уже через минуту, заставив ожидающих ее вздохнуть с облегчением. Пернатая, впрочем, вышла в ужасном состоянии: львиная половина вся красная и от нее исходит пар, на груди и голове все перья встали дыбом от холода, глаза выпучены. Но взгляд ясный.

— Прошу прощения. Я закончила свою истерику. Я в норме, — сказала та хриплым, спокойным голосом. — Дорогой?

— Да, любимая? — таким же хриплым от волнения голосом ответил тот.

— Ты не забыл, что у меня завтра юбилей? Тридцать лет.

— Нет, любимая, не забыл.

— Я хочу клубничный торт и набор для гольфа в подарок, — сказала она.

И пошла в свою комнату.

— Это точно нормально? — сдержанно поинтересовался ее муж у психолога.

Тот пожал плечами:

— Ну, извините, она только что ошпарила себе задницу и отморозила голову, ей несколько трудно найти тему для диалога. Но да, через полчасика она придет в себя окончательно.

Грифон тоже развел лапами. Прислуга, немного помявшись, начала расходится. «Дурдом», — стояло у них у всех в голове. Не потому, что все считали грифину ненормальной, но... Дурдом — он дурдом и есть, чем его не объясняй.

Маленькое, едва-едва оперившееся создание с невероятным энтузиазмом решало сложнейшие задачи этого мира. Можно ли было вставить этот конус в эту дырку? Для чего нужна вон та круглая штукенция? Получится ли грызть коготь, чтобы мама не заметила?

— Может все-таки не стоит позволять ему тащить в рот все что ни попадя? — с улыбкой поинтересовался тихонько вошедший в комнату отец.

Сидящая в углу грифина с виноватым вздохом развела лапами. В прошлом (и, скорее всего, и в настоящем) она могла до полусмерти загонять любого солдата, могла устроить проблем заленившемуся кадету, но ей приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы просто цокнуть языком на сынишку.

— Не могу. Он такой милый, когда так делает!

— Вот будет он когти грызть до двадцатилетия — будешь знать, — пригрозил ей грифон, взяв малыша в лапы.

Тот, радостно пропищав «папа, утю!», зарылся в перья на его груди.

— Да ну, где ты такое видел?

— В зеркале, — усмехнулся дворянин. — Все мои няньки тоже говорили, что я очень милый, когда сосу коготь.

— Могу представить, — хихикнула его жена.

Она встала, подошла к ним и обняла мужа, обняв тем самым и своего сына.

Вроде бы незначительная сценка, но именно в такие моменты грифина была абсолютно счастлива.

Жизнь при не только военном, но и высоком социальном статусе определенно имела свои преимущества. Одно из них — колоссального размаха балы, порой устраиваемые кем-нибудь из бонз, который приглашал на них как можно больше благородных голов. Чистокровный дворянин богатейшего рода и высокой политической должности со своей женой-героиней входили в число последних.

Этот, организованный фактическим правителем одного из крупнейших городов страны, удался особо. Дело было даже не в сказочной красоте его дома и разнообразии дорогущей выпивки. Хозяевам как-то удалось раскрепостить гостей ровно настолько, чтобы все из напыщенного и полу-официального мероприятия стало милым вечером в приятной компании. Красота дома и выпивка, безусловно, тоже способствовали этому.

Сейчас грифина в шикарном платье полу-лежала на сказочно мягком кресле в компании таких же светских полу-львиц. Исконно женские темы ее интересовали мало, однако в их женской компании были те, которые умели говорить интересно, даже если говорили про что-то совсем неважное.

Лениво участвуя в дискуссии относительно приемлемости абсента (напитка шибко ядреного даже для грифонов), пернатая поглядывала по сторонам. Вот ее младшие сестры-двойняшки, веселящиеся в компании молодежи и, кажется, нашедшие себе кавалеров. Вот муж, увлеченно проигрывающий в карты суммы, которые она когда-то получала за три месяца службы. Все так, как оно и должно было быть. Идиллия.

— Милая, вам скучно? — вежливо осведомилась у грифины черненькая полу-львица возрастом помладше.

Пернатая очнулась, с ленцой окинув взглядом навязавшуюся собеседницу. Признаться, она смотрела на всех этих разодетых фиф свысока. Да, ее и саму по большому счету подобрал муж-богатей, но девятнадцатилетняя куколка, вышедшая замуж за взрослого мужика...

— Вовсе нет, отчего такие мысли?

— Вы будто засыпаете.

— О, я просто умею расслабляться. Здесь превосходно.

— Мне просто показалось, что такой грифине как вы, должно быть на этих вечерах несколько неинтересно, — продолжала черненькая с вежливой улыбкой. — Вам, пожалуй, в пору более активный отдых.

— Считайте, что сейчас я отдыхаю от самого активного отдыха, — улыбнулась ей бывшая офицер.

Тема была полностью исчерпана, а грифина вновь расслабилась, нисколько не стесняясь своей совсем уж ленивой позы в кругу статно и грациозно сидящих полу-львиц. Ей было хорошо не тогда, когда другие были довольны ею, а тогда, когда ей было хорошо.

— Тридцать три года, жена видного политика, дворянка, мама, — качал головой муж особы, обладающей выше перечисленными статусами.

— Ну так ведь не шестьдесят лет, вдова и бабушка, — улыбнулась ему сама грифина.

Ей не стали возражать, однако грифон, старательно обмазывающим ее сплошь синее из-за кровоподтеков тело приятно охлаждающей мазью, вновь разразился недовольным ворчанием.

— Ой, да ладно тебе. Жена тебе медальку привезла, а ты бухтишь, — хихикнула пернатая. — Теперь можешь смело хвастаться, что у твоей жены статус бронзового призера национального чемпионата по борьбе на шестах.

— Угу. И огромный синяк на интересном месте.

Пернатая обижено фыркнула. Она не виновата, что в бою за третье-четвертое место проигравшая обозлилась настолько, что коварно врезала ей исподтишка. Даже ценой пожизненной дисквалификации.

— Не злись. Ты же знаешь, что я просто волнуюсь за тебя, — ласково потрепал ее по спине муж.

— За меня не нужно переживать, — пожала плечами грифина. — Я победила. Не первое, конечно, место, но ведь и в соперниках калек не было. А синяки... — она обернулась к мужу. — Ты серьезно думаешь, что я стану переживать о такой ерунде?

— Нет. Поэтому позволь мне переживать за нас обоих, — хмыкнул пернатый. — Хотя, пожалуй, хватит. Ладно, пойдем твою медальку сыну покажем, они уже должны были закончить.

Полу-львица охотно согласилась. Похвастаться она любила.

— Солнце мое, но ты прошла такие испытания из-за этого твоего училища! — чуть не взвыл политик. — А теперь хочешь обречь на это еще и сына?

— Училище меня ни на что не обрекало, — отрезала пернатая. — Армия еще имеет к этому отношение, но точно не училище.

— Вслед за училищем последует и армия.

— Не факт. Ты же не хуже меня знаешь, что он увлекается законами и прочей юридической ерундой, — настаивала мама. — Если он закончит кадетку, то сможет работать крутым прокурором уже через несколько лет стажировки. Могу познакомить с живым примером.

— А я знаю другой живой пример. У нее шрамы на спине и серьезная психологическая травма, — резонно возражал папа.

— Но не в училище же я их получила, правильно?

— А в армию ты захотела после училища, разве нет?

— Верно. Но он-то знает чего хочет и он пойдет не в армию, а в юриспрю... юрисперде... в юристы, короче!

— Ты так уверена?

— Ну... почти.

— Вот это «почти» может стоить нам сына, — зарычал полу-лев. — Сколько, ты говорила, на твоих глазах погибло солдат?

Мама молчит. А что тут скажешь?

Пернатая просто шаталась по коридорам огромнейшего поместья, с интересом заглядывая в каждую дверь. Везде кипела работа, жизнь.

В нескольких кабинетах работали секретари мужа, с увлечением строча страшные бумажки, в которые пернатая не могла вникнуть даже при всем желании. В каждой третьей комнате трудилась домработница, старательно вытирая лишь теоретически существующую пыль. Одну из таких трудяг отчитывал ее сын.

Грифина недоуменно вернулась к уже пройденной комнате. Нет, не показалось: ее только-только заканчивающее начальную школу чадо действительно выговаривал двадцатипятилетней служанке, едва ли не тыкая ее клювом в некую провинность. Та морщилась будто от касторки, но защищаться не пыталась.

— А у вас здесь игра такая, да? — решила вмешаться мама.

Птенец покачал головой и с коварной улыбочкой ткнул когтем в какие-то осколки.

— А что это?

— Была тарелка.

Грифина поводила по комнате глазами. У стены действительно обнаружился буфет с посудой. Домработница, впрочем, и сама кивнула головой. Действительно, мол, тарелка.

— А... Ладно. А ты здесь зачем?

— Что значит «зачем»? Я выношу выговор провинившемуся работнику, — невозмутимо ответил ребенок.

Пернатая выразительно подняла бровь, глядя то на домработницу, то на ее самозваного начальника. Девица определенно готова была от осознания происходящего провалиться в половую щель, пусть и сдерживалась, а вот сын хозяина этого поместья явно считал, что все так и должно было быть.

— Нет, тебе определенно нужно в кадетское, — вздохнула грифина, выходя из комнаты.

Ей требовалось обдумать этот момент и, пожалуй, посовещаться с мужем.

— Ох е... Это сколько же здесь свечей?! — поразилась грифина.

— А ты забыла свой возраст, сестренка?

— Нет, но... Как много свечей!

Опять юбилей, сорок лет. Субъективной разницы между предыдущим и этим юбилеем грифина найти не смогла. Красота? Пару морщинок ее не волновали. Здоровье? Отменное, как и прежде. Крепость мышц, как показала практика, от возраста тоже мало зависит. Ну, сын безусловно подрос и сестры обзавелись семьями, но здесь дело не совсем в возрасте.

Но свечи на торте! Их было реально много. И это количество пугало грифину.

Или теперь корректней говорить «грифоншу»?

«Вот как, значит, наш сыночек учится», — хмуро подумала пернатая, разглядывая бумажку.

Письмо из училища. Очень нехорошее письмо.

— Что это значит-то, если просто для непосвященных? — волновался рядом стоящий отец.

— Если очень просто, то у него крупные неприятности, — раздраженно пояснила грифонша. — Помнишь ту ссору с воспитателем, о которой он нам рассказывал? Мальчик попробовал разрешить конфликт с помощью силы.

— Он ударил грифоншу?! — поразился полу-лев.

— Нет. Ну, вернее, не совсем. За стенами училища кадеты издавна хранят секрет изготовления хитроумной ловушки с помощью швабры. Очень жестокая по отношению к жертве ловушка, кадетами используется как выражение крайнего недовольства.

— И наш гений установил такую на свою обидчицу?

— Да, — хмуро кивнула мама «гения». — В одиночку, очень нагло и демонстративно, даже не скрываясь.

На родительском собрании несколько затянулась пауза.

— И что теперь? — первым нарушил молчание папа.

— Теперь? Завтра полечу туда, попробую попрыгать перед пострадавшей на задних лапках в попытке доказать, что это он просто мозгами поехал, а так он мальчик хороший, послушный.

— А может и не стоит отмазывать? — засомневался в таком решении грифон. — Выглядит так, будто он действительно заслужил неприятности.

— И он их получит, — кивнула «добрая» мама. — Но это письмо как бы уведомляет, что этот косяк ему могут и припомнить в будущем. Метка, понимаешь. Все выйдут сержантами, а наш... кадр — младшим сержантом. И будет ему минимум семь лет службы мальчиком на побегушках, прежде чем заслужит лейтенанта и возможность работать не лапами, а головой...

Грифонша проглотила стакан воды, пытаясь унять самую настоящую панику. Отец просто молчал.

— Ладно... Возьму завтра мешочек с монетами. С ними проблемы решаются проще.

Хмуро утро. Черное кофе. Грустная грифонша.

Она размышляла о своей жизни. Достаточно новое для пернатой занятие. До этого она всегда грустила лишь о настоящих бедах, никогда не сожалея о прошлом. Не сожалела и сейчас. Но крепко задумалась.

Относительно детства и отрочества ее размышления заняли едва ли десять минут. У нее всегда были более чем правильные родители, воспитатели и учителя, которые старались гнать ее по правильному пути. Этот путь она искренне считала своим и никогда особо не упорствовала.

Единственное, она жалела о том, что так и не удосужилась поиском друзей. У нее были прекрасные отношения со многими одноклассниками, авторитет в училище вообще, но единственным другом она считала Лидию. Теперь уже не понятно, кто виноват в их так и не нашедшей примирения ссоре, но настоящие друзья, которые помнят о ней и сегодня, появились много позже.

Молодость она провела в армии. Не на войне, а именно в армии — разница между этими понятиями огромная. Были и друзья, и глупости, и даже самые настоящие пьянки. Были деньги, перспективы. Пожалуй, именно служба выработала у нее тот внутренний стержень самодисциплины, благодаря которому она не расклеилась сейчас.

Пришедшая вслед за этим война отняла у нее здоровую психику и целый год нормальной жизни, взамен предлагая возможность отказаться от армейской жизни. Пернатая была уверена, что не будь плена, она вернулась бы домой только к пенсии.

Была бы она счастлива тогда? Армейская жизнь всегда привлекала ее своей романтикой, но и в гражданской, как оказалось, есть своя изюминка. Семья, допустим.

Да, встреченный ею в разгар очередной депрессии грифон действительно привнес в жизнь много нового. Пожалуй, у него даже получилось сделать свою супругу счастливой. Насколько это вообще возможно.

А она его? Сложный вопрос. С родителями он разругался точно потому, что подобрал с улицы ту, которая избила коллегу и чудом избежала то ли тюрьмы, то ли другого заведения с решетками на окнах. Он мог улыбаться в ответ сколько угодно, но грифина знала, насколько тяжело переживал ее муж, пока у нее все-таки не получилось наладить контакт со свекровью. Быт? Ну, с функциями украшения видного политика и приятного собеседника она справлялась. Позы, в которых они порой просыпались и по сей день, тоже о чем-нибудь да говорят.

Сын? Принципиальный и строптивый юноша, выросший из пищащего бесформенного комка, определенно стоил своих родителей в виде пережившей плен героини войны и очень чистого кровью и помыслами дворянина. Из-за этого жизнь пинает его втрое сильнее, но никто не сомневается, что из него выйдет отличнейший прокурор. Если, конечно, у него получится не перессорится со всеми начальниками.

— О чем думаешь?

Грифонша подняла взгляд, перестав смотреть на давным-давно остывший кофе. Напротив нее в таком же кресле сидел взрослый, зрелый, но совсем еще не старый грифон.

— О прошлом, — ответила она своему мужу.

— И что надумала? — серьезно поинтересовался тот.

Пернатая задумалась о выводе своих размышлений.

— Выходит, я довольна своей жизнью, — слегка удивленно поведала она.

— Я принесу тебе новый кофе, — просто сказал грифон, забирая у жена чашку.

Он не нашел в этом ровным счетом ничего удивительного.

Грифонша довольно вертелась перед зеркалом. Эта форма омолаживала лучше любых кремов. Погоны старшего лейтенанта слегка остужали пыл пернатой, которая еще двадцать лет назад могла получить капитана, но да ничего не поделать.

Полу-львица загорелась идеей вновь пойти в армию столь неожиданно, будто эту идею ей принесла на своем жале оса, на которую грифонша неосторожно наступила во время прогулки. Муж, услышав об этом, устроил грандиозный скандал и чуть было не опустился до лапоприкладства, но он был достаточно хорошим политиком, чтобы уметь прислушаться к чужим доводам. И достаточно любящим мужем, чтобы в конце концов уступить, лишь потребовав выполнения ряда условий.

Доводы были элементарными. Грифонша просто хотела еще немножко «пожить своей жизнью», прежде чем достигнет сорока пяти лет, после чего военному могут доверить либо высокую должность, либо перебирания бумажек. Первое пернатой не светило из-за низкого звания, второе ей было попросту неинтересно.

А так у нее еще было больше года работы на привычной должности полевого командира. Больше года жизни, полной приключений. Года, в течение которого голова и пятая точка пернатой будут умолять свою хозяйку отказаться от такого рода развлечений, но сердце будет визжать от восторга.

На деле... На деле примерно так и вышло. Армия не различала возрастов, это грифонша поняла сразу. Работать ей пришлось в заведомо спокойной военной базе на границе страны, но тамошний начальник служил по принципу «а если завтра война?», что сулило всему личному составу очень веселую жизнь.

Что, в принципе, и требовалось.

— Ты точно не мазохистка? — улыбался муж.

Грифонша уволилась ровно в день своего рождения, оставляя службу уже навсегда. И особо об этом не жалела. Теперь точно пора было завязывать.

— С чего ты взял? — мурлыкала пернатая, наслаждаясь объятиями любимого существа, с которым она не виделась много месяцев.

— Ты рассказываешь о таких страшных вещах, но с восторгом.

— Чем выше гора, тем интересней на нее карабкаться, — изрекла грифонша. — Вся наша жизнь полна боли и страданий, просто все мы научились видеть в ней что-то хорошее.

— Просто выглядит так, будто ты сама создаешь себе эти «страдания».

— Ну, в принципе, да.

Грифон попытался было продолжать, но махнул на это лапой. Он всю жизнь работал на себя, причем работал исключительно головой и языком. Любого, кто вынужден был служить кому-то, он долгое время искренне считал несчастным. То, что это не так, он понял давно. Почему это не так, он не поймет никогда.

— Но теперь-то, надеюсь, все?

— Ага, — серьезно кивнула пернатая. — Это, знаешь, как... как лимонад. Сначала очень вкусно, потом просто вкусно, а рано или поздно начинает болеть живот.

— А мне казалось, что ты хотела посвятить армии всю жизнь, — улыбнулся такому сравнению грифон.

— Не. Даже в детстве у меня была мечта примерно к этому возрасту уйти на покой, завести себе подкаблучника, родить двойню и жить в огромном поместье, которые я построю на заработанные деньги, — улыбнулась в ответ жена. — Так что не всю. Всю молодость — да, пожалуй. В принципе и посвятила. Не то чтобы всю и без остатка, но тем не менее. Дальше, пожалуй, я посвящу себя тебе.

Объятия стали еще крепче.

— И себе, — коварно ухмыльнулась она мужу. — Готовь денежки. Я сегодня же выброшу все содержимое своего гардероба и завтра потащу тебя за хвост наполнять его заново.

— Точно. Я повезу тебя к своей знакомой и мы перемеряем там все, что у нее есть, — обрадовался такой мысли дворянин.

— Блин, доигралась, — засмеялась грифонша.

Грифон хотел сказать, что никогда не обречет свою любимую на такую участь, но решил ограничиться поцелуем. Катастрофическое для диалога решение.

А дальше? А дальше жили они долго и счастливо, пока не умерли с разницей в несколько дней. Печально? Вовсе нет. Закономерно.

Грифонша никогда не забывала о своем прошлом, но жила настоящим. У нее получилось сохранить брак, у нее получилось поддержать сына в тяжелый для него период начала жизни вне училища, а потом и при женитьбе, а потом и стать бабушкой. У нее получилось поддерживать сестер. У нее даже получалось быть счастливой и никогда не опускаться до старческого ворчания. Она была молодой и духом и телом до самого последнего момента.

В мире, где твое имя имеет смысл лишь перед лицом смерти, она смогла прожить свою жизнь достойно.

Комментарии (6)

Это потрясающе! Интерестно и берёт за душу.

Даже просъезился в некоторых местах.

Даже не смотря на то, что я не в восторге от грифонов и от военных в тем более.

Но этот роман — просто нечто, он стоми того, что бы его прочитать. :)

Sai_Kun 9 августа 2013, 10:17 #1

Что ж, неплохо. Правда я никак не могу уловить основную мысль данного произведения.

В нем много о чем говорится. Ну наверно все романы такие.

ялюблюванпис 9 августа 2013, 12:16 #2

Красиво написано. Повествование идет достаточно плавно, хоть порой в глаза и бросаются пробелы в истории, но и они вписываются на удивление гармонично.

Сюжет достаточно заштампованный, но обыгран в реалиях МЛП очень хорошо.

Варх 9 августа 2013, 22:21 #3

Браво маэстро!!!

Приятно написано , великолепно обыгранно.

Отличное ,"Четкое" произведение , оставляющее послевкусие покоя и завершенности))
Спасибо.

Смех 4 сентября 2014, 05:19 #4

чертовски круто, интересный слог, интересный сюжет, и персонажи живые, и в принципе грифоны описаны грамотно, не хуже чем пони у большинства авторов, ну и история жизни очень интересная

Лео 11 сентября 2014, 16:36 #5

Шедеврально. Я имел много мыслей и комментариев по мере прочтения, даже захотелось перечитать Стальные Крылья, но сейчас я буду краток — это столь же прекрасно и проникновенно, как наша жизнь

Milk_FoxNick 16 декабря 2024, 11:05 #6

Авторизуйтесь для отправки комментария.

Немного о многом

Metal Gear: Bestial Alternative

Mysterious Mare Do Well

Отражение

Вишенка

Ещё один особенный день

Фотографии

Стражи Эквестрии 1 - Эпизод III: Путь обратно

Тысячу лет назад

"Последний единорог".

Одна жизнь пернатого солдата

Жизнь

Комментарии (6)