Регрессивный сеанс

Сознание

“You can pray for the change,

But prepare…

For the end!”

Dream Theater — The Best of Times

— Я… Что?.. — проговорил Матьем, с недоумением смотря на Консенцию. То, что единорог узнал сегодня, и так принесло ему слишком много боли, а уж последняя фраза кобылки так и вовсе стала для него окончательным ударом. Он не мог больше кричать. Он хотел просто понять.

 — Мертв. — повторила Консенция. — Ты убил себя. Это было единственное, что ты решил сделать, когда осознал, что задушил свою любимую жену.

 — Но… это невозможно! Я же сейчас стою прямо перед тобой! Живой! И весь этот день… Как он мог быть, если я мертв?!

 — Ты просто не видишь, Матьем. А все потому, что я не хотела, чтобы ты знал. Слишком рано…

 — Что не вижу? Рано для чего?!

 — Как бы тебе объяснить… — проговорила Консенция, отвернувшись к окну. — Скажи, ты помнишь, в каких комнатах мы были после каждого сеанса?

 — Ну, вроде да.

 — А ты помнишь, как мы до них шли?

Вопрос Консенции заставил Матьема надолго задуматься. Он помнил, как после каждого сеанса просыпался в разных комнатах. Но единорог никак не мог вспомнить, каким образом он оказывался в совершенно другом окружении. Словно и не было никаких перемещений между комнатами. Были лишь кадры, в которых он говорил с Консенцией…

Не дождавшись ответа от Матьема, Консенция подошла к единорогу и, дотронувшись до него копытом, посмотрела ему в глаза.

 — Мы с тобой никуда не уходили из главного зала. — сказала кобылка. — Я лишь меняла декорации, чтобы ты не догадался, что на самом деле сейчас происходит.

 — Но я все равно не понимаю, что происходит… — проговорил единорог.

 — Ты умер, и это все, что я могу сейчас сказать. После убийства своей жены ты не мог поверить в это. Ты не хотел, чтобы так было. Потому и нашел такой ужасный выход.

 — Но как я могу с тобой сейчас говорить, если я мертв? Да и вообще, я даже не помню, что убивал себя!

 — Точно так же, как ты не помнил своей жизни? Странно, что ты не смог запомнить, как брал кухонный нож, чтобы перерезать себе горло…

 — Этого никогда не было!.. Или было?.. — проговорил единорог, как только перед его глазами появились картины последнего воспоминания. Он стоял над телом своей жены и плакал, отказываясь верить произошедшему. Но лежащий посреди гостиной труп и отголоски бушевавшей ярости, оставшиеся в памяти, являлись доказательством жесткой реальности. И уже ничего нельзя было поделать, ничего…

Для него был только один выход. Встав в полный рост и вытерев слезы, единорог неспешным шагом пошел на кухню. Торопиться было некуда. Все равно рано или поздно жизнь Матьема должна закончиться. А если нет будущего, зачем суетиться в ожидании?

Взяв с помощью заклинания левитации первый попавшийся на кухне нож, небольшой и остро заточенный, Матьем поднес его к своему горлу. В голове звучало эхо сомнений, но с каждой секундой оно все сильнее заглушалось криком, полном боли и отчаянья. С каждым новым вздохом этот крик становился все более и более невыносимым, пока в итоге не достиг апогея. Терпеть его было уже невозможно. Оставался только один выход... И Матьем воспользовался им, проведя ножом по шее ровную линию, из которой тут же потекла алая кровь.

Единорог резким движением поднес копыто к шее, но там ничего не было, только мягкая на ощупь шерсть.

 — Но если я действительно... мертв, — проговорил Матьем дрожащим голосом, — то где мое тело? И где тело Виктории?

 — Мне не хотелось, чтобы в свои последние минуты ты видел нечто столь неприятное. Понимаешь, Матьем, все, что тебя окружает — не более, чем иллюзия. Я не могу сказать тебе больше по той причине, что стоит мне рассказать всю правду, как все закончится. Наступит ночь. Темная, беззвездная ночь. Чем меньше ты знаешь, тем дольше продлится этот день… твой последний день.

 — Ты продолжаешь говорить загадками… Почему? Скажи, мне уже все равно. Я и так мертв.

 — Но мне не все равно, Матьем. Да и разве ты сам не хочешь узнать, почему стал таким? Как ты дошел до такого?

 — Опять хочешь показать мне прошлое с помощью своего долбаного сеанса? Эх, делай, что хочешь, мне уже плевать. — сказал Матьем и отвернулся от Консенции.

 — Я буду с тобой честна. Не было никакого сеанса. Я полностью выдумала эту идею восстановления воспоминаний, чтобы ты подольше оставался в неведении относительно случившегося с тобой. На самом деле, регрессивный сеанс это вообще совершенно иная техника гипноза. Так что… Добро пожаловать в день, который изменил твою жизнь навсегда.

Матьем, который со слезами смотрел на уложенный мраморной плиткой пол гостиной, неожиданно оказался в небольшом деревянном доме. На улице стоял вечер с медленно заходящим за горизонт солнцем. Из окна дома открывался красивый вид на большой осенний лес. Он и так выглядел потрясающе, но в алом свете заходящего солнца лес становился похож на огненную бурю, застывшую на пике своего великолепия. Оторваться от подобной красоты было сложно, но Матьем усилием воли повернулся спиной к окну и осмотрелся, пытаясь понять, куда его переместила Консенция.

Это был двухэтажный деревянный дом, очень похожий на какую-то загородную дачу, которые можно часто встретить неподалеку от таких больших городов как Филлидельфия или Мэйнхеттан. Отличие было лишь в том, что этот дом находился слишком далеко от каких-либо городов, чтобы его можно было назвать дачей. Да и судя по обстановке, это место точно не использовалось только лишь для отдыха по выходным. Слишком уж все было убрано и ухожено, словно здесь каждый день убирались.

Матьем никак не мог вспомнить, каким образом он связан с этим домом, пока не увидел самого себя жеребенка, сидящего перед затухающим камином. Возле него так же сидела неизвестная Матьему кобылка в зеленом жилете. Она наклонилась к жеребенку и что-то ему говорила. Но Матьем не мог слышать слов, так как все перед его глазами была не более чем застывшим во времени моментом. Картиной, собранной из осколков его памяти.

 — Они сказали, что уедут всего на неделю. — начала рассказывать Консенция, которая села рядом с маленьким Матьемом. — Но прошла одна неделя, затем вторая, а они не возвращались. Твои родители были геологами, так что задержки в походах могли быть. Подошла к концу третья неделя, но ни весточки с информацией, ни чего-либо подобного так и не было получено. И лишь в начале четвертой по счету недели пришла она. Эта кобылка была членом исследовательской группы, в которую входили твои родители. Но в то, что она рассказала тебе и твоей бабушке, с которой тебя оставили, просто не хотелось верить. По словам этой кобылки, в пещерах, в которых проводились исследования, произошел сильный обвал, и часть группы оказалась в ловушке. Среди тех, кто попал в такое положение, были и твои родители. Оставшиеся по другую сторону завала исследователи не могли своими силами спасти попавших в ловушку пони, и поэтому отправили одного пегаса за спасателями. Но по стечению обстоятельств, ближайший населенный пункт, в котором могли прийти на помощь, находился на достаточно большом расстоянии. В итоге, спасатели прибыли и помогли устранить завал, но для твоих родителей было уже поздно. Твоя мать умерла первой от травмы, полученной во время обвала, а отец совсем немного не дотянул до прибытия спасателей, погибнув от нехватки кислорода.

Пока Консенция рассказывала эту историю, Матьем сидел неподвижно и пустым взглядом смотрел куда-то перед собой. Слезы лились из его глаз и беззвучно падали на пол. Вместе с воспоминаниями о родителях к нему возвращались и те чувства, которые он испытывал, когда узнал о их смерти.

 — Как это ни печально, — продолжала спокойно рассказывать Консенция, словно и не замечая плачущего Матьема, — но этот день стал тем самым моментом, который направил твою жизнь в тот путь, что привел тебя к этому исходу. Ты не мог смириться со смертью родителей. Ты, маленький жеребенок, который все еще боялся монстра, живущего под кроватью, впервые в своей жизни встретился с реальной жизнью. С самой жестокой и беспощадной её стороной. И ты испугался. Тебе хотелось спрятаться, скрыться от всего этого ужаса. Но даже если бы ты просто убежал, что бы изменилось? Воспоминания все равно бы преследовали тебя, куда бы ни ступило твое копыто… И тогда ты нашел решение. Ты убежал. Но не телом, нет. Твой разум в ужасе решил убежать как можно дальше от этого дня, так далеко, насколько это только возможно. И ты бежал. Бежал всю свою жизнь, боясь оглянуться назад. Но когда пришло время остановиться… за твоей спиной уже ничего не было. Лишь пустая доска, с которой стерли все надписи.

Консенция закончила свой рассказ и наступила тишина. Матьем все так же неподвижно сидел и смотрел в одну точку. Он не знал, что сказать. Да и нужны ли какие-нибудь слова? Теперь единорогу было все понятно. Вся его жизнь наконец стала одной цельной картиной. Картиной, на которой изображены не самые приятные вещи…

В полной тишине дом Матьема постепенно погружался в объятия ночи. В воздухе не доносились ни стрекотания сверчков, ни какие-либо иные звуки. Лишь тьма и тишина, сошедшиеся в негласном союзе.

 — Матьем? — разорвал тишину голос Консенции.

 — Кто ты? — тихо спросил единорог, даже не повернувшись в сторону кобылки.

В темноте раздался тихий, полный грусти вздох Консенции.

 — Что же, наше время подходит к концу. — сказала кобылка, посмотрев в окно. — А раз так, то уже не так важно скрывать от тебя всю правду. Посмотри на меня, пожалуйста.

Матьем с неохотой повернулся в сторону Консенции. Пусть в комнате и было темно, но единорог все-таки смог увидеть кобылку. И его удивлению не было предела. Вместо Консенции, к которой единорог так привык за прошедшее время, перед ним стоял он сам. Точно такой же Матьем, без каких-либо отличий.

 — Ты… Ты это я? — проговорил настоящий Матьем.

 — Можно сказать и так. Но если быть совсем уж честным, то я — воплощение твоего сознания.

 — Да, теперь все стало на свои места… Но почему ты это скрывала?

 — Ты мертв, Матьем. — сказала Консенция, которая вновь превратилась в белую кобылку. — А раз так, то и я тоже. Но у нас с тобой перед окончательной смертью была пара секунд, которые я решила использовать, чтобы встретиться с тобой и помочь вспомнить прошлое. Осознание тобой того факта, что я — это твое сознание, ускорило бы те секунды, которые мне удалось так сильно растянуть.

 — Но почему ты говоришь об этом сейчас?

 — Потому что тянуть больше нельзя. Я не хочу умирать, но у меня нет выбора…

Консенция подошла к окну и поставила передние копыта на подоконник. Обычно невозмутимая и не показывающая своих эмоций кобылка сейчас смотрела в темноту за окном и тихо плакала.

 — Скоро ночь накроет все, и останется лишь пустота. — сказала Консенция сквозь слезы. — Ни света, ни звука, ничего.

Матьем подошел к кобылке и встал возле неё. Он вгляделся в темноту за окном, но ничего не мог увидеть — все и правда обращалось в пустоту.

 — Но… Но ведь даже в самую темную на небе могут появиться звезды, разве нет? — с хрупкой надеждой в голосе произнес единорог и посмотрел на небо. Но неба не было. Была лишь непроглядная тьма, наполненная тишиной.

 — Консенция? — спросил Матьем, когда понял, что больше не слышит плачущую кобылку. Он повернулся в её сторону, но она исчезла.

 — Консенция?! — Матьем в ужасе начал оглядываться по сторонам, но вокруг никого не было, кобылка просто растворилась в темноте.

Его конец был близок, и единорог это прекрасно понимал. Поэтому он просто сел посреди комнаты и стал ждать, когда тьма поглотит и его. Он не стал закрывать глаза, ибо зачем это было надо? Все равно он в итоге увидит только темноту.

Шло время, но тьма так и не приближалась к единорогу. Матьем не мог сказать, сколько он уже так сидел, ему казалось, будто время остановилось. Единорог решил осмотреться по сторонам, и неожиданно для самого себя он увидел во тьме небольшую белую точку.

Свет! Матьем был уверен, что это точка — источник света. Он сорвался с места и побежал в сторону этого загадочного маяка во тьме. С каждой секундой бега его сердце наполнялось надеждой, ибо свет становился все ближе и даже не думал исчезать.

В итоге, единорог достиг своей цели. это была двойная дверь с квадратными окошками в ней, из которых пробивался ослепительный свет. Матьем не раздумывая ни секунды толкнул копытом дверь и прошел через неё. Единорог оказался в длинном белом коридоре со множеством похожих дверей по бокам. Впереди был виден выход из коридора, и Матьем неспешно пошел вперед, с интересом заглядывая в окна на дверях.

С первого же взгляда единорог понял, куда попал. За первой дверью справа от него находился один из счастливейших моментов в жизни Матьема — его свадьба. Небольшое количество гостей с улыбками на лицах смотрели на единорога и Викторию, которые стояли возле алтаря. Матьем и сам слегка улыбнулся, почувствовав, как его душа наполняется теплом.

Чтобы подтвердить свою догадку, единорог заглянув в следующую дверь, которая находилась уже слева. Как он и думал, в этом коридоре двери вели в его самые приятные воспоминания. Именно за этой дверью был день, когда Матьем получил своей первое повышение на работе.

Идя дальше по коридору, единорог заглядывал в каждую дверь, и к концу своего пути у него пропал весь страх, что он испытывал. Все замечательные события, что произошли в его жизни, вновь напомнили о себе, и Матьем больше не волновался о том, что с ним случится. В конце коридора стояла немного отличная от остальных дверь без окон. Единорог, ни секунды не колеблясь, толкнул дверь и оказался в центральном парке Филлидельфии. Было лето, и на улице стояла потрясающая солнечная погода. Пышные, зеленые деревья слегка покачивались на ветру. На скамейках возле дорожки, на которой стоял Матьем, сидели различные пони, занятые каждый своим делом. Кто-то читал, кто-то решил передохнуть после утренней пробежки, а кто-то просто дремал в теплых лучах солнца.

Оглядевшись по сторонам, Матьем нашел и себя. Невдалеке от него находилась детская площадка, и маленький жеребенок с улыбкой на лице катался на качелях. Единорог решил подойти поближе и увидел то, что не сразу бросилось ему в глаза. Позади жеребенка стояла кобылка, которая подталкивала качели. Она была похожа на Консенцию! Да не просто похожа, это и была Консенция!

Но через пару секунд Матьем все понял. Воспоминания об этом месте и об этом дне окончательно вернулись к нему. Это была не Консенция. Это была мама Матьема. А совсем невдалеке на скамейке сидел и его отец, который с улыбкой наблюдал за женой и сыном.

Единорог медленно подошел к качелям и присел неподалеку на траву. Он с улыбкой смотрел на самого себя счастливого, и на своих родителей, которые были живы. Две слезы скатились по щекам единорога, но впервые в его жизни это были слезы радости.