Регрессивный сеанс
Память
“I’ll always remember,
Those were the best of times!
I’ll cherish them forever,
The best of times...”
Dream Theater — The Best of Times
— Да с какого сена я вообще должен тебе верить?! — возмутился единорог. — Где гарантия, что те воспоминания, которые ты мне показываешь, не придуманы тобою на ходу?! Да и вообще, ты мне даже свое имя не сказала!
— Ты опять все забыл, Матьем... — проговорила спокойным голосом белая пони-единорог. — Меня зовут Консенция, и я тебе это уже давно сказала. Я пытаюсь помочь тебе вспомнить твою жизнь.
— Да ну?! — продолжал кричать Матьем. — Я точно знаю: то, что ты мне показываешь, не моя жизнь! Я не убийца!
— Если ты забыл мое имя, как ты можешь быть уверен насчет своей жизни?
Фраза Консенции ненадолго умерила пыл Матьема, заставив того замереть в недоумении. Единорог попытался найти ответ, осмотревшись по сторонам, но вокруг были только книжные полки да парочка кресел. Он был дома, на втором этаже, в своей личной библиотеке. Это было естественно и вполне нормально, но возникал вопрос: что здесь делает Консенция? Кто она такая? Можно ли ей доверять?
— А ты? Как ТЫ можешь быть уверена насчет моей жизни?! — немного поразмыслив спросил Матьем.
— Я ни в чем не уверена, Матьем. — спокойно ответила Консенция. — Я даже не знаю, что за воспоминания тебе показываю. Ты сам мне все рассказываешь.
— Но... но...
— Послушай, если ты мне не веришь, я могу помочь тебе вспомнить самое начало нашего разговора. Думаю, это докажет тебе, что мне можно доверять.
Матьем шумно выдохнул. У него уже не было сил дальше спорить. Единорог все еще не верил Консенции, считая, что та легко может обмануть его, показав ложные воспоминания. Но другого выбора у Матьема не было. Он ничего не помнил, а эта пони в данным момент была единственной, кто может и хочет ему помочь.
— Ладно, — тихо проговорил единорог, — показывай свое чертово воспоминание...
Консенция подошла поближе к Матьему и прикоснулась рогом к его лбу. Единорог сразу же почувствовал некую усталость. Ему вдруг очень сильно захотелось спать. От внезапно нахлынувшей усталости ноги Матьема подкосились, и он упал на выложенный мраморной плиткой пол библиотеки.
— Закрой глаза... — произнес мягкий голос Консенции. — Успокойся. Расслабься. Представь сияющий белый свет, окружающий тебя. Он проходит сквозь твое тело, сквозь твой разум. Позволь свету поглотить тебя, слиться с тобой воедино.
Пусть разум единорога и был полон сомнений и недоверия, но все это куда-то исчезло, стоило только выполнить указания Консенции. Для Матьема не существовало ничего. Ни времени, ни пространства. Только свет. Всепоглощающий, вечный, не имеющий начала и конца свет. Матьем не испытывал страха или каких-то иных подобных чувств, лишь блаженство от нахождения в этом месте. Он падал? Или же висел в воздухе? Да какое это имело значение? Главное, что единорог был в безопасности окружающего его света.
— ...Теперь, — донесся эхом сквозь свет голос Консенции, — когда я досчитаю до одного, ты будешь чувствовать себя еще более умиротворенным и спокойным.
Десять.
Девять.
Восемь.
Семь.
Шесть. Ты попадешь в безопасное место, в котором ничто не сможет тебе навредить.
Пять.
Четыре.
Три.
Два. Если ты захочешь в любое время вернуться, все, что тебе нужно будет сделать — открыть глаза.
Один...
Тишина. В первую секунду Матьем подумал, что он оглох, настолько неожиданно исчезли все звуки. Но спустя несколько мгновений единорог услышал собственное спокойное дыхание. Матьем начал было осматриваться, но вскоре понял, что от этого мало пользы. Его окружало пустое пространство, не имеющее ни начала, ни конца. Просто чистый лист, посреди которого, словно чернильное пятно, стоял единорог.
Многих такое место могло напугать до смерти, стоило им только осознать всю бесконечность, что окружала их. Но Матьем не ощущал никакого страха. Даже наоборот, он чувствовал себя в абсолютной безопасности. Словно он попал... домой. Единственное место, воспоминания о котором следуют за нами через всю жизнь. Воспоминания о любимых родителях, тепле домашнего очага... которые Матьем не помнил. В его голове остались лишь чувства, которые не способна отнять ни амнезия, ни что-либо еще.
Чем дольше единорог находился в этом месте, тем отчетливее становилось окружающее пространство. Если раньше это была белая Пустота, то сейчас оно приобрело едва различимые очертания главного зала в доме Матьема. Было немного темно, солнце только-только начало подниматься из-за горизонта, легонько касаясь своими лучами пола в зале. Возможно, сейчас было не более шести часов утра, но Матьем не мог сказать точно.
— Где я? — разорвал звонкую тишину знакомый голос. Обернувшись в поисках источника звука, единорог увидел самого себя, лежащего на ковре перед камином. Рядом с ним стояла Консенция, которая обеспокоенно склонилась над телом Матьема.
— Ох, вы очнулись, — облегченно вздохнула кобылка, — наконец-то. Я уж перепугалась, когда вы внезапно упали.
— Упал?.. Что произошло? Ничего не помню...
— Ну, как только я пришла, вы как-то странно пошатнулись и рухнули на пол.
— А кто вы? Или, что более важно, кто я?
— Вы совершенно ничего не помните? Ох, значит я пришла как раз вовремя... Вас зовут Матьем, если верить той информации, которую вы мне сообщили накануне.
— “Пришла вовремя”? Кто вы?
— Меня зовут Консенция. — поклонилась в знак приветствия кобылка. — Я гипнотерапевт, а вы — мой клиент, который просил помощи в борьбе с провалами в памяти. Вы попросили провести регрессивный сеанс у вас дома, так как боялись, что забудете о назначенном приеме. И вот я здесь, и, как мне кажется, как раз вовремя.
— Да, мне тоже так кажется... А что за регрессивный сеанс?
— Особая техника гипноза, которая позволит вернуть вам утерянные воспоминания.
— Оу, это хорошо. Ах да, раз уж такое дело, то можешь обращаться ко мне на “ты”.
— Ладно. Я думаю, нам стоит начать поскорее. Регрессивный сеанс занимает очень много времени, а уж в твоем случае тем более.
— Эм, хорошо. Но, прежде чем мы начнем, можешь поподробнее рассказать, что это за сеанс? Больно будет?
— Нет, не беспокойся, физической боли ты не почувствуешь. Ведь все, что ты будешь видеть — не более чем сон. Но некоторые воспоминания могут обжечь, словно настоящий огонь.
— В каком смысле? — настороженно поинтересовался Матьем.
— Не секрет, что в жизни каждого есть как светлые, так и темные моменты. И лишние воспоминания об этих черных страницах собственной истории могут легко причинить душевную боль, которая временами может быть много страшнее любой физической боли.
— Оу... но эти “черные страницы” можно же не трогать, ведь так?
— К сожалению, техника регрессивного сеанса не позволяет выбирать, какие моменты из жизни вспомнить, а какие оставить пылиться на самых дальних полках сознания. Когда ты входишь в состояние транса, единственное, что ты можешь сделать — заново прожить всю свою жизнь. Хотя, некоторые воспоминания могут быть скрыты твоим разумом до поры до времени. Но встретиться с ними все равно придется. Рано или поздно.
— То есть, я смогу вспомнить всю свою жизнь от начала и до сего момента?
— Не совсем. Я немного неправильно выразилась. Во-первых, техника регрессивного сеанса позволяет увидеть не только твою нынешнюю жизнь, но и прошлые. Но в нашем случае такое маловероятно, так как твой мозг хочет поскорее вспомнить все, что он позабыл, и прошлые жизни ему сейчас не особо интересны. Во-вторых, во время сеанса ты будешь видеть случайные воспоминания из своей жизни. Вся твоя история будет подаваться в виде небольших кусочков паззла, которые лишь собранные вместе дают полноценную картину.
— Но разве я не могу контролировать то, что мне показывает мой разум?
— Нет, не можешь. Во время сеанса ты — не более чем зритель. А твой разум — режиссер, сидящий на премьере собственного фильма. Он хочет что-то изменить, поменять местами некоторые кадры, но уже поздно — все давно снято и смонтировано.
— А обязательно говорить с помощью малопонятных сравнений? — фыркнув, спросил единорог.
— Если я буду рассказывать без этих сравнений, то ты не поймешь еще больше. Перед тем, как мы начнем, хотелось бы рассказать еще кое-что, чтобы потом не было вопросов. Во время сеанса ты будешь слышать мой голос. Я буду задавать вопросы о том, что ты видишь. На самом деле, под гипнозом ты будешь рассказывать обо всем, что видишь и делаешь. Но ты можешь на что-то отвлечься, забыв про остальные части воспоминания. Я же, благодаря своим вопросам, буду акцентировать твое внимание на каких-то отдельных элементах, о которых ты упомянул лишь вскользь. Вообще, кто-то проводит сеанс, просто задавая конкретные вопросы и получая такие же конкретные ответы. Я же больше люблю вести диалог с пациентом. Пусть иногда разговор может случайно отойти от воспоминания, но зато находящийся под гипнозом чувствует себя более комфортно, благодаря чему сеанс длится чуть дольше.
— Ну хорошо. — ответил Матьем. — Ничего не имею против бессмысленных разговоров во время гипноза. Если это все, что мне следует знать, то можно уже начинать.
— Да, давай начнем. — сказала Консенция, коснувшись своим рогом лба Матьема. Далее она произнесла слова, которые единорог, все это время наблюдавший за происходящим со стороны, уже слышал. Отчет от десяти до одного тоже был произнесен без изменений. Но в этот раз Матьем переместился в новое место без посещения белого пространства. Словно единорог моргнул — и тут же оказался в совершенно других декорациях. Вот только Матьем был готов поклясться, что он не моргал. Все окружение просто сменилось. А вот для другого единорога, который с трудом смог подняться на ноги и сейчас с удивлением осматривался по сторонам, путь до данного места, похоже, был чуточку длиннее.
— Каким образом я, будучи в трансе, вижу то, что я видел раньше под гипнозом? — спросил в пустоту Матьем, краем глаза наблюдая за самим собой из прошлого, который с открытым ртом пытался понять, куда он попал. — Я имею в виду, это же был всего лишь сон!
— Это твои воспоминания. — отозвалась пустота голосом Консенции. — Ты это видел, значит, это отложилось в твоем подсознании. Даже если это и был всего лишь сон.
— Ладно, понятно. — буркнул Матьем. — Но почему тогда я не видел то странное белое бесконечное пространство, в которое я попал после того, как ты закончила считать от десяти до одного?
— Некоторые воспоминания ты очень хорошо помнишь, так зачем их еще раз видеть?
— Логично. Но почему тогда не было никакого перехода между двумя разными местами?
— Ты отвлекаешься, в этом вся причина. Смотришь лишь украдкой, будто тебе не особо интересно. Давай вернемся к нашему воспоминанию. Осмотрись. Где ты находишься?
Матьем послушно огляделся. Место, в которое он попал, почему-то не вызывало у единорога никаких чувств, кроме злости. Но Матьем не помнил, почему он чувствовал лишь кипящую в нем ненависть, глядя на здание своей школы. Это была обычная, ничем не выдающая школа, одна из многих в Филлидельфии. Стены, составленные из красного кирпича, были покрыты рисунками цветов, бабочек и деревьев. Рисовали это определенно жеребята, о чем говорила милая небрежность рисунков. Само здание было небольшим, двухэтажным, вмещающим в себя лишь двадцать с лишним кабинетов. На улице стояла ясная погода, и, судя по положению солнца, было не более четырех часов дня. В это время уроки в школе уже были закончены, жеребята отправились по домам, и лишь несколько учителей до сих пор сидели в своих кабинетах, заполняя различные бумаги.
— Я... возле школы. Своей школы. — ответил на вопрос Консенции единорог.
— Хорошо. А теперь посмотри на себя из прошлого. Что ты делаешь?
— Я с трудом понимаю, как сюда попал, и просто отвечаю на вопросы, которые ты мне задаешь.
— Отлично, тогда давай послушаем, что ты мне тогда отвечал.
С трудом, но Матьему все же удалось сконцентрироваться и перестать вертеться из стороны в сторону. Теперь он спокойно стоял и смотрел туда, куда его направлял голос Конценции. В последний раз она спросила про игровую площадку рядом со школой, из-за чего Матьем внимательно начал вглядываться в это ничем не примечательное место. Так как занятия уже давно были закончены, на площадке никого не было... кроме одного маленького единорога, который со слезами на глазах неспешно катался на качелях.
— На площадке только один жеребенок. — сказал Консенции Матьем. — И он... плачет?
— Ты знаешь кто он?
— Нет, я... Хотя подожди, кажется, я начал что-то вспоминать. Это я. Этот жеребенок — это я в детстве!
— Ты помнишь, из-за чего плакал?
— Да. Со мной никто не хотел дружить и играть. Все были против против меня, избегая любой встречи со мной и смеясь при моем появлении. Меня никуда не приглашали, у меня не было друзей, лишь одни враги. Я был совершенно один...
— Но здесь есть что-то еще, не так ли? Что-то еще произошло в этот день. Что-то, что повлияло на твою жизнь. Ведь не просто так это воспоминание стало первым, которое ты увидел.
Матьем не сразу понял, о чем говорила Консенция. Лишь когда к плачущему жеребенку подошел некий земной пони синей окраски с меткой в виде бабочки, правое крылышко которой было сильно повреждено, в голове Матьема сразу всплыли все воспоминания об этом дне. Подошедший пони был всего на пару лет старше юного единорога, который плачущим взглядом смотрел на подошедшего гостя. Улыбнувшись, он присел рядом и легонько погладил жеребенка по голове, после чего начал что-то говорить. Взрослый Матьем стоял слишком далеко и не слышал, что говорил незнакомец, но слова, произнесенные в тот день этим пони, вновь всплыли в голове единорога.
— “Не надо плакать. — невольно начал говорить вслух слова незнакомца Матьем. — Они просто не понимают, как тебе тяжело. А раз так, зачем на них обращать внимание? Они — не более чем фон для твоей жизни, который позже будет забыт. В этом мире есть множество других пони, для которых ты будешь не безразличен. Не надо плакать. Все будет хорошо, я обещаю. Ты не один.”
После этих слов маленький единорог утер слезы копытом и обнял земного пони, который был немного удивлен подобной реакцией. В ту же секунду все окружающее пространство, вместе с участниками, медленно растворилось, заменившись главным залом в доме Матьема. С трудом встав на ноги, единорог потер копытом голову, которая болела еще сильнее, чем несколько минут назад, когда он очнулся без единого воспоминания в мозгу.
— Кто это? — спросила Консенция, стоявшая неподалеку.
— Его зовут Савьер. — произнес Матьем, опустив голову вниз, пытаясь спрятать слезинку, которая медленно скатывалась по щеке. — Он был моим лучшим другом. Моим единственным другом. Если мне было плохо, я всегда мог прийти к нему, чтобы поговорить и успокоиться. Когда меня обижали, он всегда заступался за меня, защищал. Почему? Наверное, даже он сам с трудом ответит на этот вопрос. Он был очень добрым пони с широкой душой. Не проходило и дня, чтобы он кому-нибудь не помог. Но помогал он чаще всего словами. Как он любит говорить: “Чаще всего проблема находится лишь в воображении пони, и, чтобы от неё избавиться, надо всего лишь высказаться”. Наверное, именно поэтому он решил стать психологом. Но... мне непонятны его слова: “Они не понимают, как тебе тяжело”. Что он имел в виду?
— Я не знаю, Матьем, — ответила Консенция, — но мы в любом случае это выясним, рано или поздно. Если, конечно, продолжим сеанс.
— Да, конечно. Но скажи... Именно так это и действует, да? Я вижу какой-то момент из жизни и сразу же вспоминаю все, что связано с ним?
— Ну, в общем-то, да. А что, что-то не так?
— Ты сказала, что физической боли я не почувствую. Но из-за внезапно нахлынувших воспоминаний у меня очень сильно болит голова.
— Это не из-за воспоминаний. Просто небольшой побочный эффект от первого сеанса. Головная боль вскоре пройдет, не беспокойся.
— Ладно, тогда давай продолжим.
Наблюдавший за всем со стороны Матьем недовольно фыркнул.
— И я во все это должен поверить? — спросил он у пустоты.
— Ты все еще сомневаешься? — прозвучал спокойный голос Консенции. — Но почему, Матьем? Что не так с этим воспоминанием?
— Ты сказала, что не знаешь, что именно ты мне показываешь, так каким же образом ты раньше меня увидела на площадке Савьера?!
— С чего ты взял, что я увидела его первым? Эх, как жаль, что во время сеанса клиент не слышит сам себя... Ты сам мне сказал, что к игровой площадке подошел некий пони синей окраски. Но ты ничего больше не добавил, все внимание уделив плачущему жеребенку. Понимаешь, во время сеанса ты слышишь только свои ответы на мои вопросы. Когда я не задаю вопросов, ты просто рассказываешь о том, что видишь, а у тебя в голове прокручивается то, о чем ты говоришь. Еще остались вопросы? Или мы можем продолжить?
— Я все равно тебе не доверяю. Я не мог убить того пони!
— Тогда тебе стоит внимательно последить за собой. Может, увидев следующие воспоминания, ты поймешь, что у тебя были причины убивать.
— Ты так спокойно об этом говоришь... Словно я не жестоко убил какого-то пони, а просто погладил собаку. Кто ты?
— Просто единственная пони, которая хочет тебе помочь. А теперь посмотри на себя, что происходит?
— Ты когда-нибудь ответишь на мои вопросы... Эх, я стою в центре большого бального зала и пытаюсь понять, что я тут делаю.
Зал был не таким уж и большим, но он казался таковым из-за огромного количества разодетых в красивейшие костюмы пони. Это был бал в честь окончания школы, в которой учился Матьем. Зал был арендован родителями учеников, чтобы они смогли навсегда запомнить этот день. День, когда они наконец стали взрослыми и получили право выбрать свою будущую жизнь. Кто-то из этих пони позже станет богатым и влиятельным, а кто-то будет простым секретарем в какой-нибудь компании. Но сейчас... сейчас эти пони просто наслаждаются самым лучшим вечером в своей жизни.
В центре зала несколько пар пони весело танцевали под какую-то классическую рок-н-ролльную песню группы Kantar. По краям стояли столы, богато накрытые самыми разнообразными блюдами, за которым сидели родители и учителя, а также несколько отличников, которые не хотели танцевать, предпочитая этому общение со своими уже бывшими наставниками. Оставшиеся ученики бродили по краям зала в поисках пары на танец, а некоторые просто боялись подойти к кому-то с подобной просьбой.
Одним из таких пугливых пони и был Матьем. Он стоял где-то в углу и смотрел на далеко стоящую кобылку белого цвета с голубой гривой, которая с грустью наблюдала за какой-то танцующей парой.
— Её звали Виктория. — сказал Матьем из прошлого, стоя рядом с этой самой кобылкой. — Она всегда была одной из самых красивых пони в школе. Даже на этом балу она превосходила своих подруг в красоте. Её голубое платье было непревзойденным шедевром, который идеально подчеркивал всю её красоту...
— Ты любил её? — прервал поток мыслей Матьема голос Консенции.
— Как не полюбить такое прекрасное существо? У Виктории было много поклонников, но она отказывала всем, кто пытался с ней познакомиться поближе. Никто не знал, кто ей нравится, и нравится ли вообще. Стоит-ли говорить, что это еще больше увеличивало количество поклонников?
— Но в чем особенность этого дня? Я, конечно, понимаю, что это бал в честь окончания школы и все такое, но ведь не просто так ты видишь сразу середину всего бала.
— Да, этот день был истинно особенным... — проговорил единорог. — В тот день я наконец смог признаться в любви Виктории.
Буквально в ту же секунду Матьем, наблюдавший издалека за Викторией, решил подойти ближе к красивой кобылке. Остановившись в паре шагов от нее, единорог боялся ступить дальше.
— Я боялся, что она мне откажет, — озвучивал мысли молодого единорога Матьем, — разрушив все надежды. Меня никто не любил, и никто не собирался. Так зачем было пытаться? Но все же...
Услышав цокот копыт подошедшего Матьема, Виктория обернулась. На её лице появилась легкая улыбка, как только она увидела единорога, который немного испуганно смотрел то на пол, то на прекраснейшую пони этого вечера.
— Не надо было слов. Было достаточного взгляда. Она коснулась моего копыта и мы начали танцевать. — Матьем закрыл глаза и с наслаждением вспоминал этот момент. — И мы танцевали, танцевали, танцевали...
Открыв глаза, единорог вместо огромного сверкающего бального зала увидел лишь высокие книжные полки в своей библиотеке. Это немного опечалило его, но на лице все равно сохранялась улыбка.
— Почему все так быстро закончилось? — спросил Матьем.
— Ты сильно отвлекся и закрыл глаза. — ответила Консенция.
— Ты можешь вернуть меня обратно?
— Только в следующее воспоминание. Мне жаль.
— Через несколько лет она вышла за меня замуж. — сказал Матьем, осматривая книжные полки в библиотеке. — Но я никак не мог понять, почему? Почему она выбрала меня? Много позже я перестал задаваться подобными вопросами. Я всегда был один, разве что Савьер был моим другом. Но тут появилась Виктория, и я больше не был одинок. Она любила меня, а я её, так зачем было мучить себя вопросами, вместо того, чтобы просто наслаждаться жизнью?
— Но где она сейчас?
— Я... я не знаю! — испуганно произнес единорог. — Последнее, что я вспомнил, это наша свадьба, а дальше вновь непроглядная тьма.
— Ладно, время у нас еще есть, на часах всего десять утра. Мы успеем вспомнить все. — успокоила единорога Консенция. — Продолжим?
Матьем улыбнулся и кивнул.
— Только на этот раз старайся не отвлекаться и не закрывай глаза. — сказала кобылка и дотронулась рогом до лба Матьема.
Здание, в которое на этот раз попал единорог, было небольшим по величине офисом в какой-то компании. Большая часть рабочих мест пустовала, а за окном виднелась восходящая Луна. В этом месте было от силы четверо пони, которые устало сидели за своими рабочими местами и заполняли какие-то документы. Каждый из них был так занят делом, что не замечал других работников, благодаря чему в офисе стояла идеальная тишина. Матьем появился рядом со своим рабочим местом, но за столом никого не было.
— Я попал в какой-то офис, — неуверенно произнес Матьем в пустоту, — но меня нигде нет.
— Ты уверен? — спросил голос Консенции.
— Да, я стою перед своим рабочим местом, но меня прошлого здесь и близко нету.
— Я не знаю... попробуй поискать себя в кабинетах, может, ты туда зашел, чтобы какие-нибудь документы взять.
— Подожди, но как я могу открывать двери, если это всего-лишь воспоминание?
— Никак. Но ты можешь просто пройти сквозь дверь. Это твой сон, и ты, словно призрак, можешь проходить сквозь объекты.
— А, понятно. В этом есть смысл... наверное.
Матьем подошел к ближайшей двери и прошел через неё. Но за дверью не было ничего, кроме ослепительно белой пустоты. Единорог поспешил вернуться обратно в офис, не желая потерять зрение от столь яркого света.
— Почему за этой дверью ничего нет, кроме белого пространства? — спросил Матьем у Консенции.
— Каждое воспоминание ограничено по размеру. Твой мозг, можно так сказать, запомнил только то, что важно, оставив информацию о ненужных элементах храниться в другом месте. Таким образом за каждой из дверей ты, вероятно, найдешь не более чем пустоту. Лишь за одной дверью будет кабинет. Именно за той, в которой ты был в эту ночь.
— Ладно, я понял. — сказал Матьем и просунул голову в стоящую рядом дверь. За ней тоже не было ничего, кроме ослепительного света. Резко отпрянув от двери, единорог подошел к следующей.
— Ты что-нибудь уже вспомнил? — спросил голос Консенции. — Какую-нибудь информацию о компании, например? Ты все равно занят поиском себя, так что мы можем немного поговорить.
— Да мы, похоже, только этим и занимаемся... — проворчал Матьем, отпрянув от очередной двери. — Я мало что вспомнил. Эта компания производит какие-то стройматериалы. А именно это место — отдел продаж. Я устроился сюда работать практически сразу после окончания школы.
— Это все?
— Ага... Ага! — крикнул Матьем, посмотрев через очередную дверь. — Я нашел себя!
— Это хорошо. И что ты делаешь?
— Я... роюсь в чужом рабочем столе.
— Зачем? Что ты ищешь?
— Я не знаю! Не могу вспомнить!
— Странно, ты должен был вспомнить, увидев себя... — задумчиво произнесла Консенция. — Подойди поближе к себе, и посмотри, что ты ищешь, это должно помочь
Матьем последовал совету Консенции и медленно подошел к самому себе, который сидел перед раскрытыми ящиками стола и осматривал лежащие внутри стопки документов. Взгляд Матьема невольно упал на сам стол, а точнее на небольшую табличку с именем работника.
— Монгер!
— Кто это? — спросила Консенция.
— Это работник, в чьем столе я сейчас роюсь. Я помню его. Он был, так скажем, моим конкурентом.
— Конкурентом?
— Да. Понимаешь, у нас было две кандидатуры на пост главы отдела по продажам. Я и Монгер. Но как бы я ни старался, он везде и всюду опережал меня. Он был более общительным и коммуникабельным, чем я. Он имел все шанс стать главой отд... подожди, я, кажется, начал вспоминать, почему я рылся в столе Монгера.
— И почему же?
— Мне очень хотелось быть главой отдела, но, как я уже сказал, у него было больше шансов получить эту должность. Тогда я решил найти что-нибудь, что дискредитирует его в глазах руководства. Никто не идеален, и даже у такого пони, как Монгер, могут быть грехи, так я думал. И оказался прав. Мне удалось найти несколько документов, которые явно показывали, что Монгер самовольно переправлял небольшой процент от продаж себе на банковский счет. Буквально на следующем собрании я огласил найденную информацию. После короткого разбирательства Монгера уволили с работы, а меня повысили до начальника отдела. Эта должность была хорошо оплачиваемой, так что я мог жить, ни в чем себе не отказывая. Наверное, именно поэтому у меня есть такой дорогой дом. Но, знаешь, мне кажется, что что-то здесь не так.
— Что именно? — спросила Консенция, присев на небольшую скамейку в саду возле дома Матьема. Солнце находилось в зените и очень сильно грело, так что даже после короткой прогулки по саду хотелось сесть в какую-нибудь тень и отдохнуть. Эта скамейка как раз была защищена от солнечных лучей листвой могучего дуба, стоящего рядом.
Сразу после окончания сеанса Матьем вновь пожаловался на головные боли, и Консенция предложила немного прогуляться по саду. Пусть во время сеанса пони и чувствует себя расслабленно, но чуть позже может проявиться сильная усталость, как она сама сказала. Небольшая прогулка на свежем воздухе легко помогает избавиться от таких побочных эффектов.
— Я... не знаю, — ответил задумчиво единорог, присаживаясь рядом с кобылкой, — но у меня какое-то странное чувство, будто я видел это все в первый раз.
— В каком смысле?
— Ну, знаешь, словно для меня никогда и не было того дня. Словно я никогда не рылся в столе Монгера.
— Хм... Наверное, провалы в памяти сопровождали тебя всю жизнь. Это объясняет, почему ты не сразу себя нашел в офисе, и не сразу вспомнил о Монгере. И, как мне кажется, именно об этом говорил Савьер. Возможно, тебя в детстве как раз дразнили из-за твоей забывчивости?
— Да, наверное... Пойдем обратно в дом? — спросил Матьем, встав со скамейки. — Я до сих пор не могу понять, где моя жена, так что сеанс надо продолжать.
— Конечно. — ответила Консенция и вместе с единорогом пошла по выложенной небольшими камешками тропинке к особняку.
— Ложь. — сказал Матьем, который все время наблюдал за собой со стороны. — Одна сплошная ложь.
— Я до сих пор не могу понять, почему ты так думаешь? — прозвучал в пустоте голос Консенции.
— А как иначе?! Что еще я должен думать, когда я слышу твои объяснения, которые шиты белыми нитками?! Под твоими отговорками нет никакой основы! Они просто придуманы тобою, чтобы отвлечь меня от чего-то! Но от чего? От чего?!
— Ты заблуждаешься, Матьем...
— Правда?! — резко прервал кобылку единорог. — Тогда как объяснишь, каким образом ты смогла показать все эти воспоминания повторно, если ты, на мою просьбу вернуть меня на бал, ответила, что не можешь этого сделать?!
Разум
“But when came a call...
Our life changed forever more!”
Dream Theater — The Best of Times
— Ты забыл. — невозмутимо ответила Консенция.
— Да ты что?! А я-то все задавался вопросом, что ж это я ничего не помню!- проорал Матьем.
— Ты меня опять не понял, Матьем...
— А может, это просто ТЫ ничего толком объяснить не можешь?!
— Матьем, пожалуйста, успокойся и выслушай меня. Я действительно говорила, что не могу вернуть тебя обратно в уже увиденное воспоминание, но зато я могу вернуть тебя в те моменты, которые ты забыл. Именно поэтому ты смог вновь увидеть и бал, и Савьера, и, что самое важное, нашу первую встречу, когда я объяснила тебе, почему хочу помочь.
— Ладно, может тут ты и говоришь правду, — сказал успокоившийся Матьем, — но почему ты помогаешь мне даже сейчас? После того, как оказалось, что я... убийца. Любой другой на твоем месте сразу бы известил полицию, но ты просто продолжаешь говорить со мной и помогать. Почему?
— Просто мне кажется, что с этим убийством не все так просто. Словно где-то в глубине твоей памяти есть что-то, что заставило тебя пустить кровь того пони. Да ты и сам заметил, что в тот день с тобой было что-то не так.
— Честно говоря, я забыл, как убивал. Помню только момент, когда я очнулся после воспоминания, и чувства, что испытывал в это время.
— И что же это были за чувства?
— Злость, ярость, но в центре всего — недоумение. Я не мог поверить, что совершил такое. И я начал кричать на тебя, только потому что не мог понять. Да и сейчас, собственно, тоже не понимаю. Извини.
— Я не обижаюсь, Матьем. А насчет этого воспоминания с убийством… думаю, скоро мы увидим и его.
— Ладно, давай продолжим. — проговорил Матьем и закрыл глаза, готовясь вновь впасть в транс.
Стук дождевых капель, ударяющихся о стекло, заставил единорога открыть глаза. Осмотревшись по сторонам, Матьем довольно быстро понял, в какое место попал. Еще бы, как можно не узнать забегаловку, в которой он обедал каждый день во время перерыва на работе? За окном барабанил дождь, но внутри здания было тепло и уютно. Многие в такой день предпочитают сидеть дома, где намного более комфортно, так что в этой забегаловке, несмотря на время, в тот момент было очень мало посетителей. Если говорить точнее, их было всего двое: Матьем и еще один пегас довольно крепкого телосложения, на боку которого красовалась метка в виде бутылки вина. Это воспоминание могло бы выглядеть, как обычный день в забегаловке, если бы двое единственных посетителей не кричали друг на друга в ходе спора.
— Я не слышу, что они говорят! — сказал Матьем из прошлого куда-то в пустоту.
— Ну так подойди поближе. — ответила Консенция.
— Ты не поняла. Я и так стою рядом с ними! Но я все равно не слышу ни одного слова. Они просто открывают рты, но звуков при этом не издается.
— Похоже, это тоже последствия твоих провалов в памяти. Может быть ты помнишь, кто этот пони, с которым ты спорил?
— Нет. Я его не помню. Такое ощущение, что я вообще вижу его впервые в жизни.
— Значит он не один из постоянных посетителей, иначе бы ты его узнал. Может ты вспомнил что-нибудь еще об этом дне?
— Ничего! Все выглядит как обычный, ничем не примечательный день. Даже дождь — и то обычное дело в Филлидельфии, особенно такой сильный. Единственное, что выбивается из общей картины спокойствия — то, что я спорю с каким-то совершенно незнакомым пегасом! Да еще и так яростно. Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь вел себя так. Я не слышу слов, но по моей мимике и жестам кажется, будто этот парень убил мою собаку, не меньше.
— В таком случае, давай немного подождем. В офисе ты тоже не сразу все вспомнил.
Матьем последовал совету Консенции и присел рядом со спорящими пони. Но он мог этого и не делать, так как буквально через несколько секунд пегас, с которым спорил единорог, оттолкнул в сторону своего собеседника и спокойным шагом направился к заднему выходу из забегаловки. Отлетевший от сильного толчка Матьем ударился головой об угол одного из столиков. Приложив копыто к появившейся ранке, единорог проводил уходящего пегаса взглядом, полным ярости и злости. Как только дверь захлопнулась за жеребцом, Матьем с помощью магии взял со стола вилку и пошел следом.
— Быстрее, иди за собой! — сказала Консенция, когда единорог из прошлого выбежал на улицу.
Ничего не понимающий Матьем побежал следом за собой на улицу. Но та ужасающая картина, что предстала перед его глазами, добавила только еще больше вопросов.
В метрах десяти от выхода из забегаловки, через дорогу в небольшом переулке, стоял Матьем, а возле его ног корчился в агонии пегас. Рог единорога светился тусклым коричневым цветом, а неподалеку от него в воздухе висела вилка, с которой на землю падали, смываемые дождем, алые капли крови. Пегас, крики которого заглушал шум ливня, пытался копытами закрыть то, что когда-то было левым глазом, а сейчас превратилось в кровоточащую рану. Матьем стоял неподвижно и смотрел своим бесчувственным взглядом в одну точку на горизонте. Его словно не интересовал корчащийся и орущий от боли пегас. Но через пару секунд вилка, которая неподвижно висела в воздухе, резко дернулась вниз и воткнулась в правый глаз жеребца. От очередной вспышки боли тело пегаса неестественно выгнулось и затихло. Но Матьем не спешил вытаскивать вилку. Он как будто не замечал, что жеребец уже умер, и продолжал втыкать в его правый глаз вилку раз за разом. Так продолжалось минуты две, пока, наконец, единорог не вытащил вилку и не повернулся к выходу из переулка. Спокойным шагом он направился по дороге до своего дома, оставив безглазый труп неизвестного жеребца лежать в луже собственной крови.
Матьем, который с ужасом стоял в стороне и наблюдал за происходящим, не мог сказать и слова. По его щеке медленно ползла слеза, а его губы нервно дергались, пытаясь выдавить хоть какое-нибудь слово. Он не мог поверить, что когда-то ему пришлось совершить нечто подобное. Да что там, он даже не верил, что смотрел на себя! Настолько это было на него непохоже…
Легкое прикосновение копыта к его спине вернуло Матьема в реальность. Он сидел в главном зале и смотрел на огонь, горящий в камине. Повернувшись, он увидел у себя за спиной Консенцию, которая хотела его успокоить. В ту же секунду единорог резко встал и отошел подальше от кобылки, продолжая пристально на неё смотреть.
— Кто ты? — хриплым голосом произнес Матьем.
— Успокойся, Матьем. — проговорила Консенция. — Я знаю, это было тяжело видеть, но сейчас все в порядке.
— Видеть? Что видеть? О чем ты говоришь?
— Это воспоминание. То, как ты убивал.
— Убивал?! Что еще за воспоминание?! Что за бред ты говоришь?!
— Я здесь, чтобы напомнить тебе о твоей жизни, которую ты забыл из-за провалов в памяти. Я показываю тебе твои воспоминания уже полдня. В последнем воспоминании ты увидел, как ты убивал. Возможно, потрясение от этого немного повлияло на твою память.
— Да с какого сена я вообще должен тебе верить?! — возмутился единорог. — Где гарантия, что те воспоминания, которые ты мне показываешь, не придуманы тобою на ходу?! Да и вообще, ты мне даже свое имя не сказала!
— Я это помню... — проговорил Матьем, который стоял неподалеку. — Дальше нет смысла смотреть.
В тот же момент единорог оказался в своей библиотеке. Но теперь там не было никого, кроме Матьема и Консенции.
— Почему? — спросил единорог. — Почему я совершил нечто подобное?
— Не знаю, Матьем. — ответила Консенция. — Но наверняка для этого есть уважительная причина.
— Уважительная причина?! — крикнул Матьем. — Ты издеваешься?! Я убил пони, черт тебя побери! Для такого не может быть уважительной причины.
— Пусть так, если тебе так хочется. Но, все же, ты ведь не просто так убил этого пегаса. Должны же быть хоть какие-то мотивы.
— Здесь ты права. Хотя, я выглядел как-то странно. Словно это был не я. Особенно этот взгляд… будто я даже не осознавал, где нахожусь и что делаю.
— Знаешь, я приметила одну вещь, которую ты старательно не замечаешь.
— И что же это?
— Когда ты очнулся после этого воспоминания, ты забыл, кто я такая. Я могу предположить, что провалы в памяти у тебя появляются после сильного потрясения. Это объясняет, почему ты не помнишь день убийства.
— Но это не объясняет, почему я не помню, как искал документы в офисе.
— Может быть и так. Но не стоит отрицать теории, имея на копытах так мало информации о твоей жизни.
— Тоже верно. Тогда нам стоит продолжить сеанс.
Ослепительный белый свет, который окружил единорога, постепенно начал приобретать отчетливые формы. Место, в котором появился Матьем, было очень знакомым. Настолько знакомым, что единорог стоял в недоумении и пытался понять, почему его забросило сюда. Это была та же самая школа, воспоминания о которой увидел Матьем полдня назад.. Причем, судя по маленькому жеребенку, который стоял в стороне от других ребят, это был если не тот же день, то уж точно тот же месяц.
— Почему я возле своей школы? Я думал, что уже вспомнил все, связанное с ней.
— Видимо, нет. — произнес голос Консенции. — Возможно, что и в этот день у тебя случился очередной провал в памяти. Присмотрись, может ты что-то и вправду не помнишь.
Но все выглядело, как обычный день в школе, который помнил единорог. Дети играли, веселились на перемене, в то время как маленький Матьем только стоял и смотрел, не желая подходить к другим жеребятам. Но вдруг единорог осознал, чем отличался этот день от других. Тишина. Было слышно только дыхание Матьема, ничего больше. Обычно воздух на переменах был наполнен радостными криками и смехом, но сейчас…
— Опять. — произнес единорог. — Я опять ничего не слышу!
— Это один из эффектов попадания в пропавшее воспоминание. Твой мозг не помнит звуков, которые были в тот день. Он помнит лишь изображения, которые навечно оказались заперты в твоем подсознании. В отличии от звуков, которые просто исчезли. Вспомни офис. Там тоже не было звуков, ты просто не обратил на это внимания, ибо это было не особо заметно. В забегаловке ситуация была немного иная, и потому ты смог обратить внимание на отсутствие звуков.
— Понятно. Хотя и неутешительно. Ведь судя по твоим словам, если у меня здесь случился провал в памяти, то произошло что-то плохое. Надеюсь, я здесь никого не убил.
— Ну, если бы ты убил кого-то в таком юном возрасте, не думаю, что у тебя бы были воспоминания о выпускном бале и работе. Скорее, ты бы помнил только походы к психотерапевту.
— Спасибо, что утешила… — проворчал Матьем и продолжил наблюдать за собой, пытаясь вспомнить, что произойдет дальше.
И прошлое не заставило себя ждать. К маленькому Матьему, который с грустью смотрел на детскую площадку, подошли трое чуть более взрослых жеребят. Не слыша слов, единорог все равно примерно понимал, что происходит. Эти жеребята начали насмехаться над маленьким Матьемом. А тот лишь беспомощно стоял, вытирая слезы копытом.
— Из-за моих провалов в памяти никто не хотел со мной дружить. Все считали меня странным. Кто-то просто меня боялся, а кто-то, пытаясь скрыть свой страх, начинал смеяться и подшучивать надо мной. Я ничего не мог с этим сделать, так как и сам не знал, что со мной происходит.
— Но этот день был немного другим, — проговорила Консенция, — не так ли?
Сразу после слов кобылки маленький Матьем перестал плакать и резко набросился на того жеребенка, что был ближе всего. Из-за неожиданности единорогу удалось повалить на землю своего обидчика и начать избивать его копытами по лицу. Друзья этого жеребенка испугались резкого нападения Матьема и побежали прочь, оставив своего товарища, который громко кричал от боли. Маленький единорог не обращал внимания и продолжал избивать жеребенка. Взрослый Матьем, будучи в недоумении, все же решил посмотреть себе в глаза. Подозрения единорога оказались верны — жеребенок смотрел бесчувственным взглядом в одну точку.
Скорее всего, маленький Матьем мог бы и дальше избивать своего обидчика, если бы к нему не подбежал услышавший крики Савьер. Он схватил единорога за копыта и, посмотрев в глаза, что-то произнес. Сразу после этого Матьем успокоился и не спеша пошел подальше от жеребенка, все лицо которого было в крови. Савьер не стал догонять Матьема, вместо этого решив оказать помощь избитому жеребенку.
— Ты не мог это больше терпеть. — начала рассказывать Консенция. — Всегда, куда бы ты не шел, тебя встречало непонимание и насмешки. Ты и сам бы хотел понять, что с тобой происходит, но это оставалось загадкой для тебя. Никто не желал тебе помочь. Все лишь смеялись, боясь понять твою природу. И это порождало ярость в твоей душе. Непонимание, насмешки... все это привело к тому, что ты стал ненавидеть тех, кто не согласен с тобой.
— То есть, ты хочешь сказать, что я убил только потому что тот пегас был со мной в чем-то не согласен? Да это же бред!
— Я просто проанализировала все, что мы с тобой уже увидели. Такой вариант вполне можно записать в причины убийства. Но в твоей жизни был один пони, который понимал, что с тобой происходит и всеми силами пытался избавить тебя от подобной проблемы.
— Савьер. — закончил мысль Консенции Матьем.
— Именно. — сказала кобылка и посмотрела в окно. Солнце медленно садилось за горизонт, озаряя землю алым светом. Консенция тихо вздохнула и повернулась обратно к Матьему.
— У нас остается все меньше и меньше времени. Так что лучше побыстрее продолжить сеанс.
— Мало времени до чего?
— До того, как я уйду. — ответила кобылка и прикоснулась рогом ко лбу Матьема.
Единорог оказался в небольшом кабинете. Круглые часы на стене говорили о том, что было пять часов вечера. Сам кабинет казался небольшим лишь на первый взгляд. На самом деле в нем присутствовало много вещей. Возле боковых стен стояли четыре книжных шкафа, по два с каждой стороны. На полках лежали различные книги по психологии, а также и обычная классическая литература. Помимо книг, там же стояли различные сувениры начиная от кораблика в бутылке и заканчивая статуэткой в виде какой-то пони. На стенах висели несколько картин, а также парочка дипломов в рамке. На всех красовалось имя Савьера и его успехи в области психологии.
Сам хозяин кабинета сидел за большим дубовым столом, который стоял напротив окна, плотно закрытого бархатными занавесками. На столе так же лежало большое количество книг по психологии, но так же и несколько папок с документами. Неподалеку от стола стояла мягкая софа зеленого цвета.
Савьер сидел за своим столом и заполнял какие-то документы, когда в его дверь постучали. Сразу после стука в кабинет вошел Матьем.
— А, Матьем! — сказал Савьер, оторвавшись от своих бумаг. — Проходи, садись.
— Здравствуй, Савьер. — ответил Матьем, садясь на софу.
— Как у тебя сегодня дела?
— Ну, вроде нормально.
— Так, а вот это нехорошо… — проговорил Савьер, взяв стул и поставив его рядом с софой. — Когда ты говоришь “вроде”, ты не помнишь. У тебя опять был провал в памяти?
— Я думаю, что да. Я не помню, как сегодня попал на работу. Помню только, как я проснулся и уже оказался на своем рабочем месте… с зубной щеткой, которую я держал с помощью магии.
— Тебе никто ничего не говорил о каких-то странностях, которые ты сделал во время провала?
— Нет. Разве что все упоминали про зубную щетку, которую я весь день с собой на работе носил.
— Хех, это хорошо. Ничего плохо не случилось, значит все хорошо. Ты продолжаешь писать дневник, как я тебе порекомендовал?
— Да, конечно.
— Очень хорошо. Если почувствуешь, что у тебя был провал, загляни в дневник. Ведь ты же уже машинально записываешь туда все, что с тобой происходит. Не так ли?
— Да, спасибо, что научил меня этому.
— Не благодари меня. Ты мало того, что мой клиент, так ты еще и друг. А когда у моего друга проблемы, я всегда стараюсь помочь ему всеми силами. Но давай вернемся к теме нашего разговора. Как у тебя с самоконтролем?
— Я стараюсь, но иногда бывает, что во время спора я все равно впадаю в ярость.
— Но прогресс есть, и это радует. Понимаешь, Матьем, мы с тобой уже много лет пытаемся побороть если не твои провалы в памяти, то хотя бы твою ненависть к окружающим. Я знаю, через что тебе пришлось пройти в детстве. Но то было детство. Те хулиганы, что к тебе приставали, в силу своего возраста не могли понять, что с тобой произошло, и как тебе было больно. Сейчас же в твоем кругу общения находятся пони, которые могут вполне адекватно оценить твои проблемы и понять их. Так и ты будь таким же. Я не призываю тебя забыть прошлое и начать жизнь с чистого листа. Прошлое всегда надо помнить, каким бы ужасным оно не было. Именно благодаря прошлому ты можешь осознать свои ошибки и пойти лучшим путем.
— Но что если я не могу вспомнить прошлое?
— Вот именно поэтому мы с тобой и говорим. Говорим уже 15 лет. И именно поэтому ты пишешь дневник. Чтобы помнить.
— За что спасибо тебе.
— Опять повторюсь: не надо благодарить меня. Так, давай немного отвлечемся и поговорим на другую тему. Как поживает Виктория?
— Отлично. На днях устроилась на работу. Ветеринаром, как и мечтала.
— Передай ей мои поздравления. Приятно слышать, что у неё все хорошо.
— А у тебя как дела? — решил спросить Матьем.
— Если коротко — все отлично. Через пару дней я отправляюсь на конференцию в Троттингем. Меня не будет в городе почти неделю.
— А наши сеансы?
— К сожалению, неделю тебе придется пожить без наших встреч. Но ничего, это не так уж и долго, да и заодно проверим, как ты можешь себя контролировать. Если что, я поговорю с Викторией, чтобы она общалась с тобой на эту тему...
— У меня есть дневник! — выкрикнул Матьем, когда воспоминание начало медленно растворяться в белом свете, и бросился к книжным полкам. Сбросив несколько книг, единорог взволнованно достал большой журнал. Открыв, он начал быстро перелистывать последние страницы. В его сердце наконец-то загорелась надежда узнать все о своей жизни. Но с каждой прочитанной строчкой дневника глаза единорога теряли блеск, вместо этого наполняясь слезами.
— Этот разговор с Савьером был неделю назад… — проговорил Матьем хриплым голосом. — А того пони я убил позавчера.
— Без поддержки Савьера ты не смог удержаться. — сказала Консенция. — Ты не смог сдержать свою ярость. Потому и убил.
— Но… Но что случилось с Викторией? Где она?! Почему она мне не помогла?! — прокричал Матьем, не в силах сдержать свой гнев.
— Прочитай следующий день. — спокойно ответила Консенция и с грустью в глазах отвернулась к окну.
Матьем последовал совету кобылки и резко перевернул страницу, чуть не вырвав её. Как только единорог начал читать, перед его глазами возникли картины того дня.
Виктория сидела в главном зале и пила чай перед камином. Она всегда так делала по вечерам. Ложилась на софу и обдумывала весь прошедший день. В это же время, так же каждый день, Матьем сидел в своем кабинете и читал свой дневник. Обычно он делал записи каждый день утром, но если случался провал в памяти, то он писал в дневник во время этого самого провала. Так что, перечитывание дневника по вечерам могло открыть для единорога какую-нибудь информацию о дне, которую он забыл. Но сегодня он обнаружил для себя не самую приятную запись. Настолько неприятную, что в её существование не хотелось верить. Но она была такой же реальной, как и стул, на котором сидел Матьем.
Все еще не веря только что прочитанному, единорог быстро спустился на первый этаж в главный зал, чтобы показать своей жене ужасную запись. Виктория тоже не могла поверить своим глазам. Она знала, что такое может произойти, но только как самый худший вариант. Но запись была сделана, а значит и незнакомый пегас был убит. Ужасало не только то, что Матьем убил этого пони, но и то, как он описал это в своем дневнике. Совершенно без чувств он описывал, как выкалывал вилкой глаза бедного пегаса.
— И что мы будем делать? — спросила через несколько минут Виктория, которая все это время пыталась осмыслить произошедшее.
— Я не знаю… — проговорил Матьем. — Странно, что к нам еще никто не пришел по этому поводу. Запись была сделана вчера, так что тело наверняка уже нашли. А из подозреваемых только я, больше никого в забегаловке и не было.
— Да даже если и придут, у тебя есть вполне уважительная причина, так что в тюрьму тебя, скорее всего не посадят.
— Уважительная причина?! Я убил совершенно не знакомого мне пони, а не школу прогулял! Какая ко всем чертям уважительная причина?!
— Матьем, успокойся, ты опять начинаешь злиться.
— А что мне еще делать?! На моих копытах кровь пегаса, а по мою душу скоро прибудет полиция!
— Все будет нормально. Ты ходишь на прием к Савьеру, тебя в тюрьму не посадят. К тому же, ты сам не помнишь, как убивал. Это только написано в твоем дневнике.
— И что?! В тюрьму меня может и не закинут, а вот в психбольницу с удовольствием!
— Матьем, пожалуйста, успокойся…
— Заткнись! Ты должна была мне помогать, чтобы этого не произошло!
— Я помогала! Я же говорила с тобой каждый день! Так же, как и Савьер!
— Но это ни черта не помогло! От тебя нет никакой пользы!
— Лучше бы ты хоть раз поискал проблему в себе, а не орал на других…
— Что ты сказала?
— Ничего, забудь. — быстро проговорила Виктория, поняв, насколько большую ошибку она совершила, сказав нечто подобное.
— Забудь? Забудь?! — еще сильнее разозлился Матьем. — Я всю свою долбаную жизнь забываю! Но если ты так хочешь, я могу забыть и тебя!
Выкрикнув это, единорог набросился на свою жену и начал её душить. Как ни сопротивлялась Виктория, она ничего не могла сделать — Матьем был сильнее. По её щекам текли слезы, но единорог не замечал их из-за бушующего в его душе огня. Лишь когда тело Виктории перестало дергаться, Матьем осознал, что только что сделал.
То же самое осознал и Матьем, который читал это со страниц своего дневника. Он не мог больше сдерживать свои слезы и, уронив на пол большую книгу, закрыл лицо копытами и заплакал. Он только и мог, что повторять сквозь слезы, заикаясь, всего одно слово: “Виктория”.
Лишь через пару минут единорог смог взять себя в копыта и поднял красные от слез глаза на Консенцию.
— Кто ты? — злобно проговорил Матьем. — КТО ТЫ?!
Консенция повернулась к единорогу. Она была все такой же сдержанной, что и раньше. Словно ничего не случилось, и она только что пришла к своему клиенту на прием. Лишь в её глазах таилась печаль.
— Всеми силами я пыталась отсрочить этот момент. — начала она своим спокойным голосом. — Но день заканчивается, и солнце медленно садится за горизонт. А значит, пришло время тебе встретить правду...
— КАКУЮ ПРАВДУ?!
— Ты мертв, Матьем.
Сознание
“You can pray for the change,
But prepare…
For the end!”
Dream Theater — The Best of Times
— Я… Что?.. — проговорил Матьем, с недоумением смотря на Консенцию. То, что единорог узнал сегодня, и так принесло ему слишком много боли, а уж последняя фраза кобылки так и вовсе стала для него окончательным ударом. Он не мог больше кричать. Он хотел просто понять.
— Мертв. — повторила Консенция. — Ты убил себя. Это было единственное, что ты решил сделать, когда осознал, что задушил свою любимую жену.
— Но… это невозможно! Я же сейчас стою прямо перед тобой! Живой! И весь этот день… Как он мог быть, если я мертв?!
— Ты просто не видишь, Матьем. А все потому, что я не хотела, чтобы ты знал. Слишком рано…
— Что не вижу? Рано для чего?!
— Как бы тебе объяснить… — проговорила Консенция, отвернувшись к окну. — Скажи, ты помнишь, в каких комнатах мы были после каждого сеанса?
— Ну, вроде да.
— А ты помнишь, как мы до них шли?
Вопрос Консенции заставил Матьема надолго задуматься. Он помнил, как после каждого сеанса просыпался в разных комнатах. Но единорог никак не мог вспомнить, каким образом он оказывался в совершенно другом окружении. Словно и не было никаких перемещений между комнатами. Были лишь кадры, в которых он говорил с Консенцией…
Не дождавшись ответа от Матьема, Консенция подошла к единорогу и, дотронувшись до него копытом, посмотрела ему в глаза.
— Мы с тобой никуда не уходили из главного зала. — сказала кобылка. — Я лишь меняла декорации, чтобы ты не догадался, что на самом деле сейчас происходит.
— Но я все равно не понимаю, что происходит… — проговорил единорог.
— Ты умер, и это все, что я могу сейчас сказать. После убийства своей жены ты не мог поверить в это. Ты не хотел, чтобы так было. Потому и нашел такой ужасный выход.
— Но как я могу с тобой сейчас говорить, если я мертв? Да и вообще, я даже не помню, что убивал себя!
— Точно так же, как ты не помнил своей жизни? Странно, что ты не смог запомнить, как брал кухонный нож, чтобы перерезать себе горло…
— Этого никогда не было!.. Или было?.. — проговорил единорог, как только перед его глазами появились картины последнего воспоминания. Он стоял над телом своей жены и плакал, отказываясь верить произошедшему. Но лежащий посреди гостиной труп и отголоски бушевавшей ярости, оставшиеся в памяти, являлись доказательством жесткой реальности. И уже ничего нельзя было поделать, ничего…
Для него был только один выход. Встав в полный рост и вытерев слезы, единорог неспешным шагом пошел на кухню. Торопиться было некуда. Все равно рано или поздно жизнь Матьема должна закончиться. А если нет будущего, зачем суетиться в ожидании?
Взяв с помощью заклинания левитации первый попавшийся на кухне нож, небольшой и остро заточенный, Матьем поднес его к своему горлу. В голове звучало эхо сомнений, но с каждой секундой оно все сильнее заглушалось криком, полном боли и отчаянья. С каждым новым вздохом этот крик становился все более и более невыносимым, пока в итоге не достиг апогея. Терпеть его было уже невозможно. Оставался только один выход... И Матьем воспользовался им, проведя ножом по шее ровную линию, из которой тут же потекла алая кровь.
Единорог резким движением поднес копыто к шее, но там ничего не было, только мягкая на ощупь шерсть.
— Но если я действительно... мертв, — проговорил Матьем дрожащим голосом, — то где мое тело? И где тело Виктории?
— Мне не хотелось, чтобы в свои последние минуты ты видел нечто столь неприятное. Понимаешь, Матьем, все, что тебя окружает — не более, чем иллюзия. Я не могу сказать тебе больше по той причине, что стоит мне рассказать всю правду, как все закончится. Наступит ночь. Темная, беззвездная ночь. Чем меньше ты знаешь, тем дольше продлится этот день… твой последний день.
— Ты продолжаешь говорить загадками… Почему? Скажи, мне уже все равно. Я и так мертв.
— Но мне не все равно, Матьем. Да и разве ты сам не хочешь узнать, почему стал таким? Как ты дошел до такого?
— Опять хочешь показать мне прошлое с помощью своего долбаного сеанса? Эх, делай, что хочешь, мне уже плевать. — сказал Матьем и отвернулся от Консенции.
— Я буду с тобой честна. Не было никакого сеанса. Я полностью выдумала эту идею восстановления воспоминаний, чтобы ты подольше оставался в неведении относительно случившегося с тобой. На самом деле, регрессивный сеанс это вообще совершенно иная техника гипноза. Так что… Добро пожаловать в день, который изменил твою жизнь навсегда.
Матьем, который со слезами смотрел на уложенный мраморной плиткой пол гостиной, неожиданно оказался в небольшом деревянном доме. На улице стоял вечер с медленно заходящим за горизонт солнцем. Из окна дома открывался красивый вид на большой осенний лес. Он и так выглядел потрясающе, но в алом свете заходящего солнца лес становился похож на огненную бурю, застывшую на пике своего великолепия. Оторваться от подобной красоты было сложно, но Матьем усилием воли повернулся спиной к окну и осмотрелся, пытаясь понять, куда его переместила Консенция.
Это был двухэтажный деревянный дом, очень похожий на какую-то загородную дачу, которые можно часто встретить неподалеку от таких больших городов как Филлидельфия или Мэйнхеттан. Отличие было лишь в том, что этот дом находился слишком далеко от каких-либо городов, чтобы его можно было назвать дачей. Да и судя по обстановке, это место точно не использовалось только лишь для отдыха по выходным. Слишком уж все было убрано и ухожено, словно здесь каждый день убирались.
Матьем никак не мог вспомнить, каким образом он связан с этим домом, пока не увидел самого себя жеребенка, сидящего перед затухающим камином. Возле него так же сидела неизвестная Матьему кобылка в зеленом жилете. Она наклонилась к жеребенку и что-то ему говорила. Но Матьем не мог слышать слов, так как все перед его глазами была не более чем застывшим во времени моментом. Картиной, собранной из осколков его памяти.
— Они сказали, что уедут всего на неделю. — начала рассказывать Консенция, которая села рядом с маленьким Матьемом. — Но прошла одна неделя, затем вторая, а они не возвращались. Твои родители были геологами, так что задержки в походах могли быть. Подошла к концу третья неделя, но ни весточки с информацией, ни чего-либо подобного так и не было получено. И лишь в начале четвертой по счету недели пришла она. Эта кобылка была членом исследовательской группы, в которую входили твои родители. Но в то, что она рассказала тебе и твоей бабушке, с которой тебя оставили, просто не хотелось верить. По словам этой кобылки, в пещерах, в которых проводились исследования, произошел сильный обвал, и часть группы оказалась в ловушке. Среди тех, кто попал в такое положение, были и твои родители. Оставшиеся по другую сторону завала исследователи не могли своими силами спасти попавших в ловушку пони, и поэтому отправили одного пегаса за спасателями. Но по стечению обстоятельств, ближайший населенный пункт, в котором могли прийти на помощь, находился на достаточно большом расстоянии. В итоге, спасатели прибыли и помогли устранить завал, но для твоих родителей было уже поздно. Твоя мать умерла первой от травмы, полученной во время обвала, а отец совсем немного не дотянул до прибытия спасателей, погибнув от нехватки кислорода.
Пока Консенция рассказывала эту историю, Матьем сидел неподвижно и пустым взглядом смотрел куда-то перед собой. Слезы лились из его глаз и беззвучно падали на пол. Вместе с воспоминаниями о родителях к нему возвращались и те чувства, которые он испытывал, когда узнал о их смерти.
— Как это ни печально, — продолжала спокойно рассказывать Консенция, словно и не замечая плачущего Матьема, — но этот день стал тем самым моментом, который направил твою жизнь в тот путь, что привел тебя к этому исходу. Ты не мог смириться со смертью родителей. Ты, маленький жеребенок, который все еще боялся монстра, живущего под кроватью, впервые в своей жизни встретился с реальной жизнью. С самой жестокой и беспощадной её стороной. И ты испугался. Тебе хотелось спрятаться, скрыться от всего этого ужаса. Но даже если бы ты просто убежал, что бы изменилось? Воспоминания все равно бы преследовали тебя, куда бы ни ступило твое копыто… И тогда ты нашел решение. Ты убежал. Но не телом, нет. Твой разум в ужасе решил убежать как можно дальше от этого дня, так далеко, насколько это только возможно. И ты бежал. Бежал всю свою жизнь, боясь оглянуться назад. Но когда пришло время остановиться… за твоей спиной уже ничего не было. Лишь пустая доска, с которой стерли все надписи.
Консенция закончила свой рассказ и наступила тишина. Матьем все так же неподвижно сидел и смотрел в одну точку. Он не знал, что сказать. Да и нужны ли какие-нибудь слова? Теперь единорогу было все понятно. Вся его жизнь наконец стала одной цельной картиной. Картиной, на которой изображены не самые приятные вещи…
В полной тишине дом Матьема постепенно погружался в объятия ночи. В воздухе не доносились ни стрекотания сверчков, ни какие-либо иные звуки. Лишь тьма и тишина, сошедшиеся в негласном союзе.
— Матьем? — разорвал тишину голос Консенции.
— Кто ты? — тихо спросил единорог, даже не повернувшись в сторону кобылки.
В темноте раздался тихий, полный грусти вздох Консенции.
— Что же, наше время подходит к концу. — сказала кобылка, посмотрев в окно. — А раз так, то уже не так важно скрывать от тебя всю правду. Посмотри на меня, пожалуйста.
Матьем с неохотой повернулся в сторону Консенции. Пусть в комнате и было темно, но единорог все-таки смог увидеть кобылку. И его удивлению не было предела. Вместо Консенции, к которой единорог так привык за прошедшее время, перед ним стоял он сам. Точно такой же Матьем, без каких-либо отличий.
— Ты… Ты это я? — проговорил настоящий Матьем.
— Можно сказать и так. Но если быть совсем уж честным, то я — воплощение твоего сознания.
— Да, теперь все стало на свои места… Но почему ты это скрывала?
— Ты мертв, Матьем. — сказала Консенция, которая вновь превратилась в белую кобылку. — А раз так, то и я тоже. Но у нас с тобой перед окончательной смертью была пара секунд, которые я решила использовать, чтобы встретиться с тобой и помочь вспомнить прошлое. Осознание тобой того факта, что я — это твое сознание, ускорило бы те секунды, которые мне удалось так сильно растянуть.
— Но почему ты говоришь об этом сейчас?
— Потому что тянуть больше нельзя. Я не хочу умирать, но у меня нет выбора…
Консенция подошла к окну и поставила передние копыта на подоконник. Обычно невозмутимая и не показывающая своих эмоций кобылка сейчас смотрела в темноту за окном и тихо плакала.
— Скоро ночь накроет все, и останется лишь пустота. — сказала Консенция сквозь слезы. — Ни света, ни звука, ничего.
Матьем подошел к кобылке и встал возле неё. Он вгляделся в темноту за окном, но ничего не мог увидеть — все и правда обращалось в пустоту.
— Но… Но ведь даже в самую темную на небе могут появиться звезды, разве нет? — с хрупкой надеждой в голосе произнес единорог и посмотрел на небо. Но неба не было. Была лишь непроглядная тьма, наполненная тишиной.
— Консенция? — спросил Матьем, когда понял, что больше не слышит плачущую кобылку. Он повернулся в её сторону, но она исчезла.
— Консенция?! — Матьем в ужасе начал оглядываться по сторонам, но вокруг никого не было, кобылка просто растворилась в темноте.
Его конец был близок, и единорог это прекрасно понимал. Поэтому он просто сел посреди комнаты и стал ждать, когда тьма поглотит и его. Он не стал закрывать глаза, ибо зачем это было надо? Все равно он в итоге увидит только темноту.
Шло время, но тьма так и не приближалась к единорогу. Матьем не мог сказать, сколько он уже так сидел, ему казалось, будто время остановилось. Единорог решил осмотреться по сторонам, и неожиданно для самого себя он увидел во тьме небольшую белую точку.
Свет! Матьем был уверен, что это точка — источник света. Он сорвался с места и побежал в сторону этого загадочного маяка во тьме. С каждой секундой бега его сердце наполнялось надеждой, ибо свет становился все ближе и даже не думал исчезать.
В итоге, единорог достиг своей цели. это была двойная дверь с квадратными окошками в ней, из которых пробивался ослепительный свет. Матьем не раздумывая ни секунды толкнул копытом дверь и прошел через неё. Единорог оказался в длинном белом коридоре со множеством похожих дверей по бокам. Впереди был виден выход из коридора, и Матьем неспешно пошел вперед, с интересом заглядывая в окна на дверях.
С первого же взгляда единорог понял, куда попал. За первой дверью справа от него находился один из счастливейших моментов в жизни Матьема — его свадьба. Небольшое количество гостей с улыбками на лицах смотрели на единорога и Викторию, которые стояли возле алтаря. Матьем и сам слегка улыбнулся, почувствовав, как его душа наполняется теплом.
Чтобы подтвердить свою догадку, единорог заглянув в следующую дверь, которая находилась уже слева. Как он и думал, в этом коридоре двери вели в его самые приятные воспоминания. Именно за этой дверью был день, когда Матьем получил своей первое повышение на работе.
Идя дальше по коридору, единорог заглядывал в каждую дверь, и к концу своего пути у него пропал весь страх, что он испытывал. Все замечательные события, что произошли в его жизни, вновь напомнили о себе, и Матьем больше не волновался о том, что с ним случится. В конце коридора стояла немного отличная от остальных дверь без окон. Единорог, ни секунды не колеблясь, толкнул дверь и оказался в центральном парке Филлидельфии. Было лето, и на улице стояла потрясающая солнечная погода. Пышные, зеленые деревья слегка покачивались на ветру. На скамейках возле дорожки, на которой стоял Матьем, сидели различные пони, занятые каждый своим делом. Кто-то читал, кто-то решил передохнуть после утренней пробежки, а кто-то просто дремал в теплых лучах солнца.
Оглядевшись по сторонам, Матьем нашел и себя. Невдалеке от него находилась детская площадка, и маленький жеребенок с улыбкой на лице катался на качелях. Единорог решил подойти поближе и увидел то, что не сразу бросилось ему в глаза. Позади жеребенка стояла кобылка, которая подталкивала качели. Она была похожа на Консенцию! Да не просто похожа, это и была Консенция!
Но через пару секунд Матьем все понял. Воспоминания об этом месте и об этом дне окончательно вернулись к нему. Это была не Консенция. Это была мама Матьема. А совсем невдалеке на скамейке сидел и его отец, который с улыбкой наблюдал за женой и сыном.
Единорог медленно подошел к качелям и присел неподалеку на траву. Он с улыбкой смотрел на самого себя счастливого, и на своих родителей, которые были живы. Две слезы скатились по щекам единорога, но впервые в его жизни это были слезы радости.