Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 8: "Пожинатели бури" - часть первая

«Че? Рассказать? А че тут рассказывать? Ну, мы, типа всегда словно из боя были — хвост трубой, грива колтуном, дыхалка в зобу колом встала — бравые воины, надежда и опора Эквестрии. Хоть в говне и крови по уши, но мечтаем, значится, жизнь свою за отчизну и принцесс отдать. А эти твари полосатые — они в нас стрелами своими сраными из-за каждого куста били. Стрельнут — и спрячутся, только хвост и видать. Ну, мы, канешна, давали в ответку наших болтиков понюхать, никто обиженным не ушел, но эти твари по своим джунглям и саваннам ссаным, чтоб им яком стрекозлиным в рот естисть по три раза за день, как по своему двору до сортира ходят. Набегут — и быстро умчатся, штоб не поймали. Ведь если споймаем — мы ж все вспоминали им, и ловушки эти сраные, в которые нога проваливается, а обратно без мяса выходит; и ядовитые дротики из кустов; и отравленные колодцы. Ну и командир, канешна, первая свирепствовала. Не, тех что в деревнях, она трогать не велела, да и сами эти хижины, из говна и грязи слепленные, за милю обходить приказала, а вот тех, что с оружием пымала… Она одно поселение так и взяла — десяток таких вот блядуний, што ногами размахивали шибко быстро, да наших десятка два поубивали, самолично спымала, да помучив, в говне ихнем и утопила, жопы ко ртам их поганым грубыми нитками пришив. А потом эти мешки с говном через стену грифоньими рогульками и покидала. Любо-дорого было поглядеть, как жители на брюхе из сраного поселения выползали, блюя и дрища по дороге от ужаса. Даааа, было дело… Чё? Че ты там вякнула?! Какой-такой «Зверь»? Это она зверь?! Да ты охерела что-ли?! Да если б у меня такая мать была, мне б не пришлось на рудниках да каменоломнях рогбатиться, или воровать из складов в доках, спуская все на жратву и мокрощелок таких вот противных! Да если б у меня такая мать была, я б ей кажное утро копыта целовал, ясно?! И чей-то ты это там пишешь? А ну, брось! Брось, я сказал, ссучка полосатая! Да срать мне на то, чья ты там принцесса! Ну, погоди у меня! Дай только догнать, мелкая мразь, и я...».

«Дом Раг. Начало».

Иийиса Нгомо Сесе Квамбе, Непревзойденная Убегательница от злых мануу.

Утро начинается не с кофе. И даже не с белого друга, на котором можно поразмыслить о вечном, приняв позу гордого орла. И уж точно оно начинается не с легкого завтрака, изображенного на рекламных буклетах фирмы «Нутти», как не начинается оно и с поливки цветов и газона.

Утро начинается с запаха усталости, дыма, крови и страха.

— «Кажется, все…» — сорванным голосом прохрипел Буши, рухнув рядом со мной словно мешок камней. Изгвазданные доспехи его были покрыты сеткой царапин и зарубок, а лишенный одного из нащечников шлем напоминал ведро, по которому прокатился паровоз. Мутные от усталости глаза пегаса глядели на меня с каким-то детским недоумением – «Нет, это что же, и вправду – все?».

— «Кажется, да» — тяжелый, неподъемный язык едва шевелился, и я не совсем была уверена, что тот меня хотя бы расслышал, а не то, что понял – «Кажется, действительно, все».

От пропитанного запахом дыма воздуха першило в горле. Бушевавший всю ночь, но под утро лишенный всякой подпитки, пожар прекратился сам собой, и теперь лишь несколько очагов, медленно догоравших в разных частях лагеря, напоминали об огромных стенах пламени, ревевших вокруг Кладбища Забытого. Присыпанные золой угли мрачно пылали, потрескивая сонмами искр, когда пробегавший мимо пони тревожил их покой, но придавившие небо тучи исторгли из себя миллиарды снежинок, и понемногу, один за другим, злые огоньки угасали, оставляя после себя горький запах сгоревшего дерева, жженого пера — и хорошо прожаренной плоти. Вокруг стен крепости еще дымились сожженные деревья, торчавшие из обнажившейся земли гнилыми обломками переломанных зубов, а подтягивающиеся со всех концов Заброшенного леса пегасьи отряды уже принялись лихорадочно облетать поле боя, беря в плен тех наших врагов, что не смогли или не успели убежать, ища раненных и помогая всем, независимо от того, был ли на их мордах клюв, или нет.

Среди мерцающих, словно рыбы, серебром кольчуг легионеров я заметила проблеск позолоченного доспеха. И еще один. И еще. Подняв усталые, воспаленные от дыма глаза к небу, я сердито оскалилась, изогнув в злой усмешке разбитые, истрескавшиеся губы при виде гвардейцев, стройными рядами спускавшихся к крепости с затянутых в тучи небес.

— «Да, Буши. Похоже, это все».

— «Ну, как ты тут?» — с интересом осведомилась я, отбрасывая полог и безо всякого приглашения вваливаясь в палатку, где находился Хай Винд. В связи с непрекращающимся строительством, в них рассовали всех раненных и часть тех, кто не мог пока работать над восстановлением лагеря, и несмотря на мое фырканье, поставили несколько отдельных палаток для офицеров, затолкав в одну из них и меня. Естественно, сидеть на месте я не собиралась, и в очередной раз пролетая мимо палатки своего заместителя, решила устроить себе небольшой перерыв, и выяснить, как дела у Винда, заодно погрев замерзшие копыта. Накидывая на крючок петлю, удерживавшую закрытым входной клапан палатки, я заметила мелькнувшую на периферии зрения бело-красную тунику кого-то из Четвертой, а потянув замерзшим носом, с трудом ощутила запах кобылы – молодой, уставшей и явно испуганной. Ну, понятно – еще несколько дней назад вокруг творилось настоящее светопреставление, и многим, очень многим было трудно избавиться от привычки вздрагивать при каждом резком звуке или реве рожка.

— «Раг. Ты пришла…» — умостившись на походной койке, пегас растянулся на ней во весь свой рост, отчего его длинные, сухие ноги свисали аж до самого пола. Лечь на спину, как любили дрыхнуть эти пятнистые лошадки когда оставались одни, ему не позволили раны, густой сетью алых росчерков пятнавшие наложенные на тело и ноги бинты. Их прикрыли – Грим Стоун постарался, залечивая самые тяжелые из порезов, разрезов и колотых ран, покрывавшие Хая едва ли не до кончиков ушей, однако затягивать полностью врач их не стал. Не было ни времени, ни сил на эту «косметику», как второпях, глотая подслащенный кукурузно-медовый взвар, объяснил мне Стоун, и я, соглашаясь, кивала – слишком много было раненых, слишком многим нужна была экстренная помощь, и потому я сама предпочла до конца скрывать многочисленные порезы и гематомы, вновь начав глотать порошок, которым, скрипя зубами, меня снабдила Грейп Рейн.

— «Прости. Док сказал, меня тут немного потрепали, поэтому и не могу приветствовать тебя так, как полагается.

— «Шутишь? Что ж, значит, дело идет на поправку» — хмыкнула я, присаживаясь на половичок рядом с низкой койкой. Тело ныло от усталости, буквально крича и требуя завалиться прямо тут, в этом блаженном тепле, исходившем из двух больших жаровен, и уснуть в душном полумраке. С трудом наведя на резкость слипавшиеся глаза, я оглядела пегаса, и не удержавшись, потрепала по щеточке коротко остриженной гривы – «Скоро и до тебя дело дойдет. Раны заживают, но еще недельку поваляешься, пока сможешь ходить. Потерял слишком много крови, пока не свалился».

— «Но меня не свалили» — облизнув сухие, потрескавшиеся губы, прошептал жеребец – «Никто не смог. Кроме… А где этот риттер? Улетел?».

— «Отлетался твой риттер. Не дергайся» — как можно беспечнее хмыкнула я – «Ты его здорово потрепал, и больше он нас не побеспокоит».

— «Я? Я лишь искры из его кирасы повысекал!» — слабо возмутился Хай, поднимая голову, но тотчас же упал обратно на койку. За ширмой, стоявшей в задней части палатки, послышался беспокойный шорох – «Но эти халберды, или алебарды, как их еще называют пегасы… Страшная это штука».

— «Ага. Особенно, если под нее подставляет спину и крылья один глупый пегас».

— «Так значит, ты его схватила? Хорошо. Рад был помочь… Хотя бы этим».

— «Схватила. Хотя не знаю, дотянет ли он до конца недели».

— «Почему это?» — широко распахнул глаза пегас, поднимая голову с подушки – «На нем же доспех был, причем явно зачарованный!».

— «Потому что после того, как он срубил тебя, этот клювокрылый идиот не нашел ничего умнее, чем продолжить свое дело… И наброситься на меня».

— «Оу…».

— «Агась» — хмыкнула я. Вспоминать о том, как я свирепствовала в заполненном черным дымом небе мне совершенно не хотелось. Увидев, как падает подрубленный, пронзенный клинками телохранителей командующего грифоньей армией Хай, я озверела, и если что и спасло этого надменного грифона от участи быть разорванным на куски, так это, наверное, тот самый доспех, доставшийся команде сборщиков трофеев в виде искореженных, перекрученных неведомой силой кусков стали и обрывков полотняных ремешков – «Неужели ты думал, что я буду спокойно смотреть, как убивают моего названного брата?».

На мгновение, в палатке установилась оглушающая тишина, нарушаемая лишь треском и гулом огня, метавшегося в жаровнях.

— «Правда? Ты… Ты прощаешь меня?» — с трудом сдерживая рвущееся из него волнение, спросил Хай. Он завозился на кушетке, пытаясь подняться, но моя нога дружески пихнула его в бок, заставив опуститься обратно на узкую койку. Застонав, он все же смог повернуться, завладев моим копытом – «Или вновь издеваешься надо мной?».

— «Когда это я над тобой издевалась, братишка?» — хмыкнув, я вновь потрепала его голову, проходясь копытом по ежику коротко стриженных волос, между которыми виднелись еще не вычесанные, не вымытые до конца комочки ссохшейся крови – «Да, ты прощен. Но впредь остерегись делать что-то подобное, понял? Ведь в следующий раз я буду более изобретательной… И менее благодушной. Ты меня понял?».

— «Конечно» — услышав проскользнувшие в моем голосе, острые, словно бритва, нотки, пегас зажмурился и даже не пикнул, когда моя нога, проходящаяся по его голове, неожиданно вдавила его в жесткую, свалявшуюся подушку – «Ухххх… Я поступил так, как считал правильным. Но жизнь показала, что я был не прав… Во многом. Ладно-ладно, почти во всем. Кроме пленных, конечно же. Так поступать было нельзя».

— «Не будем к этому возвращаться».

— «Не будем» — покладисто согласился мой примипил, беззвучно перенеся намек на возможные последствия моего неудовольствия, буде оно возникнет снова – «Так когда мне можно будет вставать?».

— «Как только поправишься. То есть, через несколько дней».

— «Оу…».

— «Ага. И не нужно делать такую жалостливую рожу – у тебя все равно не получается. Вообще, Стоун предлагал тебя сразу усыпить, чтоб ты не мучился, и не тратил его время» — за ширмой раздался тихий вздох, а вслед за ним – грохот упавшего таза. Вздрогнув, я уставилась в дальний угол палатки, но почувствовав, что Хай вновь пытается приподняться, перенесла свое внимание на него, решив не обращать внимания на какого-то чересчур впечатлительного новичка – «Но я отговорила его от этого опрометчивого решения».

— «Спасибо. Я рад, что тебе это удалось. А почему я провалялся без сознания аж несколько дней подряд? Меня же по голове вроде бы не били…».

— «Прааааавда?» — мое копыто вновь очутилось на его голове, быстро нащупав на ней огромную шишку – «Ты серьезно так считаешь?».

— «Ауч! Эй-эй-эй, поаккуратнее!» — возмутился пегас, убирая голову из-под постукивавшего по ней копыта – «Кажется, теперь вспомнил. Тот грифон… Он был в таком красивом колете с позументами – совсем без брони, но с длинным мечом. Кажется, я с ним сцепился?».

— «Это был телохранитель фон Бика. Упрямый мулий сын, и самый большой грифон, которого я когда-либо видела».

— «И хорошо владеющий мечом, должен заметить».

— «Ага. А так же палашом и протазаном» — хмыкнула я, увидев скривившуюся морду Хая – «Но его это не спасло от получения тяжких телесных повреждений. Как, впрочем, и тебя».

— «Да уж…» — копыто жеребца прошлось по коротко стриженной гриве, остановившись где-то между ушей – «Погоди, а это еще что за шишка?».

— «А это та причина, по которой ты провалялся в оглушении несколько дней, приходя в себя лишь для того, чтобы постонать, да поблевать в заботливо подставляемое тебе ведерко» — любезно просветила я Хая. Должна была признать, что эти гвардейские палатки были куда удобнее тех, что мы получили со складов во время лихорадочного дооснащения уходящих на северо-восток кентурий, и мой взгляд с удовольствием скользил по белым стенам и двускатной крыше из непромокаемой ткани – пожалуй, стоило бы заиметь себе такую… Только побольше.

— «И кто же это меня так?».

— «Эй, не нужно сразу смотреть в мою сторону, Винд!» — протестующе замахав копытами, я с видом оскорбленной невинности ткнула его в бок, заставив крякнуть от боли – «Ты и так неплохо осуществлял свою попытку самоубийства, поэтому лично мне вмешиваться было абсолютно ни к чему. После первого удара, который разрубил тебе шлем, ты еще хорохорился, и даже пытался подняться с тех грифонов, на которых упал с фельдмаршальского облачка… Но, к несчастью для тебя, у Графита были другие планы на весь генералитет. Так что второй шишкой ты обязан ему – как, впрочем, и жизнью. Тот гигант уже спустился к тебе, и собирался закончить начатое, несмотря на весь твой героический вид, с которым ты поплелся к нему навстречу, когда ваш обмен любезностями был очень грубо прерван моим благоверным, успокоившим тебя с помощью целебного подзатыльника».

— «Так это он меня в эту койку уложил?» — тон Хая резко похолодел. Глаза жеребца нехорошо засверкали, даже несмотря на мое копыто, успокаивающе погладившее его бок. Кажется, его гордость была уязвлена сильнее, чем он мог и хотел бы мне показать, но прижавшиеся к голове уши, и скривившаяся морда ясно говорили о том, что спокойная жизнь моего муженька продлится ровно до тех пор, пока этот поджарый пегас не выйдет из нашего лазарета – «Что ж, долг платежом красен».

— «Не переживай. С этим телохранителем орденоносного тела он поступил гораздо жестче. Знаешь, мы можем сколько угодно вспоминать, и даже втайне гордиться тем, что прошли Обитель, но…».

— «Но что?» — недовольно прогудел из койки пегас – «То, что мы пошли за тобой, еще не дает ему права…».

— «Конечно не дает» — кивнула я головой, безуспешно стараясь, чтобы мой голос не звучал так, словно я разговаривала с жеребенком, или умственно отсталым пони – «Я так ему и сказала. После того, как он буквально выбил этого здоровяка, словно подушку. Вот, гляди – этот гад завис над тобой. Графит появился позади тебя, и хлопком копыта тебя нокаутировал».

— «Я это запомню!» — пообещал Хай, но тотчас же скривился от нового толчка в бок, после чего принялся с преувеличенным вниманием глядеть на чашки, с помощью которых я изображала для него всю эту пантомиму с прошедшим боем.

— «Потом он уворачивается от выпада грифона, и исчезает, появляясь у него за спиной».

— «То есть как это «исчезает»? Куда исчезает?» — выпучился на меня пегас – «И куда делась чашка… То есть, наш доблестный ликтор, лупящий по головам союзников?».

— «Сейчас у кого-то на голове появится еще одна шишка» — пригрозила я, делая страшные глаза. Хай насупился, но уже внимательнее стал наблюдать за порхавшими перед его носом копытами – «Он просто растворился в воздухе, представляешь? Пуххх! – и только крошечное облако черного дыма, исчезающее в воздухе. Там было много факелов, поэтому мы хорошо видели все, происходившее на наших глазах, как, впрочем и грифоны, тупо глазевшие на этот поединок. А потом – пуххх! – он появился прямо у него за спиной, через секунду соткавшись из воздуха. Жуткое зрелище, скажу я тебе! Ну, а дальше уже было неинтересно – после первого удара этот грифон выронил меч, но кто-то из офицеров кинул ему сначала короткий палаш, которого тот тоже быстро лишился, а затем и протазан. Но, как мне кажется, попытка ткнуть им сначала в Графита, а затем и в меня, мужу совершенно не понравилась, и поэтому к тому моменту, когда мы добрались до вашего облака, спасти его могло лишь чудо».

— «Он его подколол?».

— «Не подколол. Хуже» — вздохнув, я вернула чашки на низкую, трехногую табуретку, стоявшую возле постели больного – «У нас это называлось «zalomal», а вот как это будет по-эквестрийски… Сломал ему кости, в общем. Много костей. Просто впился зубами в глотку, прижал к себе, и… В общем, это не то, что я хотела бы увидеть еще раз. Как потом сказал этот черный охламон, его взбесило, что как-то пернатый удод решил, что ему позволено рубить его брата, пусть даже и не прошедшего до конца тот путь, на который мы все однажды вступили».

— «Даааа? Он так и сказал?» — задумавшись, Хай положил голову обратно на подушку, прикрыв заблестевшие глаза. Похоже, ему понравилось, что один из печально известных в узких кругах ликторов – самых пугающих посланцев Госпожи – посчитал его своей ровней. Хмыкнув, я незаметно поежилась при мысли о том, что же именно нужно было бы совершить, чтобы превратиться вот в такое вот чудище – «А этот маршал?».

— «Фельдмаршал фон Бик был взят живым. Впрочем, как и многие офицеры. Остатки разбежались, и теперь Гвардия, вместе с теми отрядами, что вы разослали по половине северных земель, стараются развить этот успех, и не дать этим разрозненным остаткам закрепиться где-нибудь в глуши. И да, предвосхищая твой следующий вопрос – к нам присылают Гвардию. Много».

— «Насколько много?» — насторожился пегас, мгновенно сообразив, что вместе с большим количеством войск обычно присылают и их командиров, и не факт, что некоторые из них не будут везти с собой предписания «в силу сложившихся обстоятельств, принять командование» — в чем в чем, а уж в соображалке ему отказать было сложно.

— «Две тысячи. С хвостиком».

— «Ого! Это же целый полк, даже больше!» — привстав на койке, Хай уставился на меня, словно это я вдруг решила приволочь в эти леса пару батальонов Гвардии, сняв их с других участков фронта – «А сколько в хвостике этом?».

— «Думаю, около трехсот морд. Сведения пока скудные, да и те смог выяснить лишь Желли, связавшись с кем-то из своих поверенных в Кантерлоте. И да – их передовые части уже тут, как ты мог заметить по этой новенькой палатке. В основном, резервисты и новобранцы, но что странно – с ними много единорогов».

— «Так это же хорошо!».

— «Обученных бою единорогов, Хай» — вздохнув, я поднялась, и бесцельно покрутившись, двинулась в сторону выхода. На душе было тяжко – неизвестность давила, вновь опустившись на мои плечи многотонной плитой, и то, что я смогла выяснить из разговора с ведущим себя подчеркнуто официально фрументарием, ничуть не способствовало душевному равновесию. Как, впрочем, и поведение нового командующего, ожидавшегося в лагерь чуть менее суток назад, и задерживающегося где-то в этих проклятых лесах – «Тех, кто когда-то служил и на севере, и на востоке, и на западе, усмиряя бизоньи племена. Эта горстка – то самое ядро, что скорее всего, будет подчиняться своему генералу, и представь, как будем выглядеть мы на фоне всех этих офицеров».

— «Дааааа… Явно очень бледно» — нахмурился жеребец, явно собираясь вставать – «Тогда чего мы тут разлеглись? Нужно немедленно действовать!».

— «Уууугу. Вот как только поправишься, так сразу начнешь» — выдавив из себя ухмылку, я завозилась с клапаном палатки, пытаясь справиться с непокорной петлей. Смоченная слюной, веревочка примерзла к крючку, и хрустела на зубах, никак не желая отрываться от холодной стали, но я все-таки справилась с непокорными петлями, впуская в палатку холод зимнего утра, не раз передернувшись при этом от мысли, что эту штуковину могла облизать едва ли не половина лагеря Легиона. Еще одна странность пони, к которой я, наверное, вряд ли когда-нибудь привыкну. Дохнув на меня холодом, ветер ворвался в душное помещение, подхватив, закружив настоявшиеся там запахи крови, лекарств, влажной, слежавшейся шерсти, и…

«Мне кажется, или повеяло чем-то теплым? Каша с медом… Нет, с изюмом. И на парном молоке».

— «Скраппи, ты что-то забыла?» — поинтересовался у меня Хай, глядя, как я отворачиваюсь от входа, и не глядя, на ощупь, пытаюсь набросить петли полога обратно на предназначенные для них крючки. Получилось, прямо скажем, не очень – «Ээээ… Что-нибудь спросить?».

Не отвечая, я подняла копыто передней ноги, призывая его помолчать, и прищурившись, задумчиво уставилась в пространство, поводя отогревшимся носом.

— «Или что-нибудь сказать?» — глядя, как я медленно двигаюсь по палатке, жеребец занервничал, и вновь приподнялся на койке – «Скраппи, я вот подумал, что ты права, и мне стоило бы отдохнуть. Могу я рассчитывать на эту любезность?».

— «Можешь, можешь…» — пробормотала я, неторопливо двигаясь вдоль стены, попутно разглядывая сложенные возле нее вещи, котомки и сундучки – «Интересно, и когда ты успел все так аккуратно сложить? Насколько я помню, тебя сюда засунули не так давно, и ты еще не в том состоянии, чтобы самостоятельно разобраться в той свалке, которую мы тут устроили на пару с Буши».

— «Ну… Наверное, кто-нибудь из тех, кого приставил ко мне Грим, увидел все это безобразие, и решил в нем разобраться?» — неуверенно предположил Хай, со все возрастающим беспокойством глядя на мои эволюции по его новому жилищу.

— «Конечно. Заняться этому «кому-то» было явно нечем» — покачав головой, я вновь принюхалась, и медленно, но уже целенаправленно двинувшись в сторону ширмы в задней части палатки, отгораживающей небольшой закуток – «Вещи уложены. Посуда не просто вымыта – она абсолютно новая. Доспех не просто запихан под койку, а аккуратно разложен на полу — что, кому-то его было сложно поднять? И этот запах…».

— «Раг, я думаю, что сам разберусь со своими вещами» — как можно тверже заявил мне пегас, недвусмысленно кивая в сторону выхода – «В конце концов, ты сама потребовала, чтобы возле меня день и ночь находилась сиделка, поэтому Айси Глэйз согласилась за мной присматривать…».

«Стоп. Ну, точно…».

— «Поэтому тут так натоплено. Поэтому тут так убрано и чисто» — угрожающе понизив голос, я кралась в сторону ширмы, не обращая внимания на откровенную панику, охватившую моего заместителя, и наконец, на секунду замерев перед преградой, рывком отшвырнула с пути весело зашуршавшую ткань – «И поэтому тут так пахнет чьим-то толстым, округлым, беременным брюшком?!».

Скрывавшаяся за ширмой пони взвизгнула, и попыталась зарыться под одеяла, набросанные на тощий матрац, лежащий прямо на брезенчатом полу. Застонав от досады, соломенношкурый жеребец прикрыл глаза копытами, в то время как я, сердито сопя, выволакивала подругу за хвост на середину палатки. Нависнув над ней, я обозрела смущенно улыбавшуюся пегаску, отмечая испуганно дрожащие губы, прижатые к голове уши, и трусливо поджавшийся хвост, после чего уставилась на лежавшего в кушетке Хая, ощущая, как нарастает распирающая меня злость.

— «Хай ssuka Винд! Ты совсем oherel тут, что-ли?!».

— «Скраппи, послушай – это совсем не то, о чем ты подумала!».

— «Праааавда?».

— «Честно!» — глядя мне в глаза, закивал пегас, мелко тряся головой – «Я пытался ее отговорить! Даже писал ей. Два раза!»

— «Айси Глэйз, да?!».

— «Я… Я не смогла придумать ничего другого» — виновато потупилась белая пегаска, уткнувшись носом в колени.

— «И поэтому эта дура будет оттягиваться во внеплановых, многомесячных отпусках каждые два года?!».

— «Эй, это ты не хотела меня брать с собой, ясно?» — как и все беременные, настроение Черри резко переключилось в режим стервы, и я невольно сделала шаг назад, ощутив крепкий толчок, с которым ее копыто ударило меня в грудь – «И вообще, ты сама так делала! Или уже не помнишь?!».

— «Да, но…».

— «И в отличие от некоторых, я не лезу в драки с кучей врагов!» — поднявшись, она демонстративно отряхнула свою попонку, на которой болталась наполовину распущенная кольчуга, отдельные элементы которой висели на скреплявшей их проволоке, издалека создавая впечатление надетого на пегаске штатного доспеха. Присев рядом с партнером, она крепко обхватила его голову передними ногами, с вызовом глядя мне в глаза – «Я тут о своем любимом, особенном пони забочусь, ясно?».

— «Ясно. Однако…».

— «И я не позволю, чтобы его тут пугали, понятно? Я все слышала, как ты с ним поступила! Подруга называется! А что, если бы с твоим Графитом так сделали?».

— «Так он и…».

— «Да мне все равно, что там «он», понятно?» — отступив еще на шаг, я с оторопью выслушивала обрушившийся на меня шквал упреков, и мало связанных друг с другом обвинений и мыслей – «Ты говорила, что Хай тебе брат, а сама? Сама вот не полезла под топоры и мечи грифонов! Неееет, ты его послала! Ты знала, как сделать мне больно!».

— «Милая, это не совсем так…» — запротестовал было разомлевший от ласок и поглаживаний пегас, за что тут же и поплатился, когда небольшое, голубое копыто отвесило ему звонкий подзатыльник, заставив заткнуться, и виновато посмотреть на меня из кольца обхвативших его голову ног.

— «Молчи! Ты мешаешь мне ругаться с подругой!» — рыкнула мелкая тиранша, поудобнее устраивая между ног подросший живот. Хай вздохнул, и понятливо заткнулся, в очередной раз демонстрируя мне, кто в этом мире «слабый пол» во взаимоотношениях разноцветного народца – «И что ты можешь сказать в свое оправдание?!».

Что ж, решение пришло само собой, стоило мне вспомнить о том, как чувствовала себя я в то время, как вынашивала возле сердца своих близнецов.

— «Приятно мне тебя видеть такой вот деятельной, вот что» — буркнула я, делая шаг вперед. Сграбастав в объятья нелетучую пегаску, я подумала и задумчиво лизнула ее в нос – «Я даже рада, наверное».

— «Оууу, ты не сердишься! Это так здорово!» — тотчас же выключилась Черри, хихикнув, когда мое копыто пощекотало ее живот – еще не такой большой, как у меня, и не мешающий передвигаться, но уже заметный, лишивший ее привычной для пони талии и пикантных маклоков[1] – «Я думала, ты будешь кричать и сыпать угрозами, как обычно это делаешь…».

— «Ну, мне нужно же было подобраться к тебе поближе» — пожала плечами я, удобно устраивая белую засранку возле груди. Та дернулась, довольно быстро для беременной сообразив, что попалась, но вырваться из моих копыт не смогла – «А вот сейчас можно будет и поорать. Ты вообще что делаешь, Черри? Ты на кого оставила Бастион?».

— «Не ори!».

— «А я не ору, а строго спрашиваю!» — не повышая голос, парировала я попытку бодрого, брюхатого наезда – «Я куда тебя отправила? В Мейнхеттен? Тогда почему я вижу твою недовольную мордочку тут, а не получаю от тебя открытки из Большой Подковы?».

— «Потому что если бы не я… Ты вообще кого приставила к Хаю?».

— «Ээээ… Как обычно – новенькую из Пятой. А что…».

— «Да у нее все валится из копыт! Это же недоразумение какое-то, а не легионер!» — принялась строго выговаривать мне Черри, освобождаясь из моих объятий и начиная собирать разбросанные мной чашки – «А ты ее приставила ходить за своим заместителем! Вот она, дружба по-Скраппи!».

— «Дорогая, я думаю, что ты не права. Она…».

— «Не мешай мне ссориться, дорогой! Ясно?!» — зарычала будущая мамашка на сжавшегося под одеялом жеребца.

— «Да, я помню, как сама убежала. И что же?» — вздохнув, я попыталась было воззвать к разуму подруги, но кажется, без особого результата – «Разве я стала счастливее? Или это пошло на пользу моему здоровью? Разве ты не видишь, что тут происходит – бунт, попытка свержения, да еще и это сражение, которое мы почти проиграли – разве это место для будущей матери?».

— «Та, кто так поступает со своими друзьями, вряд ли достойна чего-то другого!» — безапелляционно отрезала белая зараза, поднимая на спину поднос с грязной посудой, отчего ее голос зазвучал несколько приглушенно – «И тем более, мы же все победили, благодаря героизму и самоотверженности Хая, верно?».

— «Ну…» — поглядев на спрятавшего в копытах морду друга, я неохотно дернула ухом – «Ну да, конечно. Именно благодаря ему. Но…».

— «Тогда я непременно должна остаться, чтобы помочь герою быстрее поправиться» — ликующе продолжил свою бредовую мысль животик на ножках – «Раз уж этим не сможет заняться никто другой!».

— «Черри, я ведь могу и заставить…».

— «А ты попробуй!» — донеслось до меня из-за ширмы, под аккомпанемент звука льющейся в чашки воды.

— «Ну вот что ты с ней будешь делать, а?» — расстроенно осведомилась я у Хая. Судя по звукам, на «кобыльей» половине палатки начали готовить что-то вкусное, но я прекрасно понимала, что теперь мне вряд ли перепадет хоть кусочек, чем бы ни была эта вкуснота.

— «А может, и вправду оставить ее тут?» — подал голос Хай, с не меньшим чем я интересом принюхиваясь к разливавшемуся по палатке аромату – «Скраппи, послушай, она же не рвется все время в бой, как ты. А крепкий тыл еще никому не мешал, правда?».

— «Крепкий тыл не спас бы нас, если бы грифоны взяли крепость!».

— «А если грифоны нас разобьют – сколько продержится тот же Мейнхеттен?» — в упор поглядел на меня жеребец – «Ты сама говорила, что его должны были атаковать, и ты была права – несколько дней назад пришло письмо, в котором нас призывали усилить бдительность в связи с массированной атакой грифонов на крепость у перевала Фрогги Пасс – это в полусутках полета от Мэйнхеттена, если ты забыла. И как ты думаешь, что станет их первой целью?».

— «Неужели Бастион?» — донесся из-за ширмы ехидный голосок. Блин, неужели я сама была такой стервой?! – «Ну кто бы мог подумать, а!».

— «Сговорились, значит…» — исчерпав все пришедшие в голову аргументы, я сердито надулась, не зная, какими еще словами убедить своих друзей, ставших практически родственниками, не повторять мои собственные ошибки – «Думаете, самые умные? Вот только тут гораздо опаснее, чем в Мэйнхеттене, ясно?!».

— «Я буду лично присматривать за нашим смелым сигнифером» — умильно улыбаясь, пообещал мне Хай, втягивая раздувавшимися ноздрями запах еды, щедро приправленный сладким, сытным запахом беременной кобылки. Что ж, похоже, процесс выздоровления шел лучше, чем мне казалось, и наверняка эти умники уже успели провести пару сеансов целительного внутреннего массажа – а если нет, то дело все шло именно к этому. И понимание этого заставило меня остро почувствовать свою беспомощность… И ненужность».

— «Ну, вы однажды доиграетесь, сладкая парочка!» — сердито топнув ногой, я резко крутанулась на месте и направилась на выход, демонстративно громко топая копытами, стараясь не слушать несшийся мне в спину облегченный смех двух потерявших головы пегасов – «И когда это случится, то увидите, как я была права!».

---

— «Итак, джентельпони, что будем делать?».

— «Кхем…».

— «Хорошо. И дамы» — дернув щекой, фыркнула я, глядя на Лауд Стомп. Белая кобыла заняла место рядом с моим фрументарием, по-видимому, после того памятного вечера в кантерлотском ресторанчике решив держаться поближе к бывшему партнеру – «Но к тебе это не относится, Стомп! Я вот не пойму, почему ты, каждый раз, с маниакальной настойчивостью оказываешься где-нибудь неподалеку в то время, когда дела у нас начинают идти не слишком хорошо?».

— «Наверное это потому, что меня назначили куратором вашего подразделения?».

— «Или просто как узду, на случай взбырков и заскоков…».

— «А вы решите взбрыкнуть, мэм?».

— «Это будет зависеть от обстоятельств, Стомп. А теперь будь так добра, и помолчи. Иначе отправишься кураторствовать наружу» — убедившись, что белая засланка восприняла мои слова всерьез, я поглядела на остальных членов этого небольшого совета. Буш, Рэйн, Колт, Шот, Желли – все они носили на себе свежие отметины от грифоньих мечей. Каждый из них прятал под доспехом повязку, перетягивавшую подживавшие, не до конца излеченные раны. Стоун, как это часто бывало, опять не явился, но я и не собиралась настаивать на его присутствии, зная о том, как мало среди наших подчиненных и соратников единорогов, и как напряженно приходится им трудиться, чтобы поставить на ноги как можно больше бойцов.

Говорят, обмороки из-за гипогликемии[2] среди них за эти дни побили все рекорды.

— «Я буду кратка – мы жиденько обосрались».

— «Обосрались?» — обиженно вскинулся Биг Шот. Вновь нацепив вместо положенного по уставу шлема свою кепочку, повернутую назад козырьком, он все чаще демонстрировал одни из самых неприятных пегасьих черт – задиристость, зазнайство, хвастливость и чего уж кривить душой – скудоумие. Нежелание поглядеть дальше собственного носа все чаще заставляло его раскрывать рот по поводу и без повода, и каждый раз ставило в оппозицию ко мне и Желли. Увы, пнуть его подальше я просто не могла – кофейного цвета жеребец очень неплохо справлялся со всей этой многосотенной крылатой стаей пегасов, но я дала себе зарок ни на взмах крыла не допускать этого задиру до принятия решений, и собиралась поддерживать эту традицию как можно дольше.

— «Да мы…» — по счастью, Буши заметил мой заледеневший взгляд, которым я обласкала пегаса, и получив от брата подзатыльник, тот быстро исправился, с виноватым видом стаскивая со стола сбитую с головы кепочку – «Мэм, мы выстояли против пятитысячного войска!».

— «По уточненным данным, их было не больше четырех» — холодно заметил Желли. Мой фрументарий был сдержан и лаконичен, словно шифрующийся Штирлиц, и явно собирался и дальше «окукливаться», как я назвала про себя это состояние, похожее на хождение под нависающим над твоей макушкой мечом – «И половина из них была простым сбродом, разбежавшимся и разлетевшимся, как только удача повернулась к ним хвостом. Не в последнюю очередь в этом сыграл и прорыв примипила Винда в центр, и захват командующего этим войском».

— «Но все равно, мы справились!».

— «Правда?» — иронично осведомилась я, переводя взгляд с одного из моих соратников на другого. Большинство помрачнело, и молча отводило глаза – «Нет, дорогой мой Шот, мы не справились. Мы едва не завалили все дело».

После моих слов желающих возразить не нашлось. Заметив, что вокруг происходит что-то странное, и никто не собирается откупоривать бутыли с сидром, чтобы отпраздновать великую победу, Биг наконец заткнулся, и нахохлившись, угрюмо уткнулся взглядом в собственный нагрудник, став похожим на мелкого, взъерошенного сокола-чеглока, попавшего под проливной дождь.

«Да уж, и вправду – сокол. Фантазии немного, а мозгов – и того меньше. Зато быстр, храбр, и от кобыл отбоя нет. Что еще нужно настоящему пегасу?».

— «Мне кажется, что каждый из нас внес посильную лепту в то, что произошло, и увы, я с горечью вынуждена признать, что Легион практически уничтожен».

— «Хочу заметить, что это кажется некоторым преувели…» — поднял было голову Фрут, но увидев мое приподнявшееся копыто, призывавшее его помолчать, быстро закруглил не начатую мысль – «Что ж, тебе виднее».

— «Да, уничтожен. Глупым командованием одной пятнистой дуры» — привстав, я поставила передние ноги на стол, и вновь обвела глазами сидевших напротив меня офицеров. Еще не верящие в то, что я произнесла, они заметно помрачнели, явно пытаясь не согласиться с отдельными моими утверждениями, но мысли, приходившие в их головы и раньше, теперь оказались озвучены, и вновь всплыли в умах моих соратников. Да, похоже я не ошиблась, и теперь видела, что признаки распада и разложения были заметны даже для них.

— «Конечно, дальнейшее развитие событий лишь ускорило этот процесс, поэтому обвинять одну лишь себя во всем этом было бы глупо» — поняв, что на данном этапе добиться мыслей дельных, или хотя бы внятных предложений было бы трудоновато, я решила огорошить их чем-нибудь посерьезнее, чем рассказы о наших потерях. Шот дулся, Желли с демонстративным вниманием глядел поверх моей головы, но все они – Буш, Рэйн и Колт, все вскинули на меня глаза, когда я произнесла уже давно подготовленные для них слова.

— «Поэтому, господа и дамы, в нынешнем своем виде Легион существовать не может».

— «Мэм!» — первой пришла в себя Стомп. Поднявшись, она с укоризной посмотрела сначала на сидевшего рядом единорога, затем уставившись на меня – «Вы понимаете, что вопросы о расформировании частей решаете совсем не вы? А так же то, что в военное время это не решается вовсе? Такие действия могут быть расценены только как измена!».

— «Лауд, не спеши» — урезонил ее Желли, прикосновением копыта призывая пегаску не мельтешить, и дать высказаться другим – «Мне кажется, что это еще не все, и у нашего командира есть что нам сказать».

— «Ты как-то очень быстро согласился с этим утверждением, Фрут» — прищурившись, я решила попробовать на прочность эту крепость. Разросшаяся моими стараниями внутри Легиона, она уже напоминала огромный замок, охвативший щупальцами-стенами почти все в этом войске, и откровенно говоря, я уже представляла тот день, когда нам пришлось бы схватиться не на живот, но на жизнь, ведь такие, как этот вишневого цвета единорог, редко отступают от намеченной цели. Матерые, дальновидные, обладающие поистине волчьей хваткой, именно они были тем костяком, который сформировал то общество, в котором мне повезло оказаться, и наверное, впервые за много лет, я поняла, что же именно представляют из себя представители «правящего класса».

— «Это было очевидно, Раг» — поднявшись, он спокойно поглядел на меня с высоты своего роста, уже не скрываясь под маской истового служебного рвения. Ощутив перемену, окружавшие нас офицеры насторожились, и даже не слишком наблюдательный Тэйл прищурился, глядя на стоявшего неподалеку фрументария – «Эти процессы, до определенного времени скрытые от посторонних глаз, в конце концов вылезли на поверхность. Но как и поньский крак, они становятся видны лишь тогда, когда поделать что-либо уже просто невозможно».

— «Хорошооооо…» — протянула я, резким движением крыла призывая Буши не торопиться. Со свирепой гримасой, пегас уже поднимался со своего места, а белесые шрамы на его бандитского вида морде наливались нехорошей краснотой, и мне потребовалось развернуть крыло и похлопать его по затылку, чтобы утихомирить собиравшегося побуйствовать жеребца – «Продолжай. Расскажи, так сказать, симтоматику и патогенез этой болячки, поразившей наш отряд».

— «К чему, командир? Ты и сама их прекрасно видишь, пусть даже и отчасти» — высокомерно, и даже неуважительно пожал плечами единорог, по-прежнему глядя поверх моей головы. Интересно, с кем это таким он связался, что стал вдруг так смел, и столь демонстративно идет на разрыв? Кто-то из знати предложил ему больше?

«Ты думаешь? О, мнится мне, что тут стоит метить гораздо, гораздо выше…».

«Да брось. Выше только принцессы, и я хотела бы посмотреть на то, как он… Стоп. А к чему метить так высоко?».

«Вот видишь? Даже у тебя бывают озарения, пусть даже эти вспышки интеллекта смогли бы озарить лишь норку самого захудалого таракана».

— «Вижу, Фрут. Вижу» — спокойно согласилась я, с холодком обдумывая пришедшую в голову мысль. Значит, Аналитический Отдел Канцелярии Ее Высочества – больше некому. Конечно, Стил Трэйл вряд ли упустил бы такого перспективного кадра, как Желли, и явно не стал бы раздумывать дольше минуты, пусть даже и рискуя навлечь на себя гнев обеих принцесс.

«Хотя, если подумать, он вряд ли чем-либо рисковал. В конце концов, Селестия знаменита тем, что умеет находить применение всем своим слугам, и бескровные схватки хитрости и ума явно должны забавлять эту бессмертную интриганку» — прикрыв глаза, я рассеянно скользнула взглядом по всем присутствующим, недовольно косившимся на моего фрументария, все так же стоявшего на своем месте – «Да, она вполне могла бы решить, что на то и щука в пруду, чтобы карась не дремал. А мы все – караси, рядом с этим огромным китом. Нет, с Трэйлом нельзя садиться играть – у него все карты крапленые, а пешки – проходные. Умен, зараза. Нет, но каков наглец!».

«Он просто многого не знает».

«Или знает слишком много».

— «Мне кажется, нам стоит разойтись, и собраться попозже» — услышав голос Желли, я подняла глаза, и уставилась на переглядывавшихся соратников. Все так же стоявший Фрут вновь нацепил маску хмурой обеспокоенности, но куда больше меня заинтересовала Лауд Стомп, с огорошенным видом крутившая головой то на меня, то на своего дружка – «Думаю, нам всем стоит заняться делами. Особенно Легату».

— «Сидеть!» — поняв, что нельзя терять ни минуты, холодно каркнула я. То, о чем я подозревала, и чего страшилась, но наконец, приняла как данность, уже не наводило на меня такую панику, как еще несколько дней назад, и я больше не собиралась видеть, как разложение охватывает и этих, близких мне пони. Вновь опершись на стол, я повторила приказ – «Всем оставаться на местах. Разве я кого-нибудь отпускала? Или вдруг решила, что ты, Фрут, будешь нашим распорядителем-виночерпием?».

— «Мне показалось, что этот совет стоит отложить, Легат» — фрументарий решил встретить грудью мой наскок, и как оказалось, был готов к открытой конфронтации – «Как можно говорить о чем-то серьезном, когда у нас множество дел? Я уже подготовил тебе список неотложных мероприятий, и…».

— «Вот и засунь его туда, где ему самое место» — процедила я, глядя на вишневого единорога. Услышав столь грубый ответ, он явно не удивился, и я заметила, как в уголках его рта поселилась складочка, исказив его морду в едва заметной, презрительной гримасе – «Вы еще не накомандовались, умники? Отправь этот список дел тем, кого мы захватили в плен — пусть поржут, что б не скучно было! А ты, Стомп, тоже хочешь что-то сказать?».

— «Разрешите обратиться, мэм?» — пегаска встала, несмотря на ничем не прикрытый, запрещающий жест своего рогатого знакомца – «Мне кажется, офицер Желли был прав, и нам стоит отложить это совещание до того момента, когда мы все будем к нему готовы. За эти несколько дней у вас в лагере накопилось множество дел, и все просто сбиваются с ног…».

— «Бла-бла-бла. Стомп, пожалуйста, покороче!».

— «Вам всем нужен отдых, мэм» — прямо заявила белая кобыла, нервно дергая крылом в ответ на раздраженные пинки Желли. Я с удивлением отметила эту странность – похоже, наш фрументарий и в самом деле нуждался в отдыхе, ведя себя все более и более неадекватно – «Многие едва держатся на ногах, да и вы…».

— «А что я?».

— «Мэм, я думаю, это не нормально, когда командующий выпадает из разговора, и начинает что-то бормотать себе под нос, потирая грудь копытом».

«Блядь!».

«Наблюдательная дама. А ты и вправду так делаешь?».

— «Эмммм… Стомп…» — следовало побыстрее выкручиваться из этой ситуации. Да, я прекрасно понимала, что после очередного покушения на мою пятнистую тушку стала чуть менее адекватной. Клянусь, я прекрасно представляла себе, как разрушительно влияет гипоксия на клетки головного мозга, и какие коленца может откалывать пошедшее вразнос сознание, но я не собиралась сдаваться, и до последнего надеялась удержать контроль над своим телом – пусть даже под сводами его черепушки бился чужой голосок.

— «Да, мэм?».

— «Знаешь, сколько раз мне говорили об этом? Или сколько раз мне приходилось умирать?» — вздернув бровь, пегаска замотала головой, насторожено следя за моим копытом, застывшим возле виска – «Я тоже не помню. Уже не помню. Несколько ком, две клинические смерти, и парочка настоящих – ты хоть представляешь, что могло вообще остаться от этих мозгов? Я подскажу тебе – нихрена! Ни коры, ни подкорки! Так что не удивляйся, если вдруг заметишь вот такие вот странности – однако во мне еще достаточно навоза, чтобы окружающие захлебнулись в говне, решив потрогать меня за вымя. Надеюсь, я понятно выражаю свои мысли?».

— «Простите, мэм. Так точно».

«Мммм, какой любопытный экскурс в анатомию. Признайся, сама придумала? Или врала на лету?».

«Заткнись. Пожалуйста».

— «Поэтому все присаживаются на свои места – тебя это тоже касается, Желли. С тобой я пошепчусь чуть попозже, и с глазу на глаз. Что ж, наш фрументарий, наш офицер, честь которого не позволяет ему открыто хлопнуть дверью, и свалить с нашего даже не тонущего, а рассыпающегося корабля, заметил очень точно – Легион загнивает» — в который раз за эту встречу, я обвела глазами присутствующих. На этот раз меня слушали все, заметив, как изменился мой голос, дрожащий из-за холодной, расчетливой злости. Я упустила свой шанс вершить суд и расправу, и теперь, мне приходилось работать с тем, что есть, хотя по уму, следовало бы разогнать всю эту братию, и влить раздробленные сотни во вновь сформированные гвардейские части… Но такого геморроя в самый разгар боев я не пожелала бы никому — «Лишившись прямого управления, вы пустились вразнос, и просрали наш лагерь. Заткнись, Шот! Еще одно слово, и… Вот, так-то лучше. Я же, увидев первые признаки надвигающейся беды, не предприняла ничего, что позволило бы ее избежать. И эта череда ошибок и откровенного наплевательства, словно колесо, прокатилось по нам по всем. По тем, кто стоит под нашим началом. По тем, кто погиб или ранен за все наши грехи. Ведь каждая их рана – это наша вина. Наша беда. И теперь, когда дым рассеялся, мы все видим масштаб катастрофы».

— «Погибло больше пяти сотен. Еще тысяча с лишним – ранены» — размеренно, словно пономарь, отчеканил Фрут Желли. Поняв, что присланная к нам соглядатай от штаба уже ляпнула все, что могла, он отстал от своей синегривой знакомой, и теперь безо всякого выражения цедил слова, глядя на полог палатки – «Еще три с лишним тысячи разбросаны по всему краю. Так что ты права – эта долгая пьеса закончена. Можно расформировывать Легион».

В палатке установилась тишина.

— «И что? Вот так вот… И всё?» — не выдержав, поднялся кипящий от злости Буш. Отбросив в сторону шлем, сорванный с головы, он развернулся, расталкивая сидящих, и направился к выходу – «И все, что мы делали… За что страдали… Все прахом пойдет?!».

— «Вернись, Буши» — негромко попросила я, прекрасно понимая, что это его не остановит. Наверное, не остановил бы и выстрел из пушки, имейся у меня такая под боком – «Вернись, я тебе говорю!».

— «А знаешь, что?!» — развернувшись, пегас остановился у самого входа, и я впервые отметила, что он гораздо старше, чем казался на первый взгляд. Наверняка ровесник Желли, мощный и угловатый, с кривыми ногами, он казался уродливой карикатурой, пародией на пегаса, и больший объем этому образу придавали неровные шрамы, испещрявшие морду светло-желтого пегаса – «Ты! Ты…».

— «Да пошла я кобыле в щель. Верно?» — негромко произнесла я, глядя в бешеные глаза Тэйла – «Тупая ссучка, бросившая всех с ворохом проблем на плечах, и вновь умотавшая куда-то в поисках приключений?».

— «Да! Это я и хотел сказать!».

— «Тогда не забудь добавить, что я, пизда такая, нашла себе их на голову, в то время, когда вы, умники, за пару недель умудрились просрать все, что «мы» тут делали несколько лет!» — сквозь зубы произнесла я. Сидевшие неподалеку пони начали понемногу отодвигаться, поглядывая в сторону выхода. Гроза, ходившая вокруг с момента моего исчезновения, наконец прогремела над головами, и никто не хотел оказаться под ударами разгулявшейся стихии – «Но даже после попытки переворота я осталась верна Легиону, и приведя к покорности один из городков, обеспечила нам тыл, куда можно было бы отступить, двинь на нас силы Грифус. Я «пасифицировала» область размером со Стэйблсайд со всеми его окрестностями, и сделала это силами одной лишь сотни пегасов – а что сделали вы? Выгляни, выгляни из палатки! Поведи по сторонам своей щербатой харей! Ну как, нравится запах горелого дерева? А ведь нам тут еще жить и жить! Или ты так гордишься своими шрамами, родео-пони? Лизни под хвост, красавчик – в этот раз мне сломали шею! Ну и у кого после этого тут больше яйца?!».

— «Чей-то ты не выглядишь мертвой!» — рявкнул в ответ пегас, впрочем, уже не делая попытки покинуть совет. Остальные заколебались, отводя глаза, но даже попытайся они выйти – им вряд ли бы это удалось, ведь весь проем распашного полога занимала туша зло пыхтящего пегаса.

— «И именно поэтому я Легат, а ты – кентурион, Буши!» — не выдержав, расхохоталась я. Услышав мой смех, в палатку сунула любопытный нос Нефела, все еще околачивавшаяся в лагере – при виде Буши Тэйла она вдруг приосанилась, и смерила его тем хищным, охотничьим взглядом, которому, по слухам, кобылы обучаются еще в утробе вынашивающих их матерей. Подняв слезящиеся глаза на сверкавшую глазами северянку, я глухо икнула, и кинула в нее чернильницей, заставив убраться обратно на улицу, после чего подняла глаза на оставшихся в палатке офицеров.

— «Мне показалось, или Буши Тэйл только что умно пошутил?» — ответом мне были неуверенные смешки. Сгрудившись у выхода, пони не знали, что им делать – уходить, по примеру фрументария, первым выскользнувшего из палатки, или же остаться вместе с Рэйном, занявшим место справа от меня, в обнимку с пузатым мешком – «Расслабьтесь. Вы чего такие серьезные-то? Не слышали о том, что смех продлевает жизнь?».

— «Наверное, это вам и помогло, мэм» — оставшись на месте, Стомп крутила головой по сторонам. Как сторона мало заинтересованная в происходящем, она старалась изо всех сил, запоминая происходящее, чтобы как можно точнее изложить все в рапорте командору – «Думаю, я могла бы принять командование над теми частями, которые вы будете расформировывать, и дождаться прибытия генерала, который своим приказом уже освободит вас от командования, расформировывая Легион».

Мое хихиканье резко оборвалось.

— «А кто тебе сказал, милейшая капитан Стомп, что я собираюсь что-то там расформировывать?» — кажется, я произнесла это громче, чем следовало, и возле выхода возникла небольшая давка. Услышав последнюю фразу, Буш вдруг резко решил повернуть назад, и хотя его подпирали остальные офицеры нашей маленькой, дружной семейки, при его габаритах это была совсем не его проблема, поэтому обратно вошли, ввалились и рассыпались по полу практически все – «Разве я хоть раз произнесла это слово?».

— «Нет, но офицер Желли четко дал понять, что…».

— «Фрументарий Желли временно отстраняется от своих обязанностей, кои будут возложены на его заместителя, Блуми Нэтл. И он это уже понял, Стомп, не сомневайся. Он умный, ты же знаешь» — неприятно ухмыльнувшись обескураженной пегаске, я перевела взгляд на остальных пони, поднимавшихся с матерчатого пола – «О, вы еще тут? А почему?».

— «Хватит уже издеваться, Раг!» — скривился Тэйл, вновь присаживаясь к столу. Зимний день продлился недолго, и на улице уже сгущались вечерние сумерки, расцвеченные светом многочисленных факелов, и разрываемые визгом пил и стуком молотков. Огонь не пожалел ни возведенных нами домиков, ни убогих землянок северян, и теперь в крепости и вокруг нее лихорадочно возводили настил, на котором, словно сугробы, одна за другой, разворачивались многочисленные палатки, привезенные с собой прибывающими частями гвардейцев. Да, командор, нам до твоего опыта и знаний расти еще и расти… Поднявшись, розовый пегас зажег стоявшие в палатке жаровни, и принялся выкладывать на стол многочисленные свитки, раскладывая их перед каждым сидевшим возле него офицером.

— «А это еще что?».

— «Это? Это то, что мы будем теперь представлять из себя, Буши» — холодно произнесла я, раскатывая посередине стола тот образец, что послужил основой для остальных десяти копий. У нас ушла вся ночь, чтобы закончить эту работу, и не раз, и не два мне приходилось приводить в чувство Рэйна, с помощью живительных подзатыльников прерывая его пространные монологи, в которых он критиковал придуманные мной нововведения, предлагая свои варианты, но затем смирялся, и вновь принимался работать пером, лишь для того, чтобы вновь начать спорить уже по другому вопросу – «Как всегда, перед прочтением – съесть».

— «Чего? А это как?» — насторожился Шот, за что заработал от брата покровительственную усмешку. Да, а я ведь про мозги просто так, фигурально говорила…

— «Это значит, поменьше открывать рот о том, что было прочитано» — пояснил Рэйн.

— «Это была шутка такая» — пояснила я. Пусть это была и неуместная веселость, но в тот момент мне показалось правильной мысль разрушить, разнести, разорвать все те старые связи, что опутывали нас, словно цепляющиеся за ноги водоросли, стремящиеся утянуть на дно незадачливого пловца. Нажать на надлом, дать ему разойтись, разнося на кусочки все то, что было когда-то выстроено нами, но из стройной конструкции на пять сотен пони, превратилось в нелепое, раздувшееся, колченогое сооружение, представавшее перед моим мысленным взором сумасшедшим гибридом высотного дома, и деревянной, рассыпающейся водонапорной башни. Дать ему рухнуть, и уж потом, из обломков, сложить то, что в будущем будет избавлено от тех ошибочных решений, которые привели нас на грань поражения.

— «Эээээ… А что значит «переподчиненное кентурии крыло»? Это что, мы теперь с наземниками в одном строю воевать будем?».

— «Если ты считаешь, что твои соратники, лишенные крыльев, чем-то хуже тебя, Шот, то только заикнись еще об этом, и я сломаю тебе твои порхалки, после чего – отправлю пасти кур на какую-нибудь задрюканную ферму» — мило улыбнулась я насупившемуся пегасу – «Буши, одним из твоих поручений будет вправить мозги этому кретину. Чем больше он общается со своей биологической родней, тем тупее, наглее и ограниченнее становится. Оскотинивается, причем вижу это уже не только я. Возьми его пока к себе, а на его место я поставлю кого-нибудь пожесче – ту же самую Блуми Нэтл. Мы сможем обойтись пока без контрразведки, тем более, что она и так мышей не ловит… Ведь меня уже ждали в том бурге, причем не первый день. А сведения они получали несомненно отсюда. Тэйл, дружище – ты меня слышишь?».

Пробурчав что-то невнятное, пегас скрылся за развернутым свитком.

— «Буши, дружище…».

— «Мммммм!».

— «Ты читаешь свиток вверх ногами» — ласково попеняла ему я. Дернувшись, тот перевернул свиток, и лишь когда услышал неуверенные смешки, понял, что его нагло обманули.

— «Издеваешься. Вот вечно ты издеваешься» — сердито прорычал тот, вновь переворачивая свиток, зашуршавший сминаемой под копытами бумагой – «И как тебя только муж еще не выдрал?».

— «О, не волнуйся. Он обещал вплотную заняться вопросами моего воспитания» — сверкнула глазами я, заставив того снова уткнуться мордой в бумагу – «Итак, если поток остроумия иссяк, я вкратце расскажу вам то, что написано на этих бумажках. Это вчерне написанный план реорганизации Легиона, согласно которому, мы сможем управляться с необходимыми нам силами, сохраняя командную цепочку, и преемственность командования. Для чего это все нужно? Приведу простой пример — Шот, не подскажешь ли, сколько у нас сейчас есть кентурионов? Это командующие сотнями, если ты вдруг по-пегасьи пропустил это мимо своих ушей».

— «Около пятисот, а что?» — ершисто откликнулся пегас, недовольно сверкая на меня из-под шлема, как и положено, оказавшегося у него на голове – «Я знаю, кто это такие, и знаю, сколько их – двести десять земнопони, и двести восемьдесят четыре пегаса. Ну, и шестнадцать единорогов».

— «Отлично. А сколько из них присутствует в этой палатке? А скольких из них ты, я, Буш, или кто-либо еще, знаем лично?».

— «Ну…».

— «Вот-вот. Именно на это я хотела обратить ваше внимание. Когда-то я формировала этот небольшой отряд, опираясь на личную преданность каждого нашему делу. Кто не устраивал меня – тот уходил, или начинал службу с самых низов, рядовым легионером. Так отсеивались те, кто не мог быть полезен лично мне, однако время идет, и, как и вы, я знаю большую часть из наших офицеров лишь по бумагам. Они – это имена на желтоватых листах, и ничего более. И именно поэтому вся наша система дала сбой – она не была рассчитана на такое количество пони».

— «Так ты предлагаешь сократить это количество?».

— «Нет, Колт. Скорее, организовать это стадо» — устало помассировав уши, ответила я синему жеребцу. Притулившись в сторонке, он нервничал больше остальных, справедливо решив, что вольготному житью нашей крылатой разведки пришел маленький пушной зверек – «Вот, гляди: Легион будет разделен на наземные и воздушные части, а также вспомогательные подразделения. Самым маленьким подразделением будет кентурия – около ста земнопони и приданные к ним одно-два крыла пегасов. Командовать ими – как земнопони, так и пегасами – будет кентурион».

— «Земнопони?!» — невольно вырвалось у находившихся в палатке пегасов.

— «И даже единорог!» — свирепо ухмыльнулась я, обводя взглядом ошарашенных жеребцов, и всем своим видом показывая, что только и жду повода провести показательную порку – «Понятно? Вот и чудненько. Далее… Десять кентурий будут собраны в когорту – это так раньше называлось место под лагерь, если не ошибаюсь. Огороженное место, с частоколом и вышками, на которых торчали часовые. Надежное место, шагающая крепость, которой и станет такая вот тысяча пони. И вот эти вот когорты и будут теми подразделениями, которыми будут командовать доверенные, известные лично мне пони».

— «А что же с пегасами?» — с недовольным видом поинтересовался Тэйл, до поры скрывая раздражение, и явно напрашиваясь на то, чтобы я все-таки пощупала его вечно недовольную морду – «Нас теперь на землю решили ссадить?».

— «Будешь выпендриваться, и я тебя не только на землю – и на цепь посажу!» — холодно посулила я надувшемуся на пару с братом уголовного вида пегасу – «Ты пока сиди и думай, как будешь объяснять, почему твои подчиненные прошляпили такую орду. Да-да, не нужно так дергаться – поздно уже! А с пегасами тоже не все так просто будет. Их мы сведем в отдельные формирования – крылья, от трех до девяти пегасов в каждом. Пять крыльев будут формировать звено, примерно из пятнадцати — двадцати одного пегаса. Несколько звеньев будут формировать клин, из которых будет состоять уже пегасья стая. Как видите, для формаций крупнее звена, мы дали лишь самые приблизительные цифры, поскольку подразделения пегасов будут варьироваться в численности, и мы сможем формировать из них группы нужной нам величины. Конечно, стоит придумать и новые звания, чтобы пегасьё не обиделось, что их, мол, обделили. Например, декурион вполне может командовать клином, а какой-нибудь… Нет, не пойдет. Никаких «старших декурионов», ведь стаей должен управлять уже непосредственно Легат. Значит, остановимся на этом… Ну, и еще несколько должностей, о которых я хотела бы сказать отдельно. Первая – это Praefectus Castrorum – префект лагеря, на которого будет возложена задача возведения основного лагеря, вспомогательных лагерей, а также забота о наших стоянках в Эквестрии. На эту должность, даже без обсуждения, я назначаю Черри Дроп. И не делай такие удивленные глаза, Колт — об этом мы поговорим с тобой позже. Ну а вторую должность… О второй я как раз раздумывала, и терзаясь сомнениями, решила подождать».

— «Вот и правильно» — буркнул один из братцев, сидевших напротив меня. Закончив читать, или скорее, просто разглядывать закорючки, выдаваемые мной за копытописный почерк, они о чем-то задумались, сиротливо сидя у стола – «Слишком много нововведений. Послушай, а ты точно не собираешься все это бросать? Ну, вдруг ты опять решишь, что мы тут тебя ущемляем…».

— «А ты собираешься давать мне повод, Буши?» — подняв бровь, я вперила взгляд в сморщившегося, точно зевнувший мопс, жеребца – «Тогда готовься к небольшим изменениям в той части устава, которая относится к наказаниям. Да-да, усмехайся-усмехайся. Посмотрим, как ты посмеешься, когда я последую примеру создателей этих чудных армейских формирований и введу запрет на отношения внутри подразделений. Причем полный. А так же начну увольнять в запас жеребых. Вот будет весело…».

— «Ты этого не сделаешь!» — ошарашенно вскинулся Тэйл. Превративший половину своей кентурии северян в один большой и бурный гарем, он был бы первым, кто пострадал от такого рода запретов – «Ты раньше не была такой злобной, Раг! И ты не… Погодите! А может, это подмена? Точно! Перевертыш! Как тогда, в Кантерлоте!».

— «Ты это уже говорил. И я, в принципе, не против той, «проверки», которую мне иногда устраивает Графит» — закатила глаза я под ехидное хмыканье остальных. Жеребцы втихую развеселились, в то время как о морду Лауд Стомп можно было бы зажигать спички – «Так что облом, Буши, облом. И это я еще не обращалась к своему учителю… Как думаешь, фантазия Ее Темнейшества намного превосходит мою, или нет?».

— «Ндаааа, это все-таки ты» — сокрушенно увял пегас, под смех своих сослуживцев. Обстановка немного разрядилась – «Ну ладно, уговорила. Будем делать по-твоему».

— «А теперь только так и будем делать, Буши» — несмотря на шутливый тон, я говорила абсолютно серьезно. Тень моих многочисленных ошибок сгущалась, и теперь напоминала ураган, тянущийся ко мне хоботом темного смерча – и я не знала, когда настанет тот час, что ознаменует последнее из моих заблуждений».

«Веревка. Гроза. Молнии. Раскачивающиеся ветки».

«Что?».

«Духи ушедших спускаются с Небесных Лугов. Звезды смотрят с бездонного неба. Последний рывок. Нет больше боли и страха. Нет сожалений и бед. Нет… Нет ничего. Только звезды».

Тишина. Только шипят дрова в полыхающих жаровнях.

— «Мэм?».

— «Да, Стомп. Говори».

— «Если вы не собираетесь расформировывать Легион, то мне, пожалуй, стоит…».

— «Нет, капитан. Не стоит» — оглушенная шепотом, раздавшимся и затихшим у меня в голове, я подняла голову и безо всякого выражения уставилась на белую гвардейскую кобылу, глядя то на нее, то сквозь нее, в темноту, разливавшуюся за палаткой. Огражденная со всех сторон боками своих товарок, принадлежавших теперь офицерам, она не могла защитить нас от неумолчных звуков возводимого заново лагеря, но мне показалось, что на фоне этих повседневных, обыденных звуков, еще оглушительнее казалась та тишина, которая зародилась где-то внутри.

Нужно было лишь услышать это молчание.

— «Впрочем, я хотела бы узнать, на что рассчитывает прибывающий генерал, и нужно ли мне готовиться к чему-нибудь неожиданному. Например, к насильственной смене командования».

— «Я уверена, что такой приказ не мог бы поставить перед ним никто, кроме принцесс, мэм!» — завертела головой пегаска, настороженно поглядывая по сторонам. Что ж, ее можно было понять – после брошенной мной фразы, ставшие чуть спокойнее морды моих подчиненных тут же окаменели – «Разрешите спросить, Легат – почему вы так решили… мэм?».

— «Обойдемся без чинов, капитан. И как я уже сказала, тут более раскрепощенная атмосфера. Понимаешь, о чем я?».

— «Спасибо, мэм. И все же, как вы… Как ты догадалась об этом, Легат?».

— «Я не хуже тебя умею читать между строк официальных документов» — буркнула я, бесцельно крутя по столу лежавший передо мной грифоний кинжал-мизерикордию, каждый раз останавливая его так, чтобы четырехгранное лезвие ложилось точно под стрелку копыта – «И догадалась, что сводный штаб, возглавляющий четыре тысячи гвардейцев, просто так куда-нибудь не пошлют. И уж точно не отправят с ним генерала, который из своих наград может отлить себе статую, в полный рост. Ну вот и подумай, доверят ли такой вот дивизион, пусть и сводный, простому лейтенанту?».

— «Нет, мэм. Не думаю» — вновь замотала головой та, но тут же спохватившись, добавила – «Мне кажется, вы не совсем точно соизмеряете свое звание и возможности, мэм. Вы сейчас на бригадного генерала тянете… Ну, по крайней мере, на полковника».

— «Я просила без чинов, Стомп!» — стукнув по столу, я нахмурилась, глядя на сидевшую неподалеку пегаску – «И не нужно мне в уши дуть, хорошо? В том ресторанчике, куда ты завалилась со своей «проверкой», ты была гораздо бойчее!».

— «Это было до того случая в ресторане» — буркнула себе под нос белая пони, вслед за мной кидая взгляд на слегка шевельнувшийся полог палатки – «Ты постоянно меняешься, Раг. Сейчас ты одна, а потом – совершенно другая, и если бы меня спросили, то я бы уверенно сказала, что в тебе словно бы живут несколько пони… И с каждым ты борешься, не всегда при этом побеждая».

«Умная. Эх, а мне что досталось?».

«Кто-то тут давно не пробовал таблеток?!».

— «Спасибо за интересный анализ моего психического состояния. Но мы говорили о другом, верно?» — похоже, эта кобыла была чертовски умна, и мне следовало побыстрее избавиться от нее. Хватит с меня и того черного охламона, что неотступно находился возле меня в течение уже нескольких дней!

— «У меня нет сведений о том, какие приказы мог дать ему командор» — покачала головой Стомп, вытаскивая из кармашка на боку прикрывавшей бок брони аккуратно сложенную бумагу – «Но думаю, не будет большой беды, если я сообщу, что мне было приказано явиться сюда, и в течение нескольких дней «подготовить контингент лагеря к прибытию генерала». Что это значит – решать тебе. Ну, и этому самому «контингенту», понятное дело».

Молчание длилось долго.

— «Значит, смена власти» — пробормотал про себя Тэйл – «Эх, а как хорошо все начиналось…».

«А может, дать им прочувствовать, чем пахнут гвардейские накопытники?» — мысли, до того притихшие, приплюснутые, словно блины, понемногу выбирались на волю, и закружились в цветном водовороте. Прикрыв глаза, я откинула голову, бездумно следя за этим калейдоскопом, позволив ему вертеться в свое удовольствие – «Они решили, что смогут сами командовать чем-либо, без моей дружеской помощи? Что ж, гайки можно крутануть и в обратную сторону… И пусть этот генерал жмет, плющит и давит ту толпу, что осталась от Легиона, загоняя в давно и прочно сформировавшиеся рамки, а мы…».

«А мы будем направлять его усилия, из тени. Корректировать их, чтобы на выходе получить то, что нужно именно нам» — подхватил грассирующий голосок, одобрительной улыбкой раздвигая точеные черные губки – «Молодец. Соображаешь. Бороться с бурей бессмысленно – нужно ее оседлать. Одна тростинка ничто против урагана – но лес противостоит даже самым суровым ветрам. И кстати, мне понравилось это «мы». Как мило».

— «Значит, так тому и быть».

— «Что?» — непонимающе вскинулся Тэйл, с недоверием глядя на мой подбородок, словно желая выпытать у него, о чем думает его хозяйка – «Но раньше ты бы не потерпела такого вмешательства в наши дела!».

— «У нас нет других дел, кроме служения Эквестрии и принцессам, Буши. Поэтому мы встретим генерала, которого прислал нам командор Вайт Шилд, и окажем ему всяческое содействие. Конечно, ложиться под него я не собираюсь, и вопрос назначения и снятия с должности офицеров оставлю за собой – как я уже говорила, «эффективных менеджеров» я здесь не потерплю. Но судя по тому, кого именно отправил к нам командор, этот вопрос был утрясен на самом что ни на есть верху. У подножия трона, я бы сказала. Поэтому, джентельпони, начинаем готовиться к этому знаменательному событию по плану капитана Стомп. У тебя же есть план, верно?».

— «Я готова изложить его на завтрашнем утреннем совещании».

— «Вот и отлично» — хмыкнула я, посмотрев на остальных пони – «Эй, чего такие серьезные-то?».

— «Ты просто не служила до Легиона, Раг» — уныло буркнул Буш – «И вот брательник мой, охламон, тоже. Я ж рассказывал тебе, как слинял от муштры и бессилия, с каким смотрел на контрабандистов и лазутчиков всех видов и мастей. Понячьи перья, да через границу кто только не летал – если мог договориться с офицерами, конечно. А стоило их только задержать, как являлся какой-нибудь лощеный мулий сын с офицерской звездой на доспехе и забирал их – якобы на допрос. После чего те попадали куда им было нужно, передавали товары, и шли или летели в ближайший городок, пить кофе с булочками. А на следующий день их выдворяли из страны – с караулом, конечно же, но выглядело это так, будто к ним приставлен почетный эскорт. Грозили на прощание копытом и выкидывали вон. А через месяц все повторялось вновь.

— «И что, никто и ничего не знал? Или не хотели знать?».

— «А ты представляешь, интересы скольких важных пони затронул хотя бы один перекрытый контрабандный поток? Или официальные цены на способные впитывать магию камни? «Нет золота в Серых горах», как говорят грифоны, и тут же добавляют «Но каменьев – не счесть!», и поверь, они не чета той ерунде, что таскают на себе всякие знатные хлюсты, или лежащей в банке на счетах! Мы однажды задержали грифона с одним из таких камней, и он, усмехаясь, дал нам на него взглянуть – вот мол, поглядите хоть разок, ради чего рискуете от начальства трензель в зубы получить. Вот и увидел…

— «И как? Ну, камень. Наверняка – ограненный. Большой».

— «Эх, не понимаешь ты, Раг» — махнул копытом Буши, мечтательно закатывая глаза – «И я не понимал, пока не увидел. Он был небольшим, похожим на пирамидку, со множеством граней. И свет… Из него просто лучился свет и магия. Даже я это почувствовал – по перьям будто холодок пробежал. А этот гад еще и ухмыляется – мол, за такой камушек не то что ваши единороги, сама принцесса что хочешь отдаст, и себя в придачу. И усмехается так нагло! Ну тогда-то я ему клюв на бок и своротил. Потом еще одному… Ну, а что потом было, ты знаешь».

— «И ты не хочешь терять то, что приобрел в Легионе?» — прищурившись, я разглядывала казавшегося до поры простым, как валенок, пегаса – «А было что приобретать? Есть за что бороться?».

— «Есть. Кое-что есть» — наморщив лоб, тот коротко подумал, и уверенно рубанул крылом воздух – «Есть! Я вновь себя пегасом почувствовал! Ты думаешь, легко это – в Гвардии служить? У тебя голова светлая, хоть и вечно норовишь себя дурой выставить, и сразу поняла, что офицер умным должен быть, чтобы все предписания исполнить, принцессам да Эквестрии послужить, да честь офицерскую не уронить перед всякими там грифонами да зубрами. Потому в офицеры либо единороги одни попадают – умные, значица! – либо пегасы и земнопони из тех, кто побойчее, да умишком не обижен. Мне полегче было, когда нас, в твое отсутствие, Стомп на офицерские курсы погнала, а вот остальные – хлебнули на них навоза. И патенты офицерские у нас с пометкой «временные» — подтверждению, значица, подлежат. Вот и подумай, кем мы тут станем, когда этот генерал прилетит».

— «Вы по-прежнему будете служить Эквестрии!» — вмешалась Лауд Стомп, красноречивыми взглядами призывавшая меня закругляться, пока Буш не заразил своими взглядами остальных офицеров.

— «Эх, штабная!» — горько вздохнул тот – «Не знаешь ты, как эти контрабандисты на тебя смотрят, когда несешься вдоль границы, и вдруг замечаешь кружащих в облаках грифонов. И направляешься прямо к ним, на перехват! Подлетая к ним, ты вдруг видишь не сытое самодовольство, и не азарт, как при встрече вот с вами, золотыми жеребцами и кобылами — а беспокойство в этих круглых, птичьих глазах. Видишь, как оно усиливается, когда нарушители видят, что ты не один, что ты – из Легиона! И вот тогда в них просыпается злость и жажда драки. Ну, думаешь – вот оно! Только бы нашелся какой-нибудь повод… И эти гады пернатые чуют, что ты не только к офицеру отволочь можешь, но что ты и подраться не прочь. Что ты жаждешь этого! Видят туники эти разноцветные, видят этот доспех, видят шипастые накопытники – и отступают. Бегут, не принимая боя!

— «Да ну? Ты на них такой страх нагнал?» — ухмыльнулась я, поглядывая на гвардейского капитана, на морде которой, помимо презрительной гримаски, появился и чисто профессиональный интерес – «Я устала отмазывать тебя от наказаний, подвергнуть которым тебя требовали у меня джентельпони, толкущиеся в дипломатическом ведомстве, и новом Генеральном Штабе Гвардии. Но лично мне нравилось, что при тебе участок от Фланкфурта до Собачьих гор был на замке. Значит, контрабанда и бандитизм? Тогда понятно… И что ж, все они трусливые мерзавцы и рабовладельцы? Что ж это за народ такой?!»

— «Да брось! Только родовая аристократия. Типа наших единорогов» — замотал головой Тэйл. Из-под распущенной на животе кольчуги, в его копыта выпала сплющенная, изогнутая с одной стороны фляга – «Да и то, не все. Ты бы с ними подружилась, поверь. Помнишь, как я предлагал тебе набрать кентурию из грифонов?».

— «Ага. И что бы мы делали сейчас? Я предпочитаю спать не опасаясь удара в спину».

— «Так нужно просто заставить их главных забыть эти гнусные обычаи!».

— «Ага. Вот так вот просто взять – и заставить этих кронпринцев, фрайхерров и прочих гауляйтеров с риттерами превратиться в обычных лавочников, виноделов, каменщиков и сталеваров?» — вздохнув, я протянула было ногу за флягой, но одумавшись, отстранилась, заметив подозрительно неподвижную тень возле входа в палатку. Черный тиран не нашел ничего интереснее, чем следить за честной, добропорядочной женой? Или же… — «Ну да, и как это сделать?».

— «Ну, эт я не ведаю» — развел копытами пегас.

— «Вот именно! Зато осуждать и критиковать вы все горазды!» — сморщив нос, я потерла простуженное горло, в который раз задумавшись о вязанном шарфике или теплом воротнике — «Но как только появилась возможность себя проявить, когда появилось желание что-то совершить, вы пустились вразнос. Две недели Легион находился под командованием примипила – второго по званию пони в этом подразделении, окруженного преданными офицерам. Две недели! И тут выясняется, что за все эти четырнадцать дней никто даже и не подумал, что стоило бы закрывать ворота на ночь!».

— «Их закрывали… Сначала. Потом забыли» — пробурчал Биг Шот, поглядывая на прикладывавшегося к фляжке Буша.

— «ДВЕ НЕДЕЛИ, ШОТ!» — поднимаясь, проорала я. Нужно было встряхнуть этих раззяв, иначе весь мой план по реорганизации Легионе пришлось бы тащить на своей собственной спине. Встав, я обвела глазами сидевших в палатке пегасов – «Одни забыли закрыть ворота, другие ударились в интриги, третьи вообще приглядели себе тепленькое местечко, и пошли на конфликт для того, чтобы уйти с гордо поднятой головой! Вот вся моя жизнь – разгребать за другими! А теперь, когда я предложила какой-никакой, а план по разгребанию всего этого навоза, все, что вас заботит – это как сохранить свои тепленькие места?».

— «Эй, я такого не говорил!» — рявкнул в ответ Тэйл, вскакивая и становясь напротив меня. Алкоголь подогрел эту тушу, и я мельком успела подумать, что низенький столик вряд ли остановит массивного пегаса, задумай мы с ним сцепиться всерьез – «Да я готов зубами грызть эту работу, но только чтобы все наши надежды, все эти труды прахом не пошли! В отличие от вас, мне навоз жрать не привыкать! Наелся уже, на этой службе! И я не готов выгнуть шею и покорно ждать, пока кто-то будет решать, нужно было кому-нибудь мое геройство, или нет! Это, мать вашу за вымя, мои ошибки! И я за них буду отвечать! Но все, что я сделал – тоже мое! И этого у меня не отнимет никакой генерал!».

— «Верно! Верно говоришь!» — палатка сотряслась от воинственных кличей. Один за другим, кентурионы вставали, и вместе с Бушем принимались лупить копытом по столу, словно заразившись его пьяным азартом, рожденным дешевым вином. И ощущение понимания, почему так быстро напился Буши, почему так истово поддерживали его остальные пегасы, и почему пошел на конфликт Фрут Желли, неприятной волной пробежалось по моей шее и спине, верхом на табуне колючих мурашек. Виной всему был самый обычный страх. Страх потерять что-то важное в жизни, боязнь признать, что несколько лет были потрачены зря. И кажется, мне стоило бы радоваться этому пониманию и этому страху, но…

Иногда неведение – одно из главных элементов счастья.

«Он придаст им сил. Нужен лишь толчок. Надежда».

«Тогда дадим им ее?».

— «Верно!» — надрывая связки, гаркнула я, перекрывая поднявшийся шум. Никто не заглянул в штабную палатку, чтобы выяснить, что же именно в ней происходит, и это подтвердило кое-какие мысли, пришедшие мне в голову – «Вот теперь я верю, что можно хоть что-нибудь сделать с этим навозом! Что у нас получится вытянуть из болота этого деревянного поня! Значит, вы готовы пахать, ждать и надеяться, что мы выдержим? Что мы не отступим? Что мы не подведем?».

— «Да!».

— Тогда я тоже пообещаю вам кое-что!» — устав слушать этот грохот, я отбросила в сторону стол, шагнув вперед, в центр круга, образованного мерцающим светом жаровен и фонарей – «Я никому на позволю сломать то, что мы создали! Вопреки воле политиков, невзирая на желание чинуш и генералов, отмахиваясь от завывания всяких малохольных, поучающих всех вокруг, как правильнее жить, я не позволю развалить Легион! Мы вместе сделаем так, что нами будут гордиться, и когда-нибудь, из ваших орденов и медалей отольют памятники. Или барельефы. Отныне и впредь, я буду нести ответственность за всех вас – и поведу Легион! Но учтите, если я веду – то я и отвечаю, и ваши ошибки станут ошибками моими, как и наши общие победы. Поэтому если вы готовы взяться за эту работу – так давайте делать ее хорошо!».

— «Во! Эт то, что я давно мечтал услышать!» — расчувствовавшись, завопил Буш, в порыве сентиментальности двинувшись ко мне пообниматься. Стиснутая небольшой толпой, я только ухмылялась и кряхтела, мысленно поздравляя себя с укоренившейся привычкой дефилировать где бы то ни было в полном комплекте брони, лишь в палатке сбрасывая с себя тяжелые, давящие железяки, но даже там оставаясь в облегающей все тело кольчуге, чьи плоские, мелкие кольца, спокойно лежавшие на шерсти безо всякой подкладки, уже практически перестали ощущаться, став привычным, надежным, внушающим спокойствие весом. Бросив взгляд на иронично качавшую головой Стомп, я все же решила немного остудить чересчур разошедшихся товарищей, специально повысив голос для тех, кто таился снаружи – «Однако, вопрос о наказаниях никто не снимал. И я извещаю всех и каждого, кто находится сейчас с нами, что время мягких порицаний и внушений закончилось. Я не стану миндальничать, а буду подвергать провинившегося тому наказанию, которое сочту необходимым и обоснованным. Вплоть до… Вплоть до разных несчастных случаев и героической гибели на боевом посту. Это понятно?».

— «Но…».

— «Или вы думали, что я забыла?» — мой голос внезапно стал острым, словно бритва, полосующая обнаженную плоть. Стоявшие передо мной пегасы, вдруг, переглядываясь, содрогнулись – «Или вы думали, что я простила?!».

— «Никак нет, Легат» — тихо ответил за всех Колт.

— «Вот и хорошо!» — я вновь попыталась улыбнуться доброй, материнской улыбкой, но моя морда… Она меня больше не слушалась, и улыбнулась лишь нижняя ее половина, искривив болезненно рот, в то время как глаза продолжали вглядываться в стоявших передо мной жеребцов, скользя от одной морды к другой, ловя и ломая направленные на меня взгляды. Испугавшись, я попыталась было исправиться, и произнести что-нибудь ободряющее – но было уже поздно, и подхватив наполовину развернутые свитки, товарищи удалились, оборачиваясь и негромко переговариваясь на ходу.

— «Стомп, ты тоже можешь идти» — простонала я, без сил опускаясь на брезенчатый пол палатки и откидывая голову, прижавшись затылком к поддерживавшему крышу столбу. Кажется, пегаска хотела о чем-то спросить, но поколебавшись, тихонько вышла, с шуршанием опустив за собой отвернутый входной клапан.

Стало темнее. Тени, до того казавшиеся лишь отражением фигур окружавших меня соратников и товарищей, зажили своей жизнью, скапливаясь в углах и под жаровнями, заставив меня вспомнить старую поговорку о том, что самое темное место – именно под пламенем свечи. Туда, куда не проникает свет. Визг пил и грохот молотков не становился тише — работы продолжались и днем, и ночью. Слишком многое было сожжено, слишком многое развеялось прахом. Слишком много новых могил получило это место, не просто так названное Кладбищем Всего Забытого.

Как бы ни было удобно это место, я твердо намеревалась оставить его, и как можно быстрее, в идеале, пройдясь по нему магическим огнем. Интересно, насколько сильным магом стала Твайлайт после раскрытия своей истинной сути? Смогла бы она превратить это место в одну невысокую гору, покрытую блестящим, спекшимся камнем?

— «Если есть что сказать – говори» — пробурчала я в полумрак. Угли в жаровнях уже давно покрылись пеплом, но у меня не хватало сил, чтобы подняться, и подбросить туда дров – этот разговор словно высосал все мои силы, и до того невеликие, даже спустя пару дней, прошедших после сражения. Прибывшие на подмогу передовые части Гвардии говорили, что зарево алхимического пожара видели даже в Хуфгрунде и Новерии. Помолчав, я немного повысила голос – «За вуайеризм я придумаю дополнительное наказание!».

Через несколько секунд, входной полог приоткрылся, и в образовавшуюся щель вошел вишневый единорог, неохотно перебирая ногами. Кажется, всем своим видом он пытался показать мне, как не хочется ему переступать порог этого места, однако, на мой взгляд, он переборщил с этой пантомимой, как и с чрезвычайно брезгливым выражением морды, с которым он обозрел устроенный нами бедлам. Помолчав, он перевел взгляд на меня, и не отрываясь, разглядывал мою привалившуюся к столбику тушку.

Я лишь усмехнулась, наслаждаясь тишиной, и вслушиваясь в это многозначительное молчание, ощущая, как оно сгущается, проходится по моей шкуре, задевая самые маленькие шерстинки, приминая и придавливая их к покрывающейся мурашками коже… А вот интересно, какого она у меня цвета? Черная, или розовая? И какая вообще бывает у пони?

«Оч-чень своевременный вопрос!».

— «Если есть вопросы – задавай» — не открывая глаз, снова буркнула я, понемногу теряя терпение. Молодость вообще не любит ждать и терпеть, как говорят старики, но что они могли требовать от той, чей биологический возраст едва перевалил за десять лет? – «А копии новой организационно-штатной структуры Легиона получишь сам, через своих доверенных пони. Слухи разойдутся, и подготовят наших подчиненных к изменениям, а через пару дней мы вывесим их официально».

— «Генерал первым же делом распорядится сорвать и уничтожить эти каракули».

— «Верно. Но зато это придаст всему происходящему ореол запретного плода. А запретного – значит, желанного».

— «И ты надеешься переиграть самого генерала Туска?».

— «Поглядим» — я потянулась, и не открывая глаз, повернулась к едва тлеющей жаровне, ловя угасающие волны тепла – «Жизнь решит, кто нужнее этой стране, этому народу. Мои глупости, гвардейские косности, или грифоний квартет. Кстати, я надеюсь, что ты захватил с собой перо и чернила, ведь мы тут так славно посидели, что теперь вряд ли сыщется и то, и другое».

— «Так значит, вопрос о моем уходе уже решен?».

— «Ну ты и козлина, Желли!» — зло восхитилась я, ощущая, как внутри занимается недобрый огонь – «Я все ждала подобного вопроса, а когда он, наконец, прозвучал, даже не знаю, как от него защититься! Всего одна фраза – и уже не ты уходишь, а я выгоняю взашей несправедливо обиженного, затравленного и объеденного товарища, наплевав на его высокодуховные и высокоморальные качества! Что ж, хорошо, пусть будет так. Надеюсь, бумажку сам сочинишь, или будешь ждать, пока я, наконец, что-нибудь рожу? Смотри, ведь я, в порыве страсти, могу и всякой ерунды написать…».

— «Мне хватит твоего слова. А бумагу можешь и по почте прислать».

— «Угу. Вместе с Дэрпи» — хрюкнула я, даже не думая открывать глаза. Шевельнув ушами туда и сюда, я не услышала ничего, напоминавшего шелест бумаги или шорох открываемых седельных сумок. Что ж, похоже, концы действительно обрублены и стоявшему у входа жеребцу было действительно наплевать на условности, которые сопровождали бы его уход со службы в Легионе – «Ну что ж, тогда прощай, Фрут Желли. Я сохраню теплые воспоминания о нашей совместной службе, и буду иногда вспоминать наши приключения, а также первое знакомство. Передавай привет Стил Трэйлу, и не забудь сказать ему, что он козел».

В палатке вновь установилась осязаемая, напряженная тишина.

— «И все?».

— «Я знаю этого пони меньше твоего, поэтому да, это все, что я хотела бы ему передать».

— «Я не об этом. Не будет никаких обвинений? Ни жалоб? Ни угроз?».

— «А также криков «Ты миня предал, сволачь ниблагадарная!» и пожелания свернуть себе шею, или чтоб тебя сожрал канализационный люк, и не подавился ни разу» — равнодушно пожала плечами я. Становилось все холоднее, и я завозилась на своем месте, ощущая, как холодят мою шкурку кольчужные ворот и рукава. Похоже, проблема воротника или шарфа вставала передо мной в полный рост – «Ты присоединился к нам, рассчитывая что-то получить, и я могу лишь сожалеть, что Легион не способен дать тебе большего. Каждый ищет свое место под солнцем, так что да, я лишь поблагодарю тебя за хорошую службу, и пожелаю счастья, здоровья, и успехов в труде».

— «В твоих устах это звучит как пожелание скорее сдохнуть, и как можно мучительнее» — впервые обнаружил какие-то чувства единорог. Голос его звучал все так же глухо, но теперь в нем появились нетерпеливые, раздраженные нотки – «Это все, что ты мне хотела сказать?».

— «А что хотел сказать мне ты? Есть, о чем доложить, или ты просто решил потратить мое время?» — зло хмыкнула я, с кряхтением принимаясь подниматься с уже откровенно холодного пола. Воздух в палатке холодил мои губы и нос, но я старательно не обращала внимания на укусы холода, делавшего мое дыхание похожим на облачка для текста на странице какого-нибудь комикса – «Что, не ожидал? Дважды повторенная шутка становится не смешной, и сыграть с собой ее еще раз я не позволю. Мы уже все сказали друг другу, Фрут Желли, и еще кое о чем – промолчали. Но главное, что мы поняли друг друга, а это был довольно редкий товар в мои дни».

Вскинув голову, я обошла стоявшего передо мной жеребца, и молча вышла из палатки. Я и вправду не собиралась более занимать свои мысли тем, что сделает дальше этот серьезный, последовательный и очень умный единорог. Он выбрал свою дорогу и мне оставалось лишь сожалеть об утраченных возможностях, которые могли бы заставить эту историю идти другим путем… Но я не собиралась этого делать. Каждый сам кузнец своего счастья, и если Фрут решил, что с него довольно полевой работы и его талант нуждается в развитии – я могла пожелать ему удачи на поприще разведки, контрразведки, или просто рутинной работы с биржевыми спекулянтами и махинаторами всех видов и мастей.

Но я точно была уверена, что ничего не забуду, и никогда не дам второго шанса тому, кто бросил товарищей в беде.

---

Прибытие генерала Глиммерлайта «Челюсти» Туска произошло ровно в полдень. Старомодный, украшенный вензелями и гербами экипаж, выполненный в стиле большой кареты, опустился с небес в сопровождении эскорта из многочисленных повозок, над бортами которых торчали головы с синими и белыми гривами, пропущенными в прорези на гребнях гвардейских шлемов. Пологи повозок были опущены и морозный ветер ворошил эти длинные ежики, торчавшие из шлемов словно щетки, благодаря не слишком сложной магии, притягивающей и всасывающей гриву в щель на гребне, откуда она и оставалась торчать, превращаясь в жесткую щетину. Я крепко подозревала, что все дело было в статическом электричестве, наведенном на эту часть гвардейского доспеха, но судя по тому, что чары быстро пригасали, стоило мне нахлобучить на голову какой-нибудь гвардейский шлем, тут и впрямь была замешана магия и я долго удивлялась такому простому и элегантному решению, придуманному народом, лишенным ловких пальцев и рук.

— «Генерал любит, когда его подчиненные демонстрируют стойкость к невзгодам» — негромко поясняла мне Стомп. Ближе к утру, получив известие о скором прибытии генерала, пегаска порядком струхнула, и сообразив, что увлекшись нашими играми она совершенно забыла про подготовку вверенного ей «контингента», принялась бешено гонять окружающих в попытке наверстать упущенное время. Конечно, все было зря – не выспавшаяся и злая, как собака, я только досадливо отбрехивалась от носящегося по лагерю капитана, зло и громко смеясь над требованием предоставить ему несколько комнат в донжоне, предварительно выкинув оттуда перевязочную, операционную, и пленников из их неглубокого подвала.

— «Любит показуху?».

— «Он старомоден, это так. Но остерегись дерзить ему, Раг» — предостерегающе поглядела на меня белая пегаска. Похоже, она не так мало помоталась по северным лесам с момента начала этой кампании, и сквозь выкрашенные в белое волосы шкуры все заметнее пробивалась натуральная ее желтизна – «Несмотря на года, это самый отважный и мудрый из полководцев… По крайней мере, в прошлом. Он был учителем нынешнего командора Гвардии Вайт Шилда, а враги и друзья не просто так называют его «Челюсти» — за хватку, вырваться из которой не смог ни один враг. Мне кажется, лучшим для тебя будет…».

— «Просто сложить лапки, и дождавшись, когда с меня сорвут подковы, покорно отправиться на бойню?» — поинтересовалась я у передернувшейся пегаски – «Интересный вариант. Пожалуй, приму его к сведению».

— «Сорванные шевроны – это не оторванные подковы, Раг. Позволишь говорить прямо? Весь ваш вчерашний цирк – это лишь эмоциональная реакция, попытка примириться с происходящим, подкрепленная духом единения перед надвигающимися трудностями. Но ты же сама понимаешь, что мы присутствуем при последних днях Легиона, верно? Если сюда прислали такого тяжеловеса, как Туск, то это может означать только одно — что командор хочет, чтобы все прошло спокойно».

— «Быть может» — вздохнув, я посмотрела на плоскую башенку, возле которой завис экипаж. Управлявшиеся с ним пегасы мерно, в такт друг другу, взмахивали крыльями, покачивая повозку, и удерживали ее вплотную к каменному бортику с ювелирной точностью, дожидаясь, когда важный гость изволит сойти на специально для такого случая сколоченный помост. Не дожидаясь, пока подскочивший к экипажу пегас вытянет вперед ногу в забавном, архаичном приветствии, на свежие доски соскочил высокий, сухопарый старик, облаченный в короткую, выполненную в гвардейских цветах шерстяную попону и вычурный, немного помятый мундир. От обилия аксельбантов, пуговиц и прочей мишуры у меня мгновенно зарябило в глазах, но я решила до конца исполнить свой долг, и чеканя шаг, двинулась навстречу спускавшейся с башенки кавалькаде, остановившись ровно на полдороги от одного настила до другого. Кажется, где-то тут подрагивающие от волнения копыта Стомп провели коричневой краской черту, возле которой мне полагалось встретить обожающего церемониал генерала…

— «Генерал Глиммерлайт Туск! Войска Эквестрийского Легиона для приветствия командующего Отдельным гвардейским пехотным корпусом построены! Доложила командующая Легионом, Легат Скраппи…».

Не замедляя шага, генерал обошел меня, словно дорожный столбик, и молча проследовал дальше.

— «…Раг» — я недоуменно замолчала, глядя, как по примеру шефа, меня огибает эскорт генерала. Шедший последним единорог глядел прямо перед собой, но его грудь, облаченная в стандартный гвардейский «половинчатый» нагрудник, врезалась прямо в меня, не слишком мягко отбрасывая в сторону. Хрюкнув от неожиданности, в первый миг я даже посторонилась, но затем тело, словно взбесившись, само сделало мягкий, приставной шаг, и в следующее мгновение стук копыт и грохот сталкивающихся тел, закованных в стальную броню, возвестил замерший у основания стены торжественный караул и встречающих, что часть эскорта генерала немножко запуталась в ногах. Отлетев в сторону, единорог замахал двумя ногами из четырех, пытаясь удержаться на краю деревянного настила, брошенного поверх неровной кладки стены, и к вящему моему удовольствию, непременно рухнул бы вниз, если бы не его товарищи, мгновенно засветившие рога, и дернувшие телекинезом собрата прочь от гостеприимно поджидавшей его брусчатки, силами штрафных кентурий очищенной от налетевшего за ночь снега. Немного неподрассчитав силы они слишком рьяно рванули его к себе, и даже без моей дружеской помощи устроили неплохую кучу из разлетевшихся в стороны тел – по несчастливой случайности, ни один из единорогов не успел приземлиться прямиком на набриолиненную макушку генерала. В воздухе мелькали ноги и головы, накопытники и хвосты, украшенные у самого основания короткими голубыми ленточками, обвязанными вокруг репицы – по счастью, эскорт был вооружен короткими копьями, и серьезно пострадавших в этой возне не оказалось. Обозрев образовавшуюся кучу, судорожно дергавшуюся из стороны в сторону, старавшуюся разъединиться и не свалиться при этом с опасно скрипевших мостков, я несколько раз бесшумно сложила на спине крылья в пародии на гротескные аплодисменты, и тут же виновато развела их в стороны, натолкнувшись на стальной взгляд по-стариковски выцветших, холодных глаз генерала. Поглядев на меня, и сделав какие-то выводы, он отвернулся и так же размеренно пошагал вниз.

— «Капитан Стомп!» — голос его был бодр, но кажется, даже в другом конце двора крепости можно было без труда расслышать проскользнувшие в нем гневные нотки – «В течение часа соберите местных аттестованных офицеров в штабной палатке».

— «Так точно, сэр!» — приложила к виску копыто передней ноги пегаска, не отставляя ее в сторону, как сделал бы человек, а сгибая перед собой – «Разрешите доложить, сэр? К сожалению, в данном подразделении есть лишь несколько аттестованных офицеров, и…».

— «Вы меня плохо расслышали, капитан? Я приказал привести ко мне лишь аттестованных, пусть даже они вообще не найдутся – в конце концов, их нехватку я всегда могу возместить моими удальцами».

— «Сэр… Так точно, сэр!».

— «И кто-нибудь, заставьте местных прибрать этот свинарник!».

— «Так точно, сэр!» — молодцевато вытянулся другой единорог, и безупречно выполнив движение «кругом», звонко зацокал в мою сторону, явно намереваясь вывалить на меня ворох ценных указаний.

«Думай, Скраппс, думай!» — мысли лихорадочно метались в моей голове, пока я спускалась по лесенке, кивнув обескураженной Блуми Нэтл, выстроившейся со сводной кентурией, набранной из наиболее презентабельно выглядевших легионеров, в промежутках между палатками – «Конфликтовать с генералом? Это глупо, да и попахивает преступным заблуждением, а проще – зазнайством, которое может привести к гибели множество пони, а меня – подвести под трибунал. В конце концов, это все не просто так. И уж наверняка этот Туск счел все произошедшее эдакой ссылкой, платой за какие-то грехи. Или же выражением недоверия со стороны принцесс к своим способностям из-за возраста… Получается, мы в одной лодке? Однако руль тут только один, и драка из-за него только перевернет всю посудину…».

— «Вы слышали генерала, рядовой!» — не размениваясь на мелочи, рыкнул подскакавший ко мне единорог. Скривив рожу, прижав уши к голове и выпучив глаза, словно хороший дрилл-инструктор, он напрягся, и заорал – «Привести лагерь в надлежащий вид! Живо, живо, живо!».

— «Да-да. Мы этим займемся» — недовольно подвигав ушками, пробормотала я, и развернувшись, словно сомнамбула, двинулась в сторону стройки. Сердце глухо бухало где-то в горле, и мне приходилось до хруста сжать враз заболевшие зубы, удерживая себя от ответного вопля, разъяснившего бы рогатому супостату, кто тут из нас «рядовой». Оглянувшись, я мельком просмотрела всю гамму эмоций на морде немаленького жеребца, и уже начала прикидывать, как именно завести его поглубже в раскинувшийся внутри крепости палаточный лагерь, чтобы там, вне поля зрения подчиненных, объяснить крикуну свой статус и должность… Однако, этого не потребовалось, и двинувшегося за мной офицера быстро отсекла опустившаяся перед ним фигура Буши Тэйла. Метнувшись то в одну, то в другую сторону, единорог мгновенно потерял меня из виду за широко расставленными крыльями пегаса, и двигаясь по очищенной от снега брусчатке, я еще долго слышала вопли недовольного произошедшим гвардейца.

«Нужно затаиться. Обдумать. Поглядеть, как моим подчиненным понравится новый генерал» — войдя в палатку, я заметила, что там уже сидела Нефела, с интересом обозревавшая мое убогое жилище. Недолго думая, я свалила все свои пожитки в несколько красивых — с моей точки зрения — куч, и с их помощью разграничила пустое белое пространство, соорудив из мешков, узлов и свертков миниатюрный лабиринт, невысокими, по холку, стенками поделивший палатку на несколько «комнат», в одной из которых стояла моя узкая походная койка.

— «Когда хотят войти в чужое жилище, обычно стучатся. А если хозяина нет дома – то ждут снаружи» — буркнула я, освобождаясь от стальных пластин на плечах и спине простым рывком за ремешки. Увы, без копытокинеза, застегивать их мне приходилось двумя копытами, словно инвалиду, со скрипом натягивая непослушные, усиленные металлическими вставками ремни на штырьки, заменявшие мне пряжки. Было совсем не просто подцеплять кончиком копыта небольшой крючок на конце каждого из них и стягивать всю эту стальную раковину из подвижных полос, превращая ее в настоящий доспех, так что я, в какой-то мере, могла бы гордиться своим достижением. Но не получалось, и каждый раз видя, как вещи буквально прилипают к копытам пони вокруг меня, я испытывала лишь усиливавшееся раз за разом чувство зависти.

— «Я хотела тебя увидеть, но оказалось, что тут происходит какой-то разлад или бунт. Поэтому я решила укрыться в твоей палатке» — объяснила каурая, с любопытством косясь по сторонам – «А говорят, в Эквестрии пони живут богато…».

— «Больше слушай, и уши станут как у осла» — пинком послав загромыхавшее по полу железо в свободный угол, я грохнулась на заскрипевшую подо мной койку, и утомленно прикрыла глаза – «А если влезешь в мою палатку без спроса в неудачный момент, то крупно рискуешь своими прелестями, которые ты когда-то описала мне в присутствии своего жеребца. Не стоит так фыркать – мне останется лишь посочувствовать тебе, когда я тебя отыщу. У вас тут с этим как дела обстоят?».

— «С этим? С чем же?».

— «Ну, с тем, что Равикс описывал как «мешок на голову, попу кверху». Вроде бы грифонья традиция, да?».

— «Что? Да если ты хоть раз попробуешь ко мне прикоснуться хотя бы копытом…» — вскипела северянка, вскакивая со своего места между двух мешков с запасными поддоспешниками – «Да я тебя… Я тебе…».

— «Ага. Верю-верю» — махнув крылом, я постаралась прикрыть глаза и расслабиться. Представить себя пауком, сидевшим в центре огромной паутины. Вот – наша крепость. Площадь. Штаб. В штабе наверняка идет работа по подготовке совещания – расставляются стулья, раскатываются утепленные паласы, подвешиваются дополнительные фонари. Помимо «старомодности» у героя Эквестрии была еще одна небольшая, но пламенная страсть – это тяга к комфорту. Не столько к богатому и показному, сколько к тому самому настоящему комфорту, который могут дать дорогие и стильные вещи, способные скрасить жизнь любого, даже в самом неблагоприятном, казалось бы, месте. О ней проболталась мне Стомп, когда посоветовала выделить ординарца из наиболее смышленых и услужливых легионеров, который бы следил за тем, чтобы пожилой генерал не простудился, и регулярно грел для него чистое белье возле огня, не позволяя простыть старому телу.

Интересно, его обоз действительно насчитывает пять или десять повозок?

— «Знаешь, мне становится скучно».

— «Я догадалась!» — расслабиться не получилось. Сложно представлять себя пауком в центре паутины, когда рядом все время кто-то болтает. Повернувшись на бок, я выглянула из-под прикрывавшего голову крыла на недовольную пегаску, ходившую по хрусткому, дощатому настилу, на котором лежал брезентовый пол – «Послушай, как там тебя… Нефедя? Нефифа?».

— «Нефела!».

— «Да хоть Nefertiti, tvoyu mat’! Я что, похожа на пони, что будет тебя развлекать?».

— «Меня должны были встретить достойно! Выказать гостеприимство и уважение, раз уж вы оказались на нашей земле!» — эта фраза меня удивила. Приоткрыв и второй глаз, я уставилась на каурую пони, недовольно качавшую головой. Длинная грива, густыми прядями ниспадавшая до самых копыт, тяжело покачивалась в такт ее шагам, задевая за мохнатые щетки на ногах. Кипевшая от злобы, она явно желала выплеснуть ее на первого же попавшего жеребца или кобылу, но почему-то сдерживалась, лишь сердито фыркая на весь мой матерчатый дом – «Но вместо этого меня засунули в эту хижину из тряпок! К той, кто, как оказалось, не распоряжается никем и ничем!».

А вот это было обидно. И тем обиднее мне становилось, чем больше я понимала, что все это правда. Однобокая, видимая со стороны – но, в какой-то мере, правда.

— «Тогда почему ты тут осталась?» — проворчала я, старательно давя в себе поднимавшуюся злость. Злость на себя, на судьбу, на собственную неосмотрительность, заносчивость и высокомерие. За глупую, наивную попытку командовать внушительным войском при опыте, хватавшем едва ли на его пятую часть. За то, что хотела – и не смогла.

— «Зачем ты осталась тут, Нефела? Хотела попрощаться? Или потребовать положенных привилегий? Подарков? Знаков внимания? Выбирай! Дарю тебе все, что понравиться в этой палатке!».

— «Не пытайся меня купить, словно батрака!».

— «А ты меня не зли!».

— «Ах так?!».

— «Раг! Тебя…» — прикрывавший вход полог отлетел в сторону, и на пороге нарисовалась Стомп, заинтересованно обозревшая царивший в моей берлоге хаос, и не сразу отыскавшая в нем меня, как, впрочем, и стоявшую за ближайшей кучей мешков Нефелу. Увидев незнакомую пони, она осеклась, и быстро поправилась, сверкнув в мою сторону глазами – «Легат, вас хочет видеть генерал».

— «Благодарю вас, капитан!» — ядовито ответила я, со скрипом поднимаясь с постели. Конечно, я оценила тактичность гвардейской кобылы, как и ее сообразительность, но что-то внутри не позволило мне упустить возможность немного подколоть эту белую карьеристку – «Видишь, Мохнатые Ножки? За мной не абы кого присылают, а целого капитана! А ты говоришь, что меня тут не ценят».

— «Не называй меня так!».

— «Она сегодня какая-то очень недовольная» — доверительно сообщила я Стомп, глаза которой мгновенно стали насмешливыми и какими-то сальными, вновь, с интересом, пробежавшимися по нашим фигурам – «Хочешь, я подарю ее тебе?».

— «Благодарю вас, мэм. Боюсь, мне придется отказаться от этого подарка» — яд, стекавший по горам битого стекла, в ее голосе не заметил бы только глухой или слабоумный.

— «Что ж… Насильно мил не будешь» — вздохнув, я обернулась, и помахала кончиком крыла северной пегаске, раздувшейся, словно разгневанный грифон, и уже набиравшей воздуха для недовольного вопля – «Пока-пока, Ножки. Можешь подождать меня тут, и по возвращении я отнесу тебя обратно в твой вшивый бург, даю слово. А можешь остаться, и понаблюдать, как ты и хотела. Расскажешь Первой Матери, как свергают таких вот, как мы».

— «Чё? Да ты шутишь!» — вопля не состоялось. Выдохнув, Нефела уставилась на меня через длинную, волнистую прядь, красивой волной ниспадавшую со лба на правый глаз. Услышав короткий, едва слышный вздох, я покосилась на терпеливо поджидавшую меня Ладу – глаза ее буквально сверкали от зависти, с которой она таращилась на длинную, пышную гриву Нефелы – «Жеребец не может «свергнуть» кобылу! Твоя власть была дарована тебе Советом Первых Матерей, мы узнавали!».

— «Но местная власть принадлежит тому, кто может ее удержать. А я – не смогла. Не получилось. Ну, или если говорить прямо, я не смогла убедить в своей полезности того, кто дарует эту самую власть. И меня обошли на повороте».

— «Тогда я останусь!» — злорадно скривилась та, и ее морда тотчас же перестала казаться мне привлекательной, обезображенная этой злорадной ухмылкой – «Будет о чем рассказать своим. Жеребец свергает кобылу – это надо же! Совсем вы, южане, ожереб…».

Сделав шаг назад, я рывком задернула вход.

— «В любом случае, это был глупый разговор с глупой аборигенкой» — пробормотала я. Скорее для очистки совести, чем для того, чтобы действительно оправдаться в глазах идущей за мной капитана – «И жалкая попытка самооправдания, к тому же. Что ж, теперь осталось выяснить, что выложит на стол генерал».

— «Генерал…» — чеканя шаги, я вошла в штабную палатку, и остановилась в центре подковы, образованной составленными вместе столами. Поведя глазами по сторонам, я заметила Хая и Блуми, притаившихся у самого выхода, и на мгновение, стиснула зубы от возмущения тем, что моего примипила вытащили из его палатки – «Вы хотели меня видеть?».

— «Потрудитесь представиться, юная барышня» — холодный тон и жесткий взгляд генерала Туска с самого начала задал тон и направление беседы – «Хотя вы и не офицер, вас должны были научить, как обращаться к старшему по званию».

— «Скраппи Беррислоп-Раг. Легат Легиона» — сквозь сжатые зубы процедила я, заметив удовлетворенный блеск в глазах сидевших за столами единорогов. Белые и серые, они составляли свиту генерала, и судя по отсутствию среди них представителей других видов пони, не приходилось сомневаться, кто будет задавать тон в этом штабе. Нужно было расслабиться, и именно эту мысль я повторила для себя, словно мантру.

«Расслабься. Будь внимательной и осторожной. Расслабься».

«Расслабься… А потом сломай ему нос!».

— «Офицерский патент подтвержден командором Гвардии, сэр» — услужливо подсказал один из единорогов. На стол легла тонкая папочка, аккуратно скользнувшая к генералу – «Присвоено звание лейтенанта, и временно, на время проведения этой операции – капитана».

— «Что ж, капитанов у меня и так предостаточно» — мазнув слегка слезившимися глазами по подколотым к картону листкам, проворчал Туск, небрежно отодвигая от себя папку – «А вот сержантов и рядовых всегда недостача. А уж до лейтенанта нужно еще дорасти… Идите, рядовой Раг. Свободны!».

«Ну, вот и началось» — я ощутила, как пол качнулся у меня под ногами. Усмехнувшись, сидевшие за столом офицеры переглянулись, и я прекрасно представляла, о чем думают эти белые красавцы. Я была не из их «тусовки», не принадлежала к «выкормышам» генерала, которых тот пестовал и наставлял от рядовых. Стомп говорила, что сам Вайт Шилд считал его своим наставником, сделавшим из него настоящего офицера, а в последствии – и командующего всеми вооруженными силами страны, и было вдвойне странным то, что такого декорированного пони, чье имя не раз и не два встречалось мне на страницах учебников и книг, которые пытался затолкать в мою голову командор, прислали в эти непроходимые леса лишь для того, чтобы поддержать пошатнувшийся фронт, в котором, говоря откровенно, не были заинтересованы обе стороны конфликта.

«Ничего не началось. Берет на испуг, как грязноногую деревенщину!» — презрительно проворчал у меня в голове знакомый до боли голосок. За эти несколько дней он буквально проел мне всю плешь, и я начала ловить себя на мысли, что даже не вздрагиваю, слыша, как он озвучивает мои мысли.

«Лично он не может разжаловать тебя в рядовые – офицерский состав подчиняется своему непосредственному командиру. А кто командир у тебя? Воооот, то-то же! Ну что, так и будем стоять тут, словно звезду проглотив?».

— «Так точно, генерал» — помимо моей воли, голос мой прозвучал вымученно и глухо. Встряхнувшись, я мысленно пнула себя, призывая взбодриться и приготовиться к драке, не замечая горестного вздоха, вырвавшегося у соратников, сидевших где-то позади – «Могу я увидеть приказ о дисциплинарном взыскании в виде снижения меня в воинском звании, подписанный лично командором Гвардии?».

Ответа не последовало, однако окружавшие меня офицеры, до этого момента с интересом ожидавшие моей реакции, как-то странно подтянулись, и напряглись. Что ж, похоже, что иных ответов кроме как «Есть, сэр» и «Так точно!», генерал от своих подчиненных не принимал.

— «Судя по молчанию, такового нет» — немного придя в себя, я чуть осмелела, и решила броситься в атаку, чему немало способствовали светящиеся глаза, вспыхнувшие за спинами ближайшего окружения генерала – «Тогда разрешите обратиться, сэр? Могу я увидеть приказы и распоряжения командора Вайт Шилда о взаимодействии Гвардии и Легиона?».

— «Вы свободны, Раг!» — прищурившись, бросил Туск. Теперь на его морде не было даже той показной стариковской иронии, с которой он встретил мое появление в палатке. В ответ я насупилась и сделала два шага вперед. Опозориться тут перед мужем? Да лучше обоссаться перед принцессами лично!

«Не вздумай отступать! Иначе раздавит, даже в глазах твоих обглодышей!».

— «Сэр, я вынуждена настаивать» — уже гораздо смелее заговорила я, делая еще несколько шагов, и оказавшись прямо перед столом генерала – «Легион благодарен Гвардии за своевременно оказанную поддержку, однако без приказа командора, которому я, как и многие офицеры Гвардии, лично подчинена, ваши слова остаются лишь вашими словами… Не говоря уже о том, что кто-то менее выдержанный мог бы счесть их личным оскорблением».

— «Ты не имеешь права занимать такую должность, мисс временный капитан» — судя по реакции генерала, повышенный тон был ошибкой. Откинувшись назад, он внимательно оглядел меня, дальнозорко запрокидывая голову – «Ты не имеешь права командовать ни бригадой, ни даже батальоном или полком. Поэтому там, наверху, даже не подумают выслушивать жалобы зарвавшейся карьеристки, которой указали ее место. Это понятно?».

— «Вы так думаете, генерал?» — я изо всех сил постаралась придать своему голосу те маслянисто-острые нотки, которые так часто звучали в последнее время у меня в голове. Приоткрывавшиеся черные губы, слегка приподнятые аккуратными, чуть изогнутыми клыками, словно стилеты, до поры таящимися в бархатном рту, промелькнули у меня перед глазами, давая почувствовать, ощутить то, что я изо всех сил пыталась изобразить, действуя интуитивно – «Капитан Стомп уведомила меня, что приказы командора вы огласите лично лишь по прибытии, но почему-то мне кажется, что ему будет не слишком интересно разбираться, почему это на одном из фронтов пять тысяч пони вдруг лишились командования, верно?».

— «У меня достаточно офицеров, чтобы заменить любого из тех, кто командовал этим сбродом. А уж тебя – тем более!» — покачивавшиеся над головой генерала глаза с интересом взглянули сначала в одну сторону, затем в другую, пройдясь по сидевшим за столиками единорогам. Так известный гурман небрежно, но в то же время придирчиво оглядывает роскошный стол, примеряясь к поданным яствам.

— «А меня в этой должности утвердила Ее Высочество, с полного одобрения присутствовавшего на встрече командора!» — я позволила себе скупую ухмылку, вспомнив тот прием, на который меня заманили принцессы, устроив очную ставку с моими же подчиненными, где мягко и дружелюбно, в свойственной им манере, ткнули мордой в объективную реальность, напомнив о моих обязанностях и долге. А также о той лихой драке с гвардейцами, что случилась потом, на заснеженном поле, позади кантерлотских ворот – «Согласно тому же уставу Гвардии, вы можете понизить меня в звании в качестве командующего фронтом, однако я не являюсь вашим непосредственным подчиненным, и это поражение в звании должно быть согласованно с командором – согласно статьям двадцать четыре, двадцать девять, а также семьдесят два пункт «Г». Но если вы будете настаивать, то мы можем побеспокоить его… Или принцесс».

Выслушав меня, Туск прищурился. Я молча стояла перед столом, стараясь не обращать внимания на светящиеся моргалки, принявшиеся подмигивать мне из-за плеча генерала – в конце-концов, командор вполне мог счесть, что для меня был бы полезен и такой урок, после чего служить под командованием этого въедливого старика было бы сущим мучением – особенно, имей я неосторожность заржать ему в морду. Наконец, удовлетворившись разглядыванием чересчур строптивого офицера, тот сморщился, и небрежным кивком головы велел передать мне свиток, протянутый одним из сидевших рядом единорогов.

Читала я вдумчиво и долго.

— «Что ж, генерал Туск, сэр» — возвращая свиток, я отступила на два шага, и вытянувшись, стукнула копытом себя по груди в злом римском приветствии, краем глаза заметив, как напряглись Блуми и Хай – «Поскольку вы назначены командующим в операции по пацификации данного региона, и Легион переподчиняется штабу Гвардии, я готова выполнять ваши приказания… Сэр. Желаете выслушать доклад о имеющихся в нашем распоряжении силах?».

— «Я выслушаю его после инспекции этих самых наличных сил!» — сухо и раздраженно каркнул старик. Он явно не любил, когда его вот так вот, при всех, ставили на место – и кто! – однако нужно было отдать ему должное, чувства свои скрывать он умел, и это явно говорило о том, что легкой жизни мне теперь точно не будет – «И не от тебя, лейтенант! Ты свободна, и постарайся за оставшиеся полчаса хотя бы сделать вид, что это территория военного лагеря, а не выездной дресс-ап клуб!».

— «Кажется, я его разозлила…» — выходя из штаба, пробормотала я. Остановившись, я дождалась, когда из нее появится Хай, и подставив ему свое плечо, осторожно пошла в сторону его палатки. Тот благодарно кивнул, и осторожно переставляя ноги, двинулся рядом, попеременно наваливаясь то на меня, то на Нэтл, сосредоточенно сопевшую с другой стороны – «И что это вообще такое, «дресс-ап клуб»? Место где одеваются? А зачем? И почему в клубе?».

— «Да уж, это ты верно подметила. Там определенно одеваются» — фыркнула рыжая, загребая по снегу ногами – «Это такие места, куда ходят развеяться, выпить, посмотреть на танцующих и одевающихся жеребцов и кобыл...».

— «На одевающихся?!».

— «Ну да. Они танцуют под красивую музыку» — прохрипел Хай, вместе с нами вваливаясь в свою палатку. Стараясь не нажимать на уже пропитавшуюся алым попону, я осторожно подтолкнула его к койке, но лечь не дала, сделав знак оставаться на ногах – «И они медленно надевают на себя сначала сбруйку, затем чулочки или носки, а затем…».

— «А затем мне становится очень интересно, откуда это у тебя такие знания об этих местах?» — выглянула из-за ширмы головка Черри, с недобрым прищуром оглядев нашу компанию. Я заметила, что она сделала себе такую же короткую прическу, как у Нэтл, дополнив ее зубчиками осветленных прядей – «Привет, Блуми. Привет, Скраппи. Ну, теперь понимаю, откуда. О сидре разговоры уже были, или вы только к ним подбираетесь?».

— «Эй, ты за кого меня принимаешь?!» — возмутилась я, отыскивая в тумбочке чистые бинты, и принимаясь накручивать их на Хая, не потрудившись снять уже промокшую перевязку, наложенную копытами и магией Стоуна – «Меня, между прочим, только что задвинули на вторые роли, и уже пару раз попытались уволить!».

— «Переживешь!» — махнула копытом безжалостная негодяйка, осторожно помогая Хаю опуститься в койку. Забрав у меня остатки бинта, который я держала в патетически воздетом копыте, готовясь разразиться речью по поводу угнетения свободных пегасов, она вновь ускакала за ширму, откуда донеслось позвякивание и плеск – «Тебе не привыкать. А вот за то, что ты подвергла его опасности, я тебя буду мучить и истязать до конца своих дней, ясно?».

— «А при чем тут я?».

— «При всем при том!» — рыкнула нелетучая пегаска, звеня столовыми приборами. Из-за ширмы потянуло чем-то вкусным. Приподнявшийся Хай попытался было вставить слово, но увидев голову подруги, в очередной раз высунувшуюся из-за ширмы с весьма грозным видом, и не менее грозным ножом, зажатым в зубах, быстро заткнулся и лишь виновато поглядывал то на нас, то на окно – «Ты должна была отговорить его от этого опрометчивого решения! А ты – молчи, понял? Мы еще поговорим с тобой и о клубах, и о том, что примипил должен командовать, а не геройствовать, словно стригунок![3]».

— «Ну вот, нигде меня не любят и не ценят!» — расстроилась я, плюхнувшись на коврик, лежавший возле койки больного – «С должности почти сместили, начальство не ценит, подчиненные хамят… Злые вы. Уйду я от вас».

— «Вы не можете сделать этого, мэм!» — вскинулась Нэтл, уступая дорогу направлявшейся к нам Черри. На спине той красовался большой поднос с маленькой супницей и блюдом, прикрытым большой и красивой крышкой. Я заметила, что покалеченная пегаска научилась управляться со своими сломанными, изгибающимися на изломах крыльями, придерживая ими стоявшую на спине посуду. Странно, а разве у нас были такие подносы?

— «А чего мне тут делать, если меня не ценят, презирают, и… Ауч!» — сунувшись носом в сторону парующей посудины, я тотчас же получила по носу и лбу ложкой, убравшись обратно на половичок – «… и объедают! Кстати, ты тоже хочешь свалить?».

— «Я? Мэм!» — до глубины души оскорбилась пегаска.

— «Тогда почему до сих пор обращаешься ко мне так официально?» — поинтересовалась я, потирая ушибленный нос. Несмотря ни на что, нога у Черри до сих пор была тяжелой, и даже округлившиеся больше чем у любого легионера формы никак не изменили того, что успела усвоить с нами в Обители, на севере и в Камелу эта миниатюрная, умная пегасочка – «Ты же знаешь, что те, кому я верю и доверяю, всегда обращаются ко мне по имени — или по прозвищу, которое тут вместо familiy».

— «Хорошо, мээээ… Раг».

— «Вот, так-то лучше. Так значит, вы давно уже снюхались с Черри?».

— «Вы… Ты переводишь вопрос на другое» — заметила рыжая, удостоившись одобрительного фырка от Черри, кормившей с ложечки своего партнера, прикрывавшего глаза от стыда – «Тебе нельзя уходить. Не сейчас. Иначе все рухнет, даже не начавшись».

— «Уже рушится. Или ты пропустила все мимо ушей?».

— «Нет, но… Но зато у нас теперь есть план!» — замешкавшись, все-таки попыталась ободрить меня рыженькая – «У тебя он есть. И как ты ловко обошла этого генерала! Я была уверена, что он непременно выкинет тебя – все знают, что Легион держится именно на тебе, и именно твое фото висит на стене вербовочного пункта в Кантерлоте. А ты его р-раз – и окоротила. Я не хочу льстить вам, мэм, и тем более, не хочу оскорбить генерала, но это было просто круто!».

— «Чье-чье там фото висит в вербовочном пункте?!».

— «Я не против взять на себя заботу о наших казармах и лагерях» — заметила Черри, ставя супницу на поднос, и промакнув губы Хая льняной салфеткой. Дернувшийся жеребец попытался было уклониться от второго, но тотчас же схлопотал по голове чистой ложкой, после чего, поняв, что попытки сопротивления бессмысленны и будут жестоко подавлены, устремил на меня кроткий, страдающий взгляд – «Ведь я, по сути, этим и занималась все эти годы, верно? Но казначейство я не уступила бы никому – ты же знаешь, как осторожно нужно вести такие дела».

— «Нет, я не поняла, вы чей там портрет повесили у вербовщиков?!».

— «Я признательна за назначение меня этим самым «старшим декурионом», Раг, но мне кажется, что могут возникнуть сложности» — слушать меня, похоже, никто не собирался. В очередной раз открыв рот для того, чтобы поинтересоваться, в какой такой позе была я изображена на этом портрете, что сюда перло такое количество пони, я вдруг обнаружила в нем пирожок, которым мрачно зачавкала, с подозрением глядя на целомудренно поджавшую губы подругу – «Ведь внутри стаи за эти годы сложились вполне устоявшиеся связи, и нам придется приложить немало усилий, чтобы заставить их подчиняться кому-либо еще, кроме Биг Шота и его сослуживцев».

— «Значит, тем быстрее нужно разбить эти связи» — удовлетворившись вкусняшкой, я решила отложить на время вопрос о пропаганде, вспомнив про разговор с принцессами, состоявшийся перед отправкой на фронт. Божественные вполне могли приложить к этому свое крыло и копыто, даже убедив меня в том, что никто не будет покушаться на мою внешность в стремлении сделать из меня липовую звезду журналов и газет – «Подчиненные… Подчиненные, будь они друзьями или товарищами, или тем, кого мы не любим – они все равно остаются частью нашей большой семьи, в которой им отведена роль детей. И как всем детям, им равно вредит как недостаток внимания, так и его избыток. Ну а нам отводится роль строгих родителей, и наша задача – воспитать из них собственных преемников – именно этим занимается Вайт Шилд, пестуя своих офицеров. Этим же занимается и генерал Туск, и если в первом случае прослеживается некоторый недостаток внимания, то во втором…».

— «То во втором случае – явный его избыток» — подхватила Нэтл, тряхнув коротко остриженной гривой. Драгоценный камень в ее основании исчез, уступив место замысловатой брошке, заставив меня почувствовать себя какой-то пародией на кобылу. Понизив голос, она покосилась на вход, словно опасаясь, что нас будут подслушивать – «Это рогатые все крутятся вокруг него, в глаза ему заглядывают – разве что хвостами не крутят, как собачки. Но вроде бы компетентные офицеры».

— «Именно поэтому нужно соизмерять и то, и другое. И именно поэтому я отдам каждому из вас – тем, кому я доверяю – по тысяче пони. Это будет ваша часть нашей общей семьи, и их проблемы станут вашими – так же, как и заслуги, героизм или трусость. Теперь я буду спрашивать не с каждого отдельного легионера, почему он не выполнил указание или приказ – я буду спрашивать с его командира. Помнишь, Черри, как мы злились на Праул Шейда, когда он сношал нас во все возможные отверстия, когда мы не выполняли его нормативов?».

— «Ты как всегда деликатна, Скраппи» — фыркнула та. Под белой, красиво остриженной шерсткой неудержимо расползался румянец, едва заметно просвечивая сквозь короткую шерсть. Было видно, что ей польстило упоминание о том, что я все так же, как и раньше, считаю ее настоящим, «всамделишным» ночным стражем – «И забыть это было сложно. Как и все остальное, что мы претерпели в Обители Кошмаров».

— «Но это сделало нас теми, кто мы есть, верно?».

— «Ээээ… Прошу прощения, но… Черри Дроп была ночным стражем?» — глаза рыжей пегаски, казалось, были готовы вывалиться из орбит. Я уже как-то привыкла к тому, что этих немногочисленных слуг принцессы ночи боятся, и лишь изредка уважают, поэтому не сразу поняла, что так удивило и восхитило красногривую кобылу – «Настоящим ночным стражем? Фестралом? Оообааалдеееть!!!».

— «Ну да. Как и Хай. Как и Рэйн. Как и Колт с Лиф» — пожала плечами я, удивляясь такому детскому восторгу – «Все, кто стоял у истоков Легиона, прошли обучение в Обители Кошмаров».

— «А некоторые туда и на отдых шныряют, пока остальные работают, не покладая крыльев и копыт!» — не преминула наябедничать Черри. Покормив Хая, она проверила наложенные мной повязки и натянула на голову жеребца ночной колпак, выдавив из того горестное стенание – «Так, мой дорогой, ты вновь принялся за старое?».

— «Только не пижаму!».

— «И пижама тоже будет!» — не обращая внимания на мольбы партнера, та принялась копаться в стоящем неподалеку мешке, пока не отыскала там свободную пижаму, похожую на врачебный халат, какие были раньше в ходу у тех же людей – широкий, с короткими рукавами и распашной спиной, украшенной вместо пуговиц короткими завязками. Похоже, что кто-то из докторов Легиона недосчитается одного костюма…

Заставив жеребца приподняться, подруга довольно ловко облачила его в эту импровизированную пижаму, и уложив обратно в походную постель, заботливо подоткнула со всех боков одеяло, превратив Хая в настоящий пирожок с пытавшейся убежать из него начинкой, умоляюще таращившейся на нас из своего мягкого плена.

— «Видела? Мне кажется, это смирительная рубашка» — шепнула я обалдевшей от этого зрелища Нэтл. Перехватив взгляд Винда, я лишь развела крыльями, показывая, что со своим «пирожком» он должен справиться сам, раз уж приложил определенные части тела к появлению его «начинки».

— «Я даже не представляла, что вокруг меня те, кто служит принцессе!» — все так же восторженно поделилась со мной своей радостью Нэтл, заставив смерить ее недоуменным взглядом – «Нет, мэм, вы как хотите, а я теперь отсюда не улечу!».

— «И отчего такой восторг?» — решила грубовато, в лоб поинтересоваться я, впервые увидев, что кто-то считает этот факт положительным элементом биографии собеседника – «Считаешь, это хорошо?».

— «Конечно! Вы же служите принцессе! А значит, и все, кто под вашим началом – тоже!» — увидев недоумение, появившееся на наших мордах, она немного успокоилась, и снисходительно объяснила – «А, ну да. Вы же наземники, верно? Просто пегасов – настоящих пегасов, я имею в виду, рожденных на облаках – уже много столетий не подпускают ко двору. Да, там есть доверенные пони Ее Высочества, но большая часть их родилась на земле, как и дворцовая стража».

— «Да ладно! Когда моих легионеров из Четвертой отсылали разучивать несение караула и элементы церемониала во дворец, с их происхождением вообще не считались, уж поверь мне на слово».

— «Вот именно, мэм!» — лихорадочно засверкала глазами пегаска, с энтузиазмом тряся головой – «Вообще не считались, верно? А все потому, что они служат вам! Под вашим началом! А если вы спросите, как много «настоящих» среди дворцовой стражи, то думаю, вы быстро измените свое мнение, уж поверьте. Это все подлые интриги знатных единорогов и разбогатевших, разжиревших земнопони – они оттеснили нас от подножия трона, и настоящим пегасам остается лишь служба в Гвардии, спорт, да создание и контроль за погодой! А с вами… С вами мы…».

— «С нами ты будешь служить принцессам. Это понятно?» — строго осведомилась я, глядя на подскочившую в воздух пегаску. Как и все представители этого племени, она крутанулась над нашими головами, не в силах сдержать свои эмоции, и наверняка, проорала бы что-нибудь, если бы не копыто Черри, ухватившее ее за хвост.

– «Спускайся уже, иначе наш префект лагеря тебе весь хвост обдерет».

— «Рада служить, мэм!».

— «Да не тянись ты, Блуми» — проворчала я, отводя глаза. Признаваться в том, что я мало смыслю в политике, в отличие от своих подчиненных, было неловко, и даже стыдно – «Вот она, наша служба. Выгляни в окошко и понюхай воздух. Гарь, страх и вечная муштра, которую мы заменили тренировками».

— «Зато если мы все сделаем как надо, принцессы нас непременно заметят!» — с неуемным пегасьим энтузиазмом заявила осторожная прежде крылатая кобыла – «Может, даже на бал во дворец когда-нибудь попаду…».

— «Ты хотела попасть на бал? Во дворец?» — мы уставились друг на друга с одинаково удивленным выражением на мордах – «На Гранд Галопинг Гала, или какой-нибудь прием в честь чего-нибудь знаменательного?».

— «Это же мечта любой кобылы!».

— «Это же скука смертная!» — прикрыв глаза копытом, простонала я, не слушая возмущенного бульканья, которым разразилась Нэтл. Подавившись от моих слов, она лишь открывала и закрывала рот, не в силах вымолвить ни слова, услышав столь кощунственное, с ее точки зрения, заявление – «Всего несколько пони среди огромной толпы, кого я была бы рада видеть, да и те больше похожи не на знакомых или приятелей, а на самых настоящих информаторов или дельцов, преследующих собственные цели. Была бы моя воля – я бы опять отправила туда Хая или вот тебя, а сама собрала своих друзей в нашем Кафе, где и оттянулась бы на славу!».

— «В каком кафе, мэм?».

— «Блуми…».

— «Прости…те. Извини. В каком кафе?».

— «Не просто в кафе, а в кафе. Это ресторан «Лунная Тень», в конце Морковной улицы, на площади Затмения. Запомнишь? Это официальное место водопоя нашей группы, а вскоре – и всех офицеров Легиона».

— «Я бы не отказалась опять побыть там. Всем вместе. В семейном кругу» — застенчиво произнесла белая пегаска, поглаживая лоб Хая. Пригревшись, тот задремал, и лишь недовольно потряхивал ушами, слыша сквозь дрему наши голоса – «Попить коктейлей, попеть… Интересно, если мы вновь будем ходить туда по вечерам, нас вспомнят те, кто собирались послушать наши песни?».

— «Уверена. И они будут рады увидеть тебя, Черри» — улыбнувшись, я развернула крыло, приобняв им улыбнувшуюся подругу – «Жаль, я уже вряд ли смогу петь, как раньше. Но думаю, с твоей помощью что-нибудь да изображу».

— «Буду счастлива присоединиться к вам, мэм!» — сидя, вытянулась во фрунт Блуми Нэтл.

— «Вот и славно…» — полог палатки зашуршал, и в появившейся щели показалась расстроенная морда Тэйла. Удивленно обозрев всю нашу компанию, он вытаращился на Черри, но быстро о ней позабыл, наткнувшись взглядом на мою поднимавшуюся фигуру – «Тааак, поняла. Нужно идти. Буши, ни слова, понял?!».

— «Понял!» — буркнул тот, распахивая передо мной полотнище входа – «Как не понять? А вот у нас проблема, и решить ее можешь только ты, да и то навряд ли… Кстати, мои уши меня не подводят, и я услышал слово кафе? А когда будем праздновать, и почему опять договариваетесь без меня?».

---

— «… таким образом, выявлено полное или частичное служебное несоответствие у большей части служащих Легиона – девяносто семи процентов рядовых и унтер-офицерского состава, а также у девяноста процентов офицерского состава данного подразделения».

Присесть нам не предложили, и после целого дня, проведенного на ногах, мне казалось, что стоит только сделать еще хоть шаг — и я грохнусь прямо на такой твердый, неподвижный, хорошенький пол, где буду валяться, пока меня не выкатят за порог. Да и тогда я тоже вряд ли поднимусь. Морда генерала не предвещала для меня ничего хорошего, а уж после того, как я приказала припершемуся за мной Хаю присесть и не мозолить глаза, мой рейтинг в его глазах явно ушел в глубокий минус, переведя меня из категории «надоедливая проблема» прямиком в раздел «раздавить, как муху».

— «Навоз!».

Ну еще бы. Если оценивать изрядно прореженные сотни согласно нормативам для полностью укомплектованных рот и эскадронов, то да – отстой неимоверный. Впрочем, это новостью для меня не стало – я имела представление о такого рода проверках, когда отсутствующие считались не сдавшими или принесшими подразделению неудовлетворительную оценку. Обычно это было показателем эффективности подразделения, и приводило к поискам и искоренению проблемы… Но тут это было всего лишь поводом. Поэтому реагировала я соответственно – как на повод посраться.

— «Так точно, сэр».

— «И это я еще не трогал те батальоны и полки, которые вы разослали подальше, на случай проверки!» — продолжил выговаривать мне генерал Туск. Вновь расположившись за столами, весь генеральский штаб разглядывал меня и стоявших за мной кентурионов с видом медицинской комиссии, ехидно рассматривающей стайку задохликов и жиробасов, рвущихся в большой спорт – «Отдельного внимания стоит та самая… Как там назвали эту часть?».

— «Шестая Отдельная кентурия, сэр» — подсказала я, глядя на уткнувшегося в планшет[4] уорент-офицера.

— «Сотня местных бездельников, которых вы взяли себе на прокорм!».

— «Согласна, сэр. Но это была идея принцессы – внедрить их в наши войска. Вот ей и жалуйтесь».

— «Молчать!».

Я вновь вытянулась по стойке смирно, тускло глядя поверх набриолиненной гривы генерала. Освещенная ярким светом люстры, подвешенной на центральной перекладине, палатка казалась мне отвратительной и без многочисленных карт, пришпиленных к стенам; грифельной доски, и этих низких, составленных полукругом столов.

— «Я устал слушать ваши выпады, отговорки и оправдания, Раг! Мой ученик оценил вас отнюдь не самым лестным образом, сказав мне, что вы – не офицер. И теперь я смог убедиться в этом лично. И поэтому, властью командующего данным направлением, я отстраняю вас от непосредственного управления войсками».

В палатке повисла тишина. Я продолжала стоять, тупо глядя поверх головы генерала, изо всех сил изображая великодержавное равнодушие, выглядевшее как бараний взор. Убедившись в отсутствии реакции, генерал нахмурился, прикрыв глаза густыми, «брежневскими» бровями, и пару раз передвинул поданный ему планшет.

— «В данный момент письмо о проверке уже отправлено командору Шилду, и я не сомневаюсь, что он подтвердит мои выводы, а также меры взыскания, которые я определил для всей вашей шайки воров, тунеядцев, и откровенных предателей нашей страны. По поводу вас я отправил отдельный запрос, уже предупрежденный о вашем крючкотворстве – так что теперь заниматься им будете среди деревьев и диких животных, часть из которых непременно захотите забрать с собой. Берите этих дикарей, и проваливайте патрулировать те районы, которые вам укажет дежурный офицер штаба – я вызову вас, когда сочту нужным. Все понятно?».

— «Да, сэр».

— «Выполнять!».

— «Так точно, сэр. Кто от Легиона останется при штабе?».

— «Вы тупы, или просто притворяетесь?» — поднял бровь один из единорогов. Ни один из них не был представлен ни мне, ни кому-либо еще из нашего подразделения, и поэтому они оставались одинаковыми болванчиками, почти неотличимыми друг от друга – «Легион поступает в распоряжение генерала Туска, поэтому никому никого представлять не нужно! Кругом, марш!».

— «Сэр?» — словно передразнивая выкормыша генерала, я приподняла бровь, глядя на прищурившегося Туска, совершенно игнорируя побагровевшего единорога – «Если у вас возникли с этим затруднения, я могу порекомендовать Черри Дроп. В течение нескольких лет она выполняла обязанности интенданта и казначея Легиона, и если судить по вашим словам, справлялась с этим даже лучше своих гвардейских коллег. Она очень скромная кобылка, так что думаю, проблем с ней не возникнет. Вот только кричать на нее не стоит, хорошо?».

— «Дежурный! Вывести ееее…» — последнее слово у поднявшегося единорога вышло смазанным, и превратилось в глухой звук тщательно подавляемой рвоты. Мое крыло резко развернулось, треща жесткими маховыми перьями, как обычно, отросшими к зиме, и уткнулось одним из них прямо в рот жеребцу, заставив того подавиться злыми словами. Подержав его вертикально, словно пришпиленную иголкой бабочку, я наконец убрала крыло, и даже не стала сопротивляться, когда в на мою спину опустились копыта вбежавших в палатку гвардейцев, попытавшихся вжать меня в пол.

— «Генерал! Это уже переходит все границы!» — возмутился Хай, с трудом воздевая себя на ноги – «Вы превышаете свои полномочия!».

— «Я погляжу, вы забылись, жеребцы и кобылки» — покачал головой Туск, ехидно оглядывая бурлящих от возмущения кентурионов, своих подопечных, вылезавших из-за столов, и стоявшую в центре палатки скульптурную группу. Наверное, со стороны должно было выглядеть забавным, как несколько жеребцов изо всех сил пытаются навалиться и вжать в пол невысокую кобылку, упрямо стоящую на широко расставленных ногах – «И даже не знаете, какой властью обладает на фронте генерал. Ничего, научитесь. Дайте только срок. А пока… Освободите ее. Право слово, смотреть стыдно! Вы что же, действительно не можете ее повалить?».

— «Если бы тут был Буши или Крик, эти ребята уже валялись бы по всей этой палатке» — пропыхтела я, переводя дух. Несмотря на грозный вид, противостоять единорожьей атаке было на удивление не сложно – я лишь расставила ноги, и старательно наступала то одним копытом, то другим под не вовремя подставленные конечности, мешая рогатому дурачью. Забавно — это что ж, они только на магию и рассчитывают? Оглянувшись, я брезгливо отстранила крыльями двух белых гвардейцев, решивших подпереть меня своими боками, и поверх спины одного из них подмигнула своим товарищам, возмущенно дергавшимся в таких же тисках.

— «И кстати, сэр – не советую сильно давить на мою подчиненную, которую я пришлю в штаб. Она немного в положении, видите ли, и я далека от мысли, что кто-нибудь из присутствующих тут жеребцов будет настолько неосторожен, что вольно или невольно, причинит ей вред».

— «Жеребая? Еще лучше!» — едва слышно пробурчал один из моих конвоиров – «Одну вшестером не завалишь, другую и тронуть страшно. Долбаный цирк!».

— «Потому что вы олухи» — так же, краем рта, пробурчала я, косясь на своего собеседника – «Вас бы к нам, на месяцок, да запихать вот в эти доспехи. Живо бы научились, и как кобылу завалить, и как ее удовлетворить — на бегу, и не снимая накопытников. А то даже вчетвером справиться не можете. Срамота!».

— «Вы меня вообще слышите, Раг?!».

— «Да, сэр? Нет, сэр!» — опомнившись, рявкнула я. Оказывается, пока я тихо переругивалась с единорожьей мордой, генерал что-то втолковывал моим товарищам, теперь тихо сидевшим на своих местах, и мне пришлось делать то, что испокон веков было положено делать в такой ситуации – изображать отсутствие каких-либо поползновений к самостоятельному мышлению и готовность исполнять приказы.

Думаю, многие бы сказали, что это не было для меня слишком уж сложно.

— «Раз уж вы решили поразить нас всех своим несгибаемым духом и крепостью тела, то вы и начнете разгребать эту зловонную кучу, прикрытую красной тряпкой с какими-то там черными закорючками. Пленные – вы уже их обменяли?».

— «Нет, сэр… А… Ждали вашего распоряжения, сэр!».

Вот так вот. Выкуси, старый хрыч!

— «Тогда пошевеливайтесь! Организуйте встречу с нашим противником, и договоритесь об равноценном обмене! Скажите, что мы готовы обменять всех — даже если они запросят троих за одного возвращенного пони».

— «Так точно, сэр!» — мне было сложно скрыть улыбочку, поселившуюся на кончиках губ. Надо же, мне даже не придется куда-то прокрадываться в ночи, дабы провернуть уже намеченные делишки?

— «Постой-ка. Вот ты тут орешь так, что у меня уши закладывает, несмотря на то, что слышу я уже не так, как в твои годы. Вижу, что ты меня не совсем поняла» — остановил меня Туск. Выбравшись из-за стола, который почтительно подняли над его головой сидевшие рядом ординарцы, он двинулся в мою сторону, твердо ступая по ворсу дорогого ковра, пока не очутился рядом, подслеповато вглядываясь мне в глаза – «Твой бывший подчиненный, Фрут Желли, доходчиво объяснил мне, что ты за овощ, Раг. Много интересного он нам поведал, поэтому я прекрасно понимаю, что ты там задумала, и предупреждаю – ты выполнишь только обмен. Не сделку. Не продажу. И упаси тебя принцессы начать какую-то там торговлю пленниками, ясно? Тогда от суда тебя не спасет даже твоя темная покровительница. Ясно?».

— «Спасибо, генерал. Я благодарна вам за ваши наставления» — подняв голову, я встретила взгляд прищуренных глаз, мгновенно метнувшихся в сторону при виде моих черных гляделок – «Уверяю вас, что все пленные, взятые в этом бою, будут обменены на наших соотечественников. И я надеюсь, что смогу это сделать с выгодным для нас счетом. Разрешите идти?».

— «Ступайте» — наконец, буркнул жеребец – «Посмотрим, сумеете ли вы выполнить хотя бы это. Мне рассказали про вас, Раг. Очень многое рассказали, и на многое открыли глаза, поэтому я буду внимательно за вами приглядывать, и контролировать каждый ваш вздох!».

— «Значит, он ему на многое открыл глаза, да?» — недобро прогудела я, вваливаясь в свою палатку. Царившая в ней темнота меня не слишком насторожила – в конце концов, у меня не было ординарца, который ухаживал бы за мной, был в курсе моих дел, и даже подогревал бы мне постель, чтобы в нее было приятнее влезать после ванны, не говоря уже об одном-единственном фонаре, тускло чадившем где-то у входа. А вот сидевшая недалеко от моей койки неподвижная, словно примороженная к полу Нефела – еще как, особенно ее круглые, едва ли не вываливающиеся из черепа глаза.

— «Кхем…» — я повела глазами по сторонам, после чего строго уставилась на пегаску — «Когда я говорила о том, чтобы ты выбрала себе в подарок все, что понравится, я не имела в виду мою любимую игрушку. Во-первых, она призвана напоминать мне кое о ком близком, и может оказаться великоватой для неподготовленного пони; а во-вторых, это просто неприлично, поняла? Ну, и в-третьих, не стоило так смело на нее садиться – судя по размеру твоих глаз, ты уже не раз пожалела о…

— «Монстр!» — едва слышно прошептала та, еще больше округляя глаза.

— «Ну да. Хотя, как говорят, не самый крупный экземпляр, но для меня – в самый раз!» — я приосанилась, позволив себе чуточку возгордиться, одновременно испытывая чувство благодарности к ночной принцессе, одарившей меня таким замечательным «свадебным подарком».

«Интересно, и куда она себе его загнала?».

«Угадай-угадай, звездочку нагадай!» — весело пропел голос у меня в голове, едва сдерживая смех – «Тихо песенку споем, и ответ с тобой найдем!».

«Ты думаешь… Фуууу! Это же не гигиенично!».

— «Монстр! У тебя! В кровати!».

— «Да ладно тебе врать!» — потянувшись, я принялась стаскивать с себя пропотевшую тунику, отправив ее в тот же угол, что и снятую утром броню. Там уже скопилась порядочная куча тряпья, и я надеялась, что утром смогу отыскать в ней хотя бы что-нибудь, что было ношено не более трех дней, и не слишком сильно пахло — «Я не могла его там забыть, ведь с утра я уже переворачивала койку в поисках кольчуги».

— «Монстр!» — шепот пегаски истончился до едва слышного, но от этого, не менее жуткого писка – «Он спрятался, под подушки!».

— «Под какие еще подушки?».

— «Позови на помощь, пока он не слышит!».

— «Ниипоняла…» — проблеяла я, и несмотря на истеричную пантомиму Нефелы, подбираясь поближе к постели. Вскоре, мне стал понятен ее испуг, когда в темноте за ее спиной обрисовалась темная фигура. Положив подбородок на голову пегаски, Графит прикрыл глаза и кажется, даже задремал, но я заметила, как насторожившись, дрогнули уши супруга, приподнимаясь и поворачиваясь в мою сторону при звуке шагавших по деревянному полу копыт. Услышав насмешливое фырканье, он все-таки открыл глаза, с иронией покосившись на задергавшуюся под ним Нефелу, лихорадочно шепчущую какие-то призывы — «Ааааа, так воооот какой мооооонстр… Не сердись, дорогой. Это она от испуга».

— «Понимаю-понимаю» — протянул тот, сдерживая смех при виде мелко-мелко затрясшей головой каурой пегаски. Разбежавшись, я скакнула в сторону, и оттолкнувшись копытами от груды мешков, врезалась в плечо мужа, старательно пытаясь завалить его в стоявшую рядом койку. Но то ли под вечер моя координация оставляла желать лучшего, то ли само соревнование в ловкости и весе с этой тушей было одной большой ошибкой, но спустя лишь миг, во время которого меня встретило не твердое плечо, а пустота, и затем – чья-то нога, ухватившая поперек туловища, я оказалась в том же положении, что и Нефела.

— «Балуемся?» — сжатые, словно начинка в пирожке, мы могли только тихо пискнуть, ощутив придавившую наши спины грудь стража.

— «Спасибо за спасение!» — злобно, но все еще очень испуганно, прошипела мне каурая, косясь на кончик бороды, оказавшийся возле ее носа – «Безмозглая, бесполезная, истеричная…».

— «…дурочка. Согласен» — спокойно и несколько насмешливо произнес графитовский баритончик, заставив сердито задергать зачесавшимся ухом – «Однако это не повод оскорблять мою жену, пусть даже она проявила к вам доверие, оставив у себя в палатке. Или у вас, северян, это не так?».

— «Гость в доме – особа священная!» — фыркнула та, но вновь присмирела и сжалась, словно попавший под дождь Кабанидзе, услышав насмешливый фырк Графита – тяжелый, утробный, словно грохот рухнувшей скалы – «Но даже грифоны не спускают на гостей своих орлов и грифов, не говоря уже о цепных чудовищах».

— «Ты что, не вовремя и не туда ее лизнул?» — осведомилась я, поворачивая голову и цепляясь зубами за отросшую козлиную бородку, так соблазнительно болтавшуюся возле моей щеки. Поняв, что попался, Графит попытался было освободиться, дергая головой, но не преуспев, был вынужден расправить удерживавшие нас крылья, чтобы с их помощью ухватить половчее мою брыкавшуюся тушку. Очутившись на оперативном просторе, я возликовала, и ловким ударом подбив передние ноги, грохнула на пол этот шкаф с антресолью, все же сумевший извернуться и прижать меня к груди. Отлетевшая в сторону Нефела мгновенно очутилась под койкой, то изумленно глядя на нас, то вновь начиная лихорадочно крутить головой в поисках выхода.

— «Попался!».

— «Мне кажется, или кое-кто набрал десяток фунтов лишку?» — глухо буркнул Графит. Покосившись на каурую, я обнаружила, что роскошный рыжий хвост накручен на копыто мужа, цепко удерживавшего за эту привязь свою забившуюся под койку добычу – «Ох, да не прыгай ты так по мне! По крайней мере, ты делаешь это не на том месте, и совершенно не так!».

— «Правда? И поэтому ты держишься за ее хвост?» — угомонившись, я извернулась, и поудобнее устроившись на широкой груди, страшно строго поглядев в глаза супруга – «И что это вы тут делали одни, и в темноте?».

— «Это допрос?» — лениво поинтересовался тот. Увидев, что есть ее не собираются, Нефела попыталась было вырваться, но короткий и энергичный рывок за хвост быстро дал понять нервной кобыле, что ее поползновения ни к чему хорошему не приведут. Подтянув к себе свою жертву, Графит внимательно оглядел вздрагивавшую пегаску, испуганно, по-лошадиному, косившую на него одним глазом, влажно блестевшим в полумраке палатки – «Смотри, вдруг мне тоже покажется интересным, что тут делает эта мисс, вместе с…».

— «Это не мое!» — быстро проговорила та, косясь на предмет, заброшенный на кучу мешков – «Я нашла это тут».

— «Так значит, это принадлежит не вам?».

— «Явно не ей!» — покраснев, я скатилась с Графита, и набросила одеяло на отвлекавший нас от знакомства предмет. «Спрятав» его, я немного успокоилась, но все-таки старалась не встречаться глазами с поглядывавшими на меня фестралом и пегаской – «И вообще, копаться в чужих вещах – неприлично. Вас этому в детстве не учили?».

— «Но ты же разрешила мне выбрать все, что я захочу!» — возмутилась было Нефела, но тут же поправилась, пугливо покосившись на Графита – «Но если охранник этого дома считает, что это не нужно, я с легким сердцем забуду твое разрешение, и готова уйти без подарков».

— «Эх, как бы я хотел уйти откуда-нибудь с подарком!» — вздохнув, супруг перевернулся, и вновь принял подобающее пони положение, аккуратно отпуская накрученный на копыто хвост – «Видимо, судьба такая – быть неодаренным. Но все-таки, дорогая, быть может, ты представишь меня своей гостье?».

— «Безусловно, милый!» — иронично ухмыльнувшись, я приняла напыщенную, церемониальную позу, и словно хороший, мордатый герольд, провозгласила – «Нефела, позволь представить тебе моего супруга и повелителя, Графита Раг, известного так же как…».

— «Просто Графит» — мягко, но непреклонно прервал мое представление муж.

— «Хааааарашо… Графит, познакомься – это Нефела…».

— «Нефела Оверкаст меня зовут! И я не… Ай!» — получив обратно свой хвост, пегаска вскочила и быстро рванула на выход, но не успела пройти и пары шагов, как затормозила,и опрометью кинулась назад, заметив спикировавшую на нее из-под потолка огромную, грохочущую крыльями тень – «Дракон! Грифон! Монстр!».

— «Слушай, хватит уже орать, словно впечатлительная дурочка!» — рыкнула я на сорвавшуюся и заоравшую в голос пегаску. Сов спланировал со своего насеста, организованного мной на обмотанном соломой штыре крепления для фонаря, расположенного прямо над входом, сделал круг по палатке, и убедившись в произведенном впечатлении, приземлился на мою макушку. Потоптавшись на прядях лохматившейся гривы, он гордо взглянул на прижавшуюся к мешкам кобылу, явно гордясь эффектным появлением, и даже снизошел до того, чтобы несколько раз ущипнуть меня за ушко, даже не повернув головы в сторону морд дежурного патруля, чьи шаги уже грохотали у входа в палатку.

— «Все в порядке, Легат?».

– «Все нормально, Кавити. Гостья испугалась совы».

— «Хорошо, мэм» — окинув заинтересованным взглядом двух кобыл, сидевших в полутемной палатке с большим, жутковато выглядевшим жеребцом, та заблестела глазками, и с трудом смогла удержаться от понимающей ухмылки – «Мэм… У вашей «гостьи» нет пароля на выход. Надеюсь, вы не против, если мы проводим ее в нашу караулку после того, как вы… Ну… Для выдачи пароля, мэм».

— «Кавити, ты в патруле? Вот и идите себе дальше, патрулируйте!» — сердито откликнулась я, делая вид, что не услышала приглашения, звучавшего в голосе предводительницы местных шаловливок. Неразлучная пятерка кобыл уже достала меня своими дебошами и постоянной грызней с жеребцами, которых они ни в грош не ставили, но я по-прежнему не реагировала на предложения рассовать их подальше друг от друга, или свести в одну кентурию, чтобы, так сказать, локализовать процесс, сделав его головной болью одного-единственного кентуриона. В конце концов, они уже давно заслужили славу лихих кобыл – забияк, любительниц выпить и подраться, чье денежное довольствие по большей части становилось добычей владельцев ресторанчиков и кабачков, немилосердно дерущих с них биты за учиненные беспорядки и погром. Обидчиво вздохнув, та убралась на улицу, многообещающе взглянув на ошарашенную происходящим Нефелу.

— «Не обижайся. Тебе предстоит еще многое узнать о нас, эквестрийцах» — посоветовал той Графит. Вздохнув, он потянулся своим большим и гибким телом, еще не успевшим вытолстеть и заматереть, и лишь шириной грудной клетки и плеч напоминавшим габариты своего друга и соратника Медоу – «Тем более, в этот нелегкий для всех час».

— «О «вас»? Так ты… Ты не монстр?» — запинаясь, нахмурилась та, впрочем, довольно быстро придя в себя, чем заслужила мое уважение – «Ты пони? А почему… За что тебя так? Чем-то ведьму обидел, или колдуна? Или Добрые Предки тебя за что-то прокляли? Или…».

— «Сойдемся просто на «или», хорошо?» — улыбнулся тот, движением копыта останавливая поток предположений. Когда было нужно, Графит становился просто невозможным обаяшкой, с легкостью приседая на уши пони любого пола, возраста и половой ориентации, что он и не замедлил продемонстрировать на Нефеле – «Моя служба Повелительнице Ночи, принцессе Луне Эквестрийской, наложила на меня сей отпечаток, и это дар, а не проклятие. Хорошим пони нечего бояться слуг Госпожи. Однако, уже поздно, чтобы думать о возвращении домой. Быть может, ты примешь наше гостеприимство, пусть даже и в столь убогом жилище?».

— «Аааа… Я… Ну…» — ошеломленная его напором, пегаска не смогла ничего возразить, и только закивала, всем видом демонстрируя, что не имеет ничего против «убогого жилища». Вздохнув, я потянулась, предвкушая несколько часов сна под теплым кожистым крылом, но увы, меня бесцеремонно подняли за шкирку и быстро выставили за порог, в качестве намека, повесив на шею большое, не слишком свежее полотенце. Рассердившись, я попыталась было рвануться назад, но вместо предвкушаемого скандала, лишь поскребла копытами снег, упираясь лбом в лохматую черную грудь, перекрывавшую весь вход. Обидевшись, я ускакала в купальни, где просидела не меньше часа, с мстительной радостью смакуя подробности обдумываемой ссоры, которую собиралась закатить по возвращении в палатку. Собственный муж выкинул за порог, запершись там, в одиночку, в полной темноте – и с кем! С какой-то деревенской кобылой, у которой на крыльях колец было больше, чем у меня на всем теле! От такой несправедливости, я едва не расплакалась, и только поперхнувшись горячей водой, в которой отмокала вот уже более получаса, решила повременить и не тратить стратегический кобылий боезапас, сохранив его для главного действа, а тем временем – хорошенько помыться.

Конечно, я частенько забывала про себя. Я забывала про косметику; забывала принять ванну, считая, что начисто отмытые копыта считаются за душ, ну и зубы чистила меньше трех раз в день, что явно привело бы в негодование мою учительницу и Госпожу, однако в этом я мало чем отличалась от остального кобыльего состава Легиона – да и Гвардии, наверное. Мне было сложно представить, чтобы у кого-либо из нас было бы время для макияжа, хотя внешний вид белых земнопони, пегасок и единорожек явно говорил о том, что я крупно ошибаюсь в этом вопросе, но времени, чтобы узнать правду, у меня как всегда не находилось. Отмокнув и отмякнув, я наскоро выскоблила отросшую к зиме шерсть жесткой соломенной мочалкой, и уж собралась было улепетнуть, готовясь к боевым действиям и прикидывая, удастся ли мне нанести на ресницы тушь на ходу, да еще и на морозе – в конце концов, ее потеки на щеках были бы дополнительным аргументом в намечающемся разговоре… Но увы, жизнь, как всегда, решила пнуть меня под хвост, и выписала на мою голову с десяток деканов и кентурионов, атаковавших меня на протяжении всего пути обратно в палатку. Вдобавок, в моих зубах была зажата ручка тяжелого чайника, свиснутого мной со стены предбанника и наполненного крутым кипятком – идти в гости я все же предпочитала с чем-нибудь под крылом, в отличие от коренных эквестрийцев и обычных жадин или раззяв; поэтому мне пришлось задержаться, и разобраться с парочкой проблем, как всегда возникающих при неожиданной смене начальства. Морды при этом у всех участников были не слишком довольные, но я молча отводила взгляд от самодовольных рож гвардейских офицеров, несмотря на попытки некоторых познакомиться со мной, так сказать, поближе. В хорошем смысле этих слов, конечно же – наличие у мрачной, пусть и чисто отмытой пятнистой кобылы булькающего чайника на полведра явно не способствовал к романтическим поползновениям, как и бунтующие подчиненные, решительно сопротивлявшиеся поголовному «огвардеиванию».

— «Терпите!» — был мой единственный приказ. Я не пускалась в долгие рассуждения – весь мой вид говорил сам за себя, даже и без желанных потеков накапавшей с ресниц туши, которую я все равно бы не смогла найти в ворохе своих вещей. Отделавшись ото всех рычанием и короткими, лающими приказами, я послала своих соратников в одну сторону, а вздумавших посмеиваться надо мной гвардейцев – в другую, напомнив им, что раз это теперь их подопечные, так пусть сами и разбираются, кого и куда определить. Я только дернула щекой в ответ на предложение ознакомиться с планом, разработанным ближайшими помощниками Туска, который предусматривал полный развал существующих частей Легиона, и формировании на их основе какой-то рыхлой, аморфной массы. Кентурии разбивались на два, а то и три взвода, которые переподчинялись младшим лейтенантам, входя, в свою очередь, в состав рот и пегасьих эскадронов, которые, как я поняла из намеков и недомолвок, еще не покрыли себя славой, достаточной для того, чтобы из них было решено сформировать отдельные полки. Обдумывая по пути всю эту ахинею, я почему-то все больше и больше убеждалась в том, что придумана она была отнюдь не самой глупой головой, сообразившей, как уберечь свои войска, и возложить потери на других, являясь лишь под самый конец, и в белом с ног до головы. Мысль эта настолько взволновала мой неокрепший, но уже затронутый алкоголем разум, что я даже не заметила, как рассосались бредущие за мной провожатые, бухтевшие в мои ушки о своих ожиданиях и проблемах. На последнего, выстукивавшего своими накопытниками вслед за мной до самого входа, я рявкнула так, что колыхнулись матерчатые стены ближайших палаток, и еще долго смотрела вслед убегавшей в темноту фигуре, прежде чем зайти в долгожданное тепло.

Начинавшийся снег только усилил мою меланхолию, белой пеленой укрывая следы того, что прошло.

Увы, в мое отсутствие ничего криминального не произошло. Незаметно, как мне казалось, войдя в палатку, я не услышала ни стонов, ни скрипа раскачивающейся кушетки, ни прочих звуков и запахов, которые сопровождают нас в ночи, дарованной лунной богиней. Разобрав одну из импровизированных перегородок, Нефела и Графит сложили из мешков небольшой помост, на котором уже стоял небольшой столик, до этого сиротливо пылившийся возле стены. Увидев меня, супруг гостеприимно приоткрыл крыло, приглашая меня присоединиться к ночному перекусону, и лишь усмехнулся, когда я, из вредности, грохнула чайник на стол, опустившись с другой стороны стола.

— «Ну нет, на самом деле, тут большой бардак, хотя в походе это в порядке вещей» — говорил муж, лениво хрустя кусочком галеты, при этом стараясь не замечать взглядов пегаски, мелко вздрагивавшей каждый раз при виде его зубов – «Я видел, как живут в ваших бургах, поэтому тебе эта палатка кажется такой богатой, и в основном – обилием набросанных в ней сумок, мешков, и прочей ерунды. Но думаю, будет понятно, почему она так выглядит, если знать о том, как именно живет ее хозяйка».

— «Старая палатка мне нравилась больше!» — из чувства противоречия прогудела я. Да еще, наверное, от того, что не собиралась отмалчиваться в этом разговоре – «Она была… Она была уютнее! Вот!».

— «Безусловно» — на мой взгляд, это прозвучало эдаким вербальным аналогом пожатия плечами – «Обычно у офицеров такого уровня как Скраппс есть целый штаб, не считая ординарцев. Это такие пони, которые вроде бы как и обслуга, поскольку занимаются личным хозяйством своего командира, но в то же время и военные, и телохранители, и курьеры, и… В общем, очень часто они становятся крайне важными персонами, обладающими значительной властью. Ведь им верят, и оттого – начинают поручать такие вещи, как сортировку корреспонденции, малозначительные, но не сочетающиеся с их должностью вопросы, и в конце концов, они оказываются незаменимыми для своих патронов».

— «А разве это плохо?» — удивилась Нефела, шурудя копытом в корзинке с сухими кругляшами, за эти месяцы надоевшими мне до свинячьего визга. Судя по хрусту, пегаска не разделяла моих мыслей – она ела быстро и жадно, хватая печенье, и обсыпая все вокруг колючими крошками – «Первая Мать должна быть окружена верными пони, которые выполнят ее указания, донесут их до народа, а также займутся мелкими делами. Ну не самой же ей себе ужин стряпать, и комнаты убирать?».

— «А решать, кого из них допустить к этой Первой Матери – тоже они должны»? – со спокойным и вежливым интересом осведомился муж. По-видимому, он решил выудить из этой пони что-то интересное для себя, либо для своей службы, и кроме того приглашающего жеста, больше не пытался сграбастать меня крылом, подкатывая к себе под бочок, а лишь ухаживал за мной и сидевшей напротив Нефелой, с выражением неподдельного интереса на морде ведя этот полуночный разговор – «Или сортировать и читать приходящую почту? Доводить до сведения Первой Матери новости, или наоборот, придерживать кое-какие слухи, чтобы ее не волновать?».

— «Это уже нехорошие, неправильные поступки!» — нахмурилась та, на миг даже перестав уничтожать галеты – «Это раньше называли воровством!».

— «Злоумышление противу власти, и представителей ея правомочных» — я заметила, что несмотря на благочестивый, словно у служащего селестианского храма вид, Графит явно устал. Чуть чаще моргали светящиеся глаза, чуть чаще двигалась шея, разминая усталые мышцы, все нетерпеливей дрожало перепончатое крыло, и я вдруг поняла, что моя усталость, быть может, ничто по сравнению с состоянием мужа. Сколько он не спал с того дня, когда начал поиски меня по всему этому проклятому краю? Как нашел в том лесу? И как попал туда, откуда выбраться, по словам предателя-зебра, было почти невозможно? Вздохнув, я решила закруглить этот разговор – «Довольно верное слово. Поэтому никаких слуг, никаких адъютантов, никаких ординарцев – никого, кто решит, что сможет делать что-то за меня. И пусть я буду жить в грязи, но это будет моя грязь, разведенная от нехватки времени, а не потому, что мне так нравится, ясно? Ну, а теперь, когда мы закончили обсуждение того, почему в этом месте, удостоившемся принимать столь высокую особу, так пыльно и грязно, быть может, мы отправимся спать? Кое-кому это точно бы не помешало!».

— «Располагайтесь. Мне кажется, что в этой палатке хватит места для твоей гостьи» — попытался было улизнуть от меня Графит, однако быстро понял, что это ему вряд ли удастся – «Милая, я не хочу вас стеснять, поэтому отправлюсь в…».

— «Ты поможешь мне убрать этот столик туда, откуда его взял» — так тепло, как только позволил мне голос, проворковала я, прижимаясь к боку фестрала и намекающе коснувшись губами его крыла. Перепонки были горячими, а косточки, казалось, стали мягкими и подвижными – «А потом отправишься в постель. Договорились?».

— «У меня еще много дел, и боюсь…».

— «Вот и чудно!» — фальшиво обрадовалась я, уже гораздо строже поглядев в глаза мужа – «Нефела, ты ляжешь на койке, поняла? Не вздумай протестовать – в вашем долбаном городе я лежала почти что на улице, в спальном мешке, поэтому выбора у тебя, в общем-то, тоже не будет. Дорогой, освобождай эти мешки, а я пока кое-что поищу в своих закромах».

«Да уж, отлетался любимый. На пару-тройку дней точно» — подумала я, ощупывая дергающиеся под моими прикосновениями крылья. Забросив в койку Нефелу, я вышла из закутка и вернулась к лежащему на импровизированной постели Графиту, вольготно, на первый взгляд, расположившемуся на прикрытых одеялами мешках. Однако я видела, как хочется тому вскочить, и ходить из угла в угол от ноющей, изнурительной боли в покалеченных когда-то крыльях, пока усталость не сморит большой, но давший трещину организм, позволив ему забыться в тяжелой, беспокойной полудреме. Тихонько вздохнув, я нащупала баночку, отрытую на дне сумки, и сморщившись от нестерпимой горечи, принялась отвинчивать крышку, старательно дыша через нос. Зверская гадость, изготовленная когда-то по моей просьбе Злобко Флинтом, она клала на лопатки бальзам «Золотая звезда»[5] по языкообжиганию и слезовыжиманию, но для лечения Графита я была готова сожрать хоть десяток таких банок, и ни разу при этом не обосраться. Зачерпнув из баночки густую, токсичную мерзость, я глубоко вздохнула, и задержав дыхание, носом принялась размазывать по крылу щипучую мазь, изо всех сил подавляя позывы к рвоте.

— «Скраппи, прекрати» — страдальчески пробормотал жеребец, жмурясь и все громче покряхтывая у меня под животом. Взгромоздившись на наше ложе, я широко расставила ноги, и стараясь не наваливаться на больные конечности, водила мордой то по одному крылу, то по другому, стараясь не пропустить ни клочка покрытой серыми шрамами кожи. Вскоре, как обычно, мой рот совершенно онемел, и я вновь начала размазывать мазь по трепещущим перепонкам, используя губы и язык.

— «Все уже хорошо».

— «Аха. Охотно ферю» — прошамкала я, оглядываясь в поисках одеяла. Влажные, шлепающие, лижущие звуки наверняка разбудили Нефелу – я не обольщалась, что она смогла бы так быстро уснуть в абсолютно новом, незнакомом для нее месте, однако в этот момент мне было абсолютно насрать, подглядывает она или просто застыла в моей узкой походной койке, жадно вслушиваясь в полумрак, разгоняемый лишь трепещущим отсветом пламенеющих в жаровне углей. Найдя одеяло, я старательно укрыла гудящие от мази крылья мужа, и заботливо протолкнув его под животом жеребца, кряхтя, завязала на спине не слишком надежным узлом, принеся его в жертву скорейшему выздоровлению.

— «Леши. Шейчаш пфойдет».

— «Мне уже и так замечательно».

— «Охотно ферю!» — вновь повторила я, украдкой пытаясь счистить мазь с языка. Увы, получалось это крайне плохо, и я знала, что теперь еще долго не усну, ощущая, как онемевшее горло превращается сначала в маленький филиал перечницы, а потом, немея, вдруг станет совсем нечувствительной трубкой, по которой, с каждым вдохом и выдохом, будет гулять прохладный ветерок. Не слишком приятная перспектива, не так ли? – «Шешаш путет полехше».

— «Ты булькаешь как грифон, которого учат говорить на эквестрийском» — раздраженно прокряхтел Графит. Последствия полученных травм давали о себе знать каждый месяц, но этой зимой болезнь разгулялась не на шутку, и судя по тому, что фестрал и не подумал улизнуть к себе, в свое логово, мазь закончилась ужасающе быстро. Меня давно интересовала эта дыра в реальности, о которой я слышала лишь краем уха и знала, что она существует, но увы, доступ туда был возможен лишь тем, кто получал особое благорасположение Госпожи, и я уже не раз, под шумок, пыталась выяснить у гордо отмалчивающейся Луны, не даровала ли она такой привилегии не только своим ликторам, но и кое-кому из служащих ей кобыл.

— «Зато теперь тепе пудет полекче» — буркнула я, для дополнительного тепла накрывая спину мужа широким крылом. Помнится, когда-то я даже спала, закутав нас с Физалис в теплый кокон из крыльев, которому оказался не страшен промозглый холод зимнего облака… Вздохнув, я поежилась, словно наяву ощутив порыв ледяного, зимнего ветра – где она сейчас? Куда упорхнула, следуя велению своей пегасьей судьбы? Неужели пара открыток и поздравление, присланное на свадьбу – это все, чем заканчиваются такие короткие встречи-романы у шаловливок? Вздохнув, я уткнулась носом в черную шерсть, стараясь не думать о тупом, проржавевшем штыре, предупреждающе ворохнувшемся где-то внутри головы – для чего, и зачем это все вспоминать? То, что было – уже давно исчезло, изменилось, и перепаханное некогда поле, топорщившееся сломанными копьями наших заслуг, поросло высокой травой, неподвижное море которого звенело песнями неугомонных кузнечиков, накладывавших на изнуряющий зной бесконечную песню жаркого лета.

«А как было бы здорово, если бы лето и вправду было бесконечным» — засыпая, вдруг подумала я, ощущая внутри странное согласие, словно что-то или кто-то, оказавшийся внутри моей головы, задумчиво покивал, обдумывая эту странную мысль.

Я, принцесса Селестия Эквестрийская, словно тать, кралась по ночному городу. Опустившаяся на улицы багровая тьма подсвечивалась болезненным и тусклым светом фонарей, бросавших длинные тени на окружавшие меня дома, причудливым узором отпечатывая на их стенах рисунок невидимой, застывшей листвы. Город не спал, затаившись в ожидании неизбежной развязки, и мне для чего-то потребовалось проникнуть в подсобные помещения какого-то стадиона, в компании с желтой единорожкой, при этом постаравшись сохранить полнейшую анонимность, и не обращая внимания на протесты моей протеже, возмущенно трясущей своей желто-красной гривой. Почему – я не знала, но четко понимала, что у меня за спиной находился целый район, с жителями которого случится что-то нехорошее, если я не успею исполнить задуманное в отведенный для этого срок, в то время как волновавшаяся рядом спутница предлагала, не мудрствуя лукаво, просто обрушить зачем-то весь этот облачный стадион. И по каким-то причинам, я не могла так поступить. Встреча с нехорошими пони, состоявшаяся в белых, состоящих из уплотненных облаков коридорах, вылилась в массовую драку и похищение моей спутницы, а попытка побега заканчивалась у распахнувшихся дверей, из которых бил ослепительный, изумрудный свет.

Проснувшись, я долго глядела в темноту палатки, стараясь унять бешено стучавшее сердце. Все было тихо и мирно — рядом сопел спеленатый одеялом Графит, положив свою голову на мои передние ноги, а за невысокой перегородкой из сумок едва слышно посапывала длинногривая пегаска, изредка беспокойно всхрапывая во сне. Опустившись на нашу импровизированную постель, я до самого утра вглядывалась в темноту, гадая, что это могло такое быть – в конце концов, это вполне естественно, когда ты видишь во сне разные штуки, но в этот раз… Это было что-то другое, я могла бы поклясться в том своим собственным хвостом – отросшим до неимоверных размеров, и как у многих пегасов, волочившимся за мной по земле – однако провалявшись до самого утра, я так и не сообразила, что же это могло такое быть. Наконец, услыхав сердитое уханье, с которым поутру начал царапаться в палатку Кабанидзе, я выгреблась из нагретой постели, и ежась от влажного утреннего холодка, проникавшего под белую крышу, принялась за утренние дела – тихонько ругаясь, искала раскиданные по палатке, и закатившиеся куда-то дрова; впустила внутрь настойчиво продиравшуюся через плотную ткань сову, тотчас же угнездившуюся на своем насесте над самым входом; тихонько развязала свою кособокую, некрасивую повязку, наложенную на крылья мужа, и занялась их растиранием, попутно согревая под крылом застывшую на холоде мазь.

— «А если использовать для этого дела перо?» — не здороваясь после сна, Нефела выбралась из моей узкой койки, и разминая затекшее тело, начала изгибаться, да так, что мгновенно заставила меня порадоваться тому факту, что вымотавшийся, измучившийся от боли муж не проснулся даже тогда, когда мои губы стали аккуратно жевать склеившиеся, покрывшиеся за ночь морщинами перепонки на голых крыльях – «Ну, я про это желтое снадобье. У тебя от него губы все потрескались, и на морде желтые круги».

— «Очень ужасно?».

— «Да словно коровье вымя сосала».

— «Что, прости?» — остановившись, я выронила баночку, которую тщетно пыталась открыть, не используя зубы и рот – «Ты сказала…».

— «Ну да. Это поговорка такая» — подняв подкатившуюся к ней баночку, пегаска, легко крутнула крышку, просто положив не него копыто, и тотчас же сморщилась, перебросив обратно немилосердно завонявший сосуд – «Когда у кобылы молоко пропадает, а кормилиц надежных рядом нет, жеребенка корове подсовывают, чтобы он ее молоко пил. И тогда у него на мордочке такие вот желтые круги появляются, от засохшего молока. А чего это ты так вздрогнула?».

— «А… Да нет, ничего. Просто похожая поговорка вспомнилась» — до линьки было еще далеко, и хотя выдрать у себя перо было бы не проблемой, особенно для лечения мужа, но я решила пойти менее радикальным путем, и обернувшись, двинулась в сторону входа. Постояв на тянувшем из неплотно зашнурованного входа сквознячке, я пригнулась, и с места, резким прыжком взвилась в воздух. Щелкнули, смыкаясь, зубы, и приземлившись, я задорно ухмыльнулась обалдевшей Нефеле, гордо держа в зубах свой трофей – небольшое, бежево-желто-бурое перо, выдранное из крыла Кабанидзе. Оно уже несколько дней торчало в сторону от остальных – похоже, хыщный птыц задел крылом какую-то мелкую ветку, или встретил чересчур активную мышь, кои во множестве развелись в лагере, повылезав из отогревшейся земли, поэтому я была уверена, что сердито оравший что-то сов не пострадает от этой процедуры. Шикнув для острастки на визгливо возмущавшуюся птицу, я погрузила перо в мазь, удивляясь тому пофигизму, с которым Графит продолжал похрапывать под своим одеялом, лишь легким движением приподнявшихся, а затем вновь опавших ушей выдавая мимолетное свое пробуждение, вновь сменившееся глубоким сном. Старое шерстяное одеяло было уже безнадежно испорчено, поэтому я просто перевернула его другой стороной, и кряхтя, вновь принялась обматывать им спящего супруга, кряхтя и поругиваясь на довольно засопевшего во сне жеребца.

— «Аааа… А можно мне…».

— «Нельзя!» — отрезала я, для острастки даже щелкнув зубами на протянувшую копыто к лохматому уху пегаску, явно заинтригованную рысиной кисточкой и голыми, подрагивающими на холодке крыльями – «Это мой муж, и только мой. Так что и не думай попробовать воспользоваться своей привлекательной мордашкой или лохматыми ногами – удавлю. Обоих. У самой вон, аж два кольца, и четыре штанги в крыльях – тебе что, двух мужей и четырех любовников мало, что ли?».

— «Эй, это просто украшения!» — возмутилась было та, но при этом, заметно смутилась. Сонная, с длинной, всклокоченной гривой, она была чудо как хороша, и мне вдруг подумалось, что как это часто бывают, «не ту страну назвали Гондурасом», и не тех кобыл снимают в популярных журналах мод – «Ну… Я должна была познать двоих жеребцов – молодого и старого для того, чтобы считаться достаточно умудренной, и осмотрительно править бургом или поветом, понимая желания и старых, и молодых. А эти барбелки – вообще отметки о моем достоинстве, и происхождении из хорошего рода Оверкаст[6]. Крылья – у каждого пятого в роду, без изъяна!».

— «Ну, вот и хорошо. Вот и отлично!» — буркнула я, подходя к двери, и высовывая нос в узкую щель. Было еще темно, и с неба падал крупный, пушистый снежок, заваливший за ночь весь лагерь, через который натужно, с трудом, продирался легионерский рожок, трубя привычную побудку. Вскоре, к нему присоединилась и гвардейская труба, звуком певучей меди разогнав сонную утреннюю тишину – «Правь мудро где угодно, но только не пытайся отобрать у меня жеребца, хорошо? Разозленная кобыла – это опасно, а когда у нее есть много острых вещей, и это отнюдь не кухонные ножи… Думаю, ты меня поняла, правда?».

— «Ты грозишься прямо как моя тетка!» — фыркнула та, потянувшись за гребнем, лежавшим на одном из мешков. Я была уверена, что окончательно его потеряла, засунув в какую-нибудь сумку… Интересно, и где еще успела покопаться эта ворюга в поисках обещанных подарков? — «Мне кажется, ты просто раздула о себе славу, как все южане. Настоящий Мясник Дарккроушаттена не может быть таким… Таким…».

— «Каким? Мелочным? Глупым? Некрасивым?».

— «А ты и вправду считаешь меня привлекательной?» — хитро спросила Нефела, стрельнув глазками на мой круп, все еще торчавший у выхода из палатки – «Но ты не подумай, я не такая, ясно? У нас за это сажают на цепь, чтобы не баловали, и батогами учат ежечасно, пока дурь из головы не вылетит».

— «Когда вас поровну, или перевес представителей одного из полов незначительный, то с этим можно согласиться» — дернув крыльями, я игриво обмахнулась хвостом, и с сожалением вздохнув, отправилась к той самой куче, краем глаза косясь на следившую за мной пегаску – «Однако когда на одного жеребца приходится по десять, двадцать, а в тяжелые годы, и сорок кобыл – с этим приходится что-то делать, и если эти дурни могут себе перевязать свои шары, то матку узлом не завяжешь, а яичники – не бросишь в карман. Так что думаю, я не буду провидцем, если скажу, что именно так и появились все эти шаловливки – от неразделенной кобыльей любви».

— «Это гадко, и мерзко, и…» — кобыла осеклась, глядя, как я копаюсь в куче лежащей на полу одежды – «Слушай, ты это собираешься носить?».

— «Ну да. Мне тут некогда стирать, как видишь – то грифоны нападают, то меня почти убивают, то вдруг прилетает важный генерал, и собирается меня свергать. В общем, дел невпроворот. А насчет шаловливок — не суди, пока сама не попробовала. Хочешь, познакомлю тебя с пятеркой кобыл, ищущих себе новую подругу? Вот если даже у них ты не будешь до потолка подпрыгивать, и кричать «Еще, еще!!!», то только тогда я тебе поверю, что это и в самом деле не твое. Главное – найти в жизни свою половинку… И я свою нашла. Кстати, подай, пожалуйста, кольчугу – она там вон, под кушеткой, у твоей задней левой. И как она туда попала? Мне кажется, что вещи, попадая туда же, где и я, из принципа начинают расползаться по всем щелям!».

— «Это все… От того, что ты… Совершенно… Не… Хозяйственная!» — пропыхтела пегаска, с шуршанием и звоном выцарапывая из-под кушетки невесть как оказавшуюся там кольчужную попону. Набранная из мелких, плоских колечек, сходившихся так плотно, что между ними прошло разве что шило или игла, она свернулась плотным комом, и каждая попытка Нефелы поднять эту кучку металла оканчивалась неудачей – стальная одежка просто валилась у нее из копыт, с красивым, солидным позвякиванием буквально стекая на пол – «Уф! Да как ты вообще это носишь?!».

— «Как и все» — буркнула я, отбирая у неумехи кольчугу. Не поднимая ее с пола, я отыскала расстегнутый край, и быстро виляя всем телом, забурилась в открывшийся зев, чувствуя себя змеей, зачем-то влезающей в старую шкуру. Кольчуга легла на пропахший потом поддоспешник, мгновенно заполнив протершиеся в войлоке углубления, и мне осталось лишь набросить на нужное место крючки, стянувшие ее у меня на животе. Пару раз подпрыгнув, я повела плечами, и убедившись, что все подогнано плотно, и ничего не бряцает и не звенит, занялась лорикой сегментатой. С ней мне пришлось повозиться, но когда стальные полосы устроились на своих местах, я ощутила, что уже мало замечаю эту привычную для меня тяжесть – «Вот, видишь? Всего-то десять минут. Нужно еще шлем и щитки на ноги, но думаю, они мне не приго… Хотя нет, ногавки все-таки нужны. Подай, если не сложно – я сейчас вряд ли смогу залезть под кровать».

— «Вы, южане, просто сумасшедшие» — покачала головой Нефела, глядя, как я цепляю на себя поножи. Литые, не слишком удобные, они были первыми кандидатами на замену, и наверное, я даже представляла себе, как хотела бы их изменить. Вместо стальной, корытообразной пластины, на задних ногах нужны были составные щитки – штуки три, а то и четыре. А вот передние лучше укрыть – там их будет два, почти во всю ногу, и с вертикальным ребром, для жесткости и красоты.

— «Ну да. Куда уж нам до вас, непобедимых воителей!» — фыркнула я, задумчиво разглядывая торчавший у входа полуторный меч. Лишившись большей части своего лезвия, он превратился в простую железяку, и я задумалась, зачем же смотрю на этот обрубок некогда грозного оружия, словно прикидывая, как снова навесить его на себя. Вздохнув, я решила, что это будет уже чересчур.

— «Мы редко проигрываем унгонам!».

— «А вы с ними воевали вообще?» — пегаска смутилась, я и иронично улыбнулась, принимаясь раскручивать шнуровку у входа – «Ну, вот видишь. Набеги – это не война. Это способ сосуществования, когда вы у них, а они – у вас. Так сказать, местные обычаи. То вы их грабите, то они вас в мешки запихивают, а в целом – всё как всегда. Поэтому не берись судить о том, чего не знаешь, понятно? И причешись уже, красотка с мохнатыми ногами! Как только услышишь второй рожок – я отведу тебя на завтрак, а потом уже решим, когда ты отправишься к себе домой. Ты ведь отчего-то не слишком торопишься, не так ли?».

Нефела не ответила, и резко отвернувшись, вновь схватилась за гребешок. Ухмыльнувшись, я вновь подбросила оставшиеся поленья в жаровню, и поцеловав на прощание дрыхнущего мужа, вывалилась на утренний холод, ловя носом пушистый снег. Быть может, я была права и этой симпатяге доверили слежку за нами, а может, она просто хотела пересидеть свою ссору с серым жеребцом, на которого дулась всю эту неделю, однако подумав, я отчего-то преисполнилась странной уверенности, что мои слова о Графите она приняла к сведению, и восприняла их абсолютно серьезно – в отличие от прочих кобыл.

---

День не задался с самого начала.

Едва успев к построению, я прошмыгнула за спинами замерших в горделивых позах единорогов, оказавшись рядом с Хаем, зачем-то пришмыгавшим на церемонию поднятия флага, но судя по ехидному взгляду, которым меня одарили гвардейцы, моя задержка была замечена, а может быть, даже и ожидалась. Запрокинув голову к небу, генерал Туск молча слушал шуршание веревки, поднимавшей полотнище эквестрийского флага, и когда голубое полотнище с белой окантовкой достигло вершины флагштока, едва заметно кивнул трубачу, посылая того вперед. Выйдя из строя, тот с самым суровым видом приложил к губам свой инструмент, и следующие пару минут мы вслушивались в торжественные переливы, издаваемые луженой глоткой начищенной до блеска трубы. Гвардейцы вскинули правую ногу к голове, стараясь дотянуться коленом до уха, в то время как легионеры, по старой привычке, с грохотом приложили ее к нагруднику, и этот разрозненный, раздавшийся с разных сторон стук послужил своеобразным началом череде неприятностей, которые наконец отыскали пятнистую кобылку, так долго скрывавшуюся от них в этих северных лесах. Услышав это необычное для них приветствие офицеры нахмурились, но еще сильнее их покорежило, когда они услышали глухой ропот, раздавшийся тут и там из построенных у стен войск, увидавших, что из трех флагштоков один остается пустым. Подошедший было к нему Рэйн был остановлен гвардейским знаменосцем, и несмотря на его тихие, но энергичные протесты, флаг Легиона так и не был поднят в то утро над крепостной стеной. Услышав поднявшийся шум, Туск открыл глаза и внимательно оглядел проходившие перед ним сотни – увидев, что алое полотнище так и не взовьется, в отличие от бело-золотого гвардейского флага, легионеры заволновались и начали выбираться из строя. Раздались зычные приказы бывших деканов, кентурионов – и вот уже бывшие сотни молча, тяжело пошагали по скрипучему снегу, чеканно печатая шаг по взрывавшемуся снежными фонтанчиками, оголенному, покатому склону, направляясь к своим палаткам. Строем, слитным строем. Не выдержав, я присоединилась к ним, и шла замыкающей, глядя перед собой, и лишь отмахнулась от бросившегося мне наперерез трубача, стараясь не глядеть в сторону генерала.

Чего он хотел добиться этой демонстрацией? Показать всем, что влитые в его батальоны и эскадроны легионеры теперь становятся гвардейцами? Заставить их отсалютовать своему новому знамени, принося таким образом присягу? А может, спровоцировать этот конфликт? Я не знала ответ на этот вопрос, поэтому лишь таращилась поверх головы генерала, когда позже, в штабной палатке, выслушивала его гневные, рубленные фразы, летевшие в меня не хуже иного копья.

— «Выгнать! Всех выгнать, взашей! Так, чтобы пена летела! Без содержания и права устраиваться куда-либо, кроме как чистильщиками туалетов! Да и то – по конкурсу, одного из десяти!» — в бешенстве рычал белый единорог, не замечая, что крашенная прядь волос из редеющей гривы отвалилась от макушки, куда ее зачесали умелые копыта кого-то из его адьютантов, и некрасиво свесилась с виска, дрожа, словно хвост гремучей змеи – «Огласить, что за нарушение распорядка и невыполнение приказов, все они лишаются своего жалования на неопределенный срок, пока не искупят содеянное – кровью! Сейчас же!».

— «Генерал Туск, сэр!» — задохнулась сидевшая в глубине палатки Черри – «Это же… Так нельзя! У многих из этих пони осталась дома семья, и дети!».

— «Замолчите, Дроп!» — огрызнулся на нее рассерженный не на шутку старик, протирая платком взмокнувший от рычания лоб – «Вы оказались в этой палатке лишь благодаря моей сентиментальности и придворному крючкотворству Раг, поэтому сидите молча, и наносите на карту последние сводки! И если еще я услышу от вас хотя бы писк, то у меня появится долгожданный повод вышвырнуть вас из армии в декрет, за несоблюдение субординации!».

— «Да, сэр» — убито прошептала нелетучая пегаска, и тихо отвернулась к стене, уковыляв в дальний угол штаба.

«Жестко он принялся за вас. Жестко. Но все это зря».

— «Что вы молчите, Раг?» — наконец поинтересовался Туск, с прищуром глядя мне в глаза. Я стояла молча и только перекатывала на морде желваки, ощущая странное головокружение. Казалось, от меня уже ничего не зависело, и течение времени замирало будто клей, давая мне возможность для… Для чего? Я не знала ответа на этот вопрос, но почему-то мне казалось, что сделай я хотя бы шаг, хоть одно самое маленькое движение, и случится что-то плохое. Что-то непоправимое – «Отвечайте уже, дискорд вас раздери!».

— «Это ваше право, генерал».

— «Типичная трусость» — угодливо проговорил кто-то сбоку – «Наемники! Они вечно боятся отвечать за свои дела».

— «Вы действуете смело».

— «Я всегда действую смело!» — отрезал тот, движением копыта делая знак не вмешиваться в наш разговор – «Вы решили, что лестью заставите меня отменить мое решение? Этого не будет, так и знайте!».

— «Догадываюсь. Поэтому и говорю, что вы действуете смело» — я позволила себе усмехнуться, ощущая, как рот корежит от бешенства, превращая ухмылку в оскал – «Попытаться разогнать четыре тысячи вооруженных пони, оскорбить их знамя, а в довершение всего – лишить их денежного довольствия…».

— «Эта тряпка – ничто, понятно? Я не знаю такого флага!».

— «… и после этого считать себя в безопасности мог бы лишь очень смелый пони» — закончила я свою мысль, холодно глядя на карту позади генеральской головы – «Не мне вас учить, но там, откуда я родом, говорили «Тот, кто не хочет кормить свою армию – будет кормить чужую». Очень верные слова, не так ли? А еще была другая поговорка, относящаяся к смутным временам — «Если не платить армии – она сама приходит за своими деньгами. И обычно она их находит». Конечно, моей родины больше нет, как нет и населявшего ее народа, но думаю, эти слова родились не на пустом месте».

— «Ты угрожаешь мне?!» — голос старого единорога опасно захрипел, словно генералу вдруг перестало хватать воздуха – «Мне?! Глиммерлайту Туску?! Да я таких десятками выпекал в свои дни, как кексы!».

— «Я не сомневаюсь, что вы были хорошим пекарем, сэр» — вновь зло усмехнулась я, на этот раз переводя взгляд на раздувавшиеся от бешенства ноздри сидевших неподалеку единорогов – «Поэтому я надеюсь, что вы успеете потратить эти деньги, или употребить их на благо нашей страны, о которой каждый из нас непрестанно печется. Мне же вообще нет надобности угрожать кому-либо в этой палатке – в конце концов, даже оставшись без жалования, я всегда смогу заявить, что увольняюсь со службы, и плюнув вам в морду, попросту улететь, оставив разгребать создавшееся положение вещей. В конце концов, положение Первой Ученицы Принцессы Ночи имеет кое-какие преимущества, и даже если этот титул и кажется чисто символическим и умозрительным, то принцессы лично, и не раз, просили меня возглавить службу охраны дворца… Как думаете, там платят больше? Я верю, что вы, как опытный, боевой генерал не откажете мне в любезности, и сообщите, как лучше будет туда попасть – на поезде, или на крыльях?».

— «Она угрожает нам, генерал!» — вскочил один из самых молодых подчиненных беловато-голубого единорога – «Клянусь солнцем, я…».

— «Сядь, и не ори!».

— «Но сэр… Да, сэр» — удивившись грубому окрику, молодой жеребец опустился на свое место, оглядываясь на генерала – «Но это же просто невозможно! Вы же не будете торговаться с этой… С этой… Проходимкой!».

Генерал не ответил. Положив голову на сомкнутые у подбородка копыта, он внимательно разглядывал меня своими острыми, по-стариковски поблескивающими глазами. Возможно, он ждал чего-то с моей стороны – может быть криков, угроз или оскорблений. Возможно, он ожидал, что я развернусь и уйду, дав повод обвинить себя в нарушении субординации. Или он просто ждал – чего-либо, что позволило бы ему сохранить хорошую мину при плохой игре.

«Возможно. Для своих пони он должен остаться генералом, несмотря ни на что. Берегись – старики злопамятны, и способны на любую подлость».

— «Так значит, вы не хотите принимать это знамя?» — наконец, разомкнулись холодные губы. Я внутренне напряглась, ощущая, как меня начинают прощупывать, пытаясь определить, куда ударить, что б получилось как можно больнее – «Вы отвергаете флаг Эквестрии?».

— «Флаг Эквестрии всегда выносился вместе со штандартом Легиона. Но мы против унижения своего знамени. Попробуйте приказать сорвать и бросить в пыль флаг какого-нибудь общества или цехового союза – кто-то испугается, кто-то расплачется, а кое-кто и морду за такое копытом потрогает, и не раз».

— «Вся эта ситуация дурно пахнет» — негромко заметил лобастый единорог, поправив крошечные очки, плотно охватывавшие его переносицу. Даже несмотря на то, что почти все изделия такого типа были самыми настоящими пенсне и не имели заушных дужек, пони упорно именовали их очками – «Если до командования дойдет слух о том, чем мы тут занимаемся, вместо укрепления обороны, то боюсь, нам всем будет крайне жарко… Или холодно».

— «Я занимаюсь наведением порядка в этом хаосе!» — процедил сквозь зубы генерал, не отрывая от меня испытующего, колючего взгляда – «Если можешь сказать что-нибудь дельное, то говори, но не скатываясь к словоблудию и канцелярскому крючкотворству! Не заставляй меня думать, что я вывел тебя в капитаны напрасно».

— «Я лишь высказываю свое мнение, как и положено тому, кто верно служит вам, генерал Туск, сэр» — буркнул тот, отрываясь от каких-то бумаг, тихо шуршащих в его магическом захвате. Одна из папок закрылась и скользнула в копыта старого генерала, описав красивый полукруг по всей длине составленных вместе столов. Эти двое общались так, словно меня в палате не было, и я крепко подозревала, что все это было какой-то игрой, но вот цель ее понять я никак не могла. Просто ткнуть меня носом в собственную несостоятельность? Вывести из себя? Не смешно… Или все таки в этом дело? Гадая, я бездумно следила глазами за документами, картами и докладами, ложившимися перед генералом – «Осмелюсь напомнить, что ваши недоброжелатели совершенно точно постараются раздуть из этого целую историю. Они и так изо всех сил следят за вашим кланом, а лучшего повода, чем вся эта история с флагом, для них просто не найти. «Попрание традиций!», «Сегодня – флаг Легиона, а завтра – всей страны?», «Бунт в первую же неделю – кто командует в наших тылах?!» — я уже вижу заголовки газет. Но повторюсь, решать вам, генерал, сэр».

— «И что же ты предлагаешь?!» — сердито бросил Туск, не поднимая подбородка от скрещенных копыт. Мне показалось, что в его голосе послышалась растерянность, и немного расслабилась – похоже, генерал несколько переоценил силу своего авторитета, что заметили даже преданные ему пони, и теперь ему был крайне необходим посредник. Кто-нибудь со стороны, кто предложил бы идею или решение, устраивающие всех.

— «Легион понес потери» — поднявшись, единорог обвел нас строгим взглядом поверх блеснувшего пенсне – «Почти половина его бойцов временно небоеспособны, и спорить с этим вряд ли будет даже самый закоренелый оптимист. Наши врачи делают все, что возможно, но понадобится какое-то время, чтобы вернуть их в строй – наверное, месяц, если не больше. Хочу отметить, что медицинская служба поставлена тут очень грамотно, пусть даже и за счет переброски на нее всех владеющих магией пони – оказывается, даже рядовой единорог в Легионе в первую голову медик, и уж потом – сильная боевая единица. Это необычный опыт, сэр, и я хотел бы изучить его поближе».

— «Да ради богинь!» — дернул щекой тот – «Если эти голодранцы роняют достоинство своего рода, предпочитая полю боя вынос судна из-под местных дристунов, то это их проблема. Хотя лет триста назад их за это поучили бы плетьми».

— «Безусловно. Или посадили бы на цепь» — одними губами улыбнулся единорог – «Но благодаря этому мы сможем, не отвлекаясь, поставить в строй еще около трех с лишним тысяч пони, лишь половина из которых нуждается в переброске в тыл, для соответствующего лечения…».

— «Ты хотел что-то предложить, капитан!».

— «Так точно, сэр!» — услышав нетерпеливые нотки в голосе патрона, склонил голову тот – «Поскольку вы решили влить этих пони в наши ряды, так почему бы не пойти дальше, и не назначить оставшихся без дела офицеров командовать несложными операциями, не требующими постоянного контроля? Охрана военнопленных, строительство постов и лагерей, обеспечение тыла и патрульно-разведывательные задания… Разве мало дел, которые можно спустить на эту неорганизованную толпу? А если при этом они столкнутся с противником – что ж, тем лучше, и им удастся в полной мере проявить все те качества, которые выпячивает каждая их реляция».

Выговорившись, капитан опустился на место и вновь уткнулся в бумаги, периодически поднося своей магией плотные папки из серого картона одному единорогу за другим. Я молчала, стараясь ничем не выдать своего любопытства, хотя мне стало до ужаса интересно, кем же был этот серьезного вида жеребец. Где служил или работал, поднаторев в чиновничьем крючкотворстве? Молчал и генерал, неспешно обдумывая предложение подчиненного.

«Он что, считает, что этот старикан на это купится?».

«Нужно уважать возраст и чин».

«Не люблю стариков. Маразм, склероз, а еще от них плохо пахнет».

— «А что, это интересная идея» — наконец, разлепил бескровные губы Туск. В моей голове громко фыркнуло – «Значит, «спецоперации», да? Что ж, это многим заткнет рот! Никто не сможет сказать, что я обошел кого-то в звании, или не учел «заслуг перед принцессами»! Значит, так и поступим. Рим, записывай – «Назначить лейтенанта С.Раг заместителем командующего по очень специальным хозяйственным операциям». Записал? Оформи приказом, а я подпишу. Один приказ у нее уже есть, поэтому пусть пока занимается пленными, которых они наловили или держат ради выкупа – я не позволю своим пони пачкать копыта, замарав себя позорным делом работорговли, и буду пристально следить за этим процессом. Молодец, Блю. Молодец, мой хороший. Ты всегда знаешь, чем порадовать старика».

— «Рад стараться!» — отвлекаясь от бумаг, выпятил грудь серый единорог.

— «Ну а ты чего тут застыла, «командующая специальными операциями по ассенизации? Слышала приказ?».

— «Так точно!» — сквозь зубы, процедила я, игнорируя отчаянные взгляды Черри, и развернувшись, вышла из штабной палатки, грохоча копытами по полу. Подковаться гладкими подковами оказалось не лучшей идеей, и мне приходилось изо всех сил удерживать ноги, стараясь не растянуться на гладком полу. Я понадеялась, что никто не заметит моей гнусной улыбочки, и всеми силами старалась скрыть свое удовлетворение. Что ж, Туск решил макнуть моих ребят в говно всей головой, и отпинай меня Селестия, если они не заслуживали этого, в той или иной мере, поэтому я даже не собиралась протестовать или ставить ему палки в колеса. В то же время новое назначение, ничтожное в глазах остальных профессиональных вояк, открывало для меня широкое поле деятельности, позволяя проворачивать свои маленькие и гнусные делишки.

«Маленькие? Да если ты продашь всех, кто готов заплатить за себя выкуп, получится внушительная сумма».

«Можно подумать, ты против маленьких радостей, которые может позволить себе бедная кобылка!».

«Но «бедная» кобылка должна учитывать, что кое-кто тоже может восхотеть своей доли…» — промурлыкало у меня в голове. Бредя и разговаривая сама с собой, я не заметила, как уперлась лбом в чью-то грудь, перегородившую мне дорогу – «И может легко подставить ее, забрав себе все богатства, и сделав ее по-настоящему бедной. Разве ты плохо знаешь этих рогатых сволочей?».

— «Да нет, я могу себе представить…» — пробормотала я, скользя глазами по кривым и толстым ногам до груди, в которую уперлась моя морда – «Кабан! Неужели и в самом деле ты?».

— «Во плоти, Легат» — усмехнулся тот. В своей желтой тунике, торчавшей из-под кольчуги, он явно отличался от остальных легионеров, которых новые командиры уже начали избавлять от «неуставных» деталей доспеха. Рядом с Кабаном переминался сухопарый земнопони в годах, с интересом оглядывающийся по сторонам. Острый, цепкий взгляд, как и матерчатый портфель на ремешках с потертыми пряжками, яснее ясного сказали мне, откуда прибыл этот гость – как и то, что ему явно не впервой бывать в такого рода местах. Его не впечатлила ни высота стен, ни звуки труб и рожков, ни гортанные вопли десятников, раздававшиеся со всех сторон – а вот моя персона ему явно была интересна, и он, не стесняясь, разглядывал меня своими блестящими, слегка на выкате, глазами.

— «Ну, раз во плоти… Тогда пойдем, поговорим».

— «Думаете, стоит делать это тут?».

— «Ага. В моей палатке… В моей новой палатке уж слишком тонкие стены» — скривилась я, подходя к шершавой стене. Наполовину разрушенный, донжон возвышался над нами, словно старая скала, и близость его почему-то не привлекала остальных пони, забивших пространство между башней и стеной мешками и ящиками, сложенными под высоким навесом из досок. Сначала, я и сама не понимала, зачем направилась именно сюда – мысли плавно, но все же довольно хаотично метались от одной проблемы к другой, каждый раз возвращаясь к поручению, которое выдал мне генерал. Конечно, обменять пленных было можно и нужно – кормить оставшуюся после ночного боя ораву грифонов было бы сложно, а через какое-то время, и просто невозможно. Конечно, кое-кто из высших чинов позаботился и о этой проблеме, и я невольно сглотнула, потянув носом запах, доносившийся от десятка бочек, сваленных с самого края навеса – нет, терпеть присутствие гвардии стоило хотя бы по тому, что теперь я могла, аки ниндзя, делать ночные вылазки или внеплановые ночные инспекции, по пути, заворачивая к этому рыбному складу.

«А может, мне просто устроиться кашеваром для пленных? Каждый день бы уху лопала – глядишь, и поправилась бы в нужных местах».

«Что я слышу? Нынче в моде жирухи?!».

«Не жирухи! Не надо мне тут, ясно? Просто жеребцы говорят, что у кобылы должно быть что-то, за что можно подержаться. Мол, они не собаки, и на кости не бросаются».

«Голуби! Тупые, сраные голуби! Но слишком много чести будет для наших врагов – обжираться нашей стряпней! Ведь если об этом пойдут слухи, то на войну уйдет все население этой проклятой горы. Где еще они смогли бы получить гратини дю аль с тостами из багета, присыпанными тонко натертым грюйером? А Буйабес с соусом руй? Бизоль из филе высокогорной форели, зажаренное в омлете из зябликовых яиц? Могу поспорить, они одичали настолько, что не вспомнят что это такое, даже на кухне у короля!».

«Прекрати издеваться, палач!» — мысленно простонала я, громко квакнув при этом некормленным животом. От аскетичной походной жизни, щедро сдобренной треволнениями, он подтянулся буквально к спине и мне стало обидно и горько от осознания того, что муж даже не попытался подгрести меня ночью к себе под бочок. Оглядевшись, я устроилась на одном из ящиков, скользя взглядом по шероховатой стене, пока не уперлась взглядом в окошко из которого медленно поднимался едва заметный парок.

«Хммм… А что, если и вправду…».

Мысли, до того расплывавшиеся, словно разноцветные мазутные пятна по поверхности ноябрьских луж, начали оформляться в одну интересную идею. Собравшись, словно амеба, она отрастила ложноножки, и цепко схватилась ими за соседние постулаты и мысли, подтягиваясь к ним, и растягиваясь, понемногу приобретая законченные очертания.

«Ты что-то придумала?».

«Хмммм… А ведь и вправду, может сработать. Сцена готова, и останется лишь сыграть короткую миниатюру. Нам нужно то, чего нельзя получить обычными средствами – время, и я хочу попробовать дать нам его, пусть даже и таким интересным образом».

— «Странное место для того, чтобы говорить о столь важных вещах» — заметил незнакомец, следуя за Кабаном. Если мне, идущей впереди, приходилось прыгать по снегу, высоко задирая ноги, то ему совершенно не приходилось напрягаться, следуя в кильватере за бурым земнопони, легко и непринужденно раздвигавшим снег своими толстыми, кривыми ногами. Добравшись до башни, он не последовал моему примеру, а остался стоять, оглядывая штабеля ящиков, и с неодобрением принюхиваясь к исходившему от них рыбному духу – «Вашему kladovshiku следует строго указать, что пахучие припасы никогда не складываются с теми, что легко впитывают запахи. Уже через пять дней эта крупа провоняет просоленной рыбой, и есть ее станет практически невозможно».

— «Согласна. Увы, меня никто не собирался спрашивать, кто будет следующим квартирмейстером».

— «Да, мы слышали о том, что Легион должен быть расформирован» — закивал головой тот. Скосив глаза на находившееся у самой земли зарешеченное окно, я тотчас же отвела взгляд, стараясь не выдать, что заметила тонкие струйки теплого воздуха, вырывавшиеся из чьих-то ноздрей – «И я хотел бы узнать, что же…».

— «Позвольте мне объяснить. Это все какое-то недоразумение!» — уже громче заговорила я, не слишком стараясь изобразить отчаяние – внутри у меня и так все тряслось от сидения на оказавшейся крайне холодной доске – «Мы все крайне благодарны Сталлионграду за его нейтралитет, а также за то, что вы не стали выступать на стороне грифонов. Но то, что произошло… Это было ужасно. Это был настоящий разгром, и теперь мы не способны ни продвинуться вперед, ни перейти эту огромную реку, но даже если грифоны опять пойдут на штурм – мы все равно удержимся, что бы ни произошло. Понимаете?».

— «Сказать по правде – не очень...».

— «Нас усилили целым полком! Причем не четвертным, мирного времени, а настоящим, боевым полком из трех тысяч пони. Поэтому мы легко сможем продержаться тут, и удержать все, что находится на этом берегу великой реки. Признаюсь, было бы даже лучше, если бы грифоны принялись нас штурмовать, полагаясь на нашу слабость после того сражения – они, наверное, не без основания подозревают или же уже получили известия о разгроме своей группировки, поэтому могут полезть вперед, словно им подхвостье горчицей намазали. И это было бы хорошо».

— «И почему же?» — проницательно посмотрел на меня гость, пристроив портфельчик у себя на спине. Последовать моему примеру и присесть он не решился, встав спиной к окошкам камер, что меня вполне устраивало – «Разве это не привело бы к еще большим жертвам?».

— «Разве что среди грифонов» — я увидела, что Браун Крик собирался что-то там возразить, и лишь сделала страшные глаза, призывая его втянуть язык в задницу вместе с теми гениальными мыслями, которые он собирался огласить – «Мы окопались так, что я уже сама слабо представляю, как бы брала эту систему постов и укреплений. Ну а если они захотят нас обойти, как справедливо пытается предположить наш общий знакомый, подпрыгивающий рядом с вами от нетерпения, то попросту получат удар во фланг. Нет, уважаемый, такую группировку оставлять в тылу или на фланге не рискнет ни один вменяемый командующий, хотя я искренне надеюсь, что после пленения фон Бика у них не осталось таковых, и новый генерал или фельдмаршал изо всех сил бросится именно сюда…».

— «И зачем же?».

— «А затем, что тогда мы с вами сможем устроить им замечательнейшую ловушку!» — радостно похлопала копытами я, заполнив уставленный ящиками закуток звоном сталкивающихся подковок – «Оттянем ваши патрули из Новерии в Хуфгрунд, создадим там мощную ударную группу, и потом, когда потребуется, просто перебросим их обратно на север, ударив в бок тем, кто будет, как баран, колотиться клювом в наши ворота. Прошу вас, передайте эти мысли партийной верхушке вместе вот с этим вот письмом. Хорошо?».

— «Конечно-конечно. Обязательно» — закивал гость, забирая у меня клочок изжеванной бумаги. Соскочив в ящика, я доверительно приобняла его крылом, и подмигнув, увлекла обратно к палаткам – «Но не кажется ли вам, что изложить свои мысли вы могли бы и…».

— «Могла бы» — оказавшись в недосягаемости для ушей пленных, явно заинтересовавшихся беседой, вздохнула я. Кажется, дезинформация была запущена успешно, но вот удастся ли таким вот образом одурачить светлые головы в далеких северных королевствах – я не знала. Что ж, оставалось лишь ждать, и надеяться, что все это было не зря – «Могла. Но дело сделано, и теперь мы будем ждать результатов. Бумажку, кстати, можете выкинуть – я вчера в нее бутерброд завернула».

— «Хмммм… А вы очень необычная кобылка, соратница» — с кривоватой усмешкой прищурился на меня земнопони. Последовать моему совету он, правда, не спешил, и я ухмыльнулась в ответ, представляя, насколько всесторонне будет изучена эта бумага на предмет тайных шифров, или других символических признаков, отсутствие которых обычно лишь подогревает государственную паранойю – «В следующий раз хотя бы предупредите, чтобы я не стоял столбом, с прискорбно глупым выражением на морде… Хотя я приехал и не за этим».

— «Значит, удалось?».

— «Конечно. Хотя и не так, как хотелось бы мистеру Маккриди. Но да, вы правы – удалось. Хотя состав конструкторов уже два раза менялся…».

— «Это должно было оставаться полным секретом!» — остановившись, я резко развернулась к пожилому жеребцу, заставив того сбиться с шага, и чтобы не врезаться в меня, сойти с расчищенной дорожки – «Вы хоть представляете, что будет, если об этом пронюхает хоть одна живая душа из тех, что не причастны к происходящему?!».

— «А вы, похоже, совершенно забыли свою родину, соратница Крылышки!» — сердито буркнул тот, брезгливо отряхивая копыта от налипшего на них снега. Благодарно кивнув поддержавшему его Кабану, оставшийся безымянным сталлионградец осуждающе поглядел на мою сердито фыркавшую фигурку – «Если соратник генеральный секретарь сказал, что об этом будут знать лишь сопричастные – значит, так и будет. И это обсуждению не подлежит. Тем более, что это «заслуга» вашей подчиненной или знакомой, или богини знает кого – мы так и не поняли из ее стрекотания. Она поистине безумна!».

— «Можете мне не рассказывать» — фыркнула я, прекрасно представляя, что может вытворять захваченная работой Квик Фикс – «И что, из-за нее много сложностей было?».

— «Их было бы меньше, имей она хоть какое-нибудь вменяемое образование. Эти эквестрийские колледжи… В общем, по большей части, она талантливая самоучка, и попросту не знает, что возможно в этом мире, а что – нет. И наверное, именно поэтому созданные ею вещи работают… Хотя почти никто из наших профессоров, мастеров и передовиков производства не смог объяснить, как именно это происходит. Достаточно сказать, что она использовала столь отвратительно зарекомендовавшие себя паровые катапульты в качестве накатников, представляете? Мистер Маккриди, правда, отнесся к этому довольно скептически, заявив, что больше суток они не протянут, однако, в отличие от некоторых моих довольно экспрессивных коллег, он не бился головой о стену, выдирая остатки гривы при виде этих чудовищ».

— «Вот и хорошо. Тогда, быть может, проследуем в мою палатку? Кабан, выкинь оттуда одну северянку, и постарайся не разбудить Графита, хорошо? Мы пока пройдемся по лагерю — в конце концов, весть о прибытии уполномоченного из Сталлионграда должна быть подтверждена чем-то более весомым, нежели клекот парочки захваченных в плен птицекотов».

— «Сделаем, Легат» — хмыкнул тот, двинувшись в сторону моего обиталища – «Зачем будить? Пусть спит, раз ранен. Самое это милое дело – сон…».

— «Они дружны?» — поинтересовался земнопони, глядя на удалявшегося от нас бурого жеребца.

— «Скорее Кабан испытывает по отношению к Графиту чувство солидарности, как один женатый жеребец по отношению к другому» — иронично фыркнула я. Конечно, это была лишь часть правды, но вторую ее часть я даже не собиралась скрывать, ведь в тех взаимоотношениях, которые сложились у нас с верхушкой Сталлионграда, на первом месте стояла честность – мрачная, пугающая, полная недомолвок и основанная на чем-то, что я назвала бы общностью мировоззрения – «Ну, и наверняка, черпает через него какую-то информацию о происходящим у подножия эквестрийского трона. И вполне возможно, сносится с принцессами через моего мужа. Вы ведь не считаете, что я просто так, по доброте душевной, изо всех своих скудных сил стараюсь делать вид, что ничего не знаю о настоящей деятельности соратника Крика?».

— «Не будьте самонадеянной, юная соратница» — хмыкнул мой собеседник. Сделав кружок по двору, мы двинулись в его центр, петляя между палатками в поисках офицерских шатров. По дороге я не забыла отловить парочку своих бывших подчиненных, озадачив их несколькими приказами относительно пленных, и лишь покачала головой, увидев, с какими недовольными мордами они побрели выполнять полученный приказ – «Чтобы дать вам пищу к размышлению, я могу сказать, что соратник Кабан не состоит на службе в комиссариате. Надеюсь, вы оцените мою любезность?».

— «Безусловно, соратник. А сказано это было для того, чтобы я не слишком задирала нос, считая, что многое понимаю в политике?».

— «Хммм… Вы сами об этом догадались?».

— «Угумс».

— «Что ж, школу принцесс видно с первого взгляда» — не слишком одобрительно буркнул гость, входя след за мной в палатку. Лежавший на нашем самодельном топчане Графит, казалось, глубоко спал, однако лохматое черное ухо недовольно дернулось, описав рысиной кисточкой сложную кривую, похоже, призывавшую вести себя потише и не тревожить болеющего жеребца. Вздохнув, я смела с мешков наваленные на них шмотки прямо на пол, и поднатужившись, поставила перед ними свой низенький стол, предлагая своим гостям располагаться, чувствовать себя как дома, и недовольной гримаской намекая, что упреки в нечистоплотности или отсутствии домовитости им лучше оставить при себе.

— «Итак, соратники, теперь мы можем поговорить спокойно, и начистоту. Так что там с нашим новым «изделием», которому еще не придумали имя?».

---

— «А теперь, приведите мне Гилду».

— «Будет сделано!» — развернувшись, легионер отправился по короткому, полукруглому коридору, сопровождаемый бдительно следящей за ним напарницей. Слухи о том, что Легион, с моей подачи, не гнушается брать выкуп за пленных, уже разнеслась среди прибывших гвардейцев, породив в их среде совершенно безумные байки о горах золота и серебра, что вынудило генерала в очередной раз пройтись по мне во время одной из наших утренних встреч – «Гилда! Гилда фон что-то там! Эй! Просыпаемся, клювастые! Кто-то снова в стрижку захотел?».

— «Добрые у вас пони» — иронично пробурчала Стомп. Узнав об отданном мне приказе, она тотчас же нарисовалась на горизонте, вновь принявшись меня опекать, словно боясь остаться без работы – «Сердечные. И наверняка ничего не слышали про обращение с пленными, я так понимаю?».

— «Знаешь, я видела тех, кто томился в неволе у грифонов!» — фыркнула я, глядя на открывавшуюся дверь. Судя по шорохам и шелесту перьев, туда набили немало грифонов из тех, что были поважнее или обладали какой-либо должностью, званием или титулом – «Но ты права, обращаться с ними стоит помягче… И мы так и делаем».

— «Да неужто?!» — если бы сарказм мог резать, меня бы уже располосовало на множество маленьких Скраппи Раг.

— «А ты помаши крылышками, помаши! Да не в лагере круп отъедай, а слетай вон туда, на северную сторону, в землянки, которые северяне отгрохали для этих птицельвов!» — сердито осадила я синегривого капитана. После коротких переговоров, из камеры, подслеповато щурясь на яркий свет факелов, вышла помятая, ободранная грифина, потиравшая сопливящийес ноздри. Повинуясь указке дежурного стражника, она медленно двинулась к выходу из подземелья – «И увидишь, что с ними у нас разговор совершенно другой выходит, понятно? К обычным грифонам у меня вопросов нет – ты сама говорила, что они гордецы и забияки, живущие приключениями. Вот и получат их, по самую макушку. А к тем, кто их вел, кто добычи да рабов у нас искать надумал, у меня отношение не слишком добродушное будет, ясно?».

— «И поэтому ты собираешься отпустить эту грифину?» — прищурилась Стомп. Услышав эти слова, идущая впереди птицекошка вздрогнула и невольно замедлила шаг, впрочем, быстро опомнившись, когда в ее загривок уткнулось короткое копье.

— «Можно подумать, если я попрошу тебя договориться об обмене пленными, ты полетишь!» — оскорбительно фыркнула я, не собираясь жалеть чувств гвардейской кобылы. Конечно, в глубине души я понимала, что ей приходилось крутиться между двух облаков, стараясь выполнить приказы генерала Туска и не рассориться с теми, кого ей приходилось курировать вот уже два с лишним года, однако накатившая после той разгромной «победы» усталость заставляла меня ляпать своим языком, не раздумывая – «Или еще кого-нибудь! Я бы послала туда гвардейцев, но боюсь, смельчаков среди них найдется немного, а своими я рисковать не хочу».

Ответить та не успела.

— «Легат!» — дверь распахнулась, и на вершине лестницы нарисовалась знакомая фигура, занявшая весь дверной проем – «Лег… Тьфу ты, конские яблоки! Лейтенант, у нас там бунт!».

— «Ну и какого хрена им нужно?!» — прорычала я, вслед за Бушем взбираясь на стену. Несколько хлопков крыльями, короткий полет в сторону и вниз – и вот мы уже таращимся на расчищенное пространство перед крепостью, откуда до нас, словно прибой, докатывался громкий, неумолчный шум. «Словно птичий базар» — подумала я, слыша глухой клекот и пронзительные, визгливые вопли толпы, колыхавшейся на черном снегу. Даже стоявшая несколько дней непогода не могла скрыть под собой черный, траурный цвет золы и углей, казалось, навсегда пропитавших эту землю, и теперь, на ней, я наблюдала большую – голов на пятьсот – группу грифонов, оравших на сдерживавших их легионеров.

— «Недовольны кормежкой» — хмыкнул жеребец, почесывая задней ногой открытое брюхо, словно пузо улитки, торчавшее из-под распущенной кольчуги. Заметив мой взгляд, он недовольно скривился, но даже и не подумал о том, что стоило бы привести себя в порядок.

— «Застегнись. И готовься – похоже, говорить с ними придется именно мне» — буркнула я, глядя на мелькнувшие на верхушке донжона фигуры в золоченой броне. Судя по всему, генерал решил лично почтить своим присутствием вверенные ему войска, уже строившиеся неподалеку. Самые расторопные, пегасы вовсю барражировали[7] над недовольной толпой военнопленных, в то время как их нелетучие соратники еще только формировали первый круг оцепления.

— «Тебе? С чего это?» — похоже, Буш уже успел приложиться к своей манерке[8] и теперь его потянуло пофилософствовать. Прошло всего несколько дней, а этот крепкий здоровяк уже начал спиваться, заставляя меня гадать, как же проводят время остальные мои офицеры… Бывшие, конечно же.

— «Потому что это теперь моя обязанность. Но ты не переживай – если меня там укокошат, я буду не в претензии… Просто выпей потом, za upokoy moyey dushi».

— «А? Чего?».

— «Обычай это такой» — оглянувшись, я заметила подгребавшего к воротам Майта Лонгхорна. Сумрачный северянин, за спиной которого вновь маячила морда одной из его жен, был наглухо упакован в положенную по уставу броню легионера-земнопони, за исключением разве что туники, и явно направлялся ко мне. Оглядев топотавший за ним десяток, в котором каждый пони, как один, пренебрег шлемом, вместо этого размазав по морде какую-то синюю краску, я немного успокоилась – с такими ребятами явно можно было сунуться и поближе, не рискуя стать чьим-нибудь шашлычком – «Когда хотят вспомнить недавно погибшего, пьют крепкий и горький напиток – vodku, который делают из пищевого спиритуса. Его наливают в маленькую стопочку, и сверху кладут кусочек хлеба. Это если ты вдруг не знаешь, как у меня на родине вспоминают погибших бойцов».

— «Эт ты зачем мне все щаз говорила?!» — прорычал жеребец, разворачиваясь, и нависая надо мной, словно готовая рухнуть скала – «Совсем очумела что ли?!».

— «А ты думал, что когда сунешься с голым брюхом в эту толпу, которая начнет тебя драть, вынимая из тебя кишки, то я останусь безучастной наблюдательницей?» — вздохнув, я поглядела в бешеные, с прожилками крови, запойные глаза ветерана – «Так и сдохну, но своих не брошу. Так что оставайся тут – я пойду туда с северянами. А тебе приказываю остаться тут. Понял?».

— «Да пошла ты…».

— «Уже иду!» — хлопнув крыльями, я спрыгнула со стены, и спланировала к Майту Лонгхорну, не слушая бешенной брани, несущейся мне вслед с каменного парапета. Одна лишь кольчуга, надетая на коробящийся, нестиранный поддоспешник, заставляла меня чувствовать себя практически голой, и я с благодарностью кивнула мрачному жеребцу, намекающе качнувшему головой на длинное копье, притороченное к его боку. Вблизи толпа казалась еще больше и страшнее – взобравшись на спину Майта, я беспомощно оглядела разинутые в вопле клювы и страшные, скрюченные лапы, как одна, поднимавшиеся над головами вопивших.

— «Эй! Послушайте…» — я завопила изо всех сил, но тотчас же закашлялась от порыва зимнего ветра, словно снежный ком, залепившего мгновенно онемевшую глотку. Следующие слова не услышала даже я сама – «Ээээй… Послушайте… Уммм…».

— «Бесполезно. Они не слышат» — покачал головой Лонгхорн, резким движением плеча вверх и вниз опуская копье на голову слишком ретивой грифоны, ломанувшейся прямо через щиты.

«Так заставь их услышать!».

«Но как? Как?!».

«Как?» — что-то внутри меня нехорошо усмехнулось – «Запомни, шепот – он иногда послышнее любого крика бывает».

«Да брось! Я не слышу сама себя!».

«А ты попробуй» — с недобрым весельем предложило мне мое второе Я, поселившееся где-то между ушей – «Попробуй, и убедись. Только пусть сначала сорвут себе глотки. А вот когда устанут…».

— «Я чувствую себя идиоткой» — пожаловалась я, вскидывая над головой крылья. Задержав их в таком положении, я сделала морду кирпичом, и замерла на спине моего сотника – до этой кентурии копыта у генерала пока не дошли. Похоже, тот считал ее сборищем неграмотных и необученых варваров – не без основания, кстати, однако быть может, он просто не собирался связываться с детищем самой принцессы, из-за какой-то прихоти или каприза внедрившей в войска эти непонятные, путавшиеся у всех под ногами довески. Грифоны продолжали орать, и не похоже было, что они собирались успокаиваться…

«Командуй. Скажи это. Произнеси».

«Нет».

«Это не сложно, поверь мне. Просто отдай приказ, и кто-нибудь не выдержит. Кто-нибудь сунет вперед копье. Потом еще один. Потом еще. Толпа завоет от ужаса, но тех, кто на это решился, будет уже не остановить. Давай, не бойся».

«Замолчи!».

«Сейчас они заведутся от собственного крика, и распалясь, сомнут вас, словно траву. Давай же. Еще немного… Осталось еще чуть-чуть… ДАВАЙ ЖЕ!».

— «Нет!» — рявкнула я, заставив стоявшего подо мной жеребца присесть от неожиданности – «Я не сделаю этого, ясно?! Эй, Майт! Давай, пододвинься поближе! Узнаем, чего они хотят!».

— «На свободу они хотят, разве не понятно?» — сунулась сзади Блоссом. Игреневая кобыла вновь крутилась вокруг своего жеребца, и по традиции этого северного народа, правила из-за его спины, отдавая, одобряя, и отменяя приказы. Не глядя, я дернула задней ногой, и мгновенно понявшая намек гадина быстро улезла обратно. Двинувшись на пару шагов вперед, Майт раздвинул стоявших перед ним щитоносцев, и оказался прямо перед бесновавшейся толпой разозленных химер.

— «Тише! Тишеееее!» — вновь завопила я, разводя вверх и в стороны топорщившиеся маховыми перьями крылья. Вышло, конечно, отвратно, но кажется, именно это громкое сипение заставило ближайших грифонов умерить количество децибел, привернув громкость звука на минимум. Не все, конечно, последовали их примеру, но я решила подождать, периодически шипя что-то прыгавшим и бросавшимся на щиты пленникам, пока те не начали вслушиваться в то, что я пыталась им сказать.

— «Я не буду орать, понятно? Я просто повернусь – и уйду. А вы тут будете прыгать до ночи!» — сердито хрипя, сообщила я сунувшейся вперед, птичьей харе. Мало похожая на орлиную, она что-то заголосила, но тотчас же замолчала, по-птичьи повернув голову на бок, отчего ее обладательница стала еще больше похожей на большого, горластого…

— «Воробей. Она на воробья похожа» — пробормотала я, таращась на взвизгнувшую что-то грифину. Поставив копыта на шею Лонгхорна, я поднялась, и теперь уже внимательнейшим образом обозрела толпу, вглядываясь в каждую физиономию, в каждую голову – и нигде не находя того силуэта, того совокупного образа беспощадного врага, с которым мы бились вот уже несколько лет.

— «Точно» — согласился Майт, слегка подаваясь назад – «А вон та похожа на сову. У них даже тотемные покровители есть. Что удивительного?».

— «А почему… Я раньше только тех, что с орлиными головами, видела».

— «А это их набольшие. Главные, значит» — пояснил жеребец, вновь совершив плечом забавный пируэт, и опуская торчащее на полкорпуса вперед копье на голову очередного пленника, слишком свободно трактующего понятие свободы, равенства и братства. Раздался глухой стук, и голова убралась – «А остальные кто где живут. Эти вот, как воробьи – где-то на западе. Совиные – подальше, на север. А есть такие, о которых только сказки и говорят. Но тут мы их всех собрали».

— «Точно…» — увиденное меня поразило. Уверенная в своей правоте, и видя лишь отдельных представителей этого народа, я перенесла на всех тот образ, что выкристаллизовался, созрел в моем сознании, и был огранен в Дарккроушаттене и Белых Холмах. Но эти…

— «Давай вперед. Я хочу с ними поговорить!».

— «Это глупо. Тебя сомнут, или попробуют обменять на свою свободу».

— «Что ж, ты прав» — я не дала себе времени на раздумья. Уже потом, в темноте палатки, я покорно выслушивала свирепо рычавшего на меня мужа, соглашаясь, что это было опасно и глупо, а тогда… Сорвавшись со спины Лонгхорна, я несколько раз ударила крыльями — и опустилась на землю, прямо в заверещавшую подо мной стаю.

Наверное, меня бы растерзали. Или разобрали на сувениры – ведь не часто выпадает шанс оторвать себе что-нибудь от знаменитости, пусть даже и в самом черном смысле этого слова. Насколько я помнила, награда за мою голову составляла уже несколько тысяч в грифоньих талантах – а это был годовой бюджет немаленького эквестрийского городка – но закончить свою жизнь в качестве сотни украшений на каминных полках птицеголового народа мне помешал все тот же Лонгхорн. Увидев, что я вновь собралась совершить самую глупейшую из всех глупостей, что могут только прийти в голову кобыле, он рванулся вперед, и словно нож, проходящий сквозь масло, вонзился в толпу, в мгновение ока оказавшись рядом со мной. Увидев недобро скалящихся на них северян, пленные попритихли, и уже внимательнее, чем раньше, вслушивались в мое хрипение умиравшей гадюки, которое издавало мое сорванное в крике горло.

Причина же бунта оказалась до странности проста – оказавшись в плену эта стая безумных химер вдруг решила, что сбылась их голубая мечта! Что осталось лишь потерпеть – буквально пару или тройку недель – и их обязательно ждала бы депортация в Эквестрию, где они влачили бы жалкое существование военнопленных, наслаждаясь тишиной и покоем зеленых лесов и полей, не затронутых кошмаром гражданской войны. Слушая разноголосые вопли, вновь поднявшиеся над птичьеголовой толпой, топтавшейся по черному, пахнущему пожарами снегу, я даже не знала – плакать мне или смеяться, и только крутила головой от одной кричащей головы к другой, на которую уже напирала третья, стараясь донести до меня все свое несогласие с приближающимся обменом военнопленными самым простым и доступным этому народу путем – громкими, на грани слышимости, воплями и криком.

— «Так, заткнулись все! Заткнулись, кому я сказала!» — наконец, не выдержав, рассердилась я, устав выслушивать вьющиеся вокруг «свиристящие головы». Услышав мой хрип цветастая, похожая на синицу грифина захлопнула короткий, тупой клюв, и опасливо отодвинулась подальше, увидев уткнувшееся в ее нос копыто – «У тебя голос громкий? Тогда переводи то, что я буду говорить. Я, Легат Легиона, взявшая в плен противостоявших мне грифонов, могу поступить с ними так, как полагается по законам военного времени! Однако…».

— «Не полагается! Это несправедливо!» — толпа вновь взорвалась протестующими криками. Судя по звучавшим вокруг проклятьям, многие из них были адресованы и озвучивавшей меня пленнице.

«Вот видишь? Это же просто толпа, жадная до крови. Сомни ее! Сокруши! Поставь ей копыто на грудь, выжимая самые соки!».

— «…однако, внемля заветам пресветлых богинь, заповедовавших нам милосердие и дружбу, Мы, Первая Ученица Принцессы Ночи, готовы преклонить свой слух к раскаявшимся врагам!» — я говорила негромко и не спеша, отчего, казалось, каждое мое слово звучало гораздо внушительнее. Толпа понемногу притихла, и вскоре, над ее головами раздавались лишь выкрики добровольцев, передававших остальным то, что вещала им пятнистая пегаска, горделиво выпячивавшая грудь на спине сурового жеребца.

— «Надлежит вам избрать промеж себя нарочных, которым доверите вы говорить от себя, и своим языком, дабы донести до Нас свои просьбы. Попытка же бунта лишь усугубит вину вашу, и признана будет злочинством, наказано кое будет безо всякого промедления, и в назидание тем, кто осмелится последовать сему примеру!».

— «О да? А если мы не согласимся?!» — увы, несмотря на все уроки Госпожи, несмотря на горделивую позу, копировавшую гордую осанку принцесс, все мои потуги были лишь жалким обезьянничеством, и конечно не смогли бы усмирить бунтующих пленных. Очнувшись, грифоны вновь начали хмуриться и переглядываться, но дальнейшие попытки сопротивления пресек громкий щелчок тетивы. Что-то тяжелое взмыло над моей головой, и кувыркаясь, по крутой траектории просвистело почти у самого носа, с металлическим стуком обрушившись на голову крикуна. Оглянувшись, я увидела Буши Тэйла – уже застегнутого и засупоненного согласно всем правилам и уставам. Одна из его ног отсвечивала голым копытом, в то время как прикрывавший его накопытник красовался на клюве грифона, со стоном хватавшегося за свою пострадавшую голову.

— «А ты угадай, клювастый!» — заревел тот так, что небольшая стайка ворон, как водится у этого племени, сопровождавшего любые войска, снялась с немногих сохранившихся возле крепости деревьев, и с карканьем заметалась под низкими тучами. Висевший за ним десяток тоже не собирался шутить, и немало голов пригнулось, ныряя за спины соседей при виде тускло поблескивавших стержней, удобно устроившихся на ложах самострелов – «Ну, кому тут еще не по нраву наше гостеприимство?! Все довольны?! Ну, смотрите – если вас Мясник Дарккроушаттена по доброте своей и отзывчивости простит, то я точно три шкуры спущу, вместе с перьями! А теперь развернулись, и марш по норам!».

После такого выступления желающих продолжать незапланированную акцию протеста не обнаружилось. Вдохновившись произошедшим, грифоны на удивление быстро скооперировались, и не успела я уведомить о своих планах дежурного офицера штаба, как вернувшийся Тэйл сообщил нам, что моей особой интересуется делегация от военнопленных, спешно выбранных самими бунтовщиками. Глядя на то, с какой неохотой, через губу[9], общается со мной единорог, мне быстро стало понятно, откуда дует ветер, но целей задумавшего эту странную комбинацию генерала понять так и не смогла.

«Неужели он был готов к такому повороту событий?» — гадала я, бредя в сторону старых землянок. Лизнув их присыпанные замерзшей землей и снегом бока, огонь разожженного грифоньими алхимиками пожара пощадил убогие жилища северян, но царивший вокруг запах горелого дерева вынудил тех спешно переселиться, приспособив освободившиеся площади для содержания пленных, которым, по приказу сначала меня, а затем и одного из прихвостней Туска, было доверено самостоятельно поддерживать в них огонь. Увы, кормить и обогревать тысячу с лишком грифонов было чрезвычайно напряжно как для прибывшей на место дислокации Гвардии, так и для сильно потрепанного Легиона, поэтому, скрепя сердце, я была вынуждена согласиться с решением Туска, приказавшего сформировать несколько дежурных отрядов, которым поручили следить за рабочими отрядами остриженных военнопленных, отправляемых на заготовку дров и переноску воды. Слава богиням, организация этого дела свалилась не на мою многострадальную шею, однако в этом идеальном плане вдруг обнаружился изрядный просчет – никто не спросил по этому поводу мнения самих грифонов.

— «Это же произвол!» — возбужденно свиристела стоявшая напротив меня грифона. Темно-бежевая шкура ее оттенялась светло-желтыми когтистыми лапами, беспрестанно теребившими похожую на полотенце повязку, красиво смотревшуюся над украшенными бело-зелеными перьями глазами, придававшими ей весьма удивленное выражение – «Это попрание всех привилегий ваза! Использовать нас, словно каких-то лайбайнеров – это же просто… Просто непостижимо! Невозможно! Такого не было испокон веков!».

— «Погоди, погоди» — остановила я разошедшуюся ораторшу. Табуны мурашек, вновь воинственно маршировавшие по моему загривку и крыльям, изо всех сил намекали мне, что эти проделки вполне могли быть какой-то подлостью, затеянной по-стариковски мелочным и мстительным Туском. Иначе куда мог укрыться один из его клевретов, назначенный следить за этой тысячью военнопленных? Мне нужно было прояснить этот вопрос до того, как начинать какие-либо действия, но увы, в голове отчего-то было очень пусто и неуютно – «Вот ты сейчас мне целую лекцию прочитала про свои права, а я до сих пор не пойму – вы чего, греться вообще не хотите? Так это же хорошо! Можно подумать, лес очень легко валить получается!».

— «Мы не обязаны обогревать все эти руины!».

— «Но мы же вас кормим…» — заметила я. Разговор этот, изначально раздражавший меня тем, что отвлекал от основной задачи по организации обмена пленными, вдруг придал моим мыслям новое направление. Прищурившись, я поглядела на рассевшихся на снегу грифонов – «И отчего ты называешь эту крепость руинами? Вон, сколько веков стоит, и еще столько же стоять будет».

— «Вы просто не видели настоящих грифоньих крепостей!» — отрезала выборная, но взглянув на меня, присмирела и тотчас же поправилась – «Но если будет милостив Хрурт, и не увидите. Это же просто курятник какой-то!».

— «Называя эту твердыню курятником, Майзе, ты еще больше унижаешь всех тех, кто пал под ее стенами» — поморщился сидевший передо мной грифон. Судя по опасливым взглядам выборных, маячивший за моей спиной Буши уже успел провести с ними воспитательную беседу. Интересно, и что он успел им про меня наговорить? – «А также возвеличиваешь этот разгром».

— «Но…».

— «Ладно, обогревать вы хотите только себя» — нахохлившись, я перебирала в голове варианты и последствия, но увы, мысль постоянно ускользала от меня, вслед за взглядом, бродя по телам наших пленников, периодически останавливаясь на крыльях, перетянутых полотняными ремнями. Интересно, и зачем гвардейцы нацепили на них эту ерунду, если мы и так остригли им перья? – «Но это обсуждаться не будет. Ясно? Вас тут тысяча с лишком, многие ранены, а жрать хотят вообще все! Или вы и вправду решили, что можете прилететь сюда, ко мне, напасть на моих пони, а потом еще и качать права?! Вам очень повезло, что не меня назначили следить за пленными, иначе вы бы у меня уже лес валили, в четыре смены, с утра до поздней ночи! Отсюда, и до Моря Вечности! Ясно?!».

— «Позор! Попрание исконных прав ваза! Измена, братья! Измена!».

«Вот видишь? И о чем ты там хотела с ними говорить? Плеть и колодки – только это они и поймут!».

— «Замолкни!» — рыкнула я, тычком копыта отправляя вскочившую грифону обратно на снег – «Вы будете валить лес… Или не будете валить лес, но знайте, что каждый отказавшийся попросту переложит свою норму на своего соседа, и чем больше откажется выйти на принудительные работы – тем тяжелее будет остальным выполнить дневную норму! Вы прилетели сюда за шерстью – так не скулите, что улетаете стриженными!».

— «Но мы не хотели воевать!» — печально курлыкнул второй грифон, с независимым и очень скорбным видом щуря на меня золотистые свои глаза – «Эти земли прокляты, и никто не удержится тут – ни пони, ни грифоны, ни кто-либо другой. Доказательством тому – эти руины… И наше поражение».

— «Ооооо! Какое, blyad, совпадение!» — уже не на шутку завелась я, тыча копытом в этого философа, зябко распушившего свои перья – «Ты, blyad, просто не представляешь, ssuchara, как Я не хотела воевать! Я, tvoyu mat, вообще не собиралась ни с кем воевать! Но это ты, blyadina, сидишь тут, передо мной, в трех сотнях километров от границы с Эквестрией, и пытаешься ссать мне в уши, что вы не собирались воевать?! Может, еще скажешь, что тебя сюда на веревке насильно притащили?».

— «Насильно или нет, а вот притащили. Но с Эквестрией воевать и мыслей у нас не было» — сцепив передние лапы, принялась оправдываться грифона. Остальные ее сородичи согласно закивали головами, единодушно подтверждая ее слова – «У нас присяга маршалу, потому и полетели на юг. Кто ж знал, что тут пони, да еще и этот самый Легион!».

— «А также Мясник Дарккроушаттена» — негромко пробормотал флегматичный грифон. Несмотря на потерянный вид, его глаза уже не раз взблескивали из-под полуопущенных век, выдавая скрывавшийся за ними ум.

— «Ну да. Хотела бы я поглядеть ей в глаза!» — хорохорясь, проворчала грифона. Стоявший у меня за спиной Буши насмешливо фыркнул, взъерошив дыханием мой недовольно дернувшийся хвост – «Мы присягали маршалу, и слово свое сдержали. Но теперь, когда маршал сам попал в плен, и кажется, собирается выкупаться – один! – мы считаем себя свободными от присяги. Их милость выкупится, за наше же жалование, а что делать нам? Возвращаться обратно? В холодные бараки под Пизой, в эти глупые деревянные дома? Ну уж нет! Я на такое не присягала!».

— «Помолчи, Майзе. Ты слишком много говоришь!».

— «Еще чего! Это ты старый зольдат, и ко всему привыкший, а я молчать не буду!» — понемногу отойдя от впечатления, произведенного моим рыком, грифона вновь защебетала, пощелкивая на согласных своим коротким, массивным, и совершенно не похожим на орлиный клювом – «Нас набрали отовсюду и присягу обманом заставили принести!»

— «Да вы просто отвратиться от маршала хотите! Он вас вскормил и вспоил, а вы…».

— «Так, заткнулись!» — стряхивая оцепенение, вновь рыкнула я на двух пленников, уже готовых вцепиться друг другу в перья – «Хватит мне этот бред нести! Хотели или нет – дело уже сделано. Но судя по вашему спору, единства нет даже в рядах грифоньего войска, и это хорошо. Тогда не будем останавливаться на достигнутом, и узнаем, почему же это вас обманули, объели, и к чему-то там принудили – начинай, зеленоглазая. У меня пока есть время послушать, отчего это вы так рветесь не возвращаться обратно».

— «У меня нормальные глаза!» — нахохлилась та, вздергивая к небу клюв – «И вообще, я ничего не расскажу тем, кто попирает исконные права и вольности ваза!».

— «Да предать они хотят» — буркнул хмурый грифон, с иронией и злостью поглядывая на свою соотечественницу, позвякивавшую кандалами с тонкой, но прочной цепочкой – «Уже давно предали бы, если б случай подвернулся. Но сейчас они развернутся вовсю, эти соглашатели».

— «А почему это они хотят предать?» — несмотря на проснувшуюся заинтересованность, я сделала вид, что мне скучно и совершенно неинтересно то, что там происходит у этих птицеголовых химер – «У вас у всех одинаковый вид, даже эти повязки на головах – и то одинаковые».

— «Потому что она – из Кораблей. А я – из Градов».

— «Это у вас гербы, что ли, такие?» — поскрипев мозгами, осторожно предположила я – «И вы тоже ваза?».

— «Да. Хоть и мелкопоместные, но ваза» — согласился грифон. Он сложил свои лапы на груди, чтобы меньше замечать надетые на него кандалы, скрепленные тонкой, но прочной цепочкой, и оттого казалось, что он выговаривает что-то недовольно хмурящейся пегаске – «Эти однодворцы – они все такие. Им все равно, что с родиной творится – главное, чтобы в кошельке звенели ассы или таланты, а магнат был щедр на выпивку и еду. А раз разбили того магната – можно и переметнуться, пусть даже и к врагу, вопреки заветам Хрурта».

— «Врешь, мерзавец!» — кинулась было на него стоявшая поодаль птичка, бесцельно шаря по поясу в поисках отсутствующих ножен. Вспомнив, что их отобрали у каждого, кто попал к нам в плен, она скакнула вперед, пытаясь добраться до своего обидчика когтями, и наверняка хорошо попортила бы ему шкуру, если бы не предостерегающий рык Буши Тэйла, живо приструнивший взбалмошную грифону. Однако даже оттесненная в сторону, она не перестала верещать и плеваться – «Врешь! Врешь! Это вы, коронные, забыли, что такое честь и договор! Мы свой договор до конца отработали, даже себе в убыток, и не наша вина в том, что ваш маршал был разбит! А теперь он что, хочет улететь вместе с платой для ваза? Знаем мы, знаем, почему жалование выдавалось не сразу, а после боя, знаем! Не первый день уже как вылупились из яйца!».

— «Ну, тут, как мне кажется, ты преувеличиваешь» — прищурившись, я переступила передними ногами, стараясь скрыть возбуждение, словно разряд молнии, пробежавшее по моему телу. Дело, кажется, принимало все более и более интересный оборот – «Какой дурак потащит с собой в поход казну? Это ж киллограммы… То есть, фунты серебра! Заливаешь, тут этот перьеголовый прав. А значит, врешь и в остальном».

— «Я? Вру?!» — не обращая на поднявшийся за ее спиной ропот соотечественников, остервенела синицеподобная грифона – «Да тут всякий знает, что ее хранили как хрустальный пенис, которым королева Циратти удовлетворяла перед сном и себя, и своих фрейлин, не пропуская даже стражу и своего канцлера! Что, зря что ли его личная гвардия яйца высиживала в этом поганом лесу, возле громадного провала с гигантскими деревьями?! Мы же сами туда провиант им возили!».

— «Заткнись! Заткниииись!» — едва приоткрывая клюв, прошипел грифон, в упор глядя на свою соотечественницу – «Заткнись, или клянусь Хруртом…».

— «Наверное, в засаде был отряд» — как можно равнодушнее пожала плечами я, не в силах сдержать нервную дрожь. Оглянувшись, я поманила к себе Буша – «Ты это слышал? Вот заливает, да?».

— «Ну, есть тут такое место» — к моему недовольству, удивился не слишком умный, и не слишком трезвый пегас – «Ты ж вроде там была, не? Когда тебя приволок оттуда твой…».

— «Майзе, ты идиотка!» — уже не скрываясь, гаркнул грифон.

— «Судя по описанию, не похоже» — помотала я головой, пристально глядя на Тэйла – «В общем, кликните там Рэйна, хорошо? Я тут вспомнила… Кое о чем».

— «Как скажешь…» — пожал плечами жеребец.

— «Ладно, сказки-сказками, а дело нужно делать» — уже начав составлять в голове отряд из тех, кто отправится добывать драгоценную войсковую казну, буркнула я, изо всех сил пытаясь не щуриться от удовольствия, и сохранять на морде суровую мину – «Значит, вы не хотите с Эквестрией воевать?».

— «А чего нам с ней делить-то?» — недовольно возмутилась Майзе, поправляя повязку на голове, больше похожую на обернутое вокруг подушки полотенце – «Это вот коронные вечно всем недовольны, вечно командовать норовят. А нам в Иглгарде до вас и дела нет. Была у меня сабелька, был и кинжал; хорошая веревочная куртка-броня, заступ и кельма[10]; а также какой-никакой, а дом. И жили мы хорошо, всего было вдоволь, пока вы, коронные, не полезли задираться на весь мир! Ну победил нас ваш Полипетанг, проклятье на его род и гнездо до третьего колена, ну заставил лететь куда-то на юг – а дальше-то что? Разбили нас тут подчистую, и даже ваш хваленый маршал не помог! Вы мой дом разорили, а теперь хотите, чтобы я сдохла тут, как и те, кто пришел с вами не по собственной воле? Чтоб наши горы вам достались, коронные мудрецы?!».

— «Заткнись, дура! Ты уже сказала достаточно, чтобы дважды сгнить в колодце правосудия!» — с ненавистью заклекотал ее собеседник. Отстранившись, я лишь крутила головой от одного грифона к другому, и первая заметила, как изменилось поведение соотечественников той, что назвали Майзе – недоуменно нахмурившись, они начали переглядываться, и где-то в задних рядах уже проскочило знакомое слово «измена?!».

— «А вот не заткнусь – и что ты тогда будешь делать?!» — потешно сморщилась в сторону неуступчивого грифона птицеподобная дама – «Хотел правду – так слушай, пока уши не отрастут! Нам не нужна ни Эквестрия, глаза б мои на нее не глядели, ни ваши Королевства хваленые – нам хватит и Иглгарда. И пусть я птичка южная, но юг ваш ненавижу, как и вас, равнинники! Не успели мы убежать от вас на север – как вы вновь тащите нас на юг! Довольно! Я хочу иметь дом и гнездо, хочу высиживать яйца, а не рыдать над разбитой скорлупой! Я ХОЧУ МИРА, ТЫ МОЖЕШЬ ЭТО ПОНЯТЬ?!».

— «Верно говорит!» — послышались голоса за спиной грифоны. Тяжело дыша после громового крика, устрашившего ее оппонента, грифона осела, всхлипнула, и тяжело, тихонько заплакала, прикрыв когтистыми лапами клюв и глаза. Ее соотечественники напирали, и каждый старался утешить ее, коснувшись крылом или когтем, в то время как суровый грифон вновь сморщился, с независимым и скорбным видом глядя куда-то на снег.

— «А ведь верно сказала! Это южане абсолютной власти хотят! Мечтают избавить от нас горы, чтобы только коронным все досталось!» — набирали силу высокие птичьи голоса – «Измена, братья! Измена! Хрурт, помилуй – не знаешь, с кем воевать, и куда приложить лапы да саблю!».

— «Ладно, хватит орать!» — наконец, подала голос я, заметив, что сидевшая напротив грифона уже успокоилась, и сердито отирает покрасневшие глаза – «Ты! Тебя Майзе, кажется, зовут?».

— «Да. И чего?».

— «И ничего. Дети есть?».

— «Нет еще» — потупилась грифона, но затем вновь зло поглядела мне в глаза – «Приданое никак не соберу, понятно? А теперь, когда Иглгард вновь оказался в когтях Короны, и не соберу уже никогда, наверное. Кому сейчас каменщики нужны?».

— «А вернуться желания нет?».

— «Куда?» — горько откликнулась та, стягивая с головы зеленую повязку – «Укрепления мы уже построили, дважды – в первый раз, когда Полипетанг этот приближался, проклятый; и второй раз – когда ремонтировали то, что он нам разрушил. И каждый раз – бесплатно. «На нужды страны», понимаешь ли. Поэтому нас и согнали в эту армию, ведь разоренной горе кормить нас было нечем – все себе забрали эти коронные, для Грифуса своего!».

— «Так значит, дома тебя ждет голод и холод…» — прищурившись, я обдумывала варианты. Конечно, я не собиралась амнистировать этих крикунов лишь за одну слезливую историю – у меня перед глазами еще стояли тела погибших и конвульсивно согнувшиеся раненные, сжимавшие страшные раны на боках, ногах и животах. Но этих-то мы разогнали достаточно быстро, и если это и впрямь обычное ополчение, спешно набранное грифонами для того, чтобы нас задержать, то обмен их мог привести лишь к тому, что в следующий раз их отправят обратно, но уже вооруженных здоровенными алебардами или копьем. А если…

— «Тогда я не совсем понимаю, зачем ты мне здесь» — сощурившись, я решила сделать свой ход. Что ни говори, а когда начинаются неприятности — каждый становится эгоистом, что я и вынесла из нашего разговора, и поэтому решила безо всякого стеснения использовать эту грифону, как и ее соотечественников – «Работать вы не хотите. Возвращаться – тоже. Тогда нахрена вы мне тут, такие красивые? Или вы и вправду решили, что можете прилететь, побить и покалечить множество пони, а потом еще и попроситься пожить тут у нас?».

Судя по недоуменным выражениям таращившихся на меня грифонов, именно на это и рассчитывала вся эта стая.

— «Кажется, я и впрямь схожу с ума…» — потирая лоб холодным копытом, пробормотала я. Молчание затягивалось, а я все еще не могла решить, как же именно должна была я поступить. Уже то, что я начала с ними переговоры, а не подавила в зародыше весь этот бунт, должно было бы выйти мне боком, однако с другой стороны, на кого я могла бы рассчитывать в случае возникновения ненужного шума? Того, старого Легиона, с которым я вернулась из Камелу, с которым я прошла тот короткий северный конфликт – его больше не было. Он растворился в огромной, слабо организованной толпе, которая вряд ли пошла бы против воли не то что принцесс, а того же генерала Туска, поэтому сделать что-либо незаконное, с точки зрения простого эквестрийского обывателя, мне было бы крайне сложно.

«Но может, это и хорошо? Жуть как в тюрьму неохота…».

— «Ладно, перьеголовые, я доложу генералу о том, чего вы тут хотели. Хотя я и сомневаюсь, что он прислушается к вашим воплям» — вздохнув, буркнула я. Сидевшие напротив грифоны напряглись – «Вы хотите жрать и пить, но работать на своего врага не собираетесь, верно? Ну и зачем ему, а тем более мне, такие вот дармоеды? Поэтому собирайтесь – скоро мы вас обменяем обратно на тех, кто готов биться со своими врагами, готов защищать родину, и уж явно достоин выкупа больше, чем вы!».

— «Так что же, это ты нам так предлагаешь трудиться? На тех, с кем мы воевали?!» — возмутилась было Майзе, но тут же поперхнулась заготовленным воплем, когда пронесшаяся над нами бурая тень сделала в воздухе круг, и взъерошив перья на ее голове, устремилась прямиком ко мне, недовольно посвистывая и пища.

— «Штайнкауц…» — изумленно проблеяла грифона, глядя на подлетевшего ко мне Кабанидзе. Тяжело приземлившись на мое отставленное крыло, он вновь несолидно пискнул, словно придавленная мышь, и распушившись, тихонько загудел, точно разогревающийся чайник – «Сова… Так ты… Ты…».

— «Йа, йа!» — издевательски проговорила я, пародируя прусский говор начальника концлагеря, и разводя в стороны крылья, отчего оккупировавший одно из них сов негодующе заухал, впиваясь в мягкие перья своими немаленькими и очень острыми когтями – «Представь себе, вам придется трудиться! Работать, работать и еще раз работать! Думаешь, я не знаю о тех распоряжениях, которые отдавала принцесса во все времена, когда между этими народами случались конфликты? Думаешь, я не помню про декреты «О военнопленных, служивых и народе мирном, суть к конфликтам причастном, и оттого лишения претерпевшем»? Помню! Но то, что про них знаешь и ты, говорит лишь о том, что этот вот пернатый хам был прав – вы давно решили выйти из игры, вот только сделать этого не сумели. Да-да, не нужно делать такие круглые и удивленные глаза! Вы не вышли из боя – вы были взяты в плен, а это ну никак не дает вам права на какую-то там депортацию! Думаешь, мне нужна вся эта толпа почти в тысячу рыл на территории моей страны?! «Ха-ха!» три раза! Я лучше обменяю вас на своих соотечественников, и пусть с вами ваш полипетух, или как его там, кувыркается! Вот у него и спросите, почему это вас в плену работать заставляли. Ответ можете присылать по почте. Удачи, дефективные!».

— «Но… Но что же нам делать?!» — развернувшись, я двинулась обратно в крепость, но не успела сделать и шагу, как до меня донесся разочарованный стон бросившейся на щиты грифоны, умоляюще протягивавшей ко мне когтистые лапы – «Мы просто хотели жить, понимаете вы это, звери?! Просто жить!».

— «Жить они хотели, понимаешь…» — передразнила я Майзе, стараясь не выдать своих чувств при виде тянувшихся ко мне лап. Такое во сне увидишь – и никакого слабительного не нужно. Вертевший по сторонам головой Кабанидзе сочувственно ухнул у меня на крыле, сердито поглядывая на синицеголовую грифону – «Те, кто погиб, тоже хотели жить!».

— «Но ведь война…».

— «Вот именно. Война» — я стукнула копытом по хрусткому, темному снегу. Где-то недалеко послышался шум взлетавших пегасов и я позволила себе легкую ухмылку, заметив кудрявую розовую гриву командира крыла, прошедшего прямо над нами и взявшего курс на северо-восток – «Поэтому требовать чего-либо вы не имеете никакого права, понятно? Устроили тут бунт, словно у себя на сейме! Да после такого вас вообще можно прибить тут через одного – и нисколько не нарушить закона! Убиты при попытке к бегству – слышали о таком?».

Опустив клювы, грифоны подавленно замолчали.

— «Но поскольку за вас тут решили попросить…» — одни за другими, удивленные птичьи глаза уставились сначала на меня, а затем – на придушенно пискнувшего Кабанидзе, с удивлением и испугом пригнувшегося к самым перьям на моем крыле, и оттуда таращившегося на меня, словно на буйнопомешанную – «Да, вот этот вот сов. Не знаю, чем это вы ему так приглянулись, но он почему-то решил, что вам стоит дать возможность хоть немножко, хоть чуточку загладить свою вину перед пони, и поэтому я хочу, чтобы вы донесли до своих соратничков следующее: легкой жизни не будет. Да-да, вот так вот просто. Не будет никакой депортации – кстати, это высылка из страны, а не приглашение на вольные хлеба, ясно? – а будет тяжелый труд, за еду. Именно за еду, понятно? И только когда закончится эта сраная война, только когда будет заключен мир, и политики договорятся об обмене военнопленными – только тогда вы сможете вернуться домой, или остаться тут, если на то будет разрешение нашего народа. Вам это понятно?».

— «Но принцесса…».

— «А откуда она узнает?» — очень легко поинтересовалась я. Вот уже не раз, приняв какое-то трудное решение я ощущала, как легко и как-то празднично становилось на душе. Да, впереди были проблемы, и мне еще предстояло обсудить этот вопрос с генералом, но утвердившись в своем решении, я уже знала, что скажу как этому напомаженному старику, так и его клевретам – «Поэтому идите, раз больше не можете летать, и передайте мои слова остальным. Те, кто хотят остаться, должны будут поклясться, что будут работать от рассвета и до заката, на самых тяжелых работах вроде каменоломен и лесоповала, и ни разу не возбухнут и не потребуют для себя облегчения условий или курортного режима. Отстроите все, что снесли – вот тогда и поговорим, ясно?».

— «Да. Но…».

— «И еще, Майзе» — отвернувшись, я снова двинулась в сторону крепости, старательно игнорируя блеск гвардейских шлемов на верхушке донжона, но затем опять развернулась к грифоне – «Если вдруг кому-то там из вашего братства ваза вдруг покажутся неубедительными твои аргументы, или они решат, что обмануть врага – это одно из проявлений мужества и доблести, можешь… Можешь передать им, что Мясник Дарккроушаттена считает, что принцессам незачем портить себе аппетит такими пошлыми подробностями произошедшего сражения, как тысяча грифонов, прикопанных где-то в лесу. И тогда вас не спасет даже этот домовый сычик. Верно я говорю, декан Кабанидзе?».

Немного оправившийся сыч ухнул, и подскочив, вскарабкался мне на голову, где и устроился, пощипывая клювом то одно, то другое ухо, словно тихонько нашептывая в них какие-то тайны. Парившие над нами пегасы весело зафыркали – сварливого истребителя мышей быстро полюбили в крепости, но стоявшие в оцеплении северяне лишь переглянулись, и уважительно закивали мне вслед, заставив надолго задуматься непокорных грифонов, долго глядевших на мою удаляющуюся фигуру, по голове которой прыгал пришедший в неестественное возбуждение обычный домовый сыч.

---

Процесс обмена начался, как ни странно, довольно спокойно, хотя и не сразу – пусть выпущенная под мою ответственность Гилда и вернулась всего через несколько дней, заставив меня порадоваться своей прозорливости, а может быть, даже и лени, из-за которых я так и не успела ощипать своих пленников, словно курчат, но сборы, согласование и разработка плана доставки военнопленных к устроившему обе стороны пункту заняли еще какое-то время, и лишь к концу месяца Утренней Звезды мы подтянулись к роще огромных секвой, каждая из которых широким заснеженным конусом посрамляла самые высокие башни Кантерлота, с легкостью соперничая с двадцатиэтажными «небоскребами» Мэйнхеттена. Конечно, это были не те паранормальные гиганты, у основания которых притаилась проклятая пирамида зебр, но для тех, кто не видел громады оставшихся на северо-востоке исполинов, эти деревья оказались не меньшим потрясением, и многие пегасы изумленно хлопали ртами, не в силах осознать, как на земле могло расти что-либо настолько огромное, что с легкостью терялось в облаках, разрывая колючими вершинами их пузатые бока. Те, кто делал сюда уже не первую ходку, снисходительно и как-то свысока поглядывали на тех, кто еще ни разу не встречал подобных деревьев, и казалось, что возбужденно попискивавшие в повозках грифоны притихали, когда в разрывах стареньких тентов показывались огромные ветви, неторопливо проплывавшие мимо бортов.

— «Ну вот, опять День Согревающего Очага пропустил» — вздохнув, пригорюнился Рэйн. Летевший рядом со мной пегас понемногу осваивался в роли моего правого крыла, и лишь редкие приступы меланхолии, изредка накатывавшие на моего товарища, омрачали его радость от столь негаданного повышения в должности – «А еще говорили, что на этой службе я посмотрю мир… Ну посмотрел я на него – и что дальше? Обратно в Эквестрию как тянуло, так и тянет. Уже тошнит при виде этих диких туч и облаков, сумасшедшей погоды, холодного воздуха, и…».

— «И отсутствия кобыл».

— «Да. Нет. Опять издеваешься, да?».

— «А ты опять ноешь?» — фыркнула я, с подозрением присматриваясь к огромным деревьям. В каждом из них нашлось не одно дупло – большие и маленькие, они испещряли их поверхность, и уходили глубоко внутрь секвой, скрывая в своей холодной глубине не менее здоровенных насекомых, совершенно не жалующих незваных гостей. Махнув копытом на спящие исполины, мы обустроили временный лагерь внизу, у самых корней гигантских деревьев, и вот уже несколько дней свозили в него тех, кто не горел желанием горбатиться на принудительно-добровольных работах возле Кладбища Забытого – а таких оказалось немало. Потряхивая коротко остриженными крыльями, грифоны мрачно глядели на тех добровольцев, что решили остаться, и избрав своим бригадиром уже знакомую мне неугомонную Майзе, исправно рубили лес и ломали камень, понемногу начав возвращать крепости ее первозданный вид. Конечно, таковых оказалось немного, но и переброска оставшихся семисот пленников силами всего десятка повозок было тем еще геморроем – а все из-за того, что генерал Туск, дыру ему в оба оставшихся зуба, решил самостоятельно взяться за переговоры, и высокомерно проигнорировав мой вежливый, пусть и заданный звенящим от ярости голосом вопрос, почему это дело с самого начала не было поручено кому-то еще, выторговал у грифонов какие-то совершенно тепличные для них условия, переместив точку встречи с «нашего» берега великой реки куда-то на запад, поближе к Тамбелону, вот уже пару месяцев отбивавшего одну осаду за другой.

И как всегда, реализовывать планы аристократически утонченного вояки приходилось именно нам.

— «Я не ною. Я просто грущу» — буркнул пегас, резко взмывая вверх. Тревога оказалась ложной, и убедившись, что пролетавшая мимо птица не собиралась предпринимать ничего, что могло бы угрожать нашему отряду, мы снизились у края громадной поляны, словно чаша лежавшей в окружении гигантских стволов – «Я грущу и замерз… И кстати – похоже, еще наших привезли».

— «Видимо» — согласилась я, заметив, что с прошлого раза количество юрт возросло в несколько раз. Расцветка их была мне незнакома, но судя по тому, что большая часть их была одноэтажной, холмиками возвышаясь между мягкими, трехэтажными башнями, в которых жили охранники и зольдаты грифонов, количество пленных и впрямь стало больше.

— «Осталось выяснить, нет ли тут подвоха».

— «Да вроде бы нет…» — покосившись на Рэйна, я сердито поморщилась, не собираясь скрывать от него свое неудовольствие. Расклеился что-то в последнее время пегас, и именно в то время, когда мне были необходимы все его силы для того, чтобы понять, как именно нас хочет кинуть орлиноголовое племя – «Нет, серьезно, они ведут себя честно – по крайней мере, пока».

— «Вижу, что честно, и это меня настораживает» — пробурчала я, глядя как фургоны осторожно опускаются между рядами белых юрт. Их предложили нам сами грифоны, и я буквально извелась от подозрительности, заставив гвардейцев и легионеров осмотреть, обнюхать и даже попробовать на зуб каждый метр того места, где мы решили разбить наш лагерь, но даже спустя сутки топтания по снегу земнопони не смогли почувствовать под своими копытами ничего, кроме корней да промерзшей на десятки сантиметров вглубь земли.

А юрты и впрямь пригодились в этом холодном, наполненном скрипом и щелчками мерзнущих деревьев, месте.

— «Тебя всегда все настораживает» — отмахнулся от меня розовый пегас, хлопая озябшими крыльями и вместе со мной двигаясь в сторону одной из юрт – «Поэтому, я могу поспорить, мы и прилетели на два дня раньше, верно?».

— «А может, потому что вам, перьеголовым кретинам, нельзя доверить ничего важного?» — огрызнулась я, внимательно оглядывая легионеров и гвардейцев, стоявших на страже у входа в каждую юрту. Выслушав мой короткий доклад, генерал пренебрежительно фыркнул, и уже привычно обругав меня, разбавил собранный мною отряд своими подчиненными, часть которых находилась в большой палатке, и не сочла нужным встретить прибывшего командира. Эти рогатые умники заставили пленников уплотниться,и весь путь проделали в отдельном «офицерском» фургоне, выбрав для этого, конечно же, тот, в который впряглись мои подчиненные, заставив меня вдоволь поскрежетать зубами. Похоже, к своим обязанностям они отнеслись достаточно формально, и я лишь покачала головой, заметив дрожащие ноги и наледь, покрывавшую доспехи часовых – похоже, обход и необходимая по зимнему времени учащенная смена патрулей, о которой я не раз и не два повторила благородным господам офицерам, прошла мимо их белоснежных, аристократических ушей. Что ж, нам же легче…

— «Вот, видишь? Когда заступил на пост, боец?».

— «Шесть часов назад» — голос гвардейца звучал простужено и гнусаво, а глаза с нескрываемой завистью глядели на наши доспехи, поскрипывавшие о кольчужные попоны, крепко охватывавшие войлочный поддоспешник. Хвала богиням, Туск так и не получил запрошенного из Мейнхеттена дополнительного обмундирования – система, от которой сбежала я, только лязгнула, огрызаясь неповоротливыми шестернями полукустарных производств, заявив, что все они сейчас работают не покладая копыт, пытаясь обеспечить необходимую замену утраченной на фронтах брони, и волочь их изделия через всю страну – шик, глупость и ненужная роскошь, в чем, в принципе, я была с ними согласна. Конечно, для именитого генерала обязательно нашлось бы что-нибудь на складах… Вот только письмо я отправила от своего собственного имени, щедро припоминая в нем некоторые моменты нашего расставания, и только злорадно хихикала, представляя, как исходили пеной и желчью мейнхеттенские воротилы, увидев мою небрежную подпись.

— «Кликни тессерария… Тьфу ты – дежурного офицера, ответственного за патрули!» — распорядилась я, с сочувствием глядя на замерзшую фигуру пегаса.

— «Он отправился на другой конец лагеря… Мэм».

— «Ну так найди его! Скажи, что прилетело начальство, и до сих пор не знает ни пароля, ни графика смены патрулей, который был утвержден почти неделю назад, а также того, где шарится этот рогатый придурок, нагулянный его мамашей в портовых районах Стейблсайда! Можешь даже слово в слово, я не обижусь».

— «Зато обидится он, мэм» — судя по заблестевшим глазам, перспектива уесть наглого офицера пришлась пегасу по вкусу, как и то, что в отличие от его собственного командира, какая-то взбалмошная дамочка из конкурирующего подразделения гораздо лучше понимала особенности несения караульной службы в зимнее время – «Но я не могу…».

— «Тебя подменит один из моих ребят» — небрежно отмахнулась я, глядя на поднимающиеся над юртами дымы, неспешно рассеивающиеся в неподвижном, холодном воздухе рощи – «Они устали в дороге – вот теперь и отдохнут, на посту. Передай этой рахитичной жертве импотенции и кровосмешения, что я отправилась на проверку по лагерю, поэтому пусть ищет меня сам, а я пока произведу смену караула. Запомнил? Тогда чего ты тут стоишь, словно не доенный, боец?».

— «Есть, мэм!».

— «Ну вот, а ты говорил, будет сложно» — фыркнула я, вместе с Рэйном глядя на тяжело поднявшуюся над нами фигуру. Зашлепав обмерзшими крыльями, тот неуверенно полетел искать своего офицера, и я могла бы поставить корзинку отборной морковки с фермы Кэррот Топ против куска пожеваной брюквы на то, что услышав по-уставному четко переданные ему слова, гордец-тессерарий попросту фыркнет, и демонстративно манкируя своими обязанностями, доберется до штабной палатки в лучшем случае к вечеру, даже не подозревая, как он поможет этим моим планам. Убедившись, что гвардеец улетел, мы принялись аккуратно развязывать полог юрты, через минуту, окунувшись в ее душную, натопленную утробу.

— «Приветствую благородных риттеров и их слуг» — иронично фыркнула я, глядя на фигуры грифонов, вольготно расположившихся на широких кошмах[11] – «Корк де Финт, мое почтение. А где ваша протеже, Гилда ле Гранд? А, вижу-вижу. Что ж, поддержание огня – дело полезное и не замарает благородных лап. А где же наши самые ценные гости?».

— «Я цлышу нацмешку в твоем голоце, пони» — благородный риттер, третий сын при живом деде, урожденный барон Хуо фон Вогенвельд гордо выпрямился на своем половичке. Да, отощал птенчик за проведенный в неволе месяц, но судя по тому, как радостно блестели его глаза, грифоны уже почуяли близкую свободу – «И пуцть у тебя ецть герб, ты вце еще не выше пейзанки по цравнению ц моими…».

— «Да-да-да. Охотно верю» — отмахнулась я, заметив подбиравшуюся ко мне сбоку плешивую голову слуги – «Токк, верно? Старина, я рада, что с тобой все в порядке. Этот юный хам все так же не ценит твои старания сохранить в неприкосновенности его шкурку?».

— «Слуга покорный вашей милости».

— «Что ж, не буду скрывать, что я рада видеть вас в добром здравии. Конечно, я уверена, что вам уже до смерти надоело валяться в этих юртах, хотя, признаюсь вам откровенно, они гораздо удобнее и гораздо теплее наших палаток. Увы, увы…».

— «Ничего. Дацт Хрурт, ты еще воцпользуешься нашим гоцтеприимцтвом» — презрительно фыркнул юнец.

— «Не исключено. Удача – леди переменчивая, а я сомневаюсь, что в вашем плену меня не убьют уже через сутки после пленения, помучив напоследок» — совершенно серьезно проговорила я, глядя в глаза де Финту, смущенно отводящему взгляд – «Но не будем о грустном. Итак, джентельпони, место встречи назначено и проверено, а участники почти собрались. Не хватает только нас, поэтому я спрашиваю вас — вы готовы?».

— «Цвобода!» — возликовал вскочивший с кошмы риттер. Сидевшая спиной ко мне грифона вздрогнула, и безо всякой нужды приоткрыла гудевшую печку, принимаясь подкладывать в нее мелко нарубленные дрова – «Ну наконец-то!».

— «Да, свобода» — я ехидно дернула щекой. За отпущенной под честное слово грифоной проследили, и прибывший на место встречи отряд облаченных в черные кирасы грифонов нашел лишь записку о том, что в связи с бурной деятельностью, которую развил командующий их пограничным гарнизоном, обмен пленников будет произведен тремя лигами западнее, неподалеку от лагеря для военнопленных. В котором собрался довольно приличный гарнизон – «Так что собирайтесь, прихорашивайтесь… Ну, или делайте вид, что истощены ужасными условиями плена у пони. Кандалы надеть?».

— «Разве в этом есть цмыцл?» — презрительно фыркнул юный барон, уже алкая скорое освобождение, теплую ванну в каком-нибудь поместье, и фуагра с божоле – «Я даю цвое чецтное, благородное цлово, что ни я, ни мои цпутники не попытаютца бежать. Зачем? Поцле оцвобождения, я приглашаю их отправитьца в мое помецтье, и быть поими гоцтями на любой понравившийся им црок. Клянуць цвоей риттерцкой чецтью!».

— «Что ж, тогда…».

— «Я прошу уделить мне немного времени» — поднявшись со своего места, Корк двинулся ко мне, понижая голос для какого-то приватного разговора. Крыло грифона подживало в наложенных на него лубках, но до полного выздоровления оставались еще месяцы и месяцы – «Могу я говорить с тобой как с пони, а не как с Мясником Дарккроушаттена?».

— «Изволь» — отступив на шаг, я оглядела смиренно потупившего глазки грифона – «Тем более, что этот титул или прозвище – ваша, грифонья выдумка. В Эквестрии меня мало кто по нему узнает, и уж тем более, осмеливтся произнести глядя в глаза. Разве что газеты, но разве можно считать их нормальными?».

— «Я хотел поговорить о моем оруженосце. О Гилде ле Гранд».

— «И что же с ней?».

— «Я хочу, чтобы ты отправила ее в Эквестрию».

— «Эй! Я не хочу никуда отправляться!» — оказалось, что поименованная персона прекрасно нас слышит. Отбросив лохматившиеся заусенцами поленца, которые она бесцельно ощипывала, глядя в огонь, грифона вскочила, с возмущением и злостью глядя на наши фигуры, замершие у входа – «Я отправлюсь с вами! Вы обещали сделать меня вашим оруженосцем!».

— «Мой путь почти закончен, моя дорогая» — увидев, что его хитрость не удалась, Корк повернулся к возмущенно сопевшей протеже, грустно похлопав ее по голове своей когтистой лапой – «И в конце его меня ждут бесчестье и изгнание… Если не что-нибудь похуже. Ле Краймы всегда отличались мстительностью, и то, что я провалил это задание, пусть даже и пытаясь тебя спасти, лишит меня звания риттера, сделав обычным пейзанином. И именно поэтому я хочу, чтобы ты отправилась в Эквестрию – туда, где тебя не будут или не смогут искать. И пусть гнев моего господина обрушится на меня одного».

— «Тогда почему мы не летим туда вместе? Из-за нее? Из-за этой… Этой слабачки?!».

— «Эта слабачка едва не лишила меня жизни» — покачал головой Корк, с нежностью глядя на разъяренную подопечную – «Да и тебя заодно. Бороться с ней – все равно, что противостоять урагану, и кажется, я начинаю кое-что понимать… Ле Крайм никогда не добьется своего, поверь мне. Теперь я это вижу – ведь я тоже кое-что знаю, Мясник. Но не беспокойся, эту тайну я унесу с собой в могилу, ведь скоро… Но не важно. Так скажи мне, стоит ли это того, чтобы выполнить мою просьбу?».

— «Я не знаю, о какой тайне ты вообще сейчас говорил, но я ее выполню» — говорить о том, что Гилду и так собирался выкупить ее дядя я посчитала нецелесообразным. Иногда вояки сентиментальны, как дети, вот только их сентиментальность зачастую направлена на совершенно не достойный того предмет – «Так что ле Гранд будет освобождена. Но отправить ее в Эквестрию… Ты думаешь, мне больше нечем заняться, кроме как сторожить ее день и ночь?».

— «Она даст нам слово, что отправится в Гриффонстоун» — отмахнулся грифон.

— «В это захолустье?! Нет! Никогда! Это нечестно!» — вскочив на все четыре лапы, возопила возмущенная грифона – «Это против всех правил! Дедушка Груфф так и не смог вырваться оттуда, и был вынужден до конца своих дней продавать грифоньи булочки!».

— «Не смей рассказывать мне про правила, малявка!» — рявкнул в ответ де Финт, сильной лапой сграбастав за грудки возмущенно пискнувшую что-то подопечную – «Ты поклянешься нам риттерской честью в том, что отправишься в Гриффонстоун, и проживешь там безвылазно, в течение года!».

— «Но…».

— «И что бы со мной не случилось, я лично буду приглядывать за тобой! И упаси тебя Хрурт, если ты не сдержишь своего слова – не видать тебе моего благословения на риттерство, ясно?».

— «Ладно! Хорошо! Обещаю!».

— «Это так-то ты знаешь, как приносятся риттерские клятвы?» — разочарованно покачал головой де Финт.

— «Ухххх! Ладно! Я, Гилда ле Гранд, клянусь своей риттерской честью… Эй, погодите-ка! Я же еще не риттер!».

— «Это ничего. Ты из благородного сословия, а не какая-то там ваза. Продолжай».

— «… клянусь своей риттерской честью и памятью Хрурта – того, кто вознесся на небеса – что начиная с этого времени, проживу целый год в Гриффонстоуне, не покидая его пределов. В свидетели же я принимаю благородного риттера Корка де Финта, а также присутствующее при клятве благородное сословие».

— «Молодец» — похвалил свою ученицу грифон, не обращая внимания на ее надувшийся вид – «Теперь она не опасна ни для тебя, ни для пони. Она может лететь?».

— «Зачем? Отпустим во время передачи выкупа».

— «Но…».

— «Корк, не заставляй меня думать о тебе хуже, чем я уже думаю» — буркнула я, иронично поглядывая на глазевших на нас грифонов. Что ж, может, и прав был старый бандит, что обрубил за собой все мосты – я только слышала про небольшое поселение грифонов где-то в Собачьих горах, неподалеку от Белохвостого леса, и судя по пренебрежительным отзывам, это была настоящая дыра, в которую попадали неудачники всех видов и мастей – «Ну выпущу я ее прямо сейчас, и чего? За ней погонится первый же патруль, а этим ребятам на твои клятвы чихать с высокой-превысокой башни. И уже к вечеру она будет тут, но уже забитая в колодки. А вот если я отправлю ее упакованную, словно посылку, с грузом почты и пленных, то думаю, уже через две недели она будет в твоем этом Гриффонстоуне».

— «Твоя правда, Мясник» — склонил белую голову грифон, с ухмылкой глядя на своего разобиженного оруженосца – «Тогда мы готовы. Нам, бедным риттерам, долгие сборы не нужны».

— «Тогда выдвигаемся. Рэйни, все готово?» — выглянув, я убедилась, что один из фургонов, словно случайно опустившийся недалеко от нужной нам юрты, все еще находится на месте. Дождавшись, когда над нами пролетит очередная тройка патрульных, я выскользнула из войлочного домика и распахнула полог повозки – «Такси на свободу подано. Пожалуйте, господа».

Как это ни было странно, обмен прошел довольно тихо. Прибыв на место я еще долго шарилась по кустам, и разглядывала окрестности с какого-то диколетящего облака, сделав едва ли не два круга над приметной раздвоенной скалой, гнилым зубом выступавшей посреди заснеженной равнинки. Рвавшаяся быть полезной Нефела по моей просьбе облетела ближайший лесок, но ни там, ни где-либо еще, мы не заметили признаков засады.

И это показалось мне крайне странным.

— «Тебе все кажется странным» — пробурчал Рэйн из-под своей накидки. Белая, мешковатая, присыпанная снегом, она отлично скрывала очертания пегаса, притаившегося в тени скалы. Опустив вагончик неподалеку, мы принялись ждать наших гостей, в любую минуту готовые броситься прочь, если заметим что-либо подозрительное, и появление тройки пегасов, прячущихся под тенью угрюмого камня должно было дать нам небольшой, но шанс спасти свои крупы, если что-либо пойдет не так.

— «Наверное потому что я не разучилась удивляться миру, Рэйни» — буркнула я, заметив десяток крылатых фигур, неторопливо двигавшихся в сторону лагеря военнопленных. Одна из них, угловатее остальных, притормозила, и изменив курс, двинулась в нашу сторону, оторвавшись от своих товарищей, принявшихся кружить на одном месте.

— «Так, ребята, приготовились линять!» — резко выдохнула я, когда другая фигура отделилась от остальных, и направилась в сторону леса – «Кажется, к ним подошло подкрепление, причем по земле».

— «Я могу проверить!» — вызвалась Нефела, ударами крыльев поднимая небольшую пугру – «Эти грифоны не сравняться с дочерью Олд Стампа!».

— «Готовься изо всех сил работать крыльями!» — прохрипела я в момент пересохшим ртом. Глядеть на работу профессиональных преступников, спецназовцев или переговорщиков с террористами по телевизору оказалось гораздо интереснее, чем участвовать в этом самой, и за ту пару минут, что потребовались грифоньей фигуре для того, чтобы добраться до нашего фургона, перед моими глазами пронеслась если не вся моя жизнь, то последние дни, посвященные планированию этого дела уж точно. К счастью, все обошлось.

— «Фы пхибыли? Атлишно!» — зависнув в пяти футах от фургона, проклекотал закованный в темную, угловатую броню птицекот. Острое, изломанное на стыках забрало повернулось туда, обратно, и только убедившись в том, что нас даже меньше, чем обговаривалось в моем письме, он дернул себя за пояс, срывая с него какой-то мешочек. Рывок за веревочку – и эта примитивная дымовая шашка полетела на снег, изрыгая зловонный, насыщенно-желтый дым.

— «Неф, в воздух!» — рявкнула я. За моей спиной громко, слитно фыркнули легионеры, всем телом наваливаясь на охватывающие их плечи и грудь постромки, и готовясь по первому же приказу начать улепетывать в лагерь. Дым закрутился столбом, и опустился на землю, скрыв от меня ближайший лесок – тот самый, в котором спрятался один из грифонов.

— «Спокойнее, дикахи!» — гулко проклекотал птицекот, вися неподалеку и даже не пытаясь выхватить из петли на своем поясе устрашающих размеров булаву – «Это сигхнал. Или фы думали, што мы повехим вам на слово? Его Милость сейшас будет».

— «Десять или девять унгонов летят сюда!» — раздался сверху голос длинногривой пегаски – «Один стоит возле леса!».

— «Если с нами што-нибудь пхоизойдет, он пхиведет сюда всю ахмию Гхифуса, и тогда вам не спастись» — угрюмо буркнул риттер. Подлетев, его соратники не удостоили нас даже словом, а окружив тяжело и гулко сопящей стеной, молча разглядывали через дырочки похожей на сито защиты, прикрывавшей их глаза. Шлемы этих грифонов выглядели гораздо более новыми и не могли похвастаться таким количеством изломов и граней, однако у меня не оставалось сомнения, кто же главный в этом грифоньем контубернии. Выйдя из вагончика, Хуо фон Вогенвельд гордо выпятил грудь, и протянул вперед лапу, на которую тут же опустился довольно тяжелый мешок.

— «А оцтальное?» — привычно «цыкая», недовольно курлыкнул он в сторону сопевших воинов. Помедлив, они неохотно обернулись и сделали приглашающий жест, по которому, через пару минут, к нам присоединился последний грифон – не столь плотно упакованный в фунты неподъемной брони, но вместо нее увешанный гораздо более привлекательным грузом, который и принялся отвязывать, снимая с себя мешок за мешком.

— «Фон Вогенвельды никогда не лгут – даже врагам!» — гордо провозгласил молодой барон, хватая лапами каждый мешок, и бросая их к моим ногам. Куча росла и даже струхнувшие вроде бы легионеры, опутанные ремнями упряжки, возбужденно вытянули шеи, услышав глухой металлический стук – «Цчитай!».

— «Ну, раз фон Вогенвельды не лгут, то и я поверю тебе на слово» — хмыкнула я, делая знак переминавшимся рядом пегасам грузить приятно позвякивающие мешки – «Тут ведь слитки, как договаривались? Что ж, отлично. Я не собираюсь морозить ни свой круп, ни ваши хвосты и уподобляться мелкой лавочнице, и посчитаю, что тут ровно настолько, на сколько ты себя оценил».

— «Старый барон фон Вогенвельд-старший изволил кое-что изменить в этой сделке» — гулко прорычал один из здоровяков. Прищурившись, я бросила быстрый взгляд на скалу, у основания которой наметилось едва заметное шевеление – «И посчитал, что такие мелкие воры, как вы, обязательно будут считать. Так вот, чтобы вы там не напрягались, он изволил заменить золотом благородное серебро, а дабы ни малейшая тень не упала на риттерский кодекс, каждый слиток был поменян один к одному. Это эквестрийское золото, поэтому, разбойнички, вы обманули сами себя – и заплатили сами себе, из своего же кошеля!».

— «Это же против риттерцкого уцтава!» — попытался было возмутиться молодой барон, но тут же увял, когда огромный шлем, негромко скрипнув, повернулся в его сторону.

— «Мммм… Я, конечно, не стряпчий[12]» — пробормотала я, делая в уме подсчеты, и лихорадочно пытаясь понять, где именно меня нае… обманули, и как именно собираются вые… наказать за доверчивость, граничащую с глупостью – «Но получается, что я… Ладно, я не против. Пусть будет золото – в конце концов, оно должно вернутся туда, откуда пришло. Значит, все честно, и согласно кодексу?».

— «Я бы разбил твою голову, пони, только для того, чтобы поглядеть, как ты будешь агонируя, кататься по земле, захлебываясь собственными мозгами!» — проревел огромный грифон. Его туша угрожающе качнулась вперед, маяча передо мной эдакой черной горой, украшенной стилизованным рисунком башни, искусно намалеванном на наплечниках и груди – «Но сейчас все сделано верно, и только поэтому вы – все вы! – все еще живы. Даже твой дружок, словно хорь, сидящий в снегу!».

— «Значит, пора разлетаться в разные стороны» — как можно спокойнее предложила я. Признаюсь, эти здоровенные черные фигуры пугали меня до судорог в хвосте – «Забирайте своего барона, и встретимся на поле боя».

— «С тобой? Не смеши!» — рявкнул гигант, пренебрежительно щелкая у меня перед носом пальцами огромной лапы, закованной в черный металл – «Я раздавлю тебя как жука! А также любого, кто посмеет выступить против моего отряда! Бегите, разбойнички, спасайтесь – недолго вам осталось бегать. Мы придем к вам с огнем и железом, и я лично оскверню ваши драгоценные храмы, понятно? А вашим милым принцесскам по самые глотки засуну свой…».

— «А у тебя уже отросло хоть что-нибудь, чтобы ты это куда-нибудь засовывал, кроме замочной скважины, кот?».

Несмотря на тяжелые доспехи, прикрывавшие их тела, черные риттеры двигались быстро, с ужаснувшей меня грацией опытных вояк. Услышав свирепый рык, мало чем уступавший реву их вожака, они опустились на землю, и выстроились правильным клином, мгновенно ощетинившись блестящими жалами мечей. Презрительно фыркнув, главарь этой банды уставился на скалу, из тени которой, не торопясь, появилась знакомая мне, черная фигура, облаченная в старинную, темно-фиолетовую броню ночного стража.

— «Запомни, грифон – теперь уже я обещаю тебе, что забью тебе в глотку твой тощий, свинячий хрен!» — прорычал Графит. За каким лешим он приперся в это место, и как вообще нас нашел – я не знала, но увидев сверкавшие, словно светодиоды, ярко-желтые драконьи глаза, едва не растянулась на земле от облегчения, с трудом устояв на мелко трясущихся ногах. Ночной страж был безоружен, и лишь узкие и тонкие клинки, торчавшие из его накопытников, едва заметно потрескивали синеватыми искрами, пробегавшими по узким, пощелкивавшим при ходьбе клинкам.

— «Ххххааа! Смело сказано, фестралишка!» — казалось, совершенно не оскорбился тот, в отличие от гулко засопевших товарищей – «Слова настоящего жеребца, а не тех рахитичных ублюдков, что служат гаремными игрушками любой из кобыл! Наслышан я о вашем роде, наслышан… Ну так что? Слово?».

— «Слово, грифон» — отстранив меня с дороги крылом, Графит безбоязненно двинулся в сторону шагнувшего ему навстречу грифона, и вытянув переднюю ногу, взялся за протянутую лапу. Постояв так примерно минуту[13] и удовлетворенно кивнув друг другу, они разошлись – поднявшийся вместе с пленниками в воздух, главарь взял курс на юг, в то время как мы остались на земле, прикрываясь копытами и крыльями от поднявшийся в воздух снежной пыли.

— «Молодец, Скраппи» — постояв, негромко пробурчал Графит. Обернувшись, он уже открыл было рот, чтобы сказать мне что-то интересное, доброе, и явно совершенно неприятное для моих ушей, но сверкнув глазами в сторону моих подчиненных, принявшихся лихорадочно грузить в повозку валявшиеся на снегу мешки, лишь скрипнул зубами – «Ты себе не могла добычу помельче найти? Так сказать, по зубам?».

— «А что…».

— «Это были Черные Башни» — угрюмо пояснил он, так зыркнув на спикировавшую к нам Нефелу, что пегаску качнуло в воздухе, и вместо плавного приземления она грохнулась прямо возле его ног – «Грифоний орден риттеров, охраняющих казну многих королевств. Они математики, бухгалтера и устрашающие воины, свято верящие, что все в этом мире – лишь сон великого Хрурта, уснувшего после плотного обеда, перед сведением годового баланса. И когда тот проснется и подобьет весь бюджет – тогда-то миру и настанет конец».

— «А спасутся при этом, конечно же, только те, кто свято верил в капиталы отца, акции сына, и колебания курса святого духа?» — не удержавшись, прыснула я. Ощущение опасности отступило, как улеглась и вздыбившаяся на загривке шерсть, и я едва не подпрыгнула от радости, представив, сколько золота мы заработали за этот, оказавшийся не самым плохим, день – «Кстати, а почему это ты не в постели? Я договорилась с братьями о том, что у тебя – внеплановый выходной, поэтому марш обратно в койку, сээээр!».

— «Поговорим об этом позже» — отрезал Графит и двинулся обратно к скале, где в глубоком сугробе, отплевываясь от забившего рот и уши снега, барахтался Рэйн. Похоже, не самый маленький жеребец из конюшен Госпожи приземлился как раз ему на спину – «И впредь будь осторожнее — хотя бы ради меня».

— «Дооообрые Предки! Гляди! Гляди!!!» — вдруг вскрикнула Нефела, указывая мне за спину. Резко обернувшись в ту сторону, куда убрел муженек, я пригнулась, уже подсознательно ожидая увидеть пикирующего на меня грифона, во всю глотку орущего какие-нибудь богохульства… Но вместо этого разглядела лишь Рэйна, выцарапавшего себя из сугроба, и в бессильной ярости лупцующего копытами ни в чем не повинную скалу.

— «Что? Где?» — дернув головой по сторонам, я огляделась вокруг, но не заметила ничего необычного – «Что случилось? Пожар? Горим?!».

— «Он ушел!».

— «Кто?!».

— «Графит этот твой!».

— «Ну да. А что?» — недоумевающе прищурилась я на возбужденно приплясывавшую на снегу пегаску – «Он так всегда уходит, не прощаясь».

— «Так ведь в скалу ушел!!!» — не сдержавшись, во всю глотку заорала Нефела. Отзвенев, эхо крика прокатилось по окружавшему нас полю, чтобы навсегда замолкнуть среди обледенелых лесных стволов.

Повисла неловкая пауза.

— «Ну… Вообще-то, это нормально. Для ночного стража, я имею в виду» — хрюкнув, я едва не расхохоталась, глядя на выпучивающиеся глаза таращившейся на меня кобылы – «Вон, видишь того безумного жеребца, колотящегося головой об этот камень? Он тоже так мог – по крайней мере, после того, как вышел из Обители Кошмаров. Потом он решил, что со мной ему будет гораздо веселее, но навыков своих не растерял, не растерял. Вон как старается – прошлое, видать, вспоминает».

— «Ага. А ты, можно подумать, не из этого места вышла!» — услышав мои слова, сердито фыркнул пегас. Стоявшая рядом мохноногая северянка икнула, и сделала от меня осторожный, робкий шаг в сторону.

— «Я? Из мрачного, смертельно опасного места, в котором выживают пять из десяти пони, отправившиеся туда на погибель?» — замогильным голосом произнесла я, но затем, не выдержав, облегченно расхохоталась, подбросив на копыте ткнувшийся мне под ногу мешочек – «Ну, сказать по правде, меня оттуда выгнали — за плохое, так сказать, поведение».