← Глава 13: "Соль наших ран" - часть вторая Глава 15: "Огонь, вода..." - часть 1 →

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 14: "Бюрократия для новичков"

«Как и приказано, довожу до сведения Вашего Величества, что три дня назад нас посетила та, о ком Ваше Величество изволило нас предупредить. Госпожа прибыла в сопровождении сестер милосердия из ордена Горных Роз, и тщательно проверила все предоставленные Ей документы, не посчитав за труд самолично обойти все штольни и выработки в поисках упомянутых в них заключенных. Попытки младшего надзирателя Спигуса преградить ей дорогу к вновь прибывшим, и еще не оформленным должным образом заключенным стоили круглой суммы мне, и двух пальцев на лапе ему. Не представляю, о чем думал этот тупой ублюдок, к нашему несчастью, сумевший проклюнуться в детстве сквозь скорлупу, но теперь я хотя бы могу понизить его до простого конвойного, не слушая весь тот высокопарный бред, который вываливали на меня его дальние, но известные в нашем кантоне родственники.

Имею честь доложить Вашему Величеству, что упомянутые в письме пони содержались именно в тех условиях, что были описаны в сопроводительном циркуляре – то есть, в самых строгих, и не дававших поблажки. Кандалы были подобраны самые тяжелые и неудобные, выход из камеры и общение с другими заключенными были полностью исключены, и я сам надзирал за качеством выдаваемой им пищи, стремясь во всем угодить пожеланиям Вашего Величества, и делал ее как можно более скудной, если не сказать ужасной, испытывая получившееся на псах, категорически отказывавшихся есть эти помои. Я не знаю, какие ужасные проступки совершили эти пегасы, но прошу Ваше Высочество не гневаться, если я сохраню предоставленный мне формуляр в виде списка с него – кто знает, как изменится со временем политика наших благословленных Королевств, и желал бы огородить себя в старости, а также своих потомков от гнева толпы, узнай грифоны или пони о том, в каком порядке держал я этих бедняг, единственной отдушиной для которых были маленькие зарешеченные окошки с видом на небо.

Обойдя всех тех, кто содержался под стражей в наших каменоломнях, Госпожа не нашла нарушений в наших порядках, и не изволила сомневаться в правомочности наказания, определенных для пони, строго уведомив меня в том, что Ее доверенные слуги будут следить за качеством жизни остальных заключенных, изволив благородный намек на последствия своего неудовольствия. На мой взгляд, это было несколько излишним, учитывая стоны младшего надзирателя, которые Она слушала с поистине стоическим долготерпением, и прискорбным вожделением опытного садиста.

Что же касается поименованных Вашим Величеством заключенных, то все прошло так, как и было предсказано Госпожой. Все четверо были выданы Ей согласно предписанию Вашего Величества, и надзирателям пришлось применить всю свою силу, чтобы вывести из шахт этих несчастных, с необычной и неестественной силой цеплявшихся за благородные ноги, и едва смогли остановить беспрестанное лобызание ими Ее копыт. Госпожа казалась довольной, и изволила кратко поведать мне о прегрешениях бедолаг, своим коротким рассказом заставив меня еще раз уверовать в то, что грифоны должны жить подальше от равнин, и благодарить свою судьбу за то, что им были дарованы Хруртом законы и нравы, ничем не похожие на обычаи этих непонятных разноцветных существ, с радостью предающих себя власти столь ужасных правителей.

Остающийся самым преданным слугой Вашего Высочества, управляющий исправительной колонией Асгарда, барон Цайнс фон Штаубке».

- «Once did a pony who shone like the sun

Look out on her kingdom and sigh.

She smiled and said, "Surely, there is no pony

So lovely and so well beloved as I".

So great was her reign and so brilliant her glory,

That long was the shadow she cast.

Which fell dark upon the young sister she loved,

And grew only darker as days and nights passed».[0]

Ночь.

Ночь – это не сон. Ночь – это видения, врывающиеся в мой мозг, словно удары копья. Грохот молний. Статическое электричество, искрами прыгающее между штырей оконной решетки. Насыщенный электричеством воздух, от которого першит в горле и чешется нос. Обещание бури – бури, которая никак не наступит.

Белый единорог, шкура которого была покрыта отвратительными шрамами и выглядела так, словно ее никогда не касалась игла хирурга, медленно шел вперед. Его глаза, не отрываясь и не моргая, смотрели на молодую кобылку, пятившуюся от надвигавшегося на нее жеребца. Она семенила назад, пока не уперлась в перила, ограждавшие темный, бездонный зев подземной выработки, уступами спускавшейся в глубину громадной пещеры.

— «Вы знаете, какие три вещи являются самыми дорогими в Эквестрии?».

Яркий, режущий глаза свет ламп заливал огромную пещеру, заполненную руинами, светло-серый камень которых мерцал в безжизненном свете подобно серебру. Даже поток поднимавшегося со дна шахты теплого ветра, игравшегося с хвостом кобылки, казалось, лишь подчеркивал неподвижность каменных стен, грубые сколы и грани которых выдавливали из себя кости каких-то построек, от которых остались лишь стены, украшенные затейливой, прихотливой резьбой. Загипнотизированная немигающим взглядом желтых глаз, кобыла отодвигалась все дальше и дальше, страшась прикоснуться к лишенному какой-либо одежды шрамированному жеребцу, чье тяжелое дыхание клокотало у него в горле пузырями тягучей, кровавой мокроты.

— «Семья, сэр? Друзья? Эммм... Деньги?».

— «Семей полным-полно вокруг нас», — мягко фыркнув, произнес он и покачал головой. Его рог засветился, когда он наклонился к уху кобылки, и та, отвлеченная его шепотом, не заметила, как металлический прут ограждения за ее спиной выполз из удерживавших его гнезд. – «Друзья -это лишь предметы удобства, а деньги — просто мусор. Нет, три самые драгоценные вещи — это верность, любовь и… Секреты».

Вздрогнув, она вновь подалась назад — но перил ограждения за ее спиной уже не было, и она перевалилась через край обрыва, едва успев уцепиться за него передними ногами.

— «Помогите! Кто-нибудь, помогите!», — завизжала кобылка. Сверкающие металлические брусья ограждения, сдернутые магией со своего места за ее спиной, медленно вернулись обратно. – «Пожалуйста! У меня семья!».

— «Мои соболезнования. Но боюсь, что некоторым пони нельзя доверять чужие секреты», — произнеся эти слова, единорог продолжил неподвижно стоять, наблюдая, как копыта кобылки медленно соскальзывают с края обрыва. Не отводя взгляда. Даже не моргая. Все, что осталось — это отчаянные глаза безымянной пони, кувыркавшейся в поглощавшей ее бездне.

В бесконечном падении в жадно ждущую ее темноту.

- «Soon did that pony take notice that others

Did not give her sister her due.

And neither had she loved her as she deserved,

She watched as her sister's unhappiness grew.

But such is the way of the limelight, it sweetly

Takes hold of the mind of its host.

And that foolish pony did nothing to stop

The destruction of one who had needed her most».

И вновь разрывающий барабанные перепонки грохот грозы. Нет дождя, нет грохочущих капель, шумящих по крыше – лишь капли холодного пота, в котором купается мечущаяся по кровати фигурка, запутавшаяся ногами в мокрых простынях.

Их было несколько, этих пони — тех, что обступили постель в больничной палате, на которой лежало тело жеребца, до самого подбородка укрытого белыми простынями. Многочисленные трубки капельниц вели к ужасающе знакомым шарообразным флаконам с разноцветным, радужным содержимым, вливавшимся в тело пациента, испуганно косившего глазами на окружавших его врачей.

— «Не волнуйся, солдат. Мы тебя подлатаем. Мы собираемся сделать так, чтобы никто и никогда больше не смог причинить тебе вред».

— «Он обездвижен и загружен перед операцией. Но у нас есть его письменное согласие и аудиозапись», — произнесла ярко-красная единорожка с коротко стриженной, белой гривой и в очках со знакомой оправой. Я узнала их, как узнала и Флаттершай, отступившую в сторону, позволяя медперсоналу снять простыню с пациента и, невзирая на попытки того издавать какие-то невнятные звуки, переместить пугающе неподвижное тело в центр круга, образованного собравшимися в палате единорогами. – «Доктора Трублада ожидает еще один объект. Мы действительно не можем больше ждать. Мы обязаны это сделать. Мы спасаем этого солдата, чтобы он мог спасти других».

Что-то во всем происходящем было абсолютно неправильным. Я чувствовала это всей своей душой, в наличии которой, подчас, крепко сомневалась, и с надеждой ждала, что розовогривая пегаска остановит собравшихся в комнате, прекратив начинающийся ритуал, озаривший палату вспышками магии, оплетавшей лежащее тело и помещенное над ним чудовище. Размерами не превышавшее собаку, оно казалось жутким гомункулом, слепленным из змеи и цыпленка – злобно крича и извиваясь, оно пыталось вырваться из магического захвата, не обращая внимания на наполненные ужасом глаза пони, плоть которого начала постепенно расплываться, словно горячая жвачка, вытягиваясь и сливаясь с плотью завопившего от ужаса чудовища.

И моя знакомая, моя добрая желтая кобылка, награжденная принцессами за беспримерную доброту, безо всякого содрогания следила за этим ужасающим ритуалом.

- «Lullay moon princess, goodnight sister mine,

And rest now in moonlight's embrace.

Bear up my lullaby, winds of the earth,

Through cloud, and through sky, and through space.

Carry the peace and the coolness of night,

And carry my sorrow in kind.

Luna, you're loved so much more than you know.

May troubles be far from your mind,

And forgive me for being so blind.

Голос – такой нежный. Такой печальный. Он рвал на части душу, заставляя заходиться в крике и слезах, текущих из глаз, ослепленных вспышками молний. Решетка на узком окне – и огромная фигура, сидящая возле кровати. Вспышки магии – и влажная губка, проходящая по искусанным губам. По мокрой шерсти. По пульсирующему лбу, каждый раз задевая на нем что-то острое, с хрустом рвущееся наружу через трещащую кость.

Открытая повозка гремела по ровным плитам мостовой, но я ощущала всеми костями каждую их неровность, каждый толчок. Я чувствовала себя такой слабой, такой старой... Даже теплый весенний ветерок казался мне холодным, словно ледяной шквал.

— «Но броситься на Вендиго...», — сидевшая рядом единорожка восхищенно захлопала глазками, не отрывая от бумаги пера, лихорадочно метавшегося по страницам ее блокнота.

— «Вендиго остановили наши принцессы. Я просто рядом пролетала», — прокряхтел мой голос. Такой сиплый, надсадный, постаревший. Задрожав, я снова укуталась в плед, с нескрываемой завистью глядя на молодую собеседницу. Такую юную… И так напоминавшую одну белую пегаску.

Интересно, они это специально делают, присылая ко мне репортеров, каждый раз как две капли воды похожих на мою старую славную Черри?

— «Но тем не менее, даже в таком состоянии вы решили проведать вашу старую подругу?».

— «Скорее, знакомую. Дэш всегда была героиней, как и остальные наши подруги. Помню, как мы цапались тогда, в молодости...», — я снова испустила хриплый смешок, и закашлялась. – «Она всегда была сильной».

— «Но почему именно сейчас?».

— «Потому что она была хрупкой. Странное сочетание», — поглядев слезящимися глазами на солнце, я стиснула зубы, давя мучительный кашель, рвущийся из груди, и ощущая себя старым, разваливающимся домом, из которого уезжают последние жильцы. – «И я почувствовала, что нужна ей. Что ей нужны все мы».

— «Наверное, вы правы. А как вы узнали…», — дернувшись, коляска остановилась возле пятиэтажного особняка, расположенного в одном из переулков незнакомого мне района. Обступившая нас толпа разразилась приветственными выкриками, но затем подозрительно притихла, и морды собравшихся пони вновь обратились к чистым, лишенным, сверкающим небесам, на фоне которых отчетливо выделялась фигура какой-то старушки, стоявшей на каменном парапете крыши. – «Ой! Смотрите! А это не она?».

— «Мисс Дэш!», — стоявшая на каменном бортике пони была не одна. По узкому карнизу к ней уже карабкались облаченные в белые халаты фигуры, одна из которых осторожно приближалась к стоявшей у края крыши кобыле. Медсестра заколебалась, но затем стиснула зубы и осторожно ступила на парапет, вызвав испуганный вздох собравшейся внизу толпы. – «Прошу вас, спускайтесь!».

Увы, она не успела.

Увидев, как серое, потерявшее голубизну тело вскинуло потрепанные, лишившиеся большей части перьев крылья, и с радостным криком шагнуло вниз, с высокого парапета, я рванулась вперед. Прочь, старческая слабость! Прочь, усталость и боль потрепанных мышц! Былой огонь крошечным угольком вспыхнул в груди — всего на секунду, на крошечный миг, но этого было достаточно для того, чтобы подбросить меня над качнувшимся фаэтоном. Несколько мощных гребков крыльями, свистнувших изломанными маховыми перьями — и я подхватила летевшую мне навстречу пегаску. Как в молодости, вытянув переднюю ногу перед собой, и изогнувшись всем телом, она летела, как встарь, со свистом рассекая покорный ее движениям ветер.

Но не вперед, и не вверх — а вниз.

Удар вышел несильным. Вовремя сложив крылья, я позволила себе замереть в воздухе, и ухватила в полете миниатюрную старушку — сморщенную, словно печеное яблочко Эпплов. Поблекшая, поредевшая радужная грива, превратившаяся в жидкий туман тонких как паутинка волос, едва ощутимо ударила меня по щекам, когда мы рухнули на несколько метров вниз, почти к мостовой, где я снова ударила крыльями, дергаными, подпрыгивающими движениями останавливая наше падение, окончившееся над головами собравшейся толпы. Раздавшись, пони отступили к стенам домов, спасаясь от поднятой мной пыли и ветра, рвущегося из-под шумевших, как жестяная крыша, потрепанных крыльев.

— «О, богини! Это было чудесно! Вы спасли ее!», — прорвавшись ко мне, кобылка с энтузиазмом выхватила из своей сумочки блокнотик и карандаш. – «Скажите, с ней ведь все будет в порядке, правда?! А что вы чувствуете, мисс Дэш? Зачем вы это сделали? Почему… Мисс? Мисс?!».

— «Помолчи».

Я произнесла эти слова тихо, но кажется, что их услышала вся улица. Даже игривый ветер притих, прекратив играться со звонкими ручейками, пока я с улыбкой смотрела в глаза моей старой подруги. В глаза, сохранившие зоркость и блеск той юной пегаски, что однажды перевернула множество жизней, послав им знамение. Знак. Радугу, что осветила их жизнь. И теперь я глядела в них — и не могла наглядеться, вспоминая каждый наш разговор. Каждую перепалку. Каждую драку и каждое примирение. Я заставила себя вспомнить и свою зависть, рожденную историями о ее приключениях, и недовольство ее поведением, и радость от каждого ее подвига, каждого свершения. Я вспомнила все, и вложила свои мысли и чувства в один-единственный поцелуй. Мои губы прошлись по ее тонким губам, мягко тронули впалые щеки... И медленно закрыли вишневые глаза.

Улица вздохнула, как испуганный зверь. Подавшиеся ко мне пони загомонили, но снова отпрянули, когда я несколько раз ударила крыльями, бросая им в морды порывы весеннего ветра. Нам не нужна была помощь — я все понимала, все чувствовала, прижимая ее к груди. Нам не нужны были ни медсестры, ни врач, выскочившие из дверей пансионата. В этот момент я была чем-то большим, чем просто пони, ощущая себя частицей огромного мира, что прощался с одним из своих детей, и почему-то не ощущала ни скорби, ни отрицания или ненависти. Я чувствовала лишь огромное нечто, бывшее внутри меня — и частью которого я являлась, когда, подняв глаза к небу, так и осталась сидеть на теплой мостовой огромного города, глядя в безбрежную синеву, в которой видела удалявшийся след, рожденный чьими-то сильными крыльями, стремившимися далеко-далеко.

След, похожий на яркую, разноцветную радугу.

- «The years now before us

Fearful and unknown.

I never imagined

I'd face them on my own.

May these thousand winters

Swiftly pass, I pray.

I love you; I miss you

All these miles away».

Холод губки, промакивающей мой заходившийся в крике рот. Соленые капли пота, разъедающие глаза. Блеск огромного черного шара, закрепленного в короне из проводов, украшающей голову какой-то кобылки. Ей страшно и мерзко – но она не уходит и плачет, как и я, слушая этот голос, поющий про ошибки, которые невозможно забыть. Про предательство, которое невозможно простить. Про глупость, которая рушит все, что пестовалось веками. Про то, как бездумно мы причиняем боль тем, кто нам ближе всего. Без кого бы мы не смогли жить.

- «May all your dreams be sweet tonight.

Safe upon your bed of moonlight.

And know not of sadness, pain, or care,

And when I dream, I'll fly away and meet you there».

Не в силах выдержать этот напор, этот тяжелый груз признаний я, захлебываясь, кричу. Вновь и вновь перед моими глазами пролетают изрезанный единорог, падающая кобыла, визжащая тварь, улетающая душа – терзая зубами язык, я выкрикиваю какие-то имена, какие-то даты, какие-то преступления, и какие-то грехи. Фигура кобылы послушно склоняется над длинным свитком, торопясь занести туда каждый крик, каждый вздох, каждое слово, что говорит моими губами изрезанный жеребец возвышавшейся над ним принцессе.

— «Не заставляй меня убивать тебя, Селестия!», — злобно искривив рот, вскрикиваю я, и кобыла в углу отшатывается, едва не роняя с головы тяжелую тиару. Огромный черный камень жирно поблескивает в полумраке, нацеливаясь на мой лоб. – «В новом правительстве для тебя нет места! Я убедился в этом!».

Круговерть образов. Круговерть листьев. Круговерть перьев, летящих за алым мечом. Грохот сотрясает стены тюрьмы – осыпавшиеся, покрытые хлопьями высохшей краски. Где-то рядом скрипит дверь камеры – за мной пришли, чтобы вытащить в коридор. В конце него меня снова ждет печь.

Но теперь я готова. Я заслужила ее.

- «Sleep...», — просит фигура, склоняясь над моей головой. Ее губы задевают мой лоб. Сидящая у окна кобыла сворачивается клубочком и затыкает копытами уши, чтобы не слышать мой крик.

— «Спи…», — магия выдергивает у меня из копыт перо, которое я раз за разом пытаюсь вонзить себе в шею и грудь. Еще один удар магии – словно тяжелая дубина, она опускается на мою голову, заливая глаза нестерпимо ярким светом. Он горит жарче печи. Он успокаивает бешено стучащее сердце. Он выжигает из памяти жуткие образы, забирая с собою грязь, кровь, предательство и страшные машины, словно мясорубки, перемалывающие тысячи живых существ.

Забирая гнилостно-зеленый, кислотный рассвет, встающий над башнями и стенами города, окруженного широкой рекой, ощетинившейся обломками мостов.

— «Спи!», — твердо приказывает голос. Чьи-то губы трогают мой лоб, задерживаясь возле укромной, укрытой прядями точки. Судорога пронзает мое тело, когда видения вдруг отступают, уступая место шуму дождя, обрушившегося на маленький парк, окружающий гвардейские казармы дворца.

И я засыпаю, свернувшись клубочком и прижимая к себе чье-то большое копыто, словно якорь удерживавшее меня в зыбком, иллюзорном, неверном «здесь и сейчас».

Кошмары, в которые превратился мой беспокойный сон, вцепились в мой разум настолько крепко, что простое прикосновение к плечу, с которым явившийся в мою комфортабельную камеру дежурный намеревался основательно меня потрясти, стоило ему разбитого носа и порядком вывихнутой лодыжки. Как и раньше, как и до той далекой теперь лечебницы, пробуждение снова превратилось в яркую картинку и водопад ощущений, обрушившихся на меня здоровенным, наполненным елочными игрушками мешком, звонким и хрустким ударом выбившим меня из наполненной ужасом темноты. Задыхаясь от переполнявшего меня страха и одновременно с этим, непонятного облегчения, я уставилась на нависшую надо мной фигуру белого жеребца, словно величайшую драгоценность, прижимая к своей груди его неестественно заломленную ногу. Я не могла вспомнить, когда успела ударить его по морде, и долго извинялась перед высокомерно бурчавшим что-то вестовым, которого, за какие-то провинности, отправили сообщить постоялице гауптвахты о том, что пора бы и освободить занимаемое ею помещение, пока та окончательно не передумала уходить. Бормоча извинения, я побрела прочь из казарм, натыкаясь на кусты и декоративные тумбы, которые привели меня во дворец. Сновавшие через один из черных входов пони останавливались и удивленно глазели на странную кобылку, с бормотанием бредущую куда-то вперед, и то и дело натыкающуюся на стены, но мне не было дела до того, кто же именно собирался посмеяться над тем, как я выгляжу или что говорю. Что-то ужасное произошло этой ночью, что-то такое, чего я боялась и от чего бежала когда-то далеко-далеко, пытаясь скрыться, пропасть в двухэтажном особнячке на окраине мира.

Пони, убивающая беженцев, не делая разницы между жеребцом, кобылой и жеребенком. Громадная фигура, составленная из частей разных существ, в которую вонзались гудевшие сверла. Огромная машина, похожая на сталагмит, слепленный из электронных плат и механизмов. Ожерелья моих подруг и корона Твайлайт, лежавшие на ее постаментах.

— «Кто-нибудь… Помогите…», — тихонько заплакала я. Видения рвались в мою голову, когда я слепо брела по длинному коридору, налетая на фигуры пони, словно нарочно, бросавшиеся мне под ноги. – «Кто-нибудь… Ну хоть кто-нибудь!».

Это я падала в темноту. Это я извивалась на кровати под ударами злой магии. Это я ползла к сестре, задыхаясь от ядовитого розового дыма. Это я…

Это я стояла в пустых покоях, вздрагивая от ударов теплого ветра. Неплотно прикрытое окно распахнулось, наполнив залу ярким солнечным светом и пением птиц, доносившимся из королевского парка. Летний ветер играл занавесками, овевая мою застывшую фигурку, уткнувшуюся головой в дверцы роскошного бара, за которым скрывалось множество бутылок, графинов и колб, наполненных самыми разными напитками. Запах их был едва заметен за ароматом сандалового дерева, вазочки с ароматическими шариками которого стояли в роскошных покоях. Их хозяин или хозяйка вышли едва ли больше, чем на минуту – в углу покоев еще дымился угольный утюжок, готовый отгладить легкое, воздушное платье, призванное не скрывать, а подчеркивать достоинство кобыльего тела. Там же находилась и изящная шляпка, большие провисающие поля которой дарили неоценимую возможность своей хозяйке посылать из-за них томные взгляды, вновь вошедшие в моду в последние год или два.

«К черту! К черту все!».

Дверцы ехидно звякнули, но не открылись, хотя я уже видела манившую меня бутылку зеленого стекла, на примитивной этикетке которой стоял полустершийся штамп — «Миссоини». Казалось, я уже чувствовала его вкус на своем языке, и вновь расплакалась, когда запертый бар остановил меня в считанных дюймах от того, в чем я нуждалась больше всего в этот нелегкий момент.

«Успокойся, Скраппи. Всему есть логичное объяснение», — тяжело дыша, я снова уткнулась головой в проклятую дверцу. Можно было разбить ее. Можно было сломать. Но меня останавливали не столько мысли о последующем позорном изгнании из дворца, сопровождаемом новой порцией слухов, сколько рожи богатых бездельников, всплывших перед моими глазами. Это они, богатые и успешные, должны были начать череду бессмысленных войн! Это они, богатые, возжелают еще больше богатства! И это они, бесталанные, глупые, примитивные, решат выступить против быстрых, умных и злых – не обремененных богатством, но опирающихся на традиции и ритуалы. Фигуры врагов вновь всплыли перед моими глазами, но теперь они были везде – и снаружи страны, и внутри, погружая меня в пучину отчаяния, заставляющего копыта с хрустом дергать тяжелые, неподатливые дверцы бара. И чем больше росло мое желание добраться до его содержимого, тем меньше колебались дверцы, тем хуже уступали моим отчаянным рывкам. Казалось, кто-то умный и хитрый, а еще очень ехидный, заколдовал проклятый буфет, заставив его издеваться над нетерпеливым выпивохой, но тем сильнее становилось мое желание добраться, наконец, до живительной влаги.

«Она позволит забыться. Она позволит забыть».

Саданув копытом по густому ковру, я вновь уткнулась лбом в дверцу, даже сквозь шерсть ощущая холодное презрение замка, широкой скважиной для ключа щекотавшего мою шкурку. Вот было бы здорово, если бы он вдруг открылся – неважно, с чьей-то помощью, или сам по себе!

— «Открывайся… Открывайся, ты!», — прошептала я, отчаянно зажмурив глаза и до боли вжимаясь лбом в проклятую деревяшку. Моих губ коснулась горечь чернил, и колкая шерсть густого ковра. Я почувствовала вяжущий вкус настойки на своем языке, и образ дочурки, всплывший перед моими глазами – кажется, она вновь, как и тогда, замышляла очередное баловство с пролитой на ковер чернильницей. – «Клянусь, я замышляю каверзу, и только каверзу! Я не собираюсь напиваться!».

Лоб и темечко обожгло огнем, заставив меня ухватиться копытом за голову, издав тихий писк жеребенка, прищемившего любопытный нос. Глухо звякнули дверцы шкафчика, наполнив комнату амбре элитного алкоголя, почти незаметным на фоне густого запаха сгоревшего дерева. Отбросив ногу, я уставилась на тихо скрипнувшую дверцу бара, беспомощно болтавшуюся на покосившихся петлях – на месте замка зияла черная, обуглившаяся дыра, из которой поднимался ароматный дровяной дымок, лихо закручивавшийся вокруг оплавившейся бутылки с каким-то дорогим вином. Словно растопленный сахар, она оплыла, едва не задев раздувшимися боками остальные напитки, и не успела я и моргнуть, как обнаружила, что держу в копытах бутылку малинового ликера, чудом не пострадавшего от шипящей, полупрозрачной массы, раздувавшейся словно пузырь под действием бурлившей в ней жидкости, мало-помалу испарявшейся и распиравшей расплавленное стекло. Выпучив глаза на это чудо, я на ощупь нашла скрипучую пробку, и, не отрывая изумленного взгляда от прожженной в дверце дыры, долгими и гулкими глотками влила в себя розовое великолепие, от кисло-сладкого вкуса которого у меня мгновенно защипало в носу. «Тафия малиновая. Спиритуса самаго наилучшего – 80 об.; полфунта сахару, протертой малины два фунта, несколько корицы, мушкатнаго цвета и белаго перцу – сколько потребно»[1], — прочитала я слезящимися глазами на этикетке. Похоже, я допустила ошибку и в порыве желания глотнула не ликер или вино, а самую настоящую старинную тинктуру, крепостью готовой поспорить с иными медицинскими растворами – обрушившись, словно копыто, на мою многострадальную голову, она заставила меня попятиться прочь от бара на ставших подозрительно гибких ногах. Шум и образы в голове постепенно меркли, уступая место тишине, разлившейся в ней благодаря легкому малиновому мареву, в котором курился дымок сгоревшего дерева, тянувшийся за моим носом до самого выхода, словно большие усы. Немного придя в себя, я крадучись выбралась из покоев, и всего раза два или три промахнувшись мимо двери, вывалилась в коридор, изо всех сил надеясь, что никто не заметил учиненный мною погром. Почему вдруг расплавился замок и стоявшая рядом бутылка, я сразу же догадалась – какие-нибудь охранные чары, наложенные владельцами на свою сокровищницу, сработали от прикосновения одной глупой пятнистой пегаски, но вместо того, чтобы выжечь ворюге глаза, отразились от глупой ее головы и проплавили сам замок вместе с несчастным ликером, бутылка которого наконец-то расплавилась, с глухим хлопком извергнув из себя перекипевший напиток. Рванувшись вперед, я по странной траектории пересекла коридор и наполовину скатилась, наполовину свалилась и наполовину сползла по длинной лестнице, остановившись у самых дверей в тронный зал, вращавшихся перед моими глазами. Собрав глаза в кучку, я вынырнула из алкогольно-дровяного дурмана, обнаружив на себе недоуменные взгляды гвардейцев, неподвижными статуями замерших возле дверей – наверное, даже их пробрало от вида пятнистой кобылки, скатившейся прямо под ноги собравшейся возле зала толпы. Что же до разодетой знати, то их мое нетривиальное появление точно порадовало, в чем я смогла убедиться по многочисленным шепоткам, шумом листвы пронесшимся по толпе богатых и знаменитых, ожидавших своей очереди на королевский прием.

«Ах, да. Мне же поручили посольство», — мысль была настолько обыденной, отрезвляющей, настоящей, что я с радостью ухватилась за нее, словно за спасительный якорь, возвращаясь в настоящее и заставляя себя взглянуть на реальность. Нет, что бы там ни говорила принцесса, этим вечером, я вновь собиралась принять свои таблетки, припрятанные в одной из сумок, а пока – я могла бы просто не думать об этом.

Признаться, сама эта мысль была донельзя соблазнительной в тот тяжелый момент.

— «Повелительница не может вас принять, Скраппи Раг», — появившийся из-за приоткрывшейся двери сэр Реджинальд торпедировал мои поползновения пробраться в тронный зал словно эсминец, без особых хлопот отправляющий на дно утлый рыбацкий баркас. Несмотря на все пыхтение, кряхтение и лихорадочную работу ногами, которыми я упиралась в собравшийся в складки ковер, он не сдвинулся с места, холодно глядя на мои потуги, с которыми я упиралась передними копытами в его широкую грудь, прикрытую безупречно сидевшим костюмом. – «У принцессы еще много дел, которым она уделяет свое внимание. Вам же следует уделить внимание вашим. Насколько я понимаю, вы уже приготовили документы?».

— «Какие… Еще… Документы?!», — прокряхтела я, тщетно пытаясь сдвинуть с места эту усатую гору. Чинно прохаживавшиеся вокруг посетители, как и я, не попавшие в тронный зал до начала приема, с усмешками следили за моими потугами, блестя стеклами моноклей и обмахиваясь роскошными веерами, шевелившими перья, украшавшие сложные прически дам, допущенных ко двору. В этом году в моду вошло подражание грифонским мотивам, и раззолоченное, разодетое стадо, околачивавшееся при дворе, споро влезло в зауженные, украшенные позументами сюртуки самых невообразимых цветов, щеголяя в беретах и огромных, украшенных перьями шляпах.

Мне вдруг стало очень интересно, из кого именно выщипывались эти замечательные украшения.

— «Верительные грамоты, конечно же», — с великолепным хладнокровием, надменно просветил меня Реджинальд. Чуть подавшись вперед, он вынудил меня подниматься все выше и выше на задних ногах, пока, наконец, я не рухнула, бесславно шлепнувшись на собственный круп, теряя зажатую под крылом бутылку. – «Список членов посольства. Опись имущества – подлежащего проверкам, и подпадающего под дипломатический иммунитет. Список следующих с вами пони, с описанием должности или профессии. Подорожные грамоты. Финансовая смета посольства, с обоснованием. И многое, многое другое. Я полагаю, что все это уже готово?».

— «Эээээ…», — шорох машущих вееров стал громче, скрывая за собой гул шепотков, шуршанием опадающих листьев пронесшийся по широкому коридору дворца. Я ощущала всем своим телом, как проносятся мимо стрелы-слова, вонзаясь в намытую, красиво подстриженную и обихоженную шкурку, вылетая из перешептывавшихся ртов. «Скраппи Раг», — шептала старушка, чья ехидная мордочка скрылась в густом парике соседки. «Скраппи Раг», — шелестела высокая, красивая единорожка, цедя слова через тонкие губы своим товаркам, согласно кивавшим в такт ее шепоту. «Скраппи Раг», «Скраппи Раг», «Скраппи Раг». Казалось, шум голосов понемногу сливался в жуткий, пугающий шорох, похожий на шум осыпающегося песка, черными струями бегущего из щелей в древней кладке заброшенной пирамиды, укрывшейся среди гигантских корней невообразимо огромных деревьев. Не выдержав, я вскинула ноги и прижала копыта к ушам, стремясь заглушить эти жуткие звуки – наверное, я все-таки убежала бы прочь, если бы не внимательный, оценивающий взгляд Реджинальда, глядевшего на меня, словно сом. Сходство с этой огромной рыбиной лишь усиливалось благодаря пышным усам, которыми тот задумчиво пошевеливал, глядя на сидевшую перед ним кобылку.

— «Прискорбно видеть, что вы еще не озаботились этим, мадам», — дворецкий сурово покачал головой, движением большого копыта брезгливо отодвигая в угол выпавшую у меня бутылку. По мановению его хвоста дворцовая стража склонила короткие церемониальные копья, скрестив их перед дверьми в не допускающем разнотолков жесте. – «Тогда я рекомендовал бы вам заняться этим как можно быстрее, ведь посольство отбывает…».

— «Мне не поставили четких сроков!», — быстро проговорила я. Позор, да еще и у всех на глазах – мне хотелось вскочить и опрометью броситься куда-нибудь подальше, забившись под одеяло в Зеленых покоях старой части дворца, и лишь осознание того, что теперь это ничего не изменит, удержало меня от постыдного бегства. Увы, еще немного – и я стану обычной гражданской пони, с бурным прошлым и неопределенным будущим, поэтому приходилось задумываться о таких вещах, о которых еще недавно я имела лишь самое смутное представление. – «Речь шла о нескольких днях!».

— «О, тогда, боюсь, вы почти опоздали, мисс», — невозмутимо ответствовал седоусый цербер, одним движением брови указывая мне на лестницу, широкие ступени которой пестрели разноцветными фигурами, поднимающимися по покрытым ковровой дорожкой ступеням. Даже полуденная жара не останавливала нарядных, разодетых по моде жителей Кантерлота, твердо вознамерившихся посетить очередной прием, который давала принцесса. – «Боюсь, что отведенные вам дни практически истекли».

Куда бежит жеребенок, раздавленный обрушившимся на него громадным жеребячьим горем? Куда скачет обиженная кобылка, в очередной раз убедившаяся в полной и окончательной несправедливости к ней этого мира? В чьих объятьях они могут выплакать все то, что накопилось в душе? Что они вынуждены скрывать под маской мужественности или приличествующих положению или возрасту хороших манер? Конечно же, к матери. К той, кто, не прерывая, выслушает сбивчивые жалобы, утешит, и даже, быть может, всплакнет за компанию с обиженным ребенком, набившим очередную шишку на дороге под названием «жизнь».

Сама того не подозревая, я поступила точно так же, как поступали до и после меня все те, кто нуждался в поддержке самого близкого существа. И пусть, как мне казалось, я не являюсь плотью от плоти прекрасной ночной кобылицы, именно к ней я направила свой лихорадочный бег, мечтая зарыться носом в роскошную, эфемерную гриву, чтобы поплакаться на обрушившуюся на меня несправедливость мироустройства.

Однако, этот жестокий мир нашел меня даже в тщательно охраняемых от него покоях Принцессы Ночи.

— «Эээээээй! Аууууу!», — шмыгая носом, проблеяла я, заглядывая в узкий коридор, шедший к покоям принцессы. Погруженный до того в таинственный полумрак, теперь он был светел и пуст, ответив на мой голос звонким эхом, прокатившимся вдоль обнажившихся стен. Лишенные драпировок, прикрывавших широкие окна, они привели меня в столь же пустые и оголенные комнаты, сохранившие еще следы отъезда занимавшей их хозяйки. Он вряд ли был спешным – осторожно ступая по гулко гудевшему полу, я замечала то оброненную бумажку, то горку мусора, заботливо сметенную к стене; стоящий рядом с ней веник, и причудливо изогнутый, украшенный гравировкой совок с длинной ручкой для хвата зубами. Яркий свет лился из окон, весело прыгая по стенам россыпью солнечных зайчиков, обсевших круги, прямоугольники и овалы, оставшиеся на них от снятых картин, а запылившиеся уже окна радостно блестели, избавившись от тяжелых гардин. Покои были пусты, словно раковина, из которой выскребли жизнь, и мой голос замер где-то вдали, прокатившись по пустым комнатам, о существовании части которых я даже не подозревала. Принцесса уехала… Но куда?

— «Итак, мисс…».

Куда теперь мне было бежать? К себе в комнату? В домик у ратуши Понивилля? В казармы? Это были чрезвычайно заманчивые варианты, но в кои-то веки я решила поступить как умная пони, и отправилась в Королевскую Канцелярию, пробравшись в самые ее недра, куда раньше не ступала моя нога, ограничиваясь быстрыми набегами на приемную. Сделала я это лишь оттого, что понимала – стоило бы мне очутиться в постели, как моя голова вновь наполнилась бы тем ужасом, что пробрался в нее за эту ужасную ночь. Казалось, мне лишь привиделась большая фигура у изголовья постели, рвущая душу печальная песня и тяжелая, влажная губка, раз за разом отиравшая мою мокрую от пота мордочку – розовый дурман понемногу вытеснял пугающие образы из головы, оставляя после них ощущение разочарования и тяжелой печали.

— «Раг. Миссис Раг».

— «Хорошо. Миссис Раг, у вас есть все необходимые для этого посольства бумаги?».

— «Эмммм…», — сидевший напротив меня единорог был достаточно молод для того, чтобы заинтересовать кобыл и моложе меня, но при всем этом, умудряясь выглядеть достаточно представительно, несмотря на незапоминающийся сюртук из грубой ткани темно-синего цвета с черными нарукавниками и, в целом, невзрачному виду. – «Мне казалось, что именно здесь мне их и выдадут, поэтому-то я сюда и пришла. За бумагами. И хотела бы их получить».

Повисла неловкая пауза. Я буквально чувствовала, как взгляды всех, кто находился в канцелярии, сосредотачиваются на моей фигурке, и поняла, что снова ляпнула что-то не то. Застывшие над бумагами перья, удивленные морды и широко распахнутые глаза заставили меня опустить голову, спасаясь от нескромных взглядов служащих, все это время исподволь глазевших на зашедшую к ним кобылку, а теперь даже позабывших необходимость скрывать свое любопытство. Нахмурившись, сидевший за широким, массивным столом жеребец о чем-то задумался – наверняка над тем, как бы половчее вышвырнуть меня вон, – и предоставленная самой себе, я принялась украдкой поглядывать по сторонам.

Странно, что я почти никогда не попадала в это место, Твайлайт, хотя и писала о нем в своих мемуарах. Нет, безусловно, в приемную его я забегала, и не раз, ведь именно там меня обычно и поджидали туго свернутые свитки с распоряжениями, украшенные печатью и золотистой подковкой, служащей опознавательным знаком этого важного ведомства. Однако, я даже не представляла себе, насколько на самом деле большой была королевская канцелярия, занимавшая целое здание, неуклюжим грибом усевшееся у подножия дворцового комплекса, и таращила глаза на большие, двухъярусные залы, массивные столы и многочисленные, заставленные пухлыми томами книжные полки. На трудолюбивых канцеляристов, копиистов, регистраторов и переводчиков, непрерывно работавших перьями и карандашами под копытоводством нотариусов, архивариусов и секретарей. На латунные вывески с номерами отделов, коих оказалось не так уж и мало – одним из них был тот самый Аналитический, занимавший в этом здании отдельную пристройку. На посетителей, допущенных в помещения, наполненные солнечным светом и скрипом пера, шуршащего по мелованной бумаге. На многочисленных служек, носившихся между столами, навьюченных переметными сумками, из которых появлялись то связки перьев, то банки чернил, то скрученные свитки с донесениями, часть из которых покоилась в опечатанных тубусах из темной, благородной бронзы. Некоторые из этих отделов не прекращали работу ни на минуту, но впервые я осознала, как много пони на самом деле трудилось в сердце бюрократической машины, опутавшей щупальцами всю понячью страну. Сюда стекались сведения из министерств и генштаба, здесь оседали донесения, рапорты и отчеты министров и генералов; и лишь одного еще не было учтено в этих стенах, ведавших, пожалуй, обо всем, что знал разноцветный копытный народ – что же именно собиралась делать ухоженная пятнистая кобылка, нервно оглядывавшаяся по сторонам.

— «Кажется, миссис Раг, что с этим я не смогу вам помочь», — наконец, решив почтить своим вниманием бренный мир, секретарь оторвался от созерцания огромной картины, висевшей на противоположной стене зала, и, строгим взглядом призвав не в меру любопытных коллег возвращаться к работе, вновь уставился на меня поверх замечательного зеленого сукна. – «Боюсь, что это так не работает, ведь все эти бумаги должны были принести мне вы. В деле за нумером «два восемь дэш три два» есть копия формуляра, который был отправлен вам перед тем приемом, на котором посол Грифуса вручила свои верительные грамоты, и в нем были четко указаны документы, которые было необходимо подать в канцелярию Ее Высочества до сегодняшнего числа. Получается, что вы опоздали».

— «Серьезно?», — нахмурилась я, лихорадочно пытаясь вспомнить, когда это мне приходили бумаги, заботливо упакованные в плотную картонную папку, размерами превышающую иной селестианский талмуд. – «Знаете, мистер…»

— «Доттид. Доттид Лайн. Временно исполняющий обязанности секретаря Четвертого отдела Королевской Канцелярии».

— «Рада с вами познакомиться. Так вот, мистер Доттид, я думаю, что эти документы – наверняка очень важные, если их оригиналы выглядят как стопка хороших щитов! – у меня украли».

— «Украли?», — в голосе единорога послышалось неприкрытое недоверие, которое не смогли заглушить даже смешки, раздавшиеся из-за соседних столов. – «Странно. Кому могли понадобиться бланки документов, да еще и настолько специфические? Борьба среди знатных родов, домов и кланов длится бесконечно – но только до тех пор, пока принцесса не сказала свое слово. После этого никто не осмелился бы пойти наперекор ее воле».

— «А я знаю, я знаю, кто это сделал!», — воспрянув духом, не преминула наябедничать я. Ведь не часто на моем пути попадались внимательные собеседники, следившие за ходом моих мыслей, своими зигзагами удивлявших даже меня саму. – «Это все комиссия из генштаба! Это они сперли все, что было у меня в кабинете, сложили в ящик и унесли! Три попонки шелковые, три набора сервизных, три комплекта накопытников! Мешок с грифоньими талантами…».

— «…тоже три. Я понял», — сбившись, я мысленно перетряхнула перечень пропавших вещей, прикидывая, чего бы еще добавить в список несправедливо украденного, после чего постаралась окинуть единорога как можно более проницательным взглядом, ища на его морде признаки недоверия или насмешки. Но тот был спокоен и собран, словно опытный психиатр на приеме у буйного душевнобольного. – «Но среди всего вышеперечисленного так и не были названы документы…».

— «Это потому, что их вывозили повозками!», — вдохновляясь от собственного вранья, я позволила фантазии понестись вскачь, и не стала обращать внимания на усиливающееся внимание, которое уделяла нашему столу большая часть отдела канцелярии. – «Здоровенными ящиками! На фурах!».

— «Должно быть, им пришлось нелегко, особенно учитывая то место, где они должны были находиться», — подумав, подытожил один из лучших представителей породы конторских служащих, снова бросая недовольный взгляд на коллег, прятавших усмешки за спешно поднятыми документами. Многочисленные жеребцы и кобылки, чья форма выглядела внушительно и безукоризненно, явно не страдали от переизбытка работы, поэтому даже появление строгого пони с тележкой, нагруженной множеством папок и дел, лишь немного уменьшило царившее вокруг тихое веселье. – «Тогда мне будет сложно помочь вам чем-либо, мисс Раг. Признаться, я не вполне понимаю, почему это дело спустили именно в этот отдел, как не вполне понимаю, почему именно меня назначили вашим помощником в этом вопросе…».

— «А вы раньше этим не занимались?».

— «О, я лишь временно замещаю заболевшего секретаря этого отдела. И хотя моя должность уже давно не требовала от меня вспоминать о навыках делопроизводства, я постараюсь помочь вам… По мере своих сил».

— «Спасибо вам, мистер…».

— «Доттид», — подсказал мне единорог, открывая увесистую папку. Я не дала бы копыто на отсечение, но все же была уверена, что под ее весом столешница ощутимо прогнулась. – «Пожалуй, наилучшим решением будет начать все с самого начала».

— «Согласна», — вздохнув, я настороженно поглядела на огромную папку. Для большей сохранности ее корешок был усилен деревянной дощечкой, в которой кто-то заботливый уже проделал множество отверстий для канцелярской иглы, которой подшивались добавляемые в нее страницы. – «Итак, что нужно указать? Цель поездки? Место прибытия? Время отсутствия? Предполагаемый срок?».

— «Для начала – ваше имя», — бодро подернув нарукавники, откликнулся единорог, поднимая телекинезом перо.

— «Скраппи Раг-Беррислоп», — так же бодро откликнулась я, провожая глазами писчую принадлежность, зачем-то застывшую в воздухе, а затем медленно, очень медленно вернувшуюся обратно в чернильницу.

— «Тааааааак…», — тихо протянул нахмурившийся жеребец, медленно поднимая на меня ставший очень колючим и настороженным взгляд. – «Похоже, наша задача только что стала гораздо, гораздо сложнее».

Что ж, в чем-то Доттид был прав. Задача с самого начала оказалась нелегкой, усложнившись уже от того, что в приказе, озвученном белоснежной принцессой, фигурировала Скраппи Раг, а не Скраппи Раг-Беррислоп, вдобавок, не имевшая при себе ни одной из бумаг, которые, по замыслу составителя этого милого формуляра, должны были облегчить труды составителю пакета важно выглядевших документов, без которых, по словам единорога, нечего было и думать выезжать куда-либо дальше северо-западных болот или Белохвостого тракта. Продравшись сквозь дебри вводных, основополагающих и подтверждающих пунктов основных документов, за каким-то конским редисом ссылающихся друг на друга буквально в каждой строке, мы довольно бодро перескочили к верительным грамотам, по-новогрифонски названным Летре де Креанс… И остановились, уныло глядя на первую же строку.

— «Знаете, мистер Доттид, мне кажется, что это все один большой лабиринт. Или загадка. Шарада», — поделилась я своими сомнениями с приунывшим жеребцом. Довольно быстро и умело заполнив твердым и уверенным рогописным почерком необходимые строки, он также остановился и вместе со мною тупил, разглядывая нетронутое пространство, на котором должно было красоваться имя посла. – «Ну вот какие у меня могут быть документы? Для того, чтобы получить подтверждение моей личности, мне придется отправиться в Понивилль, где мне выдадут выписку из городского кадастра, хотя там, если мне не изменяет память, я записана то ли как дочь, то ли как внучка четы Беррислоп… Думаю, это не сильно поможет нашему делу?».

— «Совсем не поможет, ведь в таком случае вам понадобятся нотариально заверенные документы об удочерении, о признании права на удочерение, а также многочисленные справки и документы ваших родственников, заверенные подписями не менее чем двух достойных пони тех мест, где проходило оформление изменения вашего гражданского положения», — мрачно откликнулся Доттид, окидывая взглядом оставшийся формуляр. Выдернутые из него листки уменьшили его настолько же, насколько уменьшает объем океана стакан или ведро. – «Но может быть, вы можете предоставить свидетельство о своем рождении?».

— «То есть, без этой бумажки я как бы и не родилась?», — решила заостриться я, на протяжении этих четырех часов испытывая все большее желание вцепиться кому-нибудь в глотку. Углядев мои алчные взгляды, все чаще бросаемые по сторонам, пересмешники мгновенно притухли и, заскучав, возвратились к конторским делам, периодически подходя к нашему столу за печатью, которую без разбора шлепал на подсовываемые для подписи документы единорог. – «Тогда боюсь, что придется послать официальный запрос в Сталлионград, и подождать какое-то время. Но мне кажется, что тогда мы точно никогда не оформим нужные для посольства бумаги».

— «Правда? И почему же?».

— «Потому что в них я буду фигурировать как Скраппи «Krylishky» Раг. А значит, придется переписывать эти документы в третий раз», — сквозь зубы процедила я, беснуясь от осознания всей неповоротливости бюрократической машины, в зубья которой довелось мне попасть. Я испереживалась, истосковалась, до смерти перепугалась и провела совершенно безумную ночь, едва не отправившую меня обратно на койку лечебницы для душевно больных. На меня даже напал аликорн! Два аликорна! И вот, наконец, когда я, подталкиваемая в спину силой обстоятельств, преодолеть которые не могла, наконец-то решилась сделать первый шаг путешествия в один конец – вдруг выяснилось, что я к нему даже и готовиться-то толком не начала! Ну и вот как это, скажите на милость, было понимать? — «Неужели все послы должны проходить через это?!».

— «Мне кажется, что все послы имеют необходимые документы, которые не требуется собирать по разным городам страны», — несмотря на сдержанный тон, слова единорога прозвучали не хуже отповеди, заставив меня недовольно воззриться на него через стол. – «Даже смена имени пони проходит буквально за час…».

— «Вот видите!».

— «…если у него есть весь пакет необходимых для этого бумаг», — все так же вежливо, но непреклонно отрезал жеребец. Достав из стола еще одну папку, он принялся проглядывать потрепанные бумаги, словно пытаясь найти в них ответ, проливающий свет на наши затруднения. – «Прошу простить меня, миссис Раг, но боюсь, что нам придется пройти весь этот путь с самого начала, и до конца».

— «И что же, нет никакого выхода?», — стараясь справиться со своим голосом, поинтересовалась я. Несмотря на все мои усилия, понемногу закипавшая внутри меня злоба заставляла его звучать глухо и напряженно, словно гудение струн старой, запыленной гитары. – «Все эти заморочки, все это крючкотворство, все они необходимы лишь для того, чтобы я могла получить документы, подтверждающие то, что я – это я?!».

— «Боюсь, что дело обстоит именно так. Великая машина делопроизводства говорит, что нам не требуется доверять друг другу, только правительству».

— «Тогда nakher такое правительство, Доттид», — уже не скрывая злобы, ответила я, пристально глядя в глаза жеребца. Надо отдать ему должное – он все так же терпеливо смотрел на меня из-за стекол круглых очков, и лишь слегка дрогнувшие веки выдали его раздражение. – «Мы не для того лили там свою кровь, чтобы здесь оказаться удушенными тисками законов и правил».

— «То есть, правила и законы существуют лишь для мирных жителей? Для тех, кто не может, или не хочет становиться милитаристом?», — едко осведомился единорог.

— «Нет, сэр. Но…», — в чем, собственно был виноват этот жеребец? Поднаторевший в чиновничьем крючкотворстве и хорошо знающий, как работает государственная машина, он мог вершить судьбы других, как мы вершили их на поле боя, не разбираясь, каким был стоявший перед нами враг. Был ли он хорошим отцом, любящей дочерью или непослушным, но милым сыном старых родителей? И не было ли в наших рядах негодяев и сволочей, выжатых, выпихнутых обществом туда, где они могли принести наименьший вред окружающим? Ведь мы не задавались этими вопросами, а просто делали свою работу, до того скрывавшуюся под разными громкими названиями вроде «долга» или «чести», требовавшую от нас того, чего не могла дать остальным большая часть жителей этой прекрасной страны. И так было жаль вдруг увидеть, что помимо врагов внешних, в стране появились и внутренние, бывшие при этом частью самой страны. Словно нервная система, призванная контролировать тело, вдруг стала расползаться по всему организму, без необходимости проникая во все его члены и органы, стремясь установить диктатуру и контроль над каждой его клеточкой, лишая их самостоятельности и воли к жизни. Права, сто раз права была мать, еще несколько лет назад предупреждая сестру о том, что умник с кошельком и чиновник с портфелем уже становятся опасными для жизни страны! И вот мне самой пришлось убедиться в том, что даже сверхсрочное распоряжение принцессы можно было замедлить, а то и вовсе утопить в маниакальном следовании правилам и бумажной волоките. Кажется, когда-то, давным-давно, ушедшие от нас люди называли это «итальянской забастовкой» или «работой-по-правилам», когда строгое соблюдение всех должностных инструкций каждым работником быстро приводило к полному коллапсу системы.

— «В общем, забудьте», — поняв, что в сущности, с точки зрения закона, виноватым во всем случившемся был отнюдь не мой собеседник, я поднялась, окидывая взглядом огромный зал Четвертого отдела Королевской Канцелярии. Так похожий на библиотеку – но вместо хранения и преумножения знаний, бывший настоящим сердцем бюрократического аппарата страны. Аппарата столь тяжеловесного, что был способен раздавить любого, попавшего в его жернова. – «Оставьте себе эту папку на память. Или просто положите обратно в архив. Она не понадобится».

— «Но…».

— «Принцесса дала мне задание. Верно? Поэтому я выполню его – в силу своих скромных возможностей. И если вся государственная машина не в силах мне с этим помочь, то чего я могу требовать от вас лично, мистер Лайн? Поэтому прощайте, и извините меня за то, что я отняла у вас столько времени».

— «Пожалуйста, останьтесь, миссис Раг», — сняв очки, единорог поднялся из-за стола, и, помассировав копытами переносицу, подошел ко мне, вежливо придержав мой локоть копытом. – «Я вижу, что вы сердитесь, и, похоже, даже в отчаянии. Знаете, у меня было множество клиентов, среди которых – даже одна из принцесс, и из своего опыта общения с ними я вынес одно твердое убеждение… Знаете, какое?».

— «Даже не представляю», — удерживаясь на грани вежливости одним только чудом, выдохнула я. Ощущение, прокатившееся по телу, было странным – словно это не я, а какой-то дракон выпустил пар из ноздрей, рокоча огнедышащим горлом. – «Без бумажки ты какашка, а с бумажкой — гражданин?».

Старая детская смешилка, переведенная на эквестрийский, прозвучала грубее, чем оригинал, заставив на секунду смешаться мистера Лайна.

— «Не совсем. Просто когда я понимаю, что чем-то недоволен, то нахожу, что пришло время для чая».

Это заявление заставило меня удивленно хмыкнуть, слегка расслабив тугой узел, завязавшийся где-то в животе.

— «Принцесса Селестия ненавидит чай, мистер Доттид», — решив, что на откровенность нужно отвечать откровенностью, возразила я жеребцу. Разговор велся уже спокойнее и не на повышенных тонах, но где-то в начале зала, возле дверей, я заметила идущую в нашу сторону важно выглядевшую кобылу, при виде которой расслабленно и неторопливо занимавшиеся своими делами работники мгновенно приобретали самый деловой и взмыленный вид. – «А я привыкла к чему-то покрепче».

— «Принцесса, вы сердитесь», — осторожно освободившись от копыта единорога, я двинулась было к дверям, но замерла, услышав за собой его строгий голос, заставивший меня вздрогнуть, словно от полного ушата ледяной воды.

— «Ч-что, простите?».

— «Принцесса, вы сердитесь — значит, вы не правы», — внятно и очень четко проговорил Доттид, глядя мне прямо в глаза. – «Это поговорка. Как считают историки, эту фразу сказал Ее Высочеству великий волшебник Старсвирл Бородатый где-то тысячу лет назад. С тех пор она стала расхожей, сохранившись для потомства, и ее говорят, когда хотят уберечь кого-то от совершения крупной ошибки».

— «Скорее это напоминает исторический анекдот».

— «Нет-нет. Это определенно исторический факт, дошедший до нас без каких-либо искажений благодаря каноническим селестианским текстам, подтверждаемый книгами святого Ильхуфса». — В отличие от доктора Стара, любой спор с которым обычно превращался в спокойный разговор по душам, Доттид Лайн вел беседу с подкупающей прямотой, твердо придерживаясь известных ему фактов, и, наверное, именно эта прямота, столь отличавшаяся от того, к чему я привыкла за проведенный в лечебнице месяц, не дала мне тотчас же уйти из красивого, обшитого благородным деревом зала. – «И в хорошем обществе ее принято произносить в те моменты, когда кто-то злиться, намекая тем самым, что даже принцессам иногда нужен тот, кто сможет указать им на их ошибки».

— «А вы считаете, что у нас хорошее общество?», — вздохнув, пробормотала я, глядя на строгий мундир, так красиво сидевший на подошедшей к столу единорога кобыле. Ее строгий взгляд пробежался по разбросанным бумагам, внимательно ощупал мою фигурку и переместился на Доттида, подобравшегося при виде начальственной пони.

— «Безусловно», — кивнув, ответил жеребец, напряженно взглянув на подошедшую к нам кобылу. – «Чем я могу служить вам, госпожа управляющая?».

— «Какие-то проблемы, мистер Доттид?», — несмотря на строгий вид, внушавший уважение каждому в этом зале, при виде Доттида взгляд строгой кобылы смягчился, а голос, до того отдававший распоряжения клеркам с лязгом хорошего капкана, прозвучал скорее покровительственно, чем недовольно. – «Вы уже закончили с этим посольством, мисс Раг?».

— «Боюсь, что в процессе заполнения бумаг возникли препятствия непреодолимого свойства», — быстро заверил свою начальницу единорог, бросая взгляд на сидевших в зале клерков. Никто из них уже не посмеивался, и каждый вернулся к работе, трудолюбиво внося информацию из самых разных журналов, свитков, гроссбухов и книг в длинные свитки, отправлявшиеся в тележку молодого разносчика, шустро скакавшего с этажа на этаж. – «У миссис Раг не оказалось документов, необходимых для заполнения верительных грамот, и всех необходимых бумаг. Однако я уверен, что мне удастся убедить ее не опускать крылья, и вместе мы сможем найти выход из сложившейся ситуации. Каким-нибудь образом».

— «Это абсолютно неприемлемо!», — возмутилась кобыла, с осуждением поглядев на мою фигурку, словно это я была виновата в том, что мое имя никак не могло войти в соприкосновение со стандартами эквестрийской административной машины. – «Вы остановились на верительных грамотах? Значит, стоит полагать, что к прочим документам вы еще даже не прикасались?».

— «Боюсь, что так».

— «Можно подумать, это я виновата в том, что мое имя не вписывается в ваши правила!», — рыкнула я, резким рывком затягивая ремешки седельных сумок, прижимая их к бокам, и твердо намереваясь покинуть это место, чтобы больше никогда сюда не приходить. В конце концов, после этой войны образовалось достаточно сослуживцев, которых можно будет переквалифицировать в неспешных, но хорошо вооруженных курьеров для доставки особенно ценных бумаг.

— «При чем тут ваше имя?! В эту графу можно вписать все, что вам заблагорассудится! Как хотите, так можете себя и назвать!», — сердито отрезала важная тетка, нетерпеливо топнув ногой. Скрип перьев и шум голосов, разносившиеся по залу, мгновенно смолкли от стука начальственного копыта. – «Куда важнее остальные бумаги, которые вы еще даже не начали оформлять! Что бы там не воображали себе дилетанты, они не менее важны, чем верительные грамоты, а может быть, даже поважнее этих представительских бумажек, которые никто в расчет не берет. Или вы и вправду думаете, что в наше время правители крупных держав не знают, кто едет к ним с визитом?».

— «Конечно, я понимаю, что визиты послов оговариваются заранее, но…».

— «И как вы думаете, кто договаривается об этом? Правители?», — иронично и свысока поглядела на меня пожилая мегера, заставив меня ощутить себя жеребенком, которому делает выговор строгая учительница, обнаружившая в его знаниях чудовищные пробелы. – «Или вооруженные милитаристы, только и мечтающие, как бы вцепиться друг в друга? Нет, моя дорогая – за все отвечают те, кого вы так презрительно обфыркали, назвав «таким» правительством. Мы проводим всю необходимую работу, за несколько месяцев договариваясь о визите, обговаривая каждый шаг посла, каждого пони или грифона из его свиты, каждый нюанс – иногда, вплоть до одежды или стола. И все это нужно сделать быстро, четко и правильно, а главное – на расстоянии в сотни, а то и тысячи миль! Представляете, какие усилия требуются от тех, кто это готовит, мисс Раг?».

Склонив голову чуть на бок, кобыла обозрела мою фигурку и, видимо, удовлетворившись обалделым выражением на моей морде, продолжила свою лекцию, дикцией и всем своим видом напоминая опытного лектора, передающего свой опыт почтительно внимающим последователям.

— «Наша задача, мисс Раг, заключается отнюдь не в том, чтобы посмеяться над вашим именем, как вы могли бы решить. По сути, именно мы должны организовать ваше посольство. Организовать ваше прибытие в Грифус, прием делегации королем, ее размещение и признание грифонами. Мы должны быть уверены в том, что все будет сделано правильно и не нарушит многочисленных договоренностей между нашими народами, а также не оскорбит принимающую сторону нарушением ее обычаев или законов. Именно поэтому мы проводим многочисленные переговоры с нашими коллегами из Короны, и именно поэтому нам нужны все бумаги, которые попросил предоставить ему мистер Доттид. Что должен он написать товарищу министра иностранных дел в Грифусе по поводу количества пони, готовых прибыть ко двору, чтобы тот мог отдать распоряжения об их размещении и довольствии на все время пребывания при дворе посла? Что скажет о личностях, которые пересекут с вами границу? Быть может, вы на сто процентов уверены в том, что их появление не приведет в ярость благородных господ, горящих жаждой мести? Кажется, с вами должны отправиться и члены Королевского дома – откуда принимающая сторона должна это узнать и подготовить положенное количество прислуги и покоев, не говоря уже о составлении программы их пребывания? Как вы исполните свое посольство, если начнете его с подобных несостыковок, которые могут поставить под угрозу вашу безопасность и безопасность тех, кого вы намерены взять собой ко двору грифоньего короля?».

Молчав, я стояла, ощущая себя оплеванной с ног до головы.

В словах этой пони был свой резон. Они были правдой – страшной, неприкрытой правдой, которую я не замечала, в слепой своей наивности привыкнув путешествовать налегке, ограничившись в лучшем случае неотапливаемой палаткой, а в худшем – тяжелым баулом со спальным мешком. Бравируя проведенными в лесу ночами и привычкой спать на холодке, прикрыв голову шалашиком из еловых веток, я вновь собиралась двинуться в путь «дикарем», словно неопытный турист, рвущийся на дорогие курорты Хургады или Шарм-эль Шейха в таком виде, от которого передергиваются даже местные босяки. Но на этот раз я была не одна – но при этом наивно полагала, что все организуется как-нибудь, само собой.

«И за что же тогда мы бились, если даже мои дети будут вынуждены влачить существование дикарей из северных лесов?».

— «Вы… Вы правы, мисс», — слепо глядя перед собой, я ощутила нахлынувший на меня ужас. В слепом своем высокомерии я едва не устроила настоящий ад для тех, кто отправится вместе со мной в это путешествие в один конец – не это ли должно было стать той каплей, что переполнит чашу терпения всех, кто сталкивался на своем пути с мелкой и глупой пятнистой пегаской? Однако сквозь тяжесть, навалившуюся на мою грудь, уже пробивались нежданные, давно искорененные, казалось, лепестки огня, готового, жаждущего обернуться темным пламенем, бушевавшим в моем сердце еще несколько месяцев назад. Потрескивая, они больно покусывали то, что я пыталась изжить из себя всеми силами – самолюбие и гордыню, которые так и подталкивали меня взвиться на дыбы от сказанных мне слов.

«А разве все, что мы делали, было напрасно? Разве все, через что мы прошли ради других, достойно лишь того, чтобы к нам относились как к нищим, стоящим возле порога?!».

— «Вы правы. Но тогда почему я все еще здесь?».

— «Простите?», — подняла брови строгая тетка.

— «Почему я еще не ухожу отсюда с документами, которые, как вы сказали, должна была подготовить Канцелярия?», — стараясь держать себя в копытах, я подняла голову и пристально уставилась на стоявших напротив меня пони, изо всех сил пытаясь сдерживать голос, вдруг ставший сиплым и звучащим сквозь частокол мелких, судорожно сжатых зубов. – «Почему приказы, которые приходили мне все эти полгода, не требовали от меня подтверждать свою личность, а требовали только убивать – все больше, больше и больше?!».

— «Мисс Раг, вы…».

— «Почему вы называете меня «Мисс Раг», хотя у меня нет никаких документов? Почему комиссия Генштаба, вломившаяся позавчера ко мне в кабинет, точно знала, что идет ко мне, нисколько не озаботившись сбором данных, идентифицирующих мою личность? И почему Канцелярия Ее Высочества оформила этот, и все предыдущие приказы и документы, не заморачиваясь подтверждением личности той, кому они предназначались?!».

— «Мисис Раг», — успокаивающе дотронулся до моего крыла мистер Доттид. Сделал он это, вероятно, лишь потому, что взять меня под локоток у него бы уже не получилось из-за этих самых крыльев, широкими простынями топорщившихся у меня возле боков. – «Я уверен в том, что…».

— «А вот я уже не уверена, мистер Доттид!», — рыкнула я. Огонь самолюбия все же прорвался сквозь тщательно выстраиваемые барьеры и радостно гудел, пожирая труды психиатров, которыми я по праву могла бы гордиться, принимая посильное участие в возведении этих баррикад. Двинувшись к столу, я рывком копыта разметала по столу толстую пачку, высыпав переполнявшие ее листы и распрямленные куски свитков, остановившись на первом же документе, попавшемся мне на глаза. – «Вот! Поглядите! Для того, чтобы пасифицировать кусок северных лесов, размером не уступающий Центральной Эквестрии, никому и в голову не пришло проверять, есть ли у одной глупой пятнистой кобылки «Разрешения на рыбную ловлю». А это что? «Удостоверение о прохождении курсов первой помощи на земле, на воде и в воздухе»? Как мило… Скажите, госпожа управляющая, наведение переправы через громадную реку требует прохождения этих курсов? А почему тогда прославленные генералы даже не почесались, когда утверждали мой план контрнаступления и охвата Короны, совсем забыв о том, что я не сертифицирована в первой помощи? Почему мы брали Грифус, платя за это своей кровью, жизнью и будущим лишь для того, чтобы узнать, что без бумажки о курсах рыболова, blyad, мы, оказывается, вообще не рождались на свет?!».

— «Признаться, я никогда еще не думал об этом с такой стороны», — несколько нервно откликнулся единорог, когда отзвенели последние звуки моего выкрика, которым все-таки завершилась моя маленькая, импульсивная речь. Конечно, я была не права, вываливая ее на тех, кто, как и я, подчинялся приказам, неукоснительно следуя пунктам ДиФО[2], но не смогла удержать внутри горячее пламя, брызжущее искрами подпитывавшей его обиды. Судорожно вздохнув, он вдруг рванулся к столу и принялся лихорадочно собирать высыпавшиеся из папки бумажки. – «Погодите-ка… Не может быть… Мы должны поглядеть в конец этого документа!».

— «Зачем?».

— «Обязательно!», — в зале установилась хрупкая тишина, прерываемая лишь едва слышным шелестом бумаг, переворачиваемых копытами единорога. Сжавшиеся за своими столами, сотрудники канцелярии блестели на нас разноцветными бусинами выпученных глаз, следя за нервными движениями своего начальства. – «Это должно быть здесь… Это обязано быть здесь… Нет? Посмотрите вы!».

Выдохнув, я подошла к столу и, сопя, принялась неохотно ворошить бумаги, часть которых просто-напросто слиплась от долгого лежания между кусками картона. Запах затхлости, запах архива коснулся моего носа, совсем не к месту рождая воспоминания о больших полках и пачках медкарт, перевязанный суровой бечевой.

— «Там точно ничего нет? Совершенно? Никаких посланий от принцесс?».

— «Нет, мистер Доттид. Только пустая страница с оглавлением, и кучей пустого места».

— «Это… Хорошо. Наверное», – прошептал взмокший как мышь жеребец, нервно отирая лоб. Увидев недоумевающие взгляды, он повел головой, словно накрахмаленный воротник рубашки вдруг стал ему неимоверно узок. – «Пожалуйста, не обращайте внимания. Просто вспомнился один случай. В тот день нам тоже пришлось попотеть, внося в документацию множество информации, мягко говоря, не относящейся к сути проблемы».

— «Так значит, вы считаете, что надо мной кто-то решил пошутить?», — я ощутила, как мои губы вдруг тронула маниакальная ухмылочка, казалось, прочно забытая за чередой пронесшихся недель. – «Ну что же… Хорошо. Тогда и я пошучу. По-своему».

— «Вы не можете уйти, миссис Раг», — загудела строгая кобыла, глядя на меня сверху вниз. Твердым копытом управляя всей канцелярией, она была не из тех, кого можно было смутить подобного рода ужимками, особенно исходившими от мелкой, пятнистой пегаски. – «Без этих документов посольство попросту не состоится. Вы представляете себе последствия?».

— «Безусловно», — решив не бодаться с адептами пера и чернил, я нетерпеливо дернула крылом, выдернув его из копытокинеза единорога и, обогнув воззрившуюся на меня парочку, потопала в сторону выхода. – «Если я не могу отправиться в качестве посла – я исполню волю повелительницы другим способом. Так, как умею!».

Брошенным камнем проносясь по залам канцелярии, я выскочила в коридор, где остановилась, испытывая непреодолимое желание заорать от злости, растерянности и пугающего ощущения ненужности. Спустя много лет оно снова вернулось, вновь и вновь с пугающей настойчивостью заставляя меня ощущать, как мир пытается выдавить из себя инородное тело, занозой застрявшее в его плоти. После той чудовищной, пугающей ночи я никак не могла прийти в себя, тычась вокруг, словно слепой щенок. Наверное, именно так ощущает себя новичок, едва перешедший от зарядки к гантелям, вдруг оказавшийся на чемпионате по многоборью, и с растерянным видом мешающийся соревнующимся атлетам. Наверное, именно так поступила бы старая Скраппи Раг. Как-нибудь по-другому поступила бы новая. Но я… После всех жутких видений, что обрушились на мой мозг, я ощущала себя потерявшейся, забытой и брошенной – словно глупая секунда, застрявшая между «тик» и «так». У меня было задание – но не было сил даже начать подготовку к нему. У меня было поручение – но что-то все время вставало у меня на пути. Казалось, что я вдруг превратилась в самую настоящую отщепенку, сломавшийся кусочек головоломки, выпавший из общей картины и уже не способный найти дорогу назад. Что я…

«Или же судьба дала мне увидеть этот мир без розовых очков», — мысль была отрезвляющей, как ведро холодной воды, обрушивающейся в пересохшее от хорошей гулянки горло. Слепо бредя по коридору, я остановилась и привалилась к какой-то статуе, чье грозно воздетое в воздух копыто опасно нависало надо мной, словно карающий меч правосудия, готовый обрушиться на голову глупой пятнистой кобылки. – «Что, если та сила, присутствие которой за своей спиной я ощущала все эти годы, решила преподать мне урок и бросила в холодную воду, полагая, что утенок скорее выплывет, чем утонет? Что я к этому готова? Ведь если бы я прилежно учила уроки, которые подбрасывала мне жизнь, то уж наверное обзавелась бы какой-никакой канцелярией и не стояла бы сейчас у стены, ощущая свою беспомощность. Я была бы готова исполнить повеление принцессы, не обнаруживая всю ущербность безумной кобылы, окружившей себя такими же жадными до схватки отщепенцами, с трудом уживавшимися в обществе, созданном пресветлой богиней. Я обещала им…».

Народа в коридоре становилось все больше. Пони шли и шли, желая покрасоваться, желая приобщиться, желая разделить с кем-то свою нужду. Кто-то старался выглядеть завсегдатаем этих ковровых дорожек, кто-то глупо таращился по сторонам, а кто-то сосредоточенно глядел себе под ноги, неся на спинах и выях своих тяжелое бремя, погнавшее их в дальний путь. Они не замечали меня, и лишь самые богатые и знатные, гордо шествовавшие сквозь толпу, одаривали меня презрительными, брезгливыми взглядами – на них я отвечала полнейшим равнодушием, окидывая особо глазастых чуть заинтересованным взглядом профессионального гробовщика, снимающего мерку для очередного гроба. Они презрительно фыркали, но не выдерживали и отворачивались, стараясь не выказать достойную осуждения дрожь.

«Я обещала им Легион – а вместо этого родила лишь собственную банду, не способную существовать без своей создательницы. Не удивительно, что Селестия решила закончить этот фарс, наверняка решив, что время игрушек закончилось, и наигравшаяся в живых солдатиков «племянница» готова взяться за ум. Теперь у нее есть аликорн – настоящий, дремавший все это время внутри ничем не примечательной — и ах, как похожей на нее! – единорожки, который готов начать свое обучение, не рискуя при этом достоинством облаченных властью принцесс. Рогокрылая правительница будет набираться опыта и сил, еще не являясь пока, подобно наставницам, оружием массового уничтожения, и в этих условиях им уже не до глупой пятнистой пегаски, не оправдавшей их доверия и способной лишь разрушать. Меня отправили в Грифус – и черт бы их всех подрал, с этой точки зрения, они выбрали наилучшее решение. Паршивая овца отдаст свой последний клок шерсти[3] и закончит свою эпопею, оставив после себя лишь воспоминания об очередном зарвавшемся фаворите».

Мысль катилась все дальше и дальше, как в былые времена, с гладкостью санок летя по холодному, обессиливающе-ледяному пути самобичевания. Я ощущала, что буквально упиваюсь обдумыванием своих ошибок и неудач, не заметив, что уже давно стою на месте, слепо глядя на чью-то грудь, скрывавшуюся под светло-синей рубашкой и галстуком, чей узел уткнулся мне в нос. Подняв глаза, я встретилась взглядом с их отражениями – черными пуговицами, так похожими на глаза бездушных детских игрушек или зрачки видеокамер, лишенных даже подобия настоящей души.

— «Ну, привет».

- «И тебе привет, Ник», — настороженно откликнулась я, стреляя глазами по сторонам на расфранченную толпу, обтекавшую наши фигуры, замершие у основания ведущей в бальный зал лестницы – «Вот уж не ожидала встретить тебя в этом месте».

— «Документация, Раг. Документы и их оформление требуют времени», — пожал плечами жеребец, не спуская с меня взгляда черных, внимательных глаз. Стоя так близко, я вполне понимала наших четвероногих потомков, считавших взгляд одержимых достаточно жутковатым. – «Думаю, ты и сама набегалась с ними, когда формировала этот твой Легион. Вот и мне пришлось вспомнить все о своей прежней службе. Клянусь господом, я столько не писал со времен учебы в нашей академии!»

— «Оу. Ты учился в академии?», — что ж, теперь стало понятно, что даже тот, кого я считала забавным дополнением в своей компании, кем-то вроде приехавшего из дальних краев соседа по дому, вдруг оказался на голову, на десять голов выше и умнее меня и пойдет дальше, чем я могла бы мечтать.

— «В полицейской академии, Раг», — нахмурился Маккриди, снова с подозрением оглядев стоявшую перед ним кобылку в поисках скрытой насмешки. – «Ты же сама об этом говорила перед праздником… Что с тобой случилось?».

— «Все в порядке. Все в полном порядке. Удачи с этим», — поспешно откликнулась я, делая шаг назад и, обогнув стоявшего передо мной земнопони, попыталась поспешно ретироваться, но остановилась, почувствовав, как натянулся мой хвост, придавленный чьим-то копытом.

— «Эй, ты не выглядишь так, будто и впрямь все в полном порядке», — покачав головой, жеребец перехватил меня за крыло (ну вот чего им всем так дались мои нелепые порхалки?!) и решительно двинулся в сторону выхода, не слишком быстро, но уже уверенно семеня на трех оставшихся ногах. – «Не пойми меня неправильно, Раг, ты выглядишь просто супер, на сто десять процентов, но вот выражение на твоей морде…».

— «И чем это оно тебе так не понравилось?!», — попыталась было заостриться я, но тотчас же потухла, почувствовав себя бунтующим подростком под слишком взрослым, слишком понимающим взглядом черных глаз. Они выбивали меня из колеи – казалось, я гляжу в свое отражение, видя за их бессмысленным блеском чей-то тяжелый, умный, старый взгляд много повидавшего существа. Раньше я не замечала подобного — но что я вообще замечала в этой жизни, кроме своих желаний и глупых эмоций, простых, как жизненный путь инфузории-туфельки?

— «Вот это и не понравилось», — вновь взглянув на меня, непонятно высказался земнопони, волоча по коридорам дворца. Прискорбно быстро закончившись, они сменились проспектом Двух Сестер, затем извилистой улочкой на одной из нижних платформ, приведя нас к высокому пятиэтажному дому из красного кирпича. Словно перенесенный сюда прямиком из Мейнхеттена, он приветствовал нас скрипом деревянных ступеней и половиц, едва заметным сквозняком из поперечно разделенных окон, и ярко освещенной комнатой-студией, в которой, по-видимому, и проживал притащивший меня в нее жеребец.

Ну просто затравка для какого-нибудь классического триллера с насилием и расчлененкой.

— «Присаживайся», — осторожно сняв со стула кипу больших и на вид достаточно тяжелых книг, Ник перенес их на кровать, куда отправились и загромождавшие стол свитки. Взамен них на его поцарапанной, лишенной полировки поверхности появилась пузатая бутылка зеленоватого стекла и небольшая коробочка, в которой я с удивлением увидела маринованные оливки. Сполоснув в мойке пару стаканов, Ник скрылся за дверью, оставив меня в одиночестве разглядывать большие пюпитры, расставленные вдоль каждой стены. Карандашные наброски на них были достаточно схематичны, но все же позволили мне опознать униформу для пони на каждый сезон, какие-то схемы и списки, а также самый настоящий флаг, на котором кто-то попытался изобразить традиционный символ Эквестрии в виде двух аликорнов, вписанный в лавровый венок, лежащий поверх синей линии, горизонтально перечеркнувшей знамя страны. Художник явно не блистал талантами, но старался изо всех сил, судя по полустертым следам карандаша, отмечавшим следы первоначальных набросков.

— «Симпатично, верно?», — вернувшись, Ник поставил на стол бокалы, до середины наполненные льдом. Его глаза прошлись по мольбертам, после чего метнулись к окну и, убедившись в том, что оно было по-прежнему лишь приоткрыто, вернулись ко мне. – «Присаживайся, Раг. Теперь моя очередь проводить сеанс психотерапии».

— «Мне запретили пить, Ник».

— «Зато не запретили мне, а поскольку в одиночку пить глупо, то мне нужен еще один понимающий собутыльник. Поможешь с этим?», — заметив, что я невольно сделала шаг к столу, он приглашающе похлопал хвостом по стулу и ловко, одним движением бабки, выдернул из бутылки деревянную пробку, с бульканьем опорожнив ее в оба стакана. По комнате разлился аромат корицы со сладкими нотками ванили, заставивший меня шумно потянуть в себя носом. – «Присаживайся, подруга. Льда у мисс Кранчкарпет не много, зато есть оливки, а еще – хорошая компания, которую мы можем расширить».

— «Ну уж нет. Я просто рядом посижу», — буркнула я, присаживаясь на стул и стараясь смотреть куда угодно, кроме стакана. Наполненный густой жидкостью цвета темного меда, он призывно блестел круглым боком, так и маня подхватить его под бабку ноги, поднимая в веселом тосте.

Вот только веселья в этот день было мало.

— «Посиди. Расскажи, что с тобою случилось», — согласился Маккриди. Пригубив свой напиток, он задумчиво покачал бокал, позванивая кубиками таявшего льда. – «И не говори мне, что ничего не произошло. Как ты сама мне недавно сказала, мы с тобой видели много дерьма в той жизни, поэтому не пытайся мне заливать про то, что у тебя «все О.К.», и жизнь полна бабочек и порхающих фей».

— «А ты прямо психологом заделался, да?», — чуть более резковато, чем следовало, огрызнулась я, всей душой ощущая непреодолимую тягу к стакану, с которой он тянул к себе мои копыта, уже подрагивающие от желания подхватить прохладный стеклянный бочок.

— «Просто я слишком долго был полицейским. Наверное, даже хорошим», — пожал плечами жеребец, вновь прикладываясь к бокалу. Он пил свой напиток небольшими глотками, не торопясь и давая ему поблекнуть, смешавшись с водою из таявшего льда. – «Но долго, очень долго. Я видел такие же глаза, как у тебя, Раг — у тех, кто стоял на ограждениях моста Ричмондовской автострады. И клянусь богом, я делал то, что должен. Я спасал их – всех, кого успевал спасти».

Он протянул ногу и копытом послал в мою сторону тяжело загудевший бокал, с солидной инерцией проехавшийся по вытертым доскам.

— «Ты изменилась. Вернувшись откуда-то, где скрывалась почти месяц, ты вернулась какой-то другой. Перестала ходить по барам и кабачкам. Стала осторожнее и спокойнее. Взрослее. Странной. Пугающей».

— «Не ты первый это говоришь», — судорожно вздохнула я, глядя в донышко, окрашенное янтарной влагой. Густая жидкость ухнула в пищевод, заставив судорожно скривиться, пытаясь протолкнуть воздух в болезненно сжавшуюся глотку. Когда я вообще успела поднять этот стакан? – «Значит, следил за мной. Вынюхивал».

— «Это говорю не я. Это говорят пони», — хмыкнув, Ник сделал копытами знак отпивать понемногу, не спеша, после чего вновь наполнил опустевший бокал. – «Я? Я же был полицейским, не забывай. Ты даже не представляешь, сколько можно узнать, просто разговорившись с каким-нибудь пони. Они все говорили, что ты изменилась. И не всем это нравится. Ох как не всем».

— «Чтоб… Тебя…».

— «Закусывай, Раг. И пей небольшими глотками», — увидев, как содержимое очередного бокала без звука проваливается в собеседницу, синий земнопони вновь подлил мне своего адского пойла. На этот раз жидкость едва тронула кубики льда, тонкой, на два сантиметра, лужицей покрыв дно бокала. – «Твоим старым друзьям не нравится происходящее с тобой. Они за тебя переживают. Что же до меня… У тебя глаза человека, уставшего жить. Поверь моему опыту, Раг: пройдет очень мало времени, и ты не выдержишь».

— «И встану на перила моста?».

— «Ты уже стоишь на них, малышка», — покачал головой бывший коп. Мне вдруг показалось, что он был рядом со мной не один, что какая-то большая, темная фигура незримо находится рядом, окутывая нас тенью, словно черным плащом. – «И я хочу добежать до тебя раньше, чем ты сделаешь последний шаг в пустоту».

— «Знаешь, а ты молодец», — выслушав мой рассказ, задумчиво пробормотал Маккриди. Слушая меня в начале с напускным, как мне казалось, интересом, подобным фальшивым улыбкам всех выходцев из Нового Света, мало-помалу он увлекся рассказом, и к его окончанию разглядывал уже не меня, а бутылку, показавшую за это время свое впуклое дно.

И не пытайся меня убедить, Твайли, что такого слова не существует! Вы, рогатые умники, придумали уже достаточно слов, к которым просто забыли или не смогли подобрать достойную пару!

– «Все, что ты совершила, тянет на правительственную награду – медаль почета[4], как минимум, не говоря уже о пурпурном сердце[5]».

— «Ага. Первый приз прямо тут выдают, или нужно куда-то идти?».

— «Нет, я серьезно. Имея зачаточные представления про организацию военизированного формирования, создать его на пустом месте, да еще и поучаствовав в двух конфликтах…», — покачав головой, Ник снова опустил взгляд на бокал, гипнотизируя крошечные, не больше наперстка, кусочки льда, плавающие на поверхности его напитка. – «Не удивлен, что это так на тебе отразилось. И, кажется, понимаю, почему все привело к нашему с тобой разговору».

— «О, неужели?», — в отличие от настроившегося на философский лад земнопони, меня початый напиток лишь возбудил, приведя в какое-то растрепанное, вздорное состояние, которое обычно приводит лишь к ссорам и взаимному мордобою.

— «Ты слишком мало общаешься с пони».

— «Чееееегоооо?!», — я вытаращилась на сидевшего напротив меня Ника, словно у того на спине появились крылья, а на лбу вдруг вырос самый настоящий рог. – «Я? Мало общаюсь?! С пони?!!».

— «Не с теми пони, с кем должна общаться по службе. Этого мало. Послушай, Раг, хочешь, дам тебе хороший совет?».

— «Нуууу…» — несмотря на кипящее внутри меня желание послать куда подальше этого умника, под стаканчик какой-то выжигающей горло бурды пытавшегося строить из себя крутого психотерапевта, я все же нашла в себе силы прикусить язык, вспомнив свою любимую поговорку. Да, было обидно, что под видом желания заняться моими проблемами, этот негодяй решил просто напиться, вырвавшись из-под контроля бдительной супруги. Еще обиднее было то, что он просто-напросто использовал мой подход, нагло скопировал и обернул против меня… Но все же, я сдержалась. – «Порази меня. Попробуй».

— «Обдумай свои стандарты».

— «Ээээ…».

— «Ты поставила себе слишком высокую планку», — увидев, что я подвисла, пытаясь понять, что именно имелось в виду, Ник вновь потянулся к бокалу, но передумал и демонстративно налил мне еще, вытряхивая в мой стакан все, что оставалось в бутылке. Не сводя с меня глаз, он отставил ее в сторону и приглашающе приподнял свой, внимательно следя за тем, как я подношу напиток к губам. – «Задала слишком высокий стандарт. Поэтому каждая неудача приводит тебя в такое отчаяние».

— «Ник, это жизни пони! Жизни, понимаешь?!».

— «Лучше, чем ты себе представляешь. Но ты говорила, что в прошлой жизни была парамедиком, так?».

— «Нууууу… Допустим».

— «И как часто тебя охватывало отчаяние, когда, несмотря на все твои усилия, пациент умирал?».

— «Ну… Бывало».

— «Но ты с этим справилась?».

— «А что было делать?» — вздохнула я. Мерзкая, вонявшая спиртом жидкость была натуральнейшим самогоном, хотя кое-какие ванильные нотки, вкупе с коричным запахом, позволяли смириться с этой карамельной бурдой. – «Знаешь, как говорили в наши дни? «Для того, чтобы понять, верно ли ты выбрал профессию, нужно отработать в медицине три года. Если через три года ты не уйдешь – то останешься в ней навсегда». А я проработала там гораздо, гораздо дольше… Ну, то есть не я. А тот, кто пришел в это тело».

— «Если верить докладу Американской Ассоциации Парамедиков, эту работу следовало менять через пять лет. Иначе – необратимые изменения в психике, свойственные военным, пожарным, полицейским и прочим храбрым ребятам, которые защищают покой нашей великой страны», — провозгласил жеребец, вслед за мной поднимая бокал в ироничном салюте. – «За тех, кто бережет покой мирных граждан!».

— «Ага. За них самых», — я влила в себя остатки этой земнопоньской бурды и разочаровано заглянула в бутылку. – «Скажи, Ник, а у тебя никогда не было желания бросить все и уйти?».

— «Было однажды. Но я с этим справился».

— «А как? И почему?».

— «А кто еще понесет на себе эту ношу, Раг?» – кажется, абсолютно искренне удивился Маккриди. Уже порядком набравшись, он нетвердым копытом ткнул в намалеванный флаг. – «Видишь эту тонкую синюю линию? Это символ! Это все, что отделяет общество от анархии, и каждая точка в этой линии – это каждый из нас. Понимаешь? Синяя – для полиции, красная – для пожарных…[6]».

— «Понятно. Но мне-то что теперь делать?».

— «Мне кажется, лучшим решением будет взять паузу. Подумать. Оценить свои силы», — несмотря на некоторую смазанность речи и нечеткость движений, по виду Ника нельзя было сказать, что мы с ним только что уговорили бутылку какого-то зернового самогона, что навело меня на определенные мысли по поводу синего жеребца. – «Этот ваш конфликт закончился, и ты можешь с легкой совестью уйти в отпуск. Или попросить временного отстранения от несения службы».

— «Уйти? Да еще и в отпуск?», — невесело рассмеялась я, разглядывая этикетку на бутылке. Выполненная на чем-то крайне примитивном, она сообщала, что мы наслаждались вкусом настоящего кукурузного виски «Дикий Пегас», подтверждая это заявление смазанным изображением какой-то фигуры, пролетающей над ратушей среднестатистического городка. В целом, зернистое черно-белое изображение могло принадлежать и пегасу, но точно утверждать это было бы слишком смело, и я не побилась бы об заклад, что эта неведомая хрень не была большой летучей мышью или какой-нибудь зеброй, чья полосатая фигурка вдруг повернула голову и уставилась на меня с шершавой, украшенной потеками жидкости этикетки.

«И зачем мы только так напились?».

– «Да ты знаешь, что эти олухи без меня учудят за первый же день? С них же глаз спускать нельзя. Жеребцы ну просто как дети малые, а кобылы, глядя на них, быстро становятся такими же, если не хуже!».

— «Но чем ты им поможешь, если загонишь себя, словно лошадь?», — взяв копытом бутылку, Ник покачал ее перед глазами, убеждаясь, что в ней не осталось ничего, что заслуживало бы нашего внимания. Зебра на этикетке недовольно скривилась и ухватилась всеми четырьмя ногами за рисованную рамку картины, заставив меня выпучиться на происходящее не хуже одной из любимых лягушек Флаттершай. – «Слушай, Раг, а сколько тебе вообще лет?».

— «Я бы не хотела об этом говорить».

— «Ну, а все-таки? Мне вот шестьдесят три, но теперь я оказался на месте тридцатилетнего бедолаги, польстившегося на легкие деньги того сумасшедшего Доктора Зло, или как там его по-настоящему звали. Не спорю, это большой плюс, когда спину не ломит после дождя, яйца стучат как бильярдные шары, а струей можно раскалывать унитазы – но все же я должен быть уверен в том, с кем собирался напиться».

— «Ты раскопал данные о том, кем был прошлый Ник?!», — информация, вольно или невольно выболтанная мне земпнопони, была слишком важной для того, чтобы я продолжала таращиться на свой глюк, заставив меня отвести глаза от бутылки. – «Но как?!».

— «Я был полицейским, Раг, не забывай. А в этом мире сделать это было не сложнее, чем в старом», — нахмурившись, жеребец уставился на этикетку, словно увидев ее впервые. – «Бедный ублюдок был не самым порядочным пони, и я скажу тебе, что он заслужил то, что с ним произошло. Но в конце он даже раскаялся, поэтому… Ладно, хотя бы намекни, чтобы я знал, можно тебе такое рассказывать, или нет».

— «Нууу…».

— «Ну ты хотя бы колледж закончила?».

— «А когда в эти ваши колледжи принимают? Ну, после какого класса, я имею в виду?».

С трудом отвлекшись от бутылки, Ник внимательно уставился на меня. Я? Я все так же таращилась на наклейку, с трудом давя желание закатиться в пьяном хохоте, не в последнюю очередь спровоцированном мелкой полосатой фигуркой. Сбежав с наклейки, она переместилась внутрь бутылки и теперь пыталась из нее выбраться, бесшумно ругаясь и понемногу расплываясь, словно коптящийся на огне зефир.

— «Слушай, а что это мы вообще такое пили?», — наконец, с трудом сообразив, что мы вступили на слишком скользкую дорожку, которая вполне могла привести нас к совершенно невероятным последствиям этого «разговора по душам», узнай Ник сколько мне лет, я решила сменить опасную тему для разговора на что-то более нейтральное. – «На вкус словно какой-то дешевый самогон. Ноги дрожат, и во рту словно пегасы насрали… Ты вообще откуда это взял?».

— «Нравится? Это виски. Мой!», — с гордостью выкатил грудь Ник, заставив меня усмехнуться. Из какого времени бы ни пришел жеребец, к какому бы виду ни принадлежал и сколько бы ему ни было лет – он всегда оставался подростком. С возрастом менялись лишь размер причиндалов да цена игрушек, часть которых обязательно тащилась в постель. – «Я долго думал, куда бы потратить ту премию, которую мне заплатили за строительство генерального штаба, советовался с многими пони и, наконец, решил приобрести долю одного заводика рядом с Мейнхеттеном, а те деньги, что остались после консультации по сооружению этих твоих мортир, вложил в его модернизацию. Таким образом, вместо бесполезного сидра, в огромных дубовых бочках у нас бродит настоящий кукурузный виски. «Дикий Пегас» — к твоим услугам!».

— «Ааааа… Что-то это название мне напоминает…», — призналась я, настороженно глядя на странную фигуру, появившуюся из горлышка бутылки. Протиснувшись через узкое отверстие, она стала похоже на небольшое, компактное привидение, сходство с которым усиливалось из-за узкого и длинного хвоста, в который превратилась нижняя часть ее тела. Повиснув над горлышком, она принялась покачиваться, ожесточенно жестикулируя в сторону Ника.

— «Я подумал было назвать его «Дикой Индейкой», но, увы, не получилось[7]», — признался жеребец, с трудом отрывая взгляд от мутного стекла и нетвердой ногой взмахивая над бутылкой. – «Оказывается, пегасам это выражение почему-то показалось очень оскорбительным, поэтому пришлось импровизировать».

— «А «Дикий Пегас», значит, нет?», — затрепыхавшись на ветерке, поднявшемся от взмаха копыта, полупрозрачная фигурка алкогольного привидения полетела в сторону плакатов и схем, расставленных на мольбертах, оставляя за собой шлейф забавно закручивавшейся в воздухе черной пыли.

— «Окружная комиссия по стандартам единодушно приняла это название, хотя, клянусь богом, я просто хотел пошутить», — пожал плечами земнопони. Я вдруг заметила, что его взгляд движется в том же направлении, куда улетела неведомая бутылочная хрень. – «Но раз им понравилось, то я не против. Так даже забавнее, если подумать. Моя личная торговая марка, черт возьми!».

— «Поздравляю».

— «А я – тебя. Назначение послом в Грифус…».

— «Лишь способ избавиться от меня. Не больше», — вздохнув, я покачала копытом опустевшую бутылку. Этикетка на ней все еще оставалась девственно чистой, лишившись букв и изображения, сложившихся в полупрозрачную сущность, с тихим шорохом всосавшуюся в одну из стен. К моему большому облегчению, кстати. – «Ты просто не варился во всем этом, Ник, поэтому не знаешь всей подоплеки происходящего».

— «Так расскажи мне».

— «Не могу», — неохотно ответила я, вздрагивая от шелестящего звука, раздавшегося где-то над головой. Словно мышь пробежала по перекрытиям, задевая лапками скопившийся мусор. — «Это не мои тайны. Я обязана всем нашим правительницам – всем, включая свою жизнь. И это не метафора, как ты мог бы подумать. Но кажется, я исчерпала свою полезность, поэтому меня решили использовать в последний раз – отправив к этим самым грифонам. А еще – лишив меня таблеток и запретив консультироваться с психиатром».

— «И зачем же им так делать?».

— «Потому что я…», — воспоминания приходили и уходили легко в этот день. Что-то страшное коснулось меня в эту ночь. Замкнувшись в себе, я с ужасом поняла, что холма, который я насыпала поверх железобетонного бункера, где под сотней замков похоронила воспоминания о произошедшем, больше не существовало, и из разверзнутой раны, курясь, поднимались в небо столбы черного, жирного дыма. Моя нога сама потянулась вперед, пытаясь найти на столе что-то острое, нож или осколок стекла, чтобы вонзить его в дрожащую плоть, с криком и кровью вырезая из нее запах пожара и вопли несчастных, попавших под ржавые железяки, превратившиеся в кривые ножи. Безумный полет стального тела, опаляющую ярость солнца и холодную, необоримую силу луны. Невесомость обнаженной души и все, что было сказано, было сделано, что было…

Было всего лишь кошмаром.

— «Раг. Ты меня слышишь? Ра-аг!».

— «Д-да. Слышу», — запинаясь, ответила я. Кажется, эта настойка из кукурузных очисток и помета летучих мышей все же подействовала – иначе отчего бы так закружилась моя голова, наполнившись тревожным грохотом видений. – «Слушай, у тебя еще бутылка есть?».

— «Есть», — даже порядком набравшись, Ник сохранил определенную ясность мысли и связанность речи, выдавая тем самым недюжинный опыт в подобного рода посиделках. Спрыгнув со стула, он добрался до сундучка у изголовья кровати и, выудив из него очередную бутылку, по относительно прямолинейной траектории вернулся обратно к столу. — «Раг, сейчас я не полицейский. Я просто хочу тебе помочь. Но и тебе придется помочь мне. Понимаешь?».

— «Я же тебе рассказала…».

— «Да, рассказала. Не все, конечно, но я многое понял», — усмехнувшись, земнопони вновь наполнил наши бокалы. На этот раз бутылка была прозрачной, массивной, с четырьмя гранями, придававшими ее содержимому куда более респектабельный, «элитный» видок. – «Выходит, у тебя сложились определенные взаимоотношения с этими богинями-принцессами? И теперь ты боишься, что они от тебя отвернулись? Или ты боишься их подвести?».

- «Они…», — под внимательным и даже подозрительным взглядом жеребца я ухватила бокал, махом влив в себя его половину. Пострадав, как человек хороший, лицом, я выдохнула через нос щипучий, заставлявший слезиться глаза воздух, и потянулась за оставшимися оливками, сиротливо лежавшими в порядком опустошенной моими набегами миске. – «Госпожа решила, что я недостойна, Ник. А вчера это признала и ее сестра. Верховный диарх всея Эквестрии».

— «И это привело тебя в отчаяние?», — несмотря на все заверения сидевшего напротив меня жеребца, я чувствовала некоторую шаблонность в его речи, которая, впрочем, не вызывала у меня отторжения или протеста. Не знаю, чему он учился в этой своей академии, но учился он явно на совесть. Или, что было не исключено, он не сильно-то и привирал, когда говорил про свой возраст и выслугу лет. – «Что ж, понимаю. И это опять возвращает нас к началу нашего разговора. Как я уже сказал, тебе нужно пересмотреть свои приоритеты и образец для подражания. Эти принцессы – они достойные женщины, клянусь богом, но знаешь, мне кажется, что они… Как бы это сказать…».

— «Чересчур идеальны?».

— «Вот! Точно!», — почему-то обрадовавшись моей поддержке, Ник поднял свой бокал и не опускал его до тех пор, пока я не выдула до дна остававшийся в моем собственном виски. – «Они – замечательные образцы для подражания, но ведь нельзя сразу, вот так вот, стать принцессой».

— «Аликорном невозможно стать! Им можно только родиться!», — не подумав о последствиях, почти инстинктивно отрезала я.

— «Как бы то ни было», — удостоверившись, что я пью, а не облизываю для вида бокал, Ник тоже приложился к спиртному, по-видимому, не заметив моей оговорки, которую выдал мой болтливый язык. Похоже, эта кукурузная бурда была гораздо коварнее, чем мне казалось вначале. – «Невозможно сразу стать капитаном полиции и управлять полицейским участком. Для этого нужно пройти долгий путь от новичка до матерого ветерана, а если слишком быстро бежать, то рано или поздно упадешь, переломав себе ноги. Но что хуже всего – ты можешь подвести тех, кто доверился тебе».

— «Но что же тогда мне делать?».

— «Стать достойной».

— «Всего-то?», — разочарованно протянула я, наливая себе виски под озабоченным взглядом земнопони, на лбу которого пролегла недоуменная складочка. – «Как у вас, американцев, все просто! Главное, улыбайся и говори, что все О.К.!».

— «Потому что мы стараемся не напрягать окружающих своими проблемами», — вполне серьезно ответил мне жеребец, неуверенно поднося к своей морде недопитый бокал. – «Мы улыбаемся, говорим, что все О.К. – даже если у нас куча проблем и все совсем не О.К. Даже больше – нихрена в этой жизни у нас не О.К. Даже близко нету. Но все равно, мы будем улыбаться и идти вперед. Понимаешь? Даже если ты упала, даже если вокруг одно дерьмо и оно уже булькает возле ноздрей – поднимайся или плыви, Раг. Только вперед!».

— «Вперед и вверх», — тяжело сглотнув, прошептала я, глядя на край бокала, искрившийся каплями виски, оставшегося на моих губах. Вечерело, и мягко кружившаяся голова покачивалась вместе с комнатой, неторопливо переваливавшейся с боку на бок, подобно попавшему в шторм кораблю. Саднящее от кукурузного пойла горло напомнило о безумной гонке в северном небе, среди редеющих облаков, а откуда-то сверху доносился неумолчный шорох, похожий на шелест ветра или шепот стелющейся травы. – «Вперед и вверх! Да, Ник?».

— «Хороший девиз для тех, у кого есть крылья», — нетрезвой улыбкой ухмыльнулся мне приятель, едва не опрокинув бутылку, из которой пытался долить мне в бокал. Пришлось подхватить ее, по дороге едва не расплескав свой себе же на грудь. – «Но все равно, летать – это не по мне».

— «Да ты просто не пробовал, трусишка!».

— «Пробовал, когда ты меня таскала», — обвиняющим тоном протянул жеребец, тыча в мою сторону бокалом, плюхнув при этом часть его содержимого в мою посудину. – «И я все еще убежден, что если бы господь пожелал, чтобы люди летали – он непременно дал бы им крылья!».

— «Ты просто оправдываешься», — хмыкнула я, глядя на потолок. Поднять глаза туда оказалось куда как нелегко, поскольку они то и дело пытались продолжить движение головы и провернувшись в глазницах, заглянуть внутрь моей черепушки. Какая-то черная пыль медленно сыпалась из щелей между досками, уже порядком загадив некрашеные кирпичные стены серыми разводами, замысловатыми узорами собиравшимися возле потолка. – «Не суди, пока не попробовал».

— «Может, и оправдываюсь», — как-то слишком быстро согласился Ник. Его копыта дрожали все больше, хотя речь и взгляд оставались почти такими же осмысленными, но глаза… Их блеск стал практически неестественным, а белки полностью скрылись в уголках глаз, заставляя меня отводить взгляд от этих жутковатых черных гляделок.

«Так вот, значит, как я выгляжу, когда напьюсь…».

— «В твое отсутствие я общался с правительницами этого мира. И они показались мне вполне разумными дамами», — продолжил тем временем жеребец. Смерив меня подозрительным взглядом, он зачем-то внимательно осмотрел и даже обнюхал горлышко бутылки, после чего снова плеснул мне в бокал и, не отрывая от него взгляда, подтолкнул ко мне новую порцию виски. – «Клянусь, если бы сенат или команда президента состояла хотя бы на десять процентов из подобного рода людей, мы бы уже принесли демократию и процветание всему чертовому миру. Может, ты просто неправильно их поняла?».

— «Меня отстранили от командования Легионом», — горько булькнула я, вновь обжигая рот янтарной жидкостью. На этот раз она показалась мне еще более отвратительной и еще более вяжущей рот, – «И перевели на должность секретаря Лунного Двора. Как я еще должна была это понять?».

— «Оу. Тебя решили сделать… Типа… Советником президента? И ты этим еще и недовольна?!», — удивленно вылупился на меня Ник, порождая необоримое желание врезать ему по башке за тупорылые ассоциации, выстраивавшиеся в мозгу представителя «исключительной нации». Бывшего представителя, если быть точной. – «Нет, ты точно их неправильно поняла!».

— «Ник, не компостируй мне мозг! Я их отлично поняла!», — начала заводиться я, но тотчас же получила наполненный виски стакан, который сидевший напротив меня жеребец настойчиво сунул под патетически воздетое копыто. – «Просто я стала слишком опасна, слишком самостоятельна – и поэтому меня нужно взять под контроль».

— «Ну, ты сама это сказала», — пожал плечами Маккриди, переводя взгляд с меня на бутылку, словно оценивая, влезет в меня ее содержимое, или нет. – «Но я уверен, это не увольнение, а перевод с повышением. Тем более, в твои годы… Да, кстати – сколько ты сказала тебе лет?».

— «Святое подхвостье принцессы!», – рассердившись, я стукнула копытом по столу, и ухватив бокал, махом влила его в себя, после чего с сипением втянула обжигающий воздух, глупо выпучив глаза. – «Я не говорила, хитрый ты коп!».

— «Ты произносишь это словно какое-то ругательство», — покровительственно усмехнулся жеребец, вновь наполняя бокалы. Выудив из розетки одну из последних оливок, он забросил ее в рот, но скривился недоуменно покосившись на меня, и снова прополоскал виски рот. – «А на самом деле это сокращение от «патрулирующий констебль»[8], и ругательством никогда не являлось. И между прочим, могла бы и просто сказать: «Господь и все Его ангелы!», а не то, что ты там произнесла. Ты становишься все более и более пони, Раг».

— «А ты пытаешься протащить сюда это человеческое… Человеческие верования!».

— «А знаешь, что?», — вначале нахмурившись, Ник вдруг просветлел мордой, и залихватски хлопнул бокалом по столу. – «Да я тут церковь построю! Вот прямо сейчас возьму, и заложу первый камень!».

— «Серьезно?», — пьяно рассмеялась я, хватая последнюю оливку, пока ее не утащил мой синий во всех смыслах этого слова собутыльник. — «Пока мы с тобой только закладываем за воротник. Да и вообще, как ты собрался объяснить этим добрым и хорошим пони то, какое отношение к ним имеют африканские приключения древних евреев?».

— «Раг, в этом Богом проклятом мире есть вообще хоть какая-нибудь вещь, которую ты не смогла бы опошлить?!».

— «Х-ха! Это же мне говорили родственники! Или принцессы? Не помню…», — чувствуя, как меня развозит все больше и больше, захихикала я, перекатывая во рту оливку, похожую на кусочек пресного мыла. И не спрашивай, откуда это я знаю, Твайлайт – своему сатрапу и тирану я еще припомню намыленный рот! – «Просто я умирала. Я умерла. И я видела, пусть и краешком глаза, Небесные Луга. Принцессы проводили меня, несмотря на то, что я натворила. Несмотря на то, что я сделала с ними. Тут нет места страху – только любовь!».

— «Ага… Особенно к младшей из этих правительниц», — вернул меня с неба на землю синий земнопони. – «Раг, ты слишком... Опонячилась. Вот».

— «А ты…», — обижаться было скучно и лень. Тем более, что в чем-то он был прав – не этого ли состояния души и тела всеми силами я пыталась достичь? Погоняв во рту кашицу, оставшуюся от оливки, я от души налила себе Дикого Пегаса. Странно – мне вдруг показалось, что я уже где-то видела это пойло и кажется, даже пила… Да ну, нет, бред какой-то. – «А ты, вместо того, чтобы религиозную вражду разжигать, лучше объяснил бы мне принцип работы канцелярии вашего участка. А то что я ребятам после себя оставлю? Стол, половичок, и каморку?».

— «А, эт пожалуйста! Эт не вопрос, чика!», — Ник попытался было подняться, ткнув покачивавшимся копытом в сторону заваленной свитками кровати, но признавая свое поражение, снова опустился возле стола. – «У меня там все-все написано и задокументировано. Без канцелярии вся работа встанет».

— «Тогда я возьму себе почитать?».

— «Там черновик валялся. Его и бери», — благодушно разрешил земнопони, с пьяным интересом следя за моим крылом. Сложенное втрое на моем боку, оно скрывало свои настоящие размеры, поэтому черные глаза жеребца недоумевающе распахнулись, когда я, не вставая с места, протянула свою порхалку, и двумя перьями, словно пальцами, потащила к себе замусоленный свиток. Развернув порядком изляпанную бумажку, я попыталась вчитаться в расплывавшиеся перед глазами строчки, но вскоре махнула на них копытом, и перешла к спискам и диаграммам.

Похоже, не только у меня были проблемы с письмом с помощью пера.

— «Так, дивизионы… Отделения… Да ты всю службу собрался переделать на свой лад, как я погляжу».

— «Только так можно будет навести и поддерживать прядок в обществе», — с уверенностью опытного сектанта, согласился со мной Ник. – «Лучшие из лучших, и только так!».

— «Ясно-понятно. А что такое «ветвь», и зачем… А, поняла – отделы. А что за Отдел Коммерческих преступлений?».

— «Финансирование преступности, и терроризма. Расследуют финансовые дела. Преступник – это не всегда громила с пушкой или кастетом, Раг», — просветил меня Маккриди. Его глаза остекленели, невидяще глядя на пустую бутылку, словно он полностью погрузился в воспоминания, доставшиеся ему от его симбионта. – «Все чаще это законник с портфелем. Он здоровается за ручку с сенаторами, по субботам играет в бридж с окружным прокурором, и посылает начальнику полиции большую плюшевую игрушку на день рождения его дочери. А в это время, работающие на него люди толкают наркоту в Вестовере или Ривервью, вербуют пушеров, хичеров, и пушечное мясо для банд».

— «Если хочешь, я скажу об этом ма… Принцессе Луне, я хотела сказать», — вовремя прикусив язык, поправилась я, зорко взглянув на Маккриди разбегающимися в стороны глазами. Тот вроде бы ничего не заметил, и я успокоилась, прекращая свои попытки собрать в кучку вращающиеся глаза, двигавшиеся уже абсолютно самовольно, и независимо друг от друга. – «Главное, чтобы не вышло так, чтобы все это дерьмо появилось точно тогда, когда с ним начиналась борьба. Или ее имитация. Были примеры».

— «Нееее, этого не случится», — успокоил меня жеребец, пьяно потрясая копытом, которое безуспешно пытался сжать в подобие кулака. – «Пока я жив, и пока Господь дает мне силы, я их вот так вот за яйца держать буду! Никаких пончиков, никаких бесплатных ботиночек детям, или корзинок с продуктами на Рождество! Полицию должны уважать, а она – быть оплотом закона и дем…Дермок… Вот дерьмо!».

— «Ну, я обычно про нее тоже так говорю», — фыркнула я. Части моего тела уже жили абсолютно отдельно от разума и друг друга, и мне оставалось лишь наблюдать, подспудно удивляясь происходящему. Например, зачем двигавшиеся по столу копыта ухватили пустую бутылку, и каким-то образом прилепили ее горлышко ко лбу, словно надев на несуществующий рог. И как она там только держалась? – «Эй, гляди — я крлева виски! Юх-ху!».

— «Что?».

— «Не надорвись, говорю, качок из Бухенвальда!», — увидев окончательно окосевшего Ника, я поняла, что выиграла, и пьяно затрясла головой, слушая глухой костяной стук, с которым на ней болталась пустая бутылка. – «Смотри, как бы тебя не задавили, старичок. Земнопони – они такие. Большие и сильные».

— «Чтоооо? Мен-ня? Да я в свои шестьдесят двоих как ты скручу, и без поддержки в участок доставлю!».

— «Смотри не помри только, культурист», — продолжала пьяно ржать я, ласково похлопав товарища по голове. – «А то два раза пукнешь – и прощай здоровье. Где я еще такого придурка, который бы со мной так надирался, найду?».

— «Ну все, Раг! Это был вызов!», — не глядя сгребая со стола посуду и свитки, Ник потянулся ко мне правой передней ногой, другой уцепившись за край пахнущего алкоголем стола. – «Ну-ка, давай! Покажи, что вы, армейские, можете!».

— «Ты эт серьезно, что ли?», — вытаращившись на него, я снова позвенела бутылкой. Клянусь, проклятая посудина вытягивала из меня мысли, которые конденсировались за толстым стеклом в виде острого, слегка изогнутого стержня цвета топленого молока. Иначе почему бы мне вокруг мерещилась черная пыль, водопадами просачивающаяся сквозь доски потемневшего от времени потолка. И это шуршание… Этот шум… Зачем же мы так напились?

— «Да-да! Давай, иди сюда, строевая лошадка!», — глумился бывший коп, крутя правым передним копытом, словно разминающийся армрестлер. – «Хочешь, хоть на спор, что уложу тебя вот на этот долбанный стол ровно за десять секунд?».

— «Ах таааак?!», — мне стыдно признаваться в этом даже сейчас, но в тот день или вечер я была абсолютно пьяна, поэтому столь дешевая подначка упала в готовую почву. Постаравшись собрать вместе сепаратиствующие части тела, я постаралась скопировать позу Маккриди, и ухватилась за его ногу. – «Ну, тогда держись! Я год назад одной восходящей звезде легкой атлетики чуть ногу не оторвала!».

— «Вот и посмотрим, с каким жеребенком ты там боролась», — осклабился жеребец, скрестивший со мной путовые суставы. – «Я тебя сейчас об стол так приложу, что дом нахрен рухнет!».

— «Ой-ой-ой! Не пукни, смотри!».

— «Ну, начали. Один… Два… Три!».

*Крррррррак*

— «Дур-рак ты, боцман. И шутки у тебя дурацкие!», — прохрипела я, когда с оглушительным треском все небо сложилось, и рухнуло нам на головы, погрузив в океан клубящейся пыли – черной как самая темная ночь.

Это утро отличалось от остальных.

Возможно, все было из-за того, что сознание возвращалось ко мне медленно и неторопливо, в полной мере позволяя ощутить нарастающую боль в висках, усиливавшуюся вместе с шумом, терзавшим мои скрученные, слежавшиеся ушки. Лавины камней с нарастающим грохотом неслись, спешили по склонам, наполняя мою черепушку грозным крещендо раскалывающихся скал, чтобы затем, ненадолго, утихнуть, освобождая место для новых лавин, уже спешивших по их следам. Веки превратились в неподъемные каменные плиты, топорщившиеся арматурой слипшихся ресниц, а яркий свет солнца резал глаза не хуже ножей.

Прошло не так мало времени, прежде чем я сумела кое-как выбраться из постели и оглядеться. Что ж, в принципе, это было предсказуемо, и обозрев большую, светлую комнату, весь вид которой неуловимо говорил о чистой и незамутненной функциональности, лишь для вида прикрытой глазурью из мелких деталей интерьера, призванных имитировать уют, я быстро определилась, где же именно я нахожусь. Свесив задние ноги с края знакомой почкообразной кровати, я мрачно уставилась на соседнюю койку, где развалился синий жеребец, сотрясавший своим храпом окна и стены, а дыханием способный поспорить со страдающим гастритом драконом. Кто-то заботливый оставил на столике возле кровати металлический поднос, на котором красовался прикрытый полотенцем кувшин, две широкие чашки, и целая россыпь пилюль, разделенных на две равные кучки, одну из которых я тотчас же оприходовала, не задумываясь о том, что же именно могли подложить четвероногие эскулапы.

В конце концов, если бы меня хотели прибить, то давно придушили бы подушкой. Верно?

Вскоре тупая головная боль отступила, оставив после себя лишь ощущение дурноты и головокружение, снимать которые я отправилась в туалет. Ополоснув голову под краном, я почувствовала себя гораздо лучше, хотя ничто в палате не говорило о том, почему я вообще очутилась здесь, в госпитале Крылатых Целителей. Пара узких бинтов, стягивавших мои ноги, скрывали под собой обыкновенные ссадины, уже обработанные фиолетовым антисептиком, а шишка на черепе хоть и болела, но все же не показалась мне основанием для доставки в это дорогущее заведение – в отличие от того же Ника я была цела, хотя и немного помята, в то время как приятель выглядел так, словно его прожевала и выплюнула газонокосилка. Многочисленные ссадины и обработанные, ушитые раны выглядывали из выстриженных проплешин на шерсти, а голову прикрывал кокетливый чепчик с несколькими бурыми пятнами, проступавшими сквозь бинты. Почувствовав мое копыто, осторожно потрогавшее его за плечо, жеребец застонал, захрюкал, зашамкал порядком пересохшим ртом и, наконец, открыл глаза, непонимающе глядя на нависшую над ним пятнистую пегаску, державшую перед собой целый кувшин с тепловатой водой.

— «Ухххх… Раааааг…», — просипел он, хватаясь копытом за лоб. Увидев, что я собралась отвернуться в поисках чашки, он неожиданно цепко ухватился за маячивший перед ним кувшин, и вскоре палату огласило громкое бульканье, с которым вода исчезла в его глотке не хуже кролика, исчезающего в волшебной шляпе. – «Уфффф. Благословен Господь, и дары Его… Раг, где это мы?».

— «В больнице. Госпиталь Крылатых Целителей. Центр помощи и исследований пони, не восприимчивых к магии. Спецотделение для таких, как мы».

— «А почему мы здесь оказались?», — нахмурился земнопони, пытаясь провести копытом по своей голове. Наткнувшись на бинты, он недоуменно вскинул на меня глаза, после чего вновь потянулся к кувшину. – «Что вообще произошло, ты не знаешь?».

— «Может, мы подрались?», — хмыкнула я, протягивая ему стаканчик с таблетками. Может, это и было неправильно, но глядя на кряхтящего жеребца, трясущимися копытами запихивавшего в рот юркие, непослушные пилюли, я почувствовала себя гораздо лучше, не без гордости отметив, что меня не пришлось даже брить. – «Хотя вряд ли. Уж слишком ты нетронуто выглядишь».

— «Смейся-смейся, пока зубы есть», — буркнул Ник, откидываясь на подушки. Как и мне, ему явно полегчало после питья, хотя запах перегара, наполняющий палату, явно говорил о том, что присутствовавшие в ней пациенты пили накануне отнюдь не чай. – «Нет, ну ты только посмотри на себя!».

— «Чего тебе не так-то?».

— «Нет, как такое вообще может быть?», — вопросом на вопрос ответил приятель. После проглоченных пилюль и почти полного кувшина воды он оживился и, присев, принялся глазеть, как я осторожно крадусь к приоткрытой двери, за которой мне почудился блеск чьих-то накопытников. – «Я видел, как ты вчера пила вместе со мной. Я уверен, что пил вместе с тобой. Мы вместе пили виски. Все верно?».

— «Ну… Наверное», — выглянув в щелочку приоткрытой двери, я увидела ночного стража, стоявшего возле поста медсестры, установленного в конце длинного и широкого коридора, и вовсю любезничавшего с улыбчивой кобылой, буквально таявшей под взглядом мохнатоухого казановы. Убедившись, что парочка отвлеклась от двери, я осторожно сдала назад и задумалась, коротко глянув на Ника. – «А что тебя так удивило?».

— «Две бутылки, Раг!», — с недоумением развел копытами жеребец, словно эти слова должны были натолкнуть меня на какие-то умные мысли. – «Две бутылки виски! А ты проснулась раньше меня и выглядишь так, словно и не пила!».

— «Завидуй молча, старичок», — рассмеялась я, снова покосившись на дверь. Жаркий мед солнца заливал комнату, в то время как коридор манил иллюзией прохлады, и в его полумраке отчетливо выделялись фигуры любезничавших кобылы и жеребца. Кажется, наше пробуждение осталось незамеченным, и мне вдруг захотелось, чтобы так продолжалось и дальше. – «Так значит, ты тоже не помнишь, что вчера произошло?».

— «Не имею ни малейшего понятия», — покачал головой Ник. Поболтав ногами в воздухе, он вздохнул и, пригубив воды из графина, снова завалился в койку, заставив шерсть у меня на загривке встать дыбом от звука накрахмаленного одеяла, скользящего по его шкуре. – «Но одно могу сказать точно – что бы мы вчера ни делали, это было не зря».

— «Оу. Серьезно?».

— «Достаточно посмотреть в твои глаза, Раг», — улыбка вышла неожиданно теплой, вновь напомнив мне слова принцессы о предназначении. Вся поза, весь внешний вид жеребца буквально кричали о том, что тот и вправду доволен и рад, хорошо постаравшись и сделав любимое дело – то, что удавалось ему лучше всего. Не об этом ли говорили метки наших четвероногих потомков, помогая пони отыскать в жизни то, что будет их предназначением? Не были ли они оставлены указующим перстом судьбы, подсказывая, что будет получаться у них лучше всего? На мгновение я замерла, даже не представив, а попросту ощутив, как моя мысль коснулась чего-то по-настоящему огромного, бесконечного — и так же быстро свернулась клубком, заполнив мою голову ворохом сиюминутных проблем, среди которых не на последнем месте стоял побег из этого чудного заведения. Терять еще полдня и очередные пол-литра крови никак не входило в мои планы. – «Мне кажется, что у тебя все будет хорошо. Ты же пообещала мне это. Помнишь?».

— «Помню. Уболтал, черт языкастый».

— «Что ж, это хорошо», — вздохнув, Ник откинулся на подушки с видом утомленного приятными хлопотами старца, продолжая тем временем зорко послеживать за мной из-под приподнятых век. – «Я, пожалуй, еще немного отдохну от этой попойки. Чего, кстати, советую и тебе – не каждый день бесплатно полежишь в таком роскошном местечке. Но ты, кажется, снова куда-то собралась?».

— «У меня еще множество дел. И спасибо тебе за эту встречу», — заглянув в уборную, я покрутилась возле зеркала, после чего подкралась к двери, высунув в щелочку свой любопытный бежевый нос. Парочка в одном конце коридора по-прежнему была занята веселой беседой, а в другом призывно раздувались занавески на открытом окне, за которым шумел облитый солнцем и полнившийся жизнью мир. Всего полсотни шагов вдоль стены отделяло меня от свободы, и я вновь ухмыльнулась, глядя на иронично отсалютовавшего мне Ника. – «Наверное, мне и вправду нужна была дружеская помощь. Но теперь я собираюсь воспользоваться твоим советом. Я собираюсь стать достойной – как ты и говорил».

Скрыться из этого гостеприимного местечка оказалось не слишком сложно. Еще раз выглянув в коридор, я убедилась, что прокрасться мимо ночного стража мне вряд ли удастся, поэтому не стала даже напрягаться и попросту свалила через окно, бросив строгий взгляд на Ника, попытавшегося громко запротестовать при виде моей пятнистой фигурки, с пыхтением протискивавшейся через узкую для меня щель. Горизонтальная сдвижная створка приоткрылась лишь наполовину, и мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем ударить копытами по стене, толкая себя вперед и вверх, навстречу теплому ветру, зашумевшему у меня в волосах. После всех треволнений прическа вконец растрепалась, вновь превращаясь в непокорную черно-белую гриву, вынуждая впервые в жизни задуматься о какой-нибудь заколке или ободке. Несмотря на множество дел, сделать которые нужно было «уже вчера», я то и дело отвлекалась, сворачивая то туда, то сюда. Да и как было не отвлечься, когда вокруг происходило столько интересного? Жаркий летний полдень не уменьшил количества пешеходов, как не уменьшил и количества одежды на пони — обливаясь потом, самые упорные из них вышагивали в дорогих костюмах и платьях, задирая к небу блестевшие потом носы, старательно не замечая запаха, перебивавшего дорогие духи и одеколоны. Гремели повозки, дробно стучали копыта пешеходов, а с неба доносились пронзительные пегасьи голоса – крылатое племя носилось над крышами, полностью забив на какие-либо правила полетов в городах, предпочитая вместо этого комментировать свои и чужие маневры, да так, чтобы обязательно донести свое мнение до максимального числа случайных слушателей. Расположившиеся на крышах домов пернатые бездельники приветствовали каждую стычку, каждую ссору шумными комментариями, отчего казалось, что настоящая жизнь протекает на самых верхних этажах Кантерлота, а не на бренной земле. Тут не было грозных мейнхеттенских табличек «Частная собственность!», а выглянув из окна, любая хозяйка вполне могла обнаружить в своем ящике для цветов симпатичную крылатую кобылку или жеребца, безо всякого смущения решивших перехватить полуденных отдых на карнизе чужого окна. А высокие белоснежные башни? А широкий проспект Двух Сестер, на котором располагались самые роскошные магазины, в которых, по слухам, можно было найти практически все? А делегации ремесленных цехов и союзов, ярко наряженными толпами шествующие во дворец? А небольшие, но плотные группы любопытных, собравшиеся возле афиш?

— «Дело плохо», — пробурчала я, выбираясь из настоящего столпотворения, собравшегося возле одной из афишных тумб. Добраться до нее у меня так и не получилось, хотя одну из изображенных на афише фигур я узнала. – «Я стала настоящей пегаской, раз не могу с собой совладать и отвлекаюсь на всякое. Или эта настойка из яичек летучей мыши, подсунутая Ником, мне в голову ударила? Так, ладно! Соберись, Скраппи! Нас ждут великие дела!».

Как оказалось, дела поджидали меня возле самого порога казарм. Заметив меня, лениво порхавшая вдоль стены Нэттл, зардевшись, на ушко сообщила мне новый пароль, совсем забыв про болтавшиеся на поясе карточки-пропуска, и несмело сжала меня в своих объятьях, когда закрывшаяся дверь кабинета отрезала нас от пустынного коридора третьего этажа. Убедившись, что ее не забыли и уж точно не собирались откупаться или бросать, она позволила себе минутку нежности, уткнувшись носом в шерстку у меня на груди, подарив мне ощущение нежности и покоя, под которыми скрывалось какое-то странное чувство, которое, подумав, я вновь назвала «собственническим». Это было желание обладать, распоряжаться этим крепким, упругим, зрелым телом; бороть его, принуждая к покорности, вытаскивая за гриву на свет неуверенную, исстрадавшуюся, одинокую душу, жаждущую крепкого плеча. Не так ли все мы, кобылы, мечтаем о сильном и внимательном жеребце, рядом с которым мы можем чувствовать себя маленькими и слабыми, переложив на его плечи и спину груз своих проблем? Я надеялась, что смогу стать для нее чем-то большим, чем просто ступенькой в карьере, хотя и не питала иллюзий относительно нашей связи – в конце концов, пример Физалис наглядно мне показал, как быстро разбегаются однополые пары. Возможно, до этого было еще далеко, а возможно, и очень близко – до первого неудачного боя. Быть может, она наконец найдет своего жеребца, вступив в его табунок, а может попросту устанет от глупой и взбалмошной пегаски, которая даже близко не идеал даже самой одинокой души.

— «Эй. Даже не думай об этом!».

— «Что?».

— «Ты и вправду думаешь о том, что ты недостаточно хороша для нас всех?», — мое сердце пропустило удар от осознания того, что не только принцессы, не только хорошо знавшие меня родственники и друзья способны читать меня, как открытую книгу. На секунду, я пришла в ужас от того, что они могли в ней увидеть… И тут же расслабилась, ощутив, как мягкие губы прошлись по уголку моего рта.

«Обалдеть. Она уже выучила мой секретный прием».

— «Я знаю, что недостаточно хороша для вас всех», — вздохнув, покорно согласилась я. Изображать из себя крутую, несгибаемую леди мне не хотелось – не в этот пригожий летний денек, поэтому я позволила Нэттл усесться перед собой и прижаться ко мне всем телом, ощущая забавное возбуждение от чувства близости ее подтянутого живота, движения которого заставляли мои крылья подрагивать в предвкушении могучего стояка. – «Как и для остальных пони. Но я стараюсь стать лучше. Вот и сегодня…».

— «Мммм?», — задорно промычала рыжая кобылка. Ее нос медленно двигался по моей щеке, подбираясь к чувствительной ямочке возле угла челюсти.

— «Не все успели приехать на праздник Равноденствия в Кантерлот. Не все успели сбросить напряжение. Есть те, кто совмещают приятное с полезным. А есть те, кто относится к этому слишком бездумно – особенно жеребцы. Я встретила одного такого – он пригласил первую встречную подружку на свидание, а потом, вместо обязательного в таких случаях подарка, расплатился «шутливыми монетами». Представляешь?».

— «Это такие сувениры в виде настоящих битов? Как отвратительно!», — отвлекшись от исследования моей мордочки, нахмурилась Нэттл. Ее ухо дернулось в сторону двери, из-за которой донесся какой-то шум, но быстро расслабилось, когда голоса говоривших затихли на лестнице. – «И ты…».

— «Пришлось с ним поговорить», — я усмехнулась, заметив понимающую ухмылку на губах своей любовницы. — «Нет-нет. Просто поговорила. Объяснила, что так поступать неправильно. Эта земнопони… Она копит на дом и заботится о каком-то родственнике-инвалиде. В общем, поговорив с ней, я отправилась на поиски этого шутника. Нашла его в ближайшем баре, в компании друзей. И знаешь, что они сказали, когда узнали об этом?».

— «Да уж могу себе представить. Наглые, избалованные, предательские…».

— «Я тоже так считала, Блуми. А они сказали ему: «Чувак, ты реально не прав. У нас так дела не делаются. Иди и извинись перед ней, или езжай обратно в свое Белохвостье, если у вас там так принято относиться к подругам». Представляешь? Я думала, что расплачусь прямо там, у всех на глазах».

— «Почему?».

— «Потому что я шла туда вправлять мозги наглой твари, а обнаружила молодого дурачка. Он быстро понял, что натворил, и побежал извиняться, но самое главное – это реакция окружающих. Они осудили его поступок, Блуми, а не ржали, как буйнопомешанные. Они… Вы все, все пони – хорошие, и именно поэтому я так люблю вас всех. Весь этот мир. И поэтому я готова умереть за него, и за всех вас».

— «Самое нежное сердце на Эквусе — в груди той, которую все зовут Стальными Крыльями», — усмехнулась чему-то Нэттл. Ее горячее тело купалось в лучах летнего солнца, полыхая, словно пожар, в котором нестерпимым блеском горел массивный браслет на бабке передней ноги. – «Я просто не представляю, как так получилось... Почему мы вообще встретились… Но если бы я знала – то летела бы к тебе со всех крыльев и ног. Даже если бы знала, что рано или поздно нам придется расстаться».

— «Даже несмотря на то, что я сломала тебе когда-то челюсть?», — тихо спросила я, пытаясь за лихой ухмылкой спрятать уколовшую грудь боль. Словно темная, ледяная зима вдруг подняла свою голову, и порывом ледяного сквознячка передала мне свой мрачный привет. «Свежую кровь получила зима — и тебя она получит», — всплыла в голове строчка из одной древней песни. Быть может, это была судьба, и куда бы я ни пошла, меня вечно будет ждать моя темная, жуткая, ледяная сказочная тайга?

— «Просто не бросай меня», — так же тихо ответила рыжая пони, пряча голову у меня на груди. — «Конечно, без драк и побоев было бы лучше».

— «Я не собираюсь тебя бросать. Как и не собираюсь причинять тебе боль», — пообещала я, рассеянно двигая копытом по щеточке красной гривы-ирокеза, украшавшей голову и шею обнимавшей меня кобылы. «Она может рассчитывать и на большее», — сказала мне не так давно мать, намекая на постоянный табун, попасть в который мечтает любая пегаска, насколько бы шаловливой она ни была, но впускать еще кого-то в свою семью я была не готова. Одно то, что произошло той жаркой, томной, головокружительной ночью, до сих пор заставляло мою голову кружиться от сладкого ужаса и непонимания, во что же именно я ввязалась, поддавшись странным мыслям, родившимся в моей глупой голове. Однако после содеянного я чувствовала себя в ответе за ту, которую соблазнила и приручила — не в последнюю очередь обещанием тепла, которого она была лишена. – «Но я возжелала тебя, Блуми – и я возьму тебя всю, без остатка. Для себя, и только себя. И может быть, когда я пойму, что насытилась, что дала тебе все, что могла…».

— «Табун?!», — счастливо вздрогнув, прошептала рыжая кобыла. Приткнувшись возле моих ног, она умудрилась свернуться так, чтобы выглядеть как можно меньше своей малолетней подруги, задумчиво разглядывавшей ее модную прическу-ирокез. – «Ты предлагаешь табунение?!».

— «Быть может, Блуми», — через силу выдавила я. Да, можно было отказаться. Можно было осадить эту кобылу, понесшуюся вскачь навстречу мечте. Но в то же время я понимала, что не смогла бы этого сделать, ведь я так и не научилась твердо отказывать тем, к кому привязалась. – «Но тогда тебе придется научить меня тому, что вообще такое, этот ваш «табун», и с чем его едят».

— «Я научу!», — лихорадочно закивала рыжуха, обхватив меня всеми четырьмя ногами и сияющими глазами вглядываясь мне в морду. – «Обещаю, я буду примерной и послушной сестрой-по-табуну!».

— «Даже не знаю, что это означает, Блуми, но будь уверена, что у меня ты точно не забалуешь», — как можно увереннее ответила я, ощущая растущую неловкость. Вот дискорд – ляпнула же такое! И как теперь выкручиваться? На всякий случай пришлось покрепче стиснуть радостно сопевшую подопечную, выдавливая из нее короткий удивленный всхлип, напоминая о том, кто в этих отношениях находится сверху. – «Хотя я ничего и не обещаю. Да и вообще, со мной не соскучишься, будь уверена в этом».

— «Представляю. Лучше будет написать, или… Ох!».

Судорожно вздохнув, пегаска отпрыгнула от меня, когда открывшаяся дверь нетерпеливо хлопнула по стене, едва не прищемив хвост протиснувшейся в нее одоспешенной пони. Несмотря на жару, Стомп накрутила на себя столько железа и ткани, словно готовилась предстать перед Их Высочествами или отправиться на парад, поэтому удар тяжелой двери заставил ее лишь пошатнуться, отбивая нападение массивным наплечником.

И это совсем не пришлось мне по нраву.

— «Стомп, поимей уважение к этой двери!», — воззвала я, бросив взгляд на своего принцепс-кентуриона, лихорадочно пытавшуюся привести хоть в какой-нибудь порядок наполовину расстегнутую броню, большая часть деталей которой серебристой тропинкой протянулась от стола до двери. – «Готова поспорить, она старше нас всех, вместе взятых, но все еще стойко хранит покой этого кабинета».

— «Мэм», — кивнула мне белая пегаска, удостоив пыхтевшую Нэттл одним коротким, но очень выразительным взглядом. Стянув с головы шлем, она присела возле второго стола, вывалив на него целую кучу корреспонденции из седельной сумки, скрывавшейся у нее под крылом. Часть из них – в основном, самые большие и важно выглядевшие свитки с печатями различных ведомств – сразу отправились мне на стол, в то время как обычные письма так и остались лежать большой, сероватой кучей. Иногда даже лишенные конвертов, они представляли собой согнутые пополам листы дешевой бумаги, скрепленные разноцветным почтовым сургучом, и почему-то были мне гораздо интереснее, нежели очередное пыхтение штабных, еще не отошедших от чувства мнимого величия. Взяв наугад одно из них, я прочла написанные твердым, каллиграфическим почерком адрес и имя, после чего переложила его себе на стол, задумчиво глядя на синюю сургучную печать. Воспоминания о том страшном дне, когда я в последний раз видела нашего тубицена, вновь захватили меня, вырывая из реальности, и прошло немало времени, прежде чем я подняла глаза, бессмысленно глядя на сердито выговаривавшую мне что-то Стомп, отпихивавшую ногой раскрасневшуюся от злости Нэттл.

— «Что за шум, а драки нет?», — медленно проговорила я. Перед моими глазами все еще полыхали каменные стены, изъеденные кипящими кратерами, образовавшимися на месте попаданий жутких алхимических снарядов сталлионградских орудий, а нос раздувался, ощущая запах пожаров и крови. Сквозь жуткие видения медленно проступали морды сцепившихся в склоке кобыл, и я не сразу поняла, что именно послужило причиной этой кошачьей свары. – «Что за вопли, кентурионы?!».

— «Принцепс-кентурионы! Мэм, я хочу сказать, что…».

— «Еще одно слово таким тоном, Стомп, и эта «ошибка» станет пугающим фактом!», — рыкнула я, заставив присмиреть двух разошедшихся самок, устроивших свои разборки в моем кабинете. – «Или ты не подумала о том, что к высокому званию прилагается еще и начальство? Это вам не это! Здесь не лес, а я уже не та дура, готовая договариваться и уговаривать! Быстро копыта под мышки заверну – сразу поймете, что тут вам не там!».

— «Ээээ… Мэм», — вздрогнув, Стомп отступила на шаг, впечатлившись начальственным рыком и громким ударом копыта, которое я обрушила на хрустнувший стол. Стоявшая чуть ближе Нэттл отпрыгнула почти до окна, явно испугавшись этой неожиданной вспышки. Да, они были правы – что-то изменилось у меня внутри, безобразной грудой стали и плоти шевелясь в глубине кратера, что остался от тщательно скрываемых, подавляемых воспоминаний. Того, что превращало меня в жаждущее крови чудовище, которого боялись и свои, и чужие. – «Разрешите обратиться, мэм?».

— «Разрешаю», — помолчав, выдохнула я.

— «Я считаю, что боевой дух вверенного нам войска может быть подорван из-за… Ну, вы понимаете…», — белая пегаска повела крылом в сторону ощерившейся Нэттл. Даже засупонившись по-уставному, она производила не столь внушительное впечатление, как Трибун, по моему примеру нацепившая на себя настоящие латы. – «Мэм, слухи разлетелись со скоростью Вандерболтов, и я считаю, что это не лучшим образом скажется на воинской дисциплине».

— «Быстро, однако».

— «Разрешите начистоту? Вы развлекались в пегасьем общежитии и удивлены, что теперь о вашей связи знает весь город?!», — не выдержав, топнула Стомп, заставив меня усмехнуться получившемуся каламбуру. Кажется, это еще больше расстроило белую кобылу, кипевшую, словно чайник. – «О чем вы вообще думали?! Это же все равно, что устроить публичные полизушки, пригласив фотографов, прессу, и художников прихватив заодно!».

— «И что же про это все говорят?».

— «Что вы воспользовались своим положением, мэм!».

— «Хорошо…», — задумчиво протянула я, глядя на письмо Кнота и вновь погружаясь в раздумья, не обращая внимания на обалделые морды стоявших напротив кобыл. – «Я рассчитываю на то, что вы и дальше будете придерживаться этой версии событий. А лучше дополнить ее тем, что я решила, в профилактических целях, вздрючить своего нового принцепс-кентуриона и несколько увлеклась».

— «И зачем же?».

— «А ты подумай, что будет, если Кавити и другие кобылы, дверь амбара которых открывается в эту самую сторону решат, что это отличный способ облегчить себе жизнь? Миль пардон, мэдам, меня на всех не хватит! А вот если они решат, что это было наказание, то два раза подумают прежде, чем попытаются подстеречь меня в темном углу».

— «Знаешь, Раг, мне кажется, что об этом нужно было думать раньше!».

— «Не лезь в наши отношения, Стомп!», — не выдержав, вскипела Нэттл, решительно наступая на свою противницу. – «Ты заполучила завидного жеребца и теперь собираешься диктовать остальным, как им себя вести? А давай-ка вспомним, как ты бегала за своим Желли, словно собачка, заглядывая ему в глаза! Прилетала по поводу и без повода! А что вы делали в его палатке…».

— «То, что мы делали в палатке, принцепс-кентурион, не твое понячье дело!», — отрезала бывшая капитан Гвардии, резким движением груди отбрасывая от себя соперницу. — «А вот вам ничего не светит, это я тебе сразу скажу. Потому что кобыльи отношения – это курятник. «Клюнь ближнего, насри на нижнего» — вот и все ваши «отношения». Это пегасье общежитие для двоих».

— «С Раг такого никогда не было!», — взвилась Нэттл. – «Ты можешь говорить что угодно, но вместо того, чтобы спросить всех кобыл, с которыми она была в отношениях, вы начали придумывать свою наземную чушь!».

— «Ого. Оказывается, тут кое-кто собирает про меня информацию?», — хмыкнула я, в то время как Стомп иронично приподняла бровь, словно желая сказать «Ну, что я говорила?», не обращая внимания на сердитое шипение Нэттл. – «Значит, кое-кто будет сегодня наказан».

— «Так точно, мэм!», — тут же расцвела рыжая. Не удержавшись, она повернулась и показала Лауд язык. – «Как прикажете! Цветы, вино и конфеты?».

— «Ты безусловно права, Трибун», — дернув щекой в подобии улыбки, я подняла глаза от письма, внимательно глядя на своих подчиненных. Такие разные – и такие одинаковые, они раскраснелись и пожирали друг друга глазами, словно разохотившиеся до свежего мяса дикари. — «И эти сложности – часть жизни в коллективе. Особенно таком пестром, как наш».

— «Раньше ты была более строгой в этом отношении!».

— «Конечно. Давала пони выпустить пар и внимательно следила за вентилем, перекрывая его в нужный момент с помощью живительных звиздюлей», — грустно усмехнувшись, я свернула письмо своего бывшего тубицена и откинулась на стену, непроизвольно скользнув копытом по груди, прислушиваясь к подозрительному шороху за дверью. – «Но теперь… Не знаю как, не знаю почему, но я чувствую, как вот здесь бьется слишком много жизни, и хочу успеть поделиться этим с остальными. С теми, кому это нужно. И кто готов это принять. Поэтому я хочу успеть доделать то, на что забивала все это время, считая, что все будет и дальше идти само собой. Поэтому Блуми, будь так любезна…».

— «Да-да?», — приподняв бровь, рыжая пегаска осторожно пересекла кабинет и, повинуясь жестам моего крыла, резко распахнула дверь, из которой ей под ноги выпала Пайпер, временно исполнявшая должность сигнифера Легиона. Видимо происходящее показалось ей настолько интересным, что она не удержалась и решила покинуть свой пост, прильнув к замочной скважине моего кабинета. – «Декан! А ты что тут делаешь?!».

— «Прошу прощения, мэм! Виновата, мэм!».

— «Заходи-заходи, Дрим», — поманив копытом поднявшуюся с пола кобылу, хмыкнула я, не сомневаясь, что та не удержится и обязательно сунет сюда любопытный пегасий нос. Я и так собиралась пригласить ее для доверительного разговора по душам, но в свете того, что нам предстояло сделать, чувство легкой вины в предстоящем разговоре было только на пользу. – «Раз уж ты так активно подслушивала, то получается, сама и нарвалась».

— «Мэм, я…».

— «Ты, Пайпер, ты. Не надоело еще в этом коридоре бока отирать?».

— «Никак нет, командир!» — насторожилась однокрылая.

— «Тем более, еще один повод тебя отсюда убрать…», — хмыкнула я, указывая на лежащее передо мной письмо. – «К нам возвращается наш тубицен».

— «Ооо…».

— «Увы, теперь он передвигается только с помощью каталки, и мне кажется, что ему на этом месте будет удобнее, чем тебе».

— «Я… Понимаю, мэм».

— «С другой стороны, у нас есть ты, Пайпер Дрим», — увидев, как окаменела морда пегаски, я решила не ломать комедию и не пытаться вызвать в ней еще большее чувство зависимости, железным копытом сдавив собственное эго, пытавшееся уверить меня, что я абсолютно права, и что армия — это не место для чувств и сантиментов. – «Первоклассный десятник, отличный летун и ветеран, извини за выражение, Легиона. Ты ведь пришла к нам перед первой войной с грифонами?».

— «Да, мэм», — скривилась кобыла, разочарованно дернув единственным оставшимся крылом. – «Но какое это теперь имеет значение? Теперь я отработанный материал».

— «И тем не менее, ты являешься одной из тех пони, на которых стоит Легион. Растрачивать твои таланты впустую – это расточительство и преступная небрежность. Мы дали тебе немного отдохнуть на месте сигнифера Поста номер Один, но теперь я хочу воспользоваться твоими талантами на полную. И для начала – присвоить тебе звание кентуриона».

— «Мэм!».

— «И если ты согласна, то в довесок к нему пойдет новое назначение…», — я поставила локти на стол и сложила копыта у рта, пристально глядя на растерявшуюся пегаску с видом демона-искусителя, предлагающего исполнение мечты в обмен на какую-то там жалкую душу. – «Мне, а точнее, нам всем, необходима канцелярия. Настоящая канцелярия с вменяемым бумагооборотом, без которой Легион все еще представляет собой самую обычную банду или отряд наемников. Большой, без сомнения – но все же наемный отряд. Как ты выразилась, «отработанный материал». Поэтому я предлагаю тебе создать для нас такой отдел».

— «Но я просто обычная пегаска, мэм!», — окончательно растерялась покалеченная лошадка, порождая у меня смутные подозрения в том, что еще немного – и она грохнется на колени, прося не издеваться над инвалидом. – «Я просто спортсменка и ничего не понимаю в этом деле!».

— «Однако ты неплохо держала в узде Рэйна и его банду, которая без тебя буквально села мне на шею. Поэтому я прошу тебя применить твои знания и навыки, и сделать то же самое, но уже с административной полусотней. Наш Трибун не понаслышке знакома с особенностями военного административного аппарата, а три умные единорожки, неплохо зарекомендовавшие себя во время обстрела Грифуса, будут заниматься непосредственно созданием канцелярии как таковой. От тебя же требуется организовать этот процесс и его координацию с нашим штабом и «тихонями» Фрута Желли».

— «Аааа… У нас есть штаб?».

— «Вот видишь?», — усмехнулась я, покосившись хитрым глазом на тяжело вздохнувших принцепс-кентурионов. – «Даже в самом Легионе не все знают, чем занят Блю Дэйз и его подчиненные. Ну так что? Возьмешься за это? Обучение будет сначала на месте – по требованиям, которые подкинет Генштаб, а уж потом всех желающих отправим на курсы делопроизводства».

— «Я не знаю…», — неуверенно промямлила та, беспомощно глядя на остальных офицеров, собравшихся в моей комнате. – «Получается, меня списывают со счетов…».

— «Я понимаю твои сомнения, Пайпер, поэтому поверь – никто не списывает тебя. Честное слово», — поднявшись, я встала напротив мучавшейся сомнениями подчиненной, убеждающим жестом положив полуразвернутые крылья ей на плечи. Получилось неожиданно внушительно, учитывая их размеры. – «Наоборот – мы хотим воспользоваться твоим опытом, твоими знаниями и мастерством. Рассматривай это как курсы повышения квалификации, как и твое офицерство – временное, между прочим. Я хочу, чтобы ты подобрала команду тех, кто не испугается бумажек и сможет создать нам нормальную канцелярию. Кто наберется опыта для другого, еще более ответственного дела… Поручить которое я смогу только пегасам. Да-да, а ты думала, что мы просто так тут все собрались – те, кто имеет крылья? Так что подумай и дай мне ответ – справишься ты с этим несложным делом, или мне придется искать кого-то другого?».

— «Я… Мы справимся, мэм!», — к ее чести, колебалась она не более пары секунд. Решившись, пегаска вздернула голову и по-уставному уставилась на точку чуть выше моей головы, воинственно выпятив подбородок. – «На самом деле, я думаю, что бумажки будут никак не страшнее грифонов, мэм. По крайней мере, я слышала, что они вроде бы не вооружены».

— «Вот и молодец», — ухмыльнувшись, я оглянулась на Нэттл, снова кивнув ей в сторону двери. – «Принцепс-кентурион, на тебе – обеспечение бесперебойности процесса. Будешь курировать все происходящее и к концу месяца отчитаешься перед субпрефектом или Трибуном. Они знают, что делать, и будут хорошими командирами».

«Все верно. Они должны будут принять бразды командования, если я не вернусь», - вздохнув, подумала я, ощущая, что обманываю себя и других. Возвратиться из Грифуса мне не светило, как не светило и встретить родных. Странно, я должна была бы дергаться, сыпать, как щука икрой, указаниями, но увы, я ощущала лишь желание устроить всех своих подопечных как можно лучше перед тем, как отправлюсь по дороге в один конец. «За синие горы, за белый туман в пещеры и норы уйдет караван. За быстрые воды уйдем до восхода, за кладом старинным из сказочных стран». Все было правильно – вот только возвращаться я не собиралась. И не могла.

«А ведь неплохо было бы отправиться туда совершенно одной. Свободной. Рискующей лишь своей жизнью. И если исчезнуть во чреве горы – то захватив с собой побольше грифонов. Так, чтобы об этом еще долго помнил орлиноголовый народ», — пришла в голову странная мысль. Родившись в солнечном свете косого луча, падавшего через решетку окна, серебристой рыбкой прыгала она в темной, неподвижной воде ощущений, вновь превратившейся в черный лед. Казалось, яркое солнце дотла выплавило его из моей души, но. похоже, что я вновь ошибалась и дурачила сама себя. Исследуя острые, холодные грани, я не заметила, что сама являюсь предметом повышенного интереса, и лишь случайно, подняв глаза, обнаружила, что на меня уставился наш бравый Трибун, чей взгляд ощущался не хуже иного прикосновения.

— «Позаботься о Нэттл, Стомп», — не зная, как истолковать эти странные взгляды, я решила окончательно расставить акценты в делах командной вертикали, не сомневаясь, что стоит известию о моем исчезновении дойти до Легиона, как рыжая вылетит со своей новой должности быстрее, чем успеет икнуть. Поэтому стоило позаботиться о том, чтобы наш отряд сохранил свою боеспособность и не рассыпался, когда… Когда случится то, что случится. Сглотнув, я с усилием приподняла уголки губ, скрывая горькие складочки, и постаралась как можно добродушнее усмехнуться, глядя на белую кобылу. – «Скоро вам понадобится помощь друг друга, и крепкое плечо товарища, которому сможете доверять. Иначе Генштаб проглотит вас как рыбу, пусть и не за один присест».

— «Что-то должно случиться?», — удивилась Блуми, остановившись в дверях.

— «И почему ты считаешь, что это произойдет?», — Брови Стомп сшиблись на переносице, когда она внимательно оглядела меня, словно видела впервые. – «Судя по твоему тону, это должно быть что-то явно нехорошее… Мэм, вы точно не собираетесь сделать какую-нибудь глупость?».

— «Прости, не понимаю», — искренне ответила я. Кажется, за окном мелькнула какая-то тень и пропала, однако поручиться за это я не могла.

— «Она не дарила тебе свои перья?», — от тона, которым был задан этот вопрос, еще секунду назад светившаяся плохо скрываемым удовольствием Нэттл подобралась и резко развернулась ко мне, обжигая меня взглядом широко распахнутых глаз. Я ответила ей удивленным пожатием плеч, недоумевая, о чем вообще говорят эти крылатые жительницы небес.

— «Просто вы выглядите как пегас, который улаживает свои дела перед последним полетом», — напрямик высказалась белая кобыла. Натолкнувшись на мой непонимающий взгляд, она смущенно, и вместе с тем встревоженно покачала головой, вслед за мной поглядев на закрытое окно. – «Много ли вы видели кладбищ на небе? Настоящие пегасы уходят в полете, и наши тела почти никогда не достаются земле. А обычай уходящих дарить близким свои самые красивые, «живые» перья, очень долго остающиеся такими, словно их только что выдернули из крыла, вызывает непонимание у земнопони, предпочитающих возвращать тела своих предков земле, из которой они сами вышли. Ну, а единороги просто завидуют, пытаясь перещеголять остальных, увековечивая свое эго с помощью живописи и скульптур. И только мы, пегасы, понимаем, как изменчиво и непостоянно все сущее, с грустью провожая своих соплеменников в последний полет».

— «То есть, тела просто растворяются в воздухе?», — не поверила я. Мозг просто отказывался представить такую картину, но тело… Я содрогнулась, вспомнив обрывки какого-то ужаса, терзавшего меня целую ночь.

— «С соблюдением всех обычаев – да. Оно становится единым с ветром и облаками, поэтому в Короне мы опускали в могилу только доспехи и личные вещи, оставляя тело облакам, которые поднимались в небеса и там пропадали. Никто не знает, куда они летят», — подтвердила мои мысли Стомп, после чего остановилась и стукнула себя копытом по лбу. – «Срань бриззи! О чем я вообще говорю!».

— «Ты говоришь про обещание принцессы, Стомп!», — вздернув голову, рыжая пегаска круто развернулась и, не глядя на остальных, решительно потопала ко мне, со звоном опустив рядышком прикрытый сталью круп. – «Больше ни один пегас не канет в бездну! Она обещала это!».

— «Это просто легенда!».

Кобылы опять ударились в спор. Слушая одним ухом их звонкие голоса, раскатывающиеся по кабинету, я чувствовала, что эта словесная схватка является лишь отражением коротких поединков силы и воли, которыми забавляется крылатое племя, выясняя отношения в соревнованиях на скорость, силу и мастерство. «Покажи свое превосходство в чем-то одном – и покажешь, что компетентен во всем остальном», подумала я, глядя на светлые фигуры, размахивающие копытами, крыльями и хвостами в горячих солнечных лучах. Пегасы были быстры, не сомневаясь, лезли в любую схватку и очень легко заводились, обнаружив любую возможность показать свои лидерские качества, за которые они принимали те или иные физические достоинства…

Однако все чаще и чаще я понимала, что, как и земнопони, они не лишены своих недостатков. Косность и неторопливость одних уравновешивалась гиперактивностью и глупостью других, порождая странный симбиоз ускорителей и тормозов, который приводил всю систему в более или менее стабильное состояние, позволяя двигаться вперед без резких рывков и остановок. Наверное, стоило поставить памятник нашей принцессе за то, что она смогла перебороть два древних народа и с мужеством отчаявшейся перемешивала их в один равномерный суп, используя для этого любую подвернувшуюся возможность. И если смешанные браки поддерживались финансово и социально, как, например, старый домишко, выданный нашей семье в рамках программы по привлечению переселенцев на периферию, а также небольшая сумма подъемных за удочерение пегаски четой земнопони, то со знатью повелительница предпочитала не нянчиться, если верить словам ушедшей от нас Мелоди Дрим. Разорение, лишение титулов и состояний, а также ссылки на границы страны с запретом возвращаться в течение нескольких поколений – это были очень суровые кары даже по меркам ушедших людей, обратиться к которым мог позволить себе не всякий король. Не в этом ли крылось что-то важное, на что я никогда не обращала внимания? Быть может, я слишком увлеклась крылатым племенем, позабыв о третьей силе, вместе с двумя остальными составлявшей основу могущества наших разноцветных потомков?

«А ведь я давно должна была бы узнать, каков процент рогатых легионеров, согласившихся отбросить лечебное дело в угоду атакующим и защищающим заклинаниям», — дернув ушами, я бросила короткий взгляд на дверь, в щель которой углядела любопытно поблескивавший глаз. Дверь тотчас же закрылась, но я не сомневалась, что уже через десять минут все казармы будут в курсе этого словесного поединка, и множество крылатых воинов начнут строить догадки, из-за чего вдруг сцепились две командующие ими кобылы — и несомненно, заключать многочисленные пари, делая ставки на то, кто из двух пегасок вскоре поведет за собой крылатое племя. Причем земнопони вряд ли останутся в стороне – когда разберутся в происходящем, конечно же.

«Ну просто как англичане времен Великой Империи, право слово!».

— «Эта легенда правдива», — негромко произнесла я, глядя на закрытое окно. Солнце медленно ползло по небосклону и, сместившись, заглядывало в кабинет через приоткрытые занавески, проеденные молью дырочки на которых вдруг показались мне следами от колышков самострелов. Или дырочки от следов единорожьих заклинаний. Однажды, на спор, Твайлайт показала мне, до чего меткими могут быть эти «выстрелы» из ее рога – сосредоточившись, она выбрасывала из мгновенно нагревшейся витой кости короткие вспышки фиолетового цвета, слово пули, вдребезги разбивавшие камни, которые я установила метрах в пятидесяти от нас. Конечно же, для этого ей пришлось поднапрячься, но, как оказалось, не один и не два перевертыша из того роя, что осмелился атаковать Кантерлот, превратились в кучки пепла под ударами магии тогда еще обычной фиолетовой единорожки, носившей внутри себя зачатки будущего величия. Это воспоминание настолько захватило меня, что я с трудом отвлеклась от мысли о горящих поленьях, которые магия притомившейся Твайлайт уже не разносила на щепки, а лишь поджигала, проделывая в них обгорелые дыры. – «Они защитят нас от бездны, и в конце пути нас ждут Небесные Луга. Тех из нас, кто пройдет его до конца. Я видела. Я знаю. Просто… Просто поверьте. Хорошо?».

— «Мы верим вам, мэм», — поколебавшись, ответила за всех белая пегаска, полыхнув глазами в сторону моей рыжей пассии, беспокойно заглядывавшей мне в глаза. Похоже, одними слухами дело все же не ограничится, и я с трудом представляла, что можно было с этим поделать. Впрочем, вскоре это будет уже не моими проблемами.

— «Тогда займемся делом!», — поднявшись, я провела по щеке Блуми сгибом крыла и направилась прочь из кабинета. Меня гнала прочь духота и лучи солнечного света, похожие на решетки. Мне хотелось оказаться на воздухе, почувствовать ветер в своей гриве – и будь что будет. Ожидание неминуемого вдруг показалось мне страшнее самой смерти, оставляя после себя лишь одно – желание, чтобы поскорее наступила развязка, но что-то выше меня, непонятное, и оттого пугающее, держало меня здесь, в Кантерлоте. Остальные кобылы выскочили вслед за мной и с раздражающе озабоченными мордами двинулись следом, для пущего эффекта, не забывая при этом переглядываться, словно санитары, преследующие буйного пациента.

Вывалившись на улицу, я судорожно смахнула с мордочки пот, ощущая себя маленькой мушкой, застрявшей в липкой паутине, по которой уже крадется паук, выдающий себя лишь легкими содроганиями крепких нитей, и двинулась в сторону столовой. Зачем?

Да потому, что я снова ощутила себя до одурение оголодавшей кобылкой.

Эти ощущения преследовали меня все время после возвращения из проклятых гор. Почему я не писала про них раньше? Да потому, что считала это проявлением того посттравматического расстройства, что терзало меня все эти годы, раз за разом возвращая в руины замка Ириса. Тех испытаний, что я прошла. Но теперь, когда, казалось бы, все должно было прийти в норму, я все сильнее и сильнее ощущала терзающий меня голод, тупой пилой крушащий мои ребра, заставляя все чаще и чаще одергивать себя при мысли о еде. Не о каких-то там разносолах или конкретном блюде, а о еде, о пище, которая наполнила бы мою топку вечно голодного, требовавшего своей доли желудка. Вот и сейчас, внезапно, я почувствовала что сдохну, если тотчас же, не сходя вот с этого места, не заброшу в себя что-нибудь, что уймет, наконец, головную боль, намекающе трогавшую мой мозг тоненькими пока коготками. При мысли о кукурузной каше, обильно сдобренной яблоками и изюмом, мой рот мгновенно наполнился голодной слюной, заставив поперхнуться и еще быстрее работать ногами, с рычанием отбросив в сторону одну ооооочень интересную мысль о том, предвестником чего может послужить это крайне интригующее ощущение.

Кажется, этот негодяй все же добился своего, выгадав себе пару-тройку лет «спокойной семейной жизни».

— «Што, Бежевая Попка, не спится после парада?», — прозвучал сбоку знакомый голос. Резко затормозив – так, что копыта с шипением прошлись по каменным плитам – я развернулась, уставившись в тень одного из немногих деревьев, которым еще дозволялось расти на территории казарм, под которым, на узенькой лавочке, блаженствовал Праул Шейд. Несмотря на годы, оставлявшие все больше следов на его шкуре, старый фестрал держался молодцом и зорко поглядывал на своих подопечных, не выпуская из копыт узловатого витиса – такого же потрепанного, как и он сам.

— «Старый подонок Шейд», — не осталась в долгу я, поименовав старика так, как часто называла в Обители. – «Наконец-то я услышала что-то новое в твоем репертуаре. «Бежевая Попка» — ну просто ласка языком по сравнению с тем, как ты называл меня раньше!».

— «Так я себе и не изменяю!», — хохотнул старый негодяй, резко взмахивая витисом куда-то в сторону. Услышав голос наставника, тренировавшиеся неподалеку парочки вздрогнули и еще усерднее замолотили копьями по поникенам. – «Это тебя так называют смазливые дуры из этого детского сада. А ты и не знала?».

— «Ээээ… Я просто не обращала внимания, понятно?», — попыталась выкрутиться я, но не удержалась и, повернув голову, обозрела свои тылы. А ведь и впрямь – бежевые пятна на моей шкуре были достаточно велики, и одно из них захватывало бедра и ягодицы, словно след от спортивных шортиков на загорелом теле. – «Блин! Вот ведь поньский навоз!».

— «Ага. Расслабилась, значит», — с удовольствием резюмировал старикан, вновь делая взмах узловатой палкой, загудевшей на теплом ветру. По его сигналу десятники тренировавшейся сотни утробно взревели, выстраивая своих подопечных для отработки приемов боя в строю и награждая ударами копий по шлемам тех, кто умудрился выпустить из копыт цепочку, крепившую друг к другу края щитов первой линии. Что ж, это было знакомо, и я прекрасно помнила дрожь в копытах, пытающихся как можно ловчее справиться с проворными стальными звеньями, никак не желающими ложиться на положенный им крючок.

— «Не расслабилась. Просто поняла, что… В общем, кажется, что я перестала оправдывать надежды Госпожи, и стала для нее бесполезной».

«Вот так. Быть того не может, чтобы ты не отчитывался перед компетентными пони, Праул Шейд. Поэтому попробуем закинуть удочки через тебя – вдруг моя новоявленная маман да и оценит этот политический кульбит, расщедрившись на объяснение, отчего вдруг она решила держать меня на расстоянии. Неужели только из-за того, что ее сестра решила прикарманить меня для финального затиранивания с последующим сливом в отстой?».

— «Всего-то?», — хмыкнул бывший пегас, дернув лысеющим ухом, на котором, словно три тополя на ветру, подрагивали оставшиеся длинные волосины. – «Так стань обратно полезной! И всего делов!».

— «Действительно! Куда уж легче!».

— «А все действительно проще, чем ты думаешь», — мерзко ухмыльнулся фестрал, вместе со мной поворачивая голову в сторону шума, доносящегося от одной из площадок с песком, вокруг которой уже собралась небольшая толпа. – «Просто стань достойной доверия Госпожи. И не нужно думать над этим. А то знаю я вас, пегасов… Если мысли, попавшие в головы земнопони, оседают там и каменеют, то у крылатого племени они начинают бродить, возгоняться, пока не вылезут из ушей – ведь объемчик-то для них уж слишком мааааааленький!».

— «Да пошел ты…», — фыркнула я на разразившегося скрипящим смехом старика. Шум от песочницы усилился, и вскоре мы смогли различить в нем звон стальных накопытников, соприкасавшихся с чьей-то броней. – «Можно подумать, меня посвящали во все эти ваши тайны Ночной Стражи!».

— «Ага. Не знаю, зачем ты, дешевка пятнистая, понадобилась Госпоже, но тебя выкинули в мир задолго до конца обучения, и потому ты совершенно не знаешь, чем занимается стража».

— «Ну, и чем же? Просвети!».

— «А я тоже не знаю. Память как отшибает», — снова ухмыльнулся старый подлец. Кажется, его тоже заинтересовал тот грохот, который производили два закованных в броню тела, крутившиеся где-то за головами возбужденно гомонивших легионеров. Заметив наши взгляды, задний ряд расступился, расталкивая остальных – «Приказы помню только до момента их выполнения. Чего и тебе советую, кстати».

— «Так я так и делаю!», — возмутилась я, глядя на борцов, разбрасывавших копытами песок на площадке для отработки приемов копытопашной схватки. Незнакомая мне пурпурная кобыла с рычанием скакала по песку, лихо раскидывая длинные конечности в попытке достать ими Рэйна, с непринужденным видом уворачивавшегося от ее ударов. Облаченный лишь в тонкую кольчугу, розовогривый пегас легко уклонялся от сильных, яростных ударов, пропуская слабые вскользь по задорно позвякивавшим звеньям, что, как мне показалось, еще больше бесило длинноногую, статную красавицу, шатавшуюся под редкими, но очень точными ударами лучшего копытопашника Легиона. Забавно, но даже отсутствие крыльев у претендентки на вступление в нашу разношерстную банду явно не волновало розового жеребца, одобрительно покрикивавшего что-то наседавшей на него единорожке, уже буквально искрившейся от магии, собиравшейся вокруг чего-то, что напоминало рог.

Подозрительно короткий, изломанный рог.

«Надо будет узнать, кто это, и чего ей вдруг понадобилось в Легионе».

— «Так я так и делаю. У нас даже записей о приказах нет, не говоря уже об архиве».

— «Поэтому ты и потянешь всех за собой, если с тобою что-то случится», — неодобрительно скривившись при виде открывшегося нам фиолетово-розового клубка, в который превратились сошедшиеся в клинче копытопашники, буркнул фестрал. – «Оставшиеся не смогут ничего доказать ни начальству, ни себе, ни даже тем, кто решит взять бразды правления в собственные копыта. Сейчас все держится на тебе одной – ты одна присвоила себе право карать и миловать, делегировав часть своих полномочий доверенным помощникам, но как только ты уедешь, им будет трудно объяснить остальным, почему командовать должны не они, а какая-то рыжая пизденка, пролезшая на свою должность лишь потому, что попалась на глаза охреневшему от равноденствия командиру».

— «И ты туда же?!».

— «А ты меня разубеди!», — резко откликнулся фестрал, неожиданно злобно сверкнув на меня не по-стариковски зорким, светящимся глазом. Большой круглый камень его фиолетового доспеха повторил движения его глаз и, не мигая, уставился на меня узким драконьим зрачком. Не самое приятное ощущение, поверьте моему слову. – «Один приказ – да и тот, который оспорит любой бюрократ. «За какие эт, значит, заслуги, тебя в тысячники-то произвели? За ловкое лизание под хвостом? Ну, на этот счет в уставе ничего не сказано, поэтому – понизить в звании и должности!» — вот и все. Вот как все и произойдет. Или ты думаешь, что там, наверху, оставят все как есть только в память о том, что ты тут когда-то была?».

— «Так значит, это вопрос решенный?», — пересохшим горлом прохрипела я, выбросив из головы яростно завопившую что-то единорожку, чьи конечности вдруг оказались у нее между ушей, притянутые к черепушке внезапно оказавшимся на ее загривке пегасом. – «И нас расформируют?».

— «А зачем им личная банда какой-то кобылы? Без нормальной структуры, без четкой командной вертикали, без внятных и обоснованных приказов, опирающихся на устав и закон, а не на колики под хвостом ее командира? Отправят обратно на Север, и запретят пополняться – вот и вся недолга. Вот и хана твоему распрекрасному Легиону».

— «Но ведь принцесса сама распорядилась, чтобы Легион принимал всех, кто этого пожелает, не делая различий между единорогами, пегасами и земнопони!».

— «А чем докажешь?».

— «Эээээ…», — даже приложенное к голове копыто, как и почесывание в затылке, не смогли мне помочь вспомнить, где же именно валялись те основополагающие документы, свитки с которыми выдали мне принцессы. Я прекрасно помнила тот день, когда пришла сложить с себя полномочия, а оказалась в кругу своих подчиненных, пробравшихся на прием к принцессам с петицией о продлении моих полномочий. Я точно помнила вкус этих свитков и писем на моих губах – но где же они были? Быть может, в той комнатке-архиве? Или там, куда отправился по моему приказу вишневый единорог?

— «Вот именно, что «Ээээээ»! Понимаешь теперь, дура?», — грубо буркнул фестрал, вновь откидываясь на лавочке и даже прикрывая глаза. Если бы не его доспех, я бы точно сочла его безобидным старичком, греющим на солнышке старые кости, не подозревая, что этот «старикан» может заломать пяток-другой юных дураков, осмелившихся сунуться ему под копыто. – «Так что не суетись, пятнистая задница. Все решится и без тебя».

— «Но я не хочу, чтобы все решилось именно так!», — прошипела я, стукнув копытом по нагретому камню плаца. Решив, что бой закончен, легионеры вновь сомкнулись вокруг площадки с песком, одобрительными выкриками заглушая звон монет и кристаллов, переходящих из копыта в копыто. – «Не имею права оставить все вот так! Но что делать, если обстоятельства превыше?».

— «Да просто повзрослеть, наконец», — пожал плечами старик. Сверкавший на солнце камень отвернулся, вновь уставившись на тренирующихся подопечных Шейда, глядя на них прямо сквозь половинку доспеха. – «Повзрослеть, и приниматься за дело. Работать не ногами или крыльями, а головой».

— «Я повзрослею», — пообещала я. Солнце померкло, а стоявшие рядом кобылы прыснули в сторону, когда плиты загудели от удара опустившихся вокруг меня ног, хозяин которых обхватил меня ими, прижимая к своему животу. Острые зубы чувствительно укусили меня за загривок, намекая на то, что дергаться уже бесполезно, а поднявшийся ветер рванулся у нас из-под копыт, взбаламученный ударами кожистых крыльев, подбросивших нас в воздух. – «Я повзрослею, слышишь?! Обязательно повзрослеюююююю!».

Последнюю фразу я проорала скорее себе, чем другим, уносимая в голубое небо сердито ворчавшим что-то жеребцом, чьи копыта бережно, но в то же время, довольно сильно прижимали меня к равномерно двигавшемуся животу. Оккупировавшие ближайшие крыши пегасы не могли обойти комментариями столь экзотическое зрелище, и, судя по сердитому сопению мужа над моей головой, я поняла, что вновь влипла в неприятности. Но какие – понять пока еще не могла.

По крайней мере, до того момента, пока мной, словно бильярдным шаром, не запустили в кровать Зеленых покоев, где мою пищащую тушку тотчас же пнули восемь маленьких, но твердых детских копыт.

- «Ты! Моя жена, мать моих детей! Доверенная пони Госпожи и Солнечной принцессы – и вновь устраиваешь такое?!», — орал на меня Графит, вышагивая вдоль кровати, пока забравшиеся на меня жеребята устраивали дикие пляски на моем свернувшемся клубочком теле. — «Вы там что, вообще охренели что ли, с этим твоим дружком?!».

— «Да что случилось-то?» — жалобно проблеяла я.

— «Что случилось?!», — взметнувшиеся листы с какими-то каракулями, которыми взмахнул перед моим носом Графит, заставили меня пригнуться, спасаясь от их острых краев, просвистевших прямо у меня над макушкой. – «Ты вообще в медицине разбираешься? В крови этого твоего тщедушного приятеля Маккриди обнаружили дважды смертельную дозу алкоголя!».

— «Аааа... Ну, а я-то тут при чем!», — попыталась было возникнуть я, но тотчас же получила еще более исписанный лист бумаги, большими знаками вопроса уткнувшийся прямо мне в нос.

— «А в твоем алкоголе крови вообще не нашли!!!».

— «Ээээ… Ну…».

— «И как мне понимать это мычание?», — остановившись рядом с постелью, сурово прорычал муж, глядя на меня сверху вниз, с высоты собственного роста. Ни к селу, ни к городу, я вдруг подумала, что очень давно не видела его в броне – лишь изредка, во время войны…

— «Я не слышу ответа!».

— «Я… Они…», — сглотнув, я виновато вильнула хвостом, стараясь не обращать внимания на детей, кувыркавшихся по постели. Похоже, они сочли все происходящее веселой игрой, во время которой родители громко кричат, после чего долго молчат и, в конце концов, обнимаются, шепча друг другу всякие глупости, делаясь похожими на несмышленых жеребят. – «Принцесса… Мне велели больше не принимать мои таблетки, и я… И Ник…».

— «И что Ник? Вас двоих нашли под обломками рухнувшего дома, лежащими друг на друге!», — скрипнул зубами Графит. Вновь оцарапав меня злобным взглядом, он явно собирался сказать что-то другое, но, увидев совершенно обалдевший взгляд моих выпученных от изумления глаз, лишь скрипнул зубами и уже немного тише продолжил. – «Он прикрыл тебя своим телом, поэтому тебе досталось меньше всего, в отличие от твоего приятеля, головой переломившего упавшую на него балку. Мы почти час не могли к вам подобраться из-за какой-то черной завесы, словно испарения, поднимавшейся прямо из дерева и кирпича. Даже не представляю, что было бы, если бы не один из твоих подчиненных – он сумел каким-то образом разорвать или оттолкнуть эту завесу, после чего смог кое-как стабилизировать твоего синего дружка и доставить вас в госпиталь. Угадай, что я увидел, вернувшись туда вместе с Медоу?».

— «Нуууу…», — я решила судорожно сморщить мозг в попытке вспомнить, кто из наших единорогов проживал в Кантерлоте, и мог ошиваться под вечер в этом районе, но не преуспела и снова вытаращилась на мужа, до ужаса напоминая самой себе ту лупоглазую тварь, которую едва не размазала по всему кабинету Мэйн Гудол.

Ах, да – теперь уже Фауны. Доктора Фауны.

— «Мы нашли там только твоего страдающего похмельем приятеля, который просто послал нас в… В общем, это ни написать, ни вслух произнести! А если произнести – то можно в соляные шахты загреметь, лет на десять!», — продолжил рычать на меня Графит, недобро зыркнув в сторону двери, из-за которой появилась облаченная в передничек Грасс. – «Безобразие! Один имеет наглость спорить с ночным стражем по поводу очередности оказания помощи пострадавшим; другой сквернословит, богохульствует и пытается выкинуть в окошко одного из Ликторов Госпожи… Что это вообще за дух вольнодумства такой ты культивируешь в этом своем Легионе?!».

— «Ээээ… Погоди-ка… Ник? Выкинул Медоу?! В окно?!!», — я попыталась представить себе эту картину, но мозг раз за разом выдавал критическую ошибку, и никак не хотел хотя бы вообразить себе тщедушного земнопони, вышвыривающего из палаты громилу, весящего раз в десять больше него. – «А ты точно ничего не напутал?».

— «Да он и меня чуть не выкинул за дверь!».

— «И правильно!», — строго произнесла Грасс, понижая голос, и прикрывая за собой дверь, за которой мелькнули чьи-то темные фигуры. В этот день при ней не было обычной тележки, зато вместе с ней в покоях появилось что-то тревожное, темное, словно давно ожидаемые известия самого мрачного толка. – «Если ты и там так орал, то я бы сама тебя выкинула из палаты!».

— «Не вмешивайтесь, Грасс!».

— «Это вы не забывайтесь, Ликтор!», — нимало не смущаясь, фыркнула зеленая земнопони, с достойной всяческого подражания целеустремленностью принимаясь отлавливать скачущих по кровати детей, старательно игнорируя при этом сверкнувшие клыки моего благоверного. – «Это в покоях принцессы Луны вы являетесь какой-то там фигурой, а во дворце – извольте следовать, как и все слуги наших принцесс, распоряжениям старшей горничной! Вам это понятно, сударь вы мой?».

— «Пожалуйста, не ссорьтесь», — попросила, глядя то на хмурящуюся сводную сестру, зачем-то прикрывшую меня одеялом, то на стоявшего с оторопевшим видом Графита. Похоже, мой охламон давно не получал такой бодрый отлуп и теперь откровенно тупил, не понимая, что же теперь ему делать. – «Что вообще за шум? Почему в коридоре находится Ночная Стража? И зачем тут находятся эти корзины для пикника?».

— «Может быть, ты и способна обойтись одной рваной и пропахшей потом попонкой, с которой пробегала несколько лет по всяким ужасным лесам, но приличные семейства собираются в дорогу заранее», — наставительно заметила Грасс, подходя к целой горе плетеных квадратных корзин, прикрытых хрусткими соломенными крышками. Эта куча занимала немало места в покоях и не бросалась в глаза лишь потому, что находилась в самом темном углу. – «Как ты собиралась ухаживать в пути за своими детьми? Или мужем? А появляться перед королем грифонов ты собиралась просто умывшись, безо всяких нарядов и украшений?».

— «В Понивилле мы прекрасно обходимся расческой, зубной щеткой и полотенцем!».

— «Ох, ради богинь, Скраппи!», — вздохнула зеленая кобыла, глядя на меня с тем раздражающе покровительственным видом, который любят напустить на себя некоторые родственники, воображающие себе, что лучше других знают, как устроить быт любого живого существа, на деле превращая его дом в небольшой филиал какого-нибудь монастыря или колонии строгого режима, где всем заправляют правила и устав. – «Они же юные члены Королевского Дома! Быть может, ты и пытаешься приучить их к «простой жизни», как ты ее понимаешь, но поверь, что все это просто баловство. И они относятся к этому соответственно – как к возможности отступить от правил и норм поведения, принятых среди приличных пони. Но это будет не увеселительная прогулка, и я прослежу, чтобы юные Санни и Берри выглядели достойно во время этого знаменательного визита».

— «Ладно, ладно. Только инструкцию не забудь положить», — вздохнув, буркнула я. Похоже, пони восприняли эти политические маневры, этот опасный демарш, который представлялся мне бегом по тонкому лезвию остро заточенного меча, как жест доброй воли, не понимая и не осознавая весь ужас, который ждал меня впереди.

— «Мне не нужны инструкции», — горделиво фыркнула Грасс, окидывая взглядом корзины и отмечая что-то в небольшом блокноте, появившемся из кармашка ее белого фартука. – «Их Высочества доверили мне заботу о юных представителях нашего королевства на время этой поездки. И я собираюсь сделать все, чтобы она прошла достойно, как и положено настоящему посольству».

— «Грасс! Даже не думай!», — встрепенувшись, я подскочила на кровати, словно подброшенная пружинами матраса, в панике глядя на сводную сестру. – «Ты не представляешь, во что ввязываешься!».

— «Ты так считаешь?».

— «Да! Я знаю, что Графит сможет вытащить оттуда наших малышей, когда все пойдет наперекосяк, но я не могу, не имею права жертвовать еще и твоей жизнью, Грасс!», — спрыгнув с постели, я бортанула на бегу плечо мужа, но, не удержавшись на ногах, покатилась по полу, лихим кувырком оказавшись рядом с зеленой кобылой. – «Сотня избранных, рвавшихся в бой – безусловно, они сумеют за себя постоять. Ночные Стражи – ладно, они умеют перемещаться в темноте, чем воспользуется Графит, когда мы исполним официальную часть этого хренового «посольства», и исчезнет вместе с детьми. Но жертвовать тобой я не хочу! Не могу! Не собираюсь, слышишь?!».

— «Кажется, ты все-все продумала, да?», — с прищуром посмотрела на меня старшая пони. Может, она и не могла похвастаться образованием, опытом или должностью своей сестры, но чем больше я ее узнавала, тем больше она казалась мне похожей на Деда, обладая при этом какой-то бытовой мудростью, позволившей быстро найти в моих лихорадочных рассуждениях слабое звено. – «А что ты приготовила для себя? Как ты собираешься выбираться из королевства грифонов, если все вдруг пойдет наперекосяк?».

— «Это… Не важно. Совсем не важно», — промямлила я, отпуская плечи сводной сестры, которую в порыве страсти тряхнула, словно плюшевую игрушку. – «Я что-нибудь придумаю. Но я не допущу, чтобы с ваших шкур упал хотя бы волосок!».

— «Значит, ты решила остаться. Так?», — прищурилась земнопони, в то время как очнувшийся муж резко дернулся в мою сторону, широко распахнув светившиеся в полумраке глаза. – «Снова сделать из себя жертву, поставив голову под грифоньи мечи. А что думают об этом остальные – тебе совсем не важно. Как всегда».

— «Как будто я не знаю, что на мою могилу не насрет только ленивый!», — огрызнулась я, до глубины души оскорбленная этими словами. – «Но я хотя бы смогу спасти тех, кто мне дорог!».

— «Наши повелительницы поручили тебе ответственное дело, Раг. А ты намеренно нагнетаешь атмосферу, пытаясь представить все таким образом, словно ты совершаешь какой-нибудь подвиг, отправляясь на верную смерть», — фыркнула зеленая язва. Отстранившись, она поправила кружевной передник и как ни в чем не бывало вновь взялась за блокнот. – «Между прочим, тебя хочет видеть принцесса Луна, поэтому не стоит заставлять себя ждать».

— «Значит, я все это себе напридумывала?», — несколько раз глубоко вздохнув, почти спокойно проговорила я, пристально глядя на Грасс. – «А знаешь, что мне сказала принцесса Селестия?».

— «И что же?».

— «Что у правителя есть право послать на рискованное задание своих подданных, попросив их поставить на кон свою жизнь», — чуть помедлив, ответила я, старательно подбирая слова. Сказать им всю правду? Нет, на это пойти я не могла. Но я должна была объяснить им, что это посольство было не легкой прогулкой, не почетной синекурой, а самой настоящей военной операцией, в которой мне предстояло вновь, как в старые времена, сыграть роль настоящего танка, принимающего на свою броню ярость вражеских атак. – «И что все, кто имели возможность, категорически отказались отправиться в Грифус на помощь тому идиоту, который оказался там сразу после войны. Пони боятся ехать к грифонам, понимая, что могут не вернуться из-под этой проклятой горы! Даже я долго плакала и просила не посылать меня в это место – уж слишком много жутких воспоминаний связано у меня со столицей грифонов. Но когда я узнала о том, что послать больше некого… Мной можно пожертвовать, Грасс. Можно и нужно – за все, что я натворила, это было бы только справедливо, чтобы все закончилось вот так вот, где-то далеко-далеко. Но тащить с собой на дно остальных я не собираюсь».

— «Я уверена, что все это глупости, Раг», — не поворачивая головы, твердо ответила мне кобыла. Голос ее при этом подозрительно дрогнул… Хотя это могло мне просто показаться. – «Ты просто боишься, поскольку никогда не выступала в роли посла».

— «Ты же понимаешь, что это правда, Грасс! Разве ты не читала газет? Фавориты и временщики рано или поздно уходят со сцены – теперь и мой черед уйти, сделав перед этим хоть что-нибудь полезное для пони. Я воспользуюсь планом, который придумал когда-то Графит в ответ на требование прежнего грифоньего короля и его посланцев, но я боюсь себе и представить, что оставлю кого-то на растерзание толпе его бретеров! Я видела это, видела – в своих снах!».

— «Правда? И что же, в этом твоем сне тоже была я?», — неожиданно властным движением копыта остановив двинувшегося ко мне мужа, поинтересовалась мадам старшая горничная. Похоже, она и впрямь не шутила, когда произнесла название своей должности так, словно это должно было бы для меня что-то обозначать. Однако Графиту этого хватило, и, ревниво фыркнув, он отступил, возвращаясь к скакавшим по кровати жеребятам.

«Так значит, не я одна скрываю свои возможности, каждый раз прикидываясь провинциальной простушкой, волею судьбы оказавшейся в столице, когда возвращаюсь в родной городок…».

— «Н-нет, но…».

— «И я заметила, что из расписания горничных исчезли утренние и вечерние стаканы с водой для этих покоев», — повернувшись, сводная сестра сверилась со своим блокнотиком, после чего иронично и эдак устало поглядела на меня, слегка склонив голову на бок. – «Это значит, что ты больше не принимаешь свои таблетки. Я права?»

— «Да, но…».

— «Складываем два плюс два – и что получаем в итоге?», — теперь иронии в голосе зеленой земнопони не услышал бы только глухой. Демонстративно покачав головой, она убрала в карман передника свой блокнотик и с недовольным выражением на морде поглядела на бравого Ликтора, с глупой мордой уставившегося на нас, словно на какое-то чудо. – «Да уж, выбрала богиня себе помощничков... Собирайтесь и идите уже – ни один из вас тут еще не стал, да и никогда не станет настолько важной шишкой, чтобы заставлять принцесс себя ждать!».

— «Скраппи, это правда?».

— «Да. Я же тебе говорила».

— «Я подумал, что ты опять обманываешь меня, по каким-то своим причинам».

— «Ты так говоришь, словно я только и делаю, что вру!», — решила обидеться я. Наставив моего муженька на путь истинный, открыв ему глаза и дав наставления по маршруту, которым мы должны были добраться до новых покоев Принцессы Ночи, Грасс живо выбрыкала нас из Зеленых покоев, отправив на аудиенцию к Госпоже. – «Никто мне больше не верит – ни муж, ни принцессы, ни дети. Горе мне! Горе! Пойду теперь, и…».

— «И получишь по заднице, если только подумаешь поглядеть на бутылку», — сурово пророкотал Графит. Идя рядом со мной, он все еще оглядывался на двери моих покоев, не в силах забыть такой шикарный отбрык, полученный от какой-то там горничной, пусть и старшей. – «Но думаю, что она права – ты снова ведешь себя ненормально. Ну, или почти нормально для тебя – если рассматривать твое поведение до и после той лечебницы».

— «Ну, спасибо, дорогой!», — злобно пробурчала я, пытаясь пнуть на ходу ногу черного охламона, сопровождавшего меня по коридорам дворца. Отклонившись от привычного маршрута, мы уже дважды свернули и очутились в узком проходе для слуг, петлявшем между стен и приведшем нас в незнакомую для меня часть дворца. Кажется, это была какая-то башня, но, судя по плавным изгибам стены, она должна была быть просто огромной – как и лестница, по которой мы начали свой подъем. – «Вот нисколько не сомневалась, что всегда могу рассчитывать на поддержку своей семьи!».

Ответить Графит не успел – остановившись, он придержал меня крылом и вместе со мной, склонился перед высокой белоснежной фигурой, заступившей нам путь на пустой, казалось бы, лестнице. Идущие чуть поодаль ночные стражи повторили наш поклон и отступили еще дальше, повинуясь плавному взмаху большого крыла.

— «Благодарим вас за службу, верные вои сестры Нашей», — даже без Кантерлотского Гласа, принцесса была донельзя официозна, но в ее голосе мне, почему-то, послышались нетерпение и скрытое недовольство, дававшее о себе знать словами древнеэквестрийского языка. – «Продолжить свой путь Мы желаем одни, сопровождаемые лишь преданной Ее ученицей. Свободны».

Грациозно, словно балерина, развернувшись на одной ноге, Ее Высочество двинулась вверх по мраморным ступеням, даже не взглянув в нашу сторону, поэтому я решила поспешить, и присоединилась к ней, следуя в положенных по этикету трех шагах от ее хвоста и стараясь глядеть куда угодно, кроме радужных прядей, кокетливо посверкивавших золотой штангой, чей блеск пробивался через пульсирующий магией волос хвоста.

«Хорошо, что старый казанова снова куда-то пропал», - подумала я, старательно следя за своими глазами, то и дело пытавшимися самовольно облапать взглядом репицу королевского хвоста, тяжело покачивавшегося недалеко от моего носа. – «Иначе закапал бы слюнями весь пол, узнав, что тысячелетняя принцесса вдруг решила сделать себе интимный пирсинг. И зачем это, интересно? И что это дает?».

— «Новые ощущения, наверное», — негромко хмыкнула Селестия, заставив меня вздрогнуть и покрыться холодным потом. – «А может, просто попытка идти в ногу со временем. Когда-то я даже попробовала короткую стрижку, браслеты с шипами и черную тушь – много, очень много черной туши. Представляешь?».

— «Ээээ…. Нет», — пискнула я, старательно гоня из головы образ обдолбанной и разукрашенной под гота богини, глушащей вино из горла на концерте какого-нибудь брутального виолончелиста-земнопони, под рев симфонического оркестра, выдающего брутальные зарубы на исчерканном граффити инструменте. – «Совсем нет!».

— «Оказалось, что краска плохо ложится на гривы аликорнов», — с ноткой досады поведала мне возжелавшая новых ощущений кобылица. Притормозив, она неожиданно оказалась рядом со мной и придержала краем крыла, не дав повторить ее маневр и остаться на расстоянии, положенном по этикету. – «Да и пого плясать довольно трудно, не испугав остальных…».

От представившегося мне зрелища огромного аликорна, радостно скачущего вверх и вниз на одном месте, словно на палочке с пружинкой, у меня задергался глаз.

— «Тем временем, как ты оцениваешь новые покои моей сестры?».

— «Крайне положительно», — бросив взгляд на проплывавшие мимо стены и потолок, пробормотала я, – «вполне в духе Луны, Ваше Высо…».

— «Мы здесь одни».

— «…тетушка», — поколебавшись, выдохнула я. Это слово впивалось в губы сотней крючков, и я с трудом попыталась задавить в себе недовольство от такой настойчивого собственнического поведения белоснежной принцессы.

— «Так-то лучше», — впрочем, посмотреть и вправду было на что. Выкрашенные в темно-синий цвет стены и потолок были обильно украшены затейливой белой лепниной, чьи прихотливые повторяющиеся узоры покрывали каждый архитектурный элемент длинного и немного изогнутого коридора. Темный, почти черный, гранитный пол был лишен каких-либо признаков ковровой дорожки, и стук наших копыт загадочно отражался от стен и потолка, пока мы шли мимо закрытых, еще пахнувших свежей краской дверей.

— «Скраппи, я беспокоюсь за Луну», — наконец, нарушила молчание принцесса. Проплывавшие в окнах горы и тонкие струи водопадов, искрами блестевшие на летнем солнце, подсказали мне, где мы находимся – в северо-восточной части дворца, из которой открывался вид на новые террасы Кантерлота и Северный тракт, начинавшийся едва ли не в центре города. – «Моя сестра… Я желаю лучшего для нее и поэтому обеспокоена ее… Как бы это сказать… Новым увлечением. Наверное, так будет правильнее. Поэтому, племянница, я и решила посоветоваться с тобой».

— «Увлечением?», — переспросила я, отвлекаясь от варева мыслей, крутившихся в моей голове. Признаться, я не смогла вот так вот, с ходу, сообразить, какое такое «увлечение» вдруг могло поразить мою мать. И что это было за увлечение такое, что оно могло насторожить тысячелетнюю принцессу. В голове, помимо моей воли, вдруг всплыли воспоминания о недавно закончившемся Гоне, и я ощутила, что начинаю жарко краснеть, вспомнив ту жаркую ночь в лоджии за водопадом. – «Н-нет… Даже представить себе не могу. Но это не опасно?».

— «Как знать…», — вздохнула Селестия, сбавляя темп шагов и заставляя меня тем самым сменить семенящую побежку на спокойный, размеренный шаг. Она вдруг показалась мне какой-то встревоженной, растерянной, породив странное чувство участия, разлившееся глубоко внутри. Раньше она почти никогда не советовалась со мной, и уж тем более так часто, что, несомненно, требовалось хорошенько обдумать. – «Я понимаю, что рано или поздно что-то подобное должно было бы произойти, и готовилась к этому, но теперь… Прямо сейчас, в этот самый момент, меня одолели сомнения. Я чувствую, как они ломают мою волю, и боюсь, что подведу всех вас, если лишусь здравомыслия, уподобившись тем, кто живет одним днем».

— «Луне что-то угрожает? Или тебе?», — мгновенно насторожилась я, отбрасывая одолевавшую меня черную меланхолию, наконец-то понимая, о чем говорит аликорн. Не это ли чувство странной беспомощности, когда все валится из копыт, а окружающие делают странные, непонятные для тебя вещи, давило на меня все прошедшие дни? Как знать, не выбило ли недавнее политическое поражение мою названную тетку из колеи гораздо сильнее, чем та пыталась нам всем показать? — «Чем я могу помочь? Кому вырвать глотку?!».

— «О, нет-нет. Ничего подобного делать не нужно. Я просто хотела выслушать кого-нибудь со свежим, незамутненным взглядом, чтобы быть уверенной в том, что мои тревоги либо ложны, либо опасность имеет место быть, и не является моими безосновательными страхами, порожденными чувством ревности», — остановившись возле небольшого алькова, скрывавшегося между окон, она опустилась на небольшую скамеечку и приглашающим жестом предложила мне сесть напротив себя, задумчиво глядя на бюст какого-то незнакомого мне аликорна, чья шикарнейшая грива была искусно уложена в форме капюшона змеи, придавая ему вид неземного очарования и величия, от которого у меня дрогнуло сердце. – «Поэтому я хотела бы знать, что ты думаешь об этом».

— «Ээээ… А о чем?».

— «А ты ничего и не знаешь?», — прищурившись, принцесса бросила на меня проницательный взгляд, заставивший меня вздрогнуть от желания тотчас же пасть перед ней ниц или вытянуться в струнку. – «Дело в том, Скраппи, что я опасаюсь, что у Луны может начаться роман».

«Х-ха! Нет, ну надо же – столько страстей развести вокруг обыкновенного дела!», — не сдержавшись, я громко выдохнула и с трудом справилась со своим копытом, непроизвольно потянувшимся вытереть взмокший от волнения лоб. – «Хе-хе-хе, и, наверное, я даже знаю, кто тот самый счастливчик. Ну, ухарь! Ну, хват! Хотя, если тем самым это отвлечет внимание матери от моего мужа, то Кайлэна можно считать почти идеальной фигурой для скучающего аликорна, вынужденного перебиваться отношениями со своей же сестрой…».

— «С Твайлайт».

Небо, расколовшись, упало мне на макушку.

— «С ТВАЙЛАЙТ?!!».

— «Пожалуйста, не ори», — одернула меня тетка, бросив заговорщицкий взгляд на выход из алькова, скрытый за занавесками, сдвинутыми по дневному времени с окон. За эти несколько дней Селестия стала настолько живой, демонстрируя окружающим настоящие чувства, что я вдруг поняла, что могла бы по-настоящему привязаться к этой высокой, изящной, прекраснейшей кобылице, внутри которой, за тысячью масок, скрывалось настоящее, трепещущее, живое сердце, способное любить, сомневаться, ненавидеть и переживать. – «Да, с моей ученицей. С Твайлайт Спаркл, хотя какая она, к дискордовой отрыжке, Спаркл или Шайнинг, с их жадностью и озабоченностью собственным положением в обществе!».

Резко поднявшись, она вышла из алькова и рывком распахнула балконную дверь, впуская в дворцовые коридоры шум ветра и грохот струй водопадов, низвергавшихся с расположенной где-то над нами Дворцовой платформы.

— «Ты думаешь, что я могла ошибиться. Возможно. До этого дня Твайлайт не пыталась вступить с кем-то в настоящие отношения, за исключением коротких романов с подругами, включая тебя. Она молода, свежа и симпатична, а вскоре станет по-настоящему красивой, когда войдет в период роста, во время которого резко увеличится ее либидо и магический потенциал», — принцесса многозначительно поглядела на меня, получив в ответ взгляд преданной, но не слишком умной собачки. Честное слово, я и в самом деле не понимала, что именно она имела в виду! – «И именно тогда ей придется учиться обуздывать свои чувства. Я постараюсь подготовить ее к самым распространенным ловушкам, которые она может встретить на этом пути – включая те, что будут расставлять для нее другие аликорны».

Услышав эти слова, я встрепенулась. В моей голове мгновенно сложилось уравнение «Флеш Сентри + Ми Аморе Каденза = ...», и, не сдержавшись, я глухо зарычала, услышав имя своего лютого врага, в которые записала эту розовую правительницу холодной страны.

— «К счастью, Твайлайт с честью вышла из этого испытания. Рано или поздно, любая игра исчерпывает себя, и я посчитала, что присутствие при дворе агента влияния моей дорогой племянницы стало излишним. Но теперь…».

— «А вам не могло…», — заметив недовольно дрогнувшую бровь принцессы, я быстро поправилась. – «А тебе не могло показаться? Почему вдруг именно Луна и Твайлайт? Во время равноденствия она была рада обществу жеребцов… Кхе-кхе… Да. Очень рада».

— «Безусловно. Но несколько дней назад я заметила, что во время утреннего доклада они старательно не смотрели друг на друга».

— «Так может, они просто поссорились? Или недовольны друг другом?», — вякнула я, сначала даже не понимая, что именно произнесла… После чего ошарашенно уставилась на Селестию, когда до меня начало доходить, кто именно мог испытывать друг к другу подобные чувства.

— «А сегодня, за завтраком, Твайлайт покраснела, невольно дотронувшись до копыта Луны, когда та передавала ей масло», — увидев на моей мордочке подтверждение собственным мыслям, принцесса вздохнула и поднялась, поманив меня за собой. – «Я беспокоюсь за то, что мои страсти, которые я так долго держала в копытах, могут взять надо мною верх, затуманивая мой разум и мои суждения. Ведь это моя маленькая Лу, понимаешь?».

— «Да, тетушка», — выходя вслед за нею на балкон, я тряхнула головой, пытаясь остудить ее на прохладном ветру, несущим с собою вуаль из тончайших капелек водяной пыли и приглушавшим наши слова. – «Но ведь если это так, то… Ну, я не знаю… За нее можно порадоваться?».

— «Одна часть меня жаждет раздавить эти отношения в зародыше, Скраппи. Другая – порадоваться за нее. Признаться, я давно не испытывала столь противоречивых чувств, и не знаю, как отреагирует моя милая ученица на те чувства, которые испытывает по отношению к ней моя сестра. Кто знает, не уловка ли это, с целью уничтожить ее до конца?».

«Ах вот, значит, как… Значит, «моя милая ученица»? Похоже, кое в чем Луна была определенно права».

— «Я не думаю, что Твайлайт способна на такое», — не успев обдумать столь крамольную мысль, я основательно потопталась по ней всеми четырьмя ногами и выбросила с самого высокого балкона дворца, стараясь, чтобы и тень ее следа не отразилась у меня в глазах. – «А ты уверена, что она и Флеш… Ну, ты понимаешь…».

— «Она быстро рассталась с ним, избавившись от влияния Ми Аморе», — если Селестия и поняла, о чем я успела подумать, то ничего по этому поводу не произнесла. – «Что снова приводит нас к мысли о ней и Луне. Поверь мне, Скраппи, что я хочу только одного – чтобы моя сестренка была счастливой, и никакие пять лет, проведенные в моем дворце, под моим крылом, в нашей постели, не смогут исправить содеянное мной тысячу лет назад. Увидев первые признаки происходящего между ними, я ощутила желание отослать Твайлайт как можно дальше – к тем же грифонам, к примеру! – но теперь я понимаю, что это был бы мерзкий, эгоистичный поступок, приличествующий скорее какому-нибудь скоту из богатого, влиятельного единорожьего рода. Но это привело меня к другой крайности, и я…».

— «И ты…», — я замерла, во все глаза глядя на взволнованного аликорна, не преминув отметить столь необычно экспрессивный пассаж, который принцесса Селестия никогда-никогда не позволяла себе в отношении своих подданных.

— «Я хотела вызвать к себе свою ученицу. У меня появилось желание призвать ее и сказать: «Моя дорогая Твайлайт! Моя сестра в течение тысячи лет была лишена тепла любящего сердца, и я прошу тебя…» Хотя нет. Кого я обманываю? Я захотела явиться к ней и сказать: «Если ты разобьешь ей сердце – я сломаю тебе позвоночник!»[9], и клянусь стихиями, я была готова так поступить, Скраппи! А теперь – я просто не знаю, что же мне делать. Так странно – за сотни лет я в первый раз не знаю что делать и на что мне решиться».

— «Но ведь за тысячу лет ты, должно быть, видела сотни судеб…».

— «Да. Но это были чужие судьбы!», — с жаром откликнулась принцесса, рывком разворачиваясь ко мне, отчего мой хвост мгновенно влип в задницу, тотчас же сжавшуюся в кулачок. – «Чужие свадьбы, чужие похороны, чужая радость и горе! Это как чтение книги, которую можно запомнить, а можно выбросить из головы или хотя бы отложить в сторонку. Но сейчас, когда это коснулось моей сестры, моей семьи, которую я собирала вот уже тысячу лет – это все выглядит совершенно по-другому!».

— «И ты боишься ее потерять», — прошептала я, робко дотрагиваясь до ноги опустившей голову тетки. Не того ли боялась я сама, пытаясь разубедить моих родственников отправляться со мной в этот гибельный путь?

— «Да. Я боюсь, что мои необдуманные действия приведут к тому, что я потеряю вас всех. Тебя, Ми Аморе, Твайлайт… Особенно Луну, хотя она мне клянется в обратном. Но только сегодня я подумала – а что, если она боится меня?».

— «Я уверена, что это не так!».

— «А вот я – не уверена. Видишь, почему мне понадобился твой совет?».

— «Ну… А что, если позволить всему идти своим путем?», — вслух подумала я, представляя на секунду, как мог бы ответить ей Древний. После Равноденствия он затих, и это понемногу начинало меня волновать – особенно после признания в том, что вскоре ему понадобится какая-то помощь. – «Просто… Ну… Дело в том, что в отношениях третий – всегда лишний. Близкие существа иногда ссорятся, но они так же быстро и мирятся, а тот, кто влез в отношения, навсегда останется виноватым в том, что вмешался».

— «И ты предлагаешь не вмешиваться?», — в глазах Селестии вспыхнули опасные огоньки, заставившие меня содрогнуться. Впрочем, она быстро увидела, к чему это привело, и грустно, через силу, мне улыбнулась.

— «Мне кажется, что нужно их поддержать», — опасливо выдохнула я, бросив быстрый взгляд в сторону перил. Они казались не слишком высокими для побега, но в этот момент я была готова кошкой вскарабкаться даже по десятиметровой, и абсолютно гладкой стене. – «Проследить, не навязываясь. Дать возможность наиграться в тайные свидания, тайные признания, полизушки по углам и прочие интересности, которые манят как раз вот таким вот ореолом чего-то скрытого и недозволенного. А потом, когда они решат объявить обо всем, мы…».

— «…поддержим их», — согласно кивнула принцесса, внимательно следя за ходом моих мыслей. – «Нет, даже разыграем удивление, чтобы им было приятнее. Ну, а потом, все вместе, порадуемся. Ведь так?».

— «Так точно!», — вытянулась я перед белым аликорном, преданно поедая глазами начальство. Не знаю, что было в ее «нерешительности» наигранного, а что от какого-то экзамена, который, как я подозревала, она решила устроить будущему секретарю своей любимой сестры, но надеялась, что я его не провалила. Повинуясь приглашающему движению ее крыла, я снова двинулась за принцессой и вскоре вступила вслед за нею в большую залу с низким потолком и огромным, во всю стену, балконом, делавшим ее похожей на лоджию.

Вот уж не знала, что Луне нравится такая необычная планировка.

— «Подойди ко мне, Скраппи».

Мать обнаружилась на балконе, где Ее Темно-Синее Высочество изволило сибаритствовать, удобно расположившись на горке подушек, возле которых пристроился столик с прохладительными напитками. Я не удержалась и тихо фыркнула, подумав, что для полноты картины не хватало лишь панамы с огромными мягкими полями и вида на море, который заменяло зрелище королевского парка, города и раскинувшихся за ним зеленых равнин. Кивком головы призвав меня приблизиться, Луна взяла мою голову копытами и внимательно осмотрела, не забыв заглянуть в уши и даже приказав открыть рот. Закончив с осмотром, она ласково потрепала меня по голове, впрочем, так и не пригласив присоединиться к ней на подушках, где уже удобно устроилась ее сестра.

— «Вижу, что узилище, в которое ввергли тебя наши добрые слуги, не отразилось на тебе, моя дорогая. Но что же вызвало твое недовольство, заставив предать разору обиталище гостя сестры моей? Неужто обиду осмелилась она тебе причинить?».

Я заметила, как вздрогнули веки белоснежной богини, бросившей на меня мимолетный, дрожавший от внутреннего напряжения взгляд. Что-то в нем заставило сомкнуться мои губы, воскрешая в памяти ту ночь, и холод влажной губки, и голос, певший об отчаянии от сотворенного. «Взаимоотношения между аликорнами очень непросты», - прозвучал в голове голос Луны. «В такой семье как наша, нужно очень серьезно подходить к всем вопросам родства», — всплыла в памяти фраза Селестии. Казалось, одно лишь слово было готово ударить горячей искрой, возжигая чудовищный алхимический пожар, в огне которого вновь закружат огромные, стремительные фигуры, распахнувшие крылья в затканных дымом небесах.

— «And that foolish pony did nothing to stop, the destruction of one who had needed her most», — прошептала я, слепо глядя перед собой. Начавшее забываться чувство снова трепыхнулось в груди, предостерегающе коснувшись сердца. Это была не скорбь, это было отчаяние, от которого травились, резали вены и шагали с края крыш – как могла я снова заставить пережить его тех, кто создал меня, кто вдохнул в меня жизнь и, после долгой разлуки, наконец-то взял под крыло?

— «Я не расслышала тебя, Скраппи».

— «Все нормально. Мы… Я…», — не найдя ничего умнее, я сморгнула влагу с ресниц и, подняв голову, натужно улыбнулась, ощутив, как эта улыбка похожа на безумный оскал. – «Я посчитала, что эти покои не соответствуют высокому положению гостей, которые в них живут. Вот и все».

Приподняв бровь в своей незабываемой манере, мать поглядела на меня из-под густых, великолепных ресниц. За один только взгляд этих глаз любой пони был готов броситься в пропасть, и я ощутила, как необоримая, жаркая краска заливает мою мордочку по самую шею об одном только воспоминании о жаркой, безумной ночи Равноденствия. Наверное, мы все тогда попросту сошли с ума…

Но почему я никак не могла выбросить из головы то зрелище, что вновь и вновь всплывало в памяти по ночам?

— «И это все?».

— «Гости не должны жаловаться на то, что их покои в чем-то уступают комнатам хозяев. Особенно гости такого ранга», — не найдя ничего лучшего, промямлила я, решив с тупой настойчивостью держаться экспромтом выданной версии.

— «Их планировалось реставрировать сразу же после твоего крыла», — с величавой небрежностью пожала плечами белая принцесса, с видом полнейшей невинности глядя на подозрительно оглядывавшую нас обеих сестру. – «Пожалуй, стоит отдать распоряжение начать ремонт с этой башни, если ты не возражаешь. Думаю, за время нашего отсутствия они успеют закончить и ее, и твои покои».

— «Что ж, хорошо. Хотя мне вдруг показалось, что между нашими двумя дорогими родственницами произошел достаточно шумный конфликт…».

Улыбка Селестии вмиг стала какой-то деревянной.

— «…поэтому я собиралась лично узнать, что же пришлось не по нраву в моей дочери нашей дорогой гостье», — принцесса владела собой хуже, нежели ее сестра, и в прохладных нотках голоса младшего диарха мне послышались острые, шипящие нотки, похожие на шуршание неспешно покидающей ножны бритвенно-острой стали. – «А заодно и полюбоваться красотами их так называемой империи».

— «Аааа… А куда это вы собрались?», — в отчаянии вякнула я. Этот разговор вплотную подошел к чему-то страшному, вершившемуся прямо у меня на глазах, и, перехватив отчаянный взгляд белоснежной принцессы, недвижимо сидевшей напротив сестры, я ухватилась за первую же мысль, вспугнутой птахой пролетевшей по вмиг опустевшей голове, стараясь как можно дальше уйти от взрывоопасной темы. – «Вы уезжаете? И даже меня не дождетесь?».

— «И в самом деле», — заинтригованно протянула мать, уставившись на сестру, напустившую на себя чрезвычайно загадочный вид, не укрывшийся от внимания Луны. – «Сестра моя, куда ты призываешь нас?».

— «Это сюрприз», — с облегчением улыбнулась тетка, бросив на меня полнившийся такой благодарностью взгляд, что у меня буквально взмокла спина от затаившихся в нем невысказанных обещаний. Что ж, кажется, я начала лучше понимать этого древнего ловеласа, то и дело ласкающего взглядом предмет своих воздыханий, и уж точно не собиралась хоть в чем-нибудь упрекать свою фиолетовую подругу. – «Давай же дождемся возвращения Скраппи из Грифуса, после чего, обещаю, вы сразу же все узнаете».

— «Похоже, это и в самом деле грандиозные планы», — улыбнулась младшая принцесса. Проследив за взглядом своей сестры, она поднесла ей бокал с чем-то шипучим и сладким, на обратном пути, с помощью магии, словно бы совершенно случайно, убрав под подушку письмо, в которое я не преминула запустить глаза, к сожалению, успев отметить только твердый и показавшийся мне знакомым рогописный почерк писавшего.

Или писавшей.

— «Итак, дочь моя, как продвигается подготовка твоего посольства?».

— «Ээээ… Отлично! Лучше некуда!», — как можно более жизнерадостно воскликнула я, демонстрируя нешуточный энтузиазм от одного только слова, заставлявшего мои внутренности скручиваться тугим узлом. Несмотря на все мои потуги, голос неожиданно прозвучал до ужаса фальшиво, живо напомнив мне о клоунах и артистах, обращающихся к обступившим их детям. – «Уже почти все готово!».

— «В самом деле?», — неожиданно поинтересовалась Селестия, заставив меня слишком поздно вспомнить о том, что никто и ничто в этой стране даже пукнуть не может без того, чтобы об этом не узнала ее бессменная повелительница.

— «Нуууу… Хорошо. Не все так радужно», — не ожидая такого удара, нахохлилась я, с обидой глядя на тетку и мать, ответивших мне ироничными взглядами. Клянусь, я ощущала себя как оправдывающаяся школьница, пытающаяся объяснить, почему она прогуляла уроки вместе с жеребчиком из соседнего класса, и это отнюдь не способствовало моему душевному равновесию. – «Но я работаю над этим! И вообще, я бы сделала все сама, если бы мне не приказали отправиться в Грифус вместе с моими детьми».

Что ж, наверное, попытка пожаловаться матери сама по себе и была неплоха, но я тотчас же сникла, увидев, как переглянулись принцессы.

— «Гриндофт хочет увидеть твоих близнецов – так почему бы не совместить приятное с полезным?», — великодушно отмахнулась от моих страхов Луна, устремляя глаза в сторону далеких гор. Кажется, в этот миг ее мысли витали где-то далеко-далеко, если я правильно истолковала движение изящного копыта, непроизвольно погладившего подушку, под которой лежало загадочное письмо. – «Молодое пополнение Королевского Дома должно развиваться гармонично, познавать мир, установить контакты с ближайшими соседями, и это посольство как нельзя лучше подходит для того, чтобы немного развлечь малышей».

— «Но…».

— «У нас его сын», — в отличие от сестры, Луна была гораздо прямолинейнее и предпочитала высказывать свои мысли прямо, не слишком волнуясь по поводу чьих-то там чувств. – «Поэтому я уверена, ты зря тревожишься за себя или семью. Новый король не дурак, и прекрасно знает о другой моей ипостаси. И ежели что-то случиться с тобой или нашими внуками…».

— «Я уверена, что все будет хорошо», — позволив невысказанной угрозе повиснуть в воздухе, тепло улыбнулась мне солнечная принцесса. Она глядела только на меня, не моргая, но я заметила, как подергивались ее глаза, раз за разом пытаясь повернуться в сторону заветной подушки. – «Но я понимаю твою обеспокоенность…».

— «Правда?», — шмыгнула носом я, изо всех сил стараясь не показать, что заметила возню среди подушек, которые начали светиться от противоборствующей магии, старавшейся добраться до загадочного письма. – «Значит, вы ждете меня обратно?».

— «Что за вздорные разговоры?», — отвлекшись от своей борьбы, Луна удивленно уставилась на меня, упуская из виду заветную деталь своего ложа, тотчас же взмывшую над ее головой в облачке золотистой магии. Протянув ко мне завитое крыло, она усадила меня возле своих ног, не забыв при этом показать язык любопытной сестре, так и не обнаружившей искомого среди подушек. – «Конечно же, мы тебя ждем. У Селестии любопытные планы на твой счет».

— «Так ты о них уже знаешь?».

— «Безо всякого сомнения. Знаю и одобряю», — вздохнув, мать бросила взгляд на мою новоявленную тетку, с недоуменным видом сидевшую среди разворошенной горки подушек, и снова обратила на меня благосклонный свой взор, ласково потрепав по взлохмаченной голове. – «Довольно уже бегать по диким местам. Тебя ждут дети и дом. Твой супруг. Твои обязанности и привилегии, положенные тебе по праву ро…».

— «Мне кажется, что все еще впереди», — перебила ее Селестия, изящным движением головы формируя вокруг себя самый настоящий диван, сложенный из валявшихся вокруг валиков, думочек и подушек. Пустой стакан переместился на стол, отправив в путь своего товарища, зависшего рядом с принцессой. – «Сперва ей предстоит выполнить данное мной поручение, после чего, возможно, мы пересмотрим ее статус и место. Ты же знаешь, что любые подвижки внутри Королевского Дома тотчас же становятся объектами пристального внимания всех интриганов и просто высокорожденного быдла, считающего своим долгом следить за тем, как я правлю, и не стесняющегося делать мне замечания. Мне! Той, благодаря или вопреки кому они вообще были зачаты, и появились на свет!».

— «Ты дала им слишком много воли, сестра моя. Но пожалуйста, не уходи от начавшегося разговора. Как думаешь, что это будет? Возможно, башня?».

— «Боюсь, что это несвоевременно».

— «А у этой твоей новоявленной протеже башня есть! Даже у ученицы имеется, не говоря уже о целой библиотеке!».

— «Лу, я готова отдать тебе весь дворец, ты же знаешь. Со всеми его башнями, залами, покоями и троном. Особенно троном».

— «Спасибо, обойдусь без него. А свою школу для единорогов ты тоже готова отдать?».

— «Школу? Нет. Ее – не готова».

— «Агааа!».

— «Но лишь потому, что хотела бы сделать тебе небольшой подарок», — я решительно перестала понимать, о чем идет речь, и уже открыла рот для того, чтобы поинтересоваться, в какую это башню меня собрались засунуть и за какие такие грехи… Как вдруг поняла, что меня вновь пробил холодный пот, крупными каплями собирающийся на трясущейся шкурке.

Вот уже какое-то время принцессы молча переглядывались, не произнося при этом ни единого звука.

Выдохнув, я попыталась как можно незаметнее сделать шаг назад, с трудом переставляя едва гнущиеся ноги. Кажется, начиналось то, чего я подспудно боялась и о чем напрочь забыла, погрузившись этой ночью в безумный кошмар. Таблетки, эти богинями проклятые пилюли, чей хвойный вкус я не раз чувствовала у себя на губах, наконец-то вышли из организма, наградив меня сильнейшим синдромом отмены, вернувшим к жизни все те симптомы, с которыми целый месяц боролись врачи, а также одаривая парочкой новых, к которым я точно готова не была! Дрожа, я попятилась в сторону двери и, как это часто бывало, не вписалась в проем, задев проклятую ажурную железяку, радостно зазвеневшую всеми стеклами, дребезжанием своим хохотавшими над неуклюжей, испуганной пегаской.

— «Скраппи?», — не выдержав, я подалась вперед, едва не падая на колени перед удобным ложем принцесс, удивленно глядевших на меня со своих подушек. – «Что-то случилось?».

— «Глупости! Все глупости!», — постаравшись не трястись, как осиновый лист, промямлила я. Похоже, что решение принцессы «спустить своего карманного монстрика с поводка», как мило, с эдаким понячим юморком, рассказывали окружающие о моих похождениях и переделках, в которые я попадала, все-таки было большой ошибкой – если, конечно, она и впрямь совершала ошибки, а не намеренные провокации, или приводила в действие части каких-то планов, растянутых на века. Кто знает, чего именно она собиралась этим добиться и какого эффекта ждала от путешествия своей пятнистой подчиненной, страдающей от усиливающегося день ото дня расстройства и без того подорванной психики? Быть может, каких-то действий от Луны, или Графита, а может быть, даже Гриндофта... Или же вообще ожидала, что я сама заточу себя под горой? Такой вариант был не просто возможен – он был неизбежен, и в тот момент я исключала даже мысли о том, что все это было спланировано для одного – научить меня жить с этим бременем, закаляя разум и тело. Но даже мысль о таком казалась мне абсолютно безумной.

— «Все хорошо!», — тяжело дыша, я постаралась выпрямиться и, смаргивая скопившийся на ресницах пот, по-уставному уставилась вдаль, поверх голов повелительниц. – «Просто… Просто не выспалась. Прошу прощения за минутную слабость. Я готова выполнить ваши приказания».

— «Свою задачу ты знаешь», — светски улыбнулась Селестия. По ее тону я поняла, что шутки закончились, и белоснежная повелительница собиралась озвучить все то, что не могло прозвучать на открытом приеме. Все то, что составляло саму суть дипломатии – искусства скрытых намеков, уловок и шантажа. – «Нам нужен прочный мир с грифонами. Нам нужно, чтобы они отказались от набирающего силу среди знати реваншистского настроя и занялись решением внутренних проблем, восстанавливая страну. Как это сделать – решишь на месте».

— «Быть может, не стоит их удерживать от очередного междусобойчика?», — я попыталась вникнуть в суть проблемы в попытке избавиться от терзающих меня мыслей. Все лучше, чем стоять, обливаясь потом и мечтая о недоступных ныне пилюлях. – «Зачем Эквестрии сильный сосед?».

— «Чем более бедным и голодным будет этот народ, с тем большим вожделением он будет завидовать богатству сего королевства, выстроенного Нашей сестрой», — снисходительно объяснила мне Луна, изволив на секунду вынырнуть из блаженной нирваны. – «Чем более раздробленным и терзаемым бедами станут грифоны, тем быстрее приблизится неизбежный их исход с гор, на равнины».

— «Поэтому нам необходимы Грифоньи Королевства», — подытожила Селестия, раз за разом бросая быстрые, осторожные взгляды по сторонам, словно разыскивая что-то важное и ускользнувшее от ее внимания. Что ж, я прекрасно понимала, что ищет белоснежная богиня, и почувствовала невольную гордость за мать, способную оберегать свои секреты даже от любопытной тысячелетней сестры. – «Но не вооружающиеся до зубов или клюва, а восстанавливающие свои дома, рыбные садки и виноградники. Мне кажется, что того же хотят и подданные грифоньего короля – попробуй опереться на них. Сведи знакомство с теми, кто желает мирного сосуществования, и помоги им быть услышанными. Пообщайся с простыми фермерами, виноградарями и рыбаками. Пролетись по стране, разговаривая с этим народом – это обычное поведения для посла, который желает узнать побольше о том месте, в котором ему предстоит выполнять свою миссию, представляя перед правителем свое королевство. Узнай, чем дышат не ваза, но простые жители каменных городов и высокогорий, какие песни они слагают, какие рассказы нашептывают детям своим перед сном. И конечно же, поддерживай тех, кто решит перебраться оттуда подальше».

— «Понимаю. «Поддержка здоровых сил», «Работа с внесистемной оппозицией» и прочие радости политической жизни», — закивала я, из наших с Древним воспоминаний вылавливая образы этих холеных и страшных людей с неискренними улыбками и глазами массовых убийц. За один только полный равнодушия взгляд, просто кричащий «Вам конец. Сдайтесь сразу – и все пройдет безболезненно» я бы резала и душила, невзирая на возраст и пол. И вот теперь, мне самой предстояло пополнить эту когорту бездушных убийц народов… Право слово, лучше уж быть Иллюстрой или Мясником!

«Хмммм. Иллюстрой…».

— «Верно, Скраппи», — мне показалось, что ухо Луны раздраженно дернулось к шее, выдавая ее отношение ко всяким говорунам. Ее сестра, вознаграждая меня за догадливость, ограничилась ободряющим кивком. – «Попробуй опереться на риттерство – среди них достаточно землевладельцев, желающих восстановления во всем блеске грифоньего великолепия уходящих веков. Пусть тратят деньги на украшения, балы и поместья, понуждая к тому же и остальных. Мы должны не воевать, а торговать – и ради этого мы готовы пойти на многое. Например – объявив Заброшенный лес зоной свободного поселения и общих экономических интересов».

— «Сестра…», — очнувшись от грез о чьем-то высокоученом фиолетовом крупе, Луна непонимающе поглядела на белого аликорна. Не отвечая, Селестия лишь чопорно поджала губы, заставив меня вспомнить о том разговоре, что произошел на Глициниевой веранде, и теперь я была той, кто опустила полный боли взгляд. – «Но разве сие не то, против чего ты боролась?».

— «Иногда приходится поступаться меньшим ради чего-то большего...», — за этот наполненный смирением голос селестианцы наверняка бы массово отдали свои души, доведись им услышать речь своего божества. — «А может быть, даже сделав его новым, нейтральным государством».

— «Хмммм…».

— «Со столицей в Пизе, к примеру», — после этого заявления рот прекрасного темно-синего аликорна округлился в беззвучном «Ооооо…». В отличие от меня, Луна нисколько не обманулась застенчиво опущенными глазками белой принцессы и, прищурившись, что-то обдумывала, глядя из-под густых и длинных ресниц на тысячелетнюю интриганку. – «Которая раньше называлась Друнгхар. Мне почему-то кажется, что ее жители будут только рады восстановить блеск и славу старого города».

— «Сделаю все, что смогу, Ваши Высочества», — промямлила я, ничего не поняв. Кажется, это был очередной по-иезуитски коварный план белоснежной принцессы, но сколько бы я не пыталась наскоро сообразить, зачем все это было затеяно, ни к чему дельному это не привело. Милостиво кивнув, принцессы вновь вознамерились поиграть в гляделки, и, раскланявшись, я быстро свалила из новых покоев Луны, пока очередной приступ синдрома отмены не начал озвучивать их в стиле Пучкова или Володарского[10]. Выскочив в коридор, я вновь поклонилась закрывающейся двери и в полном смятении чувств рванулась на балкон, с которого спрыгнула в пустоту, мягко принявшую меня шумом теплого летнего воздуха. Здесь, недалеко от Большого Кантерлотского Каскада, он был прохладнее, но плотнее, и я провалилась всего-то метров на десять, прежде чем распахнувшиеся крылья понесли меня вверх, несмотря на отсутствие рядом термалий – восходящих потоков нагретого воздуха, отсутствие которых компенсировалось вихревыми потоками, образующимися над склонами стоявшей напротив города огромной горы.

Я так и не удосужилась узнать ее название за все проведенное в этом мире время.

За время моей отлучки семья не теряла времени даром, и отсутствие куда-то запропастившегося мужа только подстегнуло неугомонных малышей к вдумчивому исследованию содержимого одной из картонок[11], которую они и распотрошили, с потрясающей ловкостью действуя крошечными, но уже достаточно острыми зубками, скрывать которые с помощью магии становилось все сложнее и сложнее. Странно, но почему-то этот акт вандализма решили повесить именно на меня, когда вернувшаяся в покои Грасс застала меня во время погони за малышами, с радостным визгом удиравших от меня по всей зале, волоча за собой опутавшиеся вокруг их шеи чулки и ночнушки.

Вот уж не знала, что послам полагается иметь в своем гардеробе такие странные вещи, как эротическое нижнее белье!

Графит примчался из покоев госпожи, куда его вызвали сразу же после моего ухода, с накрученным Их Высочествами хвостом, и принялся мерить шагами покои. Усевшись на диванчике, мы с детьми молча смотрели на мечущегося по комнате жеребца и лишь синхронно поворачивали голову вслед за его фигурой, двигавшейся, как по рельсам, от окна до стены. Негромко тикавшие часы добавляли картине необходимый ей эмоциональный настрой, и уже спустя полчаса этой вдумчивой беготни я была готова признаться в чем угодно, включая свои подозрения о грядущем событии, которого с таким нетерпением ждал этот черный охламон. Однако же, этого не потребовалось – спустя какое-то время в покои явился один из его подчиненных, притащивший с собой здоровенную карту и какие-то документы, разложенные нами на узком и длинном столике, стоявшем возле кровати.

— «Доссступ в этот коридор перекрыт», — сообщил он, с интересом зыркая по сторонам. Я могла его понять – не каждый день пони мог получить доступ в жилую часть этого громадного комплекса. – «Официально – по причине ремонта, хотя шшшепотки уже разнесссли весссть о том, что тут квартирует отбывающий завтра посссол. Двое шшшпионов уже пыталисссь прорваться, переодевшиссссь поденными рабочими. Сссудя по результатам допроссса – просссто ссслуги единорожьего клана, решшшившего первым выяссснить подробносссти. Безобидные идиоты».

— «Хорошо. Дальше будет интереснее, как сообщила нам Госпожа», — хмыкнул Графит. Похоже, он был гораздо лучше осведомлен о тех методах и интригах, которые использовал высший свет для достижения своих целей. Оставив на потом документы, он обернулся ко мне. – «Последний день перед отъездом посла. Все кантерлотские особняки буквально бурлят, рассылая шпионов, соглядатаев и сыщиков к конкурентам; опытные предсказатели взвинчивают цены на свои услуги до небывалых высот, а все главы мало-мальски значимых домов и кланов сейчас находятся здесь, во дворце, чутко следя за малейшими изменениями обстановки».

— «Это так важно?».

— «В политике важно все!», — наставительно поднял копыто Графит. Впрочем, величественность его жеста была смазана ироничным взглядом Грасс, который она кинула на стоящего к ней спиной жеребца – наверное, как и я, подозревая, что эта мысль прилетела в его голову отнюдь не сама. Впрочем, он вырос в таком вот единорожьем особняке, и вряд ли клан Дрим чем-то отличался от прочих знатных родов Кантерлота. – «Вот и сейчас среди знати поднялся небывалый переполох, вызванный тем, что Принцесса Ночи внезапно покинула свои покои, переехав в одну из крытых галерей на северо-западной стороне дворца, а ее сестра провела утреннее совещание в одном из малых гостевых залов, который на сотню-другую ярдов ближе к Грифусу, чем к Мэйнхеттену – даже из таких вот невинных деталей и совпадений делаются далеко идущие выводы о том, что расстановка сил во власти и политике изменилась. Поэтому мы решили, что тебе стоит поменьше волноваться, и поменьше видеть всех этих господ, каждый из которых постарается в навязанном тебе разговоре выудить из тебя как можно больше сведений».

— «Святое подхвостье Ночной Кобылицы!», — витиевато выругалась я, заслужив от перебирающей свои чемоданные сокровища Грасс сердитого взгляда. Утомившиеся малыши удобно устроились на подушках, собранных в центр кровати, и с интересом блестели сонными глазенками на разворачивающееся вокруг них совещание. – «Они что, обязательно припрутся сюда?!».

— «Уже нет. Я предпринял для этого определенные меры».

— «Уф. Как гора с плеч упала», — выдохнула я, оборачиваясь на звук открывающейся двери. Встречаться с кем-то из высокородных, богатых и умных мне отчего-то совершенно не хотелось. Не факт, что они окажутся настолько же полезными, как господин Фантсипантс, или хотя бы настолько же вежливыми, как и он. Кстати, я в очередной раз забыла, пишется ли его имя слитно, или снова раздельно? Надо будет как-нибудь ненавязчиво уточнить, а то неудобно же все время переспрашивать…

— «Кажется, это к тебе?», — нахмурился Графит, глядя на входящих в покои единорогов. В отличие от прочей придворной братии, они были не при параде, хотя каждый не поленился нацепить на себя массивный золотой браслет и тунику, говорящие как об их принадлежности к Легиону, так и о том, что оба были там, откуда почти никто не возвращался без травм – если возвращался вообще. Оружие рогатые господа с собой не прихватили, и мне вдруг стало очень интересно, каким же это образом им удалось пройти сюда через все кордоны Графита.

И не мне одной, если судить по сердито скривившейся роже последнего.

— «Стоун! Я думала, ты уже в отпуске, в который я отправила тебя больше недели назад!».

— «Слишком много выздоравливающих раскидано по разным госпиталям страны», — вздохнул мой бывший тубицен. На его спине я заметила чемоданчик с полевым набором инструментов, при виде которого близнецы мгновенно подобрались, готовясь задать стрекача – жеребята прекрасно знали, что такое медицина, и прискорбное пристрастие ее адептов к острым, колючим вещам. – «Поэтому отпуск дал мне лишь необходимое время для того, чтобы вплотную заняться этим вопросом».

— «Так, живо в отпуск! На Канары!! На Галлопфрейские острова!!!».

— «Беру пример с тебя, и «отдыхаю» соответственно, как командир», — фыркнул рогатый мерзавец, движением рога снимая с себя переметную сумку. – «Легат, с вами все хорошо? Жалобы есть? Что-нибудь беспокоит?».

— «А к чему вдруг ты задал этот вопрос?», — насторожилась я от того официального тона, с которым ко мне обратился единорог. Мне вдруг показалось, что он и в самом деле мог определить первые признаки надвигающегося события в кобыльей жизни по одному только взгляду на пациентку, как любили рассказывать кумушки-земнопони. – «Что-нибудь случилось? Откуда… Откуда ты вообще это узнал? Я буду все отрицать, понял?!».

— «Отрицать что?», — тотчас же заинтересовался муж, в то время как Грим лишь покачал головой, доставая из сумки фонарик с разноцветными кристаллами, и фонендоскоп. – «Дорогая, я должен о чем-то знать?».

— «Нет! То есть, да! То есть…», — зарычав, я люто поглядела на Стоуна, с сомнением покосившегося на свои орудия труда, вряд ли способные защитить его от разозленной пятнистой пегаски. – «Я имела в виду – потом! Все потом! И вообще, Грим, как ты вообще сюда вперся, трудоголик ты мой ненаглядный?».

— «А вот благодаря ему и пришел. Даже не снижая шага», — хмыкнул наш главврач, движением копыта подзывая мнущегося за его спиной подчиненного, с робкой улыбкой шагнувшего вперед. Я прищурилась, вспоминая, где могла видеть эту морду, пока, наконец, не сообразила, кого же видела перед собой — бывший декан шестой контубернии изменился, как и все мы, нося на себе приметы всемогущего времени. Я вспомнила наш полет в Клаудсдейл и, не сдержавшись, фыркнула, вновь представив себе шестерку единорогов, с ревом падавших вместе с нелегким грузом, который, забавляясь, отпустила несущая их пегаска. Его длинная черная грива на треть поседела, шерсть стала темно-серой, утратив красивый голубоватый отлив, а на носу, ухе и задней правой ноге появились большие бежевые пятна, какие бывают от излеченного отморожения. – «Просто щитом продавил всех, кто коридор охраняет. Как говорят, благодаря ему же вас удалось вытащить из руин, хотя в этом деле очень много непонятного».

— «Например?», — насторожилась я, заметив суровый взгляд, который бросил муж на моего подчиненного.

— «Когда мы услышали, что неподалеку обвалился дом, то сразу же прискакали на место происшествия. Добровольные помощники уже растаскивали завалы, но когда дошли до этажа, где была ты, натолкнулись на какую-то аномалию. Она выглядела как черная пыль или песок, понемногу засыпающий тебя и еще одного земнопони, который лежал сверху. Ну, по крайней мере, все выглядело так, как будто он тебя прикрывал…», — остановившись, единорог поежился от злобного рычания, вырвавшегося из груди стоявшего неподалеку фестрала, и постарался глядеть только на меня. – «В общем, мы так и не поняли, откуда она взялась – словно из воздуха конденсировалась, понимаешь? – и почему не давала нам подойти. Магией там и не пахло – даже телекинезу не за что было зацепиться, однако…».

— «Однако тебе удалось каким-то образом ее отжать», — нетерпеливо махнул копытом Стоун. Заметив мой предупреждающий взгляд, он вздохнул и спрятал свои причиндалы в сумку, счастливо избежав их испытания на собственной заднице. – «По крайней мере, на то время, которое потребовалось Ликтору чтобы достать оттуда пострадавших. Таким образом, это была магия».

— «Прибывшая на место команда быстрого реагирования не нашла никаких следов магии. Как и опытнейшие единороги из учебных заведений столицы», — недружелюбно пробурчал Графит, глядя на застенчиво ковырнувшего копытом ковер единорога. – «Однако подойти туда и вправду было нельзя. Словно какая-то сила отпихивала нас в сторону, а попытка прыгнуть туда отправила парочку наших прямо в канализационный коллектор, на десяток футов ниже земли. Добровольцы с рогом тоже ничего не могли сделать… Тогда как это тебе удалось?».

— «Мэм?», — набычившись, жеребец проигнорировал вопрос мужа, показательно твердо уставившись на меня. Намек был прозрачен как воздух – вопросы он собирался признавать только от непосредственного начальства, что заставило меня усмехнуться. Жеребцы! Где бы вы ни оказались – тотчас же начинаете выяснять отношения! Хуже пегасов, честное слово.

— «Значит, никто не смог подобраться к этому месту, но тебе это удалось. Как?», — решив не дать разгореться конфликту, как можно спокойнее спросила я. Что-то не нравилось мне в этой истории, какая-то мысль настойчиво царапалась где-то внутри черепушки, никак не желая попадать в раскинутые сети нейронов.

- «Ну… Я решил попробовать щит», — снова ковырнув копытом ковер, признался единорог, почему-то покосившись при этом на Стоуна. Его непосредственный начальник скривился, словно хлебнув перекисшего сидра, и демонстративно закатил глаза. – «Во время войны я вызвался добровольцем на обучение боевой магии, мэм. Не скажу, что у меня все получалось так, как задумывалось…».

— «А точнее, тебя выбрыкали оттуда как полностью неспособного к боевым заклинаниям», — фыркнул Грим, презрительное отношение к этой ветви единорожьей магии которого было известно всем, включая прославленного полководца, посадившего его под замок за неуважение к генеральским сединам. – «И как врач ты не развиваешься, предпочитая сидеть на крупе ровно. Нельзя усидеть на двух половичках, сколько раз я тебе об этом говорил!».

— «Но щиты у меня получаются отлично!», — весело хмыкнул его подчиненный, нисколько не смутившись от этой усталой отповеди. Стоун только глаза закатил. – «Как во время удара по лагерю, когда в нас летела эта огромная каменюка. Тогда мне тоже вдруг представилось, как эта глыба падает, и размазывает нас по земле, так что щит я поднял просто от отчаяния, вот прямо спинным мозгом чувствуя, как его буквально сминает грифонья скала. Но к счастью, все получилось как надо — от испуга, наверное. Вот и тут я решил его попробовать, но увы — он не сработал».

«Так вот чьих это копыт было дело», — подумала я, вспомнив свет белоснежную полусферу, сотканную из подвижных, совсем не воинственных кружев, и разлетавшуюся от удара о нее многотонную скалу, пущенную в нас из-за стен.

— «Стоп. Ты же только что сказал…».

— «Ну да, обычным порядком он не подействовал. Поэтому я просто перебирал все известные мне варианты и неожиданно понял, что работает самый странный и необычный из них», — воодушевившись, единорог дернул головой, звякнув магией абсолютно не воинственного, темно-вишневого цвета. – «Система «Взгляд-Образ-Мысль», экстраполированная на инвертированный щит, представляете? Нужно будет сообщить остальным, чтобы они знали, что делать, если вдруг столкнутся с чем-то подобным!».

— «И что им сказать? «Вспомните детский сад и попробуйте поверить в невидимое», так что ли?», — ехидно хмыкнул Стоун. Судя по скептической роже Графита, он тоже ничего не понял и явно подозревал своего оппонента в чем-то предосудительном.

— «Воу-воу-воу, сэры! Остановитесь!», — замахала крыльями я, подняв небольшой сквозняк, вызвавший радостные крики с кровати. Вскарабкавшись на подушку, Берри тоже зажужжала маленькими крылышками и, не удержавшись, чебурахнулась прямо на брата, выслушав серию писклявых протестов. – «Я вообще-то не очень умное существо, которое иногда предпочитает бить других по головам, поэтому ничего не поняла из того, что вы там сказали!».

— «Ну, я решил попробовать систему, которую используют при обучении магии жеребят», — отвлекаясь от заумного спора, вспыхнувшего между единорогами, жеребец повел головой, начертив на столе розовую цепочку огненных символов. Мне показалось, что с тем же успехом он мог бы нарисовать там какой-нибудь член – по крайней мере, в этом случае я поняла бы гораздо больше. – «Стандартные «Взгляд на предмет – Образ, с ним связанный – вызываемая им к жизни Мысль», вот и все».

Внезапно я почувствовала, что мне перестало хватать воздуха.

«Настойка».

— «Конечно же, я не просто направлял свои силы, как жеребенок, на замеченный мной предмет, ведь там и замечать-то было нечего. Пыль и пыль, только черная», — не замечая моего испуга, продолжил свою пламенную речь единорог. Скорчив тревожную мину, Графит на всякий случай отодвинулся подальше от разглагольствующего жеребца, словно боясь подхватить от него какую-нибудь мозговую заразу, делавшую пони яйцеголовыми. – «Просто поддался ощущениям и попытался представить себе, что щит не отталкивает эту аномалию, а наоборот – притягивает. Вот так вот и получилось».

— «Ну и что же в ответ на эти «откровения» сказали компетентные пони?», — ехидным голосом поумерил пыл своего подчиненного Стоун, опуская того с небес на землю с помощью какой-то важно выглядевшей бумаги. – «Вот, полюбуйтесь! Согласно первичным выводам уважаемых специалистов в области магии, та самая магия в этом месте вообще не использовалась».

— «Вообще? Вот так вот категорично, да?», — прищурилась я. Начиная тонуть в захлестнувшем меня море паники и неуверенности, я изо всех сил старалась успокоиться и не дать разбегающимся мыслям выдать меня с головой хотя бы тому же супругу, уже не раз и не два поглядывавшему на меня с другого края стола. Зацепившись на услышанные слова, я чуть ли не с радостью ощутила уже привычную волну паранойи, которую задорно и с огоньком перенаправила на ни в чем не повинного кентуриона. – «Значит, этой цидулькой они пытаются убедить всех, в том числе меня и Ника, в том, что рухнувший дом нам просто почудился? Вот, значит, как… Милый, там еще кто-нибудь пострадал? Погибшие были?».

— «Нет. Рухнула секция пятиэтажного кондоминиума, где находились только вы», — покачал головой супруг. Притаившаяся в уголке Грасс бросила делать вид, что находилась в моих покоях лишь для инвентаризации и присмотра за детьми, безо всякого стеснения подслушивая наш разговор, совершенно забыв о жеребятах, с недовольным чириканьем пытавшихся перепрыгнуть на спину зеленой земнопони. – «Хозяйка этих мебелированных комнат, мисс Кранчкарпет, до сих пор благодарит богинь за то, что те увели ее из дома во время разврата, устроенного ее жильцом. Под развратом она подразумевала распитие алкоголя, Раг, но мы еще вернемся к разговору о том, что должна и что не должна делать порядочная жена в отсутствие мужа».

— «Ага. Этой же ночью», — фыркнула я. Как и я, Графит изменился – нас всех изменило всесильное время, добавив седины в волосах, сделав колючим и требовательным его характер, менявшийся у каждого по-своему. И именно после прошедшего Равноденствия я заметила изменения, все более явно проступавшие в характере мужа. – «Так значит, все это нам просто приснилось? А та куча обломков, которая наверняка еще валяется на месте рухнувшей части дома, об этом знает? Или Маккриди? Хотя объявить об этом ему, пожалуй, стоит кому-нибудь из тех, кто подписывал эту бумажку – пущай теперь они из окошек полетают, дебилы!».

— «Это лишь предварительные результаты, командир», — примиряющим тоном вступился за все рогатое братство единорог, демонстрируя так нелюбимую, как выяснилось, принцессой склонность к видовой сегрегации. – «Сейчас все силы самых опытных единорогов брошены на расследование какой-то магической аномалии, едва не спровоцировавшей мощнейший выброс с прорывом в самом Кантерлоте, поэтому они могли счесть произошедшее просто отголоском магического шторма, бушевавшего этой ночью, и не обратить на это должного внимания».

— «Как-кого еще магического шторма?!» — едва не подавилась я.

— «Магия – это не просто фейерверки или сверкание рога, Раг», — мудро покачав головой, решил просветить меня Грим Стоун, вновь, как и раньше, пытаясь донести до меня важность своих слов панибратским обращением. – «Это целый океан, окутывающий Эквус, в котором существует наш мир. И в то же время, он существует внутри него. Магия есть в каждом, без магии невозможна сама жизнь, и в то же время без жизни невозможна сама магия – по крайней мере, так считают некоторые философы и мыслители. И все мы черпаем из этого океана – кто-то больше, кто-то меньше. Благословенные аликорны являются самой могучей ее манифестацией, но даже крупицы великого магического океана доступны каждому живому существу — ведь мы сами и порождаем его».

Я судорожно выдохнула, стараясь держать себя под контролем. Все сказанное было лишь многословным и иносказательным пересказом того, что говорила мне мать, и я сразу почувствовала отголосок ее мыслей в произнесенных единорогом словах… Но почему все, что было связано с магией, пугало меня до усрачки?

— «И в этом океане, как и в любом другом, будь то вода или песок, есть течения, водовороты, и даже бури. Одна такая разыгралась вчера, и лишь благодаря усилиям дворца город остался стоять на своем месте, а не превратился в какой-нибудь вулкан».

— «После вчерашнего все мало-мальски компетентные единороги стоят на ушах», — усмехнулся кентурион. Я заметила, как его копыто непроизвольно потянулось к бежевому пятну на носу. – «Такого магического возмущения не было уже лет десять-пятнадцать, а выбросов – и подавно. По шкале Троттсона-Вейника, вчерашнее представление тянуло на полсотни тераглоуб – подобной силы выбросы описываются только в древних книгах времен Падения Найтмер Мун. Ну и над Грифусом почти разверзлось что-то подобное. Правда в тот момент там вообще творилось столько всякого, что сам Дискорд ногу сломит... Мне самому удалось это почувствовать – словно сотни невидимых молний, бьющих из одного места в ночное небо. Красиво и ужасно одновременно. О силе этого выброса можно судить уже по тому, что это отразилось на всех, без исключения – например, во всем Кантерлоте и его окрестностях разнесло на осколки магические шары, есть даже пострадавшие. Психиатры сбиваются с ног из-за наплыва сумасшедших. Ах, да – очень много обращений к врачам по поводу кошмаров».

— «Кошмаров?», — только благодаря крылу мужа, опустившемуся на мою спину, я нашла в себе силы не трястись, как осиновый лист.

— «Многие чувствительные к магии пони ощутили на себе этот выброс», — кивнул Стоун, вновь надевая очки. – «Ведь это был выброс, а не просто возмущение или магическая буря, как успокаивающе пишут в газетах. Прорыв был, но, к счастью, он был достаточно странным – остается лишь благодарить богинь, что вместо Вендиго или Инферно это был какой-то всплеск прорицания, судя по признакам в виде кошмаров, психозов, и уничтоженным инструментам для предсказания. Даже не представляю, какие откровения явились тому бедолаге, что оказался на пике этого прорыва…».

— «Я уверен, что принцессы прикажут отыскать этого несчастного, и, на всякий случай, велел своим подчиненным обращать особенное внимание на случаи психического расстройства и прочие аномальные активности», — похвастался серый кентурион. Увлекшись живописанием своих наблюдений, единороги разве что слюни не пускали, рассказывая о чем-то таком, что видели и чувствовали только они, заставляя остальных пони в покоях страдальчески закатывать глаза. – «Если, конечно, он пережил этот выброс».

— «Ладно, это все очень интересно…», — решив прервать эти сладострастные стоны рогатых естествоиспытателей, уже примеривавших на себя лавры первопроходцев, Графит сурово топнул ногой, прерывая невнятное бормотание рогатых легионеров. – «Но что вы можете сказать про этот дом и какой-то там невидимый порошок?».

— «Аномалия какая-то», — пожал плечами Стоун. Его подручный согласно закивал, на всякий случай еще раз покосившись на хмурого Ликтора. – «Нужно будет провести сравнительные тесты, еще раз, в динамике, замерить напряжение магического поля…».

— «Так, сэры!», — немного успокоившись, вякнула я, вылезая из-под крыла мужа. Севших на своего конька рогатых исследователей невидимого и непознаваемого следовало остановить, пока наш совет не превратился в научный диспут, выглядевший для меня каким-то средневековым религиозным шабашом, обговаривавшим утвержденное количества ангелов, способных уместиться на острие иглы. Обмозговав это сравнение, я выдохнула и уже довольно сердито уставилась на этих лишенных крыльев и тормозов для фантазии пустобрехов, пугающих других и себя. – «Стоять, бояться! Вам что, больше заняться нечем?!».

— «Но, командир…».

— «Так, Стоун, давай подведем итог: с домом, в котором мы разговаривали с моим приятелем, случилась какая-то ненормальность. Вы не знаете, что это было, другие единороги не знают, что это было, и на всякий случай утверждают, что этого не было. Так?».

— «Ну… Я бы не был столь категоричен…».

— «А я – буду. Так вот, если мы не можем разобраться с этой проблемой, то как мы с нею поступим?».

— «Забьем, пока снова не станет донимать!», — радостно бухнул стоящий рядом с нашим начальником медицинской части жеребец, впрочем, тотчас же смутившийся от многообещающего взгляда, который бросил на него Грим Стоун.

— «Сейчас у нас есть гораздо более важное дело, чем какие-то непонятные происшествия, проделки бабаек, или миграции барабашек. И если уж ты, Стоун, не собираешься проводить отпуск согласно приказу, то вот тебе другая мысль – нужно составить медицинскую документацию на каждого нашего легионера».

Стоявшие напротив меня жеребцы тотчас же растеряли свой первопроходческий задор и уныло переглянулись.

— «Легат, это же тысячи пони».

— «Как хорошо, что ты это заметил, дружище!», — нарочито веселым голосом заметила я, раздраженно отмахнувшись хвостом от Графита, издавшего за моей спиной гулкий смешок. – «Значит, нужно побыстрее начать это дело, чтобы успеть закончить до того, как…».

— «До чего же?», — если Стоун и не смирился с данным ему заданием, то ему хватило ума этого не показать. Его подопечный, в отличие от своего начмеда, заметно надулся, явно недовольный тем, что его оторвали от поисков внеземного разума, заговора сионских старцев, сокровищ Аненербе и прочих интересных вещей, которые можно долго и плодотворно выдавать за активную и захватывающую работу.

— «Я хочу оставить Легион с нормально функционирующим командованием», — поняв, что оговорилась и сказала даже больше, чем хотела, я недовольно засопела, глядя на этих рогатых лентяев, готовых делать все, что угодно, лишь бы не работать, и изобретающих для этого самые безумные теории, подтвердить или опровергнуть которые могли только те, у кого тоже имелся этот бесполезный костяной нарост на голове. – «И для этого ему необходима нормально функционирующая канцелярия, которая как раз создается силами других принцепс-кентурионов. Поэтому уж постарайтесь наполнить ее хотя бы к концу лета, пусть даже медицинскими картами тех, кто служил с нами вплоть до последней войны».

— «А…».

— «Это тоже решается, Стоун», — я понятия не имела, что именно хотел возразить мне этот рогатый утилизатор глюкозы, но для верности послала ему еще один грозный взгляд, призывавший его не сильно-то расслабляться в отсутствии отбывающего начальства. – «Можешь привлекать к этому тех, кого признаешь негодным или ограниченно годным к несению службы. Ты же собирался отправиться в поездку по госпиталям? Вот и соберешь нужную информацию из первых копыт! Разве не так?».

— «Да, конечно. Но…».

— «Спасибо, друзья!», — да, я была не самой умной пони, но даже я могла учиться, имея перед глазами такой идеал, как Селестия – пусть даже этот идеал и был вершиной мастерства притворства и смены масок. Да, от моего лицедейства стошнило бы и деревенскую публику, явившуюся поржать над актерами передвижного театра, но я решила изо всех сил играть свою роль, нарочито дружелюбно похлопав крыльями по плечам стоящих напротив меня легионеров. – «Я верю, что вы не подведете всех нас, и вскоре каждый из нас будет уверен, что его не бросят, и не оставят в беде – даже вне боя».

— «Да… Да, наверное, ты права», — сдался Стоун, снимая с носа очки. Убрав их в сумку, он горделиво вздернул голову, орлиным взором окинув покои, буквально на глазах помолодев на несколько лет. – «Давно пора перетряхнуть всю нашу медицинскую часть, и пока большая часть легионеров временно выведена из штата Легиона, самое время начать все заново. И я даже знаю, кто этим всем займется…».

Судя по пригорюнившемуся единорогу, он тоже осознал, кого именно назначит на это важное дело наш начальник медицинской службы, и теперь являл своим видом воплощение вселенской несправедливости и скорби.

— «Будь уверена – мы не подведем!».

— «Я уверена в этом, Стоун. Уверена, как всегда».

— «А все-таки, это могло быть и покушение», — недовольно хлестнув хвостом, заметил Графит. Хлопнув, закрылась за ушедшими единорогами дверь, и мне оставалось лишь понадеяться, что им не придется пробиваться обратно тем же образом, каким они проникли в эти покои. – «Уж слишком много непонятного происходит вокруг».

— «Единороги дали нам объяснение, которого не понял никто, кроме них самих».

— «Уж лучше бы тогда они вообще ничего не объясняли», — вздохнул черный жеребец, кладя подбородок мне на макушку и задумчиво прикусывая одно из ушей. – «Одни проблемы с этими единорогами. Хорошо еще, что большинство обывателей сторонятся боевой магии – иначе нам было бы гораздо, гораздо труднее… Но что бы ни говорили эти двое, я все же уверен, что все, что случилось – явно не спроста».

— «И что же ты предлагаешь?».

Задумавшись, муж неторопливо пожевывал мое ухо, пока я откровенно зверела, прикидывая, куда бы побольнее засветить этому бородатому придурку, надолго отучив обслюнявливать мои лопушки.

— «Нужно сменить маршрут», — наконец решил он, отпуская мое многострадальное ухо и поворачиваясь к карте, расстеленной на столе. Вместе со мной, ведь выбраться из-под его крыла, прижимающего меня к боку мужа, было не так чтобы просто. – «Если кто-то из этих рогатых вельмож научился заметать свои следы, то ему вряд ли будет трудно устроить это еще раз – но уже в поезде. Помнишь, как было тогда, несколько лет назад?».

— «Стараюсь забыть!», — вздрогнув, прошептала я. Это преступление так и осталось безнаказанным, и паровоз, покоившийся на дне озера под Большим Кантерлотским Каскадом, унес с собой все секреты, надежно скрытые в толще ила, под рухнувшими на него фермами и опорами разлетевшегося виадука. – «Но что же тогда нам делать? Что, если доверять нельзя никому?».

— «Не бойся, Скраппи. Если негодяй существует, действовать открыто он не может», — ободряюще фыркнул муж, похлопывая меня крылом по тому месту, где спина меняет свое гордое название, добившись от меня лишь затравленного рычания. – «И вредить тебе он сможет лишь тайно. Значит, нужно минимизировать постороннее влияние на наши перемещения. Что приводит нас к мысли о том, что нужно туда не ехать, а полететь».

— «На дирижабле?», — ухватила я подброшенную супругом идею. В принципе, в этом что-то да было – помимо демонстрации силы и власти Эквестрии, это может послужить еще и достаточно толстым намеком на то, от чьего имени явилась в Грифус та, кого там желали видеть все, без исключения… Но исключительно в жареном или вареном виде.

— «На повозках», — разбил мои розовые мечты Графит. Заинтересовавшись происходящим, Грасс бочком-бочком придвинулась к столику и, нахмурившись, вновь взялась за блокнот. – «Меня не прельщает очередной полет на этих громыхающих, вонючих штуковинах – они слишком сильно зависят от погоды, от топлива и от капризов мудреной техники, которая только и ждет, чтобы выйти из строя. В то время как в воздушных повозках мы будем вольны лететь туда, куда хотим, и зависеть лишь от собственных прихотей. Их легко охранять, легко сопровождать, легко спрятать, а если кто-нибудь решит последовать за нами – мы очень быстро узнаем об этом».

— «Да? И что же произойдет тогда?».

— «Тогда мы попросту остановимся и вежливо спросим их о том, что же именно понадобилось от нас этим господам», — фыркнул у нас за спиной знакомый голос, заставивший меня пулей метнуться под стол, заворачивая за собой зашелестевшие края карты. В отличие от меня, муж быстро и плавно развернулся, будто перетекая из одной позы в другую, и с недобрым оскалом уставился в ехидно ухмылявшуюся морду высокого фестрала, поблескивавшего светящимися глазами.

— «Дорогой, ты уверен, что это крыло надежно перекрыто?», — жалобно проблеяла я из своего убежища, на всякий случай прикрывая голову ворохом свалившихся со стола бумаг. – «Это же не комната, а какой-то проходной двор!».

— «А вы ожидали иного?», — усмехнулся богатый и знаменитый, родившийся с серебряной ложкой во рту, и вовремя подлизавшийся к вернувшейся принцессе. Так я думала о нем в тот момент и с полной уверенностью считала, что никто и ничто на свете не сможет поколебать моего мнения. – «Я ждал того от Раг, но от отпрыска старого рода я мог бы ожидать гораздо большей проницательности».

— «Вы можете ожидать чего угодно, сударь», — неожиданно для меня Графит решил продемонстрировать манеры, присущие скорее единорогу, нежели пегасу, и вместо своей обычной непосредственности и открытости повел себя так, словно находился на приеме среди знатных господ, заставив меня от удивления икнуть под своими бумажками. – «Однако ваше присутствие без приглашения не делает вам чести. Могу я узнать, как вы попали в эти покои?».

— «О, воспользуйтесь собственным воображением, виконт!», — усмехнулся Кайлэн. Без доспеха, в шикарном костюме, он выглядел гораздо старше, хотя я бы не дала ему больше лет сорока. Ответ заставил мужа вздрогнуть, заставив меня вовсю засучить ногами, выбираясь из своего убежища – пусть эта благородная задница и стал доверенным пони Госпожи, обижать супруга я не собиралась позволять никому, сколько бы денег и титулов у него ни находилось в шкатулке.

— «Я лишен наследства и титулов, граф. И вы, я думаю, об этом прекрасно осведомлены», — насупился муж, придерживая крылом мою сопящую тушку, рванувшуюся вперед с вполне определенной целью вступить в копытопашную, минуя стадию переговоров. – «А если быть до конца откровенным, я отказался от них сам, в пользу своего брата. Поэтому можете обращаться ко мне как к мистеру Раг».

— «Как вам будет угодно, мистер Раг», — с выбесившей меня небрежностью откликнулся Кайлэн, бросив мимолетный взгляд на собравшихся в покоях пони, дольше положенного задержав его на Грасс. Сделав книксен, она вновь отступила к кровати. – «А кто же это прятался под столом? Ваша супруга? Как же, как же – наслышан. Что ж, тогда, быть может, вы введете меня в курс ваших планов и дел?».

— «Любопытство в эитих вопросах не доведет вас до добра, граф», — похоже, Графит твердо решил взять на себя роль переговорщика, оставив мне роль звукового сопровождения, издававшего полузадушенные вопли ярости, с трудом прорывавшиеся через растянутую перепонку его крыла, словно большая рука, прикрывшего мою голову – «Тем более, что обсуждать их с посторонними, в свете последних событий, я не намерен».

— «Что ж, значит, вы заблуждаетесь, причем дважды. Во-первых, в том, что обсуждать с посторонними ваши планы опасно – ведь как тогда сообщить своим недоброжелателям потребные вам мысли, если не вложить их лично в головы ваших врагов? А во-вторых…», — раздавшийся где-то впереди шелест бумаги заставил меня умерить децибелы, раздувавшие, словно парус, перепонку стискивающего меня крыла, и прислушаться к происходящему, скрытому от меня теплой, серой кожицей – «…называя меня посторонним. Вот, ознакомьтесь, прошу вас».

Шорох усилился.

— «Печать принцессы, как я вижу. «Сим поручаем Мы посла сестры Нашей, Скраппи Раг, заботам графа Кайлэна Оактаунского, чьи доблесть и умения да послужат делу Нашей сестры, сделав путь вышеименованной кобылки в Грифус и обратно бесхлопотным и незаботным». Я поражен», — стискивавшее мою мордашку крыло наконец опустилось, выпуская на волю меня и мои вопли, с которыми я снова рванулась вперед. – «Скраппи, познакомься – это граф Оактаунский. По повелению Госпожи, он будет сопровождать посольство, предлагая для этого свои услуги».

— «…асть порву! Моргалы выколю!», — издавая воинственные вопли, я бросилась на пронырливого карьериста, но не удержалась, и чебурахнулась прямо перед ним, остановленная здоровенным копытом, опустившимся на мой хвост – «Глаза через нос высос… ой».

— «Какая энергичная кобылка», — я буквально взвыла от злости, услышав небрежный голос фестрала, раздавшийся над моей головой. Обойдя меня сбоку, он остановился, и склонив голову несколько набок, внимательно разглядывал меня с высоты своего роста, словно потешную, хотя и немного опасную зверушку. – «Учитывая клокочущую в ней энергию, мне решительно непонятно, почему посольство еще не находится на половине пути к Пизе, а до этих самых пор существует лишь на бумаге».

— «Она делает это впервые, и как всегда, решила заняться решительно всем, и сама», — я почувствовала, как мою рычащую и плюющуюся тушку поднимают за шкирку с ковра, и прижимают к мохнатой груди. Крыло мужа прошлось по моей спине, заставляя расслабиться напряженные мышцы, а злобный рык – растаять во рту, к которому прижались горячие губы. Подержав, словно елочную игрушку, муж наконец поставил меня обратно, и негромко рассмеявшись, потрепал крылом по голове, не отказав себе в удовольствии полюбоваться моей прибалделой мордочкой.

— «Хорошо. Я вижу, что аварийный клапан у этого шустрого механизма найден, и теперь обсуждение плана поездки пройдет в гораздо более плодотворном ключе», — витиевато высказался Кайлэн, насмешливо царапнув взглядом Графита, предупреждающе прикрывшим мою спину теплым крылом. – «Похоже, что вы уже додумались до концепции каравана? Отлично, отлично. Осталось определиться с направлением».

— «А что, у нас есть большой выбор?», — несмотря на подергивающиеся задние ноги, начинавшие мелко дрожать каждый раз, когда крыло мужа проходилось по моему позвоночнику, боевой настрой никак не желал меня отпускать, как и непонятная, но очень цепкая антипатия, которую я испытывала к этому придворному щеголю, совершенно забыв про слова матери, охарактеризовавшей его достаточно высоко. Впрочем, вскоре мой задор поутих, и сообразив, что жеребцы перестали обращать на меня какое-либо внимание, я раздраженно засопела, и наконец, подлезла мужу под бочок, вклинившись между усмехнувшимися негодяями, вместе с ними рассматривая нарисованную на карте страну. Разговор шел о каких-то совершенно неинтересных, с моей точки зрения, и абсолютно излишних вещах, вроде количества воздушных фургонов, необходимого минимума стражников и сопровождающих нас пони вроде гувернеров, горничных и секретарей. Чуть приободрившись, я выслушала прения сторон по поводу силы и направления воздушных течений в это время года, а также загруженности воздушных путей, решив внести свою лепту в разговор во время размышлений над ключевыми точками нашего маршрута.

— «Значит, летим через Пизу?».

— «Безусловно. А знаете, почему?».

— «Просветите нас, граф».

— «Потому что это самый оживленный маршрут, с большим количеством путешественников, как по земле, так и по воздуху. Но главное, что именно в Пизе можно заручиться поддержкой хороших наемников».

— «Наемники?», — в голосе Графита появилось недоумение, граничащее с презрением – «Это отребье всех народов? Зачем они нам?».

— «Никогда не знаешь, когда могут понадобиться ловкие типы, способные провернуть нужное хозяину дело», — хмыкнул Кайлэн, задумчиво проводя по извилистому Северному тракту пером, зажатым под сгибом крыла. Несмотря на высокое происхождение, он оказался подозрительно осведомленным в таких делах, о которых рафинированные жители центральной Эквестрии не имели ни малейшего представления — «Или прикрыть его своим телом, если они выносливы и сильны».

— «Значит, через Пизу? И кто там сейчас правит?».

— «Виконт де Клюни. А точнее, уже маркиз де Клюни де ла Пиза-Друнгхар», — как и во всем, что касалось высшего света этой части мира, высокорожденный фестрал оказался информирован лучше кого бы то ни было, и притулившаяся на краешке стола Грасс лишь восхищенно покачивала головой, без перерыва записывая что-то в свой блокнот. – «Неплохой, признаться, взлет. Эта война принесла немало бед, но многих она буквально озолотила».

— «Ох ты ж…».

— «Что-то случилось?».

— «Да я тут вспомнила…» — неловко потерев шею, призналась я, старательно отводя глаза от зеленой земнопони, боясь увидеть у нее на морде все ее мысли по поводу меня – «У меня где-то завалялся его сервиз… Или два…».

— «Всего лишь сервиз?», — сахарным голосом произнесла Грасс, заставив мой хвост нервно влипнуть в задницу. – «Помнится, в газетах с необычайным смаком обсуждали слухи, окружающие те фургоны с сокровищами, которые вернулись в Эквестрию с Легионом. Даже дворцовая стража себе колени кусала от зависти – ты случайно не знаешь, почему?».

— «Нуууу…», — я застенчиво потупилась, пытаясь провертеть копытом дырочку в твердом столе. Кажется, тот фурштадт, который мы отжали у слуг бывшего наместника короля прямо на выходе из его охотничьего замка, насчитывал не менее пяти повозок, но я затруднялась сказать, что точно было в остальных – «Там еще была мебель… И картины… И украшения… Кажется, еще фамильная оружейная… Казна… Ну, и собаки. Пять штук».

— «Собаки?!».

— «Собак я отпустила», — тотчас же уверила я окружавших меня пони. Кажется, они все равно поняли меня как-то превратно, и посматривали с каким-то непонятным выражением на мордах. – «Зачем мне в этих лесах собаки, правда? И я их того… Ну… Припу… Отпустила. Вот».

Нервно улыбнувшись дрожащими губами, волевым усилием я заставила себя выбросить из головы поджаристый стейк, который склевала на пару с весело ухающим Кабанидзе.

— «Ну, ты даешь!», – Восхитился муж, с недоверчивым весельем глядя на меня с высоты своего роста. Выражение на морде Кайлэна было трудно понять, но кажется, теперь он заинтересовался всерьез, заставив мой хвост нервно задергаться. Если этот жеребец прислан сюда, чтобы собрать обо мне как можно больше сведений для принцесс, по возвращению меня ждал отнюдь не пост секретаря при Лунном дворе, а в лучшем случае, комфортабельная камера для особо опасных и буйных заключенных. – «Может, у тебя еще что-нибудь из его запасов припрятано в казармах, а мы и не знаем? Кажется, одним из пунктов плана были подарки, и поэтому, дорогая, постарайся, чтобы этот достойный грифон ни один из них не узнал. Хорошо?».

— «М-может, он настолько богатый, что не заметит?», — робко предположила я. Сознание лихорадочно метнулось к подвалу Второго корпуса, камеры которого были под завязку забиты тем, что я совершенно не собиралась показывать ни Генштабу с его проверками и комиссиями, ни тем более репортерам. Там оно зарылось в груды интереснейших вещей, пытаясь вспомнить, что из них могло находиться в том фурштадте – но легче было вычленить одну-единственную из тысяч рыб, что пляшут мерцающим хороводом в пронизанной солнечными лучами океанской воде кораллового атолла.

— «Все фамильные вещи, отличающиеся ценностью или просто памятные владельцам, в хороших семействах помечаются личными монограммами или клеймом», — легко и непринужденно растоптал мои робкие надежды Кайлэн. Кажется, его слова заронили какую-то жуткую для меня мысль в голову Грасс, тотчас же сделавшую пометку в своем блокноте, и судя по хрусту ее карандаша, дважды подчеркнувшего написанное, мне предстояло превратить казармы Легиона в настоящую крепость, причем как можно быстрее. – «Вручение подобного «подарка» можно расценивать по-разному… Но обычно, это неприкрытое оскорбление, и приглашение к открытой войне. Не самое удачное начало для заведения новых знакомств, особенно, с могущественными правителями целого города, которому пророчат большое будущее – если, конечно, его нынешний правитель сумеет удержаться на этом месте».

— «Так значит этот виконт, гостеприимством которого мы случайно воспользовались, стал важной шишкой?», — промямлила я, старательно отводя глаза от приемной сестры, гипнотизировавшей меня с другой стороны столика взглядом оголодавшего удава. – «Тогда ему уж наверняка не нужны жалкие подарки от бедной и запуганной всеми пегаски».

— «Он теперь правитель свободного города под протекторатом Эквестии и Грифуса, как это было когда-то», — хмыкнул Графит, явно не разделяющий мою робкую надежду по поводу дружелюбия нового властителя города на границе двух королевств. – «Хотя стал он им лишь потому, что сумел понять, в чем состоит его выгода. Принцесса явилась в Пизу лично, с почетным эскортом из десяти хранителей тела. Она попала к нему на прием, как простой проситель… И уже через час он был готов целовать ей копыта — что, кажется, он и делал все последние пятьдесят минут их разговора».

— «Ого!».

— «Ты просто не до конца понимаешь реалий нашего мира, моя дорогая, несмотря на твое звание ученицы одной из повелительниц. Когда в игру вступают принцессы – ставки растут до небес. Но если они изволят посетить тебя лично… Тогда лучше грохнуться на пол, и смиренно выполнить все, что от тебя потребуют. Иначе…».

— «И что же будет иначе?», — иронично приподнял бровь Кайлэн. Казалось, он был готов отпустить какую-нибудь остроту, но заметив непонимающие взгляды собравшихся в комнате пони, лишь закатил глаза, изобразив из себя непонятого гения.

— «Вы и вправду хотели бы узнать это, граф?», — отбросив придворную куртуазность, напрямик поинтересовался у него Графит.

— «Увольте, воздержусь». — решив, по-видимому, обратить все в шутку, широко и открыто заулыбался фестрал. В отличие от остальных воинов Госпожи, его зубы не были частоколом устрашающе острых игл, и даже клыки лишь слегка выделялись из общего ряда, чтобы соответствовать принятым в высшем обществе канонам красоты. – «Зато этому новоявленному маркизу придется лавировать между двух огней, и сыграть свою партию очень ловко, не навлекая на себя гнев ни Грифуса, ни Эквестрии. Принцесса предложила Пизе статус вольного города, а его местоположение – между Грифусом и Эквестрией – является просто золотым рудником и бриллиантовым прииском разом. Думаю, на его месте никто не раздумывал бы ни единой секунды, если бы ему предложили такую возможность. Ни Эквестрия, ни Грифус не имеют права размещать в нем войска, а нейтралитет города поддерживается «сердечным согласием» двух государств, над формулировкой и пунктами которого так бьется то ничтожество, что буквально протолкнула на это ответственное задание Палата Общин. Поэтому теплого приема ожидать уж точно не стоит, как не стоит и надеяться избежать взглядов тех, кто был обездолен войной. Поэтому следует задуматься, а нужно ли отправляться налегке?».

— «Я подумал над этим. Нам хватит и десятка из доверенных легионеров Скраппс», — бросив быстрый взгляд на Грасс, решившую именно в этот момент открыть рот для того, чтобы задать очень много животрепещущих и крайне смущающих меня вопросов, он лишь пожал плечами в ответ на вырвавшееся у меня удивленное восклицание, и снова повернулся к Кайлэну. Смотревший на эту пантомиму фестрал молчал, напоминая принявшую облик пони Джоконду. – «Как вам должно быть известно, граф, моя жена имеет определенное влияние на недавно созданное военное подразделение, поэтому, как я надеюсь, она сможет отобрать среди них десяток желающих нас сопровождать».

— «У меня есть сотня бездельников, которые мне все уши прожужжали о том, что они будут элитой Легиона, и для полного счастья им не хватает какого-нибудь боя или чудовища, да покрупнее», — бледно хмыкнула я. Муж коснулся одного из самых больных вопросов, решение которого я откладывала на самый последний момент – что бы там ни думали окружающие, «добровольцев» я намеревалась выбрать сама, не спрашивая ни одного из них, хотят они отправиться со мною на верную смерть, или нет. Само создание этой сотни, сама претензия на элитарность накладывала на них и ответственность, не свойственную остальным, поэтому я не собиралась даже допускать мысли о том, что кто-то решит вдруг отказаться – таких я намеревалась закатать в дерьмо, фигурально и натурально, сделав из них пример для остальных, кто возжелает красивых, чистых туник, освобождения от повседневной рутины, и удвоенного жалования. – «Предлагаю взять хоть всех, добавив к ним тех, кто так славно погулял во время увольнительных, заставив своих кентурионов и принцепсов разыскивать себя по судам и околоткам. Тогда мы сможем чувствовать себя совершенно спокойно».

— «Большой отряд? Исключено!», — твердо заявил муж, сделав мне знак прикрыть свой рот, и не орать, кивком головы заставив посмотреть на подушку, где уже сладко сопели наигравшиеся, и заскучавшие дети, укрытые вуалью мягкого предзакатного света. Окна покоев выходили в сад, и густые ветви сирени наполнили наше убежище загадочным полумраком, который лишь подчеркнули свечи, зажженные зеленой кобылой. – «Если ты отправишься туда с целой сотней бойцов, грифоны всерьез начнут голосить, что ты опять намереваешься отобрать у них Грифус, снова сделав что-нибудь нехорошее с их королем».

— «А что случилось со старым?», — от этого невинного вопроса сводной сестры я почувствовала себя очень и очень неуютно.

— «Не важно. Скраппи считает, что он заслужил свою судьбу», — дернул щекою Графит, не допускающим разнотолков жестом отправив Грасс в сторону постели с уснувшими детьми. Та лишь насмешливо фыркнула, явно не собираясь уходить от стола, где, оказывается, можно узнать про своих родственников такие интересные вещи. – «Но подумай вот о чем: что, если поддержку тебе окажут северяне? Тогда принцесс не смогут ни в чем обвинить – в конце концов, грифоны заявляют о том, что Заброшенный лес, до самых Белых Холмов, принадлежит Грифусу. А значит, формально, это их подданные. Вот пусть с ними и разбираются, если что».

— «Но все знают, кто на самом деле их поддерживает», — мягко осадил его Кайлэн. Во взгляде фестрала, брошенном на распушившегося от гордости Графита, впервые мелькнуло что-то вроде зачатков приязни. – «И это могут вменить нам в вину».

— «Пусть попытаются. Приличия будут соблюдены. Эквестрия выразит озабоченность происходящим на ее границах, и это будет оправданием присутствия там Легиона».

— «В нашу задачу не входит провоцирование новых конфликтов, или решение о размещении войск», — вернул с небес на землю мужа голос нового фаворита Принцессы Ночи. Несмотря на насмешку, буквально пропитывавшую каждую вежливую фразу фестрала, я решила прислушаться к его словам, отвечающим моему настороженному настроению. Странное дело, я никогда так не боялась сделать что-то неправильно, но теперь даже невинный, казалось бы, поступок и шаг вполне могли для меня стать последними, приведя все к чему-то ужасному. Казалось, любой мой вздох мог спровоцировать гигантский, гибельный водоворот, в который неизменно попали бы тысячи, сотни, десятки тысяч невинных существ, и я ощутила, что дрожу – не от холода, но от ужаса, не осознавая, что вот уже несколько долгих минут присутствовавшие в комнате пони внимательно разглядывают мою фигурку, слепо уставившуюся на нарисованную на карте страну.

— «Это чувство, что тебя так напугало, называется «груз ответственности», непоседливое дитя», — то ли шутя, то ли всерьез, объяснил мои чувства Кайлэн, когда я, под нажимом мужа и сводной сестры, была вынуждена рассказать о снедавших меня тревогах. – «Не ярость боя или холодное отупение – дипломатам нужна храбрость иного толка, и тебе придется самой пройти весь этот путь, раз уж принцессы выбрали тебя для этого поручения. А мы постараемся сделать так, чтобы все чувствовали себя в безопасности. Не так ли, виконт?».

— «Я всегда буду беспокоиться за ее безопасность», — негромко ответил Графит, опустив на этот раз имя и титул своего собеседника, и ласково подталкивая меня крылом в сторону кровати, где как раз захныкали просыпающиеся дети. Задремав, они пропустили весь разговор, и теперь капризничали, не желая укладываться спать, но стоило материнскому боку оказаться на одеяле, как малыши тотчас же оказались у меня под крылом, сонными голосами требуя вечернюю сказку. – «И пожалуйста, зовите меня просто мистером Раг».

— «Принести вам какую-нибудь книжку?», — негромко поинтересовалась у меня Грасс, помогая устроить жеребят под одеялом. Лежать вот так вот, на спине, вытянув почему-то мешающиеся задние ноги, было уже непривычно, но я мужественно стерпела все неудобства, прижимая детей полураскрытыми крыльями к своим бокам. Темнело, и жеребцы, легко подняв крыльями стол, унесли его в дальний угол покоев, где продолжили обсуждение предстоящего путешествия. – «Или, может, самой им что-нибудь рассказать?».

— «Спасибо, Триз. Думаю, они и сами заснут», — улыбнулась я, назвав зеленую земнопони прозвищем, данным когда-то ей Древним. Притихнув, дети вместе со мной глядели на две большие черные тени, отбрасываемые на стены фигурами жеребцов, прислушиваясь к их негромкому разговору, и сонные их глазенки понемногу закрывались, убаюканные звуками ночи, опускавшейся на замок божественных сестер. – «Отправляйся спать и ты. Или присоединяйся к нам – вон, кровать какая большая. Даже не представляю, зачем их делают такими огромными…».

— «Надо же», — усмехнулась чему-то та. Присев рядом с постелью, она оглядела жеребят, и мельком взглянув на меня, повернулась в сторону двух темных фигур. – «Ты при дворе немногим меньше меня, но все никак не научишься вести себя как придворная дама, иначе в первую же очередь потребовала бы удалить всех из комнаты, забрать детей, и задернуть полог балдахина».

— «Наверное, это потому, что я не придворная, и не дама», — не придав значения этому уколу, я продолжала внимательно разглядывать нашего гостя. В отличие от тех, кто вышел из мрачных стен Обители Кошмаров, он казался мне чуждым и непонятным – осколком иного мира, по ошибке попавшем в чуждую ему среду. Чего на самом деле хотела добиться Принцесса Ночи, столь демонстративно выставляя его напоказ? Общение с сестрой не могло не отразиться на Луне, и я чувствовала, что за всем этим скрыта какая-то тайна, поэтому не выдержала, и кивком головы указала на него сидевшей у кровати кобыле. – «Грасс, следи за ним. Никаких контактов с детьми без моего ведома. Никаких поручений без моего ведома. И если заподозришь его хоть в чем-нибудь…».

— «Не доверяешь этому графу?», — хмыкнула зеленая земнопони. Несколько громче, признаюсь, чем мне бы хотелось.

— «Я беспокоюсь за вас», — на этот раз я отвлеклась от темных фигур, из-за стоящих на столе свечей, казавшихся образами, вырезанными на плотной бумаге, и пристально взглянула на Грасс, прижимая к себе задремавших детей, тихонько посапывавших в пуховых колыбелях под материнскими крыльями. – «Я не доверяю этому пони, поэтому я всегда буду беспокоиться за тебя, за детей – и за Графита. И я сдохну, но до последнего своего вздоха я буду защищать вас от кого бы то ни было – даже от самой себя».

Последний день перед отъездом проходил довольно хлопотно. Взяв в свои копыта обустройство нашего поезда[12], Графит и Кайлэн выставили меня вон, потребовав, чтобы им не мешали разными умными кобыльими советами, и отправили отбирать сопровождающих и возничих, способных тянуть воздушные фургоны не только по воздуху, но, если придется, и по земле. Возмущенная столь неприкрытым жеребцовым шовинизмом, я еще долго скреблась под закрытыми дверями, но ни угрозы, ни хныканье, ни даже злобное сопение в замочную скважину успеха мне не принесли, поэтому в казармы я явилась накрученная и злая, налитыми кровью глазами разыскивая тех, кто не успел вовремя убраться с моего пути, срочно найдя себе какое-нибудь неотложное дело.

— «Тааааак… Вот они, красавцы», — прошипела я, неторопливо кружа рядом с тройкой контуберний, выстроившихся на плацу. Стоявшие в ней пони выглядели так, словно каждого из них основательно вываляли в грязи и объедках, попинав, для верности, еще и ногами. Рваные туники отсвечивали огромными дырами, в то время как морды жеребцов и кобыл несли на себе явные признаки соприкосновения с тупыми и увесистыми предметами. – «Ну что? Доигрались, птенчики мои?».

Строй подавленно молчал, старательно пялясь в землю или на Кабанидзе, гордо вышагивавшего у меня по спине, и периодически выглядывавшего у меня между ушей, чтобы бросить очередной плотоядный взгляд на провинившихся. Птиц, как оказалось, страх как любил, когда я кого-нибудь разносила или пропесочивала… По крайней мере, пока это не касалось его самого.

— «Я предупреждала? Предупреждала. Говорила? Говорила. Но нет, на мои слова можно положить свой поганый хвост!», — остановившись, я пристально уставилась на Кавити, безуспешно пытавшуюся удержать приставленным к морде крылом запах могучего перегара. — «Что я говорила про драки с причинением ущерба здоровью гражданских?!».

— «Фто невьзя ифпользовать орувие. Поэтому я и не ифпользовала», — пробубнила разбитыми губами безумная шаловливка. В принципе, я ей верила – этой бретерше не доставило бы особенного труда подколоть любого своей любимой эспадой, которой она действовала настолько виртуозно, что не один гвардейский жеребец и кобыла носили на своем теле отметины от ее длинного, зауженного клинка. – «Про фтулья ты ничево не говорила, Легат».

— «И только поэтому ты еще стоишь тут, кентурион, а не звенишь цепями где-нибудь на севере, в соляной шахте или на лесоповале!», — прорычала я, возобновляя неспешное путешествие вокруг провинившихся, словно акула, высматривающая самый аппетитный кусок. Стоявшие неподалеку легионеры из дежурной кентурии негромко посмеивались, втихаря заключая пари на то, каким анальным карам на этот раз я подвергну провинившихся. – «В общем, так – я вижу, что мои слова и предупреждения на вас не действуют. Аааатлична. Тогда… Пегасы — полная выкладка! Завтра, в семь утра, ждать тут, сияя, как новенькие монетки! И если в отражении на чьем-либо тораксе я не смогу увидеть самую маленькую дырочку самого дальнего своего зуба – лучше вешайтесь сами! Вас тут десятка, как я погляжу – значит, Кавити будет за главную в этой сдвоенной контубернии, поэтому за каждый проступок я буду иметь сразу двоих! Все понятно?».

— «Да, мэм!». — не слишком стройно, вразнобой, пробубнили крылатые, явно приободрившись от того, что наказание откладывается на неопределенный срок. Увидев мой доброжелательный взгляд, прямо намекающий на то, что я могла еще и передумать, они тут же поправились, и второй вопль был гораздо громче и дружнее. – «Так точно, мэм!».

— «А что касается вас, красавцы вы мои ненаглядные…», — земнопони и невесть как затесавшийся между ними единорог явно были не в восторге от столь явной сегрегации по крыльевому признаку, но им, по крайней мере, хватило ума не высовываться, и не привлекать к себе внимания больше, чем бодро порысившие в душевые крылатые легионеры. – «Я смотрю, разгребание канализации под душевыми идет не слишком бодро, а? Ничего, сегодня настал великий день, ведь прямо сегодня, прямо сейчас, вы сможете отдать свой долг родине, усилив наши подземные войска вонючего реагирования, в единодушном порыве окунувшись в самую, мать ее, гущу событий!».

Строй застонал.

— «Вот-вот! Когда дерьмецо-то таскаешь, оно и думается лучше над тем, что командир говорит. Знаю лично!», — злобно ощерилась я, оглядываясь на небольшую пристройку Второго корпуса, откуда выбегали последние вымывшиеся, зажимая любой свободной конечностью нос. Вскоре, оттуда же показались и первые провинившиеся, тащившие немаленьких размеров ведра, полные какой-то вязкой субстанции явно биологического происхождения. Пошатываясь и щуря слезящиеся от вони глаза, они доходили до здоровенной бочки на колесах, куда опорожняли свою ношу, и глотнув немного воздуха, возвращались обратно, – «А начальником вам я поставлю… Вот его!».

Строй снова, с надрывом, застонал, узрев своего нового «кентуриона», испустившего негодующий писк, когда я сковырнула его со своей спины, сажая на голову ближайшему легионеру.

— «Мэм, а как мы с ним разговаривать-то будем?».

— «Разговаривать?! РАЗГОВАРИВАТЬ?!!», — заорала я на не вовремя высунувшегося единорога, своим воплем заставив вспорхнуть с крыши стайку голубей, дружно опорожнивших кишечники на идущих по соседней улице пони. – «О чем ты там с ним собрался разговаривать, носорог бородавчатый?! Легион тебе что, сенат, или Палата Общин? Легион – это не умное слово, а очень быстрое дело, поэтому, тушканы парнокопытные, вы будете пахать от заката и до рассвета, пока я не вернусь, и не проверю, как глубоко вы выкопали эту сраную яму!».

— «И как глубоко прикажете копать, мэм?».

— «А чтобы я смогла зайти туда, заголиться, присесть, посрать, обратно одеться, и только выходя из сортира, услышать далекое-предалекое «плюх»! Вот так вот и копать!».

Третий стон вышел гораздо дружнее, громче, и надрывнее.

— «Нечего плакать, как новички! Если кто-то падет в схватке с дерьмодемоном или унитазными монстрами, то знайте – Эквестрия вас не забудет!», — гнусно ухмыляясь, я указала подобранным где-то витисом в сторону душевых, приглашая похмельные морды присоединяться к работе, не ожидая персонального приглашения в виде ударов палкой по заднице и голове. – «Обещаю, вы еще возблагодарите богинь за то, что вас не коснулось то, что я приготовила для этих крылатых глупцов. Вперед, воины! Родина нуждается в вас!».

Разобравшись с самым неотложным, я успела пробежаться по казармам, заскочив по дороге к новой сотне, временно занявшей одну из пустующих башен. Тут все было спокойно и чинно – распяленные на стенах кольчуги и сегменты брони, болтающееся на крюках оружие и накопытники соседствовали с гамаками, развешанными на каждой стене и даже на винтовой лестнице, ведущей в большую и светлую комнату на вершине башни, где обнаружился Рэйн. Закусив сухую травинку, он сосредоточенно водил пером по бумаге, то и дело справляясь с какими-то списками, составляя, как выяснилось, расписание для своих подчиненных.

— «Раг, нам стоит подумать о расширении», — огорошил меня он, заставив удивленно вскинуть брови. Заметив, что я набираю в грудь воздух чтобы высказать ему все, что думаю по этому поводу, он спешно замахал крыльями копытами. – «Погоди, погоди! Я имею в виду, что помимо той сотни, которая будет подчинена непосредственно тебе…».

— «Ты хотел сказать: «Непосредственно Легату», ведь так? Или ты решил, что я состарюсь и сдохну тут с вами, на этом посту?».

— «Ну хорошо, Легату. Но тогда это вдвойне имеет смысл!», — упрямо набычился розовый пегас, потрясая у меня перед носом плодом своих трудов. – «Помимо сотни бойцов и охраны, нам нужно приставить хотя бы пару хранителей тела к высшему командному составу, как ты и говорила. Желательно единорогов, или земнопони. Поэтому я хочу попросить у тебя еще как минимум двадцать легионеров, а в идеале – все пятьдесят, для нормальной ротации и закрытия дыр в случае ранений, болезней, и прочих неприятностей».

— «Уж не в эту ли полукентурию ты собрался засунуть свою новую знакомую?», — прищурилась я, вспомнив вчерашние пляски на песочной арене. – «Хреново работаешь, Рэйни – этим прикрытием даже меня не обмануть, а не то что нашего фрументария. Кто она?».

— «Да какая-то пони в бегах».

— «В бегах?», — удивилась я столь честному ответу. Рэйн только плечами пожал, убеждая меня в том, что скрывать ему, в общем-то, нечего, поскольку его напрямую это почти не касалось. – «Как интересно…».

— «Она не хочет рассказывать о своем прошлом, и кажется, даже бежит от него. Твердая, решительная, не боится применять силу, хотя и почти не умеет этого делать – она мне чем-то напомнила тебя в те времена, когда начиналась вся эта заваруха с Легионом, поэтому я решил дать ей шанс. И раз уж нашему доброму доктору она не приглянулась, я решил посмотреть, не смогу ли я помочь ей раскрыть себя».

— «Думаешь, получится?».

— «Если она будет стараться, то уже через полгода-год ты получишь себе заместителя», — предельно откровенно, и очень серьезно высказался жеребец, тряхнув непокорной, кудрявой гривой, заставив меня удивленно поднять брови. – «Если нет, то Легион получит мощного копытопашника-единорога. Никогда еще такого не видел, признаться, но тем интереснее будет, что из этого выйдет».

— «Ладно, тогда попробуй», — хмыкнула я, снова почувствовав себя крайне неуютно от мыслей, которые разбудили слова моего давнего товарища. Кто знает, откуда взялась эта длинноногая незнакомка, и как извилист был ее путь, вполне возможно, однажды, завернувший невзначай в высокие и строгие коридоры кантерлотского замка. – «Вот только пусть под ноги мне не попадается – затопчу. Ну а пока ты так вдумчиво и сосредоточенно готовишь мне замену…».

— «Раг!».

— «…отбери мне десяток хороших копытопашных бойцов из тех, что будут готовы пойти до конца».

— «Думаешь, все будет настолько плохо?».

— «Принцесса Ночи пожертвовала мне своего нового риттера, графа чего-то там – я не запомнила. Как думаешь, насколько все будет плохо?».

— «Тогда я отправлюсь с тобой лично», — задумавшись, наконец тряхнул кудрями жеребец. Увидев, что я собралась возражать, он неожиданно резко вскинул переднюю ногу, прерывая еще не высказанные мною доводы. – «Не протестуй, Легат. Раз уж ты обещала мне доверять, то не мешай мне выполнять свой долг. Мы с тобой прошли и Обитель, и Север, и Грифус – чье плечо ты считаешь надежнее моего?».

— «Это может быть дорогой в один конец. По крайней мере, для нас».

— «Тогда мне придется подготовиться, чтобы успеть до завтрашнего вылета, верно?», — вновь поднимая перо, бесшабашно ухмыльнулся розовый пегас, придирчивым взглядом пройдясь по развешенным на стенах комплектам брони, – «Не переживай, командир. Делай свое дело – а уж наша сотня не подведет. И если выпадет такая возможность, то ты увидишь, как умеют сражаться лучшие из лучших!».

Остаток дня пошел хлопотно и достаточно бестолково. Я снова носилась ужаленной мухой по этажам, побывала на долгом, унылом, и оттого довольно продуктивном заседании, состоявшемся в большом зале Первого корпуса казарм, где с интересом ловила косые взгляды подчиненных, нацеленные на фрументария, восстановленного в должности и правах. Сидевший с непроницаемой мордой Фрут Желли лишь многозначительно склонил голову в ответ на переадресованный ему вопрос о документах, таинственно исчезнувших из комнаты на третьем этаже, прямо перед приходом комиссии, заставив присутствующих на собрании офицеров переглянуться. Как я и обещала, никакого заступничества перед остальными с моей стороны ожидать ему не приходилось, но я сделала все возможное, чтобы наши многозначительные переглядывания и подаваемые друг другу знаки заметили остальные, наведя, таким образом, прочих на мысль о том, что фиолетовый единорог не так уж и прост, и наша демонстративная ссора с не менее демонстративной отставкой могла, на самом деле, быть частью какого-то хитрого плана, в который я посчитала излишним посвящать остальных.

— «Архив Легиона будет возвращен в кабинет Легата к завтрашнему утру. Запах выветрится не скоро, но это придется потерпеть», — теперь уже усмехнулись мы оба, глядя на прищурившихся единорогов и обалдевшую Лауд Стомп. Кажется, нам все же удалось направить их мысли в нужное русло, и мне оставалось лишь надеяться, что никто не возьмется шуровать длинной палкой в тех бочках с дерьмом, что вот уже несколько дней сновали из расположения Легиона к ближайшим канализационным коллекторам. С другой стороны, разным шпионящим за ближними мордам будет о чем подумать, копаясь в этом навозе, поэтому я решила позволить вещам идти своим чередом – в конце концов, все мои недруги, похоже, собрались в одном месте, и в случае следующей провокации с их стороны, достаточно будет вдумчиво обнюхать каждого встречного в новеньком здании генерального штаба, чтобы понять, кто же именно затеял очередную игру против меня и моих подопечных. Пока же я просто кивала, выслушивая соображения, излагаемые Блю Дэйзом, и лишь иногда пыталась подложить язык, предлагая различные улучшения, выглядевшие, впрочем, как рюшечки и виньетки на танке. Мою идею создать что-то вроде диспетчерской для пегасов зарубили на корню – даже нелетучие пони пришли в недоумение от мысли, что кто-то может приказывать пегасам, когда и куда им лететь. А вот идея разделения ответственности прошла на ура.

— «Мне кажется, нам нужен дежурный офицер в каждой части, помимо принцепс-кентуриона», — высказалась я. Прошедшая война обнажила все слабости нашей командной вертикали, и для того, чтобы в этом убедиться, достаточно было просто выглянуть в окно. Кантерлотские казармы считались вотчиной Легата, и без моего указующего чиха тут вообще ничто не росло – даже Черри лишь управляла этим местом, не пытаясь привнести ничего нового или попросту своего, и с этим нужно было бороться, ликвидируя наплевательское отношение на корню. — «Например, можно организовать штаб дежурной, или, например, как тут, кантерлотской когорты».

— «Это вызовет великолепную неразбериху», — высказалась Стомп, обводя взглядом переговаривающихся офицеров. – «Ведь тогда принцепс-кентурионы поступают под командование простому кентуриону, пусть даже и дежурной когорты».

— «Хмммм. А ты права…».

— «Быть может, заступающего на пост дежурного временно повышать в звании?», — предложил со своего места Блю Дэйз. – «Например, до принцепса, или как-нибудь еще его обозвать».

— «Ага. Недопринцепсом. Или просто принцем, чего уж мелочиться!», — ржанула я, разрядив задумчивую обстановку в зале. – «Сэры, я вижу, что идей у вас много, но вы почему-то стесняетесь высказывать их напрямую, предпочитая прощупывать перед этим мое мнение. Это лестно, не спорю, но думаю, что каждый из вас уже достаточно вырос для того, чтобы самостоятельно делать то, что считает нужным. Поэтому у вас есть время на то, чтобы создать и испытать в деле все то, что нам понадобиться для эффективного управления подразделением. Никто не ожидал, что оно разрастется до таких размеров, но если таково желание принцесс и нашего полководца, то мы должны постараться, и сделать все в точности сообразно их желаниям».

— «Для этого придется перестроить весь третий этаж», — неуверенно вякнул Дэйз, поглядывая на набычившихся при этих словах старожилов Легиона. Пока, кроме моего кабинета, там был лишь пост №1, да многочисленные комнатки-пеналы, которые дежурные офицеры использовали для того, чтобы бросить усталые кости на упиравшиеся в стены комнаты койки. Периодически мы использовали то одну, то другую комнатушку под архив или склад, примыкающий к моему кабинету, но в целом, этаж казался полузаброшенным – у меня банально не хватало фантазии для того, чтобы использовать его для чего-то рационального, а у остальных не было времени или сил. – «Но тогда придется перенести спальные места куда-нибудь еще. А в целом, дежурной смене сон не положен вовсе».

— «Штабнюк!», — буркнул кто-то с другого конца стола.

— «У нас на территории казарм есть несколько башен. Вот их и используем для постоя тех, кто захочет остаться здесь во время увольнительной. Третий этаж расчищаем, исключая мой кабинет, и превращаем в канцелярию. К кабинету нужно пристроить еще одну комнату такого же размера. Остальное – на ваш выбор. С предложениями обращайтесь к нашему Трибуну – с недавних пор она еще и исполняет обязанности нашего временно отсутствующего Префекта Лагеря, поэтому все деньги пойдут через нее».

— «Когда вы вернетесь, мэм, то не узнаете этого места», — окинув остальных строгим взглядом, пообещала мне Стомп, отдельно остановившись глазами на Нэттл, буквально извертевшейся за время этого совещания. – «Я обязательно найду тех, кому нечем заняться, и найду им полезное применение».

— «Тогда буду с нетерпением ждать новоселья», — горько пошутила я, глядя в окно. Кружившие на плацу тела в белых туниках Четвертой проплывали мимо словно кучерявые облачка, и я все яснее ощущала, что вижу их, может быть, в последний раз, и оттого старалась запечатлеть в своей памяти все, на что падал мой взгляд. – «И в любом случае, я уверена, что это пойдет на пользу легиону. Даже если что-то не получится сразу, знайте – я всегда буду верить в вас, братья и сестры по оружию».

Постаравшись выдавить из себя ободряющую улыбку, я жестом призвала всех продолжать, и бросив строгий взгляд на Нэттл, быстро вышла из зала.

Вечер в Кантерлоте – это смолкнувший грохот колес многочисленных повозок. Это шелест колес экипажей, негромко катившихся по ровным плитам мостовых. Это яркий свет, бьющий из тысяч окон. Это стук копыт сотен пони, спешащих домой, или отправлявшихся перекусить, повеселиться, и провести свой досуг в театрах и на приемах. Самые разные салоны открывали свои двери с наступлением темноты, предоставляя своим посетителям возможность приятно провести время в хорошей компании, узнавая и создавая последние новости, которые выйдут на улицы к завтрашнему утру. Это вечерняя перекличка и смена патрулей. Это вечернее построение. Это…

Это громкий звук рожка, призывавший дежурного офицера немедленно прибыть к воротам.

— «Это скотство что, никогда не закончится?!», — люто прорычала я, наступая на гвардейского лейтенанта, оказавшегося у наших ворот. За его спиной, насупившись, сопели его подопечные, угрюмо рассматривая ощетинившиеся контрфорсами стены, за которыми слышался приближающийся грохот десятков копыт, – «Чей приказ вы принесли на этот раз, офицер?».

— «Не вмешивайтесь, Легат. Для дачи показаний вызывают только нескольких из офицеров легиона».

— «Кто? КТО ВЫЗЫВАЕТ?!», — да, может, с нервами у меня и были нелады, но это медленное издевательство, похожее на китайскую пытку, заставляло меня буквально ссать кипятком при виде очередного позолоченного доспеха, маячащего в створе приоткрытых ворот. – «Ну кто еще такой смелый в этом траханном штабе нашелся?! Кому еще не вбили в голову палкой, что это их сраные должности носят для нас чисто рекомендательный, мать их, характер? Чем еще я должна там подтереться, чтобы до этих придурков дошло, что они, мать его, подчиняются командору Гвардии, а не сами себе?!».

— «Мэм, у меня нет предписания о доставке кого-либо в генеральный штаб», — спокойно откликнулся лейтенант, хотя в его голосе мне послышались убеждающие нотки, появившиеся после полного открытия ворот, из которых на пришельцев крайне недружелюбно поглядывала поднятая по тревоге дежурная сотня. – «Моим приказом была просьба доставить поименованных офицеров Легиона во дворец для дачи показаний по какому-то делу. Подробности мне неизвестны».

— «Кем?! Кем подписан приказ?!!», — налитыми кровью глазами я уставилась на свиток с золотой подковкой, блестевшей на алом шнурке. Последний раз я его видела не так давно, на точно таких же свитках, с которыми ко мне вломилась очередная комиссия, утараканившая с собой кучу бесполезных бумаг. – «Твайлайт Скаем? Нет, он щепетилен до тошноты, и не стал бы действовать через мою голову. Командором? Да нет, его снова в городе нет… Тогда самими принцессами?».

— «Приказ пришел из Королевской канцелярии», — выпучив глаза, я машинально зашарила копытами по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого или острого. Как назло, все копья синхронно поднялись, и отодвинулись подальше от моих загребущих копыт. – «Мэм, приказ есть приказ. Оспорить его вы сможете уже на месте, и вы знаете это не хуже, чем я».

— «О, дааааа!», — проведя по губам передней ногой, я стряхнула с них пузырящуюся пену, и дико ухмыльнувшись, оглянулась на своих подчиненных, старательно глядевших куда угодно, но только не на меня. – «Да-да-да… Значит, канцелярия? Как хорошо. Я как раз собиралась туда заглянуть!».

— «Мэм, мне отправиться с вами?», — протиснувшись между перекрывшими ворота легионерами, негромко поинтересовалась Нэттл. На ее спине, придерживаемый рыжим крылом, лежал мой грифоний трофей, чья массивная рукоять зловеще поблескивала граненым навершием. – «Мое имя упомянуто в этом списке?».

— «А вот это мы и узнаем, когда…», — пытаясь справиться с безумием, горячей лавой хлынувшим в мою голову через разлетевшиеся вдрызг барьеры, я ухватилась за первое же прозвучавшее предложение, уже решив было скомандовать общий сбор… Но что-то остановило, заставило опустить поднявшееся было крыло. Какая-то мысль настойчиво пробивалась сквозь застилавшую глаза алую, пульсирующую пелену. Какое-то чувство, похожее на холодную прорубь, в которую медленно погружалось тяжело дышавшее тело, все сильнее давило мне на грудь знакомым ощущением нарастающего… стыда. Да, именно это чувство я помню даже сейчас – от него становится кислым старое вино в граненом бокале, а тепло камелька, возле которого стоит глубокое кресло со протершимся пледом, превращается в холодное пламя, облизывающее мои старые кости. Дуновение невесомого ветерка, словно эхо далеких слов, напомнило мне о ком-то, кем я когда-то была – разбитой, раздробленной на две части – но каждая из них идеально дополняла другую. Что бы сказал он о том, что натворила я в эти дни? Как вела себя, с кем ругалась, мирилась, и кого ненавидела? Разве могла я позволить себе и дальше вести себя словно сорвавшийся с привязи дикий зверь?

— «Когда…», — схватившись за грудь, я замолчала, слепо глядя на широкие квадратные плиты мостовой. Что толкало меня столь легко в это жуткое чувство всепоглощающей ярости? Почему я вдруг становилась такой неуправляемой, жуткой, опасной для окружающих? Неужели все это были те загадочные пилюли, которые я пила вот уже несколько лет, понемногу становясь по-настоящему зависимой от их успокаивающего запаха летнего бора? Разве я не могла контролировать себя без них? И если нет – то о чем же я волнуюсь, когда думаю, что не вернусь из этого похода?

— «Отойдите! Всем два шага назад!», — послышался где-то рядом голос Нэттл, перекрикивавший гомон гвардейцев и легионеров. Что-то мягкое опустилось мне на спину, привлекая к теплому боку, а у ног зазвенела тяжелая сталь, опустившаяся передо мной на мостовую. – «Мэм! Мэм, вы в порядке? Вот, ваш меч. Он перед вами – просто протяните копыто».

— «Блуми», — прошептала я, отрывая от груди свою ногу, которой снова пыталась удержать колотившееся о ребра сердце. – «Это никогда не закончится. Я уверена в этом. Теперь это я поняла».

— «Мэм, если это вызов из канцелярии повелительниц, то мы просто обязаны ответить на зов. Я готова отправиться туда по вашей команде, и ответить на любые вопросы. Богини видят, мне нечего скрывать!».

— «Мы отправимся туда вместе», — темнеющая перед нами улица казалась бездонным провалом. Зажатая между двумя рядами высоких домов, стоявших так плотно, что между ними не отыскалась бы и самая малая щель, улица Роз была элитной, безумно дорогой – и покинутой, словно каждый владелец посчитал своим долгом приобрести здесь имущество, и как можно скорее покинуть стены своего нового дома. Теперь она казалась мне каким-то провалом, разверзнутой бездной, которая ждала, когда мы окунемся в чернильную темноту. – «Ты, и я. И больше никого. Только мы».

— «Мэм, у меня есть четкое предписание…».

— «Принцепс-кентурион Блуми Нэттл готова отправиться с вами, лейтенант», — мертвым, холодным голосом проговорила я, не поворачивая головы. С громкими щелчками сработали старые механизмы, вжимая друг в друга половинки напитанных магией кристаллов, и темнота отпрянула прочь, смытая с улиц режущим глаза светом прожекторов, укрепленных над воротами. Щелчки следовали за щелчками, опоясывая гирляндой огней толстые, бетонные стены казарм, словно корабль, восстававший из сумрака летней ночи. Свет этот не приносил успокоения, но он наполнил меня той крохой решимости, что заставила меня сдвинуться с места. – «Других офицеров в данный момент у меня для вас нет. Вы можете остаться, и покараулить здесь, возле ворот, или же отправиться с нами, и доложить о том, что я была оповещена, и обещалась обеспечить их явку… Если потребовавший ее не передумает».

— «Я доложу о вашем решении», — подумав, согласился гвардейский лейтенант. По его знаку, остальные выстроились вокруг нас, привычно взяв в коробочку из златобронных тел. – «Вы можете сопровождать вашего офицера до канцелярии, дальнейшее обсудите с дежурным офицером».

— «Ваш меч, мэм!».

— «Оставь его здесь, Блуми», — задумчиво покачав тяжелую железяку, я перебросила ее стоявшим позади меня легионерам. Судя по короткому шуму, там вспыхнула и так же быстро закончилась короткая схватка за право потаскать на себе этот боевой трофей, пока я была увлечена разглядыванием массивных ногавок и накопытников стоявшей рядом со мной пегаски. Соединенные вместе в один тяжелый, стальной сапог, прикрывавший ногу до самого колена, они выглядели массивными стенобитными орудиями, по недоразумению оказавшимися на ногах элегантной кобылы, но я никак не могла бы позавидовать тем, кто попал бы под их удар. – «Мое рыжее солнце, твоя правая передняя будет для меня лучшей защитой на свете».

— «Обещаю, мэм!», — буквально расцвела от моих слов любовница и подруга, уверенно занимая рядом свое место в этом походном строю. – «Это же будет просто снятие допроса, верно?».

— «Не знаю, что ты имеешь в виду под этим словом, принцепс», — бледно хмыкнула я, поглядывая на заинтересованно повернутые в нашу сторону уши гвардейцев. Я не протестовала – пусть слушают и докладывают, раз им это было поручено, но что-то внутри говорило мне о том, что нам скорее будут перемывать косточки в гвардейских казармах, нежели на кабинетном паркете. – «Но можешь не волноваться – там, куда мы идем, полным-полно гораздо более смертоносных вещей».

— «Внушительно. И красиво».

— «Неплохо устроился, гад», — согласно пробормотала я, вместе с Нэттл разглядывая тяжеловесную роскошь дубовых панелей, украшенных прихотливой резьбой. Что бы я там ни думала про этого серого карьериста, устраиваться в жизни со вкусом он явно умел, и в этом ему отказать я не могла. – «Пожалуй, нужно будет сделать и себе что-то подобное».

Флигель, в котором размещался Аналитический Отдел Королевской Канцелярии, немногим отличался от прочих вспомогательных крыльев дворца. Отдельно стоявшие здания на его территории были выполнены в том же стиле, что и сама громада королевского замка, но в отличие от последнего, изо всех сил старались держаться в тени, прячась в аллеях огромного парка, или привалившись к высоченным стенам дворцового комплекса. Аналитический Отдел занимал трехэтажный особнячок, вытянувшийся вдоль липовой аллеи, в самой северной оконечности парка. Влажное, тенистое место сулило покой и отдых усталой душе, а широкая, витая дорожка, вымощенная крупной каменной крошкой, вела прямо к высоким колоннам крыльца, за которым находился небольшой вестибюль и рабочие залы, каждый из которых имел свой балкон, на котором располагались бесчисленные полки с бумагами, папками, и толстенными фолиантами. Здесь роскошь дерева уравновешивалась зеленым бюджетным сукном, покрывавшим скамеечки, стулья и половички, а также порядком потертые столешницы, на которых были аккуратно разложены свитки, книги и не подшитые бумажные листы. Немногочисленные пони с деловитым видом сновали от стола к столу, с негромким топотом взбегая на балконы, и разъезжая вдоль полок на жужжащих латунными колесиками лестницах. Наше появление в этом уютном мирке выглядело как вторжение варваров в римскую библиотеку, и негромкое шуршание разговоров мгновенно стихло от грохота наших накопытников, гулко лупивших по зеркальному паркету сквозь алую ковровую дорожку. Она-то и привела нас в приемную, где за высокой и массивной конторкой сидела незнакомая мне кобылка.

— «Вам назначено?», — спокойно осведомилась она.

— «Никак нет, мисс Битсипенни», — не преминул наябедничать секретарю гвардейский лейтенант. Заходить в приемную он не рискнул, и остался отираться в дверях. – «Мы говорили им, что кабинет старшего аналитика находится в другом месте – а они все идут и идут».

— «Мэм, не смею вас больше задерживать», — ледяным тоном обратилась к нам единорожка. Ее можно было бы назвать настоящей красавицей, если бы не эта холодная отчужденность, читавшаяся в ее глазах, голосе, и окружавшая секретаря, словно осязаемый кокон из льда. – «Эти сэры покажут вам выход».

— «Скажите, мисс… Битсипенни, да? Так вот, мисс Битсипенни, подскажите, ваш шеф сейчас у себя?».

— «Он не принимает посетителей. Даже по предварительной записи», — теперь голос секретаря интересовавшего меня земнопони можно было использовать в качестве охладителя для ракетных ускорителей, или реактора на быстрых нейтронах. Приподнявшись со своего места, она недвусмысленно указала нам копытом на дверь. – «Выход там».

— «Я обязательно воспользуюсь вашим предложением», — вздохнув, я все же решила прибегнуть к своему первому и последнему доводу. Доводу, за которым мне пришлось завернуть в старое крыло кантерлотского замка. К тому доводу, который я выудила из-под крыла, и с громким стуком опустила на верхушку конторки. – «Но перед этим я бы очень хотела увидеть мистера Стил Трэйла».

На узкой полочке из полированного дерева покоилась огромная обоюдоострая секира.

— «Так значит, его нет?», — перехватив взгляд окаменевшей кобылы, я поиграла бровкой, но не добившись какого-либо ответа, вздохнула, и покрепче ухватив украшенную стальными кольцами рукоять, обернулась к нервно подергивавшей ушами Нэттл. – «Принцепс-кентурион, будьте так добры, подождите меня здесь».

— «Хор-рошо…», — промямлила рыжая пегска. Увидев, что я направляюсь к дверям в кабинет, гвардейцы подались вперед, но снова остановились, когда она заступила им дорогу, недвусмысленно поигрывая передней ногой, от колена до кончика копыта закованной в тяжелый латный понож. – «Сэры, Легат знает, куда идти. Провожать не нужно».

Оставив их разбираться между собой, я зашла в кабинет, и притворила за собою высокую, тяжелую дверь, отрезавшую от меня всколыхнувшийся шум чужих голосов, и остановилась, оглядывая открывшуюся мне картину.

— «Неплохо ты тут устроился, Трэйл», — тихо проговорила я, медленно идя по немаленькой комнате с высоченным, в два этажа, потолком. Роскошь здесь была почти вызывающей, и я с интересом глазела на изящную резную мебель, бесконечные книжные полки и полированную громаду стола, во главе которой стояло неприлично огромное кресло, чем-то напоминавшее трон. Нигде – ни на полках, ни на столе, ни даже за дверцами небольшого бара я не нашла ни одной рабочей бумажки, ни одного документа или клочка бумаги, от которых была избавлена даже плетеная мусорная корзинка. Похоже, все они были в запертых ящиках стола и допотопном, массивном сейфе, обнаружившемся за одной из гардин, буквально покорившем меня своим массивным бронзовым штурвалом, который я не отказала себе в удовольствии повертеть под укоризненным взглядом какого-то седоусого, бородатого земнопони, осуждающе глядевшего на меня с висевшего над сейфом портрета.

— «Тепло. Светло. И мухи не кусают. Но знаешь, что я вдруг подумала? Что ты действуешь ну прямо как я. Ты – мое отражение в кривом зеркале. Моя немезида. Ты тоже действуешь быстро, дерзко, и без оглядки на закон, для достижения собственных целей. Но вот что это за цели? Чего ты хочешь достичь?».

Бар был небольшим, и на мой взгляд, со слишком однообразным содержимым. За изящными дверцами, на единственной полочке, находилось лишь пара бутылок с вином, и початый графин с клювадосом – слишком крепким, со слишком резким запахом, на мой взгляд. Нет, конечно же, я не была искушенным ценителем или сомелье, но за эти годы я привыкла к хорошему, даже великолепному сидру пони, и не собиралась менять его на какие-то извращения грифоньих винокуров. В хорошей, правильной пьянке нужно было не нажираться до блёва, не стараться как можно быстрее свалиться с копыт – четвероногие наши потомки научили меня тому, как нужно красиво оттягиваться, успевая и выпить, и закусить, и попеть. И сидр на все сто процентов соответствовал этим условиям хорошего отдыха среди хороших друзей.

— «Откуда ты нарисовался? Собираешься ли ты стать эдаким серым кардиналом за троном принцесс? Или же хочешь увековечить себя в истории? Или желаешь богатства и потомственного дворянства для себя, и своего рода? Чего тебе нужно, Стил Трэйл? И какого цвета у тебя глаза?!».

Понюхав графин, я все же позволила себе отхлебнуть небольшой глоточек, и как пони хороший, пострадав немного мордочкой, вновь двинулась по кабинету, прислушиваясь к собственным шагам.

— «Мои предки считали, что глаза – это зеркало души. Что же тогда отражается в моих? Или Ника? Я не знаю, отсутствуешь ты и в самом деле, Трэйл, или притаился где-нибудь за фальшивой перегородкой, и слушаешь, что я говорю, и мне это не важно. А важно то, что я перегрызу глотку любому, кто вздумает вредить этим добрым, дружелюбным, замечательным существам, и не важно, сколько у него будет крыльев, копыт и рогов. И если в этом наши намерения совпадают – то заходи. Поговорим, чтобы не мешаться друг у друга под ногами. Ну, а если же нет…».

За окном царили летние сумерки, укутывавшие замершие деревья. Где-то далеко играла музыка, шумели ветра, колосилась пшеница, а поезда уносились по рельсам за горизонт. В этом же месте царила сосредоточенная тишина, не нарушаемая никем и ничем, кроме легкого ветерка, шевелившего шуршащие листья – и я почувствовала себя чужой этой тишине.

Обернувшись, я в последний раз окинула взглядом убежище своего противника. Можно было бы похулиганить. Можно было бы устроить в нем замечательный кавардак. Можно было бы разгромить этот кабинет до основания, и тогда…

«А что тогда? Разве это заставит его принять мою точку зрения, или хотя бы прислушаться к моим словам?», — мои глаза вновь остановились на кресле хозяина кабинета. На его троне, с которого он правил своей зарождающейся империей разума, слухов, и подковерных интриг. Богатая резьба, благородство красного дерева, алая подкладка с довольно странным гербом – лестница в синем щите, поверх которой лежали свиток и шестерня. Кажется, этот земнопони и впрямь нацелился так далеко, что одна мысль об этом рождала легкую оторопь. Ведь настолько далеко в будущее, на мой взгляд, могли заглядывать разве что наши богини. – «Так-так-так, что тут у нас? Стремление вперед, посредством знаний и технологий? Однако ж… Далеко нацелился, гад. Очень далеко. А такие опасны. Нет, не выйдет у нас с ним никаких разговоров».

Но оставлять все на полпути было нельзя. Поняв, что попытки наскакивать на меня доведут его лишь до открытого столкновения, противник решил изменить свою тактику, и сделал безотказный в его положении ход – он перенес удары на тех, на кого я могла опереться. На тех, кто мне помогал. На тех, кто был моей опорой. На все то, что когда-то называли Powerbase – опорой могущества. У всех оно было свое – деньги, власть, преданные солдаты, а то и все это, вместе взятое. Лишить меня опоры, лишить Легиона – и я окажусь в секретутках на побегушках, или отправлюсь обратно в свой Понивилль, окончательно разосравшись со всеми, кто будет проталкивать эту мысль «ради моего же собственного блага». Как знать, не он ли подбрасывал принцессам эти замечательные идеи? И как знать, не создала ли Селестия вот такого вот Стил Трэйла для того, чтобы уравновесить чаши весов, на одну из которых, сопя, взобралась мелкая пятнистая кобылка, гнусаво провозгласившая «Аве, Эквестрия!», размахивая алым флажком? Я сомневалась, что она не знала обо всех наших действиях – и как знать, не наслаждалась ли она этими гладиаторскими боями, разыгрываемыми для ее собственного удовольствия?

«Что только не придумаешь, чтобы скрасить вечность», — кисло ухмыльнувшись, подумала я, взвешивая в копытах огромный обоюдоострый топор. – «И на что только не пойдешь ради безопасности своих друзей. Ведь если я не вернусь…».

Последний довод пересилил все остальные. Он уничтожил тот стыд, что я ощутила перед воротами гарнизона. Он сжег нежелание ввязываться в открытый конфликт. Испепелил любые сомнения и осторожность. Поднявшись к потолку, секира с гудением опустилась, раскручиваясь, и на лету разрубая не успевший расступиться перед нею воздух. В блеске ее я видела Хая и Черри, Буша и Рэйна, Желли и Нэттл, видела всех своих подчиненных, сослуживцев, и боевых друзей – я видела их разжалованными, оплеванными, раскиданными по дальним заставам и гарнизонам. Доживающими жизни в захолустных городишках или на каторге, ломавших последние тонны соли из-за надуманных обвинений. Вспоминающих о той, что командовала ими – и не смогла защитить от своих же. Своих, которые стали чужими.

«Так значит, ты собрался воевать против них, Стил Трэйл? Что же, тогда посмотрим, что ты скажешь на это!».

Прошло не более получаса с тех пор, как грюкнула, закрываясь, тяжелая дверь, но мне показалось, что прошла целая вечность до той секунды, когда я снова открыла ее, неторопливо выходя из шикарного кабинета. Под моим взглядом вздрогнула и попятилась ледяная кобыла; отошли на два шага гвардейцы, освобождая мне и Нэттл проход. Размеренным шагом я уходила из Аналитического Отдела, оставляя за собой воспоминания о своем первом посещении этого места, недоуменные взгляды и опасливые шепотки.

Но главное, что я оставила после себя – это огромную обоюдоострую секиру, словно бабочку, пришпилившую к стене кабинета шикарное кресло Стил Трэйла, разрубленное практически пополам.

Главное правило любых сборов – это осознание того, что ты никогда не соберешь с собой все, что хотелось. Или же не соберешь это в срок. Услышав эту простую, но в то же время трудную истину от Графита, я поглядела на него как Ленин на буржуазию, и на всякий случай свирепо фыркнув, поплелась в сторону канцелярии, где меня ждало последнее перед выездом дело.

Мое возвращение ознаменовалось множеством заинтересованных морд, глаз и ушей, навострившихся на меня со всех сторон огромного зала. Четвертый отдел Королевской Канцелярии служил для нее кузницей кадров, через строгий отбор которой проходили самые ловкие, самые опрятные и умелые клерки, которые долгое время были чем-то вроде писарей, на которых возлагались задачи, не достойные печатного станка. Пусть еще было лето, но уже сейчас молодые дарования заготавливали впрок копытописные и рогописные бланки приглашений для самых разных делегаций, обществ, орденов и цехов, банкеты которых проходили в больших и светлых залах дворца. Не знаю, сколько там их было в Версале – кажется, около ста[13], но тех, что были в постоянно расширявшемся и перестраивавшемся замке Кантерлота, за глаза хватало для всех праздничных мероприятий, проводившихся в нем почти круглый год. Разве что летом этот накал несколько спадал, напоминая о аграрном прошлом и настоящем Эквестрии, позволяя канцелярии принцессы заготовить все необходимые бумаги на оставшуюся часть года.

И тем более странным было то, что оформление верительных грамот к заграничным послам было возложено на нового, да еще и временного секретаря именно этого отдела.

— «Мистер Доттид», — коротко, но вежливо кивнула я, опускаясь на массивный стул, больше похожий на кресло. Не знаю, кто оставил его возле большого стола секретаря, но была благодарна этому неизвестному за то, что мне не пришлось вновь сидеть на изящном, но таком скрипучем стульчике, который находился на этом месте в прошлое мое посещение. – «Я пришла попрощаться, и облегчить вашу работу. Ну, насколько это возможно».

— «О, вы принесли необходимые документы, миссис Раг?», — рогатый жеребец напротив владел мордой и телом гораздо лучше меня, и демонстрировал лишь сосредоточенность и готовность целиком и полностью вникнуть в проблемы своего посетителя, в роли которого выступала одна пятнистая пегаска. – «Это очень хорошо. Тогда, я надеюсь, мы сможем в срок закончить нашу работу, и разобраться с этим зверем».

— «Боюсь, что вряд ли это получится», — кротко вздохнула я, выкладывая перед собой куцый свиток, размером с половинку обычного листа. Несмотря на жалкие размеры, он был оформлен честь по чести, сообщая канцелярии Ее Высочества о том, что Скраппи Раг-Беррислоп действительно известна и проживает в городке Понивилле, имея при этом пятнистую шкурку, черно-белую гриву, и метку в виде трапециевидной формы стального бруска. Более в нем ничего интересного не содержалось. – «Вот все, что у меня есть».

— «И это все?», — кисло процедил единорог, с озабоченным видом крутя своей магией бумажку, едва ли не пробуя ее при этом на вкус. Увы, больше ничего полезного он из нее не извлек, даже несмотря на придирчивое разглядывание городской печати, на которой были изображены две поднявшиеся на дыбы кобылки-земнопони, поддерживавшие передними ногами огромное сердце. Точно такое же знамя канареечного цвета реяло на флагштоке городской ратуши Понивилля. – «Боюсь, что этого совершенно недостаточно, мисс».

— «Да, я понимаю. И поэтому я хотела бы попросить вас более не трудиться над этим жутким томом», — увидев, что тот собрался возражать, я постаралась скопировать жест Рэйна, подняв переднюю ногу. – «Мистер Доттид, до выезда осталось несколько часов. Как думаете, сколько мы успеем осилить страниц из этого жуткого тома?».

— «Но правила! Международные законы и акты!», — в отчаянии схватился за голову единорог, привлекая к нам совершенно ненужное внимание окружающих, и без того посматривавших на меня, как на какую-нибудь диковинку. – «Вы что, не понимаете, что это будет грандиозный международный скандал?!».

— «Наверное, если я поеду туда как посол», — вздохнула я. С годами, бессонные сутки не самым лучшим образом стали сказываться на моей голове, одарив нудными головными болями. Под утро, мне пришлось буквально одергивать себя, чтобы не хамить всем вокруг напропалую, пытаясь отвлечься от тянущей боли, поселившейся где-то позади глаз. – «Но я собираюсь отправиться туда не как посол, а как гость грифоньего короля».

— «Для этого тоже нужно приглашение!».

— «Я уже была приглашена. И ответила согласием на предложение посетить Грифус по предложению нового короля», — хмыкнула я, болезненно скривившись от остренькой боли, заставившей меня поднести копыта к вискам. – «Ответ я отослала с грифоньим послом. Думаю, что она уже передала его по назначению».

— «Это было крайне безответственно с вашей стороны, мисс Раг!», — обернувшись, я заметила приблизившуюся к нам управляющую канцелярией. Но в этот день даже присутствие строгой мегеры не смогло удержать работников столь уважаемого заведения от любопытства, которое им внушал предстоящий отъезд столь скандально известной особы. – «Вы хоть понимаете, что вы натворили? Сношения с монархами других государств через головы принцесс – это выглядит очень неблаговидно, и я буду вынуждена сообщить об этом всем компетентным пони, включая министра иностранных дел, командора Гвардии, и главу Аналитического отдела!».

— «Я не против. Сообщайте», — в этот момент мне хотелось просто закатиться под стол и уснуть, наплевав на все проблемы, которые казались чудовищно неразрешимыми в этот самый момент. – «Хоть принцессам, хотя я им уже сказала об этом. Кажется сказала. Или нет? Не помню… Но в любом случае, я писала своему старому другу, который знает меня практически с того самого времени, как я только появилась в этом мире, а это законом не запрещено!».

— «В нынешние суровые времена…», — не удержавшись, я прыснула, и изумленно уставилась на строгую тетку, не веря своим ушам. «Суровые времена» — это она про что? Про нынешнюю обстановку? Если бы она имела возможность поговорить с принцессами, то думаю, что не разбрасывалась бы подобными выражениями. Ну, или, что более вероятно, повесилась бы от отчаяния где-нибудь в уголке, как иногда хотелось и мне. — «…такие действия и мысли можно расценивать как предательство!».

— «Тогда у вас есть еще несколько часов перед моим отъездом для того, чтобы сообщить об этом компетентным пони», — фыркнула я, изо всех сил надеясь на то, что она именно так и поступит. Нет, еще раз в эту жуткую камеру на гауптвахте гвардейских казарм меня смогли бы затолкать только мертвой, но в остальном, изгнание в этот момент мне показалось едва ли не избавлением. Так осужденный, измученный долгим ожиданием в камере, считает едва ли не избавлением самый суд, не надеясь на снисхождение, но уже не в силах сносить иссушающую душу неопределенность. – «Я бы не отказалась, чтобы кто-нибудь еще возглавил это посольство. Может быть, вы?».

— «У всех есть свои обязанности, и я прекрасно помню о своих!».

— «Тогда не нужно так расстраиваться, верно?», — поняв, что дело идет к открытому скандалу, я попыталась взять себя в копыта, хотя брать такую гадость было неприятно, и лень. – «Вообще, я зашла попрощаться, и поблагодарить мистера Доттида за его долготерпение… И вас – за то, что открыли мне глаза. До этого я относилась к канцелярской работе с большим предубеждением, но после встречи с вами я даже задумалась о том, чтобы организовать ее у себя. Представляете?».

— «Оу, даже так?», — немного попыхтев, как остывающий чайник, полноватая пони озадаченно поставила уши домиком, пытаясь уловить на моей мордочке любые признаки издевательства. – «Это хорошо. Но подлизаться у вас ко мне не удастся».

— «И в мыслях не было. Тогда мои подчиненные не станут вам надоедать, интересуясь, как лучше организовать свою работу, чтобы у канцелярии принцесс не было проблем с документооборотом Легиона».

— «За этим – присылайте. Уж лучше изначально объяснить новичкам, как должно быть организовано делопроизводство, чем потом мучиться с тем, что будут присылать всякие кривокопытые неумехи. И это относится не только к ним!», — услышав начальственный голос, сотрудники быстро притихли, и начали шустро расползаться по своим местам под недобрым взглядом начальства. – «Но это не даст вам никаких поблажек».

— «Конечно. Пусть попотеют», — я сделала вид, что приняла эту фразу за чистую монету. – «Значит, верительные грамоты оформить мы не сможем… Тогда, быть может, я напишу грифонам письмо?».

— «Письмо?», — тупо переспросил меня мистер Лайн. Вот уже несколько минут он с видом отчаянного таращился на здоровенную папку, из сотен листов которой мы осилили едва ли десяток, и лишь мой вопрос вывел его из логического тупика, в котором пребывал его разум настоящего конторского служащего. – «Какое письмо? И кому?».

— «Письмо королю грифонов, конечно же. Килтусу фон Гриндофту Третьему», — найдя на краю стола чистый пока свиток, я постаралась оторвать от него кусочек побольше с помощью края стола. Получившееся крайне напоминало туалетную бумажку, но, как говорится, чем богаты… — «Ее Высочество, принцесса Твайлайт Спаркл Эквестрийская, сказала мне удивительно умную вещь – оказывается, с помощью писем можно не просто общаться, а даже мириться и подружиться с кем угодно. Вот я и отправлю его впереди себя. И если король не захочет меня видеть, то к моменту прибытия в Пизу мы точно будем знать, примет ли он меня безо всяких бумаг, или завернет обратно. Здорово я придумала, правда?».

— «Это посольство обречено», — вздохнула управляющая канцелярией, глядя на рваную бумажку, быстро покрывавшуюся моими каракулями. Юркое перо выскальзывало у меня из копыт, щекотало нос, то и дело оставляя безобразные кляксы, но работа двигалась, пусть результат и не был так красив, как привыкли его видеть эти конторские профессионалы. – «Мистер Доттид, вы не могли бы это переписать? Хотя… Нет, лучше напишите со слов посла, иначе она закончит это письмо не раньше, чем через неделю».

— «Вы позволите?», — взяв телекинезом новое перо, жеребец уперся взглядом в бумагу, готовясь каллиграфическим почерком донести мои мысли до сиятельного адресата. – «Диктуйте, мисс Раг».

— «Мой старый друг», — прикрыв глаза, я заметила, что единорог остановился, и удивленно вытаращился на меня, словно пытаясь понять, не послышались ли ему эти слова. Что ж, наверняка это было не самое частое обращение дипломатического корпуса к королевским особам, но заметив нетерпеливый жест копыта начальницы за моей спиной, призывавшей его не спорить с умалишенной, он пересилил себя, и снова вернулся к письму. – «Наверняка ты уже знаешь о том ответственном поручении, что возложили на меня правительницы Эквестрии. Я никогда не была дипломатом, поэтому я решила отбросить в сторону все условности, и явиться к тебе в качестве гостя и друга, как ты когда-то меня называл. Я приеду к тебе не как посол, но как друг и товарищ, чтобы решить все те проблемы, которые накопились у наших королевств.

Я помню о том, что крупно тебе задолжала – как, впрочем, и ты задолжал той заблудившейся в себе кобылке, которой, вольно или невольно, стал наставником и другом, поэтому я считаю это прекрасным шансом избавиться от наших долгов, и исполнить все то, что мы когда-то обещали друг другу.

Акланг пока остается с принцессами – кажется, ему тут настолько понравилось, что тебе придется выцарапывать его из круговерти балов и приемов, где юный принц крови[14] произвел самое лучшее впечатление, и пользуется небывалым успехом. К мысли о столь скором возвращении в Грифус он отнесся безо всякого энтузиазма, поэтому пока, с твоего разрешения, он останется в Кантерлоте.

Думаю, что ты согласишься со мной, что в нынешние времена опасно держать все яйца в одной корзине или гнезде.

Со мной прибудет отряд примерно из полусотни пони и одного прославленного риттера. За своих подчиненных я ручаюсь, как за саму себя. Риттер заявляет, что был когда-то с успехом принят при дворе предыдущего короля, поэтому с проблемами, которые могут возникнуть с вопросами чести, он разберется и сам. В любом случае, он сможет занять чем-то привычным благородное сословие ваза, пока мы будем решать накопившиеся вопросы.

Мои дети едут со мной, и я очень надеюсь, что эта поездка многому научит юных членов Королевского Дома, заложив начало той дружбы между нашими народами, о которой ты так много мне говорил. Я очень хочу познакомить их с дядюшкой Килтусом, и если со мной что-нибудь произойдет, я надеюсь, что он станет для них таким же другом и наставником, каким он был для одной глупой, пятнистой пегаски, не так давно появившейся в этом прекрасном и новом для нее мире.

Во всем остальном я полагаюсь на твое гостеприимство, которым ты призывал меня воспользоваться через своего посла, и с нетерпением жду возможности увидеть тебя снова».

— «О, богини… Я не верю, что все это написал. Это все?».

— «Ах, да – напиши еще в самом конце: «От меня тут потребовали какие-то бумаги, подтверждающие, что я – это я. Представляешь? Поэтому не удивляйся, если в ответ на вопрос о верительных грамотах я потребую у тебя нотариально заверенное удостоверение короля». Точка, подпись. Вроде бы все».

— «Мэм, вы понимаете, что вас там, скорее всего, просто отправят на рудники за подобные шутки?».

— «Грифоньих рудников не видала. Зато лесопилками налюбовалась», — я болезненно скривилась от остренькой боли, вновь клюнувшей меня в черепушку. Полюбовавшись красивым почерком единорога, я аккуратно сложила письмо, и запечатала его алым сургучом, вместо оттиска-штампа, нацарапав на полученной кляксе улыбающийся смайлик с высунутым языком. – «Спасибо, мистер Доттид. Я могу лишь завидовать такому красивому почерку, но увы, как сказали врачи, после полученных травм головы мне нужно быть благодарной богиням уже за то, что я могу ходить и разговаривать, не говоря уже о полетах или письме».

— «Прошу прощения, мэм. Мне ужасно неловко, что пришлось вас заставить об этом вспомнить», — повинился передо мной жеребец. – «Но меня может извинить только то, что я об этом ничего не знал».

— «Это не ваша вина, мистер Лейн. Я благодарна вам за вашу помощь, и надеюсь, что когда-нибудь мы встретимся с вами снова», — отдав письмо, я энергично потрясла переднюю ногу жеребца, и по-старушечьи покряхтывая, принялась выцарапывать из такого удобного кресла свой организм. Организм сопротивлялся и делал вид что вот-вот, и у него откажут ноги или отвалится хвост, а крылья вообще оторвутся, и улетят куда-нибудь сами по себе. Поневоле увлекшись этим занимательным зрелищем, окружающие меня пони пропустили появление еще одной посетительницы, с чрезвычайно деловым видом процокавшей через весь зал к нашему столу.

— «Мисс Раг. Я с трудом вас нашла», — торопливо проговорила Равен Инквелл, избавляясь от изящной тоненькой папочки. Почему-то она избегала моего взгляда, предпочитая смотреть лишь на окружавших меня пони. – «Отъезд состоится через несколько часов. Вы готовы?».

— «Да в принципе, я могу улететь хоть сейчас. Мне многого не нужно», — робко улыбнулась я, силясь понять, чем я могла вызвать столь сильное неприятие у этой умненькой кобылки. По крайней мере, так я восприняла ее поведение, изо всех сил пытаясь понять, где я успела перебежать дорогу первому секретарю Ее Высочества. – «Это ребята там до ночи возились с повозками, и теперь решили их загрузить. Ну, и как это обычно случается, устроили образцовый бардак. Сейчас там Грасс разбирается. Поэтому все в норме».

— «И это вы считаете нормой?», — возмутилась до того спокойная управляющая, бросая на меня уничтожающий взгляд. – «Дорогая мисс Инквелл, все совсем не в норме. Или не в том виде, который считается нормой у нормальных пони, а не у оголтелых милитаристов. Посольство сорвано, бумаги не подготовлены, предварительные и уточняющие переговоры не проведены, а верительные грамоты…».

— «Да-да, Ее Высочество предвидело данные затруднения, связанные со столь неординарной личностью, как Первая ученица принцессы Луны Эквестрийской», — скупо ухмыльнулась белая кобылка, поправляя алое кружевное жабо, словно то вдруг пережало ей горло. Остальные, включая меня, непонимающе вытаращились на нее, подозревая, что это все было какой-то шуткой, или дурным сном. – «Поэтому поручила мне заняться необходимыми ей документами. Вот, это удостоверение ее личности, а это – подтверждение ее полномочий в качестве фигуры, ответственной за решение вопросов, связанных с Грифоньими Королевствами, от имени Их Высочеств».

— «Ох. Это… Это нешуточная власть. И ответственность», — немного притихла мадам управляющая, обескураженная столь быстрым и исчерпывающим подтверждением моих полномочий. – «А свидетельство о рождении? А характеристика с предыдущего места проживания? А…».

— «Остальные сведения, касающиеся мисс Раг, засекречены», — мило захлопала глазками первый секретарь, вместе со мной, любуясь изменениями цвета морды управляющей канцелярией, непонимающе переводившей взгляд с меня на остальных, и обратно. К ее чести должна была сказать, что та быстро оправилась от потрясения, и осторожно, даже почтительно положила протянутую ей папочку на край стола обескураженного единорога. – «Король Килтус фон Гриндофт в курсе. Но принцесса уверена, что она сможет найти выход из создавшегося положения и с этим минимумом, достойно представив перед грифонами нашу страну».

«Х-ха! Значит, я была права!».

— «Я… Знал…», — простонал за нашими спинами Доттид. Рухнув на стол, он сжал копытами голову, мало что не дергая из нее клочья вздыбленной гривы. – «Ооооо, я должен был догадаться! Второй раз! Второй раз подряд!».

— «Удачи вам, мисс Раг. Отъезд состоится ровно в три часа дня. Торжественная церемония отбытия без посла будет выглядеть глупо, не говоря уже о том, что это было бы просто неуважительно по отношению к провожающим вас пони».

— «Спасибо, мисс Инквелл. Меньше всего я хотела бы кого-нибудь обидеть. Особенно пони», — кивнув на прощание резво ускакавшей куда-то белой сдобочке, я снова уставилась на окружавших меня пони, за время разговора, из двух превратившихся в целую толпу. – «Эээээ… А чего это вы на меня так смотрите? Честное слово, я тут вообще не при чем!».

Кое-как отбившись от насевших на меня конторских душонок, я ухватила зубами пакет с дипломатическими документами, и опрометью поскакала в свои покои, где без особого разбора затолкала их в седельную сумку, запихнув между ночнушкой и писчими принадлежностями. Дети с мужем и сводной сестрой уже ушли, и лишенная кучи коробок, ящиков и корзин зала казалась до странности пустой. При этом никто не теребил меня за крылья, не дышал призывно в затылок, не выхватывал из копыт непослушное перо, которым я изо всех сил скрипела по листам мелованной бумаги, поэтому мне удалось без проблем закончить свое короткое эссе, с помощью которого я намеревалась отчитаться перед принцессами, сенаторами, и выборными Палаты Общин, если в их головы придет мысль повыспрашивать меня о моих наполеоновских планах всеобщего благоденствия. В отличие от высокопарного слога, ложившегося на листы длиннющего свитка, я ощущала себя начинающим дипломатом, отправившемся организовывать палестино-израильский саммит о всеобщем разоружении и примирении, поэтому приход Ская восприняла излишне нервически, едва не проглотив получившийся документ. Смерив меня понимающим взглядом, капитан дворцовой стражи лишь хмыкнул, после чего отправился вместе со мной по бесконечным и гулким коридорам дворца, вежливо, но решительно пресекая любые попытки встречавшихся на пути остановить меня для короткой задушевной беседы. Впрочем, он не дал остановиться и мне, когда я заметила в толпе озабоченно подрагивавшие усики Фансипантса, проводив в неизвестные мне доселе покои, располагавшиеся под огромной платформой-балконом, служившей основанием для дворца.

В комнате было прохладно и сыро. Низкий потолок, стены из серого камня с многочисленными пилястрами, пара диванов и мохнатый ковер – любоваться тут было не на что, и все, что мне оставалось делать, так это таращиться на гудевший камин, вслушиваясь в шум водопада, с грохотом несущего свои воды в большое озеро у подошвы горы.

— «Благодарю за своевременный приход, моя дорогая», — произнесла Селестия, неслышно появляясь в дверях. Гулко влипнувшая в косяк дверь, казалось, разбухла от влаги – как и все в этой гостиной. Интересно, и для чего в замке еще оставались такие вот комнаты? – «Сегодня ты отбываешь со своим первым дипломатическим поручением. Времени у нас слишком мало, а сделать предстоит так много… Скажи, ты уже приготовилась к путешествию?».

— «Все готово, Ваше Высочество».

— «Мы здесь одни».

— «Да… тетушка», — каждый раз она напоминала мне о том, что случилось в купальнях. Раз за разом предъявляла на меня свои права. И каждый раз я едва могла выговорить это слово, царапавшее мне губы и язык. – «Все приготовлено. Хотя это мой первый раз, и я точно что-нибудь… Эээээ… Пролюблю».

— «Какое интересный эвфемизм», — расположившись возле стола, принцесса обозрела стоявший в его центре поднос с двумя чашками и кофейником, после чего, на секунду задумавшись, подняла его, переместив на каминную полку. – «И наверняка, рожденный нашими доблестными военными. Скажи, ты уже закончила дела в Легионе?».

— «Ну… Я…», — горло мгновенно пересохло, выдав вместо голоса какой-то надсадный сип. – «Мне потребуется еще время. Да. Еще немного времени».

— «Боюсь, что у нас нет времени и на это», — голос принцессы, доброжелательный и спокойный, вдруг показался мне лязгом челюстей огромного капкана. – «Ты же помнишь, о чем мы с тобой договорились?».

— «Мы не договорились», — не в силах ни прекратить пререкаться, ни поднять при этом взгляд на принцессу, я с трудом выталкивала из себя слова, ощущая, как начинают дрожать мои ноги. – «Мне… Мне нужно еще время».

— «Вот как. Ты считаешь, что я недостаточно хорошо поняла, сколько времени понадобилось бы на то, чтобы сдать все дела твоим заместителям?», — в голосе белоснежного аликорна прорезался холодок, заставивший меня содрогнуться. Отказываться выполнять требования правительницы, по сложившемуся дворцовому этикету, куртуазно называемые «просьбами»? Для этого нужна была решимость и дух, которых я в себе не ощущала. Но уже не могла остановиться, понимая, что на кону стоит не только мое положение, которое я смогла выцарапать себе за эти несколько лет, но и благополучие, карьера, привычная жизнь всех, кто связал свою судьбу с Легионом. – «Или, быть может, ты подумала, что все это было сказано просто в шутку?».

— «Мне нужно время, чтобы передать Легион своему заместителю, Хаю Винду», — я все же спорила с ней. Торговалась. Просила, хотя понемногу начинала ощущать глухое раздражение, которое всячески старалась изгнать из своего голоса и даже мыслей. — «Это все из-за денег, да? Из-за той горы серебра, что я передала в Генштаб для справедливого раздела между бюджетом и военными? Так это они его сперли! Они, а не я!».

Что ж, ум никогда не числился среди моих сильных сторон, поэтому выкрикнув последнее слово, я уселась на пол, и прикрыла крыльями голову, справедливо ожидая заслуженной кары.

Которая так и не пришла.

— «Деньги в этом случае не при чем», — спокойно, словно мой отказ не вывел ее из себя, произнесла принцесса. В свете пылающего камина ее глаза казались парой драгоценных камней. – «Хотя мне отрадно слышать о том, что даже пребывая в приподнятом настроении от подсчета добычи, ты не забыла нужды тех, кто ждал тебя дома».

— «Я отдала все, что у меня есть!», — не подумав, вякнула я, но тут же устыдилась вырвавшихся слов. – «Ну, то есть, почти все. То, что не отдала, пошло на лечение всех наших раненых, и пенсию родственникам убитых. Это мои ошибки привели к тому, что пони страдали и умирали, поэтому я не могла, не имела никакого права спихивать это на эквестрийский бюджет».

— «Ты поступила хорошо, Скраппи», — по голосу Селестии было непонятно, действительно ли она одобряла мой поступок, или же иронизировала. – «Ты поступила щедро и великодушно. Но всегда ли ты будешь так поступать – вот в чем вопрос».

— «Враки! Все враки!», — поняв, что в ближайшее время мне не грозит получить по макушке выглядевшим довольно тяжелым столом или какой-нибудь табакеркой, как одному невезучему императору[15], я решилась, и выглянула из-за крыла. – «Я никогда не беру себе ни единого бита. Мне даже новые занавески купить не на что, не говоря уже о том, сколько я должна жителям нашего городка за помощь в подготовке к посольству!».

— «Знаю, Скраппи», — кивнула богиня, по-прежнему недвижимо сидя возле стола, словно статуя воплощенного правосудия. Сделав странное движение головой, словно разминая затекшую шею, она поколебалась секунду, но все же грациозно прилегла на возвышении у камина. Я бы не удивилась, если бы узнала, что она снова работала целую ночь. – «Речь не о прошлом, хотя и в нем есть много интересного. Мы должны думать о будущем, и вот к нему у нас может возникнуть много вопросов».

— «Но что такого случится, если я буду совмещать должность Легата, и работу секретаря? Вон, того же Скрича легионеры видели хорошо, если один или два раза в жизни – и я не помню, чтобы ты была резко против!».

— «Наверное потому, что я знала, что Легион находится в надежных копытах», — фыркнула принцесса, своим могучим дыханием быстро сбив мой боевой настрой. Белое крыло развернулось, и поманило меня, приглашая подобраться поближе. – «Как я уже говорила, вопросы мы должны задавать не прошлому».

— «А что может такого случиться в будущем?», — наивно вякнула я, ощущая, что снова иду в ловушку из слов, которую походя, даже не задумываясь об этом, насторожило на меня тысячелетнее существо. Однако все мое естество восставало против суждения о ком-то лишь по тому, что он теоретически может или не может совершить в будущем, заставляя перья сердито топорщиться, словно у оголодавшего воробья. – «Прости меня, тетушка, но все это выглядит так, словно мы пытаемся предсказывать будущее… Ну… По гороскопу!».

— «Я смотрела в будущее, Скраппи. Лучшие астрологи сходили с ума, пытаясь прочитать в движении звезд и планет твое будущее, или хотя бы составить твой гороскоп. Я сама занялась твоим будущим, сделав все, что только возможно, и это «все» выходит далеко за рамки того, что ты могла бы себе вообразить. Но… Все знаки, все предсказания говорят о том, что если тебя не остановить, то очень скоро множество жизней, по твоей вине, покинет наш мир».

Мои ноги вдруг задрожали, когда размеренный, печальный, а главное, наполненный абсолютной уверенностью голос принцессы обрушился на меня, словно ледяной водопад, чьи воды ревели и шумели за приоткрытым окном.

— «Я уже убила несколько грифонов. Клянусь, я не хотела этого делать, но…», — я сглотнула, попытавшись представить себе самый худший из вариантов, который только мог бы прийти мне на ум. – «Может, это будут те, что нападут на меня и семью? Которых я видела во сне? Такое было раньше, и если эти десять грифонов решат…».

— «Погибнут тысячи. Десятки тысяч», — слова падали обрекающе, как удары топора палача. – «Ты убьешь их, Скраппи. Самым ужасным путем».

Мои ноги подкосились, и я рухнула рядом с лежащей принцессой, задумчиво глядевшей в огонь.

— «Что мне делать, Скраппи? Как остановить этот кошмар?», – задумчиво спросила принцесса. Ее голос был обманчиво спокоен, но мне вдруг почудились едва сдерживаемые слезы, закипавшие в уголках ее глаз. – «Или ты думаешь, мне легко было вот так вот сказать тебе: «Ты виновна! Ты совершишь все эти ужасные вещи, я знаю!»? Все, даже ты, считают меня интриганкой, безжалостной паучихой, не представляя себе того, что мне приходится переживать. О, сколько бы я отдала за то, чтобы не видеть того, что я вижу! Что бы пожертвовала для того, чтобы не слышать содроганий магического океана, в шуме которого я вижу то, что должно произойти! О, это не видения, как ты могла бы подумать – это знание, сродни тому, что обретает садовник, глядя на свой сад. Он видит будущее любого растения, и по одной только форме бутона угадывает размеры и цвет будущего плода. Это наука, моя хорошая, такая же точная, как математика, физика, или музыка – но сколько бы я отдала за то, чтобы не видеть, не знать…».

Судорожно вздохнув, она резко и зло провела сгибом крыла по глазам.

— «Я вижу это, как и ты. Иногда. По ночам», – голос ее был глух, а глаза устремлены на гудящий камин. Дрова в нем почему-то были еще сырыми, и вылетающие из огня угольки тревожно стучали по матовому экрану каминной решетки. – «Огонь. Чудовищное пламя. Оно пожирает все вокруг меня. И я вижу чью-то фигуру в огне. Зажатая в какой-то повозке, застрявшей между обрушившихся с городской стены камней, она горит, горит заживо, не в силах вытащить зажатые, переломанные ноги. И она кричит».

Я затряслась, не в силах справиться с ужасом, вырвавшимся из-за барьеров – тех, что еще стояли, возведенные заботами и трудом психиатров и близких.

— «Пламя поднимается над повозкой как языки факела, на десятки футов. Что может так сильно гореть? Одна из фигур недвижима – кажется, она умерла, и я вижу, как сгорают ее шкура и грива. А вторая… Она кричит. Как она может кричать? Вся повозка в огне, но я слышу этот… Этот визг, который переходит в вой – заунывный, наполненный непередаваемым страданием. Ее легкие сгорели, копыта уже не в силах оторваться от зажавших ее досок, но она кричит – долго, монотонно, на одной ноте. «Аииииииииииииииии... Аииииииииииииии... Аиииииииииииииииии...».

Не выдержав, я зарыдала, уткнувшись в плечо принцессы. Горячие капли, подобные расплавленному золоту, медленно, мерно вонзались в мою шею. Казалось, я чувствовала запах горящей плоти, словно я сама сгорала в огромном костре, но эта боль показалась мне абсолютно не важной по сравнению с тем зрелищем, что стояло у меня перед глазами.

— «Каждый раз, когда затихал очередной крик, мне казалось, что все уже кончено. Наконец-то все кончено. Но каждый раз он возвращался, снова доносясь из огня. Все реже и короче. Но каждый раз возникая вновь и вновь», — вновь мазнув крылом по глазам, принцесса глядела в огонь, отражавшийся в ее прекрасных глазах инфернальным пламенем мирового пожара. – «И над всем этим, вдалеке, я видела твою фигуру, окруженную воинами в странной пурпурной броне».

— «Я… Я не могла спасать их?», — простонала я, ощущая отблески этого всепожирающего пламени, поселившегося в моей груди. Этот голос… Я не забуду его до конца своих дней. – «Я должна была спасать их! Я обязана была спасать!».

Тишина. Только огонь сердито трещит за стеклом.

— «Раскинув крылья, ты стояла на вершине башни, и упивалась происходившим».

Небо рухнуло мне на землю, погребая под собою многотонные блоки дворца. Но даже их было недостаточно для того, чтобы погрести под собой проклятое миром тело, которое тот, содрогаясь в муках, пытался выкинуть из себя. Нежизнеспособный плод, отравляющий организм матери резус-конфликтом. Убивающий ее и себя.

— «В камеру!», — прохрипела я перехваченным спазмом горлом. Слова были лишними. Они были не важны, и лишь царапал горло, цепляясь за искусанный в муке язык. Они были такими медленными по сравнению с тем, что было необходимо. – «В самую глубокую! Навсегда!».

— «Думаешь, это поможет?», — Селестия запрокинула голову и тяжело, прерывисто вздохнула, понемногу возвращая себе привычный для каждого видевшего ее пони великодержавный вид. — «Как мне забыть это, Скраппи? Как прекратить это видеть? Что сделать для того, чтобы не вскакивать по ночам, понимая, что я упускаю что-то жизненно важное? Как объяснить моим маленьким подданным, что миллионы вещей и событий, хаотично сталкиваясь, несутся в непередаваемо огромном бурлящем водовороте? Что события идут своим чередом, и давным-давно задуманным и осуществляемым планам должно свершиться в свой срок?».

— «Нужно написать доктору Сендпейперу!», — кажется, эти слова вырвались у меня сами собой, заставив в ужасе прикрыть копытами рот.

— «Не думаю, что это необходимо», — несмотря на обтекаемую формулировку, которой отличалась речь солнечной принцессы, ответ был категоричен и строг. Несмотря на округлую форму камешков-слов они, как всегда, были тщательно взвешены, отполированы, и выпущены в свет, словно пули – такие же быстрые и смертоносные. Не оставляющие ни малейшего шанса. – «Чем сможет помочь нам эта каменная компашка земнопони, и примкнувших к ним единорогов? Любой из них и в подковы не годится моей малышке Виллоу, по сравнению с которой нынешняя носительница элемента доброты выглядит записной грубиянкой. Как ты думаешь, почему они не лечат в этой лечебнице единорогов?».

— «Ну… Я…», — подняв блестящую от слез морду, я попыталась справиться с собой, и поддержать эту беседу. Всего мне хотелось как можно быстрее оказаться в какой-нибудь камере, в тишине, и спрятав голову под крыло, отгородиться от ужасов грядущего, нарисованного принцессой. – «Наверное, это не их профиль? Доктор говорил, что…».

— «Однажды увидев пламя на вершине горы, ты кричишь, и указываешь на него копытом», — покачала головой правительница этой части мира. Мира, принадлежащего другим существам, чьи заботы и беды должны быть рождены им самим, а не движениями полоумной пегаски, одержимой древним существом. Чудовищем из незапамятных времен. – «Но окружающие слепы, и не видят его. Ты бьешься, пытаясь объяснить остальным то, что видишь, но как описать слепым цвет? Как рассказать глухим про звуки? Лишенные чувств, они замурованы в своем неторопливом, твердокаменном мире, и на ощупь движутся вперед – неторопливо, необоримо, неостановимо. И наконец, ты сдаешься. Убеждаешь саму себя в том, что никакого пламени нет, как нет и горы. Ты понимаешь, что так привычнее. Спокойнее. Легче. Ты просто забываешь о том, что у тебя есть рог. Что тебе дано видеть и ощущать то, что неподвластно лишенным этой части нашего тела. И тогда приходит покой».

Шум водопада заглушал все звуки, но и он, казалось, затих. Лишь редкие капли срывались с нависавшего над балконом карниза, задорными щелчками ударяя по старому камню перил.

— «Так это… Это были не сны?».

— «Это была аудиовизуальная проба будущего», — было непонятно, говорила ли она о своих, или же моих собственных снах, как не понимала своего вопроса и я. Последняя надежда пала, растворившись без остатка в черном напитке, чашка с которым подлетела к принцессе. Скосив глаза на мою задергавшуюся от испуга мордочку, тетушка решила не предлагать мне свой кофе, рецепт которого, я была уверена, включал в себя не только специи и воду, и медленно поднесла ко рту изящную чашечку из цийлиньского фарфора. – «То, что может случиться, пойди события так, а не по-другому. Не просто сделай или не сделай ты что-то в этот самый миг, но совокупность действий, поступков и мыслей множества живых существ за какое-то время. Это может быть час, а могут быть и века. Это могло случиться уже, или же может случиться в будущем. Это пробы того, что грядет, или может грясти, рожденные басовитым напевом лей-линий нашего мира. Кажется, древние называли это «ноосферой», но их учение о мыслях, становящихся решающим фактором формирования мира, суть те же попытки слепых рассказать о прекрасных картинах по запаху краски и шершавости полотна. Их «эффект бабочки» — робкое удивление от неудачных попыток создать что-то сложное из простого, не учитывая безграничное многообразие нашего мира, тысячи и миллионы путей, которыми движется все, что попадает в этот океан под названием «жизнь». Типичное поведение слепцов, рассчитывавших на ощупь контролировать то, что не подвластно контролю».

— «И значит, это случится, что бы я ни делала?».

— «Разве бросая взгляд на летящий по ветру листок ты уверена в том, где же именно он приземлится?», — вопросом на вопрос ответила принцесса, не глядя, легкими движениям огромного махового пера отирая мои промокшие щеки, и несколькими точными и изящными взмахами рога приводя в порядок пятнистую шкурку. — «Предсказание является самым неточным, и одновременно, самым точным разделом магических наук. Ты можешь быть не уверена в том, что ты видела в хрустальном шаре или во сне – и в то же время быть уверенной в том, что что-то случится. Это шум волны, говорящий о близком приливе. Это крики возвращающихся птиц, возвещающих приход весны. Это отсутствие малейшего ветерка, само по себе предвещающее лютую бурю. Прорицание – это возможность ощутить и истолковать десятки и сотни малейших предвестников, которые расскажут тебе о том, что может произойти. Но для точного прорицания ты должна быть или очень умна, или…».

— «Или…», — дрожа, я раз за разом пыталась взять себя в копыта. Почему она еще говорила со мной? Почему не заставила сразу отправиться в тот глубокий подвал, где, в глубокой скале, все еще находилась личная темница богини? Быть может, это было прощальное слово, превратившееся в целый разговор – ведь перед кем так могло бы раскрыть свою душу тысячелетнее существо, правящее огромным народом, как не перед той, кому суждено было сгинуть во тьме каменного мешка?

— «Я хотела бы услышать ответ на этот вопрос от тебя, моя дорогая Скраппи», — голосом, почти не отличавшимся от обычного, ответила принцесса. Аристократично допив свою крошечную чашку, она грациозно поднялась, заставив меня вскочить на копыта… И чебурахнуться на ковер, когда негнущиеся ноги уронили меня носом в мягкий, пушистый ворс. На морде тетушки вновь красовалась ее повседневная маска дружелюбной заинтересованности во всем, на что падал ее проницательный взгляд, но я все еще не решалась подняться, с каким-то жадным нетерпением исстрадавшейся обреченной ожидая прощальных слов, которые она наверняка приготовила для своей подопечной.

Той, что так и не оправдала ее надежд.

— «И это будет первым заданием из серии испытаний, которые я приготовила для тебя», – в тот момент я ожидала иного, пребывая в твердой уверенности в том, что меня необходимо вновь изолировать от этого мира. Подняв голову, я уткнулась лбом в блестящий золотой накопытник, пытаясь сдержать в себе злые, соленые слезы. Принцесса в своей милости поведала мне о том, чего я боялась все эти дни и ночи, очутившись в теле юной пегаски, чья душа была разорвана напополам – так как я могла согласиться жить дальше, зная о том, к чему приведет меня этот путь? – «Ну-ну-ну, моя дорогая. Пожалуй, довольно с тебя разговоров о магии. Вижу я, что Луна в этом отношении была абсолютно права».

— «Это… Не… Из-за магии», — хлюпнула носом я, обнимая белую ногу, подспудно стараясь не развешивать слишком много соплей на ухоженную белую шерсть. Пусть в этот момент весь мир рухнул мне на голову, пусть я и не подумала о том, чтобы как-нибудь сопротивляться этому новому знанию, я не желала оставаться в памяти той, что была ко мне добра, зареванным жеребенком, доставляя лишь очередную порцию надоевших хлопот. – «Я не хочу быть чудовищем! Не хочу! Но если выхода нет, то нужно сделать так, чтобы я никому не сумела причинить зло».

— «А разве выхода нет?».

— «Но… Вы…», — судорожно вздохнув, я подняла голову, отводя взгляд от золотых накопытников. Их золотистый блеск вдруг напомнил мне лезвие топора, предвкушающе блестящее в ожидание свежей крови, порождая внутри ощущение нарастающего страха, которое я уже начала было забывать за эти суматошные дни. – «Ты же сказала, что…».

— «Увидев опасность, я долго раздумывала, и взвесив все за и против, решила поделиться своими тревогами с тобой, Скраппи. Разве не ты была той, что обещалась пройти со мной весь этот путь?».

— «Да, но ведь я буду той, кто принесет ужас и зло в этот мир!», — воскликнула я, через мгновение, сама устыдившись своего крика. Насколько же глупо, патетично, по-детски звучали эти слова! Но они шли от самого сердца, и за несколько коротких, суматошных его ударов я успела смутиться, еще раз испугаться, почти описаться от надвигающегося страха, и лишь после этого вдруг понять, что на морде глядевшей на меня принцессы появилось какое-то непонятное выражение, похожее на ласковую иронию. Так могла бы смотреть мать на своего раскрасневшегося жеребенка, с детскими непосредственностью и убеждением доказывающего ей всю ошибочность мнения взрослых.

— «Я хочу помочь тебе! Очень! Я обещала, и я готова сдохнуть, выполняя это обещание! Но что, если я тебя подведу? Что, если я стану опасной для…», — мой голос прервался, и прошло немало времени, прежде чем я смогла справиться с собой, и просипеть. – «Для тебя? Или Луны? Или Твайлайт?».

— «Не волнуйся об этом», — наверное, в этот момент мне нужно было бы насторожиться и задуматься, отчего голос принцессы так неприкрыто повеселел, но моя голова слегка закружилась, а сердце подпрыгнуло, ощутив, как разжалась сдавившая его тяжелая лапа, когда крыло аликорна подняло меня с ковра, поставив напротив улыбнувшейся чему-то богини. – «Если это случится, я тебя остановлю».

Несмотря на охватившее меня облегчение, я вздрогнула от невысказанного обещания, скрывавшегося за внешне безобидным и дружеским тоном. Не эти ли слова говорила ей я сама?

— «А тем временем, у нас еще очень много дел. Начнем, пожалуй, с самого главного», — светски улыбнувшись, Селестия указала мне в сторону низкого столика, стоявшего в покоях. Казалось, его поверхность, как и все в этой гостиной, было покрыто едва заметной пленкой влаги, оседавшей на всем, до чего доносилось дыхание грохотавшего за окном водопада. Правильно истолковав приглашающий жест, я метнулась за своими сумками, плотно набитыми всем, что мне удалось затолкать в них только ради того, чтобы Грасс не трепала мне нервы своими нравоучениями, и распахнув, показала туго закрученный свиток, вместе с пеналом и опечатанным пакетом с верительными грамотами, составлявшие всю мою дипломатическую корреспонденцию. Моя попка сжалась в натуральнейший кулачок, когда я глядела в глаза той, что велела называть себя моей тетушкой, изо всех сил стараясь не думать о размерах той короткой записки, которую я накорябала за пятнадцать минут, исписав нечитаемым почерком два с половиной листа, куда потезисно занесла свои мысли по поводу предстоящей поездки. Сделанные наобум, они напоминали сочинение на тему «Как бы я провела свое лето, если бы у меня было много-много денег, и все они были моими!», поэтому я понадеялась лишь на то, что принцессы не станут вчитываться в эти каракули, а попробуют расспросить меня лично – в конце концов, должны же они были убедиться хотя бы в том, что посланная ими во всех смыслах пони запомнила хотя бы что-то из той толики мудрости, что изволили они излить в ее уши.

— «Все приготовлено!», — молчание затягивалось. Под добрым, чересчур добрым и понимающим взглядом принцессы мой бравый вид стал понемногу обваливаться, словно засохшая штукатурка. Селестия продолжала смотреть на меня с тем же доброжелательным видом, словно и не замечая неловкой паузы – только слегка напряглись уголки ее губ, словно пытаясь сдержать рвущийся из нее смех. Что-то твердое вжалось между моих ягодиц, и я едва не подпрыгнула, заполошно сообразив, что это был мой хвост, постаравшийся спрятаться куда-то подальше от того, что должно было произойти. – «Ээээ… Все… Готово… Листочки… Записки… Все…».

Мой голос, напоминающий предсмертные вздохи умирающей мышки, истончился и затерялся в шуме воды, проносившейся мимо окна.

Идеальное белое копыто, лишь чуточку розовее чем шерсть, постучало кончиком по столу.

Я лихорадочно замотала головой, от усердия шлепая себя ушами по щекам.

Принцесса понимающе прикрыла глаза, и едва заметно качнула головой в сторону стола.

Я присела на задние ноги, и торжественно перекрестилась – сначала справа налево, затем слева направо — для убедительности.

Принцесса широко улыбнулась, а тихий, едва слышный смешок заставил меня вздрогнуть.

— «Скраппиииии…», — судя по довольному голосу тетки, эта игра доставляла ей самое настоящее удовольствие, пусть даже и некоторым образом извращенное, на мой скромный взгляд. Я попробовала ответить самым жалобным щенячьим взглядом, который только смогла изобразить, но похоже, что триста лет коллекционирования различных зверюшек не прошли даром для этого рогатого тирана. Медленно, очень медленно, моя нога опустилась на дно туго набитой седельной сумочки, и еще медленнее потащила из нее туго завязанный сверток, до хруста перетянутый крепкой бечевой. Еще раз жалобно взглянув на ободряюще улыбнувшегося мне эксплуататора, я нехотя, через силу, положила свою ношу на стол, с огромным, непомерным трудом заставив себя убрать от нее свою дрожащую ногу.

— «Молодец», – похвалила меня принцесса. Шелестнула магия, и бечевка с вощеной бумагой полетели в огонь, оставив на столе пузатую баночку из толстого белого фарфора. От одного ее вида уже веяло солидностью, основательностью – и аптекой. Той самой аптекой, в которой множество деревянных полок прогибаются под тяжеловесной фарфоровой посудой. Где на белоснежной эмали чернеют загадочные, колдовские названия, состоящие из знакомых, казалось бы, букв, которые складываются в поистине колдовские слова. Где седовласый профессор, внимательно щурясь в неразборчиво написанный рецепт, на ваших глазах смешивает масла и порошки, изготавливая желтоватые облатки и пилюли. Это горький запах лекарств, оттененный нотками сахара и дерева. Это запах самого времени и медицины, кристаллизировавшийся в одну-единственную многогранную ноту, которую невозможно забыть.

И эта баночка треснула.

Магия – это страшная штука, Твайлайт. Можешь фыркать сколько хочешь, можешь заваливать меня лекциями и контрольными работами по истории магии, но в этот момент я лучше всего поняла, что может делать настоящая магия. Прости, если тебе это покажется грубым, но даже твое умение жонглировать в воздухе живыми существами не идет ни в какое сравнение с мягкой мощью Селестии, или холодной, всеоборяющей силой Луны. Золотистое поле, едва заметное в наполненной отсветами камина гостиной, и угадывающееся скорее по колыханию самого воздуха нежели цвету, обхватило керамический флакон. Почти незаметный, обычно не слышимый звон усилился, и я с ужасом глядела, как трескается, расходится, крошится на кусочки прочнейший материал; словно в замедленной съемке, почти идеальные пирамидки обломков медленно распадаются, водопадом осыпаясь на пол, а на столе, еще сохраняя привычную форму уже не существующей банки, находится шар из пилюль. Что может быть ужаснее этой силы? Что может ее остановить? Что может остановить аликорна или единорога от того, чтобы вот так вот раздробить твой череп на части – медленно, неторопливо, под дикие крики истязуемой жертвы попивая свой Пятичасовой чай? Как доказать, что сидевший с ним пони не умер от аневризмы или инсульта, закончив свой путь вполне естественным путем, от внезапно возникшей болезни? Что останавливает вас от совершения всех тех преступлений, которые было бы невозможно ни расследовать, ни доказать? От порабощения остальных видов пони? Такая могущественная, и такая точная – мне показалось, что я увидела, как с помощью носа громадного танкера надкололи хрустящий орех, не повредив мягкую сердцевинку, и от понимания этой мощи становилось еще ужаснее. Наверное, все это было нарисовано у меня на морде, кричало через все мое тело, поэтому мой рывок, мой маленький панический бунт был подавлен в зародыше белоснежным крылом, маховыми перьями цепко ухватившими меня за шкирку.

Но почему же тогда я не бежала прочь, а рванулась к столу – к самому эпицентру всей этой мощи?

— «О, я вижу, что тебе уже хочется получить их, верно?», — вкрадчивый, медоточивый голос прозвучал над моей головой. Тяжело дыша, я замерла, вытянув передние ноги в попытке добраться до шара пилюль, черневшего на фоне камина, и если бы не удерживавшее меня крыло…

— «Не бойся. Посмотри на них», — тем же мягким, приглашающим голосом предложила мне искусительница. Словно и не замечая моей промокшей от пота шкурки, она все ближе и ближе подносила меня к своей цели, призывно темневшей на покрытой обломками полировке стола. – «Приблизься. Почувствуй их запах. Ну разве они не хороши?».

«Они мне помогут», — пришла уверенность, что я взрастила в себе под присмотром опытных психиатров. Шум грохотавшего за окном водопада понемногу менялся, вдруг став похожим на вкрадчивый шорох песка, осыпавшегося с вершины горы. – «Они помогут забыться. Они помогут забыть».

— «Посмотри, как свет обрисовывает эти грани. А этот запах, ммммм…», — клянусь, мне казалось, я слышала, как раздвоенный язык ласкает нежно-розовые, бархатные губы, огибая острые, как иглы, клыки. – «Почувствуй их вкус на своих губах. Ощути обволакивающую твое небо кислинку. Вспомни запах смолистой хвои, и зеленой листвы. Да… Даааааа… Ты чувствуешь?».

Шум и шорох усиливались. Что-то недоброе, страшное приближалось, с хрустом пробивая себе дорогу где-то неподалеку, за ближайшей стеной.

«Они помогут забыться! Они… ОНИ ПОМОГУТ!».

— «Посмотри на них», — мои копыта уже ощущали приятную округлость пилюль, не дотягиваясь до них кончиками лишь на самый тонкий, самый крошечный волосок. Искушающий, ласковый, мягкий, голос обволакивал меня, звуча повсюду – и в моей голове. – «Посмотри на них. Вспомни. А теперь… Уничтожь».

— «Нет!», — взвизгнув, я рванулась вперед, оставляя в стальном захвате куски мяса и клочья собственной шкуры. Вперед, только вперед! Не дать украсть у меня эти кусочки успокоения! Они помогут забыться!! Они помогут забыть!!!

Но державшая меня была гораздо сильнее. Один-единственный миг – и меня отбросило в сторону мягким, но сильным ударом. Наверное, это было крыло, но даже когда я снова рванулась к столу, что-то крепко опутало мои ноги, роняя на полированную столешницу, загудевшую от удара обрушившегося на него тела извивавшейся и стонавшей кобылки.

— «Неееееет!», — надрывая связки, взвизгнула я, когда белоснежное копыто неторопливо и очень аккуратно опустилось на сложенные горкой пилюли, с хрустом и шорохом давя их в золотистую пыль. Словно прощальный поцелуй, запах пронизанного солнцем соснового бора в последний раз коснулся меня – и пропал, растворившись в прохладном и влажном воздухе залы.

— «Нееееет!», — вскочив, я заорала что-то бессвязное, и бросилась на стоявшую передо мной фигуру, с легкостью отшвырнувшую меня гребком большого крыла. Еще раз, и еще – я слепо кидалась вперед, желая разорвать, уничтожить того, кто попробовал… Кто посмел… Но вскоре силы оставили и меня, когда отяжелевшие ноги споткнулись, роняя на покрытый обломками пол – кто и когда успел разломать казавшийся незыблемым стол? Теперь тяжелые доски беспорядочной кучей лежали под разбитым окном, и я зарыдала, уткнувшись носом в ковер, дрожащими губами пытаясь отыскать на нем хоть крошечку, хоть кусочек того, что так долго давало покой моей измученной голове.

— «Ты чувствуешь это?», — вновь осведомилась Селестия, выступая из полумрака. Несмотря на погожий летний денек, в гостиной сгустились недобрые тени, и даже пламя камина больше не грело, со злобным гудением беснуясь за матовым стеклом. Она заметила. Конечно же, она заметила, как я облизывала трясущимся ртом острую пирамидку осколка, еще хранившего в себе воспоминание о том запахе, что развеялся навсегда. Но в тот момент мне, по большому счету, было на это плевать. – «Что ж, еще немного, еще каких-то полгода – и ты была бы готова грызть землю, чтобы снова окунуться в этот дурман. Но что сделано – то сделано, и нам остается лишь бороться с последствиями произошедшего».

— «Зачем?», — у всего есть предел. Предел был и у моих глаз, выплакавших, казалось, все слезы на годы вперед. – «Почему? За что?!».

— «Потому что так было нужно», — просто ответила мне принцесса. Подойдя, она опустилась на грязный ковер, и положив на него большую, тяжелую голову, поглядела мне прямо в глаза. Огромное, неуловимо опасное, но все же такое прекрасное существо. Чудовище. Мой создатель. Моя тетушка. Моя новая семья. – «Потому что ты мне дорога, Скраппи. И потому, что я так решила. Или тебе этого недостаточно?».

Я не ответила, полностью сосредоточившись на том, чтобы утонуть в этом взгляде лавандовых глаз – и умереть, навсегда избавив себя от страданий.

— «Хорошо. Хорошооооо…», — протянула Селестия, и замолчала. Казалось, она вместе со мной вслушивается в шум водопада, и неумолчный шорох огня. Ни единый мускул ее не двигался – лишь дыхание, словно часы, едва заметно поднимало и опускало прикрытые крыльями бока. Вверх и вниз, вперед и назад, тик и так – эти движения завораживали, заставляя мой сжавшийся разум наполниться странными мыслями о причинах и следствиях наших поступков. О том, что каждый выдох, похожий на дуновение жаркого летнего луга, нес с собою частичку чего-то, что содержалось внутри лежавшей передо мною богини. Намеки, столь тонкие, сколь и явные, о прекрасном сердце и легких, несущих кровь по могучему, ухоженному телу, алую, бурлящую кровь – отчего-то я ни секунды не сомневалась, что она похожа на вкус терпкого, горячего черничного компота и вздрогнула, услышав раздавшийся в комнате шум, который произвело мое сглотнувшее горло. Отчаяние отступало, как уходила и появившаяся в уголках глаз темнота, горячим дымком опалившая шерсть на висках, понемногу давая возможность увидеть разруху, устроенную… Кем? Я бы не смогла разнести на части тяжеленный, весящий как два я, дубовый стол; выбить окно, и разодрать на части ковер – я была уверена в этом. Неужели Селестия снова…

— «Пожалуй, будет лучше на этом и остановиться», — поднимая голову, не слишком понятно произнесла принцесса вслед своим собственным мыслям, которые родились у нее после разглядывания пятнистой пегаски, постаравшейся сжаться перед ней в как можно более маленький и незаметный комочек. – «Скажи пожалуйста, Скраппи – ты мне веришь?».

— «Д-да…», — вспоминая виденные Древним американские боевики, в которых вооруженный чем-нибудь острым маньяк вел доверительные беседы со своей жертвой, я наивно думала, что в похожей ситуации выглядела бы гораздо менее испуганной, и уж точно не лопотала бы то, что хотел от меня мой будущий тиран и палач. О, как все мы порой наивны… В этот миг я согласилась бы почти со всем, о чем бы меня ни спросили, ведь перед моими глазами все еще стояла та несчастная банка, разлетевшаяся на кусочки не крупнее мышиной какашки.

— «Это хорошо», — словно и не заметив моего дрожащего голоса, деловито произнесла Селестия. Легкий наклон головы – и обломки с шумом и треском сложились обратно в приземистый столик, на девственно чистую поверхность которого с грохотом обрушилась моя нижняя челюсть. – «Надеюсь, ты поняла меня. Или поймешь. Наш вид отличается от остальных пони, и следует учитывать некоторые моменты, если хочешь, чтобы все вышло правильно».

«Понятно. Чего уж тут непонятного?», - подумала я. Принцесса вновь, не прибегая к долгим словам, изволила намекнуть мне на то, что во взаимоотношениях аликорнов слишком много нюансов, недоступных простому смертному, и влезать в них – только крылышки опалить. – «Но кое-кому из «вашего вида» я бы с удовольствием пожала ее тощую, длинную, розовую шею!».

— «Я… Я постараюсь», — заметив лавандовый глаз, блеснувший в свете камина, я тотчас же поправилась. – «Тетушка».

— «Хорошо. Надеюсь, ты вспомнишь об этом, когда тебе придется сделать это для своей же подруги».

— «Что?», — насторожилась я, против своей воли подавшись вперед. – «Кому-то грозит опасность?».

— «Не сейчас. Но предвижу я, что и на твою долю выпадет подобное испытание. И именно тогда ты поймешь до конца, что двигало мною в этот миг. Что я предвидела опасность, и поступила с нею так, как было должно. Как и полагается хорошей, любящей тетке», — от демонического смешка, раздавшегося за этими словами, меня прошиб холодный пот. Как и прежде, как и всегда, принцесса говорила одно – но тотчас же словами, их тоном, или едва уловимым движением обозначала совершенно другое. Вот и пойми этих аликорнов! – «Но довольно об этом. Я лишь прошу тебя пообещать мне одну простую, и в то же время, очень-очень сложную для тебя вещь…».

— «Все, что угодно!», — что угодно, лишь бы выбраться из этой западни!

— «Действительно?», — удивилась принцесса, поворачиваясь ко мне, и опуская голову на уровень моих глаз, словно и не замечая попыток не дрожать под ее внимательным взглядом. – «Что ж… Пообещай мне больше не принимать эти пилюли».

— «Кляну…».

— «Просто пообещай».

— «Я… Я опоздаю! Уже почти…».

— «Просто пообещай мне, Скраппи».

— «Я…», — в этот миг, мои мысли были не в холодной и влажной, не имевшей собственного названия гостиной. Они были и не среди тех, кто собрался полюбоваться на зрелище отбытия очередного посла. Не среди родственников и родных, собравшихся в этот поход, и ждавших лишь задержавшуюся пятнистую пегаску. В этот миг я вся была среди наших вещей, в нескольких сумках которых, заботливо обернутые вощеной бумагой, лежали неприметные банки с официнальными[16] названиями на боках. Никто же не заметит. Никто не узнает. А они помогут – они всегда помогали забыться. Они помогали забыть.

— «Если ты не сможешь этого сделать – я пойму», – этот голос… Понимающий. Всепрощающий. Материнский. Слезы сами брызнули из моих глаз, когда я рванулась вперед, и обняла колени богини, ласково погладившей мою спинку белоснежным крылом. Зачем, зачем она делала это, прекрасно осознавая, что я не могу отказать ей, когда она говорила со мной так? Зачем мучала, заставляя вспоминать о том, что именно эти копыта извлекли на свет из стеклянной матки сосуда крошечного пятнистого жеребенка – первого за сотни лет, кто смог сделать свой первый вздох, приветствуя первым своим криком этот прекрасный мир? О том, что именно она подарила мне мою жизнь? Прижимаясь лбом к точеным белым ногам, я долго всхлипывала, пока отодвинувшееся крыло предоставило меня заботам пугающих магических сил, споро и ловко вернувших моей спутанной гриве ее прежний изысканный вид. Подняв меня, тетушка долго и очень внимательно оглядывала меня, пока не удовлетворилась увиденным, и отпустила, ласково потрепав крылом по щеке.

— «Я обещаю!», — судорожно вздохнув, едва слышно прошептала я.

— «Спасибо», — на этот раз улыбка вышла грустной, но почему-то ободряющей. Она играла на мне, как на арфе, заставляя расправить крылья и выпятить грудь при одной только мысли о том, что кто-то может опечалить богиню, или же посягнуть на принцесс, дарованных нам самими создателями всего на этой планете. – «Поверь, что мне больно видеть, как каждая наша встреча проходит в слезах. Но я чувствую, знаю, что так будет лучше, и когда-нибудь ты поймешь, почему. А тем временем, если ты не будешь против, я тебя немножечко развеселю: по дворцу курсирует слух о нашей с тобою размолвке».

— «Это не удивительно, учитывая, в каком виде я появляюсь после наших встреч», — гнусаво буркнула я, принимая у принцессы появившийся откуда-то носовой платок.

— «Из-за Луны».

— «Ээээ…», — на этот раз я не нашлась, что сказать и застыла, не донеся до носа сморкалку.

— «Которая отбила у тебя Твайлайт», — с улыбкой закончила Селестия, наслаждаясь моей ошарашенной мордой и выпученными, словно у мопса, глазами. – «Все, кто в курсе этого «секрета полишинеля» считают, что твой отъезд – это слабо завуалированная ссылка, отлучение от трона, поэтому, пожалуйста, имей в виду, что я только что сделала тебя самое серьезное внушение, и подвергла неприкрытому остракизму[17] в пользу своей сестры. Надеюсь, ты не в обиде?».

На этот раз, у меня получилось искренне рассмеяться.

— «Хорошо. Надеюсь, у меня получилось поднять тебе настроение».

— «Да уж… А кто еще об этом знает?».

— «Да все вокруг!», — воскликнула принцесса, впервые с момента своего появления в этой гостиной изменив своей сдержанности в манерах. – «Все, кроме них. Нуждаемся ли мы еще в каких-либо доказательствах моей правоты?».

— «Так уж и все?».

— «Ну, хорошо. Не все. Только избранные», — усмехнулась чему-то принцесса. – «Но это не важно, поскольку рано или поздно наши влюбленные голубки выдадут сами себя. А тем временем, нам удастся все, что мы задумали. Верно?».

— «Так точно!», — отрапортовала я, смазав свой бравый видок совсем не уставными трубными звуками, с которыми воспользовалась предложенным мне батистовым платочком. – «Осталось посольство».

— «Ну, это не важно. Или менее важно, если тебе будет удобнее думать именно так».

— «Но жизнь других пони… Вы не… Ты не права, тетушка!».

— «Нет. Важнее именно то, что случилось сегодня. Сейчас», – качнула головой аликорн. Казалось, мое восклицание вызвало не раздражение или недоумение, которое бы испытала любая придворная дама, свались на нее несчастье поговорить с одной глупой пятнистой кобылкой, а скорее, величавую задумчивость, с которой она обдумывала сказанные мной слова. Вот уж не думала, что сказанное мной можно принимать всерьез! – «Думай так, как считаешь нужным и правильным, но поверь, в таких случаях я редко ошибаюсь в расстановке приоритетов. Приложи свои силы к тому, что считаешь необходимым. О чем мы с тобою договорились. Но пообещай мне, что выполнишь мою просьбу. Мой наказ. Мое первое задание на пути, о котором будем знать лишь мы вдвоем – и никто более».

— «Но как же…».

— «Никто. Даже Луна. Особенно Луна».

— «А…».

— «И Твайлайт».

— «Про розовую ссуку можешь даже не напоминать». – нахмурившись, буркнула я, ощущая себя выбитой из колеи из-за этих ответов, приходивших до того, как я успевала задать свой вопрос.

— «Манеры, Скраппи», — мягко пожурила меня принцесса. Платочек исчез, испарившись в золотистом пламени короткой и яркой вспышки, похожей на сгоревшую звезду. – «Теперь ты посол, поэтому даже если хочется кому-то нагрубить, или обругать, нужно всегда помнить о манерах».

— «Даже если хочется послать в…».

— «Даже если так, и в то самое место. Попробуй в следующий раз просто многозначительно улыбнуться, и сказать: «Теоретически, нет ничего невозможного». И пусть рассердивший тебя думает, относилось ли это к исполнению всех его желаний, или количеству добываемого угля или руды, который может выкопать на каторге среднестатистический грифон или пони».

— «И именно так ты говорила с этим маркизом из Пизы?».

— «С маркизом де Клюни мы говорили о роли личности в истории, и исторических законах», — улыбнувшись, посвятила меня в подробности Селестия, заставив навострить ушки от интереса. Не каждый день можно было услышать историю, творившуюся за кулисами этого мира, да еще от кого – от самой писательницы этой истории! – «О том, что законы этого мира, как ни прискорбно было бы признавать этот факт, всегда писались хорошо вооруженными господами, договорившимися о правилах поведения для прочих личностей, устраивавших каждого из них. Ну, и о том, что маркиз, безусловно, может считать себя образцом господина – но при этом любой умный и дальновидный правитель должен помнить и знать о том, когда следует втянуть язык себе под хвост, и быстренько прикинуться просто личностью. Во избежание повторных дружеских визитов».

Не ожидав такой развязки этого поучительного с любой точки зрения рассказа, я глупо вытаращилась на Селестию, элегантно пившую свой кофе, после чего вновь захихикала, ошарашенная столь грубыми словами до того утонченной и галантной в любом разговоре принцессы.

«Неужели я плохо влияю даже на нее?!».

— «Неужели все так и было?».

— «Пусть произошедшее будет секретом», — подмигнула мне аликорн. Предмет, до того тихо-мирно лежавший себе на каминной полке рядом с часами, окутался полем телекинеза, и поплыл в мою сторону, мягко ткнувшись в прикрытый крылом бок. – «Это вещи, которые просили передать тебе Луна и Твайлайт. Ну, и Ми Аморе, конечно».

«Стоп. Что?!».

— «От Кадензы?!», — взмемекнула я, тупо глядя на протянутый мне сверток. Маленький, похожий на круглую карамель, он даже был снабжен длинной палочкой, но даже несмотря на покрывавшую его обертку, я начала догадываться по одному только запаху, что скрывалось внутри.

— «Да, от нее», — вновь поднимая к губам чашку, подтвердила принцесса мои догадки, быстро переросшие в опасения. – «Признаюсь, я не имею ни малейшего представления том, что же она имела в виду».

- «Спасибо, тетушка», – деревянным голосом проговорила я, вешая на бок элегантную сумку, буквально кричавшую всем своим видом о том, что была сшита в одном известном бутике. И кто только рассказал Рарити, как должен выглядеть стиль «милитари», хотела бы я знать? За ее содержимое я решила взяться позднее – в конце концов, что еще могла засунуть туда одна фиолетовая заучка, кроме книг. – «Тогда, я пошла?».

— «Встретимся на церемонии отбытия, моя дорогая», — поднимаясь, принцесса оставила на столе недопитую чашку, и провела крылом по моим волосам. – «Удачной дороги, и в добрый путь».

Тяжелая, разбухшая от влаги дверь отворилась, впуская в гостиную Инквелл, с озабоченным видом поглядевшую на часы. Вспомнив о пожеланиях тетки, я церемонно поклонилась принцессе, и приложившись губами к изящно приподнявшемуся накопытнику, выскользнула из покоев, по пути, рванув перетягивавшую дар бечеву. Это был все еще сохраняющий свежесть и пряный запах крошечный бутончик цветка, и в отличие от принцессы, я прекрасно поняла, что значил этот скромный, и в то же время, красноречиво говоривший за свою хозяйку подарок.

«Мы еще встретимся, дрянь».

__________________________________________

[0] Lullaby for a Princess https://www.youtube.com/watch?v=i7PQ9IO-7fU

[1] Рецепт настоящий. Тафия (ратафия) – изготовленный мастером алкогольный напиток, фруктовая водка из настоящих плодов и особенных специй, требующая от

винокура исключительного мастерства. Ныне почти не встречается, и стоит как крыло Версаля.

[2] Должностные и Функциональные Обязанности – документ, регламентирующий деятельность сотрудника какой-либо должности или сферы труда. Если вы считаете, что он не охватывает вашу профессию – что ж, это лишь ваше наивное заблуждение, и недоработка отдела кадров.

[3] Раг вспоминает поговорку «С паршивой овцы – хоть шерсти клок», призывающую получить хоть что-то даже от самого неприбыльного дела, компенсируя причиненный тем вред.

[4] Medal of Honor выдается за достойные восхищения деяния и доблесть в бою, считаясь высшей наградой США. Повод для награждения не включает в себя героическое набивание фрагов в одноименной игре.

[5] Медаль США, поводом к награждению которой является гибель или ранение, полученное в результате действий противника. Травмы пальцев о клавиатуру или мышь, полученные в сетевых баталиях, не являются поводом для награждения.

[6] Thin Blue Line – неофициальный символ правоохранительных органов в некоторых странах мира. Представляет собой синюю полосу, проведенную поперек черно-белой версии флага страны.

[7] Wild Turkey (англ. Дикая Индейка) – американский виски (бурбон), вид недорогого и забористого напитка для быдла и опустившейся интеллигенции.

[8] От англ. constable on patrol (COP) — патрулирующий констебль.

[9] Труднопереводимая игра слов. На эквестрийском это звучит гораздо забавнее, обыгрывая слово break (разбить и\или сломать).

[10] Закадровые переводчики со своеобразными, и достаточно узнаваемыми голосами.

[11] Коробка из картона для переноски вещей с сохранением их формы – например, платьев и шляп.

[12] Изначально поездом называли караван из едущих друг за другом повозок, впоследствии, перенеся это название на железнодорожные поезда, по сути, придерживающиеся того же принципа перемещения.

[13] На самом деле, 700 залов. И это не считая 2000 окон, 67 лестниц, и 1300 каминов. Так что можно считать, что принцесса пони жила достаточно скромно.

[14] Законнорожденные потомки правящего короля, будущие наследники престола. Именуя этим титулом сына Гриндофта, Скраппи намекает ему что знает, кто будет следующим королем.

[15] Скраппи снова вспоминает Павла I, которому заговорщики устроили «апоплексический удар» табакеркой по голове.

[16] Здесь — аптечные (от лат. Officina — мастерская) названия средств, продающихся уже готовыми, или созданных по строго утвержденным рецептам.

[17] Осмеяние и изгнание путем народного голосования. Резкое порицание, которому подвергали с целью предотвращения захвата власти.

Без права на ошибку

Дорожные песни бродяги

Учитель и гиппогриф

Временное помутнение рассудка

Впервые увидев её/The First Time You See Her

Виртуальность:Проект "Эквестрия"

Изучение человечьих повадок в Вечнодиком лесу

Темный лес

Длань Мессии

Радужная бесконечность

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 14: "Бюрократия для новичков"