Два одиноких сердца

Стилет

Тусклое настроение молодого серого единорога, точнее бывшего единорога, так как от богатства и гордости каждого представителя этого благородного племени у жеребца осталась лишь выправка и честь, ну и уродливый обтёсанный обломок, позорно торчащий из лба, не скрашивало ничто: ни прекрасная погода, ни приподнятое настроение окружающих его пони, которым по большей степени не было дела до невзрачного пешехода. И самому серому жеребцу хотелось стать тенью, хотелось раствориться в воздухе, слиться с великим ничто, чтобы никто его не видел, но в условиях мира открытых, доверительных и солидарных отношений пони друг к другу — такой исход был едва ли возможен.

…
      Весь Кантерлот в предвкушении грандиозного события: как никак сама принцесса выходит замуж, да не за кого-нибудь, а за капитана Шайнинг Армора, в связи с этим были приняты беспрецедентные меры предосторожности.

      На Совете Безопасности молодой единорог, старший сержант Солнечной гвардии, назовем его Стилет, позволил себе обратить внимание, на непригодность обороны, скученность и отсутствие поля для маневра, отсутствие боеспособных резервов в близи города-столицы. За что и был высмеян кучкой придворных приживальщиков, в присутствии принцесс и своего непосредственного начальника Шайнинг Армора, который, ничего не сказав, лишь кивал, как болванчик с остекленевшими глазами. Старший сержант был в результате обвинен в трусости и удален с заседания.

      А через несколько дней, прямо во время свадьбы, произошли события, которые могли положить конец очень, оказывается, хрупкому миру пони. Нашествие перевертышей застало стражу врасплох, что позволило чейнджлингам без потерь достичь мертвой зоны и связать войска гарнизона боем, в результате чего оборона и рухнула. Кто бы мог подумать!? В это время мало каким командирам удалось добраться до вверенных им бойцов и организовать оборону. Одним из таких командиров был старший сержант Стилет, на которого за сутки до этого было заведено дело о паникерстве, от взыскания спас налет.

      Взрывы, крики, треск купола — всё смешалось в один общий гул. Казалось что небо разорвало на части, и теперь его чёрные осколки летят вниз, дабы покарать легкомысленных землян за неверие и праздность. В считанные секунды эти чёрные насекомоподобные вурдалаки заняли все подходы и рассеяли ряды стражи, потом, правда, окажется, что большая часть стражи была заблокирована в своих казармах, но это будет потом в будущем при разбирательстве, а сейчас было необходимо обеспечить это будущее.

      - Товарищ старший сержант, — подлетев к единорогу с золотой бронёй начал свой доклад взмыленный белый пегас, — противник повсюду, связи со дворцом нет, вообще нет.

      Собравшись в гарнизонной столовой серый единорог окинул взглядом всех, кто был в наличии: десяток пегасов, восемь стрелков единорогов и десять бойцов земных пони. Сержант понимал что шанс противостоять врагу из столовой у них невелик, необходимо вышибить врага из крепости, ну или по возможности оттеснить от дворца. Тут бойцы соорудившие минибаррикаду у двери крикнули на весь зал: «Перевертыши!»

      - Слушай мою команду, — громогласно разнеслось по столовой, — вооружиться, кто чем может! К бою!

Стилет подошел к дверной щели и увидел приближающийся чёрный строй.

      - ЗА МНОЙ! — крикнул старший сержант, и в следующую секунду двери магическим рывком распахиваются и с вырванными треском полетели во врага, смяв нескольких замешавшихся чейнджлингов, следом с криками: «Ура!» стражники бросились вкопытопашную. Единороги выстроившись в линию, несколькими залпами эффективно рассеяли строй противника, пегасы сцепились с теми врагами, кто остался в воздухе. Началась сеча. Сержант сойдясь с одним из чёрных воинов, после двух ударов и попытки укуса осознал, что противник подготовлен, силён и жесток. «Ничего, я тоже не подарок!» — мелькнула мысль в голове единорога, и мощным толчком грудью ему удалось завалить на бок противника, а дальше сплясать чечётку на его морде. Следующий чейнджлинг вцепился Стилету в шею и даже смог повалить, но тут сверкнул рог и мухоподобного монстра откинуло на несколько метров.

      - ДЕРЖАТЬ СТРОЙ! — скомандовал старший сержант вернувшийся к продвигающимся по мощенной дороге к замку бойцам, как ряды единорогов слегка разбавленные пегасами и земными пони, сомкнулись. Впереди шел старший сержант, большая часть единорогов выстроилась клином, хвост прикрывали земные пони и несколько единорогов обеспечивающих огненный заслон. Пегасы вооружённые пиками, пристально следили за небом и располагались в центре. Неожиданно на пути отряда как раз на участке идущем резко вверх возникла преграда в виде чёрной стены, изредка мелькающей белыми жемчужными клыками и зелёными глазами, больше похожими на плошки.

Ромб остановился, и командир с неудовольствием обнаружил, что такая же стена выстроилась сзади но атаковать не спешила.

      - СССДАВАЙЙЙТЕСССЬ!!! — гневно прошипел один из врагов облаченный в некое подобие брони.

      - Гвардия умирает, но не сдаётся! — раздалось из строя защитников Кантерлота.

      Тут строй мухоподобных захватчиков расступился, и на стражников покатился огромный круглый зелёный валун, подожженный зеленым пламенем. Дрожь пробежала по спинам защитников, но ни один не отступил, а лишь плотнее сомкнули ряды, тут старший сержант в секунду применил магический щит, который сработал, как трамплин, и полыхающий валун, перелетев отряд, стал проблемой перевертышей, построившихся сзади.

      Единорог сбросив щит, скомандовал: «Огонь!», и уличную тишину в секунду разорвали несколько громких залпов, после которых бойцы вновь пришли в движение, но тут с неба стали на огромной скорости врезаться, тараня землю и оставляя после себя небольшие кратеры, юркие твари, моментально принимающие облик стражников, завязалась потасовка внутри коробки, и продвижение остановилось, к тому же чейнджлинги в броне выстроившись напротив, дали четыре зелёные вспышки, первая и третья из которых порвали строй единорогов, вырвав много жертв.       Вторая и четвёртая были умело положены в старшего сержанта Стилета, который попытался ответить врагу огнём, даже оставшись в единственном числе.

      - ЗА МНОЙ, БРАТЦЫ! — успел вскрикнуть единорог, прежде чем голову пронзила острая, резкая боль, а на мощёную плитку не рухнул со звоном золотой шлем.

      Как в крайний раз, встав в полный рост, Стилет бросился с остатками отряда на прорыв, на ходу сплёвывая заливающую глаза и морду кровь. Мерзко оскалившись и что-то прошипев, псевдопони ринулись всем роем на поредевших стражников, до столкновения осталась секунда, секунда до вечности, миг до бессмертия, мгновение до славы.

      Бой. Наконец то грудь на грудь, нос к носу, копья не нужны, слишком тесно. Знай лишь дави, топчи, рви зубами, кроши копытами, не жалей, терпи, а не можешь, так смоги. Сержант сдавил одному из врагов шею, но в решающий момент ему в ногу вцепилась зубами другая тварь да так, что единорог вскрикнул, но из схватки не вышел, а свободной задней ногой отбил у чейнджлинга желание кусаться. Но силы были слишком не равны, и слизь, выпущенная одним из врагов, попала на копыта серому единорогу и трем последним пегасам, сделала дальнейшее наступление невозможным. Теперь оставалось только стоять. Чейнджлинги отступили и, окружив, еле стоящих, истекающих кровью, но не покорившихся стражников, зажгли свои небольшие зелёные рога, собираясь одним залпом сжечь гвардейцев.

      - Для меня было большой честью сражаться плечом к плечу с вами. — проговорил один из земных пони.

      Взрыв! Вновь, мощный и сокрушительный, — как всех перевертышей смыло непонятной по природе волной, а зелёная едкая дрянь, сковавшая копыта, рассыпалась в труху.

…
      Не так давно серый «единорог» словил себя на мысли, что ему всё окружающее безразлично, и это стало последней каплей, в его чаше терпения. Жеребец завернул в местную кондитерскую, название которой он не посчитал необходимым запоминать, ведь если тебе всё равно, то какая разница, как называется место твоего временного присутствия.

      Серомастный жеребец сделал заказ, не удостоив пони за прилавком даже отдаленного взгляда: ведь если всё равно, то неважно с кем общаешься и как, главное — это не вызвать у окружающих желания лезть к тебе с расспросами.

      Стилет, не обращая ни на кого и ни на что внимания, тихо сел в угол за не занятый никем столик. Компанию ему составила кружка чая, простая кружка, самого простого чая, без ничего. Отсутствие магии напрягало, но жеребец, как будто и не замечая неудобств, пил как земной пони. Действительно есть ли разница, кто как пьёт чай? Он давился но пил, он хотел есть, но решил что не будет. Ведь если в конце пути нас неизбежно будет ждать смерть, какая разница сытый ты или голодный, а земле вообще всё едино. «Единорог» не допив, поставил чашку и побрел в сторону больничного холма, где находился ещё и реабилитационный центр.

…
      Серый жеребец с перебинтованной головой в золотых доспехах и шлеме, устало отворил замок своей квартиры и вошел внутрь. Никаких изысков, небольшая квартирка в батрацком районе Кантерлота, скромная меблировка, одна комната и кухня. Первое, что встретилось покрасневшим от усталости глазам единорога — пустые стены, куда-то делись все фотографии из рамочек, да и ужином не пахнет.

      - Лиана, — прокричал единорог, но ответом ему была тишина, — ты дома?

      Это было очень странно. «Она никогда не задерживалась на работе, да и как она могла задержаться в королевском саду? Надеюсь, с ней всё в порядке!» — мысленно успокаивал себя жеребец.

      Стилет, скинув накопытники, направился на кухню, где посреди стола лежал листок бумаги, исчерканный красивым почерком его возлюбленной. Старший сержант подтянул к себе листок и принялся читать: «Это последнее, что ты от меня услышишь. Так жить больше нельзя, и каждому из нас необходимо решить, что важно и ценно для него в этой жизни. Когда мы поженились, я верила, что выхожу замуж за будущего капитана королевской стражи, а не за вечного сержанта Стилета! Но даже когда твои бывшие сослуживцы получали офицерские чины и звания, просто вовремя улыбнувшись, я верила, что и тебя не забудут, но шли годы, и ничего не менялось, ты также сержант и тебя это судя по всему устраивает. Ты никогда не задумывался о том, что мне тоже хочется не только колупаться в королевском саду, но и танцевать в роскошном платье среди аристократов, что я достойна большего, а не холупы в батрацком районе с мужем-неудачником. Я ухожу, и не ищи меня! Никогда! Прощай, старший сержант Стилет! P.S. Не надо вешаться, выбрасываться из окна под раковиной есть Сталионградская водка».

      - Под раковиной есть Сталионградская водка! — повторил в пол голоса брошенный супруг, сев на круп около стола, минуя подушку, — гуляй рванина.

…
      Серый пони задумчиво сидел в углу своей палаты и от туда искося наблюдал, как солнце медленно начинает соскальзывать по небосклону. Раньше Стилет каждый день стремился узнать, что-то новое, бывало, что до свадьбы ему даже предлагали работу в библиотеке, так часто его видели там, но тогда серый единорог не пошел на поводу своего отличительного знака — маленькой заострённой на конце палочкой, с четырёхугольной плоской дощечкой на заднем фоне и остался в гвардии.

      Неожиданно взгляд упал на свежую газету, где на первой странице была фотография улыбающегося темно-синего пегаса в броне капитана королевской стражи, к которому сбоку нежно прислонилась кобылка-единорожка с мягко-зеленой шерсткой, в белом свадебном платье. По виду они оба были счастливы, что газетный заголовок отметил: «Сказка есть! Новый капитан королевской стражи взял в жены садовницу из дворца… Молодоженов Лиану и Флеша Хироу обвенчала сама принцесса Селестия…».

       — Всё правильно, Лиана! — отстраненно сказал пустоте бывший единорог, — куда мне до капитана?

…
      Серый жеребец вновь шел по городу, на этот раз его настроение кардинально изменилось, казалось всё пожирающая апатия отступила, но на самом деле, она просто установила свой порядок. Хотя безрогому и предстояло отнюдь не самое приятное, но пони уже решился на всё, лишь бы не оставаться наедине с пустотой. Вот уже и укромное место в вечнозелёном лесу. Несколько мощных деревьев с крепкими ветками, глубокий овраг с отвесным склоном, несколько довольно симпатичных цветочных кустов. Самое важное — это подготовка, и жеребец, убедившись, что никого нет, в том числе хищников Вечнозеленого леса, скинул с себя несколько под завязку забитых сумок на землю.

      Вечерело, время подходило к концу, и жеребец ещё раз осмотрел себя в небольшое зеркало: вычищенный красный гвардейский мундир с золотым шитьем и пуговицами смотрелся бесподобно, даже три невзрачные медали и сержантские петлички, как не странно, лишь добавляли изысканности. Всё портил лишь обрубок, торчащий изо лба, но вскоре и это будет неважно. Костерок уже почти догорел, но всё равно изредка трещал, и Стилет, сев рядом, начал доставать из сумки бумагу. В жерло красного ворчуна полетело последнее письмо Лианы, уголки которого стали чернеть затирая строки, а пламя моментально проело в середине листка дыру. Следом отправилась газета с фотографиями их свадьбы, потом черед пришел заключению врачебной комиссии «…об увольнении старшего сержанта Стилета, со службы по состоянию здоровья…». В сухих уставших глазах отблеском играло пламя, испепеляя всю его жизнь. Когда все документы, справки, вырезки из газет жеребец отправил в пекло, пришёл черед и ему отправляться в последний путь. Стилет подошел к краю оврага, солнце в эту минуту было прямо напротив него и уже готовилось отдать землю под покрова Луны. Широкая и очень крепкая верёвочная петля, закреплённая за ветку дерева, неласково обняла серую шею жеребца, и тот в последний раз с прищуром посмотрев на солнце и, без тени сожаления выдохнув, шагнул с обрыва.

…
      Веки стали лениво открываться, и первое, что бросилось в глаза — это помещение, в котором оказался жеребец. «Где Я?» — спросил заплетающимся языком жеребец и попытался встать, как обнаружил, что лежит на чужой постели, заботливо укрытый леопардовой шкурой. Деревянные стены, выводившие причудливые своды под потолком, созданные самой природой и незначительно претерпевшие робкое воздействие копыт, полки с банками и склянками, но самое причудливое — это экзотические зебриканские маски, которые в купе с общим антуражем побуждали мысли вроде логова пониеда. Но тут болевые ощущения в копытах, спине, шее, голове, а далее везде возвратили горе-самоубийцу в реальность, закрепив уверенность в бытие бессильным падением головой об пол.

Пришел в себя Стилет уже больше от ноющей боли и вновь предпринял попытку уйти из странной хижины, но теперь ему на пути встал котел со странно пахнущим варевом. Жеребец попытался его обойти, но бунт, поднявшийся в голове пони, поманил его в сторону котла и моментом половина содержимого оказалось на полу, а вторая половина на неуклюжем безрогом единороге. Теперь к ощущениям можно было добавить ожог и озноб, но Стилет не сдавался и, разлепив глаза полностью, бросился к выходу.

      Вражеская дверь, словно почувствовав приближение, резко открылась, отвесив по серой морде смачный удар и отправив бывшего стражника в нокаут. Жеребец вновь рухнул на пол как мешок картошки, даже не успев разглядеть хозяина дома. Хотя теперь он желал, разве что быть убитым и съеденным не приходя в сознание.

…
      Отшельническое проживание накладывает свои последствия на характер, в том числе молодой зеброчки, оказавшейся вдалеке от родных мест. Мало кто догадывался, но не опасность диких и необузданных лесов страшили её, и даже недоверие со стороны местных пони так не напрягали Зекору, как дефицит внимания. Некоторые пони безусловно приходили и даже были рады видеть знахарку у себя в гостях, но никто из них не обращал внимания на зебру иначе, чем на нетрадиционного медика и шамана. Особо зебру-травницу, как и любую молодую особу, задевало полное безразличие и даже некоторая плохо скрываемая брезгливость жеребцов. Зекора, знала, что можно было наесться особой травки и больше не думать о том, что на неё не обращают внимания, но если физиологическую потребность можно было притупить, то чувство одиночества не гасилось ничем, кроме долгих прогулок по лесу для сбора трав и несколько часовой медитации.

      Вот и этот день не обещал никаких изменений в жизни знахарки, пока под вечер она не вспомнила, что ей необходимы особые оранжевые цветы, которые имели лечебное свойство только во время захода солнца и, произраставшие только в одном месте.

      Нехотя зебра стала проходить сквозь заросли и вскоре вышла на небольшую опушку с несколькими мощными деревьями, под которыми и росли необходимые цветы прямо около оврага, но на месте зебру ждала иная картина. Притоптанная трава, потухший костер, в котором не так давно сжигали бумагу, несколько пустых седельных сумок, кусок хозяйственного мыла и зеркальце — такими вещами не разбрасываются. Но хозяина этих вещей не было видно нигде, пока Зекора не обратила внимание на обломанную ветку. Приблизившись к краю оврага, знахарка увидела лежащего на дне накрытого веткой жеребца в красном парадном мундире и с петлей на шее.

      Зебра поступила так, как поступала всегда: оказывала нуждающемуся любую возможную помощь для этого, Зекора принесла ушибленного в дом, промыла раны, уложила в постель и для того, чтобы ослабить боль, зажгла благовония, а сама ушла за целебными травами.

…
      - Меня не было час всего,

      Зачем испортил ты его? — стихами спросила зебра у пришедшего в себя жеребца, показывая на перевернутый котёл      .

      - Прошу прощения… где я? — задал встречный вопрос серый пони, вновь осознавая себя лежащим на чужой кровати.

      - Зовут меня Зекорою друзья.

      Нашла тебя в овраге я

      И вот лежишь здесь в забытье и преданный судьбою,

      Так отчего полез на эшафот, друг мой?

Пони, лежащий на спине, поджал копыта, и, виновато сжавшись, как провинившийся школьник ответил: «Это долгая история!»

       — Хватает у нас времени вполне

      Поведай, воин, свой рассказ

      И станет легче на твоей душе

      Поверь, держать всю боль в себе — не лучший сказ! — ответила Зекора, присаживаясь ближе к жеребцу и в доверительном жесте прикоснувшись к нему копытом.

      - Зовут меня Стилет, я старший сержант, то есть бывший старший сержант…

       И рассказал жеребец зеброчке про всё: про бой, про недоверие, про боль, предательство и бесславие. Завершил свой долгий рассказ пони вопросом своей спасительнице: «Почему, ты меня спасла?»

      - Петля на шею не выход, как ни крути.

      В очень сложном ты сейчас перипетии

      Необходимо лишь тебе определить,

      Какой дорогой путь свой проложить.

Жеребец замолчал ему было тяжело спорить с тем, кто умнее его, да и не любил он этого. Однако эта зебра сделала главное, не отвернулась от полумертвого бесполезного жеребца, на которого все остальные махнули копытом, списав, как ненужный хлам. Почему-то Стилет захотел обнять полосатую кобылку, прижать к себе и расцеловать. Тот факт, что она зебра, а он пони, только добавляли экзотической пикантности. Жеребец ещё не понял, уже произошло невероятное: ему опять захотелось жить.

      Зекора на время удалилась от больного после столь откровенного рассказа, по непонятным причинам, этот жеребец стал ей интересен… и даже. «Нет, нет, нет! Это просто снисхождение к пострадавшему и одиночество. Чрезмерное одиночество. Схожу к Твайлайт на чай, и всё исправится, так и знай» — вела внутренний диалог сама с собой знахарка. Усиленно сосредоточилась на перемалывании корня жизни в порошок, Зекора смешала его с соком ягод и добавила лепестки тех самых оранжевых цветов. Аккуратно и тщательно зебра-травница собрала получившееся в деревянную плошку и вновь направилась к больному.

      Стилет перевернулся в это время на живот и, не оставляя попыток подняться на ноги, начал распрямляться, но задние копыта вдруг отозвались резкой болью, и, не выдержав, жеребец вновь рухнул на кушетку.

      - Лежи, и не вставай, сержант

      Эта мазь поможет ранам заживать

      Но втирать её нужно тщательно, не то

      Всё лечение, как вода в решето. — сказала в своей излюбленной стихотворной форме зебра и, поставив плошку на край кровати, откинула одеяло, чем крайне смутила пациента, а сама без стеснения взобралась сверху на жеребца и копытами стала втирать ему в спину и бока мазь. Через несколько минут Стилет почувствовал, как боль сменяется мягкой и нежной истомой. Впервые за многое время мордочку жеребца окрасила блаженная улыбка, но на щеках продолжал оставаться румянец. Зекора продолжала втирать мазь попутно делая ему массаж, изредка потираясь животом о спину пони. Вскоре плошка опустела, а зебра настороженная тишиной, наклонилась вперёд, к самым ушам пони, но тревога оказалась ложной: разморившийся жеребец спал. Тут Зекора обнаружила, что ей очень удобно и даже… приятно находиться около этого жеребца. Аккуратно она правым копытом с несколькими кольцами поправила выбившуюся чёлку и увидела обломок рога во всей своей ущербности. В этот момент серая тушка под ней пришла в движение, и зеброчка, просто соскользнула на бок к стенке, как буквально в несколько сантиметров от её носа оказалась морда серого жеребца, который даже во сне не распускал копыта, а держал их крепко прижатыми к себе, как новорожденный жеребенок. Сначала такая почти интимная близость напугала Зекору, как она уже хотела впечатать копытом в нос нахалу и столкнуть с кровати, пусть знает своё место, но не стала.

Оставленный всеми и решивший покончить с собой, стражник, по случайности обрел нечто большее, чем друга, веру, воплощенную в монохромной гостье из далекой зебрийской саванны, которая оказалась ему ближе и роднее, чем кто-либо. Зекора же успокаивала себя, что этот пони просто нуждается в помощи и как только он поправится, то сразу уйдет, оставив её одну, но сейчас он рядом и почему бы не... поспать. Вскоре два одиноких сердца мирно спали, не осознавая, свершившийся факт их духовного объединения. Кто знает, может, это только начало чего-то большего.

Зекора

Новый день, начало новой жизни. С первыми лучами солнца весь лес пришёл в еле заметное глазу движение. Незваный гость в виде тихого и спокойного ветерка бесцеремонно залетал во все щели и окна, принося с собой утреннюю свежесть. Похозяйски пройдясь по столу, минуя редкие скляночки, подвигая оставленные стебельки цветов и немного поигравшись с оранжевыми лепестками, ветер-проказник, как живой, заприметил подвешенные под потолком высушенные овощи. Робкий стук пролетел по хижине в то время, как пронырливый ветер стал покусывать серое и полосатое ухо двух мирно спящих рядом. Серый жеребец не хотел просыпаться, и на его морде явственно это читалось. А вот зебра уже давно не спала. Её прекрасные голубые глаза, гуляли по серой морде жеребца, упираясь то в челку, то в нос, то в так мило дергающееся ухо. Лукавая улыбка черно-белой кобылки, как бы спрашивала: «Укусить тебя что ли?»

Тут глаза жеребца стали лениво открываться, и он сквозь дрему увидел, кто лежит перед ним и как смотрит. Стилет сжался ещё сильнее и не заметил, как, оказавшись на самом краю кровати, стал падать. Вновь, ойкнув от удара головой, бывший единорог, обхватив ушибленную часть копытами заворочался уже на полу и, перевернувшись на живот, попытался встать на все четыре. Копыта хоть и смогли поднять жеребца, но удержаться оказалось сложнее. Сказывались последствия падения кубарем в овраг. Сделав несколько неуверенных шагов, Стилет вновь завалился набок, опрокинув небольшой круглый стол.

Зекора всё это время спокойно наблюдающая, как массивный жеребец, словно новорожденный, учится ходить, с горечью за сломанный стол заключила:

«Ещё силы невелики твои,

увы. Луше ляг, полежи, отдохни. — улыбаясь, ответила зебра-травница, вставая с кровати и выгнув спину, со скрипом размяла её и, тряхнув полосатым хвостом, спрыгнула с кровати.

— Сейчас я помогу тебе, друг мой,

От тебя же попрошу лишь следить за собой», — закончила Зекора, подходя к жеребцу и, взяв зубами за загривок, начала тянуть. Тушка стала приподниматься, и бывший единорог вновь оказался на копытах, но то ли Зекора перестаралась, то ли планета как-то резко ускорила своё движение по оси. Сила тяжести вновь потянула жеребца, но на этот раз в обратную сторону, прямиком на зебру.

Неловкая ситуация: серый жеребец в бессилии развалился на зебре, что пыталась ему помочь. В иной ситуации Стилет мог бы спокойно ждать проклятий, обвинений и тумаков в свой адрес, поэтому приподнимаясь, напрягая силы, он сказал: «Прости, пожалуйста… я… я… ничего такого не хотел. Честно». Жеребец в панике закрыл глаза. Он уже был готов, к тому, что Зекора назовёт его мерзавцем, извращенцем, никчемным обрубком или ещё похуже, начнёт кричать, может даже ударит и будет права. Но тянулись секунды, зебра лежала, жеребец стоял над ней. Тут что-то твердое, но с какой-то нежностью и теплом легонько коснулось серой морды, так будто он не виноват в случившемся. Стилет в нерешительности открыл один глаз. К его удивлению, полосатая мордочка не излучала ненависти или агрессии, наоборот, в чудесных светлых глазах морского цвета его спасительницы было лишь понимание и снисхождение. Экзотический черно-белый ирокез слегка смялся, но смотрелся всё ещё оригинально. Так необычно вытянутая мордочка, как будто так и просила поцелуя, а слегка тёмные ушки, в одном из которых была серьга, казались такими сладострастными, что хотелось смотреть только на них. Всё время, пока он любовался полосатой мордой, зебра водила копытом по волевому подбородку жеребца, спускаясь ниже к груди. Странно, но такая доброта одновременно пугала и манила. Стилет более не мог, он из последних сил сделал шаг назад и, избавив зебру от себя, повалился на кровать, поджав копыта.

Зекора же, перевернувшись набок, встала на ноги и подошла ближе. Она хотела заглянуть обессиленному в глаза, но тот лишь отвернулся от нее, не желая показывать ей своей слабости. Ему было до горечи стыдно, и Зекора хорошо поняла это. Она не стала настаивать, решив оставить жеребца наедине с собой и пошла к тлеющим углям. Затем, прошептав что-то на своем языке, шаман швырнула на головешки в очаге какой-то порошок, и там в момент вспыхнул костер. На огонь встал котелок и вскоре внутри его за кипела вода.

Серый пони лежал, не шелохнувшись, поджав под себя копыта и хвост. Тишина тянулась очень долго, на минуту Стилет подумал, что Зекора ушла, но только он хотел обернуться посмотреть, как перед его носом приземлилась дымящаяся кружка чая. Мягкий и щекочущий дымок заполз в ноздри жеребца, и он вдохнул его полной грудью.

— Испей травяной раствор, Стилет,

Боль успокоится, поверь.

И не печалься никогда

Пойдут дела твои на Ура! — заключила зебра-травница с нотками искреннего оптимизма в голосе.

Бывший единорог стал тихонько потягивать терпкий напиток.

— Зекора. – робким, почти виноватым голосом обратился серый жеребец к хозяйке.

Зебра слегка обернулась, мотнув ухом, продемонстрировав, что она во внимании, хотя от котла не оторвалась, продолжив его мешать.

— Спасибо тебе большое! Правда, ко мне ещё никто так не относился.

— Добродетель — сама по себе награда,

А твоя благодарность — для сердца отрада.

— Слушай, я, — в нерешительности начал жеребец, — ты теперь знаешь мою историю, а вот я о тебе… ничего не знаю. Расскажи о себе, пожалуйста.

Зебра была немного обескуражена такой просьбой, за годы, что она провела на чужбине в окружении этих странных пони, никого не интересовала её прошлая жизнь. Но всё меняется и полосатая кобылка, сев перед носом жеребца, начала рассказ.

…

Выжженная палящим солнцем саванна Зебрики, на первый взгляд, казалась безжизненной пустыней, на самом же деле, это был обманчивый вид. Для Южной Зебрики, молодого государства, раскинувшегося на просторах южной саванны, сегодня был большой день. Старейшины были облачены в церемониальные наряды, украшенные амулетами. Наиболее сильные и проверенные зебры-воины накидывали на спины шкуры леопардов, которые передавались от отца к сыну на протяжении веков, поверх песочных кителей оставляя одно плечо открытым. На гладко выстриженных головах воины носили аккуратные зелёные береты. Вооружены защитники Зебрики были традиционными копьями, хотя давно имели на вооружении более совершенное оружие, всё это было необходимо для грядущей церемонии. Зебры-кобылки явились на торжества одетыми в свои лучшие, как правило, ситцевые наряды, ожерелья и кольца. У многих из черно-белых красавиц на голове длинные щетиноподобные гривы были заплетены в косы и совершенно невероятные причёски с обручами или стянутыми кверху вокруг конусообразного каркаса. Все это чудо инженерной мысли украшалось длинными костяными шпильками. Высокие, в буквальном смысле, гости, жирафы из северных соседних племен, разместились на самых почетных местах. Послы антилоп и носорогов, буйволов и слонов тоже находились неподалеку и были в предвкушении исторического события. Все готовились к одному очень важному событию. Вот затрещали барабаны, и на красной ковровой дорожке появился статный полосатый жеребец с замысловатым ожерельем с четырьмя плоскими костяными пластинами и шкурой льва, накинутой на спину — неотъемлемым символом власти короля Зебрики, первого среди равных. Следом за ним с грацией, присущей разве что балерине, шла с украшенной жемчугом и алмазами головой королева, по совместительству верховная жрица и главный шаман, очень привлекательная, несмотря на возраст, зебра. Туго заплетенная в косы черно-белая грива образовывала на голове некое подобие башни, украшенной, как гирляндой, цепочкой из алмазов и жемчуга. Шейные кольца так же были богато украшены, а церемониальная туника и посох дополняли образ верховного шамана. За ней колонной шли молодые зебры-кобылки, одетые ничуть не хуже королевы, но большей частью однообразно и в отличие от нее, гордой и уверенной, глаза их были сокрыты фатой и смиренно потуплены в пол.

Наконец все застыли, и король, оглядев собравшихся и подняв вверх правое копыто, призвал к тишине. Как только утихли барабаны, правитель начал свою речь: «Сегодня великий день для всей нашей земли. Сегодня мои дочери обвенчаются с принцами пяти племен зебр, и наша саванна вновь станет единой!» — последовали долгое восторженное топанье. Внезапно прозвучал грозный рык, и вся разношерстная толпа расступилась, а в образовавшийся коридор неспешной походкой вошел массивный лев. Всем своим видом этот зверь излучал латентную злобу. Большая покачивающаяся в такт походке грива, нашедшая свое продолжение на изгибах мощных когтистых лап, придавала льву благородную солидность. Матери в страхе прятали жеребят, а воины уже готовы были применить «дедовские копья» по назначению.

— Зачем ты явился, Кваад? — решительно задал льву вопрос король, к которому уже стянулись воины, изготовив копья.

Недовольно промурлыча что-то непонятное, лев, продолжив свое медленное приближение, начал говорить: «Очевидно, ты Кингози, забыл, что за мир надо платить! Забыл, о своем обещании чтить традиции предков! Тогда, ты бы не спрашивал, зачем я здесь. Я здесь, чтобы потребовать своё по праву!» Лев вновь громко рыкнув и обнажив клыки, перескочил через линию воинов, прямо к королю Киргози.

Установилась тишина. Более минуты оба прожигали друг друга глазами. Король Зебрики понимал, что древняя варварская традиция Садака — жертвоприношения одного из членов племени была вынужденной. Продиктованной теми тяжелыми временами, когда племена зебр были разобщены и не могли противостоять напору хищников, поэтому выбрали меньшее из зол. Но сейчас объединение племен было ещё не завершено, а с Запада приходили тревожные вести. Старый и мудрый король-лев Бусара был убит одним из своих сыновей, а его прайд был поглощен. Немного ранее были убиты ещё несколько сыновей Бусары, пока все западные прайды не слились в один, огромный и мощный прайд во главе с сильнейшим львом саванны Кваадом, самым младшим сыном Бусары, но и самым кровожадным и беспощадным. В этих условиях было очень опасно начинать войну.

— Твой ответ, Киргози! — настаивал хищник.

Скрепя сердце правитель Зебрики скомандовал: «Воины, расступиться. — полосатые жеребцы сделали нерешительный шаг назад освободив путь к принцессам и королеве, — Не бойтесь дети мои!»

Лев вальяжно и не торопясь шествовал вдоль принцесс, каждая из которых внутренне была готова оплатить мир для народа в том числе и своей кровью, такова была доля принцесс. Но «царь зверей», глядя то на одну, то на другую, лишь брезгливо фыркал, пока не дошел до конца и не уперся в небесно-голубые, слегка раскосые глаза королевы на вытянутой, испещрённой несколькими темными полосками мордочке.

На усатой морде стала растягиваться зловещая улыбка.

— Ты хитер, Киргози, но мне не нужна простая принцесса, — сказал лев, поворачиваясь к жеребцу, — я слышал о чудо шамане, зебре, способной исцелить любую хворь.

— О ком ты толкуешь Кваад?

— О твоей младшей дочери, принцессе Зекоре!

— Исключено, Зекора ещё…

— Следуй традиции Киргози, — рыкнул лев, прервав короля Зебрики на полуслове, — а они гласят, что жизнь племени может быть выкуплена лишь жизнью дочери вождя, но жизни всех племен Зебрики равноценны лишь жизни особой зебры-принцессы. А кто может быть особенной урожденного шамана? Подай мне Зекору завтра на закате! — закончив Кваад, удалился, оставив всех переваривать произошедшее.

…

— Так… так ты принцесса? — удивлённо переспросил Стилет, чуть не поперхнувшись отваром, поставив пустую кружку.

Зекора лишь кротко кивнула и, встав, пошла к котлу, который, словно заслушавшись хозяйку, ещё и не думал остывать. Там зебра-травница подхватила пастью черпак и вновь наполнила опустевшие емкости теплым пряным настоем.

Тут её думы отвлек вопрос серого жеребца: «Так то, что ты принцесса, а я никто… и мы, как бы спали… вместе это…»

— В моих краях ложе шамана есть табу,

И прикасаться нельзя к принцессе никому

Тем, кто ослушается и преступит запрет

Отрезают листом пальмы жеребца элемент! — заключила Зекора, медленно усаживаясь на свое место у изголовья кровати с немного ехидной улыбкой.

Серый жеребец в это время нервно заерзал крупом, ещё плотнее поджимая задние ноги и хвост, чего Зекора не могла не заметить, и её улыбка стала более снисходительной. Черное копыто с несколькими кольцами приблизилось к голове «единорога» и осторожно погладило гриву. Стилет сначала хотел отшатнуться, дабы не усугублять, как ему казалось, но Зекору это не остановило.

— Прикасаться ко мне нельзя,

Но мне, можно прикасаться к тому,

Кто поддержки и понимания ждёт,

Кто без помощи умрёт!

Жеребец затравленно посмотрел в немного зауженные к углам глаза цвета морской волны и не заметил для себя, что просто тонет в них, как в океане. Серая голова, перетянутая тугой марлевой повязкой, медленно и спокойно легла на подушку.

— А что было дальше?

…
Разумеется, свадьбы принцесс были отменены, пока традиция Садака не будет соблюдена, и хищник, хоть на время, но не будет умилостивлен. Король Киргози шел по коридору пышного белоснежного дворца, пока не вышел во внутренний двор, где среди тропических пальм, папоротников, ярких цветов, больших кустов стояла хижина, окруженная высоким плетеным забором, через который не проникало солнце. Со стороны могло показаться, что этот клочок в центре государства был просто-напросто забыт временем. На самом деле правда была куда прозаичнее.

Стражницы отсалютовали владыке белыми матерчатыми накопытниками и отворили массивный засов. Полосатый жеребец одним движением сбросил львиную шкуру, доверив её одной из стражей, а сам решительной и твёрдой походкой направился через небольшой дворик в широкую круглую хижину, крыша которой была выполнена в виде плетеного конуса. По пути ему отдавали поклоны зебры-служанки, занимающиеся с корзинами, горшками или травами и вскоре он подошел к единственному входу. Отодвинув красный тряпичный полог, король вошел внутрь. Там, в полумраке, у кипящего котла, суетилась совсем юная зебра, полоски, которой были намного светлее, чем у остальных зебр и расходились на спине, как от одного пятна. На длинной шее у кобылки были в несколько рядов надеты обычные кольца, а в проколотом ухе уже сияла широкая серьга.

— Зекора. — обратился король, стоя в проходе.

Зебра сразу оставила половник и, развернувшись к правителю, поклонилась, сказав:

«Я видеть рада вас, отец,

Особенно в столь чудесный день торжеств.

Надеюсь, вы позволите, увидеть сегодня мне

Сестер, идущих под венец»

Серьезное и даже суровое выражение морды, монохромного жеребца насторожили юную зебру. Зекора сделала робкий шаг назад и подняла голову.

— Твою просьбу увидеть свадьбу сестер я выполнить не могу, — ответил король, подходя ближе, — но завтра, твой последний день здесь. — После этой новости мордочку зебры украсила маленькая улыбка, и надежда, которой, было суждено, пойти прахом, — Завтра на закате тебе предстоит Садака. Тебя пожелал король лев Кваад.

Зекора не знала, что сказать, как реагировать.

— Коль выйти мне отсюда

Дано лишь в пасть ко льву

То расскажи, отец мой,

Почему меня держал ты как в плену?

— Так было нужно! — ответил Киргози и, не желая больше общаться с дочерью, подошел ближе. Странно, но его карие глаза стали излучать какое-то неестественное желание. Кобылка попыталась отступить назад, но жеребец решительным жестом остановил её, подтянув копытом к себе в объятия. Зекора сперва испуганно, а затем более плавно подалась в объятия отца, первого и единственного жеребца, которого она видела за свою недолгую жизнь. Тут сердцебиение короля Киргози начало учащаться, и он легонько прикусил ухо дочери. Затем жеребец стал плавно водить свободным копытом по спине, что немного насторожило кобылку, ведь папа так себя никогда не вел. Зекора попыталась отстраниться от отца, но тот не отпускал, и вскоре задача освобождения от отцовских объятий стала первостепенной.

Король же без объяснений толкнул дочь на циновку расстеленную на полу. Зекора упала прямо на бок и испуганно посмотрела на отца. На небесно-голубые глаза навернулись слезы. Зебра не знала, в чем её вина, почему папа с ней так обращается. Инстинктивно юная кобылка попыталась уползти подальше, но сразу почувствовала тяжесть навалившуюся сзади. Теперь все попытки вывернуться были бессмысленны и Зекора попыталась изредка прерываясь на плачь, отговорить отца от постыдного.

— Прости, Зекора, но… я должен, — голос отца стал ломаться и прижатая к полу кобылка почувствовала, как на её нежную шкурку, на шее стали падать капли, — Я не могу… отдать Квааду урожденного шамана!

Отец уже приготовился лишить родную дочь девичьей чести, как в последней попытке отговорить отца зебра залепетала в шаманском стиле:

«Отец, прошу

Не нарушай табу!

Не срами бесчестием семью»

Но все попытки были тщетны, жеребец уже приготовился к соитию, и совсем юная, абсолютно не опытная и невинная полосатая кобылка заливалась слезами, содрогаясь всем телом, приготовилась к худшему. Внезапно резкий шуршащий треск хлестнул по ушам. В хижине воцарилась тишина, а тяжелое тело отца медленно сползло на бок и без сознания рухнуло рядом. Зекора воспользовавшись этим сразу отползла к стене, продолжая дрожать. Затем, сжавшись от пережитого, обратила свой взгляд на того, кто пытался отнять её девственность. На голове у него остался след от удара, а в гриве ещё торчали обломанные щепки, потом Зекора увидела высокую взрослую кобылку с такими родными глазами. Но не успела юная зебра опомниться, как сама королева и по совместительству мама и верховный шаман, заговорила:

«Дитя мое, поторопись,

Забудь про все дела.

Нельзя тебе здесь больше жить:

Пришла к тебе беда!

Король-лев Кваад

Хотел забрать тебя,

Но не для пользы прайда своего,

Не для прокорма даже,

Но для того,

Чтоб получить

Бессмертие от тебя, а там

Война, оковы рабства,

Смерть Зебрики родной.

Видение не врёт!» — старшая зебра присела рядом с дочерью и обняла её. Зекора обхватила копытами шею матери и, уткнувшись в неё носом, расплакалась.

Но долго материнские объятия не продлились. Королева отшатнулась от дочери и, подняв её с пола, повела к котлу. Точными движениями королева высыпала в отвар заранее приготовленные снадобья и, недолго помешав, набрала получившуюся массу в миску. Зекора уже не плакала, она стояла завороженно наблюдая, как более опытный шаман выполнял сложный обряд. Тут королева подозвала дочь к себе и обмакнув копыто в варево, провела линию по лбу, носу и вниз до подбородка. Зекора послушно стояла, боясь пошевелиться, в то время как мама читала над ней заклинание. Вот линия прошла по животу и упругому вымени достигла самых сокровенных мест, что заставило юную зебру вздрогнуть.

— Твоя сила шамана-знахаря сильна,

Но только, пока

Не нарушена невинность девичьего цветка.

Берегись обмана и бесчестия, дитя,

В чужой земле будут тебя ждать друзья,

Коим без помощи шамана никак нельзя.

Преодолей в себе обиду, страх, тоску и

Должна суметь ты распознать

Ложь и правду, дружбу и вражду

Не зря же ты училась, дочь моя,… — королева резко оборвала не только свой речитатив, но и обряд, светло-красным отваром были также помечены практически все вещи в хижине, коих было не так много. Только Зекора открыла рот, чтобы переспросить маму, как в её вытянутое личико прилетел порошок из копыта матери. Юная кобылка сначала закашлялась, но потом на глаза опустилась какая-то пелена, копыта стали совсем невесомые, а тело, будто обрело крылья, которые поднимали его все выше и выше к потолку. Зекора видела, как к ней в таком же невесомом потоке присоединяются все её немногочисленные вещи. Последнее, что увидела юная зебра, был горящий взгляд матери-королевы, поднявшей посох и, будто управляя потоком частиц, кружащихся в воздушном хороводе, она направила его в еле открытый выход вслед уходящему солнцу. Оставляя всё, что окружало молодую знахарку годами, далеко, далеко внизу.

…
— Так оказалась я в вечнозелёном лесу

Совсем одна, без права на иную судьбу,

Но всего печальнее здесь лишь одно -

Не услышала я крайнего наставления маминого. — завершила Зекора и, склонив голову, побрела к котлу.

Стилет краем глаза заметил маленький робкий ручеек, прокатившийся по щеке кобылки. Тут серому жеребцу стало не по себе, как будто он пропустил всю боль рассказа зебры-травницы через марлю собственной души. Старший сержант считался крепким жеребцом, но не бездушным. Сейчас он жалел, что не в состоянии помочь бедной зебре и от этого его комплекс вновь стал усиливаться. Жеребец отвернулся к стене и постарался занять как можно меньше места.

Внешне знахарка казалась невозмутимой, а её умению держать себя, могла бы позавидовать сама принцесса. Но сейчас она чувствовала лишь… Боль, жгучую внутреннюю боль, разливающуюся от груди и мурашками пробегающую по всему телу. Старые образы, тех немногих, кого Зекора успела полюбить, стали всплывать перед глазами: мама, сестренки и даже он… тот, кого обычно называют отцом, но за то что он хотел с ней сделать Зекора так и не смогла простить. Больше всего она волновалась за маму, судьба, которой осталась неизвестна, и эта неизвестность мучила. Очень сильно мучила. Иногда Зекора просыпалась по ночам и очень долго плакала. Ей хотелось вновь очутиться в своей хижине, откуда её никуда не отпускали, но где-то рядом всегда была мама. За многие годы вынужденного изгнания Зекора так и не смогла найти ответ на вопрос: способности шамана-целителя — это дар или проклятие. С годами ей пришлось смириться с участью настоящей заложницы в собственном доме, и лишь занятия с мамой и медитация помогали юной зебре-шаману, справиться с нарастающим желанием сломать все границы и увидеть мир за оградой, найти друзей, помочь всем нуждающимся и может быть… даже… возможно… встретить, когда-нибудь, очень особенного… того, кто сможет поддержать в сложную минуту.

Но жизнь словно издевалась над одинокой зеброй. Несколько раз Зекора пыталась наладить контакт с жителями маленького городка Понивилль, но как только она появлялась на улице, все мистическим образом, куда-то пропадали. Пони избегали странную полосатую кобылку, живущую в лесу. Тоска подтачивала её изнутри, подобно червю-короеду грызущему ствол дерева. Вскоре Зекора дошла до «точки» и даже изготовила зелье, которое могло стать для неё последним. Последний ингредиент зелья «вечного покоя», рос в Понивилле, поэтому пришлось нанести туда визит. Глупо было рассчитывать, на тёплый приём, но Зекоре был нужен лишь корневище Веха ядовитого, пришлось немного поработать копытами, но вскоре она нашла то, что искала. Тогда зебре помешало осуществить задуманное и уйти в вечность бессмертной лишь маленькая пони по имени Эпплблум, которая пришла, чтобы узнать лекарство для своей старшей сестры. Вскоре, правда, Зекоре пришлось объяснять уже старшей сестре Эпплблум, что за болезнь поразила её и подруг, которые, подозревая зебру в колдовстве и пониедстве, ворвались к ней в дом и, ничего не слушая, устроили там филиал царства хаоса. Хотя это и было досадным недоразумением, но благодаря нему зебру-травницу перестали бояться, а некоторые даже нашли её очень интересным собеседником и другом. Жизнь наконец-то обратила на знахарку из вечнозеленого леса внимание.

Бывший единорог не решительно, но смог встать с кровати. Покачиваясь, Стилет стал тихо приближаться к Зекоре, которая, сев у стола, готовила очередное зелье.

— Прости, что заставил вспоминать такое! — сказал жеребец, сев на круп в нескольких метрах от кобылки. Зебра поджала полосатый хвостик, сжавшись, как пружина и положив голову на столешницу заплакала. Тут Стилет не выдержал и, подойдя вплотную, хотел утешить свою спасительницу. Но только он собрался положить свое копыто ей на плечо, как вдруг Зекора развернулась, резким движением поднесла своё чёрное копыто к морде жеребца и, дунув, отправила ему в нос и глаза облако зелёного порошка. Опешив, Стилет, чихая и кашляя, отступил на несколько шагов назад. Ничего не соображая, через секунду жеребец почувствовал, как нечто нежное и горячее «обожгло» его губы жарким поцелуем. Все мышцы серого пони напряглись от самого страстного и самого странного поцелуя, который у него был. Сердце за дюлю секунды набрало такую скорость ударов, что уже было готово выскочить из груди и поскакать галопом. Немного солоноватый вкус слез на губах лишь разогревал аппетит обоих. Зекоре становилось всё тяжелее сдерживать внутреннее цунами. Полосатый хвост крутился как волчок, бил по столу хлестал по копытам и явно выражал за хозяйку желания каких-то действий.

Внезапно Зекора, с огромным внутренним усилием, открыла глаза. Она внимательно огляделась вокруг: её хижина вновь опустела. Но это была иная пустота. Казалось, что пустота, подобно жидкости заполнила все углы её мира, в том числе внутреннего. Несколько тяжелых, почти бесшумных шагов по дому, убедили Зекору, что обычное состояние её жилища восстановлено. Стилет исчез, как исчез ветер, как исчезло тепло, как исчезло что-то живое, что-то, к чему успеваешь привыкнуть до такой степени, что уже не представляешь свою жизнь без. Зекора ещё раз огляделась по сторонам и, убедившись, что осталась одна, подошла к котлу. Глядя на собственное отражение в остывшем отваре зебра проговорила сама себе:

«Вот снова ты одна,

Так что ж, умей найти,

Смоги и отпусти!

Не быть сердцам

Двоих, таких как мы,

Навеки вместе,

Как ты ни крути!»

Лекарство от одиночества

«Где Я?» — слишком частый вопрос для жеребца без рога, но не он больше заботил Стилета. «Почему?» — вот что хотелось знать. Серый пони грустно огляделся: пол, стены, окно, потолок, сомнений не осталось.

— Здравствуй, больница, здравствуй, дорогая! Здравствуй одиночество, чтоб тебе ни дна ни покрышки! — обратился к тишине безрогий и повалился на сиротливо стоящую койку, — когда же всё это кончится?

«Когда меня прекратят выбрасывать как какой-то мусор?» — кричал про себя жеребец, ворочаясь на свежей постели. Ответа тишина не давала, она просто безмолвствовала и тихо наблюдала. Словно паук, она смотрела, за тем, как мучается, попавшая в её сети жертва. В бесполезных попытках выкарабкаться из этой бездны, что окружала серого пони и которую некоторые по привычке называют жизнью, Стилет провел ночь. В душе жеребец надеялся, что утром всё кончится, но только само, без его вмешательства. Он не знал, что утром всё только продолжится.

…
— Доброе утро, Стилет! — разбудил единорога чей-то незнакомый ему голос, но по настойчивости можно было подумать, что его обладатель много лет знает жеребца.

Бывший стражник продрал глаза и увидел перед собой достаточно милую кобылку в белой врачебной шапочке. Уж насколько Стилет приучил себя не обращать внимания на внешность кобылок, настолько быстро эта пони стала ему неинтересна. Жеребец положил голову набок. Тогда пони подошла ближе и сказала более настойчиво: «Вас вчера не могли найти, где вы были?»

Стилет молчал несколько секунд, обдумывая ответ, и тихим скучающим голосом сказал: «Хотел проститься с одиночеством!»

— «Проститься с одиночеством!»? Как это?

— Мгновенно!

Кобылка неприятно поморщилась, а потом уже менее уверенно возразила: «Но,… но,… ведь так нельзя!»

— Как? Так? — переспросил Стилет.

— Так! Нельзя лишать себя самого светлого дара — жизни. Это противоестественно и не правильно. Как можно добровольно отказаться от созерцания этого прекрасного мира. — ответила мед-пони и, повернувшись, резким движением отдёрнула занавески.

Палата вмиг просияла солнечным светом. Щедрые золотистые колосья нависли над больничной койкой, заставив жеребца спрятать морду в одеяло.

— Жизнь прекрасна! — не унималась пони. — Посмотрите вокруг. Разве вам не для чего жить?

— Мне? Нет.- обречённо ответил жеребец и перевернулся на другой бок, — Одним меньше одним больше.

— А как же ваши родители? Представьте, как они расстроятся, узнав о таком вашем решении! — не переставала говорить пони, стараясь найти морду жеребца и посмотреть ему в глаза.

Стилет слегка приподнял голову так, чтобы разглядеть пони, что немного напугало её. Затем серый пони медленно повернувшись к ней и, не говоря ни слова принял, полусидящее положение.

 — Я вам расскажу историю: «Как-то раз, как сейчас помню, был тёплый летний день, одна кобылка привела своего маленького жеребенка в королевский сад. Ну, понимаете! Много кобылок приводит своих чад погулять и порезвиться на свежей травке, ведь все знают, что принцесса Селестия любит жеребят. Тогда в Кантерлотском саду было особенно много посетителей. И молодая мама, усадив на скамейку своего маленького жеребёнка, дала ему почитать книгу о элементах гармонии и сказала, чтобы он никуда не уходил. Жеребёнок-единорог, совсем ещё кроха, даже кьютимарки нет, послушно сидел и ждал маму, которая пошла покупать входные билеты во дворец. Он не хотел огорчать маму, поэтому послушно сидел и читал книгу! Вокруг бегали и резвились жеребята, светило солнце, пели птицы, лишь этот малыш не играл, собрав всю свою волю, он не отвлекался ни на что и всё читал и читал. Ведь ему не хотелось, чтобы его мама плакала, ведь его мама была для малыша самой красивой, самой доброй, самой нежной, самой любимой, а любимые пони не должны плакать. Постепенно день сменялся вечером, родители забирали своих жеребят и покидали королевский сад, парк медленно пустел. Но малыш единорог не переставая читал, пока не прочёл всю книгу от корки до корки. Он читал три дня! Мама? Мама так и не пришла за мной!»

В палате установилась тишина, как раз тогда, когда она была уже никому не нужна. Стилет опустил копыта на пол и, переведя взгляд на ошарашенную санитарку, спросил: «А что сегодня на завтрак?»

— Сырники. — ответила медпони и пациент медленно пошел на выход..

Стилет знал что, как правило запоминается последняя фраза. У него было всё жеребячество при дворце, чтобы впитать и освоить манеру общения. Стилета, обессиленного, больного и голодного, забрали стражники, но, не найдя его мамы, приписали малыша сыном полка Кантерлотского гарнизона. Где ему ещё предстояло научиться стоять смирно, драться, маршировать в строю, а также хранить и беречь покой страны и принцессы.

Как часто жеребец прокручивал события своего детства в голове, как диафильм с плохим концом. Лишь служба держала жеребца, она стала его матерью и женой, приучив маленького Стилета исполнять приказы и жить по чёткому уставу. За что он многократно получал поощрения от начальства. Самой большой наградой для единорога был наряд на дежурство в парк принцессы, где тот годами продолжал верить и ждать, что мама вспомнит про него и вернётся с билетами на экскурсию во дворец. Хотя то, что во дворец вход свободный, знала вся Эквестрия. Может, тогда малышу нужно было просто во что-то верить, кого-то ждать. Ирония судьбы в том, что во время одного из таких дежурств Стилет и встретил ту, ради которой, ему казалось, стоит прожить жизнь. Лиана была не просто красавицей для Стилета, а самой первой любовью молодого стражника. В складчину новобрачные Стилет и Лиана смогли наскрести на небольшую квартирку в батрацком районе Кантерлота. Потом… все помнят, что случилось потом. Судьба столько раз перетасовывала колоду жизни, постоянно выдавая серому единорогу бубновых дам, пренебрегающих верностью.

…
Прекрасная погода, солнце, чистое голубое небо. Благодать, живи да работай. Небольшой парк в больничном дворике служил хорошим местом отдыха и релаксации для пациентов и врачей. Стилет медленно проковылял к одной из не занятых лавочек и, отдышавшись, запрокинул на неё передние копыта. Тут жеребцу показалось, что за ним кто-то следит, он резко обернулся, но вокруг не было ни души, кроме ветра одного. Деревьев было вокруг не так много, кустиков не было вообще, поэтому даже сама мысль о слежке очень быстро покинула серогривого жеребца, и он, забравшись на скамью поджал под себя копыта. Единорог всё силился вспомнить мельчайшие подробности произошедшего с ним в хижине Зекоры. Больше всего жеребца мучил вопрос: «Что я сделал не так?» но ответ никак не приходил.

— Старший сержант Стилет, — отвлёк жеребца твёрдый и уверенный голос, — Я здесь!

Пони обернулся и увидел темно-коричневого жеребца единорога во врачебном халате и статоскопом, свисающем с шеи. Доктор Стэйбл был одного возраста со Стилетом, но по манере держаться и вести разговор казался младше.

— Здравия желаю, доктор, — поздоровался безрогий, но, встретившись с кислым, нравоучительным выражением морды, осунулся, — донесли?

— Не донесли, а поставили в известность. Это обязанность каждой медсестры, так что не злись!

— Не злюсь! И что теперь? Запрёте в психушке?

— Я бы этого не хотел, — мягко подметил врач, поправив очки, — но тебе необходимо посетить психиатра. Ты же понимаешь, что дальше твоё состояние может быть только хуже. Подумай о будущем!

— Нет у меня будущего.

— Почему?

Стилет замкнулся в себе, как маленький жеребёнок, которого обидели на улице.

— Вам надо сменить сферу деятельности! Займитесь чем-нибудь мирным: шитьём, выращиванием цветов, может кулинарией!

— Когда-то давно я пробовал работать по дереву, может, мне вновь этим заняться?

— Вот, прекрасное занятие, очень уважаемое и нужное обществу. Давай сделаем так: сходишь в плотницкую мастерскую и узнаешь о работе, потом вернёшься расскажешь, заодно прогуляешься. Хорошо?

— Хорошо! — ответил Стилет, укладывая голову на копыта.

Доктор улыбнулся и удовлетворённый прошедшей беседой пошел в сторону больницы. Поднялся лёгкий ветерок, и ухо серого жеребца уловило треск, будто кто-то наступил на ветку. Но, обернувшись, Стилет вновь не увидел никого, кроме скрывшейся за поворотом полы плаща накидки. «Мало ли кого сюда занесло!» — решил Стилет и, внимательно посмотрев на небо, с неудовольствием заметил, что ветер пригнал несколько дождевых тучек.

…
Фигура в плаще преодолела последние несколько метров до моста через небольшую речушку и остановилась. Тяжело дыша, незнакомка резким движением откинула капюшон. Моментально наружу выскочил чёрно-белый ирокез, и полосатая мордочка, экзотические черты которой были лишь у одной кобылка в округе. Синие глаза с грустью и тревогой обернулись назад, словно надеясь что-то увидеть, кроме пустой тропинки и нескольких робко стоящих деревьев. Зебра стояла и надеялась, что Стилет её заметил и сейчас выскочит из за поворота и они… они… никогда не смогут быть вместе. «Общество не примет такого союза!» — надул ветерок на острое ухо зебры.

С неба начинал накрапывать мелкий дождь, выбивая негромкую чечетку по глади ручья и листьям. Огонёк в глазах зебры потускнел, склонив голову, Зекора накинула капюшон и, медленно повернувшись, пошла прочь.

С первой секунды, как Зекора вновь осталась одна в хижине, привычный порядок вещей неожиданно стал для неё невыносимым. Даже сон в своей постели дался зебре с большим трудом. Копыта постоянно тянулись к ещё теплой части постели, где только вчера лежал и сопел настоящий, живой жеребец. Тщетной была её надежда, что утром всё кончится и вернётся на круги своя. Как только Зекора после сеанса медитации поймала себя на том, что налила не одну кружку с чаем, как всегда, а две, она стала понимать, что жить так, как она жила до этого, больше не сможет. Всё вокруг как будто взбунтовалось против неё и только ждало возможности, чтобы напомнить знахарке о сером жеребце-единороге и её одиночестве. Хотя зебра-отшельница как могла старалась пересилить зов природы, однако тот «прощальный» поцелуй стал её личным актом капитуляции перед жизнью, требующей от кобылки в самом соку решительных действий. Да и слишком глубоко ей в душу запал этот несчастный жеребец. Такой не похожий, но по своему родной и близкий с такой же не легкой судьбой.

Зекора долго брела в своем плаще, пока дождь подмачивал улицу, барабанил по крышам, звенел лепестками цветов и наполнял ручейки. Так бы и дошла зебра-травница до своей хижины, но неожиданно её окликнул знакомый голос.

— Здравствуй, Зекора!

— И тебе желаю здоровья я,

Прости, Рарити, не заметила тебя

Бреду домой подальше от дождя! — ответила Зекора, лишь немного приподняв голову.

— Да, погода, конечно, не комильфо, прямо жеребца на свидание не вытянешь. — в шутку заметила единорожка.

Зебра ничего не ответила, лишь грустно опустила голову.

— Зекора, что-то случилось? — спросила белая единорожка в синем дождевике и кружевным зонтом, — Тебя кто-то обидел?

Рарити подошла ближе, тогда Зекора взглянула в сапфировые глаза белой пони, излучающие искреннюю обеспокоенность. Из всех её подруг Зекора была самой устойчивой, а теперь бредёт, не поднимая глаз, когда такое было? Нет, что-то определённо случилось, и её долг помочь, чем сможет. Ведь, именно так должны поступать друзья!

— Дорогая, я вижу, что тебе плохо, пожалуйста, не отвергай мою помощь. Идем из-под дождя, посидим у меня за кружечкой чая! — более чем уважительно пригласила Рарити Зекору, на что уставшая зебра еле видно кивнула и побрела следом за пони.

Одиночество не самое лучшее состояние для молодой кобылки, это модельер из Понивилля знала хорошо. Поэтому в бутике Рарити, который ещё играл роль дома, крепости и мастерской мгновенно был заварен элитный чай в не менее элитном заморском сервизе, который хозяйка берегла для особых гостей.

— Итак, дорогая, расскажи, что тебя тревожит?

— Могу я для начала слово с тебя взять,

Что сказанное мной сейчас

Не разлетится слухом, подобно

Трели соловья!

— Зекора, обещаю, всё, что ты расскажешь, не покинет стен этой комнаты.

— Не знаю, что не так у меня,

Но не нахожу я места для себя

И секунды не проходит я

Ищу внимания одного особенного жеребца, — выговорила зебра и, зардевшись румянцем, уткнулась в кружку с чаем.

Белая единорожка была шокирована, так что не могла сказать ни слова. Всё время знакомства Рарити меньше всего думала, что такая экзотичная особа способна просто взять и влюбиться. Сейчас Рарити даже стало стыдно, за такое суждение. Однако молчать было больше нельзя, ведь подруга ждёт от тебя помощи, а не пассивного молчания.

— О это… просто… шарман! Любовь — это такое прекрасное и светлое чувство, — сказала Рарити, слегка поправив закрученную гриву, — особенно сейчас, в самое подходящее время для… ну так почему ты расстроена? Ты призналась ему в своих чувствах, а он тебя отверг? Он посмеялся над тобой? Расскажи, не бойся.

Зекора в отрицании покачала головой и проговорила:

«Он не знает о чувстве,

Что испытывает сердце моё

Я сама отвергла его,

И теперь страдаю одна.

Не хотелось напрягать тебя,

Но помоги мне вновь завоевать его», — зебра вцепилась в белую пони глазами и копытами.

…
Дождь уже начинал заканчиваться, и Стилет, хоть ещё и прихрамывал, но смог дойти до плотницкой мастерской. Внутри было относительно тихо, а по воздуху витал мягкий аромат древесной стружки и пыли. Верстаки и заготовки сиротливо дожидались в ворохе стружки своих «отцов-мастеров». Стилет прошел вглубь и обратился в пустоту: «Есть здесь кто?» Ответом ему послужил густой и смачный храп, отчетливо разносящийся из дальнего угла.

— Эй, здраст-е, я по поводу работы, — говорил серый пони сам с собой, следуя на звук, потому что ответом ему был лишь храп.

В углу на выдолбленной деревянной лавке спало нечто большое, укрытое шерстяным пледом. Стилет подошел ещё ближе и легонько ткнул копытом спящего, на что тот еле повернулся. Из-под пледа вылезла голова жеребца с растрёпанной гривой и заспанным взглядом.

— Здравия желаю, я пришёл спросить не найдётся ли у вас работы для меня?

— Работы? — переспросил жеребец, полностью встав с лежака и медленной походкой направившись к умывальнику, — сейчас у меня есть вакансия, но сможешь ли ты работать с таким то рогом?

Серый жеребец ни сколько не удивился такому вопросу, но не отступил.

— Я научусь, вы же тоже «не единорог»

— Нет! — решительно ответил земной пони, обернувшись к безрогому, — и горжусь этим, небось приехал из Кантерлота где ни дня не работал и теперь думаешь, что тут тебя тупые деревенщины с копытами оторвут?

— Нет, я так не думаю! — опешил от такого обвинения Стилет.

— Тогда чего ты пришел сюда? — грубо и даже надменно спросил жеребец.

— Работу… ищу.

— Вот, ты ищешь работу, а где ты работал до того, как решил искать работу?

— В Кантерлоте… стражником был. — ответил Стилет разворачиваясь к выходу и решив закончить такой недружелюбный разговор.

— Постой, — внезапно окликнул серого жеребца голос собеседника, — ну-ка, подойди!

Стилет подошел ближе к земному пони и сразу получил в лоб вопрос: «Старшина Джек-План, слыхал о таком?» Казалось что серые глаза темно-коричневого жеребца земного пони подобно нейронным соединениям впились в молодого собеседника. А сама постановка вопроса категорически не приняла бы односложного ответа.

— А вы, слышали о стражниках, которые нашли в парке Кантерлота маленького жеребёнка и назначили его сыном полка. Ему выделили койку в казарме и даже сшили небольшой красный мундирчик, чтобы он мог нести службу на равных с… — договорить серый жеребец не успел, его остановило неожиданные объятия собеседника.

— Малой, как ты вырос, — тряс бывшего единорога, зажимая того в объятиях, словно желая задушить, — сто лет тебя не видел. Не узнал! Вот не узнал без формы или брони, как говорится: «богатым будешь!» — земной пони обрадовано отпустил Стилета, но, сведя взгляд на обломке рога единорога, изрядно погрустнел, — прости за… такой приём.

— Ничего страшного, я… уже привык.

— Садись, — подозвал Джек-План, — ты меня тоже не узнал?

— Привык видеть вас … немного в другом виде, — скромно заметил Стилет, оглядывая плотную фигуру старшего жеребца.

— А это, — с улыбкой хлопнул себя по пузу Джек, — это мой стабилизационный фонд.

— Да и как я мог забыть того, кто для меня стал почти отцом.

— Рад видеть тебя, сынок! — сказал пони, ставя на стол бутылку сидра и миску с сухарями, — так ты с женушкой в Понивилль переехал?

— Нет, один.

— Как так?

— А я теперь вообще один, оставила она меня. К новому капитану стражи ушла!

— Соболезную. — сказал земной пони уставившись в свежую столешницу.

— Не стоит. Это всё равно была не любовь.

— А теперь работёнку себе ищешь?

— Ищу!

— Считай, уже нашёл. Будешь пока моим подмастерьем, а там освоишься и лучше меня «заколачивать» сможешь. Я тебя, знаю ты жеребчик исполнительный, толковый, в общем нормально всё будет. Не стесняйся! — закончил Джек, стараясь поддержать молодого жеребца, сделав указующий жест на тарелку и стакан с сидром.

— Главное, не волнуйся, дорогая, мы долго практиковались, у тебя не всё ещё получается безупречно, но я уверена, что он оценит твой новый образ!

— Я благодарна тебе, Рарити

Поверь, но неужели новый образ мой

Поможет заслужить прощение его

И полностью открыть ему сердце моё?

— Дорогая, всё зависит от стечения обстоятельств, как он тебя увидит, как ты с ним заговоришь, — подбадривала Рарити подругу, внося последние штрихи к «новому» образу гостьи из саванны. — Чтобы ни случилось, я буду рядом с тобой. Если что-то пойдет не так, то я вмешаюсь. Обещаю! Всё, готова?

— Готова, как никогда,

Я покорить своего жеребца! — со всей решительностью подошла Зекора к двери бутика.

…

Выходной день, воскресенье, позади целая неделя упорного труда. Сегодня плотницкая мастерская не работала, однако у одного из верстаков работа не прекращалась. Уже пошел второй месяц, как у мастера Джека появился молодой и как оказалось очень даже перспективный ученик Стилет. Несмотря на свою травму, бывший единорог буквально на лету освоил стамеску, долото и рубанок. А его увлечённости могли позавидовать даже маститые мастера. Каждую свободную минутку уже несколько недель Стилет посвящал работе над своим личным проектом, которому ещё только предстоит раскрыться.

Тут позади, в широких, настежь раскрытых дверях, раздалось несколько приглушенных шагов.

— Мы сегодня закрыты, приходите завтра, — не оборачиваясь, проговорил Стилет и продолжил сосредоточенно работать, сдувая последние пылинки и осматривая результат своей месячной работы.

— Здравствуй… Стилет! — отозвался крайне знакомый голос, явно принадлежащий кобылке.

— Лиана!? — резко обернувшись, недоуменно воскликнул жеребец.

— Привет! — с непринуждённостью, которой позавидовала бы сама принцесса, поздоровалась зелёная единорожка. Шикарная и дорогая причёска, украшенная самоцветами и золотой тиарой, дополнялась восхитительным колье и накопытниками.

— Привет? — переспросил Стилет.

— Да, знаешь я многое обдумала и решила. Простить тебя! — объявила Лиана прохаживаясь по мастерской.

— Простить меня!?

— Разумеется! Я прощаю тебе твой эгоизм и слабость. Более того, я хочу чтобы мы вновь стали парой, как раньше, только теперь всё будет по-другому. Никакой привязанности, ты сопровождаешь меня на светских приемах обязательно в мундире и не мешаешь строить отношения с аристократами, а я ежемесячно обязуюсь выдавать тебе тысячу битов, на расходы и две с половиной тысячи на содержание. Можешь заливать всем про своё тяжёлое ранение, но не переусердствуй. Жить мы теперь будем не в той халупе на окраине, а в шикарном особняке в центре. Передвигаться по городу только на экипаже. Всё это обговорено в контракте, — единорожка переместила к носу Стилета пергамент с несколькими печатями. — Ну, что скажешь? Хотя что тут говорить!? Можешь меня не благодарить!

Стилет слушал свою бывшую и не понимал, как так сильно можно было измениться всего за три месяца. Из тихой и скромной кобылки, Лиана превратилась в настоящую светскую хищницу. Её натуру, ту, которую он в своё время полюбил, беспощадно пожрала светская львица, и теперь ей нужен модный аксессуар в виде искалеченного жеребца. Оставалось неясно только…

— А как же твой муж — капитан королевской стражи?

— Капитан, оказался казнокрадом и был арестован, сейчас он дожидается суда, а я всего лишь бедная и несчастная кобылка, обманутая этим прохвостом и проходимцем. Однако успевшая переоформить на себя часть имущества.

— Ты всегда была предприимчива, но меня с детства учили, что от чужого добра не бывает добра. Так что не могу я вернуться к тебе. Ведь раньше мы жили хоть не шибко богато, но честно, а теперь мне каждый день страшно будет, что ты вновь меня бросишь.

— Для этого мы заключим контракт, где распишем наши взаимные права и обязанности,а так же порядок расторжения.

— Как у тебя всё просто, — почесав «обломок», заключил Стилет, — а почему я?

— Всё просто, ты оказался лучше этого подлеца Флеша. Поэтому я прошу тебя вернуться.

— Так, может быть, это Флеш оказался хуже, а не я — лучше. А если ты встретишь того, кто будет действительно лучше, тогда что? Снова меня выбросишь?

— Посмотри на себя, — неуважительно обратилась Лиана к бывшему мужу, сверля его глазами, — нищий, калека, кому ты такой вообще нужен! Ты должен тут прыгать до потолка, что я тебе сейчас предлагаю сытую и беззаботную жизнь, взамен этой помойки.

— Уходи! — спокойно ответил Стилет, демонстративно возвращаясь к делам.

— Что? — явно не ждавшая такого ответа переспросила Лиана.

— Пошла! Вон! — более громко, но так же сдержанно повторил жеребец.

— А вот возьму и не уйду! — выкрикнула Лиана, топнув копытом.

Неожиданно в мастерской вошла ещё одна особа, от виду которой Стилет, потрясенно сел на круп, а Лиана удивлённо раскрыла глаза во всю ширь. А удивляться было чему! Дефилируя на уровне самых профессиональных фотомоделей Кантерлота и Мэйнхеттена, в мастерскую вошла зебра в черно-белом вечернем платье. Плотная ткань, которого мягко облегала и подчеркивала упругие бёдра, необычный монохромный хвостик и прямую спину. Оба передние чёрные копыта были изысканно украшены несколькими рядами золотых браслетов, а на шее по-прежнему были надеты несколько крупных браслетов, каждый из которых теперь представлял из себя настоящее произведение искусства. Инкрустированные по всей площади бриллиантами крупными в середине и мелкими ближе к краю, на солнце создавали эффект какого-то магического присутствия, будто сама принцесса Селестия снизошла до них. Экзотический чёрно-белый ирокез превратился в прекрасную светскую причёску, собранная на затылке в аккуратный ровный пучок грива, подчеркивала прямые и острые участки мордочки. Делая её обладательницу настоящей неписанной красавицей, появись которая на Грандиозном балле гала-концерте, безусловно, собрала бы на себя всё внимание тамошних жеребцов. Но венец всего этого сверкающего великолепия сосредоточился в лучезарных небесно-голубых глазах, устремленных на неприглядного серого жеребца. И зебра шла уверенно к «своей цели», хотя с такими данными она могла бы заполучить любого жеребца. Можно с уверенностью сказать, что она слышала разговор и для себя уже приняла решение.

— Зе-кора, — не успел выйти из состояния шока Стилет, как был остановлен.

Страстным и нежным, горячим и жгучим, мягким и настойчивым поцелуем Зекора окончательно вырвала Стилета из пут одиночества и непонимания, с заявкой никогда больше не отпускать. Всё это время чёрное копыто зеброчки нежно ходило по затылку, гладя серую гриву жеребца и массируя покрасневшие от смущения уши, сильнее прижимая того к себе. Жеребец напрягся сначала, как гитарная струна, но после «Дискорда», случившегося в его голове, постепенно стал успокаиваться. Стилет забыл обо всём, кроме монохромной богини, её горячих и бархатных губах, прикосновении сильных, но мягких и приятных копыт, в объятиях которых он бы согласился провести всю оставшуюся жизнь. Не удивительно, что Стилет и не заметил, как влился в поцелуй и буквально утонул в нём.

— ЭЙ! — раздался возмущенный выкрик, порвавший блаженную тишину, — СТИЛЕТ, ЭТО ЕЩЁ ЧТО ЗА…

Но ответом Лиане стало облачко зелёного порошка в морду и речитатив от красавицы-зебры:

«Идти тебе пора. Пока!

Не возвращайся никогда!

Ты больше боль не принесёшь,

А за измену наказанье понесёшь!»

Лиана закашлялась и, обратившись в пыль, понеслась по направлению ветра к Кантерлоту.

— Я… Зекора, — жеребец продолжал в нерешительности подбирать слова, — тебе подарок приготовил.

Стилет, не отпуская копытом зеброчку, отошел назад и сдёрнул скатерть, под которой скрывался резной круглый стол, очень похожий на тот, что он сломал. Единственное отличие — это вырезанный в столешнице пейзаж изображающий восход солнца в саване, но настолько натуральный, что, казалось, будто вот-вот оживёт. По горящим голубым глазам Зекоры, можно было понять, какие сильные чувства тоски по Родине её захлестнули.

— Всё это время я… хотел тебе, сказать, — жеребец ещё раз оглядел свою спасительницу и нервно сглотнул ком, — в общем… когда я служил стражником, то был убеждён, что любовь может быть только к Родине, но потом, когда остался наедине со всем миром, то «потерялся» и оказался один в тёмном лесу. И тут появилась ты, Зекора, и вывела меня на свет, с тобой у меня снова появилась вера в жизнь, цель, желание. — неожиданно жеребец прервался и заговорил по иному:

«Позволь признаться мне,

Устал я быть один,

Устал я слушать но не слышать,

Сердец любовный стук.

Возможно, поздно я увидел

Прекрасный образ твой,

Но, испытав не мало мук

К тебе прирос душой,

Позволь скажу,

Возможно не поймет иной,

Но без тебя я не могу.

Любовь всему виной!» — Стилет закончил говорить и в мастерской вновь повисла тишина.

— Я рифму теперь

Вряд ли подберу,

Чтоб рассказать,

Как сильно

Я тебя люблю! — ответила Зекора, и влюблённые заключили друг друга в крепкие объятия.

…

Самые прекрасные цветы раскрываются ночью, и тому, кто хоть раз узрит их естественную красоту, остальной свет станет не мил. Так пусть расцветают тысячи цветов в каждом одиноком сердце и пусть таких одиноких сердец становится меньше.