Сказки небесного домика

Грозовой пегас

Над городком бушует сильная гроза, и в небесном домике наступает время страшных историй, таинственных пегасьих легенд и давно заждавшихся признаний.

Не очень-то весело летним вечером сидеть дома с тугой повязкой на крыле. Совершенно невыносимо для молодого пегаса, которому, как воздух, нужны полёты, головокружительные кувырки в небе и новые яркие впечатления. Стоит только слегка растянуть мышцу во время лихой гонки с Рэйнбоу Дэш («эй, салага, айда со мной от Клаудсдейла до городской ратуши! На время! Я буду там через десять секунд ровно!»), как медсестра Редхарт тут же бинтует тебя от пера до пера и отправляет домой, да на самой малой скорости и вдобавок со строгим наказом избегать любых чрезмерных нагрузок в течение целого дня. А легко ли валяться в постели, когда твои товарищи по погодному патрулю в это время гоняют по небу облака, оттачивают мастерство высшего пилотажа или просто веселятся вовсю на «Поразительно Потрясных Пинки-Паевских Пегасьих Посиделках» в Сахарном уголке? Просто невозможно!

Подобные мысли не раз приходили в голову молодому белому пегасу Острокрылу, уютно устроившемуся на своей мягкой кровати из лучших весенних тучек, собранных ясным днём в апреле. Одиночество «больного» скрашивали лишь взятые на дом толстые пачки метеорологических таблиц и погодных отчётов; к счастью, служба в патруле предусматривала и бумажную работу, так что возможность помочь товарищам у него всё же оставалась. Осторожно держа в зубах карандаш, пегас усердно заполнял поля расписания погоды, ухитряясь при этом бормотать себе под нос:

— Так, так…тринадцатое, среда – ясно, ветер северо-восточный, со скоростью…Хм…четырнадцатое, четверг – ясно, температура воздуха…Пятнадцатое...Ладно, перерыв!

Тряхнув своей гривой красивого тёмно-каштанового цвета, коротко подстриженной по сталлионградской моде, пегас отбросил в сторону бумаги и развалился на пушистых белоснежных облаках. Взглянув на забинтованное крыло, он язвительно сообщил висевшим на стенах фотографиям и вымпелам:

— Меняю своё имя, Острокрыл тут не годится. Я нынче Бинтокрыл. Летаю только от кухни до кровати и обратно, да и то с трудом. Самый ленивый погодный патрульный месяца, это уж точно! Проклятая мышца, а ведь я почти выиграл гонку…Впрочем, не мешало бы перекусить.

С другой стороны, думалось юному пегасу, готовившему себе небольшое чаепитие на тесной кухоньке из прочных осенних облаков, денёк отдыха по болезни – это совсем неплохо. Можно выспаться вволю, почитать любимые с жеребячества «Сказки крылатого народа» (спасибо Твайлайт за роскошное полное издание) прямо в кровати, никуда не спеша переделать все домашнее дела. А визиты друзей и знакомых из Понивилля и Клаудсдейла, чтобы поддержать «больного»! С самого утра в гости нагрянула Пинки Пай на странной механической штуковине, которая — можете себе такое представить? – летела безо всяких крыльев. Прежде чем ошарашенный Острокрыл успел разглядеть этот неведомый агрегат, весёлая розовая поняша забросала пегаса серпантином и конфетти, пожелала скорейшего выздоровления, преподнесла целую коробку свежевыпеченных маффинов, вручила сверкающий золотом пригласительный билет на «Волнующую Великолепную Воздушную Выздоровительную Вечеринку» в его честь и разрисовала всю повязку улыбающимися рожицами. Затем в небесный домик явилась шустрая серая почтальонша Дерпи Хувз с полной сумкой ободряющих писем и с открыткой «Выздоравливай!», нарисованной её дочерью Динки специально для Острокрыла. Потом прилетали пегасы из воздушного патруля, ещё несколько знакомых из Клаудсдейла и напоследок…Напоследок «больной» обнаружил на подоконнике красивый, хотя и довольно растрёпанный букет из утренних солнечных лучей, перевязанный радужной лентой. Рэйнбоу Дэш. Кто же, кроме неё, сумел бы на невероятной, ошеломительной скорости, когда крылья чуть ли не гнутся от страшного напряжения, вот так взять и поймать лучи для подарка?

Рэйнбоу Дэш. Рэйнбоу Дэш. Снова и снова повторял это имя Острокрыл, смакуя его, словно вкусную разноцветную карамельку. Радужная пегаска. Лучшая летунья Клаудсдейла. Элемент верности. И, по совместительству, та самая кобылка, в которую он, едва прибыв из Сталлионграда в Понивилль, ухитрился влюбиться. Рэйнбоу Дэш. Радуга среди ясного неба. Молодой пегас давно хотел признаться ей в своих чувствах, но в случае с Дэши это было не так-то просто. Казалось, что всё, абсолютно всё время лихой летуньи было расписано по секундам: работа в погодном патруле, тренировки, участие в шоу высшего пилотажа, периодически помощь Дерпи с доставкой почты, помощь Флаттершай с птичьими стаями, помощь ещё Селестия-знает-кому, невероятные приключения с её героическими подругами из «Великолепной шестёрки», а в перерывах – сон на крышах, облаках и карнизах. Так что, когда несчастный Острокрыл каким-то немыслимым чудом ухитрялся застать Рэйнбоу Дэш в одиночестве, чтобы сказать ей о своей любви, пегаска обычно либо крепко спала, либо сразу же подбивала его на очередную воздушную гонку. Однако надежды юный сталлионградец всё же не терял и прекращать своих попыток не собирался. Может, ему всё-таки удастся отыскать своё радужное счастье?

Оторвавшись от таких приятных мыслей, из-за которых с кухни совсем незаметно исчезли три румяных маффина подряд, пегас вернулся в спальню и, подмигнув фотографии улыбавшейся Дэши на стене, снова зарылся в отчёты и расписания. Зашуршали страницы, заскрипел карандаш, вновь поползли по аккуратно размеченным графам вереницы цифр и условных знаков. Уровень влажности, направление ветра, объём осадков – всё следовало тщательно высчитать и сохранить на будущее для организации работы погодного патруля.

— Так, так, так…ночь с четырнадцатого на пятнадцатое, внеурочная сильная гроза и ливень для предотвращения возможности засухи, три красных круга. Крылья и копыта! – присвистнул молодой патрульный, заметив в расписании яркий, как след свежей крови, тревожный значок. Три красных круга – запрет на любые полёты, кроме вызванных чрезвычайными обстоятельствами; веское предупреждение об опасности в небе; ясный приказ всем пегасам сидеть дома и дожидаться перемены погоды. Три красных круга – складывай крылья и собирайся вместе с друзьями у очага жарить зефир на прутиках и травить байки о великих летунах былого или невероятных случаях на высоте.

«Должно быть, это действительно серьёзная гроза. И она будет нынче ночью, счастье ещё, что домик мы ладили на совесть, и облака попались хорошие. Ох, пошатает меня в эту ночку, всё вверх дном перевернёт. Зато лишнюю пыль из стен повыбьет», — думал пегас, заканчивая свою работу и бережно складывая испещрённые пометками страницы в прочную папку с эмблемой погодного патруля на обложке. А после доброго дела и отдохнуть не стыдно! Взгляд Острокрыла пополз вдоль корешков книг на полках – что бы такое почитать вечерком? Может быть, «Воздушные битвы прошлого»? Или лучше «Дэринг Ду и королевство хрустальной подковы»? А может, «Стих и песни облаков»? Нееет, сталлионградцы умеют быть верными, и Острокрыл потянул с полки нежно любимые «Сказки крылатого народа» — сборник легенд, мифов и сказаний всех тех, кто умеет подниматься в небо: и пегасов, и грифонов, и даже драконов! Каждая история в этой толстой книге была пронизана духом полёта, небывалым ощущением лёгкости и свободы, которое испытывает лишь тот, у кого за плечами пара мощных крыльев, несущих его по ветру. Были в фолианте и весёлые приключения, и кровопролитные битвы, и тяжёлые испытания, выпадающие на долю летунов; каждый раз, листая «Сказки», пегас находил именно те строки, что соответствовали его настроению лучше всего. Вот и теперь книга словно сама собой открылась на страницах, посвящённых одному древнему, но живому по сей день жутковатому пегасьему преданию. Искусный писарь постарался на совесть, нарисовав буквы заглавия в виде серых туч и голубоватых молний. Острокрыл уже не в первый раз читал эту легенду, но вновь почувствовал лёгкую дрожь, когда мысленно произнёс её название. «Грозовой пегас».

«…Храбрее всех, кто когда-либо взмывал в вышину, был Юный Гром, любимый сын командора Урагана, храбрее и искуснее в полёте. Лёгкостью белых крыл он превосходил ветер, копыта его касались самых дальних облаков, а грива его сверкала вместе с солнечными лучами. Не было равных ему ни среди грифонов, ни среди летучих ящеров. Он парил там, куда не осмеливались взмывать даже седокрылые, умудрённые годами старейшины, и раз за разом стремился отыскать для себя достойное дерзание, мечтая взлететь ещё выше, ещё быстрее, ещё отважнее. И вот однажды…».

Динь-динь-динь! Растянувшийся на кровати пегас уронил книгу на одеяло, услышав, как на крыльце его дома поёт-заливается колокольчик из прозрачной утренней росы и звонкого первого льда. Зачарованный магией единорожки Твайлайт Спаркл – а чтоб не таял! – бубенчик пел весело и чисто, торопя хозяина в переднюю. «Эй, эй, скорей, гость у дверей!» — не умолкал чудесный колокольчик. Пегас проскакал по заменявшим ковры лиловым кучевым облакам и распахнул дверь из плотной молочно-белой кисеи октябрьского тумана. На пороге стояла Она. Кобылка. Его. Мечты. Острокрыл стукнул себя копытом, чтобы убедиться, что это не сон, запер и вновь отворил дверь. Радужная пегаска никуда не делась.

— Эээ…привет, Рэйнбоу Дэш!

— Может, ты всё-таки впустишь меня? – раздражённо хлопнула крыльями лучшая летунья Клаудсдейла.

— Да, да, конечно, проходи! Чаю? У меня есть свежие маффины. И…спасибо за тот букет.

— С ног валюсь от усталости, – пробормотала пегаска, входя в прихожую и складывая свои сильные крылья за спиной. – До дома, чувствую, не долечу, отключусь где-нибудь по дороге и врежусь в тучу. Найдётся лишнее облако для товарища по погодному патрулю? А у тебя неплохо, не так круто, как у меня, но тоже ничего! Рада, что букет понравился. Так как, пустишь усталого летуна поспать? Будет потом о чём рассказывать внукам: «У меня гостила сама капитан Вондерболтов Рэйнбоу Дэш Великолепная». Такое счастье выпадает не каждый день!

— О, Дэши, ты неисправима! – рассмеялся Острокрыл. От скромности радужная пегаска точно никогда не умрёт. — Конечно же, облако найдётся, шагай за мной, вот сюда по коридору и направо.

В просьбе Рэйнбоу Дэш пустить её на ночлег не было ничего двусмысленного; Острокрыл сам прекрасно знал, как порой выматывают обязанности пегасов. Когда все мышцы болят и ноют, а крылья буквально отваливаются от спины после целого дня полётов, ты готов спать где угодно, лишь бы только под крышей. Товарищи по патрулю частенько отдыхали после смен в домах друг у друга, наглядно воплощая в жизнь древний пегасий девиз: «У друзей всё общее». Правда, когда Дерпи случайно опустошила холодильник Острокрыла пару недель назад…впрочем, это совсем другая история. Сталлионградец привёл радужную летунью в комнату для гостей, из окон которой открывался прекрасный вид на расстилавшийся внизу Понивилль, и попышнее взбил пушистые белые облачка для спанья.

— Прошу!

Торжествующе воскликнув «Йихааа!», пегаска взлетела под самый потолок, ловко перекувыркнулась в воздухе и нырнула в груду облаков. Хорошенько укутавшись, Дэши устало улыбнулась Острокрылу.

— Спасибо, то, что нужно!

Пегас не смог сдержать улыбки при виде того, как летунья возится в белых тучках, словно маленький жеребёнок, забравшийся в пенную ванну.

— У тебя же сегодня был вроде как выходной. Неужели ты опять сгоняла аж до самого Кэнтерлота, чтобы посмотреть тренировки Вондерболтов?

 — Какое там, – буркнула пегаска, высунув нос из-под одеяла. — Я, конечно, круче всех, но сегодня даже меня совсем замотали. Это называется выходной патрульной! С утра ко мне примчалась Флатти, вся в слезах: «Эйнджел пропал!», и мы битых полдня барражировали над Вечнодиким лесом. А этот паршивец, оказывается, налопался варенья и преспокойненько дрых прямо в буфете! Клянусь гривой, если бы не Флатти, у меня бы сегодня появилась шикарная кроличья шапка.

Острокрыл усмехнулся. Действительно, маленький пушистый диктатор порой уж слишком изводил милую жёлтую пегасочку и остальных пони своими проделками, так что желание Дэши пополнить свой гардероб обновкой было вполне объяснимым.

— Потом надо было помочь Дерпи с их завалом на почте, разнести приглашения на вечеринку у Пинки, украсить бутик Рарити флажками и зажечь в «Сахарном уголке». Кто, как не я, научит этих салаг пегасьим пляскам? Ну вот и устала…немного…Хорошо, что твой дом оказался по дороге…Ммм…

С каждым словом голос Дэши становился всё тише и тише, пока наконец не превратился в едва слышное сонное сопение. Обняв подушку-облачко, лучшая летунья Клаудсдейла, будущая краса и гордость Вондерболтов, спала так же крепко и беспечно, как новорожденный жеребёнок. Растрёпанная радужная чёлка спадала на глаза, крылья тихонько подрагивали, нос уткнулся в пушистую тучку. Было просто невозможно узнать в этом свернувшемся голубом клубочке то лихое и бесшабашное воплощение крутости, что носилось по небесам, сметая всё на своём пути. Острокрыл вновь подумал о том, что, может быть, только во сне, когда не надо беспокоиться о чужом мнении или следовать правилам и условностям мира, пони показывают своё истинное лицо. Глядя на спящую гостью, пегас всерьёз подозревал, что, кроме Рэйнбоу Дэш Крутой, Рэйнбоу Дэш Потрясной, Рэйнбоу Дэш Лучшей летуньи, на свете есть маленькая, хрупкая и нежная Дэши, которой порой так нужны защита и помощь. Острокрылу захотелось погладить её радужную гриву, тихонько поцеловать в щёку…Нет, нет, нет! Плох тот патрульный, что нарушает закон гостеприимства и пользуется слабостью товарища. Пегас вздохнул и, бережно укутав спящую мягким, как тополиный пух, облаком, вышел из комнаты:

— Спокойной ночи, Дэши.

Сквозь прорехи в заполонивших небо угрюмых свинцовых тучах пробивались последние лучи заката, окрашивая в алые тона страницы лежавшей перед Острокрылом книги сказок.

«Не было в мире грозы страшнее той, что бушевала над страной пегасов в канун середины лета. Чёрные облака закрыли солнце, и всем живущим казалось, что дневной свет не вернётся никогда. Безжалостный ветер срывал кровли с жилищ и валил деревья в лесах, а его жуткий вой вселял страх даже в сердца отважных. От раскатов грома дрожали каменные кости скал, словно весь мир был готов расколоться на куски. Но страшнее всего были молнии! Точно исполинские клинки – голубые, белые и жёлтые – они рушились с небес и вонзались в трепетавшую землю. Они извивались на страшной высоте, будто невероятные летучие змеи. Они освещали долины жутким призрачным светом, как колдовские огни, ослепляя тех, кто осмеливался взглянуть на них. Храбрый предводитель пегасов, командор Ураган, увёл свой народ из облачного города в пещеры, что в сердце гор, дабы переждать ужасную грозу в каменном укрытии. Старейшина говорил, что никто из крылатых не осмелится взлететь в небо в часы этого небывалого бедствия. Но сын его, Юный Гром, решил совершить невозможное. Желая бросить вызов ненастью, он устремился ввысь, навстречу молниям и ветру. Гордость и отвага влекли пегаса туда, где рождались электрические разряды и ледяные капли дождя, и вскоре перед глазами храброго было то, чего не видел никто и никогда. Сердце грозы».

Голова Острокрыла клонилась всё ниже и ниже, строчки путались и расплывались в глазах.

«Командор Ураган, узнав о поступке сына, был безутешен. Дюжину смельчаков послал он в погоню, чтобы вернуть его, но все они были вынуждены вернуться на землю, столь ужасна была гроза, бушевавшая на высоте. И сын Урагана, радость всего племени, в пору этого ненастья исчез навсегда. Юный Гром влетел прямо в Сердце грозы, и пони, каким он был прежде, умер в холодном блеске молний, рассекавших небо. Из непроглядных угольно-чёрных туч вырвался тот, кого впервые увидевшие его в страхе и трепете нарекли Грозовым пегасом».

— Всю ночь просидел над книгой, поняшка-трудяжка? – разбудил Острокрыла знакомый слегка насмешливый хрипловатый голос. – Ты прямо как моя подруга Твай, берегись, чтобы рог не вырос. Смотри, какой рассвет ты чуть было не проспал, засоня!

Радужная летунья легко отвела в сторону закрывавшее окно перистое облачко и застыла, озарённая первыми робкими лучами восходящего солнца. От недавней грозы не осталось и следа, небо, омытое ночным дождём, было бескрайним и чистым, маня пегасов нырнуть в свою голубую глубину, словно в тёплое южное море. Свежий утренний ветер наполнял крылья новой силой и звал за собой навстречу приключениям. А вдалеке сиял, как начищенная монетка, выглянувший из-за горизонта краешек солнечного диска, и уже по одному этому весёлому блеску можно было сказать, что денёк будет что надо! Но Острокрыл не видел красоты раннего утра, всё его внимание было приковано к застывшей у окна радужной пегаске. Освещённая трепетным золотистым светом, расправившая лёгкие стремительные крылья, с мечтательной и отрешённой улыбкой на устах, Рэйнбоу Дэш напоминала сказочную богиню полёта, саму свободу, ожившую мечту, и сталлионградец, глядя на неё, не мог поверить, что эта кобылка служит вместе с ним в погодном патруле. О нет! Такая пегаска только что спустилась с неба по солнечному лучу, она пришла пожелать всему миру счастливого лета и, одарив всех и каждого, через мгновение умчится в вышину, в свой хрустальный дворец за облаками, куда не долететь даже Вондерболтам.

— Что может быть прекраснее рассвета?

Острокрыл почувствовал, как его переполняет тот смешанный с волнением восторг, который испытывает любой пегас, когда в самый первый раз входит в пике и несётся навстречу победе под свист ветра в ушах; момент, когда счастье играет в тебе, как шипучее вино. Самое сложное в пикировании – это преодолеть страх и шагнуть с облака в пустоту. И сталлионградец шагнул.

— Ты.

Богиня полёта удивлённо взглянула на него.

— Для меня прекрасней всего на свете ты, Рэйнбоу Дэш…Я люблю тебя.

Когда ты пикируешь в первый раз, ты на краткий миг невольно закрываешь глаза и в это самое мгновение не знаешь, куда приведёт тебя твой полёт. Пегас спрятался от решающей минуты за опущенными веками. В полной темноте, он слышал, как томительные секунды ожидания стучат у него в голове, словно крохотные молоточки. И вдруг Острокрыл почувствовал, как мягкое крыло прикасается к его щеке.

— Глупый ты пегас…Наконец-то.

Веки взлетели вверх, и сталлионградец обнаружил, что удивительные розовые, как зимний рассвет, глаза Рэйнбоу Дэш теперь совсем близко от его карих. А потом мир для Острокрыла взорвался тысячей фейерверков разом, ведь губы пегасов соприкоснулись.

— Ммм…Неплохо, но я целуюсь на двадцать процентов круче!

— Докажи!

Любовную идиллию нарушил ликующий вопль «Меткоискатели-воздухоплаватели!» из-за окна, после чего весь небесный дом сотрясся до основания от столкновения с чем-то тяжёлым.

Трррах!

Обескураженный Острокрыл, запутавшийся в туманном одеяле, глядел в потолок, не понимая, куда делись Дэши и Меткоискатели, как вместо нежного рассвета за окном оказалась непроглядная темень и почему он, только что целовавшийся с пегаской своей мечты, в одиночестве лежит на полу, свалившись с кровати.

«Так это был только сон…Если бы я знал это, я бы не проснулся за все сокровища принцессы Селестии».

Трррах!

Новый раскат грома заставил весь летающий домик вздрогнуть, и висевшие на стенах вымпелы «Сталлионградских соколов» и «Крыльев пегасов» судорожно закачались взад-вперёд. Мелькнувшая за окном причудливо изломанная молния залила всю комнату призрачным синим светом, и Острокрыл, воспользовавшись этим мгновением, торопливо собрал разбросанные по полу подушки и вновь залез в спальное облако. Предупреждение в расписании полётов не солгало: непогода действительно разгулялась на славу. Струи дождя выстукивали по облачным стенам ритмы мрачного марша, ветер свистел и завывал, тучи чернее чёрного закрывали небосвод сплошной плотной стеной, из которой время от времен вырывались к земле тонкие гибкие жгуты электрических разрядов. Лететь в подобную погоду мог решиться только сумасшедший или самоубийца, и Острокрылу внезапно подумалось, что, наверное, точно такая буря и злилась над всей Эквестрией в ту ночь, когда сын командора Урагана устремился в Сердце грозы. Удивительное дело, но теперь старинное предание казалось сталлионградцу куда более жутким и правдоподобным, чем несколько часов назад, когда в окно светило вечернее солнышко. В голову невольно лезли страшные строки легенды.

«В ту ночь пегасы увидели, как странный пони скачет по свинцовым тучам, заставляя их посылать вниз стрелы молний. Страх сковал сердца наблюдателей, ибо незнакомец казался порождением грозы, плотью от её плоти. Шипело электричество, грохотал гром, а летун лишь смеялся, довольный тем хаосом и разрушением, что он сеял на своём пути. Дождь размывал дороги, молнии валили целые леса, ветер срывал с гор огромные камни, обрушивая их на поля и селения. Хохот, дикий безумный хохот звучал над всей землёй, а пегас скакал по чёрным облакам к самому краю неба, и под его гремящими копытами, точно раздавленные змеи, корчились синие искры».

Мурашки забегали по телу свернувшегося под одеялом пегаса, когда комнату озарила очередная яркая вспышка и оглушительно рявкнул гром. «Это всего лишь легенда, всего лишь красивая и страшная сказка из моей любимой книги. Я не должен бояться. Вот Дэши, наверное, спит себе и никого не боится. Грозового пегаса нет, это просто предание. Всё, успокойся», — мысленно повторял Острокрыл, укутываясь облаком почти до самых глаз. И лишь только сталлионградец заставил свой страх начать отступление, лишь только уверил себя в том, что сын командора Урагана не явится к нему этой ночью, как молния вспыхнула перед самым окном и озарила всё вокруг. В её неверном свете юный патрульный увидел, что на пороге стоит Он. Грозовой пегас!

Окаменев от страха, Острокрыл словно заворожённый глядел на героя древней легенды, освещённого вспышками на небе, застывшего у входа в комнату неподвижно, как статуя. Сказка была правдой, каждая её строчка соответствовала истине!

«Тело его было соткано из грозовых туч, крылья заменяли свирепые шквалы, гривой и хвостом служили острые осколки молний, горевшие нестерпимо для взора. Но страшнее всего был его взгляд! В Сердце грозы электрические разряды сожгли прежние глаза Юного Грома, и теперь в его глазницах бушевал призрачный голубоватый пламень. В нём не было ни ярости, ни злобы, одно лишь отрешённое равнодушие, но тот, кто хоть раз видел этот колдовской огонь, не мог забыть его до самой смерти. Старики говорили, что если долго смотреть в глаза Грозовому пегасу, рухнешь с небес, как камень, ибо твои крылья перестанут двигаться, а сердце – биться. Бойтесь, бойтесь подниматься в воздух в грозу, опасайтесь страшного взора того, кто по собственной воле бросился в самое сердце непогоды! Глаза его – погибель».

Сталлионградец от ужаса не мог пошевелиться, не мог даже кричать, он лишь вжался в своё спальное облачко и безотрывно смотрел на Грозового пегаса. Каждая шерстинка в гриве молодого патрульного встала дыбом, сердце бешено колотилось в груди. «Не смотреть в глаза! Не смотреть ему в глаза!» — лихорадочно подумал Острокрыл, видя, как неправдоподобно медленно голова жуткого гостя поворачивается в его сторону, как поднимаются веки сына непогоды. Этот взгляд! В нём были только отражения молний…Сердце сталлионградца ухнуло куда-то вниз, и он вдруг вспомнил, что в соседней комнатке мирно и безмятежно посапывает Рэйнбоу Дэш, которая и не подозревает о нависшей над ней опасности. Значит, надо успеть за немногие оставшиеся мгновенья жизни предупредить её и, может быть, попытаться задержать врага, чтобы выиграть время для Дэши. Странное дело – едва пегас вспомнил о радужной летунье, страх перед порождением бури сменился беспокойством за возлюбленную, а лёд, сковавший всё тело, рассыпался. Острокрыл уже готовился спрыгнуть со своего ложа, чтобы дать бой, когда крылатый ужас былого открыл рот и вместо подобавшего моменту жуткого проклятья или мрачного пророчества произнёс банальное «бу».

— О Дэши, это ты?

— Нет, это перекрасившаяся Флаттершай, которой захотелось полетать в три часа ночи, – язвительно сообщила пегаска, входя в комнату. Прочитанная вечером сказка, мрачная ночь да своевременная вспышка молнии, на мгновение сделавшая гриву и глаза Рэйнбоу Дэш похожими на таинственный голубой огонь, — всего этого хватило, чтобы воображение Острокрыла нарисовало образ жуткого Грозового пегаса. Сталлионградец почувствовал, как его щёки заливает краска стыда. Так опозориться перед любимой кобылкой! Счастье ещё, что она не увидела его вставшей дыбом гривы и постыдной дрожи в крыльях.

— Привет, Дэши! Тебя тоже разбудил этот гром?

— Ага. Здорово тряхануло. Можно…можно мне, – пегасу почудилось, или в голосе отважной летуньи Клаудсдейла, победительницы драконов и мастера головокружительных воздушных трюков звучали смущение и страх? – немножко посидеть тут, у тебя? В той комнате уж слишком гремит, толком не поспишь.

Неужели даже бесстрашная радужная пегаска может чего-то бояться? Во время совместной службы в погодном патруле Острокрыл никогда не видел, чтобы та испытывала страх перед опасностью – наоборот, Рэйнбоу Дэш всегда бросалась ей навстречу очертя голову, готовая разбить любую преграду в пух и прах. И чаще всего у патрульной это получалось. Поэтому для сталлионградца испуганная Дэши была совершенно в новинку. Но пегас не стал слишком задумываться над этим, поскольку момент был явно неподходящим.

— У меня есть идея получше, – летун ловко выскользнул из спального облака и встал рядом с радужной спортсменкой. – Я целый день торчал дома из-за того растяжения и успел хорошенько выспаться, а тебя гоняли без отдыха. Не очень-то мне сейчас хочется спать, так что давай-ка устраивайся вот здесь, а я просто посижу где-нибудь, – пегас гостеприимно махнул здоровым крылом в сторону опустевшей лежанки. Как ни странно, Дэши не стала спорить и сразу же тихонько залезла в тучку, явно забыв о своей привычке влетать в постель с помощью невероятных воздушных манёвров. – Вот и славно! Постарайся заснуть, а я пока засвечу огонёк и почитаю.

Рэйнбоу Дэш мягко удержала его крылом.

— В этом облаке хватит места для двоих. Элемент верности не станет отбирать койку у товарища по патрулю. Забирайся!

— Спасибо, Дэши, но я лучше…

— Забирайся, а то стукну! – с притворной серьёзностью подняла копыто Дэш, и пегас, усмехнувшись, тоже улёгся на облако. Несмотря на темень и разыгравшуюся за окном непогоду, Острокрыл почувствовал, как мир для него расцвёл новыми красками. Любимая кобылка была совсем рядом с ним, и пусть всё шло далеко не так ладно, как в недавнем сне, сталлионградец был доволен. Действуя незабинтованным крылом, он согнал в сторону радужной чемпионки самую мягкую часть туманного одеяла и заботливо укрыл свою гостью. Та в ответ тихонько шепнула:

— Спасибо, дружище.

В комнате небесного дома воцарилось тишина, нарушаемая лишь раскатами грома и стуком капель по облачной крыше. Рэйнбоу Дэш то ли уснула, то ли просто лежала с закрытыми глазами, а Острокрыл, вспоминая недавние события, молча усмехался себе под нос. Это ж надо – принять очаровательную кобылку за несуществующего Грозового пегаса! Наверное, сейчас в него не верят даже малые жеребята, да и немудрено, кто поверит в старинную легенду в эпоху пара и прирученного электричества? Но в такую грозу, когда даже бесстрашной Дэши не по себе, некоторые легенды почему-то кажутся слишком похожими на правду...

За окном вновь громыхнуло, мелькнувший вдалеке разряд молнии отразился в глазах Острокрыла, и тот едва слышно пробормотал.

— Верите или нет, но в эту ночь Грозовой пегас точно скачет по тучам.

— Грозовой пегас? – услышал сталлионградец тревожный хриплый шёпот Рэйнбоу Дэш, которая неожиданно забыла свой полусон и теперь во все глаза глядела на товарища по патрулю. Острокрылу почему-то стало не по себе: в разгар бушующей грозы, озарённая блеском молний, вновь заставивших её гриву гореть причудливым голубым огнём, закутанная в полоску тумана летунья напоминала таинственную волшебницу непогоды или заколдованную пегасью принцессу, чей облачный замок обречён вечно носиться по небу.

— Ну да. Старинная история и шикарная страшилка, но я хочу приберечь её для настоящей пижамной вечеринки, Дэши. Уж тогда-то я блесну! Даже у Пинки Пай от страха распрямятся кудряшки. Легенда о Грррозовом пегасе! – с забавной важностью и торжественностью, точно зазывала на ярмарке или бродячий бард, потчующий какой-то очередной небылицей доверчивых поселян-земнопони, произнёс эти слова патрульный, надеясь хоть немного рассмешить свою гостью и увидеть на её мордочке привычную беззаботную улыбку.

— Не легенда. Я видела его, – просто сказала Рэйнбоу Дэш, и её дивные глаза затуманились, словно летунья вспоминала о чём-то, произошедшем очень и очень давно.

— Что-что? – удивлённо переспросил Острокрыл, до глубины души поражённый словами патрульной, обычно смеявшейся над суевериями и всякой «магией-шмагией».

— Я видела его. Много лет назад. Это была примерно такая же гроза, как сейчас. Я… — пегаска отрешённо покачивала головой, и её голос был спокойным и ровным, словно она ясным днём перечисляла правила полёта на уроке в клаудсдейльской школе, а не мрачной грозовой ночью рассказывала историю о встрече с таинственным и устрашающим созданием. Слова падали легко и плавно, в такт барабанившим по крыше дождевым каплям; далекие раскаты грома, треск молний и вой ветра словно дополняли повествование; неторопливый размеренный рассказ летуньи уносил Острокрыла за собой, точно могучая полноводная река.

— Я тогда была совсем малявкой, как та мелкая Скуталу из Понивилля. Только-только получила тиару лучшего летуна в школе и считала, что правила существуют не для меня. Однажды ночью должна была разыграться сильная гроза, с молниями, ураганным ветром и всем таким прочим, что мешает нормальным пегасам летать. Понятное дело, нас собрали в главном зале школы и зачитали предупреждение: три красных круга, сидите, мальцы, в Клаудсдейле и не кажите и носа наружу. Ну и конечно, нашлась пегаска, которая решила, что только дурак будет торчать в спальне в ночь, когда можно ещё раз доказать свою крутость. Той пегаской была я. Дождаться, пока все заснут; подушка и пара свёрнутых лётных курток под одеяло – и готово отличное чучело; проскользнуть мимо учителей – пара пустяков! И вот я в небе, целиком и полностью принадлежащем Рэйнбоу Дэш Великолепной, лечу полным ходом навстречу грозе. Какое это было зрелище! Спешишь по пустому небосводу прямиком на огромного чёрного дракона, который плюётся синим огнём и накрывает землю внизу своей тенью. И в целом мире нет никого, кроме тебя и наползающего чудовища, все попрятались и сидят по домам. Помню, я даже вопила от восторга и всё прибавляла скорость, хотела поскорее нырнуть в ту темень, посмотреть, что там такое у грозы внутри. Страха не было, один только восторг, чистый и беспредельный, да ещё адреналин. Я чувствовала, как воздух заряжен электричеством, и, по-моему, меня оно тоже зарядило. Каждая жилочка пела, каждая, крылья аж звенели от избытка энергии, и я в тот момент могла бы сгонять до Луны и обратно за десять секунд ровно. Гроза надвигалась на меня, а я надвигалась на грозу. А потом этот чёрный дракон проглотил меня! Темнота, шквалистый ветер, ливень, гром и молнии свалились на меня сразу и окружили со всех сторон. Всё это было совершенно потрясно! После скучных уроков, душных классов, однообразных тренировочных полётов в заранее подготовленном ясном небе оказаться в настоящей дикой стихии, где нужно действовать и головой, и крыльями – что может быть лучше? Наверное, так себя чувствовал самый первый пегас, вырвавшийся с земли в небо. Свобода, полёт, борьба. Просто невероятно…Дул штормовой ветер, а я кувыркалась на его волнах, как это делают в море дельфины из книжки Флаттершай. Темень и чёрные облака были повсюду, я потеряла чувство направления, даже не знала, где земля, а где небо. Да мне было всё равно тогда…Дождь приятно освежал после духоты школы, я ловила крупные капли на язык. Заряженные электричеством, прозрачные, как слеза, вкуснее содовой с сарсапарелью! А молнии, столько цветов и оттенков, половины из них даже не было в наших учебниках! Голубые, как море, серые, как сталь, синие, зелёные, розоватые, красные, золотистые, просто жёлтые. Извивались и шипели вокруг меня, словно змеи в балагане у фокусника, а я хохотала и пыталась поймать хоть одну, вот глупая. До сих пор не понимаю, как меня не шибануло. На чёлке и на кончиках крыльев зажглись странные дрожащие огоньки, словно туда уселся целый рой светляков. Один из них даже затеял танцевать у меня на носу. Да, они сверкали и переливались почище жемчуга, и я летела по небу при полном параде. Этаких драгоценностей не увидишь даже в бутике у Рарити, а на мне их тогда было с избытком. Гром гремел точь-в-точь как шутихи во время праздничного фейерверка, трещал, грохотал на разные голоса. И тут я догадалась, почему нам не разрешают летать в грозу: просто взрослые хотят загрести всё веселье себе, а жеребятам не дают даже узнать о такой потехе, как полёт в непогоду! Я ещё долго носилась среди туч и молний, танцевала под дождём, удирала от парящих огоньков — короче говоря, отрывалась вовсю. Только вот потом…потом я поняла, что это всё далеко не так весело, как казалось вначале. От воды мои крылья отяжелели и больше не могли выделывать таких головокружительных трюков, как раньше. Этого-то буря и дожидалась. Ветер тут же подхватил меня, словно клочок бумаги, и потащил за собой, а мне уже не хватало силы, чтобы вырваться. Щепка в водовороте — вот как это было. Он мотал меня вверх и вниз, вправо и влево, колотил об облака, швырял, отпускал и вновь подбрасывал. Страшная, бесконечная карусель: голова идёт кругом, в глазах сплошная темень, дождь и молнии, а уши разрывает насмешливый вой ветра. Вверх и вниз, вверх и вниз, – по телу Рэйнбоу Дэш пробежала дрожь, словно пегаска вновь очутилась в лапах непогоды, игравшей с ней, как хищник со своей жертвой. – Сколько это длилось: час, год, век? Я утратила счёт времени из-за этих бесконечных скачков и прыжков. Я не представляла, где я и куда мог унести меня шквал. Даже если бы я вырвалась, я бы просто не знала, куда лететь. Спуститься, переждать на земле? Повсюду были только чёрные тучи, над головой и под копытами, верха и низа больше не существовало. Земля пропала…И молнии, бесконечные молнии. Эти змейки оказались совсем не такими безобидными: они свистели у самого носа, тянулись к крыльям, мелькали так близко, что обжигали перья, пытались ослепить своими вспышками, били снова и снова. Они нарочно целились в меня, они хотели меня убить, я это чувствовала. Они были живыми и очень злыми, и у них появилась замечательная живая игрушка, которую можно было мучить и терзать. Мои глаза разболелись от их огней, слёзы смешивались с дождём. Гром грохотал так сильно, что при каждом ударе я думала, что небо расколется на куски, как стекло, и рухнет на землю вместе со мной. Ледяные капли воды колотили по телу, по крыльям, мышцы совсем онемели от усталости и холода. Я почти хотела, чтобы одна из молний попала в меня или чтобы ветер бросил меня на скалы, ведь больше не было сил терпеть такие пытки. А буря всё тащила меня по небу – сквозь наэлектризованные тучи, мимо непонятных блуждающих огней, дальше и дальше. И тут я приметила одно очень странное облако: иссиня-чёрное, оно было вроде как темнее и плотнее остальных и никуда не двигалось, несмотря на ветер. Меня несло прямо к нему, и я надеялась зацепиться за него и удержаться. Оно было всё ближе и ближе: в тридцати хвостах, в пятнадцати, в десяти. Я собрала последние силы, рванулась навстречу и тут…в облаке открылись глаза! Огромные, словно окна дома, они горели жутким голубым огнём, который окружил меня со всех сторон, и в небе стало светло, как днём. Я чувствовала себя крохотной букашкой, попавшей в лучи прожектора, или жеребёнком на сцене, на которого смотрят тысячи зрителей. Никогда не забуду этот призрачный свет и холодный, равнодушный взгляд. Так могло смотреть только старое-престарое чудовище, которому совсем не интересна та мелюзга, что возится и суетится вокруг. Не глаза, а два бездонных колодца, наполненных электрическими искрами, которые шипят, трещат и шевелятся. Потом облако изменило свои очертания: появились громадные крылья, туловище, ноги, голова…Оно стало похожим на пегаса, только вот не бывает на свете пегасов размером с амбар наших Яблочников. Я была песчинкой у гигантского чёрного копыта, которое при желании могло бы легко расплющить меня, как козявку. Тот пони расправил крылья – от их взмаха поднялся настоящий ураган; ступил на тучи, которые аж дрогнули под его тяжестью, и начал свою сумасшедшую гонку! Этот пегас прыгал с облака на облако, и от его движений из них сыпались молнии, не одна, не две, а целые гроздья, густо-густо. Ни дать ни взять яблоки во время сбора урожая! Всё небо было озарено их вспышками, и не успевали погаснуть одни, как загорались новые. Я думала, что ослепну от такого света, но не смотреть просто не было сил. Ужасно и завораживающе, словно когда рассказывают страшилку: и боишься, и не можешь зажать уши, чтобы не слышать. Электричество искрило и трещало вовсю, разряды проносились мимо в каких-то волосках от меня и рушились вниз, на землю. А ледяной ветер свистел и выл на тысячу голосов, трубил, точно те жеребцы-герольды из Кэнтерлота. Я и не представляла, что такая жуть может разыграться на высоте – там, где в ясные дни мы летали целыми классами и в ус не дули. Но пегасу-исполину явно нравился весь этот небесный хаос, он топал и топал по облакам своими копытищами…и смеялся. Знаешь, иногда в грозу в небе гремит особенно сильно и страшно, так что даже бывалым летунам становится не по себе. В жеребячестве я думала, что это такой необычный гром, но в ту кошмарную ночь поняла, что ошибалась. Это не гром, это его смех и грохот его копыт. Грозовой великан был уже у края неба, своими прыжками он покрывал огромные расстояния, но прежде чем исчезнуть за горизонтом, он обернулся и вновь посмотрел. Всего один взгляд...Холод, равнодушие и отражения молний в глазах. Так глядела сама гроза. Несколько мгновений, но для меня они длились бесконечно. И мои крылья вдруг перестали слушаться, просто прекратили махать. Грозовой пегас скакал прочь, топал по небу, смеялся своим жутким оглушительным смехом, ему было наплевать на жеребёнка, которого через мгновение размажет по земле, как сбитое с ветки гнилое яблоко. А я падала, и падала, и падала. Вниз и вниз, сквозь непроницаемые чёрные облака, сквозь серые тучи, косматые, точно дикие звери, вместе с прозрачными каплями дождя. Всё мелькало так быстро, я мало что запомнила. Она подхватила меня почти у самой земли…

— Она? – с трудом смог вымолвить Острокрыл, не сразу осознавший, что он лежит на спальной тучке у себя дома, а не рушится во мрак вместе с несчастной, скованной ужасом маленькой Дэши.

— Дерпи Хувз. Бывает, серая пегасочка малость простовата и неуклюжа, но сердце у неё на правильном месте, это уж точно. Заметив, как я ускользнула из спальни, она взяла и полетела за мной, в некотором отдалении – вдруг товарищу понадобится помощь? Одной Селестии ведомо, чего она навидалась в ту ночь, как не испугалась и не махнула назад, в Клаудсдейл. Встречала я даже взрослых жеребцов, которые в такую погоду без всяких зазрений совести развернулись бы и сделали крылом: летать невозможно, извиняйте, мисс, спасём как-нибудь в другой раз. Только не Дерпи… Когда я рухнула вниз, наша серая пегаска рванула вслед, точно метеор. «Воздушный нырок», так называется этот трюк, когда летун выручает падающего, вовремя спикировав и подхватив его. Ювелирная точность, тщательный расчёт траектории и великолепная реакция – такой приём удаётся не каждому, но Дерпи сделала его на все сто! Правда, он всё-таки не предназначен для жеребят, так что, поймав меня, серая пегаска пролетела со мной всего ничего и навернулась вниз, прямо в стожок сена. Повезло так повезло, тем более, что крестьяне-земнопони с фермы неподалёку заметили нас и, поворчав из-за разбросанной копны, впустили под крышу, дали по чашке чаю и одеялу на брата, да сунули нас обоих поближе к очагу. Клялись, что за всю свою жизнь не видели более замёрзшей, испуганной и промокшей парочки пегасок, и были правы. Остальное не так интересно: после того, что мы видели в небе, переждать последние часы грозы в надёжном деревянном доме, в тепле, у огня рядом с другими пони было сущим удовольствием. Потом раным-рано мы рванули обратно в Клаудсдейл. На счастье, наше отсутствие учителя ещё не заметили, и мы успели нырнуть в свои постели до побудки. Называется, легко отделались! Но из-за той грозы, из-за той встречи я не могла толком спать ещё много ночей. Мне снились ледяной, мёртвый взгляд гигантских глаз, в которых навечно отпечатались молнии, и моё падение сквозь облака. Потом эти сны ушли. Но порой в непогоду мне кажется, что Грозовой пегас когда-нибудь придёт за мной; однажды в дождливую ночь, вроде сегодняшней, я просто увижу его огромные пылающие глаза за окном…

Молния за шторами неожиданно сверкнула в каких-нибудь трёх хвостах от небесного домика, в комнату ворвалась волна голубовато-серого света, словно Грозовой пегас действительно заглянул в окно жилища Острокрыла. Раскат грома совершенно ошеломил обоих пони, он был так силён, что даже облачный дом задрожал, словно и ему было страшно. И в этот бесконечно долгий миг мертвенной тишины после оглушительного грохота юный патрульный увидел, как в розовых глазах Рэйнбоу Дэш заплескался самый настоящий ужас. Радужная спортсменка, вскрикнув, уткнулась носом в подушку, как будто стремясь спрятаться от грозы, тело её сотрясала крупная дрожь, и при каждом новом раскате грома она дёргалась, словно от удара. Крылья нервно вздрагивали, казалось, что патрульная в своих мыслях вновь была там, в рассечённом электрическими разрядами небе, и падала вниз, зачарованная неживым голубым огнём в сожжённых молниями глазах. С её губ срывался испуганный, сдавленный, обречённый шёпот:

— Он здесь! Он здесь!

Странное дело: едва Острокрыл, сам весьма напуганный произошедшим, увидел, как радужная пегаска, которая за всё время его знакомства с ней не боялась ничего и никогда, теперь бессильно дрожит и плачет, он ощутил, как страх уступает место тому огненно-яркому разрывающему грудь чувству боевой ярости, которым так знамениты воины Сталлионграда, защищающие свой дом и своих любимых в годину опасности. Забыв про тугую повязку на крыле, патрульный бросился к окну, чтобы вырваться наружу и схватиться хоть с десятью тысячами Грозовых пегасов, чтобы без жалости бить, кусать, лягать того, кто посмел причинить боль его Дэши, чтобы растоптать его, разорвать на куски, сбросить с небес навсегда, навсегда, навсегда! Но сталлионградец не увидел врага за окном — одни только тучи, молнии и струи дождя, но никакого Грозового пегаса. Правда, было где-то вдалеке одно иссиня-фиолетовое облако, слегка похожее на расплывчатый пегасий силуэт. Острокрыл прищурился, чтобы получше рассмотреть его. Это враг? Нет, показалось, облако как облако. Сражаться было не с кем, никто не собирался угрожать обитателям небесного домика. Но Рэйнбоу Дэш – тихонько всхлипывающая, дрожащая, спрятавшая голову под подушку – была во власти того страха перед сверхъестественным, перед необъяснимым, который пробирает льдистым колким ознобом даже храбрейших пони. И молодому растерявшемуся и не знающему что делать пегасу из Сталлионграда предстояло вступить в битву с этим страхом.

— Дэши! — обеспокоенный состоянием радужной спортсменки, патрульный слегка коснулся её краешком крыла. Пегаска не обратила на это жест ни малейшего внимания, дрожа, точно от пронизывающего холода, как будто её беспощадно хлестали студёные струи дождя. – Дэши…Дэши! – наконец радужная пони всего на одну крохотную секундочку вырвалась из того царства страха, в котором она пребывала в своих мыслях, и посмотрела в глаза товарищу по патрулю. Один её взгляд — затравленный, испуганный, вместо привычного весёлого, задорного и лихого — наполнил сердце пегаса тревогой, и он даже не заметил, как очутился рядом с ней на спальном облаке, и его здоровое крыло начало мягко поглаживать Рэйнбоу Дэш, словно маленького жеребёнка, разбуженного страшным сном. Пытаясь успокоить её, он ласково шептал в тревожно прижатое ушко цвета нежного весеннего неба бессвязные слова утешения.

— Спокойно, спокойно, дружище, всё будет хорошо. Там никого нет, никого, слышишь? Это просто гроза, она скоро пройдёт. Спокойно, спокойно, не бойся…Ты в безопасности, Дэши…Всё будет хорошо. Мой домик построен на славу. Не плачь, Дэши, не плачь. Он не придёт. Я с тобой. Спокойно, маленькая.

Пегаска слушала его как заворожённая, скорее обращая внимание не на слова, а на тон – тихий, ласковый, успокаивающий. Постепенно действия летуна принесли свои плоды: Рэйнбоу Дэш перестала вздрагивать и трястись и, прижавшись к боку патрульного, замерла под крылом пегаса тихо, как мышка. Всеобщий кумир, бесстрашная чемпионка Клаудсдейла, пони из «Великолепной шестёрки», свернулась клубочком под защитой Острокрыла – если бы сталлионградцу сказали об этом утром, он бы насмешливо покрутил пером у виска. Но была гроза, была и лежащая рядом Дэши, и…и почему-то в сердце у летуна разливалось странное, незнакомое прежде тепло. Какое необычное чувство! Не восхищение телесной красотой и искусством воздушных маневров, не преклонение перед небывалой ловкостью и отвагой, нет, нет, только забота, обеспокоенность и беспредельная нежность по отношению к маленькому голубому клубочку, доверчиво устроившемуся под боком. Всё это было так непривычно, но приятно…

— Спокойно, Дэши. Я рядом, я с тобой, всё будет хорошо, – молодой пони легонько коснулся щеки пегаски краем крыла, и оно стало мокрым от её слёз. Аккуратными, осторожными движениями – точно он имел дело с драгоценностью, необыкновенным произведением искусства (а разве она не была прекрасным небесным сокровищем?!) – патрульный стёр с мордочки Рэйнбоу Дэш блестящие солёные полоски и вновь укрыл её своим крылом, точно зачарованным волшебным щитом, за которым можно спрятаться от любой беды.

— Так-то лучше. Там никого нет, самая обычная гроза. Не надо бояться, малыш. Я не отдам тебя никому, Дэши. Всё будет хорошо.

Ох уж эти девчонки! Только Острокрыл подумал, что успокоил свою гостью, как его накрыла новая волна всхлипываний.

— Ты…хлюп…как стыыыдно…Хлюп-хлюп…Такой позор…Хлюп…Как мелкая дурёха, испуга…гавшаяся какого-то грома…Ты не будешь бооольше…и остальные…и все-все считать меня…всхлип…крутой…Они узнают и будут смеяться надо мной…всхлип…Лучше б я умерла…правда… позор на всю жизнь …А я так хотела…быть такой же потряяя-асной, как Во…Вондерболты…и храброй, как они…Всхлип…А теперь я никогда…никогда не стану…

— Тссс! – крыло мягко опустилось на губы пегаски, остановив поток бессвязных слов и всхлипываний. – Дэши! Отважная Дэши, верная Дэши, потрясная Дэши…Храброе сердечко. Ты станешь, обязательно станешь той, кем захочешь. Не как Вондерболты, а круче Вондерболтов. А что до остального…помнишь первое правило патруля? Ты ещё как-то написала его прямо на мне волшебными позднопроявляющимися чернилами, аккурат когда я спал. Что называется, на лбу написано, ну, неужели забыла?

— Не бросать товарища в беде, – пегаска слабо улыбнулась сквозь слёзы. – Ты летал с этой надписью целый день, забудешь тут!

— Пятерка и ещё двадцать процентов за крутость! – усмехнулся Острокрыл, довольный этой бледной, слабенькой, но всё же улыбкой Рэйнбоу Дэш. – Никто ничего не узнает, Дэши, никто. У всех пони есть свои страхи, стыдиться тут нечего. К твоему сведению, я сам чуть не выпрыгнул из перьев, когда ты среди ночи влетела в мою комнату с криком «Бу!». Так что мы квиты, Дэши, – с нарочито хитрой улыбкой опереточного злодея и заговорщика на устах промолвил пегас. – И у нас обоих есть хорошие причины молчать. По крылам?

— По крылам! – хихикнула Рэйнбоу Дэш, которую явно позабавила подобная «сделка». Скрепляя договор, крыло звучно хлопнуло о крыло.

— Поосторожнее, Дэш, тут всё-таки раненый! – заметил сталлионградец, поправляя повязку. – Или ты хочешь оставить патруль без пони? Одной гонять облака будет скучновато.

— Неженка! – шутливо фыркнула радужная пегаска и неожиданно широко зевнула – Уааах…Спать хочется. Твай всегда говорила: ночью пони спят.

— Правильная у тебя подружка, Дэши. Эта ночь нас обоих измотала, она хочет не дать нам уснуть. Утрём ей нос, по-нашему, по-пегасьи? Спорим, я даже знаю, кто сегодня перехрапит гром!

— Что? Ах ты! – не успевший даже пискнуть Острокрыл немедля получил по загривку пушистой облачной подушкой и свалился с кровати. Но пегас почти сразу же успел вооружиться другим облаком и вскоре в спальне закипела нешуточная битва. Мелькали обрывки спальных тучек, клубился небесный пух, летели под потолок обронённые в суматохе перья. Не обращая внимания на грозу, хозяин и гостья увлечённо тузили друг друга попавшими под копыто подушками, словно стремясь безудержным пегасьим весельем стереть саму память о недавних слезах и страхе. Их смех звенел в чёрном небе, и почему-то гроза, ещё мгновение назад казавшаяся непобедимой внушающей трепет хозяйкой высот, при этих звуках трусливо поджала косматый облачный хвост и заторопилась прочь от летающего домика. А вслед ей неслись торжествующие боевые кличи – «Вот ты как!», «Получай!», «Ага, попалась!». Спустя несколько минут, когда был брошен последний снаряд и повержен последний противник, спальня Острокрыла выглядела так, словно непогода в эту ночь бушевала не снаружи дома, а внутри: плакаты и вымпелы по стенам висели вкривь и вкось, книги попадали со своих полок, некогда аккуратно сложенные бумаги были разбросаны по полу причудливым белым ковром. Но больше всего не повезло постели хозяина дома, которая после славной битвы напоминала разворошённый муравейник. Впрочем, утомлённых жарким боем героев не волновали такие мелочи, как нехватка одеял и подушек или очень сильно изменившаяся форма спального облака. В изнеможении пегасы с разбегу шлёпнулись на кровать и замерли рядом бок о бок, точно жеребята после игры. Сил у обоих оставалось только на едва слышное хихиканье при взгляде друг на друга: у Дэши на лбу красовался огромный клочок тучи, намертво прилипший к ней после удачного броска, а с ушей Острокрыла свисали лоскутки тумана, напоминавшие кокетливые девчоночьи ленточки.

— Эй, Рэйнбоу Дэш, у тебя рог вырос, наколдуй чего-нибудь!

— На себя посмотри, Острокрылка! Кто это тебя так разукрасил, красотка? Держу пари, что тут не обошлось без моей подруги Рарити!

— Ах ты, разбойница! Мне бы ещё одну подушечку, я бы тебе показал…Уааах! – совершенно обессиленный подушечной баталией, пегас широко зевнул. – В следующий раз я возьму реванш, Дэши, а сейчас давай спать. В эту ночь было слишком много всего.

— Острокрыл… — неожиданно посерьёзневшая радужная пегаска взглянула прямо на сталлионградца, и тот заметил, что в чудесных глазах цвета первых рассветных лучей зажёгся прежде невиданный им огонёк какого-то нового чувства. – Я хотела бы сказать…в общем, я не мастерица на такое, Твай ворчит на меня за это. Вот…спасибо тебе за сегодня и вообще…ты такой хороший!

Теперь алый рассвет вспыхнул прямо на щеках у молодого пегаса. Неужели Рэйнбоу Дэш это сказала?

— Да нет, Дэши, мне просто повезло оказаться рядом. Любой твой друг справился бы лучше, я уверен. Но я рад слышать такое от тебя, Рэйнбоу Дэш!

— Я не знаю, почему так, но ты всегда рядом со мной, готов помочь, поддержать, подставить крыло, когда я спотыкаюсь…Хотя я делаю это очень редко, я же лучшая летунья Клаудсдейла, ой, да, речь сейчас не обо мне. Мои друзья – самые потрясные кобылки на свете, и мне здорово с ними, но когда ты где-нибудь поблизости, я чувствую себя как-то…ну, по-другому…хорошо и спокойно, как будто спишь на тучке в ясный летний полдень. Не понимаю, что это за штука такая, опять, наверно, магия-шмагия. Но мне это нравится.

— Просто…

Когда приходит урочный час, ты встаёшь на краю облака и смотришь вниз. С высоты леса, горы, деревни кажутся маленькими и далёкими-предалёкими, осознание того, сколь велика пустота между тобой и землёй, внезапно ошеломляет тебя. Только подумать, ты, ещё совсем жеребёнок, должен с разбегу нырнуть в это бескрайнее синее море ясных небес!

— Я…

Ты расправляешь крылья, которым только предстоит стать большими и сильными, ты задерживаешь дыхание, ты зажмуриваешься. Самое первое пике в твоей жизни! Неужели ты сможешь прыгнуть в пустоту и промчаться над этой землёй игрушечных городков и пёстро раскрашенных бумажных деревьев внизу? Но звучит свисток тренера, заглушая даже безумный стук твоего сердца, и ты отталкиваешься от облака.

— Люблю…

В самое первое мгновение ты даже не понимаешь, как очутился в небе – вроде только что стоял на тёплом, надёжном облаке вместе с остальными, а теперь со страшной скоростью (по крайней мере, тогда она кажется тебе страшной) летишь вниз, и далёкая крохотная земля стремительно растёт и становится всё ближе и ближе. Но почему-то тебе уже совсем не страшно, и ты смеёшься, пробивая оказавшиеся на пути облака, а свежий ветер щекочет твои уши, от чего по всему телу пробегают озорные электрические мурашки.

— Тебя…

Ты крепко-накрепко помнишь, когда нужно прекратить это падение, как поставить крылья, какую скорость держать. Взмах! И ты, только что рушившийся с небес, точно метеор, теперь спокойно, плавно и слегка отрешённо паришь над настоящими, а не игрушечными лесами, городами, посёлками, и вместо разрывавшего тебя на куски безумного волнения и восторга чувствуешь лишь тихое умиротворение. Чудесный калейдоскоп мелькающих в глазах облаков, синевы и солнечных лучей остаётся позади, ты ещё успеешь увидеть его снова, но пока тебе хочется просто легко скользить по небу, чтобы это мгновение никогда не кончалось. Где-то наверху твои товарищи смеются и одобрительно машут тебе крыльями, а ты летишь…

— Рэйнбоу Дэш!

— Ничего себе! – явно ошарашенная пегаска глядела на Острокрыла круглыми, как плошки, глазами. – Значит, то, что мне нравится смотреть, как ты паришь по небу и гоняешь облака, или делаешь разные трюки, или просто летишь рядом со мной…и нравится, когда ты рассказываешь про Сталлионград и ещё про всякое…и что сердце бьётся быстрее, когда вижу тебя – не какая-то злодейская магия-шмагия, не чьё-то проклятие и не болезнь, а эта самая…любовь? Уфф, какое облегчение! Завтра же извинюсь перед Зекорой и Твай за то, что надоедала им, требуя лекарство.

«Постойте-ка! Нравится? Ей нравится быть со мной? Я не уснул, это не сон?» — теперь пришёл черёд глазам Острокрыла округлиться от удивления.

— Гм, я правильно тебя расслышал, Дэши?

— Ох уж эти сталлионградские пони! Верно говорят: увидел радугу обычный пегас и прошептал: «Как красиво!», увидел радугу сталлионградец — и притащил радугоскоп, проверять, а настоящая ли она. Я тоже люблю тебя, Острокрыл. Вот как-то так. Ммм…

Губы пегасов соприкоснулись, и для Острокрыла и Рэйнбоу Дэш мрачной угрюмой ночью стало светло, как в погожий летний денёк. Возможно, отблеск этого света окончательно прогнал с небес грозу, оставив только лениво моросящий, убаюкивающее размеренный дождик.

— Неплохо, но я точно целуюсь на двадцать процентов круче тебя!

— Докажешь утром, Дэши…моя Дэши.

— Замётано…Я совсем засыпаю…Хорошо, что ты будешь со мной, Острокрыл.

Медовое летнее Солнце, послушное воле принцессы Селестии, медленно занимало своё место над Эквестрией. Гроза прошла, исчезла, развеялась, как ночной морок, о котором, проснувшись, не вспоминаешь. Единственным знаком разгулявшейся непогоды были огромные зеркала воды, разбросанные по Понивиллю тут и там – лужи, которые совсем скоро воочию убедятся в отваге Меткоисателей-пловцов или Меткоискателей-мореходов. Небо, крыши домов, городские парки и скверы, омытые проливным дождём, сияли свежестью и глянцем. Весь расстилающийся до горизонта мирок земнопони, единорогов и пегасов был похож на только что сделанную игрушку – милую, яркую, приятно пахнущую ещё не высохшей краской. В каплях воды на зелённой листве весело сверкали радуги; бледно-голубой небосвод напоминал далёкое сказочное море; прохладный ветер гулял по лугам и с торопливым беспокойством старого мудрого продавца перед открытием лавочки смахивал с травы последние пылинки, чтобы те пони, которые через несколько часов выйдут на свои крылечки, не нашли бы в новом утре никаких изъянов. Золотой лучик, не заботясь о такой формальности, как приглашение, ловко проскользнул в окно пегасьего домика и оказался у изголовья спального облака. Небесный пройдоха запутался в горящей семью цветами гриве Рэйнбоу Дэш, станцевал джигу на носу Острокрыла, попытался заглянуть обоим пони в глаза, но пегасы продолжали спать, не обратив на его потуги никакого внимания. Слегка обидевшись, лучик снова умчался в вышину и принялся показывать дорогу серой летунье с туго набитой почтовой сумкой на боку.

Пока весь мир ещё нежился в кровати, бойкая пегаска Дерпи Хувз уже принялась за свою работу по разноске писем и посылок. Любуясь неведомыми для остальных красотами раннего утра, напевая себе под нос «Кто рано встаёт, того маффин вкусный ждёт!», почтальонша весело парила по бескрайнему голубому небу вместе с солнечным лучом, приветливо сиявшим той, кто сегодня взлетела в вышину раньше всех в Понивилле. Добравшись до воздушного домика, пегаска тихонько прошмыгнула внутрь. То-то удивится хозяин жилища, когда найдёт письма и открытки от друзей прямо у своего изголовья, едва проснувшись! Но когда Дерпи неслышно открыла дверь спальни, глазам её предстало зрелище, от которого на её губах ярче утреннего солнышка засияла улыбка! Рэйнбоу Дэш, бесстрашная, независимая и гордая, прижималась к Острокрылу, уютно свернувшись клубочком рядом с ним и мило посапывая во сне. Растрёпанная непокорная чёлка, горящая небесным семицветьем, смешалась с коротко остриженной темно-каштановой гривой; крыло сталлионградца лежало на боку отважной летуньи, заботливо укрывая её, как одеялом; хвосты переплелись так, что их будет непросто распутать. На мордочках обоих пони красовалось выражение умиротворённого счастья. Небесно-голубая пегаска и белый пегас дремали в объятьях друг друга, и казалось, что так было всегда. Кьютимарки Дэши — туча и радужная молния, и Острокрыла – сердце и воинственно расправленные крылья – красовались рядом, точно сложенные воедино две части одной мозаики, давно замысленной мудрым творцом поньских судеб.

Дерпи тихо-тихо, чтобы не разбудить спящих, оставила утреннюю почту у изголовья, ласково улыбнулась своим друзьям и перед отлётом…утащила с кухни пару маффинов. Серая пегасочка здраво рассудила, что когда жеребец и кобылка дремлют в таких нежных объятиях, утром им будет сладко без всяких сладостей. Значит, они совершенно забудут про маффины в холодильнике, а те возьмут и испортятся или зачерствеют, а что может быть хуже прекрасного маффина, потерянного понапрасну? У Дерпи всё в порядке с логикой!