Золотое солнышко

Sair De. "Я - жрец, лишь человек, не более".

Солнышко, направляемое небольшими токами магии, медленно заваливалось за горизонт, но еще пока дарило свой нежный, ласковый свет этой земле. Отовсюду раздавалось пение птиц, которому иногда вторил ветер, играя на светло-зеленой листве, словно бы тоскуя по уходящему дню. Необычная, по-своему прелестная мелодия этого места порою разбавлялась криками фениксов, свивших свои гнезда где-то неподалеку, да всплесками, когда добровольная охранительница этого места, большая, страшная, но все же добрая мантикора, свирепо прыгала в небольшое озерцо, дабы смыть с себя противный сор, вызывающий зуд. Волшебное место, чарующее своим спокойствием, безвозмездно даруя чувство безмятежности...

С наслаждением вдохнув теплый осенний воздух, молодая кобылка зажмурилась, представляя, будто все, что тяготит ее, не в силах последовать за ней, оставаясь снаружи этого святилища природы. Она пришла сюда не для того, чтобы страдать, а значит, только радость и душевное спокойствие имеют место под сенью ее разума. Полностью расслабившись, как делала уже много раз, она решительно фыркнула и мягкой поступью отправилась вперед, по утоптанной тропинке в самое сердце зеленых стражей. Там, где деревья расступаются, образуя неровный круг ровной земли, стояла, немного покосившись, простенькая деревянная избушка. Она не могла похвастаться особой красотой, либо же роскошью, как многие здания пони, особенно, выстроенные в Кантерлоте. Сделанное без оглядки на безупречный внешний вид, но крепко, строение, привлекало кобылку своей особой аурой уюта, которой нет и никогда не будет у ее собственного дома.

Прошуршав первыми опавшими листьями, белая земная пони прошла этот небольшой путь, оказавшись прямо перед низким крылечком, выходящим вперед совсем ненамного, но уже успевшим укрыться заботливым желтым ковром.

Хорошо развитое чутье слабо просигналило об опасности и кобылка сделала шаг назад; почти тут же единственная дверь отворилась, и из нее показалась еще одна пони. Желтая пегаска с гривой изумрудного цвета, не заметив пока другую гостью, счастливо выпорхнула наружу, полностью расправив свои сильные крылья, одно из которых было обвязано полупрозрачной тоненькой тканью, едва скрывавшей крошечный шрамик на самой кромке. Тоже, словно это место и впрямь было заколдовано, она зажмурилась и шумно втянула воздух в легкие, на пару мгновений замерев в такой позе, гордая и неукротимая повелительница небес.

Искренне улыбнувшись, земная пони терпеливо подождала, пока мысли пегаски, вдоволь нагулявшись по небесным лугам, вновь вернуться к ее хозяйке и та, сначала приоткрыв, а затем и полностью распахнув глаза от удивления, сопровождая это изумленным "ой", отойдет немного вглубь.

— Простите, мисс, я вас не заметила... — пролепетала крылатая пони, неуверенно улыбнувшись.

— Ничего страшного, моя дорогая, все в порядке.

Белая кобылка отошла вбок, позволяя своей собеседнице встать на тропку, но та не двинулась с места. Пегаска выглядела так, словно ее что-то распирало изнутри и она едва сдерживалась, стараясь придать себе нейтральный вид; внутренняя борьба, похоже, поглощала все ее внимание.

— Тебя что-то беспокоит? — поинтересовалась земная, чуть наклонив голову вбок. — Ты можешь мне рассказать.

Энергия накапливалась в желтом тельце, пока не достигла пика и не высвободилась на волю в виде радостного писка, когда крылатка буквально прыгнула на свою белую сестру, захватив ее в крепкие объятия, словно плюшевую игрушку.

— Он вылечил мне крыло! Я думала, что никогда не смогу больше летать, но он доказал обратное, — захлебываясь счастьем, буквально пропела желтая пони, — он такой хороший, хоть и необычный. Вот бы он был жеребцом, вступила бы к нему в табун не задумываясь!

Тень мазнула своей дланью по белому личику, когда земная нахмурилась на мгновение, но затем хорошее настроение, которым щедро делилась крылатка, вновь взяло верх и она понимающе кивнула, аккуратно высвобождаясь из объятий.

— Я тебя понимаю, моя дорогая, и наверное, как никто другой. А теперь иди, скоро уже наступит ночь.

— Конечно, мисс...

— Санни Скай.

— Мисс Санни Скай, — поправилась крылатка, запоздало смутившись, — извините, что прыгнула на вас.

— Ничего, я не обиделась, — ободряюще кивнула белая и взглянула на солнышко, забавно сощурившись.

Намек сей не остался без внимания и желтая пони, еще раз извинившись, вновь распахнула свои крылья и взмахнула ими, стрелой умчавшись ввысь.

Немного устало вздохнув, белая пони проводила ее взглядом, невольно залюбовавшись тем, как развевается на ветру изумрудная грива, а затем опустила взгляд и мысль на землю и зашла в приоткрытую дверь.

Обстановка внутри дома отличалась от того, что можно было бы себе представить. Повсюду, словно это была хижина травника, висели высушенные пучки растений, создавая свой собственный, неповторимый душистый аромат; посреди единственной комнаты стоял деревянный стол, сделанный абсолютно также, как и все здесь: просто, немножко грубо, но зато очень прочно, укрытый сверху особой тканью, невесомой и очень-очень мягкой; ну а по бокам, вдоль стен, стояли немногочисленные шкафчики, умывальник, постамент с котелком, и второй, более узкий рабочий столик с торчащими из него инструментами, имеющими неудобные продолговатые ручки.

Оглядев знакомую обстановку, довольно бедную, полюбившуюся ей своей простотой, кобылка счастливо улыбнулась и прикрыла дверь своей золотистой магией. Никто, кроме хозяина этого места теперь ее не увидит, а значит, надоевшую маскировку можно снять; тело ее испустило одновременно множество ярких белых лучей, начав быстро меняться.

Спускавшийся со второго этажа человек, темноволосый, среднего роста, худощавый, одетый в просторный белый балахон, прикрыл глаза рукой, терпеливо дождавшись логического завершения заклинания, а затем помахал своей постоянной посетительнице и, стараясь не уронить маленькое ведерко с густой темной мазью, что держал в другой руке, быстро сошел вниз.

— Да не угаснет свет на пути твоем, Ти, — произнес он, слегка поклонившись, как делал это всегда.

— Здравствуй, Халамру, рада видеть тебя в добром здравии, — ответила аликорн, завершив их маленький ритуал приветствия. Всегда он встречал ее той странной фразой, и всегда она отвечала именно этой, выдуманной словно бы в насмешку, но с самыми добрыми побуждениями.

Распахнув сильные белые крылья во всю ширь, принцесса позволила себе немножко покрасоваться перед человеком. Ей очень импонировали его восхищенные взгляды, бросаемые украдкой, пока сам он подготавливал очередной свой целебный отвар.

— Как прошел твой день, моя принцесса? — поинтересовался человек, внутренне радуясь тому, что аликорну до сих пор нравится, когда он любуется ею. Всегда, когда смотрел на нее, был рядом, касался бархатной шкурки, приходило странное чувство спокойствия, расслабленности; она была словно идол для него, идол Света, в целительную силу которого он свято верил.

— Все как обычно, разве что Луна сегодня закапризничала и улетела из дворца неизвестно куда, — Селестия посмотрела на стол посреди комнаты так, словно он был ее сестрой, а затем неслышно вздохнула и подошла к человеку, заглянув ему через плечо. Инстинктивно поежившись, когда горячее дыхание аликорн пощекотало ему шею, Халамру чуть отодвинулся в сторону, позволяя ей нормально наблюдать, и продолжил процесс готовки. Ловко орудуя ложкой в одной руке и магическим шариком Света в другой, он размешивал получившийся настой салатового цвета, усиливая его целебные свойства своей магией, чтобы в завершении создать столь удивительное зелье, испив которое пони очень и очень быстро регенерировал любые раны.

Столько раз Селестия наблюдала за процессом готовки, но эффект, когда отточенные, быстрые движения рук над котелком завораживали ее, все никак не желал исчезать.

Услышав слабый удивленный вздох, когда он, крутанув ложку между пальцев, перехватил ее поудобнее, чтобы теперь не размешивать, но черпать, человек усмехнулся про себя и взял немножко получившегося настоя, поднеся инструмент к носу. Удовлетворенно хмыкнув, он попробовал его, ощутив, как живительное тепло растеклось по всему телу и хмыкнул еще раз, опустив инструмент обратно в котел.

— Хал, а можно мне... тоже попробовать? — тихо спросила аликорн, словно бы опасаясь, что человек ей откажет.

— Если ты хочешь, почему нет? — он пожал плечами и зачерпнул еще, заботливо поднеся ложку к заинтересованной белой мордочке.

Селестия принюхалась и чуть заметно кивнула, отмечая потрясающий аромат, а затем испила отвара, блаженно зажмурившись. Вкуса особо и не было, тем более, принцесса уже давно перепробовала многие кушанья и напитки, привыкнув практически ко всему, зато вместо него было ощущение, словно жидкий Свет, излучая тепло, бежит по телу и именно это доставляло наибольшее удовольствие.

— Волшебный напиток, — спустя некоторое время отметила она, облизнувшись, к вящей радости повара, — с удовольствием пила бы его по утрам.

— С удовольствием готовил бы его для тебя каждый раз, — он протянул руку и ласково провел ею по белой шее, ощутив, как аликорн подалась навстречу ладони, — но, к сожалению, пить этот отвар часто нельзя: пресыщение Светом ведет к разнообразным, иногда даже печальным последствиям.

— Жаль, — выдохнула пони, на самом деле сожалея не об этом.

— Ничего не могу с этим поделать, — пожал плечами человек, подобрав котелок и слив его содержимое в пузатую баночку, где оно принялось источать слабый свет, словно бы пытаясь пробиться таким образом наружу, — разве что среди растений твоей страны найдется что-нибудь эдакое, эффект которого сможет смягчить или рассеять последствия.

Взяв пузырек, он отнес его на одну из полочек, где стояли несколько таких же отваров, а затем отряхнул свой балахон и подошел к умывальнику, засучив рукава. Наблюдая за этим, Селестия уже перестала удивляться, что он постоянно ходит в своем белом одеянии, к тому же, она и сама носит регалии, снимая их только перед сном или походами сюда; да и балахон этот... человек выглядит в нем очень опрятно и аккуратно, даже несмотря на то, что он ему явно мешает, вот как сейчас.

— Снова размышляешь о том, почему я не хожу голым? — словно прочтя ее мысли, спросил Хал, быстро ополоснувшись в прозрачном журчащем потоке и протянув руки за полотенцем. Его там не оказалось.

— Именно, — кивнула аликорн, высушив человека своей магией, — а ты, как обычно, забыл свои туалетные принадлежности в том шкафчике?

— Один-один, Ти, — усмехнулся хозяин дома, — спасибо.

Пони кивнула, заплясав от радости в душе. Что и говорить: ей очень нравилось ухаживать за ним, словно он — беспомощный жеребенок, а благодарность его просто сводила с ума. Немножечко.

~

Она нашла его грязным, окровавленным, испуганным, прямо таким, каким показало ей видение. Проснувшись посреди ночи, ведомая страхом и беспомощностью существа, которое увидела в своих грезах, она спешно покинула свою башню, перепугав служанок и стражу, со всех сил устремившись к одной ей ведомому месту. Разрезая ночное небо белым копьем, с легкостью обгоняя летящих по своим делам птиц, которые было увязывались за ней, очарованные светлой аурой, принцесса всей своей сущностью тянулась к шару страданий, что окружил незнакомца, раскинув во все стороны черные щупальца, питаемые муками и болью. Ее могучая магия, образовав слепящий кокон, испустила яркий луч, но, к великому сожалению аликорн, ничего толкового сделать не смогла: существо словно бы состояло из другой материи, нежели все из этого мира.

"Из этого мира..."

Получив ориентир, она немедленно засветила рог и исчезла в яркой вспышке, на мгновение затмив и звезды, и Селену.

Человек с трудом открыл глаза, и тут же зажмурился, когда память принялась нещадно хлестать разум картинами прошлого: горящий дом, звуки боя невдалеке, крики женщин, плач детей. На их деревню напали какие-то змееподобные чудища, завязалось сражение, исход которого был, в общем-то, предрешен: слишком много врагов, слишком мало защитников. Собрав почти всех выживших в часовне, он использовал руну телепортации, чтобы спастись... Вновь открыв свой взор, он приподнял голову, осмотрелся вокруг, а затем обессилено откинулся на прохладную землю: местность вокруг совсем не была похожа на место их назначения — зал магов во дворце, а значит, в процессе переноса его откинуло в другой мир. Такое иногда случалось, очень-очень редко, но никогда еще "счастливчики" не возвращались назад. Все очень плохо...

Со стоном, в котором воедино смешалось отчаяние и смирение с судьбой, человек попытался было встать, но вдруг осознал, что не в силах этого сделать: что-то упирается ему в бок. Пошарив рукой, почему-то очень липкой и очень мокрой, снизу, он ощутил холодное прикосновение стали, и сильно вздрогнул, словно пораженный громом. Это была рукоятка его кинжала, лежащая так, будто лезвие смотрело вверх. Задрожав от мысли, что пришла в голову, он аккуратно, стараясь не шевелиться лишний раз, расстегнул балахон и приподнял его левый край, увидев то, что видеть не желал более всего на свете. Сознание не вынесло столь злобной шутки и улетело прочь из умирающего тела.

Шумно приземлившись и проскакав еще немного по инерции, аликорн, несмотря на слабые рвотные позывы, во все глаза уставилась на зрелище, что раскинулось перед ней. Даже огромный опыт, заработанный за не менее огромную жизнь, спасовал перед этим, позволив кобыле потратить драгоценные мгновения, просто стоя в растерянности. То, что она когда-либо видела, не шло ни в какое сравнение перед сим существом, грязным, скрюченным так, словно его накрутили на что-то, лежащим в куче алого тряпья. "Алого тряпья... но это же кровь! Самая настоящая кровь живого существа! О Солнце".

Коря себя за глупое промедление, аликорн решительно подошла к незнакомцу и опустила голову, принюхавшись. Сильный соленый запах ударил ей в нос, заставив громко фыркнуть, но она не отпрянула, как просили рефлексы, а наоборот, приблизилась еще, стараясь найти рану. Свежая кровь малым ручейком стекала откуда-то из-под одеяний, приковав к себе внимание лавандовых глаз. Взглянув на морду существа, чтобы убедиться, что оно по-прежнему без сознания, Селестия смело толкнула край ткани мордочкой, а затем еще и еще...

— Ай! — сдавленно простонала она, когда что-то очень острое прошлось по ее носу, судя по ощущениям, немного поранив.

Скосив глаза на собственную мордочку, аликорн заметила алую дорожку и обреченно вздохнула, мысленно наказав себя за неосторожность: не хватало еще самой израниться. Переместив вес на задние ноги, принцесса подхватила передними мешающую одежду и рывком сдернула ее в сторону, обнажив ужасное увечье, рану, сквозь которую понемногу вытекала жизнь. Алая сталь, торчащая из плоти, приветственно сверкнула в свете Селены, словно насмехаясь над тем, чему стала причиной.

Повергнутая в шок, в основном тем, что не знала, как ей поступать, Селестия приняла немного поспешное, но, в целом, верное решение, наклонив голову и испустив из рога яркую вспышку, которая мгновенно прижгла рану. Однако, она немного не ожидала того, что последовало за этим.

Яркая, отчетливая и сильная боль вырвала сознание человека из цепких лап забвения; он резко открыл глаза, чтобы быть пораженным удивлением вновь. Самый, что ни на есть, настоящий единорог белой масти нависал над ним, внимательно рассматривая кончик лезвия его собственного кинжала, который торчал из бока, хотя какие-то пару минут назад ничего этого не было.

Рассудив, что мистическое животное само испугается и убежит и лучше сейчас потратить силы на то, чтобы помочь самому себе, он с шумом вдохнул воздух в легкие и попытался приподняться.

— О Солнце! — воскликнула рогатая лошадь приятным женским голосом и тут же отпрянула, словно обжегшись.

— Ты... говоришь? — тупо спросил человек, перестав на мгновение доверять собственным чувствам.

— Не шевелись, пожалуйста, ты ранен, — вместо ответа произнесла она, вновь наклонившись к нему, — как тебе помочь?

— Помочь? Свет, я даже не знаю, кто ты... — он сильно сморщился, ощутив, что в теле будто бы разрядилась молния, распространив во все стороны волны боли.

— Мое имя — Селестия, и я не хочу, чтобы ты умер на моих копытах. Как. Тебе. Помочь? — произнесла единорог, словно молотом вбивая в него три последних слова.

Очень сложно было осознавать себя, тем более живым, тем более в обществе говорящей рогатой лошади, у которой и крылья еще были, желающей что-то сделать для тебя. Протерев рукой лицо, он попытался собраться с силами и призвать исцеляющий свет, но заклинание, небольшим шариком покрутившись рядом, развеялось, не добравшись даже до раны: не хватило магической энергии.

— Послушай... Селестия, — обреченно произнес человек, за пару секунд разобравшись что к чему и положив руки на живот, закрыв глаза, чем вызвал новый приступ волнения у кобылы, — рана моя плоха, много крови утекло, а с ней и мои силы; хоть я и жрец, но вылечить себя уж не могу. Добей меня, ради Света, в награду можешь забрать все, что у меня есть.

Глаза аликорн расширились, а дыхание сбилось с ритма. Глубокий шок овладел ею, заставив на мгновение забыть, кто она и что тут делает. Это существо... жрец, как оно себя называет, желает того, чтобы она его... убила? Забрала вещи, принадлежащие ему по праву?

— Добить? — не нашла она ничего лучше, кроме как просто переспросить.

— Да, убить, помочь умереть, ударить копыт... — он раздраженно закашлялся, — копытами по шее, вот сюда, — руки плавно переползли вверх, указав место удара, — чтобы я не мучался, прошу.

Человек, смирившись с неизбежным, своей судьбой, что оканчивалась совсем-совсем скоро, полностью расслабился и попробовал представить, как вся жизнь летит перед глазами. Многие больные, которых его целительный свет буквально вытащил из лап смерти, рассказывали о подобных чудесах и теперь, как он считал, настал тот самый момент, чтобы проверить легенды на прочность. Свет... его целительный Свет ему уж не поможет, как не поможет и это странное существо, которое, вполне возможно, не более чем игра погибающего сознания. Крылатый белый единорог... Он усмехнулся, повернувшись чуть вбок, чтобы его иллюзии (а вдруг, это вполне себе реальное существо?) было удобнее отправить его в Царство Вечного Дня.

Какого же было его удивление, когда незримая сила резко дернула и порвала его балахон. Открыв в изумлении глаза, он увидел ту самую кобылу, которая, с мрачной решимостью во взоре, оперируя золотистым полем, разорвала грязно-белую ткань на несколько полос и, затем, взглянула на него так, что жрец наяву почувствовал жар, исходящий от ее светящегося рога.

Причина его раны... Когда жрец пошевелился, она мельком увидела золотистую гарду маленького кинжала и тотчас все поняла. Наделав несколько импровизированных бинтов, аликорн аккуратно окружила человека своей аурой, постаравшись особо не давить на поврежденную область, затем схватила магией рукоятку, торчащую в земле и медленно подняла оказавшееся весьма нелегким бледное тело. Раздался вскрик, резанувший не только по ушам, но и по разуму. Непрошенные слезы жалости выступили на глазах принцессы: она ощущала, какую страшную боль доставляет ему, но другого пути не видела. Полоски ткани рванулись вперед, словно желали превзойти в скорости самых быстрых пегасов, несколько раз обернувшись вокруг ран. Сильный опаляющий свет продолжил дело, быстро и точно, прямо сквозь "бинты", прижигая края раны. Запахло горелым...

С усилием взвалив на себя тело, ощущая, как быстро промокает ее шерстка, окрашиваемая в алый, аликорн расправила свои большие сильные крылья и быстро заскользила в сторону Кантерлота, где ждали нормальный госпиталь и обученный персонал.

~

Пробуждение было не из приятных. Повернув голову на бок, он открыл глаза и тут же зажмурился: яркий свет из окна резанул так, что даже выступили слезы. Чертыхнувшись про себя, он попытался потянуться, но и это не удалось сделать нормально: острый укол боли в боку сопроводил собой столь простое и обыденное действо, вынудив его сморщиться и вновь вспомнить рогатого. Аккуратно запустив руку под большое белое одеяло, которым был укрыт, он с некоторым удивлением обнаружил мягкую шершавую поверхность и там, где должна была быть его рана, и там, где нет. Не веря собственным чувствам, человек приподнял одеяло и заглянул под него.

Он лежал голым, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что половина его тела была залеплена небольшими пластырями, словно бы те, кто лечил его, боялись, что человек развалится на части. Единственное место, которое действительно нуждалось подобной "заботы", было к тому же обмазано какой-то противной зеленой жижей. "Словно бы народная медицина".

Обреченно вздохнув, не имея ни сил, ни желания сдирать ненужные серые целебные полосочки, жрец откинулся на подушки и попытался полностью расслабится. Пусть события развиваются сами, и что бы ни случилось теперь, ему нечего терять, ведь все, что было ему хоть немного дорого, сгорело в огне.

В это же время та, из-за которой и случился весь переполох в дворцовой больнице, шла по чистому коридору, чтобы в очередной раз просто посидеть на коврике перед кроватью, безмолвно наблюдая за существом, которое она спасла. Внешне двигаясь совершенно спокойно, сдержанно кивая на приветствия и улыбаясь, Селестия всей своей сущностью стремилась поскорее открыть заветную дверь, отозвать медпони и остаться с больным наедине. Когда это происходило, принцесса словно бы оказывалась совершенно в другом мире, пусть и размером с больничную палату. Чувство неизведанного, интерес с легким привкусом опасности заменяли собой уже наскучившие безмятежность и покой, от которых она бежала при любой возможности. Жрец не был похож на остальных хотя бы тем, что безропотно был готов расстаться с жизнью, причем лишь потому, что сам помочь себе не мог и не желал навязывать ей лишних хлопот. "Он просил убить его", — эта мысль не давала солнечной принцессе покоя, с ней она засыпала, с ней же просыпалась. Как назойливое насекомое она сопровождала Селестию везде, разгораясь тем сильней, чем ближе было лежащее во власти грез существо. Добравшись до нужной двери, она позволила себе глупо улыбнуться своим желаниям и мягко нажала копытом на золотистую ручку.

Обычно, по личной просьбе аликорн, возле жреца сидела серенькая пегаска Сильвия, наблюдая за состоянием пациента и, как только случится то, что будет за гранью понимания врачей, она должна была сразу же сообщить об этом; сейчас же комната пустовала, что было очень странно... и, почему-то, ожидаемо. Тихо, словно боясь вывести существо из его сна, принцесса подошла к кровати и села на специально постеленный для этого коврик.

Мазнув взглядом по низкому столику, где стояла тарелка с кашицей, три стакана с водой, лежали несколько бинтов и прочие нужные принадлежности, она остановила свое внимание на шкатулке из простого дерева. Заключенный в твердые стены, а также бархатную подстилку, в ней покоился ключ всех бед — очень странный кинжал с золотой ручкой, исписанной неведомыми пони рунами. Поначалу, сама не зная почему, аликорн с особым рвением хотела избавиться от этой вещи, но ее более рассудительная сестра отговорила ее: хоть это было и оружие, но оно вполне могло являться чем-то важным для этого существа. Поспорив немного, больше, правда, сама с собой, Селестия согласилась и указала изготовить этот самый чехол; многим более именно для того, чтобы он надежно ограждал ее взор от этого злого предмета.

"Он лежал, пробитый тем самым лезвием насквозь". Ощутив, как отвращение овладевает ею, а память, словно бы в насмешку, подкидывает кровавые картины, принцесса поморщилась и поспешила перевести взгляд на что-нибудь еще. И этим "что-нибудь", будто специально, оказались коричневые и совсем не закрытые глаза жреца.

Спохватившись, "Он что, все это время смотрел на меня?", солнечная пони мысленно смяла зарождающуюся растерянность и нацепила на мордочку дежурную полуулыбку.

— Вижу, ты уже проснулся, — произнесла она заботливым голосом, который всегда могли услышать те, кто записывался на личный прием к короне, — как твое здоровье?

— Жить буду, — он едва заметно усмехнулся, явно постаравшись скрыть грусть, что владела им. Правда вот, он не учел, что перед ним сидит пони, возраст которой исчисляется веками; с легкостью, которой мог бы позавидовать и телепат, заметив сверкнувшее чувство, она мгновенно насторожилась.

— Тебя что-то беспокоит, — прозвучало так же мягко, но в то же время настойчиво, — ты можешь рассказать мне.

Обессилено вздохнув, жрец уставился в потолок, вызвав небольшую тревогу в сердце своей посетительницы.

Обычно, после такого жеста доверия, пони начинали вести себя более открыто, но он... Качнувшись в нерешительности, аликорн попыталась было сблизить дистанцию, но была остановлена простым вопросом, поразившим ее до глубины души.

— Зачем ты спасла мою жизнь?

Казалось бы, ответ здесь очевиден, но человек вовсе не мог понять, что на самом деле двигало этой волшебной лошадкой той ночью. Вроде бы он весьма вразумительно попросил избавить его от страданий, а она, пропустив все это мимо ушей, вопреки всякой человеческой логике, сделала так, что окружали его теперь отнюдь не светлые стены обители Вечного Дня.

— Я не имела права поступить иначе, — ответ был дан жестким и одновременно печальным тоном, словно бы она соглашалась со своей виной, которую, впрочем, не совсем понимала, — кто я тогда буду, если позволю погибать живому существу прямо на моих глазах, ничего не предпринимая?

Она уперла взгляд в пол и поникла, отчего в сердце человека будто бы сломались оковы, выпустив чувства наружу. Пепелище его дома, где было погребено все, что ему было хоть немного дорого, осталось позади жизненного пути, отделенное непроницаемой завесой, имя которой "другое мироздание". Все воспоминания, мечты, стремления не были теперь привязаны ни к чему, оставляя большое белое пятно, которое следовало бы заполнить. Жизнь с чистого листа. Так почему бы и нет? И плевать, что здесь обитают говорящие рогато-крылатые лошади, в конце-концов он имел дело с существами и повнушительней, виверны, к примеру.

— Эм... — он замялся, обдумывая то, о чем можно поговорить с этим чудом природы, — Селестия?

— Да? — с готовностью отозвалась та, приподняв свою мордочку, на которой не отражалось вообще никаких эмоций.

Признаться, от такой "бури чувств", человек несколько растерялся. Заметив свою промашку, принцесса тут же отбросила всякие маски и мило улыбнулась, чувствуя, что это существо желает идти на диалог, а не продолжать свою печальную песнь. Улыбка, как всегда, помогла, более того, жрец и сам выдал некое ее подобие, что значительно разрядило обстановку.

— Спасибо за то, что сохранила то немногое, что осталось от прежнего Халамру, жреца Света, — он попытался было привстать, чтобы совершить хотя бы маленький поклон, но неприятное ощущение, словно лезвие все еще находилось в нем, не дало ему выполнить это желание. Сдавленно застонав, он аккуратно откинулся назад.

— Позволь, я помогу тебе.

Голос лошадки был теперь другим, искрящимся счастьем. Правда, она все равно продолжала делать вид, что ничего не сможет расшатать ее внутреннее равновесие, но что-что, а теплые эмоции жрец видел очень хорошо. Коротко кивнув, хотя бы из чувства интереса, он безропотно позволил волшебному созданию наклонить свою мордочку прямиком к его груди и коснуться витым рогом до кожи. На мгновение вспыхнув золотом, рог стал излучать приятное тепло, что успокаивающим потоком устремилось к ране, подавляя боль и принося блаженство. Однако, наметанный взгляд коричневых глаз, даже не смотря на эйфорию, охватившую разум, продолжал оставаться таковым; натренированный за недолгую, но насыщенную бытность лекарем, он выцепил нечто такое, что не мог разглядеть никто другой. Тоненький волнистый шрамик, расположившийся около носа, странно знакомый, словно бы его оставил какой-то зачарованный предмет. Кажется, он не доставлял этой лошадке неудобств, но это пока: зачарованные порезы весьма долго проходят и начинают раздражать, когда их обладатель уже которую неделю их лицезреет.

Подождав, пока крылатый единорог завершит погружать его в пучину блаженства, человек чуть повернулся, перенеся вес на здоровый бок и посмотрел прямо в лавандовые глаза, стараясь взглядом передать, насколько он признателен ей; и не только за сии чары, но и за все остальное.

— Стало значительно лучше, спасибо, — он показательно привстал на локтях и принял более-менее сидячее положение, вытянув руки перед собой. Послушная его воле, магия Света наполнила конечности, заставив самые кончики пальцев едва заметно светиться.

— Пожалуйста. Я очень рада, что все это не напрасно, — кобыла встряхнула головой, поправив свою гриву, и выпрямилась.

— Возможно, ты была права с самого начала... Ти, можно, я буду звать тебя так?

— Ти? — она задумалась на секунду, словно пробуя это слово на вкус, а затем усмехнулась и кивнула, — меня так еще никто не называл, но я и не против. А как зовут тебя, о странное существо? Однажды ты назвал себя "жрецом", но исходя из нашего диалога, я поняла, что это вовсе не имя.

— Нет конечно, о Свет, — в этот раз у него получилось поклониться, — меня нарекли Халамру, я — человек.

— Я очень рада знакомству, Халамру, — ответив улыбкой, причем, совершенно искренней, аликорн протянула вперед ногу в самом обычном жесте приветствия, но затем вдруг одернула ее, придав себе немного смущенный вид, — прости, ты ведь не знаешь обычаев пони.

— Не знаю, — просто согласился он, — я вообще ничего, к сожалению, о вас не знаю.

Таяние льдов оказалось совсем недолгим; единожды взвинтившись до самого верха, настроение человека начало быстро падать, подталкиваемое осознанием, что он теперь совсем один посреди огромного чужого мира. Конечно, умирать из-за такого было бы, минимум, глупо, так бы поступили только очень слабые люди, к числу которых он, к счастью, а может и увы, не принадлежал, но иного выхода из сложившейся ситуации видно не было.

— Что теперь со мной будет? — поинтересовался человек упавшим голосом, терзаемый болью вновь, и не только физической.

— Тебя вылечат, а после, если не возражаешь, мне бы хотелось узнать немного о человеках, — аликорн продолжала буквально лучится доброжелательностью, но помогало это не сильно. — Быть может, вместе мы сможем найти твоих родичей?

Родичей... Кровь и пламя, крики умирающих. Беспомощность, она угнетала, а теперь его еще и выбросило из родного мира. Хотя... а что, если Свет специально послал его сюда, чтобы искупить свою вину? Спасти жизни местных существ во имя тех, кто ушел тогда? Да и эта лошадка... неспроста ведь именно она оказалась рядом с ним в критический момент, она словно бы состоит из светлой магии, такой родной и знакомой, но при этом какой-то... одинокой, не правильной.

Еще раз осмотрев крылатого единорога от хвоста до головы (будто специально, она сидела в пол-оборота к нему), он немного уверился в своей теории: нечто внутри, что невозможно описать словами, разгоралось в нем и тянулось к этому волшебному созданию; такое же происходило, когда жрец оказывался рядом с магическими обелисками, в которых, как он знал, обитали светлые духи.

— Мы не сможем это сделать, как бы ни старались, Селестия.

Человек тяжело вздохнул и ухватился за кромку одеяла, аккуратно его приподняв.

— Почему? — ощутив приятную волну какой-то внутренней теплоты, исходящей от Халамру, аликорн беспокойно заерзала на месте и с удивлением обнаружила, что крылья ее слабо затрепетали, реагируя на эти мягкие магические токи.

— Там, откуда я родом, существует заклинание, позволяющее телепортировать сразу множество материи на далекие расстояния. К сожалению, оно настолько сложное, что, порою, мага, который его исполнял, может выбросить в другое измерение без права на возврат обратно.

Закатав одеяло по пояс, человек принялся аккуратно и точно сдирать пластыри, обнажая маленькие и не очень шрамики, заросшие темно-красной коркой.

— Ах вот оно что... — аликорн замерла, пораженная, в один момент осознав, что же испытывало это странное существо, — значит, ты теперь совершенно один?

— Верно.

— Это очень сильно меняет планы, Халамру, — принцесса задумалась, совершенно не обращая внимания на то, что вытворяет с собой больной (ее особо это и не интересовало: никаких признаков боли он не подавал, и ладно), — получается, тебе совершенно негде жить...

Поселить его пока что рядом с собой, понаблюдать за поведением, хотя принцессе очень слабо верилось в то, что он сможет обидеть хоть кого-нибудь, даже несмотря на оружие, которым он обладал: оно больше походило на ножи для нарезания овощей.

— Позволь узнать... — аликорн хотела было поинтересоваться насчет его способностей, но увидела, что он, зажмурившись, освобождает свою жуткую рану от плена серой ткани, и поддалась изумлению, — что ты делаешь?

— Убираю лишние детали со своего тела, — сдавленно охнув, он рывком отодрал самый большой пластырь, накрыв зияющую алым рану свободной рукой. Из-под нее тут же побежали небольшие красные струйки, заставив Селестию приготовить магический захват на случай, если ее новый знакомый вновь решил свести счеты с жизнью.

Однако, ее подстерегал сюрприз. Та самая теплая аура вдруг усилилась, пустив по белой шерстке искры удовольствия; над человеком сформировался и завис яркий желтый шар, испуская во все стороны тонкие лучи, словно бы миниатюрное солнце заглянуло к ним на огонек. Нежнейшие касания неведомой, но в то же время очень знакомой магии, пошли по всему телу, приятно согревая. Тоненький шрамик, оставленный кинжалом человека той ночью, который у нее так и не получилось убрать, сузился до ниточки, а затем и вовсе пропал прямо на глазах у пони. Переведя же взгляд на Халамру, она увидела, как все его раны, включая то страшное увечье (а ведь снизу-то оно еще хуже), быстро-быстро затягивались, как-будто время ускорило свой бег.

— Всю сознательную жизнь я был жрецом, лечил, отпускал грехи, проводил всяческие ритуалы, — человек протянул руку к сфере и она тотчас потухла, — мне некуда идти, кроме как к Свету. Просто покажи мне место, где нужен будет целитель, и я буду жить там.

"Полный надежд, что мое существование не будет напрасно".

~

— Давай ложись, поняша моя, я сейчас схожу наверх и начнем.

Отогнав воспоминания куда-то в дальний уголок сознания, аликорн счастливо улыбнулась. Специально оградив Халамру от влияния высшего общества, она сохранила в нем всю его непосредственность по отношению к ней. Что и говорить, человек вел себя так, словно Селестия — плюшевая игрушка, домашний зверек, но ее это вовсе не смущало, даже наоборот: пони буквально таяла изнутри, услышав очередное уменьшительно-ласкательное в свой адрес.

Подтолкнув телекинезом жреца, тщетно старающегося спрятать довольную ухмылку, кобыла подошла к столу посередине и поставила на него переднее копыто, проверяя мягкость устилающей его ткани.

Столько времени она строила из себя великую Принцессу Эквестрийскую, что этот образ как-то незаметно связался с ней очень и очень тесно. Не было теперь такого, чтобы кто-нибудь осмелился обратиться к ней: "Тия", а уж назвать ее "моей"... то страшнее самого страшного кошмара; все пони, как один, боялись несуществующей кары, но при этом считали Селестию почти божеством, символом мудрости, красоты, чего угодно в подобном роде, любили ее и искренне заботились. Парадокс.

Забравшись на стол, который Халамру называл не иначе, как "фосер", аликорн с наслаждением вытянулась и раскрыла крылья, уложив их подле себя. В любом случае, человек — не пони, живет в Эквестрии меньше месяца и еще не успел заразиться подобострастием; именно поэтому он нравился принцессе, только с ним она могла почувствовать себя обычной пони. Да, он тоже считал ее своей правительницей, но это вовсе не мешало их обычному дружескому общению. И не только общению.

Быстро спустившись с лестницы, Хал увидел, что пони уже легла на фосер и с задумчивым видом рассматривала стену. На секунду залюбовавшись ее прекрасным станом и не менее прекрасными крыльями (человек всегда мечтал о небесах, а аликорн могла достичь их, лишь пожелав), он вновь ощутил легкий, но в то же время настойчивый толчок в спину и двинулся к Селестии, на ходу сплетая несколько простеньких чар и пытаясь соорудить невинное лицо.

— Если бы ты был жеребцом, то я бы посчитала твои взгляды за предложение, — бархатным голосом сообщила ему принцесса, томно прикрыв глаза.

Выглядело столь правдоподобно, что человек даже усмехнулся. Встав возле аликорн, он сосредоточился и принялся доводить чары до рабочего состояния, чтобы Свет, послушный его воле, направлял движения рук.

— Будучи жеребцом, я бы уже давно его тебе сделал.

Аккуратно коснувшись пальцами правой руки до белой шеи и послав крошечный магический заряд, человек ощутил, как аликорн вздрогнула всем телом, причем, сильнее, чем обычно. Удивленно приподняв бровь, он, тем не менее, решил не останавливаться, списав все на на неточности его чар.

Медленно проводя ладонями по белой спине и бокам, тщательно следуя всем неровностям, жрец использовал свою магию, чтобы согревать и расслаблять существо, которое ему доверилось. Проводимая довольно часто, процедура "очищения" была призвана всего лишь восстанавливать силы больным, поэтому удивление Халамру было весьма велико, когда, испытав это на себе впервые, Селестия обозвала ее "массажем", затем немного подумала, добавила приставку "королевским" и возжелала получать его как можно чаще. В целом, человек совсем не был против; договорившись между собой очень быстро (аликорн использовала прием, которым, в свое время, ею управляла маленькая Твайлайт: жалобный, умоляющий взгляд), они установили своеобразное расписание и теперь неукоснительно ему следовали, если принцессу не задерживали на вечер дела.

Захватив в теплые объятия кромки крыльев, человек медленно, очень аккуратно полностью раскрыл их, не получая, как обычно, никакой помощи от принцессы, и нежно провел ладонями от оснований до самых кончиков, в этот раз отдавая энергию импульсами. Безупречно белые перья затрепетали, словно на ветру, омываемые светлой магией и аликорн испустила довольный вздох.

— То, что ты сейчас сказал, — произнесла она умиротворенным, чуточку ленивым голосом.

— Есть чистая правда, — человеку не требовалось говорить все это до конца: он понимал ее с полуслова, — ты значительно прекрасней многих кобылок, которые мне встречались и, если честно, я до сих пор не понимаю, почему ты одна. В моем мире у всех правителей были семьи и дети.

Разделив волшебную гриву на два потока, чтобы не мешала, он положил обе ладони аликорну на шею и принялся невесомыми движениями "гладить" ее.

— Боюсь, мои подданные слишком меня чтят, чтобы совершить столь простой поступок, как пригласить свою принцессу хоть куда-нибудь. К тому же, — пони едва заметно вздохнула, — они боятся даже взглянуть на меня не так, словно я разгневаюсь за это.

— А объяснить им, что они не правы? — человек добрался до ушей и, не удержавшись, почесал за правым, получив за это легкий подзатыльник крылом.

— Как ты себе это представляешь, Хал? У нас немного другие порядки, отличные от тех, которые ты привык видеть.

— Я это заметил, Ти, — он пожал плечами, — однако, почему бы тебе не попытаться? Смотри: ты ведь уже позволяешь мне, скромному жрецу из глубинки, касаться твоей божественной шкурки.

Следующим пунктом в его программе следовали передние, ноги пони; обычно он выпрямлялся и потягивался, после чего вставал прямо перед ней на одно колено и продолжал "очищение".

Золотое сияние захватило человека в свое объятие и немного приподняло над землей, перетаскивая его на место, куда он мог бы дойти и сам в два шага. Все время неспешной левитации взгляд аликорн следовал за ним, словно бы изучая.

— Начнем с того, что ты вовсе не пони, к тому же, намерения твои только дружеские, не более, — произнесла Селестия тоном, которым наставляют жеребят.

Она аккуратно поставила человека перед собой, чуть передвинулась вперед и вытянулась.

— С чего вы так уверены в этом, моя принцесса? Вдруг я ваш тайный воздыхатель? — жрец нацепил таинственную ухмылочку, взял в руки изящную ножку принцессы и принялся очень медленно массировать, ощущая, как сильные мышцы ее расслабляются, уступая напору Света.

— Воздыхатель? Ммм... — некая тяжесть, усталость, скопившаяся в теле принцессы за день, стремительно исчезала в небытие под мягкими прикосновениями, и она счастливо зажмурилась, отпустив все мысли, кроме одной, на волю, — эх Халамру, друг ты мой бескорыстный, ну почему ты отказываешься брать плату за столь чудесный массаж?

~

Стоя на пороге своей избушки, жрец смотрел на все удаляющийся силуэт белой пони. Тихая ночь, заботливым крылом укутавшая Эквестрию, разлила мрак по земле, лишь немного развеваемый бледным светом звезд; Селена в этот раз прикрылась тучами, словно скромная дева, оставив Халу совсем немного мгновений до того, как тьма скроет его подругу. Тихо вздохнув, он развернулся и зашел внутрь, слегка вздрогнув, когда дверь, ведомая небольшой пружинкой, захлопнулась, обдав человека потоком прохладного воздуха.

Что ж, завершился еще один день его новой жизни. Лучшей жизни. Собственный домик посреди леса, любимая работа, десятки исцеленных недугов, исправленных крыльев, уважение среди пони (ну, по крайней мере тех, кто обитали в городке неподалеку), и хороший друг, всегда приходящий на помощь. Желал ли он когда-то большего?

Зябко передернув плечами, человек направился к одному из шкафчиков, выудив оттуда средних размеров устройство, очень похожее на кубок, только с прорезью посередине. Задумчиво уставившись на руны, высеченные по бокам, он пару раз стукнул по ним пальцем, словно бы желая услышать хоть что-то в ответ, но серый камень, что послужил материалом, безмолвствовал. Вздохнув, жрец свободной рукой скинул с фосера, еще теплого, благодаря недавно возлежащей на нем аликорн, немного помятую ткань, обнажив три ровных отверстия, расположенные треугольником в центре; следуя им, на подставке "кубка", находились небольшие выступы. Установив сие замысловатое устройство на место, для него предназначенное, он нагнулся и вытащил из-под фосера деревянную шкатулку. Кинжал, заботливо укутанный в бархат, словно бы сам прыгнул к нему в ладонь.

Зачарованное лезвие, что доставило столько боли живому существу, приобрело с тех пор розоватый оттенок, и блестело теперь особенно ярко в свете единственного магического фонаря. Задумчиво повертев оружие в руках, он сделал парочку пробных взмахов и довольно хмыкнул: чары, обитающие в этом кусочке железа, до сих пор не разбились, хотя прошло уже довольно много времени.

Робкий стук в дверь прервал плавный поток мыслей жреца. "Кому это он нужен поздно ночью?" Перехватив оружие поудобнее, молясь Свету, чтобы Астра — прирученная мантикора, пришла на помощь в случае чего, он подкрался к выходу. Стук повторился, такой же тихий, аккуратный, словно бы ночной гость боялся поцарапать грубое дерево, из которого и была сделана дверь.

"Это же Эквестрия, чего мне страшиться?", — пришло озарение на глупую голову. Коря себя за лишнюю агрессивность, жрец выпрямился во весь рост (до того пребывая в типичной стойке боевого мага) и уверенно подтолкнул препятствие, отделяющее его от незнакомца.

Уверенность выветрилась почти мгновенно, уступив место удивлению. Оно разрасталось вширь и ввысь, грозя захватить человека с головой. Луна, принцесса Луна, вот уж кого он точно не ожидал увидеть.

— Приветствую, Халамру, можно войти? — спросила она таким голосом, будто бы в чем-то перед ним провинилась.

Очнувшись от небольшого шока, он как-то нервно кивнул и посторонился, удерживая дверь рукой.

— Прошу, принцесса.

В форсированном порядке кинжал был воткнут в специальный паз в "бокале" и через полминуты в чаше разбушевалось самое настоящее святое пламя, даруя тепло и свет. Молча взирающая на это аликорн потянулась к нему, едва заметно вздрагивая. Оценив намек, человек быстро сбегал наверх и принес оттуда плед, накинув его на пони, за что удостоился благодарного взгляда бирюзовых глаз.

— Спасибо.

И все... Луна продолжала просто сидеть и безмолвно любоваться ярко-желтыми всполохами, словно бы пришла сюда только за этим.

Эх, Луна-Луна, с недавних пор она тоже стала водить с человеком знакомство, когда прознала (скорее всего, конечно, кое-кто ей разболтал), что с ним можно вести себя не как со всеми пони. К тому же он — неиссякаемый источник всяких разных сказок, которые были очень ценимы повелительницей грез. Она иногда заходила в гости, обычно под утро, но чаще их встречи проходили во снах, поэтому столь поздний (ну, или слишком ранний) визит был немного... необычен.

— Принцесса, позвольте узнать... — начал было жрец, но был остановлен взмахом синей ножки, обутой в серебристый накопытник.

Поправив ртом ткань, сползшую вбок из-за поспешного телодвижения, она повернулась к нему и оценивающе оглядела с ног до головы, заговорив лишь после:

— Халамру, я сегодня сбежала из дворца.

Он удивленно приподнял бровь и уселся перед кобылой на колени, отмахнувшись от предложения разделить с ней плед. Она бросила на него тяжелый взгляд и грустно опустила голову.

— Я знаю, Луна. Что случилось?

Несколько странно было то, что аликорн ведет себя, словно виноватый ребенок. Подумаешь, сбежала... День-два и она вернется, с помпой и фанфарами, перебудив половину дворца, или же тихо-тихо, как тень; в любом случае это произойдет. Так что же не так?

— Сестра рассказала? — пони начисто проигнорировала вопрос, задав свой таким тоном, словно случилось что-то непоправимое.

Нет, так дело не пойдет. Передвинувшись ближе, жрец аккуратно приподнял голову кобылы, дабы встретиться глазами. Так делать, вообще-то, не стоило, но человек чувствовал, что именно сейчас ему лучше вести себя чуть смелее, ведь происходит нечто очень странное...

Скорбь, бессилие и смирение смешались в глазах с бирюзовой радужкой, вынудив жнеца отшатнуться в испуге.

Перед его внутренним взором тут же пронеслись тысячи картин, кровавых, странных, волшебных, всяких, где происходили ужасные вещи с пони и не пони. Что же такого увидела синяя аликорн?

— Луна? — почти шепотом спросил он, но замолк, когда она пошатнулась и уткнулась лбом ему в плечо.

Человек, окончательно сбитый с толку, обнял ее, слегка прижав к себе и рассеянно провел рукой по звездной гриве. Еще ни один пони из тех, с которыми он разговаривал по душам (а такое происходило весьма часто: кобылки и жеребцы, которых он лечил, охотно делились с ним секретами, пока Свет неспешно растекался по их телам, принося исцеление) не позволял себе такую близость. Сквозь плотную ткань его балахона, жрец ощутил, как мелко-мелко дрожит аликорн, и вовсе не от холода.

Слезы... Серебристые капли являлись миру и стекали по синим щекам, заканчивая свой путь на бежевом одеянии человека. Пони плакала абсолютно молча, без всхлипов, не объяснив причины, не рассказав вообще ничего, вынуждая хозяина избушки теряться в бесчисленных догадках.

Ведомый желанием помочь и мыслью, что аликорн все обязательно расскажет после, а сейчас ей лишь необходима моральная поддержка, он крепче сжал объятия, желая всем сердцем, чтобы боль и муки ее все ушли к нему.

~

— Прости, Халамру, мое поведение, — произнесла она спустя некоторое время и тихо всхлипнула, — мне просто не к кому больше податься со своими проблемами.

— Все хорошо, Луна, — человек нежно провел ладонью по ее шее, ведая, что этот жест очень нравится многим пони... и мантикорам, — ты же знаешь, что я всегда готов помочь вам с Селестией.

Кобыла молча кивнула. Да, она знала... И именно поэтому крылья принесли ее к обители существа столь странного, не похожего на пони, но так похожего одновременно. Один из немногих друзей повелительницы грез, единственный, помимо сестры, кому она могла излить душу, получив в обмен понимание и, возможно, парочку советов.

Крепко ухватив кобылу за плечи, жрец отстранил ее от себя, ощутив лишь символическое сопротивление, и вновь заглянул в глаза, укутанные печалью. Неплохо зная характер младшей принцессы, где удивительным образом смешались две пони: взрослая Принцесса Луна и маленькая Вуна (так ее иногда называла сестра), он понял, что сейчас надо быть чуть более настойчивым, чем обычно, вести себя так, словно она ему — младшая сестренка.

— Расскажи, что случилось, — произнес человек требовательным голосом, не выпуская ее из цепких объятий, не давая уклониться и уйти от ответа.

Луна оказалась в безвыходной ситуации, в ловушке, которую сделала себе сама. Ох как же ей хотелось решить все в одиночку, не тревожа никого понапрасну, но ведь сорвалась и прилетела сюда, прекрасно осознавая, что хозяин избушки ее просто так уже не отпустит.

— С моей сестрой что-то происходит, — после краткой внутренней борьбы покорилась судьбе аликорн.

— С сестрой? — переспросил он, мазнув по синей кобыле недоверчивым взглядом. — Она была у меня сегодня, вела себя как обычно, ничего странного. Но вот ты, Луна, — жрец отпустил сжавшуюся пони и чуть наклонился вперед, — ты меня пугаешь.

— Я лишь олицетворяю то, что чувствует Селли, Халамру, — печально поведала аликорн, — ты просто не заметил, как и не замечают пони, ее окружающие. Моя сестра — мастерица масок, но маской сердце не обманешь.

~

Второй этаж избушки, место, которое можно было с гордостью назвать "спальня". Большая кровать, на которую поместились бы сразу три Халамру, занимала почти всю дальнюю часть, оставляя место лишь скромной тумбочке, да аккуратному стулу, исполняющему роль вешалки. Стол и пара кресел, одинаково удобные как для пони, так и для человека, стояли напротив, освещаемые тусклым светом Селены, едва преодолевающим препятствие туч и небольшого окна; сундук с одеждой, широкая книжная полка, пустующий ящик — вот и все, что могло привлечь к себе внимание.

В этот раз, правда, одно из кресел было передвинуто поближе к дальнему концу комнатки так, чтобы сидящей в нем пони было удобнее смотреть на кровать. Человек возлежал перед принцессой, сраженный усыпляющим заклинанием; впрочем, спокойное выражение лица его и согласие, данное несколько минут назад, не давали взыграть чувству вины, которое, быть может, могло тревожить Луну. Она все делала правильно... хотя хотела, чтобы все обернулось иначе.

Сон к жрецу пришел очень быстро, но совсем не тот, который был определен природой. Сейчас Халамру стоял в призрачном мире, являющимся осколком памяти синей аликорн, созерцая вокруг знакомую, но слегка подзабытую обстановку лунной башни, что во дворце Кантерлота.

С тех пор как он однажды заглянул сюда, прошло немало времени и оно оставило свой отпечаток на этом месте. Занавешенные когда-то полностью, большие окна были ныне свободы, впуская мягкий солнечный свет, что развеивал царившую тут ранее полутьму, пробуждая к жизни многие вещи. Удивленно обведя помещение взглядом, жрец обнаружил множество образцов вооружения, развешанных вдоль стен; короткие и длинные мечи, изящные копья, удивительных странностей шар, с торчащими по бокам изогнутыми лезвиями и полированное резное древко самой обычной длинной палки, висящей совсем рядом; тут были кинжалы всевозможных видов, лук, украшенный драгоценными камнями и даже пара накопытников, по бокам которых красовались пазы для выдвигающихся лезвий...

Луна всегда была старше своей сестры в этом плане. Во времена, когда Эквестрия только-только становилась на ноги, преодолевая сопротивление множества врагов, как внешних, так и внутренних, именно младшая принцесса самоотверженно сражалась на бесчисленных полях битв, самолично водила армии в походы, позволяя белой аликорн всецело сконцентрироваться на управлении страной.

Теперь же, вернувшись в ту самую Эквестрию, какой хотели видеть ее обе принцессы, младшая из них поняла, что делать ей, в общем-то, больше и нечего: все ее умения теперь важны лишь ей самой, а другим она занималась не так много. Желая быть хоть как-то полезной, Луна принялась посещать кошмары своих подданных, делая все, чтобы страшные грезы не пытали их более, и у нее начало это получаться, причем столь хорошо, что улыбка не сползала с синей мордочки неделями... пока однажды аликорн не наткнулась на сон своей сестры.

Вздрогнули человек и пони одновременно, она — поддавшись воспоминаниям, а он — из-за осознания того, что чувствует ее мысли. Окрашенные той самой печалью, что жрец видел совсем недавно на мордочке своей нежданной гостьи, они словно навевались кем-то извне, похожие на леденящие прикосновения порывов осеннего ветра. Обернувшись, он не заметил никого, ни даже теней, в которых могли бы быть спрятаны какие-нибудь магические штуковины, и лишь покачал головой, вернувшись взглядом к пони.

Она удивила человека вновь. Понимая, что этот сон ему придется смотреть до конца, не упуская повелительницу грез из виду, Халамру просто выпал в осадок, когда объект его наблюдений, до конца распахнув прекрасные большие крылья, взлетела прямо с кровати и выпорхнула в распахнутое окно, оставив разглядываемый предмет на кровати.

Подбежав к подоконнику и выглянув наружу, он увидел лишь развевающийся хвост да звездную гриву, быстро удаляющиеся по направлению к окраине города и бессильно опустил руки. Жрец выкрикнул имя принцессы, но ничего из этого не вышло, что и следовало ожидать.

И что теперь ему делать? Прыгать и лететь за ней? Перегнувшись, он посмотрел вниз и увидел далекую-предалекую землю, город, по улицам которого передвигались крошечные точки — пони. Пегасы вроде бы летали повыше, но тоже смотрелись мелко; ощутив ледяные когти страха, нежно обнявшие его сердце, человек отшатнулся и отступил вглубь, ощутив сильное головокружение. "И как они только не умирают со страху?"

Ну что ж, аликорн явно не собиралась возвращаться, а время все шло. Природная любознательность понемногу брала вверх над робостью и вскоре жрец начал поглядывать на то, что здесь ему ближе всего как человеку. К тому же, чем больше он тут находился, тем яснее понимал, что что-то тут должен найти, или понять. Прямо как игра, в которую они, будучи детьми, играли очень часто: пользуясь подсказками, обнаружить зарытый кем-то клад.

Подойдя к "оружейной стене", как Хал про себя ее окрестил, он первым делом обратил внимание на самое странное, что тут было: посох. Сделанный из темного дерева, он не мог поразить взор вострым лезвием, или крепкой тетивой; созданный словно для того, чтобы просто бить подданных по голове. Немного поразмыслив и придя к выводу, что ничего ему за это не будет, человек протянул руку, схватив древко посередине... и тут же ее отдернул: кожу обожгло ледяным огнем. Догадка пришла почти сразу; по воле человека перед ним соткался светлый шар и медленно поплыл к оружию. Свет обжигает Тьму, но и Тьма вовсе нетерпима к Свету; зазвенев поначалу, магический огонек задрожал, наполнив комнату игрой множества теней, а затем лопнул, лишь коснувшись темного древка.

Небольшой взрыв, всплеск магической энергии жреца, высвобожденной в форме сферы, породил странный ветер. Пройдясь по комнате, он уронил несколько кинжалов, стулья и круглый столик, разбив изящную белую вазу. Грохот и перезвон, поднялись лишь на несколько секунд, но этого вполне хватило, чтобы душа незваного гостя мгновенно ушла в пятки.

"Необходимо прятаться!"

Послышался топот множества копыт, сбивая и без того пуганные мысли жреца. Затравленно оглянувшись, он попытался найти что-нибудь, что скроет его от глаз стражников, но как назло, ничего лучше кровати не нашел, поэтому, как можно тише преодолев отделяющее от спасительного места расстояние, прыгнул прямо в мягкие, шелковые объятия... Чтобы, неожиданного для себя, застыть в воздухе.

— Если желаешь по достоинству оценить королевское ложе, так и быть, я уступлю его тебе на один день, — послышался знакомый, недовольный и одновременно веселый голос той, которая несколько минут назад покинула сие место весьма нетривиальным образом.

Манипулируя своим магическим полем, Луна, словно статую поставила человека рядом с собой и повернулась в сторону окна, явно готовая повторить предыдущий подвиг. Несколько глухих ударов в дверь заставили ее быстро передумать; не глядя, она схватила телекинезом первое, что попалось под копыто и метнула в дверь. Длинное лезвия меча, невольно оказавшись снарядом, вклинилось в щель между стеной и дверью, мешая открыться последней.

— Луна?

Человек смотрел на нее, словно на привидение. В его взоре плескалось удивление, неверие в происходящее, да толика сумасшествия. И действительно: для спокойной и размеренной жизни обычного целителя за последнюю половину дня произошло столько всего, что впору было начать принимать успокаивающие отвары.

— Что "Луна"? — весело отозвалась она, повернув к нему свою мордочку, — тебе надо было всего-лишь следовать за мной, а не устраивать тут форменный бардак.

— Ну знаешь ли... — человек с опаской посмотрел на дверь, сотрясающуюся под могучими ударами копыт, — ты, которая другая ты, просто взяла и вылетела в окно...

— А ты остался, убоявшись высоты?

Окутанный синим, меч с изогнутым лезвием метнулся вперед, чтобы присоединиться к своему собрату в нелегком деле сдерживания толпы.

— Я не умею летать, Луна! — паника понемногу овладевала податливым разумом, делая обычно плавные и спокойные движения жреца дерганными. Вновь с надеждой взглянув на спасительную кровать (вряд ли стражники рискнут вообще к ней подойди), человек хотел было двинуться в ее направлении, но, как и пару мгновений назад, был остановлен лунной магией. Схватив поперек туловища, она оторвала его от земли и просто, безо всяких предупреждений, усадила прямо себе на королевский круп.

— Нагнись, обними меня за шею и медитируй, или что-то ты там обычно делаешь, упоминая свой Свет к месту и не к месту, чтобы я летела оч-чень аккуратно.

Распахнув крылья, она разбежалась, легко, словно и не было на ней груза весом с нее саму, после чего мощным прыжком отправила себя в свободный полет над городом.

Успев лишь сдавленно крикнуть "Valas so Hal!", Халамру нагнулся вперед и прижался к телу кобылы так сильно, словно они совершали что-то вроде романтического полета, а не удирали с места преступления. Весь город раскинулся под ними, земля, желанная и манящая, была столь высоко, что невольный всадник решил попросту закрыть глаза и позорно уткнуться в звездную гриву, молясь Свету, чтобы их полет закончился как можно быстрее.

— Знаешь, мой друг, я понимаю многое, но то, что ты боишься умереть во сне... — голос Луны был спокоен, даже несмотря на частые и, в принципе, тяжелые взмахи крыльями.

— Страх — это не то, с чем я могу играть, прости, — прозвучало приглушенное волшебной гривой.

Закатив глаза, чего, естественно, Халамру увидеть не мог при всем желании, аликорн глубоко вздохнула и принялась понемногу снижаться, дабы угодить своему наезднику.

Странное существо, которое безропотно готово было принять смерть, дабы не мучаться, вдруг страшится какой-то обычной высоты? Не обладай он магией, Луна с точностью могла сказать, что перед ней (ну, точнее на ней) — земной пони; и если бы все было так, боязнь нелетающих еще можно было объяснить, но магия его... Понемногу начинают ходить легенды о странном двуногом, которому под силу исцелить все болезни; пони со всей округи Лост Фореста, городка, расположенного в каких-то двадцати минутах пути пешком, бывали у чудо-доктора, и если не ради его безвозмездных услуг, то хотя бы для того, чтобы принести ему еды, денег, вещей, ведь добрые дела всегда находили свой отклик в обществе пони. И вот Халамру, обладая сильной магией, которая не под силу многим единорогам, просто боялся упасть. Причем настолько, что принцесса начала понемногу испытывать запретное удовольствие в области между крыльев, а в целом, дискомфорт из-за того, как сильно к ней прижимался человек; и это все будучи в грезах!

~

Недалеко от величественной столицы, сокрытая плотным кольцом деревьев и кустарника, словно природа лично вознамерилась защитить это место, располагалась светлая полянка, разделенная пополам чистым горным ручейком. Однако, несмотря на это, вода в нем была теплой, что по достоинству могла оценить лежащая на каменистом дне пони. Стремительный звенящий поток едва доставал ей до спинки, обиженно разбиваясь о широкую грудь и покрывая брызгами изящную шею и многоцветную волнистую гриву. Мириады капелек, поднятые в воздух магией, излучаемой совершенно случайно, образовывали над полянкой туманную завесу, из которой солнышко, играясь своими мягкими лучами, сделало обитель небольшой радуги. Волшебная картина...

Гармония этого места была нарушена синей, словно ночное небо, пони. Тихо-тихо, словно опасаясь спугнуть отдыхающую в водах, она приземлилась совсем недалеко и, плавно переставляя ноги, двинулась к сокрытому сокровищу.

Селестия, на появление сестры никак не отреагировала. По-прежнему нежась в ласкающем ее тела потоке, она возлежала с закрытыми глазами, низко опустив голову, и тщетно старалась успокоиться. Думы, что владели ею, были далеки от управления страной; это нервировало и пугало солнечную принцессу, за столь огромное время привыкшую полностью управлять своим сознанием. Незваные чувства, эмоции иногда брали над белой аликорн верх, вынуждая вести себя не совсем так, как привыкли видеть ее маленькие пони.

— Я выслушала просьбы подданных, которых ты так поспешно бросила, — осторожно произнесла Луна, замерев у самого берега, будто опасаясь морской стихии, — никто не ушел обиженным.

— Спасибо, Лу.

Старшая сестра улыбнулась младшей, легко, не взирая на проблему, выжигающую ее изнутри, и совершенно спокойно подвинулась вбок, освобождая немного места в небольшой природной купели.

— Нет, дорогая моя, — ночная пони покачала головой, не сделав даже попытки сдвинуться места, — я здесь не для того, чтобы отдыхать.

Притаившийся в кустах человек, сидя бок о бок с настоящей Луной, ощутил, как его спину нежно накрыло сильное крыло, слегка прижав к синему боку. Зная, что жест этот означает то же самое, что и крепкие объятия, он удивленно повернул голову, встретившись взглядом с кобылой. Ее бирюзовые глаза подозрительно блестели, но на мордочке застыло выражение абсолютного спокойствия; это сбивало с мысли и, видимо, он как-то выдал себя, потому как аликорн вздрогнула и вернула взгляд, теперь уже немного смущенный.

— Прости Халамру, порою я не могу себя сдерживать. Слишком много эмоций.

— Я это вижу, — он покачал головой, аккуратно прижав крыло локтем, чтобы аликорн не могла теперь его свернуть обратно, — сначала ты плачешь, потом смеешься, теперь спокойна, словно монолит. В чем дело?

— В тебе, — она улыбнулась на мгновение, подергав пойманной конечностью дабы увериться, что действительно попалась в ловушку, снова, — ты даришь мне надежду, единственный, чьей воли моя сестра не способна сопротивляться.

— Надежду? — в его голосе звенело неверие, — надежду на что, Луна? — он ухватился за кромку крыла и легко потянул, вынудив охнувшую кобылу сесть рядом. — Почему, скажи, я должен плавать в озере тайн, когда как ты можешь просто все рассказать?

Забывшись, человек ухватил аликорна за подбородок и приблизился к ней, как делал это очень часто в случаях, когда необходимо было пресечь истерику пациентов. Сон ли это влиял, или неопределенность, но тяжесть прокрадывалась во взгляд коричневых глаз, делая его злым, совсем не таким, каким привыкли видеть пони. Мгновенно, словно ее подменили, гордая и рассудительная принцесса ночи, не выдержав результата собственных промашек, преобразилась в маленькую Вуну; веселье уступило место грусти и страху, заставив сомневаться в правильности принятых решений.

Халамру не сразу понял, что сделал ужасную глупость, последовав на поводу эмоций, а когда Луна повесила голову и опустила ушки, то менять что-либо стало уже поздно. Вздрогнув всем телом, осознав ситуацию, он принял единственно верное решение, сделал то, что диктовало ему сердце. Нежно обхватив пони руками, жрец привлек ее к себе и прижал к груди.

— Прости, Лун, — это уменьшительное звучало из его уст впервые, но оно было пропитано такой мягкостью, такой заботой, что маленькая большая кобыла невольно улыбнулась, — прости дурака, я слишком привык к обычной, размеренной жизни, чтобы думать. Я понимаю, ты хочешь как лучше, просто мне не хватает воли, дабы сделать все правильно.

Он провел рукой по звездной гриве, стараясь исправить свершенную ошибку; слишком много сестры сделали для него, чтобы человек мог так просто уйти от проблемы, вести себя, словно какой-то там нищий рыцарь.

— Не кори себя понапрасну, Хал, — совершив над собой невероятное усилие, чтобы собраться с мыслями, а не удариться в детство, как жеребенок нежась в кольце таких ласковых и теплых рук, она мягко отстранилась, — мои неудачи да не будут твоими, ведь вина за случившееся лежит целиком и полностью на мне. Без лишних слов, — синее копытце аккуратно коснулось губ человека, — хочешь ли ты разделить со мной тяжкую ношу и сделать все, чтобы Селестия жила счастливо, как заслужила за долгие годы самоотверженного управления страной?

Сбитый с толку мгновенными переменами, пораженный ее речью, человек лишь кивнул, пытаясь раскрыть весь смысл, что несли слова повелительницы грез.

Жила счастливо?

Как заслужила?

И разве все не так?

— Тогда взгляни на поляну, ты все поймешь.