Что связало их [What Bound Them]
12 - Наши лучшие годы
Snails переводится, как "улитки".
Snips — ножницы.
Это колыбельная, которую Флаттершай пела Метконосцам — семнадцатый эпизод первого сезона. В оригинале была ссылка на вторую строку первого куплета оригинала (It's time to lay your sleepy head), но я взял на себя смелость перевести и расширить — для сохранения драматического эффекта.
Моя версия перевода; в отрыве от нот, ритма и всего остального — старался ближе к смыслу; к тому же, поэт из меня никакой:
Тише-тише, успокойся -
Пони нужно отдыхать.
Тише-тише, успокойся
И ложись в свою кровать.Засыпай, уплывай -
День прошедший отпусти.
Засыпай, уплывай -
Радостные сны впусти.
Спайк был отчасти даже удивлён тем, как легко оказалось отвлечься на посторонние мысли — думать о чём-то вроде времени в тот момент, когда Тэйлспин находится всего в двух кроватях от него. Его разум, похоже, никак не желал возвращаться к реальности. Он продолжал уноситься в пространство — к звёздам. Пенсил Пушер объяснила, что, хоть солнце и луна и остаются неподвижными, звёзды по-прежнему двигаются с той же скоростью.
Когда Полковник Ривалли пришёл в лазарет повидаться со Спайком, была почти полночь. Спайк предполагал, что именно поэтому полковник в тот момент не носил форму: он, наверное, спал, пока кто-то ни сходил к нему, чтобы сообщить о драконе. К тому моменту, как был организован разбор полётов, административный центр уже был наполнен мечущимися пони, спешащими отправить во все остальные крепости необходимые доклады о его прибытии, сделать копии книги заклинаний Твайлайт и сообщить о том, что удалось обнаружить в Сплетении.
В данный момент вновь было то, что считалось ночью, а значит, все шторы были задёрнуты, а доносящиеся снаружи звуки деятельности свелись до редкого стука копыт. Спайк вернулся в кровать и — как и большую часть предыдущего дня — лежал в тишине. Даже если бы, невзирая на постепенно высасывающие все силы пылающие раны в животе, у него хватало энергии на что-то ещё, делать больше всё равно было нечего, а идти — некуда.
Кровать Пифа была рядом, но она была пуста. Земной пони неподвижно сидел рядом с кроватью Тэйлспин, и продолжалось это с тех самых пор, как закончилась их встреча с Полковникам Ривалли. Спайк некоторое время пытался сидеть рядом с ним, но пегаска была абсолютно неподвижна. Единственным движением, которое она себе позволяла, было поверхностное вздымание и опадание груди.
Спайк сомневался, что после побега от ченжлингов вообще возможно выглядеть хуже, чем Компасс Роуз. Но Тэйлспин умудрялась. Кокон что-то с ней сделал. Некогда огненно-красная шёрстка была теперь тускло-ржавого цвета. Она и раньше была маленькой и гладкой, но после кокона стала такой тощей, будто кто-то опустошил её изнутри, оставив один скелет.
На неё было больно смотреть. Ещё больнее было смотреть на Пифа. Выражение его лица было Спайку слишком хорошо знакомо.
Спустя некоторое время — когда уже больше не мог этого выносить — дракон вернулся в свою кровать и попытался поспать. Спайк плыл в тумане изнеможения, неуверенный, дремлет ли, вспоминая, или же спит и видит сны. А ещё он не был уверен, имеет ли это хоть какое-то значение. Он просто лёг, слушая тихое, неровное дыхание Тэйлспин, и позволил образам играть со своим разумом.
Первые настоящие похороны, на которых он присутствовал — первый раз, когда это был кто-то близкий, — были похоронами Рэрити.
Спайк, мне так жаль.
Он увидел лицо Рэйнбоу Дэш. То самое выражение, те самые слова, тот самый ритм и интонация... Этот момент навсегда останется в его памяти. Рэйнбоу Дэш — одно крыло скомкано и свисает под неестественным углом — смотрит на них, и слёзы ручьями текут по её лицу. Она взывала к ним, она умоляла. Она желала прощения, будто её было за что прощать.
Она меня прогнала. Она использовала магию, я не могла...
Он наорал на неё перед тем, как побежать по коридорам в поисках Рэрити. Он не гордился этим, но в тот момент копившиеся в нём эмоции требовали высвобождения, и Рэйнбоу Дэш была там. Идеальная мишень. Она уже винила во всём себя. Ему было нетрудно с ней согласиться.
Он потом нашёл её и извинился. Она простила его, и Спайк знал, что она действительно смогла забыть, но сам он так себя за это и не простил. Рэйнбоу Дэш — при всех её передразниваниях и при всём её мироощущении — любила Рэрити так же сильно, как и все остальные. Они оба знали, что она осталась бы с ней, если бы могла. Рэйнбоу бы осталась, даже если бы это стоило ей жизни.
Именно поэтому Рэрити её прогнала. Она дала Рэйнбоу Дэш возможность прожить жизнь, которую сама она прожить не могла. Последний дар — а это был дар, даже несмотря на то, что пегаске было так больно принять его.
Он помнил, как нашёл её — прямо в центре всего этого. Раньше ему говорили, что мертвецы часто выглядят, будто спят. Не в случае с Рэрити. Её глаза — открытые и остекленевшие — смотрели в никуда, рот оставался безмолвно распахнут, а огромная, зияющая дыра в центре груди не оставляла места для сомнений. Несмотря на это, он прижимал её к себе и умолял проснуться.
У неё было двое похорон. Сначала была поминальная служба в Кантерлоте. Пони со всей Эквестрии съехались с целью отдать ей дань уважения; и ему. Четыре принцессы Эквестрии были вместе с ним всю дорогу. Они предлагали ему свою поддержку. Никто из них, казалось, не понимал, что находиться там, быть вынужденным наблюдать, как другие оплакивают его жену, не имея возможности сделать это самому — потому, что он должен был казаться сильным и возвышенным, — было почти так же больно, как найти её тело.
Вторые похороны — те, что он про себя считал единственными настоящими, — были несколько дней спустя в Понивилле. Тело Рэрити захоронили на мемориальном кладбище в Кантерлоте, где покоились все величайшие герои и героини в истории Эквестрии. Принцесса Селестия настояла, а у него не хватило сил сказать ей, что он бы предпочёл оставить Рэрити в Понивилле.
Но Пинки Пай понимала. Она всегда была странной, но она всегда понимала. Так что несколько дней спустя она устроила вечеринку.
Поминки — она это так назвала. Ничего выдающегося: только их узкий круг друзей и украшенная лентами фотография Рэрити на одной из стен. Там было всё, что всегда присутствовало на вечеринках Пинки Пай: было слишком много цвета, куча игр, песен, шума, и это было — в полном смысле слова — безупречно.
Рэрити всегда обожала вечеринки Пинки Пай. Да, она, конечно, никогда не упускала возможности упомянуть о том, какими неотёсанными и неряшливыми те были, но всегда их обожала. Вечеринки были громкими и несолидными, полными нездоровой пищи и глупых игр, но — даже ещё лучше, чем как устроить вечеринку — Пинки всегда знала, когда устроить вечеринку. И, кроме того, она всегда делала это по правильным причинам. Это было освобождение от всех не находивших выхода эмоций и отчаянья, и он танцевал с Рэйнбоу Дэш так, будто завтра никогда не наступит, именно потому, что — где-то глубоко внутри — они оба надеялись, что оно действительно не наступит.
И, когда вечеринка продолжалась уже так долго, что, казалось, не могла продолжаться дольше, Пинки вывела их всех на задний двор Карусель Бутика, и они осушили целую бочку лучшего сидра Эпплджек, упившись до беспамятства. Они оставили одну кружку "для Рэрити". Проснувшись следующим утром, Спайк вылил её в грязь.
Тихие голоса заставили его очнуться от дрёмы. Он бестолково заморгал и поднял голову, оглядываясь в полумраке. Пиф до сих пор сидел у кровати Тэйлспин, держа её копыто своими — будто боялся отпустить. Кровать Компасс была пуста, и Спайк слышал, как та перешёптывается с Док Грэй за одной из перегородок. Раздался мягкий шелест бумаги, а за ним последовали звуки, означавшие, что две пони куда-то ушли.
Дыхание Тэйлспин на секунду запнулось, и Пиф резко дёрнул головой. Спайк знал, что тот надеялся, что она проснулась. Спайк знал, что жеребец ошибся. Несколько секунд спустя её дыхание вернулось к своему обычному поверхностному ритму. Спайк опустил голову на подушку и вновь позволил сну обнять себя.
После поминок он, как мог, старался поддерживать Карусель Бутик в прежнем состоянии. Свитти Бэлль очень часто навещала его и помогала там прибираться — как и Рэйнбоу Дэш. Все трое оказались крайне сплочены шоком общей утраты и, с годами, становились лишь ближе.
При том, что Спайк знал, что все их подруги были глубоко и непоправимо ранены смертью Рэрити, он чувствовал себя комфортно, делясь собственной болью лишь с этими двумя. Рэйнбоу Дэш была там до самого конца и оказалась столь же всеобъемлюще раздавлена этим, как и он сам. Носительница Элемента Верности не смогла остаться рядом со своей подругой, когда была нужна той больше всего. Даже хуже — её насильно принудили уйти ради её собственной безопасности. Искалеченное крыло было маленькой царапинкой по сравнению с этой болью.
Свитти Бэлль потеряла свою старшую сестру — пони, на которую всегда смотрела, как на идеал, и которой годами старалась подражать. Спайк был невероятно благодарен за то, что Рэрити довелось увидеть свою сестру выступающей в Кантерлоте до того, как это случилось, и что у Рэрити было время сказать той, как сильно она ей гордится. Если бы эти слова остались непроизнесёнными, им бы пришлось жалеть об этом вечно.
Конечно, они не могли проводить всё время друг с другом. Даже с искалеченным крылом Рэйнбоу проводила большую часть времени с Вандерболтами. Она теперь была инструктором, а не звездой представления, но всё ещё оставалась почитаемой, как один из величайших атлетов в истории организации и являлась одним из наиболее уважаемых членов. Свитти Бэлль проводила большую часть времени в турах. Но они всегда оставались на связи. Рэйнбоу Дэш приезжала как минимум раз в месяц, а Свитти поддерживала с ним постоянную переписку до конца своих дней.
Прошло тридцать лет, прежде чем Спайку вновь довелось присутствовать на столь же болезненных похоронах. Были, конечно, и другие: Бабуля Смит ушла первой — во сне, в окружении любящей семьи. Эпплджек была потрясена её смертью, но всё равно стала главой семьи. Прошло несколько месяцев, прежде чем до Спайка дошло, что Эпплджек в тот день, по большому счёту, вновь потеряла родителей, и его уважение к силе кобылы при этом лишь углубилось.
Потом были Крэнки и Матильда Данки. Филти Рич, в конечном счёте, поддался какой-то, очевидно, распространённой в их роду сердечной болезни. Даймонд Тиара устроила для него крупнейшую прощальную вечеринку, которую только можно было купить за деньги. Но Спайк видел последовавшую за этим маленькую церемонию — ту, про которую она не хотела, чтобы кто-нибудь узнал. Присутствовали Сильвер Спун, Фэзервейт, Снипс, Снэйлс, Скуталу, Эппл Блум и Свитти Бэлль. Они никогда не были близки, но после этого стали регулярно видеться. Даймонд Тиара несколько лет спустя даже вышла замуж за Снэйлса, и они покинули Понивилль, чтобы он мог работать главным шеф-поваром в Кантерлоте. Его улитки1 были самым дорогим блюдом в городе и всё равно уходили влёт.
Были, конечно, и другие свадьбы. Память Спайка запнулась, пытаясь восстановить весь список. Рэйнбоу Дэш вышла за ещё одного члена Вандерболтов — за жеребца по имени Соарин. Биг Макинтош женился на Чирили несколько лет спустя, а затем Эпплджек вышла за костлявого жеребца по имени Инквелл. Они были странной парой, но, очевидно, были счастливы. Флаттершай и Пинки Пай так никогда и не вышли замуж, хотя Флаттершай в итоге съехалась с жеребцом из Эппалузы и вышла за него во всех смыслах, кроме формально-юридического. Твайлайт, насколько он знал, никогда даже не рассматривала эту идею, хотя до него доходили слухи, упоминавшие члена королевской стражи – она всегда решительно их отвергала.
Потом были дети. Эпплджек, Биг Макинтош, и, в свою очередь, даже Эппл Блум — все они рано или поздно обзавелись множеством жеребят. Эппл Блум в итоге вышла за Снипса2, и они вместе построили парикмахерскую. У Скуталу и Фэзервейта тоже был жеребёнок — он удивил обоих родителей, став одним из лучших летунов, которых когда-либо брали в Вандерболты. Спайк никогда не видел Рэйнбоу Дэш такой гордой, как в тот день, когда её "племянник" на Эквестрийских Играх взял золото в перелёте через всю страну, побив рекорд, установленный ею более чем за десятилетие до этого. Возможно, дело было в том, что она была его тренером.
Так и проходили годы. Но затем настал день, когда Флаттершай попала в больницу. Она никогда не была особо физически тренированной пегаской. Несмотря на привычку к здоровому питанию и физической активности, она всегда была маленькой и хрупкой. Воспоминание о том, как она выглядела тогда — на больничной кровати — до такой степени смешалось в голове Спайка с тем, как теперь выглядела Тэйлспин, что они стали практически неотличимы. Она выглядела почти такой же серой, как Тэйлспин, и точно такой же тощей. Она улыбалась им и говорила, что знала о том, что стареет, что видела седину в своей гриве, и что не могла теперь летать даже так, как раньше. Она говорила, что это естественно и нормально. Спокойная нежность, с которой она говорила всё это, пытаясь успокоить присутствующих, но не пытаясь при этом уклониться от неизбежного, лишь делала им всем ещё больнее.
Они тогда провели весь день в её палате, пытаясь разговаривать и смеяться — неспособные скрыть, что их радость ненастоящая. В конечном итоге, они оставили её на ночь наедине с её жеребцом. Когда следующим утром они вернулись, её уже не стало.
Похороны были тихие. Рэйнбоу Дэш говорила, что собирается устроить прощальное выступление Вандерболтов, но в итоге они сошлись на том, что на панихиде будет петь Свитти Бэлль. Спайк никогда раньше не слышал эту песню, но Скуталу и Эппл Блум были просто раздавлены к тому моменту, как закончился первый куплет. Он смутно помнил лишь первую строчку — что-то вроде «Тише-тише, успокойся — Пони нужно отдыхать3». И, сколько потом ни пытался, так и не смог найти ни одной записи того, как Свитти Бэлль её исполняла.
Мелодия играла у него в голове. И, невзирая на мрачные ассоциации, она была умиротворяющей, тихой и прекрасной. Слова ушли, но он помнил, как все друзья собрались тогда вместе, слушая её, и улыбнулся сквозь сон.
Голосов стало больше. Спайк встряхнулся, просыпаясь, и вновь взглянул на кровать Тэйлспин. Пиф стоял. Компасс Роуз и Доктор Грэй стояли по другую сторону кровати в сопровождении пары медсестёр-единорожек. Компасс держала стопку бумаг и выглядела всё такой же измотанной, как и раньше. Он с сочувственным содроганием осознал, что та держит листы ртом, а не магией.
«...Но нам понадобится уединение», — говорила Доктор Грэй. "И тишина. Если это сработает, по поводу чего у нас нет никаких гарантий, всё должно быть сделано безупречно. Мы не можем позволить себе отвлекаться".
Спайк резко сел, что заставило очередную волну агонии нахлынуть из ран. Он зашипел и соскочил с кровати, встав рядом с Пифом.
Земной пони не обращал на него внимания. Никто не обращал — за исключением быстрых взглядов со стороны медсестёр. "Каковы шансы?" — спросил Пиф. Его голос был медленным и ровным, что подразумевало, что он уже не в первый раз об этом спрашивает.
Доктор Грэй нахмурилась. "Шансы будут больше, чем сейчас", — ответила она. "Но они уменьшаются с каждой секундой, пока ты отказываешься уйти и позволить нам сделать нашу работу. Я понимаю твоё желание быть здесь, но этим ты ей не поможешь".
Пиф открыл рот, чтобы ответить, но Спайк потянулся и положил когтистую лапу ему на плечо. "В таком случае, мы вас оставим", — произнёс он, лишая жеребца возможности высказать то, что было у того на уме. Затем он очень медленно повёл Пифа по коридору меж рядов кроватей.
Несколько секунд спустя они вышли сквозь наружные двери лазарета в вечный полусвет. Спайк медленно моргал: он по-прежнему ожидал увидеть над головой полноценное ночное небо, но там до сих пор было солнце. Это сбивало с толку. Пиф опёрся ногой о стену пост-операционной и старался глубоко и спокойно дышать. Спайк подошёл и прислонился к стене рядом с ним. Он предпочёл бы сейчас быть на всех четырёх, чтобы было легче смотреть жеребцу в глаза, но грудь всё ещё слишком болела. Он устроился, сделал глубокий, урчащий вдох и произнёс: "Я знаю, что ты сейчас чувствуешь".
"Я знаю". Жеребец разглядывал грязь, не поднимая глаз на Спайка. Голос был тихим и слегка дрожал.
Спайк поднял бровь. "Честно говоря", — проговорил он. — "Я думал, что ты сейчас набросишься на меня, и станешь орать, что я не способен понять".
Пиф поднял голову. На него было больно смотреть. На лице пони было выражение, которое Спайк слишком хорошо знал – он впервые увидел его в зеркале после того, как нашёл тогда Рэрити.
"Конечно, способен", — спокойно сказал Пиф. "Ты потерял жену. А она... Она – моя. Во всех смыслах, которые имеют значение". Его голос слегка дрогнул при этих словах.
Дракон кивнул. "Я знал пару пони, у которых были подобные отношения", — сказал он. "Флаттершай всегда говорила, что замужество не так важно, как чувства, которые к нему приводят. Она даже говорила об этом точно так же, как ты. 'Во всех смыслах, которые имеют значение'».
Пиф поставил копыто на землю. Он весь слегка трясся, и Спайк услышал нервную дрожь в его голосе: "А она была?.."
Он знал, что жеребцу, на самом деле, не интересно то, кем была Флаттершай, но он так же знал, что ответить на этот вопрос было важно. Такие вопросы приходят на ум тогда, когда разум ищет; когда он отчаянно нуждается в чём-то — чём угодно, на что можно отвлечься.
"Одной из шести кобыл на той фотографии", — сказал он. "Жёлтая пегаска". Он улыбнулся, вспоминая. "Она была пони, использовавшей Элемент Доброты. Никогда не встречал никого такого же милого. Она всегда была добра ко всем — невзирая ни на что". Он коротко хихикнул, но смех умер, не успев родиться. "От этого, порой, почти тошно становилось".
Пиф кивнул. "Такие бывают", — пробормотал он. И они погрузились в ту особенную тишину, в которой все присутствующие отчаянно пытаются что-нибудь сказать, но знают, что сказать нечего.
Спустя какое-то время жеребец спросил: "Как долго?"
Спайк моргнул и вновь посмотрел на него. "Что 'как долго'?"
"Как долго вы пробыли... С ней?" Пиф поднял копыто и указал на ожерелье.
Даже не успев подумать, Спайк поднял коготь и приложил его к рубину. "Недостаточно долго", — проговорил он. "Я знал её задолго до того, как мы поженились. Когда мы впервые встретились, я ещё был маленьким, а она была великолепной кобылой, владеющей собственным магазином..." Глаза дракона слегка затуманились воспоминаниями. "Поначалу это было просто увлечение, ну, знаешь? Все об этом знали, потому что я не умел хранить секреты, и думали, что это пройдёт. К тому моменту, как я начал взрослеть, я уже тоже так думал".
Он покачал головой. "Но... Не прошло. Она по-прежнему была старше меня, но мы оба начали понимать, что это — по-настоящему, и что нам стоит попытаться". Он улыбался, продолжая: "И мы попытались. И восемь лет были вместе". Спайк вздохнул, и голос упал до шёпота. "Лучшие восемь лет моей жизни".
Пиф медленно кивнул, вновь глядя вниз. "Мы вместе с тех пор, как были жеребятами", — проговорил он. "Мы с Тэйлс. Всегда были вместе — уже почти шестнадцать лет". Он фыркнул и впечатал копыто в грязь. "И, знаешь, за всё это время мы так друг другу и не сказали. Мы даже не думали, что нам надо было сказать. В смысле, когда ты там, снаружи, неделями, и рядом больше никого — только вы вдвоём, — ты, как бы, думаешь, что тут и говорить не о чем".
Он снова топнул — теперь сильнее. "Надо мне было сказать", — злым голосом пробормотал он. Спайк видел, как в глазах пони собираются слёзы. "Хотел бы я сказать".
"Доктор Грэй говорит, что у неё ещё есть шанс", — медленно произнёс Спайк.
"Не надо мне вот этого", — произнёс Пиф. В его словах бурлил гнев, и он в данный момент уже открыто пинал грязь, излучая ярость. "Пони, которых достают из коконов... Даже если они выживают, то на всю жизнь остаются калеками. Или даже хуже. Они ломаются внутри. Он что-то из них вытягивает". Он резко остановился, тяжело дыша, и пробормотал: "Что-то важное".
Спайк смотрел на него, сильно хмурясь, неспособный заставить себя произнести плавающие в голове слова. Он вспомнил их разговоры с остальными после того, как Рэрити умерла, а в особенности тот, когда Рэйнбоу Дэш напилась на поминках.
"Знаешь, никогда не будет достаточно", — бормотала она. "Пони говорят — о том. О сём. О всём том, что они хотели сказать. Или сделать. И даже если бы ты сделал всё, что собирался, если бы ты сказал — сказал всё, — этого недостаточно. Патмушта они всё равно мертвы, и ничто этого не изменит".
Если бы кто-то попытался сказать ему это раньше — перед тем, как он готов был услышать, — он бы ему врезал. Пифу сейчас нужно было услышать не это. Дракон оттолкнул воспоминание и начал думать о том, что можно сказать вместо этого.
Жеребец его в этом обставил. "Дети?"
Спайк моргал, застигнутый врасплох. "Что?" Он прервался. "О. Нет. Мы думали об этом, и, в итоге, решили, что хотели бы, но единственными вариантами были магия или усыновление, и мы так и не нашли время попробовать".
Пиф кивнул, но уже вновь смотрел в сторону, и Спайк понимал, что это была просто очередная попытка отвлечься. Он так же понимал, что она не сработала.
Земной пони лишь покачал головой и вновь принялся пинать грязь. Движения были странными из-за шины на второй ноге, но он пинал вновь и вновь — с каждым разом всё сильнее. Жеребец резко заговорил, почти выплёвывая слова: "Я бы сделал что угодно, чтобы вернуть её».
Спайк только кивнул. На протяжении своей жизни он слышал эту фразу множество раз. Все говорили либо это, либо что-то похожее. Но ему довелось лежать без сна по ночам, трогая пустоту на том месте кровати, где должна была быть Рэрити, и гадать: действительно ли бы они сделали что угодно?
Действительно ли бы он сделал что угодно?
Пиф вновь смотрел на него, лицо было перекошено болью, а глаза — налиты кровью и блестели. "Как ты живёшь с этим?" — спросил он. Это было почти что требование, и, опять же, Спайк узнал этот взгляд: смесь отчаяния и надежды.
Он знал, что ему рано или поздно придётся это сказать. Это должно было быть сказано — в противном случае кто угодно просто лёг бы на месте и умер. Он подтянулся, сделал глубокий вдох, и выговорил: "Со временем становится легче".
Пиф кивнул и отвернулся, а Спайк вновь посмотрел на небо и закрыл глаза. Да, это нужно было сказать.
Но от этого сказанное не стало правдой.