Коварное кредо Каннинга

1. Особый талант

Бывают ночи, когда вместо бдительного ока мрачной принцессы на небосвод выползает обычная луна, желтоватая, словно подкожный жир, толстобокая, довольная своей слепотой.

Бывают ночи, когда облака движутся сами, и листья опадают без позволения, когда власть Гармонии слабеет на краткие часы, и мир начинает жить по изначальным жестоким законам.

Бывают ночи, когда по Эквестрии бродят чудовища страшнее тех, что заперты в Тартаре.

И сегодня та самая ночь.

Черный единорог, перебегая от одной тени дома к другой, добрался до окраины Понивилля, где Вечнодикий Лес набросил на небо сеть ветвей и вгрызся в прозрачно-синее желе ночи гнилыми клыками стволов.

Почти сразу единорог свернул с тропинки и углубился в западную чащу, медленно, но уверенно продираясь сквозь дебри. Иногда посматривал на жирную луну, перечеркнутую изломанными ветками, но больше глядел под ноги. Сухие листья аппетитно, как жареная корочка, хрустели под его тяжелыми копытами, но он не беспокоился из-за шума – был уверен, что в такую ночь никто ему не помешает. Резко остановился и вытащил из седельной сумки короткий нож. Аккуратно срезал пучок серой в темноте сон-травы. Довольно ухмыльнулся, обнажив клык, и спрятал находку в сумку.

Из сон-травы единорог готовил зелье, которым одурманивал приглянувшихся ему пони. Под покровом ночи – такой, как эта – утаскивал обмякшие тела к себе в логово, делал с ними всё, что хотел, а после возвращал домой. Пострадавшие не помнили ничего: ни где на них напали, ни чему подвергли, – но месяцами после этого мучились кошмарами. Врачи списывали всё на слишком крепкий сидр, и насильник продолжал наслаждаться безнаказанностью.

Единорог шел всё дальше в лес, выискивая еще подходящих пучков. Сегодня он был не охотником, а только травником – собирал ингредиенты для будущих злодейств, – но упругий, уверенный аллюр выдавал в нём бывалого хищника.

Однако в эту ночь хищнику предстояло стать жертвой: из темноты чащи за ним пристально следили холодные жадные глаза. Мои глаза.

Восседающий на мозжечке Тёмный Кучер натянул вожжи – зрительные нервы, – и я приступил к делу.

Окутанный бледной аурой шприц с пропофолом неслышно подлетел к Коулхорну – так звался этот монстр – и воткнулся ему в правое плечо.

Единорог шикнул от укола, вывернул шею в поисках причины боли, но шприца не увидел: я успел притянуть его назад к себе.

– Чёртовы мухи, – пробормотал Коулхорн и двинулся дальше.

Но далеко не ушел. Кровь доставляет препарат к мозгу примерно за девяносто секунд, после чего происходит потеря сознания. Коулхорна пропофол вырубил за шестьдесят четыре.

Я выскочил из укрытия, подбежал к поверженному чудовищу и первым делом расщепил его рог острым скальпелем, чтобы не смог использовать магию, когда очнется. Затем туго стреножил, заклеил рот и потащил на восток.

Не более чем в миле отсюда я подготовил «сцену». Далековато, но очень уж мне приглянулось место – заброшенный дом внутри мертвого дерева.

Накануне днем самовольно продлил себе обеденный перерыв – пациентов всё равно не было – и притащил к дереву тачку со всем необходимым. Проверил список:

ножи – есть,

веревки – есть,

липкая лента – есть,

рулоны клеенки – есть,

непромокаемые мешки – есть,

пила – есть.

Застелил клеенками земляной пол, завесил бугристые стены, закрепил под потолком тусклую масляную лампу. Всё это очень важно. Это часть ритуала.

Как ни торопился, а вернулся только к четырем вечера, и пришлось выслушивать нотации главврача Рэдхарт.

---

Затрезвонил будильник. Не открывая глаз, я заткнул его магией, вытянулся на кровати, позволяя утреннему ознобу пробежать по ногам и туловищу. Потянул носом: пахло бумажной пылью, как и всегда здесь. Наверное, этот запах никогда не выветрится.

Открыл глаза и с минуту просто смотрел в дощатый потолок, рассеченный желтым лучом света, пробивающимся между плотными шторами. Древесные волокна походили на волны, а выщерблины, царапины с забившейся в них копотью и прочие дефекты – на населяющих этот океан существ. Собака, плывущая против течения, осьминог, морской конек, глаз с вытекающей из него смоляной слезой. Когда сморгнул и снова посмотрел на собаку, та уже плыла по течению и больше походила на крокодила.

На самом деле у меня нет воображения. Откуда ему взяться у кровожадного чудовища с нулевым уровнем эмпатии и полным непониманием таких категорий, как «красота» или «романтика»? Я пользуюсь готовыми, задолго до меня придуманными образами, метафорами и речевыми клише.

Всё заслуга моей приемной матери. Когда был совсем маленьким, она играла со мной в «Что на что похоже»: указывала, к примеру, на облака и объясняла, что некоторые их них по форме напоминают кота, другие – дерево, третьи – замок и так далее. Потом заставляла читать книги и заучивать наизусть диалоги из них, так что к школе я уже примерно знал, как и о чем следует разговаривать с нормальными пони.

Воспоминание о детстве заставило поморщиться. В качестве извинения за прогул главврач Рэдхарт приказала мне пойти в школу к ее дочери: у них там намечался один из тех бесполезных уроков, на которые приходят родители учеников и рассказывают о своей работе. Якобы это должно помочь жеребятам найти свой особый талант.

Поднялся и заправил постель, аккуратно, как учила приемная мать. Кажется, что в этом нет смысла, – пустая трата времени. Но таков утренний ритуал.

Ритуалы важны для всех пони, но большинство не понимает, насколько. Все жизни подчинены некоему кодексу, своду правил, перечню повседневных действий. Пока пони исполняют их, общество работает. Пока я их исполняю, я жив.

Спустился на первый этаж – большую круглую комнату, стены которой до сих пор заставлены пустыми книжными полками, – и прошел в дверцу под лестницей, ведущую в ванную.

Из зеркала на меня посмотрел не выспавшийся лимонный единорог с рыжеватой гривой и мертвыми бирюзовыми глазами. Оказалось, что накануне ночью я плохо вымылся, и на скулах и шее чернели полосы засохшего ила. Попытался придать лицу бодрое и доброжелательное выражение, но стало только хуже. «Ну и паршивая же у меня морда, – подумал я. – Ну и паршивая же ухмылка. Странно, что никто до сих пор не понял, кто я такой».

После холодного душа почувствовал себя лучше.

Вытираясь и отфыркиваясь, прошел в соседнюю дверь – на кухню. Вообще-то, я ел всего часа полтора назад, когда вернулся с охоты, но завтрак – тоже ритуал.

Пожарил пяток гренок, густо намазал их маргарином. Одну за другой закинул в рот, тщательно прожевал, запил обжигающим кофе.

И поскакал в школу.

---

Несмотря на ночную прохладу и легко качающий ветви ветерок, я весь взмок, пока тащил Коулхорна до «сцены». Но это ничуть не умерило моего пыла – лишь прибавило ненависти к прикидывающемуся единорогом монстру. Пожалуй, ненависть – единственное искреннее чувство, на которое я способен.

Положил Коулхорна посреди комнаты, запер дверь, зажег лампу. Проверил крепость его пут и пульс: очнется скоро, но времени хватит, чтобы развесить по стенам доказательства.

Приклеивая листы бумаги с отвратительными картинами и текстами, я краем глаза следил за единорогом. Черный, с пепельно-серой гривой, как и многие из них. Обычно они либо тёмной масти, либо совершенно диких, кислотных, не сочетающихся друг с другом расцветок, пятнистые или полосатые. Но внешность может ни о чем не говорить.

Распознавать их мне помогает особый талант. Некоторые пони склонны к садоводству, другие – к готовке, третьи – к лечению. А я вижу монстров. Точнее, их тайные мысли, жестокие извращенные фантазии, заполняющие их мозг. Рисунки и фотографии совокупляющихся самым непристойным образом пони, расчлененные тела видных граждан Эквестрии, каннибализм, тексты о том же, притом сообщающие не только о плотских, но и об умственных страданиях, перевирающие историю нашей страны, выставляющие принцесс развратными тиранами или слабоумными самодурами. И, конечно, воспоминания об их реальных преступлениях. С помощью магии я проецирую эти образы на бумагу и показываю своим жертвам, чтобы они знали, за что умирают. Или, быть может, ради оправдания за то, что убиваю их.

Коулхорн застонал. Я склонился над ним, лежащим не левом боку, и резко сорвал с губ ленту.

– Ай! – крикнул он и просипел, разлепляя веки: – Сука.

Дернулся, но подняться не смог. Вздрогнул и испуганно огляделся, его красные глаза остановились на мне.

– Ты… кто?

Зрачки единорога заметались внутри глазниц, как шарики в пинболе.

В окнах не было стекол, и закрывающие их клеенки тихо шелестели от ветра.

– Да, да, – поощрил я, – посмотри на стены. Посмотри на свои грязные мысли, на свои чудовищные деяния.

– Это…, это ж с «Девиантарта»! – воскликнул Коулхорн, остановив взгляд на одном из рисунков: принцесса Каденция засовывала рог в кровоточащий анус супруга. – Так ты из наших? Это ты нарисовал?

Они часто говорят непонятные слова, вот и теперь – что еще за Девиан Тарт? Возможно, у Коулхорна есть подельник. Надо будет проверить больничную картотеку – вдруг найду записи на это имя?

– Нет, – ответил я, – не из ваших. Я – монстр другой породы.

– Ага, я так и знал! Вся эта дружбомагия и гармония – просто фуфло, а на самом деле у Селестии полно агентов, которые убивают всех, кто не соответствует…

Начав со злорадного возгласа, Коулхорн постепенно перешел на испуганный шепот, словно только сейчас понял, что его ждет, – и сам произнес свой приговор.

– Это не фуфло. Всё это было здесь, пока вы не пришли. Я защищаю жителей Эквестрии от вас. Очищаю мир. Выношу мусор.

Должен признать, я люблю поговорить с жертвами. Ирония: те, кого я ненавижу, – единственные, кому я могу открыться.

– Я был еще маленьким, когда вы появились. Не помню своей матери, но помню, что вы убили ее. И тогда я родился из ее крови. Второй раз. Пойми правильно, это не месть. Я не испытываю горечи, которую можно утолить убийством. Мне просто нужно убивать вас, чтобы от моей жажды не пострадали добрые пони.

– Я никого не убивал! – начал торговаться Коулхорн. – Просто трахнул пару кобылок. Как будто пони этого не делают!

Чудовища бесплодны. По крайней мере, кобылы не могут от них родить, что лишний раз доказывает, что они – не пони. Впрочем, мне не нужны дополнительные доказательства, я и так вижу их насквозь.

– Пару? – оскалился я. – Скорее пару дюжин.

– А ты давно следил за мной, а? Что ж не помешал? Или тебе нравилось смотреть? И кто из нас извращенец?

– Вас, тварей, полно: всех разом не убьешь. Но, как видишь, и твой черед настал. Если, конечно, не хочешь рассказать мне о своих дружках.

– Так наших тут много? – скривился Коулхорн. – Да и хрен бы с ними. Я не для того тут оказался, чтобы знаться с людьми – они мне еще дома надоели.

Так монстры называют себя. Холодное, острое слово – «люди». «Люуу-диии» – как завывание ледяного ветра, безжизненное и безжалостное.

– Вы даже сами себя презираете, – заметил я. – Почему же думаете, что другие живые существа не будут?

– Ну, ладно, ладно! – взмолился Коулхорн. – Хорошо, я чудовище. И ты чудовище – ты сам сказал. Мы два чудовища, смекаешь? Я могу помогать тебе. Вдвоем мы спасем больше пони, а?

Я задумчиво потер подбородок копытом и посмотрел на потолок. В его центре чадила лампа, от нее, как от брошенного в воду камня, разбегались годовые кольца дерева.

– Звучит неплохо, – вздохнул я, – но… Знаешь мое кредо? Видишь монстра – убей монстра.

Захватил нож в магическую ауру и занес над шеей Коулхорна. Единорог заныл, задергался, начал судорожно дышать. Яремные вены вздулись под короткой лоснящейся от пота шерстью.

Я медленно вдавливал нож в плоть, вслушиваясь в шорох черных волосков о лезвие, в звук рвущейся кожи, влажное трение мяса о сталь.

На белесую клеенку пролилась темно-красная кровь, глаза Коулхорна стали мутными, веки опустились в два рывка. Жизнь покинула монстра, а я на миг ощутил, как мои ноги и рог наливаются силой.

Через минуту к чудовищу начал возвращаться истинный облик. Это происходило каждый раз. Слышались хруст костей и хлюпанье напитанного кровью мяса. Таз смещался, ноги вытягивались, копыта трескались, разделяясь на пять длинных, похожих на щупальца, отростков-пальцев. Морда уплощалась, ноздри и глазницы сужались, большие глаза пони вытекали, а под ними обнаруживались маленькие свинячьи зенки. Грива и шерсть тончали, выцветали.

Я шумно выдохнул, и волосы слетели с трупа, как семена одуванчика. На полу лежала долговязая лысая обезьяна с нелепым дряблым брюхом и непропорционально длинными верхними и нижними лапами. Голое тело блестело лимфой в тусклом свете лампы.

Их внешность отражает их мерзостную натуру.

Самое главное – то, ради чего я делаю то, что делаю, – было кончено, и Тёмный Кучер, моя вечная жажда, отпустил вожжи и оставил меня одного до поры.

Не знаю, откуда взялись в голове эти слова: «вожжи», «кучер». Возможно, слышал их от убийц матери и бессознательно запомнил, а может, встречал в текстах чудовищ, и они так въелись мне в мозг, что стало казаться, будто знал их всю жизнь.

Так или иначе, Тёмный Кучер, как всегда, получил, что хотел, и оставил меня убирать за собой.

Я взялся за пилу и преступил к разделке. Вообще-то, можно обойтись и обычным ножом: очистить им область сустава от кожи и мышц и разрезать соединяющий кости хрящ. Но пила – часть ритуала.

Утёр лоб и услышал урчание в животе. Бедный уставший голодный Каннинг.

Тёмному Кучеру было достаточно духовной пищи – того, что мы испытывали в момент убийства, – на меня же после работы всегда нападал жуткий голод. Я пилил связку между шейными позвонками и думал о сенбургерах с майонезом, помидорах-черри и покрытых глазурью кексах. Сглотнул слюну.

Как-то раз с голодухи отрезал кусок от берда чудовища и поджарил на костре. На вкус та еще мерзость – без соли-то! – а через пару часов я отрыгнул всё съеденное: желудок пони не смог переварить мясо.

Наконец, Коулхорн был распилен и упакован в десять небольших мешков: если попадусь на глаза припозднившемуся или проснувшемуся слишком рано пони, решит, что в них обыкновенный мусор. Хотя в Лес вряд ли кто зайдет. Еще один мешок я набил бумагой с картинками и текстами из головы Коулхорна и окровавленными клеенками.

Всё это добро погрузил в стоящую за домом-деревом телегу, впрягся и поскакал вглубь леса – туда, где в сокрытом гроте разлилось Зеркальное Озеро.

---

Класс заполнял светло-желтый утренний свет, в воздухе плавали пылинки и частицы мела. Жеребята сидели за партами в два ряда, а взрослые примостились на расставленных вдоль стен шатких стульях.

– … и вот так я сделала свою первую конфету, – закончила бежевая пони с сине-розовой гривой, одна из частых героинь фантазий чудовищ.

В их видениях и издалека она выглядела довольно молодо, но на деле была постарше главврача.

Когда детские аплодисменты стихли, учительница Черили кивнула мне и обратилась к классу:

– А теперь послушаем доктора Спэттера из нашей городской больницы.

Сразу вспомнились худшие моменты школьных лет. Я медленно вышел к доске и, собравшись с духом, улыбнулся:

– Собственно, я всего лишь рентгенолог. Если у пони что-нибудь болит, я просвечиваю больное место специальным аппаратом, чтобы посмотреть, не сломаны ли там кости, или нет ли там опухоли.

– Значит, ваш особый талант – видеть пони насквозь? – кудрявый очкастый жеребенок на первой парте поднял правую ногу, а левой указал на мою Метку – черный глаз с белым зрачком и бордовым белком.

– В некотором роде.

– А как вы получили Метку?

– Ну, она просто появилась, когда я был еще…

В тот весенний день Твайлайт повела меня в больницу, чтобы собрать справки для поступления в школу. Прохладный влажный ветер гнал по небу рваные облака, листья и трава были еще нежно-зелеными, выглядели беззащитными, не напитавшимися жизнью.

На едва прикрытых ветвях щебетали птицы, а поджарый пегас, вышедший из булочной, повалил мою приемную мать на диван и принялся облизывать ее нос…

– Твайлайт, это твой друг? – спросил я.

– Нет, – ответила она, посмотрев, куда я указывал, – раньше я никогда не встречала этого джетльпони. И, Каннинг, разве я не говорила, что показывать копытом невежливо?

Будто услышав, что говорят о нем, пегас замер и во все глаза уставился на нас.

– Простите, сэр, – коротко поклонилась Твайлайт. – Могу я вам помочь?

Пегас открыл было рот, но лишь помотал головой и скрылся за углом «Сахарного уголка».

– Ты врешь, да? – допытывался я. – Он точно тебя узнал, вы знакомы.

– Возможно, видел в газете, – нахмурилась Твайлайт, – но я его в первый раз вижу.

– Но вы же с ним на диване…, – настаивал я.

– Что? – вытаращилась Твайлайт. – На каком диване?

– На том, который под лестницей. Я сам видел.

Твайлайт отвела меня в сторону от дороги, чтобы мы не мешали движению других пони, и чтобы они нас случайно не услышали.

– Только что, – пояснил я. – Вот мы шли, и я увидел этого пегаса, и увидел, как он лижет твой…

– Тс! – Твайлайт прижала копыто к губам, глаза ее стали очень большими не то от удивления, не от страха – тогда я еще не умел различать эмоции.

– … нос. Я думал, это нормально для пони. Ну, видеть… как бы…, и то, что есть, и то, что… тоже есть, но где-то в другом месте.

– Нет, это не нормально. Это очень странно, Каннинг, если только это не…, – она зашла ко мне с боку и прищурилась: – Да, конечно! У тебя появилась Метка.

Я выгнул шею и увидел, как шерсть на бедре медленно меняет цвет, рисуя схематичное изображение глаза.

– Полагаю, видеть то…, что ты увидел сейчас, – это твой особый талант, – Твайлайт погладила меня по гриве. – Поздравляю с получением Метки.

– … маленьким, – ответил я. – Просто шел с мамой по улице, и она нарисовалась.

– А вы папа Сэйфи Саунд? – выпалила с предпоследней парты правого ряда маленькая пегаска.

Ее соседка – белая пони с рубиновой гривой, та самая Сэйфи Саунд, дочь главврача Рэдхарт от первого брака, – толкнула пегаску в бок.

По классу прокатились тихие смешки, взрослые пристально посмотрели на меня.

– Нет, мы просто коллеги, и она попросила меня прийти, потому что сама очень занята на работе, – объяснил поставленный в неловкое положение смущенный Каннинг.

В вопросе прослеживалась определенная логика. Иногда главврач посылала меня забрать Сэйфи из школы, а иногда, когда маленькая пони приходила к маме на работу, я помогал ей делать уроки. И других взрослых жеребцов в ее жизни не было.

Рэдхарт вышла замуж и родила, когда была уже терапевтом. Но из-за ее постоянной занятости в больнице брак не клеился, и муж подал на развод. Какое-то время он общался с младенцем Сэйфи, а потом переехал в Филлидельфию и только раз в полгода присылал деньги без открыток и писем.

– Извините, пожалуйста, – зашептала мне на ухо Черили, – такая уж у нас Уитти: что на уме, то и на языке.

Я заверил учительницу, что ничего страшного не произошло и, выяснив, что у детей больше нет вопросов о моей работе, поспешил в больницу.

---

Луна уже скрылась, до рассвета оставалось недолго. Стоило поторопиться. Час чудовищ миновал, но Вечнодикий Лес оставался диким. Из гущи ветвей за мной следили желтые глаза хищников, однако нападать никто и не думал – чуяли, что я им сродни, но притом не конкурент: у них свои жертвы, у меня – свои.

Телега подпрыгивала на массивных корнях, колеса поскрипывали, из тьмы доносилось потрескивание древесных волков – видимо, принимали тачку за сородича.

Под шерстью струился пот, я перешел на быстрый галоп, и осенний ночной ветер охолодил тело до озноба. Чувствую, тренировку у мистера Байсепса я завтра пропущу.

Хотя напрасно жалуюсь. В эту ночь мне несказанно повезло: выпал редкий шанс и поймать, и убить, и избавиться от трупа в одном и том же месте, тогда как обычно приходится переть тело к Озеру через весь Понивилль.

По земле протянулись толстые покрытые колючками лозы – до цели уже недалеко. Я продрался сквозь шипастые заросли и оказался на полянке с корявым пнем посередине. Пень я когда-то принес сам, чтобы прикрыть вход в грот, впрочем, большой надобности в этом не было: пони давно не заходили в Вечнодикий Лес, а уж так далеко и подавно.

Отодвинул пень и сбросил мешки из телеги в открывшуюся дыру. Прыгнул следом, покатился по круто уходящему вниз туннелю с влажными илистыми стенами.

Упал на груду мешков с частями Коулхорна, поднялся и глубоко вдохнул сырой затхлый воздух, огляделся. Ничего не изменилось: каменный пол и зеркальную гладь Озера освещали зеленоватые люминесцентные поганки, под высоким потолком густела тьма.

Когда-то, после инцидента с одной из своих подруг, моя приемная мать Твайлайт изучала свойства Зеркального Озера и установила, что оно копирует только живые объекты, а мертвую материю почти мгновенно растворяет. Возможно, из нее оно и берет материал для клонов. Разумеется, копировальные возможности Озера меня не интересовали – я использовал его как средство утилизации трупов.

Один за другим аккуратно опустил мешки в зеркальную воду. Не представляю, насколько здесь глубоко. На миг вода покраснела и тут же снова стала чистой: это значило, что пакеты и мясо Коулхорна растворились.

Дело было сделано. Оставалось выбраться наверх по склизкому туннелю и незаметно пробраться домой. А потом еще смыть с себя земляную грязь и, возможно, кровь. И постараться выспаться за полтора часа.

Как же утомительно быть серийным убийцей!

---

Стеклянные двери больницы разъехались, и я вошел в облицованный матовым белым кафелем зал с колоннами. Справа был гардероб, где пони могли оставить галоши в сырую погоду или верхнюю одежду в морозы, слева – стойка регистратуры.

– День добрый, Чабби, – я, улыбаясь, подошел к пожилой сизой пони за стойкой.

– Опять прогуливаешь, доктор Спэттер, – насмешливо прищурилась она. – Пользуешься тем, что у главврача в любимчиках.

– Вообще-то, утром я выполнял как раз ее поручение. Очень важное. Но не настолько, чтобы я забыл о тебе.

Телекинезом вытащил из-за спины коробку с кексами и опустил ее на лакированный деревянный прилавок.

– Смерти моей хочешь? – облизнулась Чабби Ноут.

– Только не твоей. Как же я без тебя?

Пони обреченно вздохнула, открыла коробку и откусила половину кекса, не уронив ни крошки. За все годы знакомства я так и не понял: то ли она так профессионально блюдет чистоту на рабочем месте, то ли настолько обожает сладости, что наловчилась поглощать их без остатка.

– Это меня погубит! – горестно воскликнула Чабби, дожевав вторую половину.

– Ты же в больнице: если что, сразу вылечим.

Сочтя, что мы с Чабби обменялись достаточным количеством не несущих смысловой нагрузки фраз (ритуал нормальных пони, которому мне сложнее всего следовать), я перешел к делу:

– На рентген кто-нибудь записывался?

– Сегодня никого, только мистер Макинтош приходил закрыть больничный.

– Ну, малоберцовая кость у него срослась, судя по снимку, – я сделал вид, что задумчиво припоминаю. – Но надо бы еще кое-что уточнить. Я пороюсь к картотеке, ладно?

Чабби Ноут кивнула и открыла мне дверцу в стойке. Я сразу направился к стеллажам с медкартами. Пока внимание Чабби занято кексами, можно спокойно поискать среди пациентов Девиана Тарта, которого упоминал Коулхорн.

Миссис Ноут – очень милая, добрая и упитанная пони, моя давняя невольная сообщница. Иногда чудовища беспечно обращаются в больницу при недомоганиях и даже проходят полное обследование, результаты которого фиксируются в картах. Врачи обычно не придают значения отклонениям в их анатомии, принимая их за небольшие гематомы и прописывая соответствующее домашнее лечение – тугую холодную повязку. Но не я. В так называемых «гематомах» я узнаю недоразвитые крылья у единорогов или наслоения рогового материала на лбу пегасов, будто они не могли выбрать, кем стать, или пытались обратиться в аликорна. У иных, как у Коулхорна, увеличены клыки.

Найдя подозрительную карту, я отправляюсь по указанному в ней адресу и, если нахожу пони, пытаюсь заглянуть в его разум. Получается – мой клиент, нет – обычный горожанин: мой особый талант работает только с монстрами. Впрочем, чаще всего они достаточно умны, чтобы не сообщать врачам свое подлинное местожительства, и поиск жертвы оборачивается часами брожения по городу в надежде случайно обнаружить чудовище.

Имя «Девиан Тарт» так нигде и не всплыло. Я поймал себя на том, что уже несколько минут листаю тонкую карту Даймонд Тиары. Молодая кобылка стала жертвой монстра, когда я был еще младшеклассником. Чудовище растлило ее в ночь выпускного бала, а на следующий день она исчезла. Когда учился в Мейнхэттенской медицинской академии, встретил ее в алкодиспансере во время практики. Тиара призналась, что украла биты из отцовского сейфа и уехала в большой город. Спилась в попытках забыть, что с ней сделали. К счастью для меня, не забыла. Она назвала имя насильника, а я записал, и этот монстр стал моей первой жертвой после возвращения в Понивилль.

– Проклятие, – прошипел я, захлопнул карту и поставил на место.

Обычно я всегда собран и не склонен предаваться воспоминаниям. Видимо, сказывается недосып.

Кивнул доедающей предпоследний кекс Чабби и пошел на второй этаж в свой кабинет.

На лестнице столкнулся с главврачом. Буквально столкнулся. Нет, надо срочно выспаться, чтобы восстановить концентрацию.

– Каннинг! – воскликнула Рэдхарт, потирая колено. – Ты мне чуть ногу не проткнул! Ладно, нестрашно. Как в школе?

– Мисс Черили хвалила Сэйфи. Говорит, у нее почерк лучше всех в классе.

Мы разминулись, но, едва я достиг конца лестницы, главврач окликнула:

– Уже время обеденного перерыва. Если у тебя нет пациентов, пойдем в кафе? Заодно поподробней всё расскажешь.

Поесть я всегда готов, так что согласился.

Порой почти по-настоящему поражаюсь, насколько необременительна моя работа. Иногда даже кажется, что я появляюсь в больнице только ради маскировки. Конечно, по большому счету, так и есть, и, будь я способен на чувства, испытывал бы стыд за то, что сижу не в кабинете в ожидании больных пони, а в кафе через дорогу от больницы, перед тарелкой блинов с вишневым сиропом.

– Ты вчера так внятно и не объяснил, куда запропастился.

И перед главврачом Рэдхарт. Она не даст о себе забыть.

– Сдавал книги в библиотеку. Думал, успею за перерыв, но…

Я использовал интонацию, мимику и жесты, которые должны были означать, что причина настолько прозаична и очевидна, что Рэдхарт и сама всё понимает, хотя на самом деле не знал, что сказать дальше. Быстро занял рот блином.

– Ну и пожалуйста, – фыркнула главврач. – Но ты, надеюсь, не забыл, что обещал мне сделать что угодно во искупление прогула?

– Так я уже сходил в школу.

Рэдхарт вытянула через соломинку остатки кофе-гляссе и заявила:

– Нет, об этом я бы тебя попросила в любом случае, тебе ведь не впервой помогать мне с Сэйфи. Так что это не считается.

– Похоже, меня берут в рабство, – улыбнулся я: есть у меня подозрение, что улыбка пони имеет то же происхождение, что и оскал хищников. – А ты знаешь, что принцессы делают с рабовладельцами?

– Приходи сегодня к нам на ужин. Вот твоя расплата.

– Ты настолько плохо готовишь? Извини, я должен был это сказать. Ну, типа шутка: смысл в том, что никто не хочет есть твою еду, поэтому тебе приходится всех заставлять.

Рэдхарт закрыла лицо копытом:

– Каннинг, иногда ты просто… Ох, Селестия, да поняла я, что шутка, объяснять необязательно! Что ты всё время…, то ли считаешь себе каким-то ущербным и поэтому оправдываешься за каждое слово, то ли, наоборот, думаешь, что умнее всех, и никто не способен понять твоих речей!

– Раз ты говоришь «то ли – то ли», значит, действительно не понимаешь.

– Ха. Ха, – насупилась главврач. – Тебе бы свое остроумие в Лас-Пегасе на стенд-апе показывать: в газете писали, что мадам Пай ищет новые таланты. Ладно, не суть. Придешь?

Что ж, нормальные пони ходят в гости, да и хотелось поскорее отделаться от долга.

– Да. Спасибо за приглашение.

Главврач жила в узком двухэтажном домике неподалеку от больницы. Он вклинился между соседними зданиями, словно нож между ребрами.

Ровно в восемь вечера, когда на город уже опустилась густая осенняя темень, я постучал в дверь.

Открыла Сэйфи Саунд. Мгновенно, будто ждала.

– Каннинг, привет! – весело подпрыгнула она. – Заходи-заходи, будем кушать!

– Сэйфи, – строго сказал я, – разве я не предупреждал, чтобы ты не открывала дверь, не спросив, кто там? Тем более в тёмное время. Это опасно для маленьких пони… Да и для больших тоже.

– А я знала, что это ты, – засмеялась она. – Ну, чего ты такой серьезный?

Сэйфи обхватила мою переднюю ногу своей и потянула к столу. «А интересная фраза, – размышлял я, пока меня тащили, – надо будет сказать ее следующей жертве, если слишком разноется».

Первый этаж был разделен на зоны списанными больничными ширмами, которые Сэйфи разрисовала цветами: одна зона – прихожая с входной дверью и дверцей в ванную, вторая – столовая, совмещенная с кухней.

Передо мной предстал стол с огромной хрустальной салатницей, наполненной горой чего-то зеленого и, очевидно, очень полезного, тремя тарелками с приборами и кувшином морковного сока.

У раковины стояла Рэдхарт, вытирающая копыта махровым полотенцем. Она расплела свой пучок, и густые бледно-розовые волосы обрамили белое лицо, будто десны – зуб.

Она приветливо улыбнулась и кивком указала на стул. Ее грива колыхнулась, и мне отчего-то вдруг стало неуютно, из глубины подсознания начала подниматься неприятная мысль, воспоминания о чем-то… грустном? Пышные бледно-розовые пряди, спадающие на лицо, колышущиеся в такт движениям…

– Садись, не привередничай, – Рэдхарт погрозила копытом. – Знаю, ты любишь всякое жирное и жареное, но надо же хоть иногда нормально питаться.

После ужина: салата из шпината и фруктового желе на десерт, – главврач объявила, что Сэйфи пора спать, и предложила прочитать ей сказку.

–Да-да, – оживилась она, – сказку, Каннинг!

Мы прошли на второй этаж. Рэдхарт уложила дочь, подоткнула ей одеяло, погасила верхний свет и включила ночник.

– Ну? – нетерпеливо уставилась на меня маленькая пони.

Прокашлялся. И еще раз. Покосился на Рэдхарт. Благодаря своему особому таланту я знал множество выдуманных историй, но ни одну из них нельзя было рассказывать даже взрослым пони, не то что жеребятам.

– Жил-был… э-э-э…, эм… дракон, который смог, – неуверенно начал я. – Он был сильным и страшным, и мог запросто уби… причинить боль кому угодно. Но однажды он полюбил пони…

– Принцессу? – заинтересовалась Сэйфи.

– Нет, самую незнатную пони. Но для дракона она казалась королевой. Каждый день дракон дарил этой пони кучу драгоценных камней – а ты ведь знаешь, что драконы сами очень их любят, представь же, как много эта пони для него значила! Пони сначала боялась дракона, но потом, когда привыкла, начала с ним общаться и поняла, что он хоть и страшный, но вовсе не злой.

– И они поженились? – навострила уши Сэйфи.

– Да, – обрадовался я, почувствовав, что мои мучения закончены. – Спокойной ночи.

– Ну, Каннинг, это слишком короткая сказка! Еще-еще!

– Хорошо, они не поженились, ведь он был драконом, а она – пони. Тем не менее, она поняла, что очень даже неплохо дружить с драконом, который каждый день приносит драгоценности, поэтому обращалась с ним очень хорошо. Из-за этого дракон подумал, что она тоже его любит, и стал носить ей еще больше каменьев. Он совсем исхудал – драконы ведь кушают камни, а он все отдавал ей, – а пони стала очень богатой, и многие жеребцы захотели на ней жениться, чтобы получить приданое. Не сразу, но дракон заметил, что его особенная пони постоянно ходит на свидания с разными жеребцами. Он очень разозлился, злость придала ему сил, и он сжё… то есть, эти силы оказались волшебными, и с их помощью дракон смог превратиться в пони. В облике пони его особенная избранница его не узнала, поэтому он познакомился с нею заново и перещеголял всех ее ухажеров. Наконец-то, пони по-настоящему полюбила дракона, и они жили долго и счастливо… И, знаешь, бывали случаи, когда эта пони печально говорила: «Куда же пропал мой друг дракон? Он был таким замечательным, я бы все свои богатства отдала, чтобы снова поболтать с ним, как встарь. И тебе бы он понравился, мой муж: у вас такие похожие характеры!» А пони-дракон не знал, радоваться ему от того, что пони на самом деле считала его другом, а не просто источником драгоценностей, или грустить от того, что она грустит. Но и признаться ей, кто он есть, боялся: вдруг тогда она его разлюбит? «А может, – думал он, – она подозревает, что я дракон, и говорит всё это только, чтобы я превратился обратно и принес ей еще камней?» Так подозрения точили душу пони-дракона, и…

Сэйфи тихо сопела, ее ноздри едва заметно сужались и расширялись. Оставалось надеяться, что она заснула на словах «долго и счастливо», а то что-то меня понесло. Я прочел слишком много чудовищных текстов и, кажется, чуть было не пересказал один из них.

Оглянулся на дверь: Рэдхарт не было.

Я нашел ее внизу. Сидела за столом, перед ней стояли бутылка красного вина и два бокала, полный и наполовину пустой.

– А сказки-то мы здесь забыли, – главврач указала копытом на подоконник, где лежала толстая книга в радужной обложке: «Сказки о Гармонии» за авторством Эни Райтера. – Заметила ее, когда спустилась, вернулась, чтобы дать тебе, но увидела, как ты сам что-то рассказываешь, и как увлеченно слушает Сэйфи. Решила не мешать… Ты устал?

– Не особо, – до конца рабочего дня я дремал в рентген-кабинете, поэтому был довольно бодр.

– Тогда выпей со мной.

Я присел напротив и посмотрел на бокал. Сказал:

– Хорошо бы… сидра.

– Нет, только вино.

Мы чокнулись, и я пригубил. Отвратно. Не люблю алкоголь, а может, просто не приучен к нему. Твайлайт запрещала мне пить – боялась, что тогда мой Тёмный Кучер лишится тормозов.

Рэдхарт выпила залпом и налила себе еще. Судя по замедленным движениям и слегка расфокусированному взгляду, она уже немного осоловела.

– А я вчера была на свидании, – сообщила главврач, отхлебнув.

– Поздравляю? – предположил я.

– Не с чем. Знаешь, что он мне сказал? Мне, говорит, неприятно иметь дело с пони, которая точно знает, что у меня внутри. Говорит, о каких чувствах может идти речь, если ты разбираешься во всех этих гормонах, кругах кровообращения, электрической активности мозга? Я мол его насквозь вижу, а он хочет быть загадкой! Не, я понимаю, есть такая поговорка, но она вроде касается кобылок. И это уже третий за год! Я же не для себя, Сэйфи отец нужен.

Главврач допила и вылила себе в бокал остатки вина. Продолжила:

– Как будто я хотела таких знаний! В детстве всегда носила с собой пластырь и йод, помогала друзьям, если они получали ссадины или занозы, дула на ранки, прикладывала холодное к синякам. Да, мне нравилось быть полезной, но… Однажды проснулась – а на мне Метка. А я ведь тогда не знала, что быть медиком – это совсем не то, чем я в школе занималась! Не подорожник прикладывать! Трупы, Каннинг! В училище мы вскрывали трупы, резали, вытаскивали органы! Знаешь, какие есть два способа препарирования мозга? А виды разрезов грудной клетки? Да что я рассказываю, ты же сам учился… Я не просила такого особого таланта, но раз уж так сложилось, я терплю, не меняю занятий. Провожу операции. Врачи ведь всегда нужны, от такого таланта нельзя отказываться. Но так тяжело! Понимаешь? Я работаю для них, а они не хотят со мной знаться, потому что мне пони резать приходится! Брезгуют! Боятся!

– Тише, – я накрыл копытом ее, лежащее на столе, – Сэйфи разбудишь.

– Но ты меня понимаешь? – чуть не плача, прошептала она.

Медленно кивнул. За свою жизнь я покромсал гораздо больше пони, чем Рэдхарт, и не испытывал при этом того, что она, но в общих чертах улавливал логику ее слов.

– С тобой-то мы равны? Мы видим другу друга насквозь, знаем, что у нас внутри, и почему с нашими телами что-то происходит?

– Да, наверное.

– Слушай, Каннинг, – она положила на стол оба копыта, навалилась грудью, – я понимаю, что сильно старше тебя, да и, может быть, слишком поздно подумала об этом, но… у тебя ведь нет никого особенного?

Рэдхарт подалась вперед, а я потянулся магией к оставленной у входной двери сумке, нащупал в ней шприц с пропофолом – всегда ношу с собой парочку на всякий случай – и вколол главврачу в шею. Не весь – в сочетании с вином это могло быть опасно, – но она тут же уронила голову на стол.

Бокалы подскочили от удара, мой упал, и красная жидкость из него разлилась по столешнице, достигла растрепавшейся гривы Рэдхарт.

Бледно-розовые, пропитанные красным волосы…

Я почувствовал, что пьян, хотя вроде глотнул совсем чуть-чуть. Как же погано всё обернулось. Зачем я ее вырубил? Можно было просто уйти.

Две пони без сознания в моем распоряжении! Тёмный Кучер заерзал на мозжечке. Он был еще сыт смертью Коулхорна, но, как я никогда не отказывался от еды, он никогда не отказывался от крови.

В глазах потемнело. Я склонился над головой Рэдхарт, погрузил нос в ее гриву и вдохнул смесь ароматов мыла и вина, приправленную небольшой ноткой пота. Приоткрыл рот и начал с хлюпаньем ссасывать вино с волос.

– Стоп, – резко поднялся и отскочил от стола. – Стоп. Спокойно.

Никогда так не делал. Убийство – да, оно мне необходимо. Но это…, это что-то больное, извращенное. Возможно, я так долго заглядывал в головы монстрам, что начинаю думать и действовать, как они, разделять их странные влечения.

Взвалил главврача себе на спину и, поддерживая магией, поволок наверх. Уложил в ее кровать, укрыл одеялом и тихонько спустился обратно. Вытер лужу вина со стола и пола и был таков.

Прохладный ночной воздух вернул самообладание сбитому с толку, самого себя напугавшему Каннингу. Должно быть, Твайлайт была права, и мне действительно опасно пить, только и всего. Я ни капли не похож на тех чудовищ, на которых охочусь.

Ни капли. Кап. Кап. Кровь.

«Тихо!» – приказал я Тёмному Кучеру.

Окна большинства домов уже были черны. Уличные фонари высекали из зданий угольные тени, ложащиеся на дорогу, стискивающие землю, словно ремни… Спокойно, Каннинг, спокойно, сегодня не та ночь.

К тому моменту, когда впереди показалась крона моего жилища, я окончательно взял себя в копыта – подействовали уговоры: «Завтра уже пятница оттрубишь еще одну смену в больнице, а за выходные хорошенько выспишься. А потом можно и новую жертву искать».

Вдруг в круглых окнах дома-дерева зажегся свет. Нет, не будет мне сегодня покоя.

«Кто-то вломился? – соображал я, переходя на галоп. – Монстр? У Коулхорна всё-таки были приятели, и теперь они пришли отомстить? Невозможно: он не мог знать, кто я. Если только не следил за мной сам. Тогда почему не был готов к нападению? Проклятье!»

Я затормозил, пригнулся и начал красться к дому вдоль обочины. Добравшись до стены, осторожно заглянул в окно первого этажа: никого не видно.

Со шприцом пропофола наготове я аккуратно, чтобы не скрипнула, приоткрыл дверь. В зале горел свет, слышалось уютное клокотание чайника.

– Йо-йо-йо, – раздался с кухни хрипловатый голос, – Каннинг Спэттер, костей инспектор, его рог длинной с километр!

«Проклятье», – подумал я, пряча шприц в сумку, и отозвался:

– Привет, Спайк.

2. Эквестрия Искажённая

С кухни выглянул фиолетовый дракон с зеленым гребнем, высокий, слегка сутулый, худой.

– Ты где шляешься так поздно? – ухмыльнулся он. – По кобылам?

– Сдавал книги в библиотеку.

Улыбка сползла с морды Спайка, он покосился на пустые полки и вздохнул.

– Йо-йо-йо? – скривился я. – Шляешься? Что за манеры?

– Уж и подурачиться нельзя, – снова усмехнулся мой «старший брат». – Знаешь, как скучно быть послом драконов в Кантерлоте? Сплошной официоз: ни рыгнуть, ни ноги понюхать! Дай хоть дома дурака повалять.

Он скрылся на кухне и через минуту вернулся с чаем, поставил поднос на низкий столик, за которым любила читать Твайлайт. Мы уселись.

– Отпуск?

– Не, чисто на выходные отпустили. Как ты тут, бро?

Ответил, что нормально, и начал задавать вопросы о столичной жизни. Ничего нового Спайк не сообщил: Твайлайт по-прежнему всё время посвящала школе для одаренных единорогов, Селестия и Луна исправно поднимали светила, а самого Спайка хотели женить на драконихе из уважаемой стаи.

– И что думаешь? – спросил я.

– Ну, она вроде ничего, – он пожал плечами и наморщил лоб. – Не редкой красоты, конечно, но сойдет… Кстати, а ты так и не встретил никого особенного?

– Ты же знаешь мое кредо: кобылки не нужны.

– И правильно, ну их! Слушай, мы уже большие мальчики – чаи гонять как-то беспонтово. Я у тебя там сидр в холодильнике видел. Можно?

– Специально для тебя держу, бро.

Спайк мигом притащил две бутылки, откупорил одну когтем и сразу выдул половину.

– Бутилированный сидр, подумать только! Эх, души в нем нет. Вот раньше Эпплы разливной продавали – ты еще мелкий был, – вот его реально с любовью делали.

Дракон допил и, мельком глянув на меня, заграбастал вторую бутылку. Я знал, что когда он прикончит и ее, начнет говорить о Рэрити: Рэрити то, Рэрити сё…

Выпив сидр в три глотка, Спайк дохнул на бутылку зеленым пламенем. За несколько секунд она расплавилась в его ладонях, превратившись в слепяще-белую массу. Дракон начал катать ее в лапах, остужая, и за несколько минут вылепил фигурку единорожки с завитой гривой. Поставил на стол и заявил:

– Ненавижу ее. За то, что даже спустя столько лет знаю, что прибегу по первому ее зову и сделаю всё, что она захочет…, но она не зовет.

Из другой бутылки Спайк слепил пегаса с расправленными крыльями и поставил рядом с Рэрити.

– Муж, – пояснил он. – Рейнбоу подрядила ее разработать дизайн новой формы для «Вондерболтов», ну у них и завертелось…

Я напрягся. Если начнет буянить, мне с ним не совладать: в его тонких лапах скрыта громадная сила, а шкуру не проколоть никаким шприцом.

– Спайк, мне завтра рано вставать.

– Ага, валяй, – кивнул он, – без обид. Я тут еще посижу.

– Ты дома, – ободряюще улыбнулся я. – Можешь делать, что хочешь.

Встал и направился в ванную. Сзади послышался тихий голос Спайка:

– Это место больше не мой дом, ведь тут больше нет моих друзей. Кроме тебя, братишка. Но этого так мало.

Иногда жалею, что у меня нет эмоций. Иначе обязательно пожалел бы Спайка и нашел, что ему сказать. «Жалею, что не могу жалеть», – очередной дурацкий каламбур. Возможно, и впрямь стоит перебраться в Мейнхэттен и заделаться комиком в баре «У Пинки». Наверняка, монстры и туда добрались.

---

Из рассказов приемной матери я узнал, что когда-то Эквестрия была чудесным местом, наполненным волшебством и добротой. Мир и покой пони оберегали принцессы и хранительницы Элементов Гармонии. И даже когда Элементы пришлось вернуть Древу, их узы дружбы не разрушились.

Если бы не Твайлайт, я бы и не подозревал, что Эквестрия сейчас и Эквестрия раньше – это две разные страны. Внешне не отличить. Но те, у кого есть чувства, понимают: что-то изменилось. Пони стали чуть-чуть менее доброжелательными, краски едва заметно потускнели, да и магия какая-то другая. Мертвая, что ли. Без искры. Просто средство, просто машина.

Я не понимаю, что это значит, но всю жизнь пытаюсь осознать.

Всё началось двадцать пять лет назад – с появления монстров и смерти мой матери. Она воплощала Элемент Доброты, и без нее остальные хранительницы утратили силы. Не сразу, незаметно. Постепенно. Они горевали – и ушло веселье. Уверяли себя, что жизнь станет прежней, – и предали честность. И щедрость оказалась бесполезна: тому, кто лишился самого дорогого, нечего больше дать. И магия стала какой-то другой…

Нет, они не рассорились. Смутно припоминаю, как Твайлайт оставляла меня погостить на «Сладком яблочке», надеясь, что физический труд на свежем воздухе заменит мне азарт охоты, а усталость не оставит места для тяги к убийству. Пинки Пай устраивала вечеринки на мои дни рождения. Всегда собиралось множество жеребят: большинство из них даже не считались моими друзьями, приходили только ради праздника.

Но постепенно они отдалялись. У каждой появлялись собственные заботы: бизнес, поиски чего-то нового, осуществление мечты, особенные пони. У Гармонии не осталось хранительниц, Магия Дружбы пропала. Конечно, спроси их сейчас, они бы уверенно сказали, что по-прежнему подруги, и не солгали бы. Но – просто подруги, не магические.

Твайлайт как-то сказала, что для нормального жеребенка мир наполнен чудесами: всё обыденное кажется ему волшебным и очень-очень важным. Возможно, Эквестрия просто повзрослела, но я склонен думать, что причина в тлетворном влиянии монстров.

За годы слежки, убийств и разговоров с ними я составил достаточно полную картину происходящего. Мне хочется думать о себе как о защитнике пони, но я знаю, что это не так. Моя жажда крови пробудилась гораздо раньше, чем я впервые сознательно столкнулся с монстрами.

Твайлайт поняла всё, когда к нам в гости зашла Эпплджек с собакой, и я выбросил Вайнону из окна второго этажа.

Я играл с ней в спальне. Собачка прыгала вокруг меня – четырехлетнего малыша, – весело тявкала, давала себя погладить. У нее была короткая бурая шерстка, белые лапы и живот. Я обхватил ее передними ногами и попробовал приподнять. Было приятно ощущать ее тяжесть, теплоту, плотность. Вайнона лизнула мою щеку сухим шершавым языком. Захотелось обнять ее крепко-крепко и никогда не отпускать. Вдруг моя магия активизировалась, бледная аура окутала собаку и вынесла в окно. Снаружи раздалось возмущенное тявканье, удар и скуление.

Вайнона сломала ногу, хромала почти год после этого. Эпплджек и в голову не пришло, что я был виновником, но Твайлайт не проведешь.

Мы сидели вместе на кровати и долго молча смотрели друг на друга.

– Зачем ты это сделал? – спросила она, наконец.

– Вайнона мне понравилась.

– Когда кто-то тебе нравится, его не выбрасывают из окна.

– Я не знал, что ей будет больно, – потупился я.

– Не ври мне, пожалуйста: ты знал, что падать больно, потому что и сам раньше падал. Мне очень нужно узнать, что происходит в твоей голове, потому что ни один самый шаловливый жеребенок никогда бы не причинил вреда живому существу.

Я всхлипнул.

– Не надо, – строго сказала приемная мать. – Ты никогда не плачешь, и сейчас делаешь это не по-настоящему.

– Я правда не знаю, Твайлайт.

– Зови меня мамой, – в который раз повторила она и погладила мою гриву. – Я не сержусь на тебя, Каннинг, лишь беспокоюсь и забочусь.

– Я не хотел вредить Вайноне. Честно. Просто…, ну…, я не хотел вредить ей, но подумал, что мне это будет приятно.

– Что? – глаза Твайлайт округлились. – Тебе приятно, когда другим плохо?

– Н-н-нет, – протянул я, совсем запутавшись, – я не знаю, как по-другому сказать. Но я хотел бы вылечить лапку Вайноны. Можно, я стану ветеринаром, когда вырасту? Буду помогать животным, которым плохо.

Выражение мордочки Твайлайт смягчилось, она улыбнулась, глаза влажно заблестели. Она притянула меня к себе, обняла и прошептала:

– И всё-таки ты ее сын.

Она часто рассказывала о маме. Мама была очень доброй, заботливой, застенчивой. Все мамины подруги ужасно удивились, когда я у нее появился. Но сам я ничего не помнил. Мое первое воспоминание – Твайлайт везет меня, перепачканного в чем-то тёмном и липком, по зеленой аллее и горько плачет.

Несколько лет спустя, когда учился в шестом классе, мое внимание привлекла Хамбель Найс – субтильная пунцовая пегаска без Метки. Одноклассники дразнили ее пустобокой, а она была слишком робкой, чтобы что-то им возразить, и тихо терпела издевательства.

Сама Хамбель была мне безразлична, но ее насмешники вызывали жгучую ненависть – единственное доступное мне чувство – и жажду убийства. К тому времени я уже не раз проникал в головы монстров, хотя еще не понимал, кто они такие, и мой мозг переполняли сцены жестокости. Некоторые из них я хотел продемонстрировать Рафу – буланому пони, заводиле задир.

Несколько недель следил за ним, пока не сумел улучить подходящий момент: он шел из школы один, и прохожих поблизости не было.

Я следовал за ним по дорожке. Телекинезом подобрал с обочины увесистый камень и швырнул ему в затылок. Раф вскрикнул и повалился. Я подбежал: он катался по утоптанной земле, держась копытами за голову.

– Ты берега попутал, принц? – заметил он меня; так меня прозвали из-за приемной матери-аликорна. – Ну, держись, встану – поколочу.

Он начал подниматься, но я ему не позволил – ударил копытом в живот. И еще. И снова. На четвертый раз Раф сумел схватить меня за ногу и повалить, больно пнул по крупу, обхватил шею задними ногами, стало трудно дышать. Тогда-то я и понял, что одной жажды убийства недостаточно: нужно тренироваться, наращивать мускулы, учиться драться.

Тут нас окликнули: возвращавшаяся из школы мисс Черили заметила свалку, подбежала и разняла нас.

– Он первый начал! – сразу объявил Раф, потирая ребра.

– Каннинг! – возмутилась мисс Черили. – Твоей маме это не понравится.

– Раф обижал Хамбель Найс, – нашелся я, – я хотел его проучить, чтобы он больше не приставал к ней.

– Герой выискался! Принц дискордов! Не твое дело, понял?

– Тихо, Раф, – погрозила копытом учительница. – Идите домой оба.

Под ее строгим взглядом мы разошлись, а на следующий день Твайлайт вызвали в школу. Таковы правила: провинился – очная ставка с родителями. Мисс Черили сказала, что я отстаивал честь одноклассницы, и это похвально, но всё же стоит внушить мне, что нельзя решать конфликты силой.

Твайлайт сразу сообразила, что к чему, и после уроков меня ждал тяжелый разговор.

Мы сидели на кровати, как в тот день, когда я покалечил Вайнону. Под потолком горела, помаргивая, лампа, за окном шел дождь. Тяжелые крупные капли бились в стекло и сползали, размазываясь. Даже в помещении было зябко.

– Ты до сих пор хочешь вредить пони, – констатировала Твайлайт, – это желание никуда не пропало. А я так надеялась, что все нормализовалось.

– Извини.

– Не за что извиняться, – вздохнула она. – Ты не виноват, что такой, какой есть. Я думаю, это из-за того, что случилось с твоей мамой.

Тогда Твайлайт впервые рассказала мне всё. Однажды мама долго не появлялась в городе, но никто не придал значения: думали, что она полностью поглощена заботами обо мне. Твайлайт решила сходить проведать маму и узнать, не нужна ли ей помощь, – и нашла ее мертвой, а я спал рядом на полу.

– Я убил маму? – воскликнул я, кажется, по-настоящему испугавшись.

– Нет, что ты. Ты был тогда совсем маленьким и слабеньким. И, я уверена, таким же добрым, как она. Я думаю ты стал таким, как сейчас, потому что видел, как ее… как она умерла, и провел по меньшей мере два дня рядом с ее…

Твайлайт замолчала, отвела взгляд. Она всегда плакала, когда вспоминала маму. Я думал, что тоже должен, но не мог.

– Трупом? – подсказал я, веря, что делаю благое дело, помогая Твайлайт закончить рассказ.

– Да. Трупом. Спасибо, Каннинг, – сухо ответила она.

С минуту Твайлайт моргала, глядя в окно, потом твердо сказала:

– Я думаю, что твою маму… убили эти монстры. Те пони, в чьих головах ты видишь страшные картины. Никто больше не смог бы сделать такое. Да такое никому и в кошмаре бы не приснилось! И из-за того, что всё случилось у тебя на глазах, теперь тебя влечет делать то же самое. Убивать.

– Прости. Я не могу это побороть. Я убил бы Рафа, если бы был сильнее.

– И всё-таки ты хороший пони, – заметила Твайлайт. – Ты ведь напал не просто на прохожего, ты выбрал того, кто вёл себя плохо. Если мы не можем обуздать твою тягу, мы попытаемся направить ее в нужное русло. Я долго думала об этом: мне это совсем не нравится, но это логично. Это разумно. Если ты действительно видишь страшные мысли некоторых пони, значит, по Эквестрии разгуливают чудовища страшнее тех, что заперты в Тартаре. Страшнее – потому что выглядят, как пони: никто не заподозрит их, никто не побежит в панике, завидев, не позовет на помощь.

– Ты хочешь, чтобы я их убивал? – просиял я. – Разрешаешь?

Твайлайт замахнулась на меня копытом, я отшатнулся. Она закусила губу и снова отвернулась.

– Не радуйся этому, – сказала она, не оборачиваясь, – по крайней мере, не показывай, что радуешься. Мне стыдно за то, что я сейчас сказала. Но я поклялась, что позабочусь о тебе вместо мамы. И это единственное, что я смогла придумать. В книгах ни о чем подобном не говорится, а советоваться о тебе с принцессой я боюсь: вдруг они захотят забрать тебя? И…

Твайлайт уронила голову в копыта, по ее спине пробежала дрожь.

– И я думаю, что, возможно, мы должны найти тех монстров, которые…, и… сделать так, чтобы они больше никому не навредили.

Первым делом Твайлайт разработала кодекс, которому я обязан был подчиняться.

Правило первое. Не убивать пони.

Правило второе. Ни при каких обстоятельствах не убивать пони.

Правило третье. Убивать только монстров.

Правило четвертое. Быть уверенным, что перед тобой монстр. Видений недостаточно, нужны вещественные доказательства. Слежка или сбор улик.

Правило пятое. Никто не должен узнать, что ты делаешь. Будь вежливым и доброжелательным. Убивай вдали от пони. Уничтожай трупы.

В свободное от учебы время я начал ходить в тренажерный зал мистера Байсепса, чтобы стать сильным и справиться с монстром, когда его встречу. Помогал Эпплджек в сбивании яблок – на самом деле, тренировал удар задними ногами. Твайлайт учила меня тонкостям телекинеза, чтобы я мог атаковать монстров на расстоянии.

Но это всё было потом, а пока оказалось, что стычка с Рафом имела последствия.

Через неделю после драки Хамбель Найс догнала меня по пути из школы. Была середина октября, пегаска парила в паре сантиметров от земли, и ветер от взмахов ее крыльев шуршал ломкими золотистыми листьями под ногами.

– Эм…, Каннинг, извини, пожалуйста.

– Чего? – мило, как учила Твайлайт, улыбнулся я.

– Я узнала, что ты подрался с Рафом из-за меня. Извини.

– Пустяки.

– С-спасибо. За меня раньше никто не вступался.

Я не знал, что следует на это ответить. Просто шел дальше, а Хамбель продолжала парить рядом. Это раздражало. Что ей надо? Ее дом в другой стороне. Хотелось прогнать ее, но это было бы невежливо.

– Оп-па, голубки! – раздался сзади голос.

Мы с Хамбель обернулись: к нам быстрым галопом приближался Раф с друзьями.

– Что, принц, нашел себе принцессу? – спросил он, и остальные поддержали его гоготом.

Хамбель спряталась за меня.

– Прости, что ударил, Раф, – сказал я, когда одноклассники приблизились и остановились. – Очень сожалею о случившемся.

Все, кроме меня и Хамбель, заржали.

– Улетай, – велел я ей.

Она пискнула и вмиг скрылась за пеленой облаков. Пегасов среди задир не было, так что никто не смог ее удержать.

– Бить будете? – спросил я и, услышав утвердительное ржание, заметил: – Четверо на одного – нечестно.

– А нападать сзади честно? – фыркнул Раф.

– Прежде, чем вы начнете, – я важно поднял копыто, как делала Твайлайт, когда читала лекции или нотации, – задам еще один вопрос: знаете ли вы, что такое «убийство»?

– Чё? – задиры переглянулись.

– Это процесс, при котором один пони наносит другому пони травмы, не совместимые с жизнью, – объяснил я, стараясь удержать на морде доброжелательное выражение. – Например, можно проткнуть рогом шею в определенном месте – оно называется сонной артерией, и я знаю, где она находится, – и тогда жертва истечет кровью за считанные мгновения. Кровь, если вы помните уроки биологии, переносит по организму кислород и иные нужные для жизни вещества. Нет крови – нет жизни. Вы можете напасть на меня, избить, изувечить, но имейте в виду: прежде чем я стану неспособен двигаться, по крайне мере один из вас умрет. Я убью его. Насмерть. Выколю глаза, перегрызу горло, проломлю череп копытом, подхвачу магией острую ветку и вгоню в живот. Я мечтаю убить кого-нибудь уже много лет и не упущу свой шанс. Даже если вы убьете меня, знайте: один из вас умрет вместе со мной. Вы, друзья, готовы на такую жертву ради глупой обиды Рафа? Зуб на меня только у него, а опасности он подвергает вас всех.

Несколько мгновений пони стояли, как вкопанные, потом рассмеялись мне в лицо.

– Да он слабак, – один из приятелей ободрительно похлопал Рафа по плечу, – только и умеет пургу гнать. Ты с ним и один справишься.

– Ага, точняк, – закивали другие.

И быстро разошлись. Мы с Рафом остались вдвоем. Он заскрежетал зубами, смачно харкнул мне в левый глаз и поскакал прочь.

Твайлайт предупреждала, чтобы я ни с кем не говорил о своих кровавых фантазиях, но я счел, что в сложившейся ситуации можно сделать исключение: я ведь действительно убил бы одного из пони, начнись драка. И не прогадал: никто не рассказал мисс Черили об этой стычке – не хотели признавать, что испугались.

К выпускному классу – тогда мне было уже семнадцать – я отлично усвоил всё, чему учился, – и не только в школе. Конечно, нет предела совершенству, но базовые навыки я приобрел и жаждал, наконец, применить их на практике.

Твайлайт сказала, что пони мыслят не словами, а предметно-образным кодом, тем не менее, некоторые мысли монстров имели вид не картин, а текстов. Точнее, не совсем текстов: из глубины ужасных мизансцен как будто проступали слова, символы, черные буквы на белом фоне. Я видел дерево – и в то же время понимал, что это просто слово: «дерево». Буквы «к», «р», «о», «в» и «ь» плавали в густо-красной луже под мертвой единорожкой, которая, в свою очередь, состояла не из плоти, а из месива двумерных букв «р», «э», «и», «т».

В честь сдачи первого экзамена я угощал Хамбель Найс мороженным в «Сахарном уголке» и приметил там оранжевого пегаса с белой гривой.

В его голове был текст под названием «Опалесса». Речь шла о зависти Свити Белль к старшей сестре: ей казалось, что Рэрити все любят, а на нее не обращают внимания, более того, Рэрити специально красуется на ее фоне. Сначала Свити Белль хотела в отместку испортить платья Рэрити, но потом решила ударить по другому больному месту – убить ее кошку Опал. Ночью Свити Белль свернула ей шею и зарыла труп в Белохвостом Лесу. Убитая горем Рэрити не находила себе места, утратила вдохновение, и ее карьера покатилась под откос. Свити Белль поначалу радовалась неудачам сестры и тому, что никто не подозревает ее в причастности к исчезновению Опал. Но вскоре ей начал являться ужасный кошачий призрак: он следовал за маленькой единорожкой повсюду и злобно шипел. Свити Белль начала сходить с ума, не могла ни есть, ни спать. Иногда ей слышался жуткий кошачий вой над Понивиллем, а после воя на город опускалась тьма, краска слезала с милых домиков, обнажая ржавые железные каркасы, пони оборачивались искалеченными гниющими зомби, и всякий норовил напасть на Свити и убить ее…

Хамбель что-то радостно щебетала, не давая сосредоточиться на видении. Монстр ушел, а я подбежал к мистеру Кейку и спросил, не знает ли он имени того покупателя. К счастью, пекарь знал не только имя – Стилвинг, – но и место работы: монстра недавно приняли в городской почтамт.

Я начал следить за Стилвингом, мой Тёмный Кучер, почуяв долгожданную наживу, подмечал малейшие детали, фиксировал в памяти каждый шаг, каждый вздох жертвы. Мы выяснили, что вечерами монстр сидит дома и, зажав карандаш во рту, рисует развратные или жуткие открытки, а по утрам подкладывает их в посылки, которые разносит. Вроде бы, просто мелкое хулиганство, но пони не ведают насилия – во всяком случае, такого насилия, – и эти картинки действительно могут свести с ума особо впечатлительных. Я счел, что вина Стилвинга налицо, и можно приступать к делу.

Он жил на северо-западной окраине Понивилля, соседей не было, так что я решил сделать всё прямо у него дома. Стилвинг уходил на работу в пять утра, возвращался к обеду, ел и садился за рисование. Ложился спать между полуночью и часом и быстро засыпал крепким сном.

К тому моменту, когда я в деталях продумал план нападения и был полностью готов, экзамены уже кончились, и подошло время выпускного. Я нашел это символичным: убийство – вот мой главный экзамен и праздник, начало по-настоящему новой жизни.

Этой радостью я хотел поделиться с Твайлайт – без нее я бы не справился, и она должна была посмотреть на плод своих трудов, узнать, что ее уроки не пропали даром. Кажется, это называется благодарность. Написал письмо, в котором просил ее прийти в дом Стилвинга ночью после выпускного бала, пришел на почту и попросил почтмейстера Хувз доставить письмо в библиотеку вечером семнадцатого июня Твайлайт лично в копыта. К этому времени они со Спайком как раз вернутся с церемонии вручения дипломов. Твайлайт откроет письмо и поймет, что я ее зову.

Но была одна проблема. Официальная часть выпускного бала давно кончилась, музыка отгремела, в школе остались лишь мисс Черили и уборщики, а я всё не мог отвязаться от Хамбель Найс.

Мы сидели в сарае для спортинвентаря на краю физкультурной площадки. Почти в кромешной тьме, лишь звездный свет проникал сквозь трещину в стене, падал на покрытые блестящим лаком копыта пегаски.

Хамбель смотрела на меня и щурилась оттого, что звездный луч светил ей в глаз. Конечно, это всего лишь отсвет уличного фонаря, но мы договорились – главным образом, она так нафантазировала, – как будто это звезды освещают наше прощание.

– Каннинг, родители отправляют меня в Метеорологическую Академию в Клаудсдейле.

Я не понимал, как вообще здесь оказался, почему позволил ей затащить меня сюда. Следовало со всех ног бежать к дому Стилвинга, чтобы успеть всё устроить к приходу Твайлайт.

– Уже завтра, – повысила голос Хамбель, – улетаю прямо с утра.

В седьмом классе у нее появилась Метка: выглядывающее из-за тучи солнышко, – и с тех пор стало ясно, что ей предстоит работать в климатической службе.

– Здорово, – улыбнулся я, – должно быть, прикольно управлять погодой.

– Каннинг, ты тупой? – со слезами в голосе воскликнула пегаска.

Подалась вперед, прижалась ко мне, приникла губами к моим. Мягкие, теплые, живые, в них пульсировала кровь. Я провел копытом по ее волосам, кожа под ними была горячей. Тёмный Кучер потянул за зрительные нервы, и мои глаза против воли упали на груду гантелей в углу. Ими можно запросто раскроить череп.

– Ну, что ты такой деревянный? – Хамбель, наконец, оставила мой рот в покое и повисла на шее.

Она пахла цветочными духами, лаком для гривы и приторным крепким сидром. Я ощущал, как пульсируют вены под ее шкурой, слышал частые удара сердца. Потянулся магией к гантели на восемь килограмм – мне всё равно, кого убивать, я ждал слишком долго, и сегодня я оборву жизнь – неважно, чью. Хамбель сама виновата, что не дает мне уйти.

– Стой! – крикнул я, гантель глухо ударила в устланный соломой пол.

– Что такое, Каннинг?

– Я не тебе. Будь здорова, счастливой учебы в Клаудсдейле. Я пошел.

Хамбель вскочила, встала между мной и дверью:

– Побудь со мной, пожалуйста! Если я для тебя не… особенная, хотя бы просто посиди рядом.

– Мне надо идти, – проговорил я, и слова отдались в черепе гулким эхом; я чувствовал, что еще чуть-чуть – и Тёмный Кучер сорвется с цепи.

«Правило первое, – напомнил я ему, – не убивать пони».

– Куда?

– Сдать книги в библиотеку.

– Каннинг, ты живешь в библиотеке, – Хамбель всхлипнула. – Если… если я тебе настолько противна, почему ты водился со мной целых пять лет? Я люблю тебя, Каннинг!

– А я нет. Будь счастлива.

Оттолкнул ее, выскочил за дверь и припустил галопом. Лучше нагрубить, чем убить, верно?

Тёмный Кучер гнал меня к цели, хлеща мозг кнутами синапсов. Ночной ветер несся навстречу, кроны деревьев шумели овациями: «Вперед, Каннинг, дерзай, покажи, на что способен!» На небо, растолкав звезды, выкатилась желтая, как попкорн, луна, толстая, сочащаяся жиром: сколько она ни съест, а ей всё мало.

Свобода! Свобода!

Я едва затормозил у дома Стилвинга. Нужно соблюдать осторожность, двигаться бесшумно. С помощью телекинеза взломал замок, приоткрыл дверь и просочился внутрь.

Темно. Но я долго заглядывал в окна этого дома и знал, где что находится. Из небольшой прихожей вели двери в ванную, кухню и кабинет с кроватью. Оттуда доносился храп чудовища. Вначале я прокрался на кухню: у Стилвинга был отличный разделочный нож. Взял его и моток изоленты.

Кабинет. Заваленный бумагами стол, стопка газет на подоконнике, на кровати без задних ног дрых монстр. Первым делом я задернул плотные шторы и засветил слабый огонек на конце рога. Теперь надо было убедиться, что он не проснется, пока я готовлю комнату для убийства – «сцену», как мне захотелось ее назвать.

– Эй! – позвал я.

Пегас дернулся, поднял голову – и получил удар копытом в висок: мистер Байсепс учил, что это один из способов нейтрализовать хулигана.

Теперь стоило поторопиться, пока монстр не очухался. Я заклеил ему рот изолетной, связал ноги и крылья. Стащил с кровати и сбросил с нее всё белье, оставив голый деревянный каркас. Застелил его газетами в несколько слоев и уложил Стилвинга обратно.

Оставшиеся газеты постелил на пол, но их не хватало. Тогда я подошел к столу и среди бумаг обнаружил несколько рисунков. Некоторые иллюстрировали «Опалессу», другие изображали половые акты, третьи показывали пони в странной камуфляжной форме и с железными штуками, отдаленно похожими на пушки, в копытах.

Тут-то мне и пришла идея развешивать по стенам картины с мыслями монстров. Я сразу почувствовал, что это правильно. Пришпилил к стенам кабинета несколько рисунков, взял чистый лист ватмана и спроецировал на него текст «Опалессы», его повесил тоже. Остатками бумаги застелил пол.

Стилвинг заворочался – скоро придет в себя. Я глянул на часы: четверть второго, Твайлайт должна придти через сорок пять минут.

Монстр замычал – проснулся окончательно.

Не в силах больше ждать, я ткнул его ножом в бок.

Но плоть оказалась неожиданно крепка – будто ударил в толстую эластичную резинку. Теперь Стилвинг точно заподозрил неладное: задергался и отчаянно замычал.

Я сжал копытами его горло, он начал сглатывать, пытался открыть рот. Решил свернуть ему шею, но резкого движения, как я мечтал, не получилось: одно дело – фантазировать, и совсем другое – делать. Поэтому я поставил на упорство, принялся выкручивать пегасью шею, словно выжимать мокрое белье.

И тут заметил, что там, куда я бил ножом, все-таки выступила кровь. Должно быть, просто оцарапал кожу.

Я выворачивал шею Стилвинга, пока он не задрыгался как-то странно и застыл.

Несколько секунд я думал, что всё кончено, но вдруг он пронзительно завыл – изолетнта отклеилась из-за слюны и с противным дребезжанием колыхалась от дыхания чудовища.

Я продолжил крутить шею. В какой-то момент почувствовал, будто сжимаю носок, внутрь которого запихнут тяжелый шарик – голова. Кости и хрящи явно были сломаны, но Стилвинг еще шевелился «Он же мучается!» – осенило меня. Я вовсе не хотел истязать монстров так, как они мечтали истязать пони. Всё, что мне требовалось, – их смерть.

Снова взялся за нож и сумел всадить его между ребер – надеялся проткнуть сердце, чтобы Стилвинг быстро истек кровью, но, скорее всего, промазал, потому что он продолжал слабо дергаться, хотя звуков больше не издавал.

Надавил на нож, пытаясь проткнуть пегаса насквозь: кожа на спине, у основания шеи, натянулась, но никак не прорывалась. Я делал ему только больнее. Начал колотить рукоятью ножа по лбу, потом прижал лезвие к горлу и давил, каждую секунду прикладывая ухо к груди: бьется ли сердце?

Наконец, его удары стихли, а тело Стилвинга расслабилось.

То, к чему я готовился шесть лет…, получилось?

Это было неправильно. Не так, как я себе представлял. Тёмный Кучер был недоволен. А что он хотел? Первый раз всё-таки: умение придет только с практикой. Оставалась надежда на расчленение – возможно, это порадует Тёмного Кучера.

Было довольно необычно и приятно крутить расслабившейся тушей Стилвинга, то распиная вялые передние ноги, то сдвигая их вместе: как будто игрался с плюшевой куклой. Я хотел сделать вскрытие по схемам, которые видел в медицинских книгах в библиотеке, но нож был явно неподходящим.

Оказалось, что я не только плохо исполнил убийство, но и плохо подготовился: не принес нужных инструментов. Глупый самонадеянный Каннинг, тебе еще учиться и учиться.

Ограничился тем, что еще раз ударил пегаса в живот. Крови было неожиданно мало, она выступала из тела с задержкой, неохотно: сердце больше не гнало ее.

Проковырял, сколь мог, большую дыру в животе. Внутренности радостно выпрыгнули из нее, выпучились наружу, как будто их что-то вытолкнуло. Какие же они в реальности огромные! Взялся копытами за тонкую белую трубку (вероятно, кишечник) и стал вытягивать. Интересное ощущение: снаружи шерсть и кожа Стилвинга были прохладные, комнатной температуры, а внутри – тепло, почти горячо. Кусок кишечника оторвался – видимо, я порезал его, пока проделывал отверстие. Я продолжил тянуть и вырвал кусок еще какого-то органа, понюхал, но не учуял ничего, кроме теплоты воздуха, а потом вслед за белой кишкой полезла черная, на ощупь подозрительно похожая на пластилин. Запахло калом.

«Нет, спасибо, – подумал я, – этого мне не надо». И вдруг понял, что мне больше не интересно. Не противно, не страшно, как было бы нормальному пони, а попросту скучно. Возможно, если я точно узнаю, как устроены внутренности пони, начну по-настоящему в этом разбираться, мои действия приобретут какой-то смысл.

Но на этот момент где-то в процессе ковыряния в трупе Тёмный Кучер счел, что получил достаточно впечатлений, и тихо ушел, оставив меня наедине с мертвым чудовищем.

А я ведь даже не спросил, у Стилвинга, откуда он взялся, и причастен ли к убийству моей мамы! Так рвался убить, так предвкушал… и так всё профукал!

Снаружи послышался тихий стук. Твайлайт! А если не она? Я вдруг утратил уверенность, что всё всегда идет по плану.

Тихонько подкрался к двери.

– Каннинг, это я.

В прихожую вошла моя приемная мать.

– Ты… сделал это?

Я кивнул.

– И…, – она настороженно огляделась, – как?

Промолчал. Пошел в спальню Стилвинга, Твайлайт зажгла рог и последовала за мной. Замерла на пороге, уставившись на распростертый на кровати труп с выпущенными кишками. Вскрикнула.

– Тише, Твайлайт, – я прижал копыто к губам, – ты ведь учила не шуметь.

– Это у…, ужасно.

Округлые глаза Твайлайт белели в темноте. Она согнулась, ее начало тошнить.

– Прости, – повинился я, – я забыл почти все инструкции и навел беспорядок. В следующий раз обязательно сделаю всё правильно. Но монстр мертв, и, мне кажется, Тёмный Кучер доволен. Я больше не хочу убивать, по крайней мере, не сейчас.

– Ох, Селестия, – прошептала Твайлайт, попятившись, – что же я натворила? Каннинг, мы… я…, я и не понимала, какое ты чудовище.

– Я не чудовище, – указал на труп Стилвинга, – он чудовище. Видишь картины на стенах? Это он. Я спас пони от него, как ты и хотела.

– Нет…, – она отступила еще на шаг, и я подался к ней. – Не подходи ко мне!

– Ч-что с тобой? – растерялся я. – Я думал, тебе понравится, мы вместе столько это обсуждали, готовились. Да, всё не идеально, но… Я специально позвал тебя, хотел сделать тебе приятное, поблагодарить. Спасибо…, мама.

– Не зови меня так.

– Но ты же сама всегда говорила, что хочешь…

– Ты не мой сын! – истерично выкрикнула Твайлайт и исчезла в сиреневой вспышке.

Я стоял, ошеломленный, не понимая, почему она так испугалась, почему назвала меня монстром.

Вдруг слева послышался влажный хруст. Обернулся и увидел, как изменяется тело Стилвинга: ему возвращался истинный облик. Плоская лысая, покрытая оспинами морда, длинные нижние лапы с толстыми ляжками и короткие верхние с широкими ладонями и причудливыми ветвистыми пальцами.

– Я не монстр, – повторил я, глядя на Стилвинга. – Ты монстр. Ты чудовище! Ты напугал Твайлайт! Не я! Ты!

Я орал, рычал и выл, раз за разом вонзая нож в круглый живот Стилвинга – теперь у меня получалось с первого удара всаживать его по рукоятку: ярость придавала сил. Брызги крови шлепались о стены, стекали по развешанным картинам, падали на пол, летели мне в глаза. Я хотел уничтожить чудовище – не просто, чтобы скрыть труп, – хотел, чтобы и следа его не осталось в Эквестрии. Из-за него Твайлайт так себя повела!

В кустах неподалеку от дома Стилвинга я заранее спрятал тележку с мешками и пилой.

Когда я кое-как закончил расчленение и упаковку трупа и убрал «сцену», небо уже порозовело. Погрузил всё в телегу, впрягся и поскакал через спящий еще Понивилль к Вечнодикому Лесу: Твайлайт считала, что удобнее всего избавляться от тел, растворяя их в Зеркальном Озере.

Колеса были хорошо смазаны, не скрипели. У земли, скрывая дороги и тропинки, густился туман. Я галопировал со всех ног, стараясь успеть пересечь город до появления дворников и почтальонов. Уверял себя, что, когда вернусь домой, мы снова поговорим с Твайлайт, и окажется, что всё случившееся – лишь недоразумение: она просто перенервничала, успокоится и поймет, что мы с ней сделали хорошее дело.

Зеркальное Озеро сработало, как Твайлайт и предполагала: части тела Стилвинга растворились вместе с мешками. Это приободрило меня, и к половине седьмого утра из Вечнодикого Леса вышел покрытый грязью и колючками, усталый и жутко голодный, но довольный Каннинг.

Тишина в библиотеке. Кровати Твайлайт и Спайка пустовали, ящики с одеждой были выпотрошены, как будто кто-то в спешке собирал вещи. На кухонном столе я нашел прижатую ножом записку: «Мы уехали в Кантерлот. Не преследуй нас. Спаркл».

Не в силах осмыслить случившееся, я повалился на диван под лестницей и проспал до обеда.

Меня разбудил стук в дверь. «Стража! – всполошился я. – Нашли, выследили! Пришли арестовать!»

Но это были грузчики в серо-голубых спецовках. И Мэр Понивилля. Мадам Мэр сказала, что Твайлайт выкупила дом-дерево на жалование принцессы и передала его мне во владение. Однако все книги принадлежат городу, и Мэр пришла их забрать.

– Вы получили поистине королевский подарок на свой выпускной, мистер Спэттер, – заметила мадам Мэр.

– Простите, я не…, – искаженное ужасом и отвращением лицо Твайлайт встало у меня перед глазами, – я не хочу отнимать у города…, я поговорю с принцессой, чтобы она отменила…

«Нет, – понял я, – не поговорю. Твайлайт больше не никогда не захочет меня видеть. Потому что в ее глазах я монстр. В глазах любого пони я монстр».

– Не стоит, – заверила Мэр, – мисс Спаркл обещала выделить субсидии на строительство новой библиотеки, современной, оснащенной новейшими системами поиска и каталогизации.

Несколько часов грузчики под руководством Мэра выносили книги и укладывали их в крытые телеги. Я сидел на диване, обхватив голову копытами, уставившись в пол, отрешенно слушая урчание пустого живота.

«Я монстр, – признавал я. – Но я – другой монстр, не такой, как Стилвинг и убийцы моей матери. Пусть Твайлайт испугалась меня, но ведь не предала, не рассказала обо всём принцессам, даже подарила свой дом! Значит, в глубине души она верит, что я поступил правильно. И я не подведу ее, я буду охотиться на монстров и научусь убивать их идеально».

– Чем думаете теперь заняться? – мадам Мэр присела рядом. – Судя по всему, быть библиотекарем вы не планировали.

– Врачом. Через месяц вступительные экзамены в Мейнхэттенскую Медицинскую Академию, так что, если можно, я бы оставил себе несколько книг по химии и анатомии. Сдам их в новую библиотеку, как только ее построят.

В вузе я открыл для себя все прелести медицинских инструментов: шприцов с транквилизаторами, скальпелей, секционных ножей, хирургических пил.

На втором курсе напал на след нового монстра. Пони он был известен как Вайсхуф – владелец сети так называемых «эротических театров». Он сам изобрел их, популяризировал среди богатых холостяков как место, где можно найти свою особенную пони. Вот только посещали эти «театры» не только холостяки: много семей разрушилось из-за того, что жены ревновали мужей к кобылкам, отплясывающим на сцене.

Так чудовища и искажали Эквестрию: внедряли в общество пони собственную аморальность, подлость, жестокость.

Подловить Вайсхуфа было непросто: известный бизнеспони, постоянно в разъездах и на публике, – и я едва не вылетел из меда, потому что прогуливал семинары, уделяя всё время слежке.

В конце концов, в середине зимы я поджег один из театров Вайсхуфа, и его закрыли на ремонт. Строители, в отличие от танцовщиц, работали днем, поэтому ночью я мог использовать пустое здание в качестве «сцены».

Самого бизнеспони я взял, когда тот проводил у себя дома «собеседование» с одной из кандидаток в танцовщицы. Вскарабкался по пожарной лестнице на двенадцатый этаж, влез в окно кухни и прокрался к двери в спальню. Запустил внутрь два шприца с пропофолом и, когда оба пони заснули, забрал Вайсхуфа: запихнул его в коробку на тележке и преспокойно выкатил из здания. Никому из встречных жильцов не показался странным почтальон, везущий крупную посылку.

Привязал монстра к столу в кабинке для приватных танцев. Отблески свечного пламени плясали на обугленных стенах, на похабных картинках из его головы. Вайсхуф пришел в себя и заорал.

– Кричи, кричи, – оскалился я. – Здесь отличная звукоизоляция – ты сам об этом позаботился, даже огонь мало ей навредил.

– Слушай, если ты парень одной из моих маленьких пони…

– Они не твои.

«Нет, нельзя отвлекаться. Я впервые говорю с чудовищем и должен узнать у него как можно больше».

– Я заплачу, – предложил Вайсхуф.

– Мне не нужны деньги. Мне нужна информация. Кто ты на самом деле? Я уже встречал таких, как ты, видел ваши грязные мысли – да, те, что сейчас на стенах, – потом убил одного, и он превратился… Как вы, монстры, себя называете?

– Я не монстр, я пони, как ты.

– Не ври мне!

Вайхсхуф признался, что его настоящее имя Вася, и он принадлежит к племени под названием «люди». Нес какой-то бред о технологическом прогрессе и отсутствии магии, уверял, что, хотя люди часто убивают друг друга, не все из них плохие, и уж он-то как раз хороший.

– Почему вы все думаете об одних и тех же пони? – прервал я его словесный понос.

Меня всегда интересовало, почему в их фантазиях фигурирует ограниченный набор персонажей: видные граждане страны, принцессы, Твайлайт и ее подруги, Спайк, владельцы «Сахарного уголка» и еще несколько пони, которых я встречал на улицах Понивилля.

– Это Мейн-шесть и их друзья, – объяснил Вайсхуф,– они героини мультфильма, который мы смотрим на Земле. Мультфильмы – это одно из изобретений людей. Всё началось с телевидения…

– Стоп! Заткнись! – я замахал копытами. – Мне нет дела до вашей проклятой техники. Просто скажи: вы следили за нашей жизнью?

– Да, – закивал Вайсхуф, – и мечтали попасть в Эквестрию. И я попал, потому что так сильно любил пони…

– Любил? – я обвел комнату и картинки на стенах яростным взглядом. – Это не любовь. Даже я, психопат, знаю, что совокупление и принуждение к проституции – это не любовь.

– Я никого не принуждал! – замотал головой Вайсхуф. – Просто рассказал, что необязательно ждать кого-то особенного, чтобы удовлетворить естественные потребности организма. И я хорошо плачу. И тебе заплачу! Всё расскажу, всё сделаю, мы подружимся! Я же брони, понимаешь? Брат пони…

– Не брат ты мне, гнида лысокрупая, – сказал я и перерезал ему горло.

Твайлайт была очень рада, когда узнала, что я часто гуляю с Хамбель Найс. Как-то раз она решила прочитать мне лекцию об отношениях и сказала, что любящие пони меняют друг друга даже больше, чем друзья. Вероятно, надеялась, что Хамбель заменит мне Тёмного Кучера. Она ошиблась.

Впрочем, я запомнил ее слова, и встреча с Вайсхуфом заставила меня задуматься: что, если монстры не ненавидят пони, как я считал, а действительно любят их, но выражают любовь на свой чудовищный манер?

Но что с того, если их любовь меняет Эквестрию в худшую сторону?

Летом я нашел еще одну жертву в Мейнхэтене. Единорожка Вэнт Нуар – редко, но среди монстров попадались самки – была настоящей убийцей. Она работала танцовщицей в последнем не закрытом театре Вайсхуфа и подсыпала женатым клиентам яд в напитки. У нее тоже был кодекс, это вызывало уважение, и мы разговорились.

Вэнт Нуар призналась, что гораздо охотнее кастрировала бы изменщиков, но рассчитывала, что частые случаи отравления привлекут к театру внимание санитарной инспекции, и его закроют.

– Мое кредо: верность выше всего, – сказала она.

Сердечно благодарила меня за убийство Вайсхуфа: после исчезновения директора театрам не нашлось подходящего управляющего, и они обанкротились один за другим, пока не остался последний.

Самое интересное, больше всего Вэнт Нуар боялась не смерти, а того, что, будучи убитой в Эквестрии, вернется в мир людей. Я заверил ее, что тела остаются здесь, и она сама выгнула шею, открываясь для удара.

– Есть ли шанс, что ты меня пощадишь? – все-таки спросила она, когда я поднял скальпель. – Мы можем работать вместе.

– Нет. Потому что мое кредо: видишь монстра – убей монстра.

Расчленил ее труп и под покровом ночи сбросил мешки с причала: течение должно было вынести их в открытое море, туда, где уже нашел последний приют Вайсхуф.

А театр так и не закрыли.

Тёмный Кучер затих, и я взялся за учебу. Подтянул хвосты, прошел практику в алкодиспансере.

К двадцати двум годам решил, что полученных знаний достаточно для эффективных убийств. Отказался продолжать обучение: не было нужды становиться настоящим доктором, – получил удостоверение медбрата и вернулся в Понивилль.

Меня назначили помощником старого рентгенолога, а через полтора года он умер, и я занял его место. Я не убивал его. Честно.

Жизнь, наконец, вошла в спокойное русло. Монстры попадались мне регулярно: их влекло в Понивилль, словно здесь мёдом намазано, – отношения с коллегами складывались нормально, изредка приезжал погостить Спайк…

---

Утром я заглянул в холодильник и обнаружил, что Спайк привез торт-безе в виде Кантерлотского замка. Уходя в больницу, захватил его с собой, чтобы угостить Чабби Ноут: стоило иногда баловать ее и просто так, а не только ради доступа к картотеке.

– Каннинг! – на крыльце я столкнулся с главврачом. – С добрым утром. Молодец, что сегодня не опаздываешь.

Открыл перед Рэдхарт стеклянную дверь и пропустил вперед. Она подождала, пока я вручал Чабби торт, и пошла рядом со мной к лестнице.

– Кажется, я вчера перебрала вина, – виновато шепнула она. – Не помню даже, как легла. Извини: пригласила в гости, а сама…

– Пустяки, ты просто заснула посреди беседы. Я знаю, тебе трудно живется, очень устаешь. Подумал, что ты переутомилась, и отнес на кровать.

– Спасибо…, – она занесла ногу над ступенькой и замерла. – А… о чем мы беседовали? Ой, голова раскалывается!

– О работе, – я взбежал по лестнице. – Ну, мне – налево, тебе – направо.

Слава Селестии, пропофол в сочетании с алкоголем стер из памяти главврача конец вчерашнего вечера. Меньше проблем.

После обеда заявился отоспавшийся Спайк. Сказал, что приехал «потусоваться со своим братаном», и никакие больничные порядки ему не помешают. Он сидел на стуле для посетителей, глазел в окно, на возвышающуюся над городскими крышами стеклянную башню новой библиотеки, и вслух предавался воспоминаниям.

– Помню, когда Твайлайт впервые доверила мне погулять с тобой, – вещал дракон, – ты маленький был, но серьезный, в коляску не хотел садиться. «Сам-сам», – говорил и ковылял.

Потом переключился на воспоминания о том, как мы гоняли мяч и разбили окно: осколки влетели внутрь и порезали в открытой книге Твайлайт страницу с какой-то важной формулой.

– А уж как Меткоискатели обзавидовались, когда ты Метку получил! У них-то вон как поздно появились, а у тебя еще до школы. Ну, я с ними вроде как отмечал такое важное семейное событие – напились тогда впервые, как взрослые… Да, были времена. Эквестрия уже не та. Блин, – он стукнул кулаком по столу, – рассуждаю, как будто мне тысяча лет.

Спайк в очередной раз поведал о своих приключениях, случившихся до моего рождения, потом снова заговорил о наших совместных играх: мы сплавлялись на плоте с Меткоискателями, выкуривали шершней из амбара Эпплов, пытались разыграть Пинки Пай, а она делала вид, что ведется на розыгрыши. Дракончик веселился от души, а я повторял всё за ним и мотал на ус, как должны развлекаться настоящие пони.

Еще Спайк водил меня в гости к Рэрити, пока та не уехала в Кантерлот, но сегодня он об этом не вспоминал.

Рабочий день кончился, и Спайк повел меня в «Сахарный уголок». Для него это место было неразрывно связано с прошлой детской жизнью: здесь работала Пинки Пай, и ее подруги часто приходили сюда поболтать и поесть сладостей.

Витрина пестрела тортами, пирожными и разноцветным мармеладом. Было тепло, даже жарковато, пахло выпечкой и карамелью. Почти все столики, как всегда по пятницам, были заняты.

– Смотри, – Спайк указал стол у входа на кухню, – там два свободных места. – Попросимся подсесть?

Обогнув длинную очередь к прилавку, мы подошли. За столом сидели Раф и Хамбель Найс. Не знал, что они вернулись из Клаудсдейла. Дюжий пони кормил пегаску мороженным с ложечки, та улыбалась и облизывала губы.

Прежде, чем я успел что-то сказать, Спайк кашлянул:

– Простите, у вас не занятно?

Парочка подняла головы. Увидев, кто перед ней, Хамбель сразу уставилась в стол, Раф принялся сверлить меня глазами.

– Извините, – отступил я. – Не смеем вам мешать.

– Оп-па, – оскалился Раф, – принц Понивилля собственной персоной! Сто лет не виделись.

– Раф, не надо, – попросила Хамбель, – оставь его в покое.

– Эй, это ж твои одноклассники, – узнал их Спайк; он был не в курсе наших с Рафом тёрок и односторонних отношений с Хамбель, поэтому искренне обрадовался знакомым лицам. – Как жизнь, ребята?

Я попросил Спайка пойти встать в очередь и взять чаю. Дракончик кивнул и оставил нас втроем.

– Гляди-ка, – Раф стукнул копытом по столу, – у него сам драконий посол на посылках. А слыхала, Найс, что принцесса ему дом купила? Не удивительно, что он тогда тебя отшил: не его высокого полета мы птицы. Элита, так ее! Всю жизнь, как сыр в масле!

– Извините, – повторил я и развернулся, чтобы уйти.

– Раф, п-перестань, пожалуйста, – услышал я писк Хамбель, а мне не спину легло тяжелое копыто:

– Пойдем выйдем. Всем ты, Спэттер, нравишься, как писаная торба: весь из себя такой пай-мальчик, – но я-то вижу, что нутро у тебя гнилое.

Раф начал толкать меня к выходу. Хамбель семенила позади, умоляя его отстать. Спайк разговорился с кем-то в очереди и ничего не заметил.

Я понял, что сейчас меня будут бить, и сопротивляться ни в коем случае нельзя. Агрессия может пробудить Тёмного Кучера, и тогда даже Селестия не знает, что я сделаю. В принципе, я заслужил это, разбив сердце Хамбель. А Раф, в сущности, не был воплощением зла, как мне когда-то казалось. Он был обычным среднестатистическим пони, и даже его школьные насмешки над Хамбель, возможно, были лишь знаками внимания. Он был еще маленьким и не знал, как выразить свои чувства.

Сама собой напросилась аналогия с монстрами. Они тоже любили пони, но демонстрировали свою любовь не так, как должно. Мы были для них просто игрушками, и они развлекались с нами, как умели.

Раф приложил меня лбом о дверь. Она открылась, и вырвавшийся из «Сахарного уголка» луч света протянулся по тротуару, прорезал осеннюю темноту и упал на распростертый посреди дороги труп единорога.

Раф убрал от меня ноги и замер, выглянувшая из-за наших спин Хамбель Найс закричала.

Через минуту все посетители «Сахарного уголка» высыпали на улицу и собрались вокруг тела.

Темно-синяя шерсть жертвы была покрыта черными пятнами засохшей крови. Живот неумело вспорот, внутренности торчали наружу. Из грязной серебристой гривы торчал рог, расщепленный так же, как делал я сам.

Хамбель стало плохо, и Раф увел ее.

– Чувак, – ошарашено протянул вставший рядом Спайк. – Что это?

Я украдкой оглядел присутствующих: если монстр, который совершил это, рядом, смогу уловить его мысли. Но поблизости были только пони. Они испуганно шептались, кто-то закрывал глаза копытами, иных тошнило.

Но толпа не расходилась. Увидь пони такое в старые, до появления чудовищ, времена, они разбежались бы с криками: «Ужас! Ужас!» А сейчас им было интересно: страшная картина влекла их, пусть они этого и не осознавали.

Да, действия монстров, даже самые невинные вроде картиночек Стилвинга, искажали Эквестрию. Ее жители незаметно, подсознательно привыкали к жестокости. Как монстры, как я, Эквестрия сохраняла милый и добрый облик, но внутри нее росла тьма.

3. Зверь в городе

Мистер Кейк опознал в погибшем туриста из Эппалузы по имени Сэнди Дрим: днем он заглядывал в «Сахарный уголок» на обед. Мэр сразу заподозрила, что единорог стал жертвой какого-то дикого зверя, приказала немногочисленным городским стражникам удвоить бдительность и попросила Спайка отправить в Кантерлот просьбу о подкреплении. Кроме того, Мэр написала письмо в Эппалузу и велела мне доставить тело Сэнди Дрима в больничный морг: там труп должен был лежать, пока его не заберут родственники.

Мы со Спайком позаимствовали у Кейков тележку, погрузили в нее завернутое в простыню тело и потащили.

Деревья уже облетели. Их голые ветви ползли по ночному небу, словно трещины по стеклу. Напуганные горожане спешно расходились по домам, в окнах зажигался свет. Молчание окутало Понивилль. Не безмятежная тишина поздней ночи или раннего утра, а напряженное боязливое молчание. Годами монстры внедряли в подсознание пони нечто жуткое, и теперь они увидели это воочию. И никто не знал, что сказать. Кроме меня. Но мне сказать было некому.

– Думаешь, это правда зверь? – подал голос Спайк. – Мантикора, может?

– Скорее всего, – солгал я.

Конечно, и зверь мог ненароком расщепить рог жертвы, но слишком уж аккуратно это было сделано. Едва я увидел Сэнди Дрима, Тёмный Кучер азартно заелозил на мозжечке.

Однако, странно, что тело было брошено прямо посреди города, да еще и не в самый поздний час. Обычно чудовища, если убивали пони напрямую, старались скрыть труп. Им не надо было учиться этому, как мне когда-то. Они были прирожденными душегубами. Единственный известный мне случай, когда монстр бросил тело там же, где убил, – смерть моей матери.

А если это он? Тот самый убийца? Возможно, когда я разберусь с ним, Твайлайт снова начнет общаться со мной, ведь изначально она разрешила мне убивать в надежде, что я отомщу за маму. Если виновник ее смерти получит по заслугам, Твайлайт может счесть, что не зря позволила мне все мои зверства.

Окна больницы были черны. Я постучал в дверь, и вскоре нам открыл заспанный дежурный санитар. Чуть не лишился сознания, когда я рассказал ему, что случилось, и показал выпотрошенный труп, но взял себя в копыта и помог перетащить Дрима на больничную каталку.

Я попросил Спайка вернуть тележку в «Сахарный уголок» и идти домой. Мне же предстояла очередная бессонная ночь: следовало оформить труп и провести вскрытие. Обычно этого не делали: штатного патологоанатома в нашей больнице не было, если кто-то умирал, родственники предпочитали держать тело у себя до похорон, – но я хотел изучить тело на предмет улик, а после зашить, чтобы его вид больше никого не травмировал.

Под потолком морга горели яркие лампы, на белых кафельных стенах плясала моя тень. Я уложил тело Сэнди Дрима на стальной стол посередине комнаты, приступил к осмотру.

Рваные раны действительно могли быть нанесены когтями мантикоры, но расщепленный рог не давал мне покоя. Подумал, что по окрасу мертвый единорог походил на одного из монстров. Но после смерти он остался прежним. На всякий случай поискал на трупе следы неразвитых крыльев, ничего похожего не обнаружил.

Начал срединный разрез шеи, воткнул секционный нож на три сантиметра ниже подбородка – и тут заметил на коже под шерстью густо-малиновую полосу. Тёмный Кучер подался вперед так резко, что чуть не вытолкнул мои глаза из орбит: след от удавки!

Я притянул магией кишечные ножницы и состриг немного шерсти – так и есть, полоса тянулась по всей шее. Это уж точно не работа мантикоры. Удавка была тонкой, возможно, металлической, перетершей кое-где кожу.

Точная уверенность, что Сэнди Дрима убил монстр, взбодрила меня, и я продолжил вскрытие. Довел разрез до конца грудины – до развороченного живота – и начал отсепаровывать мягкие ткани от грудной клетки. Затем перерезал реберным ножом хрящевые части ребер, оторвал грудину и развел кости в стороны.

Ощупал легкие и приступил к эвисцерации органокомполекса – извлечению всех внутренних органов без разрыва их естественных связей.

Из трахеи провел ножницами в правый главный бронх и вскрыл наиболее крупные внутрилегочные ветви. Повторил процедуру с левым бронхом. Изучил лимфатические узлы переднего и заднего средостения, осмотрел и ощупал легкие. Все в норме.

Надпочечники были сильно повреждены, паранефральная клетчатка разорвана, очевидно, тем же оружием, которым Дриму вспороли живот. На всякий случай я вылущил почку, разрезал ее и снял пинцетом фиброзную капсулу, как учили в Мейнхэтенском меде. Осмотрел, ощупал. Всё в пределах нормы.

Впрочем, и так было ясно, что Дрим умер не от болезни, поэтому я решил поберечь силы для охоты на его убийцу. По-быстрому рассовал органы по местам, зашил тело и сунул в холодильник.

Домой вернулся в полтретьего. Спайк храпел, свернувшись калачиком на диване под лестницей. А рядом с ним стояла Твайлайт.

Я двинулся было к ней, но она предостерегающе подняла копыто:

– Скажи, что это не ты. Я получила письмо об убитом. Скажи, что это не ты.

– Нет, конечно! Я соблюдаю кодекс, следую первому правилу: не убивать пони.

– А второму? – нахмурилась моя приемная мать.

– Да, да! Ни при каких обстоятельствах не убивать пони. Это не я, Твайлайт, это монстр… Другой монстр.

– Каннинг, – пробормотал, заворочавшись, дракон, – это ты? С кем ты разговариваешь?

– Спайк, здесь…

– Тише, – Твайлайт прижала копыто к губам, – меня здесь нет. Считай, что это такое заклинание.

Она исчезла, а Спайк уселся на диване и протер глаза:

– Видно, не получится у нас нормально потусоваться. Твайлайт велела мне возвращаться в Кантерлот.

– Ты тоже ее видел?

– Что? – не понял Спайк. – Не, она письмо прислала. Извини, короче, бро, что вот так уезжаю, но я теперь вроде как официальный служащий, должен подчиняться.

– Да, свобода – это не про нас, – я похлопал его копытом по плечу: Твайлайт учила, что это успокаивает и ободряет объект похлопывания. – Тебе, наверно, завтра рано на поезд? Отдыхай тогда, не буду мешать.

Поднялся на второй этаж, упал на кровать и заснул. Как всегда, без сновидений.

Проснулся к одиннадцати. На кухне нашел приготовленный завтрак: хлопья с теплым молоком, – и записку от Спайка. Он уехал, решив не будить меня, чтобы попрощаться, и обещал наведаться снова при первом удобном случае.

Поев, я направился в зал мистера Байсепса. Я пропустил уже три тренировки, а для охоты на чудовищ нужно поддерживать себя в тонусе.

– Здорово, сынок! – едва войдя в зал, я столкнулся с белой грудой мышц. – Слышал, что вчера случилось?

– Даже делал вскрытие.

Ненавижу это снисходительное обращение: все клиенты Балка Байсепса, которые уступают ему габаритами – то есть, вообще все – у него «сынки». Твайлайт рассказывала, что когда-то он был застенчивым, как моя мама, но после знакомства с ней стал увереннее и с ее подачи отправился на Всеэквестрийский конкурс бодибилдеров в Клаудсдейле. Конкурс проходил как раз в день ее убийства.

В первые недели после того, как Твайлайт забрала меня к себе, мистер Байсепс часто приходил в библиотеку и подолгу с ней спорил. Когда я достаточно подрос, чтобы осознать значение их разговоров, пришел к выводу, что он мог бы быть моим биологическим отцом. Впрочем, Твайлайт ничего подобного не говорила, а я и не спрашивал: мне было всё равно.

Кроме меня и мистера Байсепса, в зале была только пара пони: они оккупировали беговые дорожки, дышали прерывисто, запыхались, но всё равно продолжали болтать о седельных сумочках со стразами.

Я размялся и приступил к отжиманиям, светло-коричневый линолеум то приближался, то отдалялся. Считал про себя отжимания, но постоянно сбивался: Тёмный Кучер отвлекал соображениями о том, где искать убийцу Сэнди Дрима.

Зачем вспарывать живот тому, кого уже задушил? Часть ритуала? Фетиш? Но зачем делать это посреди города, а не в уединенном месте? Неужели этот монстр настолько нетерпелив? Импульсивен, неопытен, как я когда-то. Вот только его никто не научил контролю.

– Не сачкуй, сынок, – подбодрил мистер Байсепс, проходя мимо.

«Я не буду убивать своего тренера. Я не буду убивать своего тренера».

Сделав три подхода, переключился на силовые тренажеры. Мне нравилось ощущать под копытами ребристый металл грифов, слышать звон блинов и скрип стальных тросов.

Жим штанги для мышц груди, римский стул и пресс-машина для пресса, тяга Т-грифа для спины, сгибание передних ног с кривой штангой для бицепса, «кроссовер» для косых мышц пресса и трицепса.

Таков ритуал.

Принял душ и направился пообедать в «Сахарный уголок». Надеялся, что мистер Кейк вспомнит еще что-нибудь о Сэнди Дриме: например, не общался ли покойный с какими-нибудь необычными пони.

Небо затянули плотные серые тучи, ветер гонял по земле неубранные пожухлые листья.

По дороге я применял ко всем встречным свой особый талант: вдруг случайно наткнусь на убийцу? Но прохожих было мало – необычно для выходного дня, но, учитывая вчерашние события, объяснимо: зрелище ужасной смерти, да и просто слухи о ней отбили у пони тягу к веселью.

Зато повсюду слышался звон позолоченных доспехов: понаехавшие из Кантерлота гвардейцы прочесывали городские закоулки в поисках логова зверя, крупные отряды двигались к Белохвостому и Вечнодикому Лесу. Такое внимание властей к Понивиллю затрудняло поиски монстра и убийство, но ничего поделать я не мог.

До «Уголка» не дошел: у спа-салона Лотус и Алоэ меня перехватила главврач Рэдхарт.

– Каннинг! – набросилась она. – Я была в больнице! Ты почему вчера меня не вызвал?

– Не хотел беспокоить.

– Ох, Селестия! Сэйфи пошла поиграть с подругами, а их родители из дому не отпускают: говорят, что кого-то разорвал зверь. Я побежала в больницу, и…, Каннинг, это ужасно! А если этот хищник еще в городе? Если бы ты вчера мне сказал, я бы никуда Сэйфи не отпустила. Как подумаю, что она одна ходила по улице, и на нее могли напасть…

Я уверил Рэдхарт, что хищники обычно действуют ночью, к тому же, город патрулируют гвардейцы. Она прекратила тараторить, всхлипнула и сказала:

– Я боюсь. За Сэйфи и за себя. Ты…, послушай, мне неловко, но ты не мог бы ночевать в нашем доме, пока всё не кончится? Ты же говоришь, что зверь нападает по ночам.

– Что? – тупо спросил я.

Слышал кое-что о материнском инстинкте, знал поговорку «у страха глаза велики», но никак не предполагал, что главврач может так перепугаться, что станет искать защиты у меня.

– А может, попросишь кого-нибудь из наших медбратьев? – предложил я. – Они на вид покрепче будут.

– Им придется платить за сверхурочные, – потупилась Рэдхарт, – а бюджет больницы не резиновый. А ты так давно помогаешь мне с Сэйфи, что стал, знаешь, вроде как другом семьи.

– И поэтому мне платить не надо? – улыбнулся я.

– Каннинг, пожалуйста!

Но было и другое объяснение. Пусть Рэдхарт и забыла, как домогалась меня в четверг вечером, само ее намерение «найти Сэйфи отца» никуда не исчезло. Ситуацию со «зверем» и свой преувеличенный страх она могла использовать как предлог, чтобы затащить меня к себе домой.

– Ну, я вообще-то в «Сахарный уголок» собирался, – я потер затылок копытом.

– У меня есть обед, – взмолилась Рэдхарт. – В этот раз никаких салатов: пирог с луком и яйцами, жареная картошка, грибной суп.

Нет, она определенно всё спланировала: знала, чем меня подкупить. Я мысленно проклял свою прожорливость, а также вдолбленное Твайлайт стремление быть вежливым и услужливым, и последовал за главврачом к ее дому.

«С другой стороны, – утешал я себя по дороге, – как искать монстра, когда везде полно стражи? Можно отсидеться у Рэдхарт, подождать, пока всё уляжется, гвардейцы сочтут, что «зверь» покинул город, и оставят Понивилль в покое. К тому же, пони моего возраста давно пора задуматься о ком-то особенном, и внерабочее общение с главврачом послужит мне дополнительной маскировкой».

Рэдхарт повернула ключ в замке, толкнула дверь – и она не открылась: Сэйфи заперлась на щеколду.

– Кто там? – послышался ее голосок из-за двери.

– Это мы, солнышко, – ответила Рэдхарт, и Сэйфи открыла.

– Каннинг-Каннинг, – запрыгала вокруг меня, – а ты предупреждал, что на улице опасно, а я не верила! А ты, оказывается, был прав, и я теперь спрашиваю «кто там», как ты говорил.

Рэдхарт похвалила дочь за осторожность, и та вернулась к игрушкам.

Мы прошли на кухню, и там я познал всю глубину коварства главврача: из всего обещанного готов был только суп. На столе стояла высокая кастрюля с тестом, под столом – мешки лука и картошки. Меня провел не монстр, а обычная добрая пони!

– Врать нехорошо, – пробормотал я.

– Это не вранье, – подмигнула Рэдхарт, – это правда, сказанная заранее. Так Сэйфи иногда говорит, что сделала уроки, хотя на самом деле только собирается.

Маленькая пони, услышав мать, втянула голову и притворилась, что старательно собирает розовый замок принцессы. Странно: он же белокаменный. Никогда не понимал, зачем делать игрушки, так отличающиеся от реальных прототипов: все эти синие пластмассовые пингвины, малиновые кошки, зеленые слоники. Не дают ли они детям неправильное представление о мире?

Рэдхарт поручила мне чистить картошку, а сама принялась месить тесто. Передние ноги у нее были сильными, твердыми, как у всех врачей. И с тестом она работала, как с пациентом: то постукивала, будто искала вену для укола, то наносила короткие рубящие удары и растирала, словно массировала.

Потом стала резать лук и вареные яйца для начинки. Работала ножом так быстро, что клинок стал почти невиден. Я даже чуть-чуть позавидовал. И эта пони жаловалась, что терпеть не может хирургии? Хотя, возможно, она и наловчилась делать всё так быстро, чтобы поскорее завершать операции.

– Многовато получилось, – заметила Рэдхарт, когда разложила на столе сырые пирожки. – Пожалуй, картошку отложим на ужин.

Поставила пироги в духовку и позвала дочь есть суп.

В горячем черном бульоне плавали оранжевые кругляши моркови, белые кубики картошки и склизкие кусочки грибов.

– Вкусно, – похвалил я.

– Правда? Первый раз его готовила.

– Мам, можно я не буду есть этих слизней? – заныла Сэйфи.

– Это грибы, доченька.

– Но они похожи на слизней!

Очень верное наблюдение. Явись я сейчас в мэрию и сознайся во всём, расскажи, что Сэнди Дрима убил не зверь, а монстр в обличии пони, и я могу выследить его и прикончить, никто не поблагодарил бы меня, не возложил надежды, не провозгласил защитником. Меня испугались бы. Гвардейцы схватили бы меня и этапировали в Кантерлотскую темницу. Потому что для нормальных пони я ничем не отличаюсь от чудовищ, с которыми борюсь. Даже для Твайлайт.

Из духовки начал просачиваться теплый аромат пирожков. Я предвидел, что набью живот так, что с трудом смогу ходить, но все-таки самоотверженно предложил:

– Оставь эти ужасные штуки мне.

Сэйфи просияла, а Рэдхарт строго добавила:

– Но чтобы морковку всю съела.

После обеда Рэдхарт отправилась в больницу: ожидался приезд родственников Сэнди Дрима, и главврач должна была передать им тело, – а я остался нянчиться с Сэйфи.

Уговорил ее поделать уроки, раз уж всё равно сидим дома, и мы взялись за математику.

Иногда ловлю себя на том, что мне нравится общаться с жеребятами. Наверное, потому что они, как и я, не совсем настоящие пони. Вот только они еще вырастут и станут полноценными, а мне такое будущее не светит.

Когда с уроками было покончено, уже начало смеркаться. Сэйфи задернула везде шторы, «чтобы зверь нас не увидел», а я начал жарить картошку к возвращению Рэдхарт.

Главврач пришла через полчаса, грустная, как всегда после встреч с родными покойных.

– Ну как, встретила зверя? – спросил я, открыв ей дверь.

– Тьфу на тебя, Каннинг! Думаешь, это смешно? Ладно, как Сэйфи?

Убедившись, что дочь жива и здорова, Рэдхарт уселась за кухонный стол и стала читать Сэйфи сказку из книги Эни Райтера, одним глазом посматривая, как я готовлю.

Вечер прошел тихо. Без четверти десять Рэдхарт уложила дочь спать и вернулась обратно к столу. Я напрягся, ожидая повторения давешней сцены, но главврач заговорила о другом:

– Когда я осматривала тело Сэнди Дрима, заметила у него полосу на шее. Не похоже на потертость от какой-нибудь цепочки с талисманом, да и его родители сказали, что Дрим ничего такого не носил. Ты ее тоже видел, да? Как думаешь, что это?

Она даже не предположила, что это след от удавки. Может, даже не знала слова «удавка». В головах пони до сих пор не укладывалось, что кто-то разумный может целенаправленно убить себе подобного. Хотелось верить, что, если бы не я, монстры давно заставили бы их свыкнуться с этой мыслью.

Пожал плечами, и Рэдхарт задумчиво вздохнула. Повисло молчание, нарушаемое лишь тиканьем ходиков. Ненавижу такие моменты: всё время кажется, что я должен что-то сказать, чтобы не выглядеть странным. Похвалить ее еду? Но я уже делал это, и не раз.

– Всё было очень вкусно, – повторил я и почувствовал себя идиотом. – Спасибо.

– Я не понимаю тебя, – глядя на разукрашенную цветочками ширму, проговорила Рэдхарт.

Проклятье! Всё-таки ляпнул что-то не то.

– В смысле…, – продолжила главврач, нахмурившись, – мне кажется, в прошлый четверг я жаловалась, что не нравлюсь пони, потому что они думают, что я всё о них знаю как медик.

– Было дело, – неохотно признал я, припоминая, положил ли с утра пропофол в спортивную сумку.

– И они правы. Если быть внимательной, то всё поведение пони можно объяснить внутренними процессами, исключительно физиологическими, никак не связанными с тем, что называют душой: настроение, желания, бодрость, усталость, – всё регулируется, как у животных. Вот и этот зверь – он не злой: просто проголодался и напал, но его спугнули…

Рэдхарт поежилась и настороженно посмотрела на плотные занавески, словно боялась, что хищник прямо за окном.

– В городе много гвардейцев, – сказал я, – если зверь сунется сюда, его мигом изловят.

– Ладно, – она помотала головой и провела копытами по мордочке, – я не про это, просто не могу не думать, что он рыщет где-то рядом. Я хотела сказать, Каннинг, что не могу объяснить твое поведение. Почему ты согласился прийти сегодня? Только не говори, что ради еды!

– Но я правда был голоден, – опешил я. – И ты попросила. А приемная мама учила меня, что нужно помогать пони, и это стало моим кредо.

Рэдхарт поднялась и ушла наверх. Через минуту вернулась, неся на спине подушку, толстый матрас и теплое одеяло. Постелила в прихожей, сухо сказала:

– Спокойной ночи, Каннинг, – и удалилась в свою спальню.

Я, как верный сторожевой пес, улегся у двери. И вскоре заснул.

Главврач разбудила нас с утра пораньше. Она прочла в газете, что с понедельника пегасы начнут похолодание, и хотела, чтобы Сэйфи хорошенько погуляла на свежем воздухе, пока еще можно. Разумеется, я должен был сопровождать мать и дочь, чтобы защитить от хищника.

Понивилль по-прежнему патрулировали гвардейцы, неяркие солнечные блики играли на их золоченых латах, ужасно неудобных и лязгающих в самые неподходящие моменты: будь в городе дикий зверь, стражники все равно бы его не поймали – он сбежал бы, услышав их приближение.

Дворники деловито сгребали последние палые листья в кучи и грузили их в телеги.

Пожалуй, мне нравится это время года. Не скрытый душной листвой, не спрятанный снегом, мир выглядит простым и понятным. Твердая сухая земля, нагие ветви – он больше ничего не утаивает, словно труп на стальном столе.

Праздных прохожих попадалось больше, чем вчера: чувствуя защиту гвардии, пони осмелели. Я украдкой направлял на них рог, пытаясь заглянуть в мысли, но – глухо: монстров не встретилось.

Мы добрели до школьной площадки, где под присмотром родителей носились жеребята. Сэйфи побежала к подружкам, а мы с Рэдхарт уселись около хуфбольных ворот.

– Извини за вчера, – сказала главврач.

Реплика поставила меня в тупик. Имелось в виду, что мне пришлось спать на полу? Так мне без разницы, где отдыхать. Или то, что я весь день провел у нее дома? Но искать монстра среди толпы гвардейцев было сложно, а других занятий у меня не было.

На всякий случай примирительно улыбнулся и кивнул. Рэдхарт привалилась к моему плечу. От ее тела исходило тепло. Я покосился на расположившуюся поблизости семейную пару – родителей Уитти, насколько я помнил: те смотрели на нас с главврачом и о чем-то шептались. «Да, да, думайте, что мы с Рэдхарт встречаемся, ведь мы оба совершенно нормальные пони, и ни один из нас не является маньяком-психопатом».

Поднялся ветер, навлек на солнце светло-серые облака.

Мы пообедали в кафе неподалеку от больницы и продолжили слоняться по городу. Сэйфи постоянно забегала вперед, заглядывалась на блестящие латы гвардейцев: ей столичные стражи были в диковинку. Рэдхарт без умолку рассказывала истории из своей врачебной практики. Большинство из них я слышал уже не раз, но все равно послушно кивал, поддакивал и усмехался.

– И вот он заходит в кабинет, – вещала Рэдхарт, – и говорит: «Доктор, мне кажется, я болен». Ну, я провожу осмотр: сердце в порядке, дыхание без шумов, цвет горла хороший, налета на языке нет, – спрашиваю: «И чем, по-вашему, вы больны?» А он отвечает: «Ипохондрией». Оказалось, он ошибся кабинетом: перепутал терапевта с психотерапевтом. Вот является ли ипохондриком тот, кто диагностировал у себя ипохондрию?

Домой к Рэдхарт вернулись уже затемно. Доели картошку и стали укладываться спать: завтра Сэйфи рано вставать в школу, а нам с главврачом – в больницу.

Пегасы работали исправно: на полу было холоднее, чем накануне, из-под входной двери тянуло зябкостью. Я завернулся в тяжелое одеяло и закрыл глаза.

Не знаю, заснул ли, и сколько проспал, но среди ночи меня вдруг встревожил скрип половиц. Вскочил, готовясь отразить нападение, и увидел Рэдхарт со свечой в копыте.

–Тебе не холодно? – спросила она.

– Не, я в порядке.

– Врать нехорошо, Каннинг. Я же чувствую, как из-под двери сифонит. Как врач рекомендую тебе подняться наверх: там тепло.

Она схватила меня за ногу и потянула к лестнице.

– Погоди, тюфяк возьму, – я хотел было подобрать спальные принадлежности, но Рэдхарт не отпустила:

– Там всё есть.

Мы поднялись в ее спальню – маленькую комнату, большую часть которой занимали шкаф и кровать. Сквозь зазор между занавесками на ковер падал свет уличного фонаря. Было действительно гораздо теплее, чем внизу, даже жарковато, а ворсистый ковер выглядел очень мягким. Но только я собрался улечься на него, Рэдхарт толкнула меня на кровать, быстро расположилась рядом и крепко обхватила передними ногами.

Глупый наивный Каннинг, ты видел слишком много фантазий монстров, чтобы не понимать, к чему всё идет. Или только делал вид, что не понимаешь?

Я почти слышал, как бьется пульс главврача, колотится сердце, с шумом бегут по венам гонимые им потоки крови. Тёмный Кучер встрепенулся на мозжечке.

Несколько минут Рэдхарт молчала, не двигалась. Потом потянулась к моему уху и почти неощутимо прикусила его краешек. Щекотно.

– Каннинг, – прошептала она, жаркий ветер ее голоса ворвался мне в ухо, налетел на Тёмного Кучера, заставив его злобно заворчать.

– Каннинг! – тревожно прозвучало со стороны окна; я скосил глаза и увидел силуэт аликорна, пробивающийся меж занавесок свет проходил сквозь него. – Уходи отсюда немедленно: еще немного – и ты не сможешь контролировать свою жажду.

Твайлайт была права: я слишком заигрался в обычного пони. Хотел подняться, но Рэдхарт уперлась мне в грудь копытом:

– Я слишком стара для тебя, да? Каннинг, мне всего…

Белая шерстка на ее груди и животе выглядела тоньше и мягче, чем на спине.

Вспомнилась Вайнона: насколько та собачка была живой и резвой, как понравилась мне, и как я не нашел лучшего способа выразить свои чувства, чем причинить ей боль. Вспомнилось, как едва не убил Хамбель Найс в ночь выпускного.

Симпатия ведет к сближению. В близости пони открываются друг другу. Но для меня «открыться» – значит открыть клетку с монстром.

– Скорее! – настаивала Твайлайт.

«Нет, – подумал я ей в ответ. – Ты бросила меня и не увидела, как я изменился, как научился управлять собой: теперь я контролирую Тёмного Кучера, а не он меня. Я докажу».

Силуэт Твайлайт растворился.

Я скатился на ковер, увлекши за собой Рэдхарт так, что она оказалась подо мной. Опустила веки и выдохнула:

– Делай, что хочешь.

Тёмный Кучер обрадовался такому предложению: беззащитное тело пони поступало в его полное распоряжение. Но Рэдхарт отдавалась не ему. Мне.

Утром трезвон будильника вырвал нас из забытья. Рэдхарт отправилась поднимать дочку, а я тихонько спустился вниз, залез под холодное одеяло на полу и притворился спящим. Похоже, теперь мне предстояло действительно стать отцом Сэйфи, но нельзя же просто взять и сразу поставить ее перед фактом.

Я всё-таки не навредил Рэдхарт, поставил Тёмного Кучера на место. Один из монстров перед смертью рассказал анекдот: «Чак Норрис определяет любовь как нежелание убить: если вы живы, значит, Чак Норрис любит вас». Не знаю, кто такой этот мистер Норрис, но, возможно, в анекдоте была логика. Возможно, за годы работы в больнице я действительно полюбил Рэдхарт и Сэйфи.

– Каннинг-Каннинг, пора вставать! – маленькая пони тыкала меня копытами, и я понял, что, пока притворялся, заснул по-настоящему.

Рэдхарт доверила мне проводить дочь в школу, а сама поторопилась в больницу.

Вверив Сэйфи заботам мисс Черили, я тоже направился на работу. Небо медленно светлело, холодный ветер гнал серые облака, скрипел черными ветвями.

Я остановился на перекрестке, уступая дорогу строю гвардейцев, марширующих к вокзалу.

– Разрешите обратиться, – окликнул я. – Вы поймали зверя?

– Никак нет, – бросил на ходу один стражник. – Но не бойтесь, гражданин: скорее всего, мы его спугнули, и он больше сюда не вернется.

– Рад слышать, – улыбнулся, – спасибо за вашу службу.

И скатертью дорожка. Как и обещал, я защищу Рэдхарт и Сэйфи от того, кто убил Сэнди Дрима. И без кучи гвардейцев на улицах сделать это будет гораздо легче.

Как обычно, купил по дороге угощение для Чабби Ноут. Вручил ей, засел в кабинете.

К десяти выстроилась очередь на флюорографию, в основном, из молодых пегасов, собирающих справки для поступления в академию «Вондерболтов». Я спокойно работал: просвечивал одного пациента за другим, заполнял документы. Однообразные монотонные действия. Почти ритуальные.

Хотя почему «почти»? Вся наша жизнь состоит из ритуалов. Пони не только следуют принятым в обществе правилам, но и сами создают их. Например, однажды в понедельник кто-то подумает: «Не съесть ли мне штрудель?» Купит и съест. Через неделю вспомнит, как было вкусно, и решит отведать штруделя еще раз. А через месяц штрудель по понедельникам превратится в ритуал, и пони будет неуютно, если он его не исполнит.

В дверь постучали.

– Да-да, заходите, – откликнулся я, ожидая очередного пациента.

Но зашла Рэдхарт.

– Пришлось отстоять очередь, чтобы попасть к тебе, – подмигнула она, – и я была последней. Так что можем пойти на обед.

Я глянул на часы и понял, что давно пора. Неудивительно, что начал задумываться о штруделях.

И да – я заказал штрудель. Предложил и Рэдхарт, но она предпочла салат с помидорами. Ели молча.

– Даже не верится, что мы просто обедаем, как обычно, – наконец, сказала главврач.

– Я всегда обедаю, – пожал я плечами. – Это важно.

– Я имею в виду, после этой ночи…, – Рэдхарт уставилась в свою пустую тарелку. – Каннинг, я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным, я только…

– Эй, – я коснулся копытом ее подбородка и приподнял голову, – ничего плохого ведь не случилось? И не случится, обещаю.

Понятия не имел, что это должно значить, просто повторил фразу из сентиментального романа, который читал в юности по указке Твайлайт.

Тут с улицы донеслись крики. Мы синхронно повернули головы к окну и увидели, что у ворот больницы образовалось столпотворение.

Перебежали дорогу и растолкали пони: наши медбратья грузили на носилки накрытое простыней тело.

– Что случилось? – Рэдхарт подскочила к плачущей старой пони, опирающейся о борт телеги, и, по всей видимости, ее мужу.

Оказалось, это хозяева квартиры, которую снимала мисс Бон-Бон, пони-кондитер, продававшая конфеты «Сахарному уголку». Кажется, я видел ее в школе в прошлый четверг. Она часто фигурировала в фантазиях монстров вместе с мятной единорожкой-музыкантом, чье имя я почему-то постоянно забывал: монстры считали их любовницами.

Санитары покатили труп в морг, а Рэдхарт повела супругов к себе в кабинет. Я последовал за ними.

Главврач налила посетителям чаю, дала старушке понюхать нашатыря и спросила:

– Ее… убил зверь?

– Нет, – пожилая пони затрясла головой, – она была дома. Мы пришли взять плату за месяц, постучали – никто не отозвался. Тогда открыли своим ключом…

– Дверь была заперта? – уточнил я, но мой вопрос пропустили мимо ушей.

– … а она лежит там…, – с трудом выдавила старушка и залилась слезами.

Муж обнял ее, забормотал что-то утешающее. Я тоже ободряюще кивнул Рэдхарт и направился в морг.

Выгнал медбратьев и приступил к осмотру.

Бежевая пони с сине-розовой гривой – определенно, ее я видел в четверг. На первый взгляд, повреждений на теле не было, но Тёмный Кучер азартно зашипел, уверяя, что смерть наступила не от естественных причин.

Первым делом я уделил внимание шее и обнаружил под шерстью странгуляционную борозду – след от удавки. На боках и ногах имелось несколько гематом: похоже, была борьба, и Бон-Бон ударилась о край столешницы или шкафа.

Но почему не вспорот живот, как у Сэнди Дрима? Монстра спугнуло появление стариков?

Я вернулся к осмотру и установил, что смерть наступила примерно девять часов назад – в шесть-семь утра. У убийцы было полно времени, чтобы сделать всё, что хотел. Или он не хотел вспарывать живот Бон-Бон? Чем она отличается от Сэнди Дрима?

А может быть, монстра спугнули не хозяева квартиры, а вернувшаяся под утро соседка? Сведения, почерпнутые монстрами из «мультфильмы», были на удивление точны, и у меня не было оснований не верить, что Бон-Бон платила за квартиру вскладчину с Лирой – я, наконец, вспомнил имя единорожки.

В таком случае, что стало с Лирой? Логичнее всего предположить, что монстр унес ее: среди людей Лира была популярнее, поэтому он вполне мог предпочесть ее Бон-Бон и уволочь в свое логово. Но единорожка могла успеть убежать – тогда она до сих пор прячется где-то в страхе, потому и не рассказала никому о смерти соседки.

Впрочем, это лишь догадки. Нет никаких улик, указывающих на то, что Лира вообще появлялась в доме.

Я поскакал обратно в кабинет главврача, чтобы спросить стариков, действительно ли Бон-Бон была не единственной их квартиранткой, но оказалось, что они уже ушли.

– Что там, Каннинг? – спросила Рэдхарт.

– Такой же след на шее, как у Дрима, – я знал, что главврач обязательно сама проверит труп, поэтому смысла врать не было.

– И что это значит? – испуганно прошептала она. – Это… это сделал… не зверь?

Я посмотрел за окно: толпа у входа давно рассосалась, по дороге пробегали спешащие по своим делам пони. Им было невдомек, что происходит.

– Каннинг, – настойчиво позвала главврач.

– Зверь, – ответил я. – Тот, кто это сделал, – зверь. Не важно, как он выглядит, и наделен ли разумом и речью. Рэдхарт, я… тут вдруг вспомнил, что мне надо сдать книги в библиотеку.

– Хватит! – главврач ударила копытом в пол так, что хрустнул паркет. – Никаких больше книг и библиотек! Куда ты собрался?

Я открыл было рот, чтобы напомнить, что она сказала, что я ей ничем не обязан – в том числе, не обязан отчитываться о своих перемещениях, – но выдал почему-то совсем другое:

– В квартиру Бон-Бон. Ты хотела, чтобы я защитил вас с Сэйфи от зверя, и я сделаю это. Но сначала надо найти его следы.

Правду говорить легко и приятно. Ну, хорошо: полуправду.

– Нет, – Рэдхарт схватила меня за ногу. – Если зверь убьет тебя, как ты нас защитишь? Иди за Сэйфи, приведи ее сюда, – вот, что ты можешь сделать. А я пошлю кого-нибудь в мэрию: пусть снова вызывают гвардейцев. Ловить… монстров – их дело. Не наше.

– Но…

– Даже если ты его найдешь, Каннинг, ну что ты сможешь сделать с таким чудовищем?

С такими чудовищами я мог сделать много всего, но одной ночи с главврачом было явно недостаточно, чтобы я признался ей в этом, поэтому пришлось послушаться и отправиться в школу.

До мисс Черили уже дошли слухи, что кто-то умер, но о связи этой смерти с убийством Сэнди Дрима она еще не знала.

Я забрал Сэйфи из продленки и отвел в больницу.

Когда рабочий день кончился, проводил Рэдхарт с дочкой до дома и сказал, что мне нужно зайти к себе, чтобы забрать зубную щетку и кое-какие вещи.

– Ой, и правда, – вздрогнула главврач. – У меня как-то вылетело из головы, что…, – она неловко улыбнулась и добавила: – Только возвращайся скорее.

До сих пор не понимал, действительно ли она так боится зверя, или просто пытается поселить меня у себя?

И что я вообще делаю? Если даже эмоционально здоровая Рэдхарт не понимала, почему я не отталкиваю ее, то уж лишенный всяких чувств Каннинг – и подавно.

Надо было найти монстра. Убийство всегда помогает мне разобраться с мыслями, упорядочить хаос в голове.

Первым делом я поспешил по адресу, оставленному стариками-арендодателями.

Они жили в доме по соседству с тем, который сдавали. Оказалась, что у них действительно снимала комнату не только Бон-Бон, но и Лира. Но последний раз они видели единорожку в воскресенье утром. Кроме того, они подтвердили, что дверь была закрыта на ключ, и все окна тоже были заперты.

Возможно, монстр втерся Бон-Бон в доверие, возможно, она даже считала его особенным и дала ключ сама. Или он получил ключ от Лиры: отобрал, схватив ее, или она обронила его при бегстве.

Следов драки в комнате не было: вся мебель стояла на местах, – но я таки нашел зацепившийся за угол стола клочок бежевой шерсти.

Когда стало ясно, что больше здесь ничего не узнать, я отправился домой взять зубную щетку и немного подумать в тишине.

Небо этой ночью было чистым: холодные звезды мерцали на темно-синем бархате, – по земле поползли паутинки инея. Издалека донесся гудок паровоза: вероятно, мэр связалась со столицей, и гвардейцы вернулись осложнять мне жизнь. Бедняги – гоняют их туда-сюда почем зря.

Подойдя к дому, я увидел, что в окне спальни горит свет. Проклятье, еще и Спайк вернулся! Но если он ехал со стражами, как так быстро добрался сюда от вокзала? Может, Твайлайт его телепортировала? Она способна.

Я вошел в дом, поднялся на второй этаж и на пороге спальни на автомате выдал заготовленную фразу:

– Привет, Спайк.

У стола сидела мятная единорожка с меткой в виде золотой лиры. На кровати были разложены мои инструменты: скальпели, короткие пилы, пустые шприцы и ампулы с пропофолом.

Соседка Бон-Бон смущенно, но не испуганно проговорила:

– Здравствуй, Каннинг Спэттер.

4. Охотница на людей

Понивилль мал, но не настолько, чтобы всем были известны имена друг друга. Я нахмурился и спросил:

– Откуда ты меня знаешь?

– Я следила за тобой… и видела всё.

Ее слова, словно удар, заставили меня пошатнуться. Мой маленький уютный мирок осыпался карточным домиком. Лира следила за мной, узнала, что я делаю, вломилась в мой дом. Но это же невозможно: я – тот, кто следит, я – тот, кто вламывается в дома!

– Ты привык так думать, – заметила Твайлайт из-за спины, – привык считать себя хитрее всех, считать себя неприкасаемым, и поэтому стал беспечным.

Тёмный Кучер дернул за зрительные нервы, направив мой взгляд на скальпель: «Она знает, кто ты! Убери свидетеля!»

– Правило первое, – напомнила Твайлайт.

– Ты не убиваешь пони, – неуверенно проговорила Лира, заметив, куда я смотрю.

– Заткнитесь! – я постучал себе копытом по голове, как по барахлящему телевизору.

Твайлайт исчезла, Тёмный Кучер затих, а единорожка попросила:

– Выслушай. Поверь, я не хотела тебя беспокоить, но всё зашло слишком далеко, и я поняла, что одна не справлюсь.

О чем она вообще? Ненавижу не знать.

В комнате резко стало душно, свет лампы под потолком слепил, словно солнечный. Хотелось закрыть глаза и не видеть ворвавшегося в мою жизнь хаоса. Но я не поддался. Не сводя с Лиры хмурого взгляда, собрал инструменты телекинезом и припрятал их назад в сумку. Сумку перенес себе за спину.

– Говори, что тебе надо.

Единорожка глубоко вдохнула и начала:

– Три месяца назад ко мне домой пришел пони по имени Нойзи Лукер. Он почему-то считал, что я люблю его, хотя я видела его первый раз в жизни. Начал хватать меня, городить какую-то околесицу о существах, называемых «люди», уверял, что всё обо мне знает, и хочет порадовать меня рассказами о своем мире. Я подумала, что он чокнутый, и выставила его. Но постоянно возвращалась мыслями к этому вторжению: Нойзи успел рассказать обо мне много того, чего никак не мог знать: о моих детских друзьях, о том, как я сочиняю музыку…, о моей соседке.

Быстрая речь Лиры завораживала. Кажется, ее такт совпадал с ходом настенных часов: ударение – тик, ударение – так.

– Бон-Бон? – уточнил я.

– Да. Я решила разузнать, откуда ему столько известно. Как-то раз заметила его в городе, но подойти побоялась. Стала наблюдать издалека. Сначала он направился на ферму Эпплов и битый час упрашивал мистера Макинтоша взять его на работу, потом пошел в гостиницу и устроил скандал, потому что у него не было денег, чтобы снять номер на ночь. Я уже совсем было отважилась пригласить его к себе, чтобы поговорить, но тут… появился ты.

Я сел на пол: от долгого стояния начали неметь ноги.

Я помнил того, о ком говорит Лира: Нойзи Лукер, темно-зеленый пони с бирюзовой гривой и головой, полной фантазий о том, как он находит работу, и все кобылы в коллективе отдаются ему сначала поочередно, а затем все вместе. Дал Лукеру денег, чтобы снял номер на первом этаже, а ночью влез в окно, и…

– Я увидела, как ты влезаешь к нему в окно, – продолжала Лира, и я мысленно поаплодировал ее усидчивости: следить за монстром несколько часов кряду, даже когда он спит! – и подобралась поближе. Ты воткнул ему в шею один из своих шприцов, связал и начал обклеивать пол и стены номера клеенками.

А потом я убил Лукера. На глазах у невинной любопытной единорожки.

– Ты разрезал его пони-костюм, и я увидела, кто внутри…, – Лира запнулась и выдохнула: – и он был прекрасен.

Значит, она подумала, что я не убивал монстра, а просто снял с него оболочку. Разум пони отказался осознать факт убийства.

– Это длинное гладкое тело, – продолжала Лира, прикрыв глаза и поводя копытами, как будто очерчивала силуэт монстра, – узкие бедра, ловкие пальцы. Он не шевелил ими, но мне сразу стало ясно, что они приспособлены для всего гораздо лучше копыт: ими удобнее держать перья, чашки, сковородки, ими можно даже перебирать струны лиры! Я хотела тоже залезть в окно и рассмотреть его получше вместе с тобой, но… ты начал его разрезать. Мне стало плохо, и я убежала. Подумала, что ты изучаешь их.

– Можно и так сказать.

– Я подумала, ты не знал, что Нойзи умрет, если снять с него пони-костюм…, может быть, люди не могут дышать нашим воздухом? Но ты всё-таки медик – решил узнать, как люди устроены внутри, и поэтому его разрезал.

Я кивнул, не спеша развеять заблуждения единорожки.

– Я начала собственное исследование: собрала все книги по истории, все бестиарии, где могли бы быть упоминания о людях. Даже рассказала Бон-Бон о них, но она только покрутила копытом у виска: решила, что я уверовала в старые сказки о поньборотнях! В книгах я так ничего и не нашла, поэтому стала сама искать людей… Я встретила Сэнди Дрима – его вид показался мне странным, немного похожим на Нойзи Лукера. Стала расспрашивать его о людях, но он отнекивался, и я… потеряла терпение, захотела снять с него костюм пони… Он попытался убежать, а я как раз купила запасные струны…

«И накинула ему на шею», – понял я. Просто, чтобы удержать: об убийстве Лира и не думала. А потом поискала застежку на «костюме», но не нашла и решила вспороть ножом.

– А он оказался простым пони! – с досадой воскликнула единорожка.

Не с ужасом, не с сожалением. С досадой, даже с ноткой негодования: «Да как он посмел быть пони!?»

Ее сознание могло отрицать то, что она видела, но подсознанию зрелище убийства Нойзи Лукера нанесло непоправимый ущерб. Даже без необходимой квалификации я мог уверенно определить, что Лира обезумела. Из-за меня.

– Бон-Бон сопоставила сведения о смерти Сэнди Дрима с тем, что я рассказывала ей о людях. Заподозрила, что это сделала я, собиралась пойти в мэрию. Я отговаривала ее, сколько могла, но она только больше убеждалась в своей правоте. Она называла меня убийцей!

– И ты подтвердила ее догадки, – сурово заметил я.

Лира сникла, уставилась в пол: хотя бы подругу ей было жаль. Вдруг единорожка резко подняла сухой взгляд и сказала:

– Но в перерывах между поиском сведений о людях в книгах я следила и за тобой. Я видела, как ты поймал одного в Белохвостом Лесу, а потом еще двоих у бутика «Карусель». Я поняла, что ты умеешь вычислять людей, но не решилась заговорить с тобой, потому что поняла еще одну вещь: ты не изучаешь их, а убиваешь. Тогда я испугалась, но теперь… во мне больше нет страха, Каннинг Спэттер. Я хочу, чтобы ты нашел мне людей, чтобы я могла поговорить с ними и узнать о них всё. Если не поможешь, я расскажу гвардейцам, чем ты занимаешься по ночам, и что ты убил Сэнди Дрима и Бон-Бон.

Безумна Лира или нет, а для шантажа ей мозгов хватало.

– Люди – чудовища, – убедительно сказал я. – Я отличаю их, потому что вижу их гнусные фантазии и воспоминания о реальных преступлениях. Если тебя напугало то, что я делаю с ними, то сами они приведут тебя в такой ужас, что…

– Неправда! – перебила Лира. – Такие прекрасные, совершенные существа не могут быть злыми!

– Нет.

– Я всем расскажу, кто ты!

– Дерзай. Если ты следила за мной, то знаешь, что я – Каннинг Спэттер, добрый и услужливый рентгенолог, воспитанный самой принцессой Твайлайт Спаркл, примерный гражданин Понивилля. И как медик я могу доказать, что следы на шее Дрима и Бон-Бон оставлены струнами.

– Ну, а я – уважаемый музыкант, – недобро усмехнулась Лира. – Мне аплодировали в концертном зале и на летней сцене, когда ты еще не родился. Но даже если наш авторитет окажется одинаковым, неужели ты захочешь, чтобы пони узнали о существовании людей? Услышали все те истории, которые ты и я можем рассказать?

– Люди убили мою мать, – настаивал я, – и с тех пор мое кредо: видишь монстра – убей монстра. Мне жаль, что ты видела, как я это делаю. Думаю, картина смерти заставила тебя зациклиться на идее изучения людей – это защитная реакция разума, способ отвлечься, чтобы не думать о чем-то чудовищном. Но, поверь, ничего хорошего ты от людей не получишь. Если хочешь, я сам расскажу тебе об их мире всё, что узнал от них за годы охоты.

– Я! Хочу! Людей! – истерично выкрикнула Лира и вскочила. – Дай мне людей!

Я тоже поднялся. Взглянул в ее золотистые глаза, мертвые, холодные, жадные, как мои. В них не было ни чувств, ни эмоций, лишь непреодолимое желание, жажда, на утоление которой направлены все ее мысли и действия. Жажда, заменившая ей страх, лишившая ее вины и сострадания. Ее Тёмный Кучер.

Такая одержимость не видит преград, не смотрит по сторонам. Такая одержимость заставила меня забыть об осторожности и не заметить свидетельницу в ночь убийства Нойзи Лукера. Моя жажда породила ее жажду. Я в ответе за это. А Твайлайт учила меня быть справедливым и всегда отдавать долги.

– Хорошо, – склонил я голову, – я найду тебе монстра. Но, когда ты узнаешь от него всё, что хочешь, я убью его.

– Спасибо, Каннинг! – радостно воскликнула Лира. – Ты и вправду очень добрый!

Прыгнула на меня, сбив с ног, и обняла. Странно: всегда жил бобылём, а теперь второй день подряд тискаюсь с кобылой в лежачем положении.

«Проклятье! – я оттолкнул единорожку и вскочил. – Рэдхарт!»

Нельзя, чтобы Лира узнала, какие у меня сложились отношения с главврачом: наверняка подумает, что они будут отвлекать меня от поисков людей, и ей это не понравится. Да и вообще, пони с Тёмным Кучером в голове стоит держать подальше от нормальных. Значит, прийти ночевать к Рэдхарт, как обещал, я не могу: это вызовет у Лиры неудобные вопросы.

– Пора спать, – сказал я. – Внизу есть диван с пледом и подушками – иди туда.

– Ты прав, – кивнула Лира, – мне еще завтра на похороны Бон-Бон, надо отдохнуть.

Еще раз поблагодарила меня, спустилась на первый этаж, и вскоре оттуда послышался безмятежный храп.

А ко мне, наверное, впервые в жизни, сон не шел. Даже о еде я не думал, хотя остался без ужина. Ворочался в постели, размышляя над рассказом Лиры: слишком много новой информации, слишком много непредвиденного и неконтролируемого ворвалось в мою жизнь. А если она проснется среди ночи и решит убить меня? Так вот, каково это – спать под одной крышей с психопатом. Теперь я могу поставить себя на место Рэдхарт.

Стоп, она же не знает, кто я. Почему я думаю о ней сейчас? Надо беспокоиться о Лире.

Она встретила Сэнди Дрима вечером, увязалась за ним с расспросами, а когда не получила желаемого, не смогла сдержать своего Тёмного Кучера, набросилась на Дрима прямо посреди города. Накинула на шею струну, чтобы удержать. Он хотел применить магию, чтобы освободиться, но Лира видела, как я расщепляю рог, и повторила это. У нее с собой был нож: прямо на улице она пыталась «вытащить человека из костюма пони», но тут ее спугнула открывшаяся дверь «Сахарного уголка», она успела скрыться в тени, а потом, возможно, даже присоединилась к толпе, чтобы посмотреть, не изменилось ли тело Дрима. Ее никто бы не заподозрил.

Да, Лира права: в глазах пони она законопослушная гражданка. А вот Раф обрадуется, если узнает о моей тёмной стороне. А Хамбель Найс, наверное, упадет в обморок. Если поверит.

Итак, Лира убила Сэнди Дрима случайно. Но зачем убивать Бон-Бон? Почему моих угроз рассказать всё властям она не испугалась, а к угрозам соседки отнеслась иначе? Что, если это просто оправдание? Как я маскирую свою жажду крови благородной борьбой с монстрами, так и Лира оправдала ее необходимостью убрать свидетеля.

Желание встретить людей – лишь маска, осознанная или неосознанная. На самом деле, Лиру тянет убивать, как и меня. И каждое убийство будет даваться ей легче предыдущего. Твайлайт сказала бы, что нельзя этого допустить, что я должен проследить, чтобы Лира не превратилась в такого же монстра, как я. С другой стороны, если ее Тёмный Кучер, как и мой, хочет крови, она не станет возражать, если я убью человека.

И мне действительно захотелось его найти, сменить все эти догадки, планы и подозрения холодной ясностью клинка в свете толстой луны.

А почему бы не сделать это прямо сейчас? Лира всё равно считается пропавшей, никто и не подумает, что она была здесь. Одним ударом я порадую своего Тёмного Кучера и решу большую проблему.

Но если нарушу первое и второе правила кодекса, это будет значить, что я действительно то чудовище, каким показался Твайлайт в ночь смерти Стилвинга. Конечно «ни при каких обстоятельствах» – весьма обтекаемая формулировка: вряд ли Твайлайт имела в виду «не убивать даже пони-убийц» – она ведь и подумать не могла, что такие появятся.

Потому что верила в меня, в мою осторожность и осмотрительность. И тут я ее подвел.

Когда собирался на работу, Лира еще спала. Несколько минут смотрел на нее, пытаясь определить, не притворяется ли, но она действительно была в полной отключке. Неподвижная, беззащитная.

Пусть увиденное и совершенное Лирой и изменило ее, она слишком много лет была нормальной пони, и не могла просто так избавиться от привычки доверять сородичам: «Если Каннинг пообещал помочь ей, то, конечно же, поможет, и вовсе не убьет ее спящей».

Принял душ, плотно позавтракал: кукурузные хлопья, жареное сено, кофе с тремя ложками сахара, – и отправился в больницу.

В дверях столкнулся с гробовщиками, пришедшими за телом Бон-Бон.

Вместе с Чабби Ноут проводил их печальным взглядом.

– Такое горе надо бы подсластить, – заметил я, вручив Чабби кекс – сегодня один, зато большой.

Тут явилась Рэдхарт:

– Каннинг, где ты был вчера?

– Дома.

– Но почему ты… Ладно, мне надо работать. За обедом поговорим.

Мы с Чабби синхронно склонили головы.

Главврач умчалась наверх в свой кабинет, а я поплелся в свой. Что же ей сказать? «Знаешь, дорогая, я не пришел, потому что у меня дома поселилась маньячка». Проклятье! Знал бы, что Лира так крепко спит, сбежал бы к Рэдхарт ночью.

Без четверти одиннадцать дверь кабинета приоткрылась, и внутрь просунула голову мятная единорожка:

– Доктор Спэттер, мне кажется, я подвернула ногу, но она слишком сильно болит. Я боюсь: вдруг перелом?

Похвально, что Лира не забывает о маскировке. Впрочем, ей это легче, чем мне: долгая нормальная жизнь дала ей неподдельный опыт общения.

Пригласил ее зайти, провел к рентгеновскому аппарату и прижал к правой задней ноге белый экран сканера.

– Ай, холодно! – дернулась Лира.

– Терпи.

– Ты уже нашел людей?

– Терпи, – повторил я. – Просматривал больничные карты в поисках пациентов с характерными для монстров анатомическими девиациями, но пока ничего.

Вообще-то, я еще и не почесался, чтобы выполнить просьбу Лиры, но благодаря Рэдхарт я знал, что не лгу, а просто говорю правду заранее.

Щелкнул кнопкой, и аппарат загудел.

– Когда будут результаты? – спросила Лира.

– Завтра. Но, судя по всему, беспокоиться не о чем: ваша нога в порядке.

– А можно зайти сегодня еще раз? Вдруг результат появится раньше?

– Слушай, – сердито сказал я. – Я работаю над твоим делом, но это тебе нужно, а не мне. Первое, чему я в свое время научился, – терпение.

А вот тут я совершенно точно соврал: найти монстра мне хотелось так же, как и Лире. Мне срочно нужно было взять в свои копыта чужую жизнь, чтобы вновь ощутить контроль над своей.

За полчаса до обеда повалил мокрый снег. Тяжелые серые хлопья шлепались о стекло и быстро сползали по нему на подоконник. Странно: что-то гвардейцев на улице не видно.

Рэдхарт зашла за мной. Раскинул над нами простенький магический купол, только от осадков и способный защитить, мы перебежали дорогу и юркнули в кафе напротив больницы.

Я набросился на спагетти с кетчупом, а главврач без аппетита ковырялась вилкой в салате.

– Каннинг, я не хочу давить, – пробормотала она, – не хочу, чтобы ты неправильно понял мои слова о том, что Сэйфи нужен отец. Ты и без этого заботился о ней много лет. Но, пожалуйста, в следующий раз не молчи, предупреди, что ты не придешь.

– Я собирался прийти, – честно ответил я, проглотив непрожеванный клубок спагетти, – но, когда зашел в дом…

– Понимаю. Ты почувствовал, что мы с Сэйфи лишаем тебя свободы.

Снова набил себе рот, чтобы был повод не отвечать, а Рэдхарт грустно улыбнулась:

– Я чувствовала то же самое после свадьбы: столько работы в больнице, и дома теперь нет покоя: семья, муж, – это утомительно. Я знаю, что иногда пони хочется побыть в уединении…, но, если там тебе станет скучно…, приходи: я буду ждать.

– Спасибо.

А правда, о чем я думал, когда спал с Рэдхарт? Хотел доказать себе, что могу сблизиться с кем-то, не убив его при этом, и последствия меня не волновали. Но жить вместе, постоянно видеть друг друга, может быть, даже сыграть свадьбу и стать полноценной семьей, – это было бы слишком обременительно, учитывая мое хобби: придется постоянно придумывать оправдания своего отсутствия, каждый раз во время убийства бояться, что Рэдхарт проснется посреди ночи и увидит, что меня нет… Проклятье! Поймал себя на том, что реально продумываю способы совместной жизни.

Рэдхарт быстро управилась с салатом и погарцевала к стойке взять десерт, а я так и сидел над недоеденной тарелкой спагетти. На место главврача присела Твайлайт:

– Я горжусь тобой, Каннинг: ты начал чувствовать что-то настоящее к другим пони.

– Упаси Селестия.

Рэдхарт уселась обратно, развеяв видение, и поставила перед собой блюдце с шоколадным пудингом.

– Ты еще не доел, – заметила она, кивнув на мои спагетти, – непохоже на тебя.

– Да, – уныло признал я, – непохоже.

– Плохой аппетит? – насторожилась Рэдхарт. – Ты не болен? Если что-то беспокоит, можешь зайти ко мне: я тебя осмотрю.

– Кстати, ты сообщила в мэрию о Бон-Бон? – сменил я тему. – Мадам Мэр снова вызвала гвардейцев?

– Нет, – главврач покачала головой и возмутилась: – Что за безответственность? Якобы принцесса Твайлайт изучила отчеты о смерти Сэнди Дрима и Бон-Бон и сочла, что они никак не связаны, мол, Бон-Бон скончалась по естественным причинам.

«Ну, для мозга и впрямь естественно прекращать работу от недостатка кислорода».

– Каннинг, она же тебя растила! – воскликнула Рэдхарт. – Разве она врач, чтобы делать такие заключения?

– Она очень много знает, – уверенно ответил я, – и стала принцессой не просто так. Скорее всего, потому, что умеет применять свои знания.

Значит, Твайлайт поняла, что в Понивилле орудует монстр, и доверила мне разобраться с ним. И она видела Лиру, запретила мне ее убивать, но весь наш разговор не слышала. А пять минут назад снова появилась и заговорила о каких-то там чувствах, а не о том, что важно. Почему она не спросила меня о судьбе Лиры? Странно. Если Твайлайт снова объявится, расскажу ей, что Лира виновна в смертях Дрима и своей соседки… и, возможно, тогда она разрешит мне сделать исключение из кодекса.

Вернувшись с больницу, я углубился в недра регистратуры и принялся пролистывать медицинские карты, но нашел только записи нескольких прошлых жертв.

– Каннинг! – окликнула Чабби Ноут. – Тут мисс Лира снова тебя спрашивает.

Выглянул из-за стеллажа и увидел «пациентку».

– Что там с моей проблемой, доктор Спэттер?

– Перелома нет, – подавляя раздражение в голосе, ответил я. – Об этом свидетельствует то, что вы пришли сюда на свои четырех. Второй раз за день.

Лира поблагодарила и ушла, а Чабби заметила:

– У бедняжки развилась ипохондрия на нервной почве, да и не удивительно, учитывая, что случилось с ее подругой. Она сказала, что ездила в Кантерлот, а когда вернулась домой, узнала от хозяев, что бедная Бон-Бон умерла. Наверное, винит себя за то, что ее не было рядом.

«Нет, она была рядом. И она себя не винит».

Рэдхарт отпустила меня пораньше, чтобы я забрал Сэйфи из школы и проводил домой. Всю дорогу маленькая пони весело трещала о Дне Согревающего Очага: до него был еще целый месяц, но, видно, сегодняшний снегопад навеял ей праздничное настроение. Зверя Сэйфи больше не боялась: мама, разумеется, не сказала дочке, что появилась новая жертва.

Когда мы пришли, Рэдхарт была уже дома и предложила остаться на ужин. Я подумал, что, если у Лиры есть мозги, а они у нее есть, она сейчас должна изображать скорбь на похоронах Бон-Бон, и я могу спокойно поесть.

После овощного рагу Сэйфи побежала играть в свою комнату, а я собрался вернуться к себе.

– Уходишь? – поджала губы Рэдхарт.

– Зубная щетка, – напомнил я, указав копытом на дверь.

– А я, знаешь, купила тебе новую, – мило улыбнулась главврач, – уже в ванной стоит.

«Не хочет она на меня давить, как же», – я еле удержался от зубовного скрежета и улыбнулся в ответ:

– Спасибо, очень предусмотрительно.

В конце концов, мне всё равно, где спать.

Утром Рэдхарт повела Сэйфи в школу, а я сразу направился в больницу.

Мокрый снег впитался в почву и замерз за ночь, сделав землю каменно твердой и местами скользкой. На небе толкались густые облака, сквозь них пробивались бледные лучи солнца.

У регистратуры меня поджидала Лира. Они с Чабби Ноут разговаривали о похоронах и поглощали глазурованные пончики из коробки. Она украла мой ритуал!

– Доброе утро, девочки.

– Ох, Каннинг, ты нам льстишь, – приветливо кивнула Чабби. – Мисс Лира снова пришла насчет рентгена.

– Да, вчера я помогала нести гроб Бон-Бон, – единорожка утерла копытом абсолютно сухие глаза, – и у меня что-то хрустнуло в плече.

– Сейчас разберемся.

Грубо схватил Лиру под переднюю ногу и потащил в кабинет, толкнул на стул, уперся копытами в подлокотники и грозно навис над ней:

– Какого сена ты приперлась?

– После похорон я пошла домой, но мне не спалось…

– Да, ты знатно у меня подрыхла.

– И я решила пойти к тебе. А тебя не было. Ты нашел его, да? Не сказал мне и убил! Я думала, мы договорились!

– Тихо, ты. Я никого не убивал, ясно?

– Тогда где ты был?

– Не твое дело.

– Где? – настаивала Лира.

Проклятье! Теперь я оказался меж двух огней: с одной стороны назойливая Рэдхарт, с другой – одержимая психопатка, – и обе хотят знать, почему я провожу время не с ними.

Единорожка не спускала с меня подозрительного взгляда, и я понял, что нужно дать ей хоть какой-то удовлетворительный ответ:

– Я нашел одну подозрительную карту и хотел проверить всё сам прежде, чем сообщать тебе, – исключительно, чтобы не давать ложных надежд. После работы пошел по адресу, но пациента там не было. Поспрашивал соседей, те сказали, что он переехал. С трудом нашел его новый дом, но это оказался обычный пони.

Сначала Лира недоверчиво подняла бровь, но потом улыбнулась:

– Спасибо, очень предусмотрительно.

«Где-то я уже это слышал».

– Я бы и правда очень расстроилась, если бы была тогда с тобой.

– И набросилась бы на бедного пони с ножом, чтобы проверить, не ошибся ли я?

– Нет-нет, Каннинг! Я доверяю тебе: если ты говоришь, что он не человек, значит, так и есть.

Тут в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, вошла Рэдхарт:

– Каннинг…, ой, прости, у тебя пациент.

– Всё в порядке, – я отошел от стула Лиры, – мы как раз закончили.

– Мисс Лира, – главврач сделала печальное лицо, – сочувствую вашей утрате. Если вас что-то беспокоит…

– Ничего страшного, – улыбнулась единорожка, – доктор Спэттер уже мне очень помог. Просто после смерти Бон-Бон мне всё кажется, что что-то не так с моими костями: то рог ломит, то копыта отваливаются.

– Для таких случаев у нас есть психотерапевт, – заметила Рэдхарт.

Лира пообещала непременно заглянуть и к нему и выбежала из кабинета.

– Отличный спектакль, – главврач похлопала копытами по полу, – я почти поверила, что она здесь из-за рентгена.

«Упс». Я виновато посмотрел на Рэдхарт, и она развила мысль:

– Лира подозревает, что Бон-Бон умерла не сама, так? И выпытывает у тебя сведения? Конечно, как давняя соседка она знает, что у Бон-Бон было прекрасное здоровье.

– Она определенно подозревает, – с облегчением покивал я, – но я ничего ей не сказал. Вообще, думаю, что не стоит распространяться о том, как умерла Бон-Бон: чего доброго, в городе поднимется паника.

– А хоть бы и так! – топнула Рэдхарт. – Может, тогда принцессы сподобятся что-нибудь сделать.

Видимо, главврач так и будет мутить воду: снова пойдет в мэрию, заставит мадам Мэра написать еще одно письмо в столицу, а там глядишь, город снова будет кишеть гвардейцами.

– Ладно, – вздохнул я, – по секрету…

Рэдхарт склонилась ко мне, и я шепнул ей на ухо:

– У Твайлайт всё под контролем. Она сказала, что из Тартара сбежало чудовище, которое питается страхом, и убийства – лишь способ напугать нас. Если мы не будем бояться, если поведем себя так, словно ничего страшного и противоестественного не произошло, чудовище зачахнет, и Твайлайт сумеет вернуть его в Тартар.

– Правда? Она написала тебе?

– Да, письмо… дома лежит.

– А я думала, вы не общаетесь.

– Ну, тут такое дело все-таки: Твайлайт и сама волнуется, как мы тут.

– Ох, Каннинг, я так рада! – Рэдхарт повисла у меня на шее и чмокнула в губы. – Прямо груз со спины свалился! Спасибо, что доверил мне эту тайну – она ведь почти семейная. Клянусь, я больше никому не расскажу.

Вряд ли главврач отреагировала бы так же, если бы узнала мою настоящую семейную тайну.

---

В конце концов, я приспособился к лавированию между Рэдхарт и охотой на людей. Как и учила Твайлайт, секрет успеха заключался в правильном планировании. Я составил расписание: днем работал в больнице, а вечером фланировал с Лирой по городу в поисках монстров. Рэдхарт я сказал, что в это время сижу в библиотеке – собираю материал для статьи об анализе черепов эквестрийских пони и коней из Седельной Аравии с целью выявления общего предка. Главврач похвалила меня за то, что не бросил медицину как науку, и даже иногда отпускала пораньше. А после «библиотеки» я ночевал один день у Рэдхарт, другой – у себя.

Лира жила в прежнем доме и даже нашла себе новую соседку, чтобы, как раньше, платить вскладчину. Но заставить ее не ошиваться постоянно возле больницы я не мог: ее Тёмный Кучер был еще слишком юн, подобен нетерпеливому ребенку, не внимающему доводам разума, сопротивлялся контролю. От Рэдхарт это не укрылось, и она затащила-таки Лиру к нашему психотерапевту, а тот назначил ей курс бесед, предоставив отличный предлог доставать меня даже на рабочем месте.

Вообще, Лира оказалась не так плоха, как я думал. Часто во время наших вечерних поисков она как будто забывала о том, кто я, и кем стала она, и вела себя, как нормальная пони. Беззаботно болтала, вспоминала, как смешно Бон-Бон сердилась на ее «творческий беспорядок», расспрашивала о моей жизни, и я сам не заметил, как выболтал ей почти всё. Впрочем, самое страшное обо мне Лира и так знала, поэтому можно было не притворяться. Я чувствовал наше родство: она не монстр, всего лишь травмированная пони, как и я.

Одно плохо: за три недели мы так и не встретили людей. Монстры будто вымерли. А может, я убил их всех?

Твайлайт предполагала, что двадцать пять лет назад произошла некая флюктуация пространственно-временного континуума, в результате которой в Эквестрию повалили чудовища. Возможно, постепенно пространство пришло в норму, и наш мир снова закрылся для людей: в нем остались лишь те, кто успел проникнуть ранее.

Если так, то что я буду делать, когда люди кончатся? Ведь мой Тёмный Кучер никуда не уйдет. А вдруг Коулхорн был последним? Сколько я смогу усмирять жажду убийства прежде, чем сорвусь на пони?

– Каннинг, смотри, в субботу приезжает Эни Райтер!

Голос Рэдхарт вернул меня из мрачных мыслей в текущий момент. Мы с главврачом сидели за кухонным столом: она листала вечернюю газету, а я старался насладиться домашним покоем и уютом. В воздухе плавал теплый запах съеденного ужина, мягкий свет люстры жался к полотку, как уставший – к кровати, из ванной доносилось клокотание воды: Сэйфи полоскала горло перед сном. Обычный семейный вечер. Как я дошел до этого?

Раньше я считал привязанность Рэдхарт проблемой, а теперь, кажется, принимаю ее и даже разделяю. Если первое убийство пони – моей мамы, – которое я увидел, изменило что-то в моем мозгу, то может ли быть, что второе – Сэнди Дрима – вызвало новые изменения?

– Кто? – переспросил я.

– Ну, Эни Райтер, – пояснила Рэдхарт с таким видом, словно напоминала, что дважды два равняется четырем, – сказочник. Я каждый вечер читаю его Сэйфи. Жаль, в моем детстве не было таких книг! Каждая его история наполнена добротой и очень тонко преподносит моральный урок. Знаешь, не угрозы типа «будьте послушными, а то вендиго вас съест», как в старых сказках.

– Ах, да, точно, – кивнул я.

Мне тоже доводилась читать Сэйфи «Сказки о Гармонии». Будь я нормальным пони, с чувствами и моралью, возможно, тоже отдал бы им должное и вынес из них пару уроков, но для меня они представали пустым набором слов. Хотя не мог не отметить, что некоторые истории отдаленно напоминают приключения Твайлайт, моей мамы и их друзей – напоминают ту старую, неискажённую Эквестрию, о которой я знал лишь понаслышке.

– Он представит в библиотеке Понивилля второй том «Сказок о Гармонии», – зачитала Рэдхарт фрагмент из статьи. – Давай сходим вместе с Сэйфи? Может, сумеем получить автограф.

Вообще-то, я планировал провести субботу с Лирой. М-да, а я ведь раньше думал, что веду двойную жизнь. Оказалось, то были цветочки.

– Ну, не знаю…

– Заодно вернешь, наконец, свои книги, – усмехнулась главврач, – ну, те, которые тебе разрешили взять для статьи.

– Я как раз собирался над ней поработать. Из-за мероприятия Райтера в библиотеке будет шумно, так что посижу у себя дома.

В пятницу пегасы в очередной раз понизили температуру: воздух стал по-зимнему кусачим, но снег пока не выпал, лишь промерзшие лужи вгрызались в твердую землю. По дороге в школу Сэйфи не пропустила ни одной: мама еще не пускала ее кататься на коньках по озеру, вот и приходилось довольствоваться малым.

Отведя маленькую пони на уроки, я направился не прямо в больницу, а сделал крюк до дома Лиры – ей всё время надо было показывать, что я не забыл о нашем деле, иначе она сама наведывалась в больницу и «путала» мой кабинет с кабинетом психотерапевта. Кажется, Рэдхарт это нервировало больше, чем меня. Но ее-то почему?

Дверь открыла зевающая во весь рот Лира:

– Привет, Каннинг! Будешь завтракать?

– Нормальные пони уже давно позавтракали и работают.

Отметил про себя, что прежде не отказался бы от второго завтрака, но сейчас ощущал ответственность перед Рэдхарт, поэтому не хотел задерживаться.

– Я тут подумал, что людей, может быть, вообще не осталось…, – Лира выкатила глаза, начала набирать в грудь воздуха, чтобы возмутиться, и я сжалился: – в Понивилле. Конечно, это их любимое место в стране, но имеет смысл поискать их и в других городах. Например, в Мейнхэттене – там я когда-то убил парочку. Или даже в Кантерлоте: в их головах полно фантазий о близком знакомстве с принцессами.

– Точно! – сразу загорелась Лира. – А мне и в голову не пришло. Когда выезжаем?

«И правда – когда?» – задумался я. Можно поехать в Кантерлот на День Согревающего Очага – скажу Рэдхарт, что решил повидаться с Твайлайт. А если она захочет со мной: вроде как, она теперь часть семьи, – напомню, что мы с приемной матерью неспроста не виделись много лет: напряженные отношения и всё такое. Скажу Рэдхарт, мол, не знаю, какой прием нас ждет, поэтому ей лучше остаться в Понивилле.

– На праздник, – ответил я, и Лира удовлетворенно кивнула.

Рэдхарт забрала Сэйфи из школы пораньше, и до конца дня маленькая пони делала уроки у меня в кабинете: не хотела, чтобы гнёт домашки омрачил ей встречу с кумиром Эни Райтером.

Вечером на выходе из больницы мы втроем столкнулись с Лирой.

– Добрый вечер, – сдержанно сказала Рэдхарт. – Разве психотерапевт принимает так поздно?

Единорожка сделала вид, что оказалась здесь случайно, и мигом ускакала в холодную темень.

Всю дорогу до дома главврач рассуждала о том, что она, конечно, сочувствует горю Лиры, но не понимает, причем тут лично мы, и почему пациентка не может ограничиться визитами к специалисту.

– Разве ты не замечаешь, что она зафиксировалась на тебе? – вопрошала Рэдхарт. – Почему, интересно?

– Ума ни приложу, – пожал я плечами. – Вроде бы, они с Твайлайт дружили в детстве.

– Ну, так пускай и едет к Твайлайт!

– Мам, Каннинг, вы ругаетесь? – насторожилась Сэйфи.

Рэдхарт погладила дочь по голове и сказала, что, конечно, нет, и всякие назойливые пациентки – никак не предмет для спора.

У порога я попрощался с Рэдхарт и Сэйфи, сказав, что хочу отдохнуть перед завтрашней работой над статьей, и поплелся к себе.

Неужели главврач что-то подозревает по поводу Лиры? «Нет, – утешил я себя, – Рэдхарт нормальная добрая пони, ей и в голову не придет, что у Лиры на уме. Просто эта маньячка и впрямь может достать кого угодно».

«Маньячка» караулила у моего дома.

– Ну что, идем искать людей?

Я наивно полагал, что мы условились бросить бесплодные поиски до поездки в Кантерлот, но ее Тёмный Кучер не привык терпеть.

– Подожди еще немного, – устало попросил я, – договорились же.

– Я помню. Но вдруг нам всё-таки кто-то попадется здесь? Давай хотя бы пройдемся до вокзала, посмотрим расписание на праздники, чтобы ты мог всё точно распланировать.

От такого уважающий всевозможные планы Каннинг не мог отказаться, и мы двинулись к вокзалу.

К ночи похолодало еще сильнее. В небе мерцали колкие звезды, каменный перрон искрился инеем. Изо рта и ноздрей вырывался белесый пар. Было почти пусто: только мы с Лирой у расписания поездов да дремлющий за окошком кассы пони в фуражке.

Издалека донесся гудок: приближался последний на сегодня паровоз. Через минуту тишину перрона разорвал скрип железных колес, и окутанный облаками белого пара состав остановился.

Двери раскрылись, и из последнего вагона вышел, по-видимому, единственный пассажир – тощий серый пони, чьи пальцы сжимали рукоять окровавленного ножа.

– Каннинг, это он? – Лира дернула меня за ногу.

– Чего?

– Ты так посмотрел на того пони… Не ври, я сразу поняла, что ты его узнал! Это человек!

Не успел раскрыть рта, как единорожка галопом помчалась в дальний конец перрона. Оставалось только последовать за ней.

Краем глаза заметив наше приближение, монстр закинул на спину свой огромный чемодан и поскакал к выходу, но Лира окликнула, и он был вынужден остановиться. Натужно улыбнулся:

– Добрый вечер.

– Вы нас ждали? – радостно вытаращилась Лира.

– Честно говоря, нет, – отвел взгляд монстр. – Я специально приехал в такое время, чтобы не попасться толпе прежде, чем доберусь до библиотеки. Но раз уж вы здесь, думаю, я должен дать вам автограф.

Мы с Лирой удивленно переглянулись, и монстр спросил:

– Может быть, вы хотите книгу? Вообще-то, старт продаж завтра, но несколько экземпляров у меня с собой.

И тут я заподозрил неладное:

– Вы – мистер… Эни Райтер?

– К вашим услугам, – склонил он голову.

– Я так давно хотела с вами познакомиться! – воскликнула Лира, и хотела было броситься монстру на шею, но он отшатнулся:

– Извините. Я рад, что вам нравятся мои книги, но вот этого не надо.

– Да мне всё равно, что там за книги! – нетерпеливо вскрикнула единорожка. – Я к вам по поводу людей. Каннинг, скажи мистеру Райтеру, что мы знаем, кто он!

Я не мог ничего сказать, онемел. Стоял, пораженный. И это чудовище пишет сказки для наших жеребят?

5. Комплекс матери

Монстр продирался сквозь чащу. Наверху поблескивали солнечные блики, попавшиеся в густые древесные кроны, как мухи в паутину, но добраться до земли не могли. Ноги монстра утопали в многолетних слоях гнилых листьев, он испуганно оборачивался на каждый треск, шорох и шелест, поминутно спотыкался. Дышал с трудом – густой, душный воздух не хотел попадать в ноздри и рот, его приходилось втягивать силой.

Монстр заметил впереди просвет между черными стволами и рванулся к краю леса. Поспешил, утратил внимательность и вновь споткнулся. Торчащий из земли острый обломанный корень вспорол ему левую голень. Монстр заорал от боли, попытался встать и тут же упал снова. На глаза ему навернулись слезы, он громко застонал и пополз к выходу из леса на четвереньках, подволакивая покалеченную ногу.

Свет медленно, но неуклонно приближался. Наконец, черные стены разошлись в стороны, и монстра ослепило яркое летнее солнце. Узкая речка горела белым пламенем в его бликах, нежно-зеленая роща на другом берегу приветливо звенела листьями. Привыкнув к свету, монстр разглядел левее поодаль тропинку, ведущую через мостик к наполовину скрытому деревьями коттеджу с крытой дерном крышей.

– Это она, – прошептал монстр, обомлев. – Эквестрия.

На миг он забыл о боли и рассмеялся сквозь слезы. Перевернулся на спину, раскинул руки и уставился в пронзительно-голубое небо, по которому лениво плыли редкие пышные облака.

– Ох, мамочки! – прозвучал над ним взволнованный голос. – П-простите, мистер…, эм…, вы ранены?

Монстр резко повернул голову и увидел желтую розовогривую пегаску. Она стояла поодаль, вытягивала шею и принюхивалась.

– Ф…, – он расплылся было в улыбке, но тут же скривился от боли в ноге.

– Ох, пойдемте, пойдемте скорее, – видя страдания монстра, пегаска отринула осторожность, подбежала к нему и помогла подняться: – вот так, обопритесь на меня, я залечу вашу ногу.

Монстр ковылял к коттеджу, опираясь на спину пегаски. Та беспокойно поглядывала на него снизу вверх.

– Ты не боишься меня? – удивился монстр.

– Я боюсь за вас. Такая страшная рана! Это мантикора?

– Н…, – монстр запнулся и кивнул: – Да…, мантикора.

– Только не держите не нее зла, если вы не против, – попросила пегаска. – Скорее всего, она, бедняжка, где-то поранилась, и потому рассвирепела.

– Какая же ты добрая, – умилился монстр.

Весь путь до коттеджа он нахваливал свою спасительницу на разные лады. Та смущалась и отвечала, что еще ничего не сделала.

Дома она сразу усадила чудовище в ванну, стащила с него штаны и смыла с ноги кровь. Обработала порез целебными мазями, туго забинтовала белым бинтом.

– Больше не болит! – просиял монстр. – Ты чудо!

– И…, и вовсе нет, п-простите, – замямлила пегаска, отвернувшись, – мои друзья куда чудеснее.

Она предположила, что монстр – путешественник, случайно забредший в Вечнодикий Лес, и пришелец не стал возражать. Провела его в гостиную, усадила за низкий столик и сказала, что накормит обедом.

Пегаска удалилась на кухню, а монстр обвел взглядом комнату.

– Всё так, как я и представлял, – прошептал он.

Тут его глаза остановились на инородном предмете – деревянной детской кроватке с решетчатыми стенками. За прутьями монстр различил крупный сверток из простыней и не сдержал возмущенного возгласа:

– У тебя жеребенок?!

Пегаска вернулась с тарелкой салата и строго сказала:

– Тише, пожалуйста, вы разбудите Каннинга. Кстати, а как вас зовут?

Монстр поскреб затылок и неуверенно пробормотал:

– Эни.

– Какое странное имя, – мягко улыбнулась моя мама, – извините, я… эм, не хотела вас обидеть. Я вовсе ничего не имею против вашего имени.

– Я не сержусь, – монстр протянул руку и погладил ее пышную гриву, она настороженно дернула ухом, – я благодарен тебе за помощь…, и просто за то, что ты существуешь. Спасибо!

Он обнял маму, и она встрепенулась:

– Ох, п-право слово…, не стоит благодарности. Я не могла не помочь тому, кто в беде.

Монстр сжал объятия сильнее, мама сдавленно пискнула:

– Н-ну, всё, всё.., д-достаточно. Не стоит…

Монстр зарылся носом в ее волосы и шумно втянул воздух:

– Ты пахнешь так, как я и думал.

– Что вы…? Пожалуйста, не нюхайте меня, мистер Эни. Неудобно.

– Флатти, я люблю тебя! – с жаром выдохнул монстр и начал тыкаться своей мордой в ее, пытаясь поцеловать.

– П-пустите…

Монстр повалил мою маму на пол, стиснул, словно плюшевую игрушку, начал целовать макушку, шею, спину.

– Какая ты мягонькая, – он пытался говорить с нежностью, но всё портило его прерывистое возбужденное дыхание.

Мама затрепетала крыльями, и монстр, прижимая ее к полу правой рукой, левой принялся грубо выдергивать из них перья. Мама взвизгнула, а из кроватки послышался плач.

– Каннинг, не с-смотри! – глотая слезы, крикнула мама. – Отвернись, милый…, спи, пожалуйста!

Не обращая внимания на нарастающий жеребячий плач, монстр продолжал свое дело. Сунул руку моей маме под живот и сжал вымя.

– П-жалуйста, не…, н-не надо, – захныкала она, – это неп-приятно.

Монстр коленками раздвинул в стороны ее распластанные по полу задние ноги, кое-как стянул штаны и затолкал налитый кровью член ей под хвост. Его таз задвигался вперед и назад – быстро, жадно.

Мама перестала умолять, лишь приглушенно всхлипывала.

Когда монстр закончил, поднялся и натянул штаны, она прошептала:

– Я…, я расскажу всем, и тебя в-выгонят из Понивилля.

– Не расскажешь, – ухмыльнулся монстр. – Ты слишком стеснительная, чтобы говорить о таком.

– Р-расскажу, – упрямо повторила мама, – я не позволю, чтобы ты еще кого-нибудь…

– Больше никого! – заверил ее монстр. – Для меня есть только ты, Флатти!

Мама попыталась подняться и застонала.

– Уходи, – твердо сказала она. – Убирайся прочь, чудовище!

– Я не чудовище! Я же…, я люблю тебя! Прости, если я как-то слишком быстро…, но… ведь мы подружимся, да? И будем вместе!

Мамины ноги задрожали, она снова упала мордочкой в пол и протяжно завыла:

– Вооооон!

Монстр издал яростный рык, схватил со столика с остатками еды нож для резки хлеба и вонзил маме в спину. Лезвие скользнуло по позвоночнику, полоснуло легкое и задело диафрагму. Монстр ударил еще раз, с правого бока, с левого, снова в спину.

– Не хочешь дружить? – вопил он, заглушая мой крик. – Я же к тебе от чистого сердца, а ты… И где твоя хваленая доброта? Где Магия Дружбы, сука?

Вдруг монстр замер, посмотрел на окровавленный нож в своей руке – и выронил его. Отступил от маминого тела на шаг, упал на колени.

– Господи…, боже, что я… Простите меня…

В позвоночнике монстра что-то хрустнуло, он согнулся, уперся ладонями в пол и увидел, как пыльцы против воли тянутся друг к другу, слипаются, как роговеют и срастаются ногти. Из пор кожи выступили капельки крови – изнутри прорезалась шерсть.

Чудовище издало вопль боли и отчаяния и, не глядя ни на свою жертву, ни на меня, ускакало прочь из коттеджа.

---

На круглом столе перед нами стояли три чашки чая и вазочка с ромашковым печеньем.

Эни Райтер – тощий, кожа да кости, пепельный пони с сальной седоватой гривой и Меткой в виде чернильной кляксы – глазел на пустые книжные полки.

– Да, – признал он, – люди, сами того не желая, изменили мир пони к худшему. Но я надеюсь искупить их – и мою – вину своими сказками. В них я пытаюсь передать дух старой доброй Эквестрии – Эквестрии, которую мы потеряли. Кстати, мистер Спэттер, вы не разрешите провести презентацию книги здесь? Это было бы очень символично, ведь библиотека принцессы Твайлайт – это краеугольный камень, сердце той страны, которую мы узнали из мультсериала, и которую полюбили.

– Нет, – буркнул я.

– Потрясающе! – разинула рот Лира. – И вы прямо наблюдали за нами по этим… телевизорам? Я правильно их назвала?

Райтер благосклонно кивнул и продолжил рассказывать о своем родном мире. Лира заворожено развесила уши, а я слышал эти россказни не раз, поэтому погрузился в собственные мысли. Даже если бы Райтер сообщил что-то новое, мне было бы всё равно: имелась более насущная проблема.

Этот монстр изнасиловал и убил мою маму, а теперь сидит и пьет чай, как ни в чем не бывало. Судя по его воспоминаниям, он слышал имя «Каннинг», но ведет себя так, будто видит меня впервые. Возможно, принял меня за тезку – в конце концов, у пони бывают одинаковые имена.

Я обязан убить его: если свершится месть, Твайлайт, возможно, снова сблизится со мной, ведь это будет означать, что она не зря позволила мне делать то, что я делаю. Если, конечно, она не разочаровалась в идее мести так же, как в идее убийства монстров.

Но я обещал Лире пощадить его. Проклятая ответственность, проклятые изменения в психике! В прежние времена Тёмный Кучер уже давно заглушил бы все мои мысли требованиями крови, но сейчас я не чувствовал потребности в убийстве Райтера. Долг – да, желание – нет.

Хуже всего, что кроме сцены с моей мамой, я не нашел в его памяти ни одного жуткого, жестокого или развратного видения. Головы всех монстров, что я встречал, полнились ими, а Райтер был почти святой.

Разумеется, монстр не рассказал о своем преступлении нам с Лирой, обходясь общими словами о вреде, причиненном людьми. Но я не мог отделаться от мысли, что он действительно раскаивается и надеется что-то исправить своими книжками. И, судя по отзывам Рэдхарт, у него получается! Его сказки воспитывают в жеребятах доброту, честность, верность, щедрость и оптимизм, – те столпы Эквестрии, которые изувечили люди.

Мрачно посмотрел на Райтера – тот разглагольствовал о «Морфологии волшебной сказки» людского ученого Проппа, Лира с неослабевающим интересом ловила каждое слово.

Надо было подумать в одиночестве, и я заметил:

– Уже полночь, мистер Райтер. Вы не хотите отдохнуть перед презентацией?

– Да, – монстр потер копытами мешки под глазами, – вы правы. Что ж, отправлюсь в гостиницу.

– Но Каннинг говорил, что ночью одному ходить опасно! – запротестовала Лира. – Мы можем остаться здесь.

Я стиснул зубы. Она всего-то один раз залезла сюда через окно и переночевала, а распоряжается, как у себя дома.

К счастью, Райтер вежливо отказался. Поднялся и потянулся к чемодану. Лира попыталась схватить монстра за ногу, но он попятился; в свете люстры я заметил испуг на его лице.

Что это? Райтер боится прикоснуться к пони, потому что может не сдержать свою чудовищную природу и наброситься на нее, как на мою маму, или отсутствием физических контактов наказывает себя за содеянное?

– Тогда я провожу вас, – предложила Лира.

– Спасибо, не стоит, – постоянно кланяясь, монстр попятился в двери и выскочил на улицу.

С минуту мы сидели в молчании, потом я спросил:

– Ты узнала о людях всё, что хотела? Можно теперь его убить?

– Нет! – единорожка подскочила, как ужаленная. – Нет, ни в коем случае! Он такой классный, и совсем не злой, как ты расписывал. Я не сомневаюсь в твоих словах о людях, но, может быть, нам, наконец, попался хороший?

– Если бы он был «хорошим», – скривился я, – я бы его не узнал: я вижу только страшные фантазии и воспоминания… Этот Райтер убил мою маму.

Лира охнула и закрыла рот копытом, потом подозрительно прищурилась:

– Ты не врешь?

– Хотел бы я врать, но нет. Твайлайт дала мне кредо «видишь монстра – убей монстра» лишь по одной причине: она надеялась, что я отомщу за смерть своей мамы и ее подруги. Пощадить Райтера – значит предать самую близкую пони, которая у меня была.

– И которая отвернулась от тебя! – напомнила Лира. – Ты сам сказала, что принцессу Твайлайт Спаркл стошнило, когда она увидела, что ты делаешь с людьми! Она назвала тебя чудовищем, и ты докажешь, что ты не такой, если пощадишь Райтера. И тогда, возможно, принцесса примет тебя обратно.

Наморщил лоб. В словах Лиры была логика, но я не обманывался насчет ее мотивов: она скажет что угодно, лишь бы я оставил Райтера ей.

– Иди домой. Мне нужна тишина.

Лира покорно поднялась. У двери обернулась и тепло сказала:

– Спасибо.

Не прошло и пяти минут с ее ухода, как в дверь постучали.

– Ну что еще, Лира? – раздраженно спросил я, открывая.

На пороге стояла Рэдхарт:

– Сюрприз, ублюдок!

Мордочка главврача выражала отвращение. Неужели она видела Райтера и обиделась, что я не позвал ее с Сэйфи на приватную встречу со писателем? Или слышала, о чем мы с Лирой с ним говорили, и узнала о людях?

– И ладно бы ты нашел кобылку помоложе, – процедила Рэдхарт сквозь зубы. – Но эта Лира, да она старше меня! У тебя что, комплекс матери?

Недоуменно посмотрел на главврача: о чем она вообще? И тут меня осенило: кажется, у нормальных пони это называется «ревность».

– Рэдхарт, мы просто пили чай. С Эни Райтером.

– Да ну, со сказочником? – зло усмехнулась она и затараторила, захлебываясь слюной: – Здесь только один сказочник – ты, Каннинг. Довольно с меня твоих выдумок! Ладно, я даже допускаю, что ты сам в них веришь, но я-то вижу реальность, а она такова, что эта Лира уже которую неделю трется возле тебя. Я терпела, потому что думала, что ты не отшиваешь ее по доброте душевной: всё-таки у нее подруга погибла. Но вот я решила устроить тебе сюрприз – спешу к тебе, уверенная, что ты скучаешь в одиночестве, и что? Она среди ночи выходит из твоего дома и так светится от счастья, что аж в темноте видно!

– Ты замерзла, – я заметил, как мелко дрожат ноги Рэдхарт, – заходи, чего не пороге стоять. Сейчас чай подогрею.

Главврач не сдвинулась с места, прошипела:

– Хватит изображать идиота, Каннинг. До встречи в понедельник в больнице. Больше нигде я тебя видеть не желаю.

Презрительно фыркнула и поскакала прочь, а я так и стоял перед открытой дверью, глядя, как белый силуэт растворяется во тьме.

Мою голову заполнила тяжелая, не дающая прохода мыслям, тишина, даже Тёмный Кучер не шевелился, придавленный ею.

Умылся и лег в кровать. Древесные узоры мельтешили на потолке, словно рой черных мух.

Бетонный монолит тишины треснул под напором сознания, одна за другой в мозг врывались мысли.

Рэдхарт оставила Сэйфи одну, чтобы прийти ко мне. А я ее разочаровал. Смутно знакомое ощущение – нечто похожее я испытывал, когда Твайлайт назвала меня чудовищем. Совесть? Но откуда она у эмоционально мертвого убийцы Каннинга?

– Потому что ты не мертв, – ответила Твайлайт, возникшая у моей постели в мягком сиреневом ареоле. – То, что случилось с твоей мамой, не лишило тебя эмоций, а заблокировало их. Но знакомство с Рэдхарт помогло тебе снять с души замок, сделало тебя нормальным.

Логично. Как говорила главврач, все наши мысли и чувства обусловлены физиологией. И поскольку я – пони, моя физиология такая же, как у всех, следовательно, и чувства должны быть.

– Значит, ты больше не считаешь меня монстром? – радостно спросил я, сев на кровати. – Можно тогда я приеду в Кантерлот, и мы увидимся по-настоящему?

– Не знаю, Каннинг, – Твайлайт отвела взгляд. – Могу лишь поздравить тебя с тем, что ты сам перестал считать себя монстром.

– Я и не считал! Стоп! О чем ты вообще? Как это не знаешь? Ты всегда знала всё.

– Я не настоящая Твайлайт, – призналась она, – я – то, что ты помнишь о своей приемной матери, то, как ты ее представляешь. Твой внутренний голос, твоя светлая сторона. Когда ты проявил чувства к Рэдхарт, Тёмному Кучеру это очень не понравилось, и ты создал меня, чтобы я помогла тебе обуздать его.

– Но ты появилась еще до того, как мы переспали, – недоуменно пробормотал я, – в вечер смерти Сэнди Дрима. И спросила, не я ли его убил.

– Нет, – грустно улыбнулась «не Твалайт», – ты сам спросил себя об этом. Что до отношений с Рэдхарт…, ваш секс – не что-то особенное, это лишь закономерный итог всего, что происходило с вами на протяжении многих лет. Все годы твоей работы в больнице ваша симпатия друг к другу росла, превращаясь в дружбу, а затем и в любовь. Ты не осознавал этого, потому что не знал, как чувствовать. То, что дано всем пони просто так, ты постигал методом проб и ошибок, словно рожденный слепым, который пытается научиться видеть. А научившись, даже не понял, что прозрел.

– Не верю, – я заскрежетал зубами. – Если ты порождение моего неполноценного мозга, а не настоящая Твайлайт, ты не можешь знать, чувствую я что-то или нет… Надо было убить Лиру, тогда Рэдхарт не расстроилась бы.

– Если ты по-прежнему не испытываешь эмоций, почему беспокоишься о чувствах Рэдхарт?

– Я беспокоюсь не о ней, а о себе! Она нужна мне! Ты меня бросила, а с Рэдхарт я… возможно, у меня действительно комплекс матери. Я должен заставить Лиру исчезнуть, и тогда Рэдхарт меня простит.

– Но если ты нарушишь кодекс, тебя не простит Твайлайт, – сказала моя галлюцинация – «тульпа», как называли подобное люди, – и исчезла.

Я зарычал и уперся лбом в подушку. Рог проткнул ткань, и мне в нос полезли вырвавшиеся наружу перья. Продолжал лежать в таком положении, пытаясь сдержать чих. Когда свербение в ноздрях стало невыносимым, вскочил и, громко отфыркиваясь, побежал в ванную.

Высморкался, поплескал в морду водой, уставился в зеркало. Каннинг выглядел так же, как после убийства Коулхорна, так же, как всю свою жизнь. Ничего не изменилось. Я не способен измениться.

Всегда верил, что мои убийства помогают Эквестрии, что без меня монстры причинили бы пони слишком много вреда. Но сейчас впервые задумался, сколько вреда причинил пони я сам.

Я винил убийцу мамы в распаде Гармонии, в том, что хранительницы Элементов утратили связь между собой. Но пока я учился в школе, все мамины подруги жили в Понивилле. Они разъехались лишь после бегства Твайлайт в Кантерлот. А она сбежала из-за меня.

А отвергнутая мной Хамбель Найс? Конечно, сейчас она счастлива с Рафом, но сколько месяцев после выпускного она пребывала в депрессии? Если бы не я, они с Рафом сблизились бы еще в школе, и она избегла бы этих страданий.

А скольких я убил людей, которые не делали пони ничего плохого, а лишь фантазировали об этом?

«Нет, – возразил мой Тёмный Кучер, – монстры не считаются: от фантазий до действий ногой подать». Верно: если бы не посвятивший себя истреблению чудовищ паладин Каннинг, кто знает, скольких пони они бы убили или искалечили – физически или морально.

Я должен убить Эни Райтера. А угрозы Лиры рассказать всем, кто я, просто нелепы. В конце концов, лишившись Райтера, она захочет найти нового монстра, и я буду по-прежнему нужен ей, поэтому ничего она не сделает.

Успокоенный этой мыслью, я заснул.

Проснулся к одиннадцати. В доме было тихо, как и всегда: ни постоянно желающей поговорить Рэдхарт, ни шумной Сэйфи, ни назойливой Лиры.

– Каннинг вернулся, – довольно сообщил я потолку, – и он не предаст свое кредо.

Поднялся и раскрыл шторы: всё окно покрывали белые завитки инея, за которыми угадывался бесснежный холодный город. Если верить прогнозам, пегасы готовились включить зимние осадки на следующей неделе.

На завтрак съел глубокую тарелку овсяной каши с горкой, нажарил гренок, насквозь пропитанных растительным маслом, выпил две чашки кофе с тремя ложками сахара, а на десерт доел остатки приготовленного Рэдхарт шоколадного пудинга. Старый добрый вечно голодный Каннинг.

После завтрака приступил к планированию убийства. Райтер говорил, что возвращается в столицу в понедельник утром, значит у меня меньше двух дней, чтобы подыскать и подготовить «сцену».

Я рассчитывал взять Райтера в гостинице, поэтому нужно было найти подходящее место поблизости. Или убить его в прямо номере, как Нойзи Лукера? Сразу отмел эту идею: не хотелось, чтобы вышло, как с Лирой.

Намотал на шею шарф, надвинул на брови вязаную шапку и поскакал к гостинице.

Миновал стеклянное здание библиотеки, вокруг которого толпились пони, тренажерный зал мистера Байсепса (опять пропускал тренировки!) и вышел к вокзалу. Гостиница стояла справа, за железнодорожным переездом.

К югу от нее начиналась длинная березовая аллея, ведущая к опушке Вечнодикого Леса. Я поскакал мимо голых деревьев, размышляя, не стоит ли второй раз использовать заброшенный дом-дерево в лесу. Параллельно отметил, что никогда не был в этой части города, однако, аллея казалась знакомой.

Через полчаса резвой рыси увидел впереди приземистое двухэтажное здание с покосившейся крышей.

К нему вела выложенная булыжником дорожка, между камнями пробивалась высокая трава, сухая, пожухлая, а кое-где – целые кусты. Похоже, здесь давно никто не ходил.

Дверь коттеджа была заколочена досками. Я подышал на окошко, стер иней копытом: изнутри стекло затягивала паутина. Мне снова повезло найти заброшенный дом?

Обошел здание кругом и обнаружил заднюю дверь. Она была сорвана с петель и наискосок приколочена к косякам толстыми гвоздями. Выдрал их с помощью магии и вошел внутрь.

Оказался на кухне. Пол и полки в распахнутых шкафах покрывал густой слой пыли, в раковине лежало треснутое белое блюдце с нарисованной в центре морковкой. Покрутил кран – раздалось сухое сипение: дом давно отключили от городского водопровода.

Заглянул в ванную: в ванне валялось несколько грязных бутылок из-под моющего средства.

Зашел в гостиную. Из центра потолка торчали провода – здесь раньше висела люстра. В углу стоял свернутый ковер, вся мебель: диван и несколько стульев, – выставлена вдоль стен. Крайней, ближе всего ко мне, стояла детская кроватка с выломанными деревянными прутьями. Такую же я видел совсем недавно в голове Эни Райтера.

Такую же – или ту же самую?

Метнулся в ванную, нашел трухлявую тряпку и вытер пыль с пола. Под ее слоем обнаружилось глубоко въевшееся в доски черное пятно, по форме напоминающее Метку Райтера.

Нет, я не случайно нашел это место. И не чернила на боку Райтера, а кровь моей матери. Образы из головы насильника всколыхнули память, и она вывела меня на аллею, по которой меня когда-то несла Твайлайт, и я вышел к дому, где родился. Где родились я и мой Тёмный Кучер.

«Да, – подумали мы, – убить Райтера здесь – это правильно».

Вернулся к себе, приготовил повозку со всем необходимым и поскакал назад к маминому коттеджу. Уборка, драпировка стен и пола клеенками и развешивание картин гибели моей мамы отняли больше трех часов – до дома я скакал уже в темноте.

У двери стояли Лира и Эни Райтер.

– Каннинг! – приветливо воскликнула единорожка. – Где ты пропадал? А мы с Райти только из библиотеки – оказалось, он и вправду популярный писатель, – жаль, тебя с нами не было. Но мы пришли рассказать тебе, как всё прошло.

– Добрый вечер, – утомленно улыбнулся монстр; видно, за сегодня он уже не раз это делал, а может, и постоянно чувствовал усталость – груз вины нелегок. – Извините за беспокойство.

Впустил их в дом и пошел готовить ужин.

Сквозь шум закипающей воды слышались голоса единорожки и монстра – та требовала больше историй о жизни людей.

Стоп! Почему я варю капустный суп? Он же такой невкусный, кислый… и полезный. Рэдхарт бы понравился. Проклятье!

От вернувшейся, было, тоски меня избавил Тёмный Кучер – подсказал, что не обязательно ждать, пока Райтер уйдет в гостиницу: его можно усыпить прямо здесь, и Лиру тоже, чтобы не путалась под ногами.

Оставив суп вариться, я присоединился к беседе. Лира веселилась от души, Райтер покорно отвечал на все ее расспросы и поглядывал на дверь.

– Оставайтесь на ужин, – с трудом улыбнулся я, – скоро будет готов.

– Неудобно, – с трудом улыбнулся монстр. – Кто я такой, чтобы вам навязываться?

– Мы настаиваем, – подмигнула мне Лира.

Неужели она решила, что мне вдруг стали интересны россказни о людях?

Наконец, суп сварился. Разлил его по тарелкам и перед тем, как подать к столу, сдобрил особым ингредиентом – хлоральгидратом, некогда позаимствованным с больничного склада лекарств. Это порошковое снотворное прекрасно растворяется в воде.

– Очень вкусно, – вежливо похвалил Эни Райтер.

– Угу, – поддакнула Лира, облизав ложку. – Тебя Рэдхарт научила так готовить?

Проклятье! Не хочу я ни думать, ни слушать о Рэдхарт! Хочу лишь дождаться момента, когда блики толстой луны на клинке выжгут ее образ из моих глаз.

– Я видела ее с дочкой в библиотеке, – сказала Лира. – Оказывается, вы с ней близки.

– Она что-то сказала обо мне?

– Сказала, что ты нехороший пони, но она желает мне счастья. Ты не расстраивайся, вы помиритесь! Сколько я себя помню, всегда мирилась с Бон-Бон, сколько бы мы ни ссорились.

«Всегда. Кроме последнего раза», – подумал я, но вслух, конечно, не сказал. Нельзя, чтобы Райтер узнал, что мы с Лирой убийцы. Раньше времени.

– Ох, как я устал, – пробормотал монстр. – Только сейчас осознал, насколько вымотался за день.

«Нет, просто снотворное начинает действовать».

– Да и я тоже, – потянулась Лира. – Каннинг, можно, мы останемся у тебя на ночь?

Единорожка не хотела расставаться с объектом своей одержимости ни на секунду, даже тратить время, чтобы добраться до него утром. Хотела заговорить с ним сразу, как проснется. Но этого у нее не получится. Потому что я хотел его убить.

Всеми нами движут лишь желания, и неважно, откуда они берутся: из химических процессов в организме или из призрачной души, – смысл жизни в том, чтобы удовлетворять их.

Через две минуты Райтер задремал, сидя, а Лира всхрапнула и опрокинулась на пол. Потыкал обоих копытом – убедился, что они не проснутся. Оттащил Лиру на диван и накрыл пледом: я же не изверг какой, чтобы оставлять пони спать на холодном полу. Связал Райтеру ноги, взвалил на спину – он был легким, как младенец, – и потащил к припаркованной за домом телеге.

Бросил связанного Райтера на пятно маминой крови, подтащил поближе застеленный клеенкой диван и разложил на нем инструменты. Растолкал монстра и, когда он продрал глаза, спросил:

– Узнаешь это место?

– Нет.

– Извини, наверное, я переборщил с пленкой. Это тот дом, который ты постоянно вспоминаешь.

Монстр скосил глаза, его взгляд заскользил по стенам, увешанным картинами маминой смерти. Он зажмурился и тяжело вздохнул.

– Так ты тот самый Каннинг? Хочешь меня убить?

– Безумно.

– Я тоже хотел, но не смог. Не проходит и дня, чтобы я не сожалел о содеянном. Понимаешь, моя жизнь в мире людей была ужасна: я не был никому нужен, не мог сделать ничего толкового, только и умел, что фантазировать. Все обращались со мной, как с дерьмом. Начал сочинять истории, чтобы хотя бы в них контролировать всё, что происходит: удачи и неудачи, любовь, жизнь и смерть, каждую реплику и каждый ответ. Когда узнал о пони, сразу влюбился в них и в этот мир. Мечтал попасть сюда, но знал, что это невозможно, что это просто сказка. Но вдруг я проснулся здесь. Сначала решил, что меня похитили с целью выкупа…, но поняли, что я ничего не стою, и бросили в каком-то лесу. А когда выбрался из него, и меня встретила… твоя мама, моя любимая героиня, мне просто снесло крышу от счастья: вот она – пони, живая, рядом, только руку протяни!

– И ты протянул.

Райтер отвернулся. Из его глаза выкатилась слеза, сползла по щеке и упала на клеенку. Тихий шлепок прозвучал, как гром.

– Скажешь еще что-нибудь? – спросил я, и монстр покачал головой. – Даже не попросишь пощадить тебя? Не скажешь, что, убив тебя, я оставлю жеребят Эквестрии без новых чудесных сказок? Ладно, ты готов умереть, но не будь эгоистом – подумай о детях!

Стоп! Я что, реально уговариваю его хвататься за жизнь? Никогда не испытывал злорадства при убийстве, мне было всё равно, хочет жертва жить или нет. Может быть, это галлюцинация-Твайлайт в моей голове пытается остановить меня? Может быть, я должен подумать о детях, которых лишаю такого сказочника?

– Мне казалось, что я давно ее знал, – проговорил Райтер, – за столько серий, за столько пересмотров она стала мне, как родная. Чувствовал, будто вернулся к жене после долгой разлуки. И совсем забыл, что для нее-то я был чужим. Таковы мы все: озабочены лишь собственными переживаниями, и о других-то заботимся, потому что нам нравится чувствовать себя добрыми…, или, чтобы заглушить вину за прошлые злодеяния.

– Ты прав, – признал я. – Я часто говорю, что убиваю людей ради спасения Эквестрии, но на самом деле мне просто нравится убивать. Называю их монстрами, чтобы самому на их фоне выглядеть лучше.

– Прости, что из-за меня ты стал таким, как все мы. Ты мог бы вырасти хорошим, добрым пони, ведь попал сюда еще маленьким, не испорченным нашим миром.

Вначале я принял слова Райтера за очередное исповедальное бормотание, но что-то в них было очень странным.

– Что ты сказал? – прищурился я.

– Что ты оказался в Эквестрии еще маленьким, и твоя мама могла бы воспитать тебя, как настоящего пони.

– Я и есть настоящий пони!

Морда Райтера отразила удивление, смущение:

– Ты… не знал? Прости.

– О чем не знал? – крикнул я.

– Когда я увидел тебя в кроватке, ты был человеком.

Всё ясно: с виду смиренный, Райтер пытается заболтать меня, сбить с толку своими байками, и таким образом избежать смерти.

– Лжешь, – скривился я. – Я видел твою память: ты сказал «у тебя жеребенок».

– «У тебя же ребенок», – поправил Райтер. – Я подошел, чтобы рассмотреть поближе, и увидел закутанного в пеленки человечка с маленькими розовыми пальчиками. И ты улыбнулся мне.

– Хватит сказок! Я видел твою память, и ничего подобного там…

Я осекся. Мой особый талант позволяет видеть лишь ужасные мысли, а что ужасного в малом дите? Райтер мог говорить правду. А мог и врать: любой писатель, особенно сказочник, – профессиональный лжец.

– Так ты убьешь меня? – спросил он: какая наглость – прерывать размышления попавшегося в сети обмана Каннинга! – Не то, чтобы я не боялся, просто… я попал в этот мир не своими усилиями, и не мне решать, когда и как его покинуть.

Тёмный Кучер, мой единственный честный спутник, напомнил план: разобраться с Райтером и поехать к Твайлайт. Пусть она и расскажет обо всём, она не может не знать правды. А если окажется, что она знает, что я человек…, получится, что даже она врала мне всю жизнь. Кроме той ночи, когда назвала меня монстром.

– Каннинг…, – снова подал голос Райтер.

– Заткнись!

Я с силой всадил скальпель ему в грудь, пробив сердце. Кровь хлынула на клеенку, начала собираться в лужу. Сознание в глазах чудовища угасло, а я впервые в жизни не испытал прилива сил после убийства. Всё равно, что прихлопнуть комара. Даже меньше – когда давишь назойливую мошкару, чувствуешь удовлетворение, избавление. А Райтер не дал мне ничего. Он только отнимал: вначале мою маму, а теперь – веру в то, кто я есть.

6. "Кто сражается с чудовищами..."

Когда растворил останки Эни Райтера в Озере и вернулся домой, Лиры уже не было: проснулась и ушла. Следовало побеспокоиться о том, как она объяснила себя наше с Райтером отсутствие, и куда делась, но у меня не было на это сил.

Не поев и не умывшись, повалился на кровать и забылся.

Мне никогда не снятся сны, и наутро я пожалел об этом: хотелось, чтобы всё случившееся накануне оказалось лишь мутным кошмаром.

Рэдхарт получила свою Метку, потому что с раннего детства стремилась исцелять пони. Я получил свою, потому что с раннего детства стремился к крови и насилию: хотел видеть их – и увидел. Всегда считал, что причина в том, что стало с моей мамой, но слова Райтера заставили задуматься: что, если мамина смерть не причем, если я не стал, а родился чудовищем? В этом случае мне некого винить: никто не искажал мою природу, она изначально была порочна.

Я собирался поехать к Твайлайт на День Согревающего Очага. До праздника оставалась всего неделя, но я не мог терпеть, мне нужно было узнать правду прямо сейчас.

Без аппетита затолкал в себя несколько кусков хлеба, запил горьким кофе и поскакал в тренажерный зал. По воскресеньям он не работал, но Балк Байсепс жил там же – он был ближайшим источником информации о моем детстве.

Огромный белый пегас висел на брусьях перед домом. На морозном воздухе от его тела исходил пар.

– Здорово, сынок, – крикнул мистер Байсепс, завидев меня, – решил подкачаться? Зал сегодня закрыт, но для тебя сделаю исключение.

Мы прошли внутрь, Байсепс включил везде свет, хотя в окна его и так проникало достаточно.

– В последнее время ты часто пропускал занятия, сынок. Я рад, что ты пришел.

Я машинально подхватил магией гантель, сел на пол и зажал ее в копытах. Несколько раз поднял и опустил.

– Почему вы зовете меня сынком?

– Ну…, дык, это…, – Байсепс удивленно поскреб затылок, – я ж всех так зову. Если тебе не нравится, давно бы сказал.

Я отложил гантель и выдохнул:

– Вы были особенным пони моей мамы?

– Похоже, ты не заниматься пришел, а ради серьезного разговора, – вздохнул мистер Байсепс и сел рядом: – Что ж, я много лет ждал его. Когда мамы не стало, я хотел забрать тебя, но принцесса Твайлайт не позволила. Я смирился, думал, ты обо мне и не знаешь. Вы с ней поэтому поругались – потому что ты узнал, что она разлучила тебя со мной? Хотя не могу ее винить: твоя мама много значила для принцессы, понятно, что она не хотела с тобой расставаться. Почему же ты не поговорил со мной сразу, как узнал? Извини, я не в претензии: мне и самому следовало проявить инициативу, но… знаю, по виду не скажешь, но…

– Вы стеснительный, как мама.

– Нет, не как она, – Байсепс грустно улыбнулся. – Внешне она, может, и была робкой, но когда требовалось, не было пони самоотверженнее нее. Я же наоборот: снаружи бык, а внутри… эх. Мы как бы дополняли друг друга, сынок. Поэтому и сбли… сдружились.

Я привык гордиться своей маской нормальности, считал себя уникальным. Но с течением времени понял, что все пони что-то скрывают. Балк Байсепс прячет за мускулами характер ягненка. Спайк прикрывается разбитной веселостью, чтобы никто не заметил, как он тоскует по Рэрити. Хамбель Найс, которая всегда выглядела нерешительной, в ночь выпускного открыла мне свою страстность. Рэдхарт броней врачебного цинизма защищала ранимую душу… Проклятье!

– Я по-настоящему ваш сын? – прямо спросил я.

Байсепс неопределенно покачал головой и уставился в пол. Узор на линолеуме, имитирующий древесный, по форме напоминал безногого пегаса: «Мне уже не встать, но я могу летать», – как напевал один из монстров.

– Да или нет? – настаивал я.

Мистер Байсепс молчал с минуту, потом прошептал:

– Нет. Я хотел, чтобы у нас с твоей мамой были дети, но ты появился раньше, чем мы решились. Мама нашла тебя в Вечнодиком Лесу…, ты был не похож на пони, но мама сразу привязалась к тебе, и мы стали заботиться о тебе, как о нашем сыне.

Байсепс сглотнул. Похоже, ему непросто было это сказать. Да и мне нелегко услышать.

– Каким я был?

– Ну, – замялся Байсепс, – другим…

Он не знал, как меня описать. Не знал слова «люди».

– Ты стал пони после смерти мамы.

– И Твайлайт это знала? – нахмурился я.

– Да. Мама показывала тебя всем своим подругам, говорила: «Смотрите, какой милашка».

– Почему ты ничего мне не рассказал?

– Я…

Бросился на Байсепса и толкнул его на стоящую рядом скамью: от неожиданности он не успел оказать сопротивления. Сел на него сверху, поднял телекинезом гриф с тяжелыми блинами и опустил ему на шею.

– Почему?

– К-каннинг, – прохрипел Байсепс, его глаза покраснели, на шее проступили толстые вены; я ослабил давление грифа, и он продолжил: – прости. Принцесса Твайлайт не хотела, чтобы ты знал…, и мама, думаю, тоже не захотела бы. Ты был для нас как сын, такой же пони, как мы.

– Но я не пони, – прошипел я, снова надавив штангой Байсепсу на горло. – Вы вырастили чудовище.

– Каннинг, прекрати! – велела возникшая рядом поддельная Твайлайт. – Оставь его, это против кодекса!

– Твой кодекс – бред, такое же вранье, как и всё, что окружало меня по твоей милости.

– Я хотела защитить тебя.

– Ты знала, что я того же племени, что и убийца мамы. Ты знала, что я с самого начала был монстром, а мне говорила, что меня таким сделали. Какого было смотреть на меня – и видеть убийцу твоей подруги? Знать, что в моих венах течет такая же кровь, такая же порочность?

– Люди не рождаются злодеями, – возразила Твайлайт, – и ты не родился. Поэтому я не врала, когда говорила, что ты жаждешь крови из-за маминой смерти. Вспомни о Спайке: он дракон, но жизнь среди пони сделала его отличным от сородичей, научила его добросердечию. И тебе не обязательно быть человеком: неважно, кем мы рождены, главное – как мы воспитаны.

– Ты воспитала меня лживым убийцей. Кровожадность была во мне изначально, а ты научила лгать: у самой богатый опыт.

– Смерть твоей мамы выбила у меня – у всех нас – почву из-под ног. Я забыла о вере, надежде и прощении. Но теперь вспомнила и уверена: если ты откажешься от убийств, настоящая Твайлайт примет тебя обратно. Ты снова обретешь семью. Отношения с Рэдхарт показали, что ты можешь стать подлинной частью общества, необходимой и любимой. Возможно даже, ты помиришься не только с Твайлайт, но и с ней. Разве ты не скучаешь?

– Скучаю, – признал я.

Никогда не думал о том, чтобы отказаться от охоты на монстров. Но, возможно, моя галлюцинация – то есть, я сам – права: я могу простить их и поверить, что сам способен исправиться. Эни Райтер мертв, и больше ничто не связывает меня с прошлым: мама отомщена, пришла пора остановиться. Я могу находить людей для Лиры – и оставлять их в покое, и все будут довольны.

Напрягся, ожидая услышать сердитое ерзанье на мозжечке, но Тёмный Кучер молчал: казалось, Твайлайт его победила. Впрочем, его и не было никогда. Он – просто еще одно мое оправдание: «Это не я, это Тёмный Кучер всех убивает». По-хорошему, я должен понести кару за всё, что сделал…

– Для начала отпусти Балка, – напомнила Твайлайт.

Я спохватился и отбросил штангу. Мистер Байсепс зашелся кашлем и сел на лавке, потирая копытами горло.

– Прости, – повинился я. – Я не хотел повредить тебе, просто то, что ты сказал, выбило меня из колеи. То, что я не пони, объяснило все… трудности, с которыми я сталкивался в жизни. Если бы я с самого начала знал об этом…

– Без обид, сынок, – прохрипел Байсепс, продолжая массировать шею. – Я рад, что наши тренировки не прошли даром: ты силен. Значит, была все-таки и от меня польза.

Повинуясь порыву, я обнял Байсепса. Он обхватил меня в ответ так, что у меня хрустнули ребра.

– Насчет тренировки, – выдавил я, – боюсь, сегодня не получится. Я вдруг понял, что должен кое-куда сходить.

– Сдать книги в библиотеку?

– Нет. Извиниться перед одной пони… и признаться ей в любви.

Когда я выбежал из спортзала, с неба валил снег. Крупные легкие хлопья быстро ложились на землю, скрывали потрескавшуюся от холода затвердевшую грязь, укутывали мягким саваном мертвую траву, наконец, даря ей вечный покой. Видимо, в пегасах из погодной службы проснулось праздничное настроение, и они решили не откладывать снегопад до следующей недели.

Взволнованные пони высыпали на улицу, жеребята перебрасывались снежками, пытались лепить снеговиков и крепости, хотя слой снега был еще тонким. Взрослые глядели на небо, смаргивая от попадающих в глаза белых хлопьев, и улыбались.

День Согревающего Очага – торжество дружбы и примирения, любимое всеми пони. Впервые я, кажется, разделял их чувства, ощущал себя частью общества, радовался своей причастности к каждому из прохожих.

Эта радость несравнима с удовлетворением от убийства, она невещественна, невесома, она снисходит, как благословление, как откровение. Неужели это то самое чудо, волшебство, о котором рассказывала Твайлайт, и которое, как я думал, покинуло Эквестрию с появлением людей?

Я скакал в дому Рэдхарт. Так толком и не рассказал ей о своих чувствах, потому что думал, что у меня их нет. Но теперь надеялся объясниться с ней и вымолить прощение за инцидент с Лирой. Собирался рассказать, что искал для нее людей, потому что могу их вычислять. Потому что я сам человек. Но ей не стоит знать об убийствах: это знание – мой удел, моя ноша, «мой крест», как говорят люди. Я собирался сказать Рэдхарт, что люблю ее и Сэйфи, и хочу провести с ними всю оставшуюся жизнь.

Рассчитывал увидеть Сэйфи лепящей снеговика возле дома, но маленькой пони было не видать: может, ускакала играть с подружками. Постучал в дверь – никто не открыл. Стряхнул с окошка налипший снег и заглянул внутрь: занавески были задернуты, сквозь зазор между ними увидел сумрачную комнату и белый силуэт на полу.

Рэдхарт!

Я ударил в дверь задними ногами – и она слетела с петель: околачивание яблок в саду Эппллов не прошло даром.

Ширма, разделяющая прихожую и кухню-столовую, была повалена. На столе стояли початая бутылка вина и пустой бокал. На полу лежала Рэдхарт, ее глаза были закрыты. Какой-то миг я думал, что она просто напилась и заснула на полу: очевидно, снимала алкоголем стресс после нашей ссоры. Сэйфи мирно спала наверху, а Рэдхарт сидела здесь и пила, а потом уснула. Ведь уснула, да? Да?

Пересилил себя, приблизился к ней и прощупал пульс: тишина, неподвижность. Тело уже начало коченеть.

Кто напал на нее? Я знал, но не хотел убеждаться. Но копыта сами принялись поднимать шерсть на шее Рэдхарт: под ней обнаружился малиновый след струны.

Проснувшись, Лира поняла, куда и зачем я увез Райтера. Также, она поняла, что Мэр не поверит ее рассказам, поэтому решила отомстить иначе – она знала о наших с главврачом отношениях.

Пригладил шерстку на шее Рэдхарт, чтобы она снова закрыла след от удавки. Опустился на пол рядом с телом.

Я убил пятьдесят семь чудовищ, и каждый раз был уверен, что они получают по заслугам. Но Рэдхарт заслуживала совсем другого: достойную работу, уютный домик и счастливую дочку, и любящего мужа. Она заслуживала, по меньшей мере, настоящего доброго пони рядом. А вместо этого получила… меня.

«Не время для этого!» – одернул я себя. Вскочил и метнулся на второй этаж. Спальня Рэдхарт пустовала.

В спальне Сэйфи на кровати лежала маленькая невинная пони. В ее раскрытых глазах застыло удивление, непонимание: «Почему, Каннинг? – спрашивала она. – Почему ты погубил нас с мамой?»

Их убила не Лира, а мои беспечность и эгоизм. Благодаря маске и кодексу я считал себя неприкасаемым и наивно полагал, что эта неприкасаемость распространяется на всех, кто мне дорог.

Копытом опустил Сэйфи веки.

Я ответственен не только за эти две смерти. Сэнди Дрима и Бон-Бон Лира убила из-за меня. Оставив ее в живых, я не нарушил букву кодекса, но втоптал в грязь его дух. Глупо было надеяться, что я смогу просто бросить убийства и жить, припеваючи. Люди принесли в Эквестрию боль и насилие, и я – один из них. Не какие-то абстрактные монстры, а я изуродовал личность Лиры, породив ее Тёмного Кучера. Пришла пора нести ответственность и исправлять ошибки. Пришла пора вспомнить о миссии, которую Твайлайт хотела возложить на меня: защитить пони от чудовищ.

Снегопад усиливался. Тучи сгустились, закрыв солнце, лишь светящиеся вывески мутнели в зимней хмари. Горожане разбрелись по домам, один я скакал через опустевший Понивилль к дому Лиры. Сугробы росли на глазах, ноги утопали в снегу, несколько раз я спотыкался и чуть не падал.

Добравшись до дома, заколотил в дверь. Открыла молодя бирюзовая пони, видимо, новая соседка.

– Лира здесь?

– Тише, не орите, – она прижала копыто к уху, – да, здесь.

Оттолкнув соседку, я прошел внутрь и направился на второй этаж и по коридору направо – в комнату Лиры.

Стены были обклеены нотными листами, некоторые строки в них выделены маркером. На тахте лежали толстая тетрадь и золоченая лира. Хозяйка ковырялась в камине, пытаясь поджечь дрова магией. Обернулась на звук и, увидев меня, резко поднялась.

– Каннинг, не сердись! – выпалила она. – Я сделала это для тебя.

Должно быть, моя морда выражала такую злобу, что даже ее проняло.

– И что ты сделала?

– Когда я вчера проснулась и не нашла вас с Райтером, то решила, что он ушел к себе в гостиницу, а ты – к Рэдхарт. Но мне надо было точно это узнать, поэтому я пошла к ней, чтобы найти там тебя. Но она была одна, пьяная. Наорала на меня и сказала, что вы с ней поссорились. Тогда я поняла, что она расстроила тебя, и ты убил Эни Райтера, чтобы выпустить злость. Рэдхарт мешала нам, Каннинг! Из-за нее ты нарушил обещание! Но ты не виноват – она виновата. Ничего страшного, мы найдем еще людей.

– А Сэйфи тоже виновата? – я шагнул к Лире, и та попятилась, упершись в стену справа от камина.

– Они мешали тебе, не давали сосредоточиться на поисках.

– Мне жаль, что так вышло, – проговорил я, – жаль, что из-за меня ты стала такой.

– Какой? – не поняла Лира.

– Чудовищем. А я убиваю чудовищ.

Пропофола у меня с собой не было, поэтому я кинулся к Лире, намереваясь нейтрализовать ее ударом в висок. Но когда уже почти коснулся ее, вокруг моей шеи обмоталась окутанная золотистой аурой струна и потянула меня назад. Отступил на шаг, струна сжалась сильнее.

– Не вынуждай меня, Каннинг, – нахмурилась Лира, отходя от стены. – Ты нужен мне, но я должна защищаться. Если ты не поможешь мне, я убью Хамбель Найс или, может, Рафа, или мистера Байсепса. Да любого другого пони! Ты ведь, по идее, должен защищать их, вот и защити – делай то, что я хочу. Найди мне людей!

Удавка сжалась еще крепче, я опустился на пол и попытался оттянуть ее передними копытами. Процедил:

– Тебе плевать на людей. Ты просто ищешь оправдание, чтобы убивать.

– Нет! – воскликнула она. – Заткнись!

– Раньше я думал, что только они могут быть монстрами, но теперь вижу, что ошибался.

– Я не монстр! Ты – монстр! Я делаю это из-за тебя.

Слова, знакомые до боли: не я ли кричал то же самое трупу Стилвинга? Найти оправдание, избежать раскаяния, выставить себя жертвой, – к этому стремятся все убийцы.

Может быть, я заслужил такой конец. Пусть Лира задушит меня. Но тогда кто защитит пони от нее? Она не перестанет искать людей внутри них. Сражайся, ищущий искупления Каннинг!

Я нащупал магией кочергу в камине и дернул ее в направлении затылка единорожки. Та вскрикнула и ослабила хватку. Сбросил с себя струну и кинулся на нее. Треснул копытом по рогу, ударил в челюсть и стукнул головой о стену. Лира повалилась без создания. Молодчина, Каннинг, избил немолодую пони! Что дальше, отнимешь конфетку у жеребенка?

Нашел в ящике стола нож для бумаги и воткнул Лире в рог. Раскрыл ставни, стылый ветер тут же внес в комнату рой снежинок. Сбросил единорожку в сугроб под окном и прыгнул следом.

На улице уже бушевала вьюга: пегасы перестарались. Взвалил Лиру на спину и сквозь снежные вихри поволок ее к своему дому. Прохожих не встретилось: разразившаяся пурга не располагала к играм и свежем воздухе и предпраздничному настроению.

Дома вколол Лире лошадиную дозу транквилизатора. Немного погрелся, погрузил ее и инструменты в телегу и поскакал к Вечнодикому Лесу.

Сугробов здесь почти не было: большая часть снега не достигала земли, оседала на переплетенных кронах. Лишь кое-где ветви, не выдержав его тяжести, сгибались, и крупные легкие комья с тихим шорохом падали вниз.

Тяжелые снеговые тучи застилали небо, не давая увидеть луну. Какая она сегодня: слепая, жирная и жадная, или ясно-серебристая, пронзительно глядящая на мир? Сегодня та самая ночь? Нет никаких особых ночей и обстоятельств, есть только мы – и наши поступки, мы сами делаем время особенным или убиваем его.

Добравшись до входа в грот с Зеркальным Озером, я разгрузил телегу и пополз по тоннелю, толкая Лиру перед собой.

В гроте было достаточно тепло: Озеро никогда не замерзало.

Я всегда говорил с монстрами перед убийством. Кроме первого раза. И кроме последнего. Этого.

В общем-то, я уже давно убил Лиру, разобравшись у нее на глазах с Нойзи Лукером. Теперь осталась лишь формальность – сделать так, чтобы ее тело перестало двигаться и причинять пони вред.

Перерезал ей горло и, не расчленяя, столкнул труп в Озеро. По зеркальной глади побежали круги, она на миг покраснела, и тут же стала прежней.

Я прежним оставаться не мог. Сегодня днем я решил отказаться от убийств людей. Но больше я ничего не умел.

Мне осталось сразиться с последним чудовищем – с самим собой.

Вся моя жизнь – подделка. Я ненастоящий, недоучившийся доктор, фальшивый пони. Едва Рэдхарт стала для меня чем-то реальным, я лишился и ее, как будто незримая сила отталкивала от меня всё подлинное.

У меня даже характера нет, один лишь свод правил, совокупность ритуалов и готовых фраз, выстроенная вокруг Тёмного Кучера. Который тоже выдуман.

У людей есть понятие «компьютерная программа». Если я правильно понял, то я – это она. Набор алгоритмов, которому в какой-то момент показалось, что у него есть самосознание, воля и желания.

Я – мертвое тело, машина, движимая одной функцией, одним кредо: убивать монстров. И эта машина столкнулась с фундаментальным противоречием: она сама монстр, причем ничем не отличающийся о тех, которых она должна убивать.

– Каннинг, ты не машина, – снова появилась рядом Твайлайт, – ты живой, но сейчас опять пытаешься отрешиться от эмоций, чтобы не чувствовать горечи о смерти Рэдхарт и Сэйфи.

– Я чувствую всё: горечь, вину, злость, досаду, ярость.

– А любовь? Сосредоточься на ней. Оплачь погибших, отпусти их.

– Я не умею плакать, – обернулся к Твайлайт и указал копытом на сухие холодные глаза. – Видишь? Все мои привязанности поверхностны. Пройдет день или два, и я вообще забуду о главвраче с дочкой. И за это я себя ненавижу.

Всю жизнь я ненавидел людей, называл их монстрами. Но – кто сражается с чудовищами? «А судьи кто?» – как саркастично вопрошал один из них.

Нужна была последняя проверка. Посмотрел на свое отражение в Зеркальном Озере – и применил к нему особый талант.

---

Крошечного Каннинга разбудили громкие голоса: мамин и незнакомый. Плачем я завил о своем возмущении, но никто не подошел, не спел колыбельную, не приласкал. Они сами начали кричать и шуметь.

Потом я услышал топот, и стало тихо. Выполз из пеленок и выглянул между прутьев кроватки: мама лежала на полу, облитая чем-то красным. Обхватил деревянный прут короткими розовыми пальцами и позвал:

– Ма-ма.

Она не откликнулась. Впервые не откликнулась на мой зов! Мне стало обидно и страшно. Я хотел к ней и не понимал, почему она не реагирует. Еще я был голоден спросонья. Почему мама меня не кормит?

Вдруг у меня заболели ноги, руки и спина. Я заревел, вертясь в кроватке, но и тогда мама не подошла.

Когда я вновь посмотрел на свои руки, они оказались такими же, как у мамы. Я хотел показать ей, что стал похож на нее.

– Ма-ма.

Она по-прежнему не двигалась. А я теперь не мог даже взяться за прутья кроватки. Зато их вдруг окутало бледное дрожащее облако, и они преломились.

Вывалился на пол, больно ударился. Снова заплакал и пополз к маме.

Ее мягкие волосы, которые я любил тягать, пропитались теплой красной жижей.

– Мама.

Притиснулся к ней, уткнулся мордочкой в гриву и от голода начал обсасывать мокрые волосы…

---

Воспоминание кончилось. Каннинг снова был взрослым и смотрел в Зеркальное Озеро.

Справа от моей морды парил окутанный бледной аурой скальпель, слева дрожало воображаемое отражение Твайлайт.

«Ты имеешь право, – оскалилась моя морда, мой Тёмный Кучер. – Не распускай нюни, как какой-то тупой пони или трусливый человек. Вылезай отсюда, нам еще стольких нужно убить!»

– Поезжай в Кантерлот, – мягко сказала Твайлайт. – Помирись с приемной мамой, расскажи ей, что изменился.

Мизансцена напомнила мне школьную постановку ко Дню Согревающего Очага – в прошлом году в такой участвовала Сэйфи: три народа заперты в пещере, а снаружи бушует метель.

Нас тоже было трое: Кучер – моя тёмная сторона, Твайлайт – моя светлая сторона, и я – неизвестно, кто. Пусть и похоже на старую сказку, вряд ли мне удастся жить долго и счастливо.

Тёмный Кучер есть у каждого, но далеко не каждый сдается в борьбе с ним так легко, как я.

Если убью себя, будет ли это справедливым наказанием за мои злодейства, или актом трусости, желанием избежать угрызений моей едва народившейся совести?

Я не знал. Уверен, для нормальных пони или людей ответ был бы очевиден, но мой моральный компас не имел стрелки. Единственное хоть отдаленно похожее на мораль знание, которое я усвоил, – это кодекс. Оставалось лишь следовать ему.

Отражение пони, человека и монстра, известного под именем Каннинг Спэттер, недоуменно посмотрело на меня, и я спросил:

– Знаешь, какое мое кредо?

---

---

От автора. Четвертый отчет о магии фанфиков.

Дорогие читатели и авторы Сториса,

Спасибо за внимание и прошу прощения за то, что не было дроппода.

Во время сочинения этого рассказа я не узнал ничего, просто пишу это, чтобы потратить ваше время. И чтобы поддержать традицию, начатую год назад, когда я закончил свой первый фанфик и решил по приколу заключить его стилизацией под отчеты Твайлайт Спаркл о магии дружбы.

Я был готов к тому, что этот фанфик примут в штыки за дарковость, но никак не ожидал уличений в паладинстве. Повторю то, что уже писал в комментариях: люди здесь – просто расходный материл для ГГ, на их месте мог быть кто угодно, но я решил не париться и использовать их. Кроме того, бытует мнение, что пони стали так популярны, потому что похожи на людей, и что для создания хорошего понифика нужно писать о пони так, будто они люди. Короче, никакого противопоставления пони и людей здесь нет. В голове ГГ – может быть, но не в моей. Надеюсь, мы все достаточно умны, чтобы понимать: повествование от первого лица не означает автоматически авторского присутствия, это лишь прием, служащий для решения тех или иных стилистических задач. Книги о Декстере написаны по большей части от первого лица, а в сериале-экранизации мы постоянно слышим внутренний монолог этого персонажа, поэтому и в понификации везде «я».

Хотя Декстер мне, конечно, нравится. Иначе бы не стал писать его понификацию. Возможно, я сейчас занимаюсь этимологией Задорнов-стайл, но мне кажется, что слова «монстр» и «демонстрировать» однокоренные, да и «чудовище» (отрицательная коннотация) родственно слову «чудо» (положительная коннотация). Итак, монстры – те, кто привлекает внимание, те, на кого хочется смотреть. Они интересны. А поскольку я не являюсь каким-то особенным человеком, предполагаю, что мои интересы и вкусы совпадают с интересами и вкусами определенного количества других людей, с которыми я и хотел поделиться этим фанфиком.

Итак, я понифицировал «Декстера», как и хотел, и продолжения не будет. Не потому что Каннинг умер: он мог и не решиться на самоубийство, и выжить, и ходить дальше со шрамом на шее, как Остап Бендер, и упасть в Озеро, когда жизнь еще не покинула его, и стать клоном, – а потому что любые дальнейшие его приключения увлекут нас слишком далеко от знакомых по сериалу персонажей, а я, как уже писал в комментариях, не вижу смысла в фанфике, в котором нет героев из исходного произведения. Однако, «Декстер» – это серия книг: «Дремлющий демон Декстера», «Добрый друг Декстер», «Деликатесы Декстера» и т.д., поэтому я, разумеется, думал над продолжениями – по крайней мере, подбирал слова на «К» для заголовков.

Чтобы не пропадали, скажу, что Каннинг Спэттер НЕ вернется в рассказах:

«Компетентный коллега Каннинг». Вместо погибшей Рэдхарт директором больницы становится элитный врач из Кантерлота. Он очень недоволен своим переводом в провинцию, решает навести порядок и увольняет Каннинга за частые прогулы и воровство с больничного склада. Кроме того, оказывается, что весь персонал больницы считал Каннинга подлизой и карьеристом («Он приударил за Рэдхарт ради повышения!»). Наш герой подозревает, что с новым директором что-то нечисто, и выясняет, что в Кантерлоте он ставил опыты на людях. Поскольку после пережитого Каннинг больше не считает всех людей априори монстрами, он вступает в конфронтацию с новым директором, и в ходе ее медленно и сложно завоевывает симпатию бывших коллег.

«Кантерлотские каникулы Каннинга». Он приезжает-таки в Кантерлот и налаживает отношения с настоящей Твайлайт. Заодно раскрывает заговор людей, пробившихся в высшие эшелоны власти. В итоге, Каннинг становится правительственным агентом по делам, связанным со «старым добрым ультранасилием», а в качестве наказания за его собственные преступления по ночам ему начинают сниться кошмары, где его режут, рвут и всячески терзают.

«Крест Каннинга». В Эпалузе появляется человек-проповедник, успешно обращающий пони и бизонов в христианство. Сам он непогрешим и истинно верит, что несет Эквестрии добро, но новообращенные крайне агрессивны и готовятся пойти крестовым походом на Кантерлот. Каннингу поручено внедриться в это сообщество и дискредитировать христианство в глазах пони.

«Каннинг к кьянти». Поннибал Лектер съедает Каннинга, лол.

Вот это вот всё я писать не планирую.

Однако! Год назад во время сочинения первого рассказа о пони («Властелин Колец: Содружество – это магия») у меня возникли замыслы еще пяти фанфиков. Три из них («Эрмитаж», «Средиземский синдром» и «Каннинг») уже реализованы, осталось два. Впрочем, я тут на досуге послушал «Литературную беседку» и узнал, что Сторис загнивает, и гораздо лучше читать и писать на Даркпони, а еще лучше – вообще не читать и не писать фанфиков. Так что, возможно, к тому времени, как я соберусь делать новый понифик, будет уже поздно, – это станет считаться полным зашкваром.

Жаль, что я пришел в фандом так поздно.

Ну да поживем – увидим.

Ваш серийный графоманьяк

Эриол.