Первый снег

Сцена первая. На крыше

Серо-зелёный пегас с лавандовой гривой Фолл Эндап медленно шествовал от пожарного выхода на крышу к её краю. Первым же порывом ветра с него сорвало его любимую когда-то шляпу. Он даже не отреагировал. Сейчас он был больше всего похож на больного с острой кишечной инфекцией, или на того, кто недавно пережил землетрясение и потерял в нём кого-то из близких. Между тем, состав его семейства был полон, а здоровье не столь ужасно, чтобы запечатлевать на его лице гримасу страдания. Подойдя к краю небоскрёба, Фолл остановился. Он со злой отрешённостью в глазах, которой позавидует последний романтик, медленно наблюдал за городом внизу. За безлистными деревьями, раскачивавшимися на холодном ноябрьском ветру. За извозчиками, суетливо разруливающими столкновение в узком месте дороги, и всё время бранящих друг друга, Дискорда и городскую службу. За пегаской, скандально спорившей с продавцом из-за какой-то несущественной мелочи и за единорогом в бабочке, белом воротничке и с букетом алых роз, сидевшим на скамейке прямо под местом, где стоял мрачный наблюдатель Фолл.

Как-то даже уже не зло, а, наверное, скорее даже просто никак, он констатировал самым потусторонним голосом, который он смог сейчас из себя выдавить:

– Чёрная осень… Безмозглые суетливые бараны… – произнёс он, рассматривая картину внизу, и в этот момент ему отчётливо показалось, что его глаза буквально засветились отрешённостью, навсёналевательностью, побарабнностью и всёравностью. Ну, ему так показалось. На самом деле не светились. Обычные глаза обычного молодого пегаса, слегка красные, но не иллюминирующие.

Надо, наверное, так же упомянуть, что согласно его собственному графику осенняя депрессия начиналась примерно где-то в районе «золотой осени», короткого скомканного периода, когда по чистому недосмотру Селестии, как он считал, природа становилась немного благосклонней к пони. Но затем наступала «коричневая осень». Становилось холодно, противно, небо принимало уныло-прозаический серый цвет, а на земле не было свободного места от вороха коричневых листьев, похожих, по его весьма скромному мнению больше всего на его же собственные мечты. Именно в это время осенний тлен начинал проявляться всё больше, местами даже серьёзно влияя на здоровье. Апогей наставал обычно в это время года, когда чёрные голые стволы деревьев одиноко стояли посреди такой же чёрной пустой земли, на которой лежали первые почерневшие сугробы (хотя в этом году их пока ещё не было). Он называл это время «чёрной осенью».

Уже дважды приходил сюда Фолл. И каждый раз уходил ни с чем. Но сейчас он подготовился намного основательней. Он не терял времени и провёл весь вечер, занимаясь своим любимым делом – купаясь в осознании своего ничтожества и чувства жалости к себе. Сейчас его дух так же подкрепляли, а, скорее, даже слегка размывали разум, употреблённые им сегодня впервые в жизни снадобья, широко известные совсем не узкому кругу лиц. Он старался не думать ни о чём и не придавать ничему значения. Сейчас он отпустил себя и стал безмятежно дрейфовать в волнах уныния, апатии и пессимизма. И одновременно ему стало небывало спокойно. У него получилось заглушить то, что помешало ему в прошлый раз. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул ненавистный воздух в свои, как он думал, измученные ноздри, а на выдохе открыл глаза и зло оскалился.

Все книги, все учёные аэродинамики, все психологи говорят, что подсознательное желание выжить не даёт пегасу совершить самоубийство, просто прыгнув с крыши, и в последний момент его крылья раскроются и помешают ему осуществить задуманное. Это было действительно так.

– Слабак, – думал он. – Ты даже не можешь уничтожить то, что ненавидишь и презираешь. Ты ненавидишь себя и презираешь себя. Но тебе страшно расстаться со своей жалкой жизнью, хотя в мыслях ты уже давно отказался от неё. Боишься. Как зверёк огня!

Но, в конце концов, он понял, каким образом он всё-таки обманет свою природу, а именно, обрезав свои маховые перья.

Он аккуратно, чуть не сорвавшись, встал на задние копыта. Сейчас пошатываясь над пропастью, он со злостью вспоминал, почему он пришёл к своему концу. Неудачи, неудачи и ещё раз неудачи. О да! Фолл опустил копыта. Из несдающегося, шутливого и помогающего друзьям пегаса последняя осень и этот город, но, прежде всего, он сам сделали в буквальном смысле падшее существо. Родители списывали это на нежелание работать, бессовестную лень, которую себе позволяли пони в его возрасте и конечно вездесущие гормоны, которые по их словам изрядно мешали ему в адекватном общении. Друзья, которых к слову становилось всё меньше и меньше, говорили, что это «ну просто такой период». Он даже обратился однажды к психологам, будучи уверен, что болен редким и опасным психологическим расстройством. Однако тот же ответ, что и отовсюду был получен им и здесь: дорогу осилит идущий, — говорили они; претерпевшие всё, спасутся – иронизировали они; стоит только организовать своё время и разобраться в своей голове, как всё станет на свои места, — обещали они.

Кровь ударила в виски, а гнев на самого себя до краёв заполнил сознание пегаса:

– Не верю! – зло, со слезами, крикнул Фолл Эндап и собрался шагнуть в объятия покоя. Сейчас всё кончится, ибо такому ничтожному существу, как Фолл Эндап не место среди счастливых, работящих и психологически здоровых пони Эквестрии, кем являются те несправедливо многие, кто его любит и надеется на него. Он не заслуживает ни таких друзей, ни таких подруг, ни такую жизнь…

– Ты права, – тихонечко кто-то сказал сзади девичьим голоском, — дело не в вере. Он просто никого не любит…

Фолла будто окатили ведром воды из проруби.

– А? – обернулся пегас, оскалившись.

– Да, я, конечно же, о тебе говорю. Не делай вид, что не понял меня, – покачав головой, повторила пегаска снежно-голубого цвета. Она не смотрела на своего собеседника. Её лицо отнюдь не было безэмоциональным – напротив оно было полно грусти, только казалось, разговаривала она с камушком у себя под ногами. Рядом с ней стояла абсолютно белая единорожка-альбинос с умеренно пышной гривой – очевидно, это к ней обращалась пегаска. Единорожка внимательно наблюдала за Фоллом своими красными, как огоньки, глазами на абсолютно белой мордочке и, встретившись с ним взглядом, не отвела взгляд, как делают многие незнакомые пони при встрече, а напротив принялась изучать пегаса. Он в свою очередь, смутившись, опустил голову и как-то сразу гнев его на себя приутих.

— Кто вы такие? И что вы здесь делаете?! – переключился он на незваных гостей.

— Меня зовут Сноудроп, – едва заметно поклонилась пегаска, – а это моя подруга – Калор Дэнс. Мы пришли смотреть на звёзды…. Ну точнее…. Пришла она, а я пришла вместе с ней. Я буду слушать звёзды, скоро они заискрятся, и снова можно будет загадывать желания.

– Это невозможно, – зло усмехнулся Фолл. – Подруга принцессы Луны умерла много лет назад и ей уже поставили не один памятник. Она стала своего рода символом того, что даже считающие себя абсолютно бесполезными пони, могут изменить мир к лучш… — он запнулся. В его больном разуме высоким скрипичным звуком ясно прорезалась аналогия того, о чём он сейчас рассуждал, с тем, о чём думал последние недели.

Пегаска, всё так же смотревшая перед собой и слегка вниз, добро улыбнулась этой его запинке. Единорожка пристально, не подавая признаков особенной эмоциональности, продолжала изучать реакцию Фолла. Тот нервно сглотнул, но через пару мгновений пришёл в себя… если так можно сказать о том состоянии, в котором он находился. Пегас поспешил отогнать от себя всё, что могло бы помешать ему, осуществить задуманное сегодня.

– Эм... Вы не могли посмотреть на звёзды в другом месте? – поднял одну бровь горе-самоубийца. Именно сейчас ему показалось, что этот жест будет дискордовски крут. – Есть ещё много свободных крыш. Или хотя бы не могли бы сюда минут через пять вернуться?

Почему-то он вдруг забыл о своих подозрениях в адрес Сноудроп и о том, что его заявления остались без ответа.

Единорожка-альбинос, порядком пугавшая Фолла, отвела от него читающий взгляд и посмотрела на свою подругу. Калор подняла брови и легонько коснулась плеча снежной пегаски. Та вдруг улыбнулась и закивала, как будто она разделяет мнение единорожки.

– Она говорит, что мы не могли и не могли бы. Калор говорит, что мы пришли ровно туда, куда и должны были прийти, и успели как раз вовремя.

Пегас начал замечать, что разговор и улыбка пегаски, существующие как бы отдельно от её остекленевшего взгляда выглядят жутковато.

– «Она говорит»? – уже по-настоящему удивился он. – Почему она занимается чревовещанием, что сама говорить разучилась что ли?

– Калор глухонемая, но видит то, что не могут увидеть обычные пони. Она эмпат, – пояснила Сноудроп, чем слегка поубавила злобный настрой Фолла. – И я не всегда понимаю, что она имеет в виду. Порой её слова странные, но в чём я с ней согласна, так это в том, что ты никого и ничего не ценишь. Ты эгоист. И ты в беде. Твоя жизнь создавалась столь аккуратно, цели, которые были в ней перед тобой поставлены, столь прекрасны, а твои друзья и близкие настолько сильно тебя любят, что ты просто не имеешь никакого права даже подумать… – она говорила быстро и с остервенением, но под конец сорвалась на плач.

Пока с ним говорила Сноудроп, незаметно к нему приблизилась белая тень. Он заметил единорожку только, когда та мягко взяла его копытом за копыто и встретилась с ним взглядом. В этот раз в красных глазах не было ничего пугающего, а скорее наоборот было что-то по-матерински успокаивающее, она улыбалась и как будто говорила: «пойдём, уйдём подальше от края пропасти, тебе нечего здесь делать».

Тут Фолл понял, что его попросту пытаются отвлечь. Он вырвался от единорожки и вновь встал над карнизом, тяжело дыша и распаляя себя мыслями о своей жалкости. Но что-то изменилось. Он уже был трезвым. Очевидно, произошедшее с ним только что слегка выбило его из запланированной волны апатии и вселенского горя.

– Ты не права, – сквозь зубы проговорил Фолл. – Я люблю их. И я ценю ту жизнь, которую мне дали. Она была красивой, и даже местами радостной. Просто я для них всех слишком… недостоин…

Он постоял с полминуты, опустив голову и рассматривая продолжающуюся перебранку извозчиков внизу. Нарядный понь ушёл на свидание. Овощной ларёк закрывался. Вдруг он заметил рядом со своими копытами пару копыт слева и пару копыт справа. Эндап поднял голову и обнаружил себя стоящим между двумя подругами, так же направившими свои взоры вниз.

– Аккуратно! – испугался он, – Ты же слепая! Отойди от края, ты можешь упасть!

Пегаска лишь подняла невидящий взгляд на него и снова опустила голову.

– Я не оступлюсь, – тихо сказала Сноудроп. – А вот ты, мой друг, кажется, оступился и уже очень давно.

– Если вы думаете, что сможете отговорить меня, то помните – я могу прийти сюда завтра или в любой другой день. Однако, я всё же сделаю это прямо сейчас, чтобы не откладывать в долгий ящик. Я бы просто не хотел, чтобы обо мне грустили хорошие пони, поэтому не хочу, чтобы вы были свидетелями.

– Но ты знаешь, что они будут, – тихо заключила Сноудроп. — Они будут грустить и всё это только из-за твоего эгоизма. Тебе нужно понять, что всю свою жизнь ты не принадлежишь себе, ты принадлежишь пони вокруг, и им будет очень-очень жаль потерять тебя: и тем, кто идёт рядом и тем, кого ты ещё только мог бы встретить и кому мог бы помочь. Каким бы ты ни был – переступив эту черту, ты сделаешь всем только хуже. Я это говорю, как будто ты сам об этом не догадываешься.

– Хах, – улыбнулся Фолл. – Я живой приношу больше разочарований тем, кто верит в меня, чем буду приносить, когда меня не станет.

– О нет! – дёрнулась от испуга Сноудроп, – Калор!

Пегас повернул голову и увидел единорожку стоящую на задних ногах на краю крыши.

– Она не верит, что ты можешь прыгнуть, – начала быстро говорить Сноудроп, – однако если ты всё же случайно оступишься, она хочет пойти с тобой. Она говорит, что тебе там будет страшно одному и хочет быть рядом. Но я не хочу её терять! – заплакала Сноудроп.

Фолл Эндап не на шутку перепугался, он резко схватил единорожку за копыто и оттащил её от карниза.

– Тебе незачем погибать… – снисходительно улыбнулся он, как последняя свинья. – Ты хорошая пони, добрая, у тебя всё получается…

– Ты не сможешь её переубедить, – отозвалась сзади Сноудроп холодным и неотвратимым как снежный буран, голосом.

– Она говорит, что помнит разговоры с выжившими, помнит, что они чувствовали, и помнит, что единственным желанием, сильнее которого они никогда в своей жизни не испытывали, когда уже перешагнул – это вернуться на тот карниз, на котором ещё стоял, вернуть себе выбор, которым ещё обладал… Она говорит, что ей страшно за тебя. И что она пойдёт с тобой.

Сноудроп подняла на пегаса свои заплаканные глаза.

– Пожалуйста, не забирай её у меня…

– Не, не прыгнет, – подумал Фолл. – Театр одного актёра.

Вновь подойдя к краю Эндап вдруг задумался. Он повернул голову направо, где предсказуемо стояла белая тень.

– Почему она продолжает жить? Зачем ты продолжаешь жить? – обратился он к Сноудроп. – Вы же ничего не можете! – он начал смеяться. – Вы же ничтожества! Такие же, как и я!

– Вовсе нет, – улыбнулась Сноудроп. – То, что у тебя есть зрение, даёт тебе больше возможностей, но не делает твою жизнь счастливой. Я умею слышать то, что не умеет слышать ни один другой пони и этот слух полностью заменяет мне зрение. Но чтобы понять это, мне сначала пришлось избавиться от чувства своей неполноценности. Я не хуже и не лучше тебя. Я просто другая и могу добиться всего чего захочу своим путём, отличным от твоего.

Она встретилась взглядом со своей подругой.

– Ох, верно подмечено, Калор, – хихикнула пегаска. – Если мы ничтожества, – обратилась она к Фоллу, – и мы всё ещё счастливы и полноценны, а у тебя даже есть и зрение, и слух, и речь, то чем ты хуже нас? Почему ты не можешь жить счастливо, если даже такие «ничтожества», как мы можем?

Фолл застыл как вкопанный. Он посмотрел на небо, всё такое же тёмно-серое, но такое… видимое.

– Пойдём с нами, – взяла она его за плечо. – Выпьем чаю, поговорим: расскажешь нам, что у тебя случилось, мы поможем. Пойдём! – приветливо улыбалась она. – Жизнь слишком хороша, чтобы тратить её на мелочи вроде осенней деперессии… Тебе просто нужно это как-то понять…

– Никуда я не пойду! – со злобой крикнул Фолл, пароксизмами гнева превозмогая желание пойти с пегаской и её странной подругой, и с силой вырвался от неё.

– Что ты наделал, глупый мальчишка?! – на лице Сноудроп запечатлелась гримаса боли. Он слишком поздно понял, что случилось. Не оглядываясь, отойдя назад, Фолл случайно толкнул Калор, которая так и стояла на карнизе. И сейчас пегас осознал, что совершил.

Он перегнулся через край, и с замиранием сердца посмотрел вниз. Калор цеплялась за небольшой кусок балки, выходящий из стены. Он не дотянется, не сможет дать ей копыто. Он стоял и смотрел, как единорожка, цепляясь из-за всех сил за свою жизнь, медленно, но верно соскальзывает.

– Сделай что-нибудь! Спаси её! – крикнула Сноудроп, по-прежнему смотря себе под ноги.

В этот момент выступ, на котором висела единорожка разломился. Эндап, следуя инстинктам, кинулся вслед падающей по его вине Калор Дэнс. Страх за её жизнь овладел им. И он забыл, что у него больше нет маховых перьев…

Он успел поймать её в тот самый момент, когда, она использовала заклинание телепортации и оставила его в свободном падении, чувстве бесконечного ужаса, осознании полной беспомощности перед невесомостью и с самым сильным желанием в его жизни…

Сцена вторая. Внизу

– Молодой жеребец, – резкий свет в глаза прорезал темноту, – Вы меня слышите? Всё хорошо, мы отвезём Вас в госпиталь…

– Чтооо… со мной… – застонал Фолл Эндап, обращаясь к медику.

– Что-что, с крыши упали, вот что. Честно говоря, Селестия Вас хранит. Вы попали в самый глубокий сугроб, который можно было найти под этим зданием. Очевидцы также говорят, что Ваше падение заметила какая-то единорожка и успела его затормозить телекинезом и, что жеребёнок, который был с ней вызвал нас. Но здесь их уже нет.

– Где она?! – воскликнул он, но доктор, предостерёг его и помешал подняться.

– У Вас сотрясение мозга, батенька. Вы чудом отделались только им. Но теперь всё хорошо, Вам только нельзя волноваться, потом найдёте свою любовь, а сейчас Вам нужно отдохнуть.

– Я всё понял... – вяло пробубнил Фолл, – там не было никаких звёзд. Небо уже много дней пасмурное! Они пришли туда только ради меня, и сугробов никаких нет, а подо мной был, понимаете, доктор?...

Доктор снисходительно улыбнулся. Что поделаешь. Бред пони, только что вернувшегося почти с того света — нормальное дело.

---

В палату зашла медсестра – молодая единорожка голубой масти и с серебристой гривой.

– Доброе утро! – воскликнула она. – Как Вы себя чувствуете? Голова не болит?

Фолл Эндап открыл глаза и улыбнулся.

– Доброе, доброе! – поздоровался он. – Знаете, голова у меня уже давно не болит. Я чувствую себя самым счастливым пони во всей Эквестрии.

– Что это Вас так? – хихикнула медсестра. – Не кололи себе чего-нибудь?

– Да нет. Вы просто видели, что там за окном творится! Там первый снег и… и… за ночь ушли тучи! Там голубое небо! Представляете! – искренне радовался он. – Когда меня выпишут, я должен столько всего сделать! У стольких пони попросить прощения, стольким помочь! Я уже составляю список дел, которые должен буду сделать, когда выйду отсюда. В конце концов, скоро Ночь Согревающего Очага!

– Только через месяц, – улыбнулась единорожка.

– Всего через месяц! – парировал он с улыбкой. – Это будет лучший праздник в моей жизни. Я позову туда столько друзей, сколько смогут прийти!

– Ладно, я рада, что у Вас такое хорошее настроение. Это помогает и Вам и нам! – обрадовалась медсестра. – Вам тут… эм… письмо. Оно пришло сразу, как Вас привезли, но доктор сказал подождать, пока Вы выберетесь.

Оставив конверт, она развернулась и направилась к двери.

– И да, наверное, Вам уже можно пойти прогуляться, спросите у доктора, может он Вам разрешит. Вас очень обрадовал первый снег! – сказала она перед тем, как выйти.

Когда дверь закрылась, первым делом он бросился к конверту.

Дорогой Фолл!

Вот и настал момент, когда мы с тобой можем поговорить, пусть и односторонне, зато без посредников. Сегодня хорошая погода. Но она ничем не лучше, чем была вчера или в день нашей встречи. Не стоит из-за неё грустить. Я повидала много разных внутренних миров, побывала в разных ситуациях, скажу тебе вот что: если ты существуешь, значит, ты нужен мирозданию. Иначе бы мир не привёл бы тебя сюда. Ты – образец самого ценного, что у этого мира есть. Поступок, мысль и речь делают тебя самым нужным его созданием. И если ты нужен миру именно таким, какой ты есть с твоими неудачами, ошибками, несовершенностями и неровностями, значит всё хорошо. Был бы ты нужен ему другим – идеальным, не знающим преград на пути, был бы ты другим. А ты такой, какой ты есть.

Ты не знаешь своего предназначения. Как и мы со Сноудроп не знали, когда были в твоём возрасте. Возможно потому, что сейчас оно бы тебя напугало или расстроило. Но когда придёт время исполнить его, ты должен быть готов, иметь необходимые опыт, знания и силу воли. Поэтому не стоит переживать из-за высоких материй. Насладись моментом минутных радостей, не грусти из-за временных проблем и никогда не сдавайся. Одной Селестии ведомо, на что ты способен и, кем ты можешь стать. Но об этом кроме Неё так никто и не узнает, если ты даже не попробуешь продолжить жить, биться, принимать поражения, и, в конце концов, побеждать. Попробуй. А сдаться можно будет и потом. Если проиграешь. Жизнь это череда падений и подъёмов, но чего в твоей будет больше – решать только тебе.

С любовью и большими надеждами,

Вечно твоя,

Калор Дэнс

P.S.: Спасибо, что не испугался рискнуть, пытаясь спасти меня. Ты хороший пони. Добрый. Только не забывай об этом. А я об этом точно никогда не забуду.

P.S. от Сноудроп: Запомни на всю жизнь сегодняшний первый снег. Ведь он всегда наступает после чёрной осени.

Как только он прочитал последнее слово, Фолл проверил обратный адрес – пусто. Он выбежал в коридор со скоростью пули и бросился к дежурному посту.

– Как? Как её звали? – прокричал он, прерывисто из-за отдышки.

– Кого, молодой жеребец? – удивлённо спросил дежурный врач.

– Ту медсестру, что заходила ко мне только что? – пояснил запыхавшийся пегас.

– Да… Похоже нам придётся повременить с выпиской. Кажется, Вы переутомились. Поймите, – серьёзно сказал врач, – к Вам сейчас никто не заходил.

– А кто по-Вашему принёс мне письмо?

– Какое письмо? Покажите.

Когда пациент и доктор вошли в палату Фолла, на столе лежала лишь снежинка, вырезанная из салфетки...

Эпилог в одной сцене

Вот дальше уже лучше не идти, если не прочитали "От рассвета до рассвета" Можно сказать, вас предупредили :)

Смуф Лайт, Чайка и Луна сидели перед камином в ожидании наступающего утра, когда уже будет пора идти спать и вели странную беседу. Они вернулись совсем недавно, но они были так рады, как уже давно не были. Луна отпила чая из большой кружки и улыбнулась своей гордой улыбкой:

– Кто молодец? – заговорчески подмигнула она.

– Вы – молодец, принцесса, – хихикнула Смуф Лайт.

– Неправильный ответ…

– Я думаю, сестра молодец. В прошлую пятницу она превзошла саму себя, – предположил Чайка.

– Опять неправильный ответ. Правильный ответ – мы. Мы молодцы! – рассмеялась Луна, а брат и сестра подхватили её смех.

– И почему это вы молодцы? – задал вопрос огонь из камина.

– Молодцы и всё, Дискорд! – отозвалась Смуфлайт.

– Ну, согласен, – выполз из пламени дух хаоса, – было забавно. Но зачем? Вам доставило удовольствие издеваться над Фоллом? Кроме того, что это за образ был, Калор Дэнс… А?

– Вовсе нет, – ответила Луна. – Мы ни над кем не издевались. Понимаешь ли, в чём проблема: я уже много раз видела, как он приходил на эту крышу и подолгу смотрел вниз. Это состояние уничтожало его. Конечно, он бы не спрыгнул, но… Но он не мог бы нормально жить в таком настроении. Он не знал, о чём толкует. Теперь он знает, и счастлив. Смуф Лайт приходила сегодня проведать его. Он никогда за последний год не был так счастлив. Чтобы он снова захотел жить, он должен был пройти по краю смерти. Посмотреть ей в глаза и вернуться обратно. И понять, что жить хорошо. Он больше никогда не будет прыгать с крыши, это я точно могу сказать. А Калор Дэнс, – Луна запнулась. – Калор Дэнс это подруга моей сестры. Она умерла много лет назад. Они были дружны с ней, как мы со Сноудроп. Удивительно, но именно со Сноудроп она находила общий язык. Это казалось невозможным. Так как мир определяется ощущением и восприятием, их почти не существовала в мире друг друга. Сноудроп не могла говорить с Калор, а Калор не могла даже жестами показать Сноудроп, хотя бы что-нибудь. Они существовали друг для друга только как прикосновения и эмпатия. Вот такая молчаливая дружба, – подвела итог Луна, от чего Чайке стало не по себе.

– Да-да, всё это очень трогательно, – закрякал Дискорд, – просто я не пойму, у Вас такой спорт? У принцесс? Вы делаете добро одному, потому что бессильны сделать добро всем?

– Ты не прав, Дискорд, – оскалился Чайка. – Принцессы могут помочь всем!

– Да, мой маленький друг? Как они помогли тебе, напомни-ка. В личном порядке? Да ещё и добавив лжи. Как и в этот раз. Луна, ты и твоя сестра всё время лжёте.

– Какой лжи?.. – нерешительно спросил Чайка, а Смуф Лайт похолодела от ужаса.

– Закрой клюв, Дискорд! – к счастью своей ученицы, Луна перебила Дискорда, начиная выходить из себя. – Смуф Лайт нужна была тренировка в магии иллюзии, и я распорядилась этим временем и этим потенциалом так, как захотела. Она стала пегаской, я же выполнила чуть более сложную роль в этом спектакле. В падении я телепортировалась вниз, чтобы всё ещё в образе Калор, затормозить падение Фолла, а Чайка вызвал доктора. Да мы разыграли этот сценарий! Но в итоге, мы помогли тому пони, и он остался цел и почти невредим, а ты как всегда!

– Что как всегда?... Попал в яблочко?

Вместе со светом утреннего Солнца в широкое окно влетела Селестия.

– Как всегда тебе не имётся, вот что, Дискорд, – улыбнулась Тия. – А ты, Лунни… Ну что же ты как маленькая! Ты уже большая кобылка, должна знать, что нельзя кормить Дискорда… Он просто маленький невоспитанный тролль, верно я говорю, друг мой?

– Чой-то невоспитанный сразу? – Дискорд изобразил обиду.

– А то, – поглядела поверх очков, которые сегодня примеривала, Селестия. – Мы с тобой уже говорили о морских звёздах. Мы с Луной работаем, не покладая копыт, но когда у нас есть немного свободного времени, мы считаем, что действительно лучше кому-то помочь, чем просто сидеть в замке. Я помогаю одному, но это не значит, что я не пытаюсь помочь своим подданным, используя должность принцессы по назначению. И, да, если тебе так хочется, можешь считать, что это наше хобби. Но я не вижу в этом ничего дурного. Дело сделано, Дискорд, мы вновь тебя обставили. Смирись.

– А что будет делать моя светоносная принцесса, если её спектакль хоть раз пойдёт не по её сценарию и вдруг все узнают, что она всех обманула, а? – саркастично заметил он, подмигивая Селестии в сторону Смуф Лайт и Чайки.

– А какая польза будет от этого тебе?... – прищурилась Селестия.

– Я окажусь прав, вот какая. Кроме того, у меня будет свой спектакль, и он будет по-настоящему весёлый, – засмеялся он и исчез в фиолетовом пламени.

Селестия вздохнула и, спустя пару секунд молчания, с радостной улыбкой подошла к Чайке и Смуф Лайт.

– Я так и не поздоровалась с Вами, дорогие мои – обняла она их.

Чайка зевнул и обнял её в ответ.

– О чём он говорил, принцесса? О какой лжи? Я совсем ничего не понял.

Смуф Лайт снова поёжилась.

– Он как всегда просто болтает. Помнишь, я говорила – никогда не верь Дискорду. Он всегда мешает правду с ложью, от того и выигрывает, – Селестия прижимала Чайку крылом к себе, но говорила она одно, а во взгляде, брошенном ею Луне читалось другое. Читались там тревога и озабоченность. И Смуф Лайт, в отличии от Чайки, этот взгляд поймала…