Сохраняя надежду

Послесловие

Они утихли. Слёзы отгремели как тянущийся могильный стон, и забрезжил рассвет нового дня. Селестия посмотрела на Твайлайт:

— И так вот?

Помолодевшая Твай рассмеялась звонким, ребяческим почти смехом, улыбнулась и посмотрела в ответ:

— И я не знаю что, и я не знаю, как и я понятия не имею, почему; как мне с этим жить? — притихнув, мягко выдохнула она из себя. Её голос полнился радости неверия, радости, когда в произошедшее невозможно было поверить, когда осознание прекрасного бытия случившегося доходит не сразу, словно издали, радость дрожала и порождала волнение в душе; было всё равно.

— Главное, что мы есть, — перебила зарождающуюся в воздухе мысль Луна.

Твайлайт чистым, незамутнённым горем взглядом посмотрела на неё, окинула взором и рассмеялась одним блеском глаз:

— Да, это главное. Главное в том, что я не могу знать, жива ли я, может быть…

— Копия, — вставила Селестия.

— Копия, — эхом отозвалась Твайлайт. — Но мне всё равно. Мы есть, и это…

И они были. И вновь, теряя в памяти прошлое, а в фантазии — будущее, они растворились друг в друге, устав от собственных чувств, и захотели вдруг тишины и покоя; чтобы не случалось больше ничего и время бы застыло в блестящем своём мгновении.

Они, не меняя масок лиц, ушли к Кэйденс, которая в печали своей сидела этажом ниже на точно таком же иссохвшем стуле и, творя магией тишину вокруг себя, чего-то ждала. Когда они спустились, она вскочила и улыбнулась так радостно и так просветлённо, будто бы именно излечения умирающей Кэйденс здесь ожидала. Она крепко обняла Твайлайт и забылась на её груди. Она прикоснулась к ней крыльями и почувствовала мягкое трепетание жизни в её жилах. Это было и это было прекрасно.

Дискорд не вставал еще долго. Он не мог поверить случившемуся, его мысли замерзли вместе с ним, там, на его мрачном посту уединения. Оно обрушилось на него яростным чувством прозрения и спокойствия, обрушилось и захватило освобождающим сердце дождём слёз. Он сидел и рыдал, и ничто не могло бы его успокоить — лишь выгорев, он предался тишине и покою, как всё остальные и тихо радовался пережитому. Он обрёл счастье в воспоминаниях.

А Твайлайт принялась жить. Она жила и радовалась каждому дню, вбирая в себя его суть, его запах, его дух. Она жила лето, она жила осень, но зимой на неё накатила какая-то волна чувств, и она принялась вечерами удаляться на кладбище, почтить память тех, кого она никогда не знала.

Она ходила меж могил, и хрустящий снег бисером рассыпался у неё под ногами; она шла, и звук её шагов преследовал её, нагоняя в преночном вечере. Она ходила от одной могиле к другой, расхаживала от одного неизвестного имени к другому, и пыталась понять их, тех, кто уже ушли. Мороз трещал и вместе с ним трещали деревья, иссыхая от холода. Треск шуршащими ногами призрака ходил за ней в ночи; темнота манила простотой линий и пугала отсутствием очертаний, всё смазывалось и казалось нереальным.

От треска она пробуждалась и быстро уходила прочь; мороз и треск провожали её до самого конца леска, выросшего на кладбище в последние годы, и казалось, будто бы они не хотят её отпускать, зовя к себе в тишину и покой.

И мимо проходил смотритель кладбища, сам старый пони; очертания его были резки, напоминая о близости небытия. Его очки выдавались вперёд на исхудалом носу; его глаза были впалы и смотрели из темноты пятен под ними, а его серая шкурка выцвела, став тонкой, словно вязаный свитер. Он шел мимо и еле дышал, заходя на кладбище.

Она уходила и снова могла дышать, и чувствовала природу, и жила и видела мир; и это было прекрасно, потому что она — есть.