Впервые увидев её/The First Time You See Her

Глава седьмая: Редут, в самом начале всего (Аурик)

Заметки к главе:

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
Долг свой давний вычитанию заплатит.
— Бродский, «Письма римскому другу»

Он передвигается в темноте.

Это продуманный риск: хотя темнота – владения того, кого он боится больше всего, с чисто практической точки зрения она всё же скрывает его от любопытных глаз слуг короля-тени. Он укрылся вместе с маленькой повозкой, несущей на себе его поклажу и его подопечную, в этих огромных северных лесах и продвигается на запад, к океану.

Какая нелепость – грифон тянет тележку пони. А тем более грифон его благородных кровей. Он знает, что пони-пегасы обычно обволакивают свои подводы в кокон ветра, практически не задумываясь, и благодаря этому умению без усилий несут поклажу через небеса. С грифонами дело обстоит иначе: они хорошо умеют удерживать в воздухе себя самих, но мало что сверх того. Было время, когда он жаловался на то, как нелепо тащиться по земле, впрягшись в повозку. Теперь его жалобы достаются проклятому пронизывающему холоду, понемногу ослабевающему день ото дня, по мере того как он приближается к более умеренному морскому климату.

Вернулись виндиго. Аурик Перебежчик слышит, как они воют на севере. Убийственный холод растекается от их далёких табунов, как туман. Вернулись виндиго, а мерцающей завесы северного сияния нет в небе, и, по мнению Аурика, это означает, что Кристальная империя больше не полна света и любви. Пути назад нет. Только вперёд.

Так что Аурик тащится вперёд. Он уносит из Империи сколько-то тёплых одеял, маленький бочонок с наспех набранными драгоценными камнями и побрякушками, немного мёда из кристальных цветов, одно сине-белое коронационное платье, сотканное из минеральных нитей, несколько чужеродно выглядящих цветков с шипастыми головками из пустынь дальнего юга (в этом климате их поддерживает живыми только земная магия) и, ах да, саму гонючую королеву империи, аликорна на сносях.

Она спит беспокойным сном в повозке, трясущейся на перекрученных корнях и ледяных складках под пологом вечнозелёного леса. Да уж, вот вам и благородная кровь среди превратностей судьбы. Конечно, Аурик и сам высокорождённый, но она – Ледибёрд, аликорн плодородия. Её священные создания – приносящие пользу насекомые и ползающие твари земли, а её имя поминают, когда у пони возникает стремление плодиться и размножаться. Владычица плодовитости. Её блаженный взгляд смотрит с бесчисленных витражных окон в аликорньей цитадели Эверфри (как же пони любят витражи).

Владычица плодовитости лежит, сломленная и несчастная, под кучей одеял в грубо сработанной маленькой кристальной повозке, которую тянет по неровной земле странный союзник. Неподобающее положение для такой возвышенной пони.

Аурик бросает взгляд назад, на измученную вишнёво-красную королеву-аликорна. Она ворочается во сне.

— Так жаль, — пытается Аурик сказать на пегасопольском, которым владеет не очень хорошо. — Земля очень не гладкая.

— Я уверена, что ты делаешь всё, что в твоих силах, — негромко отвечает Ледибёрд грубыми, гортанными звуками его родного грифоньего. Аурик чувствует облегчение. Ему куда легче звучать изысканно и очаровательно на родном языке, а Аурику очень важно звучать изысканно и очаровательно. Роль заикающегося идиота никогда ему особенно не подходила.

— Тем не менее, — продолжает она, — моим костям пойдёт на пользу, если мы сделаем привал и немного отдохнём.

Аурик останавливает повозку и начинает распрягаться.

— В своё оправдание скажу, — отвечает он – на этот раз бойко, освободившись от оков языка пони, — что могу представить себе повозки гораздо лучше этой. С деревом, рессорами, с чем-то, что хоть немного прогибается. Фактически что угодно будет лучше, чем этот единый кусок кристалла на колёсах. У нас в Гнезде мне говорили, что ваш род – непревзойдённые ремесленники, хотя и со склонностью к вычурным украшениям вроде сердечек или радуг. Что стало с вашим мастерством? Неужели вы не можете соорудить устройство на колёсах, в котором клюв не затупеет от тряски? Впрочем, может быть, вам это не так важно, раз у вас есть эти странные и чужеродные так называемые «зубы».

Императрица-аликорн кашляюще смеётся.

— Империя делает то, что Империя хорошо знает, — говорит она. — Кристаллы. Шерсть. То твёрдое, что мы делаем, сломается, но не согнётся, а мягкое – слишком мягко, чтобы выдерживать нагрузку. А какие товары – такие и граждане. И правители тоже.

Опасная территория для разговоров. Не то, о чём Ледибёрд стоит думать прямо сейчас. Аурик всегда был последовательным сторонником идеи о том, что в межличностных отношениях необходимо как можно раньше определить темы, чувствительные для другого. Так гораздо проще избегать их и делать вид, будто их не существует.

— Фу, ерунда, — говорит он. — Правители у вас получаются отличные. Император разберётся со всем этим недоразумением с Сомброй. Вот увидишь.

— Если ты так уверен, что всё уляжется, — говорит Ледибёрд, — то почему мы тогда убегаем?

— Потому, разумеется, что политические интриги – это так утомительно, — отвечает Аурик, расстилая на холодной земле одеяло и прижимая его, как может, фляжкой с водой и до нелепости маленьким колесом сыра фиоре сардо. — Это не то, о чём нужно беспокоиться молодой будущей матери. Ты должна сберегать силы, и, к этой теме: та-дам! Смотри, что я устроил – маленький пикник для нас, — он величественно обводит лапой невзрачную пищу. — Совсем как те, которыми мы наслаждались на Хионских полях, только, знаешь, посреди мороза и почти без еды.

— Но выглядит столь же аппетитно, — говорит Ледибёрд, пытаясь подняться. Как настоящий джентлькочет Аурик помогает ей спуститься с повозки и устраивает как можно удобнее. — Мне подумалось, что при нашем поспешном отбытии я набрала с собой довольно-таки много вещей.

— Вещи прижимают повозку к земле, — отвечает Аурик, подкладывая вокруг пони побольше одеял. — С ними она не так сильно трясётся.

— А ещё с ними труднее её тянуть.

— Вам не нужно беспокоиться о моих тяготах, ваше величество. Эти упражнения определённо укрепляют мои силы, — садясь на одеяло, он бросает короткий взгляд на повозку. — Полагаю, там что-то важное на память?

— Просто кое-какие кусочки империи. Чтобы пони было легче помнить её.

— Ты говоришь так, как будто она куда-то исчезнет.

— Разве? — спрашивает Ледибёрд, нарезая сыр на маленькие кусочки. — Да, пожалуй, говорю.

— Обещаю тебе, любовь моя, империя будет на месте, и ты сможешь в неё вернуться, как только это маленькое фиаско уйдёт в прошлое. Не забивай этим свою прелестную головку. Дядюшка Аурик обо всём позаботился.

— Я на сто лет тебя старше.

— Рядом с тобой я всегда об этом забываю, моя милая, — говорит Аурик и берёт себе самый маленький кусочек сыра, какой может отыскать. — Ты всегда выглядишь такой свежей, живой, бесхитростной, такой…

— Наивной? Бестолковой? — тусклейший проблеск кривой улыбки.

— Ну, я не собирался употреблять ни одно из этих слов конкретно…

— …но мысль приходила тебе в голову. Без увёрток.

Аурик опускает голову и краснеет под покровом перьев.

— У меня нет и мысли никоим образом оскорблять тебя.

— Ты больше оскорбляешь меня тем, что льстишь мне, чем если бы говорил, что на самом деле думаешь, — императрица издаёт слабый, возбуждённый стон. — Потому что ты прав. Ты абсолютно прав.

— Ерунда, любимая, я не знаю, что…

— Королева Арборвитэ послала меня в Корасон, чтобы упрочить его положение. Я в результате стёрла его с карты.

— Это работа принца, не твоя. Ты стала жертвой злой магии. Любовный яд из арсенала ши, если я правильно помню? Мерзкая вещь.

— Я стала жертвой своего собственного сердца. Аликорны не должны править, Аурик. Согласно повелению королевы. Власть и гордыня ударяют нам в голову. Мы сходим от них с ума, и в наши души закрадывается Кошмар. Вот почему королева изолировала нас всех в Эверфри. Но, несмотря на её запреты, я всё думала: «Что плохого может проистечь из такого чистого чувства, как любовь?»

— Ваше величество, — говорит Аурик, — вас куда-то заносит. Лучше выпейте водички и…

— Дай мне сказать, — в её словах слышен слабейший отзвук Гласа Горы. Аурик знает, что с таким спорить не стоит.

— Извини, — бурчит грифон.

— Я… влюбилась в Его высочество принца Корасона. Неожиданно. А у пони ведь вот как: любовь связана с браком. Брак – с властью. Власть – с правлением. К тому времени как я решила отдалиться, страшась гнева королевы, то позволила роману зайти слишком далеко. Я сказала принцу: «Я осталась бы с тобой, если бы могла найти способ, как любить тебя, не думая о последствиях», — она качает головой. — Да уж, способ он нашёл. И когда Большой перелёт драконов отклонился от курса и угрожал нашей земле, нам обоим было не до того, чтобы защищать её. Мы просто сидели, уставившись друг другу в глаза, а вокруг нас рушились стены.

Аурик морщится, но ничего не отвечает.

— Она дала мне вторую попытку. Последнюю возможность искупить вину перед лицом племени. Я должна была укрепить рушащуюся империю. А я снова влюбилась. Снова разделила ложе со смертным пони. И на этот раз я была настолько непослушной, что вышла замуж за этого жеребца. И, как и прежде, царство пало. Моя любовь – ошибка, Аурик. Моя любовь всё разрушает.

— Ерунда, — говорит Аурик, раздражённо тряся головой. — Как я уже сказал, это просто небольшой дипломатический скандал, с которым император наверняка…

— Он мёртв, Аурик. Жёны такое чувствуют. Признайся, что ты видел, как он умер, и пытаешься скрыть это от меня.

Молчание.

— Значит, так и есть, — говорит Ледибёрд. Она поднимается с одеяла и с помощью Аурика забирается обратно вглубь повозки.

— Мне очень жаль, любовь моя, — тихо отвечает Аурик, снова укутывая её. — Это сделал Сомбра, советник твоего мужа. И… призванный зверь. Корявая чёрная насекомоподобная тварь.

Ледибёрд закрывает глаза, устраиваясь поудобнее под одеялами.

— Моя дочь.

— Нет, твою дочь я прекрасно знаю, — энергично покачав головой, Аурик возвращается к передней части повозки и начинает снова пристёгиваться. — Эта тварь совершенно точно была не она.

— А, но на самом деле ты совсем не знаешь Кризалис, — Ледибёрд тяжело сглатывает. — Ты наконец увидел её истинный облик.

Аурик застывает на мгновение, но потом продолжает впрягаться.

— Тебя там не было. Это была тёмная магия того единорога или…

— Это была она, Аурик. Наследница престола Корасона была зачата, пока у меня в жилах тёк любовный яд ши. В утробе её исказило, и она появилась на свет с неправильным, нелошадиным телом, еле живой. Я научила её магии, с помощью которой для всего остального мира она выглядела, как обычная пони-аликорн, – снова магии ши, взятой из запретной библиотеки принца. Но, как бы нормально она ни выглядела, внутри она всегда была чернотой, пустотой, из которой не могли убежать любовь и жизненная сила, — шумное дыхание. — Она плохо приняла новость о том, что я понесла. Она всегда полагалась на то, что мои любовь и сила будут поддерживать её, и мысль о том, чтобы делить эту любовь с сестрой… похоже, довела её до отчаяния. Вплоть до того, что она присоединилась к узурпатору, одолжила ему свою силу.

Аурик налегает на постромки, и повозка сдвигается с места.

— Секреты так и выходят на свет, — бормочет он.

— Я ослабла от неё, — продолжает Ледибёрд. — От того, что так много лет насыщала постоянный голод дочери. Вот почему я знаю, что не переживу эти роды.

Паника яркой вспышкой взрывается у Аурика в черепе. Он спотыкается о камень, подворачивая лапу, и тележка, проскальзывая, останавливается.

— Нет, — говорит он со внезапным клекочущим, сумасшедшим смешком. — Нет. Это нелепость.

— Это правда, Аурик. Я много младенцев приняла на этот свет и знаю признаки.

— Нет, — резко и быстро повторяет Аурик. — Нет, ты не можешь. Невозможно. Совершенно немыслимо. Что же будут делать все зайчики, и птички, и маленькие пони, когда придёт время окота?

— Они справятся, — говорит Ледибёрд. — Пони не перестали работать по серебру, когда Стерлинг соединилась с вечностью. И не перестали золотить, когда ушла Лили. Такова горькая окончательная истина об аликорнах, Аурик: мы никому по-настоящему не нужны.

— Ты нужна мне! — пронзительно, подобно кличу ястреба, кричит Аурик. — Ты обещала, Ледибёрд. Ты обещала, что будешь рядом со мной. Помнишь?

— Помню.

— Некоторым из нас бессмертие даётся не так естественно! Ты говорила, что будешь со мной и поможешь пройти сквозь сложные времена! Все эти дела насчёт того, чтобы видеть, как все мои друзья старятся и умирают, – все говорят, что это ужасно! Что мне делать без тебя?

— И ты тоже справишься.

Аурик скрипит клювом.

— Ты сказала, что будешь моей скалой, Ледибёрд. Я любил тебя за это. Я люблю тебя. Точка.

— А я люблю тебя, — говорит она, — и это к твоему великому несчастью. Моя любовь всё разрушает.

Глаза аликорна начинают вновь закрываться.

— Ледибёрд, — говорит Аурик.

— L'mi'amore, — повторяет она, непроизвольно переходя обратно на пегасопольский под действием охватывающего её сна. — L'mi'amore distrugge tutto.

— Ледибёрд!

Ответа нет. Последняя Кристальная императрица дышит неглубоко, и её хрупкое дыхание окрашивает воздух над ноздрями изящными завитками белого.

— Пожалуй, — говорит Аурик, — мы можем двигаться и побыстрее.

Он отстёгивается от повозки и находит приметное раздвоенное дерево, земля у основания которого не совсем застыла и подаётся под его когтями. Быстрыми экономными движениями грифон разгружает повозку и неглубоко закапывает последние спасённые артефакты империи. Растения он оставляет на произвол судьбы в морозную северную зиму. Еду он кладёт обратно.

Аурик снова впрягается в повозку и двигается дальше на запад.

---

Теперь он передвигается и в темноте, и при свете.

Это больше не продуманный риск со стороны Аурика Перебежчика. По правде говоря, он и вовсе перестаёт замечать разницу между днём и ночью. Он тянет повозку, двигаясь размеренной тяжёлой поступью; упряжь впивается в серый львиный мех у него на плечах и стирает кожу. Это он тоже едва осознаёт. Всё, что он знает ясно, – это то, что на западе есть тепло и безопасность и что чем скорее он достигнет этих тепла и безопасности со своим драгоценным грузом, тем скорее мир сможет начать возвращаться к подобию нормальности. Тем раньше они с Ледибёрд смогут приступить к тому, чтобы отвоёвывать потерянное.

Хион, столица Кристальной империи, расположен на пересечении многих торговых путей на центральном возвышении огромной северной равнины. Когда Хион оказывался под угрозой, он всегда полагался на силу своего палладиума, реликвии в виде сердца из чистого космического спектра, способной окружить весь город защитной оболочкой любви и единства. В истории Империи редко бывало так, чтобы эта первая линия обороны подвела её.

Но редко – не значит никогда. Открытое незащищённое положение Хиона на травянистых послеледниковых равнинах облегчает доступ к нему – преимущество в мирное время, но бесспорный недостаток во время войны. Из личных разговоров с императором Аурик знает, что в случае, если бы падение столицы выглядело неотвратимым и скорым, тот планировал эвакуировать правительственные учреждения в легкообороняемый уединённый малоизвестный оплот на утёсах на берегу великого западного океана, называющийся Крепость Песни. В грифоньем языке есть много названий для подобного запасного убежища, но Аурику нравится пегасопольское слово – «редут».

Аурик знает местоположение Крепости Песни. Он знает также, что там нашёл приют затворнический монашеский орден сестёр-госпитальерок земного племени. Может быть, в их рядах найдётся повитуха-другая? Или, как минимум, кто-нибудь женского пола. Пони-клуши. Кобылицы, или как их там. Аурик всецело уверен, что представительницы женского племени даже без специальной подготовки куда лучше умеют помогать новой жизни появляться на свет, чем беспокойный грифон-кочет может надеяться когда-либо научиться. Единственное, что он доверяет себе делать, – это тянуть, вот он и тянет днём и ночью, пока постромки не темнеют от крови из его натёртых плеч.

Ледибёрд пробуждается от забытья лишь изредка, чтобы попить воды, а иногда – пожевать сушёных ягод. Она редко что-то говорит, и только по-пегасопольски. В основном – снова и снова «l'mi'amore distrugge tutto». Однажды в полусне она произносит слово «obnubilum». Аурик с ним раньше не сталкивался, а императрица не в состоянии что-либо пояснить. Скоро он вообще забывает, что слышал это слово.

По мере того как сменяются дни, снег уступает место дождю. Стоны Ледибёрд становятся пронзительнее, а сон – всё более тревожным, и Аурик начинает смутно осознавать, что есть очень ощутимая возможность, что её жеребение уже близко. В его мыслях даже не встаёт вопрос о том, не следует ли ему остановиться и самому принять роды. Мысль о рождении новой Кристальной императрицы в холодной глуши под уходом только одного грифона-неумехи немыслима. Нет, или редут, или ничего.

Приближается ночь и последние часы его странствия, когда огни Крепости Песни показываются вдалеке. С задними частями императрицы творятся тревожащие биологические дела, – дела, которые вдвое хуже, когда не отделены чистой белой яичной скорлупой, как это бывает у его народа. Аурик – из тех, кто предпочитает не помнить, что жизнь некогда вышла из слизи и грязи и не так далеко оттуда ушла. Время младенца приходит. Императрица стонет и дышит прерывисто и слабо.

— Почти приехали, — говорит Аурик, у которого сердце колотится как бешеное. — Уже рядом. Я вижу лампы.

— Темно, — коротко говорит Ледибёрд.

— Там будет тепло. Тепло и сухо.

— Ветер дует, — продолжает она, звуча лихорадочно. — Ветер дует, как будто мир кончается.

— Мир не кончается, любимая. Мы почти приехали. Не сдавайся.

— Мне так холодно, Аурик. Не думала, что смерть будет такой холодной. Я ведь на самом деле такая старая. Старая. И мне больно.

— Перестань так говорить. С тобой всё будет отлично. У тебя вот-вот родится дочка. Маленький жеребёнок, которому ты будешь нужна. Эта история не заканчивается твоей смертью. Звёзды не позволят истории такую концовку.

— Звёзды. Да что они знают? — Ледибёрд хрипло усмехается.

— Да в Тартар всё это, Ледибёрд, я не собираюсь вечно жить в мире, в котором нет тебя!

— Мы не всегда выбираем мир, в котором нам жить, — говорит она.

Аурик останавливается и оборачивается. Когда-то ослеплявшая великолепием королева-богиня плодовитости выглядит больной, тусклой и маленькой – крошечный комок под укрывающими её одеялами. Вздымаясь и опадая, её грудь едва шевелит их.

— L'mi'amore, — шепчет Ледибёрд, уже не ему. — L'mi'amore distrugge tutto.

— Пусть она разрушает всё остальное, — говорит Аурик, поворачиваясь обратно к дороге. — Тебя она не разрушит.

Аурик и вправду верит в это. Позволить себе не верить он не может.

Он снова принимается тянуть повозку.

---

Аурик Перебежчик сдаёт Ледибёрд на попечение Сестринства Песни. После этого он не доверяет себе быть поблизости. Аурик – щёголь, плут, ценитель пустяков. Он получил своё прозвище давным-давно, после того как однажды дезертировал из грифоньего войска, и никому нет дела до того, что его сторона была явно не права. История неодобрительно относится к предателям в любом случае. Аурик может слагать поэмы на тему коньяка, сыра и хорошо выдержанного мяса. Он отличный игрок в бочче и карром и несравненный десертный кулинар (у него холодные когти). Он увлекается работой по металлу, хотя по-настоящему серьёзно он этим не занимался, потому что, когда на кого-то случайно сваливается бессмертие, это придаёт жизни определённую неспешность. Никто не умеет так повязывать шейный платок, как он. В общем и целом, Аурик Перебежчик убеждён, что не сделал за всю свою жизнь ничего важного и что своим присутствием он скорее делает мир хуже. Совсем как его подруга, императрица, он глубоко верит в свою способность портить всё, чего касается (если это не суфле).

Аурик оставляет Ледибёрд в копытах профессионалов и на время убегает. «Так будет лучше», — думает он.

Вот почему он не присутствует при её смерти.

---

В самую тёмную ночную пору маленькая белая пони стоит в тени монастырских арок крепости. Дальше ей нельзя, потому что она приняла обет не выходить за линию, которую описывают эти арки. На одной ноге она держит крошечный туго запелёнатый свёрток.

Пони точно знает, чего ожидать, но всё равно не может сдержать тихонький робкий писк, когда в сиянии звёзд огромная серая фигура спускается во двор. Фигура двигается странно – плавно, как змея, – а клюв и когти у неё острые и блестящие. Пони легко пугаются острых вещей. Когда фигура заговаривает, то говорит по-пегасопольски ломано и медленно.

— Вы та «Базилик».

— Сестра Базилик, да, — кивает пони.

Фигура склоняет голову набок, и зрачки её пронзительных жёлтых глаз расширяются и сжимаются.

— Вы… кристалл? — наконец спрашивает она.

— Мой отец был кристальный, — выдавливает пони. — А мать – земная. Здесь, на юге, много смешанных семей.

— Я мочь видеть тело? — спрашивает фигура с запинкой в голосе.

«Он пытается не заплакать», — понимает Базилик. «И это он, а не она», — понимает она дальше.

— Тела нет. Я никогда раньше не видела, как аликорны… уходят. В них так много энергии, так много магии. Она поглощает их, когда они возвращают её в мир, — она качает головой. — Ничего не осталось. Мне жаль.

У грифона вырывается хриплый всхлип, и у Базилик на глазах появляются слёзы сочувствия. Она тянется к нему копытом, чтобы утешить, но отдёргивает ногу, когда грифон резко щёлкает клювом. Его глаза теперь сверкают.

— У вас был выбор? — шипит он. — Был выбор – спасать мать, спасать ребёнка? Вы выбрали ребёнка?

Базилик прижимает свёрток к себе.

— Нет, — она вся дрожит и подбирает как можно более простые слова, чтобы ужасающее создание точно поняло её. — Спасти жеребёнка или потерять обеих. Весь выбор.

Грифон отступает в себя, огонь в его глазах снова гаснет, оставляя лишь угли.

— Первая ребёнок матери вышла неправильно, — после паузы говорит он. — Чудовище.

Сестра Базилик непонимающе хмурится.

— Врождённое уродство?

Он ищет слова, раздражаясь, но не может подобрать правильных.

— Может быть, верно, — сдавшимся тоном говорит он.

— Не беспокойтесь, — говорит Базилик, ласково прижимая свёрток к груди. — Она в порядке. Красивая. Даже идеальная.

Грифон кивает.

— Видеть ребёнка, — говорит он невыразительным и недовольным голосом.

Базилик сглатывает. Её губы сами по себе тянутся к пелёнкам, как будто бы стремясь исполнить просьбу, но потом она поджимает их обратно.

— Старшие монахини спустили бы с меня шкуру, если бы знали об этом. Ваш народ их нервирует, — пауза. — И меня тоже, очевидно.

— Историю формируют, кто нарушает правила, — говорит грифон. — Вы здесь, хотя нервно.

Она кивает.

— Вы рисковали жизнью на службе Империи, и настоятельница дурно вам отплатила, прогнав. Вы настолько заботились об императрице, что тащили её сюда от самого Хиона. Я верю, что вы не съедите жеребёнка после того, через что прошли.

— Да. Я малейшее из беспокойств. Ребёнка нужно хранить в безопасности. Тень на Востоке, Сомбра. Не остановится ни перед чем, чтобы заполучить ребёнка. Может быть, другие тоже, которых не знаю. Вы должны запомнить превыше всего, потому что это самое важное: ребёнка нужно хранить в безопасности от мира.

— Да. Разумеется. Конечно.

— Повторите.

— Ребёнка нужно хранить в безопасности от мира, — послушно говорит Базилик.

— Да, — отвечает грифон.

Потом он щёлкает клювом и встряхивается с громким шелестом перьев.

— Потерял вещи по дороге, — говорит он. — Кусочки Империи. Нужно отправиться за ними. Уйдёт время, чтобы найти. Храните ребёнка в безопасности, пока я не вернусь и помогу нести стражу.

— Сохраним.

— Хорошо.

Сестра Базилик переминается на месте.

— Её мать была… не в сознании, когда попала к нам. Сёстры не знают, как назвать жеребёнка. Вы можете сказать мне, как её зовут?

Грифон опускает голову и отворачивается.

— Её зовут Моя Любовь.

— Красивое имя.

— Нет, — говорит грифон, давясь словами. — Её зовут Моя Любовь, потому что она всё разрушила.

— Я… не понимаю, — говорит сестра Базилик.

— Нет. Не понимаете.

Сестра Базилик стоит в молчании. Свёрток ёрзает у её груди. Огромный седой грифон сильно встряхивается всем телом и глубоко вдыхает, как будто собираясь с самообладанием. Он снова поднимает голову.

— Видеть ребёнка сейчас, — говорит Аурик.

Они обмениваются взглядом, а затем сестра Базилик опускает голову к свёртку и откидывает пелёнки.