Темная и Белая жизнь
Акт 2. Глава 15 - Именнование
С того инцидента прошел семестр. Полгода пролетели для мальчика незаметно. За это время ничего особо интересного не произошло. Жеребёнок подрост, узнал многое о медицине. Эта наука почему-то давалась ему легче остальных. Учеба в артефактной шла гораздо труднее. Чтобы понять происхождение какого-либо метала или зачаровать его, требовалось много времени потратить в архивах, где находились учебники, которые могли бы облегчить жизнь.
А самое главное, Арону никак не удавались именования. Лишь одному из десятка студентов удалось познать имя.
Для начала, Иладин пришел вовремя. Это застало студентов врасплох. Они вдесятером уже привыкли первые минут двадцать-тридцать сидеть в аудитории, болтать, играть в карты и ворчать по поводу того, как мало им дают эти занятия. Ученики даже не заметили магистра имен, пока он не миновал половину лестницы, ведущей вниз, к кафедре, и не хлопнул в копыта, чтобы привлечь их внимание.
Вторая странность заключалась в том, что Иладин был облачен в официальную магистерскую мантию. Арон и прежде видел его в этом наряде, но только когда того требовали обстоятельства, и даже в этом случае магистр всегда носил ее нехотя. Даже во время экзаменов мантия на нем обычно была мятая и несвежая.
Сегодня же она сидела так, словно Иладин относился к ней всерьез. Мантия была чистая и отутюженная. И волосы у магистра были не растрепанные, как всегда, а выглядели так, словно он только что постригся и причесался.
Иладин вышел вперед и встал за кафедру. И это оказалось именно тем, что заставило студентов сесть ровно и насторожить уши, ведь магистр никогда не пользовался кафедрой.
— Давным-давно, — начал он без какого-либо вступления, — Академия была местом, куда пони приходили, чтобы узнавать тайны. Жеребята и кобылки съезжались сюда, чтобы узнать, как устроен мир.
Иладин окинул присутствующих взглядом.
— Там, в древней Академии, не было искусства более желанного, нежели именование. Все прочее считалось дешевкой. Именователи шествовали по здешним улицам, точно Боги. Они творили ужасные и удивительные вещи, и все прочие завидовали им. Студенты могли добиться нового ранга, лишь продемонстрировав свое искусство именователя. Алхимик, не владеющий именами, считался жалким созданием, не более уважаемым, нежели повар. Магию изобрели в этих стенах, однако маг, не владеющий именами, с тем же успехом мог бы быть кучером. Артефактор, за чьей работой не стояли имена, был немногим лучше простого сапожника или кузнеца. Все они приходили, чтобы узнать имена вещей, — говорил Иладин. Взгляд его темных глаз был пронзителен, голос сделался звучным и берущим за душу. — Однако именованию нельзя научиться зубрежкой и долбежкой. Учить именованию — это все равно, что учить влюбляться. Безнадежное дело. Это просто невозможно.
Тут магистр имен слегка улыбнулся и впервые стал похож на самого себя.
— И все-таки студенты пытались учиться. А наставники пытались учить. Иногда у них даже что-то получалось.
Иладин указал на Софию и махнул ей, призывая подойти.
— София! Идите сюда.
Кобылка встала. Ей явно было не по себе. Она поднялась на возвышение и стала рядом с Иладином.
— Вы все выбрали имя, которому надеетесь научиться, — сказал Иладин, окинув студентов взглядом. — И все вы старались учиться, более или менее прилежно, более или менее успешно.
Арон с трудом удержался от того, чтобы стыдливо не отвернуться. Он-то знал, что старался куда меньше, чем следовало бы.
— Все вы потерпели неудачу, а вот у Софии получилось, — сказал Иладин. — Она обрела имя камня… — он обернулся и искоса взглянул на кобылку, — сколько раз?
— Восемь, — ответила София, потупившись и нервно сжимая копыта.
Все ахнули с неподдельным благоговением. В то время как все они сидели и ворчали, она об этом ни разу не упомянула.
Иладин кивнул, как бы одобряя их реакцию.
— В те времена, когда именованию еще обучали, мы, именователи, гордились своими достижениями. Студент, овладевший именем, носил особую серьгу.
Иладин протянул кобылке копыто. На нем лежал речной камушек, гладкий и темный.
— Теперь и София будет носить такую серьгу как доказательство своего умения.
Девочка ошеломленно уставилась на магистра. Она поочередно переводила взгляд с него на камушек и обратно, мордочка у кобылки побледнела и вытянулась.
Иладин ободряюще улыбнулся.
— Ну же, — мягко сказал он. — Ведь в глубине души вы знаете, что способны на это. И не только.
София закусила губу и взяла камушек. В ее копытах он казался крупнее. Она на миг зажмурилась, переводя дух. Медленно выдохнула, подняла камень и открыла глаза так, чтобы он оказался первым, что она увидит.
Кобылка уставилась на камень, и в аудитории воцарилась гробовая тишина. Напряжение нарастало, пока не сделалось тугим, как натянутая струна арфы. Воздух буквально вибрировал.
Миновала минута. Две минуты. Три долгих, ужасно долгих минуты.
Иладин шумно вздохнул, разрядив напряжение.
— Нет-нет-нет! — воскликнул он, щелкнув копытами перед носом у Софии, чтобы привлечь ее внимание. И закрыл ей глаза. — Вам нужно на него смотреть. А вы не смотрите! Посмотрите на него!
Магистр убрал копыта.
София подняла камень и открыла глаза. В тот же миг Иладин отвесил ей затрещину.
Девочка с негодованием уставилась на магистра. Но тот только указал на камень, который она по-прежнему держала.
— Смотрите! — возбужденно воскликнул он.
София перевела взгляд на камушек и улыбнулась, точно увидев старого друга. Она накрыла его копытом и поднесла к губам, что-то шепча.
Внезапно раздался резкий шипящий щелчок, как будто капля воды упала на сковородку с раскаленным маслом. За ним последовали десятки других — резких и коротких.
София раскрыла копыта. На пол просыпалось немного песка и мелких камушков. Она порылась в каменной крошке и извлекла из нее серьгу из абсолютно черного камня. Он был круглый и гладкий, как полированное стекло.
Иладин торжествующе расхохотался и восторженно обнял Софию. Кобылка самозабвенно ответила на объятия. Они вместе сделали несколько шагов в сторону, то ли потеряв равновесие, то ли закружившись в танце.
По-прежнему улыбаясь, Иладин протянул копыто. София отдала серьгу. Магистр тщательно осмотрел ее и кивнул.
— София, — серьезно произнес он, — сим я возвожу вас в ранг подмастерья! Давайте ухо!
София довольно робко наклонилась, но Иладин покачал головой.
— Левое! — твердо сказал он. — Правое означает нечто совсем иное. До этого вам всем еще очень далеко!
София подалась другим боком, и Иладин ловко надел каменную серьгу ей на ухо. Остальные ученики разразились аплодисментами и сбежались поближе, чтобы посмотреть, что же она сделала.
София ослепительно улыбнулась. Серьга не была гладкой, как показалось Арону поначалу. Она была покрыта тысячью мелких плоских граней. Грани слаживались в замысловатый вьющийся узор, подобного которому он никогда прежде не видел.
Вот так его лучшая подруга, а в тайне возлюбленная, стала первой из их группы именователем. Арон очень ей гордился, но даже это не перебивало грустных мыслей. Мальчик так хотел обучиться, что готов был пойти на все.
Вот и настал роковой день — сдача экзаменов. Все занятия отменялись, и магистры ежедневно посвящали несколько часов принятию экзаменов. Сумма оплаты следующего семестра напрямую зависела от твоей работы. А определить, в какой день и час ты будешь сдавать, было поручено лотерее.
Многое зависело от короткого собеседования. Неправильный ответ или отсутствие ответа на несколько вопросов легко могли удвоить плату. Из-за этого жребии на более поздние дни высоко ценились: они давали студентам больше шансов подготовиться. После провидения лотереи начиналась бурная торговля экзаменационным временем. Каждый пытался выменять подходящее для него за деньги или услуги.
Арон стал в очередь. Она была большой. Перед жеребенком выстроились в линию около пятидесяти жеребят разного возраста. Были как уже совсем взрослые, которым под двадцать, так и самые маленькие, не достигшие и восьми лет. Академия принимала любых учеников в свои двери, которые могли показаться особенными. Однако тех, кто, в конце концов, не проходил испытания или не справлялся с учебой, прогоняли навсегда, не оставляя шанса на возвращение.
Время шло медленно. Каждые три минуты очередь двигалась вперед, теряя одного пони. Чтобы учащиеся не сошли с ума от скуки и голода рядом, по обе стороны от очереди, были размещены палатки, где предлагали уставшим в ожидании ученикам прохладительные напитки и разную еду. Цены, конечно, кусались, но что поделать. Если хочешь сократить время и не умереть от жажды лучше чем-то заняться.
— Арон, — сказал мальчик, когда, наконец, подошла его очередь.
Какая-то унылая кобылка отметила имя, и он вытащил картонный квадратик из черного бархатного мешочка. Надпись гласила, что жеребенку необходимо явиться в кабинет тринадцатого числа по полудню. У Арона осталось целых пять дней на подготовку.
Когда мальчик повернул обратно к гнездам, его посетила одна мысль. Сколько времени ему на самом деле нужно? И что важнее, сколько он сможет выучить, не имея доступа к архивам?
Взвесив все «за» и «против», он поднял вверх копыто, давая знать, что у него жребий на пятый день и что он хочет его продать.
Через мгновение подошла незнакомая студентка.
— Четвертый день, — сказала она, показывая свой жребий. — Я дам тебе двадцать бит взамен.
Арон покачал головой. Студентка пожала плечами и побрела прочь.
Следующим был Галвен, из медиков. Он подошел к Арону и показал свой билет на сегодняшний день. По его тревожной мордочке и кругам под глазами фестрал догадался, что он не горит желанием оказаться на экзамене так скоро.
— Сто бит возьмешь?
— Не меньше двухсот.
Галвен кивнул, сжав собственный жребий. Это была справедливая цена. Никто не хотел идти на экзамены в первый же день.
— Может быть, позже. Я еще немного осмотрюсь.
Ванар был как всегда бодр и весел.
— Угадай, кто вытянул жребий на сегодня? — он мотнул головой куда-то за плечо. — Лураш и несколько его дружков.
Этого вполне достаточно, чтобы заставить Арона поверить в справедливость вселенной. Повернув голову, фестрал услышал голос Лураша раньше, чем увидел самого единорога.
— …из того же самого мешка. Значит, они погано все перемешали. Надо заново начать это дурацкое мошенничество и…
Лураш шел с несколькими хорошо одетыми друзьями. Их глаза метались по толпе, ища поднятые копыта. Единорог был всего в трех метрах, когда, наконец, поднял морду и понял, что копыто, к которому он идет, — Арона.
Он остановился как вкопанный, скорчил презрительную мину, а затем вдруг разразился лающим смехом.
— Ах ты, бедненький мальчик. Есть уйма времени, но не на что его потратить. Разве Итилгаил еще не пустил тебя обратно?
— Молот и рог, — устало сказал Сирон за его спиной. Пегас стал рядом с Ванаром.
Лураш в ответ улыбнулся.
— Вот что скажу, я дам тебе пять бит и одну из своих старых рубашек за твой жребий. Тогда тебе найдется что надеть, пока будешь стирать жилет в речке.
Дружки за его спиной захихикали, оглядывая Арона с ног до головы.
Жеребенок продолжал изображать беспечность, не желая доставлять единорогу удовольствия. По правде говоря, мальчик очень хорошо знал, что у него всего один жилет, и после шести месяцев постоянного ношения он немного обносился. Ну, совсем обносился, если честно. Кроме того, он и вправду стирал жилет в реке, поскольку никогда не располагал средствами на прачечную.
— Я, пожалуй, откажусь, — легко ответил фестрал. — Мне кажется, у тебя подол чересчур пятнистый.
Арон ткнул в свою жилетку, демонстрируя разницу. Несколько студентов рядом засмеялись.
— Что-то я не понял, — тихо сказал Ванару Сирон.
— Он намекает, что у Лураша, — друг замялся, — «Эдамете», болезнь, которую получаешь от шлюх. Там выделения…
— Все-все, — быстро сказал Сирон. — Я понял. Противно. Лураш еще и зеленое носит.
Лураш, однако, заставил себя усмехнуться шутке вместе со всеми.
— Полагаю, я этого заслуживаю, — сказал он. — Ну ладно, бит для нищих, — единорог вытащил кошелек и позвенел им. — Сколько ты хочешь?
— Десять тысяч бит, — невозмутимо сказал фестрал.
Лураш застыл, уставившись на жеребенка, так и не успев развязать кошелек. Цена была невероятная. Несколько свидетелей перепалки подтолкнули друг друга локтями, очевидно надеясь, что он как-нибудь обдурил Лураша и заставит того заплатить в несколько раз больше, чем его жребий стоит в действительности.
— Прости, — в голосе все та же невозмутимая легкость, — тебе пересчитать?
Было общеизвестно, что на прошлых экзаменах Лураш плохо справился с арифметикой.
— Десять тысяч! Это просто смешно, — воскликнул Лураш. — Тебе повезет, если ты хоть сто получишь.
Арон беспечно пожал плечами.
— Ну, так и быть, согласен на девять тысяч.
— Лучше соглашайся на сто, — настаивал Лураш. — Я не идиот.
Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, Арон смирился.
— Сомневаюсь, что смогу отдать за столько… один и четыре? — спросил жеребенок, с отвращением понимая, как жалобно звучит его голос.
Лураш по-волчьи оскалился.
— Вот что я тебе скажу, — великодушно начал он, — я дам тебе двести. Время от времени я не чуждаюсь благотворительности.
— Спасибо, сэр, — смиренно ответил Арон. — Это очень ценное качество.
Жеребенок буквально чувствовал разочарование толпы. Фестрал, как собака, прогнулся за деньги единорога.
— Не стоит, — самодовольно сказал Лураш. — Всегда приятно помочь нуждающимся.
Мальчик, в свободное время, навел в таверне кое-какие справки на семью Лураша и сейчас решил этим воспользоваться.
— Правда, что ты был в Кантерлоте? — невозмутимо спросил Арон.
— Естественно, — рассеянно ответил единорог, продолжая выгребать монеты из кошелька. — Я был при высоком дворе Кантерлота. Дважды.
— А правда, что единороги дворянства считают торговлю презренным занятием для благороднорожденных? — невинно спросил жеребенок. — Я слышал, они считают это явным признаком того, что у аристократа или низкая кровь, или настали действительно отчаянные времена.
Лураш уставился на мальчика, его глаза сузились.
— Потому что если это правда, то ужасно милосердно с твоей стороны опуститься до моего уровня ради такой ничтожной сделки, — ухмыльнулся Арон ему в лицо. — Мы, пегасы, обожаем торговаться.
В толпе, которая разрослась уже до нескольких десятков пони, раздались смешки.
— Все совершенно не так, — запротестовал Лураш.
Мордочка Арона превратилась в маску сочувствия.
— О, простите, милорд. Я не думал, что для вас наступили тяжелые времена, — Он сделал несколько шагов ближе, протягивая свой жребий. — Пожалуйста, вы можете получить его всего за полпенни. Я и сам не чуждаюсь благотворительности, — мальчик стоял прямо перед единорогом, протягивая карточку. — Пожалуйста, я настаиваю, всегда приятно помочь нуждающимся.
Лураш яростно зыркнул по сторонам.
— Да подавись, — прошипел он. — Вспомни об этом, когда ешь бобы и моешься в реке. Я останусь здесь, а ты вылетишь ни с чем. Хорошо, если крылья на спине останутся.
Он развернулся и ушел, собирая остатки собственного достоинства.
В толпе раздались аплодисменты. Арон картинно откланялся во всех направлениях.
— Какой счет сегодня? — спросил Ванар Сирона.
— Два — три в пользу Арона, — Сирон посмотрел на пегаса. — Не лучшая твоя игра, правда?
— Я мало спал прошлой ночью, — отвертелся тот.
— Продолжительность сна влияет на результат, — заметил Ванар.
— Мы можем только огрызаться друг на друга, — сказал Арон. — Магистры за этим следят. Любое жесткое действие — и нас исключат. Думаете, почему я до сих пор не превратил его жизнь в ад?
— Потому что ленив? — насмешливо предположил Ванар.
— Лень — одно из моих лучших качеств, — охотно согласился фестрал. Он снова поднял копыто.
Не прошло и пяти минут, как жеребенок заметил вдали Софию, сидящую на скамейке. Арону показалось, что она чем-то встревожена, поэтому мальчик решил на всякий случай подойти. Оказавшись рядом, он убедился в своей правоте. Девочку выдавал растерянный взгляд. Когда она посмотрела на приближающегося фестрала, то сделала вид, что всё хорошо, но Арона уже не обмануть.
— Привет, София. Давай сразу скажешь честно, что стряслось? — без вступлений начал жеребенок.
Кобылка, уже улыбнувшись, хотела поприветствовать друга, но, услышав его речь, остановилась на полуслове, опустив голову вниз.
— Я так увлеклась своим проектом в медике, что позабыла про день экзаменов. И не подготовилась. А жребий выпал на этот день, — ответила отчаянным голосом девочка.
Арон, недолго думая, протянул свой билет. София недоуменно уставилась на карточку.
— Что это?
— Это тебе. Возьми и дай мне свой, — ответил фестрал спокойно.
Она взглянула на жребий, все еще не веря в такой подарок.
— Арон, ты понимаешь, что делаешь? Ты можешь его продать, ну или сам воспользоваться. Но почему ты вместо этого предлагаешь мне? — не веря своим глазам, спросила кобылка.
— Это жест доброй воли, София. Я дарю тебе его. Будь так любезна, принять мой подарок, — улыбнулся жеребенок, кладя жребий в копыта пегасочки. И забирая её карточку.
— Спасибо, я даже не знаю, что и сказать… — взволнованно проговорила она, переводя взгляд с фестрала на подарок.
— Спасибо меня вполне устроит. Ну что, я пошел, мой час настал, — подытожил жеребенок, разворачиваясь и направляясь в зал магистров.
Экзамены прошли так хорошо, как только можно было ожидать, учитывая, что Арон не учил. Таонна все так же лелеяла обиду. Итилгаил был холоден. Иладин положил голову на стол и, кажется, заснул. Его плата за обучение теперь составляла пять тысяч бит, что поставило мальчика в весьма затруднительное положение…
Арону предстояло расстаться со своими деньгами, так кропотливо заработанными им в артной. За полгода жеребенок накопил пять тысяч четыреста бит. Эта сумма была полностью его, с вычетом процентов в пользу мастерской и денег за материалы. И чтобы он не таскал с собой кучу монет, Арону выдали большой красный рубин, равноценный пяти тысячам, и четыре зелёных малахита, стоимостью каждый в сто бит.
Фестрал вошел в подвал, где обитал казначей Академии. Тот со злорадной улыбкой взглянул на Арона.
— Ну что, пришел отдать деньги?! Да, я прав, ты пришел отдавать. Вижу по твоему взгляду. Но тебе не хочется. Придется. Я так долго этого ждал. Ну что, не тяни, давай сюда, — он хищно улыбнулся, доставая большую тетрадь, где были записаны имена тех, кому нужно было оплатить обучение.
— О-о.. пять тысяч. А ты легко отделался, — казначей протянул свое жадно копыто.
Арон тяжело вздохнул. Он нехотя достал большой красный рубин и отдал его старику.
— Что стоишь? Иди, тут тебе больше нечего делать, — уже возмущался казначей, прогоняя пегаса.
Но фестрал лишь взглянул на него исподлобья.
— Прошу прощения, вы забыли выдать квитанцию, — тихо напомнил он старику.
Старик фыркнул, что-то черканул в тетради, достал листок и поставил штамп, протягивая его фестралу.
— Все, теперь проваливай, не мешай мне, — уже громко и злобно рявкнул он.
Арон принял квитанцию и ушел в сторону картотеки, где его встретил доброжелательный старичок.
— Добрый день, юный Арон, давно я вас не видел. Как поживаете, зачем пожаловали? — с улыбкой поинтересовался он.
— Добрый, как всегда хорошо. Вот, принес квитанцию об уплате следующего семестра, — спокойно ответил он, протягивая бумагу.
Старик бегло пробежал глазами по написанному, убрал квитанцию на стол и достал карточку. Арон поставил галочки на те предметы, которые будет посещать в следующем семестре. Вернув карточку, он попрощался с старичком и направился в ближайший трактир, где его уже ждут друзья.
Ванар и Сирон сидели во дворе перед воротами Академии, заняв скамейку с видом на фонтан.
Арон присоединился к друзьям, забирая предложенное Ванаром яблоко. По площади бродил ветерок, и фестрал засмотрелся, как струя фонтана колышется на ветру, словно газовый занавес. Несколько красных кленовых листьев закружились в танце над камнями мостовой. Пегас смотрел, как они скачут и вьются, рисуя в воздухе замысловатые невидимые линии.
— Ты когда признаешься Софие? — через некоторое время спросил Ванар.
Арон удивленно посмотрел на единорога, который врасплох поймал его этим вопросом.
— Ванар, не лезь не в своё дело, — сказал Сирон.
— Если его не подтолкнуть, то Софию могут увести, — спокойно осведомил Сирона друг.
— Я ещё не готов, — ответил Арон, продолжая наблюдать за листьями.
Они многозначительно закивали, и снова наступила тишина. Ванар чуть нахмурился. Сирон удивленно посмотрел на друга, явно не понимая, что тот еще хочет от фестрала.
— Да очевидно же, что она к тебе неровно дышит, — сказал он, чуть подумав.
— Сирон, — раздраженно оборвал его фестрал. — Если бы она интересовалась мной, я бы находил ее чаще, чем раз в месяц.
— Это логическая ошибка, — с готовностью парировал друг. — Ложная причинность. Это доказывает только то, что ей трудно найти к тебе подход.
— На самом деле, — указал Ванар, принимая сторону Сирона, — за последние полгода ты так ушел в работу в артной, что как раз тебя было довольно сложно поймать. Я заметил, что Софии стало одиноко.
— Да ты сам знаешь, что я прав! — Сирон отбросил волосы с глаз, по-мальчишески улыбнувшись. — Тебе нечего возразить! Она явно сходит по тебе с ума. Вы прекрасно подходите друг другу.
Арон вздохнул.
— Сирон, я счастлив, что мы дружим. София замечательная кобылка, и мне нравится с ней общаться. Все.
Фестрал вложил в голос нужное количество веселого безразличия, чтобы друг не поймал его на слове и хотя бы на время оставил эту тему.
Секунду Сирон не отрывал от него взгляда, а потом пожал плечами.
Арон повторил жест, наблюдая за игрой ветра с фонтанной струей.
— Знаешь, что нам надо…
Сирон остановился на полуслове, глядя куда-то мимо жеребенка. С его лица исчезло всякое выражение.
Арон повернулся и увидел, что пропала его сумка. Он быстро огляделся, готовый вскочить и броситься на поиски, но в этом не было нужды. В нескольких метрах от них стоял Лураш со своими шестерками. Он небрежно держал портрет, где был изображен отец фестрала.
— Ох, Селестия милосердная, — вздохнул Сирон. Затем привел голос в норму. — Отдай, Лураш.
— Тихо, единорог, — огрызнулся тот. — Не твое дело.
Фестрал встал, глядя прямо на него и слегка косясь на портрет. Раньше Арон считал, что Лураш выше его, но сейчас заметил, что они одного роста. Тот, кажется, тоже слегка удивился.
— Дай, — сказал жеребенок и протянул копыто, с удивлением заметив, что оно не дрожит. Зато внутри все тряслось. И не только от страха, еще от ярости.
Арона словно разрывало изнутри. Одна его часть пыталась молить о пощаде, а другая плевалась ядом, говоря, как она ненавидит этого заносчивого единорога.
Жеребенок шагнул вперед.
— Отдай ее мне.
Голос Арона казался странным даже для него самого. Бесстрастный и ровный. Он перестал дрожать внутри.
Лураш застыл на секунду. Что-то в тоне фестрала его озадачило. Арон это чувствовал, он в замешательстве, фестрал повел себя не так, как единорог ожидал. За спиной жеребенка Сирон и Ванар задержали дыхание, дружки Лураша умолкли, вдруг потеряв уверенность.
Единорог улыбнулся и вскинул бровь.
— Жил однажды оборвыш по имени Арон, чей язык был на колкости скорым. Магистры его умным считали и поркой иногда награждали.
К этому времени собралось довольно много прохожих, они засмеялись и захлопали маленькому выступлению Лураша. Ободренный, единорог изобразил низкий поклон.
— Теперь все хором! — крикнул он, вскидывая копыто, словно дирижер симфонического оркестра, размахивая портретом как палочкой.
Арон сделал еще один шаг.
— Отдай, или я убью тебя, — в этот момент он говорил совершенно серьезно.
Все умолкли. Видя, что от фестрала он не добьется желаемого успеха, Лураш изобразил полную невозмутимость.
— У некоторых поней нет никакого чувства юмора, — со вздохом сказал он.
Единорог порвал на части портрет. Арон отчетливо слышал треск оборванной бумаги, видел, как кусочки бумаги уносит ветер.
Арон наклонился подобрать остатки. На жалком клочке была запечатлена лишь улыбка. Лураш обернулся, и фестрал увидел насмешливые искорки в его глазах.
Он открыл рот, чтобы закричать, обложить его проклятиями. Но что-то иное вырвалось из его горла — слово, которого он не знал, просто не мог знать.
Потом Арон слышал только голос ветра. Он взревел во дворике, превратившись во внезапную бурю. Ближайшую двуколку боком протащило по мостовой, пони в панике подались назад. Вырвавшаяся из чьих-то копыт нотная тетрадь пулей промелькнула мимо. Арона толкнуло вперед. Всех носило ветром. Всех, кроме Лураша, который лежал, пригвожденный к земле.
Все прекратилось так же неожиданно, как и началось. Бумаги опустились на землю, кружась, как осенние листья. Пони оглядывались, ошеломленные, с растрепавшимися гривами и одеждой. Несколько зевак пошатнулись, когда напор стихии, которой они сопротивлялись, исчез.
Горло у фестрала болело.
Лураш, шатаясь, поднялся на ноги. Он неловко прижимал копыто к боку, по гриве текла кровь. Полный растерянности и дикого ужаса взгляд, который он бросил на жеребенка, доставил ему краткое, но сладкое удовольствие. Арон прикинул, не крикнуть ли на него еще раз — интересно же, что получится. Придет ли снова ветер? Или, может, земля разверзнется?
Он услышал панические возгласы. Из «Сталионгара» и других домов вокруг дворика начали выбегать пони. Музыканты пораженно озирались, и все разом галдели.
— …это было?
— …ноты все разлетелись. Помогите собрать, пока они…
— …сделал это. Этот, вон там, серый пегас…
— …демон. Демон ветра и…
Арон стоял в тупом оцепенении, пока Ванар и Сирон не увели его торопливо прочь.
— Мы не знали, куда его отвести, — сказал Сирон Кирдану.
— Расскажите-ка мне все сначала, — спокойно велел магистр. — Но теперь пусть говорит только один, — он ткнул копытом в Ванара.
Они сидели в кабинете Кирдана. Дверь была закрыта, занавески задернуты. Ванар начал объяснять, что случилось. Магистр просто кивал, храня задумчивое молчание. Сирон напряженно слушал, вставляя иногда слово-другое.
Арон сидел рядом на табурете. В его голове бешеным вихрем крутились смятение и незаданные вопросы. Горло болело, тело ныло от усталости и пережитого адреналина. В центре всего этого, глубоко в груди, тлел уголек гнева, грозясь когда-нибудь превратиться в настоящий пожар. А снаружи царила великая немота. Не осталось никакого Арона — только смятение, гнев и немота, окутывающая жеребенка.
Ванар уже подходил к концу объяснения, когда в кабинет ворвался Иладин, не постучав и не поздоровавшись. Ванар умолк. Арон едва взглянул на магистра имен и снова уставился на пол. На копыте раскрылась старая рана. Фестрал тупо смотрел, как капля крови набухла и упала на пол.
Иладин встал прямо перед ним, не утруждая себя разговорами с кем-либо еще.
— Арон?
— С ним что-то не в порядке, магистр, — сказал Сирон звенящим от тревоги голосом. — Он совсем онемел. Ни слова не говорит.
Арон слышал, что они говорят и знал, что за значение имеют эти разговоры, но не мог извлечь из них никакого смысла.
— Думаю, он ударился головой, — сказал Ванар. — Он смотрит на тебя, но сказать ничего не может. Как собака.
— Арон? — повторил Иладин. Когда фестрал не ответил и не поднял взгляда, он протянул копыто и мягко взял за подбородок, чтобы пегас посмотрел ему в глаза. — Арон.
Пегас моргнул. Он посмотрел на магистра. Его темные глаза как-то уравновешивали жеребенка. Сдерживали бурю внутри.
— Аэрлевседи, — сказал Иладин. — Повтори.
— Что? — переспросил Сирон где-то вдалеке. — Ветер?
— Аэрлевседи, — терпеливо повторил Иладин, пристально глядя Арону в лицо своими темными глазами.
— Аэрлевседи, — тупо сказал фестрал.
Магистр на секунду умиротворенно прикрыл глаза, как будто пытался уловить слабое звучание мелодии, мягко плывущей по ветру. Он снова посмотрел вниз, но, прежде чем взгляд жеребенка опять ушел слишком далеко, магистр поймал его за подбородок.
Иладин посмотрел Арону прямо в глаза. Оцепенение ослабло, но буря в его голове продолжала бушевать. Тогда взгляд Иладина изменился. Он перестал смотреть на него, а заглянул внутрь. Фестрал может описать это только так. Он заглянул глубоко внутрь, не в глаза, а в самую суть. Его взгляд вошел в него и прочно угнездился в груди, как будто магистр запустил внутрь оба копыта, нащупывая очертания легких, биение сердца, жар гнева, узор бури, грохочущей в жеребенке.
Иладин наклонился вперед, и его губы коснулись уха фестрала, из-за чего Арон почувствовал горячее дыхание на своей коже. Магистр сказал слово… и буря утихла. Арон нашел, где приземлиться.
Есть игра, которую в какой-то момент изобретает каждый ребенок. Ты раскидываешь копыта в стороны и быстро вращаешься, наблюдая, как кружится вокруг тебя мир. Сначала теряешь ориентацию, но если продолжать это достаточно долго, то все изменяется, и голова уже больше не кружится. Но потом, когда ты останавливаешься, и мир возвращается в свое нормальное состояние, головокружение ударяет снова, как гром среди ясного неба. Все кренится, шатается.
Именно это и случилось, когда Иладин успокоил бурю в его голове. Завопив от внезапного сильного головокружения, Арон раскинул копыта, чтобы не упасть. Вбок, вверх, вниз. Его ноги запутались в табурете, и Арон начал валиться на пол, но почувствовал, как его подхватывают чьи-то копыта.
Ощущение было ужасное, но быстро проходило. К тому времени, как он пришел в себя, Иладин исчез.
Сирон и Ванар увели его в комнату в гнездах, где он упал на кровать и провел восемнадцать часов в царстве Морфея. Арон проснулся на следующий день, чувствуя себя на удивление хорошо, особенно учитывая то, что спал он прямо в одежде, а мочевой пузырь, судя по ощущениям, раздулся до размеров арбуза.
Удача улыбнулась жеребенку, подарив достаточно времени на еду и ванну, прежде чем его отыскал один из рассыльных — коричневый жеребёнок с песочными чесами. Через полчаса фестралу следовало явиться в Зал магистров.
Арон и Лураш стояли перед магистерским столом. Лураш обвинил жеребенка в злоупотреблении магией. В ответ тот рассказал о краже, уничтожении чужой собственности и «поведении, неподобающем члену Академии». После предыдущего опыта, Арон ознакомился с «Правилами Академии», официальным уставом учебного заведения. Он прочитал его дважды, чтобы получить полное представление о том, как здесь все заведено. А потом выучил наизусть, как собственные копыта.
И теперь фестрал точно знал, в какой беде оказался. Обвинение в злоупотреблении магией было очень серьезным. Если его посчитают виновным в намеренном причинении вреда Лурашу, жеребенка высекут и исключат из Академии.
Вряд ли кто-нибудь мог усомниться, что он причинил Лурашу вред. Тот был весь покрыт синяками и прихрамывал. Лоб украшала алая ссадина, а копыто покоилось на перевязи. Однако Арон не сомневался, что эту деталь Лураш присочинил сам.
Кроме того, пегас не имел ни малейшего представления, что на самом деле произошло. Он не успел ни с кем поговорить. Даже поблагодарить Иладина за вчерашнюю помощь в кабинете у Кирдана.
Магистры дали высказаться каждому из обвиняемых. Лураш демонстрировал наилучшие манеры, то есть говорил очень вежливо, когда вообще говорил. Через некоторое время Арон начал подозревать, что его медлительность может быть вызвана слишком большой дозой болеутоляющего. Взглянув на чуть остекленевшие глаза единорога, Арон предположил, что он принял лаудан.
— Давайте разбираться с обвинениями по степени их тяжести, — сказал ректор после того, как каждый изложил свою сторону.
Магистр Таонна подняла копыто, и ректор дал ей слово.
— Прежде чем голосовать, надо объединить обвинения, — сказала Таонна. — Жалобы Арона избыточны. Нельзя обвинить студента и в краже, и в уничтожении той же собственности. Или одно, или другое.
— Почему вы так считаете, магистр? — вежливо спросил фестрал.
— Кража подразумевает завладение чужой собственностью, — ответила Таонна рассудительным тоном. — Как можно владеть чем-либо, что ты уничтожил? Одно из двух обвинений должно быть снято.
Ректор посмотрел на жеребенка.
— Студент Арон, желаете ли вы снять одно из ваших обвинений?
— Нет, сэр.
— Тогда я требую голосования за снятие обвинения в краже, — не растерялась Таонна.
Ректор окинул её гневным взглядом за высказывание без разрешения, потом снова повернулся к фестралу.
— Упорствование перед лицом рассудка вряд ли похвально, студент, а магистр Таонна привела убедительный аргумент.
— Магистр Таонна привела несостоятельный аргумент, — бесстрастно сообщил он. — Кража подразумевает присвоение чужой собственности. Смешно утверждать, что нельзя уничтожить украденное.
Арон заметил, как несколько магистров кивнули, но Таонна стояла на своем.
— Магистр Итилгаил, каково наказание за кражу?
— Студенту можно дать не более двух ударов по спине одинарным кнутом, — проговорил Итилгаил. — И он обязан вернуть собственность или стоимость собственности плюс штраф в размере шестидесяти битов.
— А наказание за уничтожение собственности?
— Студент должен оплатить замену или ремонт собственности.
— Видите? — сказала Таонна. — Есть вероятность, что ученику придется дважды заплатить за одно и тоже. В этом нет справедливости — только двойное наказание.
— Нет, магистра Таонна, — вмешался фестрал. — Это наказание за кражу и за уничтожение собственности, — ректор бросил на Арона тот же взгляд, что раньше получила Таонна, но он не собирался отступать. — Если бы я одолжил ему своё имущество, а он разбил его, это было бы одно дело. Если бы он украл, но оставил присвоенное целым — другое. В данном случае нет ни того ни другого. Есть оба.
Ректор постучал копытом по столу, утихомиривая их.
— Я правильно понимаю, что вы не снимете ни одно из обвинений?
— Не сниму.
Таонна подняла копыто и получила слово.
— Я предлагаю голосование, чтобы вычеркнуть обвинение в краже.
— Кто за? — устало спросил ректор. Таонна подняла копыто. К ней присоединились Бэльфалас и Итилгаил. — Шесть против троих. Обвинение остается.
Ректор понесся дальше, не давая никому опомниться.
— Кто находит студента Лураша виновным в уничтожении собственности? — все подняли копыта, кроме Таонны и Минастира. Ректор посмотрел на Арона. — Сколько ты заплатил за своё имущество?
— Шесть тысяч, — соврал он, зная, что это вполне разумная цена.
Тут Лураш не сдержался.
— Да ладно. Ты и десяти бит в жизни в копытах не держал.
Раздраженный, ректор постучал копытом по столу, чтобы прекратить балаган, но тут поднял копыто Минастир.
— Студент Лураш поднимает интересный вопрос. Как ученик, который пришел к нам нищим, получил такие деньги?
Некоторые из магистров задумчиво посмотрели на фестрала. Он опустил глаза, будто бы в смущении.
— Я заработал их в артной, — Кирдан, кивая, подтвердил слова мальчика.
Послышалось веселое перешептывание. Иладин рассмеялся вслух. Ректор постучал по столу.
— Студент Лураш, следует заплатить штраф в шесть тысяч. Кто-нибудь из магистров возражает против этого?
Таонна подняла копыто, но осталась в одиночестве.
— По обвинению в краже. Назначаемое число ударов?
— Ни одного, — сказал Арон, вызвав несколько удивленно поднятых бровей.
— Кто находит студента Лураша виновным в краже? — спросил ректор. Таонна и Итилгаил не подняли копыт. — Студенту Лурашу присуждается штраф в восемь тысяч бит. Кто-нибудь из магистров возражает против этого?
На этот раз приунывшая Таонна копыт не подняла.
Ректор набрал побольше воздуха и выпустил его залпом:
— Магистр архивов, каково наказание за поведение, неподобающее члену Академии?
— Студент может быть оштрафован, выпорот, временно исключен из Академии или исключен. Все зависит от тяжести обвинения, — спокойно произнес Итилгаил.
— Назначаемое наказание?
— Временное исключение, — сказал Арон, как будто это была самая естественная вещь в мире.
Самообладание Лураша дало трещину.
— Что? — недоверчиво переспросил он, поворачиваясь к фестралу.
Таонна вмешалась.
— Леониус, это становится смешным.
Ректор посмотрел на Арона с легким укором.
— Боюсь, я вынужден согласиться с магистром Таонной, студент Арон. Я не думаю, что этот случай может быть основанием для исключения.
— Я не согласен, — сказал он, пытаясь быть как можно убедительней. — Подумайте о том, что вы только что услышали. По единственной причине личной антипатии ко мне, Лураш публично насмехался надо мной, а потом украл и уничтожил единственную ценную вещь, которая у меня была. Разве такое поведение должен демонстрировать член Академии? Такие ли качества вы хотите воспитать в остальных учащихся? Неужели мелочная подлость и злоба — те черты характера, которые вы одобряете в студентах, желающих стать Стражами? Прошло двести лет с тех пор, как мы видели сожжение Стража. Если раздавать власть недоросткам вроде него, — он указал на Лураша, — долго державшийся мир и безопасность закончатся через каких-нибудь пару лет.
По лицам магистров он видел, что это их задело. Лушар позади фестрала нервно заерзал, его глаза метались от мордочки к мордочке.
После минутной паузы ректор объявил голосование.
— Кто за временное исключение студента Лураша?
Поднялось копыто Арвэна, за ним — Итилгаила, Иладина, Эмин Дуир …
Напряжение звенело в воздухе. Арон переводил взгляд с Кирдана на ректора, надеясь увидеть копыто кого-нибудь из них, присоединяющееся к остальным.
Прошла секунда.
— Наказание отклонено.
Лураш выдохнул. Арон был разочарован лишь чуть-чуть. На самом деле, он даже удивлялся, что ему удалось зайти так далеко.
— Теперь, — сказал ректор, словно подготовив себя к серьезному решению. — Обвинение в злоупотреблении против студента Арона.
— От четырех до пятнадцати ударов и окончательное исключение из Академии, — процитировал Итилгаил.
— Назначаемое число ударов?
Лураш повернулся к фестралу. Арон видел, как крутятся шестеренки у него в голове, рассчитывая, насколько высокую цену он может потребовать с жеребенка так, чтобы магистры проголосовали в его пользу.
— Шесть.
Фестрал замер в ужасе. Он ничуть не тревожился насчет порки, жеребенок принял бы и два десятка, если это поможет избежать исключения. Но если его выгонят из Академии, то жизнь закончится.
— Ректор? — сказал он.
Тот устало и доброжелательно посмотрел на пегаса. Его глаза говорили, что он все понимает, но у него нет другого выбора, кроме как довести дело до положенного финала. Мягкое сочувствие в его взгляде напугало фестрала. Он знал, что должно было случиться.
— Да, студент Арон?
— Могу я кое-что сказать?
— Ты уже все сказал в свою защиту, — твердо ответил он.
— Но я даже не знаю, что я сделал! — взорвался жеребенок. Паника поборола его самообладание.
— Шесть ударов и исключение, — официальным тоном сказал ректор, проигнорировав вспышку. — Кто за?
Таонна подняла копыто, за ней Бэльфалас и Арвэн. Его сердце упало, когда он увидел, как копыто поднимает ректор и Итилгаил, и Кирдан, и Эмин Дуир, и Менелтор, и Иладин. Последним был Иладин. Он лениво улыбнулся и словно помахал жеребенку. Все одиннадцать копыт против него. Арона исключают из Университета. Его жизнь закончилась.
«Исключение», — тупо подумал фестрал, будто никогда не слышал этого слова раньше.
«Исключат и вышвырнут прочь». Он буквально чувствовал удовлетворение, исходившее от Лураша. На секунду Арон испугался, что его сейчас сильно стошнит, прямо здесь, перед всеми.
— Кто-нибудь из магистров возражает против этого? — ритуально спросил ректор, а Арон посмотрел на свои ноги.
— Я возражаю, — жизнерадостный голос мог принадлежать только Иладину.
— Кто за отмену наказания?
Арон снова поднял взгляд, как раз вовремя, чтобы увидеть копыто Иладина. Эмин Дуир повторил жест. Кирдан. Итилгаил. Ректор. Все подняли копыта, кроме Таонны. Арон чуть не рассмеялся от шока и неверия. Иладин снова по-мальчишески ухмыльнулся ему.
— Наказание отменяется, — решительно заявил ректор, и жеребенок почувствовал, как радость сидящего рядом Лураша медленно угасала, словно он до сих пор не мог понять, что же произошло. — Есть еще какие-нибудь вопросы для обсуждения? — Арон уловил в голосе ректора странную нотку. Он чего-то ждал.
Заговорил Иладин:
— Я предлагаю повысить Арона до подмастерья.
— Кто за? — все подняли копыта, кроме Таонны. — Арон будет переведен в подмастерья при поручительстве Иладина сегодня, пятого подпара. Собрание распущено, — ректор рывком встал из-за стола и направился к двери.
— Что?! — завопил Лураш, оглядываясь, словно не мог решить, кого спрашивает. Наконец он выбежал вслед за Таонной, которая быстро зашагала за ректором и большинством остальных магистров. Арон заметил, что Лураш хромает совсем не так сильно, как перед началом разбирательства.
Пораженный, фестрал тупо стоял на месте, пока не подошел Иладин и не потряс его бесчувственную голову.
— Ничего не понимаешь? — спросил он. — Пойдем, прогуляемся. Я объясню.
После полумрака и прохлады комнаты яркий дневной свет ослеплял. Иладин неуклюже стянул через голову магистерскую мантию. Под ней обнаружились простая белая рубашка и весьма сомнительного вида штаны, поддерживаемые куском обтрепанной веревки.
— Ты знаешь что такое «Арлен»? — спросил он таким тоном, будто вел светскую беседу.
— Это переводится как «говорящий», — сразу ответил Арон.
— А ты понимаешь, что это значит?
— Вообще-то нет, — признался Арон.
Иладин набрал воздуха в грудь.
— Давным-давно стоит Академия. Ее построили на мертвых развалинах более старой Академии. Она была очень большой и популярной, так как являлась лучшим учебным заведением на сотни тысяч километров вокруг, поэтому пони приходили туда, учились и уходили. Однажды в пределах стен собралась маленькая группа пони, чьи знания вышли за пределы математики, грамматики и риторики. Они основали в Академии меньшее сообщество и назвали себя Стражами, поскольку сообщество было очень маленьким и тайным. У них была своя система рангов-ступеней, и подъем по этим ступеням зависел лишь от мастерства. Пони могли вступить в группу доказав, что они способны видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Они становились «реаль», что означает «видящие». Как думаешь, кто становился Арлен? — магистр выжидающе посмотрел на жеребенка.
— Кто мог говорить.
Иладин рассмеялся.
— Правильно! — он остановился и повернулся к фестралу. — Но говорить что? — сияющие глаза магистра пронизывали жеребенка насквозь.
— Слова?
— Имена, — восторженно сообщил Иладин. — Имена — это форма мира, нас, и тот, кто может произнести их, стоит на пути к могуществу. Тогда, в самом начале, Стражи были маленькой группой пони, понимавших мир, знавших имена вещей. Они учили немногих студентов медленно, осторожно поощряя их двигаться к мудрости и могуществу. И к магии. Настоящей магии, — он оглядел здания и слоняющихся вокруг студентов. — В те дни Стражи были крепким бренди, а сейчас — это сильно разбавленное водой винцо.
Арон подождал мгновение, пока не убедился, что магистр закончил.
— Магистр Иладин, что произошло вчера? — Арон задержал дыхание, изо всех сил надеясь на вразумительный ответ.
Он недоуменно посмотрел на фестрала.
— Ты назвал имя ветра, — сказал магистр, будто ответ был очевиден.
— Но что это значит? И что вы имеете в виду под «именем»? Это просто имя, как «Иладин» или «Арон»?
— Как оба, — заявил Иладин, помахав хорошенькой кобылке, выглянувшей из окна второго этажа.
— Но как может имя делать такое? Ведь «Арон» и «Иладин» — просто звуки, которые мы издаем, они сами по себе не имеют никакой силы.
На это Иладин удивленно поднял брови.
— Правда? Смотри, — он оглядел улицу и крикнул, — Натан! — к нам обернулся мальчик. Жеребенок его узнал. Это один из посыльных Кирдана. — Натан, иди сюда!
Мальчик подбежал и посмотрел на Иладина снизу вверх.
— Да, сэр?
Магистр вручил ему свою мантию.
— Натан, можешь отнести это в мои комнаты?
— Конечно, сэр.
Мальчик взял мантию и умчался. Иладин посмотрел на Арона.
— Видишь? Имена, которыми мы называем друг друга, — не имена вещей. И, тем не менее, они имеют некоторую силу.
— Но это же не магия, — запротестовал фестрал. — Ему приходится вас слушаться. Вы — магистр.
— А ты студент, — неумолимо возразил Иладин. — Ты позвал ветер, и ветер послушался.
Арон попытался переварить эту концепцию.
— Так вы говорите, ветер живой?
Иладин сделал неопределенный жест.
— Ну, в своем роде. Большинство вещей живые, так или иначе.
Арон решил зайти с другой стороны.
— А как я позвал ветер, если не знал его имени?
Магистр резко хлопнул.
— А вот это отличный вопрос! Ответ заключается в том, что каждый из нас обладает двумя разумами: спящим и бодрствующим. Наш бодрствующий ум — это то, что мы думаем, говорим и какие делаем выводы. Но спящий ум куда могущественнее. Он проникает глубоко в сердце вещей. Это та наша часть, которая видит сны. Она помнит все, она дает нам интуицию. Твой бодрствующий ум не понимает природы вещей. А спящий понимает. Он уже знает многое из того, что не знает бодрствующий.
Иладин посмотрел на жеребенка.
— Помнишь, что ты чувствовал после того, как назвал имя ветра?
Арон кивнул, не особенно радуясь воспоминанию.
— Когда Лураш разорвал портрет, это пробудило твой спящий ум. Словно огромный дремлющий медведь, которого ткнули горящей палкой, он поднялся на задние лапы и проревел имя ветра, — магистр увлеченно замахал копытами, привлекая удивленные взгляды проходящих студентов. — После этого твой бодрствующий ум не знал, что ему делать. Он остался один на один с разъяренным медведем.
— А вы что сделали? Я не могу вспомнить, что вы мне шепнули.
— Это было имя. Имя, которое успокоило разъяренного медведя и снова усыпило его. Но теперь он спит не так крепко. Нам нужно медленно его будить и переводить под твой контроль.
— Поэтому вы и предложили отменить мое исключение?
Иладин беспечно отмахнулся.
— На самом деле, исключение тебе не грозило. Ты не первый студент, который назвал имя ветра в гневе, хотя и первый за несколько лет. Обычно спящий ум пробуждается от какого-нибудь сильного чувства, — магистр улыбнулся. — Ко мне имя ветра пришло, когда я спорил с Эмин Дуиром. Когда я выкрикнул имя, его жаровни взорвались целой тучей горящего пепла и углей, — Иладин хихикнул.
— А что он сделал, чтобы так вас разозлить?
— Он отказался учить меня продвинутым заклинаниям. Мне было всего четырнадцать, и я был студентом. Он сказал, что мне придется подождать до подмастерья.
— А что, есть продвинутые заклинания?
Магистр ухмыльнулся.
— Тайны, Арон, — в этом-то и смысл того, что значит быть Стражем. Теперь, когда ты в ранге подмастерья, ты имеешь право знать некоторые штуки, которые раньше от тебя утаивали. Продвинутые заклинания, природа имен. Немного рискованных рун, если Кирдан сочтет тебя готовым.
Надежда вспыхнула в груди жеребенка.
— Значит ли это, что мне теперь разрешено посещать архивы?
— Э-э, нет, — сказал Иладин. — Совсем нет. Понимаешь, архивы — вотчина Итилгаила, его королевство. Это не мои тайны, я их выдавать не могу.
Они прошлись еще немного в тишине мимо главного здания, мимо Таверны.
— Магистр Иладин?
— Да?
Он проследил взглядом за белкой — через дорогу и вверх по дереву.
— Я все еще не понимаю имена.
— Я буду учить тебя понимать, — беззаботно отозвался магистр. — Природу имен невозможно описать, только испытать на себе и понять.
— А почему? — спросил Арон. — Если ты понимаешь что-то, то можешь это описать.
— Все, что понимаешь? — магистр искоса посмотрел на фестрала.
— Конечно.
Иладин указал вниз по улице.
— Какого цвета рубашка на том парне?
— Синяя.
— А что ты имеешь в виду под словом «синяя»? Опиши это.
С минуту Арон пытался что-то сказать, но потом признал поражение.
— Так «синий» — это имя?
— Это слово. Слова — бледные тени забытых имен. Поскольку имена обладают властью, то и слова обладают властью. Слова могут зажечь огонь в понячих умах, слова могут выбить слезы из самых суровых сердец. Есть семь слов, которые могут заставить любую кобылку полюбить тебя. Есть десять слов, которые сломают волю самого сильного пони. Но слово — только отражение огня, картинка. Имя — сам огонь.
У Арона уже голова шла кругом.
— Я все равно не понимаю.
Иладин положил копыто ему на плечо.
— Использование слов, говорение словами похоже на использование карандаша, чтобы нарисовать его собственное изображение на нем самом. Невозможно. Бессмысленно. Но есть другие пути к пониманию! — он поднял копыто высоко над головой, словно пытаясь дотянуться до безоблачного неба над ними. — Смотри! — воскликнул магистр, смеясь как дитя. — Синее! Синее! Синее!
Продолжение следует.