Эпоха полночных кошмаров
Глава XXV
Флаттершай провела долгий час, успокаивая безутешно плачущую Рэрити и уговаривая её поспать. Единорожка не ела и не спала больше двух дней и намеревалась в таком состоянии идти пешком до Кэнтерлота. От расстройства она даже отказалась от еды, приготовленной Пинки Пай в отсутствие повстанцев. Пастельно-жёлтая пегаска обнимала подругу крыльями и мягким воркованием увещевала ту выпить душицу. Усталость и успокаивающее действие отвара в диковинной деревянной чашке одержали верх над всхлипывающей кобылкой, и та незаметно для себя уснула.
Розовогривая пегаска, сосредоточенно втянув нижнюю губу, аккуратно высвободилась из-под умаявшейся подруги и накрыла её плащом Зекоры. Рэрити глубоко дышала и изредка морщилась. Флаттершай казалось, что единорожка и во сне не находит себе покоя. Жёлтая кобылка встревоженно переступила копытами и, не зная, что делать и не находя в себе сил и дальше испытывать чувство беспомощности, вышла из хижины в тёплую летнюю ночь.
Изредка снаружи, извне Вечносвободного леса, долетал декабрьский ветер, ерошащий перья и заставлявший пегаску ёжиться от резкого контраста температур. Кобылка глубоко вдохнула и пошагала по звериным тропинкам, ведомая уханьем сов – звуками, которые пугают не знающих языка животных пони. Флаттершай же слышала в зловещем «у-ху, у-ху» доброжелательное «сюда, сюда».
«Ведь у нас со Свити Бель и не осталось никого, кроме друг друга, — всхлипывала белая единорожка, и её слёзы, насквозь промачивая шерсть и перья пастельно-жёлтой пернатой кобылки, леденили кожу. – Да, у меня есть вы, мои друзья, но Свити Бель… если я брошу её… Никто не хочет понять, Флаттершай, никто!»
Пегасочка прошла сквозь поволоку сонно текущего куда-то в сторону тумана, изящными шагами стряхивая с травинок росу, задевая боками густой кустарник. Длинный розовый хвост и прикрывавшая копыта шёрстка потяжелели и потемнели от впитавшейся в них влаги, аллюр давался всё тяжелее, но Флаттершай продолжала идти, потому что соловьи наперебой щебетали ей: «За нами! За нами!».
«Я просто не знаю, что мне делать! Я не вынесу, если лишусь своей сестры, я никогда себе этого не прощу! Я пообещала, что всегда буду заботиться о ней – ей, себе, родителям, даже если им до этого не было никакого дела! Никому не было дела до Свити Бель, кроме меня, никому! Я просто не могу бросить её, даже теперь! Я проползу по битому стеклу, чтобы вернуть её!»
Из-за туч один за другим прорезался свет луны, словно она копытами-лучами рассекала чёрное хмурое море и плыла по небесному куполу. Чаща вокруг озарилась её серебряным светом, волшебно засияли росой травяной ковёр, усыпавшие полянку большие серо-голубые цветы, кустарники, деревья и укрывавший их старые горбатые стволы мох. Флаттершай завороженно смотрела на пленительную ночную красоту, распахнув глаза и рот. Драгоценными россыпями на чёрном небе вспыхивали скопления искристых звёзд. Пастельно-жёлтая пегаска восторженно закрутилась на месте, стремясь охватить весь ландшафт разом, и случайно вспугнула стайку светлячков. Они жёлтыми звёздами закружились среди небесных и росистых, подхватив сияющую эстафету, удивительно гармонично перекликающуюся с густыми чёрными тенями, ажурной паутинкой драгоценных прожилок врезавшимися в самоцвет ночного пейзажа.
Светлячки и бражники кружились вокруг Флаттершай, звали её вверх. Загипнотизированная спокойной и величественной атмосферой лесной лужайки, кобылка вдохновенно расправила нежные крылья и несколько раз плавно взмахнула ими. Копыта пегаски грациозно оторвались от зеленовато-голубой травы, и Флаттершай стала медленно подниматься к небу…
— А ты молодец. Вот так вдруг начать летать после целой жизни ползания по земле, да ещё и выглядеть божественно на черепашьей скорости.
Фобия с нелепым для такой эпохи названием «боязнь сцены», стальнозубым термитом прогрызавшая себе ходы сквозь жизнь Флаттершай, заставила пегаску со смазавшим естественное великолепие ночи громким звуком схлопнуть крылья на боках. Но Спектральный Шторм, этой неосторожной репликой спугнувшая окрыление робкой кобылки, стрелой бросилась к той и спасла от неприятного падения.
— Прости, не хотела пугать. – пробормотала радужногривая, опускаясь на землю. Флаттершай всеми копытами поочерёдно ступила на землю, слезая с копыт Шторма – после этого небесно-голубая кобылка сама поставила передние ноги в траву. – Не каждый находит это место. Тебе Зекора сказала?
Победив смущение и посмотрев на пегаску, Флаттершай едва успела побороть желание отшатнуться. Она никогда не видела, не представляла, что Шторм может быть такой надтреснутой, такой помятой, такой взъерошенной, такой… понячьей.
Спектральный Шторм дёргано запускала копыто в безобразно спутавшиеся между повисшими ушами чёлку и гриву, радужные цвета которых превратились в полную цветного рванья неразбериху. Она, пусть и не открывала без надобности рот, дышала так тяжело, словно перед этим дважды пробежала марафон. От заставляющего рёбра трещать дыхания кобылка даже покачивалась, и покачивания эти были какими-то хищными, нервными, уязвимыми. Копыто смяло лоб, надвинуло бровь на глаз и, наконец, освободив её, растёрло глаза, покрасневшие и опухшие.
— Ты плакала? – тихо спросила Флаттершай вместо ответа на вопрос.
— Что? Нет. Я пила. – хрипло ответила Шторм.
— Эпплджек бы не поверила, — ещё тише заметила пегаска. Запаха алкоголя даже не чудилось. Радужногривая не ответила. – Я всё время почему-нибудь плачу.
— Я – не ты. От меня слёз не дождёшься. – Шторм развернулась с какой-то волчьей сгорбленностью, влекущей взмах хвоста, и пошла туда, откуда вышла.
— Но это не значит, что ты не умеешь плакать. Ты просто не показываешь своих слёз другим, — пропищала Флаттершай так, что лидер повстанцев даже не услышала её.
— Что ты там бормочешь? – устало и подавленно спросила Шторм, даже не оборачиваясь. Она прошла между кустов, и Флаттершай, из-за внезапно накатившего страха одиночества последовав за ней, с удивлением заметила, что этот лаз уже принял форму тела радужногривой пегаски. – Давай ближе к делу.
«Это твой шанс», — подбодрил Флаттершай её внутренний голос. Она шумно вобрала в себя воздух, зажмурилась, открыла глаза и смело посмотрела в затылок предводительницы, говоря:
— Я хотела попросить помощи для моей подруги Рэрити…
Спектральный Шторм вскинулась так угрожающе, что пастельно-жёлтая пегаска, пискнув, тут же прервалась.
— Я не желаю ничего слышать об этой суке, — агрессивно ответила радужногривая и внезапно обернулась с совершенно диким выражением ярости на лице: — Всё из-за неё! Всё из-за мелочной возни этой эгоистки с её вшивой сестрёнкой!
Несмотря на скрутивший Флаттершай в комок страх, пастельно-жёлтая пегасочка вскинулась и звонко возразила, нахмурившись:
— Рэрити какая угодно, но не эгоистичная и не мелочная!
— Правда? – угрожающе пророкотала Шторм. – А кто, забыв про всё и всех на свете, носился с жеребёнком, до которого остальным нет никакого дела? Всё, о чём она может болтать и ныть – «о, моя Свити Бель, моя бедная сестрёнка, она осталась совсем одна», — закатив глаза и по-куриному растопырив крылья, наигранно-высоко передразнила пегаска, а затем скакнула взглядом на Флаттершай и рявкнула, выглядя так, словно была готова плюнуть той в лицо: — А теперь ещё и ты! Достали вы обе! Идите и полижите друг у друга!
Флаттершай трусливо сгорбилась. Она несколько секунд жмурилась и ёжилась, борясь со слезами.
Всхлип.
— Э?
Битва была проиграна.
— Шай? – ошарашенно выдохнула Спектральный Шторм. Слёзы – совсем не та реакция, которую ожидала радужногривая, а скопившееся за всё это время раздражение, найдя выход, резко перестало иметь для неё значение. – Ты чего?
— Все те жеребята в лагере, — прошептала жёлтая кобылка, не обращая внимания на затекавшие в рот солёные капли, — почему их никто не тренирует? Почему, Спектральный Шторм?
Небесно-голубая пегаска непонимающе наклонила голову на один бок, но, совершенно сбитая с толку, всё же ответила:
— Когда ты учишь жеребёнка, ты лишаешь его способности мыслить нестандартно и навязываешь свои же ошибки. Когда он учится сам, он смотрит на всё свежим взглядом, не замутнённым шаблонными познаниями…
— Неправда, — Флаттершай перебила шёпотом, но Шторм покорно замолчала. – Их никто не тренирует… потому что ты надеешься, что им не придётся воевать. – радужногривая распахнула вишнёвые глаза. – Ты хочешь, чтобы всё это закончилось уже при тебе. Чтобы им не пришлось брать в копыта копья. Потому что ты надеешься победить прямо сейчас.
Хлюпая носом, она поднялась на копыта и побрела обратно.
— Шай, погоди, — смягчившись, попросила радужногривая пегаска. – Отсюда на самом деле нелегко найти выход. Уйдём вместе. А пока… просто… погуляй со мной?
— Хорошо, — мягко улыбнулась Флаттершай, коснувшись копытом копыта Спектрального Шторма, но, покраснев, отдёрнула его. Небесно-голубая кобылка не придала ничему из этого никакого значения и, взмахнув крыльями, поднялась в воздух.
— Полетели, — улыбнулась в ответ она. – Не бойся, я не буду смеяться.
Эти слова, непривычные и добрые, словно разлили в груди Шторма густое тепло. Оно ласкало истерзанную душу, заполняло пустоту рубцов. Флаттершай вытерла копытом слёзы, неровно замахала крыльями и взлетела, кренясь то на один бок, то на другой, болтая копытом и при этом в сосредоточении кривя такие забавные рожицы, что радужногривой сорвиголове стало непросто сдерживать данное слово. Но, чтобы Флаттершай поднялась в воздух, можно было и потерпеть, даже если придётся съесть свою нижнюю губу, лишь бы не хрюкнуть от рвущегося наружу хохота.
Пегаске и в голову не приходило посмотреть на Флаттершай так, как та смотрела на неё. В этой стеснительной и неопытной по части полётов кобылке не было никакого, даже самого малейшего сходства с Лайтнинг Даст. Пастельно-жёлтая пегаска даже не могла на время притвориться ею. Это было так же невозможно, как их с Штормом совместное будущее.
Крылатые пони слетели со скользкого от росы холма вниз, к вьющемуся серебряной лентой между начинающими редеть деревьями ручью. Флаттершай и Шторм были в другой стороне леса, очень далеко от лагеря. Но предводительница, похоже, не очень беспокоилась по этому поводу. Радужногривая без усилий совершила плавную, ровную посадку. Пастельно-жёлтая же, споткнувшись об усеянный галькой берег, чуть не упала в прохладное мелководье. С какой-то подростковой угловатостью и неуклюжестью Флаттершай затанцевала ногами, пытаясь вернуть равновесие; небесно-голубая пегаска остановила её падение, поймав кобылку копытом.
— Осторожнее, — усмехнулась Шторм.
Смутившись от усмешки в голосе пегаски, Флаттершай опустила взгляд и сказала первое, что пришло ей в голову:
— Как ты подняла восстание? – розовогривая кобылка пискнула, залилась краской и промямлила: — Если, конечно, не секрет… я не обижусь, если ты не захочешь…
— Ох, Шай. – Шторм потрепала её копытом по гриве. – Тебе надо быть более уверенной в себе. Не боись, расскажу. Я приняла это решение, когда Императрица по ложному доносу убила моего папу и его мужа. Да, он был геем, — выделила Шторм, — и единственным основанием полагать, что он мой отец, были его радужные волосы, но он заботился обо мне. Впрочем, у меня не было выбора, когда моя мамаша-шлюха бросила меня и сбежала с гвардейцем. – Флаттершай подумала, что, возможно, именно этот факт заставляет радужногривую придерживаться терпимости по отношению к однополым парам. Её отец-гей, неизвестно как вообще ставший её отцом, поступил лучше, чем её мать-натуралка. Предводительница же неубедительно добавила: — Надеюсь, она сдохла от гонореи после первого же поворота.
— Ум… Спектральный Шторм, если тебе тяжело…
— Чепуха! – натянуто засмеялась Шторм. – На самом деле история весёлая. И на самом деле я не планировала поднимать восстание.
За год до этого
Рэйнбоу Дэш, закричав от досады, удвоила усилия в работе крыльями, но васильковый жеребец, оставляя такой же радужный след, как у неё, пересёк два верхних шпиля погодной фабрики и победно вскинул копыта вверх. Пегаска недовольно фыркнула и, догнав отца, попыталась дать ему подзатыльник, но он поймал её копыто своим и бросил вниз мостом.
— А-а-ай, — прохныкала по-жеребячьи радужногривая, выровнявшись несколькими метрами внизу и потирая повреждённую конечность. – Этот бросок порядочные пони выполняют двумя копытами и через бедро!
— Меня учит порядочности пони, которая попыталась простым подзатыльником спихнуть на меня необходимость готовить на всю семью, — не остался в долгу жеребец.
— Семью, — закатила глаза светло-голубая пегаска. – В Эквестрийской Империи нет семьи. Все принадлежат всем и от этого счастливы.
— Не думаю. – обняв дочь одним копытом, жеребец указал вниз, в окна сложенной из облаков, как и всё в этом городе, погодной фабрики.
Они были слишком узкими и тёмными, чтобы что-либо рассмотреть, но Рэйнбоу Дэш и так знала, на что пытался указать ей старший пегас. Они с ним были освобождены от всепегасьей обязанности работать на фабрике погоды благодаря тому, что занимали копытоводящие посты. Но под влиянием отца молодая кобылка, катающаяся, как сыр в масле, всё-таки не могла игнорировать страдания пегасов внутри неё.
— Всё равно Императрица не одобряет, — пробормотала Рэйнбоу в защиту своей Императрицы и Богини. Пегаска вывернулась из объятия и прижалась губами к губам отца, запустив язык ему в рот. Маленький дружеский полушутливый ритуал, родившийся из чистой случайности: маленькая Дэш, увидев, как её отец и его муж целуются, решила выразить свои чувства точно так же. Разорвав поцелуй, кобылка ворчливо добавила: — Летим. Тебе ещё жрать приготовленный на халяву ужин.
Радужногривая влетела в красивый особняк с тонкой, резной архитектурой, возвышавшийся над грубыми нищенскими бараками, представляющими из себя слепленные в кубики бракованные облака. Отец Рэйнбоу задержался на входе, с жалостью окинув убогие ряды взглядом. «Когда-нибудь я добьюсь того, чтобы вы жили лучше. Чтобы вы были лучше», — жарко поклялся он про себя.
— Ты сказал это вслух, гений. – бросила Дэш с кухни, доставая из холодильника овощи.
Холодильник был в Империи показателем статуса, богатства и достатка. Но чаще всего – знаком обладания пегасьими технологиями и пегасьей магией.
— Правда? – беззаботно, без сожаления и страха отозвался жеребец.
— Ага. Ты ещё во сне такие бизнес-планы толкаешь, что я еле ржач сдерживаю.
— А что тут смешного? – серьёзно и даже строго спросил пегас.
— Ты. – просто ответила Рэйнбоу сквозь копытоятку ножа в зубах.
— О, так значит, для тебя улучшить жизненные условия рабочих – смешно?
— Они не жалуются. – неуверенно ответила Дэш.
— Ты же видела их. Ты видела, как они живут. Они засыпают у машин с грозами и мёрзнут в своих домах, потому что им запрещено приносить к себе хоть что-нибудь, чем можно согреться.
— Но они работают! – упрямо мотнула головой пегаска, лезвием ножа сметая нарезанную морковь в блюдо. – Они делают то, что нужно и полезно Империи. Они трудятся на благо всей Империи!
— А тебе не кажется, что они трудились бы лучше, если бы не отвлекались на урчание животов и не замерзали в собственных бараках?
— Тогда у них бы не было стимула работать. Протянули бы копыта и…
— Так было всегда, — непримиримо отрезал радужногривый. – И во времена твоего жеребячества, и моего, и моего отца. Так уже несколько поколений – и ничего не становится лучше.
— У всех них есть шанс поступить в «Шэдоуболтс», — буднично сказала пегаска и слизнула с ножа томатный сок.
— Вот только из-за каторжного труда у них не остаётся времени развивать свои лётные таланты. Знаешь, что я видел полтора дня назад? Одна из пегасок, возвращаясь домой по краю облака, оступилась, упала вниз и не смогла взлететь, потому что даже забыла, как раскрываются её крылья! Если бы меня не оказалось рядом…
— О мой храбрый рыцарь без меча и топора! – заголосил другой жеребец из спальни. – Ты спасаешь левых кобыл, пока самый важный жеребец твоей жизни изнывает по ласке! Это я, твой муж. Помнишь меня, Рэйнбоу Блэйз?
— Помню тебя, Креснт Мун, и уже иду, — с улыбкой отозвался радужногривый жеребец, направляясь к спальне. – Но я, знаешь ли, не терял времени даром. Я победил злобную спектральноштормовую драконицу и тем самым обеспечил нас ужином. – в затылок ему, со свистом кувыркаясь, влетела со стороны кухни палочка сельдерея. Блэйз только похихикал и, крылом избавившись от застрявшей в короткой колючей гриве зелени, запрыгнул на кровать, на которой уже давно устроился в соблазнительной позе светло-коричневый пегас со знойным взглядом и эрегированным членом наперевес.
— «Спектральноштормовая драконица»? Ну и фантазия у тебя, — насмешливо оценила Рэйнбоу Дэш и передвинулась так, чтобы, не отрываясь от готовки, наблюдать за брачной игрой отца и его мужа. Когда они достаточно погрузятся в страсть и похоть, она тоже сможет присоединиться, несмотря на странное отцовское табу не трахаться с ней. Но, когда он думает не верхней головой, а нижней, запреты для него быстро обесцениваются. От этой мысли пегаска прикусила губу и провела хвостом по намокающей киске.
Не забывая о нарезке простенького салата, радужногривая в нужные моменты давала саркастичные комментарии разворачивающемуся на кровати в соседней комнате действию и в ответ, к своему восторгу, получала громкий смех, дикое возмущение и каждый раз сбиваемый настрой. После таких выходок отец точно отшлёпает её… а она этому поспособствует и сможет сделать своё наказание пикантнее.
Кобылка потонула в неспешном течении вечера и идиллически-стилизованной семейной сцене. Она почти заметила проплывшую по полу спальни тень.
А потом стоны переросли в крики. Не оргазма, а ужаса и боли. Потому что тень обернулась перекаченным белым пегасом и одним могучим ударом копья пронзила пару мужей насквозь и пригвоздила их к кровати. А следом их тела изрешетил десяток стрел, выпущенных целым отрядом пегасов. Отрядом, с которым училась Рэйнбоу.
Зрение Дэш размылось и зазернилось, а копыта едва не подкосились. Бросаясь в спальню, она в шоке бросила нож. Нет, не воительницей она была, а спортсменкой. И не врагами ей были эти пегасы, а друзьями.
Были…
— Балк Бицепс!!! Санфлауэр!!! – закричала Рэйнбоу Дэш имена первых попавшихся пони, и слёзы брызнули у неё из глаз при виде последних секунд жизни отца. – Что вы наделали?!! Как вы посмели?!!
— Приказы Императрицы не обсуждаются!!! — проревел в ответ желтоволосый жеребец.
— Нас удостоили чести убить предателя, Рэйнбоу! – весело прощебетала пегаска-лучница с гривой цвета морской волны. – Жаль, что он оказался твоим отцом.
— Императрицы? Предателя?.. Что… — упавшим голосом прошептала Рэйнбоу, становясь совсем уж жалкой рядом с убийцами. – Что ты такое говоришь… Что вы все такое говорите…
Балк ревел что-то в ответ. Дэш плакала.
Оплот её веры и уверенности, Императрица, предала её. Она лишила её семьи и друзей. Одним ударом.
Точнее, одиннадцатью. Но разом.
Конечно. «Предательство». Рэйнбоу Блэйз даже во сне говорил о своих идеях – особенно во сне. Неудивительно, что он проболтался в какой-то момент.
— Он был моим отцом, — прорычала Рэйнбоу, сквозь слёзы взирая на группу пегасов. – А вы были моими друзьями.
— Дэш, мы всё понимаем, но давай не будем поддаваться эмоциям. Пойдём в бар, напьёмся, развеемся, потрахаемся…
Небесно-голубая кобылка на секунду расслабилась, услышав традиционные для любого стресса слова. Но лишь на секунду, потому что та её часть, что советовала послушаться и утопить горе в вине, умерла, как только пегаска воинственно распахнула крылья и дала предложившей пойти в бар бывшей подруге редкой для пегаса силы пощёчину. Но Рэйнбоу Дэш, ослеплённая яростью и горем, не учла перевеса сил.
Радужногривая могла драться одновременно с четырьмя пони, если они были хоть чуть-чуть менее опытны в боях, чем она сама. Но сейчас она находилась в одной комнате с одиннадцатью пони, которые росли вместе с ней и хорошо её знали. Некоторые из них дрались много лучше Рэйнбоу. Поэтому подраться сейчас было равноценно тому, чтобы организовать против себя бойню.
Бойня длилась несколько секунд – ровно столько требовалось, чтобы поймать увёртливую Рэйнбоу, скрутить ей копыта за спиной и нанести несколько прицельных жестоких ударов по рёбрам, голове и бокам. А потом... настало унижение. Пегаску пустили по кругу.
…Залитая слезами измученная Дэш со звуком между кряхтением и скулением вытерпела ещё несколько мощных толчков от Балк Бицепса, который открыл второй круг подобно первому, и почувствовала, как её развороченное членом нутро в очередной раз забрызгивает спермой.
Она плакала не из-за того, что её изнасиловали – как и приказала Императрица, радужногривая пегаска принимала все виды удовольствия для своей плоти, почти ничем не брезговала и ничего не стеснялась. Во всех её дырках побывал не один жеребец, не одна кобыла и не один жеребёнок. Но прямо сейчас она лила слёзы из-за того, что её отец и его муж были проткнуты одним копьём прямо во время страстного сношения. А когда недавние друзья, оплевав её, с лёгкими сердцами скрылись с места расправы, Рэйнбоу с опустошённым воем подползла к телам своей семьи и обняла их крыльями.
Шок заставил кобылку выполнять абсолютно бессмысленные действия. Она сперва несколько минут, укачивая нанизанных на копьё жеребцов в своих объятьях, лунатически пела им колыбельную, а потом бережно избавила их тела от копья и отправилась дорезать салат, обещая, что он будет готов через минуту.
Рэйнбоу Дэш с ненормальной улыбкой взяла в зубы нож и пару раз бойко опустила его на овощ, название которого упорно ускользало от съезжающего с катушек мозга. Сам он, этот овощ, заменялся сознанием на внутренности её предателей-друзей.
И пегаска захотела отомстить. Но она хотела отомстить так же, как Императрица: одним ударом ранить сразу нескольких так сильно и так глубоко, что та никогда не оправится от потери. Единственным способом достаточно задеть всемогущую бессмертную Богиню Дэш видела только одно: взорвать Клаудсдейл.
Но, стоило только Рэйнбоу вылететь из дома и окинуть город взглядом, её губы искривились, предвещая новую волну слёз. Она любила Клаудсдейл. Она любила его как свою родину и как место, связанное с приятными воспоминаниями. Но пегаска тряхнула головой и холодно стиснула зубы. Она не будет вспоминать, потому что этого нельзя допустить. Дэш знала: если она вспомнит глубокую синеву, кучевые облака, ветер в гриве – она не сможет осуществить задуманное. Не хватит духу.
Пегаска летела к погодной фабрике. У неё было достаточно мощи, чтобы разрушить тонкое кружево витых колонн облачных дворцов и смести монументальную арену, похожую на воронку, что послужила прототипом для той, что в Кэнтерлоте… Рэйнбоу пыталась отодвинуть мысли о том, как нравилось ей выкручивать мелкие спирали вниз и вниз внутри этой воронки.
Радужногривая обнаружила себя стоящей на передних копытах. Задняя часть тела подобралась для удара ногами по стеклянной цистерне с штормами, крылья были широко распахнуты, чёлка и грива слипались от крови убитых пегаской стражников, а рот сам собой хрипло изрыгал слова:
— Не вздумайте мешать мне! У вас не хватает смелости восстать, а я смогу!
Передние копыта, держащие всё её сильное тело, задрожали, и пегаска была вынуждена на секунду опуститься на пол всеми четырьмя. Она посмотрела на рабов, на этих жмущихся по углам пегасов. И поняла, что они ни в чём не виноваты. Они не должны страдать из-за её горя, иначе она станет такой же, как Императрица.
Нежелание быть такой, как недавний кумир и Богиня, заставило Рэйнбоу Дэш обратить свой взор на арену. Отец рассказывал ей сказки, что когда-то очень давно на этой арене не убивали, а оттачивали лётные навыки. Но потом пришла Императрица… а что было до неё? Никто не помнит. Никто не решается вспомнить. То, что было до вороной аликорницы, утеряно навсегда.
Но всегда можно сотворить то, что станет после…
Даже те молнии и громы, что Рэйнбоу собиралась выпустить, не пронзили бы её так сильно, как одна простая мысль – не подчиняться Императрице. Не быть такой же, как она. И единственный способ отомстить ей…
— Вон. Все вы, все до последнего — ВО-О-ОН!!!
…это сделать ей назло.
Императрица убила её отца и подумала, что проблема решена. Но Дэш покажет ей, как сильно она ошибается.
Пегасы-рабы бросились врассыпную, но в считанные секунды сориентировались и побежали к выходу. Рэйнбоу смотрела на живое месиво разноцветных тел, текущее на свободу со всевозможных направлений.
Как только фабрика опустела, пегаска с криком гнева и радости одновременно лягнула цистерну. Ещё раз, другой, третий… удары задних ног Дэш, ускоряясь, посыпались нескончаемым градом. Стекло звенело, но выдерживало натиск до тех пор, пока рядом со светло-голубыми копытами не ударили вороные.
Рэйнбоу Дэш с удивлением посмотрела вправо. Сизогривый пегас почему-то вернулся к ней и теперь помогал. Мысли пегаски упёрлись в последнее слово: он помогал, не зная, зачем и кому. Это была… благодарность. Слепая благодарность за освобождение. И Рэйнбоу, вдохновившись, задолбила по цистерне с утроенной мощью.
А рабы шли обратно. Они подбегали к стеклу и тоже ударяли его задними копытами; те, кто умел летать, взлетали и крушили штормовую тюрьму сверху.
Они не хотели быть рабами. Они ждали любой возможности освободиться, дождались – и теперь несутся прочь, хватая жеребят и едва ли не ломая ноги. А потом отблагодарили свою освободительницу, не бросив её в момент неудачи.
Дэш не видела столько надежды, испуга и радости в глазах одновременно больше нигде и ни у кого.
И тут она поняла. Поняла, что Рэйнбоу Блэйз не был сумасшедшим. Он был добрым жеребцом, который хотел сделать мир лучше и облегчить жизнь многим пони. Это Императрица была сумасшедшей, Императрица со своей жаждой унижать и причинять боль. А Рэйнбоу не видела этого из-за своего эгоизма. Но теперь Дэш скорее умрёт, чем отступится от своей идеи.
Она сделает то, что не смог сделать её отец. Она искупит свою вину за неверие тем, что поведёт пони к свободе.
Стекло, пошедшее трещинами, звенящим стеклопадом рухнуло на льдистый пол. Заключённые внутри молнии и громы в чёрных тучах, немного поклубившись на месте, выстрелили сетью золотистых разрядов во все стороны от себя. Молнии закоротили брошенные включенными станки и машины – и они угрожающе заскрежетали и закряхтели. Выбежавшие наружу пегасы со страхом, с замершими сердцами ждали, когда небесный город разорвёт на клочки. Летающие обнялись с нелетающими. В этот день они почувствовали себя действительно едиными, действительно в одной упряжке. Тихо летали над толпой признания в любви, дружбе – в чём угодно. Они готовились к смерти и не понимали, почему добровольно пошли на это и теперь не могут убежать.
Но Рэйнбоу Дэш храбро ринулась обратно к погодной фабрике и с нереальной скоростью закрутилась вокруг неё, окутав размытым радужным торнадо. Внутри грохотали, взрываясь и разлетаясь осколками, все погодные явления, сотворённые рабами-пегасами. Радужногривая увернулась от всех молний, бритвенно-острых заготовок снежинок, но её настигло и вышвырнуло с намеченной траектории… облако. Неизвестно откуда взявшееся несчастное облако, видимо, от закручивающихся потоков воздуха и магии пегаски уплотнившееся до фиолетово-розового цвета и теперь бывшее едва ли не твёрже бетона.
Магия Рэйнбоу, удерживающая всё вместе, моментально иссякла.
Но тут на её место скользнул пегас с кьютимаркой в виде дикого торнадо и с новой силой закрутился вокруг взрывающейся фабрики. Из Рэйнбоу Дэш, обессиленно приземлившейся на облако, вырвалось восхищённое:
— Вау, – потому что фабрика была отнюдь не маленькой и не низкой, и поддерживать такое гигантское торнадо, которое, к тому же, не должно выпускать взрывы за свои пределы, было непосильной задачей.
Непосильной для одного пегаса.
Но один за другим все они взлетали и вклинивались в ревущее порождение Рэйнбоу Дэш. Абсолютно все – даже те, кто ни разу в жизни не открывал крылья – поднимались в воздух и, впечатлённые осознанием того, что могут сделать вместе, встраивались в неукротимые потоки. Торнадо снова запестрило радугой – смешанной из разнообразных пегасьих окрасок лоскутной радугой. А когда взрывы внутри прекратились и от фабрики остались лишь руины, крылатые пони рухнули на облака.
Выжили не все. Было бы слишком хорошо, слишком невероятно, если бы всё закончилось полностью счастливо. Теперь, когда бывших рабов отпустил столь вдохновляющий порыв стадного инстинкта, они прогоняли с лиц блаженно-мечтательные выражения и серьёзнели, подсчитывая потери и приобретения.
Рэйнбоу Дэш поднялась на дрожащие ноги и расправила немного помятые крылья. Она отряхнулась, собираясь навсегда улететь из города, как вдруг ей на правое переднее колено легло маленькое жеребячье копытце, мягко и ненавязчиво, но так действенно и убедительно останавливая.
— Как тебя зовут? – спросила кобылка, ещё не получившая даже свою кьютимарку.
— Ты освободила нас? – спросил следом вороной жеребец, который позже представится Тандерлейном. – Мы свободны?
Небесно-голубая пони отступила. Ей не впервой было ощущать себя лидером, но эта огромная толпа, несколько десятков минут назад бывшая скопищем бесправных рабов, подчинявшихся лишь кнуту и страху, была… убедительной. В чём убедительной? Ответа не было. Но что-то заставило радужногривую кобылку остановиться, рассмотреть каждого из стоящих перед ней пони, увидеть в их глазах надежду, благоговение…
…верность.
Все пришедшие в том сумбуре эмоций и событий на ум рассуждения обрели вес. Они стали реальны, ощутимы, логичны. И Дэш уже знала, что делать.
— Меня зовут Спектральный Шторм, — соврала Рэйнбоу, вспоминая последнюю данную ей отцом кличку. – Я хочу, чтобы вы по своей воле разделили свою свободу с другими пони! Вы со мной или без меня? – сказав это, она бросилась вниз.
…И в тот день сотни пегасов впервые увидели землю.
— Так значит, тот взрыв тогда… это была ты?
— Ага, — легко ответила Спектральный Шторм. В своём рассказе она опустила некоторые мрачные подробности, то, что плакала и... своё имя. Прятать его уже стало привычкой и своеобразным обещанием не забывать.
Флаттершай переступила с копыта на копыто, не зная, восхищаться ей или испугаться.
— И, когда мы встретились… ты убила того белого пегаса… из чувства мести?
— А ещё ты была в опасности, — кивнула предводительница повстанцев. – Вообще, Балк Бицепс был последним из той шайки, кто остался жив. Как видишь, не так уж и надолго. Я отомстила всем, кто был в моём доме в тот день. И до Императрицы всегда не добиралась только чуть-чуть. Эта хитрая сука всегда находила способ сжульничать. Поэтому я при первой же возможности спиздила со своими приближёнными лучшую её статую.
Спектральный Шторм насладилась реакцией Флаттершай: та была на грани обморока. Ещё бы: лучшая статуя Императрицы, изображающая ту в величественнейшей позе, была сделана из самой звёздной пыли. Прикосновение к ней дарило блаженство… и почему-то лёгкий разряд тока. О стоявшем в Эпплвуде монументе ходили легенды. Они были правдивы и нет, но неоспоримым был факт, что эта статуя Императрицы – величайшее чудо света.
— А потом мы её распилили, — эффектно закончила Шторм.
Флаттершай, помертвев, чуть не начала икать от осознания степени кощунства этого действия… да по отношению к чему угодно. Но радужногривая, снова насладившись реакцией робкой пегаски, расхохоталась:
— Шучу! Никто не может распилить звёздную пыль, это невозможно. Мы с Лайнинг и Тандерлейном оттащили статую в наш тайник.
— У… у вас есть тайники? – укоризна, направленная на шутку Шторма о распилке статуи, перешла на факт наличия у повстанцев заначек по Эквестерийской Империи.
Шторм серьёзно посмотрела на пегаску:
— Флаттершай, я управляю многотысячной армией, которую нужно обучать и оснащать, чтобы она могла противостоять Императрице. Поэтому – застрелить меня за это! – да, я не брезгую мародёрством и откладываю на чёрный день. – взгляд Шторма погрустнел. – Идея Лайтнинг. Наверное, Шай… я её всё-таки любила. – пегаска на секунду стиснула зубы, не пуская слёзы. – И… Зекора тоже помогала. Отыскивала удачные места и маскировала их.
— Как ты встретила Зекору? – Флаттершай торопливо перевела тему на более нейтральную.
— Мы выкупили её у работорговцев. Ну, как выкупили… пообещали оставить им их жизни в обмен на пленников. Кто-то ушёл своей дорогой, кто-то присоединился к нам. Зекора была одной из таких. Объяснила – как обычно, по-своему, – что дорога домой, на родину, ей отрезана.
Пегаски ещё некоторое время шли молча. Спектральный Шторм смотрела прямо перед собой, а Флаттершай рассматривала влажную гальку и серебряный ручей. Пастельно-жёлтая кобылка думала: «Она так много рассказала мне о себе; будет просто не честно не открыть какую-нибудь свою тайну…».
— Спектральный Шторм, эм… у меня есть дочь. – Шторм медленно повернулась к Флаттершай с таким выражением лица, что пегаске показалось, будто глаза радужногривой сейчас вытеснят нос и рот. Но она всё равно продолжила, пока не иссякла её решимость: – Я забеременела в тринадцать лет после одного из праздников…
— Ты не девственница? – прохрипела Шторм.
— Э-эм… нет. Извини. – торопливо добавила робкая кобылка.
«Крах идеалов, блять, — подумала небесно-голубая сорвиголова. – Она ведь выглядит на эти ёбаные четырнадцать лет, внешности невиннее и придумать нельзя просто. Сука, как так-то?!!». Шторм нервно забрала копытом чёлку назад и, сглотнув, спросила:
— Где она? Твоя дочь. Где она?
— Её забрали два года назад, — тихо от сдавившей голос горечи ответила Флаттершай. – Она была такой способной единорожкой… Я звала её Гэлакси. У неё была красная шёрстка, красно-белые волосы и красные глаза. – пастельно-жёлтая пегаска собралась с силами и без слёз посмотрела на Шторма: — Я надеюсь, что у неё всё хорошо там, у Императрицы.
— Мы были в Кэнтерлоте, — глухо, с плохо скрываемой досадой проговорила радужногривая пегаска. – Почему, почему ты не сказала о ней? Мы бы нашли её. Но нет, ты только бросилась искать Свити Бель, — к концу фразы негодование Шторма всё же вырвалось наружу – она со злостью пнула попавшийся под переднюю ногу камень.
— Гэлакси – способная единорожка, — повторила пастельно-жёлтая пегаска с уже ставшим частью её жизни смирением. – Её ждёт большое будущее на службе у Императрицы. Возможно, её даже примут в Лунный Свет! Но… у Свити Бель… у неё нет такого таланта к магии. Если мы её бросим, она совсем никому не будет нужна.
Спектральный Шторм помолчала, раздумывая над тем, а не являлась ли такая забота о Свити Бель перенесением на неё нерастраченной материнской любви. Радужногривая допускала это, хотя у неё не хватало фантазии представить Флаттершай не то, что с жеребёнком – с жеребцом.
— Я думаю, ты действительно не хочешь, чтобы те жеребята воевали и страдали, — прошептала Флаттершай, торопясь использовать всю свою смелость, пока она не утекла. – Чем Свити Бель хуже?
Спектральный Шторм, сглотнув, повела нижней челюстью. Она несколько секунд рассматривала небо, а потом небрежно сказала:
— Знаешь, нам всё равно нужно перетащить кое-какие запасы из Кэнтерлота… — пастельно-жёлтая пегаска едва не захлебнулась воздухом от радости. – Думаю, и этого заморыша можно прихватить заодно.
— Спасибо! – звонко прокричала Флаттершай, бросаясь на шею Спектральному Шторму, что всё равно прозвучало всего лишь немного громче нормального голоса.
— Хе-хе, — усмехнулась радужногривая, обнимая пегасочку в ответ. Та смутилась, порозовела и спряталась за своей гривой.