Эпоха полночных кошмаров

Глава XXX

«Э… это… аликорн?» — подумала Рэрити, чувствуя удушливый приступ тошноты. Даже мысли заплетались, а говорить единорожка и не пробовала. Если бы попробовала — обнаружила бы, что у неё пропал дар речи. Все присутствующие здесь испытывали то же самое.

Кроме Фэнси Пэнтса.

Он подошёл к изуродованной кобылке, левитируя рядом с собой ведро с тёплой водой. Видимо, прихватил с собой на одном из ярусов. Вытащил из внутреннего кармана пиджака свой надушенный платок и, смочив его в ведре, стал смывать грязь с лица земной пони. Она молчала, инстинктивно подавшись назад.

— Всё хорошо, — с непривычной нежностью сказал единорог и погладил очищенную от нечистот щеку. — Всё хорошо, Селестия, это я.

Кобылица подалась вперёд, прошептав его имя. Когда она это делала, стали видны окровавленные дёсны с маленькими, словно лишь недавно выросшими, зубами. Фэнси Пэнтс наклонил ведро, прикоснувшись его краем к губам земнопони, и та жадно отпила воды, даже не прополоскав от крови рот.

Рэрити стояла, как громом поражённая; сердце билось с такой силой, что, казалось, при каждом ударе от него отлетали куски.

Всё, что делал Фэнси Пэнтс, было предназначено именно для этой искалеченной пони. Ради неё он шёл на риск, который не мог оправдать не только для Рэрити, но и для себя самого.

Рэрити пыталась самостоятельно найти причины, движущие Фэнси Пэнтсом. Он никогда не выказывал себя насильником и извращенцем и всегда вёл себя настолько гуманно, насколько позволяла ситуация. Значит, он действительно заботился и рисковал ради этой изувеченной замученной земной пони? Или всё же аликорна?

— Кто это? — требовательно спросила Рэйнбоу Дэш, пытаясь скрыть не меньший шок, чем у остальных.

Флаттершай безо всяких вопросов подошла к тому, что осталось от Селестии, и стала помогать отмывать её. Мягкий тихий голос пегаски даже не заставил кобылицу вздрогнуть:

— Я не обижу Вас, обещаю.

Фэнси Пэнтс расслабился, легко поверив обещанию, и предоставил пастельно–жёлтой пегаске помочь заключённой.

— Селестия… она… это очень трудно объяснить, и вы мне наверняка не поверите. — единорог вздохнул. — Она была аликорном.

— Давным–давно. — подтвердила хрипло Селестия — удивительно чётко для почти беззубой пони — и прокашлялась. — Я — сестра Найтмер Мун.

Все пони поражённо застыли. Она была сестрой Императрицы. Она осмелилась назвать её по имени.

— Но ранее, — продолжала кобылица, — Её звали по–другому. Её имя было Принцесса Луна. Мы вместе правили Эквестрией: я взяла под свой контроль солнце, а она — луну. Вместе мы поддерживали гармонию в этих землях, и под нашим копытоводством пони Эквестрии жили счастливо и беззаботно. Все были вольны заниматься тем, чем хотят, и когда хотят. Они сами выбирали, с кем и как строить отношения, когда спать, а когда бодрствовать. — Спектральный Шторм удивлённо моргнула: Селестия использовала те же формулировки, что и она. Или всё же она использовала формулировки Селестии? — Всё было совсем по–другому. Не так, как сейчас.

— Но что же случилось? — потрясённо спросила Твайлайт. Слёзы собрались на её ресницах, готовые пролиться — слёзы, выражавшие боль и скорбь за свою так изменившуюся наставницу. — Как Она могла так с Вами поступить?

Селестия обречённо вздохнула и ответила:

— Потому что я сама сделала её такой.

Пони промолчали. Они и так были обескуражены сверх меры. Фэнси Пэнтс с уважением смотрел на Флаттершай, которая, борясь с эмоциями, продолжала при помощи тряпки с максимальной осторожностью отдирать корку засохшей мочи с шерсти бывшей Принцессы. Та же, собравшись с силами, продолжила рассказ:

— Подданные любили меня больше, чем её. Я была совсем молодой, глупой… и ослеплённой гордыней. Я не замечала того, что творилось у меня под носом: организовывала праздники, принимала пони, купалась в их внимании и собственном блеске славы. Моё правление было идеальным, но… Луне совсем не осталось места. Я затмевала её своим светом. Но перелом наступил после лести одной из придворных кобыл. Я до сих пор помню её слова: «Принцесса Селестия, Ваше солнце так чудесно, что луна даже ночью неуместно смотрится в небе». И… я помню… глаза Луны. Она перестала сдерживаться, выбежала с приёма. А я… — рот аликорницы искривился, но слезам было не из чего вытекать. И, скорее всего, Селестия выплакала их все давным–давно. — Даже не попыталась её остановить. Луна заперлась у себя в комнате, не пришла ко мне на балкон для ежевечерней смены светил — подняла луну оттуда, а утром отказалась убирать её с неба. М–мне… надо было… поговорить с ней…, но я, стоя у неё под дверью, закричала, что она обязана подчиняться мне, как младшая, что она наносит мне оскорбление, разговаривая со мной через порог и что простой смертный никогда бы себе такого не позволил и даже не подумал об этом, и магией снесла дверь с петель. Луна стояла у окна и смотрела в ночь. Когда она обернулась, мой запал исчез. Её шёрстка… в общем… Луна стала такой, какой вы знаете её сейчас, превратилась в Найтмер Мун. Она улыбнулась, нанесла удар и объявила, что отныне ночь будет длиться вечно.

Селестия скорбно замолчала. Все видели, что её одолевают чувства более смешанные, чем их самих. Никто в этой камере почти не дышал. Было слышно, как вода журчит по шерсти аликорницы: Флаттершай с редким мужеством, роняя слёзы, продолжала свою работу.

— Я проиграла, — продолжила бывшая аликорница, — и оказалась здесь. Она могла бы убить меня, но предпочла наказать более жестоко. На протяжении столетий она уродовала, истязала и подвергала меня всевозможным унижениям. Избить меня или изнасиловать стало своеобразным посвящением и клятвой верности для подданных Найтмер Мун. Моё бессмертие стало для меня проклятьем. Я не могла умереть даже от болевого шока — ни когда мне выворачивали рог, ни в когда выкалывали глаза, а после каждой раны восстанавливалась, и даже глаза формировались заново. — Флаттершай невольно вспомнила о её «невыросших» зубах. — Однажды я забеременела, смогла выносить и родить. Лу… Найтмер Мун забрала мою дочь, чтобы сделать её своей верноподданной, но позволяла мне с ней видеться, каждый раз опуская меня в её глазах. Однажды моя кобылка пришла ко мне одна и представилась. Ей было уже девятнадцать, но я только сейчас узнала, что её имя — Маджести. Она спросила, как я оказалась здесь и почему Найтмер Мун так ненавидит меня. — Селестия улыбнулась, душераздирающе грустно улыбнулась. — Она была единорожкой с белой шёрсткой, бело-голубой гривой и прекрасными фиолетовыми глазами.

— Селестия, — произнёс Фэнси, — я думаю, что это они. Ты нашла, кого искала.

Снова белая аликорница кивнула единорогу. Она вдохнула отвратительного камерного воздуха и сказала:

— Между мной и Найтмер Мун была не только битва. Я, несмотря ни на что, не могла причинить вред собственной сестре. Знала, что остановлюсь в последний момент, не доведу дело до конца и обреку своих подданных на годы страданий. Мне нужно было что-то, что не остановится после применения — и я призвала на помощь Элементы Гармонии, шесть самых могущественных артефактов, олицетворяющих щедрость, доброту, честность, смех, верность и магию. Но я не учла того, что у Луны в распоряжении находились три из них — честность, смех и верность. Всего трёх Элементов хватило, чтобы обернуть против меня силу их всех. Я лишилась своих сил и оказалась здесь. Я умоляла свою дочь один-единственный раз помочь мне: найти и спрятать Элементы так далеко, чтобы Найтмер Мун не смогла найти их и использовать во зло. О том, что у неё получилось, я узнала от своей сестры. Вместе с вестью о смерти Маджести. — на несколько секунд Селестия замолчала, собираясь с силами. — С тех пор у меня было ещё три жеребёнка. Но Найтмер Мун больше не позволяла им жить. Она убивала их на моих глазах, а я ничего не могла сделать. Потом она отдала приказ лишать меня зрения каждый раз, как только я начну снова его обретать. Каждую сотню лет мои новорождённые глаза выкалывались или выдавливались. Каждый раз новым инструментом. Постоянная слепота обострила мою связь с солнцем, и я стала видеть его глазами. Найтмер Мун именно этого и добивалась. — Селестия провела передней ногой по лбу и прошептала севшим от отчаяния голосом: — Она устраивала массовые терроры и геноциды ради того, чтобы я пропустила через себя страдания всех поколений моих маленьких пони.

Хотя шок сковал её лицо неподвижной маской, Рэйнбоу Дэш была готова взорваться от злости.

— Я сопереживала каждой жизни одновременно день за днём. Все эти века я разыскивала тех приближённых Императрицы, готовых мне помочь, и просила их найти шесть избранных пони, каждый из которых олицетворял бы какой-либо Элемент Гармонии. И, если Фэнси Пэнтс считает, что вы можете помочь в этом, то я тоже так считаю. Вы откликнетесь на мой зов?

Рэрити не сдерживала слёз. Единорожка видела, в каком лоске и роскоши жила Императрица, и теперь узнала, в каких ужасных условиях томится её родная сестра. Белая кобылка в объятии прижала к себе Свити Белль передней ногой. Она, как ни старалась, не могла представить и понять все чувства Селестии, которая тоже когда-то обладала всеми богатствами мира, уважением и почётом, а теперь, после веков жизни с короной на голове и следами от поцелуев на копытах, была брошена гнить в смрадной темнице, встречая лишь издевательства и побои.

— Да, — хрипло ответила Рэйнбоу Дэш на её вопрос. — Мы поможем. Но вот в чём странность: почему Императрица до сих пор не телепортировалась сюда? Вы же — охраняемая пленница.

— У меня встречный вопрос, моя маленькая пони, — мягко сказала аликорница. — Что произошло там, наверху, примерно час назад?

Все оглянулись на Твайлайт. Она стояла рядом с маленькой Сансет Шиммер, в лице её не было ни кровинки. Но, тем не менее, на шатающихся ногах единорожка вышла вперёд и рассказала о том, что произошло.

— Значит, ты столкнула солнце и луну, — задумчиво протянула Селестия. Флаттершай закончила отмывать её шерсть, Эпплджек невольно отметила, как царственно стала выглядеть аликорница, пусть даже с отрубленными рогом и крыльями и в загаженной темнице. Контраст был неописуемым, нелепым. — Теперь я знаю, почему мне было так плохо тогда, — единорожка прижала уши, чувствуя вину за свой поступок, —, но вот что меня занимает больше: факт того, что ты в принципе смогла это сделать. Итак, если солнцу было так больно, то как должно было быть больно луне? Вариант только один: настолько, что Найтмер Мун спаслась в мире снов.

— Туда можно попасть? — удивлённо подняла уши Твайлайт.

— Это стихия моей сестры. Она уходила в мир снов, чтобы восстановиться после, например, особенно тяжёлых битв. Этот ход похож на контролируемую кому, но исчезает не только сознание входящего в мир снов, но и его тело.

— Значит, Императрица не сможет нам помешать? — твёрдо спросил Фэнси Пэнтс.

— Фэнси? — недоумевающее повернулась к единорогу Селестия. — Что ты задумал?

— Ты больше не будешь страдать. Твайлайт, телепортируй нас всех к моему особняку. И Селестию тоже.

Аликорница не успела и рта открыть, как приказ белого единорога был беспрекословно выполнен. Селестия, впервые за тысячу лет оказавшись на земле, втянула свежий воздух настолько жадно, что задохнулась. Она провела копытом по земле и вскрикнула, обнаружив под ним свежую травку, выросшую, когда пурпурная единорожка находилась в состоянии элементаля. Слёзы текли по щекам Рэрити. Насколько же плохо нужно было жить, чтобы радоваться земле под собой?

— Мы не имеем права жаловаться, — прошептала белая кобылка, глядя на бывшую принцессу.

— Вы больше не будете жаловаться, — ответила ей Селестия, хоть Рэрити этого и не ждала. — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы эпоха тирании моей сестры закончилась. Но у меня есть просьба. Я хочу, чтобы вы судили меня. Я не приду к власти, пока не отплачу за своё отношение к Луне.