Винил и Октавия: Университетские дни

Глава 1

Территория Западного Мэйнхеттенского университета по меньшей мере впечатляла. Возведенное прямо за городом на заросшем травой плоскогорье, это чудо инженерной мысли по праву могло называться произведением искусства. Одними из первых бросались в глаза парящие над кампусом пегасьи аудитории и лаборатории; густой парк в центре, что был усеян деревьями, маленькими речушками, и от которого разрасталась остальная часть университетского комплекса вдоль двух дорог; ну и конечно огромное количество абстрактных картин, скульптур и прочих произведений искусства, разбросанных без видимого порядка.

Было начало нового учебного года, и все первокурсники беспокойно шныряли туда-сюда, поглядывая на карты, лишь изредка набираясь мужества спросить дорогу. Все первокурсники, кроме двух.

Первой была земная пони с бледно-пепельной шерсткой и прямой, угольного цвета гривой. На ней была надета розовая бабочка, что белым воротничком плотно сидела на шее. Она была единственным предметом одежды на кобылке, но вполне достаточным для нее самой. Каждый шаг кобылки был уверенным и точным, поэтому, несмотря на сравнительную молодость, невооруженным глазом было видно, что она гораздо, гораздо взрослее и умнее большинства пони, окружавших ее.

Не то что бы она вела себя тщеславно, напротив, она была чрезвычайно вежлива и добра ко всем, кто решался заговорить с ней. Пепельная пони указывала первокурсникам направление к своим апартаментам, давно выучив на зубок путеводитель по кампусу, а также помогала остальным почувствовать себя уверенней в столь отличной от школы обстановке, к которой так привыкли еще вчерашние выпускники, включая саму кобылку.

Ее звали Октавия, она была виолончелисткой, изучавшей теорию музыки (классическую), историю и, как ни странно, психологию.

Второй пони была белошерстая единорожка с электрически-синей гривой, болтавшая о тысячах прошедших вечеринок и о миллионах предстоящих. Заслоняя половину лица, на ней были надеты темно-фиолетовые очки, прятавшие все и не раскрывавшие ничего. Кобылка шагала уверенно, но довольно беспечно, кивая в такт музыке, неслышной для других. Тем, кто подходил, пони улыбалась и приветливо давала брохуф, остальные же молча наблюдали, как ей удавалось выделяться из толпы не говоря ни единого слова.

Не то что бы она вела себя по-хозяйски, напротив, она была предельно открытой и непринужденной в общении с другими. Она частенько болтала о различных музыкальных группах и исполнителях с другими любителями музыки, мельком знакомыми с ее собственным творчеством, но никогда не задерживалась надолго. И даже бросив школу, она смогла поступить в университет, так что когда речь заходила о современной музыке, равных единорожке не было.

Ее звали Винил, она была диджеем, изучавшей теорию музыки (современную), рисование и, как ни странно, психологию.

Впервые они встретились на выходе из аудитории, соприкоснувшись плечами в проходе. Однако обе промолчали и начисто забыли о первой встрече, спустя всего пару минут.

Более детальное впечатление друг о друге у них сложилось позже, у двери в аудиторию, где они и еще двадцать один студент в неловкой тишине ждали преподавателя.

Не желая быть просто частью очередной толпы, Октавия повернула голову к рядом стоящей пони, которой и оказалась Винил.

– Здравствуй, меня зовут Октавия, очень рада встрече, – сказала она, любезно протягивая копыто.

Вместо копыто-пожатия единорог с размаху шлепнула по ноге и улыбнулась:

– Здорова. Я Винил Скретч, и ты по-любому слышала обо мне.

Осторожно поставив ударенную ногу на землю, Октавия отрицательно качнула головой:

– Нет, боюсь, что не слышала.

– Диджей Пон-3 ни о чем не говорит? – уточнила Винил, подыграв себе бровями, словно пытаясь освежить память земной пони.

– Нет.

– Тогда тебе стоит оторваться в парочке клубов, моя музыка гарантирует веселье.

– В моем понимании, “отрываться в клубе” редко граничит с позитивными эмоциями.

Диджей удивленно вскинула голову:

– Ты всегда так странно говоришь? Звучит чертовски глупо.

Октавия нахмурилась:

– Глупо? Это мой привычный стиль общения.

Не сдержав смеха, Винил вскоре поняла, что это не было шуткой:

– Оу. Прости. Ты из Кантерлота или типа того?

– Нет, я родилась здесь, в Мэйнхеттене. Хотя спасибо за комплимент, – Октавии льстило, что кто-то принял ее за жителя Кантерлота.

– Ага, не за что, – диджей поняла, что их представления о том, каково это быть из Кантерлота, отличались в корне.

Винил спасло внезапное прибытие преподавателя. Им был высокий оранжевый жеребец с вьющейся красной гривой. Делая каждый шаг, он буквально подпрыгивал на месте, а его хвост неистово вертелся из стороны в строну. Каждая частица его тела так и кричала: “Давайте поскорей начнем учиться!”

Пони ввалились внутрь, заняв свои места за тремя длинными столами, составлявшими неведомую абстрактную мозаику. Октавия решила сесть со своей новой знакомой, достав блокнот с ручкой, на что Винил с досадой вздохнула и попросту закинула сумки на парту.

– Ну что ж, ребята, давайте знакомиться. Меня зовут Псайк. Да, знаю, и о чем только думали мои родители? – он рассмеялся. Один. – Похоже, у них была отличная интуиция, ведь сейчас семинар по психологии, и я — ваш преподаватель! – к его веселью снова никто не присоединился. Никто даже не улыбнулся. – А вы тихони, не так ли? Ну, ничего, мы это скоро исправим. Как еще можно получше узнать друг друга, как не в игровой форме!

Толпа, наконец, отреагировала: все застонали в голос. Октавия лишь закатила глаза в ответ на их ребячество и решила высказать свою позицию:

– Честное слово, ну а чего вы все ожидали? Мы же на первом занятии, в конце-то концов.

Псайк пожал плечами:

– Она права, знаете ли. Знакомство – довольно обычная процедура.

– Но она нам вовсе не должна нравиться, – проворчала Винил под одобрительное бормотание.

– Уверен, что вы переживете. Однако, – он указал на парочку. – Я заметил, как вы болтали у входа. Видимо, мне придется вас рассадить. Нет смысла заново знакомить тебя с тем, кто и так твой друг.

Только виолончелистка хотела возразить, что они только недавно познакомились, как Винил быстро левитировала сумки к парте на противоположной стороне класса:

– Пока, Октобия.

– Меня зовут Октавия.

– Да пофиг. – единорог перешла к своему новому месту.

Псайк наблюдал за перестановкой с неподдельным интересом и едва заметной улыбкой. Отогнав лишние мысли прочь, он вновь обратил внимание на себя:

– Я хочу, чтобы за десять минут вы узнали о соседе как можно больше и в двух словах рассказали о нем.

С удовольствием вслушиваясь в каждую беседу, он и не заметил, как прошло гораздо больше десяти минут. Наконец, Псайк остановил разговоры и перешел к главной части. Большинство пони довольно точно описывали своих соседей, однако самой большой проблемой были имена.

– Это... эм... В-Винил Хетч, – неуверенно сжалась маленькая кобылка.

– Скретч! Винил Скретч! Запомни, наконец! – воскликнула диджей.

– П-прости, – пискнула та. – Это Винил Скретч и она... эм... она п-пишет электронную музыку и иногда выступает в клубах.

Псайк одобряюще топнул:

– Молодчина, Лиликап! – и разволновавшаяся пони, под одобрительные возгласы первокурсников, села на свое место.

– Как насчет тебя, Октавия, не могла бы ты представить нам свою новую подругу?

– Без проблем, – серая кобылка встала во весь рост. – Это Бон Бон. Ее особый талант – приготовление различных кондитерских изделий. Она выбрала курс психологии, чтобы тщательнее изучить предпочтения клиентов. К примеру, какой цвет лучше привлекает их внимание, а какой хуже.

– Отличная работа, Октавия! Сжато и по делу, – улыбнувшись в ответ на похвалу, кобылка снова заняла свой стул. – Бон Бон, будь добра, расскажи классу об Октавии.

Будучи пони с темно-синей гривой, испещренной розовыми прядями, Бон Бон выглядела как типичная студентка, вроде тех, что с больших плакатов вещают о важности образования:

– Это Октавия, она изучает Теорию Музыки, историю... и играет на... скрипке? – спросила она с надеждой.

– Вообще-то на виолончели.

– Ох, извини.

Винил заговорила с другого конца комнаты:

– Эй, – прервала беседу Винил. – Я тоже хожу на Теорию Музыки, но тебя ни на одном занятии не видела!

– Ради Эквестрии, зачем ты посещаешь Теорию Музыки? — недоверчиво ответила утонченная пони.

– Я диджей. Разве не слышала эту маленькую мисс застенчивость?

– Профессия диджея едва ли требует углубленного обучения–

– Какого сена ты сейчас вякнула?!

Учитель методично прервал ссору:

– Спокойнее, вы обе. Существует две ветви теории музыки: классическая и современная. Уверен, у вас есть хоть что-то общее, в конце концов – вы обе любите музыку.

– Да-а, мы обе любим современную музыку, ох, нет! Тебе ведь нравится классическая, не так ли, Октавия? Жаль. Каково это знать, что даже обезьяну можно научить игре на виолончели? Я видела одну, в цирке, – диджей показала язык.

– Современную?! Весь этот лязг и скрежет сродни постукиваниям первобытных пони по камням. У тебя большего общего с обезьяной, чем со мной, мартышка! – так просто оскорбление в сторону своей музыки темногривая пони стерпеть не могла.

Винил резко встала с места:

– Как ты меня назвала, сноб?

Также вскочив, Октавия не сдавала позиций:

– Я назвала тебя мартышкой!

– Мартышки хотя бы знают, как веселиться, ханжа!

– О да, ты знаешь все о веселии, клубное животное!

Синхронное оханье аккомпанировало отвисшей челюсти диджея, но единорог быстро пришла в себя и, злобно прищурив глаза, двинулась к своему врагу:

– Да ты всего лишь водишь палкой по струнам, и это я примитивная?! Мою музыку ты даже понять не сможешь, не то что наслаждаться ею!

Октавия сделала шаг вперед, скорчив злую мину:

– Да что же ты за шарлатанка? Музыка требует мастерства.

Винил также шагнула к объекту своей ненависти, подавляя абсурдное желание засмеяться, так часто возникавшее, если кто-то кричал на нее. Эта ее особенность, кстати сказать, нередко влияла на отношения со школьным директором:

– Ты назвала меня вруньей? – угрожающе произнесла диджей.

Вида нервно сглотнувшей серой кобылки было более чем достаточно. Диджей все еще могла припугнуть:

– Я... не называю тебя вруньей, я имею ввиду, что навыки, требуемые для игры твоей "музыки" не стоят и половины требуемых для игры на моей виолончели, – не желая уступать, виолончелистка сделала еще шаг вперед, встав лицом к лицу с разъяренной единорожкой.

С горящими от крика щеками и немного сморщенным носом, Октавия выглядела более чем просто забавно. Винил открыла рот, чтобы высказать все, что она думает о виолончелистке, как Псайк снова вмешался, на этот раз с твердым намерением закончить этот спор:

– Хорошо, дамы, думаю вам пора немного успокоиться. Как бы я не любил наблюдать за спором двух полных противоположностей, а поверьте, я просто в восторге от этого; я считаю, что пора остановиться, пока все это не зашло слишком далеко.

Теперь, когда напряжение резко спало, обе кобылки огляделись, заметив, что за ними наблюдала вся аудитория. Винил, неловко усмехнувшись и почесав копытом затылок, пошла к своему месту, Октавия же, просто поправив прическу, изящно села за стол.

Псайк хлопнул в копыта, взяв ситуацию под контроль:

– Изумительно, отличная демонстрация межличностного конфликта! Надеюсь, вы записывали? – пони в спешке принялись строчить все, что могли вспомнить. – Вашему потоку выпала уникальная возможность. Изучить психологию целиком и полностью из книг невозможно, знаете ли, – он замолчал на пару секунд, посмотрел на часы и, наконец, собрался с мыслями. – Ну что ж, времени на обсуждение почти не осталось, но у меня есть для вас задание на следующую неделю, – когда пони начали собираться, он наконец раскрыл свой коварный план. – Октавия, я хочу, чтобы вы с Винил провели вместе выходные.

– Что?! – завопили они в голос, под хохот остальных первокурсников.

– Вы хотите, чтобы я провела время с... ней?! – воскликнула Октавия.

– Да, я вообще-то хотела оторваться на этих выходных! – добавила Винил, чем заслужила свирепый взгляд от виолончелистки.

– Затем, – терпеливо пояснял Псайк. – Что это отличная возможность понять, как могут меняться отношения с течением времени, к лучшему или худшему. Мы сравним сегодняшние заметки с вашим поведением в понедельник, сделаем выводы и прогнозы на будущее. Возможно, мне придется попросить вас чаще проводить время вместе, дабы у нас было больше материала для обсуждений. Пускай мы слегка отходим от программы, но я думаю, что это будет забавным сторонним проектом.

– Выбирай психологию, говорили они. Препод классный, говорили они, – ворчала Винил, небрежно собирая вещи.

Псайк усмехнулся:

– Я уверен, что все пройдет сносно. Кто знает, может, вы найдете что-нибудь общее.

– Сильно сомневаюсь. – Октавия застегнула сумки и повесила их на спину. – И чем же мы должны заниматься?

Оранжевый пони пожал плечами:

– Сходите в бар, в кино, погуляйте по городу. Пока вы вместе, это не имеет значения.

– Напьемся! – предложила диджей.

– Алкоголь либо сделает тебя нормальной, либо просто невыносимой. Я пожалуй рискну, – рассудила Октавия по пути к выходу. – Но я выбираю место! – сказала она, оглянувшись.

Винил вздохнула и поплелась за ней. Когда пони вышли под палящее солнце и начали подниматься по холму к центральной площади, единорог заставила себя идти вровень с Октавией:

– Итак, давай-ка кое-что проясним: я дам тебе свой номер телефона, но ты, ни при каких условиях, не будешь писать или звонить мне, кроме как насчет нашего задания, капиш? – вслед за листом бумаги к ней подлетела ручка и начала бешено строчить.

– Согласна. То же самое и с моим номером, – единорожка закончила, вложив листок в сумку серой пони. Компания остановилась, пока виолончелистка, управляясь с двумя предметами копытами и ртом, каллиграфическим почерком выводила каждую цифру. – Вот и хорошо. Только постарайся не разглашать его своим друзьям, – с легкой надменностью в голосе сказала она, продолжив путь.

– Ага. Я звякну тебе завтра, тогда все и решим.

– Постарайся выбрать подходящее время, хорошо? Не все из нас привыкли бодрствовать до четырех утра, запивая сон алкоголем.

– Шевелила бы ты крупом, Октавия.

Закончив беседу, пони разошлись в разные стороны. Октавия ушла на следующее занятие, а Винил к себе домой.

Кобылки пока этого не знали, но их жизни уже начали меняться, танцуя в ритме конфликта и неумолимо двигаясь к тому, о чем ни одна из них даже не могла мечтать.

Глава 2

{[НЕИЗВЕСТНЫЙ НОМЕР]}

> Здорова, это Винил. И чем же мы займемся?

Октавия вздохнула и неохотно добавила номер в контакты, забыв сделать это днем ранее.

> Дуэль на пистолетах?

Виолончелистка ухмыльнулась своей же шутке.

{[ВИНИЛ]}

> Называй место и время, приколистка.

Она лишь закатила глаза и быстро ответила.

> Блюз Таверн, семь часов вечера.

---

И вот, когда Мэйнхеттенские часы пробили седьмой час, Октавия уже сидела за столиком в углу и наблюдала за ненавистной ей единорожкой, которая, с не менее злобной гримасой, спрятанной за темно-фиолетовыми очками, приближалась к ней.

Звуки оживленного бара разносились вокруг них, но две кобылки оставались равнодушны к всеобщему веселью. Обе ожидали не более чем нескольких часов непрерывной ссоры, становившейся все более и более неразборчивой под действием алкоголя.

Но, конечно же, все пошло вопреки их ожиданиям.

– Итак, – сказала Винил, заняв место напротив виолончелистки, будто отгородившись от нее столом, стоящим между ними. Ситуация была более, чем просто неловкой, поэтому диджей начала разговор с классического. – Как жизнь?

– Для тебя – абсолютно никак, – был на то короткий ответ.

Закатив под очками глаза, диджей левитировала нетронутый коктейль с соседнего стола, где мирно посапывал жеребец:

– Вот, выпей. Может это поможет тебе перестать быть такой занозой в крупе.

Отрицательно качнув головой, Октавия даже не притронулась к бокалу:

– Я еще не достигла совершеннолетнего возраста.

– Ты ведь шутишь, так? Как тебя вообще пустили сюда?

– Меня не спросили, а я и не сказала. Хотя постой, – она скрестила копыта. – Ты ведь не можешь быть намного старше меня. Мы обе поступили в университет сразу после школы, не так ли?

– Вообще-то... Я бросила ее на год раньше, – Винил очень неохотно раскрывала эту информацию.

– Это многое объясняет, – усмехнулась земная пони.

– Эй! Я же промолчала, когда ты отказалась пить, глупо отмазавшись насчет возраста, может, постараешься отплатить мне тем же?

– Хорошо, – уступила Октавия. – Но как ты поступила в университет, не окончив последний класс старшей школы?

– Весь прошлый год я жила, учась по специальной программе, ну ты знаешь. Я, конечно, не жалела об уходе, но знала, что надо двигаться дальше, это не по мне, жить, как некоторые пони, на пособие по безработице.

Октавия удивленно подняла бровь:

– Так, а зачем было уходить, зная, что это могло навредить твоему будущему?

Неловко ерзая, Винил отвела взгляд:

– На это... были причины, ясно? Давай сменим тему.

– Как хочешь...

– Ну, а когда у тебя днюха?

– Через несколько недель.

– Круто.

– Несомненно.

Неловкая тишина встала кирпичной стеной между двумя пони. Однако диджеи были мастерами по сносу этих стен.

– Какое же глупое нам дали задание, – ворчала Винил. К ее удивлению, Октавия поддерживающе хихикнула. – Эй, я и не знала, что ты умеешь смеяться!

– Очень остроумно. Я не такая скучная, как ты думаешь.

– Да неужели? – ехидно улыбнулась единорог. – А ты докажи. Выпей.

– Я... Нет, я не могу.

– Ну же! Не будь ты такой... собой!

– Винил, я не шучу.

Диджей обреченно вздохнула:

– Конечно не шутишь. Как хочешь, оставайся занудой. Видишь, мне не все равно.

Октавия одарила ее обиженным взглядом:

– Глупо с твоей стороны полагать, что я не смогу поддержать беседу без алкоголя.

– Ты? Да я уверена в этом на все сто, – Винил со скорбью глянула на бокал и левитировала его обратно. Она повернулась к Октавии, которая вопросительно смотрела на нее. – Что?

– Почему ты его не выпила? Ты ведь достаточно взрослая.

– Пить одной не так уж весело, поверь мне.

– Не стоит воздерживаться из-за меня. Я надеялась, что уровень твоего здравомыслия напрямую зависит от уровня алкоголя в крови.

– Ну я ведь не сумасшедшая... так? – Винил казалась на удивление беззащитной, так что Октавия решила ответить честно.

– Нет, полагаю, что нет. Признаюсь, я судила о тебе по тому... жаркому спору в классе. И эти суждения были далеко не положительными, – немного поколебавшись, она продолжила. – И раз мы нашли общий язык, то хочу спросить... я действительно такая занудная пони? Ответь честно.

– На самом деле нет, по крайней мере теперь. С тобой как минимум интересно спорить, – улыбнулась ей Винил.

Немного посмеиваясь, виолончелистка ответила тем же:

– Какой же это был спор.

– Да уж, “клубное животное”, жестко, но чертовски круто.

– Благодарю. Ты ловко использовала факт технологического превосходства своей музыки, сведя на нет мой аргумент насчет ее примитивности.

– Без понятия, как мне только это удалось.

Обе кобылки беззаботно рассмеялись. Былая обида исчезла без следа, уступив место комфортной, более дружественной обстановке.

– Эй, если ты не против, мы можем притвориться, что ужасно провели время этим вечером? – спросила Винил, откинувшись на спинку дивана.

– Зачем?

– Просто не хочу, чтобы Псайк убедился в своей правоте насчет нас. Мне кажется, он обязательно скажет: "я же говорил", понимаешь?

– Не могу с тобой не согласиться. Решено, на парах мы ссоримся, как будто ничего не изменилось. Согласна?

– Согласна. А что во внеучебное время? – Винил слегка покраснела. – Я тут почти никого не знаю, было бы круто затусить с кем-нибудь.

Октавия ей тепло улыбнулась:

– Хорошо, что здесь нет Псайка, ведь это еще одна наша общая черта.

– А что с твоими школьными друзьями? Никто не поступил с тобой?

Настала очередь серой пони чувствовать себя не в своей тарелке:

– Нет, – коротко ответила она.

– Оу. Отстой. Так, ты живешь на кампусе?

– Да, в студенческом городке. А ты?

– Да так, в дрянной квартирке не очень далеко отсюда.

– Должно быть, надоедает каждый раз проделывать весь этот путь к университету, чтобы посетить очередное занятие.

– Да уж. Прошла всего неделя, а я уже задолбалась.

– И? – с интересом спросила Октавия.

– Что и? – удивленно переспросила диджей.

– Как ты собираешься решать эту проблему?

Ее подруга пожала плечами:

– Я без понятия. Попробую найти место поближе к универу, хотя могу поспорить, все уже занято.

– Для меня ответ очевиден. Просто поселись на кампусе, как и я.

Винил почесала подбородок:

– Думаешь, стоит?

– Несомненно. Свяжись с теми, кто оплачивает твое обучение, они помогут найти лучший выход.

– Правда? Ну что ж, звякну им завтра, – она усмехнулась. – А ты умеешь дать хороший совет, Октавия.

Виолончелистка присоединилась к ее смеху:

– Похоже, прочтение сотен университетских листовок наконец–то принесло свои плоды.

– Должно быть, ты чертовски рада.

– Что тут сказать? Я так долго об этом мечтала. Все эти занятия и новые пони, с которыми я познакомлюсь, все те друзья, с которыми я найду общий язык, все они будут добры и вежливы в этом повзрослевшем окружении. Ну и прочие глупости.

– Добры и вежливы? Походу, я угробила твою первую неделю, ну надо же.

Октавия с усмешкой качнула головой:

– Не беспокойся, ты уже все исправила.

– Серьезно? Мы ведь просто болтали, – Винил нахмурилась.

– Да, но... расскажу позже. Тебе все равно будет скучно, – виолончелистка смахнула прядь темных волос с лица и отвела взгляд.

– Я начинаю сомневаться в своем понятии скуки, так что можешь рассказать.

– Это... личное.

– Оу, – наступила короткая пауза, больше чем просто неловкая. – Все в норме, не хочешь – не говори.

– Нет, думаю, ты все же должна услышать. Я затронула эту тему, так что теперь я просто обязана все тебе рассказать.

– Уверена?

– Да, – она набрала в грудь побольше воздуха, – До университета, до наших занятий, я была довольно... одинокой.

– Каждому иногда становится одиноко.

– Не думаю, что ты в состоянии вообразить тот уровень одиночества, что я пережила.

– Окей, окей. Но из-за чего ты была одинокой? У такой кобылки как ты должно быть море друзей в школе.

Октавия покраснела и уставилась в пол:

– Нет, вообще-то.

– Оу, – Винил понятия не имела, что ответить на такую откровенность.

Несколько мгновений спустя, Октавия тихонько продолжила:

– У меня не было кучи друзей. Или даже десятка-другого. У меня... не было друзей вообще, – от смущения, кобылка не могла оторвать взгляд от пола.

– Это… – диджей не могла придумать ответ.

– Да, – Октавия глубоко вздохнула и приложила копыта к лицу, словно пытаясь смахнуть с себя эти секунды откровений. – Прости, – она выдавила неубедительный смешок. – Это было совершенно не к месту. Лучше бы я молчала.

– Нет, все в порядке. Ну... в смысле, к-кроме части о друзьях...

– Пожалуйста, просто забудь. Давай сменим тему.

– Ну что ж… – Винил на мгновение задумалась, перед тем как продолжить. – Раз ты поделилась со мной чем-то личным, значит и мне стоит. Так тебе не придется беспокоиться, что я захочу предать тебя и всем все рассказать.

Маленькая, но искренняя улыбка озарила губы виолончелистки:

– Спасибо.

– Ты вряд ли скажешь то же самое, когда я закончу, – пару секунд она собиралась с мыслями, после чего продолжила. – Окей, это может звучать немного жалко, но у меня были некоторые проблемы с учебой. Я завалила, ну-у... все. Вот почему мне так неприятно, когда меня называют недоучкой, – единорожка легла на стол, подперев копытами подбородок. – Каждый год я из кожи вон лезла, но так ничего и не добилась. Я была неучем в каждом классе. Спасала меня только музыка, – ее глаза по-прежнему скрывались за очками, однако тело буквально искрилось энергией. – Я не могла разбирать тексты или решать уравнения, но когда вставала за диджейский пульт, мне не было равных. Я была богиней своего музыкального класса, а басы подчинялись моей воле, – она широко улыбнулась и подняла голову со стола. – Я играла везде, где только могла, так долго, как могла. Остальные жеребята и кобылки могли иметь высокий балл по тестам или хорошие оценки, но все чего я хотела, всем, что было мне нужно, была моя музыка.

Октавия едва сдержала смешок над энтузиазмом диджея. Она тоже чувствовала греющую теплоту музыки на фоне холодной реальности. Но виолончелистка промолчала, ведь история еще не была окончена.

– Но… – улыбка резко пропала с лица Винил. – Больше никто так не думал. Нужна была хорошая рекомендация для поступления в универ, а мне она не светила. Весной мне объявили, что оставят на второй год, так как ничего кроме музыки я не сдала. Все что я могла – это бросить школу и сама найти путь в университет. Так я и поступила.

Потянувшись через стол, Октавия прикоснулась к копыту диджея своим:

– Спасибо что рассказала мне. С момента встречи я вела себя грубо по отношению к тебе. Удивлена, что после этого ты доверяешь мне подобные тайны.

– Как я и сказала, это всего лишь гарантия, что я никому не разболтаю твой секрет. Хотя... ты права, доверие звучит гораздо лучше.

– Но моя история даже историей и не была. Просто маленький грустный факт. Ты же... я очень сильно в тебе ошибалась.

Она смотрела на Винил так пристально, что та покраснела и поспешно отвела взгляд:

– Ну, эм, спасибо.

Виолончелистка, наконец, поняла как выглядит со стороны и отступила на свою часть стола, также залившись краской:

– Извини, пожалуйста. Меня очень увлекла твоя история.

– Все в норме. Полностью в норме.

– Тем не менее, это было неуместно, и прости еще раз.

Винил злорадно улыбнулась:

– Мы в самом дальнем углу бара. Поверь мне, здесь занимались делами похуже, чем просто держались за копыта.

– Что?! – омертвелое выражение лица Октавии, суетливо осматривающей диваны, вызвало у диджея бесконтрольный хохот.

– Расслабься, тут убирают каждый вечер. Скорее всего, – Винил нравилось наблюдать, как неистово вертелась ее подруга.

– Думаю мне пора вернуться на кампус. Я не могу нарушать режим, – она сползла со своего места, осторожно ступив на пол.

– Ну-у, – разочарованно протянула Винил, не подумав.

Октавия ехидно усмехнулась ей:

– Не думала, что тебе так нравится мое общество.

– Давай притворимся, что этого не было. Так что, мы ведь встретимся в понедельник?

– Несомненно, – Октавия секунду колебалась, в сомнениях прикусив губу, но так ничего и не сделав, ушла.

Винил смотрела ей в след, даже взобралась на стол, чтобы проследить, как серая пони исчезает за дверью. Когда это произошло, она разочарованно упала обратно на диван.

– Несомненно, – пробурчала она.

Глава 3

Ночной холодок прошелся по телу Винил, но та не обратила на него внимания. Окутанный белым сиянием, перед ней парил телефон, а где-то на периферии зрения красные огоньки сжигали время, отправляя его в темноту.

Ее кровать была мягкой, но довольно скромной, занимая при этом около половины всей квартиры. Однако мысли диджея были далеко от ее окружения.

{[КОМУ: Октавия]}

> Хэй

Она нерешительно стиснула зубы, но вскоре вздохнула и коснулась экрана.

[ЧЕРНОВИК УДАЛЕН]

Она перевернулась на живот и со стоном уткнулась лицом в подушку. Телефон терпеливо висел в воздухе, пока кобылка не собралась для второй попытки.

{[КОМУ: Октавия]}

> Как дела?

– Сейчас три часа утра, Винил, я сплю. Ты идиотка, – ворчала единорожка, слабо имитируя голос Октавии. Магический завиток потянулся к кнопке удаления.

[СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕНО]

Ее сердце подпрыгнуло, как от удара током, и она резко подскочила на кровати:

– Нет-нет-нет-нет-нет, – шептала она. – Только не сейчас, нет, еще слишком рано! Проклятье!

В течение нескольких долгих секунд Винил не теряла надежду, что, возможно, Октавия не спала рядом с телефоном и сейчас ничего не услышала. По прошествии минуты на лбу начали проступать первые капельки пота. И только диджей начала успокаиваться, как комнату наполнила знакомая мелодия.

"Твою ж".

{[ВХОДЯЩИЙ ВЫЗОВ: Октавия]}

"Ох, чтоб меня!"

Выхода не было; Октавия знала, что Винил сидела с телефоном. Она должна ответить. В виду ее сонного состоянии, единорог решила не брать трубку и в спешке покинуть город, только бы больше не встречаться с виолончелисткой. Но рациональное мышление взяло верх.

Клик.

– Хэй, – неуверенно произнесла Винил.

– Ради всего святого, почему ты пишешь мне в пятнадцать минут четвертого? – спросил приятный, но слегка недовольный голос.

– Эм, уснуть не могу.

– И ты решила поделиться со мной своим несчастьем?

Винил пропищала:

– Прости.

– Успокойся, я шучу. Раз уж на то пошло, мне тоже не спится.

– Почему? – Винил легла на бок, свернулась калачиком, а испуганная гримаса сменилась на скромную улыбку.

– Никак не могу унять поток мыслей в голове.

– Ага, мне знакомо это чувство. И о чем же ты думаешь?

– О всяких глупостях. Не хочу загружать тебя, а то уснешь еще.

– Вообще-то знаешь, было бы неплохо, – обе хихикнули. – Ну же, расскажи мне.

– Ну... честно говоря, я думала о тебе, Винил.

Сердце единорожки забилось немного быстрее:

– Правда? – спросила она слегка хрипловатым голосом.

– Я... Ты помнишь, о чем я рассказала тебе в таверне? Насчет... отсутствия друзей?

– Да?

– В общем, я до глубины души благодарна, что нас силой заставили узнать друг друга лучше. Довольно странное это чувство... быть кому-то... – еле слышный всхлип, раздавшийся по ту сторону линии, поразил Винил прямо в сердце. – Извини, бессонница делает меня более... открытой.

– Все в норме. Я тебя понимаю, со мной тоже самое, – утешила ее диджей, чуть слышно добавив. – Только не плачь, пожалуйста.

– Я в порядке. С чего бы мне плакать, ведь все же хорошо. Я просто хотела сказать тебе... спасибо.

– Хэй, я тоже тебе благодарна. Никому из своих друзей я так не доверяла – здорово, что в моей жизни появилась ты.

Октавия усмехнулась:

– Никуда я не денусь, это точно. Нужно время чтобы доучиться.

– Да и мне тоже. Но мы еще надерем много крупов и заработаем себе имя. Ты и я, поняла? – она не хотела казаться такой жесткой, но мысль о времени, которое она сможет провести с подругой, вскружила диджею голову.

– Несомненно. Друзья навсегда! – не менее возбуждено воскликнула Октавия.

Издав протяжный стон, Винил улыбнулась в темноту:

– Это было довольно глупо.

– Ой, да хватит тебе. Всегда мечтала это сказать. Теперь и ты скажи, чтобы все было официально.

Через секунду раздумий, единорог решила засунуть свою гордость куда подальше:

– Друзья навсегда.

---

– Да ты и суб-бас не смогла бы смешать, даже если бы от этого зависела твоя жизнь! – орала Винил.

– А ты не смогла бы и обычную виолончель по оркестровым стандартам настроить! – выпалила в ответ Октавия.

Псайк заинтересованно почесал подбородок:

– Знаете, а я до последнего был уверен, что вы быстро подружитесь. Похоже, я теряю хватку, – на мгновение парочка затихла, почувствовав вину перед преподавателем, заставив его усомниться в себе. – Или нам стоит повторить эксперимент еще несколько раз! – чувство вины испарилось без следа.

– Я считаю, что это ущемляет мои права как гражданина Эквестрии. А именно, запрет на жестокие и изощренные наказания.

Винил мысленно сделала заметку похвалить виолончелистку за это оскорбление после занятий:

– Ах так? Да ты настолько увлеклась рассказом о себе, что, покинь я таверну, ты бы и внимания не обратила! – ответ был довольно средний, и Винил почувствовала, что ее аргументы слабеют.

К счастью, Псайк самолично решил положить ему конец:

– Ну все, садитесь, вы обе, – недовольные возгласы эхом прокатились по аудитории, но вскоре их сменил звон монет: видимо, ученики делали ставки. – Вернемся к теме занятия. Я объяснил вам все особенности вашей курсовой работы, но до официального окончания занятий еще полчаса. Поэтому как насчет того, чтобы подобрать достойное занятие нашей любимой парочке на эту неделю?

Ухмыляясь, Бон Бон подняла копыто вверх:

– Как насчет ужина при свечах? – они захихикали вместе с зеленой кобылкой, у которой на крупе красовалась лира. Еще несколько пони поддержали их, видя шутку там, где ее не смогла разглядеть Винил.

Октавия же уставилась на Бон Бон, в надежде, что ее красные щеки сойдут за ярость. Виолончелистку могли называть мартышкой, но она-то понимала, что к чему.

– Может, обойдемся чем-нибудь, что с меньшей вероятностью закончится убийством? – предложил Псайк, однако улыбка на его лице показывала, что жеребец оценил шутку. – Как насчет похода в кино? Так вам и говорить много не придется.

Винил еле удержалась, чтобы не согласится в ту же секунду и вместо этого сердито посмотрела на Псайка, после чего медленно кивнула:

– Как скажете. В темном зале хотя бы ее лица не будет видно.

– Вот и замечательно! Что насчет тебя, Октавия?

Виолончелистка тяжело вздохнула, как если бы поход в кино с этой единорожкой приравнивался к пытке:

– Что ж, хорошо, если вы так настаиваете на этом глупом задании. Но платит Винил.

Не в силах сдерживать смех, зеленая единорожка, сидевшая по соседству с Бон Бон, громко прошептала той:

– Ну, это обычное дело, когда жеребец платит за свою кобылку, – спустя пару секунд аудитория разразилась громогласным смехом студентов, улюлюкивавших и свистевших в сторону красных, как свекла, жертв.

На этот раз Псайк к ним не присоединился:

– Лира, это было явно лишним. Хорошую шутку я, как и любой другой, ценю, но давай-ка сбавим обороты, идет?

– Есть, сэр, – сказала она, отдав честь, чем еще больше рассмешила Бон Бон.

– Итак, класс, забудем об этом как о снеге после зимней уборки! Уверен, вам пора и на другие занятия.

Выйдя на улицу под палящее солнце, диджей еле удержалась от того, чтобы сразу двинуться на встречу Октавии. Она лишь медленно поплелась вперед, это же сделала и серая кобылка, но более грациозно. Только дойдя до битком набитого парка, они решились заговорить. У их одногруппников и своих забот хватало, поэтому за парочкой никто не наблюдал.

– А ты не слабо задала мне жару этими своими "жестокими и изощренными наказаниями", – улыбаясь во весь рот, подметила диджей.

– Да, этим я горжусь в особенности. Придумала на лекции по истории, во время рассказа о наказаниях, что господствовали в эпоху древних войн, – Октавия сдула прядь волос с лица и взглянула на Винил. Единорожка беспечно озиралась по сторонам, совершенно не боясь, что за ней самой наблюдают. Ее электрически–синяя грива с голубыми прядями, будучи такой хаотичной, идеально ей подходила, как смесь веселья и красоты. Виолончелистка почти что завидовала.

– Знаешь, а это звучит круто. Может мне стоит взять историю вместо одного из моих занятий?

– На одно интересное античное сражение приходится порядка тысячи политических деклараций. Поверь, тебе это быстро наскучит, лапочка.

Винил вдруг остановилась и уставилась на свою подругу:

– Лапочка? – переспросила она, приподняв бровь.

– Нам еще рано придумывать прозвища? Извини, я не очень хороша в этом, – Октавия нервно заерзала копытом по земле.

– Ну, знаешь, "лапочка" это не совсем прозвище, это больше похоже на... – она прочистила горло и шепотом продолжила. – Кличку домашнего животного.

– Оу, – щеки Октавии сейчас же залились краской, что вызвало у Винил слабую усмешку.

Дабы развеять возникшую неловкость, единорог продолжила идти, как ни в чем не бывало, непринужденно маша хвостом, тем самым позвав Октавию за собой:

– Мне сделать вид, будто ничего не было?

– Да, пожалуйста.

– Не беспокойся. К тому же, прозвище нельзя просто придумать, это дело случая. Так что пока называй меня Винил, окей?

– Хорошо. Итак, – она прочистила горло, дабы вернуться к предыдущей теме. – Почему бы тебе не отказаться от одного из своих предметов? В твоей компании терпеть лекции будет намного легче.

– Ну, на самом деле мне не от чего отказываться. В смысле, теория музыки отпадает по понятным причинам, а рисование мне реально нравится, – отсутствие третьего предмета в списке, только увеличило интерес к нему.

– А почему бы не бросить психологию? Я наблюдала за тобой в отличное от споров время, и ты выглядела довольно утомленной.

– Ну, потому что... – замялась Винил.

– Что, прости?

– Потому что из-за нее мы проводим время вместе, – быстро закончила она, покраснев и судорожно оглядываясь в поисках нежеланных слушателей.

– Я тоже люблю проводить с тобой время, Винил, – когда диджей повернулась обратно, взаимная улыбка озарила их лица.

Вскоре стало ясно, что подруги пытаются увести друг друга в разные стороны.

– Эм, Октавия, может сходим в столовую?

– У меня лекция по истории начнется через несколько минут. Я думала, ты провожаешь меня.

Диджей неловко усмехнулась:

– Оу, точно. Моя вина. Где это, еще раз?

Вздохнув, виолончелистка развернулась, указывая дорогу.

---

Было две причины, по которым Винил не могла болтаться у кабинета, в ожидании Октавии.

Во-первых, было бы жутко неловко, если серая пони заметит ждущую ее единорожку в окне.

Во-вторых, у нее совершенно точно было много своих дел. Она не настолько одинока, чтобы ждать подругу до конца занятий. У диджея была куча других занятий, как и других друзей. Агась.

Уже через полчаса, ее друзья и занятия смотрели на нее со дна кружки. Университетская таверна не была такой обветшалой как другие посещаемые белой пони бары, но лет ей было явно не мало. Табличка над дверью гласила, что заведение стало одним из первых зданий, возведенных после постройки университета. Но каким бы удивительным не был тот факт, что ключевой приоритет в кампусе отдавался заведению для подачи выпивки, он не смог отвлечь кобылку от нависшей проблемы.

– Ну же, Винил. Соберись, – проворчала она, прежде чем слизать последнюю каплю крепкого сидра с края кружки. – У тебя же куча друзей, с которыми можно оторваться. Ты не должна так привязываться к одной из них.

Слова отдались эхом в ушах. Тихий голос раздался на задворках ее сознания.

“Но она такая интересная!”

– Нет! Мне просто скучно, а она помогает мне убить время.

“И поэтому я прислушиваюсь к каждому ее слову?”

– Оставь меня в покое, – она толкнула кружку прочь и уткнулась лицом в копыта.

Сзади кто-то фыркнул:

– Я и слова еще сказать не успел, – произнес Псайк, присаживаясь рядом с Винил.

Она резко вытянулась на стуле, глядя на учителя с широко открытыми глазами:

– Эм... Хэй...

– Расслабься. Я здесь не для того чтобы пытать тебя. Просто иногда прихожу выпить после занятий.

– Круто, – было очень неловко разговаривать с преподавателем в подобной манере, как будто две сферы ее жизни начали смешиваться.

Учитель вздохнул и заметно погрустнел:

– Ты ведь понимаешь, что я лишь пытаюсь разнообразить наши занятия, так? Я и не думал, что из-за меня ты можешь окончить день в компании кружки сидра.

– А? – внезапно осознав, как она выглядит, диджей выпрямилась и прочистила горло. – Я пью не из-за этого... но вам вряд ли от этого полегчает.

Псайк ухмыльнулся и развел копытами:

– Знаешь, преподавание может быть довольно скучным. Думаю, мне повезло, что вы с Октавией выбрали один и тот же предмет. Не имеет значения, сколько чертвой бумажной работы на моем столе, я с нетерпением жду следующего представления. Хотя сегодня, похоже, Октавия взяла верх.

– Смейся, смейся, – Винил вдруг пожалела, что оттолкнула напиток и не может плеснуть пару капель Псайку в лицо.

– Ай, да ладно тебе. Уверен, что в следующий раз ты ее превзойдешь. Попробуй что-нибудь насчет ее гривы, похоже она очень чувствительна на этот счет, – предложил жеребец.

Единорожка подняла бровь:

– Серьезно?

– Абсолютно. Или, если хочешь познать ее хорошую сторону, попробуй вместо этого сделать комплимент.

– У нее есть хорошая сторона? – ляпнула Винил на автомате, однако ее мысли были далеки от издевок.

Учитель выдавил смешок:

– Неплохо, неплохо. Думаю шанс, что вы помиритесь, неимоверно стремится к нулю?

– Вся надежда на дружбу исчезла после ее слов о шарлатанстве диджеев, – голос единорожки был максимально твердым и убедительным.

– Ну да, я примерно так и думал. Веселье все равно не может длиться вечно.

Белая единорожка соскользнула со своего места и размяла копыта:

– Спасибо за беседу, но мне пора валить. Устраивать вечеринки, ронять басы. Увидимся.

Псайк лишь кивнул и приподнял копыто в знак прощания, повторив жест бармену, начавшему мешать коктейли.

Как только Винил оказалась снаружи, она вынула телефон из своих седельных сумок и левитировала его перед фиолетовыми очками. После нескольких быстрых нажатий она вернула устройство на место и, задорно посвистывая, направилась дальше.

---

Октавия услышала тихий звон в своей сумке и наклонилась к ней. Объяснения учителя отошли на второй план, когда виолончелистка незаметно достала телефон и начала жать по кнопкам под столом, вне линии обзора преподавателя.

{[Винил]}

> У тебя классная грива :)

Глава 4

– Знаешь, а я ведь ни разу не была в этом кинотеатре, – подметила Октавия.

Фойе было довольно обширным, но в лучших традициях малого бизнеса: теплым и уютным, не успевшим покрыться ледяной коркой коммерции, так присущей большинству кинотеатров. И Октавия была безмерно рада этому очаровательному открытию.

– Зато он мне по карману, – усмехнулась диджей, левитируя над собой две порции попкорна.

Виолончелистка игриво толкнула ее в бок:

– Ты ведь поняла, что я пошутила, когда сказала, что ты должна за все платить, так? Я возьму на себя покупку билетов, раз уж ты потратилась на еду.

На мгновение Винил решила настоять на своем решении заплатить за подругу, пока подколка мятно-зеленой единорожки отчетливо не всплыла в ее памяти:

– Окей, думаю, так будет честно, – ответила она, почувствовав легкую обиду.

Октавия лишь улыбнулась ей и прошла к кассе:

– Два билета на... эм, Винил, что мы будем смотреть?

– Э-э, – белая пони взглянула на расписание сеансов. – Крупогедец Три, – ответила она, на что получила неодобрительный взгляд от подруги. – Что? Это же фильм Кливленда Бэя! На них всегда можно поржать.

Вздохнув, серая кобылка развернулась к порядком заждавшемуся кассиру:

– Два билета на... это, пожалуйста.

И теперь вооруженная парой маленьких клочков бумаги парочка миновала контролершу, войдя в короткий темный коридор. Оказавшись в довольно большом зале, они быстро поднялись вверх и заняли два места посередине последнего ряда.

Поскольку рядом с ними никого не было, Октавия решила воспользоваться случаем, дабы задать пару вопросов своей жадно поглощающей попкорн подруге:

– Крупогедец? Серьезно?

Винил подавилась, выплюнув пару зерен на несколько рядов вперед, и болезненно проглотив остальные, чтобы ответить:

– А ты имеешь что-то против крупо-взрывательств?

– Я имею что-то против плохих фильмов.

– Да ты ведь его даже не видела! Не суди книгу по... крупу...?

Виолончелистка иронично усмехнулась и деликатно положила в рот одинокий кусочек попкорна:

– Ты, кажется, немного сбилась в конце.

– Хех, шутка не удалась. В любом случае, не суди его, пока не посмотришь.

– Сложно не судить кинокартину с таким названием.

Винил закрыла глаза и потерла копытами виски:

– Открой свой разум, юный падаван.

– Я всего лишь на пару месяцев младше тебя!

– Тише, фильм начинается.

И так начались сто сорок четыре минуты насилия и плохой режиссерской работы.

Посредине шумной экшн-сцены, в которой единороги верхом на пегасах палили по земле огненными заклинаниями, а гигантская робо-Луна пыталась слягнуть Кантерлотский замок с его горного постамента, Октавия взглянула на свою подругу. Отражение играло в ее синих волосах, заставляя голубые пряди сиять на свету и придавая остальным глубокий темный цвет. Ее глаза все еще были скрыты за темными очками, но с уверенностью можно было сказать, что они с жадностью поглощали все происходившее на экране.

Громогласный звук лязгающего металла заставил виолончелистку подскочить на месте и обратить внимание на экран, где гигантская Принцесса Ночи превратилась в пылающую груду металлолома. Испачканные в грязи и саже солдаты радостно ликовали, на что Винил вскинула одно копыто в воздух, в то время как другим запихнула в рот очередную порцию попкорна.

Серая пони не сдержала смешок над энтузиазмом диджея. Винил это заметила и улыбнулась Октавии в ответ, решив, что фильм пришелся той по вкусу:

– Я же говорила, что ты будешь смеяться! – сказала она, наклонившись ближе к виолончелистке.

– Да, посмеяться здесь есть над чем, – ответила Октавия, как только подавила желание рассказать единорожке об истинной причине ее веселья.

Позже, во время романтической сцены между Дэшинг Стар и Станинг Бьюти на заваленном обломками склоне вулкана, виолончелистка заметила, что вся энергия Винил мигом испарилась, и она разлеглась на два места, положив голову ей на копыта.

– С таким-то телом она могла бы двигаться куда лучше, – ворчала диджей. Ее темные очки не спеша повернулись к серой кобылке, – Я права?

– Думаю, да. Я особо не засматривалась на ее тело.

Очки резко вернулись обратно к экрану:

– Ага, я тоже. Я имела в виду в общих чертах или, ну, типа того.

Внезапно высокий и пронзительный женский голос Станинг Бьюти прорвался через всю завесу мыслей, что заполняли ее голову:

– О, Дэшинг! Ты не должен сражаться с настоящей Луназиллой! Я люблю тебя!

Жеребец одним копытом смахнул гриву с лица:

– Не стоит беспокоиться, дорогая. Я просто устрою ей, – он посмотрел в камеру. – Настоящий крупогедец.

Обе подруги издали синхронный стон, после чего заливисто рассмеялись. К счастью, их голоса утонули в чрезвычайно драматичной мелодии, не потревожив оставшихся семи зрителей.

Когда загорелся свет, а на экране пошли титры, парочка в хорошем расположении духа покинула свои места. Они еще долго хохотали по пути через фойе на улицу, прежде чем успокоиться.

– О, Селестия, – выдохнула Октавия. – Это был одновременно и лучший, и худший фильм, что я когда-либо видела.

– Ага, согласна, – единорожка потерла болевшие от смеха ребра. – Давно я так не смеялась.

– И чем мы займемся теперь?

– А что у тебя на уме?

– Может... просто прогуляемся?

Губы Винил медленно растянулись в улыбке:

– Звучит неплохо.

И так две кобылки весело зашагали прочь от киноцентра, все дальше и дальше уходя по залитыми солнечным светом улочкам. Несмотря на продолжительность фильма, на улице стоял день, за что диджей была чертовски благодарна, так как могла провести больше времени со своей новой подругой.

Согреваемые теплотой светила Селестии, они спокойно брели по оживленным улицам, любуясь пейзажами и вслушиваясь в мелодии прекрасного дня в Мэйнхеттене. Беззаботно хохоча и смеясь, мимо них промчалась компания жеребят. Три пожилых кобылы сидели на лавочке, обмениваясь вполне безобидными слухами обо всех вокруг. Продавцы зазывали к себе посетителей, будто в каком-то провинциальном городке, однако вместо помидор и яблок на прилавках лежали фильмы и мобильные телефоны.

Мимо прогрохотала тележка со старым мулом в упряжке. Она была набита цветами всех видов и оттенков, поэтому на каждой кочке пара-тройка штук выпадала прямо на дорогу. Выждав подходящий момент, Винил метнулась вперед и ухватила зубами аппетитно выглядевший подсолнух. Держа его за стебель, она повернулась к Октавии, которая с удивлением за ней наблюдала.

– Зацени, – промычала единорог со своим трофеем во рту. – Бесплатный обед!

– Он лежал на земле, – усмехнулась виолончелистка.

– Это же цветок, они растут в земле. Хочешь укусить?

Октавия замялась, но решила поддержать игривое настроение Винил. В конце концов, ни к чему плохому это не приведет. Наклонившись ближе, она деликатно откусила два лепестка и медленно отправила их в рот плавным движением язычка.

И вдруг стебель разломился на три части, одна из которых осталась в зубах у диджея. Она уронила его на землю, смущенно покраснев:

– Упс. Я, эм, похоже, я слишком крепко сжала его.

– Все в порядке: он не был особо вкусным. Лепестки пресные, как бумага.

– Так, давай я куплю тебе попить, чтобы избавиться от неприятного привкуса, – предложила Винил, указав подбородком на маленькое кафе, как только румянец сошел с ее лица.

– Я и сама за себя могу заплатить, – возразила Октавия, но через секунду добавила. – Оу, но, эм, спасибо за предложение. Я не хотела показаться грубой.

– Ну же, Октавия. Напиток за мой счет, – голос единорожки был решительным, но она улыбнулась, показывая, что шутит.

Парочка заняла столик в глубине заведения, скрывшись от любопытных глаз. После нескольких минут пристального разглядывания меню, они обратили внимание на кремовую кобылку, подошедшую чтобы взять заказ.

– Вы уже что-нибудь выбра... о, Селестия, – выпалила Бон Бон.

И тут неловкая тишина пузырем окутала трех пони с головы до копыт. Как бы Винил ни хотела прервать ее, она решила хоть раз в жизни действовать с осторожностью. Внезапно, неожиданно для виолончелистки и нее самой, именно Бон Бон начала нервно оглядываться вокруг и перешла на шепот.

– Слушайте, не говорите об этом никому, идет? Если Лира и Си-Топ узнают, что я здесь работаю, они по гроб жизни будут смеяться надо мной.

– Ты — стой — работаешь — что? – крайне красноречиво переспросила Винил.

– Мне нужна эта работа, чтобы платить за обучение. С магазином все в порядке, правда. Там и без меня могут со всем справиться. Просто, пожалуйста, не говорите... погодите-ка минутку, а разве вы не должны были сходить в кино?

Октавия уже хотела обозвать, сидевшую рядом с ней единорожку, но придумала кое-что получше. Разумеется, их обман был раскрыт, однако далеко не все было потеряно:

– Да, фильм уже закончился.

“Тонкой наводки будет достаточно, чтобы она поняла намек”.

– И почему же вы так общительны друг с... оу... – она широко раскрыла глаза. – Но это же значит, что мы были правы! Псайк был-

– О чем ты? Мы ненавидим друг друга, – Октавия наклонилась к официантке. – Мы ненавидим друг друга, а ты не работаешь в этом кафе.

– Оу... – Бон Бон перевела взгляд на стол. – Странно. Я думала этот столик кем-то занят. Ну, ладно.

“Великолепно”.

Давно позабыв о каком бы то ни было напитке, Винил увела свою подругу прочь из кафе, все время остерегаясь зрительного контакта с той самой официанткой.

– Это было... странно, – промямлила она, когда парочка окончательно затерялась в толпе.

– Согласна. Тем не менее, я думаю, что все прошло гораздо удачнее, чем могло бы.

– Да уж. Ты спасла наши крупы. Я просто сидела там, прикусив язык, в то время как ты вовсю использовала технику "секси-убеждения".

– Я... какую технику, прости? – похоже, Октавия не до конца расслышала свою подругу.

– Технику супер-убеждения. Это было круто, – диджей, видимо, ничего не заметила, преспокойно идя дальше.

– Спасибо, я думаю. Однако привычными наши занятия по психологии больше не будут.

– Уже догадалась. И чем займемся теперь?

Виолончелистка ненавидела говорить очевидные вещи, но иного выхода не было:

– Думаю сейчас нам лучше разойтись по домам, пока еще кто-нибудь из однокурсников нас ни заметил.

– Оу, – Винил замедлила шаг, немного поникнув. – Окей. Круто. Мне есть чем заняться, плюс я играю на одной вечеринке сегодня вечером.

Виолончелистка усмехнулась:

– Похоже у тебя дел по горло. Только не забудь про учебу.

– Пффф, учиться легко. И мне станет еще проще, когда я перееду в студенческую деревню.

Ахнув, Октавия прикрыла рот копытом:

– Я и забыла об этом! Все сработало как надо?

– Агась, – Винил гордо подняла голову. – Обо всем позаботятся, даже найдут соседа, что захочет делить со мной комнату. Не могу дождаться встречи с ним.

Недолго думая, серая кобылка обвила шею Винил своими копытами:

– Ох, я так рада за тебя!

Изрядно покраснев, диджей неловко приобняла кобылку в ответ:

– Хех, это всего лишь комната. Надеюсь, она упростит мне жизнь.

Отстранившись, Октавия не растеряла своего энтузиазма:

– Представь, если тебя определят ко мне! Я уже несколько недель мечтаю о соседке!

Винил подняла брови:

– Стоп, правда?

– Да! Ох, это было бы изумительно! – она улыбалась от уха до уха лишь от одной мысли об этом.

– Да... просто чертовски круто. Слушай, мне пора. Все те дела, о которых я тебе рассказала, сами себя не сделают.

– Прости, что задерживаю тебя. Мы ведь увидимся... скоро?

– Я позвоню тебе ночью в обычное время, – обе хихикнули. "Обычным временем" у них называлось раннее утро, когда ни одна не могла заснуть. Диджей рефлекторно подалась немного вперед, то же сделала и виолончелистка. Они удивленно посмотрели друг на друга и резко отстранились. – Эм, ну, пока.

Октавия осталась наедине со своими мыслями, когда единорожка покинула ее. На секунду очень интересная идея закралась в ее голову. Она была мимолетной и испарилась, как только серая пони направилась к себе домой.

---

– Чем могу быть полезна, мисс Скретч? – вежливо спросила бледная кобылка. Прядь серых волос в гриве придавала ей образ высокоуважаемой пони, однако не скрывала ее природной дружелюбности.

– Эм, возможно ли выбрать, к кому меня подселят? – ответила единорог, нервно ерзая копытами. Кабинет сильно напоминал ей о школьных годах, погружая с головой в неприятные воспоминания.

Мягко усмехнувшись старшая пони сняла очки, положив их на стол и откинулась на спинку кресла:

– Мне часто задают этот вопрос. Вы хотите поселиться с подругой?

Винил кивнула, чувствуя себя смущенно от того, насколько банальной была ее просьба:

– Но она не должна узнать об этом раньше времени. Я хочу, ну, типа, сделать ей сюрприз.

– Понятно. И кто же это?

– Октавия. Эм, серая земная пони, изучающая-

Администратор кивнула в ответ:

– Теорию музыки, психологию и историю, да-да, я вспомнила. Нам крупно повезло, что мы заполучили ее. Каждый университет от Троттингема до Кантерлота мечтает об этой юной кобылке.

– Вау, правда что ли? – диджей удивленно наклонилась вперед.

– Могу поспорить. Она одна из самых светлых юных умов Эквестрии.

Конечно, Винил знала, что Октавия хорошо училась в школе, но чтобы настолько! Ее новая подруга с удивительным смехом и неважным умением заводить новых друзей была гораздо умнее нее. Странная смесь эмоций растекалась по телу единорожки в тот момент: негодование, ревность, зависть, но самой главной из них была гордость. Одна из самых светлых юных умов Эквестрии, да, а еще – ее лучшая подруга.

Диджей не могла сдержать улыбку:

– А она не так проста, какой кажется на первый взгляд.

Кобылка напротив наклонилась к ней:

– Ты кажешься хорошей пони, и, если ты уверена, что Октавия захочет делить с тобой комнату, я просто обязана помочь ей с этим.

– Захочет. Но она надеется всего лишь на удачное совпадение, я же решила поступить более... практично.

– Умно. Что ж, если Октавия этого хочет, значит, она это получит. Мы не можем себе позволить расстраивать ее, – спустя мгновение кобылка сурово посмотрела на Винил. – Никому об этом не рассказывай. Если остальные студенты узнают, что я разрешила тебе выбрать соседку, то они мне бунт устроят, – единорожка рассмеялась, но тут же запнулась под упрекающим взглядом. – Я серьезно. Такое раньше случалось.

Нервно сглотнув, Винил протянула кобыле переднюю ногу для копыто-пожатия:

– О, не беспокойтесь. Я никому не скажу. Спасибо, вы меня выручили.

Последовав ее примеру, пони снова радостно улыбнулась:

– Без проблем. Хорошего дня!

И вот, уже несколько секунд спустя единорожка спустилась по ступенькам, ведущим от здания администрации, и ступила копытцами на теплую траву. Центральный парк становился все менее и менее заметен на фоне приближавшегося вечера. Ненадолго мимолетный ветерок наполнил воздух ароматом цветущих подсолнухов.

Винил с удовлетворением глянула в сторону студенческой деревни и начала беззаботно насвистывать.

Глава 5

Окутанный белым сиянием карандаш кружился и скользил по бумаге под пристальным взором фиолетовых линз. Мягкие, закрученные линии к большому недоумению учителя переплетались в один неизменный узор, заполонивший весь лист.

– Ты в порядке, Винил? – спросила она, привлекая внимание всего класса.

На секунду карандаш остановил свою бурную деятельность, а его владелица медленно приподняла голову со стола:

– Ага.

Преподаватель замялась, прежде, чем продолжить, а несколько студентов слегка повернули головы, также заинтересованные поведением диджея:

– Дело в том... что ты не рисуешь ничего, кроме скрипичных ключей, с тех пор как мы начали. Я знаю, что ты довольно опытный художник, но даже тебе не помешало бы поработать над текстурой, как и всем.

– Возможно, – одним легким движением очередная непрерывная линия закрутилась по листу и постепенно сошла на нет.

Пробуя другой подход, учитель смахнула воображаемые комочки грязи со своей шкурки, дабы показать смену темы:

– На прошлой неделе ты упомянула, что знаешь пони, которая смогла бы побыть для нас моделью, не так ли?

Наконец, Винил перестала бездумно выводить линии и обратила внимание на преподавателя:

– Ага, но я пока ее не спрашивала. Я тут подумала: у нас нет, ну, знаете, профессиональных моделей или типа того?

Благодарная за хотя бы один вразумительный ответ, кобылка улыбнулась:

– Конечно же есть, но они позировали для нас годами, и я хочу, чтобы вы зарисовали кого-нибудь другого. Неправильно привыкать к рисованию одних и тех же пони раз за разом.

Белая единорожка просто кивнула и вернулась к рисованию музыкальных символов, заполнивших ее разум.

Но преподаватель не собиралась так просто заканчивать этот разговор. Винил всегда была самой активной в ее классе, поэтому такой тихое поведение ученицы настораживало:

– И кто же эта мистическая кобылка?

– Земная пони, серая шерсть.

– А что с кьютимаркой? Может я видела эту пони на территории университета.

Винил попыталась закрыть копытом так много скрипичных ключей, как только смогла:

– Не помню. Мы недавно с ней познакомилась.

– Жду не дождусь встречи с ней. Уверена, что сможешь уговорить свою знакомую прийти на следующей неделе?

– Да, без проблем.

Довольная тем, что все в ее классе встало на круги своя, кобылка вернулась на учительское место, а остальные пони к своим беседам и занятиям. Все, за исключением одного. Жеребец с узким лицом и темно-коричневой шерстью сидел рядом с Винил, наблюдая за ее "работой" с неподдельным интересом. Его звали Шейди Оак, и он был единственным, кто не боялся заговорить с ушедшей в себя диджеем.

– Йоу, что с тобой седня, подруга? – шепнул он, толкнув копыто единорожки.

– Ничего. Тебе-то какое дело? – прошипела она в ответ, продолжая выводить гладкие линии на листе бумаги.

– Прост любопытствую, почему ты ведешь себя как зомби.

– Перестань любопытствовать, потому что все в норме. Разве ты не должен работать над текстурой?

Шейди фыркнул:

– Да лан те, я хожу сюда только потому что рисование проще пареного сена, да и экзамены сдавать не надо. Серьезно, что случилось?

– Харе изображать из себя лучшего друга. Просто отвали.

Земной пони отвернулся, укрывшись от взора диджея длинной черной гривой, словно щитом:

– Ну и ладно. Вовсе не обязательно быть такой стервой.

– Иди еще маме поплачься, – ляпнула Винил не подумав.

“О, Селестия, он прав... какого сена со мной сегодня происходит?”

Похоже, что годы опыта в знакомстве с новыми пони и общительности стремительно сходили на нет, оставляя внутри лишь ядро злости, которое было не в состоянии даже поддержать беседу.

“Я не могу быть такой. А что если и с Октавией я буду вести себя как стерва?”

У Винил защемило в груди от подобной мысли, и она поняла, что проблему нужно решать как можно быстрее, пока не стало хуже. Слегка ткнув копыто Шейди, чтобы привлечь его внимание, она набрала в грудь побольше воздуха:

– Слушай, я-

– Не парься на этот счет, – моментально ответил он, смахнув волосы обратно.

– Что?

– Думаю, я знаю, что с тобой не так сегодня.

Румянец медленно подступал к щекам Винил, поэтому она осторожно уточнила:

– Да?

– Моя младшая сестра, Лиликап, вы с ней в одной группе по психологии. Она рассказала, как учитель стебется над тобой.

Лиликап? Эта мелкая светло-коричневая кобылка, что постоянно нервничает?

– Так и сказала?

– Угу. А еще, что ты нагрубила ей на первом занятии, но она тебя прощает.

– Оу... – Винил не нашла слов для ответа.

– Не парься, я тоже тебя прощаю. Ходить каждую неделю на занятия, зная, что препод будет такой сволочью, должно быть ужасно.

Вот оно!

“Притворная ненависть к Октавии явно капает мне на мозг. Не удивительно, что я веду себя как стерва сегодня”.

Но сейчас она это остановит. Диджей не позволит Псайку контролировать ее поведение.

– Ты не представляешь, каково это.

– Если вздумаешь развеяться и забыться, я бы мог подкинуть чего выпить по дешевке. Тока ни кому об этом.

Винил задумчиво почесала подбородок. Похоже, толк от собутыльников иногда был:

– Почему бы и нет. Вот, запиши мне свой номер, – она левитировала телефон из сумки и поднесла его к Шейди, который взял его с неподдельным энтузиазмом.

Пока он набирал цифры, было сложно не заметить одно конкретное имя в списке контактов:

– Октавия? – шепнул он. – У тебя есть номер Октавии? – кровь прилила к мордочке Винил, и она начала что-то мямлить, однако ее перебили. – Половина жеребцов готова убить за этот номер, а другая половина – гомики. Черт, это должно быть круто, будучи диджеем, зависать с такими особами.

– Эм, да, это довольно здорово, – он действительно не знал, что они с виолончелисткой в одной группе? Или жеребец просто играл с ней?

– Держи, – жеребец радостно вернул телефон. Шейди вряд ли о чем-то подозревал. Но кто знает наверняка?

Остальная часть занятия прошла для единорожки словно в тумане. Винил смогла прекратить рисовать скрипичные ключи и по-быстрому сделала набросок, дабы показать свое познание в текстурах, за что получила похвалу от учителя, которая теперь целиком и полностью полагала, что все в ее классе вернулось в норму.

Как только Винил вышла из кабинета, ее телефон уже находился в магическом захвате. Постоянные ссоры плохо сказываются на ее социальных навыках, поэтому им пора было положить конец.

{[ВЫЗОВ: Октавия]}

Динь-д-

– Привет, Винил! – поприветствовал ее приятный голос подруги. – Как прошло рисование?

– Как обычно, все в норме. Как у тебя дела?

– Доделываю задание по истории. О, и у меня есть удивительная новость!

Диджей улыбнулась тому, как энергична была обычно спокойная кобылка:

– Серьезно?

– Я получила уведомление о том, что ко мне кого-то подселят! Ох, представь, если это будешь ты!

– Слишком сильно не надейся, я не настолько важная, чтобы жить с вами, богачами, – ответила она с усмешкой, показывая, что шутит.

– Не смей так говорить. Хм... минутку, а ведь я знакома с нашей управляющей. Думаю, мне стоит пойти к ней и попросить о переселении тебя ко мне.

– Не думаю, что это сработает, – Винил уже улыбалась во весь рот. – Ей запрещено разрешать студентам выбирать своих соседей, – сдерживать смех становилось все сложнее.

– Ты, наверное, права, – вздохнула Октавия. – Буду надеяться, что сосед окажется дружелюбным.

– Или сексуальным. Или все вместе! С таким никогда не соскучишься.

Виолончелистка шутливо фыркнула в ответ:

– У тебя только одно на уме, Винил.

– И я об этом не жалею. Хэй, есть кое-что, о чем я хотела бы с тобой поговорить, – она огляделась, чтобы удостовериться, что их не подслушивают. После занятия здание почти полностью опустело.

– О чем же?

– О наших... перепалках в классе.

– Да?

– Эм... я не уверена что смогу выдержать еще хоть одну из них, – без притворств заявила Винил.

– Почему?

– Потому что... мне не нравится ругаться с тобой.

– Но мы же всего лишь притворяемся.

– Знаю, но просто... я не знаю, это перестало быть веселым.

Наступил момент неловкой тишины, и единорожка нервно закусила губу.

– И как нам быть? – наконец спросила виолончелистка, ее хорошее настроение мигом испарилось.

– Может... перестать ругаться, просто будем молчать на протяжении всего занятия. Будем вести себя так, будто нам противна одна лишь мысль о том, чтобы разговаривать. Типа, мы настолько сильно ненавидим друг друга.

– Что ж... ладно. Я думала, тебе нравится обмениваться "любезностями" со мной, но, если это так беспокоит тебя, я согласна остановиться.

Винил поморщилась:

– Мне нравится, правда. Просто... я продолжаю вести как стерва даже после занятий, и мне от этого не по душе.

– Ты ведешь себя совершенно нормально во внеучебное время. Уверена, что ты не слишком строга к себе?

Диджей фыркнула, прежде, чем продолжить:

– Ну, очевидно же, что с тобой я веду себя нормально.

– Почему это должно быть очевидным? Я не уловила суть, – ответила кобылка по другую сторону телефона.

– Эх, я имела в виду... ладно, все, проехали. О чем я действительно переживаю, так это о том, что могу стать стервой по отношению к тебе, и я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы рисковать, – слова вышли гораздо легче, чем ожидалось, и первый раз в жизни Винил не чувствовала, что был другой, более хороший способ донести свои мысли до собеседника.

– Оу. Ну, если смотреть с подобной точки зрения, то я могу тебя понять. Идет, теперь на психологии мы будем просто молчать.

– Замечательно.

– И... спасибо за это.

– За что?

– За то, что ты не хочешь рисковать нашей дружбой. Не имея друзей раньше, приятно получить напоминание, что теперь у меня есть лучшая подруга, которая дорожит мной так же, как и я ей.

Винил почувствовала себя немного неловко, за то что Октавия высказала все это, вместо того чтобы принять как данность – с другой стороны, ее подруга просто не умела держать настолько сильные эмоции в себе:

– Хэй, не беспокойся. Я буду писать тебе по сто раз в день, если хочешь напоминаний.

Они вместе рассмеялись, и диджей решила воспользоваться небольшой паузой, чтобы удостовериться в приватности их разговора. Знакомая мятно-зеленая единорожка и оранжевая пони с морковками на крупе спускались вниз по коридору.

– Может одного или двух сообщений будет достаточно. Но ты не должна–

– Черт, прости, мне пора, – не дождавшись прощания, единорожка сбросила вызов и запихнула телефон в карман.

– Это та, про которую я тебе рассказывала, – громко прошептала Лира своей подруге, явно не пытаясь скрыть слова. – Ну что, Винил, говорила со своей новой возлюбленной?

Как оказалось, от еженедельных споров по принуждению был и свой толк. А именно: острый, как бритва, язык и хорошая реакция.

– Неа, вообще-то с твоей, – язвительно ответила единорог, подмигнув. Лира выглядела слегка обескураженной, а ее подруга залилась громким смехом.

– З-заткнись, Си-Топ, – процедила сквозь зубы кобылка.

Винил решила не задерживаться ни на секунду:

– Пожалуй, я оставлю вас наедине, заниматься тем, чем вы собирались заняться... вдвоем.

Эти слова плотно повисли в воздухе, а диджей уверенно направилась к выходу.

Не желая оставлять последнее слово за соперницей, Лира крикнула вдогонку:

– Я не лесбиянка!

Мысленно пожелав себе удачи, Винил ступила на темную сторону социальных отношений:

– А Бон Бон об этом знает? – бросила она в ответ.

Последовала короткая пауза, а за ней тихий голосок "Си-Топ":

– Что она хотела этим сказать, Ли-Ли?

Воздух снаружи пах победой. Большая и немного болезненная улыбка растянулась на лице пони от уха до уха, но оно стоило того. Лире придется приложить немало усилий, чтобы разгрести то, во что бы она там ни вляпалась. Даже без подробностей было ясно: грести придется много.

От осознания того, что грубой ей придется быть только с теми, кто этого действительно заслуживает, Винил была на седьмом небе от счастья. Через несколько дней она сделает сюрприз Октавии, переехав к ней, когда та будет на занятиях, и они смогут провести всю ночь лицом к лицу, вместо разговора по телефону.

И тогда она действительно окажется в раю. С Октавией, весь день. Винил даже не пыталась придумать оправданий. Ей нравилось проводить время с серой кобылкой, и не было смысла этого отрицать.

Было... нечто другое... что могло потребовать отрицания.

Глава 6

Октавия чувствовала себя более чем просто нелепо в фирменном седле с эмблемой университета. Она позволила сделать из себя ходячий рекламный щит только из уважения к Винил. По какой-то причине единорог очень настояла, чтобы она надела его.

Проблема была далеко не в стиле, ведь это была довольно милая вещица, прекрасно сидевшая на крупе, дело было в огромной надписи "ЗМУ" на боку. Октавия старалась не быть такой привередой по части моды, коей была ее мать, но серьезно, кто захочет ходить с надписями на своих вещах? Вся суть ношения одежды заключалась в создании привлекательного образа, и буквы здесь были явно лишними.

Несмотря на свои реальные чувства, виолончелистка постаралась настроиться на позитив, прежде чем пройти в пустой класс вместе с Винил.

– Что конкретно я должна буду делать?

– Ну, – диджей почесала затылок. – Стоять на одном месте, я думаю. Ты как, осилишь?

– Ты неисправима.

Первой пони, которая присоединилась к парочке, была преподаватель, кобылка с бледно-зеленой шерстью и серой экстравагантной гривой. Она по-дружески улыбнулась двум подругам, создавая приятельскую атмосферу вокруг себя:

– Здравствуй, Винил. А вы, должно быть, и есть та кобылка, о которой мы так много слышали?

– Похоже, что да, – Октавия посмотрела на Винил, интересуясь что именно "так много" в себя включало.

Учитель смогла уловить направление ее мыслей:

– Это была шутка, дорогая. Винил мало о вас поведала. Несмотря на это, я уверена, что вы прекрасно нам подойдете. Прошло довольно много времени с тех пор, как мы рисовали моделей, соответствующих своему званию.

Виолончелистка улыбнулась и благодарно опустила голову:

– Вы мне льстите. Я просто рада помочь.

– Вы напоминаете мне мою племянницу. Такая вежливая кобылка. И да, я должна настоять на том, чтобы вы сняли седло. Мы изучаем тело, а не одежду.

Мысленно вздохнув от облегчения, Октавия стянула с себя седло и положила на ближайший стол. Винил открыла рот, чтобы возразить, но до того, как она успела что-либо сказать, остальная часть группы дружно ввалилась в класс. Диджей ускользнула за парту подальше от серой кобылки и принялась доставать свои художественные принадлежности.

Было довольно неловко стоять рядом с учителем перед всем классом. На короткий, абсурдный момент Октавии показалось, что она снова в школе, где должна была выступить с речью, к которой совершенно не была готова. Вытряхнув эти глупые мысли из своей головы, она слегка улыбнулась. Не готова к речи? Вот это уже было по-настоящему абсурдно.

– Итак, класс, как я и обещала на прошлой неделе, сегодня мы будем практиковаться в рисовании пропорционально-корректных пони, – кобылка указала копытом на виолончелистку. – И в этом нам поможет прекрасная мисс... прошу прошения, я не уверена, что запомнила ваше имя?

– Моя вина: я не представилась. Меня зовут Октавия.

Класс мгновенно наполнился оживленным шепотом, большинство жеребцов выпрямились, проявив необычайное внимание к главной теме занятия. Винил закатила глаза, когда Шейди последовал их примеру:

– Осторожно, а то глаза выпадут, если будешь так пялиться, – прошептала она, с удовлетворением наблюдая за ерзавшим на месте жеребце.

– Хэй, я не властен над своими глазами. Они смотрят куда хотят и сейчас они хотят немного этого крупа, врубаешься, о чем я? – прошипел он в ответ, безумно лыбясь.

“О, ты не представляешь насколько”.

– Какой же ты озабоченный.

– Какая же ты ханжа.

Винил фыркнула, но вскоре они оба давились от смеха. Это была приятная пара минут, прежде чем они осознали, что весь класс начал рисовать, и поспешно принялись за работу. Октавии было слегка неуютно стоять в одиночестве, после того как учитель села за свой стол, однако ей удавалось оставаться абсолютно неподвижной.

Настолько глубоко в работу Винил еще никогда не уходила. Одновременно три карандаша рисовали на ее листе, каждый под своим углом и давлением, высекая монохромную копию виолончелистки. Освещенная лучом света, озарявшим и возносившим ее, словно облако на небосводе, ее маленькая Октавия выглядела более реальной, чем все вокруг.

Сама же кобылка заметила, как одногруппники медленно, один за другим, поворачивались к диджею, которая лихорадочно водила по бумаге несколькими, окутанными белым сиянием, карандашами. Октавия никогда не видела Винил настолько увлеченной чем-либо. Она познала единорожку с совершенно новой стороны.

В конце концов, даже учитель подошла к столу белой пони, чтобы взглянуть на ее рисунок. И, как бы бестактно ни было прерывать художницу, это было неизбежно:

– Эм, Винил, прости, дорогая, но рисунок должен быть реалистичным.

Белая единорожка нахмурилась, а карандаши остановились на полпути. Она подняла лист повыше, сравнивая рисунок с оригиналом:

– О чем вы? Точь-в-точь как она.

Октавия отчаянно хотела покинуть свой пост и выхватить листок, чтобы взглянуть самой, но подавила это желание и сконцентрировалась на позировании.

– Чувствуется легкий, эм, импрессионизм.

– Что? Как это? – беззащитно спросила Винил.

– Ну... – учитель наклонилась к единорожке, чтобы не быть услышанной остальными. – На мой взгляд, Октавия вовсе не светится изнутри. Похоже у тебя художественная версия... оговорки по Фрейду.

Виолончелистка увидела, как Винил широко распахнула глаза в ответ на шепот кобылки, а ее белые щеки самым обворожительным образом покрылись густым румянцем.

“Что, во имя Селестии, могло ее так смутить?” Может, она допустила ошибку?

Диджей захлопнула свой блокнот и начала собирать вещи под хор разочарованных стонов, так как остальной части класса не удалось проследить за ее работой. Учитель не пыталась выяснить причину ухода или остановить ее. Наоборот, она встала перед классом и отвлекла внимание от Винил, рассказывая, как правильно расположить кьютимарку.

Октавия пыталась поймать единорожку взглядом, но она, похоже, пыталась смотреть куда угодно, только не на нее. Через несколько секунд она уже выскользнула за дверь, лишь махнув синим хвостом.

Будучи в ловушке под взглядом дюжины студентов, Октавия не могла сдвинуться с места до конца занятия.

– Обратите внимание, как кьютимарка располагается по центру каждого бедра, и будьте внимательны во время рисования скрипичного ключа. Тем, кто не изучает музыку, может быть-

– О! – воскликнул жеребец, сидевший рядом с Винил. Он мигом оказался в центре внимания, и, запинаясь начал оправдываться. – Эм, я только что понял, в чем была моя ошибка, – пара смешков явилась всем социальным наказанием, что он получил, перебив учителя, и Шейди быстро вернулся к разглядыванию кьютимарки виолончелистки.

Все оказалось немного более унизительно, чем она себе представляла. Видимо, поэтому Винил пыталась заставить ее надеть седло: оно отлично закрывало ту самую область.

Так много вопросов! Она надеялась, что диджей была готова к долгому телефонному разговору этим вечером. Хотя Винил скорее всего будет уставшей, ведь у нее теория музыки сразу после рисования. Ну, завтра они точно найдут время поговорить. Пятница была днем Псайка, а значит, настанет время опробовать их новую тактику на деле.

И после всего этого Винил точно будет некуда деваться.

---

Псайк ходил взад вперед, а его грива и хвост энергично дергались из стороны в сторону.

– Вау! – воскликнул он.

Прошло несколько секунд, прежде чем преподаватель продолжил.

– Вау! – произнес он снова. – В смысле, вы можете в это поверить? Пошла уже пятая неделя! Я не знаю о вас многого, но мне кажется, что мы привязались друг к другу за эти несколько занятий. Особенно наша любимая парочка!

Мгновенно все повернулись к кобылкам, сидевшим, как всегда, в противоположных частях класса. Они никак не отреагировали, даже ртов не раскрыли.

Псайк поднял бровь и попробовал еще раз:

– Как в кино сходили? – снова молчание, его как будто вообще не слышали. – Хорошо, давайте просто продолжим. Новая тема, – он поднял лист с намеченным на сегодня материалом, и пони быстро принялись записывать, забыв о двух кобылках. Винил хотела подмигнуть или улыбнуться Октавии через весь класс в честь их обоюдного успеха, но возможность быть увиденной другими могла им многого стоить.

Несмотря на то что большая часть студентов была сфокусирована на письме, одна конкретная единорожка (так уж сложилось, что на ее боку красовалась лира) не сводила с диджея взгляда ни на секунду. Ее левый глаз был украшен большим синяком, придавая лицу довольно жуткий оскал. Примечательно то, что Бон Бон сегодня сидела за другим столом и морщилась каждый раз, когда ее левое переднее копытце чего-либо касалось.

Без долгих ссор, которые обычно растягивали занятия, прошло всего 20 минут, прежде чем Псайк решил всех отпустить.

– Прошу у вас прощения, пони! Видимо я слишком много всего запланировал, связанного с этими перепалками, и эти заговорщицы решили сорвать мне занятие, – он быстро обвел кобылок взглядом. – Нет? Что ж, хорошо, увидимся на следующей неделе, – удивительно, но он выглядел слегка растерянным от их новой тактики.

Когда все начали расходиться, Винил пошла своей обычной дорогой, вверх по холму. Октавия с трудом подавила желание догнать диджея и тут же устроить ей допрос. Она ждала этого весь день, сможет подождать и еще пару минут.

К несчастью, эта невыносимая зеленая единорожка шла той же дорогой, что и Винил, ни на секунду не сводя с нее глаз. С ней по пути, не было ни единого шанса, что Октавии удастся поговорить с Винил наедине. Лира явно не собиралась выпускать диджея из своего поля зрения.

За неимением других вариантов, Октавия решила попробовать ночной разговор по телефону. Ее бесили обстоятельства, постоянно мешавшие узнать правду, но она оставалась спокойной и сменила маршрут, направившись к себе домой.

Да поможет ей Селестия, если Винил не возьмет трубку...

---

{[Исходящий вызов: Винил]}

Была только полночь, но Октавия не могла больше ждать. Она никогда не понимала, насколько скучно быть одной. Было так тихо! Уже не в первый раз она хотела услышать Винил, фыркающую от смеха или громко болтающую и хихикающую через слово, как она делала, будучи в приподнятом настроении. Иногда она оживленно поднимала вверх копыта, если ее посещала гениальная идея или если Октавия признавалась, что не знакома с творчеством очередного исполнителя.

– Ты ведь шутишь, правда? – говорила она, широко распахнув глаза за темными линзами, на что указывали ее поднятые брови.

– Ни капельки. Говорю же, я не слушаю этот твой... дабстеп, – ответила бы Октавия, вызывая еще больше непонимания со стороны Винил.

– Но это ведь наикрутейший жанр музыки на све-

– Алло? Ау? Эй, Октавия, ты там или как?

Развеяв пелену мыслей, окружавших ее, серая пони постаралась включиться в разговор.

– О, привет Винил. Прости, я отвлеклась.

– Все в норме. Как дела?

На мгновение ее голова опустела. Что же такое важное она хотела спросить? С другого конца провода раздавался приглушенный хруст, означавший, что у Винил в самом разгаре был полуночный перекус. Она всегда ела как свинья, и между тем умудрялась оставаться в прекрасной форме. Может, стоит узнать, как ей это удается?

– Почему ты не толстеешь?

Пауза.

– Эм, что?

Октавия покраснела и мысленно пнула себя:

– Прошу прощения, забудь это. Я никак не могу собраться с мыслями!

Через секунду, в течение которой Винил искала чего бы еще пожевать, хрумканье продолжилось:

– Да без обид, наверное.

– Так вот, о чем я действительно хотела поговорить, так это о занятии по рисованию.

Хруст слегка замедлился:

– Да-а? – с опаской прозвучал голос диджея.

– Меня интересует, почему ты сбежала с половины занятия.

– Я просто... закончила.

– Закончила?

– Закончила. Дорисовала, и препод меня отпустила.

– Оу, – и это все? Она всего лишь раньше всех закончила? Но это не объясняет, почему она избегала виолончелистку. Хотя, а действительно ли она избегала? “Или это моя вина, и я требую к себе слишком много внимания?”

– Агась, – земная пони слегка вздрогнула, прежде чем поняла, что Винил, скорее всего, не умеет читать мысли и всего лишь продолжала беседу.

– Раз уж с этим мы разобрались, какие у тебя планы на завтра?

– Ох, у меня целая куча всего запланирована на эти выходные. Не думаю, что мы сможем затусить раньше понедельника.

Октавия ничего не могла поделать с чувством легкой обиды, но сделала все возможное, чтобы подавить его:

– Все в порядке. Надеюсь, ты не забыла что у нас обеих по две лекции в понедельник. Мы никак не сможем... поговорить и заняться тем, чем мы обычно занимаемся, – выкрутилась она.

– Хэй, это не совсем в тему, но ты в курсе, что лекции не обязательны? Они записываются, чтобы студенты могли прослушать их позже.

– Я... я знаю об этом, да, но, учитывая, что я живу на кампусе, у меня нет веской причины их пропускать.

Винил слегка усмехнулась:

– Рада слышать. Итак, к концу второй лекции, это будет около полудня, так?

Виолончелистка не была уверена в уместности сказанного:

– Да, правильно.

– А твоя первая начинается в восемь-тридцать?

– Да...

– А что ты делаешь в перерыве между ними?

– Не уверена, что тебе это что-нибудь даст, но обычно я беру в столовой перекусить и иду в библиотеку, – теперь она была абсолютно растеряна.

– А-гаа... хорошо, это идеально нам подойдет! Обещаю Октавия, мы найдем время затусить в понедельник, – Винил победно хихикнула, но старалась держать себя в копытах.

– Ты ведешь себя очень странно сейчас. Неужели... неужели ты пила? – с опаской спросила виолончелистка.

– Что? Нет! Но ты подала мне хорошую идею... Прости, детка, мне пора. Позже! – послышался щелчок, и Октавия снова осталась наедине с самой собой.

Без сомнений, Винил направилась в бар, чтобы как следует напиться без видимой на то причины. Эту особенность они никогда не разделят. Пока что Октавии удается прятаться за своим возрастом, но это изменится через несколько недель. А потом... ну, она разберется с этим, как только наступит время. Это будет нелегко-
“Стоп, Винил только что назвала меня деткой?”

Октавия чуть не завизжала как маленькая кобылка.

Мое первое прозвище!

Глава 7

Из всех мест, где бы она хотела провести воскресную ночь, это было не из десятки лучших.

Спотыкаясь, слоняться по темным улицам Мэйнхеттена, опираясь на Шейди Оакса.

Даже не из пятидесяти лучших.

– Не знал, что ты так быстро пьянеешь, – усмехнулся жеребец, обхватывая копытом шею диджея и удерживая ее на ногах.

– Чувак, ты меня весь вечер спаивал. Отвали, – сердито ответила единорог.

Двое пони продолжили свою неуклюжую прогулку по улепленному жвачками тротуару. Медленно, темный жеребец провел копытом вдоль спины Винил, спускаясь все ниже и ниже к крупу. Очень нежно, он начал выводить маленькие круги на ее шерстке.

– Ты что творишь? – диджей отпихнула его, но тут же споткнулась и упала, не имея поддержки.

Шейди усмехнулся и помог ей встать на ноги:

– Давай, тут идти недалеко.

– Напомни-ка мне, куда мы премся?

– Ко мне, как ты и просила.

Она нахмурилась:

– Не помню, чтоб просила о таком.

– А я вот помню, – Шейди снова обхватил ее вокруг шеи и протащил на несколько шагов вперед.

– Воу-воу, полегче. Не знаю на что ты там рассчитываешь, но тебе это точно не светит, – сказала белая пони максимально серьезным тоном, который смогла выдавить сквозь затуманенный рассудок.

Жеребец прекратил свои попытки помочь единорожке:

– Ты что серьезно?

– Ну... да.

– То есть... куча битов на выпивку... все они впустую?

Пьяный мозг Винил почувствовал абсурдную вину за произошедшее, и она положила копыто на плечо земного пони (хотя это было не столько из симпатии, сколько для опоры):

– Прости, Шейдс. Когда ты предложил по-дружески напиться, я думала, ну, типа, действительно по-дружески.

Жеребец заметно погрустнел:

– Да ты динамишь меня, Винил.

– Это не так!

Он фыркнул:

– Висла на мне весь вечер, терлась об меня на танцполе, пила текилу у меня со спины, да ты прям святая.

– Я серьезно все это делала?

– Более или менее.

– Черт, прости. Я становлюсь жутко дружелюбной после пары стаканчиков.

– Забей. Сможешь найти отсюда путь домой?

– Ну... – она окинула взглядом высокие черные строения и ничем не примечательную дорогу. – Конечно, не парься.

Шейди выскользнул из-под ее мягкого копытца и без лишних слов ушел прочь.

Оставшись в одиночестве, единорожка почувствовала, что кровь в ее венах медленно стынет под натиском холодного ночного воздуха. Каким бы милым ни был Мэйнхеттен при свете дня, ночью он выглядел по-настоящему пугающе. Конечно, каждые несколько метров стояли уличные фонари, но их свет казался настолько слабым и сдавленным ледяной тьмой, что становилось не по себе. Внезапно, мурашки пробежали по спине Винил.

“Я передумала!”

– Шейди? – диджей повернулась в ту сторону, куда ушел ее “друг” и заметила только хвост, скрывшийся за углом. – Шейди! – прохрипела она. Содранное в караоке горло сказалось на ее голосе в самый неподходящий момент. Диджей хотела поскакать за земным пони, но сделала всего пару шагов, прежде чем упасть. Изображение поплыло перед ее глазами. – Остановите это... Я просто хочу домой...

Но ее голова была неимоверно тяжела, и казалось, что тротуар был единственной вещью, удерживающей Винил от падения за границу мира. Чувство было не из приятных, но бывало и хуже. Правда тогда не приходилось лежать посреди дороги.

В жизни каждого выпившего наступает ночь, когда приходиться признать, что он не сможет преодолеть путь до дома.

Единорожка сделала пару глубоких вдохов и заставила свой мозг работать.

“Не могу дойти до дома сама”.

“Нужна помощь”.

“Кто-то, кто сможет позаботиться обо мне”.

Зажмурив глаза в концентрации, она левитировала телефон из сумки.

{[ИСХОДЯЩИЙ ВЫЗОВ: Октавия]}

Когда пошли длинные гудки, белая пони положила телефон на ухо, выпустив его из магического захвата.

Клик.

– Серьезно, Винил, это поздно даже по нашим меркам, – зевнул ангельский голос на другом конце.

– Прости.

– Все в порядке? У тебя голос слегка охрипший.

– Да я-то в норме. А ты как? – и зачем же она позвонила Октавии?

– Если не брать во внимание то, что ты меня разбудила, я в порядке.

– Да, конечно. Ты всегда в порядке, – Винил улыбнулась, царапнув щеку асфальтом.

– Да, пожалуй. Ты уверена, что с тобой все хорошо? – неведомым образом Винил почувствовала, как Октавия обеспокоенно нахмурилась.

– Эй, я хочу те сказать, потому что я б никогда не смогла сказать тебе это лично, но ты жутко классная. И, и я думаю, мы должны проводить больше времени вместе, потому что... да. Ты потрясная.

Пауза.

– О, Селестия милостивая, ты что, пила с того нашего разговора в пятницу? – Октавия полностью проигнорировала ее слова.

– Не, не, ток сегодня. Но ты, это, выслушай меня. Я полностью открыта или типа того. Мне сняться эти сны, знаешь? И в них куча скрипичных ключей, как на твоей кьютимарке. А иногда мне снишься ты, а потом мы гуляем и болтаем вместе.

– Винил, – перебила виолончелистка, которая казалась больше довольной, нежели сердитой. – Тебе надо поспать. Пьяные телефонные звонки приветствуются меньше всего.

– Не могу, я не знаю где я. Но ш-ш-ш, это действительно важно. Я думаю. Когда я думаю о тебе-

– Ты не знаешь, где находишься?! – воскликнула Октавия. – В каком это смысле? Ты просто бродишь по улицам?

– Ну да, типа того.

– Это же совсем небезопасно! Ты видишь что-нибудь знакомое? Я скоро приду за тобой.

– Было бы здорово. Эм, ничего знакомого, но вроде бы я на “Черничном Бульваре”, хотя я чертовски хочу есть, и могу просто... эй, можешь принести мне немного черники?

– Подожди, где-то у меня была карта Мэйнхеттена.

– И взбитых сливок. И захвати пару шоколадных батончиков.

– Черничный Проспект примыкает к главному клубному району города. Ты была сегодня в каком-нибудь клубе?

Винил фыркнула:

– Я тя умоляю. Я была сегодня во всех клубах.

– Конечно же была. Думаю, что примерно знаю где ты. Просто оставайся там пока я не найду тебя, хорошо? – виолончелистка звучала настолько убедительно, что ей удалось прорваться через почти непроходимый туман, заполонивший голову белой пони.

– Хэй, не парься. Я никуда не спешу.

---

Как только диалог закончился, Октавия швырнула телефон в маленькую, одностороннюю седельную сумку и выбежала из своей комнаты в коридор. Яркий свет ламп слепил ее, но пони упорно прошла это испытание.

Виолончелистка ворвалась на маленькую лестничную площадку, перепрыгнув первый пролет и стремительно проскользя второй на перилах. Ее грива была растрепана, шерстка взъерошена, и вдобавок ко всему она забыла свою бабочку, но все эти вещи занимали последнее место в ее голове.

Подруга в беде.

Октавия читала об обязанностях друзей, и лучших друзей, и даже лучших друзей навсегда. В сложившейся ситуации, по законам дружбы, она должна была помочь Винил добраться домой. И не имело значения, что единорожка сама была виновата, и что у Октавии было две лекции позже этим днем. Таковыми были правила, а эта кобылка всегда следовала правилам.

Сегодня случился, как ни странно, первый раз, когда виолончелистке действительно понадобится свод этих правил. Было конечно хорошо знать кодекс поведения среди близких знакомых, но если таковых нет, то толку от него мало.

Что ж, теперь все изменилось!

С решимостью в крови Октавия пронеслась по коридору и миновала дверь, оказавшись прямиком в объятиях ночи. Было холодно, очень холодно, но она не останавливалась. Зубы тряслись, и кобылка стиснула их, чтобы сосредоточиться на поставленной задаче.

Студенческая деревня располагалась на территории университета, скрытая в дальнем углу. Смысл был в том, чтобы находиться достаточно близко к главному корпусу, позволяя жившим в деревне быстрее добираться на занятия, но и достаточно далеко, чтобы студенты могли вести свой, удобный им стиль жизни, не находясь под влиянием преподавателей.

Длинная продуваемая ветром дорога через искусственный лес вела Октавию к главной площади. Впервые ненормальные размеры этого места не пришлись виолончелистке по душе: ей становилось не по себе от одного лишь взгляда на просторы, что еще предстояло пересечь.

Мысль о повозке промелькнула в голове у Октавии, и земная пони жадно ухватилась за нее. Она никак не сможет пробежать весь этот путь к центру города. Наемный транспорт был идеальным решением. Он не только сохранит ей ноги, но и извозчик наверняка знает, где находится Черничный Проспект.

Большим разочарованием было увидеть за территорией университета пустую стоянку. Там, где обычно стояла пара экипажей, ждущих твоих указаний (и битов), сейчас была лишь мокрая газета, трепыхавшаяся на ветру.

“Придется бежать через половину города, в таком случае”.

Она перешла на уверенную рысь, разумно распределяя свои силы. В конце концов, велика вероятность, что ей придется тащить единорожку всю дорогу назад.

В этот поздний час на улице было не так много пони, а тех, что встречались по пути, кобылка умело сторонилась. Тысячи преподанных учителями и одобренных родителями уроков по безопасности не прошли зря. Не смотри в глаза подозрительным пони. Переходи улицу, чтобы избежать их, если это возможно. Помни, что лучше показаться невежливой, чем оказаться ограбленной. И ради Селестии, Октавия, не ходи по темным переулкам.

К счастью, клубный район не был спрятан в глубине. До него без особого труда можно было добраться по главным улицам, без переулков. Сомнительный плюс этого большого и холодного города, хотя и тому Октавия была рада.

Прошло всего пятнадцать минут, прежде чем у нее сбилось дыхание. Конечно, виолончелистка регулярно занималась, чтобы поддерживать себя в хорошей физической форме, но это была лишь пробежка вокруг кампуса, максимум растяжка, ничего такого, что радикально повышало бы ее выносливость. Медленно, но верно ее копыта начинали ныть от бега по жесткому (и местами неровному) асфальту.

“Винил”.

Каждый шаг по дороге отдавался адской болью в копыте, которая стала стимулом поднять это копыто и толкнуть его вперед. Каждый вдох бодрящего ночного воздуха придавал все новые силы, и кобылка уверенно сузила взгляд.

Перед виолончелисткой стояла цель, и не было ни секунды времени для физических преград.

Завернув за угол, Октавия увидела табличку, так долго избегавшую ее.

Черничный Бульвар

Улыбнувшись, она забыла о боли в своих ногах и с новыми силами устремилась вниз по улице.

“Неудивительно, что Винил не была уверена, где находится, по виду эта улица ничем не отличается от других”.

Темные очертания стали проявляться вдалеке, и сердце Октавии комом подступило к горлу.

Ее уютная маленькая комната так далеко отсюда...

Октавия замедлила бег, присматриваясь к маленькой группе пони. Это были два жеребца, скорее всего, школьники. Они не выглядели хорошо воспитанными, но то, вокруг чего пони столпились, заставило сердце кобылки биться быстрее.

Белая единорожка с электрически-синей гривой.

– Эй! – выкрикнула она. – И что это вы здесь творите?

Жеребцы обернулись и слегка испуганно посмотрели на нее, что являлось хорошим знаком. Похоже, хулиганы не были уверены, чьи силы превосходят: значит этот перевес мог быть на стороне Октавии.

– Предупреждаю в первый и последний раз, отойдите от нее! – она ускорила бег в надежде, что это отпугнет школьников.

На одном из них это сработало, но второй не спешил сдаваться:

– Или что? – крикнул он надломившимся голосом, который выдал его страх.

– Я владею пилатесом! От вас и мокрого места не останется! – она никогда в своей жизни не кричала так громко и яро, ровно как ни была так уверена в собственной лжи.

Последней угрозы хватило, чтобы жеребцы убежали без оглядки, когда Октавия приблизилась к Винил.

Осмотрев спящую без задних ног единорожку, виолончелистка начала понемногу успокаиваться. Диджей была полностью невредима, если не обращать внимания на несколько легких царапин, полученных, скорее всего, при падении. Два жеребца просто тыкали копытами в бессознательную пони, как делают иногда невоспитанные жеребята.

Ее фирменные фиолетовые очки лежали рядом с головой Винил, и Октавия внезапно поняла, что никогда не видела свою подругу без них. Вот если бы единорожка была в сознании...

– Винил, проснись. Пошли, ты не можешь здесь оставаться, – громко шепнула кобылка, нежно касаясь ее белых щек.

“У Винил определенно очень мягкая шерстка”.

Наконец, хоть какой-то отклик:

– Агх, просто дай мне умереть, – не открывая глаз, простонала единорожка.

– Ни за что! Я проделала весь этот путь от общежития к тебе, так что быстро вставай, неблагодарная!

Ее глаза слегка приоткрылись, но в слабом свете фонарей Октавия не была уверена, смотрела ли Винил на нее.

– А? Октавия? – что ж, с этим разобрались.

– Да, это я. Ты мне звонила, и вот я здесь. А теперь поторопись и двигай крупом! – земная пони была немного раздражена такой замедленной реакцией.

Винил вытянула ногу, слепо ощупывая землю, пока не нашла свои очки. Неловко напялив их на себя, она гордо подняла голову:

– Хэй.

Виолончелистка надеялась, что ее сердитый взгляд сойдет за ответ.

– Да, точно. Встаю, – с несколькими ругательствами (три из которых Октавия услышала впервые), она подняла свою тушку с земли и, покачиваясь, встала на все четыре ноги. Ее грива была еще растрепанней, чем обычно, а лицо полно безысходности и похмельной агонии.

Что и говорить, виолончелистка не смогла сдержать усмешку:

– Ох, ты выглядишь просто нелепо.

– Думаю, меня вырвет, если я буду много болтать.

Земная пони отступила на шаг назад:

–Ты сможешь идти сама? – спросила она с надеждой.

– Могу попробовать, но если я упаду, то снова лягу спать.

Подавив картину возможных последствий в своей голове, Октавия подошла сбоку к Винил и обхватила ее шею копытом:

– Ну же, давай вытащим тебя отсюда.

И они начали свой неуклюжий, наполовину пьяный поход домой. Никогда за миллион лет эта студентка и не подумала бы, что из всех пони именно ей придется заниматься подобным. По правде говоря, было непривычно видеть, что в жизнях других, менее замкнутых пони, также бывают тяжелые испытания, пускай и по их же вине.

В конце концов, это было тем, о чем Октавия думала, чтобы занять мысли во время долгого, изматывающего пути по улицам Мэйнхеттена. Когда очертания улиц начали сливаться, а копыта неметь, Октавия почувствовала, что силы покидают ее. Теперь, когда внезапная пробежка была завершена, а Винил ничего не грозило, поздний час начал сказываться на кобылке самым худшим образом.

Или наоборот, ранний час, судя по посветлевшему горизонту.

– О Селестия, я не бодрствовала всю ночь с самого... никогда! – бормотала она, теперь уже сама опираясь на Винил.

– Ничего, привыкнешь, – хрипло ответила ей единорог.

– Надеюсь, что не придется. С такой скоростью я не успею дойти до дома, чтобы выспаться.

Винил фыркнула:

– Просто останься на ночь у меня. Все равно мы уже близко.

– Я-я не уверена, может я смогу доехать до дома, ведь уже утро-

– Октавия. Остынь. Ты остаешься на ночь у меня. На утро. Не важно.

– Ну... если я тебе не помешаю.

– Все в норме. Тут прямо за углом, и если я вскоре не лягу спать, боюсь, мне станет еще хуже.

На этот раз выражение было использовано в самом что ни на есть прямом смысле, за что виолончелистка была бесконечно благодарна. Квартира Винил действительно была прямо за углом, вверх на лифте и немного по коридору. Это было далеко не самое красивое здание, и жили тут не сливки общества, но Октавия решила держать язык за зубами, зная, что такая критика не принесет никакой пользы.

Войдя в апартаменты Винил, она наконец поняла, почему та хотела поскорей съехать. Квартирка была очень маленькая, все находилось в одной комнате (кроме ванной конечно, хотя она была еще меньше). Большую часть пола занимали плотно запакованные картонные коробки с различным содержимым внутри.

– Я не виню тебя за кучу нераспакованных вещей. Меня бы тоже не обрадовала идея жить здесь продолжительное время, – ляпнула земная пони не подумав, и, спохватившись, прикрыла рот копытом.

К счастью, уставшая кобылка Октавию даже не услышала. Она вырвалась из под мягкого копытца подруги и грохнулась на кровать.

– Эм... а где я буду спать? – спросила виолончелистка, смущенно предвкушая очевидный ответ.

Как и ожидалось, белое копытце лениво похлопало по матрасу.

– Можешь подвинуться немного?

В ответ раздалось лишь неразборчивое мычание. Винил уходила из реальности, следующая остановка – страна снов.

Октавия неуверенно забралась на кровать и попыталась улечься так, чтобы случайного не соприкоснуться с диджеем. Старания были напрасны, просто не было способа избежать неминуемого исхода. Постоянно вздрагивая и двигаясь очень медленно, она легла и задержала дыхание, когда их животы прижались друг к другу.

“Это довольно приятно, после ночного холода”.

Винил быстро уснула, дыша медленно и глубоко. Каждый раз, когда ее грудь наполнялась воздухом, она нежно прижималась к груди виолончелистки.

Тепло так и исходило от синегривой кобылки, и Октавия едва успела одуматься, прежде чем прижаться к подруге.

“Должна оставаться бдительной! Я впервые ночую не дома и не могу выставить себя полной дурой”.

Но когда ее тело осознало, что активная деятельность наконец-то окончена и настало время для отдыха, управлять движениями стало очень затруднительно.

“Так уютно и тепло…”

Виолончелистка уткнулась мордочкой в белое облако, улыбаясь его умиротворяющей теплоте. Здесь было так безопасно, мягко и спокойно, приятно и уютно. Здесь не надо было ни о чем думать. Ее глаза закрылись, и она счастливо провалилась в сон.

Когда пара уже спала, ненамеренно обнявшись, солнце пробилось сквозь ранние облака и озарило город своим мягким светом.

Глава 8

Очнувшись в настолько необычном положении вдали от привычной обстановки, такая пони, как Октавия, начала бы, запинаясь, оправдываться и смущенно смеяться. Но если ее сонный мозг и был на чем-то сосредоточен, то только на отдыхе. Когда виолончелистка проснулась в незнакомо ощущавшейся кровати, она лишь широко зевнула и попыталась продолжить отдых. Тем не менее, отведенное ей на сон время было исчерпано, и чем дольше пони держала глаза закрытыми, тем больше они хотели распахнуться. Чувства потихоньку возвращались к ней, пробуждаясь из крепких и теплых объятий сна. Слыша звуки большого города, пробуя на вкус несколько смятых шерстинок, заставивших ее отвращенно шмыгнуть носом, чувствуя запах пота, остроты и алкоголя, касаясь теплой подушки рядом с собой, видя...

Белую единорожку спавшую в обнимку с ней.

Октавия навсегда запомнит этот момент, как будто бы увидела паука бегущего по полу, от которого захотела резко отпрыгнуть в сторону и заорать на всю квартиру, однако правда была гораздо менее пугающей.

– О, Селестия, – прошептала она.

Очки Винил были надеты криво, разоблачая ее закрытые глаза второй раз на памяти виолончелистки.

“Память...”

События недавней ночи мигом пролетели перед глазами Октавии, окончательно выведя кобылку из сонного оцепенения.

Посмотрев на единорожку, не прятавшуюся более за очками, Октавия не смогла не хихикнуть над ее растрепанным видом. Сев на кровати, она протянула копыто и неуверенно смахнула прядь синих волос с лица диджея. С абсолютно независимой и объективной точки зрения Винил была довольно милой.

Набравшись смелости, Октавия сняла очки с кончика ее носа, оставив лицо белой пони полностью неприкрытым. Мягко дыша, Винил создавала атмосферу открытости вокруг себя, чего виолончелистка раньше не замечала.

Это была она.

Только она.

В своем собственном доме, полностью беззащитная, без масок и без фиолетовых темных очков, за которыми можно было бы спрятаться.

Винил Скретч.

У Октавии дух захватило от такого вида. Если бы только она могла рисовать, если бы только она могла запечатлеть эту картину раз и навсегда. Но какая-то часть нее понимала, что, зарисовав этот момент, она развеет все, что делает его особенным. Так что виолончелистка решила сделать лучше: полностью отдаться этому чувству. Она позволила всплеску эмоций пройти через все ее тело и наполнить воздух вокруг. Это был их момент, момент который никто не мог заглушить или отобрать. Единственное и неповторимое ощущение, которое-

Динь-динь.

– Да ради всего святого-, – прошипела Октавия, вытряхивая телефон из седельной сумки, которая все еще была на боку.

Клик.

– Неужели я не могу хоть немного побыть наедине со своими мыслями? Кто это? Что вам нужно?

– Это так в университете тебя учат разговаривать с матерью?

Челюсть земной пони резко отвисла, и кобылка быстро перебралась через Винил, встав на пол. Что интересно, диджей даже не пошевельнулась:

– М-мама? Ох, нет, мама, прошу прощения. К-как дела? – судорожно смотря по сторонам, она искала свою бабочку, прежде чем вспомнила, что оставила ее дома. Будучи полностью раздетой, взъерошенной и сонной, она чувствовала себя настолько не подготовленной к беседе с матерью, насколько это было возможно.

– Убереги меня от этих бессмысленных любезностей, Октавия. Мы обе знаем причину моего звонка, – голос на другом конце линии звучал таким же суровым и властным, каким кобылка его запомнила.

Виолончелистка печально посмотрела на свою спящую подругу, но другого выбора не было. Если Винил проснется во время этого телефонного разговора, он добром не кончится:

– Б-боюсь я не знаю причины. Что-то не так?

– Что-то определенно не так. Я говорила со своим знакомым, который работает в университете. Он садовник, седой и упитанный жеребец.

Скользнув за дверь и тихо прикрыв ее за собой, Октавия быстро спустилась вниз по лестнице:

– Это все конечно интересно звучит, мама, но какое отношение он имеет ко мне?

– Когда ты настояла на том, чтобы жить в одной из этих хибар, я знала, что должна предпринять меры предосторожности. Ты все еще слишком наивна и доверчива, несмотря на весь свой талант. Садовнику было дано новое поручение: следить, чтобы ты каждую ночь возвращалась домой.

Октавия распахнула входную дверь дома и уставилась на первого же пешехода, молодого школьника, который сразу же сменил направление:

– Ты шпионила за мной?! – воскликнула она, напугав кобылку, ждущую повозку на остановке.

– Не делай из мухи слона. Кобылки твоего возраста часто могут отвлекаться на такие глупые вещи как любовь или дружба. Это всего лишь инструменты, которые ты можешь использовать для своей выгоды, не более.

Октавия ускорила шаг по направлению к университету. К ней наконец пришло понимание, насколько нелегкий путь приходилось преодолевать Винил по пути на очередную пару, но даже эта мысль не могла заглушить ее ярости:

– Не могу поверить! То есть та речь про независимость и “жизнь на собственных четырех копытах”, которую ты озвучила мне в день отъезда, была абсолютно бессмысленной, так?

– Опять ты начинаешь все драматизировать и еще удивляешься, почему я так внимательна к тебе. Ты не такая самостоятельная, какой хочешь быть, Октавия, и звонок от садовника тому подтверждение. Ты не вернулась домой после своей ранней утренней экскурсии.

Виолончелистка едва сдержалась, чтобы не перейти на крик:

– Он следит за мной, когда я сплю?!

– Конечно же нет, не глупи. Он просто смотрит записи с камер видеонаблюдения каждое утро. А теперь объяснись. Ты провела ночь в чужой постели? – Октавия отчетливо представляла пронизывающий взгляд по ту сторону линии.

В ее сдавленном смешке было заметно отчаяние:

– Я-я не понимаю-

– Ты прекрасно все понимаешь. Скажи мне правду.

– Я... да, провела, но это не то, что ты-

– Октавия! После всего чему я тебя учила, ты делаешь что-то подобное всего через пять недель!

– Клянусь, я не... она просто моя подруга, я помогала ей-

– Она? – на линии воцарилась опасная тишина. Ошарашенный вздох искривил голос матери. – Ты говоришь то что я думаю ты говоришь, юная леди?

– Она напилась и потерялась в городе, я помогла ей добраться домой, и она предложила переночевать у нее, но мы не делали ничего такого, клянусь! – выпалила Октавия, игнорируя удивленные взгляды прохожих.

– Ты уверена?

– Да, я уверена!

– Значит ты не...

– Н-нет, кляну- Поверь мне, я не такая!

– Хорошо. Хоть чему-то мне удалось тебя научить. Тем не менее, я очень в тебе разочарована. Не рискуй так своей безопасностью, особенно ради развязных пьяниц, – с упреком сказала мать.

– Она не развязная. Она моя подруга, – тихонько ответила Октавия с опаской. – Моя первая подруга.

Удовлетворение от тишины было недолгим:

– Ха. Посмотрим, сколько это продлится. А теперь будь хорошей кобылкой и иди на занятия.

[ВЫЗОВ ЗАВЕРШЕН]

Октавия резко закинула телефон обратно в сумку, дабы со всей силы не швырнуть его об асфальт. И каждый разговор с этой невыносимой пони заканчивался именно так! Постоянные оскорбления и упреки, тот лоскуток самостоятельности и независимости, что достался ей полтора месяца назад, был разорван в клочья за какую-то пару минут, выставляя Октавию глупой маленькой кобылкой.

Слезы уже грозились политься по ее щекам, когда она махнула копытом первой встречной повозке. Не успела она забраться внутрь, как одна из них капнула на пол, и кобылка попыталась смахнуть слезы прочь.

Извозчик обернулся, заглянув внутрь. Повозка была маленькой, двухместной и не имела крыши:

– Куда путь держим, дорогуша? – протянул он.

– Западный Мэйнхеттанский университет, пожалуйста, – тихонько всхлипнула Октавия.

– Поехали. Прошу прощения, у вас все в порядке? – беспокойство в его голосе растопило сердце кобылки. Она должна напоминать себе время от времени, что не все пони такие плохие.

Октавия неубедительно улыбнулась ему:

– Со мной все хорошо. Но спасибо, что спросили.

Он кивнул и быстро отправился в путь. Они двинулись вперед по дороге, вслушиваясь в шум большого города, в его болтовню и возгласы, смех и злость, и чем внимательнее Октавия слушала, тем быстрее грусть покидала ее. Вокруг было так много пони со своими проблемами и переживаниями, и все они, наверняка, были гораздо серьезнее, чем ссора с матерью. Взгляд на ситуацию со стороны был именно тем, что в итоге привело Октавию в чувство.

Глубоко вздохнув, пони коснулась своих век и попробовала причесать гриву. Ей нужно будет принять душ и привести себя в порядок, но пока сойдет. Внезапно, Октавия поняла, что не взяла с собой ни единого бита.

– Сэр? Прошу прощения, но, кажется, я забыла взять деньги, – сказала она виновато.

Маленькая повозка не остановилась ни на секунду:

– Тогда вам повезло, что я неравнодушен к чужим слезам. Платить не надо.

А вот это было действительно неожиданно. Перед ней был очень добрый и благородный пони, но он попросту тратил свое время, вместо того чтобы зарабатывать:

– Нет, я не могу вам позволить этого. Остановитесь, оставшийся путь я пройду пешком.

– Неа, вы насладитесь бесплатной поездкой.

– Вы уверены? Вы бы могли подвезти кого-нибудь другого в это время.

– Дорогуша, если моя повозка поможет сбежать от источника ваших слез, оно будет того стоить, – его темно-коричневая шерсть заблестела от пота.

– Спасибо, – это все что она могла сказать. Такой внезапной щедрости в ее жизни, до этого момента, никогда не было. Жеребец ничего не получал от помощи ей, он не пытался купить, манипулировать или извлечь какую-либо другую пользу из этого. Он просто действовал из добрых побуждений в своем сердце.

Вот об этом мама ей никогда не рассказывала.

---

Боль.

Великая, ужасная, боль.

Лучи света пробивались сквозь закрытые веки, стуча и пульсируя о кости черепа в такт утреннему похмелью.

– Ни разу больше, – прохрипела диджей.

Она просто лежала, завернутая в кокон мучений, моля о чем угодно, что могло положить конец ее страданиям. Как водится, божества, в чьи обязанности входит помощь и поддержка выпивших пони, были заняты борьбой с собственным похмельем, и времени на какую-то там единорожку у них не было.

Часть нее хотела сесть прямо и заставить тело превозмочь боль одной лишь силой воли, но неприятное ощущение в горле подсказало, что идея была обречена на провал. Похоже, что единственным возможным вариантом было страдать дальше.

Где-то в глубине своей вялой головы, Винил задумалась о том, почему она никогда не пыталась найти заклинание, которое могло бы устранить (или полностью предотвратить) похмелье. Ответ оказался настолько очевидным, насколько и разочаровывающим. Когда Винил не напивалась, ей было все равно.

И так она стонала, и мычала, и молилась солнцу, пока ворочалась туда-сюда, пытаясь вдавить себя еще глубже в кровать. Вечность спустя Винил подняла голову. Еще пару вечностей спустя она уселась на кровать, удивляясь поворотной емкости своей комнаты. Наконец, она сползла с постели и шлепнулась на пол.

Перво-наперво, пони хотела найти свои очки. В конце-то концов, они были темными не без причины, и, когда единорожка надела их, свет заметно потускнел, а головная боль слегка уменьшилась. Следующим пунктом был душ, и она позволила теплой воде смыть с себя весь пот и грязь, что успели накопиться за эту ночь. Даже фиолетовые очки стали чище, поэтому, когда Винил вышла из душа, они сверкнули дьявольским блеском, который она так любила.

Постепенно мир перестал быть таким ужасным, и в него вернулась подобающая степень нормальности.

Винил услышала слабую вибрацию, и окинула взглядом комнату в поисках своего телефона. Он был среди бумаг, довольно навязчиво напоминая о себе.

[3 НОВЫХ СООБЩЕНИЯ]

Быть популярной – тяжелая работа.

{[Октавия]}

> Прости за мой уход, мне позвонила мама, и я не захотела будить тебя.

> Просыпайся, соня! :)

> Ты пропустишь свою вторую лекцию, если не поспешишь!

“Конские перья!”

Лекции! Университет! Все это никуда не делось, несмотря на ужасное начало дня.

Стоп, она же все равно не собиралась на занятия. У единорожки были дела поважнее...

Стоп, Октавия была здесь?!

“Слишком много вопросов! Мозг, заткнись!”

Диджей попыталась собраться с мыслями.

Где она была прошлой ночью? Шейди! Она пошла выпить с Шейди! Винил помнила, как пришла в бар, как смеялась и танцевала с парящим перед ней напитком и копытом жеребца на ее поясе, но это все. После, лишь размытые обрывки воспоминаний, центром которых был странный, но тихий и безмятежный голос:

– Ну же, пошли. Пора вытащить тебя отсюда.

Она начала шариться в своем телефоне, проверяя историю звонков. Как и ожидалось: единственный вызов около трех утра, который был сделан... Октавии.

– О, Селестия, надеюсь, я не сделала ничего тупого... – прошептала она. Какая-то часть Винил вспомнила содержание сообщений, прочитанных немного ранее.

Виолончелистка не выглядела сердитой... более того, во втором сообщении был радостный смайлик. Что бы это значило? Неужели случилось что-то... хорошее?

“Например?” – спросил ее внутренний голос.

“Ничего”.

Она продолжила размышления, перейдя, однако, к следующей проблеме.

Лекции! План! Если она поторопится, то все еще может успеть. Было слегка за полдень, сейчас у Октавии в самом разгаре Теория Музыки. Значит у Винил было чуть больше часа, чтобы дотащить все вещи до кампуса – в свою новую квартиру.

Время поджимает...

---

Проверка входящих сообщений стала у нее чем-то вроде вредной привычки. Ситуацию только усугубляла приболевшая преподавательница, невысокая и полная кобылка с парой слоев макияжа на лице, которая сопровождала каждое предложение сухим кашлем. Впервые виолончелистка пожалела, что сидела на первом ряду. Она не только попала в зону заражения микробами, но и ее привычка выглядела более постыдно.

Наверняка, подумала Октавия, ее воспринимали как нерадивую студентку, безотрывно глядевшую в телефон. Да, остальные тоже так делали, но все они сидели в глубине аудитории, вне зоны досягаемости преподавателя.

Все, что она хотела увидеть, так это небольшую вспышку света и большие буквы, сообщавшие ей что-

Бзззз.

Земная пони резко вытащила свой телефон.

{[Винил]}

> Хэй, я проснулась. Прости, если сделала что-нибудь глупое этой ночью, я мало что помню.

И всего одной смской все тревоги виолончелистки развеялись прочь.

> Наконец-то! Ты уже проспала половину второй лекции. И не волнуйся, ты ни чем отличалась, будучи выпившей.

{[СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕНО]}

“Теперь, я наконец могу сосредоточиться на записях”.

Взяв ручку в зубы, она окинула взглядом сногсшибающие, длинной в параграф каждая, подтемы, что были выведены на экран. На этой неделе они, по-видимому, изучали одного из величайших, но непризнанных композиторов в истории. По-крайней мере до момента их смерти.

Октавии казалось печальным, что их не принимали всерьез до того, как они покинули мир навсегда, но в то же время и вдохновляющим, ведь даже если ее музыка не была популярна при жизни, еще была надежда, что кто-то из будущих ценителей классической музыки заметит ее талант.

Но, какой бы занимательной ни была эта мысль, писать все равно было до невозможности скучно. Большую часть Октавия знала на зубок, и то, что земная пони по-быстрому записала, ей все равно не пригодилось бы именно по этой причине. Но она все равно продолжала, только чтобы отвлечься от остальных мыслей. Иногда подсознание может порядком раздражать.

Еще один беглый взгляд на экран телефона дал понять, что лекция уже подходила к концу, поэтому кобылка начала заранее собирать вещи. Как и ожидалось, на последних нескольких слайдах говорилось о том, что она и так знала. Да, его творчество по достоинству оценили только в прошлом году. Очевидно. Да, он был публично осужден музыкальными объединениями того времени. Все это знают. Единственное что Октавия не понимала в этом предмете, так это причину, по которой все думали, что она маленькая кобылка, взявшая смычок первый раз в своей жизни. Серьезно, если пони вообще смог поступить на этот курс, значит он хоть что-то знает о музыкальной теории и в частности о личностях, оставивших свой след в истории.

Вздохнув с облегчением, Октавия слезла со стула и ушла, когда лектор прокашляла свой путь через боковую дверь.

“Свобода!”

Улыбка, которая озаряла ее губы весь день, вернулась в полном объеме. Он был довольно напряженным, особенно после этого ужасного телефонного разговора с матерью, и хотя доброта извозчика сделала многое, чтобы облегчить ее муки, в голове земной пони еще долго будут витать отголоски той беседы.

К счастью, путь до дома был не долгим. Все здания были построены по типу многоквартирных новостроек: два этажа, каждый по шесть комнат, и по двое пони в каждой. В сумме одно здание вмещало максимум двадцать четыре студента, а в ее было всего семнадцать или около того.

Но это скоро изменится! Сосед по комнате может объявиться в любой момент.

Когда виолончелистка начала подниматься по ступенькам, она услышала приглушенные голоса наверху. Прежде, чем она успела подняться и разузнать в чем же дело, светло-синяя пегаска встала прямо перед ней, закрывая путь наверх.

– Привет! – сказала она дружелюбно.

– Ну, п-привет, – виолончелистка почувствовала себе немного неловко, но уже через секунду ее разум прояснился. – О, ты должно быть моя новая соседка?

– Неа! Я тут уже несколько лет живу, – ее светло-голубые глаза блеснули неподдельной радостью.

– Прошу прощения, не замечала раньше. Эм, ты не против, если я пройду? Сегодня был трудный день, – серая кобылка попыталась обойти пегаску, но тут же была остановлена шагом в сторону.

– Подожди! Сначала я должна спросить у тебя кое-что.

Уши Октавии дернулись от грохота на втором этаже. Самой последней вещью, которой ей хотелось бы заниматься, так это помогать другим пони с домашним заданием, но она решила запастись терпением.

– Как по буквам будет “отвлекать”? Весь день покоя не дает.

– О-т-в-л-е-к-а-т-ь, может тебе стоит посмотреть в словаре? – ответила она, делая шаг вправо от светловолосой пегаски, которая снова оказалась перед ней.

– Огромное спасибо! А что насчет “задерживать”? – эта улыбка начинала потихоньку бесить виолончелистку. Очередной стук, что донесся сверху, только раззадорил любопытство земной пони.

– З-а-д-е-р-ж-и-в-а-т-ь! Попрошу меня извинить-"

– А что насчет “препятствовать”?

– П-р-е-п-я-т-с-т-в-о-в-а-т-ь! Мне действительно-

– А “мешать”?

– Не хочу показаться грубой, но эти вопросы ты можешь с легкостью адресовать книге, которой не требуется сон. Пропусти меня, – приказала она, резко рванув вперед.

Двумя взмахами крыльев, кобылка вспорхнула с пути, позволив Октавии яростно пройти последние несколько шагов. В конце концов, она миновала холл и толкнула дверь в свою комнату, игнорируя призывы остановиться.

Куча картонных коробок и груда электронного оборудования.

Компьютер, расположенный поверх связки проводов на столе.

Диджейский пульт, стоящий посреди комнаты.

Белая единорожка, застенчиво выглядывающая из наполовину распечатанной картонной коробки.

– Эй, привет, соседка!

Глава 9

– Как ты- – промямлила виолончелистка.

– Попросила администратора, – ответила диджей, выбираясь из коробки.

– Но ты же-

– Отговорила тебя от этого, сказав, что никто не позволит нам жить вместе? – Винил улыбнулась и подмигнула.

– Когда ты-

– Перенесла свои вещи около часа назад. Я еще никогда в жизни не использовала столько магии за раз! – она запыханно усмехнулась, и Октавия увидела крошечные капельки пота на ее белой шерстке. – Вау, я себя офигенно чувствую! – единорожка хотела сделать пару шагов вперед, но тут же споткнулась, и виолончелистка рванулась вперед, чтобы поймать ее.

Приближавшийся звук порхающих крыльев сменился глухим стуком в дверь:

– Прости, Винил! – промямлила светло-синяя пегаска. – Я держала ее так долго, как только... о, извините! Эм, мне, пожалуй, пора, – она смущенно потянула ручку на себя и захлопнула дверь, прежде чем кобылки успели что-либо объяснить. Приглушенные оправдания раздались за тонкой дверью, становясь все тише по мере удаления пегаски.

В конце концов, Винил приняла тот факт, что не может стоять сама, радостно повиснув на копытах у Октавии:

– Это круто. Это же круто, да?

– Хо-ро-шо, я не знала, что перебор с магией негативно влияет на рассудок единорогов, – бурчала виолончелистка, пытаясь дотащить свою подругу до уютной постели под окном.

– Да я себя отлично чувствую, – проинформировала ее диджей, глубокомысленно кивая головой из под мягкого одеяла.

– Вот и замечательно, Винил, – хихикнула Октавия и отвернулась, принявшись распаковывать остальные вещи белой пони.

Сама же кобылка утомленно ухмыльнулась виду перед ней:

– Тебе стоит почаще отворачиваться от меня.

– Давай спи, глупенькая, а то ведь я начну записывать все тобою сказанное и когда-нибудь это припомню.

Уже через несколько минут комната наполнилась умиротворенным сопением. Октавия закатила глаза и залезла в ближайшую коробку. Неудивительно, что она наткнулась на кучу аккуратно отсортированных пластинок в прозрачных контейнерах.

Просмотрев вторую с третьей, и не найдя там ничего кроме пластинок, виолончелистка начала медленно выходить из себя:

– Ты вообще брала с собой одежду или личные вещи? – раздраженно спросила она. Ее мало успокоил громкий всхрап, что раздался в ответ.

Решив встряхнуть следующую коробку, прежде чем открыть ее, кобылка обрадовалась звуку маленьких вещей, скользящих по дну.

“Я готова съесть свою бабочку, если это не ее личные принадлежности”.

Вполне очевидно, внутри лежало много маленьких устройств и разнообразных объектов. Из привлекших интерес кобылки был телефон, маленькая и компактная вещь, как это принято у единорогов, которым редко требуется физически дотрагиваться до своих мобильников.

Она перекатила его в копытах, и он приветливо включился в ответ на прикосновение. Октавия с опаской взглянула на спящую единорожку, а затем позволила зловещей улыбке расползтись по своему лицу.

“Никто не пострадает, если я посмотрю, какое количество контактов считается нормальным. А в сообщения даже и заходить не буду, ну, разве что копытце случайно соскользнет”.

Она в изумлении выпучила глаза, глядя на количество имен:

– О, Селестия...

Их были сотни! И, несмотря на то, что некоторые гласили: “Тот чувак с козлиной бородкой" или "Красногривая кобылка", в телефоне было много контактов с нормальными именами, гораздо больше, чем серая пони ожидала увидеть. Сравнив со своим скудным списком из трех номеров (Винил, Мама, Экстренные службы), она чувствовала себя как неопытный игрок в этой сложной социальной игре.

“Ох нет, я совершенно случайно открыла сообщения”.

Довольно странно, но несмотря на некоего "Шейди сексбомба", она была единственной, кому Винил писала последние несколько недель.

“А где все приглашения на вечеринки? Или они созваниваются, вместо того чтобы писать?”

Это было самым вероятным объяснением, но виолончелистка устояла от соблазна заглянуть в недавние вызовы.

“А что если она страдала от одиночества и скуки, как и я? О, слава Селестии, за то, что мы нашли способ поселиться вместе”.

Дела налаживались.

Наконец-то утолив свое любопытство, Октавия принялась осторожно расставлять сувениры, канцелярские принадлежности и прочую мелочевку на стол Винил. Предстояло еще много работы, включая небольшую перестановку мебели. Диджейский пульт явно не должен стоять по середине комнаты...

---

Винил проснулась под мягкие, глубокие, вибрирующие звуки виолончели где-то справа от себя. Подняв голову на пару сантиметров, единорожка наконец узрела завораживающую картину перед собой.

На противоположной кровати, наполовину укрытая оранжевым сиянием заката, чьи лучи старательно пробивались сквозь дождь, сидела Октавия. Глаза закрыты, сама кобылка полностью поглощена работой, нежно скользя смычком по струнам, идеально отыгрывая каждую ноту. В сонной голове Винил эта картина выглядела по-настоящему ангельской.

Резко вдохнув, единорожка вспомнила о необходимости дышать, тем самым нечаянно потревожив объект своего наблюдения.

– А? – большие аметистовые глаза распахнулись и медленно обратились к Винил. – О, ты проснулась! Извини, я всегда практикуюсь на закате. Пожалуй, мне стоило пойти в другое мес-

– Нет, – прохрипела диджей. Прочистив горло и поднявшись с кровати, она продолжила. – Это было круто. Эм, можешь сыграть еще? Я... должна сделать кое-что.

Октавия нахмурилась, но сделала, как ее просили, с присущим мастерством продолжив композицию.

Винил соскользнула с кровати и бесшумно пересекла комнату, стараясь не помешать виолончелистке. Из кучи школьных принадлежностей, которые были аккуратно расставлены на ее новый стол, единорожка левитировала блокнот с карандашами.

Заметив это, Октавия густо покраснела:

– Эм, Винил, я не очень хороша в-

– Шшш, – шепнула белая пони и села прямо напротив своей подруги, с головой погрузившись в работу.

И она начала рисовать, полностью открывшись музыканту перед ней. Высшие мыслительные процессы покинули ее, сразу же сменившись на внезапное и непреодолимое желание творить.

Так они сидели вместе в свете заката: одна репетировала давно выученную на зубок композицию, а другая с упоением выводила аккуратные линии на листе бумаги.

И как бы сильно не хотелось расставаться с такими моментами, они рано или поздно подходят к концу. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, пробудив обеих пони из взаимного транса.

Октавия опустила смычок и потянула внезапно затекшую ногу, в то время как Винил удивленно осматривала свою новое местоположение.

– Почему я сижу здесь? – пробурчала она, вставая на ноги и разминая шею.

– Ты рисовала, – виолончелистка указала на блокнот, открытый сейчас на портрете пони с... – Ты рисовала меня?

– Ну... думаю да. А ты играла для меня, – они обе нахмурились.

Через минуту молчания, Винил фыркнула и залилась непреодолимым смехом:

– Какого сена мы творим, – засмеялась она еще громче.

– Понятия не имею! – хохот Октавии уже больше походил на истерику. Абсурдность ситуации только подпитывала их веселье. – Я так скоро с ума сойду, а ведь еще и дня с тобой не прожила.

– Пути назад больше нет, детка! – диджей закинула альбом к остальным вещам и вскарабкалась на кровать к своей подруге.

– О, Селестия, и почему я согласилась на это?

– А ты и не соглашалась. Вот почему это так круто, – она игриво толкнула копытцем куда-то в сторону Октавии, вызвав с ее стороны громкий писк. – Хм? Что это у нас? – ее губы распылись в дьявольской улыбке.

– Н-ничего, не делай так больше, – диджей расценила это как приглашение, и решительно вскарабкалась на серую пони, пустив в ход свои копыта, с полной отдачей начав чесать и щекотать ее живот. – А-ха! Нет! Стой — нет — прошу!

– Что прости? Тебя плохо слышно, – Винил удвоила свои усилия, несмотря на дерганья и истерический смех под ней.

– Винил — Я — Тебя — Убью! – забыв про свою виолончель, Октавия мощно лягнула воздух, сбросив обеих с кровати и приземлившись с глухим стуком на ковер.

И так они валялись на полу, глубоко дыша и смотря в глаза друг другу, почти что прижавшись мордочками. Одна довольно глупо улыбалась, а вторая пыталась освоить вселяющий ужас взгляд. Это не сработало, о чем свидетельствовало ленивое белое копытце, поднявшееся вверх и нежно ткнувшее земную пони в нос.

– Пум, – шепнула диджей.

– Ты умрешь от моих копыт, – шикнула виолончелистка в ответ, тщательно пытаясь скрыть улыбку на своем лице.

– Ты ведь прилежная маленькая кобылка, не так ли?

– Я была такой. Ты испортила меня, – Винил испустила знакомый смешок, но промолчала, заговорщически улыбаясь. – Что? – Октавия повела бровью.

– Ничего.

“Думаю, как бы тебя еще испортить”.

– Расскажи. Что смешного?

– Тебе вряд ли покажется это смешным, – мозг бешено перебирал варианты, зная, что кобылка так просто не отстанет.

– Есть только один способ выяснить. Расскажи мне.

– Хорошо... я просто подумала... ты считаешь, я испортила тебя, но подожди. Это только начало, – она выдала самую зловещую улыбку, какую смогла.

– Ой, замолчи. Я уверена, ты не такая плохая, какой хочешь казаться.

Винил придвинулась немного ближе, спрятав томный взгляд за фиолетовыми стеклами:

– Позволь мне показать, насколько я плохая, – мягко сказала она, сердце неистово билось в груди, казалось оно вот-вот лопнет.

Октавия последовала ее примеру, рассмотрев это движение как заговорщическое, нежели... какое-либо другое:

– И каким же образом? Ты опять задумала какие-то шалости? – она хихикнула от этой мысли.

– О... да, конечно.

“Что же я делаю? Неужели я пытаюсь...?”

– Постарайся не привлекать меня до участия в них. Я собираюсь оставаться вне университетского черного списка так долго, как это возможно, хотя, думаю, с тобой я обречена на скорый провал, – она рассмеялась и подняла собственное копыто, чтобы дотронуться им до носа Винил. – Пум!

Диджей выдавила из себя усмешку, пытаясь развеять кое-какие мысли в своей голове:

– Ага, это точно.

– Ну, если на сейчас у тебя никаких шалостей не запланировано, предлагаю пойти поесть. Все эти "пытки с твоей стороны" разбудили во мне неимоверный голод, – Октавия поднялась на копыта и помогла с этим своей подруге.

– Хорошая идея. Куда двинем? – Винил пыталась вести себя, как ни в чем не бывало, даже когда тряхнула головой, чтобы отогнать навязчивые картинки в голове.

– Может Блюз Таверн? Для ностальгического настроя.

Подруги тепло улыбнулись друг другу.

– Звучит как план.

---

В отличие от серых улиц снаружи, бар встречал гостей теплотой и уютом. Пони смеялись вместе с друзьями, позволив проблемам и плохому настроению остаться глубоко на дне кружки. Группа рабочих-жеребцов в желтых касках заняли целых три стола, включая тот, что в углу, поэтому Винил повела свою подругу к менее заполненной части бара.

– Никогда бы не подумала, что здесь еще и еду подают, – произнесла единорог, левитируя меню с барной стойки.

– Никаких изысков, но, думаю, сойдет. Моя... мама водила меня сюда однажды, когда мы пришли осмотреть территорию университета.

– Правда? Похоже, вы с ней очень близки.

– Ну... в какой-то степени, полагаю, что это так, – Октавия стянула одно из меню, чтобы спрятать за ним гримасу на своем лице. – А что насчет твоих родителей?

Лениво просматривая список блюд, Винил пожала плечами:

– Та, ничего особого. Вышвырнули, когда мне исполнилось восемнадцать.

Виолончелистка ошарашено вздохнула, мгновенно забыв о своих собственных проблемах:

– Они что?! Но как они могли?

– Очень просто, как видишь.

– Это ужасно!

– Да ладно, кому они нужны. К тому же, если бы они меня не выгнали, было бы нелегко переехать к тебе.

– Да... но...

Обсуждение было прервано приходом высокого, светлогривого жеребца:

– Что будете заказывать? – протянул он с присущим официантам акцентом.

– Большую порцию сена фри и кебаб из нарциссов, – огласила единорожка, шлепнув меню об стол чуть сильнее, чем следовало.

– Прекрасный выбор. А для вашей спутницы?

Винил открыла рот, чтобы поправить его, заранее приготовив притворный смех, дабы развеять предполагаемый неловкий момент, но Октавия опередила ее:

– Салат из маргариток, пожалуйста.

– Для вас, только самые свежие. Ожидайте, – зашагав обратно, жеребец начал посвистывать, ни капельки не остерегаясь своих действий.

– Эм, Октавия... ты же знаешь, что значит "спутница", ведь так?

Настала очередь виолончелистки пожать плечами:

– Сленговое к “подруга”?

– Ну, почти. Хотя нифига не почти. Даже и близко не стоит, на самом деле, – белая кобылка не сдержала усмешку.

– Ну и что же это тогда значит?

– Вроде партнера. Типа, парнер-партнер. А точнее – партнерша.

– Оу, – как и ожидалось, щеки Октавии залились краской от смущения. – То есть теперь он думает...

– Агась.

– О Селестия. Прости меня, Винил. Может, есть словарь или что-то подобное, где описаны значения этих сленговых слов? Похоже, я не впервые раз так позорюсь.

– Не парься, со временем привыкнешь.

– Может мне сходить к официанту и все ему объяснить?

Диджей мгновенно подскочила на месте:

– Нет! В смысле, ну, это не так важно чтобы заморачиваться. Окей?

– Хорошо, я просто предложила.

Тишина воцарилась между ними на несколько минут, разбавляемая только ровным гулом вокруг. Октавия чувствовала себя ужасно, один за другим мысленно раздавая себе подзатыльники.

“Винил наверняка стыдится моего присутствия! Почему я постоянно попадаю в неловкие ситуации?!”

К счастью, Винил, вела себя достаточно тактично и вежливо, чтобы воздержаться от подколок в сторону подруги. Сколько бы благих дел не совершила земная пони, чтобы заслужить такую толерантную соседку, их явно было недостаточно. Маленькая, благодарная улыбка озарила кончики ее губ. О лучшей подруге она и мечтать не могла.

Винил, в свою очередь, была занята тщательным разглядыванием стола. Только потому, что она проявляла уважение к качественной мебели и вовсе не чтобы удержать фантазию в узде. Воображение уже успело изрядно пошалить в ее сознании.

Приятная истома расходилась по ее телу каждый раз, когда кобылка вспоминала данный официантом титул “спутницы”.

“Серьезно мозг, заткнись”.

Их взаимные муки значительно облегчились, когда блюда, наконец, подали. Обе подруги с головой уткнулись в тарелки, не оставив ни секунды на разговоры.

Как только диджей наелась до отвала, ее настроение заметно улучшилось. Вот почему в голову лезли странные мысли: мозг был долгое время лишен пищи. Это многое объясняло.

– Чувствую себя суперски. Не хочешь прошвырнуться по клубам? – спросила она, игнорируя взгляды с соседних столиков.

– После ужина? Мы только напросимся на неприятности, – Октавия деликатно отодвинула тарелку и вытерла губы салфеткой.

Винил фыркнула:

– Ты съела всего половину. Ничего с тобой не случиться. К тому же, мы не будем пить, если ты не захочешь.

Закусив нижнюю губу, виолончелистка начала задумчиво перебирать свои волосы, но вскоре встряхнула головой, отгоняя навязчивую мысль:

– Не верю, что говорю это, но соблазн велик. Однако, завтра у меня лекция по истории, которую лучше бы не пропускать.

– Похоже, я ошиблась. Ты по-прежнему прилежная маленькая кобылка, – Винил игриво показала язык, на что получила скептический взгляд от подруги. – О нет, уже почти восемь! Нам срочно пора домой делать домашку!

– О, ха-ха... Хотя знаешь, мне действительно следует начать ее выполнение.

Они покинули свой столик и под дружное хихиканье подошли к барной стойке. Октавия аккуратно принялась считать каждый бит, в то время как Винил бросила горсть монет на прилавок и с улыбкой до ушей потащила земную пони к выходу.

– Впечатляюще, а? – диджей подыграла себе бровями за темными стеклами, когда парочка вышла на улицу.

– В смысле?

– Платить так много за еду. Ну, я выглядела круто, так ведь?

– Ну, наверное. Хотя больше это походило на бесполезную трату денег. Могла бы сэкономить их на следующий раз.

Белое копыто звонко шлепнуло по белому лицу:

– Смысл был не в этом.

– А в чем же тогда?

Простой вопрос повис в прохладном ночном воздухе. Винил уткнулась взглядом в землю, изучая каждый свой шаг.

– Я не знаю, – задумчиво промямлила она себе под нос.

Вместе они погрузились в гостеприимную темноту, так хорошо подходившую, чтобы скрыть накопившиеся эмоции.

Глава 10

Погода за окном могла вселять тоску и прохладу в душу любой пони, но только не кобылки, что радостно уткнулась в свою подушку. Самые теплые мысли на свете подпитывали в ней хорошее настроение.

Ее подруга, ее лучшая подруга лежала на кровати в какой-то паре метров от нее, тихонько хихикая под одеялом. Краем уха Октавия уловила приглушенные гудки, а несколько секунд спустя, как и ожидалось, зазвонил ее телефон. Это был уже третий раз за утро: первый разбудил виолончелистку, а второй осведомил о личности таинственного нарушителя.

Земная пони потянула копыто к прикроватной тумбочке, и, стащив телефон, не глядя ответила на звонок.

– Алло?

Крохотный смешок раздался с того конца линии одновременно с оживленным хихиканьем, что наполнило комнату. Она терпеливо ждала, пока загадочная незнакомка прочистила горло и заговорила комичным басом:

– Вам нужен холодильник?

– ...Неужели ты и вправду это делаешь?

– Мэм, мне действительно важно знать. Вам нужен холодильник?

– Я не вправе распоряжаться бытовой техникой. Вся она, технически, принадлежит университету.

– Тогда мы приедем и... эм, секунду, – телефон вместе с комнатой затихли, пока Винил пыталась выкрутиться из сложившейся ситуации. – Ну хорошо, а университету нужен холодильник?

– Откуда я знаю, что им нужно, а что нет?

Диджей сорвала с себя покров одеял:

– Ну блин, Октавия!

Высунув язык, кобылка сползала с кровати и подошла к своей подруге:

– Вот именно поэтому не стоит даже и пытаться разыграть кого-то самым древним трюком из книги.

– Откуда ты вообще знаешь о телефонных розыгрышах? – Винил невзначай похлопала по простыне рядом с собой. Ее подруга поняла намек и забралась на кровать, улегшись рядом с единорожкой.

– Как я и сказала: древнейших трюк из книги. Розыгрыши были описаны в одном из “справочников по университету”, что я прочла. Благо, они были направлены на распознание и нейтрализацию этих проказ, вместо их применения, но-

– Сколько вообще книг ты прочитала? – пытливо блеснули стекла фиолетовых очков.

Октавия мысленно прокляла себя за то, что не встала пораньше, дабы увидеть Винил без них:

– Я... несколько штук. Мне было скучно, не забывай.

– Ты вообще пыталась хоть как-то развеять свою скуку? – протянув копытце вперед, единорог начала лениво поглаживать слегка растрепанную гриву своей подруги.

Виолончелистка нахмурилась:

– Например?

– Забей. Я так, типа, знаешь, к слову сказала, – голос диджея слегка надломился.

– Иногда ты ведешь себя очень странно, Винил, – пони хихикнула. – Зачем ты трогаешь мою гриву?

Запнувшись на секунду, единорог начала отчаянно перебирать мысли в голове:

– Затем, что это... то, что делают лучшие подруги. Одно из, по крайней мере. Знаешь, ну типа, возиться с гривами друг друга.

– Правда? А что еще входит в их обязанности? Я должна сейчас же приступить к изучению, – Октавия прикусила нижнюю губу и резко засунула копыто в гриву своей соседки, заставив ту вздрогнуть.

– Полегче там! Тебе вовсе не обязательно вырывать мне волосы. И вообще, хватит все подряд изучать. Для этого и нужны друзья! Я расскажу тебе обо всем, что может пригодиться.

– Я тебе безмерно благодарна, Винил. Что бы я без тебя делала, – она наклонилась ближе и благодарно чмокнула подругу в белую щеку, прежде чем спрыгнуть с кровати. – К сожалению, тебе придется повременить с обучением, ибо мне пора собираться на лекцию.

Октавию обдало резким порывом ветра, когда Винил рванула к двери в ванную комнату:

– Я первая в душ! – крикнула она надломившимся голосом, вломившись в обложенное синей плиткой помещение.

– Ла-а-дно? – секунду спустя пепельногривая пони выкинула из головы эту выходку Винил, полностью сосредоточившись на подготовке к сегодняшнему дню.

Сперва она должна собрать книги и канцелярские принадлежности, которые пригодятся ей на лекции. Затем утренняя зарядка. И наконец, она наверняка вспотеет, поэтому было необходимо принять душ и привести в порядок внешний вид. Ничто не должно было мешать ее четкому расписанию.

---

Смущение.

Чистейшее, непреодолимое смущение.

Они спустились по ступенькам, не глядя друг на друга.

– Мы собираемся обсуждать это? – отважилась спросить Октавия.

– Нет, – отрезала Винил.

– Но мы ведь и так всегда ходим без одежды, так какая разница-

– Я была в душе!

– Это была чистая случайность! Я слишком увлекалась и забыла, что ты там!

– Ты не услышала воду?

– Я... слишком погрузилась в свою повседневность.

– Да уж, это точно.

Диджей толкнула входную дверь от себя и придержала ее, дожидаясь второй кобылки. Октавия нервно улыбнулась:

– Мы... мы же все равно друзья?

Этот вопрос шокировал Винил, выведя ее из праведного гнева:

– Что? Да! Конечно же, мы друзья. Просто... давай никогда-никогда больше об этом не говорить, идет?

Улыбнувшись, на этот раз искренне, виолончелистка кивнула:

– Идет.

– Круто. А теперь обними меня и поспеши на пары, – момент взаимной близости продлился недолго, и Октавия спешно ускакала в направлении университета.

Винил отступила назад в здание и практически взмыла вверх по лестнице. У нее сегодня выходной, а значит, нужно было чем-то заняться до прихода Октавии. Университет предлагал множество средств для убийства времени, таких как бильярд, прокат фильмов, посиделки в баре, но ни одно из них не привлекло внимания единорожки.

Напротив, она неспешно вернулась в комнату, закрыв за собой дверь. Вспышка магии пробудила ото сна диджейский пульт (переехавший к столу белой пони), который радостно зажужжал, словно питомец приветствуя свою хозяйку. Затем и громоздкий компьютер дал о себе знать, встречая диджея экраном загрузки.

Убрав очки с глаз и напялив их на лоб, Винил почувствовала, как улыбка подкралась к уголкам ее рта. У нее давно не было ни времени, ни сил на создание музыки, но раз в распоряжении оказались пара свободных часов и вдохновение, то грех ими не воспользоваться.

“Надеюсь, эти стены крепкие”.

Уже через несколько минут активного творчества окно вибрировало от чрезвычайно низких, едва слышимых басов, что глубоким гудением наполнили комнату. Мурашки пробежали по спине Винил. Она начинала так каждую песню, только чтобы наполнить тело энергией и разогнать кровь по жилам. Этот звук наполнял комнату спокойной, но в то же время заводной атмосферой, заставляя Винил все время двигаться в такт и думать о музыке.

Но сегодня что-то явно не ладилось. Она ушла с привычных тонов, задумавшись, как бы придать им новую жизнь, пока один конкретный инструмент не привлек ее внимание.

“Может... всего лишь попробовать...”

С нажатием кнопки белым завитком магии глубокий, угрожающий звук раздался из ее колонок. Виолончель, играющая одну постоянную ноту. Качество звука было едва ли не бесподобным, каждое скольжение несуществующего смычка по виртуальный струнам было записано с необычайной четкостью.

И... это было здорово.

Она придавала басам совершенно иное звучание, теперь такое темное и пугающее, как будто предвещавшее о надвигавшейся опасности, наравне с энергией, что они содержали до этого.

Винил ухватилась за это внезапное открытие и принялась экспериментировать с другими нотами: пара простых сочетаний, ничего скопытсшибательного. Но когда музыка зациклилась и пошла наравне с ее прошлыми набросками, единорожка с восторгом взвизгнула. Это было что-то, о чем она даже и не думала раньше. Кто мог знать, что такой древний инструмент так идеально подойдет к современным тонам?

Следующие полтора часа прошли в яром духе экспериментаторства, когда диджей пустила в дело пару новых инструментов из струнной категории. Совершенно неизведанный мир классической музыки лежал прямо у нее под носом, но она была слишком слепа, чтобы заметить его раньше.

И все это благодаря Октавии.

Как будто ей нужны еще какие-то причины, чтобы-

Внезапно музыка резко ударила по ушам, вышибая все до единой мысли, что метались в голове у диджея. Она сжала зубы, пытаясь сосредоточиться на экране, но в таком шуме было безнадежно концентрироваться на чем-либо вообще.

Вздохнув, она убавила звук до более разумных пределов. Эти предательские мысли подкрались медленно и незаметно, нашептывая перспективы и возможности, к которым она не была ни готова, ни предрасположена. Но они продолжали скрестись на задворках сознания, нисколечко не заботясь о ее готовности.

“Что если...”

“Может быть...”

– Черт, отстань от меня! – выкрикнула она, мощно ударив копытом по столу. Но мысли не спешили сдаваться, и единорожке оставалось лишь беспомощно зарыться лицом в копыта.

Когда же это кончится?

---

Прохладный ветер моментально растрепал ее гриву, как только Октавия вышла из аудитории на улицу. Вздохнув полной грудью, виолончелистка тщетно попыталась восстановить порядок на голове, но уже через несколько секунд сдалась, направившись в студенческую деревню.

Впереди, у истока дороги, что вела домой, вились две кобылки, в том числе и знакомая мятно-зеленая единорожка, которая подняла голову, едва заметив Октавию.

Сердцебиение слегка участилось от неприятных воспоминаний связанных с ней, и виолончелистка решила вежливо проигнорировать парочку.

– Эй, – позвала Лира. Вторая кобылка, чья оранжевая грива развевалась на ветру, обернулась на дорогу. Октавия пыталась продолжить свой путь, пока вдогонку ей не раздался второй крик. – Да подожди ты секунду!

– Мне действительно нужно домой- – ответила она через плечо, совсем немного замедлив шаг.

– Это займет всего минуту. Селестии ради, ты ведешь себя так, будто я кусаюсь, – зеленая единорожка подошла ближе и приветливо ухмыльнулась. Синяк под глазом заметно утих, но был легко различим на зеленой шерстке.

Серая пони выдавила смешок:

– Да, это было бы абсурдно.

– Слушай, эм, ты ведь далеко не фанат этой Винил Скретч, я права?

“О нет, нет, нет, мы не слишком-то и сторонились друг друга в последнее время, так? Неужели она видела нас вместе? Неужели она знает, что мы живем в одной квартире?”

Не получив ровно никаких ответов на эти вопросы, виолончелистка решила придерживаться плана:

– Да... разумеется. Она, э-э, действует мне на нервы.

– Да, как и мне. Она многим пони здесь не угодила, насколько я знаю, – зловещая ухмылка расплылась по лицу Лиры. – Как насчет мести?

Ледяная ярость понемногу пробуждалась в сердце виолончелистки:

– Мести? – холодно спросила она. – За что?

Ухмылка на секунду дрогнула:

– За... ну, все то, что она несет про тебя на лекциях.

– Ты про обзывательства и мелкие оскорбления?

– ... Да-а. Неужели она тебя не бесит?

– Бывает конечно, но лишь до той поры, как я не покину класс. Она редко пересекается со мной в отличное от психологии время. Я считаю полным ребячеством искать отмщения за что-то настолько банальное.

– Но могу поспорить, наедине она просто невыносима! Я права? – единорожка стремительно теряла контроль над ситуацией, никак не ожидая такого ответа.

– Временами. Повторюсь: когда мы расходимся, я вмиг забываю о ней. Я ни за что не позволю настолько негативным чувствам овладеть мной, – Октавия шагнула вперед, разочарованно нахмурившись. – Но судя по всему, ты сделала все с точностью да наоборот, Лира. Вместо того, чтобы забыть об этой крохотной ссоре с Винил, ты ищешь других пони, готовых ополчиться на нее. Более того, ты не просто позволяешь ненависти к Винил контролировать свои действия, ты оставляешь несмываемый отпечаток на всей своей жизни. Когда начальник критикует твою работу или случайный прохожий посылает пару "ласковых" слов в твой адрес, ты каждый раз будешь устраивать им кровную месть? Скажи мне, неужели это сопутствует счастливой жизни?

Рот зеленой кобылки отчаянно ловил воздух, а широко раскрытые глаза бешено моргали, будто пытаясь отразить эту словесную атаку:

– Я-я не- почему-

– Тебе стоит подумать о том, какой пони ты становишься. Подумать хорошенько, ведь если в ближайшее время ты не изменишься, Бон Бон станет не первой подругой, что поставит тебе синяк под глазом, – это была всего лишь догадка, но она попала точно в цель. Хотя именно на это единорогу нашлось, что ответить.

– Х-хей! Ты и понятия не имеешь, что произошло между мной и Бон, так что не смей ее втягивать!

Октавия смиренно опустила голову:

– Это так. Прошу прощения. Но мои слова правдивы, и ты это знаешь.

Выражение лица Лиры было довольно противоречивым, на нем боролись ярое несогласие и признание правоты земной пони:

– Ты... тебе пора идти, Октавия.

Виолончелистка развернулась по направлению к дому, замедлившись только чтобы спросить:

– Ты подумаешь над этим?

– Я... возможно.

Кивнув, Октавия направилась к студенческой деревне, продолжив свой путь. Позади нее развернулся куда более откровенный диалог.

– Самое время поддержать меня, Си-Топ, – бормотала подавленная единорожка.

– Самое время надрать тебе круп, Ли–Ли.

– Почему ты не заступилась?

– Потому что она права.

– Да ничуть она не права, я ведь не такая... правда?

Даже на расстоянии было слышно, как голос “Си-Топ” наполнился злобой:

– Ты велела мне заткнуться три раза за сегодня. Я и понятия не имею, почему все еще вожусь с тобой.

И последним что Октавия услышала, было очень короткое, но такое важное слово.

– ...Прости.

Она позволила себе победно улыбнуться, когда жилые дома показались из-за угла.

“Я, наверное, поставила рекорд по количеству лжи на одну беседу, но оно того стоило”.

Тонкие стены не могли заглушить необычное жужжание, что уловила земная пони, войдя внутрь. Похоже, источник звука находился где-то сверху, примерно в районе десятой комнаты...

– О нет, – Октавия еще шире распахнула глаза, вспомнив значительное количество музыкальных инструментов в ее комнате... которые остались под присмотром у заскучавшей единорожки. – О-о-о-о нееет.

Она промчалась мимо знакомой пегаски на лестничную площадку, стараясь подниматься быстро, но осторожно. На половине пути вверх, прояснились некоторые другие звуки. Скрипки, альты... виолончели?!

– Она же старинная, глупая ты единорог! – прошипела Октавия сквозь сбившееся дыхание.

Как посмела Винил трогать ее самые сокровенные вещи! Как посмела она играть на ее виолончели! И... как посмела она так преуспеть в этом!

Рванув по коридору, истинная виолончелистка достигла двери в комнату и резко распахнула ее без какого-либо предупреждения, дабы поймать преступницу с поличным.

Краем глаза она заметила футляр от виолончели совершенно не тронутым, стоявшим там же, где она его оставила. Теперь внимание земной пони было полностью сосредоточено на втором столе, который и был занят единорожкой.

Музыка... она звучала из компьютера и диджейского пульта Винил. Вся она, от виолончели до скрипки была сыграна на компьютере. Откуда она вообще знает, как сочетать их с таким мастерством? Можно было с полной уверенностью сказать, что Винил никогда в жизни не изучала классическую музыку, и, не смотря на это, прямо сейчас она создавала ее. Откуда взялось такое вдохновение?

Седельная сумка сползала со спины Октавии, тихо шлепнувшись на ковер, в то время как сама виолончелистка осторожно прикрыла дверь, дабы не отрывать музыканта от работы.

Рисование могло быть чем-то большим, чем просто хобби, ведь она довольно мастерски обращалась с карандашом, но именно музыка была тем, в чем Винил нашла свое призвание. Здесь все было ясно. Ее поза, расслабленная, но сконцентрированная, ее движения, объединенные дерзостью таланта и опытностью мастера, ее творчество, такое чистое и вдохновляющее, все это как никогда прежде подтверждало ее кьютимарку.

Музыка продолжалась, зацикливаясь и меняясь, приобретая все новые и новые детали с каждым повтором, в то время как Винил явно была чем-то обеспокоена. Изредка она встряхивала головой, словно отгоняя мысли, или бормотала что-то себе под нос

Диджей внезапно усилила звук до неприличной громкости, встряхнув этим все здание. Октавия невольно подпрыгнула от испуга, однако вряд ли была услышана через такую завесу басов.

Было слишком громко, чтобы наслаждаться музыкой, и, видимо, единорожка разделяла это мнение, снова убавив звук. Но она казалась такой же растерянной, как и раньше, беспокойно ерзая на своем месте. Октавия наблюдала за синим хвостом, скользящим по полу из стороны в сторону почти гипнотически, не нарочно следуя в такт музыке.

Внезапно, Винил со всего размаху стукнула копытом по столу, выкрикнув:

– Черт, отстань от меня! – прежде чем зарыться лицом в копыта.

Ледяной ужас стрелой поразил сердце Октавии. Винил, скорее всего, заметила подругу в отражении и не выдержала покушения на собственную приватность. Это словно попасться за подглядыванием момента интимной близости между влюбленными, ведь, несмотря на реальные побуждения, о вас наверняка подумают самое худшее.

– Прости меня, – мягко извинилась она. – Я... не хотела мешать, – выключив музыку вялым завитком магии, Винил повернулась к своей подруге. Судя по явному удивлению на ее лице, догадка Октавии оказалась неверной.

Сама вселенная, казалось, затаила дыхание от того вида, что открылся кобылке:

– Красные... – едва слышно прошептала она.

– Нет! Ох, Прости. Я, ну это, не тебе кричала, – белая кобылка попыталась выдавить смешок, но ее голос надломился, вконец угробив любую попытку разрядить обстановку.

Октавия приблизилась на пару шагов:

– Я услышала... твою музыку, – произнесла она в попытке оживить беседу, однако ее мысли были далеки от этого.

Красные.

Конечно же, они были красными.

Если у кого и могли быть красные глаза, то только у Винил.

Диджей казалась не в своей тарелке под пристальным, неморгающим взглядом, но серая пони не могла остановиться. Неделями она мечтала увидеть их, пытаясь поймать взглядом. Эти две бездонные жемчужины, что так долго ускользали от нее, наконец показали себя во всей красе.

И они были прекрасны.

– Зачем ты носишь очки? – раздался где-то далеко ее собственный голос, когда кобылка шагнула ближе к единорожке.

– Я-я... э-э... – теперь уже Винил не могла отвести взгляд, будучи загнанной в угол под натиском такой близости.

На расстоянии вытянутого копыта два чистейших рубина переливались в аметистовых глазах. Белая кобылка казалась почти напуганной: теперь, без очков, за которыми можно спрятаться, между ними не было преград. Октавия подошла вплотную и коснулась ее алебастровой щеки.

Диджей ощутила, как жар подступил к ее шее, а звуки вокруг смягчились. Шерстка Октавии была такой мягкой... как и ее копыто, что нежно удерживало Винил на месте, будто бы она хотела уйти, будто бы она вообще когда-либо захочет уйти...

И так они стояли, пока комната вокруг растворялась, как сон ранним утром. Беспокойства и сомнения метались в голове у синегривой кобылки, но эти смутные, окутанные туманом страхи, были выжжены прочь сиянием глаз Октавии.

Сама же виолончелистка была решительна как никогда раньше. Это было почти бессмысленным, пока что, но ощущалось таким правильным, и после жизни доверия только слепым фактам и наставлениям учителей в школе Октавия решила, что с нее хватит, по крайней мере сейчас.

Всем, что имело значение, были лишь последние, медленные шаги, что свели их лицом к лицу.

Всем, что имело значение, было лишь сбивчивое дыхание Винил, щекотавшее ее подбородок.

Всем, что имело значение, было приблизиться на последние... несколько... сантиметров...

Всем, что имело значение, был поцелуй.

Глава 11

Лишь почувствовав давление на своих губах, Октавия резко отстранилась, вмиг позабыв о спонтанной решительности:

– Прости меня, я, я просто– ммфгх!

Диджей не могла позволить этому оборваться, только не спустя столько недель, только не после всех этих чертовых мыслей! Этому сну единорожка ни за что не даст раствориться. Она подалась вперед, обхватив копытами шею серой кобылки. Тепло на лице медленно растекалось по всему телу, словно электрический ток щекоча каждый нерв и подергивая каждую мышцу.

Смирившись с довольно страстным нападением на нее, Октавия прекратила попытки отступить, решив смело выстоять перед натиском. Иногда она пыталась ответить на поцелуй, но, будучи неопытной и неуклюжей в этом деле, старалась сдерживаться.

Не то что бы Винил была мастером по части игры губами, но единорог верила, что пока они были прижаты к главной области на мордочке Октавии, они были в правильном месте. Виолончелистка же прочла немало руководств по поведению в именно такой ситуации, но было почти невозможно вспомнить что-либо полезное под действием столь страстных эмоций.

Тяжело дыша, они наконец разорвали поцелуй, на этот раз дольше, чем на секунду. Винил была в полном замешательстве, удивляясь своим же действиям. Ее пылающие щеки натолкнули Октавию на довольно интересную мысль. То, что изначально было спонтанным и необдуманным решением, стало чем-то гораздо большим благодаря ее энтузиазму.

– Прости, – пискнула диджей, каким-то образом сумев запнуться два раза за одно слово.

– Я... не прощу, – ответила виолончелистка. Увидев легкое недоумение на лице подруги, она пояснила. – Пока что я... не решила, к-как это расценить, но я бы соврала тебе, сказав, что мне не понравилось. Ох, додумай дальше сама, – Октавия запыхалась к концу фразы, ловя ртом воздух.

Вторая кобылка явно пыталась подобрать слова, но оставалась предельно тихой, облизывая губы, словно готовясь что-то сказать. Только звук ее компьютера, кротко жужжащего неподалеку, не дал белой пони окончательно впасть в ступор.

– Я не уверена- – наконец начала она, но тут же осеклась, когда ее голос опять надломился. Гранатовые глаза забегали по комнате, словно в поисках пути для отступления. – В смысле, я не знаю- – снова пауза. Она прочистила горло и сглотнула. – Я и понятия не имею, что делаю, – диджей выдавила из себя усмешку, не адресованную кому-либо конкретно. – О-о-о, Селестия, что же я делаю? – она перевела взгляд на Октавию. – Что же мы делаем?

Слегка пожав плечами, виолончелистка не смогла предоставить ей адекватного ответа. Он ускользал от нее так же, как и от второй кобылки. Все, что она могла, так это только смотреть в глубокие красные глаза, что пленили ее несколько минут назад. Они определенно обладали каким-то неуловимым, почти гипнотическим воздействием на земную пони.

Октавия заставила себя отвести взгляд:

– Винил... – тихо произнесла она. – Если... если в прошлом я в чем-то сомневалась, мама всегда- о, Селестия, моя мама! – ее глаза широко раскрылись, когда она вспомнила содержание последнего разговора с этой невыносимой кобылой. – Она же убьет меня!

– А? С чего бы?

– С того, что я поцеловала- – осекшись на полуслове, она значительно понизила голос. – С того, что я поцеловала кобылку! – прошептала она, оглядываясь по сторонам, словно ее мать вот-вот выползает из-под кровати и ринется в атаку.

– Да как она узнает об этом, черт побери? – впервые диджей была той, кто мыслила рационально.

– Она узнает рано или поздно. Она всегда все узнает, рано или поздно, – ее голос был чрезвычайно тихим, словно у маленькой напуганной кобылки.

– Ого. Кажется, я представляю, каким было твое детство.

Октавия начала нервно ходить из стороны в сторону:

– Если маме что-то не нравилось в моем поведении, она тут же вела меня к психологу. И там, в полной тишине, пристально смотрела на меня, пока я не выболтаю ей все секреты до последнего.

– Что?! Ты серьезно? – единорожка ощутила тяжкое чувство вины на душе, вспомнив первое впечатление об Октавии как о неисправимой и скучной зазнайке. Конечно, она казалась безжизненной и серой, ведь вся индивидуальность была попросту выбита из нее! Никаких секретов, никаких укромных мест, никакой свободы мысли... она не выросла, ее вырастили. Подобно левиафану со дна морского, ярость пробуждалась в голове Винил, сосредоточившись на расплывчатом силуэте этой “мамы”.

– Боюсь, что да. И... похоже, это перешло в состояние, когда беседа с мамой является единственным способом найти решение, когда я... не уверена в чем-то, – Октавия нарочно смотрела куда угодно, только не на кобылку рядом с ней.

Винил сильно задело такое поведение подруги. Несмотря на абсурдность, единорожке было больно признавать, что ее мечта не так близка к исполнению, как казалось пару минут назад:

– Хорошо, – тихо ответила она.

– Мне жаль, Винил. Хотела бы я, как и ты, пустить все на самотек, но... моя голова просто... перегружена этим... я должна разложить все по полочкам, перед... ну, не знаю. Перед чем-то большим.

– Все хорошо, – повторила диджей, на этот раз с легкой улыбкой. – Это я, ну типа, контроль над собой потеряла. Мне не стоило торопиться... то есть, мне не стоило быть такой напористой... сперва не разобравшись во всем.

– Это так, но... что сделано, то сделано. И теперь я хочу распутать свои мысли, дабы не споткнуться о них снова.

В воцарившейся тишине самые разные мысли метались в голове у Октавии, но она решила поступить умнее, чем предлагала любая из них, медленно направившись к выходу. – “Это не может так закончиться!” – мысленно крикнула себе Винил. – “Я не могу позволить ей уйти! Она же никогда не вернется ко мне!” – как бы абсурдно эта мысль ни звучала, именно она вынудила кобылку заговорить:

– Подожди! – пони со скрипичным ключом на крупе остановилась в полушаге и нервно оглянулась. Сглотнув, диджей поняла, что единственным способом не запнуться как маленькая кобылка, было выпалить все сразу. – Мне-тоже-не-не-понравилось. Ну, то есть, поцелуй в смысле. Это было... да.

Единственным ответом, на который решилась Октавия, была скромная и необычайно благодарная улыбка.

Когда дверь тихонько захлопнулась за ней, Винил снова осталась наедине с этой несчастной, но все же наполовину завершенной песней на своем компьютере... и виолончелисткой на своих губах.

---

Секретарша казалась удивленной, несмотря на целую группу студентов, толпящихся в приемной:

– Мисс Октавия? Чем я могу вам помочь?

Нацепив свою самую убедительную улыбку, виолончелистка подошла к стойке:

– Я хотела бы узнать, возможно ли договориться о встрече с нынешним студенческим психологом.

– Разумеется! – ответила секретарша с чуть большим энтузиазмом, чем привыкла видеть Октавия. Большинство работников вели себя довольно странно рядом с ней, и виолончелистка начала подозревать в этом причину материального характера. – Вам следует всего лишь записаться на прием в удобное для вас время и-

– Эм, простите что перебиваю, но мне желательно встретиться с ним как можно скорее, – Октавия не любила грубить, но одна лишь мысль о своей матери заставила кобылку переступить эту черту.

– О, конечно же! Приношу глубочайшие извинения, Мисс Октавия. Я позвоню ему в кабинет и узнаю, сможет ли он принять вас, – единорог левитировала телефон к своему уху и в спешке набрала номер. Капелька пота сбежала по ее шее. – Алло? Это приемная. Здесь Мисс Октавия интересуется, когда у вас следующее свободное окно. О? Прямо сейчас? Что ж, это очень кстати! Я отправлю ее прямиком к вам, – сбросив вызов, она одарила Октавию еще одной более-радостной-чем-нужно улыбкой. – Слава Селестии, вам повезло. Идите вверх по лестнице и сразу направо по коридору. Последняя дверь справа.

– Благодарю... вас? – слегка озадаченная, но бесспорно благодарная за столь быстрое обслуживание виолончелистка последовала указаниям, удивляясь тому, как администраторы средних лет и высококвалифицированные лекторы вежливо расступались перед ней. Это было сродни шуточкам из высшей школы, которые все, кроме нее, понимали, и также обидно.

Стоило ей подойти к кабинету, как в коридор вывалился жеребец. Это был тот же пони, что сидел рядом с Винил на рисовании, только выглядел он более потрепанным:

– Эй, я ведь еще не закончил! – бросил он злобно. После приглушенного ответа по ту сторону двери он закатил глаза и, миновав Октавию, понуро двинулся вперед по холлу.

Не зная, что подумать об этом инциденте, виолончелистка изо всех сил постарались забыть о нем. Как бы она ни хотела отпустить разум на выяснение причины столь жестокого отказа жеребцу, она не могла забывать о собственных проблемах... особенно теперь, когда жила с одной из них в одной квартире.

“О, Селестия, как же после этого я посмотрю ей в глаза?”

Кабинет был небольшим, скорее даже тесным, большую часть места в нем занял широкий стол окруженный стульями, по одному с каждой стороны. Пони, что сидел за ним, согнулся в три погибели, перебирая различные бумаги в ящичке. Его красная грива подпрыгнула очень знакомым образом, и, когда жеребец выпрямился, положив один из документов перед собой, стало ясно почему.

– Здравствуй, Октавия! – засветился от восторга Псайк. – Готова поделиться своими проблемами?

– Только не с вами, – она уверенно развернулась к выходу.

– Эй, подожди секунду! Я не менее квалифицирован, чем любой другой психолог в университете, – сказал он в свою защиту.

– Разумеется, и вы провели больше половины семестра, стравливая меня с другой студенткой.

Вздрогнув, учитель-он-же-психолог виновато почесал затылок:

– С такой точки зрения и правда звучит жестоко, но то была всего лишь невинная забава! Вдобавок, она закончилась несколько недель тому назад.

– Тем не менее, я... не смогу обсудить с вами конкретно эту проблему, – чувство вины захлестнуло Октавию: да кто она такая, чтобы придираться к психологам?

После секунды молчания Псайк наклонился вперед:

– Винил как-то с этим связана? – прозвучал тихий вопрос.

Она кивнула. Винил со всем была связана.

– Октавия... – он вздохнул. – Пойми, я искренне хочу помочь тебе с чем бы то ни было, но ты должна доверять мне. Знаю, я произвожу далеко не самое... профессиональное впечатление в классе, но к своим обязанностям отношусь с полной ответственностью.

Виолончелистка взглянула на его лицо и не увидела на нем ни капли веселья. Не было ни ухмылки в уголках рта, ни блеска в глазах:

– Хорошо... – сказала она с опаской, прикрыв дверь и заняв место за столом.

– Итак, – он скрестил копыта – Что случилось?

Вот черт, теперь и вправду придется все ему рассказать.

– Я... думаю, что должна начать с небольшой предыстории, – завеса тайны начала постепенно рваться в клочья. – Мы с Винил подружились. Еще с самого первого похода в таверну, – она вздохнула и виновато прикрыла глаза. – Вы были правы: у нас оказалось гораздо больше общего, чем мы думали.

Не получив в ответ никакой реакции, она осмотрела жеребца. Выражение его лица ничуть не изменилось, ни одна скула не дрогнула в преддверие победного восклицания. Воодушевившись его профессионализмом, она продолжила.

– Мы... мы очень сблизились за это время. Я не знаю что написано в моем деле, но в школе у меня друзей не было совсем. Винил первой предложила копыто дружбы, и я с жадностью ухватилась за него. Казалось, из-за меня у нее не хватало времени на других, но в последнее время я думаю, что ей было также одиноко, как и мне. В любом случае, сейчас это не важно, – она набрала в грудь побольше воздуха, чтобы успокоиться. Это не помогло. – А важно то, насколько сильно мы сблизились в последнее время, Винил даже удалось уговорить администратора подселить ее ко мне.

Октавия позволила себе улыбнуться:

– И это восхитительно. Никогда в жизни я не чувствовала себя так близко к кому-то, кто не является частью семьи. Или... на самом деле, думаю, она ближе мне, чем семья.

Псайк тоже улыбнулся, но то была понимающая и искренняя улыбка, нежели издевательская:

– Рад слышать это.

Губы кобылки дрогнули:

– Но... многое изменилось. Я все еще чувствую близость к ней, но это... Я даже не уверена что это. Я хочу проводить с ней все свое время, как и раньше, но теперь я думаю не просто о хорошей компании, или просмотре фильма, или посиделках в таверне. Я ловлю себя на мыслях о... о том, какие у нее мягкие копытца, и том, что ее шерстка словно покрыта алмазной пылью и... и... – неожиданно для самой себя, кобылка пустила слезу. Жеребец сидевший напротив подтолкнул к ней коробку с платками, но кобылка отрицательно мотнула головой. – Нет, все нормально, я в порядке. Я и плакать-то не должна, это ведь совсем не грустно.

– Пони плачут не только от грусти. Они могут плакать от счастья, от страха и даже от любви. Пожалуйста, не сдерживай себя, если чувствуешь нужду. Слезы помогают гораздо больше, чем ты думаешь, – его голос был спокойным, добрым, а интонация понимающей. Было непривычно слышать это от завсегда-энергичного преподавателя, тем не менее, его слова помогли.

Октавия благодарно взяла платок:

– Спасибо, – за несколько секунд собравшись с мыслями, она отважилась продолжить. – Я... я не такая наивная, как многие думают. Я знаю чем, по своей сути, являются эти чувства к Винил, даже если... даже если пока не готова смириться с ними. Проблема в том, что мне еще никто не нравился в подобном смысле, тем более к-кобылка.

На мгновение задумавшись над ее словами, Псайк откинулся на спинку стула:

– Осознание чей-либо сексуальности довольно натуральный процесс. Ох, прощу прощения за каламбур, – он слегка покраснел, но серая пони не корила его, лишь отстраненно глядела в окно на университетский парк. – Однако, если учесть, что Винил твоя первая настоящая подруга, я могу лишь догадываться, как противоречиво ты себя чувствуешь. Тем не менее, на лекциях ты выглядела абсолютно спокойной все это время. Я полагаю, произошло что-то серьезное, раз ты начала искать помощи со стороны.

Октавия понуро кивнула, все еще смотря в окно:

– Я... увидела ее без очков, что она обычно носит. Я никогда не думала, что меня так легко заворожить, но...

– Ах. Так она заметила, как ты смотришь? Или ты... сделала что-то?

– Я сделала что-то, – прошептала кобылка.

– Что произошло? – спросил преподаватель так же тихо.

– Я поцеловала ее, – сказать это вслух, было, как объединить миллион мыслей в одну. Она поцеловала Винил. В губы. Ее первый поцелуй был с кобылкой, мало того, со своей лучшей подругой.

– И... какой была реакция Винил? – Псайк с трудом держал себя в копытах.

Октавия невольно покраснела, вспомнив внезапный жар на своих губах, терпкий вкус и темп дыхания Винил, когда она настойчиво продолжила исследовать губы земной пони:

– Она поцеловала меня в ответ.

– Ну, может я и старомоден, но это звучит как что-то хорошее.

– Это так... но не совсем. Слишком многое играет в этом роль: моя мать, другие студенты, учеба... Слишком много, чтобы думать обо всем одновременно.

– А ты и не думай, – коротко предложил он. На скептический взгляд кобылки, психолог пояснил. – Тебе не стоит так все преувеличивать. Я знаю наверняка, что ты справляешься с материалом гораздо быстрее, чем учителя могут давать его. Твоя мать загружена по самое горло, насколько я знаю, и, даже узнай она в ту же секунду о вашем поцелуе, ей бы потребовалась пара дней, чтобы привести дела в порядок перед приездом сюда. А у остальных студентов и своих проблем полно, поверь мне, я беседую с ними ежедневно.

– И как же мне тогда поступить? – Октавия выбросила платок в маленькую урну и попыталась привести гриву в порядок.

– Возьми отдых от учебы на несколько недель. Две, если точнее.

– Но экзамены всего через три недели! – воскликнула виолончелистка.

– Да хоть через одну: с твоим уровнем подготовки, они пройдут легче, чем конкурс рисунков в детском саду. Поверь мне, все будет в порядке. Ходи на лекции и занятия как обычно, делай записи, но не более. Ты должна расходовать энергию на более важные дела, – оранжевошерстый жеребец ухмыльнулся с более свойственным ему энтузиазмом.

– Думаю, вы первый преподаватель, что говорит мне не учиться, но пусть так. Что же мне делать все это время?

– Поговори с Винил. Расскажи ей, что творится у тебя в голове. Я думаю, ты ей тоже нравишься.

Несмотря на дурманившее действие этой мысли, Октавия еще не закончила:

– То есть я должна болтать с ней эти две недели?

Псайк развел копытами:

– Устройте совместный ужин, сходите в кино или что-то в этом роде. Просто проводи с ней время, и твои противоречивые чувства разрешатся сами собой.

– Неужели все так просто? – спросила она с надеждой.

– Это уже целиком и полностью зависит от тебя. Помни, не засоряй себе голову, просто действуй. Или “меньше думай, больше делай”. Позволь своим подсознательном чувствам стать твоими реальными чувствами, и ты во всем разберешься, – он моргнул. – А это было остроумно. Можешь процитировать меня, если хочешь.

Они вместе рассмеялись, и виолончелистка чувствовала себя лучше с каждой секундой. Всего лишь озвучив свои проблемы вслух и доверив их кому-то, Октавия могла вздохнуть с облегчением.

“Мне нравится Винил, но- стоп”.

– Мне нравится Винил, – сказала она вслух, засветившись от счастья.

– Быть может, стоит сказать ей об этом? – ответил Псайк, подмигнув.

“Хотела бы я вернуться к ней, но это- стоп”.

– Это прекрасная идея! – она сползла со стула и направилась к выходу, оглянувшись напоследок через плечо. – Спасибо вам, – психолог кивнул и помахал ей копытом в знак прощания.

Когда шаги утихли, Псайк медленно открыл личное дело кобылки. Поверх нескольких страниц с информацией о психологическом состоянии, была маленькая желтая заметка, которую он замечал и раньше, но не обращал особого внимания.

Псайк,

Ты ведь дашь мне знать, если моя Октавия придет к тебе на прием, не так ли?

Было бы чрезвычайно мило с твоей стороны.

— Л

Несколько долгих секунд он рассматривал слова, своим идеальным копытописным почерком напоминавшие ему о недавно ушедшей кобылке. Каждый крючочек и каждая завитушка были неповторимы, а каждое слово таило в себе гораздо большее властности, чем могло показаться невооруженному глазу.

Затем, непринужденным движением правого копыта, заметка отклеилась и отправилась в свободный полет, трепыхаясь и крутясь в воздухе, пока не окончила свой путь рядом с салфеткой, на дне маленькой урны.

– У-упс, – озадачено произнес Псайк, закрыв досье.

Глава 12

Винил впервые чувствовала себя настолько нервно. Или настолько взволнованно.

Она стояла неподвижно с тех самых пор, как Октавия покинула ее. Кобылка просто не могла двинуться с места. Каждая мышца была скована льдом, а копыта прибитыми к полу непрерывным потоком мыслей.

“Она сказала, что ей понравилось“.

Диджей снова облизнула губы, как она делала уже последние полчаса, но ничего кроме собственной шерсти не почувствовала.

“Нет, она сказала, что ей не не понравилось. Совершенно разные вещи. Она просто не хотела меня обидеть”.

Но это отягощающая мысль была напрочь стерта одним неопровержимым фактом.

“Октавия поцеловала меня первой”.

Улыбка наконец озарила ее сконфуженное лицо. Как лучи солнца, пробившись сквозь облака и осветив тусклую комнату через окно, эта простая истина выжгла прочь ее туманное сомнения и тревоги. Неважно, что случится, когда вернется Октавия, но это единорожка запомнит навсегда.

Винил неохотно поплелась к компьютеру. Диджей была не в настроении сочинять музыку, ведь именно она была способом ненадолго покинуть реальность, в итоге став одним большим напоминанием о недавних событиях. Пони решила просто сохранить свои наработки и выключить оборудование.

Без привычного жужжания ее компьютера комната ощущалась на удивление тихой. Полная тишина так же сильно напрягала, как и музыка на полной громкости.

– Поспеши, крошка... – произнесла она, почувствовав себя глупо, как только эти слова покинули ее рот.

“Ага, побыстрее разреши свои эмоциональные проблемы (виной которых являюсь я сама) и возвращайся, потому что мне одиноко”.

– Почему я такая дура? – прошептала единорожка, шлепнув себя копытом по лицу.

Прежде чем до нее смог дойти любой адекватный ответ, удушающая тишина была нарушена легким скрипом дверной ручки. Диджей затаила дыхание, когда серая кобылка, что являлась центром всех ее мыслей, зашла в комнату.

Виолончелистка улыбалась во весь рот, но Винил слишком сильно нервничала, чтобы ответить ей тем же. Сглотнув, она дала возможность подруге заговорить первой. Прошло несколько мучительных мгновений, пока Октавия закрыла дверь и подошла к ней, каждая секунда ощущалась как вечность, каждый шаг как раскат грома.

Но слов не последовало. Напротив, был лишь резкий порыв ветра и внезапное ощущение тепла на груди. Винил, не долго думая, обняла подругу в ответ, наконец позволив себе улыбнуться.

– Похоже, тебе стало намного лучше? – усмехнулась диджей.

Октавия прижалась еще сильнее, уткнувшись мордочкой в белую шерстку:

– Ммв-хмм.

Винил невольно старалась вдохнуть как можно больше аромата виолончелистки, пытаясь запечатлеть его в памяти навсегда. Сложно было выделить что-то одно, и как кобылка ни старалась, подходящим словом описать его не могла. На ум приходило только имя.

“Октавия”.

Оно описывало все, что значил этот запах, все чувства, что он вызывал у диджея, всю страсть и желание, что отрицались вот уже несколько недель, одним словом.

– Октавия, – сказала она дрожащим голосом, зажмурив глаза, чтобы сильнее прочувствовать тепло исходящее от кобылки.

– Да, Винил? – ответила кобылка.

– Пожалуйста, скажи, что это значит то, что, я думаю, это значит.

Они одновременно отстранились, дабы видеть лица друг друга. Диджей медленно подняла голову, встретившись взглядом с виолончелисткой.

– А что, ты думаешь, это значит? – спросила земная пони, пока Винил изо всех сил старалась не утонуть в ее бездонных фиолетовых глазах.

Пульс отбивался глухим стуком в ушах Винил, пока она изо всех сил пыталась произнести слова, казавшиеся такими простыми всего пару минут назад:

– Я т-тебе... нравлюсь...

– Ты мне нравишься.

Волна жара обдала единорожку с головы до ног, но ей стоило удостовериться:

– Нравлюсь — нравлюсь?

– Нравишься — нравишься, – хихикнула виолончелистка.

И на этом время слов подошло к концу. Винил отпраздновала сие событие, жарко поцеловав виолончелистку. Октавия пискнула от удивления, но не думала сопротивляться.

Тишину в комнате нарушали только звук сомкнутых губ, глубокие вздохи и еле слышные возгласы счастья. Этот миг запомнится кобылкам навсегда, являясь самым приятным напоминанием о взаимности их чувств.

В окно, у которого стояли подруги, сквозь легкую вечернюю дымку пробивались лучи дневного солнца, словно приветствуя начало новой страницы в жизни каждой из них.

И только когда Октавия нарушила тишину едва слышным стоном, обе пони наконец пришли в чувство.

Виновница сего прочистила горло, в то время как ее щеки все больше и больше наливались краской:

– Д-давай притворимся, что этого не было.

Винил прижалась к лицу виолончелистки, дразня носом ее шерстку:

– Ни за что, – прошептала она с хитрой улыбкой.

Октавия вышла из зоны досягаемости диджея, тяжело дыша:

– Я думаю, нам стоит прерваться ненадолго. Я с самого утра ничего ни ела.

В течение нескольких секунд Винил намеревалась двинуться вперед и продолжить. Что-то в языке тела подруги дало ей понять, что подобные действия не встретят много возражений. Но разве не ее резкость послужила причиной стресса для Октавии? Нет уж, в этот раз она поступит правильно.

– Тогда как насчет пойти куда-нибудь и перекусить?

Будучи благодарной за несколько секунд передышки, серая кобылка задумчиво повела бровью:

– У тебя есть что-то на примете?

– Мы можем пройтись вдоль по улице и выбрать на ходу, – предложила Винил, левитируя фиолетовый аксессуар со своего стола.

– Звучит прекрасно, – но, когда единорожка подошла к выходу, виолончелистка заградила ей дорогу. – М-м, не могла бы ты оставить свои очки дома?

Хм?

– Зачем?

Земная пони застенчиво шаркнула правым копытцем по полу:

– Затем что... у тебя очень красивые глаза. Их не стоит прятать.

Рот Винил впустую гонял воздух, так и не произнеся чего-либо внятного. За все восемнадцать лет жизни никто, никто и никогда не обращал внимания на ее глаза. Во всяком случае с положительной стороны. Ей, конечно, удавалось избегать издевательств, однако пару раз неприятные случаи все же были.

Но, пускай всего на пару секунд, Винил удалось забыть об этих пони из прошлого. Повинуясь просьбе, она сняла очки и оставила их на тумбочке. Внезапно, кобылка ощутила себя чрезвычайно уязвимой, вспоминая, как выглядит мир за темным стеклом:

– Правда? – спросила она полушепотом.

Земная пони мгновенно уловила смену настроения и подошла ближе:

– Винил, они красивые, – коснувшись ее щеки, произнесла виолончелистка. – Ты красивая.

– Фраза, конечно, избитая, но... спасибо, – они синхронно подались вперед для легкого поцелуя, при этом стараясь чересчур не увлечься.

– Итак, – Октавия в очередной раз поправила гриву. – Пойдем?

---

Вполне ожидаемо, погода снаружи осталась такой же серой и холодной. Ледяной ветер пронизывал насквозь шкуру каждого, кто отважился выйти наружу, раскидывая газеты по асфальту и сея беспорядок в гривах прохожих. Большинство магазинов и не думали закрываться, однако летние столики кафе были занесены внутрь, ставни предусмотрительно заперты, а теплый свет, что маячил за каждой дверью манил к себе посетителей и просто случайных прохожих.

Но Винил полностью устраивало ее нынешнее положение: рядом с серой кобылкой, которая отчаянно пыталась спасти прическу на своей голове.

– Это было ужасной идеей, – сквозь ветер пробурчала Октавия.

– Да забей ты! – задорно ответила диджей.

– Но я выгляжу нелепо!

– Вокруг никого, так какая разница?

И с последней тщетной попыткой поспорить с волосами виолончелистка побеждено вздохнула и опустила копыто. Через считанные секунды ее грива уже свободно развивалась за спиной:

– Я чувствую себя нелепо, – надулась она.

– Хватит ворчать, на моей голове тоже полный хаос.

Октавия скептически нахмурилась:

– На твоей голове всегда полный хаос, вне зависимости от силы ветра. Разница лишь в том, что он тебе идет.

Единорожка улыбнулась до ушей и толкнула подругу своим крупом, получив в ответ довольно забавный писк:

– Ты можешь исправить все, когда мы дойдем... куда бы мы там не шли. А до того момента, просто расслабься!

И, хотя виолончелистка улыбнулась в ответ подруге, вскоре эта улыбка приняла более... хитрый характер. Недолго думая, Октавия придвинулась вплотную и слегка куснула беззащитное ухо диджея. Это заняло меньше секунды, но результат был на лицо. Винил споткнулась и упала на грудь, лягнув задними ногами в воздухе. Земная пони удовлетворенно хихикнула, но резко остановилась, когда ее мозг наконец осознал всю ситуацию.

– Ох, прости меня, пожалуйста! Ты в порядке? – она тут же помогла своей подруге встать на ноги. Белые щеки Винил изрядно покраснели, по-видимому, от удара об землю, но других ранений заметно не было.

– Ты поняла меня... слишком буквально, – единорог старалась выглядеть рассерженной, но не смогла сдержать глупую ухмылку.

Будь виолончелистка одной из тех, кому в голову могли запросто прийти грязные мысли, она бы решила, что Винил понравился этот укус. Благо, она была из воспитанной семьи, и подобные варианты даже не рассматривала.

Винил перевела взгляд обратно на дорогу. К своему облегчению, она заметила манящий маленький ресторанчик на углу улицы. На вид заведение было эпохи ретро (или просто выполненное в одноименном стиле), а красные лакированные диванчики, длинная барная стойка для заказов и пол шахматной расцветки придавали ему некую старомодную атмосферу. И к этой самой атмосфере, несмотря на свою любовь к современным технологиям, диджей почувствовала непреодолимую тягу.

“Старомодное свидание в старомодном ресторане. Могу поспорить, Октавия будет в восторге!”

– Как насчет этой кафешки? – будто невзначай спросила она.

Октавия перевела вопросительный взгляд на строение и вскоре расплылась в теплой улыбке:

– А в ней определенно что-то есть.

Две кобылки спешно вошли внутрь, желая побыстрее спрятаться от холодного ветра. В контрасте с температурой снаружи, подруги ощутили себя словно на пляжном курорте. Октавия незамедлительно принялась за работу над своей гривой, пытаясь привести ее в мало-мальски пригодное состояние, в то время как Винил пошла напрямик к столику у окна.

Большинство мест были заняты другими пони, также решившими на время укрыться от непогоды. Само их присутствие и непринужденные беседы наполняли уютом воздух вокруг.

Винил села, сразу юркнув вправо, вплотную к окну, нарочно предоставив виолончелистке право выбора: рядом или напротив нее. К безмолвному счастью единорожки, Октавия села прямо рядом с ней, придвинувшись так близко, что повернись они синхронно, тут же оказались бы мордочка к мордочке.

Дабы спрятать улыбку до ушей, единорожка отвернулась к окну, принявшись разглядывать уходившие во мрак очертания улицы. Не ожидая такой реакции от подруги, Октавия нервно прочистила горло и шепотом спросила:

– Я не слишком близко к тебе?

Высокие стенки, что окружали каждый столик, надежно защищали от посторонних взглядов, поэтому Винил резко повернулась, смело обхватила виолончелистку за талию и притянула еще ближе к себе для крепкого объятия:

– Крошка, ты никогда не сможешь быть слишком близко ко мне.

Виолончелистка хихикнула и решилась оставить легкий поцелуй на белой щеке, заразив обеих едва сдерживаемым смехом. И лишь внезапное появление официанта, заставило их прекратить свое веселье:

– Могу ли я обслужить вас? – спросил он с ухмылкой, явно гласившей, что он в курсе происходившего.

– Ну, я буду... знаешь, я не в курсе, что у вас в меню. Есть предложения? – Винил старалась выглядеть как ни в чем не бывало, поспешно убрав копыто с талии земной пони.

– Ну что ж, у нас есть все от жареной морковки до тыквенного супа. Однако, – лукаво добавил он. – Думаю наше фирменное “блюдо на двоих”, могло бы привлечь ваше внимание, – ушки Октавии вмиг поникли, а сама она опасливо осмотрелась по сторонам, будто за ней могли шпионить. Винил одарила официанта плоским, недовольным взглядом. Он вопросительно поднял бровь, но тут же сморгнул, поняв, что к чему. – Ох, прошу прощения. Все еще... мм... под прикрытием, так? Разумеется, это не мое дело, – жеребец понизил голос. – Но, не желаете ли вы, “блюдо на двоих”?

Раз уж виолончелистка даже глаз на жеребца поднять не могла, Винил ответила за нее, в форме слабого кивка головой. Официант подмигнул и поспешно скрылся из виду.

– Прости меня, Винил, – виновато всхлипнула Октавия. – У меня ведь все... на лбу написано, так? – она немного отодвинулась, прервав близость с подругой.

– Хэй, я тоже не особо скрытна в последнее время. Просто будем держать уши на стреме, – единорог вздрогнула. – Представляешь, какого будет, если Псайк вдруг узнает?

– Ужасно, я полагаю, – Октавия спрятала маленькую ухмылку, выглянув из-за стола якобы в поисках преподавателя.

– Ага, или та кобыла с лирой на заднице. Какая же она все-таки су-

– Следи за речью! Мы же на публике.

– Оу, конечно, – почесав затылок копытом, Винил застенчиво улыбнулась. – Ты поняла, о чем я.

Виолончелистка лишь пожала плечами, решив не принимать конкретную сторону, не узнав результатов диалога между ней и (общепризнанно грубой) мятно-зеленой кобылкой. В конце-то концов, кому как не Октавии было знать, какого это быть судимой по обложке. Единственное, что она могла — так это предотвратить цикл от повторения.

К моменту, когда кушанье принесли, солнце уже окончательно скрылось за горизонтом, накрыв улицу темной мантией, изредка пронизываемую тусклым светом фонарей. Однако внимание парочки было далеко от мерзкой погоды за окном.

Две тарелки медленно водрузились перед ними, привнося резкий, но приятный аромат с примесью остроты за их стол. Октавия долго колебалась, но, попробовав, убедилась, что суп едва ли был острым. Растерявшись от контраста между запахом и вкусом, она не смогла назвать в нем ни единого ингредиента. Вкус был странным, но далеким от плохого, неожиданно напомнив первый поцелуй с Винил. Одной мысли хватило, чтобы к щекам Октавии подступила краска, что не осталось без внимания диджея.

– Перчик, наконец, берет свое, а? Мой, к счастью, не острый, – единорожка поднесла очередную ложку ко рту. – И довольно-таки не дурной.

– Да, конечно. Перец, – виолончелистка вытерла рот салфеткой. – Может он согреет нас по пути домой.

Винил вздрогнула от одного лишь взгляда за окно:

– Да нет, тут нужно что-то покрепче в наших животах, – внезапная мысль озарила ее голову, и единорожка повернулась к своей соседке. – Эй, а напомни, когда там у тебя днюха?

– Ну... скоро.

– Давай же, скажи наконец. Ты говорила, что она через несколько недель, когда мы впервые пошли в Блюз Таверн, а уже прошло, ну, типа, три месяца.

– Мы ведь только познакомились, естественно я не собиралась говорить тебе, когда у меня день рождения, – возмущенно ответила земная пони, как будто знание об этой дате было священно.

Винил закатила глаза:

– Сдается мне, сейчас мы достаточно близко знаем друг друга.

Виолончелистка снова покраснела, решив свалить всю вину на суп:

– Что ж, ладно, если ты так настаиваешь. Он через три недели, сразу после экзаменов.

– Супер! О-о-ох, какую вечеринку я тебе закачу! – Октавии стало вдвойне неловко ломать энтузиазм единорожки, учитывая, как она обрадовалась открывшейся перспективе.

– Эм, Винил... но кого я приглашу?

Секунду спустя ее подруга заметно поникла, только чтобы снова воспрять духом:

– Управимся и вдвоем! Мы устроим свою вечеринку, с карточными играми и сидром.

– Весь день с тобой? О лучшем я и мечтать не могла, – серая кобылка прикрыла рот копытцем, издав шутливый смешок.

– Эй, что там говорят про книгу и обложку? Поверь мне, это будет клево.

Опустошив тарелки и тем самым полностью расправившись с ужином, парочка решила отправится в долгий поход домой. Серая пони обреченно посмотрела в темноту и вздрогнула:

– Мы просто обязаны купить б-ботинки, – прошептала она.

– И ш-ш-шарфы, – согласилась Винил.

Пару минут они шли в полной тишине, прерываемой только дрожанием зубов и цоканьем копыт по дороге. Винил не могла сдержать усмешку над тишиной происходящего:

– Если мы замерзнем насмерть посреди Мэйнхеттена, я этого точно не переживу, – Октавия не ответила, лишь придвинулась ближе к своей подруге, наслаждаясь теплом, так и исходившим от единорожки. – Эй, а это неплохая идея. Старое доброе телесное тепло. Всегда работает, с таким не ошибешься, – речь диджея стала походить на нервный лепет, а тело постепенно выходило из-под контроля. После этого странного на вкус супа в ее голову начали закрадываться очень любопытные мысли, и от того, что объект этих мыслей прижималась к ее правому боку, лучше не становилось.

Схожие чувства испытывала и вторая кобылка, когда не нарочно потерлась своей щекой о шею Винил. Ее глаза были прикрыты, а глупая улыбка на лице являлась знаком плотного тумана в голове.

“О, Селестия, она такая мягкая...”

– Ты там в норме, Октавия? – да, единорог ненавидела прерывать, однако не так она того хотела... чем бы оно ни было.

К пепельногривой кобылке, похоже, наконец, вернулась часть благоразумия, и она тут же прекратила зарываться носом в шерстку единорожки:

– А? Ой, прости, пожалуйста. Я... на секунду потеряла ход своих мыслей.

– Ага, я тоже. Похоже, тот парень не шутил насчет “блюда на двоих”, – Винил выдавила из себя усмешку, дабы уберечь свой мозг от нежелательных мыслей.

– Что ты имеешь в виду? – Октавия решила прикинуться дурочкой, надеясь, что ее красных щек не было заметно в темноте ночи.

– Ну... ты не чувствуешь себя... как-то... – Винил сделала паузу, чтобы подобрать верное слово. – Игриво?

– Я... винила в этом чрезвычайную близость к тебе, – признала виолончелистка.

Триумфальная улыбка озарила губы Винил, и она гордо выпятила грудь вперед:

– Ага, пони часто так на меня реагируют.

– Да ну тебя, – Октавия легонько пихнула единорога в сторону.

Территория университета была освещена гораздо лучше остальной части города, за что подруги были безмерно благодарны. Единственными кто еще не спал в эту ночь, были подвыпившие пони, бредущие со стороны таверны. Октавия покачала головой и обреченно вздохнула. Некоторые студенты просто не знают, на что потратить свободный вечер.

К моменту, когда парочка ввалилась домой, большая часть мыслей улетучилась восвояси. Всем что осталось, было сонное чувство блаженства. Поэтому, во второй раз повиснув на Винил, кобылка лишь зевнула да попыталась прижаться еще ближе.

Диджей хихикнула:

– Ты такая милая, – произнесла она с чрезвычайной нежностью в голосе, уложив кобылку на ближайшую кровать. – Давай спать, я тоже чертовски устала.

Октавия поступила, как просила подруга: заползла под одеяло, с головы до задних ног укутавшись в нем. Но даже с натянутым поверх тушки слоем теплого одеяла, земная пони еле заметно дрожала.

Она нахмурилась в раздумьях, однако решение предоставилось само. Вспышкой истощенной магии, единорог левитировала второе одеяло со своей кровати и накрыла виолончелистку еще одним слоем. Тем не менее, земную пони такой расклад не устроил, и она вопросительно взглянула на соседку:

– Но ты ведь замерзнешь, – тихо сказала она.

Винил пожала плечами:

– Да ладно, я ведь однажды прямо на улице спала. Все норм.

– Нет. Залезай ко мне.

Ровно миг понадобился единорожке, чтобы подчиниться желанию виолончелистки:

– Ну, если ты настаиваешь, – она изо всех сил старалась скрыть улыбку, устроившись под горой одеял рядом с Октавией, получая неописуемое удовольствие от тепла ткани и кобылки одновременно.

Ее собственные сомнительные мысли также улетучились без следа, но те, что остались, были не менее сильными. Уже не в мечтах, а наяву она смогла зарыться носом в шерстку пони, что регулярно приходила к ней во снах. Снах, которые в точности повторяли все чувства и ощущения этой ночи, но на утро оставляли лишь горечь одиночества в пустой кровати. Она прижалась еще сильнее, не желая отпускать эти мгновения. И если они были плодом очередного сновидения, то Винил не желала просыпаться.

– И знаешь, что в этом самое странное? – прошептала Октавия.

Единорожка недоуменно мотнула головой:

– И что же?

– Это вовсе не кажется странным.

Глава 13

Ночь без сновидений.

Именно такой была единственная мысль, что заняла сознание Винил после пробуждения.

Ей ничего не снилось в этот раз, и она знала почему. Вот уже несколько недель подряд каждая ночь наводнялась одной и той же иллюзией: скрипичные ключи, блуждающие во тьме... и пони, что была с ними неразрывно связана.

Серая. Земного типа, если точнее.

Этой ночью единорожка спала как никогда крепко, улыбнувшись до ушей в преддверии теплых объятий, которые хотела получить с утра пораньше. Но, когда ее копыта не нащупали ничего, кроме раскрытого одеяла, глаза диджея вмиг распахнулись, открывая взору пустовавшую кровать.

Сердце Винил мгновенно замерло, а секунду спустя неописуемая тоска накрыла ее с головой, когда правдивость вчерашних событий встала под вопрос:

– Нет, – на глаза бедной пони навернулись слезы. – Прошу, только не снова...

Но тут дверь в душевую открылась, и из нее выплыло небольшое облачко пара, плавно растекшееся по полу. Наружу неторопливо вышла Октавия с прилипшей к блестящей шерсти гривой. Она спокойно что-то напевала, совершенно не остерегаясь пары красных глаз, выслеживавших ее с дальней кровати.

Так оно и было, пока их обладательница в один прыжок не преодолела половину комнаты, заключив земную пони в крепкие объятия.

Октавии пришлось совладать со счастливой единорожкой, лежащей поверх нее. Винил вовсе не заботило, что она могла намокнуть от объятий со свежевымытой кобылкой или что лежание на полу сводило на нет всю работу ее подруги. Ее заботило только то, что Октавия была настоящей, вечер, который она помнила, на самом деле был реальным и что ее мечта наконец-то осуществилась.

Виолончелистка же всего этого не знала, а потому была очень озадачена, когда Винил слегка отстранилась, заглянув ей прямо в глаза:

– Полагаю, я могу рассчитывать на такое приветствие каждый день? – сказала она наполовину в шутку.

Нервно хихикнув, Винил окончательно пробудилась ото сна, наконец осознав свои действия:

– Хэй, извини. Я, типа... запаниковала, когда проснулась одна в кровати, – в ее трезвом сознании это звучало довольно глупо, но видимо Октавия так не считала.

Она притянула Винил к себе и тепло поцеловала ее, надеясь развеять страхи белой пони способом, на который слова не были способны. И это сработало. Винил умиротворенно выдохнула, а ее тело мгновенно расслабилось. Момент близости между ними продолжался несколько длинных секунд, но, как и все хорошее, окончился слишком быстро. Однако причина в этот раз была уважительной.

Октавия неспешно отстранилась, мгновенно ощутив жар на своих щеках:

– Эм, Винил, не хочу казаться грубой или вроде того, но не могла бы ты сперва почистить зубы ?

– Ой! Да, точно, прости, – ответила Винил, в полной готовности провалиться сквозь землю от стыда.

“О чем я только думала? Я же не героиня фильма в конце концов! От меня далеко не розами пахнет по утрам”.

Единорог распутала свои конечности и поплелась в ванную комнату. Принявшись активно работать щеткой, она заметила, как Октавия поднялась на ноги и привела в порядок гриву. А затем, к безмолвному ликованию Винил, она бросила взгляд в сторону подруги, уставившись в одну точку. Сквозь кашу из пасты очень хотелось съехидничать по поводу живописности вида, но диджей пересилила себя. Хватит неловких моментов для одного утра.

Закончив, она выскочила из ванной с огромной улыбкой на лице:

– И на чем же мы остановились? – вместо ответа Октавия подошла к кровати Винил и стащила с нее одно одеяло. – Эй, ты зачем это?

– Одеяло свое забираю. Негоже мне оставлять свою постель в незаправленном виде.

Растеряв весь свой энтузиазм, Винил разочарованно шаркнула копытцем по полу:

– Значит... сегодня ты спишь на своей кровати?

– Что-то не так? – вздернула бровь Октавия, переведя взгляд на соседку.

– Да нет... не то что бы... Я просто думала, ну знаешь, почему бы нам не... ну... – фраза осталась неоконченной, а говорившая ее избегала глаз подруги.

– Спать вместе? – тихо спросила Октавия.

Винил кивнула, но, заметив румянец на щеках виолончелистки, быстро добавила:

– В смысле, просто спать! Я, ну, не имела ввиду ничего такого. Только если ты вдруг захочешь. Но если нет, то все в норме! Я имела ввиду только сон, – ситуация стремительно ускользала из ее копыт, когда разговор зашел на эту тему. Уже не в первый раз она удивлялась, почему именно в моменты особенной нужды навыки общения покидали ее.

– Знаешь, давай лучше обсудим это вечером. Пока еще слишком рано чтобы говорить о... такого рода вещах, – выслушав свою кобылку, Винил с облегчением обнаружила, что была не единственной, кому неловко обсуждать эту тему. Октавия закусила губу. – К слову сказать... мне понравилось спать вместе с тобой, – она улыбнулась воспоминаниям в своей голове. – Ты улыбалась и сжимала меня копытцами во сне. У меня ушло полчаса, чтобы выбраться из твоих объятий.

Диджей лишь усмехнулась и пожала плечами:

– Я бы сделала тоже самое, будь я в сознании, – признала она.

Хихикнув, Октавия оставила одеяло в покое, решив разобраться с ним позже. Она подошла к Винил и неуверенно чмокнула ту в щеку:

– Как насчет небольшого завтрака?

Подавив желание покрыть мордочку виолончелистки поцелуями, Винил лишь тепло ей улыбнулась:

– Пора бы.

---

Ближе к полудню, когда завтрак надолго ушел в прошлое, Винил была вынуждена неохотно покинуть подругу, дабы не пропустить урок по рисованию. Октавия снова предложила свои услуги в качестве модели, но выяснилось, что на занятиях уже давно перешли к другой теме. Однако это не помешало единорожке лукаво подколоть подругу, предложив воспользоваться ее услугами ближе к ночи.

Октавия изо всех сил пыталась сдержать непреодолимую улыбку, от которой уже порядочно болели щеки. Со стороны кобылка явно походила на дурочку, но остановиться она была не в силах. Блуждая по зеленому парку в глубине учебного комплекса, земная пони светилась от счастья, наводнившего каждую клеточку ее тела.

Быть может, вселенная наконец решила пощадить ее, хотя бы один раз в жизни. После многих лет одиночества и постоянного контроля со стороны матери она преодолела этот путь, и свет в конце ослеплял своей близостью. Больше не будет той дурацкой мысли на задворках сознания, что из ночи в ночь тревожила Октавию. Не будет больше слез в подушку, предвкушающих обед в гордом одиночестве.

Это кончилось.

И это только началось.

Оторвав мечтательный взгляд от облаков, Октавия заметила перед собой административный корпус, в котором и работал Псайк. В полном согласии со своим подсознанием она зашла внутрь и направилась к секретарше. Псайк помог кобылке разобраться в себе, став не меньшей причиной ее радости, чем Винил. Ну может немного меньшей, но он сыграл свою роль, и Октавии было чрезвычайно важно донести свою благодарность до психолога.

– И снова здравствуйте, мисс Октавия! Чем могу быть полезна? – оживленно спросила секретарша.

– Добрый день, меня интересует, не найдется ли у Псайка свободная минутка?

– Определенно найдется! Просто поднимайтесь наверх, а я сообщу о вашем визите! – кобылка улыбнулась, выставляя на показ свои белоснежные зубы.

– Б-благодарю, – Октавия поспешно улизнула из под ее жизнерадостного взгляда и направилась к кабинету.

Как и в прошлый раз, офисные работники вежливо уступали ей дорогу. Виолончелистка понятия не имела, почему это так отпугивало. Да, обычно именно студенты уступают дорогу старшим из уважения к какой-то недосказанной социальной иерархии, но может Мэйнхеттенский Университет был прогрессирующим местом, где старались искоренить подобное поведение? Может, персонал просто следовал общепринятой в этом заведении идее “уступать дорогу” молодым, более перспективным пони?

Октавия вдруг поняла, что пялится на входную дверь дольше, чем это было общественно приемлемо, и тем самым задерживает остальных. Робко оглянувшись в коридор, она пришла к выводу, что времени у них было предостаточно. Никто даже и не думал торопить ее.

Промямлив какое-то извинение, виолончелистка прошла в приоткрытую дверь и закрыла ее за собой. Сидя за столом, ее радостно поприветствовал оранжевогривый жеребец.

– Здравствуй Октавия! Рад, что ты пришла. В каком-то смысле. Если у тебя какие-то проблемы, то я не рад, что ты пришла. Конечно же я рад, что ты выбрала именно меня, дабы помочь тебе разобраться с ними. Но я рад если у тебя... нет никаких... проблем? – жеребец задумался на секунду, а затем сделал круговое движение копытом в воздухе, словно отматывая время назад. – Здравствуй Октавия! – произнес он, на этот раз без пояснений.

– Здравствуй, Псайк, – ответила кобылка. Было непривычно обращаться к учителю по имени, но она с этим справилась. На повестке дня были вещи и поважнее.

Когда пони уселась с противоположного конца стола, Псайк решил озадачить себя поиском ее личного дела:

– Итак, чем могу помочь? – спросил он, водрузив на стол папку с бумагами. На лице его в этот момент застыла смесь привычной энергичности и непоколебимости опытного психолога, повидавшего не одну сотню слезливых историй.

– К счастью, ничем, – она мечтательно улыбнулась, тем самым поставив преподавателя в тупик. – Я сделала в точности, что вы сказали, – кобылка резко погрузилась в воспоминания, коими и решила поделиться по мере их поступления. – Я вернулась к Винил и обняла ее, а потом она спросила, значит ли это то, что она думает, а я спросила, что, она думает, это значит, хотя и так знала ответ, она начала мямлить: “я тебе нравлюсь”, но это длилось так долго, а я была так взволнована, что просто ответила: “ты мне нравишься”, а она спросила: “нравлюсь-нравлюсь?”, а я ответила: “нравишься-нравишься”, и мы наконец нормально поцеловались, и это было так здорово! – она слегка подпрыгивали в кресле, улыбаясь от уха до уха. Ее ни сколько не заботило, насколько глупо она выглядела.

– Новость просто восхитительная! Я очень рад за вас обеих! – Псайк нервно усмехнулся. – Я всегда боюсь дать неправильный совет, и мне приятно слышать, что все обернулось к лучшему.

– Не то слово, ваш совет был просто замечательным. И именно поэтому я здесь. Я... – она сделала глубокий вдох. – Ни разу в жизни я не была так счастлива, как сейчас, – эта простая истина вызвала смешанные эмоции. С одной стороны, ее никчемные воспоминания никуда не делись. А с другой, они могли быть спокойно забыты без шанса на возвращение. – Ты помог мне в этом, Псайк.

Кобылка сползла со стула и подошла к противоположному концу стола. Псайк на секунду поежился, но, когда пони обняла его, мгновенно расслабился, приобняв ее в ответ.

Разумеется Винил посчитает, что объятия с учителем — это глупо или ненормально, но даже заливистый смех диджея не смог бы сбить ее позитивный настрой.

– Спасибо тебе, – прошептала Октавия, разжав объятья и опустившись на все четыре копыта. К ее удивлению, в глазу жеребца блеснула одинокая слезинка, которую он поспешно сморгнул.

– Это моя работа, и ничего более, – произнес Псайк с теплой улыбкой. Как только Октавия вернулась на свой стул, его сентиментальность вмиг улетучилось. – Итак... я полагаю, ты не получала вестей от...

– Своей мамы? – кобылка отрицательно качнула головой. – Нет. Но мне вовсе ни к чему считать дни до ее звонка.

– Рад это слышать. Немного удачи, и, быть может, вы не пересечетесь до самого Дня Согревающего Очага.

– Почему-то, меня терзают смутные сомнения... однако я смогу со всем справиться, как только придет время, – пони решительно кивнула. С ее матерью было опасно встречаться лицом к лицу, но забивать всем этим голову сейчас было явно лишним.

– Ты определенно начала меняться, и мне нравятся эти перемены! – воскликнул Псайк и хлопнул в копыта. – Похоже, тебе очень нравится проводить время с Винил, раз ты можешь настолько быстро менять приоритеты.

Октавия смущенно покраснела, но кивнула в ответ:

– Так и есть. Я чувствую себя такой нормальной рядом с ней, – кобылка тут же осеклась. – Нет, она вовсе не безумная или вроде того! Я имела в виду, что... не чувствую себя изгоем. Она без задней мысли принимает меня такой, какая я есть. По-настоящему приятно быть с той, кто знает меня, действительно знает, а не просто с группой пони, приставленных ко мне учителем в надежде помочь, – Псайк прокашлялся. – Помню, как я смотрела на остальных пони в нашей школе, на их дурацкие компании, я думала, что смогла бы измениться и вписаться в одну из них. Но так и не сделала этого.

– Не захотела жертвовать остатками своей личности ради всеобщего одобрения, – с пониманием подытожил жеребец.

Октавия снова кивнула:

– Именно. Я предпочла одиночество вместо подавления собственной индивидуальности. Но с Винил все иначе. Я могу оставаться сама собой и дружить с кем-то, кому я не безразлична. Мечты и правда сбываются.

– Я очень горжусь тобой, Октавия. В твоем деле говорится об ужасных вещах, что мать заставила тебя пережить, вещах, о которых только ты имеешь право знать. Но даже после всех этих страданий ты нашла силы не потерять себя. Я видел пони, ломавшихся и от куда меньших проблем, но вот ты здесь, счастливая — это... это достойно уважения.

Спустя пару долгих мгновений Псайк энергично тряхнул головой и пару раз сморгнул:

– Ого, впервые в жизни я настолько серьезен, – он усмехнулся. – Такими темпами ты мне репутацию скоро угробишь.

– Я искренне раскаиваюсь, – усмехнулась виолончелистка. – И спасибо вам за добрые слова, – кобылка поднялась со стула. – И теперь, я пожалуй пойду, пока мы не начали засыпать друг друга взаимными комплиментами.

– Мудрое решение, а то скукотища смертная.

Махнув копытом на прощание, Октавия покинула кабинет и двинулась к выходу из здания. Секретарь одарила ее пластиковой улыбкой, на которую виолончелистка нервно ответила тем же. Выйдя на улицу, на свежий воздух, кобылка, сама того не заметив, пошла малоизведанной тропой. Она вела к спуску на менее оживленные улочки, таившие в себе входы на несколько складов и служебных помещений.

Без видимых на то причин, кроме как со скуки (в дополнение к развитому благодаря Винил, любопытству), она спустилась по дорожке, где ее внимание привлекли заглушенные звуки. Из-за угла доносился чей-то разговор, и, судя по интонациям, он был довольно напряженным.

Октавия замедлила шаг, стараясь двигаться бесшумно, пока односторонний диалог двух пони не стал различим на общем фоне.

– Нет, пожалуйста, не уходи... – шмыгнула носом знакомая кобылка.

“Лира? А она тут что делает?”

– Пожалуйста, Бон, просто выслушай меня. Клянусь, я изменилась.

Сердце Октавии ушло в пятки, и она в спешке решила удалиться, совмещая скорость и бесшумность. Этот разговор был явно не для ее ушей.

Личная жизнь Винил была единственной, в чью кобылка решалась вмешиваться, и даже тогда она не делала, по сути, ничего плохого. В телефоне диджея не было ровным счетом ничего персонального или постыдного.

На вершине спуска, в какой-то паре метров от выхода на главную площадь, Октавия краем уха услышала стук копыт за собой. Пытаясь выглядеть как ни в чем не бывало, она прислонилась к стене и почесала копытом подбородок, сымитировав глубокую задумчивость.

Тут же внизу спуска показалась Лира, яро потирая глаза копытом. Достигнув верха, вместо того, чтобы повернуться в любую из ста других возможных сторон, мятно-зеленая единорожка уставилась именно на Октавию.

– Эй, а ты что тут делаешь? – спросила она. Глаза кобылки все еще были красными от недавно пролитых слез, из-за чего земной пони было неохотно жаль ее.

– Просто размышляю о смысле жизни, – она сильнее начала чесать подбородок, дабы показать всю серьезность своих слов.

– Возле технического корпуса?

– ...Да, – Октавия опустила копыто на землю и тут же состроила взволнованную мордочку. – Ого, Лира, с тобой все в порядке?

Единорожка нахмурилась:

– В полном. Я просто... все в порядке, – она попыталась уйти, но Октавия тут же пристроилась рядом.

– Ты хорошо обдумала наш прошлый разговор? – начала допытываться виолончелистка.

– Да... может быть.

– И?

Лира остановилась и огляделась по сторонам, убеждаясь в отсутствии посторонних ушей:

– Слушай, я знаю, что ты пытаешься мне помочь, но какой бы ни была причина, не стоит набиваться ко мне в друзья, идет? Поверь, лучше не надо.

“А что если она злится на себя, нежели на кого другого?”

– Почему ты так считаешь?

– Просто оставь меня, окей? Я пытаюсь сохранить оставшихся друзей, забота об еще одном мне вовсе ни к чему, – Лира продолжила путь, на этот раз одна.

Не в силах двинуться с места, Октавия провожала взглядом изнуренную единорожку, а ее сердце все сильнее наливалось чувством вины. Вот же она, купается в своем счастье, в то время как остальные пони так и остались с неразрешенными проблемами. Счастье никогда не будет всеобщим, только не в мире с таким количеством сложных жизней.

Весь путь к классу рисования виолончелистка чувствовала себя бессердечной от этой тягостной мысли.

“В чем суть счастья, если не каждый пони в состоянии его себе позволить?”

Белая единорожка вышла из кабинета вслед за толпой пони и устало зевнула. Ее глаза отрешенно просканировали местность, пока не наткнулись на Октавию. Сию же секунду уши Винил встали торчком, и кобылка улыбнулась, подойдя к виолончелистке.

– Привет подруга! Детка, рада видеть тебя! – задорно поприветствовала она.

Октавия всего лишь улыбнулась. Это и было ответом на грустный вопрос.

Суть счастья в том, что можно поделиться им с другими.

Глава 14

– Октавия, у меня есть определенная репутация, которой я должна соответствовать, – ворчала Винил, краснея от стыда и пытаясь натянуть шапочку на глаза.

– Ой, успокойся, ты говоришь прям как Пс... – виолончелистка резко замолчала, замерев на месте.

– Как кто?

– Как... заезженная пластинка, говорю.

– Все равно это выглядит глупо, – Винил сорвала шапку с головы и положила обратно на полку.

К счастью, магазин не был сильно забит ранним утром. Всего парочка пони были рядом, да и они слишком сильно увлеклись рассматриванием цветных седел, чтобы обращать внимание на подруг. Что было весьма кстати, так как сегодня они были не особо искусны в скрытности.

Диджей была так одурманена тем фактом, что они опять спали вместе (просто спали, естественно), что опрометчиво согласилась с планом своей соседки сходить прогуляться. Был четверг, и у серой кобылки было две пары после полудня, поэтому она хотела успеть как можно больше за это утро.

Вспоминая проблемы, возникшие на их пикантном свидании несколько дней назад, Октавия решила, что подходящая одежда имеет очень большое значение, если они захотят снова куда-нибудь выйти. Она уже выбрала себе пару очаровательных голубых сапог, а также белый шарфик, и теперь пыталась нарядить свою соседку во что-нибудь похожее.

– Но это красиво! И прекрасно подходит к твоей гриве! – настаивала Октавия, идя по пятам диджея, подошедшей к следующей стойке.

– Хмм... Ну, вот эта, я думаю, получше, – Винил сорвала серую шапочку с крючка и надела на голову. Большая часть ее синей гривы продолжала торчать из-под нее шиповатыми прядями, делая ее довольно милой. Октавия, конечно, постеснялась озвучить это. – Довольно сексуально, правда? – Сказала Винил.

Виолончелистка промолчала, улыбнувшись и затрепетав ресницами. Она была новичком во “флирте”, но довольно быстро училась, что подтвердилось сдавленным кашлем диджея в следующее мгновение:

– Все в порядке, Винил? – улыбнулась она шире.

Слегка отдышавшись, единорожка подошла ближе:

– Черт, Октавия! – Прошептала она. – Это же совершенно нечестно.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – невинно ответила серая кобылка, потянув затем свою соседку в отдел обуви. – Почему бы тебе не прикупить парочку сапог? На случай, если мы снова захотим пойти куда-нибудь вечером.

– Ладно, ладно, – Винил повернулась и взглянула на дисплей. – Как насчет этих темных, с черным краем?

– Перебор, не думаешь? К тому же, я ожидала от тебя более яркого выбора.

– Но серый и черный – мои любимые цвета! – Ответила диджей в свою защиту.

– Я просто хотела сказать, что... это уже... лишнее... – Октавия затихла, и, когда Винил захотела узнать, почему, она обнаружила, что виолончелистка понимающе ухмыляется.

– Что? – Винил нахмурилась.

– Это очень мило, но я не буду против, если ты подберешь что-нибудь поярче. Правда, это тебе больше подойдет.

– Я... а?

Настал черед Октавии нахмуриться в смятении:

– То есть, ты это не специально?

– Что не специально? – диджей явно недоумевала такому странному поведению своей соседки.

Ошеломленный взгляд Октавии уступил место легкой улыбке, и она слегка взмахнула копытом, прекращая этот разговор:

– Ох, Винил, ты еще милее, чем даже можешь себе представить. Не переживай.

– Океей... – Винил вернулась к рассматриванию сапог. – К черту, я беру их и не желаю слышать ни слова против.

– Ни слова.

Подходя к кассе, Октавия, казалось, явно встала значительно ближе, нежели стоило бы стоять на публике, и все же Винил не могла заставить себя отступить. Не могла, ведь подобная близость перед продавцом навлечь на них неприятности.

И все же она ненавидела то, что первая мысль в ее голове была о том, что подумают другие пони. Подобного рода ограничения она не испытывала годами. Время, проведенное в школе, подняло самоуверенность Винил на такой уровень, когда мало что могло выбить кобылку из колеи.

Но теперь у нее появилась слабость. Великолепная, невероятная, удивительная, но все же слабость. Октавия была брешью в ее броне, мягким местом в ее душе. Она была одновременно самой ценной и самой уязвимой ее частичкой.

Так что теперь, ради Октавии, она должна была обращать внимание на мысли окружающих. До сих пор она могла игнорировать чужое мнение, считая, что только она знает, как будет лучше для нее. Родители давно оставили ее на произвол судьбы, а братьев и сестер у нее не было. В этом и крылась причина такой самоуверенности, несмотря на все неудачи: мир ничего от нее не ждал и она ничего не ждала от мира взамен.

Эта слабость, поняла она, стала неотъемлемой частью того, что теперь связывало кобылку с Октавией. Она имело ключевое значение, к чему бы в итоге это ни привело. Именно эта брешь в ее защите вызывала те чувства, что она испытывала.

Винил на автопилоте заплатила за одежду, поглощенная своими мыслями. Они вышли из магазина и на секунду задержались на улице, давая пройти без конца текущим толпам. Октавия быстро поняла, что что-то не так, когда ее диджей не проронила ни слова.

– Винил? Ты в порядке? – спросила она, всерьез обеспокоенная таким нехарактерным молчанием.

– А? Ах, да, все хорошо, – единорожка в конце-концов вышла из оцепенения, быстро улыбнувшись и успокоив этим сердце своей соседки.

– Ты хочешь еще куда-нибудь зайти по дороге домой?

“Дом, наш дом, где мы вместе, дом”.

– Не, просто пойдем обратно. Мне надоело делиться тобой со всем миром, – ответила диджей, улыбаясь румянцу на щеках Октавии. Обычно это значило, что ее ждет крайне крупный план этих великолепных аметистовых глаз, как только они попадут за дверь комнаты. Что, как подтверждал блаженный трепет в груди, становилось ее любимым хобби.

К счастью, виолончелистка полностью разделяла восторг Винил насчет их взаимного увлечения, потому что поцелуи были невероятно приятными. Просыпаться рано утром, крепко обнимая друг друга, когда ничто, кроме звука соприкасающихся губ, не нарушает покой... Это было волшебно. Волшебнее, чем настоящее волшебство.

Пока они шли обратно по улицам Мэйнхеттена, Октавия, казалось, сталкивалась бедрами с Винил чаще, чем обычно. Толчки были не сильными, но и их хватило, чтобы направить мысли диджея на скользкую дорожку. Это была тема, что встала бы рано или поздно, и она виновато призналась себе, что не могла перестать думать об этом. Если просто поцелуи настолько приятны...

Но это были опасные воды. Винил погребла свои мысли под ворохом проблем и постаралась забыть о них до будущих времен. Ее виолончелистка весело скакала рядом, совершенно не подозревая о непристойных мыслях, возникавших у белой пони рядом с ней.

Когда парадные ворота кампуса остались позади, Октавия украдкой глянула на Винил, продолжавшей улыбаться чему-то своему. Виолончелистка знала, в общем-то, что теперь не обязательно смотреть “украдкой”. К тому же, Винил, скорее всего, будет нисколько не против, если она захочет потратить остаток дня (года (всей жизни (вечности))) просто изучая каждый сантиметр лица подруги. Единственное, что ее останавливало – постоянный страх смутить свою соседку.

Конечно, ей многое сходило с копыт в последнее время, но не было никаких причин торопить процесс. Винил не сказала ни слова, когда, проснувшись утром, увидела Октавию, застенчиво пододвигавшую свою кровать к кровати соседки, чтобы у них было больше места для их... экспериментов, как она любила это называть.

Потому что это ими и было, если честно. Ей нужно было понять, можно ли поцеловать пони, пока мысли еще не до конца сформированы. Это было возможно, но требовало дальнейшего изучения. А Октавия была хороша в исследованиях как никто другой.

Настал черед виолончелистки засиять от улыбки, подобно единорожке рядом с ней, занимая себя мыслями, схожими с мыслями ее соседки.

Когда они шли по дороге к университетской деревне, две пони увидели обычно скрытную официантку, выходящую из их общежития. Она заметила их и незамедлительно подбежала, качая розово-голубой гривой при каждом шаге.

Винил напряглась и инстинктивно пододвинулась ближе к Октавии. Со своей стороны, виолончелистка постаралась тепло улыбнуться, одновременно готовясь к словесной баталии.

– Октавия, я искала тебя, – сказала Бон Бон, остановившись перед ними. – И, эм, привет, Винил, – ей с трудом удалось выдавить слова, как отметила виолончелистка.

“Так ей удобней говорить со мной, нежели с Винил, почему-то... Интересно”.

– Здравствуй, Бон Бон. Чем я могу тебе помочь? – ответила Октавия, стараясь выглядеть дружелюбно.

– Ну, ты уже помогла вообще-то. Я просто хотела поблагодарить.

– Я помогла?

– Эм, ты ведь говорила с Лирой недавно, ведь так?

Серая кобылка кивнула, удивление на лице белой пони заставило ее почувствовать себя немного виноватой за то, что она не рассказала ей об этом. Лира была такой же проблемой для Винил, как и для нее:

– Мои слова на нее как-то повлияли?

– Сильно, – Бон Бон подошла ближе и оглянулась, чтобы убедиться, что больше никто не слышит их. – Она пришла в магазин, в котором я работаю. Не буду вдаваться в детали, но она была очень подавлена. Я вышла принять у нее заказ, совершенно забыв, что она не знает, где я подрабатываю. Это... не самые лучшие моменты в моей жизни, – кобылка покраснела, но продолжила. – Едва увидев меня она начала плакать. Я никогда не видела ее плачущей вообще над чем-нибудь. Согласна, я знаю ее всего семестр, но все же... Она не их тех, кто закатывает истерики. О, и, пожалуйста, никому не рассказывайте то, что я сейчас сказала.

Они быстро кивнули.

– Хорошо, так вот, я взяла перерыв и мы пошли в подсобку, чтобы поговорить. Она не выдержала и рассказала мне о том, что на самом деле твориться у нее на душе, то были вещи, о которых я и не подозревала раньше и уж точно не ожидала услышать от Лиры. В конце концов, я спросила, как она пришла ко всем этим мыслям. И она сказала, что поговорила с тобой, Октавия, и твои слова заставили ее переосмыслить все.

Виолончелистка попыталась обменяться недоверчивым взглядом с Винил, но единорожка была слишком занята, гордо и широко улыбаясь.

– Вот поэтому, – продолжила Бон Бон. – Я хочу поблагодарить тебя. Честно, я думаю, ты спасла самого лучшего друга, что у меня был. Я у тебя в вечном долгу.

Октавия начала понимать, что Винил не единственная пони, кто гораздо сложнее, чем кажется. По всей видимости, у всех есть своя запутанная история, и пускай она не совсем понимала историю Лиры, она была рада, что смогла помочь.

Но была одна маленькая проблема.

– Я рада, что вы опять дружите. И все-таки я должна тебя спросить... ты говорила ей, что мы с Винил не враги по-настоящему?

Глаза Бон Бон широко раскрылись:

– О, нет, конечно же нет! У меня этого и в мыслях не было! – спустя мгновение она с любопытством приподняла голову. – Я знаю, это не мое дело, но... вы... вместе?

Октавия ослабила защиту, когда поняла, что намерения Бон Бон не были плохими, так что вместо спланированного и убедительного ответа она издала пару бессмысленных звуков и замолчала. К счастью, Винил ответила за нее.

– С чего ты так решила? – спросила она, пытаясь выглядеть беспечной.

Взгляд кремовой кобылки не спеша прошелся по каждой вещи, надетой на подругах. Винил проследила за ним, наконец поняв, о чем Октавия говорила в магазине.

“Серые и черные сапоги с шапкой. Как я сразу не поняла?!”

Все же она испытывала легкое головокружение, радуясь, что виолончелистка была одета в ее цвета. Это было совершенно не модно и не смотрелось вместе, но Октавия все же носила их. Белое и голубое на сером...

“Я могу к этому привыкнуть”.

– О, ну, мы носим одежду, которая, по чистой случайности, совпадает с шерсткой и гривой друг друга. Это ничего не доказывает, – сказала Винил вызывающе. Она знала, что это прозвучало неубедительно и что у них проблемы.

– Ну, как скажешь. Хотя для меня в любом случае все кристально ясно, – Бон Бон ухмыльнулась, показывая, что не собирается верить в их оправдания.

К Октавии вернулась способность связно составлять предложения:

– Ч-что ж, я уверена, ты не из тех пони, что делятся своими теориями с окружающими.

Розово-голубой кобылке хватило вежливости, чтобы не обидеться:

– Конечно нет! Именно сплетни чуть не разрушили нашу с Лирой дружбу.

– Несмотря на это, пожалуйста, постарайся быть осторожнее.

– Я никому не скажу, клянусь. Это меньшее, что я могу для вас сделать.

– Для нас? – переспросила Винил, подняв бровь.

– Ну, да. Теперь я вижу, что ты не так плоха, как Лира говорила. Пожалуйста, поймите, она очень сложная пони, – протянула Бон Бон, отчаянно пытаясь заставить Винил взглянуть на Лиру по-другому. – Мы ничего такого не имели в виду, когда шутили в классе, клянусь. Она трудная пони, и я... ну, я не оправдываюсь, это было реально смешно. Хотя нам все равно стыдно.

Винил подумала несколько секунд, затем расплылась в улыбке. На обиженных понях воду возят, решила она:

– Не парься.

Серая кобылка рядом с ней тоже улыбнулась:

– По мне так лучше дружить, чем ссориться.

Бон Бон засияла:

– Здорово! Признаюсь, довольно сложно было вам все это сказать. Но Псайк был прав, вы и правда классные пони, – их рты раскрылись, но счастливая кремовая пони этого не заметила. – Ну, потом еще поболтаем, новые друзья! – она хихикнула и поскакала в сторону главной площади кампуса.

– Псайк... – Прохрипела Винил.

– Есть ли хоть что-то, с чем этот пони не связан? – сказала Октавия недоверчиво.

Задыхаясь от осознания ситуации, единорожка кружилась вокруг виолончелистки:

– Что, если он знает? Это он сказал ей увидеться с нами? Откуда он знает, что мы здесь живем?

– Эм, Винил, наверное, нам нужно поговорить об этом дома, – Октавия знала, что нельзя больше утаивать от Винил правду о ее разговоре с Псайком. Вина переполнила ее разум, когда она поняла, что должна была сделать это несколько дней назад.

Они поспешили войти в здание и подняться по лестнице, приветствуя тепло внутри. Холод был не таким заметным, когда на них была одежда, но все же. Зайдя в их комнату, Октавия нарочно медлила, снимая каждый сапог, стараясь еще немного оттянуть неприятный разговор.

Винил сняла шапку, давая гриве приобрести свой обычный вид. Она выскользнула из сапог и медленно подошла к своей соседке. При других обстоятельствах она бы подошла для поцелуя, но сейчас была слишком взволнована, чтобы быть в настроении.

– Ты знаешь что-то, чего не знаю я? – резко спросила Винил.

Октавия сжалась и уставилась в пол:

– Пожалуйста, не злись.

Единорожка почувствовала боль в груди от одной лишь мысли. Она быстро подошла и, подняв мордочку виолончелистки, посмотрела ей в глаза:

– Я не буду злиться. Просто расскажи мне в чем дело, потому что я чувствую себя, как в петле.

Глубоко вздохнув, Октавия решилась сказать:

– Псайк – нынешний университетский психолог. Когда я пошла за профессиональной помощью, там оказался он, – закрыв глаза, она быстро продолжила. – Я рассказала ему все. Как мы врали, что враги, как стали друзьями, как... как я чувствую себя с тобой... – ее голос снизился до шепота. – Все.

Она не смела открыть глаза и увидеть реакцию Винил, боясь найти эти гранатовые глаза, переполненными разочарования, злости или обиды. Это было бы слишком:

– Винил, прости, прости меня. Я-я была в замешательстве от стольких вещей, и...

Ощущение губ, на мгновение прильнувших к ее губам, призвало к тишине. Это был быстрый поцелуй, заставляющий молчать и успокаивающий одновременно.

– Что он сказал? – спросила Винил мягко.

– Он дал мне пару советов. Они подарили мне смелость вернуться к тебе и... ну, дальше ты знаешь.

– Он сказал “Так я и знал” или типа того?

– Нет, ничего подобного. Он вел себя профессионально.

Винил вздохнула с облегчением:

– Я рада, что он не такой придурок, как я считала, но мне немного обидно от того, что ты мне об этом не сказала, – она сразу же нашла себя наслаждающейся чрезвычайно близким контактом, о котором так мечтала этим утром. – Мммф! – было просто невозможно не простить виолончелистку. – Знаешь что, я переживу, – после этих слов она перешла в контрнаступление.

Это было чем-то, что она упустила, раздумывая в магазине. Она думала, что Октавия – это слабость, без которой она не могла бы жить, но все же слабость. Возможно это было правдой, но не это было мерой влияния Октавии на ее жизнь.

Как она только что почувствовала, ее виолончелистка придала ей силу, не позволяющую мелким проблемам влиять на нее. Она была ее великой силой и одновременно наиболее уязвимым и слабым ее местом. Не важно, что Псайк знает, или что Бон Бон предполагает, или что остальные пони скоро могут узнать.

Важным была лишь Октавия, которая, глубоко дыша, слепо пыталась прижать к себе Винил сильнее, чем это было физически возможно. В конце дня она могла вернуться домой к своей виолончелистке. Остальное было неважно.

Глава 15

Первая неделя дозволенного безделья Октавии пролетела слишком быстро.

Старая поговорка: “Счастливые часов не наблюдают” всплыла в ее памяти, и эта фраза как нельзя лучше описывала происходящее. Прошедшая неделя стала самой веселой за всю ее жизнь, и все это благодаря Винил.

Они только что завершили очередной эксперимент, и сейчас Винил с лихорадочной скоростью перебирала кнопки за компьютером. Ничего удивительного: вдохновение всегда посещало диджея после поцелуев.

Октавия, в свою очередь, все еще лежала на их импровизированной двуспальной кровати, наблюдая за тем, как рядом на столе стакан воды дрожал от баса. К тому времени она уже доросла до этого сотрясающего землю жанра музыки. Винил испробовала множество классических инструментов вдобавок к ее обычному набору семплов. Начиная с момента ее первой песни в тот судьбоносный день, треки становились все лучше и лучше, так что единорожка не могла дождаться следующего выступления, дабы представить их публике.

– Это изменит мир, детка, – заявила Винил пару дней назад, когда одна из ее композиций подошла к концу. – Смотри: мы не просто переписываем правила, нет, мы сжигаем их, вдыхая пепел.

Как бы странно не звучали ее слова, Октавия не могла отрицать, что их последние творения кардинально отличались от современных направлений музыкального мира. Она тайком тешила себя фантазиями о том, как они с Винил, объединив свои таланты в единое целое, возглавят благозвучную революцию, хотя она и не была до конца уверена, как именно они провернут это. В конце концов, у нее-то и диплома еще не было.

Эта мысль вернула ее к более насущной проблеме. На горизонте замаячили экзамены, приближаясь все ближе с каждым днем. А тактика неучения дала хороший повод занервничать.

– Как думаешь, Псайк не будет возражать, если я поучусь немного? – громко спросила она, перекрикивая музыку.

Мелодия резко прервалась, издав комичный скрежет, а виновница того развернулась на своем кресле:

– Не-е, даже не думай об этом, – Винил хотела пристально взглянуть на Октавию, но сиденье продолжило вращаться, заставив ее осмотреть всю комнату, прежде чем встретиться с подругой вновь. – Если он сказал не учиться, значит никакой учебы! Не заставляй меня запирать все книги.

– Но экзамены всего через неделю! – надулась виолончелистка, зная, что ей не изменить мнения соседки.

Винил фыркнула:

– Ты бы сдала на отлично, не посетив ни одной лекции.

– Мне приятно, что вы все так уверены в моих способностях, но уж извини, я не разделю твой энтузиазм, – Октавия перевернулась и раздраженно уткнулась лицом в подушку.

– Ты милая, когда дуешься, – не в силах сопротивляться, единорожка разрешила себе полюбоваться шикарным видом сзади.

Кобылка со скрипичным ключом свернулась калачиком, невольно потакая вуайеристическим наклонностям диджея:

– Я не дуюсь, – донесся ее приглушенный голос.

– Да-да, а ты очаровашка!

Октавия повернулась и запустила подушкой в подругу, промахнувшись на метр:

– Я не очаровашка!

Хихикая, Винил сползла со стула и подошла к кровати:

– Морща нос, делу не поможешь, знаешь ли.

– Ты невыносима! – воскликнула раздраженная земная пони. Она поднялась с кровати и направилась прямо на диджея, намереваясь сейчас же высказать ей все. Но вновь предательское тело решило, что куда интереснее будет обвить копыта вокруг шеи Винил и преподнести ей гневный поцелуй.

Когда они оторвались друг от друга, единорожка дерзко улыбнулась, будто именно такого ответа она и ожидала. Это не на шутку взбесило Октавию.

“С чего это вдруг она такая самоуверенная?”

Во время их первого поцелуя Винил вела себя так же нерешительно, как и Октавия, если не больше, но теперь развязный вид диджея становился явлением постоянным. Не то что бы Октавия возражала, напротив, было приятно знать, что по крайней мере один из них отдавал себе отчет, чем они занимаются. И все же такое резкое изменение в поведении было достаточным основанием для расследования.

Прищурив глаз и устремив на соседку взгляд, который необъяснимым образом пришелся ей по нраву, виолончелистка осторожно копнула:

– Что-то ты чересчур амурная сегодня. Какая-то особая причина?

– Детка, я всегда амурная, когда ты рядом, – Винил задумалась. – А что это слово значит?

Виолончелистка хихикнула:

– Это чувство, от которого хочется... быть ближе к другой пони.

– Оу, – улыбка на лице Винил стала шире. – Ясненько.

Октавия прокашлялась, не давая себе отвлечься. Даже возможность каждый день видеть эти красные глаза не спасала от их гипнотического влияния:

– Последнее время ты ведешь себя очень, хм, смело, куда больше обычного.

Пожав плечами, диджей поправила прядь голубых волос:

– Ну что сказать? Отношения с такой классной пони творят чудеса с моей самооценкой.

Сопротивляться чарам становилось труднее, особенно после таких сладких слов. Винил умела находить все новые способы заставить ее краснеть. Это была одна из тех черт, которые в ней любила Октавия: она в любой ситуации могла подобрать лучшую фразу.

Эта черта сильно разнила их. Каждый раз, когда она хотела произнести что-нибудь романтическое или игривое, как бы искренна виолончелистка ни была, она все равно выглядела глупо. Временами Октавия не могла не завидовать врожденной харизме соседки, особенно теперь, когда проводить вместе весь день вошло у них в привычку.

Это не значило, что рядом с Винил она чувствовала себя неуютно. Напротив, ей было так комфортно, что ей постоянно хотелось выразить это словами, но она не могла подобрать их, не выставив себя дурой.

“Я бы отдала что угодно, лишь бы я могла сказать тебе то, что я хочу…”

Как обычно, ее мысли убежали далеко вперед, чтобы избежать этой скользкой дорожки. Было слишком рано, слишком бессмысленно, они были слишком молоды – твердила она себе, добавляя как можно больше оправданий, чтобы скрыть за ними очевидное.

– Винил? – начала она, как мысли тут же начали разбегаться, стараясь сбить ее с толку. – Ты... У тебя были с кем-нибудь отношения до меня? – сердце замерло на секунду. – Это же правильное слово, так?

Диджей казалась немного ошарашенной:

– Да... Думаю так, – она наклонилась вперед и прижалась щекой к Октавии. – Мы с тобой не говорили об этом? Все просто... случилось.

Серая кобылка прикрыла глаза, наслаждаясь теплом на ее лице:

– Нет, думаю, не говорили.

– Тогда... – Винил шагнула назад и выпрямилась. – Ты будешь со мной встречаться?

Сердце Октавии забилось быстрее. Даже после стольких дней, проведенных вместе, было странно волнующе видеть, что для Винил так важно открыться ей. Вдруг фраза "бабочки в животе" обрела смысл.

Единорог кашлянула:

– Октавия?

– Да! Извини, да! – она бросилась вперед, сжав подругу в объятиях. – Извини еще раз! Я просто задумалась.

Вздохнув с облегчением, Винил провела копытом вдоль груди, будто от боли:

– Детка, не делай так больше! – она хрипло засмеялась. – Это жестоко!

– Прости! – она подчеркивала каждое извинение поцелуем в белоснежную шею. – Прости, прости, прости, прости!

Мягкий, резкий звук вырвался из уст Винил. Виолончелистка мгновенно замерла, прижавшись губами к коже.

Было очевидно, что Винил задыхалась, хотя и пыталась скрыть это, вдыхая через нос. Она стала теплой, очень теплой, такой температуры пони достигали только в особых ситуациях. Ее сердце билось сильнее, чем у Октавии: она могла буквально почувствовать пульс своей соседки губами.

– Октавия... – дрожащим голосом прошептала Винил. – Тебе не стоит целовать там.

Виолончелистка медленно отвела голову, чтобы вновь видеть лицо Винил. Красные глаза избегали ее, и в них виднелась толика грусти. Чувство вины нахлынуло на Октавию, и она сделал еще шаг назад, словно она не заслуживала быть так близко к диджею:

– Хочешь... хочешь поговорить об этом? – спросила она. Разговор обязан помочь: она всегда решала все проблемы словами.

– Н-не знаю. Может ты хочешь об этом поговорить? – они на секунду встретились взглядами.

– Я тоже не знаю.

Они стояли молча, каждая старалась угадать мысли другой. Однако телепатия не дала плодов, и Октавия решила дать им шанс отступить. В конце концов, это из-за нее началось неловкое молчание.

– Мы можем поговорить об этом позже... – предложила виолончелистка.

Как она и надеялась, Винил подхватила мысль:

– Да, в смысле, мы же никуда не торопимся-

– -скоро экзамены-

– -мне стоило бы заняться своей музыкой-

– -уже пора готовить наши шпаргалки-

– -интернет сам себя не пересмотрит-

– -нужно почистить виолончель-

– -устроить вечеринку, чтобы у всех челюсти отпали-

– -поэтому нам определенно стоит-

– -поговорить об этом позже, – завершила Винил.

– Согласна.

После очередных гляделок, они сорвались на смех, выплескивая накопившуюся неловкость.

– Да уж. Мы ужасны в этом деле, – усмехнулась Винил.

– Знаю! – ответила Октавия сквозь смех.

– Наверное мы слишком заперлись тут. Не хочешь прогуляться?

Виолончелистка кивнула:

– Разумеется. Свежий воздух пойдет нам на пользу.

– В таверну! – объявила диджей, поднявшись на два копыта.

– О нет...

---

Октавия рассматривала синюю жидкость в маленьком стакане перед ней. Она мерцала магической энергией, подсвечивая царапины на темной деревянной барной стойке. При правильном освещении даже самые ухоженные здания кампуса показывали свой возраст.

На часах было едва за полдень, поэтому в таверне они были почти одни. Винил улыбалась и кивала головой, ожидая, когда ее подруга выпьет.

Виолончелистка копытом толкнула стакан прочь, наблюдая за неестественным вихрем жидкости:

– Я же говорила, я несовершеннолетняя.

Единорог равнодушно толкнула напиток обратно:

– А я говорила, что он безалкогольный.

– Это коктейль с магией! Еще еще хуже, чем алкоголь.

– Зато совершенно законно, раз ты старше шестнадцати. Круто, да? – Винил выглядела невероятно довольной собой. – Думаю, тебе стоит расслабиться и не думать об учебе, раз уж ты все равно не учишься.

Октавия плюхнулась на стул:

– О Селестия, не напоминай мне. Я сойду с ума если продолжу думать об этом.

– Ага. Следовательно... – единорог пододвинула стакан еще ближе. – Давай, всего один глоток.

– Что “следовательно”? – засмеялась Октавия.

– Не меняй тему.

– Винил, я просто не хочу пить ничего подобного, хорошо? Мы можем повеселиться без этого?

Наконец сдавшись, Винил оставила в покое стакан и ухмыльнулась своей подружке:

– Я думала мы потом поговорим обо всем.

– Я не это имела в виду, – настаивала серая кобылка, хотя она и знала, что Винил не поверит ей.

– Конечно нет, – вздохнула она. – Извини, я не должна была пытаться заставить тебе пить и все такое. Это чуть ли не единственное, чем мы занимались с друзьями в школе: думаю, это вошло в привычку пить каждый раз, когда нам скучно. В смысле, у нас было полно других идей, но, эм, я лучше помолчу.

Октавия не заострила внимание на словах диджея: ее куда больше беспокоила другая тема. Это было ужасно: чем больше она старалась не думать об этом, тем сильнее оно лезло ей в голову. Вздохнув, она решилась противостоять проблеме или хотя бы отложить ее на более конкретное время, чем “потом”.

– Винил, нам и вправду нужно поговорить.

Белая кобылка пренебрежительно махнула копытом:

– Ну да. Позже.

– Нет, нам нужно назначить дату. Иначе можно повторять "позже" вечно.

Винил открыла рот, выдумывая другую отговорку, но смогла выдавить из себя лишь измученный стон:

– Да. Да, ты права. И когда же мы займемся этим? – она ударила себя копытом по лицу. – В смысле, поговорим. Когда мы поговорим?

Октавия прикусила губу:

– Может быть... Среда? Тогда у нас будет несколько дней подготовиться, а если ничего хорошего не выйдет, то у нас останется еще несколько дней, чтобы прийти в себя до экзаменов.

– Да ладно тебе. – Винил пододвинула стул ближе, обвив копыто вокруг шеи серой пони, и успокаивающе прошептала. – Все пройдет гладко. Не смотря ни на что, я... я буду рядом. Ну, как-то так, – она вздрогнула. – Я не так хороша в словах, как ты. Просто поверь, все будет нормально.

Винил мысленно ненавидела себя. В такие моменты, когда все решали слова, ей никогда не удавалось выстроить их прямо. Ее соседка всегда говорила что-нибудь приятное. Сладкие мелочи скатывались с ее языка и согревали изнутри, но диджею никогда не удавалось придумать что-нибудь в ответ. Да и вообще, как можно сравнивать ее мысли с этими драгоценными замечаниями?

И это не считая ее языка тела, которым она владела в совершенстве. У Винил чуть не отпадала челюсть каждый раз, когда Октавия подмигивала или красовалась таким невинным образом, а затем как-будто забывала о дразнящей природе ее действий.

Иногда, поздней ночью, когда Октавия уже спала, Винил вспоминала все это и чувствовала себя крайне неуютно. Эта утонченная серая кобылка играла с ней в сложную игру ухаживаний, а Винил понятия не имела, как играть.

“Возможно, существуют курсы обучения знакомствам для светских пони? Интересно, а мне разрешат вступить?”

Никаких шансов – заключила она, немного раздраженная мнимыми снобами в их воображаемых классах. Она им покажет. Она добьется Октавии и без их помощи. К черту их!

– Спасибо, – ответила Октавия, поцеловав единорожку в щеку. – Наверное, ты права, все будет в порядке.

– Даже больше, чем в порядке, если понимаешь о чем я, – инстинктивно вырвалось у Винил. И вновь копыто с характерным звуком встретилось с лицом. – В следующий раз можешь ударить меня.

– Зачем? Ты прекрасно справляешься сама, – серая пони показала язык и хихикнула.

Солнце медленно тускнело, незаметно для парочки в баре. Они заказали лишь два стакана воды, между которыми так и стояла нетронутая синяя жидкость. Хотя бармен и знал, что они едва ли закажут больше, он не осмеливался попросить их покупать что-то или уходить. Это было бы уместно для засидевшейся до поздней ночи компании, но никак не для кобылок, отдыхающих субботним вечером.

Лишь когда дверной колокольчик начал звонить каждые несколько минут, они осознали, сколько прошло времени. Солнце садилось за горизонт, студенты и преподаватели завершали очередной рабочий день.

Будучи зажатыми между двумя здоровенными парнями с факультета физвоспитания, кобылки единодушно решили, что настало время покинуть помещение. В конце концов, единственная причина, по которой посиделки в баре вполне сносны – все пони пьяны в круп. Две же трезвые кобылки в такой компании просто напрашивались на неприятности.

Пара пони толкнула дверь и вышла. На улице оказалось безоблачно и весьма прохладно, но было приятно вновь увидеть солнце. Светило Селестии исчезло уже через пару минут, заставив их тосковать по их новой теплой одежде, которую они оставили в квартире.

Но прежде чем они сделали и три шага по дороге домой, их остановил вид приближающегося наставника по психологии. Винил молилась, чтобы он не заметил их и прошел мимо, хотя и знала, что это тщетная надежда.

– О, привет вам двоим! Чудесный вечер, не правда ли? – весело сказал жеребец.

– Ага, побыстрее говори уже, что хотел, и оставь меня в покое, – жестко ответила диджей, отрезав более дружелюбную реплику Октавии.

Псайк поднял бровь, продолжив улыбаться:

– А что я хотел?

– Сказать, что знал обо всем и так далее, – завелась Винил.

– Знал обо всем?

– Обо... эм... обо... – единорожка быстро смутилась, бросив взгляд на Октавию, которая едва улыбнулась, пожав плечами.

– Вау! Замечательно поговорили, но, уж простите, я предоставлю двух заклятых врагов самим себе. Там ждет полная кружка алкоголя, и на ней мое имя. – Псайк проскакал рысью между ними, приостановившись, чтобы шепнуть на ухо Винил. – Если захочешь поговорить о том, как сильно ты ненавидишь Октавию, мой кабинет в большом здании рядом со складами, – с этими словами он исчез за дверью таверны.

– Я же говорила, что он не так плох, – виолончелистка толкнула опешившую соседку.

Глава 16

– Эй, – мягко прошептала Винил. Импровизированная двойная кровать скрипнула, когда Октавия оглянулась и одарила подружку сонной улыбкой.

– Привет, – ответила она. Ее голос был еще немного хрипловат после сна.

– Тебе кто-нибудь говорил, как сексуально ты выглядишь с растрепанной гривой?

Тихо усмехнувшись, Октавия прижалась ближе к груди Винил, обнимая ее, как подушку:

– По крайней мере, это раскрывает секрет твоих мыслей по утрам.

– Эй, я и о другом думаю, – защищалась диджей.

– Твое учащенное сердцебиение говорит об обратном.

Винил покраснела и отвернулась:

– Это нечестно, – спустя мгновение она медленно повернулась. – Какой сегодня день?

Хватка Октавии почти незаметно усилилась:

– Среда, если меня память не подводит.

– А-га.

Понадобилось не меньше минуты, прежде чем кто-либо из них смог продолжить разговор. Винил мягко отодвинула подружку от своей груди, готовясь вставать:

– У меня сегодня занятия по рисованию и музыкальная теория, мне пора собираться.

– Но ты теплая, – запротестовала виолончелистка, ложась на то место, где была Винил. – Можешь еще немного полежать?

Рассматривая серое изваяние совершенства, наполовину накрытое одеялом, Винил поймала себя на мысли, что да, да, она может остаться еще ненадолго. Только последние остатки самообладания удержали ее от прыжка обратно:

– Ну же, ты же знаешь, нам нужно кое-что обсудить. Мне нужно несколько часов, чтобы все обдумать.

– Когда это ты стала такой рациональной? – проворчала Октавия, играя с прядью электрически голубых волос на ее копыте.

– Думаю, все твои черты притерлись ко мне, – Винил пожала плечами, ткнувшись носом в подружку, чтобы показать двусмысленность своей фразы. Она ожидала, что Октавия уткнется в подушку или вся покраснеет, но вместо этого земная пони усмехнулась и подмигнула Винил.

– Не все, я полагаю, – прошептала она.

Будучи спокойной, невозмутимой единорожкой, как она считала, Винил поперхнулась и почувствовала, что ее язык слишком сух, чтобы сказать что-либо. Октавия быстро убрала озорной взгляд и заботливо приподнялась:

– Прости, все хорошо? Я что-то делаю не так? Ох, я знала, что надо сначала попрактиковаться перед зеркалом.

– Все хорошо, – заявила Винил несколько надломившимся голосом. – У тебя, э, у тебя очень хорошо получается. Поверь. Теперь, из-за этого, на занятиях я буду бесполезна.

– Не говори так. Просто... Рисуй, как тогда, когда я играю на виолончели, – они улыбнулись, погрузившись в воспоминания. Их совместные занятия были редки, но это делало их еще более знаменательными. Октавия была поражена творческим запоем, в который уходила диджей. Она тщательно прятала наброски в одежном шкафу, на случай, если Винил потеряет альбом.

Однажды, сразу после их занятия, Октавия спросила Винил об этих рисунках, особенно тех, где моделью являлась она сама. Они лежали на полу, альбом – между ними.

– Винил, то, как ты меня рисуешь... Ты действительно видишь меня такой? – она чувствовала себя немного тщеславной, спрашивая это, будто бы напрашиваясь на комплимент.

– Я... Я не просто тебя такой вижу... Это то, что я чувствую. Не знаю, как объяснить, – Винил подернула плечами и отвернулась, но Октавия успела заметить румянец на ее щеках.

Это было одно из тех мгновений, что ей так нравились, когда шутки и приколы уступали чистым, открытым чувствам. Виолончелистка отодвинула книгу, и, подойдя ближе, прижалась к диджею. Не говоря ни слова, Винил ответила взаимностью.

Октавия мечтательно вздохнула, но быстро пришла в себя. Только глупые маленькие кобылки думают о романтике. Ее нос искривился от отвращения, когда она вспомнила, кто дал ей этот совет. Она еще раз мечтательно вздохнула, просто назло этой пони.

– Детка, все в порядке? – спросила Винил, высушивая свежевымытую гриву. Казалось, что во время... забытья Октавии она успела сделать многое.

– Почему ты называешь меня деткой? – быстро спросила Октавия, уклоняясь от ответа на вопрос.

– А? Не знаю. Это вроде как звать парней ”чуваками”, вот и все.

Удовлетворившись этим ответом, Октавия вдруг осознала тот вопрос, который сформировался по ходу мысли:

– Винил, когда мы только познакомились, у нас был разговор насчет прозвищ. Помнишь?

– Я думала, ты хотела, чтобы я сделала вид, что этого не было? – возразила улыбающаяся диджей.

Хихикая, Октавия спрыгнула с кровати и подошла к подружке. Та пахла мылом и цветами, а также другим ароматом, который она не могла опознать, напоминало сладкий мускус:

– Ну, с тех пор многое поменялось, не находишь?

Ожидаемо, Винил наклонилась для поцелуя:

– Немного.

– Я просто подумала, что мы так и не дали друг другу прозвищ.

Единорожка нахмурилась:

– А они нужны? Мне вроде как нравится “Октавия”, и слышать, как ты произносишь мое имя, сродни идеальному саб-басу.

Октавия приподняла бровь. Она многое узнала о музыке Винил, и значимость такого комплимента была ей понятна:

– Ты это... серьезно?

– Да. Кстати, – Винил выглядела серьезной, так что Октавия умолкла. – Я пытаюсь быть романтичной, ясно? Просто скажи мне, если я что-нибудь глупое ляпну. Вот и хорошо, – она, казалось, мысленно подбадривала сама себя. – Я не дала тебе прозвище... потому что думаю, что это будет неправильно. Есть всего одно имя, что подходит тебе, понимаешь? Всего одно слово, которое говорит обо всем: о том, какая ты прекрасная, изящная и добрая. Звать тебя еще как-нибудь было бы неправильно, как называть красивую львицу кошкой или что-то типа того. Не знаю. В моей голове это зву... ммфгх!

Октавия не позволила своей великолепной красноречивой кобылке почувствовать неуверенность в себе. Волнующее чувство в груди, что всегда возникало у нее, когда они были вместе, усилилось во много раз от этих слов. Вид обычно нахальной Винил, пытающейся быть исключительно романтичной с ней, заставил ее разум помутиться от счастья.

Она чувствовала губами, как Винил улыбается в поцелуе, и не могла не ответить тем же. Когда они оторвались друг от друга, Октавия прижалась своей щекой к белоснежной щеке своей подружки:

– Ты не перестаешь удивлять меня, – прошептала она.

– И я никогда не перестану, – пообещала ее подруга.

---

Жаль, что ей пришлось оставить Октавию в общежитии. Винил легко забыла, что вся эта “университетская” жизнь тоже требует некоторого внимания. Теперь, когда у нее есть самая восхитительная, удивительная, красивая, идеальная кобылка, другие аспекты жизни, казалось, были и не особо нужны. Зачем учиться или сидеть на лекции, когда можно проводить время с Октавией?

К счастью, осознание того, что если она вылетит, это может повредить их отношениям держало ее в тонусе... Пока что.

Сегодня Винил решила пропустить занятие по рисованию, ничего не говоря своей виолончелистке. Да, она все же собрала художественные принадлежности и ушла, но ее путь лежал вовсе не в корпус искусств.

На самом деле, вместо посещения этого довольно красочного района, она сделала широкий круг по территории кампуса, обошла главную площадь... подходя к отдельному зданию неподалеку.

“Не могу поверить, что я это делаю”.

“Как же это все глупо”.

“На кой мне его совет? Он ведь издевался над нами по приколу!”

“Ладно, может я ему и обязана немного, но…”

Она расстроено застонала и, собравшись с духом, зашла в приемную. Затем подошла к стойке, пытаясь казаться беспечной. За стойкой сидела скучающая кобылка, смерившая ее надменным взглядом:

– Подождите немного.

Несмотря на довольно прохладное приветствие, Винил все поняла. Наверное ежедневная работа в офисе убивает всю радость, решила она. Если подумать, кобылку даже было немного жаль.

Через пятнадцать минут жалость поубавилась.

– Э-э, прошу прощения, вы не закончили? – спросила Винил, размяв копыта, начинающие болеть от долгого стояния на одном месте.

– Я же сказала, подождите, – последовал грубый ответ.

Винил попятилась, пытаясь защититься:

– Эй, не надо вот этого. Я просто... Подожду тут, – она подошла к стулу и уселась на него.

“Бьюсь об заклад, Октавия бы этого не потерпела. Она бы сказала что-нибудь умное и заставила бы эту тупую канцелярскую крысу заикаться и извиняться”.

Забывшись в своих мстительных фантазиях, становившихся все более и более жестокими, Винил совершенно не заметила, как та махнула ей.

“Махнула! Как питомцу какому-то!”

Оскалив зубы в подобии улыбки, Винил направилась к стойке.

– Чем могу помочь? – спросила секретарша монотонным голосом.

– Э-э, я хочу записаться на прием к Псайку. Ну, знаете, университетскому психологу.

– Сейчас, проверю его график приема, – достав огромную папку бумаг, секретарша стала листать ее с невыносимо медленной скоростью. – О, вам повезло, у него сейчас как раз окно, – протянуло чудовище без единого сдвига в интонации, возвращаясь к работе.

Винил оглядела двери без номеров и табличек:

– Э-э, а где он?

– В своем офисе.

– А где это?

Раздраженно выдохнув, секретарша указала на лестничную клетку:

– Вверх, последняя дверь справа.

– ...Спасибо, – диджей стиснула зубы, проходя по прихожей. Что за пони будет работать там, где другим пони нужна помощь, и при этом явно не любить жизнь? Эх, почему она не Октавия? Она знает, как быть с теми пони, кто не очень-то доброжелателен.

Как тогда, когда они столкнулись с Бон Бон в кафе. Ее виолончелистка была великолепна! И Винил все еще не поблагодарила ее. Ну, если все будет хорошо, она могла бы ее так отблагодарить, что обоим понравится...

И сразу же все негативные мысли вылетели из головы: их сменило волнительное головокружение. Они же будут говорить об этом сегодня! И, может... Может даже...

– Ты так и будешь там стоять весь день? – спросил Псайк, поднимая бровь.

Винил осознала, что стоит в дверном проеме:

– Ой, извини. Я как-то задумалась.

“Я такая идиотка временами”.

– Без проблем. Я полагаю, они не связаны с одной конкретной пони, ведь так? – он улыбнулся.

– Эй, не стебись! Что случилось с твоим профессионализмом? – она увернулась от вопроса, хотя румянец на ее щеках все же дал ему ответ.

– Я вполне профессионально стебусь, – когда она взглянула на него, Псайк продолжил, понимающе хмыкнув. – Так значит ты тут не из-за Октавии?

Винил открыла рот, чтобы ответить пламенной речью, но изо рта вышел только усталый стон:

– Ладно. Ты победил. Счастлив? – она закрыла дверь и поплелась к стулу.

Псайк нахмурился, увидев ее выражение лица:

– Ну, нет, теперь уже нет. Что случилось?

– Это... эм... личное.

“О, Селестия, зачем я пришла? Теперь придется ему об этом говорить!”

Он хмыкнул:

– Винил, я психолог. Взрослый жеребец однажды мне рассказал, в деталях, о своей одержимости мультфильмом для маленьких кобылок. Есть много странных, повернутых пони, и я очень сомневаюсь, что все, что ты скажешь, заставит меня подумать, что ты одна из них. Поверь.

Чувствуя себя чуть более уверенной от того, что она не чокнутая, Винил сделала глубокий вдох, но не смогла посмотреть ему в глаза:

– Мы с Октавией... сегодня... будем говорить о... сексе.

– Понимаю, – он откинулся на стуле и задумчиво почесал подбородок.

– Ага...

– И что ты чувствуешь?

– Я... Я не знаю. Нервничаю, – она еще сильнее опустила глаза. – Я волнуюсь, – прошептала она.

– Чего ты стыдишься? – спросил Псайк тихо.

Винил не стала спрашивать, откуда он знал об этом. Черт, да все на лице написано, наверное:

– Я не уверена. Это довольно важно, и я не знаю, вдруг я...

– Вдруг ты что? – Псайк постепенно наклонялся вперед, как хищник перед прыжком.

– Достаточно хороша, – закончила она, удивляя саму себя. – Я не думаю, что я достаточно хороша для Октавии.

Ее поразило осознание. Конечно, иногда она думала так, но... ну, может даже больше, чем иногда... ладно, гораздо больше, чем иногда. Но все же. Осознание этого было ужасным.

Она устало потерла лицо:

– У меня будут комплексы, верно?

Псайк утешительно улыбнулся:

– Не думаю, что стоит волноваться. Ты думаешь, что недостаточно хороша для Октавии, потому что считаешь, что она лучше тебя, так?

– Ага, она просто идеальна, чувак.

– А ты знаешь, что подобные чувства в новых отношениях взаимны? Особенно в преддверии первого полового акта. Пожалуйста, скажи мне, что вы не флиртуете друг с другом постоянно. Это только обострит проблему.

– Ну... Э... – она покраснела еще сильнее. – Это слишком заманчиво, ясно?! Не осуждай меня, она такая милая!

– Я не осуждаю тебя, но ты, возможно, сама привила себе это чувство неполноценности. Скажи, она когда-нибудь флиртовала с тобой?

– Да.

– И она хороша в этом?

Винил нервно сглотнула:

– Очень.

– Ты считаешь, что она лучше тебя в этом?

– Гораздо, гораздо лучше.

– Ты уже поняла, к чему я клоню?

– А?

Псайк посмотрел на нее серьезно:

– Из-за того, что вы постоянно флиртуете, вы обе начинаете искать все более новые способы поддержать игру и “сделать все верно”. Ставки возрастают до небес, и со временем ты осознаешь, что тебе все труднее произвести на нее впечатление или соблазнить ее, а она, как кажется, делает это без усилий.

– У нее это так естественно выходит, – проворчала Винил.

– Ты знаешь ее, знаешь о ее жизни. Как ты думаешь, у нее есть практика во флирте?

– Ну... Думаю, нет...

– Ты понимаешь, что это значит?

– Она... Старается так же, как и я.

– Бинго, – жеребец улыбнулся.

Винил наконец подняла глаза. Неужели все те мягчайшие обворожительные штучки, что делала Октавия были всего лишь ее старанием как можно лучше флиртовать с первой пони, с которой ей пришлось флиртовать? Эта естественная уверенность и сила... Были неестественными. Она вынудила Октавию так себя вести. Так ведь?

– Выходит, я контролирую ее? – диджей почувствовала, как вина заполоняет ее. – Что же я за подружка тогда?

– Не волнуйся, это вполне нормально. Она тоже контролирует тебя, но ваше влияние друг на друга далеко от критичной точки. Это происходит подсознательно, сексуально-ориентированное постоянно растущее соревнование нормально для новых отношений.

От этих слов она почувствовала себя немного лучше:

– Так... Что мне ей сказать? Мы вели себя так друг с другом неделями.

Псайк поколебался, но спустя мгновение откашлялся и понизил голос:

– Я буду предельно откровенен, Винил. Иногда это лучший вариант, чтобы добраться до сердца и разума... и иногда это шокирует настолько, что может ранить. Но я думаю, ты справишься.

– Эм, ладно. Выкладывай.

– Хочешь ли ты заняться сексом с Октавией? – ее челюсть отвисла, и он тут же добавил. – Ты можешь не отвечать, если не хочешь. Селестия свидетель, мне все еще неудобно говорить с детьми о... погоди, тебе ведь восемнадцать, верно? – Винил оцепенело кивнула, и он радостно хлопнул копытами. – Забудь, мне очень даже удобно говорить со взрослыми об этом.

– Да.

– Хм?

– Да, – повторила Винил, не в состоянии остановить растягивающуюся на лице улыбку.

– О. Ты уверена?

– Весьма.

– И если Октавия не готова, что ты будешь делать?

Она пожала плечами:

– Буду ждать.

Псайк ненавидел раскрывать все карты, но он знал, что Винил должна быть готова к любому исходу разговора:

– А если она никогда не будет готова?

Винил Скретч посмотрела на него и улыбнулась:

– Буду ждать вечно.

---

Октавия затаила дыхание, когда ее подружка вошла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Она смотрела, как Винил сбросила сумки на пол и подбежала прямо к ней.

Октавия похлопала по матрасу, на котором лежала, приглашая Винил к себе, и диджей без колебаний упала рядом.

– Как занятия? – спросила она единорожку, начиная разговор.

– Интересно на сей раз. На самом деле, я кое-что узнала, – Винил улыбнулась. Что-то в ее языке тела говорило о спокойствии и уверенности. Она не казалось дерзкой, просто... удовлетворенной. Как будто она была счастлива просто быть рядом с Октавией, вне зависимости от ситуации. Это наполнило ее грудь теплом.

– Я рада слышать.

– Хочешь поговорить? – спросила Винил невозмутимо.

– Я думаю, мы должны, – Октавия надеялась, как и миллион раз до этого, что это будет просто. Винил, казалось, хотела взять инициативу на себя, так что она, пожалуй, помолчит. Все равно она не знает, что говорить.

– Ты... Ты когда-нибудь хотела сделать это? Со мной? – Винил немного запнулась. Может быть, это не так просто, как думала Октавия.

– Д-да, – ответила виолончелистка слабым голосом. Видя, как гранатовые глаза разгораются от ее слов, она продолжила. – Эм, довольно часто. Я... Я не могу перестать...

– Я тоже.

Они посмотрели друг на друга, по настоящему посмотрели. Каждая была поражена тем, что другая носит маску спокойствия, пытаясь скрыть истинные чувства. Этот взгляд сказал все, что не могли сказать слова. Они улыбнулись и наклонились друг к другу для легкого поцелуя.

– Это не обязательно должно быть сегодня, – сказала Винил. – Я не тороплюсь.

– Я не хочу планировать это, – добавила Октавия. – Давай подождем, чтобы все прошло естественно.

– Ага.

– Отлично.

Виолончелистка и ее диджей оглядели комнату, не заостряя внимание на чем-либо. Октавия считала секунды, пять, гадая, что, ради Эквестрии, они будут делать, одиннадцать, с остальной частью этого прекрасного, шестнадцать, ничем незанятого дня.

– Может, сейчас? – спросила она.

Глава 17

Октавия проснулась рано утром, чувствуя легкую дезориентацию при взгляде на темноту за окном. В воздухе витало ощущение неподвижности, словно весь мир ждал, пока все пони проснутся, дабы возобновить ход времени. В их комнате было достаточно светло, чтобы увидеть больше, чем просто силуэты, однако сумерки похитили все цвета. Все, кроме электрически-синей гривы, принадлежащей кобылке рядом с ней.

Винил мягко похрапывала, а с губ ее не сходила вялая улыбка. Когда виолончелистка придвинулась ближе к ней, она узнала причину. Одно из копыт ее подружки мягко покоилось в очень личной зоне... принадлежащей Октавии.

Кровь прилила к щекам, когда она вспомнила, что именно произошло прошлым днем. Столь много мыслей кружилось в ее голове, столько пыла, эмоций и чистой, необузданной свободы... этих воспоминаний было достаточно, чтобы заставить ее сердце биться чаще. Так что она проигнорировала белое копытце, что забрело слишком далеко, и прижалась к любимой.

Это было подходящее слово для их положения не так ли? Ей стоит спросить у Винил позже, но звучало правильно. Любимая. Это было хорошее слово. Оно заставило Октавию почувствовать себя частью чего-то большего, как если бы она вступила в какую-нибудь элитную группу пони, которые занимаются чем-то вместе. Более того, слово заставило ее чувствовать себя так, будто она была сейчас половинкой целого, которое они с Винил составляли.

Но как бы сильно ей не нравилось то, как это звучит, она решила, что не будет выражаться так, если будет говорить Винил о своих чувствах. Что, если она ее напугает своей серьезностью? Что делать, если диджей просто хотела немного развлечься? Многие пони так делают.

“Я не собираюсь разрушать мои первые отношения из-за моей собственной социальной неприспособленности”.

Винил заслуживает лучшего. Виолончелистка решительно прищурилась. Она будет величайшей любовницей из всех возможных! Побыв наедине с собой, она решила, что пережитое ей было нормой, хоть оно категорически не соответствовало архаичным догматам. И теперь настало время направить все свои усилия на изучение того, что на самом деле имеет значение.

Тихонько фыркнув, Винил моргнула и проснулась. Она повела вокруг невидящим взором, еще не полностью восстановив свои чувства после сна, и это выглядело просто очаровательно. Единорожка подвинулась немного и подняла копыто, чтобы вытереть небольшой след слюны с уголка рта. Глаза Октавии расширились.

– О, привет Октавия, – невнятно пробормотала она, обратив внимание на любимую.

– Привет.

– Иди ко мне, ты так мило выглядишь, – Винил скользнула копытом по шее Октавии и притянула ее для короткого поцелуя. Наконец диджей проснулась достаточно, чтобы понять, что щеки ее подружки ярко пылают. – Ты в порядке? Или... о, подожди... – Октавия почти видела события прошлой ночи, пробегающие в глазах Винил.

– Круууто, – самодовольная улыбка начала растягиваться на лице Винил.

Несмотря на свое смущение, виолончелистка нашла в себе силы ткнуть партнершу в грудь.

– Уф! – Винил вздрогнула, но все еще усмехалась. – Так тебе нравится пожестче, м?

Второй толчок отправил белую кобылку прямиком с постели на пол.

– Ай! – прошло всего три секунды, прежде чем два рубиновых глаза нахально выглянули из-за края постели. – Так значит гораздо жестче, да?

– Винил! Можем мы хотя бы постараться быть серьезными некоторое время? – Октавия села, скрестив передние копыта.

– Эй, это ты столкнула меня с кровати, – единорожка забралась обратно и села напротив виолончелистки. Изначально игривое выражение лица под взглядом Октавии быстро сменилось на более серьезное. – Эй... ты не волнуешься о прошлой ночи или типа того?

– Ну, нет, это было довольно... хм, – она спародировала лучшее лицо Винил. – Круууто, я просто хотела... поговорить об этом.

Винил виновато почесала затылок:

– Извини. Просто я вспомнила, что произошло, и мне вроде как снесло крышу. Но ты права, мы должны об этом поговорить.

– Я не хотела бы смотреть в зубы дареной обезьяне, но... Ты нравишься мне настолько, что я не хочу рисковать погубить наши отношения.

Быстро подавшись вперед, чтобы обнять серую кобылку, Винил не могла не улыбнуться сходству их мыслей:

– Поверь мне, если одна из нас собирается что-то испортить, то это буду я.

– Я очень сомневаюсь в этом, особенно после того, что было прошлой ночью.

Винил хихикнула:

– Так это не было странно или типа того? Потому что, если я сделала что-то глупое, тебе следует мне сказать об этом, чтобы я не сделала этого снова.

– Все было прекрасно, не волнуйся. Я... мм... чувствую вину, что ты не-.

Настойчивый стук в дверь прервал момент их близости, Октавия раздраженно простонала.

– Я открою, – проворчала она, спрыгнув с кровати и направившись к двери. Винил просто пожала плечами, как бы говоря: “Что еще ты можешь поделать?”

За дверью, в коридоре, желтая единорожка нервно ковыряла копытом пол:

– Привет, – сказала она с напряженной улыбкой.

– Привет... я могу вам помочь?

– Я не совсем уверена, как это сказать, но... эм, я живу в комнате рядом с вами двумя, и мне не нужна помощь, но, мм, я случайно подслушала вас вчера вечером.

Колючий жар прокрался по шее Октавии и поселился за ушами. Ее лицо пылало, и на мгновение она почувствовала достаточную для обморока легкость в голове:

– О, – пискнула она. – Неужели?

– Да. Я надеюсь, вы не возражаете, что я взяла на себя смелость, наложить заглушающее заклинание на вашу дверь. Раньше я пользовалась им для прослушивания музыки, когда мои родители спали, но это не важно. Я просто подумала, что вы обе должны знать, что стены довольно тонкие, и, мм, вы, возможно, хотели бы быть осторожнее, – кобылка закусила губу и поколебалась, прежде чем продолжить. – Если ваша... подруга — единорог, я могла бы научить ее этому заклинанию. Если вы хотите, я имею в виду. Я не слишком любопытна?

Сердце Октавии начало успокаиваться. Она не могла точно знать, что произойдет, если кто-нибудь узнает о них, но это было намного предпочтительнее любой из воображаемых ею негативных реакций:

– Хм... совсем нет, – она высунула голову в коридор и быстро посмотрела по сторонам. К счастью, было еще слишком рано, чтобы кто-либо блуждал по коридорам. – Может быть, вам стоит войти внутрь.

Соседка снова прикусила губу, но проследовала за Октавией через дверь, закрыв ее за собой. Винил расслаблялась на кровати в нарочито непринужденной позе, так что было совершенно ясно, что она слышала разговор:

– Привееееет... – она неловко поприветствовала гостью.

– Привет.

– Так... ты хочешь научить меня полезному заклинанию, да?

– Угу.

– Ладненько.

Октавия посмотрела на двух единорожек и усмехнулась. Она была горда тем, как быстро смогла избавиться от своего смущения, и, держа голову высоко поднятой, пожала плечами в качестве объяснений:

– Что? Мы все здесь взрослые пони. Подобные вещи должны быть сущим пустяком, – это было по-взрослому, не так ли? Они ведь не волнуются каждый раз, когда говорят о сексе. Верно? Да, это звучало правильно.

Было забавно, как быстро обе единорожки изменились в лице. Они стояли прямо, непринужденно расслабив плечи, стараясь казаться не по возрасту взрослыми. Октавии “взрослая” Винил показалась довольно очаровательной, хотя она, конечно, ничего не сказала по этому поводу, чтобы не разрушать образы.

Случайно подслушавшая их кобылка откашлялась:

– Да, ты права. Мы все взрослые пони, и нет необходимости стеснятся этой темы.

Октавия ничего не добавила. Единороги стали говорить о магии, поэтому она быстро отключилась от беседы. Она давно поняла, что пытаться понять магию было совершенно бесполезно. Объяснение тайного искусства земным пони или пегасам часто приравнивается к объяснению слепому пони о цвете. Даже если слепой мог понять некоторые концепции света, идея объяснить существование тысяч оттенков казалась едва ли возможной.

Подобные мысли надолго занимали ее ум, когда она была моложе. Когда заняться было нечем (что случалось часто, из-за отсутствия общественной жизни), различные исследования постоянно интересовали ее.

Октавия с сожалением вспомнила, что ей пришлось пережить обязательные уроки магии много лет назад. Она рассказывала матери и учителям, что магия непостижима для нее, но правда была гораздо проще и бесконечно постыднее.

Магия может сделать очень многое. Она может изменить пони, ее окружение, может даже забросить ее далеко от ее окружения. Казалось, что магия – решение всех проблем. Хуже всего было читать обо всех удивительных свершениях, которые можно исполнить с помощью магии, и знать, что она никогда не сможет совершить их, потому что ей не повезло родиться с дополнительной острой костью на голове.

Телепортация, когда она не хотела идти к психологу, или заклинание призыва для тех долгих летних недель, когда ей не с кем было поговорить. В ее родовом имении среди прислуги были единороги, но им не было разрешено показывать магические трюки или разговаривать слишком долго. Большинство из них были уборщиками и использовали свою магию, чтобы в каждой комнате поместья было чисто.

И так она провела много вечеров, тихо завидуя единорогам. Она дошла до того, что ее посещали сомнения, действительно ли три расы пони равны. Это была одна из немногих тайн, которую она никогда не обсуждала с психологами.

Со временем подобные мысли исчезли, особенно когда ей разрешили ходить в школу, где она видела, что других учеников не заботят подобные различия пони. Возможно, эти мысли посещали ее из-за того, что она смотрела на общество извне, а не изнутри?

– ...И если тебе нужно изменить область действия этого заклинания, тебе просто следует наложить его заново, – закончила соседка.

– Понятненько, – Винил слегка покраснела. – Я… уже давно не заморачивалась изучением новых заклинаний.

– Это нормально. Большинство единорогов не беспокоятся о том, чтобы выучить нечто большее, чем телекинез, – она протянула копыто. – Я Листи, кстати. Приятно познакомится.

Винил усмехнулась и стукнула копыто своим:

– Винил Скретч. Также диджей Пон-3, но это только на моих выступлениях.

– Да, я помню тебя. Ты обычно выступаешь в клубе “Затопленный Город”, не так ли?

Октавия улыбнулась, когда глаза ее диджея загорелись.

– Да! Я обычно устанавливаю оборудование во внутреннем кольце! Ты была там, когда я последний раз играла?

– Да, я была во внешнем кольце. В итоге они заставили тебя заплатить за сабвуфер?

– Неа, я разобралась с этим. Но все же они вычли деньги за прожектора из моей платы. Придурки.

Листи хихикнула и повернулась к Октавии:

– С тобой также приятно познакомиться...

– Октавия. Очень приятно, – она тоже протянула копыто. – Честно говоря, я удивлена, что мы не встретились раньше, учитывая, что мы соседи.

Пожав плечами, Листи повернулась, чтобы уйти, открывая взгляду свою кьютимарку, изображающую зеленую палочку и шестиконечной звездой на конце. Октавия не была уверена, что она означает, но некоторые пони считают грубым спрашивать значение метки, так что она не стала:

– Ну, если я не слишком странная для вас, мы могли бы общаться. Если вы не против.

Винил вопросительно взглянула на свою виолончелистку, и, получив одобрительную улыбку, притянула левитацией свой телефон с другого конца комнаты:

– Звучит здорово. Какой у тебя номер?

После того, как они обменялись номерами и Листи ушла, Винил повернулась к Октавии с задумчивым выражением на лице:

– Мы не часто тусуемся с другими пони, м?

– Нет, я полагаю, что нет.

Диджей почесала затылок, выглядя странно виноватой:

– Знаешь, я почти ни с кем не общалась, когда мы с тобой были просто друзьями. Я беспокоилась, что мы бы реже видели друг друга, если бы тусовались с другими пони, – прежде, чем Октавия успела открыть рот, чтобы посочувствовать, Винил коварно хихикнула. – Но теперь, когда мы живем вместе, ты всегда будешь со мной, несмотря ни на что! Это идеальная ловушка.

Октавия присоединилась к хихиканью Винил и поцеловала единорожку в щеку:

– Что я могу сказать? Ты – очень заманчивая приманка.

Прошло несколько секунд, прежде чем краснеющая Винил вспомнила, что хотела сказать:

– Да, в любом случае, теперь, когда мы знаем, что будем видеть друг друга все время, мы должны знакомиться с другими пони. Иначе как мы будем устраивать вечеринки?

– Я не в том положении, чтобы заводить еще друзей. Посмотри, что получилось в первый раз!

Винил подошла ближе и ласково потерлась щекой о щеку Октавии:

– Лучше не спать с каждым новым другом, если не хочешь заработать плохую репутацию.

– Ох, цыц.

---

Следующая пара дней прошла в тумане счастливого потакания собственным прихотям. Несмотря на договоренность начать заводить новых друзей и расширять круг общения, трудно было прервать такую приятную рутину: просыпаться вместе, вместе завтракать, посещать занятия и проводить остаток дня, блуждая по городу или просто отдыхая дома.

В самом деле, когда наступал вечер и они шли обратно на кампус после очередного приятного ужина, Винил не могла придумать лучшего времяпрепровождения. Они могли подружиться с кем-нибудь и позже, но сейчас они были довольны, просто наслаждаясь временем проведенным вместе.

Это было странное чувство удовлетворенности. Она позволила себе начать робко верить в то, что оно никуда не пропадет, и пока ничего не говорило об обратном.

Они не пытались попробовать все это “занятие любовью” снова, но она не спешила. Это было одно из преимуществ удовлетворенности: ощущение, что у них впереди еще вся жизнь.

– Может, в следующий раз нам снова стоит попробовать то особое “блюдо для двоих” в ресторане? – невинно предложила Винил.

Октавия изогнула бровь и понимающе улыбнулась:

– Я полагаю, ты просто соскучилась по его вкусу, да? Ты же не предлагаешь его из-за… того эффекта, что он на нас оказал? – она вильнула, вышагивая по дорожке, и столкнулась бедрами с диджеем. Понизив голос до шепота, она продолжила. – Потому что тебе стоило бы уже знать, что подобные средства абсолютно не нужны.

Винил ухмыльнулась:

– Кто-то сегодня расхрабрился?

Когда они приближались к своему общежитию, дверь перед ними распахнулась. Мятно-зеленая единорожка вышла, оглядываясь по сторонам со скучающим видом, а затем удивленно застыла, заметив парочку, которая сделала тоже самое. Прежде, чем кто-то успел что-либо сказать, Бон Бон вышла за Лирой, ахнув от увиденной сцены.

Учитывая, насколько дружелюбной была Бон Бон при их последней встрече, Винил не была удивлена, увидев сияющую улыбку на лице кобылки с сине-розовой гривой, когда она подбежала к ним:

– Черт возьми, вы двое никогда не бываете дома, когда я прихожу! Провели вечер вместе, не так ли?

Винил не могла оторвать взгляда от Лиры, которая, видимо, чувствовала то же самое. Дружелюбно улыбаясь, вмешалась Октавия, чтобы сдвинуть разговор с мертвой точки. Она явно чувствовала себя более свободно, чем Винил.

– Да, провели. По заданию Псайка, конечно же, – Бон Бон виновато поморщилась, и Октавия тяжело вздохнула. – Ты рассказала Лире, не так ли?

– Мне так жаль! – кобылка с конфетами на метке бросилась вперед, чтобы виновато обнять Октавию.

Винил дернула головой в ее сторону, издавая низкий рык. Три пони странно на нее посмотрели, и она удивленно моргнула, понимая, что только что сделала. Ее подружка, очевидно, с трудом сдерживала улыбку, а Бон Бон даже не пыталась. Лира просто смотрела широко раскрытыми глазами, сохраняя нейтральность.

– Э-э... Как я уже говорила, мне очень жаль. Это был момент слабости. Лира обещала никому не рассказывать, так ведь!

– Все в порядке, я понимаю. Никаких секретов между друзьями, не так ли? – ответила Октавия, ее настроение поднималось в связи с тем, что никаких плохих последствий до сих пор не было.

– Да, именно так. – Бон Бон глянула через плечо на Лиру, которая смотрела на Винил. – О, ради Селестии, Лира, перестань вести себя как маленькая кобылка и поздоровайся!

Единорожка дернулась при упоминании ее имени, что вырвало ее из этой “игры в гляделки”. Она подошла к Бон Бон и встала рядом с ней. Проглотив комок в горле, она кивнула диджею напротив нее:

– Винил.

Диджей кивнула в ответ:

– Лира.

Бон Бон сделала сердитое лицо:

– Серьезно, вы двое? Это не дуэль.

Закатив глаза, Октавия решила сменить тему разговора, прежде чем случиться что-нибудь плохое. Не то что бы она сильно об этом беспокоилась, оба единорога вели себя довольно мирно:

– Так что привело вас сюда, к нам, в столь поздний час?

– О, да! Я почти забыла. Лира переехала ко мне в квартиру над моим магазином, а также начала работать там. С ее помощью, магазин приносит достаточно денег, чтобы на это жить. Мне больше не надо работать официанткой в том кафе!

Винил зло усмехнулась:

– Стали жить вместе, да? – спросила она Лиру, которая подняла копыто, защищаясь.

– Это не то, чем кажется. Я натуралка на все сто.

– Да, я тоже, – подмигнула Винил.

– Но ведь...! – нахмурившись, Лира посмотрела на свою подругу в поиске поддержки. – Скажи ей, Бон!

После обмена с Октавией взглядом, говорящим “Я не могу поверить, что должна это делать”, Бон Бон кивнула:

– Да, это так. В любом случае, ничего из этого не случилось бы, если бы не вы двое, и я хотела бы пригласить вас выпить чего-нибудь.

– Спасибо, но я не могу пока пить, – пояснила Октавия.

Лира фыркнула, и пробормотала в сторону:

– Разрушилась моя основная теория, как ты с ней уживаешься.

Что на счет того, чтобы я теоретизировала свое копыто на твоем лице? – прошипела в ответ белая единорожка. Они обменялись злыми взглядами и отвернулись друг от друга. Октавия и Бон Бон беспокойно переглянулись.

– Лира... – мягко сказала Бон Бон.

Мятно-зеленая кобылка стиснула зубы и повернулась к Винил:

– Извини.

Голова диджея резко дернулась:

– Ч-что?

– Извини. Что я это сказала. Это было грубо.

– Ну... эм... без проблем, наверное.

Удовлетворенно кивнув, Бон Бон вернула свое внимание виолончелистке:

– Уже довольно поздно, и мы, вероятно, выбрали не тот вечер, чтобы идти куда-то. Просто... если вам понадобится место, куда бы сходить, наши двери всегда открыты для вас. Мой магазин не трудно найти, я использовала почти все советы из учебника по психологии, чтобы сделать его заметным.

Октавия улыбнулась:

– Мы обязательно заглянем в ближайшее время. Я рада, что у вас все так сложилось.

Закончив, Бон Бон собралась уходить, Лира следовала за ней немного позади:

– О, и я еще приглашала Псайка, так что, если вы все еще что-то от него скрываете, будьте осторожны, – сказала она через плечо.

Как только они исчезли из виду, Винил пошла в здание, устало потирая глаза:

– Итак, позволь спросить прямо. Мы с ними теперь друзья?

– Кажется да, – Октавия направилась за ней с глупой улыбкой на лице. – Получается, мы завели троих новых друзей, включая ту кобылку, Листи. Мы добились значительного успеха!

– Ага, – неуверенно ответила Винил.

Они поднялись по лестнице и прошли по коридору до своей комнаты. Как уже стало традицией, только войдя в дверь, они сразу рухнули на большую импровизированную двуспальную кровать, одинаково устало вздохнув.

Октавия обвила копыта вокруг талии Винил и дважды поцеловала ее в живот, прежде чем прижаться сильнее:

– Разве все не идеально, Винил? И у нас еще целая неделя перед экзаменами! Мы можем завтра сходить в магазин к Бон Бон, на следующий день увидится с Листи и сходить с ней в город, купить Псайку большой букет цветов на следующий день после-.

Винил в замешательстве подняла бровь:

– Э-э, Октавия? О чем ты говоришь? У нас была целая неделя. Сегодня воскресенье. Завтра начнутся экзамены.

Глаза виолончелистки значительно расширились:

– О, богиня, – пискнула она.

Глава 18

Фасад экзаменационного центра был выполнен в черном цвете. Все окна оказались занавешены тяжелыми кроваво-красными шторами, не давая толпе пони снаружи увидеть ужасы, ждущие их внутри. Возле входа была установлена абстрактная скульптура в виде кобылки, сжавшейся от невидимых врагов. Поднявшийся ледяной ветер насквозь продувал немногочисленную одежду, что носили студенты. С вершины здания сурово каркал ворон.

Октавия нервно сглотнула, чувствую себя очень маленькой в тени такого внушительного сооружения:

– Это не в-внушает уверенности в с-себе, не так ли?

– Да, – тихо ответила Бон Бон. – Не внушает.

– Вы двое такие дети, – пробормотала Винил себе под нос, Лира поддержала ее кивком головы. Отношения между ними были еще немного натянутыми, но надвигающиеся экзамены дали им общую цель. А именно, поддержку их друзей в волнительный период.

– А вдруг я провалюсь и не сдам что-нибудь, – пискнула Октавия.

– Ты справишься, – отрезала Винил. – В крайнем случае, попросим Псайка потянуть за ниточки, это ведь он сказал тебе не учиться.

– Я сомневаюсь, что даже он сможет исправить плохие оценки.

Дверь распахнулась со зловещим скрипом. К сожалению, вместо жуткого существа, перепачканного кровью невинных студентов, в дверях появилось нечто более ужасающее. Немолодой жеребец в очках с толстой черной оправой и в легком коричневом пальто. Его монотонный голос заставил притихнуть нервничающую толпу:

– Все студенты, сдающие экзамен по психологии, пожалуйста, следуйте за мной. Никаких разговоров. После начала экзамена нельзя будет выходить, пока вы не закончите или не истечет время, – он повернулся и зашагал вглубь здания.

Передние ряды тревожно поплелись вперед: никто не хотел первым входить в дверь. У Октавии сперло дыхание, когда Винил шагнула вперед, чтобы последовать за всеми. Копыта виолончелистки остались прикованными к земле, словно стволы деревьев, цепляющиеся корнями за почву:

– Винил! – попыталась позвать она, но у нее вышел лишь сдавленный писк. К счастью, диджей заметила, что Октавии нет рядом, и обернулась.

– Что с тобой? Давай, нам нужно идти.

– Я не могу, – она надеялась, что ее широко раскрытых глаз хватит, чтобы передать весь ее ужас. Уже почти половина студентов скрылись в здании.

– Конечно же ты можешь. Поверь мне. У тебя все будет хорошо, – Винил попыталась состроить дерзкий оскал, но, видя, как волнуется ее подружка, лишь натянуто улыбнулась.

Октавия поморщилась:

– Я плохо себя чувствую, – и это было правдой: ее живот крутило, и это вызывало тошноту.

Винил нахмурилась и подняла копыто, чтобы померить у Октавии температуру. Вздохнув, она опустила копыто на землю:

– Это просто нервы. Я обещаю, когда ты сядешь за задание, то поймешь, что волновалась на пустом месте. У тебя все получится, детка, – единорожка быстро оглянулась на поредевшую толпу студентов. Осталось всего несколько пони. – И... в крайнем случае, посмотри на меня и подмигни три раза, и я... сорву экзамен, чтобы ты могла пересдать.

– Ты бы действительно это сделала? – недоверчиво спросила Октавия. Экзамены в университете – это не шутки. Они решали будущее многих студентов, и провал даже одного из них может повлечь тяжелые последствия.

– Для тебя? – наконец-то Винил удалось состроить уверенную ухмылку. – Чтоб мне провалиться, да!

Виолончелистка едва подавила желание наброситься на подружку с благодарными объятьями и лишь слабо улыбнулась. Знание, что у нее есть выход, даже такой рискованный, ослабило ее беспокойство:

– Спасибо.

Диджей выпятила грудь:

– Это моя работа. Теперь идем, пора покончить с этим.

---

– Я все провалила, – Октавия положила голову на стол и накрыла ее копытами. Окружающий ее шум университетской таверны мало помогал успокоиться. Вокруг было полно студентов с трясущимися копытами и запавшими глазами, которые слишком много видели. Прошел час после экзаменов.

– Мне придется провести всю ночь, успокаивая тебя? – пробормотала Винил, она нервничала не более пяти минут после окончания теста. – Если кто и не сдал – так это я. У тебя, по крайней мере, достаточно знаний, чтобы получить хорошую оценку, – единорог сделала глоток безалкогольного сидра, поставила кружку на стол и добавила. – Я была бы не против, если бы ты решила использовать план побега. По крайней мере, я бы уже знала о своей плохой оценке и сейчас не сходила бы с ума.

– Ох, прекрати принижать себя, это становится утомительным, – огрызнулась Октавия.

Винил посмотрела на нее и уже собиралась что-то ответить, но остановила себя и глубоко вздохнула:

– Детка, мы перенервничали. Давай просто забудем об учебе и успокоимся, ладно?

– О Селестия, в час у нас экзамен по теории музыки! – воскликнула виолончелистка, резко выпрямившись. – А потом, через час, у меня экзамен по истории!

Прежде, чем тревога полностью охватила бы Октавию, Винил отодвинула собственные страхи в сторону, стремясь успокоить подругу:

– Расслабься. Несмотря на то что мы изучаем разные виды музыки, экзамены у нас в одной аудитории. Я проверила. Мы можем сделать то же самое, что сделали на психологии.

– Н-ну, а как же история?

– Меня не будет там с тобой физически, но, э-э, я буду с тобой… духовно? – обнадеживающе закончила она.

– Я обречена, – последовал приглушенный ответ, когда голова Октавии снова упала на столешницу.

Винил вздохнула и посмотрела сквозь переполненный зал. В кабинке в дальнем углу Бон Бон медленно покачивалась вперед-назад, Лира обнимала ее. Было очень заманчиво выкрикнуть им шутку насчет их ориентации, но после экзамена она решила не разрывать их мирный договор. Если они были парой – здорово. Если нет – здорово. В конце концов, разве не такого отношения хотели они с Октавией?

– Взгляни на плюсы: уже завтра все это кончится, – Винил успокаивающе улыбнулась, потянулась через стол и коснулась правого переднего копыта Октавии. – Нужно просто пережить сегодняшний день.

Виолончелистка подняла взгляд и нерешительно улыбнулась в ответ:

– Я не думаю, что у тебя есть заклинание, которое перенесет нас в завтрашнее утро?

– Нет, – она понизила голос. – Но, если мы вернемся назад в нашу комнату, я могу сделать так, чтобы время пролетело.

Октавия хихикнула и кивнула:

– Хорошо.

Потребовалось некоторое время, чтобы слова улеглись в голове диджея:

– Подожди, серьезно? В смысле, я просто прикалываюсь, но если ты хочешь...

Ее подружка продолжала улыбаться, вставая из-за стола. Винил чуть не опрокинула его, спеша за Октавией.

---

Атмосфера перед зданием, где им предстояло сдавать экзамен по теории музыки, была намного уютнее, нежели перед зданием психологии. Либо так, либо масса высвобожденного эндорфина приукрасила действительность. Несмотря ни на что, обе кобылки чувствовали себя абсурдно уверенными в себе и с нетерпением ждали открытия дверей.

– Мы сделаем это, – твердо заявила Октавия.

– Сделали, – прошептала Винил, пытаясь заставить кровь отлить от ее лица.

– М?

– “Сделали”. Мы сделали это.

– Но это не имеет смысла. “Сделали” – это в прошедшем времени, и- – Октавия была спасена от необходимости пускаться в разъяснения координатором экзамена, который распахнул дверь, махнул копытом и просто отступил назад в здание.

На этот раз обе кобылки без колебаний двинулись вперед. Только прежде чем зайти внутрь, единорог подтолкнула свою подружку:

– Скажи это.

– Это неправильно.

– Просто скажи.

Октавия вздохнула и попыталась выглядеть раздраженной, но не смогла сдержаться от улыбки, когда произнесла:

– Мы сделали это.

– Да, черт возьми.

Внутри их встретил лабиринт равномерно распределенных по большому залу столов. Как и в прошлый раз, на каждом из них лежал небольшой буклет. Не говоря ни слова, они обнаружили, что столы с буклетами “классическая” и “современная” шли параллельно. Они заняли соседние столы и стали наблюдать, как их коллеги-музыканты рассаживались по местам.

Музыка.

Если и было что-то, к чему Винил и Октавия были подготовлены, то это музыка. Винил точно знала, что была хороша в этом, и не боялась постоянно об этом напоминать. Гораздо более скромная Октавия также была уверена в своем таланте. Это было неоспоримо после стольких лет и музыкальных классов, но она всегда смущалась, говоря об этом. Это была черта, которую ее подружка не разделяла.

Осознание их мастерства немного сняло напряженность. Если и был способ по-настоящему подтвердить их уверенность в себе и друг в друге, то только этот экзамен.

Винил закрыла глаза и мысленно вернулась на свой последний концерт, прошедший перед началом семестра. Огни в такт музыке, стробоскоп, танцующие в безрассудном восторге пони, ее микшерский пульт со всеми переключателями в идеальных позициях и власть над миром в ее копытах. Это было ее талантом. Никакие результаты экзаменов не смогут убедить ее в обратном. Она была лучшим диджеем на свете.

Октавия тоже закрыла глаза и искала успокоения в далеких воспоминаниях. Ее первый учитель по виолончели, его слезящиеся от волнения глаза, когда он смотрел ее выступление перед матерью. Он подавил слезы и прошептал надломившимся голосом:

– Идеально, – маленькая серая кобылка улыбнулась, а ее мать нахмурилась, и учитель был заменен. Однако его слова, и то, что они значили для Октавии, никто не сможет отнять. Один краткий миг, много лет назад, она была идеальной.

Опираясь на уверенность в себе, которую они почерпнули из воспоминаний, пара открыла буклеты, и время пошло.

Октавию осенило первой, но через несколько минут к ней присоединилась Винил.

“Я знаю это!”

Вопросы казались нелепыми, а ответы на них – очевидными. Винил почти начала хихикать, когда закончила первые две страницы менее чем за пятнадцать минут. Это ей ничего не стоило! Экзамен по психологии был тяжелым, но справедливым, и здесь она ожидала того же. Впервые в своей жизни она так легко сдавала экзамен!

Единорожка весело огляделась, чтобы увидеть, что другие пони не были столь радостны. Она обнаружила вокруг нахмуренные брови и нервное глотание вставших в горле комков. Одна кобылка чуть ли не плакала, пролистывая оставшиеся страницы. Винил просто не могла заставить себя жалеть других; она была слишком счастлива.

Она медленно повернулась, чтобы проверить свою виолончелистку, надеясь, что она сохраняет спокойствие. Она на самом деле не хотела использовать свой план со срывом экзамена, но если Октавии понадобится...

За столом рядом с ней никого не было. Ее подружка пропала, как и буклет с заданием.

Сердце Винил резко ускорилось. Она молча оглядела помещение, ощущая нехорошую тяжесть в животе. Если Октавия сбежала, не справившись с экзаменом, Винил должна была последовать за ней. Но как она ушла так бесшумно?

Ее мысли запнулись, когда она заметила серую кобылку в другом конце зала, направляющуюся к координатору экзамена. Она хочет попытаться уговорить отпустить ее с экзамена? Выпросить больше времени для подготовки? Винил чувствовала, что не справилась, несмотря на легкость вопросов. Она не помогла Октавии почувствовать себя уверенно. Она должна была смотреть за своей подружкой и помочь ей пройти через все это.

Улыбка уже стала сходить с ее губ, когда удивленный голос координатора эхом прокатился по помещению:

– Уже?

Тихий элегантный голосок ответил:

– Я так же удивлена, как и вы.

Исчезающая на лице диджея улыбка переросла в уверенную усмешку. Октавия не убегала, она закончила экзамен. Винил внутренне кричала от радости.

“Это моя кобылка!”

В ее груди разгоралось чувство гордости, но также немного стыда за то, что она вообще усомнилась в Октавии. Конечно же виолончелистка справилась: она не должна была сомневаться в этом. Винил не повторит эту ошибку снова.

Она радостно вернулась к своей брошюре с тестом. Следующие несколько страниц были не сложнее предыдущих. Даже самые длинные вопросы были элементарными. Она могла писать книги по этим темам, даже вопросы величиной в пару абзацев не были проблемой. Прошло всего десять минут, и она уже широким шагом выбегала из экзаменационного центра с широкой улыбкой на лице.

Как она и предполагала, Октавия ждала ее, и они почти побежали навстречу друг другу в объятья. Они скакали по кругу на задних ногах, поддерживая друг друга в вертикальном положении.

– Ты была права! – виолончелистка ликовала, позабыв о самообладании. – Это было так просто!

– Я была уверена в тебе, но черт возьми, ты была там менее получаса! Ты, должно быть, размазала этот тест по столу! – Винил улыбалась так, что щеки болели, но ей было все равно.

Они прекратили подпрыгивать и сблизились для объятья, стоя на задних ногах:

– Спасибо, Винил, – прошептала Октавия. – Честно говоря, я не думаю, что справилась бы без тебя.

Мягко усмехнувшись, диджей поцеловала щеку своей подружки:

– Считай это... п-платой за то, что мы делали перед тем, как придти сюда. – Она чуть не захлебнулась словами, когда в памяти всплыли воспоминания, принесшие множество эмоций, мешающих говорить.

Два темно-красных пятна разлились под пепельной шерсткой на щеках Октавии, пока она пристально смотрела в глаза Винил:

– Ну, значит, нужно делать это почаще.

Винил сглотнула:

– Я... эм, знаешь, я такая голодная.

– Да? – Виолончелистка кокетливо улыбнулась.

– Еда! Я имею в виду еду! – ее лицо было сейчас чертовски красным.

– Я бы с удовольствием, но в час у меня еще экзамен по истории.

– О, да, я забыла об этом, – Винил неловко копнула землю задним копытом. – Ты... все еще хочешь, чтобы я ждала тебя снаружи?

– Только если ты сама хочешь, – она чувствовала себя увереннее, но дополнительная поддержка ей не повредит.

Улыбка растянулась на губах единорожки:

– Да. Я хочу.

– Знаете, – неподалеку пропищал знакомый голосок. – Для тайной пары вы двое ведете себя довольно открыто.

Они поняли, что все еще стоят на задних ногах, обнимаясь, и быстро опустились на все четыре копыта.

Не обращая внимания на комментарий, Октавия улыбнулась:

– Привет, Бон Бон! Как прошел твой экзамен по психологии?

Кремовая кобылка пожала плечами и отстраненно посмотрела на свое левое копыто:

– Он был не слишком сложным, хотя, если вы видели Лиру раньше, чем меня, у вас могло сложиться впечатление, что это не так.

Винил усмехнулась:

– Ну, знаешь, как у студентов бывает. Некоторые пони реально боятся экзаменов. Безумие, правда ведь? – она чувствовала недовольный взгляд Октавии на себе.

“Это того стоило”.

Бон Бон беспечно кивнула, соглашаясь:

– Это глупо в общем то. В смысле, я нервничала, но это не было чем-то особенным, – она дернулась, словно вспомнила о чем-то. – О, я пришла, чтобы пожелать вам двоим удачи на вашем экзамене по теории музыки. Он скоро начнется?

Все еще хмуро поглядывая на Винил, Октавия гордо подняла голову:

– Мы на самом деле только что закончили.

– Правда? Так быстро.

– Мы очень хороши в этом, – ухмыльнулась Октавия.

Глаза Винил расширились. С каких пор она начала хвастаться? Желая подтвердить слова своей виолончелистки, она добавила:

– Лучшие на самом деле.

Кобылка с конфетами на боку резко хохотнула:

– Ты говоришь, как Лира. Она всегда говорит, как могла бы уделать большинство студентов-музыкантов, хотя она даже не изучает музыку.

Октавия в любопытстве склонила голову:

– Мне вот интересно. Почему?

Пренебрежительно размахивая копытом, Бон Бон начала отходить:

– Долгая история. Ладно, увидимся позже. Мне надо с ней увидеться в магазине.

Их короткая встреча подошла к концу, и пара пошла гулять по травянистым лужайкам кампуса. Деревья были серыми от холода, а трава чахлой и медленно увядающей, впрочем, уставшие от учебы студенты разбрелись по территории, спали, говорили или просто наслаждались редкими солнечными лучами, пробивающимися через облака.

На этой огромной территории нашлось даже несколько преподавателей. Было видно, что обучение изнуряло не только студентов. Психолог с курчавой гривой лежал под деревом и читал бульварный журнал, не обращая внимания на хихиканье прохожих. На мгновение Октавия захотела подойти и поговорить с ним, но передумала. Все равно они не могли многого ему сказать на публике.

Винил, должно быть, подумала точно также, потому что она повернула к пустому месту на лужайке и молча присела. Виолончелистка присоединилась к ней, сев достаточно близко, чтобы их задние ноги соприкасались. Переднее копыто Винил дернулось, и Октавия, даже не спрашивая, знала, что ее подружка противостояла желанию обнять ее. Как бы она не хотела почувствовать это комфортное тепло, они были слишком неосторожны последнее время, так что она не ставила под сомнение самоконтроль Винил.

Единственными слышимыми звуками был глухой рокот голосов и шелест копыт в траве. Октавия почувствовала, как тяжелеет ее голова, и даже мысли о предстоящем экзамене по истории не могли взбодрить ее. Было ощущение, что текущий день должен был завершиться несколько часов назад. Весь этот стресс и беспокойство (не говоря уже о их внеклассных занятиях) вымотал ее, как марафонца. Ничего плохого ведь не случиться, если она уснет здесь, рядом с Винил?

Винил что-то спросила, но веки Октавии уже поникли, ее голова медленно опускалась в сторону, чтобы прислониться к теплой белой кобылке. Диджей посмотрела на любимую, осмотрелась вокруг, а затем снова повернулась к пони рядом с ней. Никто не обращал на них никакого внимания.

Так, невидимая у всех на виду, Винил решила сбавить бдительность и положила свою голову на голову Октавии. Раннее завершение экзамена по музыке дало им немного времени, чему единорожка бесконечно радовалась. Медленно, ее глаза закрылись.

---

Прислуга имения немедленно отходила с ее пути, когда она проходила по коридору. Зеркало размером во всю стену показало лишь размытое синее пятно, когда она прошла мимо. Ковер под ее копытами был мягким и податливым, резко контрастируя с его владельцем. Гости будут чувствовать себя, как дома, когда останутся здесь, в покое, без охраны. Все от теплого свечения огней до бледно-синих стен было спроектировано, чтобы создать непринужденную атмосферу.

В конце коридора она толкнула грандиозные двойные двери, ведущие в спальню. Понятие ‘роскошного люкса’ даже близко не описывало эту комнату, но она прошла мимо, не обращая внимание на бесценные украшения и подошла к комоду. Комод был старинным, выполненным из полированного дерева копытами умелого мастера, но ее внимание привлекли предметы, стоящие на крышке.

Небольшая, но богато украшенная шкатулка с ювелирными изделиями и три фотографии в рамках, одна из которых лежала лицом вниз. Она взглянула на средний портрет, любуясь собой в небесно-голубом пальто, и бросила короткий взгляд на правое фото, с которого на нее застенчиво смотрела пепельно-серая кобылка. Перевернутую фотографию она полностью проигнорировала.

Одним идеальным копытом она открыла шкатулку, другим – извлекла содержимое. Впечатляющее серебреное ожерелье с лазурным камнем. Она удовлетворенно улыбнулась, с привычной легкостью обвив его вокруг шеи и застегнув застежку.

Нерешительный стук сзади быстро разрушил ее улыбку. Она быстро повернулась, не обращая внимание на гриву, которая мотнулась в противоположную сторону:

– Да? – выжидательно спросила она.

Робкая молодая кобылка из прислуги с песочными часами на боку нервно сглотнула, прежде чем ответить:

– В-ваши вещи упакованы, как вы просили, мадам.

– Хорошо.

Кобылка не двинулась, чтобы уйти:

– Могу ли я задать вопрос?

– Можете.

– Почему вы собираетесь в Мэйнхеттен именно сейчас? Наступают холода, и, как я помню, в Мэйнхеттене зимы очень неприятные. Не лучше ли было подождать лета, чтобы отправиться туда?

Она подняла бровь:

– Вы полагаете, я пропущу восемнадцатилетние своей дочери?

Глава 19

Винил проснулась, когда холодный ветерок пощекотал ее щеку. Она вздрогнула и попыталась залезть глубже под одеяло, но движения лишь принесли больше холодного воздуха к ее телу. С сердитым ворчанием она отбросила одеяло в сторону и села, чтобы найти источник своего дискомфорта. Это оказалось не трудно: весь свет в комнату шел из окна, которое притягивало взгляд, как пламя привлекает мотыльков.

Окно было широко открыто, позволяя теплу свободно выходить из комнаты. Перед ним стояла Октавия, ее лица не было видно, она смотрела наружу на расстилающийся за окном кампус. Ее угольного цвета грива и хвост мягко покачивались на легком ветерке, что, по-видимому, нисколько ее не беспокоило.

До дрожи захваченная любопытством, Винил выскользнула из импровизированной двуспальной кровати и бесшумной рысцой подбежала к подружке. Тут она заметила, что глаза Октавии были широко раскрыты в попытке поглотить как можно больше света.

– Детка? – прошептала Винил, положив копыто на плечо виолончелистки.

Кобылка вопросительно хихикнула, улыбка разгоралась на ее лице, как огонь в очаге:

– Посмотри на город, Винил. Разве он не прекрасен?

Впервые за утро Винил выглянула в окно. Ей понадобилось немного времени, чтобы заметить перемены, лишь через мгновение она сообразила, что же изменилось, но теперь, единожды увидев, это казалось настолько очевидным, что она чувствовала себя глупо, не заметив сразу.

– Блин, как много снега.

Все от деревьев до крыш сверкало белизной – свежим чистым снегом, безмолвно выпавшим за ночь. Даже пегасьи постройки, парящие в вышине, были покрыты снегом, который выпал с облаков, находившихся над ними. Несколько пони на улице уже толкали большие плуги, чтобы расчистить пути до начала рабочего дня.

Вне кампуса город Мэйнхеттен кряхтел и стонал, пока специально выделенные единороги и земные пони приступали к уборке толстого слоя снега, словно снимая одеяло с ленивого студента перед днем полным занятий.

Несколько игривых пегасов гонялись друг за другом по небу над кампусом, их далекий смех придавал бодрости разворачивающейся сцене и рассеивал обычно неприятный характер снегопада. Это зрелище принесло несколько промелькнувших воспоминаний из глубин памяти Винил. Она вспомнила, как играла на улице с соседскими жеребятами и с помощью магии лепила из снега забавные формы. Шок поразил ее, когда она поняла, что это было больше десяти лет назад.

Подавив тревожные воспоминания, она попыталась вернуться к насущным делам.

“И правда, что на повестке дня?”

Ну, она подумала, что для начала им нужно позав~ “О святая Селестия, у Октавии завтра день рождения, а у меня так и нет для нее подарка!”

Паника поразила ее тело, и она неподвижно застыла с широко раскрытыми глазами. Почти сразу рациональная часть ее мозга (которая последнее время все чаще проявляла себя) напомнила ей, что у нее еще есть весь день, чтобы найти подарок. Нервное напряжение отпустило ее ноги, и она с облегчением почти опустилась на пол. Да, оставался вопрос поиска подходящего подарка, но действительно ли это так трудно?

Винил взглянула на Октавию, чтобы увидеть, заметила ли она ее маленький приступ паники. Трудно было сказать, так как серой кобылки больше не было рядом. Звуки воды падающей на кафель достигли ее ушей, давая ответ на невысказанный вопрос. Похоже, Октавия оставила Винил любоваться видом, а сама ушла готовиться к новому дню.

Единорожка ухмыльнулась: удача, казалось, сегодня на ее стороне. Она подбежала к столу с письменными принадлежностями и нашла бумагу и ручку. Подумав немного, она написала записку со смутными объяснениями, что ей нужно выйти на какое-то время. Этого было достаточно, чтобы получить несколько часов для поисков.

Оставив записку на видном месте на кровати, Винил надела свои серовато-фиолетовые сапоги и шапочку и выскочила за дверь. Пробегая по коридору, она подумала, что Октавия, должно быть, вышла из ванной и сейчас читает записку. Легкая паника настигла Винил, заставив ее прыгнуть вниз сразу на целый лестничный пролет, даже не взглянув вперед. К счастью на пути в этот раз никого не оказалось. Крутой побег из-под надзора ее Соблазнительной Виолончелистки был завершен.

Она поблагодарила звезды за то, что окна их комнаты не выходят на дорогу в центр кампуса, куда она направлялась. Сапоги немного помогали, но ничего не могло полностью защитить от Мэйнхеттенской погоды. Пока она шла, холод медленно просачивался внутрь, несмотря на то что тепло ее тела все еще оставалось хотя бы в копытах.

Тем временем шапочка добавляла ей лишь очарования. Голова не мерзла из-за ее объемной пушистой гривы, и этот факт заставлял ее робко улыбнуться. И немного глупо, в основном потому что она должна была выбрать подарок неделю назад.

“Октавия теперь моя подружка! Я не могу позволить себе забывать о подобных вещах!”

Винил никогда себе не простит, если их отношения пострадают от чего-то настолько глупого, как ее забывчивость. Чтобы не упасть, она затормозила неподалеку от главного входа в университет. Даже мысли о том, что она может сделать Октавии больно, было достаточно, чтобы заставить ее чувствовать себя нехорошо. Где-то в глубине ее сознания, слова “любовная тоска” сейчас обрели смысл. Это была лишь глупая мысль, но ее часть задела Винил за живое. А именно, первое слово.

Яростно тряся головой, Винил постаралась отвлечься. Где-то в городе ждал прекрасный подарок. И все, что ей нужно было сделать – это первые шаги.

---

Поезд жутко грохотал. Элегантная кобыла вздрогнула с отвращением на лице от мысли, что ее ценный багаж постоянно подвергается такой встряске. Там было несколько очень дорогих ювелирных изделий. Конечно, ничего из ее основной коллекции (повод был важным, но не настолько), но все же этих третичных изделий ей хватило бы при необходимости. Сейчас на ней было расписное серебряное ожерелье с потрясающим голубым камнем и вкраплениями золота.

Очередной сильный толчок заставил ее сжать зубы. Третичные изделия или нет, ее багаж все равно был чрезвычайно ценным. Там также было несколько прекрасных платьев и шарфов. Подарков, конечно, не было. Ей необходимо было оценить, что было сделано ее дочерью, прежде чем она будет даже думать о награждении.

Облегченно вздохнув, когда тряска прекратилась, она обратила внимание на вид за окном. Из-за падающего снега света становилось все меньше, пейзаж становился все белее. Она удовлетворенно кивнула. Мэйнхеттен приближался.

---

Винил с унынием вышла из магазина. За последние несколько часов это был уже пятый. Каждый магазин был наполнен тысячами видов пустяков и безделушек, но единорог не могла найти ничего подходящего. Даже более дорогие подарки не были достаточно хороши. В конце концов, Октавия, должно быть, всегда была окружена украшениями и игрушками, инкрустированными драгоценностями. То, что она видела сейчас, было похоже на дешевые блестящие стекляшки.

Она в отчаянии потерла лоб. Как мне выбрать подарок для пони, у которой с детства все было? Не говоря уже о том, что у нее было не так много битов на данный момент. Она почти жалела о всех тех вечерах, когда они выбирались куда-нибудь поужинать. Почти.

Поблизости раздался удивленный детский вздох. Винил обернулась и увидела маленькую кобылку, указывающую копытцем на полосатые желто-розовые ленты мишуры, обернутые вокруг столба. При ближайшем рассмотрении она увидела, что ленты идут к скамейке рядом, а затем к другому столбу. Рядом с ней стояло еще несколько пони, обменивающихся любопытными теориями.

Винил рысью подбежала к другому столбу, посматривая на мишуру. Ленты вырисовывали путь по улице, проходя по фонарным столбам, растяжкам и любым другим объектам, подходящим, чтобы их поддерживать. Она проследовала по нему (вместе с растущим числом заинтересованных пони), как кошка следует за веревкой, которую тащат по полу. После нескольких минут она смущено упрекнула себя за такое детское поведение. Ее дело ведь требовало внимания!

Но... Так же, как она хотела вернуться к поиску подарка, она хотела узнать, где заканчивается мишура. Поэтому она решила пробежаться за лентой и вернуться к поискам подарка после удовлетворения своего любопытства.

Красочный путеводитель закончился на празднично украшенном фонарном столбе. Мишура и маленькие помпоны развешенные по кругу купались в слабом мятно-зеленом свете. Несколько других любопытных прохожих остановились полюбоваться на странное зрелище.

– Сегодня какой-то праздник, о котором я забыла? – спросила пожилая кобыла, балансируя тремя сумками на спине.

– Я тоже не помню о таком, – ответил жеребец в костюме.

Маленькая синего цвета кобылка завизжала от волнения:

– Посмотрите туда! – пони проследили за ее взглядом и обнаружили еще один украшенный столб на соседнем углу. Тут же все, независимо от возраста, двинулись к нему.

В дополнение к новому столбу обнаружилась другая лента, ведущая вниз по улице. Гудя от волнения о том, что они были на правильном пути, группа двинулась в этом направлении. Винил усмехнулась, бесстыдно наслаждаясь этой маленькой охотой. Это напомнило ей о старых пиратских историях с поиском сокровищ, следуя особой карте.

Группа быстро направилась за лентами мишуры, при этом пони постарше боролись между любопытством и сохранением достоинства, в то время как младшие члены группы с нескрываемым интересом бежали вперед в поисках нового следа. Винил присоединилась к ним, достигнув следующего ярко украшенного столба всего на несколько секунд позже жеребят.

На этот раз лента была закреплена на самой верхушке столба, дальше уходила через дорогу и крепилась к верхней части двухэтажного здания на углу улицы. Перед ним уже собралась большая толпа, Винил заметила несколько других лент, которые тянулись по другим улицам, указывая пони путь в сторону этого здания. Они, должно быть, по всему Мэйнхеттену!

Диджей прошла через толпу (а она это хорошо умела) и достигла первых рядов. Двойные двери занимали большую часть передней стены здания, постоянно открывающиеся бесконечным потоком пони. Стены были выкрашены в те же цвета, что ленты-растяжки и столбы, и покрыты яркими узорами и броскими украшениями. Вывеска над дверью гордо гласила: “Кондитерская Бон Бон”!

Винил удивленно раскрыла рот. Такой большой переполох только из-за кондитерской? Это было смешно. Тем не менее, она видела все своими глазами. Пони входили с любопытными выражениями на лицах и выходили с сумками, наполненными конфетами до краев, и с шоколадной улыбкой на все лицо. Что бы ни делали Бон Бон и Лира, они делали это правильно. Пожав плечами, Винил позволила толпе клиентов увлечь себя внутрь.

Интерьер первого этажа магазина оказался еще ярче, чем ожидалось, с бледно-кремовыми с зеленым стенами и экстравагантными кулинарными творениями. Не было никаких сомнений: Бон Бон была кондитерским гением. Дети визжали в экстазе, а взрослые отчаянно пытались сохранить самообладание под напором почти забытых эмоций – желанием вновь стать ребенком в кондитерской. Магические дисплеи плавали над всем этим, красочные обертки танцевали вокруг, и все кругом было окружено слабым зеленоватым свечением.

Источник было не трудно обнаружить. Лира обходила периметр, ее рог иногда вспыхивал, чтобы подправить или изменить одно из заклинаний. Винил, конечно, никогда не признает этого, но она была впечатлена тем, как много различных заклинаний было задействовано, не говоря уже о тех, на улице. Лира не выказывала каких-либо признаков напряжения, только небольшую улыбку, которая казалась даже естественней, чем ее обычная ухмылка.

Повернувшись в сторону прилавка, Винил пришлось встать на задние ноги, чтобы посмотреть над толпой. Она чувствовала себя сурикатом, но это работало. Как ни странно, Бон Бон не было видно ни за одной из касс. За ними стояли несколько подростков, казалось бы, прямо из старшей школы плюс Керрот Топ, которая, видимо, руководила ими.

Так как Бон Бон нигде не было, Винил нехотя направилась к Лире через толпу. Мятно-зеленая единорожка заметила ее подход и кивнула в молчаливом приветствии.

– Привет, – прокричала Винил, чтобы ее было слышно в этом шуме. – Ты же знаешь, где сейчас Бон Бон, не так ли? Я хотела бы ее поздравить.

Лира кивнула:

– Она сейчас наверху. Пойдем, я тебя провожу.

Без лишних слов диджей проследовала за ней к лестнице за прилавком. Они быстро поднялись, но шум нисколько не стих, проскользнули в дверь наверху, закрыв ее за собой. Даже после этого звуки первого этажа остались такими же громкими.

Верхний этаж выглядел куда менее экстравагантно, чем магазин внизу, и был больше похож на обычную квартиру. Здесь было намного просторнее, чем в старой квартире Винил: в гостиной была пара дверей, ведущих в спальни, а также полностью оборудованная кухня. Пол был покрыт простым мягким ковром, и мебель выглядела прилично. Можно было с уверенностью сказать, что Бон Бон с Лирой жили совсем иначе, чем другие студенты университета.

Бон Бон полулежала на диване и читала, ее уши прикрывали наушники. От магического прикосновения Лиры она села и сняла наушники, морщась от шума внезапно вторгшегося в ее мир.

– Привет Винил! – она сказала немного громче, чем было нужно. – Я рада видеть тебя, но я не уверена, что мы сможем нормально поговорить сейчас! – кремовая кобылка беспомощно посмотрела на Лиру, которая пожала плечами, как бы говоря “чего ты ждешь от меня?”

Гениальная мысль пришла Винил в голову:

– Подождите, у меня есть идея.

Она повернулась к двери, ведущей вниз, и закрыла глаза в концентрации.

“Что теперь скажет Листи?”

Она направила магию в свой рог, давая ей бесформенно дрейфовать вокруг, затем открыла глаза и сосредоточилась на двери. Магия приняла форму, скользя по воздуху, заполняя не только щели по бокам двери, но и микротрещины древесины и обволакивая стены. Она осмотрела комнату, стены и пол, покрытые заклинанием, заполнявшем все структуры, отрезая помещение от нежелательных колебаний воздуха.

Помещение было намного больше, чем ее с Октавией жилище, поэтому она запыхалась в конце. Тот факт, что она снова слышала свое дыхание, показал, что она преуспела.

– Лучше? – Она улыбнулась двум ошеломленным пони.

– Гораздо, – прошептала Бон Бон хрипло.

Лира нахмурилась:

– А ты хорошо обращаешься с магией. Я не думала о поиске заклинания, помогающего от шума.

Винил пожала плечами, решив не дерзить сегодня:

– Да, неплохо, но его было бы трудно наложить, сохраняя все те другие причудливые заклинания внизу и на улице. Они, эм, очень впечатляющие, кстати.

– ...Спасибо, – Лира поколебалась, губы ее приняли форму легкой улыбки, и она продолжила. – Как думаешь, ты можешь научить меня этому заклинанию? Это может быть очень полезно для поддержания здравомыслия Бон Бон.

Бон Бон закатила глаза:

– Займемся этим позже, Лира. Винил явно пришла сюда не для того, чтобы спасать нас от шума, – бизнес-пони отложила книгу и подошла к остальным. – Итак, что привело тебя к нам? Я знаю, я приглашала вас с Октавией заходить в любое время, но, судя по твоему озабоченному виду, это не случайный визит.

– Не случайный, – Винил поколебалась из-за необходимости объясняться перед Лирой. Привыкнуть к этому займет некоторое время. – Окей... Завтра день рождения Октавии, а у меня нет подарка. Я пришла в город в поисках, но не нашла ничего подходящего. Тогда меня отвлекли ваши растяжки, и я нашла ваш магазин. Сначала я просто хотела поздравить вас с успехом, но теперь, когда я здесь... У вас двоих есть идеи, что мне стоит ей подарить?

Бон Бон выглядела задумчиво, а Лира тихо посмеивалась:

– Ты ждала последнего дня, чтобы начать поиск подарка?

Диджей застенчиво почесала затылок:

– Я была... занята.

– Да, держу пари, вы были заняты.

Винил открыла рот, чтобы ответить, но была отрезана словами Бон Бон:

– О, не начинайте, вы двое. Вы вели себя так хорошо. Думаю, ничего из моего магазина не подойдет твоей подружке, не так ли?

– Ну... да, не подойдет. Не обижайся.

– Я понимаю. Ты задумывалась, что иногда самые лучшие подарки, это не те, которые ты можешь купить?

– Ты говоришь, как детские психологи.

Лира фыркнула, начиная смеяться, но успокоилась под беспристрастным взглядом Бон Бон:

– Ну, они в чем-то правы. Лира знает, о чем я говорю — почему бы вам не пройтись и не обсудить это? – теперь кремовая кобылка выглядела довольной.

Ее соседка по комнате выглядела так, будто собиралась протестовать, прежде чем дернула головой в сторону двери:

– Давай, можно и пройтись.

Винил не думала, что это хорошо закончится, пока спускалась вниз за другим единорогом. Но любой прогресс – это хорошо... Не так ли?

Когда они оказались вне заклинания, шум вернулся как ураган, заставляя их постоянно вздрагивать, когда они проталкивались в толпе к выходу. Только когда они отошли на квартал, звуки магазина утихли достаточно для того, чтобы они могли говорить, не повышая голос.

– Я клянусь, что было не так громко, когда я только пришла, – воскликнула Винил, потирая уши, пока они шли.

– Наверное, это контраст. Мы вышли из мертвой тишины в полную какофонию, – ответила Лира, не нарушая шаг.

“Кто сейчас говорит “какофония”?”

– Э-э, ага, думаю, в этом есть смысл.

Какое-то время они просто шли по холодным улицам и переулкам, которые Винил никогда прежде не видела. Это не было неловким молчанием, всего лишь странным. Она предполагала, что скоро они вернутся в магазин и Лира соврет насчет “хорошая беседа” или типа того.

Прежде чем она успела озвучить свои мысли, они подошли ко входу в парк. Слой снега еще не был слишком толстым, и большая часть земли была не застлана, в основном дорожки. Деревья были укутаны белизной, и несколько тихих пар выбрали этот вечер для прогулки по красивому заснеженному пейзажу. Именно сейчас Винил заметила, что время ускользает от нее снова.

– Вот блин, все магазины закрываются! – казалось оранжевое закатное солнце дразнит ее за потерянное время.

– Расслабься. Ты помнишь, что сказала Бон Бон? Некоторые вещи нельзя купить, – казалось, Лире вполне комфортно, даже без какой-либо теплой одежды. Когда нашлось место свободное от пони, она вдруг остановилась под большим белым дубом и повернулась лицом к диджею. – Так что ты видишь, когда смотришь на нее?

– М-м? – Винил подняла бровь.

– Октавия. Что ты видишь в ней?

– Да брось, ты действительно хочешь, чтобы я сентиментальничала с тобой?

Лира расправила плечи:

– Просто скажи, что ты чувствуешь. Я потерплю.

– Хорошо... Так... – порыв ветра пронесся мимо, неся запахи леса. – Я не... не вижу ничего в ней. Я не схожу с ума из-за какой-то одной ее черты или причуды. Это то же самое, как с отдельными нотами в песне: по одиночке они не имеют смысла. Но вместе они могут составить совершенную мелодию. Так что смысл не в том, чтобы видеть в ней что-то, а в том, чтобы просто видеть ее, – Винил покраснела.

После нескольких моментов тишины Лира склонила голову:

– Думаю, ее красноречие уже притерлось к тебе.

Винил гордо усмехнулась, щеки ее были красные от смущения:

– Ну, там многое терлось.

Наконец Лира нагло ухмыльнулась:

– Готова спорить, – но ее работа еще не была окончена, так что она взяла себя в копыта. – Теперь я уверена. Я знаю, что ты можешь дать Октавии. Я волновалась, что ты уже ей это дала, но теперь знаю, что нет.

– О чем ты?

– Ты любишь ее, не так ли?

– Я... – сознание Винил запнулось на мгновении, прежде чем стремительно вернуться к жизни. – Я люблю, – она знала, что на ее лице глупое выражение, как у “оленя ослепленного фарами”, когда удара уже не избежать. Слова, которые она пыталась найти весь день, наконец проявили себя.

– Ты говорила ей? – с улыбкой намекнула Лира.

– Пока нет, – Винил улыбалась так сильно, что ее щеки болели. Она отчаянно хотела убежать на кампус, но оставалось еще одно дело. – Знаешь Лира, думаю, ты нормальная.

– Ты тоже не так плоха, Винил.

Вот и все. Не было никакой необходимости в чем-то большем. Винил еще раз кивнула, а затем побежала.

Ветер бросающий ее гриву, неисчезающая улыбка на губах и идеальное признание в любви, формирующееся в мозгу.

“Этого не купить в кондитерской”.

---

Элегантная кобыла держала голову высоко поднятой, несмотря на холодный ветер. На железнодорожной станции было не особо тепло, но все же это лучше, чем находится на улице в такой день. Ее багаж уже был загружен и направлялся в отель, оставив ее ожидать одну из общеизвестно ненадежных Мэйнхеттенских повозок. Она заказала одну почти час назад, и до сих пор не было никаких признаков ее прибытия. Ей надо бы серьезно поговорить с начальником Транспортного Комитета.

После вечности ожидания повозка наконец подъехала к тротуару. Это была жалкая двухместная модель с запряженным в нее коричневым жеребцом. Казалось, что он собирался уважительно ей кивнуть. Но вспышка понимания блеснула в его глазах, и он отвернулся к дороге, ни говоря не слова.

Ее верхняя губа дернулась с отвращением. Такое хамство от простого пони было недопустимо. Очевидно, Мэйнхеттен не славится манерами. После момента раздраженных раздумий она поднялась на борт:

– Западный Мэйнхеттенский Университет. И побыстрее.

Он фыркнул и начал тянуть. Темп был болезненно медленным даже для экскурсий. Казалось, водитель не спешил, несмотря на противоположные указания. Солнце зашло, а она была в какой-то глупой крошечной повозке, которую тянул вокруг центра города какой-то шут. Он не произнес ни слова, но она знала, о чем он думает. Он наверное ненавидел ее за ухоженность или еще за что-то, что они не приемлют в этом городе. Святая Селестия, она даже чувствовала запах пота от этого жеребца!

Она была благодарна за одно: что она попросила вести ее прямо в университет, а не в отель. Университет был гораздо ближе от железнодорожной станции, даже несмотря на то что водитель выбрал “живописный” маршрут. План состоял в том, чтобы забрать дочь и направиться в отель, чтобы “наградить” ее за такую “хорошую” работу. На самом деле любой настоящей награды придется подождать, пока она посетит свои контакты в университете и не определится, заслуживает ли вообще Октавия награды. Но все это будет завтра. Сегодня она просто слегка порасспрашивает дочь – ничего серьезного, на случай, если она все делала хорошо.

Так будет, если проклятая повозка доберется до места раньше завтрашнего утра. Она вытащила телефон из своей гривы, детский, но удобный способ хранения. Вздохнув, она решила убедиться, что Октавия не сможет потратить время со своим “другом”. Парочке контактов в общежитии нужно немного поработать...

---

Октавия чувствовала себя потерянной. Она провела весь день в их комнате в общежитии, отдыхая, читая и учась. Винил еще не вернулась. Она посмотрела новости на компьютере Винил, на случай, если случилось что-то ужасное~

“Стоп, заткнись, хватит!”

Только в отсутствии Винил она поняла, насколько стала зависима в повседневной жизни от свой подружки. Это был первый день за неделю, что они не провели вместе. Она просто не знала, чем себя занять.

Солнце село пару часов назад. Октавия подумала о том, чтобы пойти в кровать, но знала, что не сможет заснуть. Все же лучше, чем просто стоять и ждать, когда откроется дверь.

“Она сердилась на себя. Она почувствовала жалость. Один день. Я не могу провести без нее один день. Что это говорит о моей силе воли?”

Ее задние ноги болтались в воздухе; она приняла сидячее положение. Было ли определение для полной эмоциональной зависимости от другого пони? Может я паразитирую?

Грохот раздался из окна. Она навострила уши и взглянула на стекло, покрытое морозными узорами: интересно, то ли это, о чем она подумала? Второй удар принес нерешительную улыбку на ее лицо, когда она встала, чтобы узнать, что происходит. С небольшим усилием она открыла окно, наблюдая, как небольшие куски льда падают вниз на снег. Слабый, но невероятно холодный ветер струился сквозь нее, моментально вытягивая из Октавии все тепло.

Так было, пока она не увидела внизу единорога в серо-фиолетовой шапочке. Ее сердце забилось быстрее при одном взгляде на Винил, тепло вернулось в ее конечности за несколько секунд:

– Что ты там делаешь? – хихикая произнесла она; гнетущие ее недавно мысли забылись, и все снова стало нормально или по крайней мере как обычно, когда рядом была Винил.

– Тсс! – диджей быстро прервала ее. – Надевай ботинки, шарф и прочее! Быстрее! – Винил, казалось, очень нервничала, постоянно посматривая во все стороны, будто была в розыске.

Октавия нахмурилась в замешательстве, но выполнила инструкции, надев на копыта свои теплые сапоги, намотав на шею шарф, и снова подбежала к окну:

– Что происходит? – спросила она так тихо, как могла, чтобы Винил услышала ее.

– Там несколько пони у входа в общежитие, которые никого не впускают и не выпускают. Они должно быть из службы безопасности или типа того. Но я тебя вытащу! – Ухмыльнулась единорожка.

Октавия поинтересовалась, не думают ли они об одном и том же:

– Хм, зачем?

– У меня есть для тебя подарок. Уже почти полночь, так что нам нужно спешить!

“Полночь? Что должно произойти в пол…”

Она немного расслабилась. Мой день рождения. О, моя милая Винил.

– Что мне нужно делать? – спросила она, совершенно убежденная следовать сумасшедшему плану диджея.

– Ну, э-э, я вроде как хочу попросить тебя выпрыгнуть в окно.

Хорошо, может не совсем убежденная:

– Ты это серьезно? – она с трудом сохранила тихий голос.

– Я поймаю тебя! Это просто, я не могу вывести тебя через парадную дверь, и это самый быстрый способ.

“О Селестия, она серьезно!”

– Это... Я не знаю, Винил, это немного слишком. Я понимаю, у тебя есть какой-то план... Но я... Я не знаю...

– Ты мне доверяешь?

Она посмотрела вниз из окна в маленькие из-за расстояния красные глаза, смотрящие прямо на нее. Октавия закусила губу и нервно сглотнула.

“В дурацких руководствах по знакомству и отношениям не было ничего про прыжки из окон!”

Ее ноги напряглись.

– Абсолютно.

Она прыгнула прямо в окно, закрыв глаза, и ожидала, как гравитация ударит ее о землю и переломает все кости... М? Почему этого не происходит?

Она на миллиметр приоткрыла один глаз и увидела рубиновые глаза Винил прямо перед собой, прищуренные от удовольствия. Она поняла, что уже стоит на земле под окном, целая и невредимая.

– Ну же, детка. Ты действительно думала, что я попрошу тебя сделать что-то подобное, если будет малейший шанс неудачи?

Октавия обвила копытами шею своей возлюбленной и поцеловала ее в щеку:

– Как ты могла быть уверенной?

– Я несла все вещи, что были в моей старой квартире, через половину Мэйнхеттена в день, когда переезжала к тебе, помнишь? По сравнению в этим ты пушинка, – Винил счастливо ответила на объятия.

Октавия вдруг почувствовала себя очень глупо:

– Ну... Я забыла об этом, – призналась она. – По правде, ты удивила меня.

– Я иногда сама себе удивляюсь. Во всяком случае, это не единственный сюрприз в эту ночь. Или по крайней мере я надеюсь, что это будет сюрпризом. Хотя, думаю, будет понятно, если это им не окажется, – Винил прервалась и почесала подбородок. – Сейчас я даже не знаю, на что надеяться.

– Я надеюсь, что этот сюрприз закончится для нас обеих перед большим огнем или под миллионом одеял, – виолончелистка вздрогнула.

– Детка, ради тебя и то, и другое.

– Это пожароопасно.

– Но разве не приятно? – Винил взяла ее под копыто и повела через кампус.

К тому времени, когда они вышли на улицы Мэйнхеттена, они еле плелись, опираясь друг на друга и делясь теплом своих тел. Винил, казалось, точно знала, куда они направляются, даже если и не делилась этим знанием.

– Это испортит сюрприз. Ну, на самом деле это не часть сюрприза, просто для настроя, – пояснила Винил.

– Если это не испортит сюрприз, то почему ты не можешь сказать?

– Потому что это часть целого. Как отдельные ноты в песне, – единорожка необъяснимо хихикала несколько минут после этого.

Они прошли мимо нескольких странных наряженные столбов, но Винил отказалась объяснять это:

– Их оставим на другой вечер. Хотя это довольно интересная история, поверь мне.

Когда Октавия начала задаваться вопросом, правильное ли решение она приняла, покинув свою постель, Винил подтолкнула ее и вывела из задумчивости.

– Эй, сладкая. Мы на месте.

Она подняла глаза и увидела гигантский белый дуб. Заснеженная трава окружала его, и деревьями был усеян ландшафт. Она потерла глаза:

– Как мы сюда попали?

– Мы шли, помнишь? Обычное студенческое занятие. Этот парк где-то на другой стороне города. Довольно круто, да?

Октавия огляделась и неохотно решила, что это довольно далеко:

– Да, это очень мило, но мы не могли просто поймать повозку досюда утром?

– Мне потребовалось некоторое время, чтобы выяснить, что тебе подарить. Именно здесь я наконец поняла, поэтому я решила, что это будет лучшим местом, чтобы отдать это тебе.

– Что поняла? – спросила она спокойно, подойдя ближе к диджею. Происходило что-то серьезное, она была в этом уверена.

– Я... – Винил опустила глаза, будто не хотела встречаться взглядами. – Все это было запланировано у меня в голове. Грандиозная речь. Я бы получила премию за нее.

Октавия улыбнулась:

– Ты не должна произносить речь, просто дай мне подарок, Винил.

Единорог покачала головой:

– Речь о подарке. И он должен был быть после речи, – она тихо хихикнула. – Но, когда мы шли сюда, я поняла, что подарок скажет все за меня, – Винил еще приблизилась к своей подружке. – Это не дорого.

– Меня не волнует, – прошептала Октавия.

Винил медленно двигалась к ней:

– Это не необычно.

– Не имеет значения, – она была совершенно загипнотизирована сейчас.

– Это просто слова.

– Твои слова.

Винил посмотрела ей в глаза, глубоко вдохнула:

– Октавия... Я люблю тебя.

Виолончелистка почувствовала, что ее сердце собирается взорваться. По какой-то причине глаза слезились, а рот открывался и закрывался. Винил наклонилась и уткнулась в нее носом.

– Ты не должна говорить об этом сейчас, если не хочешь- – прошептала единорог.

Октавия восстановила контроль над своим ртом:

– Ятожелюблютебятеперьпоцелуйменятыглупаяпони, – выпалила она, преодолев последние миллиметры до своей подружки.

---

– Что значит ее здесь нет? – элегантная кобыла выглядела крайне недовольной.

Жеребец перед ней сглотнул от испуга:

– М-мы проверили комнату – там пусто.

Он был просто лакеем среднего звена, которого она наняла для удобства. Многие пони думали, что для управления компанией или в данном случае университетом достаточно контролировать высшее звено. Это было ограниченное мышление. Было очень полезно иметь на подхвате несколько рабочих среднего класса для выполнения грязной работы. Такого рода пони привыкли видеть успех пони высшего ранга, но никогда не достигали его. Их было легко соблазнить поработать сверхурочно.

– Куда она ушла? – спросила она. Послышался звук уезжающей повозки. Она сказала проклятому водителю ждать ее!

– Я-я не знаю, может быть на ужин? – предположил он, все еще обливаясь холодным потом.

– В такую ночь? После полуночи?

– Ну... э-э...

– Иди и вызови мне еще одну повозку. Скажи остальным, чтобы патрулировали от входа в общежитие до входа в кампус. Дайте мне знать, когда она вернется и с кем. Я не потерплю никаких сюрпризов.

---

– Это было сюрпризом, Винил, честно! – хихикнула Октавия, когда они прогуливались по улице.

– На самом деле? Ты уверена? Потому что я подумала, что ты ожидала услышать от меня это или что-то подобное.

– Я была удивлена. Поверь мне. Это лучшее начало дня рождения из всех, что у меня были. От этого ты чувствуешь себя лучше?

Винил вышагивала рядом с ней с такой же улыбкой, когда они покинули парк:

– Ага!

– О, Селестия, мы должны теперь пройти весь путь обратно, не так ли? – виолончелистка чувствовала, что ее мышцы болят даже при мысли о таком путешествии.

Ее подружка фыркнула:

– Знаешь что, давай просто завалимся к Бон Бон.

– Ты уверена, что они не будет возражать?

– Эй, мы же теперь такие близкие друзья, разве нет? Они не будут против.

Не в первой Октавия пожалела, что не разделяет оптимизма своей возлюбленной:

– Если ты так считаешь.

Винил снова повела их, показывая свое необъяснимо точное чувство направления, они дошли до огромного темного магазина за двадцать минут. Количество нарядных столбов увеличивалось по мере приближения к цели, и Октавии захотелось увидеть магазин при свете, чтобы все рассмотреть. Но даже ночью он выглядел довольно впечатляюще.

Диджей громко постучала в дверь, бормоча что-то о “глупой магии”. Она сделала шаг назад, подобрала камень с тротуара и начала поднимать его к дымоходу на крыше. Октавия смотрела с восхищением, как Винил, концентрируясь, изобразила на своем лице множество глупых выражений. В конце концов, окно на втором этаже открылось, и очень уставшая Бон Бон высунула голову.

– Кто бы там внизу ни закинул камень ко мне в комнату, убирайтесь, или я вызову полицию!

– Привет Бон Бон! – Винил весело ее поприветствовала.

Глаза кремовой кобылки расширились, когда она проснулась немного больше:

– Винил? Что ты здесь делаешь так поздно? Да, и привет, Октавия, – виолончелистка одарила ее извиняющейся улыбкой.

– Мы загулялись допоздна и нам вро-о-о-оде как не помешает местечко куда завалиться на ночь, ведь до универа так далеко, – Винил состроила самую обаятельную улыбку, которую смогла.

Бон Бон закатила глаза и исчезла из поля зрения, закрыв за собой окно.

Октавия раздраженно вздохнула. Недостаток сна плохо на ней сказывался:

– Молодец, Винил.

– Эй, я думала, она впустит нас. Подожди, дай мне найти другой камень, – прежде, чем она успела приступить к поискам, главные двери магазина призывно открылись.

Бон Бон зевнула и махнула им:

– Двигайте, двигайте, тепло уходит.

Когда они проходили мимо нее, Октавия коротко обняла ее:

– Спасибо за это. Надеюсь, мы доставили не слишком много неудобств.

Владелица магазина снова заперла двери:

– Не беспокойтесь об этом, я высплюсь, когда умру... – она остановилась и пробормотала. – ...От недостатка сна.

На первом этаже темнота прятала в тенях много интересного, Октавии было любопытно, но она решила, что сейчас не время. Бон Бон повела их наверх, в тускло освещенную гостиную.

Зевнув еще раз, кобылка указала на два дивана:

– Можете спать поодиночке или вдвоем. Кухня там, ванная комната была где-то еще, я возвращаюсь в постель.

Октавия не могла судить ее за скорый уход. Она довольно сильно чувствовала зов дивана, по-видимому, также было и с Винил, которая уже рухнула на один из них. Она предпочла бы провести такую важную ночь в одной постели, но ясности сознания все равно не хватало, чтобы судить о важности.

Она расположилась на удобном, приятно пахнущем диване, ее дыхание замедлилось.

Из темноты голос Винил пробормотал:

– Люблю тебя, спокойной ночи.

Октавия закрыла глаза и улыбнулась:

– Я тоже тебя люблю.

Глава 20

Утро в доме Бон Бон не уступало королевским казармам в своей организации. Октавия полуприкрытыми глазами наблюдала, как владелица магазина суматошно готовилась к началу дня. Лиру быстро сопроводили к кухонному столу на завтрак, и, как только с ним было покончено, тут же затолкали в ванную комнату. Кобылке стало интересно, какую конкретно роль играла перевоспитанная единорог в работе магазина? Не могла ведь она обслуживать клиентов? Лира делала большие успехи с точки зрения Октавии, но для подобной нагрузки ей было рановато.

Винил все еще посапывала на соседнем диване, совершенно не обращая внимания на окружающий мир, и, скорее всего, будет продолжать еще несколько часов. Октавия горела желанием встать и перелечь на соседний диван, чтобы они могли быть ближе, но передумала из-за окружающей их компании. Несмотря на то что все они теперь были друзьями, переступать черту Октавия не хотела, а обжиматься с Винил на глазах у хозяев было верным способом сделать это.

В конце концов, порыв утих, а Бон Бон с Лирой рысцой направились вниз, обсуждая планы на день. Судя по всему, под первым этажом находился подвал, где Бон Бон смешивала и готовила все свои кондитерские изыски, и ей не терпелось начать еще одну партию.

Оставшись одна в гостиной, Октавия наконец полностью открыла глаза и села. Окружение выглядело приятно, по-домашнему уютно: было видно, что каждое маленькое украшение было выбрано с любовью, без мысли о том, модно это или нет. Бон Бон просто выбирала хорошие на ее взгляд вещи, и для Октавии это было более значимо, чем весь фэн-шуй в мире.

Долгое время она серьезно относилась к стилю и моде. Но то, что она находилась далеко от своей матери, заставило ее понять, как мало эти вещи значат для нее. Внешний вид может многое скрыть, но рано или поздно сияние сердца пробьется сквозь него. Здесь же сияние сердца ослепляло.

Она оказалась в очень хорошем настроении, когда соскользнула с дивана и потянулась, чтобы размять копыта. Это место многим походило на ее комнату в общежитии, чего она не заметила вчера вечером. Дружеские отношения с Лирой и Бон Бон дарили тепло этому месту так же, как и присутствие Винил. Она чувствовала себя здесь безопасно и непринужденно. Не нужно было ни о чем волноваться, не было причин для беспокойства. Только удовольствие от хорошего зимнего утра.

Октавия зарылась копытом в гриву и обнаружила, что она забыла взять свой телефон. Она пожала плечами и побежала на кухню. “Не важно. Не то что бы я часто им пользуюсь”. Бон Бон оставила немного блинчиков на стойке, которые осталось только подогреть, что удивило Октавию. Забота этой кобылки не знала границ. Она быстро нашла сковороду и начала готовить. Где-то на краю сознания возникла мысль, сколько она должна будет пройти, чтобы сжечь калории от такого нездорового питания, в то же время голос в голове посоветовал ей игнорировать мысль и просто насладиться этими проклятыми блинчиками.

Винил не проявляла никаких признаков пробуждения, и, как только блины были готовы, Октавия пожирала свое творение с яростью, допустимой только тогда, когда никто не видит. Как только она издала удовлетворенный вздох, ее живот булькнул в знак согласия. С завтраком внутри она вернулась к диванам, на этот раз приблизившись вплотную к Винил. После беглого взгляда вокруг в поисках посторонних глаз, что было скорее по привычке, нежели по необходимости, она оставила липкий поцелуй на полуоткрытых губах диджея. Мягко улыбаясь, она отправилась в ванную комнату, чтобы освежиться. Это было прекрасным началом прекрасного дня.

---

Глаза Винил открылись на звук закрывающейся двери в ванную. “Почему мои губы на вкус такие сладкие?” — неуверенно размышляла она, морщась от солнечного света, падающего через окно в передней стене магазина. Она инстинктивно оглянулась на Октавию, но, обнаружив ее отсутствие, застонала и снова уронила голову на диван. Просыпаться рядом с Октавией было единственной причиной, по которой утро вообще было терпимым — убрать это, и единственное, что останется, это боль в глазах и в мышцах.

Слабый звук падающей воды медленно добрался до ее сознания. Винил вяло повернула взгляд в сторону источника. Мысль о том, что Октавия в душе, быстро привела ее в чувство, посылая знакомое покалывание по позвоночнику. Она загорелась мыслью завалиться туда и прервать свою любимую, но с кухни донесся запах блинчиков. Живот единорожки бурлил, заглушая более дерзкие части ее тела.

Тарелка со стопкой блинчиков выглядела как подарок с небес. Диджей, не колеблясь, погрузилась в стопку, набивая в рот столько, сколько вмещалось. Она никогда не могла приготовить что-нибудь хорошее на общей кухне общежития в основном потому, что половина приборов была сломана, так что сегодняшнее утро внесло освежающее разнообразие в обыденные морозные прогулки до местного кафе. О Селестия, она уже и забыла, как хороши на вкус домашние блинчики!

Оправившись от вкусового оргазма, она вытерла рот и рысцой пробежала через всю комнату, мгновением раньше услышав, как вода в ванной остановилась. Облака пара выходили из под двери, потревоженные движениями Октавии по ту сторону. Винил постучала дважды и толкнула дверь.

– О! Эм, занято! – Октавия была в процессе обматывания гривы полотенцем, закрывающим сейчас ее глаза, и не могла увидеть нарушителя. Винил усмехнулась и шагнула ближе, бедром закрыв дверь, чтобы не выпускать тепло. – Бон Бон? – губы виолончелистки в замешательстве поджались из-за отсутствия ответа. Не теряя ни секунды, Винил наклонилась и поцеловала ее, удерживая ее несколько минут просто для веселья. Когда они оторвались друг от друга, Октавия заметно старалась не улыбаться. – Лучше бы это быть тебе, Винил.

– Приятно знать, что ты думаешь обо мне, когда тебя целуют всякие странные кобылки, – Винил ткнулась носом в свою подружку.

Октавия наконец уложила полотенце на место, открывая свои большие фиолетовые глаза, мерцающие озорством:

– Кажется, я привлекла самую странную из них, – она подошла ближе, оставила быстрый поцелуй на губах Винил и вышла из ванной, оставив диджея в ожидании продолжения. Через некоторое время Винил неловко кашлянула, чувствуя себя немного глупо, и вышла, следуя за любимой.

– Это прекрасная квартира, не так ли? – сказала Октавия, стоя у большого окна с видом на улицу.

– Да. По правде говоря, я немного завидую, – признала Винил, войдя в поле зрения серой кобылки.

– Хотя я все еще люблю нашу квартиру больше, – Октавия толкнула Винил бедром и тепло улыбнулась ей.

– Согласна, – через мгновенье Винил добавила. – я думаю, мы должны вернуться туда. У меня есть страстное желание немного пошалить.

– Как всегда утонченно, любовь моя, – терпеливо вздохнула Октавия, размотала полотенце с головы и положила его в стопку белья. – Думаю, нам пора идти. Мы же не хотим злоупотреблять гостеприимством?

Вместе они надели свои зимние вещи (Винил даже не помнила, как снимала их в полусонном состоянии) и сбежали вниз по лестнице. В магазине было тихо: рабочий день еще не начался. Из подвала доносились звуки тяжелой работы. Лира стояла среди дисплеев, используя свою магию, чтобы привести их в движение. Заметив пару пони, она приветственно кивнула:

– Уже уходите?

– Да, нам лучше уйти, прежде чем к вам начнут приходить клиенты. Кстати, это место прекрасно, – сказала Октавия, пытаясь охватить взглядом как можно больше красочных украшений.

– Спасибо. Вам лучше не беспокоить Бон Бон: ей нужно сосредоточиться на продукции. Я дам ей знать, что вы ушли.

Когда они проходили мимо Лиры, Винил остановилась и протянула ей копыто. Поколебавшись секунду, Лира стукнула по нему. Не было нужды говорить что-то еще, и они быстро вышли из магазина.

Снаружи воздух был на удивление теплым, хотя снег еще покрывал землю. Несколько отважных пони бродили по улице — несчастные души, которым пришлось выйти так рано. Пара отправилась в сторону кампуса, наслаждаясь тем, как сапоги спасали их от холодного белого порошка, покрывающего все вокруг. Восходящее солнце ослепительно отражалось от белых крыш, заставляя улицы сиять так, как Винил никогда прежде не видела.

– Почему я не взяла свои очки, – пробормотала она, щурясь от резких бликов света.

– Мне всегда было интересно, что чувствуешь, когда твои глаза таят. Думаю, скоро я это узнаю, – добавила Октавия, заслоняя глаза от света копытом.

– Мы ослепнем вместе. Мы можем связаться веревкой и вести друг дружку, – Винил хихикнула от этой мысли.

– Слепой ведет слепого? Зная мою удачу, мы куда-нибудь провалимся и никогда не выберемся.

– По крайней мере компания будет хорошая.

Ко времени, когда они добрались до кампуса, солнце прошло четверть пути по небу и город, наконец, действительно проснулся. К счастью, они приближались к университету под тем же углом, что и отраженный солнечный свет, и это давало им немного долгожданного покоя. Они заметили студентов, выходящих из кампуса и морщащихся от боли в глазах. Два жеребца стояли по обе стороны от входа, на их глаза наворачивались слезы, но они стоически отказывались их прикрыть. Проходя мимо них, Винил задалась вопросом, смогли бы они сейчас хоть на чем-то сфокусироваться. Судя по их налитым кровью, упрямым глазам, это казалось маловероятным.

Когда они вышли к центральному парку, она не смогла не восхититься ими:

– Те охранники чертовски целеустремленны, м?

– Целеустремленность – один из вариантов описания их поведения. Другой – глупость, – Октавия покачала головой. – Честно говоря, почему им просто не надеть солнечные очки?

Зеленый парк не выглядел таким уж зеленым в эти дни, так как абсолютно все на улице было покрыто снегом. Когда они уже собирались пробираться по нему к студенческой деревне, Октавии в голову пришла одна мысль.

– О-о, Винил... – сладко произнесла она.

– Да-а-а? – ответила диджей с осторожностью.

– Может зайдем в офис Псайка, прежде чем вернемся в общежитие?

Плечи Винил поникли, и она состроила лучшую жалобную мордочку, которую могла:

– Н-но... моя жажда...

– У нас еще будет на это время. Пожалуйста? Это мой день рождения, – как только последние слова покинули ее рот, она знала, что выиграла.

Винил оживилась и взяла ее под копыто, состроив лучшее Кантерлотское благородное выражение лица:

– Ну конечно! Миледи получит все, что пожелает, по такому торжественному случаю! – еле сдерживая хихиканье, две кобылки чопорной рысцой направились к офису психолога. Октавия почувствовала острый укол грусти, когда Винил отпустила ее копыто. Она знала, что ее диджей всего лишь старалась не привлекать слишком много внимания, но все это казалось так неправильно: необходимость быть настороже после стольких беззаботных месяцев вместе.

Секретарша состроила им улыбку, как только они вошли внутрь. Она, казалось, полностью забыла о жеребце, стоявшем перед ней и пытавшегося узнать, где находится архив:

– О, Октавия! Это вы. Проходите прямо наверх! – ее лицо светилось от счастья, однако глаза говорили совсем о другом.

– Спасибо? – Октавия переглянулась со своей подружкой, прежде чем пройти к лестнице. Раньше они уже вскользь обсуждали странное поведение персонала этого здания. Она мысленно отметила позже обсудить его более подробно.

Приглушенные голоса раздавались из офиса Псайка, но пока ничего нельзя было разобрать. Это был не первый раз, когда она прерывала чью-то личную беседу с психологом. Ну, технически, это будет второй, но это не важно. На этот раз это был взрослый женский голос, говорящий с психологом. Когда они приблизились к приоткрытой двери, голоса стали яснее... от чего сердце Октавии чуть не выпрыгнуло из груди.

– Я знаю, что она приходила к тебе, Псайк. Даже не думай лгать мне, – сказала мать, скользким словно масло голосом.

Копыта Октавии отказались шевелиться. Она наклонилась вперед, прикусила хвост Винил, и потянула единорожку на себя, когда белое копыто собиралось открыть дверь. Винил выглядела очень смущенной, пока не увидела выражение на лице своей подружки.

– Ты уверена? – прошептала она. Октавия только кивнула. – Нам нужно уйти отсюда, сейчас же, – Октавия снова оцепенело кивнула.

“Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас”.

Разочарованным голосом Псайк произнес:

– Секретарша, верно?

– Разумеется. Просто, но эффективно, – снова ответил ядовитый голос.

– Это всегда был ваш стиль. Без лишних слов, не тратя время, чтобы добыча не смогла уйти. Вы всегда насквозь видите все попытки срыва ваших планов.

Октавия начала понимать, что возможно, Винил была видна на мгновение, когда собиралась войти в дверь. Дверь была приоткрыта достаточно, чтобы заметить цвет, и Псайк обязательно узнал бы их. Было ли возможно, что за долю секунды, что Винил, возможно, была видна, Псайк понял, кто это был и кто, вероятнее всего, вместе с ней, и решил тонко предупредить их? Но кто смог бы сообразить так быстро?

“Стоп”, – Она моргнула. – “Я только что смогла”.

Не теряя ни секунды, она позволила Винил провести ее обратно по коридору, как можно осторожнее, не создавая много шума. Прежде чем они успели дойти до лестницы, дверь офиса распахнулась, и небесно-голубое копыто переступило порог.

– Вся лесть в мире не остановит меня, Псайк. Я узнаю, что вы обсуждали с ней, даже если мне придется забрать ее личное дело себе.

Прежде чем она успела сделать еще один шаг, психолог быстро ответил:

– Вы имеете ввиду ту папку, что лежит прямо здесь? – замечание заставило устрашающую кобылку остановиться, давая паре беглецов достаточно времени, чтобы добраться до лестничной клетки в относительную безопасность. Остановившись на мгновение, пытаясь собраться перед побегом через вестибюль, они услышали раздраженный вздох матери.

– Это всего лишь кусок бумаги с "ха-ха" написанным на нем. Хватит тратить мое время.

Хихиканье психолога достигло их, когда они бежали к двери. Секретарша смотрела им вслед, все еще улыбаясь.

Когда они вернулись в холод, Октавия чувствовала, будто была пропитана ледяной водой, что быстро взбодрило ее. Винил быстро повела ее через парк в сторону дома, но она немедленно остановила ее:

– Мы пока не можем вернуться в общежитие. Разве ты не слышала? Секретарша собирается рассказать маме, что мы вернулись на кампус!

Винил остановилась и закусила губу, осторожно поглядывая вокруг:

– Что же нам делать?

– Я... Мне нужно время, чтобы подумать над этим. Мы должны пойти куда-нибудь в безопасное место.

Винил решительно кивнула:

– Пойдем к Бон Бон. Она поймет.

Воспитание Октавии кричало на нее, что вернуться сейчас будет очень грубо, но она оттолкнула эти мысли прочь. Сейчас речь шла не о манерах, а о друзьях. И если она что-то узнала о друзьях, так это то, что они изо всех сил стараются помочь друг другу.

Чувство в ее животе подсказывало, что она должна получить любую помощь, которую только сможет.

---

Псайк смотрел через окно в своем офисе, его лоб морщился в беспокойстве. Винил и Октавия показались в самый неподходящий момент. Если бы у него было несколько лишних минут, ему, возможно, удалось бы отвлечь чертову кобылу от охоты за своим ребенком, но в итоге она стала еще более решительной, чем в начале. В конце концов он “проговорился”, что у секретарши был доступ к архиву с делами, и это дало ему несколько минут передышки.

– Псайк? – позвал жеребец, стоя в дверях кабинета.

– А, Луш, это ты. Заходи, – Псайк повернулся от окна к гостю.

– Я забрал дело для тебя. Октавия, правильно? – Луш положил папку на рабочий стол.

– Да, она. Отличная работа! Скажи, как отреагировала секретарша, когда ты говорил с ней?

– Она сильно отвлеклась. Два студента подошли вслед за мной, и она забыла обо мне.

– О, нам повезло. Ты подарил мне несколько ценных минут, Луш. Спасибо.

Жеребец покраснел и почесал затылок:

– Э-это ерунда, Псайк. Обращайся в любое время, – с неловким смешком Луш выскользнул из кабинета.

“Интересно, его жена знает, что он гей?” – Псайк начал размышлять, но быстро одернул себя. – “Сосредоточься!”

– Пожалуйста, пусть это будет сегодня, пожалуйста, – пробормотал он, открывая папку. В самом верху дата рождения Октавии сияла словно маяк. Псайк усмехнулся, чувство облегчения согревало его грудь, как горячий шоколад расправляется с холодом.

Как по команде чудище с темно-синей гривой и молниями в глазах вошло в кабинет:

– Больше никаких шуток, Псайк. Она сказала мне, что только у тебя есть ключ к архиву и что кто-то еще только что был там. Я вижу, ты поручил одному из своих глупых друзей забрать дело прямо у меня из под носа. Отдай его мне, – не было и намека на просьбу в этом голосе.

– Ну, – Псайк небрежно почесал подбородок, зная, что это разозлит ее. – Я думаю, что не могу этого сделать.

– Простите? – кобыла буквально кипела: она привыкла получать, что хотела!

– Потому что, начиная с минувшей полночи, Октавия стала юридически взрослой. И вы не можете получить доступ к ее личному делу, – сказал он обычным тоном. Не было необходимости для провокационных интонаций: его слова и так произвели нужное впечатление.

– Как ее мать, я-

– Можете попросить у Октавии разрешение для просмотра ее дела. Но это может быть затруднительно с учетом того, что ее здесь нет.

Кобыла поджала губы. Это было не то, чего она ожидала:

– Если ребенок подозревается в какой-то психологической проблеме, родители имеют право получить дело от психолога. Октавия явно не в своем уме.

Псайк фыркнул:

– По моему мнению она в порядке. Я ведь ее психолог, знаете ли.

– Ты явно оцениваешь ее предвзято и не в состоянии составить рациональное мнение, – она пыталась нападать со всех сторон, не желая отступать.

– Вы путаете конфиденциальность с предвзятостью. Я бы очень хотел вам помочь, но мои копыта связаны. Сожалею, мадам. Таков закон.

Наконец, кобыла замолчала. Она просто посмотрела на него взглядом полным ненависти, заставляющим больше, чем просто нервничать:

– Ты пожалеешь об этом, Псайк. Я надеюсь, что тебе не нравится здесь работать, – с этими словами она развернулась и вышла в коридор, исчезая из поля зрения.

Опасность наконец-то миновала, Псайк упал в кресло, напряжение постепенно отпускало, и он с облегчением выдохнул. Усмешка вдруг разделила его губы, хоть жеребец и знал, что пожалеет о каждом сказанном слове, он не мог сдержать тихий смех, откинувшись на спинку кресла.

– О да, это было лучше, чем секс!

Глава 21

Октавия была поглощена беспокойством. Она нервно вышагивала по гостиной Бон Бон, протаптывая дорожку на ковре. Хозяйка магазина любезно позволила ей вместе с Винил оставаться столько, сколько им нужно, сказав, что лицо виолончелистки убедило ее в необходимости этого. Беспокойство в глазах Бон Бон ее чуть-чуть успокоило. Новая встреча с матерью принесла много того, что она очень старалась похоронить, включая чувство одиночества. Напоминание о том, что у нее есть верные друзья было именно тем, что ей было нужно.

Винил стояла рядом, наблюдая за болью во взгляде Октавии. Было явно видно, что диджей не знала, как ей помочь. После их стремительного побега с кампуса Винил высказала все возможные решения, которые только смогла придумать в надежде, что какое-то из них подойдет.

– Мы покинем город, – твердо сказала она.

– Ты знаешь, что мы не можем, – ответила серая пони.

– Мы перейдем на заочное обучение и будем сдавать сессии удаленно.

– Твой компьютер по прежнему в нашей комнате.

– Имитируем нашу смерть?

– Это ничего не решит.

По прошествии нескольких часов они лежали, свернувшись калачиком, на одном из диванов, а отчаяние и тревога вырисовывали жуткие образы в их головах. Винил видела, как мать утаскивает Октавию в какой-то далекий особняк, снова погружая в одиночество и изоляцию. Мысли о том, что ее милая, творческая, остроумная любимая пони снова окажется взаперти, было достаточно, чтобы диджей дрожала в бессильной ярости. Что за монстр будет так относиться к собственной дочери?

Октавия видела холодного, обезличенного психолога, монотонно рассказывающего ей, что она не любит Винил, и идеально объясняющего почему, а также одобрительно кивающую мать. Она видела Винил одну в переулке за баром, ночью, под усиливающимся снегопадом, звонящую по ее номеру и не получающую ответа. Она видела своих друзей, первые месяц или два интересующихся, куда она ушла и пропала без вести, а затем медленно забывающих о том, что она когда-либо существовала. Из-за этих ужасных фантазий она даже не могла набраться сил, чтобы плакать.

Но ярче всего она видела остаток своей жизни, а также прошлое и настоящее, распростертое в обоих направлениях от нее. Ее прошлое управлялось и контролировалось, будто она была экспериментом по созданию идеальной дочери. С хорошими манерами, легко внушаемую, полностью зависимую, умную, но недостаточно, чтобы думать за себя... это пыталась сделать с ней ее мать? Разве она любит ее хоть немного, есть у нее какие-то добрые чувства по отношению к ней вообще?

“Зачем я родилась, если мне не разрешают жить?”

Как ни странно, эта мысль начала разгораться, словно первые искры костра. Почему ей не позволяли жить? Это, конечно, не было ради ее безопасности: она убедилась в этом! За последние шесть месяцев ее жизни с ней ничего не случилось! Она узнала вкус жизни, любви и дружбы без каких-либо ужасных последствий. Но самой сладкой частью ее новой жизни была независимость. Она пережила все это по собственной воле, своим собственным способом. Пламя внутри нее разгоралось и росло вместе с пониманием ситуации.

Теперь, когда она узнала вкус жизни... она не могла вернуться назад. Ее жизнь до университета не давала ей вздохнуть, а все эти месяцы, что она провела с Винил, были глотками воздуха для ее легких и позволяли ей мыслить ясно. Огонь, бушующий сейчас в ее душе, полностью вышел из под контроля, и ей это нравилось. Октавия знала, что она должна была сейчас сделать. Это был единственный выход.

– Винил, – громко сказала она. – Я собираюсь поговорить с матерью. Одна.

Ее любимая, такая милая и добрая, всегда готовая поддержать, посмотрела на нее широко раскрытыми глазами:

– Что?! Это пока худшая идея из всех!

Третий беспокойный голос раздался со стороны лестницы ведущей вниз:

– Какая идея? – Спросила Бон Бон.

Виолончелистка жестом попросила Винил не отвечать, но было уже слишком поздно:

– Октавия хочет встретиться с матерью! После всего, что мы сделали, чтобы скрыться от нее!

Бон Бон тревожно закусила губу:

– Я правда не думаю, что это хорошая идея.

– Видишь? – Винил махнула копытом в сторону кремовой кобылки, чтобы подтвердить свои слова.

– А я думаю, она должна это сделать, – тихо сказала Лира, входя в комнату. Они обе пахли сахаром и конфетами. Октавия кивнула ей в знак благодарности. – Ее мать является источником буквально всех ваших проблем. Чем раньше вы разберетесь с ней, тем раньше сможете вернуться к нормальной жизни.

– Она увезет тебя отсюда! – в отчаянии воскликнула белая пони.

Серая пони покачала головой:

– Только если я ей позволю. А я точно не планирую этого делать.

– Тогда я пойду с тобой. Я-я буду бороться с ней!

– Вот это точно ничего не решит, – Октавия протянула копыто и мягко коснулась щеки Винил. – Я люблю тебя, но я должна поговорить с ней наедине. Ты всегда помогала мне во многом, даже больше, чем ты можешь себе представить. Без тебя я бы никогда не смогла этого сделать. Так что прошу, просто поверь мне.

Ее слова были настолько искренними, что единорожка почувствовала, будто ее глаза горят:

– Я тоже люблю тебя, детка. Я по-прежнему считаю, что это ужасная идея, но я в любом случае люблю тебя, – хрипло сказала она.

Лира прочистила горло:

– Я знаю кое-что, Винил, что поможет тебе все понять, – ее уши навострились, а Бон Бон открыла рот, будто собиралась что-то возразить, но передумала, взглянув на Лиру. – Несколько месяцев назад, когда я только поступила в университет, я была полной сволочью. Вы, пожалуй, знаете об этом лучше, чем кто-либо, ну, может, за исключением Бон. Но это не важно. Я подло поступала с другими пони без особой на то причины, лишь теша свое отвратительное чувство юмора. Короче, я была плохой.

– Я медленно отдалялась от пони, которая пыталась стать моим другом, и, что хуже всего, я даже не знаю, почему я так делала. К счастью для меня, Бон Бон так и не научилась держаться подальше от плохих пони, – Бон Бон состроила издевательскую ухмылку, но затем снова тепло улыбнулась, когда Лира продолжила. – Она дала мне силы, чтобы признать, что я была ужасной, а затем помогла мне измениться. Не знаю, заметно ли это окружающим, но я уже не та пони, что приехала сюда в начале учебного года. И... Я думаю, Октавия тоже...

Винил смотрела на любимую, и правда в словах бывшего противника становилась очевидной:

– Да... Это она, но и не она...

– Именно, – кивнула Лира. – Мне неизвестна вся ваша история, и, если честно, похоже, будто вы внезапно возникли в нашей жизни, но готова поспорить: ты помогла Октавии стать тем, кто она есть сейчас. Что ты должна сделать сейчас, так это поверить, что она достаточно сильна, чтобы справиться со всем этим, так же, как Бон поверила, что я не стану сволочью снова.

– Я верю в нее, – начала Винил, но быстро повернулась к любимой. – Я верю в тебя. Я знаю, что ты сможешь провести разговор с матерью. Но я не верю в себя, – она подошла ближе. – Ты, наверное, заметила, что я немного защищаю тебя.

– В самом деле? – ухмыляясь, прошептала Октавия.

– Да. У меня также, возможно, было несколько фантазий, как я выбиваю все дерьмо из твоей матери.

– Ах. Так ты хочешь пойти со мной и встретиться с ней?

– Ну, нет, я бы предпочла вообще никогда с ней не встречаться. Просто я... блин, я даже не знаю, чего хочу, – диджей в отчаянии топнула копытом. – Я просто не хочу, чтобы тебе делали больно, и я знаю, что это противоречит тому, что я только что сказала о том, что ты можешь победить ее-.

Виолончелистка остановила ее быстрым поцелуем:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но я все равно должна сделать это.

– Просто скажи мне одну вещь, – тихо сказала Винил, немного успокоенная поцелуем. – Почему она такая стерва?

Все выжидательно посмотрели на Октавию; вздохнув, она заговорила:

– Думаю, я должна поделиться тем, что мне известно, — она начала ходить по комнате, пытаясь напрячь память. – Я узнала несколько вещей из сплетен горничных и прислу- Эй! – воскликнула она, когда Лира и Бон Бон обменялись взглядами. – Это был не мой выбор нанять их!

– Мы ничего не говорили, – пробормотала Лира, и в тот же момент Бон Бон сказала:

– Мы понимаем.

– Так или иначе, – Октавия прикусила губу, продолжая. – Я была маленькой кобылкой в то время, но я помню, как подслушала разговор двух дворецких.

Маленькая серая пони кралась по коридору, мягкий ковер заглушал ее шаги. Она ненавидела, когда уроки проводились так рано! Ей хотелось выйти на улицу и посмотреть, как пегасы разгоняют облака. Это просто нечестно. Она подкралась к открытой двери и заглянула внутрь. Если кто-нибудь из прислуги поймает ее, скрывающуюся от учителя, то сразу расскажет матери. Никому из них она не могла доверять: она убедилась в этом на личном опыте. За дверью сидели два жеребца, пили чай и лениво болтали. Она узнала в них новую смену дворецких. Прошлая пара была “отпущена” за плохую службу или вроде того. Октавия стояла за дверью и слушала.

– Будь уверен, это самая странная вакансия, что мне попадалась, — усмехнулся один из них. – Но если других нет, отказываться не приходится.

– И не говори, – ответил второй, он звучал гораздо взволнованней, чем коллега. – Знаешь, я кое что разузнал прежде, чем принять предложение. Она холодна, как лед. Раньше она была кобылкой с прекрасным характером. Хотела стать актрисой или художником, я не помню, в общем, заниматься чем-то творческим. Но что-то произошло, и вот, она в бизнесе, заводит могущественных друзей и с безумной решительностью избавляется от конкурентов.

– Черт. Что случилось?

– Знать бы. Что бы то ни было, это испортило ее, – он сделал судорожных глоток из своей чашки.

Винил присвистнула:

– Звучит так, будто у кого-то проблемы.

Лира и Бон Бон вежливо промолчали. Октавия с усталой улыбкой произнесла:

– Однако здесь нет ничего нового. Не думаю, что это нам поможет.

– Ну... может быть и поможет, — сказала белая единорожка, задумчиво почесывая подбородок. – Она привыкла все держать под контролем, так? Я имею в виду, судя по тому, что я о ней знаю, это вполне описывает ее личность. Она сама не рассказывала тебе о своем прошлом? – виолончелистка отрицательно покачала головой. – Тогда она не будет ожидать, что ты знаешь какие-то болезненные мелкие детали. Возможно, ты сможешь напомнить ей о том времени, когда она не была такой властной. Это может ослабить ее защиту.

Октавия открыла рот, собираясь возразить, но через мгновение передумала:

– Это... действительно хорошая идея, любовь моя, – она немного удивилась тому, что Винил покраснела от ее слов.

– Я вспомнила совет, который давным-давно дал мне Псайк. В то время, когда мы еще притворялись врагами и спорили, он сказал мне, что ты чувствительна на счет своей гривы, и, если я хочу разозлить тебя, я должна сфокусироваться на ней.

– ...И вместо этого, ты прислала мне комплимент. Я задавалась вопросом, зачем, – серая пони почувствовала прилив нежности по отношению к Винил, от чего у нее защемило в груди. Она прочистила горло. – Ну, похоже я столкнусь с ней не совсем безоружной. – Пара обменялась нервными улыбками.

Бон Бон нервно облизала губы:

– Не хочу портить момент, но есть еще проблема с тем, что твоя мать оплачивает твое обучение, питание и все прочее.

– О, она несомненно прекратит платить, и я не думаю, что есть способ избежать этого. И я точно не смогу продолжить жить на территории кампуса.

Лира и Бон Бон быстро обменялись серией жестов, и Бон Бон, наконец, вздохнула:

– Я бы предложила вам место здесь, но у нас только две спальни... – было видно, что хозяйка чувствовала себя немного неловко, говоря об этом.

– Я понимаю, не беспокойся. Я не буду обузой. Я найду выход.

– Нам нужно найти другой источник дохода, – пробормотала диджей. Настала ее очередь нервно наматывать круги по комнате.

После нескольких минут молчания уши Октавии поднялись:

– Есть кое-что, что я могу сделать... – медленно сказала она. Винил остановилась на середине шага и с надеждой посмотрела ей в глаза. – Я могу взять перерыв в учебе на шесть месяцев.

– Перерыв? – переспросила единорожка.

– Прервусь на семестр и продолжу учебу в следующем году.

– И как это поможет? Тебе все еще негде будет жить.

Бон Бон, казалось, поняла:

– О! Ты можешь устроиться на полный рабочий день и за полгода накопить достаточно, чтобы все оплатить!

– Для оплаты семестра должно хватить, – сказала Лира, одобрительно кивнув.

– Да, здорово, – сухо сказала Винил. – И в это время ты будешь жить на улице? И что будет, когда ты вернешься в университет и не сможешь работать полный день? Как ты будешь платить за все?

– Я должна найти квартиру. Маленькую, только на несколько следующих месяцев. Но мне все же придется платить за еду, и... счета... – Октавия почувствовала, что ее уверенность в плане ускользает, и белая пони заметила это.

– Я смогу помочь, – быстро сказала она, обдумывая, как именно. – Раньше я устраивала концерты: думаю, настало время вернуться на сцену. Я не загребала много денег, но этого должно быть более чем достаточно, чтобы платить за еду и счета одного пони, – подумав, она добавила. – Вообще-то я была довольно популярна, прежде чем взяла перерыв. Думаю, я могу зарабатывать даже больше, чем нужно для оплаты жилья и еды.

– Ты бы это сделала? Просто отдала все свои доходы? – Октавия была в шоке. Эмоциональная поддержка — это одно, но совсем другое – отдавать каждый полученный бит.

Винил выглядела смущенной:

– Ну да, почему бы и нет? – ее чуть не сбили с ног горячие объятия виолончелистки.

– Ты так прекрасна, когда не замечаешь этого, – прошептала она, оставляя большой поцелуй на щеке любимой.

– Это много о тебе говорит, – тихо сказала Лира. – И это достойно уважения.

Бон Бон просияла и бросилась обнимать Лиру:

– О-о! Это так мило!

Пока их друзья говорили, диджей озабоченно прошептала на ухо Октавии:

– Из-за этого мы не сможем жить вместе.

– Я знаю. Это только на шесть месяцев, но мы обе будем заняты работой... это будет трудно, любовь моя, – виолончелистка почувствовала тяжесть на сердце, но это не могло потушить пламя ее решимости. – Это не идеальный выход, но такова сейчас наша жизнь. И мы пройдем через это. У нас все получится, – Винил сильнее прижала ее к себе в знак согласия. Когда единорожка выпустила ее из объятий, Октавия тяжело дышала, но все же нашла силы для смешка:

– Думаю, мне нужно будет научиться писать резюме.

Улыбнувшись, Бон Бон покачала головой:

– Я уверена, что тебе это не нужно. Как бы ты отнеслась к работе в небольшой, но быстрорастущей кондитерской? У нас мало работников, и мне бы пригодилась пони с хорошей головой и навыками планирования.

Лира усмехнулась. Это выглядело неуместным на ее лице, но взгляд ее по прежнему был благодарным:

— Как я сразу об этом не подумала? – она повернулась к Бон Бон. – Помнишь, я как то предлагала тебе организовать выездной сервис?

— Та идея, от которой мы отказались из-за нехватки сотрудников? – невинно ответила Бон Бон, ее глаза мерцали.

— Ты идеальный бизнес-партнер, ты ведь знаешь об этом? – Лира была близка к тому, чтобы начать прыгать от радости, и едва сдерживалась. Бон Бон просто наслаждалась похвалой.

Октавия чувствовала, как приободряется духом. Работа на полный рабочий день вместе с друзьями – это неплохо. Их радость была заразительной, и, взглянув на Винил, она увидела, что та все еще в глубокой задумчивости, однако вскоре улыбка начала проясняться на ее губах:

– Эй, – сказала она и замолчала не несколько мгновений, будто обдумывала детали в уме. – Вы, ребята, собираетесь обслуживать мероприятия?

– Почему бы и нет? – жизнерадостно ответила Бон Бон. – Пони любят наши лакомства, и у нас уже было несколько заказов. Единственное, что останавливало нас, это поиски подходящей пони, способной помочь нам все организовать.

– Знаете, обычно на мои концерты поставляют только стандартные дрянные закуски. Как вы думаете, может мы могли бы... работать вместе? “Приходите за музыкой, оставайтесь перекусить”?

Октавия чуть не завизжала от восторга:

– Совместный бизнес! Если я буду посредником, я смогу постоянно видеть Винил и при этом работать полный день!

– Я думаю, мы нанимаем подходящую пони, – прошептала Лира. Бон Бон утвердительно кивнула. – Думаю, мы в деле.

Все разрешилось. Будущему Октавии больше ничего не угрожало, и напряжение в комнате спало за эти несколько минут. Ее наполняла огромная любовь к друзьям, что помогли преодолеть некоторые из ее страхов. Мать уже ничего не сможет сделать с ее жизнью, и настало время сообщить ей об этом факте.

– Мы можем обсудить детали позже, а сейчас кто-нибудь может одолжить мне телефон?

Улыбка единорожки исчезла, когда она достала мобильный телефон из своей гривы и передала Октавии:

– Ты собираешься позвонить ей?

– Да. Думаю, я попрошу ее о встрече в Блюз Таверн. На нейтральной территории, – она набрала номер (с некоторым трудом, так как телефон был сделан для единорогов) и глубоко вздохнула. Остальные подошли ближе, чтобы лучше слышать. Винил прижалась ухом к другой стороне телефона, она выглядела обеспокоенно. Это выражение лица абсолютно не подходило такой беззаботной пони – Октавия думала о том, что после сегодняшнего дня сделает все возможное, чтобы это выражение никогда больше не появлялось на лице любимой.

Послышалось два гудка, а затем на том конце ответили:

– Лапис Лазулли. Говорите, – прозвучало сухое приветствие.

– Здравствуй, мама, – уверенно ответила Октавия. Винил вопросительно посмотрела на нее и одними губами произнесла “Лапис”. Виолончелистка покачала головой и прошептала:

– Позже.

– Октавия. Где ты? – ее тон был совершенно нейтральным, в нем невозможно было разобрать ни одной эмоции.

– Я буду ждать тебя в Блюз Таверн, в городе. До свидания.

– Нет, ты должна-, – виолончелистка закончила вызов. Ее копыта ни капли не дрожали, когда она возвращала телефон Винил, которая смотрела на нее... с восхищением?

– Ты даже не представляешь, насколько сексуально выглядишь, будучи решительной, – выдохнула диджей. Лира и Бон Бон, чувствуя смену настроения, извинились и пошли вниз.

– Я достаточно ясно выразилась? Может быть она меня не поняла? – Октавия обвила копыта вокруг шеи единорожки.

– Она поняла тебя, детка. И сейчас наверняка трясется в своих сапогах из драконьей кожи, – она не отпускали друг друга несколько минут, обнимаясь так долго, как могли. Серая пони убрала копыта, но Винил ее не отпускала.

– Я должна идти к ней, Винил.

Единорог прижалась лицом к шее подруги:

– Ты уверена, что у нас не осталось времени? – прошептала она.

Усмехнувшись, Октавия немного отстранилась от любимой:

– Для тебя может и осталось.

– Оу, – Винил тоже улыбнулась, и они пошли к лестнице. Мгновение поколебавшись, они страстно поцеловались. Все, что они могли сказать, было уже сказано.

---

Октавия молча проскользнула в двери. Таверна была довольно тихой в это время дня: только завсегдатаи и она сама. Серая кобылка заказала вина прежде, чем сесть за столик, хотя не была уверена: для нее ли это или для ее матери. Жеребец в баре даже не спросил у нее документов. Она глубоко вздохнула и попыталась сосредоточиться, но безрезультатно. Огонь в ее душе мерцал уже не так уверенно. Прошло много времени с тех пор, как виолончелистка последний раз видела свою мать, и она не знала, как отреагирует на нее. Она может покрыться холодной испариной, или начать бесконтрольно заикаться, или случится что-то еще, что разрушит ее уверенность. Все, что она могла сделать – это не забывать, кем она стала и надеяться, что это знание придаст ей сил.

Дверь в таверну распахнулась, и вошла ее мать, сверкнув острыми, как бритва, глазами. На ней было серебряное ожерелье с голубым камнем. Октавия заставила себя продолжить дышать, когда их взгляды встретились. Она изо всех сил держала нейтральное выражение лица, хотя ее сердце ускоряло биение с каждой секундой.

Лапис подошла к ней, оценивающе склонила голову, а затем села. Серая пони не смогла сдержать лицо, и удивленное выражение проявилось на нем. Она ожидала, что Лапис откажется сидеть здесь и попросит Октавию немедленно проследовать за ней. На лице матери появилась небольшая ухмылка: как она и думала, мать решила действовать так, чтобы вывести виолончелистку из равновесия и заставить ее защищаться-

“Стоп”.

– Никаких игр, мама. Мы должны поговорить, как семья, – тихо сказала Октавия.

Выражение лица Лапис не изменилось:

– Ты выросла, – ответила она, и Октавия знала, что она говорит не о росте.

– Да, именно. Мама, я-

– Я слышала истории, – Лапис плавно оборвала ее. – Слухи в основном. Они говорят, что ты нашла какую-то клубную оторву в качестве партнерши. Я очень надеюсь, что за этими слухами нет ни капли правды.

Побуждения прервать и закричать на нее резко выросли, но виолончелистка боролась, чтобы держать себя в копытах. Это только показало бы матери, что она совсем не повзрослела. Вместо этого она тепло улыбнулась:

– Хорошо, что ты сидишь, потому, что-

Лапис снова прервала ее:

– Ты также некоторое время не возвращалась в свою комнату. Даже страшно подумать, что заставило тебя так поступить.

Октавия сохраняла приятный тон:

– Отвратительные вещи, без сомнений, почти такие же плохие, как шпионить за своей дочерью, – наконец-то, она добилась реакции! Левая бровь ее матери слегка дернулась. Она не ожидала, что Октавия сможет дать отпор. Внутренне кобылка ликовала от радости.

– В голове не укладывается, что беспокойство о своей единственной дочери, в которую я вложила так много времени и денег – это то же самое, что погрязнуть в выгребных ямах, которые твоя неразборчивая подружка постоянно посещает.

– Она не-

– И правда, если бы ты надеялась изменить мое мнение о ней, ты могла бы пригласить меня в более респектабельное место, м? Это заведение точно не украшает картину твоей повседневности в прошедшие месяцы.

Октавия молчала. Нужно было что-то менять. Если они продолжат двигаться в том же направлении, у нее никогда не получиться рассказать свою часть истории и ничего не решится. Она спокойно ждала, как только могла, слушая, как любовь всей ее жизни оскорбили два раза подряд, и, когда ее мать замолчала, она ответила:

– Ты закончила?

Затем она хихикнула.

Это был лишь краткий смешок, но реакция в глазах матери была неоценима. Виолончелистка продолжила улыбаться и заговорила:

– Честно говоря, мама, постоянно прерывать меня – это так незрело. Ты позоришь меня.

– Действительно? – ощетинилась Лапис. – Тогда ты можешь понять мое недовольство твоими решениями. Позор по вине семьи сильно раздражает, не правда ли? Что именно творилось в твоей голове, когда ты решила очернить нашу репутацию?

– Любовь, в основном. Можешь себе представить, как она застала меня врасплох, ведь я никогда не получала ее раньше.

Октавия чувствовала, как воздух между ними наэлектризовался. Пути назад не было.

– Любовь? – выплюнула Лапис: она больше не играла. – Я провела лучшие годы своей жизни, повышая твое превосходство, давая тебе все возможности, чтобы добиться успеха. Ты должна была стать совершенной, чтобы принять мое наследие.

Виолончелистка помолчала немного, а затем сказала:

– Ты думаешь, это и есть любовь? – мягко спросила она. Она чувствовала, что все самые слабые связи с матерью трещали, как рвущиеся струны виолончели. – Я была просто проектом для тебя? Преемник, которого нужно обучать, а не дочь, которую нужно любить?

– Дочь, преемник: спорить из-за терминов – это мелочно, Октавия. Ты видишь, что произошло за время, которое ты провела вдали от меня? Ты уже забыла дисциплину и манеры. Скоро я заберу тебя из этого безумия. Завтра мы уезжаем.

С сожалением качая головой, Октавия чувствовала страх, что мать ускользает от нее:

– Ты заблуждаешься. Я остаюсь здесь, мама.

Лапис улыбнулась:

– А как ты будешь платить за обучение и жилье?

– Меня наняли на полный день полтора часа назад.

Это был явно не тот ответ, которого она ожидала:

– И ты думаешь, что можешь учиться и работать полный день? – она улыбнулась, но не сдержала намек на беспокойство.

– Нет, это будет практически невозможно. Я прервусь на семестр, чтобы накопить денег, а когда вернусь на учебу, перейду на неполный рабочий день.

– Ты думаешь, что все тщательно продумала, не так ли? – сказала Лапис сквозь стиснутые зубы. Октавия, видя, что ее слова произвели ожидаемый эффект, не чувствовала себя так, как ожидала. Она не чувствовала ничего кроме грусти за свою мать, за те события в ее прошлом, что довели ее до одержимости воспитанием идеальной наследницы. Но было поздно, слишком поздно для нее. Если она не полюбила дочь за восемнадцать лет, то не полюбит никогда. Это было жестоко, но Октавия не хотела обманывать себя. – Где ты будешь жить, в то время, пока копишь деньги, м? – продолжила Лапис.

– Моя подруга будет помогать мне платить за жилье, используя деньги от работы с нашими друзьями, между которыми я буду посредником, – просто ответила она.

Лапис Лазулли – акула делового мира с железным сердцем и, несомненно, худшая мать из ныне живущих, казалась абсолютно потерянной. Октавия задалась вопросом: доводилось ли той когда-либо испытывать поражение прежде, настолько недоумевающе она выглядела.

– Что с тобой случилось, Лапис? – мягко спросила виолончелистка. Сейчас было самое время доказать, что она стала достаточно зрелой, чтобы настоять на своем, не насмехаться над поражением противника и проявить сочувствие. – Я слышала о твоем прошлом. Я знаю, что ты не всегда была такой помешанной на контроле и манипуляции. Что же изменило тебя? – Октавия перегнулась через стол, намереваясь взять мать за копыто, но старшая кобыла резко отдернулась, она по-прежнему выглядела так, будто не совершала никаких ошибок и еще не все было потеряно.

Наконец-то, были ли это последние капли сострадания или что-то совершенно другое, Лапис раскрылась. Возможно, сам факт того, что она потратила так много времени на Октавию, позволил той так умело пробраться к ней в голову, но, как бы то ни было, сопротивление и тщательно продуманная личина в миг растворились:

– Я не была достаточно хороша, – сказала она.

– Для кого?

– Для Троттингемской музыкальной академии. Я играла на виолончели, как и ты. Это не было моим особым талантом, но я любила играть. Я была одержима поступлением в эту школу. Даже после того, как я встретила твоего отца, поступление оставалось для меня на первом плане. Но я была самоучкой и не могла конкурировать с другими абитуриентами. Они почти смеялись надо мной на прослушивании.

Пораженная полученными подробностями о прошлом матери Октавия продолжала давить:

– Есть и другие музыкальные школы. Еще лучше.

– Ты не понимаешь. Это должен был быть Троттингем. Она была лучшей в мое время. В своем воображаемом поступлении и вознесении к своему месту в жизни я идеализировала каждый аспект обучения там. Когда они отказали мне, я была разбита.

– И именно это сделало тебя...

– Это было началом. Я была зла на себя и на академию. Со временем мой гнев присоединился к горечи и вырос в безжалостное желание забрать то, что должно быть моим. Ни один из моих конкурентов не заслуживал поступления. У них был талант, но не страсть. Я заслуживала этого больше, – тон Лапис был почти отчаянным, как будто прося Октавию посмотреть на ситуацию с ее точки зрения. Она искала ее поддержки. Это немного вскружило виолончелистке голову.

– Что произошло после этого? – спросила Октавия, хотя у нее уже было несколько предположений.

– Твой отец оставил меня прежде, чем узнал, что я была беременна. Он сказал, что вернется, если я когда-нибудь смогу принять мои неудачи. Это было давно, – она замолчала, уставившись в стол. – Я... решила вырастить тебя в одиночестве и убедиться, что ты никогда не столкнешься с теми же проблемами, что были у меня.

– Ты просто хотела, чтобы я прожила твою жизнь? Вот причина всей дисциплины и изоляции? Что это тогда за глупости на счет “наследия”?

Лапис устало улыбнулась:

– “Преемник моего наследия” звучит чуть респектабельней, чем “сосуд, чтобы пережить мое прошлое”, ты не думаешь?

– Ты невероятна! Ты хоть слышишь, что ты говоришь? – виолончелистка не могла позволить ей спокойно ускользнуть. – Я знала, что ты плохая мать, но это просто чудовищно.

– Твой выбор эпитетов не играет роли. Ты заставила меня рассказать о вещах, о которых я не говорила десятилетиями. Ты следуешь по моим стопам, нравится тебе это или нет.

Это было удивительно, как много отвращения эта мысль вселяла в Октавию:

– Это признание вины, Лапис, а не допрос.

– Вины? Я виновата в том, что ты получила лучшее образование из существующих? Виновата, что позволила тебе развивать свои музыкальные таланты и оттачивать их до совершенства? О, я уверена, что это было ужасно для тебя, – Лапис мрачно усмехнулась. – Знаешь, ты прямо как те другие абитуриенты. Рвешь все в клочья, прежде чем я достигну своей мечты.

– Виновата в том, что изолировала меня от других пони. Виновата в том, что с помощью психологов лишила меня всякой личной жизни. Виновата в том, что привила мне настолько огромный комплекс само-преследования, что затмевает даже проблемы с самооценкой, которые я от тебя получила. Ты насквозь прогнила, полностью. Мне стыдно быть твоей дочерью.

Лапис резко встала, задев стол:

– Стыдно? Что ты можешь знать о стыде, убегая с какой-то блудницей?

– Она в тысячу раз чище, чем ты. Она в университете на музыкальной стипендии, на которую ты не смогла поступить. Она завалила в школе все, кроме музыки, и бросила ее на год раньше. Ты хочешь знать, почему она преуспела там, где тебе не удалось? Потому, что она не переставала пытаться. Она не сдавалась, она не пошла домой, и она, конечно же, не заводила ребенка и не растила его восемнадцать лет, только чтобы пережить свои неудачи чужими достижениями! – Октавия немного задыхалась под конец, но все же смогла удержать тон и, хоть и с трудом, но подавила желание закричать.

Они долго смотрели друг на друга в этот напряженный момент, высказав, наконец, все, что хотели. Виолончелистка уже не чувствовала никакой жалости к матери. Если она большую часть своей жизни была ужасной пони, то ничего из того, что Октавия скажет сейчас, не изменит ее. Лапис повернулась, чтобы уйти:

– Все, что у тебя есть сейчас. Помни, кто дал это тебе, – дерзко сказала она.

– Я помню, – ответила Октавия. – Ее зовут Винил Скретч, – ее мать на мгновение остановилась, но продолжила путь.

В наступившей тишине сильно хлопнула дверь таверны, и серая кобылка поняла, что несколько посетителей смотрели на нее. Один за другим, они подняли свои кружки. Бармен нервно подошел с заказанным бокалом вина и поставил перед ней:

– Я бы принес его раньше, мадам, но вы, казалось, были заняты.

Октавия взяла бокал и подняла его навстречу зрителям и бармену прежде, чем сделать небольшой глоток.

– Это лучшее вино, что я когда-либо пробовала, – честно сказала она ему.

---

Винил была близка к тому, чтобы протоптать траншею в гостиной. Тысячи тревожных мыслей проносились в ее голове, требуя внимания. Лира и Бон Бон некоторое время пытались отвлечь ее бессмысленной болтовней, но им пришлось вернуться к работе. Она уже до крови изжевала губу. Сначала она сравнивала свое состояние с нервозностью перед экзаменами, но экзамены не пытались навсегда забрать пони, которую она любила больше, чем кого-либо.

“Она сказала, что хочет справиться со всем самостоятельно, но что если это был сигнал “спрятаться на чердаке с огнетушителем и появиться в последний момент, чтобы спасти меня”?”

Это было абсурдно, и это была одна из тех вещей, которую Октавия ожидала бы от Винил. Была ли она права в этот раз, сделав то, что ей было сказано? Диджей застонала и направилась к лестнице, но остановила себя, дойдя до нее. Она уже несколько раз пыталась уйти, но каждый раз, когда ей почти удавалось, она вспоминала мягкую просьбу Октавии: “Пожалуйста, просто поверь мне”.

– Ты убиваешь меня, детка, – хрипло прошептала Винил.

Она направила мысли к более счастливым временам, когда они обе спотыкались, делая первые шаги их взаимоотношений, когда не было никакой угрозы для их счастья, когда они каждый день обнимались и говорили обо всем, что приходило в голову; но каждое воспоминание только укрепляло понимание того, что Октавии нет с ней прямо сейчас.

Дверь на лестницу открылась, и белая единорожка почти упала, пытаясь моментально развернуться. Лира поморщилась, посмотрев на нее:

– Извини, что даю ложные надежды. Как дела?

– А как ты думаешь? – прорычала Винил, распутывая ноги и вставая прямо.

– Твое беспокойство о ней ничего не изменит: так зачем беспокоиться? – Лира проскользнула на кухню и выпила стакан воды.

– Ты, кажется, не понимаешь всю эту тему с “любовью” достаточно хорошо.

Усмехнувшись, Лира вернулась в гостиную:

– Я думаю, что понимаю достаточно хорошо. Только вот не стоит беспокоиться о том, что ты не можешь изменить.

Белая пони упала на диван:

– Руководствуешься собственным опытом, да?

– Ну же, Винил. Ты видела, как изменилась Октавия. Она могла бы взглядом остановить лавину и отправить ее назад на гору.

– Ага, она может быть довольно жесткой, когда захочет, – с гордостью ответила Винил.

– Так пусть она будет жесткой. Я думаю, ты слишком долго была “крутой” в ваших отношениях, – улыбка в голосе Лиры была очевидна, но диджей была слишком занята пересчитыванием ниток на подушке, чтобы заметить это.

– Она всегда была круче меня. Я имею ввиду, посмотри на нас. Я сижу дома и волнуюсь, пока она там борется. Разве это не жалко?

– Ну, если это заставит тебя чувствовать себя лучше, – сказал довольный, но немного потрясенный голос. – Мы можем поволноваться дома вместе.

Винил резко подняла голову, ее зрачки расширились, чтобы поглотить взглядом как можно больше Октавии. Все волоски серой пони были на месте, но тем не менее, она выглядела измученной. Диджей пружиной соскочила с дивана и обхватила Октавию за долю секунды. Они катались по мягкому ковру без какой либо благородности или крутизны. Лира не переставала смеяться, пока спускалась на первый этаж.

Серая кобылка с усталой улыбкой посмотрела на любимую:

– Это так бесцеремонно.

Не говоря ни слова, Винил поцеловала ее, накрывая от всех тревог и страхов огромным щитом любви. Они не отрывались друг от друга несколько минут, используя время, чтобы уничтожить сдерживающий их стресс в ревущем пламени любви. Когда поцелуй подошел к концу, Винил задала самый легкий вопрос:

– Мы в безопасности?

– Да, – ответила Октавия, сжимая любимую сильнее. – Теперь да.

Эпилог

Шесть месяцев спустя...

На территории Западного Мэйнхеттенского Университета царила радость, если не сказать больше. Теперь, когда снег растаял, на улице было гораздо больше пони, наслаждающихся пейзажами. Выпускные экзамены за предыдущий семестр наконец закончились, и многие студенты праздновали свою свободу. От первокурсников до выпускников — все были благодарны за перерыв в своей академической жизни.

Было начало нового года, и посмелевшие второкурсники посмеивались над картами местности в копытах новичков-первогодок, иногда снисходя до того, чтобы подсказать им дорогу. Все второкурсники, за исключением двоих.

Первой была кобылка с бледно-пепельной шерсткой и темной перепачканной гривой. У нее были мешки под глазами, но улыбка ясно давала понять, что она совсем не измучена. На ней была надета розовая бабочка, а вокруг копыта яркий сине-белый VIP-браслет. Для случайного взгляда она могла показаться обычной студенткой возвращающейся после ночного клуба, хотя каждый ее шаг был уверенным и точным и невооруженным глазом было видно, что она гораздо, гораздо взрослее и умнее большинства пони, окружавших ее.

Не то что бы она вела себя тщеславно: напротив, она была тепла и дружелюбна ко всем, кто решался заговорить с ней. Она шутила со студентами и давала брохуф любому, кто носил браслет с выступлений. Год назад большинство побоялось бы даже приблизиться к ней.

Ее звали Октавия – она была виолончелисткой, изучавшей продвинутую теорию музыки (классической), управление бизнесом, и, как ни странно, расширенную психологию.

Второй была белая единорожка с зализанной, тщательно расчесанной неоново-синей гривой. На ее голове покоились очки с темно-фиолетовыми стеклами, оставляя ее великолепные алые глаза открытыми. Она обеспокоенно вышагивала, каждые несколько секунд порываясь поднять копыто, чтобы привести волосы в привычный беспорядок, и только самоконтроль ограничивал ее. Как бы то ни было, она была окружена ореолом славы. Некоторые студенты перешептывались при виде нее, в то время как другие начинали открыто поддерживать.

Нельзя было сказать, что она этого не заслуживает: напротив, она была ответственна за большинство вечеринок, проходивших после экзаменов, и завоевала сердца студентов благодаря упорному труду и экспериментальной музыке. Она была счастлива дать брохув всем, кто подходил поблагодарить ее за возможность отвлечься от ужасов университета. Даже преподаватели любили ее за помощь студентам в снятии стресса перед началом занятий в течение последних нескольких месяцев. Хотя год тому назад большинство считали ее присутствие в университете случайностью.

Ее звали Винил Скретч – она была диджеем, изучающим второй курс продвинутой музыкальной теории (современной), продвинутое рисование, и, как ни странно, расширенную психологию.

Пара обнялась при встрече на травянистой поляне в центре университетского парка. Когда они разомкнули объятья, Октавия не могла унять смех над гривой своей возлюбленной. Винил покраснела:

– Я думала, что ты хотела бы этого! Я имею в виду, это ведь триумфальное возвращение, в конце концов. Это важный момент!

– О, Винил. Ты уже должна знать, что я больше люблю твою беспорядочную гриву, – упрекнула Октавия, мягко ткнув Винил в нос.

– Теперь ты скажи мне, – проворчала она, яростно портя свою прическу, пока она не вернется в свое естественное состояние. – Как тебе вечеринка прошлой ночью?

– Это было удивительно: мне кажется, что я только что оттуда.

Присматриваясь к растрепанной гриве Октавии, Винил ухмыльнулась:

– Ты выглядишь именно так.

– О, замолчи. Я спала всего несколько часов, и я была слишком взволнована, чтобы сидеть и укладывать ее как обычно. Кстати, – Октавия хитро подняла бровь. – Ты переработала еще одну мою композицию для финальной песни?

Винил невинно засвистела.

– Я так и знала! Как тебе это удается? Толпа была в восторге! – Октавия, охваченная возбуждением, на мгновение затанцевала на кончиках копыт.

– Я думаю, это от того, что я работаю с плодами твоего творчества. Я слышу не просто музыку, я слышу тебя саму и все, что ты пытаешься сказать своей музыкой, и по своему это перевожу, – Винил заметно покраснела, но продолжила. – Ты должна останавливать меня прежде, чем я попытаюсь сказать что-то романтическое. Я несу глупости.

Октавия быстро поцеловала ее:

– Очень милые глупости.

Они шли вместе по мягкой траве:

– Это был сумасшедший год, да? – сказала Винил.

– Действительно. Не могу поверить во все эти перемены, – Октавия покачала головой, улыбаясь воспоминаниям. За последние несколько месяцев она видела, как становится ближе к своим друзьям, чем когда-либо, и чувствовала себя более любимой, чем за все девятнадцать лет.

– В ближайшее время перемен только добавится. Мы снова будем жить вместе, я получила несколько безумных приглашений на концерты – да, приглашения! Они действительно приглашают меня, разве это не круто?! – а Лира и Бон Бон говорят об открытии других магазинов в других городах.

– О, я знаю! Только представь: магазины в Кантерлоте, Троттингеме или Понивиле! Я не думаю, что буду работать меньше в ближайшее время

– Ага-а... – медленно произнесла Винил.

Октавия остановилась и нахмурилась:

– Что не так?

– Ничего, пока ничего. Я просто... Я думаю, работать с Бон и Лирой — это здорово, пока мы учимся, и я люблю их, но в один прекрасный день... Я вроде как надеюсь, что мы займемся чем-то своим. Знаешь, начнем “благозвучную революцию”, о которой мы говорили.

– Обязательно, – сказала Октавия, касаясь щеки Винил. – Но сейчас давай просто сосредоточимся на выживании в университете, хорошо?

– Договорились, — через некоторое время Винил произнесла, понизив голос. – Никаких новостей от сама-знаешь-кого?

– Только сообщение сегодня утром. Вот, – Октавия достала телефон из гривы и передала его Винил.

{[Мама]}

> Я слышала, ты снова поступила. Если ты пересмотришь свои жизненные решения, у тебя есть мой номер.

– Ну, можно сказать, что она что-то чувствует к тебе, да? – сказала Винил, но Октавия не выглядела обнадеженной.

– Она, наверное, видит во мне только впустую потраченное вложение.

– Или она просто слишком высокомерная, чтобы признать, что соскучилась по тебе.

Октавия благодарно улыбнулась:

– Все в порядке, Винил. Я не грущу по этому поводу. Она дала мне все возможности, на которые я могла бы надеяться. Даже если это не входило в ее планы, она – причина, по которой мы встретились. Но это не меняет моего отношения к ней. Может быть... может быть через несколько лет, если ей удастся, наконец, уйти от своего прошлого, мы могли вы начать все сначала. Но до тех пор...

– Хорошо, хорошо. Просто меня беспокоит, что ты не можешь быть вместе со своей семьей, в то время как моя была довольно крутой, пока они не выгнали меня.

– Да, насчет твоих родителей... – глаза Октавии блеснули.

– Что? – осторожно ответила Винил.

– Я думаю, самое время мне с ними познакомиться, не так ли?

Конец