Equestrian Tail

Equestrian Tail

Получилось немного нуарно и вполне соответствующе обстановке

Для пони Эквестрия — это целый мир. Почти для всех пони она-же и весь мир. Самые любопытные знают, что западнее Апэлузы мигрируют бизоны, а где-то далеко на юге, за вечнозеленым лесом живут зебры. Кто-то рассказывал об этом. И совсем мало тех, кто хотя-бы со школы помнит, что если на корабле из Мэнхеттена отправиться на восток, то где-то через месяц можно увидеть давно забытую Селестией землю.

Я сидел здесь, в Мэйнхеттене, в баре Harmonika и прикидывал сколько пони там побывало. По моим прикидкам получалось не больше сотни. Четверть из них прямо сейчас, вместе со мной, в этом самом баре пытается об этих самых землях забыть. Правда и об Эквестрии было думать не особо приятно, но забыть о тех ужасных землях было важнее.

Я наклонил голову, взял зубами наперсток с "горючим" и решительно запрокинул голову. Горючее, вполне оправдывая свое изначальное предназначение приятно обожгло внутренности.

Я положил пустой наперсток на стол и распрямил ноги на тюке с сеном. Хотелось задремать, но совсем не хотелось идти в свою квартиру. Перед глазами стояли образы местных поняшек.

Кобылки в Мэйнхеттене одеваются очень легко или вообще ходят голыми. Я уже почти привык к этому, но не думать об этом не получалось. Впрочем, после каждого дня на ярмарке мне хотелось не кобылу, а сытно поесть, выпить горючки и выспаться.

Выспаться не дали и в этот раз. Из грез меня вывел звон подноса с напитками. На подносе были чашки с чаем и кофе, а за самим подносом, напротив меня сел тяжелый, жилистый, но уже стареющий пегас. На его грубоватой морде было изображено участие.

— Я думаю тебе уже пора.

Я недоуменно уставился на него.

— Это такая местная традиция, когда пони выпивает больше чем нужно, хозяин подает ему безалкогольный напиток за счет заведения. Так они деликатно дают понять, что пора прекращать пить, а напиток помогает прийти в чувство. — начал объяснять пегас, одним копытом поднося к морде чашку с кофе и подвигая мне поднос с чаем.

— Херц Фельд, я свою норму знаю. Мне ещё три наперстка можно.

— Никаких трёх наперстков, по крайней мере у меня тебе их не подадут. — сказал он, возвращая чашку на место.

Я попробовал чай. Этот понландский расист считал, что раз я из Фланкии, значит обязательно пью чай. Впрочем, он не ошибся.

Крепкий чай. Потихоньку в голове начало проясняться.

— Слушай, Херц, а как ты понял, что нужно открыть бар в Мэйнхеттене. Я имею ввиду, что здесь много всякой работы, а ты именно здесь и именно это делаешь?

— Ты уже сотый раз спрашиваешь. Так и не нашел работу?

— Я продаю яблоки на ярмарке, насколько по-твоему это работа?

— На ещё две недели и не очень.

— А что дальше-то?

— А почему ты спрашиваешь меня?

— Брось, Херц, ты же вроде местного "старейшины". Помогаешь приехавшим пони разобраться в Эквестрии.

Пегас самодовольно улыбнулся.

— "Сначала посмотрите на свою кьютимарку. Осмотрите её внимательно и выпишите все пришедшие вам в голову ассоциации." — процитировал он, видимо, эквестрийский школьный учебник.

— Блин, я..ик.. Я серьезно. — мой бок был девственно-чистым и до последнего месяца я считал это нормальным.

— Ну ладно. Кстати, свою кьютимарку ты всё равно получишь, потерпи пару лет. Но есть же у вас, как ты это называл, prizvanjie.

— Призвание. Но чтоб я его знал.

— Вот. В Мэйнхеттене тебе стоит жить только если знаешь, что тебе нужно жить именно в Мэйнхеттене. Иначе всю жизнь будешь пить местную горючку у меня в баре.

— Ехать в Кантерлот?

— Только если ты работаешь с высшим обществом. Ну или учишься. Или ещё что-то такое.

— Ты чей друг, мой или дракона? — Херц этой шутки не знал, но, задумавшись, похоже как-то угадал её смысл.

— Та-ак. У тебя-же есть ещё пара недель до конца ярмарки. Даю подсказку — если нормально пишешь на эквестрийском черкани пару заметок в «Эквестриа Дейли» о Фланкии. Фланкийский пони — большая редкость и они тебе поверят даже если напишешь, что у вас ходят пони с драконьими головами, а на завтрак едят чайную кашу. — тут он довольно хлопнул крыльями. — Меня до сих пор в редакции поминают незлым тихим словом. В общем, гонорара тебе как раз хватит на осмотреться и решить что делать дальше.

Подкалывал он или нет, но я на эквестрийском мог как раз только писать. Все языки пони, известные мне, очень близки. Вернее, во всех языках почти для каждого случая есть подходящая фраза из староэквестрийского лексикона, но почти наверняка есть и собственное выражение. С письмом не всё так просто, но оно быстро учится. И если писать чистым литературным языком, то его могут публиковать почти без корректуры. А вот фланкийский акцент, тяжелый и отрывистый замаскировать было невозможно. Херц сам говорил без акцента, как и большинство приехавших понландцев, но все несколько фланкийцев, которых он знал до сих пор говорили с жутким акцентом. Я думаю, что тут дело где-то в самой глубине, когда наши матери нас учили говорить или когда мы в школе учились читать. Какую-то мысленную операцию, о которой даже не задумываемся мы выполняем по другому.

— Еей. Poni im ter lyft! Ты вообще здесь?

— А?

— Идти мне, говорю, пора. Клиенты ждут. И тебе тоже, если хочешь успеть домой перед завтрашней ярмаркой.

Вздохнув, я одним глотком допил чай, оставил на столе четыре золотые монеты и вышел из бара.

Северное сияние

город Понск, пять лет назад

— Вчера в Известиях писали, Вандерболты хотят выполнить sonic rainboom.

— Я вам таки-больше скажу, сейчас по всем школам и трудовым коллективам пегасов заставляют сдавать норматив на скорость. Вчера говорили, что наши Буревестники рэинбум обязательно сделают раньше чем это сделают ихние Болты. Но они это третий год говорят.

— Зима ж на дворе. Летать на скорость в шубе — это же издевательство. Или они хотят сделать это последний раз в жизни?

— Ну, может будут в Приморске тренироваться? Там можно в пальто летать.

— Покупайте пирожкиии!

— Два с мясом пожалуйста.

— А обяфатльно ефо селаю.

Мы возвращались через со школы через рынок. По обычаю я нес обе сумки.

— Я обязатально его сделаю. — доев, повторила она.

Аврора была молоденьким пегасом небесно-серого окраса. Её хвост казалось переливался всеми цветами радуги. Каждый волос её хвоста был немного отличного от других цвета. Но общим для всех цветов было то, что в каждом из них была изрядная доля серого, из-за чего он казался слегка выцветшим.

— И как ты собираешься это делать?

— Не знаю. Но я это сделаю даже если у меня до конца жизни насморк будет.

Я вздохнул. Мы оба знали, что насморк действительно будет до конца жизни и что если она в зимнем Понске сделает рэинбум, то это будет не так уж и долго.

— Может в пальто сделать?

— На таком морозе в пальто ходить можно, но не летать под тыщу километров в час.

— А в шубе?

— А ты как думаешь?
"Летать в шубе" было расхожим выражением, наравне с "шубу в белье заправлять". В шубе невозможно было даже разогнаться достаточно, чтобы лететь планируя. Не говоря уже о рекордах.

— Слушай, у тебя же мозг, придумай что-то!

— Боже, як вы змерзлы! — немного наигранным тоном, но абсолютно серьезно воскликнула её мать.

— Радуга Северная, вы не волнуйтесь, мы в полном порядке.

— Аврора, ты опять притащила этого двоечника? Он что, сам уроки свои сделать не может?

— Маам, ты же знаешь, мы вместе за партой сидим. Тем более, что вместе у нас лучше выходит.

— Хмф.

Фланкийская система образования считала личные оценки идеологически-вредной глупостью. Почти все задания нужно было выполнять хотя-бы вдвоем и почти всегда добровольно-принудительно этими двумя ставали соседи по парте. А если не соседи по парте, то обычно их всё равно сажали вместе, чтобы было удобнее работать.

Мать Авроры, Северная Радуга, считала, что её дочь должна сама выполнять все задания, чтобы получить билет в жизнь. Мы считали, что лучше от этих заданий поскорее избавится.

А ещё она боялась, что мы станем друзьями.

— Аай, вот так ещё. — в такие моменты голос Авроры был непередаваем и только усилием воли я не давал своему хвосту хлестать по земле.

— У основания ещё немного. — я натирал ей крылья звездной мазью. Крылья на таком морозе было обморозить, что подковой об асфальт. И любой пегас, придя домой первым делом пытался растереть их "звездочкой", как пони называли эту мазь.

Она разгоняла кровь и на воздухе быстро выделяла тепло.

Но горе было тому пегасу, которого дома никто не ждал. Им было реально тяжело даже просто намазать крылья мазью.

— Если бы мне всегда растирали крылья, когда я делаю математику.

— Ты не привыкай. И научись это сама делать, иначе после школы так и будешь жить с мамой.

По правде говоря, она решила полторы задачи за пол-часа. Впрочем, это уже было удивительно.

— Давай так, я пишу всё, даже физику, а ты думаешь как мне сделать sonic rainboom. — она действительно мило пыталась "правильно", на заграничный манер произносить его название.

— А давай.

Вот если бы вам предложили — вы можете ничего не делать, а взамен должны подумать, как с помощью спичек и желудей погасить солнце, вы бы разве отказались? А если не просто предложили, а ещё и попросили, да ещё и единственная подруга, да ещё и вызывавшая даже не только дружеские мысли.

Поначалу я думал просто помечтать, ведь я был уверен, что реинбум никак не сделать в зимнем небе Понска. Да и вообще, я считал, что это всё идеологическая чушь и что обычному пони, даже пегасу, он не нужен.

Но идея потихоньку захватила моё воображение. Можно заказать специальную одежду у Альт Махера, пони, который тайком шьет одежды для самых высокопоставленных пони. Иронии добавляло то, что любой высокопоставленный пони должен был его сразу отправить в ссылку, только узнав род деятельности Альта. Наверное, можно выпросить у взрослых достаточно денег? Или попросить у вожака ячейки пон-скаутов? Вроде как на такое могут и дать денег. Нет, даже так мы сэкономим слишком мало веса.

Может грелку под пальто повесить? Выйдет по весу чуть легче шубы, но аэродинамика лучше.

Можно вообще из резины костюм сделать, а под него пару грелок запихнуть. Это звучало фантасмагорично, но скроить из старых шин костюм было реальнее, чем делать под заказ и лучше бы сохраняло тепло при той-же массе, чем такнь, кожа или шкуры.

Хотя... Тут я упер морду в копыто. Оно было горячим. При соприкосновении с кислородом без примеси масляных паров звездный бальзам распадается на пар и растительные масла. При этом выделяется тепло. Из-за этого звездочка в банке не греется попусту, нанесенная на тело согревает, а если подуть — греет ещё сильнее.

Намазать Аврору звездочкой? Если её намазать так, что она за пару секунд ожоги получит этого не хватит, чтобы согреть в полете. А ведь намазать даже маленького пегаса, пусть и не очень аккуратно, звездочкой быстрее пары минут совсем никак.

Та-дааам! Я держал перед собой странную одежду.

— Э?

— В этом ты сделаешь соник рэинбум!

— Но в этом мне даже дома будет холодно.

Одежда собой представляла полный костюм, сшитый из тонкого слоя резины, явно не шинного происхождения. Он был абсолютно облегающим и походил на костюмы для подводного плавания.

— Это ещё не всё. — я достал груду картонных листов. Каждый лист по форме напоминал старинные доспехи, все вместе они покрывали бы всю пони.

— И это. — я достал обыкновенную тканевую одежду, снова-таки покрывающую всё тело.

Стоял жуткий мороз. План был несложен, но его нужно было выполнять с первого раза. Мы сидели протопленном до жары старом коровнике. В последний момент я настоял на чашке крепкого чая для обоих.

Это было абсолютно логично, но мне бы не пришло такое в голову, если бы я не хотел посмотреть на раздетую Аврору подольше. И я ставил четыре против одного, что я был первым пони, не считая родителей, который видел её без одежды.

От этого ли, или от возбуждения перед полетом её крылья стояли под углом в 45 градусов и совсем не гнулись.

Мы уже давно допили чай, а её крылья и не думали сгибаться. Если она не успокоится, то никуда не полетит. Если она не полетит в ближайшие почаса, то нас, скорее всего, поймают.

Моя сестра, Лунный Свет, она же автор костюма Авроры скорее, всего нас попыталась прикрыть, но сильно много мы не выиграем.

— Ладно, на позицию.

— А крылья.

— Сейчас.

— Аай!!! — в этот момент я взявшись за края её крыльев резко "подкатал" их во внешнюю сторону, как подкатывают джинсовые штаны рабочие. Крылья подкатываться отказались и мгновенно опали, но почти сразу вскинулись и сделали пару взмахов.

— Что это за штуки?

— В летнем лагере один пегас научил. Так жеребцы на востоке делают, если важный урок или собрание на носу, чтобы не выдавать себя поднятым крыльями.

— Блин, ты и говоришь, как будто ихний тост произносишь, я в воздух хочу!

— На старт! — она начала быстро натягивать на себя резиновый костюм. Я распечатал коробку с картонными "доспехами". Каждый "доспех" внутри был пропитан и густо измазан звездочкой. В конце я быстро накинул всё это на неё, закрепил, потом накинул и затянул тканевый костюм. Идеально! Теперь в полете звездочка будет испаряться ускоренными темпами, согревая её, а прослойка резины будет не только теплоизолятором, но термостабилизатором, медленно прогреваясь и так-же медленно охлаждаясь.

— Внимание. — я ударом копыта открыл покосившиеся двери. Пегас стала в позицию.

— Марш! — она пулей вылетела из коровника. Сейчас она должна была взбежав по погребу взмыть ввысь и начать набирать высоту. Я же начал быстро собираться. Шуба, полфляги горючки, яично-медово-перечная настойка, аптечка. Плакали наши год образцовой учебы, в который мы всё время продавали сладости из повышенного пайка, который мы получали за хорошую учебу. О пайке волноваться уже не стоило, если всё получится — волноваться вообще будет не нужно, может нас даже позовут учиться в Солнцеград. Если не получится — беспокоится о дополнительном пайке всё равно не придется, придется заботиться хоть о каком-нибудь.

Закинув шубу с печки себе на круп и взяв в зубы аптечку я выбежал в холод.

Есенин в небе

где-то под Балтимером, импровизированный полигон на месте загородного домика принцессы Луны
примерно полгода после конца ярмарки в Мэйнхеттене

У всех на полигоне были тревожные чувства. Пегас в небе выполнял программу полета безупречно, но причиной тревоги был вовсе не он. Причиной было то, что никто в точности не знал что мы все здесь делаем. Ещё правильнее сказать, каждый знал, что мы здесь делаем, но любой другой с ним не соглашался.

Уже неделю шли совместные тренировки Вандерболтов и Валькирий. Валькирии — лучшие летчики Понланда, примерно раз в год выступающие в Эквестрии и тренироваться вместе с Вандерболтами они вполне могли. Хуже было то, что из семи дней пять — именно Валькирии показывали Болтам свои умения. Причем маневры были с точки зрения любого пони внизу абсолютно бесполезными. И снова всё не так просто. Вандерболты — помимо представлений, все работают в Клаудсдейлькой метеослужбе. И, как лучшие летчики в Эквестрии, вылетают по тревоге на совсем уж чрезвычайные ситуации.

Они всегда всё делали легко и с куражем. На них всегда были цветастые гоночные костюмы и они были любимцами публики.

Валькирии были на них совсем не похожи.

Они редко улыбались. На них были серые, с голубым оттенком костюмы из грубой ткани промышленного изготовления. Они выполняли с поразительным мастерством сложнейшие фигуры, но они далеко не так впечатляли, как фигуры Вандерболтов. Большинство думали, что Вандерболты учатся у Валькирий командной работе, но я точно знал — они разучивают именно трюки. Я прекрасно знал, почему у Валькирий такие грубые и совсем не гоночные костюмы, почему их трюки не такие впечатляющие, даже если требуют огромного мастерства.

Будучи ещё во время жизни Мэйнхеттене завсегдатаем бара Хармоника я прекрасно знал кем работают Валькирии в обыденной жизни.

— Индекс оправдания экстраполяций — 0.3. Тебе надо быстрее менять фигуры. — приземлившийся пегас слушал меня, видимо ещё не до конца понимая смысл задания. — Проще говоря — слишком предсказуемо летишь. Импровизируй.

Пегас молча кивнул и сходу поднялся в небо. Естественно, индекс я прикидывал на глаз, ведь считать его без магии было не реально.

— Между прочим, у него 0.25. — стоящий рядом единорог смотрела на меня с укоризной. Светившийся рог означал, что она собирала метрику магией и, видимо, записывала всё в блокнот. — Хотя-бы меня спросил, перед тем как говорить такую отсебятину. — этот единорог была чем-то вроде личного контролера от Селестии и мне не хотелось даже лишний раз смотреть в её сторону, поэтому я только фыркнул.

-Отругать инженера? Сделано!

Пожалуй, я никогда ещё не видел столь дружелюбной мордочки у контролёров.

В моей работе здесь была некоторая ирония. Я уплыл из Фланкии в том числе потому-что надоела война, но я мог поставить девять против одного, что на этом полигоне готовятся к боевым действиям.

Месяц назад Эпплджек сказала, что с утра она писала письмо Селестии и упомянула про пони из далеких земель, который прекрасно разбирается в машинах и почти не разбирается в магии и когда-то был инженером охраны(смысл понятия «военный» вообще до здешних пони редко доходил). В шутку она тогда пожалела, что меня завтра-же принцесса заберет к себе в замок.

Не знаю, что творилось тогда в Кантерлоте, как я сейчас думаю, там были явно озабочены чем-то. Настолько, что вечером того-же дня роял гарды пришли за мной. Меня отправили в Кантерлотскую тюрьму, обвиняя в соучастии в массовых убийствах. Из всего, что я знал об Эквестрийских законах, я тогда был обречен. Я действительно во Фланкии должен был работать военным инженером. Если точнее, инженером авиации. Я прекрасно представлял, что наши пегасы совсем не разгоняли облака и от Херца я много слышал о их "подвигах" на войне.

По всем Эквестрийским законам я был виновен и выкрутился из этой передряги далеко не сам.

А впрочем, сказать, что я не мог отказаться от работы на этом полигоне я тоже не могу. Отпустили меня без всяких условий, но вряд-ли какой-то пони сможет отказать самой Селестии, особенно когда она просит поработать с самими Вандерболтами.

Я снова отвлекся.

Сейчас для меня настал решающий момент. Радуга выполняла вылет на сверхзвуковой скорости в условиях переохлаждения. Переохлаждение в ближайших десяти километрах обеспечивала сама принцесса Луна, но ни один пони не хотел выходить в такой холод из домика.

За всеми "холодными" маневрами наблюдали только я, принцесса Луна и контролер Селестии.

Наверное, наполовину я здесь был нужен именно ради них. Радуга уже почти десять минут нарезала широкие круги на сверхзвуковой скорости.

— Десять минут? Есть. — отметила контролер.

Мне на душе стало заметно легче. Сколько я душевных сил потратил, чтобы эта пегас могла столько лететь быстрее звука при минус двадцать пять не знал, наверное, никто. Когда я был ещё почти жеребенком, я такое делал для Авроры, my very special somepony, как говорят здесь. Но тогда нужно было всего-лишь на секунду перейти звуковой барьер. И я бы соврал, если бы сказал, что всё тогда прошло гладко.

Луна подала сигнал рогом и пегас сбросив скорость пошла на посадку. Последняя сложность — посадка почти вертикально, с торможением о посадочный колодец.

Гаснущей кометой она нырнула в колодец. В её сторону уже спешили два пегаса-врача.

— Зато теперь я могу спокойно называть тебя Радугой.

— Меня зовут Рэинбоу Деш! — она попыталась стукнуть меня копытом и чуть не упала с печки.

— Спор есть спор, что тут поделать. Ты ведь смогла продержаться десять минут? — до балтимерского полигона мы по-сути были незнакомы. То-есть Эпплджек нас конечно друг другу представила, но времени вместе мы почти не проводили. Я раньше часто по инерции называл её Радугой. У меня дома Рэинбоу — это всего-лишь официальная форма имени Радуга, да и выговорить имя "Rainbow" правильно, без фланкийского акцента, для это меня было сущей пыткой. Но каждый раз, когда я произносил "Радуга" при самой Дэш мне грозило грубое копытоприкладство.

Сейчас мы сидели в маленькой комнатке, треть которой занимала печка. Я лежал на растянутых копытах на матраце из листьев, который видимо по-быстрому удалось сбить за день до нашего приезда. Радуга лежала развалившись на печке.

Я невольно вспомнил Аврору.

— Ну, за принцессу Селестию!

— За принцессу.

Нет, лучший авиатор Эквестрии не пьянствовала. Горючее ей прописал врач, чтобы смягчить последствия от переохлаждения и превысила дозу «для прогрева» она вполне в допустимых масштабах.

Другое дело, что перед полетом, похоже, она хлебнула кружку сидра. В Хармонике две кружки сидра, в каждую из которых долили по два наперстка горючего называли "выключатель". Убойная смесь.

А вот я предавался самому настоящему пьянству. Радуга потребовала у врача нормального клаудсдейльского горючего. В отличии от Мэйнхеттенского пойла, оно не "исторически произошло от", а реально служило топливом для нескольких реакций, нужных, чтобы получить статические заряды в тучах.

Пегасы его используют очень редко и почти как допинг. Он работает стимулятором организма, но только если можешь при этом собрать волю в кулак и сконцентрироваться. Мне пегасий допинг нужен не был и я просто наслаждался опьянением в казалось-бы яснейшем сознании. Передать это невозможно. Есть какой-то покой и тепло, которое дарит обыкновенное горючее, но сознание, кажется, работает ещё яснее чем прежде. Неужели врач посылала за горючим помощника в Балтимэр? Скорее запаслись для Вандерболтов.

За окном наступала ночь и начиналась метель. Кажется, там отрабатывали строительство снежных укрытий.

И всё-же, зачем это всё? За окном уже была настоящая северная Фланкия в конце ноября. Но не во Фланкию же они собираются. Хотя всего сто километров к северу от Балтимера в принципе такой-же климат. Меняющиеся? После того, что случилось с Кантерлотом я мог в это поверить, но другие пони никогда бы не поверили, что Селестия дойдет до мести. Может просто на всякий случай готовятся?

— А тебе какие кобылы нравятся? — на меня уставились почти трезвые фиолетовые глаза. — Только ерунды не говори.

— Да ничего особенного. — мне было почти смешно — С длинной гривой, которую можно заплести. На тонких, стройных ногах. И с маленькими, аккуратными крылышками. — по правде говоря, я это говорил почти от балды. До сих пор опыта общения с кобылами у меня было мягко говоря мало. Дома за меня всё равно всегда такие вопросы решало начальство и только оно. А в Эквестрии у меня всё как-то не хватало времени.

— А мне нравятся с упругим таким крупом и крепкой, мощной грудью. — копыто Радуги описало непонятный жест в воздухе и громко стукнуло о другое.

— Вроде БигМака? — я не скрывал особо подколки.

— Да ну тебя. Ко-бы-лы!

В том, что Дэш нравятся кобылы и раньше почти не сомневался. Она часто летала во время разговора с подругами или просто размахивала крыльями, чтобы скрыть при них свой стояк.

Стоячие крылья были вечной проблемой у пегасов. У любого жеребца эрекция пениса связана напрямую с работой очень старых участков мозга и можно сказать, что она у них была непроизвольная. У пегасов-же стояк крыльев был связан зоной мозга, отвечающей за пространственное ориентирование и возникал только если пегас себе что-то представлял перед внутренним взором. Поэтому крылья выдавали пегаса очень сильно и создавали много проблем в случаях, когда они не хотели, чтобы кто-то знал о их мыслях. Ну, конечно можно было попытаться наврать про волнение, от крайнего волнения крылья тоже встают, но врать здесь было не совсем не принято. Хотя как плюс — хороший самоконтроль позволял вполне от этого избавится. Всё это я когда-то узнал в Солнцеградском Университете, много лет назад.

— ЕйДжей бы сюда. — пегас обняла печку. — блин, я вернусь и..ничего. Ты понимаешь, ничего. Она расспросит меня про полигон, Пинки устроит вечеринку, а я даже потанцевать с ней только эти деревенские танцы смогу. — она расплакалась, до меня донесся сильный запах горючего и я почуял что-то неладное. Я начал осматриваться и принюхиваться, пытаясь понять, что же не так.

— Может нужно ей сказать просто, что ты чувствуешь? — от всей этой ситуации у меня начинал сильно припекать круп. Планы у меня были на ЭйДжей не меньшие, чем у Радуги и утешать своего конкурента мне совсем не хотелось.

— Я пыталась ей как-то предложить зайти ко мне на девичник с ночевкой, но она даже от этого отказывается. Блин, я трижды с ней пила на соревновании, как какой-нибудь пикапер из Лас-Пегасуса и все разы она меня домой относила.

— Я тебя понимаю, сестричка. — Дэш резко подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Я начал чувствовать, как между нами накакпливается статическое электричество. В её глазах я видел кровавую вендетту.

— Ну охренеть теперь. — она снова положила голову на печку. Напряжение спало. Я начинал понимать, что не так. От неё совсем не пахло яблоками. Она не пила сидр и была почти трезва, в отличии от меня. Может самой-быстрой-в-эквестрии тоже надо иногда отдохнуть? Или "налейте для запаха, а дури и у самой хватит", как писал какой-то фланкийский поет?

Задуматься я себе не позволил, иначе бы пропустил настоящее шоу. Крылья Дэш слегка приподнимались, сжимались и она их с заметной силой опускала, пытаясь ещё и делать вид, что дремает. Я знал, что здешние пони долго не умеют притворятся и она скоро здастся, но ждать не стал. В конце концов ничего глупее, чем сидеть рядом и жалеть, что друг при друге нельзя поклопать было верхом глупости. Я расчитывал, что Дэш думала примерно о том-же.

Я слегка погладил её сжатые крылья и собрался облизать её мордочку.

Вообще-то я хотел сказать что-то типа "может попробуешь с жеребцом" или "мы ведь думаем об одном и том-же".

Но когда почти в мгновение на меня уставились широко раскрытые фиалковые глаза, а крылья встали в боевую стойку, из головы у меня вылетело всё:

— Мордочкотыканье... — если только Селестия бы видела эту сцену из Кантерлота, она бы приложила копыто к морде.

В следующую секунду я оказался на печи. О связи боли в хребте и падающей с печки штукатурки я думать не хотел. Ноги мои были накрепко завязаны хвостом и я уже ждал криков "Стража!". Но ничего такого я не услышал.

Вместо этого, шершавый и пахнущий специями язык провел по моей гриве. Связанным быть совсем не хотелось и я начал пытаться распутать её хвост. Чуть приподнял спину и получил удар в нос копытом.

— А ты чего хотел? Я же говорила, что хочу кобылу, вот и не дергайся.

Я не представлял, что означало быть "кобылой" у Радуги но идея мне не понравилась. Попытавшись снова освободится и получив не менее увесистый удар копытом в грудь. Упав навзнич, я сделал то, что раньше бы себе даже в худшей ситуации не мог бы позволить.

Во Фланкии ударить даже кобылу-истеричку, которая бьет тебя копытами считается очень низким. Во Фланкии кобыл было почти дважды меньше, чем жеребцов и они обыкновенно были заметно менее талантливы. Со всех газет провозглашалось равноправие, но к кобылам относились больше с состраданием, чем с уважением. Им уступали места в поездах и очередях. Они меньше работали за ту-же зарплату, им полагался лишний отпуск и в то-же время к ним относились скорее как к детям или животным. Кобыла скорее была украшением, чем настоящей пони. Может дело в холоде, который они плохо переносят или во Фланкии в целом, где для них не было стоящей работы? Или в причудах естественного отбора?

В Эквестрии кобыл было трижды больше, чем жеребцов и они были во всем равны без каких-либо поблажек. В том числе и в копытоприкладстве. Я считал плохой идеей, отвечать копытами в такой ситуации.

Но сейчас я с радостью воспользовался равноправием.

Стукнув её по ушам с двух сторон боковой частью копыт, я перехватил инициативу и, освободившись, прижал её копытами за основания крыльев к стенке. Бой только начинался.

Проснулся я от того, что ледяная метель с ночью на улице сменилась палящим зноем с песчаной бурей. Очевидно, сегодня я не понадоблюсь. Я вспомнил унизительное "специалист по холоду", которое стояло в моем пропуске. Я же "военный инженер авиации", non penis equi.

Саднящее правое плечо(переднее правое бедро) быстро привело меня в чувство. Сейчас я и Радуга были похожи на староэквестрийскую скульптуру, которую я видел как-то будучи жеребенком. Или на статую Дискорда, что стоит в Кантерлоте. Копыта, копыта, круп, хвост, круп, грива, всё вперемешку и сцеплено друг с другом.

Вчера мы всё-таки сделали это по моему и от этой мысли мне стало хорошо как никогда, я вдохнул запах её пряной гривы и продолжил дремать.

Любой художник бы год писал бухгалтерские отчеты, лишь бы увидеть в этот момент морду единорога-фельдшера.

— Остаточные симптомы переохлаждения, вывихнуты оба крыла, одно ушиблено. Вывихнуто левое переднее бедро и ушиблено правое переднее копыто. — уж за копыто я угрызений совести точно не чувствовал, его она зашибила в первый раз заехав мне по морде. А вот за переохлаждение — чувствовал.

— Вывихнуты обе задние ноги и ушиблено переднее правое и заднее левое бедро. — Дэш, похоже, себя виноватой не чувствовала совсем.

— Я оказался на посадочной полосе, когда она отрабатывала посадку на скорости зимой. — это было явное вранье. — Не совсем так, но суть похожа. — попытался я как-то справится, совесть мне соврать не позволила, но я очень надеялся, что фельдшер не решит, что у нас была драка — иначе я даже не знал, что случится. Объяснятся придется перед Луной — это точно.

— И ждали, естественно, до сегодня?

Ужас на морде фельдшера понемногу сменялся деловитостью. Для полевого медика королевских стражей всё это было на пару часов работы. Наверное она полевыми методами могла бы и за десяток минут поправить, но я совсем не хотел знакомится с методами, хуже лечения которыми только смерть на поле боя.

— И всё-таки это было классно. — когда фельдшер ушла за травами я с мечтательной улыбкой разлегся на кушетке.

— Это было на целых двадцать процентов круче, чем секс с кобылами. Но какой жеребец тако ..ааай! — пегас по моему примеру легла на спину и вывихнутые крылья ей сразу напомнили, что так ей делать нельзя. — Какой жеребец согласится на такое? — она улеглась на живот, блажено прикрыв глаза.

Может и я соглашусь. Когда-нибудь. Если хватит духу.