Если кто ловил кого-то

Глава 8

Что идти пешком, что садиться на поезд — оба эти варианта казались мне намного более проблемными способами добраться обратно до отеля, чем мне того желалось, но и брать такси я бы тоже не стала — потому что не хотела, чтобы водитель видел меня в таком состоянии. Я решила немного пройтись, до тех пор пока окончательно не приду в себя, чтобы потом воспользоваться каким-нибудь другим средством перемещения. Улицы были забиты прохожими еще больше, чем раньше. Конечно — потому что невозможно отдохнуть на улице без толпы, которая появляется там, кажется, именно для того, чтобы на тебя поглазеть.

То, насколько сильнее теперь шел снег, я поняла, только пройдя пару кварталов. Хлопья стали большими и мокрыми, и если бы вы сейчас подняли голову точно вверх, то увидели бы, как они спускаются, словно кружась по огромной спирали. Ко мне снова вернулось то чувство, которое у меня появилось, когда я вышла из магазина с пластинками, чувство, что я просто-напросто исчезну в этом снегу, и никто меня больше никогда не увидит и не услышит. Размышляя так, я то и дело поглядывала себе под копыта, чтобы убедиться, что я не сошла с тротуара. В конце концов я так себя перепугала, что поспешила зайти в здание местной железнодорожной станции, просто чтобы успокоиться.

Поскольку я и так оказалась у железной дороги, я купила билет и села на поезд до вокзала, рядом с которым был мой отель. К тому времени, как я туда приехала, мне удалось достаточно успокоиться, чтобы не побояться подойти к стойке регистрации и посмотреть, не ответила ли Симфония на то письмо, которое я послала ей прошлой ночью. Оказалось, она ответила, и пока я читала ее ответ, мне приходилось изо всех сил держать себя в копытах, чтобы не разреветься прямо в лобби отеля. Даже не знаю, почему.

"Октавия! Не могу дождаться, когда снова тебя увижу! В субботу я тоже немного занята с семьей и все такое, так что давай выберемся в воскресенье. Встреть меня у ледового катка в час, мы пойдем оттуда."

Симфония всегда просто с ума сходила по катанию на коньках, и каждую зиму мы много времени гуляли у катка в парке, который был рядом с домом ее родителей. Серьезно, я ужасно долго следила за тем, как она катается, и сама тоже пыталась неуклюже покататься вместе с ней, стараясь хотя бы просто не падать на лед, но это всегда было жутко весело. У меня появилась идея прямо тут же послать ей еще одно письмо, в котором я постаралась бы уговорить ее отделаться от родственников и встретиться со мной прямо сейчас, но я не хотела, чтобы она подумала, будто я совсем отчаялась увидеть знакомое лицо или что-то типа того, так что я только ответила, что завтра буду на месте, и затем ненадолго зашла в свой номер. Почти сразу как только я там оказалась, я принялась ходить по комнате прямо как прошлой ночью. Я снова думала о Винил Скретч, в первую очередь о том, что она делает сейчас у себя в Кантерлоте. Вернулась ли она в Мейнхеттен после свидания с Аметист или осталась в столице с друзьями. Я понимала, что очередное пережевывание тех же мыслей, которые копошились в моей голове последние двадцать четыре часа, ничего хорошего мне не принесет, но с какой-то стороны я даже и хотела, чтобы мне снова стало плохо. Однако мне хватило ума хотя бы попытаться оставить эти размышления. Проблема была в том, что мне было больше не о чем думать, чтобы занять остаток ночи. Я разругалась со Старом Гейзером, а после того, что я устроила прошлой ночью с Черили, ни в какие бары я идти тоже не хотела.

И тут, ни с того ни с сего, мне в голову пришла эта идея. Я не очень-то хотела возвращаться в мой родной район, просто потому что меня там могли бы увидеть знакомые моих родителей и рассказать им, что я вернулась, но сейчас мне отчего-то снова вспомнился тот парк, в котором я играла, когда еще была маленькой, и я начала размышлять о том, чтобы этой ночью постараться снова его разыскать. Из моей головы напрочь вылетело его название и я никак не могла вспомнить точно, где он располагался, но я решила, что если я вернусь в свой родной квартал и немного по нему погуляю, то обязательно все вспомню. Я даже не знала, почему мне так сильно хочется туда отправиться. Мои самые лучшие воспоминания, связанные с этим парком, были о том, как я приходила туда летом, когда все вокруг не было завалено снегом, а небо не было целиком застлано облаками. Но эта мысль уже захватила меня, и никакого другого дела у меня все равно не было, так что я снова закуталась в свой шарф, закинула на спину седельные сумки и спустилась в лобби.

Прежде чем уйти, я отправила Симфонии еще одно короткое сообщение, просто чтобы подтвердить, что время, которое она нам назначила, для меня удобно. Я даже начала было писать еще одно письмо для Винил Скретч, решив узнать, вернулась ли она из Кантерлота, но в конце концов передумала и в последнюю минуту выкинула его прочь. Наверняка клерку, стоявшему за стойкой, жутко не понравилось то, что я так нагло перевела бумагу, но я тут же заплатила половину стоимости отправки письма и ее это немного успокоило.

На вокзале было довольно много народу, поскольку для субботней ночи теперь наступило что-то вроде обеденного перерыва, и снег, выпавший днем, уже немного растаял. Вагон, в который я попала, был битком забит пассажирами. Эта толчея никогда не переставала меня раздражать, даже несмотря на то, что всю свою жизнь я прожила в больших городах. К счастье, я оказалась прямо у двери вагона, рядом с двумя маленькими кобылками, которые меня даже немного поразили. Когда я была кобылкой, в поездах я тоже всегда хотела стоять прямо перед дверью вагона. По тому, как аккуратно были уложены их гривы, можно было сказать, что они обе были из богатых семей. Они стояли там и вели просто невероятно серьезную беседу. На свете нет ни одной более серьезной вещи, чем беседа между двумя маленькими кобылками. Одна из них была земной пони, а другая — единорожкой, и ни у одной из них еще не было кьютимарки. Из того, что я услышала, они говорили о том, чем их семьи будут заниматься в праздник. Единорожка уезжала из города, и могу сказать, что она не очень этому радовалась. Самое забавное было то, что земная пони явно из-за этого переживала, хотя она вовсе не собиралась открыться и рассказать подруге о том, что чувствует. Она все пыталась узнать у единорожки о ее планах, что та собирается делать в доме своих бабушки и деда или типа того, несмотря даже на то, что сама единорожка тоже очевидно не хотела об этом говорить.

По мере того, как мы приближались все ближе к моей остановке, пассажиров в вагоне становилось меньше, так как почти все направлялись в деловые центры, а не в пригороды. Те две кобылки вышли на моей же остановке, и я подумала о том, чтобы спросить у них, где здесь парк. В конце концов я все-таки промолчала, поскольку обе они выглядели так, словно мысли насовсем унесли их с этого света. Я была почти уверена, что тот парк стоял севернее дома моих родителей — по крайней мере, в совершенно другой стороне от моей старой начальной школы. И я помнила, что та часть города была еще не совсем забита особняками и небоскребами, так как моим главным воспоминанием о том месте было то, как я смотрела оттуда на рассвет. Поэтому начать я решила с того, чтобы подобраться к дому моих родителей, — настолько близко, насколько это было для меня безопасно — и потом просто идти в том направлении, которое, как мне покажется, скорее всего выведет меня к парку.

В конце концов все вышло так скверно, как вы и подумать не могли бы. Каждый раз, когда я замечала что-то знакомое — здание, или какой-нибудь перекресток, или еще что — я волновалась все сильнее и шла все быстрее, но затем, проходя около квартала, становилось ясно, что я снова пришла не туда. Даже когда я возвращалась назад, к тем местам, которые как будто бы вспоминала, и пыталась идти от них в другие стороны, я в итоге оказывалась там, где по-моему никогда в своей жизни и не была. Все это выводило меня из себя и попросту нагоняло тоску, и хотя я все же не ушла настолько далеко от родного квартала, чем больше я металась в поисках, тем больше чувствовала, что заблудилась. Один раз я была почти уверена, что вспомнила, где это, но в том месте я нашла только одну из тех грустных и маленьких игровых площадок, с бетоном вместо земли, на котором были нарисованы квадратики классиков, и стоящей рядом парой небольших заборчиков, через которые должны были прыгать догоняющие друг друга жеребята и кобылки. Я присела на скамейку, хотя из-за того, что она была металлической, было такое чувство, словно я села на глыбу льда. Как раз закончился пятый час вечера, закончился вместе с последним вздохом сумерек, после которого наступила настоящая темнота. Внезапно я снова стала думать о всех тех, кто остался в Кантерлоте, о том, что они сейчас делали. Снова подумала об Аметист, о том, что к этому времени она будет уже знать, что я не вернусь обратно в Университет. Я и понятия не имела, будет ли ей не все равно, но я вдруг почувствовала себя немного виноватой, подумав, что она, возможно, будет переживать, потом скажет кому-нибудь в университете, и тот свяжется с моими родителями. К этому времени я уже успела нагулять себе аппетит, но когда я представила, как мои родители сидят дома и думают, что со мной произошло, мне хотелось только выпить. К счастью, это было легко сделать в любом месте Мейнхеттена.

Проблема была в том, что я все еще не хотела идти в бар — или, по крайней мере, в первый попавшийся бар. Единственным местом в городе, которое мне нравилось, была одна дыра под названием "Фонарь". Это было то место, где я в последний раз видела Винил Скретч, перед тем как испортила все своими поцелуйчиками на крыше. Вся ее музыка еще была слишком новомодной, и у нее были проблемы с поиском места, где она могла бы выступать не только перед своими друзьями. Но в "Фонаре" всегда позволялось устраивать развлечения, совершенно непохожие на другие, и поэтому они дали Винил — или DJ Pon-3, как она представлялась, когда выступала, — ее первый шанс. Все прошло очень неплохо, и они условились, что теперь Винил будет выступать там регулярно. Последний раз, когда мы с ней говорили, еще до ночи на крыше, был здесь, за парой стаканов, сразу после ее выступления.

Может быть, я хотела оказаться там, потому что думала, что она и сейчас может там выступать, но, кажется, я все-таки знала, что я до сих пор слишком близка к тому, что случилось прошлой ночью, чтобы сейчас суметь нормально с ней поговорить. Действительно — я думаю, что мне просто хотелось пойти в хоть какое-нибудь место, о котором у меня сохранились хорошие воспоминания. "Фонарь" был местом, где я всегда чувствовала себя ближе всего к Винил. Когда я смотрела, как она играет свою музыку у себя дома, в спальне своих родителей, она всегда нервничала — как-то неуверенно обращалась с треками, с разными эффектами и все такое. Но как только она выходила на сцену, все эта ее неуверенность тут же исчезала. Она была великолепна перед толпой — так это отличалось от тех моментов, когда мы оставались с ней вдвоем. Я очень любила смотреть на нее такую. Тогда я впервые поняла, что она не просто мне нравится, а что я по-настоящему схожу по ней с ума.

"Фонарь" был в Норе, большом пустыре, который находился между кучей бизнес-районов и богатыми кварталами пригорода. Когда я была маленькой, в том месте как будто и вовсе не было цивилизации. Такое положение дел уже начинало меняться к тому времени, когда я закончила высшую школу, и стало совсем другим, когда я уехала в Кантерлот. Почти весь Мейнхеттен менялся медленно — если вообще менялся — но Нора была огромным исключением. В этом месте был совсем другой дух. Зимой в спальных районах кричало как будто все вокруг, но как только заходило солнце, на улицы опускалась тишина. В центрах всегда было шумно и грязно и воняло алкоголем, и едой, и развратом. Нора была совсем другим случаем. Он был похож на только что родившегося жеребенка — столько шума, но столько же обещания и какой-то странной невинности.

Даже хотя воздух теперь стал холоднее, я все же решила пойти туда пешком. Во-первых, еще было слишком рано, и пройдет больше времени, если я доберусь до "Фонаря" на своих копытах. Во-вторых, мне вдруг стало до жути жаль тратить оставшиеся деньги, хотя сильно кутить или еще чего-то там делать я и не собиралась. Просто я стала немного волноваться насчет того, что будет, если мои родители действительно взбеленятся, когда я расскажу им о том, что решила бросить Университет. Если они меня выгонят, мне будут нужны какие-нибудь сбережения, до тех пор пока я не найду, где можно будет немного пожить. В любом случае, мне даже нравился холод. Я никогда не чувствовала себя по-настоящему несчастной, если в это время замерзала на холоде. Как будто мое тело тогда принималось тратить все мои силы, чтобы жить дальше, поэтому я даже думать ни о чем не могла, кроме того, что видела перед собой. В жару гораздо хуже. Когда вам жарко, тогда вы только и можете что лежать и зацикливаться на просто отвратительных вещах.

На то, чтобы добраться до Норы, у меня ушло немногим меньше часа, и еще несколько минут на то, чтобы вновь разыскать там "Фонарь". Я ходила сюда только вместе с Винил, и с той самой минуты, когда она ступила своими копытами на эту землю, она, похоже, чувствовала себя здесь как дома. Мне же ориентироваться здесь было немного труднее. Пусть мне и нравилась вся эта креативность, мне там никогда не было уютно. Если бы вы не знали, что Винил родилась в богатой семье, то по ее виду вы бы никогда такого не сказали. Я ее вовсе не оскорбляю. Она могла общаться с разными классными ребятами так, как мне бы никогда не удалось. Я всегда неохотно раскрывалась перед кем-то и, признаю, была предвзятой. А Винил было плевать. Она хотела весело проводить время и приносила это чувство с собой всюду, куда бы не пошла.

Как я и думала, в "Фонаре" почти никого не было, когда я туда пришла. Парочка растрепанных жеребцов готовили сцену к чьему-то выступлению, за одним столиком сидела еще пара жеребцов, но постарше. Я ненавижу приходить в бары слишком рано, но из-за мороза, а также из-за того, что у меня не было желания снова что-нибудь есть, я решила, что у меня нет выбора. Клуб был маленьким, в нем было всего около трех столиков. Я взяла себе пинту черного пива и присела за один из них. Некоторые пони очень не любят пить в одиночку, но мне это всегда было все равно. Это просто еще один дурацкий социальный прием, который каждый принимает за какую-то сакральную догму.

К тому времени, как я осушила свой первый стакан, в клубе заиграла музыка, и посетителей понемногу начало становиться все больше. Я подошла к барной стойке, заказала еще одну пинту и поспешила обратно к своему столику, чтобы никто не успел его у меня украсть. Меня немного удивило, что музыка, которая только что заиграла, была того же типа, который Винил играла под именем DJ Pon-3. Признаю, я считала, что она всегда была себе на уме, когда играла те свои штучки. Здесь я впервые поняла, что на самом деле она была частью чего-то куда большего, что когда-либо случалось с музыкой нашей страны. Мне даже стало немного страшно. Я увидела, как пони, рассевшиеся за столиками, общаясь друг с другом и попивая напитки, почти бессознательно кивали в такт, который лился из динамиков. Конечно, музыкальные клубы появились в Эквестрии еще несколько десятилетий назад, но этот был особенным. В таких местах как "Марвелюкс" вы просто пьете, болтаете с кем ни попадя или танцуете под песни, которые играет группа на живых инструментах, чтобы разогреть публику, что в общем-то на самом деле просто еще один способ поболтать с кем ни попадя. Потом, когда на сцене появляется Сапфир Шорс, вы уже совсем начинаете терять голову из-за музыки. Всего этого в "Фонаре" просто не существовало — не в те минуты, когда здесь начинался этот, совершенно другой ритм, под который, кажется, двигалась каждая вещь под этим потолком. Насколько все происходящее здесь отличалось от происходящего в "Марвелюксе", настолько же это было вовсе не похоже на концерты классической музыки, на которые я ходила и в которых я даже иногда играла. Трудно было избавиться от чувства, что все, чему я отдала свою жизнь, быстро исчезало под напором чего-то другого, конкурировать с чем я не могла и надеяться.

После второго стакана меня немного закололо — верный признак того, что я на правильном пути. К этому времени в клубе стало уже совсем полно посетителей, и я собралась взять еще одно пиво — как я решила, последнее, перед тем как перейти к чему-нибудь покрепче. Теперь мне стало теплее, удобнее. Я начала рассматривать пони, сидевших за столиками. Большинство было похоже на Винил, их гривы были тщательным образом уложены так, как будто их вообще не собирались укладывать, но некоторые также напоминали каких-нибудь богатых мажоров, с которыми ошивался Стар Гейзер. Это было очень странное сборище, вроде как сочетание богатых и бедных, которое вы не часто увидите в Эквестрии. Было трудно не заметить, что в мире клубных тусовок очень скоро наступят большие перемены, даже если это значило и то, что все, на что я потратила свою жизнь, в будущем будут считаться устаревшим.

Мое третье пиво исчезло довольно быстро; я снова направилась к барной стойке, на этот раз за порцией виски с содовой. Почти никто из посетителей клуба не заказывал коктейлей — бармену ужасно давались самые простые из них. Я не стала жаловаться, когда он почти до краев наполнил мой стакан виски, но пожадничал с содовой — в высококлассных местах типа заведений Кантерлота происходит точно наоборот. Конечно, виски был здесь дешевый, но моим целям он послужил бы не хуже любого другого. Когда я вернулась к своему столику, рядом с ним стояла кобылка; можно было сказать, что она как будто меня ждала. Алкоголь замедлил мою реакцию, так что мне потребовалось время на то, чтобы узнать Претти Вижн, и понять, что ситуация принимает не очень удобный оборот. Даже когда у меня в голове наконец сложилась полная картина всего происходящего, я до сих пор не могла поверить своим глазам.

— Привет, Октавия, — сказала Претти. С тех пор, как мы встретились в кинотеатре, она успела переодеться — ее нынешний наряд вдруг показался моей неимоверно запутавшейся в мыслях голове дико смешным. К счастье, мне еще хватило сил сдержаться и просто улыбнуться ей в ответ.

— Претти Вижн, да? — спросила я ее. — Не думала встретить здесь знакомых. Хочешь присесть?

— Конечно! — ответила она. Должна сказать, она была намного милее, когда не болтала о каком-то дурацком фильме в компании Стара Гейзера. — Так значит ты тоже пришла сюда послущать "Хуф Битс"?

Я понятия не имела, о чем она говорит, но попыталась поддержать разговор.

— Это группа, которая сейчас играет? Я ничего о них не знаю. Вообще-то, я зашла сюда немного выпить, потому что до того, как уехать из Кантерлота, я выбиралась сюда с подругой.

— Здорово, — сказала она. — "Хуф Битс" сейчас только начинающие, так что я подумала прийти сюда посмотреть их выступление, пока они не отправились в свой тур по Эквестрии и не стали по-настоящему знаменитыми.

Тут в помещение стало чуть шумнее, Претти быстро повернула голову к сцене. Сейчас на ней стояли четверо пони с лохматыми гривами, на каждом был черный костюм и такой же черный галстук. Пони в зале принялись их приветствовать. Претти Вижн вскочила со стула и не говоря ни слова направилась ближе к сцене. Хотя мне тоже захотелось узнать, что это была за группа, которая при одном только выходе сорвала такие овации, я не понимала, как место у самой сцены поможет мне по достоинству оценить их музыку. Именно за это Винил упрекала меня первые несколько раз, когда я смотрела ее выступления. Она всегда говорила, что единственный способ понять ее, то, что она делает там, наверху, это оказаться внизу, в самой гуще толпы, танцуя там и полностью утопая в музыке. Но это противоречило всему, чему меня учили о том, как надо правильно оценивать мелодии. Настоящее понимание того, что играет музыкант, значило внимание, размышления, взаимодействия с музыкой на интеллектуальном уровне. Здесь не имеется в виду, что тогда вы не сможете насладиться мелодией так, что потом чуть не потеряете голову, но это значило, что при прослушивании вы не должны заниматься несколькими делами одновременно. Я даже пыталась объяснить это Винил, хотя вдаваться в эти объяснения так, насколько я того хотела, я тоже не могла — я думала, что рассказать ей о том, что настоящая причина, почему я отношусь к ее музыке так же, как и к классике, заключалась в том, что я только хотела дать ей то же уважение, какое я питала к любому другому композитору, будет уже слишком. Может, мне и надо было сказать, но мне это всегда чувствовалось как какая-то глупая и подлая уколка лично в ее адрес.

Как только "Хуф Битс" начали играть, я сразу поняла, что даже учитывая мое нынешнее состояние, они мало чем смогут меня заинтересовать. Их стиль был ужасно простым: всего пара легких аккордов, которые они чередовали уже три минуты подряд. Они запели на какой-то неряшливый и нестройный лад, из-за которого все в зале, похоже, совсем сошли с ума. Я начала думать, почему это их выступление задевает меня гораздо больше, чем выступления Винил. Сперва мне показалось, что это только потому, что я их не знаю или ничего не чувствую к ним как к пони. Но когда я поразмыслила еще немного, до меня дошло, что это неправда. Когда Винил целые минуты беспрерывно крутила свои диски, она пыталась вызвать у своей аудитории что-то дикое, что-то первобытное; это очень хороший прием при ее композициях. Но то, что сейчас играли "Хуф Битс", больше указывало на отсутствие у музыкантов умения. К тому времени как они добрались до третьей песни, я допила стакан и очень хотела взять следующий, но теперь из-за огромного числа пришедших посетителей, в клубе стало просто не протолкнуться. Даже на улице была толпа.

Дальше дела стали только хуже. Я так задумалась о группе, и о толпе, и о том, как мне пробиться к барной стойке, что не заметила другого своего знакомого пони, насилу пробившегося через толпу к моему столику, до тех пор, пока он не поставил передо мной еще один стакан виски с содовой. Это был Стар Гейзер.

— Привет, Октавия, — сказал он. — Кажется, тебе нужен еще один такой стаканчик. По крайней мере, я так думаю, если ты все еще пьешь виски с содовой.

— Стар, — поприветствовала я его, уже слишком пьяная, чтобы говорить хоть как-то выразительно. — А-а... спасибо.

— Можно мне сесть?

— Конечно.

Он едва ли смог вытащить стул из-под стола, чтоб хоть как-то на него присесть — так вокруг было много других пони.

— О том, что было раньше, — начал он. То есть, мне кажется, что начал. Группа с толпой орали так громко, и я сама была уже не в том состоянии; мне самой только наполовину верилось в то, что он сидит тут, передо мной, и что-то говорит.

— Нам правда не нужно об этом больше говорить, — сказала я.

— Хорошо, если ты и правда этого не хочешь. — Я хотела, но тут просто было не место и не время. Я отпила из нового стакана. — Почему ты сюда пришла? — спросил он. — Я не думал, что тебя нравятся такие ребята, типа "Хуф Битс".

— Они мне не нравятся. У меня просто есть хорошие воспоминания об этом месте. — Мои губы совсем занемели, я мямлила как черт знает что, хотя очень старалась выговаривать каждое слово. Еще я не знала, нормально ли я говорила или уже кричала, но Стар мне в ответ только кивал, так что я решила, что пока все хорошо.

— Слушай, я собирался встретиться здесь с Претти Вижн, — сказал он. — Ты ее, наверное, не видела, да?

Я должна была понять, и мне жутко не хотелось говорить со Старом после того, что случилось днем, но после этого его заявления мне стало очень больно. Я как будто даже возненавидела их обоих. Я пыталась оставаться спокойной, но поскольку я и так уже с трудом управляла своим голосом, то вышло, что когда я ему ответила, это, наверно, было похоже, как будто я говорила впервые после того, как кто-то по книжке объяснил мне, как это надо делать.

— Она ушла к сцене, когда они начали играть.

— А, замечательно, — сказал он. Он даже не стал надо мной подшучивать. — Ну, настало время еще одной эпической битвы. — Это заявление у него получилось жутко наигранным, но, тем не менее, он все-таки развернулся вперед и стал проталкиваться сквозь толпу в поисках Претти Вижн.

Повсюду было так много пони, и я была такой пьяной, что я вовсе не хотела подниматься со своего стула, хотя больше всего на свете мне хотелось уйти из этого бара, уйти хоть куда-то, пока мои счастливые воспоминания о том, как я была здесь вместе с Винил, не исчезли насовсем. А поскольку встать на копыта я и так не могла, я просто сидела там, допивала свой виски, пытаясь не обращать внимания на музыку, и выискивала в толпе Стара и Претти Вижн. Они нашли друг друга и теперь пытались потанцевать — с таким же успехом, с каким это удалось бы любому в такой массе народа. По большей части они просто дергались то вверх то вниз, но кроме того еще и терлись друг с другом боками. Это не должно было меня трогать. К Стару у меня не было никаких чувств или чего еще. Но я просто не могла смотреть, как он тратит свое время на того, кто наверняка не такой умный, как он. Чем больше я об этом думала, тем чаще с силой опускала стакан на стол, но даже когда он опустел, я не чувствовала себя лучше — мне стало только хуже, из-за всего, что происходило вокруг. Тогда я и заметила стакан, который заказал себе и оставил на моем столике Стар. Я смутно вспоминаю переполняющее меня чувство, острую необходимость не проводить еще одну ночь с трезвой головой, и то, как я потянулась за стаканом Стара, потянулась так сильно, так уверенно, словно это была единственная вещь на свете, которая действительно была мне нужна.

После этого все вспоминается мне неясным. Я помню, как группа прекратила играть, как все начали выходить из бара на улицу, как я, ни о чем не думая, шла вслед за ними, потому что мне захотелось вновь оказаться на холоде. Огромная толпа тогда уже снова разбивалась на отдельные группы, и я лавировала между ними, ходила взад и вперед, слышала, как кто-то смеялся, и я смеялась вместе с ними, хотя потом мне казалось, что скорее всего это смеялись надо мной. И тут я увидела, как мне показалось, то, что я и искала. Маленькую компанию богатых модников, сгрудившихся вместе, и прямо там, повернувшись ко мне спиной, с самого краю стояли Стар и Претти, обнявшись, чтобы не было так холодно, но по большому счету — чтобы только быть рядом друг с другом.

Я влетела в них, почти в самую их гущу, и вклинилась прямо между Старом и пони, стоявшем напротив него. Я знаю, вы мне никогда не поверите, но на самом деле я на него даже не злилась. Я не знаю, о чем я тогда думала, но это была не злость. Наверное, я просто хотела почувствовать, как исчезаю из жизни каждого. Я не знаю, заговорит ли Стар хоть когда-нибудь после того, что я сделала, но по крайней мере, я хотя бы буду знать, что он никогда меня не забудет.

— Стар! — закричала я ему, хотя стояла прямо перед его лицом. — Так ты нашел Претти Вижн?

— О, Селестия. Октавия, сейчас правда не время...

— А, кажется, нашел! — Я повернулась к пони, перед которым только что влезла. Он выглядел порядочно сердитым. Как и все другие друзья Стара, было похоже, что он очень большого о себе мнения. — Она стоит прямо рядом с ним! — сказала я таким голосом, как будто раскрывала ему какой-то великий секрет. Забавным это ему не показалось, хотя лично я просто не могла перестать смеяться.

— Эй, Октавия, — начал Стар. Его голос изменился. Теперь, вместо того чтобы кричать, он говорил со мной, словно я была маленькой кобылкой. Это должно было вывести меня из себя, но я дошла уже до того, что все вокруг казалось мне до коликов веселым. — Почему бы мне не вызвать тебе такси до твоего отеля? Мы можем поговорить обо всем завтра, когда ты...

— Нет! Завтра будет слишком поздно! Слишком поздно. — Стар попытался меня прервать, но все говорила. — Я не могу помочь твоим родителям с украшениями, потому что завтра я буду гулять с Симфонией.

— Все хорошо, Октавия. Правда, давай я вызову тебе такси, и...

— Я не могу тебе помочь, но знаю того, кто сможет! Тебе нужно попросить Претти Вижн! Твои родители ее обязательно полюбят. Меня они никогда не любили, но ее они точно полюбят! Ей и нужно украшать их дом!

Кто-то из компании засмеялся, но — как же горько стало Стару и Претти Вижн. Особенно Стару. Я никогда еще не видела, чтобы он так злился.

— Я сейчас, — сказал он, и до меня, наверное, целую минуту доходило, что сказал он это не мне. Он стал подталкивать меня вперед, подальше от компании его друзей, прямо к мостовой.

— Я не знаю, какого черта ты пытаешься здесь устроить, Октавия, но если ты только не вусмерть пьяная, я к чертовой матери просто рассвирепею.

— Я просто...

— Не говори со мной больше! — закричал он, и я точно знала, что его друзья отлично нас слышали. До этого момента все казалось мне таким веселым, но когда он прокричал это, ничего смешного больше не было. Мимо по улице проезжало такси; Стар махнул ему, а когда машина остановилась, буквально запихнул меня внутрь. Он сказал водителю, где мой отель, и отстегнул ему несколько банкнот. Еще до того, как я успела понять, что происходит, водитель съехал с обочины и рванул вперед. Стар уже шел назад к свои друзьям. У меня еще оставалось достаточно рассудка, чтобы осознать, что я была в такси, водителя которого совершенно не знала, и что я должна бы удержать свои эмоции под контролем. Он высадил меня у отеля и унесся вперед, как только я сошла на тротуар. Даже не попытался помочь мне выбраться. Это Мейнхеттен во всей его красе, но я его за это не виню.

Теперь я очень жалела о том, что сделала. Я с большим трудом удерживала слезы, но в отель я возвращаться не хотела. Я никуда не хотела идти, но идти туда я правда не хотела. Вместо этого я пошла вперед по улице. Большинство жителей Мейнхеттена повидали в своей жизни слишком много всего, чтобы обращать внимание на случайного пьяного, проходящего мимо, но несколько прохожих все-таки исподтишка поглядели на меня, наверно потому что расслышали, как я шмыгаю носом, и плачу, и все остальное. Со всем этим снегом, подающим с неба, мне, пьяной, рыдающей там, у всех на глазах, бесцельно бредущей куда-то вдаль, начало казаться, что я попала в один из тех дурацких фильмов, которые так любил Стар, где всегда должна быть какая-то кобыла, про которую вы должны думать, будто у нее выдалась очень трагичная жизнь, потому что, даже хотя с ней все было хорошо и никаких серьезных проблем у нее не было, она не знала, как говорить с другими пони, и оттого ей приходилось ходить одной, а наедине с собой быть загадочной и очаровательной. Вот поэтому я так сильно эти фильмы и ненавижу. Они заставляют вас жалеть их глупых, думающих только о самих себе героев. Как будто быть милым, истязающим самого себя отшельником может быть самой лучшей вещью, к которой вы только можете стремиться.

В конце концов я уже больше не хотела идти. Я не хотела спать, или плакать, или думать о Старе или о Винил, или о Симфонии, или о моих родителях и о том, что они будут думать обо мне. Больше всего я не хотела жалеть себя и превращаться в одного из скучных, странных, маленьких и целомудренных отшельников Вестерна Сана, который в тайне ждет, когда ее спасет какой-нибудь пони, достаточно умный и интересный, чтобы наконец разрушить все стены, которые она вокруг себя и построила. На одну минуту я задумалась о том, чтобы просто сесть тут, на тротуаре, и подождать, пока я достаточно протрезвею, чтобы вернуться обратно в отель и заснуть, и проспать так прямо до моей следующей попойки, до даже это чувствуется мне каким-то выдуманным. Если я собралась добраться до самого дна, я не хотела делать это как какой-нибудь плоский персонаж дурацкого фильма. Вместо этого я тут же повернулась и пошла обратно. Мне до сих пор было немного тошно, у меня до сих пор немного кружилась голова, но всю эту неделю я только и делала, что волновалось по каждому поводу. Я знала, что мне в этом случае надо было делать.