Лига Грустных

1. Чужие на празднике

Белые башни Кантерлотского дворца сияли на солнце, как исполинские люминесцентные лампы. Трикси сморщилась – отчасти от их ослепительности, отчасти – от навеваемых воспоминаний о Мейнхэттене: там таких ламп было полно.

– Чего хмуришься? – толкнул ее в бок пегас, чьи крылья украшали розово-фиолетовые ленты. – Нельзя грустить в такой великий день!

Трикси со всех сторон стискивали пони. Увешанные этими безвкусными лентами, они задирали головы вверх, к балкону на главной башне, восторженно переговаривались и лыбились, как идиоты.

– Не твое дело, – буркнула Трикси.

Но пегас не услышал ответа, если вообще интересовался им: раздраженный голос Трикси заглушило переливчатое пение серебряных труб, из окон башни донесся сладкоголосый хор:

– Идет принцесса Твайлайт! Узрите! Узрите! Принцесса Твайлайт здесь!

На балкон с массивными золочеными перилами вышли четыре принцессы. Четыре! Трикси заскрежетала зубами: «Вот она, мразь, машет копытом и смущенно улыбается, как будто совершенно не ожидала такого поворота».

Принцесса Селестия склонилась к ученице, шепнула что-то ей на ухо, и Твайлайт заговорила:

– … бла-бла-бла, – услышала Трикси – отчасти потому что не разбирала слов из-за гомона толпы, отчасти – потому что не хотела слушать, – бла-бла-бла, я не стояла бы здесь, если бы не мои ненаглядные подруги из Понивилля, каждая из которых научила меня чему-то…

Трикси и сама извлекла урок из противоборства с Твайлайт: не стоило выбирать легкий путь и полагаться на чужую черную магию, спрятанную в Амулете Аликорна. Ведь Трикси хотела победить Твайлайт сама, доказать всем, что она сама Великая и Могущественная.

Ей вспомнились школьные годы.

Проходили классический роман о нищем студенте Рэдианте Сплите. Он создал теорию о том, что есть особенные пони, которые ради своих великих целей могут разрешить себе нарушить закон, и обокрал скаредную старуху-соседку, чтобы заплатить за обучение, но деньгами так и не воспользовался, потому что его заела совесть.

В итоговом сочинении Трикси написала, что Рэдиант терзался не столько из-за кражи, сколько из-за того, что оказался не особенным, а таким же мучимым совестью, как прочие пони. И, конечно, получила двойку.

А двоек ее родители не любили.

Теперешняя ситуация напоминала Трикси тот случай с Рэдиантом. Все вокруг считали, что причина ее депрессии в раскаянии за содеянное в Понивилле, на самом же деле Трикси жалела о неудаче.

Толпа пришла в движение и понесла Трикси вправо, поближе к дороге, по которой вот-вот должен был проехать праздничный кортеж принцесс.

– Слышь, ты чё без ленточки? – рявкнул кто-то Трикси в ухо так, что та вздрогнула. – Ты чё, принцессу не уважаешь?

Трикси оглянулась и увидела устрашающего вида грифину с синими седельными сумками. Не успела она раскрыть рта, как та воткнула ей в шляпу булавку с насаженной розово-фиолетовой лентой и, расталкивая толпу крыльями и когтистыми лапами, двинулась дальше.

Уважала ли Трикси принцессу? Разумеется, было бы ошибкой не признавать таланта Твайлайт к магии. Даже ее фокуса с лесным амулетом Трикси не сумела разгадать. Впрочем, в том, как у нее отобрали Амулет Аликорна, больше заслуги друзей Твайлайт, чем ее самой. Да и успехами в настоящей магии она обязана доступу к Библиотеке Старсвирла, статусу личной ученицы принцессы Селестии.

А ведь этот статус предназначался Трикси!

Последним единорогом в ее роду был прадедушка по материнской линии, поэтому, когда у двух земных пони родилась единорожка, родители твердо решили, что дочь достигнет высот в изучении магии.

Отец и мать не давали ей играть со школьными подругами, заставляли все время проводить за книгами и магическими тренировками.

Учение приносило плоды: Трикси получила Метку Магии, и когда до Мейнхэттена дошли вести о том, что Селестия готовится выбрать нового протеже, семья тут же отправилась в столицу.

Но они не успели. Когда Трикси с родителями прибыли в Кантерлот, выяснилось, что принцесса уже нашла себе ученицу.

Тогда Трикси не знала, что это Твайлайт Спаркл. У ее врага не было лица, но маленькая пони уже преисполнилась горечи и ненависти к подобной несправедливости. Ведь у нее даже не было шанса показать свои силы! Может быть, если бы поезд пришел раньше, Селестия оценила бы ее способности, и она, Великая и Могущественная Принцесса, ехала бы сейчас в помпезной колеснице и улыбалась обожающим подданным.

– Глядите! – вдруг прогудел рядом какой-то жирный пони. – Это единорожка плачет от радости! Вот как все любят принцессу Твайлайт!

Трикси злобно хлюпнула носом, утерла горючие жеребячьи слезы и надвинула шляпу на глаза.

Тут толпа резко всколыхнулась, видно, потесненная стражниками, и толстяк пропал из виду. Трикси стало дурно: ее укачивало, как на волнах.

Отовсюду слышались ржание и пение, несло сладостями, хмелем и конским потом.

Почти такая же толпа была на приеме послов из Седельной Аравии. В день, когда Трикси убедилась, что Твайлайт – ученица Селестии.

До этого она почитала единорожку лишь за талантливую выскочку, которую нужно поставить на место, и не верила слухам, что Твайлайт – та самая, кто отобрал ее будущее.

И у нее Трикси должна была просить прощения! Ей помогать с фейерверком! Но тогда Трикси была раздавлена потерей Амулета и приняла за раскаяние досаду на то, что положилась на чужую силу, утратила бдительность и потерпела фиаско.

Трикси устремилась прочь, подальше от этого гвалта.

– Дорогу! – кричала она, еле протискиваясь сквозь плотную массу пони. – Дорогу мне!

Поля шляпы зацепились за чей-то рог, и она осталась позади.

– Эй, кто потерял? – неслось Трикси вслед. – Чей убор?

Но та была не в настроении оборачиваться. К чему ей теперь волшебная шляпа?

От трения о чужие крупы мантия сбилась на бок и волоклась по земле у левой передней ноги. Вырвавшись, наконец, на простор, Трикси укорила было шаг, но наступила на плащ, споткнулась – и впечаталась носом в брусчатку.

Позади нее были спины ликующей праздничной толпы, впереди – опустевшая улица. Никто не смотрел на Трикси. Никто не видел ее боли, досады, тоски и отчаяния.

Она поднялась, сорвала грязный плащ, утерла им лицо и отшвырнула в сторону. Сжала зубы, на них заскрипел песок.

«Великая и Могущественная Трикси знает всё о несправедливости, – подумала она. – Знает всё о грусти, разочаровании, одиночестве. И она поделится этим знанием с Твайлайт Спаркл».

---

Над Кантерлотом занимался рассвет. Заснеженный горный пик, нависающий над столицей, окрасился в розовые и алые цвета. На пустынную до поры площадь перед дворцом принцесс выкатила большая набитая молодыми пони повозка.

Каждый нес большие, но довольно легкие седельные сумки, набитые праздничными ленточками в цвет гривы новой принцессы.

Среди распространителей особенно выделялась крупная грифина. Ее увенчанная тремя топорщащимися перьями голова возвышалась над всеми прочими. Клюв был плотно сжат, линия рта и изгиб бровей выражали плохо скрываемое презрение и чувство превосходства над окружающими.

Больше грифины был только тащивший повозку мохнатый пони-тяжеловес.

– Вылезайте, – скомандовал он. – Скоро повалит народ, раздавайте всем ленточки, да и себе приколоть не забудьте. К пяти вечера возвращайтесь на точку, получите оплату. Ну, бывайте, студентики!

Повозка отъехала, пони разбрелись по площади, и Гильда осталась в гордом одиночестве.

«Промоутер, – поморщилась она. – Подработка для школьников и студентов. Как я, крутая взрослая грифина, дошла до этого?»

В детстве Гильда была застенчивой и пугливой, что совсем нехарактерно для грифонов. Одноклассники частенько задирали ее, но под конец начальной школы всё изменилось.

Решив, что только экстремальные условия научат дочку жить в коллективе, родители отправили ее в летний лагерь «Юные скоролёты», подальше от себя и знакомых мест.

Гильда была в ужасе и не чаяла вернуться домой живой: думала, умрет от страха перед чужаками. Поначалу опасения оправдались: пегасы оказались такими же задирами, как грифоны, – но среди них затесалась веселая Рейнбоу Дэш. Она сразу отнеслась к Гильде по-доброму и стала ее первым и единственным настоящим другом.

Пегаска и грифина всегда летали вместе, и оказалось, что они обе быстрее остальных. Это придало Гильде уверенности. Целыми днями они болтали, устраивала другим жеребятам розыгрыши, тренировались вместе, и к исходу лета Гильда совсем позабыла, что когда-то была слабачкой.

Вернувшись из лагеря в школу, она быстро показала бывшим обидчикам, кто крутой, а кто лузер. «Эти поганые уроды уважают только грубость и силу, – рассуждала она. – Что ж, я стану грубой и сильной, это лучше, чем снова терпеть унижения».

Завоевав авторитет, Гильда окружила себя шестерками и прихлебателями, и до выпускного класса не знала горестей и трудностей. Лучшие ученики давали ей списывать домашку, в столовой ей доставались лучше куски. А если что было ей не по нутру, стоило только погрозить могучей когтистой лапой, и все проблемы сразу исчезали.

Она не испытывала недостатка в общении и в уверенности, но подспудно чувствовала нехватку чего-то важного. Никого из однокашников она не могла назвать другом – таким же верным и дорогим, как Рейнбоу Дэш.

Когда Гильда окончила школу, родители приставили ее к своему пекарскому бизнесу. В нищем Грифонстоуне он приносил сущие гроши, но хотя бы можно было прокормиться собственной продукцией.

Время шло, и Гильда стала замечать, что ее лохи-одноклассники разъезжаются по крупным городам, откуда присылают родственникам деньги, кто-то открывает бизнес, кто-то играет свадьбу. Грифонстоун вымирал, из молодежи только Гильда оставалась в нем. Ее терзало понимание, что, несмотря на свою крутость, она не достигла ничего, родное гнездо и пекарское дело ей опостылели.

И тут Гильда получила весточку, что Рейнбоу Дэш обосновалась в Понивилле! Поссорившись с родителями, которые не хотели ее отпускать, она собрала вещи и отправилась жить к единственной верной подруге.

Но оказалось, что Рейнбоу променяла ее на кучку неудачниц, да еще и унизила на глазах множества пони!

Такого предательства Гильда простить не смогла, и не могла стерпеть. Прогневи ее кто другой, только перья и клоки шерсти полетели бы в стороны. Но как отомстить той, у кого в друзьях ученица самой Селестии? Да, оказалось, что новые подруги Рейнбоу не такие лохушки, какими Гильда их считала, но от этого было только горше.

А хуже всех – назойливая розовая заноза Пинки Пай!

Тогда Гильда решила покорять столицу, но и тут не преуспела. С ее квалификацией она получала только работу вышибалы в барах. Таких должностей она сменила немало, потому что постоянно ссорилась с хозяевами. Пару месяцев пыталась преподавать полеты маленьким кантерлотским пегасам, но выяснилось, что она терпеть не может детей.

И вот теперь Гильда должна была раздавать ленточки для чествования одной из тех, кто увел у нее подругу.

– Слышь, ди сюда, – окликнула она стоящего ближе всех тонконогого единорога с такими же сумками, как у нее. – Возьми ленту.

– Спасибо, у меня есть, – улыбнулся тот.

– Быстро взял ленту! – рыкнула Гильда, и студент повиновался.

Таким образом она обошла всех коллег-промоутеров, а там и праздные горожане начали подтягиваться.

Гильда быстро избавилась от ленточек, нацепила последнюю себе на грудь и до конца парада толкалась в толпе, пробивалась к лоткам с питьем и снедью и под шумок прихватывала гибким хвостом то грушу, то пирожок, то кружку сидра.

К тому времени, когда зрители начали расходиться, она уже порядочно нагрузилась, и смачно рыгала в морды встречных пони. Не самый изящный подкол, зато действенный. Пони кривились, но ничего ответить не смели, лишь один пригрозил позвать стражника.

Гильда, конечно, не испугалась представителя власти, но решила, что уже достаточно погуляла в честь принцессы, и пора идти за зарплатой.

Последний месяц она подвязалась на двух работах. Одна – в конторке промоутеров на окраине Кантерлота, вернее, поскольку столица выстроена в несколько ярусов, на дне Кантерлота.

Конторка занималась поиском и организацией пони, желающих подзаработать на распространении разнообразных флайеров и бесплатных газет и листовок, в основном, рекламного содержания. Иногда приходилось стоять в определенных точках города и раздавать бумажки прохожим, иногда – разносить материалы по почтовым ящикам. Последнее оплачивалось выше, потому что никто не любил, когда ему в ящик пихают макулатуру, да и почтальоны такое не уважали и время от времени подавали в суд прошения о признании деятельности промоутеров незаконной.

Гильду, впрочем, чужие возмущения не заботили, и она, как сказал босс, продержалась дольше всех на этой нервной работе.

Вторым местом работы Гильды был трактир «Треснувший рог» через дорогу. Она работала там за еду и ночлег и, получив у босса промоутеров мешочек с битами, туда и направилась.

Первый этаж «Треснувшего рога» занимал бар с засаленными окнами и вычурными, но не менее засаленными занавесками, хаотично расположенными круглыми столиками и длинной стойкой, вдоль которой выстроились высокие табуреты. По потолку разливался приглушенный свет из пыльных плафонов.

Боттлгласс, хозяин заведения, пожилой бежевый пони с редкой серебристо-серой гривой и кудрявыми бакенбардами, стоял за стойкой, устало выслушивал бессвязную болтовню сидящей напротив светло-голубой единорожки с пластырем на носу. Та явно выпила больше, чем могло вынести ее субтильное тельце, и несла полнейшую ахинею, отдающую чем-то яйцеголовым.

– Каждый фокус, – вещала она, наставительно поднимая копыто, – состоит из трех частей или… действий. Короче, узри непревзойденное искусство Великой и Могущественной Трррикси! Я заставлю эту кружку исчезнуть.

Она перевернула свою кружку, не заметив, что в ней плескалось еще на четверть копыта пива, и стащила с плеча хозяина полотенце. Накрыла им сосуд и начала возить по мокрой столешнице.

– Сейчас я хлопну сверху копытом, – пояснила единорожка, – и кружка пропадет…

Кружка выпала из-под полотенца на кафельный пол и разбилась вдребезги.

– Факир был пьян, – Трикси развела передними ногами, – и фокус не удался.

Глаза трактирщика налились кровью, он набрал в грудь воздуха, намереваясь отругать единорожку. Незамеченная пока Гильда присела за ближайший к двери столик и приготовилась наблюдать ссору. Она знала, что Боттлгласс ужасно раздражителен и в минуты гнева за словом в карман не лезет.

– Мулица мать твоя, а ну иди сюда, личинка алмазных псов! Решила мне посуду побить? Я тебя сам побью…

– Попрррошу не выражаться! – единорожка качнулась на стуле. – Или желаешь, чтобы Великая и Могущественная Трикси лишила тебя рта? Знай же, что Трикси заткнула саму Пинки Пай! На несколько дней!

Ее рог, а затем и рассыпанные под табуретом осколки окутала бледно-розовая магическая аура. Три крупных куска стекла и неисчислимые стеклянные пылинки поднялись вверх – и опустились на столешницу уже в форме целой кружки.

– Любой единорог так может, – фыркнул Боттлгласс, однако, сменил гнев на милость и налил в обновленную кружку пива из бочки.

– Слышь, ты чё-то сказала про Пинки Пай? – подала голос Гильда.

– Ага! – наконец, заметил ее трактирщик. – Явилась, курица! Сегодня заплатишь, как все, потому что свалила с самого с ранья!

– Разуй глаза, – огрызнулась Гильда. – Тут только мы втроем, остальные горожане гуляют на празднике, так что мои услуги вышибалы не требовались.

В обычных обстоятельствах Гильда зарычала бы, что никто не смеет называть ее курицей, и устроила погром, но сейчас ей важнее было расспросить пьяную единорожку о Пинки Пай. Раз она заклеила розовой рот, значит, тоже с ней враждует.

Гильда бросила на стол мешок монет и велела:

– Тащи еды, а ты, – она поманила Трикси когтистым пальцем, – садись ко мне, поговорить надо.

– Великая и Могущественная Трикси не разговаривает с бесцеремонными грубиянками, – задрала заклеенный нос единорожка и осталась на месте.

Но через четверть часа, когда на столе Гильды появились большие чашки с крепким чаем, исходящее паром овощное рагу, горячие пирожки с картошкой и хрустящее жареное сено, она покосилась на Гильду, осторожно слезла с табуретки и медленно, боком, приблизилась.

– Великая и Могущественная Трикси подумала и решила принять твое приглашение, – гордо объявила единорожка.

Гильда многократно пожалела о желании послушать Трикси. Сотни миль пустынной, однообразной степи не могут нагнать на грифона такого уныния, как одна единорожка, которая сидит, жалуется, и неизвестно, когда уйдет.

– … тогда моя мама поговорила с мамами Изи Гоэра, Трансперэнси и Дейр Фезер, и те запретили им гулять со мной, чтобы не отвлекать от занятий, а ведь они были моими лучшими друзьями!

Трикси начала рассказывать с самого начала. Она причитала о своей одинокой судьбе, не забывая уплетать пирожки и хлебать чай. Хорошо хоть перестала постоянно именовать себя «Великой и Могущественной Трикси», иначе рассказ был бы еще длиннее!

– … вернулись в Мейнхэттен, я доучилась в обычной школе, и родители отдали меня в подмастерья к Грандиозному Гийому – тоже грифону, кстати – известному тогда фокуснику. Он учил меня престидижитации, форсированию зрителя, эскейпологии…, – поймав грозный взгляд Гильды, Трикси остановила поток терминов и заключила: – в общем, разным приемам иллюзионистов. Пару лет я была его ассистентской, и открою секрет: именно ассистенты делают всю работу, а тот, кого считают волшебником, только отвлекает зал.

За окном уже смерклось, в трактир небольшими группами начали просачиваться нагулявшиеся по праздничным улицам кантерлотцы и гости города, а Трикси продолжала сетовать на Грандиозного Гийома. Грифон научил ее всему, что знал, – и все равно оказался в ее глазах неблагодарным.

– Он не давал мне собственного шоу! Разве я не заслужила? Нет, я делала всю черновую работу, а он только улыбался со сцены и ловил букеты! Я решила открыть собственный волшебный салон, но в ту пору как раз набрал популярность кинематограф. В итоге я ушла из Мейнхэттена попытать счастья в поселениях, где кинотеатров еще не построили…, – Трикси вздохнула и опустила веки: – Наверно, это были лучшие годы моей жизни: я путешествовала от одной деревушке к другой, всё делала сама, ни перед кем не отчитываясь, пони восхищались мною, платили, кормили, и ни с кем не приходилось делиться славой.

Гильда уже хотела прогнать надоедливую истеричку, пока не спустила на ее угощение все заработанные за день биты, как вдруг та открыла глаза и мрачно изрекла:

– А потом я пришла в Понивилль. Понимаешь, важная часть представления – рассказать зрителям о своем величии, о странствиях и подвигах! Это же шоу, иллюзии, зрители и не ждут от фокусника правды, они хотят быть обманутыми… А в моем случае это было даже частично правдой: я ведь владею настоящей магией и даже могла стать ученицей Селестии! Но эти дуболомы приняли важный элемент шоу за хвастовство, представляешь? Я так разозлилась, что пошла на принцип и заявила, что взаправду победила Большую Медведицу. И началось…

Гильда заказала еще чаю и азартно потерла ладони: наконец, становилось интересно. Ради этого стоило терпеть всё нытьё.

Увы, рассказ о первой стычке с друзьями Рейнбоу получился коротким и быстро сменился очередной порцией жалоб об унижениях в других городах и страданиях на каменной ферме семейства Пай.

– У Пинки родственников и друзей полно, – прошипела Гильда, – а ей всё мало: чужих подруг уводит.

Она уважительно присвистнула, когда речь зашла об Амулете Аликорна, и злорадно заклекотала, когда Трикси поведала, как отобрала у Пинки рот, и как та мучилась от немоты.

Но Трикси снова была посрамлена Твайлайт сотоварищи, и уже несколько недель жила в Кантерлоте.

– Твайлайт вручила мне мешок битов, – сказала протрезвевшая за время рассказа единорожка, – мол, мне причитается из казны за возвращение опасного артефакта, который считался утраченным. Великая и Могущественная Трикси сочла, что это не подачка, а плата за ее страдания. Но деньги уже кончаются, и скоро придется снова пуститься в дорогу.

– Ясно, – безразлично кивнула Гильда.

Повесть Трикси ее разочаровала. Она жалела, что выложила ради этого почти весь промоутерский заработок.

– Трикси благодарит незнакомку за то, что выслушала ее трагическую историю, – с чувством произнесла единорожка. – Поистине, ее заключения достойны пера Аристэквуса или иного античного поэта!

– Мне было интересно только про Пинки и Рейнбоу.

Трикси хотела было возмутиться, но вдруг прищурилась:

– А тебе-то что до них?

Гильда прищурилась в ответ и подумала: «Эта фиглярша ненавидит компанию новой принцессы так же, как я. Почему бы и не поделиться с ней?»

Потом, вспоминая этот разговор, Гильда ненавидела себя за то, что дала слабину и начала жаловаться на жизнь, как последняя неудачница.

Рассказывая Трикси о своей судьбе, она украдкой поглядывала по сторонам и видела улыбки пони: все в трактире веселились, и только за их столиком царила безрадостная атмосфера.

Но говорить с единорожкой, униженной теми же пони, что и сама Гильда, оказалось неожиданно легко. Слова ненависти, обиды и зависти сыпались из клюва, как зернышки. «Должно быть, – подумала Гильда, – мне так же перемывали кости за спиной лохи-одноклассники».

Трикси слушала на удивление внимательно, сочувственно кивала и задумчиво щурилась.

Когда Гильда смолкла, единорожка звонко ударила копытом о копыто – это у пони вместо щелканья пальцами – и сказала:

– Вот оно! Посмотри вокруг. Разве тебя не тошнит от этих счастливых тупых морд?

– Тошнит, – признала Гильда. – Каждую бы располосовала, да нельзя.

– Поэтому нам надо действовать тоньше.

– Нам?

– Да-да, – энергично закивала единорожка. – Как ни прискорбно, но даже Великая и Могущественная Трикси не может в одиночку справиться с целым табуном врагов. А они у нас общие, понимаешь? Вместе мы дадим Твайлайт с подругами и всему этому несправедливому миру почувствовать наше горе.

– Вдвоем много не навоюем: схватят, посадят.

– Тебе бы только в драку лезть! – презрительно фыркнула Трикси. – Говорю же, надо действовать деликатнее. И нас не двое: повсюду есть недовольные, обиженные, жертвы несправедливого мира, где правят успешные и удачливые. Я встречала таких в своих странствиях, но тогда мне не было до них дела. Теперь же я поняла, как их использовать. Видела, какое единение было сегодня среди пони на параде? Их объединила радость. Мы же объединим нашу… хм, лигу… грустью. Вместе мы погрузим Эквестрию в пучину отчаяния!

Трикси торжественно вскинула копыта к потолку. Гильда раздраженно выдохнула и схватилась за голову:

– Да что ты, Дискорд подери, такое несешь?

– Точно еще не знаю, – сразу сникла единорожка. – Но чувствую себя так, будто вот-вот придумаю новый фокус. О, что бы я ни придумала, это будет великолепно! Великая и Могущественная Трикси еще повертит Эквестрию на ро…

Гильде надоело слушать этот поток сознания. Она без лишних слов поднялась из-за стола и пошла к лестнице на второй этаж. Она привыкла жить в реальном мире, а не в яйцеголовых фантазиях, и не собиралась больше нянчиться с этой унылой Трикси.

– Эй, а работать кто будет? – окликнул Гильду Боттлгласс, когда та уже занесла лапу над первой ступенькой. – Встала к двери и следи, чтоб никто не буянил. Не отработаешь – не пущу на ночлег.

Вообще-то, пони, особенно интеллигентные кантерлотцы, буянили редко, и должность вышибалы была скорее номинальной, но Боттлгласс помешался на безопасности.

Гильда устало вздохнула и швырнула ему кошель с остатками дневного заработка.

– За ночь, – пояснила она. – Теперь отвали.

2. Добро пожаловать в Лигу

Когда Гильда ушла, Трикси еще с полчаса посидела за столиком, мельком поглядывая на веселящихся пони. «Смейтесь-смейтесь, скоро Великая и Могущественная Трикси лишит вас радости», – подумала она и зловеще улыбнулась.

Удивительная вещь законы – их почти никто не знает. То есть, всем известно, что не стоит брать чужое, переходить дорогу в неположенном месте или захватывать власть в Понивилле, но это знание диктует скорее здравый смысл, нежели чтение нормативных актов. Трикси была уверена, что, собрав достаточно недовольных жизнью пони, она сможет создать из них политическую партию, с которой придется считаться принцессам, но понятия не имела, как это провернуть.

«Для начала, – рассуждала она, – сколько нужно членов для регистрации партии? Вряд ли двое, даже если считать Гильду. И как ее регистрировать? И как заставить пони вступать в нее, если она пока существует только в моем воображении?»

Над Трикси навис Боттлгласс и пробасил:

– Что, протрезвела? Покупай еще еду или плати за комнату, нечего попусту столик занимать.

– Ваш сервис оставляет желать много лучшего! – вздернула нос Трикси. – Я буду жаловаться.

Боттлгласс бросил на стол пухлую жалобную книгу, сшитую из нескольких школьных тетрадей, и вернулся за стойку.

В принципе, у Трикси еще оставались деньги на ночлег, но сейчас она была слишком возбуждена идеей о партии недовольных, чтобы спать, поэтому покинула «Треснувший рог» и направилась в библиотеку.

Вечер выдался прохладным, и Трикси пожалела о брошенных на дворцовой площади плаще и шляпе. Ее поминутно передергивало: то ли от озноба, то ли от вида довольных пони, бродящих группками по тротуарам. Там и сям в небо взлетали пестрые огоньки, и у Трикси уши вяли от треска праздничных фейерверков. Она перешла на галоп.

Кантерлотская публичная библиотека на Астролябической площади была открыта круглые сутки, даже по выходным и праздникам. Платы за пользование ею не взималось, а читательский билет нужно было оформлять только, чтобы уносить книги домой. Разумеется, здесь не найти древних магических фолиантов и списков секретных могущественных заклинаний, как в Библиотеке Старсвирла, но Трикси они и не требовались.

Сейчас, когда все пони отмечали коронацию Твайлайт Спаркл, Трикси рассчитывала, что вся библиотека будет к ее услугам. Она найдет книги по законодательству, внимательно изучит их в спокойной обстановке и поймет, как правильно создать партию и как набрать в нее пони.

Лавируя между усевшимися на широких ступенях гуляками, Трикси поднялась в библиотеку.

Как она и предполагала, внутри было пусто, лишь старая пегаска сидела за конторкой у входа. Но библиотекарша даже не обратила на посетительницу внимания: таращилась в окно на очередной цветистый салют.

Трикси проследовала мимо нее на второй этаж и стала искать полки с книгами законов. Помещение озаряли магические кристаллы, которые, поговаривали, лично Селестия зарядила солнечным светом в год открытия библиотеки. Было тепло, сухо и тихо. Умиротворяюще.

Но Трикси никак не умиротворялась: ее бесило, что нигде не находится книги «Как создать партию с нуля и уесть принцессу», попадались лишь всевозможные издания гражданского и уголовного кодексов, устаревшие своды законов, стенограммы судебных заседаний.

– Проклятье! – прошипела Трикси.

– Тихо, – раздался слева ворчливый голос.

Трикси обернулась и увидела сидящую за длинным столом кремовую единорожку с неухоженной рыжей гривой. По обе стороны от нее высились башни из книг по магии, но читала она сегодняшнюю газету.

– Прошу прощения, Великая и Могущественная Трикси полагала, что она здесь одна, и никому не помешает.

Единорожка смерила ее сердитым взглядом поверх массивных очков и буркнула:

– Я тоже.

Похоже, она была завсегдатаем библиотеки и таким книжным червем, что даже предпочла чтение празднествам.

– Извините, вы не подскажете, где найти книгу о создании политических партий? – спросила Трикси, приблизившись.

Стало видно, что газета незнакомки открыта на статье о коронации Твайлайт Спаркл. Значит, торжество ее все-таки интересовало. Почему же она здесь одна?

Единорожка молча поднялась и направилась к стеллажам, кивком велев Трикси следовать за ней.

– Великая и Могущественная Трикси назвала вам свое имя. Не кажется ли вам, что будет справедливо, если и вы представитесь?

– Справедливости… нет, – с запинкой, сглотнув комок в горле, ответила книжница. – Если бы была, Твайлайт не стала бы принцессой. Уж точно не принцессой Дружбы.

Единорожка резко остановилась и испуганно оглянулась на Трикси.

– Из-звините, я не… хотела оскорбить… Мненадоидтиуменядела.

Она кинулась назад к своим книгам, позабыв, что галопировать в библиотеке запрещено так же, как громко разговаривать. Такая мгновенная перемена тона удивила Трикси: видимо, книжница прятала за грубостью боязливость. Наверное, и пришла сюда сегодня специально, зная, что будет пусто, и ей не придется общаться с другими пони. Это объясняет ее раздражение от встречи с Трикси.

Но, что важнее, из слов незнакомки следовало, что она терпеть не может Твайлайт.

– Простите, – Трикси нагнала ее у стола с книгами и газетой. – Я не хотела вас побеспокоить или напугать. Собственно, я, как и вы, считаю, что Твайлайт недостойна быть принцессой, и как раз интересовалась книгами о политике, чтобы найти законный способ отлучить ее от власти.

Единорожка бросила на Трикси недоверчивый взгляд исподлобья. Отвела глаза и в волнении потянула за воротник черного, усеянного катышками свитера, как будто тот ее душил.

– Мундансер, – выдавила она.

---

Второй этаж «Треснувшего рога» представлял собой длинный коридор с дверьми в дюжину крохотных номеров и общую душевую. Было тихо и пустынно: на памяти Гильды здесь еще никто не останавливался на ночь.

Она зашла в свою комнату, заперла дверь и повалилась на кровать. Ее взгляд блуждал по кромешной тьме: солнце давно скрылось, а окно комнаты выходило на неосвещенный задний двор с мусорными баками. Снизу глухо доносился гомон посетителей трактира, топот копыт, позвякивание посуды.

Несмотря на усталость, заснуть не получалось. А ведь Гильда всегда спала без задних ног! Из головы не выходила беседа с Трикси. Гильда с детства привыкла молчать о своих трудностях и переживаниях, чтобы никто не подумал, что она жалуется, не счел ее слабачкой. Ее невысказанные обиды трансформировались в злость, и эта злость питала ее, не позволяла сдаться, толкала вперед, на поиски места в жизни. «Я еще покажу им! – говорила себе Гильда. – Назло всем лохам и предательнице Рейнбоу добьюсь успеха!»

Но почему же тогда, признавшись Трикси во всех своих бедах, Гильда чувствовала не досаду, а облегчение? И за это себя ненавидела. «Неужели я такая же слабачка, как она, и меня хлебом не корми – дай пожаловаться?» – гадала Гильда, ворочаясь в постели.

Тут раздался треск рвущейся ткани: ее коготь на задней лапе случайно вонзился в пододеяльник. Гильда издала сердитый рык и сбросила одеяло на пол. Теперь Боттлгласс заставит платить за порчу имущества.

«Интересно, а Трикси осталась здесь или пошла ночевать в другое место?» – подумала Гильда и сама удивилась, что ее это волнует.

– Какое мне дело до этой яйцеголовой лохушки? – проворчала она.

Уселась на полу и начала методично распускать когтями порванный пододеяльник: ниточку за ниточкой. Это успокаивало.

Понемногу снизу переставали доноситься голоса, и, наконец, раздался щелчок замка: Боттлгласс выпроводил клиентов и закрыл заведение.

Спустя четверть часа, когда груда ниток на полу перед Гильдой уже ничем не напоминала пододеяльник, прямо за дверью послышался скрип половиц. Гильда узнала походку Боттлгласса. Хозяин спал на первом этаже, за кухней, и непонятно, зачем поднялся наверх.

«Может, для меня какое-то поручение?» – прикинула Гильда. Поднялась с пола, пригладила перья и задвинула останки пододеяльника под кровать.

Но Боттлгласс прошел дальше, в самый конец коридора. Из любопытства Гильда приоткрыла дверь и высунула клюв наружу. Хозяин катил перед собой большую тележку с блюдами, недоеденными посетителями. «Ого, сколько жратвы! Наверняка, в том номере засел какой-нибудь жиртрест». На миг Гильда задумалась, не Трикси ли там остановилась, но тут же отогнала мысль: «Зачем ей столько объедков? Я ведь ее до отвала накормила. И вообще, мне без разницы, она это или нет!»

Боттлгласс воровато оглянулся, но Гильда успела захлопнуть дверь, и тот ее не заметил. Судя по стуку копыт, оставил тележку у двери и вернулся на первый этаж.

Гильда снова выглянула в коридор: никого, еда на месте. Тут дверь комнаты с тихим скрипом открылась внутрь – странно, потому что остальные номера на этаже открывались наружу, – и кто-то начал втягивать тележку в комнату. Гильда разглядела покрытую засаленной бурой шерсткой ногу.

Оказывается, в «Треснувшем роге» имелся постоялец.

Во время медитативного разрывания пододеяльника Гильде открылась истина: раз она постоянно вспоминает разговор с Трикси, потому что досадует на то, что показала слабину перед незнакомкой, то чтобы вернуть самообладание и душевный покой, ей надо на кого-нибудь наехать, продемонстрировать, что она такая же крутая и жёсткая, как обычно.

– Слышь, давно тут живешь? – окликнула она прожорливого постояльца.

Нога сразу скрылась из виду, дверь захлопнулась.

Гильда вышла из номера и, мягко ступая львиными лапами, подобралась к крайней комнате. Вблизи еды на тележке оказалось еще больше: целый стог остывшего жареного сена в промасленном бумажном пакете, гора вялых листьев салата, две дюжины надкусанных пирожков, бидон томатного супа. Стало ясно, что дело не в обжорстве: Боттлгласс притащил постояльцу объедков, чтобы тот мог питаться несколько дней.

– Чё, так разжирел, что из комнаты выйти не можешь? – поцарапалась в дверь Гильда. – Ладно, не дуйся. Пошутила я. Ты не толстый, ты такой тощий, что тебя ветром сдувает, вот и поселился тут, пока не разъешься. Слышь, ты чё мне не отвечаешь? Не уважаешь соседей?

Она толкнула дверь лапой, и та неожиданно подалась: жилец не заперся.

В ноздри Гильды ударил кислый, затхлый запах пота и нечистот. На низеньком столике тускло горела керосиновая лампа, в ее свете Гильде предстала крохотная захламленная комната. Грязно-желтые блики лизали стены с ободранными обоями, окно было замуровано. Вместо кровати на истоптанном пыльном паласе расстелен скомканный тюфяк с подушкой и одеялом. В левом углу лежали три толстых мусорных мешка, стояла ночная ваза. То тут, то там на полу валялись книжки, некоторые были открыты и лежали обложками вверх. Гильда машинально прочла пару заголовков: «Как завести друзей, если вы всех ненавидите» и «Есть одна кобылка: книга для тех, у кого разбито сердце».

Но всё это было замечено лишь мельком, за пару секунд. Внимание Гильды сразу приковал высящийся посреди комнаты серый булыжник размером со среднего пони. Она обошла его кругом, думая, что жилец спрятался за ним, но номер оказался пуст.

По спине пробежал холодок: мелькнула мысль, что камень – это надгробие, а виденная бурая нога принадлежит призраку. Гильда потрясла головой и стукнула кулаком по булыжнику.

– Алё, болезный, ты куда делся?

– А ну выметайся, зараза! – услышала Гильда крик хозяина. – Пошла вон, я сказал! Убирайся, ты, желток-переросток, не смей здесь шастать!

Гильда, напустив безразличный вид, окинула камень последним взглядом, и вышла в коридор. Боттлгласс злобно пялился на нее, его ноздри расширялись от тяжелого дыхания.

– Начальник, ты чё, булыжник кормишь? Я слышала, что тебя жена бросила, но не думала, что ты до такого докатишься.

Боттлгласс втолкнул тележку с едой в комнату и захлопнул дверь. Изнутри тут же раздался громкий щелчок замка. Камень запереться точно не мог, значит, в номере всё же кто-то был. «Может, пленник? – рассудила Гильда. – Если освобожу его, мне кто-нибудь заплатит».

– Кто там? – спросила она.

– Не твое дело.

– Слышь, я стражу позову!

– Вали отсюда, – глухо прорычал Боттлгласс. – Ты уволена.

Обычно он вызывающе глядел ей в лицо, но сейчас держал голову опущенной, смотрел в пол, как будто стыдился.

– Ты кого-то похитил и держишь в плену ради выкупа? Я хочу в долю.

– Я никого не похищал, – буркнул трактирщик. – Это мой сын.

---

– Мне так сложно было организовать ту вечеринку, так страшно, а она не пришла! Она была всем для меня – и кинула…, – Мундансер захлебнулась словами от возмущения и погрозила копытом высокому библиотечному потолку: – Я ей вечеринку устроила – веселись! Не хочу, хочу бросить тебя ради друзей получше. И это – принцесса Дружбы? Бессердечная эгоистка какая-то, а не принцесса.

– Так значит, ты мне поможешь? – уточнила Трикси, прищурившись и подперев подбородок копытами.

– Я думала, что нашла в Твайлайт родственную душу, а она предала меня…

Мундансер твердила одно и то же на разные лады уже битый час, и терпение Великой и Могущественной Трикси подходило к концу. Она с нажимом повторила:

– Да или нет?

Мундансер кивнула и поскакала к стеллажам с книгами.

Через полчаса единорожки уселись за стол, обложившись пятком томов гражданского кодекса Эквестрии и еще кучей сборников актов и поправок, в которых Трикси ничего не смыслила.

Глядя, как ловко Мундансер перелистывает страницы и выписывает что-то в блокнот, Трикси невольно проникалась уважением. Должно быть, так же завороженно пони наблюдали за ее волшебными представлениями.

– Ага! – воскликнула, наконец, Мундансер. – Я так и знала, что читала об этом раньше. Профаны думают, что форма правления этой страны – монархия, но на самом деле мы живем при меритократии – «власти достойных». Селестия и Луна сумели обрести Элементы Гармонии и победить Дискорда, поэтому народ избрал их правительницами. Подумай, почему их называют принцессами! Потому что народ не хотел делать их королевами, но никакого другого, не связанного с монархией, титула наши тёмные предки придумать не смогли. Поэтому если появится кто-то более достойный, чем принцессы, их можно заменить.

– Великая и Могущественная Трикси, безусловно, непревзойденная иллюзионистка, но вряд ли ей по силам тягаться с Селестией и Луной, – скромно заметила Трикси.

– А придется. Ведь именно они наделили Твайлайт властью. Что бы мы ни предприняли против Твайлайт, они обязательно поддержат ее. Они – источник… Да, кстати, мы не будем создавать политическую партию. Если большинство уверено, что Селестия и Луна – законные монархи, это бесполезно. Мы создадим неправительственную правозащитную организацию… Вот здесь копия указа Селестии двухсотлетней давности о разрешении их деятельности, а вот список всех когда-либо функционировавших организаций. Некоторые помогали обустраивать общественные места для инвалидов, некоторые добивались рассекречивания заклинаний из библиотеки Старсвирла – кстати, временами успешно, Селестия ведь играет роль снисходительной правительницы, идущей на уступки народу. А вот эта, например, борется с дискриминацией мулов…

Мундансер тыкала копытом в страницы, показывая, о чем ведет речь, но Трикси не вглядывалась. Она доверяла новой знакомой. Что ни говори, а общий враг сплачивает гораздо надежнее, чем какая-то там эфемерная дружба.

– И наша организация выступит против дискриминации несчастных! – продолжала Мундансер. – Повсюду заявляют, что Эквестрия – страна гармонии, дружбы и толерантности. Но стоит только проявить немного искренности, заговорить о том, что тебя по-настоящему волнует, тебе тут же затыкают рот и говорят: «Улыбайся, не беспокойся, возьми себя в копыта, будь счастлив, надень намордник и радуйся…» Эм, я читала об этом. Сама-то я с пони особо не общаюсь, только с Твайлайт могла…

– Я понимаю, – сочувственно произнесла Трикси.

На самом деле, она ни капельки не понимала, как можно сторониться пони. Она любила сцену, свет софитов и восторженные взгляды, а проблему Мундансер находила надуманной. Что может быть проще, чем заговорить с кем-то? Но Трикси видела в книжнице полезного союзника, поэтому демонстрировала сопереживание. «Во мне пропадает талант актрисы! – самодовольно отметила она. – На этот раз я добьюсь успеха. Амулет Аликорна опьянил меня, не дал стать настоящей правительницей, но теперь я буду полагаться на свои собственные способности к манипулированию пони и управлению толпой».

– Это укоренилось даже в языке, в поговорках: «На обиженных воду возят», «Занятого пони грусть-тоска не берет», «Грустить – победу упустить», «Смейся – и мир засмеется с тобой, плачь – и заплачешь в одиночестве». Они борются за права коров и не замечают, что угнетают своих собственных соседей, знакомых, приятелей. Несчастье в этой стране под тотальным запретом. Я уверена, что грустных на самом деле полно, но они это скрывают, чтобы избежать общественного осуждения. И от этого им только хуже!

– Верно! – подхватила Трикси. – Мы соберем под свои знамена всех, кого счастливые пони презирают или игнорируют, и дадим им поддержку и понимание. Когда нас станет больше, мы во всеуслышание заявим о дискриминации грустных: мол, их никто не слушает, и не хочет иметь с ними дело, все хотят только веселых и довольных. Когда у пони откроются глаза на эти двойные стандарты, всё поменяется местами: мы, униженные и оскорбленные, станем новыми хозяевами этого мира!

Она закашлялась, сообразив, что слишком замечталась. Сказала:

– Это великолепно, Мундансер. Ты – гений своего дела, уж поверь: Великая и Могущественная Трикси всегда узнает равного ей по таланту. Ты будешь готовить все документы для формальностей, а я стану нашим духовным лидером, буду вербовать участников. Такое разделение труда тебе подходит?

– Разумно. Я не люблю общаться с пони. Кстати о документах, организации нужно официальное название.

– Как насчет «Лига Грустных, Безрадостных и Депрессивных»? Звучно!

– Сойдет, – Мундансер зевнула: – А теперь мне надо поспать.

– Ни в коем случае! – Трикси подскочила и похлопала себя копытами по щекам, чтобы и самой взбодриться. – Надо ковать железо, пока горячо. Сейчас нас двое, но у меня на примете есть еще один потенциальный член. Пойдем искать ее прямо сейчас, пока она в подходящем настроении.

– Тогда иди одна.

– Нет, Гильда должна увидеть, что наше число уже растет, должна воочию узреть твои профессионализм и решимость. Ты нужна Лиге, Мундансер!

– Нужна? Я… еще никогда никому не была нужна, – единорожка неожиданно всхлипнула. – Я прочла так много книг, но все мои знания не имели смысла до этого момента… С-спасибо тебе за возможность их использовать. Вместе мы поможем всем несчастным Эквестрии и утрем нос Твайлайт!

---

Земной пони Боттлгласс познакомился с единорожкой Си Шо Шэл, когда оба были школьниками. Они полюбили друг друга с первого взгляда и были так уверены в своих чувствах, что сыграли свадьбу, едва окончили учебу и достигли совершеннолетия. Так стремились создать семью, что обзавелись сыном, Стоун Шэлом, когда им не исполнилось и двадцати.

Поначалу всё шло хорошо. Отец передал Боттлглассу «Треснувший рог», а сам ушел на покой. Си Шэл помогала мужу с трактирным бизнесом, и дела шли в гору. О ребенке заботились в основном ее родители, баловали внука, и тот рос веселым и толстым.

Жеребята в школе смялись над Стоун Шэлом, но тот не унывал, ведь у него была такая любящая семья.

Увы, когда ему исполнилось одиннадцать лет, и он перешел в средние классы, бабушка с дедушкой умерли, и за его воспитание пришлось взяться Боттлглассу и Си Шэл. Пусть они и повзрослели, они так и не обрели родительского опыта, и сын не доверял им так, как бабушке с дедушкой. Шэл редко говорил с мамой и папой о том, что его беспокоит, а тем временем насмешки жеребят становились всё злее, и он начал бояться ходить в школу.

Не понимая причины, родители сердились на сына, называли лодырем, а Боттлгласс порой в сердцах охаживал вожжами по крупу. Си Шэл почувствовала себя обманутой, впервые увидев, каким жестоким, оказывается, мог быть ее любимый, и между супругами пробежала черная кошка.

Она подала на развод. Сын остался с отцом, потому что у Си Шэл теперь не было работы, и она не могла его прокормить. Какое-то время она навещала Стоуна, пыталась подбадривать его, но тот воспринял развод так, будто бы мать его бросила, поэтому отвергал ее. С разбитым сердцем Си Шэл уехала к дальним родственникам на побережье Восточного Моря и перестала подавать вести о себе.

Разлука с женой подкосила Боттлгласса. Он понял, что не стоило пороть сына, осознал, что должен был с самого начала заниматься его воспитанием вместе с Си Шэл, но не находил сил ничего исправить. У него опустились копыта. Он пустил жизнь сына на самотек, лишь давая деньги на школьные обеды и следя, чтобы уроки были сделаны.

Стоун Шэл исхудал, но одноклассники нашли другой повод отторгать его: до сих пор у него не проявилась Метка Судьбы. Лишь к концу старших классов на его боку возникло изображение серого камня – в него Шэл обращался, когда чувствовал страх, смущение, стыд или опасность.

Бесполезный талант. Неудивительно, что после школы Шэл не нашел работы. Впрочем, причиной послужили и его личные качества. Слабый, он не мог заниматься физическим трудом. Рынок интеллектуальных услуг был переполнен куда более даровитыми единорогами. А уж о работе в сфере обслуживания и говорить не приходилось: при виде пони Шэл непроизвольно обращался в камень.

Боттлгласс считал, что иметь такого сына – позор, свидетельство его неполноценности как родителя, не способного вырастить нормального гражданина и члена общества. Но он всё-таки любил Шэла как своего сына и как память и Си Шо, поэтому не выгнал, не отказался от него, а позволил жить в одном из номеров «Треснувшего рога».

С годами состояние Шэла ухудшалось. Он замуровал окно в комнате, чтобы не видеть пугающего мира снаружи, а потом и вовсе перестал выходить из комнаты. Даже перспектива разговора с родным отцом вызывала у него приступ паники, и он каменел, едва завидев его.

Кончилось тем, что Боттлгласс начал просто раз в неделю оставлять у сына под дверью кучу еду. Тот забирал ее, пока отец не смотрел, и выбрасывал в коридор мусор.

– Вот так, – хмуро подытожил Боттлгласс и со стуком опустил кружку на стол.

Они с Гильдой сидели на первом этаже «Треснувшего рога». Было по-особенному пусто, мертво. Даже не верилось, что несколько часов назад зал кишел веселыми пони, не верилось, что за его пределами, в городе, вообще кто-то есть.

В зазоры между сальными занавесками уже просачивался бледный утренний свет. Над Кантерлотским Пиком поднималось маленькое красное солнце, озаряя пустые улицы. Все пони крепко спали после ночных гуляний и фейерверков. Только Боттлгласс с Гильдой бодрствовали, и это странным образом отделяло их о прочих. Как будто несчастные – это другой биологический вид.

«Нет, – подумала Гильда, – я не несчастна. Я не такая, как эти жалкие лузеры».

– Довольна? – фыркнул Боттлгласс. – Я всё рассказал, как ты хотела, теперь вали отсюда. Не мучай меня и моего сына.

– Я не хотела никого мучить, – хрипло от долгого молчания ответила Гильда. – Просто интересно стало, кого ты там прячешь. Я тебя за язык не тянула, мог бы соврать или послать меня подальше.

«Почему всех в последние сутки так и тянет рассказать мне, как отстойно им живется? – спросила себя Гильда. – Когда я стала магнитом для нытиков и неудачников? Пора с этим завязывать».

В дверь бара заколотили.

– Кого несет в такую рань? – проорал Боттлгласс. – Мы закрыты, убирайтесь!

– Гильда здесь? – раздался голос Трикси. – Я…, то есть, мы придумали избавление от всех наших бед! Мы вознесемся на вершину славы и успеха!

Боттлгласс недовольно закряхтел и пошел открывать. В бар ввалились две запыхавшихся единорожки: Трикси и незнакомка с растрепанной рыжей гривой.

Трикси затараторила о какой-то Лиге Грустных, суля всем присутствующим месть обидчикам и золотые горы. Ее прямо распирало от гордости и жажды деятельности. Рыжая, стушевавшись, держалась поодаль, украдкой бросала тяжелые взгляды на Гильду и трактирщика.

– Идет, – сказала Гильда скорее, чтобы Трикси заткнулась, чем, согласившись с ее доводами. – Я в деле. Хоть какой-то шанс насолить Пинки Пай.

Боттлгласс мрачно оглядел посетителей. Открыл было рот, но ничего не сказал. Задумчиво поджал губы. Гильда подумала, что он готовится вынести ее с единорожками на пинках, но трактирщик пробормотал:

– Знаете, девки, я, пожалуй, хочу вступить в эту вашу компанию по помощи несчастным. Может, выйдет польза для моего сына.

Трикси торжественно улыбнулась:

– Добро пожаловать в Лигу!

3. Путы и узы

Все четверо бодрствовали целую ночь, поэтому валились от усталости. Боттлгласс расселил гостей по номерам на втором этаже и сам отправился на боковую.

Гильда проснулась к полудню. Когда спустилась в бар, остальные члены Лиги уже сидели за круглым столиком. Перед каждым дымилась большая кружка кофе, пони позевывали.

– Итак, мы в сборе, – сказала Трикси, завидев Гильду. – План такой…

Пафоса в ее голосе поубавилось, видно, давешний энтузиазм выветрился за ночь. Но отступать она не собиралась.

Трикси предложила назначить первое собрание Лиги через месяц, а до тех пор распространять по городу листовки с приглашениями и манифестом ЛГБД, который она уже успела сочинить. Боттлгласс пообещал предоставить «Треснувший рог» в качестве места собрания, спонсировать печать листовок и обеспечить членов Лиги бесплатным жильем и едой в обмен на помощь сыну:

– Назвались груздями – полезайте в кузов. Раз уж собрались помогать несчастным, начните с Шэла. По крайней мере, уговорите его выйти из комнаты. Меня он давно не слушает, но, может, вы найдете к нему подход.

– Чур, я раздаю листовки, – сразу заявила Гильда.

Она не имела ни малейшего желания нянчиться с неадекватным затворником, да и сомневалась, что сможет ему помочь. Скорее, напугает еще больше.

– А я должна обивать пороги Кантерлотской Мэрии и всяких инстанций, чтобы официально оформить Лигу, – открестилась и Трикси.

Все посмотрели на Мундансер. Та, хоть и сидела, втянув голову в плечи, смогла потупиться еще сильнее и пробормотала:

– Я еще не подготовила документы, которые будет заверять Трикси. Мне надо домой, поработать в спокойной обстановке.

Боттлагласс сжал кружку так, что фарфор треснул.

– Ясно всё с вами, – трактирщик презрительно скривился. – Только и горазды языком молоть, а как доходит до дела, умываете копыта. Вам мои ресурсы нужны? Тогда слушайте приказ…

Боттлгласс распорядился следующим образом. Пока Мундансер готовит нужные бумаги, а Трикси придумывает дизайн листовок и заказывает их печать, Гильда остается незанятой, вот пусть она и попробует разговорить Шэла. Потом, когда Трикси пойдет заверять документы о регистрации Лиги, а Гильда начнет раздавать листовки, Шэлом займется освободившаяся Мундансер.

Пока трактирщик говорил, Мундансер нарисовала у себя в блокноте расписание в форме таблицы, где были указаны имена членов Лиги, их обязанности и примерное время, нужное для их выполнения. Схема в целом точно соответствовала словам Боттлгласса за одним исключением: выходило, что Мундансер никак не успеет встретиться с Шэлом.

– Для регистрации общественной организации нужны заявление в Мэрию, выписка из протокола собрания учредителей, устав или учредительный договор в двух экземплярах, договор о предоставлении юридического адреса…

– Всё-всё-всё, – замахал копытами Боттлгласс, – уши вянут от бюрократии. Я понял, что на тебе много писанины.

– К тому же, функционеры регулярно выдумывают новые справки, разрешения, предписания. Эти препоны возводятся намеренно, чтобы отвадить от политической жизни тех, кто не готов преодолевать трудности на пути к цели. В общем, у Трикси могут возникнуть сложности с регистрацией нашей организации, и ей понадобится моя помощь. Поэтому я буду сидеть дома или в библиотеке, чтобы сразу быть наготове.

Доводы Мундансер казались разумными, но Гильда слабаков и слабачек за милю чуяла и склонялась к мысли, что единорожка просто ищет повод, чтобы не говорить с сыном трактирщика.

– Ты чё, боишься Шэла? – озвучила Гильда свои подозрения.

– Просто не люблю новых знакомств, – насупилась Мундансер.

– Но со мной же ты вчера познакомилась, – напомнила ей Трикси. – И с Гильдой, и с Боттлглассом.

– Это вышло случайно. Я была не в себе из-за коронации Твайлайт, вот и ввязалась в Лигу.

– Я не поняла, ты чё, соскочить хочешь? – нависла над единорожкой Гильда. – Кинуть нас задумала?

Мундансер сжалась в тени грифины, но голос ее прозвучал твердо:

– Я никого не кидаю и ненавижу кидал. А теперь – у меня есть работа.

Она едва заметно кивнула Трикси на прощание и поскакала на улицу.

Гильде оставалось только повиноваться общему решению. Она поплелась наверх и уселась напротив двери в комнату Шэла.

– Слышь, ты там живой?

Нет ответа.

– Короче, извини, если вчера напугала. Я просто поговорить хотела. А ты разве не хочешь? Я у тебя книжку о том, как заводить друзей, видела. Побазарить-то охота, а? Колись.

А в ответ – тишина.

«От этой работенки быстро не отделаться», – вздохнула Гильда. И свалить нельзя, иначе Боттлгласс откажется спонсировать их затею. Гильда пожалела, что впуталась во всё это, но оставить Лигу не позволяла гордость: сама ведь только что обвиняла Мундансер в том, что та собралась всех кинуть.

Очень не хотелось ворошить прошлое, но другого подхода к Шэлу придумать не получалось.

– Ладно, слушай. Я в детстве была, как ты: меня тоже в школе не любили…

Гильде с трудом давался рассказ о том, как туго ей приходилось в младших классах. Она утешалась мыслью, что Шэл никому не разболтает услышанное. Упомянув первую встречу с Рейнбоу Дэш, замолчала. Подумалось, что, возможно, знакомство с пегаской спасло ее от участи Шэла: кто знает, как сложилась бы жизнь Гильды, не научи ее Рейнбоу уверенности в себе? «А что, если я должна быть благодарна Рейнбоу за то, что она мне дала, и не ревновать ее к другим пони? – Гильда задумчиво почесала подбородок когтем: – Да не, бред какой-то. Предательницам нет прощения».

А Шэл всё не откликался.

– Ты там дрыхнешь? – поцарапалась в дверь Гильда. – Ну, учти, если я тут распинаюсь, а ты не слушаешь, я тебе устрою…

Она махнула лапой и пошла вниз. Требовался перерыв.

За столиками расселся пяток посетителей: пони, работающие поблизости, пришли пообедать. Гильда заметила своего босса из промоутерской конторы через дорогу, поздоровалась и спросила, нет ли новых заданий. Заданий не было.

Трикси сидела за барной стойкой и разрисовывала цветными карандашами тетрадный лист. На полу под ней валялся десяток скомканных бумажек. Гильда расположилась рядом и крикнула Боттлглассу на кухню, чтобы тащил обед.

– Великая и Могущественная Трикси всегда…, – начала было единорожка, по обыкновению надувшись от важности.

– Завязывай понты нарезать, – проворчала Гильда.

– Я обычно неплохо справлялась с оформлением своих афиш, – сменила тон Трикси. – Но тут другое дело. В Кантерлоте каждый день раздают столько разных флайеров и листовок, что наша может просто затеряться. Ее вид должен привлекать внимание, вызывать доверие и при этом демонстрировать протест, ведь наша целевая аудитория – недовольные.

Трактирщик принес миску супа и блюдце с несколькими ломтями начиненного цельными зернами хлеба. Гильда принялась за еду, вполуха слушая рассуждения Трикси.

– Как тебе? – единорожка сунула ей под нос проект листовки с ярко-розовыми буквами на черном фоне.

– Убери, глаза болят. Я не спец по стилям, но, по-моему, черный и розовый отстойно сочетаются.

– Зато сразу заметно! – возразила Трикси, и Гильда безразлично пожала плечами: профессиональной фокуснице лучше знать, как управлять вниманием лохов.

– Погодь, дай сюда.

Гильда вырвала у Трикси лист и подошла с ним к боссу, который как раз заканчивал десерт.

– Слышь, начальник, а эту штуку мы распространять можем?

Босс мельком глянул на разрисованную бумагу и подавил смешок. Сказал, что подберет несколько студентов, но платить им и печатать листовки Гильде придется самой.

– Ты хорошо работала, – добавил он, – так что по блату постараюсь выбить для тебя скидку у знакомого в типографии, но ничего не обещаю.

Гильда поблагодарила босса и с облегчением вздохнула: теперь ей придется идти в типографию вместе с Трикси, а это куда лучше, чем сидеть под дверью у Шэла.

Но всё оказалось не так просто. Даже с учетом скидки в типографии заломили такую цену, что выделенных Боттлглассом денег хватило только на полторы дюжины листовок.

По возвращении в «Треснувший рог» Трикси обвинила трактирщика в жадности, но тот ответил:

– Или сотня листовок, или еда каждый день. По-вашему, у меня тут дорогой ресторан? Я не нищий, но лишних денег не водится.

– Но без битов ничего не выйдет! – воскликнула Трикси.

– Помогаю, чем могу, – огрызнулся Боттлгласс. – Не нравится – ищите другого спонсора.

Терять даже такую малую поддержку не хотелось, поэтому Трикси согласилась поумерить аппетиты.

– Если сами будем еле сводить концы с концами, – прикинула она, – если не будем выглядеть слишком успешными, неудачники могут начать сильнее нам симпатизировать.

А Мундансер всё не появлялась. Своего домашнего адреса она не оставила, и Трикси поскакала искать ее в публичной библиотеке.

Гильде же снова пришлось общаться с дверью в номер Шэла.

Она пыталась сформулировать для затворника правила поведения, которые не позволят окружающим его унизить:

– Главное, смотри на всех свысока. Даже если у тебя нет поводов задаваться, окружающие-то об этом не знают. Веди себя заносчиво, как принц Блюблад, и кто-то даже поверит, что ты и есть принц. Знаешь, почему? Потому что другие пони тоже боятся. Как и ты, они боятся осуждения и насмешек, и единственный способ справиться со страхом – начать осуждать и насмехаться самому. Или – ты, или – тебя. Таков закон.

Шэл так и не отзывался.

Подошел Боттлгласс. Во время уборки номеров он отыскал спрятанные под кроватью Гильды останки пододеяльника и захотел отчитать ее за порчу трактирного имущества. Но, увидев, как она сидит напротив комнаты сына и безнадежно качает головой, сказал другое:

– Спускайся. Уже стемнело, через полчаса выпроводим клиентов и поужинаем.

Просить дважды не пришлось. Гильда была рада оставить свой бессмысленный пост, и отправилась в бар разгонять посетителей и поджидать Трикси.

Да куда эта фокусница запропастилась?

---

Прискакав в библиотеку, Трикси сразу подошла к стойке регистрации у входа.

– Здравствуйте. Мундансер здесь?

Старая пегаска несколько секунд продолжала читать журнал, потом все-таки удостоила Трикси безразличным взглядом:

– Кто?

– Рыжегривая пони в очках… и с вот такими бровями! – недовольная сервисом, Трикси применила заклинание роста волос к бровям библиотекарши, и те удлинились так, что закрыли ей глаза, как занавески. – Вы должны ее знать, она часто сюда ходит.

Брови пегаски вернулись в обычное состояние: Трикси не хватало сил, чтобы поддерживать заклинание долго, – и она помотала головой:

– Без понятия. Ищите, если вам надо. Только громко не топайте.

«Мундансер – настоящая невидимка, – подумала Трикси. – Пони не замечают ее, и, похоже, она немало потрудилась, чтобы добиться этого».

Трикси осмотрела все библиотечные залы, но книжницы не нашла. Пришлось снова идти в регистратуру и заставлять пегаску искать адрес Мундансер в картотеке – та наверняка оставила свои данные, когда оформляла читательский билет.

Адрес отыскался, и Трикси поспешила на указанную улицу.

Дом Мундансер Трикси узнала сразу, даже не сверяя номер. От соседних строений его отгораживал низкий каменный забор, кое-где обвалившийся. Лужайка перед домом заросла сорной травой и колючками.

Трикси постучала в лиловую дверь с окошком в форме полумесяца. За пыльным стеклом показалась хмурая кремовая мордочка.

– Я еще не готова.

– Ты собираешься держать Великую и Могущественную Трикси на пороге?

Мундансер пришлось впустить гостью.

Внутри царил беспорядок: между пыльными, давно не раздвигавшимися занавесками наросла паутина, под копытами скрипел нанесенный с улицы песок, в раковине высилась башня из грязных тарелок с контрфорсами из кружек. Лишь занимавший всю правую стену стеллаж с книгами и стоящий там же, справа, письменный стол сияли чистотой. Пол под ними был тщательно подметен, на лакированном дереве играли блики от ярких свечей.

Не предложив Трикси ни присесть, ни угоститься чем-нибудь, Мундансер вернулась за стол и склонилась над документами.

– Не думала, что подготовка заявлений займет так много времени, – заметила Трикси, брезгливо переминаясь с ноги на ногу.

– Я запуталась, – тяжко вздохнула Мундансер.

– Ты же сказала, что разбираешься в бюрократии.

– А? – единорожка подняла на Трикси удивленный взгляд. – А, это! Всё давно сделано. Я запуталась в другом. Сначала ты обещаешь, что такие, как я, найдут в Лиге поддержку и понимание…, а потом ничего не возражаешь, когда трактирщик просит нас исправить его сына, выманить его наружу, заставить вести себя так, как ему хочется. Разве не то же самое пытаются сделать обычные пони? Чем тогда мы отличаемся от них? Они постоянно поучают, вынуждают улыбаться им, болтать с ними о пустяках, стремиться к социальному статусу и богатству, уверенные, что только так и стоит жить. А если я не хочу? Если Шэл не хочет? Но у них есть своя выкристаллизованная, забронзовевшая идея счастья, и они уперлись в нее, как бараны, и не видят… Знаешь, под «несчастьем» я имела в виду, что я «не счастлива так, как того хотят окружающие». Мне удобен мой образ жизни. Счастье – в избегании страданий, и я избегаю их всеми силами, как и Шэл. Почему нас просто не оставят в покое?

Слушая поток сознания Мундансер, Трикси и сама запуталась. Очевидно, редкое общение с пони не шло книжнице на пользу, и она с трудом облекала свои мысли в слова.

– Ты же вчера говорила, что хочешь помогать несчастным.

– Да! Помогать им, защищать их интересы. Если Шэл не желает выходить из комнаты, значит, ему и там хорошо. Не нужно пытаться вытянуть его наружу. Когда… Твайлайт бросила меня и переехала в Понивилль, я… даже отчасти почувствовала облегчение. Пока я водилась с ней, Лирой и остальными, я постоянно испытывала давление, считала себя обязанной быть хорошей подругой, но мне всегда сложно давалась коммуникация, поэтому я заставляла себя. А когда Твайлайт пропала, мне стало это не нужно. Но родители не верили, они… Они привели к нам домой какого-то своего знакомого жеребца и заявили, что я должна связать себя с ним узами брака, что раз я не нашла счастья в дружбе, то найду его в семье. Мы рассорились, и с тех пор я живу одна. Дом, как видишь, разваливается, поэтому арендная плата очень низкая. Но мне, кроме книг, особых удобств и не надо.

– Так ты отказываешься быть частью Лиги? – спросила Трикси. – Не хочешь связывать себя обязательствами? Ладно, тогда просто отдай документы, и я тебя больше не побеспокою.

– Н-нет, – не очень уверенно протянула Мундансер. – Я… в Лиге. Просто…

Трикси припомнила, как Мундансер расчувствовалась прошлым вечером, когда узнала, что нужна кому-то. Похоже, книжница все-таки хотела влиться в общество, но испугалась перемен, вот и начала убеждать Трикси и саму себя, что ей прекрасно живется и в уединении.

«Да, – подавила торжествующую улыбку Трикси. – Вчера Мундансер хорошо провела время с нами, ей понравилась наша компания. А это значит, что я могу из нее веревки вить».

– Тогда слушай сюда! – гаркнула Трикси. – Думаешь, всё упирается в ваши с Шэлом проблемы? Думаешь, грустными могут быть только одинокие? Ты с жиру бесишься, вот и всё. Бьюсь об заклад, родители, несмотря на ссору, дают тебе денег: что-то я не вижу, чтобы ты работала. Ты не знаешь голода, холода и тяжкого труда. А я знаю. Гильда знает. Но и мы – счастливицы по сравнению с инвалидами. Представь, какова жизнь без ног, рога или крыльев! Без глаз, без голоса! Ты отгородилась ото всех стенами, ты можешь выйти к пони, если захочешь. А есть те, кто физически не способен услышать других, увидеть их улыбки, сказать им что-то. Да ваше с Шэлом затворничество – оскорбление для них, ведь вы добровольно отказались от того, чего они были лишены без спроса. Хочешь помочь этим пони или пони с другими несчастьями? Тогда придется делать то, что говорит Боттлгласс, иначе он нас выгонит, и ничего не состоится. Ты можешь даже сказать Шэлу, что не считаешь нужным его исправлять, но поговорить с ним ты обязана.

Пристыженная, Мундансер залилась краской и склонила голову:

– Ты права. Пусть нас зовут нытиками и неудачниками, это не значит, что мы не ставим себе цели и не стараемся добиться их. Итак, касательно документов…

Мундансер вручила Трикси внушительную стопку исписанных каллиграфическим почерком бумаг. Трикси как глава организации должна была подписать их все, а также получить подпись Боттлгласса на договоре о предоставлении юридического адреса, после чего отправиться в Мэрию и общественную палату Кантерлота, и там заверить всё печатями и подписями чиновников.

Но было уже поздно, госучреждения закрылись, и поход по инстанциям пришлось отложить на завтра. Трикси вернулась ночевать в «Треснувший рог», оставив Мундансер одну дома, но не раньше, чем та пообещала, что не будет дистанцироваться от коллектива и в ближайшие дни попробует поговорить с Шэлом.

Не то, чтобы Трикси волновала судьба затворника, но она считала, что хоть какой-то успех в его лечении заставит Боттлгласса больше раскошелиться на нужды Лиги.

---

Потянулся первый месяц существования Лиги Грустных, Безрадостных и Депрессивных.

Добрую его половину Трикси провела в очередях к Мэру и прочим городским и государственным чиновникам, чтобы обеспечить Лиге полную официальность и законность.

Гильда раздобыла где-то денег, которых хватило на печать целых сорока листовок. Трикси подозревала, что грифина ограбила нескольких припозднившихся гуляк или задержавшихся на работе горожан, но ни о чем ее не расспрашивала. Главное – результат.

Листовки Гильда и три нанятых ее боссом студента раздавали у больниц, банков, школ и жилконтор, – мест, где наиболее высока концентрация разочарований, горестей и недовольства. Когда красивые отпечатанные листовки закончились, Трикси попыталась нарисовать еще несколько от копыта, но это оказалось слишком утомительно, да и результат был совсем не таким внушительным и аккуратным, как в типографии.

Мундансер, как и обещала, несколько раз пыталась заговорить с Шэлом через дверь. Поначалу она добивалась не большего успеха, чем Гильда, но в начале третьей недели затворник отозвался:

– Тебе хорошо: ты хотя бы можешь выходить в библиотеку.

Голос звучал глухо, тихо, но в нем явственно слышались плаксивые, страдальческие интонации. Тут-то Мундансер и поняла, как ошибалась в мотивации Шэла. Оказывается, ему вовсе не было хорошо взаперти! Он хотел выйти наружу, но не мог. «Всё-таки, он тоже немного инвалид», – подумала единорожка.

Узнав, что сын заговорил, Боттлгласс возрадовался и сердечно поблагодарил Мундансер и Гильду за старания, но денег на дополнительные листовки не дал.

– Здесь поместится пятьдесят пони от силы, – он обвел бар жестом копыта, – и то, если убрать столы. Вы и так уже раздали много приглашений.

– Но далеко не каждый получивший листовку придет, – возразила Трикси. – Мы должны раскинуть нашу сеть как можно шире, чтобы увеличить статистические шансы заполнить хоть половину этого зала.

Приближался праздник Солнцестояния, и городские газеты запестрели заголовками об участии в нем новой принцессы – Твайлайт Спаркл. Хоть он и был назначен на три дня позже первого собрания Лиги Грустных, Трикси всё равно переживала от соседства с таким значимым событием: не пройдет ли ее мероприятие незамеченным на фоне Солнцестояния?

---

---

Наконец, день собрания настал. После обеда Боттлгласс закрыл трактир и вместе с единорожками и грифиной принялся готовить помещение к мероприятию, назначенному на вечер.

Гильда и Боттлгласс расставляли столы вдоль стен, чтобы зал казался просторнее, и формировали из стульев пять рядов. Трикси клеила к двери и каждому окну большие плакаты, приглашающие посетить собрание Лиги.

Мундансер сидела у комнаты Шэла. Была ее очередь уговаривать отшельника выйти из раковины. Первый успех воодушевил единорожку, и она даже ощущала некоторый энтузиазм: кому не нравится делать то, что удается? – но с тех пор Шэл не проронил ни слова.

– А я вот тебе завидую, – говорила Мундансер. – Сидишь себе в комнате и не о чем не беспокоишься. А я боюсь, что никто сегодня вечером не придет. И еще больше боюсь, что кто-то придет. Боюсь, что скажут: «Какая-то мутная у вас организация, в Уставе даже четкие цели не прописаны». И ведь правда: я написала там о борьбе с дискриминацией по эмоциональному признаку, но… вдруг этого недостаточно? Что, если никто не захочет вступить?

– Я хочу вступить, – отозвался Шэл, и Мундансер вздрогнула от неожиданности. – Х-хочу… на собрание.

– А? – переспросила единорожка, решив, что ослышалась.

Но Шэл возобновил игру в молчанку.

Мундансер спустилась вниз, где кипела работа по подготовке зала, и доложила Боттлглассу об успехе. Тот ушам своим не поверил: мало того, что сын-затворник опять заговорил, так еще и пожелал побыть в обществе пони, причем нескольких!

Предоставив Гильде управляться одной, он ускакал на второй этаж и постучал в комнату Шэла:

– Сынок, ты выздоровел?

Тот не ответил. Боттлгласс подергал ручку, но номер был, как обычно, заперт изнутри.

Подбежала Мундансер, строго сказала:

– Даже от гриппа нельзя мгновенно вылечиться. Да, Шэл сказал пару слов, но ни вы, ни я не представляем, какие усилия ему пришлось приложить для этого. Может быть, он даже не сумеет выйти наружу вечером. Нельзя рассчитывать сразу на многое.

– В-вый-ду, – пробормотал Шэл. – Если… что, выкатите меня.

Услышав голос сына впервые за годы, Боттлгласс так растрогался, что громко зарыдал и умчался к себе в спальню. Справился с эмоциями и вышел в бар он только к вечеру.

Закончив помогать Трикси и Гильде с оформлением трактира, Мундансер снова поднялась к комнате Шэла. На паласе лежала просунутая под дверь записка: «Открыто». Единорожка хотела было попросить разрешения войти, но подумала, что это может напугать Шэла, и он снова запрется, поэтому просто толкнула дверь.

Она и сама побаивалась узреть Шэла воочию, так что действовала быстро, чтобы не успеть передумать. Впрочем, страхи оказались напрасны: затворник предстал перед гостьей в облике камня. Скорее всего, непроизвольно превратился, увидев, что дверь открывается.

От Гильды Мундансер слышала, что здесь жуткий беспорядок, но затворник, похоже, нашел в себе мотивацию прибраться. Книги были сложены вдоль стены аккуратными стопками. Судя по обложкам и корешкам, рассортированы по жанру: самосовершенствование, школьные учебники, художественная литература и отдельно – тоненькая брошюрка для начинающих магов с самими примитивными заклинаниями типа телекинеза и оборонительных энергозалпов. Лежбище на полу застелено пледом, другим пледом накрыты мусорные мешки.

Мундансер наморщила нос: тяжелый запах застоявшегося воздуха и немытого конского тела одной силой воли не избыть.

Она позвала Гильду и Трикси, и с помощью грифоньей силы и единорожьей магии они вместе выволокли булыжник из комнаты, прокатили по коридору и спустили на первый этаж. Транспортировка прошла довольно удачно, не считая одной раздробленной в щепки ступеньки и отдавленной лапы Гильды.

При виде сына за пределами комнаты, пусть даже окаменелого, Боттлгласс снова расплакался и не стал ругаться за порчу лестницы.

Тем временем наступил час собрания.

---

Ровно в семь вечера, когда свет солнца стал красноватым, в бар вошел золотистый пони с песочной гривой, носящей следы дорогой, но давно не подновлявшейся стрижки. На шее его висел застиранный белый воротничок со строгим черным галстуком.

– Добро пожаловать, – подскочила к нему Трикси, – присаживайтесь. Скоро явятся остальные. Может быть, пока выпьете кофе?

Она опасалась, что при виде пустого зала пони уйдет, и добавила:

– Вы очень пунктуальны.

– Просто неплохо считаю, – сдержанно улыбнулся гость и представился: – Одд Намбер.

Трикси церемонно поклонилась, назвала имена соратников и свое собственное. Уверила:

– Компания у нас маленькая, но у нас огромный потенциал.

Одд Намбер занял крайний стул в первом ряду и бегло оглядел вставших за стойкой основателей Лиги.

– Вы, конечно, прочли манифест на обратной стороне листовки и знаете, что ЛГБД создана, чтобы бороться за права несчастных, угнетаемых нынешним режимом. Мы верим, что печаль – не какая-то позорная болезнь, не психическое отклонение, а такое же нормальное состояние пони, как счастье. Мы не судим, не пытаемся исправить. Мы принимаем грустных пони такими, какие есть. Хотите поведать, что привело вас к нам?

Одд Намбер замялся:

– Это же бесплатно, правильно? На листовке цена не указана.

– Совершенно безвозмездно! Если только вы не захотите внести свой вклад в наше общее дело…, разумеется, не обязательно денежный.

Трикси шикнула стоящей рядом Гильде, чтобы та принесла гостю кофе. Когда напиток был подан, тот сказал:

– Что ж, меня лишила радости налоговая политика Эквестрии. Я был финансистом в Мейнхэттене, на Вол-стрит…

Трикси уважительно покивала. Пусть Кантерлот был исторической столицей и культурным центром страны, Мейнхэттен давно стал крупнейшим городом, и по-настоящему большие деньги крутились там, а на Вол-стрит сосредоточилась основная масса банков, бирж и трейдерских контор.

– Так вот, – продолжал Одд Намбер, – как я уже говорил, я неплохо считаю, и обнаружил, что некоторое количество битов не имеет хозяина…

Дверь «Треснувшего рога» распахнулась, вошел долговязый аквамариновый пегас, хромой на три ноги. Двигался он странным образом: постоянно взмахивал крыльями, поднимался на пару дюймов над полом и опускался. Вероятно, ему было больно стоять. Так, отчасти идя по паласу, отчасти по воздуху плавно летя, он добрался до заднего ряда стульев и присел.

Трикси мельком, скрывая торжество во взоре, глянула на Мундансер: говорила же ей, что объявятся инвалиды, вот один и пожаловал! Мундансер старательно отводила от пегаса глаза и то и дело косилась на серый валун в углу – Шэла.

Не успел пегас поздороваться, в бар ввалились три кобылки-школьницы. Их гривы были уложены в одинаковые прически с закрывающей глаз челкой, в носах и ушах металлически поблескивал пирсинг.

Гости расселись, и Гильда пошла за кофе для всех. Трикси облегченно выдохнула: пятеро – не пятьдесят, но хоть что-то. Она объявила, что нужно познакомиться, и предложила каждому рассказать о своей грусти.

Хотя Одд Намбер пришел раньше всех и уже говорил, когда явились остальные, он отказался выступить первым.

Слово взял пегас:

– Привет, меня зовут Хай Джампер, и я инвалид. Все, наверно, читали слезливые рассказы о бескрылых пегасах. А я вот – считайте, что безногий. Ирония! Ведь мне-то ноги ой, как нужны. Я со школы играл в клаудбол, ну, знаете, нужно летать и отбивать мяч копытами, чтоб попадал в облака определенного цвета в нужной последовательности. Все было круто, но на крайнем… то есть, на последнем матче я неудачно приземлился, и…, – он досадливо махнул крылом, мол, сами видите. – Поначалу, конечно, было хреново, но постепенно я свыкся с мыслью, что спорт не для меня, устроился воздушным регулировщиком – там ноги почти не нужны, просто махаешь ими туда-сюда – и всё. Короче, у меня всё хорошо, но никак не удается втолковать это друзьям. Они, да и вообще все встречные, либо демонстрируют фальшивое сочувствие или оскорбительную жалость, либо заводят тошнотворные мотивационные речи о том, как нужно жить полной жизнью. Некоторые злятся на меня, потому что чувствуют себя обязанными выражать сочувствие – якобы я их вынуждаю, – и не верят, когда говорю, что всё нормально. Даже со своей особенной пони поссорился из-за этого. Да, может, я стал меньше улыбаться, но это не значит, что нужно доставать меня. Как будто нет других тем, кроме моих увечий! В обществе я чувствую себя скованно, как будто опутан сетью их взглядов, постоянно ожидаю, что кто-то заговорит о моих ногах – из лучших побуждений, конечно! – и из-за этого выгляжу подавленным, а все думают, что причина в инвалидности… Спасибозавнимание.

Решив, что отнимает у остальных слишком много времени, пегас быстро замолчал. Трикси хотела было заметить, что разорвать этот порочный круг просто: чтобы избежать назойливой жалости окружающих, надо лишь излучать жизнерадостность. Но это бы противоречило ей уверениям, что в Лиге не судят и не пытаются исправить, поэтому она тепло сказала:

– Спасибо, что доверился нам, Хай Джампер. Здесь никто на тебя косо не посмотрит.

Трикси глянула на Одд Намбера, но тот покачал головой, и слово взяли школьницы.

– Приветики, – поднялась самая высокая, – я Дейзи, а это мои подружки: Тюлип и Мунфлауэр. Мы типа самые большие фанатки Кримзон Края, но все наши одноклассницы говорят, что его музыка отстой. А они слушают Сапфиру Шорс – фу, бездушная попса и мейнстрим! А Кримзон Край поет о настоящих чувствах, типа о реальной любви и боли. Ну, мы и ругаемся постоянно, но их больше, поэтому проигрываем. А еще училки сердятся, что мы носим пирсинг, как Кримзон Край, и жалуются родителям, а родители не дают денег на концерт…

Тюлип и Мунфлауэр тоже вскочили, в порыве эмоций встали на дыбы и проржали:

– Кримзон Край – лучший!

А дальше случилось страшное. Все трое хором затянули:

Очки из розового льда

Всегда приятно так носить,

Но глаз соленая вода

Ей не дает тебя забыть,

И топят слезы стекла льда,

И ржавчина оправу жрет,

Снежинки тают на глазах,

Но сердце снова, будто лед,

Для всех,

Кроме тебя,

И смех

Ее всегда

Не стоит ни гроша,

Покуда ты – ее душа!

В головах школьниц, очевидно, звучала мелодия, и они пытались петь ей в такт. К несчастью, если у этих пони и был музыкальный вкус, музыкального слуха точно не было. От их воплей зазвенела посуда, задребезжали стекла, на миг даже почудилось, что по камню-Шэлу пробежала трещина.

Боттлгласс набрал в грудь воздуху. По гневному выражению морды и налившимся кровью глазам было ясно, что он собирается заткнуть фанаток Кримзон Края в грубой манере. Трикси, скрепя сердце, заткнула ему рот копытом и позволила школьницам допеть.

Она жалеет обо всем,

Что было от тебя вдали,

Под солнцем, снегом и дождем

Она – раба своей любви,

И снег не может завалить,

Лавиной унести печаль,

Она твердит, что надо жить,

И что поможет календарь

Нам всем,

Кроме нее:

Ты – плен,

Ярмо ее,

Она сама ушла,

Но ты еще – ее душа!

– Йэй! – радостно воскликнули пони, закончив, и уселись на места.

– Йэй! – воскликнула Трикси, радуясь, что гостьи угомонились. – Действительно, много… хм, души. Спасибо, что высказались, девочки. Я согласна, что отвергать вас только из-за ваших музыкальных вкусов и внешнего вида нельзя. То, что такие мелочи мешают вам заводить друзей, противоречит идеалам Дружбы и Гармонии, которые провозглашают наши принцессы. Чтобы устранить это противоречие, и создана наша Лига. Наша первая цель – составить законопроект о защите чувств грустных и собрать под ним достаточно подписей, чтобы его рассмотрели советники принцессы Селестии, а затем и она сама.

Трикси покосилась на Мундансер: правильно ли говорит, не путается ли в юридических терминах? – и та важно кивнула. Затем она покосилась на Одд Намбера, но финансист снова покачал головой.

Трикси поняла, что пришло время поделиться горестями и самим основателям Лиги, и незаметно толкнула в бок Боттлгласса.

Тот, поминутно прокашливаясь, поведал о своем распавшемся браке и несчастьях сына. Затем Гильда и Мундансер рассказали, как потеряли своих единственных подруг. И, наконец, Трикси пожаловалась на несправедливую судьбину, а потом еще раз повторила программу ЛГБД на ближайшее время и вопросительно оглядела гостей.

– Я вступлю, – сказал Хай Джампер. – Дайте мне копию вашего законопроекта, и я попрошу приятелей подписаться. Пока лежал в больнице, познакомился с несколькими калеками. Если у них те же проблемы, что и у меня, думаю, они не откажутся.

– Мы тоже с вами! – захлопала в копыта Дейзи, и ее подружки энергично закивали. – А давайте сделаем какую-нибудь песню Кримзон Края гимном Лиги?

Трикси благодарно кивнула, оставив, однако, без ответа вопрос о песне.

Шел уже одиннадцатый час, и Боттлгласс предложил гостям остаться на поздний ужин. Он удалился на кухню, Гильда взялась за расстановку столов и стульев, пони-школьницы вызвались ей помогать.

Хай Джампер примостился рядом с камнем-Шэлом и недоуменно его разглядывал. Мундансер отиралась рядом, периодически касаясь копытом столов: дескать, тоже занята делом.

Стоящая за барной стойкой Трикси на секунду задумалась, способен ли Шэл видеть и слышать то, что происходит вокруг, когда он в облике камня.

Но ее внимание быстро отвлек Одд Намбер. Он подошел к стойке и негромко сказал:

– Вы создали Лигу не ради благотворительности. Не отрицайте. Вы складно поете, но у меня нюх на корысть. Как и на ложь, поэтому скажите честно: на этой затее можно заработать?

– Я хочу получить реальную политическую силу, – процедила Трикси. – Как считаете, политики много зарабатывают?

– Что ж, – Одд Намбер поджал губы, – пожалуй, у вашей компании действительно есть потенциал. После той истории с бесхозными битами суд запретил мне работать финансистом. Но у меня есть бывшие коллеги, которые до сих пор в бизнесе, и которые кое-чем мне обязаны, так что я тряхну старыми связями… Только скажите еще одну вещь: что будет, если остальные поймут, что их вы их используете?

– Они не поймут, – заверила Трикси. – Я – Великая и Могущественная иллюзионистка. Обман – моя профессия. К тому же, деятельность Лиги может по-настоящему пойти им на пользу, и они еще будут мне благодарны.

Одд Намбер удовлетворенно кивнул и подошел к Дейзи с подружками. Трикси расслышала, что он выспрашивает, насколько популярен Кримзон Край, много ли пони покупают билеты на его концерты, и каков примерно его заработок.

Ужин был готов, и все присутствующие расселись за столики. Поглощали сенбургеры с пивом, а Мундансер и школьницы – с чаем, и неспешно беседовали. Трикси подумала, что Твайлайт назвала бы это попыткой подружиться, но сама она предпочитала выражение «притереться друг к другу». Им вместе работать, и для продуктивности нужны хорошие отношения в коллективе.

Никто не обращал внимания на время, и незаметно пробил час ночи.

– Вас матери не заругают за то, что вас так поздно дома нет? – спросил Боттлгласс у школьниц.

– Не, – помотала головой Тюлип. – Мы типа ночуем сегодня у Мунфлауэр, а у нее предки в командировке в Додж-Сити.

– Тогда оставайтесь здесь, – предложила Трикси. – Маленьким пони опасно ходить в темноте по городу.

Гильда отчего-то самодовольно хмыкнула и подмигнула. «Она точно кого-то ограбила, – подумала Трикси. – Если вдруг заартачится и не захочет помогать с Лигой, припугну ее доносом в Кантерлотскую Стражу».

– Да какая темнота! – махнула копытом Дейзи. – Вон уже рассвет! Кстати, странно: ночь прошла, а я вообще не устала. С вами, ребята, время летит быстро.

И впрямь: из окна, у которого сидела Дейзи, на нее падал солнечный свет, да не рассветный, а яркий дневной!

– Что за дискордовщина? – пробормотал Хай Джампер, отдернув занавески у своего окна: город за ним озарял бледный лунный свет.

– Д-дискордовщина? – прижала уши Мундансер.

Она забегала по бару, выглядывая то в одно окно, то в другое, и остальные последовали ее примеру.

Стало ясно, что небо над Эквестрией разделилось на две половины: ночную и дневную, и на каждой висело по светилу.

– Может быть, принцессы репетируют церемонию Солнцестояния? – предположила Трикси. – Готовят какое-нибудь особенное шоу в честь Твайлайт?

– Поглядим, – крякнул Боттлгласс.

Открыл дверь и вышел на улицу. И ахнул:

– Мать их мулица, да тут пи… Ай! А, зараза, пусти, собака, драть твой хвост!

Пони и грифина кинулись к трактирщику и увидели, что тот опутан толстыми черными корнями. И не только он: корни были повсюду, извивались по-змеиному, стелились по земле, поднимались плющом по стенам зданий. Поодаль слышались крики других пони: они тоже вышли посмотреть, что творится в небе, и попались в черные путы.

Первой опомнилась Гильда. Она набросилась на схватившие Боттлгласса корни и принялась кромсать их орлиными и львиными когтями. Трактирщик освободился и юркнул обратно в здание. Грифина же так увлеклась, что не заметила, как один корень обмотался вокруг ее хвоста и потащил за угол. Трикси и Мундансер захватили Гильду телекинезом и потянули на себя. Корень порвался с жирным влажным треском, и та влетела в бар, повалив единорожек.

А вслед за ней в открытую дверь и в окна, разбив стекла, полезли десятки черных корней. Обвились вокруг ног Хай Джампера, и тот вскрикнул от боли. Опутали верещащих школьниц, ударили Одд Намбера так, что тот отлетел в сторону, ударился головой о стену и потерял сознание.

Трикси и Мундансер кое-как отстреливались залпами энергии из рогов, Боттлгласс отбивался тяжелыми копытами, Гильда размахивала когтистыми лапами. Запахло паленой травой, пол залил черный сок из разрезанных растений-щупалец. Но всё новые и новые корни ломились в трактир. Они ползли уже и с лестницы на второй этаж: поднялись по стене, выбили окна и двери спален и устремились к пони не иначе, как найдя их по запаху.

В конце концов, обе единорожки, трактирщик и Гильда угодили в черные путы. Гильда щелкала клювом, пытаясь укусить корень. Боттлгласс, обессиленный, обмяк. Трикси чувствовала, как хрустят ее ребра, как сжимается живот под давлением корней. Краем глаза заметила в разбитое окно, что на улице уже полно захваченных пони.

«Спокойно, – сказала она себе. – Без паники. Вспомни уроки эскейпологии». Она сосредоточилась, готовясь вывихнуть себе плечевые и тазобедренные суставы, чтобы выскользнуть из пут.

– Помогите! – крикнула Мундансер.

Вдруг раздался глухой треск. Трикси отвлеклась и посмотрела, откуда шел звук. Лежавший в углу булыжник разлетелся на мельчайшие частицы, и из облака каменной пыли выскочил худющий бурый единорог с сальными черными волосами. Может, и не черными, но они были слишком грязны, чтобы определить цвет.

Его рог окутало рыжее, как горячие угли, пламя. Один за другим он выпустил десяток выстрелов, поразив стискивающие пони и грифину корни.

– С-спасибо, – сдавлено пробормотала Мундансер. – Как ты это сделал?

– Говорят, Старсвирл Бородатый, до того как стал величайшим в Эквестрии магом, всю юность провел в горах в уединении, укрепляя свой дух, – с неожиданным пафосом ответил Шэл. – Если это правда, то я, просидевший взаперти много лет, тоже обрел немалую магическую силу!

Очухавшийся Боттлгласс бросился к сыну и заключил в объятия, сдавив едва ли не сильнее, чем черные корни.

– Шэл, мальчик мой!

Вся удаль затворника мигом испарилась. Его мордочка приобрела затравленно выражение, глаза испугано забегали.

– Ты совсем не испугался этих штуковин, – одобряюще улыбнулась ему Мундансер.

– А ч-чего их бояться? – отвернулся Шэл. – Они же не пони.

И снова обратился в камень прямо в ногах у отца.

А в окна полезли новые корни.

---

Оборона «Треснувшего рога» длилась без малого трое суток.

Члены Лиги приноровились давать отпор черным корням. Хай Джампер парил в небе над трактиром и созывал пони:

– Сюда! Здесь безопасно!

Время от времени Трикси и Гильда делали вылазки на ближайшие улицы и приводили спасенных от корней горожан. Так число защитников трактира росло. Многие благодарили Трикси за спасение и обещали помощь в чем угодно, если этот кошмар кончится. Трикси, естественно, тут же предлагала вступить в Лигу и привести друзей.

Стали доходить вести, что по всему Кантерлоту множество очагов сопротивления корням, подобных «Треснувшему рогу». Более того, напасть, по слухам, пришедшая из Вечнодикого Леса, настигла всю Эквестрию.

Трикси начала опасаться, что ее планам не суждено сбыться, что ей предстоит всю жизнь сражаться с корнями. «Будь проклята несправедливая судьба! – мысленно причитала она. – Мало того, что я волей случая не стала ученицей Селестии, так теперь мне и лидером Лиги стать не дают!» И с новой яростью и силой бросалась в бой с черными путами.

Иногда, когда становилось совсем туго, Шэл выбирался из камня и спасал положение, но тут же замыкался снова, и чем больше пони собиралось в трактире, тем реже он выбирался.

На третий день лесное нашествие прекратилось так же внезапно, как началось. По изуродованным улицам Кантерлота прогарцевали глашатаи с сообщением о том, что принцесса Твайлайт Спаркл и ее подруги оживили Древо Гармонии и в очередной раз спасли Эквестрию.

– А о нас ни слова, – буркнула Трикси. – Как будто мы ничего не делали.

– Вы сделали очень многое, – утешил ее стоящий рядом пожилой пегас, чьего имени она не помнила. – Если б не вы, я и все здесь присутствующие не дожили бы до спасения страны.

За пару дней Кантерлот привели в порядок. Отремонтировали поврежденные корнями здания, отмыли узкие улочки и широкие площади от липкого черного сока, и город вновь засиял белизной.

На праздник Солнцестояния, площадь перед дворцом принцесс, как обычно, была заполнена восторженными пони. Но и «Треснувший рог» не пустовал. По правде сказать, в баре впервые за многие месяцы было не протолкнуться.

Некоторые пони пожелали вступить в Лигу Грустных. Большинство, однако, были довольны жизнью и на грустецов никак не походили. Но всё равно пришли, чтобы помочь восстановить трактир и пожертвовать кто сколько может на нужды своих спасителей. Принесли не только биты, но и продукты, и стройматериалы.

Одд Намбер довольно потирал копыта, а Трикси подумала: «Выходит, на этот раз судьба ко мне благосклонна. Если бы не черные корни, Лига не привлекла бы столько внимания».

Глядя на благодарные лица пони, Трикси, кажется, по-настоящему растрогалась. Запрыгнула на стойку бара и начала вдохновенную речь:

– Друзья! Пусть одни из нас и не разделяют взглядов других, пусть наши мировоззрения разнятся, я рада видеть всех. Счастливцы, теперь вы знаете, что грустецы способы не только ходить с кислыми минами, но и постоять за себя и за тех, кто рядом. Грустецы, за последние дни вы дали понять, что озабочены не только собственными бедами, что готовы протянуть ногу помощи тем, кто в нужде и в опасности. Пережитое связало нас узами крепче, чем путы тех корней. Узами истинного товарищества, ведь мы все обязаны друг другу жизнью. Надеюсь, каждый из нас добьется успеха в своих начинаниях и найдет у друзей поддержку в радости и в грусти.

Пони воодушевленно затопотали передними ногами. Трикси уже и не помнила, когда последний раз встречала такую отзывчивую, восторженную публику, когда последний раз выступление приносило ей такое удовлетворение.

«Великая и Могущественная Трикси гениальна, как всегда – победно улыбнулась она. – Грядет ее лучший и масштабнейший фокус!»

4. Грифоново сокровище

Пройдет много дней, и Гильда, вися на уступе над пропастью и еле удерживая от падения Рейнбоу Дэш и Пинки Пай, увидит утраченный Идол Борея и вспомнит невозвратное время, когда делать выбор было так просто…

Пока же дела Лиги Грустных, Безрадостных и Депрессивных шли в гору. Можно сказать, в прямом смысле: денег, пожертвованных на ремонт «Треснувшего рога», хватило с избытком, и Трикси арендовала офис на более высоком ярусе Кантерлота.

К тому же, Одд Намбер подсуетился и раздобыл дополнительные средства для Лиги. Гильда, как всякий грифон, любила золото, но ничего не смыслила в куче бумажек, которой за многие годы оброс старый добрый металл. Как могут какие-то эфемерные акции, облигации, чеки и расписки заменить благородный блеск и вещественную тяжесть настоящих сокровищ? Однажды от нечего делать Гильда попыталась расспросить Мундансер о работе финансиста, но та тоже ничего не знала: тонкости денежного обеспечения Лиги Трикси обсуждала только с Одд Намбером.

Мало-помалу число членов ЛГБД росло. Этому способствовала и реклама: босс промоутеров, спасенный Гильдой от корней, в уплату долга взялся печатать и распространять листовки за свои биты, – и отгремевшие недавно Эквестрийские Игры: несколько потерпевших поражение спортсменов и неудачливых тренеров пополнили ряды грустецов.

Нашествие Тирека нанесло урон не только все Эквестрии, но и Лиге. Многие пони чуть не расстались с жизнью и пришли к выводу, что все их обиды и неурядицы меркнут перед главной бедой – смертью. После того, как Твайлайт Спаркл победила Тирека, ряды грустецов поредели.

Впрочем, вскоре восполнились. Отток членов погрузил Трикси в глубочайшую депрессию, которую она не стеснялась демонстрировать на публике, и многие вдохновились ее страданиями. Дело в том, что печаль постепенно входила в моду, но сделалась не массовым увлечением, а признаком элитарности. Всё благодаря Кримзон Краю: вступив в Лигу, он получил деньги на раскрутку, и его тоскливое творчество стало достоянием общественности, а не только горстки фанатов. Кто бы что ни говорил, а он был красив, и многие юные пони, особенно, кобылки, прельстились его эстетикой уныния. Нет-нет, да и встречались на улицах Кантерлота и Мейнхэттена пони с вплетенными в гривы черно-розовыми лентами – эти официальные цвета Лиги Кримзон Край активно использовал в своих сценических костюмах.

Странно, но успехи мало радовали Гильду. Отчего-то она чувствовала себя, как никогда, одиноко. Трикси отправляла ее в командировки в Клаудсдейл, Эппалузу и Додж-Сити, чтобы рекламировала Лигу, принимала новых членов и собирала подписи под проектом закона о защите чувств грустных, поэтому она редко виделась с остальными основателями: Мундансер и Боттлглассом.

Трактирщик был занят сутками: «Треснувший рог» обрел популярность, и в него даже захаживали пони с верхних городских ярусов. Единорожка же либо сидела, зарывшись в книги, в библиотеке и у себя дома, либо разговаривала через дверь с Шэлом. Затворник стал словоохотливей и даже начал выходить из комнаты, но только в уборную – и сразу же возвращался: в целом он по-прежнему избегал общества. На Гильду никто не обращал внимания.

Не то, чтобы ей хотелось поболтать с яйцеголовой единорожкой, трактирщиком или его непутевым сыном, но беспокоило нечто вроде ностальгии о времени, когда Лига только начиналась. Тогда Гильда ощущала, что вносит вклад в большое дело, цель была ясна – надрать крупы пони, рассорившим ее с Рейнбоу, – и казалась близкой. Теперь же она напоминала себе белку в колесе: бесконечные разъезды и встречи с всякими левыми пони не приносили того удовлетворения, которое она испытывала в дни основания Лиги Грустных.

Наконец, она не выдержала и заявилась в офис Трикси.

Растолкала очередь посетителей и распахнула дверь в кабинет ударом лапы. На белых стенах висели черно-розовые плакаты за стеклом. Сквозь жалюзи лился ясный солнечный свет, одна фрамуга была приоткрыта, и вентилятор с тихим гулом гонял по помещению свежий горный воздух. Трикси сидела за письменным столом черного дерева и читала какие-то документы.

– Слышь, ты, по ходу, забыла, ради чего мы всё затеяли! – сразу заявила Гильда. – Сидишь в своем понтовом офисе и тупо наслаждаешься властью.

– Терпение, – ответила фокусница, не оторвав взгляда от бумаг. – Пока законопроект не соберет достаточно подписей, двинуться дальше не получится.

Гильда сердито выдохнула и плюхнулась в гостевое кресло.

– О, чуть не забыла, – пробормотала Трикси; захватила в магическую ауру конверт из жесткой светло-коричневой бумаги и направила в лапы Гильды. – Тебе пришло письмо от родственников… А от моих ни весточки! Хоть бы порадовались, что дочь добилась такого положения!

Гильда сломала сургучную печать с буквой «Г» и вытащила письмо. С каждой прочитанной строчкой она хмурилась всё сильнее. Дедушка Графф писал, что ее родители отправились в Высочайшие Горы, и она должна прилететь в Грифонстоун, чтобы унаследовать их булочный бизнес, потому что сам он уже слишком стар и слаб для работы.

– Что там? – напряженно спросила Трикси.

– Придется съездить домой. Предки отправились в Высочайшие Горы.

– О… Мои соболезнования.

– Да не, – раздраженно махнула лапой Гильда. – Они в буквальном смысле свалили из города. Видно, их задолбало печь булки, и они отписали мне бизнес и всю ответственность. Удружили, блин.

– Так и не уезжай.

– Не могу. Семейные отношения грифонов – штука отстойная. Даже если члены семьи друг друга терпеть не могут, всё равно обязаны мчаться родным на помощь по первому требованию. Это вроде как в крови. Тем более, я задолжала деду Граффу: когда мы только начинали, я написала ему письмо, чтоб подкинул битов на листовки.

– Ого, – удивилась Трикси. – А я думала, ты ограбила кого-то.

Гильда мрачно нахохлилась. Ей льстило, что единорожка считала ее опасной преступницей, а теперь суровый образ отправился алмазному псу под хвост.

– Захвачу копию законопроекта и формы для вступления в Лигу, – буркнула она. – В Грифонстоуне всё настолько плохо, что по любому найдутся грустецы.

Трикси инициативу одобрила и пообещала к вечеру достать билет на поезд до Грифонова Ущелья и выдать командировочные.

На закате Гильда покинула Кантерлот.

---

Грифонстоун располагался в Грифоновом Ущелье, в окружении высоких гор. Чтобы попасть в него, бескрылым пришлось бы преодолеть мили запущенного серпантина, Гильде же достаточно было перелететь горы.

Городишко оказался еще больше дырой, чем в ее воспоминаниях. Вдоль изломанных бурых скал, как будто прислонившись к ним от немощности, стояли покосившиеся домики с худыми крышами. Скрипели под ветром мертвые деревья с толстыми кривыми стволами и тонкими узловатыми ветвями, похожими на старческие пальцы. Повсюду летала серая каменная пыль, сухая, застревающая в перьях, раздражающая глаза и горло.

Гильда прокашлялась и двинулась по пустынной улице к родительскому дому. Когда-то Грифонстоун был крупным городом, дома и гнезда крепились к горам на мили окрест, в перевалах были рынки, куда стекались товары из Зебрики и Эквестрии, потом начал стремительно нищать. Когда Гильда училась в школе, давно уже не стало ни рынков, ни богатых поместий на вершинах гор, библиотека и королевский дворец опустели. Теперь же жизнь в городе еще теплилась лишь на центральной улице.

– Глядите, кто вернулся, – раздался каркающий голос.

Гильда обернулась и увидела высунувшуюся из окна своего дома грифину с бледно-зеленым оперением – Гретту, бывшую одноклассницу. В начальной школе Гретта задирала Гильду, а когда та научилась крутости, стала одной из ее прихлебательниц. После выпуска они прекратили общаться.

– Что, не получилось Кантерлот покорить? – язвительно продолжала та.

– Я хоть была там, а ты всю жизнь просидела в этой помойке, – огрызнулась Гильда.

Стоило, конечно, рассказать о Гретте о Лиге Грустных и пригласить вступить, но она была не в настроении общаться.

Побрела дальше и вскоре остановилась у родительского двухэтажного дома. Крикнула:

– Дед! Ты здесь?

Хлипкий домишко содрогнулся от надсадного кашля, и на балкон вышел престарелый одноглазый грифон в бордовой феске, прикрывающей лысину на башке.

– А, внучка! – прокаркал он. – Давай сюда, покажу завещание.

Гильда пришла в ярость, когда поняла, что застряла в Грифонстоуне надолго. Она рассчитывала по-быстрому сбагрить кому-нибудь булочный бизнес и вернуться в Эквестрию. Но оказалось, родители передали ей в наследство кучу долгов, и она не могла улететь из города, пока со всеми не расплатится. Выданных Трикси командировочных на это не хватало, поэтому пришлось закупить ингредиентов для булочек и временно переквалифицироваться в пекаря.

Но «временно» – понятие растяжимое. Чем больше нищал Грифонстоун, тем сильнее становилась жадность его обитателей, и к настоящему моменту достигла просто нелепого размаха. Грифоны и слова не желали сказать, не получив за это пары битов, а сами зажимали мельчайшую монетку, так что булочки почти никто не покупал.

Гильда, впрочем, и сама не стала бы покупать такие булочки. Она делала всё по оставленному родителями рецепту, но выпечка получалась жесткой – зубы сломаешь – и безобразной на вид: серой, как камни кругом. Гильда советовалась с дедом Граффом, но тот понятия не имел, в чем причина.

---

Однажды Гильда, как обычно, стояла у своего дома за лотком с булочками и безразлично глядела по сторонам. В тени ветхой лачуги на другой стороне улицы пара грифонов играла в кости, к ним важной походкой направлялся третий, приземистый, с пухлой совиной мордой.

Вдруг из-за дома выскочило нечто розовое, особенно яркое на фоне всеобщей бурости и серости, и преградило грифону путь.

– Это же Грифонстоун, да? – пропищало оно мерзким, ввинчивающимся в уши голосом, и Гильда вздрогнула.

Пинки Пай!

Следом за ней в поле зрения попала парящая Рейнбоу Дэш. Гильда вжала голову в плечи. Подумала, что явилась вся шестерка, но, похоже, пони и пегаска пришли только вдвоем.

Тем временем грифон отшил их и побрел дальше.

– Видишь? – всплеснула передними ногами Рейнбоу Дэш. – Грифоны точь-в-точь, как я представляла!

Гильде стало обидно. Пусть она и не жаловала сородичей, но чувствовала себя обязанной встать на их защиту. Это как с членами семьи, только на более глобальном уровне: можно их не любить, но родство есть родство.

– Может, нам просто найти дворец и спросить у короля, что здесь происходит? – спросила Пинки.

– У нас нет короля, – привлекла к себе внимание Гильда и добавила: – Неудачники.

– Гильда! – злобно скривилась Рейнбоу. – Что ты здесь делаешь?

Она посмотрела на пришелиц, как на идиоток:

– Ну, я грифон. А вы что здесь забыли, тупицы?

– Эти тупицы пришли помочь Грифонстоуну! – объявила Пинки и растерянно осмотрелась: – Правда, мы еще не знаем, с чем.

Она затараторила что-то про замок Твайлайт, который вырос посреди Понивилля после битвы с Тиреком, и волшебную карту.

– Скукота, – прервала ее Гильда и собралась свернуть прилавок с булками и уйти в дом.

– Скажи хотя бы, где найти Идол Борея!

Гильда фыркнула. Дед обожал травить эту байку: дескать, раньше богатство Грифонстоуну давал Идол Борея, а прахом всё пошло, потому что Идол украл циклозёл Аримаспи. «Блеск, – подумала Гильда. – Начитались старых грифоньих сказок и решили, что могут легко всех спасти».

– Ха-ха, – она покрутила когтем у виска. – Только не говорите, что верите в эту историю.

– А стоит поверить! – вдруг крикнул с балкона дед Графф и вывалился на улицу.

Гильда покачала головой: «Снова слушать его россказни! Ну, по крайней мере, он взял у пони деньги за них».

– Это самая грустная повесть на свете! – всхлипнула Пинки, когда дед улетел.

– Душераздирающая история просто, – саркастически поддакнула Гильда. – Комок в горле встал, щас слезы лить буду.

– Не удивительно, что книга Твайлайт заканчивается на коронации Гьюто. Кто захотел бы записывать такой жалостливый рассказ.

Гильда озлилась. Большую часть жизни она скрывала свои беды, чтобы не выглядеть неудачницей, и пусть даже членство в Лиге Грустных означало автоматическое признание собственных несчастий, она не могла показать слабость перед врагами.

– Нечего нас жалеть! – прошипела она. – По-твоему, Грифонстоун жалок?

Пони огляделись, и Гильда пожалела о своих словах: унылый городской пейзаж был красноречивее стенаний Кримзон Края.

– Я поняла, зачем мы здесь! – воскликнула Рейнбоу. – Мы должны найти Идол Борея и вернуть Грифонстоуну богатство и славу!

– Ну, началось, – Гильда раздраженно взмахнула крыльями и зависла в воздухе. – Твой комплекс героя во всей красе! Как до тебя не дойдет: нам плевать на дурацкого старого идола! На всё плевать! И мы довольны этим.

– Но карта послала нас в Грифонстоун решить какую-то проблему, – сказала Пинки.

– Единственная проблема здесь – это вы! – в сердцах выкрикнула Гильда и взмыла в небо.

Действительно, Рейнбоу Дэш и Пикни Пай были проблемой. Легко ненавидеть бывшую подругу, когда той нет рядом, но сейчас, увидев ее спустя столько времени, Гильда как будто заново пережила все счастливые моменты в лагере «Юные скоролёты» – и с новой глубиной осознала, чего лишилась после ссоры. Ей было невыносимо находиться рядом с Рейнбоу, такой же отважной и крутой, как раньше. И еще невыносимее – не быть рядом, зная, что она поблизости… с этой проклятой Пинки.

Гильда кружила над горами, взрезая крыльями серые клубы облаков в попытке отвлечься. «Терпение, – припомнила она беседу с Трикси. – Скоро законопроект Лиги будет принят, и тогда я расквитаюсь с Пинки Пай. А сейчас надо просто сделать вид, что ни ее, ни Рейнбоу нет в городе. Они уберутся – и ко мне вернется душевное равновесие».

Когда Гильда приземлилась у лотка с булочками, Рейнбоу Дэш и Пинки уже не было. Он облегченно вздохнула, надеясь, что больше их не увидит.

Но спокойствие продлилось недолго. Откуда ни возьмись, нарисовалась Пинки и заявила Гильде так, будто они не были врагами:

– Рейнбоу ошибается! Проблема не может быть в какой-то там золотой безделушке. Я точно знаю, что нужно Грифонстоуну – всеобщая воодушевляющая внушающая восторг вечеринка! Где у вас пекарня?

– Здесь, – буркнула Гильда, указав на свой дом и прилавок с булками.

– Вау, никогда бы не подумала, что ты пекарь! – восхитилась Пинки. – Можно попробовать?

Гильда недвусмысленно протянула лапу ладонью вверх, и когда на нее упала монетка, вручила пони похожую на комок грязи булочку. Пинки изменилась в лице, из ее рта послышался хруст, и она выплюнула осколок зуба.

– Вкусно? – злорадно усмехнулась Гильда.

Пинки Пай с трудом разгрызла булочку, проглотила ее и заметила:

– Кое-чего не хватает.

Гильда закатила глаза:

– Дай угадаю. Дружбы?

– Разрыхлителя, глупышка. Повезло, что я без него из дома не выхожу! – она извлекла из недр пышной гривы баночку и с гордостью показала Гильде. – Надо просто замесить его в тесто, и твои булочки станут объедение, какими!

Пинки Пай бесцеремонно запрыгнула в дом Гильды, по-собачьи принюхалась и безошибочно определила, где кухня. Гильда пыталась схватить ее и выдворить, но пони оказалась невероятно увертливой, умудрялась одновременно готовить тесто, сверяясь с висящим на стене рецептом, и выскакивать из грифоньих захватов.

Когда булки были готовы, по дому и на улице вокруг него распространился аромат выпечки, теплый и вкусный. Гильда выхватила у Пинки противень с булочками и вышла наружу, чтобы разложить их на лотке.

Запах отвлек внимание двух пролетающих мимо грифонов. Они столкнулись, и одна из них плюхнулась наземь. Гильда по привычке, выработавшейся в дни войны с корнями, бросилась помочь пострадавшей подняться. И узнала ее.

– Гретта!

Грифина отдернула лапу, косо посмотрела на Гильду и Пинки и пошла дальше по своим делам.

– Ага! – подскочила Пинки. – Я так и знала, что ты только притворяешься грубиянкой, а на самом деле – добрая и заботливая!

– Чё?

– Я видела, как ты помогла упавшей подруге!

– Она не подруга, просто знакомая, – скривилась Гильда и неожиданно для себя вздохнула: – У меня была всего одна подруга, и ты сама знаешь, чем это кончилось.

Пинки вытаращилась так, что ее глаза стали больше головы. Гильда ожидала очередной проповеди о дружбе и готовилась заткнуть розовую. Но та выпалила другое:

– Ой-ой-ой! Надо срочно найти Рейнбоу Дэш!

И ускакала, вздымая копытами клубы каменной пыли.

«Надеюсь, теперь они от меня отстанут, – подумала Гильда. – Ладно, стоило потерпеть Пинки ради разрыхлителя».

На запах усовершенствованных булочек слетелись грифоны и быстро раскупили всю партию. За вкусное угощение битов им было не так жалко, как за отвратное. «Такими темпами, глядишь, я продам достаточно булок, расплачусь по долгам и свалю из этой дыры», – довольно хмыкнула Гильда и отправилась печь новую порцию.

Когда она выкладывала горячие булочки на прилавок, Пинки Пай объявилась снова.

– Быстрее! – затараторила она, запыхавшись. – Рейнбоу Дэш застряла на уступе в Бездонной Бездне! Помоги мне ее спасти!

У Гильды по спине пробежали мурашки. Бездонной Бездной называли глубокую расселину за горным лесом. Ветер в ней дул такой силы, что летать было невозможно, а вот упасть и разбиться о скалы – запросто.

– Не мое дело, – поколебавшись, сказала Гильда.

– Нет, твое! Ведь Рейнбоу Дэш – твоя подруга!

– Больше нет.

– Но когда-то была! Помнишь?

Гильда помнила. Если бы не «комплекс героя» Рейнбоу Дэш, она не вступилась бы за Гильду в лётном лагере, не научила бы ее быть крутой и стоять за себя. Без Рейнбоу Гильда так и осталась бы затравленным птенцом, жила бы в вечном страхе и унижении, как Шэл. «Пусть Рейнбоу и предательница, – призналась себе Гильда, – я всё равно в долгу перед ней за прошлое».

– Ладно, – сказала она. – Но это не значит, что я теперь ваша с ней подруга.

Гильда умчалась из города вслед за Пинки Пай. Она летела над головой пони и недоумевала, как та не переломает себе ноги, скача по скалам. Вскоре почва стала менее каменистой, скалы сменились сухим песчаником, на котором росли тонкие горные сосны. Порыв ветра встопорщил Гильде перья: Бездонная Бездна была уже близко.

Небо хмурилось, ветер усиливался. Сердце Гильда заколотилось чаще: внутри пропасти потоки воздуха были такими мощными, что их не смогли бы укротить даже аликорны, не говоря уж о простой пегаске. «Надеюсь, Рейнбоу еще… там, где Пинки ее оставила», – подумала Гильда.

Они с Пинки подбежали к узкой пропасти. Гильда обвязала один конец веревки вокруг пояса, другой закрепила на коническом камне, торчащим на краю Бездны, как зуб, и свесилась над пропастью.

Рейнбоу Дэш сжалась на крохотном уступе. Жива!

– Держись, неудачница! – крикнула ей Гильда. – Я иду!

– Что так долго, тормознутая? – отозвалась Рейнбоу.

Крик пегаски заглушал гул ветра, но Гильда отчетливо расслышала в нем радость. Конечно, кто угодно был бы рад спасению, но вновь слышать в обращенном к ней голосе Рейнбоу положительные эмоции оказалось ужасно приятно.

Гильда разбежалась и прыгнула в пропасть. Она летела прямо к Рейнбоу и вытянула лапу вперед, чтобы поскорее схватить ее и вытянуть наверх. Но вдруг особенно резкий и мощный порыв ветра унес Гильду в сторону и чуть не ударил спиной о стену Бездны. Гильда кое-как извернулась и вцепилась когтями в бугристый шершавый камень. Прижалась к нему грудью и животом и оцепенела.

Падать было страшно, но еще страшнее – не спасти Рейнбоу Дэш. «Придется ползти по стене», – подумала Гильда и, чтобы отвлечься от страха, пробормотала сквозь стиснутые зубы:

– Грифон-паук, грифон-паук может всё…, что может грифон-паук.

Но не успела она сдвинуться ни на дюйм, снизу донесся каменный грохот и вопль Рейнбоу: уступ обвалился, и пегаска полетела вниз.

– Рейнбоу Дэш, я тебя вытащу! – завопила Пинки Пай и полетела вслед за ней, обмотавшись веревкой.

«Стоп, – нахмурилась Гильда. – Откуда у нее еще одна…»

– Идиотка-а-а-а-а!!!

Пинки додумалась отвязать другой конец веревки от камня и обвязаться им. Веревка быстро натянулась, и Гильда оторвалась от скалы под тяжестью сладкоежки.

Все трое полетали в пропасть. Пинки сумела-таки ухватить Рейнбоу, а Гильда уцепилась за очень кстати попавшийся уступ. И чуть снова не сорвалась от испуга: на камне прямо перед ней лежал огромный рогатый череп с одной глазницей.

«Аримаспи! Значит, сказки деда Граффа не врали!»

Под весом двух пони веревка больно впилась Гильде в живот. Она оглянулась, чтобы посмотреть, как они там, и краем глаза заметила золотой отблеск. Вывернула шею и увидела еще один маленький выступ на противоположной стене, а на нем – Идол Борея.

«Раз дед был прав насчет Аримаспи, – подумала Гильда, – значит, Идол действительно может вернуть Грифонстоуну процветание. Тогда дела у меня быстро наладятся, я расплачусь с долгами и смогу вернуться в Кантерлот».

Она потянулась к золотому сокровищу. Зацепила его когтем, но удержать не смогла – Идол только опасно подкатился к краю выступа: вот-вот упадет под напором ветра. Гильда снова вытянула лапу, и тут услышала голос Рейнбоу Дэш:

– Соскальзываю!

Гильда разрывалась. Ей хотелось заполучить идол и разделаться с Грифонстоунскими долгами, а может, и разбогатеть. И перерезать веревку когтем было проще простого. Но вдруг остро поняла, что ее долг перед Рейнбоу превыше всех выгод и замыслов, превыше Лиги и былых обид. И пусть всего несколько часов назад она мечтала, чтобы Рейнбоу скрылась с глаз, сейчас старая подруга была ей дороже любых сокровищ.

Гильда зарычала от натуги, вползла на уступ с черепом и втянула к себе Пинки Пай и Рейнбоу на веревке.

Идол Борея сорвался с выступа и, звонко ударяясь о стены расселины, полетел в темноту Бездны.

Не успели пони и грифина перевести дух, как уступ под ними затрещал.

– Держитесь, – сказала Гильда и поползла вверх по отвесной каменной стене, таща за собой Пинки и Рейнбоу.

Она знала, что этим обрекает себе на долгое прозябание в Грифонстоуне, знала, что скоро все ее мышцы заболят от перенапряжения так, что станет невозможно пошевелиться. Но сейчас это было неважно.

---

«… вот так я и научилась дружить, – прочла Трикси в письме неделю спустя. – Я останусь в Грифонстоуне и буду учить грифонов дружбе и взаимопомощи, чтобы наш город снова стал процветать.

Что касается взаимопомощи, ей я научилась, будучи членом Лиги Грустных, и благодарю тебя за этот опыт. Но я должна уйти, ведь я больше не грустная, и не желаю зла ни Пинки Пай, ни Рейнбоу Дэш, как и Твайлайт и остальным их подругам, хотя я с ними и не знакома.

В Лиге мы делали большое дело, но теперь я нашла для себя нечто более важное. Надеюсь, и ты со временем забудешь о злости и сосредоточишь силы на помощи грустным пони.

С уважением,

Гильда».

Трикси скомкала письмо в копытах и испепелила магическим пламенем. Заскрежетала зубами.

– Великая и Могущественная Трикси никогда прежде не сталкивалась с таким чудовищным предательством! – вслух возмущалась она, ходя взад-вперед по офису. – И эта Гильда еще имела наглость обвинять в предательстве Рейнбоу Дэш! Впрочем, неудивительно, что они снова спелись: из одного теста сделаны. Ничего, нас теперь много, справлюсь и без Гильды. Подписей осталось собрать совсем чуть-чуть.

5. Время бросать камни

Отгорел закат, и офис Трикси наполнился бледно-голубым лунным светом. Ото всех предметов протянулись густые тени, прямые и черные. Трикси мерила шагами мрачный кабинет: от стены с плакатами к стене, вдоль которой выстроились картонные коробки с документами. В них лежали копии проекта закона о защите чувств грустных, каждая подписана одним пони. Оставалось собрать всего сто подписей, и законодатели рассмотрят проект. И вот эти сто подписей Лига Грустных никак не могла заполучить.

Еще чуть-чуть – и время будет упущено, мода на печаль пройдет, как проходит любая мода, и Лигу забудут. Уже сейчас пони один за другим покидают ее, не видя обещанного результата. Скоро уход Гильды станет каплей в море, маленьким камушком среди лавины.

– Аррр! – Трикси грузно опустилась в кресло и сжала копытами голову: «Как сохранить то, чего я уже добилась, и достичь еще большего? Думай, думай!»

В дверь постучали: «Кого несет так поздно?» Трикси включила лампу под потолком, и яркий искусственный свет вытеснил из кабинета бледный лунный. Пригладила гриву и крикнула:

– Входите!

На пороге появился Одд Намбер, медленно прогарцевал к гостевому креслу и сел. Движения его, как всегда, были точны и скупы, а лицо, немного округлившееся за месяцы работы на Лигу, сосредоточенно и непроницаемо. Лишь зеленоватые круги вокруг глаз выдавали усталость. Может, он и был жуликом, но работал на совесть.

– Я проверил статистику, – сухо сказал он, – и результаты неутешительны. За последнюю неделю из Лиги вышло четверо пони, один еще и отозвал свою подпись под законопроектом. На ваши лекции и митинги приходит всё меньше зрителей, грусть-парады также не подвигают пони на вступление так, как раньше, и, если верить слухам, начинают вызывать у горожан раздражение…

– Знаю, – перебила Трикси. – Вы это явились сообщить?

– Мы можем использовать недовольных Лигой нам на пользу, – Намбер позволил себе краткую хитрую ухмылку и замолк, ожидая, когда Трикси спросит, зачем.

– Я вся внимание, – проворчала она, сложив копыта под подбородком.

– Организуем грусть-парад где-нибудь, где народ погрубее, в Эпплаузе, к примеру, или в Додж-Сити…. в Хайсидских Болотах не стоит, слишком далеко от столицы. При этом в участники парада выберем самых раздражающих нытиков и ничтожеств, какие только есть в Лиге. А в толпу зевак запустим подстрекателей, пусть нагнетают обстановку в стиле «достали со своим нытьём, хотят грустить – так пусть грустят дома, а не портят нормальным пони настроение». В какой-то момент они начнут закидывать грустецов камнями, и раззадоренная толпа последует их примеру. Это послужит ярким свидетельством дискриминации грустных, о которой вы так долго говорили, и пони осознают, что грустецам действительно нужна защита. Так мы быстро соберем недостающие подписи. А если повезет, то и этого не потребуется: сама принцесса увидит, что происходит, ужаснется нетолерантности подданных и одобрит законопроект.

Трикси крепко задумалась. С одной стороны, план был хорош и сулил успех – не зря она столько платит Одд Намберу. С другой – она не понаслышке знала, как агрессивна и жестока бывает толпа, и это при том, что ее забрасывали помидорами, а не камнями. Кого-то могут и покалечить. Пусть целью Трикси и было причинение зла Твайлайт, пусть она и была профессиональной обманщицей, у нее все-таки имелись совесть и понимание справедливости, и она не хотела, чтобы пострадали пони, никак не причастные к ее горестям. Использовать других – без проблем, но намеренно подвергать их жизни и здоровье опасности – это слишком.

– Я знаю, почему вы колеблетесь, – вкрадчиво сказал Одд Намбер. – Да, придется заплатить подстрекателям, да и обеспечить грустецам лечение, наверное, тоже. Но эти инвестиции окупятся стократ, как только закон примут.

Трикси не смогла помешать своим губам презрительно скривиться. Когда Намбер начал говорить, она встрепенулась, подумав, что он и сам понимает, какую отвратительную вещь предложил, но когда продолжил, стало ясно, что он печется только о деньгах.

– Вы страшный пони, мистер Намбер, – прошептала она.

– Вы тоже. Я наслышан о захвате Понивилля.

– Тогда меня околдовал Амулет. Я действовала не по своей воле.

– Разве? Я думал, Амулет просто усилил ваши собственные желания.

– Вы не теоретик магии, – нахмурилась Трикси, – и даже не единорог, так что не вам об этом судить. Что до вашего предложения, то – нет. Подождем еще немного.

– Железо остывает, – пожал плечами Одд Намбер, – а ковать надо, пока горячо. Есть время сеять, и время пожинать. Вы посеяли хорошие семена, Трикси. Не упустите момент, иначе всходы сгниют.

---

К ежедневному, казавшемуся неизменным маршруту Мундансер: «дом – библиотека», – добавился третий пункт – «Треснувший рог». Трикси давно не давала ей никаких поручений для Лиги: всей документацией теперь занимался Одд Намбер, – она приходила к Стоун Шэлу.

Каждый день два-три часа просиживала под его дверью. Приносила ему книги, а он потом делился впечатлениями. Мундансер нравилось помогать Шэлу, нравилось быть нужной ему…, нравилось общаться с кем-то более жалким, чем она сама. Рядом с Шэлом Мундансер чувствовала себя полноценной пони и стала задумываться над словами Трикси о том, что она самом деле тяготится одиночеством, но боится перемен.

Конечно, она боялась! Боялась, что новые друзья бросят ее так же, как Твайлайт, поэтому и не пыталась их заводить, наоборот, отталкивала. Но Шэл зависел от Мундансер, поэтому она не ждала от него подвоха.

– Ты ведь уже ходишь по дому, не обращаясь в камень, – заметила она однажды. – Это большой прогресс. Почему бы тебе не выйти ко мне наружу?

Шэл, минуту назад живо делившийся впечатлениями от биографии Хейкарта, резко замолк.

– Если не хочешь выходить, может быть, впустишь меня? – настаивала Мундансер.

– Это еще хуже, – глухо откликнулся Шэл.

– Я уже была в твоей комнате, видела беспорядок. Так что стесняться нечего. Скажу по секрету, у меня дома то же самое.

– Не в стеснении дело. Я п-провел здесь так много времени, что комната стала… как бы… частью меня. Когда внутри кто-то другой, это словно… он вспорол мне живот и копается в кишках.

– Ох, – Мундансер вздрогнула и прижала копыто ко рту. – К-какая жуткая гадость! И… прости. Я, наверное, понимаю, о чем ты. Но… где ты набрался таких метафор? Мне кажется, от изоляции ты начинаешь мыслить такими вот нездоровыми образами.

Шэл долго не отвечал, и Мундансер испугалась, что сильно обидела его. Вдруг он прервал молчание:

– Извини. Вообще-то, иногда стены действительно начинают давить…, мне мерещится всякое…

– Сенсорная депривация, – важно сказала Мундансер. – Когда мозг пони не получает достаточно информации от органов чувств, он начинает сам выдумывать информацию – отсюда и галлюцинации. Тебе обязательно надо сменить обстановку. Хотя бы размуруй окно.

– Я уже пробовал, но моя комната слишком м-маленькая. Без кирпичей окно превращается в огромный глаз, и п-пялится, пялится на меня всё время. Повесил занавески, но и они не помогли, так что я снова заложил его кирпичами.

– Шэл! – воскликнула Мундансер. – Это… так страшно. Почему ты мне не рассказал?

– Не хотел расстраивать. Ты так радуешься моим успехам в преодолении затворничества, а это такой шаг назад.

– Не хотел… меня расстраивать? – повторила Мундансер, и ее голос дрогнул.

Ей захотелось одновременно улыбаться и плакать, сердце отчего-то заныло. Никто никогда не заботился о ее чувствах: ни Твайлайт с другими так называемыми друзьями, ни родители с их идеей женитьбы, ни даже Трикси, которая забыла о ней, когда она стала ненужной, что уж говорить о грубиянке Гильде. А этот жалкий ничтожный затворник беспокоился о том, чтобы ее не расстроить!

Может быть, не так уж Шэл и безнадежен. «Он лучше меня, – подумала Мундансер. – Я всегда думала только о своих проблемах, при том, что у меня нет такой агорафобии и понибоязни, как у Шэла. А он, несмотря на все свои несчастья, пытается заботиться о других… Да что там пытается! Он ведь спас нас от черных корней!»

Мундансер стало стыдно за то, что смотрела на Шэла свысока, и в то же время приятно – она не могла понять, отчего. «Я помогу ему, – решила она. – Не потому что он от меня зависит, а потому, что он этого заслуживает».

Прижалась к покрытой облупившимся лаком двери и проговорила:

– Я не расстроена, Шэл. Я горжусь тобой. Ты не сделал шаг назад, ты сделал огромный шаг вперед…, просто немного не рассчитал сил. Завтра рано утром, когда еще нет толпы на улицах, я поведу тебя на прогулку. Не отказывайся. Тебе нужны новые места и впечатления.

– И куда мы пойдем? – с безнадежностью в голосе спросил Шэл. – Мы же в самом низу города. К тому времени, как доберемся до ближайшего парка или горного склона, повсюду уже будут кишеть пони.

– Ко мне домой.

– Нет!

– Это разумно. У меня тихо, почти как в твоей комнате, только попросторнее. И у тебя не будет ощущения, что кто-то… вторгается на твою территорию, ведь территория будет моей. Тебе понравится.

– Я превращусь в камень.

– А я захвачу телегу.

– Я превращусь в камень в твоем доме.

– Ну…, полежишь в углу тогда, – замялась Мундансер.

Ее охватило волнение: она вдруг сообразила, что впервые приглашает кого-то к себе домой. Что, если от гостей ей станет так же плохо, как Шэлу? Но отступать было нельзя.

– Всё, не обсуждается. Покадозавтра, – выпалила она и поскакала к себе, делать генеральную уборку.

На следующий день Мундансер вышла из дома еще затемно. Впряглась в свою старую скрипучую телегу и поскакала в «Треснувший рог».

В баре ее встретил зевающий во весь рот Боттлгласс. Принес завтрак и в очередной раз поблагодарил Мундансер за то, что не бросает его сына.

Медленно и пошатываясь, словно больной, со второго этажа спустился Шэл. Ему явно было не по себе, но он сумел пожелать отцу и гостье доброго утра. Уселся к ним за столик и опустил глаза в тарелку.

Ели в молчании. Узрев Шэла воочию, Мундансер стушевалась. Пусть и видела его мельком в дни нападения корней, по большей части он оставался для нее бесплотным голосом из-за стены, и общаться с ним лицом к лицу было непривычно.

– Ну, пошли? – неуверенно спросила Мундансер, допив чай.

Шэл кивнул, и они двинулись к двери…

Восходящее солнце окрасило улицы Кантерлота розоватым светом. Изредка попадались дворники и трудоголики, спешащие на работу спозаранку. Вдали шумел большой Кантерлотский водопад, на фоне его гула едва различался птичий щебет. Воздух еще не прогрелся, но с Мундансер сошло семь потов, пока она тащила к своему дому телегу с Шэлом.

Затворник окаменел, едва они вышли за порог «Треснувшего рога».

У двери дома Мундансер обнаружила картонную коробку с почтовыми штампами Грифонстоуна и Кантерлота. Занесла ее внутрь и кое-как втащила Шэла в дом телекинезом.

Отдышавшись, позвала:

– Мы на месте, можешь превращаться в пони.

Булыжник безмолвствовал.

Мундансер решила дать Шэлу время собраться с духом, а пока открыла посылку. В ней обнаружилась дюжина булочек и записка: «В благодарность за всё бывшей соратнице по Лиге Грустных. Передавай привет Шэлу. Надеюсь, у тебя и у него всё в порядке. Гильда». Удивительно. Мундансер не думала, что после выхода из Лиги грифина вспомнит о старых товарищах, а поди ж ты. Или Мундансер сильно ошибалась в ней, или жизнь в Грифонстоуне сильно ее изменила.

Булочки были квёлыми и отсыревшими – похоже, Гильда упаковала их еще горячими. Мундансер выложила их на противень и поставила в духовку греться. Комната быстро наполнилась запахом выпечки, а рот Мундансер – слюной, хоть она и недавно позавтракала.

– Неплохо прокатился, а? – спросила она камень. – А я вот так вымоталась, пока тебя везла, что опять проголодалась. Ну, я сейчас подкреплюсь гильдиными булочками, и ты присоединяйся… Шэл?

Мундансер легонько коснулась камня и тут же отдернула копыто. Сообразила, что если ей самой не нравится, когда ее трогают пони, то Шэлу уж и подавно. Ощущение неловкости вернулось.

– П-пожалуйста, выходи, – попросила она. – Я начинаю беспокоиться.

Вытащила булочки из духовки и поставила на стол. Налила чай, всё время поглядывая на Шэла.

Наконец, булыжник треснул, рассыпался мелкой крошкой, и ее частицы растворились в воздухе.

– Из-звини, что так долго, – промямлил затворник, смотря в пол и переминаясь с ноги на ногу.

Мундансер уверила его, что не сердится, и пригласила за стол. Тот уселся и уставился в кружку, нестриженные волосы закрыли лицо. Перспектива провести еще одну трапезу в тишине не радовала. Надо было срочно придумать тему для разговора.

– Ну…, так ты… это… прочитал «Введение в основы начала азов базовой трансфигурации», которое я вчера приносила?

– Прости, – Шэл втянул голову в плечи. – Я… так волновался насчет сегодняшнего, что не мог сосредоточиться.

Не успела Мундансер ответить, что и сама волновалась, как в дверь заколотили. От неожиданного резкого звука Шэл снова обратился в камень.

Мундансер раздраженно фыркнула: «Кого там принесло нам мешать? Напугали Шэла, теперь неизвестно, отомрёт ли сегодня вообще!»

Несколько секунд она оставалась на месте в надежде, что назойливый гость уйдет. Но стук в дверь продолжался до тех пор, пока стучащий не проломил ветхие доски. В дыру просунулось фиолетовое копыто.

Мундансер подскочила к двери и выглянула наружу: перед домом стояло четверо пони: трое смутно знакомых – и Твайлайт Спаркл! «Что она здесь делает? – запаниковала единорожка. – Узнала, зачем создана Лига, и явилась помешать?»

– Мундансер? – заискивающе позвала Твайлайт.

«Придется выяснить», – вздохнула Мундансер и приоткрыла дверь.

– Что надо?

– Это мы! – расплылись в улыбках все четверо. – Твои старые подруги!

Сразу всплыли в памяти имена остальных: Твинклшайн, Лемонхартс и Менуэт. Ну, хотя бы Лиры не было. При виде их у Мундансер вылетели из головы все успехи в общении, которые она делала с Шэлом, она впервые за месяцы почувствовала себя маленькой и напуганной, какой была в школьные годы. Надо было поговорить с Твайлайт, чтобы понять, зачем та пришла, но Мундансер не находила в себе сил.

– Не мешайте мне… учиться!

Она захлопнула дверь, забаррикадировала ее шкафом и повернулась к Шэлу. Против ожиданий он снова сбросил каменную оболочку.

– Старые п-подруги? – спросил он. – Значит, теперь ты меня бросишь?

– Что? – обмерла Мундансер. – Не… нет, конечно! Это вообще Твайлайт – я ее терпеть не могу, из-за нее и вступила в Лигу. Я же тебе рассказывала.

– Да, – неуверенно кивнул Шэл. – Но, по-моему, они пришли извиниться.

– Знаешь, для понифоба ты слишком доверчивый, – нахмурилась Мундансер. – Я уверена, Твайлайт явилась из-за Лиги. Не может быть, чтобы она, наконец, поняла, в какой кошмар превратила мою жизнь, и раскаялась!

– Твоя жизнь кошмар? – Шэл неожиданно повысил голос, но тут же сник: – Да, н-наверное. Поэтому ты и в Лиге Грустных.

– Что такое? – навострила уши Мундансер. – О чем ты?

– Ну…, я просто подумал… в последние дни я осознал, что, ну, вроде бы… счастлив, как никогда прежде! – закончил он скороговоркой и окаменел.

Чего только Мундансер не изучала: точные науки, магию, экономику, делопроизводство, даже гончарное дело, – но так и не поняла, что расстроило Шэла. Тут явно нужны были знания о тонкостях общения с пони, которые прежде не интересовали Мундансер, а значит, пора было идти в библиотеку.

Она некоторое время поколебалась, опасаясь оставлять Шэла одного в чужом месте, но потом решила, что ничего страшного с ним не случиться – в худшем случае так и пролежит камнем до ее возвращения.

Книжные изыскания дали неутешительный результат. «Взаимоотношения для чайников», «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на пони» и «Толковый словарь чувств и эмоций» сходились в одном: Шэл ревнует. Это значило, что ему не нравится делить общество Мундансер с другими пони, а его социофобия лишь усугубляла положение.

«Ничего не понимаю, – потрясла головой Мундансер. – Я ведь объяснила ему, что знать не желаю Твайлайт и остальных».

Она продолжила чтение, и когда солнце уже давно перевалило зенит, ей открылась истина: «Напрасно я упрекнула Шэла в доверчивости, – сокрушено подумала Мундансер. – Он не доверяет мне. Осознавая, что я всё-таки более свободна в общении, чем он, Шэл пришел к выводу, что я могу снова сойтись с Твайлайт… и бросить его, предпочесть ему не ущербных друзей! Но он ошибается!» Конечно, тащить Шэла по городу было тяжело, но разговоры с ним были Мундансер совсем не в тягость. «А ведь в последнее время я тоже была счастлива, – поняла она. – А раз мы с Шэлом делали друг друга счастливыми…, значит, мы друзья? Поразительно! У меня есть друг!»

– Ого, Мундансер! Вот это встреча! – раздался над ухом голос Твайлайт, прерывая раздумья.

Мундансер шикнула на назойливую принцессу, и ее примеру последовали остальные посетители библиотеки.

Но отделаться от Твайлайт оказалось непросто. Она наколдовала пузырь тишины, чтобы не мешать окружающим, и сказала:

– Мы давненько не виделись, и я подумала, что было бы неплохо наверстать упущенное.

– С какой целью? – подозрительно спросила Мундансер.

– Потому что мы подруги!

«Нет! – хотела сказать Мундансер. – Шэл – вот кто мой друг, а ты меня кинула!» Но сдержалась, ведь тогда пришлось бы объяснять, кто такой Шэл, а это неизбежно повлекло бы упоминание Лиги Грустных.

Она аннигилировала пузырь тишины и попыталась скрыться от Твайлайт среди книжных полок, а заодно поискать еще материалов о налаживании дружбы – таких, где содержался бы ответ, как убедить Шэла, что они друзья, и что она не собирается его бросать.

К сожалению, Твайлайт не отставала. Стоило взять книгу с полки, как в проеме возникала ее морда. Она на разные лады просила Мундансер поговорить с ней, звала на прогулку, а под конец вообще залезла в «Трактат о товариществе» и прошептала:

– Прости, что не пришла на твою вечеринку.

Мундансер испуганно вскрикнула и захлопнула книгу, вызвав неодобрительное шиканье других чтецов.

– Оставь меня в покое! – яростно зашептала она, открыв страницу с Твайлайт. – И вообще, ты меня с кем-то спутала: я не устраиваю вечеринок.

– Однажды устроила, – грустно ответила Твайлайт. – А я не пришла, потому что меня заботили только собственные занятия. Но теперь я поняла, что должна была позаботиться о твоих чувствах.

– Слушай, отстань от меня. Мне нужно уединение для учебы, и меня не интересуют сумасшедшие пони, которые пытаются…

Мундансер проглотила слово «подружиться». Она ведь как раз пришла сюда, чтобы научиться дружить с Шэлом. Она сама – сумасшедшая пони. К тому же, Твайлайт, похоже, не имела тайного умысла, а на самом деле прилетела извиниться. «Шэл был прав насчет нее», – подумала Мундансер, и мнение затворника о Твайлайт почему-то смягчило ее собственное.

– Как ты попала в книгу? – спросила она, сменив тон с раздраженного на заинтересованный.

Твайлайт объяснила, что использовала метод учебы, разработанный Хейкартом: погружаясь в книги в буквальном смысле, можно узнать вдвое больше и вдвое быстрее, – и повела Мундансер в свою старую башню. Мундансер надеялась, для того, чтобы поделиться хейкартовским заклинанием.

Странно, но Мундансер сейчас больше волновало не изучение магии, а Шэл: «Почему я доверяю его суждению о Твайлайт? – гадала она всю дорогу. – Почему мнение Шэла так много значит для меня? Потом что он мой друг? Как вообще так получилось?» Тут она припомнила один абзац из «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на пони» Дейла Карнейги. Там говорилось о древнем политике Бенджамейне Франкольте, который располагал к себе пони тем, что просил их о разных одолжениях, и делался парадоксальный, на первый взгляд, вывод о том, что чем больше добра делает тебе пони, тем больше он к тебе привязывается. Парадоксальный – потому что разве не должно быть наоборот: чем больше ты делаешь для пони, тем лучше он к тебе относится? Впрочем, Мундансер так долго помогала Шэлу, что, если верить Франкольту, должна была считать его лучшим другом.

«Дружба такая сложная! – сокрушалась Мундансер. – Но если книга Карнейги не врет, Шэл, возможно, не привязан ко мне так, как я к нему, ведь он не делал мне никаких одолжений. Это нечестно! С другой стороны, он несколько раз спасал меня от корней – это можно считать одолжением? Но он спасал и других тоже…» Мундансер поймала себя на том, что, возможно, сама капельку ревнует, на миг Шэл представился ей не застенчивым затворником, а хитрым манипулятором. Но она тут же одернула себя: «Быть не может! Шэл – самый добрый и искренний из всех моих знакомых. Ему не понравилось появление Твайлайт, но он, несмотря на это, не стал поддакивать мне, что она пришла с корыстными намерениями, а попытался убедить, что она хочет извиниться и подружиться заново. Он боялся, что я брошу его ради друзей получше, но при этом желал мне этого! Он хотел, чтобы меня окружали настоящие нормальные друзья… А разве он после этого ненормальный?»

Они вошли в башню, и по беспорядку стало ясно, что Твайлайт покидала Кантерлот в спешке. Она даже не забрала первое издание «Принципов магии», которое подарила ей Мундансер! Единорожка подумала, что в других обстоятельствах оскорбилась бы подобным пренебрежением дружеским подарком, но сейчас она слишком радовалась сделанным открытиям о своих отношениях с Шэлом. Надо было срочно вернуться домой и поговорить с ним!

Мундансер попыталась сбежать из башни, сославшись на неотложные дела, но Твайлайт, видимо, до сих пор считала, что она злится на нее, и попыталась подкупить. Показала массивный золотой ключ и сказала:

– Я привела тебя сюда, чтобы отдать это. Можешь приходить в башню и изучать магию в любое время, когда пожелаешь.

Попытка подкупа удалась: дружба дружбой, а магия с детства была страстью Мундансер. У нее загорелись глаза:

– Правда?

– Но я хочу, чтобы сначала ты кое-что для меня сделала. Поужинай с нашими старыми друзьями сегодня вечером.

– Я не могу! Я… реорганизую материалы по биологии.

– Я много говорила с Лемонхартс, Твинклшайн и Менуэт. Они очень скучают по тебе.

«Скучают? – удивилась Мундансер. – Да им на меня наплевать, они водились со мной только потому, что дружили с Твайлайт… Или нет?» Вспомнилось, как после ее провальной вечеринки и отъезда Твайлайт Менуэт и остальные несколько раз звали ее на прогулки и праздники, но она постоянно отказывалась. «Возможно, я сама виновата в том, что отталкивала их».

– И я научу тебя методу Хейкарта, – добавила Твайлайт, видя, что подруга колеблется.

Тут уж устоять стало совсем невозможно.

Пятеро единорожек и Спайк собрались в пончиковой «У Джо». Подружки, не затыкаясь, болтали с Твайлайт и пытались разговорить Мундансер, Спайк уминал сладости за обе щеки.

Мундансер отвечала коротко или невпопад. Она уже пожалела, что согласилась на ужин, всё сильнее беспокоилась за Шэла: «Как он там один? Уже стемнело». Наконец, она не выдержала, попрощалась со всеми и ускакала.

В этот момент единорожки шумно обсуждали работу Лемонхартс, поэтому, возможно, не услышали тихого «до свидания», и сочли, что Мундансер ушла, потому что не хочет дружить с ними. Мундансер несколько раз останавливалась и хотела повернуть назад, чтобы устранить недопонимание, но, в конце концов, перешла на галоп и устремилась к дому.

Когда она вошла, Шэл сидел в темноте за столом и задумчиво дожевывал последнюю грифонстоунскую булочку. При виде Мундансер он подскочил от неожиданности и потупился.

– П-привет.

– Как ты тут? – она подбежала к затворнику и замерла в неуверенности, нервно поправила очки. – Извини, что ушла. Мне надо было кое-что изучить. Я подумала, что…

– Гуляла с Твайлайт? – убитым голосом спросил он, и Мундансер кивнула. – Ты простила ее?

– Да.

– Значит, я тебе больше не нужен?

– О, Шэл, нет! – с жаром воскликнула Мундансер. – Твайлайт ужасно обошлась со мной в прошлом, но… да, я простила ее, но не только потому, что она покаялась. Я простила ее, потому что если бы она меня не бросила, я не вступила бы в Лигу Грустных и не познакомилась бы с тобой. Ты – мой друг, Шэл. Есть много друзей, но ты – мой. Без меня ты оставался бы несчастным, а я оставалась бы несчастной без тебя. Я люблю магию, и мне нравится разговаривать о ней с Твайлайт, и даже остальные девчонки… они не такие уж плохие. Но это не значит, что я брошу тебя. В этом прелесть дружбы: можно иметь столько друзей, сколько хочешь, не нужно кого-то выбирать, а кого-то отсеивать. Я и тебя со всеми познакомлю. А если боишься, ничего страшного: я всё равно буду приходить к тебе в «Треснувший рог» и приносить книги, и мы будем обсуждать их, как раньше, и вообще обсуждать всё, что захотим. Ты не злишься? Не злишься? Не злись, пожалуйста.

Мундансер смолкла. Стояла, тяжело дыша, и ждала ответа Шэла. Несколько секунд тот переваривал услышанное, а потом улыбнулся:

– Получается…, мы теперь счастливы?

– Мы счастливы, – кивнула Мундансер и звонко рассмеялась.

Все ее старые страхи, неуверенность и подозрительность по отношению к пони вдруг показались ей смехотворными.

– Мне пора домой, – прервал Шэл ее радость.

– Но уже поздно! – запротестовала Мундансер.

– Спасибо, что привезла меня сюда, – твердо сказал Шэл, – но уйти я должен сам. Теперь, когда у меня есть друг, мне больше нельзя бояться пони. Я не должен бояться, ибо страх убивает дружбу. Страх есть малый камешек в стене полной изоляции. И поэтому я не буду бояться. Я встречусь со своим страхом и позволю ему пройти мимо меня, рядом со мной, сквозь меня, а когда страх уйдет, обращу свой внутренний взор на его тропу и увижу, что там, где раньше был страх…

Поврежденная дверь содрогнулась от удара тяжелого копыта. Шэл подпрыгнул и спрятался под стол.

– Мундансер! – послышался голос Боттлгласса с улицы. – Мой сын еще у тебя? Его всё нет и нет, я волнуюсь. Эй, вы там?

Трактирщик увез Шэла, и Мундансер осталась одна. Но не расстроилась: теперь она знала, что это ненадолго.

Утро принесло новые тревоги. Вчера, радуясь открытиям в сфере дружбы, Мундансер позабыла, что Лига Грустных создана, чтобы насолить Твайлайт, а теперь проснулась с мыслью: «Надо выйти из Лиги!»

Во-первых, ни она, ни Шэл больше не подходили под требования к членам ЛГБД, потому что перестали быть грустецами. Во-вторых, она больше не держала зла на Твайлайт и не хотела, чтобы деятельность Лиги принесла той проблемы.

Не позавтракав, Мундансер бросилась к письменному столу и три часа кряду готовила документы: прошения об исключении из ЛГБД для себя и Шэла и заявление об отзыве подписи под проектом закона о защите чувств грустных. Только своей подписи, потому что решать такое за Шэла она не имела права. Мундансер знала, что истинной целью законопроекта было испортить жизнь счастливым пони, особенно, Твайлайт Спаркл, но нельзя было отрицать и то, что он мог облегчить существование несчастных. И пусть Шэл перестал быть грустецом, его сострадательность наверняка не позволила бы ему отказаться от своей подписи.

Когда документы были составлены, Мундансер поскакала в «Треснувший рог», чтобы посоветоваться с Шэлом, правильно ли она рассудила.

Уже перевалило за полдень, и улицы полнились пони, спешащими с работы на обед и обратно, и праздными туристами. Мундансер так спешила, что случайно сшибла нескольких с ног, а один раз сама повалилась, и бумаги разлетелись по брусчатке. Но она успела собрать документы магией прежде, чем прохожие их растоптали.

На полпути столкнулась с Твайлайт.

– Мундансер! – позвала та. – Ты вчера так убежала… послушай, мне правда…

– Всё в порядке! – крикнула она на бегу. – Я очень занята, всё потом!

К счастью, Твайлайт умерила назойливость и пошла своей дорогой. А Мундансер подумала: «Хорошо, что она не стала расспрашивать, но рано или поздно мне придется рассказать ей о Лиге. Захочет ли Твайлайт дружить со мной, когда узнает, что я злоумышляла против нее?»

Распахнув дверь «Треснувшего рога» и ввалившись внутрь, Мундансер чуть не потеряла сознание от перенапряжения. Она давно так быстро не галопировала, а ведь вчера еще и таскала тяжелого каменного Шэла. Определенно, она стала перебарщивать с нагрузками.

Пытаясь отдышаться, она сбивчиво объяснила Боттлглассу, в чем дело. Тот пожал плечами:

– Ну, глядите сами. Хотите послать Лигу к Дискорду – посылайте, уже не маленькие, чтоб у меня разрешения просить. Но сам я от членства отказываться не буду. Если б не Лига Грустных, Шэл так бы и не видел белого света, и отказываться от нее я считаю неблагодарным.

Мундансер взбежала по лестнице и постучала в комнату затворника. Тот выглянул из соседней и приветливо улыбнулся:

– Здравствуй! А я вот делаю уборку в номерах. Хоть в них редко кто живет, пыль всё равно скапливается.

Мундансер обрадовалась и похлопала в копыта. И снова стала напряженной.

– Шэл, тут такое дело… раз теперь мы счастливы, мы обязаны выйти из Лиги, правильно?

– Да, я сам об этом думал.

– Хорошо, – облегченно выдохнула Мундансер. – Я уже подготовила заявления об уходе для тебя и для меня.

– Спасибо.

– И еще…, – она замялась. – Ты не хочешь отозвать свою подпись под законопроектом?

– Это еще зачем? – удивился Шэл. – Раньше-то я думал, что Лига Грустных создана, чтобы уравнять нас в правах с нормальными пони, но теперь понял, что ее цель – помогать грустецам обрести счастье.

– Трикси учредила Лигу, чтобы отомстить Твайлайт! – решилась сказать правду Мундансер. – И я вступила ради этого. Но я больше не хочу Твайлайт неприятностей, поэтому отзываю подпись.

Шэл тяжко вздохнул и задумался, опершись подбородком о швабру. Наконец, сказал:

– Можно и отозвать подпись, но что это изменит? Законопроект ведь много кто подписал, и наши – пара капель в море.

– Один камушек может начать лавину.

– Ну…, ладно. Только ради тебя, – проговорил Шэл и поспешно пояснил: – В конце концов, лично Трикси я ничем не обязан, а Гильда, которая тоже пыталась мне помочь, и сама ушла из Лиги. Думаю, отозвав подпись, я ни с кем не поступлю нечестно.

Мундансер помогла Шэлу оформить заявление и отправилась в офис Трикси. Но Боттлгласс отпустил ее не раньше, чем накормил обедом, поэтому скакать было трудновато.

Трикси сидела за столом вполоборота и смотрела в увешанную черно-розовыми плакатами стену. Она явно была погружена в тяжкие раздумья и даже не сразу обратила внимание на вошедшую Мундансер.

– Эм, кхм, – пробормотала та и подошла к столу.

– Мундансер, – Трикси выдавила приветливую улыбку, – давно не виделись. Присаживайся.

– Я… постою, – неуверенно начала единорожка, ей вдруг стало стыдно перед Трикси за то, что собирается сказать.

С минуту она переминалась с ноги на ногу, теребя воротник свитера, потом собралась с духом и выложила всё.

– Но ты же одна из основательниц Лиги! – вскочила Трикси. – Ты не можешь уйти!

– Но ведь Гильда ушла, а она делала для Лиги куда больше, чем я.

– Хочешь новых полномочий? – Трикси сделала заискивающее лицо. – Новую должность? Я думала, ты предпочитаешь уединение, поэтому не предлагала. Только скажи – и я назначу тебя кем угодно! Хочешь – своим заместителем? Вице-президентом Лиги, а?

Мундансер покачала головой.

– Тогда хотя бы не отзывай подписи!

– Нет. Я помирилась с Твайлайт и не хочу, чтобы Лига навредила ей. Эй, ты тоже можешь помириться…

– Помириться!? – гневно выкрикнула Трикси, так что Муднансер попятилась. – Я не могу помириться с Твайлайт, потому что она никогда не была моей подругой! Мы всегда были врагами! А ты… еще одна жалкая предательница. Проваливай! Катись, иди, радуйся жизни! Пока можешь.

Рог Трикси окутала бледно-розовая магическая аура, и Мундансер, поджав хвост, выскочила из кабинета.

Трикси высунулась следом за ней и крикнула секретарше:

– Найди мне Одд Намбера! Живо!

Два дня спустя Твайлайт устроила для Мундансер примирительную вечеринку на западном дворе замка – там же, где когда-то Мундансер. Расстаралась на славу: позвала знаменитую Пинки Пай, разумеется, Твинклшайн, Лемонхартс и Менуэт (а где же Лира?), Спайка – куда ж без помощника номер один? – и даже каких-то случайных пони, с которыми Мундансер как-то перемолвилась парой слов в библиотеке, и ее сестру, с которой она не разговаривала с тех пор, как поссорилась с родителями.

А сама Мундансер прикатила Шэла на тележке и представила его своим учеником: якобы занималась с ним репетиторством по магии. Она никак не могла решиться рассказать Твайлайт о Лиге Грустных и успокаивала себя мыслью, что принцесса и так должна быть в курсе общественно-политической жизни страны.

Все носили пёстрые бумажные колпаки, один даже нахлобучили на каменного Шэла. Между мраморными колоннами натянули серпантин и гирлянды, повесили воздушные шарики. Были сладости, торт, пунш, сидр, пиньята, взрывались хлопушки, и играла музыка.

От сидра и общей атмосферы Мундансер немного захмелела и обняла нагревшегося на солнце Шэла.

– Не знаю, слышишь ты или нет, – прошептала она. – Может, лучше бы и не слышал, но – спасибо. Благодаря тебе я почувствовала себя важной и нужной, и это дало мне силы простить Твайлайт и помириться с ней и девочками.

– Мундансер, – подошла принцесса, – я так рада, что моя тогдашняя ошибка не помешала тебе заводить друзей.

– Мы дружили с тобой раньше и рады дружить сейчас, – добавили остальные.

Мундансер всхлипнула.

– Прости, – сказала Твайлайт. – Я видела колдовских чудовищ, разрушение Эквестрии и всё такое, но видеть, как мои действия повлияли на…

– Простите, леди и джентльпони! – прогремел чей-то голос, и все обернулись.

Во дворе стояли трое крупных городских стражников в золоченых латах.

– Вам придется прекратить несанкционированное собрание с целью увеселения.

– О чем вы? – выступила вперед Твайлайт. – С каких пор вечеринки нужно санкционировать?

– С сегодняшнего утра, принцесса. Вчера в Эппалузе избили участников грусть-парада, и принцесса Селестия в срочном порядке одобрила закон о защите чувств грустных. Ваше веселье может оскорбить чувства грустецов в соседних домах, поэтому прошу свернуть вечеринку, иначе мы будем вынуждены применить меры.

6. Круговорот власти

Под строгим взором стражников пони начали сворачивать вечеринку. Лемонхартс, Твинклшайн и Менуэт снимали серпантин с гирляндами и убирали в коробки. Пинки Пай и Спайк убирали угощения со стола себе в живот. Твайлайт Спаркл сдувала шарики с помощью магии, Мундансер подметала конфетти. Остальные гости разошлись.

– Да где это видано – запрещать веселье? – возмущалась Пинки Пай с набитым ртом.

Твайлайт хмурилась. Она была узкоспециализированной принцессой – сеяла Дружбу, – поэтому мало знала об общественно-политических течениях и законодательной власти Эквестрии, и создание Лиги Грустных, Безрадостных и Депрессивных ускользнуло от ее внимания.

– Прости, – кисло улыбнулась она подошедшей Мундансер. – Опять наша вечеринка не получилась.

Единорожка покачала головой:

– На этот раз виновата только я. Я помогла создать Лигу Грустных и составила проект закона.

Твайлайт изумленно уставилась на подругу, и та, часто делая паузы, чтобы собраться с мыслями и с духом, рассказала о встрече с Трикси и Гильдой, о том, как они задумали погрузить Эквестрию в пучину отчаяния, и как впоследствии покинули Лигу.

– Значит, мы с Рейнбоу Дэш не просто вернули в Грифонстоун Магию Дружбы, но и нанесли удар этой злобной Лиге, потому что сделали Гильду счастливой! – воскликнула Пинки Пай. – И даже не подозревали, что приносим двойную пользу за то же экранное время!

– А мне счастье вернул Шэл, – проговорила Мундансер, – и… вы, девочки, тоже отчасти… Но слишком поздно. Я уже успела причинить вам зло, и теперь… я… я всё равно осталась без друзей!

Она уперлась головой в древко метлы и расплакалась. Твайлайт утешительно погладила ее копытом по спине и рассудительно заметила:

– Ну, пока что ты нам никакого зла не причинила. И если уж хочешь кого-то винить, то вини снова меня, потому что я толкнула тебя на этот путь. Больше я ни за что не откажусь от дружбы с тобой.

– Но Лига…, – всхлипнула Мундансер.

– В Лиге ты познакомилась с Шэлом, так? Значит, польза от нее все-таки есть. Кто знает, сумели бы мы помириться, если бы дружба с этим…, – она покосилась на камень, – достойным единорогом не смягчила твое сердце?

– Но Трикси…

– Предоставь Трикси мне.

Твайлайт оставила подруг и Спайка убирать остатки вечеринки и полетела в офис ЛГБД, по данному Мундансер адресу.

Солнце уже клонилось к закату, на улицы Кантерлота легли малиновые тени. Может, переполошенной вестью о новом законе Твайлайт только казалось, а может, и впрямь город был тише обычного: не доносился из ресторанов и кафе перезвон столовых приборов, не слышались смешки в речи прохожих пони, и даже флаги над башнями не реяли так гордо, как раньше.

«Беда, беда, – размышляла Твайлайт. – И принцесса Селестия сейчас занята опусканием солнца… Ничего, попробую остановить Трикси сама, а потом, если не выйдет, посоветуюсь с принцессой».

Несмотря на поздний час, в коридоре перед офисом Трикси была очередь: грустные пони пришли на консультацию, узнать, в каких случаях можно подавать в суд на веселых.

– Пропустите! – воскликнула Твайлайт. – Мне срочно!

– Нам всем срочно, – враждебно зыркнули на нее пони.

Твайлайт Спакрл не любила, когда с ней обращаются подобострастно из-за ее титула, но сейчас стало обидно, да и ждать не было мочи, поэтому она расправила крылья и провозгласила:

– Дорогу принцессе Дружбы!

От волнения у нее случайно получилось нечто, похожее на Королевский Кантерлотский Голос. Пони прижали уши и попятились к стенам.

Твайлайт вбежала в кабинет. Помещение было ярко освещено, на белых стенах висели мрачные плакаты. За заваленным документами столом сидела бледно-голубая единорожка, закутанная в черный плащ.

Она подняла взгляд на принцессу и расплылась в злорадной ухмылке:

– Великая и Могущественная Тркиси предвидела, что ты приползешь к ней просить пощады, но не ожидала, что так скоро!

– Я всё знаю, Трикси! – Твайлайт обвинительно указала не нее копытом. – Ты придумала Лигу не из благих побуждений, а чтобы насолить мне! Я расскажу пони об этом, и они поймут, что ты их обманула!

– И в чем же? Я обещала им, что в Лиге они найдут единомышленников, поддержку и понимание – и они получили их…, – Трикси поморщилась и добавила: – некоторые даже стали счастливыми благодаря Лиге. Я обещала им закон, который защитит их права, – и они получили его. С одобрения принцессы! Всё по закону, никаких нарушений и злоупотреблений.

Она захватила в магическую ауру листок со стола и направила его к Твайлайт. Это была копия закона о защите чувств грустных с подписями более чем половины депутатов Эквестрийской Думы, завизированного принцессой Селестией.

– Ты внимательно читаешь? – издевательски осведомилась Трикси.

Вдруг она вскочила на стол, встала на дыбы и громогласно расхохоталась, дуновение вентилятора колыхнуло полы ее плаща, и стало видно, что подкладка у него ядовито-розовая.

Формулировка «оскорбление чувств грустных» показалась Твайлайт чересчур туманной и оставляющей слишком большой простор для трактовки: по сути, любое действие, не подразумевающее кислой морды и рыданий, могло быть сочтено оскорблением, да и любое проявление печали можно было объявить пародированием, то есть, высмеиванием настоящих грустецов, и так же вменить в вину. Но документ был оформлен и принят по всем правилам, не подкопаешься.

– Эй! – воскликнула Твайлайт, хватаясь за соломинку. – Ты ведь сейчас смеешься! Ты сама не можешь быть членом Лиги Грустных!

– Что поделать? – картинно вздохнула Трикси. – Я слишком долго пыталась выжить в этом жестоком мире счастливцев, да и профессия фокусницы накладывает отпечаток. Я смеюсь только при пони, улыбка въелась в мою шкуру. Но в душе я плачу… Порыдай вместе со мной!!!

Она залилась хохотом, злобным и безумным, и Твайлайт, не выдержав этого агрессивного торжества, опрометью бросилась из кабинета.

Когда Твайлайт Спаркл вбежала в тронный зал Кантерлотского Дворца, на месте принцессы уже сидела Луна. В зале царил полумрак: факелы на стенах горели колдовским синим пламенем, в витражных стеклах мерцал звездный свет.

– Где принцесса Селестия? – забыв об этикете, кинулась Твайлайт к трону.

– Сестра почивает, – ответила Луна и обеспокоенно спросила: – Что стряслось? Ты выглядишь напуганной.

– Трикси… закон… грустные… они хотят…

– Тише, тише, – ласково сказала Луна, – не тревожься. Я знаю, о чем ты. Сестра приняла этот закон, потому что стремится к справедливости в нашей стране, и завтра же собирается начать работу над проектом закона о защите чувств счастливых, который послужит противовесом принятому и пресечет злоупотребления.

Твайлайт облегченно вздохнула. Конечно, Трикси никак не могла обмануть принцессу Селестию! Принцесса поняла, что придуманный Лигой Грустных закон можно использовать во зло, но увидела и пользу, которую он может принести, поэтому не отвергла его.

– Значит, всё под контролем?

– Без сомнения. Уже поздно, и ты измотана дневными делами и тревогами. Переночуй здесь, если хочешь.

– Спасибо, принцесса, – покачала головой Твайлайт, – но я здесь с Пинки Пай и Спайком, и мне нужно отвезти их в Понивилль. К тому же, на завтра у нас с подругами запланирован поход в спа-салон с нашими питомцами.

Твайлайт прилетела домой к Мундансер, где ее поджидали Спайк и Пинки Пай. Передала друзьям слова принцессы Луны, и те успокоились, как и она сама.

– Закон о защите чувств счастливых? – задумчиво поправила очки Мундансер. – Да, это умно. Надеюсь, поможет.

Попрощавшись с нею, Твайлайт усадила дракончика и Пинки себе на спину и взмыла в ночное небо.

Высадила Пинки у «Сахарного уголка» и поскакала со Спайком через спящий Понивилль к Замку Дружбы.

Когда Твайлайт, наконец, устроилась под одеялом, перевалило за час ночи. «Какой утомительный день, – подумала она, засыпая. – Мундансер, Лига Грустных, закон, Трикси… Ну да принцесса Селестия с этим разберется. Всё хорошо, что хорошо кончается… Как же я устала!»

Но отдохнуть Твайлайт было не суждено: всю ночь ее преследовали кошмары о зловещем синем дыме.

Наутро Твайлайт решила, что так отозвалась в ее подсознании встреча с Трикси, но позже выяснилось, что тот же самый дым видели и остальные Хранительницы Гармонии.

И сама принцесса Луна. И никакого отношения к Трикси он не имел.

Час от часу не легче!

---

Кошмарный Тантибус был повержен, и жизнь в Понивилле пошла по большей части своим чередом.

Твайлайт Спаркл проводила время с подругами, изучала волшебную карту в замке: не укажет ли на новые проблемы с дружбой? – и начала пристально следить за эквестрийской прессой.

А следить было за чем. Почти в каждом выпуске газеты печаталась новость о Лиге Грустных. Опираясь на недавно принятый закон, грустецы требовали новых и новых ограничений веселья. Они добились запрета на шумные празднества с пяти вечера до десяти утра и обустройства в заведениях общественного питания «мест для веселых» – специальных зон, за пределами которых посетителям нельзя было улыбаться, смеяться и экспрессивно выражать радость и довольство. Бились за то, чтобы каждое увеселительное мероприятие проводилось только с разрешения местных властей, но в этом Селестия и законодатели грустецам пока что отказывали.

Что уж говорить о гражданских исках! Одному пегасу пришлось уплатить немалую компенсацию за то, что поцеловал свою особенную пони, а это увидел грустец с разбитым сердцем. Другого едва не оштрафовали, потому что его Метка Судьбы изображала счастливую белозубую улыбку, но судья смилостивился и ограничился предписанием закрывать Метку попоной.

«Где же новости о законе, защищающем чувства счастливых? – гадала Твайлайт. – Почему принцесса никак его не примет?»

По счастью, все эти нелепые ужасы происходили в крупных городах вроде Кантерлота, Мейнхэттена, Клаудсдейла и Лас-Пегаса, и провинциального Понивилля до поры не касались.

Но однажды мадам Мэр по предписанию государственной думы санкционировала открытие понивилльского филиала Лиги Грустных.

Торжественный митинг в честь этого события прибыла провести лично Трикси. На площади перед мэрией установили подмостки, повесили на них черно-розовые ленты. Любопытствующие стекались к сцене с самого утра.

День выдался солнечным, но по требованию функционеров Лиги понивилльские пегасы закрыли небо над площадью тучами. Пони толпились и удивленно переговаривались: многие провинциалы слыхом не слыхивали о столичных делах. В толпу, облачившись в серые накидки с капюшонами, чтобы остаться неузнанными, затесались и Твайлайт Спаркл с подругами. Твайлайт радовало, что большинство понивилльцев, судя по подслушанным обрывкам разговоров, относятся к ЛГБД скептически и испытывают скорее праздный интерес, нежели сочувствие.

В половину первого дня на сцене во вспышке розового пламени и черном дыму появилась Трикси.

– Понивилль! – провозгласила она, воздев копыта к серому небу. – Я поздравляю тебя! В нашем обществе таится болезнь. Ее симптом – невнимательность. Ее симптом – эгоизм. Ее симптом – пренебрежение. Ее симптом – неравенство. Ее имя – счастье. Счастливые пони, не наблюдая часов, проживают свои дни в блаженном неведении… или в преступном игнорировании несчастных. Чужие горести противны им, они называют нас слабаками, неудачниками, тряпками и нытиками, и в лучшем случае пытаются исправить насильственными методами, натянуть на наши лица улыбки, пусть даже фальшивые – им это не важно, они заботятся лишь о том, чтобы ничто не нарушало их самодовольного существования. В худшем же случае – нас отвергают… Я знаю, вы боитесь, поэтому не прошу сделать это открыто сейчас, но… в своей душе спросите себя: «Действительно ли у меня есть друзья? Или меня окружают пони, которым я безразличен, и я лишь делаю вид, что всё в порядке, чтобы не оказаться одному?» Вдали от общественно-политического прогресса ты долго мучился под тиранией счастливцев, под диктатом радости, но, Понивилль, я поздравляю тебя! Ибо с приходом Лиги Грустных, Безрадостных и Депрессивных и здесь воцарится равенство. Наконец, мы спасемся от ежедневных унижений. Наконец, дадим отпор навязчивым весельчакам. Наконец, мы покажем Эквестрии, что значит настоящая Гармония!

– Какой же отборный бред она несет, – тихонько фыркнула Рейнбоу Дэш, стоящая справа от Твайлайт. – Поверить, не могу, что Гильда была в этой Лиге, она ведь терпеть не может неудачников.

Пони загомонили. Кто-то выкрикнул:

– Да это же та самая злобная Трикси, которая натравила на нас Большую Медведицу, а потом захватила город! Долой ее!

– А вроде, складно говорит, – прозвучало в ответ.

– Трикси-то Трикси, но я читала, что Лигу одобрила сама принцесса Селестия, а уж она-то плохого точно не сделает.

– Говорят, в Эппалузе нескольких грустецов поколотили. Мне б, например, не понравилось, если б я случайно всплакнул чутка, а мне за это круп надрали.

– А я считаю: грустишь – так сиди дома, пока не выплачешься.

– Возьмите себя в копыта, тряпки!

Закончив речь, Трикси отступила к кулисам, а вперед вышли золотистый пони и аквамариновый пегас, парящий в нескольких дюймах над сценой. Золотистый помахал копытом, чтобы зрители угомонились, и сказал деловым тоном, разительно отличавшимся от пафосного вещания Трикси:

– Меня зовут Одд Намбер, первый заместитель главы ЛГБД и казначей Лиги. Разрешите представить вам мистера Хай Джампера, назначенного директором понивилльского филиала Лиги.

– Здрасте, – растерянно пробормотал тот. – Надеюсь, что смогу помочь местным грустецам так же, как Трикси помогла мне…, – заглянул в протянутую Одд Намбером бумажку и продолжил: – Филиал Лиги открыт ежедневно: с девяти до шести по будням и с десяти до пяти по выходным. Не стесняйтесь обращаться за консультациями и юридической помощью.

– Он, кажись, нормальный, – прищурилась Эпплджек. – Как он-то затесался в это сборище?

– У бедняжки переломаны ноги, – заметила Флаттершай, – и кости неправильно срослись. Наверное, над ним смеялись из-за этого… Посмотрите, как неуверенно он себя чувствует.

– В том-то и проблема, – вздохнула Твайлайт. – ЛГБД не состоит целиком из злодеев и аферистов, в ней есть и добрые, но несчастные пони…, и некоторым Лига даже помогает. Ничего, когда принцесса Селестия примет закон о защите чувств счастливых, Трикси поостережется произносить такие речи, как сегодня.

---

Но новый закон не спешил появляться, и положение мало по малу становилось хуже. Вначале Пинки Пай запретили каждое утро будить горожан веселыми песнями, затем откуда ни возьмись нарисовались Флим и Флэм и подали в суд на семейство Эппл за то, что те якобы сделали их несчастными. Вообще-то, предлог имел крайне косвенное отношение к закону о защите чувств грустных, потому что в нем речь шла об оскорблении тех, кто и так уже печален, а не о превращении в грустецов, но разбирательство затянулось.

– С этой нервотрепкой мне в пору самой вступать в Лигу! – горько шутила Эпплджек.

В филиал ЛГБД обращалось всё больше пони: кому-то резал глаза пёстрый цветник под окнами, кто-то требовал призвать к ответу Октавию и Винил Скрэтч за слишком громкую музыку. Грустецы, опьяненные новообретенной властью, придирались к счастливцам по малейшему поводу.

Начали циркулировать слухи, что Лигу создал какой-то внешний враг, чтобы она устроила моральное разложение Эквестрии и развалила страну изнутри.

Иногда возмущенные счастливцы не могли сдержать гнева от нелепых придирок и абсурдных обвинений, и дело доходило до копытоприкладства. Но это лишь давало членам ЛГБД дополнительные поводы голосить о дискриминации грустных.

Твайлайт Спаркл призывала понивилльцев к дружбе и сплоченности, но ее выступления, наоборот, раскалывали общество: счастливцев они воодушевляли на борьбу с грустецами, а грустецов оскорбляли. Чудо, что никто до сих пор не подал иск против нее! Видно, страшились судиться с аликорном.

В конце концов, терпение Твайлайт кончилось, и она написала принцессе Селестии письмо, где требовала объяснить, почему закон о защите чувств счастливых до сих пор не вступил в силу.

«Дорогая принцесса Твайлайт Спаркл, – пришел ответ. – Боюсь, что я переоценила свою власть и авторитет. Законопроект рассмотрен уже в трех чтениях, но думские пони упорно отказываются его принять. Они считают, что мир и так принадлежит счастливым, поэтому в защите нуждаются только грустные.

Я могла бы завизировать закон единолично или даже при поддержке немногих моих единомышленников, таких, как ты, принцессы Луна и Кейденс и генерал Шайнинг Армор. Но боюсь, что тогда я прослыву авторитарным тираном, не считающимся с мнением широкой общественности, ибо в Кантерлоте уже ходят слухи, что мы не абсолютные монархи, а всего лишь избранные когда-то за заслуги правители, и нас можно счесть недостойными и легально отлучить от власти. Если меня лишат полномочий принцессы, то и закон о защите счастливцев тут же отменят. Если же я откажусь покинуть трон, начнется смута, революция или даже гражданская война.

Призываю тебя и всех нас набраться терпения. Сейчас я переключила свои силы на разработку поправок к закону о защите чувств грустных, которые помешали бы злоупотреблению и чрезмерно широкому его толкованию. Надеюсь, в этом вопросе думцы будут более уступчивы».

Едва Твайлайт Спаркл отложила письмо, в тронный зал Замка Дружбы вбежали Эпплджек, Рэрити и Рейнбоу Дэш с Меткоискательницами.

– Твайлайт, беда! – воскликнула Эпплджек. – Глянь на них!

– Посмотри, что они на себя напялили, – скривилась Рэрити.

Насупленные жеребята носили на шеях черно-розовые ленты.

– Да, мы вступили в Лигу Грустных! – обиженно фыркнула Свити Белль. – Потому что нам грустно из-за того, что у нас до сих пор нет Меток Судьбы.

– А я еще и летать не умею, – вполголоса, стесняясь, добавила Скуталу.

– И теперь мы можем засудить Сильвер Спун и Даймонд Тиару за то, шо они над нами смеются, – гордо объявила Эпплблум. – И богатый папаша Даймонд Тиары Филси Рич заплатит нам много денег, и мы сможем заплатить Флиму и Флэлму, шобы они отстали от Эпплджек со своим иском. Умно же придумано, Эпплджек, шо тебе не нравится? Я ж для семьи стараюсь.

Твайлайт не удивилась. Жеребята сильнее взрослых подвержены влиянию, а ЛГБД по-прежнему имела имидж благородной правозащитной организации, которая помогает несчастным. К тому же, спонсированный Лигой певец Кримзон Край стал очень популярен у молодежи, а уж тексты у него – туши свет: сплошные кровоточащие сердца, боль, тлен и безысходность. Радовало, что, судя по всему, Меткоискательниц подвигло на вступление в Лигу не пропагандируемое им уныние, а вполне практичные и отчасти добрые соображения: по крайней мере, Эпплблум хотела помочь сестре.

– И кто вас надоумил на это? – спросила Твайлайт жеребят.

– Ну, сначала мы просто хотели получить Метки грустецов, – объяснила Скуталу, – поэтому пошли в наш филиал Лиги. А там Хай Джампер объяснил, что и как. Он, кстати, крутой, бывший спортспони.

– Вы же еще не совершеннолетние! – схватилась за голову Рэрити. – Он права не имел принимать вас в Лигу без согласия взрослых.

– Ну, он взрослый, и он согласился, – возразила Скуталу, и Рейнбоу Дэш закрыла лицо копытами.

– Ясно, – кивнула Твайлайт. – Что ж, давно пора было заглянуть в офис Лиги и выяснить, что там творится, вот и повод нашелся.

Понивилльское отделение ЛГБД располагалось в длинном одноэтажном доме неподалеку от мэрии.

Очереди не было, но на кабинете Хай Джампера висела табличка «Подождите. Идет консультация», – и пони послушно уселись на скамью в коридоре.

– А если он повесил табличку, потому что боится с нами встретиться? – вскочила Рейнбоу Дэш через минуту.

– Подождем четверть часа, – утихомирила ее Твайлайт. – Если из кабинета никто не выйдет, постучимся. С этими грустецами надо держать ухо востро: чего доброго, засудит за то, что помешали принимать посетителя.

Стали ждать. Взрослые пони напряженно молчали, Меткоискательницы обижено глядели на них.

Через десять минут из кабинета вышла Флаттершай.

– А… ты здесь чего? – выкатила глаза Рейнбоу Дэш. – Эти грустецы тебе что-то предъявили? Не боись, сейчас разберемся.

– Я… я… эм, вступила в Лигу. Извините, – пробормотала пегаска, смущенно прикрыв лицо крылом.

– Что? Зачем? – пони обступили ей, ожидая объяснений. – Разве ты несчастлива?

– Ну, я просто… я прочитала их программку, и там написано, что в Лиге ждут тех, кого обижали в школе. А меня обижали.

– И это всё? – усмехнулась Рейнбоу Дэш. – Подумаешь! Ты же давно не в школе, и благодаря нашей крутой дружбе преодолела все свои проблемы, разве нет?

– Н-не совсем, – потупилась Флаттершай. – Я не хочу сказать, что вы плохие друзья, и я очень рада, что дружу с вами, и хочу дружить дальше, но мои проблемы… Да, я научилась постоять за себя, но мне до сих пор трудно… придерживаться золотой середины. Я веду себя либо, как тряпка, либо, как забияка. Мне очень сложно быть уверенной в себе и при этом не грубить пони.

– Да забудь ты уже эту историю с семинаром Айрон Уилла! – махнула ногой Рейнбоу Дэш. – Проехали!

– И, по-моему, ты давно уже никому не грубила, – добавила Рэрити. – Ты самая вежливая и миролюбивая пони из всех, кого я знаю.

Флаттершай вся сжалась, и зашептала так, что ее едва было слышно:

– Вообще-то, возможно, я д-действительно немножечко преувеличила свои проблемы, чтобы вступить в Лигу.

– Да зачем тебе это? – выкрикнула Рейнбоу Дэш.

– О, я поняла! – хитро подмигнула Рэрити. – Ты решила стать нашим шпионом в ЛГБД. Отличный ход, Флаттершай.

– Н-нет, я… эм…, мне было жаль Хай Джампера. Из-за его ног. Но я знаю, что грустецы не любят жалости, поэтому я не знала, как заговорить с ним, и… я думала, может быть, смогу его вылечить.

– Его Кантерлотские врачи не вылечили, сахарок, – сказала Эпплджек. – А ты так и вообще больше по животным.

– Но он казался таким одиноким. Я сейчас поговорила с ним и поняла, что он очень добрый, нельзя винить его в том, что делают другие грустецы.

– Ладно, сейчас разберемся, кто хороший, а кто не очень, – решительно объявила Эпплджек и толкнула дверь кабинета копытом.

Офис Хай Джампера мало походил на офис Трикси, выглядел не холодным и зловещим, а вполне уютным. На стенах висели сертификат, подтверждающий законность деятельности Лиги Грустных, и несколько воздушных пейзажей: Клаудсдейл, Кантерлот с высоты пегасьего полета и просто облака. Сквозь ажурный тюль, занавешивающий окно, в комнату проникал солнечный свет, окрашенный деревьями на улице в зеленоватые тона.

Хай Джампер поднял на посетителей усталый взгляд и доброжелательно, но без улыбки сказал:

– Лучше, конечно, заходить по одному, но если у вас коллективное горе… Мисс Флаттершай, вы что-то забыли? О, и вы вернулись, юные пони! Какие-то вопросы?

– Агась, у нас есть парочка вопросов, – угрожающе сдвинула брови Эпплджек. – Что подписала моя сестра и ее подружки и можно ли прям щас сжечь этот тугомент?

– Документ, – машинально поправила Рэрити. – Свити Белль, Эпплблум и Скуталу несовершеннолетние. Им нельзя было приходить сюда без нашего разрешения, а вам – принимать их в Лигу.

– Наши двери открыты для всех, такова политика организации. К тому же, я подумал, что этим юным пони нужна наша помощь. Представить не могу, как трудно в школе без Метки Судьбы! Жеребята бывают так жестоки.

– Мягко стелешь, да жестко спать, – подлетела к столу Рейнбоу Дэш. – Гони заявления на вступление – или что там надо? – от Меткоискательниц и Флаттершай, и мы свалим, а свои гипноречевки в уши лохам заливать будешь.

– К сожалению, в последнее время в Лигу просятся отнюдь не лохи, – печально вздохнул Хай Джампер. – Пони просекли, что можно зарабатывать на судебных исках против тех, кто якобы попирает права грустных. Я заметил это еще в Кантерлоте, поэтому бросил работу воздушного регулировщика и попросился в функционеры ЛГБД, чтобы принимать к нам только тех, кто по-настоящему несчастен. Например, я отказал в членстве неким Флиму и Флэму, потому что слышал от других местных грустецов об их махинациях.

– Но эт не помешало им вкатить нам иск, – заметила Эпплджек.

– Что поделать, закон о защите чувств грустных распространяется не только на действительных членов Лиги. Под его защиту подпадают все, кто сможет доказать свои печали. Тут я не властен…, – Хай Джампер тяжело вздохнул: – Эх, а как всё хорошо начиналось! Мне грустно от того, во что теперь превратилась ЛГБД, я пытаюсь изменить ее изнутри, пишу прошения и петиции Трикси и Одд Намберу, но пока без результата.

– Результата и не будет, – сказала Твайлайт. – Ты видишь, что что-то не так, но не знаешь всей правды. Трикси создала Лигу не ради помощи несчастным – это лишь побочный эффект, так сказать, – а для того, чтобы «погрузить Эквестрию в пучину отчаяния».

Хай Джампер охнул. Поерзал в кресле и поморщился от боли.

– Уходи из Лиги, – попросила Флаттершай. – Тебе не нужно быть в ней, чтобы получить з-забо… то есть, принятие и понимание.

– Нет, – покачал головой пегас. – Если уйду, на мое место поставят другого, и кто поручится, что он не будет принимать всех без разбора? Вот, что, мисс Флаттершай, оставайтесь в Лиге. Мне нужны здесь союзники. А Меткоискательницам лучше и впрямь выйти: жеребятам стоит держаться подальше от «пучины отчаяния».

– Но мы можем помочь Эпплджек выиграть суд у Флима с Флэмом! – возразила Эпплблум. – И утереть нос Даймонд Тиаре и Сильвер Спун!

– Не будем мы утирать им нос, – неожиданно сказала Свити Белль. – Я… подумала, послушала и поняла, что это некрасиво. Неправильно использовать закон, чтобы отомстить кому-то за личные обиды.

– Но они нас задирают! Даже учительница Черили говорила, что в случаях буллинга нужно обращаться за помощью к взрослым!

– Вам и без Лиги есть, к кому обратиться, дорогая, – Рэрити положила ногу на плечо сестре.

– А если что, мы и без взрослых с ними разделаемся! – смело заявила Скуталу. – В конце концов, нас ведь трое, а они совсем одни!

– Но Флим и Флэм…, – настаивала Эпплблум.

– Я сам их засужу, – предложил Хай Джампер. – За то, что порочат имя Лиги Грустных, используя наш закон в корыстных целях. Изобличу их в счастье, например.

Ободренные, Меткоискательницы ускакали, предоставив взрослым разбираться с документами об их исключении из Лиги.

Хай Джампер назначил Флаттершай своим секретарем, отметив ее особый нюх на настоящих бедных и несчастных, униженных и оскорбленных. Отныне она должна была помогать ему отсеивать тех членов или претендентов на членство в ЛГБД, которые не тяготятся горем, а лишь ищут выгоды и власти.

Пони разошлись из офиса по своим делам.

Твайлайт отправилась в «Сахарный уголок», чтобы рассказать Пинки Пай о Хай Джампере, и о том, как они с ним планируют переделать, по крайней пере, понивилльский филиал Лиги во что-то хорошее.

По пути ей встретилась дюжина пони в черных плащах. Они шли плотным строем и сурово поглядывали по сторонам. Не похоже на обычных прогуливающихся.

– Граждане! – окликнула их Твайлайт. – Назовитесь!

– Мы – Скорбные Стражи, – ответил самый толстый пони. – Народная дружина грустецов, созданная для противостояния погромам. Вы, конечно, знаете, что грустные иногда подвергаются нападениям весельчаков, и мы решили встать на защиту наших собратьев по несчастью. Кроме того, столкнувшись с действиями, оскорбляющими чувства грустных, такими, как публичные улыбки и смех, мы просим преступников прекратить эти действия.

– А разрешение Мэра у вас есть? – прищурилась Твайлайт.

– Нам не нужно разрешение местных властей, принцесса. Мы действуем во исполнение закона о защите прав грустных, принятому самой принцессой Селестией.

– Вы закон-то этот читали?

Черные плащи и постные физиономии не особенно впечатлили Твайлайт. Она подозревала, что самозваные Стражи – просто группа забияк, которые придумали новый повод придираться к прохожим.

Главарь замялся, но тут вперед вышел еще один пони и сказал:

– Ваш вопрос похож на иронию. Ирония есть вид юмора. Юмор влечет за собой смех. Осторожно, вы вот-вот нарушите закон о защите чувств грустных.

Твайлайт почувствовала, как у нее повышается температура, как кровь приливает к лицу от злости. Она поняла, что если сегодня еще хоть раз услышит словосочетание «защита чувств грустных», то взорвется. «Вот заразы! Совсем обнаглели от безнаказанности. Думают, из-за этого дурацкого закона им теперь всё дозволено».

– Есть множество других законов, – сердито процедила она. – Смотрите, сами какой-нибудь не нарушьте, иначе…

Очевидно, ее рог окутала магическая аура, а может, и глаза полыхнули, потому что Скорбные Стражи тут же стушевались и поспешно посеменили дальше по улице.

В «Сахарном уголке» Твайлайт приветствовал мистер Кейк. Твайлайт поздоровалась и спросила, здесь ли Пинки Пай.

– Уехала третьего дня. Сказала, что хочет навестить родных на каменной ферме.

«Конечно, запрет петь по утрам сильно потряс Пинки, – припомнила Твайлайт. – Но вряд ли она бы просто так уехала, даже не попрощавшись с нами. Наверняка, затевает что-нибудь, чтобы развеселить грустецов…»

Твайлайт кивнула и в благодарность за информацию решила купить парочку пирожных.

Мистер Кейк взял биты и протянул блюдце с чем-то, больше похожим на унылый траурный венок, чем на песочные корзиночки с разноцветными кремовыми цветами.

– Это что?

– Такие у нас теперь сладости, – невесело усмехнулся мистер Кейк. – Пёстрые слишком жизнерадостны, оскорбляют взоры грустецов.

Твайлайт бессильно зарычала и, еще раз поблагодарив кондитера, поскакала в свой замок.

---

Через неделю Скорбные Стражи избили доктора Хувса. Ученый не от мира сего, он умудрился быть не в курсе новых порядков, и вздумал испытывать свои усовершенствованные беспламенные фейерверки на центральной площади Понивилля.

Стражей арестовали, но их адвокат, присланный из Кантерлота, настаивал на том, что фейерверки оскорбляли их чувства и причиняли моральные страдания, и вообще доктор Хувс должен быть благодарен, что ему не выписали штраф за распространение веселья в неположенном месте, поэтому хулиганов пришлось отпустить.

Это стало последней каплей.

– Я сейчас же лечу в Кантерлот, – сказала Твайлайт Спайку. – И если принцесса Селестия не отменит этот проклятый закон, я отменю его сама! Даже если у меня нет такой власти, я… я сожгу главный офис ЛГБД. Пусть я стану преступницей, я больше не могу этого терпеть!

От избытка эмоций она не полетела, а телепортировалась в столицу прямо из Понивилля.

Принцесса Селестия в задумчивости бродила вдоль витражей тронного зала, туда-сюда. Щурилась на пробивающийся сквозь цветные стекла солнечный свет и время от времени сокрушенно качала головой. Услышав хлопок, с которым появилась Твайлайт, она обернулась.

– Отмените закон! – выкрикнула бывшая ученица. – Немедленно! Разве вы не видите, во что он превращает пони? Пусть лучше будет война, чем это…

– ТЫ НЕ ВИДЕЛА ВОЙНЫ, ТВАЙЛАЙТ СПАРКЛ, – строго перебила ее Селестия. – Так не смей призывать ее.

Своды зала содрогнулись от Королевского Голоса, падающие из окон лучи солнца налились недобрым густым багрянцем.

Твайлайт опешила: она никогда не видела наставницу такой злой.

– Прости, Твайлайт, – принцесса Селестия склонила голову, и зал вновь озарил обычный дневной свет. – Я злюсь не на тебя, а на себя. Известие о побивании грустных камнями в Эппалузе вызвало во мне стыд, ибо я поняла, что никогда прежде не задумывалась о тех, кто печален настолько, что им не поможет ни Гармония, ни Магия Дружбы. Стыд ослепил меня, и я не смогла предвидеть, чем всё обернется.

– Мы можем разоблачить Трикси в газетах! Напишем, что она создала Лигу из злых побуждений.

– Мало ли, какие у нее были побуждения, – вздохнула принцесса Селестия, опустившись на трон. – За помыслы мы не караем, а на деле она не совершила ничего дурного. Не она заставляет пони злоупотреблять законом.

– Но это снизит престиж Лиги, уверена, многие пони уйдут. Может, даже потребуют отмены закона.

– А может, решат, что проправительственная пресса клевещет на их защитницу. Ведь у нас нет доказательств, кроме слов Трикси, сказанных тебе, а слова эти нигде не записаны.

– Есть свидетельницы: Мундансер и Гильда, – они подтвердят.

– Даже если грустецы им поверят…, не подадут виду. Я вижу, как они наслаждаются полученной властью, и вряд ли так просто от нее откажутся. Король Сомбра любил повторять: «Раб не хочет свободы, раб хочет иметь собственных рабов». Это жестокие слова, но мне всё больше кажется, что в них есть истина. Из хроник мне известно, что до нас, до обретения Элементов Гармонии, пони постоянно боролись за то, чтобы властвовать друг над другом.

Когда-то, представь себе, кобылы считались пони второго сорта. Им запрещалось получать образование, занимать государственные посты и расторгать браки по своему желанию. Положение пони нашего пола начало меняться в эпоху принцессы Платины. Ей удалось занять трон Юникорнии, потому что ее младший брат, который должен был стать наследником, погиб на войне с Пегасополисом, а иных жеребцов королевской крови не нашлось. Кловер Премудрая, советница Платины, стала первой единорожкой, получившей высшее магическое образование. Принцесса приняла многие важные законы, уравнивающие кобыл в правах с жеребцами, и, казалось, всё хорошо… Но внезапно кобылы из угнетенных превратились в угнетательниц. В Юникорнии распространилось жеребцененавистничество. Откуда ни возьмись, появились тысячи страниц якобы научных трактатов, доказывающих, что мозг единорожки куда совершеннее мозга единорога, следовательно они более способны к магии и управлению государством. Жеребцов начали снимать с важных должностей, с детского возраста воспитывать в них рабское преклонение перед кобылами и внушать, что они не особо-то и нужны, и должны быть благодарны, что их не истребляют. Мне неведомо, исходила ли эта политика от принцессы Платины, или же она стала такой же жертвой обстоятельств, как я теперь. Неизвестно, чем кончилась бы эта история, если бы не обострившиеся отношения с пегасами и земными пони, появление виндиго и последовавший за ним голод. После основания Эквестрии культура Пегасополиса, где жеребцы и кобылы от века летали и сражались наравне, и старинный патриархальный уклад земных пони повлияли на нравы единорожек Юникорнии, и положение кобыл и жеребцов стало относительно равным.

В объединенном обществе пони воцарилось взаимное уважение, но, к сожалению, оно пока распространялось только на три народа. Новый виток угнетения начался, когда Христохуф Мореплаватель открыл Зебрику…, и в Эквестрию хлынул поток рабов. Зебры падали от переутомления на плантациях и в садах пони, задыхались от каменной пыли в единорожьих рудниках, и всё это под ударами хлыста. Лишь пегасы не причиняли зебрам зла, потому что их не заботили труды земные. Вновь задули над страною пони злые ветры, но теперь не холодные, а горячие, несущие песчаные бури с юга. Зебры верили, что это их прародитель, Отец Пустыни, вступается за них, и приободрились. Пони же устрашились, припомнив свое давнее уже прошлое, и перестали обращаться с зебрами, как с рабами. Им стали платить жалование, давать выходные, позволили менять работу и даже уплывать на родину. Да, зебры освободились, но немногие вернулись в земли предков, ибо климат Эквестрии мягче, почва плодороднее, а жители – богаче. С годами нравы пони смягчались, зебрам пожаловали эквестрийское гражданство и право трудиться на тех же работах, что и пони, и получать такую же плату… И хотя рабство давно осталось в прошлом, зебры продолжали припоминать пони годы угнетения и требовали новых и новых привилегий во искупление «вины северян». Повсюду они усматривали неравенство и дискриминацию по отношению к себе, дошло до того, что в столичной постановке ко Дню Согревающего Очага принцессу Платину, чью белоснежную шерстку воспели барды и менестрели, играла зебра с претолстыми черными полосками. При этом зебры, ставшие гражданами Эквестрии, не желали жить по ее законам. На центральных площадях городов они проводили свои ритуалы, поджигали пропитанные зельями бревна и наполняли воздух ядовитыми дымами, вредными, а иногда и смертельными для пони. Они брали в жены пони, а если те противились, обвиняли их в расизме и жаловались местным управителям. И никто не мог им возразить, ибо: «Тяжек груз вины северян: привезли нас сюда против воли – теперь терпите», – так говорили лидеры зебр, злорадно посмеиваясь. Быть может, Эквестрия пала бы под властью зебр и стала страной совсем иной, чем есть теперь… Но в мир явился Дискорд. Не желаю говорить о годах его владычества, скажу лишь, что когда мы с сестрой ниспровергли его, зебр в Эквестрии почти не осталось: некоторых, как и многих пони, погубил Дух Хаоса, некоторые бежали от него на родину в надежде на защиту Отца Пустыни…

По мере того, как Селестия говорила, перед мысленным взором Твайлайт Спаркл проносились страшные картины прошлого: за угнетением следовала месть и новое угнетение, то одна чаша весов перевешивала, то другая, и никак они не могли достичь благословенного баланса. И сердце ее наполнялось горечью и отчаянием: «Неужели история вновь повторяется? Неужели такова глубинная, порочная природа пони и всех мыслящих созданий, и не выкорчевать корни зла ни Гармонией, ни Дружбой?»

– Таков круговорот власти, – заключила принцесса Селестия. – Чем больше прав получает одна группа пони, тем больше она требует, и скоро на смену дискриминации грустных придет дискриминация веселых. Утешает ли тебя мысль, что через многие годы кто-нибудь, быть может, ты, создаст Лигу Счастливых и положит конец владычеству горя? И вновь установит диктат радости, о котором говорит Трикси на своих митингах.

– Никто не создаст, – мертвым голосом ответила Твайлайт. – Ведь счастливых не останется.

– Нет, — возразила Селестия, слабо улыбнувшись, – ничто не правит вечно. Одна власть неизбежно будет сменять другую, как день будет сменять ночь покуда живы аликорны.

7. Сочувствие госпоже Смех

Пинки Пай привыкла вставать раньше всех в Понивилле, чтобы проскакать по улицам и разбудить горожан веселой песенкой, воодушевляющей на труды и радости нового дня. И после того, как ей запретили петь, привычка не исчезла.

Когда она проснулась, небо за окном едва начало голубеть, звезды и луна еще не выцвели. Потянулась, пропуская по телу утренний озноб, зевнула – и сделала над собой немалое усилие, чтобы не выпрыгнуть из постели и не запеть, как раньше.

Встала перед зеркалом и принялась укладывать гриву: волосы никак не хотели пышиться и всё норовили повиснуть скучными прямыми прядями.

– Вот только этого не хватало, – проворчала Пинки Пай. – Только в Грифонстоуне сняли запрет на пение, нате – в Понивилле его ввели… Ничего, Пинки, не унывай! Ты знаешь, что делать!

Пинки давно уже собирала сведения о горожанах: какая еда им нравится, какую музыку, цвета и цветы они любят, – чтобы эффективнее устраивать для них вечеринки. И для борьбы с Лигой Грустных решила применить тот же подход: «За этой противной Лигой стоит Трикси, – рассудила она, – значит, я должна получше узнать ее. В идеале, чтобы узнать пони, надо с ним подружится, но Трикси вряд ли этого захочет. Так откуда взять сведения о ней?» Ответ нашелся быстро: единорожка долго работала на каменной ферме семейства Пай, значит, туда Пинки и дорога: родители и сестры наверняка могут многое порассказать о Вредной и Хвастливой Трикси.

Справившись с гривой, Пинки Пай победно улыбнулась, подмигнула отражению и вышла из комнаты. Тихонько, чтобы не разбудить мистера и миссис Кейк и жеребят, умылась, позавтракала и стала набивать седельные сумки конфетами и печеньем на гостинцы родным… ну, и может быть, парочку сжует сама по дороге. А может, и прямо здесь.

За этим занятием ее застал мистер Кейк. Зевая во весь рот, он вошел в кухню и приветственно кивнул. Сочувственно спросил:

– Что, Пинки, горе задаешь? Тебе, наверное, теперь тяжелее всех. Но ты молодчина. Честно признать, я боялся, что ты нарушишь запрет.

– Ну, я же не дурочка, – надула щеки Пинки. – Кстати, угадайте, я надула щеки, потому что изображаю обиду, или потому что рот набит печеньками?

Мистер Кейк покачал головой, подавив смешок, и включил кофеварку. Его взгляд упал на раскрытую сумку на полу.

– Я сгоняю на несколько дней к маме с папой, – пояснила Пинки. – Вы же не против, мистер Кейк? Тем более, мое пинки-чувство подсказывает, что скоро вам запретят печь половину ваших супер-классных тортов и пирожных, потому что они слишком веселые, и работы в «Сахарном уголке» поубавится.

– Я и без предчувствий это знаю, – вздохнул мистер Кейк, – этим грустецам только дай волю… И им дали. Ох, дали! Легкой дороги, Пинки, и обязательно возвращайся, а то без тебя станет совсем грустно.

Путь Пинки Пай лежал на северо-запад от Понивилля. Каменная ферма располагалась в нескольких милях от города, и Пинки рассчитывала пройти их к полднику. Или к обеду, а может, и к раннему ужину. Никогда заранее не знаешь, как поведет себя избранная дорога.

Бледно-желтое солнце сияло над зелеными холмами. Легкий ветерок шевелил некошеную траву и гнал по небу редкие густые облака, их тени ползли по земле и нет-нет, да и падали на Пинки, приятно охолаживая шкурку. На некоторых холмах росли деревья, и из крон доносился птичий щебет. Хотела бы Пинки понимать его так, как Флаттершай!

Она скакала по извилистой тропинке, по обочинам которой росли золотые одуванчики и лопухи с лиловыми цветами, и разговаривала сама с собой:

– Ну, красота же! Как можно быть недовольным в такую погоду? Разве грустецам не хочется повеселиться? Хорошо певчим птицам: им никто ничего не запрещает. Ах, я хотела бы быть птичкой, щебечущей и порхающей повсюду!

– Кем-кем ты хотела бы быть?

– Птичкой.

Пинки Пай потрогала себе лоб копытом, чтобы проверить, нет ли жара, пожала плечами и поскакала дальше.

Солнце перевалило зенит. Ветер стих, и воздух стал густым, горячим, как в духовке. Пинки решила сделать привал. Уселась на обочине и достала из седельной сумки печенье и конфеты. На запах сладкой глазури прилетела парочка деловито гудящих пчел, и с полчаса Пинки провела, просто сидя на траве и наблюдая, как они ползают по конфете. Крайне увлекательное зрелище, но задерживаться надолго нельзя.

Так и не перекусив, Пинки попрыгала дальше. Через час вдалеке показалась поросшая невысокими кривыми деревцами скальная гряда, у подножия которой располагалась каменная ферма Пай. Пинки поскакала быстрее, и вскоре различила впереди дым из трубы дома.

Папа, седогривый пони по имени Игнеус Рок, сидел посреди каменного огорода, надвинув на глаза шляпу. Он поднял голову на стук копыт и просиял:

– Пинкамина, дочка! Рад тебя видеть! Давненько ты нас не навещала.

Пинки обняла его и подозрительно спросила:

– А что это ты делаешь? Выглядит так, будто ты приуныл.

– Что? А, нет, никакого уныния! Я прочитал в «Ежемесячном булыжнике» статью о восточных камневодах. Они разбивают не огороды, а сады камней, и медитируют в них, чтобы урожай вырастал крепче. Решил вот тоже попробовать.

– И получается?

– Не, – махнул ногой папа, – я всё время засыпаю. Да что это мы тут стоим? Пойдем в дом, мама погреет тебе обед. То-то она и Марбл с Лаймстоун обрадуются!

– А Мод еще не вернулась из геологической экспедиции? – навострила уши Пинки, но папа отрицательно помотал головой.

После радостных приветствий и объятий семья собралась за столом. Мама подала густую овсяную кашу и чай, Пинки насыпала в вазочки свои гостинцы.

Когда пони наелись, Пинки решила, что пора переходить к сути визита, и для начала рассказала о неприятностях в Понивилле. Ферма была на отшибе, поэтому об ЛГБД здесь ничего не слышали.

– Фу, – скривилась Марбл. – Неудивительно, что ты сбежала оттуда, сестренка. Оставайся здесь и устраивай нам вечеринки, когда пожелаешь!

– Рано или поздно Лига и сюда доберется, – возразила Пинки Пай, – надолго спрятаться от грустецов не получится, да и не могу я бросить друзей. Мне надо придумать, как победить Трикси. Она же у вас работала, расскажите, что вы о ней знаете.

Увы, ни папа, ни мама, ни сестры не знали ничего, за что можно было бы зацепиться. Трикси, конечно, ничего не смыслила в камневодстве, поэтому иногда портила урожай, но не по злому умыслу, а по неопытности. И хоть любила пожаловаться на усталость, работала действительно в поте лица. Поняв, что до грядок Трикси лучше не допускать, папа поручил ей добывать саженцы камней в окрестных скалах. Однажды она спросила, принадлежат ли эти скалы семейству Пай, или являются ничейной землей. Когда отец ответил, что унаследовал их от родителей, Трикси тяжело вздохнула – и выложила на стол крупный алмаз, который обнаружила в недрах гряды.

– Удивительно честно для обманщицы, – заметила Пинки Пай.

– Она не обманщица, а фокусница, – возразила Лаймстоун. – По вечерам она показывала здоровские трюки, докажи, Марбл.

– Так вам нравится Трикси? – Пинки Пай оперлась передними копытами о стол, гневно нависая над родными: – А ничего, что она испортила жизнь мне, моим подругам и почти всей Эквестрии?

– Успокойся, Пинкамина, – сказала мама. – Мы просто рассказываем, как Трикси показала себя, когда работала на ферме. Когда мы узнали, что она захватила Понивилль, ушам не поверили. Если она и обманщица, то только в том, что не носит на груди табличку «Я злобная» и способна на добрые дела.

– Может, Трикси и пустила наши деньги на нехорошие вещи, – добавил папа, – но заработала она их честно.

– А ты, Пинкамина Диана, могла бы и почаще нас навещать, чай не за тридевять земель живем, – укорила мама. – Вечеринки – это, конечно, хорошо, но теперь, когда Мод уехала, работы на ферме прибавилось, и нам пригодилась бы такая же старательная помощница, какой была Трикси.

Пристыженная, Пинки Пай вызвалась остаться на ферме на пару недель и помочь со сбором урожая камней. «Может, к тому времени, принцесса Селестия уже примет веселый закон, который обещала Твайлайт, и Трикси поставят на место без моей помощи», – прикинула она.

---

Пусть после того, как Пинки открыла в себе талант к вечеринкам, жизнь на ферме и стала повеселее, девизом семейства Пай оставалась поговорка: «Делу время – потехе час». И Пинки пришлось вспомнить, каково это – трудиться на каменном огороде.

Она вставала даже раньше, чем в Понивилле – папа будил ее – и отправлялась на грядки. За камнями нужен глаз да глаз: достаточно одного промаха, и весь урожай получится слоистым и хрупким. А следить за растущими булыжниками даже скучнее, чем за сохнущей краской. Весь день Пинки проводила, предвкушая, как разомнется и повеселится вечером, но к вечеру так уставала, что сил хватало только поесть и умыться перед сном.

Извечная бодрость покидала Пинки Пай, и она вспомнила, почему покинула семейное хозяйство. Она любила родителей и сестер, но работа на каменной ферме была совсем не для нее.

На восьмой день, когда семья обедала, прилетел почтальон из Понивилля с посылкой от Мод. В коробке обнаружились письмо и пластинка в подозрительном черно-розовом конверте.

«Дорогая семья, – прочла мама. – Я сейчас в Филлидельфии. Тут везде афиши Кримзон Края. Очевидно, он хороший певец, раз так популярен. Купила вам его пластинку. Вы любите песни и музыку больше, чем я, поэтому пластинка должна вам понравиться. Потому что на ней записаны песни и музыка. Которые вы любите».

Подписи не было, но даже без имени отправителя на коробке Мод было ни с кем не спутать. Пинки Пай не беспокоилась, что сестренка примкнет к Лиге Грустных: чужим Мод могла показаться печальной, но на самом деле она была самой счастливой и довольной жизнью пони из всех, кого Пинки знала. Скорее всего, Мод вообще не подозревала о Лиге, поглощенная исследованиями камней, а пластинку Кримзон Края купила, чтобы порадовать семью. Откуда ей было знать, что этот певец пропагандирует тоску?

«Кстати, я ведь толком не слышала его песен, только знаю, что они грустные», – сообразила Пинки и попросилась у папы не возвращаться на огород, а остаться и послушать запись.

– Ладно, отдохни, Пинкамина, – разрешил он, – совсем заморили тебя.

Родители и сестры вернулись к работе, а Пинки вскрыла черно-розовый конверт из плотного картона и поставила пластинку на патефон. Сначала раздался треск, затем послышались тягучая, заунывная музыка и слова:

Если ты счастлив – не обольщайся:

Всё закончится слишком быстро,

Твой костёр разлетится искрами

И не даст тебе попрощаться…

У Пинки уши свернулись в трубочку, но она продолжила слушать. Подумала: «Трикси не смогла бы погрузить Эквестрию в пучину отчаяния в одиночку. Кримзон Край помог ей сделать грусть популярной, и врага надо знать в лицо».

Пони зажаты меж горем и скукой,

Сидром пытаясь спастись иль наукой,

В помощь себе призывая искусство,

Иль уповая на страсти и чувства.

Видя не более чем представленье,

Пони – продукты слепого влеченья,

Разум, оставшийся в рабстве у воли,

Не избежит ни страданий, ни боли.

Радость – обман, и она преходяща,

Счастье – всего лишь избегнуть несчастья…

– Какая несусветная глупость! – восклицала Пинки, нарезая круги по комнате под тоскливый речитатив следующего трека. – Если сидеть и ничего не делать, так и не получишь ничего хорошего.

«А я-то? – замерла вдруг она. – Ведь собиралась бросить вызов Лиге Грустных, а вместо этого сижу на ферме и занимаюсь тем, что мне не нравится. Конечно, надо помогать родителям, но… А вдруг я прячусь? Потому что боюсь вернуться в Понивилль ни с чем и понятия не имею, куда еще пойти, чтобы найти средство против Лиги?»

Диетой я строжайшей связан:

Чтоб избежать ненужных бед,

Мне есть отчаянье на завтрак,

Глотать обиды на обед

Предписано. Чтоб не разрушить

Того, что есть, с судьбою в споре,

Я ем фрустрацию на ужин,

А ночью упиваюсь горем.

Привезенные Пинки конфеты и печенье давно кончились, и она уже несколько дней не ела ничего, кроме питательной, но скучной и серой овсянки. Сердце ее сдавила тоска по разноцветным сладостям, которые радуют глаз и язык. «Когда я теперь поем что-нибудь такое? – вздохнула она. – Скоро не только мистеру Кейку, а и всем кондитерам запретят готовить веселые угощения».

Семена несбывшихся надежд

Сыплет сито рваных облаков,

В белом поле ни души окрест,

Только посвист брошенных ветров

Сипло шепчет на ухо годам,

Что они короче каждый раз,

А в запорошённых городах

Календарь сорвётся в страшный пляс.

Семена белёсые лежат

На земле, они не прорастут –

Урожай надежд не будет сжат,

Месяца слезами их прольют…

Пинки Пай повалилась на пол. В шуме помех старого патефона ей послышалось, как жалостливо скулит холодный зимний ветер, как стучат в дрожащие стекла мелкие твердые снежинки.

Она вспомнила свое грустное детство и все часы печали, которые переживала позже: как поссорилась с подругами, когда те готовили ей сюрприз на день рождения, как почувствовала себя ненужной, когда в Понивилле появился Чиз Сэндвич… Если бы только она знала, что счастье окажется под запретом, она бы ни минуты не потратила на тоску! Теперь же оставалось лишь жалеть о тех моментах, когда можно было радоваться, а она этого не делала.

Стихнет эхо последнего крика,

Только звон уходящих шагов

Разобьёт тишину, и в пробитой

Голове будет каша из слов.

Смолкнет отзвук последнего такта,

Тишину станут мерить шаги,

Потому что недавно, когда-то

Стёрся смысл последней строки.

Время выбелит точки, и фразы

Разбредутся рыдать средь снегов,

И не будет «последнего раза» –

Только стук уходящих шагов…

Снова подумалось о Чиз Сэндвиче. Где-то он сейчас? В дни знакомства Пинки не питала к нему особо теплых чувств, считая, что он отбирает ее работу, а стоило им подружиться, Чиз ушел. «Надо было попросить его остаться на подольше, – сокрушалась Пинки, – или попутешествовать с ним немного, распространяя радость по Эквестрии. Может быть, он нарушил закон о защите чувств грустных, и сидит теперь в тюрьме или разорился на штрафах? А может, сам стал грустецом, и мне никогда больше не услышать его гармошки?»

Она повернула голову к окну: за стеклом бушевала серая метель. На глаза навернулись слезы. Снег, словно воплотившееся время, седое и скорбное, стирал все радости: пережитые, упущенные и несбывшиеся, уносил друзей старых, новых, ушедших и еще не встреченных. И ни в чем перед его безжалостным ликом не было смысла, ведь всему неизбежно приходил конец.

– Как я была глупа, – прошептала Пинки. – Если бы я давно поняла, как тщетны все радости, я бы уже привыкла к грусти, и сейчас мне не было бы так больно.

Родители нашли дочь лежащей на полу без движения, остановившей невидящий взгляд на не зашторенном окне. За стеклом густая зелень деревьев и дёрна на скалах купалась в лучах заходящего солнца, но в зрачках Пинки Пай отражалась мельтешащая вьюга.

---

Пять Хранительниц Гармонии собрались за круглым столом под сделанной из библиотечного корня люстрой. Твайлайт Спаркл пересказывала подругам слова принцессы Селестии.

– В конце она сказала, что, несмотря на все беды, еще есть надежда… Но я не вижу ее, – понурилась Твайлайт.

– Ну, хотя бы Хай Джампер сумел отвадить от нас Флима и Флэма, – сказала Эпплджек.

– Да, он молодец, – покивала Флаттершай. – Может быть, если в Лиге Грустных станет больше добрых пони и меньше… эм…, властолюбцев, то она станет приносить пользу, а не проблемы

– А мне вот нравится идея Твайлайт разгромить их главный офис, – Рейнбоу Дэш стукнула копытом по столу. – Дадим Трикси попробовать Радужной Силушки!

– Без Пинки всё равно не получится, – возразила Рэрити. – Кстати, почему она так и не вернулась со своей фермы? Ни за что не поверю, что она нас бросила!

Тут замигала установленная в центре стола лампочка – сигнал, что в приемный зал Замка Дружбы вошел посетитель, – и Твайлайт поскакала его встречать.

У входа, нервно переминаясь с ноги на ногу, стояла немолодая серая пони с заплетенной в тугой пучок тускло-зеленой гривой. Она вздрогнула от стука копыт Твайлайт и посмотрела на нее поверх пенсне:

– Принцесса! Это вы? Простите за вторжение.

– Миссис Клауди Кварц, – подбежала к ней Твайлайт, – приятно познакомиться с вами лично. Я видела ваши фотографии дома у Пинки… Она ведь у вас на ферме? Как она?

Охая, Клауди Кварц рассказала, что ее дочь тяжело больна: не ест, не улыбается, почти не двигается, а только лежит на кровати и грустно вздыхает. Семья думала, что Пинки просто переутомилась, и несколько дней пыталась лечить ее своими средствами, но результата это не дало.

– Мне кажется, – неуверенно сказала Клауди Кварц, – это из-за той музыкальной пластинки. Пинки стало плохо после того, как она ее послушала. Мы тоже попробовали послушать, но никто больше не заболел.

– Какой пластинки? – насторожилась Твайлайт.

– Этого модного Кримзон Края. Мод прислала в подарок, – пояснила пони и тут же поспешно добавила, будто боялась, что принцесса обвинит во всём Мод: – Но она ничего о нем не знала, просто хотела нам доброе дело сделать.

Тем временем в приемный зал явились остальные Хранительницы, поинтересоваться, кто пришел, и почему Твайлайт так долго нет. Твайлайт объяснила подругам суть дела и заключила:

– Мне всё ясно. Особый талант Кримзон Края – вселять уныние в сердца пони.

– Б-боюсь представить, что т-творится на его концертах, – пропищала Флаттершай.

– Но ведь миссис Клауди Кварц в порядке, хотя тоже слушала, – заметила Эпплджек.

– Дело в том, что Пинки Пай имеет очень прочную связь с Песнью. Мы все видели, что происходит, когда она поет: пони начинают танцевать и маршировать по улицам, цветы распускаются, доктор Хувс превращается в рэпера, – это толком не объяснить ни магией, ни наукой. Это что-то из древнейшего мира, когда протопони, пока не сформировавшие представления о волшебстве, плясали и пели вокруг костров, чтобы усмирять погоду и способствовать росту урожая. Сила магии была в наших предках изначально, но они еще не умели колдовать так, как мы сейчас, и направляли эту силу с помощью песен и ритмических заклятий, безрассудно открывая свои души первобытным необузданным стихиям. Старсвирл Бородатый писал, что мир до сих помнит те песнопения, и в дуновении ветра, скрипе деревьев и плеске вод можно уловить их отголоски, слившиеся в единую Песнь, забытый фундамент наших современных магических систем.

Эта связь с Песнью наделяет Пинки поразительными способностями, но и делает уязвимой для чужих песен. Прежде мы сталкивались лишь с теми, кто поет во благо: Чиз Сэндвичем, например, да и некоторые из нас умеют что-то подобное, – и не могли предположить, что кто-то попытается навредить с помощью песни. Пинки не была готова к такому, поэтому не смогла противиться навеваемой Кримзон Краем тоске, но…

– Завязывай прогонять эпические телеги, Твайлайт, – прервала ее Эпплджек. – Важно не почему Пинки заболела, а сможем ли мы ее вылечить!

– Как раз собиралась сказать об этом, – нахмурилась принцесса. – Тоска, не имеющая под собой оснований, а навеянная, элементарно лечится Магией Дружбы.

Пони собрались в дорогу и пустились в галоп в сторону каменной фермы.

Пинки Пай лежала на кушетке под окном, глядя в потолок. Изредка медленно моргала и еще реже глубоко вдыхала. Ее глаза блестели от слез, и под слоем соленой влаги, словно внутри снежного шара, крутилась метель.

– Бедненькая, – Флаттершай вылетела вперед и склонилась над ее одром. – Всё уже хорошо, Пинки, мы пришли. Твои друзья здесь. Сейчас тебе перестанет быть грустно.

– Зря, – глухо откликнулась Пинки, едва разлепив губы. – Только напрасно устали в дороге.

– Эй, чего раскисла? – легонько ткнула ее в бок Рейнбоу Дэш. – Ты же воплощение Смеха, помнишь?

– Не помню…, – с трудом прошептала Пинки Пай, и слёз в ее глазах прибавилось. – Я не помню ни грохота хлопушек…, ни вкуса сладостей…, ни звона смеха. Я одна в пустом мире, и лишь тлен и холодный пепел вокруг.

Твайлайт Спаркл содрогнулась. Таким тоном она сама недавно говорила Селестии, что никто не создаст Лигу Счастливых. Она сама чуть было не впала в тоску. И теперь, увидев, что стало с Пинки Пай, поняла, какой губительной может быть грусть, если не обуздать ее вовремя. Хоть грустецы и заявляют, что печаль и пессимизм – такие же нормальные состояния пони, как и счастье и оптимизм, и их не нужно лечить, последствия депрессии ужасны. Апатия, нежелание ничего делать, даже питаться, даже встречаться с друзьями, и потом… одиночество и смерть.

– Нет! – твердо сказала Твайлайт. – Я не сдамся. И ты не сдашься, Пинки! Мы тебе не позволим. Рэрити, доставай.

Единорожка извлекала из седельной сумки сшитый из пестрых шелковых лоскутов колпак с бубенцами и натянула его Пинки на голову. Вместе с Флаттершай они стянули подругу с кровати и повели к двери. Пинки делала маленькие, медленные шажки, но этих движений было достаточно, чтобы бубенчики зазвенели.

– Эй, зачем вы…, – вяло возмутилась она.

Стоило открыть рот, Эпплджек сунула в него пирожок из тонкого слоеного теста, со сладкой яблочно-медовой начинкой внутри.

– М-м-м…, – протянула Пинки, – что-то… м-м-м… знакомое.

Твайлайт открыла перед ней дверь, и все пони вышли на улицу. Уже почти смерклось, но Рейнбоу Дэш все равно взмыла в небо и, разогнавшись, произвела Сверхзвуковой Радужный Удар. Семицветье засияло в вышине, словно собственным светом. Твайлайт обхватила голову Пинки копытами и заставила смотреть вверх.

– Ух, ты, – пробормотала та. – Они… это штуки разные… как их… цвета! Я и забыла, что их так много.

Воспользовавшись случаем, Эпплджек запихнула Пинки в рот еще один пирожок, и та принялась энергично жевать. Проглотила – и расплылась в улыбке:

– Друзья… Друзья. Друзья! Ура!!!

Она подпрыгнула едва ли не на высоту дома и звонко цокнула копытами.

– И-иха! – весело свистнула Эпплджек. – Пинки вылечилась! Я знала, шо пирожки по бабулиному рецепту не подведут!

– Ошибаешься, всё дело в моем супер-крутом Радужном Ударе, – выпятила грудь приземлившаяся рядом Рейнбоу Дэш.

– Позвольте заметить, дорогие, что без этого стильного колпака…, – начала было Рэрити, но тут Пинки Пай заключила ее в такие крепкие объятия, что весь запасенный для реплики воздух вылетел из легких.

Целых полчаса шестеро подруг, мистер и миссис Пай, и сёстры Пинки стояли у дома, в луче света из открытой двери, и обнимались на радостях.

Лишь когда Марбл и Лаймстоун решили разнообразить торжество парой примитивных фокусов, которым их научила Трикси, все вспомнили, почему вообще здесь оказались.

На следующий день подруги вернулись в понивилльский замок и стали держать совет, как им победить Лигу Грустных.

– Вступившие в Лигу не платят членских взносов, – докладывала Флаттершай. – Но Хай Джампер говорит, что Лига через свои адвокатов получает немалый процент от сумм, которые грустецы отсуживают у счастливцев. Но основной источник доходов ЛГБД – Кримзон Край. Билеты на его концерты и его пластинки очень подорожали с тех пор, как он обрел популярность. Именно Лига дала ему деньги на раскрутку, и теперь он возвращает долг.

– Значит, надо разобраться с Кримзон Краем, – угрожающе стукнула передними копытами Пинки.

– К-как… р-разобраться? – прижала уши Флаттершай.

– Теперь я на его блеяние не поведусь, оно мне больше не опасно. Я явлюсь на его концерт и вызову на песенный поединок. Развеселю его фанатов, и они перестанут быть грустецами! Так мы и уменьшим число членов Лиги, и ударим по ее кошельку, потому что меньше пони станет покупать Кримзон Края. Накормим двух пчелок одной конфеткой!

– Пинки, нет такой поговорки, – заметила Рэрити.

– Вот это наша Пинки, – Эпплджек похлопала подругу по спине. – Но что, если тебя арестуют за срыв концерта и оскорбление чувств грустных?

– Так Твайлайт просто отмажет ее, она же принцесса, – сказала Рейнбоу Дэш.

Твайлайт опустила голову:

– Именно потому, что я принцесса…, я не могу. Лига стала важной политической силой, и, если принцесса встанет на защиту тех, кто противится ей, грустецы обвинят нынешнюю систему власти в недемократичности, ограничении свободы слова и насаждении дискриминации по эмоциональному признаку. Принцесса Селестия уверена, что это грозит революцией. Мне нравится план, Пинки, но… прости, сама я не могу в нем участвовать.

– Не переживай, Твайлайт, – утешила Эпплджек. – Мы понимаем, что должность накладывает на тебя ограничения. Тогда мы с девчонками тоже придем на концерт, и если стражники попытаются повязать Пинки, мы ее отобьем и сбежим.

– Но тогда нас тоже объявят преступницами, – возразила Рэрити. – Разве вам не дорога ваша репутация?

– А мне нужно оставаться в Понивилле, чтобы помогать Хай Джамперу и… эм…, шпионить за Лигой.

Все притихли. Было стыдно за то, что они, подруги, отказываются поддержать Пинки. При ближайшем рассмотрении план оказался не так уж и хорош.

– Да расслабьтесь, – махнула крылом Рейнбоу Дэш. – Я одна вытащу Пинки, если что. Схвачу ее и мигом улечу в Грифонстоун, Гильда нас спрячет.

– Но мы и так прячемся! – воскликнула Пинки Пай. – Вот, что мы делаем! Я не сомневаюсь, что одолею Кримзон Края, но если после этого я позорно сбегу, победа не принесет плодов. Докажи, Твайлайт!

Твайлайт подперла подбородок копытом и крепко задумалась. Снова воцарилась тишина, только из соседней комнаты доносился хруст изумрудов: Спайк обедал. Наконец, Твайлайт решительно кивнула:

– Так и сделаем, Рейнбоу. Придешь на концерт под видом грустеца, и в случае надобности умчишь Пинки подальше от Кантерлота.

– Но…

– Доверься мне, Пинки.

---

В кантерлотском концертном зале было темно, только сцену озаряли лучи прожекторов, да светились розовые браслеты-пропуска на щиколотках фанатов Кримзон Края.

Дейзи, Мунфлауэр и Тюлип протискивались сквозь толпу поближе к сцене и старались не потерять друг друга. Отовсюду доносились оживленные голоса: пони предвкушали скорое появление кумира.

Юным кобылкам не верилось, что всего несколько месяцев назад они были аутсайдерами, а теперь их увлечение считается престижным, и многие пони разделяют его. Хотя и было чуть-чуть обидно, что любимый Кримзон Край стал достоянием широкой общественности, и увлечение им уже не делает их такими особенными, как раньше. Зато и в школе они из объектов насмешек превратились в первых звезд, и былые обидчицы обращались к ним за советами о том, как следует вести себя настоящим фанаткам Кримзон Края, чтобы не прослыть непонимающими сути его музыки позершами.

Наконец, на сцене появился высокий багровый пони с длинной закрывающей глаз черной гривой, с рядом блестящих серебристых сережек в ухе и в шейном платке в черно-розовую клетку.

Фанаты загудели, и он провозгласил могучим тенором:

– Приветствую, униженные и оскорбленные! Сегодня, как и всегда, я спою вам о ничтожестве и горестях жизни, и вы поймете, что так называемые счастливцы – всего лишь дураки, не способные увидеть всей боли нашего существования, или жестокосердные лжецы, которые используют смех, чтобы травить нам душу!

Ты – сам хозяин, над тобою

Ничьей нет власти.

Но выше всякого героя

Господство страсти.

Любовь неслышно на тебя

Наденет цепи,

Из гордых, кости им дробя,

Ничтожеств лепит.

Она глумливо уничтожит

Тебя. С улыбкой

Ты, если вдруг она предложит,

Пойдёшь на пытку.

Она сто раз тебя ограбит,

Хлыстом расчертит,

И ноги кандалами ранит,

Присудит к смерти.

Кримзон Край запел, и пони закачались в такт музыке. «Отлично сказано, – думала Мунфлауэр. – Если бы не послушала этой песни, то согласилась бы встречаться с Файн Артом, а он такой красавчик, и я бы постоянно ревновала его и страдала…» Ей казалось, что уроки, которые Кримзон Край дает в свои песнях, мудры, и, соглашаясь с ними, она сама становится мудрой не по годам.

Я ненавижу свет и радость:

Они придут, неся усталость,

На краткий миг,

И исчезают неизменно,

И всякий, ставший счастья пленным,

Без них погиб.

Мне с юности претят улыбки,

Они, как лёд весенний, зыбки,

За ними – ложь,

Под яростного солнца жаром,

Среди счастливого кошмара

Я кличу дождь…

Кримзон Край продолжал петь, как вдруг справа из-за кулис на сцену выскочила розовая пони с пышной гривой и пронзительно крикнула:

– Кримзон Край!

– Вот наглая фанатка! – прокатился по зрительному залу возмущенный гул. – Может, это та сталкерша, о которой писали в газете?

На сцену выпрыгнули трое прятавшихся в оркестровой яме стражников. Двинулись к нарушительнице, но Кримзон Край остановил их:

– Погодите, не умножайте горестей этой пони. Ты, наверное, не знала, что автограф-сессия после концерта, но я люблю своих фанатов, поэтому распишусь сейчас.

– Я не твоя фанатка! – встала на дыбы розовая пони. – Я – Пинки Пай, воплощение Смеха, и твои заунывные стенания оскорбляют мои веселые чувства! Я требую сатисфакции, но поскольку закона о защите чувств веселых нет, я вызываю тебя на дуэль на песнях!

– Да как она смеет? – загудел зал, и стражники подались вперед.

Но Кримзон Край снова остановил их:

– Освободите сцену, джентльпони. Я принимаю вызов, чтобы все вы, – он повернулся к залу, – увидели, как бессилен смех перед печалью.

Как посмела ты испортить скорбный мой концерт?

Видно, потеряла ум от съеденных конфет.

Счастье преходяще, ну а горю нет конца,

Я сотру улыбку, Пинки, с твоего лица.

Так он запел, и фанаты одобрительно затопали и заулюлюкали на непрошеную гостью. А та насмешливо спросила у зала:

Это ваш прославленный Кримзон Край?

Он дурной советчик, я врать не стану:

«Если плохо, – учит он, – сядь, рыдай», –

Вместо утешения – соль на рану.

Утешения фальшивы, взгляды говорят:

«В этом мире никому нет дела до тебя».

Зря опять пытаешься печальных изменить,

Мы теперь гордимся грустью и не прячем лиц.

Вижу боль повсюду и разбитые сердца,

За весёлой маской скрыта морда подлеца.

Грусть – мировоззренье жизнь познавших мудрецов,

Смех – удел отпетых лицемеров и глупцов.

Вау, слово с корнем «петь» ты сказал!

Но не песни у тебя, а лишь всхлипы,

Не способен раскачать ты этот зал

Чем-то, кроме простенькой смежной рифмы!

Я пришла вам радость отдать свою,

Чтобы позабыли вы беды с болью,

Я улыбки сеять не устаю,

Смело я сражаюсь с любою скорбью.

Топочите, пони, чтоб мне помочь,

Бейте бодрый ритм, долой унынье!

Вместе горе всякое превозмочь

Можно – знайте это, друзья, отныне.

Дейзи, Тюлип и Мунфлауэр заметили, что стали стучать копытами в пол в энергичном ритме Пинки Пай, а не в протяжном Кримзон Края, и удивленно переглянулись. Осмотрелись: многие из других пони тоже топотали так, как просила Пинки, и некоторые улыбались.

Игры в дружбу – лишь забавы тех, кто духом слаб:

Если ты не одинок, то, значит, чей-то раб.

Каждой дружбы очень быстро догорит фитиль:

Станешь ты ненужным – сразу выбросят в утиль.

– Погодите-ка, – шепнула подругам Дейзи, – разве мы не лучшие подруги? Разве не терпели сплочено все школьные насмешки?

– Мы никогда не делали друг другу пакостей, никогда не отворачивались и не отказывали в помощи, – подтвердила Тюлип.

– Не верю, что наша дружба ничего не стоит! – воскликнула Мунфлаэур.

И, похоже, Пинки Пай была с ней согласна, ведь она обвинительно указала на Кримзон Края и обратилась к залу:

Пони, так считать никому нельзя!

В сердце вы откройте добру дорогу,

Оглянитесь: рядом стоят друзья,

И они печаль одолеть помогут.

Гнусная насмешка – твои слова,

Дружба не вернёт мне любовь былую,

Тьмой и мраком полнится голова,

Вечно проклинаю судьбину злую!

Неожиданно Кримзон Край подхватил мотив Пинки, но в его устах он прозвучал не бодро, а отчаянно, и в голосе слышалась такая боль, какой не было ни в одной из прежних песен.

Видимо, это не укрылось и от стражников. Они снова выскочили на сцену и двинулись к воплощению Смеха.

– Ну, и где сейчас твои друзья? – скривился Кримзон Край.

– Здесь! – раздался голос сверху.

Все задрали головы и увидели парящую над залом принцессу Твайлайт Спаркл. Она опустилась на сцену и встала между стражами и Пинки Пай.

– Принцесса, она нарушила закон о защите чувств грустных, – сказал один стражник. – Вы не имеете права препятствовать задержанию.

– Я препятствую не как принцесса, а как рядовая гражданка Эквестрии, – провозгласила Твайлайт Спаркл. – Я действую без разрешения Селестии и Луны, поэтому можете считать меня обычной преступницей и судить по всей строгости закона…, если поймаете.

Она закрыла себя и Пинки Пай сиреневым магически куполом. Стражи кинулись на него, заколотили копытами, но пробить не смогли.

– Перестаньте! – вдруг попросил Кримзон Край. – Она меня не…, я не оскорбился, дела заводить не надо. Мы же просто пели песни, ну? Развлекали публику: я развлекал, она тоже развлекала. Неважно, о чем поется, главное, чтобы народу нравилось. Вам ведь понравилось шоу, пони?

Зрительный зал утвердительно загомонил, но стражи были неумолимы:

– Извините, сэр. Они уже оказали сопротивление при аресте, поэтому мы не можем их отпустить.

Подошла подмога от центрального входа – еще четыре стражника. Всемером они продолжали бить в волшебный купол закованными в сталь копытами, и тот, наконец, треснул.

Пинки Пай запрыгала по сцене, ловко выскальзывая из захватов стражников, Твайлайт Спаркл забила крыльями, подняв сдувающий их магический ветер. Внезапно музыкальный концерт превратился в гладиаторский поединок.

Кримзон Край подался было вперед, чтобы помочь Пинки Пай и принцессе, но один страж крепко схватил его под ногу и потащил за кулисы.

Тем временем рог Твайлайт Спаркл отчего-то потух, как будто отказалась работать ее магия, и ее с Пинки Пай быстро повязали и увели со сцены под возмущенные выкрики из зала.

Сцена опустела. На миг зрители ошарашено замолчали, пытаясь осмыслить, что только что произошло, а потом все разом загомонили.

– Как же так? – удивлялись зрители. – Как простые пони смогли одолеть аликорна?

– Наверное, принцесса Селестия узнала, что принцесса Твайлайт нарушила закон, и отключила ей магию.

– А что, она так может?

– Откуда мне знать? Это же принцесса, их способности – не нашего ума дело.

– А я, честно говоря, сочувствую Пинки Пай. Надеюсь, ее скоро выпустят, и принцессу Твайлайт тоже.

– Точно! Благодаря ей я поняла, какие мерзкие песни у Кримзон Края! Теперь даже стыдно, что я их слушала.

– Но он, вообще-то, нормально себя проявил: хоть и потерпел поражение в дуэли, всё-таки вступился за Пинки перед стражами.

Пони так увлеклись обсуждением случившегося, что не сразу заметили, как на сцену вышел распорядитель концертного зала. Он постучал по микрофону, привлекая внимания, и объявил:

– Леди и джентльпони, представление окончено по техническим причинам. По вопросам возврата денег за билеты обращайтесь завтра в кассу с восьми до полудня, а сейчас прошу покинуть помещение.

8. Престиж

Камера была небольшой и темной, свет в нее попадал только из коридора через маленькое зарешеченное окошко в железной двери. Имелась еще узкая бойница под потолком, но ночь выдалась безлунной, а городские огни до нее не доставали.

Когда Твайлайт закрыла Пинки магическим куполом на сцене, то шепнула ей:

– Вопросы потом, сейчас повторяй за мной и, когда я перестану колдовать, дай стражникам себя схватить.

Пинки послушалась и молчала всю дорогу до следственного изолятора, но теперь дала себе волю:

– Почему ты прилетела вместо Рейнбоу, Твайлайт? Она заболела? О, нет, только не говори, что она заболела, надеюсь, ничего серьезного, но, может быть, что-то случилось с ее крыльями? И почему ты вступилась за меня, ты же говорила, что принцессе нельзя этого делать? Хотя ты же сказала стражникам, что действуешь не как принцесса, а как простая пони, значит…, значит… Что это значит, Твайлайт?

– Потише, Пинки, – попросила та, устало опускаясь на нары. – С Рейнбоу Дэш всё в порядке, она тоже была в концертном зале и готовилась унести тебя, если что-то пойдет не по плану. А план таков…

Лига Грустных обрела силу, паразитируя на сочувствии: Трикси выставила грустецов жертвами несправедливого общества. И чтобы противостоять ей на равных, мы должны сами превратиться в жертв, должны вызвать сочувствие к себе. Надо признать, что свой первоначальный престиж Трикси завоевала честно: в дни увядания Древа Гармонии она спасла от черных корней многих пони. Но это единственный ее подвиг. Мы же: ты, я и остальные, – совершили гораздо больше деяний. Одолели Найтмер Мун и вернули принцессу Луну, приручили Дискорда, отразили нападение чейнджлингов, восстановили Кристальную Империю, победили Тирека, не говоря уж о не столь масштабных, как налаживание отношений между пони Эппалузы и бизонами и заключение союза с яками. И вот нас, таких замечательных, судят за сущую мелочь – по сути, просто срыв концерта, обычное хулиганство. Но из-за закона о защите чувств грустных и желания Трикси насолить мне лично, я уверена, суд над нами превратится в настоящую битву. Трикси не сможет утаить своей злости: штраф ее не устроит, она направит все ресурсы ЛГБД на то, чтобы нас посадили в тюрьму.

– Хочешь, чтобы нас упекли в тюрячку? – возмущено вытаращилась Пинки. – А ты знаешь, что делают в тюрячке? Не едят тортов! Только скучную серую баланду, сухое сено, ну, и может, иногда рафинад. Кстати, Твайлайт, давай, когда всё это кончится, и ты снова станешь полноправной принцессой, ты проведешь тюремную реформу, чтобы всем заключенным давали торт хотя бы раз в неделю? И еще зефир, и безе, и мармелад!

– До тюрьмы не дойдет, – пообещала Твайлайт. – Во время судебного процесса Трикси покажет свое истинное злобное лицо, и грустецы либо поддержат ее, показав тем самым, что они никакие не жертвы, а жаждущие расправы агрессоры, либо отвернутся от нее, и мы освободимся. В первом случае Лига дискредитирует себя в глазах общественности, и народ может даже потребовать у Селестии ее закрытия, во втором – мы покажем, что и счастлицев могут несправедливо обвинить, поэтому им тоже нужна защита, и тогда-то думцы примут закон о защите чувств веселых.

– И шоколад! – воскликнула Пинки. – Как я могла забыть про шоколад? Его зэкам пусть тоже дают. Кстати, я бы сама сейчас не отказалась от пары плиток или кружечки горячего… Но почему ты сразу не рассказала об этом плане?

Твайлайт улеглась на бок, поджала задние ноги к животу и обхватила их передними. Вздохнула:

– Потому что я до последнего не была уверена, что решусь, да и сейчас меня гложут сомнения, что всё получится. А я тоже люблю шоколад, Пинки, и не хочу надолго его лишиться.

Утром подруг разбудил грохот металла о камень: стражник просовывал в специальную дверцу внизу большой двери завтрак – горячую манную кашу на алюминиевых тарелках и флягу с чаем.

Пони принялись за еду, но не успели закончить, как в дверном окошке показалась перепуганная морда стражника.

– Дамы, к вам п-посетитель… ница, – пробормотал он и убежал, только стук копыт отдавался эхом по коридору.

А к двери подошла принцесса Селестия.

– Твайлайт! Я прилетела, как только узнала об аресте. Что ты натворила, зачем?

Твайлайт рассказала принцессе свой план, и та сурово раздула ноздри:

– Я ведь предупреждала тебя, чем грозит раскол общества – гражданской войной.

– Нет, всё решится в суде.

– А если ты проиграешь? Нельзя так рисковать. Выходите с Пинки отсюда немедленно, я вас освобожу.

– Я законопослушная гражданка, – возразила Твайлайт. – Я совершила преступление и должна ответить за это. К тому же, оставаясь под стражей, я докажу, что аликорны равны перед законом с прочими пони, а значит, обвинения вашего режима в недемократичности несостоятельны: принцессы не делают, что им вздумается, а, как и все граждане, несут наказание за свои действия.

– Я боюсь за вас с Пинки, – мягко сказала Селестия. – Позволь, по крайней мере, нанять вам лучшего адвоката.

– Я знаю, кого хочу видеть нашим адвокатом. Мундансер. Она давно и тщательно изучала законодательство Эквестрии, именно она помогла Трикси создать Лигу Грустных на правовых основаниях, а теперь поможет мне ударить по ней.

– Ударить поней? – подпрыгнула Пинки. – Но ты же обещала, что обойдется без драк!

– Будь по-твоему, Твайлайт, – склонила голову Селестия. – Я не раз полагалась на тебя, и ты никогда не подводила.

– А я полагалась на своих друзей, и они не подводили меня.

Вечером стражи отвели заключенных в комнату для встречи с адвокатом – просторное (или показавшееся таким после тесной камеры) помещение с длинным приваренным к полу столом. На ноги Твайлайт и Пинки надели кандалы и приковали к ножкам стола, и лишь после этого вышли из комнаты и впустили Мундансер.

Быстро обнявшись с подругами, она выложила на стол бумаги из седельной сумки и поправила очки.

– Трикси уже выдвинула обвинения, – сказала она, подтолкнув к Твайлайт один из документов. – Ее даже не было на том концерте, но она взяла на себя право говорить от имени всех грустецов. Читайте.

«Так называемая «дуэль на песнях» является ничем иным, как грубейшим нарушением закона о защите чувств грустных, глумлением над их печалями, проявлением неуважения к искусству Кримзон Края и попранием всех идеалов, за которые борется ЛГБД, направленным на разжигание межэмоциональной розни. Как лидер Лиги я требую осуждения Твайлайт Спаркл и Пинки Пай на срок до десяти лет строгого режима, и считаю это еще мягкой мерой наказания, ведь, если бы они устроили свои песни и пляски в Седельной Аравии, у бизонов или яков, они бы так легко не отделались. Также, зная о близкой связи между Твайлайт Спаркл и принцессой Селестией, подозреваю, что последняя попытается надавить на судью и присяжных, чтобы они признали подследственных невиновными. Поэтому призываю вас не поддаваться возможному давлению, угрозам и провокациям и придерживаться буквы закона».

– Не похоже на официальный иск, – заметила Твайлайт, отложив бумагу. – Скорее уж смахивает на одно из ее выступлений.

– Это копия открытого письма, которое завтра опубликуют в газетах. В иске всё то же самое, только более сухо изложено и без яков.

– Какая у нас стратегия защиты?

– Рейнбоу Дэш сказала, что на концерте Кримзон Край пытался вступиться за тебя с Пинки. Если так, то он, возможно, потребует, чтобы Трикси не именовала его пострадавшей стороной в иске, а то и станет свидетельствовать в вашу пользу. Завтра у меня назначена встреча с ним, чтобы всё прояснить. Хотела сделать это уже сегодня, но место в его графике успел застолбить обвинитель от Лиги. Извини.

Мундансер повесила голову, но Твайлайт подбодрила:

– Ты отлично справляешься. Ты долго прожила в одиночестве и, несмотря на успехи в дружбе, тебе, наверное, еще тяжело заниматься такими требующими общения делами.

– С этим проблем нет, – улыбнулась Мундансер. – После того, как ты вернулась в Понивилль, Твинклшайн, Лемонхартс и Менуэт только и делали, что таскали меня по местам, где много пони, и я привыкла к разговорам и вниманию. К тому же, меня вдохновляет Шэл: недавно мы с ним прогулялись от «Треснувшего рога» до Астролябической площади, и он ни разу не окаменел. Если даже он способен преодолеть себя, то я и подавно.

Они еще немного поговорили о повседневных делах, потом вошел стражник и объявил, что положенное время встречи истекло.

---

Потянулись дни в ожидании суда.

Рейнбоу Дэш слетала в Грифонстоун за Гильдой, и та вместе с ней, Эпплджек, Рэрити и кантерлотскими подругами Твайлайт каждый день устраивала у следственного изолятора митинги.

– Свободу Твайлайт Спаркл! Свободу Пинки Пай! – скандировали пони и грифина, размахивая плакатами.

Постепенно ряды митингующих пополнялись: в поддержку Твайлайт и Пинки выступили Кримзон Край и его верные фанаты.

– Я был слеп, – говорил он в интервью газете «Эквестрийский экспресс», – не понимая, какой вред наношу пони своими песнями. Мой эмоциональный багаж не особо весел, тут ничего не попишешь, но отныне у моих концертов будет иная цель: не распространить на пони свое уныние, а утешить их, показав, что они не одиноки в своих печалях.

Но и Лига не уступала. Одновременно со сторонниками Твайлайт Спаркл и Пинки Пай к изолятору приходили группы грустецов, состоящие из наймитов Трикси и фанатов Кримзон Края, которые отвергли новую философию певца, утверждали, что он «уже не тот», и винили в этих изменениях Пинки.

Иногда обстановка накалялась, но охраняющие вход в сизо стражники не позволяли пони дойти до копытоприкладства, и протесты оставались мирными.

Флаттершай тем временем продолжала работать в понивилльском филиале ЛГБД и снабжала Мундансер инсайдерской информацией. Именно от нее стало известно, что часть митингующих от Лиги пришла не по велению сердца, а потому что им платили десять битов за каждый час, проведенный у изолятора.

---

Одд Намбера беспокоило материальное положение Лиги Грустных. С уходом Кримзон Края доходы упали почти наполовину, а Трикси затеяла затратный судебный процесс, заставляла Намбера нанять самых дорогих юристов, организовать митинг грустецов в противовес Гильде сотоварищи и подкупить присяжных, а по возможности и судью. Очевидно, она по-настоящему ненавидела Твайлайт Спаркл, раз пошла на такие меры, ведь прежде все инициативы по подкупу исходили от самого Одд Намбера, Трикси же принимала их неохотно.

– Дума и без нас коррумпирована, – говорил Намбер, убеждая ее подкупить депутатов, чтобы не принимали предложенный Селестией закон о защите чувств веселых. – Не ты ли утверждала, что на политике можно нажиться? А теперь делаешь вид, будто не знаешь, что депутаты берут взятки! Не на одну же зарплату они жируют! Я дам, кому нужно, на копыто, и Селестия не сможет противостоять Лиге.

Тогда Тркиси еле-еле согласилась с Одд Намбером, а теперь требовала, чтобы он подкупил чуть ли не всю Эквестрию. И это в такие финансово нестабильные времена!

Нельзя было допустить, чтобы ее личная неприязнь к Спаркл разорила предприятие, в которое вложено столько труда и средств, и Одд Намбер был готов на решительные меры.

ЛГБД давно уже может функционировать и без Трикси. Бренд раскручен, годичные контракты с адвокатами заключены, новые члены вступают регулярно, а отток совсем мал. По крайней мере, был мал до ареста Спаркл и Пай: пони побаивались состоять в организации, которая судится с аликорном, да и престиж принцессы Твайлайт был слишком высок, и граждане не хотели ей зла. И еще картину портил понивилльский филиал, где засели чрезмерно честный Хай Джампер и некая Флаттершай, явно шпионящая в пользу принцесс.

Но всё было поправимо. Стоит сместить Трикси – и проблем не станет: можно будет забыть влетающий в бит судебный процесс, а финансовые потери восполнить введением членских взносов.

Впрочем, Одд Намбер не мог отрицать, что Трикси лучше прочих сотрудников Лиги работает с публикой, и не хотел терять ее как лицо ЛГБД. Поэтому предпринял последнюю попытку ее урезонить.

Когда он вошел в кабинет Трикси, та сидела за столом и сосредоточено смотрела в открытый сундучок, синий, окованный серебром. Из-за поднятой крышки Одд Намбер не видел, что внутри, и для начала разговора спросил:

– Что это?

– Мой старый набор иллюзиониста, – ответила Трикси с нежностью в голосе: похоже, соскучилась по фокусам, – волшебная палочка, шелковый платок, колода карт, цепочка с подпиленными звеньями, всё такое.

Захлопнула сундучок и убрала в ящик стола, сменила тон на деловой:

– Почему без стука?

– Извини, спешил с тобой поговорить. Насчет иска против Спаркл. Отзови его, мы тратим на это слишком много. Ты разоришь нас. Неужели тебе не жалко своего детища? ЛГБД – золотая жила.

– Дело не в деньгах, – сдвинула брови Трикси. – Главное, чтобы дошел смысл послания – что справедливость торжествует. Я создала Лигу, чтобы Твайлайт ответила за свои преступления, и не отступлюсь на пороге победы. Знаю, что ты хочешь просто наживаться на несчастных пони, но я стремлюсь не к таким приземленным целям.

– «Приземленным»? – повысил голос Одд Намбер. – Это потому что я земной пони, да? Куда уж моему брату до воспаряющих мыслью единорогов!

– Засудить меня хочешь? – усмехнулась Трикси. – Народы пони более тысячи лет жили в мире друг с другом, и закон против расизма отменен за ненадобностью.

– Если уж мы заставили пони принять наш дурацкий закон, то и старые сможем эксплуатировать. Впрочем, я пошутил.

– От сердца отлегло. А я было подумала, что ты действительно осмелился угрожать Великой и Могущественной Трикси. Если у тебя всё, то иди. Хочу попрактиковаться в жонглировании картами, чтобы не терять навык.

Одд Намбер вышел из кабинета и облегчено вздохнул. Что ж, он сделал, что мог, чтобы сохранить Трикси на посту директора ЛГБД, его совесть чиста.

Он решил слить Хай Джамперу и Флаттершай информацию о том, что Лига подкупила некоторых демонстрантов у изолятора. Мундансер обязательно использует это на слушании, и хотя суд над Спаркл и Пай, оправдываться придется Трикси. Тогда Одд Намбер объявит, что основательница ЛГБД использовала грустецов в целях личной вендетты, и, возмущенные, члены Лиги потребуют ее отставки.

Естественно, ни присяжных, ни тем более судью, Намбер подкупать не собирался: ему не было дела до приговора, ни к чему лишние расходы.

---

И вот настал день слушания. Под громкий процесс отвели самый большой зал в здании суда. На задние ряды усадили представителей прессы, вперед – адвокатов и свидетелей зашиты и обвинения. На отдельных местах справа от судейской кафедры разместилось двенадцать присяжных.

– Встать, суд идет! – провозгласил один из приставов, и пони поднялись.

На кафедру вышел пожилой пегас с кудрявой седой гривой и пробормотал, подслеповато щурясь в свои бумаги:

– Слушается дело ЛГБД против Спаркл и Пай. Обвинитель – мистер Оуфул… прошу прощения, Лоуфул Корт от имени и по поручению Трикси В.М., адвокат – мисс Мундансер от имени и по поручению Спаркл Т. и Пай П.Д., Судья – Райтеус Ло. Прошу садиться.

Когда пони заняли места, судья дал слово мистеру Корту. Тот вкратце пересказал суть обвинений и вызвал первую свидетельницу – оранжевую пони лет сорока на вид.

– Назовите ваше имя и род занятий.

– Десперейт Соап, домохозяйка.

– Почему вы ступили в Лигу Грустных, и помогла ли вам она?

– Мы с мужем постоянно ссорились, и это делало меня несчастной, поэтому я стала членом Лиги. И она, безусловно, очень помогла: мне наняли адвоката, который научил меня, как развестись с мужем и отсудить у него дом.

– Что вы можете сказать о «дуэли на песнях»?

– О, это ужасно! Грубое оскорбление чувств грустных. Когда я прочла об этом в газете, мне стало таааак плохо…

– То есть, вы не были на самом концерте? – вскочила Мундансер, и судья стукнул молотком:

– Слово защите будет предоставлено позже.

– Можете не отвечать на этот вопрос, – сказал свидетельнице Корт и продолжил: – Итак, после развода с мужем вы остались одна, и одиночество угнетало вас, поэтому вы не перестали быть грустецом, правильно?

– Верно, – поспешно кивнула Десперейт. – И тогда я увлеклась творчеством Кримзон Края, он ведь такой красавчик, и поет о несчастной любви – прямо как будто обо мне.

Она поймала взгляд сидящего на стороне защиты певца и улыбнулась, но тот сделал вид, что не видит.

– Да, и теперь мне очень горько, что из-за выходки Пинки Пай и ее сообщницы Твайлайт Спракл Кримзон Край отвернулся от Лиги. Посадить надо этих кощунниц!

– Протестую! – подняла переднюю ногу Мундансер. – Термин «кощунство» употреблялся в древние времена и обозначал активное проявление неуважения к религиозным обрядам наших предков. Разве грусть – религия? Я уж не говорю о том, что Эквестрия – светское государство…, и слова «кощунница» не существует.

– Протест принят, – сказал судья, и повернулся к Корту. – У вас есть еще вопросы?

– Нет, ваша честь. Хочу лишь отметить, что история мисс Десперейт Соап не уникальна. После спровоцированного обвиняемыми ухода Кримзон Края из Лиги сотни грустецов по всей стране испытали моральные страдания.

Судья предоставил Мундансер допрашивать Десперейт, но та не добилась от нее ничего нового. И вызвала свидетельницу защиты Тюлип.

Юная пони рассказала, что песня Пинки Пай помогла ей и ее подругам по-новому взглянуть на мир, понять, что нет причин грустить, когда есть друзья, которые всегда поддержат, и что, по ее наблюдениям, остальные зрители тоже отнюдь не были оскорблены.

Лоуфол Корт, взявшись допрашивать Тюлип, первым делом уточнил, уверена ли она, что Пинки Пай не околдовала ее и других присутствовавших на концерте, внушив им, что они счастливы.

– Прошу заметить, – добавил он, – что речь тут идет уже не об оскорблении чувств грустных. Магия, направленная на изменение сознания разумных существ, запрещена принцессой Селестией в сто втором году от изгнания Найтмер Мун.

– Протестую! – запротестовала Мундансер. – Пинки Пай не является единорогом, следовательно, неспособна применять подобную магию.

– Принято, – кивнул судья.

– Значит, мисс Пай лишь отвлекала зал, а настоящую магию контроля разума творила находящаяся в тени Твайлайт Спаркл, – упорствовал Корт. – Будучи ученицей принцессы Селестии, она имела доступ к секретной секции Библиотеки Старсвирла и вполне могла изучить соответствующие заклинания.

– Какие ваши доказательства? – выкрикнула Эпплджек.

– У нас в стране презумпция невиновности, – подтвердила сидящая рядом с ней Рэрити. – Мы не желаем выслушивать голословные обвинения.

Судья призвал их к порядку и вызвал второго свидетеля обвинения…

А затем второго свидетеля защиты…

Наконец, очередь дошла до самой Трикси. Она поднялась и с гордо поднятой головой дошла до места свидетеля подле судьи.

– Я много раз говорила это на митингах и скажу снова: грустецы в Эквестрии подвергаются остракизму, и я создала ЛГБД, чтобы защитить их от бессердечных счастливцев. В «дуэли на песнях» нет ничего особенного, это лишь еще один пример того, как весельчаки издеваются, смеются над грустными. Прежде они делали это безнаказанно, но больше этому не бывать, мы отказываемся молчать и требуем справедливости, и нас много: пони, которые стояли у изолятора и требовали наказания для Твайлайт Спаркл и Пинки Пай – лишь малая доля всех, кого до глубины души оскорбила их выходка.

– Кстати, о тех пони, – сказала Мундансер, – у нас есть сведения, что они действовали не по порыву своих оскорбленных душ, а по вашему распоряжению. Вы заплатили им, Трикси, вот улики…

Она положила перед судьей пачку бумаг, и тот бегло просмотрел их. Сказал:

– Ведомости расходов: на организацию демонстрации против Спаркл и Пай – две тысячи битов. Не очень-то умно, мисс Трикси, если вы хотели это скрыть.

– Что? – вытаращила глаза Трикси. – Я первый раз вижу эти документы!

– Протестую! – вскинул ногу Лоуфул Корт. – Состава преступления нет. Если моя клиентка и платила участникам того… эм, мероприятия, то всё в рамках закона. Вы же платите пони, которые ходят по улице и раздают рекламные брошюры. А эти ходили к изолятору и держали транспаранты ЛГБД, фактически, ничем не отличаясь от промоутеров.

– Принято.

– Итак, один раз мы уже поймали Трикси на лжи и подкупе, – сказала Мундансер. – И, учитывая ее прошлое и профессию, кто поручится, что у нее нет других подобных трюков в рукаве? Положим, демонстранты у нее на зарплате действительно всего лишь рекламировали Лигу, но, быть может, она заплатила и тем, кто может реально повлиять на ход сегодняшнего слушания. Например, присяжным? Или вам, судья Ло?

– Протестую, ваша честь! – воскликнул Корт. – Неуважение к суду!

– Согласен, – кивнул Райтеус Ло и стукнул молотком: – Прошу воздержаться от подобных обвинений, мисс Мундансер.

– О, сырая землица! – подскочил вдруг Одд Намбер, схватившись за голову. – Трикси, так это правда? Я подозревал, что Лига обязана своими успехами не только твоему обаянию, но если ты действительно подкупала кого-то… Ну, конечно, ты ведь сама стала несчастной из-за Твайлайт Спаркл, ты много раз об этом говорила при мне и других пони, поэтому так требуешь, чтобы ее наказали, а вовсе не потому, что радеешь за чувства грустецов. Горько так думать, но, похоже, ты создала Лигу только, чтобы отомстить мисс Спаркл. Ты использовала невинных несчастливцев ради личной выгоды!

Грустецы в зале возмущенно загомонили, а Одд Намбер перешел на сторону защиты и сказал:

– Простите, что молчал так долго, но сейчас… ведь всем очевидна нелепость этого судилища. Лига Грустных, на первый взгляд, служит благородным целям, однако, нутро у нее гнилое, и нутро это – Трикси. Затеянный ею процесс дискредитирует нас, грустецов. Да посмотрите хотя бы на Десперейт Соап. Она же просто-напросто наглая хабалка, притворившаяся несчастной, чтобы разорить мужа, и всем нам, истинным грустецам, это ясно, но мы молчим, потому что хотим поддержать дело Трикси. Но достойна ли она нашей поддержки?

Несчастливцы зашумели с новой силой, и Райтуес Ло застучал молотком:

– Тишина! Тишина в зале суда! Соблюдайте порядок!

Пони угомонились, но тут поднялся и прокашлялся один из присяжных:

– Простите, ваша честь, можно мне слово? Один мой друг как-то рассказал мне, что знакомый приятеля его троюродного кузена хвастался, что получил от членов ЛГБД тридцать битов за то, что швырял камни в участников грусть-парада в Эппалузе. Тогда я не поверил, решил, что он просто хочет очернить дело мисс Трикси, но теперь, узнав, что она практикует подкуп…

– Это не подкуп, – огрызнулась Трикси. – Я просто заплатила митингующим, чтобы они постояли у сизо с транспарантами.

– То есть, вы больше этого не отрицаете…, – начала Мундансер, но Лоуфул Корт перебил:

– Протестую! Обвиняемые на этом процессе – Спаркл и Пай, а не моя клиентка.

– Протест принят, – стукнула молотком судья. – Давайте вернемся к нашему сегодняшнему делу.

– Но, ваша честь, – настаивал присяжный, – если подтвердится, что мисс Трикси не просто участвовала в коррупции, но и приказала кому-то напасть на членов Лиги, которых обещала защищать…, это может повлиять на наш вердикт по делу мисс Спаркл и мисс Пай.

– Хммм…, – задумчиво протянул Райтеус Ло, – мне надо посовещаться с коллегами. Прошу приставов проследить, чтобы никто не покидал помещения.

С этим словами судья удалился. Газетчики на задних рядах, до этого молча записывавшие и зарисовывавшие, заговорили все одновременно, на разные лады задавая Трикси и Одд Намберу один и тот же вопрос:

– Это правда?

Трикси не отвечала и даже не обращала внимания на репортеров. Не отрываясь, сверлила своего счетовода злобным взглядом. Лоуфул Корт метался от нее к Одд Намберу и пытался выяснить, что между ними произошло.

Твайлайт, Пинки и Мундансер изумлено переглядывались.

Рейтеус Ло вернулся через четверть часа вместе с двумя другими судьями. Они расположились в креслах за кафедрой, и он постучал молотком, привлекая внимание и требуя тишины. Сказал:

– Мисс Трикси, предлагаю вам ответить на обвинения. Правда ли, что вы организовали силовую акцию против членов ЛГБД в Эппалузе?

С минуту Трикси молчала, переводя взгляд с Одд Намбера на Твайлайт, и несколько раз приоткрывала рот, как будто не могла решить, что ответить.

– Неправда, – сказала она, наконец, – всё организовал Одд Намбер. Могу я попросить кого-то из приставов принести мой сундучок?

Пристав заглянул под скамью, где сидела Трикси, пока ее не вызвали для дачи показаний, и вытащил синий окованный полосками серебра ящичек. Трикси встала и взмахнула в его сторону передней ногой:

– Леди и джентльпони, перед вами обычный набор иллюзиониста. Любые желающие могут подойти и рассмотреть его содержимое.

– Ближе к делу, – строго сказал судья, – мы не фокусы собрались смотреть.

– Достаньте волшебный самописец, – попросила Трикси пристава, и тот вынул из сундучка прибор, состоящих из двух толстых сплавленных золотых дисков диаметром в полкопыта каждый.

– Раньше я использовала его для имитации чревовещания: записывала реплики заранее, а потом проигрывала, – объяснила Трикси. – Приставы-единороги и желающие из зала могут изучить его и убедиться, что все голоса в памяти самописца принадлежат реальным пони, а именно, мне и Одд Намберу, и произносят реальные реплики. Никакого монтажа и поддельных звуков. Даже мисс Спаркл может проверить самописец, если желает.

Она посмотрела на Твайлайт и хитро прищурилась. Та вопросительно глянула на судью, и он согласно кивнул.

Под приглушенное перешептывание зала Твайлайт и Мундансер с приставами прощупали самописец с помощью магии и заключили, что он содержит настоящие записи разговоров.

– Прослушайте, – сказала Трикси, и пристав нажал на маленькую кнопочку в месте слияния дисков.

Из прибора донесся голос Одд Намбера, такой чистый, что все взоры обратились к нему: не говорит ли это он сам сейчас?

« – Я проверил статистику, – прозвучало на записи, – и результаты неутешительны. За последнюю неделю из Лиги вышло четверо пони, один еще и отозвал свою подпись под законопроектом. На ваши лекции и митинги приходят всё меньше зрителей, грусть-парады также не подвигают пони на вступление так, как раньше, и, если верить слухам, начинают вызывать у горожан раздражение…

– Знаю, – раздался голос Трикси. – Вы это явились сообщить?

– Мы можем использовать недовольных Лигой нам на пользу.

– Я вся внимание.

– Организуем грусть-парад где-нибудь, где народ погрубее, в Эпплаузе, к примеру, или в Додж-Сити…. в Хайсидских Болотах не стоит, слишком далеко от столицы. При этом в участники парада выберем самых раздражающих нытиков и ничтожеств, какие только есть в Лиге. А в толпу зевак запустим подстрекателей, пусть нагнетают обстановку в стиле «достали со своим нытьём, хотят грустить – так пусть грустят дома, а не портят нормальным пони настроение». В какой-то момент они начнут закидывать грустецов камнями, и раззадоренная толпа последует их примеру. Это послужит ярким свидетельством дискриминации грустных, о которой вы так долго говорили, и пони осознают, что грустецам действительно нужна защита. Так мы быстро соберем недостающие подписи. А если повезет, то и этого не потребуется: сама принцесса увидит, что происходит, ужаснется нетолерантности подданных и одобрит законопроект…»

На минуту голоса на записи стихли, а затем снова заговорил Одд Намбер:

« – Я знаю, почему вы колеблетесь. Да, придется заплатить подстрекателям, да и обеспечить грустецам лечение, наверное, тоже. Но эти инвестиции окупятся стократ, как только закон примут.

– Вы страшный пони, мистер Намбер», – прозвучал испуганный шепот Трикси.

Зал взорвался возмущенными криками, и всем трем судьям пришлось застучать молотками, чтобы утихомирить пони. Двое дюжих приставов схватили Одд Намбера и подтащили к кафедре.

– Очевидно, эта ужасная идея принадлежала вам, мистер Намбер, – констатировал Райтеус и повернулся к Трикси: – но вы, мисс Трикси, все-таки приняли ее.

– Он действовал без моего ведома и впоследствии поставил перед фактом. Я боялась, что если донесу на него, это уничтожит все успехи, которых достигла Лига на тот момент. Я действовала в интересах несчастных.

– Лжёшь, – прошипел Одд Намбер, пытаясь вырваться из хватки приставов. – Ты сама попросила меня.

– Включите самописец снова, – сказала Трикси приставу-единорогу, и тот нажал кнопочку.

Раздался голос Одд Намбера:

« – Селестия предложила думе проект закона о защите чувств веселых. Если он пройдет, мы не сможем наживаться на судебных исках так, как сейчас. Я предлагаю подкупить наиболее влиятельных депутатов, чтобы они не принимали закон принцессы.

– Нет! – возмущено ответила Трикси. – Мне до сих пор стыдно за то, что я допустила избиение грустецов, и я не желаю умножать своих грехов, внося коррупцию во властные институты Эквестрии.

– Дума и без нас коррумпирована…»

– Всё, хватит! – заорал Одд Намбер, заглушая свой голос на записи. – Ты хитрая лукавая лгунья! Ты специально отвечала мне так, потому что знала, что разговор записывается! Ваша честь, эта улика сфабрикована! На самом деле Трикси хотела, чтобы закон Селестии не прошел! Она только изображала честную добрячку! Она ненавидит принцессу Твайлайт! Принцесса, вы-то знаете, на что она способна! Поверьте мне и накажите ее!

Одд Намбер умолял Твайлайт, забыв, что суд вообще-то над ней, а не над ним. Впрочем, и остальные, казалось, тоже об этом забыли. Грустецы и счастливцы в зале неистовствовали. В общем гаме угадывались выкрики:

– Говорил я, что с этими грустецами что-то нечисто!

– Всё, сегодня же выхожу из Лиги! Мне стыдно, что я был ее членом.

– Не ври, Намбер, Трикси спасла меня от черных корней!

– Да она же фокусница, водить пони за нос – ее профессия!

Такого поворота событий Твайлайт Спаркл не ожидала. Ей оставалось лишь помалкивать и ждать, чем всё кончится.

---

А кончилось всё переносом слушания до выяснения юристами новых обстоятельств дела. Твайлайт и Пинки препроводили обратно в изолятор, а с ними и Трикси с Одд Намбером.

Твайлайт очень хотелось поговорить с Трикси, чтобы понять, действительно ли помимо мести у нее были и благие побуждения, но шанса не представилось: их держали в разных крылах здания.

Каждый день приходила Мундансер и сообщала новости.

Газеты гремели заголовками горячих разоблачительных статей. Грустецы выходили из Лиги дюжинами, и некоторые не стеснялись давать интервью, в которых поливали грязью бывших товарищей по несчастью, которые, по их мнению, лишь притворялись оскорбленными, чтобы использовать закон ради наживы и мести неугодным.

В ходе обыска в Кантерлотском офисе ЛГБД нашли список имен и адресов подкупленных депутатов, и в думе прошла чистка кадров. Даже невиновные боялись, что их заподозрят, и благодаря этому, а также упавшему ниже плинтуса престижу Лиги, принцессе Селестии удалось быстро убедить думцев отменить закон о защите чувств грустных.

Поскольку нарушенного Твайлайт и Пинки закона больше не существовало, а пятнадцать суток за хулиганство они уже отсидели, их освободили и сняли все обвинения.

Пинки Пай прямо из изолятора отправилась разыскивать Кримзон Края, чтобы предложить ему устроить еще один совместный концерт, ведь на прошлом было так весело.

Твайлайт тут же попросила свидания с Трикси, но та отказывалась принимать посетителей, кроме своего адвоката.

Три дня спустя состоялось слушание дела по обвинению Трикси и Одд Намбера в коррупции и в организации погрома в Эппалузе. Но во избежание повторения всеобщего гвалта оно было закрытым, и поскольку Твайлайт не была свидетельницей ни по одному из рассматриваемых эпизодов, ее в зал не впустили.

Потом из вечерней газеты она узнала, что против обвиняемых свидетельствовали Хай Джампер и еще несколько функционеров Лиги. В защиту Трикси выступили Боттлгласс и Стоун Шэл. Одд Намбера, кроме адвоката, не защищал никто.

Следователи, юристы и эксперты-лингвисты многократно прослушали сделанные Трикси записи и пришли к выводу, что она действительно искренне желала, чтобы Лига Грустных служила справедливости, но уступала агрессивному давлению Одд Намбера.

Суд постановил закрыть все отделения ЛГБД и изъять все заработанные Лигой деньги в пользу казны, освободить Трикси из-под стражи с запретом на общественную и политическую деятельность, а Одд Намбера приговорил к тюремному заключению.

---

В «Треснувшем роге» собрались хозяин заведения с сыном, Хай Джампер, Гильда, Мундансер и Твайлайт Спаркл.

Под потолком и на стенах горели новенькие плафоны из стекла цвета жженого сахара, разливая по бару теплый коричневатый свет. Тяжелые бархатные портьеры были слегка раздвинуты, и за окнами виднелась темная промозглая улица, блики фонарей мерцали на мокрых белых камнях, – от этого напоминания о сырости и зябкости снаружи внутри становилось еще уютнее.

Боттлгласс стоял за стойкой и разливал гостям чай с коньяком.

– Так, значит, здесь всё начиналось? – спросила Твайлайт, окинув взглядом помещение.

– Да, – сказала Мундансер. – Но тогда здесь всё было другое, и я была другой, и Гильда…

«Возможно, и Трикси была другой, – подумала Твайлайт. – Может быть, в процессе управления Лигой она и впрямь загорелась идеей помогать печальным пони, но козни Одд Намбера портили ее благие начинания, а ненависть ко мне не давала сосредоточиться на хороших поступках».

Весь день Твайлайт рыскала по Кантерлоту, надеясь найти Трикси и поговорить с ней по душам. С утра шел дождь, то мелко морося, то на минуту превращаясь в ливень. Твайлайт хоть и прикрывалась магическим куполом, всё равно продрогла, и теперь рада была хлебать горячий чай. А Трикси она так и не встретила, лишь один раз увидела знакомый силуэт близ почтамта, но он растворился в серой пелене прежде, чем она успела приблизиться.

– … и Шэл, – продолжала Мундансер. – Почему ты защищал Трикси?

– Отец попросил, – пожал тот плечами. – А я попортил ему немало нервов, поэтому решил, что обязан поддержать его.

– Не знаю за все эти обвинения в коррупции, – сказал Боттлгласс, – но если б Трикси не собрала нас здесь в ночь, когда напали корни, «Треснувший рог» бы не прославился.

– Я частенько вспоминаю ту ночь, – улыбнулся Хай Джампер, – как мы тогда собрались и искренне поговорили друг с другом. Я и подумать не мог, что за этим стоит, но… Знаете, я подумываю открыть Лигу Грустных заново, чтобы несчастным пони было, куда пойти, чтобы они могли поделиться с кем-то своими печалями и найти поддержку и друзей. И больше ничего: никаких судов, никаких денег.

– А я предоставлю помещение, – вызвался Боттлгласс. – Правда, мы с Шэлом послезавтра уезжаем на восточное побережье, но, думаю, тебе можно доверять: нашу кассу и запасы продуктов не разворуешь, не?

– Первый раз слышу! – воскликнула Мундансер. – Шэл, зачем вам туда?

– Помириться с мамой.

– С Си Шо Шэл, – пояснил Боттлглас, – моей бывшей супругой.

– И надолго?

– Как получится, – ответил Шэл. – Но мы вернемся. Может, вдвоем, а может, и втроем.

– А чтоб не скучать, пока нет Шэла, помогай мне с новой Лигой, – предложил Хай Джампер.

Бывшие члены ЛГБД увлеклись разговором, только Гильда помалкивала. Твайлайт знала, что ей скоро на ночной поезд до Грифонова Ущелья, и подумывала попроситься с ней, чтобы увидеть, наконец, славу Грифонстоуна. Благодаря рассказам Пинки и Рейнбоу Твайлайт понимала, что особо смотреть там нечего, но, может быть, стоило посетить новое место, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о Трикси и ее мотивах.

Родителям Пинки она показалась пусть и ворчливой, но честной, и часть грустецов до сих пор поминала добрым словом ее героизм при обороне «Треснувшего рога» и стремление к справедливости. И Мундансер встретилась с Шэлом, потому что их свела Трикси. И Хай Джампер нашел в Лиге свое призвание.

«Создав Лигу Грустных ради мести мне, – подумала Твайлайт, – и чуть было не погрузив Эквестрию в пучину отчаяния, Трикси всё же принесла немало пользы отдельным пони. Как ей удалось сотворить добро из злых побуждений? В чем секрет этого фокуса?»

---

Трикси сжимала в копытах мятый листок бумаги – письмо, пришедшее в офис ЛГБД вскоре после открытия, письмо, которое она зачем-то сохранила, хотя не думала, что оно понадобится.

«Уважаемая Трикси, – прочла она. – Вы, скорее всего, меня не помните, да и я не вспомнил бы вашего лица, если бы не фотография в газете в статье о вашей Лиге. Вы столкнулись со мной на параде в честь коронации принцессы Твайлайт Спаркл и потеряли шляпу. Я кричал вам вслед, чтобы вы ее забрали, но вы не останавливались. Тогда я последовал за вами и обнаружил, что вы потеряли еще и плащ. Вы скрылись из виду, поэтому я забрал вашу одежду и отнес в бюро находок на Фонарной улице, дом 7. Там вы можете забрать их, если хотите». Подписи и обратного адреса не было, значит, незнакомец не хотел ни получить вознаграждение, ни познакомиться с кобылкой. Просто честный пони, решивший вернуть чужие вещи.

Трикси улыбнулась и выбросила листок в урну возле дома семь на Фонарной улице.

Вошла в помещение, принялась тщательно вытирать мокрые копыта о коврик.

– Доброе утро, – приветствовал ее держатель бюро. – Что-то нашли, что-то потеряли?

– Лиловые плащ и шляпа со звездочками.

– О, помню такие, давно лежат!

Пони ушел на склад и через пару минут вернулся с вещами.

– Они были грязными и кое-где порванными, когда их принесли, и моя жена их постирала и заштопала, – сказал он и усмехнулся: – Надеюсь, пыль и дырки на них не были вам дороги.

– Нет, благодарю за труды, – ответила Трикси, тут же облачаясь в старое одеяние. – Я вам что-нибудь должна?

– С клиентов платы не берем: нас финансирует город…, – покачал головой пони и прищурился: – Кажется, я вас где-то видел. Вы не…?

Трикси швырнула на пол щепотку взрывчатого порошка из седельной сумки и убежала, скрытая завесой белого дыма.

Она доскакала до городского почтамта и, пряча лицо под полями шляпы, чтобы нее не узнали, уселась за стол. Положила перед собой чистый лист, достала из иллюзионистского сундучка склянку с исчезающими чернилами и обмакнула в них казенное перо, привязанное ниткой к ножке стола.

«Это письмо исчезнет через три минуты после того, как ты вынешь его из конверта, Одд Намбер, поэтому читай быстрее.

Каждый фокус состоит из трех частей или действий. Первая часть называется «наживка»: фокусник показывает зрителям самый обычный предмет. Вторая часть – «превращение»: фокусник берет этот обычный предмет и делает с ним что-то необычное. Но изменить предмет – это еще не всё, любой единорог может худо-бедно сделать это магией. Что восхищает зрителей, так это то, как фокусник возвращает предмет в первозданном виде. Эта, последняя, часть трюка называется «престиж».

Эта формула преследует меня с юных лет.

Я была обычной маленькой единорожкой – «наживка». На несколько дней я превратилась в потенциальную ученицу принцессы Селестии – «превращение». Но это место успела занять Твайлайт Спаркл, и я снова стала обычной школьницей – «престиж».

Я была одинокой странствующей иллюзионисткой, добыла Амулет Аликорна и превратилась в могущественного тирана… только для того, чтобы вновь вернуться к прежнему состоянию.

Я познакомилась с Гильдой и Мундансер, также обиженными Твайлайт и ее подругами, и мы создали Лигу Грустных, чтобы отомстить. Мы взяли самых обычных неудачников – «наживка» – и сделали их мощной политической силой – «превращение»…

Но одновременно с грустецами проходила «превращение» и я.

Нас с Мундансер и Гильдой сплотила ненависть, и я думала, что мы не друзья, а лишь временные союзники, что мне нет до них дела – только до пользы, которую они могут принести.

Чего ты не знаешь, так это того, что каждую неделю ко мне в офис приходил Боттлгласс: всё норовил отблагодарить за защиту и раскрутку «Треснувшего рога», приносил угощения и сидр. Меня это раздражало, но я не хотела портить с ним отношения, поэтому терпела. А он без умолку болтал о Мундансер и Шэле, нарадоваться на них не мог. И… я прониклась. Мне стало приятно слушать его рассказы о том, как эта парочка преодолевает социофобию, нравилось сознавать, что я способствовала их встрече. Бенджамейн Франкольт писал, что пони привязываются к тем, кому делают добро, и я, похоже, привязалась к тем, кому невольно принесла пользу.

Да, я чувствовала, что «превращаюсь» в добрую пони, и намеревалась по-настоящему помогать несчастным.

Но тут Гильда и Мундансер достигли своего «престижа». В отличие от меня, изначально у них были друзья: они потеряли их и озлобились, но вновь обрели – и вернулись к прежнему состоянию.

Тогда настал и мой «престиж»: разъяренная тем, что Мундансер помирилась с Твайлайт, я вернулась к своему злопыхательству и позволила тебе устроить погром в Эппалузе, чтобы принцесса приняла закон, и через него я отравила бы жизнь Твайлайт.

Но что-то в моем «престиже» пошло не так, я не полностью вернулась к первозданному состоянию. Желание делать грустецам добро не покинуло меня до конца, я разрывалась между ним и жаждой мести.

А ты, Одд Намбер, жаждал лишь денег, и я знала, что рано или поздно ты попытаешься меня сместить, поэтому записывала наши разговоры. Мне нужен был козырь в нашем грядущем противостоянии.

Увы, это козырь уничтожил Лигу. Но это лучше, чем если бы ты стал заправлять ей.

И так я устроила главный «престиж» всей этой истории: Лига распалась, и грустецы вновь стали обычными неудачниками.

Похоже, все мои деяния обречены исчезнуть, все изменения, что я вношу в мир, – пропасть, словно их и не бывало. И вот я снова странствующая иллюзионистка, как и в начале.

Почему я пишу это тебе, Одд Намбер?

Потому что пони, даже такие мастера обмана, как я, всегда подспудно хотят, чтобы кто-то понимал их, хотят открыть кому-то свою душу, и я не исключение. А кроме тебя, мне поговорить не с кем.

Но не обольщайся, дело не в твоих личных качествах. Я – фокусница, мое ремесло – секреты, и я пишу тебе только потому, что ты в тюрьме, а эти строки вот-вот исчезнут, и ты не сможешь никому их показать, а тебе, нечистому на ногу финансисту и коррупционеру, на слово никто не поверит.

Что ж, я выговорилась. Прощай».

Трикси запечатала письмо и отстояла очередь в отдел срочных доставок.

Потом сидела у окна почтамта, ожидая, когда кончится дождь. Смерклось, на улице зажглись фонари, и серая морось пропиталась их рыжеватым цветом – как будто воздух горел холодным мокрым пламенем.

В восемь часов почтамт стал закрываться, и Трикси попросили уйти.

И она ушла.

К тому времени, как она выбралась за пределы города, дождь прекратился. Выглянувшая из-за тучи луна посеребрила вечный ледник на Кантерлотском Пике, и в его бледном отраженном свете забелела в ночи перед Трикси новая дорога.

---

---

От автора. Шестой отчет о магии фанфиков.

Дорогие читатели и авторы Сториса,

Спасибо, что дочитали этот рассказ с поистине сложной судьбой.

Вначале я хотел написать небольшую сатирическую зарисовку, суть которой в итоге попала в шестую главу. Но потом понял, что надо всё-таки объяснить, откуда взялась Лига Грустных. Так в рассказе появились Трикси и Гильда. Тогда еще не вышла «Lost Treasure of Griffonstone», и я выписал Гильду гопницей от рождения, которая подружилась с Рейнбоу, потому что ее единственную сочла равной себе по крутости. Даже выложил первую главу, но, узнав, что грядет серия про Гильду, удалил до того, как фик прошел премодерацию, чтобы исправить противоречия, которые могла повлечь серия. И правильно сделал.

Также поначалу Одд Намбер должен был быть положительным героем, похожим на угоревшего по честности больного раком юриста из «Трассы 60». Он взялся бы помогать Трикси ради справедливости, но выяснил бы, что ею движут нехорошие мотивы, и изобличил бы ее на суде. Но в сериале появилась Мундансер, и я решил, что канонный персонаж заслуживает большей роли, чем ОС, поэтому передал ей часть функций Одд Намбера, а его сделал крайним.

Хотел дождаться конца сезона – вдруг сериал еще что подкинет? – но тут случился хиатус, и я решил, что пора.

Вообще, обычно стараюсь, чтобы мои фики не вносили глобальных изменений в историю Эквестрии, и рассказ заканчивался бы так, чтобы не мешать дальнейшему течению событий сериала. В кроссовере с «Властелином Колец» пони покидают Средиземье, и люди их забывают, как будто их там и не было, и в продолжении, где Твайлайт немножко сходит с ума и становится Черной Властелиншей, всё тоже в итоге возвращается на круги своя. В «Эрмитаже» ГГ сваливает из Эквестрии накануне последней серии третьего сезона, а «Обманываться рада» вклинивается между сериями где-то после «Кантерлотской свадьбы». Можно сравнить это с «превращениями» и «престижами», о которых рассуждает Трикси, а можно – с воспитанным ребенком, который, поиграв с чужими игрушками, кладет их на место, там, где взял. Ну…, разве что немного поцарапанными, погрызенными и поломанными.

Надеющийся, что не слишком испортил наших маленьких пони,

Эриол.